Мой друг ангел-хранитель [Полина Небесная] (fb2) читать онлайн

Полина Небесная Мой друг ангел-хранитель

Мальковский

Эта история случилась много лет назад в одном маленьком курортном городке. Возможно, именно в том, где живёте вы. Или в том, где вы любите отдыхать во время отпуска. Там вы найдёте множество прекрасных людей, одним из которых был Дональд Мальковский. О нём и сложилась эта история.

Типография мистера Мальковского находилась на самой окраине города. Пользовалась ли она спросом? Это риторический вопрос. Лучше поинтересоваться, как шла торговля в рыбном магазине мистера О’Брайана, который находился через два дома от типографии. Рыбка там была отменная, а запах разносился по всей округе. Вот она-то и пользовалась спросом. Да и разве нужны кому-то в разгар летнего пляжного сезона визитки, афиши, а тем более книги? Во всяком случае, лучше купить парочкой жирных форелей и приготовить их на ужин, уютно устроиться на веранде и поговорить о том о сём со старым добрым другом, чем провести весь летний вечер в одиночку за чтением книги. Вы согласны?

Так, к великому сожалению Дональда, думали все жители одного маленького городка, и последним, что четыре месяца назад заказывали в его типографии, были две тонкие брошюры. Да и то, это были кулинарные рецепты рыбных блюд. Поэтому всё, что мог себе позволить на завтрак мистер Мальковский, была вовсе не рыба, как вы, уважаемый читатель, могли подумать. Его нехитрая порция, которая могла уместиться на маленькой ладошке ребёнка, была равна половине рациона обычной горожанки. На белой тарелке с голубой, местами поцарапанной каёмкой, как бы насмехаясь над Дональдом, вальяжно перекатывались с места на место три чёрненькие толстенькие маслинки, которые залежались в жестяной банке, чья крышка поржавела от влаги. Мистер Мальковский не любил этот деликатес, поэтому долго откладывал эту трапезу на чёрный день. И вот, такой день настал, накануне он заплатил за жильё, так что последние сбережения, отложенные ещё с лучших времён работы типографии, закончились.

Поэтому этим утром чёрные шарики-маслинки деловито перекатывались по тарелке. А с ними по соседству лежали три кусочка хлеба — чёрного, как вы уже могли догадаться. Бедные, они скромно устроились рядом с маслинками, а три тоненьких ломтика сыра гордо на них возлежали, тщетно стараясь покрыть всю его поверхность так, чтобы хоть немного порадовать одинокие кусочки. А возглавляли всю трапезу две его две самые любимые особы — толстенькие — хотя, может, это он так их представлял — розовые сосиски. Дональд с наслаждением одну съел сам, а вторую, разделив на две части, положил в пакет.

Но такие лакомства он, увы, покупать себе уже не мог. Разве ему было на что? Последние деньги сегодня он заплатил за воду и свет, и теперь даже сахар и соль вчера вечером закончились. Жаль, ведь сладкий чай так радовал холодными вечерами. Если бы не гордость, возможно, он бы попросил немного сахара у соседки. Эта миловидная вдова давно положила глаз на Мальковского: высокий еврей был весьма недурён собой. Но нисколько нескрываемая бедность неудачливого бизнесмена отпугивала даже самых пылких воздыхательниц. Коих, впрочем, было не слишком много.

— Ну что же я могу поделать? — жаловалась каждое утро миссис МакКонвил подруге и, печально вздыхая, провожала влюблённым взглядом шедшего на работу Дональда. — Он даже простой счёт в ресторане оплатить не сможет. Как я заведу отношения с таким бедняком? Это же сплошное чудачество!

После этих слов статная женщина с густыми каштановыми волосами всякий раз гордо отбрасывала назад волнистый локон волос, сопровождая это действие глубоким вздохом.

— Чудачество, да и только, — раздосадовано повторяла она.

Разумеется, это было бы чудачеством. А миссис МакКонвил увы, чудачкой не была. При всей своей любви к ярким экстравагантным нарядам она была благоразумной, в каких-то моментах даже слишком благоразумной женщиной. Прекрасная вдова ещё со времён замужества составляла обеденное меню на неделю и ни разу за шестнадцать лет от него не отошла. Даже ни один самый простой ингредиент не был изменён. Поэтому хвалёное благоразумие не позволяло миссис МакКонвил решиться на сближение с мистером Мальковским.

А Дональду это было на руку. Казалось, его не интересовало ничто, кроме его типографии, где он проводил целый день, лишь на двадцать минут позволяя себе отлучиться на обед. Но, несмотря на каждодневный труд, его дело никак не приносило доход. Все советы родственников закрыть типографию альтруист отметал с яростью, давая волю своему безграничному, а порой чересчур даже фанатичному чувству любви. Ведь типография служила ему верой и правдой целых десять лет. И пусть она не приносила прибыли, не кормила Дональда, зато духовную пищу давала сполна.

Поэтому, казалось, Мальковский был привязан к своей типографии больше, чем к женщинам. Она, по крайней мере, не скандалила и не била посуду, которой в доме и без того было мало. Особенно мало её стало после ухода бывшей жены, которая любила в порыве гнева замахнуться какой-нибудь кружкой на бедного Дональда, никак не реагировавшего на подобные спектакли. Так Розочка и ушла от него, когда поняла, что посуду бить бесполезно, да и уже почти ничего не осталось. А бить своего высокого мужа было вовсе бессмысленно и неразумно.

— Ну, вот что ты за гигантище? — часто ворчала она. — Сам еврей, а ростом с викинга. Да и нравом совсем не еврейским выдался, вон какой неудачник, концы с концами свести не можешь. Если бы все такими были, как ты, одной манной небесной бы и питались.

Да, Мальковский внешне был весьма нетипичным евреем. Рост под метр девяносто, волосы светлые, глаза голубые — одним словом, когда он появился на свет, родители испугались, что их ребёнка подменили в роддоме. С самого детства он проявлял щедрость по отношению к окружающим: идёт со школы с бутербродом в руках — проголодался после пяти уроков — и видит: на скамейке сидит бездомный в ободранных штанах и с протянутой рукой, сразу ему и кладёт в неё свой хлеб с колбасой. А если дело касалось контрольных, то его тетрадь по литературе, к которой он всегда испытывал интерес, сразу отправлялась кочевать по всему классу — не дай бог, кто-то из-за плохой оценки тумаков дома получит. К тому же Дональд пошёл против своей природы не только внешне, но и внутренне. Он был настолько непредприимчивым ребёнком, что обескураживал своих обеспокоенных родителей. Но, несмотря на этот неутешительный факт, благородная чета Мальковских верила, что с годами семейная кровь в жилах единственного сына забурлит по-настоящему.

В это верила и молоденькая Роза Хельцберг. Будучи весьма расточительной особой, она быстро положила глаз на привлекательного и в первые годы существования типографии ещё преуспевающего бизнесмена. Но когда через пять лет дела Дональда резко пошли на «нет», женщина поняла, что с мужем-неудачником коротать свою молодость бессмысленно. Будучи статной, видной еврейкой, она считала ниже своего достоинства жить на совсем незначительные доходы мужа, умещавшиеся в ладони одной руки — маленькой ладони еврейского ребёнка, который у них так и не появился. Дональд не стал возражать и после развода почувствовал весомое облегчение и существенное сокращение расходов.

Но, несмотря на этот значительный плюс, доходы его не прибавились. Так он прослыл среди родственников белой вороной, потому что дед, отец, все дяди и двоюродные братья Дональда, обладавшие деловой жилкой и железной хваткой, уже давно преуспели в бизнесе.

А вот Мальковский был не у дел. Цены в своей типографии Дональд устанавливал совсем не рыночные, а почти как по себестоимости, делая лишь небольшую наценку на материалы. Поэтому его дела так и не шли в гору.

Думая обо всём этом, бедный еврей широко улыбнулся. «Ну что ж, а теперь настало время поработать», — подумал он, встал со стула, быстро оделся и вышел из дома.

Мальковский и журналисты

Путь до типографии был недолгим, а если его сопровождал толстый пёс по кличке Барон, которого Дональд по обыкновению угощал половинкой сосиски, идти было и вовсе в радость. Особенно в такую хорошую погоду, как сегодня: лето в самом разгаре, солнце припекало, окрашивая всё вокруг апельсиновым цветом, а высокие деревья преданно защищали жителей города, своими кронами создавая приятную тень. Воздух свежий, настроение прекрасное, а отсутствие звонких монет в кармане — абсолютно не заметно. Ведь когда у тебя есть высокая цель, вырисовывающая перед Дональдом в образе любимой типографии, то любые невзгоды по плечу, а испытания — в радость. Ведь именно трудности делают нас сильнее, не так ли?

По крайне мере, так полагал мистер Мальковский, с довольной улыбкой шагая по улице. Но у входа в типографию его ждала не только толстая кошка, которая каждое утро получала из рук еврея оставшуюся с завтрака вторую половину сосиски, но и незваные гости.

— Это шо за сицилийский огурец такой? — подходя ближе, спросил Мальковский.

— Мы не сицилийские огурцы, сэр, — ответил высокий мужчина в кепке и с микрофоном в руке, — мы репортёры, — продолжил он с весьма деловым выражением лица. — Наша новостная программа снимает сюжеты о честных бедных людях города. Мы знаем, что вы именно такой человек, очень честный и добропорядочный. Поэтому хотим взять у вас интервью.

— О, да, — Мальковский благодушно сменил гневное выражение лица, и на его губах засияла любезная улыбка. — Это про меня, — он поправил галстук и, усмехаясь, добавил, — только я не бедный, а нищий. Можете спросить мою жену Розочку, она именно поэтому от меня и ушла.

— У вас, должно быть, очень интересная история, — ответил журналист в кепке и улыбнулся шутке Дональда. — Позволите взять у вас интервью? — спросил он, включая микрофон.

— Интервью? Что вы, что вы, — запротестовал Мальковский, — меня этому не учили.

— Да здесь не надо ничему учиться, — уже настойчивее проговорил журналист, — вы просто отвечайте на наши вопросы.

— О, отвечать на вопросы? — переспросил Дональд. — О, я обожаю викторины! В школе я был лучшим учеником. Спросите мою учительницу миссис Ковальски, она подтвердит. Правда, она меня больше не любит, после того как я случайно спалил ей волосы паяльной лампой, — добавил он после некоторой паузы.

Оператор хихикнул, а высокий мужчина в кепке косо поглядел на него. Ему явно не нравились бредовые речи честного еврея, но работа есть работа.

— Хорошо, хорошо, — теряя терпение, простонал он, — давайте приступим к делу. Вы готовы? Мы включим камеру, а вам нужно просто смотреть на меня и спокойно отвечать на вопросы.

— Хм, — прокряхтел Мальковский, опираясь на деревянную дверь типографии, — а вопросы не очень сложные?

— Нисколько, — ответил журналист, закатив глаза, — сейчас увидите.

— Увижу? Ах, тогда не надо, — проговорил Дональд, — меня уж зрение подводит.

— Очки вам не нужны, вы всё услышите, — в голосе мужчины сквозило недовольство.

— А, ну сразу так бы и сказали, — улыбнулся Мальковский и добродушно похлопал журналиста по плечу, отчего тот стал ещё более недовольным, — со слухом у меня всё в порядке.

«А с головой явно не всё», — подумал высокий мужчина, а вслух произнёс:

— Итак, мистер Мальковский, когда вы открыли свою типографию? — с этими словами журналист, поднёс к Дональду микрофон и кивком головы дал знак оператору включить камеру.

— Ого, шо, прям сюда говорить? — удивился еврей, и его густые брови поползли на весьма широкий лоб.

Журналист недовольно посмотрел на оператора, который всё понял и выключил камеру.

— Мистер Мальковский, — заговорил он, — будьте добры не задавать лишних вопросов. Всё что вам нужно — это отвечать в микрофон.

— А, сразу бы сказали, — произнёс Дональд, вновь по-дружески хлопая журналиста по плечу, — теперь всё понятно. А меня что же, ещё на камеру снимать будут?

Журналист почти беззвучно прорычал, а потом, широко улыбаясь, произнёс.

— Конечно, мистер Мальковский, мы ведь не просто так сюда камеру тащили.

— Бедолаги, — сочувственно проговорил еврей, — а я думал, вы доехали на машине, а вы, оказывается, пешком шлёпали, — Дональд покачал головой.

— Да не шлёпали мы никуда, — процедил сквозь зубы журналист, крепче сжимая микрофон.

— А как же сюда добрались тогда? — удивлённо поглядел на него Мальковский.

— Всё, хватит пустой болтовни, — выходя из себя, повысил голос мужчина, — нас сюда привезли на служебной машине.

Дональд недоверчиво посмотрел на журналиста и покачал головой.

— Выходит, сэр, вы обманщик. Вы сказали, что тащили камеру.

Молчаливый оператор, за всё это время не издавший ни звука, не выдержал и усмехнулся. Этим он вызвал ещё большее раздражение журналиста и подверг себя немалой опасности, потому что высокий мужчина кинул на паренька весьма грозный взгляд.

— Пожалуйста, мистер Мальковский, давайте прекратим уже эту комедию и приступим к делу, — собрав последние крупицы своего исчезающего терпения, проговорил мужчина.

— Всё, нет времени, уважаемый журналист, — отмахнулся от него рукой Мальковский, — у меня работа стынет, мне пора.

С этими словами Дональд развернулся и уже собрался было повернуть ключ и открыть дверь типографии. Но опешивший журналист вовремя спохватился, иначе все его старания пошли бы насмарку.

— Мистер Мальковский, извините за мою грубость, — чувствовалось, что вся спесь мужчины разом исчезла, хотя эти слова ему дались действительно нелегко. — Мне стоило быть поделикатнее. Давайте уже, наконец, начнём интервью, — взмолился он.

— Что значит «начнём»? — обескураженно взглянул на высокого мужчину Дональд, — а всё это время вы чем занимались тогда?

Тут журналист и вовсе не нашёлся, что ответить. Он лишь почесал затылок, так что его чёрная кепка поползла на его менее широкий, чем у еврея, лоб.

— Это было не интервью, сэр, а пустая болтовня.

— Так вас этому в ваших университетах учат, болтовнёй заниматься? — не выдержал Мальковский и повысил голос. — Вы пришли сюда тратить моё время? Увольте, у меня много работы, — Дональд повернул ключ, и замочная скважина издала еле слышный щелчок.

Такого случая у журналиста ещё не было за всю его карьеру. Таких странных личностей мужчина в кепке ещё не встречал, в этом он был абсолютно уверен. Но делать было нечего, задание должно быть выполнено, поэтому собрав всю силу воли в кулак, он медленно произнёс.

— Приношу свои извинения, что потратили ваше время. Уделите нам ещё несколько минут, пожалуйста, — левый его глаз в этот момент подвергся приступу нервного тика, но Дональд едва мог это заметить, разве что краем правого глаза, который у него, благо, не мигал.

— Хорошо, — ответил еврей, улыбнувшись.

Журналист облегчённо выдохнул и поспешил задать свой долгожданный вопрос.

— Сколько лет назад вы открыли свою типографию, мистер Мальковский?

— Дайте уж вспомнить, — произнёс еврей, почёсывая голову, так что потрёпанная в некоторых местах коричневая фетровая шляпа чуть не покатилась вниз. — О, да, десять лет уж прошло с момента, как на этом самом месте появилась моя дорогуша Марго.

— Марго? — посмотрел на Дональда журналист.

— Конечно, я так назвал свою типографию, — похлопав себя по плоскому животу — ведь на маслинах особо не поправишься — сказал Мальковский.

— А кто такая Марго? — спросил высокий мужчина.

— Вы что, неуч? Чему вас только учат в ваших умных университетах? Это же Маргарет Митчелл! — тут голос Дональда задрожал от восторга. — Я влюбился в неё, когда ещё был юнцом и зачитывался её «Унесёнными ветром». Эх, было время, — выдохнул еврей, смакуя приятные воспоминания.

Тут оператор, ответственно снимавший репортаж на камеру, тихо хихикнул. Журналист сделал вид, что не заметил оплошности подопечного и продолжил интервью, поскорее переведя дух.

— А какая у вас была на то время аппаратура?

— О, самая лучшая аппаратура, — вновь погладил себя по животу еврей и довольно ухмыльнулся, — я этим аппаратом до сих пор горжусь! Купил его в очень хорошем магазине, когда впервые поехал во Францию. О, было время, какие там барышни ходят!

Паренёк с камерой громко ухмыльнулся, так что высокий мужчина в кепке одарил юнца грозным взглядом.

— Хорошо, хорошо, — поспешил сменить тему журналист, — а как вы нашли своих первых клиентов?

— О, мои первые клиенты — это мамуля и папуля. Они мне на обед пирожки вкусные носили, а я им пригласительные на годовщины печатал. А годовщин у них было столько, сколько виноградинок на лозе, так-то, — гордо заявил Мальковский.

— Конечно, конечно. Разве могло быть по-другому — пробормотал себе под нос журналист, — а не из родственников клиенты были?

— Да, само собой разумеется, — довольно улыбнулся еврей и выпрямил плечи, так что, казалось, стал ещё на несколько сантиметров выше, — была Розочка.

— А кто такая Розочка? — медленно проговорил высокий мужчина.

— Эх, — покачал головой Дональд, — я же говорил, Розочка — моя жёнушка, правда, сбежавшая, — подмигнув, добавил он.

— Мистер Мальковский, — выдохнул журналист, — я же спросил не из родственников.

— А как же, тогда, когда она первый раз пришла в типографию, она родственницей ещё не была, — лукавая улыбка появилась на лице еврея, — на это у меня ушёл целый месяц.

— Понятно всё с вами, — кашлянул журналист и поторопился перебить Дональда, — а много клиентов было в первые годы?

— О, — гордо поднял голову Мальковский, — да хоть ложкой ешь. Можете мясника Томаса спросить, — засмеялся он, — у него спрос на товар тогда резко упал. Людям стала не нужна пища для желудка, а вот пища для ума — пожалуйте. Этим я их хорошо кормил. Томас так взъелся на меня, что как-то пришёл ко мне с топором, но благо дело закончилось лишь смачным спором, а не смачным стейком.

«Как жаль, вот новость была бы», — подумал журналист. А юнец-оператор наконец не выдержал и громко засмеялся вместе с Мальковским.

Мужчина в кепке, явно уставший от всей этой бесконечной процедуры, вытер несколько капель пота со лба и со вздохом на удивление спокойно произнёс:

— Поехали дальше.

— Куда? — спросил Мальковский.

Камера из рук оператора чуть не выпала.

— А что случилось потом? Почему прибыль упала?

— Во всём виноват этот прохвост О’Брайан, — гневно прорычал Мальковский, грозя кулаком неведомо кому. — Его рыбный маркетинг мне все карты попутал. Все мои клиенты к нему сбежались, а этот негодяй мне даже скидку ни разу не сделал. Мне эти маслины после обеда до сих пор поперёк горла стоят, — Мальковский демонстративно схватил себя за шею. — А вы, кстати, уважаемые, уже отобедали? А то у меня ещё несколько маслинок осталось, я с удовольствием с вами поделюсь, — Дональд вновь по-дружески похлопал по плечу журналиста, которого, казалось, уже ничто не может вывести из себя. Весь курс спецподготовки к стрессовым ситуациям был пройден благодаря лишь одному еврею.

— Я бы с превеликим удовольствием поел, мистер Мальковский, но лучше покажите нам свою типографию, — сказал журналист с каменным выражением лица.

— О, извините, сегодня у меня генеральная уборка! — поспешно добавил Мальковский. — Простите, но мне пора! — крикнул он журналистам и, не говоря больше ни слова, вошёл в типографию и быстро захлопнул деревянную дверь прямо перед недоумевающим журналистом и его юным помощником с камерой в руках, который явно позабавился развернувшейся перед ним комедии.

Дональд облокотился на стену, обвёл глазами полупустую комнату, свет в которую проникал через единственное небольшое окно. Размер её был не маленький, но и не слишком большой — метров двадцать. На старом, видавшем виды окне обосновались воинствующие пауки, которые боролись друг с другом за каждый сантиметр пространства. Дональд поначалу тоже боролся с ними, но потом привык к своим гостям, а с одним даже подружился, дав своему паутинистому приятелю имя Гоша. Мальковский уже и сам не помнил, почему так назвал паука, но рассуждать на эту тему было бессмысленно, поэтому Дональд перестал задавать себе этот вопрос.

Молчаливо поприветствовав друзей доброй улыбкой, еврей прошёл к единственному в комнате столу, выдвинул пошатывающийся табурет и, усевшись на него, глубоко вздохнул. Вставив лист бумаги в печатную машинку — единственный аппарат в типографии — Дональд начал что-то печатать. Спустя час непрерывной работы Мальковский поставил точку и подписал новый рассказ фамилией известного на всю страну писателя. Фамилией очень известной, но не своей.

Николсон

Марк Николсон был прекрасным писателем. Писателем популярным и востребованным. Его работы издавались во многих крупных газетах, печатались в твёрдом переплёте, и даже были переведены на несколько языков. Произведения Марка каждый день разлетались с книжных полок с большим тиражом! Более десяти тысяч экземпляров его последнего романа были распроданы меньше чем за месяц. Что и говорить о зарубежных изданиях, которые пользовались не меньшим спросом.

А ведь ещё три года назад о литературных попытках Марка знала только жена и закадычный друг детства. С Дональдом Николсон познакомился ещё в лет восемь или девять, когда, будучи невысоким и слабым мальчуганом, получал изрядные тумаки от одноклассников. Тогда высокий не по годам Дональд, который только перевёлся в новую школу, нашёл себе друга и стал его заступником.

То были годы резиновых сапог, пробежек по лужам после дождя, полных карманов лакричных конфет и ещё неизвестных, впервые появившихся на прилавках магазинов жевательных резинок, а также множества ссадин, ушибов и синяков. Тогда два друга могли легко преодолеть расстояние в двенадцать километров на своих велосипедах и даже не запыхаться. Тогда Дональду и Марку горы казались по плечи, а реки — по щиколотки.

Их детство было активным, как детство любых мальчишек того времени, а иногда даже слишком активным. Никаких тебе компьютерных игр, смартфонов и прочих гаджетов. Только жвачки, картофельное пюре с тефтелями на обед, новые главы из «Таинственного острова», а по вечерам — чёрно-белое кино в кругу семьи. В те годы радуга казалась ярче, яблоки в карамели — слаще, карточные игры — азартнее, а симпатичные девочки из параллельного класса — красивее и неприступнее. Тогда дышалось по-другому, пелось по-другому и жилось по-другому, не так, как живётся сейчас современным мальчишкам.

Эта мысль вернула писателя к размышлениям о сыне. Николсон младший был замечательным ребёнком. В два года он, будучи ещё тем сорвиголовой, бегал по саду босиком с такой прытью, что мама еле поспевала за ним, спасая то ли сына от ушибов, то ли только что посаженные грядки от гибели. Но после пяти, когда стали проявляться первые признаки болезни, его былая прыть поубавилась, и порой приходилось часами вытаскивать Криса на прогулку. После нескольких курсов физиотерапии и длительной реабилитации его состояние заметно улучшилось, и, как сказали врачи, болезнь отступила. Но следы пережитого эхом отпечатались в душе ребёнка. Сейчас Крису было семь, и за свою ещё совсем недолгую жизнь мальчик повидал столько трудностей, сколько не каждый взрослый смог бы выдержать.

Николсон сглотнул и негромко откашлялся. Он прошёл по длинному коридору, с двух сторон которого можно было увидеть деревянные окна. На них, танцуя на ветру, красовались лиловые шифоновые занавески. Марк остановился у деревянной двери своего кабинета, на мгновение задумавшись о предстоящих планах, а затем вошёл внутрь. Хорошо выстланный паркет блестел после недавней уборки. Марк мысленно поблагодарил мисс Крауберг, которая подрабатывала у Николсонов, когда у жены не хватало времени на работу по дому, потому что слишком много было дел и в благотворительных центрах, и в больнице, которую он спонсировал с момента первого литературного успеха, и, разумеется, в саду и огороде, которые требовали немалого ухода. Не меньшего ухода требовал и второй малыш, родившийся год назад. Этот сорванец, так же, как и брат когда-то, бегал по саду и время от времени врезался то в розовый куст с острыми шипами, то в какую-нибудь скамейку. Таким образом, лето у Миссис Николсон выдалось не самое лёгкое.

Марк подумал о своей жене, и улыбка заиграла на его лице. Кларинда была особенной, удивительной. Не зря говорят, что за каждым великим мужчиной стоит великая женщина. Разумеется, великим он себя не считал, но жене такое определение приписывал безоговорочно. Как тяжело было ей в первые дни, когда они только узнали о болезни сына, когда их финансовое состояние ещё оставляло желать лучшего, и когда платить за лечение не представлялось возможным. Сколько храбрости и самообладания было в ней, которые помогли не поддаться нахлынувшим эмоциям, а стать опорой не только для сына, но и для мужа. Ведь именно она поддерживала его в те тяжёлые времена.

Прокручивая в голове образ жены, Николсон подошёл к своему письменному столу, который стоял у венецианского окна и был освещён ярким солнечным светом, сел на деревянный стул, обитый светло-коричневым гобеленом, взял со стола толстый томик своего последнего романа «Mr Husband and Mrs Wife» ¹и бережно раскрыл его на первой странице. В верхнем углу листа было написано:

«Любимой жене, которая вдохнула в меня надежду».

Марк о чём-то задумался на мгновение, а затем положил книгу на место и выдвинул ящик своего письменного стола, где всегда хранил рукописи. Новый рассказ лежал сверху, так что долго искать не пришлось. Писатель только вернулся от редактора, который с воодушевлением его одобрил. Николсон пролистал обложку и предисловие и стал читать первую главу. Дойдя до середины, он несколько раз усмехнулся, а в конце и вовсе расплылся в широкой улыбке.

— Приятно видеть друга в хорошем настроении, — послышался голос Дональда, который без стука вошёл в кабинет.

— О, дружище, а я как раз о тебе думал! — Николсон распахнул руки, приветствуя друга.

— Неужели я такая важная персона? — улыбнулся Мальковский, снял свою любимую фетровую шляпу и бережно положил её на стол.

— Ещё бы! А ты думал! — ответил Марк, радушно приветствуя друга тёплыми объятиями.

— Мы не виделись всего два дня, а ты успел соскучиться? — спросил Дональд, удивляясь столь пылким эмоциям друга. — Что случилось? Ты прямо сияешь от счастья.

— А ты разве не знаешь? — спросил Марк, подмигнув.

— А откуда мне ж знать? — усмехнулся Дональд и взял стопку напечатанных листов.

— Ну да, ну да, — еле слышно пробубнил себе под нос Марк и загадочно улыбнулся

Мальковский поймал на себе изучающий взгляд друга. В комнате возникла недолгая пауза, которую прервал его взволнованный голос.

— Как Крис? — спросил он, увидев крестника через окно.

— Хорошо, — улыбнулся Марк, с любовью глядя на сына, который сидел на скамейке во дворе с книгой в руках, а рядом с ним, широко зевая, лежал пушистый, вдвое больше самого Криса, сенбернар.

У мальчика была очень приятная внешность, доставшаяся ему, как считал Марк, от матери. Даже отсутствие волос после облучения не повлияло на природную красоту ребёнка.

— Читает что-то интересное? — спросил Дональд, опускаясь в мягкое кресло.

— Да, — кивнул писатель, — Это, кажется, «Хроники Нарнии».

— Ммм, — промычал Мальковский, кивая, — и как ему?

— Прекрасно, Крис обожает фэнтези, — Николсон внимательно наблюдал за реакцией друга.

— А что насчёт твоего нового рассказа? — словно вскользь спросил Дональд.

— А откуда ты про него знаешь? — ответил вопросом на вопрос Марк и внимательно посмотрел на Дональда.

— Не знаю, но ты такой довольный сегодня, а такими обычно бывают писатели, когда напишут что-нибудь хорошее, — отвёл взгляд еврей.

Марк наблюдал за реакцией Дональда, словно пытаясь на чём-то его поймать.

— Ты говоришь та, как будто сам пишешь, — Николсон нарушил наступившую паузу, — может, я чего-то о тебе не знаю, — добавил он, и лукавая улыбка заиграла на его лице.

— Да ну, скажешь тоже, — пробубнил Дональд, — рассказывай лучше, чего такой довольный?

— А ты и так всё знаешь, вот новый рассказ, — Николсон протянул другу рукопись.

Мальковский прочитал на первой странице название «Тайная жизнь плотника», а под ним надпись курсивом: «Моему единственному другу, который помог мне в самую трудную минуту».

— Что это значит? — в голосе Мальковского сквозило нескрываемое удивление.

— То и значит, без тебя и не представляю, что было бы с нами, — во взгляде Марка читалось столько любви и признательности, что Дональд смутился и перевёл взгляд на рукопись.

— Опять ты за своё, ничего особенного я не сделал, — буркнул еврей и сел на стул.

Николсон последовал его примеру и опустился в своё кресло. Он внимательно изучал лицо друга, который перевернул первую страницу и начал внимательно читать.

— Не замечаешь, главный герой уж очень похож на тебя? — спросил он.

— И чем же? Он что, тоже красивый, высокий еврей? — отшутился Дональд.

— Почти, — улыбнулся в ответ Марк, — он плотник, который на удивление всем оказался талантливым танцором. Он скрывал это и никому не говорил. Он даже друзей обвёл вокруг пальца и не выдал себя, — Николсон внимательно поглядывал на друга и с интересом наблюдал за его реакцией.

— Неужто я похож на танцора, — засмеялся Мальковский, разводя руками, — хотя, погоди, на свадьбушке кадриль я танцевал, — и он встал, гротескно поклонившись. — Сейчас поглядим, что ты там про меня написал, — добавил Дональд, усаживаясь обратно в мягкое, удобное кресло.

Несколько раз во время чтения еврей громко смеялся, а к концу последней страницы и вовсе захохотал до слёз.

— Ну и танцоришка, ай да хитрюга, — продолжал смеяться он, — а в конце таки выиграл конкурс вместе со своей барышней.

Николсон пристально смотрел на товарища, а потом, улыбаясь, сказал.

— Ага, сам не знаю, как мне в голову пришла такая идея.

— Да ладно тебе, не скромничай, — Мальковский похлопал друга по плечу и вернул ему рукопись. — Не угостишь друга кофейком? — спросил еврей, увидев на столе чашку нетронутого кофе и тарелку с печеньем и круассанами, которые заботливо принесла друзьям Кларинда.

— Разумеется, угощу, — ответил Марк, пододвигая поднос к другу, — оставайся лучше на обед, он уже готовится. Сырные лепёшки жены просто объедение.

— Да, это я люблю, — похлопал себя по животу Дональд, довольно приговаривая, — это по моей части. Хотя в последнее время я изрядно поправился на плюшках и пончиках миссис Бэрлингем, — с этими словами он жадно вдохнул аромат шоколадного круассана и откусил сразу половину.

Николсон промолчал. На той неделе он пил чай в пекарне миссис и увидел своего друга, который еле наскрёб мелочь на уценённый хлеб. В тот вечер Марк так и остался незамеченным, и Дональд не имел понятия о том, что товарищ детства теперь знает о состоянии его дел.

— Дружище, у меня к тебе разговор, — сказал Николсон неожиданно ставшим серьёзным голосом, когда Мальковский закончил трапезу. — Два года назад ты продал почти всё своё оборудование и…

— Опять ты за свою шарманку, — отмахнулся Дональд.

Марк привык, что друг постоянно уходит от темы, когда речь заходит об этом.

— Я хочу отблагодарить тебя. И на этот раз я не приму отказа, — настойчиво произнёс он,

— Примешь, не примешь — твоё дело, — проговорил Мальковский, вставая, — мне никакая благодарность не нужна, — в его голосе слышалась явная обида. — Я счастлив, когда вижу Криса здоровым. Вот лучшая награда и благодарность, — решительным тоном отрезал Дональд, выходя из кабинета и оставляя своего друга без компании, а себя без сытного обеда.

Николсон остался сидеть в полном одиночестве. Через минуту он дотянулся до стоявшего на столе телефона и набрал нужный номер. Когда на другой стороне послышался знакомый голос, писатель громко произнёс:

— Да, можем встретиться через два часа в кафе «Неаполь»? Хорошо, мне нужно узнать все подробности.

Положив трубку, Марк вышел из кабинета, а рассказ так и остался лежать на столе.

Марк и Питер

Кафе «Неаполь» неспроста носил такое название. Нет, оно не находилось в Неаполе, но позаимствовало атмосферу этого прекрасного города. Расположившись на берегу моря, оно словно переносило гостей в солнечную Италию. Весь интерьер был выполнен в нежном средиземноморском стиле: плетёные мягкие кресла с голубыми подушками, стеклянные винтажные подсвечники, кашпо с цветами на стенах, со вкусом сервированные столы, на каждом из которых красовалась ненавязчивая цветочная композиция и, разумеется, пробирающий до костей аромат фетучини, ризотто, пасты и пиццы. Но главными атрибутами ресторана были шум морских волн, доносящийся с набережной, и приятная итальянская музыка в исполнении живых музыкантов.

Писатель, пообедав дома с женой и детьми, решил проигнорировать соблазнительные ароматы с кухни и заказал лишь один американо без сливок.

— Здравствуйте, недолго ждёте? — спросил подошедший высокий мужчина в кепке.

— Салют, — улыбнулся Николсон, протягивая руку, — нет, только пришёл.

— Хорошо, — сказал собеседник, пожимая руку и усаживаясь в мягкое кресло.

— Спасибо, что нашли время. Я в долгу не останусь, — Марк указал на внутренний карман пиджака.

— Я нисколько не сомневаюсь в вашей порядочности, мистер Николсон, — ответил мужчина.

«В отличие от того еврея», — подумал он, вспоминая недавнюю сцену. Мужчина снял кепку, под которой оказалась копна белокурых кудрявых волос, и пригладил их рукой.

Марк, не тратя времени, перешёл сразу к делу.

— Вам удалось попасть внутрь и что-то выяснить?

— Нет, внутрь мы не вошли, этот еврей нам так голову заморочил, а потом захлопнул перед нами дверь, — ответил мужчина, — он, кажется, был вообще не в своём уме.

— Ясно, — Марк старался не выдать своего огорчения, — мне нужно узнать детали, будьте добры, — вежливо добавил он.

— Разумеется, мы сняли всё на камеру. Вот кассета, — произнёс журналист и достал из внутреннего кармана пиджака большой выпуклый конверт.

— Хорошо, — ответил писатель, положив на стол в свою очередь другой конверт, но поменьше, — всё, как и договаривались, — коротко добавил он.

— Спасибо, сэр, с таким человеком, как вы, приятно иметь дело, — расплылся в довольной улыбке высокий мужчина с кудрявыми волосами.

«Чего не скажешь о вашем друге», — прочитал мысли журналиста Марк и улыбнулся.

Оставшись один, он допил уже остывший кофе, оплатил счёт, оставив официантам и музыкантам изрядную порцию чаевых. Вернувшись домой, Николсон быстро прошёл в свой кабинет, включил видеомагнитофон и вставил кассету. Нашарив рукой пульт, который затерялся на полке посреди книг и разных бумаг, он опустился на небольшой мягкий диван и приготовился смотреть. Когда первые кадры появились на экране, им завладело нескрываемое волнение.

«Ого, шо, прям сюда говорить?», — прозвучал в комнате недовольный голос, и Николсон широко улыбнулся, увидев на экране своего старого доброго друга. Вид Дональда и его речь были настолько комичны, что громкий, весёлый смех Марка то и дело разносился по всей комнате. Он с большим удовольствием наблюдал разыгрываемую евреем комедию, широко улыбался, восхищаясь остроумным другом. Но когда на экране появилась последняя сцена, его глаза, не мигая, уставились в одну точку. Николсон так бы и сидел некоторое время, если бы его не отвлёк от размышлений звонкий смех детей, доносящийся со двора. После этого кадра, ответ на вопрос, мучивший его последние два года, был найден. Истина, правда, которую всё это время пытался найти Марк, доказательства, которые он искал, теперь были не миражом в пустыне. Теперь он не просто догадывался о жизни Дональда, но и увидел подтверждение своим догадкам. Сомнений уже не осталось, и писатель с улыбкой на лице выключил телевизор, взял несколько чистых листов и быстрым движением руки написал несколько строчек. Поставив свою подпись и печать, он положил один лист в портфель, а другой вставил в печатную машинку, которая всегда стояла на столе. Быстрые пальцы Марка, ещё не утратившие своей прыти, начали отстукивать ритм по чёрно-белым клавишам, а те в свою очередь выводили ровные буквы на белой бумаге.

Спустя несколько часов непрерывной работы, писатель встал из-за стола, положил стопку только что напечатанной рукописи в портфель, взял чистый лист бумаги, быстро что-то написал на нём и вышел из кабинета. Попрощавшись с женой и детьми, он дошёл до гаража, сел в машину и завёл мотор. Когда его любимый уже потрёпанный пикап оказался на дороге, Николсон взял курс на запад, к офису Питера Томпсона. Найдя его в своём кабинете, он с довольной улыбкой уселся в кресло у стола и протянул ему бумагу, которую написал перед выходом из дома.

— Сейчас посмотрим, — сказал Питер, пробегая глазами по беглому почерку, не всегда ровному, но вполне разборчивому.

— Постарайтесь урегулировать всё до завтрашнего утра, — с деловой ноткой в голосе произнёс Марк.

Молодой мужчина лет тридцати пяти, верно служивший интересам писателя два последних года, несколько раз перечитал написанный текст, раза три-четыре недоумённо перевёл взгляд с бумаги на клиента, а затем неуверенно произнёс.

— Что это значит?

— То и значит, — коротко ответил Марк.

Во взгляде юриста читалось нескрываемое удивление. Многое он поведал на своём веку, в его нелёгкой профессии было достаточно случаев обмана, взятничества, стяжательства. Но с такой щедростью от реальных людей, а не от персонажей книг, он познакомился впервые.

— Но, сэр, вы же потеряете больше половины ваших накоплений, — запротестовал Питер. — На моей практике, а она длилась не много не мало десять лет, я ещё в жизни не встречал такого.

— Я потеряю половину, он же отдал мне всё.

Дав ещё несколько распоряжений, Николсон торопливо вернулся в свой пикап. Он добрался до типографии друга в весьма приподнятом настроении, свидетельством которого была широкая улыбка на лице. Припарковав машину, Марк выключил мотор и вышел из своего любимого автомобиля. Он громко постучал в дверь. Ответа не последовало. Тогда писатель постучал ещё раз, но уже более требовательно.

«Как всегда», — подумал он. За два года сколько бы он не приходил в типографию, не мог застать там Дональда, который каждый раз отмахивался, говоря, что как раз в это время был на обеде, на ужине, или ездил по каким-то важным делам. Так и не дождавшись ответа, Марк направился к дому друга. Пройдя два квартала, он остановился у небольшого двухэтажного здания, на первом этаже которого и находилась квартира Мальковского. К счастью, в окнах горел свет, поэтому сомнений быть не могло — хозяин дома. Николсон громко постучал. Когда дверь открылась, на пороге стоял высокий еврей в пожелтевшей от времени белой рубашке и в чёрных брюках прямого покроя.

— Не ждал сегодня гостей, — недовольно проговорил Дональд, почему-то не желая впускать в дом друга.

— До сих пор злишься из-за случившегося? — примирительно проговорил Николсон.

— Да уж нет, — покачал головой еврей.

— Я принёс тебе кое-что, — сказал Марк после недолгой паузы, открывая портфель.

— Неужели шоколадные трюфели? — улыбнулся Мальковский. — Они как назло вчера закончились.

— Трюфелей, увы, нет, — усмехнулся писатель, — но в следующий раз буду иметь в виду. На вот, прочти, — и он протянул стопку напечатанных час назад листов.

— Что это? — непонимающе уставился на неё Мальковский.

— Мой новый рассказ, — коротко ответил Николсон.

Еврей непонимающе уставился на друга, вытер вспотевшие ладони о штаны, поправил майку и, не решаясь взять листы, спросил:

— Как, новый? Ты же показал мне его сегодня утром?

— Нет, это новый рассказ, я его написал только что.

Наступила неловкая пауза, и Дональд нерешительно взял рукопись.

— Ты написал? — озадаченно посмотрел он на друга.

— А ты знаешь ещё кого-то, кто пишет под моим именем? — подмигнул Николсон и многозначно посмотрел на товарища.

Дональд не нашёлся, что ответить, и лишь помотал головой.

— Сможешь прочитать до завтра? — поинтересовался Марк.

— Постараюсь, — букнул Мальковский.

На его лице всё же сохранился след невысказанного удивления, когда он прощался с другом. Оставшись один, Мальковский уселся в единственное кресло и начал читать. А так и не тронутый чай, который он сделал до прихода друга, потихоньку остывал. Зелёные листья лежали на дне заварочного чайника, отдавая тонкий, едва уловимый аромат. В комнате царила тишина. И только шуршание переворачиваемых листов напоминало о том, что в маленькой квартирке Дональда кто-то есть.

Дональд и Марк

На следующий день, совсем рано, около шести часов утра, так рано Марк ещё не просыпался, зазвонил телефон, и писатель, нехотя поднявшись с мягкой подушки, ответил хрипловатым сонным голосом.

— Слушаю.

— Хорошо, что ты не спишь, — бодро проговорил Дональд.

— Ну, я как бы спал, — невнятно пробубнил Николсон.

— Через час буду у тебя, — быстро сказал Мальковский и, не дожидаясь ответа, положил трубку.

Одним рывком он встал с кресла, с которого он не сходил всю ночь, сначала читая рассказ, а потом заснув на нём беспокойным сном. Ночь в сидячем положении и резкий подъём дали о себе знать, и где-то в области поясницы защемило так, что Дональд поморщился от боли. Затем, еле выпрямившись, он сделал некоторое подобие зарядки: наклонился несколько раз вправо и влево, помахал руками, покрутил головой и попытался коснуться ладонями пола. Последнее выполнить оказалось невозможно из-за ноющей боли в пояснице, поэтому, еле вернувшись в исходное положение, Мальковский решил больше не испытывать спину и направился в ванную комнату. Он разделся, открыл ржавый кран, который ему так и не удалось отмыть, после не шибко тщательных уборок жены, и включил воду. Дональд быстро провёл все утренние процедуры: принял прохладный душ, которому он каждое утро законно уделял пять минут, насухо вытерся махровым полотенцем, тщательно почистил зубы — благодаря отсутствию денег на сладости они были крепкими — и расчесал светлые волосы. Выйдя из ванной комнаты, еврей сделал всего шаг — его квартирка была действительно невелика — и оказался на кухне. Подойдя к хлебнице, он достал два кусочка затвердевшего хлеба — корзинку с угощениями от доброй ирландки ждать было некогда — быстро их прожевал, запивая водой, и завершил церемонию завтрака. Очень простого — как вам, должно быть, показалось, завтрака — завтрака по-Мальковски.

Пройдя в комнату, Дональд открыл скрипучий шкаф, который смазывай, не смазывай — всё равноскрипит, и снял с вешалки другие, менее поношенные, чем те, что на нём были сейчас, чёрные брюки и вельветовую серую рубашку. Облачившись в это одеяние, еврей вернулся в гостиную, взял со стола рукопись Марка, положил её в портфель, который в отличие от портфеля друга выглядел не так хорошо, и направился к выходу. Дойдя быстрым шагом до дома писателя, точно, как и обещал, через час, Мальковский остановился и глубоко вдохнул. Набрав в лёгкие изрядную порцию кислорода, еврей тяжело выдохнул и позвонил в дверь.

— Доброе утро, мистер Мальковский, — миловидная немка открыла дверь, — проходите, пожалуйста, хозяин ждёт вас, — затараторила мисс Крауберг с явно различимым гамбургским акцентом.

Дональд кивнул, следуя за горничной по длинному коридору к кабинету Марка.

— Проходи, дружище, ты сегодня ранёхонько, — выходя из-за стола, поприветствовал друга Николсон.

— Ага, ты виноват, — недовольно проговорил Дональд.

— В чём же я на этот раз повинен? — голос Марка был спокойный, но в нём сквозили некоторые саркастические нотки.

— Что это за рассказ? Ты писать разучился? — напал на друга Мальковский.

— Да разве я умел? — серьёзно ответил вопросом на вопрос писатель.

— Что это ещё за чушь? Что за Дональд Гуд ²у тебя? Ты в своём уме? — словно не заметив предыдущей реплики, продолжил еврей.

— Главный герой, — совершенно спокойно ответил Марк, будучи готовым к разговору.

— Что ты говоришь?! А я и не понял, — саркастически воскликнул Дональд, разведя руками. — Да такую ерунду ни один адекватный редактор не напечатает!

— А это не для печати, мой друг, это для тебя, — не теряя самообладание, спокойно ответил Николсон.

От этих слов Мальковский опешил и, сбавив пыл, спросил.

— Зачем это мне?

— Я написал его для тебя, чтобы ты понял, что я всё знаю. Я знаю, что ты — мой хороший Дональд Гуд, который пожертвовал своими доходами, репутацией и, в конечном счёте, женой ради моей семьи, — Марк сделал выжидательную паузу и с улыбкой продолжил. — Когда ты отправил мне первый роман «Nicholson and son»³, у меня уже тогда появились подозрения, но я не знал, как это доказать. Ты себя не выдавал, а как только я заводил об этом речь, всегда отнекивался. Но после того как я получил «Mr. Husband and Mrs. Wife», я уже был абсолютно уверен, что именно ты отправил мне роман. Никто не мог знать нас с Клариндой лучше тебя. С тех пор я пытался найти доказательства своим догадкам и, наконец, смог, — торжественно закончил свой монолог Николсон.

— Ты что же, действительно думаешь, что я писал за тебя? Да это чушь собачья! — в сердцах проговорил Мальковсий. — На кой мне оно надо?

— Ты и без меня знаешь, — ответил Николсон, чьё спокойствие, казалось, было непробиваемым.

— Откуда вообще тебе пришло такое в голову? — рассмеялся Дональд. — Ты что, перечитал сказки с сыном?

В комнате наступила тишина. Смех затих, и мужчины напряжённо смотрели друг на друга.

— Дональд, хватит скрываться. Когда заболел Крис, ты продал, как сказал, часть своего оборудования, хотя на самом деле оказалось, что всё. Поэтому ты всегда отказывался печатать мои заказы. Твои дела сразу упали, но ты не рассказывал о своих проблемах. Ты просто помогал нам. Ты написал роман и отправил его мне, подписав моим именем. Если бы не ты и твои книги, мы не спасли бы сына. Ты не хотел, чтобы мы чувствовали себя должниками, если будешь просто помогать нам финансово, поэтому ты проделал такую аферу и стал анонимно писать за меня, — воскликнул Марк.

Его пылкая речь на мгновение прервалась, он перевёл дух и продолжил изменившимся голосом, в котором сквозили раскаяние и печаль.

— Мы обеспечили себе жизнь, а тебе пришлось жить на пособия. И всё это ты делал ради нашей дружбы!

В комнате вновь повисла недолгая пауза. Сверху уже послышались голоса и громкий топот младшего сына. По-видимому, ребята торопились на кухню съесть свой вкусный завтрак, который с любовью каждое утро готовила мама.

Шум вывел Дональда из оцепенения, и он, улыбнувшись, произнёс.

— Ты бредишь, друг. Я и двух слов не могу связать, а ты о каких-то романах твердишь. Не понимаю, что за муха тебя укусила.

— Поймёшь, — коротко ответил Марк, взял пульт, сел в кресло и включил видеомагнитофон.

Телевизор загорелся, и на экране крупным планом появилась дверь типографии Дональда. Глаза еврея напряжённо следили за происходящим, но сам он ничего не говорил. Следующий кадр ввёл его в такое оцепенение, что Мальковский, не отводя взгляда от экрана, медленно уселся в кресло рядом с другом, который улыбался, думая о своём.

— Ого, шо, прям сюда говорить? — с экрана раздался громкий голос Дональда.

— Откуда у тебя эта плёнка? — удивлённо спросил он.

— Потом объясню, — коротко ответил Марк.

Мальковский промолчал, но в сердце закралось подозрение.

«Вы, кстати, обедали? Хотите, я вас маслинами угощу?» — широко улыбался он с экрана. Эта реплика и немая реакция журналиста особенно подействовали на Николсона, и тот разразился громким смехом.

— Как ты их уделал, а! Бедолаги, — смеялся он.

Мальковский ничего не сказал, только пожал плечами, а уголки его губ недовольно поползли вниз. И лишь на той сцене, когда он открыл перед журналистом дверь, а оператор, который, как оказалось, ещё не выключил камеру, еврей опустил голову и несколько минут так сидел, не говоря ни слова.

— Это ничего не значит. Зачем ты их ко мне отправил?

Николсон ничего не ответил, словно ожидая, что друг сам догадается.

— Зачем? — настойчивее проговорил Дональд.

— А что, ты сам не понимаешь? По-другому я ничего бы не доказал. Я надеялся, что журналистам удастся попасть в типографию и застать тебя врасплох. Но последнего кадра хватило, теперь я знаю правду. Да и после твоего рассказа я ещё больше утвердился в своих догадках. Ты, как тот танцор, тоже обвёл нас вокруг пальца, столько лет писал и отправлял мне свои произведения анонимно.

— О, ну и молодец же я! Ты хочешь сказать, что я писатель? Что за бред, да я и двух слов связать не смогу! — вышел из себя Мальковский и повысил голос. — Если так, то почему же я раньше не писал? Я бы неплохо зарабатывал, никаких там тебе больше маслин, — саркастически засмеялся он.

Николсон посмотрел на друга долгим проницательным взглядом, а потом, подойдя к письменному столу, сказал:

— Перестань паясничать, Дональд. Вот, прочти, — и он достал из первого ящика сложенный лист бумаги, — тебе наверняка знакомо содержание.

Мальковский скептически посмотрел на друга, но не отказал ему в этой просьбе. Ничего не сказав, он развернул лист и начал читать.

«Уважаемый Марк Николсон, я не имею возможности представиться Вам, и Вы, в свою очередь, не ищите возможности узнать моё имя. Рукопись, которую Вы держите в руках, не подачка и не благотворительность. Это попытка помочь Вашей семье, а именно Вашему сыну. Не задавайтесь вопросом: кто я, и откуда знаю о болезни Криса. Лучше задайтесь вопросом, как роман, который Вы держите в руках, поможет спасти Вашего сына. Я расскажу, как именно. Завтра Вы отнесёте этот роман в издательство. На обложке уже стоит Ваше имя, поэтому единственное, что Вам остаётся — отправиться к редактору и показать ему «Nicholson and son». Гонорары с этой книги вы потратите на лечение Криса, а также на помощь другим детям, больных раком. Эту важную благотворительную миссию я поручаю Вам и Вашей жене. Обратного адреса я не оставляю, поэтому у Вас нет возможности вернуть роман. Если вы не опубликуете это произведение, оно просто канет в лету, а ваш сын не получит необходимое лечение. Единственное, что Вам остаётся — поступить так, как я описал выше.

P.S. Как я уже сказал, не ищите способа найти меня, чтобы отблагодарить. Самая большая благодарность для меня — выздоровление Криса. Поэтому займитесь этим как можно скорее».

Подписи не было, как и обратного адреса. Мальковский сложил лист бумаги и вернул его Марку. Тот помедлил несколько секунд, напряжённо вглядываясь в лицо друга, словно пытаясь прочесть его мысли. Но через мгновение всё же взял письмо и вернул его в ящик.

— Мда, тоже хочу такого благодетеля, — спокойно произнёс Мальковский после долгого молчания. Он налил в кружку горячий кофе, сделал глоток и протянул руку к подносу, на котором так привлекательно стояла тарелка с профитроли,

— Сложный же ты человек, Дональд Мальковский, — выдохнул Николсон, качая головой. — Почему бы просто не признаться, что ты помог другу и его семье? Зачем продолжать скрывать это дальше? Ведь и так понятно было всегда, кто, как не его крёстный, хочет спасти Криса.

Ветер, ворвавшийся в открытое окно, всколыхнул белую занавеску и наполнил комнату свежим воздухом. Опустевшая чашка в руках Дональда вновь вернулась на стол, а так и нетронутые пирожные продолжали призывать еврея положить их в рот. Помедлив с полминуты, Мальковский всё же оставил их без внимания и вышел из кабинета, ничего не ответив другу.

Дональд и Питер

Летнее солнце светило прямо в глаза. Светило так ярко, нещадно, что жмурься, не жмурься — ничего не помогало. Что же оставалось делать — смириться и прикрыть глаза рукой, спасаясь от прямых солнечных лучей. Именно так и поступил Мальковский, выйдя из дома друга. На мгновение пушистые облака скрыли солнце, и он поднял глаза к небу. Дональд не знал и не мог понять, отчего, почему тайна, которую он так тщательно скрывал вот уже пару последних лет, вышла наружу. Он всё спрашивал и спрашивал бескрайнее небо, любуясь им, пока солнце вновь не вышло из-за облаков и не осветило маленький городок и всё, что в нём находилось. Заблестели крыши невысоких домов, засияли глаза детей, гоняющих футбольный мяч по спортивной площадке, и даже ленивый кот незаметно улыбнулся, подставляя своё пушистое полосатое пузо тёплым солнечным лучам.

Вот только Дональду было не до улыбок. Его лицо не выражало совершенно никакой радости. Он на мгновение посмотрел на гигантское жёлтое яблоко, то выглядывающее, то вновь прячущееся за облака. Это зрелище почему-то напомнило ему фруктовый салат, щедро приправленный двойной порцией ванильного мороженого. О, частенько же он баловался этим десертом в былые дни! А сколько он съел этого лакомства на свадьбе Марка и Кларинды — и говорить не стоит. Тогда друзья и не подозревали о несчастье, которое обрушится на супругов. Дональд вспоминал своего друга, который ради семьи работал до ночи в мастерской дяди, ремонтируя то двигатели, то коробки передач, то другие части автомобилей. Но Мальковский понимал, что промасленные пальцы Марка хотят вовсе не крутить весь день гаечный ключ. Им бы в удовольствие бегать по просторам печатной машинки, рождая на белых листах бумаги новые миры и судьбы. Но сколько бы ни брался Николсон за тот или иной роман, ничего путного у него не выходило. И лишь поддержка Кларинды заставила Марка не вешать нос и дальше пробовать себя на литературном поприще. Мальковский хорошо знал, что друг мечтал стать писателем, мечтал держать в руках книгу, на обложке которой будет написано его имя. И Дональд видел, сколько сил Марк прикладывал, чтобы осуществить свою мечту. Но то ли муза творчества не хотела его посещать, то ли литературное мастерство ему не поддавалось, но Николсон никак не мог написать что-нибудь стоящее. Комедийные рассказы, которые выходили из его печатной машинки, не вызывали смех у читателей — коими, разумеется, были жена и друг, а драматические произведения Марка рождали на лицах слушающих лишь лёгкое подобие улыбки вместо слёз или других сильных проявлений эмоций. Поэтому, как Николсон не старался, писателем стать у него не получалось.

Дональд не воспринимал мечту друга всерьёз, но озвучивать свои мысли не намеревался. Отдавая все свои силы типографии, на которую он копил несколько тяжёлых лет, он быстро набрал хорошую команду и за год после открытия в разы увеличил количество клиентов. Стоимость его услуг была невысока, поэтому и спрос был немалый. Такой ход дел позволял ему делать щедрые подарки своему новорождённому крестнику. Ещё в детстве друзья дали обещание сделать друг друга крёстными отцами для своих детей. Поэтому, как только Мальковский впервые взял на руки Криса, он связал себя с ним крепкими узами.

Пять счастливых лет Дональд был частым гостем в доме друга и не прекращал задаривать подарками любимого крестника. Марку и Кларинде часто приходилось просить его не баловать сына. Но после того, как все узнали о болезни Криса, после того, как Дональд продал всё оборудование и отдал деньги на его лечение, баловать крестника ему уже не представлялось возможным. Да и мальчик, испытав тяготы и ужасы страшной болезни, больше не тянулся к игрушкам. Теперь он находил успокоение и радость в тихих, мирных вечерах, когда родители, а чаще Дональд потчевали его разными сказками и рассказами об удивительных приключениях и мирах. Крис заслушивался рассказами об эльфах, гномах и хоббитах, представляя, что он — один из них. А после того, как отец неожиданно стал известным писателем, интерес мальчика к литературному искусству возрос не на шутку. Он часами засиживался в домашней библиотеке, погружаясь в жизни разных сказочных героев. А когда уже к семи годам научился сносно писать, то сам, усевшись на веранде дома с блокнотом в руках, пытался перенести на бумагу всё, что видел вокруг. Так, его первыми персонажами стали болотные лягушки, зелёные кузнечики, говорящие розы, а ещё гигантские мамонты, о которых Крис читал в энциклопедиях, и многие другие обитатели нашей планеты.

Сам Дональд всегда был заядлым книголюбом. А после того как горе постигло семью друга, решил использовать свои познания в литературе уже на практике. Так знакомство с печатной машинкой коренным образом повлияло на него самого, изменило всю его жизнь, придав ей новый смысл.

— Мистер Мальковский!

Окликнувший его голос был знаком Дональду, и он в ту же секунду обернулся к мужчине, который еле поспевал за высоким евреем.

— Питер? Что ты здесь делаешь? — не ожидал встречи Мальковский.

— Бегу за вами, сэр, как видите.

— Вижу-то, я вижу, — протянул Дональд руку, приветствуя молодого юриста, — а чего бежать-то за мной? — непонимающе уставился он на выпускника Оксфордского университета.

— Мистер Николсон дал мне поручение. Осталось только отдать вам бумаги и получить вашу подпись.

Озадаченный вид не сходил с лица Дональда, и он нерешительно взял протянутую папку. Прочитав несколько страниц, еврей молча вернул бумаги юристу и спокойно проговорил:

— Передай мистеру Николсону, что я не буду ничего подписывать.

Произнесённые Дональдом слова были настолько неправдоподобны, что молодой человек взглянул на него раскрывшимися от удивления глазами. Питер поправил съехавшие на переносицу очки и, вернув былое самообладание, произнёс:

— Это невозможно, сэр. Второй этаж для вашей типографии уже выкуплен, теперь вы — владелец всего здания. Оборудование тоже уже куплено и ждёт своего часа. Нужна только ваша подпись.

— Вы её не получите, — в голосе Дональда были слышны стальные нотки. Он развернулся и зашагал по пустой в этот ранний час улице быстрым шагом.

Такого решительного отказа от еврея Питер не ожидал. Найдя в себе частички утраченного самообладания, он вновь подбежал к Дональду и затараторил:

— Но сэр, мне поручено передать имущество в ваши руки.

Мальковский резко остановился и пристальным, немигающим взглядом уставился на юриста.

— Питер, должно быть, ты меня не понял? Я не поставлю никакой подписи, ясно? — прогремел Мальковский. — Вот тебе новое поручение от меня: верни эти бумаги владельцу, а ко мне больше не приставай.

Этих слов было достаточно, чтобы осадить пыл молодого юриста. Убедившись в том, что за ним никто не последовал, Дональд пересёк дорогу и оказался на другой стороне улицы.

А Питер так и остался стоять, абсолютно обескураженный поведением еврея. На своей практике он повидал уже многое: бывших партнёров, которые грызутся из-за делёжки бизнеса; конкурентов, пытающихся обманным путём завладеть имуществом друг друга; разведённых супругов, тратящих свои нервы в спорах из-за жилплощади и ещё много чего непристойного. Но вот чтобы друг дарил другу целый бизнес, огромное состояние, а тот отказывался его принять — такое было в карьере юриста впервые.

Поэтому Питер продолжал стоять и провожать удивлёнными глазами еврея, спрашивая себя о том, кто этот странный, «не от мира сего» человек. Ведь за всю свою жизнь он ещё ни разу не повстречал человека, не поддавшегося магии денег. И, быть может, никто не поверит, его рассказам об этом удивительном человеке и его поступке. Главное — он сам был свидетелем этого невиданного чуда.

Кларинда и Марк

Кларинда Николсон любила ранние утра. Приведя себя в порядок, она спускалась в свою просторную кухню и начинала готовить вкусный завтрак. Всегда сама, несмотря на возможную помощь мисс Крауберг. Что может быть лучше приготовленной руками любящей женщины овсяной каши с мёдом и фруктами, поджаренных до румяной корочки блинов с домашним клубничным вареньем и только что сваренного ароматного кофе?

Убедившись, что все сыты и довольны, Кларинда выходила в сад с чашечкой зелёного чая, устраивалась поудобнее в беседке, окружённой фиолетовыми петуниями, розовыми и алыми розами, жёлтыми лилиями и пышными белыми пионами. Здесь, в окружении первозданной природы она чувствовала себе по-настоящему живой. Проведя осмотр розовых кустов, Кларинда аккуратно подрезала засохшие бутоны и складывала осыпавшиеся лепестки в корзину. Затем она распределяла их тонким слоем на подоконнике, чтобы те подсохли, и после чего отправляла разноцветные лепестки в красивые банки, добавляя другие сухоцветы, и ставила их на видное место. Так в доме всегда чувствовалась атмосфера лета и тепла.

Это увлечение передалось Кларинде от матери. Её звали Сяо Мэй, и была она весьма красивой женщиной. Поэтому американский подполковник не смог справиться с воздействием пленительных чар китаянки и женился на ней. Так на свет появилась Кларинда. Красавица-метиска после смерти матери была вынуждена переехать с отцом в штаты, хоть и покидать любимую родину ей было тяжело. Но жизнь обрела новый смысл после женитьбы и рождения ребенка. Миндалевидные глаза сына говорили о его происхождении, поэтому со сверстниками, которые надсмехались над «полукровкой», общение у Криса не ладилось. Зато сразу наладилось с дядей Дональдом, который на своём опыте знал, что такое — быть не в своей тарелке и не прижиться ни в родительском доме, ни в школе, ни в небольшой квартирке в центре города, в которой Мальковский жил первые годы с женой. Именно поэтому Крис и Дональд так сдружились и обожали часы напролёт проводить за разговорами.

Этим утром, когда, следуя заведённому порядку, Кларинда пила любимый чай, сидя на веранде и погрузившись в свои размышления, к ней подошёл муж. По лицу Марка женщина сразу поняла, что его что-то беспокоит.

— Что случилось, дорогой? Ты ведь разговаривал с Дональдом?

— Да, и разговор не был успешен.

Не успел он рассказать о случившемся жене, как в дверь позвонили, и в коридоре раздались шаги молоденькой мисс Крауберг. Девушка поспешила открыть дверь, а супруги удивлённо взглянули на вошедшего Питера, которого они не ждали так рано утром.

— Здравствуйте, мистер Николсон, миссис, — поприветствовал юрист хозяев, снимая шляпу перед Клариндой.

— И вам доброе утро, — ответил Марк, — надеюсь, дела хорошо? Всё успели?

— Да, сэр, и даже больше, по дороге к вам я встретил мистера Мальковскиого и отдал ему бумаги на подпись, — взволнованным голосом начал Питер.

Николсон выжидающе посмотрел на него, не говоря ни слова. В глубине души он уже знал, что скажет юрист.

— Сэр, он отказался их подписывать и сказал мне, чтобы я их вам вернул, — мужчина замолк, и в комнате воцарилась тишина.

Марк нервно покрутил ручку и взял протянутые бумаги.

— Что мне делать, сэр? Ведь всё оборудование уже куплено.

— Ничего не делать, — задумчиво проговорил Николсон, — всё остаётся в силе. Я сам решу этот вопрос, — с этими словами Марк протянул юристу руку и добавил, — останьтесь на завтрак, пожалуйста. Мы уже ели, но мисс Крауберг обязательно угостит вас чем-нибудь вкусненьким. Моя жена сегодня приготовила замечательные блинчики с клубничным джемом.

Томпсон с радостью согласился. Хорошенькая Марта Крауберг давно стала центром его внимания, и каждый визит к мистеру Николсону сопровождался пылкими, влюблёнными взглядами, которые он то и дело бросал в сторону девушки. Да и она сама с превеликим удовольствием накормила бы Питера, ведь он тоже ей уже давно приглянулся. Поэтому, поблагодарив хозяина за гостеприимство, юрист с улыбкой проследовал с мисс Крауберг на кухню, откуда в тот же миг стали доноситься весёлые разговоры и смех.

Когда супруги остались одни, Марк поймал на себе проницательный взгляд Кларинды, которая тихо произнесла.

— Вот какой он, наш старый добрый Дональд. Другого от него нельзя было ожидать.

Голос женщины был мягким, ласковым. В его мелодичной интонации чувствовалась такая нежность, которая могла бы растопить любое, даже самое ледяное сердце. А сердце Марка, давно ей отданное, и вовсе топить не пришлось. Он с любовью смотрел на жену: красивую, хрупкую, как фарфоровая статуэтка, но такую стойкую и сильную духом, как капитан за штурвалом корабля. Кларинда стояла посередине комнаты так, что на руки и лицо падали утренние солнечные лучи, делая её ещё больше похожей на сказочную фею — как часто называли её сыновья. Образ жены, полный умиротворения и гармонии, успокаивал лучше любых слов, и Марк почувствовал, что все его переживания как рукой сняло. И единственное, что он захотел сделать в эту самую минуту — заключить свою жену в объятия. Так он и поступил. Солнечный свет, как волшебный ореол, окружал влюблённых. Молодая женщина положила голову на плечо мужа, словно уже давно желая опереться на него. Она несколько минут о чём-то размышляла, так что складки на лбу то разглаживались, то вновь появлялись, а потом тихо произнесла.

— Как ты догадался обо всём?

— Ты тоже всегда знала? — не сильно удивился Марк, он давно чувствовал, что жене известна правда.

— Знала, но думала, что это должно остаться между вами, поэтому и ждала, когда ты догадаешься. Ты его лучший друг, а значит, только ты должен был ему это сказать. Я очень хотела с самого начала поделиться своими догадками, но когда поняла, как Дональд не хочет, чтобы его раскрыли, решила не вмешиваться в ваши отношения. Но я рада, что мы, наконец, поможем ему вернуть то, что он потерял.

Марк ещё сильнее обнял жену и в который раз подумал о том, что действительно живёт словно с волшебной феей, а не с реальной женщиной из плоти и крови.

— Как ты можешь быть такой мудрой? — тихо прошептал он.

— Я обычная, — Кларинда посмотрела на мужа голубыми, как вода в океане, глазами, — просто росла и видела перед собой удивительных женщин, которые любую, даже самую простую работу, как стирка белья, делали с такой любовью и нежностью, что просто невозможно было не впитать в себя их чудесные качества. Точно таким же примером мы должны быть для наших детей. Это нелегко. Ты думал, родной, что скрывается за моим молчанием? Как тяжело порой безропотно встречать препятствия судьбы и не поддаваться шторму на поверхности, а погружаться в глубокое море, где нет никаких волнений. Поможет только умение хорошо плавать. Мне кажется, я научилась тогда, когда узнала о болезни Криса. Раньше я была более ветреной, не сильно задумывалась о том, какое влияние оказываю на людей вокруг. Но страшное несчастье, обрушавшееся на нашу семью, вмиг научило меня быть настоящей, а не показной, быть внутри, а не снаружи, на глубине, а не только на поверхности, где сильные волны. Конечно, иногда нужно откинуть все заботы и только жить. Но когда наступает беда, только собравшись воедино, можно с нею справиться. Мне всегда нравился пример с соломенным веником, — улыбнулась Кларинда.

Марк смотрел на жену, и на мгновение ему показалось, будто он видит её впервые. Настолько новой она предстала перед ним. Да, он знал, что ей было нелегко, понимал, как сложно ей было во время болезни Криса, но так глубоко, как в эту минуту, он никогда не задумывался о её жизни. Каким самообладанием она должна была обладать, чтобы ни разу не пожаловаться на судьбу, не плакать навзрыд — а, быть может, она просто не показывала своих слёз — и так стойко стерпеть все невзгоды, выпавшие на их долю? Ведь было время, когда они едва сводили концы с концами, и эти годы как раз пришлись на болезнь сына.

— Прости, родная, я так мало понимал тебя, — в его голосе чувствовалось раскаяние и безграничная любовь.

— Неправда, ты всегда меня понимал, поэтому, несмотря на постоянные поиски денег, переживания, тревожные мысли о Крисе, каждый раз находил минутку обнять, поцеловать или просто сказать доброе слово. Знаешь, если бы не твоя любовь и поддержка, я бы не справилась.

Супруги обнялись ещё крепче, Марк с нежностью посмотрел на жену и произнёс.

— А я бы не справился без тебя. И без Дональда, — серьёзно добавил он. — Каково ему было все эти годы, я даже не представляю. У него-то не было такой поддержки, как у меня.

— У него была бесконечная любовь к тебе и Крису, а настоящая любовь творит чудеса. А ещё у него были чудесные книги, — улыбнувшись, добавила она.

— Да, он писатель от Бога, — задумчиво произнёс Марк. — Если бы я тебе не сказал, что их писал не я, ты бы и сама догадалась.

— Догадалась бы, — ласково произнесла Кларинда, — и дело вовсе не в безусловном таланте Дональда. Ты тоже можешь хорошо писать, если задашься целью. Мне нравятся твои наброски, пусть они и не так профессионально сложены, но в них было много любви и света. Разумеется, современному читателю уже не интересны сказки, но я думаю, что ещё остались люди, которые действительно верят в добро. Я бы отличила любую строчку, написанную не твоей рукой. Хочешь узнать, почему? — игриво улыбнулась она.

Марк удивлённо посмотрел на жену и тихо ответил.

— Конечно.

— В любых написанных или сказанных словах я почувствую, есть ли в них твоя душа или нет. Дональд несомненно мастер пера, но лишь ты можешь сказать обо мне так, что, как говорила моя мама, птички на сердце зачирикают.

В комнате на несколько мгновений воцарилась тишина, супруги смотрели друг на друга, не говоря ни слова, а между ними пробегал электрический ток, как при первой встрече.

— Я думаю, сам Бог ещё в детстве отправил тебе такого друга, — улыбнулась Кларинда, словно возвращая их в реальность, а затем подняла на мужа удивлённый взгляд. — Но как ты всё-таки догадался?

— Сейчас узнаешь, — с улыбкой ответил Марк, выпуская жену из объятий.

Он взял её за руку и повёл в свой кабинет.

— Садись, это просто умора, нашему другу не только в писатели, но и в актёры надо.

Он достал из выдвижного ящика кассету и вставил её в магнитофон. На экране появилось изображение высокой фигуры Мальковского, который явно был удивлён увидеть нежданных гостей у дверей своей типографии. Кларинда со смехом наблюдала за талантливой игрой Дональда, который так лихо подшучивал над журналистами. Но как только дверь в типографию открылась, женщина громко ахнула. Она и представить не могла такой сцены. Юный оператор ответственно подошёл к своей и работе и каким-то волшебным образом всё же смог снять то, что Мальковский так усердно прятал все эти годы — совершенно пустую комнату, где не было никакого оборудования, которым он так кичился. Последний кадр до сих пор стоял перед мысленным взором Кларинды. Её глаза широко раскрылись, по коже пробежали мурашки, а единственное достояние еле освещённой комнаты — письменный стол, на котором стояла печатная машинка — всё не выходили из головы. Кларинда прикрыла глаза и подумала, что если бы её спросили, каким может быть ангел, она бы ответила: «Таким, как Дональд».

— Позволь мне поговорить с ним, — наконец, произнесла она, с трудом подбирая слова.

— Ты думаешь? — спросил Марк, уткнувшись в длинные, гладкие, как шёлк, волосы жены.

— Да, — кивнула женщина и погладила мужа по ещё небритой щеке.

Они на мгновение замолчали. Как дороги супругам были эти бесценные минуты близости.

— Хорошо, поедем вместе, — кивнул в ответ Николсон.

Через полчаса, собравшись и дав несколько указаний Марте по распорядку дня детей, миссис Николсон спустилась в кабинет мужа, который его так и не покинул. Уже у машины Кларинда посмотрела на него и произнесла тихим голосом:

— Всё будет хорошо.

— Ты всегда так говоришь, — улыбнулся Марк, — и всегда так бывает.

Дональд и его друзья

На удивление, Дональда дома не было. Не было его и в типографии. Как ни старались, супруги нигде не могли его найти. И когда они уже совсем отчаялись, то увидели знакомую высокую фигуру в пекарне миссис Бэрлингем. Было видно, что Дональд о чём-то разговаривает с продавщицей, а та горячо мотает головой.

— Нет, мистер Мальковский, не в этот раз, я уже столько закрывала глаза на ваши долги. Сегодня для вас хлеба нет, — услышали Марк и Кларинда, входя в пекарню.

— Миссис Бэрлингем, — голос еврея был тихим и извиняющимся, — я на днях доделаю один заказ и всё вам верну.

— Нет, не настаивайте, — всё твердила пожилая женщина низкого роста, немного полноватая в боках. — Я такие обещания каждый день слышу, а в конце дня пустая касса. Нет уж, хватит с меня.

Эта картина происходила у всех на глазах, так что стоявшие в очереди горожане недовольно смотрели на Дональда, который мало того что всех задерживал, так ещё и кормил продавщицу пустыми обещаниями. Репутацией еврей и до этого не блистал, но теперь в неё добавились новые, не самые приятные пункты. Но неожиданно раздавшийся за спиной у покупателей голос изменил ход событий.

— Дональд, дружище, — весело воскликнул Марк, подходя к другу и хлопая его по плечу, — неожиданная встреча! Я как раз собирался заехать к тебе сегодня и заплатить за чудесные книги. Никто, кроме тебя, такие бы не напечатал. Спасибо, классная работа, целых две тысячи экземпляров нового рассказа теперь у меня на столе.

Мальковский ошарашено смотрел на друга, как и остальные покупатели. А миссис Бэрлингем и вовсе выронила монеты из рук, которые со звоном покатились по полу. «Это же самый известный писатель с женой», — читалось в удивлённых взглядах одних. «Если такой уважаемый человек пользуется услугами Мальковского, значит, в типографии не всё так плохо», — качали головой другие. «Сколько он сказал, две тысячи экземпляров?» — перешёптывались третьи.

— Вот деньги, оставшуюся часть завезу вечером, — подошёл к другу Марк и протянул ему такую стопку купюр, что все присутствующие разом ахнули.

Покупатели пекарни о чём-то сразу зашушукались, а миссис Бэрлингем, пошатнувшись, облокотилась на прилавок с булочками, которые она теперь готова была хоть все сразу отдать Дональду.

— Вы, должно быть, что-то перепутали, мистер Николсон, — наконец, придя в себя, медленно проговорил еврей, — я не печатал ваши рассказы, их…

— Не валяй дурака, Дональд, ты мой лучший друг, — Марк похлопал Мальковского по плечу, не дав ему договорить, — к кому, как не к тебе, я бы обратился за печатью.

Кларинда, которая всё это время стояла за спиной мужа и наблюдала, поспешила ему на подмогу.

— Марк, он просто не ожидал тебя здесь увидеть, да ещё и с полным гонораром, — улыбнулась она, — мы же собирались обсудить дела дома за чаем и вкусными булочками, — и добавила, указывая на свежие плюшки.

Николсон подхватил спасательный круг и, усмехнувшись, произнёс.

— Точно, положите нам десять самых свежих булочек, миссис Бэрлингем, а то Дональд постоянно их расхваливал, что аж слюнки текли.

— Да, да, конечно, — затараторила продавщица и поспешила собирать заказ.

Марк улыбнулся и расплатился за покупку.

— Сдачи не надо, в счёт уплаты долга, — с улыбкой проговорил он, отказываясь от протянутых денег.

— Но это в два раза больше долга, сэр, — пошла на попятную владелица пекарни, не ожидавшая такой щедрости.

— Ничего, дорогая миссис Бэрлингем, это чтобы вы больше не сомневались в порядочности моего друга, — с улыбкой сказал Николсон, и, попрощавшись, друзья покинули пекарню, в которой всё не смолкал тихий шёпот.

Следуя за мужчинами, Кларинда улыбнулась покупателям, провожающих троицу удивлёнными взглядами, и с грустью подумала о том, что деньги действительно имеют особую власть над людьми.

— Я перед тобой в долгу, — серьёзно сказал Дональд, когда они вышли.

— Значит, мы почти квиты, остальная часть моего долга тебя уже ждёт, — также серьёзно ответил Марк, пожимая протянутую руку.

Часто мужскому рукопожатию не уделяют должного внимания. Коллеги и друзья, а также и новые знакомые пожимают друг другу руки в знак вежливости или делового партнёрства. Но для Дональда и Марка в эту минуту это рукопожатие значило гораздо больше, чем кто-то мог бы себе представить.

И лишь молодая женщина, наблюдая за ними, понимала и чувствовала, что значит для них этот самый жест. Кларинда замечала, что былая дружба Марка и Дональда за последние годы из-за несчастий, постигших их обоих, гасла. Но теперь, в этот самый момент она засияла с новой силой, как яркий огонь. Те поленья, которые ещё мальчишками друзья подкладывали в костёр своей дружбы, разгорелись. Теперь костёр этот будет гореть ещё ярче, а свет его осветит пути многих людей, также ищущих нужной дороги.

Кларинда стояла в отдалении, восхищаясь смекалкой мужа, который незамедлительно пришёл на помощь другу. Как же они могли не догадаться, что у Мальковского совсем ничего не осталось из оборудования и сбережений, и что он еле сводил концы с концами. Да, он тщательно это скрывал, но на них всё равно был груз ответственности. Знай бы она о таком плачевном положении дел Дональда, покрыла бы его долги в пекарне, или дала бы продавщице изрядную сумму денег, чтобы она давала ему хлеб «якобы в долг». Кларинда искренне восхищалась их самым преданным, о котором можно только мечтать, другом. Дональд в самые тёмные времена освещал их жизни. Она всегда знала, что муж не сам писал романы и рассказы, которые стал печатать под своим именем. Марк ничего не скрывал от жены, и в день, когда получил письмо от анонимного благодетеля, обо всём ей поведал. Мудрая женщина тогда посчитала, если этот добрый человек так хочет им помочь, они не вправе его отталкивать. Единственное, что стоило им сделать, это с честью выполнить все его просьбы, вылечить на вырученные деньги сына и помочь другим больным детям. Так они и поступили. Поступили по совести и чести. Кларинда сохраняла все отчёты по затратам на благотворительность, чтобы когда-нибудь показать их доброму благодетелю. Она всегда знала, кем он был. Догадалась уже с того момента, как прочитала первые несколько страниц романа «Николсон и сын». Кларинда была в этом абсолютно уверена, потому что никто в целом мире не мог знать Криса лучше, чем сам отец и Дональд. Но если бы она только могла знать, насколько бедственно было его положение, она бы нашла способ раньше хоть как-то ему помочь. Но как? Ведь он такой гордый! Не принимал даже блинчиков, которые она каждый раз упаковывала ему с собой, когда он приходил в гости. Всегда отказывался от денег, когда муж хотел вернуть хотя бы какую-то часть за оборудование. А всё это время еле сводил концы с концами, выслушивая насмешки продавщиц. Голова затуманилась от давящего чувства вины, которое комом подступало к горлу. Дональд, бросив на Кларинду быстрый взгляд, словно прочёл её мысли и произнёс.

— Ты не могла знать. Я не хотел, чтобы хоть кто-то узнал.

Женщина кивнула и улыбнулась. Ведь если смотреть в прошлое, к будущему будешь стоять спиной. Да, увы, прошлое Дональда было очень тяжёлым, но в их силах позаботиться о его настоящем.

Дональд пригласил друзей в гости, хотя каждый понимал, как трудно ему было на это решиться, ведь его нынешнее жильё явно отличалось, от того, каким оно было раньше. Путь до его дома был недлинный. Оказавшись на пороге его квартиры, Кларинда бросила на хозяина быстрый взгляд. Да, она не ошиблась. Мальковский действительно нервничал. Поэтому Женщинаа ласково улыбнулась ему и еле слышно прошептала.

— Всё хорошо, мы друзья.

Еврей слегка улыбнулся, кивнул и открыл дверь. Гости вошли внутрь. Кларинда незаметно обвела глазами комнату, отметив, насколько обеднела гостиная с момента их последнего визита. Она знала, что Дональд отдал все деньги на лечение Криса, продав, как утверждал он сам, часть своего оборудования, знала, что именно он присылал для Марка произведения и подписывал их фамилией мужа, но она не знала, насколько плачевно на самом деле обстояли его дела. Да, Кларинда понимала, что их добрый друг не хочет быть рассекречен, поэтому все эти годы молчала, не раскрывая тайны Дональда. Она хорошо знала — если расскажет всем правду, Мальковский больше не будет писать. А поступить так с талантливым писателем она не могла и не хотела. Кларинда чувствовала, что и сам Дональд догадывался о её подозрениях, слишком уж часто он начал избегать разговоров с ней, чего не было никогда раньше. Как только речь заходила о книгах и творчестве, Мальковский всегда отшучивался, говоря, что вообще не понимает, зачем люди пишут. Но Кларинда понимала. Она понимала, почему Дональд начал бесперебойно стучать по печатной машинке. Она знала, что делает он это ради Криса. Ведь именно после того, как отца стали печатать, мальчик всерьёз заинтересовался литературой и сам начал писать. Увидев это, Мальковский уже не мог остановиться, создавал своих персонажей в голове, а потом вдыхал в них жизнь на листке бумаги. Так, один за другим, рождались его романы и остроумные рассказы. Так, добрый Дональд забывал о голоде и своих нуждах. Ведь когда появляется цель, на спине отрастают крылья.

Был ли он святым, их ангелом-хранителем или просто человеком «не от мира сего», Кларинда не знала. Но одно она знала наверняка — такие люди приходят в этот мир, чтобы сделать его лучше. И делают, несмотря ни на какие трудности и испытания.

Друзья и партнёры

Дональд после долгого разговора и убедительных доводов всё же согласился принять типографию. Но с одним условием — Марк будет продолжать печатать его книги под своим именем. Бедному еврею была не нужна слава и богатство. Но он очень хотел, чтобы его книги читали люди. Николсон же никак не хотел принимать это условие.

— Нет, дружище, так не пойдёт. Пиши сам, пусть тебя будут печатать, и меня как раз будешь учить.

— Нет, любой филолог сразу заметит сходство наших работ, и либо меня обвинят в плагиате, либо тебя. Тем более я вообще не хочу шумихи. Но мне нравится писать, я не хочу от этого отказываться.

— Ты что такое предлагаешь мне? Я устал быть вором! — недоумевающе воскликнул Марк.

— Ты им и не был, ты был хорошим отцом и другом, который дал возможность мои произведениям жить в сердцах людей, — спокойно ответил Мальковский.

В комнате наступила тишина. Они сидели в гостиной Дональда и пили чай со свежими булочками, только что купленными в пекарне миссис Бэрлингем. Кларинда наблюдала за происходящим со стороны, молча, как и подобает женщине. Она не норовилась вступить в диалог, не высказывала своё мнение, но лишь спокойно наблюдала за происходящим, попивая вкусный чай — зелёный, её любимый. Она чувствовала, что муж пойдёт на попятную, и была с ним согласна. Никто не знал Дональда лучше Марка и Кларинды. Никто не мог его понять лучше, чем они. Женщина с любовью смотрела на мужа. Когда накануне Николсон показал жене плёнку, снятую журналистами, она рассказала о том, что давно знала, кто был их тайным благодетелем, поэтому каждое утро ещё засветло отправляла к дому Дональда мисс Крауберг с корзинкой в руках. Марку, разумеется, она этого не рассказывала, но муж не слишком удивился, когда жена призналась, что давно уже обо всём догадалась. Он всегда ценил в ней проницательность, не раз полагаясь на её интуицию, и никогда не жалел об этом. Поэтому и сейчас Николсон посмотрел на жену и выжидающе спросил:

— А что ты думаешь об этом, дорогая? Как нам лучше поступить? Знаешь, Дональд, — обратился он вновь к другу, — Моя дорогая жена всегда знала, кто именно писал за меня.

Мальковский кивнул, ничего не ответив, и посмотрел Кларинду. Да, он чувствовал, что Кларинда видит то, чего не видят другие. Он очень подробно раскрыл её характер и душу в последнем романе, и понимал, что его анонимность рассеется в пыль в глазах мудрой женщины.

— Я понимаю тебя, муж мой, — проговорила Кларинда, поставив на стол чашку и выпрямившись, так что её длинные волосы коснулись поясницы, — но и Дональда понимаю. Дональд не хочет известности, это действительно тяжкое бремя, ты и сам знаешь. Но он хочет писать. Ведь его книги дарят людям любовь. У меня есть к вам деловое предложение. Станьте партнёрами. У Дональда будет своя типография, а если он так уж не хочет шумихи и славы, — перевела она взгляд на мужа, — а ты публикуй также его произведения, а печатать их сможешь у друга, так у него будет постоянная прибыль от больших тиражей. Но вы можете создать не просто типографию, а целое издательство. Дональд сможет не только сам писать чудесные книги, но и помогать начинающим авторам встать на ноги. Ты сможешь быть прекрасным редактором, — подмигнула она Мальковскому. — А назвать издательство можно «M&N. Место, где рождаются книги».

— А что, отличное название, — улыбнувшись, поддержал Дональд Кларинду, — неужто мои инициалы впереди?

Все трое рассмеялись, и мужчины пожали друг другу руки. Мальковский подписал бумаги, и праздновать это событие друзья отправились в дом Николсона. Сегодня там, впервые за последние годы, по-настоящему звенел искренний смех Криса, который давно не видел своего крёстного таким счастливым. В этот же вечер отец привёл сына в кабинет и рассказал ему о том, кто же действительно был автором его книг. Мальчик воспринял услышанное с пониманием, которое не могло быть присуще столь юному созданию, если бы не мудрое воспитание родителей и крёстного. Вечером, попрощавшись с Дональдом, который только дочитал мальчику последнюю главу из «Хроник Нарнии», Крис не сразу лёг спать. Усевшись за стол, он достал чистую тетрадь и начал писать свой первый взрослый рассказ под названием «Мой друг ангел-хранитель».

А Кларинда, тихо стоявшая в дверном проёме, чтобы не побеспокоить сына, наблюдала за ним. Молодая мать знала, что все испытания, выпавшие на долю её семьи, были посланы неспроста. Не случись с ними всех бед, она не научилась бы быть терпеливойи благоразумной, муж не стал бы сильным и решительным, а их любимый сын не начал бы писать.

А Мальковский не был бы тем, кто он есть и кем будет всегда — их добрым ангелом-хранителем. Хранителем, который ставит нужды людей выше, чем свои собственные. Хранителем, который жертвует всем, ради любимых людей. Хранителем, который готов разделить скудный завтрак с дворовой собакой и уличным котом, которые теперь хозяйничают в гостиной Дональда и пируют на славу. И хранителем, который, несмотря на выпавшие испытания, не потерял веру, оптимизм и безграничную любовь, которые существует не только в книгах.

Эпилог. «Место, где рождаются книги»

Там, где рождаются книги, умеют любить

На следующий день после открытия собственного издательского дома Дональд вошёл в свой кабинет и закрыл дверь. Посередине комнаты ещё стояли нераспечатанные коробки, а в углу лежали несобранные части книжного шкафа. Только письменный стол, на котором уже красовалась его старая добрая печатная машинка, был готов к работе. Мальковский подошёл к большому окну и открыл его, впуская в комнату последние нотки уходящего лета. По мостовой торопливо проходили оживлённые люди. Оживлённые дети вприпрыжку бегали за оживлёнными мамами. Оживлённые отцы что-то объясняли своим чадам, норовившимся вырваться из-под опеки родителей и убежать вперёд, а оживлённые официанты в кафе напротив услужливо улыбались оживлённым гостям, которые то радостно размахивали руками, встречая друзей, то большими глотками выпивали вкуснейший утренний кофе. Впервые в жизни всё для Дональда казалось таким оживлённым. Впервые в жизни он сам почувствовал себя по-настоящему живым.

— Сэр, — стук в дверь отвлёк владельца новой типографии от своих мыслей, — к вам можно?

Женщина в длинном синем платье, стоявшая на пороге, говорила на безупречном английском. Мальковский сразу это подметил и мысленно, а может и не только мысленно, улыбнулся.

— Разумеется, — кивнул он, — вы должно быть Мэгги Роуз?

— Она самая, — улыбнулась красивая женщина лет тридцати, — вы искали помощницу? Вижу, она вам действительно необходима, — добавила она, обведя глазами заставленную комнату.

— О, да, это точно, — улыбнулся Дональд, — неужели вас заинтересовала такая пыльная работа?

— Ну что вы обижаете книги, я с детства их люблю. Особенно меня привлекло ваше название, — улыбнулась Мэгги.

— И чем же оно вам приглянулось? — загадочно посмотрел на женщину Мальковский.

— Там, где рождаются книги, умеют любить.

Дональд долгим, внимательным взглядом посмотрел на свою помощницу, затем ласково ей улыбнулся и понял, что именно эта фраза, возможно, и положит начало его новой истории любви. И именно с этой фразой он начнёт свою новую книгу. Книгу, в которой будет столько нежности, добра и любви, сколько нужно, чтобы вылечить сердце любого уставшего путника, который блуждал по жизни, подобно самому Дональду, в поисках своего предназначения. Книги, которая раскроет людям главную цель жизни — любить бескорыстно, щедро и бесконечно. Ведь именно любовь делала Дональда счастливым. Он был доволен жизнью, не имея ни высоких доходов, ни славы признанного писателя. Счастье Мальковского заключалось в улыбке Криса, здоровье и благополучии своих друзей и в том сокровенном таинстве, которое случалось, когда он садился за письменный стол с ручкой и блокнотом в руке. Ведь что может быть лучше, чем любить и творить во имя правды и добра?

P.S. Пальцы Криса закончили бегать по печатной машинке, доставшейся ему от крёстного. Он улыбнулся, перечитав последнее предложение, встал из-за стола и подошёл к седовласому старику, который стоял у окна и смотрел в сад, где ещё недавно вёл душевные беседы с другом. Молодой человек положил руку на уже не такое крепкое, как в былые времена, плечо и произнёс.

— Папа, не грусти, мы сделаем так, чтобы память о Дональде осталась жить в сердцах людей. И пусть нашего доброго ангела-хранителя с нами уже нет, семена, которые он посадил своими книгами, прорастут в каждом человеке, прочитавшем его книги и книги всех писателей, которые публиковались в вашем издательстве.

— Да, сынок, — задумчиво проговорил Марк, — а ещё они проросли в тебе. Ты перенял его талант и прекрасно пишешь, он всегда гордился тобой.

— А я вами, — улыбнулся Крис, — ваша дружба — это самое прекрасное чудо, которое мне довелось увидеть. И пусть многие, прочитав мой рассказ, подумают, что это сказка, я всё же верю, что кто-нибудь дочитает последнюю страницу и подумает о том, как же всё-таки прекрасен наш мир, особенно когда в нём живут такие люди. Ваша дружба — это настоящее чудо! — в сердцах воскликнул он.

— Ты так говоришь, потому что ещё не встретил спутницу жизни, — ласково произнесла Кларинда, входя в комнату и обнимая мужа, — а это тоже немалое, скажу тебе, чудо, сынок, помни об этом. Ведь любящая семья и настоящая дружба, — это вечные ценности, которые не купишь ни за какие деньги.

— Да, сынок, это настоящая истина, — Марк взял руку жены в свою, — и наш дорогой друг тоже это понял, когда повстречал мисс Роуз, которая стала его спутницей не только в жизни, но и в творчестве.

На лицах заиграли улыбки, и им почудилось, что из-за облаков показалось счастливое лицо Дональда.

Примечания

1

Mr Husband and Mrs Wife — (перевод с английского) мистер муж и миссис жена.

(обратно)

2

Дональд Гуд — англ. Donald Good (перевод с английского Дональд Хороший), отсылка на известного героя народных баллад Робина Гуда (Robin Hood).

(обратно)

3

«Nicholson and son» — «Николсон и сын» (перевод с английского).

(обратно)

Оглавление

Эпилог. «Место, где рождаются книги»

  Там, где рождаются книги, умеют любить

*** Примечания ***