Цикл "Сын предателя". Компиляция. Книги 1-5 [Майлз Кэмерон] (fb2) читать онлайн

Майлз Кэмерон Красный рыцарь

                 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

АЛЬБИНКИРК — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

Капитан Альбинкирка отвел взгляд от узкого застекленного окна и постарался сосредоточиться на делах.

Зависть. Подумать только, он завидовал мальчишке, младше него раза в три, правда, командовавшему большим отрядом воинов. К тому же конных. В то время как он просиживал зад за неприступными городскими стенами, изнывая от скуки и дряхлея.

«Не будь глупцом, — увещевал он себя. — Ратные подвига хороши, когда их воспевают в сказаниях, но, совершая их, основательно перемерзнешь, вымокнешь и натерпишься страхов. Неужто запамятовал?»

Он тяжело вздохнул. Эти руки еще помнят приемы владения мечом, ночевки на голой земле, пронизывающий холод, латные рукавицы, от которых постоянно болят кисти.

Капитан Альбинкирка, сэр Джон Крейфорд, был не из знатного рода. Воинское звание он получил исключительно благодаря замечательному качеству.

Чрезмерной жестокости.

И в награду осел в богатом городе с гарнизоном, численность которого составляла треть от списочной, сформированном из наемников, действовавших по праву сильного, насиловавших женщин, грабивших торговцев. Они не бедствовали, поскольку получили право вкладывать наличность в груженные мехом караваны с севера. Ввозимые через Альбинкирк меховые изделия являли собой настоящее чудо. А чтобы раздобыть их, всего–то и надо — скакать на север или, положим, на запад в земли Диких, правда, оттуда еще надо вернуться живым.

Окно капитана как раз выходило на северо–запад.

Он опять отвел от него взгляд.

Перо коснулось бумаги, и капитан старательно вывел:

«Милорд, войско, состоящее из наемников, — порядок боевой, в наличии заверенный констеблем пропуск — вчера поутру перешло мост. Всего копий^[1] сорок, каждое состоит из рыцаря, оруженосца, слуги и лучника. Все прекрасно вооружены в традициях Востока — сплошь сталь. Их капитан проявил учтивость, но был сдержан; совсем юнец, представиться отказался; назвался Красным Рыцарем. На знамени изображены три золотые плетеные восьмерки на черном фоне. Заявил, что большинство из них — подданные Вашего Величества, недавно вернувшиеся с войны в Галле. Поскольку с пропуском все было в порядке, не счел нужным его задерживать».

Воскресив в памяти вчерашнее событие, сэр Джон пренебрежительно фыркнул. Никто даже не удосужился предупредить его о приближающемся с востока многочисленном войске. Рано утром капитана вызвали к воротам. Он, по–домашнему одетый в затрапезную котту^[2] из бумазеи и старые чулки, попытался осадить наглого молокососа, разряженного в золотое и красное, сидевшего верхом на боевом коне внушительных габаритов. По правде сказать, у капитана даже не хватило бы солдат, вздумай он арестовать пришельца. А то, что чертов мальчишка не из простолюдинов, было у него на роже написано. И капитан Альбинкирка возблагодарил Бога, когда этот самодовольный юнец не заартачился, а заплатил пошлину за проезд, да и документы у него были в порядке, иначе в случае недоразумений все бы закончилось плачевно. Для Альбинкирка.

Сэр Джон поймал себя на том, что вновь рассматривает горы. Опять отвел взгляд.

«Кроме того, у него было письмо от настоятельницы Лиссен Карак. Прошлой осенью она просила человек пятьдесят, но я отказал. Ваше Величество ведь в курсе — у меня и так людей недостаточно. Полагаю, это она обратилась к наемникам, не сумев подобрать подходящие кандидатуры среди местных.

Вашему Величеству известно, что мой гарнизон недоукомплектован почти на сотню; у меня всего четверо должным образом вооруженных всадников, а о многих лучниках и того не скажешь. Почтительно прошу Вас рассмотреть вопрос либо о моей замене, либо о предоставлении необходимых финансов для приведения гарнизона в порядок.

Ваш наипокорнейший слуга, Джон Крейфорд».

Помнится, глава гильдии меховщиков приглашал его на ужин. Оставив письмо на столе, сэр Джон откинулся на спинку стула и решил: на сегодня с делами покончено.

— Господи Иисусе! — заорал Майкл, приблизившись к стене, доходившей взрослому до плеч, возведенной поколениями крестьян, таскавших камни с ближайших полей.

За ней располагалось двухэтажное здание, окруженное хозяйственными постройками. Сразу видно — богатое поместье. Оставаясь снаружи, он разглядывая его сквозь разбитые вдребезги въездные ворота.

— Господи Иисусе! — вновь возопил оруженосец. — Все мертвы, капитан.

Сидя на могучем боевом коне, капитан поверх стены наблюдая, как в поисках выживших его люди переворачивали тела, не гнушаясь, впрочем, присваивать все, мало–мальски представляющее ценность. Сомнительно, что их нынешняя заказчица одобрила бы подобное, но он считал: узнав о мародерстве, она лучше поймет, кого собирается нанять. Основываясь на собственном опыте, молодой мужчина думал, что намного выгоднее, когда будущий наниматель представляет, во что он или она ввязывается. Причем желательно с самого начала.

Оруженосец перепрыгнул через низкую каменную ограду, отделявшую сад от дороги, и выхватил тряпицу у Тоби, пажа капитана. Липкая грязь после бесконечных весенних дождей облепила его высокие сапоги с пряжками на подъемах. Стараясь скрыть волнение, он принялся рьяно их оттирать. Майкл был весьма привередлив в вопросах моды. Его ярко–красное сюрко^[3] украшенное гербом отряда, было расшито золотыми звездами; тяжелая шерстяная одежда стоила дороже доспехов лучника. Он происходил из знатного рода и мог себе позволить такие траты. Впрочем, это его забота.

А вот дрожь его рук — забота капитана.

— Как закончишь, подойди, — небрежно бросил он.

Майкл замер, затем спешно дочистил сапоги и кинул тряпицу обратно Тоби.

— Прошу простить, милорд, — выпалил паренек, красноречиво метнув взгляд через плечо. — Там было нечто из земель Диких, господин. Душу на кон готов поставить.

— Не велик кон, — заметил капитан, мельком взглянув на Майкла. Подмигнул, отчасти чтобы развлечь зевак из числа собственных подчиненных, отчасти чтобы успокоить все еще бледного как полотно оруженосца. Затем огляделся вокруг.

Слегка моросило — ровно настолько, чтобы и без того тяжелый плащ капитана отяжелел еще больше, но не промок насквозь. За обнесенным стеной поместьем простирались недавно засеянные поля, такие же лоснящиеся и черные под моросью, как шкура его коня. Повыше, ближе к холмам, земля наливалась зеленью, бугорками выделялись пасущиеся овцы. По обе стороны реки, насколько хватало взора, — великолепная плодородная почва, обещавшая богатые урожаи. Участки разнообразных геометрических конфигураций разграничены живыми изгородями и высокими каменными стенами, отделявшими распаханные угодья от пастбищ для овец и крупного рогатого скота. Бывало, вниз по реке проплывали в южные города тяжелогруженые суда. Выручка от продажи зерна и скота поступала в женский монастырь, располагавшийся в крепости Лиссен Карак, возведенной на высоком гребне горы с южной стороны. Зубчатая каменная полоска просматривалась даже отсюда. Пасмурно, повсюду сплошная серость, от небес до самой земли. Светло–серое, темно–серое, почти черное.

За пастбищами, на севере, закрывали небо Эднакрэги — горные хребты протяженностью в двести лиг, возвышавшиеся над полями, с вершинами, исчезавшими где–то в облаках.

Капитан рассмеялся собственным умозрительным рассуждениям. С дюжину ближайших воинов сразу повернули к нему головы, во взглядах мелькнуло беспокойство. Рыцарь провел ладонью по бородке клином, стряхнув капли воды.

— Жак, — негромко окликнул он.

Пожилой мужчина безмолвно восседал верхом на боевом коне. Вооружен он был лучше большинства слуг: превосходный меч длиной в четыре фута, ярко–красное сюрко с длинными свисающими рукавами надето поверх восточного нагрудника. В задумчивости он тоже стряхнул влагу с бороды.

— Милорд? — отозвался он.

— Как сюда могли проникнуть Дикие? — спросил капитан.

На милю вокруг не было ни одного дерева, способного укрыть хотя бы оленя. Даже приставив козырьком ко лбу руку в латной рукавице, защищая глаза от дождя, он не мог рассмотреть границы земель Диких.

Далеко к северу от окутанного пеленой дождя горизонта и гор на многие лиги протянулась Стена, там за ней и раскинулись земли Диких. Во многих местах Стены были бреши, и Дикие совершали набеги на королевство. Эднакрэги так никогда до конца и не смогли зачистить от них. Но здесь…

Здесь богатство и сила держали Диких на расстоянии. Вернее, должны были держать.

— Как обычно, — едва слышно промолвил Жак. — Вероятно, какой–то глупец выслал им приглашение.

Капитан хмыкнул.

— Что ж, — подытожил он, вознаградив Жака кривой ухмылкой, — будь тут все ладно, не думаю, чтобы к нам обратились. А работенка нам как раз нужна.

— Оно разрывало их на куски! — встревоженно воскликнул Майкл.

Он был новичком в подобных делах. Поначалу капитану показалось, что оруженосец быстро пришел в себя, но, судя по возгласам, Майклу предстояло еще ко многому привыкнуть.

— На куски, — облизнув губы, повторил с отсутствующим видом оруженосец. — Оно славно поживилось. Всеми ими.

«Почти оклемался», — отметил капитан. Кивнул оруженосцу и слегка тронул поводья Гренделя^[4], своего боевого коня, чтобы тот отступил на пару шагов и развернулся. Огромный конь чуял запах крови и еще чего–то, что было ему не по нраву. Он никогда не отличался покладистостью, а теперь, похоже, еще и испугался. Капитан ощущал, как напряжено его тело. На голову норовистого Гренделя был надет шанфрон^[5] с шипом длиной только в один фут, поскольку в сильном раздражении он мог им устроить кровавую бойню.

Капитан жестом подозвал Тоби, который удобно устроился в стороне от всех, подальше от здания, и что–то старательно жевал — его излюбленное занятие, когда обстоятельства позволяли. Капитан повернулся к знаменосцу и двум маршалам, сидевшим на беспокойно переступающих с ноги на ногу лошадях в ожидании распоряжений.

— Оставлю Изюминку и Плохиша Тома. Пусть охраняют тут, пока не пришлем подкрепление, — произнес он.

Обнаруженные в поместье трупы задержали их продвижение по размытой грязной дороге в крепость. Туда они, подкрепившись всухомятку, скакали с двух часов ночи после непродолжительного отдыха в промокшем лагере. Так что благостных лиц не наблюдалось.

— Ступай и приведи мне егермейстера, — потребовал капитан, обращаясь к оруженосцу.

Ответа не последовало, и он осмотрелся по сторонам.

— Майкл? — негромко окликнул он.

— Милорд?

Оказалось, юноша был поглощен изучением двери здания, дубовой, окованной железом и сломанной в двух местах. Там, где внутренние железные петли изогнулись, сорванные с крючков, на древесине четко просматривались три продольные выемки. В одном месте когтями были срезаны декоративные металлические завитки. Срез поражал чистотой линии.

— Долго еще будешь там ошиваться, молокосос?

Тем временем подъехавший Жак осадил коня вровень с огромной мордой Гренделя, с опаской поглядывая на шип.

— Нет… я мигом, милорд, — ответил оруженосец, продолжая тем не менее топтаться у двери и заглядывая в здание.

— Тогда кончай изображать из себя изваяние.

Капитан спешился и подумал, не переборщил ли, назвав юношу молокососом, ведь тот младше него всего–то лет на пять.

— Милорд? — переспросил ошарашенный Майкл. Он не был уверен, правильно ли все понял.

— Эй, малый, неси–ка сюда свою задницу. Да поживей!

Капитан бросил поводья Гренделя слуге. Не Жаку, поскольку тот слугой не был, хотя и состоял при капитане. Слугой Красного Рыцаря считался Тоби. К слову, с недавних пор. Тощий парнишка с огромными глазами, проворными руками, закутанный с головы до ног в красную шерстяную котту, которая была ему слишком велика, принял коня и с восхищением уставился на капитана, позабыв о надкушенном большом зимнем яблоке.

Капитан не возражал, когда им восторгались.

— Конь напуган. Поводья не отпускай, а то хлопот не оберемся, — велел Красный Рыцарь.

Помедлив, он добавил:

— Впрочем, можешь отдать ему сердцевину яблока.

Мальчишка расплылся в улыбке.

Миновав разбитые двери, капитан вошел в здание. Присмотревшись внимательнее к темно–бурым пятнам, понял, что это засохшая кровь, а не элементы внутренней отделки.

Сзади фыркнул его конь. Капитану почудилась насмешка, хотя было не совсем понятно, кому она предназначалась: слуге или господину.

Женщина, рухнувшая у порога, была монахиней до того, как ее располосовали от шеи до матки. Длинные темные волосы, выбившиеся из–под вимпла^[6], обрамляли чудовищные ошметки, оставшиеся от лица. Она лежала в луже крови, успевшей просочиться сквозь узкие щели между досками пола. На черепе виднелись следы от зубов, ухо искромсано, скорее всего, его обглодали уже после того, как отделили от кости. Одна рука выдрана, кожа и мышцы старательно объедены, их куски валяются еще в нескольких местах. Кости и сухожилия целы… Затем существо принялось терзать тело. Другая оголенная рука с серебряным кольцом с гравировкой «IHS ^[7]» и четками осталась нетронутой.

Капитан долго разглядывал убитую.

Сразу за окровавленными останками монахини он заметил сохранившийся отпечаток — смешанную с грязью кровь. Во влажном холодном воздухе тот побурел и стал липким. Сосновые доски пола, отполированные за века босыми ступнями, успели пропитаться кровью, отчего края следа размылись, хотя сам он все еще оставался четким — размером с копыто лошади, может, чуть больше, трехпалый.

Капитан услышал, как спешился подъехавший егерь. Но не обернулся, стараясь одновременно справиться с двумя задачами — сдержать приступ рвоты и запечатлеть в памяти картину убийства. Второй грязевой отпечаток обнаружился чуть дальше, где существу пришлось протискиваться под низким для него сводом, чтобы проникнуть в главную залу. На полу виднелись продольные углубления от когтей, а на плинтусе и выше, где стена была замазана глиной, имелась схожая выемка от ложного копыта^[8].

— Отчего она погибла здесь, ведь остальных смерть настигла в саду? — задумчиво спросил капитан.

Гельфред осторожно обогнул тело. Как многие представители знатных родов, он носил с собой короткую трость в виде посеребренной шпаги, напоминавшую шутовской жезл или палочку волшебника. Ею он сначала указал на щель между досками пола, а затем извлек блестящую вещицу.

— Превосходно, — похвалил капитан.

— Она погибла, спасая остальных, — сказал Гельфред. Серебряный крестик, инкрустированный жемчугом, раскачивался на конце трости. — Пыталась задержать, давая возможность убежать другим.

— Жаль, что это не сработало, — произнес капитан, кивая на оставленные следы.

Егерь, склонившись над ближайшим, приложил вдоль него трость и прищелкнул языком.

— Ну надо же, — с напускным безразличием протянул он, хотя бледность выдавала волнение.

И капитан не стал бы его винить. За недолгую жизнь, где трупов, однако, попадалось в изобилии, ему редко доводилось сталкиваться с подобным вандализмом. Он стал размышлять, а не могла ли женственность, красота выбившихся волос жертвы послужить причиной столь жестокой расправы? Считать ли это надругательством? Намеренным святотатством?

Но более приемлемым выглядело предположение, что чудовище намеренно оставило обглоданное тело именно в таком положении, да еще и со следами зубов по краям окровавленных глазниц. Слишком все нарочито. Скорее всего, целью содеянного было посеять непреодолимый ужас. Поэтому и исполнено столь художественно.

Почувствовав солоноватый привкус во рту, капитан отвернулся.

— Говори все без утайки, Гельфред.

Он сплюнул на пол, опасаясь не сдержать рвотный позыв и выставить себя на посмешище.

— Ничего подобного до сих пор я не видел. Уж это точно.

Егерь глубоко вдохнул.

— Бог не должен такого допускать! — с горечью продолжил он.

— Гельфред, — криво усмехнулся капитан, — Богу, по большому счету, на это насрать.

Их взгляды встретились. Охотник отвернулся первым.

— Сделаю все, что смогу, — нахмурившись, произнес он.

Богохульные слова не пришлись ему по нраву, ведь в своем деле егерь привык полагаться исключительно на помощь силы Господней. Гельфред воткнул трость посередине следа, и тот стал как бы отчетливее, словно высвеченный солнечными лучами.

— Pater noster qui es in caelus^[9], — егермейстер нараспев принялся читать молитву.

Капитан вышел, давая ему возможность завершить начатое.

В саду оруженосец сэра Томаса и полдюжины лучников продолжали осматривать трупы, присваивая все ценное, попутно собирая разбросанные по всему огороженному двору куски тел и заворачивая останки в плащи, подготавливая к погребению. Из–за землисто–серого цвета лиц двое лучников выглядели особенно удручающе. Третий обтирал руки о льняную рубаху. Вонь от рвоты перебивала запах крови и нечистот.

Сэр Томас, известный в отряде как Плохиш Том, двухметровый великан с темными волосами и густыми бровями, славился агрессивным нравом. Из–за взрывного характера все знали, что дорогу ему лучше не переходить. Он внимательно наблюдал за своими людьми, сжимая в руке амулет. Плохиш обернулся на лязг стальных саботонов^[10] Красного Рыцаря о каменную дорожку и небрежно отдал честь.

— Полагаю, юные сосунки заработали плату за сегодняшний день, капитан.

Поскольку договор еще не был заключен, деньги никому не выплачивались.

Так что и говорить не о чем. Красный Рыцарь что–то проворчал себе под нос для приличия. Судя по останкам, трупов было не менее шести. Плохиш Том подмигнул и передал ему трофей. Капитан, рассмотрев и спрятав цепочку в прицепленный к поясу кошелек, хлопнул воина по наплечнику.

— Оставайся здесь и будь начеку, — приказал он. — В твоем распоряжении Изюминка и мерин.

Сэр Томас, пожав плечами, облизнул губы.

— С Изюминкой у нас недопонимание.

Капитану впору было рассмеяться: у здоровяка, которого опасаются все в отряде, оказывается, «недопонимание» с представительницей женского пола.

Впрочем, она ведь с той стороны Стены.

Изюминка — так ее окрестили за тягу к поцелуям клиенты, когда она зарабатывала на жизнь проституцией, — была высокой девицей с рыжими волосами, которые, изрядно вымокнув под дождем, казались каштановыми. Веснушки придавали ее облику обманчивую целомудренность. Недаром ведь к ней приклеилось прозвище. Вот, пожалуй, и все, что можно о ней сказать.

— Ну что, Томми, ты и тут умудрился облажаться? — вмешалась она в разговор.

Том нахмурился. Капитан вздохнул.

— Не ссорьтесь. Мне нужно, чтобы лучшие воины остались здесь и были настороже.

— Оно не вернется, — заявила Изюминка.

Красный Рыцарь покачал головой:

— Кто знает. Держите ухо востро. Хотя бы ради меня.

Плохиш Том ухмыльнулся и послал напарнице воздушный поцелуй.

— Только ради тебя, — проблеял он.

Мгновенный рывок — и в руке девушки оказался седельный меч острием вперед. Капитан многозначительно кашлянул.

— Он обращается со мной как с непотребной, но я ведь уже не шлюха.

Она держала клинок у физиономии Плохиша Тома, который благоразумно застыл на месте.

— Не соблаговолишь ли извиниться, Том? — попытался перевести все в шутку Красный Рыцарь.

— Ничего похабного я не сказал. Ни единого словечка! Просто поддел! — брызнув слюной, возмутился здоровяк.

— Ты хотел унизить, вот она и обиделась. Не мне тебе напоминать, как себя вести, Том.

Капитан произнес это так тихо, что гиганту пришлось податься вперед, иначе не расслышал бы.

— Прошу простить, — пробормотал он, словно школяр. — Сука.

Изюминка улыбнулась. Острие седельного меча уперлось в мясистый лоб Плохиша.

— Пошла ты! — прорычал Том.

Капитан выступил вперед.

— Раздор никому не пойдет на пользу. Нечего препираться. Угомонитесь, иначе поплатитесь. Том, Изюминка желает, чтобы к ней относились как к соратнику. Изюминка, Том страшен в гневе, а ты его задираешь без меры. Хочешь остаться с нами — соизмеряй свои возможности.

Он вскинул руку.

— На счет «три» оба отступите назад. Изюминка спрячет меч в ножны, Том отвесит учтивый поклон и извинится, затем у Тома попросит прошения Изюминка. Или забирайте свои пожитки, валите отсюда и хоть поубивайте друг дружку. У меня подобное не пройдет. Уяснили? Один. Два. Три.

Изюминка, отступив, отдала мечом честь и вогнала его в ножны. Не взглянув, не выверив их положение.

Том чуток выждал. Вот так наглость. Но затем на его физиономии отразилось некое чувство, и он отвесил поклон. Замысловатый такой поклон, правое колено даже в грязи испачкал.

— Покорнейше прошу меня простить! — пробасил он.

Изюминка улыбнулась. Прекрасной ее улыбку назвать было нельзя из–за отсутствия передних зубов, но личико смотрелось премило.

— А я вас, сэр рыцарь, — ответила бывшая путана. — Сожалею о своем… поступке.

Без сомнения, Том был сражен. В его четком разграничении сильных и слабых ее место оказалось неопределенным. Капитан понял это, словно прочитал в открытой книге. Он и сам полагал, что Изюминка заслуживает большего. Славная она.

Рядом возник Гельфред. Вероятно, специально дожидался, пока закончится вся эта катавасия.

Раздосадованный перепалкой капитан позабыл обо всем, как только увидел, с чем пожаловал егерь. Ощущение было сродни чувствам хозяйки, вернувшейся после длительного отсутствия и почувствовавшей из–под половиц затхлый запах гниения, но только на порядок сильнее, а еще к нему примешалось понимание несправедливости произошедшего.

— Когда я ее перевернул, это торчало из спины, — произнес Гельфред, предусмотрительно обмотавший принесенный предмет четками.

Капитан сглотнул подступивший комок. Ну вот, опять. «Обожаю эту работенку», — подумал он.

Предмет представлял собой древко, ширина которого не превышала двух пальцев, один конец заострен, на потемневшем кончике виднелась запекшаяся кровь. К тому же оно было утыкано шипами, имелось оперение. Стрела. Своеобразная стрела, вырезанная из…

— Ведьмин яд, — предостерег Гельфред.

Поколебавшись, капитан все же решился взять древко в руки. Ранее до него доходили разрозненные сведения, как в подобном случае можно себя обезопасить, правда, за их достоверность никто поручиться так и не смог. Он вспомнил последнюю виденную им стрелу с ведьминым ядом и подавил сомнения.

Держал он ее недолго.

— И? — самообладание Красного Рыцаря впечатляло.

— Ей выстрелили в спину стрелой с ведьминым ядом, какое–то время она была еще жива, — Гельфред прищурился, — монстр обезобразил ей лицо позднее.

Капитан кивнул и вернул стрелу егерю. Отдав, почувствовал облегчение, но там, где шипы касались замшевых перчаток, кожу покалывало и жгло, как при попадании сока ядовитого плюща, вызывавшего зуд и онемение.

— Любопытно, — задумчиво произнес капитан.

Изюминка внимательно смотрела на него.

«Чертовы бабы и их поразительная наблюдательность», — подумал он.

Девушка улыбнулась, пришлось улыбнуться в ответ. Оруженосцы и слуги в саду стали переговариваться заметно тише. Это обнадежило Красного Рыцаря — теперь–то они будут начеку, учитывая, что убийца, у которого в землях Диких остались сородичи, все еще разгуливал на свободе.

Он вернулся к коню. Йоханнес, его маршал, подъехал с левой стороны и, желая обратить на себя внимание, кашлянул.

— От этой девицы сплошные неприятности, — заявил он.

— От Тома тоже, — парировал капитан.

— Ни в одно войско ее бы не приняли, — сплюнул Йоханнес.

Красный Рыцарь внимательно посмотрел на маршала.

— А теперь, Йоханнес, — сурово произнес он, — скажи, положа руку на сердце: кто взял бы Тома? Вспомни, сколько собратьев по оружию он прикончил.

Маршал отвернулся.

— Не доверяю я ей.

Капитан кивнул:

— Заметил. Ладно, пора выдвигаться.

Вначале он хотел с места запрыгнуть в седло, но рассудил, что слишком устал, к тому же ради Йоханнеса не стоило красоваться.

— Тебе она не по нраву, потому что она — женщина, — подытожит Красный Рыцарь, засовывая левую ступню в стремя.

Грендель был высоковат, поэтому пришлось сильно согнуть левое колено. Конь снова всхрапнул. Тоби удерживал его под уздцы.

Капитан занес правую ногу над седлом, что, учитывая рост без малого шесть футов, да пятьдесят фунтов веса кольчуги и пластинчатых доспехов, сделать было совсем не просто. Перекинул колено через высокий рожок кавалеристского седла и наконец уселся.

— Так и есть, — согласился Йоханнес, развернув лошадь и заняв место согласно субординации.

Капитан заметил, что его оруженосец провожает Йоханнеса взглядом. Юноша повернулся к нему с желанием о чем–то спросить.

— Чего ты хочешь, юный Майкл? — поинтересовался Красный Рыцарь.

— Что это была за штуковина, милорд?

Его положение было привилегированным из–за принадлежности к знатному роду. Он мог считаться учеником, а не простым наемником. И, выполняя обязанности оруженосца капитана, имел право задавать вопросы, даже если остальным приходилось выслушивать ответы вместе с ним.

Капитан помедлил, обдумывая, как поступить, затем пожал плечами, что само по себе затруднительно, когда ты закован в латы.

— Ведьмин яд, стрела с ведьминым ядом. Монахиня обладала силой. — Красный Рыцарь нахмурился. — Пока кто–то не выстрелил ей в спину отравленной ведьминым ядом стрелой.

— Монахиня? — переспросил Майкл. — Монахиня, умевшая управлять силой?

Паренек призадумался.

— Кто же в нее стрелял? Боже мой! Неужели вы, милорд, полагаете, что у Диких здесь есть союзники?

— Для того нас и нанимают, чтобы мы разобрались. Обязаны, так сказать.

Хорошо натренированная память позволила воспроизвести все значимое чередой сменявшихся друг за другом картинок из Дворца воспоминаний. Тут были обломки двери, обезображенный труп, оторванная рука, стрела с ведьминым ядом. Внимательно осмотренная дорожка, которая вела от садовой калитки до входной двери.

— Постойте–ка, — обеспокоенно приказал он.

И направил Гренделя вкруговую по двору поместья, держась поблизости от каменной стены, отгораживавшей сад. В нескольких местах он приподнялся на стременах, чтобы лучше рассмотреть пространство за стеной. Он мысленно проложил линию, соединяющую распахнутую садовую калитку с выбитой входной дверью, и продолжил путь, время от времени оборачиваясь.

— Уилфул! — наконец позвал капитан.

Появился лучник.

— Что на этот раз? — недовольно пробубнил он.

Красный Рыцарь указал ему на двери.

— С какого расстояния сможешь попасть стрелой в стоящего у входной двери человека?

— Чего надо–то? Подстрелить из дома? — уточнил Уилфул по прозвищу Убийца.

Капитан кивнул.

Наемник тряхнул головой.

— Не шибко далеко, — рассудительно заявил он. — Вообще–то в любой постройке стрела, будь она неладна, норовит ударить в дверной косяк.

Вояка вытащил из–за ворота вошь и усердно раздавил. Взгляды командира и лучника пересеклись.

— Как по мне — недалече стоял.

Капитан кивнул, соглашаясь.

— Гельфред? — окликнул он егеря.

Стоя на дороге неподалеку от входной двери, тот оборачивал трость внушительным куском материи, похожей на шкуру рептилии.

— Милорд?

— Попробуйте вместе с Уилфулом найти какие–нибудь следы у заднего входа. Он укажет место, где мог находиться стрелок.

— Черт побери, почему как что, так я? Пусть Длинная Лапища суетится, — заворчал Уилфул.

Стоило капитану грозно взглянуть на него — сразу прикусил язык.

Вздохнув, Красный Рыцарь развернул коня.

— Догоните нас, когда все осмотрите, — приказал он и махнул Йоханнесу. — Поехали в крепость, познакомимся с госпожой настоятельницей.

Командир слегка пришпорил Гренделя, тот захрапел и двинулся вперед, неохотно согласившись снова скакать под дождем.

Остаток пути вдоль берегов реки Кохоктон прошел без приключений, и войско остановилось рядом с укрепленным мостом в тени опоясанного скалами гребня горы и серых стен крепости, расположившейся на нем. Полотняные палатки, словно грязно–белые цветы, выросли на размытом дождем поле. Часть повозок приспособили под шатры для офицерского состава. Лучники выкопали углубления для приготовления пищи и отхожих мест. Слуги и множество сопровождавших войско гражданских — ремесленники и маркитанты^[11], сбежавшие крепостные, проститутки, домашняя прислуга и свободные мужчины и женщины, отчаявшиеся получить место в основном отряде, — подняли тяжелые деревянные ограждения, служившие лагерю временными стенами и сторожевыми башнями. Гуртовщики скота, составлявшие важную часть любого войска, заполнили промежутки тяжелогружеными повозками. Для лошадей был отведен специальный загон. По всему периметру распределена охрана.

Стражники у ворот монастыря наотрез отказались пропустить наемников. Впрочем, те иного и не ожидали, поэтому закаленные в боях воины принялись определять на глаз высоту стен и прикидывать, насколько трудно по ним забраться. Два лучника–ветерана — Кэнни, казарменный юрист^[12], и Скрант. знатный обжора, — стояли у только что возведенных деревянных ворот лагеря и принимали ставки на тех, кто отважится проникнуть в спальни монашек.

Это позабавило капитана, проезжавшего мимо под приветственные возгласы. От подножия горы, где раскинулся укрепленный городок, до вершины вилась гравийная дорога. Минуя резкие повороты с крутыми подъемами, она пролегала через въездную башню крепости и кончалась во внутреннем дворе за ее воротами. По команде следовавшие за ним воины: знаменосец, маршалы и шесть отобранных рыцарей — спешились и встали рядом с лошадьми. Оруженосец принял бацинет^[13] капитана с высоким гребнем, слуга — боевой меч. Впечатляющее зрелище и отличное представление, судя по тому, что из каждого окна и дверей, выходивших во двор, высунулись головы.

Высокая монахиня в сером хабите, подойдя, взяла его коня под уздцы. Капитан отогнал невольно возникшее перед глазами видение: труп в дверном проеме поместья. Другая монахиня подала знак рукой следовать за ними. Ни одна не проронила ни слова.

Капитан, несмотря на дождь, пребывал в приподнятом расположении духа. Майкл, следуя предписанию, поравнялся с мордой Гренделя, стараясь не задеть монахиню.

Улыбнувшись, капитан последовал за монахинями через двор к богато украшенным дверям, составленным из деревянных панелей, утяжеленных коваными петлями с изящными декоративными фалдами. На севере, за тремя низкими зданиями, по–видимому, ремесленными мастерскими — кузницей, красильней и, судя по запаху, чесальной — возвышался дормиторий^[14]. С южной стороны имелась часовня, слишком хрупкая и прекрасная для столь воинственного окружения, напротив–нее, по некоей странной иронии, пристроилась длинная, приземистая, крытая черепицей конюшня.

В распахнутых настежь резных дубовых дверях часовни стоял незнакомец — высокий и удручающе худой, облаченный в черную хабиту и подпоясанный шелковым шнуром, с руками, испещренными старыми шрамами.

Капитану не понравились его глаза, голубые, близко посаженные. Мужчина заметно волновался, избегая встречаться взглядом. И, похоже, был чем–то раздосадован.

Оставив священника, Красный Рыцарь сосредоточился на владениях монастыря, разглядывая их с позиции торговца, оценивающего возможности покупателя. О богатстве аббатства свидетельствовали вымощенный булыжником двор, натуральный кремень и гранит конюшни с декоративной полосой из глазурованного кирпича, медное украшение на крыше и свинцовые водостоки, по которым дождевые потоки поступали в резервуар. Внутренний двор был шагов тридцать в ширину — такой же большой, как в тех замках, где ему довелось жить мальчишкой. Отвесные стены — внешняя оборонительная сзади, основная монастырская впереди, по углам возвышаются башни. Дождь вымочил все: камни, свинцовые трубы, гладкие булыжники, вылинявшую черную рясу священника и небеленое сюрко монахини.

«Все оттенки серого», — припомнил он и улыбнулся, поднимаясь по ступеням к массивной двери монастыря, которую открыла перед ним очередная молчаливая сестра. Она провела его по залу — просторному помещению с витражными окнами высоко над полом. Подобно царствующей королеве, настоятельница восседала на огромном престоле, установленном на возвышении в северном конце зала. В богатой цветовой гамме проникавшего через витражи света ее небеленое платье казалось бледно–лиловым. Несомненно, когда–то она была замечательно хороша собой, да и теперь, в зрелом возрасте, оставалась привлекательной. Хотя вимпл и высокий воротник многое скрывали, то, как она держалась, указывало не просто на величественность или высокомерие. Она властвовала, в ней чувствовалась уверенность, присущая лишь избранным мира сего. Капитан отметил — монахини служат ей с рвением, из боязни или, что вероятнее, из желания угодить.

Его занимало, из–за чего именно.

— Долго же ты добирался, — вместо общепринятого приветствия обратилась она к нему, щелчком пальцев подавая знак служанкам принести поднос. — Все мы — слуги Божьи, поэтому, прежде чем являться сюда, разве не следовало тебе снять броню? — с укором произнесла она, оглянулась, встретилась взглядом с послушницей и кивнула.

Приказным тоном она сказала ей:

— Принеси капитану стул, не мягкий, а твердый.

— Я с броней не расстаюсь, — заметил Красный Рыцарь. — Служба такая.

Огромный зал богатством не уступал внутреннему двору: высокие витражные окна под потолок, массивные деревянные стропила, почерневшие от старости и копоти. В отштукатуренных известковым раствором стенах имелись ниши с вывешенными изображениями святых и двумя богато украшенными книгами, выставленными напоказ, чтобы внушать благоговейный трепет посетителям. Голоса эхом разносились по залу. Здесь было холоднее, чем во дворе. Установленный по центру камин, похоже, не сочли нужным растопить.

Прислуживавшие женщины подали настоятельнице вино. Она неторопливо потягивала его, пока рядом с капитаном, в трех футах от престола, устанавливали маленький столик.

— О неуместности брони в покоях монастыря мог бы и догадаться.

Капитан и бровью не повел.

— Что я вижу перед собой? Крепость. По прибытии выяснилось — обитель монашек.

Настоятельница поперхнулась.

— А если я прикажу своим людям взять тебя под стражу, броня спасет?

Послушница, принесшая стул, оказалась довольно миловидной, но держалась настороженно, двигаясь с осмотрительностью фехтовальщика или танцора. Капитан повернул голову, надеясь лучше ее рассмотреть. Почувствовав исходившую от нее силу, отметил на будущее, чем она обладает помимо привлекательной мордашки. Девушка поставила тяжелый стул у него за спиной. Нарочито мягко он взял ее за руку и развернул к себе. Для этого пришлось ненадолго отвлечься от настоятельницы.

— Благодарю, — обратился он к послушнице, стараясь заглянуть ей в глаза и обворожительно улыбаясь.

То была высокая молодая женщина, не лишенная грации, с широко посаженными миндалевидными глазами и длинноватым носом. Не столько красива, сколько притягательна.

Девушка залилась румянцем, подобно пламени пронесшимся по ланитам и скрывшимся под грубым шерстяным платьем.

Достигнув желаемого, капитан обратил взор к настоятельнице. Почему она допустила, чтобы такая привлекательная послушница очутилась рядом с ним? Не иначе как преднамеренно.

— А если я прикажу воинам взять приступом монастырь, спасет вас ваша набожность? — продолжил словесную дуэль Красный Рыцарь.

Собеседница, казалось, не на шутку рассердилась.

— Как ты смеешь оборачиваться ко мне спиной? — возмутилась она. — Амиция, немедленно выйди из зала. Капитан буквально пожирает тебя глазами.

Он улыбнулся, посчитав гнев напускным.

Прикрыв веки, настоятельница молитвенно сложила руки, словно вознамерилась прямо сейчас обратиться к Богу.

— Сказать по правде, капитан, я усердно молилась Господу, прося в столь непростом положении наставить меня на путь истинный. Нанять тебя и твоих солдат, чтобы сражаться против Диких, то же самое, что доверить волку пасти овец. — Ее взгляд был весьма многозначителен. — Не обольщайся, кто ты — мне известно.

— Неужели?! — воскликнул он, нимало не смутившись. — Тем лучше, госпожа настоятельница. Раз обмен любезностями завершен, может, приступим к делу?

— Так как же мне тебя величать? — не унималась она. — Несмотря на браваду, тебе не скрыть свою принадлежность к знатному роду. Мой камергер…

— Не нашелся, как меня представить, не так ли, госпожа настоятельница? — поклонился он. — Можете называть меня капитан. Меня это вполне устроит. — Еще поклон. — А то слово, что изволил употреблять ваш камердинер, мне претит. Бастард. Иногда я представляюсь Красным Рыцарем.

— Многих называют бастардами, — заметила женщина. — Быть незаконнорожденным означает…

— Быть проклятым самим Господом Богом задолго до рождения, разве не так, госпожа настоятельница? — Он попытался сдержать приступ гнева, от которого заполыхали щеки. — Это так обыденно. Так узнаваемо:

Она сердито посмотрела на него, раздосадованная тем, что он посмел ее перебить. Вызывающее поведение молодежи частенько раздражает тех, кто пожил.

— Слишком откровенно? Или продолжить самообличение?

Каково мнение капитана о своем происхождении, было ясно и без продолжения. Настоятельница пристально смотрела на него.

— Окутав себя тьмой, — назидательно произнесла она, — ты рискуешь остаться в ней навсегда. Однако ты слишком сообразительный, чтобы этого не понимать. И знаешь ли, для тебя еще не все потеряно. А теперь приступим к делу. Я не богата…

— Мне еще не повстречался тот, кто бы при подобных обстоятельствах признавал себя богатым, — согласился Красный Рыцарь, — или высыпающимся за ночь.

— Подлей вина капитану, — резко приказала настоятельница сестре у двери. — Впрочем, об оплате можно договориться. Нечто из земель Диких не дает нам покоя. С начала года оно уничтожило две мои фермы, одну в прошлом году. Поначалу мы предполагали, что случаи не связаны друг с другом. Но обманываться дальше — себе дороже.

— Уже три фермы в этом году — поправил ее Красный Рыцарь.

Он порылся в кошельке, наткнулся на цепочку с амулетом в виде листка, призадумался, потом извлек инкрустированный жемчугом крест.

— Во имя Иисуса Христа! — воскликнула женщина. — О пресвятая Дева Мария, защити и помилуй! Сестра Хавиция! Она…

— Мертва, — произнес капитан. — Кроме нее, в саду мы обнаружили еще шесть трупов. Ваша добрейшая сестрица погибла, пытаясь их защитить.

— Ее вера была очень сильна, — заметила монахиня. В глазах ни слезинки, но голос дрогнул. — Не следует насмехаться над ней.

Красный Рыцарь нахмурился.

— Я никогда не стану насмехаться над храбростью, госпожа настоятельница. Столкнуться с этим существом лицом к лицу без оружия…

— Вера была ее оружием против зла, капитан. — Она подалась вперед.

— Считаете, этого достаточно, чтобы остановить создание из земель Диких? Нет, тут одной верой не обойдешься. — тихо возразил он. — Впрочем, мне не стоит озвучивать собственные суждения по поводу зла.

Настоятельница резко поднялась.

— Ты недостаточно религиозен, капитан, не так ли?

Его лицо оставалось хмурым.

— Толку от нашей теологической дискуссии не будет, госпожа настоятельница. Ваши земли привлекли злобную сущность — врага человека. Они редко охотятся в одиночку, особенно так далеко от своей земли. Желаете, чтобы я избавил вас от них? Что ж, я могу. И сделаю это. Вы, в свою очередь, заплатите мне за услуги. На этом и покончим.

Настоятельница предпочла сесть; резкость движений выдавала недовольство. Капитан понимал, что ей приходится нелегко — смерть монахини стада сильным потрясением. Ведь та, как и все прочие, находилась у нее в подчинении.

— Не уверена, что, наняв тебя, +поступлю правильно, — не сдавалась она.

Он кивнул:

— Возможно. Но вы послали за мной, и вот я здесь, — произнес он тише и жестче.

— Угрожаешь?

Вместо ответа Красный Рыцарь вновь взялся за кошелек и достал порванную цепочку с кулоном в виде листка, выполненного из бронзы и покрытого зеленой глазурью.

Настоятельница отшатнулась, словно от змеи.

— Мои люди нашли, — пояснил он.

Женщина отвернулась.

— Среди вас есть изменник, — продолжил он, поднимаясь со стула — Сестре Хавиции выстрелили в спину, когда она пыталась остановить нечто ужасное, нечто воистину страшное.

Капитан склонил голову.

— Осмотрюсь здесь пока, ведь вам понадобится время, чтобы решить окончательно, нуждаетесь вы в нашей помощи или нет.

— Ты искушаешь нас, — заметила она. — Ты и тебе подобные не приходят с миром.

— Мы несем не мир, но мечи^[15], миледи, — переиначив строки Священного Писания, мужчина усмехнулся. — Мы не чиним насилия, но лишь боремся с ним, когда оно происходит.

— Дьявол тоже может цитировать Священное Писание.

— Уверен, он его и писать помогал, — парировал капитан.

Настоятельница предпочла промолчать, но он заметил, что в ее лице что–то изменилось. Угрызения совести из–за того, что он ерничал, прошли так же быстро, как боль в запястье после слишком долгой тренировки. Он редко сожалел о своих поступках.

— Могу лишь добавить — надеяться на мир не стоит, — ухмыльнулся Красный Рыцарь и внезапно посерьезнел. — Мои люди уже несколько недель не питались как положено, да и деньги им не выплачивались. Я не угрожаю, просто делюсь полезными сведениями, а вы взвесьте все «за» и «против». Более того, думаю, существо, с которым мы столкнулись, намного опаснее, чем я предполагал вначале. Оно огромное, сильное, злобное и очень сообразительное. Скорее всего, оно не одно, их двое.

Настоятельница невольно вздрогнула.

— Действительно, стоит поразмыслить.

Капитанпоклонился и направился во двор, прицепив на ходу к поясу кавалерийский меч.

Его люди все еще стояли по стойке «смирно» — их ярко–красные сюрко выделялись на сером фоне крепости. Кони проявляли беспокойство, напряжение чувствовалось и в замерших воинах.

— Свободны, — скомандовал Красный Рыцарь.

Все, переведя дух, принялись разминать затекшие от тяжести доспехов, покрытые синяками от кольчуг и кирас руки и ноги.

Майкл не удержался и спросил первым:

— Мы в доле?

Капитан не удостоил его внимания, поскольку углядел в открытом окне с противоположной стороны двора знакомое личико.

— Не сейчас, голубка.

Он обернулся к оруженосцу.

— Нет, пока не в доле.

Затем послал девушке воздушный поцелуй. Окно опустело.

Сэр Милус, примипил^[16] и к тому же знаменосец, заворчал.

— Скверное дело, — высказал он свое мнение.

И, спохватившись, добавил:

— Милорд.

Капитан мельком взглянул на него и вернулся к изучению окон дормитория.

— За нами, как пить дать, наблюдают девственницы, — перевел разговор в другое русло Майкл, — еще не раздвигавшие для меня ножки.

Йоханнес, главный маршал, с напускной серьезностью уточнил:

— Разговор об одной, юный Майкл, или парочке?

Гийом Длинный Меч, второй маршал, залился хохотом, напоминавшим лай тюленей в северных заливах, который был присущ только ему.

— Одна из них поведала, что некогда была–таки девственницей, — насмешливо и нарочито жалостливо протянул он. — Доверительно шепнула!

Произнесенные утробным голосом из–под забрала шлема слова прозвучали как–то неестественно, словно зависая в воздухе. Забыть об увиденном кошмаре старались все, но воспоминания о бойне в поместье все еще будоражили воображение. Засмеяться не засмеялись, скорее, хохотнули в ответ, но веселость была напускной.

Капитан пожал плечами.

— Я, да будет вам известно, решил предоставить нашей заказчице время поразмыслить над случившимся, — заявил он.

Милус хмыкнул.

— Пусть поварится в собственном соку, обдумывая, не поднять ли нам плату, верно говорю? — Знаменосец кивнул в сторону часовни. — А вон тот нам явно не рад.

Священник все еще стоял на прежнем месте.

— Как думаете, он недоумок или сводник? — полюбопытствовал сэр Милус, уставившись на церковника. — Эй, приятель, если не надоело пялиться, тогда валяй, продолжай.

Присутствующие прыснули, священник скрылся за дверью часовни.

Майклу не по нраву была грубость Милуса, и, чтобы скрыть досаду, он шагнул вперед и спросил:

— Какие будут распоряжения, милорд?

— Пока никаких. Поохочусь–ка я, — сказал капитан, усмехнувшись, и поспешно направился к кузнице.

Пройдя пару шагов, он… пропал, словно испарившись.

Майкл огляделся в недоумении.

— Где он?

Милус пожал плечами и обратился к Йоханнесу:

— Как он это делает?

Капитан тем временем обнаружился входящим в крыло дормитория шагах в двадцати от них. Майкл уже было собрался его окликнуть, но Йоханнес прикрыл ему рот рукой в латной рукавице.

— Теперь понятно, куда отправился наш переговорщик, — заявил Хьюго. Взгляд его темно–карих глаз встретился со взглядом знаменосца — Говорил я, уж больно он молод.

Йоханнес убрал руку от лица оруженосца.

— У каждого свои маленькие тайны, тем более, у бастарда.

Собеседник покачал головой:

— Да оставь ты его в покое. Вот выбил бы для нас договор…

Хьюго хмыкнул и с завистью посмотрел на окна.

Капитан представил себя входящим во Дворец воспоминаний.

Комната со сводчатым потолком. Двенадцать стен, высокие арочные окна с витражами. На каждом изображено что–то свое. Все расположены на одинаковом расстоянии друг от друга между старыми мраморными колоннами, поддерживавшими куполообразный свод. Под окнами знаки зодиака, нарисованные бриллиантовой голубой краской на тонком слое сусального золота, затем полоса листовой бронзы шириной с мужскую руку и, наконец, на уровне глаз череда ниш. В них одиннадцать статуй из белого мрамора, а под знаком Ареса — окованная железом дверь.

Прямо по центру комнаты установлена двенадцатая статуя — Пруденция^[17], его наставница с детства. На лице из белого мрамора при его приближении мелькнула вполне земная улыбка.

«Клеменция^[18], созвездие Рыб, Евстахий», — произнес он во Дворце воспоминаний, и испещренные прожилками руки наставницы задвигались, указывая поочередно то на один, то на другой знак.

Комната пришла в движение.

Окна над знаками зодиака стали бесшумно вращаться, статуи под полосой из бронзы завертелись в противоположном направлении, пока три указанных знака не выстроились в одну линию напротив окованной железом двери. Он улыбнулся Пруденции, пересек комнату с двенадцатью стенами и выложенным плиткой полом и отомкнул запор.

Капитан открыл дверь в заросший зеленью сад — воспоминание о сновидении прекрасного летнего дня. Оно не всегда оставалось таким безмятежным, вот и теперь из раскрытой двери подул ветер. Случалось, ветер и раньше дул, но не настолько сильно, сейчас же это был зеленый вихрь. Усилием воли Красный Рыцарь перенаправил небольшую его часть, преобразовав в шар, затем бросил, подобно горсти листьев, в пеньковый мешок, материализованный воображением, и вложил в протянутую руку Пруденции, оставив на черный день. Непрекращающийся зеленый вихрь взъерошил ему волосы, достиг расположенных сзади в ряд знаков, и…

Красный Рыцарь не спеша отошел от лошадей, уверенный в том, что Майкл будет недоумевать по поводу его исчезновения, как и наблюдатель у окна.

Создаваемые и любимые капитаном иллюзии в большей степени были связаны с воздействием на окружающих, нежели со сверхъестественными силами. Для достижения задуманного он предпочитал использовать способы ослабления физического присутствия — ступать бесшумно, не позволяя даже полам плаща трепетать на ветру.

У дверей дормитория он вновь отправился во Дворец воспоминаний и проскользнул в комнату со сводчатым потолком.

«Еще разок, Пру», — попросил капитан.

Как только мраморная статуя указала на знаки, расположившиеся в ряд над выходом, те снова пришли в движение. Он еще раз открыл дверь, позволив зеленому вихрю подхватить себя, проход за спиной закрылся.

Мужчина вошел в дормиторий. Там в хорошо освещенном благодаря целому ряду высоко расположенных окон помещении сидели монахини — дородные женщины детородного возраста. Большинство занимались шитьем.

Он бесшумно прошел мимо: полы ярко–красного плаща не шелохнулись. Усилием воли он внушал, что в его присутствии здесь нет ничего необычного. Он направился прямиком к лестнице. Никто не повернул головы, за исключением пожилой монахини. Оторвавшись от вышивки и посмотрев в сторону лестничного пролета, она в недоумении приподняла брови, но сразу вернулась к работе. За спиной послышалось перешептывание.

«Выходит, одурачены далеко не все, — подумал капитан. — Интересно, кто эти женщины?»

В саботонах не походишь бесшумно, поэтому он ступал как можно осторожнее, ведь используемая им сила была небезграничной. Ступени винтообразно уходили все выше и выше, длина их укорачивалась, как и повсюду в крепостях, блокируя правую руку и затрудняя возможность маневра нападающему. «Коим, в определенной мере, я и являюсь», — подумал он.

Галерея располагалась непосредственно над залом. Днем даже в пасмурную погоду здесь было светло. У окна три облаченные в небеленое одеяние послушницы наблюдали за воинами во дворе и пересмеивались.

Сила быстро убывала, но он успел уловить присутствие их силы, чему был немало удивлен.

Капитан шагнул в галерею, и тут его саботоны дали о себе знать: послышался отчетливый лязг железа о деревянный пол, словно раскат грома над босоногими девами. Он не стал даже пытаться внушать им, будто его присутствие — дело обыденное, ведь завоевать с ходу их доверие не представлялось возможным.

Девушки обернулись. Две бросились бежать. Третья послушница колебалась, и это стало для нее фатальным. Она замерла, выжидая, что же будет дальше.

Он взял ее за руку.

— Амиция? — проникновенно произнес молодой мужчина и, заглянув ей в глаза, поцеловал. Закованная в доспехи нога протиснулась между ее ног, девушка оказалась в западне. С легкостью он приподнял ее, совладать с ней — все равно что с ребенком бороться, мгновение — и она у него на реках. Прислонился наспинником к выступу крытой галереи и так удерживал. Нежно. Крепко.

Она изогнулась, ловя съезжающий рукав, зацепившийся за гребень налокотника. Неотрывно глядела ему в глаза… широко распахнутыми глазищами. Разжала губы. В этом было нечто, не поддававшееся определению, но не страх или неприятие. Он коснулся языком ее зубов, а его палец скользнул по ее подбородку.

Под его напором девушка приоткрыла рот… Божественно.

Он целовал ее, а может, она целовала его. Время будто остановилось. Послушница обмякла в его объятиях. Жар разгоряченного тела приятной теплой волной накрывал ее, проходя сквозь закаленную сталь наручей и нагрудника.

Наконец с поцелуями было покончено.

— Постриг погодила бы принимать, — произнес он. — Поищи местечко получше.

Он хотел лишь подразнить ее, но голос прозвучал насмешливо. Сам того не ожидал.

Капитан поставил девушку на пол — пусть не воображает, будто он собирается воспользоваться ее беспомощностью. Растерянная, она прямо–таки залилась краской, даже ладошки порозовели. Она опустила глаза, переступила с ноги на ногу, вроде как засмущалась, подобное ему доводилось наблюдать не единожды. Подалась вперед…

И со всего размаху врезала ему кулаком в правое ухо. Этого он точно не ожидал. Красный Рыцарь отшатнулся, ударившись о стену, послышался глухой металлический лязг. Восстановив равновесие, он хотел было кинуться за ней в погоню.

Но та и не думала убегать. Осталась стоять на месте.

— Как ты смеешь осуждать меня? — вызывающе спросила послушница.

Он потер ухо.

— Ты меня неправильно поняла, — произнес капитан. — Я вовсе не думал тебя осуждать. Ты же хотела, чтобы я тебя поцеловал. По глазам видел.

Прежде подобная тактика всегда срабатывала. Но сейчас, понял, не пройдет. А ухо, между тем, болело.

Девушка поджала губы. Пухлые и такие чувственные.

— Все мы — грешные, мессир. Приходится умерщвлять плоть ежедневно. Но это не дает тебе права думать, будто ты можешь обладать кем–то по своему усмотрению.

Она ухмыльнулась уголком рта, скорее даже, то была не ухмылка, а нечто иное…

Повернувшись спиной, послушница удалилась, оставив его одного.

Спускаясь по лестнице, он обдумывал, мог ли кто–нибудь наблюдать за ним. Чтобы заслужить авторитет, требуются месяцы, чтобы его лишиться, хватит и нескольких мгновений. Для того, кто столь же молод, как Красный Рыцарь, утрата авторитета — невосполнимая потеря. Но он надеялся, что пасмурный день и расположение окон галереи скрыли произошедшее.

— Быстро же вы управились, — заявил восхищенный Майкл, когда он подошел.

Капитан был достаточно предусмотрителен, чтобы не вести себя опрометчиво, например, не стал заправлять брэ^[19] внутрь шоссов^[20]. Вот если бы он действительно овладел ею прямо там, у монастырской стены, то задержался бы, приводя себя в порядок, прежде чем явиться перед своими.

«И чего, спрашивается, не воспользовался моментом? — укорял он сам себя. — Была ведь не против».

«Я ей нравлюсь».

«Однако здорово она мне врезала».

Он улыбнулся Майклу.

— Я взял столько, сколько надо, — заметил Красный Рыцарь.

Тут тяжелая, окованная железом дверь отворилась, и пожилая монахиня подала ему знак.

— От дьявола не скроешься, — пробормотал Хьюго.

Капитан мотнул головой.

— Дьяволу, как и Богу, на все положить, — небрежно бросил он и отправился на встречу с настоятельницей.

Еще не переступив порог, понял — она согласна нанять их. Будь решение другим, второй раз не позвала бы. И тогда, скорее всего, убийца из ее окружения приблизился бы к своей цели.

Несмотря на наличие охраны, справиться даже с ними восьмерыми ей было не по силам. И она это знала. Будь у нее восемь обученных воинов, женщина бы никогда за ними не послала. Тут все ясно, как день. Одного не мог понять капитан: почему столь очевидные выводы другим недоступны.

Он потер саднящее ухо, низко поклонился и выдавил улыбку.

Настоятельница кивнула в ответ.

— Мне все же придется вас нанять, — сказала она, — поэтому запасусь ложкой подлиннее^[21]. Во сколько вы оцениваете свои услуги?

Красный Рыцарь подобострастно склонил голову.

— Позволите присесть? — спросил он разрешения.

Как только она сделала милостивый жест рукой, подхватил кубок в виде рога, наполненный вином и предназначенный ему.

— Пью за ваши прекрасные глаза, богиня.

Женщина улыбнулась.

— Льстец.

— Согласен, — ответил он, отпив маленький глоток и не отрывая от нее взгляда поверх кубка, как любой поднаторевший соблазнитель. — Согласен, но не совсем.

— От моей красоты мало что осталось.

— Однако ваша стать не дает в ней усомниться, поэтому пребываю под ее чарами.

Настоятельница удовлетворенно кивнула. Что ж, прекрасный комплимент, — произнесла она, смеясь. — Скажи–ка, кто дал тебе по уху?

Он замер.

— Давно уже…

— Чушь! Я обучаю детей и замечаю, когда кого–то ударили по уху. — Она прищурилась. — Это монахиня?

— Поцелуями не увлекаюсь, а секреты выдавать — последнее дело, — заявил он.

— Ты не такой уж и плохой, каким хочешь казаться, мессир.

Еще несколько мгновений они пристально разглядывали друг друга.

— Шестнадцать двойных леопардов^[22] в месяц за каждое копье. Сейчас у меня тридцать одно копье — желаете, можете сами удостовериться, пересчитав. Каждое состоит из рыцаря, его оруженосца, слуги и нескольких лучников. Все конные, а лошадок ведь тоже приходится кормить. Двойная плата за унтер–офицеров. Сорок фунтов ежемесячно за старших офицеров, их, впрочем, всего трое. И сотня фунтов для меня. Ежемесячно.

Он вальяжно улыбнулся.

— Все мои люди отлично дисциплинированны. И стоят каждого уплаченного за них фартинга.

— А что, если вы убьете монстра сегодня? — поинтересовалась она.

— Тогда вы заключите поистине выгодную сделку, госпожа настоятельница, и заплатите всего за один месяц.

Он пригубил вино.

— А как ты считаешь месяцы?

— Ха, да вас не объегорят даже на улицах Харндона, госпожа. Полные месяцы исчисляются в соответствии с лунным календарем. — Красный Рыцарь доверительно улыбнулся. — Получается, месяц, следующий за этим, наступит через две недели. Веселенький месяц май.

— Господи Иисусе, Владыка небесный и Спаситель человечества. Твои услуги не из дешевых. — Она покачала головой.

— Лучше моих людей в подобных делах не сыскать. Многие лета мы отдали службе на континенте, теперь вернулись в Альбу. Ведь здесь нуждаются в нас. И в прошлом году нуждались. Возможно, я не удовлетворяю всем вашим требованиям, но, согласитесь, лучше поручить дело мне, чем, подобно Хавиции, продолжат погибать сестры, не так ли? Вы согласны?

Он подался вперед, обуреваемый желанием скорее заключить сделку. Его одолела усталость, словно вдруг разом сказались все перипетии сегодняшнего дня, от веса доспехов заныла спина, даже кубок с вином было тяжело удержать в руке.

— Знаешь, я почему–то уверена, стоит поближе сойтись с сатаной, тот окажется таким же обворожительным, как ты, — тихо произнесла женщина. — Скажу больше, откажись я заплатить, и у тебя пропадет интерес ко всем сестрам, не только к Хавиции, растает, словно снег под горячими солнечными лучами.

Она сухо улыбнулась.

— Хотя при возможности их целовать, миловать… Да и то сомневаюсь, что это удержит тебя надолго. То же можно сказать и о них — вряд ли они захотят остаться с тобой.

Капитан нахмурился.

— За каждое поместье, понесшее ущерб от твоих людей, я буду вычитать стоимость одного копья, — продолжила она. — За каждого человека, раненного ими в потасовке, и за каждую женщину, которая пожалуется на них. — стоимость унтер–офицера. Если хоть одна из сестер пострадает от рук вверенных тебе сатанинских отродий, даже если это будет просто непристойное касание рукой или неподобающее замечание, буду взимать твою оплату. Согласен? Ведь твои люди, — надменно добавила настоятельница, — отлично дисциплинированны.

«А ведь я ей точно не безразличен, — подумал капитан, — несмотря ни на что». Общаться с теми, кто его недолюбливает, ему приходилось даже чаще, чем с доброжелателями. Интересно, подсунет ли она ему вновь Амицию? Несомненно, будет держать красивую послушницу у него на виду. Насколько расчетлива старая ведьма? Должно быть, она из тех, кто играет на соблазнах, чтобы выгадать лишнюю монетку, судя по разговору о сестрах.

— Тогда спрошу, во сколько вы оцениваете изменника?

Она покачала головой.

— Не верю я ни в какого изменника. — Женщина указала на медальон в виде листка, лежавший на деревянном подносе рядом с ней. — Ты принес эту никчемную безделушку, надеясь обвести вокруг пальца глупцов. Я к ним не отношусь.

Красный Рыцарь пожал печами.

— Миледи, неприязнь к таким, как я, не должна все же затуманивать ваш взор. Подумайте, зачем мне вводить вас в заблуждение в подобных делах? Сколько человек было в поместье?

Она посмотрела ему в глаза — с этим–то у нее затруднений не было. Его такое положение вполне устраивало.

— Семеро работали в полях.

— Мы обнаружили вашу добрую сестру и еще шесть трупов, — заметил капитан. — Остальное вполне очевидно, госпожа настоятельница.

Он снова пригубил вино.

— Один труп отсутствует, хотя никто выжить не смог бы. Никто.

Он помолчал.

— Какая–то овца отрастила зубы и больше не желает оставаться частью вашего стада. — Внезапно его озарило. — А что там делала сестра Хавиция? Она ведь была монахиней, а не работницей.

Настоятельница глубоко вздохнула.

— Что ж, если тебе удастся доказать наличие предателя или предателей, я выплачу тебе вознаграждение. И будь уверен, не поскуплюсь.

— Вы тоже поймите, моих людей будет трудно обуздать, давненько им не выплачивалось вознаграждение, еще больше времени прошло с тех пор, как они посещали места, где можно было бы потратить предполагаемую плату. Мои усилия по укреплению дисциплины вряд ли сразу предотвратят драки в тавернах или непристойные шутки. — Он старался выглядеть озабоченным, несмотря на то что сердце пело в предвкушении работы и звона золотых монет. — Поверьте, постараюсь сделать все возможное.

— Думаю, тебе следует показать им пример, — смягчившись, заметила настоятельница, — или поскорее закончить здесь дела, чтобы отправиться ощипывать пастбища потучнее. Насколько мне известно, к югу от реки падших женщин в изобилии. Особенно в Альбине.

Прикинув сумму сделки, капитан с удовлетворением отметил: недовольства от его завышенных расценок не последовало.

— Как только вы изволите выдать мне деньги, обязательно решу, какой из предложенных вариантов наиболее приемлем.

— Деньги? — переспросила она.

— Предоплата за месяц, госпожа настоятельница. Мы не сражаемся бесплатно.

ЛОРИКА — ЗОЛОТАЯ МЕДВЕДИЦА

Медведь был огромным. Так говорили все на рынке. Он сидел, закованный в цепи, лапы вытянуты, словно у обессилевшего танцора, голова опущена. Хитро переплетенные цепи, прикрепленные к кандалам подвижными сочленениями, ограничивали движения зверя. Шерсть на задних лапах слиплась от крови — в кандалах имелись небольшие шипы.

— Идите смотреть на медведя! Посмотрите на медведя!

Владелец животного и сам был огромным и жирным, как боров. Ноги походили на стволы деревьев, руки — на окорока. С ним подвизались два шустрых и щуплых паренька вороватого вида.

— Золотой медведь из земель Диких! Только сегодня! — зычно выкрикивал владелец, а мальчишки носились повсюду, крича: «Идите смотреть на медведя! Золотого медведя!»

На рынке было полно народа. Так бывает лишь в первые дни весны, когда свои насиженные зимой поместья и города покидают фермеры и мелкие торговцы. Хозяйки выставили на продажу недавно сплетенные корзины, а запасливые селяне — сочные яблоки зимних сортов и бережно сохраненное зерно. Продавали тут и нательное белье, и шапки. У продавца ножей дело шло на удивление бойко. Другие торговцы, мужчины и женщины, зазывая покупателей, предлагали свежие устрицы с побережья, ягнят и изделия из дубленой кожи.

В тот день здесь было не менее пятисот человек, и с каждым часом людей прибывало.

Мальчишка–продавец из таверны выкатил два небольших бочонка, по одному за раз, расположил на них несколько досок и начал разливать сидр и эль под старым дубом в центре рыночной площади, неподалеку от хозяина медведя.

Народ стал подтягиваться ближе к выпивке.

Возница подвел маленькую дочь, чтобы та посмотрела на медведя. А медведь оказался медведицей с двумя медвежатами. Малыши были такими красивыми, со светлым мехом, отливавшим золотом. От их матери исходило зловоние, она свирепо оглядывалась вокруг. Стоило девочке дотронулся до медвежонка, чудовище разинуло пасть, обнажив перед малышкой многочисленные острые зубы. Разрастающаяся толпа замерла, а потом отпрянула.

Медведица приподняла лапу, цепи натянулись…

Но девочка не шелохнулась.

— Бедная медведица! — обратилась она к отцу.

Лапа животного была недостаточно длинна, чтобы достать дочь возчика. А боль от шипованных оков, впившихся в плоть, оказалась сильнее гнева. Она пала на все четыре лапы, потом снова села, в ней ощущалось почти человеческое отчаяние.

— Осторожнее, дитя! — произнес отец. — Это создание из земель Диких. Прислужник наших врагов.

Сказать по правде, его голосу не хватало убедительности.

— Какие восхитительные медвежата!

Девочка присела на корточки.

Малышей удерживали накинутые на них веревки, и только.

Священник, пришедший сюда насладиться земными благами, облаченный в дорогую сутану из голубой шерсти, с великолепным тяжелым кинжалом на боку, наклонился пониже. Поднес кулак к мордочке медвежонка, и тот сразу его–куснул. Мужчина, отдернув руку, повернулся к девочке.

— Дикие бывают красивы, дочь моя. Но их красота — ловушка сатаны для излишне доверчивых простаков. Взгляни на него. Присмотрись!

Медвежонок натянул веревку, пытаясь снова укусить священника. Тот не спеша выпрямился и, ударив детеныша ногой, повернулся к хозяину медведей.

— То, что вы держите существо из земель Диких ради извлечения выгоды, сильно смахивает на ересь, — назидательно заявил он.

— У меня есть разрешение от епископа Лорики! — брызгая слюной, вскричал взбешенный владелец.

— Ну, епископ Лорики может продать разрешение даже на содержание публичного дома, причем кому угодно, хоть сатане, — съязвил священник, положив руку на прицепленный к поясу кинжал.

Возчик взял дочь за руку, но та высвободилась.

— Отец, медведице больно, — посочувствовала девочка.

— Конечно, — согласился он.

Будучи человеком осмотрительным, он старался не глядеть на священника. Хотя тот пристально уставился на возчика.

— Разве допустимо причинять боль кому–то из земных созданий? — спросила малышка. — Разве Господь не сотворил Диких, так же как и нас?

Священнослужитель зловеще улыбнулся, напугав некоторых не меньше, чем медвежий оскал.

— У твоей дочери чересчур странные суждения, — произнес он. — Интересно, от кого она их набралась?

— Мне неприятности ни к чему, — ответил возчик. — Мало ли чего дитя наговорит.

Священник приблизился, но тут владелец медведицы, желавший устроить представление, вновь стал зазывать народ. Уже собралась довольно большая толпа, человек сто, и с каждой минутой она увеличивалась. Были здесь и солдаты графа, с полдюжины. Разогревшись под лучами раннего весеннего солнца, они, расстегнув накидки с гербами, сперва заигрывали с дочерями фермеров, теперь же стали усердно пробираться вперед в надежде увидеть кровавое представление.

Возчик с дочкой отступили, и солдаты прошли мимо них и священника.

Владелец пнул медведицу и потянул за цепь. Его помощник заиграл бравурную мелодию на металлической дудочке с шестью отверстиями.

Толпа принялась выкрикивать:

— Танцуй! Танцуй! Танцуй, медведица, танцуй!

Но та даже не пошевелилась. Тогда хозяин с силой рванул цепь, причиняя зверю нестерпимую боль, но медведица лишь приподняла голову и зарычала.

Толпа отпрянула, послышались недовольные возгласы, священник не двинулся с места.

Стоявший неподалеку солдат покачал головой.

— Этим ее не проймешь, — сказал он. — Нужно натравить собак.

Его товарищам идея пришлась по душе, но владелец заартачился.

— Не тебе решать — она моя, — огрызнулся он.

— А я вот возьму и проверю, есть ли у тебя пропуск на ярмарку, — пригрозил сержант. — Немедленно доставай.

Несмотря на свой внушительный вид, хозяин медведицы в замешательстве поник головой и вперил взгляд в землю.

— Да нет у меня его.

— Тогда я имею полное право реквизировать твою медведицу, приятель. Арестую и медведицу, и мальчишек.

Сержант усмехнулся.

— Впрочем, я не настолько жесток, — заявил он, хотя, судя по всему, это не соответствовало действительности. — Натравим парочку собак на твою зверушку, выйдет баш на баш. Ты огребешь серебро, а мы сделаем ставки.

— Это золотая медведица, — пояснил владелец. На его побледневшем лице выделялся лишь красный от выпитого вина нос. — Золотая медведица!

— Хочешь сказать, что потратился, слегка позолотив ей мех? — поинтересовался один из солдат. — Приукрасил, стало быть, для публики?

Хозяин медведицы раздосадовано пожал плечами.

— Ладно, волоките своих собак, — обреченно произнес он.

Желавших стравить приведенных с собой собак с медведицей в толпе оказалось с избытком. Возчик с дочерью попытались уйти, но священник остановил их, схватив отца за руку.

— Стой, где стоишь, — угрожающе потребовал он, — со своей маленькой дочкой–ведьмой.

Хватка у него была воистину стальная, в глазах полыхал фанатичный огонь. Возчик с неохотой подчинился, оставаясь в образовавшемся около медведицы круге.

Привели собак. Среди них были мастифы — здоровенные страшилища размером с небольших пони, высокие гончие и несколько дворняг, маленьких, но свирепых. Некоторые вели себя смирно, остальные беспрестанно рычали на медведицу. Та приподняла голову и рыкнула — всего раз. Все без исключения псы отпрянули.

Зрители начали делать ставки.

Хозяин медведицы с помощниками подзадоривал толпу. Если прежде он не был уверен, стоит ли устраивать травлю зверя, то, как только серебряные монеты, словно из рога изобилия, посыпались ему в руки, любые сомнения исчезли. Даже самый прижимистый фермер сделает ставку против зверя. Ведь тот — создание из земель Диких… А значит, хотя бы по религиозным соображениям, ставить против медведицы — чуть ли не долг каждого из присутствовавших. Поэтому ставки против нее все возрастали и возрастали, как и количество собак, которые становились все неуправляемее. Тридцать разъяренных псов способны возненавидеть друг друга с той же силой, что и медведицу.

Священник вошел в круг.

— Взгляните на это создание дьявола! — обратился он к толпе. — Вот истинное воплощение нашего врага. Взгляните на клыки и зубы, которыми ее наделил лукавый, чтобы убивать нас. А теперь обратите взор на собак, взращенных человеком. Их покорность — результат долговременного подчинения человеку, поработавшему над изменением законов природы. Ни одна из собак не сможет убить чудовище в одиночку, но разве кто–то усомнится, что стае это по силам? Присутствует ли здесь хоть один, кто не усвоил бы этот урок? Медведица, посмотрите на нее, наделена силой, но человек по сравнению с ней более могущественен.

Та, о ком шла речь, не поднимала головы. Священник двинул ей со всего маху ногой. Медведица продолжала сидеть, потупившись.

— Похоже, драться она не собирается, — заметил стражник.

— Верните мне деньги! — потребовал колесный мастер.

Священник скривил губы в улыбке, не предвещавшей ничего хорошего. Резко дернул веревку, за которую был подвязан детеныш, и, ухватив бедное существо за загривок, швырнул его собакам.

Медведица вскочила.

Священник зашелся от хохота.

— Теперь будет, — сквозь смех заявил он.

Цепи удержали бросившуюся вперед медведицу, мастифы мгновенно разорвали кричащего детеныша на куски. Его крик походил на плач напуганного ребенка, но быстро оборвался: детеныш был растерзан и съеден дюжиной псов. Съеден заживо.

Возчик прикрыл рукой глаза дочери.

Священник, заметивший это, разгневался.

— Пусть смотрит! — пронзительно закричал он. — Смотри, что происходит, когда зло повержено!

И шагнул к возчику…

И тут медведица рванулась. Скорость, с которой она это проделала, не поддавалась воображению. Одной лапой она ухватила священника за голову, другой завладела его кинжалом, и еще до того, как тело святоши свалилось в грязь, всех забрызгало человеческой кровью. Развернулась — зубы угрожающе обнажены — и вонзила тяжелый кинжал из стали между звеньев удерживавшей ее цепи.

Те лопнули.

Раздался пронзительный женский вопль.

Медведица убила стольких, скольких смогла настичь, с когтей стекала кровь, лапы мучительно болели. А люди орали и орали, сбивая друг друга с ног, пока она лупила по ним, словно стенобитное орудие при осаде. Все, будь то мужчины или женщины, стоило ей до них добраться, валились на землю замертво. Если бы смогла, она уничтожила бы всех людей в мире. Ведь погиб ее детеныш. Детеныш мертв. Она убивала и убивала, но они разбегались в разные стороны.

Когда поблизости никого не осталось, медведица вернулась и принялась разрывать их поверженные тела. Несколько человек оказались еще живы, и она постаралась, чтобы они умерли, объятые ужасом.

Ее детеныш погиб.

Но следовало поторопиться, пока люди не вернулись со своими мощными луками и несущими смерть закованными в сталь солдатами. Она подхватила оставшегося малыша, превозмогая боль, усталость, возбуждение и страх, который познала в этих полных страданий людских землях, и бросилась бежать. Сзади, в городе, забили в набат.

Она спасалась бегством.

ЛОРИКА — СЭР МАРК УИШАРТ

На зов набата отозвался всего один рыцарь со своим оруженосцем. Они галопом прискакали из командорства, но, подъехав к воротам, обнаружили их запертыми, на городских башнях и стенах заметили арбалетчиков.

— Создание из земель Диких! — проорал испуганный стражник со стены.

Горожане отказались открыть ворота, несмотря на то что сами же набатом взывали о помощи. И даже несмотря на то что он был приором^[23] ордена святого Фомы. И, значит, не меньше чем паладином.

Рыцарь поехал вдоль стены, пока не оказался на рыночной площади.

Спешился. Взволнованный оруженосец поглядывал на соседние поля, словно в любой момент на них оттуда могла обрушиться целая орда боглинов^[24].

Паладин поднял забрало и медленно пошел по полю, границы которого обозначались высохшей канавой. Сначала трупов попадалось мало, но по мере приближения к дубу, стоявшему посередине рыночной площади, их число все увеличивалось и увеличивалось. Он услышал жужжание множества мух. ощутил зловоние от вываленных внутренностей, разлагавшихся под лучами теплого весеннего солнца.

То был узнаваемый запах поля битвы.

Опустившись на колени, он прочел молитву. Ведь был в одном лице и рыцарем, и священником. Поднялся и двинулся обратно, туда, где его дожидался оруженосец, на ходу неуклюже цепляясь шпорами за одежду мертвецов.

— Что… Что тут произошло? — спросил мертвенно–бледный мальчишка.

— Трудно сказать что–то определенное, — ответил рыцарь, снял шлем и передал оруженосцу.

Затем вернулся на поле смерти. Бегло осмотрелся, стараясь подавить глубокие вздохи.

Почти все собаки валялись кучно. Паладин вынул меч — отполированный до зеркального блеска четырехфутовый клинок — и с его помощью перевернул труп мужчины с ногами, подобными стволам деревьев, и руками, напоминавшими окорока.

Рыцарь присел, снял латную рукавицу и поднял нечто похожее на клок шерсти.

Шумно выдохнул.

Выставив вперед меч, он испросил Господа о помощи и, вобрав в себя священную золотую силу, сотворил простое заклинание.

— Глупцы, — произнес он.

Заклинание указало на место гибели священника. Обнаружив оторванную голову, он оставил ее лежать, где упала. Найденный кинжал опутал нитями силы.

— Ты — самонадеянный идиот, — сказал он мертвой голове.

Рыцарь приподнял труп возчика, прикрывавший изувеченное тельце дочери, откинул его, опустился на колени и, вознеся молитву, заплакал.

Наконец воин с усилием поднялся на ноги и отправился к оруженосцу. Скрыть волнение не получилось.

— Это сделала золотая медведица, — пояснил он.

— Господи Иисусе! — воскликнул оруженосец. — Тут? В трехстах лигах от Стены?

— Нечего Господа поминать всуе, юноша. Ее пленили и привезли сюда. Травили собаками. А между тем, у нее были детеныши, так вот — одного из них скормили псам. — Он повел плечами.

Оруженосец перекрестился.

— Скачи в Харндон и сообщи королю, — велел рыцарь, — я же постараюсь выследить медведицу.

Тот кивнул:

— Буду в городе еще до сумерек, милорд.

— Надеюсь. Не задерживайся, скачи прямо сейчас. Всего одна медведица с притащившими ее людьми. Я ощущаю страх этих глупцов, но придется оставить пока все как есть. Скажи королю, епископ Джарсея лишился викария. Его обезглавленное тело валяется здесь. Зная этого святошу, думаю, не ошибусь, возложив вину за случившееся на него. И посему самое подходящее, что можно сказать при подобных обстоятельствах, — он получил по заслугам.

Оруженосец побледнел.

— Несомненно, милорд, только богохульствуете теперь вы.

Сэр Марк раздосадованно сплюнул. Во рту еще ощущался рвотный привкус. Достал флягу с вином из кожаной сумки, притороченной к седлу, и залпом выпил чуть ли не треть.

— Сколько ты у меня в оруженосцах?

Юнец улыбнулся.

— Два года, милорд.

— И сколько раз мы с тобой сталкивались с Дикими?

Парень приподнял брови.

— Двенадцать.

— А сколько раз Дикие нападали на людей просто потому, что хотели беспричинно навредить? — спросил сэр Марк. — Если ты разворошишь осиное гнездо, тебя покусают, но станут ли осы после случившегося воплощением зла?

Оруженосец вздохнул.

— В школе об этом ничего не говорили, — произнес он с сожалением.

Рыцарь еще раз хорошенько приложился к фляге. Дрожь в руках ослабевала.

— Она — мать, и у нее остался детеныш. След все еще заметен. Я поеду за ней.

— За золотой медведицей? — изумился мальчишка. — Один?

— Ну, я ведь не сказал, что собираюсь сразиться с нею. Просто отправлюсь по следу, а ты доложишь королю.

С ловкостью акробата паладин вскочил в седло. Оруженосец искренне восторгался его многочисленными способностями, и этой в том числе.

— Если время и силы позволят, перешлю эфирный слепок в командорство. Теперь езжай.

— Хорошо, милорд.

Парень развернул лошадь и скрылся из вида, сразу перейдя на галоп, как научили его в Ордене.

Сэр Марк наклонился, насколько позволяла высота лошади, стараясь лучше рассмотреть следы, затем похлопал животное по шее.

— Спешить не будем, Бесс, — доверительно произнес он.

Идти по следу не составляло труда. Золотая медведица направилась в ближайшие леса, как поступило бы любое существо из земель Диких. Сэр Марк не утруждал себя преследованием зверя след в след, но, пустив лошадь мелкой рысью, иногда всматривался в оставленные отпечатки. В полном рыцарском облачении ему было невыносимо жарко, ведь набат застал его на турнирной арене, причем во всеоружии.

Вино играло в крови. Так и подмывало осушить флягу до дна.

Мертвый ребенок…

Клочки шерсти умерщвленного медвежонка…

Когда он сам изучал катехизис и служил оруженосцем, его рыцарь говаривал, мол, война сперва убивает невинных.

Там, где прошлогоднее жнивье терялось в зарослях кустарника, сэр Марк обнаружил проем, оставленный в живой изгороди медведицей. Остановился.

Копья у него при себе не было, хотя с ним лучше всего ходить на медведя. Мужчина вытащил боевой меч, но не стал посылать Бесс в брешь. До этого он ехал по узкой тропинке, поэтому, соблюдая осторожность, направил лошадь через имевшийся на поле проход и легким галопом двинулся вдоль насаждений. Следы он различал отчетливо, но присутствия медведицы не обнаружил.

Он подумал, что, должно быть, со стороны с обнаженным мечом выглядит крайне глупо, но желания спрятать клинок в ножны не возникало. Следы свежие, оставлены менее часа назад. Отпечаток лапы медведицы не уступал по размеру оловянной тарелке на кухне в командорстве.

Внезапно слева от него из лесной чащи раздался треск. Рыцарь резко натянул поводья, вынуждая лошадь повернуться. Повинуясь, та, быстро переступая передними копытами, встала по направлению к возможной угрозе — сказалась отличная выездка. Затем сэр Марк заставил ее медленно отступить, шаг за шагом.

Треск. Шуршание.

Боковым зрением он засек молниеносное движение, быстрый поворот головы — и перед взором предстала вспорхнувшая сойка.

— О, пресвятая Дева, не оставь меня, — вслух попросил он, приподнялся в седле и слегка пришпорил Бесс, лошадь двинулась вперед.

Решил объехать лес, благо тот был невелик.

Шелест. Шуршание. Треск. Грохот.

Вот где пряталась медведица.

Сэр Марк сильнее пришпорил лошадь и понесся во весь опор. Только земля летела из–под копыт.

НЕДАЛЕКО ОТ ЛОРИКИ — ЗОЛОТАЯ МЕДВЕДИЦА

Она почуяла лошадиный запах, услышала стук подков о землю, ощутила гордость и веру лошади в того, кто сидел у нее на спине. В убийцу.

После месяцев уныния и рабства, пыток и унижений она была бы счастлива повернуть обратно и сразиться с закованным в броню всадником. Если победа останется за ней, какой восхитительный триумф ее ждет; в противном случае — достойная смерть, не чета уготованной прежде. Но детеныш, глядя на нее, жалобно запищал. Детеныш — все ради него. Ее и поймали–то из–за того, что малютки не могли бежать быстрее, а она не могла бросить их. Пострадала ради них.

Теперь детеныш остался один.

Малышка была меньшей из рожденных ею, но золотой блеск ее меха был ярче. На грани истощения, страдая от обезвоживания и страха, она утратила дар речи и теперь могла лишь пищать, словно тупое животное. Мать боялась, что это необратимо.

Но медведица должна была попытаться. Каждая частичка ее существа кричала, что она должна попытаться спасти свою младшенькую.

Она взяла детеныша в зубы, как кошка носит котят, и, превозмогая боль в лапах, рванулась вперед.

ЛОРИКА — СЭР МАРК УИШАРТ

Рыцарь галопом обогнул западный край леса и увидел реку, стремившуюся вдаль широким изгибом. В лучах закатного солнца заметил быстро удаляющееся золотое пятно, переливавшееся, словно изображение геральдического чудища на гербе города. Медведица неслась во всю прыть. И была столь прекрасна: дикая, беспощадная.

— Ах, Бесс, — восхищенно произнес он, и у него мелькнула мысль, а не позволить ли ей сбежать.

Но это противоречило принесенным клятвам.

Боевая лошадь навострила уши. Он поднял меч и с шумом опустил забрало, Бесс перешла на галоп. Она была быстрее медведицы. Не намного, а все детеныш, из–за которого огромная самка замедляла бег. Наконец сэр Марк смог разглядеть ее задние лапы, израненные и кровоточащие.

Он начал настигать ее, когда местность отлого стала спускаться к широкой реке, несущей свои воды в море. Во время отлива здесь стоял устойчивый запах морских водорослей. Рыцарь замер в седле с занесенным мечом…

Медведица отбросила детеныша в густой низкорослый кустарник и резко развернулась, подобно готовящейся к прыжку огромной кошке, всего за одно мгновение превратившись из добычи в охотника.

Сэр Марк успел рубануть по ней, но она с невиданной быстротой поднялась на задние лапы. Огромная медведица вложила все оставшиеся силы в сокрушительный удар, невзирая на глубокую рану от меча, располосовавшую ее правую переднюю лапу и грудь.

Бесс пала замертво. Рыцарь успел съехать назад по ее высокому крупу, как учили когда–то. Тяжело ударился оземь, перекатился и вскочил на ноги. Но меч куда–то запропастился… да и медведицу он не видел. Поворачиваясь, мужчина нащупал и выхватил прицепленный к поясу кинжал. Слишком долго.

Удар пришелся в бок и сбил его с ног. Но нагрудник выдержал, и когти не причинили большого вреда. По счастливой случайности, сэр Марк перекувыркнулся через собственный меч и, вскакивая, смог схватить его. Правая нога была сильно повреждена, возможно, сломана.

Медведица и сама истекала кровью. Запищал детеныш. Мать окинула взглядом малышку, потом рыцаря. И побежала к реке, ухватив медвежонка зубами, а добравшись, бросилась в воду. Сэр Марк смотрел вслед, пока она не исчезла из виду — быстро уплыла прочь в ледяной воде.

Паладин стоял, ссутулившись, пока не восстановилось дыхание. Потом подошел к павшей лошади, отыскал флягу и осушил до дна.

Сэр Марк помолился о Бесс, которую искренне любил. И стал ждать, когда его отыщут.

К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

На расстоянии в двести лиг на северо–запад от Лиссен Карак, под огромным, словно окаменевшим дубом, простоявшим уже целое тысячелетие, расположился Шип. Дерево разрослось как в ширину, так и в высоту, а его отпрыски заполнили промежуток между холмами, простиравшимися с севера, и полноводной в любую пору года рекой Кохоктон с юга.

Скрестив ноги, Шип сидел на земле. Он больше не был похож на человека, которым был когда–то: ростом почти с амбар, когда вставал и распрямлял спину, а его кожа, видневшаяся между накинутыми одеждами изо мха и выделанных шкур, напоминала серый камень. Посох из цельного прямого ясеня, который на двадцатом году своего существования был надвое расколот ударом молнии, покоился поперек колен. Рисуямагические знаки из бледно–зеленого пламени шишковатыми и длинными, словно зубья вил, пальцами, он мысленно перенесся в земли Диких в поисках своих шпионов.

Он нашел самого младшего и наиболее агрессивного из кветнетогов — наделенных невероятной силой существ из глубин земель Диких, которых люди называли демонами. Танксиса. Молодого, злобного и легко управляемого.

Шип повелел, и Танксис явился. Он действовал с крайней осторожностью, поскольку более могущественные родственники младшего демона могли оскорбиться и с его же помощью уничтожить самого Шипа.

Танксис появился с восточной стороны, выбежав из дубовой рощи. У него были длинные ноги с прекрасно развитой мускулатурой. Наклоненное вперед при движении тело уравновешивалось тяжелым, защищенным броней хвостом, столь характерным для его племени. Туловище, плечи и руки напоминали человеческие, если бы не их отталкивающий сине–зеленый цвет. Ангельской красоты огромные, глубоко посаженные и слегка раскосые глаза выражали невинность. Разделявший их костный вырост плавно переходил в высокий изящный гребень, служивший отличительной чертой мужских и женских особей их вида. Клюв демона был начищен до зеркального блеска и украшен лазуритом и золотом, что указывало на его статус. Вооружен он был мечом, который смогли бы поднять лишь немногие представители рода человеческого.

Заметно было, что Танксис пышет злобой — характерная черта мужских особей его возраста.

— Зачем ты меня призвал? — недовольно заорал он.

Шип склонил голову.

— Потому что ты мне нужен.

Демон с презрением щелкнул клювом.

— А мне, может, не нужен ты и твои игры.

— Забыл, что благодаря им ты убил ведьму, — без тени улыбки произнес Шип. Он давно утратил способность улыбаться, однако еще мог представить, как его губы скривились бы в ухмылке. Танксис был еще так молод.

Щелчок клюва.

— Она — ничто. — Снова щелчок, на этот раз от глубокого удовлетворения. — Ты хотел ее смерти. Слишком юная. Пригласил на пир, а угостил объедками. Ничто.

Шип поднял посох.

— Теперь она уж точно ничто.

Друг попросил умертвить ее. Зачинщики заговоров. Просители услуг и должники. Дикие. Сознание, казалось, уводит его от демона в события прошлого. Должно быть, он совершил ошибку, когда позволил Танксису устроить в долине бойню.

— Кузина говорит, по долине скачут вооруженные люди. По нашей долине, — выплевывал слова демон, показывая особое презрение. Все его сородичи поступали точно так же, когда их обуревали страсти.

Шип подался вперед. Известие чрезвычайно его заинтересовало.

— Моган видела их?

— Чувствовала запах. Наблюдала. Пересчитала лошадей.

Танксис шевельнул бровями — так поступали демоны, когда, с человеческой точки зрения, улыбались, — отчего клюв защелкнулся. Таким образом они выражали, к примеру, удовольствие от вкусной пищи. Шип многие голы изучал демонов. Они были его ближайшими союзниками, помощниками, которым, впрочем, не стоило доверять.

— Сколько их? — проявив терпение, спросил он.

— Много, — ответил поскучневший Танксис. — Найду и убью всех.

— Не убьешь.

Шип подался вперед и медленно, осторожно поднялся. Его тяжелая голова задевала средние ветви древнего дуба.

— Где она видела солдат? — громко спросил чародей у демона.

Если долгое время живешь в землях Диких в полном одиночестве, то рискуешь начать говорить в полный голос. Он привык вслух разговаривать сам с собой, и поначалу это не беспокоило.

— Они пришли с востока, — произнес Танксис. — Найду и убью.

Шип вздохнул.

— Нет, найдешь и будешь следить. Следить издалека. Узнаем их сильные и слабые стороны. Скорее всего, они отправятся на юг через мост или же присоединятся к гарнизону настоятельницы. Но это уже не наша забота.

— Не твоя забота. Наша земля. Наша долина. Наши холмы. Наша крепость. Наша сила. Поскольку ты слаб… — Танксис три раза отчетливо щелкнул клювом.

Шип резко раскрыл руку длинные тонкие пальцы сверкнули, и демон упал на землю, словно ему перерубили сухожилия.

Теперь голос Шипа походил на шипение змеи.

— Я слаб? Солдат много? Они пришли с востока? Ты — глупый детеныш, Танксис. Я могу отделить твою душу от тела и съесть, и ты даже пальцем не сможешь шевельнуть, чтобы меня остановить. Двигаться не можешь, не можешь призвать силу. Словно только что вышедший из икринки малек в бурлящей от нерестящегося лосося воде. Верно? И ты смеешь отвечать мне: «Много», словно лорд, бросающий объедки своим крестьянам. Много? — Чародей склонился над распростертым на земле демоном и поставил на живот существа тяжелый посох. — Сколько точно, глупец?

— Не знаю, — выдавил Танксис.

— С востока или юго–востока? Из Харндона и от короля? Из–за гор? Это ты знаешь? — прошипел Шип.

— Нет, — съежившись, произнес демон.

— Танксис, мне нравится быть вежливым. Относиться к вам как… — он попытался подобрать подходящие слова, понятные для чужеродного разума. — Относиться к вам как к союзникам, с которыми у нас общие цели.

— Ты относишься к нам как к прислуге! Мы не служим господину! — выплюнул демон. — Мы не похожи на людей, которые лгут и лгут и говорят лишь угодные вещи. Мы — кветнетоги!

Шип сильнее надавил на посох.

— Иногда я чувствую неимоверную усталость от земель Диких и бесконечной борьбы. Я ведь пытаюсь помочь тебе и твоему народу вернуть долину. Твоя цель — моя цель. Поэтому, каким бы заманчивым это сейчас ни казалось, есть я тебя не стану.

Он убрал посох с живота демона.

— Кузина советует не доверять тебе. Каким бы ни было твое тело, все равно ты — из людей.

Танксис уселся, затем грациозно и плавно поднялся.

— Кем бы я ни был, без меня против сил Скалы вам не выстоять, вы никогда не отвоюете свои земли.

— Люди слабые и жалкие. — Танксис сплюнул.

— Люди много раз побеждали твое племя. Они сжигают леса, вырубают деревья, строят дома и мосты. Они собирают армии, и вы проигрываете.

Он понимал, что пытается достучаться до детского сознания.

— Танксис, — произнес Шип, завладев сущностью молодого демона, — выполни мое повеление. Иди и проследи за ними, затем вернись и расскажи, что видел.

Но Танксис обладал собственной силой, и Шип заметил, что заклинание принуждения почти не действует на него. Он отпустил его, и демон скрылся за деревьями.

Только тогда Шип вспомнил, что призывал мальчишку вовсе не за этим. Внезапно он почувствовал себя уставшим и старым. Снова сотворил заклинание и на этот раз призвал одного из абнетогов, которых люди называют вивернами.

Этими существами управлять проще. Они не столь капризны, хотя агрессивны не меньше, чем кветнетоги. Не способные напрямую использовать силу, они избегали открытых ссор с колдунами.

Сидхи изящно приземлился на открытое пространство перед окаменелым дубом, хотя воздушная акробатика требовала определенных умений.

— Я здесь.

Шип кивнул.

— Благодарю тебя. Мне нужно, чтобы ты осмотрел нижнюю долину на востоке, — повелительно произнес чародей. — Сейчас там люди. Вооруженные. И, возможно, очень опасные.

— Разве может человек быть опасным для меня? — спросила виверна.

Сидхи посмотрел Шипу в глаза, потом расправил крылья. Их размеры поистине впечатляли. Когда абнетог приходил в ярость, даже колдун опасался его.

Шип опять кивнул.

— У них есть луки и другое оружие, которое может сильно тебя поранить.

Сидхи издал горловой звук.

— Тогда почему я должен помогать тебе? — спросил он.

— Не я ли очистил глаза твоих детенышей, когда их окутало пеленой во время зимы? Не я ли отдал тебе гору с теплыми источниками для гнезда твоей самки?

Шип сделал жест, показывающий, что он и дальше будет лечить больных виверн.

Сидхи расправил крылья.

— Я собирался на охоту, — заявил он. — Я голоден, а ты позвал меня, будто собаку. — Размах его крыльев становился все больше и больше. — Хотя, вполне возможно, мне захочется поохотиться на востоке. Может быть, я даже увижу твоих врагов.

— И твоих врагов тоже, — устало произнес Шип.

«Почему они все ведут себя как дети?»

Виверна откинула голову назад и закричала, взмах крыльев — мгновение разверзнувшегося хаоса, и она взмыла в небо. Воздушный поток оказался столь сильным, что на стоявших поблизости деревьях почти не осталось листвы. Такое не под силу ни одному ночному ливню.

Шип обратился к собственной силе — мягко, нерешительно, подобно человеку, поднявшемуся с кровати темной ночью для того, чтобы спуститься по незнакомой лестнице. Мысленно он отправился на восток — дальше и еще дальше, пока не нашел то, что всегда искал.

Ее. Леди на Скале.

Он изучал стены, как человек, проводящий языком по бальному зубу. Она там, закутанная в кокон своей силы. И рядом с ней появилось нечто чуждое. Он не мог понять, что это, поскольку крепость обладала собственной силой и ее древние знаки не пропускали его.

Шип тяжело вздохнул. Шел дождь. Он сидел под капелью, пытаясь насладиться ароматами расцветавшей вокруг весны.

Танксис убил монашку, из–за этого у настоятельницы стало больше солдат. Он сам позволил переменам начаться и теперь не был уверен, стоило ли. И размышлял, а не ошибся ли он.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — КОРОЛЕВА

Дезидерата^[25] возлежала на кушетке в верхних жилых покоях дворца, наслаждаясь вкусом недавно созревшей черешни и сменой погоды, наконец–то пришла весна. Ее любимая пора года. После Великого поста наступит Пасха, затем день Святой Троицы, а там рукой подать до сезона пикников, гуляний у реки, свежих фруктов, цветов, хождения босиком…

…и рыцарских турниров.

Вспомнив о них, она вздохнула. Няня Диота скорчила неодобрительную гримасу за ее спиной. Дезидерата увидела это в зеркале.

— Мне что, и вздохнуть нельзя?

Диота распрямила сутулую спину и подбоченилась, уперев руку в бок, как делают беременные. Пальцами второй руки она принялась перебирать роскошные четки, висевшие на шее.

— Вздыхаете, словно падшая женщина, удовлетворяющая очередного клиента. Простите, госпожа, за столь грубое сравнение от старухи…

— …знающей вас с младенчества, — закончила королева. И действительно, Диота прислуживала ей с тех пор, как ее отняли от материнской груди. — Неужели? А что еще, няня, тебе известно о вздохах проституток?

— Миледи! — Диота прошла вперед, осуждающе погрозив пальцем. Обойдя ширму, она остановилась как вкопанная, будто натолкнулась на невидимую преграду. — Боже милостивый! Да наденьте же вы на себя хоть что–нибудь, дитя, не то простудитесь! До весеннего тепла еще далеко, лапонька!

Королева рассмеялась. Обнаженная, она лежала под лучами ласкового весеннего солнца. На смуглой коже отражались изъяны стекла в оконной раме верхних покоев, а вокруг Дезидераты раскинулся океан светло–каштановых волос. Желая угодить няне, молодая женщина прикрылась от солнечных лучей, и почудилось, будто она сама источает свет.

Дезидерата поднялась и встала перед зеркалом — самым большим в королевстве. Оно было сделано специально для нее, чтобы она могла любоваться собой: высокими сводами стоп, стройными ногами, округлыми бедрами, глубокой ямочкой пупка, упругой грудью, прямыми плечами, лебединой шеей, волевым подбородком, сочными губами, прямым носом и большими серыми глазами с пышными ресницами.

Королева нахмурилась.

— Ты видела новую фрейлину? Эммоту?

Няня приглушенно хихикнула.

— Она ведь дитя.

— У нее отличная фигура и осиная талия. — Королева внимательно осмотрела себя.

Диота хлопнула госпожу по бедру.

— Одевайтесь, иначе вас примут за распутную девку! — попеняла она, веселясь. — Ждете похвалу, не иначе. По сравнению с вами она — никакая. Ребенок. Еще грудь не выросла.

Улыбнувшись, няня добавила:

— Все мужчины подтвердят — вы самая распрекрасная на этом свете.

Королева продолжала придирчиво рассматривать себя в зеркале.

— Да, только надолго ли? — Она сцепила пальцы за головой, прогнулась назад, отчего ее грудь приподнялась.

Няня игриво шлепнула ее.

— Может, желаете, чтобы король застал вас в таком виде?

Дезидерата улыбнулась.

— Отвечу: «Да, хочу». Пусть застанет меня такой, и я скажу ему: «Вот она — я, твоя королева». А одетая или нагая, не имеет значения.

Няня отошла.

— Впрочем, лучше промолчу. Принеси–ка мне что–нибудь покрасивее. Да хоть коричневое шерстяное платье, которое так подходит к моим волосам. И еще золотой пояс.

— Хорошо, миледи, — Диота обеспокоенно кивнула. — Позвать ваших фрейлин, чтобы помогли вам одеться?

Королева с улыбкой потянулась, все еще поглощенная созерцанием себя в зеркале.

— Да, пожалуй, позови моих фрейлин, — сказала она и изящно опустилась на кушетку.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

По настоянию сэра Хьюго места для мишеней на поле вдоль реки выбрали старшие по званию лучники. Подчиненные были недовольны: сначала им приказали вычистить лошадей скребницами для передачи в обоз, а теперь заставляют тренироваться в стрельбе, выходит, должный уход за животными откладывается. А ведь они скакали много дней, и в лагере не осталось ни одного человека, будь то мужчина или женщина, у кого под глазами не были бы заметны темные круги.

Самый старший из лучников, Бент, уроженец восточных земель, и Уилфул Убийца, недавно вместе с егерем вернувшийся ни с чем, велели тем, кто помоложе, заняться выгрузкой набитых ветхой одежкой или соломой мишеней.

— Сейчас не моя очередь, — попытался отказаться Кэнни. — И почему вся паршивая работа достается исключительно нам?

Возможно, его слова возымели бы хоть какое–то действие, не выжди он, пока Бент отойдет на достаточное расстояние, чтобы их не расслышать.

Самым молодым у них считался Гезлин. Ему стукнуло всего четырнадцать. И, судя по худощавому телосложению, с высокой достоверностью можно было предположить, что в детстве его недокармливали. Забравшись на высокую повозку, он без возражений схватил мишень и скинул ее Гэдги, странноватому темнокожему с нехарактерными для здешних краев чертами лица.

Крякнув, Гэдги поймал мишень и потащил ее к дальнему полю.

— Заткнись и займись делом, — проворчал он, обращаясь к Кэнни.

Тот сплюнул и не спеша направился к повозке без мишеней.

— Просто гляну…

Словно ниоткуда возник лучник Плохиша Тома, Кадди, и грубо оттолкнул его к повозке, где Гезлин держат уже готовую к выгрузке вторую мишень.

— Заткнись и вкалывай, — раздраженно рявкнул он.

Кэнни не особо торопился: пока он укрепил свою мишень и подготовил ее к стрельбе, девять других уже стояли. На расстоянии в сотню шагов от них расположились сорок лучников. Проверив наличие запасной тетивы, они всячески выказывали недовольство сыростью.

Плавным движением, выработанным годами долгих тренировок, Кадди вскинул лук, наложив на тетиву стрелу из колчана.

— Попляшем? — Он натянул и отпустил тетиву.

В нескольких шагах справа от него расположился Уилфул Убийца, считавший себя непревзойденным лучником, для которого стрелять было все равно что дышать. Напрягшись всем телом и отведя тетиву огромного боевого лука, он выстрелил секундой позже.

Бент, приложив к губам горн, дунул в него что было мочи.

— Отставить! — проорал он. — Кэнни на линии огня!

Старший лучник ухмыльнулся.

— Знаю я, — ответил Кадди, — да и Уилфул тоже.

Из–за установленной по центру мишени выскочил Кэнни и понесся через поле со всей прытью, на какую только были способны его длинные тощие ноги.

Лучники загоготали. Беднягу трясло от возмущения и пережитого страха.

— Ублюдок! — заорал он на Кадди.

— Тебе велено было пошевеливаться, — спокойно ответил старший лучник.

— Доложу обо всем капитану! — пообещал Кэнни.

Бент кивнул:

— Кто бы сомневался. — Он подал знак приступать к стрельбе. — Катись отсюда, да живее.

Кэнни побледнел и отвернулся от мишеней, когда остальные занявшие позиции лучники начали по ним стрелять.

К началу стрельб капитан опоздал. Выглядел он устало, двигался медленно. Прислонившись к высокой каменной стене, окружавшей загон для овец, который сэр Хьюго превратил в ристалище, Красный Рыцарь принялся наблюдать, как отрабатываются удары.

Несмотря на усталость, тяжесть доспехов и кольчуги, сэр Джордж Брювс переходил из одной стойки в другую почти на носках. Его «партнером», как именуется противник на языке рыцарских поединков, был обходительный Роберт Лилиард, чей осторожный стиль ведения боя совсем не соответствовал броской одежде и обманным движениям рук.

Брювс наступал на Лилиарда, словно величественная пантера, стремительно меняя боевые позы: низкая, где правая нога впереди, а топор направлен в сторону противника, известная как «кабаний клык»; мощная атака из высокой стойки и плавный переход в оборонительную позицию, когда рыцарь прижимает оружие к правому плечу, наподобие дровосека; стойка, получившая название «женская защита».

Фрэнсис Эткорт, тучный и до крайности осмотрительный, сражался с Томасом Дарремом. Оба ветераны, но не рыцари, простые воины с послужными списками в несколько десятков лет. Они все ходили кругами друг напротив друга. Наблюдавший за ними капитан подумал: от подобного зрелища и заснуть недолго.

Подошел Плохиш Том и прислонился к стене рядом с командиром, приняв схожую позу и возвышаясь на целую голову. Даже с учетом пера на головном уборе молодого мужчины.

— Разомнемся? — предложил он присутствующим.

Биться с Томом никто не пожелал. Намять другому бока шля него пара пустяков. Уж капитан–то знал, что, несмотря на пластинчатые доспехи, мягкую подкладку, кольчугу и осторожное обращение с оружием, поединки на ристалище представляли собой нешуточную опасность. Противники то и дело ломали пальцы, случались и более серьезные травмы. Это еще без учета внезапных вспышек гнева, столь характерных для тех, кто знавал боль не понаслышке. Нельзя сбрасывать со счетов и личную неприязнь или затаенные обиды. Тогда тренировочная площадка превращалась в место дуэли.

Но тренироваться необходимо, особенно в преддверии настоящего боя. Капитан убедился в этом еще на Востоке.

Он взглянул на Тома. Без сомнения, того уважали. А он не далее как вчера прилюдно его отчитал.

— Какой вид оружия предпочитаете, сэр Томас? — поинтересовался Красный Рыцарь.

— Длинный меч, — ответил Плохиш Том.

Он оперся рукой о стену и перепрыгнул через нее, приземлившись на носки, сразу повернулся и обнажил клинок. Настоящий боевой меч, выкованный на Востоке, — четыре фута и шесть дюймов чистого металла. По лезвию шел замысловатый узор. Поговаривали, будто это магическое оружие.

Не выказывая ни малейшей тревоги, капитан проследовал вдоль стены. Зашел в загон через ворота, а Майкл, не дожидаясь указаний, поднес рыцарский шлем с кольчужной бармицей^[26], закрывавшей нижнюю часть лица. Подал и боевой меч, который был на пять дюймов короче, чем оружие Плохиша Тома, с простым железным эфесом и наполовину перевитой проволокой рукоятью, с тяжелым круглым навершием.

Пока Майкл пристегивал забрало, Джон из Рейгейта, оруженосец Плохиша Тома, надел ему на голову шлем. Ухмылка не сходила с лица гиганта все время, пока ему прикрепляли забрало.

— Немногие рискнут сразиться со мной, — произнес он с выраженным акцентом горца, который в минуты возбуждения прорывался в его готическом произношении.

Капитан повернул голову, проверяя, как сидит шлем, покрутил правой рукой, разминая кисть.

Тренировавшиеся в загоне прекратили поединки.

— Не будьте глупцами, — посоветовал им капитан.

Как сражается Том, он наблюдал не раз. Тот предпочитал наносить сокрушительные удары, уповая на свою невероятную физическую силу и попросту сминая защиту противника.

Капитану припомнился старшина отца, Хайвел Райт, говаривавший: «Хорошим мечникам просто победы недостаточно. Они хотят одержать ее, показав свои коронные приемы. Узнай какие, и любой из них станет предсказуем».

Пока Тома облачали в доспехи, он восседал на низком трехногом табурете для дойки коров. Поднявшись, здоровяк несколько раз взмахнул мечом. В отличие от большинства людей его комплекции, Плохиш Том двигался молниеносно, подобно выпущенной из лука стреле.

Капитан и не надеялся пробить его оборону. Удерживая меч одной рукой, острие он опустил вниз.

Том рывком занес клинок вверх, приняв так называемую женскую защитную стойку, из которой обычно разрубал противника надвое.

— К бою! — проревел он.

Клич эхом отразился от каменной ограды вокруг загона, а затем и от огромных стен возвышавшейся над солдатами крепости.

Передвинув ногу, капитан ушел с линии атаки и, приняв заднюю стойку, держал меч уже двумя руками, хотя острие оставалось направленным вниз.

Том шагнул в сторону, заходя на противника с левой стороны.

Капитан двинулся вперед, рванув меч вверх, намереваясь нанести удар плашмя по голове Тома.

Великан отразил летящий вниз клинок мощным ударом, задействовав обе руки, чтобы сразу выбить оружие у противника.

Красный Рыцарь напрягся, отведенную назад ногу придвинул к стоявшей впереди. Он воспользовался силой удара Тома, которая пришлась по клинку, чтобы развернуться, — отклонился в сторону и поднырнул под меч Тома.

Левой рукой подправил положение клинка, острие уперлось в забрало противника. Благодаря двуручной хватке и выбранной позиции Том оказался под угрозой поражения.

— Есть, — выпалил капитан.

Плохиш Том захохотал.

— Здорово, черт подери! — воскликнул он, отступив назад и отсалютовав мечом.

Капитан отсалютовал в ответ и посторонился, поскольку партнер тут же ринулся в атаку.

Том сделал выпад вперед и нанес мощный нисходящий удар.

Капитан выставил блок, отведя клинок далеко в сторону, но. прежде чем вернул его в исходное положение, Том оказался в зоне обороны командира…

Красный Рыцарь с размаху плюхнулся лицом в грязь, что стало для него полной неожиданностью. Бедра ощутили всю прелесть падения, заныла шея. Но жалобы и стенания были не ко времени и не к месту.

— Отличный удар, — похвалил капитан, приложив немало усилий, чтобы непринужденно вскочить на ноги.

Том снова разразился хохотом.

— На этот раз я тебя уделал, — заявил он.

Красный Рыцарь вынужден был изобразить веселье.

— Видишь ли, захотелось вдруг плюнуть тебе на обувку.

Его ответ вызвал безудержный гогот среди наблюдавших за ними зевак.

Отсалютовав друг другу, они вновь заняли боевые позиции.

Поскольку отвага обоих уже не подлежала сомнению, противники принялись перемещаться вкруговую — Том старался навязать ближний бой, а капитан, парируя короткими ударами, всячески его избегал. Удерживая меч лишь за навершие и сделав им выпад вперед, он задел правую руку Тома, на что тот резко отсалютовал, словно удивившись: «И только?» В этот момент между ними, словно из–под земли, вырос сэр Хьюго.

— Такие удары запрещены, милорд, — объявил он. — Неразумно применять их в ближнем бою.

Капитан вынужден был согласиться со справедливым замечанием. Когда его обучали этому приему, советовали применять его лишь в безвыходном положении. Да и то…

Красный Рыцарь дышал натужно и прерывисто, а Том все так же плавно перемещался по воображаемому кругу, да и с дыханием затруднений у него не наблюдалось. Воздух влетал и вылетал легко и непринужденно. Естественно, имея преимущества в длине и размахе рук, он мог контролировать большинство позиций боя, а его противник, чтобы удерживать необходимую дистанцию, вынужден был в основном пятиться.

Напряжение и тревоги последних пяти дней тяжким грузом легли на плечи капитана, а тут еще мешавший обзору турнирный шлем. Надо отдать должное и Тому — очень уж был хорош. Такому бойцу не стыдно и проиграть. Поэтому Красный Рыцарь рассудил, что лучше оказаться поверженным львом, чем свалиться от усталости, подобно ягненку. То–то было бы веселье.

Между очередным отступлением и следующим ударом он развернулся так, чтобы весь вес тела пришелся на заднюю ногу, клинок перехватил правой рукой. Мечники из восточных земель прозвали эту стойку «защита одной рукой».

Том продолжал наносить мощные стремительные удары, они сыпались на командира один за другим, как из рога изобилия. Обычный человек давно бы выдохся, но только не он, командующий правым флангом.

На этот раз капитан попробовал атаковать из положения защиты — рывок руки с мечом вверх, и она оказалась за оружием Тома, затем резкий удар, быстротой подобный пикированию сокола на добычу. Он сумел поддеть клинок противника и отвести его в нужном для себя направлении, одновременно отступив чуть в сторону и вперед, что порядком удивило соперника. Свободной левой рукой он ударил Тома по правому запястью и просунул ее между рук здоровяка. Увлекшись преследованием постоянно ускользавшего врага, Том лишь больше усугубил свое положение: капитан, протолкнув левую руку еще дальше, провел захватывающий прием. Таким образом ему удалось контролировать плечо и меч соперника. Резкий разворот…

И ничего. Том, поднапрягшись, вздернул руку вверх, и капитан повис на ней. Гигант развернулся в левую сторону и попытался стряхнуть противника, но Красный Рыцарь старался удержаться изо всех сил, ибо отпусти он Тома — и грохнулся бы оземь.

Старшина, тренировавший его в стародавние времена, ничего не говорил о подобных ситуациях.

Том снова крутанулся, пытаясь избавиться от повисшего на нем противника. Оба оказались в дурацком положении: капитан не давал Тому высвободить меч, блокируя локоть и плечо, а здоровяк удерживал командира на весу.

Зато клинок Красного Рыцаря был свободен — вернее, почти свободен. Он протиснул навершие меча в зафиксированные захватом руки Тома, надеясь, что это позволит применить принцип рычага, чтобы… сделать то, что планировал изначально. Его представления о ходе боя, да и вообще обо всем сущем, подверглись серьезному пересмотру.

Но даже обеими руками…

Том снова развернулся, подобно терьеру, собравшемуся перебить шею крысе.

Капитан поднатужился и, задействовав всю силу натренированных мышц, продвинул навершие между рук Тома, воспользовавшись мечом, как рычагом, над его головой. Затем ухватился за конец клинка и нажал на него что было мочи.

В результате меч соскользнул, и капитан повис на шее у Тома.

Оба грохнулись оземь.

Красный Рыцарь лежал в грязи среди овечьего навоза, перед глазами плыли круги. Воздух вырывался из груди со свистом, словно из работающих кузнечных мехов.

Под ним что–то закопошилось.

Капитан откатился в сторону и сообразил, что лежащий рядом — это огромный, сотрясающийся от безудержного хохота горец.

— Ну ты и отчаянный, ни дать ни взять прямо дикий зверь! — сквозь смех заключил он, поднялся и, несмотря на покрывавшую его грязь, крепко обнял капитана.

Кто–то из наблюдавших за поединком громко аплодировал другие весело гоготали.

Майкл едва сдерживал слезы, ведь это ему придется чистить доспехи капитана, перепачканные грязью и овечьими экскрементами.

Уже после того, как с него сняли шлем, Красный Рыцарь ощутил боль в плече и некое напряжение в левом боку. Том не отходил от него.

— Ненормальный! — осклабившись, заявил он. — Как пить дать, псих.

Невзирая на то что шлема на голове уже не было, капитан продолжал чувствовать себя не в своей тарелке.

Рубака Крис Фолиак, прежде всегда сдержанный с ним, подошел и пожал руку. Кивнув на Тома, спросил:

— С ним, словно с глыбой, верно?

Капитан согласно наклонил голову.

— Ничего…

Фолиак и сам был здоровяком, эдаким симпатягой с рыжими вихрами. В знатности его происхождения сомневаться не приходилось.

— Хороший захват руки, — подытожил он. — Обучишь? Капитан осмотрелся вокруг.

— Не сейчас.

Раздался смех.

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — КОРОЛЬ

Одержав победу на тренировочном поле над несколькими дворянами, король все еще был облачен в доспехи, когда к нему подошел комендант Александр лорд Глендовер — пожилой мужчина с изуродованным шрамом лицом. При виде начинавшегося от правой брови, пересекавшего справа налево нос и доходившего до самого рта шрама многие вздрагивали. Неровности бороды указывали на места, где тот плохо зарубцевался. Казалось, будто лорд Глендовер постоянно ехидно ухмыляется. За комендантом следовал рыжеволосый гигант.

Внешность Александра полностью противоречила его сущности, поскольку, как полагал сам король, тот был лучшим из его людей, скупым на насмешки и щедрым на правду человеком, не переносившим лесть и вспыльчивость. О его терпеливости по отношению к солдатам ходили легенды.

— Милорд, думаю, представлять вам Ранальда Лаклана нет нужды, поскольку вот уже два года он у вас на военной службе, — поклонился Александр и указал рукой на рыжебородого мужчину, который, без всяких сомнений, был горцем: рыжие волосы, покрытое шрамами лицо, пронзительные, словно два стальных кинжала, голубые глаза. Ростом он был выше двух метров, что не могли скрыть ни утяжеленные пластинчатые доспехи, ни красная ливрея королевской стражи.

Ранальд низко поклонился. Король пожал ему руку.

— Жаль, что ты покидаешь меня, — приветливо произнес он. — От одного только вида твоего огромного топора на душе становилось спокойнее, — рассмеялся монарх.

Гигант снова поклонился.

— Когда нанимался на военную службу, я оговаривал с лордом Глендовером и сэром Рикардом ровно два года, — пояснил горец. — Мне нужно возвращаться домой, скоро весенний перегон стада.

Упомянутый сэр Рикард Фитцрой был капитаном королевской гвардии.

— Я знаю, что твой брат — погонщик скота, — сказал король. — Только нынешняя весна беспокойная, Ранальд. В Альбе станет безопаснее, если твой топор будет охранять стадо бычков на холмах, а не короля в Харндоне, выходит, так?

Сбитый с толку Ранальд лишь пожал плечами.

— Будут сражения, я даж не сумниваюся, — ответил он и, усмехнувшись, поправился: — Я даже не сомневаюсь, милорд.

— А после перегона? — спросил король.

— Уверяю вас, у меня есть причина вернуться сюда, — с улыбкой ответил Ранальд. — С вашего позволения, милорд. Мой брат нуждается в моей помощи, но есть еще кое–кто…

Все присутствовавшие знали, что кое–кто, желанный для Ранальда Лаклана, — это личный секретарь королевы, леди Альмспенд, определенно не самая богатая невеста, но весьма привлекательная девушка с неплохим приданым. Высокая награда для солдата королевской гвардии незнатного происхождения.

Монарх наклонился ближе.

— Возвращайся, Ранальд. Она будет ждать.

— Молю, чтобы так оно и было, — прошептал гвардеец.

Король повернулся к констеблю.

— Проследи, чтобы сюрко и остальное его обмундирование хранилось надлежащим образом, ибо я предоставляю ему отпуск, но не освобождаю от воинской службы.

— Будет исполнено, милорд!

Король широко улыбнулся горцу.

— А теперь ступай и скорее возвращайся с занятными рассказами о своих приключениях.

Следуя правилам этикета, Ранальд вновь отвесил поклон и, покинув монарха, направился в караулку, где на прощание обнялся с десятком близких друзей, выпил кружку вина и передал управителю свое обмундирование. То были: кольчуга и превосходная бригантина, две алые котты с капюшонами, чтобы носить при дворе, чулки из ярко–красной ткани, а еще высокие кожаные сапоги и отделанная бронзой портупея красно–коричневого цвета.

Сам он был одет в дублет из бумазеи и темные грязно–коричневые чулки. Был еще плащ до колен из твида, перекинутый через руку.

Управитель Радольф сверился с имевшейся у него описью обмундирования и удовлетворенно кивнул.

— Идеальное состояние, мессир. А ваш отличительный знак…

Гербом короля было белое сердце с золотой окантовкой, поэтому все ювелирные изделия изготавливались искусными мастерами из серебра и бронзы и украшались эмалевыми вставками.

— Король дал четкие указания, чтобы вы оставили его при себе, поскольку уходите в отпуск, но не из гвардии.

Гвардеец был тронут. Он взял знак, выполненный в виде броши, и пристегнул на плащ. Сразу стало заметно, насколько тот стар и изношен. Не оборачиваясь, Ранальд выехал из крепости и спустился в город Харндон. Два года, войны и опасности, секретные задания, тайны дипломатии, а еще всепоглощающая любовь. Но для горцев важно и кое–что иное.

Внизу раскинулся город. Если рассматривать его из крепости, казалось, что над строениями словно парил мост через Альбин, широкую петляющую реку, простирающуюся на тридцать лиг к югу до самого моря. С северной стороны моста расположился Бриджтаун, вроде сам по себе, а может, и продолжение великого Харндона. Город начинался от королевской крепости и далее тянулся вдоль изгибов реки: пристани и пирсы, дома торговцев и улицы ремесленных мастерских с высокими и узкими строениями, возведенными таковыми для экономии земли.

Он шагал вниз по наклонной улице, ведя в поводу двух лошадей. Проходя мимо знакомых караульных, обменялся с ними рукопожатиями.

Далее Ранальд следовал по Флад–стрит, мимо огромного монастыря Святого Фомы и улиц торговцев тканями и ювелиров, по крутым узким дорожкам мимо литейных мастерских и кузниц к тому месту, где улица Клинков пересекалась с улицей Доспехов, и остановился возле вывески с изображением разомкнутого круга.

Прилавок размером был всего–то с ширину плеч двух стоящих рядом коренастых мужчин, однако Ранальда это ни капельки не смущало. Ибо «Разомкнутый круг» славился по всему королевству лучшим оружием и доспехами, здесь всегда имелись достойные внимания вещицы. Настоящие произведения искусства — даже с точки зрения привередливых горцев. А сегодня и вовсе день задался: на прилавке были выставлены около десяти шлемов. Только что выкованные и великолепного качества, начищенные до зеркального блеска.

Простые шлемы для лучников.

За прилавком стоял подмастерье, подающий надежды молодой человек, сложением схожий с античными скульптурами атлетов. Улыбнувшись, он кивнул и бесшумно скрылся за занавеской, чтобы привести мастера.

Тэд Пиэл занимался ковкой оружия и в этом деле считался непревзойденным умельцем, а также первым альбанцем, изготавливавшим закаленную сталь. Это был высокий мужчина с приятным круглым лицом. Двадцать верных подмастерьев могли бы подтвердить, что покладистый характер проявлялся у него не только внешними чертами.

Появившийся из–за занавески кузнец вытирал руки о фартук.

— Господин Ранальд, — поприветствовал он горца, — без сомнения, вы пришли за своим топором.

— Речь шла и о кольчуге, — уточнил Ранальд.

— Ах да, — Тэд небрежно кивнул подмастерью, — по поводу оной. Эта вещица с континента. Не моего изготовления. Собственно, мы и доставили–то ее специально для вас.

Эдвард, подмастерье, принес из задней комнаты плетеную из ивовых прутьев корзину, и горец поднял крышку. Взорам открылось множество блестящих железных колец, каждое из которых заклепывалось несколькими мелкими клинышками, да так, что казалось, будто все они выкованы как единое целое. Кольчуга не уступала хауберку^[27], который носил Ранальд, будучи гвардейцем короля.

— Стоит она свои тридцать леопардов? — поинтересовался он.

— Вещица с континента, — произнес мастер, предпочитая не отвечать на поставленный вопрос напрямую.

Улыбнувшись, пожилой мужчина протянул покупателю тяжелый предмет, оба его конца были обернуты мешковиной.

— Он располосует ее, словно острый нож — яблоко.

Горец взял топор, и его охватило сладостное чувство, подобное тому, какое возникает, когда мужчина осознает, что влюблен по уши и предмет его обожания отвечает взаимностью.

Подмастерье разрезал тесемки, обнажив острый железный шип с толстым ободом из бронзы на одном конце, уравновешивающий лезвие топора — узкий полумесяц из блестящей стали размером с предплечье взрослого мужчины, с другой стороны которого находился багорообразный крюк. Все это выглядело поистине устрашающе. Подобно отличному мечу, оружие было прекрасно сбалансировано; рукоять изготовлена из дуба и усилена железными полосами для защиты от режущих ударов.

Настоящий топор горцев, только несравнимо превосходивший любой такой же, ибо выкован мастером, а не странствующим кузнецом на ярмарке.

Ранальд не удержался и несколько раз взмахнул оружием; лезвие рассекло воздух, а кончик едва не задел оштукатуренный низкий потолок.

Эдвард прижался спиной к стене, мастер удовлетворенно кивнул.

— Топор, что ты приносил, был хорош, — произнес кузнец, — выкован на задворках земель, но искусно. Хотя по размышлении… — он поморщился и пожал плечами, — я решил его лучше уравновесить.

Трехгранный шип на рукояти, длиной не уступавший кинжалу рыцаря, был пугающе острым.

Ранальд довольно улыбнулся.

Кузнец в придачу протянул ему пару ножен — одни деревянные, обтянутые превосходной красной кожей, для топора, и вторые такие же для шипа.

Горец отсчитал сотню серебряных леопардов — значительную часть платы за двухлетний срок службы в королевской гвардии — и с восхищением окинул взглядом шлемы, выставленные на прилавке.

— Они уже проданы, — произнес ремесленник, поймав его взгляд. — Да и вряд ли хоть один из них налезет тебе на голову. Приходи зимой, когда у меня будет не так много работы, и я сделаю тебе шлем, в котором ты сможешь сражаться хоть с самим драконом.

Всех словно холодом обдало.

— Не поминай лихо, — перекрестившись, произнес Эдвард.

— Сам не знаю, с чего это с языка сорвалось, — оправдывался кузнец.

Покачав головой, он добавил:

— И все же я сделаю тебе отличный шлем.

Ранальд отнес новую кольчугу к вьючной лошади, которая, в отличие от него, была недовольна покупкой, прибавившей ей груза и потребовавшей повторного укладывания переметных сумок. Затем вернулся за топором и с любовью подвесил его к седлу, чтобы всегда был под рукой. Никто из наблюдавших за ним людей не сомневался — он достанет оружие еще с десяток раз до того, как минует пригород. А может, остановится у первого попавшегося дерева у дороги и опробует топор на нем.

— Значит, сегодня отчаливаешь, — заметил кузнец.

— Меня ждут на севере, — произнес Ранальд. — Брат посылал за мной.

Оружейник склонил голову.

— Что ж, передай ему от меня поклон, и в добрый путь.

На прощание они обнялись, горец вышел из лавки, повернул к реке и повел лошадей вдоль старого берега. Остановился у небольшой часовни Святого Фомы, зашел внутрь и, опустив взор, преклонил колени в молитве. Над его головой воины — рыцари в ливреях короля — истязали святого мученика, отчего горец почувствовал себя неловко.

У Мостовых врат он купил у маленькой оборванки пирог и покинул город.

ГОРОД ХАРНДОН — ЭДВАРД

— Еще один внушающий страх и почтение человек, — заметил кузнец, обращаясь к своему подмастерью. — За всю жизнь встречал лишь нескольких подобных ему. И в то же время в нем есть какая–то мягкость, больше присущая женщинам. Он намного лучше большинства рыцарей.

Находившийся под впечатлением Эдвард даже ответить толком не смог.

— Куда это твой отчаянный торговец тканями подевался? — спросил кузнец.

— Опаздывает, ваша милость.

Тэд покачал головой.

— Этот мальчишка даже на собственные похороны опоздает, — сказал он, но в голосе прозвучала похвала. — Нед, упакуй шлемы, не забудь только солому подложить, и отвези их мастеру Рэндому. Сделаешь?

Каким бы сердечным ни был хозяин, ни один подмастерье не откажется прогуляться за ворота мастерской.

— А можно мне пару монет, чтобы купить корзинки?

Мастер Тадеуш вложил в его руку несколько монет.

— Жаль, что я не сделал для него шлем, — задумчиво произнес он. — И отчего мне вспомнился дракон?

ХАРНДОНСКИИ ДВОРЕЦ — КОРОЛЕВА

В большом зале на стуле из слоновой кости гордо восседала Дезидерата. Головы разнообразных существ, большие и поменьше, добытые тысячами отважных рыцарей, взирали на нее с оштукатуренных стен. Череп одного весьма молодого дракона был размером с голову лошади. Его повесили на северной стене прямо под витражным окном, и создавалось впечатление, что это корпус всплывающего из морской пучины корабля. По мнению королевы, он всегда выглядел по–разному, сколько на него ни смотри.

Серебряным ножичком Дезидерата снимала с зимнего яблока кожуру. Казалось, ее ниспадавшие на плечи волосы окутаны красно–рыжеватым и золотым сиянием — тщательно продуманная иллюзия, поскольку она уселась непосредственно под солнечными лучами, лившимися из любимого, выполненного в виде розетки окна короля. Придворные дамы расположились вокруг нее. Пышные юбки, словно цветастое покрывало, почти скрыли шахматный узор мраморного пола. Не более десятка юных рыцарей вместо утомительных тренировок на ристалище или скрещивания мечей с наставниками предавались лености, плечами и спинами подпирая стены зала. Самому старшему из них, прозванному Крепкие Руки, довелось участвовать в нескольких сражениях и совершить прославивший его подвиг. Когда–то он ударом кулака убил существо из земель Диких, за что и получил свое прозвище. Он всегда с удовольствием рассказывал эту историю.

Дезидерата недолюбливала хвастунов, поэтому возложила на себя сакраментальную обязанность — доподлинно узнавать, кто достоин уважения, а кто — не более чем пустослов. Больше всего ей нравилось отыскивать скромняг — храбрых воинов, которые не превозносили свои свершения. И уж тем более не выносила она самохвалов, особенно когда они топтались у нее в зале и заигрывали с придворными дамами. Королева твердо решила проучить рыцаря Крепкие Руки, но тут неожиданно вошел ее супруг.

Король был облачен в простые воинские доспехи, от него пахло лошадьми, железом и потом. Она всем телом прижалась к нему, и исходивший от него запах неожиданно воскресил в ее памяти день их свадьбы. Он посмотрел на нее сверху вниз и поцеловал в носик.

— Обожаю, когда ты такая.

— Тогда тебе стоит чаще тренироваться на ристалище, — игриво прошептала Дезидерата, взяв его под руку.

За спиной монарха остановился сэр Дриант, потирая шею, а следом сэр Алан и комендантлорд Глендовер. Это развеселило королеву.

— Неужели ты проиграл этим доблестным рыцарям?

— Проиграл? — переспросил Дриант и не слишком весело рассмеялся. — Его величество меня прихлопнул, будто надоедливого жука, миледи. Новая лошадь его величества больше дракона.

Сэр Алан пожал плечами.

— Меня так вообще выбили из седла, госпожа.

Он посмотрел на сэра Дрианта и нахмурился.

— Надеюсь, не слишком неучтиво будет напомнить, что и тебя лошадь его величества опрокинула в песок.

Дриант вновь рассмеялся. Не тот он был человек, чтобы подолгу пребывать в мрачном расположении духа.

— Да уж, большая часть меня грохнулась оземь, — заметил он, — а ведь земля еще не до конца оттаяла.

Снова потерев шею, сэр Дриант перевел взгляд с королевы на ее дам, сидевших в окружении юных рыцарей.

— Эй, приятели, где это вы были, когда остальные обменивались ударами на ристалище?

Крепкие Руки благочестиво склонил голову.

— Вот здесь, в этом уютном зале, окруженные сиянием красоты королевы и всех этих прекрасных цветков, — ответствовал он. — И какой мужчина по собственной воле отправится биться на промерзлой почве?

Король неодобрительно сдвинул брови.

— Быть может, тот мужчина, который готовится к войне? — тихо поинтересовался правитель.

Крепкие Руки осмотрелся вокруг в поисках поддержки. Рыцарь допустил ошибку, приняв шутливую беседу за разрешение подразнить самого короля.

Королеве приятно было видеть его униженным столь скоро.

— Там, за Стеной, обитают существа, которые расколют ваши доспехи, словно орех, желая сожрать то, что скрывается под ними, или высосать вашу душу, — громко произнес король, его голос разносился по всему залу, пока он вышагивал мимо подданных, повернувших к нему головы. — И рядом с вами не окажется этих прекрасных цветков, сэр рыцарь, вы ведь понимаете, о чем я, поскольку знаете Диких не понаслышке.

Его величество не был самым высоким мужчиной среди присутствовавших, равно как и самым привлекательным, однако в красноречии никто не мог с ним сравниться.

Крепкие Руки уставился в пол и раздосадованно покусывал губы.

— Я только хотел немного развлечь вас, ваше величество. Прошу прощения.

— Ищите прощения в землях Диких, — ответил король. — Принесите мне три головы чудовищ, и я разрешу вам заигрывать с дамами королевы. Принесите пять, и можете заигрывать с самой королевой.

«Если посмеете», — подумала та.

Король ухмыльнулся и остановил молодого рыцаря, намеревавшегося покинуть зал, положив руку ему на плечо. Крепкие Руки напряженно замер. Ему, без сомнения, хотелось остаться при дворе. Это было слишком очевидно.

Король наклонился к уху рыцаря, но молодая жена расслышала его слова. Она всегда их слышала.

— Три головы, — с улыбкой прошептал король, — иначе вы вернетесь в собственный замок, где вас сочтут предателем и трусом.

Королева, окинув взглядом своих дам, предпочла промолчать. Крепкие Руки ходил у них в фаворитах. Кто–то слышал, как однажды леди Мэри, прозванная Ледяное Сердце, якобы усомнилась в крепости его объятий. Но сейчас, сидя вблизи королевы, она плотно сжала губы, стараясь скрыть задетые произошедшим чувства. Король же после разыгранной мизансцены дал отмашку оруженосцам и стал подниматься по главной лестнице в оружейную залу.

Когда супруг скрылся из вида, Дезидерата вернулась на прежнее место и снова взялась за шитье — военную рубаху для его величества. Вокруг собрались дамы, но, не удостоенные внимания госпожи, переключились на юных рыцарей, считавших Крепкие Руки своим лидером. Теперь, когда его положение пошатнулось, они были несколько обескуражены, но это не помешало им громко обсуждать случившийся казус. Королева не смогла удержаться от смеха.

Крепкие Руки, остановившись в дверном проеме, обернулся. Их взгляды встретились: глаза рыцаря метали молнии.

— Я еще вернусь! — крикнул он.

Испуганные вспышкой гнева и опасаясь усугубления положения, молодые почитатели постарались быстрее вывести его из зала.

— Возможно, — едва слышно заметила королева, улыбнувшись, как довольная кошка, у которой между зубов свисает тоненький мышиный хвостик.

Дамам подобная улыбка была хорошо знакома. Они притихли, а самые благоразумные склонили головы в истинном или прекрасно разыгранном смятении, но королеву не проведешь.

— Мэри, — мягко обратилась она, — похоже, ты не устояла перед Крепкими Руками?

Фрейлина, которую иногда называли Ледяное Сердце, встретилась с ней взглядом.

— Да, миледи.

— Он того стоил? — спросила королева. — Скажи без утайки.

Мэри прикусила губу.

— Не сейчас, миледи.

— Возможно, даже никогда, правда? Послушайте, вы все, — произнесла королева, смерив придворных дам взглядом. — Эммота, ты тут самая младшая. Какими чертами должен обладать рыцарь, чтобы стать твоим любовником?

Эммоту едва ли можно было назвать женщиной — четырнадцатилетняя девчушка. Но на ее худеньком личике светились глаза, выдававшие живой ум. Ей далеко было до королевы, но та все же выделяла ее среди остальных, признавая в ней нечто особенное. На сей раз острый ум подвел Эммоту, и она, зардевшись, промолчала. Королева ободряюще улыбнулась ей, поскольку всегда с особой чуткостью относилась к тем, кто был смущен или сбит с толку.

— Послушай, дорогая, — мягко произнесла она, — люби лишь тех, кто достоин твоей любви. Люби тех, кто любит не только себя, но и других. Люби лучшего из них, будь то непревзойденный воин, великолепный танцор, талантливый арфист или одаренный шахматист. Люби мужчину не за его возможности, но исключительно за заслуги.

Королева, улыбнувшись, неожиданно спросила:

— Ты беременна, Мэри?

Фрейлина отрицательно покачала головой.

— Такой свободы я ему не позволяла, миледи.

Королева подалась вперед и взяла Мэри за руку.

— Замечательно. Дамы, помните: мы дарим любовь лишь тем, кто ее заслуживает. А наше тело — еще более ценный приз, нежели сама любовь, особенно когда дело касается юных рыцарей.

Она заглянула в глаза каждой фрейлине по очереди.

— Кто из нас не жаждет сильных, но в то же время нежных объятий? Кто не тоскует о прикосновении к мягкой, словно выделанной, коже, коей покрыты твердые, подобные камню, мускулы? Но стоит забеременеть, — королева встретилась взглядом с Мэри, — и тебя обзовут шлюхой. А еще ты можешь умереть, рожая от него бастарда. Или, что еще хуже, станешь жить в нищете, растя его ребенка, в то время как он будет превозносить свое имя.

Она глянула в окно.

— Если, конечно, тебя не запрут в монастыре.

Эммота вскинула голову.

— А что же тогда зовется любовью? — спросила девушка.

— Любовь должна быть наградой, а не простым инстинктом, — продолжила королева, — которому следуют два перевозбужденных животных во время гона, дитя. Мы проявляем интерес лишь к лучшим, похоти тут не место. Понимаешь, о чем я?

Девушка осторожно сглотнула.

— Да, думаю, понимаю, — произнесла она, — но тогда… зачем нам вообще возлежать с мужчиной?

Королева громко рассмеялась.

— О, Артемида, спустись на землю! Зачем? Потому что именно во имя любви к нам они идут навстречу опасностям, девочка! Думаешь, ехать в земли Диких — увеселительная прогулка? Ночевать рядом с Дикими, питаться около них, в конце концов, находиться на одной с ними земле? А затем столкнуться с ними лицом к лицу, сражаться и убить их?

Королева наклонилась вперед, очутившись почти нос к носу с Эммотой.

— Неужели ты думаешь, они делают все это ради блага человечества, моя дорогая? Возможно, те, кто постарше, у кого уже есть жизненный опыт. Они подвергают себя опасности ради всех нас, поскольку осознают, что будет в противном случае.

Она покачала головой.

— Но молодые воины сражаются с врагом ради одного — стать достойными тебя, моя дорогая. И ты управляешь ими. Когда ты раскрываешь рыцарю свои объятия, то вознаграждаешь его за проявленную им храбрость. За его героизм. За его доблесть. Ты должна научиться определять, когда мужчина действительно ее заслужил. Ясно? Теперь понимаешь?

Эммота с восхищением взглянула на королеву.

— Понимаю.

— Люди древности, жившие много веков назад, уже тогда задались вопросом: «Как помочь уберечься охраняющим?» — Дезидерата осмотрелась вокруг. — Это делаем мы, дамы. Мы, останавливая свой выбор на лучших из них. Более того, мы тем самым наказываем худших. Крепкие Руки оказался недостойным, и король вывел его на чистую воду. А ведь нам стоило это понять первыми — не так ли? Разве никто из вас не подозревал, что он обычный хвастун? Разве никто из вас не задавался вопросом, куда подевалась его храбрость, которую он никак не проявил и не испытал?

Глаза Мэри наполнились слезами.

— Протестую, мадам.

Королева слегка приобняла ее.

— Согласна, погорячилась. Он хороший воин. Позволь же ему доказать это королю. И доказать самому себе, что он достоин тебя.

Мэри сделала реверанс. Королева удовлетворенно кивнула и поднялась.

— Пойду помогу королю. Подумайте об этом. В этом наш долг. Любовь — наша любовь — не просто игрушка. Она — лавровый венок победителя, который получают исключительно лучшие из мужчин. И выиграть ее нелегко. Задумайтесь над этим.

Поднимаясь по широким мраморным ступеням, возведенным людьми древности, королева прислушалась и осталась довольна, что дамы не предают осмеянию сказанное ею.

Король был в зале оружия с двумя оруженосцами — Саймоном и Оггбертом, походившими друг на друга как две капли воды, одинаково веснушчатыми и прыщавыми. Он сидел в рубахе, чулках и брэ. Его доспехи для ног все еще лежали на полу, оба оруженосца протирали замшевой тканью наручи.

Она лучезарно им улыбнулась и произнесла:

— Оставьте нас.

И те быстренько удалились, как поступили бы любые мальчики–подростки, повстречай они обворожительную даму.

Король откинулся на спинку скамьи.

— Похоже, наконец–то и я снискал твою благосклонность! — усмехнулся монарх, казалось, помолодевший лет на двадцать.

Дезидерата опустилась перед ним на колени и расстегнула ремешок.

— Ты — король. И лишь тебе, тебе одному, не надо добиваться моей благосклонности.

Он наблюдал, как она расстегивает второй ремешок. Соединив их вместе, королева подняла и положила его доспехи для ног на стол позади себя, грациозно уселась к нему на колени, обняв за шею, и целовала до тех пор, пока не почувствовала его возбуждение.

Тогда она поднялась и распустила шнуровку платья. Причем сделала это медленно, не отрывая от него взгляда.

Король смотрел на нее плотоядно, словно волк на беззащитную овечку.

Когда наряд упал на пол, она осталась в одном лишь кертле — узком, облегавшем фигуру платье из шелка от лодыжек до шеи.

Монарх поднялся.

— Сюда могут зайти, — зарывшись в ее локоны, произнес он.

Супруга залилась смехом.

— Какое мне до этого дело?

— В таком случае это будет на вашей совести, сударыня, — прошептал он и вынул нож.

Прижав тот вначале тупой стороной к ее шее, его величество, поцеловав молодую супругу, разрезал шелковый кертл от шеи до талии. Нож оказался таким острым, что создавалось впечатление, будто ткань сама разъезжается по сторонам, а его движения были настолько выверенными, что лезвие ни разу не задело кожу под тонкой льняной сорочкой, надетой под платьем.

Прервав поцелуй, она засмеялась.

— Обожаю, когда ты так поступаешь, — сказала королева, — Теперь ты должен мне платье. Шелковое.

Она взяла нож за рукоять, отступила на шаг и разрезала на плечах тесемки сорочки. Та упала на пол, а Дезидерата с силой вонзила нож в крышку стола, где он и остался.

В порыве страсти, без малейшего намека на элегантность, король стащил с себя рубашку и брэ. Наблюдая за ним, она смеялась. Затем оба погрузились друг в друга.

Когда все закончилось, королева положила голову на грудь супруга. Заметив у него седые волосы, принялась их перебирать.

— Постарел я, — произнес он.

Она, привстав, улеглась сверху.

— Не такой уж ты и старый.

— Я должен тебе нечто большее, чем шелковое платье.

— Неужели? — спросила королева, приподнявшись. — О сорочке, любимый, не беспокойся, Мэри хватит часа, чтобы перешить тесемки.

— Не воспринимай сказанное буквально. Я обязан тебе жизнью. Обязан тебе всей моей увлеченностью этим бесконечным адом под названием «правление короля», — пробормотал он.

Дезидерата взглянула на него.

— Бесконечный ад, но ты любишь его. Ведь ты любишь его?

Король притянул супругу к себе и спрятал лицо в ее волосах.

— Не так сильно, как люблю тебя.

— Что это с тобой? — спросила она, расчесывая тонкими пальцами его бороду. — Тебя что–то гложет?

Он тяжело вздохнул.

— Сегодня один из моих любимых воинов покинул меня. Ранальд Лаклан. Он должен заработать себе состояние, чтобы иметь возможность жениться на нашей леди Альмсненд.

Королева улыбнулась.

— Он — достойный человек и обязательно проявит себя или погибнет на этом поприще.

Его величество снова вздохнул.

— Так и есть, но, клянусь Богом, женщина, у меня было желание дать ему мешок с золотом и посвятить в рыцари, лишь бы он остался при мне.

— Тогда бы ты лишил его славы, заработанной собственной кровью и потом, — возразила она.

На что король ответил:

— Хорошо, что один из нас — идеалист.

— Раз ты такой щедрый, может, проведем турнир?

Король резко сел, легко переместив супругу к себе на колени.

— Турнир? Черт подери, леди… так значит, все это было затеяно ради него?

Она улыбнулась.

— Неужели все так очевидно?

Он покачал головой.

— Очень надеюсь, что мысли, зарождающиеся в этой прекрасной головке, никогда не пойдут вразрез с моими желаниями. Да, конечно, мы можем провести турнир. Хотя победители оных не вызывают доверия, в городе целую неделю потом царят разгул и бесчинства, в замке все вверх дном, а ты, дорогая, выглядишь сильно утомленной. Придется арестовывать перепивших людишек. И все это ради твоей прихоти?

Король расхохотался. Дезидерата рассмеялась вместе с ним, откинув голову. В его глазах читалось всепоглощающее желание.

— Да! Все это по одной моей прихоти.

Внезапно он нахмурился.

— До меня дошли слухи с севера.

— Слухи? — переспросила она, отлично зная, что он имеет в виду — война, ухудшение положения в северных районах страны и набеги из земель Диких. Быть в курсе всего этого — ее прямая обязанность.

— Не важно, любовь моя. Мы объявим турнир, но, возможно, проведем его только после весенней военной кампании.

Она захлопала в ладоши. Наконец–то наступила весна.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Эмис Хоб с трудом заставил свою клячу проскакать галопом весь путь, чтобы успеть нагнать капитана. Войско растянулось вдоль дороги. На марше — ни повозок, ни обозов, ни вспомогательных служб. Все они остались в лагере с дюжиной копий для охраны.

— Господин, Гельфред полагает, что обнаружил его нору. Далеко в лесу. Там следы и дыра в земле.

Эмис Хоб был коротышкой с изуродованным носом, который ломали столько же раз, сколько его самого объявляли вне закона. Разведчик привез охотничий рог с кучкой экскрементов.

«Фекалии», — подумал капитан, поморщившись. Подлянка от Гельфреда за богохульные высказывания — порой строгое соблюдение правил охоты может сыграть на руку при выяснении личных отношений. Он небрежно кивнул разведчику.

— Поверю Гельфреду на слово, идет?

Красный Рыцарь привстал в стременах и крикнул:

— Всем надеть доспехи!

Приказ разнесся по колонне быстрее скачущего галопом скакуна. Мужчины и женщины принялись подвязывать подшлемники и натягивать шлемы — высокие бацинеты, практичные шапели или прочные барбюты^[28]. Во время переходов солдаты предпочитали не облачаться в доспехи, разве что какой–нибудь новичок или чрезмерно пылкий оруженосец ехал в шлеме или в латных рукавицах. Большинство рыцарей не закрывали головы до тех пор, пока не сталкивались с врагом, что называется, нос к носу.

Майкл, подавая капитану шлем с высокой тульей, держал тот высоко над его головой, давая возможность натянуть авентайл, кольчужную бармицу, которая обрамляла шлем по нижнему краю и защищала шею и плечи. А уже потом опустил его на толстый подшлемник и прикрепил забрало.

Красный Рыцарь сделал оруженосцу знак подождать и потянулся, вытаскивая кончики усов, застрявшие между кольчужных звеньев. Он чрезвычайно гордился своими усами. Они помогали скрыть возраст или, вернее, нехватку оного.

Затем Майкл расправил лежавший поверх нагрудника авентайл, проверил боковые ремни и принялся натягивать латные перчатки на руки капитана. Тот тем временем разглядывал ведущую на север дорогу.

— Долго ли нам ехать? — спросил он у Хоба.

— Не очень. Мы пересечем выжженный участок и повернем на запад. Там начинаются деревья.

Когда вторая рукавица заняла свое место, Майкл отстегнул притороченный к седлу командира меч и взял другой у стоявшего рядом Тоби. Тот одной рукой исхитрился подать клинок, не выпуская из второй недоеденное печенье. На бледной мордашке паренька читалось возбуждение.

Майкл передал Тоби седельный меч и прикрепил к поясу Красного Рыцаря боевой — три с половиной фунта чистой стали, почти четыре фута длины.

Капитану нравилась его тяжесть. Привстав в стременах, он оглянулся.

Колонна подтянулась.

— Далеко еще? — уточнил капитан у Хоба.

— Лига, не больше. И часа не пройдет, как мы туда доберемся, — ответил разведчик. При этом руки у него заметно дрожали.

— Тогда пора объявить построение. По моей команде… Шагом марш! — скомандовал капитан и повернулся к оруженосцу. — Свистни. Трубить не будем.

Майкл не замедлил исполнить приказ. Серебряный свисток висел у него на шее. Карлус, здоровенный герольд и войсковой оружейник, в недоумении отпрянул.

Колонна неспешно продвигалась вперед. Внезапно лошади забеспокоились: вскидывали головы, поводили ушами. Боевые кони дрожали от возбуждения. И оно передалось более легким скакунам, на которых восседали лучники. На всей протяженности колонны менее опытным наездникам пришлось поднапрячься, успокаивая животных.

Дорога, поначалу поднимавшаяся в гору, теперь спускалась к выгоревшему участку, подтопленному два дня не прекращавшимся дождем. Хоб вел их на запад к лесу.

Они уже находились на границе земель Диких, и капитан обратил внимание, что деревья тут стоят голыми. Лишь кое–где набухли почки, похоже, на север весна не торопилась. На подветренной стороне скал, тех, что повыше, задержался снег.

Далее дорога уходила вглубь лесной чащобы. Оттуда его, без сомнения, могли разглядеть, особенно учитывая ярко–красное с позолотой облачение и сверкающие серебристые доспехи.

Проехали еще треть лиги, колонна колыхалась сзади, по два всадника в ряду, с легкостью преодолевая подлесок. Деревья впереди казались поистине великанами с толстыми и длинными ветвями, простиравшимися высоко над головой даже громилы Плохиша Тома.

Чутье подсказывало капитану: опасность близка и может стать фатальной. Представив монстра с когтистыми лапами, выскакивающего прямо посередине колонны, еще до того, как люди спешатся и приготовятся к нападению, он поднял правый кулак, подавая знак остановки, быстро развел руки — отличное упражнение, когда ты облачен в доспехи, — и резко их опустил, что означало «Спешиться».

Осторожно слез с Гренделя, к большому неудовольствию последнего. Сражаться тому было только в радость. Нравилось сглотнуть горячую струю вражеской крови.

«Терпение», — капитан, успокаивая, потрепал животное по холке.

Подошедший Тоби принял поводья.

— Не отходи далеко, юный Тоби, — с усмешкой посоветовал Красный Рыцарь. — Офицеров ко мне.

Майкл, уже спешившийся и сосредоточенный, сильно дунул в свисток и передал капитану короткое копье с лезвием длиной в ладонь взрослого мужчины. С противоположной стороны имелся острый шип.

Йоханнес, Хьюго и Милус, хоть и в доспехах, подошли почти бесшумно.

— Гельфред выслеживает чудовище. До них меньше лиги. Рассредоточимся, выстроившись в линию, фланги усилить за счет центра, лучники позади солдат, один за другим.

Капитан окинул взглядом подчиненных.

— Выходит, как всегда, — подытожил Йоханнес. По тону было понятно: командиру следовало так и сказать, а не вдаваться в подробности.

— Верно. Нашпигуем чудище стрелами и прикончим.

Не самое подходящее время устраивать перепалку с Йоханнесом, его лучшим офицером, хотя он и остался им недоволен. Капитан осмотрелся, оценивая обстановку.

— Лес густоват, — заметил Йоханнес. — Не слишком хорошо для лучников.

Красный Рыцарь приподнял руку.

— Не забывайте, там Гельфред с двумя охотниками. Не утыкайте стрелами и их.

Подтянувшиеся две трети колонны организованным порядком продвинулись вперед и расположились цепочкой с севера на юг, образовав неровный полумесяц в двести элей^[29] длиной. Воины выстроились в три ряда. В первый выдвинулись рыцари, за ними встали оруженосцы, прикрывая идущих позади лучников. Кто–то из стрелков нес шестифутовые луки из цельного куска древесины, кто–то — тяжелые арбалеты, были и те, на вооружении у которых имелись восточные составные луки с роговыми насадками.

Капитан, посмотрев на цепь лучников, удовлетворенно кивнул. Его люди были настоящими профессионалами в своем деле. На северном фланге он заметил Изюминку, за ней Плохиша Тома. Что еще им оставалось делать? Не ослушаешься ведь приказа? О последствиях он недвусмысленно предупредил обоих.

«А ведь они мне не безразличны, — подумал Красный Рыцарь. — Они все. Даже Тупорылый и Уилфул Убийца». Кем бы он стал без них?

— Что ж, приступим к делу, — громогласно приказал он.

Майкл дал два коротких свистка. Войско пришло в движение.

Капитан продвинулся вперед шагов на двести, и тут слева возник Гельфред.

На нем не было доспехов. Он рьяно размахивал руками, Красный Рыцарь вскинул кулак. Строй остановился, Одна–единственная стрела, выпущенная не выдержавшим напряжения лучником, с шумом пролетела сквозь подлесок на расстоянии всего в один эль от егеря. Гельфред сердито глянул в сторону стрелявшего.

Милус сплюнул.

— Узнайте кто, — прорычал он. — Чертов новичок.

Гельфред подскочил к капитану.

— Оно большое, — доложил он, — но не думаю, что это та самая зверюга. Этот… не знаю, как пояснить. Он другой. И мощнее. Хотя, может, и ошибаюсь.

Красный Рыцарь призадумался, всматриваясь в чащобу. Островки из вечнозеленых елей и ольхи стояли плотнее, чем огромные старые дубы и ясени. Он ощутил присутствие зверя, а тот в свою очередь понял, что за ним пришли.

— Собирается атаковать, — произнес капитан.

Он старался не выказывать беспокойства, чтобы никто не запаниковал.

— Приготовиться! — прокричал он строю.

К лешему тишину.

Сзади Майкл задышат натужнее. Гельфред вскинул арбалет. Как только болт оказался в пазу, охотник занял место в шеренге за Майклом.

Капитан опустил забрало. Громко лязгнув, оно прикрыло лицо. Обзор сузился до двух длинных прорезей в лицевой пластине и крошечных дырочек для дыхания, которые давали лишь общее представление о том, что происходило снаружи. Выдыхаемый воздух попадал в рот и был теплее окружающего. Внутреннее пространство ограничивалось шлемом, и в нем явственнее ощущался собственный страх. Сквозь прорези деревья показались выше, потемневшими и застывшими. Даже ветерок перестал поддувать.

Гнетущая тишина. Смолкло пение птиц. Не слышно жужжания насекомых. И только шумное дыхание Майкла под собачьей мордой турувианского шлема, напоминающее работу мехов в кузнице, загруженной под завязку во время ярмарки, нарушало ее. «Да ведь это его первый бой», — припомнил капитан.

Выстроенная шеренга несущественно, но нарушилась. Солдаты старались приноровиться, у ветеранов были тяжелые копья или боевые топоры, и они беспокойно перебрасывали их из руки в руку. Арбалетчики выбирали, откуда прицелиться. Лучники с длинными луками выжидали, пока цель появится в пределах видимости, чтобы вскинуть свое оружие. Никто не смог бы долго удерживать лук весом в сотню фунтов натянутым.

Капитан не сомневался: все они тоже напуганы. Под доспехами он истекал потом, при движении холодный воздух проникал в щели под руками и в область паха, но горячий пот все равно продолжал стекать по спине. А вот руки похолодели.

Ощущалось и напряжение их противника. Неужели он тоже беспокоится? Боится? Способен размышлять?

По–прежнему не слышно пения птиц. Наступил момент, когда все замерло в ожидании. Капитан даже подумал, а дышит ли хоть кто–то.

— Виверна! — заорал Плохиш Том.

Она выскочила из–за деревьев прямо напротив капитана — выше любого боевого коня, с длинной узкой головой, полной изогнутых зубов. Покрывавшие ее чешуйки были настолько темными, что казались черными, и такими гладкими, будто отполированные.

Она поразила невероятной быстротой. Эти чертовы создания тем и славились.

Ужас стал почти осязаемым и расширялся вкруговую от существа, словно волна, которая, накатив на капитана, понеслась дальше и обездвижила Майкла, припечатав парня к месту.

Гельфред вскинул арбалет и выстрелил. Болт попал в чудовище, и оно, разинув пасть, взвыло с такой яростью, что в лесу загудело, а у людей заложило уши.

Капитану хватило времени, чтобы подготовиться: принять защитную стойку, вскинуть высоко копье, удерживая его в согнутых в локтях руках, упереться на отставленную назад ногу. Руки предательски тряслись, поэтому казалось, что тяжелый наконечник дрожит, словно живой.

Виверна нацелилась именно на него. Обычная их тактика. С замиранием сердца он заглянул в ее желто–золотые глаза с коричневыми разводами — узкий черный зрачок, ощущение чужеродности.

Вдогонку болту Гельфреда лучники выпустили стрелы. Большинство промахнулось — кто–то запаниковал, для других расстояние до цели оказалось существенно меньше расчетного. Но промазали отнюдь не все.

Виверна пронеслась последние разделявшие их два ярда. Из–под мощных когтистых лап летели комья вырванной земли. Наконец она настигла хлипкую людскую шеренгу, низко опустила выставленную вперед голову и направила ее в грудь капитана. Крылья полураскрыты, ударявший в них поток воздуха обеспечивал ей устойчивость.

Гельфред вновь наводил на нее арбалет, уверенный, что командир прикроет его на короткое, но все же достаточное время.

Капитан, подавшись всем телом вперед, оперся на выставленную ногу, резко распрямил согнутые руки, нанеся самый мощный и быстрый удар, на который только был способен. Словно секира, наконечник копья врезался виверне в шею, рассек мягкую кожу под челюстью, достиг кости… Ее неистовая атака еще глубже вогнала острие внутрь, и оно насквозь прошло через шею чудовища.

Менее одного удара сердца оказалось у него на то, чтобы порадоваться точности броска. Капитан упал, сокрушенный мордой чудовища с глубоко загнанным в шею копьем. Кровь била фонтаном, голова съехала вниз по древку копья — минуя перекрестье, широко разинув клыкастую пасть в стремлении добраться до него. Ее ненависть усилилась и была почти осязаема, кровь струилась, подобно кислотному потоку, а глаза…

Капитан замер, все еще сжимая древко. Огромные челюсти приближались.

Ужас.

У основания крылья наконечника расширялись, и голова застряла, нанизанная на них. Теперь ей его не достать. У капитана появилась возможность перевести дух, отведя взгляд от поникшей виверны…

…Истекая кровью, она тем не менее смогла поломать древко копья и, разинув пасть еще шире, ринуться в атаку.

Закаленная сталь шлема приняла удар на себя. Красного Рыцаря окутало зловоние твари: запах мертвечины, стылой сырой земли, горячей серы — все вперемешку и сразу. Виверна металась из стороны в сторону, пытаясь избавиться от сломанного копья, застрявшего в глотке, стараясь еще сильнее распахнуть челюсти и сомкнуть их на его голове. Он слышал отвратительный пронзительный скрежет по шлему ее загнутых внутрь зубов.

Чудовище зарычало, да так, что по шлему пошла дрожь, попыталось стащить доспех с его головы, сделав рывок вверх. Мышцы шеи капитана растянулись до предела, и он закричал от боли. Крепко вцепился в спасительный обрубок древка как в единственную оставшуюся у него возможность. Он слышал рядом громкие боевые кличи. Слышал чавкающие звуки ударов, ощущал их — по виверне лупили всем имеющимся оружием, всаживая в нее кучу стрел.

Голова капитана все еще оставалась у нее в пасти, и она старалась крутануть ею так, чтобы сломать ему шею, но не могла сильнее зажать в зубах шлем. Зловоние было просто удушающим.

Когда виверне удалось оторвать его от земли, он поджал ноги и правой рукой нащупал тяжелый рондельный кинжал^[30] — стальной клинок с рукоятью. Закричав от безысходности и гнева, наугад ударил чудовище в голову.

Виверна выплюнула его, и он камнем полетел на замерзшую землю. Кинжал отскочил. Сделав кульбит, капитан сумел–таки подняться на ноги…

И выхватить меч.

Рубанул, торопясь успеть до того, как накатит волна боли. Резанул снизу вверх, справа налево по туловищу виверны и вогнал меч в сустав с тыльной стороны лапы.

Она молниеносно развернулась, и, не дав ему опомниться, клыкастой мордой сбила с ног. Атака была столь стремительной, что уклониться не представлялось возможным. Виверна запрокинула голову и испустила вопль.

Плохиш Том всадил боевой топор в плечо чудовища с противоположной стороны.

Существо попыталось отскочить назад, но это было ошибкой. С двумя поврежденными конечностями виверна споткнулась.

Капитану удалось встать. Шея и спина горели огнем, но он выпрямился и бросился вперед, нацелившись в бок чудовища. Виверна, не обращая на него внимания, крутанулась, намереваясь раздавить Плохиша Тома, но Йоханнес, внезапно появившийся перед ней, ударил ее по грудине боевым молотом. Ее морда была утыкана арбалетными болтами и стрелами. Еще больше их торчало в проткнутой шее. И все же, получив очередную рану, лишившись из–за длинной стрелы, пропущенной в краткий миг передышки, глаза, несмотря на продолжающиеся истязания тела, она смогла одним взмахом хвоста убить оруженосца, сплющив его доспехи и перебив позвоночник.

Мощным ударом двуручного меча Хьюго переломал виверне ребра. Джордж Брювс всадил ей копье в бок и, оставив его там, выхватил меч. Лилиард рубанул мечом по тыльной стороне ее второй лапы, а Фолиак без устали колотил ее молотом.

Однако внимание виверны вновь сосредоточилось на капитане. Она попыталась раздавить его лапой, но потеряла равновесие, взревела и развернулась к Хьюго, ударившему ее в очередной раз. Челюсти сомкнулись на голове маршала, и шлем не выдержал. От укуса череп лопнул, подобно ореху. Изюминка, переступив через труп, вогнала копье в нижнюю челюсть виверны, но та резко мотнула шеей, и воительница отлетела прочь.

Капитан бросился вперед и нанес удар мечом. Крыло чудовища отделилось от тела легко, так ломаются молодые деревца во время тренировок рыцарей. Когда виверна повернулась к нему, решив атаковать, он не сдвинулся с места, приготовившись лишить ее оставшегося глаза, но неожиданно голова чудовища упала на землю в ярде от него, словно огромная собака опустилась у ног хозяина. И полный ненависти взгляд единственного глаза уставился на него.

Капитан не замедлил с ударом.

Чудовище вскинулось, увернувшись от острия меча, приподняло туловище, широко распахнуло оставшееся крыло, будто изорванное в клочья знамя Диких, круша людей под ним…

И издохло. Десятки болтов и стрел добили его.

Тело виверны рухнуло на труп Хьюго.

Солдаты еще долго рубили ее. Йоханнес отрезал голову, Плохиш Том отсек лапу, а два оруженосца отделили по колено вторую. Изюминка своим длинным ронделем истыкала каждый сустав. Лучники продолжали выпускать болты и стрелы в распростертую на земле горой тушу чудовища.

С ног до головы все были покрыты кровью — густой, коричнево–зеленой, похожей на слизь из внутренностей выпотрошенного животного, горячей при касании и настолько едкой, что, если ее немедленно не счистить, она могла повредить хорошие доспехи.

— Майкл? — позвал капитан, которого не покидало ощущение, будто и его голову отделили от тела.

Юноша попытался стянуть с него бармицу через голову, но у него ничего не вышло. Кровь виверны оставалась на копье Красного Рыцаря и еще больше на мече.

Гельфред выстрелил из арбалета еще разок, не в силах отвести взгляд от поверженной виверны. Солдаты обнимались, смеялись, рыдали, кое–кого выворачивало наизнанку, были и те, кто, стоя на коленях, возносил молитву, некоторые безучастно уставились на чудовище. Виверну.

Теперь она казалась не такой огромной.

Спотыкаясь, капитан отошел от монстра, стараясь прийти в себя. Котта у него промокла насквозь. А самого его, разгоряченного в пылу сражения, вдруг зазнобило. Наклонившись, чтобы подобрать кинжал, он почувствовал головокружение из–за сильной боли в шее и испугался, что потеряет сознание.

Подошел Йоханнес. Он выглядел… постаревшим.

— Шестеро погибших. У Сладкого Уильяма сломана спина, просит, чтобы ты подошел.

Капитан пробрался к тому месту, где лежал Уильям, пожилой оруженосец в видавших виды доспехах. Его изувеченное тело распростерлось рядом с хвостом виверны, которая расплющила его нагрудник. Непонятно как, но он до сих пор оставался жив.

— Добили ее? — просипел бедняга. — Бились на славу? Ведь так?

Капитан опустился на колени в грязь у головы умирающего.

— Храбро бились, Уильям.

— Слава Всевышнему, — произнес оруженосец. — Болит все, мочи нет. Отпусти мою душу, ладно? Капитан?

Красный Рыцарь наклонился, поцеловал Уильяма в лоб и вогнал лезвие ронделя тому в глаз. Пока длилась агония, он придержал голову оруженосца, потом медленно опустил на землю.

Вставать не торопился.

В задумчивости Йоханнес смотрел туда, где под мордой чудовища распластался труп Хьюго. Наконец, встряхнув головой, он поднял глаза и встретился взглядом с капитаном.

— Все же мы ее прикончили.

Гельфред затянул над отрубленной головой григорианский распев. Озарение пришло внезапно, и он повернулся, разочарованный. Сплюнув, егерь произнес:

— Не то.

— Твою ж мать! — выругался Йоханнес. — Выходит, тут еще тварь имеется?

К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

Ранальд направлялся на север с тремя лошадьми: тягловая, ненамного уступавшая в холке боевому коню, и две верховые кобылы, одна из которых была чуть выше пони. Ему в короткий срок предстояло преодолеть значительное расстояние.

Поскольку следовало торопиться, он ехал весь день и с наступлением темноты устраивался переночевать, где придется. С сожалением горец миновал притягательное великолепие Лорики с ее тремя большими постоялыми дворами, ибо время едва перевалило за полдень и на небе ярко сияло солнце.

Но ему не пришлось разбивать лагерь. Когда последние лучи солнца, едва касаясь раскинувшихся вокруг полей и реки, скользнули на запад, он приметил небольшой лесок на холме, свернул с дороги и устремился через влажное унавоженное поле к нему. А когда в сумерках добрался до места, почувствовал запах дыма и вскоре увидел костер.

Ранальд направил лошадей к небольшой стоянке и зычно прокричал:

— Приветствую вас!

У костра никого не было видно, а под деревьями оказалось слишком темно. Как только он поздоровался, из тени появился человек ростом почти вровень с головой коня. Ранальд положил руку на рукоять меча.

— Не беспокойся, незнакомец, — произнес он, рассмотрев старика.

Сам расслабился, да и лошадь присмирела.

— С радостью разделю трапезу с человеком, позволившим расположиться у его костра, — миролюбиво произнес он.

— У меня и самого еды хватает. Я здесь, чтобы насладиться одиночеством, а не балаболить ночь напролет, — вызывающе рассмеялся старик. — Впрочем, черт с тобой… можешь составить мне компанию, присаживайся к костру.

Горец спешился.

— Ранальд Лаклан, — представился он.

Старик усмехнулся, его зубы, сверкнувшие в лучах закатного солнца, оказались на удивление ровными и поразили белизной.

— Гарольд, — произнес мужчина, — в округе меня кличут Гарольд Лесник, хотя давно прошли те времена, когда я им был.

Взяв за узду вьючную лошадь Ранальда, он неспешно повел ее к ближайшему дереву. Перекусили они зайчатиной. Старик где–то раздобыл аж три тушки. Ранальд из вежливости не стал уточнять, как ему это удалось. У горца нашлось вино, красное вино из Галле. Гарольд не стал скромничать и выдул полную кружку.

— За вас, мой добрый господин, — насмешливо произнес он, подражая манере представителей знати. — Когда я был моложе, у меня этой красной заразы бывало хоть залейся.

Ранальд откинулся на разостланный плащ. Как, однако, все удачно сложилось в этот чудный вечер. Смущало только то, что сооруженное из опавших листьев ложе было рассчитано на двоих, в свете костра он разглядел на самом его краю два свернутых одеяла — следовало поостеречься. Многовато для одного старика.

— Мне думается, ты и с ратным делом знаком, — полюбопытствовал Ранальд.

— При Чевине все были солдатами, юный горец, — произнес Гарольд. — Я был лучником, потом командиром лучников, а уж потом лесничим, теперь, как видишь, просто старик.

Он прислонился спиной к дереву.

— Старым костям всегда холодно. Если дашь свою фляжку, я плесну туда сидра и подогрею.

Немного поколебавшись, Ранальд передал флягу.

У старика нашелся небольшой медный котелок. Подобно многим престарелым ветеранам, которых знавал Ранальд, он содержал снаряжение в идеальном порядке, и котелок отыскался в темноте без особых хлопот, поскольку каждой вещи предназначалось свое место. Он пошевелил угли от прогоревших сосновых шишек и веток, отодвинул заметно съежившегося после поджаривания зайца, и в два счета напиток стал горячим.

Ранальд взял предложенный ему кубок из рога, не выпуская из руки нож, и, проследив, чтобы старик заметил его, уточнил:

— А ведь ты был не один.

Гарольд ничуть не удивился.

— Был, — подтвердил он.

— Ударившийся в бега? — поинтересовался Ранальд.

— Возможно, — ответил Гарольд, — или, положим, просто служка, которому не положено находиться в лиственном лесу. А у тебя знак королевской гвардии.

Ранальд был готов к любому развитию событий.

— Мне до этого дела нет. Можешь не беспокоиться на мой счет, — успокоил он.

Видно было, что Гарольд воспринял сказанное с облегчением.

— Он не вернется, это как пить дать. Поддерживаю твое решение и присоединяюсь к нему. Хлебни еще.

Не снимая сапог, Ранальд снова улегся на плащ, но длинный кинжал с прямым лезвием положил рядом. Как бы он ни относился к старику, полно тех, кто за трех лошадок, не задумываясь, перережет глотку.

Наконец он уснул.

ХАРНДОН — ЭДВАРД

Тадеуш Пиэл заканчивал смешивать порошок — селитру, древесный уголь и немного серы. Три к двум и к одному, все в соответствии со словами алхимика, готовившего такую смесь для короля.

Подмастерья суетились рядом, подавая нужные предметы: бронзовый пестик, чтобы растолочь маленькие кусочки угля, разные по величине ложки, чтобы отмерить необходимое количество вещества.

Соединив все компоненты, мастер вышел со смесью во двор и поднес к ней горящий фитиль. Порошок зашипел и загорелся, испуская зеленовато–желтый дым.

— Словно сатана навонял, — пробубнил он, обращаясь к своему сыну Диккону.

Мастер Пиэл вернулся в мастерскую и смешал еще порошка. Он тщательнейшим образом отмерял нужные пропорции, но результат всегда оставался тем же — шипящее пламя.

Подростки привыкли к опытам оружейника. Его задумки иногда срабатывали, а иногда нет. Чаще бубнил он от разочарования, чем от удовлетворения. Был прекрасный вечер, и они поднялись на крышу мастерской, чтобы выпить немного пива. Юный Эдвард, посыльный и ученик, которого скоро должны были сделать подмастерьем, пристально смотрел на восходящую луну, пытаясь догадаться, для чего же на самом деле предназначен воспламеняющийся порошок.

Все его рассуждения сводились к тому, что каким–то образом это связано с оружием, поскольку испытывалось под знаком разорванного круга, и именно этим они занимались. Делали оружие.

АЛЬБИНКИРК — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

Сэр Джон тренировался. Возраст и вес не мешали ему сражаться с деревянным столбом для отработки ударов или четырьмя солдатами, готовыми в любой момент вступить в бой.

С тех пор как заносчивый юнец проехал со своим прекрасно вооруженным войском через их городок, капитан Альбинкирка уже третий раз тренировался на деревянном столбе. Спина болела. Запястья ныли. Руки горели.

Мастер Кларксон, самый молодой и умелый из его солдат, уклонился от удара и поднял свой меч.

— Отличная атака, сэр Джон, — заметил он.

Старый вояка усмехнулся, хотя за опущенным забралом этого никто не заметил. Сейчас его противниками были все четверо молодых людей.

— Сэр Джон, тут два фермера хотят поговорить с вами, — сообщил дежурный сержант, которого он про себя называл Томом Подлизой. Казалось, единственным его достоинством было умение выслужиться, все прочее у него получалось сикось–накось.

— Переговорю с ними, когда закончу, сержант.

Сэр Джон старался следить за дыханием.

— Думаю, вам стоит… переговорить с ними прямо сейчас.

Что–то новенькое. Том Подлиза никогда не оспаривал приказы. Впрочем, сглотнув, он не преминул добавить:

— Милорд.

Выходит, дело срочное.

Сэр Джон подошел к оруженосцу, юному Гарольду, поднял забрало и снял шлем. Ему вдруг стало стыдно за свои доспехи, покрытые во многих местах бурыми пятнами, особенно за кольчугу. На доспехи была надета котта, когда–то сшитая из превосходного бархата. Сколько же лет прошло с тех пор…

— Почисти кольчугу, — приказал он Гарольду. Мальчишка недовольно поморщился, что позабавило сэра Джона. — И еще найди мне оружейника. Шлем не забудь вычистить. Надо, чтобы ткань заменили на новую.

— Да, сэр Джон.

Юноша не решился посмотреть ему в глаза. Тащить доспехи через весь Нижний город — задачка неиз легких. Сэр Джон снял латные рукавицы и прошел через двор к караульному помещению. Там ожидали двое мужчин, сразу видно, состоятельных: шерстяные котты, хорошие чулки; у одного котта была серая, у другого — темно–красная.

— Господа, — поприветствовал он, — извините, я в доспехах.

Тот, что в темно–красной котте, вышел вперед.

— Сэр Джон? Меня зовут Уилл Флодден, а это мой кузен Джон. Наши фермы расположены вдоль дороги на Лиссен Карак.

Капитан Альбинкирка расслабился. Они здесь не за тем, чтобы жаловаться на солдат гарнизона.

— Продолжайте, — милостиво разрешил он.

— Я забил ирка, милорд, — заявил представленный как кузен Джон. Голос у него дрожал.

Сэр Джон побывал во многих местах. Он разбирался в людях и хорошо знал созданий из земель Диких.

— Неужели? — удивился он.

— Ага, — ответил фермер.

Он как бы оправдывался и в поисках поддержки оглянулся на брата.

— Их была тры. Пересекали май паля. — Мужчина обхватил себя руками. — И адын бросился на меня. Я побёг к дому, схватил самастрэл и выстрэлил. А ани убёгли.

Сэр Джон уселся, но слишком поспешно. Возраст и доспехи — не самое лучшее сочетание.

Уилл Флодден вздохнул.

— Покажи ему.

Фермер проявлял нетерпение — видимо, хотел поскорее вернуться домой.

Еще до того, как веревку, стягивавшую мешок, сняли, сэр Джон точно знал, что ему предстоит увидеть. Все происходило медленно: развязывание веревки, переворачивание мешка вверх дном, вытряхивание содержимого, прилипшего к грубой ткани. Сэр Джон мог бы все это время убеждать себя в произошедшей ошибке. Убили животное. Дикого вепря с уродливой головой или кого–то в этом роде. Но двадцать лет назад несколько тысяч солдат сражались против десяти тысяч ирков. Сэр Джон помнил об этом слишком отчетливо.

— Черт побери! Иисусе и пресвятая Богородица, спаси и сохрани нас! — воскликнул он.

Это действительно оказался ирк, его огромная голова отчего–то показалась сперва не такой уж и большой, хотя более отвратительной, возможно, потому, что была отделена от туловища.

— Где именно? — требовательно спросил сэр Джон и повернулся, напрочь не замечая Тома Подлизу, который был абсолютно бесполезен в таком отчаянном положении. — Кларксон! Бей в набат и волоки сюда мэра!

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан никогда не отличался особой терпеливостью. Он пытался взять себя в руки, но гнев его то и дело распалялся вновь, и он принимался вышагивать взад и вперед по огромному залу монастыря. Красный Рыцарь подозревал настоятельницу в преднамеренном желании затянуть его ожидание; мотивы были ему понятны — заставить покориться ее воле, усыпить бдительность, и все же он злился, и получалось именно то, на что она рассчитывала. Исподволь раздражение уступило место скуке.

У него было достаточно времени, чтобы заметить, что некоторые секции витражей в верхнем ряду окон отсутствуют. Частично их заменяло прозрачное стекло, кое–где — роговые пластинки, и одно — потускневшая бронза. Благодаря солнечным лучам, первым верным вестникам весны, красные и синие стекла сверкали, а вот замененные портили общее впечатление: роговые пластинки были слишком тусклы, прозрачное стекло — слишком ярким, а металл — почти черным и каким–то зловещим.

Некоторое время он внимательно изучал витраж с покровителем монастыря святым Фомой и изображением его мук. Но, не в силах совладать с нетерпением, вскоре снова зашагал по залу.

Очередной приступ скуки отступил с появлением двух монахинь с загорелыми лицами, одетых в серые хабиты и в кертлы, расстегнутые у шеи, с закатанными рукавами. Обе в прочных перчатках. На жерди, внесенной ими, восседал орел.

Самый настоящий орел.

Они вежливо поклонились и оставили капитана наедине с птицей.

Немного выждав после их ухода, Красный Рыцарь подошел к орлу, чьи темно–коричневые с золотым отливом крылья свидетельствовали о том, что перед ним взрослая особь.

— Вероятно, возраст у тебя приличный, не так ли, старичок? — обратился он к птице.

Та повернула накрытую колпачком голову в его сторону и, разинув клюв, пронзительно крикнула, да так громко, что впору было доверить ей командование армиями.

Путы птицы не отличались изысканностью. Капитан, выросший среди дорогих и ценных представителей пернатых, ожидал увидеть нечто более выдающееся, к примеру замысловатый узор в виде золоченых листьев. Это был ферландерский орел, птица, стоившая…

…стоившая полного комплекта доспехов капитана, весьма внушительную цену.

Размером орел был больше любой птицы, когда–либо жившей у его отца. Вспомнив о нем, капитан презрительно усмехнулся.

— Кья–я–як! — закричала птица.

Красный Рыцарь скрестил руки. Только глупец снимет путы с чужой птицы, особенно когда она столь велика, что может закусить самим глупцом, но все же ему не терпелось дотронуться до нее, почувствовать ее тяжесть на своем запястье. Сможет ли орел взлететь?

Было ли это очередной уловкой настоятельницы?

Выждав еще немного, он не устоял перед искушением. Натянул замшевые перчатки и слегка коснулся тыльной стороной ладони когтей на лапах птицы. Она любезно переместилась на его запястье: тяжела, почти не уступает весу боевого топора. А может, и превосходит. Под такой тяжестью мужчина опустил руки пониже, теперь, чтобы вернуть птицу на жердь, а это — на уровне глаз, следовало поднапрячься.

Орел одной лапой ступил на обернутую оленьей кожей жердь, повернул к человеку голову, закрытую колпаком, словно видел через него, и, сжав ту лапу, что оставалась на левой руке капитана, вонзил в нее три острых когтя.

Красный Рыцарь осуждающе вздохнул, орел перебрался на жердь и повернулся к нему.

— Кья–я–як! — прокричала птица с явным удовлетворением.

Кровь сочилась сквозь рукавицу.

— Вот мерзавец, — посетовал капитан и снова раздраженно зашагал взад–вперед, зажимая правой рукой левую.

Третий по счету приступ скуки был преодолен благодаря книгам. В свой первый визит он мимоходом взглянул на них и сразу позабыл. Подборка, встречавшаяся повсеместно, впрочем, представляла несомненную художественную ценность: великолепная каллиграфия, цветные иллюстрации, инкрустация позолотой. Загвоздка состояла в том, что оба тома повествовали о святых, иными словами, были посвящены вопросу, никоим образом капитана не интересующему. Но от скуки чего не сделаешь: решил рассмотреть их внимательнее.

Крайний слева том, находившийся под витражом со святым Маврикием, был прекрасно оформлен: яркие, насыщенные изображения святой Екатерины. Красный Рыцарь позабавился, делая предположения о том, кто послужил столь изящной моделью для картины, задуманной монахом, возможно, монахиней, воплощенной художником, выписавшим с такой любовью, если не сказать — с вожделением, все изгибы тела. По челу святой Екатерины сложно было представить муки, которые она терпела, скорее, оно свидетельствовало о религиозном экстазе, хотя…

Он рассмеялся и переключился на вторую книгу, посвященную житию праведников.

Иллюстрации выполнены превосходно: разодетый художник, изображенный на титульном листе, сидел на высоком табурете, погруженный в работу над золочением книги. Прорисовка деталей была столь скрупулезной, что читатель не мог не заметить — трудился мастер именно над титульной страницей.

У капитана перехватило дух от такого великолепия, оценил он и самоиронию живописца. Затем приступил к чтению. Слог повествования был невыразителен и архаичен. Перевернув страницу, он вообразил, что сказала бы об этом его любимая Пруденция. Перед взором Красного Рыцаря представала старая монахиня, грозящая перстом, в верхних покоях его матери.

Он тряхнул головой.

Дверь личных покоев настоятельницы распахнулась, и мимо пронесся священник. Кулаки сжаты, физиономия перекошена. Отче пребывал в ярости.

Сзади тихо хмыкнула, а может, хихикнула настоятельница.

— Не сомневалась, что ты заинтересуешься этой книгой, — произнесла она, окинув его благосклонным взглядом, и кивнула в сторону птицы, — и моим Парцифалем.

— Нe пойму, как такой отвратительный перевод удостоился внимания столь великого художника, — промолвил он, перевернув следующую страницу. — Рад, что не ошибся, предположив, что птица ваша. Вы смелее, чем я думал.

— Неужели? — удовлетворенно спросила настоятельница. — Орел у меня с давних пор.

Она с нежностью взглянула на птицу, восседавшую на жерди.

— Разве трудно сообразить, отчего книга так хорошо оформлена? — Женщина загадочно улыбнулась. — Ты, вероятно, знаешь, что тут имеется библиотека, не так ли, капитан? Думаю, позволив ею пользоваться, мы проявим по отношению к тебе гостеприимство. У нас насчитывается более пятидесяти томов.

Он отвесил поклон.

— Не разочарую ли я вас, сообщив, что жизнеописания святых меня не увлекают?

Монахиня пожала плечами.

— Что поделаешь, юный безбожник. Великодушный Иисус все равно любит тебя, — усмехнулась она. — Извини, с удовольствием спорила бы с тобой утро напролет, но обстоятельства не позволяют, посему, может, перейдем к делу?

Она сделала жест рукой, приглашая присесть.

— Вижу, ты все еще в доспехах.

— Продолжаю охотиться, — произнес он, закинув ногу на ногу.

— Но ведь с чудовищем покончено. Не считай нас неблагодарными. Скажу больше — сожалею, что разговаривала с тобой не слишком учтиво, а тут еще гибель твоего столь ценного соратника. Что ж, признаю, вы действительно мастера своего дела. — Она опять пожала плечами. — Да и управились до начала следующего месяца, до открытия ярмарки.

На его лице читалось неудовлетворение.

— Миледи, хотел бы я заслужить ваше признание, в мире немногое могло бы доставить мне большее наслаждение, чем извинения из ваших уст, — он тоже пожал плечами, — как и вы, я здесь не для того, чтобы пререкаться. К слову, смею предположить, вы заставили меня томиться в ожидании, лишь чтобы преподать урок смирения.

Настоятельница потупила взор.

— Ты можешь думать что угодно, юноша, но, к сожалению, меня задержали неотложные дела, иначе я была бы рада преподать тебе урок придворного этикета. А теперь поясни, почему ты не считаешь признание заслуженным?

— Мы уничтожили чудовище, — подтвердил капитан, — но не то, которое убило сестру Хавицию.

Она вздернула подбородок — что–то новенькое, прежде подобного за ней не водилось.

— Видно, у тебя имеются доказательства, позволяющие делать такие заявления. Извини, если покажусь излишне настырной, но мы, выходит, имеем дело с двумя особями? Помнится, ты утверждал, что враг редко охотится в одиночку так далеко от земель Диких, но, капитан, тебе–то должно быть известно — границы земель Диких значительно приблизились к нам по сравнению со стародавними временами.

Сейчас бы стул со спинкой, а еще ему так не хватает Хьюго, вот если бы тот был жив! Не пришлось бы вдаваться в подробности, Хьюго сам все разъяснил бы.

— Можно бокал вина? — учтиво попросил он.

Настоятельница постучала тростью об пол. Вошла Амиция, глаза долу. Настоятельница улыбнулась и велела:

— Вина для капитана, дорогуша. Будь добра, и впредь не поднимай на него глаз. Молодчина.

Амиция скользнула за дверь.

— Мой егерь — герметист^[31], — пояснил он, — с соизволения епископа Лорики.

Женщина махнула рукой.

— Ортодоксальность герметистов лежит за пределами моего ограниченного ума. Знаешь, когда я была маленькой, нам запрещали пользоваться высокой архаикой для какого–либо обучения, кроме, естественно, постижения жития святых. Однажды наш священник наказал меня за то, что я прочитала несколько слов на надгробии в замке отца, — она вздохнула. — Выходит, ты сведущ в архаике.

— Высокой и низкой, — подтвердил капитан.

— Так я и предполагала… В королевстве не так много рыцарей, владеющих высокой архаикой.

Настоятельница мотнула головой, словно освобождаясь от воспоминаний.

Вернулась Амиция, подала капитану бокал вина и, не поднимая глаз, нарочито услужливо отступила — великолепное представление. На лице опять уже знакомое, но так и не понятое им выражение: гнев вперемешку с изумлением, покорность вкупе с раздражением, скрывавшимся в уголках губ.

Настоятельница посадила Парцифаля к себе на запястье. Принялась гладить его оперенье, что–то приговаривая воркующим голоском. И хотя рукой она опиралась на подлокотник троноподобного стула, помогавшего удерживать хищную птицу, капитан поразился ее силе. «А ведь ей, должно быть, уже за шестьдесят», — подумал он.

Было в них нечто объединяющее — в настоятельнице и Амиции. Не внешность — двух более непохожих женщин и сыскать–то сложно. Пожилая настоятельница обладала утонченной красотой и изяществом, молодая послушница отличалась крепким телосложением при не лишенной стройности фигуре.

Он пристально разглядывал Амицию, когда старшая монахиня вновь ударила тростью об пол. Капитан заметил, как у девушки дернулся уголок рта, но тут его внимание переключилось, и в памяти всплыло слово «герметист».

— Полагаю, если… так что же выяснил твой егерь? — требовательно спросила настоятельница.

Красный Рыцарь вздохнул.

— Что убили, да не того. Миледи, никто, кроме великих волшебников или шарлатанов, не может сказать, почему наши враги поступают так, а не иначе. Возможно, одному из них предписано позаботиться о подкреплении. Возможно, у вас их тут целый рассадник. Но Гельфред утверждает, что следы, оставленные убийцей сестры Хавиции, не совпадают с отпечатками лап убитого нами чудовища. А еще — мои люди, все без исключения, обессилены. Чтобы восстановиться, им понадобятся сутки. Они потеряли доблестного предводителя, которого уважали, поэтому прошу прощения, но нам потребуется отдых.

Она долго и пристально смотрела ему в глаза, затем скрестила руки на набалдашнике трости и уперлась в них подбородком.

— Думаешь, я не понимаю? Я прекрасно все понимаю. Без сомнения, ты не лжешь.

Он не нашелся, что ответить.

— Перечислю свои опасения, — озабоченно произнесла настоятельница. — Через неделю открывается ярмарка. Первые семь дней здесь торгуют в основном местные, охотники предлагают свою добычу. Ко второй неделе с верховьев реки подъезжают купцы из Харндона, скупая избытки нашего зерна и шерсть. А еще на второй и третьей неделе из степей подтягиваются перегонщики скота. Тогда–то и заключаются основные сделки, переправа через мост должна быть безопасна все это время. Ты знаешь, зачем тут построена крепость?

Красный Рыцарь усмехнулся:

— Естественно. Крепость обеспечивает безопасность моста.

— Верно, — согласилась она. — Но я допустила оплошность, позволив сократить численность гарнизона. Уж прости пожилую даму за откровенность, но солдатам и монашкам не стоит находиться рядом. И все же, принимая во внимание случившиеся нападения… вынуждена и впредь содержать рыцарей с гарнизоном, но людей у меня недостаточно. Король пришлет своего представителя для отправления правосудия на ярмарке, и, боюсь, он узнает о том, что мое желание сэкономить привело к трагическим последствиям.

— Выходит, я нужен не только для охоты на чудовище, — уточнил капитан.

— Именно? Хочу заключить с тобой контракт на все лето, еще меня интересует, не смог бы ты оставить на время вашего отсутствия с дюжину солдат, лучше, если это будут лучники. Допустим, тех, кто собирался по каким–то причинам удалиться на покой или кому требуется подлечиться после ранения. Понятия не имею, как набрать новобранцев для гарнизона. Когда–то Альбинкирк являл собой прекрасный город и слыл местом, где можно было с легкостью отыскать нужных людей. Теперь он уже не тот, что прежде.

Женщина тяжело вздохнула. Красный Рыцарь кивнул.

— Я подумаю над этим. Не буду лукавить — раз уж мы договорились быть откровенными друг с другом, — нам нужен долговременный договор. Я и сам не против набрать рекрутов, люди всегда нужны. — На мгновение он задумался. — А женщины вам не подойдут?

— Женщины? — переспросила настоятельница.

— У меня есть женщины–лучницы, наемницы. — Видя ее разочарование, он улыбнулся. — Теперь это не такая уж и большая редкость, не то что прежде. За морем, на континенте, это даже в порядке вещей.

Монахиня покачала головой:

— Пожалуй, нет. Что это будут за женщины? Замарашки и уличные проститутки, обученные воевать? Такие вряд ли подходящая компания для религиозных женщин.

— Весомый аргумент, миледи. Действительно, для компании такие подойдут еще меньше решивших стать наемниками мужчин.

Он откинулся назад и вытянул ноги, давая отдых пояснице. Их взгляды встретились, пронзительные, словно скрещенные клинки.

— Мы друг другу не враги, — сказала она. — Отдыхай, сколько потребуется. Но обдумай мое предложение. Нужна ли заупокойная служба для погибших солдат?

Впервые Красный Рыцарь позволил чувству симпатии к настоятельнице прорваться наружу.

— Был бы весьма признателен.

— Не все твои люди отрицают Бога, как ты?

— Скорее, наоборот. — Капитан поднялся. — Солдатня склонна к ностальгической иррациональности, возможно, даже в большей степени, чем другие представители рода человеческого, объединенные по интересам.

Он поморщился.

— Извините, миледи, за то, что в ответ на столь любезное предложение я проявил грубость. У нас нет священника. Сэр Хьюго из хорошей семьи и погиб непоколебимым в своей вере, поэтому не имеет значения, что вы думаете обо мне. Если бы вы провели заупокойную службу, это было бы весьма кстати и, возможно, помогло бы удержать моих людей от нарушения дисциплины. Я признателен вам за предложение.

— А ты довольно мило изображаешь благовоспитанное смущение, — произнесла она, тоже поднявшись. — Мы с тобой неплохо ладим, сэр капитан. Надеюсь, ты простишь меня за то, что в ответ на вопиющее неуважение к религии я пытаюсь тебя в нее обратить. Что бы ни выпало на твою долю, в этом повинен не Иисус, а люди.

Он отвесил поклон.

— Здесь вы ошибаетесь, миледи.

Капитан приблизился и взял ее руку, протянутую для поцелуя, однако сидящего в нем бесенка было не остановить: он повернул ладонь тыльной стороной вниз и поцеловал, как это позволительно делать только любовникам.

— Мальчишка, — произнесла она, ошарашенная, но довольная. — Испорченный мальчишка. Полагаю, проведем заупокойную сегодня, в часовне.

— И вы позволите моим людям войти в крепость?

— Коль скоро я решила нанять вас для гарнизона, — ответила она, — мне со временем все равно придется впустить вас.

— Резкая смена курса, госпожа настоятельница, — заметил капитан.

Она кивнула и бросила взгляд на внутреннюю дверь, ведущую в монастырь.

— Так и есть. — Не прогибая спины, женщина присела в реверансе. — Теперь я знаю все.

Он остановил ее, взяв за руку.

— Вы сказали, граница с землями Диких теперь ближе. Я долго был в отъезде. Ближе насколько?

Женщина вздохнула.

— У нас двадцать ферм, землю под которые мы отвоевали у леса. Здесь проживает больше семей, чем в те времена, когда я стала послушницей, — намного больше. И все же. В годы моей юности дворяне охотились в горах на территориях Диких — экспедиции в Эднакрэги были вожделенной мечтой самонадеянных рыцарей. Они останавливались в гостевом доме монастыря. — Она посмотрела в окно. — Граница с землями Диких тогда проходила в пятидесяти лигах, может, дальше, к северу и западу от нас. И пока леса были густыми, там жили верные нам люди. Теперь моя крепость и есть граница, как во времена моего деда.

Он покачал головой.

— Стена тянется на две сотни лиг на север и столько же на запад.

— Подумать только, король собирался вновь отправить Диких за Стену, — устало произнесла настоятельница, — но, видимо, молодая жена занимает все его время.

Красный Рыцарь усмехнулся и поменял тему разговора.

— Расскажите поподробнее об этой книге, — попросил он.

Ее лицо озарилось улыбкой.

— Видно, она тебя заинтриговала, — удовлетворенно произнесла она. — Не хотела бы лишать тебя удовольствия разобраться с ней самостоятельно.

— Вы мягко стелете, да жестко спать.

— Ах, — улыбнулась она, — ты начат меня узнавать, мессир.

Снова улыбка, как будто с намеком на флирт.

Настоятельница помолчала, подбирая слова.

— Капитан, я решила кое–что тебе рассказать, — наконец заговорила она. — О сестре Хавиции.

Красный Рыцарь замер.

— Она говорила мне, что среди нас завелся изменник, и собиралась самостоятельно выяснить, кто это. В тот день я должна была приехать на ферму. Она настаивала, чтобы я там была. — Настоятельница отвела глаза. — Боюсь, чудовище предназначалось мне.

— Может, ваша храбрая сестра раскрыла изменника, за это ее и убили. Или тот знал, что она намерена его раскрыть, поэтому устроил ловушку. — Не брившийся несколько дней капитан рассеянно почесал подбородок. — Кто знает о ваших делах и намерениях, миледи?

Она вновь уселась. Удар тростью об пол свидетельствовал о ее беспокойстве.

— Мне вы можете довериться, — произнес капитан.

Настоятельница еле сдерживала слезы.

— Они — мои люди, — вымолвила она, прикусила губу и так мотнула головой, что сбились ровные складки ее вимпла. — Мне придется все обдумать, возможно, просмотреть записи. Сестра Мирам — мой заместитель, ей я доверяю полностью. Наибольшую помощь мне оказывает отец Генри. У сестры Мирам есть доступ ко всему в крепости, и она посвящена почти во все дела. Судья Джон — мое доверенное лицо в сельской местности и по совместительству чиновник короля на сенешальской службе. Я устрою тебе встречу с каждым из них.

— И с Амицией, — тихо произнес капитан.

— Да, она много времени проводит со мной. — Настоятельница окинула его внимательным взором. — Они с Хавицией не слишком ладили.

— Почему?

— Хавиция была благородного происхождения и обладала поистине огромной силой.

Женщина обернулась к окну, орел встрепенулся в ответ на движение.

— Посади его на жердь, пожалуйста, — попросила настоятельница.

Рыцарь забрал огромную птицу и перенес на жердь.

— Несомненно, этот орел взят из королевского питомника.

— Когда–то у меня был друг из королевской семьи, — произнесла она, скривившись.

— А каково происхождение Амиции?

Настоятельница поднялась.

— Сам ищи ответ на этот вопрос, — заявила она. — Мне совершенно неинтересно сплетничать о своих людях.

— Похоже, я вас разозлил.

— Мессир, чудовища из земель Диких убивают моих людей, среди нас есть изменник, чтобы защититься, мне пришлось прибегнуть к услугам наемников. Сегодня меня злит абсолютно все.

Она распахнула двери, и, прежде чем они за ней захлопнулись, он успел заметить Амицию.

Оставшись в одиночестве, капитан подошел к книге. Она лежала под витражом с изображением Иоанна Крестителя. Перелистывая страницы, он стал вчитываться в житие святого.

Архаичный язык труден для восприятия: он высокопарен, с непривычным построением фраз. Создавалось впечатление, будто какой–то школяр силился переводить с архаичного на готический и обратно, при этом допуская серьезные ошибки в обоих направлениях. Зато каллиграфия поражала безукоризненностью. На десяти страницах он не заметил ни одного неверного движения кисти. Кто стал бы трудиться над столь ужасной книгой?

Для него загадка фолианта слилась с секретом, спрятанным в уголках опущенных губ Амиции. Он принялся внимательнее рассматривать многочисленные иллюстрации.

Рассказ о святом Штерне^[32] предваряло замысловатое изображение его самого в красной мантии, отороченной белым и золотым кантами. Одеяние богато украшено, в руке святого — крест. В другой руке вместо сферы он сжимал призму, внутри которой находились миниатюрные фигурки мужчины и женщины…

Капитан обратился к тексту, пытаясь найти соответствующее описание: не это ли аллегорическое изображение ереси?

Красный Рыцарь выпрямился и захлопнул книгу. «Ересь меня не касается, — размышлял он. — Кроме того, кем бы ни была надменная старуха, уж точно она не тайная еретичка». Он неспешно зашагал по залу, саботоны громко стучали по каменному полу, мысли о загадочной книге не покидали его.

«А ведь она права, черт бы ее побрал», — подумал капитан.

ДАЛЬШЕ НА СЕВЕР — ЗОЛОТАЯ МЕДВЕДИЦА

Медведица плыла, пока хватало сил, потом пролежала весь день, промерзшая до костей и ослабевшая от потери крови и отчаяния. Детеныш обнюхивал ее и требовал еды, она заставила себя подняться и отправилась на поиски съестного. В поле убила овцу, ею и приглушили голод. Позднее на краю уже другого поля отыскались пчелиные ульи, мать с детенышем полностью опустошили восемь из них, перепачкались липким медом, но угомонились, только переев сладкого. Рану от меча она зализывала с медом в пасти. Люди рождались без когтей, вместо них они выковывали смертоносное оружие, похлеще, чем у любого создания из Диких.

Медведица пела дочери, звала ее по имени. Но детеныш только пищал, словно обыкновенное животное. Когда Лили немного оправилась, они снова двинулись на север. В ту ночь стало понятно — раны загноились. Она облизала их, запах был отвратительный.

Медведица попробовала приободриться, вспоминая лучшее из того, что было: самца Рассита, берлогу матери в далеких горах. Но рабство, длившееся слишком долго, что–то в ней надломило. Она не знала, смертельна ли ее рана. Не было ли оружие воина отравленным?

Для отдыха отвели еще один день, медведица ловила рыбу, какую–то незнакомую, с еле ощутимым солоноватым привкусом. Ей было известно, что в Великом океане соленая вода, может, в реке у морской рыбы весенний нерест. Ловля была успешной, даже для раненого зверя.

А вот ульев по краям полей они больше не встречали. Потревоженный человек–охранник стрелял в них из каменного укрепления. Ни одна стрела в цель не попала, но они предпочли удалиться.

Она не представляла, где они находятся, но инстинкт подсказывал — нужно двигаться на север. Да и река в верховье протекала по знакомым ей местам, к тому же весна напирала: становилось слякотно, началось таяние льда. Поэтому они продолжили идти на север.

СЕВЕРНЫЙ ТРАКТ — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Джеральд Рэндом, купец–авантюрист^[33] из Харндона, оглянувшись, остался доволен выстроившимися в ряд двадцатью двумя фургонами, как порадовался бы главнокомандующий за войско или аббат за монахов. Он окинул взглядом фургоны, раскрашенные в соответствии с цветами торговой гильдии, к которой принадлежал, — красным и белым. Колеса в человеческий рост разрисованы тщательнейшим образом: красные ободья и белые спицы; все боковины тоже бело–красные, кузова расписаны сценами из Страстей Христовых — заслуга его чрезвычайно одаренного шурина. Отличная задумка, замешанная на религии, а еще она обеспечивала то, что извозчики всегда будут выстраиваться в правильном порядке — каждый, независимо от того, умел он читать и считать или нет, знал, что Иисуса, сына Господня, сначала бичевали солдаты в караульном помещении, а уж потом ему пришлось нести свой крест на Голгофу.

Вместе с купцом отправлялись порядка шестидесяти надежных граждан, в основном торговцы тканями и ткачи, парочка работавших по найму ювелиров, с десяток ножевых дел мастеров, несколько оружейников, понемногу продавцов в розницу и бакалейщиков — все превосходно вооруженные и облаченные в доспехи, как и положено успешным людям. Сопровождали их десять умелых солдат, нанятых им лично, все под стать своему командиру — бравые вояки, и у каждого имелась королевская грамота, удостоверявшая, что ее хозяин нес воинскую службу у короля.

У Джеральда Рэндома такая тоже была. Когда–то он служил на севере, сражаясь с Дикими. А теперь возглавлял богатый караван с конвоем, следовавший на крупную ярмарку в Лиссен Карак, к тому же снаряженный в основном на его деньги; большинство фургонов тоже принадлежали ему. Есть надежда, что самый большой караван станет одним из лучших на ярмарке.

Жена Анжела опустила ему на плечо удивительной белизны руку.

— Фургоны тебя интересуют больше, чем я, — произнесла она с иронией.

«Хорошо, хоть не со злостью», — подумал Джеральд. И поцеловал ее.

— У меня еще есть время доказать обратное, миледи.

— Будущий лорд–мэр не берет с собой жену в конный поход, чтобы не почивать в фургоне, когда его великий северный караван ждут неведомые приключения! — посетовала она, поглаживая его руку под тяжелым шерстяным дублетом. — Не беспокойся, я найду, чем заняться.

Гильберт, самый пожилой и надежный из солдат–наемников, подошел и склонил голову, выказывая почтение, но не роняя собственного достоинства, — он умудрился поклоном выразить нежелание признавать авторитет начальства. Рэндом подобное поведение понимал так: «я служил великим лордам и самому королю, и, хотя сейчас ты командуешь мной, все же ты — не один из них».

Рэндом кивнул в ответ.

— Смотрел караван, — Гильберт мотнул головой в сторону фургонов, — нужно еще человек шесть.

Джеральд снова обернулся — собственные повозки, фургоны ювелиров, ножовщиков, по два у торговцев тканями и небольшая двуколка иностранного купца, господина Хаддана с великовозрастным и странноватым учеником Эдлом. Где–то сорок четыре.

— Даже с учетом людей ножовщиков? — уточнил он, удерживая руку жены, попытавшуюся незаметно ускользнуть.

Гильберт пожал плечами.

— Верно, они — порядочные люди.

Навскидку жалование еще для шестерых с грамотами обойдется ему приблизительно в прибыль от одного фургона. Огорчало и то, что теперь нельзя переложить хотя бы часть расходов на кого–то из купцов, поскольку те уже заплатили, и весьма прилично, за возможность следовать в его караване.

Более того, пройдя службу на севере, он знал обо всех опасностях, подстерегавших их во время путешествия. С тех пор они только множились, и никто ими не озаботился.

Рэндом посмотрел на жену, размышляя, не позволить ли Гильберту нанять еще парочку солдат. Он любил жену. И для ее спокойствия готов был пожертвовать большим, нежели прибыль от одного фургона. Да и о какой прибыли пойдет речь, если лишишься каравана или его разграбят?

— Есть у тебя кто–нибудь на примете? Тот, кого бы ты смог нанять прямо сейчас?

Гильберт улыбнулся, впервые на его памяти. Оказывается, наемник это умеет, и, что удивительно, улыбка не лишена приятности, ну чем не мирный обыватель.

— Ага, он как раз на мели. Предложу. Хороший человек, даю слово.

— Наймем шестерых, а то и восьмерых. Что–то мне не по себе, лучше подстраховаться. Деньги — не главное, — произнес он, заглянув в глаза жене.

Удовлетворенно отметил: сказанное ее успокоило. Теперь он предпринял все, чтобы развеять плохое предчувствие. Пока ученики и подмастерья ожидали в отдалении, он, не теряя времени, обнимал жену. Но, когда Гильберт попросил еще час на сборы — новобранцам нужно вернуть экипировку, так как они отдали доспехи в залог и теперь должны их выкупить, — Рэндом взял Анжелу за руку и повел на верхний этаж. Ведь в мире столько вещей, значащих намного больше денег.

Солнце стояло в зените, когда сорок пять фургонов, двести десять человек, восемнадцать солдат и купец–предводитель выдвинулись на север. Ему было известно, что их караван девятый по счету на Северном тракте — самый длинный и последний, отправившийся в Лиссен Карак, и, значит, доберутся они непосредственно к распродаже зерна. В своих фургонах он распределил товары так, чтобы на обратном пути загрузиться под завязку злаками и не остаться внакладе, что бы ни случилось. Была у него одна задумка — профессиональный секрет, благодаря которому он надеялся сорвать впечатляющий куш, возможно, самый крупный в истории города.

И все же предприятие было весьма рискованным. Удивительно, но, будучи богатым выскочкой, как называли его и ему подобных знатные лорды, Джеральд Рэндом не потерял вкус к авантюрам, как верны оставались своим пристрастиям и другие любители денег, мечей или женщин. К одному боку он прицепил меч, к другому — кинжал, имелся у него и небольшой круглый щит, достойный аристократа. Он улыбнулся. Победа или поражение — этот миг он ценил превыше всего. В путь. Жребий брошен, приключение началось.

Джеральд Рэндом вскинул руку, послышались одобрительные возгласы присутствующих. Отослав нескольких наемников вперед, он опустил руку и зычно крикнул:

— Тронулись!

Засвистели хлысты, кони, напрягаясь под тяжестью грузов, пригнули головы, отъезжавшие усердно замахали на прощание возлюбленным, женам, детям, снующим повсюду сорванцам и обеспокоенным кредиторам. Огромный караван уезжал, скрипя колесами, бряцая упряжью, унося с собой бьющий в нос запах свежей краски.

Оставшись одна, Анжела Рэндом опустилась на колени перед иконой Девы Марии и зарыдала. Слезы по щекам катились столь же горячие, каковой была ее страсть не более часа назад.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

В битве с виверной погибли семеро. Их тела обернули в простые белые саваны — такова традиция ордена Святого Фомы. От трупов исходил тошнотворно–приторный запах разложения, его не могли перебить ни сильный аромат трав, ни горечь мирра, добавленного в лампады, развешенные в передней части часовни.

Весь боевой состав войска капитана, выстроившийся в нефе, тревожно переминался с ноги на ногу, словно столкнувшись с неожиданным препятствием. Стояли без доспехов и оружия, одежда некоторых поражала ветхостью. Немало было и тех, кто носил стеганки с кольчужными вставками, поскольку других курток у них не имелось, а один солдат и вовсе был босоног, чего стыдился. Капитан оделся скромно — черные чулки и короткий черный жупон, настолько плотно пригнанный, что ему с трудом удавалось согнуться, — последний писк моды с континента. Единственное, что свидетельствовало о его положении, — тяжелый ремень из золотых и бронзовых пластин, красовавшийся на поясе.

Бедность солдат особенно бросалась в глаза на фоне богатого убранства часовни, где даже раки^[34] и кресты были свежевыкрашены в пурпурный цвет. Вернее, пурпур обновили к Великому посту. Чего не скажешь о стоявшем сбоку от капитана ковчеге, край которого выступал из–под шелкового покрова: облупившаяся позолота, растрескавшаяся древесина. Да еще во всех подсвечниках, кроме канделябра на алтаре, горел свечной жир, а не воск, и его запах резко выделялся среди прочих.

Красный Рыцарь обратил внимание на Изюминку. Женщина нарядилась в платье и кертл. С той поры, как она появилась у них, он не видел ее в платье, а оно выглядело вполне прилично: из привозного с янтарно–красноватым отливом бархата, выцветшего самую малость, выделялась только свежая заплата с правой стороны груди.

«Там, где был пришит знак, указывавший на род ее деятельности — проституцию, — подумал он, перевел взгляд на распятие над алтарем, и хорошего настроения как не бывало. — Если Бог существует, то как допускает столько дерьма в мире и еще хочет, чтобы я его благодарил?» — Он пренебрежительно хмыкнул.

Стоявшие рядом солдаты опустились на колени, когда отец Генри поднял освященную гостию. Теперь капитан не спускал глаз с капеллана и наблюдал за ним до окончания обряда, в котором хлеб играл роль тела Христова. Даже окруженный своим скорбящим войском, он не мог не насмехаться над несуразностью происходящего. Размышлял от вынужденного безделья, верит ли худой как щепа священник хоть одному произнесенному им слову. Может, он лишился разума от целомудренной затворнической жизни среди монашек или, наоборот, от снедавшего его вожделения. Среди сестер попадались весьма миловидные, и, как всякий солдат, капитан понимал: чем продолжительнее расставание с прежними возлюбленными, тем менее привередливыми становились мужчины, оценивая женскую привлекательность. Кстати, говоря о…

Как раз в этот момент он поймал взгляд Амиции. До этого он на нее не смотрел, более того, старательно избегал, чтобы не показаться слабым, влюбленным, глупым, высокомерным, тщеславным…

У него был длинный список определений того, каким бы он не хотел казаться.

Ее пронзительный взгляд словно говорил: «Усмири гордыню. Преклони колени» — настолько явственно, что он испугался, не произнесла ли она этого вслух.

И опустился на колени. Она права — достойное поведение ценится не меньше благочестивых речей. А точно ли то была она? Посмотрела ли на него Амиция?

Рядом шевельнулся Майкл, отважившийся взглянуть на него. Капитан отметил улыбку оруженосца. Сэр Милус, расположившийся чуть поодаль, прилагал усилия, чтобы согнать с лица ухмылку. «Им важно, чтобы я верил. Ведь мое неверие разрушает их веру, а они нуждаются в утешении».

Служба продолжалась, солнце сходило с небосвода, почти горизонтальные его лучи отбрасывали сквозь витражи яркие разноцветные полоски света на белоснежные льняные саваны погибших.

Dies irae, dies ilia

Solvet saeclum in favilla

Teste David cum Sibylla!^[35]

Цветные полоски все расширялись, и у солдат перехватывало дыхание — словно ореол славы скользил по мертвым телам.

Tuba, mirum spargens sonum

Per sepulchra regionum,

Coget omnes ante thronum^[36].

«Это просто игра света, суеверные глупцы! — хотел крикнуть капитан, хотя и сам ощущал благоговейный трепет, охвативший всех. — Они специально проводят службу в это время, чтобы усилить воздействие благодаря лучам заходящего солнца и витражам, — размышлял Красный Рыцарь. — Однако весьма сложно распланировать всю церемонию, да и солнце частенько светит необязательно под нужным углом».

Но даже священник то и дело запинался, читая молитвы.

Майкл всхлипывал и в этом был не одинок. По щекам Изюминки текли слезы, да и Плохиш Том выглядел крайне растроганным. Сквозь слезы он снова и снова повторял: «Deo gratias»^[37]. Его грубый голос служил фоном голосу Изюминки.

Когда заупокойная служба закончилась, рыцари забрали тела из капеллы и на носилках, сооруженных из копий, спустили с холма, чтобы похоронить в освященной земле недалеко от придорожного креста рядом с мостом.

Подошел сэр Милус и опустил руку на плечо капитана — редкое проявление дружбы. Глаза были красные от слез.

— Понимаю, чего тебе это стоило, — произнес он. — Спасибо.

Йоханнес хмыкнул, кивнул, вытер лицо тыльной стороной рукава тяжелой куртки, сплюнул и заглянул ему в глаза.

— Спасибо, — сказал он.

Капитан лишь покачал головой.

— Все равно приходится хоронить. Служба их не оживила.

Процессия покинула капеллу через парадные двери, во главе шествовал священник, но в центре внимания была настоятельница, одетая в строгий, но дорогой черный хабит, с распятием из черного оникса, поблескивавшим белым золотом. Она кивнула, и капитан ответил вежливым поклоном. Безукоризненность черного хабита с надетым поверх восьмиконечным крестом словно подчеркивала простоту темно–коричневой рясы церковнослужителя, скрывавшей его тщедушное тело. Когда тот проходил мимо, Красный Рыцарь ощутил стойкий запах пота. Священник оказался не особо чистоплотным, и несло от него отвратительно по сравнению с благоуханием монахинь.

Сестры чинно следовали за настоятельницей. На службе присутствовали почти все обитательницы монастыря, числом более шестидесяти, облаченные в серые хабиты с восьмиконечными крестами своего ордена. За ними шли послушницы — еще шестьдесят женщин в светло–сером. Одежда некоторых мало чем отличалась от платьев мирянок, пригнанных по фигуре, у других — наоборот.

Несмотря на серые одеяния и сгущавшиеся сумерки, капитан без труда различил среди прочих Амицию. А когда отвернулся, то заметил, как лучник по прозвищу Подлый Сим кому–то помахал рукой и тихо свистнул.

И вдруг Красный Рыцарь словно очнулся: все вернулось на круги своя. Он улыбнулся и обратился к Йоханнесу:

— Накажи вон того, десять ударов плетью за неповиновение.

— Есть, милорд.

В тот же миг маршал ухватил солдата за воротник. Подлый Сим, девятнадцати лет от роду, не обзаведшийся подружкой, даже не дернулся. Знал, что попался за дело.

— Я что хотел… — заканючил он.

Но, увидев лицо Красного Рыцаря, покорно промямлил:

— Есть, капитан.

Взгляд командира уже сосредоточился на Амиции, а мысли витали в заоблачной выси.

Ночью все отдыхали. Солдаты — после неумеренных возлияний.

Пока Эмис Хоб давал храпака, Дауд Красный оперял новые стрелы и сетовал на «нездоровье», что в переводе означало «похмелье», причем настолько тяжелое, что ставило под угрозу боеспособность солдата. В большинстве случаев за подобное наказывали, но в день после похорон семерых товарищей выпала поблажка.

В лагере имелось собственное передвижное питейное заведение, принадлежавшее главному купцу–маркитанту, выплачивавшему кругленькую сумму за разрешение следовать со своими повозками вместе с войском и получавшему причитавшуюся ему прибыль, когда солдаты разживались деньгами. Сам же он закупал вино и эль в погребах крепости и городке у подножия Лиссен Карак — четыре улицы, названные Нижним городом из–за окружавших их невысоких стен, за которыми расположились аккуратные каменные дома с витринами магазинов. Здесь тоже гостеприимно принимали военных, таверна, известная в округе как «Солнце в зените», обслуживала посетителей не только в огромном общем зале, но и на улице. Причем торговля шла чрезвычайно бойко: за несколько часов продавались годовые запасы эля. Ремесленники, стараясь оградить детей от пагубного влияния, держали их взаперти.

Капитану не было дела до всего этого. Его заботило лишь одно — Гельфред решил в одиночку отправиться к верхней границе леса, а Красному Рыцарю вовсе не хотелось рисковать одним из ценнейших следопытов, не обеспечив ему должную охрану. Но найти людей для выполнения этого задания оказалось непросто.

Под моросившим дождем у полога своей палатки стоял Гельфред в плаще по колено, сапогах до бедра и тяжелой шерстяной шапке. Он нетерпеливо постукивал тростью о сапог.

— Если дождь не прекратится, отыскать эту тварь будет невозможно, — произнес егерь.

— Дай мне минут пятнадцать, чтобы найти нам хоть каких–то сопровождающих, — раздраженно настаивал капитан.

— Возможно, у нас нет и пяти.

Красный Рыцарь бродил по лагерю без доспехов — одевался второпях, потому чточувствовался себя не лучшим образом. Прошлой ночью он изрядно выпил и лег слишком поздно. Голова раскалывалась, по солдатам видел — ему еще терпимо, чего не скажешь про большинство из них. Были и те, кто продолжал напиваться. И немало.

Впрочем, ничего удивительного — он им сам и заплатил. Конечно, популярности и авторитета это ему прибавило, но теперь у них было за что купить выпивку.

Обычное дело.

Йоханнес сидел у входа в шатер.

— Похмелье? — поинтересовался капитан.

— Я все еще пытаюсь хорошенько нализаться, — ответил он и приподнял кубок в виде рога. — Присоединитесь?

Красный Рыцарь изобразил отвращение.

— Нет. Мне нужно четверо трезвых солдат, желательно, не новобранцев.

Йоханнес мотнул головой. Капитан почувствовал, что начинает злиться, и от этого горячая волна подступает к щекам.

— Если часовые пьяны, я им головы пооткручиваю, — раздраженно процедил он.

Маршал поднялся.

— Тогда вам лучше туда не ходить.

Их взгляды встретились.

— Даже так? Неужели все до такой степени скверно? — Он старался сдержаться, но скрыть гнев не удалось.

— Ты ведь не хочешь, чтобы они подумали, будто тебе нет дела до их чувств, капитан? — Йоханнес спокойно выдерживал его пристальный взгляд, хотя глаза у командира уже налились кровью. — Играть в дисциплину сейчас не самое лучшее решение, верно?

Красный Рыцарь присел на предложенный стул.

— А если сейчас на нас нападут из земель Диких, мы все станем покойниками.

Йоханнес пожал плечами.

— И что?

— Думал, нам уготована лучшая доля, — произнес капитан.

— Черт подери, так и есть! — воскликнул маршал и хорошенько приложился к кубку. — Какую игру вы затеяли, сэр? — Он зловеще рассмеялся. — Вы собрали под свое начало перетертых жизнью людишек, пообтесали кое–как, а теперь вам подавай не абы что, но, по меньшей мере, ангельский легион?

Капитан вздохнул.

— Чего уж там, согласился бы и на адский. Я непривередливый. — Он поднялся. — Но дисциплины от них все равно добьюсь.

Йоханнес шумно икнул.

— Оставь дисциплину на завтра, — назидательно произнес воин. — Не требуй ее сегодня. Прояви немного человечности, приятель. Позволь им попечалиться. Позволь им, черт подери, скорбеть сколько душе угодно.

— Мы скорбели вчера. Ради всего святого, мы даже в церковь ходили! Убийцы и насильники, оплакивающие Иисуса. Если бы не видел этого собственными глазами, то, расскажи мне кто подобное, я бы рассмеялся. — Сейчас капитан был самим собой — раздраженным и желавшим самоутвердиться юнцом. — Мы на войне. Нет времени скорбеть.

Йоханнес отпил еще вина.

— А сражаться каждый день — это мы можем?

Капитан, подумав, ответил:

— Да.

— В таком случае острог по тебе плачет. Мы не можем сражаться изо дня в день. Нам нужен отдых, капитан.

Красный Рыцарь поднялся.

— Теперь ты — комендант. Мне потребуется еще один маршал, чтобы заменить Хьюго. Повысить Милуса в звании?

Йоханнес сощурился.

— Спроси меня об этом завтра, — вызывающе произнес он, — а если еще раз задашь свой вопрос сегодня, клянусь святым Маврикием, я надеру тебе зад. Уяснил?

Капитан резко развернулся и поспешил уйти, опасаясь совершить что–нибудь такое, о чем потом будет жалеть, и отправился к Жаку, как поступал всегда, когда находился на грани срыва.

Но старый слуга — последний, прислуживавший его семье, — изволил почивать, упившись допьяна. Даже мальчишка Тоби, свернувшийся калачиком на полу в шатре капитана под кое–как наброшенным одеялом, безмятежно посапывал с зажатой в руке ножкой цыпленка.

Красный Рыцарь непозволительно долго смотрел на них, обдумывая, стоит ли их будить, и решил, что не стоит, поскольку оба еще не протрезвели, а значит, проку от них никакого. Попытался самостоятельно надеть доспехи, но оказалось, что дальше хауберга дело не продвигается. Тогда поверх кольчуги он натянул стеганку и взял с собой латные рукавицы.

Гельфред привел лошадей.

Вот так и получилось, что капитану пришлось скакать с егерем на пару по петлявшей вдоль реки дороге с больной спиной, растянутыми мышцами шеи и в расстроенных чувствах.

К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

Ранальд проснулся на рассвете. Старика уже не было, но он оставил оленью печень, зажаренную в озимом луке, — наслаждение гурманов. Горец помолился за старика, затем еще раз, когда обнаружил, что тот накрыл одеялом его скаковую лошадь. Свернув лагерь, Ранальд отправился в путь еще до того, как солнце взошло над горами.

Дорога была ему хорошо знакома, сотню раз они с королем проезжали по ней. Тракт вел на север вдоль Альбина, кроме участков, где великая река извивалась, словно бесконечная змея. Путь выпрямлялся настолько, насколько позволял рельеф местности, отклоняясь лишь из–за необходимости обогнуть высокие холмы да богатые поместья, и пересекал Альбин семь раз по семи огромным каменным мостам между Харндоном и Альбинкирком. Первый мост был в Лорике, второй в Чейласе — красивом городке с крытыми красной черепицей крышами, круглыми дымоходами, добротными кирпичными домами. Ранальд отлично отобедал на постоялом дворе под названием «Голова ирка» и уехал, пока эль не соблазнил его остаться на ночь. Пересел на своего высокого скакуна и снова отправился на север. Солнце стояло еще высоко в небе, когда он пересек мост Чейласа и отправился дальше настолько быстро, насколько позволял бег лошади.

Третий мост он миновал в кромешной темноте. Охранник не брал на постой — так предписывал закон, — но услужливо направил на фермерскую усадьбу на западном берегу.

— Расстояние меньше лиги, — разъяснил отставной солдат.

Ранальд с удовлетворением отметил, что стражник точно указал маршрут, поскольку ночи весной темны и холодны. Вдали на севере в небе забрезжила утренняя заря, его охватило странное чувство, которое не пришлось ему по нраву.

Усадьба Бэмптон оказалась богатой, простой горец не мог бы даже вообразить себе такого, но Ранальд привык к процветающим южным землям. Ему предоставили ночлег, угостили куском пирога с дичью и кружкой хорошего красного вина, а утром хозяин усадьбы лишь улыбнулся в ответ на предложение заплатить.

— Вы ведь королевский гвардеец? — спросил юноша. — Я… я бы хотел стать военным. У меня даже доспехи есть.

Он зарделся.

Ранальд посчитал невежливым рассмеяться в ответ.

— Хотели бы служить королю? — уточнил горец.

Молодой человек кивнул.

— Ротор Веней, — представился он, протягивая руку.

К ним спешно подошла хозяйка с сумкой.

— Я собрала вам кое–что перекусить в дорогу. Как говорится, что подходит пахарю, сгодится и рыцарю.

Ранальд поклонился.

— К вашим услугам, госпожа. Я — не рыцарь, а просто поданный его величества, отправившийся повидаться с семьей.

— Горец? — поинтересовалась она и хмыкнула, давая понять: сами по себе горцы далеко не всегда порядочные люди, но на этот раз ей попался хороший человек.

Ранальд еще раз поклонился и обратился к юному Готору:

— Практикуетесь ли вы с оружием, мессир?

Юноша расплылся в улыбке, а престарелая хозяйка рассмеялась:

— Он только этим и занимается. Не пашет, не жнет, даже на сенокос не ходит. Не заигрывает с девушками–служанками, не выпивает.

Она покачала головой.

— Госпожа Эванс! — воскликнул с раздражением Готор, словно укоряя нерадивого слугу.

Она вновь хмыкнула, на что–то намекая.

Ранальд кивнул.

— Не хотите ли скрестить со мной мечи, молодой сэр?

Через несколько минут они, оба вооруженные и одетые в жупоны, латные рукавицы и шлемы, стояли на заднем дворе дома в окружении работников усадьбы, сбежавшихся поглазеть на поединок.

Горец предпочитал сражаться топором, но на службе в гвардии короля требовалось умение обращаться с мечом. Четыре фута стали. У парнишки — Ранальд не относил себя к ветеранам, но заметил, что Готор каждым своим высказыванием подчеркивает его старшинство, — нашлась пара тренировочных клинков, возможно, выкованных кем–то из местных. Не слишком хорошо сбалансированные и довольно тяжелые, они тем не менее были вполне сносными.

Ранальд большую часть времени терпеливо ожидал в обороне, желая увидеть, как юноша будет на него наступать — характер мужчины проявляется в умении владеть мечом.

Парень проявил твердость. Опустив меч на плечо, он пошел в атаку из позиции, которую мастера фехтования окрестили «женской защитой». Он слишком открывался и, казалось, не понимал, что следовало бы занести клинок как можно дальше назад. «Подобного рода недочеты могут сыграть роковую роль, если ты избрал войну своей профессией», — подумал Ранальд. Но ему нравилась решимость юноши.

Уверенный в себе Готор рванул на сближение и атаковал без единого ложного выпада — без метания из стороны в сторону, увиливаний и напрасной траты сил. Ранальд резко прервал атаку, выбив меч у него из рук. Парнишка не стал дожидаться окончания контратаки и подался назад. Но горец плавным движением выбросил свой меч вперед, и тот оказался у головы противника, несмотря на стремительное отступление.

— Ого! — воскликнул Готор. — Отличный удар.

Дальше все повторилось. Хотя парнишка не имел наставника, он неплохо разбирался в технике боя. Знал много боевых приемов, но был почти несведущ в военных хитростях, впрочем, отличался храбростью и осмотрительностью — великолепное сочетание для столь молодого мужчины.

Ранальд задержался, чтобы написать для парнишки рекомендательное письмо.

— Передайте это лорду Глендоверу с наилучшими пожеланиями от меня. Возможно, год вам предстоит побыть пажом. Где ваши родители?

Готор повел плечами.

— Умерли, мессир.

— Что ж, тогда если госпожа вас отпустит, — произнес он.

Всю дорогу к четвертому мосту в Кингстауне Ранальд улыбался.

К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — ГАРОЛЬД РЕДМИД

Гарольд Редмид с улыбкой посмотрел на спящего горца. Беззвучно собрал свои вещи, оставил воину лучшую часть оленьей печени, забрал пожитки брата, закинул за спину и направился к реке.

Старик обнаружил брата под полым бревном, где тот спал, закутавшись в потертый плащ. Он присел рядом и строгал деревяшку, прислушиваясь к звукам, которые доносились из земель Диких, до тех пор пока не проснулся его брат.

— Он был неопасен, — заметил Гарольд.

— Он был солдатом короля, а значит, угрозой каждому свободному человеку, — возразил Билл.

— Я тоже когда–то был солдатом короля, — сказал Гарольд. То был старый спор, который вряд ли когда–то закончится. — Вот держи, я оставил для тебя немного оленины и сидр, еще принес рыболовные крючки, двадцать отличных наконечников для стрел и шестьдесят дротиков. Не подстрели кого–нибудь из моих друзей.

— Аристократ всегда остается аристократом.

Пожилой мужчина покачал головой.

— Да пошел ты, Билл Редмид. Мерзавцы есть как среди знати, так и среди простолюдинов.

— Вся разница в том, что мерзавцу из простолюдинов ты можешь пробить башку дубиной.

Билл взял отрезанный острым ножом брата кусок хлеба.

— Сыра? — спросил Гарольд.

— Один лишь сыр в этом году и ем. — Билл прислонился спиной к стволу дерева. — Не всадить ли мне твоему дружку нож…

— Нет, ты этого не сделаешь. Во–первых, я с ним пил, и ничего с этим уже не поделаешь. Во–вторых, на нем кольчуга, и заснул он с кинжалом в руке, да и не думаю, что ты убьешь горца во сне, братец.

— Твоя правда. Иногда приходится напоминать себе, что мы должны сражаться честно даже против глупого врага.

— Да и местечко здесь для тебя я всегда найду, — произнес Гарольд.

Билл помотал головой.

— Знаю, брат, ты желаешь мне только добра. Но я такой, какой есть. Повстанец. Я здесь, чтобы завербовать новобранцев. Этот год будет важным для нас. — Он подмигнул. — Больше ничего не скажу. Но день скоро наступит. И мной руководит ирк.

— Ты и твой день, — пробормотал Гарольд. — Слушай, Уильям. Думаешь, я не знаю, что в буковой роще к северу отсюда ты прячешь пятерых пацанят? Я даже знаю, чьи это мальчишки. Новобранцы? Им всего–то по пятнадцать или шестнадцать лет! И тобой руководит ирк.

Билл пожал плечами.

— Нужда научит и калачи печь.

Гарольд устроился поудобнее.

— Знаю, ирки похожи на людей, — сказал он и махнул рукой. — Встречал их в лесах. Слушал, как они играют на своих губных гармошках. Даже торговал с ними.

Старик подался вперед.

— Но я — лесничий, а они убивают людей, Билл. И если ты на их стороне, то ты с Дикими, но не с людьми.

— Если Дикие не ограничивают мою свободу, может, я и с ними. — Билл взял еще хлеба. — У нас снова появились союзники, Гарольд. Пойдем со мной. Мы сможем изменить мир. Мне бы очень хотелось иметь надежный тыл, брат. Признаюсь, у нас есть несколько по–настоящему сложных дел. Одно из них — священник, и он хуже некуда. Ты считаешь меня жестоким?

Гарольд засмеялся.

— Черт подери, брат, я слишком стар. На пятнадцать лет старше тебя. И если уж на то пошло… Я лучше останусь со своим господином.

— Как ты можешь быть таким слепцом? Они угнетают нас! Забирают наши земли, наш скот, унижают нас…

— Оставь эти россказни для мальчишек, Билл. Против того, кто попытается меня унизить, найдется шестифутовый лук из тиса и верная стрела. Но это не значит, что я должен предать своего господина, который, к слову, лично обеспечивал пропитанием нашу деревню, в то время как другие голодали.

— Ну да, иногда хозяева хорошо обращаются со своим скотом.

Они посмотрели друг на друга, и оба одновременно ухмыльнулись.

— Значит, в этом году? — поинтересовался Гарольд.

Билл рассмеялся.

— Верно. Вот, дай мне руку. Я ухожу со своими мальчишками в леса и земли Диких. Может, еще услышишь о нас.

Он поднялся, и его длинный плащ на миг приоткрыл грязно–белое одеяние.

Гарольд обнял брата.

— У реки я видел следы медведя, это огромная самка с детенышем. — Он повел плечами. — Редкость для этих мест. Остерегайся ее.

Билл задумался.

— Береги себя, дурень, — произнес Гарольд и хлопнул брата по плечу. — Смотри, чтобы тебя не сожрали ирки и медведи.

— В следующем году, — напомнил Билл и удалился.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Многие мили Гельфред вел их вдоль реки по дороге, которая все больше сужалась, становясь трудноразличимой. Наконец они проехали место, где сражались с виверной. Дальше дорога и вовсе исчезла. Больше не было полей, последняя крестьянская хижина давно осталась позади, и капитан уже не чувствовал запаха дыма в прохладном весеннем ветерке, который теперь отдавал лежалым старым снегом. Настоятельница не преувеличивала. Люди уступили эти земли Диким.

Иногда Гельфред слезал с лошади, доставал из–за пояса короткий жезл с серебряным набалдашником, четки и возносил молитвы, по одной за раз, затем торопливо возвращался в седло. Еще он клал на землю перед собой усохшую, усеянную шипами ведьмину стрелу, и она указывала направление, словно мечущаяся на поводке собака.

После этого они ехали дальше.

— Ты выслеживаешь чудовищ, полагаясь на тарабарские забубоны? — спросил капитан, нарушая затянувшееся молчание.

Они ехали гуськом по хорошо различимой тропе с сильно примятыми старыми листьями, однако вскоре и ее не стало. По всем признакам выходило, что они в землях Диких.

— С Божьей помощью, — ответил Гельфред и глянул на него, ожидая очередной остроты. — Мои познания указывают не на чудовище, теперь я выслеживаю человека или людей.

Красный Рыцарь скорчил гримасу, но решил промолчать насчет Бога.

— Ты чувствуешь их силу непосредственно? Или идешь по следу, как собака?

— Хотелось бы получить разрешение на покупку нескольких собак, — сказал Гельфред. — Хороших собак. Аланов, бладхаундов и гончую или двух. Я все же егермейстер. И если это так, то не отказался бы от денег, собак и нескольких слуг, но не из разведчиков или солдат.

Гельфред говорил тихо, на командира не смотрел, сосредоточившись на изучении земель Диких, так же как и сам Красный Рыцарь.

— О какой сумме идет речь? — поинтересовался капитан. — Люблю собак. Давай заведем собак! — Он улыбнулся. — А еще мне нравятся соколы.

Гельфред резко, до хруста в шее, повернул голову, отчего его лошадь вздрогнула.

— Неужели?

Красный Рыцарь захохотал. Его смех разнесся по лесу, словно звук трубы.

— Ты. верно, думаешь, что сражаешься против сатаны, не правда ли, Гельфред?

Он покачал головой, а когда повернулся посмотреть на егеря, тот уже спрыгнул с лошади и указывал на что–то среди деревьев.

— Святой Евстахий! Все молитвы ради этого знака! — воскликнул он.

За оголенными ветками мелькнула белая вспышка. Капитан развернул лошадь — задачка не из легких на узкой тропинке между древних деревьев — и вздохнул.

Старый олень не был белоснежным — это бесспорно, поскольку он был темнее видневшегося под его ногами клочка снега. Шерсть скорее цвета овчины, теплого белого, со следами долгой зимы. Но все равно он был белым, а его ветвистые рога с шестнадцатью отростками указывали на то, что это взрослый самец: величественный, высотой в холке не уступающий лошади. Старый и благородный и, по мнению Гельфреда, знак, посланный свыше.

Олень смотрел на них с опаской.

Для Красного Рыцаря это было существо из Диких. От его благородной головы исходила осязаемая сила — толстые нити, которые, словно паутина, в воображаемом царстве заклинаний связывали великолепное животное, землю, деревья и окружающий мир.

Капитан на мгновение зажмурился.

Олень развернулся и пошел прочь, копыта застучали по мерзлой земле. Затем он посмотрел назад, ударил копытом по жухлому снегу, перепрыгнул через повалившиеся стволы вечнозеленых деревьев и исчез.

Гельфред опустился на колени.

Капитан осторожно поехал между деревьями, поглядывая на ветки над головой и на землю, пытаясь призвать свою способность видеть в эфире, но в то же время борясь с этим искушением, как поступал всегда, когда сердце билось быстрее обычного.

Олень оставил следы. Красный Рыцарь посчитал это обнадеживающим знаком. Он без труда отыскал место, где стояло животное, и последовал за отпечатками туда, где оно повернулось и ударило копытом по снегу.

Его скаковая лошадь шарахнулась в сторону, и капитан погладил ее по шее и тихо произнес:

— Тебе не понравился тот зверь, правда, милая?

Подошел Гельфред, ведя свою лошадь в поводу.

— Что ты видел? — сердито спросил он.

— Белого оленя. С крестом на голове. Похоже, ты тоже его видел.

Капитан пожал плечами, егерь покачал головой.

— Но как ты смог увидеть?

Красный Рыцарь рассмеялся.

— Эх, Гельфред, неужели ты действительно уверовал в собственную святость? Может, передать девам из Лонни, что обет целомудрия тобой уже принят? Кажется, припоминаю одну черноволосую молодушку…

— Зачем ты все время святотатствуешь?

— Я не святотатствую, просто подшучиваю над тобой. — Он показал рукой в латной рукавице место, где олень ударил копытом по снегу. — Проверь тут своим жезлом.

Егерь поднял на него взор.

— Прошу прощения, но я — грешник, мне не стоит позволять себе важничать. Возможно, мои грехи настолько черны, что между нами нет ничего общего.

И снова капитан рассмеялся во весь голос.

— Может, я не такой уж и плохой, как тебе кажется, Гельфред. Думается, Богу вообще на все это насрать… но иногда я спрашиваю себя, неужели у него настолько плохо с чувством юмора? Нужно ко всему относиться проще.

Егермейстер кипел от гнева.

Красный Рыцарь покачал головой.

— Гельфред, да пойми же — я просто подшучиваю над тобой. Неприятности с Богом, если честно, у меня. Ты — хороший человек, делаешь все от тебя зависящее. А теперь… будь другом, проверь жезлом вот здесь, под снегом.

Охотник опустился в снег.

Капитан подумал, как должно быть холодно его коленям, несмотря на высокие сапоги.

Гельфред прочел вслух четыре молитвы — три раза «Отче наш» и один «Аве Мария». И, спрятав за пояс четки, посмотрел на Красного Рыцаря.

— Принимаю твои извинения, — сказал он, достал из–за пояса жезл, потянулся им к следу копыта, и внезапно его резко подбросило вверх, словно сработала невидимая пружина.

Придя в себя, Гельфред принялся раскапывать снег, не снимая перчаток. Глубоко копать не пришлось.

Там оказался труп мужчины. Умирал он медленно, от стрелы в бедре, которая разорвала артерию — они определили это по количеству крови, пропитавшей брэ и чулки и превратившейся в замерзший алый панцирь.

Его одежда была из неокрашенной шерсти, белая с сероватым оттенком, хорошей выделки. Колчан полон отличных стрел с наконечниками из закаленной стали: капитан доставал их одну за другой и проверял на своих наручах. Только эти стрелы стоили целое состояние.

В притороченном к поясу мертвеца кошельке обнаружилась сотня леопардов, в основном золотом и серебром, превосходный кинжал с рукоятью из бронзы и кости, набор столовых приборов в специальном футляре. Плащ с капюшоном были сшиты из такой же неокрашенной шерсти.

Егерь раскрыл плащ мужчины и достал цепочку с покрытым эмалью листком.

— Господи Иисусе! — воскликнул он и отстранился.

Капитан мечом разгребал снег вокруг, приподнимая старые ветки, лежавшие под ним. Вскоре он отыскал лук. Превосходный боевой лук, тяжелый, гладкий и мощный — не пострадавший от снега.

Расточительно пользуясь своей силой, распространяя ее все дальше и дальше, Гельфред искал стрелу, ставшую причиной смерти мужчины. В его распоряжении имелись труп, кровь и колчан. Их связи достаточно крепки, поэтому найти метательный снаряд было лишь вопросом времени, если только он не слишком далеко.

Нашелся тот неподалеку от дороги, там, где они с нее съехали, почти на их пути, под шестидюймовым слоем снега. Окровавленную стрелу вырвали из раны, и кровь примерзла к земле.

Она была почти такая же, как пятнадцать стрел в колчане.

— Любопытно, — заметил капитан.

Они по очереди стояли на страже, пока кто–то из них стаскивал с трупа одежду, цепочку, сапоги, ремень, нож — все.

— Почему никто его не сожрал? — рассуждал Гельфред.

— Здесь достаточно силы, чтобы отпугнуть любое животное, — ответил Красный Рыцарь. — Но почему убивший его не забрал одежду и стрелы? И нож? Признаю, Гельфред, это…

Егерь не поднимал глаз.

— В землях Диких живет много разного народа.

— Знаю. — Капитан нахмурился. — Я с севера, Гельфред, и видел тех, кто приходит из–за Стены. Каждый день они сновали за рекой. Их там целые деревни. Иногда мы громили их, но порой торговали.

— Он пришел не из–за Стены. — Гельфред посмотрел на капитана, ожидая возражений. — Он из тех мужчин и женщин, которые хотят свергнуть господ. Они говорят, что мы будем… то есть что они будут свободными.

Голос его прозвучал на удивление беспристрастно.

Красный Рыцарь поморщился.

— Он — повстанец? Лук? Амулет в виде листка? Их песенки я уже слышал. Знаю, есть те, кто призывает сжечь замки. Если бы я родился слугой, то прямо сейчас примкнул бы к ним с вилами. Но повстанцы? Люди, решившие сражаться на стороне Диких? Кто снабжает их деньгами? Как их вербуют? Какая–то бессмыслица. — Он пожал плечами. — Если начистоту, я всегда думал, что повстанцев плодят сами господа, желающие оправдать собственные злодеяния. Эдакий юношеский цинизм.

Гельфред тоже пожал плечами и отвел взгляд.

— Такие слухи ходят всегда.

— Ты ведь не какой–то там тайный повстанец, Гельфред? — Красный Рыцарь вынудил собеседника вновь заглянуть ему в глаза.

Егерь вновь повел плечами.

— Я не повстанец, но иногда весь этот безумный мир вызывает у меня желание убивать. — Он потупился, но внезапно его гнев вырвался наружу. — Нет, я не из них, но понимаю тех, кто считается вне закона, и тех, кто пришел из–за Стены.

Капитан улыбнулся.

— Наконец–то у нас с тобой появилось что–то общее.

Он перевернул закостенелый труп и, воспользовавшись острым ножом мертвеца, распорол его чулки. Срезал пояс с льняных брэ мужчины, пропитанных замерзшей кровью, и тоже забрал. Из тяжелой кожаной сумки, прикрепленной к седлу, капитан достал мешок и затолкал туда вещи покойника. Кошелек бросил Гельфреду.

— Купи собак.

Раздетым мертвец совсем не походил на солдата армии зла. Подумав об этом, капитан поджал губы. Он наклонился над покойником — таким же белым, как снег рядом с ним, — и вновь перевернул его. Смертельная рана зияла под рукой, удар нанесли прямо в сердце ножом с тонким лезвием. Капитан не торопясь изучал рану. Убийца подошел и добил его. И был так возбужден, что не заметил — жертва уже мертва.

— Уже мертва? — переспросил Гельфред.

— Крови маловато. Взгляни на его котту. Вот тут отверстие, а вот кровь. Но ее совсем немного. — Капитан пригнулся к самой земле. — Загадка. А ты что заметил, Гельфред?

— Экипирован он лучше нас.

— Дьявол хорошо платит, — сказал Красный Рыцарь, — или, возможно, всегда платит в срок.

Он осмотрелся вокруг.

— Это не то, зачем мы здесь. Давай вернемся к следу и разыщем чудовище. Гельфред, ты, выходит, можешь творить заклинания с ведьминым ядом?

Егерь отступил.

— Мне говорили — это невозможно. Но ошибались. Это как стойло от навоза очищать, главное — постараться, чтобы дерьмо не попало на тебя.

Капитан посмотрел на Гельфреда с уважением. В течение нескольких недель после того, как Красный Рыцарь нанял его, споры по религиозным вопросам определяли их взаимоотношения.

— А ты силен, — заметил он.

Не отрывая взгляда от деревьев, егерь покачал головой.

— Чувствую, мы нарушили равновесие, — произнес он, не обратив внимания на комплимент.

Капитан повел лошадь к поваленному стволу. Он мог бы сразу запрыгнуть в седло, но тело ныло, а шея болела от усилий виверны оторвать ему голову, да и похмелье все еще сказывалось. Поэтому лежавшее дерево пришлось весьма кстати.

— Тогда тем более нужно двигаться дальше. Мы не охотимся на повстанцев, Гельфред. Мы убиваем чудовищ.

— Милорд… — начал егерь, — у тебя есть собственная сила, ведь так?

Красный Рыцарь почувствовал, как мурашки пробежали по спине. Сбежать?

Спрятаться? Солгать?

— Да, — произнес он. — Немного.

— Интересно, — непринужденным тоном сказал Гельфред. — Итак, раз я исключил… повстанца из своего заклинания, то теперь могу сосредоточиться на другом существе. Они были связаны. По крайней мере, — егерь выглядел испуганным, — по крайней мере, мне так почудилось.

— Как думаешь, почему убили этого повстанца, Гельфред?

Охотник мотнул головой.

— Повстанец помогает чудовищу убить монашку, а затем его убивает другой человек.

Капитан вздрогнул. В груди похолодело, словно кольчуга под коттой вдруг коснулась голого тела.

— Не тронули ни денег. Ни оружия. — Красный Рыцарь огляделся по сторонам. — Полагаю, за нами следят.

Егерь кивнул.

— Как давно его убили? — спросил капитан.

— Два дня прошло, — уверенно произнес Гельфред, как бывает уверен только тот, кто знает, что прав.

— Бессмыслица какая–то, — провел рукой по бороде Красный Рыцарь.

Они вернулись к следу, и егерь, немного поколебавшись, свернул на восток.

Дальше помчались вскачь.

— Тот олень был знаком Божьим. Он указал на то, что повстанцы — не кто иные, как приспешники дьявола.

Капитан глянул на егеря, как отцы смотрят на своих малых детей.

«Все это весьма странно», — размышлял Красный Рыцарь, поскольку Гельфред был лет на десять его старше.

— Олень — создание из земель Диких, такое же, как и та виверна, но он позволил себя обнаружить, поскольку противостоит тем, кто помогает повстанцам. — Капитан пожал плечами. — Или что–то в этом роде, полагаю. — Они встретились взглядами. — Нам нужно понять, зачем существо из земель Диких помогло нам найти тело.

— Получается, ты — безбожник! — воскликнул егерь, скорее обвиняя, чем вопрошая.

Капитан внимательно осматривал леса.

— Не совсем, Гельфред, не совсем.

Неожиданно дорога сузилась, и разговор прервался. Гельфред поскакал впереди. Он оглянулся на капитана, словно подбадривая его, командир кивком дал понять, что понял. Дальше ехали молча.

Через несколько минут Гельфред поднял руку, спешился и провел ритуал. Древко в его руке разломилось надвое.

— Святой Евстахий, — дрожащим голосом проговорил он. — Капитан, оно рядом.

Красный Рыцарь заставил лошадь отступить на несколько шагов, чтобы кобыла егеря не мешала ему достать прикрепленное к стремени тяжелое копье. Гельфред потянулся за арбалетом и принялся его заряжать, стараясь не выпускать из поля зрения окрестности.

Капитан прислушался и попытался хоть что–то разглядеть в эфире. Он так и не смог ничего увидеть, но кое–что почувствовал и осознал, что чудовище тоже ощущает его. Внезапно накатила усталость.

Красный Рыцарь медленно развернул лошадь. Они находились на вершине холма — западный склон круто спускался к разлившейся речке. Следы терялись в потоке. На восточном склоне, по направлению к крепости, спуск был не так крут, но сменялся резким подъемом на гребень скалы, с которого они только что спустились. Капитан обратил внимание, что там полно валунов, за которыми можно легко спрятать даже повозку, причем некоторые велики настолько, что на их вершинах выросли деревья.

— Возможно, я поступил опрометчиво, — начал Красный Рыцарь.

И услышал звонкий щелчок — это Гельфред закрепил тетиву арбалета во взведенном положении.

Рыцарь не отрывал взгляда от огромного валуна размером с дом богатого фермера. От него поднимался пар, словно дым от полыхающего строения.

— Оно именно там, — произнес он.

— Благослови нас, пресвятая Богородица, ныне и в час смерти нашей. Аминь, — перекрестился Гельфред.

Капитан глубоко вдохнул и осторожно выдохнул, пытаясь успокоиться. Подходы к скале заросли карликовыми елями, везде валялись поваленные деревья, лежал снег. Отвратительная местность, если придется сражаться на лошади. К тому же он поехал не на Гренделе; под ним была обычная верховая кобыла, никогда не участвовавшая в бою.

И доспехов он не надел.

«Я — полный кретин», — раздраженно подумал он.

— Гельфред, — окликнул капитан, не поворачивая головы, — их там больше чем одно? Что там на нижнем склоне?

— Думаю, там еще один. — Охотник сплюнул. — Мой просчет.

Голос егеря прозвучал спокойно, и Красный Рыцарь почувствовал внезапную симпатию к охотнику.

— Это точно наш убийца? — поинтересовался капитан.

Не без гордости он отметил, что голос не дрогнул. Если ему суждено погибнуть, он не посрамит чести истинного дворянина. Что не могло не радовать.

Гельфред тоже оказался храбрым человеком.

— Тот, что наверху склона, и есть наш убийца, — ответил он. — Во имя Христа, капитан, кто они?

— Держись ближе ко мне, — скомандовал Красный Рыцарь. — Ты же егерь, Гельфред. Вот и ответь: кто они?

Он поскакал вперед по следу, ведущему на запад. Проехал мимо Гельфреда, даже ощутил исходившее от его лошади тепло. Дальше двинулся вниз по крутому склону прямо к речке, теперь он не видел валунов, лишь слышал, как что–то пришло в движение, — раздался грохот и треск.

Одним прыжком его лошадь преодолела поток. Он почувствовал ее страх. Да и сам был порядком напуган.

Проехал еще пять ярдов, заставляя ее бежать рысью. Она, между тем, все норовила свернуть. Десять ярдов. Капитан услышал всплески: Гельфред пересекал речку вброд вместо того, чтобы принудить животное ее перепрыгнуть. Он попытался развернуть кобылу, но та не подчинилась. Тогда Красный Рыцарь пришпорил ее с правого бока, и она наконец–то послушалась.

— За мной.

Взглянув на проделанный ими путь, он снова, прикидывая расстояние, развернул лошадь.

— Я спешусь, — произнес Гельфред.

— Заткнись.

Капитан пытался сосредоточиться, чтобы мысленно оказаться в зале Дворца воспоминаний. Он заставил себя закрыть глаза, не обращая внимания на доносившийся с вершины скалы на востоке грохот.

«Пруденция?»

Она стояла в центре зала — глаза открыты, он подбежал к ней, схватил протянутую руку и положил себе на плечо.

«Екатерина, Apec, Сократ!» — прокричат Красный Рыцарь и, кинувшись к нужному выходу, схватился за ручку, повернув ключ в тот момент, когда зал начат вращаться.

Замок, щелкнув, открылся. Распахнувшаяся дверь сбила его с ног, и он сильно ударился о мраморный пол. В этот раз ветер превратился в леденящий зеленый вихрь, а с противоположной стороны…

Некая сущность попыталась ухватить его за плечо, но он, влекомый ветром, заскользил по полу, существо налегло на дверь, не давая той захлопнуться. Он спрашивал себя, что произойдет, если она слетит с петель. Гадал, может ли он погибнуть в этом небольшом круглом зале. Выходило, что может.

«Здесь командую я!» — прокричал он, подогнув под себя колено, как если бы боролся с превосходящим по габаритам противником. Ухватившись за ключ, он кое–как сумел приподняться и надавить плечом со своей стороны.

Несколько протяжных ударов сердца казалось, будто он толкает застрявшую в грязи телегу, но вот дверь чуть поддалась. Всего на какой–то миг эта маленькая победа многократно увеличила его силу, словно факир раздул пламя. Он захлопнул дверь, как только нити силы сплелись, образовав единое целое, подобно паутине огромного паука.

Лошадь не слушалась, а чудовище уже преодолело половину холма, несясь вниз по дороге. Огромная туша крушила ветки деревьев по обеим сторонам, из–под когтистых лап летели комья земли.

Капитан старался не смотреть на голову монстра. Держал копье наперевес, ожидая подходящего момента.

Лошади — животные сложные; они выносливые, но возбудимые, а иногда еще и своенравные. Даже в лучшие дни его отличная скаковая кобыла бывала излишне разгоряченной и беспокойной, а теперь и вовсе желала лишь одного — убежать куда подальше.

С глухим щелчком Гельфред разрядил арбалет, болт впился чудовищу под длинный клюв, и оно пронзительно закричало.

Тридцать ярдов. Длина ристалища в замке отца. Удар должен быть выверенным. Противник — капитан никогда таких не видывал, но предположил, что он и есть пресловутый враг человека, — побежал размашистее, готовясь перемахнуть через ручей.

Демон.

Красный Рыцарь вогнал шпоры в бока лошади. Иногда с этими животными нужно поступать жестко. Кобыла рванула вперед.

Противник прыгнул, приземлившись у края потока, его крючковатый клюв нацелился капитану в лицо, передние лапы широко расставлены.

Рыцарю показалось, что ему удалось остановить чудовище, когда оно перепрыгивало речку, ведь он набросил над берегом великолепную сеть силы. Вот они: недоразвитые крылья, застывшее на морде выражение гнева, похожая на человеческую голова с костяным искривленным гребнем, брызги слюны. Но это длилось всего лишь мгновение — демон уже скидывал слабые оковы обездвиживания, словно разозленный и напуганный ребенок разрывает огромную паутину.

Красный Рыцарь нацелил копье в правый глаз чудовища, как если бы то была грудь соперника; мишень из латуни; верхний левый угол щита на столбе с перекладиной для отработки ударов. Острие, соскользнув с глабеллы^[38], вонзилось в мягкие ткани глаза, и закаленная сталь длинного наконечника, ломая верхнюю и нижнюю кость глазницы, погружалась все глубже и глубже, принимая на себя вес человека и лошади под ним. Проткнутый, словно насекомое, приколотое к листу, демон попытался отпрянуть.

Древко копья разломилось.

Задние лапы непроизвольно подогнулись, и когтями передних чудовище принялось рвать лошадь, отделяя мышцы и сухожилия от костей, сдирая с бедного животного шкуру. Потеряв равновесие, капитан вылетел из седла и скатился с крупа лошади. Кобыла, душераздирающе крича, еще смогла встать на дыбы, и тогда монстр когтями выпотрошил ее, внутренности огромным комком вывалились на дорогу.

Демон наконец выпрямил задние лапы, а передними разорвал последние нити силы Красного Рыцаря…

Чудовище перестали занимать останки лошади, и оно обратило к капитану единственный оставшийся глаз, пылающий гневом так, что невозможно было разглядеть ни зрачка, ни нанесенного увечья. Ничего, кроме испепеляющего взгляда.

Ужас обрушился на капитана, словно удар обухом по голове, за какое–то мгновение став всеобъемлющим, лишив воли. Теперь он представлял собой не что иное, как сгусток страха.

И тогда демон нацелился на него, быстро привстав на задние лапы, но вдруг, словно марионетка с перерезанными веревочками, без признаков жизни рухнул на труп лошади.

Красный Рыцарь зажал рот рукой, надеясь подавить подступившую тошноту, но попытка оказалась неудачной, и он изверг все содержимое желудка на собственный жупон. Когда с рвотой было покончено, настало время восстановить дыхание после пережитого ужаса.

Немного придя в себя, капитан прокричал:

— Берегись! Там еще один!

Гельфред не спеша подошел к нему, держа кружку и не выпуская из рук заряженный и взведенный арбалет.

— Полно, уже прошло порядком времени, — покачал головой егерь. — Я успел прочесть молитвы по всем четкам, ожидая, пока ты придешь в себя. Не думаю, что второй демон на нас нападет.

Красного Рыцаря заметно трясло. Желая избавиться от привкуса рвоты, капитан сплюнул.

— Хорошо. — Он хотел добавить что–нибудь остроумное, но ничего путного придумать не смог, поэтому взял предложенную кружку. — Давно я тут преклоняю колени?

— Пожалуй, даже слишком, — ответил Гельфред. — Пора бы в путь.

Руки капитана сильно дрожали, и он пролил вино. Егерь поддержал его.

Красный Рыцарь стоял, вынужденно принимая помощь, и пытался унять дрожь. Затем отправился ополоснуться в реке. После случившегося он чувствовал себя обессилевшим. И каким–то не таким, как прежде. Он стал боязливым. Не ощущал себя тем человеком, который недавно сражался один на один с демоном — самым заклятым врагом всего рода людского, а от восхищения, выказываемого ему Гельфредом, тянуло опять сблевать.

«Завтра от меня всем достанется», — подумал Красный Рыцарь.

Егерь отрезал демону голову.

Капитана снова вырвало, на этот раз желчью, и он подумал, сможет ли когда–нибудь собраться с силами и сразиться с существом из земель Диких. Казалось, кости превратились в желе. А под ложечкой засосало, как напоминание о чем–то давно позабытом. Капитан смог определить, на что похоже это чувство: такое было, когда его избили родные братья. Избили и унизили. Он слишком хорошо помнил то ощущение. Они были младше. Они ненавидели его. Он сделал их жизнь невыносимой, когда узнал, что…

Красный Рыцарь сплюнул. Есть вещи, о которых лучше позабыть навсегда. В своих воспоминаниях он придерживался этого принципа. Страх понемногу отступил, как первым вестником прилива становится отлив.

Гельфред не смог заставить лошадь везти голову демона, а капитан не смог сосредоточиться и применить свою силу, чтобы хоть как–то помочь в этом егерю. Поэтому они обвязали голову веревкой и поволокли за собой.

Обратный путь обещал быть долгим. Через час позади них послышались завывания, и у капитана зашевелились волосы на затылке.

ЛИССЕН КАРАК — МОГАН

Моган смотрела, как убийца ее кузена медленно садится на лошадь и едет вверх по дороге. Она была охотницей, а не неистовым воином. Смерть кузена напугала ее, еще до случившегося она поняла, что не станет сражаться с людьми. Вместо этого Моган осторожно перебиралась от скалы к скале, держась подальше, чтобы ее не заметили, наблюдая за их продвижением зоркими глазами, приспособленными для выслеживания добычи на расстоянии в милю.

Когда они покинули место сражения и скрылись из виду, она быстро сбежала со скалы. Танксис выглядел жалким, после смерти его некогда мощное тело съежилось, труп уже облепили птицы.

Они отрезали ему голову. Жуткое зрелище. Моган запрокинула голову и завыла от гнева и печали. Услышав ее, появился ее брат. А с ним еще четверо охотников, все они были вооружены боевыми топорами или мечами.

Туркан посмотрел на труп сородича и покачал огромной головой.

— Варвары, — выплюнул он.

Моган потерлась плечом о его плечо.

— Его убил человек, в одиночку. Я решила не нападать на него. Он так легко прикончил нашего кузена.

Туркан кивнул.

— Некоторые их воины на самом деле внушают страх, сестренка. Да и у тебя не было оружия, чтобы пробить его доспехи.

— Он не носил доспехов, — поправила Моган, — но обладал силой. Нашей силой.

Демон задумался, втягивая носом воздух. Несколько раз прошелся к кромке воды и обратно, а его собратья стояли, не шелохнувшись.

— Могучий, — произнес Туркан.

Углубившись в свои мысли, он рассеянно вылизывал плечо там, куда добрался комар, укусив между чешуями. Насекомые. Как он их ненавидел. Беспомощно ударил по земле, подняв облако пыли. Затем нагнулся над останками кузена, вскинул переднюю лапу и вспышкой ярко–зеленого света испепелил труп.

Позже, когда они неслись через лес, Туркан обратился к сестре:

— Все вышло не так, как надеялся Шип.

Моган махнула когтистой лапой, показывая отсутствие всякого интереса к Шипу.

— Ты пытаешься управлять им, а он тобой, и поскольку он не один из нас, ты впустую тратишь силы, — едко заметила она.

Прежде чем ответить, Туркан пробежал около сотни шагов.

— Я так не считаю, сестренка. Думаю, он — та сила, которая способна поднять Диких, и мы должны быть с ним. Пока что. Но в этом вопросе он — слепец. Эта крепость. Эта Скала. Здесь мы — хозяева лесов от гор до реки, а Шип принудил бы нас оставить свои владения, чтобы напасть лишь на одно–единственное место. И теперь у Скалы появился защитник, и он обладает силой Диких. — Демон продолжал бежать. — Полагаю, Шип ошибается.

— Ты хочешь ухватить его за горло и завладеть его силой, — заявила Моган, — и это мы хотим вернуться на Скалу.

— Нет, не хотим, если цена окажется слишком высока. Я не Танксис.

Он перепрыгнул через поваленный ствол.

— Откуда у Скалы взялся защитник, который в то же время один из нас? — спросила Моган. — Почему мы не слышали о нем?

— Не знаю, но выясню.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

К ЮГУ ОТ ЛОРИКИ — СЭР ГЭВИН

Гэвин Мурьен из Стратнита, которого приятели прозвали Крепкие Руки, поехал на север вдоль реки Альбин, облаченный в доспехи, настоящий странствующий рыцарь. И чем больше онотдалялся от Харндона, тем сильнее злился. Эдам, старший из двух его оруженосцев, насвистывал какой–то мотивчик и кланялся из седла каждой проходившей мимо женщине, искренне радуясь всему на свете. Он вовсе не жалел, что они покинули королевский двор. Прочь от огромного зала, прочь от танцев, игры в карты, охоты и флирта, ведь живших в бараках оруженосцев гнобили самые старшие и жестокие из них. Те, кто помоложе, питались скудно, много трудились и не имели никакой возможности прославиться. Эдам, став оруженосцем именитого и титулованного рыцаря, да еще и странствующего, надеялся увековечить свое имя в какой–нибудь балладе. В Харндоне у него постоянно были темные круги под глазами от недосыпания и болел живот от отвратительной еды.

Тома, младший оруженосец, ехал, понурив голову. Эдам, как ни старался, не мог с этим ничего поделать, вместо ответов на вопросы слышалось бормотание, поручения выполнялись из рук вон плохо, и настроение сотоварища никак не улучшалось. Тома казался младше своих лет и выглядел слишком опечаленным.

Гэвину хотелось приободрить его, но он и сам не мог справиться с раздражением. Жизнь к нему так несправедлива.

Слова ничего не значили. Болван–отец с малолетства внушал сыновьям, что справедливости не существует. Гэвин знал, в этом мире нужно бороться за место под солнцем, иначе ничего не получишь. Каждый должен сам ковать свою судьбу. И еще тысячу подобных афоризмов, содержавших ту же истину. Но, видит Бог и все святые, в прошлый раз Гэвин так и поступил: сражался и, когда сломался его меч, убил проклятое чудовище одним ударом латной рукавицы. Он отчетливо помнил тот бой, как и то, что отправился за чертовой тварью из чувства вины.

«Я убил собственного брата». От этой мысли становилось не по себе.

Ему совсем не хотелось снова сражаться с врагом, ни ради прекрасных дам при дворе, ни ради богатых земель, полагавшихся в наследство. Хотя трусом он не был. Гэвин уже совершил подвиг. В присутствии отца и еще пятидесяти свидетелей. Возможно, во всей Альбе — от одной границы королевства до другой — не найдется и пятидесяти рыцарей, победивших демона в схватке один на один. Естественно, он вовсе не горел желанием повторить нечто подобное. Однако другого выхода не было. Раз велено, значит, надо.

Король недолюбливал Гэвина, его братьев и мать, отца же вообще на дух не переносил. «К черту короля. Вернусь–ка я к папаше в отчий дом».

Стратнит — одна из самых великих крепостей в королевстве. Это истинная цитадель Стены, и Мурьены правили здесь многие поколения. А Нит — огромная река, широкая почти как море, последний рубеж между землями королевства и территориями Диких. Отец управлял крепостью и тысячами мужчин и женщин, исправно выплачивавших налоги и нуждавшихся в защите. Молодой рыцарь вспомнил огромный зал, старинные комнаты, некоторые были возведены еще во времена Архаики, звуки из земель Диких, доносившиеся из–за реки.

Постоянные ссоры, пьяные потасовки, семейные разборки.

— Боже мой, с таким же успехом я могу отправиться на поиски чертового чудовища и убить его, — промолвил он.

Возвращение домой означало непрекращающуюся войну: на полях — против демонов, в залах — против отца и братьев.

«Я убил собственного брата».

— А ведь они могут победить.

Его отправили на юг как юного героя, претендовавшего на невесту при дворе. И велели добиться расположения короля. Очередной блестящий план отца. И он действительно влюбился, но не в конкретную женщину, а во многих. В королевский двор. Музыку. Карты. Кости. Хорошее вино и развлечения. Танцы.

В Стратните ничего подобного не имелось, и он никак не мог заставить себя не вспоминать об этом. Размышляя о прошлом, следовало признать: возможно, поганец–братец был в чем–то прав.

Его мать…

Он отогнал воспоминание.

— Лорика, милорд, — воскликнул Эдам, — подыскать нам постоялый двор?

Мысль о гостинице помогла отвлечься от терзавших его сомнений. Как правило, гостиницы, особенно лучшие, были сродни королевскому двору, разве что несколько грубее и примитивнее. Гэвин улыбнулся.

— Самый лучший, — приказал он.

Эдам ухмыльнулся, пришпорил лошадь и поскакал навстречу заходящему солнцу. Выпивка. Возможно, девушка. Мимолетно он вспомнил о леди Мэри, которая, несомненно, была в него влюблена. Роскошное тело и, следовало признать, острый ум. Более того, дочь графа. Превосходный улов.

Гэвин пожал плечами.

«Два льва» — старая гостиница, построенная во времена Архаики вначале как казарма для размещения кавалеристов. Она больше походила на крепость между двумя оборонительными бастионами, отстоявшую от городских стен Лорики. Любой солдат из башни на северо–восточном углу мог рассмотреть, какими прежде были въездные ворота. К башне примыкало массивное строение из тяжелых черных бревен с белой отделкой, вальмовой^[39] соломенной крышей и дорогой медной обшивкой вокруг дымоходов. Застекленные окна были встроены в выходившие на солнечную сторону альковы, четыре внушительных трубы новой кладки поднимались над крышей. Словно харндонский дворец перенесли в сельскую местность. Лорика — важный город, а «Два льва» — знаменитый постоялый двор.

Эдам взял под уздцы его лошадь.

— Здесь очень обрадовались рыцарю короля, — с улыбкой заявил оруженосец.

Ему нравилось прислуживать титулованному господину, ведь привилегии распространялись и на него. Особенно в сорока лигах к северу от столицы.

Зажиточный горожанин, худой как щепа, одетый в прекрасный шерстяной плащ с шелковой подкладкой, окантовкой в виде серебряных крестов и меховой оторочкой, откинул капюшон и низко поклонился.

— Эдард Блодгет, милорд, к вашим услугам. Не стану преувеличивать достоинства моего постоялого двора, но он здесь действительно лучший. Искренне рад видеть у себя в гостях рыцарей короля.

Гэвин чрезвычайно удивился, увидев перед собой столь богато разодетого и искушенного в этикете гражданина незнатного происхождения. И в свою очередь отвесил низкий поклон.

— Сэр Гэвин Мурьен, — представился он. — Рыцарское звание необязательно делает человека богатым, мастер Блодгет. Позвольте узнать ваши…

Хозяин гостиницы натянуто улыбнулся.

— Отдельная комната стоит серебряный леопард. Еще за два медяка сможете разделить ее с вашими оруженосцами. — Он приподнял брови. — Могу сдать и подешевле, милорд, но только в общем зале.

Гэвин мысленно выпотрошил свой кошелек. У него была хорошо натренированная память, поэтому он без труда смог представить его содержимое — четыре серебряных леопарда и дюжина полновесных медных монет. И среди них пара блестящих розеноблей из чистого золота, ценой в двадцать леопардов каждый. Не целое состояние, но, как бы то ни было, вполне достаточная сумма, чтобы остановиться на постоялом дворе, а не ночевать неведомо где по дороге.

— Эдам, проследи за всем. Я бы предпочел, чтобы мы разместились в отдельной комнате. С окном, если прошу не слишком много.

— С чистым бельем, окном, колодезной водой и содержанием в конюшне трех лошадей. Размещение вьючной лошади обойдется еще в пол–леопарда.

Блодгет повел плечами, словно столь смехотворные суммы даже внимания не заслуживали, что, возможно, соответствовало действительности. Здание «Двух львов» составляло примерно треть от размера огромной крепости Стратнита, и, скорее всего, услуги гостиницы стоили запрашиваемых денег. Гэвин попытался вычислить в уме окончательную сумму, пожалев, что рядом нет его учителя, и наконец остановился на заведомо неверной цифре.

— Польщен, что вы лично вышли встретить меня, — с поклоном поблагодарил он.

Хозяин гостиницы широко улыбнулся. «Еще одна ценная вещь, которую я постиг при дворе, — мужчины ничуть не меньше женщин падки на лесть», — подумал рыцарь.

— На сегодняшний вечер я пригласил нескольких певцов, милорд. Они следуют во дворец или, по крайней мере, надеются туда попасть. Составите ли вы нам компанию во время ужина в общем зале? Он не слишком большой, но достаточно уютный. Почтем за честь посидеть с вами за одним столом.

«Естественно, я ведь тоже обожаю лесть, как и любой из нас».

— Мы присоединимся к вам за ужином, — с легким поклоном ответил он.

— Когда созовут на вечерню в храме Святого Евстахия, вы услышите колокола, — сообщил Блодгет. — Ужин подадут сразу после нее.

ХАРНДОН — ЭДВАРД

По окончании вечерни мастер Пиэл вышел во двор, узнать, не желает ли кто–нибудь ему помочь.

У Эдварда была девушка, сейчас, правда, занятая на работе. Впрочем, независимо от этого она поняла бы его, поскольку возможность потрудиться с мастером — радость для любого ученика.

На этот раз оружейник смешал порошок иначе. Эдвард не рассмотрел, как именно, поскольку был занят перетаскиванием тяжелого железного котла из–под смолы для выколотки во двор и, на случай возгорания, уборкой подальше кучи старого мусора: кусков забракованных изделий и древесины хвойных пород для изготовления промежуточных форм и заготовок. То был не требовавший особых умений труд, но все же Эдвард работал в паре с мастером.

Дым получился гуще, а пламя белее. Мастер Пиэл взглянул на результат, резко отвернулся и не оборачивался до тех пор, пока дьявольский дым полностью не развеялся. На его лице мелькнула еле заметная улыбка.

— Ну, молодой человек, — посмотрел он на Эдварда, — ты готов к экзамену?

Ученик глубоко вздохнул.

— Да, — твердо произнес юноша, надеясь, что не показался мастеру слишком самоуверенным.

— Ну что ж, да будет так, — оружейник осмотрел двор, — приведи здесь все в порядок, ладно?

Ночью на чердаке ученики долго перешептывались. Старшие поняли, что мастер добился желаемого. Они заметили это по тому, как он заважничал, на них посыпались денежные вознаграждения, младшие получили новые задания, кое–кто из учеников неожиданно был допущен к испытаниям на подмастерье. Вот ведь Лиза, старшая из женщин от ножовщиков, на прошлой неделе предстала перед коллегией мастеров и успешно сдала экзамен.

Итак, у Эдварда Чевинса, одного из старших учеников, подрабатывавшего временами посыльным, появилась возможность стать подмастерьем. Все произошло настолько стремительно, что у него закружилась от волнения голова, и он еще до того, как наступило утро, ощутил себя взрослым. Теперь ему позволительно пропустить кружку–другую пива. Коллегия, заседавшая в зале собраний гильдии мастеров, проверила его бумаги, затем испытала и его самого. У Эдварда тряслись руки, когда ему велели ожидать в одиночестве в богато убранной комнате, красоту которой оценил бы сам король. Семнадцатилетнему оружейнику подобное изящество внушало лишь благоговейный трепет.

Эдвард был высоким, нескладным юношей с рыжими волосами и многочисленными веснушками. Стоя под витражным окном с изображением святого Николая, он придумал не меньше двадцати достойных ответов на вопрос: «Как добиться насыщенного равномерного голубоватого отлива на режущей поверхности лезвия клинка и его острия?»

Он тяжело вздохнул. Еще четверо претендентов, сдававших экзамен позже, посмотрели на него с сочувствием и надеждой. Слишком заманчиво поверить в то, что неудача другого поможет собственному успеху.

Через час мастера вышли из зала. У всех были раскрасневшиеся лица, как после легкого возлияния.

Мастер Пиэл подошел и надел на палец Эдварда кольцо — ободок из отменной стали.

— Мальчуган, ты сдал, — сообщил он, — молодец.

ЛОРИКА — СЭР ГЭВИН

Гэвина вырвали из непродолжительного сна громкие возгласы со двора.

А выяснение отношений на повышенных тонах, особенно среди мужчин, обычно заканчивалось потасовкой.

Эдам стоял у его кровати, сжимая в руке тяжелый нож.

— Я не знаю, кто они, милорд. Люди из–за моря. Рыцари, но…

Оруженосцы предпочитают не отзываться плохо о рыцарях. Это не приветствуется. Поэтому Эдам только пожал плечами.

Гэвин поднялся. Он был лишь в брэ, поэтому тут же надел через голову рубаху и с помощью Тома натянул чулки, пристегнув их к скрывшему его торс пурпуэну^[40].

Внизу, во дворе, голос одного мужчины выделялся среди прочих. В нем улавливался акцент, и было очевидно, что человек он несдержанный, но обладает неким шармом. После его реплик следовали всплески хохота, напоминавшего гул колокола.

Гэвин подошел к окну и резко распахнул его.

Во дворе стояло десять облаченных в доспехи мужчин. По меньшей мере трех из них можно было причислить к рыцарям, их броня не уступала имевшейся у Гэвина. Солдаты, находившиеся поблизости, тоже были превосходно вооружены. Возможно, они все рыцари.

Он разглядел их нагрудные знаки — алая роза на золотом фоне. Такой эмблемы он не знал. А их предводитель, хохотавший громче всех, носил серебряное с позолотой. Лицо же у него было столь привлекательное, что в доспехах он походил на изображение святого Георгия. Рыцарь оказался по–настоящему красив.

По сравнению с ним одетый наспех Гэвин смотрелся неприглядно.

Мастер Блодгет стоял напротив этого подобия святого, уперев руки в бока.

— Но… — рыцарь улыбался, — но я желаю именно эту комнату, почтенный хозяин!

Владелец постоялого двора покачал головой.

— Комната занята, там разместился титулованный рыцарь короля, именно в требуемой вами комнате. Занявший первым там и останется, не обессудьте, милорд. Уговор дороже денег.

Рыцарь мотнул головой.

— Вышвырни его, и дело с концом.

Тома поднес Гэвину дублет и помог его надеть. Пока Эдам завязывал шнуровку, Тома ожидал с кавалеристской шпагой.

— Следуй за мной, — приказал Гэвин перепуганному парнишке и ринулся вниз по лестнице.

Он пересек общий зал, к слову, совершенно пустой, поскольку постояльцы высыпали во двор посмотреть увлекательное представление, и шагнул за дверь. Незнакомец обернулся взглянуть на вышедшего и обезоруживающе улыбнулся.

— Может, я не желаю освобождать комнату, — громко произнес Гэвин, ненавидя себя за то, что голос слегка дрогнул.

Он убеждал себя, что бояться нечего, это простое недоразумение, но такого рода, когда рыцарю не пристало отмалчиваться.

— Ты? — переспросил незнакомец. Его недоуменный тон не был глумливым, он удивился искренне. — Это ты — рыцарь короля? Эй, Гастон, посмотри на него!

Приблизившись, Гэвин увидел, что роста воины прямо–таки громадного. Самый мелкий из них на голову выше него, а ведь он — далеко не коротышка.

— Имею честь им быть, — ответил Гэвин.

Хотел было сострить для разрядки обстановки, но на ум ничего путного не пришло.

Тот, кого назвали Гастон, захохотал. Остальные подхватили. Не слезая с лошади, красивый рыцарь наклонился вперед.

— Прикажи своим людишкам вынести твое барахло из вон той угловой комнаты, — произнес он.

И с раздражением добавил:

— Сочту это за любезность.

Гэвин понимал, что иноземец теряет терпение.

— Нет.

— Неверный ответ, к тому же невежливый, — нахмурившись, заявил рыцарь. — Мне нужна эта комната. Зачем все усложнять? Если ты — человек чести, то должен любезно уступить ее, ведь понятно, что ты мне не ровня. Или сразись со мной. Это тоже будет проявлением чести. Но, стоя тут, своим отказом ты приводишь меня в ярость.

Гэвин сплюнул.

— В таком случае, сэр рыцарь, мы сразимся. Представьтесь и выберите стиль поединка, а я назову оружие и место. Через два месяца объявлен королевский турнир, возможно…

Пока он говорил, мужчина спешился. Передал поводья Гастону и повернулся, обнажив меч — боевой клинок в четыре фута длиной.

— Тогда дерись.

Гэвин ойкнул. Совсем недостойно рыцаря, но ведь на нем не было доспехов, а из оружия лишь кавалерийская шпага — слов нет, славный клинок, но легкий, для одной руки, он служил скорее для обозначения статуса владельца и отпугивания всякого сброда.

— Защищайся! — последовал призыв.

Гэвин потянулся и выхватил шпагу из ножен, которые держал Тома. Едва успел вскинуть ее, защищаясь от первого сокрушительного удара сверху. Только мысленно возблагодарил своего непревзойденного учителя фехтования, как последовал режущий удар, но он, отскочив в сторону, увернулся, и огромный меч пронесся мимо, словно капли дождя, падающие рядом с крышей.

Здоровяк по–кошачьи ловко настиг его и, ударив в лицо закованной в латную рукавицу рукой, сбил с ног. Лишь благодаря резкому повороту головы он не лишился зубов. Но Гэвин не зря получил звание рыцаря короля: откатившись, он сплюнул кровь и, не без труда вскочив на ноги, с силой ударил противника в пах.

В стремительном бою у одноручной шпаги имелись свои преимущества по отношению к более тяжелым двуручным мечам. Уступая по размерам, она превосходила в скорости.

Гнев, переполнявший Гэвина, направлял его шпагу, побудив атаковать троекратно по трем разным направлениям в попытке сбить гиганта с толку шквалом ударов. На третий раз клинок со звоном отскочил от начищенного до зеркального блеска наруча. Этот удар мог бы стать решающим в противостоянии, не будь противник закован в броню.

Здоровяк атаковал, вынудив его отступить на два шага назад, и тогда раздался крик Тома. Парнишка не собирался вмешиваться в ход поединка, стоял, будто остолбеневший, но вдруг кинулся бежать и оказался на пути отступавшего ради сохранения собственной жизни господина. Гэвин споткнулся, гигант, рубанув длинным мечом перед собой, вогнал его глубоко в тело Тома.

Гэвин обернулся, чтобы взглянуть на оруженосца, голова которого была перерублена почти пополам, и тут же получил удар в пах. Упав навзничь, рыцарь короля от боли ощутил рвотный позыв, а гигант и не думал проявить хоть каплю милосердия. Он уперся коленом Гэвину в спину и ткнул носом прямо в грязь, выбив из руки шпагу.

— Сдавайся.

Молва утверждает: северяне жутко упрямые и мстительные. Вот и Гэвин поклялся убить незнакомца, кем бы он ни был, даже если это будет стоить ему жизни и чести.

— Пошел к черту, — просипел он с набитым грязью и кровью ртом.

Гигант разразился хохотом.

— Согласно законам военного времени, ты — мой пленник, отвезу–ка я тебя к королю, показать, насколько сильно он во мне нуждается.

— Трус! — взревел Гэвин, хотя разум подсказывал ему, что гораздо предпочтительнее, учитывая обстоятельства, прикинуться потерявшим сознание.

Рука в латной рукавице перевернула его и приподняла.

— Забирай свое барахло из моей комнаты, — произнес незнакомец. — Так и быть, притворюсь, что ничего не слышал.

Гэвин сплюнул кровь.

— Если ты думаешь, что можешь отвезти меня к королю и тебя не обвинят в убийстве…

Блондин презрительно фыркнул.

— Это из–за тебя погиб оруженосец, я тут ни при чем, — заявил он.

На его лице появилась едва заметная улыбка, но впервые Гэвин по–настоящему испугался.

— Обзывать победившего в поединке трусом чрезвычайно невежливо.

Хотелось ответить, как подобает истинному герою, но гнев, скорбь, страх и боль сильно сказались на Гэвине, и он сумел лишь воскликнуть:

— Ты убил Тома! Ты — не рыцарь! Нападать на не облаченного в доспехи человека? К тому же с боевым мечом? На постоялом дворе?

Гигант нахмурился и навис над Гэвином.

— Мне следовало раздеть тебя донага и приказать конюхам отыметь твой зад. Как ты смеешь говорить мне — мне! — «не рыцарь»? Мелкая сошка, я — Жан де Вральи, величайший из всех рыцарей в мире, и единственный закон, который я признаю, — рыцарский закон. Сдавайся, или я прирежу тебя здесь же.

Гэвин посмотрел на его прекрасное лицо — не искаженное ни гневом, ни яростью, ни какими–либо другими чувствами, — и ему захотелось плюнуть в него. Отец так бы и поступил.

«Хочу жить».

— Сдаюсь, — произнес он и сам себя возненавидел.

— Все эти рыцари ни на что не годятся, — рассмеялся де Вральи. — Запомни, мы тут устанавливаем правила.

Все приехавшие спешились и удалились, оставив Гэвина во дворе один на один с трупом оруженосца. Мальчугана уже не вернуть. «Это я виновен в его смерти, — подумал рыцарь, — Господи Иисусе».

Однако этим дело не кончилось. Эдам оказался храбрецом и погиб в дверном проеме занимаемой ими угловой комнаты. Один из чужеземцев выкинул их пожитки из окна, как только пал второй оруженосец. Гэвин слышал их победный хохот.

Он стоял коленопреклоненный на брусчатке рядом с телом Тома, когда спустя час прозвонили колокола к вечерне и к нему подошел хозяин постоялого двора.

— Я послал за шерифом и лордом–хранителем, — сочувственно произнес он. — Мне очень жаль, милорд.

Рыцарь не нашелся, что ответить, у него не было подходящих слов.

«Я убил собственного брата».

«Я убил Тома».

«Я проиграл и сдался».

«Я должен был умереть».

Зачем он сдался? Смерть была бы достойнее. А так даже владелец постоялого двора выражает ему сочувствие.

ЛОРИКА — ДЕ ВРАЛЬИ

Гастон вытирал кровь с клинка, придирчиво осматривая последние четыре дюйма, которыми наносил безостановочно удары, чтобы пробить защиту молодого оруженосца, пока тот не выдохся и не погиб. Из–за этого на лезвии появились новые зазубрины. Чтобы наточить острие, потребуется умелый оружейник.

Де Вральи наслаждался вином из серебряной чаши, пока оруженосцы снимали с него доспехи.

— Он поранил тебя. Тот человек во дворе, — произнес Гастон, отрываясь от меча. — Не пытайся скрыть. Он порезал тебя.

Здоровяк пожал плечами.

— Он размахивал шпагой, словно бешеный. Пустяки.

— Ага, пробил твою защиту, — хмыкнул Гастон. — Не так уж они и плохи, эти альбанцы. Возможно, нам предстоят настоящие сражения.

Он посмотрел на кузена.

— Похоже, он сильно тебе навредил, — предположил мужчина, поскольку за короткий промежуток времени де Вральи уже трижды потирал запястье.

— Чушь! Они едва обучены воевать. — Гигант отпил еще вина. — Все, чем они заняты, — сражения с Дикими. Давно забыли, каково оно — биться против другого человека. — Он повел плечами. — Я напомню и подготовлю их, чтобы нанести сокрушительное поражение Диким. Сделаю их более жесткими и умелыми воинами.

Рыцарь кивнул, словно соглашался сам с собой.

— Это тебе ангел сказал? — с интересом уточнил Гастон.

Встреча кузена с ангелом принесла пользу всей их семье, но до сих пор оставалась загадкой.

— Ангел мне приказал. Я — лишь орудие в руках Божьих, кузен, — в голосе де Вральи не было и намека на самоиронию.

Гастон глубоко вздохнул, глянул на своего великого брата, чтобы понять, шутит тот или говорит всерьез. Шутками там и не пахло.

— Ты назвал себя лучшим рыцарем в мире, — произнес он, пытаясь улыбнуться.

Де Вральи слегка вздрогнул, когда Йохан, старший оруженосец, расшнуровав левый наруч, принялся стягивать его с поврежденного запястья.

— Я — самый великий рыцарь в мире, — заявил он. — Ангел избрал меня, ведь я — первый копейщик на Востоке. Я одержал победу в шести битвах, сражался в двенадцати вооруженных столкновениях и ни разу не был ранен. Я убил всех своих противников на всех состязаниях и турнирах…

Гастон закатил глаза.

— Замечательно, ты — лучший рыцарь в мире. Теперь скажи, зачем мы приперлись в Альбу, кроме как нагонять страх на местных.

— Их король объявил турнир. Я его выиграю и стану первым воином короля, а затем и самим королем.

— Это ангел тебе такое сказал?

— Ты сомневаешься в ангеле, кузен? — нахмурился де Вральи.

Гастон поднялся и вложил меч в ножны.

— Нет, я просто не привык верить во все, что мне говорят — ты или кто–то другой.

Гигант прищурил свои прекрасные глаза.

— Ты хочешь сказать, я — лжец?

Гастон криво усмехнулся.

— Продолжая в том же духе, мы, пожалуй, подеремся. Может, ты и самый лучший рыцарь в мире, но все же не стоит забывать, я не раз пускал тебе кровь, ведь так?

Гастон приметил в глазах де Вральи угрожающий блеск, но не отвел взгляда. Лишь немногие могли на такое отважиться. Правда, у Гастона была богатая практика длиною в братскую жизнь.

Де Вральи пожал плечами.

— Ты что, не мог об этом сказать до того, как мы уехали из дома?

Гастон поморщился.

— Когда ты говоришь: «Дерись», я дерусь. Так? Ты говоришь: «Собирай рыцарей, мы едем завоевывать Альбу», я говорю: «Замечательно, наконец–то я стану богатым и могущественным». Так?

— Так! — улыбнувшись, подтвердил гигант.

— Но когда ты утверждаешь, будто ангел Божий дает тебе весьма специфические военные и политические поручения… — Гастон повел плечами.

— Утром нам предстоит встреча с графом Тоубреем. И он введет нас в курс дела. Его желания совпадают с желаниями ангела.

Впервые за весь разговор показалось, что де Вральи засомневался. Гастон решил воспользоваться моментом.

— Кузен, чего хочет этот ангел?

Де Вральи, допив вино, поставил чашу на сервант и стянул наруч с правой руки, как только младший оруженосец его расшнуровал.

— Кто ж его знает, чего хотят ангелы? — тихо произнес он. — Но Дикие должны быть уничтожены. Это хотел сделать еще отец короля. Ты ведь знаешь, для этого они полностью сжигали лес между городами. Ждали ветреных дней и поджигали леса. Рыцари старого короля сразились в четырех великих битвах против Диких — чего бы я только не отдал, чтобы поучаствовать хоть в одной из них. Создания из земель Диких шли в атаку — целые армии!

Его глаза сверкали.

Гастон приподнял брови.

— Обычно старый король побеждал, но в конце концов призвал на помощь рыцарей с Востока. Ведь потери были просто ужасающими. — Де Вральи выглядел так, словно сам являлся очевидцем событий. — Его сын, нынешний король, так же отважно сражается за полученные в наследство от отца земли, но ничего не отвоевал у Диких. Ангел поможет. Мы отбросим их за Стену. Я предвижу это.

Выдохнув, брат спросил:

— Кузен, а насколько ужасающими были потери?

— Думаю, огромными. Говорят, в битве при Чевине король Готор лишился пятидесяти тысяч воинов.

— От таких огромных цифр у меня начинает болеть голова, — сказал Гастон. — Это ведь население крупного города. Они уже возместили потери?

— Святый Боже, конечно нет! Если бы это произошло, неужели ты думаешь, мы бы бросили им вызов, имея всего три сотни копий?

Гастон сплюнул.

— Господи Иисусе…

— Не богохульствуй!

— Твой ангел хочет, чтобы мы захватили эти земли, имея всего триста копий, а потом выступили войной против Диких? — Гастон шагнул к кузену. — Мне вздуть тебя, чтобы ты очухался?

Де Вральи вскочил, жестом отпустив оруженосцев.

— Не подобает тебе, братец, задавать мне подобные вопросы! Ты созвал рыцарей и последовал за мной — замечательно. Слушай меня. Это все, что тебе следует делать.

Гастон поморщился, словно на него повеяло смрадом.

— Я всегда следовал за тобой, — заявил он.

Гигант кивнул.

— А еще предостерегал тебя от кое–каких ошибок, — добавил Гастон.

— Гастон, — примиряюще обратился рыцарь, — давай не будем ссориться. Меня направляют небеса. Не завидуй!

— Знаешь, мне бы следовало познакомиться с этим твоим ангелом.

Де Вральи прищурился.

— Может быть, — начал он, — может быть, ангел является только мне. В конце концов, это ведь я — самый великий рыцарь в мире.

Гастон вздохнул и подошел к окну, обратив внимание на коленопреклоненную одинокую фигуру рыцаря. Трупы уже убрали, обернули в ткань и подготовили для захоронения, однако альбанский воин все еще оставался на мощенном брусчаткой дворе.

— Что ты собираешься делать с тем человеком? — поинтересовался он.

— Отвезу к королю, чтобы доказать мою отвагу и мастерство, потом потребую за него выкуп.

Соглашаясь, Гастон кивнул.

— Надо предложить ему вина.

Де Вральи помотал головой.

— Он наказан за проявление слабости, ибо его обуял грех гордыни, когда он посмел бросить мне вызов, и за совершенные им ошибки. Ему следует стоять на коленях от стыда за содеянное до конца жизни.

Чуть повернув голову, Гастон посмотрел на брата и провел рукой по коротко стриженной бороде. Что бы он ни собирался сказать, стук в дверь его прервал. Заглянул Йохан.

— Месье, вас спрашивает какой–то чиновник из города.

— Отошли его прочь.

Немного погодя, Гастон едва успел налить себе вина, Йохан появился снова.

— Он говорит, что вынужден настаивать. Он — не рыцарь, всего лишь знатного происхождения горожанин. Доспехов на нем нет. Утверждает, будто здешний шериф.

— И что? Отошли его прочь.

Гастон положил руку на плечо брата.

— Их шерифы — официальные представители короля. Спроси его, что ему нужно.

Послышался голос Йохана, затем раздались крики, и дверь с шумом распахнулась. Гастон и де Вральи обнажили мечи. Из соседних комнат высыпали их люди, некоторые до сих пор были в полном рыцарском облачении.

— Вы — Жан де Вральи? — спросил вошедший.

Его, казалось, совершенно не беспокоило то, что он окружен вооруженными до зубов иностранцами, каждый из которых по меньшей мере на голову выше него. Одет он был в дублет и чулки, на ногах высокие сапоги, на поясе длинный меч. Возрастом за пятьдесят. Начинал грузнеть. Лишь отороченный мехом капюшон, манера поведения и меч говорили о нем как о весьма значимом человеке, причем крайне рассерженном.

— Я, — ответил де Вральи.

— Именем короля повелеваю вам проследовать под стражу за убийство…

Удар Раймонда Сент–Дэвида ввел шерифа в бессознательное состояние.

Тело с грохотом рухнуло на пол.

— Ба–бах, — съязвил Раймонд.

— Все они тут какие–то доверчивые, — сказал де Вральи. — Привел он с собой стражу?

— Не-а, — ухмыльнувшись, ответил Сент–Дэвид. — Притащился один!

— Что ж это за страна–то такая? — удивился Гастон. — Здесь что, одни придурки?

Утром слуги Гастона вывели со двора не спавшего всю ночь альбанского рыцаря и усадили в телегу, куда поместили и его доспехи, а лошадей привязали сзади. Гастон попытался разговорить альбанца, но натолкнулся на полный ненависти взгляд.

— По коням! — скомандовал де Вральи.

Приказ вызвал недовольное ворчание — без крайней необходимости рыцари старались не гарцевать на боевых конях. Хороший жеребец, отлично выдрессированный, стоил как несколько комплектов доспехов, поэтому растянутая мышца или сухожилие, порез или потерянная подкова влетали в копеечку.

— Нам следует произвести хорошее впечатление на графа.

Рыцари де Вральи выстроились попарно в колонну на огромном внутреннем дворе, а солдаты готовились к маршу на поле за городом. У них имелась почти тысяча копьеносцев в придачу к тремстам копьям. Гастон уже выезжал за ворота, чтобы проверить их готовность, но повернул обратно.

Хозяин постоялого двора с мрачным лицом подошел и заговорил с альбанским рыцарем, сидевшим в телеге.

Де Вральи осклабился, и Гастон понял, что будут неприятности.

— Эй, ты! — заорал гигант, зычный голос разнесся по всему двору. — Я должен воздать должное твоему гостеприимству, господин владелец! Обслуживание у тебя просто ужасное, дрянное вино, да еще ты встрял в дело, касавшееся двух рыцарей. Что скажешь в свое оправдание?

Хозяин с лицом загнанной в угол крысы упер руки в бока, Гастон покачал головой, собираясь переговорить о нем с братом.

— Я… — начал было хозяин, но один из оруженосцев де Вральи, уже спешившийся, подошел и врезал ему. Удар пришелся в висок, и владелец гостиницы беззвучно свалился.

Остальные оруженосцы загоготали, когда де Вральи бросил на распростертое тело маленький кошелек.

— Вот плата, хозяин, — усмехнулся он. — Мы научим этих невежд вести себя, как подобает цивилизованным людям, а не скотам. Сжечь гостиницу!

Еще до того, как последняя повозка их немногочисленной армии выбралась из города, над Лорикой поднялся уходящий высоко в небо столб дыма.

Час спустя Гастон, ехавший рядом с братом, увидал впереди — там, где дорога из Лорики пересекала Северный тракт, — графа Тоубрея с эскортом. Его сопровождало пятьдесят копий — огромная по меркам Альбы сила. Граф был облачен в полный комплект доспехов, со шлемом на голове. Посланный герольд передал приглашение великому де Вральи и его ближайшему окружению проехать вместе с ним и встретиться с графом под сенью огромного дуба, одиноко стоявшего у пересечения двух дорог.

Гастон улыбнулся, оценив предупредительность графа.

— Наконец–то нашелся тот, кто понимает, как устроен этот мир, — заметил он.

— Он вырос среди нас, — согласился де Вральи. — Поедем же и встретимся с ним. Он выдвинулся на встречу с шестью копьями, возьмем с собой столько же.

Когда они подъехали, граф поднял забрало.

— Жан де Вральи, господин де Рут?

Кивок.

— Вы меня не помните, поскольку я был слишком молод, когда вы изволили путешествовать по Востоку. А это мой кузен Гастон, лорд Э.

Тоубрей по очереди дотронулся до руки каждого из прибывших: латная рукавица об латную рукавицу. Его рыцари невозмутимо наблюдали за происходившим, забрала опущены, оружие наготове.

— В Лорике были какие–то неприятности? — поинтересовался граф, указывая на столб дыма на горизонте.

— Вовсе нет, — заявил де Вральи, — я всего лишь преподал несколько уроков. Эти люди напрочь забыли, что значит держать в руках меч и как выказывать уважение тем, кто обучен им пользоваться. Самонадеянный рыцарь бросил мне вызов, и, естественно, я его победил. Теперь отвезу в Харндон, где потребую за него выкуп, после того как представлюсь королю.

— Мы сожгли постоялый двор, — перебил его Гастон, посчитав речь брата глупой и утомительной.

Граф внимательно посмотрел на де Вральи.

— Какой постоялый двор? — требовательно спросил он.

Гигант встретился с ним взглядом.

— Мне не нравится, когда меня спрашивают таким тоном, милорд.

— На вывеске были два льва. Знаете такую? — подался вперед Гастон, чуть оттеснив кузена.

— Вы сожгли «Два льва»? — не поверив своим ушам, переспросил граф. — Эта гостиница простояла столетия. Здание было построено еще во времена Архаики.

— Думаю, здесь хватит селян, чтобы выстроить на том месте новый свинарник, — нахмурился де Вральи. — Забегали, как крысы, туша пожар, я, так и быть, не стал препятствовать. И это несмотря на оскорбление. Преподать им урок было просто необходимо.

Граф покачал головой.

— Вы прихватили с собой так много людей. Тут, похоже, сотни три рыцарей, не правда ли? Во всей Альбе, полагаю, найдется всего–то порядка четырех тысяч рыцарей.

— Вы хотели сильную армию, когда посылали за мной, — заявил де Вральи. — И вот я здесь. У нас есть общее дело… у меня при себе ваше письмо. Просили привести с собой всех, кого удастся собрать. Вот они.

— Я и позабыл, насколько велики богатства Востока, мой друг. Триста копий? Сейчас я смогу их оплатить, но после весенней кампании, скорее всего, нам придется пересмотреть условия договора.

Де Вральи глянул на брата.

— Действительно, после весны нам понадобится новое соглашение.

Внезапно телега в середине колонны привлекла внимание графа.

— Господи Иисусе, — воскликнул он, — неужели сэр Гэвин Мурьен и есть ваш пленник? Вы, похоже, с ума сошли?

Де Вральи рванул поводья лошади так резко, что Гастон заметил на узде кровь.

— Непозволительно разговаривать со мной в таком тоне, милорд! — возмутился гигант.

Но граф уже скакал вдоль колонны, не оборачиваясь на сопровождавших его солдат, старавшихся не отставать.

Гастон внимательно наблюдал за братом.

— Не вздумай убить его только из–за того, что он тебя раздосадовал, — тихо произнес он.

— Он назвал меня сумасшедшим, — возразил де Вральи. Губы плотно сжаты, глаза полыхают гневом. — Вместо утренней тренировки можем разделаться с его пятьюдесятью рыцарями.

— Тогда тебе достанется королевство мертвецов. Если прежний король в свое правление действительно потерял пятьдесят тысяч человек в сражениях, то королевство обескровлено. Нельзя позволять себе убивать всех без разбора.

Граф велел альбанскому рыцарю пересесть из телеги на лошадь и поскакал обратно. Он опустил забрало шлема, его рыцари неотступно следовали за ним чуть поодаль.

— Мессир, — обратился он к де Вральи, — я жил на Востоке и понимаю, отчего произошло недоразумение. Но в Альбе, мессир, мы не всегда придерживаемся Военного кодекса. Более того, у нас имеется Законодательный кодекс, часто являющийся верховенствующим. Сэр Гэвин — сын одного из наиболее могущественных лордов в королевстве, кроме того, моего союзника. И сэр Гэвин поступил так, как поступил бы любой альбанец на его месте. Ему не было предложено облачиться в доспехи к оговоренному часу для поединка. Не находился он и в состоянии войны с вами, мессир. Согласно нашим законам, когда он отдыхал в гостинице, вы вероломно напали на него и за это можете быть привлечены к ответу.

Де Вральи состроил гримасу.

— В таком случае ваш закон потакает слабости и умаляет силу. Он сделал выбор в пользу поединка сам и был повержен. Господь изъявил свою волю по этому вопросу, довольно разговоров.

Шлем позволял видеть только глаза графа. Гастон положил ладонь на меч. До сих пор граф говорил взвешенно, хотя руку держат на топорище боевого топора, притороченного к луке седла. Его рыцари выжидали, каждый подался вперед и уперся в шею лошади, готовый биться насмерть. Еще немного, и кровопролития не избежать. Гастон понимал это.

— Вы либо извинитесь за варварскую смерть оруженосцев, либо наш договор будет считаться недействительным. — В голосе графа чувствовалась непоколебимость, рука по–прежнему лежала на топорище. — Послушайте меня, мессир, вы не можете отвезти этого человека к королю. Как только он услышит о случившемся, вас арестуют.

— У него не хватит людей, чтобы сделать это, — самоуверенно заявил гигант.

Сопровождавшие графа обнажили мечи.

Гастон поднял безоружные, закованные в латные рукавицы руки, и направил лошадь между спорщиками.

— Господа! Это всего лишь недоразумение. Такое бывает, когда Восток встречается с Западом. Мой кузен, будучи рыцарем и сеньором, следовал предоставленному ему праву. И, согласно вами сказанному, сэр Гэвин следовал своему праву. Разве допустимо, чтобы мы — те, кто проделал столь долгий путь, желая служить вам, милорд, — заплатили непомерно высокую цену за простое недоразумение? Разве Господь не создал нас людьми разумными, одарив доброй волей? Со своей стороны, я готов принести извинения этому молодому рыцарю.

Гастон взглянул на брата. На красивом лице отразилось понимание.

— Значит, — произнес де Вральи, — он — сын вашего союзника? Тогда я тоже принесу ему свои извинения. Хотя, видит Бог, ему следует больше тренироваться с оружием.

Гэвин Мурьен достаточно оправился, чтобы навьючить доспехи на одну лошадь, а самому усесться на другую. И последовать за графом сквозь колонну, словно дитя за матерью.

Граф поднял забрало.

— Гэвин! — окликнул он. — Видишь ли, это иноземные рыцари — у них другие традиции и обычаи. Лорд де Вральи извинится перед тобой.

Альбанец едва заметно кивнул.

Де Вральи остановил лошадь на расстоянии вытянутой руки, Гастон подъехал ближе и заговорил.

— Сэр рыцарь, — обратился он к Гэвину, — что касается меня, то я сожалею о смерти ваших оруженосцев.

Молодой рыцарь вновь кивнул.

— Весьма любезно с вашей стороны, — едва слышно произнес он.

— От себя добавлю, — сказал де Вральи, — я не стану просить за вас выкуп, поскольку граф настаивает, что по вашим законам брошенный мной вызов рассматривается как не совсем правомерный по отношению к вам.

Последние слова из него словно рыболовным крючком вытягивали.

Мурьен в перепачканной котте и испорченных за ночь стояния на коленях чулках ни капли не походил на блистательного героя, коим представал не так давно. Более того, он так и не надел рыцарский пояс. А его меч все еще лежал на дне телеги.

Еще один кивок.

— Я вас понял.

Он развернул лошадь и ускакал прочь.

Гастон смотрел, как он удаляется, и размышлял, а не лучше ли было бы для всех, если бы кузен убил его еще там, во дворе.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ГАРМОДИЙ

Маг сидел в верхних покоях башни и наблюдал, как в струящихся из высоких окон с прозрачными стеклами лучах искрятся пылинки. Повсюду лежали книги. Наступил апрель — сезон не только дождей, но и первого жаркого солнца. Небо в тот день было ослепительно синим. В пятне света на полу развалился кот.

У Гармодия их было три.

— Мельхиад! — воскликнул он, и старый серый разбойник с ленивым высокомерием глянул на хозяина.

Маг ткнул животное посохом с золотым наконечником, поскольку тот разлегся слишком близко от тщательно прорисованных голубым мелом линий, покрывавших темный сланцевый пол. Кот чуть подвинулся и недовольно посмотрел на него.

— Зажрался, поганец, — пробормотал Гармодий.

Солнечный свет падал на выкрашенную белой краской стену, освещая математические формулы, выведенные цветным мелом, серебряным или графитовым карандашом, углем и просто пальцем в пыли. Гармодий использовал все, что попадалось под руку, когда требовалось что–то спешно записать.

Свет спускался все ниже.

В залах, располагавшихся под ним, маг ощущал мужчин и женщин — вот слуга, несущий поднос с холодной олениной к его дверям в башне; дама и господин, поглощенные друг другом на тайном свидании. От места, где они встретились, шло тепло, как от маленького костра, — где же это? Парочка сильно рисковала, назначая свидание в столь многолюдном месте. А вот и королева, сиявшая, словно солнце. Он улыбнулся, когда слегка прикоснулся к исходившему от нее жару. Зачастую маг просто наблюдал, как другие проводят время. Это единственное заклинание, которое он повторял часто.

«Только зачем?» — задавался он вопросом, тщетно пытаясь отыскать ответ. Но этим утром, что ж… Этим утром королева попросила его — вернее, велела — что–нибудь сотворить.

— Сделай что–нибудь выдающееся, маг! — воскликнула она, хлопнув в ладоши.

Гармодий подождал, пока солнечные лучи пересекут начерченную мелом линию, посмотрел на одну из формул и кивнул. Затем отпил маленький глоток холодного чая с тонким налетом пыли сверху — вот только пыль ли это? Ах, ведь он растирал кости для масляной краски. Толика костного порошка попала в чай, правда, хуже от этого он не стал.

Три кота задрали головы и навострили уши.

Свет достиг зеркальца с изображенными на оборотной стороне оправы изслоновой кости знаками зодиака — овном и тельцом, наложенными друг на друга. А затем луч ударил в пол.

— Fiat lux!^[41] — проревел маг.

Вбирая в себя свет, из–за чего коты оказались в тени, луч засверкал, подобно молнии, перемещаясь над выведенными мелом знаками, проходя сквозь линзу и попадая в круглый золотой набалдашник посоха. Маг не заметил, что луч чуть сместился и крошечная частичка света проскочила мимо посоха, заплясав на дальней стене, отражаясь от золотой сферы и преломляясь под влиянием накопившейся внутри артефакта энергии. Яркий луч резко взметнулся, ударив в покрытый позолотой триптих, украшавший сервант, скользнул по оставленному несколько часов назад бокалу с вином. Все еще сфокусированный свет ударил в восточную стену и, сбегая по ней, сжег с десяток или более магических символов, написанных невидимыми магическими чернилами и скрытых под слоем краски.

Старый кот вскочил и зашипел.

Внезапно Гармодий почувствовал головокружение, как при сильном жаре. Но его разум тут же прояснился. От посоха исходило сияние наполненного силой артефакта, которое невозможно спутать ни с чем другим. Маг заметил отклонившийся лучик и проворно передвинул зеркало, чтобы сфокусированный свет полностью попадал на посох.

Ликуя, он хлопнул в ладоши.

Коты в замешательстве осмотрели комнату, будто никогда раньше ее не видели, и снова завалились спать.

Гармодий тоже огляделся.

— Во имя святой Троицы, что же произошло? — удивился он.

Ему не нужен был отдых. Даже после создания могущественных заклинаний, подобных последнему, ощущение переполнявшей посох силы Гелиоса вызывало в нем трепетную дрожь. Он пообещал себе, что выждет день… Возможно, два, однако искушение было чересчур сильным.

— Ух ты! — громко воскликнул маг, коты навострили уши. Вот уже много лет он не чувствовал себя таким бодрым.

Схватив внушительного веса швабру, Гармодий принялся драить пол, уничтожая сложный магический рисунок, который больше походил на искусно вытканный южный ковер. Затем, невзирая на возраст и тяжелую мантию, он опустился на колени и здоровенной льняной тряпкой тщательно протер зазоры между сланцевыми плитами, чтобы не осталось ни единой частички светло–голубого мела. Независимо от желания, маг всегда следовал правилу — до сотворения нового заклинания никаких следов от старого не должно сохраниться. За многие годы практики этот урок он усвоил слишком хорошо.

Закончив, старик направился к столу, придвинутому к стене, и открыл ящик, где пряталась коробочка из черного дерева, окованная по краям серебром. Гармодию нравились красивые вещи. Призывая чуждые сущности, он рисковал потерять душу или умереть, а красота помогала ему вновь обрести веру в себя и успокоиться.

В коробочке в специальных ячейках лежали предметы из бронзы: компас, несколько циркулей, линейка без делений и карандаш, содержащий серебро, смешанное со жжеными квасцами^[42], глиной и воском, освященным представителем церкви.

Отмерив линейкой предполагаемую длину нити, он обмотал ею карандаш и приступил к молитве.

— О, Гермес–Трисмегист^[43], — прозвучали первые слова.

Далее он продолжил на высокой архаике, совершая обряд самоочищения, проясняя мысли, взывая к Господу, его сыну и пророку, стараясь определить точную длину нити, которая ему понадобится.

— Не следует мне делать это сегодня, — обратился Гармодий к самому толстому коту, абсолютно равнодушному к происходящему.

Маг опустился на колени, уже не для молитвы, а для рисования. Вставив деревянную щепу в углубление в сланцевой плите, дрожащими от напряжения руками он взялся за нитку, чтобы провести идеальный круг, внутри которого с помощью линейки и меча начертал пентаграмму. Рядом с ней на высокой архаике написал воззвания к Богу и Гермесу–Трисмегисту, и лишь громкое мяуканье котов, требовавших свой обед, не позволило ему закончить начатое здесь и сейчас.

— Вы, все трое — лучшее подспорье человеку для общения с демонами, — произнес маг, угощая их свежим лососем, купленным на рынке, куда рыба попала прямо из реки Альбин.

Не обращая внимания на речи хозяина, животные наелись, а потом стали тереться о его ноги, громко выражая вечную признательность и любовь.

Произнесенные слова подтолкнули мага к размышлениям. Он отворил тяжелую дубовую дверь и спустился по ста двадцати двум ступенькам в гостиную, где, сидя в кресле, наслаждался чтением Мастиф, приближенный королевы. Стоило старику появиться в комнате, он тут же вскочил.

Гармодий приподнял бровь, и мужчина поклонился. Из–за спешки маг, охваченный страстным желанием, решил позднее разобраться с подобным проявлением неучтивости.

— Будь добр, сбегай к королеве и умоляй ее о снисхождении: не будет ли она столь любезна, чтобы нанести мне визит, — выпалил он и вручил посланнику медную монетку — особый ритуал, заведенный между ними, — и попроси зайти ко мне мою прачку.

Волшебник протянул еще целую пригоршню мелких серебряных монет, на сумму около цехина. Мастиф взял монетки и поклонился. Он успел привыкнуть к магу и его чудным манерам и припустил так, словно от этого зависела его жизнь.

Гармодий налил кружку вина и осушил ее до дна, уставился в окно и снова попробовал убедить себя выждать еще один день. «Кого это вообще волнует?» Правда, он чувствовал себя лет на десять моложе, но, поразмыслив о том, что собирается показать, покачал головой. Рука с чашей задрожала.

Сначала он услышал легкие шаги, а когда она вошла в комнату, вскочил и низко поклонился.

— Наконец–то! — воскликнула молодая женщина, казалось, что она заполнила всю комнату. — Я только что плакалась Мэри, что мне скучно!

Королева рассмеялась, и ее смех полетел высоко, к самим стропилам.

— Вы мне нужны, ваше величество, — с низким поклоном произнес Гармодий.

Она улыбнулась, и от лицезрения ее тела у него, как и прежде, начала чуть кружиться голова. Впоследствии он не мог решить, было ли это отзвуком страсти, которую он к ней испытывал, или же чувством более сильным, собственническим, внушающим страх и опасным.

— Я намерен призвать демона, ваше величество, и ваше присутствие на меня подействует успокаивающе. Надеюсь, вам понравится.

Он снова отвесил поклон.

— Мой дорогой старина, мне льстят ваши старания, только не подвергайте себя опасности, чтобы произвести на меня впечатление!

Королева посмотрела на него с нежностью, и на Гармодия накатила волна негодования — она жалела его! Маг решил не обижаться.

— Ваше величество, я совершал подобные призывы множество раз. Они всегда сопряжены с определенным риском, как, например, и плавание, лишь глупец делает такое в одиночку.

Он представил, как купается с ней, и поспешно сглотнул.

— Сомневаюсь, что могу как–то помочь столь могущественному магу–практику, как ты. Я, которая может осязать лишь тепло солнечных лучей на коже, и ты, который чувствует силу каждой души.

Но она охотно направилась к лестнице и начата подниматься. При восхождении по ступеням ее ногам было на целых полстолетия легче, чем его. И все же, когда они взошли на самый верх, он даже не запыхался.

На лестничной площадке королева сбросила красные туфли и осторожно вошла в комнату босоногой, тщательно избегая задевать нанесенные на пол знаки. Остановилась изучить их.

— Мастер, я никогда не видела, чтобы вы делали нечто настолько… дерзкое! — воскликнула она, на этот раз восхищение не было напускным.

Девушка подошла к окну, чтобы оказаться под лучами солнца, которое теперь находилось напротив восточной, а не западной стены. Постояла там, изучая уравнения и поэтические строки, потом принялась чесать за ушками старого толстого кота.

Некоторое время он мурлыкал, потом вдруг вонзил клыки ей в ладонь и завопил, получив от нее оплеуху.

Гармодий покачал головой и капнул меда на раны, оставленные зубами кота.

— Странно, он никогда прежде не кусался, — произнес маг.

Она пожала плечами, шаловливо улыбнулась и слизала мед.

Волшебник снял башмаки. Подошел к покрытой письменами стене и разве что не уткнулся в нее носом, чтобы прочитать две строчки, написанные серебряным карандашом. Затем, взяв маленькую эбеновую палочку, он вывел в воздухе эти две строчки яркими огненными буквами толщиной тоньше самого тонкого волоса, но отчетливо видными им обоим.

— Ух ты! — воскликнула королева.

Он улыбнулся ей. У него возникло мимолетное искушение поцеловать ее и другое желание, сопоставимое по силе, но совершенно противоположное, — отказаться от этой затеи. Она так напоминала ему…

— Что ж, — произнес он, — вы готовы, ваше величество?

Женщина улыбнулась и кивнула.

— Калео се, ЧАРУН, — прокричал маг, и свет над пентаграммой стал тускнеть.

Королева шагнула вправо и встала в луче солнца, бьющего из высокого окна, старый кот принялся тереться об ее босую ногу.

Внутри пентаграммы начала сгущаться тень. Маг взял посох и направил полый золотой конец, подобно острию копья, от себя вдоль покрытого символами пола.

— Кто меня зовет? — послышался шепот из расщелины, очерченной лучом света, трепетавшим над пентаграммой.

— КАЛЕО, — проявил настойчивость Гармодий.

Из тени появился силуэт Чаруна. Маг почувствовал, как зашевелились его уши, а солнце словно потускнело.

— Ш–ш–ш-ш, — прошипело существо.

— Сила за знания, — произнес Гармодий.

Схожее с человеком создание втягивало в себя тени. Ростом оно было выше верхних книжных полок, обнаженное, толстые белые вены проступали на светло–синем, напоминавшем старый мрамор теле, плотные кожистые крылья за спиной опускались от головы до самого пола по идеальной дуге, которой бы восхитился любой художник.

Исходивший от него запах был чужеродным и напоминал смрад жженного хозяйственного мыла. Неприятный, но терпимый. Демон держал утыканный шипами меч длиной в рост человека. А лицо одновременно ужасало и восхищало — черный с золотистыми вкраплениями клюв, огромные миндалевидные глаза насыщенного фиолетового цвета, будто два сапфира, костяной гребень с пучком волос, словно украшение на шлеме времен Архаики.

— Сила за знания, — повторил маг.

Ничего не выражавшими глазами демон уставился на него. Кто знал, что у него на уме? Они редко разговаривали, еще чаще даже не понимали, о чем им говорят.

Неожиданно демон, стремительно, как орел хватает зайца, взмахнул огромным мечом и рубанул по кругу.

Гармодий прищурился. Он бы не прожил столь долго, паникуя из–за мелочей.

— Sol et scutum Dominus Deus^[44], — произнес маг.

Второй удар преодолел круг, но попал в магический щит. Существо посмотрело на сверкающую пурпурную сферу с белыми разводами и принялось тыкать в нее острием меча. Искры каскадом посыпались в разные стороны, создавалось впечатление, что над головой демона образовался яркий разноцветный купол. От пола повалил дым.

Гармодий ударил посохом в то место, где меч прорубил его творение.

— Sol et scutum Dominus Deus! — проревел он.

Трещина в щите затянулась, существо отступило назад и зашипело.

Королева подалась к нему и маг по–настоящему испугался, вдруг она нечаянно пересечет линию. Однако ничего с этим поделать он уже не мог, поскольку, выкрикнув ей предостережение, нарушил бы заклинание призыва — вся его воля была сосредоточена на призванном демоне, на круге, пентаграмме и удержании щита. Волшебник вдруг осознал, что делает одновременно слишком много дел.

Он подумал было опустить щит, но как раз в этот момент демон изрыгнул огонь. Ударившись о внутреннюю поверхность щита, струя пламени расплескалась, напомнив раскрывшийся бутон цветка, в комнате стало жарко. Огонь не мог преодолеть защитное поле, но тепло его преодолевало. Неожиданная способность демона полностью изменила расстановку сил. Даже когда маг предположил, что потерпел поражение, его разум воспринял это с некоторой долей восхищения. Несмотря на щит, он чувствовал запах существа, ощущал исходивший от него жар.

Так же внезапно, как и появилось, пламя откатилось от края барьера и исчезло в пасти демона. Жара спала.

Дезидерата еще больше подалась вперед, пока кончиком носа не коснулась на вид хрупкой поверхности защитного поля. И засмеялась. Демон развернулся к ней, вскинув голову, точь–в–точь как щенок. И тоже захохотал. Она сделала реверанс и закружилась в танце. Существо восторженно следило за ней, так же как и маг. Королева соблазнительно двигала бедрами, через каждые десять шагов вскидывала руку над головой — танец весны, бесхитростный и безупречный.

Демон внутри защитного поля покачал головой.

— Да!

Шагнул к ней, но головой задел край пентаграммы. Он закричал от ярости и рубанул мечом по символу, сланцевый пол треснул, разорвав круг. Дезидерата кончиками пальцев ноги прикоснулась к разлому, и тот затянулся. Гармодий облегченно вздохнул. Шустро, словно преследующий крысу терьер, он сунул посох в щит, обрушив всю силу чар на демона.

Существо резко развернулось от королевы к магу, меч наготове — но замерло неподвижно. Только могучая грудь поднималась и опускалась. Демон стал меняться — излучая белый свет, взмыл вверх, словно ангел с крыльями лебедя, а потом упал на сланцевый пол, и его скрюченная фигура превратилась в омерзительную многоножку, размером чуть больше лошади, стесненную границами защитного поля. Гармодий вскинул посох, сердце пело от радости, наполняясь искренним восторгом: наконец–то ему удалось опробовать свою теорию, и польза превысила ущерб.

Маг вытащил посох из круга, воскликнув:

— Итхи!

Пентаграмма очистилась.

Переполненный гордыней Гармодий едва удержался, чтобы тут же не рухнуть в кресло. И даже нашел в себе силы подойти к королеве и, раскинув руки, заключить ее в объятия с несвойственной ему фамильярностью.

Она нежно поцеловала его.

— Ты — старый недотепа, — произнесла Дезидерата, — правда, гениальный и смелый старый недотепа, Гармодий. — Она одарила его ласковой победной улыбкой. — Даже представить не могла… Никогда не видела ничего подобного.

— О, — протянул он, вдыхая ее аромат.

Перед ним открылось множество новых возможностей для исследования и познания. Отступив назад, маг поклонился.

— Я обязан вам жизнью. Кто вы?

Королева рассмеялась, казалось, ее смех низвергает вселенское зло.

— Кто я? — переспросила она, покачав головой. — Да, ты действительно самый настоящий старый недотепа.

— Даже самым мудрым следует молиться, припав к ногам вашего величества. — Он согнулся в поклоне едва не до пола.

— Знаешь, ты как мальчишка, который разворошил осиное гнездо лишь для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. И вместе с тем я ощущаю в тебе триумф этого мальчугана, Гармодий. Так что же мы узнали сегодня? — Она неожиданно опустилась в кресло, не обращая внимания на лежавшие там свитки. — И откуда только взялась такая смелость? При нынешнем дворе ты ведь олицетворение внимательности и осторожности. — Она улыбнулась и на мгновение из наивной молодой девушки преобразилась в мудрую и проницательную королеву. — Некоторые утверждают, будто у тебя нет силы и ты всего лишь шарлатан при королевском дворе. — Ее взгляд метнулся к пентаграмме. — Судя по всему, они ошибаются.

Он проследил за взмахом ее руки и поспешил налить ей вина.

— Не могу с уверенностью сказать, что именно мы узнали сегодня, — осторожно произнес маг.

Как прежде, осмотрительность взяла верх, но он знал, что поступает правильно.

— Говори со мной так, словно ты — мой наставник, а я — твой ученик, глупый оруженосец, у которого обнаружились задатки герметизма, — приказала она, отпивая маленькими глотками вино.

При этом женщина выглядела весьма довольной, но по откинутой назад голове маг понял — она знала, что такое страх. И была смертной, хотя иногда ему и чудилось иное.

— Поскольку я могу пользоваться силой, думаю, ты полагаешь, будто я знаю, как это работает. Что наши знания равны. Но вся правда в том, что, когда солнечные лучи падают на меня, я чувствую прикосновение Бога и иногда, с его помощью, могу сотворить чудо.

Ее лицо озарила улыбка. Гармодий подумал, что без должной сдержанности такая самоуверенность может сделать королеву намного страшнее любого чудовища.

— Что же, ваше величество. Как вы знаете, существует две школы силы — два источника для создания любого заклинания.

Он осторожно поставил посох в угол и встал на колени, чтобы стереть с пола пентаграмму.

— Белая и черная.

Он пристально посмотрел на нее. Королева с улыбкой пожала плечами.

— Это же так просто, мой маг. Есть сила солнца, чистая как свет, не стесненная путами, невидимая — знак любви Божией в каждом его творении. И есть сила Диких — малейшая ее капля изменяет сущность того, кто ею обладает, а любая сделка скрепляется кровью.

Гармодий закатил глаза.

— Скрепляется. Сделка. На самом деле кровь там вовсе необязательна. Сила везде, она исходит от всего вокруг: от травы, деревьев и существ, которые живут среди них.

— Да, я чувствую ее, хотя она недружелюбна ко мне.

— Неужели? — спросил он и на всякий случай перекрестился.

Почему он не спрашивал королеву об этом раньше? Ему пришел на ум более безопасный опыт, но что сделано, то сделано.

— То есть вы можете ощущать силу Диких?

— Да! — воскликнула она. — Я ощущаю ее даже в тех бедных мертвых существах, которые украшают большой зал.

Маг покачал головой, осознав собственную глупость. Причина в гордыне.

— Чувствуете ли вы присутствие силы Диких в этой комнате?

— Зеленая лампа разве не артефакт, когда–то принадлежавший Диким? Волшебная лампа?

— А вы можете взять хотя бы частицу силы, которую она излучает, и воспользоваться ею, ваше величество?

— Зачем ты задаешь такие вопросы? Теперь я думаю, что ты глуп, маг.

«Вот значит как, — подумал он, — не до такой же степени презрительно».

— И все же разве не я призвал могущественного демона из преисподней?

На ее лице заиграла улыбка.

— Положим, не одного из величайших, но все же.

— Союзника Диких, можно ли его так назвать? — поинтересовался Гармодий.

— Бог есть солнце и сила солнца, а сатана полагается на силу Диких, — она пропела строчки, словно девочка–школьница. — Демоны вынуждены использовать силу Диких. Когда сатана отвернулся от Бога и повел свои легионы в ад, тогда вся магия разделилась на две силы, зеленую и золотую. Золотая для слуг Божьих. Зеленая для приспешников сатаны.

Маг кивнул и вздохнул.

— Что–то вроде этого, только все намного сложнее.

— А вот и нет, — заявила она, снова выказывая непоколебимую самоуверенность, — я считаю, что зачастую мужчины склонны все усложнять. Так меня учили монахини. Ты хочешь сказать, что они лгали?

— Ну да, я просто скормил демону силу солнца. С ее же помощью его и призвал. — Гармодий расхохотался.

— Нет, ты изгнал его! — В комнате раздался ее звонкий смех. — Ты дразнишь меня, маг!

— Я изгнал его после того, как скормил ему достаточно силы, чтобы заставить расти, — возразил старик. — Чистый Гелиос, который я получил при помощи своих инструментов, не имея особых способностей вашего величества.

«Какими бы они ни были».

Королева пристально на него посмотрела. В ее взгляде не было хитрости или намека на флирт, насмешки или искусного обаяния, или даже привычного юмора.

— И что это значит? — шепотом спросила она.

— Спросите меня снова, ваше величество, после того как через неделю я призову его вновь. Скажите, будете ли вы со мной в тот день… Я обязан вам, если бы не вы…

— Что ты ищешь, маг? Одобряет ли подобные практики церковь? — говорила она нарочито медленно, тщательно подбирая слова.

Он вдохнул. Выдохнул. «Наплевать на церковь», — подумал он, а вслух произнес:

— Да, ваше величество.

«Нет, ваше величество. Вряд ли. Но они — не ученые. Их интересует лишь сохранение текущего положения».

— Я не просто какая–то девчонка, — заявила она. — Разве нам не следует спросить об этом епископа?

Гармодий нахмурился.

— Как пожелаете, ваше величество.

СЕВЕРНЫЙ ТРАКТ — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

По торговым меркам, караван Рэндома продвигался быстро. За день они покрывали от шести до десяти лиг, для ночевок останавливались на окраинах городов и разбивали лагерь на подготовленных для посевной полях. Корм для скота, свежеиспеченный хлеб и разделанное мясо им доставляли из окрестных деревень. Люди были довольны поездкой, поскольку сам Джеральд все заранее продумал и распланировал, да и с пропитанием перебоев не возникало. Но им предстояло преодолеть сотню лиг, чтобы добраться до Альбинкирка, потом еще сорок на восток до ярмарки. Таким образом, караван прибудет туда позже, чем рассчитывал Рэндом.

Альбинфлеры — маленькие желтые шарики с покрытыми пушком лепестками, источавшие прекрасный аромат и произраставшие лишь на склонах вдоль реки, — цвели на раскинувшихся по обе стороны от тракта лугах. А когда караван проезжал один из любимых Рэндомом отрезков пути — вдоль самого края отвесного обрыва над Альбином, чьи воды текли между скалами на расстоянии в шестьдесят и более футов, — сверху альбинфлеры сливались в желтые дорожки, а противоположную сторону, до которой была почти целая миля, укрывали словно ярким восточным ковром. Прошли годы, пока у него снова появилась возможность увидеть эти цветы. На севере они не росли.

После трех удачных дней путешествия они прибыли в Лорику к постоялому двору «Два льва». Привычное место ночлега, где можно было разжиться хлебом и фуражом, превратилось в дымящиеся развалины. На то, чтобы договориться с новым поставщиком и раздобыть все необходимое, у Рэндома ушел целый день, а история о том, как сгорела гостиница и местный шериф был избит иноземцами, немало возмутила его. Владелец «Двух львов», уже отправивший посыльного к королю, стоял во дворе с перевязанной головой, наблюдая, как рабочие подъемным механизмом стаскивают с основного здания обуглившиеся стропила.

Рэндом поручил одному из новобранцев доставить мастеру гильдии в Харндоне сообщение о произошедшем. Как правило, харндонцев мало заботили дела небольших городков, но сейчас происшествие касалось деловых отношений, взаимовыручки и патриотизма.

На следующий день сразу у двух его фургонов сломались спицы — у одного настолько неудачно, что деревянное колесо распалось на две части, и с него свалился железный обод. А это означало, что ему необходим кузнец и колесный мастер. Поэтому пришлось возвращаться в Лорику, ночевать в довольно паршивой гостинице, а караван тем временем продолжил двигаться на север уже без него. Он остался лично, потому что в Лорике знати именно его, а не его наемников, не Джудсона, торговца тканями, и не кого–то другого.

Рано утром оба фургона были готовы отправиться в путь, и он без воодушевления выплатил оговоренную сумму за то, что два ученика и подмастерье работали всю ночь при скудном освещении. Еще один серебряный леопард достался кузнецу, чтобы тот до заутрени установил обод на колесо.

Джеральд принял причастие у монаха, служившего мессу в придорожной часовне, выпил небольшую кружку пива и уселся на лошадь во главе маленького каравана. На божественной литургии собралось немало отщепенцев, мужчин и женщин–нищих, несколько бродяг и труппа странствующих актеров. Присутствие бедняков никогда не смущало Рэндома. Он часто раздавал им пожертвования.

Но возможность лишиться кошелька и груза из–за всякого сброда его беспокоила. Недоверие вызывали четверо, хотя не обязательно они промышляли вместе. Рэндома еще никогда не грабили те, с кем он только что слушал мессу, но рисковать он не собирался. Джеральд обменялся многозначительными взглядами со своими возчиками, и повозки двинулись вперед.

Один из бродяг последовал за ними по дороге. У него была хорошая лошадь, а в плетеной корзине позвякивали доспехи. Казалось, его ничто не интересует. Неспешно нагнав их, он проехал мимо.

По традиции харндонцы обращались к людям, с которыми одновременно присутствовали на мессе, «братья и сестры», поэтому Рэндом поприветствовал незнакомца:

— Мир во Христе тебе, брат.

Мужчина от неожиданности вздрогнул. Тут только Джеральд понял, что путник не бродяга. Он принадлежал к высшему сословию, хотя и был весь перепачкан в грязи. Но стоило только приглядеться к его одежде, истина становилась очевидной — на нем был превосходный кожаный жупон, стоивший по меньшей мере двадцать леопардов. Высокие сапоги с золотыми шпорами — даже если они всего лишь из позолоченного серебра, все равно, судя по массивности, стоили леопардов сто.

Тот, к кому обращались, тяжело вздохнул.

— И вам, мессир, — не останавливаясь, произнес путник.

Рэндом никогда не сколотил бы приличное состояние в беспощадном мире караванщиков и гильдий, не будь он готов ухватить фортуну за хвост.

— Вы ведь рыцарь.

Незнакомец не осадил лошадь, но повернулся, а животное, почувствовав, что седок изменил положение, остановилось. Мужчина ничего не ответил, возникла неловкая пауза.

«Что же у нас тут такое?» — недоумевал Рэндом.

Наконец пребывавший в отчаянии молодой человек, по возрасту годившийся Джеральду в сыновья, кивнул.

— Да, я — рыцарь, — произнес он, словно признаваясь в том, что согрешил.

— Мне нужны люди, — заявил Рэндом. — У меня на дороге караван, и раз уж у вас золотые шпоры, то такой боец пришелся бы весьма кстати. В караване пятьдесят больших фургонов, и мы едем на север на ярмарку. Не воспринимайте мое предложение как недостойное вас. Просто я опасаюсь разбойников и Диких.

Мужчина покачал головой и отвернулся, лошадь нехотя пошла вперед — прекрасный боевой конь, но перегруженный всадником с доспехами. Неверно распределенный вес утомлял животное.

— Уверены? — уточнил Джеральд, который никогда не стеснялся попробовать еще раз.

Рыцарь поскакал дальше.

Рэндом разрешил возчикам остановиться на обед, затем они возобновили путь и ехали до самого вечера и даже немного захватили время после наступления темноты.

Встали рано утром и отправились в дорогу, когда солнце едва показалось над рекой, которая несла свои воды на восток, извиваясь подобно змее. Немного погодя они добрались до долины и Великого моста, тут заканчивались территории внутренних графств. Рэндом насладился трапезой в таверне «Взъерошенный кот» вместе с возчиками, которые сочли за честь отобедать с ним.

После остановки они пересекли Великий мост, двадцать шесть пролетов, построенных в период Архаики и бережно сохраненных до настоящего времени. Затем целый час поднимались по противоположному берегу, причем возчики вели коней под уздцы. Когда забрались на гребень, Рэндом снова увидел молодого рыцаря, преклонившего колени у придорожной часовенки. На его запыленных щеках были заметны следы от слез.

Джеральд кивнул ему и отправился дальше.

К вечеру они нагнали основной караван, расположившийся на ночлег. Все обрадовались приезду Рэндома. Прибывшие возчики делились с приятелями событиями прошедших дней. Гильберт, поздоровавшись с ним, доложил о состоянии дел, а Джудсон посетовал на быстрое возвращение.

Все как обычно.

Начинало смеркаться, когда к его повозке подошел мальчишка золотых дел мастера и как настоящий солдат отдал честь.

— Мессир, там какой–то рыцарь спрашивает вас.

На плече парнишки лежал арбалет, и, без сомнения, он очень гордился тем, что стоял на страже, охраняя караван, ведь ему поручили столь важное дело. Генри Ластифер — вспомнил его имя торговец. Рэндом последовал за мальчишкой к костру, где грелись Гильберт и Старый Боб, наемник. И молодой рыцарь, повстречавшийся на дороге. Он сидел, потягивая вино, но, увидев его, тут же поспешил подняться.

— Могу ли я поменять свое решение? — спросил он.

Джеральд широко улыбнулся.

— Естественно, добро пожаловать на борт, сэр рыцарь.

На лице Гильберта тоже засияла улыбка.

— Милорд, жутко похож, знак короля и меч. — Он повернулся к рыцарю. — Как звать, милорд?

Молодой человек слишком долго колебался, всем стало очевидно его желание скрыть правду.

— Сэр Тристан? — задумчиво произнес он.

— Вполне себе, — заявил Гильберт, — пошли со мной, поищем тебе место для ночлега.

— Запомните, — вмешался Рэндом, — в первую очередь вы подчиняетесь Гильберту, а уж потом мне. Ясно?

— Конечно.

«И во что я только ввязался?» — подумал Джеральд, тем не менее довольный, что рыцарь присоединился к ним, не важно, бродяга он или нет. Королевских рыцарей превосходно обучали и тренировали, в особенности сражаться против Диких. Даже если молодого человека постигла беда… Впрочем, скорее всего, он просто влюблен. Джентри^[45] частенько сумасбродничали от любви.

Этой ночью он наконец–то спал спокойно.

К СЕВЕРУ ОТ ЛОРИКИ — БИЛЛ РЕДМИД

Билл Редмид вел своих неопытных парнишек четко по следу. Сопровождавший их ирк сновал далеко впереди между толстыми стволами деревьев, словно мечущийся дымок. Он возвращался к двигавшейся парами группе с самых неожиданных сторон, заставая врасплох даже такого бывалого лесника, как Билл.

Мальчишки боялись его.

Редмиду молчаливое существо скорее нравилось, поскольку высказывалось лишь по необходимости. Что–то в них было, в ирках. Трудно определить, что именно, но они обладали каким–то необъяснимым благородством.

— Те, кто справа, наблюдают за правой стороной леса, — снова повторил Билл, — те, кто слева, — за левой.

Три дня в пути, и он только и делает, что нянчится с ними.

— Мне нужно отдохнуть, — заканючил самый крупный и сильный мальчишка. — Ради бога, Билл! Мы же не боглины!

— На твоем месте я бы припустил шустрее, — ответил Редмид. — Вы что, на ферме не работали?

С обустройством лагеря дела обстояли еще хуже. Ему пришлось объяснять, как делать укрытие, следить за тем, чтобы они не искромсали бечевку, учить разводить огонь. Втолковывать, как ограничиться небольшим костром. Как сохранить тепло и не промокнуть. Куда ходить по нужде.

Двое напевали за работой, пока он не подошел и не свалил ударом кулака одного на землю.

— Если люди короля поймают тебя из–за гребаного пения, будешь болтаться на виселице, а когда вороны обглодают твои кости, чертов королевский колдун перетрет их в порошок для своих красок.

Недовольство провинившихся, хоть и молчаливое, нельзя было не ощутить.

— Ошибетесь — погибнете, — сказал он, — это вам не летняя забава.

— Домой хочу, — высказал свое желание самый крупный из них. — Ты еще хуже, чем аристократы, — он огляделся в поисках поддержки, — и не сможешь удержать нас.

Из сгустившихся сумерек появился ирк. С любопытством посмотрел на здоровяка, затем повернулся к Биллу.

— Идем, — глухо произнес он.

Билл кивнул парням. Время обсуждений прошло.

— Будьте здесь, — приказал он и последовал за ирком.

Они пересекли болото, забрались на небольшой холм и спустились в густую хвойную рощицу.

Провожатый повернулся и кивнул в сторону.

— Медведь, — произнес он. — Друг. Будь добр, человек.

Почти посередине рощицы, положив голову на передние лапы, словно отдыхая, лежала огромная золотая медведица. Над ней, облизывая ей морду, стоял прекрасный медвежонок. Когда Билл приблизился, медведица зашевелилась. Подняла голову и заворчала. Он отступил было назад, но ирк его остановил и заговорил свистящим шепотом. Медведица перевалилась, и Билл увидел на ее боку глубокую рану, полную засохшего по краям гноя, от которого тошнотворно воняло. Ирк опустился на корточки, подобно тому как сделал бы это человек. Его уши поникли — то была горечь, которой Билл никогда прежде не замечал у представителей их племени.

— Медведица умирает.

Он знал, что ирк прав.

— Медведица спрашивает, можешь ли ты спасти ее медвежонка?

Ирк развернулся, и Билл осознал, насколько редко он встречался взглядом с этим необычным существом.

— Я ничего не знаю о медведях, — произнес он, опустившись перед огромным животным на корточки. — Но я — друг любому существу из Диких и даю тебе слово: если смогу доставить медвежонка к другим золотым медведям, я сделаю это.

Превозмогая боль, мать что–то произнесла. Отвечая, ирк не заговорил, а скорее, запел. Предложения превратились в строфы, наполненные плавными рифмами.

Медведица закашляла.

Ирк повернулся к Биллу.

— Медвежонок… Мать ее назвала как желтый цветок.

— Маргаритка?

Физиономия ирка скривилась в гримасе.

— Нарцисс? Шафран? Не знаю я больше желтых цветов.

— В воде.

Ирк был расстроен.

— Лилия?

Существо кивнуло.

Билл протянул руку к медвежонку, и тот его укусил.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Подгоняемый беспокойством, уставший и обессилевший, капитан только и мог, что переставлять ноги, шаг за шагом продвигаясь по тропе. Наступающая темнота, изнеможение и холод не могли не тревожить. Вечерело, и становилось очевидно, что им придется заночевать в лесу. В том самом лесу, где скрывались демон и виверна.

— Почему нас не прикончили? — спросил капитан у егеря. — Ведь демонов было двое.

Гельфред покачал головой.

— Одного ты убил. Искусно и чертовски быстро.

Он осматривал все вокруг, стараясь ничего не упустить. Наконец они добратись до основного тракта, и егерь натянул поводья лошади.

— Можем ехать вдвоем.

— Она не выдержит, — раздраженно возразил капитан.

— Ты ведь обладаешь магией, — произнес, не обвиняя, но с какой–то затаенной болью Гельфред.

— Да, — признал Красный Рыцарь, — иногда пользуюсь ею.

Егерь встряхнул головой и принялся читать молитву. Они ехали, пока не начал накрапывать мелкий дождик и не сгустились сумерки.

— Нужно сторожить попеременно, — произнес капитан. — Сейчас мы слишком уязвимы.

От усталости он с трудом соображал. Пока егерь чистил коня скребницей, он собрал ветки и развел огонь. Причем сделал все наоборот: сперва приволок довольно внушительных размеров коряги, которые без топора было не порубить, потом слишком измельчил хворост. Он опустился на колени у небольшого углубления и высекал кремнем о сталь искры на видавший виды клочок ткани до тех пор, пока тот не начал тлеть.

Чтобы пламя разгорелось, нужно было сначала сделать трут из ветоши, коры или птичьего гнезда, но об этом он вспомнил только сейчас. Пришлось начинать заново.

«Два придурка». Он ощущал, что лес вокруг полон врагов. А может, союзников. Вот оно — проклятье юности. «Интересно, во что я ввязался?»

Из сухой ветоши и кусочков березовой коры Красный Рыцарь соорудил небольшой трут и опять принялся выбивать искры, зажав в правой руке нож со стальным лезвием, в левой — кремень. Наконец капитан высек искру, поджег обуглившуюся ткань, положил ее в углубление и принялся осторожно дуть. Занялся огонь.

Красный Рыцарь подкидывал веточки, пока не убедился, что костер горит устойчиво, потом из аккуратно срезанных охотничьим ножом сухих веток соорудил некое подобие шалаша. Когда закончил, он был неимоверно горд собой и подумал, что если Дикие настигнут их прямо здесь, то ему, по крайней мере, удалось разжечь чертов костер.

Подошел Гельфред и протянул к теплу руки, потом достал арбалет.

— Поспи, капитан, — произнес он. — Будешь первым.

Красный Рыцарь хотел возразить, что ему нужно все обдумать, но тело диктовало свои условия. И все же, прежде чем забыться сном, он, уловив движение, вскочил с подстилки с мечом в руке. В свете костра глаза егеря показались огромными.

— Я просто хотел оттащить подальше башку твари, — пояснил Гельфред. — Как–то… Здесь ей не место. Да и лошадь пугается.

Капитан помог ему перетащить голову. Постоял около нее в кромешной тьме, дрожа от холода. Что–то приближалось. Что–то могущественное. Может быть, костер был такой же ошибкой, как и то, что они отправились в леса только вдвоем.

«Пруденция? Пру?»

«Мой милый мальчик».

«Пру, могу я растянуть над этим маленьким лагерем Плащ? Или нарушу равновесие?»

«Растягивай, но осторожно, как я тебя учила».

Он прикоснулся к ее мраморной руке, выбрал ниши и знаки, открыл огромную железную дверь. За ней была зеленая тьма — плотнее и зеленее, чем ему нравилось. Но капитан осторожно взял ее частицу и закрыл дверь.

От усилий его зашатало. Он не устоял и рухнул у мертвой головы демона. Кромешная темнота. Голова чудовища все еще излучала ауру страха, а он стоял перед ней на коленях — на сырых холодных листьях, и этот холод помог ему прийти в себя.

— Милорд? — Гельфред испугался. — Милорд!

Капитану потребовалось некоторое время, чтобы восстановить дыхание.

— Что?

— Звезды пропали.

— Я применил заклинание… Скрыл нас, — объяснил Красный Рыцарь. — Но может, зря.

Егерь шумно выдохнул.

— Давай уберемся подальше от этой штуковины, — предложил капитан, с трудом поднимаясь на ноги.

Они вместе заковыляли по корням деревьев к своему крохотному костерку. Лошадь так косилась на них, что стали видны белки ее глаз.

— Мне нужно поспать.

Гельфред в темноте сделал неопределенное движение, и капитан воспринял его за знак согласия. Обеспокоенный, он все же погрузился в сон, едва коснулся головой земли, и спал до тех пор, пока егерь не опустил руку ему на плечо.

Он услышал стук копыт. Или, скорее, скрежет когтей. Что бы это ни было, он никак не мог разглядеть источник звука. Костер потух, а ночь была слишком темной. На расстоянии вытянутой руки, может, и дальше двигалось нечто поистине громадное.

Гельфред оказался ближе к неведомому, и капитан положил руку ему на плечо, сдерживая.

Скрип. Звяк. Тук. Оно прошло мимо, направляясь вниз по холму к дороге.

Минула целая вечность, прежде чем Гельфред произнес:

— Оно нас не увидело и не учуяло.

Про себя Красный Рыцарь произнес: «Спасибо, Пру», а вслух:

— Моя очередь сторожить.

Минут через десять егерь уже храпел, уверенный в своем господине, которому подобной уверенности как раз и не хватало.

Рыцарь всматривался в темноту, ставшую теперь скорее союзником, нежели врагом. Затем погрузился в медитацию; восстановилось сердцебиение, исчезла боль. Он отправился во Дворец воспоминаний, воскрешая в памяти технику ударов мечом, заклинания, символы, строки поэзии.

Бегство в иллюзию не помогло ускорить время, тянувшееся, казалось, слишком медленно, и все же ночь заканчивалась.

Наконец первые лучи солнца осветили небо на востоке, и он деликатно растолкал Гельфреда. Теперь, учитывая, что оба проснулись, можно было немного расслабиться. На лошадь и голову демона никто не покусился.

Недалеко от места ночевки они обнаружили несколько глубоких отпечатков — раздвоенные, с когтями и ложным копытом. Хорошо заметные на опавшей листве.

Егерь отправился по следу, а капитан, выжидая, наблюдал…

— Нам стоит чего–то опасаться, Гельфред? — спросил он, догнав охотника и остановившись в нескольких шагах.

Гельфред указал на землю под ногами. Приблизившись, капитан увидел множество парных следов — троих или даже четверых существ.

— В точности как у убитого тобой вчера. Четыре пары следов. Один бежал медленнее, зато двое других передвигались шустрее, а вот здесь они остановились. Вынюхивали. Так мне представляется.

Любопытство, губительное и для котов, подгоняло их. Через десяток шагов они натолкнулись на новые восемь или десять пар следов, а еще через десяток…

— Боже милостивый и во имя всех святых! — не удержался Гельфред.

Качнув головой, капитан добавил:

— Аминь.

Они стояли на краю лощины, достаточно широкой, чтобы вместить пару фургонов и скрыть человека на коне. Она тянулась с запада на восток, лишенная растительности и тем самым похожая на дорогу. Земля в лощине была основательно вытоптана, и на ней сохранилось множество следов.

— Это ведь целая армия! — воскликнул Гельфред.

— Давай пошевеливаться, — приказал капитан.

Он бросился назад к полянке и принялся навьючивать на бедную лошадь все, что только было возможно.

Наконец они двинулись в путь. Издалека каждая тень им казалась демоном. Капитан все еще плохо себя чувствовал: его знобило, хотелось есть, но сделать привал, чтобы вскипятить хотя бы чай, он боялся. Из–за холода, ненадлежащего ухода, едва пережив сырую промозглую весеннюю ночь, лошадь еле тащилась. К счастью, слишком далеко идти не пришлось, что, возможно, спасло ей жизнь. Наверное, охранявшие лагерь караульные все–таки подняли тревогу — за милю до моста их встретил Йоханнес с шестью копьями в полной броне.

Он оглядел их все еще воспаленными глазами и зычным голосом призвал к ответу:

— Где вас черти носили?

— Ездили на разведку, — ответил капитан.

Из последних сил, будто от этого сейчас зависела его жизнь, он постарался расправить плечи. И чрезвычайно гордился тем, что смог это сделать.

Йоханнес посмотрел на него, как обычно смотрят на детей отцы, решившие чуток отложить неминуемое наказание за провинность, но, заметив волочившуюся по грязи голову, изменился в лице. Маршал подъехал к ней и наклонился, чтобы получше рассмотреть.

По его округлившимся глазам и встревоженному взгляду капитан понял, что поступил верно.

Резко дернув поводья, Йоханнес развернул лошадь.

— Надо предупредить оставшихся в лагере. Том, отдай капитану своего коня. Милорд, мы должны сообщить настоятельнице.

Тон маршала изменился. Не уважительный, но по–военному рассудительный. Дело приобретало иной оборот и уже непосредственно относилось к их службе.

Красный Рыцарь покачал головой.

— Пусть Уилфул отдаст мне коня. Том, следуй за мной.

Состроив недовольную гримасу, Уилфул Убийца спешился, пробормотав что–то по поводу того, что его вечно стараются объегорить.

Капитан не удостоил его ответом, с легкостью запрыгнул в седло лучника и быстрой рысью поскакал вперед, а Уилфул ухватился за стремянной ремень ближайшего наемника и припустил изо всех сил. Оставшееся до лагеря расстояние лошади преодолели резвым галопом. Казалось, на ногах Уилфула сапоги–скороходы.

К воротам выбежала охрана — дюжина лучников и трое солдат, во всеоружии и готовые к бою. Впервые с того момента, как он накануне отправился в разведку, сердце капитана наполнилось радостью.

Голова, тащившаяся по земле позадилошади Гельфреда, вызвала множество пересудов и стала предметом самого пристального изучения.

Капитан осадил коня около своего шатра и спешился. Ему хотелось принять ванну, отмыть волосы от грязи, но не было уверенности, что время терпит. Для начала он просто напился воды.

Подъехал Йоханнес, задержавшийся переговорить с начальником караула. Двое лучников — Длинный Сэм и Безголовый — насаживали голову твари на кол.

Капитан кивнул им.

— Поместите ее за главными воротами, пусть каждый проезжающий мимо фермер полюбуется.

Йоханнес долго разглядывал голову демона.

— Удвой охрану, привлеки для дополнительного патрулирования до четверти воинов в полной амуниции, дежурство круглосуточное, распланируй зачистку деревень вокруг крепости, — приказал капитан. Усталость тяжким грузом давила на плечи, он с трудом подбирал нужные слова. — Леса заполонены Дикими. Они собрали целую армию и ведут ее сюда. Могут напасть в любой момент. Из шатра он вынес открытую чернильницу и, не заботясь о каллиграфии, нацарапал длинную записку. В конце, как принято у просвещенных господ, аккуратно вывел свое имя: Красный Рыцарь, капитан.

— Как можно быстрее найди двух лучников, снабди продовольствием и лошадьми — по паре отменных скакунов каждому — и отправь к королю в Харндон.

— Боже милостивый, — не сдержался Йоханнес.

— Переговорим, когда вернусь от настоятельницы, — бросил капитан.

Тоби подвел ему запасную верховую лошадь Мерси. Запрыгнув в седло, он велел Плохишу Тому следовать за ним и поскакал вверх по крутому склону к крепости.

Ворота все еще были открыты. Но вскоре их накрепко закроют.

Он слетел с Мерси и бросил поводья Тому, не проявившему такой же прыти. Взбежал по ступенькам и забарабанил в двери большого зала. Из часовни за ним, как обычно, наблюдал священник.

Двери открыла пожилая монашка и поклонилась.

— Мне нужно как можно скорее встретиться с госпожой настоятельницей, — выпалил Красный Рыцарь.

Женщина отступила, потупив взор, и захлопнула двери. Он едва сдержался, чтобы снова не заколотить по ним кулаками, но, поразмыслив, решил подождать.

— Это вы с Гельфредом удавили ту тварь? — не без зависти поинтересовался Плохиш Том.

Капитан мотнул головой.

— Позже.

Том повел плечами.

— Эх, хоть глазком бы взглянуть, как это было, — продолжил мечтательно здоровяк.

— Ты что, оглох? Не сейчас, Том.

Рыцарь заметил, что за ними наблюдают из окон дормитория.

— Мне нужно было поехать с тобой, капитан, — заявил великан. — Вот что я хочу сказать. В следующий раз не забудь про меня.

— Клянусь распятым Иисусом Христом, Том, — ответил Красный Рыцарь.

То была первая клятва богоотступника за долгое время, может, поэтому, едва он ее произнес, тяжелые двери отворились, и на пороге показалась растерянная пожилая монахиня. Без сомнения, ей не так уж часто доводилось слышать подобные речи. Она слегка кивнула, приглашая следовать за собой. Вместе они поднялись по ступеням и пересекли огромный зал. Подошли к двери, в которую он никогда не входил, но из нее прежде выносили вино и стулья.

Далее она повела его по длинному коридору мимо множества дверей к богато украшенной рельефной резьбой винтовой лестнице с каменной колонной по центру. Поднявшись по ступеням, они оказались у изящной голубой двери. Постучав, монахиня открыла ее и поклонилась.

Капитан проследовал мимо нее и тоже отвесил поклон. Усталость, похоже, не сказалась на его учтивости. Постепенно он приходил в себя и с удивлением осознавал, что отчасти сожалеет о богохульных словах, произнесенных в присутствии монахини.

Это было похоже на то, как оживает рука, когда отлежишь ее во сне. Постепенно отступает онемение и начинается покалывание. Хотя сейчас скорее возвращались эмоции, нежели ощущения.

Настоятельница сидела в низком кресле за пяльцами. Через выходившее на запад окно струились лучи весеннего солнца. На вышивке был изображен окруженный собаками олень с копьем в груди. Яркая шелковая нить рисовала кровь, стекающую по его боку.

— Я видела ваше возвращение. Лошадь под тобой пала, — произнесла настоятельница, — а от тебя разит магией.

— Вы в огромной опасности, — ответил он. — Звучит угрожающе, знаю. Но это действительно так. И дело уже не в парочке чудовищ. Полагаю, некие силы из земель Диких хотят захватить крепость и переправу через реку. Если они не смогут сделать это тайно, то нападут в открытую. Атаковать могут в любое время. В лесах они уже собрали целую армию, огромную армию.

Настоятельница задумалась над услышанным.

— Надеюсь, это не изощренный способ поднять свой гонорар?

Она безуспешно попыталась спрятать страх и недоверие за улыбкой.

— Не так ли? — прерывающимся голосом уточнила женщина.

— Мы с егерем направились по следу — магическому следу — за демоном, убившим Хавицию.

Настоятельница знаком предложила ему присесть. Опустившись на стул, он заметил на приставном столике кубок с вином и, не раздумывая, припал к нему губами. Горло словно опалило кислотой, капитан даже откинулся назад и поставил опорожненный кубок обратно, правда, излишне резко: ударившись о столешницу, тот громко звякнул. Настоятельница вздрогнула.

— Не понравилось вино?

— Сперва мы обнаружили труп мужчины. Судя по одежде — из вояк… Повстанец. — Глубокий вздох. — Вам доводилось знавать повстанцев, настоятельница?

Ее блуждающий взгляд витал неведомо где.

— Еще бы, — задумчиво произнесла она. — Мой любовник погиб, сражаясь с ними. Вот и повод для исповеди. Любовник. Любовники.

Она иронично улыбнулась.

—• Мои прежние тайны уже не имеют значения. Я знаю, кто такие повстанцы. Это тайные прислужники нашего главного врага — сатаны. Считалось, что старый король их всех перебил. А ты, получается, одного таки нашел или, по крайней мере, предлагаешь мне в это поверить.

— По всему выходило, что убили его недавно.

Увидев графин с вином, капитан поднялся, желая наполнить кубок.

— Бьюсь об заклад, он испустил дух через несколько часов после смерти сестры Хавиции. И убили его свои же, но с какой стати? — покачал он головой. — Потом мы отправились на запад, не сходя со следа.

Молодой мужчина тяжело опустился на стул. Она наблюдала за ним.

— И обнаружили чудовище. — Он пристально посмотрел на нее. — Адверсария. Вы знаете, что они собой представляют?

— Все люди моего поколения знают, кто они. — На мгновение настоятельница прикрыла глаза рукой. — Демоны. Повелители Диких.

Он вздохнул.

— Думал, рассказы о них сильно приукрашены. Ко всему прочему, их было двое. Могу лишь предположить, что повстанцы и демоны действуют сообща. И если это так, то все это — не простая случайность. Считаю, они — лишь предвестники атаки, оценивающие ваши силы, а их цель — крепость. Безусловно, она имеет огромное стратегическое значение. Я вынужден просить вас впустить мои войска, закрыть ворота и подготовиться к длительной обороне — запастись провизией и, само собой, собрать ваших людей. Следует оповестить короля.

Она долго разглядывала его.

— Если планируешь захватить мою крепость… — начала было настоятельница, но умолкла.

— Миледи, согласен, это было бы блестящей военной хитростью. Соглашусь, что, возможно, я мог бы попытаться это сделать. Сражаясь на Востоке, мы использовали похожие приемы. Но это моя страна, миледи. И если вы во мне сомневаетесь, а у вас для этого есть все основания, то просто посмотрите, что мои лучники устанавливают за воротами нашего лагеря.

Женщина глянула в окно.

— Ты можешь мне сказать, что за воротами лагеря стоит ангел Божий, который говорит твоим лучникам, что я — самая красивая женщина на земле со времен Елены Прекрасной. Слишком далеко, чтобы хорошенько рассмотреть и поверить, — произнесла настоятельница. — Однако я видела тебя. Ощущаю силу вокруг тебя. И… теперь понимаю многое другое, что видела раньше.

— Так вы — маг.

«Что–то я медленно соображаю», — подумал он.

— Да, и тебя очень трудно прочесть, словно на тебе какая–то защита от моей магии. — Ее лицо озарилось улыбкой. — Только я не неофит, и Господь наделил меня силой заглядывать в чужие души. Твоя весьма любопытна, полагаю, ты и сам это знаешь.

— О да, Господь прямо благоволит мне.

— Ты насмехаешься и ожесточен, но сейчас у нас сложное положение, а я не твоя духовная наставница. — Ее тон изменился, стал более резким и низким. — Хотя я могла бы ею стать, если бы ты мне позволил. Тебе нужна Его благосклонность. Ты облачен в доспехи тьмы, но они всего лишь подделка, которая рано или поздно тебя подведет.

— Мне это уже говорили, — заявил Красный Рыцарь, — и все же пока они исправно служат мне. Скажите вот что, настоятельница: кто еще находился в том поместье?

Женщина пожала плечами.

— Позже…

Капитан долго смотрел на нее.

— Кто еще находился в том поместье?

Она мотнула головой.

— Позже. Сейчас, когда мои мысли заняты вопросом, как сохранить свою собственность, это не важно. Я не сдамся и удержу это место.

— Значит, вы прикажете, чтобы крепость готовилась к обороне?

— Прямо сейчас.

Настоятельница взяла колокольчик и позвонила. Незамедлительно появилась пожилая монахиня.

— Приведи сюда привратника и старшего офицера. И объявите тревогу, — решительно приказала настоятельница.

Она подошла к каминной полке и открыла небольшую шкатулку из слоновой кости, на которой был вырезан крест ордена Святого Фомы. В ней лежал листок из молочно–белой бересты.

— Ты точно уверен? — прошептала она.

— Да.

— Хорошо бы мне разделять твою уверенность.

Капитан снова опустился на стул.

— Здесь я ничем помочь не могу. Вы утверждаете, что чувствуете силу во мне…

— Я верю, что ты выследил и убил еще одно чудовище. Возможно, даже нашел мертвого повстанца. Возможно, за моими стенами скрывается изменник. Но как только я призову магистра своего ордена, он появится здесь со всеми имеющимися в его распоряжении рыцарями и, может быть, потребует, чтобы король призвал на войну свою армию.

— Это как раз то, что необходимо.

— Я не могу звать их на помощь из–за пустяка.

Красный Рыцарь откинулся на спинку стула. У него болела спина, ныла шея, от переутомления он злился. И едва сдержался, чтобы не ответить ей слишком резко.

— Какие доказательства вам нужны?

Она пожала плечами.

— Я верю тебе, но должна быть уверена.

Он кивнул, чувствуя, как на него накатывает волна необоснованного гнева.

— Замечательно. — Он поднялся и отвесил ей поклон.

Настоятельница попыталась схватить его за руку, но он отступил назад.

— Лучше не откладывать, — рявкнул Красный Рыцарь.

— Капитан, ты ведь не ребенок, — укоризненно произнесла настоятельница.

Едва сдерживая гнев, он поклонился и удалился прочь.

— Что она сказала? — спросил Том.

— Хочет, чтобы мы обнаружили их армию, а не только ее следы.

Том ухмыльнулся.

— Это будет великий ратный подвиг, — заявил он.

Кроме сэра Милуса, державшего знамя, остальные были готовы сразу вскочить на лошадей, но лишь одна створка ворот, у которой стоял старший офицер, была приоткрыта. Пришлось выводить коней поочередно. Проклиная задержку, Красный Рыцарь все же отдал должное старой интриганке. Она восприняла его предупреждение всерьез.

— Капитан!

Он повернулся и увидел бегущую через внутренний двор босоногую Амицию.

— Двинулись, — просипел Том. — Соберу людей.

— Двадцать копий.

— Хорошо, — произнес гигант и, отъезжая, подмигнул.

Подбежала Амиция. Он уловил ее приближение загодя. Ощутил ее запах, аромат земной женщины, чистый и яркий, незамысловатый, словно только что выкованный клинок. Чем–то напоминавший запах Диких.

— Настоятельница велела передать тебе вот это, — сдержанно сказала она, протягивая ему небольшой свиток. — Еще заверила, что примет незамедлительные меры, так что не думай, будто на твое предупреждение не обратили внимания.

Он взял свиток из ее рук.

— Спасибо, — натянуто улыбнувшись, поблагодарил Красный Рыцарь. — От усталости я становлюсь несговорчивым.

— Ты сражался за свою жизнь, — выпалила она, не отводя от него глаз. — Нет большей усталости, чем усталость от постоянного страха и войны.

Капитан мог бы оспорить ее утверждение. Рыцари не признаются в своем страхе. Но в ее нежном голосе было столько убежденности и искренности. Такой исцеляющий. Всепрощающий. Чарующий голос.

И только сейчас Красный Рыцарь заметил, что все еще держит девушку за руку. Она покраснела, но руку не отдернула.

— Госпожа, ваши слова как бальзам на душу утомленного человека.

Капитан поклонился и поцеловал ей руку. Прикосновение тоже было исцеляющим. Девушка словно приворожила его.

Она фыркнула.

— Никакая я не госпожа, просто послушница при монастыре.

Красный Рыцарь заставил себя оторваться от нее, иначе они простояли бы в этом залитом лучами весеннего солнца дворе целую вечность.

Он прочел свиток, пока спускался от главных ворот до Нижнего города по засыпанной гравием дороге, почти везде обнесенной стеной. Некоторые участки были вымощены булыжниками, что делало ее неплохим укреплением, которое он мог успешно использовать для обороны.

Возводя эту крепость, кто–то не поскупился.

Легким галопом рыцарь пересек город. Боль в плече успокоилась. Дрожь ощущалась только в правой руке, но уже по другой причине. Внезапный приступ хохота сразил капитана.

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

Дезидерата отправилась в сопровождении своих рыцарей и дам развлечься на природе, желая вдоволь насладиться наступившей весной, эти первые весенние денечки даже самые закаленные из ее отчаянных молодых людей не отважились бы искупаться нагишом в реке. И все же было достаточно тепло, чтобы нестись во весь опор и расстелить одеяла для пикника.

Расстановкой блюд занималась леди Мэри. Это вышло случайно, потому что Дезидерата увлеклась тщательной подготовкой прогулки и другими не менее важными делами.

Леди Ребекка Альмспенд, личный секретарь королевы, сидела за спиной Мэри, вычеркивая угощения из списка по мере того, как их распаковывали. Они были давними единомышленницами и дружили с детства.

Ребекка скинула туфли.

— Все–таки весна.

Мэри улыбнулась.

— Время, когда все помыслы молодых мужчин лишь о войне, — произнесла она.

— Воистину так. Они бросают нас, едва заслышав о появлении в поле первого врага, и от этого у всякой девушки голова кругом идет. — Ребекка нахмурилась. — Надеюсь, он сделает мне предложение. Хорошо бы он сделал его еще до отъезда.

Мэри поджала губы, посматривая на два глиняных горшочка с повидлом, которое так нравилось их королеве. Она могла съесть его очень много.

— Мы что, действительно взяли с собой лишь два горшочка?

— Если честно, Мэри, оно стоит целое состояние. Апельсины с юга? Сахар с островов? — покачала головой девушка. — К тридцати у нее зубов не останется.

— Никто этого не заметит.

— Мэри! — воскликнула Ребекка, увидев на щеках подруги слезы.

Вскочив, она заключила ее в объятия. Бекки слыла весьма отзывчивой особой, поэтому едва ли не все плакались ей в жилетку. Стоя с острой палочкой для письма в одной руке и восковой дощечкой в другой, поглаживая подругу по спине, она чувствовала себя немного глупо.

— Он уехал, даже не попрощавшись! — в отчаянии воскликнула девушка. — Вот твой горец любит тебя, Бекка! Он вернется за тобой, если будет жив. А Мурьен любит исключительно себя, я была так глупа…

— Ну, будет, — пробормотала Ребекка.

Из–за ив, росших вдоль берега реки, раздался громкий смех, мелькнули волосы королевы.

— Глянь–ка, она распустила волосы, — произнесла Мэри.

Обе залились смехом. При первом удобном случае королева скидывала чепец, высвобождая свои прекрасные локоны.

Ребекка улыбнулась.

— Будь у меня такие волосы, я бы их тоже распустила.

Мэри кивнула, отступила, высвобождаясь из объятий, и вытерла слезы.

— Думаю, мы готовы. Пусть слуги начинают расставлять тарелки.

Она посмотрела на деревья, определяя время по тени. Все вокруг было по–весеннему живописным и напоминало пейзажи в иллюстрированных рукописях.

В ответ на ее высказывание из рощи появился Мастиф, человек королевы, и отвесил придворный поклон. Он щелкнул пальцами, и дюжина мужчин и женщин, словно в танце, задвигались вокруг, расставляя блюда. Времени им потребовалось не больше, чем кому–то добежать до реки.

Мэри тронула Мастифа за локоть.

— Вы, как всегда, сэр, творите чудеса, — восхищенно произнесла она.

Он низко поклонился, польщенный.

— Вы слишком добры, миледи, — ответил мужчина и снова скрылся вместе со своими людьми, а Мэри позвала королеву и ее друзей на обед.

Королева подошла, босоногая, одетая в легкое изумрудное платье, с распущенными волосами, ниспадавшими по спине, и протянутыми навстречу раннему солнцу обнаженными руками. В основном все молодые люди были одеты по этикету, только двое рыцарей ограничились простыми домоткаными туниками без леггинсов, подобно крестьянам или рабочим. Создавалось впечатление, что Дезидерата именно к ним благоволила в большей степени, а короткие туники и оголенные ноги выставляли в выигрышном свете их мускулы.

Усаживаясь на молодую травку, чтобы перекусить, эти двое присели с излишней осторожностью, что вызвало улыбку Мэри. Ее взгляд скользнул по Ребекке, которая поспешно отвернулась, едва сдерживая смех.

Леди Эммота, самая младшая из дам королевы, вслед за своей госпожой распустила волосы, а когда королева села, заняла место рядом. Дезидерата обняла девочку, положила ее голову к себе на колени и принялась гладить ее локоны. Эммота смотрела на нее с обожанием.

Большинство молодых рыцарей едва могли есть.

— Где же мой милорд? — поинтересовалась королева.

Леди Мэри сделала реверанс.

— Надеюсь, вас порадует, что ваш супруг на охоте. И он сказал, ежели олень не будет упорствовать, то, возможно, он присоединится к нам за обедом.

Дезидерата улыбнулась.

— Что ж, у него я — лишь вторая после богини Артемиды.

При этих словах Эммота тоже улыбнулась.

— Позвольте ему получить свою кровь, — произнесла она.

Позднее молодые люди принялись упражняться во владении мечом и щитом, а дамы пустились в пляс. Они возложили на головы венки из цветов, водили хороводы и пели старинные песни, не слишком–то одобряемые церковью. Когда солнце начало клониться за горизонт, на их щеках вспыхнул румянец, поскольку в длинных платьях было жарковато. Теперь уже все скинули туфли и босыми ногами ступали по мягкой траве.

Наконец рыцари потребовали вина. Королева залилась звонким смехом.

— Господа, — обратилась она, — ни одна из моих леди нисколько не умаляет ваших достижений в фехтовании, однако нас, женщин, скорее впечатлит живительная сила весны, которая возрождает все вокруг.

Дамы засмеялись, кое–кто из мужчин порядком смутился. И лишь несколько самых достойных захохотали над собой и приятелями, но никто не посмел ей возразить.

Ребекка взяла Мэри за руку.

— Я тоже по нему скучаю, — произнесла она. — Гэвин уж точно бы придумал что–нибудь остроумное ей в ответ.

Подруга прыснула.

— Я люблю ее, и она вправе говорить, что ей вздумается. А вот Эммота готова упасть в первые крепкие объятия, которые раскроются перед ней. Это все из–за света, тепла и босых ног.

Королева стала приподниматься, и девушка, шагнув к ней, предложила руку, желая помочь. За что получила поцелуй.

— Мэри, все прошло просто замечательно. — Королева взяла свою леди за руки. — Надеюсь, ты тоже с удовольствием провела этот день.

— Мне легко доставить удовольствие, — ответила Мэри, и обе женщины улыбнулись друг другу, словно посмеялись над известной лишь им двоим шуткой.

Возвращаясь назад, они скакали по трое в ряд, королева — в центре, а леди Мэри и Ребекка — по бокам. За ними между двумя рыцарями ехала Эммота, откинув голову, она громко хохотала.

— Эммота слишком податлива, — осторожно начала Мэри.

Королева улыбнулась.

— Да, поэтому давай прервем это веселье и долгие взгляды. Еще слишком рано в этом сезоне.

Она выпрямила спину, удостоверилась, что ее кобыла готова к быстрой езде, и повернулась в седле, словно командующий армией на гобелене во дворце.

— Господа, а давайте наперегонки до ворот Харндона!

Сэр Август, один из молодых людей в крестьянской блузе, громко засмеялся.

— А какой будет награда?

— Поцелуй! — крикнула Дезидерата, пришпорив лошадь.

Оруженосец протрубил в рог, и они исчезли из вида с веселым шумом, в свете весеннего солнца, расцвеченные палитрой последних закатных лучей — в ярко–красных разводах, золоте и серебре на фоне бриллиантовой зелени полей и синеющего неба.

Но поцелуй королевы не достался никому. Казалось, ее южная кобыла едва касалась копытами земли, да и сама Дезидерата была первой всадницей при дворе — прямая спина, расправленные плечи, расслабленные бедра. Будто эти двое слились в одну сущность, несясь впереди стайки молодых придворных дам и господ по дороге, через мост, на высокий холм, между домами прямо к городским воротам.

Дезидерата показала, чего она стоит, опередив всех на двойное расстояние, второй пришла леди Ребекка, раскрасневшаяся и довольная собственным мастерством.

— Бекка! — радостно воскликнула королева и, пока остальные еще не подъехали, расцеловала личного секретаря. — Ты стала больше упражняться в верховой езде ради своего горца?

— Да, — скромно ответила девушка.

Дезидерата ласково улыбнулась ей.

— Это королева или какая–то дикарка украла королевскую лошадь? — донесся из–за ворот ворчливый голос, затем появилась его обладательница — Диота. — А ну–ка спрячьте волосы, миледи, и наденьте хоть что–нибудь приличное.

Дезидерата закатила глаза.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Сидя в седле, Красный Рыцарь залпом осушил чашу вина и передал ее Тоби.

— Послушайте, господа, — начал он, — Гельфред… Мы вынуждены предположить, что их лагерь расположен где–то между нами и Альбинкирком. Егерь осмотрелся вокруг.

— Потому что мы не натолкнулись на него прошлой ночью?

— Совершенно верно, — сказал капитан. — Давайте на минуту остановимся на этом. Разоренная усадьба располагалась к востоку от крепости.

— Несмотря на это, мертвого повстанца вы обнаружили на западе, — возразил сэр Йоханнес. — А это говорит о том, что он возвращался к себе в лагерь. Красный Рыцарь глянул на него и мотнул головой.

— Черт побери, я об этом не подумал.

— Не может быть он на юге. Они не могут быть через реку, — вклинился в разговор Плохиш Том.

— Я думаю, либо на западе, либо на севере, — заявил Гельфред. — Полагаю, в той стороне есть высокий горный хребет, лежащий параллельно тому, на котором стоит эта крепость.

— Возможно, потребуется немало дней, чтобы выяснить это, — задумчиво произнес сэр Йоханнес.

Выносливость капитана поражала, учитывая, что за неполных трое суток он сразился с двумя чудовищами — невероятный подвиг.

— Господа, — обратился он к присутствующим, — вот что мы сделаем. Все тяжеловооруженные всадники поскачут мобильной группой, пажи должны выдвинуться немедленно, опережая их футов на восемьдесят. По моему сигналу свистком останавливаемся и спешиваемся. Оцениваем обстановку. Лучники последуют за нами, держась на приличном расстоянии и растянувшись длинной цепью. Если начнется заварушка, они быстро подтянутся и вступят в сражение, всадники подчиняются исключительно мне, увязать в побоище не следует. Нам необходимо удостовериться в присутствии войск Диких. И единственным поводом для стычки может служить спасение какой–то из наших разведывательных групп.

Говорил он четко, зычным голосом, в котором сквозила самоуверенность: ни дать, ни взять эдакий принц. Даже Йоханнес был вынужден признать — хороший план.

— Гельфред, когда мы обнаружим их стоянку, устроим небольшое представление, — он ухмыльнулся, — отвлечем внимание.

Капитан подмигнул Кадди, кивнувшему в ответ.

— Я так понимаю, вы хотите показать искусство стрельбы из лука, — уточнил он.

Красный Рыцарь кивнул.

— Ты и твои люди спрячетесь где–то поблизости и, когда мы уйдем, все досконально изучите. Будем двигаться на восток, спустимся в долину Кохоктона. Если за нами погонятся, то солнце будет светить им прямо в глаза. — Капитан посмотрел на Кадди. — Если за нами погонятся…

— Я прикажу парням спешиться и устроить засаду, из которой мы нападем на преследователей. Конечно, если меня самого до того не подстрелят, — обеспокоенно предложил лучник. — Правила игры я знаю.

Капитан похлопал его по закованному в броню плечу.

— Всем ясно, что надо делать?

Его оруженосец Майкл, изрядно побледневший, уточнил:

— Мы отправляемся в леса на поиски армии Диких?

Красный Рыцарь улыбнулся.

— Совершенно верно.

Стоило предводителю развернуть боевого коня и вскинуть жезл, приготовившись отдать команду, Йоханнес обратился к Тому:

— Он, похоже, упился.

— Не–е–е, он просто сбрендил, вроде меня. Желает драться. Не вмешивайся, — усмехнулся великан.

— Да он упитый! — повторил Йоханнес.

Сэр Милус мотнул головой.

— Не–е–е, он просто втюрился.

Маршал сплюнул.

— Час от часу не легче.

Сначала они двинулись на запад по хорошо знакомой дороге. Когда достигли окраины леса, пажи, отделившись, поскакали вперед, постепенно забирая на север. Следом плотной группой отправились тяжеловооруженные всадники, за ними — лучники. Гельфред ехал рядом с капитаном, его разведчики словно растворились.

Большинство пажей настолько перепугались, что за каждым деревом им мерещились невообразимые чудовища, подстерегающие в засаде.

Спустя некоторое время раздался свисток Красного Рыцаря. Все как один натянули поводья и спешились. Стояли, не шевелясь. Затем сигнал капитана прозвучал вновь, два долгих свистка.

Все снова расселись по лошадям и поскакали вперед. Вечерело. Синее небо постепенно темнело, всадники изнывали от жары, тяжести доспехов и ощущения опасности. А ближе к ночи жару сменил холод. Люди быстро выматываются, тем более когда напуганы. Ну, а вылазка на вражескую территорию — самое утомительное на войне, особенно если человек еще недостаточно ожесточен.

Капитан подавая сигнал всякий раз, как отсчитывал в уме расстояние, примерно соответствующее тысяче пятистам шагов. Остановки давали возможность всем передохнуть.

Солнце садилось за багровеющий горизонт. Облаков на западе не наблюдалось. С подъемом на хребет напряжение стало возрастать. Преодолев почти половину пути наверх, войско по свистку капитана спешилось. Красный Рыцарь подал знак стоявшему рядом Майклу.

— Просвисти передачу лошадей.

Сняв с правой руки латную рукавицу, оруженосец взял серебряный свисток, висевший на веревочке на шее, и выдул три длинных и три коротких сигнала. Повторил после небольшой паузы.

Воины стали передавать коней оруженосцам. А у подножия каждый шестой лучник забирал лошадей у своих товарищей и уводил подальше назад. Капитан наблюдал за происходящим, не представляя, как выполнили приказ пажи, поскольку видеть их не мог.

Красный Рыцарь ощущал присутствие врага. Чувствовал запах Диких. Вслушивался в звуки и, похоже, различал среди них исходящие от чудовищ. Интересно, отчего Амиции свойственен запах, чем–то напоминавший Диких?

Вдалеке послышался отголосок трубы, схожий с ревом оленя.

— Йоханнес, остаешься командовать тяжеловооруженными солдатами, я — к пажам. Майкл, за мной.

Он передал поводья коня Тоби и двинулся вверх по горе. Несмотря на то что поднимался он быстро — не хотел слышать протестов Йоханнеса, — доспехи почти не лязгали.

Плохиш Том вышел из строя и последовал за ним.

Подъем был довольно крутым, вот отчего пажи оказались всего шагах в двухстах выше по склону. Он облегченно вздохнул, увидев их, сбившихся в плотную толпу, хорошо хоть спешившихся. Мимо него проскользнул паренек лет пятнадцати, направлявшийся с шестью лошадями вниз по холму.

Преодоление такого крутого склона в доспехах лишний раз напомнило, сколь мало он отдыхал после первой битвы против виверны, но утомление не мешало ему думать о прикосновении Амиции, он все еще ощущал его там, где их ладони касались друг друга.

Майкл и Том с трудом поспевали за ним.

Добравшись до пажей и обнаружив, что Жаку удалось их рассредоточить, Красный Рыцарь улыбнулся.

— Прекрасная работа, — прошептал он.

— Нам нужно добраться до вершины, я правильно понимаю? — уточнил Жак.

Красный Рыцарь огляделся по сторонам.

— Да, — он подал рукой знак Майклу, и тот дунул в свисток.

Легковооруженные пажи — не лесные охотники, однако на подъеме они ловко скрывались за деревьями, стараясь быть незаметными. От заданного ими темпа капитан начал задыхаться. По мере того как они поднимались выше, склон становился все круче, а сама вершина представлялась и вовсе отвесной. Пажам пришлось продвигаться от дерева к дереву перебежками.

Вдруг раздался крик, яростно зажужжали стрелы, и какой–то паренек не более шестнадцати лет от роду возопил:

— Господи Иисусе и святой Георгий!

Послышались удары стали о сталь, звон которых ни с чем не спутать. Стрела, выпущенная откуда–то рядом, звякнув, срикошетила от шлема капитана.

Решимость Красного Рыцаря взобраться на вершину только окрепла. И пусть деревья тут стояли сплошняком, цепляя его ветками — в доспехах и сквозь заросли шиповника можно протиснуться, не поцарапавшись. Ухватившись за ствол молодого дуба и оттолкнувшись от него изо всех сил, он взмыл наверх. А там оказалась небольшая ложбинка. В ней с дюжину человек расположились у разведенного костра, незаметного снизу.

Впрочем, то были не люди.

Ирки.

Подобные людям, но жилистее и быстрее их, с коричнево–зеленой кожей, напоминавшей кору деревьев, и острыми, как у волков, зубами. От неожиданности Красный Рыцарь замер на месте, а когда очередная стрела ударила в его нагрудник, дюжина пажей выскочила из–за деревьев с правой стороны от сидевших вокруг костра ирков и бросилась в атаку.

Пригнув голову, капитан тоже рванул на врага. Захваченные врасплох ирки успели выпустить по стреле и кинулись наутек на север, пажи погнались за ними. Рыцарь остановился и поднял забрало, подбежал Майкл, в правой руке — обнаженный меч, в левой — небольшой круглый щит. Дым от костра поднимался к небу, капитан вдыхал запах горевшей древесины.

— Мы обнаружили их! — воскликнул Майкл.

— Нет, дюжина ирков — еще не армия, — возразил Красный Рыцарь и посмотрел на небо.

Сзади подошел Том.

— Том? У нас в запасе около часа хорошей видимости. Пажи, должно быть, выскочат прямо на караульные посты неприятеля. Сказать по правде, о ведении войны против Диких мне мало что известно, но чутье подсказывает, что нужно двигаться вперед.

Том заметил:

— Это Дикие, осторожность им не больно свойственна, о караулах не особо беспокоятся.

Капитан понимал, что сейчас от его решения зависит многое, если не все. Мысль о возможных потерях была невыносима. Впредь враг станет осмотрительнее.

Вспомнились ее прикосновения. Восхищение им.

Повернувшись к Майклу, он приказал:

— Скажи лучникам, пусть устроят засаду, отступив на пол–лиги назад, солдатам вернуться и охранять лошадей у подножия холма. Наступают только пажи. Понял?

Майкл кивнул.

— Я хочу быть с вами.

— Нет. Дай мне свисток. А теперь шевелись! Том, за мной.

Они побежали вниз по северной стороне склона, туда, откуда доносились крики и шум боя.

Позднее капитану пришлось признать, что он позволил пажам слишком далеко вырваться вперед. Из–за густого леса и плохой видимости поддерживать связь оказалось почти невозможно.

Вместе с Томом они сломя голову неслись сквозь заросли кустов. Он едва не свалился в канаву которую глубоко прорезал небольшой ручей. Бежать было проще, забирая восточнее, поэтому он свернул, миновав три трупа ирков. У подножия, где он приостановился, судорожно хватая ртом воздух, протекала мелководная речушка, а на противоположной стороне виднелась тропа. А вдоль тропы…

Палатки.

Ни одного пажа он не приметил. Зато увидел около пятидесяти человек, большинство натягивали на луки тетиву. Капитан замер. Спускаясь со склона, он наделал много шума, который привлек их внимание. Однако солнце светило ему в спину, и, несмотря на блестящие доспехи, Красному Рыцарю было проще разглядеть их, нежели им — его.

Том, Жак и дюжина следовавших за ними пажей укрылись за огромными старыми деревьями. С запада донеслись крики и не только.

— Чертовы повстанцы, — тихо выругался Жак.

Неожиданно те, кто находился на другом берегу реки, развернулись. По тропе к ним мчалась небольшая группа боглинов и ирков. Странно было видеть вживую чудовищ из мифов и легенд.

Повстанцы заколебались. Некоторые вскинули огромные луки и даже пару раз выстрелили.

Капитан осмотрелся.

— Следуйте за мной, — приказал он, — и побольше шума.

В недоумении подчиненные уставились на него.

— Раз. Два. Три.

Он выскочил из укрытия и заорал:

— Красный Рыцарь!

Эффект был поистине поразительный. Капитан находился позади, хотя и несколько южнее повстанцев, поэтому, чтобы рассмотреть его, им пришлось глядеть из–за плеча. И тут люди перемешались с боглинами и ирками.

Пажи вслед за капитаном издали боевой клич, а Плохиш Том проорал свое коронное: «Лакланы за Эа!»

Солдатская тактика бывает разной. Некоторые обучены, невзирая на стрельбу, противостоять врагу, бросая вызов смерти. Другие, подобно охотникам, предпочитают действовать из засады, перебегая из укрытия в укрытие.

Повстанцы же вовсе не собирались удерживать позиции и сражаться. Это было не в их стиле. Стрела, выпущенная из мощного лука, попала капитану в ярко–красное сюрко, пробила его и оставила дыру диаметром с палец и синяк, будто мул лягнул. А сами повстанцы словно испарились.

Капитан схватил Плохиша Тома за плечо.

— Стоять! — проревел он.

Гигант бросил на него дикий взгляд.

— Так я даже меч не запачкал! — заорал он.

Красный Рыцарь не убирал руку с плеча здоровяка, словно хозяин, успокаивающий любимого пса. Затем просвистел сигнал остановиться: три долгих свистка, еще три и еще столько же. Пажи подчинились. Многие вытирали мечи о мертвецов, и все потянулись к фляжкам с водой. С восточной стороны раздался долгий вопль. Непривычный для слуха звук, настороживший людей.

— По горе наверх. Тем же путем, что пришли сюда, плотнее и организованно. Сейчас же.

Капитан указал острием меча на вершину холма.

— Держитесь ближе к ручью! — прокричал он.

Из лесов на востоке доносились лай и рычание, рев и нечеловеческие вопли. Там скрывалось что–то огромное, ужасное и беспощадное, высокое, как стволы деревьев.

Капитан развернулся, чтобы взбежать по холму, но Том все еще рвался в бой.

— Да я еще никого не прибил! — кричал он. — Дай хоть одного грохну!

Претворяя слова в дела, великан повернулся, и в тот самый миг шар зеленого пламени ударил в землю не более чем в шестнадцати футах от обнаженного меча Тома. Он взорвался с диким грохотом, и казалось, все камни вокруг вспыхнули зеленым огнем.

Гигант ощерился и вскинул меч.

— Том, — неистово заорал капитан, — сейчас не время!

У подножия горы пересекали реку боглины и ирки, а вел их за собой золотой медведь, высокий, как боевой конь, и сверкающий подобно солнцу. От его рыка обрушивалось все вокруг, словно от ураганного ветра.

— Что, черт подери, это такое? — спросил Том. — Ей–богу, я хочу покромсать его на кусочки!

Капитан сильнее дернул горца за руку.

— А ну за мной! — приказал он и побежал.

Том неохотно последовал за ним.

Они взобрались на вершину горы. Медведь не пытался их атаковать, казалось, он был вполне доволен ролью предводителя боглинов и ирков. Но за ним двигалось кое–что похуже. И намного больших размеров.

Чуть дальше вниз по склону капитана ждали пажи, что само по себе было проявлением превосходной дисциплины и незаурядной храбрости. Правда, как только он добежал до них, они развернулись и очертя голову понеслись к подножию горы и лошадям.

Красный Рыцарь с трудом передвигал закованные в броню ноги. Никогда прежде ножные доспехи не казались ему такими бесполезными и тяжелыми, как теперь, когда за его спиной на вершину холма хлынули первые враги. И они быстро приближались.

К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Когда его лагерь подвергся нападению, Шип запаниковал. Несколько долгих минут потребовалось ему, чтобы оправиться от потрясения, и когда он пришел в себя, то от такой наглости противника впал в безудержный гнев. Когда чародей посмотрел на происходившее глазами подвластных ему существ, его потрясло, насколько жалкими и малочисленными были атаковавшие его люди. Всего нескольким дюжинам человек удалось обратить в бегство повстанцев, разбить пятьдесят ирков и уничтожить сторожевой отряд боглинов, застигнутых врасплох после сытного обеда.

Он пресек беспорядочное бегство, весьма зрелищным способом убив первого попавшегося под руку ирка. Объятое зеленым пламенем существо взорвалось, осыпав кровавыми горячими останками всех вокруг, маг вскинул серовато–белые руки, и толпа остановилась.

— Глупцы! — проревел он. — Их меньше пятидесяти!

Шип пожалел, что рядом нет демонов, которые отправились на разведку в Альбинкирк. Виверны были ближе, но недостаточно. Он направил свою волю в двух золотых медведей и вслед за налетчиками повел войско на вершину холма. В лесах Дикие будут намного проворнее людей, на своей земле медведи двигаются быстрее их лошадей.

Подле него стоял один из вожаков боглинов. Его молочно–белый хитон ярко сиял в лучах заходящего солнца.

— Скажи своим воинам, что их ждет пир. Со всеми, кого им удастся поймать, пусть делают что хотят.

Экреч отсалютовал ему мечом. Чародей выпустил туманное облако — часть силы и часть духа. Шип стал быстро подниматься по холму вместе с боглинами, которые, словно коричневые волны прилива, катились у него под ногами.

К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан старался идти замыкающим. Силой воли пытался подгонять спотыкающихся пажей, но те, кто послабее, полностью выдохлись. Один парнишка, чуть более пухлый, чем ему следовало быть, остановился, тяжело дыша.

Враг был на расстоянии пятидесяти шагов. И с каждым ударом сердца приближался.

— Беги! — проревел Том.

Парня вытошнило, он оглянулся и замер. Боглин выпустил в него стрелу. Паж закричал и, поскользнувшись на собственных рвотных массах, упал. Том схватил извивавшегося от боли юнца и, перекинув через плечо, побежал. Взмахнул мечом и попал ирку в колено, существо завопило и, схватившись за рану, свалилось на землю.

Капитан задержался, и враг попытался его окружить. Он ударил ближайшего противника и пронзил его, потом почувствовал два тычка в ножные доспехи. Внезапно оказалось, что таскать их на себе не так уж и бесполезно.

Через несколько мгновений боглинов вокруг были целые сотни. В ужасающих количествах они будто бы выпрыгивали прямо из–под земли. Двигались эти существа, как муравьи, и заполняли лесную подстилку так же быстро, как он пятился назад. Их покрытые броней головы мелькали не выше его рыцарского пояса.

За спиной капитан услышал сигнал трубы и голос Кадди, четкий, как на параде:

— Целься! Пли!

Красный Рыцарь был все еще на ногах, но левое бедро вдруг охватила острая боль — боглин вонзил в него клыки. Под тяжестью существ, облепивших его, он не мог пошевелиться. Что–то сквозь эфир потянулось к его душе. Он запаниковал. Он ничего не видел. Коричневые боглины заполонили все вокруг, полностью обездвижив его: больше сражаться он не мог, только старался устоять, но давление чужой магии на его душу становилось все сильнее и сильнее.

Объятый страхом, он слышат жужжание сыпавшихся градом стрел из боевых луков. Стрелы находили свои цели. Три из них попали в него.

К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

На вершине холма Шип задержался, чтобы посмотреть, как погибнут нападавшие. Боглины не были такими быстрыми, как ирки, которые почти догнали врагов. Но именно несметные полчища боглинов завершат сражение.

Любое сражение.

Он приготовился сотворить заклинание, вбирая в себя чистую силу окружавшей его природы через паутину невидимых связей.

У подножия горы один из спасавшихся бегством налетчиков замешкался. Шип потянулся к нему, схватил и почувствовал, как его воля соскользнула с человека, как когти соскальзывают с камня.

А затем из укрытия вышли пятьдесят вражеских лучников, и небо потемнело от стрел.

К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

В капитана попало еще более дюжины стрел. И каждый раз возникало ощущение, будто его копытом лягал мул. Большинство стрел ударялось о шлем, но одна скользнула по внутренней стороне бедра, пройдя сквозь шоссы и брэ. Он почти ослеп от боли, обезумел от повторяющихся толчков.

И все же он с ног до головы был закован в доспехи из закаленной стали, а пытавшиеся его убить боглины — нет.

Когда все лучники Кадди выпустили по шесть стрел, между двумя флангами сидевших в засаде солдат наступила гробовая тишина. Ни одного врага не осталось в живых. Кадди приказал своим людям собрать стрелы, а капитан поднял забрало, чувствуя, что все равно что–то не так…

На вершине холма выступила вперед внушающая ужас фигура. Теперь они все видели ее, и она вскинула руки…

Он действовал, все еще паникуя, а поскольку его пугали чертовски часто, он к этому привык.

Красный Рыцарь дотронулся до руки Пруденции. Над его головой три огромных уровня Дворца воспоминаний вращались, словно игровые колеса.

— Не открывай дверь! Он за ней! — предупредила Пруденция.

Смирившись с неизбежным самопожертвованием, капитан распахнул створки. Там стояла сущность Диких. Прямо за дверью, ведущей к его разуму. Он превратил свою волю в длинный острый кинжал и, высунувшись в проем, вогнал клинок прямо в эту сущность.

Пруденция, схватив, рванула его назад.

Железная дверь сгрохотом закрылась.

— Ты с ума сошел, — сказала Пруденция.

В реальном мире огромная фигура пошатнулась. Она не упала, но мощь собранной ею силы пошатнулась вместе с ней. И рассеялась.

— По коням! — проревел капитан.

За спиной чудовищной фигуры на холме он увидел приближавшиеся хлещущие щупальца и новые орды чудовищ.

Огромное существо, размером с два сросшихся дерева, сделало шаг назад, и склон горы накрыла вспышка зеленого пламени. Если бы она пролетела чуть дальше, погибло бы намного больше людей. От нескольких лучников остались одни лишь кости, за три удара сердца до исчезновения один из пажей засветился, словно огромная лампа у сарая. Дюжины раненых существ, лежавших на земле, тоже отправились в мир иной.

За спиной капитана люди вскакивали на лошадей: пажи и лучники спешили подвести коней к наездникам. Это был самый отработанный маневр — отступление. Красный Рыцарь чувствовал, что его противник нанесет еще один магический удар. Он перекинул ногу через седло Гренделя и…

Вернулся во Дворец воспоминаний.

— Пруденция, щит! — крикнул он, зачерпнув чистую силу из висевшего на ее руке мешка.

Над ними выстроились в ряд символы: Ксенофонт, святой Георгий и Арес. Первое заклинание, которому учит любой магистр. Своего рода мерило силы адепта. Он создал круглый щит, небольшой, но искусный, и бросил его далеко вперед, прямо в лицо противнику.

Младшие сержанты приказали солдатам пошевеливаться, хотя в этом особой нужды не было. Воины стремительно неслись вниз по холму. Капитан развернул Гренделя и поскакал настолько быстро, насколько позволял развить скорость тяжелый боевой конь…

Двурогое существо вытянуло вперед посох…

Щит капитана — самое сильное, непродолжительное и изящное из его заклинаний — испарился, подобно попавшему в огонь кузни мотыльку. Красный Рыцарь почувствовал, что его защита исчезла, ощутил силу врага, но долгие годы тренировок сделали свое дело. Быстро, словно выпрыгивающий из укрытия кот, капитан развернул коня к врагу, потянулся к заветному мешку Пруденции и сотворил еще одно заклинание — более широкую дугу, чтобы прикрыть Гренделя и себя.

Зеленое пламя бежало по земле, подобно морскому приливу, уничтожая все на своем пути: оставляя ужасные рубцы на деревьях, скашивая траву и цветы, зажаривая людей и животных в собственной шкуре. Оно опало, не достигнув шанфрона Гренделя…

Второй щит был слабее первого, однако зеленое пламя пронеслось сотни шагов, и его сила иссякала, но все же оно разрушало защиту — медленно, потом быстрее, поскольку Грендель, оставшись один посреди моря сияющего зеленого света, в панике чуть попятился.

Капитан выложился по полной: отдал всю силу до последней капли. Он чувствовал запах горящей кожи, видел прямые черные стволы деревьев.

Грендель заржал и поскакал прочь.

После всего единственное, чего хотелось капитану, — это спать, но Кадди никак не мог угомониться, желая еще раз удостовериться, что выполнил боевую задачу.

— Вы были в полной броне… — произнес командир лучников.

— Верное решение, — согласился капитан.

— Не могу поверить, что мы попали в вас столько раз, — покачав головой, сказал Кадди.

Пока они разговаривали, Карлус, войсковой оружейник и герольд, с жаром и усердием убирал с великолепного шлема Красного Рыцаря вмятины.

— В следующий раз я буду внимательнее к тем, кому даю дополнительные поручения, — сказал капитан.

Бормоча что–то себе под нос, Кадди наконец покинул его шатер. Майкл помог Красному Рыцарю снять оставшиеся доспехи. На нагруднике в двух местах были глубокие вмятины, наручи не пострадали.

— Сначала протри мой меч, — проворчал капитан. — Проклятые боглины, слышал, их кровь разъедает железо.

— Боглины. — Майкл помотал головой. — Ирки. Магия. Мы победили?

— Спроси у меня об этом через месяц, юный Майкл. Какие у нас потери?

— Шесть пажей и три лучника погибли во время отступления, когда то ужасное создание начало поливать нас зеленым пламенем.

Отступление превратилось в беспорядочное бегство. Большинство солдат вернулись в лагерь почти обезумевшими от ужаса, а на вершину холма под защитой жуткой фигуры, вызывавшей огненный дождь, продолжали прибывать новые полчища чудовищ.

— Что ж, — капитан на мгновение прикрыл глаза, но тут же встрепенулся, — сукин сын. Надо рассказать настоятельнице.

— Они могут напасть снова, в любой момент, — заявил Майкл.

Красный Рыцарь пристально на него посмотрел.

— Кем бы они ни были, они тоже боятся. Не хотят умирать. Сегодня мы одержали победу.

«Правда, они тоже. Слишком я поторопился, черт подери».

— Что же теперь будет? — спросил Майкл.

— Мы как можно быстрее укроемся в крепости. А это чудище придет и осадит ее.

Капитан медленно поднялся на ноги. Избавившись от веса доспехов, он ощутил, что вот–вот полетит. Но усталость, словно давнишняя и коварная подружка, снова взяла свое.

— Помоги мне.

Настоятельница сразу же приняла его.

— Похоже, ты был прав. Твоим подчиненным, наверное, здорово досталось.

Она отвела глаза и, признавая свою неправоту, добавила:

— Это того не стоило.

Он заставил себя улыбнуться.

— Миледи, вам следовало бы посмотреть, в каком они состоянии.

Женщина рассмеялась.

— Шутишь или всерьез?

— Мы убили около ста боглинов и пятьдесят ирков. Возможно, даже парочку повстанцев. И разворошили осиное гнездо. — Он нахмурился. — Мы видели их предводителя — огромное рогатое существо, похожее на ожившее дерево, только очень злобное.

Капитан пожал плечами, пытаясь забыть свой страх, и постарался, чтобы голос не дрожал.

— Оно было поистине огромным.

Настоятельница кивнула.

Он отметил этот кивок, но решил обдумать его значение позже. Даже полностью вымотанный, Красный Рыцарь понял, что она знала гораздо больше.

Настоятельница подошла к каминной полке и взяла загадочную шкатулку из слоновой кости. На этот раз она открыла ее и зажала листок из бересты между ладонями. Он почернел, словно уголь, а капитан почувствовал ее магию. Она бросила листок в огонь.

— Что мне теперь делать? — спросил он, слишком уставший, чтобы принимать решения.

Настоятельница поджала губы.

— Это ты мне скажи, капитан. Командуешь у нас ты.

ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

Отец Генри наблюдал, как командир наемников спускается по лестнице в большой зал под руку с настоятельницей. От мысли, что это дьявольское отродье прикасается к ней, по коже пробегали мурашки. Капитан был молод и казался красивым, несмотря на многочисленные синяки, ссадины и темные круги под глазами. Хотя его манеры были учтивыми, в глубине души отец Генри знал — это всего лишь личина, а на самом деле он — средоточие лжи и фальши.

Сопровождающий командира огромный наемник расхохотался.

Из главной башни вышли старший офицер и командир стражи у ворот.

Отец Генри знал свой долг: он не может позволить, чтобы важные решения принимались без его участия. Он решительно направился к вышедшим из здания людям. Настоятельница многозначительно посмотрела на него, давая понять, что не хочет видеть его здесь.

С годами священник научился скрывать свои чувства и поклонился вызывавшему отвращение убийце и его прихвостню.

Командир стражи у ворот закатил глаза.

— Здесь для вас, отец, ничего интересного нет, — заявил он.

Старому солдату священник сразу не понравился, и поэтому он никогда ему не исповедовался.

Наемник любезно поклонился в ответ, но настоятельница его не представила и даже не велела сделать это кому–то другому, зато объявила:

— Отныне капитан — командующий крепостью. Надеюсь, все вы с готовностью подчинитесь ему.

Командир стражи кивнул, а старший офицер, руководивший крошечным гарнизоном, отвесил едва заметный поклон. Значит, возможный союзник.

— Миледи! — воскликнул отец Генри, подбирая аргументы.

Его мысли напоминали калейдоскоп не связанных между собой образов и противоречащих один другому мотивов, но осознание того, что этому человеку нельзя доверить командование крепостью, помогло ему собрать их в единое целое.

— Миледи! Этот человек — вероотступник, нераскаявшийся грешник и, по его собственному признанию, ребенок–бастард неизвестной женщины.

Теперь взгляд наемника был полон неприкрытой ненависти. Замечательно.

— Я никогда не говорил, что моя мать неизвестна, — снисходительным тоном заявил он.

— Вы не можете допустить, чтобы эти подонки вошли в крепость, — не унимался священник.

Он был очень зол, но видел, как они перестают внимать его доводам.

— Будучи вашим духовником…

— Отец, давайте продолжим этот разговор в более подходящее время и в более приемлемом месте, — произнесла настоятельница.

О, как он ненавидел этот тон. Она говорила с ним — с ним, мужчиной, священником — будто со сбившимся с пути ребенком. Должно быть, в тот самый миг его ярость проявилась, поскольку все, кроме наемника, сделали шаг назад.

Капитан же, наоборот, посмотрел на него, словно увидел в первый раз, и коротко кивнул.

— Чувствую, вы допускаете серьезную ошибку, миледи, — снова заладил священник.

Она повернулась к нему с не соответствующей ее возрасту живостью и положила руку на его наперсный крест.

— Понимаю, отец Генри, вы не одобряете мое решение. А теперь, пожалуйста, прекратите.

Лед в ее голосе, казалось, пронизал все его существо.

— Я не прекращу, пока сила Господня…

— Ми Дикеу! — прошипела настоятельница ему в лицо.

Эта сука только что применила против него заклинание. И он обнаружил, что не может говорить. Язык словно онемел. У священника даже мыслить логически не получалось.

Он отшатнулся, зажав ладонями рот, все его подозрения подтвердились, а жалкие попытки протестовать превратились в проявления смелости. Она использовала против него черную магию. Она — ведьма, союзница сатаны. Тогда как он…

Настоятельница снова обратилась к нему:

— Мы в критическом положении, отец, и вас предупредили. Возвращайтесь в свою часовню и отслужите епитимью за непослушание.

Он развернулся и убежал.

К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип шагал на восток настолько быстро, насколько несли его длинные ноги, а стайка фей вокруг головы, словно насекомые, питавшиеся силой, окутывала его, как мох — камень.

— Мы продолжим, — сказал он шедшему рядом демону.

Демон обвел взглядом разломанные палатки и разбросанные вокруг трупы. — Скольких мы потеряли?

От негодования его гребень зашевелился.

— Потеряли? Всего горстку. Боглины молоды и не готовы к войне. Огромная фигура трепетала, словно дерево на ветру.

— Тебя и самого ранило, — заявил Туркан.

Шип замер.

— Изображаешь главного? Один из них застал меня врасплох. Он обладал частичкой силы, а я был слишком медлителен. Этого больше не произойдет. Их атака никак нам не навредила.

Гигантская фигура развернулась и неуклюжей походкой направилась на восток. Ирки, боглины и люди собирали вещи и готовились к маршу.

Туркан бежал рядом вприпрыжку, с легкостью выдерживая темп огромного чародея.

— Почему? — спросил он. — Почему Альбинкирк?

Шип остановился. Он не выносил, когда ему задавали вопросы, особенно возмутители спокойствия вроде Туркана, который считал себя, простого демона, равным ему. Чародея так и подмывало ответить: «Потому что я так хочу». Но время было неподходящим.

— Сила привлекает силу.

Гребень Туркана задрожал. То был знак согласия.

— И?

— Орды ирков и боглинов неспокойны. Они пришли сюда, неужели потому что их призвал ты, демон?

— Жестокость привлекает жестокость, — заявил Туркан. — Люди убивали существ из земель Диких. Золотая медведица попала в плен к людям. Это нельзя просто забыть. Убили моего кузена и виверну. Мы стражи. Мы должны действовать.

Чародей помолчал и указал посохом на крепость. Они находились с северной стороны, и с этой точки ее, стоявшую высоко на вершине горы на юге, было прекрасно видно.

— Мы никогда не возьмем Скалу с теми силами, что у нас есть, — произнес Шип. — Я могу разрушить ее, а могу этого не делать. Это не моя битва. Но мы — союзники, и я тебе помогу.

— Тем, что уведешь нас еще дальше от того, что мы хотим снова забрать себе? — со злостью выпалил демон.

— Тем, что направлю силы Диких к стоящей цели. Достижимой цели. Мы нанесем удар, который пошатнет власть людей, и отправим свое послание всем Диким. После этого еще многие присоединятся к нам. Разве я неправ?

Соглашаясь, Туркан неспешно кивнул.

— Если мы спалим Альбинкирк, многие узнают об этом и придут.

— И тогда, — продолжил Шип, — у нас будет достаточно сил и времени, чтобы выступить против Скалы, пока людишки будут оплакивать дымящиеся руины.

— А ты станешь намного сильнее, чем сейчас, — обеспокоенно заметил Туркан.

— Когда ты и твои сородичи снова смогут пить из источника под Скалой и спариваться в ее тоннелях, ты скажешь мне спасибо.

Вместе они двинулись на восток.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПРИНРАЙД — СЭР МАРК УИШАРТ

На расстоянии более чем в двести лиг к югу от реки Кохоктон и столько же к востоку от Харндона располагалось приорство Принрайд — прекрасный замок, возведенный непосредственно на отроге коренной породы, столетний, с высокими зубчатыми стенами, четырьмя изящными башнями с арочными окнами, медной кровлей и огромной аркой ворот, при виде которых многие посетители восклицали, что, должно быть, все здесь создано при помощи волшебства.

Но сэр Марк Уишарт, приор, знал правду. Замок был построен богатым разбойником и убийцей, который ради спасения собственной души подарил его церкви. Жить здесь было очень удобно. Мечта любого солдата, который провел многие годы, ночуя на холодной твердой земле.

Приор стоял в рубахе перед бушующим в камине пламенем, зажав в руке листок из бересты — небольшой, почти полностью почерневший кусочек березовой коры. Он вертел его в руках и морщился от боли в плече. Медведица сильно ранила его.

Утро было прохладным, а сквозь застекленное окно он видел, что будет мороз, правда несильный. В воздухе веяло весной. Цветы, полевые растения, новая жизнь.

Уишарт вздохнул.

Дин, мальчик–слуга, появился с небольшой кружкой пива и вычищенной мантией.

— Милорд? — окликнул он.

Мальчик был слишком сообразительным, чтобы провести жизнь, разливая старикам вино со специями.

— Чулки, брэ, дублет и котту, парень, — приказал приор, — и позови маршала и моего оруженосца.

Томас Клэптон, маршал ордена Святого Фомы в Эйконе, появился в верхних покоях еще до того, как приору успели привязать чулки к дублету; он никак не мог привыкнуть к тому, что это за него делали слуги.

— Милорд, — поприветствовал маршал.

— Какова численность наших войск на сегодня?

— В приорстве? — уточнил маршал. — Я могу разыскать шестнадцать рыцарей, готовых выехать сегодня утром. В королевстве? Возможно, пятьдесят, если включить в список стариков и мальчишек.

Приор поднял листок бересты, и маршал побледнел.

— А если мы сделаем рыцарями оруженосцев, которые готовы ими стать? — спросил сэр Марк.

— Тогда, возможно, семьдесят.

— Так и поступи, — приказал Уишарт. — На сей раз это не мелкий набег. Она никогда бы не призвала нас, если бы речь шла не о войне.

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ГАРМОДИЙ

Проклиная собственный возраст, Гармодий заглянул в серебряное зеркало, высматривая хоть какие–то привлекательные черты и ни одной не находя. Кустистые черные брови с проседью вовсе не соответствовали образу любовника, как и его голова с лысой макушкой и длинными белыми волосами вокруг нее, увядшая кожа и сутуловатые плечи.

Маг покачал головой, расстроенный скорее глупостью желания обладать королевой, нежели собственным отражением. Гармодий был вынужден признать, что вполне доволен своей внешностью и окружающим миром.

— Ха! — сказал он зеркалу.

Мельхиад потерся о его ноги, и Гармодий глянул на старого кота.

— Древние говорили, что память — это жизнь, запечатанная восковой печатью.

Кот безразлично посмотрел на него.

— Что скажешь? — снова обратился маг к Мельхиаду. — Является ли мое воспоминание о собственной внешности в зеркале новым уровнем смещения? Отражением образа реальности?

Весьма довольный новой концепцией, он тихо засмеялся, затем ему пришла еще одна мысль.

— Что, если удастся создать заклинание, которое будет изменять то, что видят глаза и воспринимает мозг? Как мозг оценит подобное изменение? Будет ли это для него реальностью, или просто образом, или образом образа?

Старик снова глянул в зеркало. Поджал губы и начал взбираться по лестнице. Мельхиад последовал за ним. Из–за избыточного веса коту было тяжело передвигаться, и выглядел он так, словно винил свой недуг и одновременно жаловался на него.

— Отлично, — заявил Гармодий и наклонился, чтобы взять Мельхиада на руки, при этом схватился за больную спину. — Может, мне стоит больше упражняться. В юности я был неплохим фехтовальщиком.

Серые усы кота осуждающе дернулись.

— О да, моя юность давно миновала. С тех пор изменилась, например, форма мечей. И их вес. — Он вздохнул.

Наверху лестницы маг отомкнул ведущую в его святая святых дверь и повторно установил световую защиту. Особой нужды в этом не было, но все же здесь хранились его книги и множество ценнейших артефактов, однако ни один замок и ни одно заклинание не могли защитить его собственность лучше, чем король. Если он когда–нибудь потеряет его расположение… Даже мысль об этом была для мага невыносима.

«Должно быть, желание обладать Дезидератой — довольно распространенное явление при дворе», — подумал он и рассмеялся, больше над самим собой. Затем Гармодий направился к северной стене с полками, на которых его ждали, словно голуби в голубятне, свитки периода Архаики. Многие были добыты во время дерзких вылазок в некрополи далеких южных земель. «Да, когда–то я был отчаянным храбрецом».

Он опустил Мельхиада на пол, и кот тяжелой походкой побрел в центр комнаты и уселся на солнышке.

Маг принялся читать свитки о природе памяти человека. Он поднял кубок с простоявшей сутки водой и осушил его, ощутив во рту привкус применявшихся вчера горючих веществ и мела. «Хм», — с десяток раз пробормотал погруженный в чтение Гармодий.

— Хм, — в который раз произнес он, осторожно свернув свиток, прежде чем вложить его обратно в трубчатую кость для лучшей сохранности.

Свиток сам по себе был бесценен — одно из трех сохранившихся произведений жившего в Архаику Аристотеля. Гармодий все время собирался его переписать, да так и не собрался. Иногда у него возникало желание приказать уничтожить оставшиеся два свитка, хранившиеся в королевской библиотеке. Он тяжело вздохнул от собственной непомерной гордыни.

Мельхиад растянулся на солнышке и задремал. Появились два других кота. Гармодий вдруг осознал, что не уверен, помнит ли, когда и откуда они у него взялись.

Он отыскал отрывок об органе в тканях мозга, который передавал воспринимаемые глазом образы в сознание.

— Любопытно, — с улыбкой произнес старый волшебник и наклонился, чтобы погладить старого кота.

Тот свирепо впился в него. Маг отдернул окровавленную руку и выругался. Мельхиад поднялся, отошел на несколько шагов и, посматривая на человека, снова растянулся на полу.

— Мне нужен труп, а может, даже дюжина трупов, — произнес старик, загибая пальцы и представляя препарирование.

Его наставник слишком увлекался этим делом… И ничем хорошим это не закончилось. Дошло до того, что он сражался на поле Чевина на стороне Диких. Старое воспоминание было болезненным, и Гармодия посетила странная мысль: а когда он в последний раз думал о битве при Чевине? Эта мысль накатила на него, подобно лавине, и под гнетом прошлого он, пошатнувшись, опустился в кресло.

Он припомнил необычное построение вражеской армии: повстанцы по флангам, а чудовищные создания в центре. Рыцари королевства мчались вперед под ливнем стрел, сквозь волны страха, чтобы сразиться с существами из земель Диких.

Руки мага дрожали.

Его наставник стоял рядом с ними, затем воспользовался тщательно продуманным заклинанием, целью которого было сбить с толку и ввести в заблуждение. Когда оно сработало, лучники короля начали стрелять в собственных рыцарей и биться друг с другом…

«Поэтому я атаковал его». Гармодий не дорожил этим воспоминанием. Как и тем, в котором король умолял его сделать хоть что–нибудь, а бароны с подозрением смотрели на него, полагая, что он, как и его наставник, предаст их и перейдет на сторону Диких.

Взгляд учителя, когда их сущности схлестнулись друг с другом.

«Он колдовал, и я колдовал». Гармодий покачал головой. Почему он присоединился к врагу? Почему? Почему? Почему? Что он узнал, когда начал препарировать старые трупы? «Почему я никогда не задумывался об этом раньше?»

Пожав плечами, он сказал котам:

— Я не такой честолюбивый, как он. И все время молюсь Богу, чтобы он когда–нибудь все–таки увидел свет.

«Которого бы хватило, чтобы, по меньшей мере, превратить его в горстку пепла, — продолжил он про себя. — Поистине могущественный свет. Например, разряд молнии».

Некоторые слова лучше не произносить вслух, а упоминание чужого имени может стать призывом. Он одержал победу над учителем, но останков так и не нашли, и в глубине души Гармодий знал, что наставник все еще там. Среди Диких.

«Довольно», — подумал он и потянулся к следующему свитку о памяти. Маг быстро пробежал его глазами, достал с верхней полки тяжелый том «Основ мироздания», порылся в нем и начал быстро что–то писать.

Сделав перерыв, он сидел и нетерпеливо стучал пальцами по оставленному кубку, пытаясь придумать, кто сможет обеспечить его свежими трупами для препарирования. В столице однозначно никто. Город слишком маленький, а двор полон сплетен и интриг.

— Кто же будет тебя кормить, если я уеду? — спросил он, чувствуя, как колотится сердце.

Гармодий не покидал свою башню уже… Маг даже вспомнить не мог, когда он в последний раз уезжал из Харндона.

— Милостивый Господь, неужели я здесь с той самой битвы? — обратился он к Мельхиаду.

Кот пристально наблюдал за ним. Маг прищурился. Он не помнил этого кота котенком, не помнил, откуда он у него взялся. С его воспоминаниями было что–то не так. «Господи Иисусе», — подумал он и рухнул в кресло. Вдруг он припомнил, как забрал котенка в конюшне из кучи навоза, собираясь анатомировать его, но не сделал этого.

Как случилось, что он потерял это воспоминание? Соответствовало ли оно действительности? Ледяной ужас сковал его душу. Кубок с грохотом упал на пол, и три кота от неожиданности повскакивали с мест.

«Меня заколдовали».

Прошептав молитву, он потянулся за силой и создал небольшое, едва уловимое заклинание. Оно было настолько легким, что почти не требовало силы.

Кончик посоха вспыхнул мягким фиолетовым светом, и маг начал обводить им комнату. Некоторое время цвет не менялся, однако, когда он чуть замешкался, чтобы посмотреть на собственные пометки, нанесенные мелом на стене, кончик стал розовым, затем темно–красным.

Гармодий снова взмахнул посохом. Красный.

Он подошел ближе и принялся водить кончиком взад и вперед по более коротким дугам, потом пробормотал второе заклинание, напряженно выговаривая слова, словно актер, который боится забыть роль.

В огненно–красном свечении вспыхнула одна линия с рунами. Рунами Диких, скрытыми от глаз под слоем краски.

Посередине виднелся след от огня, который стер треть написанного.

— Во имя Христа и Гермеса, наисвятейшего из магистров, — произнес Гармодий, отступил назад и резко сел. Пронзительно мяукнул кот, выдернув из–под него хвост.

Кто–то наложил связывающее заклинание на стены его рабочего кабинета. И связывало оно его. Интуитивно он поставил посох на то же место, что и вчера, чтобы наполнить его силой, и увидел линию, идущую от кристалла до навершия.

— Чистая удача, — произнес маг, — или же воля Господня.

Он постоял, раздумывая, потом глубоко вздохнул и втянул носом воздух.

Гармодий собирал силу медленно и осторожно, используя стоявшее в углу устройство, древнее зеркало на столе и последний важный предмет — пузырек со сверкающей белой жидкостью.

В его Дворце воспоминаний на черно–белом плиточном полу, напоминавшем бесконечную шахматную доску, передвигались фигуры — только похожие на шахматные. Там были пешки, ладьи и кони, а еще монахини, деревья, плуги, катапульты и виверны. Он медленно расставил их по местам, каждой фигуре своя плитка.

Затем маг неспешно направил собранную силу на стоявший в центре алтарь.

Держа в голове готовое заклинание обнаружения, он поднялся на двадцать ступенек, ведущих из кабинета на самую вершину башни. Открыв дверь, Гармодий шагнул на огромный деревянный балкон. Ярко светило весеннее солнце, воздух был чист, дул легкий, но пронизывающий ветер.

На юго–востоке он видел море. А на много лиг далеко на юг раскинулся Джарсей, словно картинка с изображением ферм и замков в книжке со сказками для детей. Маг воздел руки и выпустил магию.

Он тут же почувствовал за спиной, на севере, силу. Совсем неудивительно.

Он медленно пошел по кругу, посох глухо стучал о деревянный настил. Когда волшебник оказался лицом к западу, там он тоже ощутил силу. Усиленным магией зрением он увидел едва заметную зеленую дымку, закрывшую горизонт. Так и должно быть в землях Диких. Но до границы человеку на хорошей лошади скакать чуть меньше пяти дней. Зеленый туман клубами вырывался из лесов за горами. Угроза, которая всегда исходила оттуда.

Старик отправился дальше.

Задолго до того, как Гармодий достиг самой северной точки, он увидел ярко–зеленое свечение. Его заклинание было очень могущественным, поэтому маг применял его крайне осторожно, настраивая собственное зрение так, чтобы разглядеть все до мельчайших подробностей.

Да, оно было там.

Он чуть изменил заклинание, сосредоточившись не на сложном построении отражающих свет линз, а на одной сияющей зеленой нити, тоньше паутинки, тянувшейся с севера до его башни. Гармодий не сомневался, что она вела прямо к рунам на стене.

Проклятье.

— Разве не я совсем недавно предавался мечтам о королеве? — спросил он у ветра. — Какой же я глупец.

Он не перерезал нить, но отпустил большую часть эфирного взгляда, который позволял обнаруживать видимые угрозы. Маг сужал его до тех пор, пока не осталось лишь сияние загадочной нити. Теперь ему почти не требовалось золотого света, чтобы поддерживать чары.

Неожиданно получив новую цель, Гармодий поспешно спустился в кабинет и осторожно закрыл за собой дверь.

Он схватил посох, первые попавшиеся под руку палочки, тяжелый кинжал и кошелек и, оставив дверь нараспашку, вернулся в библиотеку. Затем спустился на сто двадцать ступеней вниз, отыскал тяжелый плащ и шляпу и, поборов желание немного там задержаться, вышел в открытую дверь и закрыл ее за собой, зная, что три кота следят за ним с верхних ступенек лестницы.

С одной стороны, ему нужен был союзник, но с другой — он подвергал сомнению все вокруг. Маг должен был кому–то довериться, и, выбрав королеву, он остановился у письменного стола и написал следующее послание:

«Неотложное дело зовет меня на север. Пожалуйста, передайте королю, у меня есть веские опасения, что мной все это время управлял старый враг. Будьте осторожны.

Остаюсь покорным слугой Вашего Величества,

Гармодий».

Он рванулся к началу винтовой лестницы и побежал вниз, проклиная длинный посох и спеша изо всех сил. Маг пытался вспомнить, когда в последний раз спускался по этим ступенькам. Быть может, вчера?

Впереди себя Гармодий бросил весьма незначительное заклинание из страха, что, возможно, чужая магия не позволит ему покинуть башню, но ничего подозрительного не заметил. Оно не поможет. Если его опасения верны, то глаза могут предать его или быть инструментом врага. Что, если его зрение в эфире тоже было ненастоящим?

Ричард Планжере спрашивал у нас: «Что есть настоящее, о котором вы все говорите?» А мы молчали.

«Ричард Планжере, от рун на моей стене смердит тобой».

Погруженный в собственные мысли, Гармодий едва не пропустил ступеньку. Его нога соскользнула, и на секунду он завис на краю сорокафутовой каменной лестницы. И единственными врагами, с которыми ему приходилось бороться, были возраст и память. Дальнейший спуск прошел без приключений, лишь боль в боку от слишком быстрой ходьбы давала о себе знать.

Дверь из башни вела во внутренний двор: пятьдесят шагов в каждую сторону, по периметру размещались рабочие здания правительства короля. Вдоль западной стены из высоких окон открывался великолепный вид на огромную реку.

Маг направился к конюшням. При его приближении мужчины и женщины низко кланялись. Его действия едва ли можно было назвать тайными, и он мельком подумал, а не лучше ли было покинуть город в сумерках. Донести мог любой. Но Гармодий боялся возвращаться в собственные покои. «Чего я боюсь? Совсем, что ли, из ума выжил?»

Мысленно волшебник воздвиг вокруг своей башни и всех связанных с ней мыслей и страхов ограждение, затем закрыл ее на ключ. «Я либо на грани сумасшествия, либо раскрыл ужасную тайну», — подумал он.

В конюшне обнаружились двое конюхов, которые быстро и умело расседлывали дюжину королевских лошадей в охотничьей сбруе. Увидев мага, они замерли.

Гармодий попытался улыбнуться.

— Мне нужна лошадь, — произнес он, — хорошая лошадь для путешествия.

Оба смотрели на него так, будто он сошел с ума. Затем они переглянулись.

И наконец тот, что постарше, кивнул.

— Что пожелаете, милорд, — сказал он. — Могу дать скаковую лошадь — отличную кобылу по кличке Джинджер. Подойдет?

Маг согласился. Не успел он испугаться еще больше, как к нему подвели большую гнедую лошадь с легким кожаным седлом. Гармодий с отчаянием посмотрел на животное, более молодой конюх заметил это и бросился помогать, притащив ему табуретку.

Волшебник забрался на табуретку, затем с трудом перекинул ногу через спину лошади. Теперь земля казалась намного дальше, чем обычно.

— Спасибо, парень, — поблагодарил Гармодий.

Юноши подали ему посох, две палочки, кошелек, кинжал и плащ. Тот, что постарше, показал, как все это правильно разместить за седлом.

— Проследи, чтобы это послание дошло до королевы. Отдай ей лично в руки. Вот мое кольцо, с его помощью ты сможешь встретиться с ней — каждый стражник во дворце узнает его. Тебе все понятно, мальчик? — уточнил он и только тогда осознал, что для этих двоих он был внушавшей ужас фигурой. Маг попытался улыбнуться. — За это ты получишь награду.

Младший храбро улыбнулся в ответ.

— Я доставлю его, господин.

— Замечательно.

Они разошлись, и маг поскакал.

Проезжая мимо двух королевских гвардейцев, он удостоился лишь краткого кивка. Стражники то ли приветствовали так всех путников, то ли клевали носом. Из–за краев богато украшенных шлемов их глаз не было видно.

Копыта лошади глухо стучали по подъемному мосту. Дворец и окружавший его замок, возвышавшиеся над древним городом Харндоном, были лишь цитаделью в огромном комплексе оборонительных сооружений, состоявших из трех колец стен и еще двух замков. Всего дважды за всю историю Альбы люди даже из самых отдаленных уголков королевства вынуждены были прятаться за этими стенами.

Когда случались нашествия Диких.

Он съехал по склону замковой возвышенности на Главную улицу города Харндона, проложенную между воротами и переходившую в Главную дорогу, которая поначалу шла по сельской окраине и вела к первому из семи мостов, перекинутых через могучую реку. Подобно огромной змее, ее русло извивалось с севера на юг Альбы, а тракт пересекал земли по прямой.

Здесь дорога шла под уклон; по сторонам располагались великолепные белоснежные дома, каждый высотой и защитными башнями напоминал маленький замок. Они были украшены позолотой и черным листовым железом, двери выкрашены в красный или синий, с черепичными или медными кровлями, со скульптурами из белого или цветного мрамора и окнами, прозрачными или разноцветными, высокими или широкими. Каждый дом был уникален.

«Когда–то я здесь обедал. И вот здесь. Сколько же времени прошло?»

Спускаясь с холма и любуясь домами богатых придворных и великих рыцарей, Гармодий чувствовал облегчение. Маг задавался вопросом, как вышло, что позднее он ни разу их не посетил.

Oн проехал через Внутренние ворота, не обратив на стражников ровным счетом никакого внимания. На ветру становилось прохладно, поэтому, минуя Средний город, он с трудом натянул плащ и умудрился заглянуть на Главный базар, прозванный так местными жителями и представлявший собой рыночную площадь, по размерам в два или три раза превосходившую внутренний двор замка. Повсюду стояли лотки, шла бойкая торговля. С интересом наблюдая за этой суетой, маг проехал базар и оказался в Нижнем городе, который в Бриджтауне пересекала Флад–стрит. Его сердце забилось быстрее. Вопреки ожиданиям, ни малейшей опасности он не заметил.

В Бриджтауне все внимание было сосредоточено на въезжавших в город великолепных рыцарях и облаченных в доспехи всадниках. Из–под капюшона Гармодий мельком глянул на их предводителя, пытаясь распознать герб и угадать, что за лорд перед ним. Но этого человека при дворе он никогда не встречал. Высокий мужчина с прекрасно развитой мускулатурой.

Стражники не хотели брать на себя ответственность за то, что пропустили гиганта и его людей в город. Равно как и останавливать покидавшего столицу одинокого старика.

Командовавший воинами рыцарь оказался более любознательным и развернулся в седле, чтобы получше рассмотреть проезжавшего мимо мага. Взгляд у него был пронизывающим. Но тут появился закованный в броню с ног до головы лейтенант Нижних ворот. В руках у него были не восковая дощечка и стилос, а боевой топор, его сопровождали четыре рыцаря. Чужеземец напрягся, и, пока его внимание переключилось на лейтенанта, Гармодий скрылся из вида.

Через ворота, вниз по склону мимо лотков мелких торговцев, которые могли себе позволить выставлять товары лишь за стенами города — в Канаве, как людям нравилось называть это место, — он проехал мимо лекарей–шарлатанов, картежников и рабочих, возводивших трибуны и ограждения для празднования Дня святой Троицы.

Поджав губы, маг каблуками стукнул по бокам лошади, и кобыла, довольная, что ее вывели из конюшни на весеннее солнышко, и порядком заскучавшая от неспешного аллюра, рванула вперед.

Гармодий легким галопом миновал Канаву и продолжил путь мимо внешнего круга домов, самых бедных во всем городе, затем мимо первых полей, каждое из которых было обнесено низкой каменной стеной и старыми, тщательно очищенными стволами деревьев. Почва здесь не была благодатной. Маг проехал по дороге еще с полмили, довольный своей лошадью, но мучимый смутными опасениями, и оказался у моста.

Никто не бросал ему вызов.

Он миновал первый пролет моста, остановился, плюнул в реку и произнес два могущественных заклинания. На середине моста, под яркими лучами солнца, Гармодий был в безопасности, поскольку лучше всего магия герметистов действовала именно при солнечном свете, а большинство заклятий Диких не могли пересечь текущую воду без приложения невероятных усилий или без герметического разрешения самой воды. На всей земле не было силы, способной причинить ему вред при ярком солнце и на мосту над чистыми потоками великой реки. А если и была, то такая, которой он в любом случае не мог бы противостоять.

Он проехал оставшуюся часть моста и выбрал ведущую на север дорогу.

БЕНБУРГСКАЯ ДОРОГА, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — РОБЕРТ ГИССАРМЕ

Роберт Гиссарме был высоким и тощим, как скелет, несмотря на чрезмерное поглощение баранины и эля. Люди поговаривали, что столь неутолимый аппетит могла превзойти лишь его жажда наживы. На восточный манер он называл своих людей войском наемников и одевался в кожу и шерсть отменного качества или сияющие доспехи, изготовленные лучшими кузнецами Востока.

О его происхождении было почти ничего не известно. Он утверждал, что является сыном–бастардом весьма влиятельного дворянина, при этом его имени никогда не называл. Бывало, Роберт прикладывал палец к носу, когда мимо него проезжал какой–нибудь аристократ.

Сержанты боялись его. Он быстро вскипал, тут же наказывал, а поскольку был самым умелым бойцом во всем войске, то никто не горел желанием переходить ему дорогу. Особенно сейчас: Гиссарме во всеоружии восседал на боевом коне и был мрачнее тучи. Он пристально рассматривал двух странствующих торговцев, обогнавших его караван прошлой ночью и теперь торчавших тут у обочины. Неизвестные сначала их убили, потом освежевали и оставили у межевого столба, запрокинув головы таким образом, чтобы создавалось впечатление, будто они, корчась в бесконечной агонии, непрерывно вопят.

Со вчерашнего дня он гнал караван на северо–запад по отвратительной дороге, соединявшей Альбинкирк с Востоком и ведущей сначала в Зеленые холмы, затем через горы в Морею и земли императора. Они выехали из Тевы, города рабов, и он заставлял свой караван двигаться настолько быстро, что начался падеж лошадей. До сих пор растянувшаяся цепочка рабов была его основным грузом, но теперь его не заботило, выживут они или умрут. Ему поручили их в Теве — длинную цепь сломленных, избитых до полусмерти, отчаявшихся людей. Ему сказали, что они имеют ценность, поскольку это обученные рабы: повара, слуги, горничные, сиделки и шлюхи.

Во время долгого путешествия на запад его солдаты обращались с рабами относительно хорошо. Именно относительно хорошо, несмотря на хмурые взгляды рыцаря императора — напыщенного и слишком гордого, чтобы делить пищу с простым наемником. После Альбинкирка этот человек докучать ему больше не будет.

Когда они проезжали мимо Бенбурга, последнего городка перед Альбинкирком, обнаружили спрятавшийся за стенами гарнизон и жителей, напуганных какими–то невероятными ужасами. Гиссарме стал торопиться на запад, понуждая чуть запоздавших торговцев спешить вслед за ним. Около дюжины человек с фургонами и хорошими лошадьми заплатили ему золотом, изъявив желание следовать с его караваном.

Он взялся за доставку рабов лишь для того, чтобы оплатить собственный проезд — ходили слухи, будто крепость–монастырь в Лиссен Карак предлагала деньги за охоту на чудовище, а Гиссарме, как и его войску, нужна была работа. Возможно, они протянут еще какое–то время и без нее, но весьма недолго.

Итак, восседая на боевом коне, он оказался вровень с трупами и разглядел, что этих людей насадили на кол. Он слышал о таком, но никогда не видел и теперь не мог оторвать взгляд. Когда посыпался град стрел, Гиссарме продолжал пристально рассматривать трупы.

Первая ударила в коня. Вторая в нагрудник, да с такой силой, что его выбило из седла, и он тяжело упал на землю. Повсюду кричали люди, было слышно, как отдают приказы его офицеры. Затем что–то ударило его в пах, и он почувствовал теплую, быстро распространявшуюся сырость. Глаза почти ничего не видели.

Гиссарме попытался поднять голову, но что–то склонилось прямо над ним, стремительно приближаясь к лицу…

БЕНБУРГСКАЯ ДОРОГА, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

Питер с безнадежным и беспомощным гневом смотрел, как из леса по обе стороны дороги летят стрелы. Засада была такой явной, что он не мог понять, как кто–то способен попасться на эту удочку. Из–за ярма на шее, к которому цепями сзади и спереди были прикованы две женщины, он не мог бежать.

Он попытался найти нужные слова.

— Падайте! — закричал Питер. — Вниз!

Но уже начиналась паника. Страх — еще никогда в жизни такого он не ощущал. Ужас накатил на Питера, словно его облили грязной водой из корыта. Женщины, с которыми он был сцеплен, рванулись в разные стороны, споткнулись и упали, утянув его за собой.

Град стрел продолжал обрушиваться на солдат, они гибли один за другим. Лишь небольшая группка устояла на ногах и оказывала отчаянное сопротивление.

Нечто — в клубившемся по земле тумане позднего утра было плохо видно — вырвалось из дымки и ударило в колонну. Снова раздались душераздирающие вопли людей и ржание лошадей, а ужас достиг такой силы, что две спутницы Питера просто скрючились в позе зародыша на земле.

Питер лежал, не шевелясь, и пытался размышлять здраво. Он наблюдал за приближавшимися к колонне существами. То были демоны. Дома он лишь слышал о них, а теперь они здесь. Пожирали трупы или, может, все еще живых людей.

Сверху на белокурую женщину впереди Питера накинулась виверна. Клиновидная голова вошла ей в живот. Женщина сзади пронзительно закричала, встала на колени и раскинула руки, вдруг над его головой пролетел сгусток ярко–зеленого цвета и ударил в чудовище. Вокруг невыносимо запахло горящим мылом.

Словно танцор, виверна резко повернулась, передней лапой раздавив орущую блондинку и задев соединявшую пленников цепь, конец которой обвился вокруг задней лапы чудовища.

Виверна когтями разорвала цепь, женщина позади Питера снова ударила заклинанием — две пригоршни концентрированной кислоты полетели в монстра, а колдунья истерически захохотала. Виверна взвыла в сотни раз громче, расправила крылья и бросилась на рабыню.

Питер перекатился под ее огромным телом, конец недавно разорванной цепи, проходивший через ярмо, зацепился за корень дерева и освободил шею. Он вскочил на ноги и побежал в туман.

Вспышка — и Питер распластался на земле. Настала тишина, он снова вскочил и помчался и лишь через сотню шагов, сделанных в панике, осознал, что ничего не слышит, а рубашка на спине обгорела.

Не останавливаясь, парень побежал дальше.

Во рту настолько пересохло, что он не мог глотать, бедра и икры горели, словно их опалило пламя. Но Питер продолжал бежать, пока не наткнулся на глубокий ручей, где до отвала напился воды, а потом лежал, хватая ртом воздух, пока не забылся.

АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

Сэр Алкей подъехал к Альбинкирку на гнедой кобыле, его боевой конь рысью бежалследом. В бою рыцарь потерял оруженосца и пажа, но его слуге — мальчишке, который едва ли мог удержать в руках меч, — удалось спастись вместе с вьючной лошадью.

Рукоятью меча Алкей постучал в западные городские ворота. Несколько перепуганных стражников приоткрыли одну створку, чтобы пропустить его.

— Там армия Диких, — выдохнул рыцарь. — Отведите меня к вашему капитану.

Капитаном оказался пожилой мужчина — именно такими, как правило, становятся бывшие солдаты — с седой бородой и склонностью к полноте. Однако он был в сапогах со шпорами, хорошей кольчуге и при поясе, подчеркивавшем его малопривлекательное брюшко.

— Сэр Джон Крейфорд, — протянув руку для пожатия, представился он.

Сэр Алкей засомневался, что этот человек был когда–то удостоен рыцарского звания, и задался вопросом, каким образом этому неотесанному деревенщине удалось занять столь важный пост.

— Я был с караваном, состоявшим из пятидесяти фургонов, на Бенбургской дороге, — произнес рыцарь и внезапно опустился на стул.

Он не собирался этого делать, но земля ушла у него из–под ног.

— Дикие. — Он пытался говорить спокойно и обстоятельно, как человек, словам которого можно доверять. — На нас напали демоны. С ирками. По меньшей мере, сотня.

Сэр Алкей осознал, что ему трудно дышать. Об этом даже говорить было непросто.

— Боже мой, — произнес он и замолчал.

Сэр Джон положил руку ему на плечо. Непостижимым образом человек показался Алкею более достойным.

— На каком расстоянии отсюда, мессир?

— Пять лиг. — Рыцарь императора глубоко вздохнул. — Может быть, меньше. На востоке.

— Пресвятая дева! — воскликнул капитан Альбинкирка. — На востоке?

— Вы верите мне?

— Да, конечно. Но на востоке? Они обогнули город?

На лестнице за дверью послышались шаги, сэр Алкей поднял голову и увидел впустившего его в город стражника с двумя мужчинами более низкого сословия.

— Они утверждают, что в полях боглины, сэр Джон, — доложил сержант. — Они так говорят.

— Моя дочь! — закричал тот, что помоложе. Скорее то был отчаянный визг, чем крик. — Вы должны спасти ее!

Сэр Джон отрицательно покачал головой.

— Я не выведу своих людей за ворота. Успокойтесь.

Он налил мужчине кружку вина.

— Но моя дочь… — в отчаянии пробормотал человек.

Капитан Альбинкирка снова качнул головой.

— Соболезную вашей утрате, — не без искреннего сочувствия произнес он и обратился к сержантам: — Звоните в набат. Заприте ворота. Приведите ко мне мэра и скажите ему, что я ввожу в городе военное положение. Никто не должен покидать Альбинкирк.

К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

Питер проснулся от того, что кто–то резко дернул за его ярмо. Оно было сделано вручную — деревянный хомут с крепившимися к рукам цепями, что сильно сковывало движения, и тяжелая скоба, соединявшая Питера с другими рабами.

Над ним стояли двое морейцев, жителей востока, с тяжелыми котомками и заплечными мешками и надвинутыми на глаза капюшонами. Было похоже, что они сами лишь недавно оправились от пережитого ужаса.

— Значит, один выжил, — произнес тот, что повыше, и сплюнул.

Тот, что пониже, помотал головой.

— Вряд ли это можно назвать справедливым возмещением за утерянную телегу, — заявил он. — Но раб есть раб. Вставай, мальчишка.

Питер в полном отчаянии продолжал лежать, поэтому, естественно, получил несколько пинков. Потом они заставили его нести свои пожитки, и все трое направились по крохотной лесной тропинке на запад.

Но долго отчаиваться он не мог. Ему просто не повезло или, возможно, наоборот, повезло. Они кормили его, он готовил еду из их скудных припасов и получал за это немного хлеба и гороховый суп. Ни один из них не был крупным или сильным мужчиной, и Питер задумался, может быть, если ему удастся избавиться от ярма, то он сможет убить их обоих.

Но сделать это ему никак не удавалось. Оно уже целый месяц висело на нем: когда он тащился по снегу и льду, спал с этой холодной и отвратительной штуковиной, пока солдаты насиловали женщин с двух сторон от него, а он ждал, не настанет ли и его черед.

Питер снова и снова стирал в кровь запястья, пытаясь снять с себя ярмо. Он мечтал, как воспользуется им в качестве оружия, когда нападет на этих тщедушных мужчин.

— Ты — отличный повар, парень, — сказал тот, что повыше, вытирая тыльной стороной ладони рот.

Тощий мужчина нахмурился и, отпив из фляжки разбавленное водой вино, произнес:

— Я хочу знать, что там произошло.

Тот, что потолще, пожал плечами.

— Разбойники? Без сомнения, жестокие ублюдки. Я их даже не видел, как только услышат звуки бойни… Сразу побежал, как и ты.

Худой покачал головой.

— Эти крики… — его голос дрожал.

Они сидели и сердито смотрели друг на друга, а Питер наблюдал за ними и удивлялся, как им удалось выжить.

— Мы должны вернуться за телегой, — заявил тощий.

— Ты что, башкой ударился? — возразил второй. — Хочешь стать рабом? Как он? — махнул он в сторону Питера.

Парень скрючился у костра и размышлял, стоило ли разводить огонь и насколько тупыми могут быть эти двое. У них на родине тоже водились демоны. Должны же были эти идиоты знать о них хоть что–нибудь.

Ночь прошла без происшествий — он не сомкнул глаз, а два глупца, привязав ярмо к дереву, спокойно заснули. Они храпели, а Питер лежал в ожидании таинственной смерти, которая так и не пришла.

Утром морейцы встали, помочились, выпили чай, который он для них приготовил, съели пресные лепешки и отправились на запад.

— Где ты научился готовить, парень? — поинтересовался тот, что потолще.

Питер пожал плечами.

— По нынешним временам это умение пользуется спросом.

ЗАСТАВА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

Гуртовщики ненавидели заставы. У них не было ни одной причины любить их. Когда нужно перегнать огромное стадо животных, в основном крупного рогатого скота, но и овец и даже коз мелких фермеров, для которых они — единственное богатство, через горы, топи, пустыни, болота и равнины, несмотря на войны и эпидемии, то заставы представляются воплощением зла.

У Гектора Лаклана было одно простое правило. Он никогда не платил пошлины за проезд. Его стадо исчислялось сотнями голов, и у него было столько же людей, сколько в армии какого–нибудь южного лорда, причем носивших кольчуги с короткими рукавами из блестящих колец, тяжелые мечи и огромные топоры, перекинутые через плечо. Они скорее походили на элитных наемников, чем на тех, кем были на самом деле. Гуртовщиками.

— Я не хотел переходить тебе дорогу, Лаклан! — вещал местный мелкий лорд тоном, который Гектор ненавидел больше всего, — льстивого самохвальства, как он его называл, когда кто–то, притворявшийся хозяином севера, начинал умолять сохранить ему жизнь.

Гектор даже не стал доставать огромный меч, лишь положил руку на рукоять. Он лениво погладил усы, провел ладонью по волосам и обернулся посмотреть на длинную грязную вереницу крупного рогатого скота и овец, растянувшуюся за его спиной настолько далеко, насколько на горной тропе мог видеть глаз.

— Просто заплати за проезд. И я… прослежу, чтобы эти копейки скорее вернулись к тебе.

Собеседник был высоким и хорошо сложенным. На нем был стоивший целое состояние хауберк, каждое кольцо заклепано, прочный, как камень.

Он боялся Гектора Лаклана. Но недостаточно сильно, чтобы пропустить его растянувшееся на многие мили стадо. Нужно было попытаться собрать пошлину. Такие уж порядки в горах, да и собственный страх злил.

И правда, Гектору пришла в голову эта же мысль, когда он увидел, как изменилось выражение лица мужчины.

— Что же, будь ты проклят, плати чертову пошлину, или…

Гектор обнажил меч. Он не спешил, не страшился ни гнева противника, ни пятидесяти солдат во всеоружии, стоявших у того за спиной. Горец неторопливо вытащил длинный клинок, тяжелое навершие будто само перевернуло его в сжатой руке таким образом, чтобы острие оказалось аккурат напротив лица мелкого лорда. Гектор вогнал наточенный конец прямо мужчине в лоб с теми же усилиями, которые прилагает сапожник, протыкая кусок кожи. Ноги закованного в доспехи человека подогнулись, глаза закатились. Он был мертв.

Гектор вздохнул.

Дружина мертвеца застыла на месте — от потрясения, которое продлится еще несколько ударов сердца.

— Стоять! — приказал Гектор.

Командовать, не угрожая и не вызывая сопротивления, которого он всеми силами старался избежать, было поистине тонким искусством.

Тело ударилось оземь, еще несколько мгновений ноги мертвеца подергивались.

— Умирать никому из вас вовсе не обязательно, — спокойно произнес он.

С кончика меча капала кровь.

— Он был глупцом, потому что требовал денег, и все знают это. Пусть его выборный наследник возьмет на себя командование, и давайте закончим на этом, — предложил Лаклан, и стоявшие перед ним люди заколебались, разрываемые сомнением, жадностью, страхом и верностью — не мертвецу, но кодексу, который требовал мести.

И кодекс победил.

Лаклан услышал свидетельствовавший об отказе ропот и схватился обеими руками за меч, обрушив его на ближайшего противника. У того в руке тоже был клинок, но человек оказался слишком медлительным, чтобы спасти собственную жизнь. Мощный удар пробил его защиту и раскроил череп от левой брови до правой скулы, верхняя часть головы отделилась от тела, оставив чистый срез.

Люди Гектора двинулись вперед, покидая отведенные места, что означало: когда все закончится, а именно шум, жестокость, кровь и грязь, уйдет целый день, пока они соберут всех разбежавшихся по горным долинам и лощинам животных.

Некто — какой–то древний философ, имени которого Лаклан не мог вспомнить со времен, когда к ним приходил священник, чтобы научить его читать и писать, — говаривал: горцы завоевали бы весь мир, если бы только прекратили сражаться друг с другом.

Он размышлял над этим, когда убивал третьего человека за день, когда его воины с криком пошли в атаку и когда обреченные люди с заставы попытались оказать сопротивление и были перебиты все до одного.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Лагерь у подножия монастыря исчез так же быстро, как и появился: палатки сложили и упаковали в фургоны, которые тянули вверх по крутому склону в крепость двойные упряжки.

Первым делом следовало разместить наемников. Капитан с настоятельницей быстро обошли дормиторий, большой зал, часовню, конюшни и хранилища, складывая, разделяя и распределяя.

— Естественно, я должна впустить всех людей, — произнесла настоятельница.

Капитан прикусил губу и обвел взглядом внутренний двор.

— В конце концов, мы можем заново расставить наши палатки прямо здесь. Вы собираетесь использовать большой зал?

— Конечно, он уже освобожден, — сказала она.

И, пожав плечами, добавила:

— Сейчас Великий пост, поэтому все ценности спрятаны.

Один из самых больших фургонов войска как раз проезжал через главные ворота. Его верх едва не задел перемычку.

— Покажите мне хранилища и кладовые.

Они шли от погреба к погребу, от хранилища до длинной винтовой непроветриваемой лестницы, ведущей глубоко в сердце скалы к чистому источнику, образовавшему водоем размером с фермерский пруд. На обратном пути настоятельница поднималась по спиральным ступеням медленнее, чем спускалась.

Он остановился вместе с ней, когда ей потребовался отдых.

— Там внизу есть какой–нибудь выход? — спросил Красный Рыцарь.

— Конечно, как же без него выдолбить в горной породе полость? Но у меня нет сил, чтобы показать его тебе.

Они снова прошли через потайную дверь за алтарем в часовне, и настоятельницу окружили одетые в серое сестры. Каждая требовала внимания — дела, касавшиеся ухода за алтарем, цветов для следующей службы, жалобы на святотатственные ругательства, постоянно доносившиеся со стен, теперь полных солдат.

— Эй вы, чертовы придурки, засовывайте свои гребаные задницы в доспехи, или я вскрою ваши убогие черепушки и по полной отымею мозги! — задавал трепку Плохиш Том собиравшимся на стене наемникам. Он не кричал, но в тишине его слова разнеслись по всей крепости.

С безмолвной мольбой пожилая монахиня посмотрела на настоятельницу. — Ваши сестры дали обет молчания? — спросил капитан.

Настоятельница кивнула.

— Им всем можно говорить только по воскресеньям. Послушницы и монахини старшего поколения при необходимости могут говорить. Что редко случается с пожилыми, но зато довольно часто с теми, кто моложе. — Она взмахнула руками. — Я говорю от их имени. — Затем указала на следовавшую за ней фигуру в капюшоне. — Это сестра Мирам, мой секретарь и викарий. Ей позволено разговаривать.

Капитан отвесил поклон сестре Мирам, которая в свою очередь слегка пригнула голову.

— Правда, она предпочитает этого не делать, — добавила настоятельница.

«В отличие от вас», — подумал Красный Рыцарь. Возможно, ей просто нравилось говорить с ним или держать рядом человека, с которым можно вести бесконечный словесный поединок. И все же он не сомневался в ее набожности. Капитан считал, что набожность бывает двух видов: ложная, притворная и выстраданная, глубокая и искренняя. Он был доволен тем, что умел их различать.

В дальнем конце часовни стоял отец Генри. Его вид вызывал беспокойство — капитан предположил, что тот давно не мылся и не брился. Рыцарь посмотрел на настоятельницу.

— Ваш священник выглядит не очень.

Он знал, что прошлым вечером она применила заклинание. Причем сделала это очень искусно, что свидетельствовало о том, что женщина была магом и, должно быть, знала, что он применил заклинание очарования во дворе и на ее сестрах.

И она была здесь не единственным магом. Существовали тайные хитросплетения, управлявшие общей ситуацией. Он внимательнее посмотрел на сестру Мирам, а затем ради интереса потянулся к ней, словно третьей рукой, своей силой.

Ничего себе. Ощущение было такое, будто женщина ударила по ней.

Настоятельница пристально смотрела на священника.

— Раньше он любил меня, — с легким презрением промолвила она. — Мой последний любовник. Милостивый Господь, разве не мог ты мне послать кого- то более симпатичного и кроткого? — Женщина криво усмехнулась. — Подозреваю, он был послан мне в наказание. И как напоминание о том… О том, кем я когда–то была. Прошлой зимой рыцари нашего ордена не прислали нам священника, поэтому я пригласила его из местного церковного прихода. Он казался интересным. А оказался…

Она помолчала.

— И зачем я вообще рассказываю тебе это?

— Поскольку вы назначили меня своим капитаном, в мои обязанности входит знать как можно больше.

Она обдумала его слова.

— Он — типичный невежественный приходской священник, который с трудом читает написанные на архаике тексты, знает Библию лишь по памяти и считает, что женщины не стоят и грязи на босых ногах. И все же он оказался здесь и тяготел ко мне.

Капитан улыбнулся ей, взял ее правую руку и поцеловал.

— Может быть, я стану вашим последним любовником.

Он увидел, что священника передернуло. «Ух ты, как занятно». Хотя человеком тот был неприятным, в его набожности сомневаться не приходилось.

— За такое поведение мне следует дать вам по уху? Насколько я знаю, нынче это в моде, — заметила настоятельница. — Пожалуйста, воздержитесь от подобного рода заявлений, капитан.

Он отшатнулся, будто она и вправду его ударила. Сестра Мирам нахмурилась.

Чтобы вернуть самообладание, Красный Рыцарь обратился к Йоханнесу и Милусу.

— Пусть гуртовщики разберут фургоны, а все снаряжение разложат по кладовым. Настоятельница, нам потребуются провожатые.

Она послала за служивыми прежнего гарнизона — восемью солдатами не из знатных семей, которых наняла более десяти лет тому назад во время Великой ярмарки. Командовал ими Майкл Ранульфсон, седеющий гигант с хорошими манерами, старший офицер, представленный Красному Рыцарю вчера вечером.

— Вы ведь знаете, что я доверила капитану нашу оборону, — сказала настоятельница. — Его людям требуется помощь с фургонами и повозками, а еще их следует проводить до кладовых и хранилищ. Майкл, я доверяю им.

Старший офицер уважительно склонил голову, но его взгляд был весьма красноречив. Он словно говорил: «Пусть это будет на вашей совести».

— Есть ли у вас какие–то временные ограждения? — спросил капитан. — И строевой лес?

Майкл кивнул.

— Да, у нас есть кое–какие ограждения, передвижные башни, пара требушетов^[46] и несколько метательных орудий поменьше. — Он покрутил головой, словно у него затекла шея. — Когда командуешь гарнизоном, подобные штуковины могут пригодиться в любой момент.

— Благодарю, сэр Майкл.

— Я не рыцарь, — возразил старший офицер. — Мой отец был скорняком.

Красный Рыцарь пропустил мимо ушей его замечание и обратился к Йоханнесу:

— Как только разберетесь с вещами, выдели ему пятьдесят лучников из тех, кто пока ничем не занят, и пусть они возведут ограждения, тяжеловооруженные солдаты должны быть в полной боевой готовности.

Йоханнес кивнул.

— Поместите разобранные фургоны в хранилища, где сейчас лежат заграждения, — продолжил капитан. — Затем мы отправим несколько отрядов, чтобы привести крестьян. Господа, народа в этой крепости будет набито, как скумбрий в бочке, поэтому хочу сказать при настоятельнице: никакого насилия и воровства со стороны наших людей не будет. Наказание за оба преступления — смерть. Миледи, вряд ли я смогу полностью пресечь богохульные ругательства, но попробую. Вы поняли меня, господа? Будьте добры, постарайтесь.

Она кивнула и задумчиво произнесла:

— Сейчас Великий пост.

Йоханнес склонил голову.

— Тогда я откажусь от вина, — сказал он и уставился в пол.

— Иисусу все равно, от чего ты отказываешься, ему важнее, что ты ему отдаешь, — заметила сестра Мирам, и Йоханнес робко улыбнулся.

А та улыбнулась ему в ответ.

Капитан тяжело вздохнул.

— Дамы, возможно, до сих пор вы прекрасно справлялись со спасением наших душ, но подождите, сначала нам нужно возвести укрепления и обезопасить ваших людей. Майкл, займитесь ими. Предлагаю, чтобы мои солдаты жили в башнях и галереях, если у нас хватит времени, мы соорудим им лежанки.

— Мои монахини будут жить вчетвером в одной комнате, — заявила настоятельница. — Девочек постарше и незамужних женщин с ферм я могу разместить в дормитории, а для мужчин и их семей выделим большой зал. Остальным придется ночевать в конюшнях.

— Хорошо, миледи, — ответил офицер и повернулся к капитану. — Я в вашем распоряжении.

Он осмотрелся и спросил:

— Удержим ли мы Нижний город?

Красный Рыцарь шагнул на стену над воротами и посмотрел вниз на четыре городские улицы, лежавшие на расстоянии сотни футов.

— Совсем недолго, — произнес он.

АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

Всю ночь сэр Алкей мучился от бессонницы, а с утра перепил вина. Отец похищенной девушки сидел в бараках гарнизона, причитал и требовал, чтобы солдаты организовали вылазку для ее спасения.

Мэр согласился с ним, и началась горячая перепалка.

Алкею не хотелось в ней участвовать, к тому же здесь он был чужаком — люди незнатного происхождения докучали раболепием, но при этом раздражали излишней свободой собственных суждений, а сэр Джон не мог считаться истинным рыцарем. Даже церковь тут не такая, как должно. Месса читалась на низкой архаике.

Все это сбивало с толку. Еще хуже, чем с караваном рабов, там он всех мог, по крайней мере, не замечать.

Ближе к полудню, когда он закончил обряд омовения — он, кузен императора, мылся без помощи слуги или раба, — то услышал в караулке пронзительный голос мэра, требовавшего, чтобы сэр Джон немедленно вышел к нему.

Алкей оделся. У него была пара чистых рубах, поскольку мальчику удалось спасти вьючную лошадь, и он проследил, чтобы пажа щедро наградили за это.

— А ну, вылезай из своей дыры, придурковатый старый трус! — вопил мэр.

Алкей пытался завязать манжеты рукавиц. Когда–то он делал это самостоятельно, но не с тех пор, как возмужал. Ему пришлось прижать правую руку к каменной стене замка и как следует затянуть узел.

— Господин мэр? — услышат он спокойный голос сэра Джона.

— Я требую, чтобы ты собрат все бесполезные рты, которые гордо называешь гарнизоном, и отправил на поиски дочери этого человека. И отопри ворота — караваны, едущие за зерном, уже близко. Городу нужны деньги, хотя уверен, ты слишком пьян, чтобы заметить это.

Мэр вел себя как базарная баба, грубая и крикливая.

— Нет, — ответил капитан. — Это все?

Алкей не смог определить, кем он считает сэра Джона. Был ли тот излишне осторожным? Но воспоминания о вчерашней засаде были все еще слишком свежи.

Он потянулся за сапогами — естественно, перепачканными. Рыцарь кое–как натянул их и принялся воевать с ремнями и застежками, когда перед глазами возникло видение: ирки, боглины и чудовища пострашнее. Дорога. Замешательство.

Его натаскивали, чтобы драться с Дикими. Но до вчерашнего дня доводилось сражаться исключительно с людьми — как правило, один на один, на шпагах и при дворе.

От воскресших в памяти образов он невольно содрогнулся.

— Я приказываю тебе! — завопил мэр.

— Вы не можете приказывать мне, господин мэр. В городе объявлено военное положение, и ни я, ни, тем более, вы не имеете здесь власти. — Его тон скорее был примирительным, нежели пренебрежительным.

— Я представляю интересы горожан. Членов правления, торговцев и ремесленников! — прошипел мэр. — Кажется, ты не понимаешь…

— Я понимаю, что являюсь представителем короля, а вы нет. — Голос сэра Джона ни капли не изменился с начала разговора.

Алкей принял решение. Он собирался поддержать рыцаря низкого происхождения. Не важно, о чем спорили эти двое, — дело в манерах. Сэр Джон вел себя благородно, возможно, ему даже удалось бы прижиться при дворе.

Рыцарь проверил, как сидят на ногах сапоги, взял тяжелый кинжал и засунул его за пояс. Он никогда не покидал свои покои без оружия. Затем вышел в зал, в котором толпились подслушивавшие солдаты гарнизона. Алкей легкой поступью сбежал вниз по лестнице.

Он пропустил часть разговора, а когда вошел в комнату, раскрасневшийся, тощий и высокий мэр с белоснежными, словно у ангела, волосами молчал, но его губы шевелились.

Сэр Алкей прошел вперед и встал за пожилым рыцарем. Отметил, что мэр одет в дорогой дублет из темно–синего бархата, отороченный соболиным мехом, и подходившую к нему шляпу, украшенную изображениями ирков и зайцев. Рыцарь улыбнулся — его собственный дублет из шелка был раз в пятьдесят дороже. Правда, надо отдать должное, ирки на шляпе мэра выглядели забавно.

— Это сэр Алкей, — представил его сэр Джон, — посол императора к нашему королю. Вчера его караван подвергся нападению сотен чудовищ из земель Диких.

Мэр злобно глянул на него.

— Это ты так говоришь. Черт подери, выполняй то, для чего тебя наняли. Неужели тебя совсем не трогает, что, пока ты тут рассиживаешься и лакаешь вино, чудовища забавляются с дочерью этого несчастного человека?

Мужчина, стоявший за спиной мэра с дюжиной других горожан, всхлипнул и рухнул на деревянную скамейку, прижав ко рту сжатый кулак.

— Его дочь умерла еще вчера, и я не стану рисковать людьми лишь для того, чтобы посмотреть на ее труп, — не щадя чувств отца, произнес сэр Джон. — Нужно, чтобы все женщины и дети вместе с провиантом немедленно были перевезены в замок.

Мэр сплюнул.

— Я запрещаю! Ты хочешь, чтобы в городе началась паника?

Сэр Джон пожал плечами.

— Да, — сказал он, — мое профессиональное мнение…

— У тебя нет профессионального мнения! Ты был всего лишь наемником. Сорок лет назад! А потом просто бухающим приближенным короля. Это очень профессионально!

Мэр был не в себе. Алкей понял, что он просто ослеплен страхом. Перепуган. И именно от ужаса он такой агрессивный. Это стало откровением. По правде говоря, Алкей был уже далеко не юнцом. Ему стукнуло двадцать девять, и он полагал, что точно знает, как устроен этот мир.

Вчерашний день стал для него настоящим потрясением, да и сегодняшний тоже. Он наблюдал за глупым мэром и сэром Джоном и кое–что понял об их характерах.

— Мессир мэр, — обратился он на высокопарной готике, — прошу вас, я здесь чужеземец, но Дикие — настоящие. То, что я видел, было на самом деле.

Мэр развернулся и посмотрел на него.

— Во имя Господа, а вы кто такой?

— Алкей Комнена, кузен императора Мэньюэла, Обнаженного Меча Христа, Воина Утренней Зари, да славится его имя.

Рыцарь отвесил поклон. Его кузен был слишком стар, чтобы обнажить меч, но его титулы сами собой слетели с языка, тем более, мэр порядком ему надоел.

Несмотря на всю агрессивность и страх, глава города все же был торговцем и образованным человеком.

— Из Мореи? — уточнил он.

Алкей хотел было рассказать этому варвару то, что думал об их повсеместном использовании слова «Морея» вместо «Империя», но решил этого не делать и ответил:

— Совершенно верно.

Мэр глубоко вздохнул.

— Раз вы — истинный рыцарь, то должны поехать и спасти дочь этого человека.

Алкей покачал головой.

— Нет, сэр Джон прав. Вы должны объехать близлежащие фермы и привезти людей в замок.

Мэр махнул кулаком.

— Караваны близко. Если мы закроем ворота, этот город умрет!

Он замолчал, а потом воскликнул:

— Ради бога! Это все ведь связано с деньгами.

— Хотелось бы верить, что деньги нам помогут, когда сюда нагрянут боглины, — сказал сэр Джон.

И словно в подтверждение его слов зазвучал набат.

После того как мэр покинул замок, Алкей поднялся на стену и увидел две горящие фермы. Сэр Джон присоединился к нему.

— Я велел привести людей еще прошлой ночью, — пробормотал он. — Чертов идиот. Спасибо, что попытались.

Алкей наблюдал за столбами дыма, в животе у него забулькало. Внезапно он снова увидел окруживших его лошадь ирков. Однажды он в одиночку одолел четырех убийц, которых прислали расправиться с его матерью. Но ирки были хуже, гораздо хуже. Рыцарь почувствовал привкус желчи во рту. Подумал, а не пойти ли ему прилечь. Но вместо этого выпил вина. Опрокинув одну кружку, Алкей решил навестить пажа, который приходил в себя после пережитого ужаса, как это обычно делают жизнерадостные подростки. Он оставил мальчишку обниматься с девушкой–служанкой и устало вернулся в караулку, где стояла открытая бочка с вином.

Алкей подносил ко рту четвертую кружку, когда ее перехватил сэр Джон.

— Я так понимаю, вы — титулованный рыцарь, — произнес он. — Видел ваш меч, похоже, вчера вы им воспользовались. Так?

Сэр Алкей поднялся со стула.

— Вы посмели обнажить мой меч?

При дворе императора дотронуться до чужого меча считалось проявлением неуважения. Пожилой вояка грустно усмехнулся.

— Послушайте, мессир, этот город вот–вот подвергнется нападению. Никогда не думал, что застану подобное на своем веку. Полагаю, вчера у вас выдался не самый приятный день. Бывает. Но теперь мне нужно, чтобы вы прекратили осушать запасы вина и надели доспехи. Если мои предположения верны, то они будут под стенами где–то через час. — Он обвел взглядом пустую комнату гарнизона. — Если мы будем сражаться как герои и каждый сделает все возможное, может, нам удастся выстоять… Я все еще пытаюсь заставить этого глупца отослать женщин в замок. Это Дикие, сэр рыцарь. Думаю, вы уже поняли, что они собой представляют. Так вот… Они снова будут здесь.

Сэр Алкей подумал, что все это сильно, очень сильно отличается от роли важной шишки при дворе дяди. И задался вопросом, не заключается ли его истинный долг в том, чтобы, прихватив пажа, скакать на юг, пока не перекрыты все дороги, и доставить лежавшее в его кошельке послание. Но в пожилом мужчине было что–то особенное. Да и, кроме того, днем раньше он спасался бегством, словно жалкий трус, хоть и успел окропить свой клинок кровью трех чудовищ.

— Пойду надену доспехи.

— Отлично, — сказал сэр Джон. — Я помогу, а потом покажу стену, где вы будете командовать.

АББИНГТОН — ШВЕЯ МЭГ

Старая швея Мэг сидела на крыльце, прислонившись спиной к дверному косяку из дуба и греясь в лучах ласкового солнышка. Почти сорок лет она делала так каждое утро. Сидела и шила.

Не то чтобы Мэг гордилась собой, но она знала себе цену. Женщины приходили к ней за советом по поводу родов и сбережений, пьяных мужей, или спрашивали, впускать ли к себе такого–то мужчину в конкретную ночь или лучше не стоит. Мэг знала и умела многое. Но лучше всего она умела шить.

Ей нравилось работать рано утром, когда первые лучи солнца освещали ее творение. Больше всего она любила шить сразу после заутрени. Но сорок лет она была келейницей, помогала во время служб в деревенской церкви, а еще заботилась о муже и двух детях, поэтому прекрасные утренние часы чаще всего были заняты другими делами.

Если ей все же удавалось сесть за шитье, благодаря воле Всевышнего, — после готовки, прислуживания в церкви, осмотра больных детишек, других хлопот и забот, — то она могла выполнить всю дневную работу к колокольному звону, доносившемуся в девятом часу из крепости–монастыря, расположенной на расстоянии двух лиг к западу.

То утро выдалось как раз таким, какие Мэг любила больше всего. Она помогла в церкви, после чего у нее всегда было какое–то особое ощущение, положила цветы на могилу мужа, поцеловала дочь на пороге ее собственного дома и теперь сидела на крылечке под первыми теплыми лучами, а рядом стояла ее корзинка.

Она шила чепчик, прекрасный полотняный койф^[47], который надевают дворяне, чтобы не растрепалась прическа. Это был незамысловатый предмет, и на его изготовление у нее ушел бы день или два, а в крепости имелись рыцари, которые охотно приобретали подобные вещи. Мэг знала это наверняка. Хорошо сделанный и подходящий по размеру койф стоил половину серебряного пенни. Вдова пятидесяти трех лет не могла без причины отмахнуться от таких денег.

У Мэг был наметанный глаз: она очень точно прокалывала иглой превосходное полотно — полотно своей дочери, именно так, и у нее выходили замечательные стежки, прямые как стрела, размером шестнадцать на один дюйм, столь же хорошие или даже лучше, чем те, над которыми трудился портной из Харндона.

Она пропустила иглу сквозь материю и аккуратно потянула за нить, обработанную воском, ощущая натяжение ткани и осознавая, что с каждым стежком продевает нечто большее, чем только нитку, — каждый из них вбирал в себя чуть–чуть солнца. Вскоре, когда она посмотрит на свое изделие, весь шов засияет.

Умелая работа приносила счастье. Мэг любила рассматривать хорошие вещи, попадавшие к прачке Лизе. У рыцарей в крепости имелись великолепные вещицы, как правило, отлично сделанные, но плохо хранившиеся, хотя было и множество отвратительных. Мэг собиралась продавать им одежду, чинить и штопать ее…

Делая очередной стежок, женщина улыбалась миру. Сестры были отличными землевладельцами и обходились со своими фермерами намного лучше местных феодалов. Рыцари и их люди внесли в обыденную деревенскую жизнь хоть какое–то разнообразие. Мэг не коробило слово «черт» в устах мужчины, раз он принес с собой в Аббингтон крупицу неведомой ей жизни.

Она услышала стук копыт и оторвалась от работы. На западе поднимался столб пыли. В столь ранний час ничего хорошего это не сулило.

Мэг хмыкнула и убрала койф в корзинку, осторожно положив лучшую иголку — инструмент из самого Харндона, среди местных мастеров никто не мог изготовить ничего подобного — в игольник из рога. Для женщины потерять иглу было бы большой бедой, поскольку доставать их становилось все сложнее и сложнее.

Столб пыли приближался. Мэг прекрасно знала дорогу и предположила, что к ним направлялся отряд из десяти человек, а то и больше.

— Джон! Глянь–ка, Джон! — позвала она.

Иногда о ней и судье ходили слухи. Он тоже вставал рано поутру и сейчас подрезал ветки яблонь. Она поднялась и указала на запад. Он спрыгнул с дерева. Мужчина стряхнул с рук пыль и что–то сказал мальчику, ребенок побежал к церкви. Джон перепрыгнул через низкую каменную стену, разделявшую их участки, и отвесил поклон.

— У тебя хорошее зрение, соседка.

Он не усмехнулся и не сделал никаких пошлых жестов, она это оценила. Вдове часто приходилось выслушивать всякие нежелательные предложения, хотя иногда и желательные. Джон был чистоплотным, опрятным и вежливым, к ухаживаниям такого мужчины можно отнестись снисходительно. Ей нравилось видеть, как человек такого же возраста, как и она сама, все еще может перепрыгнуть через каменную стену.

— Кажется, тебя это не беспокоит, — пробормотала Мэг.

— Как раз наоборот, — тихо произнес он. — На месте овдовевшей швеи я бы собрал все самое необходимое и приготовился переехать в крепость.

Едва заметная улыбка тронула его губы, он поклонился еще раз и перепрыгнул через стену обратно на свой участок.

— Быть беде, — добавил Джон.

Мэг не задавала глупых вопросов. Задолго до того, как всадники появились на небольшой городской площади под сенью древнего дуба, она подготовила две корзинки, одну с принадлежностями для работы и вторую — с готовыми вещами для продажи. Положила в мужнину сумку для путешествий чистое белье и одежду, тяжелый и легкий плащи — для того чтобы носить и укрываться, ложась спать. Еще Мэг успела прибрать кровать, свернув в тугой узел одеяло, простынь и подушку.

— Слушайте все! — раздался зычный голос с площади.

Как и соседи, она наполовину открыла входную дверь и высунулась из нее.

На площади находилось около полудюжины солдат на огромных боевых конях, в тщательно отполированных доспехах и ярко–красных сюрко. С ними было столько же лучников, облаченных в неполную броню, с перекинутыми через спины луками, и еще столько же слуг.

— Госпожа настоятельница приказала, чтобы добрые жители Аббингтона немедленно собрали вещи и переехали в крепость! — прокричал солдат. Он был высоким, поистине огромным — руки толщиной с ногу обычного мужчины, и сидел он верхом на коне размером с маленький дом.

Джон, городской судья, пересек площадь и направился прямо к огромному наемнику тот склонился к нему. Мужчины разговаривали, размахивая руками, а Мэг вернулась к сбору вещей. На заднем дворе она разбросала корм для куриц. Если ее не будет неделю, то они выживут; если же дольше, то все они умрут от голода. Коровы у нее не было, Джон снабжал ее молоком, но от мужа осталось несколько ослов. «Теперь это мои ослы», — напомнила она себе. Никогда прежде ей не доводилось собирать их в дорогу.

Кто–то громко постучал в ее открытую дверь. Покачав головой, она посмотрела на животных, которые в свою очередь с усталой покорностью глядели на нее.

Огромный солдат стоял на крыльце. Махнув головой в сторону Джона, он произнес:

— Судья сказал, ты будешь готова самой первой. Меня зовут Томас.

Поклон у него вышел крайне небрежным. Его внешний вид не сулил ничего хорошего.

Она улыбнулась гиганту, потому что ее муж выглядел точно так же, и ответила:

— Я бы уже была готова, если бы знала, как правильно взнуздать осла.

Он почесал бороду.

— Думаю, слуга сможет с этим помочь. Я хочу, чтобы мы выехали через час. И судья сказал, что если люди увидят, что ты готова, они будут пошевеливаться.

— А ну отвали! — закричала какая–то женщина.

Томас сплюнул.

— Чертовы лучники, — проворчал он, развернулся и зашагал к площади.

— Пришли мне слугу! — крикнула Мэг ему вслед.

Она принесла из сарая корзинку для продовольствия и начала заполнять ее скоропортящимися продуктами, потом консервами. У нее были сосиски, маринованные огурцы, джем, что ценно само по себе.

— Хозяйка? — прозвучал вежливый голос у входной двери, принадлежавший мужчине средних лет, несокрушимому, как скала, и крепкому, точно зрелое яблоко. Позади него стоял худощавый парнишка двенадцати лет.

— Я — Жак, камердинер капитана, а это мой оруженосец Тоби. Он умеет взнуздать мула, думаю, ослы не сильно от них отличаются.

Мужчина снял шляпу и поклонился. Мэг сделала реверанс.

— Доброго дня, сэр.

Жак приподнял бровь.

— Что–то вроде того, мадам. Мы забираем все продукты.

Она засмеялась.

— Как раз пыталась их упаковать… — И только сейчас до нее дошел смысл сказанного. — Вы имеете в виду, что заберете мои запасы для гарнизона?

Он кивнул.

— Для всех. Да. Хотелось бы, чтобы при этом не возникло никаких осложнений, мы все равно их заберем.

Джон подошел к двери. На нем был нагрудник и наспинник. Он кивнул Жаку, а Мэг сказал:

— Отдай им все. Они от настоятельницы, надеюсь, она возместит все расходы. У тебя остался арбалет Бена? И его гамбезон^[48]?

— Да, а еще меч и кинжал, — ответила Мэг.

Она открыла сервант, где хранила самое ценное: оловянную посуду, серебряную чашу, золотое кольцо матери, кинжал и меч мужа.

Тоби обратился к Жаку:

— Богатое место, не правда ли, мастер?

Мужчина сухо улыбнулся и подтолкнул паренька.

— Простите, мадам. У нас остались некоторые плохие привычки с континента, но мы не заберем ваше имущество.

«Но вы бы сделали это при других обстоятельствах, да и поступали бы как заблагорассудится», — подумала она.

Джон положил руки ей на плечи. Такой знакомый и успокаивающий жест, но все же, по ее мнению, слишком собственнический даже в теперешнем положении.

— У меня есть запирающийся на замок ящик, — произнес он. — В нем найдется место для твоей чаши и кольца. И любого другого серебра, которое у тебя имеется.

Жак заглянул ей в глаза.

— Мэг, возможно, вы никогда сюда не вернетесь. Эта война — война с Дикими. Когда она закончится, может быть, у вас ничего не останется.

— Господи Иисусе! — выдохнула женщина, сдержала дрожь и кивнула. — Хорошо.

Она взяла чашу и кольцо, достала один из каминных кирпичей, вытащила серебро — сорок один пенни — и передала судье все, кроме одной монетки, которую протянула Жаку.

— И еще столько же, если мои ослики доберутся до крепости в целости и сохранности, — заявила она.

Он покрутил монету, укусил и бросил парнишке.

— Ты слышал даму, — произнес Жак и кивнул ей. — Я — камердинер капитана, мадам. Моя цена чуть больше, золотая монета. Однако Том приказал мне повидаться с вами, что я и сделал.

Он быстро отсалютовал и вышел из двери, направившись к дому Саймона Картера. Мэг посмотрела на парнишку. Он ничем не отличался от любого другого мальчика его возраста.

— Ты можешь взнуздать осла?

Он очень серьезно кивнул.

— А у вас… — Тоби осмотрелся. Он был худощавым, словно пугало, и неуклюжим, какими могут быть лишь растущие мальчики. — У вас найдется что–нибудь перекусить?

Мэг засмеялась.

— Вы все равно все заберете, разве не так, дорогой? Возьми кусок пирога с фруктовой начинкой.

Тоби ел фруктовый пирог с жадностью. Складывая вещи в корзины, она с улыбкой наблюдала за мальчиком. Он доел свой кусок, затем, стащив второй, направился к ослам.

Позже заявились два лучника. Судя по тому, как они выглядели, их следовало опасаться.

— Что у нас тут? — поинтересовался один, заглядывая в дверь. — Где твой муж, моя красавица?

Голос его звучал безжизненно, такими же были и глаза. У второго мужчины в плохо вычищенном хауберке не было зубов, но зато слишком широкая улыбка, из–за которой он казался слабоумным.

— Не лезь не в свое дело, — резко ответила вдова.

Мертвые глаза скользнули по ней. Он потянулся и схватил ее за руку, а когда она попыталась вырваться, сделал подсечку и повалил на пол. Выражение его лица ничуть не изменилось.

— Этот дом под защитой, — донесся из кухни голос худощавого паренька. — Лучше не нарывайся, Уилфул.

Лучник с мертвыми глазами сплюнул.

— Черт подери, — выругался он. — Хочу вернуться на континент. Если бы я собирался стать сиделкой…

Мэг была настолько ошеломлена, что даже не успела ничего сказать. А человек склонился над ней, его рука зависла у самой котты, у женщины сжалось сердце.

— Позже, — прошептал он.

Она завизжала и ударила его в пах. Лучник попятился, а второй мужчина схватил ее за волосы, словно это было обычной рутиной…

Раздался звонкий удар, и она упала на спину, потому что человек резко ее отпустил. Он оказался на коленях на полу, а из его носа текла кровь. Томас стоял над ним с палкой в руке.

— Я сказал, что этот дом находится под защитой! — прокричал паренек.

— Уразумели? — произнес гигант, сверля глазами обоих лучников.

— Да мы были нежными, словно ягнята! — воскликнул человек с безжизненными глазами.

— Гребаные лучники. Валите и займитесь делом, — приказал сэр Томас, предложив Мэг руку.

Оба поднялись и ушли на задний двор забирать куриц, овцу и все имевшееся у нее в сарае зерно и корнеплоды из кладовой. Действовали они методично, а когда она последовала за ними в сарай, человек с мертвым взглядом посмотрел на нее так, что Мэг испугалась. Он собирался отомстить ей.

Вскоре парень подготовил и нагрузил пожитками ослов, а она закинула за спину сумку покойного мужа, взяла в руки корзины и вышла на площадь. С того места, где вдова остановилась, ее дом выглядел как обычно. Мэг попробовала представить его сожженным. Только фундамент под палящими лучами солнца. Увидела угол, к которому прислонялась спиной за шитьем, вытертый до блеска от частого касания, и подумала, найдет ли еще когда–нибудь столь хорошо освещаемое местечко.

Следующими были готовы Картеры — семья извозчиков с двумя тяжелыми телегами, тягловыми животными и шестью мальчиками и мужчинами, которые с легкостью поднимали любые грузы. Домработница судьи оказалась третьей. У нее в руках были его одеяла — на одном из них когда–то лежала Мэг, и это воспоминание заставило ее покраснеть. Она все еще размышляла о своем желании назвать его по имени — данном при крещении имени…

Ланторны были последними, их четыре гулящие дочки были как никогда угрюмы, а госпожа Ланторн, находясь в обычном для нее отчаянии, бродила между деревенских с просьбами освободить место для ее сумки и корзинки с бельем. Прачку Лизу окружили солдаты, состязавшиеся за то, чтобы нести ее немудреный скарб. Многих она знала по именам, поскольку стирала их вещи. Более того, онабыла зрелой и привлекательной и представлялась наемникам идеальной женщиной.

Наконец–то Ланторны собрались — все четыре дочки вовсю пялились на солдат, — и колонна пришла в движение.

Спустя три часа после того, как отряд въехал в Аббингтон, деревня полностью опустела.

АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

Сэр Джон поручил ему командовать отрядом арбалетчиков, состоявшим из членов городских гильдий. В разноцветных одеждах они все были слишком заметны. Больше всего выделялись красный и синий — цвета меховщиков, самой крупной гильдии Альбинкирка. Можно было бы посмеяться над тем, что он, кузен императора, руководит группой арбалетчиков незнатного происхождения. Возможно, это бы его развеселило, однако…

Они появились в лучах вечерней зари, прямо на закате. Создавалось впечатление, что в полях кишат насекомые. Без единого сигнала или команды ирки поменяли направление и понеслись прямо на городские стены. Сэр Алкей ничего подобного и представить себе не мог. Среди врагов были демоны, дюжина или даже больше, стремительные, грациозные, стройные и смертоносные. Они просто взбегали по стенам наверх.

Стрелки разряжали и разряжали арбалеты в несущуюся на них орду, а он сновал за их спинами между зубцами крепостной стены, бормоча что–то ободряющее и умоляя проявить стойкость. Он знал, как командовать, но никогда прежде этого не делал.

Первая волна почти захватила стену. Сразу же появился демон и начал убивать арбалетчиков. По чистой случайности его огромный меч отскочил от нагрудника работавшего по найму оружейника, и его товарищи утыкали болтами кровожадное чудовище. Пока умирало, оно успело захватить с собой на тот свет еще четверых, и все же вид мертвого демона несколько воодушевил меховщиков.

Они отбили вторую волну, демоны стали более осторожными и нападали со спины. Алкей попытался заставить арбалетчиков стрелять по ним из укрытия, но из этого ничего не вышло, людям приходилось сражаться с теми, кто представлял непосредственную угрозу.

К нему подошел глава гильдии, тяжело оперся на боевой топор, поскольку прекрасно знал, что не стоит напрасно тратить драгоценные силы, и отдал честь.

— Милорд, — обратился он, — у нас заканчиваются болты. У каждого из парней осталось всего по двадцать штук.

Сэр Алкей зажмурился.

— Где нам взять еще?

— Я надеялся, вы знаете, — сказал гильдиец.

Рыцарь отправил гонца, но ответ ему и так был известен.

С третьей волной атаки чудовищам все же удалось забраться на стены у них за спиной. Они слышали, что враги прорвали оборону. К шуму сражения примешались пронзительные крики, и его люди стали оборачиваться.

Он жалел, что рядом нет его оруженосца — ветерана пятидесяти битв. Этот человек погиб, защищая его, когда они попали в засаду, и теперь ему не с кем было посоветоваться. Сэр Алкей сжал челюсти и приготовился достойно принять смерть.

Он снова прошел вдоль стены. Тени вытягивались. Порученный ему отрезок составлял сотню шагов — Альбинкирк не был маленьким городом, даже с точки зрения сэра Алкея, побывавшего в самых больших столицах мира.

Рыцарь остановился, когда увидел, что трое арбалетчиков развернулись к стене спиной и уставились на город.

— Смотреть вперед, — рявкнул он.

— Дома горят! — воскликнул какой–то болван.

Еще больше людей обернулось, и он тут же их всех потерял. Словно из–под земли на стене возник демон. Он перетекал, как жидкость, двигаясь между ними и вокруг них, с двумя зажатыми в когтистых руках топорами — и пока Алкей застыл на месте, чудовищная лапа нанесла удар, располосовав грудь и живот пятнадцатилетнему парнишке, на котором не было нагрудника.

Презрев страх, Алкей бросился в атаку. Рыцари Мореи тренировались противостоять подобным существам, а чувство страха было ему и прежде хорошо знакомо. Сэр Алкей бежал прямо на противника с оружием наготове…

Демон атаковал первым. Он был намного быстрее и задел топором руку рыцаря. У кузена императора была отличная подготовка, поэтому удар он сумел отразить почти полностью, лишь малую часть принял на себя пластинчатый доспех. И тогда он развернулся.

Чтобы оказаться лицом к противнику, демону тоже пришлось развернуться. Резкий рывок от бедра занял меньше секунды, и Алкей вскинул боевой топор непосредственно из защитной стойки, как мальчик, пронзающий вилами сено, только раза в два быстрее.

Рыцарь был ошарашен не меньше демона, когда его оружие врезалось в переднюю лапу чудовища, сжимавшую топор, и разрубило ее. Брызнул ихор, а конечность вместе с клинком упала на настил. Демон рубанул левой, крутанулся и нанес удар нижней лапой. Все четыре когтя проткнули нагрудник сэра Алкея, но ни один не пробил кольчугу и стеганку. Но рыцарь не смог удержаться на ногах.

И тогда в демона ударил арбалет. Не болт, а само оружие, брошенное перепуганным арбалетчиком. Расшвыряв защитников, чудовище вскочило на стену и прыгнуло вниз.

Алкей поднялся. Его боевой топор все еще был зажат в руке. В течение нескольких мгновений он гордился собой, а затем осознал, что город за ним полыхает. Рядом на стене появились еще два демона, стрелы ирков засвистели повсюду. Но что еще хуже, они летели и со стороны города.

С ним было около дюжины человек, включая ошалевшего мужика, ударившего демона арбалетом. Были и глупцы, решившие покинуть стену и побежавшие к себе домой.

Сэр Алкей покачал головой и выругался. Они были окружены, половина его людей погибла, а вокруг стремительно темнело.

Рыцарь принял решение.

— За мной! — приказал он и побежал вдоль стены.

Он направлялся к замку, возвышавшемуся на западном конце города над рекой и обнесенному защитными стенами. Город пал. В нем не осталось ни единого места, чтобы удерживать оборону.

Когда он чуть замешкался, чтобы отдышаться, то увидел пылающий Альбинкирк. Улицы заполонили Дикие. В отсветах пожаров он без труда различал ирков — маленьких, с похожей на кору деревьев кожей и дьявольскими чертами — и боглинов с кожаными торсами и странными сочленениями рук. Когда–то он изучал их изображения. Его готовили к этому зрелищу, но все же оно больше походило на ночной кошмар. Сэр Алкей снова побежал вперед, за ним последовало полдюжины арбалетчиков. Остальные, несмотря на его предостережения, двинулись в город. Один человек погиб недалеко от них, боглины вместе с еще более страшным чудовищем разорвали его на части и пожирали.

Рыцарь увидел реку и замок, но следующий участок стены был заполнен врагами, а внизу дела обстояли еще хуже. В стороне от бушевавшего пламени он заметил отряд копейщиков, которые до сих пор удерживали одну из городских улиц, и толпу обезумевших от страха беженцев, наседавших за их спинами на ворота замка.

«Непрошеные, — пронеслось у него в голове. — Самое время оправдать свои шпоры».

— Я пойду первым, — обратился он к арбалетчикам, — и атакую их, вы следуйте за мной и убивайте всех, кто проскользнет мимо меня. Ясно?

Ему страстно захотелось выпить кружку вина, сыграть на своей любимой лире и почувствовать под ладонями женскую грудь.

Рыцарь вскинул боевой топор.

— Кирие элейсон^[49], — пропел сэр Алкей и бросился в атаку.

Впереди было около шестидесяти боглинов. Слишком темно, чтобы сосчитать точнее, да и не столь важно. Он врезался в них, застав врасплох. Первый погиб, а потом все пошло наперекосяк. Его топор застрял в боглине: лезвие попало чудовищу в подмышку, и он перевалился через стену вместе с бесценным оружием Алкея.

Его тут же окружили. Привычным движением он выхватил из ножен кинжал — кузен–бастард императора не протянет долго при дворе, если в совершенстве не овладеет искусством обращаться с кинжалом, независимо от того, одет он в доспехи или нет.

Боглины толпой накинулись на него, он оказался погребен под их телами, при этом каким–то чудом все еще оставался на ногах. Правой рукой, сам не зная как, он принялся колоть и тыкать, не разбирая куда.

Страшный удар вытолкнул его вперед, споткнувшись, он сделал несколько шагов, раздавив пару боглинов, и внезапно испугался, что сейчас упадет со стены. Ужас придал ему сил, рыцарь согнулся и почувствовал, как закованная в сталь спина врезалась в зубчатый край. Ему удалось освободить руки, и он сосредоточился на том, чтобы избавиться от пытавшейся вскинуть забрало твари. И вдруг она тоже исчезла, и Алкей оказался свободен.

Правую руку покрывала коричнево–зеленая кровь. Он принял низкую защитную стойку — «все ворота из железа», — сжав кинжал обратным хватом и заведя его за правое бедро, опустив к ноге свободную руку и обернувшись через левое плечо.

Боглин метнул в него копье. Сэр Алкей отбил его левой рукой и, пошатнувшись, бросился вперед. Дыхание судорожно вырывалось из груди, но разум был ясен. Он вогнал тяжелый кинжат в первого попавшегося врага, прямо в голову, и тут же рванул его обратно. Закованным в броню кулаком нанес удар и размозжил безносое лицо второго противника.

Следующие два боглина пригнулись и выпустили болты. Он шагнул мимо них, вращая кинжал с ловкостью, которую бы одобрил учитель фехтования его дядюшки. Правой рукой выхватив из ножен запасной меч, Алкей пошел в наступление. Твари попятились.

И тогда он кинулся на них.

Все же они обладали определенной отвагой. Одно из существ расплатилось собственной жизнью, чтобы сдержать его, умерев на кинжале, тогда как он сам начал терять равновесие. Рыцарь перекатился через плечо, но ощутил под ногами лишь пустоту…

Он упал на черепичную крышу, соскользнул, ударился о каменную перемычку закованным в броню плечом, полетел вниз…

И приземлился на ноги на улице. В руках все еще были зажаты и меч, и кинжал, и у него нашлась пара секунд, чтобы возблагодарить Господа за это.

Над головой, со стены, на него смотрели боглины.

— За мной! — крикнул он своим людям.

Сэр Алкей не собирался спускаться, но теперь он видел несущихся вдоль стены за спинами арбалетчиков ирков.

Двое тут же спрыгнули, а остальные замешкались и погибли на месте.

Втроем они бросились к замку. Лучи заходящего солнца освещали его так, будто то был подготовленный к какому–то грандиозному событию королевский дворец. Альбинкирк горел, а его улицы устилали трупы горожан, их слуг и рабов.

То была кровавая бойня.

Он бежал изо всех сил, что в саботонах было совсем непросто. Два выживших арбалетчика следовали за ним по пятам, и по дороге они убили всего лишь двух вставших у них на пути врагов, а потом выскочили на открытое пространство перед главными воротами замка. Копейщики все еще удерживали этот участок. Но ворота оставались закрытыми. А они втроем оказались на противоположной от сражения стороне.

Он поднял забрало, больше его не заботило то, что смерть может забрать его. Ему нужен был свежий воздух. Сэр Алкей стоял там, согнувшись пополам, пока не восстановил дыхание. И стал бы легкой добычей для любого боглина или ирка, которому вздумалось бы его прикончить.

— Мессир! — в страхе кричали арбалетчики.

Он не обращал на них внимания.

Казалось, прошла целая вечность, пока он поднял голову после того, как его вырвало прямо на булыжники мостовой. У ног лежал наполовину съеденный мальчик, его тело бросили, когда обглодали до костей.

По другую сторону площади едва сдерживали атаку врага копейщики. Их было пятнадцать, а может, и меньше, а сражались они против сотни ирков и боглинов. Существа из земель Диких не слишком усердствовали — им нужна была лишь добыча, а не сражение. Но все же они продолжали напирать.

Алкей ткнул пальцем в ту сторону.

— Я пойду вот туда, обратился он к арбалетчикам, — и собираюсь прорубить себе путь к копейщикам. Умрите здесь или умрите со мной, мне все равно.

Рыцарь глянул на двух перепуганных парнишек.

— Как вас зовут?

— Джеймс, — ответил худенький.

— Мэт, произнес лучше экипированный. На нем был нагрудник.

— Что ж, тогда вперед. Давайте сделаем это.

На самом деле ему уже ничего не хотелось, но он понимал, что если не заставит себя идти вперед, то погибнет тут, возможно, все еще пытаясь как следует отдышаться.

— Святой Маврикий, будь со мной и этим двумя юношами, — попросил он и снова обратился к парням: — Держитесь непосредственно за мной. Когда я прикажу: «Пли», убивайте ближайших ко мне тварей.

Сэр Алкей двинулся по краю площади. Справа группа ирков дралась между собой за тюк изделий из меха. Он не обратил на них внимания. В узком проходе между домами Алкей увидел вопящего голого мужчину, за которым гнался демон, но прошел мимо. Он двигался к намеченной цели, собираясь с силами. Саботоны зловеще лязгали по окровавленным булыжникам мостовой.

Рыцарь не оборачивался, просто шел вперед, мимо дерева, свисавшего со стены дома, мимо каменной скамейки, на которой в более радостные дни частенько засыпали выпивохи.

Оказавшись всего в десяти шагах от вражеского отряда, он расправил плечи. Хотел было произнести молитву, но ни одна не пришла на ум, зато вспомнилась красивая куртизанка из Фраке.

— Пли! — скомандовал сэр Алкей.

Пара болтов ударилась в кишащую массу Диких, сэр Алкей обнажил меч и кинжал.

Самая низшая каста боглинов была без брони, лишь в мягких кожаных панцирях, он свободно их перерубал, швырял на землю и обрушивал на них кулаки.

Один.

Два.

Три.

Четыре.

Пять.

Дыхание сбилось. Он ничего не видел. У него почти не осталось сил, но даже вслепую сэр Алкей продолжал наносить удары.

Кто–то схватил его за руку с кинжалом и швырнул на землю. Он тут же перекатился и вскочил на ноги, потому что был рыцарем. В этот момент ирк — один из тех, кто сеял вокруг смерть, — копьем ударил его в грудь. Алкея отбросило назад, и его окружили люди…

Люди!

Он был среди копьеносцев. Это придало ему сил, он снова оказался на ногах, а его меч взлетал и опускался. Рыцарь видел, что худенький стрелок Джеймс все еще в строю. Парнишке удалось арбалетом сбить с ног чудовище, и теперь его рука сжимала меч. Существа, испугавшиеся даже столь незначительной атаки со спины, бросались от них в разные стороны. Сэр Алкей собрал всю волю в кулак. В очередной раз. Шатаясь, он двинулся вперед.

Один.

Два.

И еще три.

Его отчаянное наступление унесло жизни двух боглинов, а огромный ирк уклонился, развернулся и отскочил назад. Две дьявольские твари пожирали старшего мальчика, которого Джеймс ударом меча избавил от мучений. Внезапно площадь опустела.

За их спинами скрючились перепуганные горожане, которым удалось спастись. Их было около двухсот. Наконец–то люди на стенах замка решились приоткрыть ворота. Или, скорее, им приказали это сделать, поскольку наступил более–менее безопасный момент. Люди в панике кинулись в щель между створок. Многие погибли под ногами сородичей, а не от рук Диких — обезумевшие от ужаса женщины напоминали несущееся и уничтожающее все на своем пути стадо животных.

Копейщики стали отступать следом за ними. Шаг за шагом.

Шаг.

За.

Шагом.

За площадью на темных городских улочках несколько демонов вновь собирали свое поддавшееся панике войско, усилив его ирками–лучниками — к слову, они были великолепны. Подожженные от объятых пламенем домов, стрелы ирков пролетали через всю площадь. Их небольшие луки были легкими, но смертоносными.

Сэр Алкей не мог прикрыть собой всех людей. Доспехи почти полностью защищали его, но попадавшие в шлем или ножные латы стрелы все же причиняли боль, а он давно находился за гранью усталости. Рыцарь посмотрел направо и налево и обнаружил, что они уже у самых ворот. Стражники старались их закрыть, он же пытался протиснуться. Раненые люди и растоптанные трупы под ногами не давали до конца захлопнуть створку, а враг пошел в атаку.

Он сумел вовремя вскинуть руку с мечом и отбить тяжелый клинок демона, и тут появился старый сэр Джон. У него в руках была булава с пятифутовой рукоятью.

И он превосходно ею орудовал.

Рыцарь пружинистой походкой прошел мимо сэра Алкея, будто ему не терпелось сразиться, булава раскачивалась, словно маятник. Уклоняясь от размашистого удара, демоны отшатнулись. Погиб боглин. Один из нападавших отразил нацеленный в торс удар, но не смог устоять на ногах, и булава попала ему в бедро, раздробив кость. С ужасным криком чудовище рухнуло.

То не был подвиг, достойный уважения, но Алкей наклонился, подхватил тело затоптанной женщины и откинул его в темноту. Ворота сдвинулись. Он подсунул руки под мертвого боглина и бросил того в его сотоварищей. Створка еще чуть сместилась.

— Сэр Джон! — позвал он. Голос прозвучал сипло и надтреснуто.

Старый рыцарь нанес очередной удар и резко отскочил назад. Алкей последовал за ним.

Ворота с грохотом захлопнулись. Перепуганные сержанты со стуком опустили балки в пазы, которые удерживали их, снаружи обрушился шквал вражеских ударов. Один ирк, то ли более храбрый, чем остальные, то ли более ловкий, взбежал по воротам и даже перекинул через них ногу, но лучник сэра Джона пригвоздил ее к деревянному ограждению метательным копьем длиной в ярд. Бывалые солдаты на стене выдержали — атака захлебнулась, и волна нападавших откатилась назад.

Сэр Джон упал на колени.

— Проклятье, я слишком стар для этого, — произнес он, осматривая до отказа забитый людьми внутренний двор.

Ворота выдержали, и стены выстояли.

Алкей, шатаясь от усталости и истощения, доковылял до колонны, поддерживающей балочное перекрытие, и попытался открыть лицевую пластину, но не смог поднять даже руки. Прислонил голову к колоннаде. Он задыхался.

Чьи–то руки отстегнули крепления забрала и подняли его. Он вдохнул чистый, восхитительный воздух и услышал хриплые крики обезумевших от страха людей, неспособных сделать что–либо еще.

Перед ним стоял арбалетчик Джеймс.

— Сейчас помогу, — произнес он, — только не двигайтесь.

Парнишка осторожно снял с его головы шлем, стащил латные рукавицы. Алкей осел на землю. И тут же над ним навис сэр Джон.

— Ты нужен мне на стене.

Алкей лишь застонал.

Стоявший рядом паренек воскликнул:

— Пусть он хотя бы отдышится! Это он спас нас всех!

Сэр Джон фыркнул:

— Никто не спасен, пока не будет в безопасности, мальчик. Сэр рыцарь, на стену!

Алкей протянул руку. Старый вояка взял ее и потянул, поставив его на ноги.

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ЭДВАРД

Первым поручением мастера Пиэла стало дело, скучнее которого он и представить не мог. Такие вещи он с легкостью делал и в четырнадцать.

Ему нужно было взять двадцать железных прутьев и сделать клепки, напоминавшие бочарные, затем при помощи кузнечной сварки и обручей соединить их вместе. Промежутки между обручами равнялись расстоянию между растянутых пальцев руки — большого и мизинца. Внутренний диаметр по всей длине составлял один дюйм.

Скучно.

И все же он был достаточно умен, чтобы осознавать, что мастер Пиэл не поручил бы ему эту работу, если бы она не была важной. Он тщательно делал замеры и решил изготовить еще и оправку, чтобы удерживать внутренние части клепок на одинаковом расстоянии при кузнечной сварке. На это тоже ушло немало времени. Эдвард сделал оправку и принялся ее шлифовать.

Истинным удовольствием для него было услышать слова еще одного подмастерья, Лайонела. Когда он проходил мимо, то, улыбнувшись и нарочно растягивая слова, заметил:

— Знаешь, ты бы мог поручить это ученику.

«Как я сам до этого не додумался», — счастливый, подумал Эдвард и оставил Бена, сынишку сапожника, шлифовать пемзой его прекрасную оправку, а сам отправился прогуляться с приятелями и показать кольцо Анне. А еще лучше ее родителям. Ученики не женились, а вот с подмастерьем приходилось считаться. Он стал мужчиной.

На следующее утро оправка была готова, и Эдвард поблагодарил ученика, словно настоящий мастер, а затем решил выровнять швы изнутри и снаружи. Ему потребовался целый день, чтобы наконец–то закончить работу.

Мастер Пиэл посмотрел на готовое изделие и ударил его об росший во дворе дуб. Швы выдержали. Он улыбнулся.

— Ты изготовил еще и оправку.

— Пришлось, — подтвердил Эдвард.

Мастер поморщился.

— Мой образец раскололся, — признался он. — Как у тебя с навыками литья?

Эдвард пожал плечами.

— Не слишком хорошо, мастер.

На рассвете он отливал колокола на берегу реки вместе с Фойблесами, которые, несмотря на конкуренцию, оставались его друзьями.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

В сотнях лиг к северу то же самое солнце всходило и над монастырем, который теперь больше напоминал готовившуюся к войне крепость — высокие деревянные ограды выросли вокруг крепостных башен и стен. На всех башнях виднелись военные приспособления: на донжоне^[50] — требушет, на оборонительных сооружениях поменьше — баллисты и катапульты. Кроме дежуривших солдат, весь гарнизон, трудившийся два дня и две ночи, мирно спал на кучах разбросанной соломы.

Дормиторий был до отказа заполнен местными жителями, как и большой зал, и даже конюшни.

Изюминка разбудила капитана, поскольку на реке было замечено какое–то движение. Прошлым вечером он поручил десяти лучникам, трем тяжеловооруженным солдатам и двум рыцарям охранять Замок у моста, командиром назначил сэра Милуса. У них были кое–какие запасы продовольствия и зеркало для передачи сигналов, и этим утром они, надо полагать, светили им особенно активно.

Сэр Йоханнес отправился вместе с ними как простой солдат. Он уехал без предупреждения и не оставил даже записки. Размышления об этом до сих пор не давали покоя капитану.

— Черт с ним, — произнес он, уставившись на недавно побеленный потолок.

Йоханнес всегда недолюбливал капитана, потому что тот был молод и знатного происхождения. Красный Рыцарь лежал в постели, дыхание облачком пара поднималось в воздух. Пришло осознание того, что он злится все сильнее.

— Черт с кем? — поинтересовалась Изюминка и одарила его улыбкой, которая, наверное, могла бы быть обольстительной.

Красивая женщина, но отсутствие передних зубов и шрам на лице сводили на нет все ее попытки выглядеть привлекательной.

Рыцарь подумал, а не довериться ли ей, но теперь он был капитаном. Капитаном для всех. Он опустил ноги на холодный каменный пол.

— Не важно. Позови Тоби, ладно?

Она игриво глянула на него.

— Уверена, я и сама смогу тебя одеть.

— Может, сможешь, а может, и нет, в любом случае, время мы потеряем.

Он поднялся, обнаженный, она шлепнула его перчатками и ушла звать Тоби.

Тоби и Майкл появились вместе: Тоби с одеждой, а Майкл, спросонья ужасно неуклюжий, с кружкой вина, от которого шел пар.

В ярко–красном свете утренних лучей капитан облачился в доспехи. Майкл долго возился с застежками и ремешками, и Красному Рыцарю показалось, будто у них на это ушло в два раза больше времени, чем обычно. Он почти пожалел, что отослал Изюминку. Легко сбежав со ступенек в огромный внутренний двор, он погладил Гренделя, когда того привели из конюшен. Капитан водрузил на голову высокий бацинет, натянул латные рукавицы и вскочил в седло. Он подавал своим людям хороший пример, выезжая из крепости в неизвестность.

Протискиваясь сквозь узкую боковую калитку — по его приказу главные ворота держали закрытыми, — молодой мужчина пригнул голову и подумал, что, если на них никто не нападет, он будет выглядеть круглым дураком. При этом перед глазами возникла картина, как когтистая лапа выпускает кишки его верховой лошади, от видения в животе забурчало, а в горле пересохло.

Удобно откинувшись в боевом седле, он спускался по крутой дороге вместе с Уилфулом Убийцей, Изюминкой, Майклом Ренкином и Гельфредом — все они в полной боевой готовности следовали за ним. У подножия горы он свернул у моста и поскакал на запад, выехав на узкую тропу, по которой они преследовали демона. Дальше направился вокруг крепости.

Двигался он медленно, рассматривая все наверху так усердно, что заболела шея. Он оценивал укрепления с позиции нападавших. Крепость располагалась в сотне футов над ним. Огромная, внушительная, она казалась очень далекой.

Когда они миновали донжон, первый требушет выстрелил. Капитан услышал треск деревянного основания противовеса, ударившегося об ограничитель, и увидел глыбу, зависшую над высокой аркой. Затем она с грохотом упала далеко на западе.

Капитан повернулся к Уилфулу Убийце.

— Иди и отметь то место, Уилл. Больше они не выстрелят.

— Вечно я, — проворчал Уилфул, но приказ выполнил.

Остальные продолжили объезд основания крепости. Два других орудия тоже разрядили, и оба раза капитан посылал Уилфула отметить место падения снаряда.

— Трудная задача, — неожиданно заметила Изюминка.

— У некоторых наших врагов есть крылья, — возразил капитан, затем, соглашаясь, кивнул, поскольку в полных доспехах пожать плечами непросто. — Вообще–то да. Когда наши люди будут на стенах, а все защитные механизмы придут в действие, мы должны продержаться до голодухи. Сначала мы потеряем Нижний город, затем Замок у моста. — Он все же пожал плечами. — Но… Король приедет раньше.

Он подался вперед и повел их неспешным, громыхающим галопом через поля к Замку у моста.

У ворот башни их ожидал Милус, как и они, в полном боевом снаряжении. За ним на мосту выстроилась дюжина тяжелых повозок, груженных товарами, и пятьдесят или больше мужчин и женщин, все бледные, как полотно. Купцы.

— Приехали на ярмарку, — пояснил Милус и поморщился. — Говорят, за ними следуют еще пять караванов.

Капитан развернулся и посмотрел на Майкла, тот не удержался и тоже скривился.

— Мы даже всех фермеров еще не разместили, — произнес он. — Говоришь, пятьдесят? А фургоны?

— Могу поспорить, еды в них нет, — заметил капитан. — Думаю, они полны тканей и других предметов роскоши, потому что торговцы приехали закупать зерно. Сколько еще человек мы можем принять, Милус?

Пожилой рыцарь сощурился.

— Могу принять их всех, — признался он, — и еще человек тридцать, но мне нужно будет больше зерна, соленого мяса и всего остального. Всего, кроме воды. Воды у нас полно из реки.

Вернувшись в крепость, Красный Рыцарь отправился доложить настоятельнице. Из хранилища достали разобранный на части тяжелый военный фургон, собрали, доверху наполнили провиантом и фуражом и вручную на канатах принялись спускать по крутому склону. Установленные у ворот механизмы с лебедками помогали людям продвигаться на несколько футов вниз за один раз. Капитан достал оружие и отдал поводья своему оруженосцу. Его бедра горели, и когда наконец он снял доспехи, то почувствовал легкость и готов был парить в небесах.

Невзирая на то что в нижнюю крепость доставляли продовольствие, прибывало все больше купцов. Некоторые злились, что их торговле помешали, другие были напуганы. Капитан снова спустился с горы и потратил едва ли не все утро, чтобы их успокоить. В конце концов велел отправить к настоятельнице делегацию.

Он заставил себя вернуться в крепость, где укрылся в личном кабинете — маленькой комнатушке с выходившей во внутренний двор дверью и несколькими арочными окнами, которые разделяла колонна с каннелюрами^[51]. В распахнутое окно весенний бриз приносил аромат луговых цветов и жасмина. И он видел все, что происходило на приземистых холмах на пятнадцать лиг к востоку.

Сегодня вместо того, чтобы заняться заполненными цифрами свитками, которые требовали его внимания, он отстегнул меч, повесил его на бронзовый канделябр в рост человека и облокотился на подоконник крайнего левого окна.

Стук сапог по лестнице возвестил о прибытии Майкла.

— Ваши доспехи, — тихо произнес оруженосец.

Капитан повернулся и увидел двух лучников с тяжелой плетеной корзиной и своего камердинера с кучей строганых балок. Лучники заспорили о том, какой колышек идет в какую дырку, а казавшийся безразличным Жак неизменно подавал им нужную деталь, даже если они просили совсем другую. До того как солнце взошло на небосклоне на ширину пальца, мужчины собрали каркас для доспехов капитана, ростом с человека, но чуть ниже, чем сам Красный Рыцарь. Майкл осторожно одел этот своеобразный тяжелый деревянный манекен. Ведь хорошо собранный каркас мог ускорить процесс облачения воина в доспехи и сберечь драгоценные минуты. И поскольку в крепости было слишком много солдат и беженцев, то его кабинет превратился еще и в спальню.

Когда лучники и камердинер ушли, а шум стих, капитан вернулся к окну.

— Это все, сэр? — спросил Майкл.

— Молодчина, Майкл, — похвалил Красный Рыцарь.

Молодой человек даже подпрыгнул.

— Я? Это… — Он засмеялся. — Ваш камердинер, Жак, это он сделал большую часть работы.

— Еще больше хвалю тебя за то, что отдаешь ему должное, — заметил капитан.

Приободренный Майкл шагнул вперед и осторожно облокотился на окно с правой стороны. Старания оруженосца не шуметь напомнили Красному Рыцарю монастырского кота, вздумавшего незаметно украсть кусок сыра. Губы, казалось, сами растянулись в улыбке. Майкл отдыхал столько же времени, сколько до того потребовалось троим мужикам, чтобы собрать каркас для доспехов.

— Мы ведь все предусмотрели, — осторожно заметил оруженосец.

— Хм, ни один командир перед осадой никогда не скажет, что он «все предусмотрел», — возразил капитан.

— Теперь мы будем просто ждать? — поинтересовался Майкл.

— А ты оруженосец или начинающий командир?

Парень вытянулся по струнке.

— Прошу прошения, сэр.

Капитан лукаво ухмыльнулся.

— Я вовсе не против разумных вопросов, особенно если они побуждают меня задуматься. Мне действительно нужно все обдумать, юный Майкл. К сожалению, в уме планы досконально не составишь. Следующим нашим шагом будет использование могущественной магии, смертоносной и ужасной. Люди во времена Архаики часто применяли подобное. Все историки описывают это, и все же в рыцарских романах об этом умалчивается.

Заметив гримасу на лице Майкла, капитан понял, что парень заглотил наживку.

— А какие заклинания? — спросил он.

— Не заклинания, — поправил капитан, — но магию особого рода. Мы обеспечены запасами продовольствия и вооружены. Мы отремонтировали оборонительные сооружения, и враг еще не у ворот. Что еще нам нужно сделать?

— Укрыть оставшихся за стенами крестьян?

— Нет, это уже сделано.

— Возвести передовые оборонительные сооружения?

— Для этого у нас недостаточно людей, так что нет. — Капитан сделал паузу. — Хотя идея не так уж и плоха.

Замешательство Майкла было очевидным.

— Призвать прирученного демона?

Красный Рыцарь провел рукой по бороде.

— Нет, хотя я мог бы попытаться.

Оруженосец пожал плечами.

— Два слова, — подсказал капитан, приободряя его.

Майкл помотал головой.

— Выше стены? — спросил он, зная, что говорит глупости.

— Нет.

— Больше стрел?

— Неплохо, но нет.

— Отыскать союзников?

Глядя на восток, капитан медлил с ответом.

— Я уже призвал наших союзников, но идея мне нравится. Это очень полезная мысль, и, возможно, я ее попытаюсь развить.

Он посмотрел на разодетого по последней моде, но совсем желторотого отпрыска аристократии и добавил:

— Но нет.

— Черт. Можно, я сдамся?

— Как оруженосец или начинающий капитан? — уточнил Красный Рыцарь. — Ты начал этот разговор, не я.

Он подхватил короткий жезл командира, который почти не брал в руки. Вещица принадлежала предыдущему капитану и несла в себе отголоски истории и власти — этого оказалось достаточным, чтобы у Красного Рыцаря возникли подозрения о возможном заклятии.

— У тебя тридцать одно копье, с поправкой в ту или иную сторону; шестнадцать пожилых, но очень опытных сержантов и одна прекрасно возведенная, хотя и старая крепость в отличной местности. Ты должен защитить форт, мост, непрекращающийся поток перепуганных торговцев и крайне уязвимый Нижний город, обнесенный отвратительными стенами. Расскажи мне свой план. Если он будет достаточно хорош, то я объявлю его своим и применю на практике. Нет глупых ответов, как и единственно правильных. Если твой ответ будет хорошим, ты выживешь и заработаешь немного денег. Если плохим, ты проиграешь, умрешь, а вместе с тобой отправится в мир иной много ни в чем не повинных людей, несколько монашек и парочка фермеров.

В его глазах блестел странный огонь.

— Слушаю тебя.

Майкл запустил пальцы в жидкую бороденку.

— Условия как сейчас? Полное обеспечение и так далее?

Капитан кивнул.

— Нужно разослать гонцов за помощью. Заручиться поддержкой местных лордов. Запереть крепость, сказать торговцам, что теперь они сами по себе, и готовиться к встрече врага.

Задумавшись, Майкл пристально смотрел на раскинувшиеся на востоке леса.

— Гонцы уже отправлены. Союзники стоят немалых денег, поэтому наша прибыль значительно уменьшится. Мы были в отчаянном положении до того, как получили эту работу, а торговцы — это наш источник наличности. Уж не говорю о моральном аспекте твоего предложения. Мы можем заставить их раскошелиться за предоставленную защиту и поделить деньги с настоятельницей. Уговор есть уговор: все же это ее крепость, но наша сталь.

Капитан тоже уставился на далекие леса. Солнце медленно ползло по небосводу.

— Сдаюсь, — признал поражение Майкл, — если это не что–то слишком очевидное, например больше камней для осадных орудий или воды.

— Я рад, что ты не смог найти ответа, приятель, поскольку голова у тебя варит, а твоя семья отлично владеет военным искусством. И если ты не видишь этого, то, возможно, они тоже не увидят.

Капитан показал пальцем в окно.

— Они? Дикие? — едва слышно спросил Майкл.

Красный Рыцарь потеребил бороду.

— Постоянное патрулирование, Майкл. Постоянное патрулирование. Где–то через шесть часов я составлю из наших копий мобильные патрули и отправлю по всем направлениям, в особенности на восток. Мне нужно лучше узнать местность, снова определить месторасположение врага, а потом мы будем устраивать засады. Нам нужно рассердить и измотать противника и его приспешников до такой степени, чтобы они решили отправиться на поиски более легкой добычи. Если же они рискнут прийти сюда и осадить крепость, то я собираюсь сделать так, что их кровавые следы, или что там у них вместо крови, будут по всему лесу.

Майкл взглянул на свои руки: они дрожали.

— Вы собираетесь покинуть крепость и пойти в земли Диких? — не веря собственным ушам, спросил оруженосец. — Еще раз?

— Если потребуется начинать с лесов, так я и сделаю, — ответил капитан. — Ты думаешь, все наши враги десяти футов высоты и несокрушимы. Я же полагаю, они используют людей в качестве слуг, лучников и охотников, которые настолько мало смыслят в искусстве ведения войны, что я замечаю дым от их костров даже отсюда.

Он положил руку на плечо оруженосца.

— И задай себе вопрос: почему основная часть войск врага находится на востоке?

Капитан посмотрел в окно.

— Гельфред сейчас там, — тихо добавил он.

Майкл присвистнул.

— Благослови святой Георгий. Неужели они прошли мимо нас?

Капитан улыбнулся.

— Отличная догадка, Майкл. Наш враг прошел мимо — награда за приготовления и наш маленький рейд. Но есть одна причина, по который не стоит проходить мимо крепости, и я собираюсь преподать им урок. Если только все это не чертова ловушка.

Оруженосец сглотнул.

— В любом случае, его союзники–люди находятся там — на востоке. Не показывай пальцем. Подозреваю, некоторые птицы шпионят за нами.

Капитан отвернулся от окна.

— В таком случае они знают, что мы делаем! — воскликнул Майкл.

— Да, — с удовольствием произнес Красный Рыцарь. — Иди в трапезную, найди кусок пергамента, напиши мне все свои соображения по поводу стратегии обороны, а потом отполируй доспехи.

Он тяжело вздохнул.

— Но сначала принеси мне вина.

— Я испугался, — выпалил Майкл. — Во время битвы с виверной… Я настолько испугался, что едва мог двигаться.

У него перехватило дыхание.

— Не могу перестать думать об этом.

— Знаю, — сказал капитан.

— Но ведь потом станет лучше, правда? Хочу сказать, я ведь к этому привыкну?

— Нет, — покачал головой Красный Рыцарь. — Никогда. Ты никогда к этому не привыкнешь. Ты будешь дрожать, тебя будет рвать, ты наложишь в штаны, обмочишься, что бы ты ни делал, всегда будет одно и то же. К чему можно привыкнуть, так это к силе страха, приступу ужаса. Ты научишься и сможешь ему противостоять, а теперь принеси мне вина, да и сам выпей пару кружек, а потом вернись к работе.

— Слушаюсь, милорд.

Без конца вниз и вверх по дороге перемещались люди и военная техника, от самой вершины крепости до Замка у моста. Оборонительные орудия на башнях пристреливались, а доверенные капралы отправились с патрулями в рейды по сельским угодьям — чрезвычайно осторожные и внимательные всадники на быстроногих лошадях. На близлежащих фермах быстро отреагировали на гул набата и вчерашние призывы, а жители Аббингтона, самой большой деревни, все как один переехали в крепость; но те, кто жил подальше, прислали только детей, надеясь получить ответы на кучу вопросов. Никто не привозил зерна, если только солдаты его сами не изымали. Патрули отправлялись либо привести перепуганных жителей, либо вывезти фермеров, которые считали, что вояки затеяли обычные учения.

У более зажиточных землевладельцев имелись другие заботы.

— Кто заплатит нам за зерно? — вопрошал крепкий мужчина средних лет с руками лучника и красивыми каштановыми волосами. — Это мое достояние, сэр рыцарь, мои отборные запасы. То, что нам удается сберечь в течение зимы, превращается в золото, когда весной приезжают торговцы. Кто заплатит за это?

С такими вопросами, твердо и спокойно, капитан отправлял к настоятельнице.

На третий день к закату кладовые были до отказа заполнены зерном. И еще один мешок лежал у подножия горы на дороге, ведущей к крепости, где сорвалась и вдребезги разбилась телега. После этого все повозки, едущие вниз или вверх, привязывали веревками к стальным катушкам у ворот, а главные ворота оставались весь день открытыми.

На рассыпанное зерно падали с неба птицы, чтобы полакомиться на неожиданном пиру, а лучники под руководством Гельфреда ловили их сетями.

Крепость была настолько заполнена людьми, что некоторые мужчины и женщины вознамерились переночевать на покрытых соломой каменных плитах, невзирая на вечернюю прохладу. Внутренний двор был освещен множеством факелов, по центру полыхал костер, оранжевый свет от языков пламени которого касался донжона, башен и окон дормитория. Курицы — сотни несушек — носились по двору и горному хребту за воротами. У подножия скалы копались в отбросах порядка двух сотен свиней. Монастырский загон для овец, расположенный рядом с восточной стеной, был тоже переполнен живностью. В лучах заходящего солнца из верхних покоев настоятельницы можно было заметить отблески от доспехов дюжины солдат и стольких же лучников, которые гнали еще тысячу овец из восточных деревень.

Капитан внимательно наблюдал за патрулями, овцами и процедурой закрытия главных ворот. Он проследил за угловатой фигурой Бента, когда огромный лучник менял стражу на донжоне, проходя по всему периметру и расставляя по местам сменщиков. То было необходимое действо, поскольку оно производило впечатление на сельских жителей, которые за всю жизнь не видели столько вооруженных до зубов солдат.

Красный Рыцарь вздохнул.

— Через час девственница лишится невинности, а землепашец проиграет в кости свою ферму.

— Твои мысли поглощены девственницей? — поинтересовалась настоятельница.

— Да нет, мне пока не до столь прозаических забот.

Капитан продолжал наблюдение, на его губах играла улыбка.

— Хочешь сказать, все из–за твоего беспокойства? Должно быть, оно вызвано тем, что на нас до сих пор никто не напал, — заметила настоятельница.

Капитан сжал челюсти и покачал головой.

— Лучше выглядеть круглым дураком, над которым будут смеяться все солдаты в Альбе, чем быть осажденным этими тварями. Я не знаю, где они сейчас или почему они позволили нам укрыть всех желающих. Когда у меня мрачное настроение, я начинаю думать, что под нашими стенами сделаны подкопы или у них здесь куча шпионов… — Он взмахнул рукой, словно отгоняя подобные мысли. — Но на самом деле я могу лишь надеяться, что они знают о нас так же мало, как и мы о них. Позавчера нас было легко застать врасплох, а теперь, если страх не сломит нас, мы сможем продержаться целый год.

Красный Рыцарь взглянул на ее взволнованное лицо. Она повела плечами.

— Сколько тебе лет, капитан?

Было заметно, что вопрос ему неприятен.

— Сколько осад ты видел? — продолжила она. — Скольких Диких убил?

Настоятельница резко повернулась к нему и сделала шаг вперед, словно наступая.

— Я — дочь рыцаря, капитан. Знаю, подобные вопросы задавать невежливо, но видит Бог, я заслуживаю ответа.

Он прислонился к стене, почесал подбородок, уставившись в никуда.

— Я убил больше людей, чем чудовищ. Был на одной осаде, но если начистоту, то мы прорвали сопротивление в первый же месяц. И мне… — Он повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза. — Мне двадцать.

Она фыркнула — не то удовлетворенно, не то презрительно.

— Но вы догадывались об этом. — Он отошел от стены. — Я молод, однако пять лет провел в бесконечных войнах. А мой отец…

Пауза затянулась.

— Твой отец? — тихо спросила она.

— Известный рыцарь, — едва слышно закончил он.

— Я доверила оборону малолетке, — произнесла настоятельница, поджав губы в насмешке над собственной глупостью.

— Малолетке с войском первосортных наемников. И сказать по правде, во всей Альбе нет лучшего капитана. Я знаю, что делаю. Видел все это и делал раньше, а еще изучал, в отличие от остальных представителей моей породы. Я изучил труды их всех: Маврикия, Льва, Никифора Фоки и даже Вегеция^[52]. Позвольте заметить, уже слишком поздно менять решение.

— Знаю, — согласилась настоятельница. — Я боюсь.

Она выпила вина и неожиданно взяла его за руку.

— Мне пятьдесят, и я никогда не была в осаде.

Отпустила его руку, закусила губу.

— Ты боишься?

На этот раз за руку ее взял он и поцеловал.

— Всегда. И всего. Моя мать сделала из меня труса. Она внушала мневесьма настойчиво опасаться всего. Начиная с нее. Ну как? Вы становитесь моим духовником, — криво усмехнулся он. — Я — настоящий знаток борьбы со страхом и считаю, что лучшая школа храбрости — это трусость.

Невольно она улыбнулась.

— Как остроумно. Иди прочь!^[53]

— Я так устал, тяжело встать даже со стула.

Они рассмеялись, и их непринужденная беседа продолжалась, пока не закончилось ее вино и его тоже. Наконец настоятельница спросила:

— Чего ты боишься больше всего?

— Ошибиться, — ответил он и засмеялся над собственными словами. — В отличие от людей в этой крепости, Диких я не боюсь.

— Ты хвастаешься?

Красный Рыцарь смотрел на пламя в камине.

— Нет, — вздохнув, произнес он. — Мне нужно проверить караульных. Сегодня я предпринял кое–что весьма рискованное, и мне необходимо убедиться, что люди готовы. Вы знаете, что наши враги используют животных для слежки за нами?

— Да, — едва слышно прошептала настоятельница.

— Знаете ли вы, миледи, что–нибудь еще? Что–нибудь, что поможет вашему слишком молодому капитану защитить эту крепость?

Он наклонился к ней. Она отвела взгляд.

— Нет.

Красный Рыцарь со звоном поставил чашу на дубовый сервант.

— Я открылся вам.

— Давай лучше сначала разберемся с нашими войсками, — с вымученной улыбкой произнесла настоятельница. — Иди и проверь своих караульных. Несколько раздутых тайн к осаде не имеют никакого отношения.

Он поклонился, а она махнула рукой, давая ему позволение уйти. Красный Рыцарь вышел на лестничный пролет. Там было темно. Дверь закрылась, и он стал почти на ощупь спускаться по каменным ступенькам, как вдруг чья–то рука коснулась его запястья.

Он сразу же понял, кто это, и поднес эту руку к губам быстрее, чем ее смогли бы отдернуть. Послышался вздох. На секунду капитан подумал, а не прижать ли девушку к стене, но потом его осенило: она здесь по поручению настоятельницы. И было бы слишком грубо, если не сказать иначе, напасть на послушницу сразу за дверью в покои настоятельницы. Все это промелькнуло у него в голове, прежде чем ее губы сомкнулись с его губами, а руки обвились вокруг шеи.

Его сердце заколотилось, все мысли улетучились. Теперь он ощущал ее силу. Когда они, прижавшись друг к другу, трепетали от возбуждения — ее язык касался его, — их сила возрастала.

Девушка прервала поцелуй и, отступив назад — внезапно исчезнувшее в кромешной темноте тепло, — произнесла:

— Теперь мы квиты.

Она взяла его за руку.

— Пойдем.

Амиция повела его вниз по каменным ступенькам, затем через большой зал. Пламя костров во внутреннем дворе бросало блики на фигуры в цветных витражах, отчего создавалось впечатление, будто те ожили. На полу просторного помещения извивались многоцветные радуги. После темной лестницы, ведущей из покоев настоятельницы, зал казался ярко освещенным.

Амиция направилась к книгам. Где–то посередине пути они снова поцеловались. Но как только его руки скользнули по ее корсажу, девушка отстранилась.

— Не стоит. Я всего лишь хочу показать тебе кое–что, и я не шлюха.

Но они по–прежнему держались за руки. Она подвела его к одной из книг.

— Ты ее видел?

— Да.

— Понял? — спросила она, перелистывая страницы.

— Нет, — признался Красный Рыцарь.

Для молодого человека нет ничего приятнее, чем сказать предмету своего обожания, насколько мало он сведущ. Она задумчиво улыбнулась.

— Ты один из нас, не так ли? Я тебя чувствую.

Его взгляд был прикован к ней, но, когда Амиция посмотрела в книгу, он тоже в нее заглянул. Принялся изучать призму в руке святого Панкратия, проследил за его пальцем, указывавшим на рисунок внизу страницы — дерево. Он перевернул страницу, где другой святой тоже на что–то указывал — на сей раз это была туча.

— Это какая–то проверка?

— Да.

— Тогда, думаю, эта книга — код. Рисунки, на которые указывают святые, чтобы обратить внимание на образ, скрытый за текстом, в свою очередь подскажут читателю, что нужно прочесть на самом деле. — Он провел пальцем по тексту, расположенному рядом с портретом святого Евстафия. — Это гримуар^[54].

— Очень детальный, с внутренним шифром, содержащий ссылки гримуар, — уточнила она и резко замолчала.

В тот миг это показалось ему очень эротичным. Капитан наклонился, чтобы поцеловать ее, но она пренебрежительно отмахнулась, как обычно поступают девушки, когда молодые люди проявляют излишнюю настойчивость.

— Пойдем.

Он последовал за ней через зал. Он помнил, что ему нужно проверить посты, вернуться к обязанностям командующего, но ее рука в его была столь обещающей, что все остальное отошло на второй план. Ее кожа была мягкой, но в то же время чуть загрубевшей. Как у женщины, которая много работает. А еще гладкой, словно превосходные доспехи.

Она отпустила его руку, пока открывала двери во внутренний двор, и они снова оказались на свету. Красный Рыцарь хотел ей что–то сказать, но понятия не имел, что именно. Амиция обернулась и посмотрела на него.

— Хочу показать тебе кое–что еще.

Она накинула на себя плащ–невидимку. Очередная проверка.

Красный Рыцарь отправился во Дворец воспоминаний и сделал то же самое. Он пробыл там достаточно долго, чтобы заметить неодобрительный взгляд Пруденции и то, что за железной дверью зеленый ветер превращается в бурю невероятной мощи.

А затем они проскользнули через внутренний двор. Почти невидимыми — одна из девочек Ланторнов, кружившаяся в танце с молодым лучником, похоже, увидела капитана, потому что ловко уклонилась, чтобы не столкнуться с ним.

Но больше их никто не заметил.

Амиция остановилась у окованной железом двери дормитория, а он изменил свое заклинание, чтобы соединиться с ней.

Это оказалось очень интимным, он никогда не делал такого ни с кем, кроме Пруденции, которая говорила, что разум — это храм, таверна, сад и отхожее место, и если еще один маг участвует в колдовстве, то это как вести задушевную беседу, заниматься любовью или испражняться.

Но как только его сила потянулась к ней, она приняла ее, и они оказались связанными. Он вздрогнул. И она тоже.

Потом они очутились в дормитории, в небольшом зале, в котором во время его прошлого визита сидели за чтением или шитьем пожилые монахини. Горел свет. Большинство женщин были во дворе, только две находились здесь, занятые своими делами.

— Посмотри на них, — произнесла Амиция. — Посмотри внимательно.

Ему не пришлось усердствовать слишком сильно. Над ними витали завитки силы.

— Вы все наделены силой? — спросил он.

— Каждая, — ответила она. — Пойдем.

— Когда я снова тебя увижу? — пробормотал он.

Она вела его вдоль северной куртины^[55] за конюшнями. Там, в каменном ящике, вмурованном в стену, росла яблоня. Под ней стояла скамья. Амиция присела. Он был слишком озадачен, чтобы добиваться ее поцелуя, поэтому просто опустился рядом.

— Вы все — ведьмы?

— Противное слово, тем более от тебя, ведьмак, — заметила она. — Колдун, чародей.

Далеко на востоке он увидел едва различимые всполохи пламени и тут же вспомнил о своем долге.

— Я должен идти, — произнес Красный Рыцарь.

Ему хотелось произвести на нее впечатление — но исподволь.

— Я отправил людей сделать то, что должен был выполнить сам, — не подумав, выпалил он.

Казалось, ей все равно.

— Я подумала, ты должен знать, что поставлено на карту, — сказала девушка. — Не была уверена, собирается ли она открыться тебе. Это место силы. И магистры нашего ордена заполнили его обладающими силой женщинами и могущественными артефактами. Теперь оно сияет, словно маяк.

Он почувствовал себя слепцом и глупцом. Правила Пруденции, касавшиеся использования силы и применения магического зрения, которые были весьма мудрыми в мире, где не доверяли магам, помешали ему постичь простую истину.

— Возможно, она знала, что я открою тебе это, — добавила девушка, резко опустив голову в первый раз за весь вечер.

— Или же она ждала, что я сам сделаю этот вывод, — с горечью заметил он.

Капитан почувствовал, как время поворачивается вспять, словно песок в песочных часах у него в руках, — ощутил, как скользнули между деревьями те, кто сегодня отправился в рейд; осознал, что проявляет недостаточно бдительности на своем посту; вспомнил тысячи забытых деталей, например завиток силы, связывавший его с солдатами и отрывавший от Амиции. И всполохи пламени далеко на востоке — что это было?

Затем он ощутил ее. Словно прикованный цепью к этой скамье.

— Я должен идти, — снова сказал он.

Но молодость и рука его подвели, и капитан снова оказался в ее объятиях, или она в его.

— Я этого не хочу, — заявила она, при этом вновь целуя его.

Тогда он освободился. Мыслью разорвал связь между ними, встал и отступил назад.

— Ты часто сюда приходишь? — Его голос прозвучал хрипло. — К этому дереву?

Она едва заметно кивнула.

— Я могу написать тебе. Хочу снова увидеть тебя.

— Ты захочешь видеть меня каждый день. Только я этого не хочу. Мне это не нужно. Ты меня совсем не знаешь. Нам нужно отказаться друг от друга.

— Если я сейчас это сделаю, мы можем начать заново, — предложил он. — С поцелуя и пощечины. Но ты хочешь меня, а я хочу тебя. Мы связаны.

Она помотала головой.

— Эти сказки оставь для детей. Слушай, капитан, однажды у меня был муж. Я знаю, каково это — чувствовать мужчину у себя между ног. Ах, ты вздрогнул. Послушница — и не девственница. Мне продолжать? Я жила за Стеной. Нет, посмотри!

Она расстегнула воротник и, приспустив платье, приоткрыла татуированное плечо. Освещенное далеким светом костра, ее плечо замерцало, от чего у рыцаря вспыхнуло желание.

— Меня забрали туда, когда я была маленькой, и выросла я среди них. Мой муж был воином, и, возможно, мы бы вместе состарились, поскольку он был вождем, а я — шаманкой. Но пришли рыцари ордена. Они убили его, а меня привезли сюда. И не надо меня спасать. Я живу в духовном мире. Я возлюбила Иисуса. Каждый раз, целуя тебя, я возвращаюсь в свою прошлую жизнь, туда, где жила прежде. Я не могу быть с тобой. Не стану шлюхой какого–то наемника. Сегодня вечером я пожертвовала собой, чтобы ты увидел то, что и так очевидно. Ты был слеп, поскольку слишком боишься своей силы.

Она отвернулась.

— А теперь иди.

Нити силы, связывавшие его с солдатами, были натянуты, подобно тросам. Но он продолжал пренебрегать своим долгом. Сейчас ему словно переломали кости — хотелось кричать от боли, но Красный Рыцарь не мог отпустить то, что еще теплилось между ними.

— Ты захотела меня так же сильно, как и я тебя, как только наши взгляды встретились. Не лицемерь. Этим вечером ты принесла себя в жертву? Скорее, этим вечером тебе слишком уж хотелось побыть со мной, вот и придумала причину, чтобы получить желаемое.

Он мысленно обзывал себя дураком. Не это он собирался сказать.

— Ты понятия не имеешь, чего я хочу или не хочу, — заявила Амиция, — и ничего не знаешь о моей жизни.

Он отступил на полшага назад — словно мечник, решивший перейти из защиты в нападение.

— Я рос с пятью братьями, ненавидящими меня, отцом, который не обращал на меня никакого внимания и презирал, и матерью, задумавшей превратить меня в оружие личной мести, — произнес он еле слышно. — Я рос по другую сторону реки от ваших деревень за Стеной, а когда выглядывал из окна своей башни, то видел вас — тех, кто жил за Стеной, — в землях, где царила свобода. У тебя был муж, который тебя любил? А у меня была бесконечная череда любовниц, которых подкладывала мне в постель мать, чтобы шпионить за мной. Ты бы стала шаманкой тех, кто живет за Стеной? А меня обучали командовать армиями Диких, чтобы сокрушить Альбу и избавить землю от короля. Только такая месть удовлетворила бы мою мать. Рыцари ордена пришли за тобой? А мои братья объединились, чтобы изувечить меня и порадовать моего предполагаемого отца. Настоящее веселье.

Внезапно он осознал, что почти кричит и брызжет слюной. Что бы он только не отдал, чтобы вернуть себе самообладание. Наговорил лишнего. Столько лишнего. Ему было плохо, но он не закончил.

— Да и черт с ним. Я не Антихрист, даже если сам Бог велит им стать. Я буду тем, кем буду, а не тем, кем меня кто–то желает сделать. Ты тоже можешь так поступить. Будь той, кем хочешь. Ты любишь Иисуса? — спросил он, и нечто черное взметнулось в его душе. — Что он делает для тебя? Лучше люби меня.

— Не буду, — холодно произнесла она.

Заставлять себя уйти ему не пришлось. Чувства притупились — пропала необходимость отвечать. Словно тебя ударили острым мечом и отсекли руку, а ты безучастно наблюдаешь, как она падает наземь.

Следующим его воспоминанием была караулка у ворот. Бент, дежурный лучник, стоял, скрестив на груди руки. Он заметил капитана и покрутил усы.

— Я отправил отряд на вылазку, — произнес он, — или что–то в этом роде. Не могу найти Плохиша Тома и половину солдат для дозора.

— Оно вот–вот начнется, — сказал капитан, взяв себя в руки. — Скажи страже, чтобы были начеку. Скажи им…

Он посмотрел вверх. Но над головой светили лишь холодные молчаливые звезды.

— Скажи им, чтобы смотрели в оба, — в нерешительности произнес он. — Мне срочно нужно увидеть настоятельницу.

Он добежал до уборной, и его вырвало. Вытер подбородок старым носовым платком и выбросил его туда же, куда отправилась блевотина, из–за чего, без сомнения, прачка устроит настоящий скандал. Выпрямился, расправил плечи и, кивнув невидимому собеседнику, вернулся в большой зал.

Настоятельница ожидала его.

— Ты виделся с моей служанкой, — сказала она.

Его доспехи были несокрушимы. Поэтому он улыбнулся.

— Просто столкнулся по пути.

— Проверил караул?

— Не совсем. Госпожа, здесь слишком много секретов. Я не представляю, каковы ставки. А может, я просто слишком молод для всего этого. Но у нас два врага — внешний и внутренний. Я хочу, чтобы вы мне рассказали все, что знаете.

— Если бы я рассказала тебе все, ты высек бы меня огненным кнутом, — произнесла настоятельница. — В Библии есть один отрывок, над которым я часто ломаю голову.

Она поднялась со своего трона и пересекла зал, остановившись рядом с книгой.

— Ты ведь разгадал ее загадку?

— Только благодаря огромному количеству подсказок.

— Я не могла тебе рассказать, — призналась она. — Когда подобные нам дают клятвы, эти клятвы связывают нашу силу.

Капитан кивнул.

— Ты натянут, словно тетива лука, — заметила настоятельница. — Это Амиция на тебя так влияет?

— Сегодня я разыграл свой козырь, — сказал он, — но допустил, чтобы свидание помешало исполнению долга. Этим вечером все пошло не так, как мне хотелось, особенно учитывая предпринятые мною шаги, которые, впрочем, теперь кажутся безрассудными.

Молодой мужчина умолк, потом выпалил накипевшее:

— Не люблю, когда со мной играют.

Настоятельница взяла ониксовые четки, поправила вимпл и пожата плечами.

— Никто не любит, — снисходительным тоном произнесла она. — Я не веду воображаемых рискованных игр. Но, возможно, мы сможем сделать что–то хорошее, и наше присутствие здесь предотвратит поражение и гибель, мысли о которых не дают тебе покоя. Давай пройдемся среди наших людей, капитан.

Они вышли из зала, и настоятельница взяла его под руку, как истинная леди, а одна из сестер с закрытым вуалью лицом приблизилась и понесла шлейф ее платья, который был длиннее и богаче украшен, чем у любой другой женщины в монастыре. Капитан подозревал, что ее привычки выходили далеко за рамки того, как должны себя вести сестры святого Фомы. Она была богатой и могущественной женщиной, каким–то образом оказавшейся здесь.

Когда они вышли во двор, все разговоры смолкли. Танцоры двигались по кругу под мелодию нескольких дудочек и псалмов, распеваемых не кем иным, как оруженосцем капитана. Музыканты продолжали играть, а вот танцующие замерли, но настоятельница одобрительно кивнула, и пляски возобновились.

— Когда они нападут на нас? — тихо спросила она.

— Никогда, если все пойдет по моему плану, — любезно ответил капитан.

— Деньги лучше зарабатывать, не сражаясь?

— Всегда, — ответил он, отвесив низкий поклон наблюдавшей за танцами Амиции.

В ответ та лишь холодно кивнула. Но капитан уже знал, как защититься от нее, поэтому без запинки продолжил:

— Но в то же время я люблю побеждать. А победа требует определенных усилий.

— И, конечно же, ты их приложишь? — улыбнувшись, поинтересовалась настоятельница. — Наши с тобой споры проходят настолько естественно, что мне стоит наложить на себя епитимью за флирт.

— У вас к этому настоящий талант, должно быть, именно благодаря ему вы завоевали немало поклонников, — галантно заметил он.

Настоятельница ударила его веером по тыльной стороне ладони.

— Ты имеешь в виду, много лет назад, когда я была молода?

— Подобно всем красивым женщинам, вы желаете превратить мою лесть в оскорбление, — парировал он.

— Встанем здесь, у всех на виду.

Настоятельница кивнула отцу Генри, который в нерешительности замер между часовней и лестницей, ведущей в большой зал. Капитан подумал, что святоша просто кипит от ненависти. С год тому назад Красный Рыцарь, едва став командиром наемников, казнил одного убийцу — лучника, убивавшего своих сотоварищей ради их добычи. Торн был невзрачным человеком, изгоем. Капитан внимательно посмотрел на священника. Выглядел тот уж очень похоже. Дело было даже не в его внешности. В ощущении. В предчувствии.

— Отец Генри, уверена, вас должным образом так и не представили капитану.

Настоятельница улыбалась, но глаза метали молнии — отблеск женщины, которой она когда–то была, знающей, что лишь один ее взгляд заставит любого поклонника подчиниться. Хищницы, любящей играть с добычей.

Священник протянул для пожатия длинную руку. Холодную и влажную.

— Бастард, как называют его люди, — произнес он. — Или у тебя есть имя, которое нравится тебе больше?

Капитан настолько привык к мелочной враждебности, что пропустил шпильку мимо ушей. Настоятельница покачала головой и за локоть подтолкнула отца Генри.

— Не важно. Поговорим с вами позже. Ступайте, сэр. Вы свободны.

— Я — слуга Господа, — заявил он. — Иду, куда пожелаю, здесь мне никто не указ.

— Просто вы еще не знакомы с Плохишом Томом, — возразил капитан.

— Ты кого–то мне напоминаешь, — добавил отец Генри. — Я знаком с твоими родителями?

— Я — бастард, как вы изволили заметить. Уже дважды, слуга Господа.

Священник выдержал его взгляд. Но зрачки у него все время бегали, как будто танцевали на горящих углях. После затянувшейся паузы он резко развернулся и зашагал прочь.

— Ты очень постарался, скрывая унаследованные черты, — произнесла настоятельница.

— И вы догадываетесь почему? — спросил капитан.

Она покачала головой.

— Отлично, — произнес Красный Рыцарь, не отрывая взгляда от спины священника. — Откуда он явился? Что вы знаете о нем?

Танец закончился: мужчины кланялись, женщины приседали в низких реверансах. Майкл только теперь заметил, что капитан слышал его пение, и в свете факелов его лицо залилось краской. Настоятельница хмыкнула.

— Я тебе уже говорила. Привезла его из церковного прихода, — проворчала она. — Он не обучен хорошим манерам.

Небо на востоке вспыхнуло, словно от удара молнии. Горизонт пылал чересчур ярко и долго, можно было бы успеть прочесть «Отче наш».

— Тревога! — проревел капитан. — Открыть ворота, арбалетчикам занять позиции, зарядить все орудия! Быстрее!

Наблюдавшая за танцами Изюминка замешкалась, на лице отразилось недоумение.

— Открыть ворота? — переспросила она.

— Открыть ворота. И собери отряд для быстрой атаки, я сам поведу.

Капитан подтолкнул ее к снятому шлему.

Большинство людей оказались готовы, и не задержи его открытия сегодняшнего вечера, они все уже были бы в доспехах. В проеме ворот рядом с боевыми конями стояла дюжина тяжеловооруженных всадников, их оруженосцы и слуги метались рядом, стараясь лучше подготовить их к вылазке. Через двор к мостикам, ведущим на куртины, неслись лучники. В свете костра сверкнуло несколько голых задниц со спущенными чулками и свободно болтавшимися подолами рубах.

Вторая вспышка озарила восточный небосклон. Она длилась в два раза меньше предыдущей.

Капитан ухмыльнулся.

— Надеюсь, вам не понадобится оливковое масло для чего–то важного, — произнес он и весьма фамильярно сжал руку настоятельницы. — Позвольте мне вас покинуть. Я вернусь к вам до следующего колокольного звона.

Выйдя из темноты на свет от пламени костра, она взглянула ему в глаза.

— Это твоих рук дело, не врага? — спросила с надеждой пожилая монахиня.

— Надеюсь, — ответил он, склонившись к ней. — Греческий огонь. В их лагере. Я, по крайней мере, на это рассчитываю.

К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — ГАРМОДИЙ

Препарирование — один из тех навыков, которые никогда не забываются полностью. Гармодий собственноручно выкопал из земли труп — не слишком рискованное занятие, особенно учитывая спешку, с которой тот захоронили.

В любом случае его интересовал лишь мозг, который сохранился относительно неплохо, в отличие от сильно поврежденной грудной клетки и почти пустой брюшной полости. Кто–то выел внутренности.

Гармодий не ощущал рвотных позывов. Так себя настроил. Капли весеннего дождя падали ему на спину, сгущались сумерки, а он блуждал в дикой местности на севере. Правда, здесь валялось тело, которое можно было изучить. Это ведь ради него он отправился в столь безумное путешествие. Ради него и настойчивой, магнетической тяги к силе. Силе, притягивавшей, будто маяк.

Он достал охотничьи принадлежности — пару тяжелых ножей и с полдюжины более мелких и острых, — быстро и аккуратно снял скальп с черепа покойника, откинул кожные покровы, вытащил из сумки трефин^[56] и проделал в черепе небольшое отверстие размером с тройной леопард из чистого серебра.

Смеркалось, но все же было видно, что мозг начал разжижаться.

Гармодий достал из кошелька раскладной нож, вытащил острый коловорот и осторожно расширил отверстие. Затем острием ножа принялся отрезать небольшие кусочки разлагавшейся ткани…

Маг сплюнул солоноватую слюну.

— Меня не вырвет, — громко заявил он. И вновь погрузился в работу.

Становилось слишком темно, поэтому Гармодий извлек из стремительно пустеющей сумки свечу и с помощью волшебства зажег ее. Ветра не было, но пламя извивалось под каплями моросившего дождя. Он зажег еще две свечи, безрассудно потратив пчелиный воск.

И снова принялся трепанировать, но все попытки оказались тщетными. Мозговое вещество оказалось слишком старым. Или же вся его теория на сей счет была ошибочной, вернее, теория Аристотеля.

Маг оставил тело там, где оно и лежало, наполовину торчащим из земли под дождем. Вымыл руки в ручье у подножия холма, собрал ножи, погасил свечи и заново нагрузил лошадь, которая вздрагивала от каждого звука. Гармодий мысленно потянулся и почувствовал собиравшуюся на севере силу.

«Господи Иисусе».

Всунув сапог в стремя, маг замешкался. В темноте что–то было…

Чудовище выдало себя рыком, и кобыла рванулась с места. Гармодию удалось схватиться одной рукой за луку седла и провисеть таким образом около двухсот двадцати ярдов, пока перепуганное животное не свернуло. На повороте у него получилось перекинуть ногу через седло. В небе зависла далекая молодая луна, дождь гасил сияние звезд, ночь была темна. Он помолился, спешно и бессвязно, чтобы его лошадь не сбилась с дороги.

Маг всунул в стремя правую ногу, левой рукой схватил поводья и натянул, но Джинджер не послушалась. Он резко натянул поводья еще раз и вспомнил про стек, который использовал вместо хлыста. Ему показалось, будто прошло несколько часов, прежде чем он нащупал его у себя за поясом, и еще больше времени потребовалось на то, чтобы вжать его в шею животного — трюк, позаимствованный у одного рыцаря.

Волшебник мысленно сотворил простенькое заклинание, позволявшее видеть в темноте. От представшего ему зрелища у него кровь застыла в жилах. Лошадь встала на дыбы, и он едва не вывалился из седла.

— Боже ты мой! — воскликнул Гармодий.

На дороге, поджидая его, кто–то стоял. На северо–западе вспыхнул небосклон — длинная оранжевая полоса. Этот тусклый свет озарил знакомые — до боли знакомые — очертания существа.

Оно откинуло в сторону выкопанный магом труп и размашистым шагом бросилось прямо на него, но сначала старик почувствовал, как дрогнула сила на севере. Он не отказался бы сейчас поразмыслить, к примеру, о том, почему он увидел долгую оранжевую вспышку на горизонте намного раньше, чем почувствовал колебание силы, — это представляло огромный интерес для герметиста. Никогда прежде Гармодий не исследовал влияние расстояния на силу…

Это походило на калейдоскоп — проносившиеся друг за другом мысли, никак не связанные с чудовищем на дороге или исходившей от него волной ужаса.

— Adveniat regnum tuum^[57], — выпалил Гармодий.

Из стека вырвалось огненное копье и полетело в крылатую тварь. Языки пламени лизали голову чудовища ровно столько, сколько требовалось человеку для того, чтобы сделать глубокий вдох, потом жидкость в черепной коробке чудища закипела, повалил пар, и голову разорвало.

Пламя тут же исчезло, бледно–голубые потоки, несколько секунд струившиеся по шее чудовища, служили лишь напоминанием о нем. Но и они с шипением испарились. Еще некоторое время слышался глухой звук от ударов хвоста существа по земле — тук, тук, тук, — затем замер и он. Воцарилась полная тишина. В ночи расползался запах опаленных волос и горелого мыла.

Гармодий глубоко вздохнул. Вскинул стек и мягко дунул на серебряную руну, нанесенную на золотой колпачок. Улыбнулся сам себе и, несмотря на усталость, свалившуюся на плечи, словно тяжелый хауберк, не удержался и произнес: «Вот так–то».

Он посмотрел на север, когда на горизонте вновь вспыхнуло огненное зарево, спешился и приблизился к лежавшему в темноте трупу чудовища, прошептал: «Fiat lux»^[58]. Свет был бледно–голубым, но его хватило.

Маг хмыкнул, потянулся в ночь всеми своими чувствами, отшатнулся от того, что обнаружил, и побежал к лошади.

К ВОСТОКУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ПИТЕР

Питер лежал, усталый и злой, и наблюдал за далекой вспышкой огня на западе. Ему пришлось оторвать от нее взгляд и отвести в сторону, в темноту, чтобы удостовериться, что она — не плод его воображения. Но глаза не обманывали его — над бесконечными вершинами деревьев, где–то на западе, полыхал огромный пожар. Настолько огромный, что его отблески отражались от скал длинными всполохами света.

А два его «господина» крепко спали. Он снова попытался избавиться от ярма, снова сдался и заснул. Разбудил его стоявший рядом с ним на коленях тот, что пониже.

— Повар, — окликнул он, — просыпайся. Здесь кто–то есть, кроме нас.

В его голосе звучал страх.

— Черт подери, ты что там делаешь? — спросил второй мореец.

— Снимаю ярмо, — ответил коротышка. — Я не могу сбежать, оставив его здесь умирать. Господи Иисусе, я не настолько плох.

— Он — язычник, или еретик, или еще какая–то мерзость в этом роде. Брось его.

Мужчина спешно нагружал мула. В первых бледных утренних лучах едва можно было что–нибудь разглядеть. В кустах ворочалось что–то тяжелое.

— Я — христианин, — поспешно возразил Питер.

— Вот видишь! — обрадовался тот, что пониже.

Он неумело возился с цепями, ничего не выходило. Он что–то проворчал.

— Пойдем! — позвал его друг.

Мужчина снова натянул цепи, потом бухнул ярмо о скалу и неуклюже поднялся на ноги.

— Извини, нечем открыть, — выпалил он и побежал за приятелем в чащу леса, оставив Питера на земле.

Он лежал и ждал смерти. Но никто за ним не пришел, а человек не может бояться слишком долго. Питер поднялся на ноги, но споткнулся о пень от дерева, которое собственноручно срубил вчера, упал и ударился подбородком о рукоять топора. Эти болваны забыли свой топор.

Он вытащил его из пня, обошел лагерь по ухабам и кочкам, почти ничего не видя в темноте, хотя «лагерь» — слишком гордое название для места, где трое мужчин развели костер и спали на голой земле. У костра он обнаружил глиняную кружку, все еще целую, трутницу с кусочком обугленной ткани и кресало.

Питер опустился на колени и прошептал молитву, счастливый, но все же полный горестных мыслей, поблагодарил Бога за все, положил кружку и трутницу в подол рубахи, завязал его на узел и направился к дороге, проходившей немного севернее. То была главная дорога из восточных морских портов в Альбинские равнины. Больше Питер ничего не знал.

На востоке была цивилизация и безопасность — и рабство.

На западе текла река Альбин и лежали земли Диких. Питер видел Диких, их ужасные клыки и когти. Но не они сделали из него раба. Поэтому, закинув на плечо топор, он отправился на запад.

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

Она прочитала записку с плохо скрываемым раздражением.

— Когда он тебе дал это? — спросила королева перепуганного мальчишку.

— Вчера, ваш–милость, — пробормотал он, — который… Ну… Повар послал меня в Чипсайд, моя мать заболела…

Она взглянула на него, вне себя от ярости — Дезидерата любила старого бесполезного мага не меньше, чем своих великолепных восточных верховых лошадей, а его последняя демонстрация настоящей силы чрезвычайно заинтересовала ее.

— И он взял лошадь — отличную лошадь, ваш–милость. У него были кожаные сумки и посох.

Желание парня угодить ей было почти осязаемым, и она смилостивилась. Королева повернулась к леди Альмспенд и показала жестом на ее пояс.

— Дай мальчику леопард за его горести и отправь Мастифа в покои мага в башне. Я желаю получить подробный отчет. — Она состроила гримасу. — Сэр Ричард?

Сэр Ричард был незаконнорожденным сыном предыдущего короля, привлекательным мужчиной, прекрасным рыцарем и надежным гонцом. Он окружал Дезидерату заботой, а она ценила его преданность.

Рыцарь повсюду ее сопровождал и, естественно, пытался добиться расположения леди Альмспенд, особенно теперь, когда его конкурент низкого происхождения покинул дворец.

Королева подозвала его кивком.

— Сэр Ричард, мне нужно поговорить с королем с глазу на глаз.

— Сей же час и без проволочек, — позволил он себе определенную вольность и, низко поклонившись, удалился.

К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Джеральд Рэндом очнулся от глухого постукивания. Гильберт Черная Голова отбивал дробь рукоятью меча по поперечной рейке шатра, желая с ним переговорить. Рэндом сразу же вскочил на ноги со сжатым в руке кинжалом и только после этого окончательно проснулся.

— Что такое? — спросил он, нащупывая крючки, чтобы открыть полог шатра.

— Без понятия, но вам лучше посмотреть самому.

Безотлагательное дело Гильберта требовало расторопности. Уже через несколько мгновений Рэндом выскочил из шатра.

Они разбили лагерь на узком лугу у берега Альбина. Из–за дождей великая река была особенно полноводной и глубокой, ее темные воды струились быстро и почти бесшумно, едва заметно переливаясь во влажном ночном воздухе. Днем они несколько раз попадали под ливень с порывистым ветром, поэтому люди и животные до сих пор не обсохли и были такими же мрачными, как воды Альбина.

Далеко на северо–востоке должны были просматриваться первые горные вершины, но низкие облака наползали на них, скрывая из виду и ненадолго открывая. Повсюду сплошная вода — на траве и деревьях.

Когда пролетала очередная низкая туча, очертания Эднакрэгов неясно прорисовывались, невзирая на темноту. Рэндом подумал, что, скорее всего, его караван достигнет Альбинкирка лишь через четыре дня. Причиной задержки было не само расстояние, а состояние дороги в эту пору года. Проходивший вдоль реки тракт с каменными мостами и основательным каменным же настилом, сохранившимся с периода Архаики, был единственным путем, который выбрал бы всякий здравомыслящий гражданин, путешествующий с тяжелогружеными фургонами. На любой другой дороге караван завяз бы в непроходимой грязи. И все же путешествие выдалось не из легких.

На севере пылало зарево.

— Просто взгляни, — произнес Гильберт.

После шести дней пути Рэндом мог охарактеризовать этого человека как надежного, добросовестного и внимательного. Может, он не был героем, готовым совершить безумный ратный подвиг, но более подходящего человека для охраны каравана найти трудно. Стражники всегда стояли на караульных постах и постоянно их обходили, проверяя.

Не важно, что он хотел показать купцу — это точно заслуживало внимания.

Джеральд глянул на сияние. Что бы оно значило? Ярмарка как раз в северо–западном направлении. Очень маловероятно, чтобы она была видна отсюда, ведь они слишком далеко. До нее оставалось пятьдесят лиг, а то и больше — они еще даже до Альбинкирка не добрались.

— Там! — воскликнул наемник.

Лишь на мгновение вспышка света, загоревшаяся подобно звезде, появилась над заревом. Рэндом пожал плечами.

— Это все? — уточнил он.

Обеспокоенный, Гильберт кивнул.

— Тогда я — спать, — заявил купец. — Разбуди, если на нас нападут.

Впоследствии Рэндом пожалел о своей беспечности.

ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

Швея Мэг сидела на бочонке в стороне от всех. День прошел очень даже неплохо — она помогла Лизе выстирать рубашки и получила за это один солид, а еще припомнила, как избегать щипков и при необходимости отвешивать пощечины. Никого похожего на этих наемников она никогда не встречала — их бесцеремонность выходила далеко за пределы того, что можно было ожидать от окрестных фермеров.

Мэг знала, что при других обстоятельствах они бы убили ее овцу, забрали куриц, серебро и, скорее всего, изнасиловали и убили бы ее саму. Жестокосердные, скверные людишки.

Но в этот вечер они делились вином и танцевали, и ей было трудно представить, что эти люди, возможно, на самом деле воры и убийцы. Настоятельница объявила, что на них движется армия Диких, и эти люди — все, что у них есть для защиты, и Мэг подумала…

Что бы она ни подумала, должно быть, женщина задремала сразу после появления оранжевых всполохов на горизонте. И вдруг из темноты возникли они, в перепачканных доспехах, под предводительством Томаса, который, она знала, на самом деле был сэром Томасом. Он подгонял своего лоснящегося от пота коня. Шесть тяжеловооруженных солдат, двадцать лучников и горстка вооруженных слуг — все они галопом проскакали вверх по извилистой дороге, ворвались в ворота и пронеслись мимо нее.

Плохиш Том спешился первым и преклонил колено перед капитаном.

— Все, как вы говорили, — задыхаясь, выпалил он. — Мы их поимели.

Он с трудом поднялся. Красный Рыцарь обнял здоровяка.

— Снимай доспехи и выпей, — произнес он. — Большое спасибо, Том. Отличная работа.

— А кто почистит мою кольчугу от копоти? — пожаловался лучник — тот, с мертвыми глазами.

Он поднял взгляд, и его пугающие зенки отыскали ее. Мэг безошибочно прочитала в них обещание расквитаться. Человек ухмыльнулся. Остальные называли его Уилом, и она узнала, что его полное имя Уилфул Убийца. Женщина вздрогнула.

— Как все прошло? — спросил Красный Рыцарь.

Томас раскатисто захохотал.

— Красиво, кэп! — воскликнул он и присел на корточки.

Остальные тоже загоготали, но как–то диковато. Мэг поняла, что Томас хохочет искренне, тогда как другие солдаты еще не отошли от пережитого ужаса. Но они выжили и теперь ликовали.

Капитан снова приобнял гиганта и пожал ему руку, затем прошел между лучниками, помогая им спешиться и пожимая руку каждому. Мэг видела рядом с ним и настоятельницу, благословлявшую их.

Она хлопнула в ладоши и едва сдержалась, чтобы не засмеяться.

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

Вечерело. Дезидерата наблюдала за чужеземным рыцарем с удовольствием истинного ценителя произведений искусства. Он был высоким — на голову выше любого другого мужчины, находившегося в большом зале, но при этом двигался с грацией, которой Господь наделяет лишь женщин и незаурядных атлетов. Его лицо походило на облик святого — золотистые волосы, правильные черты, правда, с несущественными изъянами. Красный жупон сидел на нем как влитой, белые чулки были сшиты из шелка, а не из шерсти, а широкий пояс из золотых пластин на стройных бедрах наглядно свидетельствовал о богатстве, привилегиях и физической силе своего обладателя.

Он низко склонился перед королем, грациозно опустившись на колено.

— Ваше величество, позвольте представить благородного Жана де Вральи, капталя де Рут, и его кузена Гастона д’Альбре, сеньора Э.

Далее герольд описал их гербы и геральдические достижения. Но Дезидерата их уже знала. Она наблюдала за его глазами, а он смотрел на короля.

Монарх почесал бороду.

— Долгий путь от Великих земель, — произнес он. — Неужели в Галле царит мир, раз вы смогли приехать в мои земли со столькими рыцарями? — говорил он непринужденно, но взгляд был суров, а лицо бесстрастно.

Де Вральи оставался коленопреклоненным.

— Ангел велел мне идти сюда и служить вам.

Его поручитель, граф Тоубрей, резко дернулся.

Дезидерата сосредоточила на говорившем свои чувства в виде сгустка тепла, как ей это представлялось, и чужеземный рыцарь засиял, подобно солнцу. Она вдохнула, словно хотела поглотить его сияние, и король мельком глянул на нее.

— Ангел Господень? — подавшись вперед, уточнил монарх.

— Разве бывают другие ангелы? — вопросом на вопрос ответил де Вральи.

Дезидерата еще никогда не встречала столь высокомерных людей. Ей стало неприятно, словно она увидела отвратительное пятно на лепестке прекрасного цветка. Но, как и в некоторых физических изъянах, в этом было особое очарование.

Король кивнул.

— И каким же образом вы собираетесь мне служить, сэр рыцарь?

— Сражаясь, — заявил де Вральи. — Ведя безжалостную войну против ваших врагов. Диких или людей, которые посмеют бросить вам вызов.

Король вновь почесал бороду.

— Ангел Господень велел вам приехать сюда и убить моих врагов? — уточнил он.

Дезидерате показалось, что в голосе короля прозвучала ирония, но она не была уверена. Де Вральи каким–то образом ослепил ее. Она закрыла глаза и все равно чувствовала его присутствие.

— Да, — произнес он.

Монарх покачал головой.

— Тогда кто я такой, чтобы отказываться от вас? И все же мне представляется, что вы желаете от меня что–то взамен?

Де Вральи залился смехом, сладкие мелодичные звуки рассыпались по залу.

— Естественно! Взамен вы объявите меня своим наследником, и после вашей смерти королевство отойдет мне.

Граф Тоубрей отшатнулся, словно от удара.

А король сказал:

— В таком случае, ангел ли вас послал или кто другой, думаю, будет лучше, если вы вернетесь в Галле. Моя супруга выносит наследника от плоти и крови моей, или же я назначу его сам.

— Естественно! — воскликнул де Вральи, его глаза сияли. — Естественно, мой король! Но я покажу себя, и вы сами выберете меня. Буду служить вам, и вы увидите, что нет никого достойнее меня.

— И вы в этом совершенно уверены, поскольку так вам сказал ваш ангел?

— Да. И я предлагаю доказать это в бою против любого вашего человека, конного или пешего, с любым оружием, которое выберете.

Брошенный сладостным ангельским голосом коленопреклоненного просителя вызов имел силу королевского указа. Все присутствующие вздрогнули.

Казалось, сам король вполне удовлетворен.

— В таком случае я с нетерпением жду возможности скрестить с вами копья, — сказал он, — но не для того, чтобы бросить вызов вашему ангелу. Просто ради развлечения.

Дезидерата заметила, как прекрасный рыцарь переглянулся с кузеном. Она понятия не имела, что это означало, но выглядели они довольными собой и, вероятно, королем. Эта мысль пришлась ей по душе, поэтому она улыбнулась.

Гастон, сеньор Э, усмехнулся ей в ответ, а золотой де Вральи продолжал неотрывно смотреть на короля.

— Я бы с удовольствием скрестил с вами копья, сир, — заявил он.

— Хорошо, но не сегодня. Уже слишком темно. Может быть, завтра.

Монарх посмотрел на графа Тоубрея и кивнул.

— Благодарю, что привели этого замечательного человека ко мне. Надеюсь, мне удастся заполучить его и его армию!

Граф на мгновение задумался, дотронувшись до кончиков усов, затем пожал плечами и произнес:

— Мое почтение, ваше величество.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

—Да пребудет с тобой Господь, — прошептала настоятельница, возложив руки на голову Уилфула Убийцы, отчего тот вздрогнул.

Как только узкий проход у ворот начал расчищаться, ее глаза отыскали капитана.

— Была ли погоня? — спросил он у сэра Джорджа Брювса, замыкающего головного отряда — человека, который был готов стать капралом. Один из приближенных Йоханнеса, а не Тома. Он все еще стоял в воротах, обеспокоенный тем, что они до сих пор открыты, и сосредоточенно всматривался в темноту.

Брювс повел плечами.

— Откуда мне знать? — вопросом на вопрос ответил он, затем чуть смягчился. — Я так не думаю. Мы подожгли десять деревянных построек, и ветер понес огонь прямо на их лагерь.

— Сколько было повстанцев? — уточнил капитан.

— По меньшей мере, сотня. Может, в три раза больше — в темноте точно не сосчитать, сэр, — сказал Брювс.

Подумав, он добавил:

— Милорд.

Подошли несколько слуг и лучник и принялись запирать главные ворота.

— Тревога! — прокричал стражник с самой высокой башни, расположенной над дормиторием.

Капитан услышал арбалетный щелчок, столь привычный для его слуха. Нечто двигалось в их сторону, полностью заслонив собой луну. К счастью, все его люди находились на стенах и были настороже, иначе последствия были бы намного хуже. Виверна опустилась во внутренний двор на крыльях шириной в дюжину элей, а ее когти сеяли смерть среди танцоров, певцов и праздных гуляк. Но до того, как раздались первые крики, более десятка болтов поразили животное. Чудовище вскинуло голову, издав долгий, полныйгнева и боли вопль, и стало подниматься обратно в небо.

Капитан увидел, как Майкл перепрыгнул через несколько трупов и выхватил тяжелый кинжал, бросившись виверне на спину, когда та взлетала. Взметнувшийся хвост в полную силу ударил оруженосца в бок. Майкл заорал от боли и с высоты лошади отлетел на камни.

Красный Рыцарь не потерял выигранное его оруженосцем время. Сбежал по ступеням из сторожки над городскими воротами с зажатым в латной рукавице мечом еще до того, как крик Майкла эхом отразился от стен конюшни и часовни.

Виверна стремительно развернулась, чтобы добить оруженосца, но между ней и ее добычей встал Плохиш Том. В руке у гиганта было длинное тяжелое копье, и он пошел в атаку, нацелившись чудовищу в голову. Двигалась виверна поистине стремительно. Она уклонилась от копья, но, прежде чем нанести очередной удар или взмыть в небо, ей нужно было восстановить равновесие.

Плохиш Том шагнул вперед, крепче перехватил копье и ударил изо всех сил, погрузив оружие в грудную клетку существа там, где шея соединялась с туловищем.

Длинные стрелы градом сыпались со стен крепости и застревали в крыльях и теле чудовища.

Оно закричало и стало подниматься вверх, усиленно взмахивая крыльями и нацелившись хвостом на Тома. Гиганту удалось высоко подпрыгнуть и избежать удара взметнувшегося хвоста, но в темноте он не заметил движение крыла. Его край задел наспинник, сбив человека с ног.

Лучники на стенах выпускали стрелу за стрелой, Уилфул Убийца стоял неподалеку Он вытаскивал стрелы из колчана у бедра и тщательно прицеливался, стараясь попадать в наиболее уязвимые части тела чудовища. Превосходно выкованные наконечники пробивали шкуру виверны, словно резец — дерево.

Костер во внутреннем дворе освещал чудовище. Ослабевающие взмахи крыльев поднимали искры в ночное небо.

Капитан оказался позади чудовища, и, когда оно вновь попыталось взлететь, он тоже рванулся вверх, нанеся колющий удар в шею. Перехватив меч левой рукой, Красный Рыцарь не сопротивлялся, когда кубарем полетел вниз, ведь его клинок превратился в рычаг, который, вращаясь, увлекая голову виверны за собой. Она потеряла высоту и свалилась на ступени часовни, меч глубоко застрял в мягких тканях шеи, при этом ее челюсти не доставали до капитана. Объятое паникой и гневом чудовище ранило себя еще больше, вновь и вновь ударяясь головой о каменные ступени.

Один из арбалетчиков пробежал вдоль парапета, спустился во внутренний двор, споткнулся, выпрямился и разрядил тяжелое оружие прямо в голову виверны с расстояния в несколько футов. Сила удара откинула ее голову назад, а капитан перекатился влево, освободив руку и вскочив на ноги. Его тяжелый клинок молотил по шее чудовища — снова и снова, а когда голова чуть приподнялась, рыцарь еще раз перехватил меч в левую руку и обрушил на нее. Лезвие разрубило прикрывавшие мягкую плоть чешуйки. За десять ударов сердца Красный Рыцарь нанес столько же яростных ударов мечом. Голова виверны откинулась назад, а само чудовище, словно человек, перекатилось на бок. Храбрый арбалетчик погиб, когда мощные когти обхватили его за пояс и разорвали пополам.

— Там еще одна! — заорал Том, указывая влево.

Кончик метавшегося хвоста попал в правое колено, сбив с ног, и капитан проклял себя за то, что не успел облачиться в доспехи. Он ударился головой о ступень часовни, в глазах потемнело.

Виверна чуть приподнялась и нависла прямо над ним.

Женщина–швея появилась из темноты справа от него и запустила в чудовище бочонок: он попал прямо в голову, и виверна потеряла равновесие, а затем один из его наводчиков разрядил в нее стреломет.

Снаряд попал в шею чудовища, а мощью выстрела виверну отбросило в двери часовни с такой силой, что там, где голова ударилась о камень, треснула перемычка. Капитан услышал, как у виверны сломалась шея. Метательный снаряд внутри часовни нанес убытка на сотню леопардов, смертельные конвульсии виверны — еще на сотню, а реки крови испортили дорогой ковер на мраморном полу.

Красный Рыцарь поднялся на ноги и обнаружил, что меч все еще у него в руке. Замшевые перчатки превратились в лохмотья, левая рука кровоточила, поскольку он слишком высоко перехватил лезвие над местом, которое не затачивалось специально для таких целей. Он подвернул ногу, перед глазами все завращалось. Когда он проморгался, то увидел, как на брюхе второй виверны, переливаясь, отражалось пламя костра.

Сорок лучников выпускали стрелу за стрелой, поэтому казалось, что у крепости появилась дополнительная башня из искр, летящих в освещенное огнем чудовище. Постепенно крылья виверны рвались, в них появились дыры, она стала терять высоту и закричала от страха, когда люди начали одерживать верх. Чудовище осознало, что нет спасения от смертоносной стали. Тварь все снижалась и снижалась, крылья били все неистовее. Она попыталась резко развернуться, но вдруг одно крыло отказало. Виверна грохнулась оземь на склоне холма, капитан почувствовал, как под ногами задрожали ступени.

— Отряд! — крикнул он, вернее, собирался это сделать, но из горла вылетел лишь хрип.

Но воинам и так было все понятно. Ворота открылись, и восемь закованных в броню рыцарей поскакали вниз по дороге. Впереди неслась Изюминка.

Когда во внутреннем дворе люди начали приходить в себя, стало ясно, что погибли или смертельно ранены двадцать человек. Девочка лет пятнадцати или около того громко кричала, и швея, метнувшая бочонок, наклонилась и обняла ее.

Мальчик пытался подняться на руках, поскольку ног у него больше не было.

Из дормитория спешно появились монахини — десять, двадцать, пятьдесят женщин, окружили раненых и мертвых, заполонив все вокруг серым цветом своего шерстяного облачения и белым — чистых простыней. Капитан прислонился спиной к стене, правая нога — сплошной сгусток боли, он даже пожалел, что не потерял сознание.

Раненая кричала, не переставая. Он перевел на нее взгляд, но не сразу заметил, что почти вся верхняя левая часть ее тела отсутствует. Капитан не мог понять, каким образом та все еще жива и кричит. Спасшая ему жизнь женщина была с ног до головы испачкана ее кровью, пыталась ей помочь, но любые усилия были тщетны.

Красный Рыцарь пожелал скорейшей смерти надрывавшейся от крика девчушке.

Две монахини плотно оборачивали вокруг нее простынь, которая краснела от крови еще до того, как они успевали наложить очередной слой, а девочка продолжала кричать. Ее голос был одним из множества голосов умирающих в муках людей, разрывавших воплями ночь.

Капитан с трудом поднялся и доковылял до Майкла, кулем лежавшего у стены часовни. Мальчик был жив.

Красный Рыцарь осмотрелся в поисках Амиции. Она недавно стояла рядом с кричащей девчушкой, но куда–то исчезла. Тогда он обратился к сестрам, прося кого–нибудь подойти. Откликнулись сразу четыре. Подбежали, осторожно подняли Майкла и унесли.

Послышались победные крики. Ликование заглушило даже ужасные вопли раненых, но капитан не обратил на это внимания и медленно побрел к Тому.

Гигант сидел, прислонившись спиной к стене конюшни.

— Наспинник выдержал, — с ухмылкой сказал он. — Господи Иисусе, я подумал, мне крышка.

Том указал на меч.

— Кстати, отличный прием.

— Ну да, удар с хватом лезвия или половина меча против виверны, — согласился капитан, — вполне обычный прием. Все известные мастера учат ему.

Он стянул с руки оставшиеся от перчаток лохмотья и плотно обвязал ими порез.

— Просто мне нужно больше практики.

Том гоготнул.

— Бьюсь об заклад, Изюминка только что убила вторую, — произнес он, указывая на ликующих лучников.

И действительно, через несколько мгновений в главных воротах появился отряд, тащивший за собой голову второй виверны. Сбитая на землю пятьюдесятью стрелами, она погибла под ударами копий, не поранив ни одного человека.

— Отличная работа, капитан, — сказал Том.

— Мы подготовились, соорудили ловушку, ты поджег их лагерь и застал врасплох, и все же им удалось поубивать наших людей. — Красный Рыцарь с сожалением покачал головой. — Я не выложился до предела, предавался безделью.

— Они убили много людей, — согласился Том, — но наших всего несколько.

— Какой же ты все–таки засранец, Том Маклаклан.

Здоровяк пожал плечами, принимая эти слова за комплимент, затем что–то в часовне привлекло его внимание. Он сморщил нос, словно учуял неприятный запах.

— Что? — поинтересовался капитан.

— Ты когда–нибудь замечал, они всегда оказываются значительно меньших размеров после смерти? — спросил Том. — Такими огромными их делает исключительно страх.

Капитан тоже посмотрел на тело виверны и вынужден был признать, что теперь она казалась намного меньше, чем во время сражения. И выглядела по–другому. Побледневшей, что ли. Израненная, и изрезанная, и утыканная стрелами. Печальное зрелище.

Том улыбнулся и стал подниматься на ноги, тогда–то и появилась настоятельница. Капитан ожидал от нее гнева или упреков, но та просто взяла его за руку.

— Позволь нам позаботиться о твоих людях, — сказала она.

Красный Рыцарь кивнул, пытаясь затянуть потуже лохмотья перчатки вокруг пореза. Кровь продолжала течь. Он успел заметить странное выражение на лице настоятельницы и потерял сознание прямо у нее на руках.

АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

Cледующей ночью перед рассветом враг атаковал замок Альбинкирка.

Сэр Алкей давно находился на грани полного изнеможения. Он пребывал в мире, отделенном от забвения одним ударом сердца, события отражались в его сознании лишь проблесками света, словно молнии освещали происходящее.

Несколько раз чудовища шли в атаку, но, в отличие от низких городских куртин из камня, стены замка были высокими и хорошо охранялись, Дикие не могли по ним взобраться. Тех, кому это все же удавалось, сразу убивали.

Но после каждой атаки сил у рыцаря оставалось все меньше.

Ему запомнился бой с ирком — высоким, худым и красивым существом с крючковатым носом, походившим на клюв хищной птицы. Ирк был облачен в кольчужный доспех, напоминавший рыбьи чешуйки. Он отражал один удар за другим, и, когда наконец движимый отчаянием сэр Алкей сбил противника с ног на каменный пол и шлем слетел с его головы, ирк взглядом молил о пощаде. Как человек.

От удара его кинжала врагу пришел конец, но рыцарь никогда не забудет этого взгляда.

…Но то, что случилось дальше, оказалось намного хуже. Появилось нечто ужасное. Оно было огромным, высотой с городскую стену, пугающим, и вышло из пылавших руин города. Оно продвигалось вперед отвратительной шаркающей походкой.

И оно было настоящим.

Чудовище подняло посох — размером с тяжелое копье конного рыцаря, — и луч бело–зеленого пламени ударил в крепостную стену. В том месте, куда он попал, камень пошел трещинами, люди на стене перепугались.

Затем раздался оглушительный хлопок, и приблизительно в десяти шагах слева от ворот появилась брешь, стена заходила ходуном. Люди падали, а осколки камней полетели прямо на чудовищ внизу.

Но и это было еще не все. Фигура воздела руки, и почудилось, будто по ее приказу с неба посыпались звезды. Сэру Алкею пришлось бороться с искушением пасть на колени и закрыть лицо.

Звезды с пронзительным свистом летели с ясного ночного неба и с жутким ревом падали. Одна грохнулась далеко в поле, убив множество боглинов, вторая попала в центр города, и высоко в небо поднялись языки пламени. Весь замок задрожал, облако дыма, словно гигантский кулак, взметнулось ввысь.

Третий снаряд угодил в крепостную стену, почти в футе от трещины, громадный кусок каменной кладки отделился от куртины и рухнул наружу.

Алкей побежал к образовавшемуся проему и оказался рядом с другим облаченным в доспехи воином. «Картрайт, — подумал он, — или галлеец Бенуа». Брешь была узкой, они вдвоем закрыли ее своим телами.

И тогда появились враги.

В какой–то момент Бенуа упал. Его оглушили, и Алкей бросился прикрыть его, но вражеские руки тут же ухватили беднягу за ноги и, погрузив когти глубоко в плоть, неспешно поволокли к краю стены. Обезумев от ужаса, он закричал и попытался вырваться. Оружием боглины кромсали тело Бенуа там, где его не прикрывали доспехи, ведь часть брони с него попросту сорвали.

Они пожирали его живьем.

Движимый отчаянием и страхом, Алкей наносил удар за ударом. Он встал над распростертым телом кричавшего напарника и рубил, и резал, и вновь рубил.

Бенуа вцепился в его лодыжки. Он рванулся, чтобы освободиться и отскочить от ненадежной кладки у края проема, и тогда Бенуа пришел конец — пожиравшие его исчадия ада сорвали остававшиеся на нем доспехи…

Алкей постарался отдышаться.

Рядом с ним со своей огромной булавой возник сэр Джон. Он размахивал пятифутовым оружием, словно домовладелица метлой ранним весенним утром. Сперва он сокрушил боглинов, находившихся поблизости, затем расплющил череп Бенуа.

На востоке что–то вспыхнуло, и раздался далекий глухой хлопок. На расстоянии в одну или две лиги взметнулся столб пламени. Потом еще один — выше предыдущего.

Существа из земель Диких замешкались, стали оглядываться, и их яростное наступление захлебнулось.

АЛЬБИНКИРК — ШИП

Шип сразу понял — что–то пошло не так.

Заклинание даже такого малочисленного камнепада почти лишило его сил. Оно было зрелищным, хотя и непредсказуемым, к тому же не слишком полезным, но, когда срабатывало, результаты поражали. И Шип любил его применять, как любой могущественный человек не откажет себе в удовольствии продемонстрировать собственную силу.

Демонов эта феерия впечатлила, и уже одно это стоило накатившей усталости. А еще лучше, что город полностью разрушен и все прошло намного легче, чем он предполагал.

«Я стал сильнее, — подумал чародей. То, что он планировал как отвлекающий маневр, стало настоящей победой. — Она узнает об этом и будет трястись от страха. В конце концов, может, и стоило напасть сразу на Скалу, тогда бы я объявил себя повелителем».

Но тут над их лагерем взметнулись два огненных столба. Там оставались его самые многочисленные союзники, ирки и боглины, запасы продовольствия, пожитки, рабы и прочая добыча. И все это было объято пламенем.

Для охраны он поставил там самые надежные войска.

Шип повернулся спиной к своей армии и зашагал к лагерю.

Не дожидаясь его приказа, большинство существ из земель Диких последовали за ним. Не удерживаемые чародеем, они понеслись восвояси, словно косяк рыб…

АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

Прислонившись к стене, Алкей наблюдал, как ретировались враги. Галлейский солдат выглядел как освежеванное животное, обглоданное до костей. Боглины славно попировали.

Близился рассвет. Нижний город напоминал скотобойню. На главной площади ирки содрали кожу с мужчины и распяли того на кресте. Он еще не умер.

В проеме стены появился арбалетчик Джеймс. Осмотрев место казни, он вскинул оружие и пристрелил беднягу. Учитывая расстояние, это был прекрасный выстрел. Вопящая, лишенная кожи голова поникла, страдалец затих.

Сэр Джон тоже прислонился к стене. Джеймс помог старому служаке поднять забрало. И тот ему подмигнул.

Он подмигнул.

В тот миг для сэра Алкея старый рыцарь превратился в истинного героя. Невзирая на обрушившиеся несчастья, кузен императора улыбнулся. Потеря Бенуа болью отдавалась в его сердце. Когда тот вцепился ему в лодыжки…

— Тебе следует отправиться к королю, — произнес сэр Джон. — Прямо сейчас. Неизвестно, сколько продлится эта передышка, для нас она вроде ниспосланного чуда.

Должно быть, Алкей с ним согласился, поскольку час спустя, не обремененный доспехами, он галопом скакал на юг, восседая на лучшем из своих коней. То была отчаянная авантюра. Но он слишком устал, чтобы размышлять об этом.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

К ЮГУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — МАСТЕР РЭНДОМ

— Ворота Альбинкирка сломаны, господин, — доложил Гильберт. — Город в огне, а кафедральный собор выглядит так, словно, извините, его огромным кулачищем припечатало. Над замком развевается стяг короля, но оттуда никто не отзывается.

Джон Джудсон, достопочтенный торговец тканями, и Сент–Пол Сильвер, ювелир, подъехали ближе к Рэндому и Старому Бобу, приятелю Гильберта, нанятому одним из последних. Несмотря на лысый череп и покрасневшую от выпитого спиртного физиономию, его манера говорить и держать себя свидетельствовала о том, что шпоры на сапогах он действительно заслужил.

Старый Боб был старше всех в караване. Не единожды сломанный нос покрывали бугры нарывов, а оставшиеся только позади ушей седые и вечно немытые волосы топорщились в разные стороны. Но взгляд у него был глубокий и проницательный, от которого становилось не по себе даже многое повидавшему Джеральду Рэндому.

Доспехи у него были добротными, и носил он их, не снимая.

— То же самое сказали вчера крестьяне, — спокойно заметил Старый Боб.

Рэндом обвел взглядом собравшихся вокруг него купцов.

— Выходит, Альбинкирк в руинах? Мы с трудом добрались сюда, друзья. Граница пролегает в ста лигах к северу, а сами Дикие на западе и севере от нас, но не здесь.

— Да какая разница, кто–то ведь напал на город, — заявил Джудсон.

Он до белизны в уголках сжал губы и, помолчав, повторил:

— Я считаю, нам нужно возвращаться.

Подобно истинному аристократу, Пол Сильвер носил высокие сапоги. Зачастую ювелиры одевались намного лучше собственных клиентов. И с этим приходилось мириться. А поскольку Сильвер обслуживал короля, то у него имелся тяжелый дорогой меч, который он бережно хранил на случай грядущих битв.

— Нужно быть дураком, чтобы не понять: здесь дело нечисто, — согласился он, — но ведь мы не знаем, что там произошло. Не думаю, что нужно сразу разворачивать караван из пятидесяти фургонов.

У следующего большого изгиба реки на высоком холме раскинулся Альбинкирк. Купеческие корабли приплывут сюда много позже, когда лето окажется в самом разгаре, закончатся паводки, а горы освободятся от снежного покрова. Тогда не будут сплавляться по реке огромные сосны, способные пробить корпус судна и пустить его ко дну.

Альбинкирк располагался в самой северной точке водного пути и на самой южной границе покрывавшего горы Великого леса. Как–то раз ярмарка проходила именно тут, но из–за неумелой организации и грабительских пошлин ее решили перенести дальше на восток, в женский монастырь в Лиссен Карак.

Теперь от Альбинкирка остались лишь воспоминания: некогда крытые красной черепицей крыши издалека выглядели посеревшими и обветшавшими или почерневшими от пожаров, а шпиль на кафедральном соборе и вовсе отсутствовал.

— Что же с собором–то произошло? — недоумевал Рэндом.

Старый Боб состроил гримасу.

— Может, драконы, а то и сам сатана.

Рэндом глубоко вздохнул. Вот и настал тот самый миг, ради которого он жил. Принять судьбоносное решение. Рискнуть.

— Мы можем съехать с дороги. По эту сторону реки повернуть на восток и переправиться через мост у Лиссен Карак, — предложил он. — Тогда река будет между нами и Альбинкирком.

— Река не остановит виверн, — заявил Старый Боб.

— В любом случае выбор у нас невелик, — вмешался в разговор Гильберт. — Ворота замка на запоре, поэтому по Главной дороге проехать не получится.

— Должно быть, горожане были бы не против, чтобы мы заехали в город, — предположил Рэндом.

Джудсон наблюдал за ним, и на его лице появилось странное выражение, которое Рэндом никак не мог себе растолковать: страх? паника? любопытство?

Наконец торговец тканями решился и высказал свое мнение:

— Я со своими фургонами возвращаюсь на юг.

Рэндом кивнул. Джудсон был на втором месте по количеству фургонов: ему принадлежало восемь повозок, что составляло шестую часть от их общего числа.

— Полагаю, я имею право забрать с собой часть наемников, — заявил торговец.

Джеральд на секунду задумался, а затем покачал головой.

— На каком основании вы так считаете, мессир?

Джудсон пожал плечами, но его глаза гневно сверкнули.

— Я заплатил за восемь фургонов, чтобы присоединиться к вашему каравану, что составляет четверть цены всех наемников, поэтому забираю с собой четверых. Хотя лучше шестерых.

— Понимаю, — произнес Рэндом, — но нет. Вы прекрасно знаете, что не совсем правы. За определенную плату вы присоединились к моему каравану, и если решаете его покинуть, то это ваше решение. Вы не купили четверть каравана, а оплатили лишь место в нем.

— И вы полагаете, королевский суд рассудит все именно так? — спросил Джудсон.

Страх толкал его на отчаянные поступки.

— Через несколько дней я вернусь в Харндон и расскажу свою историю. Выделите мне полдюжины солдат, и я промолчу. — Торговец тканями мельком глянул на Пола и подался вперед. — Вы ведь хотите стать лордом–мэром, Рэндом? Так набирайте очки.

Караванщик посмотрел ему прямо в глаза и замотал головой.

— Нет. Я не намерен ссориться с вами, как и отдавать своих солдат. Ни одного, не говоря уже о шести. Поступайте, как знаете. Дорога должна быть безопасной.

— И вы отпустите меня без единого солдата?

— Я не отправляю вас назад. Вы сами приняли такое решение, вам и отвечать. — Рэндом посмотрел на Гильберта и Старого Боба. — Если, конечно, кто–то из вас тоже не струсил и не хочет составить ему компанию.

Старый Боб почесал нечто мерзкое на носу.

— Дальнейшее путешествие не предвещает ничего хорошего, — произнес он, — но мне незачем возвращаться назад.

Гильберт глянул на старого солдата.

— Что значит «не предвещает ничего хорошего»? Черт подери, ты вообще о чем?

— О вивернах, — заявил Боб, — демонах, ирках и боглинах.

Он ухмыльнулся, и от его вида у остальных мурашки пробежали по коже.

— Впереди земли Диких.

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

Турнирное поле выглядело безупречно — засыпанное гравием, без разметки, с только что установленными и окрашенными белой известью ограждениями, напоминавшими заборы вокруг деревенских палисадников, и двумя ярко–красными столбами по краям с отполированными до блеска медными шарами сверху размером с мужской кулак.

Трибуны оставались полупустыми. Королева восседала на привычном месте, окруженная придворными дамами, а молодые рыцари расположились на рядах пониже, бросая ранние цветы своим фавориткам.

Присутствовали знающие толк в турнирах немногочисленные зрители: дюжина солдат из гарнизона, большинство лучников. Новость облетела весь замок очень быстро. По слухам, чужеземный рыцарь бросил вызов самому королю, и монарх намеревался хорошенько проучить зачинщика.

Дезидерата наблюдала за супругом, без тени беспокойства обосновавшимся у небольшого деревянного строения, куда ему подносили оружие для поединка. Сам он утолял жажду. У него были длинные ухоженные волосы, но даже с такого значительного расстояния она замечала среди темно–каштановых локонов белые вкрапления.

Светлые волосы его противника на другом конце поля поражали воображение — золотыми красками заката, желтизной отполированной меди, цветом спелой пшеницы.

Сэр Жан был полностью готов и тихо переговаривался с кузеном. Его оруженосец держал под уздцы самого огромного боевого коня, которого когда–либо видела королева, — прекрасное создание, высокое, с изящной осанкой, чья черная, без единого пятнышка, шкура поблескивала на солнце; на нем было красное седло и синяя сбруя с красной и золотой окантовкой по краям. Герб сэра Жана — золотой лебедь на красно–синем фоне — украшал тулью шлема; плотная стеганая сюркотта была накинута поверх гербовой накидки, касаясь тяжелой попоны на крупе лошади, левое плечо прикрывая странный маленький щит, напоминавший нос военной галеры.

Выдался первый по–настоящему жаркий весенний день, и королева купалась в лучах солнца, словно львица, излучая собственное тепло, которое окутывало ее дам и даже рыцарей, сидевших чуть ниже.

Чужеземец то и дело бросал на нее долгие взгляды.

Она снова взглянула на короля. По сравнению со своим противником тот показался ей мелковатым и каким–то невзрачным. Лучше всех в королевстве были одеты его оруженосцы, он же предпочитал старый красный гамбезон и видавшую виды кирасу, выкованную в горах далеко за океаном в те времена, когда закаленная сталь была для жителей континента чем–то исключительным. За состоянием кирасы с тех самых пор тщательно следил его оружейник. Королю нравилось старое красное седло с серебряными пряжками. Пусть они и оставляли темные пятна на коже, все равно это было отличное седло. Поэтому чужеземец, облаченный в новые доспехи, сиял с головы до пят, а ее супруг выглядел пожилым и измотанным.

Его боевой конь тоже уступал в размерах — Папа Джером, как называл его монарх, был ветераном пятидесяти великих битв и дюжины настоящих сражений. У короля были и другие лошади, моложе и крупнее, но, отправляясь на важный для себя поединок, он всегда выбирал Папу Джерома.

Герольд и распорядитель турнира объявили о начале состязания. То был дружеский поединок, поэтому соперники вооружились копьями с тупыми наконечниками. Дезидерата заметила, как Гастон, кузен чужеземного рыцаря, поклонившись, обратился к королю, указывая на его шею.

Монарх лишь улыбнулся ему в ответ и отвернулся.

— У него под бармицей не надет горжет^[59], — прошептал ей на ухо сэр Дриант. — Юный Гастон спросил почему и попросил короля надеть его. Весьма предусмотрительно. Его брат исполнен решимости биться всерьез и не хочет, чтобы его потом обвинили в том, что он ранил короля. Меня бы это тоже немало волновало, брось его величество вызов лично мне.

— Король не бросал ему вызов, — заметила Дезидерата.

Сэр Дриант недоуменно глянул на нее.

— Я слышал совсем другое. Не важно, все равно король отправит его поваляться на песке, и на этом все закончится.

— Говорят, этот человек — лучший рыцарь в мире, — слегка отстраненно протянула королева.

Ее собеседник разразился смехом.

— Люди часто говорят такое о смазливых рыцарях, — заявил он, посмотрел на сэра Жана, который с легкостью запрыгнул на коня и взял копье. — Впрочем, этот человек — настоящий гигант.

Королева почувствовала возрастающую тревогу, которой никогда прежде не ощущала, наблюдая за поединками мужчин. Она находилась на своем месте, играла свою роль и должна была оставаться беспристрастной, чтобы отдать победу лучшему. Ей придется забыть, что один из них — ее любимый и король, а другой — амбициозный чужеземец, к тому же заподозривший ее в неспособности родить супругу наследника.

Она обязана отдать победу достойному.

Но когда соперники направляли коней к барьеру, молодая женщина почувствовала, как страх сжимает ее сердце. Он забыл взять у нее что–нибудь на удачу, и Дезидерата едва не взмахнула зажатым в руке шейным платком.

Королева даже припомнить не могла, когда в последний раз наблюдала за поединком, не пожелав удачи одному или обоим рыцарям.

Голову сэра Жана защищал шлем–бацинет иностранного типа с низкой круговой кромкой, тяжелым коническим забралом, в народе прозванным собачьей мордой, и распятием из меди и золота.

На короле же был обычный альбанский шлем с высокой тульей и остроконечным забралом, который люди именовали свиным рылом, но королеве он скорее напоминал птицу — могучего сокола. Пока она смотрела на супруга, тот резко опустил забрало, которое захлопнулось с громким щелчком.

Во дворе замка собралась толпа любопытных — солдаты изо всех сил вытягивали шеи, кто–то пытался взобраться на стену, остальные сгрудились у ворот, за которыми слышались крики и стук копыт.

Дезидерата редко молилась. Она не отрывала взгляда от короля, а ее рука невольно прикоснулась к висевшим на шее четкам, и она вознесла молитву Царице Небесной, прося ее о милости…

Два коня галопом пронеслись мимо ворот, по вымощенной булыжниками дороге, ведущей к установленным недалеко от крепостного рва ограждениям. Они выбивали подковами искры, заметные даже при свете солнца; наездники же подбадривали самих себя громкими криками.

Королева почувствовала, что на ристалище собираются неведомые ей силы. Точно так же она ощущала, как вбирает в себя немалые силы Гармодий. Только на этот раз они были другого порядка и походили на яркий белый свет в пасмурный день.

Чужеземный рыцарь пришпорил коня.

Почти в тот же миг король поторопил Папу Джерома. При других обстоятельствах она бы зааплодировала.

По мостовой, ноздря в ноздрю, неслись два гонца, когда король и рыцарь сшиблись…

Конь сэра Жана рванулся в сторону, когда огромный слепень ужалил его в черный незащищенный нос там, где из–под шанфрона виднелись мягкие губы.

Боевой конь заартачился, потерял скорость и встал на дыбы, вполоборота от ограждения. Сэр Жан с трудом удержался в седле, стараясь заставить животное развернуться назад к перегородке, но он уже безнадежно отклонился от нужной траектории и двигался слишком медленно, чтобы ударить в полную силу. Рыцарь поднял копье и направил его чуть в сторону, конь снова встал на дыбы от боли.

Король мчался во весь опор, спина прямая, Папа Джером полностью подчинялся его воле, нацеленное копье взмыло в воздух, словно выпущенная из лука древнего божества стрела. В футе от короткого, похожего на нос корабля щита наконечник его копья резко взлетел, сбив лебедя со шлема противника. Король проскакал мимо, его оружие опустилось вновь, чтобы ударить в шар на последнем столбе трибун. Медный шар оторвался от столба и, подпрыгнув, пролетел мимо сэра Гастона, мимо двух гонцов, с грохотом несшихся по подъему на трибуны, и упал в ров с водой.

Королева зааплодировала… Но все же подумала, что король — она старалась сохранять объективность — мог бы чуть отвести копье и проехать мимо противника, не сбивая его герб. Он поступил бы благородно, более того, так было принято, особенно между приятелями, когда конь одного из рыцарей не слушался наездника.

Де Вральи возвращался на свой конец поля, расправив плечи и вновь управляя конем.

Дюжина королевских лучников встала между королем и двумя всадниками, которые поклонились, не спешиваясь, и что–то быстро говорили, но из–за слишком большого расстояния слов не было слышно. Оба держали в руках свитки, скрепленные разноцветными свисающими лентами.

Когда король отстегнул забрало и кивком подозвал их к себе, лучники расступились. На его лице, словно у мальчишки, играла победная улыбка. Дезидерата не была уверена, произошло ли все это благодаря ее молитве или нет, поэтому она помолилась еще раз. Гонцы подъехали к монарху, спешились и преклонили колени, оруженосцы принялись снимать с него доспехи.

На том конце поля, на расстоянии в несколько футов, спешился Жан де Вральи. Кузен что–то резко сказал ему, но высокий рыцарь пропустил мимо ушей слова брата и выхватил меч — настолько быстро, что глаз еле успел проследить за его движением.

Кузен ударил его по локтю сжимавшей клинок руки так, что чужеземец едва не выпустил оружие из рук — единственное неуклюжее движение, которое она заметила. Он резко развернулся к брату, но тот даже не шелохнулся.

Королева умела распознавать неконтролируемый гнев и затаила дыхание, пораженная, что галлеец настолько вышел из себя. Но пока ее взгляд был сосредоточен на нем, де Вральи удалось взять себя в руки. Она видела, как он небрежно кивнул кузену, будто собирался всего лишь ударить по ограждению. Чужеземец заговорил со своим оруженосцем, который забрал поводья могучего коня и с помощью двух пажей принялся снимать с него доспехи.

Пока Дезидерата пыталась осмыслить увиденное, она на мгновение потеряла суть происходящего. Внезапно король оказался подле нее.

— Он очень зол, — произнес монарх, склонившись над ее рукой. Казалось, его обрадовало столь несдержанное поведение соперника. — Послушай, дорогая, на крепость в Лиссен Карак напали Дикие, так, по крайней мере, утверждают оба гонца.

Она резко выпрямилась и потребовала:

— Расскажи!

Подошел сэр Гастон, с таким почтением, которого никогда не проявлял его кузен, даже когда преклонял колено перед королем.

— Ваше величество…

Монарх поднял руку.

— Не сейчас. На сегодня турнир закончен, милорд, благодарю вашего кузена за разминку. Я поскачу со всеми своими рыцарями на север, как только соберу их. На один из моих замков, причем довольно крупный, напали.

Сэр Гастон поклонился.

— Мой кузен просит лишь еще об одном поединке против вас. — Он снова поклонился. — А также желает, чтобы ваше величество знали, что он восхищен искусством выездки ваших лошадей и посему дарит вам своего боевого коня в надежде, что ваше величество обучит его с таким же мастерством, как и собственного.

Король улыбнулся, словно мальчик, которого похвалил родитель.

— Я и в самом деле обожаю лошадей, но вовсе не претендую на столь великолепного коня, но если он настаивает…

Монарх облизал губы. Сэр Гастон кивнул на оруженосца, который подводил к ним коня, уже без доспехов.

— Он ваш, ваше величество, а мой кузен просит лишь позволить ему взять другого коня и сразиться с вами еще раз.

— Он уже воспользовался своим правом, — заявил монарх. — Если он хочет получить еще одну возможность показать себя, то пусть собирает своих рыцарей и отправляется со мной на север.

Казалось, король хотел сказать что–то еще, но сдержался. Он позволил себе лишь скупую усмешку и произнес:

— И передайте ему, что в этом случае я с удовольствием одолжу ему лошадь.

Гастон поклонился.

— Мы поскачем с вами, ваше величество.

Но король уже отпустил его и повернулся к супруге.

— Все плохо, — сказал он. — Если автор письма действительно разбирается в происходящем и знает настоящее положение дел, то все очень плохо. Повстанцы. Демоны. Виверны. Все Дикие объединились против нас.

Услышав о том, кто напал на замок, придворные дамы перекрестились. Королева поднялась.

— Что ж, давайте поможем нашим достойным господам, — обратилась она к своей свите и поцеловала короля. — Тебе будут нужны телеги, провиант, фураж, походные кухни и запасы воды. Я напишу списки и отдам необходимые распоряжения. Ты собирай своих рыцарей, а я позабочусь, чтобы все остальное было готово к полудню.

В один миг ветер перемен — настоящей войны, которая, так или иначе, подразумевала великие победы, свершения и подвиги, — развеял ее мимолетный интерес к чужеземному рыцарю. Тем более, ее возлюбленный — король — отправлялся сражаться против Диких.

Он посмотрел на нее с обожанием.

— Благослови тебя Господь! — еле слышно прошептал монарх.

Он позвал констебля. И графа Тоубрея, который тут же шагнул вперед.

Граф облагодетельствовал короля кривой усмешкой.

— Хорошо, что все мои воины сейчас при мне, ваше величество, и что вы изволили созвать рыцарей на турнир.

Король недолюбливал Тоубрея, но теперь у них появилась общая цель. Монарх хлопнул собеседника по плечу.

— Если бы я только знал! — воскликнул он.

— Мои рыцари в вашем распоряжении, — кивнул граф.

Король покачал головой.

— С вами, Тоубрей, всегда так. Как только я нахожу причину презирать вас, вы тут же оказываете мне помощь. И все же год спустя вы опять найдете способ все испортить.

Граф отвесил поклон.

— Какой уж есть, ваше величество, а сейчас я всего лишь ваш покорный слуга.

Его взгляд метнулся к королеве. Она ничего не заметила, поскольку была поглощена составлением списка крупногабаритных повозок, которые требовалось раздобыть в Харндоне. Но король проследил за взглядом Тоубрея и недовольно поджал губы.

Граф в свою очередь наблюдал за королем. Он мог бы с легкостью сместить его — казалось, у монарха нет ни высоких чувств, ни каких–то иных целей, кроме побед на ристалище и в кровати собственной жены.

Но вот Дикие вторглись в их земли, а королевское войско уже готово выступить. И создавалось такое впечатление, будто подобная удача сопутствует его величеству постоянно.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан очнулся в лазарете монастыря. Голова покоилась на перьевой подушке, руки — левая в тугой повязке — на белом шерстяном одеяле, накинутом поверх мастерски сотканной льняной простыни. В узкое окно прямо над головой заглядывали лучи солнца, свет попадал и на храпевшего на соседней кровати Плохиша Тома. На следующей койке лежал лицом к стене какой–то парнишка, а напротив него — пожилой мужчина с перевязанной головой.

Несколько минут он не двигался, ощущая себя безмерно счастливым, но воспоминания снова начали донимать его. Капитан мотнул головой, проклял Бога и сел, опустив ноги на пол.

Услышав шевеление, дежурившая у кровати сестра подняла голову. Он ее сначала не заметил. Девушка улыбнулась.

Амиция.

— Не боишься оставаться со мной наедине? — поинтересовался он.

Ее сдержанность была осязаема: послушница словно облачилась в непробиваемую броню.

— Нет, не боюсь, милый. Разве должна? — Девушка поднялась. — Да и Том только–только задремал, а старый Гарольд, у него проказа, спит очень чутко. Надеюсь, ты их не разбудишь.

При слове «надеюсь» Красный Рыцарь вздрогнул. Наклонился к ней — от ее кожи пахнуло оливковым маслом, ладаном и мылом, — и ему пришлось бороться с желанием положить руки ей на бедра, обнять за талию…

Она чуть отвела голову в сторону.

— Даже не думай! — резко, но не повышая голоса, произнесла Амиция.

Его щеки вспыхнули.

— Но я тебе нравлюсь! — выпалил он.

И это показалось ему самой большой глупостью, которую он когда–либо произносил вслух. Красный Рыцарь взял себя в руки, вспомнив о собственном достоинстве, о капитанской должности.

— Скажи, почему ты постоянно меня отталкиваешь? — спросил он, всеми силами стараясь, чтобы слова прозвучали беспечно и шутливо. — Хотя вчера все было по–другому.

Ее взгляд был тяжелым и холодным.

— Скажи, почему ты проклинал Бога, когда проснулся?

Повисло молчание, и он даже подумал, а не сказать ли правду.

Амиция осторожно взяла его левую руку и принялась разматывать повязку. Было больно. Том приоткрыл один глаз. И капитану не слишком понравилось, как он с нескрываемым восхищением пялился то на ее бедра, то на груди в зависимости от того, как она поворачивалась к нему.

Том подмигнул капитану. Но Красный Рыцарь не ответил.

Амиция сделала компресс из душицы, снова наложила повязку, удовлетворенно кивнула и произнесла:

— Постарайтесь в следующих битвах с чудовищами не хвататься за острые предметы, мессир.

Его губы непроизвольно растянулись в улыбке, и она улыбнулась в ответ. Неловкое молчание было нарушено, и он покинул лазарет окрыленным. Это ощущение длилось, пока он не спустился по крутой винтовой лестнице и не увидел под навесом в опустевшем внутреннем дворе двадцать три обернутых в белые саваны трупа.

Сразу после сражения настоятельница приказала всем своим людям не выходить наружу. Отныне ни один человек не будет ночевать под открытым небом, как бы там по–весеннему тепло и приятно ни было. Все службы проходили в приделе, а основную часовню превратили в спальное помещение.

Направляясь в свой кабинет, он прошел под аркой и застал там Майкла и сэра Адриана, профессионального писаря, занятых бумажной волокитой. Оруженосец чопорно поднялся и отвесил поклон, а Адриан невозмутимо продолжал писать.

Увидев Майкла, капитан не удержался от счастливой улыбки. Парню удалось выжить, и сейчас он не лежал во дворе среди трупов. Красный Рыцарь вопросительно посмотрел на своего помощника.

— Два сломанных ребра. Еще хуже, чем тогда, когда я попытался прокатиться на жеребце отца, — уныло заметил юноша.

— В подобных обстоятельствах, когда мы воспринимаем мужество и отвагу как нечто само собой разумеющееся, твой храбрый поступок достоин уважения, — похвалил его капитан.

Щеки Майкла зарделись.

— Безрассудно, — продолжил Красный Рыцарь, положив руку на плечо оруженосца, — и необязательно, но очень храбро.

Радость юноши от этих слов не уменьшилась. Капитан вздохнул и подошел к столу, заваленному горой свитков и трубок. Он заметил обновленный список солдат, который составлялся перед началом каждого месяца, а завтра — первое мая.

Почему он не решился рассказать ей, за что так проклинает Бога? Люди часто ведут себя глупо, хотя за ним раньше такого не наблюдалось.

Он пробежался по списку. Тридцать одно копье — тридцать, поскольку со смертью Хьюго его копье было расформировано. Ему нужен был толковый офицер, только вряд ли можно найти подходящего человека так близко к землям Диких. Но должны же быть здесь местные рыцари — младшие сыновья, мечтающие о великой победе, или нуждающиеся в наличных, или же пытающиеся избежать ответственности за беременность подруги.

Бумажная работа порядком утомила его. В любом случае ему нужно больше людей, предстоит решить, что делать при следующем приближении Диких.

— Мне нужно переговорить с Плохишом Томом, как только он сможет. И лучниками, которые были вчера на стенах. Кто ими командовал?

Майкл глубоко вздохнул. Капитан вспомнил, как сам когда–то сломал пару ребер и проверял подобными вздохами, насколько еще ощутима боль под тугой повязкой.

— Командовал Длинная Лапища. Он уже проснулся, я видел его жующим.

Майкл поднялся.

— Пусть придет вместе с Томом, если тот уже может покинуть лазарет. — Слегка дрожащей рукой капитан подписал командный список, лежавший на столе. — Приведи их, прошу.

Майкл замешкался, и Красный Рыцарь с трудом сдержал негодование.

— Что?

— Что… Что случилось прошлой ночью? Похоже, все считают, мы одержали великую победу, но я даже не знаю, чего мы добились. Кроме того, что убили пару виверн, — заявил он с обезоруживающей непосредственностью, столь присущей молодежи.

Капитану хотелось крикнуть что–то вроде: «Мы убили двух виверн, никчемный щеголь!» Но он понимал, о чем размышлял парнишка, хотя и не стал говорить вслух.

Красный Рыцарь осторожно опустился на раскладной стул с низкой спинкой и серповидными, перекрещивавшимися под сиденьем ножками. На нем лежала подушка из красного бархата, так и манившая его. Он с удовольствием откинулся на спинку.

— Ты спрашиваешь как помощниккапитана или оруженосец?

Майкл приподнял брови.

— Помощник капитана.

Губы молодого мужчины тронула чуть заметная улыбка.

— Хорошо, тогда скажи, чего, по–твоему, мы добились?

Парень хмыкнул.

— Так и знал, что этим все и закончится. Ну ладно. Весь день мы отправляли отряды, чтобы перевезти в крепость всех крестьян. Тогда я не понял зачем, но за ворота выехало намного больше отрядов, чем вернулось.

— Все верно. За нами все время следили, но из зверей и птиц выходят не слишком хорошие шпионы. Обладаешь ли ты силой?

Оруженосец пожал плечами.

— Я изучал ее, но не умею удерживать все эти образы в голове. Все эти чары.

— Если поймать животное и связать его своей волей, то можно смотреть его глазами — это могущественное заклинание, но по сути лишь напрасная трата сил. Поскольку сначала тебе нужно подавить волю другого живого существа, что само по себе требует больших усилий, затем необходимо напрямую управлять им. А в нашем случае управлять на расстоянии.

Майкл внимательно слушал капитана, его это все очень заинтересовало. Даже сэр Адриан перестал писать. Красный Рыцарь посмотрел на него, и писарь, качнув головой, начал подниматься из–за стола.

— Извините, — пробормотал он. — Просто раньше при мне никто никогда не обсуждал подобные вопросы.

Капитан смягчился.

— Останься. Это часть нашей жизни и один из способов ведения войны. Мы используем разведчиков, потому что у нас нет мага, который мог бы управлять птицами. А даже если бы и был, я бы все равно предпочел людей. Они могут выслеживать, докладывать и делать определенные выводы, например касающиеся численности противника. Разведчик всегда скажет, что уже несколько дней подряд видит одних и тех же трех лошадей. Птица же сделать этого не может, а восприятие самого мага того, что видит птица, проходит через… что–то.

Он задумался.

— Не знаю, через что именно, но представляю себе это в виде узкой подзорной трубы. Или как будто смотришь сквозь толщу воды или дымку тумана. У Диких нет разведчиков, поэтому предполагаю, что враг шпионил за нами с помощью животных. Нам удалось перехватить множество птиц, потом я просто ввел противника в заблуждение.

Капитан скрестил руки за головой.

— И устроили им пожар. Вы мне сами так сказали, — подался вперед оруженосец.

— Сейчас Гельфред не в Замке у моста, это уже не секрет. Он в лесах, следит за вражеским лагерем. И находится он там с тех самых пор, как только мы поняли, что большая часть армии Диких обошла нас стороной. Если уж говорить о храбрости, то я отправлял отряды, вооруженные лишь одним — тем, что производят морейцы. Вполне сгодится оливковое масло, нефть и ворвань, но лучше всего битум с добавлением серы и селитры, если, конечно, удастся его раздобыть. Есть еще десятки разных смесей, которые хорошо известны любому оружейнику. Из них–то и делается «липкий огонь», пристающий к любым объектам и поверхностям.

Оруженосец кивнул, а писарь перекрестился.

— Даже существа из земель Диких нуждаются в отдыхе. Даже адверсарии — всего лишь живые создания. А раз они собрались, чтобы напасть на людей, значит, есть все основания предполагать, что у них где–то должен быть лагерь. Они разговаривают друг с другом? Они собираются у походных костров? Играют в карты? Дерутся между собой? — Капитан посмотрел в окно. — Майкл, ты когда–нибудь задумывался о том, что мы ведем безжалостную войну против врага, которого совсем не знаем?

— Поэтому вы проследили за ними, а потом напали на их лагерь, — обрадованно произнес оруженосец. — И нанесли им существенный урон.

На его лице заиграла улыбка.

— Да, а может, и нет. Быть может, мы им вообще никак не навредили, — заметил капитан. — Что, если Плохиш Том и Уилфул Убийца сожгли всего лишь палатки, не представлявшие особой ценности, а враги, погнавшись за нашими парнями, ударили по нам намного сильнее, убив двадцать три человека и потеряв лишь двух виверн?

Улыбка застыла на физиономии Майкла.

— Но…

— Хочу, чтобы ты понял, победа и поражение — всего лишь вопрос восприятия до тех пор, пока ты существуешь. Ты ведь знаешь, все мужчины и женщины в нашем войске, в этой крепости, считают, что мы одержали великую победу. Мы подожгли вражеский лагерь и убили несколько ужасных чудовищ.

Капитан поднялся.

— И благодаря этому каждый из них будет сражаться дольше, лучше и отчаяннее, даже несмотря на мою дурацкую ошибку — это ведь я позволил гражданским находиться в тот вечер во внутреннем дворе. Это стоило нам жизней двадцати трех человек. И все же мы побеждаем. — Красный Рыцарь пристально посмотрел на юношу. — Понимаешь?

Майкл замотал головой.

— Это не было вашей ошибкой…

— Это была моя ошибка, — перебил его капитан. — На моей совести нет греха душегубства — лично я их не убивал, но мог сохранить им жизни, если бы проявил больше внимания в тот вечер. А сохранение их жизней и есть мой долг.

Он распрямил плечи и взял в руку жезл командующего.

— Заруби себе это на носу, если хочешь когда–нибудь стать капитаном. Ты должен научиться видеть все, как оно есть. Я профукал их жизни. Не могу долго скорбеть по ним, но и забыть не смогу. Это мой долг. Ясно?

Майкл кивнул и сглотнул.

Капитан состроил гримасу.

— Замечательно. Это был последний урок о победе. А теперь, если тебе не трудно, позови Длинную Лапищу и Плохиша Тома.

Майкл поднялся и отдал честь.

— Сию же минуту!

— Вольно, — скомандовал Красный Рыцарь.

Длинной Лапище стукнуло пятьдесят. Когда–то рыжий, теперь он изрядно поседел и приобрел лысину, напоминающую монашескую тонзуру^[60]. Из–за пышных усов и огромных баков получалось, что на лице росло намного больше волос, чем на голове. Руки у него были необыкновенно длинными. И хотя он служил лучником, а не латником, его считали лучшим мечником во всем войске. Поговаривали, будто когда–то он был монахом.

Лучник пожал капитану руку и ухмыльнулся.

— Все получилось несколько волнительнее, нежели я предполагал.

Немногим позже Длинной Лапищи появился Плохиш Том. Он был на голову выше остальных мужчин, тронутые сединой волосы составляли разительный контраст с его черной клиновидной бородой. Из–за тяжелого высокого лба, напоминавшего нос корабля, вряд ли кто–то назвал бы его привлекательным. Даже при свете дня он выглядел пугающе, хотя из одежды на нем были только рубаха да накинутое поверх нее одеяло из лазарета. Том пожал руку капитану и лучнику, широко улыбнулся сэру Адриану и опустил свое гигантское тело на стул с серповидными ножками.

— Хорошо задумано, — произнес он, обращаясь к Красному Рыцарю. — Я на славу повеселился.

В комнату проскользнул Майкл. Его никто не звал, но ему достаточно было того, что никто не запрещал входить.

— Принеси нам всем вина, — велел капитан, давая тем самым понять, что присутствие оруженосца вполне уместно.

Когда пять кубков из рога оказались на пяти подлокотниках, а сэр Адриан приготовился записывать, Том пригубил вино, откинулся на спинку стула и произнес:

— Мы нанесли им сильный удар. Особо нечего рассказывать, но самым трудным оказалось добраться туда. Парни были до смерти перепуганы, поэтому за каждым деревом им мерещился боглин или ирк, и я уж подумывал, а не разрубить ли мне Типпита надвое, только чтобы он заткнулся. Поэтому склонился над ним…

Длинная Лапища хмыкнул.

— Ну да, склонился над ним с огромным кинжалом в руке!

— И Типпит обмочился, — с удовольствием закончил Плохиш Том. — Теперь называй его Обоссыш.

— Том, — предостерег Длинная Лапища.

Здоровяк пожал плечами.

— Если он не сможет избавиться от этого прозвища, то пусть идет шить одеяла или обчищать чужие карманы. Из него выходит жалкий лучник, а ведь однажды ему придется убивать. Ладно, в общем, почти всю дорогу мы скакали, причем довольно быстро, потому что ты сказал…

Плохиш Том умолк, пытаясь вспомнить слова.

— Единственным вашим оружием будет скорость.

«Одно из многочисленных высказываний Хивела Доброго^[61]».

— Да, именно так ты и сказал, — подтвердил Том. — Поэтому мы особо не мешкали, сразу пошли по их души. Если у них и были расставлены караулы, то мы не встретили ни одного. Сразу оказались у их костров, прямо среди них. Я прирезал кучу спящего быдла. — Он устрашающе ухмыльнулся. — Тупые ублюдки дрыхли без задних ног, когда смерть бродила между ними.

Том не знал слова «жалость». Капитана передернуло, а гигант обратился к Длинной Лапище:

— В общем, я был занят. Рассказывай ты.

Лучник приподнял бровь.

— Алхимические смеси мы прикрепили к спинам. Свою я бросил в костер, чтобы поскорее начать представление, так сказать. Получилось весьма зрелищно. Словами не опишешь.

Без сомнения, Длинная Лапища очень собой гордился.

— Мы их поджарили, — продолжил Том.

И эти слова, и весь его облик были настолько ужасными, что даже лучник отвел глаза.

— Палаток они не ставили, люди и твари спали прямо на земле, там были eщe и животные: лошади, крупный рогатый скот, овцы. И фургоны, десятки. Они нападали на ярмарочные караваны. Если это не так, я — чертов галлеец. Мы сожгли их, убивали всех животных и тварей, на которых натыкались.

— Что за твари? Боглины? Ирки? — уточнил капитан.

Том состроил гримасу.

— Небольшие. В основном боглины и ирки. Знаешь, эти чудовища из ночных кошмаров гнались за нами. И, надо заметить, гребаные демоны весьма шустры. Я схлестнулся с золотым медведем, меч против его топора и когтей.

Он высморкался в ладонь и вышвырнул сопли в окно.

— С демоном биться не довелось, — с сожалением добавил гигант.

Капитан подумал, а был ли на этом свете еще хоть один человек, который сокрушался бы о том, что не сразился с внушающим ужас созданием. Этим Плохиш Том и отличался от всех остальных.

— Сколько их было? Всего? С чем нам придется иметь дело?

Длинная Лапища пожал плечами.

— Темнота и зарево пламени, кэп. Мои слова не многого стоят, но, думаю, убили где–то пятьдесят людишек и еще больше тварей. — Он вновь пожал плечами. — Но на самом деле, мы просто разворошили муравейник.

Том с уважением глянул на Длинную Лапищу.

— Верно подмечено, — заметил он. — Мы разворошили муравейник, причем сильно.

Пораженный Майкл спросил:

— Вы вдвоем убили пятьдесят повстанцев?

Том глянул на него как на что–то вонючее.

— Нам помогали, молодой человек. И не все были повстанцами. Я убил, не скажу точно, пятерых? Десятерых? Пока не заметил, что все они скованы друг с другом. Бедолаги.

Оруженосец с трудом сглотнул.

— Пленники? — выдавил он.

— Похоже на то, — ответил Том.

Лицо Майкла исказилось от гнева, и капитан, подняв руку, указал ему на дверь.

— Еще вина, — приказал он, — и не торопись.

Когда дверь за юношей громко захлопнулась, Длинная Лапища мотнул головой.

— Пора расходиться, капитан, иначе засну.

— Ну что ж, я закончил, — произнес Красный Рыцарь. — Вышло даже лучше, чем я предполагал. Благодарю.

Длинная Лапища снова пожал ему руку.

— Достойная победа, есть что написать в книгах, кэп.

Писарь окинул взглядом сделанные карандашом наброски.

— Я перепишу все это чуть позже, — пообещал он и, обменявшись с Длинной Лапищей многозначительным взглядом, направился к двери.

Когда они ушли, капитан остался с Плохишом Томом наедине. Здоровяк почесал голые, прикрытые лишь одеялом ноги и хорошенько приложился к кубку с вином.

— Этот Майкл больно мягок для такой жизни, — заявил Том. — Старается, конечно, и толковый, но тебе нужно его отпустить.

— Ему некуда идти, — возразил Красный Рыцарь.

Гигант отпил маленький глоток вина и ухмыльнулся:

— Я вот все думаю, та деваха — монахиня?

Выражение лица капитана не изменилось. Но Тома не так–то просто обвести вокруг пальца.

— Не притворяйся. Спрашивала, почему ты проклинал Бога. Слушай, я дам тебе один совет…

— Не стоит.

— Просунь колено ей между ног и не убирай, пока не окажешься внутри. Ты хочешь ее, она хочет тебя. Я не говорю, будто нужно насиловать. — Том говорил с таким авторитетным видом, что выглядел еще ужаснее, чем когда рассказывал, как убивал пленников. — Я к тому, если ты так сделаешь, то поимеешь теплую кровать на все время, пока мы здесь. Теплую кровать и нежное плечико. Весьма полезно для командира. Никто из парней не станет тебя осуждать.

Его намек был очевиден. «Возможно, кое–кто посчитает это хорошим примером». Капитан почувствовал, как внутри закипает ярость. Он попытался ее обуздать, не дать выплеснуться наружу. Но она превращалась в подобие алхимической смеси, использованной ими против врагов, — маслянисто–черная, и если на нее упадет искра…

Плохиш Том натужно втянул воздух и, вскочив, отступил на шаг назад.

— Прошу простить, капитан, — с присущей ему неустрашимостью извинился он. — Похоже, я перегнул палку.

Красный Рыцарь проглотил готовые сорваться с языка уничижительные слова.

— У меня что, глаза горят? — спросил он.

— Есть немного, — ответил Том. — Знаешь, что с тобой не так, капитан?

Красный Рыцарь оперся на стол, ярость затихала, оставляя после себя усталость и невыносимую головную боль.

— Много чего.

— Ты такой же изгой, как и я. Совсем не похож на других. Но я беру то, что пожелаю, а на остальных не обращаю внимания. Ты же хочешь, чтобы они любили тебя. — Том мотнул головой. — Но они не любят таких, как мы, капитан. Даже когда я убиваю их врагов, они не любят меня, так ведь? Ты знаешь, кто такие пожиратели грехов?

Что–то припоминалось.

— Я слышал это название.

— У нас в горах они есть. Обычно это какой–нибудь несчастный маломерный ублюдок с единственным глазом или без рук, может, каким другим уродством. Когда умирает человек, на труп кладется вымоченный в вине хлеб, раньше его вообще–то выдерживали в крови. На живот и сердце. И бедолага подходит и съедает этот хлеб, так он переводит все грехи покойника на себя. Мертвец отправляется прямиком на небеса, а бедняга — в ад.

Том умолк, влекомый мыслями куда–то далеко отсюда. Он погрузился в воспоминания. Капитан еще никогда не видел его таким. Вести с Плохишом Томом задушевный разговор было непривычно и немного пугающе.

— Так вот, мы — пожиратели грехов, каждый из нас, — встрепенулся гигант. — Мы с тобой и, конечно, Длинная Лапища, Уилфул Убийца, сэр Хьюго, сэр Милус и все наши. Изюминка и даже этот мальчик. Мы поедаем их грехи. Мы убиваем их врагов, а они гонят нас прочь.

Перед взором капитана возник демон, выпотрошивший его лошадь. Будто ожила картина — демон, убивающий коня. «Мы поедаем их грехи». Почему–то эти слова обрушились на него, подобно удару грома, и он откинулся на спинку стула. Когда наконец он выбрался из пучины, в которую, словно стремительный водопад, унесло его воспоминание, вокруг сгущались тени. Вино давно выпито, Плохиша Тома и след простыл, ноги окоченели, а перебинтованная рука саднила.

В дверном проеме с зажатой в руке кружкой вина появился Майкл. Капитан, все еще пребывая в задумчивости, выдавил улыбку, пожал плечами, взял у оруженосца кружку. И тут же осушил ее залпом.

— Жак отвозил в Замок у моста зерно и вернулся с посланием для вас от мессира Гельфреда, — доложил юноша. — Он говорит, ему срочно нужно поговорить с вами.

— Тогда мне придется натянуть доспехи, — произнес Красный Рыцарь, и в голосе прозвучали нотки сожаления. — Помоги–ка.

АЛЬБИНКИРКСКАЯ ДОРОГА — СЭР ГЭВИН

Он потерял счет времени. Не знал, кем теперь себя считать.

Стоял погожий весенний день, и сэр Гэвин ехал по россыпям луговых цветов, которые, словно утренняя дымка, стелились под копыта Архангела. Каких только красок здесь не было — тысячи оттенков: синие и лиловые, белые и желтые. Издалека все это напоминало желто–зеленый ковер, раскинутый до гор с искрившимися под солнечными лучами вершинами. С каждой пройденной милей деревья росли все гуще. Будто вытертые нити старого гобелена, между ними проглядывали серые склоны.

Никогда прежде он не интересовался цветами.

— Сэр рыцарь? — окликнул его мальчик с арбалетом.

Он глянул на парнишку, и тот отшатнулся. Гэвин вздохнул.

— Вы не шевелились, — пояснил мальчик.

Рыцарь тронул шпорами бока коня и уселся поудобнее, животное прибавило ходу. Его некогда красивая уздечка из темной кожи была заляпана соком десятков тысяч погибших цветов, ибо Архангел принялся поедать все, до чего только мог дотянуться, едва понял, что твердые руки, сжимавшие поводья, теперь вряд ли помешают ему набивать утробу. Таким образом, невзгоды Гэвина обернулись для коня счастливой возможностью съесть как можно больше цветов.

«Я — трус и плохой рыцарь». Гэвин вспоминал свою полную злоключений жизнь, пытаясь разобраться, что же именно пошло не так. Он снова и снова возвращался к одному и тому же — истязаниям старшего брата. Они впятером набрасывались на Габриэля. Избивали его. И наслаждались его воплями…

«Неужели все началось именно тогда?» — спрашивал он себя.

— Сэр рыцарь, — снова окликнул его парнишка.

Архангел опустил голову, и они вновь остановились.

— Еду — пробормотал Гэвин.

Позади чужой караван повернул на север, а впереди виднелся Великий изгиб — место, где дорога поворачивала на запад. На запад, прямо к врагу. На запад, где стоял отцовский замок, заполненный ненавистью мачехи и пронизанный страхом брата.

«Зачем я еду на запад?»

— Сэр рыцарь, — позвал паренек, на этот раз в его голосе звучали нотки беспокойства, — что это?

Гэвин встрепенулся, словно просыпаясь. Мальчишка ювелира — Адриан? Аллан? Генри? — пятился от небольшой рощицы по левую сторону от него.

— Там что–то есть, — испуганно произнес он.

Гэвин вздохнул. Диких здесь прежде не водилось. Его конь стоял посреди луговых цветов, а в прошлом году тут было распаханное поле.

Вдруг он увидел руку, будто скрученную болезнью, со светло–коричневой кожей, блеснувшей на солнце, словно тараканья спинка. Рука сжимала копье с каменным наконечником. Рыцарь по привычке, выработанной в течение многих лет упорных тренировок, пригнулся влево и выхватил из ножен длинный меч.

Боглин метнул свое оружие.

Сэр Гэвин разрубил древко копья прямо в воздухе.

Упустив добычу, тварь издала пронзительный, полный ярости вопль, а паренек ювелира успел разрядить в нее арбалет. Щелкнул спусковой механизм, болт вылетел, с чавкающим глухим звуком вонзился в боглина и прошел насквозь. Брызнула кровь, и боглин кулем повалился на росшие вокруг цветы. Глотая беззубым ртом воздух, он походил на выброшенную на берег форель, потом его глаза закатились, и он сдох…

— У них всегда при себе золото, — шагнув вперед, сказал парнишка ювелира.

— Назад, юный мастер, и перезаряди свою штуковину.

Гэвин удивился собственному голосу — спокойному властному. Полному жизненных сил.

Парень поступил, как велели.

Пристально осматривая ближайшие деревья, Гэвин медленно стал понуждать Архангела пятиться.

— Несись к фургонам, приятель. Поднимай тревогу.

И тогда все пришло в движение, роща ощетинилась многочисленными наконечниками копий, повсюду мелькал мерзкий, напоминавший хитиновую спинку тараканов цвет. Парнишка развернулся и побежал.

Гэвин со звоном опустил забрало.

Он не был облачен в полный комплект доспехов. Большая их часть осталась в фургоне ювелира: завернутые в смазанную жиром грубую мешковину, они лежали в двух плетенных из ивовых прутьев корзинах. Он берег доспехи, поскольку у него не имелось оруженосцев, которые бы следили за ними. Носить их кое–что да значило.

Посему у него были лишь перепачканный жупон, сапоги, прекрасные латные рукавицы, бацинет и боевой конь — он стоил трех полных повозок отменной шерсти, которые рыцарь взялся охранять. Попеременно натягивая поводья, он пытался заставить Архангела пятиться быстрее, но животное отступало неспешно.

Из–за деревьев, описывая высокую дугу, вылетело первое копье. Правую руку, сжимавшую меч, он прижал к левому бедру; позиция, которой обучил отцовский учитель фехтования. Гэвин будто слышал его голос: «Руби поверху, осторожно! Только не по собственной лошади, болван!»

И он рубанул поверху, перебив древко оружия и прервав его полет.

Позади надрывался в крике паренек:

— К оружию! К оружию!

Гэвин рискнул и обернулся, чтобы взглянуть на караван. Сквозь отверстия забрала сложно что–либо увидеть, особенно на большом расстоянии, но ему показалось, что он разглядел, как Старый Боб рассредоточивает людей, прикрывая все направления.

Множество копий полетели в него, и рыцарь принялся рубить вверх, вниз и снова вверх, не размышляя. Все же одно ударило в голову и, звякнув, отскочило от шлема. Гэвин почувствовал запах собственной крови.

Он постарался развернуть коня. Поскольку все враги метнули копья, у него появилась возможность осуществить этот маневр и убраться восвояси.

Двое боглинов бросились за ним. Передвигались они быстро, похоже на насекомых — низко припадали к земле и тем самым представляли опасность для ног лошади. Архангел встал на дыбы и нанес мощный удар передними копытами.

Гэвин молниеносно перехватил рукоять таким образом, что удерживал меч лишь за дискообразное навершие, и с размаху рубанул вниз с отводом назад.

Боглин, которого ударил Архангел, треснул, словно переспевшая дыня, его грудная клетка провалилась, в разные стороны брызнул ихор. Противник Гэвина пронзительно закричал, когда холодная сталь погрузилась в тело: для боглинов железо — яд. Существо испустило полный ненависти предсмертный вопль, его тщедушная душонка отделилась от тела — словно пронеслось темное облачко и развеялось от первого же порыва легкого ветерка.

И тогда они оторвались от преследователей: огромный конь с легкостью мчался галопом по полю. Правда, рыцарь дышал с трудом. Казалось, воздух не проникал сквозь забрало, грудь сжимало все сильнее.

Пока он несся через поле, заметил и другие скопления тварей — четыре или пять групп, разбросанные среди цветов, подобно заплатам на красивом платье. Сердце наполнилось страстным желанием совершить великий подвиг, даже возможная гибель не пугала его.

«Я — рыцарь», — подумал он решительно.

Обретя новую цель, Гэвин приподнялся в седле, крепко сжимая длинный острый меч. Развернул Архангела и направил его на боглинов. А когда клинок под лучами солнца засиял, подобно факелу, и у него в душе снова вспыхнуло нечто давно погасшее, он ощутил что–то вроде божественного прикосновения и отсалютовал, словно собирался участвовать в рыцарском поединке. «Благословенный святой Георгий, — взмолился он, — позволь мне умереть так, как я когда–то желал жить». Рыцарь слегка натянул поводья Архангела — нежное понуждение, а не грубый рывок, и огромный конь, стуча копытами, рванул вперед. Боглины бросились врассыпную. Их копья пролетели мимо, когда же он оказался рядом, то проскакал между тварями, коленями повернул коня и по длинной дуге направил вдогонку своре, несшейся сломя голову к деревьям. Из лесной чащи раздался крик — скорее вой, от которого кровь стыла в жилах. А через пару ударов сердца из–за стволов показалось чудовище и преградило им путь. Архангел не спасовал: когда Гэвин пригнулся, тот резво крутанулся вокруг себя. В предвкушении боя конь и рыцарь будто слились в единое целое, и огромный противник, от которого исходил запах паленых волос, мыла и пепла, проскочил мимо. Его когтистая рука, словно лапа разъяренного кота, потянулась было вперед, пытаясь вцепиться в шею Архангела, но животное ответило стремительно: подкованная сталью передняя нога с убийственной точностью лягнула по вытянутой конечности.

Тварь взвыла, левая рука бессильно повисла со сломанными костями. Враг приподнялся на задние ноги, вскинул правую руку, и из растопыренных когтей взметнулось пламя — пучок огня, нацеленный в рыцаря, туда, где кольчужная бармица была накинута на стеганый жупон. Но Гэвин пригнул голову и скорее инстинктивно, нежели благодаря многолетним тренировкам, подставил тулью шлема под пламя. Он ощутил невыносимую боль в левом глазу, а в левое плечо будто нож всадили. Не успевая сориентироваться, Гэвин вслепую рубанул мечом.

Удар вышел недостаточно сильным, да и направлен был наобум — острие меча даже не поранило тело чудовища, но вся тяжесть клинка пришлась по надбровной дуге, и существо пошатнулось.

Архангел отшвырнул тварь в сторону. Гэвин едва не вылетел из седла, ударившись спиной и крестцом о высокую спинку, и тут конь, решив за себя и седока, рванулся прямо к врагу, врезавшись в него на полном ходу. Чудовище окончательно потеряло равновесие, а Архангел нанес еще два удара подкованными сталью передними копытами, отчего тварь шлепнулась на четвереньки и из–за сломанной конечности взревела от боли.

Боглины высыпали на поле и принялись бросать в рыцаря копья с каменными наконечниками. Некоторые достигали цели. Стеганый жупон из оленьей шкуры и намокшая от пота набивка из овечьей шерсти смягчали удары, но все же одно копье проткнуло одежду и вонзилось в тело. Гэвин тронул шпорами бока Архангела, огромный конь понесся вперед, и они вырвались из окружения.

Рыцарь пустил коня по широкой дуге. Левым глазом он не видел, а боль в боку была настолько сильной, что он предпочел не обращать на нее внимания… Как и на все остальное. «Я убью его, — подумал он. — Они отвезут голову в Харндон и покажут королю, и я буду прощен».

Он повернул Архангела. Конь получил два ранения от копий. Но, как и всадник, он был обучен превозмогать боль. Гэвин поскакал к своей добыче, готовый на все, лишь бы ее добить.

Чудовище убегало, низко припав к земле и опираясь лишь на три конечности. Дюжина боглинов плотным кольцом окружила его, и они скрылись среди деревьев.

Гэвин натянул поводья, удивляясь самому себе. За теми деревьями его поджидала смерть. Сражаться на открытом освещенном пространстве — это одно, и совсем другое — следовать за Дикими, подстерегавшими в лесной чаще, и умереть там одному, ни за что. Он сдержал Архангела и посмотрел на истерзанные трупы боглинов. Его взор затуманился — он почувствовал солоноватый привкус во рту, и медный, и…

ЛОРИКА — СЭР ГАСТОН

— И снова Лорика.

Гастон буквально выплюнул чужеземное название, когда увидел приближавшиеся серые каменные стены города. Он мельком глянул на кузена, невозмутимо скакавшего рядом.

— Нас арестуют, — произнес рыцарь.

Жан состроил гримасу.

— За что? — рассмеялся он.

Услыхав этот чистый смех, воины заулыбались. Их войско ехало третьим: сначала следовали подданные короля, затем графа Тоубрея и только потом они. И это несмотря на то, что рыцарей у них было больше, чем у короля и графа, вместе взятых.

— Мы убили двух оруженосцев. Я запер шерифа в сарае, ты спалил гостиницу.

Перечисляя собственные злодеяния, Гастон поморщился. За десять дней, проведенных в Альбе, он начал осознавать, насколько скверно они себя вели. Жан пожал плечами.

— Единственным достойным человеком в той ссоре оказался рыцарь, — заявил он. В голосе прозвучала насмешка. — Да и тот предпочел не возражать. Думаю, этим он проявил особую мудрость.

— Тем не менее через час или около того король узнает, что на самом деле здесь произошло.

Жан де Вральи сочувствующе улыбнулся кузену.

— Дорогой друг, тебе предстоит еще многое узнать о том, как устроен этот мир. Если бы нам угрожала малейшая опасность, ангел предупредил бы меня. Думается, именно наши рыцари составляют лучшую часть этого войска: физически более развитые, лучше обученные, облаченные в превосходные доспехи и на отличных лошадях. Сражаться мы готовы в любой момент. И если это произойдет, то победа будет за нами. — Де Вральи снова пожал плечами. — Видишь? Все просто.

Гастон задумался, а не забрать ли ему своих людей и не ускакать куда подальше.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан и Майкл въехали в Замок у моста через боковые ворота. Точно так же скрытно они выехали через верхние задние ворота крепости — об этом знали лишь двое солдат–караульных. Спускаясь по склону горы, Красный Рыцарь скакал быстро и без остановок, поскольку в небе на западе кружились полчища ворон. Зато над самой крепостью и замком, отметил он, не было ни одной птицы.

Во внутреннем дворе Замка у моста он спешился неподалеку от больших торговых фургонов, стоявших друг к другу почти вплотную. Свободного места оставалось ровно столько, чтобы выстроить в шеренгу конный отряд. Осмотревшись, капитан понял: во всех повозках находятся люди. Купцы жили в них. Неудивительно, что сэр Милус сказал, будто у него найдутся комнаты и для них. У главной башни заскулили и залаяли собаки — четыре пары превосходных гончих. Он остановился и позволил им себя обнюхать. Широко улыбнулся от той радости и энтузиазма, с какими отнеслись к нему животные. Псы всегда любили его.

Подошел Овод, личный слуга сэра Милуса, и провел его в главную башню, где на первом этаже расквартировался гарнизон. Там валялось множество тюфяков, набитых новой соломой, шесть местных женщин и еще с полдюжины армейских проституток сидели прямо на каменном полу за шитьем. Они изготовляли матрасы: рядом лежало около двадцати элей полосатой мешковины, уже отмеренной и разрезанной на части, такие же видел капитан в десяти других странах. Из чистой мешковины выходили добротные матрасы, а вот из–за грязного белья распространялись болезни — любой солдат знал это.

Женщины поднялись и присели в реверансе.

Капитан поклонился.

— Не стоит на меня отвлекаться, дамы.

Сэр Милус пожал ему руку, а двое лучников — пожилые и верные люди, Джек Кейве и Дым — начали подталкивать торговцев к выходу. Трое из них принялись размахивать свитками.

— Я протестую! — возопил тот, что повыше. — Мои собаки…

— Я подам на вас в суд за это! — закричал тучный мужчина.

Капитан не обратил на них внимания и поднялся по узкой лестнице на самый верхний этаж, где в башне поставили палатки, превратив ее в спальное помещение для офицеров.

Сэр Йоханнес небрежно кивнул капитану, тот ответил тем же.

— Готов вернуться на гору? — поинтересовался Красный Рыцарь.

Йоханнес опять кивнул.

— Я должен извиниться?

Капитан понизил голос:

— Я был на тебя зол, да и ты был не в духе, но ты мне нужен. Нужен в крепости, чтобы отдавать приказы, надирать задницы провинившимся и записывать имена.

Мужчина снова кивнул.

— Тогда вернусь с тобой. — Он взглядом указал на Гельфреда. — Дурные вести.

— Редко кто приносит мне хорошие новости. — Капитан почувствовал облегчение оттого, что не лишился навеки своего опытнейшего человека, и хлопнул того ладонью по спине в надежде, что сей жест станет примиряющим. — Извини.

Йоханнес какое–то время молчал.

— Ты меня тоже, — наконец произнес он. — Мы с тобой разные, и мне не хватает твоей уверенности.

Он повел плечами.

— Как там Бент?

— Вполне сносно.

Бент был лучником из копья сэра Йоханнеса и главным лучником в крепости.

— Я пришлю тебе сэра Брута, — сказал капитан Милусу.

— То есть ты хочешь забрать у меня лучшего во всем войске рыцаря и подсунуть мальчишку с лучником, который ему не подчиняется? — Он рассмеялся. — Ладно, не важно. Все равно Йоханнес, как старший по рангу, ничего не делал.

Капитан подумал, и уже не в первый раз: все же насколько обидчивы его наемники. Йоханнес предпочел присоединиться к гарнизону замка в качестве простого солдата, а не поехать в крепость вместе со своим командиром только потому, что был зол. Все знали об этом, поскольку здесь, в лагере и гарнизоне, секретов не существовало. И теперь, когда они с капитаном помирились, солдаты, проявляя деликатность, старались не обсуждать случившееся. Подтрунивания начнутся позже. Удивительно, подумал Красный Рыцарь, что подобные люди вообще обладают чувством такта.

Гельфред ждал, и по выражению его лица было заметно, что он вот–вот взорвется.

Капитан расположился за низким складным столом на кожаном стуле. Егерь кивнул двум оставшимся офицерам, и они последовали за своим командиром. Йоханнес задержался у двери и обратился к кому–то за пологом палатки.

— Очистить этаж, — приказал он.

Они услышали недовольное ворчание, затем донесся гортанный голос Маркуса, оруженосца Йоханнеса:

— Все чисто, господа офицеры.

Гельфред окинул взглядом собравшихся.

— Не знаю, с чего начать.

— Может, с начала? И за кружкой винца?

Капитан хотел показаться беззаботным, потому что остальные были слишком серьезными и мрачными.

— Приехали торговцы — у двоих из них были животные. — Гельфред пожал плечами. — Плохой из меня рассказчик. В общем, у двоих из них была дюжина хороших соколов и несколько собак. Ну и я позволил себе их реквизировать.

Дюжина соколов и несколько охотничьих собак стоили целое состояние. Неудивительно, что купцы так возмущались.

— Продолжай, — подбодрил егеря капитан.

— Я здесь первый день, приехал сегодня утром, — Гельфред прочистил горло. — До этого все время был в лесах.

— Прекрасная работа, — похвалил его Красный Рыцарь. — Том ударил прямо по их лагерю, он даже не охранялся.

Охотник обрадовался похвале.

— Спасибо. В любом случае. С этого утра я… — Он посмотрел на сэра Минуса. — Я начал с помощью ястребов охотиться на птиц, которые следят за замком. — Мужчина снова пожал плечами. — Знаю, все это звучит странно…

— Вовсе нет, — перебил его капитан.

Гельфред облегченно выдохнул.

— Я боялся, что ты посчитаешь меня сумасшедшим. Поверишь ли, я думаю… я полагаю, некоторые из этих животных служат нашему врагу.

Последние слова он почти прошептал.

— Да, я в это верю, — сказал капитан. — Продолжай.

Йоханнес помотал головой.

— Как по мне, так это святотатство, — заявил он.

Гельфред раздраженно упер руки в бока.

— У меня есть лицензия от епископа.

Капитан повел плечами.

— Не тяни резину, Гельфред!

Егерь достал охотничью сумку. Материя окостенела от впитавшейся и засохшей крови, но это было в порядке вещей. Он вытащил голубя — поистине огромного — и положил его на складной стол, затем расправил крылья птицы.

— Кречет поймал его два часа назад, — пояснил Гельфред. — Больше ни одна из наших птиц не смогла бы этого сделать из–за его внушительных размеров.

Красный Рыцарь не мог отвести взгляд от скрученной в трубочку записки, прикрепленной к лапке голубя.

Егерь сказал:

— И он вылетел из монастыря, капитан.

Милус передал ему крошечный свиток, по размеру не больше мизинца.

— Низкая архаика, — заметил он, — должна сузить круг подозреваемых.

Капитан пробежал взглядом по строчкам. Написано коротко, четко и со знанием дела — список рыцарей, солдат и лучников; запасы и оборонительные сооружения в цифрах. Но без подробностей. Ничего, что могло бы указать на шпиона.

— Сузить круг подозреваемых в монастыре? — с горечью произнес Красный Рыцарь. — Да там проживает сотня женщин, каждая из которых может читать и писать на низкой архаике!

«А также использовать силу». К тому же одна из женщин, как он знал, была из–за Стены.

— Среди нас изменник, — заявил Гельфред, и сердце капитана упало.

Он подпер голову рукой.

— Поэтому ты решил встретиться со мной здесь.

Егерь кивнул.

— Изменник не здесь. Он в крепости.

Через какое–то время капитан тоже кивнул, как обычно делает человек, когда слышит дурные вести и не может их сразу принять.

— Кто–то убил того повстанца в лесах, — подытожил он. Его взгляд пересекся с взглядом Гельфреда. — Кто–то выстрелил в спину сестре Хавиции.

— Да, милорд. Я тоже об этом думал.

— Кто–то помог демону убить монахиню. — Капитан почесал подбородок. — Даже исходя из моей морали — это весьма скверный поступок.

Никто не улыбнулся. Капитан поднялся.

— Я бы хотел, чтобы ты вычислил изменника, но ты нужен мне в лесах, — сказал он. — Положение будет меняться, и в худшую сторону.

— С удовольствием. — Гельфред окинул взглядом всех присутствующих. — В любом случае, мне лучше быть там, чем здесь.

ЛОРИКА — СЭР ГАСТОН

За городом, под королевским дубом войско ожидала делегация, состоявшая из десяти груженных фуражом повозок, четырех местных рыцарей и шерифа города, Король подъехал к шерифу и обнял его, констебль монарха созвал четверых молодых рыцарей и принял их присягу. Начальник хозяйственного снабжения занялся повозками.

Шериф почти закончил свой рассказ королю о том, как были сожжены «Два льва», когда внезапно сперва побледнел, а затем покраснел.

— Вот же этот человек! — вскричал он. — Ваше величество! Это тот самый человек, который приказал сжечь гостиницу!

Мужчина указывал на де Вральи. Иноземец пожал плечами.

— Разве мы друг другу представлены, сэр? — спросил он и подъехал к королю, шерифу и другим членам королевского двора, собравшимся под огромным деревом.

Брызгая во все стороны слюной, шериф почти прокричал:

— Ты… Ваше величество, это тот самый негодяй, который приказал сжечь гостиницу! Который позволил избить ее хозяина, человека верного и хорошего…

Де Вральи непринужденно качнул головой.

— Это меня вы только что назвали негодяем?

Король положил руку на уздечку коня чужеземного рыцаря.

— Подождите, милорд. Я должен разобраться с этим обвинением, — король взглянул на шерифа, — каким бы беспочвенным оно ни было.

— Беспочвенным? — воскликнул представитель закона.

Губы де Вральи растянулись в улыбке.

— Ваше величество, все это правда. Мои оруженосцы пару раз ударили никчемного деревенщину и сожгли его таверну, преподав урок за излишнее высокомерие.

Он чуть приподнял левую бровь, красивые ноздри раздулись, а губы превратились в тонкую полоску. Король глубоко вздохнул. Гастон следил за ним очень внимательно, готовый выхватить из ножен меч. На этот раз даже де Вральи не сможет избежать наказания. Монарху нельзя показывать слабость перед собственными людьми, вассалами и офицерами. «Похоже, мой кузен совсем лишился рассудка», — подумал Гастон.

— Сэр рыцарь, вы должны объясниться, — приказал король.

Де Вральи приподнял обе брови.

— Я — лорд и обладаю правом вершить правосудие. Я могу приговорить человека к смерти или наказать его более мягко. Это право даровано мне при рождении, и, чтобы забрать чью–то жизнь, мне не нужно спрашивать разрешения. Я спалил больше деревенских лачуг, чем мальчишка оторвал крыльев у мух. — Де Вральи покачал головой. — Поверьте мне, ваше величество, он понес заслуженное наказание за собственную глупость. И давайте больше к этому не возвращаться.

Шериф схватился руками за луку седла, едва сдерживая себя.

— Ничего подобного в жизни не слыхивал! Послушайте, ваше величество, этот напыщенный чужестранец, этот так называемый рыцарь, убил двух оруженосцев сэра Гэвина Мурьена, а когда я пришел к нему за объяснениями, меня избили и связанного по рукам и ногам бросили в сарай. После того как меня наконец освободили, гостиница уже полыхала.

Гастон направил коня к раздраженным собеседникам.

— Ваши слова никоим образом не доказывают вину моего господина, — заявил он. — Вы не видели, что произошло, однако утверждаете, будто так оно и было.

— А вы — тот, кто меня ударил! — воскликнул шериф.

Гастон едва сдержался, чтобы не пожать плечами и не сказать: «Ты — бесполезный и никчемный человечишка, позор для своего короля… К тому же ты встал у меня на пути». Но, бросив взгляд на монарха, он улыбнулся и протянул руку.

— И за это я прошу прощения. Тогда мы с кузеном только пересекли границу королевства и не успели ознакомиться с законами этих земель.

Короля раздирали противоречивые чувства, цели и потребности — его колебания четко прослеживались по лицу. Ему нужны были триста рыцарей де Вральи, но в то же время он должен был нести справедливость. Гастон хотел, чтобы шериф взял его руку и пожал ее. Он действительно хотел этого, как и сам король.

— Мессир, мы с кузеном присоединились к королю в походе против Диких. — Голос звучал низко, взволнованно и в то же время успокаивающе. — Прошу у вас прощения перед тем, как мы отправимся воевать.

Шериф засопел. С плеч монарха будто груз свалился. И, словно подчиняясь чужой воле, шериф Лорики взял протянутую Гастоном руку и пожат ее. Правда, он не снял перчатку, что считалось грубостью, и не встретился с Гастоном взглядом.

И король воспользовался моментом.

— Вы выплатите компенсацию городу и владельцу гостиницы, — потребовал он. — Ее сумма будет равна полной стоимости гостиницы, всех сожженных товаров и другого имущества. Шериф посчитает общую стоимость и вышлет предписание.

Монарх повернулся в седле и обратился к капталю де Рут.

— Вы — тот, кто объявил о своем желании служить мне, для начала выполните мое следующее распоряжение: ваши гонорары, а также иных ваших рыцарей будут выплачиваться в качестве штрафа владельцу гостиницы и городу, пока не будет покрыта назначенная шерифом сумма.

Жан де Вральи вскочил на коня, его прекрасное лицо оставалось невозмутимым и умиротворенным. Лишь Гастон знал, что тот обдумывает, а не убить ли ему короля прямо сейчас.

— Мы… — начал было он, но монарх резко развернулся, снова проявляя сноровку, которую уже показал во время поединка.

— Пусть капталь говорит сам за себя, — потребовал король. — Вы защищаете своего кузена, милорд. Но на этот раз я должен услышать лично от него, что он принимает мои условия.

Гастон же подумал: «А он хорош. Понимает моего брата лучше большинства людей и поэтому нашел способ наказать его, при этом держа при себе и используя его мастерство в борьбе против врагов. За один день Жан и его ангел не одолеют этого короля».

Он отвесил поклон и посмотрел на Жана. Тот тоже поклонился.

— Я приехал сражаться с вашими врагами, ваше величество, — в голосе присутствовал чарующий акцент, — за собственный счет. Поэтому ваше распоряжение не играет для меня особой роли.

Гастон поморщился. Король осмотрелся вокруг, оценивая взгляды, улавливая мнения людей по их посадке, по едва уловимым изменениям выражений их лиц, по поведению лошадей под ними. Провел языком по зубам — жест, который Гастон научился читать и который свидетельствовал о раздражении монарха.

— Этого недостаточно, — промолвилкороль.

Де Вральи пожал плечами.

— Вы желаете услышать, что я признаю ваш закон и ваше распоряжение? — поинтересовался чужеземец, и в каждом его слове сквозило пренебрежение.

«Ну вот, начинается», — подумал Гастон. Граф Тоубрей направил коня между королем и капталем.

— Это моя ошибка, — произнес он.

Оба, и монарх, и де Вральи, посмотрели на него, словно он встал между ними во время поединка на копьях.

— Я пригласил капталя в Альбу к себе на службу и не смог предвидеть, даже несмотря на проведенную в сражениях на континенте юность, в каком свете он нас представит. Поэтому я лично выплачу необходимую сумму за допущенную мной ошибку.

Де Вральи отлично разыграл удивление и неожиданно воскликнул:

— Ну нет! Я настаиваю. Я возьму все расходы на себя.

Король посмотрел на графа Тоубрея, словно человек, заметивший редкий цветок на навозной куче. И тут Гастон вспомнил, что значит свободно дышать.

Через некоторое время, пока они вели непринужденный светский разговор, колонна построилась, и Гастон смог поехать рядом с братом.

— Это не то, что предсказывал мне ангел, — заявил де Вральи. — Но тут уж перебор. Меня раздражает, кузен, видеть, как ты унижаешься перед такими ничтожествами вроде этого шерифа. Ты должен избегать подобных поступков, иначе они войдут в привычку.

Гастон замер, а затем подался вперед.

— А меня раздражает, кузен, видеть, как ты выпендриваешься перед королем Альбы. Но могу предположить, что ты просто не можешь угомониться.

Он развернул коня и поскакал назад к своей дружине, оставив Жана продолжать путь в одиночестве.

К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Расположившись под гигантским каменным дубом и как–то необычно чувствуя собственное тело, Шип потянулся далеко за море деревьев. Он знал, что пребывает посреди страха и злости повстанцев, своенравной гордыни кветнетогов, траурных стенаний абнетогов, а ощущение далекого присутствия возвещало о прибытии с севера из–за Стены народа сэссагов. Он знал каждое дерево, которому минуло больше десяти лет, знал о больших прогалинах, усеянных цветущими ирисами, о дикой спарже, росшей у реки там, где столетие назад некий человек построил небольшой домик, о крупном рогатом скоте, который увел его налетчик для того, чтобы накормить повстанцев, о кистеухой рыси, напуганной, но в то же время разгневанной тем, что его армия разбила лагерь на ее территории, и о тысяче других мелочей, мельтешивших в уголках его сознания.

Он сочувствовал рыси. Непостижимые сильные существа с грязными помыслами и немытыми телами, запятнанные страхом и ненавистью, пришли в его леса и сожгли его лагерь, напугав союзников, уничтожив деревья и выставив его слабаком. Более могущественные кветнетоги начнут задаваться вопросом, стоит ли им служить ему; самые сильные могут даже попытаться оспорить его власть.

Среди Диких трудно было найти заслуживавших доверия помощников. Но он будет продолжать налаживать взаимоотношения, во имя блага всех Диких и их общего дела.

Он поднялся из–под любимого дуба и направился в лагерь. Мелкие существа разбегались с его пути, а повстанцы дрожали от страха. Он двигался на запад к горстке золотых медведей, которые стали его союзниками и построили жилища из веток и листьев. Шин кивнул Голубике, огромному медведю с голубыми глазами.

Медведь встал на задние лапы.

— Шип, — произнес он.

Эти животные ничего не боялись, даже его.

— Голубика, — поприветствовал его чародей. — Мне нужно больше твоих собратьев. Позволь взять малышку и отнести ее в ледяные пещеры.

Голубика задумался.

— Да, там лучше еда и самки. Хорошая мысль.

Закат, самый большой медведь, принес медвежонка. Лили была маленькой, и Шип мог легко донести ее. Она запищала, когда он взял ее на руки. Он погладил ее, а она его укусила и, почувствовав вкус его необычной плоти, чихнула.

Шип ушел от медведей, не сказав больше ни слова, и направился на север. Маг умел двигаться быстрее скакавшей галопом лошади и мог путешествовать таким образом столько, сколько хотел. Он убаюкал маленького медвежонка и зашагал еще быстрее.

Когда солнце опустилось на ширину одного пальца, он был уже слишком далеко от военного лагеря, чтобы слышать мысли своих союзников или чувствовать тепло от костров людей, которые решили служить ему. Он пересек несколько зеленых лугов, наслаждаясь буйством их жизни, ощущая плескавшуюся в речных потоках форель и выдр на берегах. Пересек большую реку, чьи воды текли далеко на юг от Эднакрэгов. Там Шип свернул и пошел вдоль берега на север, в горы. Одна лига сменяла другую. А чародей вбирал в себя силу из холмов, долин, ручьев и деревьев. И черпал он оттуда не только ее.

Но и вдохновение.

Он не хотел войны. Она началась случайно. И теперь ему приходилось воевать и беспрестанно напоминать себе зачем. Он будет воевать ради всего этого. Этой девственной природы. Ради того, чтобы сохранить ее нетронутой. И, конечно же, ради себя самого. Он становился сильнее с каждым существом, встававшим на его сторону.

Речное русло стало подниматься, быстрее и быстрее — вверх по огромному горному хребту, затем вниз, потом снова вверх. Шип проносился по предгорьям, словно сильный ветер. Олень резко вскинул голову, напуганный. Птицы разлетались в разные стороны.

Он прекрасно знал, где расположена нужная ему долина — та, что раскинулась в устье реки, которую народ сэссагов называл Черной и чьи воды вытекали из ледяных пещер под горами. Это было особое место, как и Скала, наполненное силой. Здесь правили медведи.

По крутой, но широкой тропе, ведущей от реки до самого верха горного хребта, он поднялся на вершину и принялся ждать. Его армия находилась в пятидесяти лигах отсюда. Шип опустил медвежонка на землю.

За его спиной начало садиться солнце, и он позволил себе поразмыслить над тем, что случится, если враг снова попытается напасть на его лагерь. И тут ему пришло на ум — теперь, когда он был настолько далеко от своих людей, — что у командовавшего вражеской армией должен быть в его лагере шпион. Конечно же. Иначе как он смог узнать, куда нанести удар? Должно быть, он использует для разведки животных.

Удивительно, сколько очевидного всплывает тогда, когда мозг отдыхает от хаоса, создаваемого другими существами.

— Шип.

Говорил старый медведь, проживший на свете больше ста лет. Звали его Флинт, и он обладал силой. Ростом он был почти с Шипа, и, несмотря на побелевшую шерсть на ушах и морде, его тело оставалось сильным и крепким, как созревшее яблоко.

— Флинт.

Медведь приподнял лапу, и медвежонок побежал к нему.

— Ее мать попала в плен к людям, и они истязали ее, — пояснил Шип. — Правда, справедливости ради стоит отметить, что ее спасли другие люди и привели к Голубике в мой лагерь.

— Люди, — произнес Флинт, и чародей ощутил его гнев и его силу.

— Зато я сжег Альбинкирк, — заявил Шип и тут же осознал, насколько бессмысленными были его хвастливые слова. Флинт знал это и без него.

— С помощью падающих с неба звезд, — сказал медведь. Его голос походил на скрежет, с каким пила вгрызается в твердую древесину.

— Я пришел попросить…

Стоя напротив Флинта, Шип почувствовал, что выразить свою просьбу стало неимоверно трудно. Все прекрасно знали, насколько сильной была неприязнь медведей к организации. Правительству. Правилам. Войне. Они будут воевать, если их вынудят. Но война сама по себе вызывала у них лишь отвращение.

— Не проси.

— Но то, что я делаю… — не сдавался Шип.

— Не имеет никакого отношения к медведям, — перебил его Флинт. — Это малышка Солнечного Луча. Без сомнения, ее брат придет, чтобы отомстить. — В словах старого медведя звучала осязаемая грусть. — И его друзья. — Он поднял медвежонка. — Они молоды и ничего не понимают. Я же стар и вижу тебя насквозь, Шип. Я знаю, кто ты.

Он развернулся и заковылял прочь. Чародею захотелось броситься за старым медведем и сесть у его лап. Набраться у него мудрости. Или попытаться убедить в своей… Нет, не в невинности, но в добрых намерениях.

А вторая половина его существа желала испепелить медведя.

Предстоял долгий путь обратно в лагерь.

ЛИССЕН КАРАК — СЕСТРА МИРАМ

У сестры Мирам пропал любимый льняной чепец, поэтому она выкроила время между изучением высокой архаики и девятым часом^[62], чтобы сходить в прачечную. Она сбежала по ступеням северной башни — для полной женщины она оказалась чрезвычайно расторопной, — но прямо перед дверью в прачечную почему–то замешкалась. Шесть сестер разделись до сорочек в жарком помещении и усердно трудились, лица и руки у них покраснели. Им помогала дюжина местных девушек.

Лиза Уэйнрайт тоже была в одной сорочке. По ее фигуре и не скажешь, что ей сорок. Мирам могла бы и улыбнуться, но она этого не сделала. Непосредственно за Лизой трудились молодухи. Монахиня знала всех, поскольку когда–то обучала их грамоте. Девицы из семейства Картеров и Ланторнов. На лицах последних играли глупые ухмылки. Обычно в прачечной ничего смешного не происходило.

Стирать вещи сотни монахинь и послушниц приходилось постоянно. Четыреста фермеров, члены их семей и двести профессиональных солдат вдобавок вынуждали прачечную кипятить белье днем и ночью. Вещи снимались с просушки каждый час, поэтому даже такие высокопоставленные сестры, как Мирам, получали их слегка влажными и плохо отутюженными. Или недосчитывались таких предметов женского туалета, как чепцы.

Она обвела помещение взглядом в поисках сестры Марии, которая на этой неделе следила за прачечной, и вдруг услышала мужской голос. Приятный и мелодичный. Мирам прислушалась внимательнее: человек пел галлейский романс. Самого исполнителя видно не было, но монахиня прекрасно разглядела, как четыре девицы Ланторнов в одних сорочках глупо хихикали, заигрывали и показывали слишком сильно оголенные ноги и плечи.

Мирам прищурилась. Девушки были теми, кем были, однако это не значило, что какой–то голосистый джентльмен имел право сбивать их с пути истинного. Монахиня заскользила по влажному полу.

Он стоял, прислонившись к двери в прачечную, с лютней в руках, и не один.

— Ваше имя, мессир? — спросила Мирам.

Она налетела на него так стремительно, что он на мгновение замер, решая, продолжать ли ему играть или спасаться бегством.

— Лилиард, сестра.

— Вы рыцарь, мессир?

Он поклонился.

— Ни одна из этих незамужних дев не может похвастаться знатным происхождением, мессир. И возможно, вам на руку их готовность разделить с вами ложе, но вот последующая беременность и невенчанная жизнь тяжким грузом ляжет на этот монастырь, моих сестер и вашу душу. — Она широко улыбнулась. — Надеюсь, мы с вами друг друга поняли.

Лилиард выглядел так, словно его сразила виверна.

— Сестра!

— А вы, должно быть, оруженосец, — как ни в чем не бывало, продолжила Мирам, обращаясь к молодому человеку, стоявшему рядом с Лилиардом.

Он тоже сжимал в руках лютню. Юноше не хватало решительности и шика рыцаря, но монахиня была уверена, со временем он все это приобретет. К тому же мускулистый парень был весьма привлекательным, хотя и выглядел несколько беспутно.

— Джон из Рейгейта, сестра.

Он был достаточно юн, чтобы опустить взгляд и походить на застигнутого врасплох мальчишку. Кем он, по сути, и являлся. Тогда ей пришлось напомнить себе, что они убивали за деньги и вместе с тем оставались обычными пареньками.

Третий юноша был самым красивым. Изысканно одетый, он выглядел лучше всех, его щеки покрылись румянцем.

— Вы ведь оруженосец капитана, — узнала его монахиня.

Молодой человек повел плечами.

— Нечестно, что моя слава меня опережает.

— Не уподобляйся своему господину, — заметила Мирам. — Вам троим, особам голубых кровей, должно быть стыдно за свое поведение. А теперь ступайте.

Лилиарду было не по себе.

— Послушайте, сестра, мы лишь хотели немного побыть в женском обществе. В этом нет ничего плохого.

Монахиня презрительно фыркнула.

— То есть вы хотите сказать, что заплатите за то, что возьмете? — Она обвела всех троих взглядом. — Сначала соблазняете невинных вместо того, чтобы просто изнасиловать? И это должно произвести на меня впечатление?

Оруженосец капитана хмыкнул. Его левая рука потянулась к повязке вокруг пояса.

— На самом деле вы понятия не имеете, кто или что мы. С чем нам приходится иметь дело.

Мирам посмотрела прямо в его голубые глаза и шагнула вплотную, оказавшись почти нос к носу. Когда–то она была женщиной, которой нравились привлекательные мужчины.

— Я знаю, юноша, — заявила она, — знаю, с чем вам приходится иметь дело.

Мирам не моргала, и он не мог оторвать взгляд от глубоко посаженных зеленых глаз пожилой монахини.

— Прибереги свои позы для шлюх, парень. А теперь иди и двадцать раз прочти «Отче наш», искренне, и подумай о том, что значит быть рыцарем.

Майкл собрался было возразить, но женщина отвела взгляд, и он непроизвольно сделал шаг назад. Монахиня улыбнулась, и мужчины попятились от двери.

Сестра Мирам вернулась в прачечную, где перепуганные девчонки Ланторнов сбились в кучку, пытаясь прикрыть обнаженные ноги.

С огромной корзиной в руках на пороге появилась сестра Мария.

— Мирам! — позвала она. — В чем дело?

— Все хорошо, — ответила Мирам и принялась искать пропавший чепец.

К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Презрение старого медведя не на шутку задело самолюбие Шипа. Он возвращался в лагерь, обуреваемый мыслями о том, что людям со Скалы удалось дважды застигнуть его врасплох. Чародей был вынужден посмотреть правде в глаза и признать, что, с точки зрения ирков, боглинов и даже демонов, эти мелкие огненные представления были не чем иным, как поражениями.

Шип не думал, что кто–то из его заместителей рискнет бросить ему вызов. Шагая по дикой местности, он мысленно тянулся дальше и дальше на запад, пока не почувствовал враждебную и чуждую природу вторгшихся в его земли людей. Их аура отличалась от ауры укрывавшихся в крепости фермеров, монахинь и пастухов. От них разило жестокостью.

Он всегда ненавидел таких, как они, даже когда был человеком.

В крепости, за возведенными людьми холодными каменными укреплениями, он ощущал древнюю магию, на которую могло подействовать лишь сильнейшее из его заклинаний. Чувствовал он и настоятельницу, она представлялась ему солнцем, а монахини — звездным небом.

Он отступил.

И вдруг щупальца заклинания поиска натолкнулись на еще одного обладателя силы, Шип увидел его как темное солнце, понял, что его видели демоны, видел и сторонился Туркан, самый могущественный из них. Это был тот, кто закрылся щитом, пусть и ненадолго, от его заклятия в ходе сражения.

Медведи отказались следовать за ним, но они и не помогали его противникам, лишь несколько их разгневанных воинов жаждали мести. Шип глубоко вдохнул чистый воздух и свернул на север, обратно в горы, ускоряя шаг, пока не перешел на бег. Теперь его гигантское тело двигалось быстрее самой быстрой лошади в мире. Он мог бы переместиться куда угодно с помощью магии, но подумал, что не стоит напрасно расходовать накопленную силу. Ведь в землях Диких сила притягивала, и любое колдовство могло быстро, чаще всего слишком быстро, завершиться смертью волшебника: когда словно из ниоткуда появлялось нечто огромное и в один присест сжирало тебя.

Шагая по лесным тропам, Шип размышлял, а не поглотить ли ему Туркана.

ЛИССЕН КАРАК — КАЙТЛИН

Четыре девицы Ланторнов быстро оправились после выговора сестры Мирам и вечером сидели за кухней, вырезая сердцевины из зимних яблок. Ни монахинь, ни послушниц поблизости не было.

Старшую звали Элисса. Высокая и худая, она не могла похвастаться хорошей фигурой, зато у нее были длинные ноги и прекрасные темные волосы. Несмотря на напоминавший клюв ястреба нос, мужчины обычно находили ее неотразимой. Главным образом потому, что она много улыбалась и редко применяла главное оружие своей семьи — острый язычок.

Мэри, так звали вторую из сестер, была полной противоположностью Элиссы: низкорослая, но не приземистая, чуть полноватая. У нее была копна золотистых волос, узкая талия и курносый носик. Она считала себя непревзойденной красавицей и искренне недоумевала, когда парни предпочитали общество старшей сестры.

У Фрэн были каштановые волосы, полные губы и широкие бедра. Внешне она походила на мать, но от отца ей достались незаурядный ум и обостренное чувство справедливости. Ее почти не заботило, нравится она парням или нет. И Кайтлин — самая младшая. Ей исполнилось всего пятнадцать. Не такая высокая, как Элисса, не такая округлая, как Мэри, и не такая смышленая и язвительная, как Фрэн. Русые волосы обрамляли личико, по форме напоминавшее сердечко. А еще она была самой тихой и уважаемой из сестер.

— Старая сука, — выругалась Фрэн, отбрасывая в сторону сердцевину яблока, — думает, мы до конца жизни будем хорошенькими маленькими девочками с перепачканными свиным дерьмом ножками.

Элисса обеспокоенно огляделась.

— Нам нужно лишь правильно воспользоваться сложившимся положением, — задумчиво произнесла она, сунув дольку яблока в рот.

Девушка ловко доставала из–за пояса ножик, отрезала дольку, вытирала ножик о фартук и засовывала его обратно за пояс с такой скоростью, что далеко не всякий мог уследить за ее движениями. Она глянула поверх своего длинного носа на Фрэн.

— Предлагаю объявить заседание клуба «Выйди замуж за дворянина» открытым.

— Детские глупости, — презрительно усмехнулась восемнадцатилетняя Мэри. — Никто не женится ни на одной из нас.

Ее взгляд скользнул по сидевшим кружком сестрам.

— Ну, разве что только на Кайтлин, — добавила она.

Фрэн резко швырнула сердцевину в загон для свиней у нее за спиной.

— Ежели кое–кто перестанет кувыркаться с первым попавшимся деревенским мальчишкой на первом попавшемся чертовом стоге сена…

Ее слова ничуть не задели чувств Элиссы, которая продолжала улыбаться.

— Ах, Фрэн, ты уж точно отправишься под венец девственницей, не так ли? — фыркнув, заметила она.

Следующая сердцевина попала старшей сестре прямо в нос, и та сердито шикнула на Фрэн.

— Да без разницы, спишь ты с ними или нет, ведь если кто–то из них скажет, что спишь, то остальные поверят, — сказала Мэри.

Все согласились.

— Послушайте, солдаты не разговаривают с фермерами. Они ни черта не знают о нашей жизни. Даже лучники… — Она пожала плечами. — У лучников денег больше, чем у любого из фермерских сынков. А у наемников…

— К тому же не все они джентльмены, — перебила ее Мэри. — Будь у меня хоть что–то из приданого, я бы никогда даже не дотронулась до этого Плохиша Тома.

— А мне он нравится, — заявила Фрэн.

— Значит, ты еще тупее, чем я думала. Разве не ты должна быть самой умной и разбитной из нас? От одного его вида меня в дрожь бросает, — вздрогнула Мэри.

Элисса вскинула руку, призывая их к тишине.

— Так или иначе, к чему весь этот разговор… — Она обвела взглядом сестер. — У нас кое–что есть. Кое–что весьма ценное.

Она улыбнулась, и эта улыбка озарила ее лицо, превратив юную ведьму с широкой прямоугольной челюстью в весьма привлекательную молодую особу. Мэри обернулась и увидела, что улыбка Элиссы предназначалась оруженосцу средних лет, проходившему мимо кухни с ведром золы. Он направлялся чистить доспехи своего господина.

Как только мужчина скрылся из виду, Элисса тут же стерла с лица улыбку и продолжила:

— В крепости шестьдесят солдат. Значит, есть шестьдесят возможностей, что один из них женится на одной из нас.

Мэри фыркнула. Фрэн подалась вперед, напрочь забыв о зажатом в руке яблоке.

— Может, в этом что–то и есть.

Как правило, союзницами они не были, но в этот раз их взгляды встретились, и сестры улыбнулись друг дружке.

— Поэтому мы не будем сами. Это все, что от вас требуется, девочки. Не будем сами. Посмотрим, что они нам предложат.

Мэри не была столь уверена.

— Ну и что с этого–то? Мы не будем спать с ними? Что еще? Может, нам стоит научиться стрелять из лука? Или пойти к Мэг и заняться шитьем?

Старшая из сестер покачала головой.

— Лиза не перестанет раздвигать ноги перед любым мало–мальски симпатичным парнем, — заявила Мэри.

— Пусть Лиза делает, что хочет. Она старая, а мы нет. — Фрэн осмотрелась. — Капитан ничего такой.

Элисса фыркнула.

— Он крутит с одной из монашек.

— Неправда! — воскликнула Кайтлин. До сих пор она молчала, но некоторые вещи просто не могла выносить.

— Да что ты говоришь? Неужто ты в этом разбираешься?

— Я прибираюсь у него в комнате, — покраснев, призналась Кайтлин. — Иногда.

Элисса уставилась на нее.

— А ты, юная особа, оказывается, темная лошадка.

— Неправда! — заявила девушка, готовая к их подколкам.

— Ты заходишь прямо в его комнату?

— Почти каждый день. А что?

Кайтлин огляделась. Элисса пожала плечами.

— Одна из нас могла бы забраться к нему в кровать.

Кайтлин поднесла руку ко рту, Мэри сплюнула, а Фрэн выглядела так, словно всерьез обдумывала предложение.

— Слишком безрассудно, — объявила свое решение Фрэн. — Он тоже довольно опасный.

— От него в дрожь бросает, — подтвердила Мэри.

— Зато его оруженосец хорош, как с картинки, — заметила Элисса. Младшая сестра залилась румянцем. К счастью, остальные этого не заметили.

К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип отчаянно нуждался в сведениях. Хорошо бы его друг со Скалы был посмелее. В сгущавшихся сумерках он призвал на помощь птиц. Теперь чародей взбирался с одной горы на другую. Спуск по северной стороне всегда был более пологим, нежели подъем. Шип поднимался все выше и выше. Деревья редели, и на более открытой местности маг двигался быстрее.

Словно ястребы к рыцарю, к нему на руки сели два ворона. Он заговорил с ними, поместил послания в их сообразительные головы и отослал в крепость. Вороны никогда не вызывают подозрений. Два крылатых вестника взмыли над головой Шипа и полетели на юго–восток, а маг повернулся и увидел, насколько высоко он забрался.

Он обвел взглядом девственную природу. Далеко внизу под ногами тянулась цепь бобровых запруд, крохотные озера искрились в лучах заходящего солнца. Соединявший их поток серебряной нитью сверкал то тут, то там среди искореженных переплетавшихся деревьев.

Маг продолжил восхождение. Склоны стали более крутыми, и это замедляло продвижение. Длинными сильными руками ему приходилось хвататься за деревья и подтягивать свое неуклюжее тело вверх.

Сделав последний рывок, он перевалился через скользкий валун и оказался на самой вершине. Тяжело дыша, Шип остановился и широко развел нывшие от усталости руки: поднимать столь огромный вес не так уж и просто. У самых его ног раскинулось темное глубокое озеро, в которое с невероятной высоты низвергался водопад. От летевших во все стороны брызг одежда мага тут же вымокла. Он опустился на колени и принялся жадно пить из магического источника.

Из–под толщи воды на расстоянии вытянутой руки вынырнула голова, и чародей резко вскочил.

«Кто пьет из моего озера?»

Слова прозвучали в голове мага, даже не будучи произнесенными вслух

— Меня зовут Шип, — ответил он.

Существо направилось к берегу, потоки темной воды стекали с его гладкого тела. Оно становилось все больше и больше, угольно–черная кожа сияла, подобно обсидиану.

Движение было стремительным, но при этом само существо казалось абсолютно неподвижным. Все это Шип улавливал лишь краем глаза. А когда создание полностью вышло из воды, оказалось, что оно на четверть выше самого чародея.

Сиявший чернотой каменный тролль. Безо рта, глаз и, похоже, вообще без лица.

«Я тебя не знаю».

— Зато я знаю о тебе, — ответил Шип, — и мне нужны союзники. Говорят, ваш вид бесстрашен в бою.

«Чувствую твою силу. Большую силу».

— А я вижу твою мощь и твою скорость. Они тоже немалые.

«Хватит болтать, чего ты хочешь?»

Слова в голове Шипа прозвучали так громко, что он едва не упал на колени.

— Мне нужно десять таких, как ты, вы будете моими телохранителями. И солдатами.

Чудище запрокинуло голову и захохотало. Оказалось, рот у него все же был, полный огромных зубов. Его каменное лицо — если оно было каменным — пошло волнами, как вода.

«Мы никому не подчиняемся».

Шип улыбнулся бы, если бы только мог. Вместо этого он наложил связывающее заклятие, одновременно закрыв разум от крика, который не заставил себя долго ждать.

Лишившись возможности двигаться, тролль взревел. Его зубы лязгали с грохотом столкнувшихся в бурном потоке камней, из гладких предплечий появились кисти с когтистыми пальцами, которые потянулись в сторону Шипа.

Чародей даже не шелохнулся. Его воля сверкающими зелеными нитями все туже опутывала чудовище, и вскоре все закончилось.

«Я уничтожу тебя и весь твой род! Да столь изощренным способом, что твой жалкий умишко даже не в состоянии вообразить».

Шип посмотрел на него и произнес:

— Не уничтожишь. А теперь — подчиняйся. Нам еще нужно отыскать твоих сородичей, так что ночь предстоит долгая.

Связанный магическими путами тролль метался, словно тигр в клетке. Он ревел, и его вопль был слышен на многие мили.

— Подчиняйся! — повторил Шип, вложив в связывающее заклятие больше воли.

Чудовище сопротивлялось, в черном рту обнажалось — или росло — нечто еще более черное. Всеми силами оно пыталось дотянуться до чародея.

Для Шипа это все было не более чем детской забавой — борьбой с ребенком, сильным, но всего лишь ребенком. Он обрушил всю свою волю на тролля, и тот сломался.

Таков закон в землях Диких.

Найти других троллей не составило труда. Подавить волю второго было намного проще, чем первого, а седьмой оказался гораздо упорнее шестого. Но все же к утру за ним плелся десяток могучих существ, а он сам был так измотан, будто всю ночь таскал тяжести, и теперь ему едва хватало сил, чтобы поднять руки.

Он остановился на привал в узком ущелье и принялся слушать завывания ветра. Безликие тролли разместились вокруг него.

Спустя некоторое время солнце начало скатываться за горизонт, маг почувствовал себя лучше. Шип направил часть своей силы к темному солнцу в далекой крепости.

И от увиденного он пошатнулся, ибо…

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан опирался на куртину рядом с наружными воротами. Пришел он сюда не столько по собственному желанию, сколько из–за давящей тесноты и нехватки воздуха в штабе.

Он написал ей письмо и положил между двумя ветвями старой яблони. Всего одно, а не десять, которые бы сочинил, будь ему лет пятнадцать. После чего, обругав себя за ожидание и надежду на то, что она волшебным образом появится здесь, поднялся на крепостную стену подышать свежим воздухом.

Над его головой горели звезды, а внизу, во внутреннем дворе Замка у моста, жгли костры. Нижний город, раскинувшийся у подножия горного хребта, опустел, охраняемый лишь небольшим отрядом солдат. Огней там видно не было. Капитан всматривался в темноту — земли Диких были чернее ночи.

Кто–то искал его. Сперва это походило на покалывание в висках, потом у него возникло предчувствие неминуемой беды, а затем он ощутил себя настолько уязвимым, что опустился на корточки, скорчившись у зубчатой стены, и попытался отогнать неприятные детские воспоминания.

А когда не смог, глубоко вдохнул и заставил себя встать. Не обращая внимания на давивший страх, капитан поднялся по вырезанным в стене ступеням вверх к первой башне. Вторую ступеньку он преодолел с невообразимым трудом, на четвертой и пятой помогая себе руками, на восьмой еле полз. Собрав всю волю в кулак, Красный Рыцарь сделал последний рывок. Как только он оказался на каменной площадке, страх, словно непрошеный гость, отступил.

Бент вскочил на ноги, сжимая в руке колоду нарисованных карт, и воскликнул:

— Капитан!

Еще с десяток лучников повскакивали вместе с ним, отдавая честь. Капитан обвел всех взглядом:

— Вольно. Кто дежурит на стенах?

— Акробат, — ответил Бент. — На главной куртине Слабак, сэр Гийом Длинный Меч и Сопля отвечают за башни с орудиями. Смена караула через час.

— Удвоить, — приказал Красный Рыцарь.

Ему хотелось извиниться, сказать: «Простите, ребята, у меня нехорошее предчувствие, и оно будет стоить вам ночного сна». Но он давно усвоил — когда отдаешь неприятные приказы, извиняться не стоит. Тем более, объяснять их причину. Успешная вылазка в лагерь противника повысила авторитет капитана, ведь ни один командир не справился бы лучше.

Бент скривился и принялся зашнуровывать украшенную вышивкой кожаную куртку без рукавов. Он, как и многие ветераны, носил ее с особым достоинством — как показатель состоятельности и предмет гордости, который достанется лишь его убийце. Темнокожий служака обвел взглядом своих азартных соратников, и ни один из них не посмотрел ему в глаза.

— Хетти, Крэнк, Ларкин, за мной. И, Хетти, если не хочешь схлопотать двойной наряд, перестань столь часто отлучаться в сортир.

Бент пристально посмотрел на самого молодого из находившихся в помещении солдат и повернулся к капитану.

— Этого достаточно, милорд?

Капитан не знал его как следует, он был из людей сэра Йоханнеса. Тем не менее немало удивился, застав одного из старших лучников за карточной игрой во время дежурства на стене.

— Действуй, — холодно ответил он.

Затем неспешно прошелся вдоль помещения, осматривая валявшиеся на столе пригоршни монет, кости и карты, в полной уверенности, что сэр Хьюго ни за что бы не допустил столь открытую вольность. Почесав бороду, он поманил Бента к себе. Лучник подошел к нему с виновато опущенной головой. Капитан молча указал на лежавшие на столе деньги. Бент приподнял брови и открыл было рот.

— Отставить. Напомни мне войсковые правила относительно азартных игр.

— Общая сумма выигрыша не должна превышать дневное жалование низшего по званию, — доложил он.

Два розенобля, сверкая, лежали среди дюжины серебряных леопардов и груды медяков. Капитан накрыл деньги рукой.

— Значит, это мое, — заявил он, — я — единственный человек во всем войске, который зарабатывает такие деньги за день.

Бент сглотнул и зло прищурился.

Капитан убрал руку, оставив монеты нетронутыми. Он пристально посмотрел на лучника и улыбнулся:

— Намек понят?

Тот облегченно выдохнул.

— Так точно, капитан.

— Доброй ночи, — сказал Красный Рыцарь.

Он опустил руку на плечо Бента, будто предупреждая: «Я забуду, что здесь произошло, но попробуй только допустить такое еще раз». У него были хорошие наставники, и ему хотелось верить, что свой долг он выполняет как следует.

Стоило ему спуститься со стены, как ощущение вернулось — не страх, но чувство, будто за ним наблюдают. Разглядывают самым пристальным образом. На этот раз капитан был готов. Он вошел в круглую комнату, и…

…Там стояла Пруденция.

«Тебя разыскивает человек, — произнесла она. — Его зовут Шип. Сила Диких. Ты не забыл, как оставаться ненайденным?»

Капитан остановился поцеловать руку наставницы.

«Откуда ты знаешь, что это Шип?» — спросил он.

«У него своя узнаваемая манера, и он не раз колдовал этой ночью. Он собирает союзников. И если бы ты был более внимательным и следил за эфиром…»

Он улыбнулся.

«Меня это не интересует. Слишком сильно загружен работой».

Дверь была чуть приоткрыта. Капитан нередко оставлял ее в таком положении, чтобы сила всегда была доступна. И этой ночью разыскивавшая его сущность чувствовалась через эту щель гораздо сильнее, чем там, на стене.

«Конечно же».

Он прошел мимо Пруденции и плотно захлопнул дверь. С успокаивающим щелчком тяжелый железный запор встал на место.

К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Темное солнце погасло, подобно брошенному в воду факелу На минуту он растерялся. Темное солнце тускнело и снова светлело, тускнело и светлело — в этом не было ничего необычного. Годы терпеливого накопления силы научили Шипа не слишком задаваться вопросом, почему происходят такие изменения, поскольку на силу влияли расстояние, погода, старые заклинания, от былой мощи которых остались лишь призрачные отголоски, и даже животные, использовавшие силу, как летучие мыши пользуются звуком. Можно было привести тысячу естественных причин, способных замедлять поток силы, так же как и множество факторов, влиявших на чистоту звука.

Более того. Шип задумался, а не заняться ли ему одновременным изучением силы и звука. Это могло принести свои плоды. Подобная мысль показалась ему весьма занятной, и часть его существа принялась следить за движением звука в пространстве, воспринимая его как аллегорическое или даже прямое проявление силы. Сам он сидел, вдыхая ночной воздух и без особых усилий поддерживая связывавшие троллей путы, а третья часть его сущности с возраставшим раздражением высматривала темное солнце.

Четвертая продумывала следующий шаг.

Сражения у Скалы вынудили его собирать ресурсы и искать союзников, что, безусловно, было сопряжено с определенным риском и трудностями, без которых он планировал обойтись. Если и дальше все пойдет как по маслу, то скоро у него накопится достаточно сил, чтобы потягаться с равными себе. Например, с могущественным Змеем из Зеленых холмов, который уже догадался, что именно замышляет Шип, и настороженно наблюдал, как тот спешно подчиняет себе мелких существ и людей. Как встревожился или, по меньшей мере, заинтересовался бы любой феодал, заметь он, что сосед призывает вассалов и собирает армию.

Сравнение пришло в голову четвертой сущности, бывшей некогда человеком. Человеком, способным поднимать армии.

Однако так было до того, как Шип узнал правду.

Старый медведь с гор тоже не питал особой любви к чародею. И в определенный момент пусть не люди, но тролли и дикие животные попытаются разорвать сковавшие их оковы.

С другой стороны, крепость уж точно не превратится в груду щебня только по одной его команде. Внешние стены Альбинкирка пали с такой легкостью, что он начал предвкушать быструю победу, но сама цитадель, до отказа забитая перепуганными людьми, до сих пор не сдалась, так что на легкие победы больше рассчитывать не приходилось.

И чем бы ни было темное солнце, оно заключало в себе огромную силу и опасность, а окружавшие его солдаты–убийцы несли смерть. И впредь он не станет их недооценивать. Равно как и терпеть распространение их заразы по своей земле. Они ответят за нападение на его лагерь и череду предшествующих стычек, из–за которых чародею пришлось готовить захват крепости с последующим ее уничтожением.

А где же все это время был его новоявленный друг со Скалы?

Довольно.

Он давно сделал выбор — и этот выбор привел к войне. Теперь Шипу нужно было собрать все доступные силы, при этом не затрагивая интересы великих мира сего, стереть крепость с лица земли — что послужит предупреждением врагам, которое они запомнят на всю жизнь, — и вернуть Скалу Диким.

И пока он обдумывал следующий шаг, наслаждавшаяся ночной прохладой часть его сущности предпочитала не замечать исходившее от настоятельницы золотое свечение, будто само признание ее существования означало бы его поражение.

В двадцати лигах к югу в холодной темноте копошилась, громыхала и храпела сотня подчинявшихся ему тварей, две сотни людей жались к кострам, расставив слишком много часовых, а за горами на севере проснулись и разожгли костры сотни воинов–сэссагов, готовые явиться по первому его зову. На севере и западе, в норах, пещерах, дырах, временных укрытиях и домах проснулись иные существа: ирки, боглины и более могущественные твари — клан демонов и добрая половина золотых медведей. И, поскольку сила притягивала силу, все они откликнулись на его призыв.

Рыцарям будут противостоять тролли, сэссаги — превосходные разведчики, ирки и боглины составят основную часть его пехоты. К утру в его распоряжении окажется мощь, способная разбить любое войско, собранное людьми. И тогда крепость будет принадлежать ему.

Ирония заключалась в том, что в этой войне он больше полагался на людей, чем на созданий из земель Диких.

При этой мысли все его сущности, одна за другой, вернулись в скорчившееся под деревом тело. Оно поднялось, вздохнуло и стало походить на человека.

Но только походить.

ЛИССЕН КАРАК — КАЙТЛИН ЛАНТОРН

Кайтлин глубоко вздохнула и попыталась перекатиться на другой бок, но наткнулась на лежавшего рядом человека. Она снова вздохнула и подумала, с чего это ее сестра заняла столько места… И вдруг девушка вспомнила, где находится, и ойкнула. Мужчина положил руку ей на грудь. Кайтлин улыбнулась и легонько застонала.

Мужчина лизнул ее подбородок и поцеловал, едва коснувшись языком уголка ее рта, словно спрашивая разрешения. Девушка засмеялась и обвила руками его шею. Она не была шлюхой, и это был первый мужчина в ее жизни. Кайтлин не собиралась участвовать в мерзких планах сестер или потакать их ужасному вкусу. Она была влюблена.

Ее возлюбленный провел языком вдоль мочки уха, неторопливо водя пальцем вокруг соска. Она засмеялась, он тоже.

— Я люблю тебя, — прошептала Кайтлин Ланторн.

Она еще не произносила этих слов. Даже после того, как он лишил ее девственности.

— А я тебя, Кайтлин, — ответил Майкл, и их губы сомкнулись в долгом поцелуе.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

К СЕВЕРУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

Первой мыслью Питера было: «Я все еще на свободе».

Два дня он двигался на восток и по пути не встретил ни одной живой души. А вчера после обеда почувствовал запах дыма и увидел возвышавшуюся на юге крепость. Несмотря на скудные познания в географии западной Альбы, основанные на обрывочных сведениях из разговоров его поработителей и проезжих купцов, он предположил, что это Альбинкирк. Должно быть, двое торговцев ушли далеко на восток, а он сам вернулся к началу своего пути. Или же ходил по кругу.

Очертания Альбинкирка, раскинувшегося в пяти лигах или около того, сильно удручали его. В конце концов, именно там его хотели продать. Поэтому при первой же возможности юноша повернул на север, к горам, хотя каждый шаг требовал от него проявления мужества и решимости следовать первоначальному плану.

Сдаваться Питер не собирался. Он наконец–то избавился от ярма. Сделать это оказалось проще, чем он предполагал, — несколько больших камней, отсутствие других занятий, и ярмо разлетелось в щепки.

Среди рабов, да и обычных людей ходили слухи о тех, кто прекрасно уживался с Дикими. Даже там, откуда он родом, были те, кто не просто уживался с ними, но и…

Лучше о них не вспоминать. Ведь они продали свои души.

Питер не хотел думать об этом, просто двигался на север, перекинув через плечо топор. Еще до наступления темноты он миновал около десяти заброшенных ферм, на которых набрал столько еды, что едва мог ее унести. Обнаружил хороший лук, правда без колчана и стрел. Ему было непривычно заходить в пустые дома — кое–где хозяева успели тщательно припрятать и аккуратно сложить свои пожитки: в сундуках свернутые покрывала, на полках украшенная зеленой глазурью посуда, столь характерная для жителей восточных гор, морейские тарелки, кружки и маленькие оловянные чашки. Но все это его не интересовало. Единственное, что он забрал с собой, был рог, стоявший на каминной полке.

Были дома, где на столах все еще оставались блюда с едой, гнило мясо, черствел хлеб. Впервые натолкнувшись на брошенную пищу, Питер тут же ее проглотил, а потом его вырвало.

Обследовав более десятка хижин, он престал соблюдать осторожность.

Зашел в хлев и обнаружил там свинью. Ее бросили, потому что она была беременной, а хозяин оказался слишком мягкосердечным или чересчур прагматичным, чтобы забрать животное с собой в Альбинкирк, учитывая ее состояние.

Пока он размышлял над тем, хватит ли у него мужества, чтобы прирезать свиноматку, скрипнула входная дверь.

И Питер увидел существо из Диких. Его обнаженное тело было ярко–красным, а на голове красовался хохолок, напоминавший дрожащие языки пламени. На тетиву его лука была наложена стрела, сверкающий стальной наконечник, направленный в грудь Питера, не предвещал ничего хорошего.

У него перехватило дыхание. С трудом поборов страх и дрожание рук, он выдавил:

— Привет.

Дикий поморщился, будто учуял зловоние, и тогда до Питера дошло, что это всего лишь человек, тело которого покрыто красной краской, а волосы обмазаны чем–то, напоминающим глину.

Он медленно повернулся, чтобы оказаться к мужчине лицом, и показал пустые руки.

— Я больше не буду рабом.

Краснокожий вскинул голову и высокомерно глянул на дрожавшего Питера. Несмотря на то что тетива была натянута до упора, стрела оставалась неподвижной.

— Ти натак она! — властно произнес он.

— Я не понимаю, — дрожащим голосом ответил Питер.

В том, что этот мужчина привык командовать, сомневаться не приходилось, значит, он не один. Кем бы они ни были, это не те люди, которых искал бывший раб. Он возлагал на них надежды, а теперь эти надежды рухнули.

— Ти натак она! — снова повторил человек, а затем более настойчиво еще раз:

— ТИ НАТАК ОНА!

— Сдаюсь! — воскликнул Питер, поднимая над головой руки.

Краснокожий выстрелил.

Стрела пролетела мимо Питера на расстоянии вытянутой руки, отчего у него внутри все сжалось. Ноги подкосились, он рухнул на пол и обнял себя за плечи, проклиная собственную слабость. «Как же быстро я снова превратился в раба».

Позади раздался визг.

Из головы свиньи торчала стрела, животное несколько раз дернулось и затихло.

Хлев заполнился разрисованными людьми: красными, красно–черными, черными с белыми отпечатками рук, черными с изображением черепа на лице. Их внешний вид ужасал, но движения поражали плавностью, грацией и силой. Таких он себе даже представить не мог. Видел, как они разделались со свиньей и ее недоношенными поросятами, а потом его вытолкали из хлева — грубо, но беззлобно. Привычными для Питера средствами Краснокожий поджег факел и поднес его к крытой гонтом крыше.

Несмотря на затяжные дожди,деревенская постройка вспыхнула мгновенно.

Воины все прибывали — через час их было уже около пятидесяти. Они собрались у дома, а когда крыша хлева рухнула в ревущем пламени, растащили недогоревшие доски и развели несколько небольших костров недалеко друг от друга по одной линии. Затем люди насадили недоношенных поросят на ольховые ветки и найденные в доме стальные прутья и зажарили. А еще отыскали погреб с сушеной кукурузой и яблоками и тут же забросили их в тлеющие угли.

С наступлением сумерек раскрашенных мужчин и женщин, в большинстве своем вооруженных луками и стрелами, стало более сотни. У некоторых имелись большие ножи и мечи, а у одного воина их было даже два. Питер заметил несколько человек с длинными прядями ярко окрашенных волос, остальные же предпочитали оставлять лишь тонкую полосу на голове и вокруг гениталий. Они казались ему странными, но, когда он немного привык к внешнему виду Диких, Питер осознал, что ни у одного из них нет ни капли жира.

Нисколечко.

Как у рабов.

Никто не обращал на него внимания. Опасности он собой не представлял, пользы не приносил. У него была уйма возможностей сбежать, и он даже добрался до границы расчищенного под пашню участка. Затем неожиданно остановился, забрался на нижнюю ветку яблони и принялся наблюдать.

Прежде чем багряное солнце зашло за горизонт, Питер снял чулки и брэ — грязные изорванные лохмотья — и вернулся к Диким в одной рубахе. Некоторые из них были одеты в рубахи изо льна или оленьей шкуры, поэтому, избавившись от части одежды, он надеялся расположить их к себе.

Правда, расстаться с перекинутыми через плечо котомкой и топором Питер не смог. Так же как и с луком.

Он приблизился к костру, ощутив идущий от него жар, от запаха жареной свинины в животе заурчало.

Один из раскрашенных Диких поджег дом, что вызвало безудержный смех. Другой сильно обжегся, когда украдкой попытался урвать кусок свиной туши, отчего стоявшие рядом воины разразились громким хохотом. Услышав его, Питер почему–то подумал о демонах.

Если и прозвучала команда, то он ее не слышал. Не было никакого колокольного звона к обедне, все просто накинулись на поросят и ели как животные. Чавканье, причмокивание и хруст отдираемого от костей мяса перемежались громким оплевыванием горелых кусков и хрящей, и все это сопровождалось безудержным весельем.

Если бы не этот смех, добродушный и искренний, происходившее могло показаться ночным кошмаром. И Питер даже не заметил, как оказался у костра, ведомый запахом еды и звонким хохотом.

Краснокожий человек стоял неподалеку. Вдруг их взгляды пересеклись, и в свете ночных огней бывший раб увидел ухмылку, скорее, оскал. Дикий махнул ему свиным ребром.

— Додэк? — спросил он. — Гаэрлеон?

Стоявшие рядом воины посмотрели на Питера.

Один из них — высокий, с вымазанным черной маслянистой краской телом и волосами и красной полосой поперек лица — осклабился и сказал:

— Жрать хочешь? Скадаи спрашивает.

Питер приблизился еще на один шаг. Все его мысли были сосредоточены на том, что своим видом он сильно выделяется среди остальных.

Краснокожий — Скадаи — снова махнул ему.

— Жри!

Один из воинов рассмеялся и сказал что–то на своем наречии, и Скадаи захохотал. И вымазанный черной краской человек тоже.

— Твоя свинья? — спросил он.

Питер покачал головой:

— Нет, я просто проходил мимо.

Дикий что–то сказал своим товарищам, видимо, перевел, и протянул Питеру кусок свинины. Он набросился на него и ел слишком быстро, обжигая пальцы и язык горячим мясом и салом. Воин подал ему до краев наполненный вином калебас^[63]. Бывший раб жадно осушил сосуд, пролив часть вина на руки, отчего ожоги защипало, затем вернул чернокожему.

Все наблюдали за ним.

— Я был рабом, — неожиданно для самого себя произнес он. Словно они могли понять его. — И больше им не стану. Лучше умереть, чем опять стать рабом. — Он глубоко вздохнул. — И поскольку я больше не раб, то хотел бы к вам присоединиться.

Чернокожий воин кивнул.

— Я тоже когда–то был рабом, — заявил он, криво усмехнувшись. — Ну… Или что–то вроде того.

Они проснулись с первыми лучами солнца и направились по узкой тропе, по которой накануне пришел Питер. Сэссаги двигались почти бесшумно, используя для общения свист и подражая птичьим голосам. Бывший раб держался рядом с чернокожим воином, которого называли Ота Кван. Он следовал за Скадаи, который, по предположению Питера, был их вожаком. Правда, приказов он не отдавал.

Никто не разговаривал с Питером, да и вообще никто не говорил. Он изо всех сил пытался двигаться как они. Поскольку в лесу лишнего шума он не создавал, замечаний ему никто не делал. Юноша старался просто не отставать от Ота Квана, следуя за ним через ольховое болото, затем взбираясь на покрытый березами горный кряж, низкий, но длинный, с правой стороны которого простиралось озеро, а с левой несла свои воды огромная река. Дальше их путь лежал на запад через буковые нагорья.

Они передвигались по нетронутым людьми землям, иногда следуя звериным тропам или шагая по пересеченной местности. Постепенно Питер начал понимать, почему они выбирали ту или иную дорогу — они двигались на запад, стараясь держаться подальше от реки. Он не смог сосчитать, сколько их, даже когда сэссаги разбили лагерь. Той ночью они просто остановились и улеглись на землю, образовав сплетение тел, рук и ног. Одеял ни у кого не нашлось, пара рубах — вот, пожалуй, и все, а ведь ночи еще были холодные. Оказавшись зажатым между двух тел, Питер почувствовал отвращение. Но стоило ему сомкнуть веки, как он забылся во сне.

Ранним пасмурным утром он предложил кусок черствого хлеба Ота Квану. Чернокожий воин с благодарностью его принял и, откусив чуть–чуть, передал дальше. Люди напряженно следили за хлебом в ожидании своей очереди. Но когда он исчез до того, как закончились страждущие, никто и слова не сказал. Питеру не досталось даже крошки, хотя он думал, что Ота Кван вернет хотя бы краюшку. Бывшему рабу ничего не оставалось делать, как только смириться.

Следующей ночью Питер не смог уснуть. Моросило, и неприятное ощущение влажной плоти — краски, глины и обнаженных бедер другого мужчины — заставило его подняться и дрожать в одиночестве. Холод пробирал до самых костей, поэтому вскоре ему пришлось вернуться к лежавшим вплотную телам и побороть собственное отвращение ради того, чтобы не замерзнуть.

Наступивший день был полон страданий. Они стали двигаться еще быстрее: бежали через зеленый луг, испещренный пересекавшимися канавками шириной с вытянутую руку человека. Разукрашенные воины с легкостью перепрыгивали их, а Питер несколько раз падал. Ему помогали подняться под безудержный хохот.

На ногах у сэссагов была обувь из мягкой тонкой кожи, обычно того же цвета, что и раскраска тела, поэтому Питер не сразу ее приметил. Его дешевые башмаки разваливались на части, и он раз за разом ранил ноги острыми стеблями, и снова ему помогали и смеялись.

Он с трудом передвигался, обессиленный и не имевший ни малейшего представления о том, где находился. Поэтому, когда Ота Кван резко остановился, Питер проковылял мимо.

Впереди стояло существо словно из ночного кошмара — чудовище размером с тягловую лошадь, с хищным клювом и ничего не выражавшими серыми глазами цвета только что выкованного клинка. С костяным гребнем на голове, оно походило на ангела в шлеме. На спине у него были крылья — маленькие, но безумно красивые. Рассмотреть детали Питер уже не смог, поскольку в третий раз за последние дни был настолько напуган, что лишился способности мыслить здраво. Рука Ота Квана успокаивающе опустилась на его плечо.

Скадаи поднял руку и громко произнес:

— Ламбо!

Чудовище фыркнуло и вскинуло когтистую лапу. И Питер заметил, что его левая конечность обмотана куском ткани, похоже на забинтованную рану на руке человека. Существо снова фыркнуло — если оно и говорило, то столь низкая тональность была непривычна слуху Питера, поэтому он ничего не понимал — и скрылось среди деревьев. Скадаи развернулся и вскинул свой лук.

— Готе онах! — прокричал он.

В ответ раздался громкий рев, и Питер с удивлением осознал, что рядом с ними стоят десятки или даже сотни раскрашенных воинов.

Он схватил Ота Квана за руку.

— Что… Что это было?

На лице чернокожего воина появилась кривая ухмылка.

— Люди называют их адверсариями. Стражами земель Диких. Это демон, приятель. Все еще хочешь быть одним из нас?

Юноша с трудом набрал в грудь воздуха. У него снова словно ком в горле застрял. Тогда Ота Кван приобнял его за плечи.

— Сегодня доберемся до основного лагеря. Может быть, нам удастся поговорить. Должно быть, у тебя масса вопросов. Правда, знаю я немного. Мне нравится жить среди сэссагов. Я один из них и никогда не вернусь, даже если бы мне предложили стать графом. Но такая жизнь не для всех. Сэссаги — вольный народ. Если ты не хочешь здесь оставаться, просто уходи. Дикие могут и убить, но сэссаги — никогда.

— Вольный народ? — переспросил Питер. Где–то он уже это слышал.

— Тебе еще многое предстоит узнать. — Ота Кван хлопнул бывшего раба по плечу. — А теперь шевелись. Поговорим позже.

ДОРМЛИНГ — ГЕКТОР ЛАКЛАН

Гектор Лаклан вошел во внутренний двор большой гостиницы в Дормлинге, словно возвратившийся в свое королевство монарх. Народ хлынул наружу, чтобы поглазеть на него, некоторые даже аплодировали. Хозяин гостиницы и по совместительству лорд–хранитель города лично поприветствовал горца, пожав ему руку.

— Сколько голов?

Лаклан ухмыльнулся.

— Две тысячи шестьсот одиннадцать. Причем учитывай, хозяин, это с козлами, которые мне не слишком нравятся.

Хранитель Дормлинга — лысый здоровяк в фартуке — похлопал горца по спине. Как и любой другой на юге, этот благородный титул давал носящему его человеку большую власть.

— Мы ждем тебя уже десять дней. Твой кузен давно приехал, чтобы присоединиться к тебе. Говорит, дела на юге совсем плохи, — сказал он. — Мы уж испугались, что на вас напали и ты лежишь где–то, израненный или мертвый.

Лаклан принял из рук дочери самого хранителя чашу вина и поднял в ее честь.

— За тебя, милашка.

Девушка зарделась.

Гектор снова обратился к хранителю:

— На Холмах пусто, теперь понятно почему. Кто развязал войну? Король?

Собеседник покачал головой.

— Твой брат сказал, Альбинкирк в огне. Но давай об этом позже, сейчас заходи, располагайся и зови своих людей. Загоны готовы, даже для двух тысяч шестисот одиннадцати голов. И я бы хотел купить… Гектор Лаклан, если ты сегодня хочешь жареного мяса, сначала тебе придется продать мне хотя бы одну корову. Запасы совсем оскудели.

Словно войсковой авангард, прислуга дормлингской гостиницы бросилась встречать погонщиков, вынося подносы с горами свежего хлеба, острого сыра и высокими, обтянутыми кожей кружками, до краев наполненными крепким элем. Когда самому молодому перепачканному дорожной пылью гуртовщику в дальнем углу помещения принесли выпивку и еду, Гектор Лаклан уже привел себя в порядок и устроился в зале, которому позавидовало бы большинство лордов. Рассматривая новый гобелен, привезенный с Востока, он улыбался в спину одной из местных — зрелой женщине, которая, как оказалось, отличалась крутым нравом. Горец потер бицепс там, где она, словно краб, ущипнула его за руку, и громко расхохотался.

— На заставе Кавнор попытался содрать с меня пошлину за проезд, — продолжил он свой рассказ.

Хранитель и остальные лишь покачали головами.

Горец пожал плечами.

— Теперь путь свободен. Вряд ли у них осталось достаточно людей, чтобы удержать свою крепость, вздумай кто–то напасть на них.

Погонщики никогда не стремились владеть землей. Они кочевали.

Его кузен Ранальд протиснулся сквозь толпу.

— Смотри–ка, да ты вырос! — воскликнул Гектор, заключив того в объятия, потом вернулся на место и основательно приложился к кружке с элем. — Неужто Альбинкирк в огне? Паршиво. А что с ярмаркой?

— Я двигался быстро, не останавливаясь, а когда доехал до Пятого моста, то оказался восточнее, поэтому не стал переезжать на противоположную сторону и проскакал через всю страну. Ни черта не видел.

— Если бы я знал, что ты приедешь сегодня, то задержал бы двух чертовых торговцев, — сказал хранитель. — Они утверждали, что ехали с большим караваном, направлявшимся на запад из Тевы, и потеряли весь товар и рабов.

— Похоже на правду, — согласился Гектор.

Самое время для больших караванов.

— Так вот, эти двое морейцев сказали, что там была засада. Весь караван уничтожен. Мои сыновья говорят, по южной дороге действительно двигался внушительных размеров караван из Тевы, но мимо нас они не проезжали. Морейцам я не верю, хотя у них нет причин лгать.

— А засада–то чья?

— Они так и не поняли, — ответил хозяин гостиницы.

— Они сказали, это были Дикие, — вклинился в разговор бритый наголо молодой фермер, постоянный посетитель трактира и поклонник одной из дочерей хранителя, — или, по крайней мере, тот, что моложе, говорил про Диких.

— Точно. Кто–то из них утверждал, что там были Дикие, — подтвердил хранитель.

Гектор многозначительно кивнул.

— Сам–то я за всю поездку не видел никого больше собаки. — На его лице появилась еле заметная гримаса отвращения. — Дикие напали на Альбинкирк? Где же король? Ведь его люди тоже покупают мой скот.

Хранитель тяжело вздохнул.

— Не знаю. Я отправил двоих сыновей и с ними дюжину человек на быстрых лошадях все разведать. Посмотрим, что из этого выйдет. Люди выследили в лесах пришедших из–за Стены. Сэссагов. Думаю, если бы они действительно там были, то мы бы их увидели. С другой стороны, лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Гектор глубоко вздохнул.

— Значит, быть войне.

Хранитель отвел взгляд.

— Надеюсь, не будет.

Горец снова приложился к кружке с элем.

— Ну да, надежда умирает последней, а еще говорят: хочешь мира, готовься к войне. И когда вернутся твои гонцы на быстрых лошадях?

— Завтра.

— Конечно, если пришедшие из–за Стены их не сожрут. — Гектор убрал мешавший вытянуть ноги меч и откинулся на спинку стула, прислонившись к стене. — Богом клянусь, хранитель, вот так заварушка намечается. Запомнится надолго — гнать стадо мимо армии Диких. Такого даже мой папаня не делал.

— Только, если ярмарки не будет, это напрасная трата времени и сил, — заметил хозяин гостиницы. — Может, когда ты доберешься до Лиссен Карак, от крепости уже и камня на камне не останется.

— Доля истины в твоих словах, конечно, есть. Вот только сидеть и гадать, что там да как, смысла нет. Все равно мы пока ничего не знаем. — Горец окинул взглядом всех присутствующих. — Среди моих ребят есть прекрасный арфист и еще дюжина музыкантов, и пока Дормлинг стоит, ставлю золотой нобль против медяка, что мы можем слушать веселую музыку и танцевать до самого рассвета. Довольно разговоров о войне, давайте хорошенько повеселимся.

Стоявшая у дальних дверей рослая служанка притопнула и одобрительно кивнула.

Младшая дочь хранителя хлопнула в ладоши.

— Так вот почему тебя называют королем погонщиков. — В ее голосе звучали нотки одобрения. — За Гектора, владыку Зеленых холмов!

Гектор Лаклан нахмурился.

— В Зеленых холмах лишь один владыка — Змей из Эрча, — произнес он. — У него никогда не будет соперников, поскольку никто не посмеет бросить ему вызов. А еще он слышит все, что говорят о нем люди, поэтому не стоит приписывать мне титул владыки каких–то там холмов, верно, хранитель?

Собеседник хорошенько приложился к кружке с элем, приобнял дочь за плечи и сказал:

— Милая, никогда больше так не говори. Змей нам не друг, но и не враг, до тех пор пока мы держимся от него подальше и пасем овец там, где он велит, хорошо?

Она заплакала и выбежала из комнаты, поскольку все присутствовавшие не спускали с нее глаз. Через какое–то время женщина у дверей хлопнула в ладоши и дерзко заявила:

— Черт с ним, со Змеем этим! Где обещанный арфист?

ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

Дезидерата устроилась на кушетке в верхних покоях дворца. На ней были лишь длинная сорочка из полупрозрачной ткани и шелковые чулки с красными кожаными подвязками. Ее няня, неодобрительно фыркнув при виде дезабилье своей госпожи, приступила к выполнению неимоверно сложной задачи — сбору обуви королевы.

В руках Дезидерата держала свиток, книгу повседневного учета и инкрустированный серебром графитовый карандаш и непрерывно что–то строчила.

— Почему они не делают колеса телег одинакового размера? — поинтересовалась она.

Диота состроила гримасу.

— Потому что колесные мастера не делятся своими замерами, госпожа.

Дезидерата села.

— Неужели?

Няня пыхтела, пытаясь найти второй тапок из дамастной^[64] ткани, и наконец обнаружила его под кушеткой.

— Каждый колесник мастерит колеса по собственным размерам, как правило, передающимся от отца или деда. Часть мастеров делает телеги шириной с самый узкий мост. Я выросла в гористой местности, и Мост орхидей был самой узкой дорогой во всей округе. И ни один плотник не стал бы делать остов телеги шире того моста, и ни один колесник…

Королева нетерпеливо перебила:

— Я поняла. Но военные повозки… Военных повозок ни у кого нет. У нас есть вассалы, занимающиеся извозным промыслом. Они получают дома и фермы, а в обмен на это предоставляют всего одну телегу и одного извозчика. Что–то более несуразное можешь представить? А когда их телега ломается, то это уже трудности короля.

Она задумчиво укусила карандаш.

— Ему нужен профессиональный обоз: сделанные для военных целей повозки с извозчиками, которым бы платили.

Женщина принялась лихорадочно что–то записывать.

— Боюсь даже представить, во сколько это все обойдется, миледи.

Дезидерата помотала головой.

— А знаешь ли ты, сколько стоит отремонтировать колеса одной телеги? Вовсе необязательно, что война будет стоить столько же.

— Вы меня забавляете, миледи, — сказала Диота.

Она нашла оба красных тапка из телячьей кожи, что само по себе было чудом, и теперь надевала всю коллекцию на специальные формы, чтобы во время путешествия обувь не потеряла вид.

Королева одарила пожилую женщину улыбкой, за которую сражались все придворные кавалеры.

— Я забавляю тебя, дорогая няня?

— Вы, королева красоты, чья головушка забита романтикой и сиянием звезд, теперь обдумываете, как наладить снабжение королевской армии.

Диота покачала головой.

— Без фуража и провианта рыцарь и его боевой конь бесполезны, — заявила Дезидерата. — Если мы хотим одержать победу, их нужно накормить. Ты думаешь, моя голова забита сиянием звезд, няня? Загляни в голову какого–нибудь молодого человека. Бьюсь об заклад, половина юных щеголей, которые пытаются заглянуть ко мне под юбку и борются, чтобы поцеловать мою руку, поскачут вершить великие дела, не захватив даже торбы для своих лошадей.

Не говоря о пропитанной маслом ткани, чтобы обработать лезвие меча, и точильном камне или труте и огниве, чтобы развести костер.

Королева мотнула головой, чтобы локоны не лезли в глаза.

— Я наблюдала за рыцарями всю свою жизнь. Половина из них — хорошие бойцы, но менее десятой части едва ли могут стать хотя бы сносными солдатами.

Диота поморщилась.

— Мужчины. Что тут еще сказать?

Дезидерата залилась смехом и взялась за второй свиток.

— Я уже довольно далеко продвинулась в составлении плана турнира. В любом случае все рыцари королевства соберутся в одном месте, поэтому отложу дату проведения турнира на месяц — на четвертое воскресенье, День святой Троицы — неплохое время для грандиозного представления. Как раз закончатся посевные работы, а впереди останется лишь пора сенокосов.

— В четвертое воскресенье в Лорике проходит ярмарка крупного рогатого скота, — заметила Диота.

Королева вздохнула.

— Точно. — Она недовольно скривилась. — Чтоб ее.

— Так проведите турнир в Лорике.

— М–м–м, — задумалась молодая женщина. — Если турнир принесет в их казну деньги, то для города это будет очень хорошо, так же как и для наших с ними взаимоотношений. И, насколько я понимаю, моему супругу пришлось пойти там на кое–какие уступки.

— Потому что ваш безупречный рыцарь сжег «Два льва»! — выпалила Диота. — Чужеродный мерзавец!

— Няня!

С большим мастерством королева взмахнула подушкой, попав старой служанке мягкой кисточкой по затылку.

— Неотесанный деревенщина в доспехах.

— Он считается лучшим рыцарем в мире. — Королева вздохнула. — Ты не должна о нем рассуждать, исходя из общепринятых правил…

— Господи Иисусе, — перебила ее Диота, — если он действительно лучший рыцарь в мире, то должен соблюдать эти самые правила.

Их взгляды встретились. Правда, поскольку Диота никогда не забывала о своем долге, ее губы растянулись в улыбке.

— Уверена, миледи, он — великий рыцарь.

Королева мотнула головой.

— Должна признаться, чего–то ему не хватает.

Пожилая женщина хмыкнула.

— Спасибо, няня. Этого вполне достаточно. Несмотря на твое невежественное брюзжание, я прислушаюсь все же к твоему мнению: без сомнения, королю нужно как–то задобрить жителей Лорики. Если останется свободное время, если армия будет возвращаться той же дорогой, и если затею одобрят влиятельные горожане, я получу свой турнир, и это будет полезно для обеих сторон.

Она позвонила в серебряный колокольчик; двери в королевские покои распахнулись, появилась ее личный секретарь, леди Альмспенд, одна из немногих девушек Альбы, получивших университетское образование.

— Будь добра, Бекка, нужно написать два письма.

Леди Альмспенд сделала реверанс и разместилась за письменным столом, достав из сумочки серебряную ручку и чернильницу.

— Королева Альбы приветствует мэра и шерифа Лорики…

Диктовала она быстро и без запинок, останавливаясь лишь для того, чтобы, в соответствии с этикетом, ее секретарь обозначила все титулы и другие знаки отличия. Леди Альмспенд справлялась с этим так же легко и быстро, как королева составляла тексты писем. Нанимать образованных людей в качестве личных секретарей давно вошло в привычку монархов, да и большинство дворян не заботились о том, чтобы самостоятельно освоить эту науку, и предпочитали платить другим, чтобы те занимались писаниной от их имени. Ребекка Альмспенд сочиняла неплохие стихи и изучала работы менестрелей последних двух веков, и все же у нее всегда находилось время, чтобы тщательно исполнять обязанности помощницы королевы.

— Его величеству королю Альбы от верной и любящей жены…

Секретарь бросила на нее лукавый взгляд.

— Ладно уж, напиши то, что я имею ввиду, а не то, что диктую, — надулась Дезидерата.

— Ваше величество, простите, что иногда я считаю, будто роль своенравной красавицы затмевает ваш очевидный ум.

Королева легонько провела ногтями по тыльной стороне руки своего секретаря.

— Пусть мое письмо будет скромным, тогда он сам сможет оценить, сколь блестяще мое решение заняться разработкой новых военных повозок, — заявила она. — Напрямую указать ему на свою сообразительность — значит лишь расстроить его. Мужчины, Бекка, они все такие. Ты никогда не завлечешь в свои сети любовника, даже крупного торговца в очках, восхищающегося твоей светлой головушкой за длинные столбики цифр, если будешь носить скрывающий лицо вимпл, а тем более искать любой возможности доказать своему любимому, что из вас двоих именно ты самая умная. Поверь, ни одному мужчине подобное не понравится.

Королева прекрасно знала, что ее высокообразованной подруге каким–то образом все же удалось завоевать любовь самого сильного и зрелого мужчины из гвардии короля. Само по себе при дворе это было чудом расчудесным. Даже Дезидерату интересовало, как же так получилось.

Леди Альмспенд сидела, не шелохнувшись, и королева знала, что она борется с желанием отпустить колкость.

Молодая женщина поцеловала свою подругу.

— Успокойся, Бекка. В некоторых вещах я все же разбираюсь намного лучше, чем ты, — засмеялась она, — к тому же я — королева.

И даже столь сдержанная леди Альмспенд со смехом признала правоту ее последнего высказывания.

— Вы — королева.

Чуть позже, поразмыслив над положением еще раз, королева позвала двух оруженосцев короля и отправила их доставить письма: один был рад присоединиться к армии, но лишь на денек или пару, а второй весьма удручен тем, что ему придется скакать в торговый город, чтобы доставить послание бывшему рыцарю.

Обоим она позволила поцеловать ее руку.

К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — ГАРМОДИЙ

Гармодий не спал вот уже вторые сутки. Он старался не вспоминать, насколько легко это давалось ему лет сорок назад. Сегодня же, медленно двигаясь по дороге на измотанной лошади, он мог лишь надеяться, что его руки не отпустят луку седла и что лошадь не споткнется, потеряв подкову, или просто не рухнет от истощения прямо под ним.

Он исчерпал все запасы энергии: ставил защиты, швырял молнии и возводил призрачные барьеры с энтузиазмом человека более молодого, чем был. И теперь бережно копившиеся многие годы силы иссякли.

Но почувствовать себя молодым было прекрасно.

Молодые маги обладают энергией, а старые — опытом. Где–то в промежутке между молодостью и старостью лежит самое прекрасное время для человека, практикующего магию. Гармодий прикинул, что для него оно прошло двадцать лет назад, и все же прошлой ночью старый волшебник сотворил огненную стену в пять фарлонгов длиной и опустил ее, словно нож дьявольского плуга, перед скакавшей галопом лошадью.

— Ого! — громко воскликнул он.

Правда, через час ему пришлось затушить огненный клинок, поскольку навстречу двигался на взмыленном скакуне какой–то чужеземец. Человек настороженно осмотрел мага с головы до ног.

Гармодий остановил лошадь.

— Какие новости? — спросил он.

— Альбинкирк, — выдохнул человек. Говорил он с морейским акцентом. — Держится один лишь замок. Я должен рассказать королю. Дикие вторглись на его земли.

Старик погладил бороду.

— Спешься ненадолго и позволь мне тоже отправить послание королю, я — его маг.

— Сэр Алкей Комнена, — представился смуглый мужчина, перекинув ногу через круп коня.

Гармодий угостил его сладким вином. Ему было приятно наблюдать, с какой заботой чужеземный рыцарь относится к своему коню: он нежно провел рукой по крупу жеребца, проверил его ноги.

— Как дорога? — поинтересовался мужчина.

Маг искренне порадовался, что его сведения могли хоть как–то помочь этому человеку.

— Полагаю, все чисто. Алкей? Так вы, стало быть, кузен императора.

— Да.

— Странно встретить вас здесь. Я читал некоторые из ваших писем.

— Вы вогнали меня в краску, правда, в темноте этого не видно. Вы, должно быть, лорд Гармодий, и я читал все ваши письма о птицах. — Он рассмеялся чуть диковато. — Вы — единственный человек, единственный иностранец, чью высокую архаику я когда–либо зачитывал вслух при дворе.

Гармодий разжег крошечный магический огонек и принялся яростно что–то строчить.

— Неужели? — рассеянно спросил он.

— Хотя вы ничего не писали уже лет пять, ведь так? Или даже десять? — Молодой мужчина покачал головой. — Прошу прощения, милорд. Я думал, вы давно умерли.

— Вы ошибались, но не намного. Вот… Отдайте это королю. Я отправляюсь на север. Скажите, применялась ли в сражении против Альбинкирка магия герметистов?

Сэр Алкей кивнул.

— Какое–то существо, поистине исполинских размеров, использовало свою силу против стен города. Оно сорвало с неба все звезды и обрушило их на замок.

Они пожали друг другу руки.

— Хотелось бы встретиться с вами при более благоприятных обстоятельствах, — заметил сэр Алкей.

— Взаимно, сэр.

Попрощавшись, они разъехались в разные стороны — один на север, второй — на юг.

«Кто может сорвать с неба звезды и обрушить их на замок?» — спрашивал сам себя Гармодий. Новость немало взволновала его, ибо существовал лишь один ответ на этот вопрос.

В последних лучах заходящего солнца виднелся дым, поднимавшийся над Альбинкирком. Если город пал, то его первоначальный план пошел псу под хвост.

Чувства, обуревавшие мага в самом начале пути, окончательно испарились. Единственным неопровержимым фактом, исходя из рассказа сэра Алкея и случая на дороге, было то, что мародерствующая армия Диких вторглась на северные земли Альбы. Теперь он боялся — до мозга его продрогших и уставших костей, — что все старания старого короля Готора пошли насмарку. И, что еще хуже, кто бы ни наложил на него заклятие, он находился там же, на севере. С целой армией.

И все же Гармодий не развернул лошадь обратно на юг. Когда он подъехал к развилке, то на ведущей на запад, в леса, дороге увидел свежие колеи от колес повозок, направил животное в ту же сторону и последовал за ними.

Отчасти выбор был сделан из прагматических соображений. По пути к Альбинкирку он уже трижды отразил нападения Диких и не был готов к четвертому.

Спустя два часа где–то в темноте протяжно фыркнула лошадь, затем раздалось мягкое ржание, и его кобыла ответила.

Маг приосанился и отпустил поводья. Животные найдут друг друга быстрее. Поэтому они двигались вперед, а время текло очень медленно. Он вглядывался во тьму, которая, словно нечто живое, сжимала с двух сторон дорогу.

Другая лошадь тихо заржала. А его кобыла в ответ издала резкий, похожий на ослиный крик.

— Стоять! Эй, ты, на дороге, остановись и слезай с коня, или будешь так утыкан арбалетными болтами, что сойдешь за дикобраза в цирке или на какой–нибудь ярмарке.

Голос звучал резко, громко и очень молодо, что представлялось магу еще более опасным. Гармодий соскользнул с лошади, в глубине души зная, что вряд ли сможет снова на нее взобраться. У него болели колени. Ныли лодыжки.

— Слез, — сообщил он.

Прямо перед ним кто–то отодвинул заслонку фонаря с выпуклым стеклом. Свет масляной лампы ослепил волшебника.

— Кто будешь такой? — спросил раздражающе молодой голос.

— Чертов король Альбы, — огрызнулся Гармодий. — Я — всего лишь старик на измученной лошади. Я хотел бы отдохнуть у вашего костра, и будь я ордой боглинов, ты был бы уже трупом.

Из темноты донеслось хихиканье.

— Будет тебе, Адриан. Опусти ты этот арбалет, Генри. Если он едет на лошади, то явно не Дикий. Верно? Ты что, сам не додумался до этого, парень? Как тебя зовут, старик?

Новый голос звучал властно, но в нем напрочь отсутствовали нотки, свойственные людям знатного происхождения. Не говоря уже о вкрадчивом выговоре, характерном для придворных.

— Я Гармодий Сильва, маг короля.

Он пошел прямо на свет фонаря, и его лошадь побрела за ним. Она, как и ее наездник, желала лишь одного — отдыха и еды.

— И это чистая правда, — добавил старик.

— А похоже на красивую небылицу, — прозвучал еще один голос. — Идите к костру и выпейте кружку вина. Адриан, возвращайся на свой пост, парень, а ты, юный Генри, если еще раз направишь на меня этот арбалет, я тебе нос сломаю.

Человек был облачен в доспехи, а через его руку был перекинут тяжелый топор. Несмотря на это, он стащил кольчужную рукавицу и пожал Гармодию руку.

— Меня зовут Старый Боб, — произнес он. — И я — латник, ими становятся лишь лучшие, ну или почти лучшие. — Он разразился громким хохотом. — А вы что, правда лорд Сильва?

— Правда, — ответил старый маг. — А у вас точно безопасный лагерь и вино есть? Я заплачу серебряный леопард тому, кто позаботится о моей лошади.

Солдат снова засмеялся.

— Долгая выдалась ночка?

— Три долгие ночки. Клянусь кровью Христа и его воскресением, я сражаюсь уже целых три дня.

Они вступили в круг света от большого костра, над которым возвышалась тяжелая подставка. С нее на цепях свисали три котла, а к поперечной перекладине было подвешено два фонаря. Чуть дальше он заметил десяток мужчин, склонившихся над чем–то лежавшим на земле, и высокое колесо тяжелой повозки. И за ним еще одно.

— Это караван мастера Рэндома, — пояснил латник. — Пятьдесят фургонов или около того, от всех харндонских гильдий.

Гармодий кивнул. Он никогда не слышал о мастере Рэндоме, но старый маг уже знал, что был потерян для мира на десять лет или даже больше.

— Здесь вы в относительной безопасности, — продолжил Старый Боб. — Правда, сегодня мы попали в засаду боглинов.

Он повел плечами, и волшебнику стало совершенно очевидно, что он чем–то расстроен.

— Вы понесли потери? — Гармодию очень хотелось спросить о количестве и силах противника, но его интерес побеждала усталость.

— Молодой рыцарь. — Старый Боб махнул огромным топором в сторону склонившихся мужчин. — Он получил серьезные ранения, когда сразился с демоном из земель Диких.

Старый маг вздохнул.

— Расступитесь, — приказал он.

У них была всего одна свеча, коновал обрабатывал раны мужчины уксусом. Молодой рыцарь потерял много крови. Обнаженный до пояса, он был бледным как полотно и казался крайне уязвимым. А недавно появившиеся весенние мухи вовсю пировали на нем.

Почти не задумываясь, Гармодий сотворил небольшое заклинание, после которого от мух не осталось и следа. Усталость навалилась, будто на его плечи надели кольчугу, подобно железным тискам, сжала сердце. И все же он опустился около раненого на колени, а Старый Боб высоко поднял фонарь. На мгновение старому магу померещилось, будто перед ним сам король.

Обследуя увечья, Гармодий наклонился еще ближе. Три колотые раны, несколько царапин — ничего, что могло бы убить здорового человека, но потом он увидел ужасные ожоги. В красноватом пламени свечи глаз мужчины походил на кровавое месиво.

— Господи Иисусе, — промолвил старый волшебник.

То, что сначала он принял за грязь на плече, оказалось вовсе не грязью — кольца кольчуги вплавились прямо в тело молодого–человека. Эти ожоги были даже не красными, а черными.

— Он сражался с адверсарием, — произнес кто–то из мужчин. — Демоном из ада. Даже когда тот бросил в него огнем.

Гармодий почувствовал, как закрываются глаза рыцаря. У него не хватало сил для спасения его храброй души, а это порядком раздражало, особенно если учесть, что ему нужна была лишь толика природной силы для лечения ожогов. Для подобного требовался большой опыт, умение придавать заклинанию нужную форму и щепотка силы.

Тем не менее мысль о том, что ему нужна сила природного происхождения, натолкнула его на другую идею.

Он прикоснулся к собственным запасникам — предметам, которые он на протяжении многих лет скрупулезно наделял волшебной силой: купал в огне, наполнял и насыщал их, вливал в них яркий золотой свет Священного солнца. Все они были холодными и пустыми. Таким же было и его самое большое хранилище силы — собственная плоть. Пустой, холодной, изнуренной.

И все же, по логике проведенного в его башне опыта…

— Отойдите все назад, — приказал Гармодий.

Ему не хватало сил даже объяснить собравшимся вокруг людям, что он собирается делать.

— Я истощен, — сообщил он старому солдату. — Вы понимаете, что это значит?

— Вы не можете лечить?

— Именно. Я собираюсь использовать местный источник силы. Если не удастся, ничего не произойдет. Если удастся… — Маг потер глаза. — Клянусь Гермесом и всеми святыми, что–то да произойдет.

Старый Боб хмыкнул.

— Вы всегда столь понятно изъясняетесь? — Он протянул кружку вина. — Вот, сперва выпейте. Отличное красное вино.

Гармодий отмахнулся, остальные попятились или вернулись к костру. Никто не горел желанием наблюдать за работой волшебника, за исключением Старого Боба, который следил за всем происходящим с любопытной осторожностью домашнего кота.

Маг мысленно потянулся в темноту, чтобы найти источник зеленой силы. Он знал, что тот должен быть где–то рядом. И он действительно обнаружился неподалеку. Гармодий не стал изучать, чем именно он был, просто зачерпнул толику его силы…

С пронзительным воем что–то взорвалось в ночи.

Ни один человек не сможет многие годы работать с величайшими силами во вселенной, не научившись концентрации, граничащей с абсолютной бессердечностью. Поэтому Гармодий полностью сосредоточился на силе, которую трудно было удерживать. Ее привкус казался каким–то неправильным. И эта неправильность оттолкнула бы его, если бы не основанная на опыте уверенность, что создание из Диких может взаимодействовать с герметистом. А значит, должна быть между ними и обратная связь.

Вой не стихал, и люди вокруг него засуетились, объятые страхом, но не растерявшиеся: одни схватились за оружие, другие принялись успокаивать лошадей. Маг чувствовал их ужас, но этого было недостаточно, чтобы разорвать цепи, соединявшие его с отдаленным источником силы, к которому он припал, будто жадно сосущий материнскую грудь младенец.

Без всякой жалости.

Сила со странным, горьким и резким привкусом грушанки наполняла его, и ее было много, намного больше, чем требовалось для незначительного колдовства. Несмотря на это, он принялся за работу, создав сначала сложное заклятие, а потом еще два заклинания, которые разделили его сущность на две независимые друг от друга половины так, как много лет назад научил его наставник. Но силы было столько, что он с легкостью мог разделить себя еще раз, оставив собственное сознание следить за темнотой. То, как он зачерпнул зеленую энергию, было сродни удару ногой по пчелиному улью.

Любая деревенская ведьма умела направлять силу через обе руки, а Гармодий мог в качестве проводников использовать все пальцы, а в качестве хранилищ всякие предметы на своем теле — кольца и тому подобное.

И теперь он использовал многие из них.

Сначала Гармодий применил силу, чтобы внимательнее изучить ожоги. Они оказались хуже, чем он предполагал: почерневшие участки обуглены, а в некоторых местах поврежден весь кожный покров до жира и мышц.

То были смертельные ожоги.

И действительно, мужчина умирал, даже когда Гармодию удалось приглушить боль и залечить самые серьезные раны.

Обработка ожогов всегда считалась самой сложной формой лечения, а старый маг при всем его могуществе целителем не являлся. Секунд десять он направлял щупальца силы, пытаясь восстановить обугленные ткани, но лишь еще больше обжигал их. Усталый маг не мог достичь необходимого сосредоточения и позволил соскользнуть чуть большему количеству зеленой силы, чем намеревался. Она волнами проносилась по его телу, и Гармодий решил направить ее прямо на плечо молодого рыцаря.

Он слышал о чудесных исцелениях, но никогда при них не присутствовал. Под его ладонью кусочек кожи размером с бронзовый цехин зажил. Ужасные воспаленные отметины, пульсировавшие и видимые лишь усиленным волшебством зрением мага, просто потускнели и исчезли.

Это было нечто невероятное.

Волшебник понятия не имел, что именно он сделал. Но поскольку он был прежде всего практикующим магом, то снова потянулся за силой, зачерпнул ее из источника, как человек, пытающийся вытащить огромную океаническую рыбину с помощью легкой удочки, и направил ее вниз по рукам прямо на сгоревшую плоть…

И она восстановилась.

Рана размером с ладонь на шее рыцаря затянулась и зажила.

Он снова потянулся за силой, зачерпнул ее. сразился с источником и усилием воли победил его, потом потащил зеленую силу всей своей мощью, пустил ее в свою душу и снова направил вниз по рукам в рыцаря. С диким воплем тот внезапно распахнул глаза.

Гармодий резко отшатнулся.

Вой в лесу затих.

— Зачем ты убил меня? — жалобно спросил молодой рыцарь. — Я был таким красивым!

Его тело обмякло, а глаза закрылись.

Старый маг вытянул руку и дотронулся до него. Он спал, а кожа на шее, груди, спине и плечах начала отслаиваться, черные корки попросту отваливались, и под ними проступала новая плоть.

Новая и бледная кожа.

С чешуйками.

Гармодий вздрогнул, пытаясь понять, что же он такое натворил.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан проснулся, но усталость все еще давала о себе знать. Поднялся, позвал Тоби и заковылял к лохани с водой.

Вошел Тоби, доедавший печенье, и принялся раскладывать одежду. В его движениях сквозила растерянность, он избегал встречаться взглядом с капитаном. Тот насторожился — не иначе, что–то произошло. Не важно что, но выяснять, похоже, придется ему самому.

— Что нового, Тоби? — поинтересовался он.

— Боглины в полях, — ответил мальчик, продолжая жевать.

— А где Майкл? — спросил капитан, когда тот не пришел помочь ему с чулками.

Тоби отвел взгляд.

— Полагаю, в часовне.

— Только если сам Иисус спустился с небес и лично посетил Майкла посреди ночи, — заявил Красный Рыцарь.

По утрам у него было отвратительное настроение. Да и Тоби винить нельзя: для паренька оруженосец был настоящим кумиром, и тот не собирался его сдавать. Капитан натянул чулки и принялся зашнуровывать видавший виды стеганый дублет. Он не звал Майкла до тех пор, пока дело не дошло до шнуровки манжет. Юноши все еще не было, поэтому командир кивнул Тоби и сказал:

— Пойду разыщу его.

Тоби выглядел напуганным.

— Лучше я пойду, господин!

Капитан почувствовал раздражение.

— Пойдем вместе, — заявил он.

Капитан спустился из верхних покоев и проследовал через зал к командному штабу, где располагалась комната Майкла, что не заняло много времени благодаря размашистому шагу его длинных ног. Тоби попытался обогнать его, но сочетание более коротких ног и уважения к старшему по званию не позволили ему сделать это.

Капитан резко распахнул тяжелую дубовую дверь. Майкл вскочил с постели, сжимая в правой руке длинный кинжал. Он был обнажен. Как и красивая молодая девушка, которую он спрятал позади себя.

— Майкл? — не веря собственным глазам, произнес Красный Рыцарь.

Оруженосец залился румянцем, причем сначала покраснела область над пахом, потом пятна перекинулись на грудь и вверх по шее на лицо.

— О боже мой, милорд, я так сожалею…

Капитан перевел взгляд на девушку. Ее румянец был еще ярче.

— Насколько я понимаю, это девушка из прачек, — произнес командир, приподняв бровь. — Правда, вряд ли слово«девушка» здесь уместно.

Она спрятала лицо.

— Одевайся, Майкл. Солнце встало, и, когда эта бедная молодая особа спустится во внутренний двор, все в крепости узнают, где она была: либо с тобой, либо со мной, либо с Тоби, а может, со всеми тремя. По крайней мере, Тоби — ее одногодка.

Оруженосец пытался спрятать кинжал.

— Я люблю ее! — с жаром воскликнул он.

— Замечательно. Эта твоя любовь может привести к огромным неприятностям, которые могут в свою очередь закончиться тем, что ты будешь уволен. — Капитан был очень зол.

— По крайней мере, она не монашка! — заявил Майкл.

Эти слова задели Красного Рыцаря. И наполнили черной яростью, в одно мгновение раздражение превратилось в твердое желание убить. Он боролся с искушением обнажить оружие. Или пустить в ход кулаки. Или магию.

Майкл отступил, а Тоби встал между капитаном и оруженосцем.

Крепкие, сильные руки вдруг обхватили Красного Рыцаря сзади. Он дернулся, разозлившись еще больше, но вырваться не смог. Попытался упереться ногами и ударить противника головой, но человек чуть приподнял его над полом.

— Эй, — послышался голос Плохиша Тома, — успокойся!

— У него глаза светятся! — произнес Майкл, его голос дрожал.

Съежившаяся в углу Кайтлин Ланторн тряслась от страха.

Том резко повернул к себе капитана и влепил тому пощечину.

Все замерли. Сила Красного Рыцаря повисла в воздухе — ощутимая даже для тех, кто не обладал даром. Кайтлин Ланторн видела ее облаком зеленозолотого цвета над его головой.

— Отпусти меня, Том.

Том опустил его на пол и разжал руки.

— Что здесь произошло?

— Мой оруженосец–идиот лишил девственности местную девушку забавы ради, — тяжело вздохнул капитан.

— Я люблю ее! — заорал Майкл. От страха его голос прозвучал пискляво и жалобно.

— Почему бы и нет, — согласился Том. — Я тоже люблю всех женщин, которых трахаю. — Он ухмыльнулся. — Это одна из ланторнских шлюшек. Так что не беда.

Кайтлин разрыдалась.

Капитан покачал головой.

— Настоятельница…

— Ага, ей это не понравится, — кивнул Том и глянул на Майкла. — Не буду даже спрашивать, чем ты думал, и так понятно.

— Уберите его с глаз моих, — приказал командир. — Тоби, помоги девушке одеться и проведи ее… Не знаю. Ты можешь провести ее так, чтобы никто не увидел?

Тоби едва заметно кивнул.

— Ага, — сказал он, искренне желая помочь, поскольку не любил, когда злились его кумиры, особенно друг на друга.

У Красного Рыцаря раскалывалась голова, а ведь день еще только начинался.

— А ты здесь что делаешь? — спросил он у Тома.

— Изюминка отправилась с патрулем, а до Замка у моста добрались остатки какого–то каравана. Скверные новости.

Через час прискакала с докладом сама Изюминка, она спустила ребенка с луки седла своего боевого коня и решительно отсалютовала капитану.

— Двадцать три повозки. Все сожжены. Найдено шестьдесят трупов, пока не воняют. Особо там никто и не сопротивлялся. Чуть пожеванные.

Понизив голос, поскольку вокруг толпились десятки жаждавших известий людей, Изюминка добавила:

— Многие объедены до сухожилий и костей, капитан.

Красный Рыцарь провел рукой по бороде, глянул на полных отчаяния людей, окруживших его коня, и понял, что новая волна ужаса поглотила боевой дух, который немного поднялся после двух удачных атак на вражеский лагерь.

— Возвращайтесь к работе, — приказал он.

— Нет у нас работы! — крикнул какой–то мужчина, и собравшиеся во внутреннем дворе люди недовольно загудели.

Капитан запрыгнул на Гренделя, собираясь лично возглавить очередной патруль. Его самого охватили тревога и уныние, и ему отчаянно хотелось каких- то действий — чего–нибудь, чтобы отвлечься.

Но он был капитаном.

— Скачи на север, и побыстрее, — велел он Гельфреду. — Ты знаешь, что нам нужно.

Перекинув ногу через спину коня, он выскользнул из седла.

— Уилфул Убийца, Изюминка, за мной. Остальные — отличная работа. Отдыхайте.

Он повел их в главное здание. Майкл тоже спешился, его одолевали те же чувства, что и Красного Рыцаря. Лишившись возможности проявить себя в бою, он четко осознавал, что теперь ему никак не искупить свою вину. Несмотря на это, юноша взял под уздцы своего скакуна и Гренделя и без неуместных замечаний направился в конюшни.

Сестра Мирам — самая грузная и от этого самая узнаваемая из сестер — пересекала внутренний двор с корзиной сладкого печенья для детей. Их глаза встретились, и капитан махнул ей рукой и произнес:

— Настоятельница захочет это услышать.

Женщина вложила ему в руку печенье с видом, от которого могло бы скиснуть молоко. Под печеньем оказалась тоненькая полоска пергамента. «Встретимся сегодня вечером». В него будто молнией ударило.

Он все еще находился в своих покоях, когда на пороге появилась настоятельница. Только успел снять латные рукавицы и положить их на сервант, шлем по–прежнему был на голове. Изюминка сняла его, и он повернулся, разглядывая пожилую монахиню: сцепленные пальцы, накрахмаленный вимпл, горящие глаза.

Невольно капитан улыбнулся, но ее лицо осталось серьезным.

Вздохнул.

— Мы потеряли очередной караван, ехавший на ярмарку, — шесть лиг на запад, на альбинкиркской дороге. Более шестидесяти человек погибло. Выжившие сеют панику среди наших людей, и от них мало помощи. — Снова вздох. — Среди них есть беженцы из Альбинкирка, который, мне жаль это сообщать, пал от рук Диких.

Далее он обратился к Изюминке:

— В будущем, в каком бы плохом состоянии ни были люди, отвози новых беженцев к сэру Милусу. Пусть он позаботится о том, чтобы их жуткие истории не получили особой огласки.

Изюминка устало произнесла:

— Я должна была думать о…

— Нет, ты должна была подумать об этом, Изюминка.

Уилфул Убийца помотал головой.

— Все еще хуже, чем вы думаете, капитан. Вы же не из здешних будете?

Красный Рыцарь пристально посмотрел на лучника.

— Простите, сэр, — пробормотал Уилфул.

— К счастью, я неплохо знаю гористую местность на севере, — тихо произнес капитан.

Но от Уилфула не так–то просто избавиться. Он что–то достал из кошелька и положил на стол. Увидев предмет, настоятельница побледнела как полотно. Капитан вопросительно приподнял брови.

— Абенаки, — произнес он.

— Или квосты, или, скорее всего, сэссаги, — почтительно кивнул Уилфул. — Значит, вы из местных.

— Численность?

Лучник покачал головой.

— По крайней мере, один. Да и какая разница?

Он положил на стол перо цапли с тщательно продуманным орнаментом, составленным из окрашенных в ярко–красный цвет иголок дикобраза, вогнанных в стержень пера.

Уилфул обвел взглядом присутствовавших и, словно какой–то кудесник, достал второй предмет, по виду очень напоминавший первый, — маленький мешочек, украшенный замысловатым плетением из кожаных шнурков. Когда аудитория никак не отреагировала, его губы растянулись в ухмылке, обнажив сломанные зубы.

— Ирки. Пять футов мяса, и все гнилое. Они делают изумительные вещицы. Моя мать называла их «маленьким народцем». — Он глянул на настоятельницу. — А еще они любят есть женщин.

— Достаточно, Уилфул.

— Просто сообщаю, еще там были следы, — пожал он плечами.

— Молодец, Уилфул. Теперь оставь нас. — Капитан указал подбородком на дверь.

Лучник мог бы и обидеться, но, поймав прокатившийся по крышке стола серебряный леопард, попробовал его на зуб, ухмыльнулся и вышел.

Как только он покинул комнату, Красный Рыцарь внимательно посмотрел на настоятельницу.

— Что здесь происходит? — спросил он. — Это уже не случайное нападение Диких, не просто убийство, не парочка перелезших через Стену ради мести существ. Это война. Демоны, виверны, ирки, а теперь еще и люди из–за Стены. Кажется, нам не хватает лишь пары боглинов, нескольких гоблинов, а может быть, даже дракона. Настоятельница, если вы что–то знаете, думаю, самое время рассказать.

— Я могу делать кое–какие обоснованные предположения, — произнесла она, поджав губы. — И вот, кстати, выяснила, что младшая из дочерей Ланторнов провела здесь ночь.

В ее голосе прозвучала насмешка.

— Так и было. Я несколько раз ее изнасиловал и утром выбросил голую во внутренний двор, — раздраженно выпалил капитан. — Черт подери, это, без сомнения, заслуживает внимания.

— То есть сама Кайтлин Ланторн его не заслуживает? А мой Бог считает, что она заслуживает внимания наравне с тобой, сэр рыцарь. Наравне со мной. А может быть, даже больше. И хватит с меня твоих поз, мальчик. Знаю, отчего ты такой ранимый. А еще знаю, что она провела ночь с твоим оруженосцем. Я поговорила с девушкой. Мы обсудили это. Он на ней женится?

— Вы, должно быть, шутите. Он — сын великого лорда, возможно, сейчас он не в ладах со своей семьей, но скоро они простят его. Такие люди не женятся на деревенских шлюхах.

— Пару дней назад она была девственницей, — заявила настоятельница. — И ты не оправдаешься передо мной, называя ее шлюхой.

— Замечательно. Она — симпатичная честная девушка с непоколебимыми моральными принципами, а мой бессовестный оруженосец просто затащил ее в постель. Я прослежу, чтобы он заплатил за свой проступок — как морально, так и финансово. А теперь можем мы, прошу смиренно, обсудить нависшую над нами настоящую угрозу?

— Возможно, этим мы и занимаемся. Пока что ни одно существо из Диких не нанесло столько вреда, сколько твои люди, — не отступала монахиня.

— Неправда, миледи. Даю слово, я лично прослежу, чтобы этой девушке все возместили. Признаю, сегодня утром она вовсе не тянула на гулящую бабу и выглядела очень юной. Я сбит с толку тем, что мой оруженосец так себя повел.

— Каков хозяин, таков и слуга, — сказала она.

Капитан сжал кулаки, затем взял себя в руки, разжал пальцы и сложил их пирамидкой.

— Полагаю, вы просто избегаете основной темы. Сестру Хавицию убили. И убийство было спланированным. Может, целью была она, а может, вы. Совершившему убийство демону помогал кто–то изнутри. Еще у него были другие помощники, потом они рассорились, и один убил другого, спрятав тело рядом с дорогой на запад. После этого прибыли мы. Нашли виверну и убили ее. Гельфред и я столкнулись с парой демонов: один из них погиб, второй ускользнул. Тогда мы отправились в разведку и обнаружили армию под предводительством могущественного чародея. А сегодня утром леса вокруг нас кишат врагами, дорога на Альбинкирк перекрыта. Более того, сам город разрушен Дикими, и, насколько я понимаю, миледи, вы знаете гораздо больше, чем утверждаете. Так что же здесь происходит на самом деле?

Она отвернулась.

— Ничего я не знаю, — заявила монахиня, но по ее тону было совершенно очевидно, лгать она не умела.

— Вы вырубили священную рощу? Ваши фермеры насилуют дриад? Во имя всего святого, госпожа настоятельница, если вы не поможете мне понять причину всего происходящего, мы все здесь погибнем. Это полноценное вторжение, первое со времен вашей юности. Откуда они взялись? Север пал? Почему Дикие заявились сюда, да еще с такими силами? Я вырос недалеко от Стены. Я был в деревнях тех, кто пришел из–за Стены, ел их пищу. Их намного больше, чем нам представляется, десятки тысяч. Если они придут Диким на помощь, нас попросту сметет. Поэтому я еще раз спрашиваю вас: что именно здесь происходит?

Настоятельница глубоко вздохнула, будто пыталась сдержаться, ей это удалось, и она приподняла бровь.

— Капитан, я знаю не больше твоего. Действия варваров за гранью моего понимания. Дикими мы ведь называем приспешников зла, разве не так? Разве для них недостаточно того, что мы благочестивы и желаем сберечь самих себя, нашего Бога и образ жизни? А они просто пытаются забрать все это у нас?

Красный Рыцарь посмотрел ей в глаза и покачал головой.

— Вы знаете больше. С Дикими не все так просто.

— Они ненавидят нас, — заявила настоятельница.

— Это не причина, чтобы собирать столь многочисленные силы против вас именно сейчас, — возразил капитан.

— На востоке по направлению к Альбинкирку выжженные участки леса и новые поля, — произнесла Изюминка.

Настоятельница резко повернулась к ней, будто собиралась сделать выговор, но лишь пожала плечами.

— По мере роста численности населения мы вынуждены расширять свои угодья. Чем больше крестьян, тем больше полей нам нужно, чтобы их прокормить.

Капитан посмотрел на Изюминку.

— Сколько сожженных деревьев? Что–то я их не заметил.

— Они росли не вдоль дороги, не знаю… Спроси Гельфреда.

— Они росли до самого Альбинкирка, — подтвердила настоятельница. — Мы договорились сжечь леса между нами и построить больше ферм. Что с того? Такой же была политика прежнего короля. Нам нужна эта земля.

— Политика прежнего короля, которая привела к битве при Чевине. — Капитан почесал бороду. — Надеюсь, хотя бы один из моих гонцов доскачет до короля, потому что сейчас мы в огромной куче дерьма.

Вошел Майкл с кружками вина. Увидев настоятельницу, он зарделся.

Красный Рыцарь мельком глянул на него.

— Всех офицеров сюда, Майкл. И сэра Милуса из Замка у моста тоже.

Оруженосец вздохнул, подал вино и выскочил за дверь.

Настоятельница поджала губы.

— Ты ведь нас не бросишь, — произнесла она, то был скорее вопрос, нежели утверждение.

Капитан задержал взгляд на выходившем на запад окне.

— Нет, миледи, не брошу. Но вы должны были знать, что последует ответ.

Она покачала головой, гнев боролся с отчаянием.

— Во имя святого Фомы и святого Маврикия, капитан, ты спрашиваешь с меня слишком много! Я не сделала ничего противоправного, более того, выполняла свои прямые обязанности. Дикие были разбиты, так, по крайней мере, утверждали шериф и король. Почему я не должна была расширять свои владения ценой нескольких старых деревьев? А когда начались убийства… Капитан, пойми ты уже наконец, я понятия не имела, что они взаимосвязаны, пока не…

Красный Рыцарь подался вперед.

— Позвольте рассказать, что по этому поводу думаю я, — произнес он. — Хавиция раскрыла изменника, за что и поплатилась.

— Вполне возможно. Она просила, чтобы я туда приехала, и, если бы не срочные дела, я бы так и сделала.

— Была ли она вашим советником? Занимала ли тот пост, который сейчас занимает сестра Мирам?

Настоятельница отрицательно покачала головой.

— Нет, у нее было больше силы, чем у остальных сестер, но она была слишком молодой, чтобы занимать какие–либо должности.

— И ее мало кто любил, — добавила Изюминка.

Монахиня вздрогнула, но отрицать не стала.

Капитан обхватил голову руками.

— Не важно. Сейчас мы здесь, и они тоже. Я могу лишь предположить, что повстанцы, или демоны, или все вместе собирались убить вас и захватить монастырь внезапным ударом. Хавиция каким–то образом спутала их планы: либо бросив вызов изменнику, либо оказавшись на вашем месте. Вряд ли мы это когда–нибудь узнаем.

Настоятельница тихо произнесла:

— Я любила ее.

Красный Рыцарь опустился рядом с ней на колени и накрыл руками ее руки.

— Клянусь, я сделаю все возможное, чтобы удержать эту крепость и сохранить вам жизнь. Но, миледи, я все равно чувствую, что вы знаете что–то еще. Есть в этом всем что–то личное, и изменник все еще здесь.

Она ничего не ответила, он поднялся с колен, а она поцеловала его в щеку. Его лицо озарила улыбка, и он подал ей кружку вина.

— Это не такой контракт, к каким вы привыкли.

— Черт побери, миледи, это как раз то, к чему я привык: по сути, это война между соперничающими баронами с единственной разницей, что на этот раз с одним из них невозможно договориться, или сбить с пути, или просто убить, а еще они оба всеми возможными способами избегают решающего сражения. Во всех других аспектах вы и Дикие — всего лишь враждующие пограничные лорды. Вы отхапали у них кусок земли, и они решили напасть на вас, угрожая стереть вашу крепость с лица земли.

Пока он произносил свою речь, в комнату тихо вошли Плохиш Том, сэр Милус, сэр Йоханнес, Уилфул Убийца и Бент. Остальные либо спали, либо отправились в разведку.

Для настоятельницы принесли еще один стул.

— Располагайтесь, где придется. Постараюсь быть краток. Следует отметить, мы почти окружены, и наш враг не позаботился вырыть траншеи и установить требушеты. Пока что. Но у него вполне достаточно сил, чтобы перекрыть леса и дороги вокруг нас. На его сторону встали люди из–за Стены — мужчины и женщины, которые живут в землях Диких, для вас они просто безбожные чужеземцы. — Капитан грустно улыбнулся сэру Йоханнесу. — По моим предположениям, у врага в распоряжении сотня или более людей из–за Стены, тысяча ирков, возможно, от пятидесяти до сотни других существ, которых мы уже видели: виверны, демоны и им подобные. Полагаю, среди наших врагов есть могущественный колдун.

Плохиш Том присвистнул.

— Выходит, нам очень повезло, что нас не убили во время вылазки в их лагерь.

— Если все делать быстро и четко по плану, то немного удачи будет и на твоей стороне, — сказал Красный Рыцарь. — Но когда вам удалось выбраться из той передряги живыми, вы просто двумя руками схватили удачу за хвост.

— Теперь–то что будем делать? — поинтересовалась Изюминка.

— Во–первых, Йоханнес, теперь ты — констебль. Сэр Милус — маршал. Том — командир первого копья, ты, Изюминка, теперь капрал. Таким образом, мне не хватает трех рыцарей. Милус, есть ли среди беженцев или купцов хоть какие–то кандидатуры?

Милус почесал подбородок.

— Лучники? Черт возьми, есть. Латники? Ни одного. Но скажу, там внизу, в моем маленьком королевстве, есть две повозки с доспехами, несколько неплохих мечей и десяток мощных самострелов — все, естественно, для продажи на ярмарке.

— Лучше наших?

— Белая жесть^[65] — новые закаленные нагрудники. — Сэр Милус облизал губы. — Хорошие мечи, наконечники копий еще лучше. Самострелы по мощности не уступают нашим.

Настоятельница улыбнулась.

— В любом случае все это везли для меня.

— Берите все, — распорядился капитан. — Скажите владельцам, что мы выдадим им расписки за товары и расплатимся позже, если выживем. Насколько мощные там арбалеты?

— Стрелы длиной с предплечье и толщиной с запястье ребенка.

— Используйте их в качестве основ для станковых самострелов^[66]. Два для вас и остальные здесь наверху для меня.

Капитан пояснил настоятельнице:

— Хочу построить передовые укрепления.

— Делай все, что считаешь необходимым.

— Еще хочу заставить всех ваших фермеров и беженцев работать, мне потребуется ваша помощь в наведении порядка. Мне нужно, чтобы они работали быстро и не возникали.

Он достал свернутый в трубку пергамент и развернул его.

— Мой оруженосец, весьма одаренный молодой человек, начертил вот это, — произнес рыцарь, а Майкл опять покраснел. — По обеим сторонам я планирую возвести стены, расположив их клином, и выкопать за ними траншеи. Все это будет на расстоянии шагов в триста от Замка у моста, там, где дорога от Нижнего города начинает идти на подъем. Это позволит солдатам без ущерба перемещаться из Нижнего города в Замок у моста и обратно. Дно выложим досками, тогда люди смогут двигаться быстрее, и их никто не заметит. Через выкопанные траншеи перекинем три моста, чтобы наши патрули могли свободно проходить по полям. Видите вот этот чертеж в разрезе? Под досками должна быть специальная полость. Туда мы поместим маленький сюрприз.

Он ухмыльнулся, и большинство офицеров ухмыльнулись в ответ.

— Мы возведем стену вдоль дороги от ворот Замка до самого верха. При любом раскладе ее нам нужно сделать в первую очередь. Башни — вот здесь и здесь, на бастионах из земли. Сначала мы подготовим позиции для установки станковых арбалетов — здесь и здесь, так что, даже если нас атакуют во время работ, для них это будет ловушкой, и они потеряют своих воинов зря. И последнее: мы должны улучшить дорогу от боковых ворот до Нижнего города.

Все согласились, кроме Тома. Выругавшись, гигант заявил:

— У нас ни черта нет людей, чтобы удержать уже имеющиеся стены, не говоря о двух направлениях.

— Ты прав, людей у нас нет. Но строительство на какое–то время займет крестьян, и они не будут задавать ненужных вопросов. Когда враг атакует, мы заставим его заплатить за каждое укрепление и только потом позволим его захватить.

Том усмехнулся.

— Несомненно, заставим.

Капитан повернулся к остальным.

— Думаю, у нашего противника не много опыта ведения войны против людей. Но даже если он у него есть, этими уловками мы ничего не теряем.

Лицо настоятельницы вдруг исказилось от боли. В ее глазах отразился ужас, как у затравленного животного, и она отвернулась.

— Он — человек. Или, по крайней мере, когда–то им был.

Капитан нахмурился.

— Мы сражаемся против человека?

Женщина кивнула:

— Я чувствую отголоски его мыслей. У него есть некоторые причины… опасаться меня.

Красный Рыцарь пристально, будто любовник, посмотрел в ее голубые с коричневыми разводами глаза, она выдержала его взгляд так же легко, как он выдерживал ее.

— Тебя это не касается, — чопорно произнесла она.

— Вы скрываете ценные для нас сведения.

— У тебя же, напротив, прямо душа нараспашку.

— Почему бы вам не уединиться? — тихо проворчал Том.

Капитан обратился к Милусу:

— Давай сократим количество патрулей до двух в сутки, отправлять их будем исключительно по моему приказу. Наша единственная цель — сопроводить в Замок у моста или развернуть обратно прибывающие караваны. Альбинкирк потерян. Изюминка, как далеко вы сегодня проскакали?

Новоиспеченный капрал пожала плечами:

— Лиг восемь.

Красный Рыцарь кивнул.

— Завтра… Нет, завтра мы посылать никого не будем. Ни единого человека. Завтра будем копать. Послезавтра отправим четыре патруля во всех направлениях, кроме западного. Еще через день я возьму с собой половину воинов, и мы поскачем на запад настолько быстро, насколько сможем. Постараемся отъехать на двадцать лиг, собрать купцов или караваны и глянуть на Альбинкирк. Затем вернемся сюда, по идее, у нас будет достаточно сил, чтобы дать отпор врагам, если на нас нападут по дороге.

— Ага, но против сотни людей из–за Стены, сидящих в засаде, мы не выстоим и погибнем, — сказал Том. — И это даже если с ними не будет нескольких демонов и, возможно, парочки виверн, ну и сотни ирков, чтобы потом сожрать наши тела.

Капитан скривил губы.

— Если мы уступим инициативу и уйдем в глухую оборону, то тоже погибнем. Если только король не объявится со своей армией, чтобы спасти нас.

Настоятельница закивала.

— Насколько мне известно, крепости на Стене пали, — добавил Красный Рыцарь. Он прищурился, будто этот вопрос интересовал его особенно сильно. — Как бы то ни было, мы не можем рассчитывать на помощь извне или надеяться, что это все — какой–то единичный случай. Мы должны вести себя так, словно наши ряды постоянно пополняются, как и запасы стройматериалов, еще нам нужно постараться удержать дорогу на восток свободной. Неплохо бы спровоцировать врага на парочку сражений, навязать ему время и место.

Он обвел взглядом своих офицеров.

— Всем все понятно?

Затем обратился к настоятельнице:

— Мы должны при необходимости разрушить мост.

— Это можно сделать в любой момент с помощью заклинания. — сказала она. — Оно у меня готово. Я постоянно за этим слежу: если повернуть определенный ключ в замке шлюзовых ворот, то мост рухнет в реку.

Присутствующие одобрительно загудели. Красный Рыцарь поднялся.

— Отлично. Сэр Милус, сэр Йоханнес, вы отвечаете за строительство военных объектов. Том и Изюминка, возглавьте патрули. Бент. займись станковыми самострелами, подними их в крепость и установи на четырех прикрытых участках, которые пометил Майкл. Бент, установи очередность дежурств внутри крепости. Не обращай внимания на статус воина: кто рыцарь, кто слуга, кто лучник. Просто внимательно следи за числом стражников.

Все закивали.

— А ты сам собираешься вздремнуть? — поинтересовался Плохиш Том.

Капитан улыбнулся настоятельнице.

— Мы с миледи собираемся напустить немного тумана. Оказалось, она — довольно могущественный маг.

Ему было приятно видеть, как от удивления округлились ее глаза.

Йоханнес задумчиво спросил:

— А ты, капитан?

— А я — маг с весьма скромными талантами. — Он кивнул своему новоиспеченному констеблю. — Майкл, прошу, задержись.

Пока офицеры с шумом покидали помещение, Майкл неловко переминался у двери, через некоторое время в комнате они остались втроем.

— Что ты можешь сказать в свое оправдание? — требовательно спросила настоятельница.

Лицо Майкла исказилось от тревоги.

— Я люблю ее.

Женщина улыбнулась, к немалому удивлению юноши.

— Это самый лучший ответ, который ты только мог дать в сложившихся обстоятельствах. Ты женишься на ней?

Капитан фыркнул.

Майкл же расправил плечи и твердо произнес:

— Да.

— Все же насколько ты еще юн и глуп, — заметила настоятельница. — Так чей же ты сын?

Майкл плотно сжал губы, тогда женщина подала ему знак подойти. Он приблизился и встал рядом с ней. Она подалась вперед, дотронулась до его лба, и из–под ее ладони брызнул невероятный разноцветный поток искрящихся осколков света, будто вдребезги разбилось освещенное солнцем зеркало.

— Сын Тоубрея, — произнесла она и рассмеялась. — Я знала твоего отца. Ты намного привлекательнее и грациознее него. Он так и остался безвольным человеком, который меняет стороны при малейшем дуновении ветра?

Майкл ни капли не смутился.

— Да, так и есть.

Монахиня кивнула.

— Капитан, я не стану предпринимать никаких действий, пока не закончится война. Но то, что я собираюсь сказать сейчас, говорю с уверенностью женщины, которая когда–то много лет жила при дворе, а также как маг. Этот юноша мог натворить дел намного хуже, чем соблазнить Кайтлин Ланторн.

Оруженосец взглянул на Красного Рыцаря, которого опасался больше, чем десятерых настоятельниц, и повторил:

— Я люблю ее, милорд.

Капитан подумал о спрятанной под латной рукавицей записке и словах настоятельницы, похожих на предсказание, и внезапно осознал, что они верны.

— Замечательно. Лучшие романы случаются исключительно во время длительной осады. Майкл, ты не прощен, но помилован. Однако твое помилование не подразумевает дальнейшие кувыркания с вышеуказанной особой в моем штабе. Ясно?

— Да, — ответил оруженосец и, отвесив церемонный поклон, покинул комнату.

Капитан взглянул на настоятельницу и ухмыльнулся.

— И ее сестры, конечно же, поедут с ней и, несомненно, внесут немалое оживление в размеренную жизнь замка.

Она лишь повела плечами.

— Он женится на ней, я предчувствую это.

Капитан тяжело вздохнул, а затем еще раз, поняв, что тогда никто не поможет ему снять доспехи.

— Пойдем и напустим тумана? — предложил он.

Настоятельница протянула ему руку.

— Ничто не доставит мне большего удовольствия.

ЛИССЕН КАРАК — ПЛОХИШ ТОМ

Плохиш Том внимательно наблюдал за закованной в сталь спиной капитана: изящный и стройный, словно клинок, он сопровождал настоятельницу по коридору к лестнице. Йоханнес двинулся, намереваясь пройти мимо них, но Том поднял руку и преградил ему путь. Они буравили друг друга взглядами, и если бы у них были клыки, то, без сомнения, они сейчас показали бы их.

— Уймись! — потребовал Том.

— Мне не нравится, когда мной командует мальчишка, — заявил Йоханнес. — А он — мальчишка, к тому же неопытный. Едва ли старше своего оруженосца. Того «особо одаренного» юнца.

Он сплюнул.

— Я говорю: «Уймись», — сказал Том не терпящим возражений тоном. Обычно с такого начинаются драки, реже заканчиваются. — Тебе никогда не стать капитаном. Мозги не те, денег нет и, как и у большинства из нас, происхождение не то. А у него все это имеется.

— А я слышал, мальчишка едва не профукал замок, лапая монашку. Пока ты рисковал жизнью, он ворковал и обжимался с девицей. Вот что я слышал.

Йоханнес отступил и скрестил на груди руки.

— Знаешь, почему я едва не обссыкаюсь от смеха, наблюдая за тобой? — Том наклонился вперед, пока его нос чуть ли не уперся в нос престарелого Йоханнеса. — Когда он отдает приказы, ты, черт побери, выполняешь их, как дрессированный пес. И поэтому так ненавидишь его. Потому что он для этого и рожден. В нашем деле капитан не новичок, он — бастард одного великого человека и вырос в огромном замке, где у него были лучшие учителя, лучшие фехтовальщики, лучшие книги и пять сотен слуг. Он отдает приказы без колебаний, чего не скажу о себе, ему и в голову не приходит, что кто–то может ослушаться. И ты не возражаешь. Просто подчиняешься, а потом ненавидишь его за это.

— Он не один из нас. Когда получит желаемое, уйдет. — Йоханнес осмотрелся.

Том постарался прислониться к стене так, чтобы плечами касаться только кромки каменной кладки.

— Вот здесь ты неправ, Йохан. Он — один из нас. Он — отщепенец, потерянная душа, или как там еще ты нас именуешь. У него есть все подтверждающие это качества, и он ценит нас. Он… — Том сплюнул. — Мне он нравится. А еще он безбашенный и будет драться с кем угодно и когда угодно.

Йоханнес почесал подбородок.

— Я тебя понял.

— Это все, о чем я прошу, — произнес Том и немного подвинулся в сторону опустевшего коридора.

Вдруг, в мгновение ока, в руке Йоханнеса оказался рондельный кинжал, направленный на собеседника.

— Я не собирался пускать его в ход, — сказал он. — Но не угрожай мне, Том Лаклан. Лучше прибереги свои угрозы для лучников.

Рыцарь развернулся и ушел прочь, небрежно вернув кинжал в ножны. Том наблюдал, как он удаляется, с едва заметной улыбкой на губах.

— Ты все слышал, юный Майкл? — расправив плечи, спросил он.

Юноша залился краской.

— Это не для его ушей, понял меня? Люди всегда что–то балаболят. Иногда встают в позы, иногда треплются, вроде базарных баб. Его это не должно напрягать.

Он посмотрел на Майкла, переминавшегося в дверном проеме. Несмотря на страх, парень оставался непреклонным.

— Я — его оруженосец.

Том почесал подбородок.

— Поэтому тебе приходится принимать некоторые решения. Если ты услышишь, как два лучника обсуждают, как ограбить третьего, ты донесешь?

Майкл поднял на Тома глаза.

— Да.

— Хорошо. А если речь будет идти об изнасиловании монахини?

— Да, — не отводя взгляда, произнес Майкл.

— Хорошо. А если речь будет идти о том, как сильно они его ненавидят?

Оруженосец задумался.

— Кажется, я понял, к чему ты клонишь.

— Он им не друг, он их капитан. И он в этом достаточно хорош и с каждым днем становится лучше. Но то, чего он не знает, никак не заденет его. Ты понял?

Том навис над ним.

— Да. — Майкл не отступил и попытался расправить плечи.

Гигант удовлетворенно кивнул.

— Силы воли у тебя не отнять, юный Майкл. Постарайся не умереть, а мы уж сделаем из тебя отличного рыцаря. — Он ухмыльнулся. — Симпатичная твоя цыпочка–то. Если не хочешь ее потерять, шевелись, да побыстрее.

Тем временем во дворе дюжина лучников и пара оруженосцев собрались вокруг одной из девушек и рьяно помогали ей чистить морковку.

ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

Священник наблюдал, как наемники выходят из комнаты своего командира. Этот капитан — источник заразы.

Она появилась первой, и бастард держал ее руку, словно они были любовниками. Может, и были — если он действительно сын дьявола, то вполне способен удовлетворять старую шлюху. Аристократы. Два сапога пара.

Он почувствовал привкус желчи, руки слегка задрожали при мысли о том, что когда–то он… Он…

Отец Генри отвел взгляд от приоткрытой двери, чтобы больше их не видеть, и вернулся к написанию очередной проповеди. Но прежде чем его руки окончательно перестали трястись и он наконец–то смог выводить чистые и ровные линии на старом пергаменте, прошло немало времени.

А когда по ступеням спускался самый огромный из наемников, их взгляды встретились, и тот ухмыльнулся. Отца Генри обдало волной страха, словно его окатили ледяной и грязной водой. Что знал этот человек?

Как только гигант скрылся из виду, священник поднялся из–за рабочего стола и прокрался через часовню к стоявшему посередине аналою. Опустился под напрестольную пелену, чтобы проверить, все ли на месте. Боевой лук. Стрелы.

Облегченно вздохнул и поспешил вернуться к столу, представляя, как стрела впивается в пах гиганта, а он наслаждается пронзительными воплями мерзкого наемника.

ДОРМЛИНГ — ГЕКТОР ЛАКЛАН

Разведчики на быстрых лошадях так ничего толком и не разузнали, поэтому Гектор не стал менять свое решение. Он посмотрел на грубо нарисованную карту и покачал головой.

— Если я отправлюсь на восток, то с таким же успехом могу перегнать свое стадо через горы в Теве. Только делать этого не собираюсь. У меня покупатели в Харндоне, и городу нужен мой скот. А на западе, в горах, с несколькими тысячами голов никак не пройти, кроме как по дороге.

Хранитель всю ночь танцевал и пил эль собственного производства, да еще какое–то отвратительное чужеземное пойло, и потому голова у него гудела.

— Так останься здесь и пошли гонца к королю, — предложил он.

Лаклан помотал головой.

— Так не годится. С первыми лучами солнца мы отправимся в путь. Что ты можешь мне предложить, хранитель? Сколько человек?

Лицо мужчины исказила гримаса.

— Человек двадцать.

— Двадцать? У тебя здесь сотня воинов, на которых ты тратишь деньги, а они просто протирают задницы.

На этот раз хранитель помотал головой.

— Дикие близко, — заметил он. — Я не могу просто взять и, как некоторые, уйти отсюда. Я должен удержать это место.

— Ты сможешь удержать его и с тридцатью воинами. Отдай мне остальных.

— Может, с тридцатью такими, как ты, — тридцатью героями. А с обычными людьми? Мне нужно минимум шестьдесят.

— Значит, ты даешь мне сорок человек? Это уже лучше. С сороковкой у меня будет почти полная сотня: достаточно, чтобы прикрыть стадо с тыла и спереди, еще останется для жала в хвосте. — Лаклан снова принялся изучать набросок. — Когда спустимся с холмов, станет труднее — мне нужны лошади. Поэтому я возьму у тебя пятьдесят солдат и двести лошадей.

Хранитель захохотал.

— Что, прямо сейчас?

— Да. За треть общей прибыли.

Хозяин гостиницы вытаращил глаза.

— За треть?

— Прибыли. Выплачу серебром, когда на обратном пути буду стоять у тебя на пороге.

Лаклан улыбался, словно знал заключительную фразу, содержавшую всю соль некой ведомой лишь ему одному шутки.

— И ничего, если ты погибнешь, — заметил хранитель.

— Признаю, если погибну, выплата долгов будет занимать меня намного меньше, чем сейчас.

Хозяин гостиницы погрузился в размышления. В зал вошла высокая служанка, и хранитель с удивлением отметил, что они с горцем обменялись лишь вежливыми улыбками. Он почему–то был уверен, что темноволосая женщина была как раз в его вкусе.

— Я заинтересован в торговле с тобой, и ты — человек с отличной репутацией, — произнес хозяин. — Сейчас ты хочешь забрать всех моих лошадей и половину воинов, чтобы отправиться в крайне рискованное путешествие, сулящее мало выгоды и большую вероятность смерти. — Он почесал затылок. — А теперь скажи, почему я должен тебе помогать?

Лаклан провел острием меча возле своего стула и откинулся на спинку.

— А если я скажу тебе, что собираюсь урвать самый большой куш за всю историю семьи, только бы мне удалось перегнать стадо на юг…

Хранитель закивал.

— Это все понятно, но…

Жизнерадостная самонадеянность погонщика порядком раздражала его.

— А если я скажу, что в случае успеха сам король останется у меня в долгу и откроет новые рынки для продажи моего скота?

— Вполне возможно.

— А если я скажу, что сегодня ночью я был с твоей младшей дочерью, и в своем чреве она носит моего сына, и что все это станет частью ее приданого и нашей будущей семьи?

Хозяин гостиницы резко выпрямился, лицо исказилось от гнева.

— Не сердись на меня, Вилл Толлинс. Она сама пришла ко мне, и я с радостью на ней женюсь.

На всякий случай Лаклан опустил руку на рукоять меча. Хранитель смотрел ему прямо в глаза. Так они сидели довольно долго, достойные друг друга противники. Затем губы хозяина гостиницы растянулись в улыбке.

— Добро пожаловать в мою семью.

Лаклан протянул ему свою огромную лапищу, и Вилл Толлинс ее пожал.

— Сорок пять воинов и всех лошадей я смогу пригнать только завтра, получу половину твоей прибыли — четверть себе и четверть в качестве выкупа за невесту. А ты женишься на Саре сегодня.

Он держал грубую руку погонщика в своей и не ожидал подвоха. Гектор Лаклан, король погонщиков, отнял руку, плюнул на нее и протянул снова, и Вилл Толлинс, хранитель Дормлинга, ее принял, и гостиница гудела от шумного веселья вторую ночь подряд.

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, Лаклан собрал своих людей и все стадо в дорогу. В первых лучах солнца переливались кольчужные рубахи: каждое кольцо заклепано в кузнице. Каждый хауберк по размеру подходил своему хозяину. Поверх кольчуг были надеты тяжелые шерстяные котты. подбитые лосиным мехом. У каждого воина имелся тяжелый лук или арбалет, меч по крайней мере четырех футов длины до перекрестья, а у некоторых через плечи были перекинуты топоры в рост человека. Кромка на шлемах с высокими остроконечными тульями защищала лица от дождя. Высокие кожаные сапоги поднимались до самых бедер, подобно кожаным чулкам. Люди хранителя были одеты в ярко–красные накидки с капюшонами, прошитые черными нитями, поэтому создавалось впечатление, будто они сделаны из материи в красно–черную клетку. Одежда горцев Лаклана пестрела красным, синим и серым цветами, как нельзя лучше сливавшимися с окружающей растительностью и дождем. Сара Лаклан стояла в дверном проеме дома отца, у нее на голове лежал венок из жасмина. Она снова и снова целовала своего мужа, пламя ее волос освещало пасмурное утро, подобно второму солнцу. Ее бывший поклонник, простой фермер, топтался во дворе с перекинутым через плечо огромным топором. Он решил, что лучше пойти на смерть, чем жить без нее.

Лаклан приобнял его и сказал:

— На свете много других девушек, приятель.

Гектор Лаклан достал огромный зеленый рог из слоновой кости, поднес к губам и дунул. Низкий звук разнесся по всей долине и докатился до реки Кохоктон, преодолев многие лиги. Прислушиваясь, вскинули головы олени, медведи перестали жевать, а бобры, осматривавшие сломанные весенними дождями дамбы, оторвались от расчетов. Другие создания — чешуйчатые и когтистые, с коричневыми или зелеными шкурами — тоже заинтересованно подняли головы. Сигнал горна прозвучал со склона горы у самого края утеса.

— Я Гектор Лаклан, погонщик из Зеленых холмов, и сегодня я отправляюсь в путь, чтобы перегнать свое стадо в Харндон! — прокричал горец. — Смерть всем, кто встанет у меня на пути, и долгая жизнь тем, кто окажет мне помощь.

Он снова дунул в рог, поцеловал жену, снял с шеи амулет и отдал супруге.

— Пожелай мне удачи, любовь моя.

Сара поцеловала его, из глаз катились слезы. Она вызывающе посмотрела на отца и крайне удивилась, увидев, что в ответ он лишь грустно улыбнулся.

Гектор крепко прижал ее к себе, и тут же вышел за ворота.

— Двинулись! — крикнул он, и колонна последовала за ним.

—

К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Десятый раз за утро Джеральд Рэндом почесал голову под полотняным койфом. Он давно сожалел, что у него нет возможности остановить караван и вымыть волосы.

Рядом с ним ехал старый маг, спавший прямо в седле. Рэндом не мог не смотреть на него тем самым собственническим взглядом, которым смотрит мужчина на красивую женщину, неожиданно согласившуюся с ним переспать. Заполучить себе мага — невероятная удача. Рэндому казалось, будто ожили сказки о странствующих рыцарях.

К утру караван лишился повозки — на ночь ее оставили в низине, и дождь залил ее до краев. Обоих тягловых быков пришлось прирезать. Кузнец–хозяин не пролил ни слезинки, ведь его инструменты распределили по сорока повозкам и пообещали выделить место на обратном пути. В целом это была небольшая утрата, но вся колонна слишком устала, и Рэндом впервые задумался, а не повернуть ли назад. Гибель всего каравана была чревата крахом, которого он не мог допустить. Если караван не доберется до места назначения, но весь товар уцелеет, финансовые потери откинут его всего–то на десяток лет назад. А вот если он потеряет все, то полностью разорится.

«А еще, глупец, ты погибнешь, — подумал он. — Мертвецу уже никогда не стать лордом–мэром или хотя бы шерифом».

И все же, несмотря ни на что, им удалось выбраться из засады, и пережить атаку в лоб, и даже немного поспать. А еще он не без веских оснований был уверен, что теперь, когда на их стороне сражается маг, они точно попадут на ярмарку в Лиссен Карак.

Но что будет, если по приезду они обнаружат — ярмарка отменена? Чем дальше они продвигались на северо–запад, тем больше их терзали сомнения, а будет ли ярмарка. Или они не обнаружат и самого монастыря?

С другой стороны, вернуться назад означало проявить трусость и подвергнуться еще большей опасности. И ведь старый маг был к тому же и весьма мудрым, а он направлялся в Лиссен Карак, а не обратно вдоль реки к королю.

Рэндом снова почесал зудящую голову. Если его расчеты верны, то они сейчас в семи лигах к западу от Альбинкирка. Еще около двух дней пути до переправы через Кохоктон и целый день по северному берегу до самого монастыря.

Солнце поднялось над горизонтом, впервые за последние три дня небо очистилось. Люди сушили вещи, грелись на солнышке и обсуждали, как хорошо все организовано. Питались черствым хлебом, пили по чуть–чуть вино или пиво, а те, у кого закончилось то и другое, довольствовались крепким сидром. Времени на все про все уходило не так много, поэтому колонна продвигалась быстро.

Солдаты заметно нервничали: Старый Боб приказал десяти воинам на конях скакать впереди каравана на приличном расстоянии, прячась среди деревьев, а остальным прикрывать его сзади плотной группой, готовой выдвинуться в любом направлении по команде Гильберта.

В полдень они не стали останавливатьсядля перекуса. Когда солнце почти закатилось за горизонт, Старый Боб вернулся в хвост каравана доложить, что они подъезжают к одному из полей, специально подготовленных для того, чтобы ехавшие на ярмарку купцы могли разбить там лагерь и переночевать.

— Похоже на преисподнюю, — сообщил он, — но зато там есть чистая вода, да и само поле хорошо расчищено.

Почти по всему периметру участка росли колючие кусты ежевики. Судя по всему, несколько дней назад здесь останавливался небольшой караван. Правда, караванщики предпочли держаться ближе к обочине дороги и не вырубили ни одного куста.

Гильберт отправил людей с мечами и в доспехах в заросли ежевики нарубить побегов, а лучникам велел скреплять их в тугие вязанки на крепких перекрестьях двух станков для фашин^[67]. За последние три часа дневного света, пока мальчишки готовили еду и таскати воду, а старшие мужчины ухаживали за животными и расставляли вкруговую фургоны, солдаты возвели небольшой вал из ежевики.

Позже этим же первым вечером без дождя они подожгли свободную часть поля. Кусты ежевики вспыхнули, и всего за несколько минут пламя добралось до деревьев.

Маг проснулся и увидел взлетавшие в ясное ночное небо искры.

— Крайне опрометчиво, — посетовал он.

Рэндом, уплетавший чесночную колбасу, поинтересовался:

— С чего бы это? Мы всего лишь очистили поле для лучников. К тому же мелким боглинам и похожим на пауков иркам теперь спрятаться будет негде.

— Огонь — такой же сильный призыв, как и произнесенное вслух имя. Дикие ненавидят огонь.

Он многозначительно взглянул на купца. Перед глазами Рэндома пронеслась вся его жизнь.

— Караван будет в большей безопасности при расчищенном по краям поле, — словно рассерженный мальчишка, заявил он.

— Только если не прилетит штук шесть виверн, идиот. Только если десяток золотых медведей не решат, что ты вторгся на их территорию. Только если хотя бы пара демонов–стражей не поймет, что ты нарушил Лесной закон. Тогда даже твое расчищенное поле тебя не спасет.

Однако по виду мага можно было понять — он смирился.

— А ирки ничего общего с пауками не имеют. Они больше связаны с феями. Так, а где мой пациент?

— Молодой рыцарь? Вроде спит. Временами он просыпается, говорит сам с собой и снова засыпает.

— Для него это лучше всего, — заметил Гармодий, обошел составленные в круг повозки, отыскал молодого человека и, откинув одеяло, внимательно посмотрел на него.

Старый маг вернул одеяло на место, глаза рыцаря распахнулись.

— Вы могли просто позволить мне жить, — тихо произнес он. Его лицо исказилось от боли. — Господи Иисусе, я хочу сказать, вы могли просто позволить мне умереть.

— Ну вот, никто никогда не говорит мне спасибо, — пожаловался Гармодий.

— Я Гэвин Мурьен, — произнес больной и застонал. — Что вы со мной сделали?

— Я знаю, кто ты. Теперь тебя кличут Крепкая Шея.

Но шутка их не развеселила.

— На самом деле я не знаю, что с тобой сделал. Но в ближайшие несколько дней постараюсь разобраться. Не волнуйся на сей счет.

— Вы предлагаете мне не беспокоиться по поводу того, что я постепенно превращаюсь в какого–то отвратительного, проклятого Богом врага человечества, который попытается убить и съесть всех моих друзей? — вопрошал Гэвин, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее, но в нем то и дело проскальзывали истерические нотки.

— У тебя очень живое воображение.

— Мне всегда это говорили. — Гэвин глянул на свое левое плечо и вскрикнул от ужаса. — Боже ты мой, у меня чешуя! Так значит, это не сон! — Он повысил голос, сощурив глаза до щелок. — Во имя святого Георгия, милорд, должен ли я попросить вас убить меня? — Его взгляд был устремлен куда–то в сторону. — Я был таким красивым, — изменившимся голосом произнес он.

Гармодий состроил гримасу.

— Весьма драматично. Чтобы исцелить твои раны, я призвал силу из источника Диких. Полностью контролировать эту силу мне не удалось, но это не важно. Без нее ты бы погиб. И что бы ты сейчас ни думал, смерть намного хуже!

Закрыв глаза, молодой рыцарь чуть отодвинулся от него.

— Откуда вам знать? Уходите и дайте мне поспать. О пресвятая Богородица, я обречен стать чудовищем?

— Очень в этом сомневаюсь, — возразил Гармодий, хотя подозревал, что так оно и есть.

— Прошу, оставьте меня одного.

— Хорошо, но через какое–то время я вернусь тебя проведать.

Гармодий потянулся к нему щупальцами силы, а затем резко отшатнулся.

Это не осталась незамеченным.

— Что со мной происходит?

Старый маг мотнул головой.

— Ничего, — солгал он.

За час до наступления непроглядной тьмы на них напали. В потемках засвистели стрелы, и стоявшие на страже два гильдийца упали — один беззвучно, второй — с ужасными воплями от непереносимой боли.

Отдыхавшие в повозках люди Гильберта по первому же сигналу тревоги вскочили и через несколько мгновений были готовы дать противнику отпор. Что оказалось весьма кстати, поскольку волна боглинов нахлынула на обращенный к северу фургон–форт.

К счастью, Гильберт был опытным воином и участником нескольких военных кампаний, по его приказу дюжина лучников выпустила огненные стрелы в разложенные по периметру расчищенного участка вязанки стеблей ежевики. Большинство из них тут же вспыхнули. В мерцающих отсветах костров гильдийцы и солдаты принялись убивать. Лишь некоторые боглины, сумевшие преодолеть укрепленные связками ежевики насыпи, забирались на высокие фургоны, а остальные погибали десятками, пытаясь это сделать.

Красные стрелы, перелетавшие над кострами, подобные озлобленным стрекозам, доставляли защитникам немало беспокойства. Мощи, чтобы пробить хорошую кольчугу, им не хватало, а кремневые наконечники при ударе разбивались вдребезги, но некоторые все же достигали не защищенной доспехами плоти. У пораженных ими людей, даже если это была всего лишь царапина на руке, через час начиналась лихорадка.

Гармодий ходил от раненого к раненому, магией вытягивая яд, благо, перед этим он отдыхал целый день, а сиявшее солнце помогло накопить силу. Вспомогательные средства мага были заряжены и полностью готовы к действию, кроме двух волшебных палочек — чтобы наполнить их силой, требовалось больше времени, внимания и усилий.

Когда костры прогорели, волшебник направил могущественные чары света на росшие за зарослями ежевики деревья. Он шесть раз охватил заклинанием все составлявшие защитный круг фургоны, чтобы осветить атаковавших и ослепить их лучников. Затраты были колоссальными, поэтому маг отчаянно нуждался в силе.

После того как его шестое заклинание начало меркнуть, а смертоносные, похожие на жалящих пчел стрелы снова принялись ранить людей, Гармодий почувствовал присутствие еще одного врага.

Другого мага.

Был какой–то предупредительный знак — возможно, в тот миг, когда противник воздвиг вокруг себя защитный барьер.

В ту же секунду Гармодий возвел свой собственный. Затем, подобно сражающемуся с мечом и щитом воину, направил защитное поле в открытое пространство между собой и другим источником силы. Если удерживать защиту рядом, она прикроет лишь его самого. Если же поставить ее ближе к другому магу, то она защитит весь караван.

Простой математический расчет, но большинство магов–практиков, как правило, либо пренебрегают им, либо не знают о нем.

На то, чтобы установить защитные щиты чуть впереди, ушла еще частичка энергии. И вдруг в его поле ударила чужая сила и отразилась от него. Вражеское заклинание, вместо того чтобы защитить, погубило множество ирков и боглинов.

Гармодий устало улыбнулся. Совершенно очевидно, что, кем бы ни был его противник, он обладал огромной стихийной мощью, но ничтожными познаниями и опытом.

В юности Гармодий стал опытным мечником. А принцип герметического сражения имеет много аналогий с искусством фехтования. Старый маг все время собирался написать об этом научный трактат.

Пока противник готовил очередную атаку, Гармодий метался по лабиринту Дворца воспоминаний, выставляя в очередности, которую когда–то изучал, но никогда не использовал в деле, защитные барьеры и щиты.

Следующий удар врага оказался еще мощнее — титаническое яростное извержение силы, хлынувшей кислотно–зеленым лучом, разрезавшим темноту ночи.

Его первый защитный барьер не выдержал. А враг, осознав силу следующих оборонительных преград Гармодия, чуть сместил направление луча.

Второй щит принял удар на себя и слегка видоизменил его, а третье защитное поле полностью отразило луч — назад, прямо в своего создателя. Защитные барьеры Гармодия вспыхнули темным сине–зеленым светом, и тогда старый волшебник атаковал. С той же скоростью, что и противник, он выпустил луч яркого белого света, который напоминал соединенное с его указательным пальцем копье, нацеленное на щиты врага. На это у Гармодия ушло совсем немного сил, зато соперник, связавший себя с защитным барьером, возведенным в неправильном месте, воспользовался запасным щитом, чтобы блокировать…

…Ничто. Луч на самом деле был тем, чем казался, — обыкновенным пучком света. Он не был наделен магической силой.

Подобно любому учителю фехтования, собирающемуся сделать элегантный и смертоносный выпад, Гармодий использовал для атаки все оставшиеся у него силы и за долю секунды нанес удар. И когда он обрушился на противника, пролетев над первым защитным щитом, скользнув под вторым и пробив ослабленный третий, старый маг почувствовал, как враг потерял сознание. Почувствовал, как тот впервые в жизни познал горечь поражения.

Гармодий потянулся и схватил нечто — так же, как он зачерпывал силу, чтобы спасти молодого рыцаря. Только на этот раз намного быстрее и осторожнее. В его руках оказалась сущность вражеского чародея.

Он затушил силу своего противника, словно свечу.

Гармодий глубоко вздохнул и ощутил, что стал намного сильнее. Никто не помешал ему применить седьмое заклинание света. Ирки скрылись между деревьями.

Впервые за всю его жизнь ночь тянулась столь долго. Правда, больше на них никто не нападал.

К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Рэндом и Старый Боб стояли неподалеку от мага и видели последний обмен ударами, хотя он происходил невероятно быстро.

Вдали кто–то закричал, а на губах Гармодия появилась злобная усмешка. Рэндом глянул на Старого Боба, тот в свою очередь посмотрел на него.

— Это было…

Наемник качнул головой.

— Бесподобно.

Утром перед людьми открылась истина о прошлой ночи: между повозками валялись истерзанные тела сотни боглинов. Ни один человек не мог усомниться, с кем именно они сражались. Некоторых одолела рвота. Однако позже все до единого перекрестились и вознесли молитву.

Рэндом подошел к сидевшему на открытом участке поля со скрещенными ногами и раскинутыми на коленях руками магу — так тот приветствовал восходящее солнце.

— Позвольте ненадолго вас прервать, — обратился он к старику.

— Лучше бы не прерывали, — проворчал Гармодий.

— Прошу прощения, но я должен вам кое–что сказать.

Старый волшебник открыл глаза.

— Если вы не дадите мне закончить, то, когда они нападут на нас вновь, у меня в запасе окажется меньше стрел.

Рэндом отвесил поклон.

— Думаю, нам следует повернуть назад.

Маг нахмурился.

— Делай, что должен, купец. Только оставь меня в покое!

Рэндом покачал головой.

— Почему я должен продолжать путь?

Гармодий был вне себя от гнева.

— Откуда мне знать, сребролюбивая гнида? Делай, что хочешь! Только отвали от меня наконец!

Старый Боб уже сидел верхом, а Гильберт стоял рядом со своей лошадью, перекинув короткий, причудливо изогнутый лук через седло. Сегодня была его очередь прочесывать местность.

Наемник махнул мастеру Рэндому рукой.

— Ну что?

— Поторопимся в Лиссен Карак.

Старый Боб закатил глаза.

— Какого черта?

Рэндом глянул на мага и честно сказал:

— Он меня разозлил.

Пожилой наемник перевел взгляд на кучу мертвых боглинов.

— Сражались против них прежде?

Купец кивнул.

— Подведи всех к этой куче и заставь каждого посмотреть, причем внимательно. При свете дня. Пусть каждый потрогает их. Заставь всех увидеть их уязвимые места. Это помогает.

Раньше Рэндом об этом даже не задумывался, но теперь отдал приказ и стоял неподалеку, когда Старый Боб вытащил один труп из кучи.

Члены гильдий попятились, когда он шмякнул тело об землю.

— Не бойтесь, парни. Он дохлый.

— Гребаный жук, — заметил один из ножевых мастеров.

— Не жуки они, больше похожи… — Старый Боб пожал плечами. — Попросите мага рассказать, на что они похожи. Но гляньте, у них есть твердые и мягкие части. Твердая грудная клетка. А вот здесь, под руками, мягко, словно сыр.

Для наглядности он достал кинжал и воткнул прямо в грязно–коричневую кожу, которая тянулась от покрытого хитином торса до самой подмышки. Лезвие с легкостью вошло в тело. Наемник вытащил его, и оно было покрыто черно–зеленым ихором, хотя из самого отверстия ничего не вытекло.

— Колющий удар всегда несет смерть, — продолжил Старый Боб и снова ударил.

Лезвие тяжелого кинжала пробило прочный панцирь мертвого чудовища, резко пахнуло гнилью. Одного солевара вывернуло наизнанку. Пожилой воин подошел к нему и дал пинка.

— Сделаешь так во время боя, и ты — чертов труп. Слышишь? Смотри. Сюда смотри! — Он обвел взглядом перепуганных учеников и подмастерьев. — А теперь пусть каждый потрогает его. Возьмите по одному телу из кучи и попробуйте ударить в разные места мечом. Шевелитесь!

Гильберт прискакал в начало колонны и пробурчал Гарольду Красноногому — довольно громко, чтобы услышали все:

— Потому что старый маг разозлил его? Теперь все понятно.

Правда, сам Рэндом уже ничего не понимал.

Через час Гармодий подъехал к купцу и поклонился прямо в седле.

— Извините, я вел себя бестактно, — произнес он. — Восход солнца — крайне важный момент.

— То есть теперь это называется «бестактно»? — поинтересовался Рэндом, и они оба рассмеялись.

Стоял погожий день, леса зеленели, а он командовал самым большим караваном в своей жизни. Скакал на войну рядом с живой легендой. Он снова громко захохотал, и старый маг вновь его поддержал. Через тридцать повозок за ними, услышав хохот, закатил глаза Старый Боб.

К СЕВЕРУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

Сэссаги перевели на юг через Стену почти все свои силы. Ота Кван твердил это, не переставая, и на второй день нахождения в лагере Питер наконец оценил всю мощь сэссагов, собранную в одном месте, на огромном, расчищенном от леса участке на милю южнее от их лагеря. Он насчитал их несколько сотен и сбился, должно быть, там было около тысячи раскрашенных воинов и еще несколько сотен нераскрашенных мужчин и женщин. Он узнал, что, раскрашивая собственное тело, человек сообщает о готовности умереть. Нераскрашенные люди могут участвовать в сражениях, а могут оставаться в стороне, если у них есть другие, более насущные интересы, например новая жена или рождение ребенка.

Питер выяснил, что сэссагов мало заботило приготовление пищи. Он попытался завоевать себе место с помощью медного котелка и сковороды с длинной ручкой, но его тушенная в краденом вине говядина была в один присест съедена группой, вместе с которой он путешествовал, — сэссагами Шести Рек, которые называли себя «Ассегатоссаги» или «Те, кто следует туда, где гниет тыква», как разъяснил Ота Кван.

Они, как всегда шумно, сожрали говядину и вернулись к своим делам. Никто не поблагодарил его и не похвалил за отлично приготовленную еду.

Ота Кван расхохотался.

— Для них это просто еда! Сэссаги питаются скверно и знают, что такое голод. Твоя еда была превосходной, поскольку ее хватило на всех.

Питер покачал головой, его собеседник несколько раз кивнул.

— До того как я стал Ота Кваном, я знал, что такое готовить, хорошо питаться, обедать. — Он разразился громким смехом. — А теперь я знаю много других вещей, никак не связанных с изысканными винами или хлебом с хрустящей корочкой.

Питер опустил голову, а Ота Кван хлопнул его по спине.

— Не отчаивайся, ты найдешь себе место. Все говорят, ты много работаешь. Это именно то, чего ожидают сэссаги от новичков.

Молодой человек кивнул.

И все же той ночью он завел новых друзей. На обед был простой суп с кое–какими приправами и мясом оленя, которое раздобыл Ота Кван. Одно из похожих на рептилий чудовищ подошло, понюхало тушу оленя и принялось издавать странные, напоминающие плач звуки. Прибежавший Скадаи еле его успокоил. Питер перепугался не на шутку, но никто его не тронул, а олень отправился в суп, и все прошло хорошо.

Когда суп был готов, из леса вышли два боглина. Стройные, но невысокие — когда стояли прямо, ростом были с ребенка, а их головы больше напоминали головы насекомых, нежели людей. Их кожа казалась туго натянутой между бронированным туловищем и четырьмя конечностями. Ноги были худыми с отлично развитой мускулатурой, а руки — крепкими и жилистыми. Безобразные с виду, они и двигались как чудовища из ночного кошмара. С сэссагами особо не общались, хотя один раз Питер видел, как Скадаи разговаривал с группой этих существ.

Они делились на три вида: самыми многочисленными среди них были особи красно–коричневого цвета, очень быстрые. Ко второй группе относились воины в тяжелых защитных панцирях, каждая конечность у них заканчивалась острым шипом. Ростом со взрослого человека, они были значительно светлее, почти серебристыми. Сэссаги звали их на альбинский манер — упырями.

И, наконец, попадались среди них те, кто казался главенствующим классом, — высокие и худые, похожие на огромных богомолов. Сэссаги называли их жрецами.

Появившиеся из–за деревьев существа, вооруженные луками и копьями, относились к низшему сословью и были простыми солдатами. Абсолютно голые, не считая колчана и фляги. Питер старался не смотреть, как переливается жидкость в нижней части их животов, поскольку от этого ему становилось не по себе.

Они подошли к его костру, слаженно крутя головами, их странные, по форме напоминавшие лепестки глаза видели огонь и сидевших вместе людей.

— Харош еда? — произнес ближайший из них. Голос у него был громким и скрипучим.

Питер старался побороть страх.

— Я не понимаю.

— Ту харош еда? — переспросил второй. — Хорош еда?

Первый помотал головой и побулькал брюшком — неясно, что это означало, но Питер решил, что он проявляет нетерпение.

— Мне пробвать еда, — пронзительно взвизгнуло существо.

Питер все еще не понимал их визгов, но, похоже, острые когтистые руки–лапы указывали на его котелок. Никто из сэссагов не спешил прийти к нему на помощь. Как обычно, они наелись до отвала и разлеглись на земле, почти не двигаясь, хотя все без исключения наблюдали за ним. Ота Кван ухмылялся — безжалостно и жестоко.

Повернувшись к созданиям спиной, Питер наклонился и налил остатки супа в миску. Он добавил туда дикую душицу и подал ближайшему из чудовищ.

Боглин принял ее, и Питер увидел, как он с шумом втягивает носом запах. Лучше бы он этого не видел. Нос твари мало походил на человеческий, он лишь прикрывал напоминавшую пещеру дыру на лице, поросшем колючими волосами. Существо, зашевелив обеими руками, издало громкий скрежещущий звук и вылило всю миску прямо в дыру на лице. Под неестественным углом откинуло назад голову и завизжало. А затем протянуло миску за добавкой.

Питер кое–как наполнил еще две плошки, положил в них душицу и протянул боглинам. И вся процедура повторилась. Тот, что поменьше, раза три или четыре открыл и закрыл клювоподобный рот, изрыгнув отвратительный запах, от которого у Питера в горле запершило.

— Хорош еда! — пропищал он.

Они высунули длинные гибкие языки розово–пурпурного цвета и дочиста вылизали миски. Затем оба издали протяжные скрежещущие звуки и унеслись прочь, наполовину согнувшись, мягко ступая по земле.

Питер застыл у костра с двумя пустыми мисками в руках. Он слегка дрожал.

Подошел Скадаи.

— Тебе оказали большую честь, — произнес он. — Они редко нас замечают.

Видимо, он хотел еще что–то добавить, но передумал, поджал губы, потрепал Питера по плечу, улыбнулся и вприпрыжку убежал.

Питер все еще пытался понять, что это все значило для него, когда к нему подошла женщина и приобняла за талию. И это было еще одно средство общения, неожиданное, но передавшее так много, что через час он оказался между ее ног… А еще через некоторое время какой–то мужчина врезал ногой ему по голове.

Подобный удар мог и убить, но раскрашенный сэссаг был без обуви, а Питер успел в последний момент слегка уклониться. Несмотря на то что в прошлом он был рабом и поваром, юноша все же был рожден для войны. Он высвободился из объятий темноволосой женщины, оценивая расстояние до противника и хватаясь за висевший на шее нож. Все его движения были быстрыми и четкими.

Раскрашенный человек рассчитывал на легкую добычу. От ярости, или изображая ярость, он завопил и атаковал вновь. От удара Питер увернулся, сжимая в руке нож, и когда раскрашенный человек — неравномерно нанесенные на кожу красные, черные и белые пятна наводили на мысли о кожной болезни — прыгнул на него, бывший раб без труда его прикончил. Он погрузил лезвие глубоко в живот мужчины и оттолкнул его, сэссаг заорал и выпучил глаза в агонии.

Питер разрезал его живот, вывалив наружу кишки и перепачкавшись темной кровью мужчины. Сам ужаснувшись тому, что делает, он вогнал нож в глаза человека: сначала в один, потом во второй. Но к тому времени мужчина был уже мертв.

Какое–то время Питер просто лежал, заново прокручивая в голове случившееся. Сохранившаяся эрекция напомнила о том, как он в одно мгновение впал из одной крайности в другую. Попытался встать, но у него дрожали колени, а вокруг собрались люди. Все сэссаги.

Скадаи подал ему руку и рывком поднял на ноги с казавшейся угрожающей решимостью. Подошел Ога Кван и успокаивающе дотронулся до него.

— Открой рот, — приказал он.

Питер открыл, и Скадаи засунул в него перепачканный кровью палец и начал что–то говорить.

Ота Кван крепко сжал его руку.

— Это важно. Слушай. Скадаи говорит: «Прими своего врага, Грунтага, в свое тело». — Ота Кван снова сдавил его руку. — Скадаи говорит: «Теперь ты и Грунтаг — единое целое. То, чем ты был, есть он. То, чем был он, есть ты».

От медного привкуса теплой крови во рту Питеру хотелось блевать.

— А теперь добавлю от себя: не бери в привычку убивать сэссагов.

— Он напал на меня! — воскликнул Питер.

— Ты трахался с его женщиной, которая с твоей помощью хотела избавиться от низкого по статусу мужчины. Она избежала позора выгонять его со своих одеял, подстроив так, чтобы ты убил его. Понял?

Ота Кван повернулся к группе разукрашенных людей и что–то сказал, а они все разразились громким хохотом. Питер сплюнул.

— Что такого смешного? — спросил юноша.

Собеседник помотал головой.

— Наши шуточки. Думаю, твоими они станут позже, не сейчас.

— Поясни.

— Они спросили, насколько ты был хорош. Я ответил, что ты не уверен, что вошло более плавно, член или нож. — Светло–голубые глаза Ота Квана сверкали, он веселился. — Теперь ты — мужчина и сэссаг. Но убийство собственных соплеменников не должно входить в привычку, теперь ты лучше должен понимать, что значит быть Диким.

— Это значит, что здесь каждый сам за себя.

Он снова сплюнул. Его учили убивать всю его недолгую жизнь, и первая неудачная попытка убить другого человека привела к тому, что он стал рабом. А сегодняшний неожиданный успех больше походил на очередное унижение, чем на победу. Он весь был заляпан кровью и кое–чем похуже, и все же эти люди поздравляли его.

— Здесь нет никаких законов.

Ота Кван отрицательно помотал головой.

— Не говори глупости. Здесь много законов, но самый главный из них: сильнейший остается сильнейшим. А еще из любого существа, слабого или сильного, выходит неплохой обед. — Он захохотал. — При королевском дворе почти точно так же. Только здесь все честно и справедливо, по крайней мере никто не лжет. Скадаи быстрее и смертоноснее, чем я когда–либо стану. Я никогда не брошу ему вызов. Но кто–то другой, будь то мужчина или женщина, может, и тогда матроны назовут вид испытания, и бросивший вызов встретится со Скадаи лицом к лицу. Или просто нападет на него, но такого рода победа не всегда приводит к тому, что убийца получает власть и престиж, которых ищет. Я понятно изъясняюсь?

— Более чем, — ответил Питер. — Я хочу помыться.

Он хотел избавиться от этого чуждого ему человека, его краски и его ауры жестокости.

— Я рассказываю тебе это, потому что теперь другие воины видят в тебе мужчину и могут бросить тебе вызов. Или просто убить. До сегодняшнего дня ты находился под моей защитой.

— Зачем им меня убивать?

Ота Кван пожал плечами.

— Чтобы увеличить число людей, которых они убили. Или заявить права на Сенеграл, твою женщину. — Он засмеялся. — Грунтаг умер быстро, потому что думал, ты — раб. Он так и не стал настоящим мужчиной, но все же был воином, а его тупость отпугивала людей. Но тебя они не боятся, хотя то, как ты выпотрошил его и вырезал глаза, может кое–кого и напугать. При этом многие хотят Сенеграл, а она не любит говорить «нет».

Питер направился к ручью и погрузился в небольшую запруду, где люди мыли чашки. Он не обращал внимания ни на холодные острые камни, ни на пиявок, ни на слой набухшего в воде зерна, оставшегося после мытья сотни деревянных мисок. Он хотел лишь отмыть руки, живот и пах от липкой крови и желудочно–кишечного содержимого.

Все еще находясь в воде, он спросил:

— Может, мне просто ее убить?

Ота Кван захохотал.

— Прекрасное решение, вот только ее братья и сестры, как пить дать, тебя после этого прикончат.

Холодная вода отрезвила ум и порядком застудила тело. Но он все же нырнул и поплыл к берегу. Выбраться оказалось нелегко: ногам было больно, когда он пытался удержать равновесие на острых камнях.

— Что же мне делать?

— Раскрасься! — ответил Ота Кван. — Как воин на боевом задании. II тогда тебе ничто не будет угрожать. Если только ты сам не бросишь вызов кому–то, конечно. Но люди не так быстры, как другие животные, не так смертоносны, у нас нет когтей и не такие длинные руки и ноги. Но когда нас много, мы — самые опасные животные в землях Диких, а когда мы красим свои тела, мы — стая. Понимаешь?

Питер качнул головой.

— Нет, но я раскрашусь. И тогда мне придется воевать против людей, которых я не знаю, чтобы дома было немного мира и покоя. — Он рассмеялся. И смех его был странным, диковатым и немного сумасшедшим. — Правда, они сделали меня рабом, так что теперь ответят за это.

Ота Кван кивнул.

— Как только я тебя увидел, сразу понял, что ты станешь одним из нас. Не презирай нас, мы делаем то же самое, что и другие люди, просто не называем это красивыми словами. Сейчас мы воюем на стороне Шипа, но для того, чтобы все остальные убийцы и все остальные хищники увидели нашу силу и оставили нас в покое. Чтобы боялись нас. И тогда мы сможем вернуться домой и выращивать тыкву. Не все же время воевать.

Питер вздохнул.

— Надеюсь, нет.

Ота Кван издал какой–то непонятный звук, а потом сказал:

— Думаю, тебе нужно раскраситься поскорее и получить имя. Но назвать тебя я позволю кому–то другому.

Он подал Питеру руку, помогая выбраться из ручья, и проводил его к костру, где принялся снимать целую кучу пиявок, облепивших тело бывшего повара. В любой другой день пиявки привели бы его в ужас, но сегодня Питер едва взглянул на них. Более взрослый мужчина уважительно что–то пробурчал.

Ота Кван начал говорить. Все мужчины и несколько женщин подошли ближе, внимательно выслушали его, затем сходили к своим свернутым одеялам и вернулись с красивыми круглыми коробочками — некоторые из глины и дерева, украшенные потрясающими узорами из разноцветных волос или игл дикобраза, а некоторые даже из золота или серебра. В каждой маленькой коробочке оказалась краска — красная, черная, белая, желтая или синяя.

— Можно, я раскрашу тебя? — спросил Ота Кван.

Питер улыбнулся.

— Конечно, — устало произнес он, измученный и полусонный.

Краску на его тело наносили три мужчины и раскрашенная женщина, но под чутким руководством Ота Квана. На это у них ушел целый час, и, когда они это завершили, Питер стал наполовину черным, наполовину красным.

На лице они нарисовали что–то более замысловатое. Он чувствовал, как пальцы женщины прикасаются к щекам, как она водит вокруг его глаз. Видел, насколько она увлечена и как необычно смотрится ее слегка приоткрытый рот и все лицо за счет нарисованных поперек ее глаз рыб.

Когда они закончили, мужчина принес небольшое круглое зеркальце в роговой оправе, и Питер посмотрел на маску на своем лице: белые, красные и черные полосы, напоминавшие кости селедки. Он кивнул. Рисунок нашел отклик в его душе, правда, он не был уверен, какое именно значение в нем заложено.

Свою рубашку юноша оставил им.

Он шагал в темноте, воздух обдавал прохладой его раскрашенную кожу, а от горевших в каждом лагере костров исходило тепло, ощущавшееся даже на расстоянии. Ота Кван водил его от одной группы к другой, и воины что–то тихо говорили ему.

— Что они говорят? — спросил он.

— В основном приветствуют тебя. Некоторые отмечают, что ты стал значительно выше. Старик говорит, чтобы ты держал свой окрас чистым и четким, а не грязным, как ты когда–то делал. — Ота Кван расхохотался. — Естественно, ведь раньше ты был Грунтагом. Ясно?

— Господи, — прошептал Питер.

И все же произнесенные тихими голосами приветствия обрадовали его. Он расправил плечи и выпрямился. Он ликовал. Теперь ему не нужно будет убивать своих сородичей. Он был живым, высоким и сильным, и ему нравилась его новая раскраска.

У его костра Сенеграл разложила все имущество Грунтага, протянула Питеру чашку теплого, сдобренного специями чая, и он выпил его. Ота Кван стоял на границе тьмы и наблюдал.

— Она говорит, чтобы ты посмотрел на этот хороший лук, он твой. Некоторые стрелы очень плохие. Ты должен либо заменить их, либо перепродать. А еще она говорит, что постарается не возбуждать других мужчин, если ты будешь заботиться о ней так, как она этого хочет.

Питер осмотрел все предметы, поднимая каждый высоко в свете костра. Два превосходных ножа, добротный лук, правда, с никудышными стрелами, несколько меховых шкур, пара леггинсов и две пары простых мокасин. Небольшой сосуд из рога, полный черной краски, стеклянная баночка с красной. Две чашки. Медный котелок.

— Я думал, женщины делают своим мужчинам ботинки, — произнес Питер.

Ота Кван громко засмеялся.

— Женщины, которые любят своих мужчин, делают им превосходные мокасины.

— Понятно, — сказал Питер и сложил все обратно в корзинку.

К нему подошла его женщина и встала прямо напротив него, и он засунул руку ей под юбку, провел вверх по ноге до бедра, затем обхватил его. Она пискнула, и вскоре они оказались в том же положении, в котором были, когда ныне покойный ударил его ногой по голове.

В какой–то момент она что–то сказала, и он рассмеялся над нелепостью всего этого. Ему захотелось, чтобы Ота Кван перевел ей кое–что, но, конечно же, тот давно ушел.

«Почему он мне помогает?» — промелькнуло в голове у Питера. С этой мыслью он заснул.

Утром все раскрашенные люди поднялись, взяли лишь необходимые на войне вещи и отправились в путь под предводительством Скадаи. Питер взял лук и лучший нож, краски и красное одеяло и побежал, обнаженный, за Ота Кваном. Оказалось, удивительно легко не задавать вопросов, а просто за кем–то следовать.

Позже он спросил у Ота Квана, где достать стрелы, и мужчина молча протянул ему десяток.

— Почему? — спросил он. — Разве здесь не каждый сам за себя?

Собеседник рассмеялся.

— Ничего ты не понимаешь. Ты ведь следуешь за мной? Ты будешь выполнять мои распоряжения, когда вокруг полетят стрелы, а воздух наполнится звоном стали?

Питер задумался.

— Полагаю, что буду.

Ога Кван снова расхохотался.

— Пойдем. Найдем тебе имя.

К ЮГУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЕ ВРАЛЬИ

Жан де Вральи поборол собственную нетерпеливость, а она, дело обычное, перешла в ярость. Пребывая в ярости, он всегда ощущал себя грешником и погрязшим в нечистотах недочеловеком и недорыцарем. Поэтому, несмотря на то что они скакали по высоким горным хребтам и поросшим весенними цветами благодатным землям Альбы, он осадил боевого коня, спешился и, приведя в замешательство братьев по оружию, преклонил колени для молитвы прямо в грязи около дороги.

Боль, возникающую от долгого стояния на коленях, не назовешь сильной, но она всегда усмиряла его.

Перед внутренним взором Жана де Вральи проплывали образы: вот он представил распятие Христа; вот увидел себя рыцарем, скачущим, чтобы спасти гроб Господень; вот он — охранник каравана, сидящий на могучем коне позади трех царей^[68], которые восхищаются новорожденным Христом.

Сквозь грезы пробилось презрение. Он ни во что не ставил короля Альбы, останавливающегося в каждом городе, чтобы позабавить крестьян, послушать их восторженные возгласы и пронзительный смех, а еще застращать и навязать им свою волю. Во всем этом сквозила излишняя театральность. Действо занимало слишком много времени, тогда как и ребенку было понятно, на севере что–то происходит — что–то, требующее немедленного вмешательства армии короля.

Отвратительно. Альбанские рыцари были медлительными, ленивыми, порочными, с кучей варварских привычек. Они слишком много ели и пили, отрыгивали и громко пердели прямо за столом, а еще никогда не упражнялись с оружием. Жан де Вральи и его дружина скакали от города к городу в полных доспехах, с ног до головы закованные в броню, в тяжелых стеганых поддоспешниках, надетых под хауберки, усиленные блестящими стальными пластинами — третий слой защиты, который каждый рыцарь на Востоке носил постоянно даже в повседневной жизни: в городе, церкви или во время прогулки с дамой сердца.

Вот уже целое столетие Дикие не вторгались в восточные земли, и все же их рыцари были готовы сразиться в любой момент.

Здесь же, где непроходимые леса росли чуть ли не на каждом горном кряже, где Дикие могли напасть даже на главный город королевства, рыцари скакали в цветастых туниках с изысканными длинными свисающими рукавами, остроносых туфлях и тщательно обернутых вокруг головы уборах, напоминавших тюрбаны, а их доспехи лежали в плетенных из ивовых прутьев корзинах и дубовых бочках.

Вот и сейчас, в четырех днях пути от Альбинкирка, группа молодых рыцарей и оруженосцев развлекалась соколиной охотой, направляя верховых лошадей вдоль вершин горного хребта на запад. И ему так хотелось наказать их за беспечную глупость. Этим избалованным варварам стоило увидеть, что такое война. Их стоило заставить снять замшевые перчатки и ощутить холод тяжелой стали в изнеженных руках.

Помолился и почувствовал себя значительно лучше. Он даже смог улыбнуться королю и кивнуть бесцеремонному юному оруженосцу, промчавшемуся галопом вдоль колонны, подняв облако пыли, верхом на кобыле горячих восточных кровей, стоившей сотню леопардов, будто то была обычная скаковая лошадь, совсем бесполезная в сражении.

И все же с каждым днем армия разрасталась. Из каждого города, села или усадьбы, в которых они останавливались на ночь, к ним присоединялись рыцари, латники и лучники. Вечером де Вральи приказал своим оруженосцам установить его шатер как можно дальше от остального войска — там, где паслись кони. Вместе со своим кузеном он поужинал простой солдатской пищей и позвал капеллана — отца Хью, чтобы тот провел мессу и выслушал его исповедь. После того как де Вральи покаялся в греховных приступах гнева и духовно очистился, он окунулся в воды Альбина, могучей реки, рядом с которой стоял его шатер. Отпустив оруженосцев и рабов, рыцарь самостоятельно вытирался полотенцем, вслушиваясь в звуки, доносящиеся с луга, где этим прекрасным весенним вечером паслись три тысячи лошадей.

Насухо вытершись, он надел белую рубаху, брэ и белый жакет — жупон очень простого покроя. Затем развернул небольшой дорогой ковер, привезенный с Востока, и раскрыл переносную икону — два складывавшихся лицом к лицу изображения — Божьей Матери и распятия Христа. Встал перед образами на колени и прочитал молитву. Почувствовав себя умиротворенным и чистым, де Вральи распахнул свое сознание.

И ему явился архангел.

«Приветствую тебя, Дитя Света».

Каждый раз, когда тот появлялся, из глаз де Вральи катились слезы. Ведь он никогда до конца не верил в то, что его видения — не плод фантазии, пока следующее не подтверждало все предыдущие. Сомнения сами по себе были его наказанием.

Он всегда старался не смотреть прямо в сияющее лицо, которое в памяти сохранялось ликом на чеканном золоте, но на самом деле больше походило на ожившую переливающуюся жемчужину. Посмотришь вблизи, и волшебство исчезнет…

«Не твоя вина, что король Альбы не поступил так, как мы желали. Не по твоей вине это королевство столь преждевременно подверглось нападению сил зла. Но мы все равно победим».

— Я подвержен ярости, презрению, уверенности в собственной правоте и гневу.

«Ни одно из этих чувств не поможет тебе стать величайшим рыцарем в мире. Помни то ощущение, которое охватывает тебя во время сражения, и будь тем человеком всегда».

Ни один священник так понятно ему не говорил. Когда он сражался, то отбрасывал все мирские тревоги и становился лишь острием копья. Слова архангела прозвучали в его голове, словно скрещенные клинки двух сильных людей, словно трубный боевой клич.

— Благодарю, господин.

«Мужайся. Тебя ждет великое испытание. Ты должен быть готов».

— Я всегда готов.

Архангел положил сияющую руку ему на лоб, и на мгновение де Вральи задержал взгляд на его одухотворенном лице, протянутой совершенной руке, золотых волосах, более светлых, чем волосы самого де Вральи, и все же похожих на его.

«Благослови и сохрани тебя Господь, дитя мое. Когда падет знамя, ты поймешь, что нужно сделать. Не сомневайся».

Де Вральи нахмурился. Но ангел уже исчез, оставив после себя только запах ладана. Рыцарь был спокоен, расслаблен и умиротворен, как после ночи, проведенной с женщиной, только без примеси стыда или грязи. Лицо озарилось улыбкой. Он глубоко вздохнул и тихо пропел первые ноты «Te deum»^[69].

К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГАРМОДИЙ

Гармодий развалился на груде мехов, водрузив глиняную кружку с подогретым вином себе на грудь. Он наблюдал, как Рэндом размешивает небольшой палочкой содержимое второго кубка, добавляя в него мед и пряности.

Позади него тихо сидел Гэвин Мурьен, занятый ремонтом сапога. Молодой рыцарь ни с кем не разговаривал, но беспрекословно исполнял кое–какие поручения по воинской службе, успокоенный Гармодий все же продолжал присматривать за ним. Левое плечо Гэвина полностью покрылось чешуей от груди до шеи и снизу бицепса. Вроде бы чешуйки больше не разрастались, но они увеличивались и твердели. Казалось, молодой человек вовсе не обращает на них внимания — с той самой ночи он больше не говорил о них.

Но старый маг не раз сталкивался с обманчивым равнодушием и знал многих молодых людей. Конкретно этот готовил себя к смерти, поэтому Гармодий старался не выпускать его из поля зрения. Второе кольцо на правой руке мага заключало в себе заклинание, которое при необходимости вырубит мальчишку, словно удар призрачного топора.

— Люблю, когда оно сладкое, да и вообще я — большой любитель сладкого, — ухмыльнувшись, произнес Рэндом. — Жена говорит, все мои попытки разбогатеть лишь для того, чтобы обеспечить бесперебойные поставки печенья и меда.

Гармодий сделал еще один глоток из своей кружки. Вино было намного слаще, чем он предпочитал, но в этот вечер под сиянием звезд и с опасным врагом где–то поблизости, вино с пряностями было единственным, чего он хотел.

И вдруг он ощутил нечто. Чувство напоминало легкое потрясение, схожее возникает, когда видишь, как твоя бывшая пассия заходит в таверну. Где–то неподалеку нечто могущественное проявило себя. Это могло быть какое–то очень сильное существо, находившееся от них на огромном расстоянии, либо же что–то страшное и внушающее ужас прямо на соседнем поле.

— К оружию! — закричал Гармодий, вскакивая на ноги.

Он сосредоточился и с помощью заклинания обострил свое восприятие. Гэвин Мурьен успел надеть кожаный жупон и теперь водружал на голову шлем. А мастер Рэндом натянул нагрудник и наспинник сразу поверх походной одежды и из–под кровати, под которой хранил необходимые для приготовления вина пряности, достал тяжелый арбалет. Люди передавали сигнал тревоги, и большинство воинов уже были в доспехах и во всеоружии.

Гармодий потянулся дальше мимо оранжевых отблесков костра, через заросли папоротника и дикой спаржи. Маг прекрасно знал законы тождества при использовании силы. И два способа, с помощью которых можно определить местонахождение того, кто ее применяет. Он мог затаиться и ждать, когда его обостренные чувства засекут еще один всплеск. Или же мог отправить в ночь собственную частичку силы, которая бы выдала его всем существам из земель Диких, обладающим хотя бы малейшей чувствительностью к подобного рода вещам. К слову, таких там большинство.

Он решил довольствоваться более тихим пассивным способом, несмотря на то что это шло вразрез с его порывистой натурой и тем обстоятельством, что сила переполняла его. Многие годы Гармодий не ощущал себя настолько могущественным. Старый маг хотел играть с ней, как человек, который размахивает новым мечом, перерубая верхушки спаржи и стебли укропа.

Гармодий вынужден был сдерживать собственную силу. И нетерпеливость.

Он потянулся чуть дальше.

И еще дальше.

На севере он обнаружил троллей — огромные уродливые фигуры, пугавшие отсутствием симметрии и черной, прозрачной, как хрусталь, чужеродностью. Они куда–то маршировали.

На западе отыскал мага, талантливого, но мало практиковавшего. Больше о нем ничего нельзя было сказать — была ли то деревенская ведьма, или боглин–шаман, или же одно из живых деревьев Диких. Магне имел ни малейшего понятия, поэтому отпустил сущность слишком слабую, чтобы быть тем, кого он разыскивал. Тем, чью недюжинную силу почувствовал.

Чем бы оно ни было, создавалось впечатление, что оно покинуло этот мир — ушло по некой выбранной им тропе. То ли обнаружило новое место, то ли скрылось в одном из ранее существовавших.

Словно маяк, остался один лишь след силы, который Гармодий нащупал на расстоянии многих лиг у себя за спиной — на юго–востоке. Он накинулся на него, словно хищник на зайца, и быстро ретировался, как только почувствовал огромную мощь неведомого существа.

Когда Гармодий — тогда его звали по–другому — был маленьким мальчиком в рыбацкой деревушке, однажды он с двумя друзьями на крошечной лодчонке заплыл далеко от берега, пытаясь наловить на поддев сельди и лосося. Дельфины тоже принимали участие в состязании: когда мальчишки ловили больших рыб, их водные соперники тут же срывали их с крючков. Позже в тот же самый день они тащили к лодке тяжелую рыбину, и Гармодий увидел тюленя — огромного зверя размером с их суденышко. Разворачиваясь, он промелькнул перед глазами и устремился на их изумительную семгу…

…Как раз в тот момент, когда из морских глубин показался левиафан. По размеру он был больше тюленя настолько же, насколько тот был больше семги. И чудовище быстро приближалось, чтобы полакомиться тюленем.

Существо было в пятьдесят раз длиннее лодки. Когда оно развернулось, Гармодий успел увидеть огромный глаз. Без единого звука на поверхность воды вырвался фонтан окровавленной пены, когда левиафан схватил тюленя. Лишь маленькая волна ударилась о борт лодчонки, и затем, возможно, самое страшное из всего — мощный плавник появился в ста ярдах от них над толщей воды и обрызгал с ног до головы…

За всю жизнь Гармодий больше никогда не видел ничего подобного. Ощущение собственной ничтожности глубоко запало в душу. Это нечто большее, чем просто страх. Для него это стало открытием. С тех самых пор он знал, что в мире есть могущественные существа, которые уничтожат тебя и не заметят.

Он втянул на борт семгу, которая погибла, даже не осознавая, что сыграла роковую роль в жизни могучего тюленя. Зато урок не прошел даром для маленького мальчика.

Эти воспоминания нахлынули на него, когда он спасался бегством от необъятности существа, которое недолго находилось в долине Альбина, в пятидесяти лигах к югу.

Гармодий вернулся в собственное тело.

Рядом стоял обеспокоенный Рэндом.

— Вы кричали! Где они?

— Мы в безопасности, — произнес Гармодий. Но его голос больше походил на всхлип.

«Никто не в безопасности. Что это было?»

К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

Восточнее Альбинкирка, над склонами Парнасов, самой западной точки Морей, всходило солнце. С гор неслись потоки талой и дождевой воды, вливаясь в верховье Альбина.

Гектор Лаклан пил чай и изучал Восточный отрог. Тот был высоким — слишком высоким, — и он обдумывал, как перегнать через него свое стадо.

Его люди сворачивали лагерь, складывали вещи в повозку, надевали хауберки и вооружались, а самые молодые или те, кому не повезло, давно ускакали собирать стадо.

Пока он рассматривал склоны, у кромки воды появился его выборный наследник Дональд Редмейн, который скинул одежду и, используя разрушенную дамбу бобров как трамплин, прыгнул в воду. Он был отважным и сильным молодым мужчиной, но через несколько мгновений Дональда вытащили с помощью обвязанной вокруг пояса веревки обратно на берег. На его плече и ключице виднелись ушибы, видимо, врезался в скалу.

Лаклан поморщился.

Ночью кто–то убил одного жеребца, и Лаклан, никогда в жизни не сражавшийся против ирков, решил, что убийцей было весьма похожее на них существо — судя по расположению колотых ран и порезов, ростом оно значительно уступало лошади. Хотя зачем это сделано, он не понимал. Он удвоил охрану стада, осознавая, насколько бесполезны подобные меры. На Холмах у него имелись ограды из камня и глубокие лощины с естественными укреплениями, чтобы загонять туда стада и охранять их. Но в дороге погонщики обычно пребывали в полной безопасности. И вот некто охотится на него. Он предчувствовал это.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Над землей клубился легкий, едва различимый туман, но и его хватило, чтобы тот, кто следил за ними, прибегнул к помощи всякой живности, вынудив ее действовать самым решительным образом. Среди бела дня из леса то и дело выбегали зайцы, а над свежевырытыми рвами сначала попарно, потом стайками проносились неуловимые скворцы.

К полудню, когда сэр Йоханнес покончил с указаниями по рытью внешнего рва двойной ширины, а купцы–авантюристы из Харндона, Лорики, Тевы и Альбина, проклиная судьбу и своего временного командира, доработались до лопнувших на руках мозолей, настоятельница вновь сотворила заклинание. Туман становился гуще, неуклонно увеличивалось и число вражеских шпионов.

К тому времени, когда готовым взбунтоваться купцам наконец разрешили завершить работу и отправиться к обедне, туман стал настолько плотным, что стражники на крепостных башнях не могли разглядеть, что делается у основания стен, хотя прекрасно видели дальний горизонт. Капитан не дал возможности собственному туману лишить его преимущества. Несмотря на все меры предосторожности, каждый час или два над крепостью пролетали виверны, от шелеста их кожистых крыльев защитники вздрагивали. На верхушках деревьев за фермерскими полями было заметно оживление — характерное покачивание ветвей, по которому преследующий дичь охотник определяет ее местонахождение, например, когда белка перепрыгивает на ветку слишком тонкую, чтобы выдержать ее вес.

Майкл раскрыл новый пергаментный манускрипт в твердом переплете и старательно вывел:

«Осада Лиссен Карак. День первый. Или уже восьмой.

Сегодня капитан и госпожа настоятельница с помощью мощного заклинания сотворили туман. Враги повсюду. Многие стражники отмечают, туман настолько плотный, что им трудно дышать. Из–за деревьев вылетела выпущенная из большого лука стрела и убила лучника Мэддока, когда тот вылез из свежевырытой траншеи за молотом. Должно быть, он пересек границу тумана настоятельницы.

В воздухе, прямо над нами, кружит виверна. И даже через крышу я ощущаю ее присутствие — будто что–то давит на голову».

Майкл зачеркнул последнюю запись, затем тщательно закрасил ее чернилами, чтобы невозможно было разобрать ни единого слова.

«Капитан приказал патрульным сесть на коней и быть готовыми покинуть крепость в любую минуту. Все латники участвуют в патрулировании по очереди. Он также велел привести в порядок орудия на башнях. В крепости две башни: на одной установлена тяжелая баллиста, на другой, что пониже, — требушет.

Сельские жители и купцы из караванов роют траншею от Нижнего города до Замка у моста. Глубиной она больше роста человека и достаточно широкая, чтобы пройти по ней с небольшой тележкой. Мы обиваем ее досками. Капитан приказал выложить дно траншеи какими–то мешками, но что в них, никто не знает».

На закате Майкл поднялся на стену и присоединился к общей молитве. Все мужчины и женщины в крепости вознесли мольбы к небесам, потом настоятельница вновь сотворила заклинание. Оно было незамысловатым, любая деревенская колдунья могла сделать что–то подобное, но Майкл надеялся, что молитва защитников крепости его усилит. То было отворотное заклинание — нечто похожее на заговоры знахарок, охранявшие фермерские зернохранилища от мелких грызунов. Разница заключалась лишь в масштабах и количестве использованной силы.

К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Несмотря на события прошлой ночи, а может быть, именно благодаря им караван мастера Рэндома выехал рано поутру.

Он гордился ехавшими с ним людьми. На рассвете они затянули песню. Брились у зеркал, подвешенных к бортам фургонов, точили клинки, заостряли наконечники стрел и арбалетные болты. Плотно скатывали одеяла, пряча их от сырости. Кипятили воду в медных котелках или разогревали оставшуюся со вчерашнего ужина кашу. У своего костерка старый маг подогревал в медной, в форме сапога, кружке эль.

— Смотрю, вы вполне освоились, — произнес Рэндом.

Гармодий нисколько не смутился.

— Знаете, я сделал вам комплимент, предположив, что вы — человек щедрый. Я и для вас немного подогрел.

Рэндом захохотал. В то прохладное весеннее утро он оказался в одном лагере с легендарной личностью, угощавшей его элем. Слушая щебетание птиц и людское многоголосие, Рэндом заметил юного Адриана, сына золотых дел мастера, сидевшего на повозке и рисовавшего.

Адриан был ювелиром–декоратором, работавшим с сусальным золотом. Подавал большие надежды и вот–вот должен был перейти из учеников в подмастерья, среди которых вряд ли задержится чересчур долго. Его отец, талантливый и богатый мастер, тоже ехал с караваном. Среднего роста, худой и стройный, Адриан был облачен в сделанные на заказ дорогие доспехи, состоявшие из нагрудника, наспинника и кольчужного капюшона, на коленях лежали латные рукавицы. Множилось число молодых людей, перенявших поведение наемников: они не снимали доспехи целый день и усердно следили за оружием.

Разглядеть, что именно рисует Адриан, Рэндом не мог: паренек сидел в дальнем конце повозки ювелира. С кружкой теплого эля в руке он направился к юноше.

Зловоние купец почувствовал еще до того, как увидел его причину. Воняло ужасающе — запах серы и чего–то приторно–сладкого, будто засахарился ливер. Он вдохнул этот смрад, но не остановился. Мертвое существо оказалось демоном. Юный Адриан оторвался от эскиза.

— Генри нашел его в кустах.

Второй ученик ювелира стоял рядом с находкой, хотя труп чудовища его пугал.

Вблизи вид демона приводил в глубокое замешательство. Тело покрывала мелкая, как у речного окуня или солнечника, чешуя. Бело–серая, с просвечивавшимися через нее сине–черными венами, она переливалась всеми цветами радуги, как перламутр. Под опущенными веками просматривались очертания пустых углублений, словно вместе с жизнью смерть унесла и глаза. Тяжелая, как у ящера, голова с клювом вместо носа и гребнем, напоминавшим плюмаж на турнирном шлеме рыцаря. После смерти тело существа обмякло и непонятно отчего вызывало образ поникшего цветка. Длинный торс, лапищи, пугающе похожие на мускулистые руки кузнеца, мощные ноги. Стоя он был бы высотой с человека, стоящего на повозке. Массивные ноги и туловище уравновешивались тяжелым хвостом с острыми шипами.

Не возникало сомнения, что он покинул мир живых.

Клюв и шипы украшали фантастические узоры из золота и свинца. На костяном гребне над глазами переплеталось множество всяческих орнаментов. Сдохший демон был одет в ярко–красную кожаную котту с меховой подкладкой великолепной работы. Рэндом не удержался и, несмотря на зловоние, присел и провел пальцами по материалу — сшитой сухожилиями животных оленьей коже. Столь яркого и насыщенного цвета он еще никогда не встречал.

Повреждений на теле чудовища Рэндом не заметил. И больше всего смущало лицо демона, одновременно неимоверно красивое, но и пугающее.

Потягивая эль, к ним неспешно приблизился старый маг. Он остановился, посмотрел на демона и воскликнул:

— Вот, значит, как!

Рэндом колебался, не зная, рассказать ли о своем желании.

— Я бы хотел забрать эту котту себе, — наконец сказал купец.

Гармодий посмотрел на него, как на умалишенного.

— Кто убил, того и добыча, — пожал плечами Рэндом. — Так, по крайней мере, было принято, когда я служил в армии короля.

Старый маг покачал головой.

— Вот оно что! Тогда забирай ее себе в подарок за гостеприимство.

Трое учеников ювелира помогли Джеральду перевернуть демона. На то, чтобы снять с трупа котту, ушло добрых пять минут. Размером она была с попону, возможно, чуть меньше; не важно, что убило ее бывшего хозяина, котта была абсолютно целой и чистой. Рэндом плотно свернул ее, засунул в мешок и закинул в свой фургон.

Ученики внимательно изучали золотые узоры чудовища.

— Оставьте его, — сказал Гармодий. — Обычно их тела исчезают, а не разлагаются. Интересно…

И он склонился над трупом, ткнув в него посохом. Ученики отскочили, хотя недавно сами переворачивали мертвого демона, а Генри спешно зарядил арбалет. Маг извлек из своей котты короткую палочку. Она походила на веточку, но блестела не хуже молнии, покрытая отменной масляной полировкой, которая не могла бы долго сохраниться на обычной ветке. А еще на ее концах имелись крохотные серебряные колпачки.

Гармодий провел ею над трупом — туда и обратно. Туда и обратно.

— Ничего себе! — воскликнул он и прочел строфу на высокой архаике.

Все присутствовавшие обрадовались, ведь никто даже представить себе не мог, что им доведется увидеть знаменитого мага за работой. При свете дня все выглядело иначе. Когда он принялся колдовать прошлой ночью, люди попрятались, теперь же они внимательно следили за каждым его движением, не заботясь о том, что он о них подумает.

Рэндом наблюдал, как около рук старика собиралась сила. Сам он колдовать не умел, но ему дано было видеть то, чего не видели другие.

Старый маг произнес заклинание, протянув руки к трупу демона. Тело начало переливаться еще сильнее. Окружающие затаили дыхание, и вдруг все закончилось: от чудовища осталась лишь горстка пепла. Причем совсем небольшая.

— Так–то! — довольно заявил Гармодий. — Что–то препятствовало его разложению.

Собравшиеся ничего не поняли, но мага это нисколько не смутило.

— Не волнуйтесь, — успокоил он их. — Я просто разговариваю сам с собой.

И, рассмеявшись, добавил:

— Мастер, на пару слов.

Рэндом последовал за магом, удаляясь от своих фургонов. Сзади во всеоружии к купцам подъехал Старый Боб. Парнишка–декоратор показал ему свой набросок, и наемник буквально онемел.

— За последние три дня я убил двух демонов, — заявил Гармодий. — Это очень плохой знак, от имени короля я прошу вас о помощи. Но сразу предупреждаю, она сопряжена с опасностью, большой опасностью.

— О какого рода помощи идет речь? — уточнил Рэндом. — И каково будет вознаграждение? Простите, милорд. Знаю, при дворе все думают, будто люди вроде меня живут лишь ради наживы. Это не совсем так. Но, видит Бог, мессир, в этих фургонах находится состояние не одного горожанина. И в первую очередь мое собственное.

— Знаю, — сказал Гармодий. — Но речь идет о нападении, а возможно, даже о вторжении Диких. Демоны — самые ценные и могущественные воины врага. Меня сильно пугала даже сама мысль о встрече с одним из них. Наличие двух означает, что за нами следят и в тылу у нас собираются некие силы. Наличие трех… просто немыслимо. Посему я прошу вас отправить к королю гонца, причем незамедлительно. Кого–то из ваших лучших людей. А нам следует продвигаться дальше на север.

Рэндом кивнул.

— Не имею ни малейшего понятия, сможет ли король возместить вам стоимость всего каравана, — добавил Гармодий. — Кстати, во сколько вы его оцениваете?

— Шестьдесят тысяч золотых ноблей.

Старый маг глубоко вздохнул и рассмеялся.

— Что ж, могу с уверенностью сказать, король не сможет выплатить вам такую сумму. Господи Иисусе, на что вы только рассчитывали, отправляясь со столь ценным грузом в земли, прилегающие к владениям Диких?

Купец пожал плечами.

— Мы собираемся купить выращенное в этом году фермерами зерно, у горцев приобрести около пятнадцати сотен голов скота, откормленного под убой, затовариться пивом, кое–каким вином, шкурами — оленей, бобров, зайцев, выдр, медведей и волков — этого будет достаточно для работы в течение всего года всех галантерейщиков и меховщиков в Харндоне. В этом суть Северной ярмарки, и это все еще без учета тамошних товаров из шерсти.

Гармодий покачал головой.

— Никогда об этом не думал или позабыл.

— Товарооборот Северной ярмарки оценивается в полмиллиона золотых ноблей, — сказал Рэндом.

— Я даже не знал, что где–то в мире существует столько золота, — рассмеялся старый маг.

— А его и нет, именно поэтому мы везем с собой шлемы, арбалеты, отменные вина, ювелирные изделия, яркие безделушки и рулоны тканей всевозможных видов, а еще изюм, финики, оливковое масло и множество других товаров, которых нет в северных землях. Ими мы и торгуем. Поэтому мой караван просто обязан туда добраться.

Гармодий посмотрел на далекие горные хребты, закрывавшие горизонт.

— Никогда об этом не думал. Теперь же мне это кажется очень… рискованным. — Он огляделся вокруг. — А что будет, если ярмарку отменят?

За последние два дня Рэндом несколько раз задавался этим вопросом.

— В таком случае Харндон останется без говядины; зерно город сможет закупать лишь в прилегающих графствах; не будет меха и шкур для изготовления одежды, не будет меда, чтобы намазать его на хлеб, а пива и эля в каждом доме станет значительно меньше. В казну короля поступит меньше денег от торговли. И, судя по всему, уменьшится — по–видимому, вдвое — количество производимой нами шерсти, из–за чего разорятся восточные купцы, которые закупали ее у нас. Народ начнет голодать. Большинство харндонских богачей обанкротится, сотни людей останутся без работы. И это только зимой. Весной станет еще хуже.

Старый маг посмотрел на собеседника так, будто тот рассказывал какие–то небылицы, и покачал головой.

— Что ж, прямо–таки утро открытий, господин купец. Нам следует отправляться в дорогу, если, конечно, вы согласны.

— Согласен, ибо если я поверну назад, то потеряю кучу денег и уже никогда не стану мэром.

ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

«Осада Лиссен Карак. День второй».

Майкл смочил кончик пера слюной, нечаянно измазав уголок рта чернилами.

«Сегодня все роют траншею. Прилагаю небольшую схему проделанной нами работы; протяженность траншеи от ворот Нижнего города до внешних стен Замка у моста составляет четыреста двадцать четыре шага. Мы проложили ее всего за два дня, задействовав около тысячи мужчин и женщин. Извлеченный грунт пошел на невысокие насыпи с обеих сторон траншеи, а еще по приказу капитана со складов притащили бревна и соорудили частокол.

В течение всего дня траншею скрывал густой туман — сегодняшнее заклинание настоятельницы, поддерживавшееся монахинями, чьи молитвы все время доносятся из часовни.

Враг весь день пытался выяснить, что за новое укрепление мы возвели. Повсюду летали птицы: скворцы, вороны и голуби, — но никто из них так и не отважился залететь в туман, а прилегающая к стенам замка территория, похоже, вызывает у них особое неприятие.

У врага в распоряжении есть виверны, которые тоже весь день летают высоко над нами. Вот и сейчас одна из них кружит прямо у меня над головой.

Из лесов на западе доносится стук топоров. За сегодня дважды из леса на расстоянии полета стрелы выбегали большие отряды людей и выпускали стрелы в плотный туман. Мы не отвечали, но наши лучники ползком добирались туда, где падали стрелы, и собирали их.

На закате мы отправили три патруля: один на север и два на запад, только уже вдоль реки».

В лучах заходящего солнца капитан поскакал на запад, и его доспехи вбирали в себя слабеющий свет. Даже на Гренделя сегодня накинули бард — двухслойную тяжелую кольчугу, опускавшуюся почти до копыт могучего коня.

Потребовалось четверо слуг, чтобы поднять бард и перекинуть через спину Гренделя. Боевой конь не пришел в восторг от доспехов, но капитан был уверен, на этот раз повстанцы не оставят их вылазку без последствий.

С ним отправился десяток тяжеловооруженных всадников, позади следовали лучники. Как только Грендель выехал за пределы Нижнего города, мрачного и пустого — лишь два лучника дежурили в каменных въездных башнях, — Красный Рыцарь слегка тронул шпорами бока могучего коня, и тот перешел на тяжелый полевой галоп. Туман рассеивал свет и скрывал окружающий ландшафт. Капитан понимал: при такой видимости можно запросто угодить в засаду. Но он сам создал этот туман и наделил его определенными свойствами.

Доехав до траншеи и повернув на юг, Красный Рыцарь придержал коня и принялся внимательно изучать проделанную его людьми работу. Траншея была широкой и глубокой, с деревянным настилом, под которым кое–что припрятали, кроме того, поскольку земля впитала слишком много влаги, доски служили и другой, не менее важной цели.

Частокола не хватит, чтобы сдержать врага, если он ринется напролом, но работающие здесь должны успеть переплести лозу винограда с побегами ежевики и усилить ограждение. Капитан покачал головой. В любом случае, все это — всего лишь очередная уловка.

Через траншею перекинули пять мостков, достаточно широких, чтобы по ним свободно могли проехать рядом два тяжеловооруженных всадника. И, опять же, если успеют, тут возведут подъемные механизмы.

Если ему ниспошлют отсрочку, он сделает все, чтобы оставить противника в дураках. Хотя капитан не надеялся, что это время у него будет. Он чувствовал — больше никак это не объяснить — раздражение своего врага. Тому недоставало опыта ведения войны против людей. И он был слишком амбициозен.

«Так же, как и я», — усмехнувшись, подумал Красный Рыцарь и направил Гренделя в сторону последнего моста на пути к Замку. Копыта коня глухо стучали по деревянному настилу, словно они ехали по крышке гроба.

«Откуда взялось столь нелепое сравнение?»

Прошлым вечером, на закате, капитан подходил к яблоне, вот только девушка не пришла, и он спрашивал себя почему. Его губы все еще помнили ее прикосновения.

«Лучше сосредоточься на том, что тебе предстоит», — посоветовал себе Красный Рыцарь.

Он оставил ей записку, но ответа не получил.

Они подъехали к границе тумана, за которой виднелись заросшие молодой зеленью поля. Со временем она превратится в сено и фураж или в сорняки, а сейчас, в закатных красках, все, куда ни глянь, отсвечивало оттенками красного.

Капитан натянул поводья Гренделя и подождал, пока сопровождавшие его воины выровняют строй. Том ехал рядом. Красный Рыцарь вскинул руку в латной рукавице.

— Осмотритесь. Туман мешает разглядеть все в деталях, но обратите внимание, насколько хорошо просматривается участок отсюда и до самого края леса. Здесь нет ни рвов, ни живых изгородей, ни каменных стен. Запомните это. Если предпримем еще вылазку, то поедем этим же путем.

Том кивнул, сэр Йоханнес покачал головой.

— Давайте, прежде чем думать о завтрашнем дне, хотя бы переживем сегодняшний.

Капитан оглянулся на старшего офицера.

— Наоборот, мессир. Давайте сегодня спланируем нашу завтрашнюю победу.

Лицо пожилого рыцаря исказилось от неудовольствия.

— Отставить разговоры! — приказал Красный Рыцарь. — Обсудим это позже.

Он изо всех сил старался говорить буднично, словно не происходило ничего особенного.

— Если столкнемся с врагом, будем пробиваться напролом, по сигналу трубы сгруппируемся и отступим под прикрытие тумана. Ничего больше. Обнаруженные лодки уничтожаем. Все ясно?

Внимательно прислушался к собственному голосу. Если и переживал, то неявно: просто был излишне сосредоточенным. Лошади волновались, как и люди, старавшиеся выглядеть невозмутимыми, по примеру капитана. Туман казался недостаточно плотным, чтобы скрыть столь многочисленный отряд.

Поначалу ничего не происходило. Потом с севера донеслись крики людей, ржание лошадей и лязг стали о сталь.

— А вот и они, — пробормотал капитан, четыре слова выразили пятнадцатиминутное беспокойное ожидание.

Том усмехнулся. Йоханнес поднял руку и, звякнув, опустил забрано. Такой же звук пронесся вдоль всего строя. Капитан никуда не торопился.

Крики стали ближе. Затем позади раздался низкий сигнал горна, с севера ему вторили мелодичные звуки рожков.

Все происходило, как он и предполагал. Но неожиданно перед началом сражения его охватило сомнение. «Что, если это ловушка? Могу ли я предугадывать их действия? А если мне только кажется, будто я знаю, что нужно делать? Ведь не может же все быть настолько предсказуемым».

Военному делу его обучал Хайвел Райт, старшина отца. Старшина его предполагаемого отца. Великолепный мечник, выдающийся поединщик, безумно влюбленный в леди Пруденцию, правда, напрасно.

Капитан погрузился в воспоминания. И сейчас, перед началом битвы, Красного Рыцаря вдруг озарило — его наставники были любовниками. Конечно же, они были любовниками. «Почему подобные мысли приходят мне на ум непосредственно перед сражением?» — подумал он и громко рассмеялся.

Хайвел Райт говаривал: «Война — это просто, поэтому мужчинам она нравится больше, чем обыденная жизнь». А его наиглавнейший совет для всех лести мальчиков, которым предстояло стать великими лордами и военачальниками, гласил: «Никогда не усложняйте задуманное, если не можете растолковать его другим».

Капитан еще раз прокрутил в голове план действий и скомандовал:

— Вперед!

Они выскочили из тумана кентером^[70].

На расстоянии в пол–лиги к северу Изюминка вывела свой отряд из–под града стрел, обрушившихся на них, — в этот раз подготовившиеся к бою повстанцы, боглины и ирки окружили ее маленькое войско, словно сгущавшиеся грозовые тучи.

Капитан повел своих людей на запад, по направлению к садившемуся за горизонт солнцу, из–под прикрытия тумана, вдоль берега. Поперек дороги стояла брошенная баррикада, обогнув ее, отряд поднялся по насыпи и у первого же изгиба реки обнаружил то, что искал.

Лодки.

Шестьдесят лодок, может быть, даже больше. Крохотные суденышки фермеров, челноки, каноэ и плоты — все были вытянуты на сушу.

Лучники, все как один, выпустили в лодки обмотанные тканью стрелы. В некоторые не попали ни разу, в другие — но нескольку раз. С севера до них доносились звуки рожков, труб и еще какие–то резкие и громкие сигналы.

Отряд задерживался.

На другом конце отмели лучники попали под обстрел и направили коней к лесу, всполошив стрелков врага. Том с половиной тяжеловооруженных всадников бросился в погоню, и тут капитан испугался, не угодил ли он в ловушку. Его воины слишком рассредоточились по длинной отмели под сенью древних деревьев–гигантов. Более того, половина отряда ускакала слишком далеко…

Крики позади стали громче.

Капитан повернулся к Майклу и приказал:

— Труби отступление!

Игра на трубе не была сильной стороной оруженосца, и лишь с третьей попытки ему удалось добиться чистого звука, перекрывшего вопли и треск, доносившиеся с западной части берега. Восседая на широкой спине Гренделя, Красный Рыцарь колебался: он отчаянно желал вернуть своих людей, но в то же время боялся посылать оставшихся воинов вслед за ними.

Из–за низких деревьев с мечом наголо выскочил Том. Капитан облегченно вздохнул. Все больше и больше всадников выезжало из леса, в угасающем свете их клинки переливались красно–зеленым.

— Давайте убираться отсюда, — произнес Красный Рыцарь.

Он развернул Гренделя, но в тот самый миг от холки коня отскочили две стрелы. Животное попятилось и фыркнуло. Враги оказались повсюду. С северной стороны, у самой границы леса, появились повстанцы, их грязно–белые котты выделялись на фоне деревьев. Отполированные наконечники стрел, взлетая, вспыхивали в лучах заходящего солнца.

Подлизе, лучнику, пользовавшемуся чужеземными составными луками с роговыми насадками, стрела угодила в шею, пробив кольчужную бармицу. Не издав ни единого звука, он рухнул с лошади, а выдрессированное животное осталось в строю.

Билл–Секач, непосредственный командир Подлизы, сверкнув белыми доспехами, мигом спрыгнул с коня, подхватил упавшего лучника и перекинул через круп скакуна. В него самого попади дважды: оба выстрела, похоже, были сделаны с большого расстояния, поэтому метательные снаряды просто отскочили от нагрудника, а воин даже не пошатнулся.

Капитан направил закованного в броню Гренделя в сторону деревьев. Если не остановить повстанцев, весь его отряд ляжет очень быстро. Большинство легких лошадей лучников вообще не имели доспехов.

Грендель перешел с тяжелого кентера на плавный галоп, словно необремененный тяжестью стофунтовой двойной кольчуги.

Одна стрела попала в забрало Красного Рыцаря, и еще две — в сам шлем. Стальные наконечники со звоном отскакивали от бацинета, тем не менее каждое попадание чуть отбрасывало его назад. Следующая стрела ударила в луку седла, а еще одна звякнула о правый наколенник. Дальнейшее продвижение было похоже на конную поездку в град, поэтому он низко пригнул защищенную шлемом голову и прижал шпорами бока Гренделя.

Капитан не имел ни малейшего представления, скачет ли за ним хоть кто–то или нет. Видно сквозь узкие смотровые прорези бацинета было не слишком много. В основном закованную в броню шею Гренделя.

Звяк.

Звяк–звяк–звяк-банг–пинг.

Все удары приходились по шлему и плечам.

Тиньк–тик–ток-звяк!

Он выпрямился в седле. Нащупал рукоять боевого меча и обнажил его, стрела ударила в лезвие, и сжатый в руке клинок задрожал. Красный Рыцарь присмотрелся: вот они. прямо перед ним.

Он видел, как они побежали, охваченные страхом. Их было шестеро… «Неужели всего шесть человек сумели нанести такой урон?» — подумал капитан. Запаниковавшие лучники бросились врассыпную. Отработанный прием, потому что все шестеро кинулись в шести разных направлениях.

Первый же удар пришелся аккурат по ближайшему стрелку, поскольку уничтожение спасающихся бегством пехотинцев — основная часть подготовки рыцаря, нечто само собой разумеющееся, как и храбрость. Он лишь опустил руку, а человек погиб. Шпорами Красный Рыцарь направил Гренделя ко второму лучнику, самому юному из них.

Его товарищ остановился, вскинул лук и выстрелил. Выругался, когда его стрела отскочила от правого наруча капитана, не причинив тому ни малейшего вреда, и был убит.

Грендель замедлил ход, и Красный Рыцарь развернул его обратно. Если он окончательно вымотает коня, то окажется в крайне затруднительном положении и погибнет. К тому же Гренделя он любил и не без основания считал, что у них много общего. Здравое желание жить, например.

Четверо выживших повстанцев не побежали дальше, чем следовало, и, как только стук копыт за их спинами стих, тут же остановились. Банг! Первая стрела ударилась в шлем капитана. Всего лишь вопрос времени, когда какой–нибудь лучник все же попадет ему в подмышку, горло или прорезь для глаз.

Из леса, недалеко от одного повстанца, на полном скаку вылетел сэр Йоханнес. Он обогнул могучий ствол старого дерева; взмах огромного рыцарского клинка — и рыжеволосый стрелок лишился головы.

Оставшиеся трое лучников побежали на запад, в самую чащу.

— Благодарю, — крикнул капитан.

Йоханнес кивнул.

«Никогда я ему не буду нравиться, о любви и речи нет», — подумал Красный Рыцарь. Он развернул Гренделя, чуть тронув шпорами его бока, и поскакал на восток.

Поля словно заходили ходуном: по ним, неестественно низко пригнувшись к земле, неслись боглины, коричневые тела ирков походили на движущуюся грязь. Но они не успевали. Несколько боглинов остановились, чтобы выстрелить, но из–за слишком большого расстояния это оказалось совершенно бесполезным.

Достигнув нужного места, капитан осадил Гренделя. Стащил с правой руки латную рукавицу и вынул маленький лоскуток обугленной ткани.

Вошел во Дворец воспоминаний.

«Он тебя ждет», — предостерегла Пруденция.

«Он пока не знает обо всех моих возможностях», — упрямо произнес молодой человек.

Он уже выстроил в ряд нужные символы, подошел к двери, но вместо того, чтобы распахнуть ее, чуть приподнял маленькую железную пластинку, прикрывавшую замочную скважину. Через нее в зал хлынул поток ярко–зеленой силы.

«Он тебя ждет», — повторила Пруденция.

«Тогда ему придется подождать еще, — отмахнулся Красный Рыцарь. Он гордился своим заклинанием и тем, насколько тщательно его подготовил. — Глянь, это синэргический герметизм. Фитили ламп или свечей делаются из такой же ткани и пропитываются маслом. У меня есть лоскуток, уже обугленный».

Поток зеленой силы коснулся символов.

«Ты — самый одаренный из всех», — похвалила Пруденция.

«Пру, вы с Хайвелом были любовниками?»

«Не твое дело».

Он встал на стременах, обугленный лоскуток загорелся ярко–красным пламенем.

На берегу сорок четыре зажигательные бомбы, сделанные из пропитанной маслом пакли, старых одеял, воска и березовой коры, с ревом вспыхнули одновременно.

ХАРНДОН — ЭДВАРД

Первую трубку для мастера Эдвард отлил во дворе в песке, используя ту же отполированную до зеркального блеска оправку, которую до этого вставлял в литейную форму вместе с восковым лекалом языка, чтобы сделать его полым. Стенки трубки он изготовил толщиной в палец, как того и требовал мастер.

Когда трубка была полностью готова, ничего интересного она собой не представляла. Эдвард пожал плечами и сказал:

— Мастер, я могу сделать лучше. Отверстие получится ровнее, если его просверлить, но на то, чтобы выточить сверла и другие подручные инструменты, уйдет неделя. А еще я бы хотел как–то ее украсить.

Сказать–то он сказал, но вдруг засомневался. Мастер взял трубку и долго крутил ее в руках.

— Давай попробуем, — согласился он.

Ручным сверлом мастер сделал маленькое отверстие в основании изделия, а Эдвард с восхищением наблюдал, как он осторожно и терпеливо погружает прекрасное стальное сверло в твердую бронзу. Затем он вынес трубку из мастерской во двор и поместил в нее зажигательную смесь — четыре ложечки. И принялся искать, чем бы ее закрыть сверху. Молча Эдвард подал ему крошечный колокольчик, который надевался на лапу птицы во время соколиной охоты. Он был не идеально круглым, но зато полым и вполне подходил для их целей.

Мастер привязал трубку к росшему во дворе дубу, в дырочку просунул фитиль и поджег. Они поспешно спрятались за кирпичной стеной конюшни. И не напрасно.

С шипением зажигательная смесь вспыхнула и взорвалась, словно сработало какое–то заклинание герметистов. Здоровенного куска коры словно не бывало. Трубка вылетела из крепления и пробила поилку — цельное деревянное корыто, — залив весь двор грязной водой…

Через день ученики отыскали колокольчик. Причем сначала нашли ровную круглую дырку, пробитую им в черепичной кровле кузни. Эдвард глянул на отверстие и присвистнул.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

В качестве напоминания о вражеских стрелках у капитана осталось шесть отменных синяков. Остальным повезло меньше. Несмотря на все старания Билла–Секача, среди аристократов известного как сэр Виллем Гревилл, Подлиза умер. Фрэнсису Эткорту стрела повстанца, пробив в месте сочленения усиленный металлическими пластинами гамбезон, угодила в живот. А Уот Простак и Дубовая Скамья, получившие по незначительному ранению, громко стонали, но не столько от боли, сколько от страха, что наконечники отравлены.

Если бы не монахини, возможно, все трое скончались бы от ран. Но умелые сестры могли вылечить любого человека, если он не погиб на месте. Капитан, лишь недавно смирившийся с мыслью о монастырской общине обладавших силой женщин, был потрясен их способностями к целительству, когда они спасли его людей — Изюминка привезла шесть тяжелораненых солдат, включая Длинную Лапищу — одного из лучших во всех отношениях воина.

И все же пламя магии оказалось намного мощнее града стрел.

Капитан, все еще в полной амуниции, проходил по лазарету. Раненые ликовали — как радовался бы любой мужчина или женщина, проснувшись и обнаружив, что уродливые раны полностью затянулись. Дубовая Скамья, женщина, получившая прозвище за кожу цвета темного дерева и впечатляющую мускулатуру, лежала, безудержно хохоча над байкой Уилфула Убийцы. Уот Простак уже покинул лазарет, Красный Рыцарь видел его играющим в пикет^[71]. Длинная Лапища лежал, не спуская глаз со смеявшейся женщины.

— Думал, мне крышка, — признался он, когда капитан присел на стеганое покрывало с краю его кровати.

Длинная Лапища показал место, куда вошла вражеская стрела — глубоко в грудь.

— Я харкал кровью. Знаю, что это означает. — Он приподнялся, кашлянул и посмотрел на сидевшую в углу монахиню. — Симпатяшка–монашка сказала, что, войди стрела на ширину пальца ниже, быть мне покойником. Я ей жизнью обязан.

Капитан коснулся плеча Длинной Лапищи.

— Как себя чувствуешь? — поинтересовался он, понимая, что это глупый вопрос, но таковы его капитанские обязанности.

Лучник внимательно посмотрел на него, потом ответил:

— Ну, чувствовал себя вроде покойника, хотя не совсем. Как говорится: ни то, ни сё. Ты когда–нибудь задавался вопросом, зачем мы здесь, капитан?

«Все время», — подумал Красный Рыцарь, но вслух произнес:

— Иногда.

— Никогда не был так близок к смерти, — поделился Длинная Лапища и снова лег. — Полагаю, через день буду как огурчик. Или через два.

Симпатичной послушницей, конечно же, оказалась Амиция. Ссутулившись, она дремала на стуле в конце палаты. Увидев ее, капитан понял, что надеялся найти Амицию именно здесь, в лазарете. Знал, что она обладала силой: почувствовал на собственной шкуре, так сказать, но связал это с даром целителя, только когда заметил ее входящей и выходящей из здания лазарета, примыкавшего к дормиторию.

Опущенные веки не располагали к разговору, поэтому он тихо прошел мимо и поднялся по ступенькам, чтобы повидаться с мессиром Фрэнсисом Эткортом, Эткорт не мог похвастаться знатным происхождением, да и рыцарем он тоже не был. По слухам, некогда этот человек трудился обыкновенным портным. Капитан нашел его, полулежащего на подушках, чрезвычайно бледного и поглощенного чтением. Названия написанной витиеватым почерком рукописи Красный Рыцарь сначала не разглядел, но, приблизившись, увидел, что это псалмы.

Он покачал головой.

— Рад вас видеть, милорд, — поприветствовал его Эткорт, — Я тут прикидываюсь больным.

Красный Рыцарь улыбнулся. Эткорту было сорок, может, чуть больше. Он мог разжечь костер, разделать мясо, сшить кожаную сумку, починить конскую сбрую. Как–то раз в дороге капитан видел, как он учил юную девушку делать шов «за иголку». Он не считался лучшим латником в отряде, но имел репутацию крайне полезного человека. Ему доверяли многое. Если попросить его проследить за приготовлением обеда, тот будет готов всенепременно. И уж конечно, он не имел обыкновения отлынивать от работы.

— Я тоже рад. Ты потерял много крови. — Капитан опустился на край кровати.

— Ваша монашка… Та, симпатичная…

Красный Рыцарь почувствовал, что залился румянцем, и пробормотал:

— Она не моя монашка…

Эткорт широко улыбнулся и стал чем–то похож на школьного учителя.

— Конечно, как скажете.

Весьма странно — капитан и раньше замечал подобное — латники незнатного происхождения, кроме Плохиша Тома, который был прирожденным солдатом, обладали лучшими манерами, чем особы голубых кровей. А манеры Эткорта были выше всяческих похвал.

— В любом случае очаровательная молодая послушница, которая так превосходно всеми распоряжается. — Эткорт снова улыбнулся. — Она меня исцелила. Я чувствовал ее… Думаю, именно такой должна быть доброта. И она принесла мне почитать это, вот и читаю. Может, к концу жизни я таки подамся в монахи. Привет, Том.

Над ними возвышался Плохиш Том. Он кивнул товарищу.

— Если бы та стрела попала на ширину ладони ниже, ты мог бы стать даже монашкой. — Затем он решил поддеть капитана. — Стройная монахиня проснулась и потягивается как кошечка. Едва глаза отвел. — Том разразился громким хохотом. — Ах, что за шейка, правда?

Красный Рыцарь развернулся, чтобы бросить на Тома сердитый взгляд, но это оказалось не так–то просто сделать. Капитан чувствовал каждую уставшую мышцу, каждый из шести ушибов.

— Мы все видели, как ты бросился на вражеских лучников, — произнес Том.

Капитан промолчал.

— Ты был кандидатом в покойники. В тебя попали… Сколько раз? Восемь? Десять? Из боевых луков?

Снова никакого ответа.

— Я к чему, парень. Не глупи. Тебе чертовски везет. Что, если удача отвернется от тебя?

— Тогда я труп, — пожав плечами, ответил Красный Рыцарь. — Кто–то должен был это сделать.

— Йоханнес сделал и поступил правильно. В следующий раз вскинь меч и прикажи кому–нибудь скакать на лучников. Кому–нибудь другому.

Капитан вновь пожал плечами. Сейчас он выглядел не старше своих двадцати, упорно не желая принять очевидное: зрелый мужчина предостерегает его. Красный Рыцарь поступил как мальчишка и был уличен в глупости. Он прекрасно это сознавал.

— Кэп, — произнес Том, неожиданно преобразившись в огромного грозного вояку, — если ты погибнешь, очень сомневаюсь, что мы выпутаемся из этой заварушки. Так что вот тебе мой совет: не вздумай помирать.

— Ладно.

— Да и прелестная послушница будет намного сговорчивее с живым, чем с трупом.

— Это ты из собственного опыта узнал, Том? — вклинился в разговор Эткорт. — Оставь парня в покое. Оставь капитана в покое. Простите, милорд.

Красный Рыцарь лишь покачал головой.

— Трудно сердиться, когда узнаешь, что нравишься людям и они заботятся исключительно о твоем здоровье.

Эткорт рассмеялся. Том склонился над ним и что–то прошептал на ухо, отчего мужчина расхохотался еще сильнее и поморщился от боли.

Красный Рыцарь чуть замешкался в дверном проеме, чтобы напоследок глянуть на обоих: Том вынул из кошелька карты и кости, а Эткорт держался за бок и ухмылялся.

Капитан сбежал по лестнице, кожаные подошвы глухо ударялись о каменные ступени. Но Амиции в лазарете не оказалось. Он обругал Тома за хитрую уловку и вышел в темный двор. Ему хотелось опрокинуть кружку вина, но он опасался, что тут же отключится. Хотя поспать точно не помешало бы. Но вместо отдыха он отправился к яблоне, улыбаясь собственной глупости. И она была там, сидела под светом звезд, что–то тихонько напевая.

— Прошлой ночью ты не пришла, — услышал он собственный голос. Из всего, что он хотел ей сказать, это было самым последним.

— Я уснула. Что, по–моему, было бы весьма мудрым и с вашей стороны, милорд.

Холодный тон. По нему и не скажешь, чтоони когда–то целовались, или вели задушевные беседы, или даже кричали друг на друга.

— Но ты же искала встречи со мной, — заявил он.

«Я веду себя как последний дурак».

— Всего лишь хотела сказать, что ты был абсолютно прав. Я должна была ждать тебя за той дверью. Старая ведьма просто использовала меня. Я люблю ее, но она специально подталкивает меня к тебе. Раньше я этого не понимала. С тобой она разыгрывает куртуазную любовь и подсовывает мое тело вместо собственного. Или что–то вроде того.

Амиция пожала плечами, в неярком свете звезд ему удалось различить только это движение. Он не знал, что ответить. Сам вполне допускал подобное и теперь не представлял, как выпутаться из создавшегося положения. А еще понимал, что не хочет говорить о настоятельнице плохо.

— В любом случае прости, что был так бесцеремонен с тобой, — наконец произнес Красный Рыцарь.

— Бесцеремонен? — Она засмеялась. — Ты извиняешься за то, что пренебрег моими оправданиями и предпочел не замечать мою гордыню и благочестие? Что предстал передо мной полным сожаления лицемером?

— Ничего подобного, — возразил он.

И далеко не в первый раз почувствовал огромную пропасть, разделявшую их. Даже толпы согласных на все девушек–служанок не подготовили его к этому.

— Я действительно люблю Иисуса, — продолжила она, — хотя далеко не всегда понимаю, что значит любить Господа. И мне больно, почти физически, что ты отрицаешь Бога.

— Я не отрицаю Бога. Вполне допускаю, что этот мелкий ублюдок действительно существует.

Ее лицо, бледное в свете луны, окаменело. «Я слишком устал, чтобы делать признания», — подумал он.

— Я тебя люблю, — услышал Красный Рыцарь собственный голос.

Вдруг ему вспомнился Майкл. И он поморщился.

Она прикрыла рот рукой и тихо произнесла:

— Ты странно выражаешь любовь.

Внезапно он опустился на скамейку. Как и в случае с признанием в любви, он не собирался этого делать. Просто подкосились ноги. Амиция взяла его за руку, а когда их пальцы соприкоснулись, вздрогнула.

— О боже мой, мессир, да вы мучаетесь от боли.

Она наклонилась и дунула на него. Судя по его ощущениям.

Оказавшись во Дворце воспоминаний, он опустил защитные барьеры. Пруденция покачала головой, но ее неодобрение не было чем–то исключительным, так поступила бы любая женщина, и он распахнул дверь, уверенный, что стены крепости защитят его от зеленого урагана.

Прямо за дверью стояла она. А зеленый ураган бушевал позади нее. И выглядела она совсем иначе. Именно так невежественные люди представляют себе призраков — бледное и бесцветное отражение самой себя.

Красный Рыцарь потянулся и взял ее за руку.

«Ты позволишь мне войти?»

Девушка осмотрелась, потрясенная. Сделала реверанс Пруденции.

«Боже милостивый, милорд, она живая?»

«Она живая лишь в моих воспоминаниях», — ответил он, утаивая долю истины.

Некоторые секреты были слишком ужасны, чтобы ими делиться.

Амиция закружилась.

«Это великолепно! Сколько у тебя сигилов?»

«Сигилов?»

«Символов. Заклинаний. Чар».

«Больше двадцати», — ответил Красный Рыцарь. И это не было ложью. Скорее, желанием преуменьшить собственные возможности.

Девушка фыркнула. Здесь она была несколько выше ростом, с более мелкими и вместе с тем грубоватыми чертами лица. Ее глаза сверкали, как кошачьи в ночи, и назвать их миндалевидными можно было лишь с натяжкой.

«С первого взгляда я поняла, кто ты. Закутанный в силу, словно в плащ. В силу Диких».

Он улыбнулся.

«В этом мы схожи».

Она все еще держала его за руку и теперь подняла ее и поднесла к своей правой груди. Реальность извернулась, и он обнаружил себя стоящим на мосту. Внизу журчал ручей, его дно устилали опавшие листья, темно– и светло–коричневого оттенков. По берегам росли деревья, возвышавшиеся до самых небес. Вместо серых одежд ордена на Амиции был зеленый кертл с зеленым же поясом.

«Есть риск, что весеннее половодье унесет мой мост. А в твоей башне я чувствую себя взаперти».

Он наблюдал за могучим потоком под мостом и был слегка напуган.

«Ты можешь использовать всю эту силу?»

Девушка улыбнулась.

«Учусь. Я слишком быстро устаю, и у меня нет двадцати заклинаний».

На его губах заиграла улыбка.

«Знаешь, если только Пруденция не ввела меня в заблуждение, теперь, побывав друг у друга в местах силы, мы связаны».

«Пока твоя окованная железом дверь заперта, я тебя даже найти не могу», — возразила она.

Игриво нахмурившись, она добавила:

«А я пыталась».

Он потянулся к ней. Едва капитан приобнял Амицию за плечи, они оказались на скамейке под яблоней в кромешной темноте. Их губы слились в поцелуе.

Она положила голову ему на гамбезон, а он открыл было рот…

— Пожалуйста, ничего не говори. Давай помолчим.

И так он сидел в темноте, абсолютно счастливый. Не сразу Красный Рыцарь понял, что Амиция исцелила его ушибы. Но к тому моменту она уже уснула.

Время шло, и ему захотелось по нужде. Несмотря на прогретый весенний воздух, каменная скамейка оставалась холодной, а ее острый край упирался ему в бедро. Постепенно нога затекла, и ее стало покалывать.

Перед Красным Рыцарем встала дилемма, должен ли он разбудить Амицию и отправить спать или разбудить и возобновить поцелуи. А еще молодой мужчина подумал, что жертвовать сном — не лучшее для него решение.

Прошло немного времени, и он заметил, что глаза девушки открыты. Она соскочила с его коленей, а он перебрал в уме дюжину замечаний на тему того, что он гораздо теплее, нежели ее возлюбленный Иисус, но затем отказался от них от всех.

Взрослел. Поцеловал ей руку.

Девушка улыбнулась и заметила:

— Ты хочешь показаться намного хуже, чем есть.

Вместо ответа он пожал плечами.

Амиция достала что–то из рукава и вложила ему в ладонь. Просто кусочек обычной ткани.

— Мой обет нестяжания^[72] ничего не значит, поскольку у меня ничего нет, — поведала она. — Я всего–то облегчила боли в суставах камеристки, и она дала мне этот платок. Правда, я им утиралась, когда плакала. Дважды.

На ее лице засияла улыбка. Он все смотрел на нее, надеясь, что до рассвета еще далеко.

— Подумать только, теперь он станет моим.

Красный Рыцарь прижал лоскуток к сердцу, потом засунул в гамбезон и поцеловал ей руку.

— Чего ты хочешь?

— Тебя.

Она усмехнулась.

— Глупо. А что ты вообще хочешь от жизни?

— Сначала тебя.

Снова усмешка.

— Мне не до этого. Я хочу счастья для всех людей. Жить свободно. И хорошо. Чтобы все были сыты и здоровы. Мне нравится видеть людей счастливыми. И храбрыми. И добрыми.

Красный Рыцарь поморщился.

— Должно быть, война для тебя — тяжелое испытание. Храбрыми и добрыми?

— Да, — подтвердила она. — Ты меня плохо знаешь пока что. Теперь твоя очередь. Чего же ты хочешь?

Капитан не смел сказать ей правду, но и врать ему тоже не хотелось. И он попытался нащупать золотую середину.

— Бросить вызов самому Богу и собственной матери, — ответил он, уверенный, что ее лицо исказится в праведном гневе. — Стать лучшим рыцарем в мире.

Девушка посмотрела на него. Ее лицо сияло в свете луны.

— Ты?

— Если ты можешь быть монахиней, я могу быть лучшим рыцарем. Если ты, истинная королева любви, можешь противостоять собственному телу, чтобы оставаться монахиней, то я, проклятый Богом грешник, могу стать великим рыцарем.

Он рассмеялся. И она вместе с ним.

Именно такой он бы хотел ее запомнить во веки веков — смеющейся при свете луны, не сдерживающей своих чувств. Амиция развела руки, они обнялись, и она удалилась, ступая почти неслышно.

Его не переставало трясти от холода. Он взлетел по ступенькам в командный пункт, залпом осушил остывшее вино с пряностями. Но, прежде чем отправиться спать, разбудил Тоби и послал его за сэром Адрианом, войсковым секретарем. Мужчина вошел едва слышно, одетый в тяжелый шерстяной халат.

— Я, конечно, не собираюсь распускать нюни, но вы знаете, который сейчас час? — поинтересовался писарь.

Капитан осушил еще одну кружку вина.

— Хочу, чтобы ты расспросил всех и вся, — заявил Красный Рыцарь. — Не знаю, кого ищу, но надеюсь, ты сможешь отыскать его для меня. Знаю, что это все похоже на бессмыслицу, но в крепости изменник. У меня есть кое–какие подозрения, но ни одного доказательства. Кто может отсюда поддерживать связь с внешним миром? Кто тайно ненавидит настоятельницу? Или тайно любит Диких?

Он едва не поперхнулся, произнося последние слова.

Писарь помотал головой. Зевнул.

— Поспрашиваю. А теперь можно я вернусь в кровать?

Капитан чувствовал себя последним глупцом.

— Возможно, я ошибаюсь.

Сэр Адриан закатил глаза… Правда, сперва выждал, пока за ним закроется дверь.

Красный Рыцарь допил вино и, не раздеваясь, грохнулся на кровать. Когда из часовни раздался колокольный звон, постарался не считать, сколько раз он прозвучал, так было легче притвориться, что впереди у него целая ночь сна.

«Осада Лиссен Карак. День третий».

Майкл слышал храп капитана и дулся на него. Лучники не преминули рассказать, что полночи тот «был занят» симпатичной монашкой, и юноша отчасти завидовал, отчасти ревновал и отчаянно восхищался. И, конечно же, был страшно зол. Это нечестно.

Вот уже третий день ничего не происходило, и Майкл начал сомневаться, а не ошибся ли капитан. Ведь он сказал, что враг будет атаковать.

Весь день туда–сюда над крепостью летали виверны.

Что–то поистине громадное ревело и ревело — высокий чистый звук, слишком громкий и оттого пугающий, доносился из леса.

«Сегодня ничего не происходило. Мы заметили, что враг собирает древесину, видно, хочет восстановить сожженные нами лодки. Капитан предупредил, недалек тот день, когда они возведут и боевые орудия, вставшие на сторону Диких люди вероломно научат чудовищ их использовать. Туман не рассеивался весь день, поэтому стражники на крепостных стенах могли видеть только вдаль, хотя и на многие лиги, а вот в полях рядом с замком почти ничего разглядеть им не удавалось. Говорят, настоятельница может видеть сквозь туман.

Целый день до нас доносятся удары топоров.

Ближе к закату было замечено передвижение значительных сил врага. Мы видели, как качались верхушки деревьев, как в лучах заходящего солнца сверкало оружие. А еще слышали рев множества чудовищ. Капитан считает, они форсировали реку. Он приказал выставить патруль, когда еще один вражеский отряд, больший, чем предыдущий, занял позицию в лесах напротив нашей траншеи, но, увидев, что противник не атакует, отпустил нас на обед».

Майкл откинулся на спинку стула. Он довольно скверно вел журнал и знал, что опускает многие важные детали. Уилфул Убийца подстрелил боглина на расстоянии почти в триста шагов, он стрелял с высокой башни сквозь туман и при легком ветерке на рассвете. Теперь же, хорошенько накачавшись пивом, которым его угостили приятели, лучник был пьян как сапожник. К счастью, атак не ожидалось. Как и других значимых или знаменательных событий. Примерами ведения войскового журнала для Майкла служили прочитанные истории из библиотеки отца, и лучники в них никогда не упоминались.

В комнату вошел капитан. Под глазами темные круги.

— Иди спать.

Дважды повторять Майклу не пришлось. Около двери юноша замешкался.

— Атаки не было.

— Должно быть, именно благодаря особому таланту высказывать очевидные факты ты пользуешься столь большой популярностью, — раздраженно заметил Красный Рыцарь.

Майкл пожал плечами и извинился. Капитан почесал затылок.

— Я был уверен, что он атакует траншею именно сегодня. Вместо этого он направил неведомо кого — боюсь, сильный отряд — на юг вдоль реки, хотя мы сожгли его лодки. Там, похоже, караван, и его–то он и собирается уничтожить, а я никак не могу ему помешать или хотя бы попытаться, пока противник не попадется в мою незамысловатую ловушку. А он что–то туда не спешит. — Красный Рыцарь хлебнул вина. — Все чертова гордыня. На самом деле я не могу предсказывать действия врага.

— Но до этого–то у вас все получалось, — возразил Майкл.

— Удача, — сказал капитан, — ничего более. Иди спать. Веселье на осаде закончилось. Если он не ринется на мою замечательную траншею…

— А зачем ему это?

— А кто спрашивает: ученик капитана или оруженосец? — поинтересовался капитан, наливая себе еще вина и пролив мимо самую малость.

— Просто заинтересованный сторонний наблюдатель, — ответил Майкл, сделав неопределенный жест и нечаянно сбив кружку со стола. — Извините, милорд, я сейчас принесу еще.

Красный Рыцарь потянулся и зевнул.

— Нет, я и так выпил слишком много. Он должен поверить, что в траншее окопались солдаты и что одним мощным ударом он сможет ее захватить и перебить половину моих людей.

— Но там же действительно есть люди, — удивился Майкл. — Я видел, как вы их туда направляли.

Капитан хитро улыбнулся. Оруженосец покачал головой.

— Тогда где же они?

— В Замке у моста. Отличный план, но либо он все разнюхал, либо опасается попробовать нас на зубок.

Красный Рыцарь глянул на пустую кружку и состроил гримасу.

— А где мисс Ланторн? — поинтересовался он. — Почему бы тебе ее не проведать?

Майкл отвесил поклон.

— Спокойной ночи, — пожелал юноша, выскользнул в переднюю и прислонил свой соломенный тюфяк к двери в комнату капитана.

Поиски факела в темноте заняли целую вечность.

Элисса сидела на бочке, развлекая добрую половину гарнизона непристойной историей. Но младшей сестры там не оказалось.

Мэри пила вино в западной башне с прачкой Лизой, Сью Оакшот, дочерью швеи, Плохишом Томом, сэром Джорджем Брювсом и Фрэнсисом Эткортом. На столе валялись карты и кости, женщины громко смеялись. Когда Майкл заглянул к ним, все семеро обернулись.

— Ее здесь нет, — прокричал Том и захохотал, остальные мужчины тоже снисходительно засмеялись, и юноша ретировался.

— Кого здесь нет? — полюбопытствовала Лиза.

— Его возлюбленной. Мальчишка втюрился.

Том покачал головой, а его огромная рука под столом опустилась на коленку Сью. Та пнула его.

— Вообще–то я замужем, — заявила женщина, нисколько не страшась самого огромного воина во всей крепости.

Плохиш Том пожал плечами и заметил:

— Попытка — не пытка.

— И кто же его возлюбленная? — допытывалась Лиза. — Уж не одна ли из ваших шлюшек? Он слишком мил для устрицы, разве нет?

— Устрицы? — не поняла Мэри.

— Девица, которая открывается и закрывается с отливом и приливом, — пояснила прачка и хорошенько приложилась к кружке с вином.

— Как ты?

Лиза прыснула.

— Мэри, ты ведь из местных. Парни говорят, тебя легко уломать. Так вот, тебе до тех девок как до луны.

Фрэнсис Эткорт пожал плечами.

— Они такие же люди, как и все остальные, Лиза. Они играют в карты и ходят в церковь. Прошу простить, но сегодня я чуть не протянул ноги.

Том кивнул.

— На вот, выпей.

Мэри взглянула на Лизу, разрываясь между восхищением и злостью.

— Тогда что же ты делаешь?

— Что делаю я? Живу своей жизнью, и мужики мне не указ, — заявила Лиза. — Заигрывать с мужиками — одно, а что касается другого — увольте.

Том разразился хохотом. Сэр Джордж, крайне недовольный, бросил карты на стол.

— У нас что, философский час?

— Это твоя гребаная сестрица трахается с юным оруженосцем, не я.

Лиза сама не поняла, отчего так разозлись. Раздосадованная Мэри вскочила.

— Очень похоже на Фрэн: придумать правило и самой же его нарушить.

Прачка рассмеялась.

— Не Фрэн.

Мэри остолбенела.

— Кайтлин? Только не она… Она бы никогда! Она…

Лиза продолжала смеяться.

Майкл отыскал ее на конюшне с тремя девчушками, совсем юными. Они танцевали. Не спуская с них глаз, он переходил от одного стойла к другому. Девочки закончили танец, и одна вдруг крикнула, что она — злое чудовище, и начала ужасно вопить. Две другие то ли засмеялись, то ли заплакали.

Но вот одна из них завизжала, и Кайтлин принялась ее успокаивать. Майкл, не поняв, из–за чего крик, промчался через всю конюшню и мгновенно оказался рядом с ними.

Их с Кайтлин взгляды встретились, маленькая девочка, прижавшись, обхватила ее ручонками.

— Нас всех съедят, — рыдал ребенок.

Кайтлин принялась раскачивать ее из стороны в сторону.

— Нет, никто нас не съест, — твердо сказала она и умоляюще посмотрела на Майкла.

Юноша понял, Кайтлин надеется на его поддержку, но что тут можно поделать, не представляли оба. И тогда он опустился перед ними на колено и торжественно произнес:

— Клянусь своей мечтой стать рыцарем и попасть на небеса, я защищу вас.

— Он не рыцарь, а простой оруженосец, — заявила одна девочка.

Это немало огорчило самую младшую из них. Широко раскрытыми глазами она уставилась на Майкла. А тот в свою очередь посмотрел на Кайтлин.

— Все равно я тебя защищу — заверил девчушку юноша, стараясь придать голосу больше солидности.

— Не хочу чтобы меня съели! — воскликнула первая девочка.

Но всхлипы уже стихали.

— А спорим, ты сладенькая и вкусненькая! — закричала вторая и с ухмылкой посмотрела на Майкла. — Поэтому они на нас и нападают, — добавила она, словно наконец–то решила сложную и серьезную задачу.

Кайтлин обняла обеих девочек.

— Думаю, некоторые люди просто придумывают всякие глупости.

Третья девочка швырнула в Майкла конским навозом, и он призадумался, чего же ему действительно хочется: с одной стороны, неплохо бы остаться наедине с Кайтлин, а с другой — наблюдая, как она играет с детьми, он захотел продлить этот миг навечно. И впервые пришло понимание: «А ведь я мог бы жениться на ней».

Амиция сосредоточилась. Дверь в его Дворец воспоминаний была слегка приоткрыта, и она скользнула туда, словно тень, окруженная зеленым светом. Чародей, осадивший крепость, был настолько могущественным, что в лесах Амиции сиял, подобно зеленому солнцу. Едва дверь цитадели Красного Рыцаря захлопнулась, в нее ударил зеленый луч.

«Я как раз собирался тебя разыскивать», — радостно заявил он. И зевнул.

Она покачала головой.

«Иди спать. Ты даже не восстановил силы этим утром».

На этот раз головой мотнул он.

«Один час с тобой…»

Девушка шагнула назад.

«Спокойной ночи», — сказала она и захлопнула дверь. Снаружи.

Погруженный в мечты о ней, Красный Рыцарь сразу же уснул.

Майкл наклонился и нежно поцеловал ее, и губы девушки приоткрылись под его губами.

— Я тебя люблю, — тихо произнес он.

Она засмеялась.

— Глупо.

Он взял ее за подбородок и сказал:

— Я на тебе женюсь.

Глаза Кайтлин округлились.

Двери соседнего стойла с грохотом распахнулись.

— Кайтлин Ланторн! — заорала ее сестра. — Ты мелкая сучка!

— К оружию! — одновременно прокричало двадцать глоток с крепостные стен.

Капитан вскочил с кровати, даже не осознавая, что именно его разбудило, а в следующий миг уже стоял у стойки с доспехами рядом с Майклом, который так и не прилег поспать и теперь помогал ему влезть в хауберк. Он толком еще не проснулся, когда оруженосец принялся изо всех сил затягивать шнуровку на спине. Затем, сунув голые ноги в старые ботинки, он бросился на крепостную стену.

— Замок у моста! — прокричал Бент с башни над ними.

Майкл пытался надеть бригантину, поглядывая на освещенное светом звезд небо и на стены.

От тумана не осталось и следа — его разогнал сильный порывистый ветер Капитан чувствовал этот ветер и знал, с какой целью его сотворили. Он ухмыльнулся.

— Началось, — произнес Красный Рыцарь.

Зажглись два сигнальных огня, послышались людские крики.

— Нам нужна связь с Замком у моста.

Стараясь разглядеть, что там происходит, капитан перегнулся через стену, тем временем Майкл втиснулся в бригантину — от этого он сразу почувствовал боль в ребрах — и упал на колени, пристегивая ему ножные доспехи. Красный Рыцарь быстро зашагал вдоль стены, двое слуг с его облачением едва за ним поспевали. Возможно, при другом, менее опасном раскладе это выглядело бы комично.

Наконец–то Майклу удалось пристегнуть доспехи капитану, а тот, словно одержимый, стал метаться по всей крепости, нигде не задерживаясь. Красный Рыцарь умудрился отпустить пару фривольных шуточек сестрам–сиделкам, пожать руку Плохишу Тому и приказать Изюминке рассаживать отряд по коням в крытом узком проходе во внутреннем дворе — крытом, по предположению юноши, чтобы спрятать лошадей от виверн, — тот же самый отряд, который должен был совершить вылазку еще вчера ночью, но получил приказ не выступать.

Капитану удалось невероятное: одновременно отвесить поклон настоятельнице и поднырнуть под косяк двери в западную башню. Слуги уже надели на Гренделя седло, и Красный Рыцарь возглавил отряд Изюминки. Майкл, до конца так и не пришедший в себя и с болями в груди, изо всех сил старался от него не отставать.

Стоявший рядом с лошадью Майкла Жак с улыбкой заметил:

— Похоже, тебе не мешало бы вздремнуть. Не переусердствуй, парень. Ребра тебя подведут под монастырь. Так же как и лобзания с девчонками, особенно если они заменяют сон.

Майкл подпрыгнул, а Жак рукой подтолкнул его под крестец, помогая забраться в седло. Оруженосец выехал из низких ворот конюшни и оказался во внутреннем дворе. Тоби держал шлем капитана и доедал краюху хлеба, сам Красный Рыцарь прикреплял лоскут — белый льняной платочек — к гербовой накидке, надетой поверх доспехов. На фоне ярко–красного бархата он казался белоснежным.

Майкл усмехнулся.

— Что это такое?

— «Honi soit qui mal y pense»^[73], — процитировал капитан.

Он подмигнул Майклу, улыбнулся Тоби и, забрав у него шлем, развернул коленями Гренделя.

— Внимание! — прокричал он.

Отряд замер.

— Когда мы окажемся за воротами, убивайте всех, до кого дотянетесь мечом. Край траншеи будет обозначен огнем, не забудьте об этом. Если потеряете меня из вида, поступайте как условлено. Услышав, что Карлус трубит сигнал к отступлению, разворачивайтесь и скачите назад. Ясно?

Выслушав приказ, они выехали из ворот, а требушет обрушил на врага очередной смертоносный каменный дождь.

Снаряды, выпущенные из требушетов, уничтожали все живое на участке земли формой с огромное яйцо: все существа перемололись здесь в кровавое или ихорозное месиво, землю усыпали камни. Там, где почва была не слишком твердой, виднелись глубокие округлые выбоины. Кусты и трава превратились в крошево. В утренних сумерках это выглядело как настоящий ад, особенно если смотреть сквозь узкие прорези опущенного забрала. Свою лепту в общую картину ужасов войны внес и внезапно вспыхнувший сигнальный костер в свежевырытой траншее.

Никакого боя с людьми или чудовищами не случилось. Потому что не нашлось тех, кто смог бы выбраться из–под камней, или тех, кому удалось бы обогнуть простреливаемый орудиями из Замка у моста участок. Остались лишь те, кто убегал к лесу, на расстоянии, превышавшем милю.

Капитан направил отряд на юг, вдоль реки, по равнинной местности. Они выстроились в шеренгу. С ними был трубач и огромное черное знамя с тремя переплетенными восьмерками и золотой окантовкой — личный герб Красного Рыцаря. Капитан обнажил меч.

— До границы леса следуйте за мной, рассредоточившись по линии.

Он поднял забрало и осмотрелся: Плохиш Том у него за спиной, Изюминка — сбоку, неподалеку — сэр Йоханнес.

— Убивайте всех, до кого дотянетесь мечом, — повторил Красный Рыцарь.

Майкл даже не предполагал, что им удастся сюда добраться, не потеряв ни единого человека. Военные орудия позволили отбиться от атаковавших. Он глубоко вздохнул, и тут мимо них к лесу пронеслись спасавшиеся бегством враги, понуждая передвигаться свои уставшие ноги, или когтистые лапы, или клешни, или копыта.

— В атаку! — проревел оруженосец, указав знаменем на врага.

До этого Майкл никогда не был в первых рядах атакующих. Он чувствовал невероятное воодушевление, будто ничто на свете не могло их остановить. Они неслись прямо на ирков, людей и какое–то крупное существо родом из ночного кошмара. В первых проблесках зари оно сверкало отвратительным зеленым цветом, но это не помешало Плохишу Тому вогнать острие копья чудовищу в ухо, когда оно на когтистых лапах развернулось в сторону Гренделя. Наконечник копья — острие длиной с мужское предплечье и шириной с ладонь горца — отделил черепную коробку от нижней челюсти.

— Лакланы за Эа! — взревел гигант.

Чудовище упало замертво; рыцари подавили слабое сопротивление и погнались за спасавшимися бегством людьми и созданиями из земель Диких.

Когда солнце поднялось над горизонтом, отряд достиг границы леса. Все, до кого рыцари смогли дотянуться, превратились в изуродованные останки, разбросанные по всему полю, а сотни еще живых врагов удирали от них на север или юг или, повалившись на землю, мечтали, чтобы копыта лошадей прогрохотали, не задев их.

Той же дорогой капитан повел отряд обратно к воротам крепости, пробившись сквозь шеренгу отчаянных ирков, пытавшихся, правда безрезультатно, защититься копьями, кремневые наконечники которых разбивались о стальные доспехи всадников. На склоне холма, на котором располагалась крепость, рыцарей ждали двадцать слуг со свежими лошадьми.

Майкл был немало озадачен. Его эйфория быстро улетучивалась, уступая место усталости и ощутимой боли в поврежденных ребрах, усиливавшейся от галопа лошади и сжимавшей грудную клетку бригантины.

Все латники и многие лучники меняли лошадей. А воины на стенах подбадривали их криками.

К Майклу подъехал капитан и поднял забрало.

— Судя по тому, как ты сидишь в седле, тебя одолели боли, — без обиняков сказал Красный Рыцарь. — Да и выглядишь ты дерьмово. Отправляйся отдыхать.

— Что? Как… — пролепетал юноша.

Жак взял под уздцы его коня. Майкл заметил на слуге доспехи — хорошие доспехи. Когда тот помог ему слезть с лошади, Майклу хотелось заплакать. Но в то же время он не мог представить, как будет сражаться дальше. Пожилой мужчина с легкостью запрыгнул на его тяжелого коня — далеко не красавца — чалого скакуна с носом, чем–то похожим на римский.

— Не волнуйся, я его досмотрю, парень, — заверил Жак.

Майкл так и остался на склоне холма. Он видел, как воины сменили лошадей, выстроились, а затем, к его немалому удивлению, развернулись спинами к обессилевшим врагам и поскакали на юг. Они направились к воротам Замка у моста, которые, словно по мановению волшебной палочки, распахнулись, пропуская их. Отряд галопом пронесся по мосту и скрылся из виду на южной дороге.

Пока он наблюдал за всадниками, Гельфред с тремя мужчинами и следовавшей за ними телегой выехал из Замка у моста. У каждого мужчины была свора собак — прекрасных собак, — и под прикрытием дюжины лучников они очень быстро двинулись на запад.

Как только в небе появились первые скворцы и вороны, над Замком у моста взмыли кречеты, один за другим. С крепостной стены воспарил огромный орел. От его крика, должно быть, заледенели сердца всех более мелких птиц на расстоянии трех лиг.

Гельфред нанес удар на свой манер, не осталась в стороне и настоятельница.

Собаки кинулись на зайцев, пищух и прочих животных, прятавшихся на опушке леса. А кречеты, орел Парцифаль и хищные птицы помельче — превосходно обученные пернатые, привезенные на продажу из Тевы, — нападали на скворцов, воронов и голубей–переростков, проносясь сквозь их стаи, как рыцарь сквозь толпу крестьян; перья, крылья, кровь и тушки дождем сыпались на землю.

Чтобы добраться до ворот крепости, Майклу потребовалось полчаса. Занятые слуги не обращали на него никакого внимания, хотя он часто спотыкался и падал, но вот со стен заметили кровавый след, тянувшийся за ним. Тут же откуда ни возьмись появились двое лучников и подхватили его под руки.

Амиция сняла с него саботоны и увидела дротик с кремневым наконечником, глубоко вошедший сзади в мышцу ноги. Кровь лилась, словно пиво из открытой бочки. Послушница что–то быстро и ободряюще говорила, но у него в голове вертелось лишь одно: какая же она красивая.

ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

Отряд капитана скакал так быстро, что исчез из поля зрения настоятельницы еще до того, как та успела вернуть своего орла. «Без сомнения, теперь все в крепости знают о моем любимце», — подумала она. А останутся ли после окончания осады у нее вообще хоть какие–то секреты?

Парцифаль, ее великолепный ферландерский орел, прорезая стаи диких птиц, убивал, подобно тигру, которого впустили в загон с овцами. Но она чувствовала, что огромная старая птица устает, поэтому начала готовить заклинание. На всякий случай.

Осторожно закрутила его над головой, и Парцифаль увидел, развернулся в сторону темно–красной вспышки, тут же прекратив преследование поверженных врагов. Он приблизился к ней, словно единорог к деве, — сначала робко и стыдливо и, наконец, желая, чтобы его поймали.

В одиночку выдержать его немалый вес она не могла, поэтому ей помогала юная Феодора. Не привыкший к тому, что его хозяйке кто–то помогает, орел взмахивал огромными крыльями, попадая девушке по лицу. Настоятельнице все же удалось надеть путы на когтистые лапы, а Феодора натянула ему на голову клобук, и он успокоился. Настоятельница тихо сказала:

— Вот он, мой храбрый рыцарь. Мой доблестный воин. Эх ты, мой бедный старина.

Орел устал, был раздражен и очень доволен собой, и все это одновременно.

Феодора погладила его по спине и крыльям, и он приосанился.

— Дорогая, дай ему кусочек цыпленка, — улыбнувшись послушнице, велела настоятельница. — Он для меня вроде мужчины или ребенка. Никогда не давай ему то, что он желает, — лишь то, что хочешь ты. Если полностью насытится, мы не сможем заставить его лететь.

Феодора выглянула из окна высокой башни и увидела далеко внизу равнину и реку. Немудрено, что неожиданное появление орла с такой высоты распугало птиц помельче.

Из лазарета пришла Амиция с запиской от сестры Мирам. Настоятельница прочла и кивнула.

— Скажи Мирам, пусть пользуется всем необходимым. Сейчас в запасах нет никакого смысла.

Взгляд Амиции блуждал неведомо где.

— Их больше нет, — произнесла она. — Вражеских шпионов. Даже виверн. Я чувствую это.

Феодору поразило, что послушница обращается непосредственно к настоятельнице. Но саму монахиню это нисколько не смутило.

— Ты очень проницательна, — похвалила она Амицию. — Но кое–что меня беспокоит.

Она подошла к стене башни и глянула вниз. Прямо под ними, на широкой орудийной площадке, служащей для охраны ворот, стояла группа монахинь. Они разглядывали дорогу и скрывшихся за завесой пыли всадников — отряд капитана.

Одна монахиня сбежала с крепостной стены, придерживая руками юбки. Сперва настоятельница не могла понять, отчего так торопится сестра Брианна, пока не увидела священника. Он стоял на стене, один, и громко молился за уничтожение врага. Пожалуй, обошлись бы и без него. Отец Генри был словно гноящийся чирей: его ненависть к капитану и попытки командовать монахинями вели к неминуемым ссорам.

Осада нарушила заведенный порядок, и настоятельница опасалась, что восстановить его в полной мере не удастся. А если капитан бросит их на произвол судьбы или погибнет?

— Что вы сказали, миледи? — спросила Амиция.

Настоятельница улыбнулась ей.

— Моя дорогая, иногда мы, старые люди, говорим вслух то, что должны держать при себе.

Взгляд Амиции тоже был прикован к облаку пыли, все еще висевшему над дорогой к югу от реки. И она размышляла, как и все монахини, все послушницы, все фермеры и все дети в крепости, почему они ускакали и вернутся ли назад.

К СЕВЕРУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

Питер учился ориентироваться в лесу. Его домом были травянистые саванны, кустарники и глубокие выемки каменистых речных русел, пересохшие большую часть года и в остальное время наполненные быстрой коричневатой водой. Но здесь все было по–другому: податливая почва, острые скалы, огромные деревья, поднимавшиеся до самых небес, странные болота на вершинах холмов и многочисленные реки с озерами. Здесь нужно было знать много различных уловок, передвигаться то быстрее, то медленнее, напрягать другие мышцы и использовать другие приспособления.

Сэссаги шли по пересеченной местности, следуя по возникавшим будто из ниоткуда тропам, которые так же быстро терялись.

В полдень Ота Кван остановил его, и какое–то время они стояли, стараясь отдышаться.

— Ты знаешь, где мы? — спросил его более сведущий спутник.

Питер осмотрелся и, рассмеявшись, ответил:

— Направляемся к Альбинкирку.

— Да и нет. Но для лоцмана, оказавшегося посреди моря деревьев, ты не далек от истины.

Он засунул руку в лубяную сумку, висевшую у бедра, и извлек початок вареной кукурузы. Укусил и протянул Питеру, тот в свою очередь откусил и передал следовавшему за ними мужчине — Палу Куту, так вроде он себя называл, жизнерадостному бритому парню с разрисованным красной и зеленой красками лицом.

Питер тоже запустил руку в свою сумку и достал небольшую коробочку из лыка с сушеными ягодами, которую обнаружил среди вещей Грунтага.

Закинув целую пригоршню в рот, Ота Кван пробурчал:

— Ты излишне щедр, Питер.

Пал Кут взял половину жмени и поднес ее ко лбу — знак, еще ни разу Питером не замеченный.

— Он говорит, что уважает твой труд и жертву, которую ты приносишь, делясь пищей с ним. Когда мы делимся награбленным, оно как бы никому из нас не принадлежит, правда ведь?

Ота Кван разразился громким хохотом, и в нем послышались жесткие нотки.

— А что насчет ужина, приготовленного мною? — поинтересовался Питер, готовый возмутиться.

— Тогда ты был рабом! — Ота Кван ударил себя в грудь. — Моим рабом.

— Так куда мы направляемся? — спросил юноша, недовольный, что его спутник заявил права на него.

Словно из воздуха материализовался Скадаи и забрал последнюю пригоршню сушеных ягод. И тоже сделал жест уважения.

— Вкусные ягоды, — сказал он. — Мы глянем на Альбинкирк. Затем отправимся на собственную охоту.

Когда вождь удалился, Питер покачал головой.

— Собственную охоту?

— Вчера, пока ты, как настоящий самец, вел половую охоту… Постой, а ты вообще–то знаешь, кто такой Шип? — спросил Ота Кван, уподобляясь наставнику.

Питер собрался высказаться нелицеприятно, но, если по–честному, имя он слышал и раньше, но не знал, кто это такой. А ему очень сильно хотелось выяснить, как устроен его новый мир.

— Нет, не знаю, — надувшись, пробурчал он.

Собеседник не обратил на его тон ровным счетом никакого внимания.

— Шип хочет стать хозяином этих лесов. — Ота Кван скорчил рожу. — Говорят, он — великий колдун и был когда–то человеком. И теперь ищет способ отомстить людям. Однако вчера он потерпел поражение — не сокрушительное, но весьма кровавое. Мы не пойдем за ним в битву, потому что Скадаи не понравился его план, поэтому теперь мы направляемся на восток для собственных сражений.

— Поражение? Но от кого? — Питер осмотрелся. — И где происходила эта битва?

— В шести лигах от того места, где ты развлекался с Сенеграл. Погибло две сотни людей и в два раза больше созданий из земель Диких. У Шипа под рукой в десять раз больше существ и людей, и он призывает еще. Но сэссаги — не рабы, не слуги и не должники — всего лишь союзники. И то только в том случае, если нам самим это выгодно.

— И, конечно же, теперь этот Шип очень зол на нас? — уточнил Питер.

— Так зол, что если бы посмел, то убил бы нас всех, или разрушил бы наши деревни, или заставил Скадаи умереть мучительной смертью. — Ота Кван хихикнул. — Но поступить так значит лишиться поддержки всех Диких, всех боглинов и всех людей, вставших на его сторону. Это земли Диких, мой друг. Если бы он победил, мы бы выглядели глупыми и слабыми. — Его губы искривились в усмешке. — Но он проиграл, поэтому теперь сам выглядит глупым и слабым. Мы же отправимся сжигать земли вокруг Альбинкирка, который много лет назад был возведен на нашей земле. У нас долгая память.

Питер пристально посмотрел на него.

— Полагаю, ты не родился сэссагом.

— Ага, — вздохнул Ота Кван. — Я родился к югу от Альбинкирка. Теперь это не имеет никакого значения, приятель. Теперь я сэссаг. И мы будем жечь фермы вокруг города или то, что от них осталось после Шипа. Ему нужна женская цитадель. Так вот, нас она не интересует. — На губах Ота Квана заиграла странная улыбка. — Сэссаги никогда не воевали против женской цитадели, а он, сунувшись туда, потерпел поражение. — Мужчина посмотрел вдаль, где горы возвышались, подобно морским волнам. — Пока что. И Скадаи говорит, пусть Альбинкирк увидит истинный цвет нашей стали.

От его слов Питера передернуло. Несмотря на то что он, считая себя взрослым, не желал проявлять щепетильность в такого рода делах. Но на любой войне проще тем, у кого есть понимание, ради чего она затевалась. Иногда достаточно просто кого–то ненавидеть.

Бывшему рабу пришла в голову мысль, что на самом деле у Ота Квана была израненная душа и присоединился тот к сэссагам ради собственного исцеления. Тогда Питер покачал головой и сказал себе: «Будь одним из них. И ты больше никогда не превратишься в раба».

Вечером второго дня они увидели перед собой город. Питер сидел на корточках, обгладывая кости тощего зайца, которого приготовил, приправив разными травами и поделившись с остальными. Ота Кван похвалил его стряпню и заметил, что они — Пал Кут, Брэнт, Скахас Гахо, Маллит и Барбфейс (как лучше передать его имя, Питер и сам не знал) — собрались в группу и стали братьями по оружию благодаря еде Питера и лидерству его самого — Ота Квана.

Слов нет, хорошо быть членом группы. Хорошо быть частью чего–то. Брэнт улыбнулся, когда ему протянули еду. Скахас Гахо похлопал по расстеленному на земле одеялу, когда Питер засуетился вокруг костра в поисках свободного места.

Прошло два дня, и эти люди стали ему товарищами.

С наступлением темноты к их костру подошел Скадаи и присел на корточки. Говорил он быстро, часто улыбался и, к удивлению Питера, потрепал его по руке. Он съел миску супа с зайцем, еще раз улыбнулся и ушел к другому костру.

Ота Кван вздохнул. Остальные достали из сумок точильные камни и принялись затачивать наконечники стрел, потом ножи. Скахас Гахо, у которого был меч — короткий тяжеловесный клинок, напоминавший морейские ксифосы, — проводя по лезвию камнем, заставлял сталь петь.

— Завтра мы будем биться, — произнес Ота Кван. — Но не против жителей Альбинкирка. Есть добыча побогаче. То, что мы можем забрать с собой. То, что поможет нам скоротать зиму.

Он облизал губы, Брэнт задал ему вопрос и громко расхохотался над ответом. Скахас Гахо продолжал затачивать свой короткий меч, мужчин это развеселило. Сначала он нежно водил точильным камнем по клинку — длинными и медленными движениями, потом укороченными и быстрыми. Брэнт вновь рассмеялся, потом с отвращением сплюнул и развернул свои меха. Питер поступил точно так же и быстро уснул.

К ЮГО-ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Пятый день Рэндом жил ожиданием засады, поэтому, когда они в нее угодили, не очень–то и удивился. Его люди почти вырвались.

Почти.

Они ехали через большой лес; западная дорога представляла собой гужевой тракт двойной ширины, иногда поперек него валялись целые деревья. Старый лес был редким: огромные стволы отстояли друг от друга на шесть футов или даже больше, а под ними рос небольшой кустарник. Это давало возможность прикрывавшим фланги всадникам скакать по обе стороны повозок. Авангард расчищал путь на расстоянии в сотню лошадиных корпусов, поэтому фургоны двигались относительно быстро. Пятый день без дождей, дорога почти просохла, за исключением наиболее глубоких выбоин, больших луж и нескольких внушительных ямин, похожих на грязные пруды.

Лес был настолько большим, что они потеряли счет времени. К тому же Джеральд понятия не имел, как далеко они продвинулись по извилистому пути, пока не вернулся Старый Боб, сообщив, что впереди он вроде бы расслышал шум реки.

От этих известий сердце Рэндома запело от радости. Хотя он отлично понимал: все, что он сейчас делает, скорее самоубийственная глупость. Его жена никогда бы подобное не одобрила, узнай она об этом.

Он ехал в первой повозке и поднялся, чтобы осмотреться — привычное дело, даже когда больше полагаешься на слух. Но услышал только ветер, раскачивавший верхушки деревьев над головой.

— Засада! — закричал всадник авангарда.

Он указывал на дюжину боглинов, стоявших вокруг молодого тролля — чудища размером с тягловую лошадь, с рогами, как у лося, и гладким каменным лицом, похожим на забрало черного шлема. Его тело защищали толстые пластины из обсидиана.

Словно взбесившаяся собака, тролль помчался на повозки. Лошади испугались, но люди нет. Арбалетные стрелы летели плотно, как снежинки во время снегопада, тролль завопил и замедлил бег. В какой–то момент создалось впечатление, будто он плывет по морю из стали, затем чудовище с грохотом свалилось на землю.

Боглины словно испарились.

Рэндому, привставшему с сиденья повозки, стрела угодила в нагрудник. Доспех она не пробила, но сбросила его с фургона. И когда он поднялся, у него сильно болели плечо и шея.

Авангард вдруг оказался окружен множеством боглинов. Старый Боб помчался на выручку.

Рэндом видел, как его солдаты сокрушали существ помельче, подминая конями, разя отменным оружием, применяя отработанные приемы ведения боя, и боглины, само собой разумеется, не выстояли и кинулись врассыпную.

Старый Боб что–то крикнул, но из–за радостных воплей его никто не услышал. Всадники развернулись, правда, один бросился за убегавшими боглинами… И вдруг на них обрушились тролли — двое, атаковав с обеих сторон. От силы их ударов кровь воинов брызгала во все стороны, а лошади умирали быстрее, чем успевали упасть на землю.

Рэндом никогда прежде не видел троллей, но в памяти всплыло слово, которым называли их сами Дикие, — дхаги. И картинка из купленного на рынке Харндона «Бревиария» — книги, содержавшей краткие богослужения, соответствующие определенным часам дня. Там тролль изображался огромным, выше крестьянского дома, черным, как ночь или дорогой бархат, с пластинами из черного камня вместо брони, безликим и срогами, чем–то напоминавшими палицы. Одним ударом тролль мог проломить нагрудник на человеке, а вторым обезглавить его, мог нестись быстрее лошади и выслеживать тише медведя.

Отряд авангарда погиб, прежде чем Рэндом успел закрыть рот. В одно мгновение он потерял шестерых человек.

Старый Боб скакал на тролля со своим легким копьем, из–под копыт летели комья земли. Монстр едва не свалился, когда, почувствовав приближение лошади, резко остановился и развернулся. Чудище напряглось, пригнуло голову, и Рэндом заметил огромный окаменелый нарост, прикрывавший его череп.

И когда лошадь Старого Боба проносилась мимо, он успел метнуть копье; не ударил, а именно метнул. Оно врезалось чудовищу в бок — между двух каменных пластин. Когда тяжелый наконечник вошел в плоть, раздался чавкающий звук.

Дюжина арбалетных болтов ударила в существо.

С Гэвином во главе наконец–то прискакал арьергард. Он прикрыл правый и левый фланги, а с обеих сторон фургонов показались отряды из членов гильдий — пусть и не самые лучшие воины, с побледневшими, как полотно, лицами и трясущимися руками, но все же пришедшие на выручку.

— Стоять! — закричал Гэвин.

С другой стороны повозок появился Гильберт с пятью стражниками. Быстро оценив обстановку, Гильберт принял командование на себя.

— Целься!

В лесу было на удивление тихо.

Старый Боб начал разворачивать лошадь, но не успел заметить с десяток вновь прибывших боглинов. Один вонзил в кобылу копье. Приземистая тварь, словно танцор, сделала несколько пируэтов, глубже вгоняя оружие в тело лошади. Бедное животное резко остановилось и испустило душераздирающий вопль, и тут раненый тролль атаковал. Первым же ударом он оторвал Старому Бобу нижнюю челюсть, потом сплющил нагрудник. Из горла ветерана брызнул фонтан крови.

Раненый тролль внезапно повалился на землю. Второй остановился, нагнулся и принялся поедать обоих. Когда его пасть открылась, Рэндом увидел обрамлявшие черную дыру острые клыки.

Волна боглинов накрыла шеренгу лучников и солдат, и на этот раз люди дрогнули. И Рэндом их прекрасно понимал. Он сам был так напуган, что застыл на месте. От вида разорванного троллем старого рыцаря он впал в ступор. Купец попытался что–то сказать. Видел, как улетучивалась решимость гильдийцев, как, ругаясь на чем свет стоит, они развернулись и побежали. Стражники на лошадях пришпорили коней.

— Стойте! — орал Гильберт. — Стойте, или вы все покойники!

Но они не послушали его.

А потом рассмеялся сэр Гэвин. Его смех не остановил людей. Не остановил он и всадников, пришпоривавших напуганных лошадей… Но, услышав этот смех, многие повернули головы.

Со звоном опустилось забрало. Боевой конь с разгона перешел на галоп. Натренированный к турнирным поединкам, он знал, чего от него хотят. Сжав в выпрямленной руке копье — кончик чуть приспущен, эдакий трепещущий вымпел, готовый разить, словно стальная молния, — рыцарь мчался от фургонов к боглинам. И они замерли, точно собаки по сигналу охотника.

Набивавший утробу тролль вскинул голову.

Вожак боглинов поднес к губам рожок и выдул длинную мелодичную ноту. Отозвались другие рожки, но Рэндому наконец–то удалось сбросить оковы страха. Он обнажил меч.

— Услышь меня, святой Христофор, — воззвал он, — если я переживу этот день, то выстрою церковь в твою честь.

Гэвин Мурьен опустил копье в седельный упор, направляя его рукой. Вожак боглинов стоял на груди мертвого тролля, добитого арбалетчиком, и тяжелое копье рыцаря прошло сквозь него так легко, что Рэндом подумал, Гэвин промахнулся. Удивительно, но копье выдержало и не сломалось, а молодой рыцарь, изловчившись, сбросил боглина с оружия. Некрупное чудовище взлетело в воздух и задергало всеми конечностями. Это было похоже на отвратительную пародию на приколотого иглой к деревянной дощечке насекомого. Пронзительно вопя, боглин рухнул на голову трапезничавшего тролля. Послышался чавкающий звук, будто лопнула перезревшая дыня, от силы удара тролль зашатался. Он взревел — долгий вопль эхом разнесся по всему лесу.

Все так же сжимая копье, Гэвин проскакал между деревьями и направил коня тихим кентером к крайнему правому фургону.

Паническое бегство прекратилось, гильдийцы и солдаты повернули обратно. Боглины нападали по одному или по двое, но положение изменилось, и беспорядочное преследование людей перешло в отчаянную рукопашную схватку с ними. Погибло еще человек десять. Но их смерть не вынудила остальных покинуть поле боя, наоборот, увидев гибель товарищей, все больше людей возвращались в строй.

Или, может, это их заставил сделать клич сэра Гэвина, прозвучавший так же громко, как рев чудовища.

— Во имя Господа и святого Георгия! — воззвал он так, что даже фургоны колыхнуло.

Тролль опустил рогатую голову и сплюнул. Вверх полетели огромные комья мха, и воздух наполнился отвратительным запахом — резкой мускусной вонью. Тролль вскинул защищенную броней голову и рванулся вперед.

Рэндом взмахнул мечом, причем его правая рука действовала как бы сама по себе, независимо от разума, и он разрубил боглина. Отступил на шаг, внезапно поняв, что окружен целой дюжиной мерзких тварей, и выставил меч перед собой, придерживая его левой рукой на середине клинка.

И пошел в атаку. Рэндом вдохновился примером молодого рыцаря, осознав, что яростное наступление принесет больше пользы, чем пустая бравада. Получив первое ранение, купец ощутил боль и силу ударов, обрушивавшихся на плечи и наспинник. Всего за пару секунд ему удалось убить одного боглина, вонзив в него острие меча, второго приложить эфесом, да так, что показалось, будто тварь треснула, затем он вырвался из захвата третьего, вцепившегося в ноги. На противниках были доспехи — то ли их собственные хитиновые панцири, то ли сделанные из кожи и костей, у него не было времени определить точнее, но с каждым выпадом он рассекал их тяжелым мечом. И когда это происходило, твари сдыхали.

Вспыхнул свет, подобный удару молнии с неба.

В одну секунду все его противники попадали и рассыпались в пепел. В тот момент меч Рэндома как раз прошел сквозь одного из них. Позади внезапно исчезнувших врагов на тролля скакал сэр Гэвин. На расстоянии одного корпуса лошади до столкновения конь резко свернул вправо, копье рыцаря прошло под каменным забралом чудовища, попав чуть ниже клыкастого рта. На длину человеческой ладони наконечник оружия погрузился в горло врага, древко сломалось, а чудовище, потеряв равновесие, свалилось. Его голова проделала в земле огромную борозду. Сэр Гэвин вкруговую огибал чудище.

Снова вспыхнула молния, и еще двадцать боглинов рассыпались в пепел.

— Держать строй! — скомандовал Гильберт.

Члены гильдий начали теснить врага. И с каждым боглином, которого они сминали, пронзали или разрубали, укреплялась их вера в то, что они еще могут победить в этом сражении. Продолжали умирать люди. Но остальные все же могли выстоять.

Если бы лошади и быки вдруг не обезумели. За десять вздохов перепуганного до смерти человека они разрушили выстроенную оборону, когда один фургон вклинился в самую большую группу воинов, рассеяв их. И боглины тут же рванулись вперед. Погибло еще десять солдат, защита из фургонов на правом фланге тоже была смята.

Рэндом прижался спиной к спине Гильберта.

— Стоять! — заорал он. — Стоять!

В нескольких футах от него Гармодий достал из–за пояса стек.

— Fiat lux! — произнес маг, и на боглинов обрушилось пламя.

Гильдиец с разорванным горлом сгорел в этой вспышке огня. И тут со всех сторон раздались мелодичные звуки рожков. Рэндом прикинул, что маленькая группка, сплотившаяся вокруг него, насчитывала около двадцати человек, и то один, стоя на коленях, умолял о милосердии.

Гармодий обнажил меч.

— Черт побери, — выругался Рэндом.

Старый маг кивнул. Гильберт покачал головой.

— Из–за фургонов в нашей обороне появилась брешь, — подытожил он. — Всадники вон там. Возвращаются тем же путем, по которому прибыли.

Рэндом сплюнул. «Сегодня я все потеряю», — подумал он.

Маг снова кивнул.

— Можем и мы попробовать, — произнес купец. — Все готовы к пробежке?

Он понимал, что должен что–нибудь предпринять, хотя обстановка менялась чертовски быстро.

Гармодий вскинул руки, и от них пошла волна, словно трещины по стеклу. Она распространялась по полукругу, наподобие ряби от брошенного в воду камешка, вот только на ее пути чернели деревья, жухла трава, а боглины падали, будто колосья пшеницы под острой косой пахаря.

Гэвин заставил коня прыгнуть, и они взмыли в воздух и сразу опустились, перескочив через распространявшуюся волну уничтожения. Оба остались относительно невредимы.

— Отличный прыжок, — похвалил Гармодий. — Парень что надо.

А потом они понеслись назад по дороге.

Когда Гармодий стал задыхаться, Гэвин спешился, усадил старого мага на своего коня и побежал рядом. И, будто сговорившись, они остановились у глубокого речного потока, который пересекли на рассвете. Тут же находилась дюжина фургонов, а вот всадники были уже на противоположном берегу. Один за другим отчаявшиеся люди переходили реку вброд. Вода поднималась до пояса, но они не обращали на это внимания. Некоторые останавливались среди потока, чтобы смочить пересохшее горло.

По лицам всадников катились слезы, но Рэндом сделал вид, что не замечает их.

Гэвин, единственный из всех объятых страхом людей, не ринулся в обманчивую безопасность. Он обнажил меч.

— Я тоже спасался бегством от страха, — обратился он к ним. — В три раза труднее восстановить свое доброе имя, чем сохранить его. И именно тут, на этом самом месте мы его восстановим. Слезайте с коней, господа. Мы будем удерживать этот берег реки, пока вот эти славные люди не доберутся до безопасного места, и, поступив таким образом, мы обретем честь и покой.

В его голосе было столько силы, что один за другим всадники спешились. Рэндом наблюдал за происходящим, не веря собственным глазам. Их было девять, все в добротных доспехах, и они решили стоять до конца. Члены гильдий забрали их лошадей, через поток переправились еще люди — десять в одной группе, с безумными глазами, затем еще несколько, по одному или по двое. Все в разорванных куртках.

И больше никого.

Из трехсот человек, проснувшихся тем утром, в живых осталось около пятидесяти. У них была дюжина повозок — в основном запряженные лошадьми телеги: животные просто брели по дороге или следовали за военными скакунами. Все ждали следующего нападения врага, чьи рожки были отчетливо слышны, когда на противоположном берегу появился паренек не старше пятнадцати лет.

— Эй, мне нужна помощь! — закричал он. — Я не смогу один переправить через реку столько быков!

С ним было четыре фургона, и, казалось, он вовсе не понимает, почему должен бояться.

— Они убивают всех лошадей и остальной скот! — продолжил паренек и ухмыльнулся, будто все это лишь большая детская забава. — Я просто подходил и забирал те фургоны, у которых они не топтались!

Когда быков переправили через реку, Рэндом обнял подростка. Потом повернулся к Гэвину.

— Я уважаю вашу готовность остаться здесь и сражаться, чтобы мы сумели добраться до безопасного места. Но мне кажется, нам лучше держаться вместе. Предстоит долгая дорога домой, теперь в этих лесах на каждом шагу подстерегает опасность.

— Эти люди могут уйти, хотя я считаю, они в большом долгу перед вами.

На противоположном берегу появился демон, и где–то за ним взревел тролль.

— Но сам я останусь здесь до тех пор, пока Господь дарует мне силы, чтобы удерживать эту переправу, — произнес Гэвин.

А потом очень тихо добавил:

— Когда–то я был таким красивым.

— Мессир, вы истинный рыцарь, — сказал Гармодий.

— Теперь я то, кем являюсь. Слышу, например, как демон переходит реку… Мне кажется, я его понимаю. Он призывает кровных родственников. Я…

— Вы спасли нас, — заявил Гармодий, — будучи рыцарем.

Гэвин болезненно улыбнулся ему.

— В какой–то момент я им перестал быть, но теперь снова хочу им стать.

На лице старого мага появилась усмешка.

— Хорошие люди так и поступают.

Он приподнял колпак. Сидя верхом на боевом коне, он казался выше, чем был на самом деле. На противоположном берегу взревели тролли, и Рэндом почувствовал привкус желчи во рту. А потом, перекрыв мелодичные рожки боглинов, раздался такой знакомый звук — из–за деревьев донесся сигнал бронзовой трубы.

К ЮГУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ЭМИС ХОБ

Эмис Хоб лежал, не двигаясь.

Он лежал, не двигаясь, и по нему стали ползать муравьи. Когда ему нужно было отлить, он делал это, не поднимаясь.

У подножия холма копошились боглины. Они устроили знатный обед. Он старался на них не смотреть, но взгляд сам возвращался туда, снова и снова.

Боглины подходили к трупу, облепляли его, а потом уходили, оставляя лишь кости, пучки полос и несколько сухожилий. Некоторые особи ели в одиночку, но большинство целой сворой.

Позади них с горного хребта медленно спускалась пара огромных рогатых троллей. На расстоянии в десять лошадиных корпусов от лежавшего разведчика тот, что крупнее, запрокинул голову и заревел. В ответ десять боглинских рожков заиграли мелодичные, веселые сигналы.

Рядом с разведчиком появился Гельфред, лицо у него было белым как мел.

— Сколько их? — выдохнул он.

Эмис Хоб качнул головой.

— Тысячи.

Но Гельфред был из другого теста. Он приподнялся на локтях, внимательно осмотрелся и произнес:

— Не оставляй нас, благословенный святой Евстафий.

Тролль повернул голову в их сторону и увидел егеря.

— Сматываемся! — крикнул разведчик.

Гельфред прицелился, словно бубенчик, звякнула тетива, и ближайший боглин упал. Так же как и второй, находившийся у него за спиной.

— Нам крышка, — с горечью заметил Эмис Хоб.

— Не говори глупостей, следуй за мной.

Они побежали по склону хребта, откуда недавно появился Гельфред. Почти параллельно им с диким грохотом несся тролль. И двигался он значительно быстрее.

У подножия хребта они оказались всего на несколько лошадиных корпусов впереди чудовища, и, к большому изумлению Эмиса Хоба, там их ждала пара малорослых лошадей. Оба с разбега запрыгнули в седла, и кони, столь же напуганные, как и их всадники, помчались прочь.

Оторвавшись от погони, Гельфред придержат лошадь.

— Скачи к капитану. Он едет по этой же дороге.

— Я ему передам, чтобы возвращался в крепость! — воскликнул Эмис Хоб, во взгляде которого все еще сквозил ужас.

Егерь покачал головой. Бледность так и не сошла с его лица. Без сомнения, он тоже боялся, но относился к тому типу людей, которые, даже пугаясь, не утрачивали способность рассуждать здраво.

— Нет. Вовсе нет. Скажи, мы сможем это сделать. Если он поторопится.

Возможно, Эмис Хоб остался бы, чтобы поспорить, но это было бы настоящим безумием. Поэтому он пришпорил коня и ускакал, бросив Гельфреда одного в лесах, кишащих боглинами и троллями.

Мужчина опустился рядом с лошадью на колени и приступил к молитве, сосредоточенный на одному лишь ему известной цели.

Вспышка света, и Гельфред исчез.

К ЮГУ И ВОСТОКУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ПЛОХИШ ТОМ

Победа может зависеть как от удачи, так и от навыков или силы рук.

Плохиш Том скакал во главе авангарда. На расстоянии одной лиги они услышали рожки боглинов и остановились: длинная колонна по двое в ряд, боевые кони всхрапывали, малорослые лошади лучников старались держаться подальше от огромных скакунов, чтобы те их ненароком не задели. Вдоль дороги росла свежая трава, и все животные хотели ее отведать.

С востока кентером к ним мчался Эмис Хоб. Он выглядел так, словно на земле разверзся ад. Завидев его, Том разразился хохотом.

— Кажись, мы их нашли, — довольно произнес он.

Эмис Хоб отсалютовал капитану, который, напротив, выглядел чрезвычайно серьезным — высокая фигура в ярко–красном и серо–стальном.

— Гельфред говорит… — мотнул головой Эмис Хоб. — Там их целая тьма, но Гельфред говорит, сейчас или никогда.

— Мы точно вовремя, — высказал свое мнение Том и кивнул разведчику. — Отличная работа, приятель. Должно быть, у тебя железные яйца, если побывал в одиночку среди них.

Эмиса Хоба передернуло.

— Гельфред все еще там.

Красный Рыцарь прислушался. Иногда звуки можно прочесть так же легко, как и следы. Впереди он заметил движение — дорога вела на восток вдоль южного берега реки, затем между холмами сворачивала на юг. А до поворота начинался подъем, пересекавший речной поток.

— Что там происходит? — спросил Майкл.

— Враги напали на караван, — ответил капитан.

Хайвел Райт любил повторять, что война — это не просто махание мечом, а принятие судьбоносных решений.

— Они все на этой стороне реки? — уточнил он.

Эмис Хоб кивнул.

— Ага.

— Действуют слаженно?

— Гельфред велел сказать вам, сейчас или никогда. Их там тысячи…

Красный Рыцарь и Том переглянулись.

— Выдвигаемся, — решил капитан.

На губах Плохиша Тома появилась ухмылка сорвиголовы.

Все кинулись проверять снаряжение. Каждый досматривал главное для себя: застегнуты ли ремни доспехов, хорошо ли сидит на голове шлем, на месте ли кинжал.

Солдаты переговаривались, подбадривая друг друга. Предстояло привычное для них дело. Мчаться с быстротой молнии и наносить удары, как молот по наковальне, — ничего из ряда вон выходящего. Воодушевление возрастало, и они, будто всамделишные маги, заговаривали копыта своих лошадей.

Отряд поскакал на звуки рожков. Увидев первого боглина, Том чуть придержат скакуна, обернулся, посмотрел на Гренделя и его всадника, преодолевавших подъем.

Капитан махнул ему. Забрало у него было поднято.

— Вот и они, — произнес Том. Он по–прежнему ухмылялся.

Красный Рыцарь прислушался и почесал бороду.

Они снова переглянулись.

— Никогда не встречал Диких, которые могли бы биться сразу на два фланга, — заметил Том. — Да и вообще, они не бьются, а охотятся. И когда набрасываются на свою жертву… В общем, это все, кто у них есть.

— Ты считаешь, Дикие не располагают резервом?

— Именно.

Он знал, что капитан думает так же.

— Когда–нибудь обязательно обзаведутся, — сказал Красный Рыцарь.

— Когда–нибудь, но не сегодня.

Некоторое время капитан колебался. Дышал натужно, прислушивался. Затем снова повернулся к гиганту, и на его лице появилась широкая и устрашающая ухмылка.

— Что ж, давай сделаем это, — произнес он, вскинул копье и направил на врагов.

Карлус, его трубач, поднес к губам бронзовую трубу. Капитан кивнул. Том даже не стал дожидаться, когда все займут боевые позиции, поскольку важно напасть неожиданно. Он повел своих людей вперед, уверенный в собственной правоте. Когда его конь перепрыгнул через небольшое поваленное дерево, а дорога свернула и он увидел сотни мелких тварей, растаскивающих содержимое фургонов, Плохиш Том высоко занес меч и взревел:

— Лакланы за Эа!

И принялся убивать.

К ЮГУ И ВОСТОКУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Подловить вот так врага — огромная удача, особенно учитывая, что противник превосходил их числом в пропорции двадцать к одному. Отягощенные награбленным боглины были захвачены врасплох и оказались не способны ни сражаться, ни бежать.

Еще большая удача, застигнув врага за разграблением добычи, прижать его к реке с единственным бродом, который удерживал отчаянный сумасшедший.

Поскольку именно он командовал и, как следствие, опасался угодить в ловушку, на поле боя капитан прискакал последним, прихватив с собой полдюжины лучников, двух латников и Жака со всеми слугами, составлявшими резерв, Он мчался вперед, все еще сомневаясь в правильности своего поспешного решения, по, несмотря на это, в нем крепла ничем не обоснованная вера — почти религиозная, — что враг совершил очередной промах.

Красный Рыцарь мчался за основным отрядом, прикрывая вырвавшегося вперед Плохиша Тома с авангардом. Жак скакал на расстоянии менее двадцати лошадиных корпусов за замыкающим воином. Когда они оказались под сенью огромных дубов, битва у брошенных повозок уже завершилась. Капитан направил Гренделя к погибшим людям, по его предположению, державшим последнюю линию обороны каравана. Тела десяти гильдийцев лежали лицом вниз, некоторые были наполовину объедены.

Проехал капитан и мимо трупов целых трех дхагов. До сегодняшнего дня он видел лишь одного.

Миновал фургоны. Большинство тягловых животных убили на месте. Некоторые повозки не пострадали, как и тянувшие их быки или лошади, — они были напуганы, но живы. Среди мертвых боглинов и прочих существ — один труп походил на обезглавленного золотого медведя — лежали человеческие останки.

Не веря собственным глазам, Красный Рыцарь покачал головой. Ничего подобного он и представить не мог. Он не победил бы, даже будь у него несколько магов, поддерживавших тесную взаимосвязь, и в два раза больше людей.

Впереди продолжалось сражение. Он слышал боевой клич Тома.

Подъехали к двум воинам, удерживавшим с дюжину беспокойно перебиравших ногами боевых коней, и Жак велел четырем слугам забрать их. Оба обрадованных латника, усмехаясь, обнажили мечи и понеслись на шум битвы. У капитана от мысли, каких мужчин и женщин он принял к себе в отряд, перехватило дух — таких, которые с улыбкой бросаются в гущу сражения, поискать еще надо. А он командовал ими. Благодаря им он почувствовал себя счастливым.

Красный Рыцарь спешился, передал поводья Гренделя Жаку, который, подав ему копье, тоже спешился.

— Только со мной, безумец, — сказал Жак.

— Я должен, а ты нет.

Жак сплюнул.

— Может, обойдемся без этого?

Капитан сделал неопределенный жест, и тут появился Тоби. В нагруднике, наспиннике и потхельме^[74] он выглядел более высоким и мужественным. Они бросились вперед. Сражение шло где–то слева от них, оттуда доносился звон стали о сталь. А впереди сквозь густые заросли продиралось какое–то тяжелое и хрюкающее, как огромный дикий кабан, существо.

— Не дай этой чертовой твари пересечь реку! — проревел пробежавший неподалеку Том.

Капитан обогнул исполинский ствол старого вяза и за ним увидел чудовище — потрясающий размах плеч, изогнутые бивни.

Мастодонт.

Животное повернулось. Их взгляды встретились, и чудовище взревело, бросая вызов, как это принято у всех существ из земель Диких.

— А вот и мы, — с явным удовольствием выпалил гигант. — Эй, капитан, я здесь. А теперь можем и сплясать!

Жак подскочил к капитану.

— Не возражаете? — спросил он и выстрелил в чудовище.

Отполированная до блеска стрела сорвалась с натянутой до предела тетивы и попала мастодонту в бок, погрузившись до самого оперения. У Жака был длинный и тяжелый боевой лук, ничем не уступавший оружию Уилфула Убийцы, большинство людей не могли его даже натянуть.

Выскочив из–за спины чудовища, какой–то смельчак глубоко вонзил меч в другой его бок, а один из латников вздумал перерубить шею. Разъяренное чудовище взревело. Резко подогнуло под себя ноги, сбросило латника и наклонило голову.

— Вот черт, — произнес Жак.

Через реку перелетело огненное копье и ударило мастодонту в голову, расколов бивень, остаток которого тут же вспыхнул. Преодолев страх, все обернулись: почти никто раньше не видел боевых заклинаний.

Капитан бросился на чудовище, решив, что лучше упредить, чем дожидаться атаки. Несмотря на тяжесть стальных лат и саботонов, в ногах он усталости не чувствовал, ведь до этого трудился лишь Грендель.

Огонь превосходно отвлек внимание зверя, и Красный Рыцарь ударил его тяжелым копьем в морду, недалеко от глаза. Мастодонт попятился, а Жак, на которого пиротехника особого впечатления не произвела, шагнул вперед, посылая одну стрелу за другой в незащищенное брюхо.

Покалеченное, чудовище выглядело не таким уж и страшным. Мастодонт попытался вырваться на свободу, переправившись через реку, но каменистое дно подвело, он споткнулся. Дюжина лучников, гильдийцев и наемников — все вместе поливати его дождем из стрел. В быстрой воде его кровь кружилась маленькими водоворотами. Чудовище, сделав усилие, поднялось и бросилось вперед. Поразив всех своей мощью, оно раскидало лучников и убило двух членов гильдий, превратив их тела в кровавое месиво и втоптав передними ногами в весеннюю грязь. Оно не собиралось сдаваться, а когда капитан выскочил из–за деревьев позади него, загнанный зверь опять развернулся. Его огромные глаза уставились на Красного Рыцаря.

— Снова я, — выпалил капитан.

Мастодонт запрокинул голову и заревел, ближние деревья задрожали. Один из латников Тома — Вальтер Латур — изо всех сил приложил гиганта секирой и в ответ получил чудовищный удар массивной головой, расплющивший его нагрудник и переломавший все ребра. Он упал без единого звука. Фрэнсис Эткорт, сутки тому назад покинувший лазарет, тоже нанес удар секирой и тут же отскочил в сторону, поскольку мастодонт нацелился на него сломанным горящим бивнем. Воин споткнулся обо что–то и, падая, перелетел через обрубок. Это спасло ему жизнь — чудовище пронеслось мимо.

Капитан бросился вперед, перепрыгивая с камня на камень через речной поток, его саботоны сверкали над водой. Мастодонт повернулся, чтобы прикончить Эткорта, но, заметив стремительно приближавшегося капитана, замешкался.

Плохиш Том, наблюдавший за отчаянным рывком командира и чудовищем, громко захохотал.

— Обожаю его, — проорал он и бросился следом.

Шатаясь, мастодонт шагнул вперед и споткнулся, а капитан сделал выпад, попал ему прямиком в пасть и резанул вверх так, что переломились кости. Поврежденный бивень ударил его с тыльной стороны наручей, да с такой силой, что он с размаху свалился в реку. Ушел под воду, и она тут же затекла в шлем. Рыцарь приложился спиной о валун, но сумел вскочить на ноги. Мышцы пресса напряглись до предела, когда он, действуя бедрами как рычагом, поднялся, преодолевая собственный вес. Упершись стопами в камни и полусогнув колени, Красный Рыцарь рубанул мечом вниз, от плеча к бедру, а затем вверх, вспарывая тело чудовища и переходя из стойки «кабаний клык» в «женскую защиту». Потом, развернув клинок, вонзил его в глаз поверженного врага.

Прежде чем мастодонт затих, Плохиш Том обрушил на него тяжелый кулак.

— Именую тебя — мясо! — прокричал он.

Наемники захохотали. Некоторые латники зааплодировали, а члены гильдий подумали, что, возможно, наконец–то они спасены. И радость наполнила их сердца.

Последняя стрела попала в бездыханный труп.

Со всех сторон послышался возбужденный смех и радостные крики:

— Красный Рыцарь! Красный Рыцарь! Красный Рыцарь!

Капитан наслаждался этими выкриками три натужных вздоха. Три глубоких, заполнявших легкие вздоха он получал удовольствие от того, что жив и одержал победу. Затем…

— Нам еще отсюда предстоит выбраться, — напомнил он.

Услышав его, молодой рыцарь, удерживавший переправу, стал подниматься с колен, на которые опустился то ли для молитвы, то ли от усталости. Они долго всматривались друг в друга, так поступают лишь заклятые враги или влюбленные. Потом Красный Рыцарь резко отвернулся.

— Возьмите лошадей, нужно, чтобы все были верхом. Заберите с собой фургоны, сколько сможете. Пошевеливайтесь! Быстрее. Том, займись повозками.

Он обратился к одному из следовавших с караваном мужчин:

— Кто здесь за главного? Ты?

Капитан повернулся к Жаку:

— Узнай, кто командовал этим караваном, подсчитай людей. Рыцарь, который перед тобой…

— Я знаю, кто он…

— Похоже, он ранен.

Рыцарь, о котором шла речь, встал и медленно заковылял к ним. Его правая нога кровоточила.

— Ты. Мерзавец! — воскликнул он и отвел меч назад, чтобы размахнуться и ударить капитана. Но потерял сознание как раз в тот момент, когда Жак вырвал у него клинок.

Том разразился хохотом.

— Что, знакомый? — поинтересовался он и, как ни в чем не бывало, приступил к выполнению поручения. — Ладно. Эй, вы все! Лучники, за мной! Слушать меня!

Капитан остался стоять над распростертым телом молодого рыцаря. По никому не известным, возможно, кроме Жака, причинам сейчас он чувствовал глубокое удовлетворение. Великая победа. И крошечная личная месть.

Спасение Гэвина Мурьена.

Убийство мастодонта. Чудовище, пусть и мертвое, теперь уже не казалось таким громадным. Капитан запрокинул голову и рассмеялся, а лоскуток, приколотый к его доспехам, при дуновении легкого ветерка затрепетал. Их с Томом взгляды встретились.

— Иногда такая жизнь — самая лучшая из всех, которые я могу себе вообразить, — признался Красный Рыцарь.

— За это мы тебя и любим, — ответил гигант.

ХАРНДОН — ДЕЗИДЕРАТА

Леди Мэри стояла у пустого остова кровати и наблюдала, как две служанки из южных земель сворачивают пуховой матрац.

— Мы берем с собой слишком много вещей, — заметила Дезидерата.

Диота рассмеялась.

— Милая, без пухового матраца спать вам будет непросто. У всех рыцарей они есть.

— А во времена Архаики они спали на земле, закутавшись в плащ. Королева закружилась, любуясь, как развевается ее сюрко с разрезами по бокам, как легкий ветерок колышет его края. Шелк. Она и раньше имела с ним дело — шелковые подвязки, вышивальный шелк. Но этот казался чем–то эфемерным. Чем–то магическим.

— Вам не следует носить его без платья, — заявила Диота. — Сквозь него просвечивается грудь, дорогая.

Леди Мэри отвернулась и выглянула в окно. «Полагаю, так оно и задумано», — подумала она. Переглянулась с Беккой Альмспенд, оторвавшей взгляд от книги. И на ее тонких губах заиграла едва уловимая улыбка.

— Ночевка на земле под плащом не кажется чем–то более ужасным, чем работа горничной в королевских покоях, — заметила секретарь королевы. — К тому же, — она бросила взгляд на леди Мэри, — в военном лагере друзья к вам будут захаживать не только за тем, чтобы выкрасть ваши одеяла. Королева улыбнулась леди Мэри.

— Действительно, Мэри?

Та лишь пожала плечами.

— У меня семь сестер, — напомнила она. — Я не собиралась брать чужие одеяла. Просто так получилось.

Дезидерата потянулась и, словно танцовщица, встала на носочки, затем опустилась и слегка развела руки, будто позировала для портрета.

— Думаю, спать мы будем все вместе.

Альмспенд покачала головой.

— В таком случае советую прикалывать свой плащ к корсажу, миледи.

Диота фыркнула:

— Она не будет спать под плащом. В ее палатке будет пуховая кровать размером с дворец.

Королева повела плечами, девушки–горничные продолжили упаковывать вещи. Леди Альмспенд пробежалась по списку дел на сегодняшний день. Заботясь о подготовке обоза короля, потом королевы, она стала более важной персоной при дворе.

— Боевые кони для оруженосцев, миледи, — напомнила она.

Дезидерата кивнула.

— Как обстоят дела с ними?

— Я попросила юного Роджера Каверли проследить за этим, — сказала Альмспенд. — Он не без головы на плечах, и, похоже, ему смело можно доверить деньги. Но вот незадача, вернувшись, он сообщил, что боевых коней попросту нет. Ни за какие деньги.

Королева топнула ножкой. Не то чтобы громко, поскольку ступня была небольшой и обута в туфельку для танцев, однако горничные тут же застыли.

— Это неприемлемо.

Ребекка приподняла бровь.

— Миледи, такова военная реальность. Этим утром за первым завтраком я задала кое–какие вопросы в мужской столовой.

Диота зашипела от негодования, и хотя она поступала так довольно часто, это всегда впечатляло.

— Вы ходили завтракать в мужскую столовую, вы, женщина? Без сопровождения?

Альмспенд вздохнула.

— Вряд ли отыщется много женщин, знающих цену боевым коням, не правда ли, Диота? — И так театрально закатила глаза, как способна лишь семнадцатилетняя юная особа. — Ранальд как–то привел меня в мужскую столовую на экскурсию. И…

Она сделала паузу и слишком наигранно прочистила горло.

— И у меня был эскорт.

— Неужели? — заинтересовалась леди Мэри. — Сэр Рикард, полагаю?

Леди Ребекка опустила глаза.

— Он еще не уехал… Поэтому с радостью согласился мне помочь.

Диота вздохнула. Королева посмотрела на своего секретаря.

— И?

— В Альбе не разводят достаточно коней, чтобы обеспечить ими всех рыцарей, — пояснила Альмспенд. — Мы завозим их из Галле, Морей и империи. Все это разъяснил мне сэр Рикард.

— Господи Иисусе и Дева Мария, а король знает об этом? — всполошилась королева.

Секретарь пожала плечами.

— Миледи, прошлая неделя показала, что мужчины в отсутствие женщин воюют не менее удачно и планируют свои действия не менее тщательно, впрочем, как и все, что они делают без нас.

Диота совсем уж неженственно фыркнула. А леди Мэри громко засмеялась.

— Особенно хорошо у них получается пить пиво, — сказала она.

Королева покачала головой.

— Ты хочешь сказать, у нас недостаточно лошадей, чтобы обеспечить ими собственных рыцарей, и всем на это наплевать?

Леди Альмспенд повела плечами.

— Я бы не сказала, что всем наплевать. Просто никто об этом не задумывался.

— Как же тогда дела обстоят с запасными лошадьми? — спросила Дезидерата. — Лошади мрут. Как мухи. Уверена, от кого–то это выражение я уже слышала.

— Бекка, у тебя ведь должен быть какой–то план, — немного язвительно заметила леди Мэри. — У тебя он всегда есть.

Леди Альмспенд улыбнулась ей, не обратив внимания на сарказм.

— Так уж вышло, что есть. Если нам удастся собрать тысячу флоринов, мы сможем купить весь караван морейских лошадей. Их владелец разбил лагерь прямо за крепостным рвом. Я встречалась с ним сегодня утром, и он предложил мне выкупить всю партию. Двадцать одного скакуна.

Королева в порыве благодарности крепко обняла секретаря. Диота покачала головой.

— У нас нет денег, дорогая.

— Продай драгоценности, — сказала Дезидерата.

Диота шагнула к ней.

— Не будьте глупышкой, милая. Эти драгоценности — все, что у вас сохранится, если он вдруг умрет. У вас нет наследника. Если с ним что–нибудь случится, вы останетесь на бобах, никому не нужная.

Королева пристально посмотрела на няню.

— Диота, я позволяю тебе достаточно многое.

Пожилая женщина вздрогнула.

— Но ты говоришь и говоришь и, бывает, заговариваешься, — продолжила королева, и Диота отступила.

Дезидерата раскинула руки и произнесла:

— Все с точностью до наоборот, сердце мое. Если король погибнет, то меня захотят абсолютно все.

Тишину нарушал лишь лай собак во дворе. Диота набычилась, леди Мэри старательно делала вид, что ее здесь как бы и нет, а Бекка уставилась в книгу.

Но вот няня расправила плечи.

— Все, что я хочу сказать, — позвольте королю самому позаботиться о боевых конях. Сообщите оруженосцам, где они могут их купить, и пусть те вытрясут из богатеньких родителей немного денег. Если вы продадите свои драгоценности, милая, вы останетесь ни с чем.

Королева какое–то время стояла, не шелохнувшись, потом одарила няню своей неотразимой улыбкой.

— Я такая, какая есть, — заявила она. — Продайте драгоценности.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

Из–за огромного дерева шириной с небольшой деревенский дом, за которым прятался в засаде Питер, ничего не было видно. А тут ему еще приспичило отлить. Все начиналось с легкого раздражения у основания члена, но постепенно неприятное ощущение настолько усилилось, что овладело всем его существом. Казалось, в ожидании прошла не одна вечность, и необходимость сходить по нужде стала пересиливать страх.

Время от времени он обдумывал разные возможности: например, перепрятаться в другое, более подходящее место; отыскать позицию, откуда будет виден приближающийся враг; найти укрытие понадежнее. Опыта сражений на западе у него не было, и он даже представить себе не мог, каково это — биться против закованного в сталь человека.

С собой у него был нож, лук и девять стрел.

Ему срочно нужно было отлить.

Он даже подумывал, а не справить ли нужду прямо здесь и потом лежать в собственной моче, сколько бы ни потребовалось.

Еще Питер задавался вопросом, а не единственный ли он такой среди всех. Собирался ли Ота Кван посоветовать ему облегчиться перед засадой, но забыл? Или не сделал этого умышленно? Порой раскрашенный черной краской человек проявлял излишнюю жесткость. К тому времени Питер понял, что Ота Кван набрал мало сторонников, потому что слишком любил забавляться ножом. А еще подумал, что короткий период добрых отношений между ними заканчивается — в самом начале Ота Кван отчаянно нуждался в его компании, да и самому Питеру необходим был союзник среди пришедших из–за Стены, но теперь, когда около Квана начал сплачиваться боевой отряд, тот стал меняться. Причем не в лучшую сторону.

Питеру действительно нужно было отлить.

Время тянулось ужасно медленно. По нему прополз муравей от обутой в мокасин левой ноги до правого плеча. Какое–то насекомое покрупнее пробежало по колену. А к цветку у изголовья прилетела парочка колибри. Мучаясь от необходимости облегчиться, он лежал не шевелясь, и самец в ярко–красном весеннем оперении уселся прямо на его разукрашенное лицо.

По обе стороны от дороги, спускавшейся с холма к броду через глубокую полноводную реку, затаилось триста человек, возможно, все пятьсот. Они находились где–то к востоку от Альбинкирка. И никто не издавал ни единого звука.

Он должен отлить.

Но тут бывший раб услышал стук подкованных копыт по камням и крик, превратившийся в пронзительный вопль, где–то рядом, с другой стороны огромного дерева.

Никто не двинулся.

Крик повторился и вдруг резко оборвался. Но успел заглушить стук копыт уносящегося прочь галопом животного.

Внезапно посреди дороги появился Скадаи, всего в паре метров от Питера. Мужчина тихо позвал:

— Додак–гир–лонх! Гоне онах!

Рядом с юношей стали подниматься воины; кто–то чесался или отдирал от кожи прилипшую древесную кору. Добрая половина тут же принялась мочиться. Питер последовал их примеру: прежде он даже не предполагал, что мочеиспускание может доставить столько удовольствия.

Скадаи велел поторапливаться. Ота Кван хлопнул Питера по плечу и повелительно, словно несмышленышу, приказал:

— Пошевеливайся!

Бывший раб схватил лук и последовал за ними.

Они побежали на восток и вскоре наткнулись на дохлого коня, лежавшего посреди дороги. Под ним валялся труп мужчины: лицо посечено, скальп снят, горло перерезано. Его кровь образовала небольшую лужицу между камней и липким ручейком стекала с горы в реку.

Бежали они еще довольно долго, а когда оказались среди деревьев–велика- нов, рассредоточились. Река осталась далеко позади, и Питер испугался, что они выскочат прямо на врага. Должно быть, Скахас Гахо подумал так же. Когда они наконец остановились, он подошел к Ота Квану и что–то сказал. Явно неприятное. Чернокожий мужчина ударил его — не сильно, но резко, и молодой воин согнулся от боли.

Брызгая во все стороны слюной, Ота Кван затараторил что–то. Молча подбежал Скадаи, выслушал Ота Квана, кивнул и умчался вдоль цепочки растянувшихся между огромными деревьями в обоих направлениях, насколько хватало глаз, воинов. Деревья здесь — в основном эднакрэгские клены и буки, высокие старые стволы с густыми кронами — были настолько большими, что два человека не могли бы обхватить их руками. Мелкие кустарники почти отсутствовали. Кое–где цвели бесподобной красоты ирисы.

Скахас Гахо поднялся, с обидой посмотрел вслед Скадаи, плюнул в Ота Квана, что–то сказал другим воинам и тоже убежал. Брэнт развернулся и последовал за ним. Ота Кван вскинул лук.

Не раздумывая, Питер сильно дернул его за руку.

Воин попытался ударить юношу концом лука в ухо, но Питер перехватил оружие и молниеносным движением зажал руку Ота Квана в локтевом замке, чуть не вывихнув тому плечо.

— Я не родился рабом, — угрожающе сказал он. — Так что не вздумай играть со мной в эти игры!

— Но они уходят от меня! — Ота Кван смотрел в спины двум убегавшим мужчинам.

— Ты ударил Скахаса Гахо вместо того, чтобы поговорить с ним.

Питера подмывало рассмеяться. Посмотрите на него, он разъясняет Ота Квану основы лидерства. Бывший раб не собирался отпускать руку товарища. Тот попытался вырваться, но безрезультатно.

— Он чуть не ослушался Скадаи!

Питер отпустил чернокожего воина.

— Я сэссаг всего три дня, но мне кажется, это забота Скадаи, а не твоя. А еще мне кажется, ты думал как альбанец, а не сэссаг.

Трое оставшихся с ними воинов — Пал Кут, Барбфейс и Маллит — настороженно наблюдали за ними.

— Ты ведь не предашь меня! — потребовал ответа Ота Кван. — Верно?

— Не предам, — произнес Питер, почувствовав, как к горлу подступает горечь.

Пал Кут что–то прокричал. Их шеренга быстро двинулась вперед, почти бегом. Большинство воинов наложили на луки стрелы. Питер поспешил занять свое место в строю, кое–как нащупал стрелу и неожиданно выронил. Пришлось вернуться, чтобы поднять — всего несколько шагов назад. Он наклонился, и в тот самый миг вокруг воцарился настоящий хаос.

Впереди, где погонщики перегоняли стадо, протяжно и низко замычал бык. Воздух рассекали летевшие с обеих сторон стрелы. Сэссаги громко закричали, почти взревели…

И пошли в атаку.

Питер наложил стрелу на тетиву и побежал. Увидел, как вражеская стрела попала Пал Куту в живот, настолько большая и мощная, что пробила его насквозь, обрызгав все вокруг кровью. Ее наконечник по форме напоминал ласточку.

Юноша снова помчался за Ота Кваном.

Заметил первого врага — высокого светловолосого паренька в кольчуге, который без тени волнения поднялся из–за куста и выпустил стрелу в незнакомого Питеру воина. Человека мотнуло, и какое–то время он двигался, шатаясь из стороны в сторону, словно обезглавленный цыпленок, пока не упал замертво.

Со страшным воплем Ота Кван прыгнул на парня, выстрелив перед этим с расстояния вытянутой руки. Наконечник с шипами пробил кольчугу и вонзился противнику в плечо. Еще десять сэссагов устремились к юноше, и через несколько ударов сердца он был мертв и оскальпирован.

Ота Кван поднял меч паренька — четыре футаблестящей стали — и угрожающе взмахнул им. Воины, видевшие его атаку, громко взревели. И бросились вперед.

ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

Как только вернулись разведчики, Лаклан понял, что угодил в серьезную передрягу. К северу от гостиницы в Дормлинге, в Зеленых холмах, Змей из Эрча удерживал пришедших из–за Стены на расстоянии. За это Лаклан платил ему животными — таков закон Холмов. Вот уже тысячу лет или даже больше Змей не пускал Диких на свою территорию, взимая за это плату с поколений членов кланов и погонщиков.

Здесь, на юге, сдерживать пришедших из–за Стены должен был король. Выдрова падь располагалась на границе Зеленых холмов и Альбанского королевства. Так что, кому бы ни принадлежала эта территория, для Лаклана она всегда была безопасной. Здесь не должно быть никаких военных действий. Выдрова падь спускалась до самого Альбина. А с высоты следующего горного хребта можно было бы увидеть Альбинкирк, только… Только если бы в запасе был еще один день, чтобы пригнать стадо к Южной переправе.

Самое обидное, они туда почти добрались.

Но теперь… Он выслал вперед разведчиков, знатоков своего дела. Члены кланов и погонщики не раз сталкивались с пришедшими из–за Стены. То были свирепые воины–дикари, которые к тому же неплохо разбирались в оружии. И именно они устроили засаду на его стадо, что означало — каким–то образом эти люди выследили их, узнали точное число охраны и были уверены в своей победе. Это в свою очередь значило, что их численность колеблется от трехсот до пятисот человек. В этом Гектор не сомневался. Он представлял себе подобное множество раз.

Он обратился к своему выборному наследнику Дональду Редмейну:

— Возвращайся к обозу, вместе с охраной собери всех животных, каких только сможешь, поворачивайте обратно и скачите к гостинице в Дормлинге.

Дональд был хорошим человеком, преданным и упорным. Особым умом он не блистал, зато проявил себя прекрасным бойцом, к тому же у него был замечательный голос и умелые руки.

— Возвращайся ты, Лаклан. Я смогу задержать их.

Гектор покачал головой.

— С твоими ушибами на ребрах и остальным. Езжай. Не мешкай.

Редмейн тряхнул копной волос.

— Клянусь Змеем, Гектор. Мы же всего в дне пути от Альбинкирка. Давай погоним стадо на ублюдков, а выживших добьем сами.

Гектор приставил руку ко лбу и осмотрел лес.

— Нет. Я уже принял решение, Дональд. Их в два раза больше, чем нас, да и рассредоточивать стадо в этих лесах…

Он пытался держать себя в руках, стараясь не поддаваться унынию и отчаянию. Повернулся и взглянул на разведчика.

— Скачи к гостинице. Возьми двух лошадей, меняй их по дороге. Мчись как ветер, парень. Они могут быть уже в Высоких землях. И не возвращайся, пока не соберешь сотню мечей.

Оставшиеся с ним воины обнажили мечи. Некоторые проверили луки, а один снял подшлемник, надел вновь и пошел к мулу за шлемом.

— Не повезло вам, парни, что сегодня вы со мной, а не сзади, с обозом, — посетовал Гектор. — Боюсь, никому из нас пообедать уже не суждено.

Йэн Каупэт, смуглый здоровяк, ухмыльнулся.

— Да ладно. Еще ни разу не встречал ушлепка, которого бы не сумел прибить.

— Пришедшие из–за Стены, — продолжил Гектор, — мы заставим их сражаться в лесу, они не смогут перестрелять нас за здорово живешь. Будем драться, сколько выдюжим. Когда протрублю в рог, все бегите ко мне, и мы соорудим стену из щитов и сложим песню.

Он обвел взглядом своих воинов. Дозорные менялись ежедневно, работа в хвосте стада была намного тяжелее, чем в голове, вот почему с ним не оказалось самых старых, или самых молодых бойцов, или самых лучших, или просто людей, которых бы он хорошо не знал. У него осталась лишь группка пришедших с ним горцев и люди лорда–хранителя, все хорошо вооруженные. Пятьдесят сильных мужчин. Ни на одном лице не заметно и тени страха, который, без сомнения, чувствовал каждый. Отличные люди, чтобы сложить песню.

Для горцев это значило умереть достойно.

Он подумал о молодой жене с надеждой, что она выносит ему ребенка. У него уже было несколько незаконнорожденных дочерей, но, чтобы отомстить, нужен сын. Горец поймал под уздцы лошадь гонца.

— Слушай! — велел он. — Передай моей жене, если у нее родится сын, то пусть растет высоким и сильным, а когда разбогатеет и его все станут любить и уважать, пускай соберет армию, отправится на север и утопит пришедших из–за Стены в их собственной крови. Пятьсот трупов в качестве виры за меня. Скажи ему это, когда он станет достаточно взрослым. И скажи ей, ее губы были самыми сладкими в моей жизни, и я погиб, чувствуя их.

Молодой человек побледнел. Он видел, как умер приятель его детства, а теперь должен был скакать сотню лиг в одиночестве, и, скорее всего, из погонщиков выживет он один.

— Я хочу остаться с вами, — тихо попросил он.

Гектор ухмыльнулся.

— Уверен, что хочешь, парень. Но у тебя мое последнее послание жене и ребенку. Тебе нужно ехать.

Гонец сменил лошадей. Заревел бык, стадо поворачивало обратно, хвост колонны двинулся на север, подальше от врага, который затаился где–то впереди.

Гектор вновь повернулся к своим людям. Большинство уже надели шлемы, кольчуги и приготовились сражаться. Священник, его сводный брат, поднял высоко крест, и все мужчины опустились на колени. Пол Маклаклан помолился за их души. А когда все произнесли «Аминь», спрятал крест под кольчугу и наложил стрелу на лук.

Кузен Ранальд пару раз рубанул воздух своим огромным топором. Благодаря службе у короля у него было и прекрасное обмундирование, не хуже, чем у настоящего рыцаря.

— Если я погибну, Ранальд примет командование на себя, — отдавал последние распоряжения Гектор. — Мы будем двигаться вглубь леса — самые младшие пойдут впереди, образовав стрелковую цепь. Не тратьте стрелы понапрасну. Стреляйте, когда потребуется, если нужно — отступайте. Услышите сигнал рога, отступайте. Нам надо продержаться до полудня, к этому времени Дональд отъедет далеко, и наша гибель не будет напрасной.

— Благодарю, брат, — сказал Ранальд. — Ты делаешь мне честь.

Гектор пожал плечами.

— Ты — лучший среди нас.

— Жаль, что с нами нет твоего второго брата.

Горец внимательно осматривался. Все его чувства были сосредоточены на приближавшихся врагах. Может быть… Может быть, они предпочтут залечь в засаде или не станут ввязываться в рукопашный бой. Но на противоположной стороне луга было заметно слишком активное движение. Пришедшие из–за Стены наступали.

— Мне тоже, — ответил Гектор, оглядев справа налево свою шеренгу. — Двинулись. И рассредоточьтесь подальше друг от друга.

Они зашагали к лесу. Больше всего он опасался, что враг уже приблизился вплотную к деревьям. К счастью, его опасения не оправдались. И Гектор со своими людьми углубился в чащу, туда, где повсюду, словно кресты на кладбище, цвели бесподобные ирисы.

У каждого дерева он расставил по паре воинов, а десяти самым младшим и быстрым велел расположиться впереди на расстоянии полета копья. Вдалеке вновь замычал бык, и внезапно в воздух взлетело множество стрел.

В первые мгновения битвы Гектор едва не погиб. Стрела ударила в бацинет, шлем чуть съехал, и вторая угодила в наносник и, согнувшись, застряла в нем — в ширине пальца от глаза и моментальной смерти.

Его люди держались, хотя молодые выдвинулись слишком далеко вперед, и их сразу перебили. Это была его ошибка. Пришедшие из–за Стены оказались быстрее, храбрее и безрассуднее, чем он предполагал, и все же они дорого заплатили за атаку. Когда его люди стали отступать, перебегая от одного укрытия к другому, что было непросто в тяжелых кольчугах, пришедшие из–за Стены непозволительно долго колебались, решая, преследовать их или нет. Эта задержка позволила горцам заполнить бреши в строю и оставить за собой вереницу искалеченных, раненых и мертвых сэссагов.

Один из пришедших из–за Стены, с ног до головы разукрашенный в красный цвет, встал между двумя огромными деревьями, что–то крикнул и рванулся вперед. Он налетел прямо на Йэна Каупэта, и тот больше не встал. Но лишь горстка раскрашенных дикарей последовала за красным предводителем.

«Слава тебе, Господи», — подумал Гектор.

Лес заканчивался. Последнее укрытие для его людей, дальше — луг. А солнце еще не прошло и половины своего пути.

ВЫ ДРОВ А ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

У Питера закончились стрелы, на правой голени появился огромный порез: отступавший мечник рубанул клинком по широкой дуге и острием задел ногу юноши. Этого хватило, чтобы несколько томительных минут Питер провалялся на земле.

От покойника ему достался большой кинжал, размером почти с короткий меч, и круглый щит. Он больше не держался рядом с Ота Кваном — чернокожий мужчина исчез намного раньше, а сам Питер оказался прямо позади Скадаи, грациозностью движений которого не мог не восхищаться.

С кем бы они ни сражались, те люди были храбрыми, могучими, молчаливыми и отлично вооруженными.

Сэссаги продолжали гибнуть. Они потеряли уже пятьдесят человек, возможно, больше. И Питер подумал, что настало время признать поражение и отступить. Но Скадаи так не считал: он настиг врага, сшиб с ног огромного воина и мгновенно перерезал ему горло ножом.

Питер просто не мог оставаться в стороне, когда другие проявляли отвагу.

Когда противники развернулись и побежали, бывший раб с диким воплем присоединился к Скадаи и тогда же увидел Ота Квана, возникшего словно из–под земли на расстоянии вытянутой руки. Только они втроем покинули свои укрытия, где прятались от стрел, и помчались на врага. Справа от Квана с мечом в руке поднялся Скахас Гахо, затем еще несколько воинов — немного, в общей сложности человек десять.

В лучах солнца, словно летящая оса, сверкнула стрела и попала Скадаи в пах. Шатаясь, он сделал еще несколько шагов, потом упал и замер.

Питер не останавливался. Выстреливший в Скадаи человек споткнулся об ноги своих товарищей, и бывший раб ринулся на него. Он полностью сосредоточился на рыжеволосом здоровяке в превосходной кольчуге, чуть поблескивавшей среди лесных теней. На нем был стальной воротник, называемый горжетом, и длинные кожаные перчатки.

Питер разинул рот и завопил. Мужчина откинул лук и выхватил меч. Между ног бывшего раба прошла стрела, наконечник рассек кожу внутренней стороны бедра. Юноша резко прикрылся щитом и подался вперед, щит выдержал удар меча, тогда своим коротким клинком он с силой ткнул мужчине в лицо. В разные стороны полетели зубы, был поврежден глаз. До того как человек успел отвернуться, Питер метнул кинжал, но тот пронесся мимо головы. Тогда, перехватив лезвие рукой со щитом, Питер прижал клинок к горлу человека и стал с усилием водить им туда–сюда, пока через кольчугу и стальной горжет не сломал трахею.

Умирающего прошили стрелы — десять, выпущенные его же товарищами. Стреляли, надеясь поразить Питера. Но он молниеносно развернулся, прикрывшись телом врага, и все предназначавшиеся ему стрелы попали в рыжеволосого.

Тот выскользнул из рук Питера и умер еще до того, как грохнулся оземь. А юноша отбросил длинный кинжал и наклонился, чтобы поднять из травы огромный меч своего бывшего противника. Ликуя, Ота Кван закричал, и его крик подхватили все остальные.

ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

Священник Пол Маклаклан погиб просто отвратительно, поскольку мечник из него был никудышный: один из раскрашенных дьяволов пробил его защиту и рассек лицо, потом придушил и прикрылся его телом, как щитом.

Больно было видеть столь нелепую смерть товарищей, особенно в бою один на один с почти обнаженными людьми. Это угнетало. С другой стороны, рассудил Гектор, у врага потери просто колоссальные. Во всех историях говорилось, что пришедшие из–за Стены крайне редко это допускают, а его люди убили уже пятьдесят или даже больше человек. И их раскрашенного красным лидера не стало. Надо отдать священнику должное, это он его пристрелил. Гектор усмехнулся, окинув взглядом стоявших рядом с ним мужчин.

— Мы все достойны лучшей смерти, чем он, — сказал горец.

— Чертов Пол, — выругался Ранальд.

Дикарь вздумал снять со священника скальп. И горец тут же выстрелил в раскрашенного ублюдка. Тот завопил.

Гектор вскинул над головой рог, так чтобы все оставшиеся в живых воины приготовились.

— Мы должны прорваться и возвести стену из щитов вон там, — велел он. Отступать дальше, туда, где открытое пространство, было неразумно.

Воодушевившись успехом, пришедшие из–за Стены атаковали вновь. И его люди пустили в ход последние стрелы. Гектор видел, как враги сразу же бросились на землю. Если бы за спиной все еще продолжался лес, он отступил бы дальше. Но лес кончался. За ними был длинный, усыпанный дикими цветами луг.

Он поднес к губам рог и протрубил сигнал. Все оставшиеся воины побежали к нему. Лишь несколько вражеских стрел полетело в их сторону. Особо медлительных Гектор ждать не стал. Когда рядом с ним оказалось достаточно горцев, чтобы сложить песню, он рванулся вперед.

ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

Храбрости у Питера сильно поубавилось. А вот у Ота Квана, похоже, нет.

Он вскочил с земли и помчался вперед, несмотря на то что сэссаг, склонившийся над трупом рыжеволосого мужчины с ножом в руке, поплатился за это жизнью.

— Готе онах! — проревел чернокожий воин.

Но остальные предпочли остаться на месте.

Питер едва мог дышать. На скоротечный бой с рыжеволосым горцем ушли все его силы, энергия и мужество. Он просто хотел прилечь и заснуть. Рана на ноге болела, и Питера беспокоила ее глубина.

Пока Ота Кван стремглав несся вперед, облаченные в кольчуги воины протрубили в рог. Питер усилием воли заставил себя последовать за чернокожим мужчиной. А когда обернулся, увидел поднимавшихся из травы Скахаса Гахо и Брэнта. Они помчались за ним, как и еще десять человек, а он изо всех сил бежал за Ота Кваном.

И вдруг, к немалому удивлению сэссагов, их враги ринулись в атаку, не парой человек, а единым клином, ударившим по центру. Питер находился справа, но слишком далеко, чтобы дотянуться до крайнего горца — клин промчался мимо, пока он раздумывал, что делать дальше. Позади него в лесу послышались крики.

Ота Кван продолжал бежать, и Питер подумал, что тот даже не заметил атаки врага, но все равно последовал за ним. Скахас Гахо наклонился и снял скальп с рыжеволосого мужчины.

ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

Гектор не чувствовал усталости, не был ранен, и первая группа пришедших из–за Стены погибла от его клинка ровно за столько, сколько ему потребовалось, чтобы трижды прокричать боевой клич. Остальных перебили так же быстро, и его клин оказался в одиночестве посреди леса.

Сущность ведения любой войны заключается в том, чтобы вынудить противника сражаться, выкладываясь по полной, в надежде, что он оплошает. Этому закону следовал его отец и, конечно же, он сам. Поэтому горец не стал останавливаться и возводить стену из щитов.

— За мной! — проревел Гектор и побежал дальше.

Дальше и дальше.

Пришедшие из–за Стены были быстрее, но значительно уступали погонщикам в физической силе, а особенности рельефа местности и невезение — растяжения мышц и ранения — оставили их на милость безжалостных, закованных в броню горцев. Только вот у горцев этой самой милости не наблюдалось. Поэтому каждые сто шагов гибли десятки сэссагов.

Гектор продолжал мчаться вперед, его грудь поднималась и опускалась, ноги горели. Любая пробежка в кольчуге требовала невероятных усилий. А пробежать в кольчуге пятьсот шагов — изнуряющее испытание, почти за гранью возможного. Большинство его людей держались рядом. Те, кто останавливался, умирали.

Пришедшие из–за Стены спасались бегством, но, даже охваченные паникой, они неслись, словно стая ласточек или рыб. Те, кому ничего не грозило во время наступления горцев, пришли в себя первыми, и между деревьями замелькали стрелы.

— Не останавливайтесь! — крикнул Гектор, и его люди бежали за ним из последних сил.

Мальчишка–сэссаг споткнулся о корень дерева и упал, и Ранальд одним взмахом отрубил ему голову.

Дальше и дальше.

Наконец Гектор остановился. Он оперся на рукоять своего огромного меча, пытаясь отдышаться.

Ранальд взял его за закованный в броню локоть.

— Вода, — произнес он.

На расстоянии длины сарая они обнаружили тело юного Клипа, фермера из Дормлинга, прижатого мертвой лошадью и с перерезанным горлом. Потом вышли к броду, который предстояло преодолеть. В воздухе снова засвистели стрелы пришедших из–за Стены. Когда Гектор перешел реку и выиграл им всем небольшую передышку, с ним осталось около тридцати человек. Люди напились воды и спрятались за деревьями. Те, у кого еще были стрелы или кому удалось подобрать их, стати тщательно выбирать себе цели — и все началось сначала.

Ранальд почесал бороду. Стрела попала ему в грудь — правда, его прекрасную кольчугу не пробила, но сломала ребро, и ему было трудно дышать.

— Эта пробежка достойна песни, — сказал он.

Гектор кивнул.

— В любом случае мы увели их назад на целую милю. Когда они перейдут через реку, чтобы добить нас… Дональд будет далеко. Если бы я не велел парням рассредоточиться, мы бы смогли их победить?

Ранальд сплюнул кровью.

— Не-а. Они слишком осторожные, да и недостаточно мы их перебили. Гектор Лаклан, для меня честь быть знакомым с тобой. — Горец протянул руку кузену, и Гектор пожал ее. Не кори себя, приятель… Полагаю, там в лесах пять сотен этих недоносков. Так или иначе, если ты заделал той девчонке мальца — у него будет целое состояние и пятьдесят хороших воинов, чтобы начать все сначала.

Гектор покачал головой.

— Извини, брат, что я приволок тебя сюда.

Несмотря на усталость и вес кольчуги, Ранальд пожал плечами.

— Для меня честь умереть рядом с тобой. — Он улыбнулся освещенному солнцем небу. — Я сожалею лишь о девушке, которую люблю, но зато меня ждет достойная смерть.

Лаклан глянул на солнце. Стрелы летели плотно, некоторые уже с их берега — дикари тоже переправились через реку. Несмотря ни на что, небо оставалось ясным и голубым, солнце теплым и золотым, а лесные цветы прекрасными. Он рассмеялся и поднял меч.

— Давайте сложим песню! — проревел Гектор.

ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

Питер мчался за Ота Кваном, пока его легкие не стали гореть от нехватки воздуха, и он начал отставать. Чернокожий мужчина тоже несколько сбавил темп, словно их связывала невидимая нить. Они добежали до открытого луга и обнаружили там небольшое стадо животных; все головы повернулись к ним — одна лошадь и несколько десятков овец.

И ни единого человека.

Ота Кван подпрыгнул от восторга, пританцовывая в траве.

— Мы победили! Их стада теперь наши!

И он заключил Скахаса Гахо в объятия. Но высоченный воин обратился все же не к нему, а к Питеру.

— Где? — спросил он, изображая размахивание двуручным топором или мечом.

Питер показал в обратную сторону, туда, откуда они прибежали. Он был полностью измотан, рана на ноге ныла, а ярость сражения иссякла, не оставив ничего взамен. Но если юноша брался за дело, то не бросал его незавершенным.

Ота Кван покачал головой.

— Скот! Нам нужно забрать их скот, или все было напрасно.

Питер устало глянул на чернокожего воина.

Ты что, не видел, скольких мы потеряли, Ота Кван? Все это уже напрасно. Смерть Скадаи значит, что теперь никто не может остановить атаку сэссагов. — Он пожал плечами. — А это лишь десятая часть стада.

Ота Кван внимательно посмотрел на него. Медленно до него начал доходить смысл слов юноши.

— Мы должны их остановить. Мы сможем уничтожить всех, кто еще остался в живых. Просто не нужно торопиться.

«А ты можешь стать их вождем». Питер чувствовал, что это сейчас единственное желание Ота Квана.

И вот вместе с двадцатью воинами они отправились назад, двигаясь в сторону отдаленных криков, свидетельствовавших о продолжающемся бое. Ни у кого, даже у Ота Квана, не осталось сил, чтобы мчаться как угорелые, поэтому они то бежали, то переходили на шаг.

Солнце стояло в зените, когда они с трудом спустились с узкого крутого склона пади и перешли реку вброд. Камни были скользкими от крови.

Люди все еще сражались.

Дюжина закованных в броню гигантов стояла плотным кольцом в окружении двухсот сэссагов. А между внутренним и внешним кругами лежала груда тел, некоторые еще шевелились. Когда они переправились через реку, двое отважных юношей бросились на круг из стали и погибли: одному отрубили голову топором, другого насквозь проткнули четырехфутовым мечом. Их тела отбросили на растущую гору трупов.

А потом забрызганные кровью демоны запели. Пели они не слишком хорошо, но хором их голоса звучали возвышенно. И сэссаги на минуту замерли, отдавая им дань уважения. Песнь смерти — великая вещь, магия, которую не стоит прерывать. Даже Ота Кван затих. Песнь продолжалась еще много куплетов, и, когда закончилась, их освещенные вдохновением лица, казалось, потускнели.

Ота Кван вскочил на пень.

— Стреляйте в них! Назад за деревья и стреляйте! Прокляну того, кто попытается броситься на этот круг!

Часть воинов послушалась. Полетели стрелы. Когда они ударялись о кольчуги, то отлетали в стороны, но некоторые выстрелы из коротких луков получались достаточно сильными, чтобы пробить доспехи. Правда, таких было немного.

Питер видел, как погиб сэссаг, когда в него попала стрела, прилетевшая с противоположной стороны круга. Стрелы летели все гуще и гуще, попадая как в горцев, так и в сэссагов. И враги вновь запели. А потом пошли в атаку, и пришедшие из–за Стены бросились врассыпную — снова.

Но недалеко.

Стрелы у Питера давно закончились. Он поднял украшенное перьями копье и в следующий раз, когда враги атаковали их круг, подгадал момент и с силой метнул тяжелое оружие в спину наступавшего человека. В воздухе копье несколько изменило траекторию, но все же попало в закованную в броню ногу. Человек запнулся. Питер кинулся за ним, а вместе с ним еще десять сэссагов, и они вмиг разорвали горца на кровавые ошметки.

Горцы опять образовали круг, и снова сэссаги принялись в них стрелять, подбираясь ближе к противникам. Еще один раз их предводитель сплотил вокруг себя своих людей, раскрутил меч и повел на ближайших сэссагов, намереваясь не выбраться из окружения, но забрать с собой как можно больше жизней… И снова им удалось добраться до края круга и убить дюжину раскрашенных воинов, потеряв еще двоих. Ота Кван надрывно кричал, чтобы они отступали и отстреливались, и Питер присоединился к нему.

Сэссаги отошли под прикрытие деревьев и пустили в ход последние стрелы.

Еще один гигант с криком упал.

Сэссаги взвыли, но их вопль больше походил на визг измотанных донельзя людей.

Ота Кван осмотрелся.

— В следующий раз, когда они атакуют, мы должны атаковать в ответ и прикончить их, — велел он. — Мы не можем позволить никому из них ускользнуть. Мы должны будем сказать матронам, что убили их всех.

Питер сплюнул. Во рту пересохло. И еще никогда в жизни, будучи рабом или свободным человеком, он не был настолько уставшим.

ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

Алан Большой Нос, Ранальд Лаклан, Юэн Моряк, Эрик Черное Сердце и Гектор. Последние оставшиеся в живых горцы.

В Гектора снова угодила стрела, отчего ребра заболели еще сильнее. Он был готов к смерти. Сил больше не осталось, радости сражение не приносило, и у него настолько все болело, что быстрая смерть теперь казалась большой победой.

Стоило ему только подумать об этом, как в горло Юэна попала стрела, и он выбыл из строя.

Лаклан порылся в памяти в поисках песни, с которой все это закончить. Бардом он не был, но кое–какие песни знал. Кроме застольных ничего в голову не приходило, но потом его губы растянулись в улыбке — счастливой улыбке — он вспомнил то, что ему тихонько напевала молодая жена. Она пела ему колыбельную. Гектор знал ее очень хорошо. Горцы называли ее «Песня–плач», то была песнь об утрате. Прекрасно подходит, чтобы закончить жизненный путь.

Гектор расправил плечи, набрал полную грудь воздуха и запел. Он взмахнул мечом и разрубил летевшую стрелу, Ранальд подхватил мотив, затем и Алан Большой Нос. У него был мощный голос, и он не фальшивил. Эрик Черное Сердце переступил через тело Юэна и присоединился к хору.

В какой–то момент сэссаги перестали стрелять.

Гектор закончил песнь, приподнял меч, отдавая честь врагам, которые сделали ему такой щедрый подарок прямо перед концом его жизненного пути, подарок мира.

Воин, выкрашенный с головы до ног в черную краску, тоже вскинул меч. Лаклан заметил, что пришедшие из–за Стены, пока они пели, подошли другу к другу вплотную.

«Хорошо. Все закончится быстро и в честном бою».

Ранальд вздохнул.

— Твой брат никогда себе не простит, что пропустил это, — посетовал он, и они бросились в атаку.

ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

Когда все было кончено, Питер опустился на землю и зарыдал. Он и сам не знал, почему плачет, — знал лишь, что его телу нужна отдушина. Подошел Скахас Гахо и положил руку ему на плечо.

Брэнт превратился в мясо для ворон. Ота Кван получил ранение через всю грудь, которое, очевидно, убьет его. Последний оставшийся в живых гигант, шатаясь, рванулся вперед, протащив за собой повисших на нем трех сэссагов, потом сбросил их и нанес удар огромным топором до того, как Ота Квану и Питеру удалось убить его.

Леса были полны смерти.

Но после целого дня ожесточенного боя — Питер не мог вообразить ничего хуже этой битвы — оставались еще сотни сэссагов, не раненых или способных передвигаться. Ота Квану хватило сил лишь отправить их на поиски скота, чтобы они собрали его и гнали домой.

Питер сидел рядом с чернокожим воином и держал его за руку, наблюдая, как кровь вытекает из рассеченной груди.

На закате появились феи.

Никогда прежде Питер их не видел, но знал людей, которые в них верили. Он сидел рядом с умирающим Ота Кваном. А вокруг слышались стоны сотни раненых сэссагов. Над телами начали кружиться падальщики.

Но Питер слишком устал, чтобы обращать на это внимание.

Первая фея, которую он увидел, была похожа на бабочку, правда, величиной в десять раз больше, и немного сверкала, как если бы на нее падали солнечные лучи. Вслед за ней, друг за дружкой, появились еще четыре.

У Питера не было времени раздумывать, хищники они, падальщики или паразиты, но вот первая фея приземлилась на грудь Ота Квана.

«Что ты отдашь за его жизнь, человек с железной волей?»

Питер опешил и подумал, не снится ли ему это.

По сравнению с человеком феи были такими же маленькими, как шмель для колибри. Или так, по крайней мере, подумал юноша, таращась на диковинное существо.

«Что ты отдашь за его жизнь? Год твоей жизни?»

Питер не стал рассуждать. Просто подумал: «Да».

Розовая тень скользнула вдоль груди Ота Квана, потом потянулась — ох, сколь грациозными были ее движения — и прикоснулась к Питеру. Это прикосновение напомнило ему о железных оковах работорговцев. Из его груди что–то выдернули: будто раскаленные докрасна щипцы дотянулись до самого сердца и выхватили его из–под ребер. И юношу вырвало на колени.

А феи залились звонким смехом. Казалось, их смех эхом отзывался у него голове, подобно воплям пьянчуги в пустой пещере…

Ота Кван зашелся кашлем, сплюнул и резко сел.

— Нет! — неожиданно воскликнул он, в его обычно слишком спокойном голосе звучало изумление. — Нет! Ты же не сделал этого!

Но Питер отчаянно рыдал, теперь у него был повод для горя — он только что потерял нечто очень важное.

А феи все смеялись и смеялись.

«Так сладко, так сладко. Так далеко! Так восхитительно!»

«Сделка есть сделка».

«Может быть, мы вернем тебе еще одного, ты был так мил и великодушен».

Их смех звучал как проклятье.

ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

Ранальд Лаклан очнулся, превозмогая боль, в мягких сумерках апрельской ночи. Он сел без единой мысли в голове. Стрела, пробившая его кольчугу упала рядом. И он порезал руку о собственный топор, лежавший на забрызганных кровью полевых цветах.

И тогда он понял, где находится.

«Никогда не говори, что мы не держим своих обещаний! Как сладко! Как сладко!»

«Тебя спас Питер. Тебя спас Питер!»

Маленький народец. Ранальд понял, что был мертв или настолько близок к смерти, что это уже не имело никакого значения. И кто–то по имени Питер согласился на их обычное предложение — часть своей души за жизнь друга.

В свете луны вокруг него стали собираться пришедшие из–за Стены. Всего лишь на секунду он задумался, а не получится ли у него улизнуть, но они все смотрели на него. Вся сотня.

Проклиная судьбу, он заставил себя подняться.

Старуха с косой стояла у него за спиной, и через несколько секунд он снова будет принадлежать ей. Ранальд сплюнул.

«Ребекка, я старался. Люблю тебя», — подумал он. Горец поднял топор, который мастер Пиэл сделал специально для него — теперь он был испытан в бою, — и опустил на плечо.

У подножия маленького холмика, где он провел последние минуты жизни, Ранальд увидел проблески лунного света, и одна из темных фигур встала на ноги, окруженная четырьмя представителями маленького народца, словно неземными телохранителями.

Мужчина был выкрашен в черный цвет. Ранальд помнил его. Он поднялся на холмик, и горец ждал его, крепко сжимая рукоять топора.

— Иди, — произнес чернокожий воин.

Ранальду пришлось прокрутить слово в голове еще раз. Он никак не ожидал услышать готский язык и то, что ему велят уходить.

— Мы — народ сэссагов, — продолжил человек. — То, что возвращают феи, мы не трогаем. — В темноте его глаза сверкали. — Я, Ота Кван из сэссагов, предлагаю тебе руку мира. Я умер, и ты умер. Давай просто уйдем отсюда и будем жить.

Ранальд был храбрым человеком, ветераном пятидесяти сражений, и все же облегчение охватило его, и еще никогда он не чувствовал, что есть столько всего, ради чего стоит жить.

Он посмотрел на тело кузена.

— А можно мне заключить сделку с феями за него?

Они глумливо рассмеялись.

«Двоих! Мы отдали двоих! И пировать будем долго!»

«Так сладко и восхитительно!»

Ранальд знал истории о маленьком народце, поэтому поклонился.

— Спасибо вам.

«Благодари Питера!»

«Хи–хи–хи».

И они исчезли.

Ранальд наклонился и вынул из холодной мертвой руки Лаклана огромный меч. Затем отстегнул от массивного золотого пояса ножны, оставив сам пояс в качестве трофея дикарям.

— Для его сына, — сказал Ранальд чернокожему мужчине, который лишь пожал плечами. — Я бы хотел увидеть этого Питера.

Они вместе спустились с холмика, и все сэссаги отступили. Один из воинов, от которого несло рвотными массами, плакал навзрыд. Ранальд поднял мужчину на ноги и обнял. Он сам не знал, зачем это сделал.

— Не знаю, зачем ты меня спас, — произнес он, — но спасибо тебе.

— Он спасал меня, — пояснил Ота Кван, в его голосе все еще слышались нотки изумления. — Каким–то образом феи решили вернуть и тебя. — Он чуть подался вперед. — Думаю, ты меня убил.

Ранальд кивнул.

— Думаю, я.

Питер всхлипнул и застыл.

— Мне больно, — пожаловался он. — Мне холодно.

Горец знал, о каком холоде идет речь. Он пожал юноше руку, вскинул на плечо меч мертвого брата и двинулся на восток, через коридор молча расступившихся сэссагов.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

В лиге от монастыря капитан позволил себе чуть расслабиться и насладиться одержанной победой. Удалось отбить почти тридцать фургонов — многие, правда, бесполезные, но в одном он заметил доспехи и прекрасные шлемы, в другом оружие, а также вино, масло, парусину…

Но не спасение повозок так радовало его сердце. И даже не пленение раненого рыцаря, хотя он позволил разуму насладиться и этим. Люди — десять профессиональных солдат, три дюжины гильдийцев с луками — почти пятьдесят крепких мужчин. Если он сможет вернуться с ними в крепость, то нанесет жесткий удар по врагу и увеличит собственные силы.

За пол–лиги от Лиссен Карак, когда стало ясно, что крепость не пылает в огне, что на нее не обрушилось черное волшебство, он принялся насвистывать веселый мотивчик.

Подъехала Изюминка.

— Одно слово? — попросила она.

— Все что угодно.

— Тебе всегда нужно в одиночку убивать каждое гребаное чудище? — со злостью спросила она, прямо как Плохиш Том.

Внимательнее присмотревшись, он заметил, что она брызжет слюной от негодования.

— Я бы его завалила, — заявила она. — Мне не нравится, когда перехватывают мои убийства. Если бы это сделал кто–то другой, я бы выпустила ему кишки. Даже Тому.

Некоторое время капитан ехал молча.

— Ничего не могу с этим поделать, — наконец произнес он.

— Да пошел ты.

— Я вовсе не имею в виду то, как это может прозвучать, Изюминка. Но я действительно ничего не могу с этим поделать. Когда они видят меня, то сразу сами бросаются. Так было всегда, сколько я ни сталкивался с Дикими.

У нее скривились не губы, у нее скривилось все лицо.

— Чего? — спросила Изюминка, но ее тон выдал, что она уже замечала нечто подобное.

Он пожал плечами, хотя сильно устал, к тому же на нем был сорокафунтовый хауберк и доспехи, поэтому движение осталось незамеченным.

— А почему?

— Не знаю, — солгал капитан.

Она сощурилась.

Больше ничего говорить он ей не собирался.

— Кто тот рыцарь?

Красный Рыцарь понял, что сыт по горло ее вопросами.

— Спроси у него сама, когда он проснется.

— Он хотел тебя убить, — не унималась женщина. И это было чем–то средним между утверждением и вопросом.

— А разве у тебя самой такого желания никогда не возникало? — вмешался в разговор скакавший за ними Жак.

Звонкий искренний смех Изюминки пронесся над рекой и возвестил об их приближении всему Замку у моста.

Капитан скакал, что–то насвистывая себе под нос. Перед его внутренним взором предстал избитый и разгневанный подросток, говоривший резкие, но правдивые слова мужчине, который не был ему отцом. Потом этот юноша покинул замок и решил умереть. Он попытался через годы дотянуться до этого паренька.

«Какая бы судьба нас ни ждала, — обратился Красный Рыцарь к сломленному подростку, — сегодня мы одержали великую победу, и люди, если хоть кто–то из них останется в живых, будут славить наше имя еще целое столетие».

Конечно же, отчаявшийся и обозленный на жизнь юноша скакал, не останавливаясь. Он загонит до смерти коня, пойдет пешком, попытается убить себя кинжалом, но окажется, что для этого у него кишка тонка. Тогда, задыхаясь от слез, он уснет. А когда проснется, попытается вновь. И снова потерпит неудачу и будет ненавидеть себя за то, кем является, и за собственное малодушие.

Капитан знал все это. Ведь он был там. У него до сих пор осталось два уродливых шрама.

— И жил он долго и счастливо, — с горечью произнес Красный Рыцарь, дотронулся до белого лоскутка, приколотого к плечу, и поскакал в монастырь, продолжая насвистывать веселый мотивчик.

ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

Мэг наблюдала за их возвращением, сидя на бочке у главных ворот. Она прислонилась спиной к водосточной трубе и шила.

Подобно многим фермерам и простому люду в крепости, у нее имелись причины опасаться закованных в броню мужчин. Но сегодня все было по–другому. Сегодня они не напоминали банду головорезов, промышлявших убийствами, скорее, героев из какой–то песни.

Возглавлявший их молодой рыцарь первым въехал в ворота и остановился, собираясь что–то крикнуть следовавшей позади колонне. И прокричал он им: «Закончите, как начали!» И она увидела, как все приосанились в седлах, даже те, у кого проступала кровь.

Единственная разница, которую она заметила, состояла в том, что большинство из них улыбалось. И появилась гордость за них, которой она не чувствовала раньше.

Капитан спрыгнул со скакуна и отдал поводья Тоби, тот лучезарно улыбнулся ему, а Красный Рыцарь ухмыльнулся в ответ и что–то сказал, отчего улыбка мальчика–слуги стала еще шире.

Потерпевшие поражение люди так бы не выглядели, швея была в этом уверена.

В ворота бок о бок въехали сэр Томас и женщина–рыцарь. Вдвоем они едва смогли протиснуться, но ни один не собирался уступать другому.

Внутренний двор быстро заполнился монахинями, фермерами и простыми людьми, которые принялись разбирать лошадей и что–то оживленно спрашивать — через несколько мгновений стало ясно, что приехавшие одержали великую победу, и праздничная атмосфера воцарилась в крепости.

Мэг быстро покончила со стежками, вбирая в себя пьянящую радость победы и направляя ее в подшлемник.

На ступенях появилась пожилая настоятельница, и молодой капитан, сверкая ярко–красным сюрко и великолепными стальными доспехами, поднялся к ней, опустился на колено и что–то сказал.

Она кивнула, подала ему руку, а потом подняла руки, призывая всех к тишине.

— Добрые люди, — обратилась она, — капитан только что сообщил мне, что наша маленькая армия благодаря воле Всевышнего одержала великую победу. Но мы должны оставаться бдительными, поскольку есть основания полагать, что враг предпримет скорую атаку, поэтому мы все должны немедленно разойтись по укрытиям.

Латники стали направлять народ в сторону монастыря, дормитория и большого зала. Мэг видела, как молодой рыцарь встретился взглядом с одной из послушниц.

«О да», — подумала швея и улыбнулась, больше оттого, что они оба улыбались.

Когда лучники на стенах начали бросать на нее многозначительные взгляды, она собрала корзинку и тихонько проскользнула в дормиторий. Но женщина успела заметить, что священник делает нечто весьма странное: он достал из клетки голубя и перебросил через стену. Она могла бы что–то ему сказать, но, пока наблюдала, появился Красный Рыцарь, а священник куда–то исчез. Они не заметили друг друга.

Капитан заговорил с кем–то, находившимся выше. С балкона дормитория свесилась нога, и потом в руках закованного в броню мужчины оказалась некая особа. Одетая в простое одеяние послушницы. Энергия их связи была просто ослепляющей. Мэг видела ее, чувствовала; ощущала она и силу, находившуюся в подземельях, и волшебство настоятельницы. То было восхитительное чувство. И очень личное, поэтому она отвернулась. Некоторые вещи не предназначены для чужих глаз.

ЦИТАДЕЛЬ АЛЬБИНКИРКА — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

Капитан Альбинкирка сидел у застекленного окна и всматривался в далекие леса.

«Милорд, вынужден предположить, что мой последний гонец все же до Вас доскакал. Цитадель Альбинкирка пока держится. Действительно, прошло уже несколько дней с тех пор, как мы подверглись нападению. Мы все еще укрываемся в цитадели и видим существ из земель Диких, которые передвигаются по городу и в полях.

Вчера я посчитал своим долгом отправить за стены цитадели патруль. Нам удалось очистить главную площадь и выехать за городские ворота. Как только мой маленький отряд достиг полей севернее реки, к нам присоединилось несколько дюжин местных семей, которые удерживали передовые оборонительные сооружения и пытались пробиться к цитадели. У меня не было другого выхода, как впустить их: у них закончилась еда. Среди них оказались два гильдийца из Харндона, являющиеся членами гильдии арбалетчиков при ордене торговцев тканями. Они утверждают, что вчера у Южной переправы произошло большое сражение и Красный Рыцарь одержал победу. Несмотря на численное превосходство врага, его небольшому отряду удалось уничтожить засаду Диких. За что возблагодарим Господа Бога. Однако еще несколько беженцев с востока сообщили мне, что сэссаги сжигают все города и деревни на своем пути к востоку от переправы и до Выдровой пади и что Зеленые холмы заполнены беглецами.

Возможно, это просто слухи. Если бы у меня были свободные люди, я бы отправил разведчика, чтобы объединиться с настоятельницей и Красным Рыцарем.

Милорд, мы столкнулись с очень сильным врагом. Молю о Вашей немедленной помощи.

Ваш покорный слуга, Джон Крейфорд».

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ШИП

Шип сидел, скрестив ноги, под деревом и наблюдал за происходящим в мире. Притворяться довольным он не мог.

Вчера ему нанесли очередное поражение: нанятый монахинями отряд под командованием темного солнца, которое умело гаснуть, объединился с людьми, охранявшими последний караван у верховья реки, и вместе они разгромили его лучшие мобильные силы.

Чародей до сих пор никак не мог дотянуться ни до одного вождя ирков. А боглины возвращались обратно за реку. Они понесли поистине огромные потери.

А еще он чувствовал волны чистой силы, продолжавшие накатывать на ближайшие к месту сражения деревья. Другой, почти такой же великий колдун, как он сам, выпустил на свободу силу, которую лучше было бы не трогать. Теперь эта сила слышалась во всех землях Диких, словно трубный зов. И Шип распробовал ее привкус.

«Мне следовало быть там самому, — подумал чародей. — Мой одаренный ученик покинул свою башню и наконец–то явил себя миру. Изменил суть заклинания и избавился от сковывавших его нитей, словно снял поводья, смотал их и повесил на крючок. Интересно, как удалось мальчишке провернуть все это?» Шип не стал тратить драгоценное время на поиск ответа на поставленный вопрос. Один раз Гармодий обвел его вокруг пальца, второго раза не будет.

И если бы мятежный ученик был его единственной неприятностью! Кто–то убил трех его дхагов, которых люди называли троллями, огромных пещерных гигантов, закованных в каменную броню и обитавших высоко в горах. Он подчинил всего десятерых, и вот трое мертвы.

Но, пожалуй, самым ощутимым ударом стало предательство сэссагов. Их вожди бросили его и отправились на восток вести собственные сражения. Если бы они не заартачились, то подобного никогда бы не произошло.

Шип поднял в небо скворцов и голубейи стал смотреть их глазами. Он знал, почему нынешним защитникам старой крепости удалось ввести его в заблуждение. Хищные птицы распугали маленьких пернатых помощников. И он оказался слеп. Почти на целый день.

И все же у него в рукаве имелся ценный козырь. Наконец–то друг прислал ему письмо. Очень подробное.

Несмотря на поражение, теперь у него имелись точные сведения о защитниках крепости. Их оказалось не так много, как опасался Шип. Ему не нравился привкус их силы, но самих воинов можно не бояться. Их ничтожно мало.

Шип никогда бы не стал таким могущественным, если бы не анализировал причины своих неудач. От излишнего тщеславия он не страдал, поэтому прекрасно осознавал, что его одурачили и задали неплохую взбучку. И ему придется вносить изменения в первоначальные планы.

Во–первых, сэссаги одержали победу, которой можно воспользоваться с выгодой для себя: несмотря на успех, они понесли огромные потери, и их вожди выглядели глупцами. Самое время заставить их вернуться и вновь навязать союзничество. Он нуждался в них и их безжалостном человеческом мышлении — столь непохожем и изворотливом по сравнению с разумом ирков и боглинов.

Ему нужно обсудить изменения плана с союзниками и втолковать им, если понадобится — с помощью силы, что он остается хозяином этих лесов. Иначе они тоже от него отвернутся. Разве не забавная ирония: он решил напасть на Скалу ради них, а сейчас они могут предать его.

Шип вздохнул. Все эти мелочные хитросплетения эмоций и интересов напоминали ему придворную мышиную возню, из–за которой он отвернулся от людей, когда еще был человеком. Дикие стали его спасением, но теперь здесь происходило то же самое.

Глупо, ему нужна победа, чтобы убедить отказывающихся принять его план, тогда как он просто мог бы забрать жизни большинства своих союзников, лишь потянувшись к сущностям их Дикости и дернув за них…

Он вспомнил, как один из студентов поразил его, заявив: невозможно заставить людей подчиняться, убивая. При этом воспоминании чародей улыбнулся. Мальчишка был одновременно прав и неправ. Шип никогда не придавал большого значения тому, как склонить кого–то на свою сторону.

Но одними воспоминаниями задачу не решить. Он отстранился от голубей, рыси и лисы — зайцев перебили собаки, — и стал возвращать распределенные сущности в тело, созданное им специально для этого.

Его охраняла дюжина ирков, и он обратился к ним.

— Созовите моих капитанов, — приказал Шип. Теперь его голос походил на карканье ворона, резкий и хриплый.

К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГАСТОН

Королевская армия двигалась на север; последний этап перед Альбинкирком. Теперь это были не только элитные войска, покинувшие Харндон неделю назад. Собралась огромная армия, и она перемещалась намного медленнее, чем поначалу.

Гастон остановил лошадь посреди каменной мостовой, более широкой, чем в городах его родной провинции, и покачал головой. Он наблюдал за четырьмя мужчинами, скрючившимися под мостом и спешно поедавшими свиную грудинку.

— Больше похоже на разгромленную армию, — заметил он на низкой архаике, — если не принимать во внимание то, что она все еще движется в сторону врага.

Все рыцари королевства присоединились к войску короля, а великие лорды постоянно толпились рядом. Жан де Вральи больше не мог притворяться, будто представляет собой угрозу для короля. Его три сотни рыцарей уже не составляли самый многочисленный отряд. Граф Приграничья Гарет Монтрой прибыл с пятьюстами рыцарями — высокими крепкими мужчинами в облегченной по сравнению с галлейской броне. Более того, в его распоряжении было пятьсот лучников. Знаменосец лорда Бейна привел с собой еще двести бойцов, которыми командовал щеголь по имени Эдвард Деспансей, на самом деле — лорд Бейн. Дружина великих лордов состояла из профессиональных солдат, вместе тренировавшихся и одетых в специальную униформу. Примкнули к армии и сотни рыцарей–одиночек со всех принадлежавших военачальникам короля земель. Кроме того, короля сопровождала почти сотня гвардейцев, его личных элитных телохранителей. В сельской местности они имели право отправлять правосудие и охотиться на чудовищ и подчинялись непосредственно доверенному брату–бастарду короля сэру Ричарду Фитцрою. И наконец, члены рыцарских орденов Святого Георгия, Святого Маврикия и Святого Фомы, где дисциплина была ничуть не хуже, а даже намного лучше, чем в любом войске, которое прежде видел Гастон. Братья молча скакали в черных одеяниях, прикрывавших доспехи, под предводительством приора Принрайда и его маршала.

Королевская армия насчитывала более двух тысяч рыцарей и столько же латников. Трехтысячную кавалерию составляли одетые в зеленое королевские охотники, скакавшие впереди колонны и прикрывавшие ее фланги. Они бесшумно преодолевали густой кустарник на специально обученных лошадях, хотя сражались пешими, выполняя функции лучников. К ним присоединились деревенские новобранцы с копьями и без доспехов, служившие по двадцать дней или до тех пор, пока не заканчивалась выделенная им свинина.

Заинтересовавшие его люди поглощали еду так быстро, как только могли.

Его красивый кузен скакал во главе своего отряда. Облачен он был в полный комплект доспехов, впрочем, как и все галлейцы, и восседал на боевом коне. В последние несколько дней альбанские рыцари стали брать с них пример — не все одновременно, но постепенно. Вечерами они начали упражняться с копьями и мечами, заставляя лошадей выстраиваться в огромные длинные шеренги.

А де Вральи прохаживался от одной группы к другой, расхваливая одних и понося других, превознося усердных и полностью пренебрегая лентяями, и люди начали говорить о нем. Благородные люди. Не отребье.

Гастон смотрел на людей под мостом, а они смотрели на него, пережевывая и спешно проглатывая куски жареной свинины. Он чуть натянул поводья лошади, и она спустилась по заросшему зеленой травой склону к реке. Мужчины под мостом принялись собирать пожитки, но он предупреждающе вскинул руку.

— Мы не сделали ничего плохого, — заявил рыжеволосый мужлан с короткой бороденкой, поднимая перепачканные жиром руки.

— Не важно, ответьте мне на один вопрос, — тщательно подбирая слова, произнес Гастон. Когда рыцарь говорил по–альбански, то всегда испытывал смешанные чувства.

Рыжеволосый пожал плечами. Гастон отметил, что тот никак его не поприветствовал — ни на словах, ни отдав честь, ни поклонившись. Альбанцы. Нация глупцов и преступников.

— Неужели вы действительно хотите, побыстрее съев свинину, разойтись по домам? Почему? — спросил рыцарь, заставив лошадь сделать еще пару шагов вперед, чтобы им было лучше слышно. Он внимательно наблюдал за ними.

Мужики таращились на него с таким видом, словно глупцом был именно он, а вовсе не они.

— Таму шо я нужон своей жене, — ответил один.

— Потому что, если продержится солнечная погода, через десять дней начнется сенокос, — пояснил второй мужчина.

Одет он был в отличную льняную рубаху, на пальце блестело серебряное кольцо. По галлейским меркам, альбанские крестьяне были зажиточными, жирными и совершенно невоспитанными.

— Потому что мой долг велит мне возвращаться домой, как только доем свинину, — пробурчал третий, длинноволосый старик. Почти все его волосы поседели, а еще Гастон заметил у него на тунике очертания нашивки участника крестового похода, которую предусмотрительно спороли.

— Раньше–то воевали? — поинтересовался он.

Пожилой мужчина кивнул, выражение его лица не изменилось.

— В самую точку, парень.

Под мостом их голоса отдавались эхом.

— А где?

— На Востоке, — ответил старик и откусил кусок свинины. — А до этого под командованием сэра Жиля де Лена против язычников. И с лордом Бейном тоже. И со старым королем при Чевине. Слыхали о таком когда–нибудь?

Гастон улыбнулся.

— Вам, видимо, нравится потешаться надо мной, — беззлобно заметил он.

— Не, — возразил старый лучник. — Вы, чужеземцы, на самом деле мало что знаете о войне и никогда не видели сражений, подобных битве при Чевине. Если бы видели, то не задавали бы наивных вопросов. Мы доедим свинину, а потом собираемся вернуться домой, а не сражаться. Потому что там будет ужасная битва. И я, лично я, просто, черт подери, знаю, как там все будет. И поэтому мой зятек и двое его товарищей отправятся со мной.

Тон мужчины немало поразил Гастона, как и кровожадный блеск его глаз.

— Но ведь когда–то вы… Вы сами были воином. И должны знать, что такое честь и что такое победа.

Мужчина посмотрел на него, запихал в рот здоровенный кусок свинины и сплюнул.

— Ну, все. Пора домой.

Он тщательно вытер измазанные жиром руки о кожаный колчан и чехол для шестифутового лука.

— Если мы проиграем, — произнес Гастон, пытаясь уговорить бесцеремонного крестьянина остаться, — если мы проиграем, вы лишитесь своих ферм.

— Не-а, — возразил тот, что моложе, мужчина с бородой, — если вы продуете, они сровняют север с землей. А мы не северяне.

Он пожал плечами. То же движение повторил и старый лучник. И оба ухмыльнулись. Старик подошел к стремени рыцаря.

— Послушайте, сэр рыцарь. Мы стояли насмерть при Чевине, и погибло много народа. Старый король объявил нам, что, мол, мы свое отслужили до конца жизни. Так вот, я не стану перечить его слову, уразумели? И вот вам парочка советов от бывалого вояки. Когда боглины завопят и кинутся на вас в атаку, хорошенько помолитесь. Потому что они будут идти и идти. Они сожрут вас живьем. Но есть твари намного хуже них, они вытрясут вашу душу, несмотря на то что вы еще живы. Тогда уж будет все равно, сходили вы на мессу или нет, верно?

Гастон подумал, не убить ли ему их за дерзость, но старый лучник затронул какие–то струны его души, и он с удивлением заметил, что кивает.

— Я одержу победу. Мы победим, — заявил галлеец. — А вы будете сожалеть, что вас там не было в день великой победы.

Старик покачал головой.

— Не-а. Вам никогда этого не понять. Сожалеть я не буду, но вам желаю удачи. — Он хихикнул. — Нас было двадцать тысяч человек, когда мы отправлялись на битву при Чевине. А у нынешнего короля сколько? Четыре тысячи? — Старик рассмеялся. И это был мерзкий смех. — Могу ли я предложить вам кусочек свинины?

Разговаривая с крестьянами, Гастон порядком отстал от своего отряда. Когда он поднялся по противоположному склону холма на мост, дожевывая свинину, то оказался среди солдат Приграничья. И поскакал вперед, пока не подъехал к одетым в ливреи рыцарям, не понаслышке знакомым с военным делом, следующим в свите графа Приграничья.

Его заметил герольд, поэтому Гастон быстро промчался мимо, направив лошадь к капитану телохранителей, которые тесным кольцом окружили графа. Он скакал во всеоружии, в превосходных белых доспехах, выкованных на Востоке, в кольчуге и коже, поддетой под нее. Оруженосец держат его шлем, а на голове у него была зеленая шапка из бархата со страусовым пером, щегольски торчавшим из бриллиантовой броши.

— Гарет Монтрой, — представился великий лорд, протягивая руку и чуть сдерживая коня. — Вы, судя по всему, граф Э?

— Имею честь им быть, — ответил Гастон, поклонившись и пожав собеседнику руку.

Тому было около тридцати пяти, темноволосый, с густыми бровями. Манера держаться выдавала человека, привыкшего командовать.

— У вашего брата большая дружина, все галлейцы? — Лорд Гарет улыбнулся. — Они, сразу видно, закаленные бойцы. Здоровые парни, все как на подбор, как и мои.

Он указал большим пальцем за спину.

— Ваши люди ни в чем не уступают, — подтвердил Гастон.

— Налей–ка нам по кружке вина, промочить глотки, Гвиллам, — через плечо бросил лорд Гарет. — Мои парни участвовали в сражениях.

На лицах сопровождавших его воинов были заметны шрамы. Впервые за много дней галлеец почувствовал себя почти как дома.

— Где вы сражались?

— Я охраняю западные границы королевства, несмотря на то что при дворе и еще кое–где всегда найдутся трусливые ублюдки, отказывающиеся платить пошлины, — пояснил лорд Гарет.

Ему подали прекрасную серебряную кружку с отлогими краями и тщательно обработанным ободком, такая же досталась и Гастону, который с удовольствием отметил золотую кайму и налитое до краев охлажденное вино.

Охлажденное вино.

— Дело рук войскового мага, — заметил лорд Гарет. — Когда мы не сражаемся, ничто не мешает ему держать вино прохладным. — Он усмехнулся. — Иногда мы бьемся против морейцев, редко против боглинов — мы знаем, как выглядят боглины, правда, парни?

Те громко захохотали.

— А вы, милорд? — повернулся граф Приграничья к Гастону. — Приходилось ли вам участвовать в сражениях?

— Только в местных стычках, — пренебрежительно отмахнулся галлеец.

— Насколько масштабны стычки в Галле?

— Когда мой отец отправляется на войну с врагами, то берет с собой тысячу рыцарей.

— Пресвятая Богородица! — воскликнул лорд Гарет. — Клянусь Иисусом Христом, милорд, у нас лишь король может собрать тысячу рыцарей, и то только если разошлет письма с призывом к мобилизации. — Он приподнял бровь. — Слышал, именно так и поступают, но сам ни разу не сталкивался.

— Понятно.

— И с кем вы сражаетесь? С боглинами? Ирками? Демонами? Троллями? — Лорд Гарет осмотрелся. — Сколько же существ может собрать враг, раз ваш отец берет с собой тысячу рыцарей?

— Я ни разу не видел ни одного боглина. На Востоке мы сражаемся с людьми.

Граф вздрогнул.

— С людьми? — переспросил он. — Скверное дело. Должен признаться, мне доводилось в нескольких битвах сражаться с морейцами, но они по большей части были разбойниками. Мало удовольствия биться против других людей, когда под рукой общий враг рода человеческого. — Мужчина наклонился ближе. — Кто же тогда сражается с врагом рода человеческого на Востоке?

Гастон сделал неопределенный жест.

— В северной части — военно–рыцарские ордены. Но никто не видел существ из земель Диких уже… — он пытался подобрать нужные слова. — Пожалуйста, не поймите меня превратно, но, если бы вы, альбанцы, не были так уверены в существовании Диких, мы бы решили, что их нет. Никто из нас никогда не видел существ из земель Диких. Мы полагали, они — просто преувеличение.

Рыцари лорда Гарета громко расхохотались. Высокий смуглый мужчина в чешуйчатых доспехах пришпорил коня и оказался сбоку от Гастона.

— Сэр Алкей Комнена из Митимна, милорд.

— Мореец, но друг, — пояснил лорд Гарет.

— Возможно, я мог бы немного потренировать ваш отряд для сражения против этих существ, — предложил он.

— Нет, — отказался Гастон. — Мы сами справимся. Мы много тренируемся.

Рыцари уставились на него с таким видом, будто сзади у него только что отросли крылья, и Гастон засомневался в своем решении.

— Когда боглины окажутся среди лошадей, то пожертвуют собственными жизнями ради того, чтобы выпустить кишки вашему скакуну, — произнес Алкей. — Один–единственный тролль при нападении на колонну может убить десяток рыцарей за время, пока я говорю вам все это. Представляете? А летающие виверны невероятно опасны на открытом пространстве. Для них представляют угрозу лишь те, у кого тяжелые арбалеты, и рыцари, вернее, наихрабрейшие из них. И то пешие, поскольку лошади не способны преодолеть страх перед виверной. И сколько бы вы ни тренировались на ристалище, не сможете подготовиться к этому кошмару.

Гастон пожал плечами, поучения морейца его раздражали.

— Мои рыцари не подвержены страху, — высокомерно заявил он. Сэр Алкей посмотрел на него как на глупца, что разозлило еще больше. — И меня возмущает ваш тон.

— Мне это абсолютно все равно, житель Востока. Возмущайтесь сколько угодно. Неужели вы хотите, чтобы все ваши рыцари погибли, словно скот на бойне, парализованные страхом, или вы все же намерены хоть как–то противостоять враг}'?

Граф Приграничья направил коня между двумя мужчинами. Его недовольство было почти осязаемо.

— Полагаю, достопочтенный лорд Э пытается нам втолковать, что ничего нового о войне мы его рыцарям не расскажем, — сказал он. — В любом случае я не приемлю ссоры моих рыцарей, лорд Гастон, будьте так любезны, не насмехайтесь над сэром Алкеем.

Гастон был словно громом поражен и внимательно посмотрел на графа.

— И какая разница вашему рыцарю, приемлете вы его ссору или нет? — поинтересовался он. — Естественно, если на кону рыцарская честь, меньшее, что может сделать лорд, — это поддержать.

Лицо лорда Гарета стало безучастным.

— Вы ставите под сомнение честь сэра Алкея из–за того, что он попытался вам разъяснить, почему вашему войску необходимо обучение?

Его тон и само замечание заставили Гастона заерзать в седле.

— Он предположил, что мои люди испугаются.

Алкей кивнул, словно это было упущенное умозаключение. Никто из скакавших рядом латников не нарушал молчания, и долгое время слышалось лишь позвякивание конских и людских доспехов и оружия. Дорога пошла вниз.

— Вы ведь осведомлены, что от каждого существа из земель Диких исходит волна, вызывающая страх, и чем больше чудовище, тем сильнее волна.

Лорд Гарет вопросительно вскинул брови, отчего бриллиант на его шапке засверкал.

— Я слышал об этом, — признался Гастон. — Но я думал… Это одно из оправданий.

Галлеец замолчал под неодобрительными взорами десятка покрытых шрамами рыцарей.

— Мы вам необходимы, — тихо произнес сэр Алкей.

Гастон скакал вдоль колонны и старался представить, как он будет убеждать в этом кузена.

К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Они явились, все со своими собратьями, ибо таков закон Диких.

Человек, называвший себя Джеком, командир повстанцев, пришел с запада. Его лицо закрывала маска из красной кожи. Одет он был в грязнобелый шерстяной жупон и чулки, столь характерные для всех повстанцев. Среднего роста, с торчавшей из–под маски седеющей бородой, указывающей на возраст, он не носил никаких знаков отличия, при нем не было ни великолепного меча, ни восхитительного лука. Его сопровождали десять человек с длинными луками из тиса, пучками стрел, большими мечами и баклерами.

С юга пришел Туркан, где со своими сородичами кветнетогами укрывался в лесах. Они следили за армией короля, подходившей к Альбину. Пробежав по лесу пятьдесят миль, он даже не запыхался. Исходившая от него волна страха заставила бывалых повстанцев крепче сжать оружие, даже Шип почувствовал его силу. Сопровождали его всего двое — брат Коргхан и сестра Моган. Каждый размером с боевого коня. Зазубренные острые клювы, надбровные дуги, украшенные узорами, прекрасные глаза, длинные мускулистые ноги и руки, заканчивавшиеся острыми костяными косами, чешуйчатые хвосты. С ними прилетел величайший из живущих абнетогов, виверн из северных лесов, Силч. Его сородичи понесли наибольшие потери, и гнев огромного существа выдавали ярко–красные пятна, покрывавшие, подобно всполохам пламени, его гладкую серую кожу.

С востока пришла группа раскрашенных людей под предводительством Акра Крома из абенаков. Они совершали набеги на окраины Альбинкирка, захватили в плен сотню человек и теперь готовились вернуться домой. Пришедшие из–за Стены всегда так поступали: нападали, грабили и ускользали к себе. Акра Кром был настолько стар, насколько может быть мужчина–воин, и он все еще оставался вождем пришедших из–за Стены — кожа выдавала его возраст. Все волосы у него на теле выпали, раскрашен он был в стальной серый, который в свете луны переливался, точно серебро. Он обладал силой, что считалось редкостью среди этих людей. Шаман, воин и великий бард, старик слыл живой легендой.

Экреч — верховный вождь гвиллчей, которых люди называли боглинами. Его грудная клетка сверкала белым, руки и ноги, наоборот, отливали черным, такой же окрас имела голова. Ростом он был со взрослого человека. Вокруг жвал мерцала сила, более заметная, чем у гвиллчей кастой пониже. Кроме прекрасных природных доспехов, он носил изготовленную на Востоке, добытую на войне кольчугу, которая тщательно крепилась к панцирю, чтобы они составляли единое целое. В руках он держал пару огромных выкованных людьми мечей, к поясу цеплялся рог.

Шип остался доволен их появлением и предложил угоститься вином и медом.

— Мы понесли большие потери, победы нам достались дорогой ценой, как и унизительные поражения, — начал чародей, решив ничего не скрывать.

— Сэссаги одержали великую победу на востоке, — вклинился раскрашенный человек. Остальные воины ворчанием выразили одобрение.

— Одержали, но ценой огромных потерь, — кивнул Шип.

Над головой сияли звезды — захватывающая игра света на черно–синем небе позднего вечера. Несмотря на темень, их встреча не освещалась пламенем костра. Дикие не любили огонь.

Шип указал на небеса.

— Сэссагов и абенаков меньше, чем звезд на небе, — заметил он, — и многие сэссаги погибли у Выдровой пади.

Громко щелкнув, разомкнулись и тут же сомкнулись челюсти Экреча, показывая, что он считает напрасной потерю ценных воинов, которую не так–то легко будет восполнить. Цель не оправдывала средства. Сильное неодобрение.

Акра Кром пожал плечами.

— Когда ты станешь командовать пришедшими из–за Стены, тогда и будешь выбирать им войны.

Черно–белый вождь гвиллчей гневно заявил:

— В дремучих лесах все мягкотелые для нас одинаковы.

Шип рявкнул, и оба вождя притихли.

Заговорил Туркан, голос демона, крупного и прекрасного существа, неожиданно оказался писклявым:

— Я во всем виню тебя, Шип.

Чародей не ожидал столь прямого обвинения и начал собирать силу.

Туркан вытянул длинную руку и произнес:

— Мы все воевали по твоему приказу, но не взаимодействовали друг с другом. Были не вместе. Ни один гвиллч не остается с сэссагами. Ни один гвиллч не поднимается с абнетогами, когда мы летим против Скалы. Абнетоги, кветнетоги и гвиллчи сражаются с одним и тем же врагом в одних и тех же лесах, но ни одно существо не помогает другому. Недалеко отсюда погиб с гвиллчами хейстенох.

Шип обдумывал его слова — полный силы, готовый принять вызов, который обычно следовал за подобной критикой. Соображал он медленно.

— Ты вооружился против меня, — проскулил великий демон. Сказать по правде, все его высказывания были похожи на скулеж. — И все же я не бросаю тебе вызов. Тот, кто однажды был человеком.

Колдун позволил частичке собранной им силы развеяться. Это привлекло внимание фей. Их всегда притягивала чистая сила. Крошечные грациозные тельца замелькали в воздухе, где освобожденная сила переливалась ядовитозеленым цветом.

Одну из них Моган поймала прямо на лету и тут же отправила в рот. В ночи раздалось смертельное проклятье феи, и маленькое создание исчезло в огромной глотке.

— Сильная, — похвалил Экреч. — Хороший выпад.

Повстанец Джек содрогнулся. Большинство людей считали убийство феи кощунством. Он сплюнул и заговорил:

— Шип, мы здесь лишь с одной целью. Ты обещал нам разбить аристократов. Именно ради этого мы собрали всех недовольных из всех деревень. Этим летом наши люди будут страдать под гнетом лордов, поэтому сейчас у нас есть возможность их разбить. А теперь армия короля подходит все ближе и ближе. Когда мы будем сражаться?

— Вы, повстанец Джек, мое секретное оружие, — склонил голову Шип. — Ваши длинные стрелы заберут жизни многих титулованных рыцарей, а твои люди… Ты сам говорил, они должны оставаться в тени. И выйдут из нее после десятилетий ожидания в нужный момент, когда мы полностью разыграем все карты. Я сражусь с королем и его армией там, где посчитаю нужным. И вы все будете тогда со мной.

Он повернулся к кветнетогам.

— Признаю, я отправлял вас воевать с врагами без личного руководства: вы поступали по своему усмотрению. Но все же я до сих пор считаю это мудрым решением. Между гвиллчами и пришедшими из–за Стены нет дружбы, а повстанцы не слишком любят существ из земель Диких. И абсолютно все в лесах боятся кветнетогов и абнетогов. — Чародей засунул в рот большой кусок медовых сот. — Мы уже должны были праздновать победу, но я чувствую, неумолимая рука судьбы ведет нас к ней тернистой тропой. Повелеваю всем проявлять большую осторожность.

Он понизил голос и наполнил его силой, витавшей в воздухе рядом с ним, и из запасов, хранившихся внутри на всякий случай, и даже тогда демоны продолжали сомневаться в его власти.

— Повинуйтесь мне безоговорочно. Мы не станем сражаться с королем у Альбинкирка. Мы позволили легкой победе разделить нас, рассредоточить наши силы. Пусть Туркан следит за королем и убивает его лошадей. Не больше. Пусть Экреч отведет свои войска от Альбинкирка. Без боя. Пусть сэссаги и абенаки вернутся в свои лагеря. Пусть повстанцы точат кинжалы. Наш день близок. Король никогда не доберется до Лиссен Карак.

— Мне это больше по душе, — прошипел Туркан. — Одно великое сражение, и куча мяса.

Шип выдавил подобие улыбки — будто вокруг рта треснула плоть, — и все, кроме демонов, содрогнулись от отвращения.

— Вряд ли нам потребуется сражаться, — заметил он. — Но, когда они начнут грызться между собой, вы сможете отрывать мясо от костей сколько душе угодно.

— Ты всегда так говоришь, Шип, — сказал Туркан. — Но дело дойдет до зубов и копий, и мне не нравится Кохоктон за спиной.

Чародей ненавидел, когда его решения оспаривали. Он начинал злиться.

— Ты боишься проиграть, хотя еще не выпущено ни одно копье?

Великий демон не отступал.

— Да, — произнес он. — Я видел много поражений и никчемных побед; на моем теле многочисленные шрамы, а мое гнездо пусто, хотя должно быть полным. За последний лунный месяц погибли двое моих кузенов — одного убило копьем темное солнце, а второй лишился души из–за жестокого колдовства. — Он обвел собравшихся взглядом. — Кто из вас придет мне на помощь? Вы надеетесь на предательство — согласен, люди рождены, чтобы предавать друг друга. Но многие из них будут сражаться, и сражаться отчаянно. Они всегда так поступают! И я спрашиваю: кто из вас придет мне на помощь?

— Ты закончил скулить? — рявкнул Шип.

Джек расправил плечи.

— Если твой секретный план заключается в том, что великие демоны нападут на короля, то для моих товарищей и меня лично будет честью разделить опасности с нашими чешуйчатыми союзниками.

Шипу хотелось закричать от досады: «Мой план — это мой план. И я не буду делиться им с такими, как вы». Он прищурился, изгоняя желчь из своего огромного сердца, и кивнул.

— Тогда соберите побольше лодок и готовьтесь переплыть реку. В этот раз прикрывайте их. Если король не полный глупец, то будет двигаться вдоль южного берега реки, как того и опасается мой брат Туркан. Верно? И если вам придется туго, я пришлю гвиллчей, по крайней мере кого–то из касты пониже, чтобы они смогли переправиться через реку.

Экреч сплюнул какой–то прозрачной жидкостью.

— Пустая трата ресурсов, конфликт интересов.

Шип глубоко вздохнул и наполнил слово силой:

— Подчиняйся.

Когда в воздухе замелькали светлячки, поляна в лесу опустела.

ЛОРИКА — ДЕЗИДЕРАТА

Дезидерата восседала на троне в большом зале в замке Лорики, не успев переодеться после изнурительного путешествия. У нее оставалось около десятка дел, по которым нужно было принять решения, но единственное, чего она сама хотела, — поужинать и улечься спать. Путь от Харндона до Лорики за одни сутки оказался намного утомительнее, чем ожидалось.

Она разбирала дела — убийство торговца тканями женщиной, воровство скота, которое впоследствии превратилось во взаимные обвинения монахов из конкурирующих монастырей, — когда явился гонец.

Одетый в ливрею королевских цветов — ярко–красного и темно–синего, — весь в дорожной пыли, молодой и не слишком привлекательный мужчина тем не менее сразу приковал к себе ее внимание. Он опустился перед ней на колено и протянул мешочек.

— Король передает вам это, миледи, — соблюдая этикет, произнес гонец. Она не знала его, но известие о войне вынудило короля значительно увеличить численность придворных служащих — решение, которое будет сказываться на королевском бюджете десять последующих лет.

— Руайе ле Арди, миледи, — представился молодой человек.

— Есть новости?

— С армией все в порядке, — ответил Руайе.

Королева взяла мешочек и открыла его, осторожно срезав печать супруга и вскрыв сургучные пломбы, скреплявшие застежки, маленьким перочинным ножиком, который всегда носила у пояса. Внутри обнаружились четыре свертка с десятком сложенных и скрепленных печатями писем — она увидела письма, адресованные императору Морей и королю Галле, — и толстый пакет с ее именем, выведенным его рукой, который Дезидерата тут же схватила.

Королева прочла несколько строк и нахмурилась.

— Милорды, миледи, добрые мужчины и женщины, — официально обратилась она, поднимаясь с трона. — Я буду вершить правосудие завтра с утра, таким образом, все нерешенные дела переносятся на завтра. Сенешаль и шериф помогут мне в этом, как и мои приближенные лорды.

Ее лицо озарилось восхитительной улыбкой, и многие из толпы, стоявшей у ее ног, заулыбались в ответ.

Присутствовавший в зале камергер ударил по полу посохом.

— Королева распускает собрание, — объявил он на случай, если кто–то не понял.

Не успел последний торговец покинуть галерею, как королевский наместник и казначей короля подошли к ней.

— Есть какие–то известия? — поинтересовался епископ Годвин.

Лорд Лессинг — банкир, ставший аристократом еще при прежнем короле, — почесал бороду.

— Мы продолжим двигаться на север, чтобы присоединиться к армии, — заявила королева. — Если дело дойдет до турнира, проведем его назло врагам в Альбинкирке или даже в Лиссен Карак.

Ее мысли витали где–то далеко. В письме короля сквозило беспокойство, и он умолял ее вернуться в Харндон.

— Соберите в городе все повозки, — приказала она. — Я оставлю здесь все лишнее, со мною отправятся только четыре придворные дамы. Никаких платьев, никакой мишуры, никакой лишней одежды. Вы, милорд, должны остаться здесь и сформировать правительство. — Она задумалась. — Нет, все же возвращайтесь по реке в Харндон.

Епископ вздохнул с облегчением.

— Возможно, меня не будет месяц или больше. Я останусь с королем, пока положение не прояснится. Лорд Лессинг, было бы весьма любезно с вашей стороны, если бы вы взяли на себя организацию снабжения транспортом. То, чем я занималась до этого.

Лессинг провел рукой по бороде.

— Сделаю, как пожелаете, миледи, — серьезно ответил он. — Но некоторые из ваших фургонов следует незамедлительно отправить обратно. Мы забрали все повозки из южной части королевства, сомневаюсь, что в Харндоне найдется хотя бы одна телега. Если мы их лишимся, то весь урожай сгниет в полях.

— Что ж, тогда лучше, если мы их не лишимся, — беспечно заявила она. — Я лично прослежу, чтобы отосланные на север повозки возвратились — либо пустыми, либо груженными северным урожаем.

— Лодки, — неожиданно предложил Лессинг. — Если король направляется в Лиссен Карак, то вам надобно плыть на лодках. В доках пришвартовано достаточно судов — все мастера Рэндома из Харндона. Он собрал огромный флот речных судов, чтобы закупить зерно в северных землях. Полагаю, это должно было остаться секретом. Но я узнал это от его супруги. На веслах мы сможем продвигаться намного быстрее вверх по реке. И это абсолютно безопасно… Никогда не слышал о плавающих боглинах.

Она ценила своих лордов за то, что они никогда не пытались переубедить ее, и оба сразу принялись разрабатывать детальный план поездки, чтобы присоединиться к армии короля.

После того как были составлены десятки списков и созвана половина влиятельных горожан Лорики, чтобы ввести их в курс дела и поручить выполнение тех или иных распоряжений, обессиленная королева рухнула на лучшую во всем городе кровать.

Мэри помогла ей снять шелковую котту, кертл, сорочку и мужские чулки, которые она надевала для удобства, когда нужно было скакать верхом.

— Возьмете ли вы меня с собой? — спросила Мэри.

— Тебя и Эммоту, Елену и Аполлонасию, — устало ответила она, — и Бекку.

— Примете ванну?

— Скорее всего, последнюю на множество дней вперед. Ой, боже мой, мы скоро освободимся от этой рутины и отправимся навстречу приключениям.

Леди Мэри улыбнулась. Но ее глаза не улыбались, обращенные в неведомую даль.

— Ты все еще думаешь о нем? — спросила королева свою первую придворную даму.

— Только когда бодрствую, — призналась Ледяное Сердце, — и редко, когда засыпаю.

— Он сейчас не с королевской армией.

Дезидерата получила от своего супруга два послания, в которых упоминалось имя Гэвина Мурьена, но не говорилось, где он.

— Все равно я буду ближе к нему, — со вздохом произнесла Мэри. — Не знала, что влюбилась, пока король не отослал его прочь.

Дезидерата, обнимая расплакавшуюся подругу, продолжала размышлять над письмами супруга. Он переживал. Она это почувствовала, несмотря на его глупую браваду или как раз из–за нее. Она была нужна ему, чтобы напоминать, кто он такой.

Дезидерата, засыпая, вспомнила о Мэри с Гэвином, а когда проснулась, оказалось, что она стала адмиралом флотилии из сорока речных судов, двадцати гребных лодок с крепкими мачтами и отвесными бортами, способных разворачиваться на скорости и перевозить тяжелые грузы. Когда солнце взошло высоко над берегами реки, ее флот уже выдвигался на север. Городские жители были рады увидеть спины гребцов, от которых было больше неудобств, чем от десятка наемных солдат. Несмотря на вчерашние планы, с ней остались все ее леди, набор шатров, доспехи и сушеное мясо для армии. А еще отряд из членов гильдий Лорики в ужасных пурпурно–золотых ливреях и арбалетчики, которые, все как один, никогда раньше не бывали за пределами города. То были единственные солдаты, которых удалось разыскать епископу.

— Все весла на воду! — раздалась команда рулевого.

Одетая в белое, она откинула голову назад, позволив солнцу озолотить свои волосы.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

«Осада Лиссен Карак. День шестой.

В лесах вокруг крепости тишина. Неужели у чудовищ траур?

Позавчера капитан одержал великую победу. На юге мастер Гельфред обнаружил прорывавшийся в нашем направлении караван, поэтому большая часть войска, перейдя Кохоктон, двинулась к нему. Купцов сильно потрепали до того, как отряд капитана ударил противнику в тыл и уничтожил его. По подсчетам командира, наши убили более пяти сотен врагов, включая четырех огромных чудовищ, точнее, трех каменных троллей и мастодонта.

Рассказывают, что Красный Рыцарь в одиночку сразился с мастодонтом. И то был величайший ратный подвиг, который воины когда–либо видели.

Вчера целый день ожидали очередной атаки, но ее так и не последовало. Люди остались спать на своих постах во всеоружии.

Многие фермеры и монахини полагают, что на этом все и закончится — враг постарается ускользнуть. Настоятельница созвала всех офицеров на большой совет».

По приказу настоятельницы внесли стол. Вероятно, самый внушительный из тех, которые доводилось видеть капитану, длиною во весь большой зал от камина до помоста в конце. За ним могли разместиться одновременно человек тридцать. Но тридцати не набралось. Всего шестеро. И настоятельница.

Тут был Красный Рыцарь, расположившийся на одном стуле и закинувший ноги на другой; рядом сидел, будто аршин проглотив, сэр Йоханнес; мастер Джеральд Рэндом, после спасения половины каравана неожиданно избранный представителем всех купцов в крепости, занял следующие два стула; сэр Милус, командовавший людьми в Замке у моста, опустил голову на руки. Отдельно от всех уселся мастер Гельфред, решив подчеркнуть социальные различия между присутствующими. А еще священник — отец Генри, подготовивший стилос и восковые дощечки, чтобы записывать принятые решения. Настоятельница восседала справа от капитана, позади нее встали сестры. Две молчаливые фигуры — ее заместительница и сестра, отвечавшая за послушниц, и, как догадался Красный Рыцарь, они же были наиболее влиятельными распорядительницами в монастыре. Сестра Мирам и сестра Анна.

Когда все мужчины расселись по местам, настоятельница прочистила горло.

— Капитан?

Он убрал ноги со стула и выпрямился.

— Ну что ж. Теперь мы по уши в осаде. Наш враг, поняв, насколько мы малочисленны, перекрыл все дороги. Честно говоря, это самое удручающее поражение, которое мы потерпели до сей поры. После вчерашней невероятной удачи он должен был…

— Божьего провиденья! — поправил мастер Рэндом.

— …враг должен был поверить, — продолжил капитан, — что у нас большой гарнизон и много мощных заклинаний, чтобы провернуть подобную вылазку. Вместо этого под покровом темноты он уничтожил все мои заставы. Прошлой ночью, дамы и господа, я потерял трех отличных воинов.

Капитан оглядел присутствующих. Установленные в нейтральной полосе тяжелые орудия–самострелы, считавшиеся хорошо замаскированными, были каким–то образом обнаружены противником, и это стоило жизни Гийому Длинному Мечу, одному из его офицеров, его пажу и лучнику, а юный Уилл, оруженосец Гийома, рыдал в лазарете над вываленными из распоротого живота кишками.

— Вчера мы снова понесли значительные потери.

Наемники закивали.

— Есть всего одна хорошая новость — мастер Рэндом привел с собой дюжину латников и шестьдесят лучников.

«Правда, это весьма спорная величина, поскольку вчера все они, так или иначе, спасались бегством. Все, кроме одного», — горько отметил про себя Красный Рыцарь. Сэр Гэвин до сих пор не соблаговолил прийти в сознание.

— Моих гильдийцев с большой натяжкой можно назвать лучниками, — поправил мастер Рэндом.

Капитан откинулся на спинку стула и оценивающе посмотрел на него.

— Знаю, — произнес он, — но на время осады, мастер, мы вынуждены причислить их к солдатам.

— К слову, я тоже могу рубиться мечом, — сказал Рэндом.

Красный Рыцарь давно заметил его добротный клинок, да и люди говорили, что во время нападения купец проявил себя с лучшей стороны.

— Итого, — продолжил молодой человек, — у нас сорок латников, способных носить доспехи, и оруженосцы, это около шестидесяти рыцарей. Благодаря стараниям фермеров и гильдийцев лучников у нас почти втрое больше. Численность противника составляет по меньшей мере пять тысяч существ: боглинов, ирков, людей и других союзников вместе взятых.

— Господи Иисусе! — встрепенулся сэр Милус.

Сэр Йоханнес состроил кислую мину. А когда капитан перевел взгляд на мастера Гельфреда, тот кивнул.

— Не меньше, учитывая то, что я видел сегодня утром. Враг способен одновременно перекрыть все дороги и тропы, более того, они меняют караулы каждые несколько часов, — сказал егерь. — Наблюдал, как боглины копают траншеи вне зоны досягаемости наших требушетов. Они похожи на термитов. И их… Огромное множество.

— Более того, мы обременены сотней купцов и простолюдинов и четырьмя сотнями женщин и детей. — Красный Рыцарь улыбнулся. — Будь мы на Востоке, чтобы избавиться от лишних ртов, я бы отослал их прочь прямо сейчас. Но здесь они в буквальном смысле окажутся в животах врагов.

Его юмора никто не оценил.

— Ты ведь это не всерьез! — воскликнула настоятельница.

— Нет, я не отправлю их на верную смерть. Но нужно заставить купцов и их людей работать, еще я бы хотел отобрать дюжину лучников и двух латников, чтобы обучить их сражаться. Если мы не можем избавиться от дармоедов, то должны как можно сильнее загружать их работой. Запасов еды на тысячу ртов хватит не более чем на сорок дней. За счет урезанных рационов этот срок можно удвоить.

— Но у нас же есть еще в достатке зерно!

— Зерна хватит на двести восемь дней.

— Король будет здесь задолго до этого, — решительно заявила настоятельница.

— Добрый день всем, — раздался голос от двери, и в зал вошел Гармодий. Он улыбнулся присутствующим, не до конца уверенный, обрадуются ли они его появлению. — Я получил ваше приглашение, но слишком увлекся препарированием. У вас, господа, полным–полно кандидатов для моих экспериментов. И я узнал кое–что любопытное.

Все воззрились на него, как на явившегося на пир прокаженного. А он спокойно выдвинул стул и сел.

— Кстати, в зернохранилище было полно крыс, — заявил старый маг. — Я избавился от них.

Пристально посмотрев на настоятельницу, он спросил:

— Вы знаете, кто командует нашими врагами?

Женщина вздрогнула.

— Конечно, знаете.

Сегодня старый маг выглядел не таким уж и дряхлым. Ему скорее можно было дать лет сорок, никак не семьдесят.

— И, конечно же, я помню, кто вы, миледи.

Она задрожала, но заставила себя посмотреть Гармодию в глаза. Молодой командующий видел, чего ей это стоило.

— А я помню вас, — тихо произнесла монахиня.

— Да здравствует очередная тайна, покрытая мраком! — провозгласил капитан. — Единственное, что меня радует, так это то, что вы друг с другом знакомы.

Маг перевел взгляд на него.

— Да неужели? — Он подался вперед. — К слову, я знаю, кто ты, парень.

Все головы повернулись в их сторону — сначала к капитану, затем к магу.

— В самом деле? — спросила настоятельница, сжимая висевшие на шее четки. — Правда?

Гармодий наслаждался драматичностью положения, капитан видел это. Он отчаянно хотел знать, кем на самом деле был старый шарлатан. Его рука сама собой опустилась на рукоять рондельного кинжала.

— Если вы раскроете меня, клянусь перед алтарем вашего Бога, я прирежу вас прямо здесь, — прошипел Красный Рыцарь.

Откинувшись на спинку стула, Гармодий расхохотался.

— Ты, как и все остальные, не сможешь даже волоска тронуть на моей голове, — произнес он и вскинул руку.

Все наемники, как один, оказались на ногах с оружием наготове. Но старик лишь покачал головой.

— Господа, капитан, — произнес он и поднял обе руки, — прошу прощения. Правда. Я — словно маленький сюрприз. Подумал, возможно… Но, пожалуйста, не обращайте на меня внимания, я всего лишь безобидный старик.

— Кто, черт побери, вы такой? — потребовал ответа молодой рыцарь, прикрываясь обнаженным клинком.

— Он — Гармодий ди Сильва, маг короля, разбивший врагов в битве при Чевине, — произнесла настоятельница. — Именно он связал бывшегокоролевского мага, предавшего нас.

— Вашего любовника, — пробормотал Гармодий, — вернее, одного из ваших любовников.

— Тогда вы были всего лишь юным глупцом и в душе остались им до сих пор.

Она чопорно опустилась на стул.

— Миледи, если это действительно так, то лишь из–за того, что многие годы я находился под его чарами, — возразил Гармодий. — Оказался не таким уж и победителем, как думал раньше. И он все еще жив.

Старик обвел взглядом всех присутствующих.

— Капитан вражеской армии, милорды, — бывший маг короля. Самый могущественный из моего ордена за последние двадцать поколений, так, по крайней мере, я считаю, а мои выводы основываются на наблюдениях.

— Вы слишком скромничаете, — с горечью возразила настоятельница.

— Как вам хорошо известно, я просто обвел его вокруг пальца, — заявил Гармодий. — Даже надеяться не мог на то, чтобы сразиться с ним в магической битве. А теперь и подавно. Теперь, когда он продал душу Диким, а я проторчал у него в заточении десять лет.

Взгляды солдат и купца метались от одного говорившего к другому, туда–сюда, словно у зрителей на турнирном поединке. Даже капитан, происхождение которого чуть не раскрыли, был сбит с толку.

— Подождите–ка, дайте сообразить, — вмешался он, — наш враг когда–то был человеком?

— Когда–то был, но теперь уже нет, — пояснил Гармодий. — Свою нынешнюю сущность он зовет Шипом. Он настолько же сильнее меня, насколько я сильнее госпожи настоятельницы.

Сидевший в противоположном конце стола священник перестал записывать. Он с ужасом смотрел на них. Капитан едва не пожалел этого человека. Его отвращение к обладавшим силой, будь то герметическая или природная, было сродни нежеланию большинства людей общаться с больными.

Красный Рыцарь подался вперед.

— А можем ли мы как–то остановить этот бесконечный и, бесспорно, безумно увлекательный поток воспоминаний и разоблачений и сосредоточиться на осаде?

— Он тебя недооценил, и ты нанес ему удар. Этим все и закончится — его ответным ударом.

— Спасибо за пояснение, — поблагодарил капитан.

— Теперь, когда он перекрыл нам связь с внешним миром, про патрули можно забыть, впрочем, как и про победы. — Маг откинулся на спинку стула. — Ты не можешь рассчитывать и на то, что я буду противостоять ему, поскольку при всем моем желании я не смогу этого сделать. Напротив, мое присутствие спровоцирует его быстрее захватить это место.

— В отношении патрулей вы не совсем правы, я все еще могу их использовать, — возразил Красный Рыцарь. — Вместе с людьми мастера Рэндома у нас стало больше латников и лучников, чем в начале осады.

Гармодий покачал головой.

— Сомневаюсь. Не подумай, будто я проявляю неуважение к твоим решениям, все твои действия достойны отдельной похвалы, но уловки с соколами и собаками больше не сработают, а его ум, извини меня, капитан, просто ошеломителен. В этих стенах у него появятся шпионы, ведь он непременно постарается отыскать изменников и среди твоих людей, и среди купцов. Более того, у него достаточно силы, чтобы дотянуться до любого человека, обладающего силой, в этой крепости. Насколько крепка ваша воля, миледи? — буднично поинтересовался он.

— Я никогда не отличалась сильной волей, — честно призналась она, — но, когда дело касается его, она каменная.

Гармодий улыбнулся.

— Думаю, вы правы, миледи, — подтвердил он.

— Даже несмотря на то что он запер нас, словно в табакерке, — продолжал настаивать капитан, — даже если он ежедневно будет бросать на эти стены своих союзников… Мы сможем продержаться.

— Шип не будет этого делать, — заявил старый маг и подался вперед. — Он попытается сломить нашу волю, потому что это его излюбленный метод. Он будет использовать магию и постарается ввести нас в заблуждение, предпочтет воспользоваться помощью изменника, который откроет ему ворота, потому что лишь таким образом сможет оправдать собственное предательство. А еще потому что ему нравится превозносить свой незаурядный ум.

Красный Рыцарь выдавил улыбку и заметил:

— Мой учитель фехтования любил повторять, что хорошему мечнику мало просто победить, ему нужно победить по–своему.

— Совершенно верно, — согласился маг. — Напыщенно, но истинная правда.

Молодой мужчина кивнул.

— Высокомерие вообще весьма распространенный грех у людей вашего рода занятий, не правда ли?

Гармодий горько улыбнулся.

— У меня всего два вопроса, на которые я бы хотел получить ответы, — продолжил капитан. — Сможет ли он разрушить стены обычным способом? Или с помощью заклинания?

— Никогда, — вспылила настоятельница. — Эти стены наполнены мощью молитв и заговоров, читавшихся на протяжении пяти веков, и ни одна сила на земле…

— Да, — перебил ее Гармодий. — Он уже не Ричард Планжере, маг–джентльмен. Он — Шип, сила Диких. Если посчитает нужным, не преминет атаковать стены этой древней крепости и со временем, без сомнений, обрушит их.

Старик повернулся к капитану.

— Но я предполагаю, хотя и могу сильно ошибаться, что он не станет прибегать к подобного рода действиям, пока не опробует все иные способы, ибо цена такой атаки будет колоссальной.

— Почти так я и думал, — согласился капитан. — Второй вопрос: вы ведь маг короля. Обладаете ли вы достаточной силой, чтобы как–то отвлечь внимание Шипа? Или даже победить его?

— Думаю, я смогу его отвлечь, — сказал Гармодий. — То ли с маленьким риском для себя, то ли с огромным. Я чувствую его вокруг нас, милорды. Он пытается разузнать наши мысли, и до сих пор сила этого монастыря и стены крепости сдерживали его. Ему известно, что я здесь, но все же не думаю, что он знает, кто я такой. А ведь вплоть до последних нескольких дней я и сам не знал, кто я такой. Богом клянусь, до такой степени он одурачил меня.

Погрузившись в глубокие раздумья, капитан откинулся на спинку стула.

— При каких обстоятельствах он мог бы отказаться от дальнейшей осады? — спросил он. — Если король придет к нам на выручку, он отступит или нет?

Долгое время Гармодий внимательно рассматривал присутствующих.

— Вы и в самом деле не представляете, с кем мы имеем дело, — сделал вывод он. — Неужели вы всерьез думаете, что король сможет добраться до нас?

Красный Рыцарь скривился.

— Конечно, вы — легендарный маг, а я — жалкий молокосос, командующий наемниками, но мне кажется…

— Избавь! — рявкнул маг. — Избавь нас от притворной скромности.

— Тогда вы избавьте нас от менторского тона! Так вот, мне кажется, его план продуман не очень тщательно, и при всем моем уважении, маг, этот Шип не так уж и умен, как вы полагаете.

Капитан осмотрелся в поисках поддержки. Сэр Милус кивнул.

— Согласен. Он делает ошибки, как новичок, ничего не смыслящий в войне, — сказал он. — По крайней мере, в войне против людей.

Гармодий хотел возразить, но ограничился тем, что провел рукой по пышной бороде. Повисло тягостное молчание. Сидевшие за столом хотели услышать мнение мага. Но тот лишь помотал головой.

— Это… весьма любопытное замечание. И, возможно, вполне обоснованное.

Из большого зала вышел поникший отец Генри. Мэг наблюдала, как он проследовал в часовню и уселся на украшенный резьбой стул у дверей, обхватив голову руками.

Его нельзя было назвать плохим священником: он выслушал ее исповедь и терпеливо отпустил грехи. Ей хотелось бы хорошо к нему относиться, но его взгляд оставлял неприятное ощущение влажных пальцев, прикоснувшихся ко лбу.

Пока она обдумывала все это, мимо прошли лучники. Два незнакомых ей молодых парня. У того, что повыше, были ярко–рыжие волосы и не внушающая доверия улыбка. Сняв бригантины, они осматривались вокруг, нарываясь на неприятности.

Высокий, с козлиной бородкой, приметил прачку Лизу, но мужчины его возраста ее не интересовали, поэтому она развернулась к нему спиной. Тогда он переключил внимание на Эми, старшую дочь Картеров, — светловолосую девушку, у которой, по словам ее же матери, была большая грудь, но ума маловато. Тогда как у младшей из дочерей, Китти, в придачу к чуть раскосым глазам и вьющимся темным волосам имелся и живой ум.

Лучники направились прямиком к сестрам, сидевшим на стульях рядом с кухней и моловшим ячмень для хлеба на ручных мельницах. Скучная изнуряющая работа, которую монахини считали идеальной для молодых привлекательных девушек.

Вокруг них собрались поклонники, сыновья фермеров и ученики мастеров, которые и выполняли большую часть порученной девицам работы. Мэг подумала, что, скорее всего, монахиням и в голову подобное не могло прийти, но если в ближайшее время они об этом не узнают, то окончательно испортят дочерей Картеров и Ланторнов, а заодно и всех остальных одиноких и незамужних женщин в крепости. А может, даже и нескольких монашек.

Мэг успела познакомиться с некоторыми из старших монахинь…

Женщина не слышала, что именно сказал лучник, но все без исключения деревенские мальчишки и ученики мастеров тут же повскакивали со своих мест. Лучники расхохотались, уселись и принялись паклей и пеплом полировать шлемы и налокотники до столь популярного среди солдат в их войске темного блеска.

Мэг чуть приблизилась. Она чувствовала надвигающиеся неприятности, хотя наемники старательно делали вид, что всячески их избегают.

— Любой дурак может идти за плугом, — улыбнувшись, заявил парень с козлиной бородой. — Я однажды пробовал.

— Тогда кто же ты? — поинтересовался один из учеников.

— Я солдат, — заявил он.

По его тону Мэг, которой уже доводилось общаться с мальчишками, поняла, что каждое его слово предназначалось девушкам Картеров.

Эми оторвала взгляд от своей мельницы. Забрала назад пест у паренька Смитов, поскольку Мэг могла рассказать об увиденном.

— А ты сражался? Вчера?

— Я убил дюжину боглинов, — гордо заявил обладатель козлиной бороденки и рассмеялся. — Ничего сложного, если знаешь как.

— Если знаешь как, — словно эхо, повторил второй лучник, до этого хранивший молчание. С полировкой он не особо усердствовал.

— Тогда, если сравнивать с любым другим ремеслом, то нет никакой разницы, — заметил ученик сапожника.

— За исключением того, что я умру богатым, а ты будешь по уши в дерьме своего мастера.

Китти уперла руки в бока.

— Следи за языком.

Лучники обменялись взглядами.

— Все что угодно ради прекрасной леди, — с улыбкой произнес молчаливый.

Он поднялся и отвесил настоящий придворный поклон, лучше, чем мог изобразить любой из деревенских парней, Мэг это знала.

— Уверен, тебе не раз приходилось слышать нечто подобное, так ведь, красотка?

— Никакая я тебе не красотка! — возмутилась Китти.

А Эми улыбнулась рыжебородому лучнику.

Мэг не знала, почему обстановка здесь ей не нравилась, может быть, из–за тона разговоров? Казалось, раздражение местных мальчишек подпитывало стрелков.

— Если смажешь жиром этот лен, он лучше будет держать шлифовальный порошок, — заметил еще один парень, вернее, молодой мужчина. — Правда, только если вы не показушничаете здесь.

Он ухмыльнулся. Он был высоким, широкоплечим и тоже не из местных. Молчун с издевкой глянул на него.

— Если мне нужен будет совет деревенщины, я обязательно к тебе обращусь.

Взрослый парень снова ухмыльнулся.

— Сам ты деревенщина, я из Харндона и чувствую вонь дерьма на твоих сапогах даже отсюда.

Китти прыснула. Неправильное поведение для женщины — насмешка в такой момент. Молчун развернулся к ней.

— Закрой пасть, шлюха.

И внезапно все изменилось, как сливки в маслобойке вдруг превращаются в масло.

Девушка покраснела и, положив руку на плечо ближайшего деревенского мальчишки, произнесла:

— Не глупи. Не надо меня защищать.

Мэг гордилась Китти.

Парень с козлиной бородой поднялся на ноги и стряхнул с колен ворсинки пакли.

— Вот это правильно, — произнес он. — Думай головой. Научись раздвигать ноги, когда рядом мужчина.

Все парни снова вскочили, а оба лучника выхватили длинные ножи и встали в отработанные профессиональные стойки.

— Ну что, хоть у кого–то из вас есть яйца? Вы — просто овцы, которые платят нам за защиту. А если я захочу трахнуть одну из ваших овечек, так и сделаю.

Парень из Харндона шагнул вперед.

— Я уделаю вас обоих и лично прослежу, чтобы вы за это ответили.

Без лишней спешки он плюнул на руки, и его левая нога взметнулась вперед. Ближе всего он был к молчуну, его левое колено оказалось за коленом лучника, сжимавшая оружие рука согнулась за спиной, а сам мастер боя на ножах оказался лицом в пыли.

— Господи! — вскрикнул он.

Харндонец прижал коленом спину лучника и повернулся ко второму.

— Брось свою зубочистку, или я сломаю ему плечо. А потом встану и проломлю тебе черепушку.

Парень с козлиной бородой что–то прорычал, но ему на затылок опустился тяжелый посох, ударив настолько сильно, что он кулем свалился наземь.

Мэг оказалась нос к носу с командиром наемников, который появился из ниоткуда и ударил рыжеволосого лучника командирским жезлом. Она ойкнула.

Он возвышался над здоровенным харндонцем и более мелким лучником, который все еще лежал лицом в грязи, удерживаемый большим парнем.

— Отпусти его, — тихо произнес капитан. — Я прослежу, чтобы его наказали, но мне нужно, чтобы он мог стрелять.

Молодой человек посмотрел вверх, кивнул и одним плавным движением поднялся, позволив лучнику упасть на вымощенный булыжниками тротуар.

— Я мог свалить и второго тоже, — заявил он.

— Знаю, что мог, — согласился Красный Рыцарь. — Ты же возчик?

— Даниэль Фейвор из Харндона. Мой отец — Дик Фейвор, и у него десять фургонов в пути.

Он склонил голову.

— Сколько тебе лет, Даниэль? — поинтересовался капитан, наклонившись и схватив молчуна за ухо.

— Пятнадцать.

— А можешь натянуть лук, приятель? — спросил Красный Рыцарь.

Молодой человек ухмыльнулся.

— И сражаться с мечом. Но лук… Ага, любого типа и веса.

— Когда–нибудь мечтал стать солдатом?

Даниэль кивнул.

— Тогда почему бы тебе не пойти со мной и не проследить, чтобы этого негодяя наказали? — предложил капитан. — В ближайшие несколько недель гужевых перевозок не предвидится. И если мое мнение хоть что–то значит, то парень, которому под силу натянуть лук, может помочь спасти своих друзей. И некоторых прекрасных дам.

Он отвесил изящный поклон двум девушкам, затем Мэг.

Уилл Картер шагнул вперед.

— Я тоже могу натягивать лук, капитан, — произнес он. Его голос дрожал.

Губы рыцаря тронула улыбка.

— Можно вас, — его взгляд скользнул по Мэг, — на одно слово прямо сейчас?

Швея кивнула. Он отвел ее в сторону. Молчун спотыкался сзади, поскольку капитан так и не отпустил ухо лучника.

— Они вели себя слишком плохо?

Их взгляды встретились. Мэг заглянула в его прекрасные глаза. Он был значительно моложе, чем казался издалека. Его одежда была в ужасном состоянии: воротник рубашки измят и разодран, манжеты черно–коричневые от глубоко въевшейся грязи, с гамбезона свисала длинная льняная нить.

— Плохо, — ответила она и поняла, что дрожит, а колени подгибаются. У него были необычные глаза.

— Война не делает из парней джентльменов, — произнес он, крутанув ухо своего бойца.

— Но вы ведь преподадите этим молодым людям урок хороших манер? — уточнила она.

Подумала: «Что это с тобой, девочка?» — и спешно добавила:

— Милорд.

Он задумался над ее словами. Лучник попытался высвободиться, но капитан безжалостно скрутил ему ухо.

— Я обязательно учту вашу точку зрения, но без них вас заживо съедят Дикие, — произнес он с сожалением, будто понял ее намек слишком буквально.

— А что будет с ним?

— С Симом? — уточнил Красный Рыцарь, разворачивая молчаливого лучника за ухо, так что тот заверещал. — Сим получит сорок ударов плетью по спине — по десять в день с двухдневным промежутком, чтобы он хорошенько задумался над своим поведением. Если, конечно, мой маршал не решит устроить показательное наказание.

Сим вскрикнул.

— Тогда мы привяжем его к колесу телеги и освежуем ему спину… — продолжил молодой командир, а Сим заскулил.

Мэг заколебалась.

Капитан ухмыльнулся.

— Может, это и ужасно, но лучше, чем изнасилование. Один раз допустишь, и понеслось. Извините за грубость. — Он окинул ее взглядом так, будто видел впервые. — Вы ведь швея?

Женщина сделала реверанс.

— Да, милорд.

— Не были бы вы так любезны найти время и посетить меня? Мне нужно… Все.

Его лицо озарила улыбка.

— Понятно, — кивнула она и, перейдя к делу, приосанилась. — Рубашки? Брэ? Подшлемники?

— По три комплекта? — мечтательно уточнил он.

— Встретимся сегодня вечером, милорд, — пообещала Мэг, быстро присев.

— Тогда договорились, — произнес капитан, уводя лучника за ухо.

Она вернулась к местным парням — мальчишки как раз соперничали за то, чтобы утешить девушек Картеров. Любопытно, но юноша из Харндона стоял в стороне, не участвуя во всем этом. Мэг одарила его улыбкой и пошла заниматься своими делами.

ЛИССЕН КАРАК — ПЛОХИШ ТОМ

Плохиш Том сидел за столом в башне гарнизона, ставшей командным пунктом для него и Бента, поскольку последний удостоился звания его заместителя. Услышав лязг сапог со шпорами, гигант стремительно вскочил на ноги, сунул карты в сумку и сделал вид, будто наблюдает из бойницы за группой боглинов, которые под палящими лучами солнца рыли очередную траншею. Все это произошло еще до того, как капитан успел взобраться по лестнице.

Подлый Сим был брошен поперек стола. А когда Красный Рыцарь наконец–то отпустил его ухо, тот протяжно всхлипнул.

Том вздохнул.

— Что на этот раз натворил сей никчемный негодяй?

По количеству нарушений Подлый Сим занимал чуть ли не первое место во всем войске.

За капитаном в помещение ввалились с десяток парней. Он указал на них взглядом.

— Новые рекруты. Лучники.

Горец кивнул. Из них могло выйти что–нибудь стоящее, он и сам давно к ним присматривался — сыновья мелких фермеров, здоровые и широкоплечие парни с натренированными мышцами. Впереди стоял юноша, который со временем мог сравняться в росте с самим Томом.

Обогнув стол, он снова кивнул, на этот раз приветствуя новичков, и ударил Подлого Сима по голове.

— Не дергайся.

— Я буду у себя, — сообщил капитан.

Том отвесил поклон и повернулся к мальчишкам.

— Кто из вас умеет стрелять из лука?

— Там еще один, — заметил Красный Рыцарь. — Рыжий Беве валяется во дворе с разбитой башкой. Капитанский суд завтра для обоих. Красочный и публичный, Том.

Капитанский суд — дело серьезное, это не просто десять ударов плетью и никаких разбирательств. Его назначали, лишь когда совершалось преступление, за которое командир мог объявить человека отщепенцем или приговорить к смертной казни.

Красный Рыцарь обратился к парням:

— Будьте благоразумны и старайтесь изо всех сил. Мы не берем кого попало. Да, кстати, ваши родители должны дать согласие.

Том фыркнул, хотя и признавал, что Красный Рыцарь был прекрасным вербовщиком, в то время как он сам никогда не мог никого завербовать, если у него не было в одной руке дубины, а в другой — плети. «Мы не берем кого попало» весьма позабавило его.

— Ладно, пойдем на стрельбище и глянем, на что вы годитесь, парни, — предложил он самым дружелюбным тоном, на который был способен.

Затем склонился над Симом.

— Не рыпайся, цыпочка. Капитан намерен насадить твои кишки на кол.

И спустился за парнями во двор.

Красный Рыцарь прислонился к доскам временного ограждения, возведенного снаружи его командного пункта — в сущности, являвшегося крытым балконом, располагавшимся на высоте в четыреста футов над раскинувшейся внизу долиной. Наблюдал за группой людей — пленные? Скорее всего, пленные, которыми командовало некое ужасное существо. Они копали окопы.

Насколько хватало взгляда, люди и чудовища рыли траншеи. По мнению капитана, панорама представляла собой настоящий лабиринт. Он не был похож на оборонительные сооружения людей, уж больно огромный и оттого внушающий благоговейный трепет. Окопы были вырыты не в виде концентрических окружностей, как соорудили бы их опытные солдаты, а шли зигзагами с четко очерченными краями. Кто–то спланировал лабиринт именно таким и воплотил задумку в жизнь. Всего за один день.

Ему нужна была Амиция. Он хотел поговорить с ней, но слишком устал, а в крепости было слишком много народа, чтобы ее отыскать. Но имелся и другой способ — только бы она была на мосту. Для этого всего лишь требовалось чуть приоткрыть собственную дверь. Он потянулся…

И оказался в зале Дворца воспоминаний. Махнул Пруденции и приблизился к окованной железом двери.

«Не стоит», — предупредила она.

Всю жизнь Пру советовала ему не делать того или другого, но в большинстве случаев он пропускал ее слова мимо ушей.

«Не стоит ей доверять, — произнесла наставница. — Да и Шип сразу за дверью. Он поджидает тебя».

«Иногда ему тоже нужно спать».

«Стой!»

Он навалился всей своей массой на дверь — задействовал весь свой эфирный вес — и крутил ручку, пока не раздался щелчок…

Заскрипев петлями, дверь с грохотом распахнулась, и непроницаемый зеленый туман ворвался в его обитель. Тумана было достаточно, чтобы окутать целый город… Десять городов…

К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип ухмыльнулся, когда почувствовал темное солнце — ощутил его появление на поверхности мира силы — через соединительные нити направил всю свою мощь, чтобы накинуть на него путы. Больше никаких колебаний. Обладающие силой люди всегда напрямую бросают вызов. И Шип был готов к этому.

ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

Настоятельница почувствовала возраставший прилив силы Диких и замерла. Она скармливала своему орлу кусочки курицы. Тарелка с сырым мясом со звоном упала на мраморный пол. В ее крепости не может быть столько силы… Женщина потянулась и ощутила его…

К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип ощутил ее золотое свечение и замешкался, пробуя его на вкус, пораженный ее могуществом. Довольный, опечаленный, разгневанный, страдающий от осознания своей вины перед ней…

Полностью сбитый с толку.

ДВОРЕЦ ВОСПОМИНАНИЙ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Он распластался на полу, Пруденция пыталась дотянуться до него, ее мраморная рука была всего в нескольких дюймах. Ее рука и черно–белый плиточный пол — единственное, что он мог разглядеть в бурлящем, удушающем облаке цвета зелени деревьев в самый разгар лета. Он был пригвожден к полу и видел очертания опускавшейся на него клетки: заклинание настолько могущественное, что он смог лишь выдохнуть от удивления, когда магия навалилась на него. Внезапно движение замедлилось. Капитан напрягся, но заклятие было слишком мощным. Когда же ему показалось, что внимание чародея переключилось на что–то другое, он принялся яростно сопротивляться, обзывая себя глупцом…

Дверь шумно захлопнулась, а сам он оказался в позе зародыша на полу собственного огороженного балкона. Над ним возвышался старый маг, чей посох все еще светился: по всей его длине играли сполохи волшебного пламени.

— Так–так, — произнес Гармодий, — полагаю, это тебе досталось от матери.

Капитан попробовал подняться на ноги. Ощущение было таким, словно из него вынули все кости. Он едва мог двигать руками.

— Вы меня знаете, а я вас нет, — тихо произнес он.

Старый маг подал ему руку.

— Так и есть. Меня зовут Гармодий, и я — маг короля, а ты — лорд Габриэль Модерат Мурьен — сын Анны, — сухо заметил он, — виконт Мурьен. Даже не пытайся это отрицать, маленький негодник. Твоя мать думает, что ты мертв, но я сразу же узнал тебя, как только увидел.

Маг помог капитану встать и провел через всю комнату к креслу. На пороге с заряженным и взведенным арбалетом появился Жак. Он возник настолько бесшумно, что Гармодий никак не успел бы ничего предпринять.

— Одно слово, милорд, и он труп, — промолвил слуга.

— Так ты слышал.

Капитан почувствовал себя так, будто у него самое худшее похмелье в жизни.

— Слышал.

Наконечник болта в желобе арбалета даже не дрогнул.

Красный Рыцарь судорожно вздохнул.

— Почему бы мне не убить вас прямо сейчас? — спросил он у мага.

— Неужели твой жалкий секрет стоит жизней всех людей в этой крепости? Без меня никто из вас не выживет. Даже со мной это под большим вопросом. Во имя Троицы, парень, ты ведь только что ощутил его мощь.

Капитану следовало взять себя в руки и начать рассуждать здраво. То, что маг назвал его по имени — Габриэль, — поразило так же сильно, как и зеленая клетка. Себе он не позволял вспоминать это имя.

— Ради своей тайны я убивал и бросал людей на верную смерть, — заметил он.

— Тогда самое время прекратить это.

— А почему бы вам просто не заткнуться? — Жак не шевелился, и его голос был абсолютно спокоен. — Вы — могущественный маг короля, и все. Просто забудьте имя погибшего паренька, и все мы останемся целы и невредимы.

— Секрет на троих, — пробормотал капитан.

Маг поджал губы.

— Я дам слово, что не раскрою то, что знаю, если ты пообещаешь мне поговорить об этом позже. Когда все закончится.

Красный Рыцарь почувствовал, будто пол ушел у него из–под ног, и единственное, чего он хотел, — прыгнуть в образовавшуюся дыру и спрятаться.

— Отлично.

Он вспомнил, что Гэвин Мурьен лежит в лазарете крепости, почти над его головой. «Секрет на четверых, — подумал капитан, — и один из них — мой враг, мой прекрасный братец».

— Тогда клянусь своей силой, — заявил маг.

Капитан заставил себя поднять голову.

— Опусти арбалет, Жак. Он только что произнес клятву, которая свяжет его: если нарушит ее, то лишится силы.

Он снова обратился к магу:

— Вы спасли мне жизнь.

— Смотрю, кое–какие придворные манеры ты не забыл. Да, парень, я спас тебя от ужасной смерти: он хотел поглотить твою силу. — Губы старика растянулись в горькой ухмылке. — Собирался сожрать твою душу.

— Похоже на то. Может, она пришлась ему не по вкусу? — Он попробовал ухмыльнуться в ответ, но сдался. — Кружку воды, Жак.

Слуга отступил на шаг, достал из паза болт и, уперев «козью ногу» в пояс, медленно отпустил тетиву.

— Безумцы, — пробормотал он, выходя из комнаты.

Как только мужчина ушел, маг подался вперед.

— Насколько ты силен, парень? Твоя мать никогда не говорила об этом.

При слове «мать» сердце Красного Рыцаря забилось учащенно, а перед глазами возникло ее красивое лицо, затем и она сама — пьяная, жестокая, избивающая его…

— Не упоминайте больше мою мать, — слова прозвучали по–детски даже для него самого.

Гармодий посохом пододвинул к себе кресло и уселся.

— Хорошо, парень, бог с ней, с твоей матерью. Мы никогда особо не дружили. Насколько ты силен?

Красный Рыцарь откинулся на спинку кресла, пытаясь сосредоточиться — снова контролировать себя. Вернуть самообладание. Соответствовать званию капитана.

— У меня достаточно много чистой силы и был замечательный наставник до тех пор, пока… — он запнулся.

— Пока ты не сбежал и не инсценировал собственную смерть, — закончил за него маг. — Естественно, сделал ты это с помощью заклинания. Естественно.

— Я не собирался инсценировать.

Гармодий улыбнулся.

— Когда–то я тоже был молод, зол, и мне тоже причинили боль, приятель, — промолвил он. — В это трудно сейчас поверить. Впрочем, не бери в голову, я сказал это, чтобы успокоить тебя. Мельком увидел твой Дворец воспоминаний — великолепный. Сущность, живущая там, — кто она?

— Моя наставница.

Наступило долгое молчание. Гармодий прочистил горло.

— Ты?..

— Нет, — сказал капитан, — я ее не убивал. Она умерла… Моя мать и братья, они… Не важно. Я спас, что смог.

Маг прищурился.

— То есть это человеческая сущность женщины, перенесенная в статую во Дворце воспоминаний? В твоем воображении.

Красный Рыцарь вздохнул.

— Да.

— Ересь, колдовство, некромантия, атеизм и, может, даже похищение. Не знаю, то ли арестовать тебя, то ли расспросить, как тебе это удалось.

— Она помогала мне. И делает это до сих пор, — признался капитан.

— Сколько заклинаний ты знаешь?

— Больше сотни, по меньшей мере сто сорок четыре, а всего их сколько? Около четырехсот?

В комнату с подносом вошел Жак — яблочный сидр, вода, вино.

— Пусть никто не заходит, — приказал Красный Рыцарь.

Жак состроил гримасу. По его лицу читалось, что глупцом он себя не считает, хотя, возможно, хозяин с этим не согласится. Слуга снова вышел.

Маг потеребил пальцами бороду.

— Любопытно, — уклончиво протянул он.

— Я могу применять более ста пятидесяти заклинаний, — заявил капитан.

— Впечатляющая память, — заметил Гармодий. — Почему, могу ли я поинтересоваться, ты не выбрал сияющий свет герметизма?

Красный Рыцарь осушил кружку воды.

— Это не совсем то, чего я желаю.

Кивок мага немало удивил его. Молодой человек подался вперед.

— Это что? Вы кивнули?

Гармодий развел руками.

— Сколько раз повторять, парень, я далеко не дурак. Выходит, всю жизнь твоя мать готовила тебя стать магом. Блестящий наставник, особые силы. Все это лишь губит тебя — знаешь ли ты об этом?

Капитан рассмеялся. Его смех был полон гнева, жалости к себе и невыносимой боли. Так он смеялся в юности. Красный Рыцарь надеялся, что оставил все это в прошлом навсегда.

— Она… — он умолк. — Черт побери, я не в том настроении, чтобы раскрывать душу, старик.

Маг сидел неподвижно. Затем взял кувшин с вином, налил кружку и осушил ее.

— Дело в том, — осторожно начал он, — что ты похож на хранилище, до краев наполненное зерном, или доспехами, или керосином… которое только и ждет, когда им воспользуются для защиты крепости. И вот я не уверен, что смогу позволить тебе остаться нераспечатанным. Я открыл кое–что очень важное, и теперь меня мало интересует то, что люди называют моралью. Мне жаль, что твоя сука–мать так поступила с тобой, но твоя склонность жалеть самого себя не поможет спасти наши жизни, особенно мою.

Их взгляды встретились.

— Хранилище, полное керосина, — задумчиво произнес Красный Рыцарь. — У меня и в самом деле таковое имеется.

— Она прекрасно обучила тебя, эта твоя наставница, — продолжил Гармодий. — Теперь послушай меня, капитан. Всегда помни о том, что нам противостоит не какой–то вождь боглинов с холмов и даже не адверсарий или дракон. А сущность человека, бывшего когда–то самым могущественным магом в нашем ордене, человека, который отдал свою душу Диким за силу и власть, в результате чего, честно говоря, стал кем–то вроде божества. Не знаю зачем, могу лишь строить кое–какие догадки, но это всего лишь предположения. Ты понимаешь меня, парень?

Капитан кивнул.

— У меня есть пара мыслей на этот счет. Если мы хотим остаться в живых, я должен каким–то образом помогать вам.

— Даже на момент предательства он был слишком умен для меня, — продолжил Гармодий. — За все мои прегрешения я осознал собственную ошибку лишь на прошлой неделе.

Он повел плечами и откинулся на спинку кресла, отчего вдруг показался каким–то невзрачным.

В четыре протяжных глотка Красный Рыцарь осушил кружку с сидром.

— Мне бы тоже очень хотелось пережить эту осаду, — вздохнул он. — Я ничего не имею против силы. И активно ею пользуюсь.

Старый маг поднял на него глаза и спросил:

— А ты можешь ее перенаправлять?

Капитан нахмурился.

— Понимаю, о чем речь, но никогда такого не делал. Да и не так уж ее у меня и много. Пруденция говорила, сила человека возрастает благодаря постоянным тренировкам, упражнения с магией ничем не отличаются.

— Это правда, по большей части, — согласился маг. — У тебя есть уникальный доступ к силе Диких.

— Мать растила меня, чтобы я встал на сторону антихриста, — горько заметил Красный Рыцарь. — Что вы еще от меня хотите?

— Ты можешь продолжать барахтаться в этом болоте или можешь увеличить собственную силу, — сказал Гармодий. — Сомневаюсь, что можно делать и то и другое одновременно. Поэтому слушай меня внимательно. Все, что происходило до сих пор, было лишь прелюдией. У него тысячи недавно обращенных боглинов и целая куча внушающих ужас существ из северных земель Диких: тролли, виверны, демоны, пришедшие из–за Стены, ирки. У него достаточно сил, чтобы заключить в магическую клетку тебя — того, кто может напрямую черпать силу Диких. Когда он явится по наши души во всем своем величии, то уничтожит все без остатка.

Красный Рыцарь пригубил вино.

— Тогда лучше сдаться, — с презрительной усмешкой заявил он.

— Парень, проснись ты наконец! Я серьезно!

Старый маг ударил ладонью по столу.

— Мне нужно как можно полнее использовать твою силу. Ты способен четко следовать указаниям?

Капитан отвел взгляд.

— Да, — пробормотал он, откинувшись на спинку кресла и внезапно став серьезным. — Да, Гармодий. Я буду делать то, что скажете, только прекратите настраивать меня против вас тем, что напоминаете моего отчима.

Маг возразил:

— Я столько не пью, чтобы напоминать тебе твоего отвратительного отчима.

— Когда вы перечисляли несметные полчища нашего врага, то забыли про повстанцев. Мы наткнулись на них в лагере во время первой вылазки. Теперь он переместил их куда–то еще, и я потерял след.

— Повстанцы? — переспросил Гармодий. — Мятежники?

— Больше, чем просто мятежники. Люди, жаждущие изменений.

— В твоих словах слышится симпатия.

— Если бы я родился в лачуге мелкого фермера, то и сам стал бы повстанцем.

Молодой человек взглянул на свои доспехи, висевшие на манекене, словно обдумывал социальное неравенство.

— До чего же архаично, — хихикнул Гармодий.

— Сейчас простолюдинам намного хуже, чем во времена моей юности, — не сдавался капитан.

Гармодий погладил бороду и налил себе еще вина.

— Парень, ты ведь понимаешь, все стало хуже для всех. Все разваливается. Дикие побеждают — не великими победами, но простой энтропией. У нас уменьшается количество ферм, а вместе с ними и людей. Я заметил это, когда ехал сюда. Альба слабеет. И это сражение, эта маленькая битва за уединенную крепость, которая возвышается над жизненно важной для сельскохозяйственной ярмарки рекой, превращается в битву твоего поколения. Мы всегда жаждем преимуществ. Никогда не проявляем мудрость, пока у нас водятся деньжата, бессмысленно тратим ценные ресурсы на жалкую междоусобную борьбу и строительство церквей. Когда мы бедны, опять же деремся между собой за объедки, и, как всегда, Дикие где–то рядом. Они только и ждут, чтобы отобрать наши необработанные поля.

— Здесь я не допущу поражения.

— Потому что, если победишь, наконец–то сможешь наплевать на свою судьбу, этого ты добиваешься? — поинтересовался Гармодий.

— Каждый должен за что–то бороться, — ответил капитан.

АЛЬБИНКИРК — ГАСТОН

Никакого сражения под стенами Альбинкирка не произошло. Готовая к битве королевская армия находилась с южной стороны города, на западном берегу великой реки, а ее северный фланг защищал небольшой Кохоктон. Два дня королевские охотники убивали боглинов, а оруженосцы и лучники учились серьезнее относиться к несению караула, после того как под покровом тьмы враги перебили почти сотню боевых коней. Тогда же погибли шестеро оруженосцев и один титулованный рыцарь, столкнувшиеся со стремительным и превосходно вооруженным существом. Ростом оно было чуть выше пони, а реакцией превосходило кошачьих. В конце концов им удалось обратить его в бегство.

Армия поднялась за четыре часа до рассвета, в темноте выстроилась в боевые шеренги и осторожно двинулась к дымящимся руинам города. Но даже после таких усилий мыши удалось сбежать от кота. Или, возможно, лев удрал от мыши. Гастон не мог с уверенностью сказать, кем они на самом деле являлись.

У короля было почти три тысячи рыцарей и латников и вполовину меньше кавалерии, не считая новобранцев, оставшихся охранять лагерь. С одной стороны, никогда прежде Гастону не доводилось видеть столь многочисленной и прекрасно вооруженной армии: у альбанцев имелись доспехи даже для крестьян. Несмотря на то, что конные рыцари могли показаться старомодными, с избытком вываренной кожи, выкрашенной в кричащие цвета и надетой поверх двойных кольчуг, и нехваткой пластинчатых доспехов, теперь войско альбанского короля превосходило армию любого галлейского лорда. Полностью обеспеченное верховыми лошадьми, провиантом и фуражом. Сам монарх выглядел стройнее, увереннее и авторитетнее. Все караулы и заставы были прекрасно организованы. Молодые люди больше не скакали без доспехов.

Согласно всем источникам, у его отца, короля Готора, было по меньшей мере в пять раз больше людей, когда он отправился сражаться против Диких, а возможно, даже в десять раз. Свидетельства этого сохранились до сих пор и виднелись повсюду — кожаные доспехи не были просто приверженностью к старой моде. Вдоль дороги то и дело попадались заброшенные фермы и дома, а однажды — целый город с обвалившимися крышами.

Гастон даже остановился.

В тот день, когда солнце взошло за их спинами и скользнуло по наконечникам копий и вымпелам, враг словно испарился, отказавшись от дальнейшей осады Альбинкирка, как будто кроме лобового нападения больше ничего и не предполагалось.

Армия остановилась на берегу реки, а королевские охотники перебили особо медлительных боглинов, которые не успели спуститься с огромного утеса на раскинувшийся внизу берег. Герольды пересчитали убитых и спорили, называть разгром ничтожных сил врага битвой или же нет.

Гастон услышал оклик своего кузена и отсалютовал ему в ответ. Он так и не опустил забрало и не обнажил меч. Они могли бы продолжить преследование врага через реку, хотя это было бы странно, ведь противник отступал на восток.

Жан де Вральи передал свой массивный бацинет оруженосцу и покачал головой.

— Королевский совет, — со злостью выпалил он. В последние дни его все раздражало.

В сопровождении лишь небольшого эскорта с герольдом они поскакали через заросшее летними цветами поле к королю.

— Мы позволяем врагу ускользнуть, — заявил де Вральи. — Сегодня должна была состояться великая битва. — Он сплюнул. — Моя душа в опасности, потому что я начал сомневаться в своем ангеле. Когда мы наконец будем сражаться? Клянусь ранами Христа, я ненавижу это место. Тут слишком жарко, слишком много деревьев, уродливые люди, отвратительные крестьяне…

Он резко осадил коня, спешился и опустился на колени, желая вознести молитву. На этот раз Гастон присоединился к нему. По правде говоря, он полностью разделял суждения своего брата и тоже отчаянно хотел домой. Галлеец видел приближающегося к ним герольда, посланника короля, но полностью сосредоточился на молитве. Когда у него заболели колени и он едва мог переносить эту боль, рыцарь поднял глаза на терпеливо ожидавшего их гонца.

— Король просит вас явиться к нему, — сообщил тот.

Гастон вздохнул и вместе с кузеном преодолел оставшееся до королевского совета расстояние.

Совет проходил верхом, и на нем присутствовали все офицеры и лорды, имевшие пятьдесят и более рыцарей. Граф Тоубрей, граф Приграничья, приор Харндона, возглавлявший все военно–рыцарские ордена, и десяток лордов из центральной части страны, которых Гастон не знал. Вооруженный с ног до головы Эдвард, епископ Лорики, капитан королевской гвардии, сэр Ричард Фитцрой, бастард старого короля — так по крайней мере гласила молва.

Сам монарх разговаривал с невысоким человеком, в бороде которого была заметна седина. Он приехал на мелком иноходце, отчего еще больше походил на карлика по сравнению с другими мужчинами, восседавшими на огромных скакунах. Ему было около шестидесяти. Одет в обыкновенные доспехи — такие делают оружейники для не слишком богатых покупателей.

Несмотря на темные круги под веками, в глазах его полыхал огонь.

— Они перелезли через наружные стены и после трех атак добрались до окраин города, — вещал он. — Просто взбегали по стенам. — Он взглянул на сэра Алкея. — Но, должно быть, вам это уже известно от этого доблестного рыцаря.

— Расскажите вы, — приказал король.

— Мэр не пожелал отправлять женщин в замок, поэтому я послал за ними лучших своих людей, — продолжил он. — И они выполнили приказ. С Божьей помощью я с двадцатью рыцарями держал ворота замка открытыми. Мы сдерживали их час или около того. — Мужчина снова глянул на сэра Алкея. — Так ведь?

— Совершенно верно, сэр Джон, — кивнул морейский рыцарь.

— Сколько погибло? — мягко уточнил монарх.

— Горожан? Или моих людей? — спросил пожилой мужчина. — Город полностью уничтожен, милорд. Нам удалось спасти несколько сотен женщин и детей. Мужчины погибли, сражаясь, либо их захватили в плен, — его лицо исказилось, когда он это произносил. — Следующей ночью мы держали боковые ворота открытыми, у каждых дежурило по дюжине стражников с секирами, и через них вошли еще пятьдесят беженцев, но неприятель спалил город до основания, милорд.

Человек понурил голову, соскользнул со своей коняшки, опустившись перед королем на колено.

— Прошу прощения, милорд. Мне удалось удержать свой замок, но я потерял ваш город. Делайте со мной что пожелаете.

Гастон оглядел собравшихся. Альбанцы были ошеломлены. Тогда его кузен рванулся вперед.

— Тем более, нужно преследовать врагов прямо сейчас, — решительно заявил он.

Старый капитан лишь покачал головой.

— Нет, милорд. Это ловушка. Сегодня утром мы видели внушительные силы — они пришли из–за Стены, сэссаги или абенаки, и направлялись в леса на востоке. Там засада. Они только того и добиваются, чтобы вы бросились в погоню.

Де Вральи кашлянул.

— Я что, должен испугаться горстки бродяг? — поинтересовался он.

Никто ему не ответил.

— Где основные силы врага?

— К нам прибыло несколько гонцов от следовавших на запад караванов и настоятельницы, — сказал пожилой человек. — Если бы я взялся рассматривать разные предположения, то сказал бы, что Лиссен Карак в осаде.

Он взял за стремя скакуна короля и неожиданно добавил:

— Говорят, это падший маг. Люди утверждают, что видели его, когда на стену города обрушился ураган и расколол ееударом молнии.

Альбанцы стали переговариваться, их лошади забеспокоились. Король хмыкнул, казалось, решив порассуждать вслух. Но слово взял приор Харндона. Среднего телосложения, одного с капитаном Альбинкирка возраста — ничего выдающегося, но в то же время от него будто исходило свечение — своего рода сила, основанная на набожности и смирении. Его черная накидка выделялась среди ярких цветов и золота одежд других воинов.

— Я бы хотел взять своих рыцарей и эскорт и отправиться на запад, милорд, чтобы глянуть на Лиссен Карак. Это наша обязанность.

Рядом с Гастоном оказался граф Приграничья. Несмотря на холодность их последней встречи, он прошептал на ухо:

— Сестры Святого Фомы — его люди, по крайней мере, если судить по степени приближенности.

Капталь де Рут приподнялся на стременах.

— Я бы хотел отправиться вместе с вами, — объявил он.

Приор одарил его усталой улыбкой, которая, возможно, должна была смягчить сказанное.

— Это дело рыцарей моего ордена, — произнес он. — Мы специально обучались для этого.

Галлеец схватился за рукоять меча.

— Никто не вправе утверждать, что мои люди недостаточно обучены.

Приор пожал плечами.

— Я не стану с вами сражаться, какими бы плохими ни были ваши манеры.

Гастон опустил руку на закованное в сталь плечо кузена. Ни в Альбе, ни в Галле мужчины не угрожали и не бросали вызов рыцарям Господа Всемогущего. Это считалось неприемлемым.

Возможно, его сумасшедший брат и сам вспомнил об этом законе.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Любому командиру редко удается побыть наедине с самим собой.

Сейчас капитану предстояли дела, которыми чаще всего занимался сэр Адриан. Проследить за отработкой строевой подготовки, провести общие и особые проверки, затем бесконечная череда мелких общественных обязанностей — то, чего от него ожидали люди, связанные друг с другом скрепами, закаленными огнем и мечом. Люди, которых все отвергают, потому что большинство из них не обладают даже простейшими навыками общения.

Когда капитан нуждался в одиночестве, он обычно уезжал из лагеря в поля, находил маленькую рощицу и усаживался среди деревьев. Но земли рядом с крепостью кишели врагами, а она сама была битком набита — повсюду люди.

Гармодий оставил его размышлять над целым рядом сложнейших указаний, в сущности представлявших собой новый набор заклинаний, которые предстояло выучить. Все они предназначались для защиты самого себя от прямых магических атак нынешнего противника. Тщательно разработанный план содержал неимоверный риск, но в его основе лежала военная хитрость.

Чтобы практиковаться, нужно время и уединение. А он никак не мог остаться один. В комнату вошел Майкл, подал ему блюдо с курицей, и капитан отпустил его. От каких–то фермеров за разрешением явился Бент: они просили позволить им сходить и проверить своих овец в загонах под стенами Нижнего города. Капитан потер глаза.

— Да, — ответил он.

Изюминка заявилась с новой идеей насчет патрулирования.

— Нет, — отрезал Красный Рыцарь.

И отправился на поиски уединенного места, чтобы попрактиковаться в волшебстве. Лучшим решением ему показался лазарет.

Никого не встретив, он стал подниматься по ступенькам — вечерело, и он чувствовал неимоверную усталость, будто сражался целый день. Капитан заставлял себя переставлять ноги по винтовой лестнице.

В начале пролета, что–то пробормотав, Красный Рыцарь прошел мимо дежурной сестры — позволив той предположить, что он идет проведать раненых.

Он и в самом деле сперва к ним заглянул. Лучник Джон Дейлман лежал на кровати у дальней стены с огромным швом, тянущимся от ключицы до пояса: каким–то чудом или, скорее всего, благодаря целительскому искусству сестер рана не загноилась, и ожидалось, что он пойдет на поправку. Более того, бедняга так крепко спал, что Красный Рыцарь не стал надолго задерживаться рядом с ним.

Слуга Сет Пенниман недавно вернулся после операции, ему собрали сломанные руку и ногу. Виверна сбила его хвостом со стены. Кости срастались не так, как положено, поэтому сестрам пришлось снова их ломать и складывать. Он был под воздействием лекарства и, забывшись во сне, бормотал проклятья.

Вальтер ла Тур, латник знатного происхождения, погрузился в неспешное чтение превосходно проиллюстрированного псалтыря. Ему было пятьдесят семь, и на его носу сидели стеклянные очки. Он получил сокрушительный удар от мастодонта во время сражения у переправы.

Капитан присел рядом и пожал ему руку.

— Я подумал, что каюк тебе, когда чудовище сбило тебя с ног.

Вальтер усмехнулся.

— Я тоже. Только не смешите меня, милорд. Сильно болит.

Красный Рыцарь немного придвинулся к нему.

— Это что, новые? — поинтересовался он, потянувшись к очкам.

— Изготовлены местным фармацевтом. Сильно натирают нос, заразы, но черт меня побери, я так отлично не видел уже много лет.

Капитан водрузил их себе на нос. Тяжелая оправа из рога еле держалась на переносице. Тонкая стальная проволочка соединяла две линзы так, чтобы они не падали — Красный Рыцарь знал принцип, но никогда не видел его в деле.

— Я… то есть мы… — ла Тур чувствовал угрызения совести. — Возможно, я задержусь здесь, капитан.

Тот кивнул.

— Ты здесь придешься ко двору, — сказал он, — хотя лично я сомневаюсь, что ты достаточно стар, чтобы не увиваться за монахинями.

— Что касается этого, — покрывшись густым румянцем, заметил Вальтер, — я думаю принять сан.

«То, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия». Красный Рыцарь мягко улыбнулся и снова пожал здоровую руку мужчины.

— Рад, что тебе лучше.

— Я задолжал Богу, — произнес пожилой воин. — Они меня спасли. Я все равно что умер. Тот мастодонт раздавил меня, словно насекомое, а эти святые женщины вернули меня с того света. По неизвестной мне причине.

Улыбка исчезла с лица капитана.

— Да, — согласился он, — я тоже кое–что задолжал Богу.

Он двинулся дальше вдоль ряда коек, на одной из них лицом к стене лежал с аккуратно перебинтованной спиной Подлый Сим. Правосудие в войске вершилось быстро. Он застонал.

— Ты идиот, — с отеческой заботой посетовал Красный Рыцарь.

Сим не повернулся и продолжал стонать. Но Красного Рыцаря это не тронуло, поскольку по сравнению с ла Туром и другими боль Сима была сродни комариному укусу.

— Ты полез в драку, хотел добиться расположения девушки, которой был безразличен. Ни одна женщина тебя не полюбит, если станешь избивать ее братьев и деревенских приятелей. Понимаешь ты это или нет?

Стон.

— Но это мало тебя заботит, поскольку ты никогда не гнушался любовью по принуждению, так, Сим? Только здесь не Галле. Я никогда не одобрял твое поведение там, приятель, и тем более не стану в нашей стране. Ибо все мы коротаем дни в этой крепости. И если ты еще хотя бы раз дыхнешь на какую–нибудь девушку чесноком, тем более без ее согласия, я собственноручно вздерну тебя на виселице. Давай поговорим начистоту, Сим. Ты — самый бесполезный ублюдок во всем войске, и я с удовольствием бы тебя повесил, поскольку это послужило бы отличным наставлением для остальных, при этом я сам ничего бы не потерял. Ты меня понял?

Сим снова застонал и разрыдался. Капитан даже не предполагал, что Подлый Сим способен плакать.

— Ты ведь хочешь быть героем, а не злодеем, верно, Сим? — тихо спросил он.

Лучник накрыл голову.

— Тогда слушай. Зло — это выбор. Простой выбор. Поступать плохо легко, и так вырабатывается привычка. Я и сам так делал. Любой злодей может применять силу. Любой злодей может красть. Некоторые не крадут, потому что боятся быть пойманными. Другие не делают этого, потому что это плохо. Ведь воровство, по сути, уничтожение труда другого человека. Изнасилование — жестокость по отношению к другому. Проявление жестокости для решения любой ссоры…

Капитан сделал паузу в своих нравоучениях, поскольку, будучи войском наемников, они только тем и занимались, что проявляли жестокость для решения всех и каждой неурядиц. Он громко рассмеялся.

— Это наша работа, но это не должно составлять нашу сущность.

Лучник снова застонал, а молодой мужчина нагнулся еще ниже.

— Сейчас самое время, Сим, решить, хочешь ли ты быть героем или злодеем. Если ты будешь продолжать вести себя в том же духе, то закончишь на виселице. Лучше достойно выйти из положения, чем болтаться в петле.

Он вспомнил о Томе и его представлениях о славе.

— Чтобы о тебе сложили песню.

Сим избегал его взгляда. Капитан покачал головой, уставший и не слишком довольный проделанной работой. Он поднялся со стула, который ему уступила дежурившая рядом с лучником сестра, и потянулся. Позади него возникла Амиция. Ну, конечно же. Попался–таки, командир лицемеров. Девушка глянула на Сима, потом снова на него. Он пожал плечами. Она вскинула бровь, качнула головой и махнула рукой, давая понять, что ему следует удалиться.

Опустив глаза, он заковылял прочь, вышел в коридор и раздраженно выдохнул. Коридор тянулся мимо коек тех, кто идет на поправку, до палаты для особо тяжелых пациентов. Красный Рыцарь прошел еще несколько шагов, свернул за угол и неожиданно оказался у кровати Гэвина Мурьена. Нога младшего брата была забинтована от колена до самого паха.

Он опустился на край койки сэра Гэвина.

— Никто меня не будет искать здесь, — с горькой самоиронией заметил он.

Больной приоткрыл глаза. «Сегодня точно не мой день», — подумал капитан.

Долгая пауза вместо оживленной беседы. Ни споров, ни гнева, ни ярости. Они смотрели друг на друга, как влюбленные после расставания.

— Что ж, брат, — произнес Гэвин, — оказывается, после всего, что произошло, ты все еще жив.

Капитан заставил себя сделать глубокий выдох.

— Да, — очень тихо согласился он.

Гэвин кивнул.

— И никто не знает, кто ты на самом деле.

— Знаешь ты и старый волшебник Гармодий.

Снова кивок.

— Я очень признателен ему. Не поможешь ли мне сесть?

И капитан, к своему удивлению, обнаружил, что способен услужливо приподнять брата на подушках и даже взбить их. Брата, который убил Пруденцию по приказу их матери.

— Мать сказала, что она развращает тебя, — внезапно пояснил Гэвин дрожащим голосом, словно прочитав его мысли. — Она ведь этого не делала, правда? А мы убили ее.

Красный Рыцарь успел присесть на край кровати, когда колени стали подгибаться. Ему хотелось сбежать. Поговорить об этом когда–нибудь в другой день. Может, в следующем году. Правда оказалась слишком ужасной, чтобы ею делиться. Постыдная, отвратительная и глубоко ранящая всех, кто имел к ней хоть какое–то отношение. Красный Рыцарь посмотрел на Гэвина, все еще верившего в то, что они братья. По крайней мере, эта ложь до сих пор не вскрылась.

— Пруденция знала кое–что, чего ей знать не следовало, — услышал капитан собственный голос, прозвучавший на удивление отстраненно. В тот миг он гордился собой.

Гэвин кашлянул, словно поперхнувшись.

— Поэтому мать заставила нас убить ее, — произнес он после продолжительного молчания.

— А еще она ежедневно натравливала вас, чтобы истязать меня, — с горечью добавил капитан.

Молодой мужчина пожал плечами.

— Я начал осознавать это еще до твоего ухода. Ричард никогда не замечал этого, но только не я. — Он посмотрел на бойницу над головой. — Там, в Лорике, я сделал кое–что ужасное. Из–за меня погибло несколько хороших людей, а сам я совершил недостойный поступок.

Капитан постарался заглянуть в глаза Гэвина.

— Когда я стоял на коленях в грязи, как последний трус, то понял, что мне нужно отомстить за себя, или я сойду с ума. И… Брат, черт побери, должен тебе сказать, наконец я осознал, меня попросту использовали, чтобы унижать тебя, а выходит, будто я убивал собственноручно. Думаешь, мне было все равно? Когда мы обнаружили твое тело, или что там было вместо него?.. Так вот, после того как мы нашли твое тело, я уехал в земли Диких. Я слетел… с катушек. Понял, что убил лорда Габриэля. Это сделал я. Мы с Дикконом вместе. Мы возненавидели тебя, оттого и убили. Но вот теперь выходит, ты жив, и я не знаю, как к этому относиться. Ты маг?

Капитан вздохнул.

— Мать хотела сделать из меня мага, — ответил он, — с помощью Пруденции. А вас двоих уверяла, будто я неженка, из которого выйдет плохой рыцарь. И я поклялся никогда не показывать ей того, чему обучился, — ни ей, ни Богу, ни всем святым.

Он рассмеялся, но то был смех, полный горечи и сожаления.

— Боже ты мой, — воскликнул Гэвин, — так значит, Пруденция была магом. О Господи, мать дала нам стрелу…

— Из ведьминого яда, — закончил за него капитан.

Сейчас Гэвин был еще бледнее, чем тогда, когда Красный Рыцарь увидел его впервые.

— Мне так жаль, — произнес он, — мы оба знали, как ты любил ее.

В ответ молодой мужчина лишь пожал плечами.

— Габриэль…

— Габриэль, виконт Мурьен, мертв, — перебил его собеседник. — Я капитан. Некоторые называют меня Красным Рыцарем.

— Красный Рыцарь? Как какого–то безродного ублюдка? — не поверил Гэвин. — Ты — мой брат, Габриэль Модерат Мурьен, наследный герцог Севера, сын сестры короля.

— Вообще–то я не сын сестры короля, — поправил его капитан и прикусил язык, чтобы не ляпнуть лишнего.

У Гэвина перехватило дыхание. Он сел ровнее и выругался. Поперек паха медленно расползалась ярко–красная полоса.

— Не может быть, — пробормотал он.

— Да, если тебе станет от этого лучше, мы с тобой лишь сводные братья, — сказал Красный Рыцарь.

— Боже Всемогущий, — только и выдавил Гэвин.

И тогда капитан принял решение — сродни тем, которые принимал на поле боя. Он придвинул стул к кровати сводного брата.

— Расскажи, что такого ужасного ты совершил в Лорике, — попросил он, взяв Гэвина за руку. — Доверься, и я прощу тебе убийство Пруденции. Она–то сама давно простила тебя. Когда–нибудь я тебе все объясню. Расскажи, что случилось в Лорике, и давай начнем все сначала, с того момента, когда нам стукнуло по девять лет, когда мы дружили.

Гэвин откинулся назад, отведя взгляд.

— Цена твоего прощения, брат, слишком высока. — Он покраснел, как вареный рак, и понурил голову. — Мне так стыдно. В этом я не решусь исповедоваться даже перед священником.

— Я не священник, и мне тоже есть чего стыдиться. Однажды я во всем признаюсь тебе. А сейчас расскажи ты.

— Зачем? — вопрошал Гэвин. — Зачем? Ты лишь возненавидишь меня сильнее — добавишь к списку обид еще и презрение. Я повел себя как жалкое существо, как трус, пресмыкался под мечом другого мужчины.

По его лицу заструились слезы.

— Я ошибся и проиграл. Стал ничем. А за мои грехи сатана наградил меня вот этим. — Он рванул вниз рубаху у ворота, чтобы показать чешую, покрывавшую правую часть его тела от шеи до пояса.

Капитан посмотрел на брата — он все равно гордился им, даже несмотря на то что с ним произошло. Так легко прощать других, подумал Красный Рыцарь с сарказмом и безмерной печалью. Он не мог устраниться от переживаний Гэвина.

— Сам по себе проигрыш — не грех. — Капитан потеребил бороду. — На то, чтобы понять это, у меня ушли годы. Ошибка тоже не грех. А вот барахтанье в этих самых ошибках… Это то, что можно побороть, если поднапрячь волю, и именно оно больше походит на грех.

— Ты говоришь как человек Божий, — заметил Гэвин.

— К черту Бога.

— Габриэль!

— Серьезно, Гэвин, что Бог для меня когда–нибудь сделал? — рассмеялся капитан. — Если очнусь в небытии после того, как объятый пламенем меч подпалит мою жалкую задницу, то плюну Создателю в лицо, потому как это единственное, что мне было предложено в этой дурацкой договорной игре, но ведь все равно я буду в нее играть.

Эти кощунственные слова надолго прервали их разговор. Солнце садилось за горизонт.

Гэвин чуть придвинулся.

— У меня пах снова кровоточит. Можешь его перевязать? Терпеть не могу, когда дежурные сестры меняют мне там повязку.

— Вот говно, — выругался капитан.

Тоненькая алая полоска стремительно превращалась в разрастающееся пятно — целое море крови.

— Черт побери! Нет, тут нужна помощь специалиста. — Он хохотнул. — Скорее всего, мы оба погибнем от семейного проклятья — чрезмерной гордыни, но лично я не собираюсь активно помогать тебе умирать.

Он резко отодвинул стул и позвал:

— Амиция, где ты? Амиция!

Девушка явилась слишком поспешно, и он понял, еще и по выражению ее лица, что она слышала каждое произнесенное ими слово. В одной руке у нее было длинное льняное полотно, в другой — пара острых ножниц.

— Держи его, тогда все пройдет намного быстрее, — деловито приказала она.

Гэвин отвернулся.

— Вообще–то, — произнес Красный Рыцарь, когда бинты были сняты, — ты должен радоваться, что такая красавица возится с твоим пахом.

Амиция замерла. Впервые за последние дни он заглянул ей в глаза и почувствовал себя дураком.

— Прости, — едва слышно пробормотал он.

Но она не спускала с него глаз, потом молодой человек увидел, как ее взгляд метнулся к Гэвину.

— Тайна за тайну, — произнесла она, при этом уголок ее рта чуть искривился.

Амиция склонилась над внушительной раной в паху молодого рыцаря и, когда ее губы приблизились к внутренней стороне его бедра, выдохнула — и рана стала затягиваться. Через нее прошел поток силы, огромный импульс, по мощи не уступавший его собственному.

И капитан видел его ярко–зеленым.

Она окинула взглядом свою работу. Ее глаза блеснули, и в этом блеске были вызов и обещание. Всего за удар сердца он принял и то и другое.

— Что она сделала? — спросил Гэвин. Широкий торс капитана заслонял ему происходящее. — У меня все онемело.

— Наложила компресс, — радостно пояснил Красный Рыцарь.

Комната наполнилась запахом летних цветов. Девушка обматывала вокруг раны чистое полотно, губкой вытирая свежую проступившую кровь и старую засохшую.

Гэвин попытался сесть, но капитан удержал его, ощутил нечто необычное на плече сводного брата и отогнул ворот его рубахи. Плечо молодого рыцаря полностью покрывала чешуя, как тело рыбы или виверны. Капитан провел по ней рукой и услышал судорожный вздох Амиции.

— И ты думаешь, будто это ты проклят Богом? — простонал Гэвин.

Девушка тоже прикоснулась к чешуе Мурьена, и Красный Рыцарь почувствовал укол зависти.

— Я видела такое раньше, — сказала она.

Гэвин заметно оживился.

— Правда, видела?

— Да.

— Это можно вылечить?

Молодая женщина закусила губу.

— Даже не знаю, но это не было такой уж редкостью среди… среди… — замялась она.

Красный Рыцарь подумал, что сегодняшний день полон тайн и разоблачений.

— Подумаю, что с этим можно сделать, — произнесла послушница с самоуверенностью опытного лекаря и выскользнула из комнаты, только бледносерое одеяние колыхнулось в дверях.

— Она использовала силу, — тихо произнес Гэвин.

— Да, — не стал отрицать капитан.

— Она…

Он уронил голову на подушку.

— Я направлялся на север, — начал свой рассказ молодой рыцарь. — Король удалил меня от двора за то, что я не умел держать язык за зубами. А еще я влюбился… Эх, не умею я рассказывать. Пытался произвести впечатление на фрейлину королевы. Она… Не важно. Я высказал при короле то, чего не следовало говорить, и он отправил меня в земли Диких совершить ратный подвиг. — Гэвин покачал головой. — Я и так прослыл великим истребителем Диких. И знаешь почему? Потому что, после того как мы тебя убили — вернее, думали, будто убили, — я ускакал в земли Диких, надеясь там найти погибель. Один. — Он рассмеялся. — На меня напал демон, и я его убил. — Смех стал несколько диковатым. — Врукопашную. Во время сражения выронил кинжал и забил противника голыми руками насмерть, поэтому люди прозвали меня Крепкие Руки.

— Отец, должно быть, очень гордился тобой, — пробормотал Красный Рыцарь.

— О да, он гордился. Так гордился, что тут же отправил меня в Харндон. А недавно король отослал меня прочь. Я поскакал на север в Лорику, где остановился в гостинице. — Он отвернулся. — Не уверен, что смогу рассказать тебе все это, глядя в глаза. Я снял комнату. И тут со своим эскортом появился чужеземный рыцарь — не знаю, сколько их всего было, но по меньшей мере сотня рыцарей. Жан де Вральи, прокляни Господь его имя. Он позвал меня во внутренний двор, вызвал на бой и тут же атаковал.

Молодой рыцарь смолк.

— И что было дальше? Ты всегда был лучшим мечником, чем я, — заметил капитан.

Гэвин покачал головой.

— Нет, это неправда. Ты был лучшим мечником. Сэр Хайвел рассказал мне после твоей смерти, что ты лишь притворялся неумехой.

— Допустим, — сказал Красный Рыцарь. — Но все равно ты был и остаешься отличным латником.

— Сэр Жан считает себя лучшим рыцарем в мире.

— Неужели? Как страшно.

Гэвин хмыкнул.

— Ты совсем не изменился.

— Изменился, и ты прекрасно это знаешь.

— Никогда не думал, что смогу шутить, рассказывая тебе об этом. Он был в доспехах, а я нет.

Капитан кивнул.

— Он и должен был в них быть, если он — галлеец. Я там сражался. Они относятся к себе чересчур серьезно.

— У меня был лишь седельный меч… Клянусь святым Георгием, я нахожу себе слишком много оправданий. Один раз я попал в него и ранил, и тогда он отбил мой меч прямо в моего оруженосца. Получилось, я собственным мечом убил присягнувшего мне человека. — От самоиронии не осталось и следа, Гэвин говорил монотонным голосом, всхлипывая. — Я перестал осознавать происходящее, и он победил меня — втоптал в грязь. Заставил признать поражение.

«Каково же это было на вкус?» — подумал капитан. Множество раз он представлял, как делает с ним то же самое. А теперь сидел у его кровати и пытался понять, что изменилось всего за несколько часов. Ему казалось невероятным, что когда–то он воображал, как унижает сводного брата. Что когда–то страстно желал этого. Всего два дня назад наслаждался бы одной лишь мыслью об этом.

— А потом он пошел в гостиницу и убил моего старшего оруженосца, — продолжил Гэвин. — Я поклялся убить его.

Неожиданно капитану захотелось отправиться на поиски Амиции. Он понял, что обязан нарушить молчание между ними, как–то оправдаться. Так что же заставило его остаться? Возможно, боль — неподдельная, будто обнаженная рана, — звучавшая в голосе Гэвина. И он вынудил себя принять решение в пользу брата, ведь сам напросился к нему в исповедники. Поступать так — тоже обязанность капитана.

— Твой враг — мой враг, — произнес он, наклонясь ниже и обхватив шею брата руками. Среди Мурьенов достойное выражение ненависти было способом проявления любви. Иногда единственным.

— О Габриэль! — воскликнул раненый рыцарь и разрыдался.

— Габриэль погиб, Гэвин.

Молодой человек вытер слезы.

— У тебя ведь целая куча своих дел, — натужно улыбнулся он.

— С чего же мне начать? Я попал в осаду врага, который может подчинить своей воле любое существо. Его силы превышают мои из расчета десять, или пятнадцать, или даже двадцать к одному, а сам главнокомандующий считается непревзойденным гением.

Гэвин выдавил очередную улыбку.

— Это мой брат — непревзойденный гений.

Капитан усмехнулся.

— Ты собираешься сделать что–то абсолютно безрассудное, я чувствую, — сказал Гэвин. — Помнишь куриный рейд и свои алхимические эксперименты?

Красный Рыцарь огляделся, как будто боялся любителей подслушивать.

— Сегодня ночью он собирается нанести мощный удар. У него нет другого выхода. Несмотря на все его попытки и старания, осаду он проигрывает. В конечном счете, по законам Диких, кто–то из его союзников посчитает его слабым и бросит ему вызов.

— Они — наши враги. Кто знает, что у них на уме?

Капитан снова усмехнулся.

— Знаю я. Причем слишком хорошо.

— Вот как. А откуда ты знаешь? Что они замышляют?

Красный Рыцарь глубоко вздохнул.

«Почему каждое утро ты проклинаешь Бога?»

Потому что…

— Может быть, когда–нибудь я тебе расскажу, — ответил капитан.

Гэвин снова задумался и пришел к заключению:

— Ты — хранитель секретов. Ладно, пусть. Но что ты собираешься предпринять?

— Я попытаюсь достать его. Попробую ослабить. Старый маг тоже в деле.

Гэвин немного приподнялся и сел.

— Ты собираешься уничтожить Ш…

— Не произноси его имени, — перебил брата капитан. — Имя призывает.

Молодой человек прикусил губу.

— Как бы я хотел поправиться, чтобы скакать с тобой.

— Скоро сможешь. — Капитан обнял сводного брата. — Лучше будь моим другом, чем врагом. Наша вражда — просто привычка.

Гэвин нежно погладил спину Красного Рыцаря.

— Габриэль, прости меня!

Молодой мужчина держал в объятиях брата, пока тот не уснул. Правда, долго ждать ему не пришлось.

— Я не Габриэль, — тихо возразил он спящему рыцарю и отправился на поиски одной девушки, которая оказалась неподалеку. Она сидела на стуле в коридоре.

Их взгляды встретились. Ее словно говорил: «Не приближайся ко мне… Сейчас я слишком уязвима». Он не был уверен, что говорил его собственный взгляд, но остановился на расстоянии вытянутой руки от нее.

— Ты слышала, — сказал он несколько резче, чем намеревался.

— Каждое слово, — подтвердила она. — Не оскорбляй меня, требуя хранить все это в секрете. Я выслушиваю исповеди умирающих. Меня не заботят тайны великих мира сего.

Он понимал, что ее гнев — всего лишь самозащита, способ отгородиться от него. Но сказанное обижало.

— Иногда тайны должны оставаться тайнами по многим причинам, — заметил он.

— Ты проклинаешь Бога, потому что твоя мать не была верна отцу, а твои братья издевались над тобой? — гневно спросила она. — Я думала, ты храбрее. Или ты хочешь сказать, что собираешься сделать вылазку сегодня ночью и погибнуть?

Он глубоко вдохнул. Неспешно досчитал до пятидесяти на высокой архаике и выдохнул.

— Когда–то ты жила среди Диких, — мягко произнес Красный Рыцарь.

Девушка отвела взгляд.

— Уходи!

— Амиция… — он едва не назвал ее «любимая». — Я был в твоем Дворце. Вернее, на твоем мосту. Я не осуждаю.

— Знаю, недоумок, — гневно воскликнула она.

Он был поражен ее злобой.

— Я защищу тебя!

— Мне не нужна твоя защита! — заявила послушница, ее гнев холодом отдавался у него в душе. — Я вовсе не запертая в башне принцесса! Я принадлежу Богу, и Бог — единственная защита, которая мне нужна. Не ведаю, отчего мои силы исходят не от солнца! Впрочем, я и так уже достаточно нагрешила, чтобы добавлять к своим грехам еще и тебя!

Она вскочила и резко оттолкнула его.

— Я — дерьмо из–за Стены, шлюха, женщина ниже служанки. Ты, наоборот, эдакий потерянный принц. Даже не сомневаюсь, ты способен заморочить голову любой понравившейся тебе женщине деньгами и властью! — Она толкнула его еще раз. — Я не для тебя!

Он уже не был краснеющим шестнадцатилетним подростком. Поэтому поймал ее за руку, когда она отталкивала его, и рванул на себя, рассчитывая, что девушка окажется у него в объятьях. И он почти преуспел. Но она вовремя отстранилась, и он промахнулся с поцелуем. Его руки сжимали ее, и она холодным тоном, на который способна только женщина, заявила:

— Мне рассказать Симу, что вы принуждаете меня, капитан?

Красный Рыцарь отпустил ее. В тот момент он, казалось, ее ненавидел, и, скорее всего, это чувство было взаимным.

Она спешно удалялась, пересекая зал лазарета, а ему некуда было отступать, кроме крошечной комнатушки позади. Но, если посмотреть с другой стороны, она была пуста, а это то, что требовалось. Возможно, больше чем когда–либо в жизни, ему сейчас хотелось побыть одному.

В темной комнатушке он опустился на деревянный стул и разрыдался.

ЛИССЕН КАРАК — ИЗЮМИНКА

У Изюминки было много обязанностей. Повышение она получила совсем недавно, поэтому все еще наслаждалась ответственностью. Она старалась быть чистой и опрятной, ее доспехи сверкали, а квадратная шапка сидела на голове как влитая. Она знала, что многие мужчины, особенно постарше, не желали подчиняться приказам женщины, но идеальный внешний вид в таких случаях выручал.

Она назначила стражников у основных ворот и направилась к боковым, обходя посты поочередно. Организовала смену караула, согласовала новый пароль, рассчитала и приняла воинские приветствия — Изюминка обожала церемонии. А еще ей нравилось видеть, как все это впечатляет фермеров. По утрам и вечерам крестьяне смазывали свои инструменты и проверяли состояние животных. Они уважали искусных ремесленников, даже если их искусством была война.

Женщина–рыцарь пришла на последний пост и провела строем отправлявшихся на отдых стражников через внутренний двор к основанию западной башни, где отпустила их. Двум особо нерасторопным лучникам поручила отдраить тяжелый деревянный столб, установленный для отработки ударов мечом — во время исполнения назначенного капитанским судом наказания к нему привязывали Подлого Сима, поэтому он был заляпан всяким непотребством, которое надлежало смыть.

Потом она поднялась по ступенькам в башню, прислушиваясь к разговорам солдат. Надеялась услышать критические высказывания. Вообще–то пока капрал выходил из нее не самый лучший, но она старалась… А для этого нужно столько всего изучить.

Она знала, что им предстоит тяжелая ночь. Повсюду люди начищали доспехи, точили клинки, подтягивали пояса, проверяли набивку рукавов гамбезонов. Проводили еще тысячу разных ритуалов, которые, по их мнению, обеспечивали защиту и удачу в сражении. А вообще–то они все устали.

Наверху лестницы вместе с приятелями стоял ее заклятый соперник Плохиш Том. Она распрямила спину, заметив, что, несмотря на полагавшийся выходной, тот был во всеоружии, в полном комплекте доспехов, за исключением латных рукавиц и бацинета, которые лежали на дубовом столе. Она обратила внимание, что все его доспехи тщательно отполированы, не хуже ее собственных.

Он что–то сказал Бенту, и они заулыбались.

Изюминка поочередно заглянула обоим в глаза и спросила:

— Что?

— Твои люди по внешнему виду сгодятся в королевскую гвардию, — хохотнув, заявил Том.

— Какого черта? В чем дело? — злобно рыкнула она и посмотрела мимо него на защищенный перилами балкон, который выходил во внутренний двор и пропускал в башню свет и свежий воздух. Она увидела поднявшегося на стену священника и задалась вопросом, чем он там занят.

Бент хлопнул себя по бедру и проревел:

— Говорил же тебе! Не может даже оценить чертов комплимент.

Он вернулся к карточной игре, а она забыла про отца Генри. Изюминка снова смерила обоих мужчин взглядом и отправилась на крышу проверять посты.

— Где все латники? Капитан оставил записку…

— Я понял, капрал, — сказал Том. — Готовлю патруль.

Она почувствовала глубокое разочарование, граничившее с яростью.

— Патруль? Но…

— У тебя есть свои обязанности, — перебил ее гигант. — Теперь моя очередь.

— Всегда только твоя очередь, — огрызнулась она.

Без тени раскаяния он кивнул.

— Так и есть, Изюминка, я примипил и могу возглавлять патруль до нового пришествия Христа и, может, даже после него. Дождись своей очереди, милая.

Она расправила плечи, но Плохиш Том лишь помотал головой.

— Не-а, не обращай на меня внимания, Изюминка. Сказал, не подумав. Но мне нужен патруль. Парням нужно видеть, как я сражаюсь.

— Это ты любишь, — согласилась женщина, приблизившись, что называется, нос к носу. — И я тоже это люблю, мелкий ты ублюдок.

Том захохотал.

— Понял тебя, капрал.

Она отступила назад.

— Я тоже хочу свою очередь. Как бы то ни было: где все?

— Парни исповедуются священнику. Не волнуйся, Изюминка. Возможно, мы еще никуда и не поедем. Но каждую ночь отряд должен быть готов.

Она покачала головой и поднялась по ступенькам на крышу, чувствуя себя одинокой.

Темнота была почти кромешной, а лязг и скрежет разнообразных осадных орудий холодили душу, если позволить себе размышлять об этом. Но она этого не делала. Она стояла у огромной баллисты, вокруг которой суетились солдаты. Ее возвели заново, со сложной системой крутящихся механизмов, спроектированных старым магом. Один раз Изюминка лично попробовала из нее пальнуть. Теперь баллиста двигалась, словно живое существо. Безголовый, отвечавший за орудие, нежно провел по нему рукой.

— Старый мерзавец поколдовал над ней, вот что он сделал. Она живая. Убьет для нас виверну, когда та прилетит в следующий раз.

Изюминка крутанула баллисту взад–вперед. Приятное ощущение, будто забавляешься с игрушкой.

— Иногда орудие — просто орудие, — раздался громкий голос, из темноты вынырнул старый волшебник.

Никогда прежде женщина не видела настоящего мага так близко, поэтому немного смутилась.

— Нам невероятно повезло, что среди нас оказалось пятьдесят обученных ремесленников. Чертежник, который может все четко изобразить. Кузнец, способный выковать нужные детали. Столяр, качественно выполняющий плотницкие работы. По правде говоря, я обнаружил этот архаический механизм в книге. Так что его создали именно ремесленники. — Тем не менее старый маг был очень доволен и тоже с нежностью прикоснулся к орудию. — Должен признаться, я наделил его толикой живой души.

— Которую наколдовал! И теперь баллиста живая! — счастливо воскликнул Безголовый. — Она собьет нам виверну.

Гармодий пожал плечами, будто насмехался над невежеством людей, хотя и принимал их восторженные похвалы. Его взгляд задержался на Изюминке.

«Господи, неужто старый маг считает меня привлекательной?» То была леденящая душу мысль. Ее невольно передернуло.

Он заметил ее движение и рассмеялся, а затем резко оборвал смех.

— Между фортами что–то движется, — сообщил он.

Она перегнулась через стену башни.

— Немного подождем. Откуда вы знаете?

Его глаза сверкнули в темноте.

— Знаю. Могу на секунду осветить все небо.

— Не надо.

Определенно слышался низкий гул, будто кто–то играл на кимвале^[75].

— В полях капитан развесил жестяные банки, — сказала она.

Баллисту быстро развернули, Безголовый потянул рычаг, и в темноту полетел болт. С соседней башни выпустил ведро камней онагр^[76], и ночь наполнилась воплями.

В ответ сверкнула пурпурно–зеленая молния, попав прямо в башню с онагром. Во все стороны брызнули искры, словно кузнец ударил по раскаленному докрасна металлу.

— Господи Иисусе, что это было? — спросила Изюминка. Ярко–зеленая вспышка ослепила, и у нее зарябило в глазах.

Старый маг перегнулся через стену башни, из его руки вырвалось пламя — оно прошло почти по той же траектории, что и зеленая молния, настолько далеко, насколько Изюминка могла разглядеть.

— Черт, черт, черт, — снова и снова повторял Гармодий.

Вдали полыхнул огонь, осветив гигантскую фигуру, напоминавшую уродливое дерево. Скорее, два дерева.

— Боже милостивый, — пробормотал старый маг.

И громко скомандовал:

— Повторить!

Подгонять Безголового не было нужды. Изюминка наблюдала, как его команда готовила орудие — двое солдат натягивали лебедки, возвращая механизм взведения в исходное положение, затем немного их приспускали; третий принес двадцатифунтовый снаряд с такой легкостью, будто тот был из соломы, опустил его в желоб и потянул назад, пока тугая тетива не легла в огромный паз. Одной рукой Безголовый развернул орудие, прицеливаясь в горящего древочеловека, и дернул спусковой механизм.

Снова ударила молния. На этот раз просто яркая вспышка, обрушившаяся на северную башню. Полетели камни. Закричали люди. Ее люди. Изюминка развернулась и побежала к лестнице. Но остановилась. Невозможно находиться на двух башнях одновременно.

У нее за спиной двое бывших слуг, истекая потом, споро наматывали лебедки, приводя в действие плечи орудия, но Безголовый не обращал на них ровным счетом никакого внимания, как и на Симкина, гиганта, который поместил следующий болт в деревянный желоб как раз в тот момент, когда защелка для удержания тетивы встала на место и натянулась. Безголовый прицелился.

Гармодий что–то прорычал и направил струю пламени в сторону неприятеля. Но ее перехватило нечто вроде корзины из зеленого света и отбросило назад. Тогда он собственным подобием корзины, но уже из синего света, поймал пламя и отшвырнул обратно…

Безголовый приналег на спусковой механизм.

Стрела под прямым углом врезалась в широкое туловище–ствол. Послышался рев, летнюю ночь озарила шаровая молния. Башня задрожала. Шар ударил в куртину над основными воротами, и раздался оглушительный взрыв. Звук был такой, будто кто–то пролил воду на раскаленные камни, только громче в тысячи раз. Куртина застонала, прогнулась и обвалилась наружу, на крытый проход за воротами посыпались камни.

На башне с онагром кто–то подавал сигнал тревоги и продолжал суетиться. Оттуда взлетела корзина с раскаленным докрасна гравием — очередное новшество мага. В ночном небе камни вспыхнули, подобно небольшим метеоритам.

Внезапно все огни погасли и наступила тишина. Из раскинувшейся далеко внизу долины донеслись крики и стоны.

— Повторить! — прокричал Гармодий. — В ту же цель! Попади в него еще раз! Пока он не…

Но тут в небе вспыхнула стена зеленого света, и башня с онагром взорвалась, взметнув искры, звездопадом обрушившиеся вниз. В ночи раздался протяжный вопль, верх строения начал заваливаться, а потом исчез в темноте, погребя под собой онагр и четырех человек. Шумное падение камней с высоты в четыреста футов напоминало сход снежной лавины.

Затем все затихло.

Изюминка уже спустилась во внутренний двор, и в нее попали осколки куртины. Камень, отколовшийся от рухнувшей башни, стукнул ее по плечу. Вверху, на донжоне, она увидела Гармодия, из его рук струился зловещий синий огонь.

Рикошетом ударило в ворота, а на крытый проход обрушились целые глыбы, пробив крышу. Рыцари и лошади из летучего отряда Плохиша Тома оказались запертыми в ловушке. Кони надрывно ржали от страха и боли, слышались вопли людей.

— Факелы сюда! Фонари! За мной! — прокричала Изюминка.

Сэра Джона Поултни со сломанной ногой придавило трупом его же боевого коня. Изюминка с парой лучников — Одноухим и Скинчем — принялись доставать его из–под скакуна. Мужчины копьями приподняли тушу, сэр Джон изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать.

Большая часть обломков обрушилась на крышу прохода. И теперь она едва держалась, балки зловеще скрипели, а под ней стояла кромешная темнота. Наконец появились люди с фонарями, как раз когда из прохода показался первый латник, ведущий в поводу боевого коня. Конь то и дело вставал на дыбы и едва не убил копытом только что спасенного сэра Джона. Животное сходило с ума, и многие лучники бросились вперед, стараясь ухватить его за поводья, чтобы удержать. Из главной башни высыпали свободные от дежурства слуги.

— Где Том? — спросила Изюминка, ныряя во мрак.

Скинч, который, как правило, не отличался особой храбростью, последовал за ней. Фонарь осветил дюжину всадников, пытавшихся утихомирить своих взбесившихся в замкнутом пространстве скакунов. Люди спешились, чтобы удерживать животных. На несколько мгновений некоторые лошади успокаивались, но затем все начиналось заново, поскольку остальные скакуны продолжали бесноваться в темноте и шуме. Стойкий запах крови, исходивший от мертвого коня сэра Джона, усиливал страх…

— Да выводите их отсюда! — проревел Том.

Копыта молотили по воздуху. Лошади никак не унимались, благо, люди были в доспехах. Но рано или поздно животные поубивали бы своих всадников, с доспехами или без, не важно.

С диким свистом ворота позади Тома вспыхнули. Пламя осветило узкое пространство, брыкавшихся скакунов и закованных в броню людей, будто картину из преисподней.

Почти одновременно животные развернулись и понеслись прочь от огня, сбив большинство латников с ног.

Скинч распластался у деревянной стены рядом с Изюминкой, которая была, в отличие от него, все еще в доспехах и попыталась прикрыть его своим телом, когда мимо них, перепрыгивая через труп коня, пронеслись огромные бестии.

Во внутреннем дворе их уже поджидали слуги. Они ухватились за поводья, набросили лошадям на головы мешки и увещевали их спокойно и властно, как господа — слуг. Добротой и строгостью им удалось очень быстро усмирить животных.

Латники стали подниматься.

Изюминка осознала, что от лизавшего ворота огня не исходит жар, только тогда, когда из темноты вынырнул капитан и вскинул руки.

Огонь потух, будто свеча на ветру.

— Том? Сможешь всех пересчитать? Кто–нибудь пропал? — прокричал он, проходя мимо нее.

Снова стало темно, но казалось, молодой мужчина точно знал, где она, и безошибочно повернулся к ней лицом.

— В башне с онагром мы потеряли десять человек. Пойди и глянь, может, кого–то еще можно спасти.

Его глаза сверкнули в темноте.

— Да, милорд, — кивнула она и вышла в слабо освещенный внутренний двор.

Десяток лошадей еще брыкались, их пытались успокоить солдаты. Фермеры, их жены и дочери столпились у дверных проемов и окон.

Башня, на которой стоял онагр, напоминала сломанный зуб. Примерно треть верхнего этажа исчезла, и женщина подумала, что лишь благодаря провидению Господню она обрушилась наружу, а не во внутренний двор.

Потолок третьего этажа рухнул внутрь, осыпав спящих солдат дождем из камней и потолочных балок. Гезлин, самый молодой лучник в войске, лежал мертвый, раздавленный балкой. Его расплющенное тело выглядело поистине ужасающе в отблесках пламени, лизавшего остатки крыши. Дук — бесполезный идиот даже в лучшие времена — рыдая, пытался стащить с трупа треклятую балку.

Изюминка, преодолевая беспокойство, постаралась привнести в голос командные нотки и крикнула:

— Мне здесь нужна помощь!

По приставным лестницам к ней поднялись солдаты. Знакомые все люди — Фларч, ее собственный лучник, Кадди, возможно, самый лучший стрелок во всем войске, Раст, вероятно, самый худший, пританцовывающий при ходьбе Длинная Лапища и огромный, словно дом, Даггин. Они сняли балку с мертвого юноши и обнаружили под ней еще и Кэнни, лежавшего без сознания в луже собственной крови. А чуть подальше — забившегося в безопасное место под подоконником Кессина, самого толстого солдата во всем войске.

А помощники все прибывали: с внутреннего двора прибежали Ланторны, Картеры и прочие фермеры. Сневероятной скоростью они расчистили пол, убрав тяжелые балки и камни. Один из людей мастера Рэндома, которому довелось работать с магом, соорудил грузоподъемный механизм, и прежде, чем солнце взошло над горизонтом, им удалось выбрать из груды обломков огромные булыжники и, приподнимая над краем разрушенной башни, выложить их во внутреннем дворе.

Там, уперев руки в бока поверх золотого пояса, наблюдал за работой капитан. Выглядел он устало. Даже не повернув головы в ее сторону, он сказал:

— Отлично сработала, Изюминка. Теперь отправляйся спать.

Женщина повела плечами и буднично заметила:

— Еще многое нужно сделать.

Улыбнувшись, он повернулся к ней и, словно любовник, склонился к самому уху.

— Это первая скверная ночь из сотни предстоящих, — назидательно прошептал он. — Прибереги силы. Отправляйся спать.

Она вздохнула и окинула его взглядом, изо всех сил стараясь скрыть восхищение.

— Я справлюсь, — настаивала Изюминка.

— Знаю, что справишься, — ответил он. — Но прибереги силы на тот момент, когда они нам понадобятся. Я тоже собираюсь в кровать. И ты иди. Ясно?

Тогда она, избегая его взгляда, пожала плечами. И ушла прочь…

Припомнив, что ее кровать оставалась в башне с онагром, Изюминка вздохнула.

ЛИССЕН КАРАК — МАИКЛ

«Осада Лиссен Карак. День восьмой.

Прошлой ночью падший маг атаковал нас лично. Капитан сказал, что его сила даже больше, чем тех, кто возвел эти стены. Несмотря на все наши попытки оказать достойное сопротивление, он обрушил юго–западную башню с онагром. Погибло четверо мужчин и несколько мальчишек.

Безголовый, лучник, попал в падшего мага стрелой из баллисты. Многие видели этот выстрел.

Теперь нам помогает лорд Гармодий, маг короля, который ответил чародею волшебным огнем. Люди пребывали в ужасе. Проклятый маг обрушил и куртину у боковых ворот, но Изюминка быстро сориентировалась и спасла многих людей и лошадей».

Потом прозвища Безголовый и Изюминка были вычеркнуты, а вместо них вписаны имена Томас Хардинг и Элисон Грейв.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

В конечном счете, они потеряли шестерых лучников и одного латника. Это большой урон. Капитан нашел их имена в списке, вычеркнул и что–то пробурчал себе под нос. Правда, к ним присоединились парни Картеров, Ланторнов и Даниэль Фейвор. И, возможно, примкнут ученик ювелира Адриан, отменный художник, и долговязый юнец по имени Адлан.

Он передал список Тому.

— Уточни график дежурств. Мессир Томас Даррем…

— Отправился к праотцам, — перебил его горец. — Погиб при обрушении башни. Даже тела не нашли.

Красный Рыцарь нахмурился.

— Выходит, мы потеряли еще одно копье.

Том пообещал:

— Я разыщу тебе латника.

ЗАМОК У МОСТА — СЭР МИЛУС

Сэр Милус занимался с семерыми латниками–новобранцами. Интуиция профессионала подсказывала ему, что из всех могли выйти неплохие солдаты, стоило лишь придать им ускорение хорошим пинком под зад.

Во внутреннем дворе замка под его руководством установили деревянный столб для отработки ударов; ученики мастера Рэндома подручными средствами вынули из мостовой огромный камень, углубили яму до человеческого роста и поместили туда, прикопав, столб — удобно, когда так много желающих помочь.

Он обошел вокруг столба, поигрывая своим излюбленным оружием — боевой секирой, чей зубчатый обух напоминал замок с четырьмя выступающими башнями–шипами. На противоположной стороне имелось длинное, слегка загнутое лезвие, а верхушка была снабжена небольшим, остро заточенным шипом. Из рукояти выдавался фут заостренной стали.

Сэр Милус крутанул оружие и будничным тоном заметил:

— Думаю, нам уже не доведется сражаться здесь верхом.

Сержант Гвиллам кивнул.

— Что ж, тогда давай глянем, на что ты способен, — предложил сэр Милус.

Гвиллам выступил вперед. По войсковым меркам, доспехи у него были не такие уж плохие: бригантина, кольчужные чулки и добротная кольчужная рубаха с прочными кожаными рукавицами, покрытыми металлическими пластинами. Но, по мнению сэра Милуса, вся эта экипировка давно устарела.

У Гвиллама имелось при себе тяжелое копье. Он приблизился к деревянному столбу и, выбрав подходящую позицию, нанес удар. Острие копья на дюйм вонзилось в дерево. Пожав плечами, он изо всех сил рванул оружие на себя, вытаскивая.

Дирк Троутлэш, еще один латник из каравана, шагнул вперед и, играючи, нанес удар тяжелым топором с двусторонним лезвием, глубоко вогнав его в воображаемого противника.

Желающие поглазеть на тренировку лучники стали собираться на стенах башен, из фургонов высунулись любопытствующие купцы.

Джон Ли, бывший моряк, как и предыдущий новобранец, был вооружен топором с двусторонним лезвием. Его удар вышел сильным и точным: он попал в то же самое место, что и Дирк, и отколол от столба приличных размеров щепу.

Сэр Милус внимательно наблюдал за ними.

— Похоже, вы уже тренировались подобным образом? — поинтересовался он у Гвиллама.

— Мальцом занимался у столба, потом не до этого стало, — признался он.

— Намерены убивать чудовищ или людей? — спросил рыцарь, обращаясь ко всем сразу.

— Еще не решили, — выпалил Дирк, и его приятели разразились хохотом.

Сэр Милус даже головы не повернул. Неожиданно произошло следующее: вот он стоит, опершись рукой на секиру, а вот Дирк Троутлэш шлепается физиономией в грязь.

— Неверный ответ.

— Господи Иисусе! — простонал Дирк.

Пожилой рыцарь позволил новобранцу подняться и улыбнулся. Теперь–то он завладел их вниманием.

— Мы все будем тренироваться у столба, каждый день, если не призовут сражаться на стенах, — будничным тоном заявил он. — Считайте, это ваш всамделишный враг. Приемам обучу. А если перерубите его… Отлично! — Он ухмыльнулся. — Проявите усердие и удостоитесь права принять участие в установке нового столба.

Сэр Милус махнул в сторону Джона Ли.

— Твой удар был точен.

— Я много деревьев порубил, — пожал плечами Ли.

— Попробуй еще раз, но теперь представь, что сражаешься с человеком.

Бывший моряк снова шагнул вперед и вскинул топор, словно готовясь отбить мяч.

Сэр Милус одобрительно кивнул.

— Неплохая стойка.

Джон рубанул, в стороны полетели щепки. Он отвел топор к плечу и ударил еще. Рыцарь дал ему возможность нанести с десяток ударов. С каждым разом воин дышал натужнее, десятый удар вышел не таким мощным, как девятый.

Милус покрутил седые усы.

— Довольно. Отдышись. Смотри.

Шагнул к столбу, держа секиру в опущенной руке.

Шипом на конце древка он прошелся по столбу, словно поглаживая его. Затем, грациозно двигаясь на носках, хотя доспехи весили прилично, подался вправо, завершая движение тем, что верхняя часть древка легла на плечо. Стойка сильно напоминала ту, которую использовал бывший моряк с топором. Далее последовал мах сверху вниз с небольшим отступлением, и молот с зубьями угодил прямиком в столб, проделав в нем четыре глубокие вмятины. По–кошачьи ловко рыцарь переместился сначала назад, потом вперед, нижнюю часть оружия поднял вверх, затем широко шагнул, будто уклоняясь от атаки противника, и, резко повернув секиру, вогнал шип в бок столба. Рванув оружие на себя, сэр Милус приготовился к следующему удару в ближнем бою.

Ли понимающе кивнул.

— Я словно вижу человека, с которым вы сражаетесь.

Гвиллам, считавший себя хорошим латником, выскочил вперед.

— Позвольте мне, — попросил он.

Вооруженный тяжелым копьем с наконечником длиной с мужское плечо и шириной с ладонь, сержант на цыпочках подался вперед и ударил по столбу — дважды с одной стороны и один раз с другой — и отступил.

— Все верно, только не забывай о бедрах, — посоветовал сэр Милус. — Уменьшай нагрузку на руки за счет бедер. Берегите руки, они устают слишком быстро, — он обратился ко всем воинам. — Это просто работа, друзья. Кузнец ежедневно оттачивает мастерство в кузне, штукатур штукатурит, крестьянин пашет, моряк управляет кораблем. Плохие солдаты прохлаждаются, лежа на спине, а хорошие тренируются. Целый день, каждый день.

Троутлэш покачал головой.

— Да у меня уже руки отваливаются от усталости.

Сэр Милус понимающе кивнул и заметил:

— Зато ирки не устают.

—

ЮЖНАЯ ПЕРЕПРАВА, ОКРАИНЫ АЛЬБИНКИРКА — ПРИОР СЭР МАРК УИШАРТ

Когда приор повел своих людей на северо–запад от Южной переправы на окраине Альбинкирка, король снарядил с ним двух гонцов. Сэр Марк двигался с особой осторожностью, черные сюрко рыцарей полностью сливались с окружающим мелколесьем. Всадники ловко сновали между густо растущими деревьями, преодолевали труднопроходимые заросли шиповника. Останавливались часто. Рыцари спешивались, ползком перебирались через выступы крутых склонов и подавали руками сигналы. Несмотря на это, они довольно быстро продвигались вперед. Некоторые рыцари поодиночке отъезжали, случаюсь, в стороны, но всегда безошибочно нагоняли колонну.

Для королевских гонцов тяжелее всего было приноровиться к молчанию. Рыцари ордена Святого Фомы не переговаривались. Ехали молча, даже лошади не издавали ни звука. У них не было ни пажей, ни лакеев, ни слуг, ни оруженосцев. Сорок запасных лошадей — целое состояние — следовали за отрядом, навьюченные мешками с фуражом и сменной одеждой, без уздечек и поводьев. При этом животные не отклонялись от пути и не отставали. Что, по мнению гонца, того, который постарше, было весьма странным.

И все же, чтобы скакать через северную часть страны с рыцарями ордена Святого Фомы, требовалась смелость. Галаада Эйкона назвали в честь святого, церковь которого располагалась в Лондоне, и посему он ощущал себя сродни им. Его напарник Диккон Олвэзер стал гонцом еще при прежнем короле, на его теле шрамов было столько, что загар плохо ложился, как сам он любил повторять.

Королевские гонцы привычны к тяжелым будням, когда все время проводишь в седле, а вокруг ни души, но это путешествие стало для них настоящим испытанием — пятнадцать лиг по пересеченной местности, которая едва ли не каждый час вынуждала показывать все мастерство верховой езды. Зато их спутники не выглядели уставшими, хотя многие из них были значительно старше Олвэзера.

Ближе к вечеру один из самых молодых рыцарей вернулся к основному отряду и повел их направо, на север, затем вверх по склону крутого холма.

Неожиданно все молча спешились. Из притороченных к седлам ножен извлекли длинные мечи, разбились на четыре группы по пятнадцать человек и куда–то отправились.

Поглядывая на двух гонцов, приор чуть замешкался, а потом велел:

— Ждите здесь.

То были первые слова, услышанные Галаадом от рыцарей с тех пор, как они покинули королевский лагерь. Одетые в черное воины растворились среди деревьев.

Минул час. Холодало — весенние вечера становились длиннее, но не теплее, и Галаад никак не мог решить, доставать ему из котомки, притороченной к крупу лошади, огромный плащ или погодить. Ему совсем не хотелось оказаться пешим в самый неподходящий момент. Поэтому он обругал про себя приора и его молчаливость и продолжил наблюдать за напарником, который спокойно и без суеты провел в ожидании целый час.

— Они возвращаются, — неожиданно громко произнес тот.

Приор подошел к своей лошади и вложил меч в притороченные к седлу ножны.

— Следуйте за мной, — улыбнувшись, велел он.

Сэр Марк поднимался по крутому склону, все лошади покорно шли за ним.

— Магия, — презрительно сплюнув, едва слышно проговорил Олвэзер.

Огибая холм, они двигались против часовой стрелки. Казалось, утомительный подъем никогда не кончится, но в последних проблесках света Галаад различил вершину, заваленную каменными глыбами.

Лошадь, шедшая впереди, остановилась, отряд окутала тишина. Галаад глянул вниз и заметил труп. А затем еще один, и еще, и еще. Но то были не люди. Он не знал, кто это — мелкие, коричневатые, с большими головами и развитой мускулатурой, в отлично выделанной кожаной одежде и с огромными ранами от двуручных мечей.

— Господи Иисусе, — воскликнул Олвэзер.

Потянуло костром, и они продолжили подъем. На вершине обнаружился овраг, похожий на гигантскую чашу, в котором рыцари развели три костра и готовили пищу. Галаад Эйкон, которого замутило от вида трупов нелюдей и их красно–зеленой крови, переключился на запах еды. Варили гороховый суп.

— Расседлай коня и почисти его скребницей, — велел приор. — Дальше он позаботится о себе сам.

Олвэзер нахмурился, но Галаад не проявил солидарности со своим пожилым напарником. Его переполняла радость. Он словно попал в один из своих любимых сказочных снов. Что касается Олвэзера, сомневаться не приходилось, тому не терпелось вернуться к королю.

— У них здесь было настоящее сражение, — восторженно произнес Галаад, его глаза сверкали в свете костров. — А мы этого даже не услышали.

Губы приора растянулись в улыбке.

— Не совсем сражение, скорее, бойня. Ирки нас поначалу не заметили. — Он пожат плечами. — Угощайтесь супом. Завтра предстоит тяжелый день.

ЛИССЕН КАРАК

Ночь выдалась тихой. Обессиленные осажденные погрузились в сон. От очередного кошмара закричала Изюминка, Плохиш Том храпел как боров. Спавший в одиночестве Майкл что–то бормотал, раскинувшись на кровати. Настоятельница тихо плакала в темноте, затем встала и опустилась на колени перед триптихом, установленным на низком столике в углу ее кельи.

Сестра Мирам спала на животе, за день она оказала помощь стольким раненым, что сил у нее почти не осталось. Подлый Сим постоянно просыпался от собственного крика, а после лежал на койке, обхватив себя руками и высматривая чудовищ, мерещившихся ему под покровом тьмы, пока не пришла красивая послушница и не присела рядом.

Какой бы долгой и темной ни была ночь, противник безмолвствовал, и осажденные крепко спали.

С первыми проблесками рассвета враг атаковал.

«Осада Лиссен Карак. День девятый.

Сегодня враги предали огню земли вокруг крепости до самой границы с лесом. Люди — предатели–повстанцы — пожгли все деревни, хижины, хлева и сараи и даже высаженные кучно деревья. Фермеры, стоя на стенах, ужасались. Многие рыдали. Нас проклинали, называя дрянными солдатами, позволившими сжечь их поля. На стену поднялась и настоятельница. Она тоже долго смотрела на пожарища, а потом пообещала отстроить все заново. Но сердца многих ожесточились. Вплоть до полудня вражеские создания парили в воздухе над крепостью, и мы вновь вынуждены были мириться с их присутствием».

ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

Варварские непредотвратимые действия врага изменили суть всей последующей осады и потрясли фермеров и простой люд куда сильнее любой военной победы.

Пожары охватили и северо–восток. Хоксхэд — самая дальняя община на востоке — был предан огню еще до появления первых утренних лучей, а ночной караул видел, как пылал небольшой городишко, расположенный всего в двух лигах от Лиссен Карак. Когда на небосклоне взошло ярко–красное светило, на западе вспыхнул Кентмир. К тому времени на стены высыпал весь люд.

Потом настал черед Аббингтона. Мэг наблюдала, как горит ее родное селение. С такой высоты она могла посчитать все крыши и точно знала, когда пожар перекинется на ее дом. С отчаянным гневом пожилая женщина смотрела, как рвутся вверх языки пламени. Все строения лизал огонь: каждую усадьбу, каждый дом, каждый сарай, каждый курятник.

Внезапно поля вокруг скалы, где стояла крепость, заполнились врагами — существами, которые не показывались в первые дни осады. Были там боглины, ирки, демоны, тролли и огромные создания с плоскими головами и бивнями; солдаты их называли мастодонтами. И, конечно же, люди.

Как же она ненавидела этих людей.

Враги сдирали с деревьев кору и луб. Сады с яблонями, грушами, сливами и хурмой были полностью уничтожены. Виноград, который выращивали многие поколения, выкорчевали и сожгли за какой–то час. Насколько хватало взгляда, во всех направлениях распространилось огненное море, и посреди него Лиссен Карак оставался единственным живым островком.

Мэг не могла оторвать взгляда от гибели своего мира.

— Напоминает жареную сосиску без горчицы, не правда ли? — раздался рядом с ней грубый мужской голос.

Она вздрогнула и, повернувшись, увидела огромного темноволосого горца, самого жестокого человека во всем войске, сидевшего на соседнем бочонке и наблюдавшего за происходящим за стеной.

— Война без огня, что жареная сосиска без горчицы, — пояснил он.

Мэг почувствовала, что злится на него.

— Это… Моя деревня! Мой дом!

Здоровяк кивнул. Казалось, он не замечает ее слез.

— Все логично. На его месте я бы поступил точно так же.

Не сдержавшись, она накинулась на него.

— Война?! На его месте? Это не игра! Мы здесь живем! Это наша земля. Здесь мы возделываем поля. Хороним умерших. Здесь покоится мой муж, а моя дочь…

Она задыхалась от рыданий и сейчас ненавидела его даже больше, чем боглинов с их пугающими мордами и желанием сжечь все, чем она жила.

Том пристально посмотрел на нее.

— Не ваша, раз вы не можете ее удержать, — произнес он. — Насколько я знаю, ваши люди просто забрали ее у них. Мне–то все равно, но их мертвые тоже покоятся здесь. И я бы сказал, она по праву принадлежит им. Извини, но война — мое ремесло. И она предполагает много огня. Сейчас их главный показывает нам, что наше — только то, что мы можем удержать, а он может победить нас и без захвата крепости. Прошлой ночью мы нанесли ему удар, теперь он отвечает. Это война. Если вы не хотите, чтобы горели ваши фермы, будьте сильнее — намного сильнее себя прежних.

Она ударила его, и… Хоть и гневалась, стукнула наотмашь, но не сильно.

И он позволил ей.

— Немногие могут похвастаться тем, что врезали Плохишу Тому и остались после этого в живых, чтобы потом рассказывать эту историю, — промолвил гигант.

В первых проблесках утреннего света он одарил женщину кривой ухмылкой, а та развернулась и убежала.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Без особой радости Шип наблюдал, как горят деревни. То была легкая победа, но она поможет сломить волю фермеров. Хотя этого нельзя сказать с уверенностью. Может, наоборот, придаст им решительности сражаться до конца. Теперь они лишились всего, кроме самих себя. И все же, несмотря на то что сам был когда–то человеком, он с трудом понимал других людей. Еще у него появилось ощущение, что эта дилемма слишком сложна даже для его незаурядного ума. Он провозгласил себя командующим Диких, но на самом деле это мало интересовало его. Больше занимала загадка, что или кто такой темное солнце, и волновала она. А потом он угодил в осаду…

Далеко не в первый раз чародей спрашивал себя, а что он вообще здесь делает и как умудрился настолько погрязнуть во всем этом, чтобы рисковать собственной жизнью в сложившемся противостоянии. Прошлой ночью Шип вывел свою новую неуязвимую сущность на поле боя, и защитники крепости причинили ему боль. Ни одна рана не была смертельной, но он почувствовал физическую боль от перенапряжения и их ударов. Она злила его, и, когда гнев затмил глаза, чародей высвободил часть тщательно хранимой силы — достаточную, чтобы повредить стены крепости. Несомненно, это произвело впечатление на союзников, но какой ценой…

Он прошелестел листвой — если бы оставался человеком, пожал бы плечами. Прошлой ночью впервые за двадцать лет Шип почувствовал дыхание смерти. И это не пришлось ему по вкусу. Как и ощущение боли.

Но чем дольше длилась осада, тем больше существ прибывало к ним. Крепость в северной части королевства стала местом сбора для Диких. Его авторитет возрастал, и в дальнейшем он будет напрямую влиять на рост его сил. Что, однако, не будет иметь абсолютно никакого значения, если он погибнет.

Шип подумал о ней.

Чародей больше не мог качать головой — теперь вместо шеи у него был сплошной бронированный нарост, и, чтобы посмотреть налево или направо, ему приходилось поворачивать все туловище. При мыслях о ней он издал странный клохчущий звук. Прошлой ночью она сама решилась причинить ему вред.

И, наконец, он обдумывал присутствие в крепости третьего, помимо темного солнца. Сила — холодная, синяя — ударила его. Чистая сила, не ограниченная сомнениями или молодостью, закаленная и заточенная, словно сталь. Конечно же, это его ученик. Если бы Шип мог улыбнуться, он бы непременно это сделал.

Гармодий.

Вполне решаемая задача.

ЛИССЕН КАРАК — АМИЦИЯ

Амиция стояла на стене, наблюдая, как пылает вокруг крепости мир. Она не замечала приближения капитана, пока он не оказался рядом.

— Это было лишь вопросом времени, — произнес Красный Рыцарь будничным тоном, словно утром между ними ничего не произошло.

По правде говоря, ей не хотелось вообще ни с кем разговаривать, а тем более, с ним. Смотреть на него она тоже не желала — чтобы он не увидел, насколько тверда она в своем решении или же насколько разгневана.

— Он должен доказать своим союзникам, что преуспевает. — Капитан прислонился к зубчатой стене и указал на западную границу лесов. — Его люди строят два требушета. К концу дня мы почувствуем их мощь. И не потому, что они каким–то образом помогут ему выиграть осаду, но потому, что в этом случае его союзники увидят его…

Если бы она и дальше слушала его голос…

Девушка развернулась на каблуках и пошла прочь.

Красный Рыцарь поспешил за ней.

— Люди смотрят, — прошипела она. — Я — послушница при монастыре, а не твоя любовница. Пожалуйста, дай мне уйти.

— Почему? — спросил капитан.

Стальной хваткой сжал ее руку. Он делал ей больно.

— Отпусти, или ты — не рыцарь.

— Тогда я не рыцарь. Почему? Почему ты так внезапно изменила свое решение? — Он наклонился ближе. — Мое ведь ни капли не изменилось.

Девушка не была расположена к беседам. Она закусила губу и осмотрелась вокруг в поисках чудесного спасителя. Сестры Мирам. Настоятельницы.

— Неужели тебе нечем заняться? Кого–нибудь защитить? Кому–то приказать? Почему бы тебе не отправиться спасать фермы?

— Это несправедливо! — воскликнул он, отпуская ее руку. — Никто не смотрит на нас. Я бы почувствовал. Я не могу спасти эти фермы. И лучше побуду здесь, с тобой.

— Ты хочешь, чтобы я тоже взяла грех на душу? Вдобавок к тому, что уже нарушила свои клятвы, мне еще подвергать эту крепость опасности?

Его губы тронула озорная улыбка.

— Как правило, на других девушках это срабатывало.

— Могу лишь предположить, что срабатывало всегда. — Она вздернула подбородок так высоко, как только могла. — Я не собираюсь быть твоей шлюхой, капитан. Даже имени твоего не знаю. Таким девушкам, как я, не положено знать имена великих лордов, которые пытаются просунуть колени между наших ног, разве не так? Но я выбираю «нет». Ты не боишься ни Христа, ни настоятельницы. Посему я не могу противостоять тебе, угрожая наказанием от них. Но, видит Бог, мессир, я сама могу за себя постоять. Если ты посмеешь еще раз дотронуться до меня — ударю, и сильно.

Он смотрел на нее. Его глаза блестели от слез, и она заколебалась. Но решение принято, следует довести дело до конца. Девушка, не оглядываясь, пошла прочь.

Ей было трудно понять, почему она так злилась. Трудно объяснить — даже самой себе — такой выбор. Этот мужчина не для нее. Вопреки чувству, от которого разрывалась душа, она стала спускаться по лестнице. Несмотря на муки, подобно предсмертной агонии исказившие его лицо.

ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

«Гармодий».

Он никак не мог заглушить его голос в своем сознании. Однажды соединенные друг с другом сущности, обладающие силой, никак не разъединишь. Он не может полностью избавиться от Шипа, но сможет отгородиться от него стеной.

«Гармодий».

Вот именно, пожалуй, это — единственная возможность избавиться от чародея. Скрестив ноги, Гармодий сидел под старой яблоней, одиноко росшей у стены. Прекрасное в пышном цветении дерево к тому же благоухало силой. Скамья под ним была установлена таким образом, чтобы черпать исходившую от дерева силу, словно воду из колодца или источника. Где–то внизу располагался и сам источник, ни зеленый, ни золотой. Он, без сомнения, находился именно тут.

Старый маг зачерпнул из него силу — столько, сколько посмел.

«Гармодий».

Насколько опасен разговор с бывшим учителем? Активизировав их связь, Шип мог попытаться подавить его волю. Но, сидя на скамейке под яблоней, старый маг надеялся, что чародей не успеет установить над ним контроль до того, как он сам прервет их общение. Теперь он уже не мальчишка. Прежний мальчишка…

Впрочем, черт с ним.

«Здравствуй, Ричард».

«Знал, что ты ответишь».

«Должно быть, никогда не ошибаться — очень льстит самолюбию».

«Не ехидничай, Гармодий. Прошлой ночью ты ударил меня. Ты стал очень сильным магом».

«В битве при Чевине я уничтожил твою смертную оболочку, старик».

«Да, но я знал, что делать. И, конечно же, перехитрил сам себя. — В его словах звучала излишняя самоуверенность. — Пришелся ли тебе по душе мой мир Зазеркалья, мальчик?»

Гармодий на секунду задумался.

«Очень хитроумно. Какая же ты все–таки сволочь. И как тебе удалось привязать духов к котам?»

«Так приятно беседовать с понимающим человеком. Значит, ты научился покидать собственное тело? А! Вижу, что нет. Любопытно».

Старый маг считал, что откровенностью не навредит себе. Она не опаснее, чем сам разговор с Шипом.

«Почему ты сражаешься здесь? — спросил он. — К чему эта война?»

«Гармодий, как это на тебя не похоже! Ты не возражаешь против ведения переговоров с силами зла? Я думал, ты избрал совсем иной путь».

«Я пришел к выводу, что в Диких, по сути, нет ничего от дьявола. Так же, как и в солнце — от Бога».

«Ах, вот оно что! — в голосе Шипа звучало удовлетворение. — Выходит, ты многому научился».

«Я все еще пытаюсь разобраться во всем этом», — признался Гармодий.

«Дикие намного сильнее. Люди прокляты. У них нет будущего. Слишком разрознены. Слишком слабы».

«Я так не считаю, — возразил старый маг. — С моей точки зрения, проигрывают именно Дикие».

«Ты обманываешь сам себя».

«Не так искусно, как это сделал со мною ты».

«Дай–ка я тебе объясню. Стань моим последователем, и сможешь обладать любым телом, какое только пожелаешь. И вот еще — по–другому видоизменять собственное тело не выйдет. Ты понял? Я поделюсь с тобой знаниями, не потребовав ничего взамен. Присоединяйся ко мне. Будь богом. Ты этого достоин. А мне скучно…»

Гармодий громко расхохотался.

«Изнываешь от скуки в компании чудовищ и жаждешь кого–то более достойного? Ты предал своего короля и все человечество, кусок дерьма».

Настолько быстро, насколько мог, используя силу из источника, он прекратил общение. Прислонившись спиной к стволу дерева, Гармодий восстановил в памяти весь разговор с бывшим учителем.

— Похоже, вышло недурственно, — вслух произнес он.

Но Шипу все же удалось кое–что в него внедрить, подобно тому как опускают во влажную почву семя. Ученик обнаружил у порога собственного дома упакованные в яркие обертки коробки с сюрпризами. Гармодий вынес эти коробки в одну из комнат своего Дворца воспоминаний и тщательно отгородил от собственного сознания. Затем, отделив от себя вторую сущность, оставил ее в том же месте. Вторая сущность открыла первую коробку. Тогда как третья его сущность стояла наготове с топором. Заклинание было убийственно прекрасным. Несомненно, Шип оставался великим магом. Гармодий позволил второй сущности сосредоточиться на хитросплетениях заклинания.

Потом запер комнату, отозвал вторую сущность и устроился в другом месте Дворца воспоминаний — в уютном зале с расставленными по кругу креслами. Вторая сущность опустилась в соседнее кресло и записала заклинания на обычный пергамент, позже они вместе принялись тщательно их изучать. Вооруженная топором третья сущность стояла за спиной второй.

Гармодий понял, как именно были задействованы коты. Наконец–то он уяснил, как его бывший учитель использовал животных, чтобы шпионить за крепостью. Старый маг раскусил, как Шип проникает в тело любого существа, какого только пожелает, при условии, что у того не найдется достаточно сил, чтобы воспрепятствовать этому. Как он вбирает в себя их сущности, или, другими словами, поглощает ту часть любого смертного, которую Гармодий считал душой. И все ради силы. Чародей подчинял их бренные тела себе или изменял их.

Некоторое время Гармодий затратил, чтобы новые знания отложились у него в голове. И тут он обнаружил, что внимательно наблюдает за дворнягой, одним из псов, которых наемники привезли с собой в Лиссен Карак. Собака рылась в образовавшейся во внутреннем дворе помойке. В конечном счете, если осада продлится слишком долго, пса съедят. «Я могу попробовать на этой собаке. Она все равно погибнет».

Псина посмотрела на Гармодия. Склонила голову набок и ждала, не угостит ли ее чем–нибудь человек. Вокруг плескалась сила. «Неудивительно, что создания из земель Диких хотят вернуть крепость», — подумал волшебник. Потянулся к силе, попробовал ее на вкус и стал наполнять ею заклинание…

И отмахнулся обеими руками, отменяя подсмотренное заклятье и вливая силу в стены крепости. Затем встал и подмигнул псу.

— Нужно определить, где прочертить границу, — вслух сказал старый маг.

«Он поделился со мной знаниями намеренно, хитроумный ублюдок. Хочет, чтобы я оступился».

До Гармодия донесся запах готовящегося завтрака, и он решил, что пора вернуться к людям.

К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — РАНАЛЬД

Ранальд безмерно устал. Вволю наплакавшись, он потратил целый вечер, пытаясь отловить коня. Тешил себя надеждой, что наткнется на обоз, арьергард какого–нибудь отряда или на других спасшихся. Но так и не повстречал ни единой живой души.

Он долго искал мешок, забытый где–то на краю поля во время сражения. Наконец горец смирился с потерей и побрел прочь, промокая насквозь под дождем, изнывая от зноя под палящим солнцем. У него не было ни кухонной утвари, ни еды, ни возможности ее раздобыть.

Вечером четвертого, считая от сражения, дня по узкой, ведущей вверх тропинке он вышел к гостинице в Дормлинге. Завидев его, люди подняли крик. Но как только рассмотрели, кто это, жители долины бросились к нему. И, поскольку он был выборным наследником своего двоюродного брата, вначале понадеялись, вдруг его появление связано с хорошими вестями. Но, когда горец приблизился, разглядели его припухшее от слез лицо и меч брата. И все поняли.

Поэтому на крыльце гостиницы его поприветствовал лишь ее хозяин. Хотя и тот выглядел мрачнее тучи.

— Добро пожаловать, Ранальд Лаклан. Скажи, скольких вы потеряли?

Ранальд, не таясь, взглянул мужчине в глаза. Смерть сделала его менее щепетильным в подобных вопросах.

— Они все погибли, — произнес он. — Все, кто отправился с нами. И я тоже был мертв.

Присутствующие — все оставшиеся люди долины — охнули, послышались рыдания, причитания и гневные выкрики.

Без прикрас горец вкратце рассказал свою историю, потом повернулся к плачущей девушке, стоявшей рядом с отцом.

— Вот его меч. Если родишь сына, он повелел, чтобы мальчик за него отомстил.

— Это тяжкое бремя, навалившееся на плечи еще не рожденного ребенка, — заметил хозяин гостиницы.

— Это не мой выбор, — устало произнес Ранальд.

Позже, сидя в личных покоях хозяина, он поведал историю их последнего сражения. Заливаясь слезами, жена Гектора внимательно слушала. А когда он закончил, посмотрела на него долгим укоряющим взглядом.

— Почему они вернули тебя, — воскликнула она, — хотя могли вернуть моего любимого?

Горец лишь пожал плечами.

Хозяин покачал головой.

— Мы потеряли слишком много людей, не говоря уже о стаде. — Он подпер подбородок рукой. — Если они свернут в долину, нам придется весьма туго.

Ранальд даже не пытался притвориться, будто это его хоть как–то волнует, поэтому собеседник не возражал, когда тот собрался уходить. Он отказался от предложения мужчин выпить эля. Не интересовали его и предлагавшие себя женщины, и даже взявшийся сложить об их последнем сражении песню странствующий менестрель.

Горец отправился спать, а на следующий день был таким же безразличным ко всему, как вчера и позавчера. На рассвете он заставил себя спуститься из комнаты в общий зал, разыскать хозяина гостиницы и попросить у него лошадь и снаряжение.

— Ты же не намерен убивать пришедших из–за Стены в одиночку? — угрюмо поинтересовался мужчина.

— Нет, конечно.

— Значит, хочешь вернуться домой?

— Я — гуртовщик, у меня нет дома.

Хозяин отпил пива из небольшой кружки и вытер усы.

— Тогда куда ты собираешься?

Ранальд откинулся на спинку стула.

— Собираюсь отыскать Змея из Эрча. Хочу спросить, почему он допустил, чтобы на нас напали Дикие. Мы платим ему десятину в обмен на защиту от них. Это закон Эрча. Древний, как эти дубы и все остальное.

Собеседник медленно оторвался от кружки.

— То есть ты поедешь говорить со Змеем?

— Кто–то ведь должен, — ответил Ранальд. — Могу попытаться, я все равно уже мертв.

Мужчина покачал головой.

— У меня осталась всего дюжина лошадей. Твой брат забрал все мое стадо.

Горец кивнул.

— До того как отправиться к Змею, я возмещу твои потери. Дай мне двадцать человек, и я верну тебе стадо. Большая его часть осталась нетронутой. По меньшей мере тысяча голов.

— Ты так похож на своего брата, — промолвил хозяин гостиницы. — Полон неожиданных предложений.

Ранальд пожал плечами.

Я бы не волновался, но мальчику Сары понадобятся эти животные, вдруг надумает стать погонщиком.

Второй аргумент произносить вслух он не стал. Он, оставаясь человеком короля, должен был предупредить монарха о Диких.

Тем же вечером в сопровождении двадцати человек горец поскакал на юг. Двигались они быстро, разделившись попарно и соблюдая дистанцию в милю, внимательно осматривали каждый холм и каждую рощицу.

На ночь разбили лагерь, но костра не разводили, поэтому Ранальд перекусил овсяными лепешками, которые дала ему с собой Сара, а как только над горизонтом взошел красный диск солнца, они снова отправились в путь.

К обеду обнаружили первых животных. Мужчины из долины беспокоились, опасаясь сэссагов. И перепугались еще больше, когда в близлежащих лесах заметили трупы. Но, по прикидкам Ранальда, они все еще находились в нескольких милях к северу от места сражения. Стадо развернули, и оно направилось домой, как обычно поступают животные.

Горец мчался на юг по дороге и незадолго до наступления сумерек наткнулся на парнишку, которого Гектор отправил назад гонцом. Юноша был мертв: либо заблудился, либо специально сделал огромный крюк на запад, чтобы нечто обогнуть. Он лежал лицом вниз, вокруг разбухшего трупа кружилась туча мух, а его лошадь неподвижно стояла неподалеку. Из тела парня торчали четыре стрелы, без сомнения, его гибель была связана с возложенной на него миссией. Мужчины из долины с почтением предали гонца земле, а его двоюродные братья — два высоких, сероглазых юноши — оплакали.

На следующий день их ожидало настоящие потрясение.

Когда они отклонились далеко на запад от места последней битвы, собирая разбредшихся животных, на пути которых раскинулись непроходимые болота, Ранальд почувствовал запах костра и в одиночку отправился на разведку. Рисковать было глупо, но он не желал даже думать о том, что может стать причиной гибели хотя бы еще одного человека из долины.

То, что он обнаружил, казалось невероятным — двадцать живых людей Гектора с третьей частью стада. Дональд Редмейн вел их на запад. Трижды им выпало сражаться против разрозненных групп пришедших из–за Стены, но они выжили и сумели спасти животных.

Ранальду вновь пришлось пересказывать свою историю, наплакавшийся Дональд Редмейн и остальные мужчины из обоза поклялись отомстить за Гектора Лаклана.

Дональд отвел Ранальда в сторону.

— Ты сражался на юге. Как думаешь, Том еще жив?

— Родной брат Гектора? — уточнил горец. — Да, если только кровавая удавка войны не отправила его на тот свет, то жив. Полагаю, на континенте или на востоке. А почему ты спрашиваешь?

Дональд посмотрел на него покрасневшими от слез глазами.

— Потому что теперь быть ему погонщиком, — заявил пожилой мужчина.

— Он не захочет.

— Захочет, если не сможет воевать, — заметил Дональд.

Следующим утром разведчики убили странное существо: телом оно походило на человека, но низкорослое, с мускулистыми руками и ногами и уродливой головой, имевшей сходство с человеческой, но тяжеловеснее. Ранальд предположил, что это ирк — по мнению горцев, полумифическое существо. Легенды гласили, что ирки, как и боглины, пришли из дремучих лесов, раскинувшихся далеко на западе.

В лагерь они вернулись все вместе — сорок четыре человека. Им удалось собрать более двенадцати сотен голов скота и всех коз. Кроме того, у них осталось семьдесят пять лошадей. Сара Лаклан не будет нищенкой, и клан не погибнет.

Гектора Лаклана не стало. Но девиз «Лакланы за Эа» продолжает жить.

РЕКА АЛЬБИН, К ЮГУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — КОРОЛЕВА

Расположившись на носу корабля, королева наблюдала за сменяющими друг друга пейзажами. Она улыбнулась юному гильдийцу, который, прячась за высокими бортами судна, внимательно осматривал берега. На самом деле парнишка не слишком усердствовал, пребывая в том возрасте, когда сложно сосредоточиться на чем–то другом, кроме прекрасной дамы, стоявшей всего в нескольких футах от него. Его взгляд то и дело возвращался к ней.

Женщина разглядывала берега и улыбалась. Раздавались команды гребцам, снова и снова, вокруг них целыми тучами гудело комарье, пока над поверхностью воды не поднимался легкий бриз.

Рядом с ней сидела леди Альмспенд, раскрытая восковая дощечка покоилась у нее на коленях, в руке зажат стилос.

— Очередное письмо? — утомленно спросила она.

Королева покачала головой.

— Нет, слишком жарко.

— Сочувствую бедным гребцам, — заметила секретарь.

Многие мужчины были обнажены до пояса, а большинство и того ниже. Из–за постоянной физической нагрузки их тела впечатляли своим сложением, и леди Альмспенд какое–то время внимательно их изучала.

— Они походят на людей эпохи Архаики. Беру свои слова обратно. Не думаю, что им нужно сочувствовать, скорее, ими следует восхищаться.

Она одарила улыбкой гребца, и тот ответил взаимностью, несмотря на то что высоко держал шестнадцатифутовое весло.

Королева ухмыльнулась.

— Так позаботься об этом, дорогая.

— Пожалуй, я ограничусь восхищением со стороны, — парировала леди Альмспенд. — Как вы думаете, действительно ли часовые вчера ночью видели боглина?

Дезидерата кивнула.

— Да, несомненно.

Больше просвещать своего секретаря она не намеревалась. Делать привал на берегу стало небезопасно, поэтому теперь они будут останавливаться для ночлега на островках посередине реки.

— Почему бы нам не вооружить и гребцов? — спросила леди Альмспенд.

— Оружие у них есть — метательные копья и мечи. Но против неожиданной стремительной атаки в темноте мы не выстоим, поэтому лучший способ обезопасить себя — оставаться на воде, используя ее как естественную преграду.

Секретарь качнула головой.

— Даже не верится, что все это происходит на самом деле, что наши северные земли подверглись нападению. Должно быть, королю приходится сейчас нелегко. Когда мы прибудем в Альбинкирк? — спросила леди Мэри.

— Если будем двигаться с такой же скоростью, то завтра к полудню, — ответила ей подруга. — А если королева снимет с себя что–нибудь еще, то, возможно, гребцы налягут на весла еще усерднее.

Дезидерата усмехнулась словам молодой женщины.

— Я собираюсь приказать плыть всю ночь. Река по–прежнему широкая, а мы опаздываем.

Леди Мэри бросила на нее странный взгляд.

— К вам прибыл гонец?

— Нет, у меня ощущение, что мы опаздываем, — призналась королева, — ничего более. Если войско короля движется, то они уже скачут на запад к Лиссен Карак.

Молодая женщина откинулась на спину, ощущая нежными плечами прикосновения теплого летнего солнца. Насекомые никогда особо не беспокоили ее.

— Отправь гонца к королю, Бекка. Сообщи ему, что мы уже близко. — Она сверкнула глазами в сторону гребцов. — Сообщи, что мы присоединимся к нему через три дня.

Передать послание вызвался Руайе ле Арди, и они высадили его, вооруженного копьем, и его коня на берег. Королева одарила его поцелуем, и щеки рыцаря, скакавшего на запад, еще долго полыхали румянцем.

АЛЬБИНКИРК — ГАСТОН

Гастон наблюдал, как воины армии короля сворачивают лагерь и, обуреваемые тяготами и беспокойством, выдвигаются на запад. Ни один человек из ордена не вернулся назад, несмотря на то что Лиссен Карак располагался всего в двух днях пути от Альбинкирка. И каждую ночь в той стороне небо озарялось всполохами пламени.

С кем бы они ни сражались, природа этих существ была чужда людям. В Альбинкирке боглины поразили его — даже те несколько представителей племени, которых он увидел. Они оказались настолько омерзительными и несуразными, что он назвал бы их ошибкой природы, не будь те созданиями из земель Диких.

Его двоюродный брат пребывал в экстазе — огненные вспышки на западе свидетельствовали о том, что крепость все еще держится, а это означало, что близится великая битва. И для Жана де Вральи грядущее сражение стало путеводной звездой — магнитом, определившим смысл его жизни.

Гастон проверил готовность своего отряда и напомнил людям слова графа Приграничья о том, как следует действовать. Всегда полагаться на разведчиков, посылая их вперед, на фланги и в арьергард. Латников должны окружать копейщики и лучники, чтобы в случае нападения из засады рыцари могли быстро сориентироваться из относительно безопасного положения. Размещать повозки исключительно под прикрытием воинов.

Дельные советы. Но все они подразумевали, что благородные рыцари должны безоговорочно доверить собственные жизни людям низкого происхождения.

Егоразведчики выехали в предрассветные часы, к тому времени и сам он оседлал боевого коня. Личный оруженосец подал ему оружие, и Гастон молча наблюдал за построением отряда в колонну, прислушиваясь, не раздадутся ли крики или завывания горнов, возвещающие о начале сражения.

И вновь он затосковал по дому. Гастон не хотел участвовать в этой странной войне против мифических чудовищ и неведомых существ. Дома он сражался против людей, поведение которых понимал.

Когда его воины построились, он вместе с кузеном поскакал на запад вдоль общей колонны к королю, восседавшему на огромном скакуне в окружении своих лордов. В руках он держал послание, как обычно по утрам: у короля Альбы была прекрасно налаженная почтовая служба, и гонцы, несмотря на возраставшую по пути опасность, продолжали добираться до адресата.

— Она не послушалась меня, — светясь от счастья, воскликнул монарх. Он оторвался от послания и кивнул, приветствуя де Вральи. — Моя супруга не вняла моему совету и спешит сюда.

Капталь, как обычно, неправильно истолковал сказанное.

— В таком случае ваше величество должны наказать ее, — посоветовал он.

Монарх не стал с ним спорить и снисходительно улыбнулся.

— Полагаю, тогда мы будем выглядеть крайне неблагодарными по отношению к леди, которая привезет нам огромные запасы провианта.

Граф Приграничья улыбнулся.

— Когда вы ожидаете ее прибытия?

Король оглядел леса, раскинувшиеся на западе, словно зеленое море.

— Она в трех днях пути к югу от Альбинкирка, — ответил он. — Королева собрала целую флотилию и движется намного быстрее нас.

— Но ей ведь приходится следовать всем изгибам реки, — заметил граф Приграничья.

Сэр Ричард Фитцрой запустил пальцы в бороду.

— Ваше величество, у нее светлая голова на плечах. Она все равно будет продвигаться быстрее нас и привезет с собой намного больше еды и фуража, чем обычный караван.

Констебль откинулся на спинку седла.

— Неужели я — единственный человек среди присутствующих, который благодаря жизненному опыту способен дать совет? — спросил он. — Ваше величество, предлагаю продвигаться в сторону реки, пока не встретимся с королевой. Запасов провианта у нас всего на пять дней — мясо заканчивается, а живности в лесах маловато. Королевские егеря, прошу прощения, не приносят достаточного количества дичи даже для того, чтобы накормить королевский двор.

Граф Приграничья согласился с ним.

— Не стоит очертя голову соваться в бой, — заявил он. — Только не против Диких.

Граф Тоубрей покачал головой:

— Крепость может столько не продержаться.

— Лиссен Карак либо выстоит, либо падет, — заметил констебль, осмотрелся и понизил голос. — Милорды, сейчас от нашего решения зависит будущее всего королевства. Если мы потеряем армию, то не сможем восполнить эту потерю.

— Альбинкирк превратился в руины, — ответил король. — Я не могу потерять еще и Лиссен Карак.

— Нам нужна еда, — настаивал констебль. — Мы планировали пополнить запасы в лавках Альбинкирка. Или выйти на стадо, направляющееся на юг из Зеленых холмов, и затовариться говядиной.

— Говорите, мы сможем продержаться пять дней? А сколько сможет продержаться крепость?

Жан де Вральи привстал в стременах.

— Наши люди могут продержаться и без еды. Давайте наконец доберемся до врага.

Альбанцы лишь мельком глянули на него.

— Давайте наконец–то сразимся с этими существами! — настаивал капталь.

Лорд Бейн промолчал, красноречиво приподняв бровь. Друг короля сэр Дриант нахмурился.

— Я далеко не самый выносливый солдат в этом войске, и, как всем присутствующим прекрасно известно, я — любитель выпить. — Он наклонился к де Вральи. — Но мы не станем рисковать войском короля, скача на полуголодных лошадях в бой.

Губы галлейца растянулись в насмешливой ухмылке.

— Конечно, вы должны быть чрезвычайно осмотрительны.

Констебль прищурился.

— Да, милорд. Так и есть, мы должны быть очень осмотрительными. Должны сражаться на выбранной нами местности с продуманно расставленными войсками и не допускать их излишнего рассредоточения. Мы должны обезопасить фланги и построить защищенный лагерь, в который можно отступить, если все пойдет не так, как запланировано. Мы должны использовать любое преимущество перед врагом, какое только имеется. Это не игра и не турнир, милорд. Это война.

— Вы вздумали поучать меня? — Жан де Вральи позволил своему скакуну приблизиться к констеблю на два шага.

Тот снова приподнял бровь.

— Именно, милорд. Кажется, вам это необходимо.

В разговор вмешался король:

— Готовность капталя сражаться похвальна, а вот мой констебль, насколько я понял, скорее окопается здесь в ожидании королевы. Правильно ли я уловил вашу мысль?

Собеседник кивнул:

— Так и есть. Завтра я ожидаю известий от приора. Было бы глупо двигаться вперед, не дождавшись сведений из самого достоверного источника.

Гнев де Вральи был почти осязаем. Гастон ухватил его за руку, и рыцарь резко повернул к нему голову, словно разъяренный сокол. Но Гастон выдержал дикий взгляд кузена.

— Давайте хотя бы перейдем на южную сторону реки. Насколько нам известно, враг на северном берегу.

Констебль в открытую умолял короля разделить его точку зрения, и Гастон прекрасно его понимал. Услышав о подобных мерах предосторожности, Жан де Вральи лишь презрительно фыркнул.

— Если враг находится на северном берегу реки, — спесивым и нарочито оскорбительным тоном заявил он, — разве не наш долг как рыцарей быть сейчас там же и сразиться с ним?

Многие присутствующие были за переход на южный берег, поэтому король вежливо улыбнулся галлейцу и повернулся к своим рыцарям.

— Мы вернемся на южный берег, — объявил он. — Такова моя воля. Разобьем лагерь и возведем оборонительные сооружения на южном берегу Кохоктона, выставим вперед кавалеристов и пехотинцев.

— Сколь осмотрительно, — выпалил де Вральи.

— Такова моя воля, — повторил монарх.

Улыбка не сходила с его лица. От нее у Гастона появилось неприятное ощущение внизу живота.

ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

Вовсю светило послеобеденное солнце, а Майкл продолжал записывать.

«Осада Лиссен Карак. День десятый.

Вчера огнем и мечом враг уничтожил все деревни к западу от Альбинкирка. Нам же оставалось только наблюдать за происходящим. Сегодня противник расставляет чудовищ по всей линии осады, а над нашими головами раздаются крики его тупых созданий. Когда над крепостью их больше двух, создается впечатление, что своими тушами они закрывают все небо. Это лишает мужества многих, как и несметные полчища врагов в полях вокруг монастыря. Их в буквальном смысле не счесть. Все наши старания уничтожить их смахивают на попытки человека лопатой сдвинуть гору.

Сегодня весь день капитан неутомим: носится по всей крепости. На руинах башни с онагром наши люди возвели артиллерийскую платформу. Красный Рыцарь вместе с лордом Гармодием применили новый бетонный раствор и учили рабочих, как строить быстрее, а потом колдовали над бетоном, чтобы тот скорее высох — великое чудо, немало воодушевившее всех в крепости.

Противник пустил в дело свои орудия, но камни не долетали даже до стен крепости, и мы наблюдали за их безрезультатным полетом и последующим неудачным приземлением — камень, рухнувший в поле, убил одного из Диких. Капитан утверждает, что дух сопротивления может вспыхнуть с новой силой даже благодаря такой мелочи, как эта. Но через час враг, задействовав тысячи рабов, передвинул орудия ближе к нам».

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

— Он планирует напасть на Нижний город, — промолвил Йоханнес.

Капитан смотрел вдаль, наблюдая, как стреляют орудия врага. На расстоянии порядка четырех сотен шагов от стен Нижнего города на земляной насыпи, укрепленной древесиной, что–то около сорока футов высотой, противник установил два требушета. Скорость, с которой выросла осадная насыпь, для капитана оказалась самым пугающим моментом осады.

Хотя, может, все же и не самым. «Я не твоя любовница».

Ирония заключалась в том, что Гармодий учил его разделять собственные сущности, контролировать себя, ограждаться от опасных элементов заклинаний и контрзаклинаний. А еще огласил новоиспеченному ученику безоговорочные обязательные условия.

— Никогда не используй эту силу, чтобы заглушать свои чувства, парень. Наша человечность — это все, что у нас есть, — поучал его сегодня утром старик, будто то был вопрос великой важности.

Не успел Гармодий уйти, как Красный Рыцарь тут же использовал новое умение, чтобы отгородиться от чувств. А старый маг не попытался остановить его. Почему? Очевидно, над контролем ему следует еще хорошенько поработать.

Он отошел от зубцов крепостной стены, когда в надвратную башню Нижнего города под прямым углом ударил кусок скалы, отчего все строение пошатнулось.

Капитан шумно вздохнул.

— Там внизу наши люди, — заметил Йоханнес. — Мы не сможем его удержать.

— Мы должны это сделать, — возразил Красный Рыцарь. — Если потеряем Нижний город, он отрежет нас от Замка у моста. Потом передвинет свои орудия на юг. Это напоминает игру в шахматы, Йоханнес. Сейчас разыгрывается клочок земли — вот здесь, — он указал пальцем на загоны для овец на юго–западе. — Если ему удастся возвести на их месте осадную насыпь и установить метательные орудия, то он сможет одним выстрелом уничтожить любую башню Замка у моста.

Йоханнес покачал головой. Он участвовал в двадцати осадах и терпеть не мог, когда капитан, по его разумению, умничал.

— Он может возвести их там, когда ему заблагорассудится, — огрызнулся маршал.

Красный Рыцарь вздохнул.

— Нет, Йоханнес, не может, потому что опасается наших летучих отрядов. Несмотря на всю его колоссальную мощь, нам удалось хорошенько потрепать его. Если он установит орудия, но не уничтожит Нижний город, мы можем отправить отряд и сжечь их.

— Всего за один день он построит новые, — не сдавался собеседник.

Капитан задумался над его словами.

Йоханнес решил развить свою мысль.

— У него неограниченные запасы древесины, а может, и металла. Кроме того, куча рабов. Он может строить сотни орудий в десяти разных местах.

— Да, может, но только если подчиненные не покинут его, — произнес Красный Рыцарь. — Он больше не желает, чтобы мы выигрывали.

— И почему это должно его беспокоить? — раздраженно спросил Йоханнес.

Капитан наблюдал, как группа послушниц направилась к лазарету, чтобы сменить дежуривших сестер.

— Ты спрашиваешь, почему, Йоханнес?! — воскликнул Красный Рыцарь, сверкнув глазами и не скрывая досады. — Я‑то думал, ты веришь, что Бог на нашей стороне.

Тем временем она, идя в лазарет, позволила себе мельком взглянуть на него.

Йоханнес сжал кулаки: слова капитана пришлись ему не по нраву.

— Твои богохульные высказывания оскорбляют меня, — тихо произнес он.

Капитан повернулся к своему маршалу.

— Это твои трудности.

Они стояли, сверля друг друга взглядами. Внезапно третий требушет пришел в действие, и они увидели, как рухнула в Нижнем городе северная надвратная башня.

— Нужно вывести наших людей из Нижнего города, — настаивал Йоханнес.

— Нет. Я отправлю туда подкрепление и лично возглавлю его. Кто дежурит там сегодня? Эткорт?

— Эткорт еще полностью не оправился. Там сэр Джордж Брювс. — Йоханнес перегнулся через стену. — Мы теряем слишком много людей.

— Мы сильнее, чем были в начале осады. — Красный Рыцарь сдерживал гнев, не давая ему вырваться наружу.

— Пора тебе осмотреться внимательнее. Мы откусили кусок больше, чем можем проглотить. Здесь нам не победить.

Капитан повернулся к маршалу спиной.

— Нет, ты ошибаешься.

Йоханнес покачал головой.

— Сейчас не время для мальчишеского энтузиазма…

— Ты переступил границы дозволенного, сэр Йоханнес. Возвращайся к своим обязанностям, — приказал капитан.

Но маршал и не думал прекращать перепалку:

— …или великих ратных подвигов. Есть лишь два верных решения…

— И когда ты станешь капитаном, то будешь действовать, как посчитаешь нужным, — перебил его Красный Рыцарь. — А теперь позволь и мне быть таким же прямолинейным, каким хочешь казаться ты, мессир. Ты не умеешь просчитывать самые простые тактические последствия. Ты пользуешься авторитетом среди лучников и рыцарей, но похвастаться знатным происхождением не можешь, а значит, люди, для которых это важно, не станут тебя слушаться. Но самое главное, у тебя нет той силы, какой обладаю я. Мне порядком надоело разжевывать все это тебе, мессир. Подчиняйся, не задавая вопросов. Это все, что от тебя требуется. А если не способен и на это, тогда ты уволен.

Йоханнес скрестил руки на груди.

— Что, вот прямо сейчас, во время безнадежной осады?

— Да.

К ночи враг задействовал целых шесть орудий, которые обрушивали на Нижний город шквал камней.

Красный Рыцарь собрал сменный караул и повел его вниз по склону горы. Имелось два пути — дорога, испещренная выбоинами, спускавшаяся по внешней стороне хребта, и тропинка с двумя лестницами, идущая непосредственно по гребню. На нескольких ее участках были возведены каменные ограждения, защищавшие и скрывавшие отряды, направлявшиеся в Нижний город, вот только лошади тут пройти не могли.

В любом случае караульным пришлось бы выбрать именно этот путь. Ноги они обмотали мешками, чтобы шуметь как можно меньше. И поскольку враг захватил раскинувшуюся под ними равнину, капитан выставил разведчиков по обеим сторонам их маршрута: Дауд Красный и Эмис Хоб осторожно двигались вниз по голым камням.

Спуск занял у них целый час. Все это время огромные валуны падали с неба на Нижний город, уничтожая дома и мостовые. Всякий раз, когда на город обрушивалась очередная груда камней, в разные стороны летели искры. Глухие щелчки требушетов раздавались каждые несколько ударов сердца и отчетливо слышались в задымленном воздухе. Создавалось впечатление, будто орудия находятся совсем рядом.

Воздух был едким и тяжелым из–за повышенной влажности и горящих зданий. Один из лучников закашлялся.

Далее они двигались чуть ли не ползком. Звезды на небе не просматривались, и темень казалась чем–то осязаемым, вроде непобедимого противника. По равнине стлался еще более удушливый дым, а обломки скал, возвышаясь над каменной крошкой, затрудняли и без того медленное продвижение.

Где–то вдалеке за равниной выстрелило орудие. Снаряд, проносясь по дуге, был виден расплывчато — он полыхал. Его размытые очертания свидетельствовали о густоте дыма. Объятый пламенем, он летел как будто прямо в них.

— Двигаемся дальше, — приказал капитан, не обратив на него никакого внимания. — Следуйте за мной.

Пылающий снаряд с грохотом рухнул где–то в полях. Орудие снова выстрелило.

Даже рассеянного света от горящих снарядов хватило, чтобы помочь сменному караулу двигаться по тропинке. Красный Рыцарь побежал, спотыкаясь. Он приблизился к боковым воротам города, саботоны залязгали на каменных выступах. Его догнали Линк, Блейд, Снот и Хетти.

— Смена караула! — негромко выкрикнул он.

Ответа не последовало. Красный Рыцарь выругался и проорал:

— Смена караула!

— Все погибли, — прошептал Кэнни. — Нам нужно…

— Заткнись, — перебил его Блейд. — Кэп, хотите, я заберусь на стену?

Красный Рыцарь потянулся своей силой в сторожку. Людей там не было.

— Помогите ему взобраться на стену. Кэнни, подсади. Если понадобится, вставай ко мне на плечи, можешь даже на шлем.

Капитан стоял напротив Кэнни, который, как всегда, что–то проворчал, но все же подставил сцепленные руки в латных рукавицах. Блейд по рукам лучника забрался на плечи Красного Рыцаря, оценившего его тяжесть, и подпрыгнул. Ухватившись за край, стал подтягиваться. С третьей попытки, вложив в рывок все силы, он перекинул ногу там, где стена была чуть ниже. И вот он уже на противоположной стороне.

— Ух ты, как–то все уж больно легко вышло, — высказался Кэнни.

Снот тихонько высморкался.

— Никчемный ты кретин, — произнес он. — В Галле мы всегда так поступали, когда нужно было захватить какой–нибудь город.

Блейд приоткрыл ворота.

— Здесь никого.

Кусок скалы врезался в стену слишком близко от них, пришлось поторапливаться.

— Внутрь, — приказал командир.

Он проскользнул через низкие боковые ворота и обнажил меч. За Эмисом Хобом и Безголовым показался Дауд Красный.

— Поторапливайтесь. Дауд и Хоб, займите здесь оборону на случай, если нам придется возвращаться этим же путем.

Охотники кивнули.

Пробираться по руинам Нижнего города оказалось тем еще кошмаром. Обстрел камнями продолжался, однажды целая куча врезалась в дом на соседней улице, подняв облако щебня. Разрушенных строений становилось все больше. Пришлось опустить забрала, чтобы защититься от мелких осколков и щепок. Бойцы караула то и дело падали, отчаянно ругаясь.

Молния озарила небо, когда сменный караул добрался до входа в северную башню. Она пережила несколько прямых попаданий, но стены толщиной в пятнадцать футов у основания пока держались. Капитан ударил по опущенной дверной решетке навершием меча. Спустя некоторое время через решетку на них уставилась пара испуганных глаз.

— Караул! — сипло крикнул Красный Рыцарь. — Мы пришли сменить вас.

Они услышали, как поднимается засов. Где–то справа упал очередной снаряд, и все пригнулись. Мелкие осколки камней зазвякали, отскакивая от шлема капитана. Блейд захрипел. Капитан обернулся посмотреть, что произошло, и бросился к нему, чтобы поддержать, когда тот стал заваливаться. Из горла Блейда торчала четырехдюймовая деревянная щепа. Он умер еще до того, как Красный Рыцарь опустил его на землю.

— Откройте чертову дверь! — проревел капитан.

Дверь продвинулась на ширину ладони и застопорилась. Открыться ей не давала груда булыжников. Еще два камня упали поблизости, потом в пятидесяти шагах от них взорвался огненный шар, осветив задымленный воздух.

Безголовому удалось расчистить достаточно места, чтобы открыть дверь, и они ввалились в башню, затаскивая с собой Блейда. Скрант, лучник, впустивший их, во все глаза таращился на капитана. Красный Рыцарь оттолкнул его и зашагал по низкому коридору. Снаружи упал очередной снаряд, и башня отозвалась глухим рокотом — задрожали факелы, со стен посыпалась штукатурка.

Сэр Джордж Брювс сидел в кресле в донжоне. В руках у него была кружка вина. Мутным взглядом он окинул капитана.

— Ты что, пьян? Почему у боковых ворот никого нет? — Красный Рыцарь повернулся к Безголовому. — Собери сдавших дежурство солдат. Сэр Джордж останется здесь.

Кэнни задержался в дверном проеме донжона с намерением послушать, о чем пойдет речь, но Безголовый схватил его за плечо и потащил за собой.

— Шевели задницей.

Ворчание Кэнни слышалось до тех пор, пока они не спустились по лестнице. Сэр Джордж дождался ухода лучников.

— Нижний город нам не удержать, — произнес он.

Пафос подпортила отрыжка.

— Это невозможно по определению, — продолжил Брювс, понадеявшись, что такого объяснения хватит.

— Поэтому ты решил оставить заступающий караул без поддержки? — поинтересовался капитан.

— Пошел ты к черту со своими поучениями, — заявил сэр Джордж. — Я сыт всем этим по горло. Самое время сказать, ты — выпендривающаяся задница. Я велел людям укрыться в башне, чтобы сохранить им жизни. Ведь все равно вы сюда добрались. Я не сомневался, что так и выйдет. И я не потерял ни единого чертовою человека, а если выпил, то это никого не касается, кроме меня самого. — Он фыркнул. — Я сам побывал снаружи. Там сущий ад.

Капитан склонился над ним.

— Если потеряем Нижний город, через день–другой он захватит Замок у моста.

Сэр Джордж покачал головой.

— До тебя что, не доходит? Что ты корчишь из себя защитника обреченных… Все из–за того, что волочишься за монашкой? — грубо хохотнул он.

Капитан вдохнул исходящий от него перегар. Приторно–сладкий запах вина и ненависти. Это напомнило ему о матери.

— Мы — наемники, а не герои. Самое время отыскать того, кто стоит во главе осады, и заключить с ним сделку. Забирай девчонку с собой, если дело в ней. Здесь мы работу закончили. И нет на свете таких денег, за которые стоило бы подыхать. — Сэр Джордж отхаркнул и сплюнул. — Пошел ты, капитан, куда подальше, и не вставай у меня на пути. Я отбыл свои двенадцать часов в этом аду и теперь собираюсь вернуться в крепость.

Красный Рыцарь выпрямился.

— Нет, ты останешься здесь, со мной.

— Черта с два.

— Если попытаешься выйти из этой комнаты, я тебя убью.

Сэр Джордж рванулся к двери. Он не был облачен в полный комплект доспехов. В животе, полном вином под завязку, усердно булькало. В следующий момент он оказался на коленях у ног Красного Рыцаря, а его рука — зажатой в замке, который угрожал вывернуть плечо.

— Я не хочу убивать тебя, — произнес капитан. — Но если честно, сэр Джордж, мне нравится это делать, и ты сейчас самый подходящий кандидат.

Сэр Джордж что–то прокряхтел. Капитан понемногу, очень медленно ослабил хватку. Стоявший на коленях мужчина подался назад.

— Ты совсем из ума выжил.

— Я намерен удержать эту крепость во что бы то ни стало, — ответил Красный Рыцарь. — Собираюсь удерживать ее, даже если мне придется делать это в одиночку. Когда будем уходить из Лиссен Карак, а я клянусь своей силой, сэр Джордж, мы обязательно покинем это место, — мы больше не будем безымянным войском отщепенцев, промышляющих на грани разбоя. Мы будем самым известным войском в Северном королевстве, и люди станут поднимать цену, чтобы заполучить нас.

Сэр Джордж потер плечо.

— Мы тут все передохнем, а это не совсем то, что мы привыкли делать, парень. Мы еще поживем. Пусть погибает кто–нибудь другой. — Он посмотрел на капитана. — Твой захват весьма убедителен.

Друг за другом на Нижний город обрушились два снаряда. На головы посыпалась штукатурка.

НИЖНИЙ ГОРОД ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Час спустя, когда начало светать, покидавший Нижний город караул поднимался по тропе, прихватив с собой два тяжелых бревна — потолочные балки разрушенных домов. Вражеские орудия продолжали обстрел, но уходящий караул был вне досягаемости. Они бежали вверх по хребту, а из главных ворот крепости вышли люди, чтобы помочь им.

Прошло несколько часов.

Красный Рыцарь спал, не снимая доспехов, опустив голову на стол в донжоне. Проснулся он от давящей тишины и сразу кинулся к лестнице, лязгая саботонами, задев набедренником дверь, ведущую на нижний этаж.

Безголовый стоял на зубчатой стене башни и показывал пальцем на вражеские построения, всего в трехстах шагах западнее. Довольно близко, чтобы не промахнуться, или так по крайней мере казалось.

— Кадди сможет достать до них стрелой. Или Уилфул Убийца, — усмехнулся Безголовый. — Да я и сам не прочь был бы попробовать.

— Даже если вы попадете в одного или парочку, их все равно намного, намного больше.

Здесь он был как на ладони: его герметическая защита не подпитывалась силой крепости. Он ощущал Шипа.

В четырех местах куртины Нижнего города зияли бреши.

«Гармодий», — позвал он. Почувствовал, как тот дернулся.

«Удачно подсоединился. Слушаю тебя».

Красный Рыцарь сосредоточился. «На Нижний город готовится нападение. Мне нужны люди. Пожалуйста, передайте сэру Томасу».

«Ты стал сильнее».

«Практикуюсь».

И он продолжил наблюдение.

Изюминка видела, как через главные ворота внесли бревна. Скант подошел к ней — с ввалившимися глазами, почесывая руки — и протянул записку. Женщина глянула в нее и кивнула. Дневной караул стоял во внутреннем дворе, готовый к перекличке, поэтому Уилфула Убийцу она отыскала с легкостью.

— Уилфул, ко мне, — приказала Изюминка.

Мужчина выступил из строя.

— Разыщи Бента. И любых оружейных мастеров, каких только сможешь раздобыть. Люди мастера Рэндома сейчас в дормитории, а парнишка–чертежник, предполагаю, в большом зале. Эти бревна нужно использовать для метательного рычага требушета — и установить его там, где был онагр.

Уилфул Убийца обдумал сказанное, потом кивнул, покусывая усы. Пока он внимательно рассматривал башню, а Кадди проверял заступивших на дежурство лучников, в полном облачении появился Плохиш Том. Он не был похож на человека, который всю ночь провел на ногах.

— Капитану нужен внутренний караул. Удвоенный.

Том кивнул. По стене прошел сэр Йоханнес и спустился по ступенькам лестницы куртины.

— Держись, Том.

Горец встретился взглядом с Изюминкой.

— Сейчас, — произнес он и повернулся к сэру Йоханнесу.

Внутренний караул считался резервным — численность вполовину меньше принятой, набирался он из надежных воинов, обычно лучших в войске, но сегодня просто из имевшихся в наличии солдат. В дневной караул по приказу Изюминки заступило более дюжины латников — остальных придержали для летучего отряда — под предводительством сэра Джона Ансли, молодого жизнерадостного здоровяка. Сэр Джон, отвечаешь за стражников, — приказала Изюминка. — Я возглавлю внутренний караул. За мной!

Караульные подчинились приказу: шестнадцать лучников и восемь латников. Среди лучников было много незнакомых гильдийцев и все пятеро новобранцев из местных мальчишек. Старшим она хотела назначить Бена, но он уже стоял рядом с Уилфулом Убийцей.

— Кадди, ты за старшего, — произнесла она.

— Как скажешь.

— Ты с ума сошел! — прорычал Йоханнес Тому.

Горец громко захохотал.

Старшим латником стал Крис Фолиак — один из ее людей, с которыми она делила шатер. Он уже позаботился о том, чтобы остальные были готовы выдвигаться.

Кадди махнул рукой, и Длинная Лапища шагнул из строя и присоединился к нему. Они вышли в боковой проход. Все понимали, что сэр Йоханнес не согласен с приказом капитана.

Внутренний двор остался позади, и они оказались под лучами солнечного света. Внизу, в полях, сотни, а возможно, тысячи существ двигались к Нижнему городу. Чудилось, будто волнами пошла сама земля.

— Господи Иисусе, — пробормотал Крис Фолиак. — Господи Иисусе.

Длинная Лапища задумчиво сплюнул. Он задержался у двери и, наклонившись к ней, крикнул:

— Тоби! Майкл!

Не дождавшись ни слуги, ни оруженосца капитана, лучник проревел:

— Жак!

Вместо них вышла монахиня — высокая и привлекательная, несмотря на запавшие глаза.

— Могу я чем–то помочь? — спросила она.

— Капитан в беде. Передайте Плохишу… Передайте сэру Томасу, нам нужны запасные стрелы, и чтобы все люди были в доспехах.

— Передам.

— Не сомневаюсь, красотка.

Длинная Лапища осторожно сплюнул в сторону, одарил ее лучшей из своих улыбок, развернулся и побежал вниз по тропе, догоняя остальных.

ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

Гармодий наблюдал за суетой во внутреннем дворе, взбираясь по ступеням мимо двух споривших друг с другом латников, добрался до стены…

Все оказалось хуже, чем он предполагал. Босоногий, он побежал вдоль стены к яблоне. Вбирая силу, вскинул посох…

ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

Из окна своей комнаты настоятельница наблюдала за построением дневного караула. Было что–то особенное в этом хорошо организованном войске. В их ярко–красных гербовых накидках, до блеска отполированных доспехах. С ними она чувствовала себя в безопасности, хотя и понимала — это ложное ощущение.

Когда она разглядывала их, высматривая капитана, скучая по нему и налагая на себя епитимью — все это промелькнуло у нее в голове одномоментно, — облаченная в мужские доспехи женщина отдала приказ, и воины строем последовали за ней.

Внезапно возникла паника — люди бросились в разные стороны.

Женщина потянулась в эфир…

Он готовился напасть.

Она чувствовала себя хорошо выспавшейся и невероятно сильной. Прошла через верхние покои к окнам внешней стены, расположенным на высоте трехсот футов над равниной, и выглянула. Поля кишели существами, словно личинками насекомых. Ее передернуло от отвращения. Две послушницы, взволнованные ее состоянием, явились с чашей подогретого вина и подбитой мехом рясой. Она осушила кубок и натянула рясу, послушница, что постарше, стала расчесывать ей волосы.

— Поторапливайся.

На ноги она надела легкие туфли, а поверх меховой рясы накинула мантию, указывающую на ее положение, и выбежала из покоев. Тем временем существа на раскинувшихся внизу полях не единой могучей волной, но морским приливом стремились достать до оборонительных укреплений.

Она схватила посох — изогнутый жезл, который по традиции носили и ее предшественницы, — с зеленым камнем на навершии. А потом женщина побежала, словно помолодев на много лет, к месту поклонения — своей яблоне. Она пришла в замешательство, обнаружив у дерева постороннего. И не просто находившегося там, а купавшегося в ее силе.

— Господин маг, — остановившись, произнесла она.

— Госпожа настоятельница, — ответил на приветствие Гармодий. — Я занимаюсь делом.

Несмотря на ее замешательство, он вскинул свой посох. Его сила была зримой. От всей его фигуры исходили ее нити.

НИЖНИЙ ГОРОД, ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан наблюдал, как продвигаются существа из армии противника. Они уже достигли зоны поражения, и Безголовый с приятелями приступили к отстрелу. Два самых молодых лучника принесли со второго этажа пучки новых стрел, а те, кто постарше, выпускали их во врага. Безголовый суетился, определяя скорость и направление ветра и расставляя пучки стрел в специальные держатели, вмонтированные в стены, — что–то вроде небольших железных ведерок.

Командующему и раньше доводилось видеть своих лучников в деле: он часто присутствовал на их тренировках на стрельбище, но никогда еще десяток профессионалов не действовал так слаженно.

Два старших лучника, Безголовый и Кэнни, вскинув луки, выстрелили разом, успев обсудить, какие цели наметили, и проследили за полетом стрел.

— Не промахнулись, — серьезно произнес Кэнни. Куда только подевался обычный грубовато–приказной тон казарменного юриста.

— Не промахнулись, — подтвердил Безголовый. — Готовы, парни?

Он вскинул лук, и все мужчины в башне выстрелили одновременно. Их стрелы взлетали все выше и выше, и еще до того, как они полетели по нисходящей, следующий залп рассек воздух.

Ирки на равнине взревели, показывая свое презрение, обнажили загнутые зубы, похлопывали себя по задницам и потрясали копьями. Их было около тысячи, а возможно, даже больше. Одетые в домотканую зеленую одежду и кожаные краги, с коричневой кожей, они выглядели так, словно восстали из–под земли.

Первый залп достиг цели, вырезав небольшой кусок огромного лоскутного одеяла из коричнево–зеленых ирков.

Строй копий продвинулся на шаг ближе.

Последовал второй залп.

И третий.

И четвертый.

Множество ирков стали походить на разложенные сапожником и пришпиленные шилом куски кожи. Раз за разом залпы пробивали небольшие бреши среди наступающих. Но врагов было слишком много.

Ирки взревели, их лица исказились гримасами гнева, и они кинулись в атаку.

— Стреляйте без задержки, парни! — крикнул Безголовый.

Его руки мелькали с такой скоростью, что сливались в размытое пятно. Он вскидывал лук, отпускал тетиву, выхватывал из держателя следующую стрелу, натягивал тетиву, вскидывал лук и стрелял; даже капитану трудно было за ним уследить.

Брэт, самый младший из лучников, развязал полотняный мешок, вывалил новые стрелы, наконечниками вниз, в держатель Безголового и побежал пополнять запасы следующего стрелка.

Всякий раз, вскидывая лук, Кэнни покряхтывал — так часто и ритмично, что это стало напоминать известное непристойное действо.

Ирки почти не имели доспехов, да и щитов у них не хватало. Продвинувшись шагов на триста к пробоине в северной стене, они оставили за собой дорожки из раненых и мертвых. Сверху все это выглядело как огромная искалеченная многоножка.

Наконец ирки достигли первой бреши.

У Кэнни закончились стрелы, и ему пришлось самому заняться размещением в держателе нового пучка. Брэт не успевал. Одна за другой тетивы лучников переставали звенеть.

— Никуда они не денутся, — хладнокровно заметил Безголовый. — Не суетитесь. Еще раз заполните свои колчаны. Брэт, поднеси оставшиеся стрелы и присоединяйся к нам на стене.

Капитан почувствовал себя лишним.

ЛИССЕН КАРАК — ИЗЮМИНКА

Кадди наблюдал за первой атакой из расщелины, расположенной по центру хребта на одном из путей, ведущих вниз, а точнее — на тропе. Выждав немного, он стремглав сбежал по ступеням к Изюминке.

— Им не выстоять, — сообщил он.

Женщина пристально посмотрела на него.

— Мы можем ударить по ним вон оттуда, — сказал лучник, указывая на точку ниже по тропе. — Стрелами, — уточнил он, ибо латники частенько недооценивали возможности луков.

Изюминка задумалась.

— Ты прав. Пошли!

Они тяжело зашагали по тропе — через русло реки, вниз по крутым ступеням, вдоль извилины, и оказались над Нижним городом. У крепостной стены имелся удобный низкий парапет, а надвратная башня располагалась от них всего в сотне шагов и почти на уровне глаз.

Кадди восхитился искусством стрельбы Безголового. Град стрел из башни, подобно водопаду, обрушивался на ирков в поле. Существа гибли и гибли. Для Кадди было очевидно, что ирки потерпят поражение. Бой против лучников имел собственную беспощадную логику. Кадди в этом прекрасно разбирался.

— По пять стрел, — бросил он стоявшим рядом воинам. — Прямо по центру. Так быстро, как только сможете.

У двоих гильдийцев с собой были только арбалеты, бесполезные сейчас.

— Хорошо.

— Готовы? — спросил он.

Лучники воткнули в землю по пять стрел, чтобы те находились под рукой, и наложили на луки еще по одной. Длинная Лапища наложил одну стрелу на лук, вторую держал в руке, а остальные четыре воткнул в землю.

Кадди вскинул свое оружие.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Ирки дрогнули и пустились в бегство.

Все новые стрелы протыкали им спины. В течение одной минуты десятая часть ирков оказалась пронзенной и корчилась на земле, вопя пронзительными голосами.

ЛИССЕН КАРАК — ИЗЮМИНКА

— Берегите стрелы, — посоветовал Кадди.

У него самого оставалось лишь пятнадцать. Высоко над ними, на гребне хребта, он заметил слуг, спускающихся с охапками стрел, но пройдет десять минут, прежде чем они доберутся сюда.

— Ирки прорвались в город! — крикнул он Изюминке.

— Ты здесь справишься? — спросила женщина.

Кадди кивнул.

— Латники, за мной!

Она махнула рукой Кадди и побежала к дверям потерны^[77]. Длинная Лапища подмигнул Кадди и последовал за ней.

ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан лично спустился открыть дверь нижнего этажа. Они с сэром Джорджем были единственными солдатами, не имевшими при себе луков. Снаружи оказалась Изюминка с толпой облаченных в доспехи солдат.

— Ирки наводнили город, — сообщила она.

В руке она держала обнаженный меч, а за ее спиной латники, не тратя времени даром, оттирали клинки от темной крови.

Он кивнул.

— Нам нужно очистить от хлама эту улицу для беспрепятственного прохода летучих отрядов.

Изюминка кивнула в ответ.

— Несладко придется, — будничным тоном заявила она и отправилась со своим отрядом разбирать завалы из камней и черепицы.

Красный Рыцарь присоединился к ним.

То была тяжелая работенка. Когда взошло солнце, такое огромное и оранжевое, его лучи нагрели задымленный воздух. В кольчуге и доспехах, весивших под сорок фунтов, да еще в тяжелой стеганке становилось просто невыносимо. Даже нагнуться за камнем в доспехах превратилось в задачу не из легких. Поднять упавшую потолочную балку оказалось по силам лишь пятерым…

Когда воины начали роптать, он заметил, что это их кони будут скакать здесь в темноте. Работа продолжилась, булыжники и прочий мусор сваливали на обочины.

Через час капитан вспотел так, что хоть выжимай. Он устало опустился на низкую каменную кладку, и Тоби подал ему флягу с водой.

Бум–бах.

— Вот сукин сын, — выругался Красный Рыцарь, когда в церковь в пятидесяти шагах от них попал огромный камень, пробив дыру в черепичной кровле.

И тут их атаковали ирки. Не больше дюжины, отчаянные, храбрые и безжалостные. Когда внезапная атака была отбита, капитан обнаружил, что закованный в броню человек, прикрывавший его тыл, не кто иной, как сэр Джордж Брювс. Непостижимым образом фляга с водой уцелела. Он сделал глоток, сплюнул и протянул ее сэру Джорджу, который стоял рядом, опираясь на меч.

— Черт, — сэр Джордж качнул головой. — Ирки. Наслышан о них.

Капитан промолчал, пытаясь отдышаться.

— Словно детишек убивать, — посетовал сэр Джордж.

Небо приобрело красно–оранжевый оттенок. Слева от них рухнул очередной снаряд.

— Ты действительно считаешь, что мы можем выстоять?

— Да, — прохрипел капитан.

Ирк ранил его со спины в плечо. Он чувствовал, как кровь смешивается с потом. «Нужно научиться самому себя исцелять». А теплая кровь все стекала по боку.

«Почему? Почему она отвернулась от меня?»

Его лицо исказилось гримасой.

— Это будет нечто, — признал сэр Джордж.

— Да, — выдавил Красный Рыцарь.

Безоружному и не облаченному в доспехи Тоби удалось пережить внезапное нападение ирков. Он просто сбежал. И теперь вернулся обратно.

— Вот еда, — предложил паренек.

Его заплечный мешок был до отказа забит говядиной, хлебом и превосходными круглыми сырами, и латники Изюминки набросились на еду, словно стервятники на тушу. Тоби с десяток раз потрепали по голове. Для себя он припас мясной пирог, впрочем, он всегда так поступал.

Изюминка прошла между своими людьми.

— Пейте воду, — словно малым детям, посоветовала она, потом повернулась к капитану. — Думаете, они попытаются напасть снова?

Красный Рыцарь пожал плечами, однако из–за веса доспехов и боли в плече движение вышло незаметным, поэтому он мотнул головой.

— Понятия не имею. — Он глубоко вздохнул.

Нагрудник чрезмерно сжимал грудь, и он никак не мог восстановить дыхание. Задымленный воздух обжигал легкие. Заклинание оказалось почти неуловимым. Он заметил его, лишь приложив определенные усилия. Воздух стал наполняться ядом. Капитан не мог понять, как такое возможно. Изюминка зашлась кашлем.

«Гармодий!» — позвал он.

«Вижу».

«Сделай хоть что–нибудь!» — мысленно прокричал капитан.

ЛИССЕН КАРАК — АМИЦИЯ

Амиция услышала зов столь же явственно, как и прочувствовала его страдания. Она обрабатывала спину Сима, проводя пальцами вдоль рубцов, оставленных плетью, пытаясь попутно исцелить и внутренние повреждения. Мысли капитана мешали ей сосредоточиться, а его зов отвлекал от врачевания.

Она потянулась к нему и ощутила, что его окружает ядовитый воздух. Она проникла к нему в тело. Его ртом она попробовала воздух на вкус.

Но он вышвырнул ее, захлопнув дверь.

Амиция стояла над Симом, сжав дрожащие руки в кулаки.

«Капитан!» — позвала она.

И он ответил.

«От него никак не избавиться. Проклятие».

«Говори».

«Ты не сможешь уничтожить его. Его можно лишь развеять».

Тут вклинился еще один голос. Старого мага.

«Понял! Отличная мысль, госпожа».

Теперь настал ее черед скрываться за защитными барьерами.

— Пошел прочь! — слишком громко воскликнула она.

Сим уставился на нее.

— Да не ты, глупый, — пробормотала Амиция.

ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан чувствовал, как воздух наполняется ядом, и не знал, как от него избавиться. Несмотря на то что она помогла ему увидеть.

Проклятие. Физическое воплощение проклятия.

Он бросился во Дворец воспоминаний и обратился к наставнице:

«Мне нужна твоя помощь».

Она улыбнулась.

«Проси о чем угодно».

«Проклятие. Физическое воплощение — отравленный воздух», — пояснил он, направляясь к двери, ведущей из Дворца наружу.

«Он только этого и ждет…»

«Полагаю, сейчас он занят другим. Если я ничего не предприму, погибнет много людей», — потянувшись к ручке, сказал он.

«Если проклятие получило физическое воплощение, то, наверное, его можно снять с помощью чего–то физического, — грустно улыбнувшись, предположила Пруденция. — Я тоже не знаю, как от него избавиться».

«А ведь это отличная идея. — Он посмотрел вверх на символы. — Ветер».

«Да», — согласилась Пруденция.

«Святой Георгий, западный ветер, козерог», — произнес молодой мужчина, и ряды символов беззвучно завращались.

Красный Рыцарь потянулся к ручке двери. Он ощущал за ней своего врага, но другого выхода у него не было. Резко распахнул дверь и тут же с грохотом ее захлопнул.

ЛИССЕН КАРАК — ИЗЮМИНКА

Ветра ничто не предвещало, но сперва на них обрушился холодный шквал, а потом мощный вихревой поток с востока.

Изюминка судорожно вздохнула.

— Натяни на лицо шарф, — крикнул ей капитан. — Все что угодно.

Ветер развеял яд, но он все еще чувствовал его. А потом он заметил еще одно заклинание. Оно было хрупким, словно снежинка, и на мгновение показалось, что воздух сияет, будто весь окружающий мир соткан из магии.

ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

Гармодий наблюдал, как колдует настоятельница, но размышлял лишь над словами Шипа о том, что люди слишком разобщены. Заклинание было прекрасно. Своего рода математический герметизм, тронувший его до глубины души. В нем заключалось вращение планет и пути звезд по небу. И многое другое, мыслимое и немыслимое…

— А вы гораздо могущественнее, чем я предполагал, — заметил Гармодий.

Она улыбнулась. И то была улыбка королевы.

— Кто вы?

— Вы знаете, кто я, — игриво ответила она и поднялась. — Думаю, Шипу будет очень сложно применить эту уловку еще раз.

Гармодий приподнял бровь.

— Уловку? Это вовсе не герметизм. И не заклинание в томроде, в каком я их разумею.

— На небе и на земле существует множество вещей, выходящих за рамки вашей философии, — произнесла настоятельница. — Он использует смерть ирков для подпитки своего проклятия. Это очень, очень древний способ колдовства.

Старый маг все понял и кивнул.

— Но вы…

— Я сражаюсь за жизнь. Как и мой Бог, — с нежной улыбкой пояснила она. — На какое–то время он оставит нас в покое. Мне нужно переговорить с послушницей. Прошу меня простить.

Гармодий поклонился, а когда она скользнула мимо него, произнес:

— Госпожа…

— Да, маг? — Женщина остановилась, прислуживающие ей тоже, и она махнул им рукой, приказывая удалиться.

— Если мы соединимся, госпожа…

Ее лицо исказила недовольная гримаса.

— Вы узнаете мои самые потаенные мысли, а я ваши.

— Так мы станем намного сильнее, — настаивал Гармодий.

— Я уже связана со своими послушницами и всеми сестрами. Нас объединяет хор.

— Конечно, объединяет. Боже ты мой, в этом никто и не сомневается. Я отнюдь не глупец.

Все стало еще очевиднее. Сорок не самых сильных магов, объединенные вместе, становятся воистину могущественными. Но это требует невероятной согласованности.

Как у монахов.

Или монахинь.

— Я обдумаю ваше предложение, — с улыбкой согласилась она.

Он еще какое–то время смотрел ей вслед, а потом уселся под яблоней.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

«Осада Лиссен Карак. День одиннадцатый.

Чтобы поддержать гарнизон Нижнего города, небольшой укрепленный бастион у подножия горы, капитан лично отправился в дозор. Для последующих атак враг соорудил собственные осадные машины, катапульты и требушеты. Поскольку наши боевые орудия ведут обстрел сверху, то патрули могут свободно перемещаться от крепости до улиц Нижнего города. Капитан утверждает, что Дикие в первую очередь попытаются захватить именно его. Враг уже дважды пытался это сделать, но оба раза неудачно и с большими потерями. За вчерашний день мы не потеряли ни единого человека, будь то мужчина или женщина. Настоятельница воззвала к Божьей помощи и развеяла ядовитый туман. Благодаря ее молитвам многие солдаты воспряли духом.

Боевые орудия врага ведут по нам непрекращающийся обстрел. В воздухе сильно пахнет гарью, и многие фермеры начинают проявлять недовольство.

Ночью боглины напали на Замок у моста, но их внезапная атака захлебнулась, и они отступили».

Майкл отложил перо и покачал головой, заметив чернильное пятно на указательном пальце. Прошлым вечером Кайтлин не вышла, чтобы встретиться с ним, хотя знала, что он отправляется в Нижний город. Негодование фермеров начало выплескиваться. Старый Сет Ланторн, бахвалившийся в первые дни осады, стал мрачен и немногословен. И теперь, когда Майкл проходил мимо, он слышал, как за его спиной перешептывались местные жители.

Им не нравилось, что их сыновей забрали в лучники, и то, что…

«Я женюсь на ней», — подумал Майкл. Но тянуть с этим не следовало.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Куртина вокруг Нижнего города постепенно превращалась в щебень.

Перед самым рассветом набежавшие тучи спрятали звезды, и пошел дождь. Несильный, но холодный и пронизывающий.

— Готовится атака, — сказал Тоби, потирая щеку. От выпитого сидра даже дыхание его казалось сладким.

Сонный капитан поднялся, чувствуя себя так, словно его долго пинали ногами. Выполнять ежедневные герметические упражнения оказалось невообразимо трудно, а надевать доспехи равносильно самоистязанию, пришлось обратиться за помощью к Тоби, поскольку Майкл отправился в Нижний город. Теперь все в крепости должны были неукоснительно выполнять свои обязанности.

Когда Красный Рыцарь поднялся на стену, в полях царило оживление: ирки стояли ударным фронтом с южной стороны города. Твари обзавелись щитами — огромными павезами^[78] из толстой коры срубленных в чаще деревьев.

Выстроившись в шесть колонн, ирки тускло отсвечивали под дождем.

Под командованием Плохиша Тома было двадцать латников и столько же оруженосцев и слуг, двадцать лучников находились на башне. Уныло поблескивали доспехи воинов, занявших позиции в брешах городской стены.

Орудия врага безмолвствовали.

Уилфул Убийца поднялся на стену к капитану и, указав на расчищенное место, где раньше стояла южная башня, доложил о готовности. На уровне второго этажа возвели орудийную платформу, на ней установили требушет, длина метательного рычага которого не уступала высоте шпиля часовни.

Капитан устало улыбнулся в ответ.

— Давай проверим, сможем ли мы преподнести мастеру Шипу очередной сюрприз. Пошли.

Первый камень загружали с некоторым трепетом и волнением. Требушет был способен запустить закованного в броню человека на пятьсот шагов. Боевого коня — на триста. Перед выстрелом Уилфул суетился, словно мать, впервые отправлявшая дитя в церковь. Крутился тут и Безголовый, чья любовь к осадным механизмам пересиливала здравый смысл и желание отдохнуть лишний часок. Отодвинув загрузчик, он поместил камень в связанную из пеньковых веревок сеть.

— Окажете честь сделать первый выстрел? — спросил Уилфул.

— Всем очистить башню, — приказал капитан.

Во внутреннем дворе собрались все без исключения фермеры. Чтобы поднять уровень площадки, построить и установить требушет, каждому из них пришлось изрядно попотеть. Раздались громкие возмущенные возгласы, но Красный Рыцарь не обратил на них никакого внимания. Но ему нужна была их помощь, чтобы подготовить рычаг для запуска. Подумать только: мощь орудия зависела от усилий деревенских бабенок.

Когда площадка опустела, капитан привел механизм в действие. Рычаг требушета поднимался сперва медленно, но затем стал быстро набирать скорость. Вот праща оторвалась от земли, достигла вертикального положения, и тяжелый противовес резко опустился на кучу старого тряпья — бах — праща раскрылась — ба–бах — и камень весом с человека после, казалось бы, бесконечно долгого подъема высвободился из веревочного плена и взвился на триста футов над землей.

Снаряд поднимался все выше и выше, пролетев над строем двинувшихся вперед ирков, сомневавшихся, что новые щиты смогут защитить их, а затем стал падать. Падал он под углом, просвистел над ирками, над глубокой траншеей, вырытой боглинами, над артиллерийскими платформами врага, над холмом, на котором стояли их орудия, и исчез где–то за деревьями с западной стороны расчищенного участка. Не причинив никакого вреда.

Но фермеры и лучники от души ликовали, и капитан, глядя на них, не смог сдержать улыбку. Уилфул Убийца взбежал по ступенькам и хлопнул его по спине.

— Отличная работа, — улыбаясь, произнес Красный Рыцарь, повернулся к Безголовому и приказал подготовить другие орудия.

Довольный лучник осклабился.

Когда им удалось перезарядить большой требушет, первая волна атакующих отступала под натиском латников Тома. Щиты из коры, несмотря на толщину, оказались не слишком надежной защитой от стрел.

Во внутреннем дворе капитан собрал второй летучий отряд под командованием сэра Йоханнеса.

— Если Тома оставить без поддержки, ему придется несладко, — сказал он. — Но с дюжиной всадников он в два счета справится с очередной атакой.

Йоханнес холодно промолвил:

— Есть, сэр. Все сделаю, не впервой.

Капитан заметил Фрэнсиса Эткорта, в доспехах и на коне.

— Рад тебя видеть, — сказал он, пожав руку в латной рукавице.

— Да я и сам рад, — ответил Эткорт.

И, усмехнувшись, добавил:

— Правда, проведи я еще денек в лазарете, сдается мне, смог бы и реку перелезть, и гору переплыть.

Требушет выстрелил еще раз. Капитан был далеко не единственный, кто бросился к стене посмотреть, куда на этот раз приземлится снаряд. Камень Безголового упал где–то далеко за осадными машинами врага.

Красный Рыцарь наблюдал за следующей атакой. Она была какой–то вялой и нерешительной. Ирки держались в стороне от основной массы лучников и неуверенно толпились у центрального пролома. Лишь небольшая группка осмелилась приблизиться к оборонявшимся.

А затем выстрелила катапульта противника. Камень, словно молния, угодил прямо в брешь, похоронив под собой и людей, и боглинов.

— Проклятье! — выругался капитан. — Этого следовало ожидать.

Одна из тварей издала протяжный, леденящий кровь вой, чем–то напоминавший звук трубы, но более жуткий. Из домов и подвалов Нижнего города стали выскакивать ирки. Скорее всего, они прокрались мимо лучников ночью или во время предыдущих атак и очутились за спинами отряда Плохиша Тома. Из–за орудийной платформы выбежал огромный тролль и нацелил рогатую голову на пролом в куртине. Ирки спешно убрались с его пути.

С неба упал очередной кусок скалы, угодивший прямо в центральный пролом. Приземлившись, он будто взорвался изнутри, осыпав нападавших и защитников градом смертоносных осколков. Стоявшие на стенах люди смотрели на бойню в проеме, как зрители на турнире.

Один осколок попал в шлем сэра Филиппа ле Боза и пробил висок, отчего тот скончался на месте. Роберта Били оглушило, и он рухнул на землю, чем тут же воспользовался ирк, вогнав кинжал в смотровую щель его забрала. Сэр Джон Поултни погиб, пытаясь прижаться спиной к стене и размахивая мечом по широкой дуге. Он зашатался, когда тяжелый осколок ударил в наспинник, потом упал на колени. На него ринулась целая толпа мелких чудовищ. Одного он убил, обрушив закованную в латную рукавицу левую руку, еще двоих разрубил мечом, но оставшиеся твари запрокинули его голову…

— Отряд, вперед! — скомандовал капитан.

Безголовый тоже не мешкал. Камень высоко взлетел, рухнул на холм с вражеской артиллерией и пробил платформу с орудиями врага. Каскад деревянных обломков увидели даже из крепости. Перепуганный боглин попытался выстрелить из наполовину заряженного требушета. Загружавшего камни монстра подхватило пращой и подбросило. Пролетев сотню шагов, тот мешком рухнул на землю.

Из крепости с двенадцатью рыцарями выехал Йоханнес и галопом помчался Тому на выручку. Они неслись по петлявшей зигзагами дороге, тролль рванулся в сторону бреши, а ирки зажали оставшихся рыцарей плотным кольцом.

— Проклятье! — выругался капитан.

Никогда прежде ему не приходилось пользоваться силой с такого расстояния.

НИЖНИЙ ГОРОД, ЛИССЕН КАРАК — ПЛОХИШ ТОМ

Плохиш Том чувствовал себя не более чем песчинкой в разваливавшемся песочном замке. Запрокинув голову, он яростно взревел. Ирки опешили, и эта заминка стоила им жизней. Его меч оказывался повсюду, а сам Том был быстрее, выше и сильнее любого противника.

Ирки попытались атаковать в стороне от него; но латники прекрасно знали, каков Том в бою, поэтому не отступали от него ни на шаг, будто приклеенные. Фрэнсис Эткорт стоял с горцем плечом к плечу: если Том наступал, наступал и Фрэнсис и, наоборот, отступал вместе с ним. Из оружия у Эткорта было короткое копье, которое он по мере надобности пускал в ход. Предоставив основную работу Тому, он убивал лишь тех, кому удавалось подобраться к гиганту слишком близко.

Неся большие потери, воины начали постепенно отступать от разлома. Дольше удерживать его они не могли.

Краем глаза Эткорт уловил движение где–то сверху и крикнул:

— Патруль!

Том замер.

— Тролль близко, — сказал он. — Фрэнсис, расчисти за нами дорогу и освободи путь к башне.

Подгонять Эткорта не пришлось. Когда он пробирался мимо воинов, легонько стукнул оруженосца капитана и еще трех солдат по шлемам, приказав:

— За мной!

Вдруг прямо перед ними появился ирк, остановившийся как вкопанный от изумления. Он не ожидал напороться в городе на живых людей. Вонзившееся в лоб копье прервало его размышления.

— Майкл, — позвал Эткорт, — беги к башне и скажи Кадди и Длинной Лапище, пусть прикроют нас.

Оруженосец был облачен в прекрасные доспехи, крепче и надежнее, чем у остальных. К тому же он был моложе всех.

Сквозь ряды ирков прорвался тролль. У засыпанного обломками проема в стене он остановился и начал осматриваться, будто слепой червь в поисках света, тепла или человеческой крови. Затем неспешно двинулся вперед, не желая бежать по столь ненадежной поверхности. Забравшись повыше, он снова остановился, оглядел стоявших наверху латников, запрокинул голову, обнажив загнутые внутрь клыки и бездонную пропасть огромной глотки, и громко взревел.

Его рев донесся до самого леса, эхом отразился от камней и стен крепости, долетел до молившейся настоятельницы и хлопотавшей в лазарете Амиции. Только занятый подготовкой заклинания капитан ничего не слышал.

Плохиш Том не сдвинулся с места. Подобно троллю, он тоже запрокинул голову и заорал. Эхо прокатилось от крепостных стен до леса и вернулось обратно. Человек и тролль ринулись навстречу друг другу. Перед самым столкновением Том шагнул в сторону. Тролль замешкался, и этого хватило, чтобы успеть ударить его мечом, но чудовище задело горца рогами, сбив с ног. Пробежав по инерции еще дюжину шагов, тролль остановился. Том сумел подогнуть под себя ногу и, опираясь на меч, поднялся. Противник развернулся и опустил защищенную каменной пластиной голову, готовясь к очередному броску. Горец расхохотался.

Кадди осторожно перегнулся через стену башни. Дождавшись, пока тролль развернется, он направил наконечник стрелы в спину чудовища и, предположив, что та защищена слабее, чем грудь, отпустил тетиву. Когда стрела вошла промеж лопаток по самое оперение, раздался звук, напоминавший удар топора мясника по куску баранины. Тролль пошатнулся, протяжно взревел и вскинул голову.

Том шагнул вперед. Чудовище вздрогнуло и, вытянув защищенные каменными пластинами руки, попыталось схватить гиганта за горло. Том сперва резанул, затем рубанул мечом, в ответ на него обрушился мощнейший удар, и он рухнул на землю.

Через него перепрыгнул сэр Джордж Брювс, оказавшись прямо перед троллем.

— Уходите! — крикнул он остальным латникам. — Бегите, ну же!

Но вместо этого рядом с ним встали Фрэнсис Эткорт и Роберт Лилиард. Тролль смерил их взглядом, сделал один шаг, другой, медленно осел на землю и затих.

— Вот же сукин сын, — промолвил Лилиард, шагнув к чудовищу. Размахнувшись молотом, он раскроил твари голову.

— Унесите Тома! — крикнул Эткорт.

Ирки захватили пролом в стене. Казалось, смерть тролля ничего для них не значила.

Нести Тома пришлось всем вместе. Весил он не меньше лошади, так, по крайней мере, воины рассказывали впоследствии. А тогда им нужно было добежать до башни, чтобы спастись от наступавших на пятки ирков. Лучники принялись стрелять в преследователей, хотя Кадди и Длинная Лапища сомневались, что пробьют их броню. Они оказались почти правы.

Ирки чуть отступили. Несмотря на то что Нижний город кишел ими, рыцари сумели добраться до башни. Задняя дверь распахнулась, стрела Длинной Лапищи пролетела мимо бежавших латников, он выхватил кортик, в другую руку взял небольшой круглый щит, баклер, и подался вперед, пропуская несущих Тома солдат.

Небольшая группа ирков попыталась пробраться вслед за ними. Все твари были одеты в чешуйчатые доспехи и прикрывались круглыми щитами.

Меч и щит Длинной Лапищи взлетели, будто единое целое. Баклер ударился в щит одного ирка, а меч снес голову другому. Не останавливаясь, Длинная Лапища вернул меч в защитное положение. Шаг назад — одним взмахом клинка он отбил сразу два выпада копьями. Шаг вперед — направил щит под сжимавшие копье руки ирка, взял их в захват, а навершием меча ударил в незащищенную морду противника. Воспользовавшись преимуществом большего роста и силы, он с легкостью запустил мелкое существо в толпу сородичей.

Шаг назад — и ворота с грохотом захлопнулись.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Сэр Йоханнес приказал летучему отряду остановиться, они успели преодолеть две трети пути. Стало ясно, что брешь не удержать, пришлось развернуть патруль, и они молча поскакали обратно, вверх по дороге.

Капитан ждал у ворот.

— Верное решение, — похвалил он, — отлично сработано.

Йоханнес слез с лошади, передал поводья крестьянину, поскольку закованным в броню лакеям было не до лошадей, и поспешно отвернулся.

— Нижний город потерян, — посетовал он.

— Нет, — возразил капитан. — Пока еще нет.

Над их головами снова выстрелил требушет.

— Рискуешь всем в надежде на мифическую помощь? Да еще от короля? — Йоханнес пытался держать себя в руках и тщательно обдумывал каждое слово. Капитан положил руку ему на плечо:

— Именно так.

— Боже, помоги нам продержаться до этого дня, — вздохнул он.

К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА, ЮЖНЫЙ БЕРЕГ РЕКИ КОХОКТОН — ГАСТОН

Гастон закончил упражняться с оружием, успел помолиться и теперь страдал от безделья. Кузен и армия стояли у него уже поперек горла. Оставив оруженосца у палатки, он оседлал лошадь и отправился прокатиться.

Лагерь был огромен. Размерами он не уступал ярмарке или небольшому городу: более двух тысяч палаток, сотни повозок, расставленных так, чтобы защитить при отсутствии стен. Сама территория окружена рвом глубиной в рост человека. Вырытый грунт сбрасывали с внутренней стороны, соорудив таким образом невысокий вал.

Никому не разрешалось пересекать ров: выход за его пределы служил основанием для взыскания. Гастон, в отличие от кузена, понимал, что должен подавать пример всем остальным, поэтому неспешно направил лошадь вдоль периметра, кивая знакомым альбанским рыцарям и их командирам.

Завидев пару молодых людей с ястребами, Гастон почувствовал укол зависти. Ему вспомнился дом. Залитые солнцем луга, подруги сестры, с которыми он выезжал на отдых, туда, где неизменными спутниками были веселье, шутки, вино, охота на птиц. Вспомнилось, как они лазали по деревьям, как он любовался прекрасными фигурами юных красавиц, скакавших на лошадях или плескавшихся у ручья…

Гастон тряхнул головой, отгоняя накатившие воспоминания, однако образ Констанции д’Эво, обернувшейся через оголенное плечо, чтобы взглянуть на него, прежде чем прыгнуть в воду, отогнать оказалось не так–то легко. Между ними никогда ничего не было. До того он даже не замечал ее, ну разве что хорошенькое личико, мелькавшее среди подруг сестры.

«Зачем я вообще здесь?» — спрашивал он себя.

— Увидели что–то занятное? — произнес знакомый голос.

Гастон остановился. Воспоминания исчезли, словно их и не было. К нему обратился старый лучник. К своему удивлению, Гастон обнаружил, что рад вновь увидеть этого человека низкого происхождения.

— Думал, вы собирались вернуться домой, — сказал он.

Старик рассмеялся.

— Так и было, но лорд Эдвард попросил меня остаться, и я, дурак, взял и остался. Отправил вместо себя зятька. Толку все равно от него тут нет. Дочери он, пожалуй, нужнее, чем я.

— Лорд Бейн? — уточнил Гастон.

— Он самый. Я служил лучником в его походе лет, дай бог памяти, десять назад. Суровое было время.

Гастон кивнул:

— Так и знал, что вы были лучником.

Старик улыбнулся:

— Ага, так вот чё я хотел сказать: дурость все это. С какой стати мы воюем с Дикими? Когда я отправлялся на ночную охоту, мне нравилось болтать с феями. И с ирками торговал не раз. Им нравится хорошая ткань. И зеркала, ха–ха–ха, за зеркало ирк мать родную продаст. Правда, боглинов я терпеть не могу, поди, они меня тоже.

Подобная жизнь не укладывалась в голове у Гастона. Пытаясь скрыть удивление, он спешился. И удивился еще сильнее, увидев, что старик держит голову его кобылы.

— Привычка, — пояснил тот.

Рыцарь протянул руку:

— Гастон д’Э.

— Зна–аю, — протянул лучник. — А меня все кличут Ворчун. Понимайте, как хотите. При крещении, правда, назвали Гарольд Редмид.

Неожиданно для себя Гастон пожал ему руку, словно рыцарю.

— Вы же знаете, продавать зеркала иркам — преступление против короля и церкви.

Ворчун простодушно усмехнулся.

— Ага, еще преступление — стрелять оленей лорда Эдварда. Преступление — красть кроликов из его заповедников. Преступление — покидать свою усадьбу без разрешения его лордейшества. Вся моя жизнь — одно сплошное преступление, милорд. Как и большинства других, кто происхождением не вышел.

Гастон невольно улыбнулся. Собеседник неуловимо располагал к себе.

— Но как же спасение вашей души? — осторожно начал он.

Губы старика скривились, он надул щеки и шумно выдохнул воздух.

— С вами легко найти общий язык, несмотря на то что вы чужеземец. Но, пожалуй, обсуждать свою душу с вами я не намерен.

— Но вы добровольно общаетесь со злом, — пытался понять рыцарь.

Ворчун криво усмехнулся.

— А неужто все, кого вы знаете, такие уж и добрые, милорд?

Гастон вздрогнул.

— А значит, с тем же успехом можно задуматься: а все ли ирки злые? — продолжал старый лучник. — А вдруг злых ирков и вовсе нет? Что, если не существует на свете более злой силы, чем худой правитель?

Рыцарь покачал головой.

— Какой еще худой правитель? Подобные заявления сильно напоминают речи повстанца.

— Успокойтесь, милорд, никакой я не повстанец, — улыбнулся старик. — Все мы играем по чьим–то правилам. И изменники, и отщепенцы. Как и умелые лучники.

— Положим, я частично разделяю вашу точку зрения, — осторожно заметил Гастон, — и, признаться, сам хочу вернуться домой.

— Так и знал, что у вас есть голова на плечах, — рассмеялся Редмид.

Он поднес руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца, и покачал головой. Затем прикрикнул на спящего лучника:

— Эй, Чернявый, мешок ты с дерьмом, а ну поднимайся и живо работать!

Гастон повернулся и заметил молодого лучника, спрятавшегося на дне рва.

Тот весь сжался в комок, будто надеялся, что, уменьшившись в размерах, избежит гнева старика.

— Теперь я тут старший лучник и отвечаю за то, чтоб эти ребята хорошенько уставали, — хихикнул Ворчун.

По мнению рыцаря, паренек не выглядел измотанным.

Редмид подошел ближе ко рву и проорал:

— Чернявый!

А секунду спустя Гастон увидел то, что увидел.

Паренек был мертв. Выпотрошен.

— Твою ж мать, — выругался старик.

К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГАЛААД ЭЙКОН

Никогда еще Галааду Эйкону не было так холодно. А еще он никогда так надолго не замирал в одном положении, стараясь не шевелиться. Мужчина растянулся на земле и наблюдал.

Правда, наблюдать особо было не за чем: одни деревья вокруг, легкий ветерок шелестит молодыми листьями, без перерыва накрапывает мелкий дождь. Несмотря на то что был одет в шерстяные жупон и котту и тяжелый шерстяной плащ, он промок до льняной рубашки и продрог сильнее, чем в тот раз, когда ему пришлось скакать сквозь снежную бурю в самый разгар зимы.

Приор приказал ему оставаться на месте и ждать рассвета. К этому времени он должен вернуться. Еще и Диккона с собой забрал. И чем дольше Галаад ждал, тем мрачнее становились его думы: «Почему они оставили меня одного, а сами уехали?» Он мог бы развести огонь, но приор ясно выразился по этому поводу: никаких костров.

«Я замерзну здесь до смерти».

Снова хрустнула ветка. Наверное, в тысячный раз за эту ночь. Галаад никак не мог понять, каким образом ветки могут хрустеть сами по себе. Где–то среди мокрых листьев трепыхнулась птица. Пропиликав что–то на своем языке, она вылетела из укрытия и взвилась в небо.

Какое–то шевеление. Галаад лихорадочно стал косить глазами во все стороны, чувствуя, как застывает кровь в жилах. «О, пресвятая Дева Мария, не оставь же меня ныне и в час моей смерти, аминь». Бесшумные фигуры осторожно перемещались вдоль русла реки, что текла у подножия небольшого холма. И их были сотни.

«Боже, помоги мне, Боже, помоги».

Впереди шел стройный демон, черный как смоль и казавшийся живым воплощением ночи. За ним следовало воинство из самой преисподней: одни существа шли, другие волочились, третьи горделиво вышагивали.

Галаад не мог найти в себе сил отвести взгляд, заставить себя не смотреть — попытался закрыть глаза, но разум с исключительной точностью воссоздавал облик проходящих рядом существ. Скованный страхом, он не знал, что делать. Бежать? Остаться?

Воинство быстро двигалось вдоль водного потока, почти не задевая листвы.

В конце концов Галаад понял, что его не собираются сию же минуту рвать на части. Эта мысль, впрочем, не помогла ему справиться с собственным дыханием, которое перехватило от ужаса, глубоко засевшего внутри, с которым он тоже не мог совладать.

А потом колонна исчезла из поля зрения.

Прошло немало времени, прежде чем стальная удавка, мешавшая дышать полной грудью, совсем ослабла.

Когда приор отыскал его на закате, Галаад разрыдался. Воин обнял его за плечи.

— Прости, что так вышло, — извинился рыцарь. — Ты отлично справился.

Галаад стыдился своих слез, но никак не мог успокоиться.

— Они двигались между тобой и нами, и я не мог рисковать людьми, чтобы помочь тебе. К сожалению, на войне так бывает. — Он потрепал парня по волосам. — Но ты отлично справился.

Лагерь перенесли. Рыцари все делали молча, да и вообще старались не нарушать тишину. Затем отряд двинулся на север. Галаад внимательно осматривал следы демонов, которые выглядели как отпечатки ног человека. Приглядевшись внимательнее, он увидел, что следы действительно оставлены босыми ногами или обувью на мягкой подошве. Юный Томас жестом привлек его внимание. Тихо прочистил горло, наклонился к Галааду и произнес: «Сэссаги». Разведчик был достаточно сообразителен, чтобы понять — рыцарь оказал ему честь, заговорив с ним.

— А я думал, что видел демонов, — ответил он.

Молодой рыцарь отрицательно покачал головой, приложил палец к губам и проехал вперед.

Той ночью Диккон, приобняв Галаада, сказал:

— Прости, парень, надо было мне оставаться и охранять поклажу. Я понятия не имею, зачем мы здесь.

Чуть позже к ним подошел приор, все так же закованный в броню с головы до ног, и, предложив обоим по кружке подогретого меда, присел рядом.

— Вы здесь, чтобы передать от меня известия королю, как только я их получу, — он осмотрелся. — Завтра.

Диккон сделал глоток.

— А что вы сумели разузнать за сегодня?

— Крепость все еще держится; мост пока цел. Настоятельница справляется намного лучше, чем я ожидал, так что придется принести ей свои извинения. — Он улыбнулся Галааду. — Чем плох обет молчания, так это тем, что он не защищает тебя от чужих разговоров.

— Тогда я отправлюсь с рассветом, — сказал Диккон.

Приор отрицательно покачал головой.

— Земли по эту сторону реки кишат врагами. Сэссаги, абенаки, ирки, боглины, а то и еще кто похуже. Завтра ночью мы устроим представление. Шумное представление. И выманим их всех, как собаку костью. Тогда и поскачете.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Красный Рыцарь и настоятельница стояли в воротах замка, всего в нескольких лигах к северу от возвышенности, где разбил свой лагерь приор. За ними расположилась большая часть латников под командованием Йоханнеса, двадцать лакеев и оруженосцев под началом Жака. На всех поверх привычных доспехов были надеты монашеские хабиты.

Капитан собрал всех рядом с собой.

— Признаться честно, из нас вышли ужасные монашки. Ордену Святого Фомы следует осмотрительнее подбирать себе новых последователей.

Настоятельница рассмеялась, а воины, составлявшие патруль, с трудом выдавили смешки.

— Все нужно проделать быстро, поэтому слушайте внимательно. Это как захват города в Галле. Тихо пробираемся под стены. По свистку поднимаете лестницы. Вот, по сути, и все. Когда окажетесь внутри, двигайте к башням у ворот. Оставим там парней и возвращаемся обратно. Раненых не бросать. Это вы и сами знаете.

Красный Рыцарь улыбнулся и перевел взгляд на сэра Майкла, сержанта старого гарнизона.

— Ворота не закрывайте, пока не вернется патруль. Но не оставляйте их открытыми ради нескольких отставших, вам ясно? Впустив людей, сразу же закройте ворота.

Он повернулся к Безголовому.

— Как только увидишь синий огонь, начинай обстрел города. Всеми имеющимися средствами.

Безголовый кивнул.

— В Замке у моста тоже найдется, чем пальнуть, — заметил стоявший сзади Гармодий и, скрестив на груди руки, подмигнул.

Капитан наклонил голову.

— Вы знаете, Том не бросил бы никого из вас. Так давайте вытащим его оттуда.

Послышались возгласы согласия. Красный Рыцарь спрыгнул с бочки, приспособленной в качестве постамента, и направился не к воротам, а в лазарет. Настоятельница шла рядом. Она провела их через нижний уровень лазарета, оттуда по крутым ступенькам в подвал, а из подвала они вышли к источнику — небольшому ручью, вытекавшему из расщелины глубоко в недрах скалы. Над ним сверкали крохотные огоньки. Капитан почувствовал мощный поток силы. Не золотая и не зеленая, нейтральная, чистая.

Он потянулся к источнику и наполнился силой.

«Ты стал намного сильнее, — произнесла Пруденция, — но до него тебе все равно далеко».

«Знаю».

«Ничего ты не знаешь. Ты слишком самонадеян. Он намного сильнее тебя».

«Отлично. Говорю же, я знаю».

«Глупец!» — огорчившись, выпалила она.

Красный Рыцарь возвратился в реальность, и они подошли к длинному подвалу, битком набитому остовами повозок и бочками с солониной. Прошло немало времени, прежде чем они расчистили нужное им место. Там оказалась потайная дверь. Настоятельница вынула из–за пояса ключ.

— Теперь ты знаешь все мои секреты, — шепнула она.

— Сомневаюсь. — ответил он, целуя ей руку.

— Не уверена, что мне стоит передавать тебе вот это.

Она горько улыбнулась и протянула ему крохотный, свернутый в трубочку пергамент, плотный, как старый лист, и гладкий, как женская кожа.

— Будучи ее духовной наставницей, я могла бы осудить подобное, — продолжила она, — или же поступить, как поступила бы любая завистливая женщина. — Настоятельница пожала плечами. — Эту записку передала мне сестра Мирам и призналась, что она не первая. — Их взгляды встретились. — Амиция не для тебя, капитан. Она намного лучше нас.

Он усмехнулся.

— Не эти слова я ожидал услышать от вас. — Он отвесил поклон. — Прошу меня извинить.

Повернувшись к торчавшему из стены факелу, Красный Рыцарь развернул записку и прочел. Написанное вызвало улыбку.

«Твои двери заперты. Встреться со мной».

Он глянул на настоятельницу.

— Ты светишься, — качнув головой, заметила та.

— И чем же она лучше нас? — поинтересовался капитан.

Люди из отряда придвинулись ближе, дверь в стене распахнулась, а вместе с ней и еще одна, расположенная чуть ниже.

Красный Рыцарь снова поцеловал руку монахине.

— Благодарю.

— Не принес ты моей душе успокоения, молодой человек.

Она улыбнулась и махнула рукой.

— Ступай, уничтожь своих врагов. Одержи победу. — В голосе звучала усталость.

Он сбежал по ступеням, по пути прикоснувшись к белому лоскутку, приколотому у плеча.

Амиция почувствовала прикосновение, словно его пальцы нежно провели по ее щеке. Улыбнувшись, она вернулась к своему занятию — рвать ткань на бинты. «Я дура», — подумала она.

Отряд спустился по открытому настоятельницей проходу и оказался в лабиринте каменных коридоров. Сведущие понимали, что все это возведено отнюдь не людьми. В коридорах не было ни единой души, но капитан чувствовал, что каждый дюйм этого места пропитан силой, некогда создававшей эти стены. Не сто лет назад и даже не двести. И все же ее остатки сохранились по сей день, как запах гари, долго не покидающий место пожара.

Наконец блуждающий огонек настоятельницы вывел их к двойной дубовой, окованной железом, медью и серебром двери. Взгляд Красного Рыцаря скользнул по множеству символов — мощным охранным сигилам, нанесенным посредством герметизма. Никогда прежде он не видел ничего подобного.

Пожилая монахиня вручила ему ключ, который он с возросшим уважением сжал в руке.

Некоторые из его людей были сильно возбуждены. Длительные блуждания по безмолвным извилистым коридорам где–то глубоко под землей не лучшим образом влияли на боевой настрой. Капитан понимал, что кое–кто на грани истерики.

Он повернулся к ним и сотворил сгусток тусклого света.

— Готовы, друзья? — мягко спросил он.

Люди осторожно продвигались к двери.

— Когда выйдем, мы окажемся в часовне Нижнего города, — пояснил он. — Крыша в ней обвалилась, поэтому ступайте аккуратно, не бегите. Стоит кому–то подвернуть ногу, считайте, отправились на тот свет. Обратно мы пойдем другим путем, поэтому не мешкайте.

Он не мог объяснить, почему именно так, а не иначе. Капитан собрался снять герметическую защиту, но чуть замешкался.

Стараясь, чтобы голос звучал ободряюще и как можно спокойнее, он произнес:

— Давайте спасем Тома.

Он улыбнулся Йоханнесу, и тот, хвала Всевышнему, улыбнулся в ответ.

Красный Рыцарь повернул ключ.

К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип почувствовал перемены. Его внимание было полностью сосредоточено на пристрелке артиллерии, и он очень жалел, что у него не нашлось толкового наводчика, способного взять на себя эту скучную обязанность и следить, чтобы огромные камни летели куда требуется. Оказалось, Экреч вообще не интересовался метательными орудиями, к тому же был слишком медлительным. И, что самое паршивое, совсем не хотел ничего строить.

Он лично следил за тем, как боглины насыпали еще один холм на безопасном расстоянии от нового орудия людей из крепости. Шип понимал, что при умелом использовании со временем этот требушет доставит ему немало хлопот.

Он старался не думать о том, что ему самому придется идти в обстреливаемые земли и использовать собственную силу для его уничтожения. Орудия, которое имело бы необходимую дальность поражения, у него попросту не было. Да и для разрушения тысячелетних стен крепости ему тоже потребуются немалые силы.

Он значительно ослабеет.

И тут чародей почувствовал изменение. Шип попробовал воздух на вкус. Потратив драгоценное время, он отправил ворона к стенам крепости и увидел огненный ореол в руках своего бывшего ученика, увидел, как с треском и грохотом выстрелило гигантское орудие, а еще увидел… Темноту.

Ворон упал на землю, сбитый стрелой. Шип выругался. Из–за резкого разрыва связи с птицей у него закружилась голова. Мысленно потянулся к другой…

Защитные барьеры крепости исчезли. Он вышел из–за недавно сооруженной насыпи, вскинул руку и выпустил сгусток чистого зеленого света.

И захохотал.

ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

Гармодий едва успел выставить защиту против зеленой молнии, будто бы парируя удар мечом на ристалище. Оба заклинания, вспыхнув при столкновении, исчезли.

Маг пошатнулся и обратился к источнику силы земли.

— Боже милосердный, прошу, смилуйся, — пробормотал он.

Всего один удар, и Шип полностью лишил его сил.

ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан первым вышел из ворот. Сразу за ним следовал Йоханнес во главе латников. Они направлялись к выходу из часовни.

В нефе обнаружились спящие боглины.

И началась бойня.

Красный Рыцарь поначалу пытался считать закованные в броню тела, но быстро сбился, и о точном количестве приходилось только догадываться. Изюминка осталась верна своему обещанию и заняла место замыкающей. — Я последняя! — крикнула она.

Капитан захлопнул тяжелую створку, оставив ключ внутри. Когда обе двери закрылись, их силы слились воедино, отчего проход за алтарем пропал и снова появилась голая каменная стена. Но очертания дверей надежно отпечатались в его сознании.

Бент и лучники заканчивали зачистку нефа. А Йоханнес уже перелез через остатки стены. Капитан ринулся освобождать путь к выходу из церкви.

В это же время Шип метнул вторую молнию, а сразу за ней третью.

ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

Вторая защита Гармодия сработала лучше, чем первая. К слову, это было его собственное изобретение, которое требовало меньше сил, поскольку не блокировало удар, а отражало его. Удар Шипа преломился, подобно солнечному лучу, упавшему на зеркало, и попал в гору, отколов от нее кусок камня величиной с небольшой амбар.

Для отражения третьего удара Гармодию не хватило времени. Ему хотелось ответить атакой на атаку, парировать, словно мечом при фехтовании, но удар оказался слишком стремительным, а выставленный им щит слишком ненадежным.

Все же ему удалось ослабить удар почти вдвое.

Остаток от магической атаки обрушился на куртину слева. Часть деревянного ограждения, длиной в двадцать шагов, сгорела в один миг, испепелив двух лучников, а отрезок стены, треснув, обвалился, погребая под собой двоих старших Ланторнов.

Гармодий ощутил их смерть.

Неудача пробудила в нем злость. Слишком жалко, слишком слабо, слишком медленно. Злоба заставила его огрызнуться и ударить в ответ.

Эта гневная вспышка застала Шипа врасплох, будто внезапный резкий удар посреди неторопливой борьбы.

Боль привела Шипа в ярость. Боль всегда приводила его в ярость.

И он ответил.

ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

На улицах Нижнего города повсюду лежали трупы.

Капитан вышел из часовни. По обе стороны от него рассредоточились лучники.

Красный Рыцарь скомандовал:

— За мной! Вперед!

Он побежал через площадь, и люди последовали за ним.

Те, кто нес лестницы, повернули на восток и стали пробираться по грудам обломков. Слева и чуть впереди слышался шум боя. Вдруг из темноты появился Анджело ди Латернум.

— Сэр Йоханнес нуждается в помощи, — по протоколу доложил он.

— За мной, — приказал капитан и последовал за оруженосцем. Некогда было разбираться, почему Йоханнес отклонился от запланированного маршрута.

Мощная вспышка озарила небо, подобно взрыву сверхновой звезды. В свете молнии Шипа Красный Рыцарь успел разглядеть, что Анджело ранен в плечо и рана все еще кровоточит. Лучники с ног до головы были забрызганы красным и черным, а сражавшиеся латники Йоханнеса напоминали картину из манускрипта, изображавшую битву между чудовищами и людьми.

— Осторожно! — крикнул он. — Демоны!

Страх пронизал его насквозь. Тем не менее Красный Рыцарь стиснул зубы и, преодолевая ужас, перешел в наступление.

Одна из тварей, увидев его, с нечеловеческой скоростью атаковала. Однако и капитан мог двигаться быстрее обычного человека. Он ударил мечом по топору демона с такой силой, что брызнули искры. Капитан согнулся от дьявольской мощи противника, сделал круговое движение клинком, за которым последовал выпад, и вонзил острие в голову чудовища, поразив мозг.

Не успело тело демона упасть на землю, как он был готов напасть на второго. Тварь повернулась, вперив взгляд прекрасных глаз в Красного Рыцаря. Монстр выбросил вперед когтистую руку, не оставив времени отразить атаку.

Рыцарь рубанул мечом сверху вниз. Демон отшатнулся, источая волны ужаса, как клоп источает смрад. Капитан ощутил позыв к рвоте. Кровь заливала глаза.

«Лицевая пластина открыта. Достал–таки».

Его охватил неведомый ранее страх, тяжелый и леденящий. Демоны отнюдь не были бессмертными, и им пришлось отступать. Не только людская кровь заливала место сражения, но и их. Когда твари удалились на достаточное расстояние, страх отпустил.

Капитан заметил, их было не больше дюжины.

Лучники, застывшие на месте от ужаса, наконец ожили и приготовились сражаться. Последний демон — тот, которого ранил Красный Рыцарь, — отращивал шипы на теле, становясь похожим на дикобраза. Тварь развернулась. Волна страха снова нахлынула на людей, но в следующую секунду все было кончено.

Йоханнес пытался докричаться до своих воинов.

— Стой! — окликнул его капитан хриплым голосом.

К счастью, Уилфул Убийца, стоявший позади, гаркнул «стой» намного отчетливее. Йоханнес остановился.

— Башня! — показал Красный Рыцарь.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Озлобленный Шип обрушил всю свою ярость. Гармодий видел надвигающийся удар, но не мог его предотвратить. Он понимал, что ядовито–зеленое сияние не оставит от него и следа.

К нему пришло ощущение, что герметическая защита крепости восстанавливается, но ее будет недостаточно.

Силы, питавшие защиту крепости, были невероятны: энергия собралась в нужном месте и приняла удар на себя, частично поглотив, частично отразив и перенаправив силу врага. Поведение было настолько продуманным, что казалось, будто крепостная защита обладала собственным разумом. Как правило, начинающие маги, воздвигая барьеры, стремились отвечать на силу силой. Опытные действовали более изящно — они умели отражать энергию противника, перенаправлять инерцию удара, словно натренированные мечники. Поэтому большинство сигилов уничтожить было достаточно просто, но только не эти…

В момент отчаяния старый маг подумал: «Кто же все–таки построил все это?»

Древние защитные барьеры крепости сумели смягчить удар, но не полностью. Остаток разрушительной мощи хлынул в щели, как воды реки через плотину.

Гармодий вскинул руку.

Ему на помощь успела прийти настоятельница, она остановила поток прямо возле стены, на которой они стояли, и направила обратно, туда, откуда он был призван.

Она мысленно обратилась к Гармодию, положив руку тому на плечо.

«Я ничего не знаю о магических войнах. Впусти меня», — попросила она.

Через настоятельницу он почувствовал певших в часовне сестер. Их сила подпитывала женщину, но не напрямую. Тут прослеживалась какая–то более тонкая связь.

В каком бы тяжелом положении они ни оказались, Гармодий не мог не восхититься великолепием всего сооружения. Крепость, сигилы, монахини, поддерживавшие силу сигилов, невзирая на свои ограниченные возможности.

И в очередной раз он задался вопросом: «Кто же все это построил?»

Затем он взял призрачную руку настоятельницы и провел ее через бронзовые двери своего Дворца, словно жених — невесту.

«Добро пожаловать», — произнес он.

Здесь, в эфирном пространстве, она выглядела более юной и менее набожной. Вдруг Гармодия посетило странное воспоминание. В нем он виделэту же женщину в охотничьей одежде: она стояла в покоях его учителя, нетерпеливо поигрывая плетью в руке, пытаясь уговорить того отправиться на конную прогулку.

Он отогнал воспоминание. В эфире подобные вещи становились зримыми, поэтому настоятельница тоже увидела всплывший в его памяти образ и улыбнулась.

«Худший роман в моей жизни, — с грустью заметила она. — Он никогда не выезжал на охоту, не любил ездить на лошади, никогда не танцевал, постоянно опаздывал, давал всяческие обещания, которые потом не сдерживал. Я очень хотела быть с ним, и вот к чему это привело. Некоторые грехи так просто не смоешь. — Она развела руками. — У тебя здесь красиво».

От комплимента Гармодий залился краской, словно юнец. В эфире время не имело никакого значения, торопиться было некуда.

«Ты что–нибудь подозревала? — осторожно начал он. — Когда он начал меняться?»

Настоятельница удобно устроилась в большом кожаном кресле. На ней были сапоги и юбка для верховой езды, настолько пышная, что закрывала даже подлокотники.

«Кое–какие догадки, но ты же ведь сам знаешь, в зрелом возрасте непросто принять подобные вещи, — произнесла она счастливым голосом. — Ах, молодость…»

Она откинулась в кресле.

«Ты наверняка не раз задавал себе тот же вопрос».

«Я многие годы провел под воздействием его чар, — ответил Гармодий. — Но ты права, теперь я думаю об этом. Почти постоянно».

«Мне известно, что за несколько месяцев до битвы при Чевине ему открылось нечто. Нечто страшное. Много раз я пыталась вызнать, что же это, но он лишь улыбался и говорил: тебе не понять, ты к этому еще не готова».

Гармодий скривился: «А мне и этого не говорил».

«Но теперь мы оба знаем, что он от нас скрывал».

В эфире хранить секреты было невозможно.

«Да», — подтвердил он.

«Все члены ордена Святого Фомы знают, что зеленая и золотая энергии одинаковые. Ричард был глупцом и рассматривал все через призму белого и черного. Что и делает до сих пор. Невероятный ум, потрясающая сила и никакого здравого смысла. — Она вздохнула. — Довольно болтовни. Мой дом ровняют с землей. Научи меня использовать силу, чтобы мы смогли его остановить».

«Ничего сложного в этом нет, — ответил он. — Но лучше, если ты просто будешь подпитывать меня силой, а я стану ее направлять».

Спустя мгновение, поскольку время в эфире текло совершенно иначе, они стояли на балконе огромного Дворца Гармодия и осматривали материальный мир.

Глазам старого мага Шип представлялся зеленым маяком. Гармодий направил руку настоятельницы на то, что некогда было ее возлюбленным.

Она наполнила его силой.

А он выстрелил лучом пламени.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Впервые Шипу пришлось возвести защитные барьеры. Бушевавшая в нем злоба утихла, и он отдал должное Гармодию: его атака внушала уважение, и это чего–то да стоило.

Защита крепости снова активировалась, и находиться слишком близко стало небезопасно. В любом случае некоторые его атаки достигли цели. Шип поднял второй щит, но следующая атака Гармодия была для него не страшнее удара хворостиной по доспеху.

Из его рта вырвался хрип — он смеялся.

ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Потерявшего сознание Тома волокли шестеро человек. У гарнизона Нижнего города еще оставались лошади, которых капитану не хотелось бросать, поэтому он приказал лучникам открыть верхние ворота, убив всех, кто окажет сопротивление. Лошадей выпустили за пределы гарнизона, и летучий отряд по лестницам перебрался через стену.

Все шло как по маслу, пока демоны не атаковали вновь.

Арьергард не смог перегруппироваться, что неудивительно. Никто не успел ничего сообразить, как трое упали замертво. Маркус, слуга Йоханнеса, и сэр Виллем Гревилл, доспех которого был разрублен с такой легкостью, будто сделан не из стали, а из кожи. Третий, замыкающий, рухнул лицом вниз, а над его трупом встало сверкающее чудовище с двумя изогнутыми топорами, переливавшимися в свете весенней луны.

На людей накатила волна ужаса, словно дунуло едким смрадом.

Демон был не один: позади него виднелось еще несколько фигур — быстрые, ужасающие, но вместе с тем неумолимо прекрасные в своих движениях. А за ними в Нижний город, который покидали Красный Рыцарь и его отряд, хлынули легионы ирков, боглинов и людей.

Как всегда, капитан остался в одиночестве.

— Беги, человечек, — прошептал демон.

Он бросился во Дворец воспоминаний и обнаружил там Пруденцию.

Нужные сигилы уже были выставлены в ряд.

Красный Рыцарь рванул на себя дверь, прежде чем Пруденция успела запротестовать, — он был намного быстрее, чем раньше.

Зеленый свет ворвался в щель, словно ураган…

«Он доберется до тебя!»

«Ему пока не до этого», — ответил капитан своей наставнице.

«Мне нужно многое тебе рассказать».

Он одарил ее улыбкой и вернулся во тьму. От руки, сжимавшей меч, исходило серебристое сияние.

Демон крутанул топоры, они вспыхнули зелено–золотым, словно единое целое.

— Ты! — промолвило чудовище. — С тобой–то я давненько ищу встречи.

Капитан молча поднял меч, принял защитную стойку и сотворил заклинание. Темноту ночи, подобно маяку, прорезал луч серебряно–красного света, устремился в центр города и ударил в землю.

— Мимо, — процедил демон.

Капитан резко отскочил назад, над его головой щелкнула тетива арбалета. Раненый демон зарычал и ответил своим заклинанием. Красный Рыцарь поймал его чары, поражаясь легкости, с которой ему это удалось. В эфире заклинание противника было сродни удару меча, и молодой мужчина парировал атаку собственной силой и тут же вернулся в материальный мир, поскольку демон после магической атаки сразу же нанес удар правым топором.

Он не забыл, как впервые отразил таким же способом нападение Хайвела, и не забыл, как зазевался, радуясь успеху, не заметив следующий удар, заставший его врасплох. Восхищение собственной находчивостью едва не стоило ему жизни.

Красный Рыцарь ринулся на врага, держа меч на уровне глаз. Топор противника отскочил, как капля дождя от крыши. Капитан перешел в стремительное наступление, нанося один удар за другим, пытаясь оттеснить демона назад.

Он чувствовал, как возрастала сила врага, мощнее становились его атаки, даже если демон бил лишь когтями.

Чудовище снова метнуло сгусток силы; капитан сумел отразить его, но тот угодил в вымощенный булыжниками дорожный настил прямо у его ног. Произошел взрыв, от которого Красный Рыцарь упал навзничь.

Радостно взвыв, демон прыгнул через рытвину, замахнувшись обоими топорами.

Капитан видел, как между ними возник Майкл и принял оба топора на себя: один пришелся по щиту, другой — по мечу. От силы удара оруженосец зашатался, но выстоял.

На спине, активно работая ногами и помогая себе локтями, Красный Рыцарь прополз между ног оруженосца; стальные саботоны лязгали о камни мостовой. Он откатился влево, едва не свалившись с вздыбленной дороги.

Предводитель демонов беспрерывно обрушивал на Майкла удар за ударом, но парень не сдавался, защищаясь то мечом, то щитом, парируя удары, используя силу демона против него самого. Другие демоны пытались обойти сражавшихся.

Капитан поднялся на ноги и рубанул сбоку, рассчитывая на внезапность, но безуспешно: тварь, выказывая нечеловеческую ловкость, успела отбить меч лезвием своего оружия и перешла в наступление. И Красному Рыцарю ничего не оставалось, как защищаться.

Демон безудержно молотил топорами в неистовом ритме, заставляя обоих мужчин пятиться. Его атаки были предсказуемыми, но настолько быстрыми, что ничего предпринять между ними они не успевали.

И вдруг, подловив момент, когда оба топора соприкоснулись с мечом Красного Рыцаря и щитом Майкла, между ними возник Йоханнес и рубанул чудище секирой. Демона отбросило назад, и он согнулся от боли, однако то ли броня, то ли защищенная чарами кожа, то ли защитные сигилы спасли его.

Капитан снова попятился и почувствовал, как за его плечо держится изможденный оруженосец.

— А ну пропустите! — рявкнул Йоханнес, и Майкл без сил опустился на землю.

Йоханнес шагнул вперед. На его пути возникли два демона, прикрывшие предводителя, пока тот поднимался на ноги.

Высоко над ними выстрелил требушет.

Хлоп.

За ним баллиста с северной башни.

Бум.

Боевые машины с башен Замка у моста тоже не остались без дела.

Бах!

Ба–бах!

Гармодий и настоятельница, держась за руки, словно любовники, стояли у края стены с раскрытыми ладонями.

— Fiat lux, — произнес он.

В Нижнем городе разверзся ад, строения таяли, подобно снегу в жаркий день. В огне расплывчато просматривались силуэты демонов. Враги обернулись посмотреть, что происходит у них за спиной. Капитана кольнуло самоубийственное желание немедля наброситься на них, но вместо этого он шагнул назад. Две твари вырвались из вихря огня и ринулись в бой, распространяя вокруг себя волну страха, который…

Который был лишь жалким подобием того ужаса, что он почувствовал вначале. Капитан не мог не усмехнуться, уловив иронию момента. Все свое детство он прожил в страхе. Его пугало все. На привычное учишься не обращать внимания. А к страху он привык и умел действовать независимо от него.

Распространяемый демонами ужас никак не влиял на него, но капитан все равно мог лишь обороняться, ибо враг был выше, быстрее и намного опаснее, нежели он сам.

Йоханнес все так же сжимал секиру. Замахнувшись обеими руками, он изо всех сил рубанул вниз и попал по правой руке твари. Демон попятился, длинная рукоять секиры оказалась между ног второго противника, и тот споткнулся. Капитан не упустил возможность и, шагнув вперед, нанес удар сверху вниз, вкладывая дополнительную мощь одновременным разворотом, справа налево, ног, рук и корпуса. Вскинутые клинки не остановили его удар. И голова демона отделилась от туловища.

За спиной капитана Йоханнес вонзил шип секиры во второе чудовище, которое попятилось и упало, и он завопил.

Послышался звук, напоминавший хлопки ладоней. Капитан мог лишь гадать, что за наблюдатель аплодирует их бою.

Им удалось преодолеть большую часть подъема к главным воротам. Путь все еще освещался серебристо–белым светом его заклинания. Красный Рыцарь тяжело дышал и весь вспотел. Шлем ощущался как накинутый на голову мешок, а забрало — как прижатая ко рту чужая рука, не дававшая вздохнуть.

Твари снова пошли в атаку. По обе стороны от них копошились боглины, лучники без устали выпускали стрелы. Но его единственной мыслью было: демоны охотятся на него.

Стоявший впереди противник замахнулся двуручным топором, и капитан рубанул мечом, целясь тому в руки. Но враг тут же перешел из атаки в защиту, при этом умудрился нанести удар левой рукой, который пришелся в плечо Красного Рыцаря. Вспышка боли, и он попятился.

Его ранили.

Снова.

Йоханнес молниеносно сделал несколько коротких выпадов острым концом секиры, развернул рукоять, парируя нисходящий удар топором, и вогнал шип в тело демона. Тот взвыл, заваливаясь назад и увлекая за собой оружие, застрявшее в грудной клетке. Йоханнес слишком долго пытался выдернуть его. Сражавшийся с капитаном демон переключился на маршала и ударил его сбоку, попав в голову. Йоханнес упал.

«Он вернулся за мной», — пронеслось в голове у Красного Рыцаря. Он отчаянно ринулся вперед, сжимая правой рукой навершие длинного меча и нацелив острие клинка прямо в клюв демона. И атака оказалась успешной, противник зашатался, потеряв равновесие. Красный Рыцарь перехватил рукоять клинка и вогнал лезвие в чешуйчатое бедро чудовища, затем, используя оружие как рычаг, столкнул демона с дороги. Тот исчез в темноте.

Капитан снова шагнул вперед, переступив через Йоханнеса. Оттолкнув плечом двух сородичей, вперед вышел демон, посоветовавший ему бежать в самом начале боя.

— Я Туркан из кветнетогов, — произнес он.

Она не собиралась выходить на стену. Ее место — лазарет, нужно ухаживать за ранеными, которые все прибывали и прибывали. «Гляну лишь одним глазком, — сказала она себе, — всего минутку». Девушка слышала ободряющие крики.

Пробежав босиком через двери и оказавшись на балконе третьего этажа, она спрыгнула с каменной балюстрады меж двух горгулий, украшавших фронтон, и, ободрав ноги, соскользнула по куртине. Этим путем она пользовалась тысячи раз, выбираясь наружу поздними вечерами, когда в монастыре гасли все огни.

Девушка уже пробегала над сторожкой у ворот и вдруг резко остановилась, увидев, что часть куртины исчезла. Ее левая нога зависла над пропастью. Внизу склон скалы освещался холодным белым огнем.

Когда она была маленькой, ее прежняя семья из–за Стены называла их стражами Диких и поклонялась им. А к северу от Стены этих существ считали ангелами. И вот могущественный страж стоял на вымощенной камнем дороге прямо напротив Красного Рыцаря.

Как же она ненавидела это прозвище. Красный Рыцарь.

Выглядел он измотанным, но полным решимости. Она не могла на это смотреть. И в то же время не могла отвести взгляд.

Страж замахнулся обоими топорами одновременно, что лишь подчеркивало его мощь, многократно превосходящую силу простых смертных. А рыцарь шагнул вперед и вправо, удар топора пришелся в землю, и страж сделал шаг назад. Она видела, как существо стало вбирать в себя силу. Стражи значительно отличались от людей; единственное, что их роднило, — чувство прекрасного. Для них собирать силу было так же естественно, как дышать. Существо швырнуло накопленную энергию в молодого мужчину.

Красный Рыцарь отбил удар и медленно поднял меч — такое же привычное движение, как приветствие. Он встал в защитную стойку и замер.

Страж вскинул топоры, приготовившись к очередной атаке, и тоже замер.

Время остановилось. Она боялась дышать. Если хоть кто–нибудь шелохнется — все будет кончено.

АЛЬБИНСКИЕ ЛУГА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

Ранальд отдыхал возле небольшого костерка, когда к нему подсел Дональд. Половина ребят несли дозор, остальные были заняты приготовлением пищи или тихо переговаривались.

— У меня известия, — сообщил Дональд.

Горец, разжевывавший кусок свинины, приподнял бровь. Ему становилось лучше. Он ощущал в себе больше жизненных сил. Старый Иан сильно взбесил его, помочившись в ручей, из которого они набирали воду. Вчера его ничего не злило, и Ранальд посчитал гнев признаком возвращения к жизни. Именно этими мыслями была занята его голова, пока рот старательно пережевывал мясо.

— То–то мне поутру показалось, будто я чуял дым, — заметил он и улыбнулся. Еще одна крохотная победа.

Дональд сел поудобнее.

— Хорош ерничать. Ты вдвое младше меня, — осклабился он. — Думаю, нам нужно гнать стадо в Альбинкирк. До него рукой подать, всего двадцать лиг, ну или около того, ерунда.

Ранальд был горцем, причем достаточно живым, чтобы не спасовать и обдумать предложение.

— Вернуться туда же, где мы нарвались на сэссагов? — уточнил он.

— Их там больше нет. Три дня уже их не видно, ни единого разведчика, ни одной оперенной задницы. Эти на месте не стоят. Так у них заведено. — Дональд подался вперед. — Сколько можно выручить за стадо в Дормлинге? Серебряк за голову или того меньше? И тащиться до него еще дальше, чем до Альбинкирка.

Ранальд пристально посмотрел на пламя от горевшей березовой коры. Из притороченного к поясу мешочка достал несколько листьев, положил в медную кружку с горячей водой, добавил мед, перемешал, отпил и молча вознес хвалу Богу. Его вера сильно пошатнулась — а может, и нет. Он сам не понимал.

«Я был мертв».

Фраза сама по себе не укладывалась в голове. Такое, как правило, не запоминается, однако ему это ощущение крепко врезалось в память. И почувствовать подобное снова ему совершенно не хотелось.

Он вздохнул:

— Рискованно.

Но из Альбинкирка он мог бы отправить весть королю. Долг перед монархом он обязан выполнить. И не только его. Горец снова вздохнул.

Дональд сверкнул глазами:

— Давай сделаем это.

Ранальд знал, старик жаждал боя, чтобы оправдать свое пребывание среди живых, тогда как Гектор погиб. И в глубине души он разделял его чувства. Если удастся перегнать стадо в Альбинкирк, Сара Лаклан разбогатеет, мелкие погонщики и фермеры с Холмов получат свою долю, а смерть Гектора Лаклана станет песней со счастливым концом.

Он допил чай и перевел взгляд на ручей.

— Мы с тобой безумцы. Возможно, некоторые из парней откажутся сопровождать нас в столь опасном путешествии. — Последние слова он специально произнес с альбанским акцентом.

Дональд довольно проговорил:

— Наконец–то ты стал приходить в себя. Мою крестную феи тоже воскресили из мертвых, и прошли месяцы, прежде чем мы снова услышали ее смех. Правда, она весь день пролежала мертвой.

Его передернуло.

Ранальд и сам еле заметно вздрогнул и пробормотал:

— Ничего себе.

— Да не переживай ты по этому поводу. Она потом еще утверждала, что после смерти жизнь ей кажется слаще.

Развернув стадо на север, Ранальд еще долго размышлял о правильности их решения. Кое–кто из парней возроптал, но ни один не повернул обратно домой.

Четыре часа они двигались по грунтовой дороге, по обе стороны которой лес постепенно становился все гуще. Некогда западный склон Морейских гор пытались возделывать. Виноградные лозы росли там до сих пор, опутывая молодые деревья. По пути им встретилось с дюжину фермерских усадеб, распахнутых настежь и безлюдных. Ни одно строение не было сожжено, люди просто покинули эти места и больше не возвращались.

Ранальду уже приходилось видеть подобное. Но теперь он замечал намного больше деталей.

Они решили разбить лагерь поздно вечером недалеко от Альбинских лугов. Переход был длинный и утомительный, но за день им удалось преодолеть около двадцати лиг, и те, кто помоложе, валились с ног, так что Дональду пришлось составлять новый список дежурств. Действуя по старинке, он сосредоточенно и не спеша водил по восковой дощечке, записывая обязанности и имена.

Кенит Холиот не был бардом, но все знали, что парень неплохо играет на музыкальных инструментах. Ночью он спел несколько куплетов, подыгрывая себе на старой отцовской лире, потом, махнув рукой, сыграл еще несколько. Кенит пробовал сложить песнь о смерти Гектора. Знал он и о кончине другого Гектора, погибшего еще в Архаику. Закончив играть, он вернулся к сочинению песни.

Через час, громко выругавшись, парень исчез во тьме.

Ранальд зарыдал.

Никто не стал его беспокоить, давая выплакаться. Когда он успокоился, к нему подошел Дональд и положил руку на плечо. А потом Ранальд завернулся в плащ и улегся спать.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Он следил за своим противником, готовясь к смерти. Плечо кровоточило. Кровь из раны на голове заливала лицо. Всего в полушаге за ним лежал Йоханнес, и он даже не помышлял об отступлении. Казалось, его люди почему- то решили, что он хочет провести этот бой один на один.

Теплая кровь стекала по боку. Попытка удерживать меч на уровне головы, острием в лицо противника, потребовала бы слишком много сил, и ему пришлось бы нанести удар, чтобы не опускать клинок впустую. И это стало бы концом.

Его противник был сильнее и быстрее. Капитан перепробовал все: рубил, делал выпады, применял все известные ему приемы и уловки, но все это требовало хотя бы небольшого преимущества, удобной позиции, дистанции, а демон не предоставил ему ничего такого. Он просто застыл, занеся топоры над головой.

Вдруг глаза демона оказались у самого лица капитана, и через секунду, с хлопком воздуха, он исчез.

Будь он проклят, если позволит себе упасть. Капитан продолжал стоять, непонимающе глядя на пустую дорогу перед собой и бушевавший в Нижнем городе пожар.

Он обернулся. Майкл, подхватив Йоханнеса под руки, оттаскивал его с места битвы. Прямо за ними с натянутым луком стоял Кадди. Очень медленно лучник опустил руки, ослабляя тетиву, и закинул стрелу обратно в притороченный к поясу колчан.

— Извиняйте, кэп, — произнес он, — но ту тварь вам было не победить.

Капитан расхохотался. Его нервы были настолько на пределе, что он не мог сдержать смех весь оставшийся путь до ворот. Как только его втащили внутрь, створки захлопнулись, и Майкл опустил тяжелую металлическую решетку.

Хоть и обессиленный, капитан хлопнул Кадди по наспиннику и сказал:

— Согласен.

Майкл стащил с его головы шлем, и капитан жадно вдохнул свежий прохладный воздух. Еще несколько человек принялись снимать с него доспехи.

Он заметил настоятельницу и Гармодия, который ему улыбнулся.

— Красный Рыцарь! Красный Рыцарь! Красный Рыцарь! Красный Рыцарь!

Он наслаждался этим моментом, а когда наконец с него сняли нагрудник и наспинник, поднялся на ноги. Помогавшие ему люди с доспехами в руках отступили. Но едва они увидели стекавшую по его боку кровь, их радость померкла.

Капитан кивнул, махнул им рукой и, невзирая на раны, припустил бегом и быстро пропал из виду. Амицию он не видел, но чувствовал, что она там. И он должен ее отыскать.

Девушка ждала под яблоней. Увидев капитана, она прикусила губу.

— Я ничего не буду говорить, — начал он, — я лишь…

Амиция усадила его на скамейку и наклонилась, как будто бы поцеловать. Но надежда оказалась ложной. Красный Рыцарь ощутил на лице ее дыхание: жаркое, глубокое, наполненное магией, и почувствовал, как затягивается рана на голове. Девушка вскинула руки, похожая на священника, взывающего к Господу, и капитан увидел, как обволакивала ее аура силы, ощутил источник под деревом, увидел нити, связывавшие ее с сестрами и настоятельницей.

Ее рука нырнула под его дублет. Прикосновения пальцев холодили. Амиция провела ладонью по груди и задела край раны на спине, тело пронзила резкая боль. Капитан даже не догадывался об этом ранении.

— Глупый, — едва слышно произнесла она.

Он почувствовал, как она направляет силу в его плечо. Какое–то мгновение, короче одного удара сердца, боль казалась невыносимой. И именно в тот миг он принадлежал ей, а она ему. Красный Рыцарь лег на спину на скамью, не сумев сдержать тихий стон и устыдившись его. Девушка склонилась над ним, накрыв локонами его лицо, и их губы едва соприкоснулись.

— Если останусь с тобой, погибнут люди, — шепнула она.

И ушла.

ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

«Осада Лиссен Карак. День двенадцатый.

Прошлой ночью отряду под командованием Красного Рыцаря удалось спасти гарнизон Нижнего города. Несмотря на чудесное спасение, храбрые рыцари и латники понесли серьезные потери: были убитые и много раненых. Нижний город, в конечном счете, был потерян и захвачен несметными полчищами врага».

Майкл смотрел на пергамент и обдумывал, о чем бы еще написать, но вскоре бросил эту затею и отправился на поиски Кайтлин. Ее отец погиб, когда рухнула куртина.

В предрассветных сумерках к стенам крепости подлетели три виверны. Каждая сжимала в когтях камень размером с голову человека. С огромной высоты они спикировали прямо на требушет. Происходила смена караула, и солдаты не были готовы к нападению. Заступавшие люди были уставшими, сдававшие пост — изможденными, поэтому никто не сумел предотвратить дальнейшее.

Не успел Безголовый развернуть баллисту, как когти первой крылатой твари разжались, и камень упал на остатки башни — всего в паре шагов от орудия, — с грохотом отскочил и, никого и ничего не задев, скатился по склону.

Второе чудовище опустилось ниже, но расправило сложенные за спиной крылья слишком резко и выронило камень. Тот угодил в одну из сотен овец, которых так и не увели с горного хребта.

Последняя виверна была старше и опытнее. Тварь отклонилась от указанной Шипом цели и аккуратно, чуть ли не с нежностью, отправила кусок скалы прямиком в баллисту, сбросив с башни заодно и Безголового. Орудие разлетелось на части. Лучник пронзительно закричал, но, пролетая мимо балкона лазарета, сумел ухватиться за каменную горгулью.

Виверны убрались восвояси.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Час спустя виверны вернулись. На сей раз они действовали по примеру, самой опытной. Твари намеревались подлететь со стороны кряжа, поймать воздушный поток на сильном взмахе крыльев и сбросить камни в непосредственной близости от цели. Но их встретил град дротиков, болтов и стрел, посылаемых отовсюду: из внутреннего двора, с башен и даже с балкона лазарета. Раненые виверны улетели, не сумев уничтожить требушет. Тем не менее камни сбросить им удалось — один пробил дыру в потолке командного штаба капитана; другой попал в лазарет, убив двух сестер; третий угодил в стойло, где находились боевой конь и оруженосец.

Капитан проспал оба налета.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Красный Рыцарь спал почти до следующего вечера. А проснувшись, обнаружил, что удобно возлежит в собственной комнате, правда, было в ней что–то странное. Ощущалось некое движение воздуха. Стал присматриваться. Кто–то зашил прорехи в одеяле. Старый гобелен на стене остался цел, но за ним зияла дыра размером с телегу, оттуда веял свежий ветерок. Балкон исчез, как не бывало.

Капитан опустил ноги на пол, Тоби сразу же вынул его одежду из шкафа и поднес черные, начищенные до блеска сапоги. Рыцарский пояс лежал отполированный и сверкал, подобно сгустку энергии во время занятий герметизмом.

— Тута настоятельница зовет вас на ужин, — сообщил паренек, — а мастер Майкл упражняется.

Капитан охнул, ощутив, поднимаясь, всю тяжесть собственного тела. Мелькнула догадка — наверное, именно так чувствуют себя старики.

— Швея, вось, белье передала, — продолжил Тоби, указывая на корзину. — Усе новехонькое, чистехонькое, глаженое. Сорочки, подшлемники, брэ. Чулков две пары.

Капитан провел рукой по сорочке. Стежки были аккуратными, крохотными и почти идеально ровными. Швея шила неокрашенными нитками, а ткань взяла белоснежную, новую. Такая работа требовала немалого умения, ведь незначительное отличие цвета ткани и ниток стало украшением. Безукоризненный пример утонченного мастерства. Столь же утонченного, как та сила, которой она напитала одежду.

Он взял сорочку в руки и присмотрелся повнимательнее. Ее наполняла яркая бело–золотая сила. Цвет чистоты и солнца. Красный Рыцарь не почувствовал жжения, впрочем, и не ожидал ничего подобного. Уже много лет эта сила не причиняет ему вреда.

Тоби прервал его размышления:

— Вина? Горячего сидру?

Потупил глаза и добавил:

— Сидр что надоть.

— Неси сидр. Я надену эти новые вещи, но со своей ярко–красной коттой. Черную надевают для… — он вздохнул, — для других случаев…

— Простите, милорд, — покраснел Тоби.

— Не извиняйся, тебе–то откуда знать? Как там раненые? Плохиш Том?

Белая сорочка прямо–таки хрустела от чистоты.

— Если можешь, налей ванну.

— Я мигом! — воскликнул он и исчез за дверью, потом вернулся. — Сэр Томас уже поднялися. И сэр Йоханнес тоже.

Капитан слушал затихающие шаги расторопного паренька. Тоби вызвал у него улыбку. А еще навеял мысли о старости.

Он снял одежду. У него не было возможности поменять ее… Вот уже двое суток. Двое суток без отдыха в одном и том же белье. Старая сорочка была неприятно теплой, влажной и дурно пахла. Не потом, скорее, застоявшейся кровью, которую впитала с избытком. Сбоку шел длинный, до самой полы, разрез.

Капитан вспомнил, что где–то среди вещей должно лежать зеркало. Сразу взялся за поиски. Верный Майкл перенес сюда, в комнату, кошелек с деньгами, сумку, сундук для одежды, и он долго копался в своем имуществе, хотя уже вечерело и давно следовало переодеться.

Зеркало нашлось в дорожном сундуке, там же, где и лезвие, покоившееся в бронзовом футляре. Молодой мужчина взглянул на собственное отражение. Только сейчас он вспомнил о ране, полученной прошлой ночью. По левой стороне лица сбегал свежий порез, из которого до сих пор сочились крохотные капельки крови. Стоило капитану обратить на него внимание, как тот начал ныть. Рубец не уродовал лицо, но чуть побаливал.

Красный Рыцарь встряхнулся. Вдруг закружилась голова: обычное дело после пережитого сражения, а тут еще отражение в зеркале. Он попытался рассмотреть рану на плече. Она тоже побаливала, затруднительно было определить, куда именно пришелся удар, но это из–за нее одежда пропиталась кровью.

Переживаний добавилось. Сейчас он казался себе скорее окровавленным трупом, чем живым человеком. Брэ пришлось отдирать, они накрепко прилипли к промежности из–за обилия пота и крови, область у основания гениталий невыносимо зудела и прямо–таки источала зловоние.

В комнату вернулся Тоби:

— Ванна сичас будет, милорд! Я сказал господину Майклу и господину Жаку, что вы проснулися.

На пороге появился Жак и принюхался.

Не стесняясь своей наготы, капитан обратился к пареньку:

— Тоби, возьми стеганку и вывеси снаружи, пусть проветрится. Остальную одежду отдай прачке и спроси, можно ли ее привести в надлежащий вид.

Жак повертел в руках новый подшлемник:

— Хорошая работа. Аккуратная.

И глянул на Тоби.

— Это все швея, Мэг, — сказал паренек. — Дала мне, шо капитан заказывал. Я не то, шоли, принес?

Капитан лишь покачал головой. Жак улыбнулся.

— Пойду, заплачу ей. И закажу себе такой же, — сказал он.

После небольшой заминки продолжил:

— Вы сегодня ужинаете с настоятельницей. Туда пригласили еще несколько важных особ, так что лучше приоденьтесь как подобает. И не забывайте о манерах.

Красный Рыцарь закатил глаза. На секунду задумавшись, спросил:

— Глянь плечо. Насколько там все плохо?

Жак осмотрел место, на которое указал капитан, и с уверенностью человека, сведущего в медицине, заявил:

— Зажило.

Тоби все еще держал гамбезон. Капитан взял его и приподнял. На правом рукаве был порез, который проходил от подмышечной впадины до бокового шва. Жак крякнул.

— Демон задел, когда бились, — сказал капитан. — Я спал… Вот так наваждение!

Он поднял кубок, стоявший у изголовья кровати.

— Красивая послушница дала мне его, сказала, шо вам допамагёт, — объяснил, смущаясь, Тоби.

Красный Рыцарь отыскал кошелек — то, что он не пропал в чужом кармане, само по себе было чудом — и, вынув серебряный леопард, бросил его через всю комнату Тоби, который ловко подхватил награду.

— Думаю, ты его заслужил за старания, юный Тоби, — сказал капитан, почесавшись, — а сейчас ванну!

Он выглянул во двор и увидел, как с мечами и круглыми щитами тренируются его люди. Обойдя комнату и отогнув уголок гобелена, он окинул взглядом поля, загоны для овец и дымящиеся руины Нижнего города.

— Виверны? — спросил он, все еще чувствуя неимоверную усталость.

— Весь день швырялись в нас камнями, — непринужденно сообщил Жак, — до смерти перепугали Безголового и, увы, уничтожили баллисту.

— Он снова перемещает свои орудия, — заметил капитан, — хотя нет, боглины насыпают очередной холм, а орудия все еще вне досягаемости.

Вдруг до него дошло: в присутствии подчиненных он почесывает места, к которым неприлично прикасаться прилюдно.

— Мне нужно срочно переговорить с Томом, если он, конечно, в состоянии разговаривать. Я должен получить полный отчет за сутки.

Тут он ойкнул и прикрылся стремительно сдернутым с кровати покрывалом, поскольку в комнату вошли две сельские девушки с лоханью горячей воды.

— Да ладно, чего я там не видела, — хихикнув, произнесла темноволосая.

Другая молча залилась краской. И они ушли. К счастью, не забыв оставить воду.

— Сам помоюсь, если ты не против, — сказал он Жаку.

Тот кивнул:

— Справишься, не маленький.

И пересчитал белье в корзине.

— Пока схожу, заплачу швее и приведу Тома.

— Благодарю, — ответил капитан.

Вода была горячей, почти кипяток, но он все равно решил мыться, рассчитывая отскрести с тела грязь и кровавые корки. Ему все время казалось, будто кто–то по нему ползает. Не успел Красный Рыцарь полностью погрузиться в воду, как сзади послышалось движение.

— Том? — позвал он.

— Не он, — ответил Гармодий.

Капитан привстал. Вода словно прижигала места, где у него были ссадины, порезы, нарывы. Иными словами — жгло повсюду. Тут он вспомнил, что забыл достать из сундука для одежды свое любимое мыло из Галле, с миндальным запахом.

Гармодий прошелся по комнате.

— Ты сильнее, чем раньше. — Он сразу перешел к сути дела. — Я видел, насколько ты был смертоносен и быстр прошлой ночью.

— Я ежедневно выполняю ваши упражнения, — признался Красный Рыцарь. — Как вы и учили — все, что можно сделать с помощью мастерства, я делаю.

Вода дарила обновление.

— Когда он позволяет.

— Наш противник? — уточнил Гармодий.

— Да. Он расположился как раз у месторождения моей силы.

Капитан дотянулся до источника, преодолев каменную толщу в тридцать шагов под ними. Не близко, но теперь он чувствовал покоившуюся там силу. Коснулся источника, зачерпнул силу и направил, куда задумал. Мыло поднялось в воздух, перелетело через комнату и, подняв брызги, плюхнулось в воду.

— Черт, — выругался капитан.

Вместо мыла он достал из воды брусок для заточки бритвы.

Гармодий ухмыльнулся:

— Мыло? Розовое?

— Ага.

— В любом случае ты делаешь большие успехи. Уверен, умения тебе не занимать, но чего тебе не хватает, так это размаха. Хотя мне–то легко говорить.

Маг взял мыло и встал так, чтобы капитан не мог до него дотянуться.

— Я мог бы сделать гораздо больше, если бы кое–кто не торчал у моего порога, не пытался вломиться внутрь и вырвать мою душу, — буркнул Красный Рыцарь, яростно почесываясь, — Мыло, пожалуйста!

Гармодий выглянул за гобелен.

— Чудесное окно, — промолвил он. — Ищи силу в новом месте. Ты знаешь, как это делается.

— Из источника? — спросил капитан.

— А почему бы, например, не от солнца?

— Я — дитя Диких, меня мать таким воспитала.

Гармодий даже не глянул в его сторону, поглощенный, должно быть, разглядыванием полей.

— Ты мне доверяешь, парень?

Красный Рыцарь посмотрел на высокую гордую фигуру старого мага.

— Если честно, не совсем. И уж точно не верю, что вы без подвоха отдадите мне мыло.

Гармодий захохотал. Его хохот звучат отрывисто и очень напоминал собачий лай.

— Что правда, то правда. Тогда я спрошу иначе: доверяешь ли ты мне как своему наставнику по герметизму?

Капитан несколько секунд тщательно обдумывал вопрос, затем ответил:

— Полагаю, да.

Услышав это, старый маг довольно кивнул и резко сорвал гобелен. Лучи вечернего солнца ворвались в комнату, осветив лохань.

— Тогда, если хочешь взять мыло, воспользуйся солнцем. Давай, — приказал он, держа заветный кусок в поле зрения капитана, но все так же вне досягаемости его рук.

На Красного Рыцаря дохнуло теплом небесного светила. Оно ощущалось как прикосновение силы, составлявшей ничтожную малость от целого. Он поднял мокрую руку, позволив лучам обогреть ее. Он любил солнце. Особенно весной.

…Запах цветов…

На мгновение молодой мужчина почувствовал нечто необычное, сразу покинувшее его, словно сработал рвотный рефлекс. Мыло не сдвинулось с места.

— Приложи усилие, — потребовал Гармодий.

— А нельзя ли этим заняться позже, когда я вымоюсь с мылом и оденусь?

Капитан чувствовал себя крайне неловко: голый, мокрый, израненый и уязвимый.

Но Гармодий лишь холодно прищурил глаза:

— Сейчас.

Красный Рыцарь попытался еще раз. Ощутил солнечные объятья, вобрал энергию в себя и… Скрючился в рвотном позыве, едва не наблевав в воду.

— Невозможно, — выдохнул он.

— Уже лучше, — отметил Гармодий. — Намного лучше. Хочешь, я признаюсь, что восхищен тобой?

— Сперва кнут, теперь пряник? — усмехнулся капитан.

— Загвоздка не в том, что ты чего–то боишься. Насколько я понимаю, ты боишься абсолютно всего. — Старый маг скрестил руки на груди. — Каждый раз ты вступаешь в схватку с собственными страхами. А теперь — впитай в себя силу солнца и используй ее.

Молодой мужчина снова ощутил ласку светила. Снова на него дохнула его мощь, насыщенная, как запах свежего сыра, более плотная, чем сила Диких, более могучая.

А потом в голове что–то захлопнулось, и все исчезло.

— Проклятье, — выругался Гармодий. — Еще раз!

Сделав глубокий вдох, капитан предпринял еще одну попытку. Осознание силы было ярким и четким. И он хотел эту силу. Хотел дотронуться до солнца…

Только чистые способны касаться светила. «А я — дитя ненависти, результат кровосмешения. Я рожден, чтобы нести разрушения. Сила солнца никогда не покорится мне».

Вода в ванне была горячей, таким же было и солнце. Загнав тошноту глубоко внутрь, он дотянулся до светила в очередной раз, представляя, как скачет рядом с солнцем в окружении сотни несущихся галопом лошадей. Вообразил Амицию, стоящую на поверхности огненного диска…

Между ним и солнцем пробежала тонкая, мимолетная связь. Лучи действовали, словно проводник, и кожа впитывала энергию, как губка.

Капитан поперхнулся непривычной мощью. Закашлялся. Мыло, преодолев половину расстояния, плюхнулось на пол.

— Да! — радостно вскричал Гармодий.

— Не могу, — обреченно выдохнул Красный Рыцарь.

— Только что смог, — возразил старик.

Маг поднял мыло и протянул желавшему, в конце концов, просто вымыться капитану.

— Чтобы использовать силу, не существует никаких ограничений или правил. Ты можешь дотянуться до солнца. Да, первое время ты будешь его отторгать, вернее, что–то внутри тебя будет противиться ему. Но, парень, ты только что дотронулся до него, вобрал золотую силу в ее чистейшей форме! Я знаю людей, которые могут дотрагиваться до солнца только через воду или воздух! Лишь единицы могут черпать силу прямо из источника.

Пока капитан старательно намыливался, вода начала остывать. И температура падала слишком быстро.

— Ну вы и поганец, — укоризненно сказал он магу.

— Лучше б ты думал, как исправить положение, — невозмутимо ответит тот.

Капитан потянулся к источнику. Там был Гармодий, башня голубого пламени.

Он вошел во Дворец воспоминаний.

«Не вздумай, — предупредила Пруденция, — он только этого и ждет».

«Это уж точно», — согласился капитан, приоткрыв замочную скважину.

Молодой мужчина чувствовал, как продолжала остывать в ванной вода.

— Какой же вы все–таки поганец, — повторил Красный Рыцарь.

Поскольку единственным доступным ему источником силы было солнце, он потянулся к нему. Ничего не произошло. Капитан представил солнечный день. Дав излишнюю волю воображению, он увидел лишь потных людей и жужжащих насекомых.

Осень. Цвет спелых тыкв, хлебов на корню, пшеницы в сезон жатвы, когда закат окрашивает все в золотой, оранжевый и рыжий…

Пруденция залилась смехом: «Прекрасно, молодой адепт, просто прекрасно!»

«Пру!» — воскликнул он.

Капитана окружал ореол рыжевато–золотого света. Неожиданно для него витражные окна в верхнем ряду засветились, словно фонари, и залили комнату разноцветными огнями.

«Ах ты, сукин сын», — пробормотал он.

Мужчина указал на статую, панель и символ:

«Дева Мария, Гераклит, Рак».

Колеса завращались, потом, щелкнув, замерли.

Губы мраморной статуи растянулись в улыбке, и Пруденция произнесла: «Смотри».

В руках она держала призму. Разрозненные лучи, пройдя сквозь нее, преломились, собрались воедино, и чистый пучок света ударил в изображение рака.

Вот это да!

Вода заметно потеплела. Температура быстро повышалась, и вот капитан опять лежал чуть ли не в кипятке.

Гармодий от души рассмеялся.

— Превосходно, — одобрил он.

Красный Рыцарь устало откинулся на бортик ванны. Он был поражен.

— Благодаря вам я справился, — произнес он, чтоб хоть как–то притупить ощущение невероятности произошедшего. — Маг, я искренне верил, что такое невозможно, но оно сработало. Как?

— У меня есть несколько теорий, но нет доказательств. — Гармодий почесал затылок. — Две недели назад я даже не планировал отправляться на поиски приключений. Просто надеялся отыскать тихое, уединенное место, подальше от той ловушки, в которой меня держал Шип. Провести несколько опытов.

— А вместо этого угодили в осаду.

Капитан безо всякого смущения натирался мылом.

— Однако некоторые опыты все же оказались успешными, — невозмутимо продолжил Гармодий.

— Какие, например?

— Я научил Дикого пользоваться энергией солнечного света, — самодовольно ответил маг. — Не сомневался, что у тебя получится.

Капитан нахмурился. Ему хотелось разозлиться, но… Он чувствовал себя в разы сильнее.

— А что, если бы вы ошибались?

Гармодий спокойно пожал плечами:

— Это маловероятно. У меня были веские основания верить, что моя теория сработает. Как только я появился в крепости, сразу обнаружил женщину, способную применять магию обоих цветов. Силу Диких и солнца. Не раз мне доводилось видеть, как она исцеляет людей. Каждый такой случай для меня был сродни чуду.

Маг довольно потер руки.

— А еще прошлой ночью я соединился с настоятельницей, — добавил он.

— Хвастаетесь, словно юнец первым поцелуем, — подколол его капитан.

Старый маг рассмеялся.

— Быстро соображаешь. Ей случалось заходить в наши покои. О, в те дни она была воплощением всех качеств, которыми должна обладать женщина. — Он тряхнул головой. — Забавно, старость не мешает думать о молодости. Но довольно об этом, не затем я здесь, чтоб рассказывать тебе о любви и страсти. Главное — она подтвердила теорию, сложившуюся у меня в голове. И когда–нибудь она изменит мир.

— Меня вполне устраивает мир, каков он есть сейчас, — с порога вклинился в разговор Том. — А теперь, если вы, два ведьмака, покончили со своими кровавыми ритуалами, принесением детишек в жертву, поеданием их останков и всем остальным, что вы тут воротите, то я бы хотел разобраться с отчетами за день.

Капитан, продолжая нежиться в ванне, спросил:

— Так вы пришли сюда ради своих опытов, маг? Или были и какие–то другие мотивы?

— Шип планирует атаковать нас, — заявил Гармодий, пытаясь повесить гобелен обратно. Для человека с его силой задача оказалась на удивление трудновыполнимой. — Прошлой ночью он выяснил, как сломать защиту крепости, и ради этого придет лично.

Раздраженный, Том подошел к магу, оттолкнул его, взялся за уголки гобелена и повесил на вбитые в балку под потолком железные крюки.

— Правда? — спросил капитан. — Откуда вам это известно?

Гармодий пожал плечами и плеснул себе немного вина:

— Между нами есть связь, уж не знаю, хорошо это или плохо. Но я чувствую его страх, гнев, его ликование. Настоятельница, кстати, тоже.

— Страх? — переспросил Том. — Этот могучий трясется от страха перед нами?

Он громко загоготал.

Но капитан все понял гораздо лучше.

— Ему есть чего бояться. На его месте я бы тоже дергался.

— Шип сильно рискует, атакуя лично, — промолвил Гармодий. — Ему ничего не остается, раз затея с вивернами окончилась неудачей. Но стоит ему подойти достаточно близко — он уничтожит требушет одним ударом.

— Ты его описываешь так, будто он сам — некий осадный механизм, — покачал головой Том.

— Хорошее сравнение. В некотором роде маг на поле боя не так уж сильно и отличается от того же требушета. Разница лишь в том, что мы быстрее и в разы смертоноснее. А в остальном — твоя аналогия точна.

Красный Рыцарь, задумавшись, нахмурился:

— Зачем ему уничтожать требушет? Чтобы передвинуть свою артиллерию к Замку у моста?

— Думаю, именно за этим. Но подобные размышления не входят в мои обязанности.

Гармодий поставил чашу с вином на стол.

— А сейчас я удаляюсь, чтоб не мешать тебе приводить себя в порядок. Настоятельница просит всех быть на закате.

В дверях он замешкался.

— Не прекращай заниматься, парень. Мы все от тебя сильно зависим.

Том проводил мага взглядом:

— Чудной какой–то.

Капитан улыбнулся:

— Кто бы говорил.

Он потянулся за полотенцем с помощью силы, и то упало прямо ему в руку. Довольно ухмыльнувшись, Красный Рыцарь поднялся.

Том вернулся на прежнее место.

— Не делай так больше. — Гигант наполовину вытащил длинный тяжелый нож из ножен. — Буду крайне благодарен, если подобные штуки ты оставишь при себе, там им самое место.

Капитан чуть покраснел:

— Том, ты же знаешь, я владею магией.

— Просто знать — это одно, совсем другое — когда ею перед носом размахивают, — пробурчал горец.

Он чувствовал себя не в своей тарелке.

— За вчерашний день мы потеряли пятерых латников и трех лучников. — Он сверился с записями на табличке. — Всего девять латников и девятнадцать лучников с первого дня осады. Итого двадцать восемь. Добавить к ним еще двух слуг, и получается ровно тридцать, — здоровяк вздохнул. — Один к четверым.

Капитан надел сорочку.

— Я не говорю, что мы должны сбежать, — оправдывался Том. — Но, может, самое время заключить другую сделку?

— И ты туда же, Том?

Красный Рыцарь взял выстиранные брэ, чистые, как и он сам. Но кроме этой чистоты он чувствовал и неимоверную усталость.

— Каждый день наши потери возрастают, — объяснял Плохиш Том. — Слушай, я, конечно, за тобой хоть на край света. Ты прекрасный капитан, и даже Йоханнес пришел к этому выводу… Но этот орех нам не по зубам. Одно чудовище — еще куда ни шло, но целая армия?

Капитан сел на койку и оценивающе пощупал чулки. Толстые, из черной шерсти, несколько грубые и колючие, но плотные и теплые. Взяв один чулок, он осторожно натянул его на правую ногу.

— Все это правда, но мы ведь не проигрываем, — возразил он.

— А вот тут я бы… — начал Том.

— Мы будем удерживать крепость, пока не прибудет король.

Красный Рыцарь взял второй чулок.

— А если он не прибудет? — Горец подался вперед. — Что, если твои гонцы гниют где–нибудь на полпути?

— А что, если свиньи научатся летать? — отрезал капитан. — Владельцы крепости знают, что здесь творится. Я видел это, Том. Рыцари Святого Фомы не оставят монастырь — средоточие их богатства и знак доверия старого короля — на произвол судьбы. И король тоже так не поступит.

— Вот только до того счастливого момента мы тут можем все передохнуть, — пожал плечами Том.

Капитан рылся в вещах в поисках чистого дублета или хотя бы такого, от которого не будет слишком пахнуть. Один таки отыскался: из бумазеи и двух слоев тяжелой льняной ткани, потертый, но безупречно чистый. Красный Рыцарь взял его и принялся зашнуровывать.

— Может, и передохнем, — признал он, — но, черт побери, Том, оно того стоит. Это тебе не какая–то приграничная потасовка в Галле. Это северные земли Альбы. Ты сам из Холмов, я из Эднакрэгов, и мы нужны этим людям.

Том кивнул, ничуть не тронутый тем, что северяне в нем нуждаются:

— Ты действительно веришь, что король появится здесь?

— Через день. Может, через два, — ответил капитан.

Плохиш Том пожевал ус:

— Я могу сказать об этом парням? Новость их определенно приободрит… Вот только если я это сделаю, на их подчинение ты можешь рассчитывать именно эти два дня. Милорд.

— Это ультиматум, сэр Томас? — Капитан выпрямился, будто от этого впечатление от сказанного могло усилиться. — Мол, если через два дня ничего не произойдет, мне придется искать другой выход?

Горец ухмыльнулся.

— Уж поверь, бунтари всегда найдутся. И чем дольше не будет помощи, тем больше их станет. — Он встал во весь рост. Два метра сплошных мышц. — Не пойми меня превратно, я обожаю хорошую драку, и мне ровным счетом наплевать, против кого поднимать меч, и эту крепость я готов оборонять вечность, но не все ребята такие, как я.

— И они захотят покончить с войной, — сделал вывод капитан, чувствуя некое облегчение.

— Захотят, — кивнул Том. — Клянусь, сегодня даже воздух как будто изменился и отравляет ребят. Все до последнего дергаются от каждого шороха, задевают один другого по каждой мелочи.

Красный Рыцарь взял со стула котту, надел и принялся возиться с завязками:

— Да, я тоже это почувствовал.

Гигант покачал головой:

— Ненавижу эту твою ворожбу. Лишает битву всякого азарта. Сложить голову в бою хорошо, когда бой честный. Тем он и хорош — честностью. И если уж этому бою суждено стать для меня последним, то прошу лишь о том, чтобы он был достойным. Достойным того, чтоб о нем слагали песни.

— Сделаю все, что в моих силах, — ответил капитан.

— Пойду сообщу парням новость, — сказал Плохиш Том.

Не успел он выйти за дверь, как вернулись Тоби и Майкл. Красный жупон был тщательно вычищен, а впереди снова четко виднелись вышитые переплетенные восьмерки. Майкл помог его надеть. Пока капитан стоял, погрузившись в раздумья, Тоби и оруженосец зашнуровывали рукава. Продолжая думать, он натянул высокие сапоги. Тоби справился с подвязками, привел в порядок волосы капитана и подсушил бороду. А оруженосец принес парадный меч.

— Лучше боевой, — сказал Красный Рыцарь, — на всякий случай.

Майкл затянул пояс, застегнул пряжку и отступил, капитан трижды вытащил меч, проверяя надежность застежки. Тоби прицепил шпоры. Майкл протянул тяжелый золотой пояс.

Командующий улыбнулся:

— Почему бы и нет.

Майкл помог надеть золотой пояс, передал Красному Рыцарю шляпу, перчатки и капитанский жезл.

— Придете загодя, — заметил он, — но ненамного.

Спустившись по ступенькам во внутренний двор, чистоту и сияние которого даже не заметил, капитан сразу же привлек внимание людей.

Приветственно кивая каждому, он пересек двор. Остановился, проходя мимо молодого Даниэля, похвалил за успехи в обращении с оружием, перекинулся парой колкостей с Беном Картером, выразил сочувствие младшей дочери Ланторнов в связи с ее утратой — прошлой ночью у нее погибли отец и мать. Девушка присела в реверансе, и капитан не смог сдержать улыбку, заметив, как ее взгляд перескочил с него на шедшего позади Майкла.

От группы лучников, вставших по стойке «смирно», стоило ему приблизиться, узнал историю с Безголовым, выслушал жалобу на кражу зерна от сэра Адриана. Последний передал капитану туго свернутый лист пергамента.

— Как вы и просили, — сообщил писарь, — я поговорил с сестрами, с фермерами. Если хотите узнать мое мнение…

Он умолк. Капитан отрицательно покачал головой.

— Не стоит, — улыбнулся он, развеивая повисшее в воздухе напряжение, засунул пергамент в рукав и откланялся. — У меня назначена встреча с дамой.

— Не забудьте пересчитать пальцы после еды, — напутствовал сэр Адриан.

Стол был длинный, на тринадцать человек. Трон настоятельницы стоял посредине, капитан занял место справа. Он пришел первым, остальные еще не явились. Переглянулся с сидевшим на жердочке Парцифалем. Ему очень захотелось погладить птицу.

В зал вошла монахиня и вскрикнула от неожиданности. Он развернулся, отвесил поклон и, любезно улыбаясь, произнес:

— Прошу прощения, сестра. Могу я попросить немного вина?

Та молча удалилась.

Капитан подошел к книге «Житие святых». Теперь, когда он узнал ее секрет, лишь отсутствие времени удерживало его от пристального изучения фолианта. Как он раньше не догадался, что эта книга — гримуар по герметизму? Перелистывая страницы, Красный Рыцарь лишь в общих чертах улавливал смысл написанного. «Это я знаю. Это тоже. Хм. Это вижу впервые». Книга, без преувеличения, захватывала. Вот бы ознакомиться с нею не здесь, а на свежем воздухе, удобно устроившись под окном.

Он почесал подбородок. В голову пришла мысль, что все монастырские девушки подобны Амиции. Зачем орден отправляет их в такое место? Для их собственной безопасности? Или чтобы уберечь от бытовых знаний. Зачем еще…

Она стояла рядом. Он чувствовал ее присутствие, ее тепло. Ощущал золотую силу, струящуюся по нежной коже.

— Ты, — произнесла она.

Красный Рыцарь повернулся. Ему безумно захотелось взять ее за руки. Ощущение напоминало голод.

— Вижу, ты наконец пришел к Богу, — заметила послушница.

Капитан разозлился.

— Нет, — ответил он, — ничего подобного.

— Но ведь я чувствую! — возразила Амиция. — Почему ты его отрицаешь? Ты же смог почувствовать силу солнца!

— Я ведь тебе уже говорил, Амиция, — настаивал он, — я не отрицаю Бога. Я лишь не хочу принимать его.

— Неужели обязательно спорить? — взмолилась она, глядя ему в лицо. — Я смогла залечить твои раны?

— Да, смогла. — Ответ прозвучал грубее, чем он хотел бы.

— Ты весь истекал кровью, — рассердилась Амиция, — напугал до смерти, у меня не было времени на раздумья!

— Я все понял. — Он поднял руку. — От всего сердца тебе благодарен, госпожа. Почему мы каждый раз ругаемся по этому поводу? А тот порез на лице, что тебя так волнует, — я его почти не чувствую.

— Замри.

Амиция облизнула палец и с нажимом провела им вдоль раны, как мать, вытирающая лицо чумазого ребенка. Снова вспыхнула резкая боль.

— Никогда не забывай молиться перед тем, как колдовать, Амиция, — произнесла настоятельница с порога.

Капитан отпрянул от послушницы. Они стояли слишком близко друг к другу.

— Никто из нас не без греха, и нет такого человека, кто не нуждался бы в наставлении. Молитва очищает ум и дух. И порой мы можем ощутить Его руки на наших плечах, Его дыхание, заставляющее биться наши сердца.

— Но чаще выходит так, что Бог помогает лишь тем, кто помогает себе сам, — возразил Красный Рыцарь.

— А тебе бы все глумиться, капитан. Я так понимаю, ты сумел воспользоваться солнцем. Неужели внутри ничего не изменилось после этого?

Настоятельница стукнула посохом об пол, и две послушницы помогли ей сесть на трон.

— Это всего лишь сила, ничего более, — ответил появившийся в дверях Гармодий.

Женщина приветственно кивнула:

— На свете есть вещи, необъяснимые с позиции одной лишь силы, маг.

— А вам лишь бы глумиться, — парировал Гармодий. — И все же я не могу не признать, когда смотрю в глубину вашей души, миледи, я вижу что–то, что намного выше меня. Что–то есть в вас, как и в королеве. И, пожалуй, даже в этой послушнице. Не лишен этого и Шип.

— Не смей упоминать его имя здесь, — повысила голос настоятельница, ударив посохом об пол.

В зал вошел сэр Йоханнес. За ним появился сэр Томас, а затем судья Джон и швея Мэг. Сестра Мирам, полная достоинства, тихонько заняла место рядом с сэром Томасом. Тот улыбнулся ей. Отец Генри выбрал стул в дальнем правом конце стола.

Сэр Милус, мастер Рэндом и Гельфред прибыли из Замка у моста чуть позже.

— Вы сильно рисковали, собирая здесь всех, — заметил капитан.

— Они проскользнули по выкопанной тобой траншее, — мягко ответила настоятельница, — и прошли по подземным тоннелям. Под скалой много потайных залов и дверей.

— Как и в доме отца вашего?

Взгляд настоятельницы лучше всяких слов сообщил капитану, что его чувство юмора далеко не так остро, как считает он сам.

— Как и множество тайн, — добавил Гармодий. — Ну вот, все в сборе.

— Священное число в герметизме, — кивнула пожилая монахиня.

— Иисус и его апостолы, — заметил маг.

— Интересно, кто же из нас Иуда? — криво усмехнулся капитан.

Среди мужчин прокатился нервный смешок. Женщины юмор не оцепили. Настоятельница окинула присутствующих взглядом, и зал затих.

— Мы собрались здесь, чтобы провести военный совет, — возвестила она. — Капитан?

Красный Рыцарь встал и немного потянулся, все еще чувствуя неимоверный прилив сил. Непривычное ощущение.

— Лично я военный совет не созывал, чего же вы от меня хотите?

— Отчета, — отрезала она. — Каково наше положение?

Капитана просили вести себя подобающе. Амиция и Йоханнес не спускали с него глаз. Вспомнились слова Жака о хороших манерах. А Жак не из тех, кто раздает советы по пустякам.

— Скажу одно, мы не проигрываем, а в нашем случае это означает победу.

Йоханнес отвел взгляд.

— Твои люди не согласны с тобой, капитан, — возразила настоятельница.

— Это наши внутренние дела, — ответил он.

— Нет, капитан, уже не внутренние!

Она еще сильнее ударила посохом об пол. Красный Рыцарь тяжело вздохнул и окинул взглядом присутствующих, пытаясь понять, о чем думают остальные участники совета, как его когда–то учили.

Амиция сидела в напряжении. Лица настоятельницы и Гармодия были непроницаемы, но если маг нацепил маску равнодушия, то ее лицо выражало негодование. Отец Генри волновался. Мэг искренне желала ему удачи. Судья Джон был слишком утомлен и не особо вникал в происходящее. Том косил глаза, пытаясь заглянуть под платье Амиции, Йоханнес ерзал на краю стула, мастер Рэндом откинулся на спинку и сидел, скрестив руки, сосредоточив все внимание на капитане. Сэр Милус изо всех сил боролся со сном.

Красный Рыцарь кивнул.

— Хорошо, миледи. Вот как обстоят наши дела. — Он набрал полные легкие воздуха, готовясь к длинной речи. — Древняя крепость, где мы находимся, скрывает в себе мощный герметический источник, который представляет огромную ценность для любого мага. В то же время она и живущие в ней люди постоянно борются с обитателями земель Диких. События, которые длительное время накалялись и недавно достигли своего пика, как и прибытие нашей армии, — все это спровоцировало силы Диких перейти в наступление. И теперь они жаждут захватить крепость.

Молодой мужчина выдержал паузу.

— Скорее, вернуть ее себе обратно, — медленно добавил он.

Эти слова поразили даже настоятельницу.

— Да, раньше это место принадлежало им, — продолжил капитан спокойным рассудительным тоном. — Именно Дикие создали здесь источник. Именно они проложили тоннели. А мы огнем и мечом отняли у Диких то, что принадлежало им, — он взял в руки чашу с вином, — приблизительно две сотни лет назад. И сегодня, когда мы как никогда разрознены и слабы, когда привычный порядок рушится, они вернулись.

— Альба? — спросил Йоханнес.

— Все люди, — ответил капитан. — Все, что случалось раньше, — лишь предпосылки к тому, что происходит сейчас. И это немаловажно. Я не раз пытался сложить эту головоломку и понять, почему враг идет на такие потери, атакуя нас. Ведь число погибших здесь Диких не поддается счету. Ты можешь назвать точную цифру?

— Много, — только и смог ответить Йоханнес.

— Вот именно. Настолько много, что я жалею о том, что не договорился с госпожой настоятельницей насчет награды за каждую голову в отдельности. И, честно признаюсь, меня ловко провели, сыграв на моей юности, а я поддался и согласился на ее предложение. — Он улыбнулся. — Но это не имеет значения. Что действительно важно, так это то, что за прошедшие дни мы уничтожили дюжину особо крупных тварей, заменить которых врагу некем, а также сотни, если не тысячи, мелких существ из земель Диких. Мы же потеряли двадцать семь местных жителей, семерых сестер, трех послушниц и тридцать солдат. Еще мы лишились всех ферм и животных, которых не успели перегнать в крепость. Нам пришлось уступить Нижний город. — Он оперся на стол, широко расставив руки. — Но мы не потеряли крепость. Не потеряли мост. И самое важное — мы не потеряли самих себя. И мы все еще живы.

— Как это понимать: «не потеряли самих себя»? — попросила уточнить настоятельница.

— В духовном смысле, — пояснил капитан, — не утратили веру, если хотите. Наш враг зависит от успеха своих действий, от умения доказать свою силу, достаточную, чтобы сломить нас. Это закон земель Диких. Вести их имеет право лишь сильнейший. Волки поедают волков. Это означает, что каждая наша победа, даже самая незначительная, каждый раз, когда мы жалим в ответ, заставляет его союзников задумываться: а действительно ли он настолько силен, каким кажется?

Настоятельница понимающе кивнула и спросила:

— Мы можем победить?

— Можем, — уверенно ответил капитан.

— Как?

Красный Рыцарь скрестил руки и оперся на спинку стула.

— Мы должны нанести ему такой удар, который покажет его союзникам, что он слаб.

Гармодий отрицательно покачал головой:

— Никому из нас не совладать с ним, парень.

— Он не так уж и сообразителен, — заметил капитан. — Мы одолеем его. Если будем действовать все вместе.

— Ты зарываешься. — Гармодий встал со стула. — Ты не можешь даже представить себе его мощь. И если, положим, ты сумеешь его ранить…

Он умолк, почувствовав, что едва не сказал то, чего говорить не следовало.

Капитан пригубил вино:

— Он уже дважды показывал нам спину.

— Что лишь свидетельствует о его осторожности, — развел руками старый маг.

— Если его армия увидит, как он бежит от нас, этого будет достаточно, не так ли?

Красный Рыцарь пристально посмотрел на Гармодия. В очередной раз посох настоятельницы стукнул об пол.

— Капитан, Гармодий! Надеюсь, вы не намекаете, что мы сами должны напасть на него? — Она перевела взгляд на капитана. — Разве ты не веришь, что к нам на помощь придет приор? Или король?

— Король… — задумчиво произнес маг.

— Госпожа, — улыбнулся капитан, — у меня есть веские причины считать, что король находится в дне пути от нас. Может быть, в двух. И я всегда придерживался мнения, что вне зависимости от того, кто твой враг — будь это племя варваров, феодальный лорд или величайший волшебник всех времен, лучшая защита — это нападение. Лишь так можно выбить противника из равновесия. Позвольте рассказать вам, что нас ждет в ближайшие два дня.

Он поморщился, и только тогда присутствующие осознали, какая неимоверная усталость скрывается за показной легкостью Красного Рыцаря.

— Итак, следующие два дня. Сегодня ночью враг пересечет поле и попробует отрезать нас от Замка у моста. Для этого ему необходимо сделать две вещи. Первое — отбить траншею, которую мы выкопали. Второе — уничтожить метательные орудия. — Он посмотрел на Гармодия. — Орудиями он займется лично и приложит колоссальные силы, которые раздавят герметическую защиту стен.

Маг многозначительно кивнул.

— Его цель — расчистить себе путь для штурма Замка у моста. И медлить он не может, ибо король уже на южном берегу Кохоктона. Пока мы удерживаем мост, осаду можно сломить к полудню.

— Ты не можешь этого знать, — не поверил Йоханнес.

— Иногда, — возразил ему капитан, поглядывая на старого мага, — человек уверен в чем–то и не может этого объяснить. Наш враг не особо искусен в военном деле. Я бы даже сказал, мы своими победами сами учим его вести осаду. Не более трех дней назад он узнал, где находится король. Об этом можно догадаться по тому, насколько участились его атаки.

— Но если ты ошибаешься… — покачал головой Йоханнес.

Капитан грохнул кулаком по столу.

— Черт побери, я хоть раз ошибался? Вспомни, сколько работы мы уже проделали, как шли от победы к победе, даже когда та казалась недостижимой? А мы все равно стоим, наплевав, что нас всего один к двадцати. У нас достаточно провизии и припасов, мы потеряли не так много людей. При таком раскладе худшее, что с нами может случиться, — Красный Рыцарь чувствовал, как закипает злость, и слова сами выплескивались наружу, не желая подчиняться разуму, — это потеря орудий. Не раньше, чем через четыре дня, он осмелится штурмовать Замок у моста, где потеряет еще тысячу своих тварей. И даже при таких обстоятельствах он все равно не сможет заполучить крепость.

Сэр Милус хмыкнул:

— Мне показалось или вы только что приговорили к смерти весь мой гарнизон?

— Если хотите, оставайтесь командовать тут, а я возьму на себя защиту Замка у моста. Мы на войне, но у нас нет оснований считать себя побежденными. Так почему вы предлагаете сложить оружие и сдаться?

Йоханнес судорожно сглотнул.

— Отвечайте же! — потребовал капитан. — Почему вы все молчите?

— У тебя глаза сияют красным, — тихо проговорила Амиция.

— У всех молодых сияли бы глаза, будь на то их воля, — фыркнула настоятельница. — Но я полностью согласна с вами, капитан. Я и сама не допущу никаких толков о мире, признании поражения или каких–либо уступках. Если Дикие окажутся в этих стенах, нам всем конец.

Она подняла посох, и что–то в ней изменилось. Казалось, ее существо заполняет весь зал. Она не стала выше, красивее или моложе, но все же ее фигура внушала трепет и источала мощь.

— Отриньте слабость, друзья мои, — она улыбнулась, и тепло ее улыбки ощущалось физически, — мы, простые смертные, сильны, когда мы вместе. Действуя совместно, мы можем выстоять. Поодиночке же и самые сильные, и самые слабые из нас одинаково беспомощны.

Рассеяв иллюзию, она опустилась на свое место. Молча уселся на стул и Гармодий.

Голос подал сэр Милус:

— Капитан?

— Да, мессир?

— Я разделяю ваше предположение о том, что его следующей целью станем мы. А потому прошу укрепить гарнизон. Выделите мне свежие силы, латников, и мы выстоим хоть неделю.

— Очень хорошо, — капитан тоже присел, — когда будете возвращаться в Замок у моста, подберите себе людей.

— И все же никак не могу избавиться от опасений, что у него хватит ума перехитрить нас, даже если мы объединим усилия, — задумчиво поделился Гармодий, расправляя плечи. — Но при этом не отрицаю наличие рационального зерна в словах капитана: нам не нужно побеждать, достаточно разрушить у его подданных веру в непобедимость их лидера, потому я согласен участвовать.

— Хорошо сказано, — улыбнулась настоятельница, — вот такое настроение мне по душе. Пусть принесут ужин!

Изысканных блюд на столе не было. Ни тебе жареного лебедя, ни павлина с золоченым клювом, ни языков жаворонков. Снаряды метательных орудий убили дюжину овец на склоне, так что основным блюдом в крепости теперь была баранина, ею и потчевали участников военного совета. Но стоило признать, оленьи колбаски удались на славу, а вино выдерживалось со времен захвата крепости.

Сначала разговоры за столом текли вяло, но после второй чаши вина Мэг вовсю хохотала над непристойными байками Тома, а судья Джон засмеялся, услышав рассказ о кузнеце, его ученике и дочери. Но когда он сам поведал историю о монахе, преступившем свои обеты, отец Генри вспыхнул от негодования.

Настоятельница потягивала вино. Слева и справа от нее сидели Амиция и капитан. Когда разговоры перешли от насущных тем к бытовым, настоятельница повернулась к Красному Рыцарю и произнесла:

— Теперь можешь поговорить с ней. Я разрешаю.

— Я не уверен, госпожа, вдруг мои глаза все еще горят. — Он попытался улыбнуться.

— Злость и похоть не одно и то же, — заметила настоятельница. — Амиция скоро произнесет священные клятвы. Надеюсь, тебе захочется поздравить ее с принятием такого решения.

— Я рад от всего сердца. Из Амиции выйдет прекрасная и прилежная сестра, а со временем, уверен, и великая настоятельница, — потягивая вино, вымолвил капитан.

— Она тебе не пара. — Ее голос звучал спокойно, но холодок злости все же вырвался наружу.

— Именно это вы мне слишком часто повторяете, тем самым дразня, будто Амиция — приз, за который следует бороться.

Молодой мужчина оторвал кусок мяса. Внутреннее напряжение он гасил, разрезая баранину на кусочки.

— Я вообще–то все еще здесь, — напомнила о себе послушница.

Капитан улыбнулся в ответ.

— И снова я вижу в твоих глазах желание, — вздохнула настоятельница.

Когда ужин закончился, пожилая монахиня попросила всех магов остаться.

К удивлению Мэг, просьба относилась и к ней.

— Но ведь… Я так медленно работаю, — оправдывалась она, — я даже не знаю, что…

Амиция успокаивающе положила руку ей на плечо.

— Я чувствую силу в каждом твоем стежке, — произнесла она.

— В тебе смешаны зеленая и золотая силы, — добавил Гармодий. — Надо было мне приехать в это место на несколько лет раньше и перевернуть все свои представления о герметизме еще тогда.

— Я хочу, чтобы она поддерживала круг вместе с нами, — сказала настоятельница тоном, ясно намекающим, что возражений она не потерпит.

Гармодий вздрогнул:

— Значит, я раскрою все свои секреты всем присутствующим в зале женщинам?!

— Все равно у вас нет времени на женщин, — отрезала Амиция, — зато женщины используют силу аккуратнее и ровнее, разве этого недостаточно?

— Женщины, как никто, умеют излечивать, но не атаковать, — возразил маг.

Вместо ответа Амиция подняла голову, и над ней образовалась зелено–золотая сфера, которая поплыла в сторону мага и зависла на середине пути между ними.

— Испытайте меня.

Капитан оторопел от ее умения владеть силой. Настоятельница же, напротив, по–кошачьи усмехалась. Гармодий фыркнул и ударил сферу собственным заклинанием. Сфера отклонилась не более, чем на палец. Затем снова пришла в движение и кинулась на мага. Тот попытался поймать сгусток силы, одолеть его, оттолкнуть. Сфера поддавалась, расстояние между ней и Гармодием медленно увеличивалось.

— Ладно, полагаю, никто здесь не сомневается, что ты сильнее, — пожилая женщина щелчком пальцев заставила сферу исчезнуть, — правда, не настолько, как ты, наверное, полагал.

— Ты невообразимо сильна, сестра. — Гармодий тяжело перевел дыхание.

— Давайте объединимся, — предложил капитан, — у меня есть несколько воспоминаний, которые будут вам полезны, хотя моя наставница всегда говорила: открывая дверь, не забывай о прочности своих стен.

— Отдам слишком много, а взамен получу слишком мало, — заметил маг. — Но все же настоятельница абсолютно права. Я не могу оставаться в стороне.

Он протянул руку Амиции. Девушка любезно ее приняла. Взрослые, державшиеся за руки, походили на увлеченных игрой детишек.

— Капитан, я собираюсь произнести молитву. Постарайся, чтобы из–за своего неверия ты не превратился в облачко дыма.

Она обратилась к Богу.

В дверях стояла Пруденция.

«Раз у тебя сегодня гости, попросил бы меня подмести», — произнесла она.

В зале материализовалась настоятельница. Здесь она была гораздо моложе, роскошнее, выше, стройнее, с решительным выражением лица, так непохожим на ее нынешнее.

Амиция походила на фею с зеленой кожей.

Гармодий выглядел молодым и сильным. Странствующий рыцарь с золотым ореолом.

Мирам сияла, подобно полированной бронзовой статуе.

Мэг осталась сама собой.

Капитан стоял на изящном мосту, одновременно в месте силы Амиции и своем собственном.

Попал в облицованный плиткой зал, сел в удобное мягкое кожаное кресло, возле которого расположились шахматные доски и различные механизмы с множеством колес — это, должно быть, место силы Гармодия.

Увидел часовню, окруженную статуями рыцарей и их дам сердца, или, как оказалось при внимательном рассмотрении, статуями дам в окружении рыцарей, скованных золотыми цепями. Часовня, пропитанная куртуазной любовью, могла принадлежать только женщине. Капитан преклонил колено у каменного алтаря с чашей, наполненной кровью. Место определенно принадлежало Мирам.

Он стоял в зале настоятельницы, сжимая в руках иглу. Место силы Мэг находилось снаружи. Поймав себя на этой догадке, он лишь сейчас понял, насколько могущественными были чары Мэг. Он сам, Гармодий, настоятельница и остальные — они работали с податливой нематериальной субстанцией, а швея творила осязаемое и долговременное. Это место было переполнено здоровьем, жизнью, добром и силой. Время там отсутствовало напрочь.

Капитану многое стало известно, немало узнали и остальные от капитана. Вместе они поняли, как нужно действовать.

И затем, будто прервав поцелуй, он снова стал самим собой.

Столь продолжительное единение отняло много сил, и капитана слегка пошатывало. Чужие мысли и взгляды давили на собственные, изматывали, зато теперь он, как и Гармодий, понимал, отчего пение свято верующих сестер оказывало столь мощный герметический эффект: они изучали и применяли силу сообща, как единое целое.

Гармодий потеребил бороду:

— Ты рискуешь больше всех, парень.

— Помилуйте, разве вам не в радость принести священную жертву ради победы? — криво усмехнулся капитан.

Настоятельница закатила глаза:

— Временами твое богохульство примитивно донельзя. Но даже такой ты нам дорог — постарайся вернуться живым.

Красный Рыцарь встретился взглядом с Амицией, и они улыбнулись друг другу.

— Тогда мне следует подготовиться как можно лучше, — заключил капитан, отвесил поклон и вышел.

Первым делом он отправился в северную башню. Поднялся на второй этаж. В черных кожаных ботинках на мягкой подошве он ступал тихо, а любители поиграть в азартные игры привыкли к грохоту саботонов.

Плохиш Том резался в пикет.

— На два слова, — произнес капитан.

Горец резко обернулся, закусил губу и положил карты рубашкой вверх.

— Тут такие карты, что не страшно и отойти, — произнес он беспечно, но неубедительно.

Бент что–то прикрывал рукой. Красный Рыцарь решил, что может позволить себе не обратить на это внимания.

— Не бойся, никто твои карты не тронет, — успокоил горца Бент.

— В твоих же интересах, чтобы так и было, — предупредил Том и последовал за капитаном на балкон, выходящий во внутренний двор.

— Милорд?

— Этой ночью я собираюсь сделать вылазку в тыл врага, Том, — негромко сказал Красный Рыцарь, — и хочу, чтобы ты отправился со мной.

— Весь в вашем распоряжении! — оживленно воскликнул здоровяк.

— Попытаемся убить… Ну, ты сам понимаешь кого. — Капитан приложил два пальца ко лбу, изображая то ли рога, то ли ветки.

От удивления глаза Тома еле заметно округлились, и он, додумавшись, загоготал:

— Да это чистое безумие! Надеюсь, мы едем прямо сейчас?

— Тебе еще предстоит отобрать двадцать латников. К черту график службы, мне нужны самые лучшие.

— Будет сделано. Почти все, кого возьмем с собой, уже отдохнули, — заверил гигант.

— Тьма будет непроглядная. Нужно, чтобы ты прикрывал меня, когда я… Том, надеюсь, ты понимаешь, что я собираюсь использовать силу?

— А как же, — ухмыльнулся тот, отворачиваясь. — Ребята, как один, твердят, что видели ваши чародейства, пока вы бились с демонами.

— Это правда, — подтвердил Красный Рыцарь. — И если мне придется сделать это снова, нужна будет твоя помощь: я не смогу делать одновременно и то и другое.

— Весь в вашем распоряжении, — повторил Том. — Отправляться во тьму бить этого рогатого вурдалака… Нам нужен менестрель.

От такого кульбита капитан оторопел:

— Менестрель?

— Кто–то ведь должен записать, как все было, — горец всматривался в темноту, — и сложить потом о нас песню.

Красный Рыцарь не знал, что ответить, и попытался похлопать Плохиша Тома по плечу, но тот перехватил его движение:

— Вы сами–то верите, что нам под силу одолеть его одной сталью?

— Нет, Том, совсем не верю. Но хочу попытаться, — мрачно ответил капитан.

— Значит, мы — лишь приманка, — подытожил здоровяк.

— Порой ты на удивление прозорлив, друг мой, — невесело подтвердил его догадку Красный Рыцарь.

— Когда в воздухе пахнет смертью, я вижу сквозь каменные стены.

НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Все было готово для следующей атаки. Два мощных заклинания надежно спрятаны внутри специально выведенных для этого существ, напоминавших бледных голых улиток, копошившихся на поросшем мхом окаменелом панцире Шипа.

Наказывать виверн, вернувшихся ни с чем, он не стал, поскольку и сам не особо рассчитывал на успех этого предприятия. Но из–за их неудачи ему придется действовать самому, а Шип крайне этого не желал. Не хотел тратить уйму сил на лобовую атаку крепости. Не хотел подставлять себя под удар бывшего ученика и темного солнца. Хотя, по его меркам, они и слабые, но отнюдь не глупые или беспомощные.

Не хотел биться с ней. Здравый смысл подсказывал, что ее смерть сделает его сильнее, но связь с ней была одновременно связью с прошлой жизнью. И его слабостью.

Не хотел ни с кем биться вовсе. Не важно, что ждет впереди, победа или поражение, он уже враждует с силами, заставившими его пойти на все это. Оно уже сделало его сильнее. Изменило внешне. Черт бы их всех побрал. И особенно этих демонов, от которых никакого толку. Это их крепость, а вместо того чтобы помогать, они лишь наблюдают со стороны в ожидании его проигрыша. И Туркан не сумел убить темное солнце.

Шип был полон сомнений. По правде говоря, с первого дня осады сомнения одолевали его постоянно, и не раз ему хотелось взять посох и тихо удалиться вглубь земель Диких. Но без него земли Диких погибнут, и последствия будут ужасны. В лучшем случае уход Шипа просто положит конец его далеко идущим планам.

Маг развел руки, в них плавно потекла сила. Рядом с ним образовалось облачко из фей, такова была мощь, собранная в небольшом объеме воздуха.

Что изменится с ее смертью? Он будет скучать. Когда–то он считал ее примером, эталоном, на который пытался равняться сам. Но этими глупостями занималось его прошлое «я». Нынешний Шип должен научиться жить в этом мире без нее. Без учеников. Скучать по людскому обществу — лишь очередная слабость.

Земли Диких не имеют права на поражение. Люди — не более чем вши, высасывающие жизнь из природы, взамен отравляя ее. Пришло время действовать без всяких сомнений. В голове Шипа стройной мелодией проносились мысли и планы, зародившиеся давным–давно и окончательно сформировавшиеся на этом самом месте.

Шип прервал раздумья и осмотрелся. Темнота ему не мешала. Взгляд обратился к Экречу:

— Захватите траншею и удерживайте ее. Нужно отрезать Замок у моста от крепости.

— Затем мы проложим свою, — ответил Экреч.

Шип кивнул. Туркану сказал:

— Темное солнце само придет сюда.

— Мы устроим засаду, — пообещал демон.

Чародей в очередной раз залюбовался троллями. Он предполагал, что этих существ вывели маги еще в незапамятные времена. В качестве телохранителей. Сейчас в его распоряжении их было две дюжины, что неудивительно, если вспомнить, сколько силы он накопил. Теперь Шип был подобен маяку, за которым тролли последуют куда угодно. Он больше не считал их уродливыми. Напротив, они казались ему изумительным, совершенным инструментом, прекрасно ложившимся в руку, будто сделанным специально под нее.

Шип постучал посохом по земле и приказал своим капитанам:

— Идите.

ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

Настоятельница ощутила колдовство Шипа. Ей хотелось отдохнуть, но события стали разворачиваться быстрее, чем она рассчитывала. Теперь она сидела на кровати и цеплялась за нити силы.

Она ощутила его там, во тьме, планирующего разрушить ее дом. Недобро прищурившись, настоятельница нащупала глубоко запрятанную, но не порванную связь с ним.

«Предатель!» — воскликнула она, вкладывая в одно слово все презрение, на которое только способна женщина.

«София!» — крикнул он в эфир.

Пожилая монахиня обрушила на него все свое негодование, и яд ее слов достиг цели. Секундного замешательства хватило, чтобы прочитать все, увидеть западню, готовую встретить ее друзей, увидеть предателя, о существовании которого она давно догадывалась.

В следующее мгновение она с развевающимися волосами кометой летела во внутренний двор, шлепая босыми ногами по каменному полу.

Настоятельница ощутила ответный удар, успела возвести защиту и поняла, что он поступил так же. Его защита поднималась медленнее, но была сравнима со стальной стеной, через которую невозможно почувствовать даже его присутствие. Осталась лишь уверенность, что он где–то там. На бегу женщина молилась: она просила Бога о его погибели.

Молодой капитан седлал коня. Тем же были заняты и два десятка рыцарей позади него.

— Вам нельзя ехать! — закричала она. — Он будет вас ждать! Это ловушка!

Капитан понимающе улыбнулся и жестом подозвал Майкла, державшего его бацинет.

— Он уже наступает, не так ли? — спросил он и отдал приказ рассаживаться по коням.

Настоятельница попыталась схватить коня за узду, но животное чуть не укусило ее за пальцы. Она едва успела отдернуть руку. Конь получил укоризненный шлепок по шее от капитана, но шагнул вперед и гордо задрал голову, как бы говоря: «Если б захотел, то укусил бы».

— Да, он наступает.

Оруженосец надел шлем на голову капитана и потянул вниз бармицу. Красный Рыцарь расправил плечи. Другие оруженосцы помогали своим господам надеть перчатки, передавали в руки тонкие, как молодые деревья, копья, увенчанные длинными стальными наконечниками.

Снизу настоятельница видела под шлемом лицо капитана. Он усмехался.

— Я все знаю. Почувствовал через вас, — засмеялся молодой мужчина. — Что вы ему сделали?

— Высказала все, что думаю, — ответила она. — Отвергнуть женщину, и ради чего — ради силы?

Настоятельницу тоже пробрал смех, но он вышел каким–то нездоровым.

— Могу себе представить, наверное, это был болезненный удар.

Пока капитан говорил, Майкл вертел шлем в разные стороны, чтобы тот сел как можно лучше.

— Ничего страшного, еще ударю по его самолюбию так, что он пожалеет. Я успела заглянуть в его разум. В крепости есть предатель.

— Говорю вам, все это я знаю, — успокоил ее капитан. Его губы искривились в недоброй ухмылке. — Наш предатель передает врагу неверную информацию и не подозревает об этом. Поэтому действовать нужно или сейчас, или никогда. Пусть расставляет ловушки, сколько ему будет угодно. Иногда, чтобы добиться успеха, нужно лететь сломя голову, наплевав на здравый смысл. А он слишком осторожен, всегда хочет действовать наверняка.

От капитана веяло избытком силы, которую он успел собрать.

— Мы оба хотим сражаться, и кто–то из нас совершает большую ошибку. Все, что нам остается, — сделать так, чтобы ошибку совершил он. Берегите себя, моя госпожа.

Главные ворота распахнулись.

— Все за мной, — приказал Красный Рыцарь.

Настоятельница отступила на безопасное расстояние и наблюдала за их отъездом. Твердость принятого решения, казалось, слышалась даже в стуке копыт. Наконец в сторону ворот развернулись и остальные рыцари. Некоторые подъезжали к ней: Фрэнсис Эткорт и Роберт Лилиард получили ее благословение, последний отсалютовал в знак признательности. Томас Даррем так низко поклонился, что едва не потерял равновесие.

В воротах Красный Рыцарь остановился. На балконе лазарета он заметил Амицию. Послушница увидела, как он дотронулся до ее платочка на плече, и склонила голову на прощание. Грендель привстал на задних ногах и резво пустился сквозь проем. Спустя секунду он исчез во тьме.

Настоятельница повернулась к стоявшему рядом Бенту:

— Скажи всем, чтобы прятались за стенами и затихли. Все до единого!

Она пронеслась по внутреннему двору, отдавая приказы.

Под звон набата из бараков выбежали лучники в полном облачении и заняли свои места, готовые к бою. Каждый знал цену поражению.

Настоятельница обвела взглядом крепость и осталась довольна. Немного раздосадованная от того, что у нее не осталось времени добраться до отца Генри, она бросилась в часовню.

ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

С отвращением отец Генри наблюдал, как настоятельница разговаривала со своим мальчиком на побегушках. Все они — исчадия сатаны: и эта тварь, и эти наемники, и эти ее сестры. Он окружен ведьмами и колдунами. Он в самом центре преисподней. Хватит с него безделья. У него есть сила, способная их уничтожить. Есть нужные приспособления, которыми изгоняют зло из этого мира. Он знал, конец его близок — всю жизнь приходилось ему терпеть боль и унижения лишь за то, что у него была своя правда. О чем он сожалел, так это о том, что ничего не может поделать с наемником. Этот человек — сам дьявол во плоти.

Отец Генри отправился в часовню, где собрались двенадцать сестер, но он–то знает — это не настоящие сестры. Это круг ведьм! Собрались здесь, чтоб глумиться над Богом своими нечестивыми молитвами.

Он заставил себя улыбнуться Мирам. Но та была слишком занята и не ответила. Так хочется прирезать ее здесь же. Ее и всех остальных.

Опустив глаза, чтоб никто не смог прочитать его мысли, отец Генри тихонько проскользнул мимо сестер к алтарю и встал позади него. Достал тяжелый деревянный посох, другой рукой безошибочно нащупал ту единственную стрелу, которая была ему нужна.

Черную, как ее сердце.

Стрела была поистине удивительной. Древко длиной в три пальца, из белой кости, с простым наконечником и острием из ведьминого яда.

ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Какая ирония: план, требовавший тщательной подготовки и недюжинного мастерства в герметизме, зависел от двадцати храбрых мужчин и одной пожилой женщины, которые вынуждены рисковать собственными жизнями, чтобы отвести нависшую угрозу. И никто не мог сказать, сработает эта затея или нет.

По счастью, Шип не был столь наивен, чтобы предположить, будто капитан прискачет к нему через весь Нижний город. Но Красный Рыцарь рассчитывал именно наэто: вынудить чародея ожидать его появления со стороны проторенной дорожки.

Во тьме Нижнего города вспыхнула череда огоньков. Это было легкое колдовство. Не значительнее ряби на гладкой поверхности воды в ожидании шторма. Они освещали безопасный путь сквозь руины. Их свет ободрял. Разработанный план не допускал никаких ошибок — он понимал это со всей очевидностью. Ибо от исхода предстоящего боя зависело все.

Его губы под клювообразным забралом шлема растянулись в усмешке. Капитан мысленно потянулся к Пруденции. Он оказался в зале, но не собирался открывать дверь. Лишь дотронулся до наставницы, и та улыбнулась. «Отыщи Гармодия, — попросил он, — мне нужна связь с ним».

«Но я хотела сообщить тебе столько важного!» — нахмурилась она. «Позже».

Тоненькая струйка силы, взятой от солнца, перетекла в кольцо, которое дала ему настоятельница. Оно наполнилось силой, и здесь, в эфире, он воспользовался им, чтобы видеть в ночной темноте.

В реальном мире его восприятие изменилось. Граница засады была видна четко, как днем. Капитан оскалился, словно выследивший добычу волк.

Шип отправил своих существ на дно траншеи позади развалин Нижнего города. Той самой, которую вырыли его люди для сообщения с Замком у моста. Теперь в ней кишмя кишели боглины. И это играло капитану на руку.

Южнее, у самого начала оборонительного рубежа, который лучники отбивали, теряли и снова отбивали ежедневно, засела группа демонов числом не менее сорока. Достаточно, чтобы превратить в фарш весь его отряд. «Только я не собираюсь ехать этим путем», — довольно усмехнулся он.

Дикие, в отличие от людей, совершенно не умели скрывать свое присутствие в эфире. Осознание этой истины пришло, когда он скакал по извилистой дороге. Боглины, вопреки врожденной привычке прятаться везде и всюду, и не думали прятаться здесь.

И там, на равнине, неспешно двигался в сторону города Шип.

Фигура мага возвышалась над союзниками. Даже издалека было заметно, что охраняющие хозяина тролли достают ему в лучшем случае до плеч. Рост Шипа составлял не менее шести метров. По обе стороны его плоского лица разрастались ветвистые рога, придававшие ему отдаленное сходство с оленем. Впрочем, с расстояния в пятьсот шагов его размеры не казались столь уж пугающими. Благодаря ночному зрению чародей представлялся маяком, и капитан различал сотни нитей, отходящих от него во все стороны: в небо, к созданиям подле него, в лес…

И две дюжины троллей, как свидетельство его безграничной мощи, охраняли рогатую фигуру хозяина.

Пока Красный Рыцарь разглядывал мага, тот воздел посох.

Шип воздел посох. Он видел темное солнце. На секунду им овладело желание обрушить силу на это таинственное и непонятное существо, но он отбросил эту идею, решив действовать по плану. Дотронулся до слизняка на левом плече, и зеленый огонь омыл руку, влился в посох, как поток радости, как проявление любви.

Цвет напоминал густой лес ярким летним днем. Это была не точка света, не луч, молния или шар. Свечение заполняло собой все пространство.

Настоятельница находилась со своим хором, когда почувствовала, как защиту крепости что–то подавляет. И она, и сестры запели громче, их голоса слышались в материальном мире, ощущались в эфире, к ним добавились голоса Гармодия и Амиции.

Свет разливался всюду. Сияние очаровывало, будто песнь сирен в море. Оно манило, как летний день, наталкивало на мысль бросить опостылевшую работу и предаться веселью. Настоятельница вспомнила лето: дни, проводимые у реки, себя — всю мокрую после купания, коня, щипавшего сочную зелень.

Где–то вдали — сигилы, защищавшие ее дом…

Гармодий мгновенно понял, что за чары воздействуют на охранные барьеры крепости. Только он приготовился нанести ответный удар, как увидел расставленную ловушку.

Шип хотел, чтобы его удар отразили.

Заклинание летнего света хранило коварный секрет: его принцип основывался на том, чтобы давить на сигилы со всех сторон, высасывать их энергию и подпитывать этой энергией земли Диких. Хитросплетение этого заклинания было поистине поразительным. На его создание ушли колоссальные силы. А любое противодействие будет лишь дополнительным блюдом, отправленным в ненасытную утробу, которая только этого и ждет.

«Надо бы запомнить этот прием, если, конечно, переживу сегодняшний день», — подумал Гармодий. Тонким лезвием синего света он перерубил связь настоятельницы с сигилами.

Защитные сигилы крепости пали, и Шип удовлетворенно заворчал: Гармодий сделал единственно правильную вещь — спас себя и остальных, не позволил выжать из них всю силу досуха.

От резкого прилива новой энергии феи над головой чародея устроили веселые пляски. Древняя мощь, жизненная сила вековых печатей перешла к нему и капала на землю. Феи, подобно крохотным ангелам, купались в этой силе, поднимали брызги, отчего под ногами Шипа засияла радуга.

Павшая защита была сродни открытому окну. Мгновение назад оно было заперто, а в следующее — распахнуто настежь.

Не теряя времени даром, Шип взмахнул посохом и выпустил второе заклинание — обычный молот.

Опорные площадки, требушет и верхняя треть северной башни разлетелись в ослепительной вспышке. Взрывная волна прокатилась по крепости, не оставив целым ни единого окна, витражи превратились в ураган смертоносной шрапнели.

У алтаря под большим окном скрючился отец Генри: взрыв превратил кожу на его спине в кровавые лохмотья, рясу порвало на лоскуты, не пострадали лишь прикрытые голова и руки. Он закричал.

Капитан мысленно бросился во Дворец воспоминаний и зачерпнул кольцом больше силы. В перчатке, чтобы не потерять во тьме, Красный Рыцарь спрятал кусочек обугленной ткани и сосредоточил всю силу в нем.

На дне траншеи, под деревянным настилом, который топтали орды боглинов, вспыхнули десять фитилей.

В тот же миг высоко в крепости ночную тьму разорвала одна–единственная вспышка, из–за которой капитан едва не свалился с Гренделя.

Фитили продолжали гореть, и теперь…

Теперь до Судного дня оставалось всего сто ударов сердца.

Красный Рыцарь доскакал до подножия склона и по обломкам проследовал за огоньками, ведущими к черным вратам города. Грендель замедлил ход — ступать было опасно, и это самое уязвимое место плана.

Если он видит Шипа, то и чародей, несомненно, увидит его. И должен увидеть. Но времени не хватало позарез. Демоны нетерпеливо зашевелились в укрытии, поняв, что Красный Рыцарь проехал мимо расставленной для него западни. А кто такие сопровождавшие их врага здоровяки, они не знали.

Шип нанес свой удар; требушет уничтожен.

«Слишком поздно».

Капитан пересек половину города, Грендель скакал легкой рысью. Стоит ему оступиться, и все пропало. Риск колоссален.

Пятьдесят ударов сердца.

Красный Рыцарь обернулся. Том не отставал ни на шаг, стук копыт мчавшихся рыцарей нарушал мертвую тишину, опустившуюся на город после взрыва.

Грендель переступал через обломки потолочных балок, капитан приподнялся в стременах. Голубые огоньки слегка подергивались. Они миновали внешнюю стену и наконец добрались до открытой местности.

До Шипа оставалось не более двухсот шагов, и Красный Рыцарь направил коня навстречу рогатой фигуре. Его отряд, довольный уже тем, что больше не придется продираться через обломки камня и дерева, именуемые некогда городом, выстроился в клин. В полной темноте. «Черт побери, мы все же красавчики», — подумал капитан. Зажатое в руке копье взметнулось вверх. Немного силы — и его кончик загорелся, подобно звезде. Красный Рыцарь опустил копье, и Грендель в три прыжка перешел на галоп, словно на турнире.

Тридцать ударов сердца.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип наблюдал за приближением темного солнца с восторгом и ненавистью к этому уродливому созданию. Оно напоминало человека внешне, но не могло им быть. Странная смесь человека и Дикого. Шип одновременно и жалел, и презирал это существо, поскольку он сам некогда изменился, пусть иначе.

Как и предупреждал его изменник, существо само пришло к нему, но не тем путем, о котором сообщал предатель, следовательно, его давно раскрыли. А это могло означать, что…

Темное солнце обладало прямо–таки кричащей силой, которую услышат каждый Дикий на поле боя.

Шип впервые отчетливо разглядел гостя, и по его телу прошла легкая дрожь. Но то был не страх. Нечто в этом создании бросало вызов его праву вести за собой Диких, как крупный болотный хищник ревом вызывает вожака на смертельную схватку. Все существа распознали этот зов. Кто–то бежал от него. Кто–то, привлеченный, приблизился.

Таков закон земель Диких.

Итак, темное солнце из Диких, из чего можно сделать вывод…

Существо оказалось неимоверно проворным, но Шип понял это слишком поздно. Чересчур долго он позволил себе размышлять о происхождении этого странного явления. За это время темное солнце оставило позади Нижний город, промчавшись сквозь него настолько быстро, что поджидавшие в засаде демоны спохватились, когда уже никак не успевали уберечь Шипа от атаки. Клин рыцарей ушел от них.

Чародея что–то замедляло! «Вот сучка!» — мысленно взревел маг. Она тайком подчиняла его волю своей! Шип встряхнулся, сбрасывая вражеские путы, когда…

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Он слегка прижал шпоры к бокам Гренделя. Могучему животному хватило такого сигнала, чтобы скакать во весь опор. Капитану пришлось немало повозиться с дрессировкой, прежде чем боевой конь запомнил эту команду.

Шип стоял лицом к крепости, а его охрана сбилась бесформенной кучей, плечом к плечу, вооруженная массивными секачами, шипастыми дубинами и одетая в деревянную и кожаную броню, преграждая путь. Твари светились силой, которой делился с ними хозяин, но вместо живого и прекрасного цвета летней листвы их окутывала тягучая гнилостная зелень.

Капитан искренне надеялся провернуть старый турнирный трюк и приберечь копье для главной цели. По его команде Грендель наклонил голову. Копье тоже немного наклонилось, и ближайший тролль рубанул снизу вверх, отбивая оружие Красного Рыцаря.

В тот же миг огромный шип на бронированной голове лошади, шести дюймов в длину, острый как игла и шириной с кулак человека в основании, вошел в окаменелую грудь чудовища. Шип расколол броню надвое, пробил шкуру, вскрыл грудную клетку и сбил тролля с ног. Удар даже не замедлил хода скакуна, и Грендель, припечатав подкованными копытами тушу противника, помчался дальше.

Выверенным на сотне турниров движением Красный Рыцарь направил копье вперед. Чародей находился всего в десяти шагах от поверженного телохранителя и только сейчас попытался защититься.

За секунду до столкновения капитан подался вперед, вкладывая в удар всю силу. Была ли это удача или заговорившая в последний момент интуиция, но копье попало почти в то самое место, куда всего несколько часов назад угодила стрела баллисты. Шип пошатнулся, замахнулся посохом и…

Грохнулся спиной оземь.

Капитан едва не потерял равновесие — бить Шипа все равно что с разгона ударить копьем в крепостную стену. Он удержался и, не вынимая копья, развернулся. Плохиш Том с сэром Танкредом подъехали к распростертой фигуре и, как капитан надеялся, тоже выбрали правильную мишень. Но проверять времени не было — остальные тролли приготовились к нападению. Ростом они были не ниже капитана на лошади, и одного удара хватило бы, чтобы проломить броню и вышибить из него дух. Капитан легко уворачивался от летевших в него дубин, а Грендель танцевал меж врагов. Красный Рыцарь получал лишь легкие тычки, а удары приходились по касательной.

Шип боевого коня пронзил следующую цель. Затем еще одну, и еще, и еще. Капитану стоило титанического труда не выпасть из седла — огромное животное вставало на дыбы, резко пускалось в галоп, било копытами: одного, второго, третьего, каждая атака была в десять раз сильнее атаки любого рыцаря и поражала цель с беспощадной точностью. Грендель был воплощением боевой ярости. Одного удара в голову противника хватало, чтобы липкое сияние погасло. Победы подпитывали триумф животного и заставляли сражаться еще яростнее.

Капитан выхватил меч.

Слева раздался рев тролля: чудовище вытянулось во весь рост, но удар копьем сбоку отправил его на землю.

— Подавитесь, сукины дети! — взревел Плохиш Том, снова исчезая в ядовито–зеленой тьме.

У Тома была скверная репутация — дурной нрав, отсутствие манер, разврат и даже преступления, но на поле боя распутный бандит превращался в само воплощение войны, спустившееся на землю в облике одного–единственного человека, рядом с которым рыцари представлялись не более чем муравьями. Капитан не мог налюбоваться, как горец орудовал копьем, протыкая одного тролля за другим.

— Лакланы за Эа! — проорал Том.

Копье сломалось о третьего тролля, и он выхватил из ножен меч пяти футов в длину. Идеально отполированный клинок поднимался и опускался с размеренностью серпа жнеца, собирающего урожай поздней осенью, поражая цели и ловя отблески полыхавших огней. Казалось, гигант разит врагов пламенем, зажатым в руке, а не просто лезвием. Стараниями Тома в рядах врагов разрасталась брешь.

Капитан направил Гренделя вперед. Справа из темноты выросла гладкая каменная голова, он размахнулся, приподнимаясь в стременах, и что есть сил обрушил клинок на нового врага. Меч отскочил от камня, а голова чудовища раскололась и отделилась от тела. Рев твари перешел в невнятное кряхтение, напоминавшее воронье карканье.

Красный Рыцарь пронесся сквозь ряды врагов. Меч позеленел от едкой крови. Выжившие тролли собирались вместе, выстраивая стену, рассчитывая отрезать людям путь к отступлению в крепость. И вдруг в весенний воздух взметнулась туча стрел. Из–за звона в ушах капитан не расслышал щелчков тетивы и спохватился лишь, когда увидел метательные снаряды высоко в небе. Летящие прямо в него и Гренделя.

Дзинь!

Динь–дон, ДЗИНЬ!

Позади троллей заняли позиции ирки, поливавшие стрелами клочок земли, на котором сражался капитан, не беспокоясь о том, что снаряды разили их собственных товарищей. Они не могли причинить вреда Шипу, а это единственное, что их волновало.

К крохотному отряду рыцарей стекалось все больше и больше ирков, и Красный Рыцарь направил коня в сторону траншеи, которую сам некогда приказал вырыть. На этот раз она кишела боглинами.

«Готовы?» — обратился капитан в эфир и огляделся.

Плохиш Том выполнил все, что от него требовалось. Рядом с ним собралась по меньшей мере дюжина рыцарей. Каждый знал, что делать, все понимали, чем рискуют. Капитан потерял счет времени, но нужный момент близился.

Красный Рыцарь обдумывал, сумел ли он убить Шипа. Хорошо, если да. Удар вышел невероятно сильным. До траншеи оставалось всего несколько шагов.

Боглины высунули головы, во всадников полетело облако дротиков. Но, как и их хозяина, боглинов поразила скорость людей: всего секунду назад Грендель стоял во весь рост у края траншеи, а в следующую рыцари оказались далеко за ней.

Капитан приземлился, лязгнув броней о седло, зубы стукнули друг о друга, отчего разболелась челюсть, шлем, несмотря на подшлемник и подкладку, больно ударил по голове, в глазах на мгновение потемнело.

Конь Красного Рыцаря дернулся и споткнулся, вокруг них собирались остальные рыцари, перепрыгнувшие траншею. Боглины неестественно медленно поворачивались в их сторону. Том преодолел препятствие последним и проскакал вперед, обогнав Гренделя.

Справившись с мимолетным замешательством, толпа боглинов полезла из траншеи. «Вот сейчас был бы наилучший момент», — только и успел подумать капитан. Вымазанные маслом фитили вспыхнули. Взрыва не произошло. Послышался легкий «ш–ш–шух!», и из траншеи, как по велению Всевышнего, поднялась сплошная стена огня.

Не успел капитан обрадоваться победе, как конь под ним пал. Верный Грендель отдал жизнь, чтобы перенести хозяина на другую сторону. В его теле торчало двенадцать копий. Животное рухнуло на землю, вместе с ним упал и Красный Рыцарь.

ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

Треть хора была мертва. Гармодий нашел настоятельницу и взял ее за локоть, помогая подняться, но та встала без помощи старого мага и тут же метнулась в эфир.

Он был ранен. Парень все же его достал.

Гармодий помог подняться Мирам, и пение — слабое, дрожащее, но медленно набиравшее силу — возобновилось. Голос Амиции звучал громче всех, и первые долгие минуты она в одиночку вела хор. Сила не исчезла — источник все так же проводил энергию через поющих сестер. Гармодий взялся за посох, развел руки и принялся колдовать.

ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

Отец Генри лежал в луже собственной крови. В ушах нестерпимо звенело. Спина и плечи полыхали от боли. Он надрывно вскрикнул. Христос тоже прошел сквозь боль. Боль — это враг. Любого врага можно одолеть.

Он поднялся на колени. Каким–то чудом груда осколков не повредила тетиву. Дрожащими руками он наложил на нее стрелу.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Раны Шипа болели, но не так сильно, как задетое самолюбие. Избежав смертельной ловушки, темное солнце дразнило его, смеялось над ним. Ненависть затмила разум мага.

Шип поднялся на ноги. Прощупал собственные силы и буркнул нечто нечленораздельное. В него попал случайный арбалетный болт, на который он даже не обратил внимания. Растопырил пальцы. Промеж них пробежали искры, и над головой вспыхнул ореол зеленой силы. Еще один ореол сверкнул над зеленым круглым существом в его левой руке. Правой Шип поднял посох и вместе со своей охраной двинулся к траншее.

«Приходится изображать великого героя, — с горечью думал он. — Все приходится делать самому». Чародей не бежал. Он просто шел к изрыгающей боглинов отвратительной, нанесенной людьми ране на теле земли. Стоило Шипу подойти почти вплотную к траншее, как алхимический огонь вспыхнул. От него не веяло силой, иначе он почувствовал бы ее и погасил. Более того, он даже попробовал это сделать. Бессмысленная трата драгоценных секунд. И тут Шип понял, что земля в траншее была пропитана горным маслом — они вылили яд в самые вены земли.

Все люди должны быть уничтожены.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Красный Рыцарь не потерял сознание от удара, хотя падение было чувствительным. Он поднялся на ноги — боли не ощущалось, все кости, похоже, целы. Вытащил меч из–под Гренделя. По отпечаткам копыт на земле молодой мужчина понял, что успех превзошел его самые смелые ожидания. Капитану очень не хотелось потерять Тома. Но ведь, с другой стороны, до этого он не мог представить, что в бою падет верный Грендель.

Красный Рыцарь поднял меч, потому что так следовало поступить, а не потому что ему так уж сильно хотелось бороться за свою жизнь. Впервые за время вылазки ему наконец удалось отдышаться. Даже без забрала ночь представлялась густой, темной и насквозь пропитанной злобой. Немалое число боглинов успело выбраться из траншеи до того, как та вспыхнула, и теперь они преследовали рыцарей, не дожидаясь, пока прогорит масло.

Дикие видели Красного Рыцаря как некий дьявольский маяк, на свет которого они отправятся, не задумываясь. И среди них был Шип.

Капитану хотелось улыбнуться, но он не стал. Дрожь понемногу исчезала, мысли в голове приходили в порядок. Теперь главная задача — как можно дольше удерживать внимание Шипа. Значит, надо постараться и сделать все возможное.

Силой мысли Красный Рыцарь дотянулся до ближайших Диких и заставил их подчиняться. Этому приему научила его ведьма–мать, хотя он клялся никогда не прибегать к нему. Но сейчас на карту поставлено слишком многое, и все клятвы обиженного ребенка были отринуты.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Вызов темного солнца пробудил в нем презрение. На другой стороне траншеи это странное существо переманивало боглинов. Ярость Шипа выплеснулась в пронзительный скрип. И, презрев всякую осторожность, он перескочил через пылающую траншею.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитана окружала кучка боглинов, их резкий запах, казалось, пропитал весь шлем. Никогда прежде он не находился так близко от этих существ, но теперь, невзирая на укоренившееся отвращение, не мог не признать, было в них что–то любопытное. Вот, например, их панцири, служившие броней, или человеческие руки, торчавшие из–под пластин.

Красный Рыцарь настроился на смертельную схватку. Он удерживал в подчинении боглинов, и их мысли сразу становились известны ему. Вот для чего он жил. Для чего был создан, обучен и натренирован. Капитан начал готовиться к выполнению задания.

Он оказался в зале Дворца воспоминаний. Пруденция сошла с пьедестала, закрывая собой обитую железом дверь и подпирая ее каменными руками. Невзирая на ее усилия, дверь начала открываться.

«Он идет за тобой!» — воскликнула Пруденция.

«Открой дверь!» — приказал Красный Рыцарь, борясь с собственным страхом.

«Он и рассчитывает сразиться с тобой в эфире! И проглотит тебя целиком, глупое дитя! Разве ты не слышишь его?»

Капитан слышал. Победный вой Шипа сотрясал весь эфир.

«Что ж, от дельного совета я бы не отказался», — промолвил он.

«Не бросай вызов силам этого мира, пока не станешь намного, намного сильнее, — обыденным тоном заметила Пруденция, — но, если недостает грубой силы, воспользуйся хитростью. Помни, дорогой, он не знает, где проходят границы твоих возможностей. И называет тебя «темным солнцем“».

Дельный совет. Понять бы еще, как им воспользоваться. Капитан потянулся к Гармодию и открыл дверь.

За ней стоял Шип.

Он перепрыгнул траншею и возвышался на другой стороне, освещаемый пламенем, медленно горящий, с ранами, из которых валил и поднимался вверх едкий дым с искрами, похожими на светлячков.

Капитан закашлялся. В непосредственной близости размеры Шипа поражали, но, даже глядя снизу вверх, Красный Рыцарь удовлетворенно отметил, что его удар не пропал даром. Что–то водянистое и склизкое копошилось в оставленной копьем дыре в груди врага.

— Вздумал мериться со мной силами, ничтожество?

Капитана охватил ужас, закружилась голова. Во что бы ни превратился Шип, его приход нес с собой страх, ненависть и лютое, жуткое ощущение насилия и угнетения. Красный Рыцарь боролся, стараясь не поддаться его влиянию, изо всех сил. И на короткий миг, казавшийся невыносимо долгим, он увидел мать, обещавшую ему…

— Ты осмелился противостоять мне? Ты хоть представляешь, кто я?

Объятый ужасом Красный Рыцарь съежился. Сознание и здравый смысл подсказывали, что только безумцы могут задавать подобные вопросы. Всю жизнь он лишь храбрился да хорохорился, когда на самом деле ему хотелось забиться в угол и тихо рыдать. Сейчас, стоя перед Шипом, он вспомнил, как ругала его мать. Он воспользовался простеньким заклинанием — не для атаки, лишь крохотный довесок к защите. Поднял меч.

— Итак, — нарочито медленно произнес он.

Но ему не удалось утаить истеричные нотки.

— Итак, — повторил капитан. На этот раз получилось поспокойнее. Именно так он отвечал на нападки матери. — Полагаю, когда–то ты был магом короля.

Шип наотмашь ударил Красного Рыцаря горящей ладонью, повалив на спину. Капитан видел удар, успел приготовиться, руки послушно выполнили команду и выставили вперед меч, но клинок рассыпался от одного соприкосновения с костлявой рукой чародея. Несмотря на броню доспехов и подпитывавшую ее силу, молодой мужчина ощутил всю мощь удара.

— Я несравнимо могущественнее, чем жалкий человек, некогда бывший магом короля.

Капитан хотел рассмеяться, но у него не вышло даже хмыкнуть. Поднялся на ноги. Как поступал всякий раз, когда его избивали собственные братья. Шип занес руку, чтобы ударить еще раз, и вдруг…

От его кисти отвалился палец.

Приступ дикой, безудержной радости охватил Красного Рыцаря. Он отшвырнул обломки меча и вытащил рондельный кинжал.

— В землях Диких существует множество разных сил, Шип. Ты — лишь одна из них. — Боль опалила ребра, стоило ему глубоко вдохнуть. — Не зазнавайся, иначе не заметишь, как кто–то съест тебя самого.

«Отлично, — пробормотал Гармодий из его Дворца воспоминаний. — Я почти готов».

Повисла пауза, как будто весь мир замер.

Капитан пытался представить лицо Амиции — воссоздать образ самого достойного, благородного и вместе с тем простого человека, который не был насквозь пропитан страхом и который не оставит его умирать в рабстве у этого существа.

Но не смог.

«Продержись еще чуть–чуть!» — просил Гармодий.

— Ты бросаешь мне вызов?! — взревел Шип.

Капитан выпрямился, принял горделивую позу и произнес:

— Моя мать родила меня, чтобы я стал наивысшей силой земель Диких.

Он снова, превозмогая боль, набрал в грудь воздуха, и следующая фраза для Шипа была подобно мечу в сердце:

— А ты — не более чем безродный выскочка, корчащий из себя особу голубых кровей.

Красный Рыцарь приказал боглинам убить Шипа, и толпа существ обратила оружие против своего бывшего хозяина. Пусть боглинам было не под силу пробить сиявшую зеленью броню Шипа, маг все же сжал костлявую руку в кулак.

Боглины умерли быстро.

Чародей не контролировал собственную ярость, и эта ярость, слепая и бездумная оттого, что кто–то осмелился вступить с ним в бой, заставляла его изрыгать потоки проклятий. Шип взвыл:

— Ты против меня ничто!

Капитан не успел поставить блок — он вообще ничего не успел, — как кулак Шипа в очередной раз отправил его на землю. Только теперь послышался треск костей. Ключица? Уж ребра–то наверняка сломаны.

Внезапно он оказался во Дворце воспоминаний. Подле Пруденции стоял приятного вида юноша, одетый в черный бархат, расшитый звездами. Страх был настолько всепоглощающим, что Красному Рыцарю потребовалось несколько ударов сердца, чтобы сообразить, что незнакомец — это Гармодий.

Удерживать разум во Дворце не хватало сил. Страх был необычайно силен. Гармодий что–то собирался ему сказать, но капитан лежал на спине, корчась от нестерпимой боли, от которой не могла спасти никакая броня. Зато она спасла его от смерти.

Раздался смех. Красный Рыцарь перекатился на живот и снова поднялся. Шип был рядом.

— Почему ты до сих пор жив? — недоумевал он.

— Не пожалел денег на доспехи.

— Я вижу твою силу. Заберу себе. В твоих руках от нее не будет пользы. Кто ты такой? Мы с тобой не так уж сильно отличаемся.

— Я тот, кто сделал другой выбор, — ответил капитан.

Дышать удавалось с трудом, но именно сейчас он гордился собой. Он все еще держится. Своими силами. Шип метнул разрушительный сгусток энергии: яркий, как летний день, и быстрый, будто молния. Серебряно–белой вспышкой Красный Рыцарь отбил удар, и тот ушел в землю.

— Теперь вижу. Тебя создали. Изобрели. Вывели. Изумительно. Значит, ты не уродливая ошибка природы, темное солнце. Ты — умело выведенный гибрид.

— Проклятый Богом. Ненавидимый всеми, у кого все в порядке с головой.

Капитан черпал силу в собственном отчаянии. Раз победить врага невозможно, он хотя бы победит собственный страх. Как делал это тысячи раз.

— Разве ты не видишь, что время людей подошло к концу? Они подвели этот мир. Земли Диких поглотят их, и спустя тысячу заходов солнца юные олени и медведи будут спрашивать у своих матерей, кто построил дороги из камня, а феи станут оплакивать тех, над кем забавлялись в недалеком прошлом. Люди сегодня — лишь жалкая тень былого величия. А ты? В тебе мало человеческого. Что тебя удерживает подле них?

Дышать было все так же тяжело, но страх уступил место спокойствию. А спокойствие означало подчинение эфира. Надежда заставляла людей бояться еще больше. Но капитан привык купаться в океане страха, мог дотягиваться до других и обращать страх в оружие.

Он снова оказался во Дворце воспоминаний и связался с Амицией. Послушница взяла за руку Гармодия. К ним присоединилась настоятельница. И Мирам. И Мэг. И все выжившие сестры, певшие в часовне.

Красный Рыцарь обуздал свой разум. И воспроизвел одно из самых любимых заклинаний.

«Святая Барбара, Деспина Афина, Гераклит», — указывая на статуи, произнес он.

Комната начала вращаться. Пруденция спустилась с постамента и, улыбаясь, положила руку ему на плечо. Улыбка получилась грустной. Потянувшись, она взяла его за руку: «Прощай, мой дорогой. Мне столько хотелось тебе сказать. О Филы^[79], сказочная страна…»

Сила переполняла Красного Рыцаря, как слишком быстрое удовольствие, переходящее в боль. Как любовь, которая столь сильна, что становится нестерпимой. Как победа и поражение. Как надежда и отчаяние. И в самом центре, балансируя между всем и ничем, стоял он.

«Что она имела в виду, сказав: «Прощай“?»

Вновь капитана окружал насыщенный ночной воздух. Он спрашивал себя, по–настоящему ли ощущает спокойствие или это всего лишь маска? Закрыв телом звезды, над Красным Рыцарем склонился Шип.

— Ты принадлежишь нам. Не им.

Капитан рассмеялся в ответ. Смех лишь укреплял его самоконтроль.

— Нет никаких «нас», Шип. В землях Диких есть лишь закон леса и право сильнейшего. Стоит мне присоединиться к тебе — и ты будешь слепо следовать моим прихотям.

Чтобы подтвердить сказанное, капитан, помня уроки матери, приказал:

— На колени.

Более двух третей выживших боглинов в тот же миг упали на колени. Было приятно видеть, как задергался Шип, как задрожали опаленные ветви, словно под резким порывом ветра.

Пока капитан разговорами с врагом выигрывал драгоценное время, в нем пробудилась клокочущая сила — мощь, до сих пор ни разу им не испытанная, словно чувство любви обрело плоть и подключилось к колдовству. Двух ударов сердца хватило Красному Рыцарю для понимания, что именно сделала Пруденция. Она не открыла дверь, сквозь которую Шип овладел бы им изнутри. Она превратила всю себя в магию, вся ее сила, вся ее жизнь воплотились в этом последнем творении. Что объясняло ощущение любви.

Ах, любовь.

— И разожгу я огонь, — сказал он на высокой архаике.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип чувствовал завихрения силы — доброй, сладкой силы, вкус которой он давно позабыл. Тысяча ударов сердца ушла на то, чтобы вспомнить. Лишь тогда осознание пробилось сквозь несокрушимый щит его воли.

«Ты забыл это чувство, моя радость? Это вкус любви, и когда–то ты тоже был на нее способен», — прозвучал в голове женский голос. Она стояла в его месте силы, обнаженная, незащищенная и уязвимая, и он почувствовал себя точно таким же. Гнев и ярость поглотили его, сбитого с толку, и он ударил ее… Забыв поднять собственный щит.

ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

Настоятельница приняла бой в разрушенной часовне. Ее волосы свободно развевались во тьме, босые ноги ступали по битому стеклу. Монахини оставатись у нее за спиной, и их голоса взвились божественной музыкой.

С посохом в руке рядом с ней стоял Гармодий, направляя песнь силы во тьму, в лабиринт разума молодого человека, который из последних сил противостоял чудовищу.

И она сразилась с ним. На своем веку женщина повидала множество монстров. Некоторые были плодами ее собственных трудов. Но этот, которого она когда–то любила, стремился уничтожить все, что было дорого ее сердцу.

И она вложила в удар всю свою ярость, всю любовь, все годы, проведенные порознь. Ее любовь к Богу кинжалами вонзилась в его раны как месть за то, что он решился бросить ее ради вызова всему человечеству. За то, что принял ее дар и осквернил его.

Настоятельница причинила ему боль.

И он ответил. Но был слишком ошеломлен, вдобавок… Вдобавок даже сейчас что–то не позволяло ему сделать ей больно.

Она ударила снова. После стольких лет женщина не колебалась.

ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

Мэг стояла посреди разрушенной улицы Нижнего города и чувствовала, как сражается с врагом настоятельница. Было очень страшно, но Мэг ощущала силу борющейся женщины и воздела руки, намереваясь помочь ей. Без знаний, без навыков, швея сумела влить свою тонкую, аккуратную силу в пожилую монахиню.

Та победно улыбнулась.

Из–за алтаря высунулся отец Генри, натянул тетиву и выстрелил. Во тьме раздался крик боли.

Из уст настоятельницы вырвался вопль, словно кричала измученная душа. И этот крик оборвался, стоило только бывшему возлюбленному ударить ее по лицу. Прежде чем голова коснулась пола, София умерла. Кровь залила застывшие глаза, а из спины торчала зловещая черная стрела.

Смертную оболочку Шипа окутал чистый, кристально–синий — цвет, который так любила Пруденция, — пышущий невыносимым жаром огонь. От пламени исходил густой, насыщенный, яркий дым. Он светился и был белее той копоти, что поднимается над обычным пламенем, и капитан почувствовал, как Гармодий направляет дым через него, через его место силы, вниз по руке и вверх по воздуху. Творение старого мага потрясало воображение своим изяществом и хитростью. Красный Рыцарь понял — это марево, состоявшее из миллионов мельчайших зеркал.

Ее удары оказались болезненными. Темное солнце тоже причинило ему вред. Забытая совесть проснулась всего на секунду, и плата за эту секунду была колоссальна. Но ему удалось спастись, а она мертва. Свет ее жизни погас, а его продолжает гореть. Ее сразила какая–то другая сила, его вины в ее смерти нет. Шип осмотрелся в поисках убийцы, дабы покончить и с ним тоже.

Что–то внутри сжалось от горечи утраты.

Это было необходимо.

Нет, не было.

Но уже слишком поздно. Шип понял, что бой продолжает его бывший ученик, который очень гордится сложным, многослойным заклинанием: цветной дым, бесшумный, безвредный, опасный…

Шип увернулся от направленного удара Гармодия и ответил своим. Чары пролетели над телом его возлюбленной.

Старый маг ощутил чары своего бывшего учителя и приготовился. Весь расчет строился на высокомерии Шипа, на его чувстве собственного всесилия и величия, а заклинание Гармодия было столь хрупким и крохотным, что почти не отняло сил.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

С неимоверной легкостью Шип прикончил бывшего ученика, хотя забрать его силу себе ему не удалось. Как это характерно для людей — распылить всю мощь, лишь бы та не досталась учителю. Гармодий рухнул на спину рядом с хором монахинь. Будь у Шипа время, он бы разорил это монашье гнездо целиком, но темное солнце слишком сильно беспокоило его своим странным синим пламенем.

Будь Шип человеком, он бы рассмеялся. Или зарыдал. Вместо этого сознание метнулось обратно в материальный мир, где физическое тело пожирал огонь. Медленный удар сердца, и он использовал драгоценную силу, чтобы потушить языки синего пламени.

Чародей осознал, насколько сильно его потрепало, и встревожился. Слабый. В очередной раз он будет выглядеть слабым.

Не время подсчитывать ущерб. Сейчас он настолько уязвим, что его с легкостью может одолеть кто угодно.

Шип поднял посох и исчез.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

«Беги, парень, беги!» — надрывался Гармодий.

Капитан попытался. Ползти мешали окоченевшие тела боглинов. Обессиленный, он поднялся на ноги и, спотыкаясь, шатаясь из стороны в сторону, побежал, ожидая в любую секунду получить удар в спину, который станет для него последним.

Он стоял во Дворце воспоминаний. Постамент был пуст, статуя Пруденции, холодная и безжизненная, лежала на полу. Проклятье. «Горевать будешь потом, если выживешь», — сказал он себе.

Вскочив на постамент, Красный Рыцарь выкрикнул имена: «Гонорий! Гермес! Демосфен!»

Отчаяние, удача и нерушимая воля. «Прощай, Пруденция! Ты заслужила большего, чем я сумел тебе дать». Капитан подбежал к двери и распахнул ее настежь…

Шип почувствовал отблеск чар и обнаружил их источник. Темное солнце все еще сражается? Все еще колдует? «Я сильно ранен», — признал свое поражение Шип и отступил.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

… Вложил силу в заклинание и захлопнул дверь.

Тело растянулось в прыжке. Он взмыл в поток обжигающего воздуха и рухнул на землю на расстоянии вытянутой руки от траншеи.

Капитан отвернулся от огня и снова увидел клин рыцарей, сиявших зеркальной броней, словно жидкий огонь в дымящейся тьме. На севере неуверенно копошились боглины.

Демон, подавая сигнал к началу сражения, занес над головой топор.

Но рыцари не собирались драться. Бегущего Красного Рыцаря подхватили под руки, будто огромная птица зажала его в своих когтях, и понесли в безопасное место.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ДОЛИНА РЕКИ КОХОКТОН — ПИТЕР

Питер так и не сумел полностью оправиться: ему никак не удавалось свыкнуться с произошедшим, словно лишившемуся руки или ноги человеку. На это требовались дни, но не часы.

Ота Кван почти не обращал на него внимания — ведь теперь он стал верховным вождем, его громкий голос, казалось, слышался повсюду, он отдавал приказы категоричным и напыщенным тоном. У него больше не было времени на возню с воином–новобранцем. Весь путь от Битвы у переправы, как ее теперь называли сэссаги, к их лагерю Питер преодолел, пребывая на грани полного истощения и безысходности, неведомой ему даже во времена рабства.

Три ночи подряд он сидел у погасшего костра, уставившись на остывшие угли, и размышлял, а не покончить ли ему с этим жалким существованием. Но голос Ота Квана — командный, требовательный и назидательный — придавал ему сил жить дальше.

На четвертую ночь к нему подошел Скахас Гахо и, присев рядом, предложил кусок зайчатины. Они вместе выпили медовухи — сладкой, как сам мед. Воин–сэссаг быстро опьянел и принялся распевать песни, Питер тоже не остался в стороне, исполнив несколько баллад своего народа, и, хотя утром у него раскалывалась голова, он вновь ощутил себя живым.

С восходом солнца они отправились в дорогу и с легкостью продвигались по звериным тропам. Вдруг все воины плашмя повалились на землю. Произошло это так быстро, что Питер оказался единственным, кто остался стоять. Хоть и с запозданием, он последовал их примеру и рухнул навзничь. Бывший раб настолько погрузился в свои переживания, что проворонил сигнал тревоги.

Разведчики ползком пробрались сквозь кусты, а когда вернулись, переговорили с Ота Кваном, и среди воинов пронесся шепоток: по дороге движется огромная армия. Слишком большая и хорошо организованная, чтобы сэссаги решились напасть на нее. Они одержали победу в Битве у переправы, но потеряли много воинов. Слишком много воинов. Слишком много опытных и умелых воинов.

Поэтому выжившие поднялись, так же стремительно, как и упали, будто их телами управлял единый дух, и побежали на север. Всячески избегая стычек с врагом, они стали подниматься на нижние склоны Эднакрэгов. Лишь на третий день изнурительного путешествия по самой труднопроходимой местности, с которой только сталкивался Питер, они увидели лагеря, разбитые в лесах и на зеленых полях Лиссен, где нес свои воды Кохоктон. С вершины длинного горного хребта бывший раб разглядел тысячи светящихся точек, будто звезды на ночном небе, — то были костры, вокруг которых расположились десятки людей, или боглинов, или других существ, тех, которые, несмотря на то что подчинялись Шипу, все же сильнее любили огонь. Еще больше чудовищ забылись сном в дремучих лесах, или в русле реки, или в грязи.

Питер пропустил Скахаса Гахо вперед по тропе и стоял в сгущавшихся сумерках на вершине горного хребта, глядя вниз. Почти прямо под ним возвышалась великая крепость, прозванная сэссагами Скала. Ее башни походили на сломанные зубы, а бойницы напоминали зажженные фонари мятежников.

Далеко на востоке он заметил еще одно море костров. Армия, мимо которой сэссагам удалось проскользнуть. Армия короля Альбы.

Оба войска были готовы схлестнуться в бою, и в лучах заходящего солнца Питер различал стаи воронов и стервятников, круживших над долиной Кохоктона.

Круживших в предвкушении пиршества.

Он уселся и принялся наблюдать за игрой света — мощными вспышками силы, время от времени озарявшими небосклон, подобно летней грозе.

ЛИССЕН КАРАК — ТУРКАН

Туркан наблюдал, как исчезает за горизонтом солнечный диск. Видел, как капитан вражеской армии бросил вызов Шипу, ударив его синим пламенем, и чародей вынужден был отступить. В отличие от охраны Шипа, телохранители темного солнца ринулись на помощь командиру и спасли, плотно сомкнув вокруг него свои ряды.

Демон достаточно узнал о военном искусстве рыцарей.

— Шип побежден, — сказал он сестре.

— Неправда, Шип не побежден, по крайней мере не больше, чем ты прошлой ночью, — резко ответила она. — Он говорил, что уничтожит великую машину, швыряющую камни, так и произошло. Поэтому прекрати глупые разговоры.

Туркан задрожал, едва сдерживая желание сразиться.

— Я брошу Шипу вызов, — заявил он.

— Нет, не бросишь! — не согласилась Моган.

—

ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

«Осада Лиссен Карак. День тринадцатый.

Прошлой ночью враг, словно ураган, обрушился всей своей мощью на крепость. Маг короля, настоятельница и Красный Рыцарь дали ему отпор, и он был вынужден отступить, но, защищая свой дом и получив стрелу в спину от гнусного предателя, госпожа настоятельница погибла».

Майкл сидел на деревянном табурете, подперев голову рукой, и бегло просматривал неразборчиво написанные им же слова. Он пригубил стоявшее рядом вино, всеми силами стараясь не уснуть над собственными записями.

Капитан лежал в лазарете. На его нагруднике после боя осталась вмятина размером с мужской кулак. И они потеряли пятерых латников. Лучники уже в открытую заявляли, что теперь самое время пересмотреть условия договора.

Майкл повернулся. На разостланной кровати, одетая, лежала Кайтлин Ланторн. Она пришла к нему сразу после возвращения летучего отряда, поцеловала и оставалась рядом, пока он выполнял мелкие поручения, например, относил оружейнику на починку нагрудник капитана.

— Тебе не следует здесь оставаться, — произнес он.

Ее глаза опухли от слез.

— Я беременна, —протянула девушка и села. — Может, я и ошибаюсь, но Амиция сказала, что я беременна. А она–то в этом разбирается. Я беременна, а чародей собирается убить нас всех. Так какая разница, даже если я проведу с тобою всю ночь?

Майкл попытался обдумать сказанное, размышляя, как на его месте поступил бы капитан. Должно же быть какое–то решение. Однако ничего на ум не приходило, поэтому он отложил в сторону перо и обхватил голову обеими руками.

— Я тебя люблю, — промолвил оруженосец.

Девушка улыбнулась.

— Это хорошо, потому что я тоже тебя люблю, и у нас будет ребенок.

— Если мы переживем осаду.

Он лег рядом. Она повернулась к нему.

— Уверена, ты сможешь меня защитить.

Майкл уставился в темноту.

Швея Мэг, ее дочь Сью и дюжина монахинь и местных женщин во дворе занимались умершими.

На этот раз никто не ликовал. Цена победы оказалась неимоверно велика: настоятельница погибла, а ряд замотанных в белые саваны тел казался бесконечным. Среди почивших были и простые люди, и наемники — все вперемежку.

Красного Рыцаря унесли в лазарет.

Настоятельницу убили стрелой с ведьминым ядом. И как будто бы никто не разыскивал ее убийцу.

Мэри Ланторн поправила простыню, накрывавшую тело сэра Томаса Даррема.

— Он был таким худым, — произнесла она.

Фрэн покачала головой, Сью всхлипнула, и Мэг прижала голову дочери к груди. Муж Сью тоже погиб. Третий справа в ряду саванов. Она долго успокаивала дочь, а потом вернулась к прерванному занятию: заворачивать в простыню Щекотуна. Его расплющило, от лица мало что осталось, но все же Мэг бережно обматывала чистое льняное полотно вокруг тела. Она всегда придавала большое значение традициям.

«Господи, забери этих мальчиков к себе, несмотря на жизнь, которую они вели».

— Слышала, Красный Рыцарь на грани жизни и смерти, — заметила Мэри.

Эми Картер подняла голову и взглянула на нее.

— Послушница его спасет. Амиция.

— Люди говорят, она — ведьма, — заявила Китти, уставившись на сестру. — Бен говорит, это она убила настоятельницу.

Эми вытаращила глаза. Швея положила руку на плечо девушки.

— Не стоит распространять подобные слухи, девочки.

— В конюшнях только об этом и говорят, — возразила Китти. — Ходят слухи, что некоторые сестры тоже ведьмы.

Сестра Мирам разворачивала очередной саван. Должно быть, у нее был невероятно острый слух, ибо она тут же повернулась в их сторону.

— Кто говорит, что мы — ведьмы?

Китти залилась румянцем. Мирам нахмурилась.

— Дитя, кто распространяет этот яд?

Девушка неуверенно осмотрелась.

— Мой брат Бен утверждает, что так сказал священник.

Сью посмотрела на мать.

— Билл Фуллер тоже, — выпалила она. — Фуллер всю ночь твердил эту чушь собачью.

Мирам осмотрелась. Подошла и дотронулась до первого тела в ряду — по величине уступавшего остальным. Настоятельница.

— Какой же слепой я была, — с горечью произнесла она. — Позволила затуманить собственный взор мирской греховностью.

Китти Картер взглянула на сестру.

— Не думаю, что настоятельницу убила Амиция.

Эми закатила глаза.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Он очнулся задолго до рассвета. Этому поспособствовал шум в коридоре.

До него донесся лязг доспехов… И он обнаружил, что лежит не у себя в кровати.

Меча рядом не оказалось.

Дверь в комнату открылась, и вошла сестра Мирам в полном облачении своего ордена, за ней сэр Йоханнес в доспехах, Майкл, затем судья одного из городков Джон и мастер Рэндом.

Он прикрыл грудь льняной простыней.

— Настоятельница мертва. Погибла во время атаки, — тихо произнесла сестра Мирам. Ее лицо сильно осунулось.

Капитан с трудом разобрал ее слова. Чтобы понять сказанное, ему потребовалось время, еще несколько ударов сердца ушло на то, чтобы до него дошло — с ним заговорила сестра Мирам, и только после этого он окончательно осознал, насколько важной персоной та была в монастыре.

— Соболезную, — посочувствовал он. Бессмысленные, пустые слова.

— Люди начали открыто обсуждать возможность переговоров с врагом. Они хотят сдать крепость за то, чтобы беспрепятственно покинуть ее, — сообщил сэр Йоханнес таким тоном, что остальные вздрогнули.

— Нет, не будет никаких переговоров, равно как и сдачи крепости.

Красный Рыцарь заметил, что ему на ребра наложена тугая повязка, а все волосы сбриты. Целый ворох волос. Он поморщился. Настоятельница мертва. Молодой человек внезапно понял, что по–своему любил ее. «А ты все ищешь ту, кто сможет заменить тебе мать», — огорченно подумал он.

— Выйдите все, Майкл поможет мне одеться, — тихо попросил капитан.

— Тогда делай это быстрее, — едва слышно сказал сэр Йоханнес. — Сейчас всякое может произойти. А всё местные. И некоторые примкнувшие к ним.

В дверном проеме сестра Мирам замешкалась.

— Я бы никогда не сдалась, — тихо заметила она. — Люди во дворе утверждают, будто тут замешана Амиция.

Капитан нахмурился и встретился с ней взглядом.

— Я разберусь.

Монахиня прикрыла за собой дверь.

Несмотря на головокружение, Красный Рыцарь заставил себя подняться. Накатило ощущение, столь хорошо знакомое ему с детства, — будто из него полностью высосали герметические силы. Опустошенность, но такая, которую обычно чувствует сверх меры упражнявшийся человек.

Пруденция мертва.

Далеко не в первый раз достойные люди погибают ради его спасения.

Со старым черным дублетом, черными чулками и восхитительным золотым поясом появился Тоби. Выглядел он взволнованным.

Довольно много времени ушло на то, чтобы натянуть чулки: попутно Красный Рыцарь старался успокоиться. Думать о чем угодно, только не о настоятельнице и наставнице.

— Ее убили, — сообщил Йоханнес. — Кто–то выстрелил ей в спину. Гельфред говорит, стрелой с ведьминым ядом.

От одной мысли об этом капитан ощутил едва ли не физическую боль.

— И никто ничего не видел? — устало спросил он.

— Все отвлеклись, наблюдали за ходом сражения за стенами крепости.

Красный Рыцарь вздохнул.

— Расставь стражу у ворот и потайных проходов. Под донжоном есть ход, выводящий наружу. Сейчас он завален нашими телегами, но выставь на лестницу пару лучников — опытных лучников. Кивни мне, когда поручение будет выполнено.

— Когда ты говоришь, расставь стражу… — маршал умолк.

— То выходит, будто мы сами захватываем крепость, — резко продолжил за него капитан. — Словно мы в Галле. Не доверяй никому, кроме своих. Применяй силу, если потребуется. Обеспечь безопасность выходов, Йоханнес!

Пожилой рыцарь отдал честь.

— Будет сделано, милорд.

Майкл затянул у лодыжек сапоги капитана.

— Полный комплект доспехов, перчатки, боевой меч.

Оруженосец принялся облачать его. Задача не из легких и не из быстро выполнимых, ведь досталось капитану изрядно. Что подтверждалось состоянием доспехов.

Дублет и кольчуга сидели на нем, подобно рубахе из свинца и власянице вместе взятым. Многие рыцари верили, что тяготы от ношения доспехов — это своего рода епитимья, наложенная Господом Богом.

Что ж.

Ножные доспехи, начиная с набедренников, затем наголенники, стальные саботоны поверх сапог такой же формы и с острыми носами. Пока Тоби поддерживал капитана, Майкл с потрясающей скоростью пристегнул набедренник.

Он стоял на полусогнутых, а Майкл, которому на помощь пришел еще и Жак, надел на него через голову нагрудник с наспинником и закрепил их.

— У вас там вмятина была, да такая, что если бы сам не увидел, то не поверил бы, — сообщил оруженосец.

— Уж я‑то верю, — ответил капитан.

Майкл хмыкнул.

— Карлус говорил, пока выровнял, с него семь потов сошло, никогда прежде ничего подобного он не видал. Будто сталь не иначе как заколдованной была.

Наконец настала очередь доспехов для рук: верхний и нижний наручи, соединявшиеся налокотником и скользящими в пазах заклепками, представляли собой цельный элемент и по совместительству ремесленное чудо из позолоченной бронзы и закаленной стали. Майкл и Жак пришнуровали их к плечам Красного Рыцаря, каждый со своей стороны, и закрепили кожаными ремнями выше и ниже локтей. После прикрепили наплечники, подвязав к ним круглые пластины, служившие дополнительной защитой подмышек.

Золотой пояс — на талии.

Золотые шпоры — на сапогах.

Перчатки, меч и жезл командующего.

— Вот вы и готовы, милорд, — сказал Майкл.

Капитан улыбнулся — дело было сделано быстро и безболезненно, всем бы оруженосцам так уметь.

— Ты — замечательный оруженосец.

Он вышел из палаты для выздоравливающих, глянул в конец главного коридора и заметил брата. Гэвин сидел, спустив ноги с кровати.

— Не вздумай никуда идти, — мягко приказал он ему. — Майкл, останься с этим человеком.

Оруженосец кивнул. Отдал честь. Тон капитана указывал на важность поручения.

— Но… — начал было Гэвин.

Красный Рыцарь лишь мотнул головой.

— Не сейчас, мессир.

Он прошел по коридору до следующей палаты. Сэр Йоханнес уже отправился выполнять поручение, а Подлый Сим натягивал гамбезон.

— Меч есть, Сим?

Лучник молча кивнул.

Капитан указал пальцем на изящную спину Амиции, стоявшей у деревянного шкафчика с раковиной в противоположном конце комнаты.

— Не выпускать ее из этой палаты до моего возвращения, — приказал он. — Если обидишь ее, ты — покойник. Но покинуть это место она не должна. Понял?

Девушка резко повернулась.

— Что?

— Ради твоей же безопасности, сестра, — тихо промолвил он. — Отец Генри убил настоятельницу. Но всю вину свалил на тебя.

— Отец Генри? — Девушка шагнула к нему, прижав руки к груди. — Священник?

Красный Рыцарь уже стоял на верхних ступенях лестницы.

— Делай как велено. Ради собственной жизни.

Он не обратил внимания на ее гневный протест и спустился, пройдя мимо командного пункта, во внутренний двор. У двери его поджидал Плохиш Том, с ног до головы закованный в доспехи и с секирой в левой руке.

— Погано все, — сообщил он.

Капитан кивнул, натянул перчатки и достал из–за пояса жезл командующего.

— За мной, — приказал он.

Том распахнул дверь. Красного Рыцаря оглушили крики. Во внутреннем дворе собрались все фермеры и землевладельцы — четыреста мужчин и женщин заполнили четыреста квадратных элей площади. Толпа гудела и волновалась, словно единое существо. Людьми овладели злоба и страх.

Из лазарета вели деревянные ступени, и двое латников не позволяли никому близко к ним подойти.

На противоположной стороне двора обособленной группой стояло около десяти зажиточных фермеров. К ним примкнули некоторые купцы.

Капитан подал знак Карлусу, и тот протрубил. Громко и пронзительно. Все головы резко повернулись к ним. Капитан взмахнул жезлом, требуя внимания.

— Разойтись! — крикнул он в неожиданно повисшую тишину. — Не будет ни переговоров, ни сдачи крепости!

Толпа недовольно зароптала.

— Будьте любезны, разойдитесь по своим комнатам и постелям, или где вы там обитаете, и больше не собирайтесь. — Голос капитана был тверд.

Один из купцов задрал голову.

— А кто вы такой, мессир, чтобы решать за нас?

Красный Рыцарь глубоко вздохнул, изо всех сил борясь с разгоравшимся в душе гневом. «Почему хорошие люди всегда так меня бесят?»

— Я не собираюсь обсуждать это с вами. Если хотите уйти, скатертью дорога, мы откроем для вас ворота.

Какой–то фермер прокричал:

— Да пошел ты! Это верная смерть. Это наши земли уничтожили, а не твои. Сожгли наши фермы, а ты всего лишь наемник. Убирайся прочь, или мы выкинем тебя сами.

Йоханнес помахал ему, стоя у рычага опускной решетки. В руках у него был ключ.

— Эта крепость находится под защитой моего войска, — громко крикнул капитан. — Госпожа настоятельница поручила мне оборону монастыря, и я буду защищать его до последнего вздоха. Враг, который противостоит нам, не станет колебаться и будет использовать все средства — ложь, обман, предательство, — чтобы сломить наш боевой дух, и он не позволит никому из нас уйти отсюда живым. Единственная ваша надежда — присоединиться к нам и сопротивляться до последней капли крови. А лучше до последней капли их крови.

Он обвел взглядом толпу.

— Король, — он едва не запнулся, произнося этот титул, но собрался и продолжил: — Король уже в пути. Не поддавайтесь отчаянию. А теперь, прошу, разойдитесь.

— Ты не сможешь противостоять всем нам! — снова раздался голос фермера.

Красный Рыцарь вздохнул, а потом произнес внятно и откровенно:

— Вообще–то мы можем перебить вас всех. Осмотритесь вокруг. Разве когда–нибудь настоятельница сдала бы крепость врагу? Она еще даже не погребена, а вы… Гляньте на себя. Готовы сдаться?

Несмотря на протесты Тома, Красный Рыцарь направился к людям во дворе. Он протискивался сквозь толпу, пока не оказался нос к носу со здоровенным фермером.

— Священник говорит, она — ведьма, — заявил крестьянин.

Люди отпрянули от него.

— А еще он говорит, что все эти так называемые монахини — ведьмы, — не унимался тот. — Их души темнее ночи.

Несколько мужчин закивали. Но их не поддержала ни одна женщина.

Капитан взял фермера под руку.

— Пойдем со мной.

— Мне не нужно… Ох, — спохватился мужчина.

Он не смог сопротивляться закованному в доспехи рыцарю, который протащил его через всю толпу к главным воротам. Они были распахнуты, и на горизонте пробивались первые солнечные лучи.

— Вот посмотри, — сказал Красный Рыцарь, — посмотри, что натворил Шип. Он предал короля. Предал людей. Он стал вождем Диких, чародеем, которому нет равных, не обремененным никакими законами или дружескими связями. И ты думаешь, он лучше настоятельницы? Потому что какой–то священник сказал тебе, что черное оказалось белым, а белое — черным?

— А я, выходит, должен верить исключительно тебе? — огрызнулся фермер.

— Если ты не полный глупец, то да. Тебе лучше поверить мне, человеку, сражающемуся, чтобы защитить тебя, чем полагаться на слова проклятого Богом священника, убившего настоятельницу.

Толпа попятилась от него, и он предположил, что у него засияли глаза.

Несмотря на дрожавший подбородок, крестьянин продолжал упорствовать:

— Ты — тоже один из них. И священник говорит, та, другая ведьма убила настоятельницу. Ради силы.

Толпа вновь загудела.

— Ты — один из них! — истошно завопил стоявший впереди мужчина.

— Я — тот, кем хочу быть, — произнес капитан. — Так же, как и ты. Что же ты выбираешь?

Вперед шагнули Том и Йоханнес. А с ними еще десять латников в пластинчатых доспехах и большинство лучников. На стенах и оставшихся башнях вскинули луки стрелки.

— Не вынуждайте меня делать это, — обратился Красный Рыцарь к толпе.

Сестра Мирам вместе со швеей Мэг вышла из развалин часовни и воздела руки.

Мэг сплюнула.

— Взгляни на себя, Билл Фуллер. — Она уперла руки в бока. — Играешь с огнем. Так и будешь стоять здесь, чтобы тебя подстрелили?

Женщина обвела взглядом людей.

— Возвращайтесь в свои постели. Успокойтесь. Мы потеряли настоятельницу. Давайте больше не будем проливать здесь кровь.

— Мы сможем одолеть их, — заявил Фуллер. Но по тону было понятно, что сам он в это не очень верит.

Мэг подошла к нему вплотную и влепила пощечину.

— Ты всегда был слабаком и глупцом, Билл Фуллер, — произнесла она. — Они перебьют нас всех, если до того дойдет. А мы им ничего даже сделать не сможем. И все ради чего? Наш враг там, за стенами, а не здесь.

Из развалин часовни появился судья Джон.

— Отлично сказано, Мэгги. — Он подошел и встал рядом с Плохишом Томом. — Я не предам настоятельницу. Мы не сдадимся.

Дочь Мэг Сью подошла и встала рядом с матерью. Она дрожала. Сквозь толпу протискивались Картеры. Дэн Фейвор подошел и встал рядом с сэром Йоханнесом.

Эми Картер схватила за запястье сестру и поволокла ее подальше от толпы. Девушка повернулась лицом к собравшимся.

— Не будьте кучкой глупцов, — крикнула она. — Вас околдовали. Разве вы не чувствуете этого? Не будьте настолько глупыми и невежественными.

Прачка Лиза подошла и встала рядом с Томом. Кайтлин Ланторн тоже не осталась в стороне.

— Нечестивцы и шлюхи, — раздался голос.

Все головы, как одна, повернулись туда, откуда он послышался.

Отец Генри выглядел так, словно только что сошел с креста. Его лицо было перепачкано запекшейся кровью. Превратившаяся в лохмотья ряса держалась на поясе, обнажив худое, покрытое многочисленными порезами тело.

Люди расступались перед ним, а он шел между ними, словно король.

— Нечестивцы и шлюхи. Неужели это и есть твои союзники, сатана?

— Не все из нас такие, священник, — возразил ему мастер Рэндом, направляясь к собравшимся. — Адриан! Аллан! Что вы вообще делаете рядом с этим человеком? Хотите накликать на наши головы еще больше бед?

Купец пробирался через толпу, высматривая знакомых ему учеников.

— Ты убил настоятельницу, — заявил капитан, обращаясь к священнику.

Отец Генри приосанился, и Красный Рыцарь понял, что этот человек у него в руках. Он слишком гордился содеянным, чтобы отрицать свою вину.

Глупец.

— Она была ведьмой, исчадием дьявола, которое ставило свои желания превыше…

В голову священника ударил камень. Он резко повернулся, его глаза блестели, и теперь отец Генри выглядел не как смиренный и распятый Иисус, а как настоящий безумец. Его глаза запылали гневом.

— Схватить этого человека, — приказал Красный Рыцарь, взмахнув жезлом командующего.

Плохиш Том выставил секиру, зацепил обухом ногу священника и резко дернул, тот упал навзничь. Горец с силой пнул его закованной в латы ногой, послышался отчетливый хлюпающий звук — удар пришелся священнику в живот.

Святого отца вырвало.

Двое лучников схватили его под руки и подняли. Он попытался что–то сказать, но снова получил обухом по ноге. Отец Генри визгливо закричал.

Внезапно разъяренная толпа пропала. Продолжали стоять лишь перепуганные люди, отчаянно жаждущие спасения. И большинство из них задавалось вопросом: где же наш король?

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

АЛЬБИНКИРК (ЮЖНАЯ ПЕРЕПРАВА) — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

Пробираясь с разведчиками вдоль берега Альбина, Ранальд Лаклан засомневался, стоит ли верить собственным глазам.

По реке, выстроившись в четыре колонны, плыло пятьдесят крупных кораблей, похожих на галеры. Они мерно загребали веслами, словно стайка водомерок, вперед–назад, вперед–назад.

Позади него над башнями Альбинкирка трепетали на легком ветерке королевские знамена, в полях за мостом врагов не наблюдалось. Хорошо знакомые земли выглядели настолько пустынными, что происходящее казалось сновидением.

Ранальд вскочил на коня, наблюдая за взмахами весел, как вдруг блеснул большой бронзовый щит, и флотилия, двигавшаяся на запад, развернулась на север: четыре колонны перестроились в шеренгу и поплыли к берегу. К его берегу.

Горец направил коня к месту высадки, там некогда имелась верфь, и замахал руками.

Стоявшая на самой крупной галере женщина в белоснежном кертле махнула ему в ответ. Ее красота внушала благоговейный трепет, и Лаклану потребовалось некоторое усилие, чтобы отвести взгляд. Благодаря годам, проведенным на юге, он прекрасно знал, кто она.

Королева Дезидерата.

Ранальд радостно засмеялся.

АЛЬБИНКИРК — ДЕЗИДЕРАТА

— Кто это? — игриво поинтересовалась у своих фрейлин Дезидерата, стоя на носу судна и махая рукой всаднику на берегу. — Кажется, я его знаю.

— Один неотесанный горец по имени Ранальд, моя госпожа, — ответила леди Альмспенд, тоже помахав рукой. Она светилась от счастья. Кажется, ты весьма рада его видеть, — улыбнулась королева.

Секретарь тут же стерла улыбку с лица.

— Он, э-э, некогда подарил мне одну прекрасную книгу, — запинаясь, ответила она.

Остальные придворные дамы захихикали.

— Небось очень большую книгу? — полюбопытствовала одна.

— И наверняка очень старинную, — добавила другая.

— Да и внешне похожую скорее на прекрасный толстый свиток, — предположила леди Мэри.

— Дамы! — осадила хохотушек королева, поскольку гребцы покатились со смеху и вразнобой заработали веслами.

Впрочем, несмотря на сильное течение, берег стремительно приближался. Стоило галере пришвартоваться к пристани, королева поднялась на планширь и легко спрыгнула на пирс. Ранальд Лаклан, которого она отлично помнила, отвесил ей низкий поклон и опустился на колено.

— Немало времени прошло с тех пор, как вас назначили ответственным за безопасность на моей свадьбе, — произнесла королева, подавая ему руку.

Ранальд улыбнулся:

— Рад был услужить, ваше величество.

Дезидерата услышала, что Дональд Редмейн, находившийся позади Лаклана, приказал людям спешиться.

— Смотрю, с вами путешествует небольшая армия. Спешите на подмогу к королю?

— Мой кузен уже потерял такую же армию, ваше величество, — сказал Лаклан. — Во время стычки с пришедшими из–за Стены. Мы гоним тысячу голов крупного рогатого скота и небольшое количество коз, и я хотел бы продать их королевской армии.

— Я выкуплю у вас всех, — кивнула королева. — Сколько вы за них хотите?

— По три серебряка за голову, — ответил он.

Если его и удивил ее тон, то виду мужчина не подал.

— Да вы просто вымогатель, — засмеялась она, — разве благородно со стороны рыцаря так обдирать собственную королеву?

Ранальд с показным равнодушием пожал плечами, не смея при этом отвести взгляд от Дезидераты.

— Моя госпожа, я мог бы сказать, что никакой я не благородный и не рыцарь, а простой погонщик, мог бы заявить, что я горец, а потому вашим подданным не являюсь, — ответил Лаклан с улыбкой и снова опустился на колено. — Но если бы я так поступил, то оказался бы самым жалким ублюдком во всем королевстве.

Молодая женщина восторженно хлопнула в ладоши.

— Вы являете собой ярчайший пример настоящего северянина, сэр Лаклан. Серебряк за голову.

— А вы, моя госпожа, само воплощение красоты, но помилуйте — серебряк за голову? С таким же успехом я мог бы продать скот лорду–хранителю Дормлинга! Два серебряка за голову.

Что–то привлекло внимание Лаклана позади королевы, его глаза радостно сверкнули, а улыбка стала еще шире.

— Вы помните моего прекрасного и ученого секретаря, леди Альмспенд? — поинтересовалась Дезидерата. — Полтора серебряка, и по рукам.

— Полтора, если на этой стороне реки? — уточнил Ранальд, отвесив очередной поклон, на сей раз секретарю, которая лучилась счастьем, стоя на планшире. — Но если мне придется переправлять их через реку, то меньше чем за два серебряка за голову я не соглашусь.

— А что же стоит поцелуй? — пропела леди Альмспенд строку из баллады и оторопела от собственной смелости.

— За него я бы и весь скот отдал, моя радость, — ответил Ранальд. — Только вот животные не мои, поэтому рассчитываться поцелуями за них я, боюсь, не вправе. Ваше величество, — смягчился он, — два серебряка за голову, и я переправлю их, куда прикажете, а еще передам своих парней в распоряжение вашей светлости.

— Согласна, — кивнула королева.

Она выкрикнула приказ:

— Приведите командующего флотом! Нам нужно переправить тысячу голов скота через реку.

Дезидерата повернулась к горцу.

— Значит, за эти деньги, что вы у меня столь нагло выманили, вы готовы совершить ради меня ратный подвиг?

Она произнесла это как можно мягче. Какой–то холод ощущался внутри этого мужчины, некая пустота, осадок недавно пережитого ужаса, и ее голос смягчал эту горечь, подобно лекарственному бальзаму.

— Что еще за ратный подвиг? — насторожился горец.

— Истинный рыцарь не задает лишних вопросов, когда его просит королева. Право же, сэр Ранальд, — произнесла женщина, беря его под руку.

— Никакой я не рыцарь, — ответил он. — Разве что в сердце.

— Надо бы это как–то исправить, — улыбнувшись леди Альмспенд, заметила королева.

Чуть дальше на берегу Дональд Редмейн наблюдал за своим кузеном, о чем–то беседовавшим с ее величеством.

— Что там происходит? — спросил один из их парней.

— Мы только что продали стадо королеве, — ответил Дональд. — Интересно, сколько сейчас стоит альбанская марка? Впрочем, какая разница, нам бы сперва выжить, а уж потом думать, куда потратить деньги.

ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

Гармодий слышал крики разъяренной толпы, но решил не вмешиваться. Сил почти не осталось, ему нужно было как следует отдохнуть, чтобы восстановить их, и меньше всего на свете он хотел ввязываться в разборки с невежественными охотниками на ведьм. Пусть парень их утихомиривает.

Маг тщательно оделся. Они с настоятельницей никогда не были друзьями, но сейчас, после ее смерти, он не мог не восхищаться ею. У нее обнаружилась сила, которой она не обладала в годы юности, и она мастерски использовала ее, сдерживая врага и тем самым давая магу необходимое для подготовки хитроумной ловушки время.

Жаль только, что она не сработала, как он надеялся, но смерть настоятельницы не была напрасной. Крепость устояла. А противнику сильно досталось.

Снова.

Гармодий представил, как стоит на трибуне в Харнфорде, сжимая в руке посох, и читает лекцию по герметизму. «Я постиг основы природы реальности, участвуя в одной войне, — говорил бы он, — а манипулировать ими научился в ходе другой». Или же иначе: «Да, я спас мир и защитил будущее человечества, но сделал это не один, а стоя на плечах у гигантов». Да, так намного лучше. Звучало бы превосходно.

А теперь все ее секреты будут похоронены вместе с ней, а душа отправится к Создателю.

Гармодий потеребил бороду.

А что, если… Что, если вся сила произошла из единого источника? Так ведь все и было, разве нет? Все произошло из некой общей, так сказать, колыбели. Зеленая, золотая, белая или красная. Сила — это просто сила.

А это означает… Зла не существует. И добра тоже. Нет дьявола. И нет… Нет Бога? Вытекает ли одно из другого? Если вся сила произошла из одного источника, то существуют ли все эти мелкие ангелы размером с булавку?

От этих мыслей голова пошла кругом. Что, если Аристотель ошибался? Дыхание перехватило от возбуждения. Одно дело — предполагать. Совсем другое — знать наверняка.

Маг с трудом спустился по узкой лестнице в общий зал дормитория. Он заставлял себя переставлять одну ногу за другой, направляясь в часовню.

Плохиш Том стоял рядом с капитаном. Красный Рыцарь прилагал неимоверные усилия, чтобы изображать обычного прихожанина. Только что закончили петь псалмы. Он неплохо держался. Она хотела, чтобы он наконец понял. Когда все опустились на колени, так же поступил и он. Поскольку священника у них не было, службу вела сестра Мирам, что не вызвало ни у кого возражений.

«Клянусь своим именем и мечом, я отомщу за вас, моя госпожа».

— Милорд, — раздался голос Тома у локтя капитана.

— Не сейчас.

— Как раз–таки сейчас, милорд.

Капитан поднялся, гневно сверкнув глазами на здоровяка, прошел между рядами и преклонил колени перед возвышавшейся распятой фигурой, встал и направился к выходу. Прихожане все до одного повернули головы в его сторону.

Плохо.

— Чего? — рявкнул он, выйдя из часовни.

Монахини пели, и каждый голос вплетался в музыкальное полотно шелковой нитью силы. Это было божественно красиво.

— Священник у нас, — кивнул Том в сторону подвалов. — Чтоб ему гнить вечность в аду. Я посадил его под замок в самой темной камере.

В голосе горца было столько злобы, что он скорее рычал, нежели говорил.

— Ты уважал ее, — догадался капитан.

— Она благословила меня. — Гигант отвернулся. — Этот жрец умрет мучительной смертью.

— Хорошо, но сперва его придется судить за предательство, — согласился Красный Рыцарь.

— Судить! Слишком много чести. — Том заслонил собой дверь. — Ты — капитан осажденной крепости. Действуй по законам военного времени.

ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Джеральд Рэндом пробирался по траншее за сэром Минусом, осторожно перешагивая через изуродованные трупы боглинов. Вид обугленных останков заставлял задуматься о том, насколько ужасной может быть сила пламени. От трупов несло жареным мясом, и, когда Джеральд, на мгновение потеряв равновесие, наступил на один из них, тот хрустнул, будто под ногой было не тело, а горсть углей. Рэндом остановился. От этого хруста по телу пробежали мурашки.

Мимо него быстрым шагом, внимательно осматриваясь по сторонам, прошел Гельфред. Тот не стеснялся шагать по поджаренным боглинам.

Рэндом задумался: сколько же раз ему придется побывать в подобных передрягах, прежде чем он выработает такое же хладнокровие, как у Гельфреда или Милуса.

За ним так же осторожно ступали еще сорок человек: отряд лучников, новобранцы, деревенские парни. Так называемое подкрепление.

Вблизи стены Замка у моста они выбрались из траншеи и крикнули страже, чтобы те открыли потерну. Рэндома вызвали из крепости перед обедом, поэтому он не успел облачиться в броню. Но захватил с собой кусок хлеба, спелое яблоко, а одна из тех молодых шлюх, что прибыли вместе с конвоем, сунула ему кусок сыра. Джеральд улыбнулся и спросил у нее, зачем столь прелестная особа приехала в столь унылое место. Дора, ее звали Дора, а фамилия… что–то, связанное со свечами. По ней еще сох Ник, торговец тканями, а штукатур Аллан нарисовал ее обнаженную фигуру, о чем до сих пор порой толковали у фургонов. Вокруг столько всего: летающие чудища, колдовство, а они о голых бабах. Это немало забавляло Рэндома.

— Чтоб подзаработать, — улыбнулась она в ответ, — вы ведь здесь по той же причине.

Джеральд помотал головой и засмеялся:

— Если вернемся в Харндон, приходи, я найду для тебя работу.

— Вы это серьезно? — Она пристально взглянула на него.

— Разумеется, — ответил Рэндом.

Девушка закатила глаза:

— Ну вот, как раз тогда, когда мы собрались умирать.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Через дыру в стене капитан рассмотрел, что творилось снаружи. На окраине вражеского лагеря горели огни. Верные Шипу люди, а может, и не только готовили ужин.

Над остальной частью лагеря нависла темнота.

У него ломило спину. Болели треснувшие ребра. Оба плеча были вывихнуты, когда рыцари волокли его по земле, а в правой руке местами чувствовалось легкое онемение, которое он ничем не мог объяснить.

По–хорошему, ему бы сейчас лежать в кровати.

Тоби неуверенно переминался с ноги на ногу у дверей.

— Хочешь отдохнуть? — спросил он.

— Есть хочу, — ответил тот.

Красный Рыцарь подошел к столу в центре комнаты, взял лепешку и бросил ее парнишке. И заметил лежавшую там же лютню. В последний раз он брал в руки инструмент… Капитан не смог вспомнить когда. Он решительно взял лютню и вышел в коридор. Тоби попытался отговорить его.

— Тоби, мне откровенно наплевать, — сказал он и громко постучал в дверь командного пункта.

Майкл открыл почти мгновенно.

— Бери лютню, — приказал капитан. — О! Добрый вечер, мисс Ланторн. Майкл, думаю, людям будет приятнее слушать музыку, а не мертвую тишину. Разожги–ка огонь.

Иногда оруженосец забывал, что господин всего на несколько лет старше него.

— Дайте мне… нам еще пару минут, — усмехнулся он.

ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

Мэг выглянула наружу, в темноту, услышав музыку. Вот опять южная лютня заиграла дикую, веселую мелодию. Вступила вторая, с более низким звуком.

На вымощенной булыжниками площади разожгли костер.

Из северной башни высунулся лучник Кадди и что–то крикнул. Из конюшни выскочила Эми Картер, она увидела, как танцевала у костра Кайтлин Ланторн, как мелькали в ночи ее ноги.

Эми вбежала обратно и потеребила сестру за щеку.

— Они там танцуют! — воскликнула она.

Сон Китти как рукой сняло.

Подлый Сим услышал музыку даже из дальнего угла палаты лазарета. Он свесил ноги с кровати, тихонько подошел к окну и открыл одну створку. Мелодия ворвалась в комнату. Рядом с ним появилась послушница.

— Что происходит? — спросила она.

— Это капитан, — тихо смеясь, ответил Сим. — Он любит играть что–нибудь веселое. Любил, во всяком случае. Когда мы были на континенте. Сто лет его не слышал.

— Он тебе нравится? — улыбнулась она и пододвинулась ближе к окну.

Сим долго обдумывал вопрос. Настолько долго, что она решила, он не удостоит ее ответом.

С высоты было отлично видно, как действовало на людей волшебство музыки. Отовсюду к капитану и Майклу стекался народ. Мужчины выходили к костру из конюшен и башен, как целых, так и обрушенных. Из дормитория и из той же конюшни появлялись женщины. Вскоре во внутреннем дворе толпилось столько же человек, сколько собрал священник.

К лютням присоединились дудка и барабан. Танцоры завели хоровод.

— Я не чувствую к нему ненависти, — наконец ответил лучник.

— Ты еще не пропащий, Сим, — произнесла Амиция, — даже сейчас ты скорее положительный герой, чем негодяй.

Молодой человек отпрянул от окна, словно его ударили обухом по голове. Потом растянул губы в усмешке. И всполошился.

— Куда это ты?

— Можешь пойти со мной в качестве охраны, — улыбнувшись, предложила девушка. — Я тоже хочу потанцевать. Или хотя бы просто посмотреть.

Внизу, во внутреннем дворе, сестра Мирам лишь широко развела руками и устало, но добродушно посмотрела на Красного Рыцаря, стоявшего спиной к костру и неистово игравшего на лютне. А потом велела сестре Анне открыть бочку эля.

Плохиш Том поручил одному латнику охранять вход в подвалы, другого поставил у казарм. В темноте они с Йоханнесом едва слышно обменялись несколькими фразами, после чего маршал удвоил число караульных и отправил нескольких не обрадовавшихся приказу солдат на стену, чтобы фермеры хорошо их видели.

Когда Йоханнес посмотрел вниз со стены, Том уже вовсю отплясывал с дочерью швеи.

Мэг вместе с сестрой Мэри и Лизой вынесли котелок с мясным бульоном. У дверей дормитория их встретили радостные лучники и фермеры, взяли котелок и подтащили его к костру.

Длинная Лапища принес несколько кувшинов с вином и передал их стоявшим рядом. Те выпили за его здоровье и передали другим. Вино переходило от солдата к фермеру, от фермера к солдату до тех пор, пока не закончилось.

Один из фермеров исчез в конюшне, порылся в своих пожитках и вернулся с флягой яблочного бренди.

А лютни продолжали играть.

ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

Майкл понял, что никогда прежде настолько хорошо не играл на лютне, а еще — что завтра у него будут болеть пальцы. Кайтлин, кружившаяся рядом, высоко подпрыгнула, и Даниэль Фейвор успел подхватить ее; Плохиш Том крепко обнял за талию Сью, дочь Мэг, которая день назад овдовела, и та совсем по–девчачьи взвизгнула; Подлый Сим танцевал с восьмилетней дочерью Бакетов, а сестры Мирам и Мэри величаво кружились в паване^[80], пока к ним не подошел Длинная Лапища, отвесив поклон истинного уроженца континента. Он взял сестру Мирам за руку и повел через двор. Фрэнсис Эткорт поклонился сестре Мэри, та, задорно смеясь, ответила ему реверансом. Гармодий, напрочь позабыв о своем почтенном возрасте, резво кружился с прачкой Лизой, и платье девушки развевалось, словно плащ короля. Когда мимо капитана в очередной раз пронеслась Амиция, чьим партнером по танцу был Йоханнес, Красный Рыцарь осушил четвертую чашу вина настоятельницы и продолжил играть. Кадди настолько сильно опирался на бочонок с сидром, что в конце концов опрокинулся вместе с ним и распластался на спине, не в силах подняться, что вызвало безудержный смех среди фермеров. Уилфул Убийца с раскрасневшимся лицом в свете костра напоминал демона, он во весь голос орал песни, одной рукой приобняв судью Джона, а во второй сжимая кожаную флягу.

Дочери Картеров пустились отплясывать задорный танец собственного изобретения; девицы Ланторнов, не желая отставать, живо закружились в хороводе, вынуждая музыкантов подстраиваться под них. Все больше дудок присоединялось к концерту, Бен Картер выудил откуда–то волынку. Как только он начал подыгрывать своим сестрам, весь хмель тут же выветрился из его головы. Фрэн Ланторн только и успела, оставив хоровод, крепко поцеловать его в щеку, как кружение вновь захватило ее. Бен весь зарделся и запутался в нотах, сумев, впрочем, быстро собраться и завести мелодию заново.

ЛИССЕН КАРАК — МАИКЛ

Майкл и Красный Рыцарь решили дать отдых рукам, и звуки лютней исчезли из музыкального разнообразия, которое и не думало затихать. Капитан опустил руку на плечо оруженосцу, и что–то подсказало тому, что господин вот–вот прослезится. Это был первый раз, когда Красный Рыцарь от избытка чувств решился обнять его. Хотя всегда старался избегать объятий. В ту минуту лицо капитана было таким открытым. Таким беззащитным.

А потом он просто растворился в темноте и отсветах костра.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип слышал музыку. Она влекла его так же, как пламя свечи привлекает мотылька. Тяжелой поступью чародей дошел до окраины леса, его обостренные чувства впитывали счастливый смех танцующих людей и звучание десятка музыкальных инструментов.

Он долго и внимательно слушал. И ненавидел.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Красный Рыцарь лежал, опустив голову на колени Амиции, и умиротворенно рассматривал ее подбородок. Послушница наблюдала за пляшущими отблесками огней у их ног и размышляла о том, как мало человеку нужно для счастья, и ей казалось, что капитан, державший ее ладонь, догадывается, о чем она думает.

Плавно и очень медленно она наклонилась к его губам. В самый последний момент Красный Рыцарь игриво лизнул Амицию в нос, и оба рассмеялись, затем он поднялся и принялся щекотать девушку под мышками, а та, отбиваясь, не переставала смеяться.

Теперь он положил ее голову к себе на колени и попытался поцеловать. Амиция изогнулась и сама потянулась к нему. Их губы и языки соприкоснулись…

Он упивался ею, а она им. Оба ощущали прикосновения друг к другу на физическом, духовном и эфирном уровнях.

Капитан приподнял подол ее хитона, и Амиция его не остановила. Почувствовав обнаженную кожу ее ног, он с еще большей страстью принялся целовать ее.

— Перестань, — отстранилась она, прерывая их долгий поцелуй.

Красный Рыцарь послушался.

Она улыбнулась. Лизнула его в губы и ловко высвободилась из объятий, словно кошка. Или танцовщица.

— Выходи за меня, — предложил капитан.

Амиция замерла от неожиданности.

— Что?

— Выходи за меня, — улыбаясь, повторил он. — Стань моей женой, моей спутницей жизни отныне и до самой смерти. Пока мы оба не состаримся и не умрем в окружении наших детей и внуков.

— Ты предложил бы это любой женщине, которая не стала бы раздвигать перед тобой ноги, — заявила она.

— Раньше — да, но сейчас я серьезен как никогда.

— Амиция, — позвала сестра Мирам.

Она стояла под яблоней и улыбалась.

— Мне не хватает тебя рядом со мной у костра, — добавила женщина и обратилась к капитану, почувствовавшему себя нашкодившим ребенком: — Она вправе сама выбрать, быть ей невестой Христовой или женой наемника, но это можно решить и днем, а не в такую чудесную ночь, когда так прекрасно благоухают яблони.

Амиция покорно кивнула, но в скрытых капюшоном глазах капитан успел заметить невидимый для сестры Мирам огонек и тихо обрадовался. Он вскочил на ноги, отвесил низкий поклон и произнес:

— В таком случае, леди, позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Но Мирам еще не закончила разговор.

— Ты поступил очень хорошо, — сказала она. — Людям нужно было вновь почувствовать радость. А девушкам порой хочется более жизнеутверждающего праздника, чем те, что мы устраиваем здесь в монастыре.

— Я и сам рад, — согласился капитан. — Просто… Мне захотелось немного музыки. Ну и может, очаровать вот это прелестное создание. Но все и на самом деле вышло неплохо.

— Люди, пускай даже на время, забыли обо всем и воспрянули духом. — Мирам кивнула в сторону Амиции. — Ты правда женишься на ней?

— Да, правда. — Капитан вплотную приблизился к монахине.

Мирам положила руку на плечо послушницы.

— Тогда скажи нам свое имя.

— Я и сама его знаю, — ответила Амиция. — Его зовут…

Ее слова утонули в радостных криках: люди взревели от восторга. Рядом с костром капитан увидел сэра Йоханнеса, а за ним троих мужчин в полном боевом облачении, которые в свете пламени казались явившимися из Зазеркалья. Одеты они были в черные сюрко с белыми крестами.

Красный Рыцарь осмотрел двор:

— Что произошло?

— Кое–кто пробрался к нам снаружи! — сообщил Йоханнес. — Через потайной проход! От короля!

Услышав слово «король», люди опять радостно закричали, а маршал указал на незнакомцев, стоявших у обрушенного прохода. Рыцари ордена.

Музыка смолкла. Один из рыцарей поднял забрало. Гость был далеко не молод, но на лице сияла воистину юношеская улыбка.

Капитан почувствовал облегчение, настолько осязаемое, что казалось, его можно пощупать руками. Но тут накатила слабость, закружилась голова, и он смог произнести лишь одно слово: «Прекрасно».

Рыцарю, стоявшему впереди остальных, на чьем черном плаще красовался символ ордена Святого Фомы Аквинского, он пожал руку.

— Капитан. Красный Рыцарь.

— Марк, приор Принрайда, — представился тот. — Позвольте выразить вам свое восхищение, вы сумели все это время удерживать оборону. Насколько я понял из слов сэра Йоханнеса, госпожа настоятельница мертва?

— Она погибла прошлой ночью, милорды. При атаке на нас. — Капитан не знал, о чем стоит говорить. Не знал, как члены воинского ордена воспримут его рассказ о герметизме и прочих необычных вещах.

— Она была великой женщиной, — произнес приор. — Я должен незамедлительно отдать ей почести, но первым делом хочу сообщить вам, что король находится по другую сторону реки. Продвигается он чрезвычайно осторожно и без спешки. Завтра вечером его армия должна добраться до Замка у моста. В крайнем случае послезавтра.

Капитан немало обрадовался услышанному.

— Отличные новости, — сказал он, окинув рыцарейвзглядом. — Должно быть, вы порядком устали.

— Броня истинного верующего крепка и легка и не утомляет так сильно, как обычная, сын мой. Но чаша вина в любом случае не помешает.

— Пройдемте в часовню, — пробормотал рыцарь в центре. На его черной табарде был изображен восьмиконечный крест.

— Если можно, я бы попросил вас задержаться и еще немного побыть во дворе, чтобы вас увидело больше людей. Многие уже потеряли веру в то, что нам придут на помощь.

— Мы непозволительно долго к вам добирались, — сокрушенно покачал головой приор.

Красный Рыцарь поднял руку, призывая к тишине. Люди во дворе не обратили на это внимания и продолжали радостно галдеть. Лишь когда набравшаяся храбрости Мэг громко крикнула: «Заткнитесь вы наконец, дурни!» — народ притих, хотя кое–кого ее возглас сильно позабавил.

— Друзья! — зычным голосом начал капитан. — Наши молитвы наконец–то услышаны. Король уже близко, а эти рыцари добрались до нас первыми.

Снова послышались радостные возгласы, и молодой человек продолжил свою речь.

— Сегодня ночью все мы неплохо развлеклись и расслабились: кто–то танцевал, кто–то угощался вином, но! Когда прибудет король, нам потребуются силы, чтобы наконец переломить ход осады в свою пользу. Так давайте же теперь как следует отдохнем!

И люди, всего несколько часов назад считавшие его дьяволом, подняли деревянные кружки в его честь.

— Красный Рыцарь! — скандировали одни.

— Святой Фома! — кричали другие.

Затем все, как по волшебству, безоговорочно отправились отдыхать. Подлый Сим и Длинная Лапища взвалили на плечи Кадди и понесли того обратно в лазарет. Бен Картер немало удивился, когда обнаружил, что его тащат в конюшни Уилфул Убийца и Фрэн Ланторн.

Четверо отправились в часовню.

Красный Рыцарь молча стоял, а три рыцаря преклонили колени перед лежавшей на похоронных дрогах настоятельницей. Потом они одновременно, словно по команде, поднялись, и капитан повел их в свой командный пункт, надеясь, что там не обнаружится ни людей, ни спальных принадлежностей Майкла.

— Вот мой кабинет, — сообщил он. — Если вам нужно снять броню, я могу прислать пару лучников.

Сэр Джон добродушно улыбнулся:

— Я сплю в доспехах с пятнадцати лет.

— Вас только трое? — уточнил Красный Рыцарь.

Приор покачал головой:

— В лесу, к западу от переправы, укрылись еще шестьдесят моих людей. Их могут обнаружить, только ненароком наткнувшись.

Самый рослый из рыцарей стянул с головы шлем и облегченно, с явным удовольствием, вздохнул.

— Так и живем, — произнес он, взял с кресла подушку и, положив ее под голову, мгновенно заснул.

ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

«Осада Лиссен Карак. День четырнадцатый.

Вчера обитатели крепости едва не взбунтовались. Но все это из–за потрясения, вызванного смертью настоятельницы, поэтому капитану быстро удалось восстановить порядок и не допустить драки. Отец Генри схвачен и посажен под замок. Враг обстреливал Замок у моста из осадных орудий, но его действия стали более нерешительными и менее безрассудными. На западе вражеские войска перешли реку. Во второй половине дня пошел сильный дождь, а на закате капитан (зачеркнуто) люди праздновали День святого Георгия. После заката в крепость пробрался отряд рыцарей ордена Святого Фомы и сообщил о том, что король близко и скоро мы будем спасены».

Утро выдалось прекрасным. Стоял не очень густой туман, мастер Рэндом вышел наружу держа в руке небольшую кружку с пивом, приветственно помахал Гельфреду, кормившему ястребов, после чего отыскал юного Адриана, чтобы тот помог ему облачиться в доспехи.

Пока он возился с наручами, прозвучал сигнал тревоги.

Не успел стихнуть набат, а Рэндом уже стоял на куртине рядом с главным егерем. Ворота закрыты, металлическая решетка опущена, однако мост приказали не поднимать на тот случай, если вдруг кому–то удалось уцелеть в стычках с Дикими и добраться сюда.

У Гельфреда было три больших сокола, и он время от времени выпускал одного из них навстречу утренним солнечным лучам. Собеседник из егеря был никудышный: большую часть времени он посвящая птицам, тихо бормоча им что–то таким тоном, каким дочери Рэндома обращались к своим куклам.

Егерю помогали двое лучников.

Джеральд оценивающе осматривал местность до самой границы леса. В стане врага этим утром наблюдалась активность; трава колыхаясь, выдавая продвижение боглинов. Твари тешили себя надеждой, что в густой зелени их приближение останется незамеченным. Рэндом, в свою очередь, надеялся, что те так и будут пребывать в неведении об обратном.

Взмахом руки он подозвал к себе паренька, выжившего в одном из фургонов.

— Передай сэру Милусу, боглины собираются атаковать куртину, — хладнокровно приказал он, почувствовав своего рода гордость за собственную храбрость. Он изо всех сил старался не вспоминать, как отряд этих тварей перерезал его людей.

Паренек побежал по стене выполнять приказ.

Снова зазвучал набат. Люди приготовились сражаться. Кого среди них только не было: дюжина ювелиров, сжимавших арбалеты, столько же копейщиков, коими стали закованные в позаимствованную броню сыновья фермеров или молодые купцы. Правда, передний ряд состоял из латников под командованием сэра Милуса.

Когда они выстроились, Милус проверил их броню и повел на куртину.

— Добро утро, мастер Рэндом, — поприветствовал он купца, взобравшись по лестнице.

— Доброе, сэр Милус, — ответил Джеральд. — Враг сегодня столь любезен, что сам себя обнаружил.

— Я удвоил число дозорных на башнях, — сообщил пожилой рыцарь.

Он повысил голос:

— Смотрите все в оба!

Люди на стене перестали переговариваться и уставились в бойницы между зубцами.

— Эй, ты! Развратник Люк, или как тебя там! Где горжет? Надеть! Живо!

Из зарослей травы ирки и боглины выпустили первый залп стрел. Один случайный, а может, особо меткий выстрел угодил в стоявшего в третьем ряду копейщика. Тот умер на месте и мешком свалился во внутренний двор.

Какой–то фермер с копьем испуганно озирался, переминаясь с ноги на ногу.

— А у него был пристегнул горжет? — проревел Милус. — Кому я приказал смотреть в оба?

Гельфред закончил привязывать ястребов к насестам, закрыл глаза птиц капюшонами и в сопровождении двух лучников отправился в северную башню. Видя его спокойствие и неспешность, копейщики устыдились и постарались унять дрожь.

Боглины ринулись к замку. Они, подобно полчищам насекомых, казалось, заполонили всю землю. Трава шевелилась, словно живая. Сотни тварей длинными прыжками неслись к куртине.

Стены многих крепостей, расположенных неподалеку от земель Диких, поднимались вертикально лишь в верхней части, а у основания имели небольшой уклон. Помимо дополнительной прочности, у подобной конструкции было и еще одно преимущество, которое Рэндом заметил в ходе последних атак. Боглины недооценивали крутизну стены и раз за разом пытались с разгону взбежать на самую вершину. Очевидно, что–то вынуждало их не обращать внимания на прежние неудачи и вновь стараться с еще большим упорством покорить стену. Правда, иногда тварям это удавалось.

Рэндом полагал, именно на это и рассчитывали строители, когда задумали возводить стены под наклоном, поскольку редкий успех единиц лишь подталкивал остальных отчаянно и безуспешно продолжать карабкаться вверх.

Латники секирами и тяжелыми мечами принялись рубить податливые тела тварей. Арбалетчики отстреливали всякого, кто взбирался на зубцы крепости; тяжелые болты прошивали чудовищ, и те, сваливаясь вниз, разбивались насмерть. Задачей копейщиков было убивать тех, кто сумеет пробиться сквозь оборону.

Рэндом решил присоединиться к третьей линии обороны. Его навыки защитника были лучше, чем у деревенских парней, но по статусу он все же находился ближе именно к ним, нежели к рыцарям. Или латникам.

В течение первых долгих двух минут бой шел гладко. Закаленные в сражениях воины рубили чудовищ, прикрытые со спины арбалетчиками. Какому–то крупному и резвому боглину удалось сбить с ног сэра Стефана, но в следующую же секунду ему вогнали копье между лопаток, и он задергался, словно жук, пришпиленный булавкой к бумаге, пока с полдюжины топоров не упокоили его окончательно. Сэр Стефан поднялся на ноги, враг не успел его даже поцарапать.

Несмотря на волну боглинов, накатившую на стену, сражаться Рэндому оказалось не с кем, и он едва не заскучал. Это и спасло остальных, поскольку именно он услышал крики дозорных с северной башни.

Купец развернулся и увидел боглинов на ее вершине. Через распахнутую дверь в куртине он рванул внутрь, на ходу обнажая тяжелый меч и хватая левой рукой притороченный сбоку баклер.

— В башне боглины! — крикнул он Гельфреду и его стрелкам.

И бросился по лестнице на самый верх.

— Бей в набат! — крикнул Гельфред, понимая, что колокол услышат скорее, чем надрывные вопли Рэндома.

Купец откинул люк, и на его голову сразу обрушился удар, но бацинет выдержал. Рэндом поднялся на ступеньку выше, прикрывая голову баклером. Еще два стремительных удара угодили в щит, и он в ответ рубанул мечом над люком. Своим оружием он перерубил ногу боглина, словно сухой хворост, и наконец выбрался на вершину башни.

Следующий удар пришелся ему в наспинник. Рэндом контратаковал щитом. Голова боглина не выдержала соприкосновения со стальным ободом и раскололась, словно раковина под натиском камня. Джеральд дважды замахивался мечом, усиливая удар поворотом от бедра — новый прием, которому обучил его сэр Милус. Во втором замахе не было необходимости: уже первым он разрубил голову неприятеля надвое и, извлекая меч, отделил ее от тела. Хлынула кровь.

Но вокруг оказалось слишком много врагов, жаждущих насадить его на копье. Одно острие, скользнув по наспиннику, впилось в руку, сжимавшую щит. Рэндома спасла кольчуга. Другое копье угодило ему в висок, отчего в глазах зарябило. Джеральд пошатнулся и неуверенно шагнул вперед, но наткнулся на очередного противника, который вцепился в него всеми четырьмя конечностями, не давая двигаться дальше. Навершием меча купец стукнул неприятеля прямо в морду, тварь взвизгнула от боли, широко раскрыв пасть, в глубине которой разверзлось жуткое, усеянное шипами подобие глотки. Конечности чудовища задергались.

Пытаясь отбиться, Рэндом сделал широкий отчаянный взмах щитом, отбросил меч и выхватил из–за пояса кинжал. Очередному боглину он вогнал лезвие в шестисегментную грудь, вытащил и вгонял снова и снова, потеряв счет нанесенным ударам, пока тварь не развалилась на части.

Вспышка темно–зеленого света, и неожиданно рядом с ним очутился Гельфред, с поразительной точностью орудуя рогатиной с коротким древком: взмах, выпад, взмах, выпад, словно это не бой не на жизнь, а на смерть, но показательная демонстрация владения оружием.

Наконец врагов не осталось.

Рэндом с ног до головы был залит кровью, но ощущал себя чуть ли не богоизбранным. Он перегнулся через стену, чтобы окликнуть сэра Милуса, и увидел, что весь внутренний двор кишит боглинами. Белыми. В броне.

Упыри!

— Гельфред! — в панике закричал он.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Плохиш Том разбудил Красного Рыцаря, положив ему руку на плечо. Капитану снилась Амиция, и он проснулся, довольно улыбаясь.

— Выглядишь просто ужасно, — сказал он Тому.

— На Замок у моста напали, — ответил тот. — Боюсь, все паршиво. Никто не шлет оттуда сигналов.

— Все ясно, — промолвил капитан и тяжело вздохнул.

Естественно, враг прознал, что король всего в половине дня пути отсюда, потому и перешел в наступление. Поставил на карту абсолютно все. Требушет сломан. Правда, Бент с фермерами провозились весь вчерашний день, устанавливая на останках старой башни другой. Капитан скатился с кровати. Он даже не разделся перед сном.

— Бент! — позвал он.

Старший лучник высунулся из–под настила:

— Милорд?

— Заложи вдоль траншеи ведра с гравием, — приказал он. — Как только закончишь, сразу приступай к делу.

Бент отсалютовал.

Капитан перевел взгляд на Тома:

— Прикажи лучникам что есть сил обстреливать местность отсюда и до Замка у моста. Пусть используют весь запас, стрел не жалеть. Пусть кто–нибудь раскалит камни для требушета. Майкл! Приведи ко мне Гармодия.

Похоже, оруженосец всю ночь провел у него в комнате.

— И принеси броню, шлем и латные рукавицы! — крикнул капитан вдогонку.

Том облизнул губы.

— Готовим летучий отряд?

— Другого выбора нет. Еще… у меня в командном пункте три рыцаря из ордена. Проследи, чтобы им налили по кружке вина.

— И вывели лошадей, — добавил появившийся в дверях приор. — С вашего позволения, милорд, я бы со своими рыцарями хотел поддержать вас в предстоящем сражении. И если Господь будет к нам милостив, это окажется пренеприятным сюрпризом для наших врагов.

Рыцарь ордена поднял руку, начертил в воздухе какой–то знак и произнес всего одно слово, которого капитан не знал, — слово времен Архаики. Красный Рыцарь мог поклясться, что–то после этого произошло, но он так и не понял, что именно. Однако ему стало ясно, что воинские ордена тоже не чураются герметизма.

— Значит, вина и лошадей, — подытожил капитан.

«Король с каждой минутой все ближе. Опрометчивость сейчас ни к чему».

Над их головами с грохотом рухнул противовес требушета, леса напряженно скрипнули. Несколько центнеров гравия рассекли утренний воздух.

На развалинах южной башни защелкали тяжелые арбалеты.

— Звал? — спросил Гармодий.

— Да. Я хочу спасти Замок у моста. Он бросает туда все свои силы и ждет наших ответных действий. Хотелось бы надеяться, что артиллерия превратит в фарш все его воинство, но я не могу рассчитывать на это всерьез. Приор предлагает провести один хитроумный маневр, но мне нужно больше запасных вариантов. Есть ли у вас соображения, как мы могли бы им помочь?

— Маг короля?! — воскликнул приор. — Его величество ни на минуту не прекращал разыскивать вас.

— А я и не терялся, чтоб меня разыскивать, — пожал плечами волшебник, теребя бороду. — Думаю, тут имеет место простое заблуждение. — Он улыбнулся, но улыбка вышла какой–то недоброй. — Враг полагает, что я мертв.

ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Рэндом возглавил атаку копейщиков и лакеев против упырей. Их было около пятидесяти, более крупных и лучше защищенных, чем пытавшиеся влезть на стены боглины.

Когда Гельфред наконец добрался до внутреннего двора, многие купцы, что прибыли сюда с первыми караванами, были уже мертвы. Боглины превосходили их в скорости, экипировке, каждая их конечность заканчивалась смертоносным шипом или лезвием. Простые торговцы — это не наемники, которые в прямом смысле проводили жизнь в броне, они не могли состязаться с таким противником. Сражаясь безо всякой защиты, люди гибли один за другим.

Зато для Гельфреда и его лучников, занявших позиции на высокой башне, боглины представляли собой нечто вроде крыс, мечущихся в захлопнутой ловушке.

С чавкающим звуком тяжелые стрелы из длинных луков пробивали металлическую броню, смертельно раненные боглины верещали и наползали друг на друга в попытке добраться до ступеней, ведущих в башню. Они заполнили пространство от самого низа и до верха лестницы, выходившей на куртину, и хлынули в открытый дверной проем. Джеральд Рэндом попытался удержать дверь.

— Сигнал из крепости! — крикнул Ник, торговец тканями. — Они идут!

Рэндом стиснул зубы и захлопнул забрало.

Башня осыпала врагов стрелами, но внизу через огромную брешь во двор вливались неисчислимые полчища монстров, которые огрызались ответными залпами.

На сей раз противник решил бросить в бой здоровенных ирков, а не тех стройных небольших существ, с которыми Рэндом до сих пор сталкивался. Эти были размером со взрослого человека, одетые в кольчуги, вооруженные длинными мечами и щитами. А с ними явилось еще больше боглинов с белой, лунного цвета кожей, в стальной броне и с изогнутыми копьями. И вся эта орда наступала прямо на него.

По обе стороны от него орудовали копьями деревенские парни. Иногда кто–то промахивался и попадал ему по руке, один раз его даже укололи в ягодицу, и все же он был их щитом, а они — его оружием, девятифутовые копья пробивали закованных в броню тварей, а Рэндом разрубал их на части. Так они удерживали позицию у дверей, наконечники копий собирали кровавый урожай.

Вот только численность противника во внутреннем дворе продолжала расти.

Лишь дружный залп из всех доступных орудий, обрушивший на чудовищ град из камней размером с кулак, двадцатифунтовых обломков скал и арбалетных болтов длиной в два фута и весом в столько же фунтов прерывал череду вражеских подкреплений.

Из крепости выехал летучий отряд. На полном скаку всадники спустились по горному хребту в полутьме они казались неким размытым пятном. Затем они резко остановились, чтобы перестроиться в клин. На это ушло немало времени, которое сейчас как никогда раньше было на вес золота. Люди и лошади сильно растянулись: кто–то заметно отстал, кто–то проскочил точку сбора, и ему пришлось возвращаться назад; сто ударов сердца ушли впустую, прежде чем построение было завершено.

Шип следил за продвижением летучего отряда. Он видел, как всадники неслись вниз по хребту, и чувствовал вкус окружавшей их ворожбы.

Чародей подал сигнал сидевшим в засаде войскам и обрушил на летучий отряд мощное заклинание, на подготовку которого у него ушел весь день. Высвобожденная сила ядовито–зеленого цвета рванулась вперед, слилась воедино…

У Шипа перехватило дыхание.

Это был не летучий отряд. Всего лишь иллюзия. Призрак.

Падший маг взревел от ярости и негодования, но было слишком поздно. Тщательно подготовленное заклинание всей своей мощью обрушилось на землю.

ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

— Раньше он определенно был хитрее, — промолвил Гармодий, глядя на капитана, сидевшего верхом на одолженном боевом коне, и ухмыльнулся, словно мальчишка. — Земли Диких лишили его былого воображения.

Извержение силы врага громом прогремело в ушах, от нестерпимо яркого света у Красного Рыцаря еще долго рябило в глазах.

— Он сумеет сотворить такое вновь? — спросил он.

— Вполне возможно, — признал Гармодий. — Правда, лично я в этом сомневаюсь.

Капитан и ехавшая рядом Изюминка переглянулись. Том остался в дозоре. Гигант был не в духе из–за того, что ему не довелось отправиться на вылазку.

— Никакого геройства, — крикнул отряду капитан. — Едем прямиком через равнину до Замка, затем вдоль стен. Любую тварь, путающуюся под ногами, убивайте на месте.

ЗЕМЛИ ДИКИХ — ПИТЕР

Питер только закончил готовить завтрак, как к его костру подошли два боглина. В каждой руке они держали по два кролика, с которых уже сняли шкуры, — итого получилось восемь. А еще они притащили тушу освежеванного крупного животного, насаженную на жердь.

— Пригхотофишь нам? — спросил более крупный боглин.

В ужасе бывший раб распознал в более крупном животном человека — женщину, обезглавленную, без кожи, выпотрошенную. Одним словом, подготовленную.

— Пригхотофишь? — снова спросил монстр.

Набрав в грудь побольше воздуха, Питер указал на женщину и помотал головой:

— Я не буду готовить человека.

Дерево в костре почти прогорело, друзья Питера были сыты, поэтому он протянул более крупному боглину остатки кабачкового супа с беличьим мясом, приправленным орегано, и сказал:

— Вот, ешь.

Монстр посмотрел на товарища, они на секунду соприкоснулись головами, и в воздухе запахло чем–то резким, терпким.

Боглин поменьше разинул рот, влил в себя половину угощения и передал небольшой медный горшок собрату, тут же проглотившему остатки.

Питер не стал на это смотреть.

К ним подошел Ота Кван:

— А разве вы двое сейчас не должны быть среди атакующих?

Оба чудовища застыли, как могут застыть только животные. Казалось, они не услышали вопрос.

— Пригхотофишь? — повторил свою просьбу крупный боглин.

— Я… приготовлю… вам… кроликов, — медленно проговорил Питер.

— Хршшо, — проскрежетал боглин. — Иду убиффать. Фернуссь ессть.

Монстр издал звук, напоминающий чириканье, его менее рослый товарищ присоединился к нему, и они вприпрыжку скрылись в сгущавшихся сумерках.

Ота Кван посмотрел на Питера:

— Эй, приятель, а ты, часом, силой не обладаешь?

Бывший раб покачал головой.

— Из всех сэссагов с Дикими могут разговаривать разве что шаманы, — пояснил новоиспеченный вождь. — Хотел бы я, чтоб меня сопровождали боглины. Если попросятся к нам, соглашусь.

Питер нервно сглотнул:

— Хочешь, чтобы они разгуливали по нашему лагерю?

Ота Кван состроил притворно злобную гримасу.

— Боглины приносят удачу, ты разве не знал?

— А где они обитают? — спросил Питер. — Я увидел их впервые, лишь когда пришел в эти места.

Ота Кван присел рядом с выпотрошенным трупом, словно не замечая его, или ему просто было все равно.

— Сам не знаю, но слышал, что говорят другие. Поговаривают, будто они живут большими колониями, как термиты, где–то на западе, в глубине земель Диких. Все тамошние обитатели боятся боглинов. Великие силы тех земель разводят их, подчиняют целые колонии себе и отправляют на верную смерть. — Ота Кван тяжело вздохнул. — Еще слышал, будто они были искусственно созданы какой–то могучей силой для участия в древней войне.

— В общем, ты пытаешься пересказать то, чего и сам не знаешь, — сказал Питер.

— Разве? — Ота Кван рассмеялся. — Тебе еще многое предстоит узнать о землях Диких. Эти самые великие силы делают вид, что им ничего не страшно, однако они до смерти боятся каких–то маленьких боглинов. Тысяча таких существ уже внушает страх. Миллион… Если сумеешь их прокормить, они захватят весь мир.

Бывший раб проглотил подступившую к горлу горечь.

— Может, ты им станешь готовить, а? — предложил Ота Кван. — Матроны, между прочим, придумали тебе имя.

Питер вопросительно посмотрел на него.

— Нита Кван, — сказал Ота Кван. — Достойное имя. Заслуживает похвалы.

Молодой мужчина про себя перевел его. «Дающий что–то».

— Дающий жизнь, — пояснил собеседник.

— Похоже на твое имя, — заметил Питер.

— Да, они решили соединить нас именами. Мне по душе такое решение.

— А что означает «Ота»?

— Берущий. Ота нере! — произнес воин и умолк.

— То есть берешь с собой воду, когда мы в дороге, — понимающе кивнул Питер и резко развернулся. — Погоди–ка, если я — Дающий жизнь, тогда ты — Забирающий жизнь!

— Быстро все сообразил, — захохотал Ота Кван. — Раньше тебя именовали Грунтаг. Теперь твое имя Нита Кван. Мой брат. И моя противоположность. А теперь убеди тех боглинов идти с нами. Осада близка к завершению. Как только мертвые будут съедены, мы отправимся домой.

— У меня нет твоего боевого опыта, — заметил Питер, — но королевская армия Альбы уже пересекает долину Кохоктона.

Ота Кван почесал бороду.

— Да, это заставляет призадуматься. Но Шип сказал, сегодня ночью мы одержим окончательную победу.

— Как? — спросил Нита Кван.

— Хватай лук и копье и пошли со мной, — ответил Ота Кван.

Нита Кван насадил кроликов на деревянный вертел и оставил свою женщину приглядывать за ними. Взял лук и новое копье с превосходным, сверкающим голубизной металлическим наконечником. Копье досталось ему в качестве трофея в Битве у переправы. Ему тогда перепало немало добычи, и его женщина была впечатлена.

И это всего за год жизни. От этой мысли Нита Кван сплюнул и отправился вслед за Ота Кваном. Следовать за кем–то намного проще, чем думать самому. Он побежал и схватил Ота Квана за локоть. Вождь остановился.

— Еще одно.

— Только быстрее, парень, — поторопил Ота Кван.

— Никакой я не парень. Ни твой, ни чей–либо еще. Понятно? — Нита Кван смерил вождя пристальным взглядом.

Несколько вдохов Ота Кван смотрел на собрата, не отрываясь, потом его ноздри раздулись, и он широко улыбнулся.

— Я слышу тебя, Нита Кван.

Он развернулся и побежал, а довольный бывший раб последовал за ним.

На опушке леса собрались и ожидали около пяти сотен выживших сэссагов. Немало. Чуть поодаль, разукрашенные в огненно–красный, стояли абенаки, среди них промелькнуло даже несколько мохаков, выделявшихся манерой разукрашивать себя под скелеты. В центр вышел вождь абенаков Акра Кром. Вытащил из–за пояса топор и поднял его над головой.

Ота Кван ухмыльнулся:

— Если он погибнет сегодня, я стану вождем сэссагов. А может, даже подчиню себе абенаков.

На Нита Квана эти слова подействовали как удар ниже пояса.

— Не будь таким наивным, — осадил его более зрелый воин. — Как–никак, это земли Диких.

Нита Кван набрал в легкие воздух.

— Что он говорит?

— Он говорит, что если мы хотим попасть домой, то сегодня ночью должны драться на стороне Шипа изо всех сил, убивать вооруженных всадников, как уже делали не раз. Нас тысяча. У нас есть луки, у нас есть копья. — Ота Кван окинул взглядом людей вокруг. — А на самом деле выходит так, что у этого Шипа нет для нас никакого стратегического плана. Он, видимо, считает, что нам достаточно будет просто приказать выйти из леса, и мы перебьем ему всех рыцарей.

Нита Квана передернуло.

Ота Кван приобнял собрата.

— Мы отправимся вперед и устроим засаду у задних ворот крепости, — сообщил он.

Стоило вождю абенаков закончить разглагольствования, как он тут же вскочил на ноги, вскинул сжимавшую копье руку, и сэссаги с воинственными криками последовали за ним в густую зелень леса.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Лошади выбились из сил. У многих имелись повреждения, к счастью, ничего серьезного, лишь растяжения да порезы. Всадники находились в таком же состоянии.

Двадцать пять латников — ничтожное количество в сравнении с океаном врагов.

У подножия горного хребта перед ними раскинулся идеальный круг остывающего стекла — результат титанических усилий их главного противника.

Невероятная усталость и несильная, но досаждавшая боль от травм вытеснили все остальные чувства Красного Рыцаря. Где–то на задворках памяти запечатлелось, что настоятельница мертва. Грендель, бывший ему почти другом, погиб и наверняка съеден чудовищами. Его любимая наставница теперь всего лишь холодный мрамор, в котором нет ни капли жизни.

Но он старался оградить себя от подобных воспоминаний.

Может ли он сражаться каждый день? Знал, что может. Каждый день, до тех пор пока не погаснет его солнце. А вот все, что напоминало ему о погибших друзьях, было сродни гнилому зубу — не болит, пока не дотрагиваешься до него языком.

Он не гадал, будет ли наградой за сегодняшнюю победу их спасение. Не размышлял об этом, поскольку не забегал дальше очередной стратегической уловки, коих уже почти не осталось.

Все это проносилось у него в голове в промежутках между прыжками нового скакуна, каждый из которых отзывался болью в теле. Все они причиняли боль.

Но вот отряд наконец–то достиг подножия хребта и выстроился в клин.

ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Рэндом еще никогда так не уставал. Не будь на нем доспехов высочайшего качества, он давно бы погиб. Но теперь, когда полчища монстров ползли по телам сраженных собратьев в попытке добраться до него, на купца все чаще и чаще сыпались удары.

Дважды за его спиной слышались возгласы, предупреждавшие о том, что твари вновь забрались на башню или стену. Может, в этом им помогали недоразвитые крылья, а может, к обычным боглинам присоединился какой–то новый вид чудовищ; какой бы ни была правда, копейщики не сдавали позиции и сдерживали врага.

Дважды наплыв монстров шел на убыль, и ему удавалось немного передохнуть. С чем это было связано — неизвестно. Рэндом успевал перевести дух, кто–то протягивал ему воду промочить горло, и все начиналось сначала. Основные неприятности доставляли белые боглины. Хотя крупные ирки были и того хуже.

Один из деревенских решил помочь Рэндому удерживать дверь. То ли от излишней храбрости, то ли от чрезмерности глупости, но он погиб мгновенно, стоило ему только встать рядом. И это несмотря на то что его приятель умолял дурака не высовываться.

— На тебе же нет никакой защиты! — кричал здоровяк с харндонским акцентом.

У парня не были защищены руки и ноги. Острыми, как косы, наростами на конечностях враги исполосовали его, утащили искромсанное тело вниз, разорвали на части и сожрали. Даже смертельно раненные пытались урвать кусочек человеческой плоти.

У Рэндома не осталось сил держать баклер. Он понимал, что рано или поздно пропустит удар в забрало или пах, но пока его спасала удача и помощь верных копейщиков.

Появились новые ирки. Эти не стали бездумно лезть вперед, а осторожно взобрались на груду мертвых тел и атаковали Рэндома одновременно. Щит прикрыл его вытянутую вперед руку, наручи выдержали напор, но купец потерял равновесие. Тут же на него набросились боглины, окончательно сбив с ног. Уже стоя на коленях, он получил удар по шлему со стороны затылка и упал лицом вниз.

В области стопы вспыхнула острая боль: кто–то из тварей пытался оторвать защищавшую его ногу броню. Затем, к ужасу Рэндома, его потащили сквозь дверной проем к груде мертвых тел. Беспомощный, он закричал. Пока купца волокли прочь от двери, что–то рухнуло на него сверху. Лишь нагрудник и наспинник спасли его, иначе неведомая тяжесть вышибла бы из него дух.

Правая нога горела огнем.

Рэндом попытался позвать на помощь, но рот сразу же залила какая–то жижа. Он сплюнул. Вкус был мерзкий и горький. Купец поперхнулся, еще раз сплюнул, и тут его осенило, в чем именно он захлебывался.

В крови боглинов.

Закричать не вышло.

Боль усилилась.

«Господи, меня сожрут живьем!»

«Боже, не оставь меня в час нужды моей!»

ЗЕМЛИ ДИКИХ — ПИТЕР

Нита Кван бежал по лесу. Диск солнца поднялся высоко над головой. До наступления ночи расставлять ловушку бесполезно. Но сейчас конец весны, и дожидаться полной темноты придется долго.

К югу от них небо осветила яркая зеленая вспышка, и почти сразу вслед за ней земля содрогнулась от толчка колоссальной мощи.

— А вот и наш сигнал, — довольно улыбнулся Ота Кван. — Наш господин невероятно могуч. Вперед! Готе онах!

Вождь мчался во главе войска, тени людей стелились по земле. Воины устремились вперед, сминая траву. Их путь лежал на восток.

До цели оставалось около мили. Нита Кван не был слабаком и не одну неделю прожил вместе с сэссагами, но бежать сломя голову полную милю, а потом с ходу вступить в бой для него было слишком. Особенно если учесть, что все утро он добывал пропитание и возился с готовкой. Опустив голову, бывший раб попытался отвлечься от мыслей о собственных ногах и дыхании и продолжил бег.

Чтобы достичь восточной стороны великого горного хребта, потребовалось немало времени, но в конце концов Ота Кван вскинул руку и скомандовал: «Ложись!» Люди, все как один, растянулись в высокой траве. Он жестом приказал Скахасу Гахо и еще одному воину двигаться дальше на восток, а сам устроился рядом с Нита Кваном.

— Ждать осталось недолго, — сообщил он. — Скоро мы увидим, знает ли сам Шип, что творит.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Стоя у западной границы леса, Шип наблюдал, как разворачивались события. Сил у него было недостаточно, чтобы рисковать собственной жизнью и лично участвовать в бою. Слишком много их ушло на заклинание, и это его злило еще больше. Но у него в подчинении оставались тысячи существ, и сегодня он лил их кровь, словно воду, отбросив всякую осторожность.

Знай его воины, что чародей намерен бросить их всех без исключения в бой, многие бы заволновались. Но падшему магу было известно, что популяцию Диких можно восстановить. Сам же он воскрешению не подлежал.

Она мертва.

Да, он допустил не одну ошибку, но исход этой партии все равно неотвратим так же, как партии древних, которыми он когда–то так наслаждался, но давно позабыл.

Король скачет навстречу собственной гибели. Ловушка для него уже готова.

И тогда все будет принадлежать ему.

АЛЬБИНКИРК — ЖАН ДЕ ВРАЛЬИ

Теперь у него отсутствовала возможность ставить свой шатер в стороне от королевской армии. Вечером войско расположилось тесным лагерем у небольшой речушки, впадавшей в Кохоктон, В воде лежал труп крупного уродливого зверя из тех, что обитают в землях Диких. Он раздулся, из–под воды торчали красноватые кости. После недавнего сражения вокруг валялись тела, над ними мельтешили птицы, мелкие зверушки дрались за добычу.

Король приказал вытащить на берег фургоны, сцепить их колесными валами в единое целое и окружить лагерь этим подобием крепостной стены. На этот раз даже де Вральи не посмел винить его в излишней осторожности. Войско находилось в самом сердце земель Диких, присутствие врага ощущалось повсюду. Многие пехотинцы, да что там говорить, даже некоторые рыцари тряслись от страха, если не ужаса. Де Вральи слышал, как они посмеивались у костров, настороженно всматриваясь во тьму, словно трусливые девки, а сам он чувствовал лишь безудержную радость от того, что наконец сможет проявить себя и доказать, чего достоин. Лиссен Карак, крепость, о которой велось столько разговоров, всего в трех лигах к северу; флотилия королевы, если верить докладам, спускается по реке и утром будет готова присоединиться к наступлению. Даже самые благоразумные из баб, заседавших в королевском совете, признавали, что завтра грядет великая битва.

Он стоял на коленях перед аналоем, когда его посетил ангел. Появление высшего существа сопровождалось легким раскатом грома и резким ароматом мирры.

Из глаз де Вральи брызнули слезы.

Ангел недолго парил над землей, затем опустился, коснувшись копьем поперечной балки шатра.

— Милорд де Вральи, — произнес он, — величайший рыцарь в мире.

— Ты насмехаешься надо мной.

— О нет, нисколько! Завтра все до единого признают тебя таковым.

Жан де Вральи боролся с одолевавшими его сомнениями. Сейчас он чувствовал себя мужем, который долго скрывает от жены горькую правду, но выкладывает все начистоту, кидаясь в пучину ссоры.

— Ты говорил, что битва состоится у Альбинкирка, — заявил он, коря себя за нотки сомнения, проскальзывавшие в голосе.

— Я не Бог, — ответил ангел, — всего лишь его верный слуга. Битва произойдет здесь. Должна была быть у Альбинкирка, но определенные силы… обстоятельства… вынудили меня не торопить события.

Заминка ангела сильно взволновала де Вральи.

— Какие еще силы, милорд?

— Выполняй свое предназначение, а мое тебя не касается, — произнес ангел.

Его голос хлестал подобно бичу. Де Вральи обладал таким же. Прекрасный и одновременно внушающий трепет. Наполненный силой.

— Жду твоих приказов, — вздохнул галлеец.

— Завтра на рассвете король пойдет в атаку. Враг устроил ему западню на дороге между лагерем и мостом. Не мешай королю попасть в нее. И тогда, когда он падет…

Ангел смолк. Де Вральи почувствовал, как замерло в ожидании его сердце.

— Когда он падет, командование примешь ты. Ты прорубишь путь к свободе, спасешь армию короля и не допустишь ее полного разгрома. Время короля истекло. Он не выполнил свой долг как монарх. Но не волнуйся, он погибнет героем, а ты возьмешь себе его женщину и сам станешь королем. Она — ключ к твоему царствованию. Возьмешь ее — трон твой. Упустишь — останешься ни с чем. Надеюсь, тебе все понятно?

— А что будет с северными землями? — сощурился де Вральи. — Если я должен спасти армию, значит, крепость придется оставить на произвол судьбы?

— Ты сможешь захватить ее снова, — спокойно пояснил ангел, — когда приведешь армию из Галле.

Де Вральи опустил гордую голову, отводя взгляд от ангельского сияния.

— Прошу прощения, милорд, — громко произнес он, — я позволил сомнениям и ложным образам затуманить мой взор.

— Бог прощает тебя, сын мой, — ответил ангел, мягко касаясь его головы. — Помни, когда король умрет, ты должен взять командование на себя и пробить путь к свободе.

Не поднимая глаз, галлеец кивнул.

— Я все понял, милорд.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Красный Рыцарь повернул на юг и предупреждающе вскинул руку. Жар от выжженной земли ощущался даже сквозь латные рукавицы.

«Ничего себе», — подумал капитан и кивком поблагодарил Гармодия.

— Вперед! — приказал он, и люди поскакали плотно сомкнутым строем. Прекрасная мишень для еще одного магического удара.

По мере того как они удалялись от места, где, по предположению капитана, должен находиться противник, и приближались к стенам Замка у моста, до которого оставалось не более двухсот лошадиных корпусов, его чувства обострялись. Закололо в спине.

Они осторожно перебирались через траншею, теряя драгоценные секунды. Кому–то пришлось слезть с лошади. Воины обсуждали тот ад, что творился здесь прошлой ночью. Но даже эта заминка была намного лучше, чем объезд замка вдоль стен. Самые отчаянные на скаку перепрыгнули препятствие, но большинство не рискнуло.

Наконец весь отряд перебрался на противоположную сторону. Капитан поднялся в стременах и указал на темнеющие травяные заросли, примыкавшие к ближайшему углу Замка у моста.

— Они определенно устроили нам засаду, — произнес он, указывая на сотню или больше тварей, внимательно наблюдавших за ними с возведенной наспех земляной насыпи, достигавшей высоты замковых стен, — иначе боглины попытались бы помешать нам перейти траншею вместо того, чтобы любоваться на нас сверху.

— Выходит, Замок у моста пал? — спросила Изюминка.

Десять долгих ударов сердца капитан молча осматривал замок, затем уверенно произнес:

— Нет.

К нему подъехал приор Харндона.

— Если позволите, я подам знак своим людям, и они выедут нам навстречу, — предложил он. — Они рядом, в лесу прямо у реки.

— Поместить их же засаду между молотом и наковальней?

Капитан вновь ненадолго задумался.

— Согласен. Действуйте, — ответил он и повернулся к своему слуге. — Сигналь: одна шеренга, наибольшее рассредоточение.

ЛИССЕН КАРАК — ПИТЕР

Ота Кван наблюдал за противником, стоя на коленях в высокой траве.

Их враги, небольшая группа рыцарей в сверкавших доспехах, замешкались у прозванной сэссагами Огненной траншеи, сейчас черной и холодной.

— Этот лорденыш знает свое дело, — промолвил Ота Кван. — Не узнаю его. Переплетенные восьмерки? Чье это знамя? — Он сплюнул. — Сволочь, рассредоточивает рыцарей.

— И что с того? — не понял Нита Кван.

— А то, что плотным строем они бы убили лишь нескольких неудачников прежде, чем мы подавили бы их численностью. Растянутым каждый из них убьет по меньшей мере одного, а то и пятерых. Повезет, если кто–то из наших сумеет попасть в кого–то из них стрелой.

В ярком солнечном свете рыцари двинулись вперед, доспехи, казалось, вбирали в себя синеву неба над их головами. Своим видом они напоминали чудовищ из эфира или каких–то мифических существ, а солнечные лучи, отражаясь от металла, больно били по глазам.

Словно из ниоткуда появился Скахас Гахо.

— У нас за спиной еще железные люди. Они перегруппировываются в лесу у реки. У них мокрые лошади. Только что перешли реку.

Ота Кван тихо что–то проворчал. Нита Кван понял, что его брат принял важное решение. Вождь поднялся, приложил к губам рог и протрубил длинный сигнал.

Все воины одновременно вскочили и понеслись прочь с быстротой антилопы, убегающей от льва. Спасаясь от железных людей, наступавших с обеих сторон, сэссаги двинулись на север.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан смотрел, как разукрашенные люди, до которых осталось не больше сотни лошадиных корпусов, по сигналу рога со всех ног рванули на север, пытаясь вырваться из образовавшейся западни. При виде спасающегося бегством врага он понял, что допустил ошибку, но искренне восхитился их сообразительностью. Повадки пришедших из–за Стены были ему хорошо известны. И он приказал слуге трубить наступление на замок.

Его людям удалось прикончить нескольких замешкавшихся сэссагов, но, повинуясь четкому приказу, всадники продолжили движение на юго–восток, не отвлекаясь на преследование отступающего противника. Желая отомстить за погибших товарищей, вражеский арьергард выпустил залп стрел. Один латник рухнул на землю вместе с лошадью. Расплата пришла мгновенно: со стороны реки беспощадной волной смерти по стрелявшим сэссагам пронеслись всадники в черных накидках, перебив всех до единого.

Приор проскакал мимо капитана, одним лишь жестом, без единого слова призвав к себе рыцарей ордена. Просто изумительная демонстрация силы.

— А я‑то думал, это мы — хорошие воины, — покачал головой Красный Рыцарь.

Рядом с ним натянула поводья Изюминка. Наконечник ее копья был мокрым от крови. Жак протрубил очередной сигнал, раненого сэра Танкреда усадили на коня Йоханнеса.

— Мы и есть хорошие воины, — заявила Изюминка.

Отряд рыцарей в черно–красных накидках резко остановил несшихся галопом лошадей, развернулся на месте, словно показывая какой–то замысловатый трюк, а потом замер, как вкопанный, лицом к Замку у моста, образовав при этом безупречный клин.

— Бог ты мой, а они действительно великолепны, — с неохотой признала Изюминка, качнув головой, что непросто сделать в бармице и бацинете. Приор неспешно проскакал в центр выстроившегося клина.

— Так что, капитан, — обратился он, — освободим замок?

— Командуйте, приор.

Под копытами семидесяти лошадей задрожала земля.

А боглины бросились врассыпную.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Падший маг со смесью злобы и усталости смотрел на своих бесполезных союзников, которые предпочли сбежать вместо того, чтобы вступить в бой с рыцарями. На тех, которые прежде били себя в грудь и хвастались, будто смогут сражаться с кем угодно, что им нипочем какие–то людишки в плащах. И вот они удрали с поля боя, и Шип с горечью понял, что весь его тщательно продуманный и подготовленный планпровалился.

Чародей встрепенулся, почувствовав вспышку силы где–то в гуще сражения. Сама по себе она особой мощью не отличалась, но каков контроль! Лишь опытный маг, обладающий невероятным мастерством, мог сотворить подобное.

И Шип сразу же догадался, кто этот человек.

Приор Марк.

Шип с интересом наблюдал, как приор посредством силы отдает приказы своим рыцарям, превращая их в инструмент собственной воли, в послушное оружие. Еще один человек с тягой к власти. Мелькнула мысль, а не израсходовать ли остатки силы на одно–единственное заклинание и убить приора. Но это было бы глупо с его стороны. Чародей напомнил себе, что не следует торопиться, ведь сила ему еще понадобится. Подумал и о том, что армии короля не суждено добраться до реки. Но потеря Замка у моста будет означать, что все его приготовления пошли насмарку.

Шип редко говорил вслух. У него не было друзей, с которыми можно что–то обсудить, поделиться сомнениями или потаенными страхами. Тем не менее он решил обратиться к своей перепуганной охране. К поклонявшимся ему как богу шаманам. Крохотным и ничтожным, словно рой комаров, последователям, готовым исполнить любую его прихоть. Голос чародея больше походил на низкое воронье карканье, чем на голос человека.

— Тридцать дней назад эти земли пытался захватить демон, которому противостояла одна лишь старуха без единого солдата. Теперь волей судьбы за них сражаюсь я, а мои противники — король Альбы, армия рыцарей, дюжина талантливых обученных магов и лучшие воины этого мира. — Шип рассмеялся, перепугав птиц поблизости. — И все же именно я захвачу их.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Никто не осмелился помешать наступлению рыцарей, и они беспрепятственно зачистили местность около Замка у моста. Всадники прочесали территорию вокруг стены: любая тварь, не успевшая скрыться, навеки лишалась такой возможности. Мелкие боглины, убегая, пытались взлететь, махая недоразвитыми крыльями и ненадолго задерживаясь в воздухе, или прятались в густой траве, где обнаружить их было крайне затруднительно. Ирки и крупные боглины, облаченные в броню, забивались в наспех вырытые туннели и внезапно выпрыгивали из них в последней тщетной попытке достать кого–то из людей, добавляя очередной стежок к адскому полотну, которое представлял собой внутренний двор Замка у моста.

Когда люди капитана вновь оказались у северной стены, возле ведущей на куртину рыхлой земляной насыпи, которую возвели боглины–рабочие, Красный Рыцарь поднял руку, приказывая всем остановиться.

— Спешиться! — крикнул он.

Солнце перевалило зенит, но стояло еще высоко. Далеко на западе редкие облака плыли по небу. В запасе у капитана имелось еще несколько часов дневного света. Опыт подсказывал, что до наступления темноты необходимо полностью зачистить внутренний двор, иначе Замок у моста будет потерян. Как и единственная возможность объединения с королем. Если, конечно, он вообще появится.

Каждый пятый слуга взял поводья десяти коней.

— Копья! — приказал капитан.

Воины выстроились у основания насыпи в плотные шеренги: латники впереди, оруженосцы со слугами — в центре, в тылу заняли позиции лучники.

Приор подъехал к нему и отдал честь.

— Мы вас прикроем.

Красный Рыцарь отсалютовал в ответ и взял у Майкла тяжелое копье.

— Если мы не вернемся до наступления темноты, считайте мост потерянным.

— Храни вас Бог, сэр рыцарь, — перекрестился приор.

— Богу на меня наплевать, — ответил Красный Рыцарь, — лишь это и радует. За мной! — скомандовал он и стал подниматься по выщербленной земле. Та была мокрой и плотной, а судя по исходившему от нее запаху, еще и сдобренной каким–то веществом, выделяющимся из тел боглинов. Едким, как керосин.

Стену обороняли пятьдесят боглинов, латники прошли сквозь них, словно нож сквозь масло. В живых ни одного не осталось.

Капитан посмотрел вниз: во внутреннем дворе царил ад. Фургоны купцов пылали, копошились фигуры, больше походившие на грешников из преисподней, люди, с которых заживо сняли кожу, надрывно кричали, вокруг сновали в сиявшей белизной броне боглины–упыри. Большинство из них толпились у двери ближайшей башни, а из дыры в земле, словно личинки из вскрытого трупа, выползали все новые и новые чудовища. Еще больше боглинов скопилось на стенах. Правда, восточную куртину удерживал маленький, хорошо организованный отряд: люди стояли спина к спине и не подпускали к себе монстров с обеих сторон.

— Направо. По двое, — скомандовал капитан и повел людей вниз по другой насыпи, служившей для подъема осадных орудий на куртину. У подножия белели два боглина с секирами.

Церемониться времени не было. Красный Рыцарь перехватил копье, опустив острие. Выпад первой твари он принял на рукоять оружия, взял руку боглина в захват, применяемый рыцарями для защиты в рукопашном бою, и оторвал конечность. Так отрывают клешню у только что сваренного краба. Боглин попытался дотянуться до него второй рукой, но капитан вогнал острие копья в голову врага, оставил копье в правой руке, а левой ударил противнику прямо в глотку. Чудовищная пасть распахнулась, жвалы задергались у самого забрала, и капитан направил оружие вниз, пробивая внутренности. Из глотки врага фонтаном брызнул едкий ихор.

— Выровнять фронт! — рявкнул он в тот момент, когда Изюминка снесла топором голову второму упырю.

Йоханнес занял позицию слева от Красного Рыцаря, рядом с ним, стерев с топора кровь, встала Изюминка. Молодая женщина постучала древком своего оружия по нагрудникам Йоханнеса и Танкреда. Строй был готов.

Чудовища в броне пытались окружить защитников северной башни, капитан ткнул копьем в их сторону и приказал наступать. До врагов было всего двадцать шагов. Саботоны Красного Рыцаря лязгали по мостовой, он споткнулся о чей–то труп.

И тут на них обрушилась железная буря. Толпа тварей, атаковавшая северную башню, развернулась и кинулась на новых противников. Воздух прорезали визги и стрекочущие щелчки, словно безумный барабанщик лихорадочно лупил по своему инструменту.

Первым на пути капитана оказался облаченный в доспехи монстр размерами не уступавший Плохишу Тому. Сложные переплетения его брони, прикрывавшие зазоры между шестью нагрудными пластинами, напоминали изуродованный рот. Вооруженная огромным молотом тварь размахнулась и с сокрушающей мощью ударила, от неимоверных усилий согнувшись, словно натянутый лук.

Капитан шагнул навстречу и принял удар на древко копья, изменил положение оружия и вогнал острие в середину прикрытой шлемом головы врага, пробив смотровой щиток, и существо скукожилось.

Прямо за умирающим монстром стоял еще один, вооруженный двумя длинными мечами. Капитан и моргнуть не успел, как клинки, будто ножницы портного, отрезали голову новому оруженосцу Йоханнеса. Маршал прыгнул вперед, желая отомстить за смерть оруженосца, но тут же был оглушен ударом эфеса, а последующие две молниеносные атаки сбили его с ног.

Капитан не знал, что делать. Боглины сумели остановить латников. Это просто невозможно! В землях Диких не было существ, способных противостоять двадцати вооруженным людям. По крайней мере, таких существ не могло быть много.

Красный Рыцарь замер, встретившись взглядом с возвышавшимся над Йоханнесом чудовищем, и оно узнало его. Капитан прыгнул на мечника, копье застряло в поверженном противнике, и о нем пришлось забыть.

Два Клинка, как про себя прозвал его молодой мужчина, отвернулся от своей добычи — Йоханнеса — и переключился на капитана. Он принадлежал к другой разновидности боглинов: стройный, ростом он превосходил самого Плохиша Тома и обладал недюжинной силой. На нем была кольчуга, сплетенная людьми, прикрывавшая все уязвимые места, и панцирь, который мог быть как частью тела твари, так и работой весьма искусного кузнеца. Одним словом — упырь.

Краем глаза капитан увидел, как Изюминка проткнула панцирь еще одного закованного в броню монстра и прокричала боевой клич.

Сэр Танкред тоже схлестнулся с противником. Он вцепился в боглина руками, а его оруженосец вонзал меч врагу в подмышку снова и снова, точными ударами отделяя конечность.

Два Клинка лязгнул мечами и, подобно хищнику, прыгнул на капитана.

Красный Рыцарь выхватил из–за пояса рондельный кинжал и доверился своей броне. Он шагнул в зазор между двумя клинками и высоко вскинул руки с зажатым кинжалом. Мечи опустились прямо на его наплечники. Закаленная сталь прогнулась и треснула, но следующим препятствием на пути клинков оказался хауберк, он и сдержал их, несмотря на силу удара, которую капитан прочувствовал в полной мере даже через стеганый гамбезон.

Красный Рыцарь нанес удар сверху вниз, раскроив бармицу и вонзив кинжал в шею неприятеля.

Шесть раз.

Тварь задергалась, но стальной хваткой рук сжала плечи капитана. Вокруг нее засиял синий свет, глаза сверкали голубым, она готовилась к…

Молодой мужчина ударил боглина между ног. Несмотря на то что ничего чувствительного у чудовища там не имелось, удар лишил его равновесия, что дало капитану возможность шагнуть вперед и перебросить боглина через отставленную правую ногу. Крылья врага зацепились за острые концы наколенников и оторвались. Вес твари ускорил падение, но все же боглин сумел схватить капитана и потащил его за собой. Красный Рыцарь упал сверху. А рондельный кинжал все так же оставался продолжением его рук.

Стальной панцирь капитана выдержал. А вот панцирь чудовища — нет. Трехгранное лезвие пробило его насквозь, из раны брызнул ихор. И на этом капитан не собирался останавливаться: вытащил лезвие длиной около фута и вогнал его под смыкавшиеся со страшной силой на его шлеме жвалы. Упырь оторвал забрало, неестественным образом вывернул голову, и взгляды человека и монстра снова встретились. Глаза упыря светились.

Красный Рыцарь моментально нанес удар, пытаясь попасть боглину под нижнее веко. Он изо всех сил старался выколоть сиявший голубым светом продолговатый глаз упыря, а враг пытался дотянуться до его лица рукой со смертоносно отточенным когтем.

Боглин не хотел сдаваться прежде, чем применит свое заклинание.

Левой рукой в латной рукавице капитан обхватил затылок чудовища и, вложив в удар все оставшиеся силы, пронзил глаз кинжалом, пробив веко, кожу и кость. Ковыряя сталью мозг монстра, он проник в его Дворец воспоминаний, чтобы одержать победу не только над плотью, но и вобрать силу…

И она влилась в него — холодным синим потоком, от мощи которого он содрогнулся.

Глаза боглина заволокло пеленой.

Капитан направил новообретенную силу в себя, поглощая энергию противника, как поступают Дикие. Раньше он такого не делал. Не знал как. Пожалуй, хорошо, что Пруденция его сейчас не видит.

Молодой мужчина вскочил на ноги, спешно прикидывая, выберутся ли его люди из передряги живыми при теперешнем раскладе сил. И пришел к выводу: победить может любая из сторон.

Но чаша весов уже качнулась.

Треть латников покинула поле боя, и среди них были погибшие, раненые или просто споткнувшиеся. Он не мог знать наверняка, но что–то подсказывало: его людям удалось сломить вражеское сопротивление. Сражения на флангах теперь больше походили на охоту, нежели на бой равных.

Лучники принялись зачищать стены от Диких, к ним присоединились десять выживших на башнях стрелков, приближая столь желанную победу. Дюжина белых боглинов отступила к воронке в земле. Внезапно раздался истошный крик — орал человек с наполовину содранной кожей, которая волочилась позади него. Он завопил снова, и один из лучников оказал несчастному милость, выпустив стрелу тому прямо в горло и тем самым прекратив его мучения.

И вот настал долгожданный момент, когда оставшиеся в живых люди подняли забрала, жадно вдыхая полной грудью.

Капитан направился к северной башне. Перебрался через кучу мертвых тел, за которыми обнаружил опиравшегося на шестифутовую, покрытую коркой запекшейся крови, тяжелую гизарму^[81] молодого гиганта, как и все, с ног до головы забрызганного кровью боглинов.

— Смотрю, ты собрал неплохой урожай, юный Даниэль.

— Это не я, кэп. Это мастер Рэндом удерживал дверь, — сказал бывший извозчик, — полагаю, не менее часа.

— Он жив? — спросил Красный Рыцарь.

— Его туда, в кучу, потащили. Мы пытались отбить, но не сумели, как раз вы им в спину ударили. Думаю, нам следует его отыскать.

Даниэль решительно поднялся. Он нанизал на острие гизармы закованного в броню боглина и отбросил от общей кучи, словно фермер, ворошащий вилами сено. Капитану сложно было поверить, что тот устал за время схватки.

Красный Рыцарь поднял еще одну тварь. Странно, но мертвые боглины выглядели такими безобидными. Бесспорно, столь же отвратительными, но больше похожими на зверьков, нежели на насекомых. Капитан отбросил одного, затем другого. Руки тряслись, ноги едва держали.

При этом он был переполнен силой.

К ним присоединилась Изюминка.

— А чем мы тут вообще занимаемся? Раненых добиваем? — спросила она как–то уж слишком резко и неприязненно.

Бой только–только закончился, и молодой женщине, да и другим выжившим он, без сомнения, запомнится надолго.

— Ищем тело, — ответил капитан, стоя по пояс в трупах.

— Вот его нога! — закричал Даниэль.

К нему на помощь ринулся Майкл. Неожиданно к ним присоединился сэр Милус, а затем и сэр Йоханнес, у которого все еще кровоточила рана на плече. Они потянули все вместе, тело купца дернулось, и он испуганно заорал.

Залитого кровью людей и боглинов купца уложили на расчищенное место. С левой его лодыжки кожа была содрана, кровь медленно сочилась там, откуда чудовища острыми жвалами отрывали куски плоти.

— Тащите сюда жгут! И снимите с него поножи, быстро! — крикнул Красный Рыцарь.

Даниэль стоял наготове с небольшим ножом, зажатым в здоровенной руке. Придерживая доспех, он аккуратно перерезал ремни, Изюминка расстегнула застежку и сняла поножи, из которых вылилось порядком крови.

Капитан приподнял изуродованную ногу. Изюминка обмотала портупею вокруг узкой части лодыжки, протянула конец через пряжку и изо всех сил затянула.

Кровь остановилась.

— Перевяжи, — запоздало подсказал капитан.

В подобных случаях каждый из его людей мог оказать первую помощь. Устало вздохнув, он побрел к стене.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип почувствовал, как Экреча поглотило темное солнце, и в сердцах выругался. Его в очередной раз провели. Выходило, что каждая организованная им атака неизменно заканчивается крахом.

Темное солнце вобрало в себя столько сил, что теперь представляло гораздо большую опасность, чем раньше.

Шип дотянулся до двух шаманов–сэссагов, находившихся рядом, и поглотил их, высосав их сущности, их силу. Высушенные оболочки свалились на землю. Особо там поживиться было нечем, но даже этих крох хватит, чтобы видеть и отдавать приказы.

На этот раз опускавшаяся тьма радости с собой не несла. Ему нужен был свет, чтобы развернуть свои войска и перенаправить стрелков.

Обостренными чувствами чародей попытался отыскать Клакака. Тот нашелся глубоко под землей, прямо под каменной крепостью, у воды. Он и еще сотня ему подобных. «Отставить!» — приказал Шип. Солнце медленно скользило к горизонту. До наступления темноты оставалось несколько долгих часов. Шип качнул сросшимися огромной головой и корпусом и произнес: «Завтра».

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Лучники распахнули ворота, впуская рыцарей в черных сюркоттах с капюшонами, скрывавших блеск брони. В кромешной темноте их черные лошади были сродни кошмарному наваждению.

Приор подъехал к сидевшему на складном табурете капитану. Тот выскабливал грязь из саботонов, чтобы их пластины двигались свободно. Сейчас и собственное тело Красный Рыцарь воспринимал как находящийся в плачевном состоянии механизм.

— Вижу, Бог не отвернулся от вас и даровал победу, — произнес приор.

— Если вы так считаете, — не стал спорить капитан. — Победу–то мы одержали, но, как говорится, какой ценой. И надолго ли? Где виверны? Демоны? Повстанцы?

Молодой мужчина взглянул на исчезающую за горизонтом полоску света. Целый час они отлавливали и добивали боглинов, между тем вражеские осадные орудия вновь дали о себе знать.

Слуги стаскивали трупы за ворота. Во внутреннем дворе Замка у моста воняло паленым деревом, дохлыми боглинами, навозом, убитыми лошадьми, зарезанными быками, мертвыми людьми и опять же дохлыми боглинами. В перегретый вечерний воздух поднимался запах тухлого мяса, словно во дворе совершили нечестивое жертвоприношение. Над занятыми делом людьми, будто насланные колдовством, жужжали тучи комаров.

Приор спешился и стал прохаживаться по двору, лязгая саботонами по булыжной мостовой.

— Действительно, где? Вот уже много лет мне не доводилось видеть столько дьявольских созданий одновременно.

— Поверьте, мы ими любуемся каждый день. Сейчас враг отступил. Но они вернутся, скорее всего, завтра. Думаю, так и будет. Враг сперва вымотает нас боглинами, затем добьет более крупными созданиями. Он лишь проверяет нас на прочность.

— Тогда…

— На его месте я поступил бы точно так же. Истощил силы противника легко заменимыми тварями, а других приберег. Они еще ему пригодятся для сражения с королем. Это верное решение. Задача боя, очевидно, вынудить нас оставаться на месте.

— Мы сможем продержаться до прихода короля, — сказал приор, стянул с головы подшлемник и прихлопнул особо ретивого комара.

— Против демонов и виверн? Хотелось бы надеяться, — ответил капитан и встал. — Майкл! Скажи слугам, пусть подадут пиво и кленовый сахар! Ночка обещает быть долгой.

Он осмотрелся и позвал:

— Гельфред!

— Милорд?

— А тебя я хочу попросить о чем–то, что потребует исключительного мужества и отваги. Сможешь ли ты доставить послание королю?

— В кромешной тьме? Пройдя мимо полчищ врагов? — Гельфред улыбнулся. — С Божьей помощью, непременно. Но клянусь верой, мессир, если вы посмеете высказаться в том духе, что, мол, «Богу наплевать», понесете свое треклятое сообщение сами.

Капитан протянул егерю руку.

— Каюсь, Гельфред.

— Тогда помолитесь вместе со мной, — предложил охотник.

— Эй, вот только не надо перегибать палку, — возразил Красный Рыцарь.

Гельфред рассмеялся.

— И чем только вы мне в душу запали?

— Боюсь, это у нас взаимное, — пожал плечами капитан.

Через полчаса Гельфред добрался до доков и вошел в реку. Минут через пятнадцать он позволил себе немного передохнуть и просто поплыл по течению в кромешной темноте. Затем услышал, а может, почувствовал над головой кружение виверны и быстро нырнул, оставаясь под толщей воды, насколько хватило воздуха в легких. Когда егерь вынырнул, его сердце колотилось с такой силой, что ему пришлось грести к берегу.

— Из всех моих людей этот человек самый отважный, — сказал приору Красный Рыцарь.

— Почему? Потому что не боится бросить вызов собственным страхам? — предположил рыцарь ордена. — Ему помогает сам Господь.

Капитан ничего не ответил и продолжил всматриваться во тьму желая только одного — оказаться сию же минуту в крепости. Дотронулся до приколотого к гамбезону платка. Тот давно утратил свою белоснежность и был разрублен почти надвое, а еще на нем засохла вражеская кровь и ихор.

ЛИССЕН КАРАК — АМИЦИЯ

Амиция еле сдерживалась, чтобы не побежать к воротам. Старалась не смотреть в окно. А когда отряд латников на измученных лошадях наконец добрался до крепости, она собрала волю в кулак и заставила себя дождаться раненых.

Сэр Танкред сообщил ей, что Красный Рыцарь остался на ночь в Замке у моста.

Залечив раны у последнего рыцаря, она отправилась в развалины часовни, опустилась на колени у похоронных дрог настоятельницы и помолилась. Послушница открылась Богу, как ее учили монахини. И от чистого сердца дала Господу твердое обещание.

ГДЕ-ТО — ГЕЛЬФРЕД

Егерь очень устал и замерз, а внезапно раздавшиеся голоса людей на противоположном берегу напугали его чуть ли не до смерти. Однако он нашел в себе силы и поплыл в их сторону, так тихо, как только мог.

У людей были лодки. Еще немного, и он подобрался к ним, и тут охотника заметил часовой.

— А ну стой! Тревога! Человек в воде! — раздались крики, щелкнул арбалет, и болт ударил в толщу воды в опасной близости от Гельфреда.

— Друг! — крикнул он, задыхаясь и отплевываясь. — Из крепости! Всполошившиеся люди продолжали стрелять, но стрелки из них оказались

никудышные. Гельфред подплыл ближе, продолжая кричать, что он им не враг, а друг, пока в конце концов стрелки не опустили арбалеты и чьи–то крепкие руки не вытащили его из воды на широкую баржу.

— Отведите меня к королю, — потребовал егерь.

Высокий человек с акцентом горца, который помог ему перебраться через борт судна, усадил его на скамью.

— Выпей–ка это, приятель, — настоятельно посоветовал он. — Короля здесь нет, но есть королева.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

Майкл не потревожил сон капитана. Ночь сменилась рассветом, или, • вернее, рассвет только–только забрезжил, и юноша обругал себя за то, что проснулся в такую рань. Оруженосец встал, помочился в горшок, глотнул полстакана выдохшегося вина и тут же выплюнул его во внутренний двор.

В башне смердело, как в покойницкой; большинство солдат спали в доспехах, расположившись рядами прямо на полу.

Майкл подошел к столу, достал из сумки пару вощеных дощечек, стилос и принялся писать:

«Осада Лиссен Карак. День пятнадцатый.

Вчера враг решился на штурм Замка у моста. Несмотря на то что ему удалось пробиться внутрь, атаку отбили. Мы понесли самые большие потери за все время осады: погибло более сорока мужчин, женщин и детей, прибывших с караванами, а еще три латника, два лучника и четыре бойца из ополчения.

Правда, король уже близко. Вечером тринадцатого дня прибыли рыцари ордена Святого Фомы и пообещали, что вскоре мы будем спасены. Вопреки их словам, прошел еще один день непрерывной борьбы, а на помощь нам никто так и не явился.

Где же король?»

Майкл оценивающе перечитал последнюю строчку и стер ее другим концом стилоса. Покачал головой и пошел будить капитана.

НЕДАЛЕКО ОТ КРЕПОСТИ ЛИССЕН КАРАК — КОРОЛЬ

Восходящее солнце походило на пылающую огненную полусферу.

Облаченный в великолепные золотые доспехи с ярко–красными и синими геральдическими знаками король купался в лучах светила, и, глядя со стороны, можно было подумать, будто сам монарх охвачен огнем.

Позади стояли триста рыцарей, с ног до головы закованные в тяжелую броню, доселе не виданную во всей Альбе. Лошадей оставили в лагере.

Король повернул защищенную золотым шлемом голову и окинул взглядом фланги по обе стороны от себя, оценивающе рассматривая углублявшихся в лес благородных воинов, за которыми следовали тяжеловооруженные оруженосцы.

Дал отмашку рукой в золотой рукавице: войско двинулось вперед по дороге к старому мосту. Рыцари рассредоточились, друг от друга их отделяло метра по два. Шеренга растянулась на полмили; расставленные по краям воины с горнами время от времени подавали мелодичные сигналы, как это принято у охотников.

Король в приподнятом настроении, казалось, не шел, а шествовал по лесу. Он направился в самую чащу, и та словно расступалась перед ним. Похоже, ничто не могло остановить или хотя бы задержать этого закованного в броню человека: ни ветки, ни стелющиеся побеги, ни кустарники, какими бы колючими они ни были.

Без лишней спешки рыцари двигались вперед, утрамбовывая землю.

Полмили.

Миля.

Монарх вскинул руку, и горнист протрубил сигнал остановиться.

Латники подняли забрала, дабы утолить жажду, хотя ночь только недавно сменилась утром, и в темных лесах было еще прохладно. Некоторые принялись вытаскивать мелкие сучки из–под налокотников, наколенников и сочленений набрюшников.

Дважды раздался сигнал горна, и, подобно травящим кабана охотникам, шеренга снова двинулась вперед.

За ними, на расстоянии мили, остальная часть армии тоже пришла в движение.

Таким образом, под предводительством самого короля войско вступило в лес.

Билл Редмид, один из предводителей повстанцев, наблюдал, как закованные с головы до пят в непробиваемую броню люди пешком приближались к цели своего похода, и горечь, подступившая к его сердцу, казалось, могла расплавить даже эту закаленную сталь.

Такой же была и ненависть Шипа к людям.

Редмид повернулся к пятидесятнику по имени Нэт Тайлер, повстанцу с Альбинских равнин:

— У этих ублюдочных аристократов наверняка есть шпион, брат.

Тайлер наблюдал за неотвратимо приближавшейся шеренгой латников, пробиравшихся сквозь дремучий бурелом.

— Шип говорил, они поскачут по дороге! На конях, твою ж мать, — в сердцах выругался Билл.

— Тогда давай пару раз выстрелим и смоемся, — предложил Тайлер.

— Ну уж нет, сегодня наш день! — не согласился Редмид. — Сегодня мы убьем короля!

Золотая фигура одиноко стояла всего в семидесяти ярдах от повстанцев, никем не охраняемая, на небольшом пятачке, где солнце пробивалось сквозь густо переплетенные ветви. Монарх поднял руки: в одной он держал четырехфутовый меч, в другой — ослепительно сиявший баклер.

Редмид натянул тетиву длинного лука и, претворяя намерение в действие, выстрелил. Позади, будто песнь смерти, раздался звон тетивы лука Тайлера. Один за другим из засады поднимались остальные повстанцы, выпустив по стреле в одну и ту же цель.

Король повернулся на пятках, и от его доспехов отразился солнечный зайчик, баклером он описал дугу над головой, мечом пресек полет первой волны выпущенных стрел. Сообразив, что происходит, латники бросились в сторону неожиданного противника. Но сам монарх не спешил: шаг — взмах мечом, еще шаг — очередная стрела разрублена на две части. Когда со стрелами было покончено, он тоже бросился в погоню.

— Боже правый! — ошарашенно пробормотал Билл, увидев, что ни одна стрела не попала в цель. — Далеко! Слишком далеко, черт подери!

К ближнему бою повстанцы подготовлены не были. Чаще всего их ряды пополняли грабители и те, кто предпочитал нападать из засад, поэтому единственное, что им оставалось, — спасаться бегством.

Где–то через сотню шагов, на краю цветущего луга, Нэт Тайлер приказал всем повстанцам построиться в шеренгу. Участок перед ними в треть мили длиной и ярдов двести шириной пересекал неглубокий речной поток с бобровой плотиной. Билл перевел людей на противоположный берег, где они, мокрые по пояс, восстановили строй.

— Так–то лучше, — угрюмо улыбнувшись, заметил Нэт Тайлер.

Латники вынуждены были остановиться, чтобы смочить пересохшие глотки и перевести дыхание. Солнце припекало сильнее, к тому же они продвигались все вместе. Единым строем. Учитывая это, командир повстанцев приказал своим тщательнее выбирать цели и оставить короля старшим лучникам. В воздухе снова замелькали стрелы.

На этот раз королю не удалось отбить все летевшие в него стрелы прямо в воздухе: звякнув, несколько отскочило от щита, шлема… Он слегка наклонился вперед, словно путник, с упорством преодолевающий ураганный ветер, но его сердце пело от радости предстоящего ратного подвига. Громко рассмеявшись, король прибавил ходу.

У самого края ручья земля под ним просела, и монарх оказался по бедра в воде. Два крестьянина выступили вперед к самой кромке берега и выстрелили в него с расстояния в несколько футов.

Гастон увидел, что атака захлебывается, и протрубил в рог. Один за другим их люди куда–то проваливались — то ли в хорошо замаскированные рвы, то ли в скрытые ловушки…

От его нагрудника со звоном отскочила стрела, оставив в металле глубокую вмятину. В следующий миг он вцепился в короля и мощным рывком вытащил того из грязи. Рядом какой–то оруженосец с яростью метнул копье, которое скорее по чистой случайности, нежели благодаря непревзойденному мастерству, пронзило грудь повстанца. Тот ухватился за древко и завопил. Король поднялся и ринулся вперед по бобровой плотине — единственной видимой переправе через речку.

Гастон не отставал, а за ним и находившиеся поблизости латники. Плотину, половина которой выступала над водой, а вторая скрывалась под ней, никак нельзя было назвать крепкой — она представляла собой лишь как попало сваленную груду трухлявых деревьев да выуженных из воды веток. Но даже по ней король летел вперед, словно на крыльях; Гастон оказался не столь ловок — его правая нога угодила в ледяную воду, и он потерял равновесие, зашатался и едва не выронил оружие, когда вражеская стрела, звякнув, отскочила от шлема.

Король продолжал нестись по крайне ненадежной поверхности плотины. Где–то посередине она упиралась в каменистый островок, а потом скрывалась под водой. Но даже несмотря на это, поднимая фонтаны брызг и показывая чудеса эквилибристики, монарх мчался вперед, туда, откуда стреляли в него лучники. Все же одну стрелу он не сумел отбить щитом, и она вонзилась в плечо рядом с наплечником. Еще одна отскочила от шлема, но в следующий миг король очутился в самой гуще повстанцев, разя мечом быстрее молнии. Промокший Гастон изо всех сил старался не отставать от своего суверена. Дышал он тяжело, будто конь у финишной черты после изнурительных скачек. Левой ногой провалился глубоко в грязь, но уже через мгновение рыцарь был среди лучников рядом с королем. Со всех сторон горны трубили о победе и потерях.

Он последовал за монархом вверх по склону холма, возвышавшегося над лугом. За ними множество латников переправились на противоположную сторону плотины, а вторая часть войска перешла реку по узкому мосту, расположенному далеко слева от бобровой переправы. Повстанцы оказались зажаты с двух сторон и снова обратились в бегство.

Как только неприятель отступил, на войско короля напали виверны.

Гастон заметил мелькнувшую тень твари и, задрав голову, застыл в оцепенении. Волна страха накатила на него и на всех рыцарей Альбы. Но никто не позволил себе поддаться панике, несмотря на то что, казалось, ужас заполнил собой все пространство вокруг, лишив возможности дышать. Воины рванулись вперед, и все же минутное замешательство дорого обошлось им: чудовище размером с ломовую лошадь клювом и когтями разорвало дюжину латников.

Виверн было три.

Гастон отметил только это, да еще то, что король сам был подобен исчадию ада. Закованная в золотые латы фигура бросилась на первую виверну, отрубив той крыло у самой спины, и, направив клинок к себе, срезала полосу чешуи с шеи чудовища. Пытаясь рассмотреть обидчика, тварь резко развернулась, но короля там уже не было. Поднырнув под извивающуюся шею врага, он вонзил меч в брюхо виверны, распоров ее от заднего прохода до груди, и снова пропал из ее поля зрения, оставив монстра наедине с вывалившимися внутренностями.

Король кинулся ко второй виверне, одним движением свалившей на землю епископа Лорики и откусившей голову его оруженосцу. Гастон бросился на помощь и нанес удар копьем твари под челюсть, но на разбросанных бобрами колючих ветках оступился, потерял равновесие и выпустил древко из рук. И все же он сумел устоять на ногах и вытащил меч, как раз когда чудовище с застрявшим в голове копьем попыталось схватить его.

Напрягая все мышцы, Гастон что было силы рубанул по морде твари.

Удар головой сбил его с ног.

Над Гастоном поднялась уродливая морда с торчащими из нее мечом и копьем, но в тот же миг король прикрыл его собственным телом. Со стрелы, застрявшей в плече монарха, стекала кровь, но это не помешало ему одним взмахом отделить голову от тела виверны.

Пережившие бой рыцари приветствовали короля радостными криками, залитый кровью монстра Гастон не без труда поднялся на ноги и извлек свой меч из челюсти чудовища — для этого голову пришлось хорошенько пнуть, чтобы та легла боком и можно было вытащить оружие.

Третья виверна успела подняться в воздух, оставив за собой след из изуродованных тел, но, набрав высоту, вместо того чтобы скрыться, сделала крюк и камнем рухнула на короля.

Рыцари набросились на чудовище, обрушив на него град ударов — ошметки мяса летели в разные стороны, брызги крови поднимались, словно пыль из–под колес телеги.

Виверна попыталась вырваться и снова взмыть в воздух, но Гастон не дал ей этого сделать, вонзив копье в длинную шею. Тварь проползла еще несколько футов, прежде чем ее оглушил боевой молот сэра Алкея. Король с трудом выбрался из–под туши, встал на ноги и по рукоять вогнал меч в брюхо виверны, после чего упал на колени.

Чудовище закричало от боли.

Залитый кровью трех неравных противников, монарх рухнул на землю.

Сэр Алкей снова взмахнул молотом и, победно взревев, добивающим ударом проломил виверне череп. Тварь вновь свалилась на короля, но на сей раз мертвая.

Дюжина рук вцепилась в изуродованный труп чудовища, высвобождая своего суверена, и лишь тогда с окраины леса послышались сигналы горнов, возвещающие о прибытии кавалерии.

Гастон подбежал к королю, положил его голову себе на колени и поднял забрало.

И увидел пылавшие бешенством глаза кузена.

— Разве не я — самый лучший рыцарь в мире?! — проорал поверженный воин. — Пусть хоть кто–то посмеет назвать меня трусом, подло подставившим своего господина, чтобы погубить наверняка. Вытащи стрелу и перевяжи как можно туже.

Галлеец сверкнул глазами.

— Это моя битва! — воскликнул де Вральи, и тут блеск его глаз померк.

Гастон держал голову кузена, пока двое оруженосцев расстегивали тому нагрудник с хауберком и пытались остановить кровь. Вокруг них собрались остатки авангарда.

— Сегодня утром он сам настоял на этом, — раздался голос за спиной Гастона, и все оруженосцы разом склонили головы.

Позади него, в броне Жана де Вральи, стоял король Альбы.

— Твердил, что узнал о заговоре против меня, о засаде и умолял оказать ему честь и поменяться с ним местами. — Монарх опустил голову. — Он поистине великий рыцарь.

Отринув все, Гастон размышлял теперь только о том, что натворил его сумасшедший кузен. И главное — зачем. Ведь глаза безумца закрылись навеки.

НЕДАЛЕКО ОТ КРЕПОСТИ ЛИССЕН КАРАК — ТУРКАН

Туркан видел смерть короля. Невероятно острое зрение позволило ему в деталях рассмотреть, как в смертельном поединке схлестнулись рыцари и абнетоги. Разумеется, он обещал прийти им на помощь. Равно как и повстанцам. Но, поскольку план Шипа был обречен на неудачу, Туркан не собирался рисковать собратьями, которые и так понесли значительные потери.

— Если между людьми начнется грызня, нам это будет только на руку. Мы отлично попируем, — обратился он к сестре.

— Только отчего–то этого я как раз и не наблюдаю, — заметила Моган.

— Полностью согласен, — поддержал ее Коргхан.

За ними стояло еще сорок демонов, а сорока кветнетогов было бы более чем достаточно, чтобы склонить чашу весов в их пользу.

— Передай сэссагам и абенакам, что битва проиграна, — приказал Туркан сестре.

— Она не проиграна, пока нас не одолели, — не согласилась та. — Во имя камня и текущей воды, неужели это твое окончательное решение?

Туркан нахмурился, и на его лице появились глубокие морщины.

— Шип должен умереть. Сейчас, пока слаб. Иначе он выследит и перебьет нас всех до последнего.

— Даже не пытайся убедить меня в том, что вся эта каша заварилась лишь из–за противостояния двух сил, — гневно сплюнула она, вплотную приблизившись к самцам. — Я потеряла своих братьев по крови, и ты тоже. Нам обещали пир и…

— Мы довольно попировали в Альбинкирке и по дороге сюда, — покачал головой Туркан. — И это решение далось мне нелегко. Но Шип должен исчезнуть. Я чувствую, как нами… — он размял пальцы на лапе, описав причудливую дугу каждым из них по отдельности, — управляют. Но пока не знаю кто или что.

— Хорошо, — недовольно фыркнула Моган, — я передам, но делаю это не по своей воле.

Быстрая как олень, она скрылась в лесу.

— Следуй на запад, — приказал Туркан брату.

— Я могу остаться и помочь тебе, — настаивал тот.

— Возможно, но Моган не сможет повести за собой клан, не сможет оплодотворять яйца. А ты сможешь. Не спорь со мной, брат.

— Хорошо, — подчинился Коргхан, гневно щелкнув языком.

Рыцари короля поднимались по склону холма прямо в лапы Туркана и его сородичей, а оба отряда клана направились на запад.

Билл Редмид бежал, время от времени останавливаясь и выпуская очередную стрелу из стремительно таявших запасов. Конусовидные наконечники почти все вышли, а из стрел оставались лишь охотничьи.

Латы проклятых аристократов были слишком толстыми, таких он никогда не видел. Еще Дикие… Мало того что им нельзя доверять, а он доверился, так теперь наверняка его душа будет гореть в аду. Посему Билл пребывал в прескверном расположении духа: уставший, злой, побежденный.

Но он видел смерть короля, хотя она не задержала гнавшихся за ним рыцарей, которые тут же казнят его, стоит попасться им в руки, как и любого другого повстанца из отряда. Билл выждал секунду, высунулся из–за дерева, всадил стрелу в бок чьего–то треклятого господина и снова пустился наутек.

Добрался до второго холма, где их застало сегодняшнее утро и где огромный демон отдавал им приказы. Рогатых и след простыл. Чтоб им сквозь землю провалиться. Если ты вольный человек, никогда не водись с толстосумами.

Река была уже близко.

У подножия холма Билл заметил трех рыцарей в красных сюрко, поднимавшихся наверх. Большинство воинов спешились и шли пешком. Шквал стрел подсказал ему, что его парни все еще сражаются. Против королевских гвардейцев. Будь он проклят, если даст погибнуть еще хотя бы одному повстанцу.

Билл сменил направление и по диагонали стремглав помчался по склону. Он оказался за спиной Нэта Тайлера, как раз когда тот выпускал очередную стрелу.

— Живее, Нэт! К лодкам!

От неожиданности Тайлер дернулся, словно ужаленный, но тут же взял себя в руки и просигналил в рог. Они услышали ответный сигнал, означавший, что приказ принят.

— За мной! — позвал Билл и побежал вверх по холму, настолько быстро, насколько позволяли ноги.

Бежавшие следом повстанцы выпустили еще по одной стреле и, подчиняясь сигналу «спасайся, кто может», помчались за Биллом.

Так они неслись, пока Редмид не заметил трех своих ребят, наступавших со щитами и мечами на рыцаря. Повстанец натянул тетиву, и тут из–за деревьев появился еще латник. Он пересек гребень холма и поднял забрало…

По такой мишени грех не попасть.

Готор Веней взбежал на вершину холма, подгоняемый собственной гордостью. Он был королевским гвардейцем и впервые в жизни участвовал в настоящем бою. Красное сюрко просто кричало о том, кому он присягнул на верность. Все без исключения повстанцы были его личными врагами, и молодой мужчина без тени жалости преследовал их. Догнав первого, рыцарь рубанул сзади: удар вышел неточным, неуклюжим, но лезвие меча все же рассекло выбранной жертве шею, и противник тяжело рухнул на землю. Кровь фонтаном брызнула из раны, а Веней, на ходу выдернув клинок из трупа, продолжил погоню.

Следующий, кого он догнал, упал на колени, взмолившись о пощаде. Пареньку было около четырнадцати. Готор замешкался, но гвардеец постарше снес повстанцу голову.

— Сорную траву вон с поля, — назидательно произнес он и продолжил погоню.

Отринув любое проявление жалости, Готор стал поступать точно так же.

В доспехах бегать непросто. А нестись в гору в мягкой обуви, к которой цепляется весенняя поросль, и того тяжелее. Воздуха не хватало, все больше повстанцев объединялись в единый крупный отряд, поливая гвардейцев стрелами, и задыхавшемуся Венею постоянно приходилось бороться с нестерпимым желанием открыть забрало.

Он мчался вперед, оставив далеко позади своих товарищей, как вдруг заметил проблески света между деревьями, свидетельствовавшие о том, что вершина близка. Справа послышался крик, и Веней повернулся посмотреть, что происходит. Раздался звон стали о сталь. Глянул назад, вперед — лязг приближался, но из–за опущенного забрала толком ничего не было видно. Краем глаза он уловил движение впереди, присмотрелся, пробежал еще несколько шагов, остановился и осмотрелся вновь.

Чей–то голос прокричал: «Спасайся, кто может!»

Гвардеец тяжело дышал, словно загнанная лошадь. Было страшно от того, что он ненароком оставил своих так далеко позади. Готор Веней поднял забрало, повернул голову…

И умер.

НЕДАЛЕКО ОТ КРЕПОСТИ ЛИССЕН КАРАК — БИЛЛ РЕДМИД

Вогнав стрелу в лицо рыцаря, Билл наложил на тетиву следующую. От удачного выстрела ему полегчало, однако двое его людей расстались с жизнью. В отличие от самого Редмида, они не понимали, что ближний бой против королевских гвардейцев равносилен самоубийству.

Повстанцы пересекли вершину холма и спускались к лодкам. Несколько рыцарей попытались преградить им путь, но их попросту оббежали. Уставший человек без доспехов всегда проворнее уставшего человека в оных.

Билл увидел графа Приграничья, при желании до него можно было дотянуться рукой. Редмид посетовал на судьбу за то, что его заклятый враг так близко, а убить его нет возможности.

Проскочив мимо, он добрался до края крутого уступа, за которым раскинулось поле. До недавнего времени этот клочок земли обрабатывали. Слева из гущи деревьев показался Нэт Тайлер и еще дюжина повстанцев — жалкие остатки многочисленного отряда, которым они были всего три недели тому назад. Но даже этого достаточно, чтобы попытаться еще раз.

Вверх через последний холм, и — вот они, лодки. Пятьдесят легких, сделанных из коры суденышек. Чтобы тайно перевезти всех людей на эту сторону позапрошлой ночью им потребовалось три ходки, а сейчас…

А сейчас и одной хватит с избытком.

Билл бросил лук на дно лодки, столкнул ее в воду, забрался внутрь, заняв место у носа. Помогая себе веслом, он отчалил от берега, затем остановил и удерживал посудину на одном месте, не позволяя течению унести себя в сторону, пока к нему не присоединился светловолосый юноша в заляпанной грязью белойодежде. Он тоже бросил лук на дно и, неуклюже перевалившись через борт, сел на корме. Суденышко едва не перевернулось, но течение все же успело отнести его подальше.

За ними отчалило еще лодок двадцать — более опытным лодочникам удалось отплыть от берега, участь остальных — погибнуть от рук подоспевших королевских гвардейцев.

Замыкавшие повстанцы просто попрыгали в воду бросив вещи, луки и колчаны с бесценными стрелами. Но нашлись и те, кто в общей суматохе не потерял головы: они взяли на буксир оставшиеся лодки, вытянув их из грязи, и в надежде, что быстрое течение защитит их от преследования, выловили плывущих из воды.

В общей сложности из лап смерти вырвалось более сотни повстанцев.

Выжившие гребли к середине реки. С того места было видно, что Замок у моста все еще в руках наемников. И тут, мелькнув над поверхностью воды, арбалетный болт пробил дыру в каркасе одной из лодок.

Тайлер замахал руками, указал куда–то вниз по течению и принялся лихорадочно грести, разворачивая лодку.

Билл Редмид перевел взгляд на восходящее солнце, на бриллиантовое сверкание воды в его лучах и заметил мерцание — блеск весел, толкавших плоскодонки вверх по течению. Билл насчитал двадцать, затем еще двадцать…

Одна неприятность за другой.

— Меньше сил, больше сноровки, дружище, — повернул он голову к напарнику в лодке. — Надо развернуться и грести вверх по течению, тогда от твоих стараний будет больше проку.

Два арбалетных болта, словно преследующие насекомых ласточки, пролетели на расстоянии вытянутой руки и вошли в воду, пропав из виду.

— Неважный из меня лодочник, брат, — признался парень, покачав головой.

— Ничего страшного. Опусти левое весло — вот так. Все, мы развернулись.

Билл никогда не позволял себе командирского тона, он был терпелив и собран, даже когда на кону стояло абсолютно все.

Суденышко развернулось и усилиями крепких рук молодого гребца устремилось вперед, подобно лани. По правде, парню не было нужды так усердно работать веслами, но Билл дал тому выпустить пар и, сидя на носу, правил курс. Еще один арбалетный залп, и три повстанца, поравнявшиеся бортами своих лодок с плоскодонками, погибли.

Билл Редмид был опытным лодочником и отличным лучником. Он отложил весло, поднял со дна лодки лук и вытер от воды — хороший воск, оружие лишь чуть–чуть подмокло — дугу с тетивой, радуясь, что не снял ее. Поднялся на ноги — лодка немного качнулась — и запрыгнул обеими ногами на фальшборты.

— Боже правый! — растерянно воскликнул парень, продолжая грести.

Одним движением Билл натянул тетиву, высоко, по–охотничьи направив лук, и выстрелил, раскачивая лодку из стороны в сторону. Затем присел и стал наблюдать за полетом стрелы. Солнечный свет ударил в глаза, и он упустил ее из виду. Тем не менее от выстрела ему стало немного легче, и, взявшись за весло, он принялся усердно грести.

НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

Дезидерата была одета в позаимствованную кольчугу, мужские чулки, тяжелый шерстяной кертл, затянутый фрейлинами, насколько тем хватило сил, и мужской подшлемник. Вопреки здравому смыслу, это отнюдь не выглядело абсурдно или нелепо, скорее наоборот, если судить по взглядам находившихся вместе с ней на палубе управляющих галерами горцев и членов гильдий. Она смотрелась воинственно и весьма привлекательно.

Леди Альмспенд стояла рядом, тоже в кольчуге и шлеме с забралом, вооруженная прицепленным к поясу мечом. Ей подобное облачение шло гораздо меньше. Она широко улыбалась Ранальду Лаклану, чье внимание разрывалось между дамой сердца и грядущей битвой. Стадо они оставили в лагере под присмотром двадцати горцев его брата. Ранальд надел хауберк, поножи, бацинет без забрала и кожаную котту, что придавало ему варварский вид по сравнению с арбалетчиками гильдий Лорики: те в подавляющем большинстве носили бригантины и шлемы с забралами — последнее достижение кузнечного дела на континенте. Его руки покоились на рукояти огромного боевого топора.

Королева окинула горца взглядом. Тот был непривычно молчалив. По словам ее секретаря, он некоторое время был мертв. Дезидерата подозревала, что подобный опыт не проходит даром.

— На берегу боглины, — сообщил Ранальд, указывая рукой в латной рукавице.

— Вижу, — подтвердил офицер гильдии, — боглины по правому борту. Целься! Пли!

В воздух взмыла дюжина болтов.

— Должно быть, король одержал победу, — заметила леди Альмспенд. — Это ведь не наши люди спасаются бегством вон там, впереди.

Ранальд развернулся настолько быстро, что кольчужная бармица, защищавшая шею, звякнула о шлем.

— А у вас зоркий глаз, моя госпожа. — Он одарил девушку улыбкой, радуясь ее компании в столь захватывающей погоне. Заслонившись рукой от солнца, он долго всматривался вперед. — Это люди, одеты в какую–то необычную одежду. Они разворачивают лодки…

Офицер гильдии протиснулся мимо королевы к носу судна:

— Боже ты мой, повстанцы! Мятежники! Предатели! Еретики!

Он вскинул арбалет, тщательно прицелился и выпустил болт.

Боглины на северном берегу стали огрызаться стрелами.

Королева встревожилась. В горле появилось какое–то странное ощущение, похожее на першение. Впервые в жизни она испугалась.

— Мы заплыли слишком далеко, слишком сильно взяли на запад, — заметил Ранальд. — Оба берега кишат врагами, а король еще не знает, что мы здесь.

Вчера поздно вечером королева получила сообщение от короля и отдала приказ грести всю ночь. Вестника подобрали в полночь, и его сведения оказались верными. Сегодняшний день станет решающим, и она намеревалась увидеть все собственными глазами.

Прикрываясь рукой от солнца, молодая женщина стояла на передней палубе судна и поглядывала по сторонам. Вдруг слева она увидела проблеск чего–то красного, потом еще один, а затем на берег выбежали десять королевских гвардейцев. Ее величество помахала им рукой, а придворные дамы радостно закричали и захлопали в ладоши.

— Бросьте якорь, — приказала она.

С берега в галеру ударили полдюжины стрел боглинов. Почти все попали в кожаные занавеси, прикрывавшие гребцов, но все же одна нашла свою цель, угодив мужчине в плечо. Выронив весло, он закричал.

Стрелы боглинов были сгиазаны ядом, и от криков несчастного гребца у королевы похолодело все внутри. Совсем недавно он смеялся и шутил с придворными дамами, когда они бросали якорь у берегов Альбы и ужинали горячими колбасками.

Вид раненых приводил ее в такой же ужас, как и вид боглинов.

Откуда–то с неба, словно падающий на добычу сокол, прилетела еще одна стрела, скользнула по шлему ее величества и, сбив с ног, впилась в низ спины.

Королева лежала на палубе — внезапно свет померк, а под спиной заструилось что–то мокрое.

— Защищайте королеву! — крикнул Ранальд.

Она потянулась к золотому свету солнца, он окружал ее, такой восхитительный день…

— У нее в спине застряла стрела, она истекает кровью.

Горец пытался что–то предпринять.

— Отравленная? — спросила леди Альмспенд.

— Не думаю. Дай свой перочинный нож. Коварные ублюдки, стрела с раздвоенным наконечником. — В голосе Лаклана прозвучал испуг.

Дезидерата парила над людьми, наблюдала, как горец ковырялся ножом в ее спине, как откинул с бедер кольчугу и обломил древко стрелы. Нечасто королева видела себя такой неэлегантной, как сейчас.

— Она у нее в почках, — опустившись на корточки, произнес Лаклан с видом потерпевшего поражение человека. — Господи Иисусе!

Капитан, как и все остальные, спал в броне и шлеме, приклонив голову в углу западной куртины, соединявшейся с северной башней. Еще четырежды враг безуспешно пытался захватить стену, и он сильно устал…

— Лодки на реке, капитан. — Над ним возвышался Джек Кейве, старший лучник. — Я принес вам пива. Юный Майкл пытался вас разбудить, а потом ушел в надежде разыскать еще и вина.

Красный Рыцарь хлебнул пива, прополоскал рот, сплюнул на холм из мертвых боглинов с противоположной стороны стены и сделал большой глоток. Казалось, холм дышит: около половины боглинов еще шевелились и издавали мяукающие звуки, словно засунутые в мешок котята. Слышать их было еще более невыносимо, чем крики людей.

А люди больше не кричали. В перерывах между атаками раненых отправляли наверх, в крепость. Более того, рыцари ордена Святого Фомы, как и сестры, умели не только сражаться, но и лечить. Впрочем, любой солдат из войска капитана мог оказывать первую помощь. Для транспортировки тяжелораненых между лошадьми закрепляли носилки. А враги добивали всех раненых, до которых могли добраться.

Капитан медленно поднялся на ноги. От усталости и тяжести лат это далось ему нелегко — шея болела так, словно по ней врезали копытом.

— Майкл? — спросил он, растерянно оглядываясь по сторонам.

— В кладовой, — ответил Кейве.

— Джек, помоги мне со шлемом, — попросил капитан.

Он отстегнул подбородочный ремень, а старший лучник стянул с его головы шлем, бармица, покрытая коркой запекшейся крови, неприятно скользнула по лицу. Забрало отсутствовало.

Капитан расшнуровал подшлемник. Его сшила Мэг, и Красный Рыцарь, невзирая на крайнюю усталость, с нескрываемым интересом стал рассматривать вышитые на макушке плетеные восьмерки — восхитительная работа.

По головному убору струился мощный поток силы. Капитан заметил его только сейчас: возможно, раньше он просто не мог его видеть. Теперь же, поднеся подшлемник ближе к глазам, молодой мужчина разглядел, что каждый стежок обрамляла крохотная дужка из света. А соединявшиеся друг с другом стежки напоминали чешуйки рыб.

Джек Кейве присвистнул.

Капитан обернулся и посмотрел на свой шлем с глубокой продольной вмятиной от чьего–то клинка. Без особого труда Красный Рыцарь вспомнил, как вожак боглинов размахивал мечами перед его защищенным забралом лицом, но так ни разу в него и не попал.

— Да уж, — удивился молодой человек и наклонился вперед, чтобы Джек вылил ему на голову речную воду из котелка.

Старый лучник подал ему тряпку, и он принялся промокать бороду и волосы. Вытираясь, капитан шагал вдоль стены, чувствуя, как под нагрудником растекается вода. Едва не плещется. Майкл должен был…

По реке действительно плыли лодки. Пятьдесят гребных галер, которыми, без сомнения, управляли люди. Остановившись, Красный Рыцарь несколько минут наблюдал за ними.

— Что это все значит, капитан? — спросил стоявший рядом Джек, протягивая ему сосиску.

— Это значит, мы победили, — криво ухмыльнувшись, ответил молодой командующий. — Вернее, если не допустим серьезной оплошности, то победим.

ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

Леди Альмспенд покачала головой и принялась закатывать рукава.

— Не говори ерунды. Она просто застряла в жировых тканях. Эй, ты! — обратилась она к ближайшему гребцу. — Живо неси мои вещи из трюма. Там есть инструмент, которым можно извлечь наконечник.

— Неужели? — удивился Лаклан.

Альмспенд сжала руку королевы:

— Знаю, вы меня слышите, госпожа. Не покидайте нас. Берите силу от солнца, чтобы поддержать себя. Немного удачи, и я вытащу это из вас.

Горец что–то пробурчал.

С кожаным мешком вернулся гребец.

— Вытряхивай быстрее, — приказала секретарь.

Мужчина послушался, разбив пузырек с чернилами, которые залили все имевшиеся у нее в запасе сорочки.

Леди Альмспенд резко схватила нужный предмет, состоявший из двух частей, похожих на литейную форму для выплавки наконечника стрелы.

— Крепитесь, моя госпожа, — произнесла девушка. — Будет больно.

Секретарь принялась вводить инструмент в рану, все глубже и глубже, захватывая стрелу с обеих сторон. Королева застонала, изо рта вытекла струйка смешанной с кровью слюны.

— Она сейчас… — в отчаянии начал Ранальд.

— Прекрати! — прикрикнула девушка и последний раз повернула инструмент, зажав треклятую стрелу и полностью закрыв ее острые концы. — Вытаскивай, — приказала она Лаклану.

Он легонько потянул и взглянул на нее.

— Да вытаскивай же, или она умрет! — поторопила горца леди Альмспенд.

Ранальд взялся покрепче, выждал секунду и резко дернул. С отвратительным чавканьем инструмент со стрелой выскочил наружу.

Из раны хлынула кровь.

ЛИССЕН КАРАК — ПИТЕР

Нита Кван знал, что великая битва началась. Только вот сам он был занят приготовлением еды. В слепленной им из речной глины невысокой печи полыхал огонь, и он выпекал в ней пирог. За ним наблюдало около трети воинов–сэссагов. Желая подбодрить, время от времени они отпускали забавные реплики, веселя его.

В лагерь вернулась и пара боглинов. Если к этим тварям не присматриваться излишне внимательно, их можно принять за двух неотесаных и немного уродливых людишек с задворков страны. Чуть поодаль от людей они растянулись во весь рост на траве, сложив надкрылья, напоминая перевернутые лодки. Отведав стряпни Нита Квана, чудовища удовлетворенно почесали задние конечности, причем сделали это одновременно.

Пирог был размером с мельничное колесо. А жаровня еще больше: аккуратно вырытая яма, которую он наполнил тлеющими углями. В успешность своей затеи он мало верил, но возня с пирогом отвлекала его, да и остальным воинам — потеха.

Нита Кван пытался понять, что задумал Ота Кван. Тот подправил боевую раскраску, до блеска отполировал бронзовый горжет, наточил меч, копье, заострил все стрелы и теперь просто лежал, наблюдая за хлопотавшим Питером. Выжидал.

Чем плох пирог — по нему никогда не поймешь, готов он или еще нет. Сдается, любое сражение обладает тем же свойством. Нита Кван некоторое время посидел у пирога, потом подошел к Ота Квану и присел на корточки.

Вождь поднял голову и спросил:

— Готово?

— Еще нет, — пожал плечами бывший раб, — а может, и да.

Ота Кван с серьезным видом кивнул. Скахас Гахо рассмеялся.

— Почему мы до сих пор не на поле боя? — поинтересовался Питер.

— Пирог твой еще не готов, вот почему, — ответил Ота Кван, и старшие воины захохотали. В их смехе прозвучало необычное единство, поэтому Питер решил, что Ота Кван прошел серьезное испытание на право лидерства. Он стал полноправным вождем, и никто не смел это оспаривать. Едва заметная перемена, но тем не менее значимая.

Ота Кван перекатился на другой бок и аккуратно стряхнул прилипшие к телу травинки, стараясь не повредить боевую раскраску.

— Шип собирается сражаться против рыцарей в полях, — произнес он. — В полях, где вообще негде укрыться, поскольку все сожжено.

Более опытные воины кивнули. Одновременно, будто по команде.

Ота Кван продолжил:

— Вчера ночью мы едва не потеряли наших воинов, и я больше не собираюсь рисковать своими людьми понапрасну. Мы сами решим, когда нам выступать. И выступать ли вообще. Так почему бы пирогу не стать нашим сигналом?

На краю поляны резко вскочила женщина по имени Ожиг, а ее сестра, Маленькие Руки, ощерилась, как учуявшая волка собака, и схватила лук. Все воины, всполошившись, поднялись со своих мест с оружием в руках.

— Кветнетог! — крикнула Маленькие Руки.

Нита Кван не слышал, чтобы кто–то отдавал приказ, но через несколько ударов сердца на поляне остались лишь печь с жаровней, пирог и шесть старших воинов, окруживших Ота Квана.

Из подлеска, двигаясь со скоростью скаковой лошади, появилась представительница народа кветнетогов. Демоница плавно замедлила бег и окинула взглядом стоявших людей, обратив внимание на огонь.

— Скадаи, — произнесла она пронзительным голосом.

— Мертв, — сообщил пожилой воин.

— Вот как, — в ее голосе слышалась досада.

Сделав непонятный жест когтистой лапой, демоница спросила:

— Кто теперь ведет сэссагов в бой вместо него?

— Я веду их в бой вместо него. — Ота Кван шагнул вперед.

Кветнетог, поворачивая голову из стороны в сторону, осмотрела собеседника. Нита Кван заметил, что гребень ее шлема темно–багрового цвета и опускается до самого лба, а по размеру он меньше, чем у мужских особей. Несмотря на распространяемый демоном ужас, он порадовался своим успехам в изучении Диких, благодаря которым он мог различать их пол и не путать одни кланы с другими. Демоница принадлежала к клану западных кветнетогов, обитавших на крутых склонах, возвышавшихся над озерами сэссагов.

— Мой брат от лица всех кветнетогов с гор заявляет, мы больше не сражаемся на стороне Шипа и выходим из этой битвы.

— Премного благодарен, — ответил Ота Кван, мельком взглянув на людей слева и справа от себя. — Идите с миром.

Демоница принюхалась.

— Вкусно пахнет, — произнесла она, ни к кому не обращаясь.

— Останься и угостись, — неожиданно для самого себя предложил Нита Кван.

Моган кашлянула. Бывший раб предположил, что это смех.

— Какой храбрый человечек. Захочешь меня угостить — приходи после того, как все закончится, — бросила она и быстрее лани скрылась между деревьями, напоследок блеснув когтями.

Стоило ей исчезнуть из виду, как из леса появились десять женщин, все матроны. Они заговорили на языке сэссагов настолько быстро, что Нита Кван не смог разобрать ни единого слова. Поэтому он вернулся к печи и открыл ее.

Пирог с одной стороны подгорел, зато другая пропеклась на славу и сияла румяной, золотистой с коричневыми пятнами корочкой. Питер понятия не имел, почему один край сгорел, видимо, печь с той стороны треснула. Правда, ему на это было по большому счету наплевать, поскольку сэссаги, подобно голодным стервятникам, набросились на пирог, поглощая его с такой скоростью, что бывший раб едва успевал отрезать куски. К счастью, угощения хватило на всех, и жаловаться было не на что.

Ота Кван взял подгоревшую часть и заявил:

— Отлично, теперь все сыты. Бежать будем всю ночь.

Он съел свой кусок за один присест и запил водой. Нита Кван управился и того быстрее и заметил, что жена собрала их вещи и уложила в корзины. Он закинул одну себе за спину, за что супруга одарила его скромной улыбкой. И Нита Кван улыбнулся ей в ответ.

Затем он перекинул меч и колчан со стрелами через плечо, и сэссаги молча направились в лес.

ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

Галера пришвартовалась в доках форта у моста, где ее уже поджидал капитан. Гарнизон форта стоял на стенах в полной боеготовности. На судне оказалось много женщин, одна красивее другой. Не совсем то, что он ожидал увидеть. На передней палубе стояла женщина, невысокая, светловолосая и сильно взволнованная.

— Лекаря сюда! — крикнула она. — Лучшего!

— Приведи кого–нибудь из рыцарей ордена, живо, — приказал капитан Майклу.

И ответил женщине на корабле:

— Они все превосходные лекари. К сожалению, на рассвете отправились зачищать траншею и до сих пор не вернулись.

— Знаю, — отрезала она. — Сколько придется ждать?

— Несколько минут, — предположил Красный Рыцарь.

— У нее нет нескольких минут! — Лицо девушки исказилось от ужаса, казалось, она сейчас зарыдает. — Она потеряла слишком много крови!

— Кто она? — уточнил капитан, перекидывая ногу через планширь. Гребцы, не мешкая, помогли ему подняться на борт судна.

— Королева! Я — леди Альмспенд, ее секретарь, а это леди Мэри, первая фрейлина.

Королева!

Капитан растолкал людей, окруживших лежащую на палубе Дезидерату. Кровь стремительно покидала ее тело, и Красный Рыцарь чувствовал это. Сил у него почти не осталось, в смысле магических. Ведь он не жалея расходовал их во время сражения против боглинов. А лечить ее прямо здесь — значит раскрыть себя… по крайней мере, как герметиста.

Сколько крови.

Королева была юной, и в ней текла сила. Много силы. Капитану пришло на ум, что, если молодая женщина умрет, он сможет забрать ее силу себе. Как вобрал в себя силу вождя боглинов. Вот она лежит, абсолютно беззащитная и открытая, пытается применить силу, чтобы удержать стремительно вытекающую жизнь. При этом использует солнечные лучи, чистую силу Гелиоса. Каков потенциал.

Он положил руку ей на спину.

— Вы можете помочь? — нетерпеливо спросила леди Альмспенд.

«Изыди, сатана», — подумал капитан, снимая подшлемник и прикладывая его к ране. Тот мгновенно пропитался кровью и из грязно–белого стал багровым.

Красный Рыцарь едва не ухмыльнулся, ведь он не учел, что с ним незримо связан целый легион лекарей.

Без Пруденции Дворец воспоминаний казался пустым и заброшенным, Капитан знал некоторые самые простые заклинания лечения и теперь пытался сообразить, можно ли их усилить, высвободив сокрытую в подшлемнике Мэг силу. Поддерживать силу и направлять ее в заклинания он научился давно.

«Амиция?» — позвал Красный Рыцарь.

Она была там.

«Здравствуй», — поприветствовала девушка, взяла его за руку, улыбнулась и отпустила.

«Я должен кое–кого вылечить».

Он хотел, чтобы…

«Покажи», — потребовала она.

На секунду он опустился перед упавшей статуей на колени и провел рукой по мраморной спине наставницы.

«Я по тебе скучаю, — произнес молодой человек. — Помоги мне, если можешь».

Затем он взял руку Амиции и возложил ее на королеву.

Через послушницу он узнал новые заклинания; в какой–то момент, необъяснимый примитивной логикой, он обнаружил себя стоящим на мосту ее места силы, при том что одновременно находился на постаменте Пруденции, вбирая в себя оставшиеся там крохи энергии.

Недостаточно.

«У меня ничего не осталось», — покачала головой Амиция.

Капитан взглянул ей в лицо, и даже эфир не смог скрыть, насколько она измождена.

«Слишком много раненых», — произнесла она.

С сожалением вздохнув, Красный Рыцарь проверил силу, текущую по подшлемнику Мэг. Держа в памяти наставления Гармодия и направляемый уверенной рукой Амиции, он принялся колдовать. Тройное сплетение взаимозависимых чар, будто уравнение с тремя переменными: высвобождение, соединение, лечение. В ход пошли даже остатки жизненной силы вождя боглинов.

«Святая Варвара, Телец, Фалес, Деметрий, Рыбы, Гераклит, Иоанн Креститель, Лев, Сократ!» — выкрикивал капитан один призыв за другим, указывая на нужные символы и поворачиваясь на постаменте.

Все в комнате пришло в движение. С невероятной скоростью завращались воображаемые механизмы, отчего весь Дворец завертелся волчком. Ему еще не доводилось применять столь сложное и многогранное заклинание, а вспыхнувшая при этом сила изумляла, как и высвобожденная энергия, заполнившая все вокруг.

Подшлемник засиял от влившейся в него силы, которая, сверкнув, перешла в королеву.

От шеи до загорелых ног, вдоль позвоночника пробежал алый туман. Он опоясал сначала бедро, потом потянулся к ране у почки. И оттуда высыпалась крохотная кучка сероватого пепла.

Капитан обессиленно упал рядом.

Королева пискнула, словно ее ущипнули, вздохнула и протяжно застонала.

Леди Альмспенд захлопала в ладоши:

— Хвала Господу! Поверить не могу!

— Это не я, — покачал головой молодой мужчина, — вернее, не я один.

Голос у него охрип.

Рана Дезидераты снова открылась и начала кровоточить, и ее аккуратно перевязали.

— В вас вливалась сила, я это чувствовал! — в отчаянии воскликнул он.

— Уже не так болит, — мужественно ответила королева. — Вы отлично справились, сэр рыцарь.

Рыжеволосый здоровяк прикрыл раненую своим плащом.

— Надо отнести ее на берег.

— Не стоит, — не согласился капитан. — Вот уже второй день противник пытается захватить замок, мы удерживали его всю ночь. Я бы не стал рисковать королевой Альбы, перенеся ее туда.

Лодки продолжали причаливать к мосту, бросать якоря и пришвартовываться к сваям, а находившиеся на них арбалетчики вели непрерывный обстрел боглинов на северном берегу. Более отважные лодочники проплывали под мостом, маневрируя по узким проливам, пытаясь обогнуть тварей с фланга, со стороны раскинувшихся к северу от реки полей.

— У меня двадцать храбрецов, которые могут пополнить ряды вашего гарнизона, — сообщил рыжебородый.

— Я бы с большим удовольствием одолжил этих прекрасных арбалетчиков, — улыбнулся Красный Рыцарь, ожидая услышать в ответ на свое контрпредложение хоть что–то. Но собеседник промолчал. — Что ж, несите королеву на берег. На трупы боглинов внимания не обращайте, нам пока было не до уборки.

Он с большим трудом поднялся на ноги, настолько мало у него осталось сил. Кое–как перелез через борт судна, спустился на пристань и отдал необходимые указания.

Красный Рыцарь прислонился к причальному палу, понимая, что рыжебородый горец стоит рядом с ним и о чем–то толкует, но после бессонной ночи и применения столь сильных чар на него навалился постмагический синдром, о котором не раз предупреждала Пруденция.

Он потянулся к тусклому солнечному свету. Снял рукавицы и поднял руки навстречу светилу.

«Что бы сказала на это мать?» — размышлял он. Стоило огненному диску обогреть ладони, как в капитана через них потекла сила. Головная боль утихла. Уныние…

«Амиция?»

«Капитан?» — недовольно отозвалась она.

«Солнце. Дотянись до него и черпай силу оттуда».

«Не могу, у меня нет таких способностей».

«Чушь, моя госпожа. Гармодий говорил примерно так: сила есть сила. Нужно лишь потянуться и взять».

«Ты звал меня?»

«Научи ее, как научил меня. Покажи, как дотянуться до солнца».

«С радостью, но только после того, как перестану сражаться за собственную жизнь».

В эфире облик Гармодия был рваным и нечетким.

«Тогда используй источник», — парировал капитан.

Непреднамеренно он перенесся на мост Амиции, перекинутый через реку. Поток почти иссяк, камни в русле обсохли, а растительность увяла.

Красный Рыцарь взял послушницу за руку, и та тяжело вздохнула.

«Мы победим», — сказал он.

Победа действительно была близка, наступил переломный момент. Он не представлял, каков источник в ее месте силы, поэтому вообразил перекрытие колодца и ручной насос у окончания деревянного моста.

«Протяни руки», — попросил капитан.

«Солнце не для меня, но я могу использовать источник», — улыбнулась девушка.

«Сила есть сила. Бери сколько нужно. Она здесь, перед тобой».

Он нажал на ручку насоса. Из колодца, словно вода под мощным напором, хлынула сила, она окатила послушницу с ног до головы и впиталась сквозь зеленый кертл в Амицию. Девушка засмеялась. Теперь сила была повсюду: она залила высохшее русло под мостом, омыла деревья вокруг. Свет становился ярче, речной поток забурлил новой жизнью.

«Ах!» — воскликнула она и потянулась к источнику.

Насос и колодец исчезли, река под мостом снова стала полноводной.

«О боже мой», — зажмурившись, произнесла Амиция.

Красный Рыцарь вздохнул. Упоминание Бога — последнее, что он хотел услышать.

В реальном мире люди звали капитана.

Он наклонился и поцеловал Амицию. Здесь, в эфире, ощущение сомкнутых губ оказалось еще слаще.

«Мне нужно идти», — попрощался капитан.

— Вон там королевские гвардейцы! — указывая на юг, на противоположный берег реки, воскликнул рыжебородый горец. — Я их знаю.

— Коней, — приказал капитан Майклу. — Себе и мне боевых, а гиганту тягловую. Сэр Милус, до моего возвращения примите командование на себя. Отправьте человека в крепость за лекарем, скажите, королева Альбы при смерти.

Ему не хотелось оставлять ее в такой момент. Да и откровенно говоря, Красный Рыцарь не привык бросать начатое, к тому же он израсходовал еще не всю силу. Но королеве требовалась рука более опытного в подобных делах человека. А ему нужна была энергия для продолжения боя.

Ее величество пронесли мимо.

— Будь оно все неладно, — пробормотал он и, дотянувшись до королевы, положил ей на плечо руку. На этот раз молодой мужчина отдал ей всю силу: все, что взял у Амиции, из источника и от солнца.

Красный Рыцарь отшатнулся от раненой, сплюнул в воду, избавляясь от появившегося во рту привкуса желчи, и упал на колени.

Королева издала странный звук, ее глаза закатились.

Майкл тронул капитана за плечо и сунул ему в руку флягу. Тот отпил. В ней оказалось разбавленное вино, и он снова сплюнул. И отпил еще.

— Помоги подняться.

Рыжебородый подхватил его под другое плечо.

— Ты что, колдун? — грубовато спросил он.

— Пожалуй, не стану обижаться за неправильное название, — не сдержал смех капитан.

Вино было отменным.

Майкл протянул кусок медового пирога:

— Поешьте.

И он ел, подставив под солнечные лучи лицо и руки.

В пятнадцати футах от него сэр Милус окунул голову в лохань с водой.

— Как думаешь, сражение уже закончилось? — спросил он и так тряхнул мокрыми волосами, что во все стороны полетели брызги.

— Скорее всего, должно, — пробормотал капитан.

Он слышал, как им ведут коней: копыта громко цокали по выложенному булыжниками внутреннему двору Замка у моста, бряцала сбруя.

— Ведет Жак, — сообщил Майкл.

— Ненавижу этого коня, — заметил Красный Рыцарь.

Он проглотил последний кусок медового пирога, запил вином и поднялся по лестнице на северную башню Замка у моста. С высоты в шестьдесят футов можно было увидеть многое и представить общую картину происходящего.

Разглядеть, что творилось по ту сторону горной гряды, у южного берега реки, было невозможно, но искрившаяся броня не оставляла никаких сомнений в том, что там солдаты королевской армии.

Лес на западе кишел боглинами, а на севере, примерно на расстоянии в милю от Замка у моста, из–за деревьев вышли три странных существа, ростом выше боевого коня. По обе стороны от них выстроились длинные колонны пехоты.

Новый требушет, установленный на руинах северной башни, выстрелил, и град камней осыпал землю, совсем немного не долетев до цели, но тем не менее вынудив Диких попятиться.

Капитан заметил, что существа из земель Диких заполонили всю окраину леса.

— Глупец, зачем ты до сих пор сражаешься? Даже если вдруг ты одержишь эту победу, крепость тебе все равно не взять. Ты проиграл, — пробормотал Красный Рыцарь. — Просто отступи, чтобы дожить до следующей битвы.

На секунду им овладело безумное желание мысленно дотянуться до Шипа. Если чародей решил не прекращать бой, то кто–то из наемников неминуемо погибнет, а он ведь по–своему любил их всех. Даже Сима.

«Я устал, поэтому так расчувствовался».

Спустившись, он заметил Жака, державшего его нового скакуна. Майкл стоял у ворот потерны. А Джек Кейве помахал ему рукой.

Красный Рыцарь перекинул ногу через седло и застонал. Огромный жеребец подался назад и дернул головой.

— Ненавижу этого коня. — Сверху вниз он посмотрел на Жака. — Иди прямо к Йоханнесу, сейчас же.

— Сэр Йоханнес ранен.

— Значит, к Тому.

— Есть, к Тому!

— Пусть все латники садятся на коней и скачут к подножию хребта, — приказал он. — А все фермеры и гильдийцы займут позиции вдоль траншеи и в форте, здесь.

— К слову, — кивнул Жак, — мы могли бы забрать эту крепость себе.

Он улыбнулся, и в его улыбке не было ни тени лукавства.

— Могли бы, — согласился капитан. — А еще мы могли бы потребовать за нее выкуп и отдать ее тому, кто больше заплатит, — мечтательно продолжил он. — Могли бы стать самыми отчаянными бандитами. Рыцарями дурной славы. Богатыми. Устрашающими. Вот только с прошлого месяца мы стали паладинами.

— Так ведь по пьяни, мой принц.

— Ладно, заканчивай, — посерьезнел капитан.

Он развернул коня, сделав несколько шагов назад, и махнул Дымку, командовавшему у ворот лучнику.

— Открывай! — крикнул Красный Рыцарь. — И Замок у моста тоже! Не забудь привести лекарей, — бросил напоследок капитан Жаку.

К ним верхом на видавшей лучшие дни коняге присоединился рыжебородый горец.

— Прости за лошадь. Капитан, — представился Красный Рыцарь.

— Зовут так, что ль? — спросил гигант. — Я — Ранальд. Ранальд Лаклан.

— Выходит, знаешь королевских гвардейцев? — уточнил Красный Рыцарь и на мгновение задумался. — Лаклан? Брат Тома Лаклана?

— Двоюродный, — уточнил собеседник. — Выходит, знаешь Плохиша Тома?

— Тома все знают, — ответил капитан. — Выдвигаемся. Нужно найти короля.

В голосе проскальзывала едва заметная дрожь.

— Аминь, — произнес горец. — А короля? Тоже, выходит, знаешь?

— Интересный вопрос, — задумался Красный Рыцарь. — Нет, не совсем.

Майкл поскакал следом, подковы всадников застучали по мосту. Преодолев половину моста, капитан запустил руку в кошелек, висевший рядом с мечом, и выудил из него замысловатой формы золотой ключ. Затем наклонился вперед, отчего тут же разболелись мышцы спины и шеи. «Сколько же времени прошло с той чертовой схватки с виверной в лесу?» — подумал он и снова тихо застонал. Вставил ключ в замочную скважину огромных ворот, и те растворились в воздухе.

— Неплохой трюк, — пробормотал Ранальд.

НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — КОРОЛЬ

Король собирал рассеянные войска: гвардейцев и рыцарей авангарда. Последние потеряли пятьдесят латников и столько же оруженосцев, а оставшиеся в живых воины были измотаны долгой погоней и боями, несмотря на то что утро еще не сменилось днем. Двое командующих — епископ Лорики и констебль — погибли во время первой схватки. Капталь де Рут, защищая короля, был смертельно ранен, и теперь его жизнь медленно угасала.

Но все же к монарху подтягивались слуги с лошадьми, мерно скрипели продвигаемые вперед осадные орудия, полевые доктора осматривали раненых, стараясь спасти тех, кого еще можно, подъезжали охотники, охранявшие фланги наступавшего авангарда. В схватке с чудовищами в лесу у реки они тоже понесли значительные потери, поэтому назвать их победителями язык не поворачивался. Дикие прорвались сквозь ряды людей и устремились на восток. Погибло шестьдесят человек. Шестьдесят опытных и хорошо обученных воинов.

Не ради такого исхода король отправлялся в поход. Он шел за великой победой, а в результате они попали в засаду и едва остались живы. Не более того. — Гонцы, сир! Там, на другом берегу! — крикнул герольд.

Король посмотрел на северо–запад и увидел, как трое всадников легким галопом неслись по мосту.

— Труби общий сбор, — приказал монарх.

С западной стороны, озираясь по сторонам, возвращались все новые и новые егеря.

Подъехал граф Приграничья и отсалютовал:

— В получасе езды отсюда находится основная часть нашей кавалерии, там произошло главное сражение, — сообщил он, тяжело слезая с коня. — Во имя святого Георгия, милорд, это была самая трудная битва, которую я только видел.

— Гвардейцы говорят, на противоположном берегу боглины, — заметил король.

— Что там боглины? — покачал головой граф. — Этим утром я сражался с виверной. Дикие борются за собственное выживание, милорд.

— Я наивно полагал, что Диких мы давно победили.

Собеседник отрицательно мотнул головой.

— Где Мурьен? И что случилось с Замком у Стены?

Егермейстер короля, Фебус де Лорн, учтиво поклонился:

— Эти твари пришли не с севера, милорды, они с запада. На противоположном берегу я видел гвилчей, а егеря Ботере утверждают, что в низине, к западу от дороги, столкнулись с троллями. Да и дхаги пришли с запада.

Король вновь перевел взгляд на приближавшихся всадников, которые оказались вовсе не гонцами, поскольку все трое были облачены в доспехи: двое ехали верхом на боевых конях, а третий…

— Во имя всех святых, да это же Ранальд Лаклан, или я сын менестреля, — воскликнул король, развернулся и поскакал навстречу конной троице.

Лаклан приветственно помахал рукой. Монарх не отрывал от него взгляда, а когда они сблизились, тепло обнял горца.

— Богом клянусь, Ранальд, в жизни бы не подумал, что увижу тебя на поле брани, — рассмеялся его величество. — Как поживаешь, старина?

— Терпимо, еще не полностью износился, — ответил Лаклан и отвел взгляд, его лицо омрачилось. — При возможности расскажу, а сейчас с вами хотели бы переговорить вот эти господа. Это капитан наемников, что удерживают Лиссен Карак, и его оруженосец, Майкл.

Король протянул руку мужчине среднего роста с темной бородой и еще более темными кругами под глазами, слишком юному, чтобы иметь кого–то в подчинении. Зато доспехи у него были что надо.

— Мессир? — обратился он к подъехавшему наемнику.

Тот неотрывно смотрел на короля. Затем, будто вспомнив о хороших манерах, пожал протянутую руку и поклонился прямо в седле.

— Милорд, — поприветствовал он.

— Так значит, это вы удерживаете крепость? — нетерпеливо осведомился король.

— И крепость, и Замок у моста, — ответил капитан.

Монарху почудилось в этом молодом человеке нечто знакомое, но он никак не мог определить, что именно. Какое–то…

— Милорд, если вы переведете ваши войска через мост, уверен, мы сможем снять осаду с крепости и вывести из нее крестьян. С вашими людьми и припасами наша оборона укрепится настолько, что у противника не останется никакой надежды взять крепость малой кровью. — Капитан излагал быстро, глядя при этом куда–то в сторону леса. — Наш враг, как утверждают некоторые, бывший маг вашего отца, и он уже допустил ряд серьезных ошибок, одной из которых была излишняя самоуверенность. Полагаю, он предпримет еще одну атаку и на этот раз задействует все имеющиеся у него силы. Это его единственная возможность восстановить свое шаткое положение, и ему придется полностью положиться на героизм союзников. — Красный Рыцарь криво ухмыльнулся. — Я велел вырыть траншею двадцать дней назад именно с расчетом на ваше появление и эту атаку. Если вы расставите лучников вдоль траншеи, а латников спрячете в Замке у моста, мы сможем нанести зарвавшемуся магу окончательное поражение.

— Могу я узнать ваше имя и к какому роду вы принадлежите, мессир? — полюбопытствовал король.

План ему понравился: у парня определенно голова не зря была на плечах, а альбанский выговор свидетельствовал о том, что капитан, так или иначе, являлся его подданным, не важно, наемник он или еще кто.

Темноволосый всадник приосанился в седле и произнес:

— Люди называют меня Красный Рыцарь.

— Я думал, вы — галлеец, и даже представить себе не мог, что вы окажетесь столь молоды, — заметил монарх.

И обратился к графу Приграничья:

— Милорд, попрошу вас занять место констебля и принять на себя командование королевскими гвардейцами. А где сеньор Э? Разве не он должен теперь возглавить авангард?

Граф Приграничья повернулся к молодому рыцарю. На знамени графа была изображена дюжина плетеных восьмерок.

— Сколько в вашем распоряжении копий, милорд?

— Двадцать шесть, граф. А также рыцари ордена Святого Фомы и несколько сотен весьма умелых ополченцев из харндонских торговцев. К счастью, нам помогает личный маг короля — Гармодий. — Молодой человек снова поклонился в седле.

— Гармодий здесь, в крепости? — переспросил король, и от этой новости день перестал казаться столь мрачным.

— Он — сердце нашей обороны. — Взгляд капитана опять уплыл куда–то в сторону. — С вашего позволения, я хотел бы удалиться и подготовиться к вашему приезду.

Король улыбнулся. Какой странный молодой человек.

— Мы двинемся сразу за вами. Езжайте.

Красный Рыцарь и его оруженосец отвесили по очередному поклону и поскакали обратно через мост.

— Несколько странный, но, кажется, вполне надежный. Что скажете? — обратился король к графу Приграничья.

Тот пожал плечами:

— Он двадцать дней держался против Ричарда Планжере и его адских полчищ. Думаю, за это ему можно простить любые странности.

— И все же кого–то он мне напоминает, — поделился мыслью монарх. Его взгляд переметнулся на Лаклана, который остался при нем. — А ты что думаешь об этом наемнике?

— О нем — ничего, милорд. Но есть вести о королеве: по пути сюда ее ранили. Стрела попала ей в спину, но сейчас она в безопасности и отдыхает, и благодарить за ее чудесное спасение вам стоит именно этого странного парня. Он умеет пользоваться силой. Видел это собственными глазами.

— Королева? Ранена?

— Не волнуйтесь, сейчас она в Замке у моста. Молодой капитан послал за лекарями.

Король приподнялся в стременах:

— Охрана, за мной. Выдвигаемся.

Граф Приграничья остался с военачальниками, которые горделиво восседали на своих конях и при этом глотали пыль, поднятую внезапным отъездом короля.

— Великий рыцарь, — покачал он головой, глядя его величеству вслед, и тяжело вздохнул. — Что ж, господа, за мной. Королевские гвардейцы переправятся через реку первыми, сразу за ними последуют егеря и придворные. Рыцари образуют вторую линию фронта…

НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — ГАСТОН

Гастон, граф Э, впервые в жизни чувствовал себя настолько уставшим, вдобавок он, видимо, повредил левое бедро и ощущал скованность в движениях. Все же ему кое–как удалось перекинуть ногу через широкую спину коня и забраться в седло. Он поскакал вперед, но уже под собственными знаменами, и за ним последовало двести рыцарей и латников брата. В раскинувшихся вдоль дороги полях и в лесу остались лежать ранеными или убитыми более сотни их воинов: слишком высокая цена за безрассудное желание де Вральи стать человеком, вызволившим армию короля из засады, о которой ему наверняка сообщил его личный ангел–хранитель. Кузен сейчас лежал в объятьях смерти, хотя всего лишь мечтал стать величайшим рыцарем на свете.

Сам Гастон мечтал только об одном — вернуться домой, в Галле, усесться на трон в собственном замке и разглагольствовать о качестве вин в страдную пору. Он вспомнил о крестьянах, которых повстречал под мостом, и тут его осенило. Граф Э поклялся — только примет ли Господь Бог подобную клятву? — отправиться домой и просить руки Констанции.

На вершине холма, под развевающимся знаменем короля, окруженный высокородными господами, гарцевал близкий друг монарха — граф Приграничья. Гастон приподнялся в седле — боже, как же болит бедро — и осмотрел реку: там королевская гвардия, легко узнаваемая по ярко–красным сюркоттам, переходила большущий, в три пролета, мост. На его противоположной стороне, у подножия огромного горного хребта с возвышавшейся на нем крепостью, на расстоянии в пол–лиги к северу от реки, две роты латников выстраивались в клин. А от монастыря Лиссен Карак до моста протянулась черная, словно выгоревшая, траншея.

На западной окраине равнины с сожженными дотла фермами, некогда принадлежавшими настоятельнице, копошились, будтомуравьи в развороченном муравейнике, тысячи, а может, даже десятки тысяч уродливых существ.

Тем временем метательный рычаг установленного высоко в крепости требушета пришел в движение. Казалось, он поднимался медленно, не торопясь, а снаряд, слишком маленький, чтобы его можно было рассмотреть с такого расстояния, стремительно взмыл ввысь. Раздался тяжелый треск опустившегося противовеса. Гастон попытался проследить, куда упадет снаряд, но не сумел.

— Милорд, ведь авангардом теперь вы командуете? — уточнил граф Приграничья.

— Да. Мой кузен ранен, — ответил Гастон. — У меня осталось менее двух сотен копий. Многие рыцари, особенно молодые, погибли.

— Сожалею, тем не менее король просит вас и ваших людей перебраться через мост, спешиться и занять позиции на отведенном специально для вас отрезке.

Граф указал на зиявший чернотой участок земли, тянувшийся от горного хребта до самого моста.

— Вижу, — ответил галлеец, — только мне не хватит людей, чтобы как следует распределить их по всей длине.

— В вашем распоряжении будет королевская гвардия и все наши лучники, — успокоил его граф Приграничья. — Командуйте, милорд.

Гастон всматривался в океан копошащихся существ, появляющихся из леса и наводняющих поля.

— Солдаты, вперед! — приказал он.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип наблюдал, как королевская армия продвигается по мосту. Его удар — тот самый, что подарит ему победу над всей Альбой, — был готов.

Утренняя засада оказалась бесполезной: армия короля понесла незначительные потери, это стало для чародея полной неожиданностью. Лишь кветнетогам удалось серьезно потрепать людей.

Шип ощутил пульсацию силы, определил ее источник и выругался. Темное солнце и бывший ученик все еще живы. На его голову будто свалилось проклятье терпеть постоянные неудачи, при этом он продолжал надеяться, что запланированное претворится в жизнь.

Ведь оно должно претвориться в жизнь.

Некто снова применил силу, причем неподалеку. Судя по отголоску — кветнетог. Туркан. Маг удовлетворенно кивнул и начал собирать силы. Кветнетоги не скрывали свое присутствие по эту сторону реки. Великий демон решил бросить ему вызов. Шип дернул окаменелой головой.

«Недоумок. Предатель. Тебе это так просто с рук не сойдет».

На кончиках веток вспыхнуло бирюзовое пламя, борода из мха сочилась густой силой и притягивала к себе фей, которые, возбужденные бьющей ключом мощью, слетелись к нему со всех уголков поляны.

Могучий и прекрасный демон приближался с юга. Его шкура была мокрой после того, как он вплавь пересек реку, но вокруг головы и смертоносных, похожих на косы рук, около узорчатого клюва и по поверхности брони пробегали, потрескивая, зеленые и коричневые молнии.

Шип дал демону возможность приблизиться.

Когда расстояние между ними составляло всего несколько лошадиных корпусов, чародей поднял заскорузлую руку и произнес:

— Стой. Если ты пришел, чтобы причинить мне вред, советую приберечь силы для наших общих врагов.

Туркан остановился и, мотнув головой, ответил:

— В этой битве схлестнулись более могущественные силы, чем я или даже ты, и мы — не более чем пешки в их игре.

Шип ожидал возражения, но отнюдь не такого. Слова Туркана задели, больно ужалили звучавшей в них правдой, отличной от его собственной.

— Этого не может быть, — сказал он.

— Тогда как ты объяснишь то, что люди раз за разом одерживают верх, а не мы? То явление, которое ты называешь удачей, ни разу не снизошло на нас. Что бы мы ни предприняли, все и всегда играет на руку им, а не нам. Выйди из этой битвы, — Туркан вскинул топор, — или мне придется самому покончить с тобой.

Шипу потребовалось некоторое время на переосмысление гипотезы, которой он придерживался. До сих пор он лишь манипулировал другими: использовал ненависть пришедших из–за Стены к альбанцам, стравливая их друг с другом, потребность боглинов в землях, на которых они могли бы жить, охотничьи инстинкты виверн и троллей.

Но никто не смел использовать его самого.

— Нас всех использовали, — настаивал Туркан, — прикажи Диким отступить, и в один прекрасный день мы вернем то, что принадлежит нам по праву.

Слова демона заставили Шипа задуматься.

Он подумал о бесчисленных полчищах пеших воинов–упырей в превосходной броне, о пяти тысячах лучников–ирков, об отряде троллей, готовом наброситься на вражеских рыцарей. О пришедших из–за Стены вивернах и других демонах под его командованием.

— Даже если ты прав, — начал чародей, — мы все равно близки к окончательной победе. Королевство Альба исчезнет, и мы будем единственными и полноправными правителями этих земель.

Туркан сокрушенно покачал головой:

— Ты заблуждаешься. Никаким боглинам, сколько бы их ни было, не тягаться с таким числом вооруженных людей. А поэтому, Шип — да, я называю тебя по имени, — прошу тебя еще раз хорошенько подумать, прежде чем отмахнуться от моего совета. Предки учили меня, что война начинается тогда, когда обе стороны уверены, что смогут выиграть решающий бой одним махом. И каждый раз правой оказывается лишь одна сторона. Сегодня случилось так, что король Альбы уверен в своей победе, а ты, несмотря ни на что, свято уверен в своей. А я говорю, нам этот бой не пережить. Отступи — и я, как и прежде, буду твоим верным союзником. Прикажешь нападать — и ты получишь нового врага, который не будет церемониться.

Шип долго взвешивал предложение Туркана. Ветер затих, не смея потревожить неподвижный теплый весенний воздух, смолкло жужжание насекомых, резко прекратили переговариваться гвилчи. Казалось, сама природа застыла, ожидая окончательного решения чародея.

— Недаром тебя прозвали Оратором, Туркан, — заметил Шип. — Твои речи превосходны и убедительны. Вот только мотивы вызывают сомнения. Ты хочешь, чтобы вся эта армия подчинялась лишь тебе. Тебя беспокоит только будущее кветнетогов.

Чародей вдохнул и медленно выдохнул, сдерживая клокочущую ярость. И бросил в демона заранее подготовленное заклинание. Демон молниеносно воздвиг защитную стену для отражения удара. Не давая ни секунды передышки, Шип атаковал снова. Вспышка зеленой молнии пробила защиту, словно таран стену мазанки. Без единого звука изуродованное тело кветнетога рухнуло на землю. Лишь левая нога продолжала дергаться, словно в ярости из–за смерти хозяина.

— В атаку, — приказал Шип своим военачальникам.

Затем повернулся к мертвому бывшему союзнику.

— Один из нас ошибся, Туркан, — произнес он. Дотянулся до демона и поглотил его силу. Мощь Дикого сделала чародея сильнее, чем когда–либо.

«Надо было убить тебя еще год назад», — с улыбкой подумал Шип и зашагал впереди своих войск. На битву.

НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — ДЕ ВРАЛЬИ

Жан де Вральи умирал, чувствуя глубокое удовлетворение от совершенного подвига, достойного того, чтобы о нем говорили не одну сотню лет. Кузена рядом не было, он ушел. Все правильно, война еще не окончена, и король должен продолжать наступление, а он… А он остался лежать возле своего оруженосца, Йохана, который тоже был серьезно ранен.

Боль была настолько сильной, что затмевала любые мысли, но де Вральи ликовал: с каждым ударом умирающего сердца, которое билось все слабее и слабее, он становился ближе к очищению от былых грехопадений. Колотые раны, откуда со свистом вырывался воздух, вытекала кровь и сочилась желчь, были подобны очищающему наказанию — как раз то, что нужно для легенды о великом рыцаре. А он сам предстанет перед Спасителем чистым.

Де Вральи лишь сожалел, что не смог сделать больше. Умирая, затухающий разум нарисовал картину его схватки с виверной: ему нужно было быстрее развернуть бедра, уклониться от атаковавшей твари и остаться невредимым. Просто вовремя уклониться, только и всего.

Появление архангела немало удивило его. Во–первых, он ослушался приказа, а во–вторых, архангел всегда появлялся лишь тогда, когда де Вральи оставался один.

Тем не менее он стоял здесь во всем своем великолепии, в блестящей белой пластинчатой броне и белоснежной сюркотте, украшенной красным крестом. Ни пятнышка тени не падало на его фигуру, словно высшее существо отпугивало от себя саму смерть.

Лежавшие на поле раненые перестали стонать. Слуги пали ниц. Люди приподнимались на локтях, перекатывались на другой бок, не замечая боли, волочившихся внутренностей и резаных ран, ибо сам посланник небес спустился на землю.

— Дурак, — мягко, со всепоглощающей любовью в голосе произнес архангел, — гордый, тщеславный, спесивый дурак.

Жан де Вральи взглянул в безупречно прекрасное лицо, вспомнив о том, что его собственное перекошено от боли и что он умирает. Но все же рыцарь нашел в себе силы поднять голову и ответить:

— Да!

— А ведь ты был почти идеален. — Архангел наклонился и дотронулся до лба Жана. — Ты был достоин.

Де Вральи на секунду подумал, что архангел–то на самом деле человек, столь мягким было его прикосновение.

— Но слишком горд, чтобы предать короля Альбы, — добавил он, воодушевленный словами высшего существа.

— Существует тонкая философская разница между «убить» и «позволить умереть», — все так же мягко продолжал архангел. — Из–за тебя мой план рассыпался в прах, и теперь мне снова понадобится приложить немалые усилия, чтобы нужные события претворились в жизнь. — Он ласково улыбнулся умирающему рыцарю. — Когда–нибудь ты пожалеешь об этом. Выйди по–моему, и всем было бы намного лучше.

— Ха! — кое–как сумел улыбнуться в ответ Жан де Вральи. — Я поступил как истинный рыцарь и умру в муках. Бог примет меня к себе на небеса.

— Вполне вероятно, — покачал головой архангел, — но пока ты останешься жить и, возможно, в следующий раз окажешься послушнее.

Служитель небес склонился над галлейцем, снял с руки латную рукавицу, обнажив изящную ладонь, и провел ею по телу рыцаря. От его прикосновения де Вральи почувствовал потрясение, сродни тому, которое испытал, в первый раз получив ранение. И, о чудо, все раны затянулись!

Рыцарь судорожно вдохнул — дыхание не причиняло боли.

— Ты не можешь вылечить лишь меня одного! — воскликнул де Вральи. — Это будет не по–рыцарски, если я, единственный исцеленный, просто уйду, а мои не менее отважные воины останутся здесь медленно умирать.

Архангел повернул голову, отбросил длинные волосы со лба и застыл:

— Из всех смертных, которых я когда–либо встречал, ты требуешь больше всех.

— Если придется, архистратиг^[82], буду просить и вымаливать, — буркнул галлеец.

— Что ж, — улыбнулся ангел, — исцелю ради тебя и остальных. Тех, кто еще не перешел в мир мертвых. И я дарую тебе великую славу, ведь именно за этим спускаются божьи ангелы — чтобы даровать силу и удачу. Так что иди и сражайся, маленький наглый человек. Но хочу предупредить тебя: если попытаешься вступить в бой с самой великой силой, когда–либо порожденной землями Диких, проиграешь. Не по моей прихоти, но по воле судьбы. Ты меня понял?

— Ты должен был уже понять, меня не запугать горькой участью, — горделиво ответил де Вральи.

— Ах, моя любовь к тебе безгранична, — восхитился архангел и взмахнул копьем над полем.

Его сила исцелила сотню рыцарей, еще столько же оруженосцев, латников и слуг, потушила сжигавшую их боль, вылечила их израненные тела. Исцелились и старые раны, и увечья: у одного латника из Галле, родившегося в крестьянской семье, когда–то давно была изуродована левая нога, сейчас она преобразилась и стала здоровой, а потерявший в одном из сражений глаз слуга вновь стал видеть обоими глазами.

И все по мановению копья.

Несколько десятков раненых повстанцев тоже исцелились.

— Ступай и спаси своего короля, — напутствовал архангел, — если таково твое желание.

Люди, все до единого, встали на колени и молились до тех пор, пока закованная в броню фигура ангела не растворилась в пахнущем ладаном воздухе.

ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

Дезидерата лежала под лучами яркого солнечного света. Ее жизнь едва не угасла, отчего королева ощущала себя трепещущим огоньком в сгустившихся сумерках.

Как несправедливо! Одна случайная стрела с неба — и вот что с ней стало. Она хотела поддержать супруга, может, даже снискать толику славы для себя, а вместо этого…

Ее боль приглушил какой–то странный молодой человек. Это было как благословение. Способности юноши в представлении королевы были подобны бушующему пламени. Рыцарь и лекарь одновременно, какое изумительное сочетание! Ей не терпелось лучше узнать его.

Находившиеся с ней придворные дамы хранили гробовое молчание.

— Спойте что–нибудь, — попросила она.

Первой запела леди Мэри, постепенно к ней присоединились и другие.

Дезидерата была укрыта дюжиной рыцарских плащей.

Вскоре ее навестил Гармодий. О его приходе королеву никто не известил, старый маг просто прошел через замковый двор и присел рядом. Ей было приятно встретиться с ним взглядом. Даже смертельно раненная, она все еще была желанной для мага.

— Ну наконец–то ты явился, старый дурень, — радостно сказала она.

— Дурень, и еще какой, сбежал с поля боя ради вашего спасения, дорогая. С помощью леди Альмспенд он перевернул королеву на живот и обнажил ей спину.

— Чудесная спина, — будничным тоном заметил он.

Дезидерата, наконец–то успокоившись, расслабленно перевела дух.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Красный Рыцарь лицезрел короля, приближавшегося к мосту впереди своих придворных, видел королевскую армию, спускавшуюся с горного хребта, каждый отряд которой насчитывал столько латников, сколькими ему никогда не доводилось командовать.

Капитан проехал вдоль траншеи. Теперь ее занимали двести лучников и слуг из его собственных людей, а также фермеры из отдаленных деревень.

Его оптимизм и уверенность в роковой ошибке, совершенной врагом, развеялись, погасли, словно задутые порывом ветра, при виде безбрежного океана боглинов, пересекавших открытое пространство и двигавшихся прямо на них. Он почувствовал что–то похожее на безысходность, у него перехватило дыхание.

Приор сидел верхом у сгоревшего дуба. Тут же ошивался и Плохиш Том. Капитан направил своего скакуна к ним, потратив уйму сил, усмиряя молодого коня, которому вдруг не понравилась лошадь приора. Наконец, подъехав достаточно близко, он от души вздул огромного жеребца.

— Скучаю по Гренделю, — признался он Тому.

— Зато Жак уж точно не скучает, — заметил горец и окинул взглядом залитые солнцем поля. — Они приближаются.

Капитан лишь кивнул в ответ. Над их головами выпустил очередной залп некрупных камней требушет. Упав, они проделали брешь в гуще приближавшихся врагов, которые, сомкнувшись, ликвидировали ее, будто той и не было.

— Ведь нет в этом никакого смысла, — раздраженно бросил капитан, — существенный урон он уже нанес, когда пожег фермы. — Он повернул голову в сторону королевских гвардейцев, спускавшихся в траншею следом за двумя сотнями арбалетчиков из Лорики в желто–пурпурных одеждах. — А эта лавина, даже если ей удастся добраться до траншеи, никогда не сумеет захватить крепость. Бесконечная орда боглинов и других, более жутких тварей продолжала катиться по выжженной равнине навстречу темному зеву траншеи. Подкрепления ни за что не успеют добраться до ее края вовремя. Расстояние между фермерами и гильдийцами было слишком большим, и они прекрасно это понимали. Неопытные жители Лорики медлили, лишь треть людей открыла стрельбу по неприятелю. Скорее всего, ополченцы.

Конечно же, это были ополченцы.

— Фермеры выстоят, — рассуждал Том, жуя стебель полевого цветка, что свидетельствовало о его крайнем возбуждении. — А вот члены гильдий нет. Один раз они уже отступали.

Красный Рыцарь обратился к приору:

— Мессир, ваш опыт и знание крепости намного превосходят мои, помогите советом. Или примите командование на себя.

Сэр Марк ослабил поводья, и его лошадь принялась щипать густую траву.

— Ни в коем случае. До сих пор вы прекрасно справлялись, неужели думаете, я стану менять командующих сейчас?

— Хотелось бы, — пожал плечами капитан.

Том не сводил глаз с первой линии врага.

— Придется атаковать их в лоб, — заметил он, — тогда мы выиграем, э–э–э, около десяти минут. — Он растянул губы в ухмылке и стал чем–то похож на мальчишку–сорванца. — Тысяча рыцарей против десяти тысяч боглинов, троллей, демонов и ирков… — Он пристально посмотрел на капитана. — Сам понимаешь — это единственный выход.

Приор окинул взглядом Тома, затем снова обратился к капитану:

— Он всегда такой?

— Большую часть времени, — ответил Красный Рыцарь. — Вы с нами? Правда, не уверен, что кому–то удастся выжить.

— Вы везунчик, — заметил приор, — а это намного лучше, чем опыт или талант. В вас чувствуется сила, молодой человек, и подозреваю, вы появились здесь не иначе как по Божьей воле. И Бог велит мне следовать за вами, куда прикажете.

— Ну вы и выдумщик. — Красный Рыцарь воздел глаза к небу.

— Вы так и с настоятельницей разговаривали? — поинтересовался старый рыцарь.

Капитан отвел взгляд, в кои–то веки смутившись.

— Мы последуем за вами, — продолжил сэр Марк. — Если крепость падет, наш орден потеряет все.

— Значит, действуем по твоему плану, Том, — кивнул капитан. — По двум мостам переберемся через траншею, на противоположной стороне выстроимся в линию и станем продвигаться развернутым строем.

Он осмотрелся и отметил, что все: Изюминка, Майкл, Фрэнсис Эткорт и Лилиард — выглядят побледневшими и измотанными.

— Убивайте всех, кто под руку подвернется, — с ноткой сарказма промолвил Красный Рыцарь.

И скомандовал:

— За мной!

Войдя во внутренний двор Замка у моста, король застал там Гармодия, склонившегося над королевой и осматривавшего ее рану в спине. Леди Альмспенд коснулась рукой плеча его величества, придерживая.

— Дайте ему еще немного времени, милорд, — тихо произнесла она.

— Они приближаются! — раздался крик со стены.

И, словно в ответ на возглас, очередями защелкали спусковые механизмы арбалетов. Король растерялся, не зная, что предпринять.

— Я должен увидеть королеву! — воскликнул он.

К нему подошла леди Мэри:

— Умоляю, ваше величество, подождите еще чуть–чуть.

— Еще малость, и мы либо победим, либо проиграем, — простонал тот.

— Живее, парни! Капитан на нас рассчитывает! — снова донеслось со стены.

— Любимый? — окликнула Дезидерата.

Побледневший как полотно, Гармодий отступил в сторону, пропуская короля к супруге. Королева потянулась к монарху и взяла его за руку.

— Ты должен идти. Выиграй это сражение, — произнесла она.

— Я люблю тебя. Лишь благодаря тебе я стремлюсь быть достойным королем, человеком и рыцарем. Я не могу потерять тебя, — признался король.

— Знаю, — улыбнулась она, — а теперь иди. Вырви эту победу ради меня.

Он склонился над королевой и поцеловал ее, стараясь не обращать внимания на струйку крови, вытекавшую из уголка ее рта.

Король направился к выходу, и Гармодий последовал за ним.

— Я мог бы потребовать ответа, что вы здесь делаете, но у нас нет на это времени, — заявил магу монарх.

Старик прищурился:

— Никогда бы не подумал, что решающая битва начнется так скоро, а сила нашего врага возрастет настолько, что я даже боюсь себе это представить. Если применю заклинание лечения, он узнает, где я, ударит, и мне конец. Это столь же очевидно, как дважды два.

— Тогда что мы можем сделать? — после короткой паузы спросил король.

— Вокруг крепости возведены магические защитные стены, особенно они сильны в часовне, — ответил Гармодий. — Но даже если мы сумеем доставить туда королеву, это будет означать, что армия останется без моей поддержки, и, когда Шип начнет убивать, он моментально сметет нас всех.

— Спаси ее, — нахмурившись, приказал король. — Я отправлю с тобой своих рыцарей, и они помогут перенести ее в часовню, даже если все чудовища этого мира решат встать между ней и ними.

Гармодий почувствовал уважение к монарху за его готовность пожертвовать всеми своими войсками ради спасения любимой королевы. Правда, состояние ее величества волновало и его самого.

— Хорошо, — согласился он.

ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

Ему не нравилось то, что он должен был сделать. Ему не нравилось то, что теперь его все ненавидели, хотя ему так хотелось доказать свою правоту. Показать, что их всех ждет. Во что они превратятся. Кем станут. Такими, как она. Как те ведьмы.

Грызть веревки было несложно. Но порезы на спине и раны от ударов лучников давали о себе знать. Чтобы освободиться, требовалось время… И усмирение боли. Поэтому отец Генри трудился с перерывами на отдых. Или сон.

Проснувшись, он услышал чьи–то голоса, доносившиеся откуда–то снизу. Отец снова вгрызся в путы, рвал их, как угодивший в ловушку зверь. Спустя некоторое время, полностью обессилев, принялся неистово молиться. Это помогало терпеть боль. Он к ней привык.

После долгих часов упорного труда он освободился от веревок и пролез через проем — лаз, ведущий в разветвление подвалов. Отец Генри двигался очень осторожно и всего лишь раз потерял сознание, придя в себя через пару минут. Или часов. Наконец он добрался до главного коридора хранилища, который вел наружу, и услышал голоса двух лучников, охранявших выход.

Отец прочитал молитву, и… Бог указал ему путь. Кто бы последним ни заходил в подвалы, он оставил дверь незапертой. Священник кое–как доковылял до пологого спуска в хранилище и осмотрелся. Он сполз вниз и, поднявшись, нащупал лампу со свечой и огниво. Господь благоволил ему. Дальше путь лежал по ступеням еще глубже, в кромешную тьму. Наемники предусмотрительно нарисовали на стенах стрелки, указывающие дорогу. По ним отец Генри и двинулся.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Со страхом Шип следил за тем, как его ударные войска выходят на равнину, оставляя позади леса. Недели осады обошлись слишком дорого, и теперь чародей гадал, хватит ли ему сил пережить эту схватку. Однако страх поселился в нем несколько ранее.

Стоило Шипу взять крепость в осаду, и на противоположной стороне реки появилось неведомое, в сравнении с чем сам чародей был не сильнее шамана–боглина. Оно применило всего одно заклинание, столь сложное и могущественное, что любые чары мага казались лишь безобидными детскими шалостями. После чего исчезло.

Сила. Великая сила земель Диких.

Стоя на границе выжженных полей, Шип наблюдал, как бежит навстречу ненавистному врагу собранное им воинство, воплощенное возмездие королю и его бестолковым прихвостням. Смотрел, как боглины захватывают безлюдный Нижний город и лавиной несутся вверх по улицам. А в голове без конца вертелась всего одна мысль: «Будь ты проклят, демон. Ты оказался прав. Я всего лишь пешка».

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

По мосткам, перекинутым через обожженную, с вкраплениями стекловидной массы, траншею перебирался капитан со своими людьми, выстроившимися в колонны по одному. Два деревенских паренька с алебардами приветственно помахали ему, а потом ободрительно заулюлюкали. Да и почему бы им не радоваться? Это же не они скачут на полчища боглинов.

Капитана разобрал смех. Он обернулся: за ним следовали Жак, оружейник Карлус с болтавшимся на боку сигнальным горном и Майкл со знаменем.

— Перестраиваемся, — приказал он.

До ближайших боглинов оставалось меньше шестисот шагов.

Красный Рыцарь взглянул на Замок у моста, надеясь увидеть короля. Осмотрел противоположный берег реки, но ничего не смог разобрать, поскольку главное сражение еще только намечалось у подножия горного хребта. Там собралось две тысячи рыцарей.

Король подоспел как раз вовремя.

Капитан видел, как через мост переходил небольшой отряд рыцарей. Знамя из Галле, но он не мог определить, чье именно. «Поторапливайтесь!» — подумал он.

Его латники и рыцари всех воинских орденов, сформировав две колонны, продвинулись вперед еще на двести ярдов, оставив такое же расстояние с обоих флангов.

Капитан был в самом центре войска. Между людьми и боглинами оставалось приблизительно четыре сотни шагов.

— Готовность! Шагом! — крикнул он, и Карлус протрубил его приказ остальным.

— Запомните сегодняшний день, ребята! — послышался голос Тома.

Под копытами лошадей, хотя и продвигавшихся шагом, дрожала земля. Позвякивала конская сбруя, к общему шуму добавлялся перезвон брони. Песнь рыцарского войска.

Двести пятьдесят шагов.

— Рысью!

От бега полутора сотен лошадей земля заходила ходуном, словно во время землетрясения.

В прошлый раз враг сильно недооценил людей. Теперь он отправил в бой больше дюжины гигантских троллей, ревущих и стремительно сокращавших расстояние в несколько сотен шагов между собой и задними рядами их же пехоты. Но, как и королю, им уже не успеть к началу схватки.

Капитану представлялось, что на открытой местности тролли будут сражаться не ахти как и против конных рыцарей им не хватит прыти. А может, это только казалось? Но времени для подобных размышлений не осталось. Да и для обдумывания тактики и стратегии тоже.

Красный Рыцарь оглядел поле, при этом шея отозвалась болью. Галлейские рыцари двигались вдоль траншеи, как и арбалетчики из Лорики, подгоняемые громкими приказами сэра Милуса. К моменту столкновения с врагом их ряды будут плотно сомкнуты.

Два фронта сближались друг с другом со скоростью несущейся галопом лошади. Боглины не собирались отступать, но им недоставало слаженности, поскольку они, словно рой насекомых, парящих над землей, были каждый сам по себе.

— В атаку! — крикнул капитан.

Правда, в грохоте копыт ни Жак, ни Карлус его приказа не расслышали. Тогда Красный Рыцарь наклонил копье вперед, уперев его в крюкоподобную опору под рукой, готовый пробить ближайшую цель, и горнист, сообразив, тут же протрубил сигнал к наступлению.

Капитан подался еще чуток вперед. На несколько ударов сердца он воплотил мечту далекого детства, когда, будучи мальчишкой, грезил о доблести и славе и рисовал в своем воображении именно такую картину. Он был ветром, пением копыт и, конечно же, острием копья.

Щуплые боглины нанизывались на копья так легко, что почти не оттягивали оружие к земле, словно расставленные по полю соломенные куклы. Рыцари посильнее пробивали по три, четыре, а то и пять тварей, прежде чем древко оружия ломалось или вонзалось в землю под весом насаженных на него тел, и его приходилось бросать, чтобы не вылететь из седла самому. Расстояние между всадниками позволяло сметать ряды боглинов и маневрировать между ними, сбивая с толку.

В течение нескольких секунд рыцари разбили первую волну Диких. Однако, как грязь забивается в борону и мешает вспахивать землю столь же быстро, так и несметная орда боглинов постепенно стала сдерживать наступление рыцарей. Боевые кони, пусть и могучие, вынужденно замедляли бег не только из–за плотности вражеских рядов, но и из–за вязкости усыпанной телами Диких земли. Атака захлебывалась.

А затем боглины перешли в контрнаступление.

ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

У лестничного пролета отец Генри чуть замешкался, собирая волю в железный кулак. И ненависть. Он находился глубоко под землей, и его свеча неумолимо таяла. Сколько осталось до выхода, священник не имел ни малейшего представления. А еще его мучила боль.

Отец Генри молился и продолжал идти, шел и снова молился. И, конечно же, он не прошел дальше дороги, ведущей из крепости.

Наконец священник уткнулся в двойные двери высотой в два человеческих роста и шириной с церковные. Он ожидал, что ворота будут заперты непреодолимой дьявольской силой, но печати оказались неактивными. Отец Генри схватился обеими руками за огромные дверные ручки. Между ними оказался ключ.

ЛИССЕН КАРАК — КОРОЛЬ

Король приказал уложить королеву на носилки, закрепленные между четырьмя лошадьми, и вместе со своими придворными рыцарями выехал из главных ворот Замка у моста, несмотря на то что лучники гарнизона изо всех сил поливали приближавшихся врагов дождем из арбалетных болтов. Даже несмотря на то что сам видел, как приор и странный рыцарь–наемник переводили своих латников по двум узким деревянным настилам, перекинутым через обгоревшую траншею, на равнину.

Король осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, зачем им понадобилось атаковать самим. Открывшаяся картина завораживала.

Пока бесконечная орда боглинов неслась вперед без единого звука — пожалуй, самое страшное в этих существах — их абсолютная бесшумность, — рыцари без суеты выстроились в боевой порядок. Король слышал, как капитан наемников отдавал приказы, которые незамедлительно повторял его горнист. — Мы готовы, — сообщил сэр Алан.

Король махнул рукой в сторону траншеи.

— Раз наши друзья оказались столь любезными, что расчистили нам путь… — произнес он и легонько тронул коня шпорами.

Пробираясь к часовне, монарх наблюдал, как атаковавшие рыцари схлестнулись с противником. Король жалел, что он сейчас не там, с ними: вид сражения потрясал. Он обратился к сэру Алану:

— Как только доставим королеву в крепость, присоединимся к ним.

Он указал на рыцарей, которые, словно коса самой смерти, прореживали ряды чудовищ.

— Милорд, — не согласился сэр Рикар, — нас ведь всего шестьдесят. Придворные рыцари продолжали скакать вдоль траншеи, а король не мог оторвать взгляда от сражавшихся:

— Их не намного больше, чем нас.

— Но ведь вы король! — запротестовал в свою очередь и сэр Алан.

И тогда монарх засомневался в правильности своего решения. Подобная неуверенность появлялась у него в начале каждого сражения. Как человека, посвятившего всю жизнь оттачиванию мастерства владения оружием, его неудержимо влекло туда, в гущу этой восхитительной битвы, разворачивающейся всего в трехстах шагах. Он хотел бы лично вести этих людей, чьи лошади как раз начали замедлять бег, в бой.

А еще, как человек, прислушивающийся к голосу разума, он знал: не королевское это дело — гоняться за ратными подвигами. Но Дезидерата ведь сказала ему… Да и бой так близко. Сейчас королева в нем не нуждалась: путь до ворот крепости был свободен и безопасен.

— Рыцари! — взревел он. — За мной!

ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

Священник открыл потайную дверь и попятился от хлынувшей в проем волны боглинов, которые вихляющейся походкой, ничем не схожей с человеческой, устремились к ведущим наверх ступенькам. Не успел отец Генри их рассмотреть, как получил сильный удар в голову.

Человек потерял равновесие, краем глаза заметив нечто острое, похожее на шип. Сознание затуманилось, но он успел догадаться, что именно пробило ему голову. Попытался пошевелиться, но не смог. Вспыхнула резкая боль. Намного превосходившая ту, которая жгла его истерзанную спину.

Медленно, словно срубленное дерево, отец Генри рухнул на пол. Хотел помолиться, но не дали: на него давили со всех сторон, и священник закричал, пытаясь…

Пытаясь умереть до того, как его сожрут живьем.

ЛИССЕН КАРАК — СЭР ГЭВИН

Сэр Гэвин поднялся на рассвете и отправился в часовню прочитать молитву. Молился он долго, стоя на коленях в утреннем свете, не думая ни о чем, кроме боли в боку, и вспоминая собственную неудачу, которая была еще более болезненной.

Услышав крики солдат, призывающих всех рассаживаться по коням, он заставил себя подняться. Перекрестившись, он зашагал к выходу, где столкнулся с сэром Йоханнесом.

— Я тоже могу держаться в седле, — сказал ему Гэвин.

— Приказ касается лишь тех, кто здоров, — покачал головой маршал, — я и сам остаюсь, парень. Так что не рыпайся.

Но Гэвин не хотел ничего слушать. Чем дольше он был на ногах, тем лучше себя чувствовал.

— Но я смогу! — воскликнул он.

— Тогда поедешь завтра, — ответил Йоханнес. — Том уже набрал людей. Если хочешь быть полезным, надень доспехи и с важным видом походи здесь вокруг. За стенами тяжелый бой.

Йоханнес махнул рукой в сторону внутреннего двора крепости: сбившись в небольшие группки, монахини и крестьянки молча смотрели вниз, на равнину.

— В крепости осталось около сорока защитников, и девицам кажется, будто их бросили на произвол судьбы.

— Боже милостивый, — выдохнул Гэвин, — всего сорок человек?

— Капитану не терпится выиграть сегодняшний бой, — пояснил Йоханнес. — Тупой ублюдок. Нет, чтобы остаться в крепости, и пусть король занимается тем, для чего приехал. Но этому олуху приспичило корчить из себя героя.

Гэвин криво улыбнулся старому ветерану.

— Видать, семейное, — заметил он и отправился выполнять поручение маршала.

На поиски брони ушло приличное количество времени: в лазарете ее не оказалось, но зато она нашлась в чулане рядом со шкафом с лекарствами. Правда, никто не удосужился ее почистить.

Гэвину никак не удавалось облачиться в доспехи в одиночку. После многочисленных попыток он кое–как натянул гамбезон. Затем, растянувшись в полный рост на полу, сумел, словно морскую ракушку, защелкнуть нагрудник и наспинник. Но из–за боли в боку никак не мог застегнуть боковые пряжки.

— Если позволишь, я тебе помогу, — произнес чей–то голос.

Послушница. Та самая, внешность которой покорила его брата. Та самая, сила которой сумела его исцелить.

— Ты…

— Амиция, — ответила она и кивнула в сторону лучника, стоявшего в противоположном конце комнаты. На его лице застыли тоска и усталость. — Его приставили охранять меня, только какое ему в этом веселье? Я ведь пока не превратилась ни в боглина, ни в дракона. Так, перестань двигаться.

Ее руки оказались весьма умелыми. И сильными.

— Ты умеешь использовать силу, — тихо произнес Гэвин.

— Да, и я дам тебе немного, — ответила она. — Приближается нечто злое, я чувствую. Из земель Диких. Мы должны остановить это.

Ее голос был волшебным, пугающе чистым. И взволнованным.

Гэвин безоговорочно поверил словам послушницы и обратился к лучнику:

— Как тебя зовут?

— Сим, милорд, — угрюмо ответит тот, избегая встречаться с молодым рыцарем взглядом.

— Ты умеешь сражаться, Сим?

— Справлюсь с любым врагом, — ответил воин, — сражаться — единственное, что я умею, а вот чем приходится заниматься — охранять монашку капитана.

Гэвин почувствовал, как Амиция сжала пальцы у него на плече.

Сим исподлобья взглянул на них.

— Простите. Знаю, ты не его, и все такое. Просто я хотел бы сейчас оказаться со своими, от этого сражения так много зависит, а я еще никогда не участвовал в столь важной схватке. Старперы хвалятся, «какой значимой была та битва, какой суровой — эта». Но именно сейчас они в центре самой крупной мясорубки, и, раздери меня дьявол, я хочу присоединиться к ним! — Он отвернулся. — Хочу стать героем.

Гэвин рассмеялся и сам удивился, насколько искренне и непринужденно прозвучал его смех.

— Я тоже, — ответил он, хлопая Сима по плечу.

Доспехи оказались слишком тяжелыми, зато грудь и спина были надежно защищены. Амиция помогла Гэвину с латными рукавицами, после чего, не без помощи Сима, надела ему на голову бацинет. Молодой рыцарь почувствовал, как по волосам скользнула бармица. Ему захотелось сказать что–то игривое вроде: «У меня еще никогда не было столь привлекательного оруженосца», однако при мысли об оруженосце он запнулся.

Пока Сим расправлял ему бармицу на спине, послушница произнесла какое–то слово, всего одно, отчего в воздухе вспыхнуло бледно–желтое пламя и с хлопком, будто лопнул мыльный пузырь, исчезло.

— О, Дева Мария, — перекрестившись, произнесла она, — они здесь. Прямо здесь, в крепости. Следуйте за мной! — позвала Амиция и побежала к двери.

Сим понесся за ней, как и Гэвин, который, правда, сначала отыскал свой меч, валявшийся в углу, и на всякий случай прихватил баклер лучника.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Несмотря на прескверный характер, новый жеребец капитана был не из трусливых и упивался сражением. Он бросался то в одну сторону, то в другую, поднимался на передние копыта и лягался окованными железом задними, таранил противников корпусом, благодаря чему вокруг Красного Рыцаря всегда оставался клочок свободного от врагов пространства, во всяком случае — от живых. Боглинов, пытавшихся залезть под коня, чтобы перегрызть тому сухожилия или хотя бы просто ранить, он беспощадно втаптывал в землю или отбрасывал точными ударами копыт. Капитан давно потерял счет убитым ими врагам. Руки отваливались от усталости, хотя что говорить — он и в бой–то отправился почти без сил, с трудом держа оружие.

Рыцари, как на совместных тренировках, принялись расчищать себе путь, чтобы находиться ближе друг к другу — конь к коню, воин к воину.

Рубанув сплеча, будто пробирался сквозь плотные заросли лиан, капитан одним махом лишил очередного монстра обеих рук, затем подался вперед, балансируя в стременах, и вторым ударом пробил голову другого, а Георг — в пылу схватки Красный Рыцарь решил назвать коня Георгом — попятился. И они уперлись в Плохиша Тома, перемалывавшего вражеские жизни, словно мельница.

Капитан не стал ему мешать. Поднял забрало, смотровой щиток и жадно глотнул свежего воздуха. Георг нетерпеливо рвался обратно в бой. Красный Рыцарь приподнялся и осмотрел поле битвы. Его людям удалось сохранить строй, пусть в нем и было несколько проплешин.

«Нас просто похоронят тут заживо».

Он не знал, сколько прошло времени, да и никто этого не знал, потому как время в бою течет по–другому. До траншеи, оставшейся позади, с окопавшимися в ней гильдийцами мастера Рэндома, добрались люди в пурпурно–желтых табардах, а солдаты в ярко–красных плащах плотным строем заняли позиции непосредственно за ними. Еще дальше, за мостом, земля пестрела ярко–зеленым. Лучники из королевских охотников.

— Жак! — громко крикнул капитан.

Слуга находился всего в нескольких ярдах от него, сражаясь за собственную жизнь.

— Карлус!

Горнист не нашел времени, чтобы просто обернуться.

— Черт! — выругался Красный Рыцарь.

Сейчас была дорога каждая секунда, каждый дюйм свободного пространства, и гонку со временем он проигрывал. Нужно было уезжать. Немедленно.

Красный Рыцарь повернул коня и направил его на противника Жака. Те несколько сотен фунтов, что весил ирк, конь весом почти в тонну даже не заметил.

Меч капитана сразил очередное чудовище, когда одна из дюжины тварей под копытами коня Жака смертельно ранила животное. Скакун и его всадник рухнули на землю. В ту же секунду верного слуги не стало. Молодой мужчина снова развернулся, лишив жизни ирка под копытами Георга, и мог лишь бессильно наблюдать, как вражеское копье пробило челюсть Карлуса, отчего тот скончался на месте и упал вместе с горном. С ним исчезла и последняя возможность пробиться на свободу. Еще один взмах меча — и голова боглина, пытавшегося вцепиться зубами в горло Георга, отделилась от тела. Капитан взревел и осмотрелся по сторонам в поисках помощи.

ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

Носилки с раненой королевой поднимали по длинной извилистой дороге, ведущей к воротам крепости, под охраной сэра Дрианта и еще пяти рыцарей.

Король приказал своим людям выстроиться за ним.

— В последний раз умоляю вас одуматься, милорд, — не унимался сэр Алан, — будь сэр Глендовер жив, он бы ни за что не позволил вам ехать.

Услышав слово «позволил», король отринул последние сомнения.

— Король здесь я, — заявил он. — За мной!

В самом центре поля плотным кольцом сражались наемники и те, кто отправился вместе с ними. Монарх направил коня с шипом на голове прямиком на знамя с плетеными восьмерками:

— Вперед!

ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

Гармодий плевался от ярости, но все равно развернул коня и последовал за королем, которому не терпелось кинуться прямиком в объятья врага. Прими он любое другое решение — остался бы в безопасности.

Королева умрет. А он, Гармодий, так ее любил, как король никогда не был способен и никогда не будет, поскольку она — совершенное дитя герметизма. Сам ангел, снизошедший на землю.

Но как художник стремится уберечь свое величайшее творение, так и Гармодий не мог допустить гибели короля. Не сейчас, когда победа или по крайней мере их спасение так близко.

«Всем нам свойственно ошибаться, — размышлял старый маг. — А ведь если я умру, все мои знания исчезнут вместе со мной».

Это было сродни некой доисторической катастрофе, которую наделенный знаниями мудрец навлек на все человечество.

Но времени на раздумья у него уже не оставалось.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип смотрел и не верил собственным глазам, ибо цель, ради которой он затеял всю эту войну, сама, абсолютно беззащитная, устремилась к нему. Глупейший поступок, на который чародей не сумел бы его побудить никакими уловками.

Король.

Сперва монарх направлялся в крепость, и Шип уже готовился признать поражение, ибо в крепости король оказался бы вне досягаемости. Но нет. Этот глупец развернул рыцарей во чрево чудовищного воинства Шипа.

Тем временем боглины пробрались в монастырь.

Чародей не мог решить: покончить с королем лично, применив силу, чего очень хотелось, или отправить на выполнение этой задачи кого–нибудь из наиболее смертоносных монстров.

И тут его осенило: как бы ни закончилось сегодняшнее сражение, если король умрет — он, Шип, победил. Не важно, какая сила передвигает его, будто пешку, — смерть короля Альбы намного, намного возвысит его. Среди людей начнется гражданская война, а это значительно ослабит их влияние в здешних краях.

Падший маг собрал силу для решающего удара.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Его соратники умирали один за другим.

Различать рыцарей в броне не так–то просто, поэтому капитан не знал, кого именно он больше никогда не увидит живым. Да и наблюдать за гибелью парней ему было недосуг, он мог позволить себе лишь изредка бросить мимолетный взгляд. Кольцо боглинов сжималось все туже, и чем плотнее их окружали, тембольше людей прощались с жизнью, раздавленные павшей лошадью, проткнутые копьем или сраженные шальной стрелой.

Рядом с ним Том, подобно кузнечному молоту, продолжал сокрушать врагов, а Изюминка походила на ангела мщения; рыцари ордена сражались не хуже воинов небесного легиона.

Не будь капитан столь поглощен дракой, обязательно посмеялся бы над бессмысленностью этой мясорубки. Они выиграли нужное время, и теперь победа людей, можно сказать, у них в кармане. Вот только не пал бы Карлус с горном, да продержался бы Жак еще пятьдесят ударов сердца, тогда…

Зарубив еще двух боглинов, Красный Рыцарь заприметил тролля. Гладколицый черный монстр возвышался над всеми, а его чудовищный рык разносился над полем звенящих клинков и напиравших на рыцарей боглинов.

Тролль был не один. Их оказалось шестеро. Исходившие от них волны страха привели запутавшихся между копытами лошадей боглинов в замешательство, превратив в бесполезное мясо. Георг встал на дыбы, лягнул копытами и рванулся вперед.

Жеребца и его всадника обдало волной ужаса. Капитан перехватил меч обеими руками и, как только Георг поскакал на ближайшего тролля, занес клинок над каменной головой чудовища. «Против этих копье не помешало бы», — подумал молодой мужчина.

Тролль тоже заметил Красного Рыцаря, развернул свою неповоротливую тушу, наклонил голову так, чтобы рога прикрывали шею, и устремился вперед, намереваясь поднырнуть под меч капитана и выбить того из седла.

Георг на ходу поменял направление. Быстрей, чем наездник успел что–либо сообразить, конь атаковал. С кошачьей ловкостью боевой скакун увернулся от направленных в его сторону рогов и ударил копытом в лоб тролля с такой чудовищной силой, что по каменному лицу твари пролегла трещина.

Монстр завопил, мотая головой и рассекая воздух рогами, ринулся вперед и задел правую ногу коня. Георг, стоя на задних ногах, уклонился, и пронесшийся мимо тролль лишь развернул животное на месте…

Враги расступились, освобождая пространство между троллем и Георгом, а они оба снова разворачивались навстречу друг другу. Капитан чувствовал, время будто подстраивается под него, словно этот миг был предрешен еще в момент сотворения мира. Тролль и конь оказались друг напротив друга, а на шее монстра открылось незащищенное место…

Падающей звездой меч угодил в сочленение между двумя пластинами окаменелой плоти и продолжил движение, перерубил позвоночник противника, вошел еще глубже и отделил голову от тела, из которого брызнул фонтан ихора…

Георг резко прыгнул вперед и споткнулся, отчего капитан вылетел из седла. Приземляясь, он попал плечом во что–то мягкое и покатился кубарем, напрягая уже не раз травмированные за эту весну мышцы шеи, громыхая пластинами наплечников, будто телега жестянщика. После очередного кувырка он уперся коленями в землю и поднялся на ноги.

Справа обнаружился еще один тролль, которого осыпали ударами Том и Изюминка, за ними, стоя плотным кольцом, отбивались оставшиеся в живых рыцари. Но это длилось недолго: каменные чудовища разорвали их круг, и количество людей начало стремительно уменьшаться. Тролли безжалостно сминали броню, круша тела.

ЛИССЕН КАРАК — СЭР ГЭВИН

Гэвин неотступно следовал по ступенькам за Симом, который, в свою очередь, не отставал от послушницы, потом они пересекли внутренний двор и добратись до подвалов, где хранились припасы. Тяжелую дубовую дверь охраняли двое лучников.

— Дикие наступают из потайного хода! — крикнула Амиция, страх и злость придали весу ее словам.

Ее услышали все, кто находился во внутреннем дворе: все монахини и все селянки. Лучники недоуменно переглянулись. Сим поравнялся с Амицией.

— Приказ капитана! — выкрикнул он высоким пронзительным голоском, мало походившим на голос бравого героя.

Лучник, что покрупнее, принялся суетливо возиться с ключами.

Гэвин нагнал послушницу и Сима, пробежав через весь двор. Женщины застыли от страха, и он внимательно отследил выражения их лиц — беспокойство, обреченность, смешанный с печалью гнев на выпавшую им тяжкую долю, ведь они потеряли слишком многое. О да, такое ему хорошо знакомо — потери, крах надежд.

— Вооружайтесь! — крикнул он им.

Высокий лучник отпер обитую железом дубовую дверь, и Сим устремился по ступенькам вниз, в кромешную тьму. Следующим отправился Гэвин, послушница замыкала их малочисленную группу.

В первом подвале царил полумрак: какое–никакое, но освещение в нем было. Там располагались повозки наемников с прислоненными к ним связками копий. Проходя мимо, Гэвин взял одно себе.

Внезапно приоткрылась дверь с противоположной стороны. Сим не успел подбежать и захлопнуть ее, зато рассек надвое сунувшегося в щель боглина, выдернул меч из разрубленной грудной клетки и пнул мертвое существо так, что опрокинул его на спину…

Гэвин лишь мельком глянул на ступени за дверью, но и этого хватило, чтобы рассмотреть непрерывный поток врагов, карабкавшихся вверх.

— Держите дверь! — крикнул он, делая выпад копьем.

Стальной наконечник пробил шкуру боглина в области шеи, звук напомнил Гэвину, как трескается пронзенный ножом омар. Раздался хлопок, тело боглина свалилось с копья, и молодой рыцарь изо всех сил налег на дверь.

Сим рубил и колол одного врага за другим, ужас и отчаяние придавали лучнику сил орудовать мечом.

Лестничный пролет был под завязку забит врагами.

Он убил еще одного.

Затем еще.

И тогда послушница подняла руки и произнесла всего одного слово на архаике, отчего подвал осветило золотисто–зеленое сияние.

ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

Королева расходовала слишком много энергии на поддержание жизни в своем раненом теле, но боль не отступала, не позволяя дышать свободно. И все же она отчетливо чувствовала врага — средоточие мощи земель Диких, ядовито–зеленый силуэт, внутри которого была лишь чернота, — и на этот раз он собирал силу. Она ощущала его так же ясно, как и силу солнца в своих руках.

— Что тут происходит? — поинтересовался сэр Алан.

Он наклонился и осторожно опустил носилки у порога часовни. Неподалеку стояла женщина постарше него, в простой неброской одежде, такую обычно носят служанки или крестьянки.

— Раз уж спрашиваете, сэр рыцарь, то подвалы кишат боглинами, и весь гарнизон изо всех сил пытается удержать двери.

— Господи Иисусе! — воскликнул сэр Алан, а сопровождавшие его рыцари тут же обнажили мечи.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Шип с удовольствием смотрел, как король любезно прорубает себе путь прямиком к нему. Иногда все же выходит так, как и было задумано. Его любимые тролли — могучие дхаги — рвут рыцарей на куски. Да, некоторые погибли, но у него есть еще. На худой конец, всегда можно найти новых. Люди даже представить себе не могут, насколько плодовиты земли Диких.

Чародей не мешал королю сражаться, и тот продолжал выстилать свой путь трупами врагов, пока сумасбродная атака наконец не привела его к остаткам группы наемников. И темному солнцу.

Король и темное солнце в одном месте.

Шип призвал накопленную силу, намереваясь использовать ее всю до последней капли: и жизнь Туркана, и души других народов, не забыл вплести в заклинание и силу сэссагов–шаманов. Он смаковал собранную мощь.

Затем осторожно, чуть ли не с нежностью направил удар между двух своих самых заклятых врагов. Ему никто не мешал и ничто не отвлекало.

Его Дворец воспоминаний таковым вовсе не являлся: то был сплошной комок перекрученных сетей и канатов, которые он плел в своем сознании целую вечность. Шип потянулся к новой законченной сети и направил всю силу в заветную цель.

Гармодий почувствовал его ворожбу, затем увидел и применил собственную вязь — зеркало. Его ответный удар тоже являл собой хитросплетение сил и включал в себя множество ловушек, где, избежав одной, жертва неминуемо попадала в другую. Он хорошо усвоил преподанные ему уроки.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан тоже ощутил два могущественных заклинания, выпущенных почти одновременно. Будто пламя и молния пронзили каждый дюйм воздуха между заклинателями.

Он был Гармодием. А еще, всего на мгновение, стал Амицией. Времени не существовало. Сил тоже не осталось, но тем не менее он отдал старому магу последние крохи. Красный Рыцарь дотянулся до Амиции и зачерпнул силу от нее, хотя в тот момент девушка сама отчаянно сражалась за жизнь, взял силу у Мирам и хора, расположившегося рядом с ней. Вобрал мощь солнечного света, щедро разлитого вокруг.

Только вряд ли этого хватит.

Капитан дотянулся до огромной, обитой железом двери и настежь распахнул ее. Поток зеленого света ударил прямо в него. Перенаправил поток на Гармодия, усиливая ответное заклятие старого мага. Грянул гром, в небеса брызнули всплески бело–зеленого пламени, исказив завесу реальности, отчего на короткое мгновение пелена, укрывавшая этот мир, была сорвана. Капитан увидел, как белые звезды пронзили черноту ночи, как зародился хаос и как взлетел вверх столп силы, вырвавшейся из его мира.

ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

Дезидерата ощутила, как сила Гармодия устремилась к изумрудно–зеленому гиганту — оценила тонкий ум, создавший подобное хитросплетение волшебства.

Сила изумрудного гиганта раз в двадцать превосходила силу придворного мага, и зеленая волна, рассеиваясь, отражаясь и меняя направления, накрыла его с головой. Словно вышедшая из берегов река, чей поток устремляется на равнину с заблаговременно вырытыми каналами и возведенными плотинами, однако, сколько бы их ни было, река затопит каналы, прорвет плотины, и все исчезнет под ее водами.

Тем не менее в воздухе зависла некая, возможно, значительная часть отраженной Гармодием ярко–зеленой силы. А может — крохотная.

Эта сила хлынула мимо короля, который в ужасе смотрел, как сэр Алан сначала превратился в пылающий факел, ремни его брони обуглились, искаженное криком лицо стало красно–лиловым, а затем рыцарь и его конь рухнули на землю. Позади монарха угрюмо нахмурился Гармодий: рука мага высохла и превратилась в пепел, а через несколько ударов сердца и сам старик обратился в прах, тут же подхваченный ветром и развеянный по равнине.

Отраженная зеркалом энергия ударила в Шипа в тот момент, когда он завершил заклинание. Тщательно собранная им сила срикошетила именно в то место, откуда она исходила, опалив его самого.

Шип вскрикнул и дернулся от неожиданности. А где–то там, на поле боя, сущность Гармодия на мгновение вспыхнула и столь же быстро погасла.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Капитан продолжал наносить удары. Его меч опускался скорее под действием сил земного притяжения, нежели его собственных, коих почти не осталось.

В эфире он держал за руку Гармодия.

«Прими меня, парень».

Капитан сразу все понял и сделал то, что необходимо. Он открыл двери в свой Дворец, одной рукой принял дух мертвого мага, другой сотворил заклинание. Воздух снаружи наполнился высвобожденной зеленой силой, до которой можно было дотянуться и взять. И он взял ее, затем с помощью чудотворных знаний своей наставницы и Амиции, использовавшей силу Диких, он поместил Гармодия на постамент, на котором раньше стояла Пруденция.

«Уж лучше быть слугой нерадивого хозяина, чем…» — пробормотал маг.

Только сейчас капитан задумался, а стоило ли вообще давать пристанище этому… этой сущности или духу в собственном Дворце.

«Во время бури любая пристань сгодится, — рассудил Гармодий, — а теперь дуй назад и руби монстров, не то превратишься, как и я, в мертвеца».

Красный Рыцарь снова поднял меч. Воздух все еще благоухал разлитой в нем силой. За ним стоял Георг.

«Сделай мой голос громче», — попросил капитан Гармодия.

— Все в клин! Ко мне! Майкл, неси сюда знамя! — Его голос грохотал, будто он превратился в бога времен Архаики.

Он подумал: а может, именно так и появились «боги времен Архаики»? Что ж, если проверять эту теорию, то как раз сейчас.

— На колени! — приказал он Диким.

«Святой Гермес, парень! Не надо оспаривать его контроль над Дикими! Угомонись!»

Примерно треть тварей вокруг него перестала сражаться. Кто–то попятился, кто–то, ошеломленный, просто застыл на месте.

ЛИССЕН КАРАК — ДЕ ВРАЛЬИ

Сэр Жан де Вральи вел основную часть королевской армии вниз по горному склону затем они перебрались через мост, отстукивая копытами лошадей барабанную дробь. За галлейцем скакало более тысячи рыцарей, и никто, даже граф Приграничья, не осмелился останавливать его с расспросами. Архангел предрек ему славу, и все воины в его армии знали об этом.

Де Вральи заметил королевское знамя, вздымавшееся, словно рука утопающего в безбрежном океане врагов, а рядом развевалось еще одно, которое Жан видел впервые, — золотые плетеные восьмерки на черном фоне. Что за пижонство?

Ему не терпелось ощутить вкус боя, и Жан повел успевших преодолеть мост рыцарей налево, на запад, навстречу клонящемуся к закату солнцу.

Солдаты, занявшие позиции в длинной траншее, стали вылезать из нее, то ли желая спасти короля, то ли спеша присоединиться к нему и ринуться в бой. Похвальное рвение. В подобном сражении ратной славы хватит на всех.

Де Вральи продолжил двигаться на запад, за ним скакали рыцари: армия огибала южный фланг врага. Позади него поднялся во весь рост граф Э и, указав обрубком копья на людей вокруг королевского знамени, скомандовал: — За мной!

Даниэль Фейвор, бывший возчик, вылез из траншеи и, не таясь, дошел до травы, обдуваемый свежим ветром. За ним наблюдали жители окрестных деревень и ферм, и по их лицам было понятно: не ему одному достанет храбрости выбраться наверх и ринуться в бой. Адриан–ювелир тоже покинул безопасное укрытие, положил арбалет на землю и вытащил меч. Гильдийцы переглянулись между собой.

— Неужели мы действительно сделаем это?! — недоуменно поделился мыслью со старым конкурентом по ремеслу драпировщик с убеленной сединами бородой, после чего они оба выбрались на спекшуюся поверхность и обнажили клинки.

Ранальд Лаклан выпрыгнул из окопа, призывно махнул топором своим соратникам, указал на орды врага и крикнул:

— Идем, что ли!

Менее чем за минуту траншея полностью опустела. И люди последовали за ним.

Лаклан подбросил топор, оружие, вращаясь, будто колесо яркого света, взмыло ввысь и упало обратно Ранальду в руку.

Немногочисленный строй людей бросился в атаку.

ЛИССЕН КАРАК — СЭР ГЭВИН

Гэвин видел, как пошатнулся Сим, и его, беднягу, схватили два закованных в латы монстра и потащили вниз. Сверкнул кинжал лучника, вспоровший брюхо одной твари, и та рухнула прямо на него. Потом Сим исчез в дверном проеме, и Гэвин остался один.

Яркая вспышка зеленого света озарила помещение, и молодой рыцарь успел рассмотреть все, что нужно, и даже больше. Увидел, как копошившиеся на ступеньках твари потемнели, стали бурыми, их глаза выгорели, и несколько десятков чудовищ осело на пол, а их мертвые тела распались на части.

Гэвин глубоко вздохнул.

Дюжина тварей все же выжила и барахталась, карабкаясь по неподатливой массе из рук и ног, и молодой рыцарь ошалело рубил и кромсал недобитых врагов, потом навалился на дверь всем своим весом…

На ораву боглинов наскочила небольшая группа людей в доспехах и принялась без устали крушить их топорами и копьями. Шестерых Гэвин прекрасно знал. Там был сэр Дриант, друг короля, остальные — из придворных рыцарей.

Вдруг Гэвин оказался на полу. Стоило ему замешкаться всего на секунду, и на него набросились сразу двое противников. Но его недаром прозвали Крепкие Руки. Кулаком левой он с размаху саданул в продолговатый глаз одного боглина, применил захват к его верхней конечности и одним рывком оторвал ее, будто распустил на лоскуты старую ткань. Оторванной лапой, как дубинкой, вышиб дух из искалеченного и истекавшего ихором боглина. Выхватил висевший у пояса рондельный кинжал, стукнул коленом в самое мягкое место на груди второго противника, схватил его и вогнал клинок по самую рукоять с такой силой, что сломал твари хребет. Рыцари добили боглина копьями.

Крепко сжимая кинжал, Гэвин поднялся на ноги. Но единственными выжившими здесь остались только рыцари.

Молодой человек устало опустился на пол.

Сэр Дриант протянул ему заляпанную ихором руку:

— Сэр Гэвин?

Но Мурьен не ответил: он старался отыскать взглядом послушницу. Амиция сидела у стены рядом с останками лучника Сима: лица у него больше не было. Послушница вливала в него остатки своей силы.

— Ему уже не поможешь, — тихо сказал ей Гэвин. — Что бы ты ни делала, его не вернуть.

Девушка не обратила на его слова никакого внимания.

— Она лекарь? — спросил сэр Дриант, положив руку ему на плечо.

ЛИССЕН КАРАК — ШИП

Для Шипа вызов оказался равносилен удару ниже пояса. Темное солнце и молодая сила вновь была полна жизни. Он поглотил очередную жертву, сделавшую его сильнее.

Шип собрался с духом.

«Я ранен. Он — нет. И меня снова обвели вокруг пальца. Вдруг он сможет меня одолеть?»

Воздух был полон силы, высвободившейся после применения его последнего заклинания, и лишь небольшая ее часть успела рассеяться. Нужно только дотянуться до нее и взять… Но вдруг, пока он потянется к ней, его схватят? Тогда это будет конец.

«Что, если высшие силы планировали именно это? Вынудили меня рассеять всю энергию, ослабили, чтобы уничтожить? О, Туркан, возможно, я виноват перед тобой».

С предельной осторожностью чародей начал создавать укрывающие печати, для отвода глаз громко приказав Диким:

— Атакуйте!

Там, высоко во вражеской крепости, кто–то воспользовался чистейшей, первозданной силой земель Диких для создания мощного заклинания. Шип не стал дожидаться, пока ловушка захлопнется. Чародей попросту сбежал.

ЛИССЕН КАРАК — ДЕ ВРАЛЬИ

Жан де Вральи просчитал все наперед. Он вел воинство Альбы примерно милю на запад вдоль реки. Небольшая группа боглинов попыталась бросить им вызов, и его меч вкусил немного вражеской крови. Рубить этих тварей было не сложнее, чем срезать кочаны капусты с грядки.

А теперь…

Вот она, слава.

Де Вральи поднял руку, сжат кулак и приказал:

— Стоять! А теперь поворотите коней на врага!

Это не было похоже на воинский приказ, но он никогда прежде не руководил столь многочисленной армией и не знал нужных команд на местном языке. Поэтому выехал вперед и поскакал вдоль колонны.

— Лицом ко мне! Ну же! Разворачивайте коней!

Стоило ему втолковать это полудюжине рыцарей, как его поняли и все остальные. И, пусть не сразу, но колонна в тысячу лошадей перестроилась в шеренгу, а де Вральи поскакал впереди, держа копье над головой и сверкая выгравированным на груди гербом альбанского королевства.

«Я стану королем».

Неясно, откуда и почему к нему пришла эта мысль, тем не менее она появилась, и Жан, широко улыбнувшись, повернул коня к противнику, располагаясь в центре могучей шеренги. Правее шли пешие рыцари под предводительством его кузена, а королевские гвардейцы только–только схлестнулись с врагом, сильно уступая тому по численности.

Но это было уже не важно. Он сам теперь готовился врезаться в ряды врагов. Они лишились всякой поддержки извне, и их количество неумолимо сокращалось. Это означало, что ни здесь, ни в землях Диких не существует силы, способной остановить тысячу конных рыцарей.

Де Вральи высоко поднял копье над головой, чувствуя удивительную, живительную силу ангела, переполнявшую его.

— За Бога и честь! — взревел он.

— Deus vult!^[83] — прокричали рыцари и опустили забрала.

И они ринулись вперед.

Но для них битва закончилась еще до того, как чье–либо копье нашло свою цель. Стоило рыцарям показаться из–за моста, как весь правый фланг вражеской армии начал стремительно таять, отступая под прикрытие леса. А когда люди перешли в наступление, с поля ретировались виверны, тролли и группа демонов. Просто развернулись и бросились наутек. Дикие прекрасно понимали опасность, которую представляли собой люди, а потому сбежали, как убежит любое встретившее более крупного хищника животное. Виверны взмыли в воздух, недобитые тролли неслись прочь с изяществом каменных исполинов, а демоны в беге не уступали скаковым лошадям, и угнаться за ними было невозможно.

Лишь ирки да боглины осмелились принять вызов.

А в самой гуще боя, удерживаемые волей Шипа, дюжина могучих существ и орда боглинов не оставляли попыток убить короля и темное солнце.

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

У капитана не осталось сил, чтобы поднимать меч. Удерживая клинок обеими руками, он втыкал острый конец в лица и грудные клетки врагов, будто то был вовсе не меч, а короткое копье.

Мгновения, когда ему было страшно за собственную жизнь, слились в один жуткий сгусток. Чей–то острый как коса коготь скользнул в щель забрала и то ли благодаря сноровке Красного Рыцаря, то ли по счастливой случайности не оставил его слепым или и того хуже, а лишь срезал кусок кожи на голове вместе с волосами.

Несколько ирков сбили капитана с ног и принялись с убийственной яростью колотить худыми, но, тем не менее сильными конечностями по стальной броне. Медленно, будто в заторможенной реальности, правой рукой молодой мужчина преодолел сопротивление обрушившихся на него врагов, выхватил притороченный к бедру рондельный кинжал и спустя несколько секунд уже стоял на одном колене, вокруг валялись мертвые ирки, а с клинка капал ихор.

По спине заскрежетала чья–то броня. И они стали рубиться спина к спине. Он понятия не имел, кто это, но был благодарен уже за то, что это стальные доспехи рыцаря, а не хитиновый панцирь врага.

Рядом с ними возник демон. Ростом этот повелитель земель Диких был выше боевого коня. Перед началом сражения капитан не обратил внимания на то, что среди нападавших не было демонов. Теперь же, когда один из них возвышался над ним, решил, что подобного противника он видит впервые.

Гребень на голове чудовища сильно отличался от гребней тех демонов, с которыми Красный Рыцарь встречался в лесах на западе и как–то во тьме, — этот был лилово–синий. Монстр внимательно рассматривал стоявшего перед ним человека, но не нападал. Капитан, в свою очередь, не отводил глаз от демона, досадуя, что под рукой нет привычного копья, оставшегося на оружейной стойке в крепости, нет коня, баллисты и пары десятков не измотанных боем товарищей.

В руках демон сжимал топор величиной с колесный вал телеги. Кремневое лезвие перепачкано запекшейся кровью.

Противник отвел глаза.

Будь у капитана в запасе хотя бы немного сил, он успел бы прыгнуть и ударить монстра, пока тот отвлекся, но вместо этого он лишь сделал очередной глоток воздуха.

Демон снова посмотрел на него.

— Ты — темное солнце, — наконец вымолвил он. — Я могу тебя убить прямо здесь, но, если ты меня ранишь, я, скорее всего, умру. Поэтому, — демон отсалютовал Красному Рыцарю топором, — долгих тебе лет, враг моего врага.

Развернулся и убежал.

Капитан в недоумении смотрел, как огромная фигура, раскидывая на своем пути боглинов, мчалась прочь, не понимая, кто или что это было. И почему его оставили в живых. Красного Рыцаря пробрала дрожь.

Снова перед ним кишели боглины. Ударом меча он снес тварь, обхватившую приора, пожилой мужчина благодарно отсалютовал и продолжил сражаться. Чуть позже капитан увидел, как упал король, прорубил путь к монарху и встал над его головой. Именно тогда все чудовища земель Диких рванули к нему.

Через несколько секунд он и сам оказался между Изюминкой и Плохишом Томом, а распростертое тело короля Альбы неподвижно лежало на земле. Последняя атака монстров была преисполнена безумной ярости, удары сыпались градом, и только доспехи спасали рыцарей, ибо отбиваться сил у них не оставалось.

Однако Том продолжал убивать.

Изюминка продолжала убивать.

Майкл продолжал убивать.

Поскольку единственное, что мог сделать капитан, — это не двигаться с места, то он продолжал стоять истуканом.

Чудовища пришли за ним, и он пережил их наступление.

В какой–то момент удары прекратились. Больше не от кого было отбиваться. Некому противостоять. Совершенно не задумываясь, почему так произошло, Красный Рыцарь открыл забрало и глубоко вдохнул. А потом наклонился, чтобы проверить, жив ли король. Тот был еще жив.

У капитана с собой была кожаная фляга с водой. Была. Всего час назад. Он принялся ее искать, в полном изнеможении еле переставляя ноги.

Не нашел.

Вновь почувствовал, как к его спине кто–то прислонился, и обернулся — это был капитан королевских гвардейцев, сэр Ричард Фитцрой. Тот устало улыбнулся.

— Клянусь, я построю церковь, — пообещал Майкл, — и зажгу тысячу свечей во славу Девы.

— Лучше меч почисти, — посоветовал Том.

У него в кошельке нашелся кусок ткани, и гигант сразу же перешел от слов к делу.

Изюминка, в отличие от остальных, даже не улыбнулась. Вытащив платок из–под нагрудника, она обтерла лицо, потом, поняв, чем именно занят капитан, сняла с плеча висевшую на ремне деревянную флягу с водой и передала ему.

Красный Рыцарь опустился и дал королю Альбы напиться.

Монарх улыбнулся.

Конный рыцарь остановился рядом, отбросив на них тень. Боевой конь чувствовал себя неуверенно на податливом возвышении из мертвых боглинов, и наездник грубо усмирил животное, выругавшись на галлейском. Он осмотрелся по сторонам, будто в ожидании чего–то.

Король прохрипел что–то неразборчивое, и капитан наклонился ближе. Плечо заныло от усилий, шлем и бармица тянули вниз, будто вынуждая опуститься на колени и покаяться.

Между пластинами доспехов короля торчал глубоко вошедший в бедро коготь, кровь монарха капала на землю.

— Я спас вас, — заявил отбрасывавший тень рыцарь, — можете не беспокоиться, вы все спасены.

И в самом деле, по всему полю сновали рыцари, добивавшие оставшихся тварей, которые были либо слишком глупы, чтобы сбежать, либо слишком сильно подчинены воле Шипа.

— Сегодня мы одержали великую победу. Могу ли я узнать, где король?

Капитан впервые за несколько часов — он был уверен, что миновал далеко не один час, хотя, как позже выяснилось, прошло всего несколько минут, — смог осмотреться по сторонам.

Его люди…

Его верные латники были мертвы. Они лежали тесным кольцом, их стальные доспехи, даже заляпанные запекшейся кровью, блестели среди зеленого, серого, белого и коричневого цветов их противников.

А красные плащи сильно напоминали те, что носили рыцари короля.

Тела его латников лежали вперемежку с телами придворных рыцарей короля и рыцарей ордена Святого Фомы. Многим из последних все же удалось пережить сегодняшний бой.

— Король здесь, — ответил Фитцрой.

— Мертв? — спросил чужеземный рыцарь.

Капитан отрицательно покачал головой. Этот иноземец начинал его раздражать. Галлейцы славились как превосходные воины, но их манеры оставляли желать лучшего.

Мысли беспорядочно проносились в голове капитана.

«Не отдавай ему короля», — предупредил Гармодий.

Капитан замер от удивления.

«Как ты это делаешь? Пруденция никогда не разговаривала со мной вне Дворца воспоминаний».

«Я что, похож на твою Пруденцию? — буркнул старый маг. — Не отдавай короля этому человеку. Отвези его в крепость. Сам. И собственноручно передай на попечение Амиции».

— Передайте его мне, — предложил чужеземец, — я прослежу, чтобы он был под надежной охраной.

— Как по мне, так он и сейчас под надежной охраной, — возразил сэр Ричард.

— Сгинь, сынок, — выступил вперед Плохиш Том.

Капитан положил руку на плечо Тома, пытаясь остудить пыл гиганта.

— Вам определенно недостает хороших манер, — заявил конный рыцарь, — если бы не моя атака, вы все были бы мертвы.

Том громко захохотал.

— Кабы ты не лез, куда тебя не просили, хлебало, я бы срубил больше голов, только и всего.

Гигант и рыцарь буравили друг друга взглядами. Приор встал между ними.

— Сэр Жан! Капталь!

Де Вральи сделал пару шагов назад:

— Мессир?

— Носилки для короля, — взмахнул рукой приор.

Рыцари, над которыми развевались знамена графа Тоубрея и графа Приграничья, поскакали вперед. Новость о том, что король найден и жив, заставила их действовать расторопнее. Тоубрей отыскал оруженосцев его величества, нашел королевское знамя, забрызганное ихором, и поднял его.

Люди немного приободрились.

Длинная вереница пехоты пересекала покрытое трупами поле. Идти быстро не получалось, приходилось ступать крайне осторожно. По дороге капитан и Майкл сняли с короля нагрудник и наспинник, приподняли хауберк. Монарху не повезло дважды: первый удар рассек кольца кольчуги, а второй повредил набрюшник и пробил ногу. Король потерял много крови.

«Как мне ему помочь?»

«Можешь остановить кровотечение. Хотя я израсходовал все свои силы, чтобы ты не погиб. Амиция?»

«Я здесь».

Капитан улыбнулся, склонился над королем и, когда Майкл обнажил тому бедро, чуть приспустив чулки и брэ, возложил на рану руку. Не мудрствуя лукаво, Красный Рыцарь высвободил силу Амиции. Гармодий сотворил нужное заклинание. Капитану поплохело, показалось, будто он одновременно стал тремя разными людьми.

«Скверно тебе? С чего бы это вдруг?» — рассмеялся Гармодий.

Их окружили пешие королевские гвардейцы. Короля, державшего капитана за руку, аккуратно подняли и положили на плащ, натянутый на пару копий. Так они и покинули место сражения, держась за руки. Это была самая долгая прогулка в жизни Красного Рыцаря. Солнце палило, словно решило стать их новым противником, гадостно жужжали роившиеся вокруг мертвецов насекомые, вдобавок по усыпанной трупами земле было почти невозможно идти.

В конце концов поле мертвых закончилось, и рыцари вышли на длинную дорогу, ведущую в крепость.

Солдаты останавливались и кланялись или опускались на колени. Люди в поле запели гимн во славу Господа. Словно могущественное заклинание, их пение поднималось ввысь, паря над землей. Капитан чувствовал горячую руку короля, сжимавшую его собственную, но старался не думать об этом.

Королева лежала на алтаре в часовне, но нашла в себе силы приподнять голову и приветственно улыбнуться. Король облегченно вздохнул, словно до этого мгновения страдал от удушья.

Капитан заметил Амицию. Послушница стояла позади алтаря, освещенная солнцем. Казалось, она вовсе не человек, а богиня света и цвета, по мнению Красного Рыцаря, именно от нее исходила вся искрящаяся энергия.

«Господи Боже! Нет, ну ты только посмотри на нее».

Капитан не обращал внимания на возгласы мертвого мага. Какой прок прислушиваться к чужим словам, если он и так не может оторвать от Амиции глаз.

Ведь она лечила каждого раненого, доставляемого к ней. Сила входила в нее так же непринужденно, как воздух поступает в легкие: она черпала ее из отраженного Гармодием удара Шипа, из света солнца, пробивавшегося сквозь окно, из источника, смешивала все три компонента и высвобождала в виде радужных сгустков. Один за другим раненые солдаты подходили к послушнице, опускались на колени и поднимались исцеленные. Большая часть таких «пациентов», обескураженных подобным лечением, засыпали на руках своих товарищей.

Амиция возложила руки на короля, и тот, как любой солдат, или женщина, раненная во время нападения во внутреннем дворе, или ребенок, пострадавший при обвале западной башни, был полностью исцелен.

После этого она повернула голову к капитану, и их глаза встретились. У Красного Рыцаря перехватило дыхание. Ему захотелось подойти к ней и поцеловать.

— Сначала тебе придется раскрыть свои силы, иначе я не смогу тебя вылечить, — дотронувшись до капитана, произнесла послушница и улыбнулась. — Несколько дней назад ты не был так силен.

— Ты тоже, — вздохнул он.

В зале во Дворце воспоминаний кое–что изменилось. Он сперва опасался туда входить, но все выглядело намного лучше. Мох с пола исчез, а восстановленная статуя Пруденции занимала нишу, которой раньше не существовало.

На постаменте в центре возвышался старый маг.

Капитан прошел мимо и направился к двери.

«Подумай о том, что собираешься сделать, парень, — посоветовал Гармодий. — Она — сила. Такая же, как ты, не больше и не меньше».

Капитан в очередной раз не обратил внимания на слова почившего волшебника и открыл обитую железом дверь.

За ней находилась она.

Он полностью исцелился от ран.

Амиция взглянула на постамент, и ее глаза округлились от ужаса:

«Боже мой! Что ты наделал?!»

И исчезла.

К СЕВЕРУ ОТ КРЕПОСТИ ЛИССЕН КАРАК — ПИТЕР

Они сделали привал на поляне посреди леса. Дорога шла в гору, и постоянно приходилось бежать. Это единственное, что осознавал Нита Кван. Это и еще то, что он в жизни так не уставал.

Наконец люди как попало повалились на землю и уснули.

Утром первым проснулся Ота Кван, и они продолжили бег. К тому времени, когда солнце поднялось высоко над горным хребтом, цепочка сэссагов сильно растянулась, поэтому воины помоложе побросали корзины с едой и пожитками и отправились на помощь отставшим матронам и женщинам с младенцами на руках.

Лишь переведя через хребет последнюю женщину, люди разожгли костры, приготовили еду и восстановили силы. Тогда Нита Кван и начал понимать, что жизнь, скорее всего, стоит того, чтобы ее прожить.

С копьем в руках в центр круга из костров вышел Ота Кван. Маленькие Руки, старшая матрона, шагнула ему навстречу.

— Наша война окончена, — сказал он, протягивая ей оружие, — я отдаю копье войны тебе.

Маленькие Руки забрала у него копье:

— Матроны сохранят его для будущего врага. Благодарю тебя, Ота Кван. Ты удивил нас, и мы гордимся тобой.

Никто не проронил ни слова. Не захлопал, не разразился протестующими выкриками.

Через час люди продолжили движение на север.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Кони летели один за другим.

Раненых вылечили, и те отсыпались, набираясь сил. Павших предали земле и оплакали. Трупы Диких сожгли, а пепел развеяли по ветру.

К счастью, не все люди капитана погибли. Нескольких латников удалось найти, и их сумели поставить на ноги. Сэр Йоханнес и сэр Милус в последнем бою не участвовали; Плохиш Том и Изюминка вышли из схватки, не получив ни царапины, зато после, скинув броню, оба проспали по тридцать часов, а может, и больше. А еще живыми, остались почти все лучники, слуги и несколько оруженосцев.

Вот только капитан куда–то запропастился. Одни полагали, он валяется где–то пьяный, другие утверждали, что Красный Рыцарь уединился с миловидной послушницей, третьи считали, что, мол, поступил на службу к королю или рыцарям ордена Святого Фомы.

Все они ошибались.

Не счесть того времени, что капитан провел в глубокой печали. Он не озаботился поиском новых наемников, хороня павших товарищей. Они лежали друг подле друга в белых саванах, сшитых Мэг и ее подругами, теперь стоявшими рядом с ней под моросящим дождем. Около Кайтлин Ланторн пристроилась Дора Кэндлсвейн, сестры Картер не сводили глаз с брата и Даниэля Фейвора, которым посчастливилось избежать гибели.

Почтить умерших пришли и рыцари ордена. Приор выступил вперед и прочитал заупокойную молитву. Плохиш Том, Изюминка, Ранальд и капитан лично опускали тела в землю. Были среди погибших и Карлус, кузнец, который, казалось, после смерти потерял в габаритах, но никак не в весе, и Лилиард, считавшийся самым красивым мужчиной, — земля приняла в объятия их всех. Для каждого выкопали отдельную могилу и поставили надгробный камень, отмеченный восьмиконечной звездой ордена. Подобные почести для людей значили немало, а для большинства наемников и вовсе были за пределами мечтаний.

Опустив очередное тело, Красный Рыцарь не сдержал слез. Тяжело лишиться стольких людей, тяжело сознавать собственные ошибки, тяжело понимать, что предвзято судил о некоторых; столько всего тяготило его душу, но самым тяжелым грузом стала потеря единственной ниточки, связывавшей его с детством, — Жака.

«Не забывай о матери, парень. Она еще жива», — напомнил изнутри старый маг.

— Можешь просто заткнуться? — тихо ответил капитан не вовремя встрявшему Гармодию.

Изюминка покосилась на него, отметив про себя, что в последнее время он стал слишком часто бормотать что–то себе под нос. Вот Дора Кэндлсвейн перестала просыпаться по ночам с криками, а все благодаря ей. Изюминка хорошо чувствовала людей — как мужчин, так и женщин, — особенно когда те находились на грани душевного срыва или уже ее перешли.

Так они и стояли под дождем. Выжившие. Эткорт, Брювс, Длинная Лапища. Сэр Алкей в красной табарде, рядом с ним рыцари ордена, судья Джон, Бент, Безголовый. Рыцари и оруженосцы, лучники и слуги, солдаты и шлюхи, прачки, крестьянки и служанки. Все — мужчины и женщины — смотрели на капитана, ожидая подобающих случаю слов.

Красный Рыцарь чувствовал себя отвратительно, поскольку никакой речи заранее не заготовил и теперь чуть ли не кожей ощущал на себе их выжидающие взгляды.

— Вот мы и победили, — выдавил он наконец. Его голос больше походил на старческое кряхтение, нежели на голос молодого командира. — Смогли пережить осаду Диких и освободить крепость. Но ни один из лежащих здесь не отдавал свою жизнь только ради спасения этой крепости, вы согласны?

Капитан посмотрел на Йоханнеса. Тот перехватил его взгляд и небрежно кивнул.

— Они отдали жизни ради нас. Мы, живущие в этих краях, шли на смерть, чтобы защитить остальных. Пусть где–то люди лгут друг другу в лицо и строят козни, но никто из нас на такое не способен. — Тут капитан кривил душой. Он–то знал, что некоторые очень даже способны. Но на похоронах ненавязчивая высокопарность вполне приемлема. И об этом он знал тоже. — Изо всех сил мы держали строй, чтобы защитить тех, кто остался за нами. И те, кто пережил все эти дни, в огромном долгу перед погибшими. На их месте мог оказаться любой. Но судьба сделала свой выбор. — Он с горечью усмехнулся. — Не существует более благородного поступка, чем отдать свою жизнь за других. За каждый глоток вина, который сделаем, ночь любви, которую проведем, весеннее утро, которое встретим, мы будем благодарны им. — Его взгляд скользнул по самому мелкому савану. Подлый Сим. — Не имеет значения, какую жизнь они вели и кем были: они погибли героями. — Он взглянул на приора. — Полагаю, с точки зрения религии этого для праведности недостаточно.

Капитан мог бы сказать больше, но его душили слезы, и вместо слов он опустился на колени перед невысокой насыпью из сырой земли, под которой покоился Жак. Спасавший его жизнь столько раз.

— Иисус говорил: «Я есмь путь и истина и жизнь», — тихим, умиротворенным голосом промолвил приор.

Люди капитана приступили к молитве, но Красный Рыцарь будто не слышал ее.

А позже на его плечо опустилась рука. Легкая. Даже с закрытыми глазами он бы понял, кто это. Капитан поднялся, и послушница отступила назад. Улыбнулась, опустив глаза долу.

— Волновалась, вдруг у тебя, если будешь стоять на коленях, снова заболит спина, — пояснила девушка.

— Выйдешь за меня? — спросил он.

Его лицо припухло от рыданий, но капитан знал, ей не важно, как он выглядит или как говорит. И это несказанно радовало.

— Отвечу тебе завтра, — с утешающей улыбкой произнесла она. — Впустишь меня к себе?

Капитану послышалось сильное напряжение в ее голосе, но он списал его на усталость и открыл дверь. Послушница вошла. Не приближаясь к Гармодию, она вытолкнула Красного Рыцаря на свой мост, окруженный прекрасной зеленью. Но теперь здесь была не только зелень. Высоко над головой синело небо, светило, ослепляя великолепием, солнце, под мостом струилась вода, чистая, словно хрусталь, белее облаков, разлетались брызги. Деревья шелестели зелеными и золотыми листьями, распускались цветы. В воздухе витали ароматы чистой воды, свежего воздуха и всевозможных цветов.

«Боже ты мой», — непроизвольно вырвалось у него.

Амиция улыбнулась, слегка наклонив голову набок, и провела руками над ним, отчего дюжина крохотных узелков, сковывающих капитана, ослабла и исчез застрявший глубоко в горле комок.

«Я не настолько самонадеянна, чтобы попытаться избавить тебя от печали», — сказала она.

«Ты избавишь», — ответил Красный Рыцарь, поймав руки девушки.

Послушница улыбнулась в ответ и, закрыв глаза, прильнула губами к его губам.

Спустя некоторое время она отстранилась.

«Нам пора».

«Тогда до завтра, — ответил капитан. — Я люблю тебя».

«Конечно, любишь, — ответила девушка в своей обычной манере, но с улыбкой. И тут же смягчилась: — Я тоже тебя люблю».

Амиция ушла в дождь, Красный Рыцарь смотрел ей вслед, пока серый плащ не затерялся среди серых камней на склоне.

Желавших воспользоваться услугами капитана и его войска оказалось немало. Он выбрал контракт, по которому они должны были отправиться на Восток вместе с сэром Алкеем и служить среди морейцев. Это предложение он принял всего через неделю после решающей битвы, но прежде, чем дать окончательное согласие, битый час с жаром выторговывал себе выгодные условия, завершив спор несколькими чашами вина и горячими объятиями.

После сбора командиров он вышел из палатки — наемники разбили лагерь на равнине, чтобы королевский двор мог расположиться в крепости, — и оседлал красивую восточную кобылу, принадлежавшую мастеру Рэндому. Нет таких чар, которые сумели бы мгновенно восстановить пожеванную ногу торговца, так что последнему предстояло немало времени провести в кровати. Поэтому купец был рад продать кобылу, лишь бы заработать.

Знакомой дорогой капитан доскакал до главных ворот. Отсалютовал охранявшим вход королевским гвардейцам, те отдали ему честь в ответ.

Передав лошадь новоиспеченному оруженосцу короля, младшему сыну кого–то там, он поднялся по ступенькам в командный пункт, который больше ему не принадлежал.

Приор молился.

Красный Рыцарь терпеливо подождал, пока старик закончит.

Наконец сэр Марк встал,спрятав четки обратно за пояс. На лице засияла улыбка.

— К вашим услугам, капитан.

Молодой мужчина улыбнулся в ответ и выудил из кошелька пару позолоченных бронзовых ключей.

— Это ключи от крепости и моста через реку, — произнес он деловым тоном, — настоятельница передала мне их на хранение. Теперь, в знак одержанной нами победы, я передаю их вам. А еще, — с усмешкой заметил он, — вы задолжали мне кругленькую сумму.

Приор принял ключи и опустился в кресло, жестом предлагая капитану присесть, и наемника посетило странное чувство, будто подобное с ним уже происходило, только в прошлый раз он находился по другую сторону стола.

Пожилой рыцарь придвинул ближе письменные принадлежности, проверил остроту пера и, аккуратно окунув его в чернила, принялся писать.

— Вы бы не хотели стать слугой Господа, сын мой? Присоединиться к моему ордену? — поинтересовался он, на мгновение подняв глаза.

— Нет, — отрезал капитан.

— Каков гордец, — улыбнулся приор. — Амиция говорит, вы считаете Бога своим врагом, — добавил он и покачал головой.

— Амиция неправильно истолковала известные ей сведения обо мне, — возразил Красный Рыцарь. — А может быть, и правильно. Я с вашим Богом не в ладах.

— Вот значит как, — посетовал пожилой мужчина.

Он посыпал бумагу песком, встряхнул и сдул остатки. Повозился со свечой черного цвета, наконец капнул воском на документ и приложил кольцо с печатью, украшавшее большой палец.

— Мои люди никогда не забудут, как вы защищали крепость. Пускай там, снаружи, и болтают, будто победу одержал король и именно он разгромил Диких. — Приор передал документ Красному Рыцарю. — Мой Бог любит и вас, и всех живущих на этой земле существ, капитан. Он любит больных, слепых, прокаженных и не отворачивает взор от нечисти: ирков, боглинов и даже ведьм.

Капитан взглянул на сумму, выделенную ему церковью. Документ позволял получить деньги у любого менялы. Внимательно прочитав написанное, он кивнул. И даже улыбнулся.

— Я подписывался на меньшее, — заметил он.

— Полагаю, в условиях вашего договора было указано возмещение потери людей, лошадей и обычное вознаграждение за победу.

— Нет, — покачал головой капитан, — я даже не предполагал, что случится нечто подобное.

— Уж не знаю, чем вам не угодил Всевышний, — сказал приор, — но я не допущу, чтобы в список ваших претензий к нему добавилась еще и неблагодарность. Если бы не самопожертвование ваших людей, эти земли оказались бы для нас потеряны, а всему человечеству был бы нанесен тяжелый удар.

Капитан встал и поклонился:

— Вы оказываете мне… моим людям огромную честь.

Слова вновь застряли у него в горле. Взяв себя в руки, он добавил:

— Я обязательно найму новых.

— С этим у вас трудностей быть не должно. Вот что я вам скажу, молодой человек: средств у вас теперь больше, чем у обычных наемников. Не хотите служить Богу? Что ж, будь по–вашему. Но вы, помимо прочего, обладаете незаурядным и прозорливым умом. И как полагаете, эту войну мы уже выиграли?

Капитан, сжимая листок бумаги, замер в дверном проеме. Такой резкой смены темы он не ожидал.

Приор поднялся и наполнил две чаши вином:

— Присядьте.

Капитан послушно сел. Сделал глоток.

— Что вы под этим подразумеваете?

Пожилой мужчина пояснил:

— Разумеется, мы одержали весьма значимую победу. Одолей нас враг, король был бы мертв, границы Альбы сместились бы к югу от Альбинкирка, королевская армия оказалась бы разбита. Но это не дает нам оснований считать, что окончательная победа за нами.

— Стараниями Шипа отсюда до Альбинкирка не осталось ни одного дома или хотя бы сараюшки. Ублюдок сжег дотла абсолютно все, — промолвил капитан. — Для простых людей это невосполнимая потеря.

Приор кивнул.

— Выжившие — большинство из них — покинут эти края. Уйдут на юг, — капитан пригубил вино, — как мне кажется, именно поэтому у Стены не завязывалось никаких стычек. Шип не собирался вести там бой. Он пошел дальше…

— Прекратите называть его по имени, — перебил пожилой рыцарь. — Он все еще жив и зализывает раны.

— Да, жив. Все, что он потерял, — это годовой выводок боглинов. Шестнадцать троллей, дюжину виверн и нескольких демонов. — Красный Рыцарь потеребил бороду. — Мы понесли куда более значительные потери.

— Мы проигрываем во времени, — заметил приор. — В архивах моего ордена хранятся записи, описывающие события последних шести сотен лет. Эту войну мы не выигрываем. Не будь Дикие столь разобщены, не грызись они постоянно между собой, людей вырезали бы до последнего еще тысячу лет назад.

«Именно, — подтвердил Гармодий, — кто бы мог подумать, что мы с приором мыслим одинаково?»

— И что мы можем сделать? — спросил Красный Рыцарь.

Собеседник подался вперед.

— Ладно. По крайней мере, это вас заинтересовало. Слышал, вас снова наняли, куда отправляетесь?

— В Морею, — капитан откинулся на спинку кресла, — восстание и какой- то маг–отступник. — Наемник глянул в окно. — Что будет с крепостью?

— На время размещу здесь гарнизон. Я не собираюсь пускать все на самотек. Любая семья, пожелавшая остаться в этих краях и отстраивать все заново, получит полное освобождение от церковной десятины и всяческую поддержку. Как и вы, займусь наймом людей. Уверен, к югу от реки найдутся младшие сыновья, желающие обзавестись собственной фермой. Я помогу им.

— На это потребуются значительные средства.

— И они у меня есть, — заверил приор и наклонился еще ближе, — а у вас есть сила.

• Капитан равнодушно пожал плечами.

— Вы обладаете силой Диких. Я видел это собственными глазами.

Капитан снова пожал плечами.

— Хорошо, — кивнул пожилой мужчина, — но, если когда–нибудь вы захотите поговорить об этом, в ордене состоит немало рыцарей, наделенных аналогичной силой. Уж поверьте, о ней мы знаем больше, чем вам кажется.

Красный Рыцарь допил вино, встал из кресла, обнялся с приором и даже позволил себя благословить.

— Значит, вы не хотите рассказать, почему отвернулись от Всевышнего?

Капитан посмотрел на приора и, улыбнувшись, покачал головой:

— Сперва вы предлагаете мне вступить в ваш орден и лишь потом спрашиваете…

— Мое предложение все еще в силе.

— Я ценю это.

— Ваш брат тоже отказался, — промолвил пожилой рыцарь.

— Гэвин едет со мной на восток, — кивнул капитан.

Наемник покинул командный пункт и спустился по ступенькам. У самой лестницы, ведущей в зал, в ливрее рода де Вральи стоял слуга, державший превосходного жеребца — высокого, серо–стальной масти. Капитан не имел ни малейшего желания прощаться с королем. Или с королевой. Или с их новым любимчиком, капталем де Рут, которого прозвали Лиссенским Победоносцем.

Поэтому Красный Рыцарь отправился в лазарет, где лежал мастер Рэндом. Рядом с кроватью купца стояли местные фермеры и судья Джон.

— Извините, господа, — воскликнул мастер Рэндом, — но я должен уделить этому достопочтимому рыцарю внимание. Моя бедная нога, — он попытался повернуться, — мало того, что ее нет, так она еще и невыносимо болит!

Капитан обнял торговца.

— Выглядишь намного лучше.

— Я и чувствую себя намного лучше, друг мой. Эта прелестная молодая леди прямо–таки вложила в меня свой дух, и я ощущаю себя так, будто скинул лет двадцать, — ответил Рэндом с живым блеском в глазах. — Правда, будь я дома, моя достопочтимая женушка заявила бы, будто я так радуюсь только потому, что заключил несколько неплохих сделок с этими уважаемыми господами, стоящими тут.

Капитан огляделся. Мастер Джон неплохо показал себя в сражении против врагов, и каждый из присутствующих имел при себе копье или топор. Всех этих «уважаемых господ» Красный Рыцарь знал по именам: Рэймонд, Жак, Бен Картер и юный Бартоломей Ланторн — вор, мошенник и, кроме всего прочего, весьма процветающий фермер.

— Он только что скупил весь урожай зерна, — с улыбкой произнес судья Джон.

Красный Рыцарь осмотрел помещение в поисках товара.

— Разумеется, оно хранится в подвалах.

— Придется, правда, с ним повозиться, — заметил Рэндом, — но зерно есть зерно. На него всегда спрос вниз по реке, а когда люди узнают о сражении и сожженных полях, можно будет заломить за него любую цену.

— А как ты собираешься перевозить его? — из вежливости спросил капитан, не желая показать, что это ему абсолютно безразлично.

— На кораблях, разумеется! — ответил купец. — Кому, по–твоему, принадлежат все те суда, на которых приплыла королева? Мне!

— Ловкий ход, — мотнул головой Красный Рыцарь, — прибыль должна выйти знатной.

— В худшем случае это окупит все расходы, а может, получится заработать что–то сверху, — улыбаясь, сказал Рэндом.

И добавил:

— Выпей со мной.

Капитан кивнул.

— Могу ли я поговорить с тобой об одном небольшом дельце? — спросил он.

— В любое время.

— Ты ведь меняла, не так ли? — Красный Рыцарь выудил из–за жупона вексель приора.

— Может, не такой крупный, как этрусские менялы, но я постараюсь сделать все… Боже милостивый! — Купец округлившимися глазами посмотрел на наемника.

— Я хочу передать эти деньги тебе, — произнес капитан, — может быть, придется время от времени брать небольшие суммы, но три четверти будут в твоем распоряжении по меньшей мере год.

Красный Рыцарь выпил чашу вина, обнял стоявших рядом фермеров и поймал взгляд судьи. Тот кивнул.

Капитан прошел в палату, где на кровати, поглощенный чтением, коротал время его брат. Несмотря на то что возлежал он с ногами, полностью одетый, в стоявших рядом плетеных корзинах аккуратно были уложены все его пожитки.

— Ее тут нет, — буркнул он, — и не притворяйся, будто пришел меня проведать.

— Хорошо, не буду, — ответил капитан. — А где она?

Гэвин пожал плечами.

— Я должен быстрее убраться отсюда, Габриэль. Если останусь еще хоть ненадолго, клянусь, убью этого чужеземца.

— Поставлю еще одну койку в своей палатке. Мы уезжаем завтра, — напомнил Красный Рыцарь и собрался уходить. — Так где же она, Гэвин?

— Если б знал, то уже сказал бы, — ответил тот, глядя брату в глаза.

Продолжая сверлить капитана взглядом, Гэвин поманил кого–то пальцем. За занавеской, прикрывавшей выходившее во внутренний двор окно, возникли очертания девичьей фигуры.

Красный Рыцарь приподнял бровь.

— Он нам не враг, Мэри, — успокоил незнакомку молодой человек, и из–за занавески вышла, краснея, фрейлина королевы.

— Так, значит, у тебя имеются и другие дела, которым стоит уделить побольше времени, — заметил Красный Рыцарь.

— Я честно не знаю, где она, — рассмеялся Гэвин.

Капитан помахал рукой, повернулся и отправился к выходу. По пути заглянул в лазарет, в хранилище для лекарств и даже в дормиторий. Амицию никто нигде не видел. А от необходимости улыбаться каждому встречному у него разболелись мышцы лица. Наконец он вышел во двор, где встретил сестру Мирам. Та тепло улыбнулась ему и, взяв под руку, отвела к себе в келью в часовне.

— Когда вы уезжаете? — спросила она, наливая в чашу вино.

Капитан хотел отказаться от возлияния, но Мирам была настойчивой женщиной и весьма приятной, чтобы оскорблять ее отказом, а ее терпеливое молчание убеждало лучше любых слов. Сестра выжидала, и наконец капитан, осушив чашу, ответил:

— Завтра.

— Завтра мы празднуем День святой Марии Магдалины, — с улыбкой произнесла она. — Состоятся похороны настоятельницы, — добавила Мирам, сосредоточившись на своих руках, — а меня назначат на ее место.

— Мои поздравления.

— Ходит слух, будто всех из монастыря хотят отправить на юг, в Харндон, — сообщила Мирам, напряженно посмотрев Красному Рыцарю в глаза. — Я этого не допущу.

Капитан кивнул.

— И завтра мы примем клятвы послушниц, желающих присоединиться к церкви Христа.

Внутри молодого мужчины все будто сковало льдом.

— У нее сейчас всенощная. Пей вино, капитан. Никто ее не принуждает.

Он тяжело вздохнул.

— Поверь, мы понимаем, сколь многим тебе обязаны. Но она не может принадлежать тебе. Ее долг — стать Христовой невестой. Таково ее собственное желание. — С этими словами сестра Мирам поднялась, подошла к молитвенной скамье и раскрыла триптих. В нем оказался сложенный лист бумаги. — Она оставила это для тебя. На случай, если зайдешь.

Капитан взял листок и отвесил поклон:

— Мое почтение, госпожа. Примите мои поздравления в связи с повышением, а также, — он запнулся, сглотнув, — обещаю сделать пожертвование церкви. Передайте мои поздравления сестре Амиции и наилучшие пожелания.

Каким–то чудом он сумел выйти во двор. Тоби держал коня наготове. Капитан взял поводья и запрыгнул в седло. Та проклятая часть его, что постоянно бодрствовала, отметила, что неподалеку собралась вся знать и к нему прикованы взгляды половины рыцарей Альбы. Он поскакал по склону горного хребта в лагерь. Остановился у сторожевого костра.

«Не будь глупцом. Прочитай».

Красный Рыцарь вынул пергамент из–за пазухи и, не читая, бросил в огонь.

«Кретин».

В его палатке сидел Майкл. Завидев капитана, резво подскочил на ноги: выглядел парень так, словно набедокурил.

— Мастер Ранальд ждет вас, — сообщил он, — я проследил за тем, чтобы он не скучал.

Ранальд Лаклан сидел за столом с кружкой пива, а его кузен, Том, тоже не без кружки, расположился напротив. По столу разбросаны кости и карты.

— Как же не хочется прерывать игру, — заявил Том, — особенно когда подгребаешь у соперника все деньги.

— Рад, что вы расположились в моей палатке, словно у себя дома! — прорычал капитан.

Том приподнял бровь:

— Брат хочет кое–что сказать.

Ранальд поднялся.

— Я… Мне бы деньжат подзаработать, — произнес он смущенно. — Вот хотел узнать, может, у вас найдется для меня местечко.

— Думаю, король с радостью сделал бы тебя рыцарем.

Горец пожал плечами.

— Хорошо, — сказал Красный Рыцарь, наливая себе вина, — раздавайте партию и на меня.

— Только сначала, — продолжил Ранальд, — я должен заехать к Змею в Эрч.

Капитан поперхнулся.

— К Змею?

— Властелину Холмов, так мы его называем, — пояснил Ранальд, а Том кивнул.

— Ни черта не понял, — нахмурившись, тряхнул головой командир наемников, — может, потому что я пьян.

— В обычаях Холмов лучше разбираться пьяным. Дело, значит, такое, милорд: Змей обещает нам мир и спокойствие в обмен на десятую часть стада. Так повелось еще поколений двадцать назад, а то и больше. Эти выродки из–за Стены, убившие Гектора, сэссаги то бишь, они служили силе земель Диких, Шипу. Так?

— Имя призывает, лучше не упоминать. Все верно. — Капитан сделал глоток.

— Призову, он придет, и я выпущу ему кишки, — пробурчал Том. — Чего бояться–то?

— Прекрасная идея, — похвалил Красный Рыцарь, — продолжай.

— Змей должен возместить наши потери, — закончил Лаклан.

— Я еще не настолько пьян, чтобы в такое поверить. — Капитан откинулся на спинку кресла.

Том и Ранальд скривились.

Красный Рыцарь осушил кружку. Майкл подлил еще, и тот не стал противиться. Не удержавшись, выпалил:

— Она примет монашеский обет, Том.

Гигант лишь хмыкнул, мол, все женщины одинаковые.

— Заведи себе другую, — посоветовал он.

Словно крушение всех надежд командира не имело для него никакого значения, он продолжил:

— Так что мы хотим отправиться к Змею.

— У меня есть идея получше, — покачал головой капитан, — пойдем к Змею все вместе.

Ранальд посмотрел на Красного Рыцаря, затем перевел удивленный взгляд на брата.

— Вот за что я его люблю, — заявил Ранальду Том, — бешеный, словно бык.

— Так значит, мы пойдем к Змею все вместе? Всем войском?

«Да. Это очень важно».

Капитана внезапно пронзила острая боль между глазами.

«Тише. Вы тут не хозяин».

«Напиваешься из–за женщины. Как романтично. Конечно, она могла написать в том письме, что будет любить тебя до гробовой доски и готова сбежать с тобой сегодня же ночью и навеки стать капитанской шлюхой. Могла ведь? Впрочем, письмо ты сжег, поэтому правду мы никогда не узнаем. Эх, молодозелено».

«Заткнитесь и отвалите».

«Слушай внимательно, парень. Приор прав — человечество проигрывает. Но кое в чем он ошибается, и я хочу это доказать. Мир изменился, он уже не такой, каким был прежде, а потому возможность встретиться с этим самым Змеем — лучшая идея, которая когда–либо приходила мне в голову. Ты должен отправиться к нему. Ставки этой игры невероятно высоки. Проиграем — и весь людской род будет искоренен, уничтожен. Твои заигрывания с послушницей, пусть и наделенной невероятной силой, в сравнении с этим — безделица».

Капитан обхватил голову руками.

— Да вы пьяны, милорд, — усмехнулся Том.

Красный Рыцарь искал глазами Жака, но тот был мертв. Последняя нить из его прошлой жизни, единственный человек, который связывал с…

«Между прочим, я тоже мертв, принц Габриэль».

— Голова болит, — молодой человек глубоко вздохнул, — вот же несправедливость: не успел напиться, а уже мучаюсь от похмелья.

Майкл наклонился над столом и подлил еще вина.

В палатку вошли сэр Йоханнес и сэр Милус. Оба тоже были пьяны и распевали «Растет камыш среди реки». Они обхватили Изюминку руками так, что казалось, девушка волочет их на себе.

Они пытались петь в унисон, но это было все равно, что добиваться слаженности действий от боглинов.

Том расхохотался.

Йоханнес налил себе полную кружку вина, уселся на стул и поднял тост:

— За тех, кого нет с нами!

Горец резко оборвал смех и встал, а вместе с ним и остальные.

— Победы и поражения пусть считают те, кому они важны, — заявил Том, — для нас: либо жизнь, либо смерть.

Один за другим люди поднимали кружки, и каждый повторял: «За тех, кого нет с нами».

Капитан осторожно поставил кружку с недопитым вином на стол, поскольку ему стало казаться, что поверхность стола куда–то проваливается и кренится в разные стороны. Потом оперся на нее руками, пытаясь удержать равновесие.

— Завтра хоронят настоятельницу, — сообщил он, — я хочу, чтобы все до единого приоделись как следует и присутствовали на службе. После чего будьте готовы свернуть лагерь и отправиться в путь.

Командиры кивнули.

— Да, приор с нами рассчитался, — добавил Красный Рыцарь, — с доплатой за погибших людей, лошадей и сверх того за победу. Сумма получилась достойная. И я все пустил в оборот. Вам больше не придется драться для зарабатывания себе только на пропитание. Каждому причитается сотня золотых нобелей, а то и больше. За такие деньжищи можно прикупить рыцарское звание.

Йоханнес пожал плечами.

Том ухмылялся.

Изюминка отвернулась.

Майкл рассмеялся.

Улыбаясь, Ранальд сказал мечтательно:

— Мне бы столько денег.

— Будут тебе деньги, — успокоил его капитан, — у нас новая задача, с которой я хочу покончить как можно скорее.

Красному Рыцарю заметно полегчало.

— Изюминка, подойди.

На молодой женщине были старые чулки и мужской, ладно скроенный дублет, который подчеркивал прелести точеной фигуры не хуже кертла.

— Вся в вашем распоряжении, капитан, — ответила она с узнаваемой ноткой дерзости в голосе.

— Опустись на колени, — приказал он и протянул к Майклу руку.

Оруженосец подал ему боевой меч.

Изюминка немного замялась, но сделала, как ей велели, опустившись так, чтобы это не выглядело слишком двусмысленно.

— Давай, — кивнул Том.

Красный Рыцарь поднял меч:

— Властью, данной мне по праву рождения, произвожу тебя в рыцари.

Из глаз наемницы брызнули слезы.

Гигант чувствительно хлопнул ее по плечу:

— Пусть это будет последний удар, за который ты не станешь мстить, — сказал он, расплывшись в улыбке.

— Майкл, на колени, — снова приказал капитан.

Оруженосец опустился.

— Властью, данной мне по праву рождения, произвожу тебя в рыцари.

Том отвесил Майклу такой же шлепок по плечу, и тот, глупо улыбаясь, качнулся.

Красный Рыцарь поднял кружку с вином.

— Хотел провести посвящение еще на поле боя, да только все были слишком заняты, — пошутил он.

Бывший оруженосец поднялся с колен.

— То есть я теперь рыцарь? — Его разобрал нервный смех. — Не оруженосец, а самый настоящий латник?

— И теперь мне нужен новый оруженосец, — подтвердил капитан.

— Неужели все это правда? — продолжая рыдать, выдавила Изюминка.

Том обнял девушку за плечи.

— Правда, девочка. Уж он–то дразнить не станет.

Капитан опустился в кресло.

— Нам нужно двадцать латников. Столько же оруженосцев, дюжина слуг и несколько лучников. Один латник уже есть — Гэвин. С судьей Джоном будет два. У обоих имеются доспехи, и оба поедут с нами. Сэр Алкей, несмотря на то что мы с ним заключили контракт, тоже к нам присоединится. Может, у кого–то есть еще люди на примете?

— У меня с полдюжины ребятишек, готовых пополнить наши ряды. Все при доспехах и с лошадьми, — кивнул Йоханнес.

— Да и мои ребята не откажут, — сказал Ранальд, — им все равно пока некуда податься, по крайней мере в этом году.

— Даниэль Фейвор, — внес свою лепту Том, — прирожденный латник, таких я еще не видел. Он со мной. Ланторны — опасные ребята. Смертоносные. — Гигант довольно оскалился. — Лучники.

— Я прикинул план дозоров, — сказал Йоханнес. — Если на одного латника будет приходиться один оруженосец, один слуга и два лучника, мы будем полностью укомплектованы. Гельфред тоже может пойти в латники, но ему надо вооружиться.

— Осталось найти еще двадцать копий, — подытожил Красный Рыцарь, — в договоре указано сорок, а у нас их… двадцать?

Наемник сел, но, решив, что сейчас не время рассиживаться, опять вскочил.

— Завтра к ночи отправляемся в путь. Так что не напиваться, — предупредил он и поднял кружку. — За войско!

Все дружно осушили кружки.

— Что ж, поскольку я у себя в палатке, мне надо бы вздремнуть, — намекнул молодой человек.

Один за другим командиры выбрались из–под навеса, в палатке капитана остались лишь Майкл и Изюминка, на лицах которых читалось, что каждый из них ждет, когда другой выйдет первым. Наконец бывший оруженосец не выдержал:

— Милорд, могу я вам помочь? Кажется, я еще не привык к своей новой роли.

И он тихо засмеялся.

— А мне кажется, у тебя уже есть неплохая пара золотых шпор и завтра утром они должны красоваться на сапогах, — ответил капитан, хлопая парня по плечу. — Просто отправь ко мне Тоби.

— Благодарю, — улыбался Майкл, — я…

Командир нетерпеливо махнул рукой, и юноша удалился.

В палатке осталась Изюминка.

— Спокойной ночи, Изюминка, — пожелал он, уворачиваясь от объятий, — спокойной ночи.

Девушка уперла руки в бока:

— Я нужна тебе.

Капитан отрицательно помотал головой.

— Я не собираюсь с тобой нянчиться. — Она кокетливо улыбнулась.

— Изюминка, спокойной ночи.

Та насупилась.

— Я только что произвел тебя в рыцари, не разыгрывай оскорбленную невинность.

Даже пьяный, капитан чувствовал, что его отказ задел молодую женщину. Он поднял налившуюся тяжестью руку.

— Подожди, — произнес наемник, отодвинул занавеску у кровати, порылся в вещах и извлек оттуда еще одну пару шпор. Золотые, полученные им от матери. Он ни разу не надевал их.

И обратился к ней:

— Вот, возьми.

Изюминка протянула руку и приняла шпоры. И только взяв, поняла, из чего они сделаны.

— Ой! Милорд!..

— А теперь брысь отсюда.

Она вздохнула и выбралась из палатки, задев бедром входившего Тоби. Тот молча помог капитану снять одежду и снаряжение.

— Сколько тебе лет, Тоби? — спросил Красный Рыцарь.

— Почти двенадцать, милорд. А может, тринадцать.

Капитан улегся на чистые простыни.

— Хочешь пойти ко мне оруженосцем?

Парень рассыпался в благодарностях за оказанную честь и клятвах в вечной верности. С трудом вытерпев обрушившийся на него поток чувств, командир жестом приказал Тоби оставить его одного. Стоило ему прилечь, как перед глазами все завертелось. Капитан опустил ноги на пол. Поняв, что попытка заснуть — бесполезное занятие, он поднялся и выпил несколько глотков воды.

Вновь разболелась голова.

Так он и простоял всю ночную вахту возле таза с водой. Глядя во тьму.

Все происходящее в мире приобрело мрачный оттенок.

«Сначала ты кого–то любишь, затем от тебя начинают требовать стольких усилий и энергии, что в конце концов ты от любви устаешь», — произнес внутри него голос.

Красный Рыцарь тяжело вздохнул, опять улегся в кровать и наконец уснул.

Часовня выглядела великолепно, богато украшенная в честь события, на котором присутствовали король, королева, приор и около тысячи дворян. Другими словами, здесь собралась вся высшая знать королевства.

Для всех, правда, места не хватило. Часовня была рассчитана на шестьдесят монахинь, стольких же послушниц и, может, сумела бы вместить еще около ста прихожан.

Все равно было решено провести службу внутри, но пускали на нее далеко не каждого. Большинство людей осталось снаружи, там же и причащали. Все проходило спокойно; в воздухе, несмотря на важность и серьезность события, витало ощущение праздника. Внутренний двор был забит до отказа, благородные господа в бархатных плащах делили его с простолюдинами.

Приор и новая настоятельница тщательно отобрали тех, кого пропустили в часовню. Внутрь прошли лишь высокороднейшие представители знати. На тронах восседали король с королевой. По правую руку от короля стоял капталь де Рут, рядом с королевой расположились леди Альмспенд и леди Мэри. Около графа Приграничья стоял лорд Э, возле графа Тоубрея находился сэр Алкей, посол императора Базилия. Рядом с ним встал капитан.

Приор прочитал заупокойную мессу, после чего зажгли тысячу восковых свечей.

В часовне стало невыносимо жарко.

Во внутреннем дворе в четыре ряда стояли в полном облачении люди капитана. По странной прихоти приора рядом с ними выстроились выжившие рыцари ордена, одетые в черное. Вместе с другими женщинами стояла Мэг. Ее дом был полностью разрушен, а судья Джон сделал швее предложение.

Сэр Марк рассказывал о жизни Марии Магдалины. Он говорил о грехе и прощении. О вере, надежде и милосердии. Затем монахини внесли дроги с покоившейся на них настоятельницей. Стоило ее телу оказаться в часовне, как внутри резко похолодало, а сквозь двери пробился запах сирени.

Капитан взглянул на усопшую, и слезы потекли по его лицу. Капталь де Рут смотрел на наемника округлившимися глазами. Королева предупреждающе положила ладонь на руку галлейца.

Красный Рыцарь поднял глаза и, к собственному удивлению, встретился взглядом с Амицией. Та стояла у правого хорового ложа, рядом с алтарем, ее и еще шестерых сестер окружало искристое, бледно–серое свечение. Без сомнения, она видела его печаль. И неотрывно смотрела ему прямо в глаза.

Постучала к нему в дверь.

Капитан не стал открывать.

«Я остался один. Лучше стану жить сам по себе».

Служба длилась невыносимо долго.

Только когда закончилось посвящение послушниц, когда торжественно назначили новую настоятельницу, когда были произнесены последние слова в адрес почившей, лишь тогда люди поднялись с колен, и процессия двинулась к выходу из часовни, сопровождая тело через ворота на равнину. Люди капитана вместе с рыцарями ордена составляли почетный караул. Высокая честь, оказанная им самим приором.

Медленно тело настоятельницы опустили в могилу, выкопанную шестью рыцарями. Первую горсть земли бросил приор.

Незаметно для себя капитан отстранился от происходящего, погрузившись в раздумья, и тут к нему подошел король.

— Я хотел от всей души выразить вам свою благодарность, — произнес монарх, — вот только отыскать вас оказалось непросто.

— Чем могу служить, милорд? — рассеянно спросил капитан.

Король оторопел от подобной неучтивости, но сдержался.

— Королева желает встретиться с вашими людьми. Нам известно, какую жертву они принесли ради королевства.

— За жертву нам уже сполна заплатили, — ответил Красный Рыцарь, но все же проводил монарха с супругой и несколькими придворными к своим людям.

Первыми им встретились Том с братом.

— Ранальд! — воскликнул король. — А я уж думал, ты вернулся к моим гвардейцам, — засмеялся его величество, — вижу, табард у тебя все того же цвета.

— Дела, — серьезно промолвил Ранальд, устремив взор перед собой, — милорд.

— Неужели среди ваших людей есть женщина? — спросила, подавшись вперед, королева.

— Госпожа Элисон, — представил капитан, — но для друзей просто Изюминка.

— Женщина–рыцарь? — уточнила королева. — Как мило.

Капталь, шедший рядом с королевой, рассмеялся и спросил:

— И кто же имел наглость возвести ее в рыцари?

— Я, — ответил капитан.

Все приумолкли.

— А по какому праву ты даруешь людям это звание? — потребовал ответа капталь — Подобной привилегией обладает лишь высшая знать, члены крупных орденов и рыцари, заслужившие особое признание.

— Знаю, — согласился Красный Рыцарь.

Король откашлялся.

— Не думаю, что кто–либо из присутствующих здесь рыцарей станет оспаривать заслуги капитана, капталь.

Тот снова рассмеялся.

— Но ведь он бастард! Безродный! Об этом знают все. Его нельзя причислить к благородным и наделить правом посвящать кого–либо в рыцари. И уж тем более женщин.

Капитан ощутил некоторое внутреннее напряжение. Не страх, но предчувствие беды.

— Милорд, — глухо произнес он, — вы желали встретиться с моими людьми. Если вы закончили, мы бы хотели немедленно отправиться в путь.

— Я требую, чтобы ты взял свои слова обратно! — не унимался галлеец. — Я требую лишить эту женщину рыцарского звания. И прикажи ей снять золотой пояс. Это неслыханно!

— Капталь! — повысил голос король. — Довольно.

— Вы слишком милостивы, ваша светлость, — пожал чужеземный рыцарь плечами. Затем взглянул прямо в лицо капитану и ухмыльнулся. — Заявляю, ты — жалкий выродок, негодяй и безродный выскочка. И я готов перед всеми присутствующими здесь господами во всеуслышание заявить, что ты не вправе даровать людям рыцарское звание и что все эти ваши посвящения…

Красный Рыцарь склонился к уху короля и что–то тихонько прошептал.

Король вздрогнул и внимательно посмотрел на наемника; кровь отхлынула от его лица, как волна, возвращаясь в море, оголяет белый песок. Всего за три удара сердца монарх словно состарился, побледнев как полотно. Его верхняя губа задергалась. Королева не расслышала слов капитана, но супруг сжал ее руку так сильно, что она охнула от боли.

Сестра Амиция, стоявшая по другую сторону могилы, вздрогнула и побледнела, как и король.

Наступила тягостная тишина, в которой было слышно лишь жужжание ос и кряхтение людей, засыпавших землей могилу настоятельницы.

Король посмотрел на капитана, тот в свою очередь взглянул на короля и приглашающе наклонил голову, словно предложил даме сердца покинуть всех и удалиться.

Хриплым голосом монарх возвестил:

— Этот человек имеет право посвятить в рыцари любого, кто живет в пределах королевства Альбы, вне зависимости от происхождения и рода занятий. Таково мое слово.

Капитан отвесил низкий поклон, а капталь наконец умолк.

Его величество ответил на поклон наемника, взял королеву под руку и повел ее обратно в крепость.

Красный Рыцарь заметил пристальный взгляд галлейца. Жан де Вральи, пренебрегая сказанным, продолжил наседать.

— Полагаю, я тебя все же пронял, — вызывающе заявил де Вральи. — Правда, не совсем понимаю, чем можно оскорбить продажную сволочь вроде тебя. Вы ведь сражаетесь исключительно за деньги.

Капитан не поддался эмоциям и не стал торопиться с ответом. Традиции таковы, что галлеец не мог ничего предпринять, словно приколотая к бумаге бабочка, поэтому Красный Рыцарь тщательно обдумал свои слова.

— Бывает, я сражаюсь не ради награды, — наконец произнес он, — но только тогда, когда мне это интересно.

Он выдержал паузу, не спуская глаз с де Вральи.

— С удовольствием дождусь того дня, когда мне предложат цену, за которую я прикончу вас, как бешеного пса, коим вы, без сомнения, и являетесь.

— Что ж, — со смехом ответил Жан де Вральи, — с нетерпением буду ждать этой встречи.

— Уж я в этом не сомневаюсь, — пробормотал капитан.

Не будучи до конца уверенным, что выжал из этого обмена неприязнью все возможное, он предпочел уйти, стараясь твердо чеканить шаг.

ЛИССЕН КАРАК — МАИКЛ

Граф Тоубрей отделился от группы сопровождавших его латников и слетел со ступенек командного пункта, крепко обняв оруженосца капитана. Вернее, бывшего оруженосца.

— Ты — рыцарь! — воскликнул он.

— Как и ты, отец, — ответил Майкл.

Тоубрей даже не мог злиться.

— Понимаю, ты заслужил шпоры и кое–что еще в придачу, — произнес он. — Ну что, вернемся вместе домой?

— Нет. — Майкл отрицательно покачал головой и поднял глаза. Смотреть отцу в лицо оказалось намного проще, чем он опасался. — Рад был увидеть здесь наше знамя. Рядом с королем. — Он окинул равнину взглядом. — Я удивлен. Но все же рад.

Тоубрей пожал плечами:

— Это же король, как его не любить. И вообще, мал ты еще, чтобы указывать мне, как вести себя среди придворных!

Майкл отвесил поклон.

— Я всего лишь новоиспеченный рыцарь с жалованьем в двадцать восемь флоринов, путешествующий с группой наемников. — Он отступил на шаг назад. — Мне пора.

— Я горжусь тобой, сын, — протянул руку Тоубрей.

— Не торопись гордиться: я собираюсь взять в жены простолюдинку из Аббингтона. — Майкл непринужденно улыбнулся, впервые в жизни почувствовав, что в разговоре главный он, а не отец.

Граф поморщился, но уверенно держал руку вытянутой для рукопожатия.

— Да будет так, — выдавил отец, хотя на лице явственно читалось неодобрение.

Майкл пожал протянутую ладонь.

— Тогда, может, вернешь мне мои деньги?

ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Час спустя капитан вместе со своими людьми отправился в путь. Вся прошлая неделя ушла на то, чтобы вытащить телеги из подвалов, отремонтировать поломанные, скатить их вниз по склону и загрузить все необходимое. Животных, которые пережили войну в безопасности за крепостными стенами, запрягли войсковые умельцы, и те были готовы к дороге. Повозками управляли слуги, лучники оседлали свободных лошадей, провожавшие ехали верхом на ослах и пони. Впереди всех, на спине нового боевого коня, подаренного приором, восседал Красный Рыцарь. Он обернулся посмотреть, как Майкл — теперь уже сэр Майкл — возится со знаменем.

Командиры доложили о готовности выступать. Провожала их небольшая, но заметная группа людей, преимущественно Ланторны и Картеры, а также гильдийцы из Харндона, отдавшие в войско своих сыновей, и их дочери. Эми, Китти Картер, прачка Лиза, старушка Мэг, чувствовавшая себя моложе, чем в свои двадцать. Ее дочь Сью, потерявшая во время осады мужа. Как–то раз капитан увидел Сью с Плохишом Томом, даже два раза, и обещал себе разобраться с этим.

Лишь одно лицо Красный Рыцарь пытался отыскать в толпе, но не увидел. Не раз он останавливал взгляд на другой женщине, и временами ему казалось — это она, но то была просто похожая девушка. Как много похожих.

Наконец все его люди собрались, и хотя солнце стояло в зените и припекало, будто издеваясь над его желанием отправиться в дорогу, капитан поднял руку и отдал приказ:

— В путь!

Под щелканье плетей и окрики мужчин повозки двинулись с места.

Джеральд Рэндом махал, стоя на стене, Жан де Вральи молча провожал наемников взглядом, приор отсалютовал, а женщины лили слезы.

В одиночестве стоя на северной башне, за двигавшимся на восток войском наблюдал король. Его руки заметно дрожали. Королева разглядывала мужа из внутреннего двора, ломая голову, что же произошло.

А у алтаря в часовне опустилась на колени молодая монахиня.

В миле от крепости капитан встретил своего егеря: тот молча восседал на коне, ожидая их у поворота дороги. Красный Рыцарь не сразу понял, где они находятся.

— Мы так и не поймали убийцу, прикончившего ту монахиню, — напомнил Гельфред. — Хочется скрежетать зубами от того, что он до сих пор не получил по заслугам.

— Это сделал священник, — ответил капитан. — Мы с сестрой Амицией сумели его обличить, но было слишком поздно. Боюсь, он уже где–то далеко в землях Диких.

— Гореть ему за это в аду, — перекрестился егерь. — Господь обязательно покарает негодяя.

— Богу глубоко плевать, Гельфред, — сказал капитан и тронул шпорами коня. Приор подарил ему поистине прекрасного скакуна. — Но только не мне. Даю слово, священник умрет.

Он повернул коня на восток и помчался вперед.

Далеко на западе, на вершине склона остановился передохнуть Шип. Его глаза видели на пятьдесят лиг вперед, но сам он натужно дышал. На теле чародея насчитывалось около двадцати ран, а вся его сила, по сравнению с которой сила врагов была ничтожна, полностью иссякла.

Он посмотрел на восток.

«Неудачно вышло», — подумал Шип. Чем дальше он отходил от крепости, тем больше все произошедшее представлялось ему дурным сном.

«Меня могли убить. Полностью уничтожить».

«Но не сумели. Когда я вернусь…»

Существо, в которое превратился бывший маг короля, не могло улыбаться, но нечто вроде гримасы пробежало по его одеревенелому лицу.

Спустившись с холма, чародей подумал: «А может, будет лучше поступить иначе. Например, объединить боглинов».

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ДОРОГА НА СЕВЕР — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Колонна быстро продвигалась на восток. Принятые капитаном меры предосторожности оправдались: разведчики вспугнули созданий из земель Диких — пару боглинов и одного ирка.

Когда стало вечереть, разбили лагерь, выкопали окопы и расставили дозорных.

Большую часть ночи Красный Рыцарь промаялся, пытаясь заснуть.

С первыми лучами солнца они двинулись в путь, и на душе у него полегчало. То, как войско разбивало и сворачивало лагерь, ржание лошадей и скрип повозок, многоголосие людей и животных всегда благотворно сказывались на его настроении.

Через три дня добрались до Южной переправы через Альбин. На огромном холме дымились руины Альбинкирка, над замком развевалось королевское знамя, и капитан со своими офицерами без опасений подъехал к городским воротам. Их узнали и пропустили, а позже они отобедали с сэром Джоном Крейфордом.

Сэр Алкей, вписавшийся в войско наемников, словно всегда был с ними, провел их вдоль стен.

— Вот здесь мы сдерживали первую волну, — пояснил он, указав на разрушенную западную куртину. — А вот место, где дюжина воинов удерживала ворота, — криво усмехнувшись, продолжил он. — Тут мы едва не лишились стены.

Крейфорд покачал головой:

— Полагаю, теперь ты — настоящий король наемников.

Он искоса глянул на капитана.

— Мой оруженосец старше тебя, парень! Как тебе это удалось?

Красный Рыцарь приподнял бровь:

— Стараюсь жить по совести.

Пожилой рыцарь снова помотал головой:

— Правильно делаешь, приятель, я просто завистливый старик. Если бы у меня были силы пережить еще одну битву, последовал бы за тобой.

Капитан улыбнулся:

— Даже несмотря на то что двое из ваших людей покидают вас ради того, чтобы присоединиться ко мне?

Пожилой мужчина любезно кивнул, хотя и с усилием.

— Даже несмотря на это, пострел.

Напоследок он угостил их прекрасным обедом и откупорил большую бочку вина.

— Все равно тут не наберется тех, кто сможет ее выпить, — пробурчал пожилой рыцарь.

Между тем люди потихоньку возвращались в город. Красный Рыцарь закупил хлеб для всего войска у молодой женщины с укоризненным взглядом. Укоризненным, но не лишенным практичности.

— Мой–то дом сожгли, — пожаловалась она, обратив взор на запад. — Неужели не догадались просто развести огонь в печи, мелкие ублюдки?

Рано утром двинулись на север по восточному берегу Альбина, и Ранальд поведал, как у переправы он разглядел королеву, проплывавшую мимо на своих судах.

После Альбинкирка разведчики рассредоточились, чтобы тщательно осмотреть все холмы по обеим сторонам реки. Лето было в самом разгаре, и покинутые фермы являли собой зловещее напоминание о никчемности зародившейся жизни: на полях созрели и колосились рожь с пшеницей, вот только не осталось ни одного человека, чтобы собрать урожай.

Все это не укрылось от внимания капитана, проезжавшего мимо.

Сэр Алкей скакал рядом:

— Когда я побывал здесь в конце зимы, на фермах было полно народа.

Красный Рыцарь покачал головой:

— Кто знает, вернутся ли сюда когда–нибудь люди.

Через два дня они добрались до пересечения дорог и разбили лагерь. Восточный тракт проходил через перевал и спускался в Дельфийскую долину, затем уходил в Морею. Северный вел в Холмы, мимо гостиницы в Дормлинге и далее к Озерному краю и Стене.

Той ночью, после совместного ужина в командирской палатке, капитан разложил на столе карту:

— Йоханнес, ты возглавишь войско и направишься с ним на восток в Морею. Выберешь безопасное место для лагеря. Я присоединюсь к вам дней через десять.

Маршал нахмурился и посмотрел на Тома Лаклана:

— Если это настолько важно, почему бы нам всем туда не отправиться?

Горец громко захохотал:

— Мы собираемся встретиться со Змеем, Йоханнес. Заметь, не заглянуть на огонек к какой–нибудь дамочке и не выкурить неведомо откуда шайку разбойников.

Капитан склонился над картой:

— Змей — создание земель Диких. Сила, подобная Шипу. И войско вряд ли его впечатлит.

«Он не такой, как Шип», — раздался голос Гармодия в голове Красного Рыцаря.

Йоханнес покачал головой:

— Не нравится мне все это.

— Твои сомнения понятны.

Том откинулся на спинку стула, закинув на соседний ноги в сапогах.

— Эх, я уже чувствую запах Холмов.

— Ну, если сказать по правде, нам еще предстоит помочь погонщикам, — добавил Ранальд.

Гигант кивнул.

Капитан посмотрел на сэра Алкея:

— Это ненадолго, кроме того, если что, Йоханнес справится в одиночку.

Морейский рыцарь приподнял бровь:

— В этом я никогда несомневался, мессир. Вот только лично я поеду с вами.

Ранальд помотал головой:

— Не обижайтесь, но зачем вам ехать с нами?

Мореец покрутил пальцем ус.

— Это ведь сродни подвигу. Я хочу увидеть дракона.

Капитан улыбнулся.

Верхом на изящной скаковой лошади под сенью величественного дуба Красный Рыцарь наблюдал за проезжавшими повозками и фургонами. Все без исключения воины отдавали ему честь, от этого у него на глаза даже слезы навернулись.

Вот проскакали Бент и Длинная Лапища, за ними Безголовый, Джек Кейве и Кадди. Проезжая мимо, они смеялись, но каждый, улучив момент, улыбнулся лично ему и кивнул. За ними следовала молодежь: Типпит о чем–то горячо спорил с Беном Картером и Кэнни. Увидев его, парни осадили коней и отдали честь, Бен Картер при этом даже меч выхватил, отчего стал выглядеть несколько глуповато.

Даниэль Фейвор скакал с сэром Милусом и Фрэнсисом Эткортом, который объяснял ему технику турнирного поединка, используя вместо копья свою трость.

И так далее, и так далее. Латники, слуги, оруженосцы, лучники. Возчики и торговцы, проститутки и портнихи.

Изюминка — ныне Элисон Грейв — чуть придержала коня и церемонно отсалютовала ему. Швея Мэг, ехавшая почти в самом конце колонны, обняла возлюбленного и направила лошадь к капитану прямо сквозь поднятую войском пыль.

— Если позволите, милорд, — начала она.

— Меня потупленным взором не проймешь, — перебил женщину Красный Рыцарь.

— Я хотела бы поехать с вами.

Не выдержав, молодой мужчина воздел глаза к небесам.

— Зачем? Ради нескольких ночевок на земле и скудного питания? «Замечательно», — одобрил Гармодий.

Когда колонна скрылась из виду, двигаясь на восток вдоль длинного горного хребта, Ранальд Лаклан повернул коня на север.

— Не знаю, где собираетесь ночевать вы, капитан, — заявил он, — но лично я направляюсь прямиком в гостиницу в Дормлинге.

Затем, обратившись к Мэг, добавил:

— Там уж точно намного уютнее, чем на холодной твердой земле.

ГОСТИНИЦА В ДОРМЛИНГЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Хозяин гостиницы выскочил во двор, вытаращив глаза. Его люди к тому времени заняли позиции на стенах и распахнули ворота, пропуская небольшой отряд.

Взгляд пожилого мужчины скользнул мимо Ранальда, облаченного в рыцарские доспехи и красную табарду, и хозяин радостно поприветствовал капитана:

— Добро пожаловать, мессир. Лучшая гостиница с самыми приемлемыми ценами.

— Ты что, уже родню не признаёшь? — нарочито протяжно спросил Ранальд. Том вынул ногу из стремени и спешился, громко лязгнув пластинчатыми доспехами и кольчугой.

— Слышал, мой брат женился на твоей Саре.

Взгляд хозяина гостиницы метнулся от одного горца к другому.

— Боже ты мой! — наконец воскликнул он и заключил гиганта в медвежьи объятья. — Мы все думали, что ты погиб.

— Не дождешься, старый негодник.

Взгляд Тома скользнул мимо хозяина к стоявшей на крыльце молодой женщине.

— Привет, звездочка. Выходит, ты и есть Сара. Последний раз, когда я тебя видел, ты была меньше поросенка.

— Зато теперь я достаточно взрослая, чтобы выносить семя твоего брата, — не растерялась девушка.

Горец выбрался из объятий родственника и приобнял Сару.

Никогда прежде капитан не видел, чтобы Плохиш Том кого–то обнимал. И это немало удивило его.

— Горцы, что тут еще сказать, — произнес стоявший рядом с ним сэр Алкей. — Лично мне они по нраву.

— Звучит так, будто вы о собаках рассуждаете, — заметила Мэг.

Алкей хмыкнул:

— Прошу прощения, мадам. Но они больше похожи на нас, чем на вас, альбанцев. Столь же вспыльчивые.

Ранальд спешился, сперва поцеловал Сару, затем обнял ее отца. Потом вернулся к своему скакуну, порылся в перекинутых через спину коня сумках и достал тонкий кожаный футляр. Бросил его хозяину гостиницы. Тот, нахмурившись, недоуменно уставился на вещицу.

— Шестьсот серебряных леопардов, — пояснил Лаклан. — Чек примут в любом банке Этруска. Он твой. И еще один на две сотни для Сары. — Он криво усмехнулся. — Я продал стадо.

Сара хлопнула в ладоши. А люди во дворе радостно заулыбались. Две дюжины горцев, местные пастухи и мелкие фермеры, только сейчас узнали, что вложенные ими деньги не пропали. Они улыбались. Обнимались. И, сгрудившись вокруг Ранальда, хлопали его по спине и пожимали ему руку.

Красный Рыцарь рассмеялся, его позабавило, что не он теперь центр всеобщего внимания.

Хозяин гостиницы выбрался из толпы ликующих людей и шагнул вперед.

— Я — лорд–хранитель Дормлинга, — представился он. — Полагаю, вы и есть Красный Рыцарь.

Капитан кивнул:

— Мои люди называют меня капитаном. Да и вообще друзья.

На этот раз склонил голову хозяин гостиницы:

— Что ж, безусловно, быть Красным Рыцарем — тяжкое бремя для любого человека. Слезайте с коня, и мои люди вас обслужат. Оставьте свои заботы за порогом, проходите и чувствуйте себя как дома.

Как дома все и было. Капитан снял доспехи для верховой езды, свалив их в кучу — Тоби потом разберет, — и спустился в общий зал, где присоединился к своему брату и сэру Алкею, снимавшим пробу с только что принесенного эля.

Появилась Мэг и села за отдельный стол, но такое положение вещей капитана не устраивало, поэтому он подошел и протянул женщине руку.

— Мадам, не желаете ли присоединиться к нам?

— Простая швея за одним столом с тремя титулованными рыцарями? — не поверила своим ушам Мэг. Несмотря на мелькнувший в глазах озорной огонек, ее удивление было искренним.

— Сыграем в пикет, госпожа? — предложил Гэвин.

Мэг потупила взор.

— Правила–то я знаю, — смущенно заметила она.

— Ставки будут маленькими.

— А может, просто на интерес?

Гэвин как–то странно на нее посмотрел:

— Я целый месяц не держал в руках карты. Нужен запал.

Мэг снова опустила глаза:

— Если он выиграет все мои деньги…

— Тогда я закажу у вас еще дюжину подшлемников, — предложил капитан.

Глядя на швею, молодой человек про себя улыбался.

«Насколько она сильна, Гармодий?»

«Трудно сказать. Талант, не познавший обучения. Ей пришлось все постигать самой, начиная с азов».

«Понятно».

«Возможно, она — самая могущественная из нас. Ее ни во что не посвящали, поэтому она не обременена ограничениями».

Капитан сидел, наблюдая, как Гэвин раздает карты. Напряженное выражение лица Мэг выдало ее.

«Но ведь у нее весьма ограниченный набор заклинаний…»

Во Дворце воспоминаний капитана Гармодий заговорил быстро и сбивчиво:

«Выпей чуть вина, чтобы я мог попробовать его на вкус. Может, когда–то у нее и был весьма ограниченный набор заклинаний, но только не теперь, верно, молодой человек? Теперь у нее твои заклинания, мои, настоятельницы, Амиции и остальных».

«Выходит, что могу я, сделает и она…»

«Да».

Швея рассортировала свои карты. Мальчик–слуга принес охапку дубовых дров и разжег камин. Общий зал наполнился запахом жареного ягненка.

Гэвин откинулся на спинку скамьи:

— Капитан, одолжи чуток денег.

Красный Рыцарь внимательно посмотрел на брата.

Мэг ухмылялась.

— Удваиваю и вскрываю, — произнесла она.

— Эдак я никогда не женюсь, — посетовал Гэвин.

— Женишься? — переспросил капитан.

Сэр Алкей любезно улыбнулся, рассматривая кружку с элем, и пояснил:

— Если не ошибаюсь, на фрейлине королевы — леди Мэри.

Вспомнив знакомство с упомянутой особой, Красный Рыцарь рассмеялся:

— Самая красивая из придворных дам.

— Старшая из дочерей Бейна. — Взгляд молодого рыцаря устремился куда–то вдаль. — Она меня любит…

Он запнулся, а потом внезапно добавил:

— Я… я недостоин ее расположения.

Капитан непроизвольно потянулся силой к брату, только, казалось, Гэвин этого даже не заметил.

«Эх, молодежь, лишь бы попусту тратить магию».

Алкей разразился громким хохотом:

— Послушайте, мессир, я знаком с некоторыми рыцарями, и поверьте, вы не уступаете ни одному из них.

Гэвин ничего не ответил. Выпив залпом остатки эля, он поднял кружку, подзывая мальчика–слугу.

— Вина, парень. По правде говоря, — он поднялся, — мне нужно отлить.

Когда Гэвин ушел, сэр Алкей хмыкнул.

— Не мог не заметить, — произнес мореец с неким смущением, — он называет вас братом.

Капитан засмеялся. «Вот и началось».

— Для меня это большая честь.

— Я просто думал, извините, мессир…

Сэр Алкей откинулся на спинку скамьи.

— Вы думали, что я — бастард какого–то безродного человека. А тут вдруг сын великого герцога Стратнита называет меня братом. — Капитан подался вперед.

Их взгляды встретились.

— Да.

Красный Рыцарь кивнул.

— А я думал, извините и вы меня, мессир, я думал, вы просто странствующий рыцарь, присоединившийся к моему войску, а теперь… — Он улыбнулся. — Иногда у меня возникает определенная мысль. И эта мысль…

Он также откинулся на спинку скамьи.

Мэг переводила взгляд с одного на другого.

— Господа, — тихо окликнула она.

— И что же это за мысль? — почти шепотом поинтересовался сэр Алкей.

Капитан пригубил кружку с превосходным элем.

— Иногда мне кажется, что все, сказанное мной, тут же становится известно императору.

— Так и есть, — не стал отрицать собеседник.

— И его двоюродному брату, — продолжил Красный Рыцарь.

— Ничего себе, так вам и это известно? — вздохнул сэр Алкей.

— Догадывался. Поэтому, что касается моего происхождения…

— Да? — подался вперед мореец.

— Это не ваше дело, мессир. Я ясно выразился? — Капитан в свою очередь также наклонился вперед.

Но сэр Алкей и не думал отступать:

— Люди начнут распускать всякие сплетни.

— Пускай.

Мэг положила на стол руку и перевернула карты — красиво нарисованные большие прямоугольники.

— На вас смотрят, милорды. Вы похожи на двух простолюдинов, готовых схватиться за кинжалы и пустить их в ход.

Алкей допил свой эль.

— Пиво располагает к меланхолии. Давайте врежем по вину, и я забуду об этом навсегда.

Капитан согласился:

— Не отношу себя к особо чувствительным ублюдкам, но уж какой есть.

Алкей наклонил голову и протянул для пожатия руку.

— К добру или худу, но я такой же, как вы. Ублюдок.

Глаза Красного Рыцаря от удивления округлились.

— Спасибо за откровенность.

Мореец рассмеялся:

— До этого меня никто не благодарил за то, что я — внебрачное дитя.

Он повернулся к Мэг.

— Хотите, я перетасую карты?

Женщина покачала головой.

— Вы богатые, — неожиданно заявила она. — Думаете, кому–то есть дело до вашей внебрачности? Гляньте на себя — золотые кольца, превосходные мечи, шерстяные котты стоимостью в пятьдесят леопардов, замечательные кони. Господи Иисусе, милорды, вы хоть знаете, что есть у бедняка?

— Родители? — недоуменно спросил сэр Алкей.

— Голод, — ответила Мэг.

— Божье благословение, — внес свою лепту капитан.

Вернулся Гэвин. Судя по блеску глаз и не совсем пристойным шуткам, он был навеселе.

— Отличная гостиница. Может, даже лучшая из всех, где мне доводилось бывать. Гляньте вон на ту девушку — у нее рыжие волосы. Рыжие! Никогда не видел столько рыжих. Их пламя горячее, так, по крайней мере, люди говорят.

Швея улыбнулась, потянулась к своему чепцу и вытащила из–под него заплетенные в косу волосы. Они были ярко–рыжими.

— Неужто, сэр рыцарь?

Гэвин откинулся на спинку скамьи и рассмеялся. Капитан расхохотался еще пуще, к ним присоединился и сэр Алкей. Смех оказался заразительным.

Словно по сигналу, все в гостинице пришло в движение. В общий зал спустились Том и Ранальд и присоединились к компании за столом, входили все новые мужчины и женщины. По мере того как известие о приезде отряда распространялось среди Холмов, в гостинице собирались местные фермеры и пастухи, а еще служившие лорду–хранителю наемники, жестянщик со своими подмастерьями и кузнец со своими.

В общем зале места хватало всем.

Люди потребовали музыку, и Том затянул песню. Причем пел он на удивление хорошо. Среди общего шума и гама Гэвин повернулся к капитану:

— Ты ведь неплохо играл на лютне.

— Когда–то очень давно. Но только не здесь, — нахмурился Красный Рыцарь.

Хозяин гостиницы услышал их разговор. Он снял со стены лютню и вложил капитану в руки. Затем мигом заставил всех замолчать: вышло это у него столь же легко и непринужденно, как маг творит заклинание.

— Возможно, среди нас есть лютнист, — объявил он.

Капитан про себя обругал Гэвина.

— Дайте мне немного времени, — попросил он, когда понял, что просто так от него не отстанут.

Взяв лютню и вторую кружку вина, молодой человек вышел во двор в летнюю ночь. На улице было заметно тише. Блеяли овцы, мычали коровы, шум из гостиницы звучал приглушенно, словно журчание далекого ручья.

Капитан принялся настраивать лютню. Плектра, специальное приспособление для защипывания струн, располагалась там, где он и ожидал.

«Позволь мне, — попросил Гармодий. — Это простая математика».

Он вобрал силу и сотворил заклинание: магия наполнила струны.

«Правило восьми, направленное в корпус музыкального инструмента», — пояснил умерший маг.

«Спасибо, — поблагодарил Красный Рыцарь. — Всегда ненавидел ее настраивать».

Он прогулялся по двору, наигрывая простенькую мелодию, первую, которую выучил, и вернулся в гостиницу.

При его появлении голоса в общем зале стихли, он сел рядом с Гэвином и исполнил несколько простых песен: «Оруженосец великой славы», которой все весело подпевали, «Зеленые рукава» и «Красотка на воде». Случалось, он ошибался, но публика оказалась непривередливой.

— Сыграйте что–нибудь для танцев! — попросила молодая вдова.

Капитан собрался признаться, что не знает ни одной танцевальной мелодии, но Гармодий его опередил:

«Позволь мне».

Пальцы медленно перебирали струны, но потом их движение стало ускоряться — сначала не намного, а потом все быстрее и быстрее, пока не зазвучала горская плясовая, грустная, дикая и резкая…

Капитану оставалось только наблюдать, как его пальцы взлетают над струнами, и это было ему не по душе. Зато музыка не смолкала и звучала все громче и задорнее. Мужчины не выдержали темпа, но женщины продолжали отплясывать: повсюду взлетали юбки, мелькали оголенные ножки, поворачивались головы, а швея Мэг в прыжке выскочила в самый центр.

Лютня в руках капитана разошлась не на шутку.

Сара Лаклан подпрыгнула, блеснув, словно вылетевшая из воды рыбка. Мэг закружилась, а одна из служанок гостиницы завертелась, будто волчок, в море пышных юбок. Как только руки на лютне замерли, мужчины громко захлопали в ладоши, а капитан вновь безраздельно овладел своим телом.

«Ах, как это прекрасно, — произнес Гармодий, — я уже и позабыл».

«Пожалуйста, больше так не делай, старик».

Красный Рыцарь пытался отдышаться. Вокруг него собралась целая толпа, многие одобрительно хлопали по спине.

— Клянусь, — восторженно воскликнул лорд–хранитель, — вышло не хуже, чем у бывшего хозяина лютни!

Позже, когда мужчины и женщины разбились на пары, когда Мэг с горящими глазами ушла в свою комнату, когда Ранальда поблагодарили все присутствовавшие и когда самая симпатичная из девушек–служанок оказалась на коленях у сэра Алкея, капитан снова вышел на улицу.

Стоя под ночным звездным небом, он прислушивался к мычанию коров и быков. И, не удержавшись, сыграл для них песню «Растет камыш среди реки». Гармодий лишь фыркнул.

Утром приехавшие расселись по коням и поскакали на север. К счастью, ни у кого из сопровождающих капитана не раскалывалась от похмелья голова, как это обычно бывает после столь бурного веселья, и он был немало удивлен, увидев лорда–хранителя на прекрасной скаковой кобыле восточных кровей, ничем не уступавшей скакуну самого Красного Рыцаря.

Хозяин кивком поприветствовал капитана:

— А вы, оказывается, отличный лютнист, милорд. К тому же еще и славный малый.

Красный Рыцарь поклонился:

— Ваша гостиница — самая лучшая из всех, в которых мне когда–либо доводилось останавливаться. Я даже смог бы здесь остаться пожить.

— Тогда тебе сперва придется разучить еще парочку зажигательных мелодий, — заметил Гэвин.

— Поедете с нами к Змею? — спросил у лорда–хранителя Ранальд.

— Меня это касается не меньше, чем вас с Томом, — кивнул пожилой мужчина.

И они отправились в путь.

Дорога была хорошей, в две лошади шириной, подобно змее, извивалась она меж холмов. От раскинувшихся внизу лощин веяло сыростью, горные вершины возвышались неприступными скалами.

Отряд продвигался медленно. Полдня ушло на то, чтобы переправиться на противоположный берег реки Иркилл, поскольку мост оказался разрушен. Лорд–хранитель попросил капитана отправить Тоби с этим известием назад в гостиницу.

— Я отвечаю за его состояние, — пояснил он.

Мост выглядел так, словно по нему прошлись тараном: кое–где из воды торчали сломанные сваи, от тяжелых дубовых бревен остались лишь небольшие обломки.

Ночь провели в хижине у тихого ручья. Фермер с семьей отправился спать в каменный амбар, а благородные господа воспользовались их кроватями.

Утром, с первыми проблесками рассвета, капитан оставил для хозяев серебряную монету; позавтракав простоквашей, медом и грецкими орехами, отряд продолжил свой путь.

Поднимаясь все выше в горы, проехали мимо двух тяжелых повозок с высокими бортами, груженных стволами деревьев — дубов, кленов, орехов, — обхватом превосходящими высокого мужчину, прямыми, как гигантские стрелы. За ними присматривали возчики, а дровосеки трудились на берегу реки.

Ухмыльнувшись, Гэвин заметил:

— Похоже, на большее они не способны, их удел — ворочать эти громадины.

Возчики пожали плечами:

— Может, так, а может, и нет.

Отъехав достаточно далеко, чтобы их не услышали, сэр Алкей сказал:

— Самые большие бревна они сплавляют по реке.

Хозяин гостиницы угрюмо кивнул:

— Это объясняет случившееся с моим мостом.

Въехав в долину, отряд наткнулся на поглощенных работой лесорубов — не из местных, а прибывших с востока.

Они расчистили от деревьев участок земли, а вливавшийся в Иркилл приток другой реки перекрыли плотиной. Их главного, стоявшего на только что расчищенном участке, в плаще по щиколотки, было видно издалека. В руках он сжимал тяжелый топор с лезвиями, напоминавшими крылья чайки, и длинным топорищем, а его лесорубы, все до единого, были высокими и сильными мужчинами с окладистыми бородами.

Несмотря на это, лорд–хранитель направился сразу к нему:

— День добрый.

В ответ мужчина лишь кивнул, настороженно осматривая отряд. Он пристально следил за конными всадниками, вооруженными намного лучше, чем ему хотелось бы, особенно здесь, вдалеке от родного дома.

— Чего надо? — с ужасным акцентом спросил человек.

Хозяин гостиницы дружелюбно улыбнулся и промолвил:

— Собрать вещи и уехать отсюда. И пусть вода помалу перетекает через вашу плотину.

Глаза лесоруба сперва округлились, потом он прищурился.

— Кто такой будешь?

Его люди начали собираться вокруг него, послышались сигналы рожков.

Пожилой мужчина не прикасался к оружию.

— Я лорд–хранитель Дормлинга, — представился он. — Вы должны заплатить мне за разрушенный мост и за древесину. В этих долинах никто не рубит деревья без моего разрешения, тем более, время вырубки леса — начало весны, когда земля еще покрыта снегом.

Капитан прихлопнул надоедливую мошку.

Лесоруб нахмурился.

— Эти леса не принадлежат людям или конкретно одному человеку. Это земли Диких.

— Нет, Холмы относятся к владениям Змея, — возразил хозяин гостиницы.

Вокруг них собралось еще больше народа. У многих имелись копья, и у всех поголовно — топоры. Люди готовились к стычке.

Гэвин спешился, но тут же вихрем снова вскочил на своего боевого коня, обнажив огромный меч.

Лорд–хранитель предупреждающе вскинул руку:

— Спокойствие, сэр рыцарь, обойдемся без оружия.

— Весьма мудро, старик, — заявил главарь лесорубов.

— Вас предупредили.

Мужчина сплюнул:

— Начхать мне на твое предупреждение. Какого рожна суешься не в свое дело? Даже если мои бревна разрушили твой мост… Здесь еще полно деревьев. Построй новый.

Хозяин гостиницы обвел взглядом толпу лесорубов.

— Если останетесь здесь, то все умрете, — сказал он.

Но его слова должного впечатления не произвели.

Пожилой мужчина развернул лошадь и велел остальным:

— Поехали отсюда.

Отряд двинулся за ним. До самой границы долины скакали рысью и, лишь подъехав к следующему заросшему лесом горному хребту, чуть придержали коней.

— Такое чувство, словно дезертировал с поля боя, — пожаловался Гэвин.

Капитан состроил гримасу:

— Не у тебя одного.

Хозяин гостиницы повернулся в седле:

— Если Змей разозлится, убьет их всех до единого и нас за компанию.

Той ночью, впервые за время путешествия, заночевали под открытым небом.

Травы для лошадей здесь было маловато, поэтому пришлось подвязать им мешки с овсом, захваченные с собой на непредвиденный случай. Мэг наблюдала, как Гэвин возится с ужином, затем, не выдержав, велела тому посторониться.

— Господи ты боже мой, вы хотя бы ножи почистите, что ли.

Алкей рассмеялся и, взяв кухонные ножи, отправился к реке, чтобы помыть и потереть их песком.

Хозяин гостиницы ускакал вместе с горцами неведомо куда, позже они вернулись с двумя упитанными индейками.

Гэвин разжился парой жирных форелей.

— Насколько я понял, здесь рыболовством особо не промышляют, — заметил молодой рыцарь. — Хорошо, что захватил с собой леску.

Мэг посмотрела на птиц и рыбу.

— Кто что поймал, тот то и чистит, — заявила она. — Я приготовлю, но служанкой быть не намерена.

Ее слова рассмешили капитана. Почти весь вечер он провозился с навесом и обкапыванием кострища, а теперь любезно согласился помочь с чисткой рыбы. Позже, сидя у костра, распили последние запасы вина.

— Спокойной ночи, — пожелал всем лорд–хранитель.

На рассвете они снова отправились в путь.

На следующей гряде холмов деревья отсутствовали, будто огромное стадо гигантских овец напрочь вытоптало их. Зато повсюду от дуновений легкого ветерка колыхалась трава, словно бескрайнее зеленое море, а сами холмы раскинулись впереди, подобно безбрежному океану. С вершины, на которой стоял отряд, было видно еще два десятка возвышенностей, напоминавших складки сотканного из зеленой шерсти плаща.

Мэг указала рукой ввысь:

— Орел там, что ли?

Далеко в небе на северо–востоке над холмами скользила огромная птица.

Прикрыв глаза рукой от солнца, лорд–хранитель принялся рассматривать приближавшийся силуэт.

Красный Рыцарь тоже заинтересовался. Огромное существо находилось намного дальше, чем он предполагал изначально. Всматривался в него до тех пор, пока не осознал, что предстало перед взором. И его сердце беспокойно затрепетало.

— Господи Иисусе, — прошептала Мэг.

— Боже мой, — тихо промолвил Гэвин.

— Змей из Эрча собственной персоной, — пояснил хозяин гостиницы.

А тот приближался. И превосходил размерами любой замок. Пролетая над холмами, он направлялся на север. Пока люди неотрывно следили за ним, огромный дракон повернулся: мгновение четко был виден гигантский, утыканный шипами хвост и огромные, раскинутые по обе стороны туловища крылья.

— Господи Иисусе, — повторила швея.

Змей поражал невероятной скоростью движения.

Взгляд капитана был прикован к этому удивительному созданию.

«Ничего себе, — произнес Гармодий. Судя по голосу, умерший маг был охвачен еще более благоговейным трепетом, чем здравствующий Красный Рыцарь. — Вот это да».

Ураганный ветер от взмахов громадных крыльев чудовища проносился над вершинами холмов. С похожим звуком вращались лопасти огромных мельниц в Галле — капитану доводилось видеть их в низинах страны.

Вжих — свист рассекаемого воздуха.

Вжих.

Чудовище было размером с холм.

Скаковая лошадь Красного Рыцаря запаниковала. Кобыла Мэг резко развернулась и кинулась прочь, сбросив швею на землю. Все лошади будто с ума посходили. Капитан спешился, пригнул голову своего скакуна и опустился рядом с женщиной на колени.

— Ничто не задето, кроме моей гордости, — стиснув зубы, проворчала она, — да и особо ушибаться–то нечему.

Змей летел туда, куда направлялись и они.

Его крылья взмывали вверх, кончики почти соприкасались друг с другом, затем падали вниз, и там, где пролетал Змей, оставалась полоса склонившихся к самой земле трав. Он был поистине гигантским. Капитан успел досчитать до десяти, пока громадное существо проплывало прямо над их головами. Его скакун от страха застыл на месте, как вкопанный. Тень дракона упала на землю, накрыв участок в сотню шагов по всем направлениям, а его колоссальное туловище полностью загородило солнце.

Красный Рыцарь моргнул и снова посмотрел наверх.

«Глянь в эфире», — посоветовал Гармодий.

Капитан так и сделал, испытав новое потрясение, а вместе с ним и благоговейный трепет. Если Шип был столпом зеленого цвета, то Змей оказался солнцем.

Молодой человек покачал головой.

А Гэвин, запрокинув голову, заулюлюкал.

Плохиш Том разразился громким хохотом.

— Что ж, друзья мои, — заявил он, — это и есть сила земель Диких, никакой ошибки быть не может.

Они въехали в следующую долину. На небе сгущались грозовые облака, собираясь в черную тучу над озером на севере. На расстояние в несколько лиг протянулась цепочка озер, одно больше другого, последнее из них представляло собой водную гладь, словно зеркало, раскинувшуюся на двадцать или даже больше лиг. Изумительный вид. Не доезжая до первого озера, через небольшой речной поток можно было перебраться вброд. Приблизившись к нему, путники достали из притороченных к седлам сумок плащи. Разговоры сами собой умолкли.

Дождь хлынул, словно из ведра, налетев с северного края долины и скрыв из виду озера. Впереди просматривалась лишь стена из дождя и черные тучи.

— Будто наступил конец света, — заметила Мэг.

Капитан кивнул, сэр Алкей перекрестился.

Без задержки вброд по камням пересекли речной поток. Красный Рыцарь отъехал чуть в сторону, затем вернулся к остальным:

— Давайте пошевеливаться. Вода быстро прибывает и поднимается слишком высоко.

Гэвин окинул взглядом ближайшее озеро.

— В нем должно быть полно лосося, — мечтательно произнес он.

На противоположной стороне обнаружилась узкая тропа, поднимавшаяся по склону холма. По ней могла пройти лишь одна лошадь, поэтому они выстроились в колонну друг за другом: первым ехал лорд–хранитель, последним — Плохиш Том.

Около часа ушло на то, чтобы взобраться на вершину холма, и тут, на открытом пространстве, дождь снова обрушился на отряд в полную силу. Он был холодным, и, несмотря на тяжелые плащи с капюшонами, все промокли насквозь.

И вновь подъем — вверх и вверх.

На очередной вершине был установлен каменный монумент, повернутый на запад. Капитан внимательно рассмотрел его. Как и Мэг. В нем чувствовались остатки силы.

Лорд–хранитель не стал останавливаться, направив лошадь вниз по противоположному склону холма.

С этой высоты, чуть ниже каменного престола, капитан различал призрачные очертания гор на севере — на далеких склонах играли белые отблески. И хотя отряд поднялся уже выше грозовых туч, почти все было сокрыто пеленой дождя. Начав спускаться, они вновь попали под ливень.

На спуске капитан полностью доверился своему коню. Легкое седло промокло насквозь, и он начал беспокоиться о своих вещах в сумках. Для лета это был необычно холодный дождь.

Капитан напряженно думал.

— Выходит, мы направляемся к нему, только чтобы переговорить? — уточнил он, при этом в голосе послышались интонации, свойственные Майклу, которому это, безусловно, понравилось бы.

— Ага, — подтвердил Ранальд.

Только к вечеру они выехали из–под нависших грозовых туч и смогли сквозь пелену дождя различить следующую долину с озерами. Здесь все было по–другому — озера не увеличивались, а уменьшались, склоны холмов на севере и востоке полого поднимались, постепенно становясь высокими горами.

Лорд–хранитель добрался до первой переправы, обозначенной сложенными пирамидой камнями, которая сразу бросалась в глаза посреди томительного однообразия зеленой травы, гор и воды.

— Уровень воды поднимается, — крикнул он.

Капитан чуть отклонился от тропы и несколько долгих минут наблюдал за рекой. До них долетал скрежет переворачиваемых бурлящей водой валунов.

Поток стремительно катился по тесному ущелью, набирал силу между двумя огромными скалами и падал с большой высоты в глубокое озеро, расположенное справа, — водную гладь протяженностью в триста шагов.

Плохиш Том рассмеялся и, повернув коня головой на юг, проревел:

— За мной!

Казалось, он устремился прямо в озеро, однако его скакун даже не замочил копыт, проскакав полукругом вдоль береговой черты. Капитан и Ранальд Лаклан последовали за ним. Под толщей озерной воды виднелся каменистый берег и галька.

— Каждую весну поток воды возрастает, — пояснил Ранальд, — и с силой выталкивает все камни из устья реки. Так образуется береговая линия, как вон там, — указал мужчина и засмеялся. — Любой горец знает это.

Том обернулся, бросив взгляд на лорда–хранителя:

— Ага, любой настоящий горец.

Хозяин гостиницы в свою очередь многозначительно глянул на него, но Том не обратил на это никакого внимания.

Они начали подъем, промокшие и угрюмые.

Дорога повторяла изгибы реки и проходила мимо великолепного водопада, далее им пришлось подниматься по крутому утесу. Тропа стала настолько узкой, что лишь умелый наездник мог взбираться по ней верхом. А еще она все время виляла и петляла — девять петель серпантина, поднимавшегося на несколько сотен футов. Боевой конь сэра Алкея заартачился и остановился, не желая сдвинуться с места, пришлось рыцарю спешиться и провести его под уздцы.

У одного из поворотов швея Мэг слезла с лошади и взглянула на капитана. Было понятно, что она собирается просить о помощи, поэтому, не дожидаясь, тот взял ее кобылу под уздцы.

— Спасибо, — поблагодарила женщина и пешком стала подниматься по тропе.

А он вел ее лошадь.

Наверху оказалось еще одно озеро: меньше предыдущих, но глубже, заключенное в ловушку узкой расщелины и запруженное гребнем утеса. Еще выше раскинулся длинный, поросший травой горный хребет, поднимавшийся дальше, а над ним — огромная скала с покрытой снегом вершиной, до которой они доберутся лишь суток через двое.

Их путь пролегал по густой траве вдоль берега озера. Высоко на склонах гор паслись овцы. Все, что слышали люди, — это глухой рев водопада за спиной и далекое журчание потоков талой воды, стекавших со скованных льдом пиков прямо в озерцо. В верхней его части просматривалось нечто вроде галечного пляжа. Капитан поймал взгляд лорда–хранителя и, указав туда, предложил:

— Может, разобьем лагерь вон там?

— Он повелевает нам уходить. Такая погода противоестественна, — ответил хозяин гостиницы. — Похоже, мы явились не вовремя.

— Там какие–то деревья, — произнес капитан, пытаясь сквозь завесу дождя рассмотреть дальний берег.

— Ага, а я в самых высоких долинах заметила рябину, — кивнула Мэг.

— Рябина, ольха и деревья еще более древние, — согласился лорд–хранитель. — Но мы не можем разводить костер, находясь так близко к Змею.

— Почему же?

— У Змея свои правила, — ответил пожилой мужчина.

— Ущерб, нанесенный растущим деревьям, может навлечь гнев Диких, — сказал капитан, — но валяющиеся на пляже ветки… — Он изобразил улыбку, вряд ли различимую сквозь дождь. — Вон там есть выступ. Соберите всех лошадей под ним, чтобы защитить от ветра.

— Что ж, пускай это будет на вашей совести, — сказал хранитель. — Но если мы сейчас повернем назад, то к закату погода наладится.

Гэвин стряхнул с усов капли воды и требовательно спросил:

— Тогда объясните, почему мы не могли разбить лагерь у озера с рыбой?

Красный Рыцарь, не оставлявший попыток хоть что–то рассмотреть сквозь завесу дождя, ответил:

— Ставлю золотой леопард против медяка, что в этом озере тоже водится лосось, но я бы не хотел стать тем, кто выловит из него хотя бы одну рыбину.

Гэвин улыбнулся.

— Немного же ты, брат, знаешь о лососе, если думаешь, что он может забраться на высоту в сотню футов по водопаду.

— Ставку я не отменяю, — заметил капитан. — Однако поймать одну из этих рыбин — значит нанести хозяину этих земель смертельную обиду, а как верно заметил лорд–хранитель, он и так не в восторге от нашего присутствия.

Мэг фыркнула:

— Выходит, вы боитесь чуток промокнуть. А вот я, хотя и вдвое старше большинства из вас, могу, закутавшись в промокший плащ, заснуть. Утром у меня будут ныть суставы, но что с того? Сегодня я видела полет дракона и не собираюсь поворачивать назад, господа.

Из копий и тяжелых шерстяных одеял они соорудили навес, зажав древки оружия между огромными валунами. Некоторое время ветер испытывал строение на прочность, хотя, казалось, не особо усердствовал.

Капитан ускакал вместе с сэром Алкеем. Они проехали вдоль длинного берега и собрали все ветки: вышла приличная охапка дров.

— Хотелось бы знать, где вы все это раздобыли? — поинтересовался лорд–хранитель Дормлинга.

— Полагаю, хозяин здешних мест оставил их специально для нас.

Гэвин, опытный охотник, достал из сумки принадлежности для разведения костра, посмотрел на брата, сидевшего напротив, и заметил:

— Как в детстве.

— Мы никогда не пробовали разжечь костер в такую грозу, как сейчас.

— Нет, пробовали, — возразил молодой рыцарь. — Я никак не мог разжечь огонь, тогда ты воспользовался силой, и отец отругал тебя за это.

— Ты эту историю из пальца высосал, — покачав головой, заметил Красный Рыцарь.

Гэвин недоуменно взглянул на него.

— Вовсе нет, — настаивал он.

Он склонился над кострищем, прикрыв его собой и насквозь промокшим плащом от ветра. Капитан проворно соорудил из веток небольшую пирамидку: снаружи дерево было влажным, но внутри сухим, какой бывает найденная на берег озера древесина. Из мешка Гэвин вытащил кусочек пакли и засунул его в выемку в березовой коре.

— Кора из дома, — пояснил он.

Капитан лишь пожал плечами.

Прежде чем высечь искру, молодой рыцарь затолкал обуглившийся кусок ткани поглубже в паклю и только затем ударил стальным огнивом о кремень. Край ткани вспыхнул, слегка прижав ее в выемке, Гэвин подул. Завился дымок. Гэвин снова дунул, на этот раз сильно и долго, дым стал гуще.

Капитан наклонился и тоже подул.

Еще до того, как он перестал дуть, эстафету вновь подхватил Гэвин, и кора с паклей ярко вспыхнула. Молодой человек засунул кору под разложенные ветки, и оба мужчины принялись добавлять их еще и еще, весьма проворно и точно набрасывая друг на друга.

Через две вспышки молнии под навесом пылал костер.

Мэг засмеялась:

— Проще было бы разжечь его с помощью магии, а не показывать нам свое умение выживать в лесу.

Гэвин нахмурился, а капитан улыбнулся:

— Много лет я избегал применять силу. Да и зачем ее расходовать понапрасну?

На этот раз женщина согласилась.

На озерной воде приготовили чай, поели холодного мяса и улеглись спать, свернувшись калачиками. Камни были холодными и мокрыми, но навес из шерстяных одеял и тепло лошадей в конце концов победили.

Караул несли по очереди. Капитану досталась вахта посреди ночи. Забравшись на скалу, он устроился высоко над берегом. Ветер стих, а с ним закончился и ливень, и молодой мужчина залюбовался сотнями тысяч звезд и луной.

«Мы можем поговорить?»

«Нет».

«Ты запер свою дверь и не отвечаешь Мэг, она в недоумении. Ты соединен с нею. Согласно правилам вежливости между магами, требуется, чтобы ты…»

«Нет. — Капитан взглянул на озерную гладь. — Отстаньте от меня. Вы не у себя дома».

У него разболелась голова.

Утром напились горячего чая, съели свежую пшеничную лепешку, приготовленную Мэг в углях на плоском камне, и двинулись в путь. Лошади устали и замерзли, но каким–то чудом ни одна ничего не повредила и не заболела, несмотря на проведенную в горах холодную ночь. Они двигались по тропе, поднимаясь вверх, через зеленый горный хребет на северном краю озера, затем спустились в неглубокую высокогорную долину, тоже застланную зеленым покрывалом, которую пересекала наполненная дождевой водой речка. Далее какое–то время отряд спускался по скалистому руслу, затем раза в два сократил расстояние, поднявшись на очередной горный хребет. Зелень холмов сбивала с толку — то, что выглядело одним бесконечным хребтом, на самом деле оказалось их чередой. Один за другим они становились различимыми в сумрачном свете.

Лорд–хранитель покачал головой:

— В прошлый раз здесь все было по–другому.

Ранальд рассмеялся:

— Здесь всегда все по–другому, верно?

— Не знаю, Ранальд, я здесь всего второй раз, — ответил пожилой мужчина.

— Я вообще здесь никогда не был, — проворчал Том, — но Гектор говорил, каждый раз здесь все по–другому.

Они поднимались все выше и выше. Через очередной гребень отряд перевалил, когда солнечные лучи начади пробиваться сквозь пелену облаков.

На вершине следующей горы имелось ущелье, в котором обнаружилась пастушья хижина. Из низкого дымохода вырывались клубы густого черного дыма. Вправо от стены каменного дома тянулись загоны для овец, словно все строение предназначалось исключительно для животных.

Тропа, теперь прямая, как стрела, вела с гребня горы прямо к двери пастушьей хижины.

— Вот так овцы, таких огромных я еще не видывал, — заметил сэр Алкей и мотнул головой, стряхивая с волос воду.

Они спустились по тропе. В каменной стене, возведенной вокруг хижины, нашлись ворота с богато украшенными железными петлями; перегнувшись через ограду, капитан открыл их. В противоположном конце загона, у скалистого выступа располагалась кирпичная конюшня. В ней оказалось одиннадцать стойл.

Капитан усмехнулся:

— Принимаю это за знак того, что нам тут рады.

И все же кирпичная конюшня выглядела здесь чем–то чужеродным.

— Я узнаю это строение, — вдруг заявил Гэвин, — это конюшни Тадеуша Пиэла.

Он посмотрел на Ранальда, тот кивнул.

— Из Харндона, — добавил мужчина. — Я и сам только что об этом подумал. Тепло, уют… — мечтательно выдохнул он.

Лошадей отвели в конюшню. Подкованные копыта гулко цокали по кирпичному полу, причем громче и резче, чем обычно, как заметил капитан. Все кормушки оказались наполнены овсом, на полу — свежая солома, в ведрах — чистая вода.

Наконец коней расседлали и сняли ношу с вьючных животных. Красный Рыцарь почистил своего нового скакуна скребницей и накрыл попоной, лежавшей тут же. Гэвин и Алкей поступили точно так же, да и лорд–хранитель с Ранальдом тоже. Плохиш Том с мечом в руках стоял у дверей дома.

— Не нравится мне все это. Здесь какое–то волшебство, — заявил горец, проведя большим пальцем по лезвию меча.

— Острым клинком тут ничего не решишь, — заверил его капитан, снимая сбрую с громадного жеребца горца. — Расслабься.

Но тот от дверного проема так и не отошел.

— Хочу поскорее убраться отсюда, — проворчал он.

Ранальд приблизился к брату и взял его под руку:

— Не таким же способом, Том. Успокойся.

Мэг улыбнулась сэру Алкею:

— Не могли бы вы снять седло с моей лошади, сэр рыцарь? Поможете бедной слабой женщине?

Мореец усмехнулся.

Швея сняла плащ, протиснулась мимо Плохиша Тома и подошла к двери. Затем вежливо постучала. Раздавшийся звук оказался неожиданно громким, подобно выстрелу из требушета в гробовой тишине.

Дверь распахнулась.

И Мэг исчезла за ней.

Лорд–хранитель, замешкавшийся у своего скакуна, выронил щетку.

— Черт, — выругался он, бросившись к двери, но та уже захлопнулась.

Пожилой мужчина постучал, дверь снова распахнулась, и он скрылся за ней.

— Думаю, нам лучше пойти всем вместе, — предложил капитан. Вытерев руки о солому, молодой рыцарь подошел ко входу. — Тебя это тоже касается, Том.

Горец тяжело дышал.

— Тут повсюду магия.

Красный Рыцарь кивнул и заговорил успокаивающе, как если бы обращался к своенравному коню или перепуганному ребенку:

— Так и есть. Мы в его руках, Том. Но ведь это нам и самим известно.

Горец расправил плечи:

— Думаете, я испугался?

Ранальд отрицательно качнул головой, а капитан, наоборот, кивнул:

— Да, Том, ты боишься. А если бы не боялся, сказать по правде, я посчитал бы тебя сумасшедшим.

— Каким ты запросто можешь стать, когда вздумается, — заявил Ранальд.

Том выдавил ухмылку:

— Что ж, я готов.

Капитан легонько постучал в дверь.

И та распахнулась.

Помещение было небольшим, с низким потолком, но при этом казалось на удивление просторным. Головой капитан едва не задевал потолочные балки, а ведь Том был гораздо выше него. В зале имелся камин с печным сводом, достающим до самой крыши, что было весьма непривычно. Пламя в нем полыхало в полную силу, бушуя во всей топке, в этом пылающем аду невозможно было рассмотреть по отдельности каждое бревно. Исходивший от очага жар прогревал весь дом, что радовало в столь холодный летний вечер.

Около очага стояли тяжелые деревянные стулья, накрытые шерстяными покрывалами. На некоторых были вышиты геральдические знаки, а на одном лежал гобелен, подогнанный и вытканный специально в виде чехла.

Бревна хижины почернели от старости, но на них все еще просматривалась замысловатая резьба.

Над каминной полкой висела пара перекрещенных мечей, а на центральной балке — копье, крепившееся вбитыми в нее железными гвоздями.

Мэг, скрестив ноги, сидела рядом с лордом–хранителем, тут же расположился низкорослый мужичок, куривший длинную трубку. Сперва он показался настолько невзрачным, что взгляд капитана скользнул мимо него. Одет тот был в простую котту из грубой шерсти и такие же леггинсы. Его обветренное лицо не было ни симпатичным, ни уродливым, ни старым, ни молодым. Вот только глаза — чернее ночи. Стоило встретиться с ним взглядом, и глаз отвести уже было невозможно.

— Добро пожаловать, —поприветствовал их Змей.

Капитан низко поклонился, затем осмотрелся: никто из его спутников не пошевелился, за исключением переступивших после него порог горцев и сэра Алкея, которые расселись по стульям, положив руки на колени.

Повесив свой плащ к остальным, он тоже опустился на свободный стул.

— Почему все молчат? — спросил капитан.

— Наоборот, все говорят, — возразил Змей. — Для всех нас будет проще, если с каждым я поговорю в свой черед, по отдельности.

— Ах, вот оно что. Тогда я дождусь своей очереди.

Собеседник улыбнулся:

— Я могу говорить со всеми одновременно. Это вам нужен порядок и организованность, не мне.

Он затянулся. Капитан кивнул.

«Потому что время не играет для него никакой роли», — пояснил Гармодий.

— Вы двое вместе? — уточнил Змей.

— Нет, я сам по себе, — ответил Красный Рыцарь. — Не могу говорить за Гармодия.

Губы Змея снова растянулись в улыбке:

— Что ж, весьма мудро с твоей стороны. Ты ведь уразумел, что если не избавишься от него, то со временем он захочет тобой управлять. Не сможет сдержаться. Пожалуй, я отвечу на твои вопросы, не требуя ничего взамен.

У локтя Красного Рыцаря появилась кружка подогретого вина с пряностями. Он поднял ее и с благодарностью пригубил.

— Зачем пришел? — поинтересовался собеседник. — Уж ты–то по крайней мере должен был знать, кто я.

— Догадывался. — Он осмотрелся. — Существуют ли какие–то правила? Сколько я могу задать вопросов? Три? Пятьдесят?

— Я не шибко гостеприимен, поэтому стараюсь в будущее не заглядывать. Оставляю это для своей излишне деятельной и суетной родни. Они постоянно плетут интриги и с кем–то воюют. — Змей улыбнулся. — Иногда скучаю, и тогда везунчик–путешественник попадает сюда, чтобы развлечь. — Улыбка преобразилась в жестокосердную ухмылку.

Капитан отпил еще вина.

— Что скажешь по поводу Лакланов?

Змей сделал очередную затяжку и выдохнул дым, взвившийся к самому потолку.

— Это и есть твой вопрос?

Молодой человек отрицательно помотал головой:

— Нет, но они присягнули мне на верность, и я хочу удостовериться, что с ними все будет в порядке.

— Присяга на верность для людей настолько естественна, а вот мне с большим трудом удается сдерживать свои обещания. Однако с Томом и Ранальдом я поступлю по справедливости. Задавай свой вопрос.

Капитан повертел кружку, от чего в ней образовался маленький водоворот, и не стал спрашивать об Амиции.

— Можно ли как–то разрешить конфликт между людьми и Дикими?

— Это и есть твой вопрос? — уточнил Змей.

— Да.

Мужичок затянулся.

— Превосходно, — произнес собеседник, подошел к каминной полке и, открыв каменный сосуд, достал пригоршню высушенных листьев и затолкал в чашу трубки. — Веришь ли ты в свободу выбора, принц?

Капитану стало жарко, поэтому он встал, снял котту и повесил ее рядом с камином, чтобы просушить, пробормотав хозяину дома «прошу прощения». И вернулся на свое место.

— Да, верю.

— Почему?

— Либо у меня есть свобода выбора, либо в чем тогда суть игры?

Змей медленно покачал головой:

— А если я скажу тебе, что свобода выбора есть лишь применительно к некоторым вещам, но далеко не ко всем?

Капитан заметил, что пожевывает свою перчатку для верховой езды, и тут же одернул себя.

— Я бы предположил, что моя сила влиять на вселенную никак не зависит от того, есть ли у меня свобода выбора применительно к каждому действию или лишь к одному.

— Любопытно, — промолвил собеседник. — Люди и Дикие — всего лишь понятия. Философские модели. И если они созданы для того, чтобы представлять собой или, другими словами, символизировать противоположности, как же их можно примирить? Можно ли поменять местами альфу и омегу в алфавите?

— А потом ты скажешь, что нет Диких, так же как нет и людей, — улыбнулся капитан.

Змей рассмеялся:

— Выходит, это ты уже освоил.

— Когда–то мне довелось сидеть у ног неких восточных философов, — пояснил Красный Рыцарь. — Тогда я и понятия не имел, что они могли быть драконами, а теперь вот подумал об этом…

Змей снова громко засмеялся:

— А ты мне нравишься. Поэтому отвечу на твой вопрос. Люди и Дикие, будучи двумя сторонами одной монеты, могут уживаться вместе, так же как и лежащая в кошельке монета.

— А порознь?

— Разве монета не есть единое целое?

Капитан откинулся на спинку удобного стула.

— Мой брат погиб, — напомнил Том. — Он был твоим вассалом и все же погиб. Скажи, кто его убил?

— Он погиб за границами моих земель, — ответил Змей. — Признаю, я не слишком внимательно следил за происходящим. Признаю, пока мой разум был поглощен другими заботами, часть людей из земель Диких пересекли границы моих владений без моего разрешения. Но, по правде говоря, если начистоту, Том и Ранальд, эти границы — лишь плод моего воображения, они созданы для моего же удобства. Я редко тревожу людей, внутри или вне границ моего ареала, и вы — первые, кто потребовал от меня каких–то действий за многие годы.

— Значит, ты не отомстишь за него? — допытывался Том. — Тогда просто скажи мне, кто его убил?

— Ты указываешь мне, что я должен предпринять, или спрашиваешь? — вежливо поинтересовался Змей. — Это и есть твой вопрос?

Ранальд наклонился вперед:

— Да. Возможно, это прозвучит странно, но это сделали не сэссаги, несмотря на то что именно они зарезали Гектора и меня. Это все Шип. Шип послал их. Это он призвал их на войну.

Их собеседник запрокинул голову и громко захохотал:

— Неужели ты такой наивный, Ранальд Лаклан? Люди из земель Диких поступают так, как им заблагорассудится. Они не дети. И если они напали на твоего брата, то сделали это намеренно.

— Они бы никогда не отправились к переправе, если бы не Шип, — продолжал настаивать Том.

Змей подпер подбородок рукой.

— Сколько правды ты хочешь услышать в ответе на свой вопрос, горец? Стоит ли мне сказать ровно столько, сколько потребуется, чтобы разжечь то, что впоследствии станет кровной местью? Или сказать столько, сколько будет достаточно, чтобы ты отказался от нее вообще? Что тебе больше по душе?

Ранальд пожевал кончик уса:

— И что же ты можешь сказать нам такого, из–за чего мы решим отказаться от мести?

Том был мрачнее тучи.

Отложив трубку, их собеседник откинулся на спинку стула и сомкнул руки за головой:

— Сэссага, убившего Гектора, зовут Ота Кван. Он — достойный противник для тебя, Том, целеустремленный, страстный и отлично натренированный. Вся загвоздка в том, что со временем твой капитан захочет заполучить его в качестве союзника.

Змей ухмыльнулся.

— И из–за этого ты решил, что Том не сможет ничего предпринять? — спросил Ранальд. — Ты просто не знаешь Тома.

— Нет, не совсем так. Потому что за Ота Кваном был Скадаи, который, не побоявшись моего гнева, решился рискнуть и напасть на горцев и их стадо. Он уже погиб. За Скадаи стоит Шип, которого вынудили развязать войну, — улыбка не сходила с лица Змея, — против одного из моих сородичей, для которого ты и твой брат меньше букашек и который желает смерти не только вам, но и всему человечеству. Я должен поблагодарить вас, только сейчас уразумел, что едва не проспал один из актов великой драмы. Многое исчезнет из этого мира навсегда. Будь неладна ваша судьба.

— Как его зовут? — требовательно спросил Том.

— Том Лаклан, твое имя сеет страх среди людей от востока до запада. Демоны и виверны дрожат от ужаса, лишь услышав его. — Змей смотрел на горца с нескрываемой симпатией. — Но моим сородичам твое оружие не может причинить вреда.

— Как его зовут?

Змей подался вперед:

— С ним я бы хотел разобраться сам.

Горец хлопнул себя по бедру:

— Вот теперь ты говоришь дело, Змей. Хороший господин всегда заступится за своего вассала. Но я хочу помочь тебе. Скажи его имя, и вместе мы втопчем его в грязь.

— Ты собираешься стать погонщиком, Том?

Горец отрицательно мотнул головой:

— Сомневаюсь, что мог бы им стать. Я же убью любого оболтуса, который не согласится с моей ценой.

Змей понимающе кивнул.

— Ранальд?

— Я бы с гордостью стал погонщиком. Но хочу, чтобы сам король посвятил меня в рыцари, мне нужно собрать немного денег, чтобы жениться на одной даме. — Горец ощущал себя мальчишкой, признающимся в воровстве яблок.

— Меня подобные вещи мало волнуют, — заявил Змей, — хотя с вами двумя приятно беседовать.

— Он — благоразумный человек, а я — солдат. Две стороны одной монеты.

— Разве монета не есть единое целое? — спросил Змей.

Мэг сидела, сложив руки на коленях.

— Чем я могу тебе помочь? — поинтересовался Змей.

— Я бы хотела победить и уничтожить чародея, которого называют Шипом, — заявила швея.

— Ради мести?

— Много лет назад пес укусил моего ребенка, — сказала она. — Потом второго. Тогда муж сходил за арбалетом и пристрелил животное. Уверена, доля мести в его действиях была.

— Но ведь главным образом это было сделано, чтобы пес не покусал и других детей?

Мэг кивнула.

— Ты очень скромная женщина. Позволяешь другим людям высказываться, а свои мысли держишь при себе.

Она улыбнулась и посмотрела на свои руки, лежащие на коленях.

— Выходит, ты, простая домохозяйка из Аббингтона, собираешься предпринять все, от тебя зависящее, чтобы уничтожить Шипа, вставшего на путь силы.

Его черные глаза искали ее. Но она отводила взгляд.

— Все верно, — бесхитростно ответила женщина.

Змей еле слышно присвистнул:

— Благодаря войне, в которой вы все участвовали, твои силы взлетели на новый, непостижимый уровень. И я заметил тебя даже на таком огромном расстоянии от Альбинкирка.

Мэг довольно хмыкнула.

— Всегда знала, что у меня есть дар, а теперь, благодаря старому магу и настоятельнице, я узнала многое. — Она перестала отводить глаза. — Много чего пугающего.

— Ты засомневалась в существовании Бога?

Швея отвернулась:

— А кто ты такой, раз задаешь подобные вопросы? Сатана?

Змей захохотал.

— Едва ли, госпожа. Возможно, всего лишь его обленившийся младший кузен.

— Так ты ответишь на мой вопрос?

— Ты его пока не задала, — мягко произнес он. — Из сказанного тобой выходит, что ты хотела бы, чтобы я помог тебе уничтожить Шипа, а еще ты желаешь узнать, есть ли Бог на самом деле.

Мэг расправила плечи:

— Вопрос о существовании Бога я могу решить и без твоей помощи.

— Хорошо.

— Но мне потребуется помощь с Шипом.

— Естественно, это вторая сторона монеты, — произнес Змей. — Если ты можешь самостоятельно решить, есть ли Бог или нет, то едва ли нуждаешься в моей помощи, чтобы уничтожить смертного чародея.

— С тобой это было бы намного проще.

— Это не аргумент. В итоге получится, что мне–то и придется убить пса. Причем исходя из собственных воззрений. — Он опустил подбородок на руки.

Женщина покачала головой:

— Понимаю, но я хотела бы, чтобы ты разделил две стороны одной монеты.

— Разве монета не есть единое целое? — спросил Змей.

Капитан осмотрелся вокруг, отметив, что все его спутники моргают, будто только что очнулись после крепкого сна.

— Мне было весьма приятно повстречаться с вами, — произнес хозяин дома. — Вас ждут теплые постели, огонь, самый что ни на есть настоящий, и достойная еда. Пожалуйста, не ограничивайте себя в вине. Буду оскорблен, если не сыграете на лютне, висящей на стене. — Он улыбнулся. — И хотя меня мало заботят мирские дела, я все же решил помочь вам, поскольку ваши цели почти полностью совпадают с моими. Следует, правда, отметить, что они менее разрушительны и опасны как для вас самих, так и для человечества в целом, в отличие от планов моих дорогих сородичей. Я лишь хочу, чтобы меня не тревожили, ибо мои собственные честолюбивые замыслы не имеют ничего общего с войной, завоеваниями, болью или ненавистью.

Он опять улыбнулся, и в этот миг все увидели гигантскую голову с клыками размером с военный корабль и глазами со зрачками, напоминающими кошачьи, узкими и продолговатыми, как высокие шпили церкви.

— Вы станете моими союзниками. Отправитесь в мир и будете служить моим целям, претворяя в жизнь собственные планы по своей воле. — Вновь улыбка. — Сомневаюсь, что мы победим, но если нам это удастся, то у нас появится чувство удовлетворения от того, что мы чего–то добились в этой жизни и не превратились в неудачников.

Змей кивнул, будто соглашаясь с самим собой.

— Ах да, у меня имеются небольшие сувениры для вас, моих новых союзников. Я приготовил кое–какие артефакты или, скорее, собрал их для вас. Каждому свой. И на прощание, — Змей одарил их широкой улыбкой, — если вы не против, я хотел бы поделиться с вами истинной мудростью, а не обыденной тривиальностью: поступайте по справедливости. Действуйте с честью и достоинством. Не ради обещанной награды, но потому что это — единственный способ выжить. И еще: это утверждение верно как для людей, так и для моих сородичей.

Капитан еще обдумывал услышанное, когда заметил, что Змея уже нет.

«Все прошло просто восхитительно», — произнес Гармодий.

Утром они собрались за завтраком.

— Джем просто… — непринужденно хихикнула Мэг, положив в рот теплый хрустящий хлеб, смазанный толстым слоем только что взбитого масла.

— Просто божественен? — уточнил сэр Алкей.

— Словно воришка, — заметил Ранальд, снимая меч со стены над каминной полкой.

Ухмыльнувшись, Том взял второй.

— Боже ты мой, — протянул он, проведя большим пальцем по лезвию клинка, и рассек воздух, застонав от удовольствия.

Лорд–хранитель покачал головой. У него на коленях лежала шкатулка:

— Не решаюсь ее открывать.

Сэр Алкей поднялся и снял клинок, свисавший с главной потолочной балки вместе с поясом и ножнами. Он как влитой лег в его руку — короткий меч с тяжелым круглым навершием.

— Эти предметы оставлены специально для нас. К тому же, если не ошибаюсь, вся эта хижина тоже построена специально для нас.

— Я не уйду отсюда, пока не доем весь джем, — заявила Мэг и рассмеялась.

Она подняла лежавший на столе платок, чтобы вытереть липкие уголки рта, и обнаружила под ним шателен^[85] — из золота и серебра, покрытый разноцветной эмалью, с острыми стальными ножницами, игольником, до отказа забитым иглами, и еще дюжиной разнообразных предметов, свисавших с цепочек, включая пару ключей.

— Ох, — воскликнула она, покраснев и прижав руки к груди, — ох, боже мой, какая прелесть!

Гэвин попробовал джем.

— Ночью мне приснился такой восхитительный сон, — промолвил он. — В нем у меня был зеленый пояс…

Вдруг он запнулся. На его талии был пояс, украшенный зеленой эмалью и золотыми пластинами, к которому крепился тяжелый зелено–золотой кинжал.

Капитан стоял под потолочной балкой, внимательно рассматривая прикрепленное к ней копье.

— Просто возьми его, и все! — посоветовал Том.

Красный Рыцарь почесал подбородок:

— Не уверен, что оно мне необходимо.

«Возьми его! Возьми!» — не сдержался Гармодий.

Копье из древнего терновника, длиной пять футов, чуть сучковатое, но все же прямое как стрела. На верхнем конце древка сверкало длинное тяжелое лезвие.

— Помнится, однажды кто–то взял посох учителя, а использовал его как глефу.

«Возьми его, глупец!» — не унимался старый маг.

Капитан снова почесал подбородок:

— Схожу проверю лошадей.

«В нем должна быть моя сила. Много силы. Пожалуйста. Он бы не оставил его здесь, если бы не хотел, чтобы им воспользовались».

«Не могу просто так закрыть глаза на то, что все его дары либо связывающие, либо острые, либо обоюдоострые, — ответил Красный Рыцарь. — Пояса и клинки».

«Не будь глупцом».

«Выходит, я глупец, потому что не спешу брать предмет, сущность которого мне не ясна? Так вас понимать? Ставки в этой игре слишком высоки. Возможно, в конце концов я его возьму. Но только не прямо сейчас…»

Он не спеша почистил скребницей лошадей. Выглядели те сытыми и довольными. Это был его излюбленный способ избегать отца в годы юности.

Когда все кони блестели, подобно солнцу, отражавшемуся в водах высокогорного озера, он вернулся в хижину, снаружи выглядевшую намного меньше, чем изнутри, и снял с потолочной балки копье.

Оно представляло собой тяжелое древко, на одном конце которого имелся отлитый из бронзы и инкрустированный золотом шип, а на другом — великолепно сработанный наконечник из стали, мастерски отчеканенный.

«Пусто. — Гармодий потерял к копью всякий интерес. — Вовсе не мое».

Долгое время капитан оценивающе держал оружие в руках. Затем нахмурился и сунул под мышку.

Один за другим они покидали хижину. Мэг вышла последней, закрыв за собой дверь. Швея выглядела озадаченной:

— Я думала, она тут же… исчезнет.

— Он не любит показухи, — пояснил капитан.

Они расселись по коням и отправились в путь. Миновав два гребня, путники заметили, что хижина исчезла, словно спрятавшись за изгибами рельефа.

— Если вернусь, там ничего не изменится? — поинтересовался Том.

Красный Рыцарь пожал плечами:

— А какая разница?

— Хочешь, признаюсь? Он так походит на тебя. Только… даже больше, — рассмеялся горец.

Капитан выгнул бровь:

— Что ж, весьма польщен, Том.

Гигант похлопал притороченный сбоку меч.

— У меня магический меч, — счастливо объявил он. — Не терпится опробовать его в бою.

Ранальд лишь покачал головой:

— Том, ты же ненавидишь магию.

Горец ухмыльнулся:

— Ну, при должном терпении можно и старого пса обучить новым трюкам.

Гэвин встряхнул головой:

— Почему он выбрал именно нас?

Капитан лишь пожал плечами. И они молча продолжили путь.

От лесорубов не осталось и следа: ни тел, ни могил, ни разбросанных инструментов — ничего. Они словно испарились. Через Иркилл был перекинут каменный мост, державшийся на тяжелых сваях, шириной в две лошади или одну повозку. На противоположной стороне появилось новое строение — квадратная башенка с небольшой сторожкой для сбора платы за проезд. Выглядела она надежной и пахла свежей каменной кладкой. Лорд–хранитель, изучая ее, остановился посреди дороги.

— Откройте ее, — посоветовал капитан.

Мужчина недоуменно на него посмотрел.

— Шкатулка. Откройте шкатулку, — скрестил руки на груди Красный Рыцарь.

Все затаили дыхание, когда пожилой хозяин гостиницы, порывшись в дорожной сумке, извлек оттуда подаренную Змеем шкатулку и открыл ее. В ней оказались венец, браслет и ключ. И этот ключ подошел к замку сторожевой башни. Венец безупречно лег на чело лорда–хранителя, но, примерив, он тут же сорвал его с головы.

— Черт, — выругался мужчина.

— Этим он что–то хочет тебе сказать, — заметил Ранальд.

— Это браслет погонщика, — произнес лорд–хранитель, — я узнаю его.

Горец глянул на вещицу:

— В таком случае пусть он полежит у тебя. Весной я вернусь, и мы решим, что с ним делать.

Довольно скоро они возвратились в гостиницу.

Тоби распаковал дорожную сумку своего господина и подошел к нему.

— Милорд? — окликнул он.

Капитан, игравший с Мэг в пикет, поднял глаза.

— Что мне с этим делать? — спросил оруженосец, протягивая два небольших мешочка из бархата, отливавшие темно–красным цветом.

— Это не мое, — отмахнулся молодой человек.

— Прошу прощения, милорд, но они были в вашей сумке, — не сдавался Тоби.

Красный Рыцарь заглянул в один и рассмеялся:

— Знаешь, Тоби, я только что понял, наш гостеприимный хозяин оказался намного более предусмотрительным, чем я предполагал. Иди сюда. Полагаю, они для тебя.

И отдал юноше один из мешочков. В нем была пара серебряных шпор. Богатые оруженосцы носили похожие. У Тоби перехватило дыхание от восторга.

Капитан покачал головой:

— Он знал, что мы придем, но Тоби отправили назад.

Он заглянул во второй мешочек и нахмурился. На дне сверкнуло крохотное и очень красивое серебряное колечко с гравировкой «IHS».

— Это уж слишком, — тихо пробормотал он и швырнул мешочек с кольцом через весь зал.

Тот отскочил от противоположной стены и упал на пол. Капитан вернулся к картам.

Утром, отправившись к хозяину гостиницы, чтобы заплатить за постой, он обнаружил колечко среди монет.

«Оставь его, — проворчал у него в голове умерший маг. — Он хочет, чтобы она к нам присоединилась. Кажется, вы двое еще не закончили друг с другом».

Капитан приобнял лорда–хранителя.

— Никто не собирается на запад в Лиссен Карак? — поинтересовался он.

Пожилой мужчина осклабился:

— Может, осенью, и то только под охраной двадцати мечников.

Красный Рыцарь нацарапал на пергаментном свитке короткую записку.

— Тогда отошлите и это. — Он завернул кольцо в пергамент и передал хозяину гостиницы, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Не волнуйся, капитан, — успокоил его хозяин. — Останавливайся здесь, когда поедешь на запад на турнир.

Молодой человек удивленно приподнял брови.

— Теперь ты ведь знаменитый рыцарь, — гордо заявил лорд–хранитель, словно мальчишка, наслаждаясь тем, что знает что–то, чего не знают остальные. — Королева объявила, великий турнир будет проходить в Лорике, в День святой Троицы после Нового года.

Капитан закатил глаза:

— В такого рода поединках я не участвую, хозяин.

Лорд–хранитель пожал плечами:

— Как скажешь.

Пять дней они скакали через горы в Морею, спустились по ущелью к северу от Эва, затем капитан свернул на юг, далее на восток через холмы в Дельфийскую долину. Казалось, он не торопится. Гэвин и Алкей в этом его полностью поддерживали, а Том и Ранальд рассматривали всю поездку как увлекательное приключение, гарцевали по высоким склонам холмов, рыскали по пещерам…

— Только и ищут, кого бы прикончить, — с отвращением заметила Мэг. — Как думаете, сможем мы найти то, что потом назовем своим домом?

— Пристанище для войска наемных убийц? — удивился капитан.

Швея посмотрела на него и кивнула:

— Да, если не возражаете. Разве вы в этом не заинтересованы? Не питаете таких надежд? Неужели вам этого не хотелось бы?

Он наблюдал, как два горца рыщут высоко над ними. Алкей купил неплохого ястреба у уличного торговца и теперь охотился с ним на голубей. Гэвин ехал впереди, скрестив ноги у передней луки седла, погруженный в чтение.

Молодой человек отрицательно покачал головой:

— Никогда об этом не думал. Я поступил на военную службу к одной из противоборствующих могущественных сил, чтобы сражаться против другой в войне, которую развязал не я, ее причины меня тоже не интересуют. Впрочем, когда был еще ребенком, я дал себе зарок не становиться пешкой в чужих руках.

— Змей выступает на стороне добра. — Женщина опустила ладонь на его руку. — Я чувствую это.

— Мэг, какое дело червям вдоль дороги до моих размышлений о добре и зле? Я могу быть самым благородным рыцарем в мире, при этом стальные подковы на копытах моего коня всякий раз после дождя давят их податливые тела. А ведь я даже не задумываюсь об этом.

Внизу, в раскинувшейся впереди широкой лощине, капитан увидел ряды палаток, обнесенные частоколом, вкруговую расставленные тяжелогруженые повозки и над всем этим развевающееся на ветру знамя — три золотые плетеные восьмерки на черном фоне.

— Черт побери. Почему бы не предпринять что–то существенное и не выиграть наконец эту войну?

Капитан вздохнул:

— Мужчинам нравится война, потому что тогда все упрощается. Хотя победа никогда не дается легко. Я могу выиграть одно сражение, но только вместе мы сможем выиграть битву.

Люди в лощине заметили их, гонцы спешно седлали лошадей.

Капитан потеребил бороду и продолжил:

— Но превратить победу в очередной битве во что–то долгоиграющее, подобное строительству дома, в котором собираешься жить, очень сложно. Даже намного сложнее, чем возвести ту же крепость.

Он указал на всадников:

— К счастью для меня, вон те люди доставят нам новый контракт. Предвижу приятную во всех отношениях небольшую военную кампанию, в которой мы сможем победить.

ХАРНДОН — ЭДВАРД

Эдвард закончил изготовление своего первого рондельного кинжала — превосходного клинка с продуманным до мельчайших деталей трехгранным лезвием и пробивающим доспехи острием — и смущенно протянул его мастеру Пиэлу. Пожилой мужчина осмотрел кинжал, на тыльной стороне ладони проверил его балансировку и метнул в пол; тот, глухо звякнув, вонзился в доски.

— Недурно, — подытожил мастер. — Отдай его Дэнни для шлифовки рукояти. Через несколько дней я дам тебе особое задание, а пока побудь в лавке.

Что ж… Работа в лавке не пыльная, хотя и скучная, но именно благодаря ей у Эдварда, влюбленного в Анну, в эти по–летнему долгие вечера появилась возможность приодеться — прекрасные чулки, отменного качества дублет вместо потрепанных рубашек, заляпанных всевозможными химикатами и прожженных тысячами искр.

Анна зарабатывала шитьем и, в отличие от многих, тщательно следила за собой. Вечерами она обычно танцевала на лужайке перед домом, в то время как Эдвард там же упражнялся с мечом и баклером с другими подмастерьями, обещая стать неплохим мечником.

Когда он корпел над новым щитом, делая его наброски древесным углем, дверь лавки распахнулась, и вошел человек небольшого роста. Самый обыкновенный, ничем не примечательный, с незапоминающейся внешностью. Мужчина улыбнулся Эдварду. Необычными у него были разве что черные глаза. Посетитель положил на тяжелый дубовый стол с выставленными для покупателей товарами золотую монету.

— Позови мастера, парень, — велел он.

Эдвард кивнул, позвонил в колокольчик, подзывая помощника, и отправил того во двор. Через несколько минут появился мастер Пиэл. Все это время черноглазый человек смотрел в окно. Парень никак не мог оторвать от него взгляд, будто что–то притягивало его.

Мужчина повернулся за мгновение до прихода мастера и шагнул к прилавку.

— Мастер Пиэл, — поздоровался он, — я отправлял вам несколько писем.

Оружейник выглядел несколько озадаченным, затем его лицо прояснилось:

— Мастер Смит?

— Он самый, — ответил незнакомец. — Вы испытали мой порошок?

— Испытал. Опасная смесь, на этот раз с выверенными пропорциями. Проделала дыру в крыше моего сарая. — Мастер Пиэл выгнул бровь. — Однако пока она весьма нестабильна.

Человек сверкнул черными глазами.

— Вероятно, я не до конца все разъяснил. После того как смешаете все компоненты, попробуйте смочить ее мочой. Просушите на солнце — естественно, вдали от огня. А уж затем очень осторожно снова растолките в порошок.

— Если бы я был алхимиком, то, скорее всего, посчитал бы все это весьма занятным, мастер Смит, но я — оружейник, и у меня очень много заказов.

Посетитель выглядел так, будто его сбили с толку:

— И все же вы изготавливаете оружие.

— Всех видов, — кивнул мастер Пиэл.

— Лучший оружейник во всей Альбе, как мне сказали.

Кузнец улыбнулся:

— Надеюсь.

Странный человек осмотрелся и спросил:

— Может быть, дело в деньгах?

— Боюсь, не в них, — покачал головой мастер Пиэл. — Просто я такими вещами не занимаюсь.

— Почему же? — выдохнул Смит.

Эдвард пристально смотрел на мастера Пиэла, мечтая о том. чтобы тот повернул голову в его сторону.

— У меня столько заказов, что я едва справляюсь, а ведь испытания вашей смеси только начались, — сказал оружейник. — Чтобы добиться результата, нужно потратить месяцы, может статься, и годы.

— Что же тогда делать?

Эдвард нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Наконец мастер Пиэл обратил на него внимание. И на этот раз его взгляд был не таким суровым, как обычно.

— Это мой подмастерье Эдвард. Он смешивал обе пробы, а еще он очень способный и много чего знает. Может, он не откажется выполнить для вас эту работу.

Оружейник опять посмотрел на юношу.

— Хочешь попробовать, Эдвард? Вознаграждение все твое.

Подмастерье радостно улыбнулся.

Странный черноглазый мужчина снова осмотрелся.

— Что ж, превосходно, — произнес он и разложил на прилавке два пергаментных свитка. — Взгляни на них и скажи, что думаешь. Трубка, ствол, порошок и запальный шнур. Мне нужно, чтобы ты сделал все это.

— В одном экземпляре? — уточнил Эдвард. — Куда доставить?

— Я пришлю тебе указания. Это для кое–кого из моих друзей. — Он рассмеялся. — Только один, а затем ты уничтожишь все записи. Иначе я тебя из–под земли достану. Понял?

Эдвард внимательно оглядел мужчину. Тот не вызывал опасений, но все же что–то угрожающее в нем было. И на мгновение Эдварду даже показалось, будто тыльные стороны ладоней заказчика покрыты чешуей.

— Сколько? — осторожно начал подмастерье. — Ведь вы мне заплатите?

— Конечно, заплачу, — кивнул странный мужчина, — пятьдесят золотых ноблей вперед. И еще пятьдесят по окончании работы.

У Эдварда аж дух захватило.

— Приведу нотариуса, — покачал головой мастер Пиэл.

ХАРНДОНСКИИ ДВОРЕЦ — КОРОЛЬ

В харндонском дворце, возвышавшемся над городом, король, лично знакомый с мастером Пиэлом, нежился с супругой в постели. На его привычных к тренировкам бедрах появилось два новых шрама, у нее — единственный на спине. Тем не менее ни один из них не считал другого от этого менее привлекательным. Вдоволь налюбовавшись Дезидератой, король лизнул ее ногу, легонько куснул и поднялся.

— Люди станут смеяться надо мной, — заметил он, — королем, любящим исключительно свою королеву.

Дезидерата залилась звонким смехом. Потянулась, словно кошка, сжал; кулачки и перекатилась на спину, открыв взору супруга великолепные груди затем перевернулась обратно.

— Я, — пробормотала она, — позволю себе с этим не согласиться, ваше величество.

Монарх засмеялся и наклонился к ней.

— Люблю тебя, — произнес он.

Она подобралась к нему поближе и поцеловала.

— Я тоже тебя люблю, милорд.

Какое–то время они провели в безмятежной тишине, пока из–за дверей, ведущих в опочивальню, не послышались голоса оруженосцев короля, свидетельствующие о том, что обоим пора приступать к выполнению своих монарших обязанностей.

— Я назначил дату проведения твоего турнира в Лорике, — сообщил король зная, как сильно желала этого его супруга. — Он поможет… После той страшной битвы. После Дня святой Троицы.

Дезидерата глубоко вздохнула, ведь он вновь уступил, выполнив ее пожелание, и хлопнула в ладоши.

— А еще я велел мастеру Пиэлу совместно с гильдией возчиков оснастит две военные повозки по твоему усмотрению. Просто чтобы проверить, как выйдет. Я представлю их во время турнира. Прикажу рыцарям с их дружинам: сделать подобные. Это — для начала.

— И Красному Рыцарю?

Он вздрогнул, будто его ужалили.

— У его войска обычные повозки, построенные для Галле, — задумчив произнесла королева. — А значит, не оснащенные моим новшеством.

— Я и не заметил.

Дезидерата пожала плечами, словно ее это вполне устраивало.

— Если ты сейчас же не оденешься, новый посол от императора посчитает меня самым нерасторопным хозяином, — заметил он, приближаясь к ней.

— Я позволила себе пригласить его на наш турнир, — сказала королев; внимательно наблюдая за супругом.

Никакого неудовольствия.

— Прекрасно.

МОРЕЯ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Поздним летним вечером в военном лагере наслаждались отдыхом. Приезд Красного Рыцаря и его небольшого отряда был сродни возвращению в отчий дом, у капитана даже слезы навернулись на глаза. Хотя, объезжая лагерь, молодой человек по большей части улыбался.

Гельфред сидел в повозке и кормил…

— Боже правый, Гельфред! Неужели Парцифаль теперь с нами? — Капитан соскочил с лошади и, к удивлению главного егеря, заключил того в объятья.

Орел расправил крылья и пронзительно крикнул.

— Замечательная птица, — сказал Гельфред, — правда, не совсем по рангу. Ведь ни вы, ни, прошу прощения, настоятельница не относитесь к членам королевской семьи.

Егерь состроил гримасу.

— Мы попросим императора издать специальный указ, скрепив его золотой печатью, идет? — со смешком предложил молодой человек. — Хотя, если вникнуть, настоятельница ничем не уступала королеве.

Сказанное потрясло Гельфреда.

Сэр Алкей кивнул:

— Мне тоже так думается.

Гэвин вопросительно посмотрел на капитана:

— Видимо, я тугодум, брат. О чем это вы?

В голове Красного Рыцаря раздался смех Гармодия — отвратительный и ехидный.

«Значит, ты все же догадался, кем она была на самом деле».

— Она была любовницей старого короля, Гельфред. Так, по крайней мере, поговаривают люди. София Рей, которой Готор Великий предложил руку и сердце после битвы при Чевине, но получил отказ.

Капитан улыбнулся.

— Представь себе: быть возлюбленной Готора и Ричарда Планжере одновременно. А после — тридцать лет настоятельницей женского монастыря. — Он протянул руку и погладил птицу по перьям. — Должно быть, именно Готор подарил ей Парцифаля. Так что ему уже порядком лет.

Глаза орла, золотые с черным зрачком по центру, оставались непроницаемыми.

— Слышал, они могут прожить более пятидесяти лет, — заметил Гельфред.

Раздосадованная птица взглянула капитану прямо в глаза.

— Понятно, — произнес тот.

В лучах заходящего солнца Мэг сидела с судьей Джоном. У него имелась парочка раскладных табуретов, удобных, но без спинок, что в ее возрасте давало о себе знать. Пожилой мужчина наблюдал за звездами.

— Повстречала много новых лиц, — заметила швея, обратив внимание на двух проходивших мимо латников. Те остановились рядом с фонарем Джона и, оценивающе окинув ее взглядом, поклонились.

— Да, мы завербовали парочку новобранцев, — подтвердил Джон, проведя рукой по ее спине. И улыбнулся. — Ладно, признаюсь, они буквально атаковали нас. Стоило только разбить здесь лагерь, как все до единого младшие сыновья лордов с севера страны оказались тут как тут. Да еще морейцы. Во имя Спасителя, по моим предположениям, у нас будет сотня копий.

— Так много, — выдохнула она.

Джон чуть отстранился:

— Разве он не будет доволен? Молодой капитан?

Она наклонилась вперед и нежно поцеловала бывшего судью:

— Я — грешная старая женщина, поэтому не нужно тратить понапрасну время, пытаясь меня соблазнить, если ты занят именно этим.

Мужчина хмыкнул и признался:

— У меня просто давно не было практики.

Какое–то время они молчали.

— Я оказался неуклюжим? — пробормотал он.

— Нет, вовсе нет, — возразила она, подумав, не задуть ли ей лампы и, отбросив ложный стыд, растянуться на ковре. — Нет, конечно.

— Тогда в чем дело?

Она отмахнулась рукой и пошла задувать в лампах свечи.

— Можешь мне довериться, — настаивал судья.

— Просто я подумала о капитане. Будет ли он доволен, — сказала Мэг. — Вы все считаете, что у него все в порядке, но на самом деле он похож на загнанную лошадь, которая, несмотря ни на что, продолжает скачку. Только кажется, будто с ним все хорошо, и так будет продолжаться до тех пор, пока он не свалится замертво.

Женщина с удивлением заметила, что прислонилась к судье спиной. А тот приобнял ее за талию.

— Когда я был молодым, то единственное, о чем мечтал, — стать рыцарем, — промолвил Джон. — Я так сильно желал этого, что боролся за свою мечту. Но у меня ничего не вышло. Время проходило, не все шло гладко, позже я познакомился с твоим мужем. С ним мы пережили тяжелые времена. Впоследствии я стал уважаемым жителем небольшого городка. Светлые дни перемежались с темными. А теперь… Слава богу, надеюсь, теперь–то я претворю свою мечту в жизнь и стану рыцарем. И может быть, тогда ты будешь моей.

Он крепко прижал ее к себе.

— Так вот, к чему я это все… Нашему капитану предстоит пережить много разочарований и преодолеть множество невзгод. И что, если они сломают его? Значит, так тому и быть. Так уж устроен этот мир.

Она кивнула. И соскользнула на ковер, расстеленный в их палатке.

В лучах заходящего солнца капитан сидел вместе с сэром Алкеем и своим братом. Огромный орел с покрытой головой восседал на жерди в самом темном углу шатра и приглушенно вскрикивал. Красный Рыцарь подошел к нему и погладил, успокаивая. Когда Тоби наливал ему вино, сэр Йоханнес постучал по опорной стойке шатра.

— Войдите, — откликнулся капитан.

Вместе с маршалом вошли сэр Томас и сэр Антигон, и юный оруженосец налил им всем вина. Вдалеке Длинная Лапища ударил Уилфула Убийцу кулаком по голове. Лучник резко встрепенулся, капитан покачал головой.

— И все же как хорошо вернуться домой, — промолвил он.

Йоханнес протянул ему кожаный мешок.

— Знаю, сегодня ночью полагается знатная пирушка, но доставившие эти послания гонцы слетелись, словно навозные мухи на конское дерьмо, милорд. Послания и письма, — сообщил он, состроив гримасу. — По большей части касательно наших благородных новобранцев. — Взмах руки в сторону сэра Алкея. — Кажется, вашему дяде не терпится получить от вас известие.

— Прошу прощения, — извинился мореец, сломав печать на футляре из черного дерева.

Пока он был поглощен чтением послания от императора, Йоханнес передал капитану футляр из слоновой кости. Молодой человек глянул на печать и улыбнулся.

— От королевы, господа.

Все подняли кружки. Даже Изюминка.

Молодой человек сломал печать, между тем сэр Алкей не отрывался от письма.

Наконец мореец поднял глаза.

— Милорд, — официальным тоном обратился он к капитану, — положение значительно ухудшилось. Я должен от имени императора просить вас немедленно отправиться в путь.

Продолжая читать послание королевы, Красный Рыцарь заметил:

— Спокойствие, господа, сегодня мы точно никуда не двинемся.

Алкей побелел как полотно:

— Императора… взяли. В заложники. Неделю с чем–то тому назад.

Капитан оставил письмо и запустил пальцы в бороду:

— Понятно. Положение действительно критическое. Том?

— Готовы выехать с первыми лучами солнца. — Горец усмехнулся. — Ни минуты покоя.

— В интересное время мы с вами живем, — философски рассудил капитан. — Идите спать. Придется завтра поспешить. Могу ли я предположить, что все это — часть… той же задачи, для решения которой ваш дядя нас нанял?

Алкей покачал головой.

— Не знаю. — Он беспокойно заерзал на стуле. — Я даже не знаю, жив ли он и остается ли все еще императором.

Капитан понимающе кивнул:

— В общем, выезжаем на рассвете. Будем собирать сведения по мере продвижения.

Йоханнес указал на второй свиток.

— А как же королева?

Красный Рыцарь вздохнул:

— Это всего лишь приглашение совершить боевой подвиг. Весной.

Он улыбнулся и выглянул за полог шатра в темноту. Улыбка задержалась на его лице.

— Неизвестные взяли императора в заложники, и нас позвали спасти его. — тихо промолвил он. — Думаю, нам придется пропустить этот турнир.

Красный Рыцарь обвел взглядом присутствующих:

— Запомните эту ночь, друзья. Вдохните полной грудью, насладитесь вином. Ибо сегодня достигнуто всеобщее равновесие. Я чувствую это.

— Чего именно? — решила уточнить Изюминка, посмотрев на Тома и вопросительно приподняв бровь, словно спрашивая: «Он что, перепил?»

— Всего, — заявил капитан и громко рассмеялся. — Абсолютно всего.

МАЙЛЗ КЭМЕРОН РАЗЯЩИЙ КЛИНОК

Посвящается тем, кто занимается исторической реконструкцией

ПРОЛОГ ИМПЕРАТОР

ГЛАВА ПЕРВАЯ ЛИВИАПОЛИС – МОРГАН МОРТИРМИР

Когда Красный Рыцарь покидал жилище Змея из Зеленых холмов, направляясь на юг в гостиницу в Дормлинге, Морган Мортирмир из Харндона сидел в университетской аудитории в столице империи – Ливиаполисе.

Зданию университета было не менее тысячи лет; внутри стояли потемневшие от времени дубовые скамьи и прочные парты, рассчитанные на четырех студентов каждая. Скамьи были буквально испещрены надписями на десяти разных языках, включая архаику. Сотни поколений будущих магистров оставили здесь свои послания. Просто удивительно, как могли преподаватели и наставники не обратить внимания на подобный вандализм. Арочные окна, разделенные колоннами на две части, с освинцованными стеклами являли утомленному или отчаявшемуся рассудку лишь смутный отблеск внешнего мира.

За партой вместе с Морганом сидели еще трое студентов – две монахини из отдаленных монастырей для женщин знатного происхождения, сестры Анна и Катерина, закутанные в длинные коричневые одежды так, что даже лиц не очень-то разглядишь, и его единственный друг, этруск Антонио Болдески, чей отец заправлял делами чужеземных торговцев.

Преподаватель логики обвел глазами аудиторию.

– Кто-то, кроме Мортирмира, скажите мне: почему? – спросил он.

Шестнадцать студентов, углубленно изучавших магию герметизма, беспокойно заерзали.

– Ну же, дети мои, – подбадривал их магистр Авраам, яхадут.

С представителями этого народа Морган никогда раньше не встречался, а магистр оказался добрым наставником, но оставался таким лишь до тех пор, пока у него не возникало ощущение, что его слушают без должного внимания.

Взгляд магистра остановился на юном этруске.

– Болдески? – От нетерпения его голос повысился на пол-октавы.

В аудитории повисла гнетущая тишина.

– Сформулирую вопрос по-другому. – Тон наставника становился все более раздраженным. – Почему вы не можете применять герметическую силу непосредственно во Дворце воспоминаний?

Сестра Катерина не то вздохнула, не то застонала.

Анна прикусила губу.

Болдески не любил юлить.

– Понятия не имею, – заявил он, пожав плечами. – Но если позволите предположить…

– Нет, – резко перебил его Авраам. – На этом этапе ваши предположения меня не интересуют. Что скажет юный Мортирмир?

У Мортирмира никак не получалось преобразовать потенциальную силу в чистую и готовую для использования, зато он прочитал все гримуары и свитки по теоретической и практической философии, до которых только смог добраться.

Их взгляды встретились, и юноша заколебался. Если он не ответит, станут ли одногруппники относиться к нему лучше?

Скорее всего, нет. Ну и черт с ними.

– Магистр, я думаю, можно управлять эфиром прямо во Дворце воспоминаний,но делать этого не стоит. – Мортирмир пожал плечами, как и Болдески, но их жесты сильно отличались: у Моргана он означал, что тому есть что добавить, а у Антонио – полное безразличие к вопросу.

Не сводя глаз с Мортирмира, магистр Авраам почесал подбородок, скрытый под длинной бородой.

– И почему же ты выдвигаешь столь странное еретическое предположение? – спросил он, изо всех сил пытаясь скрыть удовлетворение.

– Разящий меч Ветрониуса. Разящий меч Гераклита.

Сестра Анна поморщилась от его произношения, ибо на высокой архаике он говорил с альбанским акцентом, а не с местным морейским.

Магистр Авраам постучал кончиками пальцев по зубам – старая дурацкая привычка. Если его пальцы были перепачканы чернилами, то на зубах порой оставались темные пятна.

– Именно. Разящий клинок. Оружие, которое может нанести удар как в реальности, так и в эфире, подразумевает, что его можно выковать во Дворце воспоминаний, а потом использовать где угодно. – Он позволил себе легкую улыбку. – И каков же будет результат применения подобной вещи во Дворце воспоминаний?

Наставник на мгновение замолчал, а пятнадцать студентов побледнели лишь от одной мысли о полном уничтожении тщательно оберегаемых ими воспоминаний и заклинаний.

– Однако этого ты не знаешь, Мортирмир, не так ли? – поинтересовался магистр. Скорее, вопрос прозвучал как риторический. На сей раз пришел черед наставника пожимать плечами. – А теперь, молодые люди, поспешите. Вас ждет алхимия. Мортирмир, останься.

Студенты спешно покидали аудиторию, многие низко опустили головы, чтобы не встретиться с магистром взглядом. Под конец занятий он порой давал задания – объемные и внезапные, словно удары молнии, тщательно продуманные или спонтанные.

Морган сидел, перебирая прямые четки, до тех пор пока не вышел последний ученик, затем поднялся со всем изяществом, на которое было способно его быстро растущее тело, и подошел к наставнику.

Старик нахмурился.

– У тебя блестящий ум, и работаешь ты намного усерднее большинства этих оболтусов. – Он повел плечами и передал Мортирмиру свернутый свиток. – Мне очень жаль, молодой человек. Я сожалею, что приходится упрекать тебя за ошибки. Сожалею, что вынужден вручить тебе это.

Моргану даже не нужно было разворачивать послание.

– Вызов? От патриарха?

Магистр кивнул и вышел из аудитории. Когда он открыл дверь, Мортирмир услышал голоса Болдески и Зеваса, еще одного студента из Мореи, – они о чем-то разговаривали и смеялись.

Он не знал, шла ли речь о нем, но в тот момент ненавидел их всех.

Свиток у него в руке означал, что ему в очередной раз нужно пройти испытание на силу и, если он не сможет ее показать, его отчислят. Он всю жизнь только и знал, что трудился, чтобы попасть сюда. А теперь ему грозило отчисление.

Порой так трудно быть одаренным ребенком.

Моргану Мортирмиру было шестнадцать, и рос он настолько стремительно, что вся одежда немедленно становилась мала. Высокий рост и худощавое телосложение не добавляли ему ни властности, ни достоинства – его лицо выглядело настолько детским, что он легко мог сойти за двенадцатилетнего. Он был неуклюж и, что хуже всего, весь покрыт постоянно гноившимися юношескими угрями, поэтому сестры из Мореи, с которыми он посещал занятия по практической философии, прозвали его Чума.

И Морган прекрасно знал, что так оно и есть. Он был слишком молод, чтобы учиться в университете. А самое скверное, что, несмотря на весь свой выдающийся интеллект, парень никак не мог научиться воздействовать на мир с помощью заклинаний и даже алхимии. Учителя говорили, что у него неимоверно высокий потенциал, но подчинить себе силу у парня не получалось.

Моргану хватало ума, чтобы понимать собственную никчемность. В великой школе высшей философии и метафизики он нужен был разве что в качестве козла отпущения. Им не требовалось, чтобы он по памяти цитировал авторитетные источники или объяснял нюансы работы эфира с точки зрения математики. Он должен был либо подчинить себе силу, либо уйти.

Мортирмир сидел в небольшой таверне в величайшем городе всего цивилизованного мира, уставившись в кружку с вином.

Потом в другую.

А затем в третью.

Днями напролет магистры подстраивали ему разные ситуации, чтобы помочь освободить силу. Наставники не раз хвалили Моргана за его способность безошибочно обнаруживать магию, ее малейшие излучения. Все они сходились в одном – у него просто обязан быть талант. Согласно их оценкам, он обладал просто невероятной силой.

Однако они давно перестали твердить об этом столь громогласно и часто. А теперь патриарх, которому приходилось лично отбирать каждого претендента и проверять его теологическую надежность до присвоения ученой степени, послал за ним.

В следующее воскресенье.

Мортирмир прикусил губу, чтобы не заплакать, но это не помогло, и он разрыдался. То была горькая и глупая жалость к самому себе. Обливаясь слезами, он ненавидел себя за столь детское поведение. Патриарх непременно отошлет его домой.

Хотя дом – далеко не худший вариант. Он просто олицетворял крушение всех надежд Моргана, жаждавшего остаться в Ливиаполисе, где роскошные женщины, обладающие блистательным остроумием, рассуждают о философии с мужчинами, которые пишут книги, а не размахивают мечами. Его место здесь, а не в варварском Харндоне.

Или нет.

В ответ на его знак подлить еще вина к столику подошла не девушка-служанка, а старый бандит с обветренным лицом и злобным взглядом.

– Деньги вперед, – потребовал он, тщательно выговаривая слова на архаике, чтобы его точно поняли.

Мортирмир был одет в альбанский жупон, высокие сапоги, а на поясе он носил меч. Поэтому для них он выглядел варваром, к которому следует относиться как к очередному глупцу.

Он опустил взгляд в кружку с темно-красным вином, намного превосходившим по качеству то пойло, на которое он мог рассчитывать дома. Альбанские вина – лишь жалкие подобия по сравнению с местными.

Юноша выругался. Он знал всю теорию назубок, но никак не мог применить ее на практике.

Чума.

Будучи ребенком, он переболел ею, или так, по крайней мере, ему говорили, а магистр медицины, заинтересовавшийся им больше всего, с пугающей категоричностью заявил, что иногда чума поражает некоторые участки мозга, полностью убивая способность направлять силу.

Мортирмир заказал четвертую кружку доброго вина и снова решил покончить с собой. Он знал, что это смертный грех и что его душа будет гореть в аду целую вечность, но был согласен на это, ибо считал, что таким образом насолит Богу. Богу, желавшему, чтобы грешники раскаялись и обратились к нему. «А вот и фиг тебе!»

Согласно поучениям наставников философии, это стало бы данью двойственности человеческой природы. Однако на пятой кружке вина он смог разглядеть ужасно глупые упущения в собственной теологии.

«К тому же никакого вина там не будет».

И в этот момент его жизнь полностью изменилась, хотя он сам пока ни о чем не догадывался.

Привлекательная молодая особа – старше его, хорошо одетая и, очевидно, состоятельная – решительно остановилась прямо перед ним. Она беспокойно осмотрелась, затем еще раз, но уже с раздражением.

Алкоголь придал Моргану уверенности. Он поднялся и отвесил девушке поклон, более изящный, чем обычно.

– Миледи? Могу ли я вам чем-то помочь? – поинтересовался он на своей лучшей высокой архаике, которая, как ему показалось, прозвучала более свободно, чем всегда.

Его величайшим достижением дома, в Харндоне, было умение читать и писать на настоящей высокой архаике, а здесь на ней говорили даже головорезы. Потому что в Морее это был их родной язык.

Девушка повернулась, и ее улыбка озарила его, словно свет далекого маяка.

– Прошу прощения, господин, – зарделась она, – я не привыкла разговаривать с мужчиной на людях. – Ее веер взметнулся и закрыл лицо, правда, недостаточно быстро, чтобы скрыть краску, стремительно растекшуюся по шее, и…

Морган осмотрелся. Прошло много времени с тех пор, как он переступил порог сего заведения, – он пропустил призыв к вечерней молитве, точно так же как и некоторые другие посетители, а его желудок вдруг решил, что самое время умерить алкогольный пыл и что-нибудь съесть. Даже если потом он собирался спрыгнуть с моста. Вариант броситься на собственный меч отпадал, поскольку тот был чересчур длинным.

Оказалось, он снова сел, точно во сне. Где-то в уголке сознания он услышал собственный голос: «Похоже, я порядком надрался». К слову, прежде он уже напивался – дважды, но не так сильно.

– Можете присесть за мой столик, – предложил он, словно для него это было чем-то обыденным.

Ее взгляд скользнул по нему поверх веера.

– Я, право, не могу, – заявила девушка. – Жду отца. Он что-то запаздывает. Да и, во имя Парфенос-Девы, здесь не место для леди.

Морган подумал, что ей лет девятнадцать, хотя его опыт общения с дамами, особенно с морейками, был крайне ограничен. На занятиях по философии он сталкивался с монахинями, но все они носили полное облачение. Таким образом, Мормиртир знал лишь их голоса и скорость, с которой вызывал их раздражение.

Он не мог сказать, была ли девушка красивой, обыкновенной или уродливой как смертный грех. Юноша просто наслаждался ее румянцем и манерами.

– Пожалуйста, присядьте, я не стану вам докучать, – попросил Морган и поднялся, недоумевая, когда это он успел столь нагло усесться. – Присядьте здесь, а я удалюсь, пока не придет ваш отец…

Он намеревался подтвердить свои слова делом, но ее веер метнулся вперед, чтобы удержать его.

– Не стоит делать подобных глупостей, хотя ваше предложение весьма любезно для варвара, – заявила молодая особа, легонько толкнув его на место.

И вот он снова сидит, и она рядом с ним.

Это было все равно что листать иллюстрированную Библию. Ему приходилось додумывать все недостающее, например, когда она успела сесть? Сделала ли это грациозно?

– Каким образом вы оказались в нашем славном городе? – поинтересовалась девушка.

Вздохнув, Мортирмир ответил:

– Моя матушка отослала меня в университет. – Вышло слегка напыщенно.

– Должно быть, вы очень умный!

– Слишком умный, – горько улыбнувшись, пробормотал он.

Вдруг словно из ниоткуда появился трактирщик – старый лысый ублюдок напоминал шар. Он принялся что-то разливать из кувшина по кружкам, девушка захихикала и поблагодарила его, а комната слегка закружилась.

– Я такой умный, что… – Морган лихорадочно пытался подобрать нужные слова.

«Такой умный, что отвечаешь на все вопросы на занятиях, даже когда прекрасно знаешь, что это бесит твоих одногруппников. Такой умный, что не понимаешь юмора. Такой умный, что не можешь первым заговорить с девушкой. Такой умный, что не можешь сотворить даже простейшее заклинание».

Молодая особа обмахнулась веером.

– Где же отец? – риторически поинтересовалась она.

Трезвая аналитическая часть рассудка Моргана отметила, что при этом она даже не осмотрелась. Он предположил, что она привыкла, чтобы ее ждали, и теперь не знает, как себя вести.

Девушка улыбнулась.

– А вы из хорошей семьи? И вообще, что есть хорошая семья у вас, у варваров?

«Забавная». Мортирмир засмеялся.

– Мой отец – лорд. Вернее, он им был, пока не умер. В общем, все сложно.

Собеседница вздохнула.

– Что именно сложно? Я не спешу, особенно если вы закажете для меня кандианское вино с виноградом.

Ее веер запорхал, словно крылья бабочки. Теперь он двигался в другом ритме, поэтому, хоть она и не перестала намеренно прятаться за ним, Морган успел на мгновение увидеть ее лицо.

«Я разговариваю с морейкой благородных кровей!» – подумал он.

Морган попытался стряхнуть с себя воодушевление, ведь он собирался покончить с собой. Однако юноша уж очень любил поговорить о себе, и даже вино не смогло изменить этого.

– Я бастард, но у моего отца больше не было детей, поэтому несмотря на то, что он так и не женился на моей матери, я, наверное, его единственный наследник. – Он откинулся на спинку. – Он не был каким-то великим аристократом, но замок и городской особняк в Харндоне у него все же имелись. Сейчас моя матушка живет в этом доме.

Девушка засмеялась.

– Прямо как при нашем дворе. Полагаю, вы не имеете никакого отношения к церкви?

Мортирмир развел руками.

– Нет, я – частный ученик, – чересчур напыщенно заявил он.

Юноша видел, что ее все это немало забавляло, отчего тотчас почувствовал негодование, а еще его раздражала собственная неспособность вести разговор без излишней заносчивости.

– Вы богаты? – спросила она, подливая ему в кружку вино.

– К сожалению, нет.

– В таком случае ты ей больше не интересен, – прозвучал над ним низкий скрипучий голос. Морейская дама обернулась, а Мортирмир поднял голову, удивившись тому, скольких усилий это стоило, и уставился в самые светло-голубые глаза, какие он только видел, на круглом лице величиной с солдатский нагрудник. – Правда, Анна?

Девушка вскочила и, яростно обмахиваясь веером, злобно бросила:

– Пошел вон! Ты, сын бродячего кобеля и чумной уличной проститутки, иди окунись в сточную канаву!

Шатаясь, Морган поднялся:

– Если этот человек…

Губы гиганта растянулись в улыбке.

– Ах, Анна, лишь столь часто посещаемая щелка, как у тебя, достаточно велика для моего члена…

Ее веер врезался ему в висок с таким треском, будто где-то рядом ударила грозовая молния. Великан даже не вздрогнул.

– …докучает вам? – договорил Мортирмир, невероятно гордый тем, что сумел извлечь этикетную фразу из затуманенной вином памяти. Его рука опустилась на меч.

Морган носил оружие, за что над ним немало потешались в университете, поскольку студентам, изучавшим философию, клинки не требовались. Всюду таская его с собой, юноша выглядел еще большим варваром. Однако из-за неспособности сотворить самое простое заклинание вкупе с подростковым упрямством и определенной гордостью за то, что его некогда обучали основам фехтования, он так и не смог расстаться с предметом, являвшимся важнейшим признаком его знатного происхождения в Альбе, даже несмотря на многочисленные предупреждения, угрозы и насмешки.

Мортирмир обнажил клинок.

Гигант отступил на шаг от морейской леди и осмотрел его с серьезностью, с какой обычно магистры изучают препарируемый труп, когда церковные власти разрешают проводить подобные эксперименты.

– Похоже, ты знаешь, как его доставать.

Юноша пожал плечами и заявил:

– Оставь даму в покое.

Таверна затихла. Все взгляды были прикованы к нему, и он почувствовал себя настоящим глупцом, тем более что здоровяк был на голову выше него и, скорее всего, вот-вот пустит его кишки на подвязки. А еще Морган с горечью мысленно отметил, что он слишком упрям, чтобы пойти теперь на попятную.

– Шлюха, – сказал громила, пожав плечами. – Если хочешь со мной драться… Что ж, я люблю драться. Но только пошли на улицу. Внутри нас арестуют.

Мортирмира еще никогда не обзывали шлюхой, но он отлично знал, что такое спускать нельзя. Юноша нетвердо стоял на ногах, но прилив силы духа, нахлынувший, когда он огибал стол, чуть отрезвил его. Левая рука нырнула в кошелек и бросила на стол несколько монет – всякий джентльмен поступил бы точно так же.

Тот душевный подъем – не страх ли это? Он напоминал удар молнии, которую вызывали наставники натурологии из металлических сфер; его пальцы слегка задрожали.

Гигант все время пятился от него.

– Отложи меч, и у нас будет настоящая драка, – предложил он. – Но если ты настаиваешь на использовании этой штуковины, то, скорее всего, я тебя убью. А она, малец, шлюха. Проснись уже.

Мортирмиру все же хватило здравого смысла вернуть меч в ножны, и сделал он это не слишком неуклюже. Юноша заметил, как здоровяк одобрительно кивнул. Он оглянулся и увидел, как морейская леди сгребает со стола его монеты.

Во дворе Морган неспешно отстегнул ремень с ножнами. Гигант был воистину огромен. Судя по говору, он был нордиканцем – из чужеземцев, которых император держал в качестве личной охраны.

Стояла жаркая летняя ночь, и десятки мужчин и несколько женщин высыпали сквозь распахнутые настежь двери таверны во двор. Здоровяк стащил рубаху через голову, обнажив торс, сложенный, казалось, из каменных глыб. Его мышцы угрожающе бугрились.

В тот вечер на Мортирмире был его лучший жупон. Он осторожно снял его, аккуратно сложил и пожалел, что у него нет друга, которому можно было бы доверить кошелек. Собственно, он пожалел, что у него вообще нет друзей.

– Хочу заметить, ты – храбрый малый, раз отважился бросить мне вызов, поэтому я сделаю так, чтобы ты проиграл достойно, – заявил гигант. – А еще ты должен знать, что она проститутка, и даже сейчас она не спускает глаз с твоего кошелька, как пьяница с кувшина вина. – Его архаика звучала с каким-то странным акцентом. – Но она мне нравится… Моя любимица. – Здоровяк пожал плечами. – Я бы даже поделился ею с тобой, если бы мы были братьями по оружию.

Морган залился громким смехом. Полнейшее безумие, но внезапно он осознал, что счастлив. Юноша продолжал хохотать, а мужчины вокруг, услышав его истерический смех, немного изменили ставки – совсем немного, но изменили. Он жаждал смерти, и теперь ему не нужно было совершать самоубийство.

– Я готов, – объявил он.

Великан отвесил поклон.

– Харальд Деркенсан, – представился мужчина, – из гвардии.

Молодой человек поклонился в ответ.

– Морган Мортирмир из университета.

Толпа загудела. Горожане любили и ненавидели университет – оплот величайших умов и гнездо еретиков одновременно.

Драться Морган умел. Двигаться он начал на носках, как некогда учил старшина его отца, и, поскольку терять ему было нечего, в первую атаку пошел напролом. В притворной неуверенности он шагнул вперед и сильно пнул противника, целясь в колено.

Юноша не промазал, но удар пришелся не в колено гиганта, а чуть ниже. Здоровяк убрал ногу, потеряв при этом равновесие. Мортирмир, внезапно протрезвев, продолжил наступление: сделав стремительный выпад правой ногой, он вынудил противника отступить на полшага назад и нанес удар, попав мужчине в живот.

Будто сарай пнул. Он сменил ногу, попробовал еще раз…

И был вынужден выбираться из кучи навоза. Морган пропустил удар и улетел в освещаемую факелами темноту. К счастью, он никак не пострадал, хоть и порядком провонял. Юноша снова ринулся на своего противника, сделанного, казалось, из железа.

– Отличный полет, – заметил гигант. – И хороший удар, между прочим. Очень хороший. – Он ухмыльнулся. – Думаю, мы отлично развлечемся. Сначала я боялся, что мне придется сражаться за двоих, но, по-видимому…

Единственным физическим преимуществом худого, но жилистого Мортирмира была чрезмерная длина рук и ног. Пока здоровяк разглагольствовал, он сделал ложный выпад, будто снова собирается ударить в корпус, а сам ударил ниже и поймал руку гиганта, которую тот, обороняясь, выставил вперед.

Вышел почти идеальный захват… Пока Морган снова не отправился в полет. На этот раз, прежде чем сползти в навозную кучу, его задница впечаталась в стену конюшни.

Боль была просто невыносимой, но, услышав неистовый хохот толпы, парень вспыхнул, словно фитиль фонаря. Скатившись с навозной кучи, Мортирмир понесся прямо на здоровяка.

Деркенсан безмятежно поджидал его, разочарованный подростковым гневом своего противника. Оказавшись в пределах досягаемости великана и положившись на выпитое вино и удачу, юноша развернул бедра, уперся передней ногой в землю и поднырнул под летящую руку нордиканца, тем самым избежав мощного удара, который бы непременно закончил драку. Его вторая нога скользнула за колено противника, а голову он просунул под руку гиганта и сбил того с ног. Это потребовало невероятных усилий, он чувствовал себя так, будто своротил гору.

Деркенсан с грохотом рухнул на землю.

Но в горизонтальном положении он оставался всего мгновение. Кувыркнувшись через голову быстрее, чем можно было ожидать от столь крупного человека, гигант оказался на ногах и стоял, потирая левое плечо и ухмыляясь во весь рот.

– Отличный удар, малец! – проревел великан. Его левая нога взметнулась вперед, и Мортирмир ее перепрыгнул – скорее благодаря везению, нежели тренировкам.

Морган сопел, словно разъяренный бык, а Деркенсан продолжал улыбаться.

– Полагаю, еще раз этот номер не пройдет, – пробормотал юноша.

Здоровяк помотал головой.

Мортирмир ухмыльнулся. Ощущение свободы было необыкновенным, физическое возбуждение оказалось для него чем-то по-настоящему новым. А такая легкость на сердце не могла образоваться только из-за вина.

Намереваясь провести ложный удар в голову, юноша шагнул вперед, но у него ничего не вышло. Едва его вес сместился, он оказался на земле, жадно хватая ртом воздух и мучаясь от боли в спине.

В его голове боль превратилась в нечто другое, он вскочил на ноги и обхватил гиганта – вероятно, самый глупый поступок в его жизни. Мужчина был настолько силен, что просто выворачивал кисти Мортирмира, пока полностью не освободился от захвата, а затем спокойно скрестил руки на груди. Легкость, с которой расправился с ним здоровяк, разозлила Моргана. Он сменил стойку и впечатал колено – довольно жестко – в пах противника.

Нордиканец попятился, а Мортирмир с силой ударил его в живот – гигант согнулся пополам, правая рука юноши устремилась…

Громила перехватил ее своей огромной лапищей, вывернул налево и запустил студента так, как требушет метает камни.

Мортирмир всем телом ударился в стену таверны. Он еще успел подумать, какого удивительного цвета все вокруг и что надо непременно рассказать об этом наставникам, а затем…

– Черт побери, ты меня ударил! – произнес низкий скрипучий голос прямо у него над ухом. – Я вовсе не собирался бить тебя настолько сильно.

Юноша почувствовал холод на своей голове, а еще боль. Болело все тело.

– Ты – настоящий дурень, – пробормотала женщина.

– А ты – отличная помощница, – ответил мужчина.

– Мы могли поделить его деньги. Тебе ведь не платили уже много месяцев.

– Это было бы бесчестно, и я бы ни за что так не поступил. Кроме того, когда он очухается, мы станем лучшими друзьями. Так мне сказала ведьма. – Человек хмыкнул. – Если, конечно, я его не пришиб. Она сказала, что, возможно, я его убью. Я старался быть осторожным, но потом он ударил меня, и я, как всегда, потерял самообладание.

Мортирмир проверил, все ли в порядке с его телом. Он чувствовал себя словно подопытный кролик. Левая нога двигается, несмотря на дикую боль в колене, правая шевелится, с левой рукой и кистью все в порядке, а вот правая рука и кисть болят, словно…

– Пресвятой Евстафий и все досточтимые святые и мученики! – сорвалось с его губ. Он чуть приподнялся и обнаружил, что лежит на кровати, к слову, довольно высокой.

– Пресвятая матерь Божья, он очнулся! – взвизгнула худощавая женщина, вскакивая с пола, где она лежала абсолютно нагая. У нее были длинные ноги и плоский мускулистый живот, но больше всего Моргана впечатлили прекрасные груди и бедра. Восторг от увиденного чуть заглушил боль в сломанной руке.

Гигант склонился над кроватью.

– Хвала богам, ты жив!

Голова Мортирмира гудела, словно ему всадили копье прямо в висок. Он дотронулся до лба. Правая сторона головы была влажной.

– О боже, ты проломил мне череп.

– С братьями я дрался и похлеще, – заявил здоровяк. – Но крови много, – согласился он.

Морган с трудом опустил голову обратно на подушку, и боль чуть ослабла.

– Сколько я был в отключке? – поинтересовался он, пытаясь вспомнить хоть что-то из того, что ему говорил о травмах головы наставник по медицине.

– Почти целый день… Анна? Сколько он был в отключке?

Девушка что-то сердито пробубнила. Она появилась в поле зрения Мортирмира, натягивая через голову платье. И прежде чем показались ее волосы, раздраженно заявила:

– Полагаю, тебе наплевать, что я уже два дня ничего не ела, проклятый богом варвар! А теперь меня еще и другой варвар голой увидел! Уверена, ты мне даже заплатить не можешь – Матерь Божья, я отдаюсь тебе задарма, и почему? Понятия не имею, ведь меня от тебя воротит! Ты самый уродливый тип из всех, кого я только видела, а я – настоящая жемчужина этого города, наипрекраснейшая гетера. Все равно что великолепную кобылу покрывать боровом! О, как я себя ненавижу! Почему я так поступаю? Наверное, в наказание за все мои грехи Господь обрек меня спариваться с самыми низшими формами жизни в трущобах. Следующий, небось, будет прокаженным.

Деркенсан с легкой улыбкой на широком лице наблюдал за наипрекраснейшей гетерой.

– Ты закончила? – осведомился он. – Ненавижу перебивать.

Широко размахнувшись, она изо всех сил влепила ему пощечину. В тот миг ее рука напоминала рычаг катапульты. Шлепок звонко отозвался эхом, а девушка прижала к себе руку, словно гигант ударил ее, хотя все, что он делал, – это стоял неподвижно с едва заметной ухмылкой на лице. Очень медленно здоровяк наклонился вперед, обхватил девушку руками и поцеловал.

– Я все равно тебя люблю, – неторопливо проговорил он.

– Я больше сюда никогда не приду!

Нордиканец разразился громким хохотом.

– Как пожелаешь.

– Я тебя ненавижу! – взвизгнула она.

– Естественно.

Когда девушка вышла из комнаты, здоровяк долго смотрел на дверь, потом вернулся к своему подопечному.

– Вина? – предложил он.

– Никогда больше, – отозвался Мортирмир.

У него возникло какое-то странное ощущение в правой руке. Будто ее лижет пламя. Посмотрев на руку, юноша увидел лишь скользящие лучи закатного солнца, проникавшие сквозь единственное распахнутое окно в этой чертовски жаркой комнате. И все же то было приятное чувство, намного лучше постоянной боли.

Морган снова лег.

Его обидчик вернулся с кружкой отличной воды – с пузырьками, наверное, из какого-то подземного источника.

– Она тебе поможет. Так говорит ведьма. Слушай, я должен идти. У меня сегодня дежурство у ворот Ареса. Целую неделю. Буду позже.

Мортирмир кивнул.

– Я думал, вы, нордиканцы, охраняете только императора.

– Остальным что-то же нужно делать. Мне – дежурить у ворот, – пожал плечами здоровяк. – Засыпай.

Морган чувствовал что-то странное в руках и голове, будто внезапно научился летать или овладел новым языком. Это все…

Он отмахнулся от непонятных ощущений, жестом попрощался с нордиканцем и снова погрузился в крепкий сон.

ГЛАВА ВТОРАЯ ЛИВИАПОЛИС – АЭСКЕПИЛЕС И ИМПЕРАТОР

Аэскепилес, магистр императора, шел впереди своего господина, переходя из одного приемного зала в другой. Их сопровождали двое нордиканских гвардейцев. Алые сюрко стражников, расшитые нитями из чистого золота, указывали на их высокие звания, а огромные топоры и длинные цепи – на особое положение. У гвардейца слева имелся шрам, пересекавший лицо от правого глаза до левого уголка губ, из-за чего он походил на демона из преисподней. Лицо и шею его сослуживца, шагавшего справа, покрывали татуировки, которые затем исчезали под воротом добротной полотняной рубахи, видневшейся из-под хауберка. За нордиканцами следовали пажи, несшие их шлемы, бармицы и тяжелые кавалерийские копья.

Сам император в доспехи не облачился. Поверх алых чулок он надел багряный жупон из бархата, а на ноги – алые же сапоги, носить которые имел право только он. Каждая пряжка на его обуви и ремне, каждый люверс^[86] и пуговица были отлиты из чистого золота. На жупоне и сапогах золотыми же нитями были вышиты двуглавые орлы. Паж из дворцовой прислуги нес широкую мантию из пурпурного шелка, расшитую изображениями орлов и окантованную золотистым мехом.

За императором следовали еще два нордиканца, каждый со своими пажами, и дюжина дворцовых слуг, двое из которых тащили седло, а один нес меч. Пара секретарей не отставала от своего господина ни на шаг, записывая его ответы на вопросы, касавшиеся государственных дел и внутренней экономики. Вопросы из толстой тетради в кожаном переплете по очереди зачитывали дворцовый управляющий и главный камергер. Прямо за ними, рядом с логофетом дрома^[87] – худощавым, аскетичного вида мужчиной, похожим на монаха, – шла дочь императора Ирина.

Управляющий откашлялся и произнес:

– Пункт тринадцать, ваше величество. Задержка жалования дворцовой прислуге и особенно гвардейцам.

В жилах императора Иоанна текла кровь Палеологов. Он считался самым красивым мужчиной в империи, а возможно, и во всем мире: кожа с бронзовым отливом, гладкие иссиня-черные волосы, пронзительный взгляд карих глаз под выразительно изогнутыми бровями и длинная густая борода, которой позавидовали бы даже служившие ему нордиканцы. Благодаря смешению кровей наипрекраснейших принцев и принцесс со всего мира на протяжении целого тысячелетия его кожа приобрела неповторимый оттенок, а черты лица стали почти идеальными. Зачастую такую красоту люди приписывают бессмертным. Создавалось впечатление, будто он отлит из червонного золота или бронзы.

Его дочь, унаследовавшая красоту отца, дотронулась до руки логофета, отчего тот покраснел и поклонился, и подошла к императору. Ирина походила на языческую богиню.

– Тогда заплати им, – приказал монарх.

Дворцовый управляющий отвесил низкий поклон:

– Император, у нас нет денег.

Иоанн кивнул, а его дочь приподняла бровь.

– Отец, мы должны их где-то найти, – сказала она. – Солдаты, которым не заплатили, губят императоров и империи; они для нас что слепни для лошадей.

Взгляд магистра Аэскепилеса метнулся к двум головорезам, возглавлявшим процессию. О преданности гвардейцев ходили легенды. Однако не получавшие жалованья солдаты действительно становились дьяволами во плоти.

У него имелись свои причины ненавидеть телохранителей императора, и одной из них, безусловно, был страх. Аэскепилес тщательно контролировал выражение своего лица, чтобы о его мыслях никто не догадался.

«Я – величайший магистр в мире, и я застрял при этом мерзком, полностью прогнившем дворе, а ведь мог быть где угодно… Кем угодно. Ха! И буду!»

Он потупил глаза, чтобы не смотреть на императора. Или на кого-то из своих сообщников.

– Сколько из сегодняшних вопросов касаются денег? – спросил монарх.

Главный камергер – крупный и сильный мужчина – хихикнул, скрыв свой ум за смехом.

– Все вопросы так или иначе касаются денег, – заявил он. – Кроме тех, что о Боге.

При виде печали на лице императора смешки сразу же стихли.

Ирина с холодным безразличием посмотрела на камергера.

– Вы слишком много себе позволяете, – заметила она.

Дальше они шли молча: шаги глухо отдавались под сводами просторных мраморных залов Великого дворца. Когда-то в этих залах толпились послы и другие посетители, жаждущие аудиенции у правителя. Над их головами на огромных картинах из мозаики были запечатлены подвиги предков императора. Мозаичная тессера^[88] с изображением святого Аэтия, побеждающего Диких в битве, занимала почти пятьдесят шагов. Отшлифованные камешки сверкали в вышине, отлитый из чистого золота эфес меча Аэтия сиял, подобно восходящему солнцу в почти кромешной темноте раннего утра.

Император остановился и поднял взгляд на своего пращура, жившего тысячу лет назад. Святой погрузил гладиус^[89] в грудь Амокхана по самую рукоять, а сам великий демон возвышался над ним с занесенным кремневым топором. Пламя факелов в руках дворцовых слуг, замыкавших процессию, трепетало от легкого ветерка, постоянно разгуливавшего по каменным залам дворца, и оживляло картину.

– Он уничтожил всю семью старого императора, – сказал монарх. – Святой Аэтий. Он убил Валенса, его жену, всех их детей и внуков. Считал, что это поможет предотвратить гражданскую войну, а вместо того он обезглавил империю. – Правитель осмотрелся. – Аэтий остановил вторжение Диких при Галунах, но при этом разрушил свою страну. Таков урок.

Главный камергер понимающе кивнул. Дворцовый управляющий терпеливо ждал.

Ирина взглянула на отца слегка испуганно, и это не осталось незамеченным Аэскепилесом.

Едва император двинулся дальше, управляющий сказал:

– Ваше величество, нам представляется, что решением будет прибегнуть к некоторой экономии.

Магистру вдруг захотелось его придушить. Но он только пристально посмотрел на управляющего, который выглядел удивленным… и обиженным.

«Почему именно сейчас? Сегодня? Почему не десять лет назад, когда у нас было достаточно подвластных территорий и налогов, чтобы восстановить империю? – Взгляд магистра скользнул по исторической мозаике над головой. – Воистину жребий брошен».

Император уныло кивнул управляющему:

– Согласен.

Двое секретарей тут же что-то застрочили на восковых табличках.

Монарх поднял руку, показывая, что достаточно занимался делами сегодня. Возможно, так оно и было. Широким шагом он вышел из главных дверей переднего зала наружу, где его ожидали двое слуг-истриканцев с дюжиной лошадей.

Животные были привязаны веревками к колоннам огромного портика и выглядели крайне нелепо, а их беспокойство лишь подчеркивало пустоту обширного внутреннего двора и уходящей вдаль крытой колоннады.

– Возможно, стоит позволить этрускам добывать мрамор в наших каменоломнях, – задумчиво произнес император, приподняв идеальные брови. – Остального у них и своего хватает.

Один секретарь начал записывать. Второй легонько его толкнул.

Слуга придержал императору стремя, и тот вскочил в седло с элегантностью опытного всадника. Почувствовав на спине человека, белый мерин успокоился. Монарх заставил лошадь отступить на пару шагов назад, а дворцовый слуга подал ему мантию для верховой езды. Утренний воздух дышал прохладой.

Главный камергер протянул императору меч:

– Еще есть время подготовить для вас надлежащее сопровождение, ваше величество.

Император повел плечами:

– Герцог просил приехать без сопровождения. Неужели я не должен доверять своим офицерам?

В тот миг Аэскепилес ненавидел его – ненавидел его слабость, бесполезный оптимизм, бесконечную доверчивость и доброжелательность.

Монарх повернулся к магистру:

– Что-то ты сегодня не в духе, ученый.

– Ваша забота радует меня, ваше величество, – ответил магистр. – Просто небольшое расстройство пищеварения.

Император понимающе кивнул.

– Можешь не ехать, если так для тебя будет лучше, друг мой.

Слова «друг мой» обрушились на Аэскепилеса, словно молот на наковальню. Его лицо застыло.

– Я справлюсь, – сипло выдавил он.

Иоанн посмотрел на дочь.

– Кажется, тебя тоже что-то беспокоит, дитя мое.

Принцесса Ирина склонила голову в знак повиновения.

– Мне действительно не по себе, – признала она. – Отец, я встревожена донесением…

Молодая женщина замолчала, а император благосклонно улыбнулся.

– Милое дитя, ты принцесса из древнего рода и правопреемница.

Ирина потупила взор.

Управляющий и камергер низко поклонились. Большинство слуг пали ниц. Общее впечатление, правда, немного подпортил мажордом, который, развернув льняное полотно, бросил его на землю, а затем рухнул на него сам.

Дочь императора присела в глубоком реверансе, так что ее пышные юбки каскадом упали вокруг нее, подобно раскрывшемуся шелковому цветку.

– Дорогая, я думал, ты поедешь со мной, – заметил Иоанн.

Магистр тоже так думал.

– Мне очень жаль, ваше величество, – сказала принцесса, не поднимаясь.

«Чтобы выдержать подобное напряжение, нужны отличные ноги. Почему она не едет с ним? Неужели что-то подозревает?» – размышлял Аэскепилес.

Император благожелательно улыбнулся им всем.

– Увидимся за ужином, – произнес он и пришпорил коня.

В пяти милях от городских стен на статном скакуне восседал Андроник, герцог Фракейский и кузен императора. Как и его брат, он отличался привлекательной внешностью. Ему было далеко за сорок, но свои года он нес с большим достоинством. Хоть в его бороде и на груди виднелись серебряные нити, сомневаться в том, что герцог и император происходят из одного рода, не приходилось. Вся его одежда была выдержана в синих тонах – любимом цвете герцога. Он носил рыцарский альбанский пояс, но не для показухи, а как знак Мегас Дукас, командующего армиями императора.

Герцог ожидал императора на поле Ареса, огромной покрытой травой арене, где можно было провести смотр шестидесятитысячного войска. Собственно, там он много раз и проводился. Андронику нравилось бывать на этом поле, чувствовать траву, по которой, возможно, ступал Аэтий и наверняка – Ливия. Где Базиль Второй, Молот ирков, собирал великие армии и устраивал им смотры.

Сегодня, несмотря на капризную погоду поздней весны, солнечные лучи играли на воинских доспехах и цветных знаменах. Герцог собрал на поле целую армию – почти три тысячи человек. Но на столь огромном пространстве они казались крохотными и не производили должного впечатления, скорее, наоборот.

Андроник по привычке лично проводил смотр. Ему всегда нужно было убедиться, что его войска выглядят наилучшим образом, до того как их увидит император. Он скакал вдоль переднего ряда латиникона^[90], в основном состоящего из альбанских наемников вперемежку с небольшим количеством галлейцев и этрусков.

Герцог развернул коня и подъехал вплотную к шеренге.

– Как зовут этого человека? – спросил он на архаике.

Сэр Бесканон, немолодой и излишне упрямый окситанец с юга Альбы, служивший командиром латиникона, улыбнулся.

– А, вы об этом, милорд герцог. Я разберусь.

На мужчине, о котором шла речь, был лишь кольчужный хауберк – ни шлема, ни доспехов, ни щита. У него даже не было седла: он просто сидел на лошади.

Герцог наклонился вперед и сильно ударил животное кулаком. Лошадь отступила назад.

– Это же ломовая кобыла, – возмутился он.

– Полагаю, сэр Рауль не сумел договориться со своим домовладельцем. Сейчас он не может получить свои доспехи и коня, но я прослежу, чтобы он был готов к следующему смотру.

– Увольте его, – приказал герцог.

Наемник покачал головой.

– Не стоит, милорд, это было бы опрометчиво. Мы же сегодня ни с кем не воюем, верно? Не нужно ведь подавать пример?

Андроник нахмурился, и Бесканон отвел глаза.

– Как пожелаете. Сэр Рауль, вы уволены.

Сэр Рауль разразился нездоровым смехом.

– Заплати, и я уйду, никчемный ты мешок дерьма.

Герцог развернул своего коня прочь.

– В словах моего друга Рауля есть смысл, мессир, – сказал Бесканон. – Никому из нас еще не заплатили. – Он мягко улыбнулся. – И уже давно, мессир.

Деметрий, сын герцога и деспот^[91] Севера, направил своего коня между рыцарем и отцом.

– Вам заплатят после сегодняшнего построения. А вы, сэр Рауль, уволены без оплаты. Если вам что-то не нравится, я сначала сдеру кожу с вашей спины, а затем продам вашу никчемную тушу в рабство.

Голос молодого человека ранил, как плеть. Подобная агрессивность весьма свойственна юношам, которые опасаются за свой авторитет.

Дыхание сэра Рауля заметно участилось. Его волосы торчали в разные стороны, зубов недоставало, а нос ломали множество раз. По красному, напоминавшему луковицу носу горького пьяницы можно было без труда определить, на что пойдут его деньги, если ему их заплатят.

Он потянулся за мечом.

– Рауль, – громко крикнул Бесканон, – не делай этого!

За спиной деспота двое истриканцев с невозмутимыми лицами вскинули составные луки с роговыми насадками. Деметрий никогда не появлялся без сопровождения чужеземцев-телохранителей, присягнувших ему на крови.

Хвосты коней со свистом рассекали воздух, слышалось приглушенное жужжание весенней мошкары.

Рауль вздохнул, завел руку за спину и почесал задницу. Потом развернул лошадь и поскакал прочь.

В полумиле к востоку от сэра Рауля Харальд Деркенсан дежурил в караульной будке у городских ворот.

Нордиканцы очень редко служили привратниками. Они были куда выше подобного. Но неделю назад логофет дрома распорядился поменять часовых у ворот. А еще он приказал, чтобы нордиканцы несли стражу в простых туниках и плащах городской дружины.

Деркенсан считал это полнейшей глупостью. Он был на голову выше и шире в плечах почти любого морейца и подозревал, что всякий проходивший через ворота прекрасно знал, кто он. Но так было заведено в Морее. Все время что-то происходило, иногда сокрытое за чем-то более значительным, а иногда просто само по себе. Вечные козни и интриги, а еще заговоры внутри заговоров. Как выяснил Деркенсан, некоторые плели их лишь затем, чтобы послушать самих себя.

Однако тем утром предусмотрительность логофета оказалась не напрасной. Благодаря опыту жизни при дворце Харальд быстро определил, что приближающийся к нему отряд возглавляет сам император. Он обнажил меч и выставил его перед щитом.

Монарх осадил коня. Сразу за ним следовал Гаральд Гарннисон, самый опасный человек в гвардии. Встретившись с Деркенсаном взглядом, он едва заметно кивнул.

Император, конечно же, сразу его узнал. Он знал всех своих гвардейцев.

– Хорошо, что ты дежуришь здесь. Будь начеку! – обратился правитель к Харальду и отсалютовал ему. – Гвардеец Деркенсан, тебя что, наказали за какой-то проступок?

За императором Деркенсан разглядел логофета. Худощавый мужчина поднял бровь, а Харальд старательно изобразил смущение. Если монарху не доложили о повышенных мерах безопасности, то не пристало простому гвардейцу сообщать ему об этом.

Император засмеялся.

– Бедные нордиканцы. Слишком много дисциплины.

Он приподнял хлыст в знак прощания и выехал за ворота.

Сэр Рауль продолжал чухаться, демонстрируя герцогу свою голую задницу, когда мимо проскакал император, так далеко от города и без сопровождения.

Рыцарь тут же перестал чесаться и поклонился прямо в седле. Монарх махнул рукой ему в ответ.

Деспот обратился к своему отцу:

– Где вардариоты^[92]?

Подразделение вардариотов – гордость коннойгвардии императора – состояло из истриканцев и в какой-то мере являлось пережитком прошлого – времен, когда империя простиралась от дакийских степей за морем до альбанского горного хребта и дальше. Вот уже двадцать поколений ни один император не скакал по степям тех земель, однако молодые мужчины и женщины продолжали покидать свои кланы и отправлялись служить при дворе, как это делали их предки пятьсот лет назад. Как и нордиканцы, они всегда оставались верными.

Герцог внимательно следил за приближением монарха.

– Вардариотов не заинтересовал мой смотр войск, – промолвил он, – поэтому я приказал им оставаться в казармах.

– Что ты задумал?

Андроник пожал плечами.

– То, что нужно было сделать уже давно.

– Отец!

Герцог резко развернулся в сторону сына, словно преследующий раненую добычу тигр.

– Время пришло, глупец! Веди себя достойно, как мой сын, либо умри здесь со всеми, кто не поддержит меня.

Деспот огляделся в поисках своих телохранителей и увидел их на расстоянии в пятьдесят лошадиных корпусов в окружении придворных рыцарей отца.

Отец и сын переглянулись.

– Я делаю это ради тебя, – мягко произнес герцог.

Их взгляды встретились, и молодой деспот не отвел глаз. Он прищурился, протяжно вздохнул, а потом зловеще ухмыльнулся.

– В таком случае хочу леди Ирину себе в жены.

– Договорились, – ответил Андроник. Это будет непросто, но он был счастлив, по-настоящему счастлив, что сын встал на его сторону.

Деспот покачал головой.

– Почему ты мне ничего не сказал?

Герцог поднял руку.

– Я никому ничего не говорил, иначе тайный заговор был бы раскрыт.

Подъезжая к герцогу и его сыну, магистр Аэскепилес внимательно следил за обоими мужчинами. Войска кузена императора выстроились в ровные шеренги, доспехи сияли, а вымпелы трепетали от дуновений весеннего ветерка.

Взгляды герцога Андроника и магистра пересеклись.

Аэскепилес привстал на стременах, вытянул вперед жезл и снес головы двум гвардейцам императора. Тела обезглавленных стражников продолжали сидеть на лошадях, когда он развернулся и, направив жезл на двух оставшихся нордиканцев, снова атаковал. Мощный кинетический удар попал в грудь одного телохранителя и, несмотря на нагрудник, переломал тому все ребра. Второму магистр перерезал горло. Аэскепилес красовался перед новым господином и хотел, чтобы тот хорошенько запомнил, на что он способен.

Однако не все его мастерство можно было продемонстрировать в реальности, поскольку каждая атака преодолевала сложную, многослойную, а в некоторых случаях поистине блестящую защиту артефактов, которые нордиканцы всегда носили с собой. Например, у предводителя спатариосов^[93] имелись защитные татуировки, которые сработали бы, не будь магистр таким сильным чародеем.

Насколько знал Аэскепилес, еще ни одному практикующему магу не удавалось убить гвардейца исключительно с помощью магии, не говоря уже о четверых за десять секунд.

Позволив себе насладиться триумфом, он тут же получил удар кинжалом в бок.

Логофет.

Магистр никогда не представлял его в роли неистового убийцы, но тот выхватил прямо из воздуха меч – довольно длинный – и поскакал к императору.

Аэскепилес возвел вокруг себя стену из сверкающих щитов – слишком поздно, кинжал глубоко погрузился в тело, а бок начал холодеть. Он понял, что лезвие было смазано ядом.

Все равно что проходить испытание в университете и внезапно обнаружить, что ты забыл какую-то мелочь, из-за чего все твои ответы оказались неправильными.

Он знал кое-какие заклинания, подавляющие яд, но для начала нужно было перестать паниковать и сосредоточиться…

Деспот видел, как логофет вогнал тонкий кинжал в бок магистра и извлек из воздуха меч. В ту же секунду придворные рыцари герцога попытались схватить коня императора за поводья, а не облаченный в доспехи мужчина на прекрасном восточном скакуне за спиной у отца вскинул легкий арбалет. Человек выстрелил, и болт пролетел мимо императора.

Создалось впечатление, будто логофет поднырнул прямо под летящий в него болт. Нечто невозможное.

Его изящный клинок разрубил наруч одного из рыцарей, а вместе с ним и запястье, так что вытянутая рука упала в траву. Обратным ударом логофет выколол другому воину глаз. Тот заорал.

Растерянный император заставил коня попятиться.

Гвардеец с проломленной грудной клеткой оказался жив. Неким невероятным образом он сумел одной рукой поднять топор и ударом разрубил шлем еще одного рыцаря герцога, забрызгав всех вокруг его мозгами.

Логофет схватил коня императора под уздцы, одновременно второй рукой отразив удар мечом. Ему удалось развернуть скакуна…

Но клинок деспота снес ему голову. Наклонившись вперед, молодой мужчина отправил лошадь в легкий галоп и атаковал изо всех сил, опасаясь, что противник защищен магией. Однако меч ударил как полагается, и голова логофета, хранившая все до единого секреты императора, покатилась по траве.

Гвардеец, захлебываясь собственной кровью, выпал из седла.

Герцог схватил за поводья коня своего кузена.

Император посмотрел на обезглавленное тело логофета, и его глаза наполнились слезами.

– Ваше величество, вы – мой пленник, – объявил герцог.

– Ты только что погубил империю, – с презрением ответил монарх.

Сэр Рауль стал невольным свидетелем пленения императора. Оказавшись в тот миг на краю поля Ареса, среди дикой рябины и айвы, он увидел жестокость магистра и герцога.

Покачав головой, рыцарь промолвил:

– Господи Иисусе, – и развернул свою клячу в сторону городских ворот.

Сэр Рауль хотел все хорошенько обдумать. Он ничего не должен был чертову императору – этот мужеложец ни разу ему так и не заплатил.

Но он принял решение. Не мог объяснить почему, хотя страстное желание быть чем-то большим, нежели простым межевым рыцарем на смирной кобыле, возможно, тоже сыграло свою роль. Изо всех сил подгоняя лошадь шпорами, он все-таки сумел перейти в легкий галоп и поскакал к городским воротам.

За спиной сэр Рауль услышал, как деспот отдает приказы истриканцам. Он оглянулся. Шесть низкорослых мужчин на пегих лошадях отделились от основного отряда и помчались следом за ним. По размеру их скакуны были не больше пони, но неслись они, словно кентавры.

Рыцарь припал к шее своей кобылы; где-то на полпути до ворот преследователи начали стрелять.

Третья стрела попала ему прямо в спину. Боль была просто адской, наверное, кольчуга приняла часть удара на себя, поскольку он был все еще жив. Наконечник глубоко вонзился в мышцы – сэр Рауль чувствовал его при каждом движении своей жалкой клячи.

Проведя большую часть жизни в драках в тавернах, он привык терпеть боль, к тому же сэр Рауль был иберийцем, а они славились способностью стойко переносить страдания.

– Матерь Божья! – прохрипел он.

Где-то через пятьдесят шагов в него снова попали.

Жизнь сэра Рауля никто не назвал бы хорошей. Для него как для простого солдата, а затем рыцаря вполне естественным было заявиться на рутинный смотр войск без лошади или доспехов. Он не молился, не ходил исповедоваться и едва ли когда-либо отрабатывал удары на тренировочном столбе или упражнялся на ристалище. Он страдал избыточным весом и слишком много пил, а еще предпочитал компанию молодых привлекательных мужчин, и деньги у него не задерживались.

Несмотря на все это или как раз из-за этого, сэр Рауль отказывался падать с лошади, хотя в его тело вонзилась третья стрела. Было бы трудно объяснить, каким образом он продолжал скакать к городским воротам, по пути сыпя проклятьями.

Деспот безудержно хохотал, наблюдая, как его любимцы преследуют человека, пичкая его стрелами. Он надеялся, что это послужит наглядным уроком для всех нерадивых солдат.

Высокий, не облаченный в броню мужчина с арбалетом поднял бровь.

– Я думал, мы планировали застать стражу у ворот врасплох, – тихо произнес он, – и захватить логофета живьем?

Горе-рыцарь и шестеро его преследователей мчались во весь опор по безлюдной поутру дороге, поднимая за собой клубы пыли. Истриканцы продолжали обстреливать свою жертву.

Герцог осадил коня, онемев от ярости. Его кулак мелькнул в воздухе и врезался в сына, тот отшатнулся и едва не упал с лошади.

– Идиот, – прошипел герцог. – Верно. Атакуй.

Человек без доспехов покачал головой:

– Слишком рано. Наши люди займут свои позиции не раньше чем через полчаса.

Андроник повернулся к нему:

– Ты хочешь получить свою должность, шпион?

Их взгляды встретились.

– Сделаю, что возможно. Но если мы атакуем слишком рано, то раскроем всех наших агентов и проиграем.

– Не проиграем, – заявил герцог.

Шпоры в кровь изодрали бока ломовой лошади, с топотом несшейся к городским воротам.

Истриканцы отставали от сэра Рауля всего на двадцать лошадиных корпусов и стремительно сокращали это расстояние. Все они стреляли в него.

И хохотали.

Внешние стены Ливиаполиса возвели одновременно с дворцом и крытой колоннадой, причем строители потрудились на славу. Высотой в три этажа, сложенные из гладкого желтого обожженного кирпича с декоративными вставками из красного кирпича, обозначавшими каждый ярус, двойные стены считались неприступными. На расстоянии в пятьдесят шагов друг от друга возвышались башни с покрытыми красной же черепицей крышами. Все ворота украшали великолепные мозаики.

Разумеется, ворота были открыты. Нараспашку.

Чего сэр Рауль не мог сказать о своих закрывающихся глазах. Будто он смотрит на ворота, а они удаляются – все дальше и дальше по длинному тоннелю…

Рыцарь грохнулся оземь уже мертвый, а его лошадь, сделав еще пару шаркающих шагов, остановилась всего в нескольких метрах от огромных ворот.

Преследователи восторженно заулюлюкали.

Деркенсан наблюдал за симпатичной женщиной, проходившей мимо, дожидаясь, пока ученый-яхадут в маленькой шапочке предъявит свой пропуск. По большому счету ему было наплевать – этот человек не выглядел опасным, – но пока он дежурит здесь, у ворот, правила есть правила.

– А ведь дочь меня предупреждала, что так и будет, – причитал ученый, копаясь в кожаной сумке. – Пожалуйста, господин. До моей деревни целый день ходьбы.

Харальд покачал головой.

– Я чту закон.

– Я тоже, – устало кивнул яхадут.

Именно тогда Деркенсан заметил мужчину, скакавшего во весь опор на никчемной кляче к воротам со стороны поля Ареса.

И всадников за ним.

Будучи гвардейцем, Деркенсан не раз участвовал в глупых солдатских забавах, поэтому посчитал, что это именно тот случай, и снова переключил внимание на ученого.

– Может, – чуть дружелюбнее сказал нордиканец, – он в вашем свертке?

Яхадуты были помешаны на опрятности, поэтому у ученого за спиной висели свернутый тюфяк, набитый овечьей шерстью, и два толстых шерстяных одеяла.

Его лицо разом преобразилось, и стражник понял, что попал в точку.

– Да благословит вас Господь! – воскликнул яхадут, водрузив скатанные одеяла на стол и расстегнув ремни.

Боковым зрением Деркенсан отметил что-то неладное. Он повернул голову и одним взглядом оценил происходящее.

Упавшим с лошади мужчиной оказался сэр Рауль Кэдхат, иберийский наемник. Несколько раз они дрались, но теперь рыцарь был утыкан стрелами, а полдюжины всадников, громко улюлюкая, кружились вокруг его тела с луками.

В душу Деркенсана закрались сомнения, ведь он знал сэра Рауля и теперь гадал, не получил ли тот по заслугам.

Но даже сомневаясь, он отступил в караулку и ударил в набат. Тревожный звон разнесся в утреннем воздухе.

Харальд не обнажил меч. Не схватился он и за топор, прислоненный к стене караульной будки. Вместо этого нордиканец сгреб ученого за шиворот и втащил в город.

Истриканцы засуетились. Один всадил стрелу в труп сэра Рауля. Другой вскинул лук, с ухмылкой прицелившись в Деркенсана.

Нордиканец отступил еще на шаг и дернул за большой рычаг, который удерживал железный стопор огромных зубчатых колес, приводивших в движение опускную решетку. В дубовые доски будки глухо вонзилась стрела. Удерживавшие барабан цепи громко залязгали, и решетка с грохотом обрушилась на гранитную перемычку. Опустившиеся железные зубья запустили второй барабан. Быстро вращаясь под воздействием мощной пружины, он задвигался внутри надворотной башни слева направо. Громадные дубовые створки, обшитые железом, начали выдвигаться из углублений в толще стены. Менее чем через десять ударов сердца после того, как Деркенсан опустил рычаг, гигантские дубовые ворота с оглушающим стуком сомкнулись, а поперечная балка упала на свое место прямо за ними.

Сверток с постельными принадлежностями яхадута вместе со столом для досмотров оказались зажаты между закрывающимися створками ворот, затем туда обрушилась железная опускная решетка, раздробив все на мелкие части.

Симпатичная женщина с гусями в ужасе застыла на месте, ученый попытался подняться.

Деркенсан схватил с оружейной стойки свой топор и вышел из караульной будки, обратив внимание на шестерых мужчин – отъявленных головорезов, – сидевших под оливковым деревом на площади и таращившихся на ворота.

Его губы растянулись в улыбке, а топор взлетел и опустился. Нордиканец проверил лезвие: все еще острое, хотя только что перерубило цепь, позволявшую поднять опускную решетку.

Хорошенькая пастушка изо всех сил старалась не смотреть на солдат.

Избранные гвардейцы императора умеют читать язык тела так, как ученые просматривают книги. Небрежно закинув топор на плечо, Деркенсан направился к оливковому дереву.

Человек с изрытым оспой лицом поднял пустые руки.

– Все в порядке, начальник, – заверил он.

Нордиканец улыбнулся и приветливо кивнул.

– Я подумал, вы захотите узнать.

– Узнать что, гвардеец? – поинтересовался Рябой. Он был по-настоящему уродлив. А от его дыхания несло чесноком на все десять футов, разделявших их.

– Эти ворота закрыты, – ответил Харальд. – Я перерубил цепь. Чтобы открыть их, уйдет целый день.

Рябой задумчиво обвел взглядом своих спутников.

– Полагаю, нам здесь не рады.

Деркенсан кивнул.

– Я вас узнаю, – пообещал он с ухмылкой, недвусмысленно намекавшей на то, что в следующий раз он их просто убьет. Очень по-нордикански.

Тревожный звон набата разлетелся по великому городу, подобно раздуваемому ветрами пожару. Герцог тоже услышал его, а потом увидел, как гигантские механизмы смыкают створки городских ворот прямо у него на глазах. Расстояние между ними было в сотню лошадиных корпусов. Андроник выругался.

В нескольких шагах от него император, сидевший верхом на своем прекрасном хатийском скакуне, с искренней грустью покачал головой.

– Это все ты! Ты довел нас до этого, выродок, неспособный править! – Герцог дал выход разочарованию помазанником божьим, копившемуся целых двадцать лет. – А теперь разразится гражданская война! Нужно было сразу тебя убить! – Он развернулся, обнажая саблю.

Сэр Кристос, лучший рыцарь герцога, перехватил руку своего господина.

– Мы договаривались сохранить ему жизнь, – тихо промолвил он.

Магистр Аэскепилес очистил свою кровь от яда и теперь, несмотря на слабость, снова был в строю. Откашлявшись, он заявил:

– Он должен умереть. Здесь. Проще для нас всех.

Император потрясенно посмотрел на магистра. Его светлые, наполненные слезами глаза заглянули в глаза своего возможного убийцы. При этом выражение лица оставалось мягким, как у разочарованного, но милостивого родителя, глядящего на собственное чадо.

– Делай, что должен, – произнес он. – Господь выказал свою волю. Тебе не удалось захватить город. – Улыбка тронула его губы. – Убей меня, и пусть кара Божья обрушится на твою голову.

– Благодаря тебе вся остальная страна принадлежит мне. – Герцог приходил в себя после вспышки гнева. Со своего места он видел трое ворот – они были закрыты и заперты на засовы, а высоко на стенах белыми отблесками мелькали закованные в броню фигуры защитников. – Через час замок будет моим.

– Крайне глупо с твоей стороны, – заметил император. – Но даже в сложившемся положении я требую от тебя лишь повиновения…

Ни деспот, ни сам монарх не заметили летящий кулак. Руки герцога были закованы в латные рукавицы, поэтому его удар обрушился на кузена, словно молот на наковальню, лишив императора чувств.

Все присутствующие вздрогнули. У себя за спиной магистр услышал шепот кого-то из рыцарей: «Он ударил императора».

Мозг магистра напряженно работал, прокручивая различные варианты, а внутренний голос буквально заорал: «Просто сделай это». Аэскепилес направил свою волю…

И снова вмешался сэр Кристос. Казалось, на мгновение он потерял контроль над собственным скакуном. Его жеребец головой задел хатинца императора, и кони шарахнулись друг от друга. Монарх внезапно оказался на земле под копытами. Лицо герцога Андроника прояснилось, и он встрепенулся.

Со стены высотой в пятьдесят футов Харальд Деркенсан видел, как герцог ударил императора, отчего тот потерял сознание. Он повернулся к своему капралу, гиганту с черными как смоль волосами из Югра, расположенного далеко на севере даже по сравнению с Нордикой.

– Дюрн Черноволосый, они захватили императора, а мы присягали ему.

– Если я пошлю за лошадьми… – начал капрал.

Деркенсан пожал плечами.

– Кто-то должен сообщить во дворец. Не уверен, что подобное когда-то случалось. – Он снова перевел взгляд на закутанного в пурпурную мантию императора, лежащего в дорожной пыли. – Возможно, он мертв. Тогда кто теперь император?

Собеседник помотал головой:

– Без понятия. Разве мы не должны скакать туда и погибнуть рядом с ним?

Несколько человек подняли императора и водрузили обратно на коня, положив поперек седла. С поля Ареса к группе всадников приближались сотни страдиотов^[94] в кольчугах, истриканцы и многочисленный отряд пехотинцев в одинаковом облачении, вооруженных копьями и луками.

– Там не меньше трех тысяч человек, – ответил нордиканец.

Черноволосый дернул себя за бороду:

– Хочешь попробовать атаковать?

– Нет, – улыбнулся Деркенсан. – Я не трус, но вдвоем мы черта с два их одолеем.

Капрал захохотал.

– Я тоже не сумасшедший. Ладно. Ты отлично справился у ворот. Тащи свою задницу во дворец и попробуй разыскать управляющего. Говоришь, логофет дрома был с императором? И оба спатариоса?

– Логофет подмигнул мне, а спатариос Гарннисон кивнул. Могу поклясться, он знал, что так все и закончится.

– Теперь нам не заплатят, – заметил Черноволосый. – Ага, Гарннисон сегодня утром велел нам быть начеку, точно. – Он посмотрел на происходящее за стеной. – Знаешь, я ведь старший капрал.

Деркенсан этого не знал.

– Значит, ты – новый спатариос.

– Чтоб меня! – выругался Дюрн. – Марш во дворец, живо. И отыщи кого-нибудь старшего по званию. Я слишком люблю вино и боевую песнь топора, чтобы отдавать приказы.

Нордиканец спускался со стены, высматривая, где бы взять лошадь. Ливиаполис настолько велик, что пересечь его за день можно было только верхом. Расстояние от наружных ворот до ворот дворца, который тоже представлял собой крепость, примерно семь миль.

В проеме внутренних ворот сидел старый ученый-яхадут. Он был мрачнее тучи. Деркенсан подошел к нему и протянул руку.

– Извини, старик, но я должен был закрыть ворота. Ты бы погиб.

– Я и так едва не погиб! – Он воздел руки к небу. – Варвар!

Нордиканец вздохнул.

– Знаешь… – начал было он, но решил, что яхадут слишком потрясен и зол, чтобы с ним спорить.

Гвардеец закинул топор на плечо и побежал через площадь.

Лишь через два квартала он заметил тощую кобылу, запряженную в телегу точильщика ножей. Деркенсан подбежал прямо к ее хозяину, который выложил ножи на небольшую скамейку и раскрутил точильное колесо так, что летели искры.

– Мне нужна твоя лошадь, – заявил Харальд и улыбнулся. – Именем императора.

Мужчина вскочил, прервав свою работу.

– Подожди! Я плачу налоги! Ты не можешь…

Но гвардеец уже высвободил кобылу из оглоблей, разрезав один из двух узлов, удерживавших их.

– Я же сдохну от голода, ублюдок! – закричал точильщик ножей.

Гигант пожал плечами и вскочил на спину кобылы. Она оказалась довольно проворной, хоть и не была приучена к верховой езде. Копыта зацокали по мостовой, и ее бывший хозяин, изрыгавший проклятья, остался далеко позади.

Следуя вдоль древних каналов, нордиканец поднимался на холмы, на которых раскинулся центр города, – к слову, взобравшись на второй, Деркенсан проехал мимо своего дома. Острая, как нож, спина кобылы больно давила на гениталии, и ему хотелось остановиться и взять седло, но это заняло бы время. Он понятия не имел, нужно ему спешить или нет, – город выглядел спокойным, как обычно.

Но у него прочно засело в голове, что сэр Рауль погиб, пытаясь сообщить о произошедшем. Императора взяли в плен. А логофет и предводитель спатариосов приказали гвардии быть бдительными.

Он спустился с последнего холма и заметил, что кобыла начала уставать, но ее копыта все равно продолжали высекать искры из каменной мостовой. Громкое цоканье возвещало о его приближении, поэтому женщины с детьми прижимались к стенам зданий, а мужчины сыпали на его голову проклятья, когда он оказывался достаточно далеко, чтобы их не слышать.

Ворота дворца оказались закрыты.

На страже стояли схоларии^[95] – постоянные противники гвардейцев в уличных потасовках – и придворная кавалерия из морейцев. Стражники у ворот – двое молодых людей с аккуратно подстриженными бородами, очевидно, из аристократов, немало взволнованные, – были ему незнакомы.

Поэтому он понятия не имел, что сказать.

Положившись на благородное звучание архаики, Деркенсан заявил:

– Мне нужно видеть дворцового управляющего. Если не его, то вашего офицера.

Двое мужчин пришли в замешательство. Подобно большинству отпрысков аристократов, возможно, они никогда прежде не дежурили у ворот. Он наклонился и тихо произнес:

– Христос Пантократор.

Тот, что пониже, сердито взглянул на него.

– Чего?

– Сегодняшний пароль, – пояснил Деркенсан, едва сдержавшись, чтобы не закатить глаза или не сказать пару ласковых.

Двое переглянулись.

– Вы же должны знать пароли. – Гвардеец спешился, поменяв положение топора таким образом, что головка оказалась под правой рукой, а в левой – окованное железом топорище.

– Не подходи, – приказал тот, что пониже.

– Если вы сейчас же не назовете мне отзыв, я убью вас обоих, – посулил Деркенсан. Он никак не мог понять, они глупцы или заговорщики.

– Караул! – крикнул коротышка, а потом севшим голосом добавил: – Помогите!

Тот, что повыше, не отступил и выставил перед собой короткое тяжелое копье. Он был более сообразительным. Красиво одетый в превосходный восточный кафтан и высокие кожаные сапоги выше колена с золотыми кисточками. Даже для придворного выглядел он просто великолепно.

– Черт подери, – выругался стражник. – Пароль на сегодня, гвардеец. Нас только что отправили дежурить, проклятье. Пароль: Цезарь – что-то там. Цезарь – император.

Он замолчал.

Деркенсан чуть расслабился.

– Верно.

Тот, что повыше, опустил копье.

– У меня сегодня свадьба, – пояснил он. – А нас полчаса назад вызвали во дворец.

Его напарник наконец перевел дух.

– Клянусь Христом Спасителем, теперь я никогда не буду пропускать мимо ушей пароли. – Он оглянулся. – Где этот чертов внутренний караул?

Деркенсан шагнул вперед.

– У меня нет времени. Даю слово, это дело безотлагательной важности.

Двое мужчин снова переглянулись, и жених кивнул.

– Он знает пароль, – сказал он и с поклоном обратился к Харальду: – Я проведу тебя, гвардеец.

Харальд не стал терять время на споры. Почти бегом он миновал ворота и просторный внутренний двор, вымощенный каменной плиткой и с длинными колоннадами по периметру. Императорский двор был буквально утыкан статуями людей, отдавших жизни во имя империи. Деркенсан представил среди них сэра Рауля – высеченная из мрамора жесткая складка у губ, а над ней опухший нос пьяницы.

Хорошая смерть. Если не сказать, великолепная.

Они пробежали по северной колоннаде и попали во дворец через служебные ворота, использовавшиеся крайне редко. Они были закрыты, но не заперты, и охраны возле них не наблюдалось.

Жених покачал головой.

– Мы здесь поставили стражника, когда камергер позвал нас, – заметил он.

Из ворот они попали в помещения над главной конюшней, в обход переднего двора, где заключалось большинство сделок, обеспечивавших жизнедеятельность дворца, – на поставки продовольствия, предметов обихода и так далее. Нордиканец мог пройти здесь даже вслепую. В буквальном смысле этого слова. Обязательная часть подготовки гвардейцев императора состояла в умении перемещаться по дворцу с завязанными глазами.

Пересекая огромную кладовую, занимавшую весь верхний этаж конюшни и заставленную сотнями мешков с зерном, луком, чесноком, пряностями, а также бочками с оливковым маслом, Деркенсан пытался понять, куда идти. Рабочий кабинет управляющего располагался в другом здании. Люди в шутку называли управляющего Лордом Переднего Двора, однако он не всегда был другом гвардейцев.

Гигант вздохнул и свернул на лестницу, ведущую вниз.

– Я порчу свою одежду, – посетовал жених.

– Ты мне не нужен.

– Всегда пожалуйста, уверен, ты и сам справишься, – пропыхтел молодой человек.

Харальд перепрыгнул последние четыре ступеньки и приземлился на гладкие плиты пола конюшни, повернул направо и пробежал мимо шестнадцати стойл, занавешенных багряной тканью, – в них содержались личные лошади императора, среди которых было два лучших в мире боевых скакуна. Снова направо, на этот раз мимо Буцефала, любимца императора. Старый конь вскинул голову, когда Деркенсан пронесся мимо и выскочил на улицу. Дверь в кабинет управляющего стояла нараспашку, в передней никого, хотя там должны были работать вечно занятые три писаря.

Благодаря легкому ветерку, постоянно разгуливавшему по дворцу, нордиканец издалека смог безошибочно распознать шум сражения.

Взгляды Деркенсана и схолария встретились, и гвардеец вскользь подумал, а не зарубить ли ему кавалериста. Просто чтобы не рисковать. Он даже не сомневался в том, что сумеет справиться с ним.

Но жених не отвел глаз – в них читались решительность и искренность.

– Мне ничего не известно, – сказал он. – Но я за императора и понимаю: что-то здесь не так. Что бы ты ни задумал, я тебя прикрою. – Он расправил плечи. – Конечно, если ты не мятежник. Если да, то давай покончим с этим.

Нордиканец ухмыльнулся.

– За мной, – скомандовал он.

Через две минуты, длившихся целую вечность, они отыскали место сражения.

Но к тому времени почти все были мертвы.

Багрянородная^[96] Ирина скорчилась в углу комнаты, ее длинные одеяния пропитались кровью. В какой-то момент ее ранили, и две женщины из ее приближенных стояли над ней с острыми ножницами в руках, закрывая своими телами от дюжины убийц.

Управляющий погиб. Камергер тоже. И внутренний караул схолариев.

Последние защитники принцессы, помимо двух женщин, являли собой весьма странную пару – монах и епископ. Оба вооружены посохами: один – простым, а второй – епископским. Харальд сразу же оценил их, как и нападавших, которые походили на обычных дворцовых слуг с оружием.

Только вот шрамов у них было намного больше, чем у настоящей прислуги, при отборе которой не последнюю роль играла приятная наружность.

– За императора! – взревел он на архаике и принялся убивать.

Размахнувшись топором, он зарубил опешившего убийцу, отделив примерно треть его головы, и, бережно сохраняя силы, повернул лезвие прямо в воздухе, чтобы с разворота пробить плечо второму противнику. Тот заорал, а его правая рука полетела на пол.

Морейский епископ направил верхушку посоха на одного из нападавших и прокричал:

– Во имя Бога-Отца!

Из навершия вырвалась белая молния. Монах обрушил свой посох на вытянутые руки человека с мечом, разом переломав их.

В дальнем дверном проеме высокий человек в кольчуге воздел длинный меч.

– Убейте их, братья! – приказал он. – Убейте принцессу, и победа за нами!

Пока он говорил, сидевший в засаде арбалетчик всадил болт в пах епископа, тот с криком упал. Монах отступил на шаг, вращая посох двумя руками. Мечник попытался проскользнуть мимо него, но седовласая женщина в шелках вогнала длинные ножницы прямо в его незащищенную спину.

Деркенсан рубанул дважды, вперед и назад, и мужчины попятились от него.

– Теперь гвардейца, – дал новые указания человек в кольчуге с другой стороны комнаты. Он снова поднял меч. – И женщин. Убейте их всех.

Жених метнул копье. И сделал он это как-то странно, в прыжке, не так, как учат в городской страже или в армии. Само копье было коротким с широкой головкой, больше похожее на кабанье, и оно прошло сквозь кольчугу предводителя убийц, словно нож сквозь теплое масло, сбив того с ног. От мужчины полыхнуло герметической энергией, и он встал на одно колено, а копье неожиданно вывалилось из его тела.

Деркенсан убил еще одного противника и встал вполоборота рядом с монахом. В его умелых руках топор, сплетая затейливый узор, напоминал пару порхающих бабочек – прием, которому обучали всех гвардейцев, чтобы натренировать их запястья.

Нападающие замешкались, и жених прокричал:

– Схоларии, ко мне!

Все в комнате услышали топот бегущих стражников.

Убийцы дрогнули и бросились врассыпную. Деркенсану удалось с разворота добраться до еще одного нападавшего, однако в момент удара арбалетный болт отрезал нордиканцу нижнюю часть правого уха. Монах отразил два выпада противника, потом сам нанес мощный удар, но убийца отбил посох мечом, пронзил кисть монаха кинжалом во второй руке и отпрыгнул назад. Он был тощим, словно призрак, и одет полностью в черное, и Харальд так и не разглядел его лица: человек выскочил из комнаты в большой зал для приемов и побежал, петляя между колоннами.

Другого нападавшего задержал жених, получив при этом удар кинжалом в бок. Борцовским захватом он сломал руку убийцы, но отчаявшийся противник умудрился пырнуть его еще три раза.

Стойкий кавалерист упал прямо на своего пленника и впечатал его голову в покрытый плитами пол, отчего тот потерял сознание.

Пожилая женщина с окровавленными ножницами прикрыла своим телом более молодую.

Деркенсан встретился с ней глазами.

– Принцесса?

Молодая швея выглянула из-за спины своей спутницы – безупречный овал лица, полные алые губы и невероятно голубые глаза.

Женщина в одежде принцессы дернулась и приглушенно вскрикнула.

– Займись ею, – приказала молодая швея, а затем кивнула своим спасителям и монаху. – Благодарю, господа. – Она отступила на шаг. – Может мне кто-то объяснить, что происходит?

Деркенсан узнал пожилую женщину – она была одной из множества дальних родственников семьи императора, которые обитали при дворе. Леди Мария. С ее сыном Харальд частенько выпивал и боролся.

Он поклонился.

– Почтенная госпожа, герцог Фракейский захватил в плен или убил вашего отца на поле Ареса. А также логофета и предводителя спатариосов.

Молодая женщина схватилась за сердце.

– Убил? – переспросила она, а затем взяла себя в руки. – Что ж, – ее голос звучал нарочито спокойно, – дворец наш?

Деркенсан посмотрел на отряхивавшегося жениха.

– Леди Ирина, когда я заступал на дежурство час назад, схоларии контролировали все выходы, – ответил тот.

– Кто приказал схолариям заступить на дежурство, почтенная госпожа? – спросил Харальд.

Принцесса указала на труп в красном одеянии.

– Управляющий. Вроде бы по настоянию логофета.

– Господи Иисусе, – промолвил гвардеец. – Нам нужно немедленно покинуть дворец, почтенная госпожа.

– Не богохульствуйте в моем присутствии, – отрезала Ирина. – Если мы покинем дворец, то уже никогда сюда не вернемся.

Она взглянула на леди Марию, и та молча кивнула.

– В тронный зал, – решила принцесса, – в худшем случае из имперского пурпура получится превосходный погребальный саван.

Деркенсан внимательно посмотрел на жениха. Тот оказался невредим: под свадебным нарядом на нем был доспех, плотный, как чешуя крупной рыбы.

Гвардеец состроил гримасу.

– Я живу в опасном районе, – пояснил молодой человек, опустившись на колени возле затихшего епископа. Тот был мертв.

Вместе они подхватили бесчувственного пленника и направились в большой приемный зал, чтобы затем оказаться в тронном зале. Там должны были дежурить шесть гвардейцев, но вместо них лежали лишь трупы двух схолариев.

Принцесса проследовала прямо к трону. Она помедлила, затем собрала юбки и уселась.

Леди Мария едва заметно кивнула.

Деркенсан поднялся на специальное возвышение для телохранителей с правой стороны и встал навытяжку. Это казалось вполне естественным. Жених направился к левому помосту.

Монах поклонился и, поскольку Ирина не предложила ему сесть, остался стоять.

Она обвела их взглядом:

– Соображения?

Харальд подумал, что ее тон был беспристрастным и куда более властным, чем у императора. По правде говоря, он звучал, как у прирожденного правителя.

– Город все еще наш? – спросила Мария.

Деркенсан склонил голову.

– Госпожа, я лично поднял тревогу у ворот. Но изменники могли открыть любые другие.

– А армия? – осведомилась принцесса. Или уже императрица? Она держалась уверенно, хотя ее мучили сомнения.

– Вардариоты в своих бараках. А многие нордиканцы… погибли.

Жених в свою очередь поклонился и доложил:

– Я видел трупы двадцати схолариев.

– У герцога Фракейского за стенами города по меньшей мере три тысячи солдат. Возможно, в два раза больше. – Деркенсан тщательно подбирал слова. Ему доводилось говорить с императором всего два или три раза. Это была его самая долгая беседа с кем-либо из членов монаршей семьи.

– А у нас всего несколько сотен, – заметила молодая женщина. – Когда мне, похоже, нужна целая армия.

Леди Мария присела в реверансе.

– Миледи, случилось так, что я знаю, где ее можно отыскать. – Ее губы тронула легкая улыбка. – Вообще-то, миледи, ваш отец ее уже нанял. Он послал за ней моего сына, если помните.

Багрянородная Ирина откинулась на спинку трона и вздохнула.

– Еще больше наемников? Они бич нашего народа вот уже пятьсот лет, – заявила она. – И чем же мой досточтимый отец собирался расплачиваться с ними? – потребовала у Марии ответа принцесса.

– Вами, – сказала пожилая женщина, вновь делая реверанс. – Ваше величество, – добавила она.

– Ах, да, я вспомнила.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРИНЦЕССА

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ЗЕЛЕНЫЕ ХОЛМЫ ВБЛИЗИ МОРЕИ – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Командир войска наемников почти в полном одиночестве наблюдал за восходом солнца. Одну ногу он поставил на прочный табурет, и его оруженосец пристегивал к ней ножной доспех.

Тоби хватало благоразумия помалкивать. Поэтому юноша просто занимался своим делом: сначала он прикрепил наголенник к другой его створке, соединенной с наколенником, затем полностью раскрыл, чтобы надеть на правую ногу рыцаря.

Капитан жевал колбасу.

Тоби сражался с наголенником – тот все время норовил зажать ткань стеганых шоссов командира, а поскольку их недавно постирали, они плохо растягивались. Утро выдалось прохладным, почти холодным – кожа тоже задубела.

Однако подобных трудностей Тоби не боялся. Он соединил створки наголенника, застегнул нижнюю пряжку, подтянул верхнюю и перешел к различным ремешкам, которые должны были удерживать доспех на ноге его господина целый день.

Выплюнув кусок шкурки, капитан отложил колбасу и собственноручно привязал верхнюю часть доспехов к дублету.

Солнце появилось над горизонтом, казалось, будто оно выпрыгнуло на востоке прямо между двух гор и залило рыцаря своим светом – темноволосого, с клиновидной бородкой и серо-зелеными глазами. В утренних лучах его волосы отсвечивали синевой, кольчужный хауберк засверкал, а ярко-красный гамбезон заалел.

Тоби хлопнул по закованному в доспехи бедру капитана.

– Хорошо, – сказал Красный Рыцарь.

Парень отошел к оружейной стойке и вернулся с соединенными нагрудником и наспинником, испещренными добрым десятком вмятин. Он держал их раскрытыми, пока капитан не проскользнул внутрь. Едва юноша принялся застегивать плечевые ремни, дюжина лучников и войсковых слуг схватились за двадцать четыре веревки от шатра Красного Рыцаря и отвязали их. Все строение оказалось на земле столь же быстро, как Тоби управился с пряжками. К тому времени, как капитан согнул руки, шатер полностью исчез.

Войско спешно сворачивало лагерь. Ряды палаток падали, как кегли на лужайке для игры в шары. В начале каждого прохода грузились повозки, а пажи чистили скребницами лошадей или подводили их к рыцарям.

Мужчины мочились на костры.

Капитан наблюдал за всем этим, поедая яблоко. «Мочиться на костры», – задумчиво кивнул он собственным мыслям.

Нелл, его новый паж, подвела к нему уродливого боевого коня. Он даже не придумал животному имя – четыре года проездив на одном скакуне, Красный Рыцарь теперь терял их в каждом бою.

Выкладывая по сотне флоринов за нового.

И все же он протянул жеребцу огрызок яблока, и тот взял угощение с большей деликатностью, чем можно было бы ожидать от такого страшилища.

Нелл волновалась. Тоби попытался жестом отослать ее прочь – ей было тринадцать, и никто в войске не понимал, почему она стала пажом капитана, кроме его оруженосца, знавшего, что лошади ее просто обожали.

Взгляды Красного Рыцаря и девчушки пересеклись. Он приподнял бровь и спросил:

– Что?

Она вздрогнула:

– Что? Я не знаю, что мне делать.

Капитан глянул на Тоби и направился к небольшому костру, оставленному специально для него кем-то из слуг.

– Господь Всемогущий, девочка, не разговаривай с ним, – прошипел оруженосец. – Иначе он превратит тебя во что-нибудь ужасное. Спрашивай у меня. Но никогда – у него.

Мэг протянула молодому мужчине кружку вина с пряностями.

– Как всегда, развлекаетесь? – поинтересовалась она.

Он оглянулся назад – туда, где Тоби неистово размахивал руками перед Нелл.

– Даже не знаю, зачем я повесил себе на шею эту ребятню, – ответил он. – Не бери в голову, Мэг. Мы готовы выступать?

Швея повела плечами.

– Я что, похожа на офицера? Моя повозка собрана, уж в этом я могу вас заверить. – Она помолчала. – Недостает только палатки и дочери.

Красный Рыцарь улыбнулся и пригубил вино, к слову, лучшее в лагере.

Плохиш Том, двухметровый верзила с бугрящимися мышцами и длинными черными волосами, вышел из палатки – еще три оставались неразобранными. Через открытый вход можно было увидеть дочь Мэг, Сью, а еще ее прелестное оголенное плечико. Гигант был при оружии и с ног до головы закован в броню, сверкавшую в лучах утреннего солнца.

– Если стану погонщиком, то буду скучать по вам всем, – объявил он.

Швея сердито глянула на дочь:

– Если не поторопишься, девочка моя, капитан оставит тебя здесь!

Красный Рыцарь обратился к своему первому офицеру:

– Мы готовы выступать?

Плохиш Том даже не осмотрелся.

– Допивай свое вино, капитан. Ты сказал «сразу после утренней службы», а к ней еще даже не звонили.

Вид этих двоих вместе действовал как магнит. Первым подошел сэр Майкл, тоже в полной боевой готовности. Затем с противоположной стороны появился сэр Гэвин, ведя под уздцы огромного рыжевато-коричневого коня. За ним легким галопом подъехала госпожа Элисон, или просто Изюминка.

– Теперь не придется объявлять сбор офицеров. А где Гельфред? – спросил капитан.

За егерем послали. Было видно, как Нелл сломя голову перебегает от повозки к повозке, будто от этого зависит ее жизнь. К слову, девчушка оказалась довольно проворной.

Мореец сэр Алкей подошел с ястребом на запястье и двумя небольшими пташками, свисавшими с пояса, и они с Гэвином принялись тихо обсуждать ястребиную охоту.

Три оставшиеся палатки рухнули. Солдат из последней, которые каждое утро умудрялись проспать построение и целый град сыплющихся команд, окатили холодной водой и отпинали ногами. Одним из них был новый трубач капитана, страсть как любивший корчить из себя джентльмена.

Лучник Калли пнул юношу прямо в голову. Раздались одобрительные возгласы.

Гельфред подъехал на превосходной кобыле. Изюминка протянула руку и погладила лошадь по голове, затем дунула ей в ноздри.

– Прелесть, – похвалила она. – Какое красивое животное!

Егерь расплылся в улыбке.

Красный Рыцарь залпом допил вино и бросил кружку Сью, та подхватила ее на лету.

– Все готовы?

– Какой план? – поинтересовалась Изюминка.

Новый трубач, насквозь промокший и с шишкой на голове, брел, спотыкаясь, вдоль линии костров.

Капитан почесал подбородок.

– Гельфред поскачет в Ливиаполис и подыщет нам милое и пригодное для обороны место для лагеря примерно в дне езды от города. Самое большее – в двух.

Все понимающе кивнули. Два дня назад они получили известия о том, что император, их предполагаемый работодатель, пропал. А Ливиаполис был средоточием его власти и одним из трех крупнейших городов в мире. Кроме того, там размещались патриархат, едва ли не самый главный центр веры, и университет, гнездо герметизма.

– А потом мы попытаемся выяснить, что же на самом деле там произошло, – сказал сэр Алкей.

– Хрень какая-то, – проворчал Том. – В любом случае, почему именно гребаная Морея?

Красный Рыцарь посмотрел на горы на востоке.

– Несметные богатства. Слава. Земная власть.

– А как мы собираемся разобраться с Миддлбургом? – не унимался гигант.

Город-крепость – третий по величине город Мореи, больше известный как просто Град, – и Лоника, столица севера, считались поистине неприступными и лежали прямо на их путина восток от гостиницы в Дормлинге.

Капитан пренебрежительно хмыкнул.

– Местные называют его Килкис. Только альбанские торговцы зовут его Миддлбург. – Он дожевал последний кусок колбасы. – Друзья обеспечат нам проход. Если мы будем вести себя прилично, гарнизон позволит нам пройти.

– А фураж? – нахмурился Гельфред.

– Мы должны встретиться с одним отрядом. Все улажено, говорю вам. – Капитан начинал терять терпение.

Сэр Гэвин вздохнул.

– Впутаться намного легче, чем выпутаться, если что-то пойдет не так. Красный Рыцарь сердито посмотрел на своего брата:

– Твои сомнения не остались без внимания.

Гэвин закатил глаза.

– Я лишь имел в виду…

Госпожа Элисон положила руку ему на плечо, отчего он вздрогнул. Это плечо теперь покрывали блестящие зеленые чешуйки. Но подобные мелочи Изюминку не волновали.

– Когда он такой, его не отговорить, – заметила она.

– Что насчет виверн? – спросил Уилфул Убийца.

Гельфред засмеялся.

– Ни одной, – сказал он. – Если мы и будем сражаться, то только против людей.

Лучники переглянулись. Все затихли.

– Еще какие-то замечания? – поинтересовался капитан не терпящим возражений тоном.

– Слышала, там есть принцесса, – тихо произнесла Изюминка. Красный Рыцарь криво улыбнулся.

– Я тоже это слышал, – нарочито медленно протянул он. – Выступаем.

ХАРНДОН – КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ

Король вальяжно восседал на огромном стуле из темного дуба, кончиками пальцев перебирая шерсть двух волкодавов. В основном его внимание было сосредоточено на подмастерьях, которые выкладывали части доспехов на массивный стол в углу просторного приемного зала. На стене прямо над столом висела голова виверны с его именем под ней.

У высокого и широкоплечего монарха были русые волосы, клиновидная борода и густые усы, а также хорошо развитая мускулатура, поскольку ему не раз приходилось сражаться в тяжелых доспехах. Его облегающий ярко-красный жупон натягивался всякий раз, когда мужчина наклонялся, чтобы почесать Эмму, свою любимицу.

– Если ты убьешь волка, мелкий мерзавец, тебе тоже достанется больше мяса, – обратился он к Верному, самому молодому кобелю, шутливо ударив того по крупу. Юный волкодав посмотрел на него с обожанием, которым собаки награждают лишь своих хозяев.

Мастер торговли вежливо откашлялся.

Король поднял на него глаза, но тут же перевел взгляд обратно на доспехи.

Дезидерата опустила ладонь на руку супруга и глубоко вздохнула. Сказать, что она красива, – ничего не сказать. Королева была прекрасна. Ее кожа казалась настолько нежной и мягкой, что к ней хотелось прикоснуться и убедиться, действительно ли она настоящая. Ее грудь, выглядывавшая из-под туго зашнурованного кертла, блестела, будто смазанная оливковым маслом, притягивая взгляды всех мужчин в зале при малейшем движении женщины, несмотря на то что все ее наряды были тщательно продуманы, а манеры благопристойны. Переливаясь на солнце, ее светло-каштановые волосы выглядели великолепно. Возможно, она выкроила время, чтобы расположить свой стул прямо под лучами послеобеденного светила. Оранжево-розовое платье настолько удачно подчеркивало цвет ее волос, что даже мужчины замечали это, хотя им хватало иных поводов для восхищения.

Внимание короля сразу переключилось с доспехов на королеву. Он улыбнулся супруге, скорее даже засиял, и на ее щеках вспыхнул румянец.

– Эти достойные люди, – произнесла она, – пытаются поговорить с тобой о деньгах, дорогой.

По раскрасневшемуся лицу монарха можно было предположить, что внезапно его заинтересовало что-то куда более интимное, нежели деньги. Тяжело вздохнув, он откинулся на спинку стула и перестал гладить собак.

– Повторите, мастер, – велел король.

Мастера торговли звали Айлвин Дарквуд, и он считался самым богатым человеком Альбы. Выкупив у короля на три года право на торговлю шерстью, купец взимал за нее налог. Ему принадлежала большая часть городских складов и кораблей в доках. Несмотря на расхожее мнение о том, что все торговцы – жадные жирдяи, Айлвин был высоким и привлекательным мужчиной с черными как смоль волосами, чуть тронутыми сединой, и задубевшей кожей – он слишком много времени проводил в море. Мастер носил чулки и мантию поверх дублета – все исключительно из шерсти черного цвета. Остальные детали его наряда – крохотные пуговицы, рукоять кинжала, пряжки на ремне – были отлиты из чистого золота и покрыты красной эмалью. Жемчужная серьга с рубиновой подвеской, по форме напоминавшей каплю крови, висела на ухе. На другом мужчине, возможно, подобное украшение выглядело бы слишком по-женски, но на Айлвине Дарквуде оно смотрелось по-пиратски. Это вполне могло соответствовать действительности, ибо ходили слухи, что он разжился деньгами в отчаянном морском сражении у побережья Галле.

Рядом с ним стояли сэр Ричард Смит, лорд-мэр Харндона, и мастер Рэндом, который стал одним из самых влиятельных купцов в городе, провернув выгодную сделку с повозками и кораблями с зерном. Он лишился ноги, но улыбка, казалось, не сходила с его губ.

Мастер Айлвин тоже улыбнулся и кивнул королеве.

– Ваше величество, моя жена постоянно твердит мне, что я слишком много говорю и мало по делу, поэтому с вашего позволения я попытаюсь быть краток, – сказал он и положил на стол дюжину монет.

За его спиной двое подмастерьев закончили возиться с доспехами и тихо удалились. Их мастер вошел в зал, низко поклонился чете монархов и благопристойно встал у стены, ожидая своей очереди.

Король посмотрел на монеты.

– Серебряные и золотые леопарды. Пожалуй, не лучшая из наших чеканок – только посмотрите, сколько раз переделывали вот эту монету! – Он засмеялся. – Шесть тысяч четыреста двадцать девятый? Мой дед отчеканил ее еще до битвы при Чевине.

– Вы абсолютно правы, ваше величество, – пробормотал мастер Рэндом.

– А вот эта похожа на беременную овцу, такая же пузатая, – продолжил правитель, взяв в руки тяжелую серебряную монету и приподняв бровь. – Шестьдесят третий? – задумчиво произнес он. – В этот год я не чеканил ни одной новой монеты.

Айлвин обвел взглядом своих спутников.

– Она не из монетного двора вашего величества, – заявил он.

– Она из Галле или Хоека, – добавил лорд-мэр.

Король нахмурился.

– Царь царей^[97], кто осмелился подделать мои монеты? – возмутился монарх, но снова откинулся на спинку стула. – Хотя выглядит солидно. Отличная монета. Отцу бы понравилась. – Он подбросил ее на ладони.

– Король Галле и граф Хоека подделывают наши монеты, – сказал мастер Рэндом. – Простите, ваше величество, что я сижу. Получил ранение при Лиссен Карак.

– Я помню, мастер Рэндом. Вы можете не вставать в моем присутствии. Удерживать ту дверь против всех этих чудовищ – далеко не все титулованные рыцари справились бы с такой задачей, а еще больше отдали бы свои левые руки, чтобы повторить подобное! Правда? – Глаза короля сверкнули, и он начал подниматься. – Это мне напоминает о… Я собирался…

Рука супруги потянула его обратно.

– Король Галле и граф Хоека подделывают монеты вашего величества, – повторил мастер Рэндом.

Монарх пожал плечами.

– И что с того? Прекрасные монеты. Они все же принцы благородных кровей, а не разбойники с большой дороги. И раз пожелали чеканить такие же монеты…

Королева сжала его руку.

– Мастер Пиэл! – позвал правитель.

Мастер оружейных дел – коренастый мужчина плотного телосложения, каким и должен быть кузнец, с длинной седой бородой и ясными серыми глазами – стоял, прислонившись спиной к стене.

Он тут же выпрямился и поклонился:

– Ваше величество?

– Вашему величеству непременно нужно уделить внимание этим достойным господам, – сказала Дезидерата.

– Что я и делаю, дорогая, – улыбнувшись супруге, заверил монарх, затем обратился к своему обожаемому мастеру Пиэлу: – Пиэл, объясни мне, почему подделка моих монет – такое страшное преступление? Я, видимо, слишком глуп, чтобы понять. Деньги есть деньги. Их либо хватает, либо нет. Полагаю, нам не хватает? В этом и есть вся суть?

– Капталь де Рут, – объявил герольд.

При появлении иноземного рыцаря мастер Айлвин поморщился.

– Если вам нужно больше денег, – вмешался в разговор Жан де Вральи, – взимайте с этих людей больше налогов. Стыд и позор, когда представители более низких сословий одеваются, как этот щеголь. Заберите золотые побрякушки с его пояса, и, гарантирую, это научит его впредь не одеваться так на людях. В Галле мы следим за этим гораздо строже.

– Что ж, капталь, здесь, в Альбе, мы относимся к подобным вещам по-другому, и, полагаю, это идет на пользу нашему королевству. – Монарх жестом предложил иноземному рыцарю сесть. – А теперь будьте паинькой и дайте мне закончить, иначе от этих господ у меня начнется изжога.

– Как я уже говорил… – начал мастер Пиэл. Он подошел к столу и встал напротив монет, а мастер Айлвин благодарно на него взглянул.

– Король Галле… – перебил оружейника де Вральи.

Монарх обрушил на Лиссенского Победоносца всю тяжесть своего взгляда:

– Мастер Пиэл говорит, сэр.

Капталь отвернулся и уставился в окно, надувшись как мышь на крупу.

– Итак, – продолжил кузнец. Он бросил на стол изрядно потертый серебряный леопард, и тот зазвенел – словно фея рассмеялась. Затем мастер Пиэл кинул новую полновесную монету, и она звонко лязгнула в ответ. Мастер Пиэл пожал плечами. – Больше олова, чем серебра. До меня дошли слухи, что граф Хоека и король Галле намеренно обесценивают наши монеты.

– Ты лжешь! – воскликнул де Вральи. Он был облачен в полный доспех – единственный из всех присутствовавших.

Мастер Пиэл окинул его внимательным взглядом.

– Должно быть, ваш правый наплечник цепляется за кольчугу, – заметил он.

Де Вральи опешил.

Королева отметила про себя, что еще никогда она не видела галлейского рыцаря настолько ошеломленным.

Капталь прочистил горло.

– Так и есть, – признался он. – Мастер Пиэл, ты не можешь задевать честь короля Галле в моем присутствии…

Но оружейник не отступил.

– Это то, что я слышал, ваше величество, – продолжил он. – И тому есть причина: наша шерсть вытесняет их с рынка. У них нет законов, которые бы поддерживали ткачей, потому что мелкие людишки не имеют там права голоса. – Его взгляд метнулся к закованному в броню рыцарю. – Посему, когда их ремесла приходят в упадок, правители вынуждены искать другие пути, к примеру обесценивать чужие монеты. И это уже смахивает на объявление войны. – Кузнец поднял руку, опередив и короля, и де Вральи. – Наши монеты изготавливаются из чистых металлов – за этим проследил еще ваш отец. Поэтому, когда в портах Дикса все расплачиваются ими, это своего рода защита для нас. Они обесценивают свои деньги, а мы нет, поэтому наша торговля на подъеме. Но что же дальше? – Он глубоко вздохнул, зная, что наконец-то внимание монарха сосредоточено исключительно на нем. – Король Галле и граф Хоека стали подделывать наши монеты, но только с меньшим содержанием золота и серебра. Верно? Выходит, они вредят нам двумя способами: во-первых, поставляя свои обесцененные деньги на рынок, они тем самым снижают их стоимость, во-вторых, скорее всего, изымают из оборота настоящие монеты и переплавляют их. – Он снова подбросил маленький, но сильно потертый леопард. – Посмотрите на эту монету, ваше величество. Она старая и видавшая виды, чуть потерявшая в весе, но все же изготовленная из чистого серебра. В любом случае, ее ценность немного снизилась. Как вам такой расклад?

– Просто великолепно, – сказал король. На этот раз в его голосе не слышалось нотки озорства. Он прозвучал резко и сурово. – Сколько мы из-за этого потеряли?

Айлвин покачал головой:

– Полагаю, поначалу мы все считали, что всему виной весенние события, но затем мастер Рэндом взялся за составление таблицы, в которой отмечал снижение содержания серебра в монетах и наши убытки от этого.

– Сколько? – требовательно переспросил монарх.

– Сто тысяч леопардов, – ответил мастер Рэндом.

В зале повисла тишина.

– Доходы вашего величества сильно упали, а когда люди оплачивают налоги поддельными монетами, мы получаем еще меньше денег, чем ожидали, – добавил мастер Айлвин.

– Боже милостивый, лучше бы я с троллями воевал, – посетовал король, закрыв лицо руками. – И что нам теперь делать?

Лорд-мэр глянул на новые доспехи, аккуратно разложенные на столе у стены. Они были почти готовы, правда, пока кое-где не хватало пряжек или петель, а на месте узоров виднелись четкие линии, нанесенные белой краской.

– Для начала отмените турнир, – предложил он. – Он стоит столько же, сколько и ведение войны, а у нас таких денег сейчас нет.

Королева ахнула.

Король с надеждой посмотрел на мастера Пиэла.

– Уверен, мы сможем придумать что-нибудь получше.

Мастер Рэндом поднял руку.

– Ненавижу, когда отменяют турниры, – заявил он. – Почему бы нам заново не открыть монетный двор и не отчеканить новые монеты? Раз мы оказались в таком положении, изготовим медяков и удержим на какое-то время необходимый баланс. – Купец перевел взгляд на оружейника. – Уверен, Пиэлу хватит мастерства сделать штамп. Мы могли бы изготовить медяки точно такого же размера и веса, как имперские, и пустить их в обращение за пределами Ливиаполиса; все купцы и фермеры к западу от гор были бы нам еще и благодарны.

Пиэл закатил глаза:

– Я кую доспехи. Нам нужно найти ювелира.

Рэндом покачал головой:

– Нет. Дело касается его величества, и нам нужен не просто ювелир, а преданный человек, которому можно полностью доверять, и это ты, мастер Пиэл. Друг короля. Твое имя, стоящее за монетами… – Он смутился, когда осознал, что его слова могли содержать намек на то, что народ не доверяет своему королю.

Но монарх вскочил с места.

– Отличная идея, – воскликнул он. – Клянусь, Рэндом, если бы все мои купцы были хоть чуточку похожи на тебя, я бы создал отряд рыцарей-торговцев. По крайней мере, я понимаю ход твоих мыслей. Да будет так. Мастер Пиэл, заново открой монетный двор и начекань нам немного монет.

– Горожанам придется это одобрить, – заметил лорд-мэр. – Это ведь они попросили нас вынести данный вопрос на обсуждение в совете, так что теперь никуда не денутся.

– Зачем мой кузен, король Галле, обесценивает мои монеты? – поинтересовался монарх. – Не говоря уже о графе Хоека?

Головы всех присутствовавших повернулись в сторону де Вральи, упрямо скрестившего руки на груди.

– Это абсурд, – заявил чужеземец. – Если вам не хватает денег, то почему бы не собрать их с тех, у кого они есть. Я слышал, граф Тоубрей порядком вам задолжал.

Лорд-мэр улыбнулся.

– Высшая знать не любит платить налоги, – признался чиновник. – Да и кто сможет ее заставить?

– Я смогу, – заявил де Вральи.

С некоторой долей уважения Айлвин Дарквуд воззрился на галлейского рыцаря.

– Если вы сможете, милорд, все королевство будет у вас в долгу.

– Денег Тоубрея хватило бы, чтобы оплатить турнир, – заметил лорд-мэр. – Налоги с любого из северных лордов полностью покрыли бы военные расходы. Граф Западной стены, например, задолжал короне сумму, которую харндонские торговцы смогли бы собрать лишь за десять лет. Но он не желает расставаться с деньгами.

Граф Приграничья, до сих пор хранивший молчание, заговорил:

– Чтобы заставить Мурьенов заплатить по счетам, придется развязать еще одну войну.

– Господа, вы вступаете на зыбкую почву, – предостерег их король. – Мой отец предоставил графу определенные налоговые льготы, чтобы содержать на Севере сильный гарнизон.

На протяжении всего заседания Ребекка Альмспенд сидела молча. Хрупкая, смуглая и симпатичная, по мнению королевы, она обладала некой отстраненной и неземной красотой, при этом вела себя очень тихо и одевалась весьма скромно.

Она не была канцлером, но через королеву имела доступ ко всем важным бумагам. Епископ Лорики погиб во время великой битвы, и на его место еще никого не назначили. Леди Альмспенд с хрустом развернула сразу два свитка и едва слышно заметила:

– Вассалам графа Западной стены до сих пор принадлежат права на взыскание некоторых налогов. Но никто из них ни монетки не заплатил, – она поискала в бумагах, – с коронации вашего величества.

Граф Приграничья снова сел.

– Он прикрывается вашей сестрой, ваше величество.

Капталь кивнул. Его шлем тяжело опустился, напомнив скорее конскую голову, нежели человеческую.

– Тоубрей ближе всех, но кампания в Северных горах больше пришлась бы мне по душе. – От одной этой мысли Жан де Вральи, улыбавшийся крайне редко, просиял. – Какое приключение!

– Договорились! – обрадованно воскликнул король. – Мастер Пиэл возьмет на себя управление монетным двором, а капталь в сопровождении королевской комиссии и сильной дружины соберет налоги в Джарсее. Я тем временем составлю письмо мужу своей сестры, в котором недвусмысленно намекну, что он может стать следующим в очереди. Решено! Ах да, пока не забыл. Рэндом, ты можешь преклонить колени?

Мастер Рэндом улыбнулся и, скрипнув зубами, опустился на колени.

– Молю о милости вашего величества, – сказал он.

Король протянул руку своему новому оруженосцу – юному Галааду д’Акру.

– Меч!

Галаад подал монарху меч эфесом вперед. Очень простой, с остатками позолоты, некогда украшавшей гарду. В рукоять был заключен сустав пальца Иоанна Крестителя, а еще поговаривали, что человека, носящего этот клинок, невозможно отравить.

Монарх обнажил меч, и лезвие с жужжанием, похожим на осиное, рассекло воздух, опустившись на плечо Джеральда Рэндома, купца-авантюриста.

– Встань, сэр Джеральд, – приказал король. – Никто не заслуживает большей награды, чем ты. Я настаиваю, чтобы ты взял голову упыря в качестве своего гербового знака, и собираюсь назначить тебя мастером приближающегося турнира. Раздобудь деньги и отчитайся за них перед канцлером.

Сэр Джеральд вскочил, будто у него заново отросла нога, и поклонился.

– С радостью, ваше величество, – сказал он, – но вам нужен канцлер, чтобы я смог отчитаться перед ним.

– Поскольку граф уже занимает должность констебля, я не могу назначить его еще и канцлером, а леди Альмспенд не может и дальше исполнять его обязанности. – Монарх одарил девушку улыбкой. – Женщина-канцлер? – Он снова окинул ее взглядом, и на мгновение его проницательный ум взял верх над праздностью. – На самом деле вы были лучшим канцлером из всех, миледи. Но мне нужен не только талант, но и человек, имеющий достаточный вес в парламенте, чтобы продвигать мои законы и добиваться одобрения моих решений касательно чеканки монет и ведения войн.

Капталь осмотрелся:

– Ваше величество, если…

– Давайте тогда назначим мастера Айлвина, – перебил его мастер Пиэл.

– Очередной простолюдин, занявший один из высочайших постов в стране? – переспросил де Вральи. – Кто поверит ему? Он, скорее всего, прикарманит часть денег.

– Будучи чужеземцем, первый воин короля, конечно же, не знает, что покойный епископ Лорики родился простолюдином, – заметила королева; в ее голосе чувствовалась легкость, но взгляд оставался твердым. – Капталь, вы уже должны понимать, что подобные заявления оскорбительны для альбанцев.

Де Вральи пожал плечами, при этом его латные наплечники приподнялись и опустились, демонстрируя всю силу плеч и спины рыцаря.

– В таком случае им следует бросить мне вызов. Иначе… – Его губы растянулись в блаженной улыбке. – Полагаю, их всех все устраивает.

Как обычно, после высказываний Жана де Вральи в зале повисла тишина: все ошеломленно пытались понять, действительно ли он имел в виду то, что сказал.

– Раз простое обсуждение превратилось в спонтанное заседание личного совета его величества, могу ли я сказать пару слов? – спросил граф Приграничья. – Существует множество причин, по которым после весенних сражений Север так и не вернулся к привычной жизни. В своих донесениях сэр Джон Крейфорд сообщает, что леса по-прежнему кишат боглинами и кое-кем похуже.

Король кивнул и улыбнулся супруге.

Женщина ответила улыбкой, при этом милостиво склонила голову, соглашаясь со словами графа.

– Важно найти замену всем офицерам короны, погибшим во время войны, – сказала она. – Лорике нужен новый епископ. Нам очень не хватает его присутствия на совете.

– Он был хорошим человеком. Отличным рыцарем. – Правитель обвел всех присутствующих взглядом. – Сколько себя помню, он всегда был с нами, как старина Гармодий. Его назначил еще мой отец.

Де Вральи вскинул голову.

– Король, каким бы богоизбранным он ни был, не может просто взять и назначить епископа!

Монарх пожал плечами.

– Жан, возможно, на сей счет я заблуждаюсь.

Граф Приграничья помотал головой.

– Капталь, наш король наделен правом назначать собственных епископов с одобрения патриарха в Ливиаполисе.

Чужеземный рыцарь вздохнул.

– Без сомнения, патриарх – достойный человек, но не законный наследник Петра.

Половина присутствующих альбанцев возмутилась, вторая половина со скукой признала его правоту. В Арелате, Этрурии, Калле и Иберии имелась нехорошая привычка превращать религиозные разногласия в открытые военные конфликты – назначение епископов и первосвятительство патриарха Рума были наиболее острыми вопросами. Благодаря удаленности и изолированности Новая Земля от подобных передряг пока не страдала.

– Возможно… – усмехнулся король. – Возможно, нам следует подобрать кандидата, приемлемого для обоих достопочтимых пап, и осчастливить таким образом всех. – Его глаза засияли. – Чем не мудрость Соломона?

Мастер Айлвин и новоиспеченный сэр Джеральд обменялись выразительными взглядами.

Купец, сидя, поклонился.

– Ваше величество, возможно, это и звучит вполне разумно, но тем самым вы откажетесь от королевской прерогативы и попросите двух людей, которые лишь изредка признают существование друг друга, договориться. – Он осмотрелся по сторонам, пропустил мимо ушей ворчание капталя, пожал плечами. – Лорике и Северу нужен епископ прямо сейчас.

Заглянув супруге в глаза, король улыбнулся.

– Я лично займусь этим. Назначьте комитет. Капталь, кажется, вы неплохо разбираетесь в вопросах религии? Возглавите его?

– Буду рад, ваше величество, – тут же согласился иноземный рыцарь и отвесил поклон, лязгнув доспехами.

Король что-то шепнул на ухо своей жене и поднялся.

– Довольно дел для одного дня, господа.

Пажи засуетились, и зал почти опустел. Остались лишь Айлвин, Джеральд Рэндом, мастер Пиэл и пара слуг.

– Правильно заметили. Епископ Лорики был другом простому народу, – покачал головой Пиэл.

– Боюсь, капталь предложит нам кандидата из Галле, – сказал Айлвин. Рэндом пожал плечами.

– Мы получили монетный двор, а епископа не получим. Такова жизнь. Он встал и заковылял в холл, поддерживаемый с двух сторон слугами. Капталь был уже там, в сопровождении пары вездесущих оруженосцев и нового лейтенанта, только что прибывшего из Галле, – сьера де Рохана. Все трое были крупными мужчинами, с головы до ног закованными в броню.

– Это, по мнению короля, и есть рыцарь? – вопросил Рохан, когда Рэндом проходил мимо.

Купец остановился. Повернул голову и, мило улыбнувшись первому воину короля и его другу, уточнил:

– Вы подразумеваете под этим оскорбление, сэр?

– Воспринимайте как пожелаете, – выпалил галлеец.

Прихрамывая, Рэндом шагнул вперед и приблизил свое лицо почти вплотную к лицу молодого человека.

– То есть теперь вы намекаете, что боитесь высказать свои мысли?

Сьер де Рохан залился краской.

– Я хочу сказать, что не в моих правилах беседовать с ничего не значащими выскочками низкого происхождения.

Рэндом вытянул руку и довольно грубо дернул собеседника за бороду.

– А я думаю, вы просто испугались, – рассмеялся он. – Вызовите меня на дуэль, когда мне станет чуть лучше, или заткнитесь и ступайте домой. – Купец снова одарил капталя улыбкой. – Надеюсь, я ясно выразился.

Лейтенант потянулся за кинжалом, но де Вральи перехватил его руку.

– Сэр Джеральд лишился ноги, совершая ратный подвиг, которому позавидовал бы любой из нас, – сказал он. – Так что держи себя в руках.

– Я убью его! – вскричал Рохан.

Из соседнего зала появился Гастон д’Альбре, сеньор Э, и вклинился между молодым галлейцем и купцом, не думавшим отступать. Он поклонился Рэндому, тот в свою очередь ответил поклоном и заковылял прочь.

– Нас ждут тяжелые времена, – посетовал он мастеру Пиэлу.

В ДЕСЯТИ ЛИГАХ К СЕВЕРУ ОТ АЛЬБИНКИРКА – СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

Сэр Джон был без доспехов.

Он бродил по берегу небольшой речки в старых, сплошь покрытых заплатками чулках и котте, которую десять лет назад купил у одного фермера. Непонятного цвета, чуть светлее меха амбарной мыши, и слишком жаркой для последних деньков уходящего лета.

Ночью шел дождь, и на листьях прибрежного папоротника блестели капли воды. Их окрасило пламя восходящего солнца, и они стали похожи на крошечные драгоценные камни, сияя герметическим огнем на фоне темных прозрачных вод реки, медленно текущих мимо.

В правой руке сэр Джон держал удочку длиной около трех с половиной метров. С нее свисала леска из конского волоса в полтора раза длиннее удилища, на конце болтался крючок с пучком птичьих перьев. Двигался сэр Джон очень осторожно, словно человек, охотящийся на оленя или кого-то более опасного. При этом он не сводил глаз с водяных самоцветов на листьях папоротника. Его душа переполнялась радостью на несколько десятков ударов сердца. Затем драгоценности снова становились обычными каплями воды, поскольку восходящее солнце постоянно меняло угол падения света.

Пробираясь по невысокому гребню у самой кромки воды, он увидел валун, отмечавший его излюбленное место рыбалки. Запястье рыцаря задвигалось так же изящно и искусно, как при ударе мечом. Мушка, взлетев прямо у него над головой, опустилась за спину, а сам рыболов, почувствовав нужное натяжение лески, резко бросил удилище вперед. Леска размоталась, будто с барабана, а мушка без единого всплеска легла на неподвижную толщу темных вод, словно фея, забирающая душу в обмен на жизнь.

Едва он перевел дыхание, которое затаил, сам того не осознавая, как из глубины, окруженная темно-зеленым и радужным сиянием, взметнулась поистине гигантская рыбина, схватила свою добычу и снова исчезла в толще воды…

Сэр Джон распрямился и приподнял кончик удилища, глубже загоняя крючок в живую плоть.

Форель сопротивлялась. Она скрылась из виду, потом полностью выскочила из воды. Пожилой рыцарь на лету перевернул рыбину, стараясь не дать ей обрушиться полным весом на сплетенную из конского волоса леску. Он ощутил возросшую тяжесть и шагнул вправо, как если бы сражался с безжалостным противником, сбив форель с курса и слегка развернув ее, чтобы она не смогла снова уйти под воду с помощью своих плавников. Форель перевернулась на бок, и он резко дернул удочку.

В один миг сэр Джон вытащил рыбину на берег, в следующий – придавил ее левой ногой, затем обнажил рондельный кинжал и стукнул плоским диском навершия по задней части ее головы, мгновенно прикончив.

Насвистывая незатейливую мелодию, пожилой рыцарь извлек драгоценный рыболовный крючок, выкованный искусным кузнецом, и внимательно проверил целостность лески. Потом он достал еще один нож из ременной петли на сумке и разрезал форель от хвоста до жабр, большим пальцем выпотрошил и бросил кишки в речку.

Не успели они утонуть, как нечто схватило их огромным зеленым клювом и утащило на глубину.

Рука сэра Джона непроизвольно опустилась на рукоять меча. Не прошло и шестидесяти дней, как он очистил поля к югу от Альбинкирка от последних ирков, и новые поселенцы только начали прибывать. Но все равно ему было как-то неспокойно.

«Это просто кусающаяся черепаха», – заверил он сам себя.

Однако по мере того, как солнце всходило над горами и лесами, сэр Джон пришел к мысли, что кусающаяся черепаха, выдра, бобер и даже форель – такие же порождения Диких, как ирк, боглин или тролль.

Он посмеялся над собой, закинул первую за сегодня рыбину в сеть-мешок, привязал его к колышку и осторожно погрузил в воду, чтобы не проворонить, если черепаха вознамерится украсть его добычу. У него было копье. При необходимости он всегда сможет ее убить.

– Обожаю Диких, – громко сказал сэр Джон.

И снова закинул удочку.

Поместье Мидлхилл никогда не было большим, по сути, его содержали только ради обслуживания одного-единственного рыцаря. Так продолжалось уже девяносто лет. Хелевайз Катберт стояла у руин своей сторожки, прижав язык к зубам, чтобы не разрыдаться, а ее младшая дочь подошла к дому гораздо ближе, чем она сама за многие годы.

Рыцари ордена Святого Фомы утверждали, что люди могут, не опасаясь, вернуться в свои дома на севере. За возвращение им хорошо заплатили инструментами и зерном. Хелевайз посмотрела на свой особняк, который теперь больше смахивал на череп недавно убитого человека – камни почернели из-за пожара, а некогда изумрудно-зеленый сад был завален разорванными гобеленами и ошметками белья. Стекла, купленные вместе с рамами в Харндоне и являвшие собой особую семейную ценность, были разбиты; огромная дубовая дверь валялась на земле, а сквозь ее маленькое зарешеченное оконце пробивался росток боярышника.

За ней стояли еще двадцать женщин. Все вдовы. Их мужья погибли, защищая Южную переправу, Альбинкирк и города поменьше к югу и западу от него: Хоксхэд, Кентмир, Сорейс.

В общем вздохе женщин слышались похоронные причитания.

Наконец Хелевайз взяла себя в руки и подняла с земли котомку. Она улыбнулась дочери, и та вернула ей улыбку с жизнерадостностью, столь присущей девятнадцатилетним.

– Не откладывай на завтра то, что можно починить сегодня, – заметила женщина. – Сама собой работа не сделается.

Ее дочь Филиппа помотала головой – ночной кошмар любой матери – и выдавила:

– Как скажешь, мама.

– По-твоему, лучше сдаться? Год или два работы, и мы снова встанем на ноги. Или же мы можем отправиться в Лорику, где Катберты будут считать нас бедными родственниками. Там со временем ты станешь так и не вышедшей замуж тетушкой.

Филиппа посмотрела на свои ноги, к слову, довольно красивые. На шнурках ее обуви висели бронзовые наконечники, блестевшие при ходьбе. Девушка улыбнулась собственным мыслям.

– Полагаю, мне бы это не слишком понравилось, – сказала она, подумав кое о ком из парней в Лорике. – К тому же мы все равно уже здесь. Так что давай работать.

Следующие несколько часов оказались почти такими же скверными, как те, когда они спасались бегством, а старый сэр Хьюберт собирал мужчин поместья сражаться с ордой боглинов. Филиппе он запомнился угрюмым пожилым человеком, не умевшим ухаживать за женщинами. Тем не менее именно он обрушился на чудовищ со своим боевым топором и удержал дорогу. Она помнила, как обернулась и увидела, как взлетает и падает его орудие.

В тот день ее взгляды на то, что может быть полезным в мужчинах, подверглись, как сказала бы мать, «основательным переменам».

Дженни Роуз, еще одна девушка ее возраста, наткнулась на первые останки тел и не закричала. Этим женщинам уже не хватало сил на крики, зато остальные собрались вокруг нее и погладили по рукам, а старуха Гвин протянула ей кружку бузинного вина. Затем они все принялись разбирать груду костей и хрящей. Кости боглинов в одну кучу для сжигания, другие…

Все, что осталось от их мужей, братьев и сыновей. И даже от дочерей. Их плоть обглодали начисто. В каком-то смысле это немало облегчало задачу. Филиппа ненавидела очищать ловушки от мышиных трупов – таких мягких и все еще теплых. Сейчас все казалось не настолько ужасным, хотя это были кости знакомых ей людей. По меньшей мере одни останки принадлежали парню, с которым она целовалась и не только.

Лишенные плоти, все они выглядели одинаково.

Позже этим же днем в яблоневом саду женщины обнаружили вторую груду костей. К тому времени Филиппа уже настолько к ним привыкла, что оставалась хладнокровной. Или так она полагала, пока Мэри Роуз, сплюнув, не посетовала:

– Опять эти навозные кучи.

Она снова сплюнула, но не в знак презрения, а пытаясь сдержать рвоту.

Филиппа, Мэри и Дженни были самыми молодыми, поэтому на них постоянно взваливали наиболее тяжелую работу. Все они вдоволь намахались лопатами, а Филиппа еще и училась обращаться с топором, хотя от этого на ее руках оставались мозоли, которые вряд ли понравятся парням из Лорики. Если она вообще когда-либо туда вернется.

Когда солнце перевалило далеко за полдень, ее мать позвонила в колокол – чудовища не тронули действительно ценные вещи, как поступили бы воры и мародеры. Филиппа спустилась с холма, на котором раскинулся яблоневый сад. Под водосточным желобом главного дома стояла целая бочка с дождевой водой, и девушка вымыла в ней руки.

На губах Дженни Роуз заиграла улыбка.

– У тебя красивые руки.

Филиппа улыбнулась в ответ.

– Спасибо, Джен. Хотя боюсь, скоро это изменится, и наверняка в худшую сторону, а не в лучшую.

Мэри Роуз тоже остановилась у бочки и погрузила руки в воду.

– Расскажи, какие были парни в Лорике? – без тени стыда спросила она.

– Мэри Роуз! – воскликнула ее сестра.

– Полагаю, такие же, как и везде, – произнес новый голос.

Возле угла дома стояла высокая стройная женщина, одетая в черный монашеский хабит с крестом ордена Святого Фомы поверх него. Она улыбнулась девушкам.

– Симпатичные, забавные, злые, гордые собой, глупые, хвастливые и замечательные, – продолжила монахиня. – Ты Филиппа? Твоя мать волнуется.

Все три девушки одновременно присели в реверансе. У Дженни и Мэри он вышел крайне неуклюжим: сельский священник – не самый лучший учитель. Филиппа присела значительно глубже, с прямой спиной, ноги в правильной стойке.

– Сестра?

У монахини была красивая улыбка.

– Пойдем, – позвала она.

– Научи меня делать так же, – шепнула Дженни.

На ужин их ждали ветчина с сыром и свежий хлеб. Должно быть, его привезла с собой из крепости монахиня. Мельница в Грэквейт-кросс превратилась в обугленные руины, а в городках вокруг Альбинкирка хлеба, особенно свежего, не бывало неделями.

Во дворе поместья стояли отличная верховая лошадь и мул.

Сама монахиня вызывала неподдельный интерес – по ее виду нельзя было сказать, благородных она кровей или нет. Для знатной дамы она выглядела какой-то слишком крупной. Густые каштановые волосы распущены, губы чересчур пухлые, и во взгляде больше властности, нежели подчинения. Но Филиппа ею безмерно восхищалась.

Ее приезд подействовал на собравшихся женщин ободряюще. Казалось, она не замечала уныния, охватившего их всех. Кроме продуктов, она привезла семена для поздней высадки. Мула же оставила для пашни, пока из крепости не пришлют быков.

– Полагаю, вы нашли много останков, – без обиняков заметила монахиня, не разыгрывая притворное сочувствие.

– Почти все мужские, – пояснила Хелевайз. – Но пока мы не разыскали тело сэра Хьюберта. Думаю, я узнаю его по бригантине.

– Я видела, как он сражался, – неожиданно для самой себя заявила Филиппа. – Видела его топор. Лично мне он никогда не нравился, и я не слишком с ним любезничала. – Ее голос надломился. – А он погиб, защищая нас.

Монахиня понимающе кивнула.

– Трудные времена меняют нас всех, и подобные перемены выходят далеко за рамки нашего скудного сознания, – сказала она. – Но благодаря им мы постигаем самих себя.

Она нахмурилась, затем посмотрела вверх.

– Давайте помолимся, – предложила монахиня.

После молитвы они продолжили трапезу в относительной тишине. Доев свою порцию, гостья поднялась.

– Как помоем посуду, давайте похороним погибших и проведем службу, – сказала она.

Филиппа, никогда не отличавшаяся особой набожностью, сильно удивилась, насколько глубоко задели ее сердце тихие молитвы монахини, ее искренняя мольба о царствии небесном для душ безвременно ушедших и проповедь. Все это тронуло не только ее, но их всех и послужило примером, как они должны верить в Бога.

Закончив, монахиня улыбнулась и расцеловала каждую женщину в обе щеки. Затем она подошла к куче костей мертвых боглинов. Они не источали никакого запаха и не гнили, как останки людей, – для того чтобы их покрытые плотной кожей остовы и тяжелые хитиновые панцири обратились в прах, требовалось время.

– Господь сотворил Диких точно так же, как он сотворил и людей, – произнесла гостья. – Хоть они и были нашими врагами, мы молим Тебя забрать их к себе.

Монахиня обратила лицо к небесам, закрыла глаза и нарисовала в воздухе крест; куча костей тут же превратилась в песок.

Двадцать женщин на миг перестали дышать.

– День еще в самом разгаре, – сказала сестра. – Теперь займемся семенами?

Сэр Джон рыбачил слишком долго.

Он наловил и прикончил более десяти фунтов форели, может быть, немного больше. Сама рыбалка удалась на славу, по крайней мере отчасти, поскольку почти все остальные рыбаки погибли. Он не хотел останавливаться, но солнце начало опускаться за горизонт, и старый рыцарь заставил себя вытащить леску из воды. Увлекшись ловлей, он сместился на целую милю вниз по течению от того места, где начал, – на целую милю от коня и копья, внезапно осознал сэр Джон.

Не испугавшись, но почувствовав себя крайне глупо, он достал из воды свой улов и зашагал в обратном направлении вдоль берега. Последние лучи летнего солнца светили все еще ярко, окрашивая все вокруг в красный цвет, а дикая местность, казалось, не таила опасности. Однако сэр Джон был достаточно стар и опытен, чтобы не поддаться на подобную уловку. Двигался он быстро, стараясь не шуметь.

Он прошел уже четверть расстояния до коня, когда что-то насторожило его – какое-то движение, а может быть, звук. Он замер, затем очень медленно опустился на землю.

Старый рыцарь долго лежал, не шевелясь, наблюдая, как солнце опускается все ниже и ниже. Потом встал и быстро зашагал по тропе. Вдоль каждой реки пролегали такие тропинки – вытоптанные либо людьми, либо Дикими. И пользовались ими как одни, так и другие.

Оказавшись на расстоянии выстрела из лука от своего скакуна, сэр Джон залез на дерево, чтобы осмотреться. Стервятников вокруг не наблюдалось, но слышалось непрекращающееся шуршание, удаляющееся на юг. Дважды он уловил отдаленный треск, свидетельствовавший о крупном животном, удиравшем, позабыв о скрытности. До наступления темноты оставался всего час.

Зацепившись руками за сук, сэр Джон раскачался и спрыгнул с дерева, проклиная растянутые плечевые мышцы, возраст и предстоящую завтра боль. Старый рыцарь чуть задержался, поднимая мешок с рыбой с земли рядом с деревом.

К его неимоверному облегчению – он даже не осознавал, насколько был обеспокоен, – его конь был сильно напуган, но не превратился в закуску для боглинов. Оседлав крупного верхового скакуна, которому так и не удалось стать настоящим боевым конем, сэр Джон выдернул тяжелое копье из развилины дерева, где оставил его еще на рассвете.

– Я идиот, – громко сказал он, нарушив тишину вокруг.

Хоть им и удалось разбить армию Диких, в лесах все равно таилось много опасностей. Он поступил крайне глупо, оставив коня одного. Немного постояв рядом с ним, чтобы успокоить, старый рыцарь вдел ногу в стремя, с усилием вскочил в седло и повернул к дому.

В двухстах футах перед ним молодая олениха стрелой вылетела из-за деревьев на поляну. Она была слишком юна, чтобы соблюдать осторожность, и развернулась прямо в его сторону, впервые увидев человека на лошади.

Следом за ней из чащи выскочило полдюжины боглинов. Один из них устремился на поляну, но вожак замешкался – стройная темная фигура как раз напротив света. Сэр Джон даже не сразу осознал, что именно он видит. Боглин был вооружен копьеметалкой^[98].

Дротик вылетел из копьеметалки со скоростью стрелы и попал юной оленихе в круп. Она споткнулась и упала, брызнула кровь. Но ужас и безудержная решимость придали ей сил, и животное поднялось и бросилось вперед – прямо на рыцаря.

Коленями сэр Джон ощутил, как занервничал его скакун. Старина Джек не стал боевым конем потому, что постоянно шарахался во время поединков на ристалище, и он не изменил своей привычке и сейчас.

– Всегда найдется другой способ победить, – пробормотал рыцарь, опуская копье.

Олениха увидела коня и попыталась свернуть, но ноги подвели ее, и она растянулась на земле. Боглины тут же набросились на добычу.

Сэр Джон пришпорил скакуна, и мерин выскочил на поляну из-за старого дерева.

Олениха завопила. Один боглин распорол ей брюхо и вытаскивал кишки, другой вцепился крестообразной суставчатой пастью в ляжку животного. У их вожака, помимо копьеметалки, имелся длинный нож. Чудовище пронзительно взвыло и выдернуло дротик из тела умирающей оленихи.

Старый рыцарь не успел бы затоптать его копытами, а перспектива оказаться на пути у летящего дротика без доспехов его не радовала, поэтому он привстал в стременах и метнул копье – ярд стали на конце шести футов ясеня. Бросок вышел посредственным, тем не менее, вращаясь в воздухе, копье попало в голову боглина, и тварь пронзительно закричала.

Сэр Джон обнажил меч.

Старина Джек опустил голову, мчась во весь опор прямо на тело мертвой оленихи.

«Силы небесные! Я мщу за мертвого оленя», – пронеслось в голове у рыцаря, когда он резко осадил скакуна. Четверо боглинов были мертвы. Из раны вожака, сбитого с ног спешно брошенным копьем, с бульканьем вырывалась жидкость: так всегда бывало с этими мелкими тварями при ранениях – их внутренние жидкости вытекали из отверстий в панцире, будто под давлением.

Одного монстра не хватало.

Конь резко метнулся в сторону и взбрыкнул, едва не сбросив седока, – сэр Джон повернул голову и увидел, как вымазанное калом существо появляется из брюха оленихи, в брызгах крови и обрывках мышц. Его когти потянулись к человеку.

Старина Джек лягнул тварь – задней левой, затем задней правой. Сэр Джон едва удержался в седле, пока его насмерть перепуганный конь втаптывал в землю боглина, панцирькоторого отлетел и теперь валялся неподалеку.

Рыцарь позволил мерину выпустить пар. После этого им обоим значительно полегчало.

Потом сэр Джон проверил свою рыбу.

День клонился к вечеру, монахиня и мать Филиппы возились на кухне. С наступлением темноты девушка тоже пришла туда помочь. Чистые дымоходы главного дома и кухни были задачей первостепенной важности, поэтому Хелевайз и монашка договорились немного отложить ужин.

В дымоходах свили гнезда птицы, а в колпаках над ними поселились еноты. Филиппа посчитала уборку более приятным занятием, нежели разбирать останки, поэтому энергично взялась за дело. В лучах заходящего солнца они с Дженни Роуз лазали по шиферным кровлям и прогоняли метлами енотов, не желавших уходить. Зверьки оглядывались, будто говоря: «Мы всего лишь хотели кусочек курочки. Разве мы не можем подружиться?»

Далеко на севере Филиппа заметила мимолетное движение и выставила перед Дженни перепачканную ладонь.

– Тише!

– Сама тише! – возмутилась Дженни, но, увидев лицо Филиппы, замерла.

– Стук копыт, – произнесли они хором.

– Можно уже разжечь огонь, дорогая? – спросила ее мать.

– Да, но сюда кто-то едет! – крикнула ей в ответ девушка. Ее голос прозвучал пискляво.

Монахиня тут же вышла сквозь кухонную дверь и встала, уперев руки в бока, в сгущающихся сумерках. Она очень медленно огляделась по сторонам, затем посмотрела на крышу.

– Что ты видишь, Филиппа?

Девушка сделала то же самое, что и монахиня. Она медленно осмотрелась, удерживая равновесие на коньке крыши.

– Ой, – воскликнула Дженни, показывая пальцем.

У реки к западу от них замерцал крошечный огонек – розовый и красивый, затем еще один.

Феи!

– Пресвятая Дева Мария, – промолвила Филиппа, перекрестившись. – Феи! – крикнула она монахине. – У реки!

Молодая женщина вскинула руки и начертила в воздухе знак.

Стук копыт становился громче.

Феи грациозно двигались вдоль русла реки. Филиппе уже доводилось видеть этих созданий, и она любила их, хоть они и являлись символом господства Диких. По идее, восхищаться ими было грешно. Но теперь, когда она услышала стремительно приближающийся стук копыт, даже феи показались ей зловещими.

Солнце скрылось за горным хребтом на западе.

Почти сразу похолодало, подступила темнота. Филиппа, одетая лишь в кертл и сорочку, задрожала.

На дороге блеснула сталь, и стук копыт раздался совсем близко. Из темноты появился всадник. Лошадь выглядела уставшей, но мужчина был хорошим наездником. Это оказался старый человек с длинными седыми волосами, растрепавшимися на ветру, но его спина по-прежнему оставалась прямой, да и в седле он держался уверенно. Одетый как крестьянин, он тем не менее носил на поясе длинный меч. Недаром Филиппа целое лето провела среди вооруженных мужчин. Еще он сжимал копье в руке.

Человек осадил коня у руин сторожки, привстал в стременах, затем что-то сказал своему скакуну. Из последних сил мерин зашагал вперед. На какое-то время мужчина пропал из виду, потом появился снова, двигаясь по подъездной аллее между двух древних дубов.

Монахиня приветственно подняла руку.

– Доброго вам дня, мессир, – звонким голосом произнесла она.

Старик осадил коня на краю разоренного двора.

– Приветствую и вас, сестра. Не думал, что поселенцы вернутся так скоро. Готов поспорить, здесь никого не было, когда я проезжал мимо сегодня поутру.

Монахиня улыбнулась.

– Никого и не было, добрый рыцарь.

– Вы столь любезны, голубушка. Найдется ли у вас место для ночлега старику со старым конем? – поклонился он прямо в седле.

Забавно было наблюдать за ними с крыши, оставаясь незамеченной. Филиппа высоко оценила обходительные манеры обоих – они разговаривали как люди из песен о рыцарях, к слову, ее любимых. И не так, как глупые мальчишки в Лорике, которые только и делали, что сквернословили.

– Мы не можем оказать вам столь же хороший прием, как в былые времена, сэр Джон, – сказала ее мать, выйдя из кухни во двор.

– Хелевайз Катберт, глазам своим не верю! – воскликнул старый рыцарь. – Что ты здесь делаешь?

– Это все еще мой дом, – ответила мать с присущей ей резкостью.

– Ради бога, будьте осторожны, – предупредил сэр Джон. – Я убил шестерых боглинов в пяти милях отсюда, – ухмыльнулся он. – Рад видеть тебя, девочка. Как Пиппа?

Филиппа уже давно не позволяла матери звать ее Пиппой. Она догадывалась о том, кто этот человек, но никак не могла вспомнить, видела ли его раньше.

– Довольно неплохо для ее возраста. Добро пожаловать, сэр Джон. Вам необходимо выпить кружку вина.

Он спешился, ничуть не уступая более молодым, стряхнув с ног стремена и спрыгнув на землю, но чуть испортил впечатление, схватившись за поясницу.

– Здесь будет монастырь? – поинтересовался сэр Джон.

Молодая монахиня снова улыбнулась.

– Нет, сэр рыцарь. Но я навещающая сестра и объезжаю все поселения к северу от Южной переправы.

Старый рыцарь кивнул, затем взял мать Филиппы за обе руки.

– Я думал, ты отправишься в Лорику.

Женщина потянулась к его лицу и поцеловала.

– Я бы не смогла остаться там на правах бедной родственницы, тем более когда здесь у меня есть дом, – ответила она.

С улыбкой сэр Джон отступил от нее, посмотрел куда-то вдаль, потом снова на нее. Он опять улыбнулся и поклонился монахине.

– Я сэр Джон Крейфорд, капитан Альбинкирка. Еще вчера я бы сказал «вперед, и не теряйте бодрости духа», но сегодняшняя стычка с боглинами меня совсем не радует. А еще наводит на мысль, что я буду у вас в большом долгу за какой-нибудь кусок тряпки и немного оливкового масла.

Происходящее немало заинтриговало Филиппу. Ее мать вела себя как-то… странно. Встряхивала волосами, будто девчонка, – они распустились, пока она работала. А в старом рыцаре определенно что-то было, правда, трудно понять, что именно. Что-то, чего недоставало парням из Лорики.

– Я принесу вам старое одеяло, Джон, пожалуйста, оставайтесь. Здесь одни только женщины. – Даже ее голос звучал непривычно.

– Хелевайз, только не говори мне, что я случайно наткнулся на обитель дев. Я уже далеко не молод, чтобы насладиться этим, – расхохотался сэр Джон.

– Вряд ли тут отыщется хотя бы одна дева, – фыркнула старуха Гвин.

Филиппа немало удивилась, увидев, что монахиня захихикала. Исходя из ее опыта, все сестры были строгими суровыми женщинами, которые никогда не смеялись. Особенно над шутками, касавшимися секса, пусть даже в самом безобидном их проявлении.

Монахиня перестала смеяться и посмотрела рыцарю прямо в глаза.

– Не волнуйтесь, я сама о себе позабочусь, – заверила она.

– Во имя святого Георгия, вы монахиня Диких! – воскликнул он. – Сестра Амиция?

Молодая женщина присела в реверансе.

– Она самая.

Старый рыцарь засмеялся.

– Клянусь ранами воскресшего Христа, Хелевайз, я вам здесь совсем не нужен. Эта добрая сестра, возможно, перебила больше боглинов, чем все рыцари к западу от Альбина, вместе взятые. – Он улыбнулся монахине. – У меня для вас посылка в донжоне. Я обязательно перешлю ее вам.

– Посылка?

Сэр Джон пожал плечами.

– Ее месяц назад доставил гонец с востока. Отправлена из гостиницы в Дормлинге.

Монахиня залилась румянцем, а рыцарь как ни в чем не бывало продолжил:

– В любом случае, если вы намерены странствовать по моим дорогам, то буду весьма признателен за сведения о том, что вы там увидите. Дикие все еще где-то здесь, причем, я бы сказал, значительно ближе, чем год тому назад. Этим дамам очень повезло, что вы с ними, сестра. Моя помощь им не нужна!

Филиппа сильно проголодалась, поэтому они с Дженни Роуз стали проворно спускаться с крыши и не услышали, как госпожа Хелевайз очень мягко промолвила:

– Некоторым еще как нужна, сэр рыцарь.

ЗАМОК ТИКОНДАГА У СТЕНЫ – ГРАФ ЗАПАДНОЙ СТЕНЫ И ГАУЗ МУРЬЕН

Она очень долго рассматривала себя в серебряном зеркале.

Потом вздохнула.

Ее волосы оставались такими же, как в молодости, – сохранили цвет белого золота, какого можно добиться с помощью различных ухищрений или специального заклинания. Они ниспадали по спине до самых ягодиц. У нее были пышные и упругие груди, которым завидовали женщины вдвое моложе ее самой.

«И какое мне до этого дело? – подумала она. – Я ведь намного больше, чем размер груди или длина ног. Я – это я!»

Но ей было до этого дело, и весьма. Она хотела оставаться прекрасной, чтобы обольстить любого мужчину, какого только вздумается.

Она взяла подбитую мехом мантию. Снаружи веяло утренней прохладой, камины не разжигали, а гусиная кожа не пойдет на пользу ее красоте, как и сильный кашель.

Накинув на плечи мантию, женщина импульсивно сжала ладонями груди и услышала движение…

– Не сейчас, глупый! – прошипела она мужу, графу, но он схватил ее за воротник, без всякого усилия поднял и бросил на кровать, прижав сильной рукой и одновременно сбрасывая с плеч свою тяжелую мантию. – Я… Прекрати! – потребовала графиня, почувствовав на себе его тяжесть.

Он прижался ртом к ее губам.

Она извивалась под ним всем телом.

– Ты болван! Я только встала! Не мог постучать?

– Раз ты дразнишь меня этим восхитительным телом перед открытой дверью, получай по заслугам, – выдохнул граф ей в ухо.

У него были холодные ноги – он никогда не носил домашние туфли. Но его настойчивость по-своему очаровывала, а сильные руки были искусны, поэтому, когда он коленом раздвинул ее ноги, она зажала его руку, перевернула мужа на спину, словно борец, и уселась сверху. Затем чуть откинулась назад и схватила рукой его член. Супруг застонал. Она умело провела по члену ногтем, направив в нужную сторону, и оседлала его; глаза графа округлились при виде того, насколько быстро поменялись их роли. Он обхватил ладонями ее груди.

– С днем рождения, бесстыжая сучка, – прорычал он, уткнувшись лицом в ее шею.

– Что ты мне купил, дурачина? – поинтересовалась леди Гауз, пока граф пытался перевернуть ее, чтобы снова оказаться сверху. Женщина перехватила его руку и продолжала удерживать, закрыв волосами его лицо так, что он ничего больше не видел. Они оба рассмеялись. Другую руку, крепкую, словно железо, супруг положил ей на спину и стал опускать все ниже и ниже, и она застонала…

…А граф тут же оказался сверху, оскалившись, будто дикий зверь, коим он и был. Мурьен приподнял жену, баюкая на весу, пока от возбуждения не напряглись все мышцы ее спины. Графиня сомкнула ноги за ним и изо всех сил, до крови укусила за плечо. Его ногти вонзились ей в спину. Женщина выгнулась, стиснула коленями бока супруга и откинула голову, а он наклонился вперед, чтобы ухватить ртом ее левую грудь…

Они медленно скатились с кровати, полог удерживал их вес три долгих мгновения, затем порвался – правой ногой графиня уперлась в пол, и вот она уже снова сверху. Его спина прижата к холодному каменному полу, а голову граф поднял к ней, почувствовав вкус крови на ее губах, в то время как она сама ощущала этот соленый привкус…

То был момент, когда они слились воедино с Дикими. Она вливала в супруга силу. Спина графа выгнулась настолько сильно, что леди Гауз едва не свалилась с него.

Затем они кончили.

– Клянусь Христом и святыми угодниками, сучка, ты чуть не раскроила мне череп.

Графиня облизала его губы.

– Ты весь мой, – заявила она. – Я оседлала тебя, как коня. Большого боевого коня.

Граф настолько сильно шлепнул ее по голой попе, что женщина вскрикнула.

– Я шел сказать тебе, что получил письмо, – произнес он. – Подхожу к двери, а тут ты стоишь и тискаешь свои сиськи, вся такая аппетитная на вид, так бы и съел. – Он провел ладонью по левому плечу и расхохотался, увидев на ней кровь. – Черт побери, похоже, это меня чуть не сожрали. Как ты это делаешь, ведьма? Старая карга, а кроме тебя, никого больше не хочу.

– Сегодня пятьдесят, – заметила леди Гауз, проведя рукой над его плечом и применив крошечное заклинание. Рана тут же закрылась.

Граф встал и пробежался ладонью по ее ноге до самой ягодицы, и она довольно мурлыкнула.

– Письмо подождет, – прорычал он, толкая ее обратно.

– А ты не слишком стар для таких развлечений?

Час спустя они восседали на тяжелых стульях в большом зале их замка. На ней было теплое платье из синей шерсти, мягкой как бархат, усеянное золотыми звездами, вышитыми придворными дамами; он – в сине-желтом одеянии дома Мурьенов из морейского атласа. Оба уже в летах; большая часть его темно-русых волос и борода поседели. Граф походил на хищного орла, а она – на орлицу. Они часто смотрели друг на друга, постоянно соприкасаясь руками, как два человека, которые только что занимались любовью и никак не могли прийти в себя.

Тикондага, один из величайших замков Альбы, являлся ключевым форпостом и могучей твердыней на пути Диких. Возвышаясь на четыре сотни футов над лесом и господствуя над озерной бухтой с выходом прямо в Великую реку, замок считался неприступным как среди людей, так и среди Диких. Холодные гранитные стены высотой в шестьдесят футов, массивная надвратная башня, три концентрических кольца стен и поистине огромный донжон, нижний этаж, вырезанный прямо в толще горных пород, – все это представляло собой настоящее чудо с военной точки зрения, но большую часть года жить здесь было неуютно, а зимой так и совершенно невыносимо. По утрам в конце лета повсюду веяло прохладой, поэтому все в замке носили исключительно изделия из шерсти.

В большом зале трижды в день кормили весь гарнизон – шестьдесят рыцарей и четыреста солдат с женами, любовницами или любовниками и шлюхами. Граф считал, что совместный прием пищи поддерживает преданность его людей. И тридцать пять лет руководства величайшим и опаснейшим регионом Альбы не изменили его взглядов. Посему завтрак подавали одновременно для почти пятисот человек: кашу, чай, ячменные лепешки, густые топленые сливки, джем и сидр. Когда он принимал благородных гостей, их угощали более изысканными блюдами, но сам граф Западной стены предпочитал простую пищу, правда, в больших количествах, и пользовался славой щедрого лорда даже в Галле. Его люди ели с аппетитом.

Некогда у Стены стояло шесть замков и шесть лордов правили Севером. До этого они числились легатами далекой империи. А еще раньше, когда камни в основании крепости еще не успели состариться, в этом зале восседала сама императрица.

Но времена изменились, и предки графа вступили в борьбу за господство над Севером по обе стороны от Стены. За последнее столетие Мурьены добились власти за счет Южного Хурана, располагавшегося на другом берегу реки, а также восточных и западных лордов, номинально являвшихся их союзниками или близкими родственниками.

Сам граф завершил начатое, уничтожив род Орли в результате ряда побед в важных сражениях в лесах и решающей осады Сен-Жана, некогда мощнейшей крепости у Стены. Молодой и полный решимости, при магической поддержке своей жены он разгромил Орли, захватил Сен-Жан и сровнял его с землей, а всех представителей рода – мужчин, женщин, детей – и даже слуг сжег на кострах. То была настолько полная победа, что старый король даже не стал утруждать себя посулами грядущей расплаты, а молодой, будучи родным братом супруги графа, не собирался чинить ему препятствий. Старый король выиграл великую битву при Чевине без помощи Мурьенов и умер вскоре после нее. А молодой монарх никогда не пытался подчинить себе Север.

Какое-то время ходили слухи, что кому-то из наследников Орли удалось выжить. Однако Мурьен лишь презрительно смеялся и закатывал их памятники, равно как и их крестьян, в каменистую землю. Пока его сыновья взрослели, никто не оспаривал его главенство в качестве владыки Севера.

Леди Гауз потянулась, словно кошка, выставив напоказ соблазнительную ножку в чулке, отчего ее супруг зарычал. Она принялась за небольшую стопку ячменных лепешек, затем ловким движением языка слизнула малиновый джем с ложечки, скользнув взглядом по своему мужу.

– Прекрати, ведьма! У меня работа, – захохотал он.

– Что там с письмом? – поинтересовалась графиня. – Работа? У главного самца Севера? Ты ведь не работаешь.

– В Хуране начались междоусобицы между кланами, вот-вот разразится война. Сэссаги становятся все сильнее, а хуранцы слабеют, это мое дело. До меня дошел слух, что морейцы среди…

Леди Гауз взяла себе еще лепешек.

– У морейцев всегда были свои люди среди хуранцев. Это вполне логично, ведь у них общая часть Стены.

– Женщина, если ты будешь уплетать столько лепешек каждое утро, твои бедра станут как колонны этого зала, – пошутил граф, заметив ее аппетит.

– А если бы ты, грубиян, был таким же стройным, как я, посудомойки охотнее прыгали бы в твою постель.

– Так же, как их ухажеры прыгают в твою, сучка? – огрызнулся Мурьен.

– Полагаю, старый конь борозды не портит, – заявила она, и он чуть не поперхнулся сидром.

Граф покачал головой.

– И почему только я тебя люблю, самовлюбленную и хвастливую чародейку?

Леди Гауз пожала плечами.

– Думаю, тебе нравятся сложные задачи, – ответила она и махнула своему третьему сыну – Анеасу, ожидавшему ее приказаний у помоста. Он был ее любимцем – всецело покорный, очаровательный, отличный поединщик и талантливый бард.

– Да, матушка?

– Нам пора заняться воспитанием этого долговязого бастарда, – заявил граф. – Пресвятая дева, он уже слишком взрослый, чтобы торчать у нашего стола. Давай отошлем его к Тоубрею.

– Ты говорил, все сыновья Тоубрея – развратники и содомиты, – мягко заметила леди Гауз.

Мурьен обильно полил медом Диких кусок свежего хлеба с толстым слоем сливочного масла и жадно съел его, перепачкав бороду и руки. И она почувствовала едва уловимые следы магии.

– Говорил! Их Майкл… Просто мелкий безобразник! Сбежал из дома! Если бы мой сын сделал такое… – Он пожал плечами и замолчал.

Ее прекрасные фиалковые глаза сощурились.

– Твой сын именно это и сделал, болван, – язвительно заметила графиня.

Он нахмурился.

– Вы слишком ко мне суровы, мадам. – Граф чуть привстал. – Да и был ли он моим? Вообще хоть кто-то из них мой? – пробормотал он.

Не сводя с него глаз, она откинулась на спинку стула.

– Четвертый малость на тебя похож – внешностью и вкусами, как у свиньи.

Он снова расхохотался и шлепнул ее по бедру.

– О боже, мадам.

– О черт, ты имеешь в виду.

– Я не стану богохульствовать вместе с тобой. Вон посланник с письмом от Гэвина.

Письмо от второго сына не могло оставить ее равнодушной. Она плотнее закуталась в мантию, оставив тем не менее достаточно обнаженной плоти, чтобы графу и всем другим мужчинам, сидящим за первыми тремя рядами столов, было на что посмотреть. Затем поманила пальцем незнакомца – привлекательного человека средних лет в простом красном жупоне и высоких черных сапогах.

– Какие новости из южных земель, мессир? – поинтересовался граф.

Ему понравилось, что у его сына был доступ к королевским гонцам. Наверное, мальчишка добился большого расположения у монарха.

Гонец поклонился.

– Пятнадцать дней я добирался через горы, милорд граф. Слышали ли вы о сражении на юге?

– Десять дней назад сюда прибыл другой гонец, но еще раньше меня известила настоятельница Лиссен Карак, – ответил Мурьен. – Знаю, что внушительные силы сэссагов перешли через Стену далеко на западе – что, боюсь, за пределами досягаемости моих патрулей.

– Сэр Гэвин отправил меня от подножия гор недалеко от Дормлинга, чтобы сообщить вам это, а также передать, что чародей Шип проиграл в битве при Лиссен Карак и сэр Гэвин считает, что он отступил на север. Некоторые из его друзей, обладающие даром ясновидения, ощущают то же самое.

– Шип? – переспросил граф.

– Не называйте его по имени! Имя призывает, – вмешалась леди Гауз, теперь само внимание. – Я разыщу его позже. Когда-то его звали Ричард Планжере. Давно, когда мы с ним были в нежных отношениях.

Ее супруг удивленно приподнял бровь – лет эдак двадцать назад с их нежными отношениями было покончено в течение первых пятнадцати минут наедине.

– Это просто такое выражение, – уточнила леди Гауз.

Гонец выглядел так, словно был готов провалиться сквозь каменный пол.

– Как там мой сын? – поинтересовалась графиня.

– Превосходно! – ответил посланник. – Он снискал себе славу в бою. Ваш сын получил ранение во время великой битвы при Феллс, но все же продолжил сражаться с боглинами у подножия крепости.

– Да? Какое именно ранение? – мягко осведомилась она.

– Он получил серьезное ранение, но магистр Гармодий…

– Жулик и позер, да? – Казалось, ее глаза засверкали.

– Лорд Гармодий исцелил его… Хоть и с некоторыми осложнениями. – Гонец достал футляр с письмом.

– Старый шарлатан. А как поживает моя добрая подруга – настоятельница Лиссен Карак? – спросила леди Гауз, наклонившись вперед, при этом ее платье чуть распахнулось.

Гонец облизал губы и посмотрел ей прямо в глаза.

– Она погибла. Во время сражения.

– София мертва? – не поверив своим ушам, переспросила графиня, затем снова откинулась на спинку стула и уставилась в потолок в тридцати футах над ними. – Что ж, вот так новости.

Граф взял футляр, открыл его, некоторое время читал, а потом ударил им о подлокотник настолько сильно, что слоновая кость разлетелась на осколки.

– Сукин сын, – выругался он. – Габриэль жив.

Леди Гауз замерла. Кровь отхлынула от ее лица, а рука взметнулась к горлу.

– Что?

Отец и матушка!

Начну с того, что Габриэль жив и я с ним.

Если вы слышали про капитана войска наемников, которого называют Красным Рыцарем, то это и есть Габриэль. Он одержал победу в сражении, прозванном людьми битвой при Феллс, и успешно противостоял самому дьяволу во плоти при Лиссен Карак. Я тоже был там.

Я покинул двор короля. Это не для меня, или, скорее, мне там слишком нравилось. А еще я обручился с леди Мэри – да, отец, с дочерью графа Гарета. Затем присоединился к Габриэлю. Наше войско – к слову, весьма немалое, более сотни копий…

Граф оторвался от письма.

– Габриэль? Мой безмозглый сын-менестрель возглавляет войско? Что за чудеса? Этот щеголь не мог собрать даже девок сходить за цветами.

Он нарвался на ледяной взгляд графини.

– Ты всегда был глупцом.

…направляется в Морею, чтобы помочь императору в его войнах. Я доверил этому гонцу кое-какие сведения о неприятеле, которого мы разгромили у Лиссен Карак, поскольку мы до сих пор опасаемся, что вышеупомянутый магистр-предатель попытается отыграться к северу от Стены.

Габриэль поделился со мной некоторой информацией, и я теперь ему верю, но не стану ничего предпринимать, пока не услышу от матушки и от вас объяснений, почему мы настолько глубоко отстранились друг от друга. А пока я поеду со своим братом, и нам хорошо вместе – полагаю, намного лучше, чем в детстве.

– Что именно Габриэль рассказал ему? – Вопрос графини повис в воздухе.

Но мысленным взором она увидела, как Габриэль, живой и невредимый, сразился с силой Диких и победил.

Безудержная радость заклокотала у нее в груди, будто пламя, пожирающее сухой хворост, бересту и другой материал для растопки. Габриэль – ее Габриэль, ее живое отмщение миру мужчин – был жив. И неважно, что он ненавидит ее.

Губы леди Гауз растянулись в улыбке.

И мужчины вздрогнули, увидев ее.

Позже, оставшись в одиночестве в своей башне, она сотворила крошечное заклинание. Графиня отлично знала Ричарда Планжере, поэтому без труда отыскала его, нацелив заклятие на любые его передвижения. Гауз отметила, что он находится меньше чем в трехстах лигах от них и что теперь чародей на порядок могущественнее, чем был, когда она в последний раз обманула его.

Графиня сжала пальцы в кулак.

– О, как и я, любовь моя, – довольно протянула она.

Все радовало ее, потому что Габриэль был жив.

Ей захотелось взглянуть на леди Мэри. Графиня не видела девушку с тех пор, как той было лет одиннадцать или двенадцать. Неуклюжая девчушка с плоскими бедрами тогда совсем не годилась в жены Гэвину, сложному человеку с постоянными перепадами настроения и подверженному вспышкам гнева. Не самый любимый из ее сыновей, зато им проще манипулировать.

На этот раз заклинание было сложным, поскольку, по слухам, новая потаскуха, которую король взял себе в жены, умела колдовать. И графине совсем не хотелось, чтобы ее поймали за подсматриванием. Весь день она расставляла ловушки, читая заклинания из своих гримуаров, прикусывая язык зубами и выводя на полу серебряной палочкой магические знаки.

Леди Гауз слышала, как вернулась кавалькада ее супруга, но она почти закончила и не собиралась прерываться ради него. Графиня разожгла волшебный огонь, затем еще один и услышала писклявые голоса фей в эфире. Она ненавидела их и то, что они бездушно вытягивают силы из мира людей. Ей доставляло истинное удовольствие использовать их крошечные тела для освещения.

В свете их агонии она закончила свой рисунок и вошла в лабиринт – правда, на этот раз кусты ежевики, яблони и розы в эфирном дворце вышли не слишком удачными. Гауз призвала зеленый вихрь силы, пахнущий глиной, дождем и спермой, затем направила его на свои магические знаки и увидела.

Она действительно похорошела – красивые волосы, отличные зубы и прекрасная фигура. Но самое лучшее то, что девушка обзавелась превосходными бедрами для вынашивания детей, а еще она читала. Читающая женщина – настоящая находка.

Графиня наблюдала за молодой женщиной в эфире столь же долго, сколько священнику потребовалось бы времени на проведение мессы, изучая ее движения и повадки. Она даже посмотрела, как леди Мэри достала из-за пояса карманный молитвенник и прочитала молитву. Судя по движению ее губ, она несколько раз произнесла слово «Гэвин», и леди Гауз не оставила это незамеченным и улыбнулась.

Она слышала, как из большого зала ее позвал супруг, а потом кто-то громко забарабанил в дверь, но вдруг графиня почувствовала чужое присутствие и внезапно увидела шлюху короля.

Леди Мэри поднялась и положила молитвенник на приставной столик.

– Госпожа? – услужливо спросила она.

Королева вошла в комнату и в поле магического зрения Гауз. Ее красота задела графиню за живое. А еще она…

…была…

…беременна.

Леди Гауз разрушила заклинание и закричала.

В ШЕСТИДЕСЯТИ ЛИГАХ К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК – БИЛЛ РЕДМИД

Дикая местность к западу от Лиссен Карак оказалась сущим кошмаром. Ежедневно предводитель повстанцев, Билл Редмид, уводил своих измученных и павших духом людей все дальше на запад, а они смотрели на него с доверием и растерянностью. Он знал, что в конце концов они потеряют веру в него, а затем рухнет дисциплина. Еще Билл был твердо убежден, что на востоке для них не нашлось бы убежища и что аристократы по-прежнему оставались тяжким бременем на плечах простого народа.

Каждую ночь он ложился и вспоминал подробности той засады. А ведь в тот самый день король со своими приспешниками должен был пасть, альбанские фермеры средней руки – обрести долгожданную свободу, а лорды – захлебнуться собственной кровью. Он обдумывал каждую допущенную им ошибку, каждую заключенную им сделку и каждый нарушенный им уговор. И то, как все пошло наперекосяк.

Но чаще всего, кутаясь от холода в плащ, что, правда, не особо помогало, он думал о Шипе. Свое одеяло Билл отдал Нэту Тайлеру, у которого начались лихорадка и насморк, и ему становилось все хуже. Они тащили Тайлера на себе долгие дни, пока тот не заявил, что может идти самостоятельно, – но шел он молча, а когда они делали привал, ложился и засыпал. Редмиду не хватало его советов.

Хуже всего то, что со дня их поражения прошел целый месяц, а Редмид так и не решил, что делать дальше. Когда он вербовал крестьян в Брогате, до него дошли слухи о могущественном вожде Диких, обитавшем далеко на западе. Якобы это был старый и сильный ирк, и он владел крепостью и несколькими деревнями, где свободно жили пришедшие из-за Стены. Теперь Редмид ломал голову над вопросом, стоит ли ему принимать во внимание эти сведения или отнести их к несбыточным мечтаниям, таким же пустым, как обещания рая небесного в проповедях священнослужителей. Целый месяц повстанцы провели в пути, в постоянных поисках пищи, охотясь на всех хотя бы мало-мальски съедобных животных…

Именно пропитание стало их насущной проблемой. Возможно, сейчас Редмиду показалось бы забавным, что успешное спасение повстанцев от неминуемой гибели после поражения теперь означало, что их слишком много, чтобы охотиться на оленей в лесах. Его люди доели свои припасы, когда оставили лодки, преодолев последний пригодный для плавания участок реки Кохоктон, и начали свой путь на запад. Они двигались по петляющей, словно лента, узкой тропе, проложенной поколениями Диких и пришедших из-за Стены. Она напоминала оленью, шириной всего в двенадцать дюймов, и представляла собой намертво вытоптанную землю, на которой не оставалось ни отпечатков ног, ни даже следов от когтей или копыт.

По обе стороны от тропы на сотни ярдов не было никакой дичи. Единственные следы в лесах принадлежали боглинам. Тысяче или, возможно, даже больше этих чудовищ удалось выжить после поражения Шипа. Когда во время битвы силы чародея начали иссякать, он освободил этих мелких, но смертельно опасных существ из-под своей воли. Теперь они тоже двигались по тропе, направляясь на запад. Возвращаясь домой.

И это пугало.

Но Редмиду хотелось посмотреть, куда же приведет их тропа.

Сами леса таили куда больше опасностей, чем он привык. Повсюду висела гнетущая тишина – казалось, даже насекомых стало намного меньше на этом великом пути Диких. Стояло беззвучное лето. Билл Редмид никогда прежде не забирался так далеко на запад.

В дне пути от низин Кохоктона повстанцы наткнулись на сожженную деревню ирков. Бегло осмотрев ее, они пришли к выводу, что ее бывшие обитатели сделали это сами – нигде не было видно ни трупов, ни валяющихся пожитков: очевидно, все ценное забрали с собой. Лишь обугленные остовы двадцати четырех хижин стояли большим кругом, обнесенные частоколом, густо оплетенным порослью малины и другими колючими кустарниками, почерневшими, но все еще острыми.

Один из повстанцев при виде сожженной деревни завопил:

– Они впереди нас!

У Редмида так и чесались руки отвесить ему оплеуху, но вместо этого он оперся на свой лук и, покачав головой, заметил:

– Раскинь мозгами, юный Питер. Как бы они сюда попали? А? Ирки сделали это сами.

Он приказал своим людям разобрать основания хижин и поискать зернохранилища под ними, и они нашли десять, но все пустые. Однако повстанцы настолько отчаялись, что принялись выбирать из земляных ям засохшие кукурузные зерна по одному, а затем молодой Фитцвильям обнаружил закопанный горшок – огромную глиняную емкость с двадцатью фунтами зерна. Через час они отрыли еще один.

После того как сорок фунтов кукурузы разделили между двумя сотнями человек, каждому досталось всего по пригоршне. Поэтому Билл решил отправить на охоту трех лучших следопытов – все бывшие лесничие – на север на противоположный берег реки. Они вернулись с парой оленей, пока остальные жарили на кострах кукурузу.

На следующее утро случилось едва ли не чудо: убранные поля с южной стороны смело переходила стая индюшек – двадцать жирных и наглых птиц. Расстреливая их из луков, повстанцы вдруг осознали, что кукуруза на остальных полях давно созрела. Урожай на участках, лежавших дальше всего от края леса, был собран – стало ясно, что ирки подчистили все до того, как сожгли свою деревню. Зато початки под сенью леса были свежими, полнозерными и спелыми. Альбанцы выращивали зерновые культуры: овес, ячмень, пшеницу, – а вот ирки и пришедшие из-за Стены предпочитали кукурузу. Несмотря на непривычный и чуть сладковатый привкус, ее вполне можно употреблять в пищу, и Билл Редмид тут же схватился за спасительную соломинку. Двадцать индюшек и четыреста початков стали для изголодавшихся людей настоящим пиром. Поскольку они никуда не спешили и хорошенько набили свои животы, командир повстанцев решил денек отдохнуть, а потом отправить на север и юг больше охотников.

Ушедшие на север повстанцы так и не вернулись. Билл прождал их три дня, сокрушаясь о потере лучшего разведчика, старика по прозвищу Серый Кэл. Он был слишком хорош, чтобы заблудиться, и слишком стар, чтобы рисковать собой понапрасну. Но в землях Диких может произойти все что угодно.

Один полукровка, в чьих жилах текла кровь морейцев и пришедших из-за Стены, вызвался пойти по следу старика и его отряда. И Редмид оказался в тяжелом положении, поскольку ему приходилось полагаться на непроверенных людей. Сражение при Лиссен Карак объединило повстанцев из разных слоев общества, как и годы терпеливой скрытности при их вербовке, но сейчас это сослужило плохую службу. Он совсем не знал темнокожего мужчину и того, на что тот способен.

– Как, говоришь, тебя зовут, приятель? – спросил предводитель повстанцев.

Молодой полукровка отвесил низкий поклон. В волосах он носил перо на манер пришедших из-за Стены, а вместо боевого лука предпочитал использовать восточный составной с роговыми насадками.

– Зови меня Кот, – ухмыльнулся он. – У тебя есть еда, хозяин?

– Здесь нет хозяев, – поправил его Редмид.

– Чепуха, – возразил полукровка. – Ты хозяин. Без тебя эти люди не протянули бы и дня, – улыбнулся он. – Позволь мне отправиться на поиски Кэла. Он делился со мной едой. Добрый человек. Хороший друг. Надежный соратник.

Внезапно у Билла возникло ощущение, что он отправляет своего нового лучшего разведчика на поиски старого.

– Завтра мы пойдем по тропе на запад. Знаешь ли ты что-то об этом пути, приятель?

Темнокожий мужчина так долго вглядывался в дорогу, что у Редмида появилась надежда на ответ. Но вдруг Кот осклабился и сказал:

– Ведет на запад, полагаю. Так можно попытаться разыскать Кэла?

– Ступай с моим благословением. – Редмид отсыпал парню горсть жареной кукурузы.

Тот поднес ее ко лбу и произнес:

– Тара защитит меня.

Тара была богиней пришедших из-за Стены.

Билл не смог удержаться:

– Суеверия не помогут нам обрести свободу.

Губы Кота растянулись в улыбке.

– Верно, – согласился он, запихнул всю пригоршню в рот, подхватил свой лук и исчез в сгущающихся сумерках.

Следующая ночь прошла намного хуже: они доели остатки плохо прожаренной оленины и дрожали у костров. Редмид был уверен, что за ними следят, – он лично обошел лагерь с наступлением сумерек, а потом еще раз на рассвете, двигаясь почти бесшумно, как научился за двадцать лет жизни вне закона. Однако ничего подозрительного так и не заметил: ни примятой травинки, ни треска ломающихся веток. Даже бурундуки и еноты не возились в кустах.

Его люди совсем отощали. Билл осмотрел их, когда они двигались по тонкой ленте тропы, и увидел множество изодранных в лохмотья чулок и ни одной белой котты. Некогда добротная шерсть перепачкалась от лежания в засаде, сна на голой земле, ползанья по-пластунски, да и просто от жизни. Теперь котты пестрели всеми оттенками леса. Но они все еще слишком выделялись, хотя природа оставила тысячи следов на их абсолютной белизне, так же как и Дикие оставили свои отметины на мужчинах и нескольких женщинах.

Однако именно женщины добавляли Редмиду немало тревог. Не единожды он слышал, как они совокупляются в темноте, а раз слышал он, слышали и другие. Мужчины могут терпеть воздержание, но если один или двое из них получают кое-что…

Он шагал вдоль лагеря, пока не добрался до самой старшей из женщин – Бесс. Ростом с него, в обычном мире по мужским меркам она была далеко не красавица – крупная, ширококостная, пышногрудая – а здесь, в землях Диких, повстанка привлекала мужское внимание и выглядела вполне естественно, как, например, бобровая плотина.

Билл Редмид состроил гримасу.

– Бесс, – окликнул он, – прогуляешься со мной немножко, а?

Женщина быстро скатала одеяло, перекинула веревку через плечо и подхватила с земли лук.

– Что у тебя на уме? – без обиняков спросила она.

– Женщины. Трах. – Он оглянулся, надеясь, что другие повстанцы их не слышат.

Бесс нахмурилась.

– Странный у тебя способ ухаживать за девушкой, командир.

Билл остановился и прислонился к такому огромному дереву, что они и вдвоем не смогли бы обхватить его ствол.

Начал накрапывать мелкий дождик, и Редмид выругался. Бегом вернулся в лагерь и приказал своим людям отправляться в путь, развернулся и прибежал назад.

– Я не имею в виду себя. Мне нужно, чтобы ты передала девочкам…

– Да пошел ты, Билл Редмид, – перебила его Бесс. – Мы не в королевской армии. У сестер такие же права, как у любого другого повстанца, – право носить оружие, право распоряжаться собственным телом. Так ведь?

Билл отошел от лагеря еще на дюжину шагов.

– Сестра, есть идеалы, а есть повседневные… – он замолчал, пытаясь подобрать слово, – повседневные потребности, – тихо закончил Редмид. – Каждая женщина имеет право распоряжаться собственным телом. Но, черт побери, сестра, мы все на виду друг у друга…

Бесс шла в трех шагах впереди него. Она остановилась, развернулась и положила руку ему на плечо.

– Коли на виду, как раз и узнаем, какие мы на самом деле. Тем больше причин, чтобы сестры поступали, как им захочется.

Билл на минуту задумался.

– Это может плохо закончиться.

– А ты что, наш господин? Хозяин? Или отец? – с вызовом спросила Бесс. – Может, и закончится. Если к тому пойдет, то, возможно, я шепну словечко сестре. А так это не твоя забота, Билл Редмид, правда?

Он посмотрел на нее, ожидая, что его разгневает ее дерзость, но вместо этого почувствовал радость – радость от того, что кто-то еще верит по-настоящему.

– Многим во благо.

– Это я понимаю, – согласилась Бесс.

В тот день охотники вернулись ни с чем, люди ворчали не переставая. Многие начали винить своего командира. Редмид чувствовал это.

После дождливой ночи, когда лишь самым закаленным ветеранам удалось поспать, наступил рассвет. По крайней мере, никто не трахался. Наутро все выглядели еще более тощими и измученными. Скатывая свои насквозь промокшие плащи и одеяла, у кого они были, люди ссорились по малейшему поводу.

Двое слуг из Альбина – новички, молодые, относительно сильные и упитанные парни – молча собрали свои пожитки и припустили по тропе, направляясь на восток.

Подошел Нэт Тайлер. Он выздоравливал медленно, но старался бодриться, хотя целыми днями по-прежнему мучился от поноса. Редмид еще никогда не встречал столь выносливого человека. Увидев своего верного друга, опирающегося на огромный лук, Билл почувствовал, как сердце наполняется радостью.

– Я могу достать их отсюда, – заметил Тайлер.

– Вижу, тебе лучше, приятель. Оставь. Мы никогда не убивали своих.

Он посмотрел на спины двух парней, украдкой удалявшихся от лагеря.

– Так начнем, если нужно, – фыркнул Нэт, но вернул приготовленную стрелу в колчан, тщательно затянув завязки, чтобы туда не попала влага. Его взгляд был прикован к Бесс, которая шагала с высоко поднятой головой и расправив плечи. – Ночью лихорадка отпустила, – пробормотал он. – И я наслушался много всякой дряни.

Редмид наблюдал за моросящим дождем.

– Станет только хуже.

Тем вечером дождь усилился, и Билл отправил три группы охотников. В одну из них вошли недавно вернувшиеся беглецы и Тайлер в качестве их наставника. Все трое вовсе не горели желанием куда-то идти. Более того, рассерженные на командиров, замерзшие, промокшие и голодные парни не слишком-то хотели учиться, как правильно передвигаться по лесу.

– Ни один чертов олень не будет тут расхаживать в такую погоду, – сетовал Нэт.

– Ну так убейте их во сне, – съязвил Редмид.

– Будь это мои леса, я бы знал, где они спят, – заявил Тайлер. – Но черт бы меня побрал, даже тогда я бы носа не высунул в такой ливень.

– Зато он смывает запах. Нам нужно мясо. Против рожна не попрешь.

– Сам придумал, а, Билл? – поинтересовался Нэт, выдавив слабую усмешку. – Тогда я пошел.

Они разбили лагерь перед самой темнотой, если протекающий навес из кленовых листьев можно назвать таковым. Промокло абсолютно все: земля, люди, одежда, одеяла, плащи.

Было слишком темно, чтобы собирать хворост, но Редмид занялся этим сам, а Бесс решила ему помочь. До того как небо над их головами стало черным, как сажа, им удалось натаскать гору валежника высотой с человека. Все больше и больше изнуренных людей поднимались с мест, куда они рухнули в изнеможении, едва объявили привал, и принимались помогать. Но Билл Редмид видел, что они ходят, словно больные; их безжизненные лица и резкие движения напугали его больше, чем открытое неповиновение.

Бесс обнаружила ценную находку – выдолбленный в стволе яблони тайник, до отказа забитый сухой берестой. Редмид достал огниво и принялся за работу, но у него ничего не получалось из-за ветра и дождя, да и нависшие над ним люди только мешали. Небо было черно, словно сердце аристократа, когда уголек наконец засветился красным, рассыпая искры вокруг.

Дальше последовали три неудачные попытки поджечь трут, отсыревший, несмотря на то что хранился под одеждой, прямо у тела, в добротной жестянке. Билл выругался.

– Хорош ныть, – вмешалась Бесс. – Я знаю один фокус.

Она взяла три куска бересты, один принялась растирать между ладонями, измельчая все сильнее и сильнее, а другие женщины держали свои котты над ее головой, закрывая от дождя. Наконец превратившаяся почти в порошок береста поймала искру от обуглившейся ткани, вспыхнув, ожила и подожгла скрученный в клубок второй кусок, который тут же засиял во тьме, словно волшебное пламя. Все мужчины и женщины в темном и промозглом лагере заметно повеселели, поприветствовав огонь радостными вздохами и громкими возгласами. Через минуту занялся заранее брошенный в костер третий кусок, а через десять – вспыхнула огромная куча хвороста. Пламя с ревом взмывало на двадцать футов вверх, настолько высоко, что казалось, даже дождь отступил перед его мощью.

Теперь, когда им наконец удалось разжечь огонь, повстанцы решили собрать больше хвороста, даже несмотря на то что разыскивать егоприходилось в кромешной темноте на ощупь. Они тащили из леса целые охапки отсыревшей, полусгнившей древесины, но к тому времени пламя полыхало насколько сильно, что ему было уже все равно. От его жара за несколько секунд могла высохнуть мужская рубашка и даже вскипеть в жилах кровь. Больные и совсем уставшие отважились лечь рядом с костром, ногами к огню, образовав круг. Им было настолько уютно, насколько мог чувствовать себя человек в землях Диких.

Нэт Тайлер вернулся около полуночи. Костер все еще полыхал, напоминая маяк, и люди по очереди приносили хворост, с шумом углубляясь на сотню или даже больше футов в окружающую тьму.

– Ты будто подаешь знак, – заявил Тайлер, обессиленно скорчившись рядом с Редмидом.

– Добыли что-нибудь? – спросил Билл.

– Олениху с двумя оленятами, – ухмыльнулся Нэт. – Не слишком много, но хоть что-то. Забавно, когда мы ее выслеживали, видели твой костер так же четко, как пальцы на руках, но стоило спуститься с холма, и потеряли вас из виду, даже реку на время потеряли. – Он покачал головой. – Черт побери, заблудиться в кромешной темноте – словно угодить в ад на земле, дружище.

– Они все еще там? – уточнил Редмид, хоть и не особо желал услышать ответ. Ему было тепло и сухо, как два дня назад, и совсем не хотелось куда-то идти.

– Я велел парням сидеть тихо и не рыпаться, и тогда я вернусь за ними, – ответил Тайлер. – Пойду приведу их.

– Лучше пошли вместе, – предложил предводитель повстанцев, надеясь, что Нэт не услышал негодования в его голосе.

Тайлер тяжело вздохнул.

– Жаль, я не могу сказать тебе «сиди и отдыхай», – посетовал он. А после продолжительного молчания добавил: – Но, боюсь, я не смогу вернуться туда в одиночку. Я заснул под каким-то деревом, не знаю на сколько. На минуту? На три? На двадцать? – Он поднялся. – В лесах кто-то есть.

– Кто-то из Диких? – спросил Редмид. – Теперь мы союзники.

Разведчик нахмурился.

– Неужели ты в это веришь, Билл Редмид? Это же чертовы Дикие. Я знаю их, как облупленных. Они даже друг другу никакие не союзники, черт их побери. Это мир крови и когтей, а мы сейчас – легкая добыча.

Предводитель повстанцев поежился. Он наполовину извлек свой фальшион^[99] из ножен, но тот застрял – на лезвии виднелась ржавчина, исчезавшая в глубине футляра. Клинок был самым ценным его имуществом, поэтому Редмид рассердился и одновременно опечалился. Проверив кинжал, он покачал головой над луком и колчаном, затем повесил колчан на ель, прислонил огромный лук к стволу между густых высохших веток и растянул на них плащ, прикрыв оружие.

– Пошли, – бросил Билл.

Его решимость испарилась через десять шагов. Потом он осознал всю тщетность блужданий в кромешной тьме, и пронизывающий холод затяжного дождя обрушился на него, словно ушат ледяной воды на голову.

Тайлер что-то бормотал сам себе, и Редмид заволновался, не началась ли у него снова лихорадка. Они с шумом продирались сквозь кусты, то и дело натыкаясь на поросль ольхи и елей. Затем Билл серьезно оступился и съехал с берега, угодив ногой в шерстяном чулке прямо в ледяные воды Кохоктона. Обернувшись, он увидел костер, пылающий, будто огненная глыба, всего на расстоянии полета стрелы у них за спиной. Его сердце упало.

– Я бы ни за что не вернулся назад в этой треклятой темноте, если бы не ты, Билл, – признался Тайлер. – Господи Иисусе, надеюсь, я смогу отыскать этих парней. Они перепугались до усрачки и больше мешали, чем помогали. Надо было оставить их с тобой.

– Надо же им когда-то учиться, – не задумываясь, возразил Редмид.

Всегда ставить одну ногу впереди другой – вот что занимало все его мысли в подобные моменты. К тому же основную работу выполнял Тайлер. Он выискивал следы, гадая, где спрятались беглецы. Биллу лишь оставалось следовать за ним и морально поддерживать.

Они шли и шли, пока все мысли не улетучились из головы Редмида. Ему стало казаться, что он шагает во сне. И все же Билл упорно продолжал брести в бесконечном океане дождя. Ливень заглушал все звуки, тьма была хоть глаз выколи, поэтому он следовал за блеском насквозь промокшей котты своего товарища, за тусклым мерцанием кожаного ремня и подвешенной к нему кожаной же фляжки, за очертаниями головы Тайлера на фоне стены дождя. Они переходили от дерева к дереву, поскольку было слишком темно, чтобы идти прямо. Друзья давно сошли с тропы, поэтому постоянно натыкались на низкие ветки – это сильно изматывало и, казалось, никогда не закончится.

Затем Билла что-то ударило.

За мгновение до этого у него возникло какое-то смутное предчувствие, правда, он не успел полностью его осознать. Но именно оно заставило его пригнуться и чуть развернуться – наконечник копья, нацеленный ему прямо в шею, сильно оцарапал голову и вошел в плечо. Редмид ощутил резкую вспышку боли, но сам удар не был настолько мощным, чтобы остановить опытного воина. Он схватился за древко. Его разум еще не до конца проснулся, однако Билл, крепко сжав копье, резко крутанул его, вырвав из рук нападавшего существа, и с силой обрушил на него. Тварь с диким воем отлетела куда-то в сторону. Папоротники под ногами просто кишели ими…

– Боглины! – крикнул он.

Тайлер, почувствовавший неладное чуть раньше, уже успел обнажить свой клинок. Редмид увидел, как лезвие промелькнуло настолько близко от его щеки, что, если бы не темнота, он мог бы увидеть в нем свое отражение. Затем до него донесся чавкающий глухой удар, и брызнул теплый ихор.

Билл принялся яростно орудовать копьем. Темнота тоже была его врагом, но Редмид никогда не сдавался. Вогнав каменный наконечник в двух или трех чудовищ, он почувствовал острую боль в лодыжке, говорившую о том…

…Тайлер оказался рядом, рубя направо и налево. Он отбросил боглинов от Редмида, и друзья прижались спинами к стволу гигантского дерева.

Противники исчезли.

– Я ранен, Нэт. – Еще никогда в жизни Билл не был настолько испуган. Он чувствовал, как кровоточит его лодыжка, и видел, как шевелятся папоротники вокруг.

Тайлер сплюнул.

– Вот тебе и союзнички, – сказал он.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ЛЮТЕС – КОРОЛЬ ГАЛЛЕ

– Жан де Вральи? – переспросил король, резко и пискляво. – Он сейчас в Новой Земле? Замечательная новость. Для нас всех.

Придворные захихикали. Некоторые нахмурились.

Сенешаль д’Абблемон рассмеялся:

– Он прислал письмо, ваше величество.

Монарх закатил глаза.

– Я даже не знал, обучен ли он грамоте, – заявил он, а дамы прыснули со смеху. – Что ж, читай.

От благородного рыцаря Жана де Вральи его царственному сеньору и господину, сильнейшему и могущественному повелителю Пенсейских гор, защитнику…

– Абблемон, пощади. – Писклявый голос короля резал слух, словно острый нож.

– Понял, ваше величество.

Приветствую Вас. Странствуя по миру, дабы доказать, что я действительно достоин титула «Лучший рыцарь в мире», коим меня наградили многие благородные люди…

– Ваше величество, тут так и написано.

Сенешаль скорее походил на разодетую в шелка гориллу, нежели на человека. На его лице было чересчур много растительности. Вьющаяся борода, выдающиеся вперед челюсти, испещренный морщинами лоб, нависший над почти плоским носом, и пара огромных ноздрей довершали картину. Придворные острословы спорили, на кого он больше похож – на свинью или на собаку, но почему-то к нему прилипло прозвище Жеребец.

Несмотря на столь уродливую наружность, он долгое время оставался фаворитом короля. А может быть, как раз благодаря ей, поскольку на его фоне правитель выглядел красавцем, что придавало ему уверенности в себе. Поговаривали, будто из-за других фаворитов, матери и особенно жены и королевы он то и дело ее терял.

Жеребец глянул на монарха, едва заметно усмехнулся, прочистил горло и продолжил:

Снискав расположение короля Альбы и всех рыцарей при его дворе, я отправился с ним на войну в северной части его королевства, где столкнулся с великим множеством серьезных противников, а именно демонами, вивернами, похожими на небольших драконов, ирками и новым видом чудовищ, которых альбанцы называют боглинами. Сами по себе эти мелкие создания ничтожны, но представляют серьезную опасность, когда их много. Там я сражался с таким бесстрашием и свирепостью, что одержал великую победу над силами зла…

Король зевнул.

– Неужели он в самом деле ожидает, что мы поверим в эти красивые сказки?

Архиепископ Лютеса нахмурился.

– Ирки и демоны всегда были слугами врага рода человеческого, ваше величество.

– Кто-то видел хоть одного из них живьем в этом столетии? – язвительно заметил правитель и обратился к Абблемону: – Там что, всё в том же духе?

Сенешаль пожал плечами.

– И да, и нет, ваше величество. – Он оторвался от пергамента. – Я ему верю.

Король подался вперед, опершись на подлокотники трона.

– Неужели? – В его голосе прозвучали восторженные нотки.

Абблемон снова пожал плечами.

– Во-первых, святая церковь требует, чтобы я верил – это ведь один из ее основных догматов, и поверить в него гораздо проще, чем в ту же троицу.

От его изощренного богохульства присутствовавшие дамы покраснели.

– Во-вторых, де Вральи – безрассудный и опасный глупец, но не хвастун. Вернее, он хвастун, но ему не хватит воображения, чтобы придумать подобное. Более того, ваше величество, если вы учтете доклад заморского сенешаля, представленный вам не далее как сегодня утром…

Король отшатнулся, будто его ударили.

– Замолчи, Жеребец, – приказал он.

Придворные притихли. Дамы больше не улыбались, не говоря уже о смешках или хихиканье. Мужчины стерли ухмылки, лица их застыли. Все ждали, когда наконец упадет топор.

Трудно сказать, был король стар или молод. Одежду он предпочитал из черного бархата с вкраплениями золота: сережки, рукоять меча, кольцо с ониксом на пальце, пряжки на туфлях, стоившие по небольшой деревне каждая, – все было отлито из этого драгоценного металла. На его плечах лежало золотое ожерелье из соединенных между собой солнц. Кожа монарха отличалась белизной, а волосы – таким же невероятно золотистым цветом, как у де Вральи, что вполне логично, поскольку они приходились друг другу кузенами. Однако на этом их сходство заканчивалось. Среди присутствовавших в зале мужчин король не выделялся высоким ростом, скорее наоборот. Лишь немногие женщины, собравшиеся подле сосредоточения власти, были ниже его. Хорошо сложенный, он не особо утруждал себя тренировками с оружием, а худобой был больше обязан аскетической набожности, нежели времени, проведенному на ристалище. Правитель обладал привлекательной наружностью – трубадуры пели о нем как о красивейшем рыцаре королевства.

Как-то герцогиня де Савиньи сказала, что он красив, особенно если вы любите детей, но после этих слов больше при дворе не появлялась.

Король недолго насвистывал, затем повел плечами.

– Что ж, может, эти невероятные чудовища и существуют, – заметил он, посмотрел на Абблемона и, хихикнув, добавил: – А может, еще и ведьмы, творящие заклинания?

Жеребец едва заметно кивнул:

– Может быть, и существуют, как скажете.

Беседа возобновилась.

– Продолжай, – приказал король.

Сенешаль засмеялся.

– Нет, я не стану зачитывать его послание слово в слово. Скажу только, что состоялась великая битва, где они убили тысячи этих чудовищ, и теперь де Вральи называют первым воином короля Альбы.

Монарх потянул себя за бороду.

– Еще он утверждает, что королева Альбы – одна из прекраснейших женщин в мире, – продолжил Абблемон, пробежав взглядом по странице.

– Мог бы упомянуть об этом с самого начала, – оживился правитель. – Он прислал ее портрет?

– Они с королем счастливы в браке и являют собой пример для подражания. – Сенешаль посмотрел на своего господина, сжавшего кулак. – Будущей весной, после Великого поста, они устраивают грандиозный турнир в честь его победы…

– Ты глянь, каков бахвал! А она, полагаю, красива, как шлюха с сифилисом, и такая же верная. – Король посмотрел сверху вниз на Жеребца, уткнувшегося в бумаги едва ли не носом.

– Де Вральи заканчивает письмо заверениями в непоколебимой верности вашему величеству и в открытую заявляет о своем намерении захватить королевство для себя. И для вашей короны. – Сенешаль поднял голову, встретился взглядом с монархом и увидел, как его глаза вспыхнули едва ли не красным, будто освещенные неким внутренним светом. Обдумав последние слова, Абблемон осознал, что допустил ошибку. – Простите, ваше величество.

Ему не следовало упоминать при всем дворе, что де Вральи собирается захватить для короля Альбу.

Однако правитель был великолепным актером и с улыбкой потянулся.

– Может, леди Кларисса будет любезна и сыграет для нас, Абблемон?

Пятнадцатилетняя Кларисса – прекрасная, как дева Мария на картинках в часослове, – почти безукоризненно играла на псалтерии^[100]. На голову ниже короля, исполненная тихого и целомудренного достоинства, она вызывала раздражение других придворных дам.

– Королева запретила ей появляться в своих покоях, – прошептала графиня д’Англюлем, многозначительно посмотрев на кузину-видамессу^[101].

– Бедняжка выглядит так, будто ее недокармливают. – Видамесса наблюдала, как девушка проходит мимо, прижимая к груди свой инструмент. – Думаю, королева слишком жестока, – заметила она тоном, подразумевающим прямо противоположное.

– Я так не считаю, дорогая. Это создание ведет себя бесстыже, как уличная проститутка. – Графиня наклонилась ближе к своей кузине и что-то зашептала той на ухо.

Видамесса умудрилась приподнять и без того выгнутые дугой брови. Ее носовой платок вылетел из рукава, словно им выстрелили из арбалета, и она тут же поднесла его к губам.

– О нет! – воскликнула она, судя по голосу, вполне удовлетворенная.

Если Кларисса де Сартрес что-то и слышала, то решила не терять достоинства. Ее простое платье из коричневой шерсти бесшумно скользило над черно-белым мраморным полом. Девушка склонила голову, пряча свои истинные чувства. Она носила замысловатую сетку для волос из шелка и бисера, украшенную жемчугом и парой полотняных рогов, поднимавшихся от линии роста темно-рыжих волос. Ее лицо прикрывала настолько плотная вуаль, что можно было разглядеть лишь его очертания, но не выражение, по крайней мере при свете свечей. Кларисса держала инструмент, как гордая мать держит свое дитя. Если первая фаворитка короля и знала о том, что другие дамы ее люто ненавидят, то виду не подавала.

Справедливости ради стоит отметить, что из всех женщин в огромном тронном зале, напоминавшем пещеру, Кларисса де Сартрес меньше всего походила на фаворитку монарха. В то время как наряды остальных дам и большинства мужчин пестрели, словно цветы на лугу, в своем платье девушка выглядела простой и невзрачной, как серая мышка. Если бы не затейливый головной убор и музыкальный инструмент, она бы с легкостью сошла за служанку какой-нибудь знатной особы – этот образ дополняли короткий полотняный фартук, надетый поверх платья, связка ключей и ножницы на поясе.

Толки и пересуды летели впереди нее, словно раздуваемый ветром огонь в сухом лесу.

Она подошла к основанию трона и сделала столь глубокий реверанс, что, казалось, она вот-вот упадет на пол. При этом поклон вышел безупречно грациозным – трудно было поверить, что такое вообще возможно.

– Ваше величество, – промолвила девушка.

Король одарил ее улыбкой, а его лицо цвета золота и слоновой кости оживилось.

– Кларисса! – воскликнул он. – Я тебя и не заметил.

– Это правда, ваше величество, я решила держаться в стороне.

Улыбнулась ли она? Окружающие могли только гадать. Одни разглядели под ее вуалью жеманную улыбку, другие – самодовольную ухмылку, а некоторым показалось, что девушка чем-то встревожена.

– Могу ли я сыграть? – спросила она.

Улыбка короля стала еще теплее.

– Я живу ради этого, – заявил он.

Губы Абблемона тронула едва заметная усмешка.

Правитель дождался, когда польется музыка, и принялся наблюдать за придворными, слишком увлекшимися оживленной беседой – никто не слушал игру Клариссы, кроме него. Потом король обратился к своему сенешалю:

– Ты плохо поступил, Жеребец.

– Прошу прощения, ваше величество.

– Никто из нас не безупречен, но впредь внимательнее следи за своим языком. Грубость может перевесить… Боже милостивый, а ведь она действительно умеет музицировать. – Он снова улыбнулся девушке, которая продолжала играть, растворяясь в музыке.

Некоторое время монарх наблюдал за Клариссой, затем кивнул Абблемону.

– Когда она закончит, очисти зал, – велел он. – Не желаю ни с кем разговаривать. Я дал им подходящую мишень для их мерзких пересудов. Де Вральи что-то нужно?

Сенешаль наслаждался игрой девушки. Он любил музыку и чувствовал страсть, с которой Кларисса перебирала пальцами струны. По сравнению с ней другие придворные дамы выглядели полными дурами.

И даже он сам почувствовал себя дураком.

– Так, кое-что, ваше величество.

– Тогда созовем военный совет, но сперва пусть она играет.

Абблемон присутствовал на всех советах своего господина: военном, гражданском, казначейском и даже церковном. Фаворит короля служил хранителем его времени, а также был самым доверенным лицом.

Большинство собравшихся мужчин – даже закаленные в боях рыцари, вроде маршала де Рибомона – стремились узнать его мнение, прежде чем обращаться к монарху. Все советники облачились в доспехи, поскольку так было заведено в Галле и так гласил военный кодекс. Единственным исключением был сам король. Рибомон носил доспехи искусной работы с подвижными нагрудными пластинами, окаймленными бронзой, с накладками из золота, со стихами из Библии на кованом серебре. Танкред Гисарме, королевский управляющий и самый старший из собравшихся, был облачен в богато украшенную броню своей рыцарской гильдии. Закованный в зеленый металл с отделкой из чистого золота, он напоминал молодого дракона. Наручи и поножи Гисарме состояли из чешуек размером с кончик женского пальца, чередовавшихся рядами, из серебра, золота и медной бронзы. Стелкер, командир арбалетчиков, облачился в черные доспехи с золотыми письменами во славу Господа. Василий, отвечавший за оборонительные сооружения архитектор королевских замков, явился в нагруднике, соединенном с наспинником, и кольчуге. Вряд ли кто-то вызвал бы его на бой насмерть, поскольку он был простолюдином и к тому же чужеземцем, но военный кодекс предписывал и ему облачаться в броню. Сам же Абблемон предпочитал простой белый доспех из превосходного металла, без всяких этрусских украшений.

Хорошенько расспросив королевского фаворита и посчитав его мнение вполне приемлемым, мужчины почувствовали себя намного увереннее. Абблемон, верный своему слову, подробно изложил правителю суть дела – освоение северных пустошей Новой Земли.

– На севере у морейцев налажены торговые связи с пришедшими из-за Стены, – заявил купец.

Это был не просто купец, а крупный судовладелец, корабли которого составляли основу галлейского военно-морского флота. Ему принадлежало двадцать огромных бочкообразных когов^[102] с высокими бортами и закругленными носовыми обводами, защищенных от капризов погоды и почти от всех, кроме наиболее мощных, морских орудий. Такие суда считались неприступными для Диких, обитавших в морских пучинах, столь же злобных и опасных, как их сухопутные сородичи. Его звали Оливер де Марш. Подобно Клариссе, он одевался весьма просто – дублет и шляпа из добротной черной шерсти, впрочем, как и чулки. Если кто и знал, что цена за столь качественную валяную шерсть составляла двадцать золотых леопардов за локоть, так только он сам и его портной.

– Несмотря на церковный запрет на любые связи с Дикими, – продолжил де Марш, – у императора имеются чиновники, назначенные для взаимодействия с вождями пришедших из-за Стены, через которых он получает их лучшие товары: паутинный шелк, бобровый мех и мед Диких.

Королю тут же были предъявлены для оценки образцы вышеперечисленных товаров. Он попробовал мед и улыбнулся.

– Восхитительно.

– По всей видимости, в Новой Земле имеются запруды с этим веществом, вытекающим из огромных ульев чудовищных пчел размером с колибри, – заметил де Марш. – Говорят, этот мед обладает волшебными свойствами. – Он пожал плечами, будто отмахиваясь от подобных предрассудков. – Люди в Новой Земле суеверны, ваше величество. – Ледяное королевское молчание. Купец поклонился. – Я видел несколько таких пчел. И… – Он обвел взглядом присутствовавших. – Ирка.

Именно Абблемон предложил торговцу упомянуть об этом. Монарх, собиравшийся снова погрузить свою складную серебряную ложку в мед, поднял глаза и вопросительно изогнул брови.

– Правда видел? – уточнил он.

– Несомненно, ваше величество. И грифона или иное подобное крылатое порождение зла – далеко на юге над одним из внутренних морей, клянусь своей надеждой на царствие небесное, то была не птица. А бобровый…

Король провел по меху большим пальцем. Мех был мягким, как бархат, густым и на удивление теплым.

– Просто великолепен.

– Мы могли бы сами им торговать, – сказал де Марш. – Для императора эти вещи – всего лишь диковинки. А для нас…

Взгляд монарха скользнул к огромному свитку из кожи оленя или лани, тщательно выдубленному и с нарисованной на нем картой.

– Никогда прежде я не видел очертаний Новой Земли, – тихо заметил король. – Выходит, Альба расположена к западу от императора, а земли пришедших из-за Стены – на севере.

– По сути, Альбанское королевство является частью империи, – промолвил Абблемон.

– По сути, Галлейское королевство является частью Румской империи, – парировал король. – И нынешний император в Ливиаполисе из-за какого-то нелепого каприза истории претендует на роль моего сюзерена.

На самом деле этот каприз едва ли имел хоть какое-то отношение к нелепицам или истории – все присутствовавшие прекрасно знали, что притязания императора законны, хотя и только на бумаге, поскольку для претворения их в жизнь требовалась сильная армия, которой он не располагал. Из всех собравшихся лишь Абблемону дозволялось возражать королю, и то не без определенного риска. Правда, на этот раз сенешаль согласился со своим господином, что настало время Галле управлять другими и не позволять управлять собой. Поэтому, вместо того чтобы сказать, что, возможно, император не так уж и неправ в своих притязаниях, и напомнить королю о том, что его родной отец целовал сапоги императора и присягал ему на верность, Абблемон откинулся на спинку стула и заявил:

– Торговля с племенами к северу от Стены дала бы нам возможность облагать налогами новые товары, а также развивать торговлю с югом, что в свою очередь позволит нам… эм, как бы это выразиться… влиять на дикие выходки пришедших из-за Стены язычников.

– Обратить их в истинную веру?

«Если под истинной верой понимать готовность вести торговлю с королем Галле», – подумал Абблемон, но вслух произнес:

– Да, но сделать это с помощью наших священников и наших же солдат, а не патриарха и императора.

Де Рибомон оскалился, словно волк.

– Ах да, – покачал он головой. – Я уже стар и медленно соображаю, но, милорды, если де Вральи хотя бы наполовину преуспел в том, о чем он говорит, и мы сможем хоть как-то влиять на Диких с севера… – Он провел языком по зубам. – Боже милостивый, милорды, мы разделаем императора под орех. Или короля Альбы. И заберем Новую Землю себе.

– Возможно, нам это и не понадобится, – сказал сенешаль, бросив на стол футляр для свитков. – Можете почитать на досуге. Один из моих друзей по переписке.

Он снова откинулся на спинку стула.

Король простер длинную затянутую в черное руку, и его тонкие пальцы уцепились за свиток, будто паучьи лапки.

– Кто он? – спросил правитель, скользя взглядом по выведенным изящным почерком строкам.

– Сам не знаю, а если бы и знал, то не назвал бы его имени даже столь августейшему собранию, – ответил Абблемон. – Вспомните нашу небольшую катастрофу в Арле в прошлом году.

Танкред Гисарме, управляющий, состроил гримасу, будто проглотил что-то горькое.

– Кто-то проболтался.

– Чертов герольд проболтался, – отозвался де Рибомон. – И теперь он корм для свиней, но дело не в этом.

– Вот именно, – кивнул Абблемон. – Известно ли вам, что во времена Архаики глава шпионов давал своим агентам прозвища, используя названия цветов, животных и чего-то еще в том же духе, но никогда не обращался к ним по именам? Никто даже не знал, какого они пола.

– Пола? – переспросил Гисарме. – Мы же не станем использовать женщин в качестве шпионов, не правда ли?

Последовала короткая пауза, какая бывает, когда шестеро вдруг осознают, что один из них – дурак.

– Совсем не по-рыцарски, – пробормотал Гисарме тоном человека, который вдруг узнал, что его соседи поклоняются сатане.

Де Марш откашлялся.

– Если ваше величество хотя бы рассмотрит возможность… – осторожно начал он.

Король никогда не забывал, что среди прочих его обязанностей было не позволять своим лучшим подданным сидеть без дела. Поэтому он улыбнулся и выпрямился.

– Что нужно для того, чтобы наша лошадь приняла участие в этом заезде?

Де Марш ухмыльнулся.

– Ваше величество, я думал отправить торговую экспедицию с большим количеством наших товаров – мечами и доспехами, которые больше всего прочего ценят пришедшие из-за Стены; по словам нашего осведомителя из этрусков, шерсть и льняное полотно, яркие дешевые безделушки, столь любимые сельскими женщинами, бронзовая и медная посуда тоже пользуются спросом на Севере. Но все должно быть хорошего качества. Пришедшим из-за Стены хоть и нравится все, что блестит, но они не дети и не дураки. Так сказал мне этруск.

Монарх потянул себя за бороду и посмотрел на Жеребца.

Абблемон медленно кивнул.

– Я бы тоже так поступил, – осторожно произнес он, – но сначала бы принял кое-какие меры предосторожности – железным кулаком.

Верный выбор темы на военном совете. Де Рибомон, до того скучавший и чувствовавший себя неловко за разговором с купцом, пусть даже заслужившим титул рыцаря за участие в морских сражениях, теперь приосанился и улыбнулся.

– Военная экспедиция? – осведомился он.

Абблемон осклабился, еще больше походя на обезьяну:

– Да, и не только силами отряда рыцарей.

– Разумеется, – согласился маршал.

– Можно привлечь наемников, – предложил сенешаль, будто ему это только что пришло в голову.

На этот раз приосанился король.

– Только не того надменного мальчишку с шайкой отребья, – выпалил он. В прошлом году монарх порядком натерпелся, нарвавшись на войско наемников при попытке с помощью хитрости захватить Арле, и проиграл.

Сенешаль улыбнулся.

«Если бы я только мог нанять именно то войско, я бы так и поступил», – подумал он, но, по-видимому, эти ребята отправились в Новую Землю и сгинули где-то в ее ненасытной утробе.

Де Марш наклонился вперед.

– Ваше величество, у меня есть на примете один человек – весьма успешный искатель приключений и подданный вашего величества. Сэр Хартмут Ли Оргулюз.

– Рыцарь-работорговец? – Правитель поморщился. – Черный Рыцарь? Рыцарь дурной славы?

– Это всего лишь прозвища, ваше величество, – пожал плечами де Марш. – Он верен исключительно вам. К тому же он заплыл далеко на юг, высадился в Ифрикуа и вернулся оттуда победителем.

– В Среднем море он сослужил нам хорошую службу, – добавил Абблемон. – Хотя, признаюсь, на ужин я бы его не пригласил. И не позволил бы ухаживать за своей дочерью, какими бы искренними ни были его намерения.

– На нем черная метка, – не сдавался король. – У него даже имя дьявольское. И в Ифрикуа он сражался на стороне некроманта!

– Ваше величество, – вздохнул купец, – лишь выдающийся человек может отправиться в далекую страну во главе крохотного отряда и воевать там ради нас. Принимать решения…

– Решения, которые свяжут нас навсегда, – задумчиво протянул монарх.

– Решения, которые пришедшие из-за Стены будут уважать, – осторожно добавил Абблемон.

– В Ифрикуа он захватил много рабов, – вставил де Марш.

– Он едва не развязал войну с Дар-ас-Саламом, из-за которой о торговле в Среднем море можно было бы забыть, – прошипел король.

– Справедливости ради стоит отметить, он разбил флот имира при Надиа.

Мужчины обменялись долгими взглядами. Монарх смотрел то на одного своего советника, то на другого.

– Великие планы сопряжены с огромными рисками. Полагаю, сотрудничество этого ужасного человека – не самая большая опасность, с которой мы столкнемся при покорении Новой Земли, – подытожил монарх, покружив вино в золотом кубке, и встал. – Да будет так, – объявил он, и де Марш улыбнулся.

– Ваше величество, – с поклоном обратился к королю купец, – он здесь, ожидает внизу.

Правитель побледнел, его рука взметнулась к груди.

– Я не собирался встречаться с ним лично! – гневно воскликнул он. – Отправьте его воевать с язычниками и дайте мне желаемое, но не ожидайте, что я стану терпеть этого мерзавца в своих покоях.

Торговец сделал шаг назад и низко поклонился, точно следуя правилам этикета. Монарх смягчился и протянул руку для поцелуя, и де Марш отвесил еще один глубокий поклон.

– Я одобряю то, что вы делаете, – тихо произнес король.

Абблемон едва заметно улыбнулся – точно так же, как когда король выказывал свою благосклонность к леди Клариссе.

«Все было бы гораздо проще, – подумал он, – если бы люди просто доверились мне». Для кампании сэра Хартмута у него давно имелся готовый план, завершавшийся завоеванием Альбы и империи, Арле и Этрурии в придачу. Сенешаль сомневался, что доживет до этого, но привлечение Черного Рыцаря было ключевым шагом.

– Ему потребуются осадные орудия, – заметил Абблемон.

– Зачем? – поинтересовался король.

Де Марш уже покинул зал для совещаний.

– У нас уйдут годы на то, чтобы построить в Новой Земле порт, – ответил сенешаль. – Куда проще захватить его.

– Чувствую, ты уже даже выбрал какой, – вздохнул король.

Улыбка тронула губы главного советника:

– Один из величайших замков в мире – Тикондага.

– Никогда о нем не слышал, – пожал плечами монарх и откинулся на спинку стула. – Теперь-то я могу послать за леди Клариссой, Жеребец?

Сенешаль поджал губы.

– И зачем нам нападать на столь мощный замок?

– Это значительно сократит затраты на содержание гарнизона, послужит серьезным предостережением вашим врагам, а еще прославит ваше величество, – поклонился Абблемон.

– А если Черный Рыцарь не справится или же совершит что-то нечестивое?

– Тогда мы отречемся от него и вдоволь наговоримся о жадности купцов и наемников, – сказал сенешаль.

Большим пальцем он потер маленький герметический амулет на поясе, по виду напоминавший заклепку. И он наиграл на ухо Клариссы де Сартрес тихую мелодию, подав знак явиться. Именно таким необычным способом Жеребец обеспечивал то, что она всегда случайно оказывалась где-то поблизости.

Монарх сухо усмехнулся своему придворному и произнес:

– Да будет так.

ДЛИННЫЕ ОЗЕРА – СТРАНА ТЫКВ – НИТА КВАН

Питер, Нита Кван, ни за что бы не вернулся в Ифрикуа, даже если бы ему предложили летучий корабль и компанию гурий в придачу.

Он размышлял об этом, лежа на спине под великолепным кленом и наслаждаясь видом округлого зада своей жены, пропалывавшей тыквы мотыгой с наконечником из бронзы, который он собственноручно отлил из обломка пришедшего в негодность доспеха.

Скорее всего, она носила их дитя, однако это ничуть не уменьшило ее красоту, равно как и не навело Питера на мысль, что ему следует подняться и размахивать мотыгой вместо нее. Это женская работа. Три огромные шкуры, растянутые на рамах за его спиной, свидетельствовали о его непосильном вкладе в благополучие семьи.

Очертания ее ягодиц, прикрытых лишь тонкой оленьей шкурой, их ритмические движения… Жена повернулась и взглянула на него из-под густых ресниц. И залилась громким смехом.

– Я шаман и могу читать твои мысли.

Затем она вернулась к прополке, двигаясь вдоль ровного ряда тыкв. Она рубила сорняки, словно убивающий боглинов воин, – столь же умело и безжалостно. Питер и не представлял, что она настолько хороша в сельском хозяйстве. Правда, убив ее мужа и объявив женщину своей, он не знал о ней ничего, кроме того, что у нее мягко между бедер.

Теперь она двигалась вдоль рядов кукурузы – зрелой, в человеческий рост. После того как матроны собрали первые початки, все девушки подходящего возраста бросились играть среди стеблей в догонялки с парнями. Повсюду слышался громкий смех и лились галлоны доброго сидра, а Ота Кван взял себе молодую жену.

Супруга Питера остановилась и сорвала спелый початок. Медленно очистила его от обертки из листьев и шелка. Их взгляды встретились. Ее губы коснулись верхушки кукурузы…

Нита Кван вскочил и подбежал к ней.

Она отступила в заросли кукурузы, скидывая обернутую вокруг бедер юбку.

– Помни о малыше, – сказала она и рассмеялась ему прямо в рот.

Новая супруга Ота Квана была дочерью верховной матроны Синий Нож. Ее отец – тихий мужчина, одаренный охотник и глубокий мыслитель – совсем не интересовался управлением людьми.

Девушку звали Амийха. И она была совсем юной – едва доросла, чтобы бегать среди кукурузы, как сказали бы сэссаги. Зато отлично смеялась и была готова развлекать своего новоиспеченного супруга, как подобает верной жене. К тому же она происходила из влиятельного рода. Ее многие любили, и для Ота Квана такой брак означал укрепление собственного положения. И он удивил всех, охотясь на оленей, расставляя ловушки и даже работая в полях рядом с новой женой. Свою хижину Ота Кван покрыл сохнущими шкурами, а после войны, пробыв дома целый месяц, предложил возглавить людей и отправиться на поиски меда. Огромные запруды с медом Диких ежегодно смещались на запад, но отряд смельчаков всегда смог бы их отыскать. Когда он выступал с этим предложением перед матронами, правившими людьми в мирные времена, его теща проследила за тем, чтобы зять проявил должное смирение. Жена поддержала Ота Квана, и матроны дали согласие.

Питер успел сменить набедренную повязку и поставил кипятиться воду для чая в отличном медном котелке – едва ли не единственном трофее, доставшемся ему после летней военной кампании. Он продолжал размышлять о своей счастливой жизни, и насколько она лучше той участи, которой он ожидал, попав в рабство, когда тень Ота Квана закрыла дверной проем.

– Мир этому дому! – поздоровался тот. – Привет, брат. Можно войти?

Нита Кван отодвинул оленью шкуру и закрепил ее.

– Жена говорит, что так мы зазываем внутрь мух, – заметил он, – а мне сдается, наоборот.

Ота Кван быстро обнял его.

– Полагаю, королева Альбы приводит тот же довод, но король все равно оставляет окна открытыми, – заявил он, развалившись на груде шкур. – А ты времени даром не терял.

– Я счастлив и не хочу ничего менять, – ответил Питер. – У нас будет мальчик.

Старший сэссаг вскочил и заключил Нита Квана в объятия.

– Отлично! И плевать на все эти охоты.

Питер пожал плечами.

– Я слышал, зимой не поплюешь.

Ота Кван на миг посерьезнел.

– И это правда, брат. – Он состроил гримасу. – Я собираюсь сделать вылазку на запад за медом.

Нита Кван засмеялся.

– Поскольку у меня есть жена, я в курсе. И ты знаешь, что я пойду с тобой. Правда, не уверен, есть ли у меня выбор.

– Мед хорошо продается, когда иноземные гуси поднимаются вверх по Великой реке или когда мы торгуем им через Стену, – сказал Ота Кван. – Просто гуси дают за него значительно больше.

Дикими гусями сэссаги называли огромные округлые корабли этрусков, приплывавшие по реке почти ежегодно в конце осени для торговли. Иногда их было всего несколько, а иногда – целые флотилии. Обычно они швартовались на востоке, но за последнее десятилетие, как заметили матроны, стали заплывать все дальше и дальше вверх по Великой реке.

– Как и бобровый мех, – добавил Питер. – У меня больше тридцати шкур.

Ота Кван махнул рукой. Он считал, что с бобровым мехом слишком много возни.

– Если поспешим, добудем столько меда, сколько сможем унести. Как в прошлом году.

– В прошлом году ты потерял воина.

Лицо Ота Квана омрачилось, но они с братом уже давно установили определенные границы в отношениях, поэтому он лишь пожал плечами.

– Да. В самом деле, это на моей совести.

Питер знал об этом больше, чем ему бы хотелось, поэтому промолчал. Болтовня – женское дело, мужчины должны слушать.

– В любом случае я пойду с тобой, – наконец произнес он. – И ты это знаешь.

Ота Кван поднялся.

– Я был бы благодарен, если бы ты объявил об этом у костра.

Питер кивнул.

– Когда выдвигаемся? – спросил он.

Старший сэссаг посмотрел на дым над очагом.

– Вода кипит. Через два дня, если сумею собрать десять человек.

Нита Кван хлопнул его по плечу, склонился над котелком и заварил чай.

АРФЛЕР И МОРЕЙСКОЕ МОРЕ – СЭР ХАРТМУТ ЛИ ОРГУЛЮЗ, ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ

Три округлых корабля возвышались над пристанью, словно сторожевые башни над крепостной стеной.

Точно так же Черный Рыцарь возвышался над своими спутниками на причале, а его наручными ремнями можно было опоясать женскую талию. На голову выше любого из окружавших его галлейцев, он был в доспехах и во всеоружии, хотя находился в торговом порту самого защищенного рейда^[103] в Галле.

Сэр Хартмут наблюдал, как раскачивается его боевой конь, которого с помощью специального подъемного механизма поднимали все выше и выше вдоль борта судна пятьдесят уголовников. Однако портовые грузчики знали свое дело и, невзирая на проклятья сэра Хартмута, продолжали грузить на корабль его коня и скакунов всех его рыцарей – без малого двадцать огромных животных и еще десять запасных.

Стоявший рядом с ним Оливер де Марш оторвал взгляд от глиняной таблички.

– …Арбалеты в основном. В Хуране на них есть спрос, так, по крайней мере, сказали мне этруски, – пожал плечами купец. – Они еще ни разу не уронили лошадь, милорд.

Сэр Хартмут недовольно взглянул на Этьена де Вье, своего оруженосца. Тот отвесил поклон капитану торгового судна.

– Вынужден вам напомнить, что сэр Хартмут не разговаривает с представителями третьего сословия.

Де Марш откашлялся.

– Но… Ведь… Это он меня спросил, что мы везем!

Оруженосец едва заметно качнул головой.

– Нет, капитан, осмелюсь с вами не согласиться. Он просто задал риторический вопрос. Если вы соизволите сообщить мне содержимое вашего груза, я передам эти сведения моему рыцарю, если он сочтет, что это ему интересно. В любом случае, вам лучше не обращаться к нему напрямую.

– Что, даже в бою? – не мог поверить де Марш. – А известно ли вашему господину, что меня посвятил в рыцари лорд-адмирал лично?

Сэр Хартмут продолжал следить за погрузкой своего коня.

– Битва облагораживает, – изрек он. – Если мы вступим в бой как союзники, скажи этому человеку, я без колебаний стану разговаривать с ним и даже выслушаю его мнение. – Пожав плечами, гигант добавил: – Я незнаком с лордом-адмиралом. – Его взгляд скользнул по де Вье и остановился на капитане торгового судна. – А еще скажи ему, если он продолжит таращиться на меня, то в конце концов я выйду из себя.

По правде говоря, Черный Рыцарь был одним из самых красивых мужчин, когда-либо встречавшихся на жизненном пути Оливера де Марша. На голову выше всех в доках, с иссиня-черными волосами и гладкой, не покрытой шрамами оливковой кожей, столь характерной для южан, к коим сэр Хартмут и относился. Его усы блестели, словно смазанные маслом. Возможно, так оно и было, подумал де Марш. И синие глаза. Купец никогда не видел человека с синими глазами и такой темной кожей. К тому же столь невероятного оттенка синевы – темно-синие, как лазурит.

«Черт побери, я снова пялюсь на него».

Де Марш поклонился оруженосцу.

– Пожалуйста, месье, передайте своему господину, что его желания будут исполнены, а также заверьте его в том, что эти люди еще ни разу не уронили лошадь.

На мгновение сэр Хартмут посмотрел торговцу прямо в глаза.

– Лучше бы им не начинать с моей, – заметил гигант. Вместо безумия или надменности в его темных очах читалось веселье. – Этьен, спроси еще у нашего капитана, пока он проявляет к нам интерес, насколько хорошо вооружены его матросы?

– Я бы не нанял человека, который не умеет сражаться, – заявил де Марш, отмахнувшись от оруженосца. – С каждым годом этруски становятся все неистовее. Они не хотят, чтобы мы плавали по Великому Хурану. – Он замолчал и снова отвесил поклон де Вье. – А еще передайте своему господину, что все мои люди хорошо вооружены: у каждого имеются кольчуга, шлем, меч и пара копий; у большинства есть нагрудники из новой стали.

Толстые губы сэра Хартмута растянулись в усмешке.

– С тремя округлыми кораблями и моими рыцарями я постараюсь преподать этим этрускам отличный урок. Нас ждет славное приключение, Этьен.

– Да, милорд, – как-то вяло отозвался оруженосец.

ДЛИННЫЕ ОЗЕРА – СТРАНА ТЫКВ – НИТА КВАН

Дни покидали деревню в темноте; на востоке едва забрезжили первые оранжевые всполохи рассвета. У каждого воина было по два ведра из бересты с дужками из еловых корней. Они почти ничего не весили, и мужчины привязали их к своим копьям, перекинули луки и колчаны за спины, насыпали в сумки по пять пригоршней пеммикана^[104] и табак, чтобы покурить, когда им приспичит посетовать на своих жен. У каждого имелось по одеялу. Обычно с воинами отправлялись и женщины, но не в этот раз.

Мужчины выбегали из деревни под предводительством Ота Квана, а женщины собрались и голосили или выкрикивали прощальные слова, напоминая ирков погожим летним утром – масса задушевных напутствий, большей частью едких. Жена Питера причитала, что он оставил ее вынашивать ребенка в одиночку, а супруга Се-хум-се кричала, что она ужечувствует себя опустошенной, такой опустошенной…

Под их громкий хохот отряд выбежал из деревни.

Выбежал быстро.

И темпа уже не снизил. Мужчины, отправившиеся с Ота Кваном, знали, кто он и кем хочет стать. Он не скрывал своего желания вновь называться военным вождем. Все эти люди сражались рядом с ним, разукрашенные словно демоны, против погонщиков и толстокожих, и всем было известно, что матроны поговаривают о войне с хуранцами на востоке – еще одним племенем пришедших из-за Стены, обуреваемым опасными идеями и жаждущим новых земель.

За несколько месяцев, проведенных среди сэссагов, Питер понял, что этот народ имеет столь же сложную социальную организацию, как и все остальные. Например, когда его соотечественники готовились к войне, немногочисленная каста воинов в каждом племени усиленно тренировалась. У сэссагов почти все мужчины и немало женщин были воинами, но они никогда не утруждали себя тренировками. Или, вернее, любое их действие было своего рода тренировкой. Они постоянно бегали, а ходили пешком разве что по деревне. Каждая охота представляла собой подготовку к войне, а каждая война помогала отточить навыки охоты. Ведь охота в землях Диких уж очень походила на военные действия. Так же, как и сбор меда.

В первую ночь, будучи полон сил, Питер соорудил из речной глины невысокую печь и испек в ней кукурузный хлеб. Остальные раздобыли кроликов и белок, так что воины отлично поужинали. Никто не стал расходовать пеммикан. Молодой мужчина – кузен его жены по имени Айен-та-нага – склонился над ним и усмехнулся.

– Говорят, твой хлеб стоит того, чтобы прийти и отведать его, – заметил он. – Клянусь задницей Тары, как хорошо называть тебя двоюродным братом!

Айен-та-нага засмеялся. Остальные мужчины закивали. Раньше Питера никто не благодарил за стряпню, но теперь все поменялось. Став полноправным сэссагом, он снискал хоть и странную, но вполне заслуженную славу. Нита Кван, Дающий Жизнь, повар. Чертовски хороший повар.

На второй день пошел дождь, и Питер промок и замерз. Ему не доставляло удовольствия спать вповалку среди других мужчин, но ничего иного не оставалось. С каждым разом он все больше привыкал к этому: Питер выспался лучше, чем ожидал. Когда он встал, все так же моросил дождь. К счастью, небольшой костер, на котором вчера жарили мясо, до конца не потух. Он и двоюродный брат его жены подбросили в огонь хвороста, чтобы остальные могли немного насладиться теплом. Воины заварили и выпили чай, помочились на костер, а Ота Кван велел угрюмому юнцу по имени Гас-а-хо нести котелок, и тот нехотя подчинился.

Питер остановился рядом с парнем и посоветовал:

– Вымой его и положи в свое ведро. Будет намного легче.

Юноша поджал губы, взглянул на Нита Квана и, пожав плечами, бросил:

– Ладно.

Позже, когда бежал рядом с бывшим рабом, юнец заявил:

– Ты прав. Так намного легче. Завтра я сам вызовусь нести его.

Питер знал, что от него ждут веселого смешка, но просто кивнул.

– Хорошо. Знаешь, чем больше ты трудишься, тем меньше дерьма тебе поручат.

Дальше Гас-а-хо мчался в молчании.

Они бежали весь день. К вечеру Питер порядком устал, но все же гордился собой – когда он впервые присоединился к сэссагам, круглосуточные забеги едва не доконали его. Теперь же он понимал их необходимость. И все равно продолжал ненавидеть.

Ночью лило как из ведра, поэтому устраивать кухню не было смысла. Ота Кван отправил двоих самых старших мужчин обследовать горный хребет слева от них, на севере, и они обнаружили пещеру. На самом деле то был скорее скальный грот, нежели пещера, и сначала оттуда пришлось прогнать обитателей – стаю койотов. Пока мышцы остывали после бега, воины собирали хворост, а потом сын шамана одним движением ладони разжег костер. Едой им послужил пеммикан. Питер любил пеммикан, остальные же вздыхали и жаловались.

Утром они снова побежали на запад. Над руслом реки стелился туман, низкие облака проплывали над головами, но дождя не было. Благодаря невероятной удаче Питер подстрелил оленя: прислонившись спиной к дереву, он мочился на склон холма и вдруг увидел вышедшую из укрытия олениху. Ему хватило времени, чтобы завершить начатое, натянуть на лук тетиву, наложить на нее стрелу и наблюдать, как животное простодушно остановилось в неглубоком овраге прямо под ним. Он видел, как олениха нюхает воздух, без сомнения, напуганная запахом его мочи. Стрела воткнулась ей между лопаток. Животное упало замертво, даже не успев отпрыгнуть. Воины похлопали Питера по спине и похвалили.

Небольшой отряд провел там целый день, смастерив укрытие и поедая оленину – Гас-а-хо тоже удалось подстрелить оленя. Оставшееся мясо они засушили и на шестой день отправились в путь. Тропа была сухой, дождь не шел, поэтому воины пробежали больше, чем в предыдущие дни, хотя остановились чуть раньше, разожгли костер и приготовили подобие рагу из высохшего мяса, пеммикана и малины, собранной с кустов, росших вокруг лагеря.

В темноте Ота Кван похлопал Питера по плечу:

– Дежуришь.

Он переходил от воина к воину, назначая ночных дозорных.

Потерянный час сна. Но они зашли далеко в земли Диких, и Нита Кван знал, что Ота Кван прав. Целый час он всматривался в темноту – то было легкое дежурство. Когда оно почти закончилось, к нему с раскуренной трубкой подошел Ота Кван, и они разделили ее, передавая друг другу олений рог с каменным мундштуком.

Мужчины сидели в полной тишине так долго, что Питер смог заметить движение звезд над головой. Он глубоко вздохнул.

Ота Кван сделал то же самое.

– Чувствуешь запах? – вдруг спросил он.

Нита Кван понятия не имел, о чем идет речь.

– Запах чего?

– Меда, – ответил старший сэссаг. – Сладости.

Внезапно Питер осознал: то, что он принимал за послевкусие от табака, на самом деле запах меда Диких.

– Ага.

– Ударим быстро и повернем домой, – сказал Ота Кван. – Здесь кто-то еще. Скорее всего, боглины, тоже за медом. – Он пожал плечами. – Хватит на всех.

И Питер почувствовал, как тело его названого брата сотрясается от смеха.

– В любом случае, будем на это надеяться, – заметил Нита Кван.

К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК – ШИП

Шип расположился у подножия огромного, возможно, четырехсот- или пятисотлетнего клена, ветви которого опускались естественным пологом, ствол служил пристанищем мириадам больших и малых существ, а выступающий нарост размером с человека – укрытием от дождя даже для такого огромного существа, как чародей.

По сути, ему было плевать и на дождь, и на снег, и на солнце. Но это дерево, красивое и исполненное собственной силы, Шипу нравилось, а нарост-укрытие, казалось, образовался специально для него.

Он находился к северу от озер – на расстоянии в двести с чем-то лиг от Лиссен Карак. Темное солнце не смогло бы выследить его здесь. Хотя чародей не боялся Красного Рыцаря.

Все это в прошлом.

Поэтому Шип сидел под дождем, нюхая воздух. Он сразу же почувствовал заклинание Гауз Мурьен и позволил ей обнаружить себя. Она была далеко, а ее призыв лишь напомнил ему, насколько сильную неприязнь он испытывает к ней, ее похоти и глупым страстям. Когда-то давно при дворе Гауз считалась врагом Софии, и, несмотря на то что с тех пор многое изменилось, Шип все еще презирал ее.

«София мертва».

Чародей вздрогнул.

Он не любил Гауз Мурьен. Почти так же, как не любил мотыльков. И бабочек. Колдун взмахнул похожей на толстый сук рукой, сгоняя крупного мотылька со своей окаменевшей кожи.

С самого детства он терпеть не мог мотыльков, а прямо сейчас ему не нравилось абсолютно все вокруг. После бегства с полей Лиссен Карак Шип решил полностью пересмотреть свои взгляды – преданность Диким, теорию, которой он руководствовался при взаимодействии с другими существами. И даже здравость собственного рассудка теперь вызывала у него сомнения.

Чародей понял, что свалял дурака, попытавшись командовать армией. Этот путь вел лишь к пустоте – к бессмысленной власти, а ему хотелось большего – чего-то ощутимого только в эфире.

Он жаждал могущества. И никакая мирская слава не приблизит его к заветной цели. Ему нужно время, чтобы обрести новые знания, восстановить силы и многое переосмыслить. Мир снова оказался сложнее, чем ему представлялось.

Если бы Шип мог улыбнуться, он бы так и сделал. Чародей поднялся, при этом его огромные ноги заскрипели, словно деревья на ветру, и дотронулся закованной в броню рукой до ствола древнего клена.

– Отправлюсь на запад и кое-чему там научусь, – прохрипел он.

«Я выставил себя на посмешище, – подумал Шип. – Пожалуй, стоит оставить этот облик как напоминание о собственных ошибках».

Если чародей и обращался к дереву, то ответа не получил. Только он развернулся, чтобы отправиться на запад, как ударила молния.

И ударила она прямо рядом с ним – демонстрация поистине разрушительной силы. От огромного клена почти ничего не осталось: его сердцевина превратилась в дымящиеся щепки, а могучий ствол раскололся так, будто его разрубили исполинским топором.

Шипа, чье тело было значительно крупнее, чем у рхуков или здоровенных троллей, швырнуло на землю и пригвоздило сучьями древнего дерева. А воздух вокруг него напоминал густую кашу из чистой силы.

Если бы Шип мог кричать, он бы так и сделал.

Он почувствовал, как некая сущность завладела его сознанием, но не стала уничтожать его. В голове чародея появилось нечто, чего он не мог понять, – среди переплетения корней и паутины, где Шип творил свои заклинания и хранил в памяти сотни вариантов использования потенциальной энергии, теперь возникло темное пятно, словно гниль на коре здорового дерева.

Никто не мог выследить его здесь.

Но все же нечто настолько могущественное, не поддающееся описанию, появилось из ниоткуда, пригвоздило чародея к земле, вторглось в его сознание и испарилось.

Слева от него сквозь гору рухнувшей на землю зелени он разглядел какой-то предмет, лежавший на листьях и ветках, будто в огромном птичьем гнезде.

То было черное яйцо размером с голову человека. Правда, не настоящее, поскольку его покрывала чешуя, а с обоих концов имелись странные колпачки, похожие на доспехи.

Закованное в броню яйцо.

В эфире от него исходила сила.

В реальности – жар.

Шип возвел щиты – сверкающие полусферы травянисто-зеленого цвета, выставленные друг за другом, будто слои дамских нижних юбок. Затем он настроил или создал магические инструменты, чтобы тщательнее изучить загадочное яйцо – рассмотреть, пощупать, проверить. После этого чародей воспользовался собственными силами, духовными и физическими, чтобы выбраться из-под упавшего на него клена, и приступил к исследованию.

Но у него ничего не вышло: яйцо, а это было именно оно, не позволило.

Безотлагательных планов у Шипа не имелось, и он подозревал, что до сих пор не до конца пришел в себя. Устроившись под древесным наростом, чародей сначала долго и внимательно рассматривал яйцо, затем прикоснулся к нему, одновременно изучая возникшую в своем сознании темноту.

Он чувствовал себя униженным.

«Что это за сущность? Чего она хочет?»

Прошел час, но она так и не вернулась. Закованное в броню яйцо лежало, излучая тепло, а Шипа постепенно наполняла сила, появилась цель. Впервые с момента его поражения на холмах Лиссен Карак он знал, чего хочет.

К СЕВЕРУ ОТ СТЕНЫ – ЯННИС ТУРКОС

Яннис Туркос не сводил глаз со своей жены-хуранки Кайлин, шившей для него мокасины. Но все его мысли были сосредоточены на грядущем совете, где ему предстояло выступать. Супруга оторвалась от работы и сказала:

– Не беспокойся. Они прислушаются к тебе.

Он покачал головой.

– Все намного сложнее, чем…

За два года, проведенных среди пришедших из-за Стены, он убедился в том, что они отнюдь не дети, которых нужно всему учить. Но кое-какие глубоко укоренившиеся предрассудки у него все же остались. Например, он терпеть не мог делиться своими планами. К тому же пришедшие из-за Стены – не имперцы и даже не альбанцы. Непостоянные и весьма эксцентричные, они позволяли себе то, чего не позволил бы ни один цивилизованный человек.

Яннис любил свою жену, как и ее народ, помешанный на войне, которую он считал бессмысленной и разрушительной.

– Чай готов, – сказала Кайлин. Ее голос прозвучал совсем по-детски из-за сухожилий, которые хуранка держала во рту.

Но Туркос был слишком взволнован, чтобы распивать чаи. Поднявшись, он вышел из хижины и увидел своих многочисленных политических противников, устроившихся на пороге дома на противоположной стороне небольшого пятачка плотно утрамбованной земли, который Туркос про себя именовал площадью. Большая Сосна махнул ему рукой.

На совете Большая Сосна был его заклятым врагом. Несмотря на это, прошлой осенью они вместе охотились на оленей и бобров и неплохо разжились пушниной. Жизнь среди пришедших из-за Стены являла собой странную смесь соперничества и взаимопомощи.

Поэтому Туркос махнул ему в ответ и улыбнулся. Выбор у него был невелик: вернуться к острой на язык супруге, от проницательного взгляда которой ничего не утаить, или же приготовиться отвечать на кучу вопросов двухсот пятидесяти хуранцев. Приняв решение, он скользнул обратно за полог из лосиных шкур и снял с огня медный чайник. Разлив напиток в кружки морейской работы, Яннис передал одну жене и прочитал в ее глазах удовольствие и благодарность. Обычно именно так женщины любого племени смотрят на своих мужей, когда те оправдывают их ожидания. Кайлин выплюнула сухожилия в руку, отложила их и принялась за чай. В свою кружку Туркос добавил мед Диких.

– Ты как ребенок, – с нежностью заметила супруга.

Яннис сел в кресло, сколоченное собственными руками, поскольку пришедшим из-за Стены даже в голову не пришло бы пользоваться подобной вещью. При тусклом свете стоявшей рядом небольшой лампы, наполненной оливковым маслом, он вот уже в который раз перечитал свиток, полученный месяц назад.

Логофет дрома приветствует своих агентов среди лесов и пустошей!

До нас дошли слухи, что враги императора пытаются использовать пришедших из-за Стены в качестве оружия против империи. Еще мы слышали о массовом вторжении пришедших из-за Стены в Альбу этой весной; достоверные источники утверждают, что основу их войска составили сэссаги и абенаки. Любое противостояние между хуранцами и сэссагами может затронуть Фраке. В свою очередь вторжение во Фраке пагубным образом скажется на экономике империи, но по воле Божьей и милости императора мы надеемся предотвратить подобное несчастье. Пусть все агенты логофета примут это во внимание и действуют сообразно. Более того, отдельные лица при дворе уже не столь восторженно относятся к политике императора в отношении земель и пришедших из-за Стены. Посему агентам логофета надлежит с особой тщательностью проверять на подлинность всякое сообщение из дворца, начиная с этого.

Послание было начертано магическими чернилами на пергаментном свитке и зашифровано при помощи буквенно-цифрового кода, менявшегося каждые полгода. Затем этот код был переведен на высокую архаику, использовавшуюся крайне редко во всем мире. Доставил письмо посыльный императора – могучая птица, выращенная специально для этой цели. Но, несмотря на столь многочисленные меры предосторожности, послание главы шпионской сети императора содержало лишь невнятные слухи и недвусмысленный намек на внутреннюю измену.

Туркос вновь перечитал его. Вот уже шестой раз он заново расшифровывал послание в поисках новой подсказки или случайной фразы, которая могла бы помочь ему увидеть скрытое значение. Он опробовал прошлогодний ключ и даже тренировочный, которому его обучили в университете.

Но никакого тайного смысла там не имелось.

Как и других стоящих сведений.

– Говори от сердца, – посоветовала ему жена, – а не от шкуры мертвого животного.

Кайлин была миниатюрной женщиной со стройным мускулистым телом и чуть широковатым строгим лицом. Далеко не красавица по морейским меркам, она не стеснялась проявлять свои чувства – она смеялась от счастья, а когда злилась, хмурила брови. Ему нравилось ее лицо. Раскосые глаза и острые скулы напоминали ему, что далеко не все пришедшие из-за Стены были беглыми крестьянами и на самом деле многие из них являлись представителями другой расы, отличной от его собственной.

Жена подалась вперед и поцеловала его.

– Пахнет сухожилиями, – заметил Туркос, и они рассмеялись.

Он скатал пергамент и убрал в легкий футляр из кости, в котором его доставили. Яннис поцеловал жену и погладил по боку, но она шлепнула его по ладони.

– Одевайся. Пока ты нарядишься в свои пышные одежды, я как раз успею закончить мокасины.

Туркос поднялся и подошел к кровати, на которой они разложили его одежду для выступлений на совете – тщательно подобранные элементы из морейского придворного костюма и хуранского парадного наряда. Там имелся кафтан из оленьей шкуры, скроенный на морейский манер, но отороченный иглами дикобраза. Вместо чулок Туркос носил хуранские леггинсы, каждый шов которых был расшит этрусским бисером. Образ дополняли рубаха морейского кроя и брэ. Натянув леггинсы, Яннис подпоясался морейским солдатским ремнем – от некоторых вещей он так и не смог отказаться.

Его жена наклонилась и надела ему на ноги новые мокасины. Они были великолепны – отвороты, расшитые выкрашенными в багряно-красный иглами дикобраза, с нанизанными на шнуры бусинами из раковин по краям.

Пришедшие из-за Стены любили багряный цвет, а Туркос из-за этого заметно нервничал. В империи считалось преступлением носить багряную одежду без особого разрешения императора.

Что, правда, не помешало Яннису восхититься работой жены:

– Благодаря тебе я выгляжу как король!

– Хуранцам плевать на королей. Ты выглядишь как настоящий герой, коим и являешься. Иди и выступи со своей речью.

Кайлин помогла ему прикрепить к портупее тяжелый чинкуэда^[105]. Затем подняла с кровати плащ, который сама же и сделала из сотен шкурок черных белок: соединила их вместе невидимыми швами и расшила ярко-красными шерстяными нитками. Накинув плащ на плечи мужа, она скрепила его двумя морейскими фибулами, указывавшими на воинское звание Туркоса: отлитая из серебра голова бессмертной горгоны Сфейно^[106] на правом плече и золотая голова Эвриалы – на левом.

Затем Кайлин подала ему топор – легкое стальное лезвие с курительной трубкой, хитроумно вделанной в обух. Яннис наловчился с подчеркнутым безразличием держать его на изгибе руки на протяжении всего заседания совета, сколько бы часов оно ни длилось.

Супруга встала на цыпочки и еще раз поцеловала его.

– Когда будешь говорить от имени императора, не забывай, что ты – мой муж и хуранский воин и что среди членов совета у тебя нет врагов, ибо все вы стараетесь во благо своего народа.

Он улыбнулся ей.

– Иногда мне кажется, что ты – моя мать, а я просто маленький мальчик.

Кайлин усмехнулась, взяла его за руку и почувствовала, как та дрожит.

– О, мой милый! Моя защита!

Она прижала его ладонь к своей левой груди. И это отвлекло его от тревог. Туркос снова улыбнулся. Его пальцы шевельнулись, как будто по своей воле.

– Я не должна тебе этого говорить, но матроны уже решили сделать так, как ты предлагаешь, – промолвила Кайлин. – Никто не хочет войны с сэссагами, кроме северян, – вздохнула она. – Теперь иди! А то, судя по твоей руке, тебе здесь задерживаться не стоит!

Он постарался выйти из-под полога из оленьей шкуры со всем достоинством, которое оттачивал в течение двух последних лет здесь и еще двадцати предыдущих, проведенных при дворе в Морее.

Большая Сосна в столь же пышном одеянии стоял на улице. Он был на голову выше Туркоса. Мужчины кивнули друг другу, и раз уж волею судеб они вышли из своих хижин одновременно, то были вынуждены идти через деревню вместе.

От каждой двери до них долетали шепотки.

– Все думают, что нам с тобой удалось договориться, – заметил Яннис.

– Может, и следовало бы, – ответил высокий воин. – В нашем распоряжении сотня шагов. Скажи, почему мы должны напасть на северян, а не на сэссагов? Они ведь уже разбили сэссагов и многих захватили в плен. Сожгли их деревни. В ответ северяне ударят по нам.

У Янниса возникло ощущение, будто ангел Господень сошел с небес и прочистил уши его закоренелого противника. Такое случилось с ним впервые за три года, проведенные в деревне. Обычно к его словам никто не прислушивался; на одном из заседаний совета Большая Сосна искусно убедил всех в том, что Яннис недостаточно хорошо говорит на их языке, чтобы изложить собственные доводы, и тогда позвали его жену. Лишь позднее Туркос осознал, что, по сути, вместо него говорила женщина, чьи слова имели вес на совете матрон, но ничего не значили на совете мужчин. Таким образом, его выставили на посмешище. Но стать объектом насмешек оказалось не так ужасно, как он ожидал, – более того, впоследствии выяснилось, что в деревне у него заметно прибавилось друзей.

Все эти мысли и еще сотня им подобных пронеслись у него в голове, пока он молча шел рядом с Большой Сосной.

Десять шагов Туркос потратил на обдумывание.

– Для хуранцев мир лучше, чем война, – наконец высказался он. – Этой весной сэссаги потеряли много воинов, но зато получили много оружия и еще больше доспехов. Ветер шепчет, что они заключили союз с могущественным чародеем.

– Может, и так, – согласился его собеседник.

– Северянам нужна легкая победа. Их водоемы, служившие обиталищем для бобров, пересохли от засухи, а урожай зерна оказался весьма скудным.

Туркос остановился, словно громом пораженный, внезапно осознав кое-что важное: он мог бы спасти хуранцев, по крайней мере, свое поселение и еще шесть подконтрольных ему, от прямого военного столкновения другим способом.

– А что, если мы вовсе не станем отправлять свой военный отряд? – сказал он, шагнув вперед. По лицу Большой Сосны Яннис понял, что его слова нашли отклик в душе высокого хуранца. – Что, если мы направим к сэссагам делегацию и объявим о своем отказе участвовать в войне северян, при этом наши воины… – Он пытался подобрать слова, чтобы объяснить тактическую идею оборонительного патрулирования морейцев. – …будут следить за происходящим из засады, а мы сами займемся сбором урожая?

Они приближались к костру совета.

– Никаких нападений? Лишь небольшие отряды, вроде охотничьих, чтобы следить за всеми тропами? – Большая Сосна почесал макушку, на которой красовались роскошные перья цапли. – Чем больше мелких военных отрядов, тем больше командиров и практики для молодняка. Если бы ты поделился этой идеей со мной раньше, мы бы давным-давно все решили.

– Мне самому она только что пришла в голову, – признался мореец, отбросив всякую осторожность.

На глазах у всей деревни, прежде чем войти в дом совета, Большая Сосна и Яннис Туркос ударили по рукам. Оба смеялись.

МОРЕЯ – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

– Он что, всерьез рассчитывает расплатиться с нами, выдав за меня свою дочь? – недоумевал капитан.

Благополучно миновав Миддлбург, они остановились на отдых в далекой морейской глуши – повсюду раскинулись бледно-зеленые холмы и песчаные горные хребты, уходящие в залитую солнцем даль.

Красный Рыцарь рассмеялся, едва не поперхнувшись разбавленным вином, которым его угостил сэр Алкей.

Сэр Гэвин усмехнулся.

– Говорят, она – самая красивая женщина нашей эпохи, – заметил он. – Хотя не уверен, что при перепродаже цена останется такой же.

Мореец, который ежедневно получал донесения прямо из дворца, доставляемые огромными черно-белыми птицами, огрызнулся:

– Крайне неудачная шутка, сэр Гэвин.

Капитан залпом допил остатки вина.

– Давайте уточним. У герцога Фракейского пять тысяч человек, могущественный магистр и изменники в городе, число которых нам неизвестно, а еще наемники из Этрурии, жаждущие свержения императора, чтобы подчистую разграбить оставшуюся часть империи. Все верно?

– Да, милорд, – признал сэр Алкей с нескрываемой горечью.

– У нас сотня копий и собственный обоз, мы не можем рассчитывать на помощь местных крестьян или лордов, а теперь вы говорите мне, что провозгласившая себя императрицей принцесса заявляет, будто она – наша работодательница вместо своего отца, нанявшего нас, и при этом у нее нет денег нам заплатить.

– Они никогда не могли похвастаться богатством, – пожал плечами мореец.

«Воистину так», – пробормотал Гармодий.

– Поэтому ее отец планировал выдать ее за меня вместо того, чтобы заплатить? – спросил капитан, стараясь не обращать внимания на приступ резкой боли. Любая беседа с магом могла вызвать режущую головную боль, не проходящую целый день. – Такой у него был план?

Сэр Алкей состроил гримасу:

– Соглашусь, это кажется странным…

Гэвин разразился раскатистым долгим хохотом. Он покрутил правым плечом, где зажившая рана постепенно покрывалась золотисто-зеленой чешуей. Рыцарь слишком часто почесывал то место, будто убеждая самого себя в реальности происходящего.

– Разве что нам придется пользоваться ею совместно, – начал было он.

Плохиш Том ударил его по закованному в броню бедру рукой в латной рукавице.

Лицо Алкея вспыхнуло, и он потянулся за мечом.

Сэр Гэвин вскинул ладони:

– Сэр рыцарь, у меня грубые шутки. Уверен, леди Ирина прекраснее всех прочих дам, за исключением моей.

Избранницей Гэвина была леди Мэри, фрейлина королевы; именно ее вуаль висела у него на плече.

Сэр Майкл, бывший оруженосец капитана и заблудший сын графа Тоубрея, о чем стало известно всему войску лишь относительно недавно, принял от Красного Рыцаря наполненный разбавленным вином калебас.

– Если мы все начнем сохранять места для своих дам, естественно, это несколько умалит красоту принцессы Ирины. С другой стороны, если мы этого не сделаем, какой угрюмой и неблагородной шайкой будем казаться?

Избранницей сэра Майкла стала простая крестьянская девушка из Кентмира, и все присутствовавшие лицезрели ее каждый день. Несмотря на деятельную натуру, округлившийся живот и красные от стирки руки, Кайтлин Ланторн несомненно была настоящей красавицей. А ее рыцарь с гордостью носил полотняный носовой платок возлюбленной у себя на плече.

Майкл сделал еще один глоток вина и передал калебас Плохишу Тому.

– Не говоря уже о том, что Кайтлин пустит мои кишки на подвязки, случись мне разделить подобный трофей.

Том, запрокинув голову, громко захохотал, капитану пришлось спрятать лицо за длинным свисающим рукавом. Сэр Гэвин отвернулся, его губы искривились в усмешке.

Сэр Алкей сдался и сказал:

– Я убью вас всех чуть позже.

Плохиш Том хлопнул его по спине.

– Ну ты и псих! – заявил он. У него это было наивысшей похвалой.

Капитан вскинул руку, и все замолчали.

– Сейчас деньги у нас есть. Никто не останется без дневного жалованья. Согласитесь, славное приключение – спасти принцессу и империю. – Красный Рыцарь встретился взглядом с братом. – Видимо, император полагал, что я нищий наемник.

«Ты мог бы спасти принцессу, влюбить в себя, затем сжечь ее долговую расписку и романтично ускакать прочь», – шепнул Гармодий.

«Я мог бы спасти принцессу, тайком прикончить ее отца и провозгласить себя императором. А теперь заткнитесь», – ответил капитан. Выносить присутствие могущественного мага, в пять раз старше тебя самого, в собственной голове оказалось куда более тяжким испытанием, чем он себе представлял, когда спас старика от смерти. Вернее, волшебник вправду был мертв. Но сущность Гармодия осталась внутри подсознания Красного Рыцаря, отчего его начали донимать головные боли.

Сэр Йоханнес, до сих пор хранивший молчание и методично поедавший пару связанных между собой колбасок, выплюнул шкурку и покачал головой:

– Только это никак не поможет нам заплатить по счетам.

– Эх, а я так надеялся хотя бы раз превзойти сэра Йоханнеса и показать, что тоже могу быть весьма практичным.

Капитан перевернул калебас вверх тормашками, потряс, заглянул в горлышко и отдал Тоби, своему оруженосцу, который уже держал наготове второй сосуд.

– Но да, вы правы, нам должны заплатить. Естественно, спасение принцессы – неплохая раскрутка, но после Лиссен Карак пройдут годы, прежде чем нам придется… – Он обвел взглядом всех присутствующих и, пожав плечами, добавил: –…хоть что-то делать.

Сэр Алкей прищурился.

– Мы всего в двух днях пути от города. При всем моем уважении, милорд, такое впечатление, что вы больше торгуетесь, нежели обдумываете ситуацию.

Капитан стряхнул пыль с ярко-красного сюрко, с усилием одернул хауберк, чтобы тот лучше сидел под латаными-перелатаными доспехами, и затряс правой ногой в воздухе, чтобы сапог для верховой езды удобнее устроился внутри саботона. Потом запрыгнул на своего чалого боевого коня. Скакун всхрапнул, когда хозяин оказался у него на спине. Перекинув ногу через высокое седло, Красный Рыцарь вдел сапоги в железные стремена.

– Вы правы, Алкей, но мы ведь не странствующие рыцари, мы наемники. – Он оглядел свой командный состав. – Кроме того, принцессы ценят лишь то, за что им пришлось выложить огромную сумму денег. В этом они как дети.

Мореец покачал головой:

– Тогда что вы хотите?

– Богатства, славы, доблести и победы. Хотя начнем, пожалуй, именно с богатства. – Губы капитана растянулись в улыбке. – Разобьем лагерь вон на том дальнем холме. Гельфред сказал, там есть вода и корм для скота на неделю. Так что разместимся там, пока не закончатся переговоры с принцессой.

С каждой его фразой сэр Алкей злился все больше.

– Мы достаточно близко, чтобы прорвать осаду прямо сейчас… Клянусь ранами Христовыми, милорд, вы до сих пор даже не заикнулись об этой мелочной торговле.

– Всему свое время. Даже мелочной торговле. – Капитан привстал на стременах и принялся наблюдать, как его войско спускается с высокого горного перевала.

Горы в Морее представляли собой огромные бурые холмы с бледно-зеленой растительностью. Внизу вдоль каждого хребта раскинулись оливковые рощи – частью высаженные уступами и ухоженные, частью – дикие. Лоскутное одеяло полей пшеницы, проса и ячменя начиналось от самого подножия и спускалось в долины, где узкие ручейки петляли вдоль извилистых троп.

Лишь невысокие горы, нависшие над каменистыми холмами, отделяли наемников от самого сердца Мореи – богатых сельскохозяйственных угодий и столицы в пятнадцати лигах отсюда.

А за ней море.

Сэр Майкл покачал головой:

– Диких не было здесь вот уже пятьсот лет.

Плохиш Том пожал плечами:

– Неплохое вино.

Сэр Алкей встал у стремени капитана.

– Назовите свою цену, – холодно произнес он.

– Алкей, не принимай все на свой счет. Это исключительно торговая сделка. Я не особо горю желанием жениться на дочери императора. И несмотря на неуместные шуточки, не могу разделить ее на всех в качестве платы. Поэтому, хорошенько взвесив доводы, я решил, что мне нужно более конкретное предложение.

Красный Рыцарь дотронулся до рукояти меча.

– Скажите, что вы хотите, и я немедленно отправлю послание, – прошипел мореец.

Взгляд капитана был прикован к далекому горизонту.

– Хочу новые доспехи – нагрудник и наспинник, по размеру и без вмятин. Слышал, в городе есть превосходные оружейники.

– Да вы издеваетесь надо мной! – воскликнул сэр Алкей.

– Нет, я вполне серьезно. Новые нагрудник и наспинник от хорошего мастера заинтересовали бы меня. Лично. Как и все остальное имущество герцога Фракейского.

Сэр Алкей отступил на шаг.

– Что? Прошу прощения…

– Полагаю, она лишит его всех прав на собственность и титулы и объявит об этом во всеуслышание. Я же заберу их себе. Так же, как и его должность Мегаса Дукаса. Вы ведь так называете своего главнокомандующего? И право взимать налоги на поддержку армии по всей империи. – Он кивнул, будто только что все это придумал.

Сэр Майкл хлопнул себя по бедру и оглянулся в поисках госпожи Элисон, или просто Изюминки, ожидая, что та вместе с ним оценит юмор их командира, но она ускакала с эскортом.

Мореец закусил губу.

– Герцог Фракейский – принц королевской крови, – начал было он.

– Знаете, друг мой, мне кое-что известно о порядках в империи, – перебил капитан. – Понимаю, все эти мелкие родственные неурядицы – дело обычное, и члены семьи давно привыкли к тому, что в случае мятежа их потом никто не накажет. Так давайте же изменим ставки с самого начала.

Сэр Алкей сумел выдавить некое подобие улыбки.

– Несомненно, это разозлит герцога, – заметил он.

Леди Мария, исполнявшая обязанности секретаря императрицы, подошла к трону – на этот раз стулу из слоновой кости в покоях принцессы – с парой донесений, лежавших в корзинке. С удовольствием она отметила, что нордиканцы охраняют ее госпожу в полном составе – двое воинов внутри и шестеро снаружи. Прошло три дня после того, как герцог Фракейский попытался совершить государственный переворот: пятна крови исчезли, дворец вернулся к некоему подобию привычной жизни. Однако нервозность придворной прислуги, которую теперь обыскивали в поисках оружия у всех главных дверей, никуда не исчезла.

– Послание от моего сына, – объявила леди Мария, делая реверанс.

Ирина вытянула руку, во второй она держала маленькую книжицу в пергаментном переплете.

– Неужели? Потребовал ли этот мерзкий тип моей руки? И разобрался ли с этим наш доблестный сэр Алкей?

– Разобрался.

– Что ж, тогда у нас имеются все основания для начала переговоров. Что он предложил?

– Этот капитан-варвар не столько предложил, сколько потребовал, ваше величество. – Она передала императрице футляры для свитков.

Мнения о положении леди Ирины разделились: одни считали ее императрицей, другие – просто регентом, леди Мария же была достаточно сообразительной, чтобы не озвучивать собственные соображения на сей счет.

Имперскими посыльными служили огромные птицы. Их размер влиял лишь на скорость и способность отбиться от перехватчиков, но никак не на силу или выносливость: пернатые не могли доставлять тяжелые свитки. Посему в двух футлярах из птичьей кости находились лишь клочки рисовой бумаги с начертанными на них немногочисленными словами.

– Прошу прощения за дерзость варвара… – мягко промолвила пожилая женщина.

Лицо Ирины застыло. Но ее глаза сверкнули… Она повернулась к Марии и в первый раз за долгие три дня удостоила ту легкой улыбки:

– Герцог Андроник будет невероятно зол.

Леди Мария потупила взор.

– Это отвратительная идея, ваше величество. Позвольте сказать…

Ирина изящно подняла руку.

– Я лишь хотела бы присутствовать, когда ему объявят об этом. Это отродье грязной шлюхи-еретички осмелилось поднять свою мерзкую руку на… – Она замолчала. – На моего отца. Сначала я ему покажу, что такое ад, а затем с помощью этого доброго господина-варвара отправлю его туда.

Во время этой гневной тирады на ее щеках цвета старой слоновой кости появился алый румянец, а глаза заблестели. Императрица огляделась:

– Главного камергера нашли?

Леди Мария позволила себе посмотреть в глаза одному из нордиканцев – Дюрну Черноволосому. Весь в татуировках, мужчина был красив на варварский манер. И она вдруг задумалась, как же будет выглядеть дерзкий наемник.

Гвардеец спокойно выдержал ее взгляд и слегка покачал головой.

– Ваше величество, нам придется добавить главного камергера в список изменников. В его покоях были обнаружены письма с намеками на измену. Спасаясь бегством, он бросил свой дом, жену и детей. – Леди Мария говорила тихо, низко склонив голову. Несмотря на то что из-за разыгравшейся катастрофы от многих церемоний пришлось отказаться, она намеревалась придерживаться этикета времен своего отца.

Ирина выпрямилась.

– Заберите все его имущество, а семью казните, – приказала она. – Всех, включая детей.

– Конечно, ваше величество, – кивнула леди Мария. – И все же…

Принцесса резко перебила ее:

– Мне не нравится эта фраза. Вы не разделяете мой праведный гнев? Их смерть послужит изменникам наглядным уроком. Имперскую печать он забрал с собой?

– Скорее всего. Если она все еще во дворце, то мы не смогли ее отыскать. У вашей матушки был дубликат.

Ирина напряглась.

– У священного артефакта не может быть дубликата!

Пожилая женщина покорно склонила голову:

– Как скажете, ваше величество. И все же…

– Опять эта фраза!

Мария принялась объяснять:

– Я засомневалась в правильности вашего решения лишь потому, что главный камергер десять лет назад открыто завел себе молодую любовницу. Он является отцом ее детей и купил ей дом, так вот эта женщина исчезла вместе с ним и всем их выводком. Камергер решил взять ее с собой, а жену бросил. Ее смерть, готова поспорить, лишь порадует его. Во втором случае, хотя я и согласна, что не должно быть дубликата печати, предлагаю вашему величеству доказательство здравомыслия вашей матушки.

Она протянула принцессе тяжелую золотую цепь с крупным кроваво-красным гранатом размером с детский кулак, на его плоской стороне был вырезан герб империи. Казалось, в самом центре великолепного кристалла полыхает красное пламя.

– Это же сердце Аэтия! – воскликнула молодая императрица.

– Не думаю. Полагаю, ваша матушка, женщина праведная во всех отношениях и с незапятнанной репутацией, сделала дубликат печати на случай, если она будет не согласна с указами вашего отца по вопросам истинной веры, – чтобы иметь возможность без лишнего шума изменять их, – тихо произнесла леди Мария.

Ирина обдумывала услышанное и в тот момент выглядела обычной шестнадцатилетней девушкой, а не языческой богиней неопределенного возраста.

– Прошу прощения, Мария. Приведите во дворец жену и детей камергера и лишите его всех титулов. Багряный пергамент – золотые чернила. Объявите об этом во всеуслышание. И передайте варвару, что мы договорились, я выполню свою часть сделки, как только войска герцога будут разбиты и отброшены от моих стен.

На долю леди Марии выпало немало испытаний. Она играла в жизни разные роли поочередно: была дочерью разорившихся аристократов, девочкой, чересчур рано оказавшейся при дворе, возлюбленной монарха, брошенной любовницей монарха, матерью нежеланного внебрачного ребенка и, самое худшее, стареющей соперницей прежней императрицы.

Теперь же череда неподвластных ей событий вознесла ее и ее сына к таким вершинам власти, о которых она даже не мечтала. Но при таком большом могуществе и влиянии, вместо того чтобы заниматься обогащением своей родни, ей всерьез приходилось задумываться о благе империи. Если, конечно, ей удастся выжить, и если ее сторона победит. Сын утверждал, что варвар-наемник способен творить военные чудеса.

Принцесса прервала ее грезы:

– Леди Мария, от временного главы спатариосов, Черноволосого, я узнала, что во время… – она запнулась, – неприятных событий во дворце был захвачен пленник.

Пожилая советница коснулась распятья и присела в реверансе.

– Насколько мне известно, это правда.

Принцесса Ирина несколько раз кивнула:

– Леди Мария, этот человек должен умереть.

– Считайте, он уже мертв.

Мария решила прогуляться от покоев принцессы до конюшен и птичника – неблизкий путь, – чтобы хорошенько обдумать последствия лишения герцога Фракейского всех его прав, титулов и постов. Все-таки он был самым могущественным полководцем в империи и к тому же самым успешным.

А еще ее давним врагом, к которому она не питала ничего, кроме презрения.

Убийца находился в камере глубоко под дворцовыми конюшнями, и Мария позвала стражника-нордиканца. Они вместе со схолариями несли все военные караулы во дворце.

– Проследи, чтобы этому человеку подали к ужину вино, – приказала она, передав амфору слуге.

Нордиканец поклонился.

– Хорошо, деспина^[107].

Затем Мария поднялась по многочисленным ступеням в помещение имперской почтовой службы, которой по праву гордилась увядающая империя. Соколиная охота служила развлечением знати уже тысячу лет. И все это время сокольничие тщательно подбирали птичьи пары и оставляли только самых лучших птенцов. Благодаря этому, а еще герметическим заклинаниям теперь переписка императора была в полной безопасности.

Леди Мария написала ответ молодой императрицы, свернула его в малюсенький свиток и отдала птицеводу. Потом она стояла и наблюдала, как огромную черно-белую птицу достали из специального садка, прицепили к ее лапе футляр с письмом, дали указания и отпустили. При этом адепт низкого уровня сотворил сложное заклинание.

Птица взмыла в воздух, от ее крыльев с размахом в семь футов в переднем дворе пронесся легкий ветерок.

Сэр Алкей отвесил поклон перед распахнутым пологом шатра Красного Рыцаря. Тоби, полировавший сабатон паклей и пеплом, поклонился ему в ответ, кивнул в сторону своего господина и сообщил:

– Он пьет.

Капитан сидел с госпожой Элисон и сэром Томасом за столом, они рассматривали разложенный перед ними пергамент с какими-то каракулями, нарисованными свинцовыми белилами, чернилами и углем.

Красный Рыцарь кивнул морейцу:

– Добрый вечер, Алкей. Не злись.

– Я и не злюсь, милорд, но хотелось бы заметить, что мне не нравится быть верноподданным сразу двух господ, особенно когда каждый из них тянет одеяло в свою сторону.

Плохиш Том вытянул обутые в сапоги ножищи, заполнив все пространство задней комнаты шатра.

– Значит, не надо прислуживать сразу двум господам, – посоветовал он.

Алкей плюхнулся на стул:

– У каждого человека есть два господина… Или три, или четыре. Или десять. Лорды, возлюбленные, церковь, семья, друзья…

– И почему лишь в литературе, посвященной рыцарям, никто не страдает из-за двойных клятв верности? – поинтересовался капитан у Тома. – Хотя тебе это не грозит, потому что ты убиваешь всех, кто с тобой не согласен.

Гигант погладил свою короткую черную бороду:

– Только если я гуртую скот.

– Вот именно, – заметил капитан. – Алкей?

Мореец протянул ему пару почтовых футляров:

– Она согласна, но только при условии, что выпобедите.

Капитан поднял глаза. Они блестели.

– Просто замечательно. Как же она отчаялась! И как зла. Нужно было просить больше. – Он вскинул руки. – Я согласен на ее условия: оплата, только если мы победим. Тоби, пусть Николас протрубит общий сбор офицеров.

Николас Ганфрой – тощий молодой человек с поддельным пергаментом из харндонских судебных палат, в котором утверждалось, что он прошел необходимое обучение и может при любых обстоятельствах исполнять обязанности герольда, – казался самым младшим в отряде. За три недели, проведенные им с хозяйственным обозом, в войске едва ли осталась хоть одна женщина, за которой он бы не волочился. А его игра на трубе оставляла желать лучшего и не шла ни в какое сравнение с игрой прежнего трубача – Карлуса, кузнеца-гиганта, погибшего в последней битве при Лиссен Карак.

На этот раз Николас был бодр и внимателен. После трех жалких попыток ему все же удалось протрубить общий сбор офицеров достаточно хорошо, чтобы собрать сэра Йоханнеса, сэра Милуса, мастера Гельфреда и новоиспеченных капралов Фрэнсиса Эткорта, Джона Ле Бэйлли и сэра Джорджа Брювса. Сэр Алкей тоже носил звание капрала, как и госпожа Элисон. Именно она подняла полог шатра, чтобы освободить место, а затем на весь лагерь визгливо, на манер уличной проститутки, прокричала: «Томми!»

Ее паж тут же отбросил сапог, который полировал, и сломя голову помчался к командирскому шатру. Оказавшись на месте, он помог Тоби и другим пажам и оруженосцам поднимать навес, раскладывать столы на козлах и расставлять складные, позаимствованные из других шатров табуретки, пока все офицеры не расселись вокруг капитана. Пришли два старших лучника: Калли и Бент. Оба устроились среди рыцарей, словно давние товарищи, – хотя раньше такого они себе не позволяли, – и оруженосцы без лишних разговоров подали им вино. Последним объявился нотариус. Он кивнул капитану и занял место рядом с Плохишом Томом.

Красный Рыцарь вскинул руку, призывая к тишине.

– Сэр Алкей выторговал у нашего нового работодателя отличные условия, – объявил он. – И я прослежу, чтобы в дальнейшем мы получали от заключенной сделки постоянную прибыль. Теперь пора приниматься за дело. Несколько недель мы все маялись от скуки и усиленно тренировались. У новых копий было достаточно времени, чтобы освоиться. У старых воинов – чтобы побороть свои страхи. – Он оглядел подчиненных. – А может, и нет, тогда мы все притворяемся, правда?

Изюминка усмехнулась:

– Все время, малыш.

– Можно сделать это нашим девизом, – предложил Красный Рыцарь. – Гельфред, ты не мог бы подвести итоги?

Егерь поднялся и развернул на столе пергамент, который прежде изучали капитан, Изюминка и Плохиш Том. При свете лампы тщательно обработанная овечья шкура казалась прозрачной.

– У герцога Фракейского около пяти тысяч человек, и они разделены на два основных войска. Одно стоит лагерем на так называемом поле Ареса у юго-западных ворот города. Большую его часть составляют рыцари и тяжеловооруженные всадники, но есть некоторые исключения. Например, морейские кавалеристы снаряжены и вооружены совсем не так, как мы. Они ездят на более легких лошадях и носят кольчуги.

Том ухмыльнулся:

– Так они что, отстали на целый век?

– Ты прав, Том, – сэр Алкей подался вперед, – но стоит отметить, что дисциплинированы они намного лучше большинства альбанских рыцарей, а их маневренность превосходит, скажем, маневренность галлейцев.

– Все равно они – легкие мишени для лучников, – заявил Бент.

Гельфред едва заметно улыбнулся.

– Как скажешь. – Он оглядел собравшихся в ожидании новых замечаний, затем продолжил: – Второе войско состоит из хобиларов^[108]-северян, которых называют страдиотами^[109]. Их используют в качестве вспомогательных сил для тяжеловооруженной кавалерии и конных лучников. Они расположились на юго-востоке от города и сторожат ворота, за которыми размещаются казармы полка вардариотов. Совершенно очевидно, что герцога больше беспокоят именно они, а не мы, если он вообще знает, что мы здесь. За последние три дня мы перехватили больше его разведчиков, чем вы себе можете представить. – Егерь состроил гримасу. – Однако у него имеется личная гвардия – истриканцы, с которыми стоит считаться. Нам до сих пор не удалось захватить ни одного из них, а им – ни одного из наших, хотя сегодня Эмис Хоб чуть не попался.

Весь лагерь знал о том, что Эмис Хоб прискакал в последних лучах заходящего солнца со стрелой в заднице. Это стало отличным поводом для шуточек.

– В Салмисе, на противоположной стороне залива, расквартирован мощный эскадрон этрусков. – Егерь посмотрел на капитана, и тот кивнул. – Наш источник предполагает, что этруски поддерживают герцога Андроника в обмен на торговые уступки.

– Моя матушка тоже пишет об этом, – добавил Алкей. Если его и заинтересовало, что у Красного Рыцаря есть собственный шпион в стенах города, то он ничего не сказал.

– У этрусков шестнадцать галер и три округлых корабля. Почти тысяча обученных сражаться моряков и триста тяжеловооруженных всадников.

Гельфред обвел взглядом собравшихся офицеров.

Калли присвистнул:

– Лучники, все до одного, вооруженные составными луками с роговыми насадками. Сущие дьяволы. Прямо как мы.

– Лучше сражаться против боглинов и ирков. Их лучники так себе, – согласился Бент.

Капитан откинулся на спинку стула так, что тот заскрипел:

– Останутся ли верны императору вардариоты, Алкей?

– Никто не может быть в этом уверен. Они не вышли на парад в честь изменника, но так и не покинули своих казарм. А истриканцев невозможно понять.

– Когда им платили последний раз? – спросил Красный Рыцарь. Мореец беспокойно заерзал.

– Больше года назад.

Капитан сложил руки домиком:

– Можешь организовать встречу с их предводителями?

– Могу попробовать.

Красный Рыцарь обвел взглядом своих офицеров.

– Предложи им выплатить все долги. Я дам денег. Взамен я хочу, чтобы они рано утром открыто выстроились в парадные шеренги и проехали по улицам города к… – Он замолчал и посмотрел на карту. – К воротам Ареса.

Все дружно подались вперед.

– Мы собираемся сражаться на поле Ареса? – взволнованно спросил Майкл.

– Искренне надеюсь, что скоро уже бывший герцог Фракейский подумает точно так же, – заявил капитан. – Сэр Алкей, мне нужно просто «да» или «нет» от вардариотов в течение часа. У Тоби имеются письменные приказы для каждого офицера. Через час мы выступаем.

Какое-то время они сидели в потрясенном молчании.

Затем Плохиш Том расхохотался.

– А вы думали, он собирается обсуждать с вами стратегию? Пошли, Изюминка.

Госпожа Элисон уже читала свой приказ.

– Что, Том, сам прочитать не можешь?

Больше никто не осмеливался так насмехаться над гигантом. Его рука тут же метнулась к мечу, а голова резко повернулась, но Изюминка лишь осклабилась.

– Мы всю ночь будем маршировать по чужой земле, чтобы сразиться с людьми, которых никогда не встречали, – заметила она.

– Ага, – согласился Том. – Будто сбывается заветная мечта.

КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР ГАЛЛЕ – КОРОЛЬ, ЖЕРЕБЕЦ И ЛЕДИ КЛАРИССА

Король, наблюдавший за игрой леди Клариссы, облизнул губы. Она одарила его улыбкой и продолжила музицировать и петь.

Когда девушка закончила песнопение, монарх зааплодировал, а она скромно склонила голову в знак благодарности. Король поднялся со своего места – стула из белоснежной кости амронта из Ифрикуа с прилагающимся столиком из древесины плодовых деревьев со вставками из бивня амронта – и подошел к ней. Положив руку девушке на плечо, он почувствовал ее легкую дрожь и не смог сдержать хищную ухмылку.

– Вы одеваетесь чересчур просто для дамы при моем дворе.

– Милорд, – едва слышно промолвила она.

– Я бы хотел видеть вас в более элегантных платьях. Полагаю, вы прекрасны, а я желаю, чтобы меня окружали лишь красивые вещи. – Его рука начала настойчиво поглаживать ее спину и плечо.

От его прикосновений девушка напряглась.

– Ваше величество? – позвал Абблемон, и король едва не подпрыгнул от неожиданности.

– Да, Жеребец?

Он развернулся, убрав от Клариссы руки и сделав вид, будто вовсе не прикасался к ней.

– Еще один вопрос, не для военного совета.

Мадемуазель де Сартрес подхватила свою лютню и направилась к дверям, ведущим в личные покои короля. Ее дядюшка подал ей едва уловимый знак, она поняла, что свободна, и с облегчением вздохнула. Монарх заметил ее вздох, и тут его вспыльчивость дала о себе знать.

– Я зову, и я же отпускаю, Жеребец.

– Разумеется, ваше величество, – согласился сенешаль. – Но это дело безотлагательной срочности и большой важности и касается нашей политики и всего королевства.

– Я еще не закончил с ней! – вскричал правитель. Равнодушное безразличие Абблемона разозлило его не меньше, чем безучастность матери и изящной супруги. Он схватил первое, что подвернулось под руку, – стул – и запустил его через весь зал. Тот врезался в стену и раскололся; куски кости амронта разлетелись во все стороны.

– Ваше величество, – осторожно обратился сенешаль.

Что-нибудь сломав, король всегда чувствовал себя значительно лучше.

– Мои извинения, Жеребец. Естественно, ты уже можешь отпустить свою племянницу. Так что там за дело?

– Мы хотим отправить де Вральи больше рыцарей и больше тяжеловооруженных всадников. Он возглавит экспедицию от имени короля Альбы, поэтому у нас появилась возможность разместить в его королевстве целую армию и при этом продолжать казаться лучшими друзьями.

Монарх скрестил руки на груди.

– Капталь? Стоит ли? Этот безмозглый хвастун…

– Вашему величеству следует рассматривать его как подручный инструмент, – посоветовал Абблемон. – Мне доложили, что тайный совет короля Альбы открыто обвинил вас в подделке их монет.

Даже он оказался абсолютно не готов услышать столь яростный визг своего господина.

– Да как он смеет! Я ему что, какой-то задрипанный фальшивомонетчик?

Сенешаль развел руками и решил, что сейчас не самое подходящее время напоминать королю, что они действительно подделывают альбанские монеты. Он с трудом сдержал вздох, потому что управлять монархом становилось, мягко говоря, все сложнее.

– Вот ответь мне, Жеребец, четко ответь, почему я должен поддерживать притязания де Вральи? – На этот раз правитель не верещал, казалось, он взял себя в руки.

– Ваше величество, если де Вральи возглавит армию короля Альбы, его королевство упадет нам прямо в руки, когда мы того пожелаем. Судя по всему, король Альбы вот-вот разозлит своих двух главных дворян. Возможно, он поставит их в такое положение, что они сами захотят присоединиться к нам, или же, развязав войну с ними, существенно ослабит свою военную мощь. В сущности, ему придется использовать нашу армию, чтобы разгромить свою собственную. – Абблемон благоразумно не стал добавлять, что именно он с помощью де Вральи расколол альбанский двор и очернил их королеву. Это казалось самым простым способом.

– Хорошо, отправь де Вральи еще людей, – пробурчал правитель тоном надувшегося мальчишки и усугубил впечатление, принявшись грызть ноготь большого пальца.

– Я хотел бы отправить рыцарей на помощь и мессиру де Рохану.

– Этому мерзкому сплетнику? – спросил монарх. Абблемон кивнул. – Замечательно. – Король подошел к стене и уставился на обломки стула. – Пожалуйста, проследи, чтобы это убрали и доставили мне другой – может, из черного дерева. Мне нравится, когда вокруг меня красивые вещи.

Сенешаль потупил взор. «А еще тебе нравится их ломать», – подумал он.

ЛИВИАПОЛИС – ПРИНЦЕССА

Харальд Деркенсан терпеть не мог дежурить в тюрьме. Это было унизительно. В Нордике никого не сажали в тюрьмы. Любой нордиканец предпочел бы умереть.

Наемный убийца оказался образцовым узником. Не ничтожный слюнтяй, но мужчина, что для Деркенсана стало приятным сюрпризом. Заключенный приветливо кивал Харальду, когда тот заступал на дежурство.

Как-то явились два человека от логофета и принялись пытать пленника. Но он ничего не сказал – вообще ничего.

Старший по званию из людей логофета пожал плечами:

– Что ж, еще не вечер. Эй, нордиканец. Не давай ему спать.

Деркенсан помотал головой и ответил:

– Да пошел ты. Я такими делами не занимаюсь.

Подчиненные логофета, похоже, плевать хотели на его гнев, и младший по званию остался. Он распорядился, чтобы убийцу поместили в железную клетку, и периодически стучал древком копья о ее прутья. Единственный, кроме изменника, заключенный – старик, которого схватили за прилюдное богохульство, – принялся жаловаться на шум.

Тогда Деркенсан положил на плечо дознавателя руку:

– Это против закона.

Тот помотал головой.

– Закон не распространяется на таких животных, как это, – заявил истязатель. – Он профессиональный убийца. Наемник. А его главарь ускользнул. Когда он сдаст нам главаря, мы его отпустим. – Он ухмыльнулся. – Когда припугнем тем, что вырвем ему ноги, он заговорит. Сегодня мы просто познакомились. Эй, не будь таким!..

– Возвращайся с ордером, – сказал Деркенсан, выставив дознавателя за огромную обитую железом дверь. – Этот человек, безусловно, преступник. Так что тащи приказ от принцессы и делай, что пожелаешь. А до этого держись от меня подальше.

Он был зол – от того, что невольно стал участником чего-то столь гнусного. По крайней мере, Харальд обеспечил им всем ночь сна.

Через час подали ужин. Двое узников разделили между собой вино.

Сделав глоток, убийца посмотрел наверх и покачал головой.

– Черт, – произнес он. – Отрава.

Старик перекрестился.

– Правда, что ли?

Деркенсан поднялся, но у заключенного в железной клетке уже пошла изо рта пена. Он что-то забормотал, и нордиканец побледнел, услышав его слова.

Затем пленник умер.

И богохульник вместе с ним.

Через час, когда на ночном небе взошла почти полная луна, заливая своим бледным серо-белым светом палатки, отбрасывая черные тени на землю и делая броню похожей на жидкий металл, войско выстроилось в боевом порядке. После целого месяца в пути даже самый зеленый юнец знал свое место в строю. Армия состояла из сотни копий. Другими словами, насчитывала сотню тяжеловооруженных всадников в полных доспехах с сотней почти так же хорошо экипированных оруженосцев; двести лучников-профессионалов – большинство с огромными луками из тиса и вяза, прославившими Альбу. Однако у некоторых имелись восточные составные луки с роговыми насадками или даже арбалеты, в зависимости от вкусов самих стрелков или их рыцарей. А еще двести пажей, большей частью без доспехов, но с легкими копьями, мечами и иногда даже луками или мини-арбалетами. Благодаря недавней победе пажи в летах обзавелись кое-какими доспехами, и почти у каждого имелся добротный шлем с кольчужной бармицей.

В течение последнего часа птицы летали из города и обратно – расстояние до столицы составляло менее пятнадцати миль. Подъехав к капитану, Алкей покачал головой в шлеме.

– Ни слова от вардариотов, – сообщил он. – Императрица отправила к ним своих доверенных лиц, но, возможно, пройдет несколько часов, прежде чем мы узнаем их ответ.

– У меня этих самых часов и нет, – ответил Красный Рыцарь. – Поехали.

– А что, если они откажутся?

В темноте мало что можно было разглядеть, но, судя по лязгу доспехов, капитан пожал плечами.

– Тогда мы потеряем возможность заработать, а легкая победа утечет из наших рук, словно песок сквозь пальцы, и нам придется следовать трудным путем. – Он снова пожал плечами. – А еще этой ночью поспать нам не удастся. Поехали.

ГЛАВА ПЯТАЯ ДЖАРСЕЙ – ЖАН ДЕ ВРАЛЬИ

Граф Э лицезрел сверкающую, закованную в сталь спину своего кузена – колонна рыцарей и тяжеловооруженных всадников двигалась по королевскому тракту из Харндона в Джарсей. За ним громыхали двадцать новых повозок королевы, охраняемые сотней егерей и гвардейцев в длинных хауберках, с топорами через плечо, распевавших походную песню. Сравнительно небольшая армия под командованием его брата, зато состоящая из отборных альбанских войск, выступавших теперь в качестве сборщиков податей.

Гастон почесал бороду и пожалел, что он не дома, в Галле. Тайком от своего благородного кузена он написал письмо отцу Констанции д’Эво, графу д’Эво, попросив ее руки. Возможно, совсем скоро ему придется вернуться домой, чтобы жениться на ней. А оказавшись как можно дальше от бесконечной погони за славой своего брата, он уложит жену в постель, опустит полог и проведет остаток жизни…

Перед его внутренним взором возник образ Констанции, погружающейся в ледяные воды озера. Недаром все трубадуры пели, что истинная любовь – страстная любовь – делает человека настоящим героем, и Гастон был вынужден признать, что воспоминание о ее обнаженном теле, готовом к прыжку…

– Стоять! – крикнул его кузен.

Выдернутый из грез граф Э увидел, что верховые королевские егеря захватили двух охотников. Молодые люди кипели от негодования за спинами своих пленителей. У старшего на запястье сидел ястреб.

– Кто дал вам право разъезжать вооруженными по Джарсею? – осведомился старший.

Капталь де Рут улыбнулся, словно святой на картине:

– Король.

– Лучше отправьте гонца за разрешением от моего дяди. – С юношеским высокомерием охотник подался вперед. – Вы тот самый чужеземец, да? Де Вральи? Вероятно, вам незнакомы наши порядки…

Лицо Жана де Вральи побагровело.

– Замолкни, мальчишка, – приказал он.

Но в ответ получил лишь смех.

– Это Альба, сэр, а не Галле. Теперь, – произнес юнец, глядя на королевских егерей по обе стороны от себя, – попрошу вас приказать этим замечательным людям отпустить меня, чтобы я смог вернуться к охоте.

– Повесьте его, – велел де Вральи егерям.

Старший из егерей, одетый в королевскую ливрею, заартачился.

– Милорд? – переспросил он.

– Вы меня слышали.

Гастон пришпорил своего коня.

– Троньте хоть один волос на моей голове, и мой дядя зажарит вас живьем, засунув ваш же хрен вам в рот, – огрызнулся парнишка с ястребом. – Кто этот сумасшедший?

– Вот это дерзость! Каков наглец! Повесьте его, – повторил де Вральи.

Егерь в ливрее глубоко вздохнул и выставил руку, сдерживая своих спутников.

– Нет, милорд. Только не без суда и надлежащего разбирательства.

– Я командующий короля в Джарсее! – взревел галлейский рыцарь. Гастон взял коня своего кузена под уздцы. – И он оскорбил меня! Что ж, хорошо, я вижу, куда вы клоните. Вы молоды, и у вас есть меч. Я окажу вам честь, предположив, что вы умеете им пользоваться. Я вызываю вас на дуэль. Вы оскорбили меня и задели мою честь, я не смогу жить дальше, не стерев этого пятна.

Юнец с ястребом вдруг осознал всю опасность сложившейся ситуации, и его лицо покрылось красно-белыми пятнами от страха.

– Я не хочу сражаться с вами. Я хочу домой.

Де Вральи спешился.

– Раз вы настолько глупы, что разъезжаете повсюду без доспехов, я сниму свои. Оруженосец! – позвал он.

На его зов явился Стефан и двое пажей с повозкой, и с капталя начали снимать доспехи: сперва латные рукавицы, затем наплечники, наручи, нагрудник с наспинником, сабатоны и, наконец, двухстворчатые наголенники.

Юнец с ястребом тоже спешился. Его спутник, очевидно, слуга, что-то прошептал ему.

– Да пошел он, – отмахнулся племянник графа. – Я не трус, да и меч у меня не какой-то прутик.

Гастон попытался усмирить своего упрямого и заносчивого брата.

– Кузен, – мягко начал он, – помнишь, сколько было неприятностей, когда ты убил оруженосцев сэра Гэвина?

– Разве? – удивился де Вральи. – Я их не убивал. Одного убил он сам, а второго, полагаю, ты.

Гастон едва сдержался.

– По твоему приказу.

– В любом случае никаких неприятностей не было, – пожал плечами капталь.

Граф Э аж опешил.

– Никаких? Разве ты не видел, в какое положение поставил короля перед его людьми в Лорике?

– То, что он слаб, меня не касается. Сегодня я лишь защищаю собственную честь и ничего более. – Он уже снял гамбезон и чулки, но все равно походил на сошедшего с небес ангела или, скорее, на падшего ангела. – А теперь не мешай. Защитить свою честь – мой священный долг. Ты бы поступил точно так же.

Гастон покачал головой:

– Я бы никогда не поставил себя в такое положение…

– То есть ты считаешь, что я сам виноват? Позволь сказать тебе, дорогой кузен, я так и не дождался от тебя той преданности, на которую имел все основания рассчитывать, будучи твоим сеньором.

– Может, ты и со мной драться пожелаешь?

– Ты сомневаешься, что я лучше тебя? – осведомился де Вральи.

Граф Э стоял неподвижно, прокручивая в уме с дюжину ответов. Наконец он кивнул и очень медленно произнес:

– Да, сомневаюсь.

В ответ де Вральи усмехнулся и положил ладонь на плечо кузена. Гастон вздрогнул. На губах капталя играла улыбка.

– Господь сделал меня лучшим рыцарем в мире. Но я не достойнее всех прочих, поэтому вполне естественно, что даже ты – тот, кто любит меня больше всего, – смею ли я сказать? – завидуешь оказанным мне милостям. Я прощаю тебя.

Гастон поклонился и отодвинулся осторожно, как только мог. Его руки дрожали.

Слуга о чем-то умолял юнца с ястребом, но тот не слушал. Скинув крестьянскую котту – как и большинство аристократов, отправляясь на охоту, он надевал простые неброские вещи, – парень остался в дублете из бумазеи, чулках и высоких сапогах. Племянник графа Тоубрея расстегнул ремень, бросил его на вытянутые руки слуги и обнажил меч.

Егерь в ливрее снова расстроенно покачал головой. В поисках союзника он окинул взглядом отряд чужеземцев, затем королевских гвардейцев и, наконец, остановился на графе Э.

– Милорд, – вежливо обратился он. Руки мужчины тряслись. – Без специального разрешения короля дуэли запрещены.

Гастон поджал губы.

– Как же королю удается предотвращать дуэли? – из чистого любопытства поинтересовался он.

Егерь наблюдал за приготовлениями.

– Они происходят все время, милорд, но я служитель закона и лишусь своей должности, милорд. Этот парнишка – племянник графа Тоубрея. Мои парни сглупили, задержав его, но эта дуэль – чистое безумие.

– Мой кузен отстаивает свою честь. – Гастон тщательно подбирал слова, с трудом разжимая стиснутые зубы. – Я сделал все, что было в моих силах.

Юнец встал правильно: чуть согнул ноги, чтобы центр тяжести приходился на бедра, одной рукой сжал седельный меч и отвел его под углом немного назад. Гастон знал эту защитную стойку – она выглядела неуклюжей, но позволяла физически более слабому человеку отразить почти любой удар более сильного противника.

Де Вральи взял свой седельный меч, обнажил его, отдал оруженосцу ножны, затем направился к вытоптанному пятачку буро-зеленой травы на пересечении дорог. Он приблизился к юнцу, вскинул над головой клинок и, как только парень оказался в пределах досягаемости, обрушил вниз. Племянник графа Тоубрея закрылся, взмахнув мечом снизу вверх. Однако удар де Вральи оказался ложным: его меч сверкнул по дуге и глубоко вонзился в незащищенную шею парня, мгновенно убив его.

Не сбившись с шага, капталь вернулся к оруженосцу и передал ему меч. Стефан тут же достал промасленную полотняную тряпицу и начисто протер лезвие. На его лице не дрогнул ни один мускул – с таким же выражением он мог бы вытирать с мебели пыль.

Слуга покойного упал на колени подле трупа и зарылся в грязь лицом.

Егерь в ливрее покачал головой.

Де Вральи начал облачаться в доспехи.

Королевский егерь последовал за Гастоном в конец колонны.

– Вы понимаете, что это означает, милорд? Вместо того чтобы просто взыскать с графа неуплаченные налоги, которые он бы непременно выплатил, ведь мы действуем от имени закона, он теперь поднимет своих приближенных и будет сражаться, вопрос чести не оставит ему другого выбора.

Гастон вздохнул.

– Полагаю, мой кузен будет только рад. Славная небольшая война, чтобы хоть как-то развлечься под конец лета.

Егерь снова покачал головой.

– Я отправлю к королю гонца.

ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

Королева Альбы крутилась перед зеркалом, рассматривала свой живот – не округлился ли уже?

– Я уверена, – заявила она своей няне Диоте.

Но та лишь помотала головой.

– У вас были месячные…

– Сорок один день назад, бесстыжая. Я даже могу тебе сказать, когда это произошло и где. – Дезидерата потянулась. Она обожала свое тело, и ей не терпелось увидеть, как оно изменится при беременности. – Когда можно будет узнать, мальчик ли там?

– Не стоит пренебрегать женским полом, госпожа.

Королева улыбнулась.

– Женщины превосходят мужчин во многих отношениях, но, чтобы в королевстве воцарился мир, нужна рука, способная держать меч, и мозги под шевелюрой. Тем более, король хочет мальчика.

Диота издала звук, напоминающий кудахтанье.

– Как вам удалось заполучить от короля ребеночка, милая?

Дезидерата рассмеялась.

– Если надо, я, пожалуй, расскажу. Видишь ли, когда женщина любит мужчину, она…

Няня ласково шлепнула ее.

– Я знаю, как совокупляться, маленькая проказница. И как отыскать поникший стебелек и поднять его, я тоже знаю. И получше многих!

Диота стояла, уперев руки в бока, – крупная женщина с пышными формами и относительно узкой талией. Когда она смеялась, то заполняла собой всю комнату. В ней было что-то, не поддающееся описанию, отчего многие мужчины находили ее желанной, даже если она не воспринимала их всерьез.

Губы королевы растянулись в улыбке:

– Никогда в этом не сомневалась.

– Но король… – Диота замолчала и нахмурилась. – Извините, госпожа, это не мое дело.

– Э, нет, теперь ты так просто от меня не отделаешься, старая развратница. Что король?

– Об этом судачит половина двора. Что король прогневал какую-то женщину и она наложила на него заклятие бездетности. – Произнося это, Диота перешла на шепот. Говорить о проклятье короля считалось государственной изменой.

Дезидерата засмеялась.

– Няня, ты мелешь чушь. Нет на нем никакого заклятья. Уж в этом-то я могу тебя заверить. – Она лучезарно улыбнулась. – Когда он вернулся с поля боя…

Королева мечтательно предалась воспоминаниям.

Няня шлепнула свою воспитанницу по попе.

– Одевайтесь, болтушка. Даже с приплодом вы сможете вдоволь насладиться летними платьями, поскольку у вас еще плоский животик и грудь как у девушки. – Но она все же сжала руку своей госпожи. – Не хотела вас обидеть.

– Думаешь, я не слышала всех этих сплетен? – спросила Дезидерата. – Конечно, слышала, и еще много чего другого. Два года в постели короля и без детей? – Она резко повернулась к Диоте. – Мерзкая болтовня. Обидные и гнусные сплетни. – Королева отвела взгляд, и ее лицо снова стало довольным. – Даже если заклятие и существует, то моя сила вполне способна его снять. – Королева заговорила чуть тише, и няня поежилась. – Кем она была, Диота? Эта женщина, которая прокляла короля?

Няня покачала головой.

– Я бы вам рассказала, если бы знала, госпожа. Это было давным-давно. Когда он был молод.

– Двадцать лет назад?

– Может быть, милая. Я нянчилась с тобой и не прислушивалась к дворцовым сплетням.

– От кого же ты понесла, раз стала моей няней?

– Уж точно не от короля, – рассмеялась Диота. – Если вы понимаете, о чем я.

Дезидерата залилась громким смехом.

– Прости, я не имела в виду ничего такого. Весьма опрометчиво с моей стороны.

Пожилая женщина обняла свою госпожу.

– Вы напуганы, милая?

Королева поежилась.

– С тех пор как в меня попала стрела, мир кажется более мрачным. – Она встрепенулась. – Но с появлением малыша он вновь станет прежним.

Няня кивнула.

– А как же ваш турнир?

– Ах да, мой турнир! О, пресвятая дева, я про него совсем забыла! Ко дню Святой Троицы я располнею, как свиноматка. Придется кому-то другому быть королевой любви. Я буду матерью.

Диота покачала головой.

– Вы взрослеете, милочка? Рыцари все равно приедут ради вас, а не ради леди Мэри или любой другой из ваших девушек, какими бы хорошенькими они ни были.

– Слышала, дочь императора считается самой красивой женщиной в мире, – заметила королева.

– А я скажу, что ею она станет лишь через несколько месяцев.

– Как тебе не стыдно! – воскликнула Дезидерата и звонко чмокнула ее в щеку.

И они обе громко расхохотались.

ХАРНДОН – ЭДВАРД, ПОДМАСТЕРЬЕ

Подмастерье Эдвард, как его называли приятели, сидел на верстаке и болтал ногами. Перед ним стояли трое более молодых парней, все старшие ученики. Больше всего его беспокоило то, что два года он ел и спал вместе с ними, проказничал, таскал из кухни пироги, боролся, то побеждая, то проигрывая, дрался на палках, купался и трудился…

А теперь они работали под его началом, и он не знал, как преодолеть возникшую между ними пропасть.

– Есть три способа, – заявил он, – мы можем отливать их, как ручные колокольчики, еще можем делать литые заготовки и растачивать их, но это ужасно долго.

Самый младший, белокурый паренек по имени Уот, которого все остальные ученики называли Герцогом из-за аристократической внешности, засмеялся.

– Ты имеешь в виду, мы будем растачивать, а ты – сидеть во дворе и думать о возвышенном?

Эдвард кое-чему да научился у мастера Пиэла: беззлобно посмотрев на Герцога, он промолчал.

– Извините! – полунасмешливо-полужалобно протянул паренек тоном, каким он обычно разговаривал с самим мастером.

– Третий способ – соорудить что-то вроде бочонка из железных прутьев и клепок, затем соединить их при помощи обручей и кузнечной сварки. – Эдвард извлек свой первый удачный образец. – Взгляните-ка сюда.

Сэм Винодел, старший из парней, недолго покрутил восьмигранную трубку в руках.

– Она же развалилась, – без обиняков объявил он.

– Она развалилась после двадцати выстрелов. Швы вышли не ахти.

Сэм скривил губы, кивнул и уточнил:

– Ты же ее с помощью оправки сделал?

Эдварду пришлось проглотить слова, готовые сорваться с языка. Ему не нравилось, когда его работу критиковали, тем более ученики. Но если он сейчас даст затрещину Сэму… Выйдет как-то не по-людски.

– Разумеется, я использовал оправку.

Парень пожал плечами, показывая, что он не хотел никого обидеть.

– Раскаленную оправку? Чтобы удержать тепло?

– Что ты имеешь в виду? – заинтересовался подмастерье.

Сэм усмехнулся.

– Во время работы я поддерживаю определенную температуру. Это ведь вполне очевидно. Тебе нужны прочные и гладкие швы как снаружи, так и изнутри, верно?

Эдвард кивнул, думая о том, как бы поскорее закончить этот разговор.

– Вообще-то швы должны быть прочными и гладкими только изнутри. Средний ученик вытащил из-за спины яблоко и принялся грызть.

– Том? – позвал подмастерье.

– Просто скажи, что нужно сделать, – откликнулся парень.

– Поделись своим мнением. Вот чем мы сейчас заняты. Пока ты простой ученик, мало кого интересует твое мнение; но чем старше становишься, тем чаще мастер советуется с тобой.

Том кивнул и снова укусил яблоко.

– Ясно, командир. Хочешь, чтобы я спросил, я спрошу. Почему нам просто их не отлить?

Эдвард сохранил первую отлитую им форму и теперь передал ее по кругу.

– Бронза, – объявил подмастерье.

Парни охнули. Бронза стоила в двадцать раз дороже железа.

– Отольем их из железа, – предложил Том.

Некоторое время Эдвард обдумывал его идею.

– Я никогда ничего не отливал из железа. А вы?

Ученики дружно помотали головами.

– Слышал, литейный чугун весьма хрупкий, крошится, – заметил подмастерье. – Спрошу у мастера Пиэла.

– Думаю, если отлить их из железа, внутри ствол будет шероховатым, а тебе нужен гладкий, – сказал Герцог.

Том доел яблоко и бросил огрызок в кузнечный горн.

Эдвард неодобрительно покачал головой.

– Давайте начнем с раскаленной оправки, – предложил он.

Парни согласились.

– Том, вы с Герцогом займитесь ею. За образец возьмите мою старую. Диаметром в один дюйм, и чтобы к концу не сужалась. Лучше сделайте сразу три.

– Из стали?

Эдвард раздраженно тряхнул головой:

– Конечно, из стали.

– При избыточном жаре она не держит форму, – не унимался Том. – А если жара будет недостаточно, чтобы поддерживать температуру внутри швов, то закончится все тем, что они приварятся к бочарным клепкам.

Теперь Эдвард начинал понимать, почему мастер Пиэл так страстно желал избавиться от Тома.

– Не закончится, если внимательно следить за температурой и разумно использовать воду или масло.

– Ну, конечно, – согласился Том тоном, говорившим: «Подожди, и увидишь, что я прав».

К концу дня у Эдварда возникло ощущение, что сто золотых леопардов мастера Смита заработать будет куда сложнее, чем он ожидал.

Вечером подмастерье переоделся в добротные вещи из шерсти и льна, прицепил отлитый из стали и сиявший, словно дамское зеркальце, баклер к поясу рядом с мечом, тоже выкованным собственноручно. Недолго покрутившись перед зеркалом госпожи Пиэл, он отправился подышать свежим воздухом. Лето шло на убыль, и темнеть начинало раньше, что немало огорчало ремесленников. Они любили долгими летними вечерами хорошенько отдохнуть, насладиться теплом заходящего солнца и вдоволь посплетничать.

Эдвард пересек площадь и подошел к своей сестре, стоявшей с четырьмя подругами. Стоило ему приблизиться, как девушки замолчали. Анна, его возлюбленная, – хотя вопрос с помолвкой до сих пор не решился, – улыбнулась ему, и он улыбнулся ей в ответ. У нее были пухлые губы и большие глаза. А кертл бордового цвета облегал фигуру плотнее, чем у большинства других девиц. На жизнь она зарабатывала шитьем и никогда не сидела без дела, обшивая через мастера Келлера, портного, рубахами и брэ добрую половину двора. Ворот и рукава ее белой полотняной сорочки украшала ажурная вышивка, однако кропотливые труды Анны ничуть не интересовали подмастерье, другое дело – ее молочно-белая грудь, выдававшаяся из-под кертла, и изгибы бедер.

– Увидел что-нибудь интересное? – спросила сестра, ощутимо ткнув его в бок.

Сестры, как правило, не воспринимают старших братьев героями. Увернувшись от второго тычка, он сделал вид, что раскаивается, и произнес:

– Доброго вам дня, дамы.

– Посмотрите-ка, теперь он прям-таки истинный рыцарь, – заметила Мэри и расхохоталась. – Тебе что, никуда не нужно идти? Мы разговариваем. Девичья болтовня.

– Один из придворных парней пытался залезть Бланш под платье! – заявила Нэнси, слишком юная, чтобы понимать, что при братьях подобных вещей говорить не стоит.

– Какой именно парень? – вскипел Эдвард.

Бланш, сестра его лучшего друга, высокая и элегантная блондинка, работала во дворце, чем безмерно гордилась. Однако сегодня она выглядела менее кичливо и вела себя куда скромнее обычного.

– Я не дала ему ни единого повода, он просто… схватил меня, – оправдывалась Бланш.

Эдварду это совсем не понравилось, особенно учитывая то, что его родная сестра тоже хотела работать во дворце.

– А что именно ты делала?

– Дурень! – воскликнула его сестра. – Это не ее вина, тупой ты осел! Проваливай, иди ткни кого мечом. – Девушка взмахнула рукой, словно отгоняя птицу. – Кыш отсюда!

Произнося последние слова, она едва заметно улыбнулась ему, почти подмигнула. А поскольку они были братом и сестрой, он понял ее намек.

– Всегда к вашим услугам, мадам, – сказал Эдвард, отвесив низкий поклон.

На противоположной стороне площади две дюжины парней поочередно сражались друг с другом на мечах. Состязание было непростым, со множеством неписаных правил. Поскольку молодые люди использовали острые мечи, наносить удары разрешалось только по баклеру. По одним правилам оборонявшийся имел право перемещать щит, а по другим – можно было использовать только определенные типы ударов. Некоторые юноши сочиняли особые боевые песни, помогающие сохранять нужный ритм при атаке или обороне.

Эдвард считал себя искусным бойцом. Он немало упражнялся у столба для отработки ударов во дворе кузницы, к тому же ему не раз доводилось наблюдать, как настоящие рыцари и воины испытывают новое оружие. А иногда мастер Пиэл брал везунчиков из числа учеников и подмастерьев с собой во дворец, чтобы те посмотрели на тренировку королевских гвардейцев или подготовку рыцарей к турниру.

Ему в соперники достался Том. Несмотря на разницу в три года, они были одного роста и веса. Поединок начался неспешно, и Эдвард попросил остановиться, чтобы снять котту и заново подвязать чулки.

– Зачем напяливать котту и тесные чулки, выходя на площадь? – Ученик покачал головой. – Ты как будто в церковь собрался!

Более взрослые парни закатили глаза: большинство юношей старше пятнадцати, собираясь на площадь, надевали свои лучшие наряды.

Эдвард про себя улыбнулся и аккуратно сложил тунику.

У них с Томом вышел отменный поединок – достаточно долгий, чтобы хорошенько вспотеть, и достаточно искусный, чтобы другие молодые люди столпились вокруг, наблюдая за ними. Подмастерье лучше владел мечом, но его противник оказался настолько проворным, что ни одному из них никак не удавалось одержать решительную победу.

Под конец, когда запястье юного ученика начало уставать, Эдвард принялся наносить баклером более быстрые и сильные удары. Том отступил и поднял руку, и подмастерье подумал было, что тот сдается, однако заметил, что его противник и остальные мальчишки смотрят на что-то другое.

Стоило четверым новым парням появиться на площади, как они сразу же привлекли к себе внимание. Разодетые в яркие наряды, в то время как большинство учеников предпочитали серые или черные тона. Их главарь – в том, что это именно он и есть, сомневаться не приходилось – напялил трехцветные чулки, на галлейский манер, подражая чужеземным рыцарям. Правда, с точки зрения Эдварда, он больше походил на шута горохового. Но подмастерье отметил, что все девушки на площади повернулись в сторону незнакомцев.

А еще новые парни говорили слишком громко и важничали. Самый тощий из них – такой худой, что разглядеть его было довольно сложно, – ухитрился занять столько места, что задел плечом одного из юношей, наблюдавших за поединком Тома и Эдварда.

Местный мальчик отступил и по привычке пробормотал:

– Прошу прощения.

Парень в разноцветных одеждах грубо толкнул его и громко сказал:

– Эй, придурок, смотри, куда прешь!

А его дружки расхохотались.

Юноша, которого толкнули, обиделся, но промолчал.

– Гляньте-ка на этих симпатичных потаскух! – воскликнул тощий.

– Они явно нарываются, – вздохнул Том.

Эдвард только что услышал, как его сестру обозвали потаскухой. Еще больше его взбесило то, что некоторые девицы захихикали и продолжали глазеть на расфуфыренных ублюдков. Он посмотрел на сестру, и она не отвела взгляд.

Подмастерью не стоило ввязываться в уличные драки. Но трое его учеников сейчас наблюдали за ним. Сэм улыбнулся, Том нахмурился, а Герцог поднял баклер.

Волосы у главаря незнакомцев были коротко стриженные, опять-таки на галлейский манер, и такие же белокурые, как у Герцога. Еще он отличался острыми чертами лица. Спереди между ног у него болтался длинный баллок^[110], а на левом бедре – меч. Парень потер рукоять своего кинжала.

– Кто из вас, сучки, хочет его? – спросил он и загоготал. – Ты, милашка? – Паяц вплотную подступил к Мэри.

Подобное поведение выглядело просто абсурдным. Но Эдварду уже доводилось слышать о них – шайках наглецов, которые вели себя как галлейцы и придерживались правил так называемого Военного кодекса. Некоторые из них действительно служили оруженосцами и пажами у людей де Вральи, а другие просто подражали им.

Тощий фыркнул.

– Они все его хотят. Здесь ведь нет ни одного мужика с яйцами! – выкрикнул он.

Эдвард сделал шаг вперед.

– Проваливайте отсюда, – бросил он. Вышло не так спокойно, сухо или громко, как ему хотелось, а хуже всего, что, пока он говорил, его голос сорвался, а руки задрожали.

Парни в разноцветной одежде внушали страх.

– Что это было, мелкий придурок? – поинтересовался главарь, которого Эдвард прозвал Блондинчиком. – Иди спрячься в свою кроватку; здесь серьезные парни. – Он снова опустил руку на кинжал. – Или хочешь отведать этого?

Будь у него больше времени, Эдвард придумал бы несколько остроумных ответов, но в тот момент он лишь пожал плечами.

– Что это было? – повторил Блондинчик, обнажив оба клинка.

Эдвард родился и вырос в Харндоне, поэтому знал не понаслышке, что парни из более низких сословий были крепкими, как кремень, и дрались не так, как ученики. С другой стороны, он владел оружием с малых лет и никому не давал спуску.

Подмастерье закрепил баклер на кулаке и предусмотрительно объявил столпившимся ученикам:

– Он первый начал.

Несмотря на то что Эдвард находился вне зоны досягаемости, Блондинчик сделал резкий выпад и нанес длинный рубящий удар. Таким приемом обычно завершают поединок, а не начинают его. Еще подобное поведение запросто может закончиться судом по делу об убийстве.

Подмастерью удалось вовремя отразить удар своим баклером, правда, он едва не проиграл поединок, поскольку соперник тут же ударил поверх края щита, целясь Эдварду в плечо. Юноша с трудом верил в реальность происходящего. Этот дурак действительно только что пытался его убить.

И тогда он осознал всю опасность сложившейся ситуации.

Эдвард вовремя обнажил свой клинок, чтобы отразить два мощных удара, нацеленных в его незащищенный бок. Лишь благодаря слепой удаче и долгим тренировкам он успел выставить вперед щит, но все равно острие кинжала, скользнув по краю баклера, укололо его в руку. Подмастерье отступил.

– Я надеру тебе задницу, – заявил Блондинчик, и тут кулак его приятеля обрушился на затылок Эдварда.

Все произошло одновременно.

Внезапный удар в голову стал для подмастерья полной неожиданностью. Юношу развернуло и повело влево, а Блондинчик сделал выпад и яростно обрушил клинок, целясь в открытый бок Эдварда.Пересиливая боль, подмастерье продолжал внимательно следить за действиями противника, и тогда его осенило: Блондинчик знал лишь три базовых приема. К сожалению, харндонец не смог устоять на ногах и упал, однако тут же перекатился, рубанул понизу и попал. Впервые в жизни Эдвард намеренно использовал меч против другого человека. Несмотря на боль и отчаяние, он на миг засомневался, стоит ли бить в полную силу. В любом случае удар вышел довольно сильным, и у Блондинчика перехватило дыхание.

Подмастерье поднялся и увидел, как дюжина учеников избивает кулаками тощего парня.

Чулки его соперника были разодраны, а по голени стекала кровь.

Паяц отступил.

– Я вернусь с двадцатью головорезами, – заявил он. – Меня зовут Джек Дрейк, и эта площадь моя. А также все, что на ней.

При других обстоятельствах Эдвард позволил бы ему уйти, но, услышав угрозу, он последовал за отступающим юнцом.

– Трус, – бросил подмастерье. И в первый раз с начала драки слово прозвучало так, как он того хотел.

Блондинчик остановился и рассмеялся.

– Я вернусь, и тебе конец, – заверил он, и компания начала отступать. Но стоило им выйти из кольца зевак, как Джек Дрейк развернулся и снова бросился на Эдварда.

Он попытался попасть подмастерью в голову, замахнувшись с внешней стороны и рубанув сверху вниз.

На этот раз Эдварда никто не бил; он молниеносно поднял меч, отразил удар и еще быстрее, шагнув вперед, направил его вниз, поперек туловища противника прямо на свой баклер. Как только руки Блондинчика оказались под его щитом, подмастерье ударил навершием меча Джека Дрейка в челюсть, выбив несколько зубов.

Соперник упал на землю. Эдвард с силой пнул его, и парня вырвало.

– Убей его! – раздались возгласы учеников.

Тощий юнец был весь в крови, а его дружки уже перешли площадь.

Все смотрели на Эдварда. А взгляд Анны…

– Сдавайся! – предложил он, приставив лезвие к горлу противника.

– Лучше, черт подери, убей меня, придурок, – прохрипел Блондинчик, выплюнув еще один зуб.

Подмастерье пожал плечами.

– Да ты сумасшедший. Псих!

Джек Дрейк буравил его взглядом.

– Эта площадь моя.

Эдвард не знал, как ему поступить. Он не мог хладнокровно убить истекающего кровью человека, чье упрямство граничило с безумием.

– Вот поэтому я сильнее тебя, придурок. У тебя нет яиц… – заявил Дрейк.

И тут ему на голову обрушилась доска, и он обмяк. Том возвышался над ним, опираясь на деревяшку – дверную перемычку, которую он притащил с ближайшей стройки.

– Мой па говорит, таких надо давить, как вшей.

– А как же закон? – спросил Эдвард, не знавший, жив его противник или уже нет.

– Что-то я не вижу здесь шерифа. Кстати, хороший бой. Отличный прием. – Том залился громким смехом, чуть диковатым, но руки его не дрожали. – Давай отнесем его куда-нибудь, например в монастырь. Монахи всегда знают, что делать. Он не помер. Ты оставишь его в живых?

В отличие от Тома, руки Эдварда сильно дрожали.

– Да, – ответил он, хотя отлично понимал, что потом сильно пожалеет о своей слабости. Но он знал, что не сможет хладнокровно убить Джека Дрейка. И остаться после этого прежним.

АЛЬБИНКИРК – СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

Сэр Джон глянул на себя в отполированное зеркало из бронзы, недавно водруженное на оружейную стену, и расхохотался.

Его новый оруженосец, юный Джейми, недоуменно замер.

– Сэр Джон?

– Джейми, нет ничего глупее, чем молодящийся старик, – пояснил тот.

Джейми Ворвартс был сыном купца из Хоека. Вся его семья погибла при осаде Альбинкирка, и мальчику некуда было идти. Об оружии он знал куда больше, чем о торговле, и полировал сталь лучше любого из предыдущих оруженосцев сэра Джона. Парнишка лет четырнадцати, с измученным лицом, высокий и очень худой из-за скудного питания – едва ли кто-нибудь счел его бы привлекательным.

Юноша вернулся к полировке нового нагрудника своего господина, состоявшего из шести частей и отлитого из дорогой чудо-смеси стали и латуни, со стихами из Библии, начертанными по краям.

– Мог бы, по крайней мере, сказать, что я не старик, – заметил сэр Джон.

Он стоял перед зеркалом, которым обзавелся впервые за последние двадцать лет, примеряя отменного качества зеленый дублет – три слоя плотного полотна, покрытого шелком, и к нему пара зелено-красных чулок, расшитых цветами и осенними листьями. Чулки были стегаными, но с небольшой набивкой, чтобы их можно было надевать под доспехи, впрочем, как и сам дублет. В Альбинкирке подобный наряд вполне мог заменить придворное платье, а еще в нем сэр Джон выглядел стройным и опасным.

И старым.

– Да-с, товар явно не первой свежести, – проворчал он.

Джейми посмотрел на него и с улыбкой заметил:

– Отменно выглядите, милорд. И чертовски хорошо сказано, милорд.

– Не я придумал, юный ты шалопай. Когда я был лет эдак на сорок моложе, так мы называли продажных женщин, слишком старых для постельных забав. – Сэр Джон нахмурился.

– В женщинах постарше есть своя изюминка, – осторожно заметил оруженосец.

– Знаю я местечко, где ты непременно станешь любимчиком.

Через час они прибыли в поместье Мидлхилл с парой навьюченных большими плетеными корзинами ослов. Старый рыцарь воздвигся на своем коне посреди двора, отметив, что новоиспеченная паства подстригла траву, а на земле больше не валялось ни единого клочка одежды. С его предыдущего визита трава чуть пожелтела, зато дом выглядел намного чище и опрятнее. Дверь вернули на место – в чем он принимал непосредственное участие, а на полях шесть женщин по очереди ходили за плугом, распахивая землю для посадки озимой пшеницы. Правда, борозды у них выходили не слишком ровными, но ведь пахота – занятие не из легких даже для привычного к тяжелому физическому труду мужчины.

– Джейми, – окликнул парня сэр Джон, – видишь вон тех прекрасных дам, сражающихся с плугом?

Оруженосец подался вперед и замер.

– Разве рыцарское это дело – пахать?

Сэр Джон нахмурился. Когда речь заходила о рыцарстве, он чувствовал себя настоящим лицемером, поскольку большую часть жизни провел, убивая людей ради денег, хотя и носил доспехи. Однако он пожал плечами и заметил:

– Джейми, по моему разумению, любая помощь нуждающейся в ней женщине и есть рыцарство. В данном случае это пахота.

Оруженосец скинул котту и дублет, чтобы не жариться на солнце, а сэр Джон усмехнулся, подумав, что он бы и сам не прочь произвести должное впечатление на шестерых женщин, которые, едва осознав, что их вот-вот избавят от тяжкого труда, тут же прекратили работу, щадя собственные спины.

Во двор вышла Хелевайз и улыбнулась.

– Я пахала вчера, – сообщила она. – Мой отец говаривал, что женщина может делать все, что делает мужчина. Но, клянусь ранами воскресшего Христа, он был истинным джентльменом и ни разу в жизни не пахал землю. – Про себя женщина неожиданно отметила, что неосознанно встряхнула волосами, совершенно случайно распущенными. И чистыми.

– Я мог бы сделать тебе массаж спины, – предложил сэр Джон. – Он помогает, когда я слишком долго упражняюсь с мечом.

Обрадованная Хелевайз снова улыбнулась.

– Могли бы, сэр рыцарь. Но нет, думаю, не раньше, чем все уснут. – Она направилась к двери и, чуть понизив голос, добавила: – А возможно, даже не сегодня.

Он отвел своего скакуна в конюшню и заметил, что там побывала верховая лошадь монахини – солома сохранила отпечатки ее изящных копыт, а в стойле лежал свежий навоз.

Сэр Джон зашел в дом, и Хелевайз указала ему на деревянную скамью с высокой спинкой, приглашая присесть рядом, и тут же вернулась к перевязыванию бечевкой различных трав.

– Мне удалось спасти большую часть своего сада с целебными травами. Обычно они растут в дикой местности. Наверное, поэтому Дикие их не тронули.

Старый рыцарь решил ей помочь и принялся разрезать пеньковую бечевку на кусочки нужной длины и обвязывать пучки розмарина. Маленький мальчик, лет семи или восьми, брал по одному пучку за раз, забирался на приставную лестницу и прикреплял пучок к стропилам.

– Что привело вас сюда на этот раз? – поинтересовалась Хелевайз, при этом ее глаза засверкали.

– Я запросил у короля новый гарнизон, – ответил сэр Джон. – До того как он прибудет, мы с Джейми остаемся странствующими рыцарями. Так что, возможно, вам придется видеть нас чаще, чем вам бы того хотелось.

– Сомневаюсь, – отозвалась она. На миг их руки соприкоснулись. – Днем здесь была сестра Амиция. К сожалению, вечером она вернется.

– Тебе она не нравится? – поинтересовался старый рыцарь.

– Ни в коем случае. Вот тебе крест, Джон, я восхищаюсь ее верой в наш успех. Она заставляет женщин гордиться тем, что они женщины, а моя дочь так и вовсе в ней души не чает. Я не жалуюсь на дочь, но она была в Лорике, где молодые аристократки ведут себя крайне легкомысленно…

Губы старого рыцаря тронула улыбка.

– Не смейтесь надо мной, сэр! Я слишком стара, чтобы заинтересовать кого-то, и слишком благоразумна, чтобы искать на свою голову приключения. – Хелевайз залилась румянцем.

– Что касается меня, мадам, то я нахожу вас очень красивой. – Он протянул руку и нежно убрал завиток волос с ее лба, затем улыбнулся, заглянув ей прямо в глаза. – Но это все королева. Она совершенно непредсказуема и легкомысленна, и все ее окружение ведет себя точно так же.

– Не желаю слышать о ней больше ни слова.

– А я ничего и не говорю. Просто то, что позволительно королеве, не всегда нравится матерям.

– Где же была ваша мудрость лет эдак двадцать назад, мессир?

Он рассмеялся.

– В те времена я ее еще не обрел, милая.

Женщина покачала головой.

– Мне не хватает Руперта. Странно говорить тебе подобное, но на него всегда можно было положиться. Да и с Ниппой он ладил лучше, чем я.

Джон тоже помотал головой и, прислонившись к углу дымохода, вытянул обутые в сапоги ноги ближе к пламени.

– Никогда ему не завидовал. Однако же я так и не стал кому-либо мужем. А он не стал рыцарем.

– Верно, – согласилась она, а потом внезапно добавила: – Мне прямо не терпится почувствовать твои руки на своем теле.

– И кто же теперь ведет себя чересчур легкомысленно?

Хелевайз снова покачала головой.

– В любом случае, пока монахиня здесь, тебе лучше ко мне не приходить. Он улыбнулся и встал.

– Тогда я не стану увиливать от работы в поле: буду пахать, пока не сойдет семь потов.

– Кстати, ты отлично выглядишь, – заметила Хелевайз.

С быстротой молнии сэр Джон склонился над ней и страстно поцеловал.

Три долгих мгновения спустя она отстранилась от него.

– Как тебе не стыдно! – воскликнула женщина, но быть суровой у нее не получилось. – Прямо средь бела дня!

Чуть позже во дворе появилась монахиня, и сэр Джон, успевший раздеться до чулок, забрал у нее лошадь, затем взял в руки вилы, чтобы вычистить стойло от навоза и подкинуть свежей соломы. Амиция привезла провизию.

– Я захватил с собой вашу посылку. Она должна быть где-то в седельной сумке.

Монахиня улыбнулась.

– Не стоило так утруждаться. Лишние вещи мне ни к чему. – Она улыбнулась ему еще шире. Затем нахмурилась. – Самих Диких я не видела, но около старой переправы заметила следы больших разрушений, будто стадо оэлифантов плясало там до упаду. Деревья вырваны с корнем. А дом, который, насколько я помню, в прошлый раз был цел и невредим, теперь стоит без крыши.

– Около переправы? – переспросил старый рыцарь, роясь в седельной сумке. Ему вдруг начало казаться, что он оставил посылку на своем рабочем столе в Альбинкирке. – Как часто вы бываете у переправы?

– Раз в неделю. Я служу мессу на руинах тамошней часовни, поскольку это единственная церковь на ближайшие семь миль.

Внезапно сэра Джона озарило.

– Постойте-ка. – Он опустил руку в висящий на поясе кошелек. Там и нашелся адресованный Амиции сверток величиной с большой грецкий орех. – Извините, я думал, он в седельной сумке, а оказалось, здесь.

Монахиня взяла сверток и внимательно рассмотрела его. Сэру Джону показалось, что она разочарована.

– Позвольте ваш клинок?

Сэр Джон извлек из ножен рондельный кинжал и передал ей, и она разрезала вощеную обертку. Внутри в самом деле оказался грецкий орех. Монахиня расколола его и охнула.

Чуть помедлив, старый рыцарь спросил:

– С вами все в порядке?

Ее лицо исказилось, будто она беззвучно рыдала. Затем Амиция взяла себя в руки.

– Вот ублюдок! – прошипела она и запустила грецкий орех через всю конюшню. Звонко ударившись о каменную стену, тот отлетел и затерялся в темноте.

Сэр Джон, чье благородство судьба решила испытать еще раз, предпочел потихоньку выскользнуть из конюшни через главный вход. Некоторые вещи слишком опасны для простых смертных. Вокруг Амиции, освещая темные стойла, начало разгораться зеленовато-золотистое пламя, и он не стал раздумывать, что произойдет дальше.

Через несколько ударов сердца свет потух, и старый рыцарь услышал тихий смех. Монахиня выступила из сумрака конюшни под угасающие солнечные лучи; в ее руке что-то блестело.

– Он прислал мне кольцо, предназначенное исключительно для религиозных людей, – объяснила она и раскрыла ладонь, как другая женщина могла бы показывать обручальное кольцо. На перстне красивым готическим шрифтом были выгравированы буквы «IHS»^[111].

– Кто прислал? – уточнил сэр Джон, ощущая себя человеком, лезущим в чужую историю.

Амиция нахмурилась:

– Полагаю, вам это известно.

Старый рыцарь отвесил поклон.

– В таком случае, думаю, он и вправду ублюдок.

Весь ужин женщины восхищались кольцом. Оно было серебряным, но очень красивым.

К тому времени сестра Амиция полностью взяла себя в руки и спокойно показывала украшение, с готовностью подтверждая, что его привез сэр Джон.

Филиппа попыталась подразнить ее, заметив:

– Наверное, оно от тайного воздыхателя!

И получила в ответ такой взгляд, что потом минут пять сидела молча.

Хелевайз же ерзала на стуле, разглядывая кольцо под разными углами. В конце концов она подалась вперед и почти неосознанно схватила монахиню за руку.

– Кажется, оно герметическое.

– Так и есть. – Амиция была довольна. – Я смогу хранить в нем свою потенциальную энергию. Это освященная вещица. – Она улыбнулась Хелевайз. – Как ты узнала?

– Кажется, оно меняется.

– Меняется? – удивилась монахиня, усмехнувшись. – Я и не заметила. А как именно оно меняется?

Хелевайз покачала головой.

– Ты – святая, наделенная силой, – приняла этот дар и надела кольцо безо всяких сомнений?

Амиция побледнела. Но ее лицо прояснилось, когда она с легкостью сняла тяжелое и могущественное кольцо с пальца и положила на раскрытую ладонь.

– Ты права, Хелевайз, сестра Мирам за подобное безрассудство наложила бы на меня епитимью. Что было бы вполне справедливо. Кроме всего прочего, – нахмурившись, заметила она.

– Вот! Снова! – воскликнула Хелевайз. – На твоей ладони оно изменилось. Всего на мгновение.

– Как именно?

– Совсем немного, полагаю. – В поисках поддержки мать Филиппы посмотрела на сэра Джона, но тот ничего не видел.

Неожиданно юный Джейми наклонился вперед и со всей серьезностью юношества заявил:

– Сестра, иногда на нем написано вовсе не «IHS».

Амиция залилась румянцем.

– Разве? И что же там написано?

– По-моему, «G&A»^[112].

Монахиня охнула.

– Проклятье, – сказала она и поспешно спрятала кольцо в кошелек на поясе, одарив Филиппу теплой улыбкой. – Пожалуй, ты права. Тайный воздыхатель.

ЗЕМЛИ ДИКИХ К СЕВЕРУ ОТ ВНУТРЕННЕГО МОРЯ – ШИП

Шип подсчитал, что прошел несколько сотен миль. Он перевалил через Эднакрэги, миновал Стену и пересек реку. Сначала чародей двигался на запад, потом повернул на север.

Долгие странствия привели его к великим болотам. Там, где замерзшие верховья полноводных рек соединялись в единую речную систему, обозначавшую границу дальнего запада, плодились боглины. Он направил на них свою волю: не один раз, целых пять. Казалось, в столь обширном и отдаленном месте нет ничего живого – лишь гниющая растительность и липкая грязь простираются на день пути во всех направлениях. Однако, повинуясь чародею, на поверхность всплыли огромные холмы. Очертаниями они напоминали вулканы, но на самом деле в их недрах выращивались боглины.

Затем Шип направился на восток, двигаясь по северному берегу Внутреннего моря. Он никогда здесь не бывал, но шагал уверенно и четко знал, куда поставить ногу, – знания, словно полезный яд, исходили от черноты в его голове.

Где-то на востоке лежали земли сэссагов, а за ними раскинулся Северный Хуран.

Шип осознавал, что не пристало ему, обладая столь великой силой, мелочно мстить сэссагам за отказ помочь ему в час нужды. Не пристало ему опускаться до такого. Тем не менее он не раз ловил себя на мысли, что строит планы отмщения. Служившие ему хуранцы потеряли много воинов. Сэссаги – нет. Они выбрали собственный путь.

К северу от Внутреннего моря раскинулась совершенно другая страна – земли Диких, хотя они оказались густо заселенными пришедшими из-за Стены. Шип понятия не имел, что в Великих северных лесах проживает так много мужчин, женщин и детей, и теперь решил передвигаться с особой осторожностью. Вовсе не из-за того, что ему недоставало сил уничтожить их всех. Чародей слишком хорошо знал человеческую природу и понимал, что для него лучше проскользнуть незаметно. Он неспешно направлялся на запад, обходя поселения гигантских бобров и коварные топи кри, где среди стволов мертвых деревьев и речной форели обитали хейстенохи. Дальше снова на север, минуя отдаленные деревни сэссагов и их северных сородичей – племени мессака. Затем на юг мимо убогих деревушек северных хуранцев, чьи метки он без труда опознал. Были там и более примитивные поселения, принадлежавшие диким иркам, не имевшим правителя. Наконец Шип дошел до озер, прямо посередине которых великаны рхуки возвели островки из огромных бревен и камней.

У черноты в голове Шипа имелись планы насчет рхуков.

Остановившись на берегу озера в выжженных землях, колдун терпеливо ждал, когда великаны выйдут к нему. Вручив им подарки, словно детям на праздник, он быстро склонил гигантов на свою сторону. Рхуки были слишком простодушны, чтобы спорить или рассуждать, поэтому Шип без труда заманил их в свои сети и отправил выполнять поручения, подчинив своей воле с той же легкостью, с какой человек приручает собаку.

Он проделал то же самое у каждого озера, где был хотя бы один такой островок. Пришедшие из-за Стены называли их кранногами.

Другим существам чародей приказал слушать, говорить и собирать сведения. И узнал, что северным хуранцам, понесшим огромные потери в его войнах, угрожают их южные сородичи, проживающие на противоположном берегу Великой реки и чуть дальше на восток. А еще – что в этом году великие этрусские корабли не приплыли. Он отправил шпионов даже к королю Альбы, чтобы заодно взглянуть на пылающий там огонь – на его жену-королеву.

Затем Шип принял еще несколько важных решений. Во-первых, он не станет помогать северным хуранцам лишь потому, что они – его союзники и оставались верны ему до самого конца. В лесах полно потенциальных единомышленников и рабов, и он ничего не должен хуранцам. Во-вторых, теперь у него имеются свои цели, для претворения в жизнь которых требуются другие планы, поэтому так или иначе все племена будут служить ему – добровольно или принудительно.

Целый день чародей провел в лесной глуши, примеряя новую оболочку – тело, в которое он вложил немало мастерства, придавая нужную форму. Теперь Шип с легкостью мог принимать облик провидца, пришедшего из-за Стены, с ясными и честными глазами и телом, покрытым многочисленными шрамами. Старого шамана, о мудрости которого можно было судить по испещренному морщинами лицу, колдун назвал Знатоком Языков. В этом обличье он посетил несколько маленьких городов, где сидел у костров, слушал разговоры матрон, лечил детей и изготовлял снадобья. Его магические силы помогли многим. И весть о нем разнеслась среди кри и северных хуранцев, словно лесной пожар.

В каждой деревне он безошибочно отыскивал обуреваемых жадностью мужчин и женщин и кое-что нашептывал им. Таким образом, чародей оставлял семена, чтобы со временем они взошли и он смог пожинать плоды.

Сорвав личину Знатока, как змея сбрасывает старую кожу, Шип гигантскими шагами направился в бескрайний лес. Он старался как можно реже использовать вновь обретенную силу. Например, чтобы связаться с кем-то в Лорике, или с женщиной в Харндоне, или с мужчиной в глуши земель Диких на юге. Для них у него не было телесного облика – всего лишь голос в голове, мимолетная мысль. Тем не менее подобные сеансы порядком изматывали его. После них он целыми днями стоял открытый всем стихиям, чтобы набраться сил и продолжить путь. Ему предстояло еще столько работы, и новая способность с такой легкостью менять облик до сих пор приводила его в замешательство.

Чародей все не мог вспомнить, как овладел ею. И не был до конца уверен, кто он на самом деле.

Прошло почти семьдесят дней с тех пор, как он столкнулся с Темным солнцем.

Еще Шип понимал, что для следующего шага ему нужно отыскать надежное убежище и место для хранения силы. Без них нет смысла строить какие бы то ни было планы. После уничтожения гигантского клена у подножия Эднакрэгов он многое пересмотрел и пришел к выводу, что перемены эти произошли волею силы, оставившей ему закованное в броню яйцо. Или так, по крайней мере, чародей объяснял произошедшие с ним метаморфозы.

Шагая вдоль северного берега Внутреннего моря в привычном обличье, Шип размышлял о предстоящей войне.

ЗАМОК ТИКОНДАГА – ГРАФ ЗАПАДНОЙ СТЕНЫ

Гауз никогда не колебалась. Но факт беременности королевы был настолько серьезным, что ей пришлось остановиться и подумать. Несколько долгих недель графиня тщательно подбирала заклинания, пока полностью не определилась, как именно ей следует действовать.

Граф устраивал набеги на земли пришедших из-за Стены на противоположном берегу Великой реки. В основном он охотился за рабами и сведениями, но иногда за медом Диких и пушниной. В принадлежавших ему землях недоставало ресурсов, коими были богаты Джарсей или Брогат: овцы, крупный рогатый скот, древесина, остальное, как любили шутить Мурьены, – камни. Именно за счет тщательно продуманных налетов графу удавалось хорошенько подзаработать и разжиться бесплатной рабочей силой.

В этом году в его распоряжении оказалась дюжина рыцарей ордена Святого Фомы, поскольку приор направил своих людей во все командорства вдоль Стены и еще больше – в Харндон. Согласно последним сведениям, ими собирались укомплектовать и новый гарнизон в Лиссен Карак. Благодаря магии и глубоким познаниям о Диких этих необычных воинов графу удалось спланировать крупный налет, таким образом, еще целая неделя у Гауз ушла на то, чтобы помочь супругу рассчитать запасы пищи и снаряжения и должным образом принять гостей: пятьдесят рыцарей с юга – закаленных в боях профессионалов и странствующих воинов, отправившихся на поиски приключений ради того, чтобы произвести впечатление на благородных девиц.

Досконально разработав грядущее вторжение, граф принялся тренировать своих людей на просторных полях к югу от замка. И наконец-то у Гауз появилось свободное время, чтобы хорошенько обдумать возможные варианты и спланировать собственную битву.

Большую часть дня графиня провела за чтением, копаясь в книгах, к которым не прикасалась вот уже несколько десятилетий. Затем с помощью старого заклинания, которое она ласково называла «духом», Гауз обследовала юг. Тогда-то все и пошло наперекосяк.

Графиня всегда колдовала с особой осторожностью, поэтому «дух» полетел на юг, спрятанный в кокон иллюзий и других герметических заклинаний, которые бы сразу уловили малейшую попытку молодой королевы обнаружить ее. И одно из них сработало, когда «дух» скользил внутри эфира к Дезидерате. Гауз подозревала, что магическое пространство устроено иначе, нежели реальность, поэтому скорее чувствовала, чем знала наверняка, что физическое расстояние между Тикондагой и Харндоном не имеет ничего общего с расстоянием между ними в эфире.

И все же ей пришлось проявить себя, едва она сотворила свое бесценное заклинание – плод нескольких недель работы, множества дней изысканий и ночей любовных соитий, дающих силу.

Кончиками пальцев Гауз провела по нитям заклинания, как бард ласкает струны своего прекрасного инструмента.

Она сразу же обнаружила его. И нахмурилась.

– Ричард, – обратилась графиня к чародею, – ты полон сил и даже не скрываешься.

Естественно, Планжере не ответил. Возможно, назови она его Шипом, он бы откликнулся, но тогда бы между ними началась битва.

Она увеличила дальность зрения и последовала за «духом» так далеко, как смогла. В эфире кишела злость. И ее было настолько много, что не спасали даже магические защитные стены, поэтому Гауз отступила.

Графиня накинула на плечи мантию, поскольку всегда колдовала обнаженной, – и поэтому считала зиму не самым подходящим для ворожбы временем года, – и рухнула в свое любимое кресло. Из окна, расположенного на шесть этажей выше замковых стен, она могла разглядывать противоположный берег Великой реки и любоваться чудесным лесом, раскинувшимся в северном направлении до самых льдов. Однажды ей довелось там побывать, и она познала всю силу страны вечного холода.

Леди Мурьен пригубила вино.

– С чего это Дикие вдруг так оживились? – вслух спросила она, окинув взглядом своих котов.

Как все обычные кошки, они вылизывали лапы.

– И почему Ричард Планжере шпионит за королевой? – добавила графиня, про себя назвав чародея его новым именем.

Шип.

СТО ЛИГ К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК – БИЛЛ РЕДМИД

Тайлер нашел своих людей. Отыскал при вспышках молний на берегу реки. Вернее, то, что от них осталось. Их разорвали на части и сожрали: на земле валялись обглоданные кости и окровавленные куски плоти.

Билла Редмида едва не стошнило, а молнии все сверкали и сверкали – чаще и чаще, дождь усиливался, раскаты грома и рев поднявшейся реки заглушали все остальные звуки. Вид трупов, обглоданных до хрящей, никого бы не оставил равнодушным.

Билл прижался спиной к стволу дерева и крепче сжал копье.

Нэт вертелся на месте, отчего в мелькании молний походил на безумца.

– Они окружают нас! – закричал он и принялся рубить невидимых врагов.

Редмид бросился на помощь, но даже в ослепительном свете молний так и не смог разглядеть ни единого врага. А Нэт все размахивал мечом, Биллу пришлось несколько раз пригибаться и подпрыгивать. Наконец, не выдержав, он заорал:

– Нэт! Нэт! Здесь никого нет!

Тайлер развернулся в его сторону. Вдруг раздалось несколько оглушительных раскатов грома, Биллу они показались ударами.

Проплыв над головами, грозовая туча устремилась дальше, а вокруг стало темнее прежнего. Редмид почувствовал, как во мраке Нэт шагнул мимо него, и вытянул руку.

– Боже милостивый, нам конец!

Командир повстанцев отбросил копье и обнял Тайлера:

– Хватит! Они ушли. Давай выбираться отсюда.

Нэт ненадолго замер.

Затем разрыдался.

Когда Редмиду удалось вывести их обратно к лагерю, забрезжил серый дождливый рассвет. Билл вздрагивал от любого шума – боялся, что на лагерь напали и все повстанцы давно мертвы. Страх захлестнул его. Дождь продолжал лить как из ведра. А первые проблески рассвета застали его бредущим, спотыкаясь, будто неопытный беглый слуга, по промокшему лесу, всего в нескольких сотнях шагов от собственного костра.

Скрыть состояние Тайлера было невозможно. Он все время стонал, и Редмид проклинал себя за то, что слишком сильно опирался на больного человека.

Каким-то образом, с помощью ругани, лести и других доступных способов убеждения, ему удалось уговорить повстанцев собрать пожитки, покинуть тепло костра и вновь отправиться в путь.

К полудню ни на ком сухой нитки не осталось. Непрерывно шел дождь, и все вокруг намокло: деревья, трава, папоротники. Никакая шерсть, даже самая лучшая пряжа, не могла защитить от такого количества воды. При ходьбе сапоги Редмида хлюпали, а когда отряду пришлось пересекать вздувшийся из-за ливней ручей, мужчины и женщины попросту перешли его вброд, подняв луки над головами. Никто даже не подумал перепрыгивать с камня на камень.

К середине следующего утра им снова пришлось нести Тайлера. Некоторые повстанцы недовольно заворчали. Однако Бесс быстро положила этому конец: она и еще одна женщина добровольно вызвались нести разведчика и ни разу не пожаловались.

После обеда мальчишка из Харндона уселся посередине тропы и отказался идти дальше.

– Я хочу домой! – заявил он.

Редмид опешил и, покачав головой, сказал:

– Дикие сожрут тебя с потрохами.

– Мне наплевать! – взвыл юнец. – Я больше не могу идти! У меня ноги стерты в кровь. В животе уже который день пусто. И у меня сопли. Пусть сжирают!

Тогда Билл ударил его, и парень в недоумении уставился на него.

– Вставай и иди, иначе я сам тебя убью.

Юнец с трудом поднялся и поковылял прочь. Он рыдал.

Редмид чувствовал себя негодяем.

К нему подошла Бесс:

– Это не дело, Билл Редмид. Ты ведешь себя как господин, а не как товарищ.

– Пошла ты, – огрызнулся разведчик, затем примирительно поднял руку. – Это все от слабости. Прошлой ночью я был с Нэтом. На нас напали боглины.

– Но мы ведь союзники!

Редмид лишь пожал плечами.

И они продолжили двигаться на запад.

Час спустя речной поток в третий раз за день преградил им путь. Авангард зашлепал вброд, а основной отряд следом. На противоположном берегу они наткнулись на еще одно брошенное поселение ирков – на этот раз с нетронутыми крышами. Люди тут же разбрелись по хижинам, впервые за день оказавшись в сухости. Не прошло и часа, как повсюду в очагах запылали огни.

Но еды не было. С большим трудом Редмид набрал горстку добровольцев, согласных покинуть жилища и встать на страже. Он сам тихо стоял в укрытии из листьев, когда уловил движение на другой стороне реки. Ирки продуманно расположили свое поселение – на крутом берегу, обнесенное низким валом из плотно утрамбованной земли и частоколом. Таким образом, подобраться к нему было весьма непросто. На всякий случай Редмид расставил часовых за кукурузными полями – к сожалению, пустыми.

Он внимательно следил за движением. Это точно были не боглины – они слишком осторожные и одновременно довольно неуклюжие. Затем Билл заметил зеленую вспышку, и на открытое место вышел человек. Было достаточно светло, и Редмид тут же его узнал.

У самого брода стоял Кот.

А сразу за ним Серый Кэл.

Редмид едва сдержал восторженный вопль и подал условный сигнал. Серый Кэл выпрямился и просвистел в ответ «Том, Том – сын дудочника». Билл прокричал жаворонком и несколько мгновений спустя заключил в объятия свою заблудшую овцу.

Кэл так же крепко обнял его.

– Эй, потише, приятель! – сказал он. – Все вышло скверно. Этот оболтус спас мне жизнь.

Кот хмыкнул и улыбнулся собственным мыслям.

– Мы раздобыли оленя, но бросили его, когда за нами погнались боглины, – объяснил полукровка. – Эти мелкие твари сейчас повсюду.

– Я потерял своих парней, – сказал старый разведчик. – Нам пришлось удирать. Тех, кто отбежал недостаточно далеко или замешкался, сожрали.

Редмид с сожалением кивнул.

– У нас совсем нет еды, – признался он.

– У нас тоже. И охотиться невозможно. Все равно что угостить боглинов собственным мясцом, – заметил Серый Кэл. – Не говоря про чертов дождь.

Кот где-то достал малины.

– Я поделюсь, – проговорил он своим странным певучим голосом.

Редмид заколебался, но потом решил, что если не поест, то просто помрет. У парня оказался целый медный котелок ягод – какими же вкусными они были. И трое мужчин наелись до отвала.

– Ты что, все это время таскал их с собой? – поинтересовался Кэл. – Не в обиду Биллу, но мы могли в любое время остановиться и перекусить.

Кот загадочно улыбнулся и сказал:

– Нет. Только сейчас.

Утром повстанцы с трудом просыпались и медленно вставали. Более опытные отправились к реке за сассафрасом^[113] чтобы заварить чай. Кот, обследуя возвышенность к северу от поселения, наткнулся на ульи и вернулся весь липкий, но довольный собой. Каждый в отряде получил по две чашки горячего чая из сассафраса с медом.

А также по шесть или семь ягод.

– Как раз чтобы разыгрался чертов аппетит, – выразила Бесс то, о чем думали все остальные.

И они снова отправились в путь. На запад.

Небольшие речные потоки стали попадаться все чаще, а пересекать их с каждым разом становилось все мокрее. Сто шагов больше не разделяли основной отряд и авангард, поэтому после полудня при тусклом свете ненастного дня Редмид задержал повстанцев и восстановил промежутки.

Он указал на длинную цепь невысоких холмов на севере.

– Там будут боглины или что похуже, – заявил Билл. – Прекращайте расслабляться, иначе нам всем конец.

– Да нам в любом случае конец! – крикнул кто-то из толпы.

Редмид ничего не ответил и на несколько миль возглавил авангард. Едва наступило время разбивать лагерь, к нему подошел Кот и ткнул пальцем в конец колонны.

– Они отстают. В основном молодняк. Некоторые просто садятся посреди тропы и отказываются идти.

– Иди с Кэлом, разыщите безопасное место для лагеря, – приказал он.

Билл увидел Бесс, несущую Тайлера. Он погладил ее по плечу, сжал руку своего друга и зашагал вдоль колонны в обратном направлении. Сколько бы он ни шел, отстающие заверяли его, что они еще держатся и что за ними следуют другие.

Командир повстанцев как раз наткнулся на того же парня, что и днем раньше, сидящего под деревом, когда услышал крики впереди – где-то поблизости.

Юнец не стал дожидаться ругани или пинка, поднялся и, сыпя проклятьями, заковылял вперед. Он снова рыдал.

– За тобой еще кто-то есть? – спросил Билл, но мальчишка ничего не ответил.

Долгое время Редмид стоял посередине тропы в полной нерешительности, затем снял с плеча лук и медленно извлек его из тяжелой полотняной сумки. Он все сделал неправильно – нужно срочно восстановить походный порядок и сократить расстояние между людьми, а в голове и в хвосте колонны расставить надежных воинов. Билл больше не собирался никого терять. Он отправился дальше, уверенный, что недосчитался шестерых и что кто-то за ним наблюдает. С привычной легкостью Редмид принялся натягивать тетиву: плотно прижав зарубку на нижнем конце лука к мокрой правой ноге, потянул изо всех сил и внезапно осознал, насколько ослаб. Но главное – тетива оставалась сухой, как и сам лук. Наложив стрелу и чуть свободнее вздохнув, он трусцой побежал на восток. Смеркалось.

Свернув за крутой изгиб старой тропы, Редмид увидел боглинов. Их было тридцать или сорок. Двое его людей, спина к спине, отбивались от мелких тварей посохами, а третий орудовал мечом – чересчур неистово, но зато вполне продуктивно.

Билл подстрелил трех боглинов, украсив их перьями. Прежде чем до него дошло, что он видит на самом деле, боглины исчезли, а худощавый мужчина с длинным мечом оступился, очевидно, раненый.

Сумерки сгущались – лучшее время для боглинов и худшее для человека. Редмид бросился вперед. Тогда он увидел, что произошло с еще четырьмя его людьми. И почему боглины там толпятся. От повстанцев осталось лишь кровавое месиво.

Двое с посохами тяжело опустились на землю.

– Нет, глупцы! – заорал Редмид. – Бегите!

Затем повернулся к мечнику.

В тусклом сумеречном свете повстанец не сразу осознал, что фигура с мечом – вовсе не человек, а ирк. Ростом с человека, с коричнево-зеленой кожей, напоминавшей шкуру оленя, вооруженный мечом длиной почти с него самого, выкованным будто из сверкающей молнии. Красивое существо с огромными глазами и выступающими наружу острыми зубами.

Словно подкошенный, ирк рухнул на тропу. По его ногам текла кровь – ихор.

Кусты задрожали. Боглины засели прямо там.

Порой в миг чрезвычайной опасности все внезапно становится совершенно очевидным. Редмид увидел картину целиком.

– Стойте! – заорал он двум своим людям, пока они не убежали.

Резким движением Билл стащил через клыкастую голову ирка плащ, пока тот корчился от боли в израненных ногах. Боглины стремительно приближались. Редмид быстро разложил плащ на земле, кинул на него два посоха, подвернул полы поверх них и поднял ирка, – в приступе боли тот полоснул его когтем по лицу. Вполне ожидаемо. Затем Билл опустил глупое существо на самодельные носилки. Вес ирка прижал материю к посохам, и, когда находившиеся на грани безумия повстанцы резко подняли его, носилки выдержали.

Боглины подобрались совсем близко.

– Теперь бегите, – приказал Редмид.

Ему не пришлось повторять дважды.

Редмид не слишком высоко оценивал свои лидерские качества, но знал, что лучник он отменный. Может быть, даже самый лучший, не считая брата. Он наложил стрелу на лук, вторую зажал между пальцев, еще пяток заткнул за пояс, наконечниками вверх.

Он просто хотел попробовать и тем самым выиграть время. Когда боглины атаковали, семь стрел устремились вперед, точно бурлящий речной поток. Командир повстанцев не чувствовал, как сгибается и разгибается огромный лук, лишь, не задумываясь, выпускал стрелу за стрелой. И едва заметил, как одна из них пригвоздила сразу двух глупых тварей к дереву, а вторая пришпилила пронзительно визжавшего боглина к земле.

Билл выдернул из колчана очередную стрелу, но атака захлебнулась, и противники отступили. Диким хотелось умирать не больше, чем людям. Едва он установил хвостовик восьмой стрелы на тетиву, жилистые твари скрылись за невысокими кедрами и маленькими елями к северу от тропы.

Три долгих вдоха он следил за кустами, затем нагнулся и подхватил сверкающий меч ирка. Тот обжег ладонь, но Редмид был к этому готов и не выпустил оружие из рук.

После этого повстанец побежал.

Случается, твой героизм никто не замечает, а усилия, необходимые, чтобы поступить так, как считаешь правильным, намного превышают твои физические возможности. Редмид сражался, стрелял из огромного лука, преодолевал милю за милей и делал все это, наплевав на недостаток сна и еды. Он знал, что нужен своим людям. Понимал, что пересечь следующий брод будет невыносимо тяжело. А еще боялся, что боглины доберутся до его совсем еще неопытных повстанцев и порвут их на лоскуты.

Он чувствовал, как монстры следуют за ним по тропе.

Рванувшись вперед изо всех сил, Редмид вдруг осознал, что идет шагом, размашисто переставляя длинные ноги, но никак не бежит, пусть даже медленно.

Он приказал самому себе бежать. Но все равно продолжал идти.

– Черт тебя подери, Билл Редмид, – вслух выругался он, затем наклонился вперед, позволив телу самому решать – падать или нет. Тогда на выручку пришли ноги: несмотря на плоскостопие, они подхватили его и пустились в неуклюжий бег. Его выворотные сапоги тяжело шлепали по тропе, производя больше шума, чем ему хотелось бы, но все же он не стоял на месте.

Пробежав расстояние, приблизительно равное дальности полета двух выпущенных из большого лука стрел, Редмид нагнал шестерых повстанцев, тащивших ирка.

– Пошевеливайтесь! – едва завидев их, крикнул он.

И они тоже перешли на тяжелый бег.

Билл оставался позади. Почти сразу его люди сбавили скорость, и он заорал:

– Бегите быстрее! Они прямо за нами!

Повстанцы снова помчались вперед. Один обернулся, в панике взгляд его метался в разные стороны.

Но Редмиду было уже все равно.

Они продолжали двигаться вверх по тропе, когда он начал задыхаться. Проклиная собственную слабость и опрометчивые поступки, Билл твердо решил не отставать от бегущих впереди повстанцев, которым, несмотря на вес раненого ирка, кое-как удавалось выдерживать заданный темп.

Когда они поднимались на небольшой горный хребет, заросший огромными деревьями, Редмид услышал шум боя впереди.

– Стойте! – рявкнул он. – В укрытие… и тихо!

Он обогнал своих изможденных людей, бросил им меч ирка и обнажил собственный.

Взобравшись на невысокий гребень горы, Редмид посмотрел вниз на переправу. Открывшаяся ему картина напоминала ад, каким его рисуют священники.

Боглины напали на повстанцев на переправе. Половина отряда успела перейти реку вброд, и они еще держались, но с большим трудом. Людей, застигнутых врасплох посередине потока, методично убивали и тут же съедали. Боглины облепили берега, вылавливали из воды тела и пожирали их прямо на месте. Многие люди были все еще живы и вопили от ужаса, когда мелкие твари рвали их на части Повстанцы гибли пачками, оступаясь на скользких камнях, где потеря опоры под ногами означала неминуемую смерть. К тому же боглины обстреливали их из боевых луков. Залп за залпом стрелы градом обрушивались на несчастных повстанцев. Слабых луков этих мелких тварей было достаточно, чтобы с расстояния в пятьдесят ярдов ранить или убить жертву.

Редмид несколько раз глубоко вздохнул.

Как правило, боглины не сбивались в группы больше двадцати-тридцати особей. Здесь же собралось не меньше тысячи пожирателей его повстанцев.

Продолжая вглядываться вниз, он достал лук и попытался отыскать в толпе человека – или ирка, поскольку они тоже использовали боглинов в своих целях. Гадая, сможет ли распознать ирка с такого расстояния, Билл на мгновение задумался: а вдруг спасенное им существо и есть повелитель этих монстров…

Но вскоре белая вспышка, мелькнувшая на противоположной стороне реки, указала на то, что ему противостоит вовсе не человек и не ирк, а жрец редкой главенствующей касты боглинов. Облаченные в красные, черные и белые доспехи, с вытянутыми туловищами и головами, они напоминали Редмиду злобных шершней. Он видел, как жрец, орудуя двумя выкованными людьми мечами, зарубил повстанца. Упырь.

Расстояние – двести двадцать ярдов. Легкий ветерок; влажный воздух, холодный лук. К счастью, тетива не промокла. Билл вернул меч в ножны, привычным движением провел рукой по тетиве, вынул из колчана легкую стрелу и еще три заткнул за ремень.

Потом достал из притороченного кпоясу кошелька кусочек сахара и засунул его в рот. Еще двое его людей погибли – они непрерывно орали, пока он рассасывал сахар, но ему нужна была энергия. Редмид не мог позволить себе промахнуться. Желание хоть что-нибудь предпринять было настолько сильным, что Билл едва соображал – тело его исполнилось боевого духа, и он рвался в бой.

Сделав большой глоток воды, командир повстанцев закрыл фляжку пробкой, наложил стрелу на тетиву и без дальнейших колебаний потянул – отставленная назад нога чуть согнута, вся сила плеч вложена в натяжение. Наконечник перемещался вслед за мишенью, и, когда внутреннее чувство подсказало, что самое время действовать, его пальцы разжались, плавно отпустив тетиву, и стрела устремилась вперед.

Он не смотрел, куда попала первая стрела, а выпустил все четыре, одну за другой.

Третья угодила прямо в жреца, но расстояние было слишком большим, а стрела такой легкой, что погрузилась в тело боглина недостаточно глубоко. Четвертая попала в лапу с мечом, пробив ее насквозь.

Жрец выбрался из гущи схватки и принялся высматривать его.

«Им не нужно говорить. Они общаются с помощью магии. Или обоняния. Или чего-то там еще», – подумал Редмид, достав из колчана еще четыре стрелы.

На этот раз он выбрал тяжелые боевые стрелы, которые солдаты короля называли четвертьфунтовками. Редмид воткнул в землю под ногами три штуки и до самого уха натянул тетиву, так что напряглись все мышцы спины.

Он стрелял – накладывал стрелу на тетиву, натягивал и отпускал, громко ухая, как человек, поднимающий тяжести; снова и снова и, наконец, делая последний выстрел, едва не разрыдался от того, насколько плохо они получились.

Наблюдая за полетом своих стрел, командир повстанцев только и сказал: «Как я задолбался!»

Чтобы четвертьфунтовка преодолела двести ярдов, нужен большой лук – у Редмида имелся двухметровый. Ему приходилось оттягивать тетиву до самого уха и прицеливаться под углом почти в пятьдесят градусов от земли, что делало саму идею меткости невозможной. Лучник даже не видел свою мишень.

Первая стрела упала у самого края речного потока, не долетев до цели ярдов сорок, зато на одной оси с ней.

Вторая летела в верном направлении, и на мгновение сердце Редмида замерло, и повстанец подумал, что наконец-то ему удалось подстрелить тварь, но существо подпрыгнуло: не вверх, как он рассчитывал, а вперед, прямо в реку. Третья стрела ушла дальше и правее, а жрец тем временем выскочил на берег. И наконец, четвертую занесло вправо, завихляв, она потеряла скорость. Вожак боглинов чуть развернулся и запрыгнул на огромный валун, затем приподнял надкрылья…

«Что это значит? Господи Иисусе, он колдует!»

…из-за них вырвалось сине-белое пламя.

Выпущенная по неправильной траектории стрела, точно подбитая птица, рухнула вниз. Жрец шагнул прямо под нее, и наконечник вонзился в поднятое надкрылье, пробив хитиновую броню и оторвав твари крыло.

Даже с двухсот ярдов Редмид видел, как из раны во все стороны брызнул ихор. Существо споткнулось и упало в воду.

В панике повстанец по имени Билл Алан пригвоздил его мечом к дну реки. Он колол и колол клинком, пока вода вокруг не окрасилась в зелено-бурый цвет. Но жрец все же изловчился и ударил Алана. Тот отшатнулся и, потеряв равновесие, упал. К тому времени Редмид мчался к берегу реки, накладывая на тетиву очередную четвертьфунтовку. У него оставалось еще три.

Алан поднялся, помогая себе одной рукой и не выпуская меч из второй. С большим трудом выбравшись из воды, упырь ринулся на него, разбрызгивая вокруг ихор. Жрец пробил защиту и взмахнул мечом, задев щеку Алана. Но к тому времени повстанец взял себя в руки и нанес ответный удар: удача вновь улыбнулась ему, и он попал твари в ногу. Жрец тут же исчез под водой.

Все боглины на берегу попрыгали в реку и бросились наперерез лучнику.

«Он знает, кто я, – подумал Редмид. – Они охотятся за мной».

Командир повстанцев бежал вдоль берега, словно мальчишка, перепрыгивая с камня на камень, затем чуть замешкался, восстанавливая равновесие на двух огромных валунах.

Упырь взметнулся из-под воды у ног Алана. Его клинок взлетел…

Редмид выстрелил. Расстояние между ними составляло меньше шестидесяти ярдов, и стрела вонзилась в мягкую, как у млекопитающих, кожу под мышкой монстра. Со жрецом было покончено: он буквально рассыпался на части, река тут же унесла их прочь, а меч Алана рассек пустоту.

Узы, которые по воле упыря удерживали боглинов вместе, мгновенно исчезли – Редмид видел, как вражеская свора рассыпалась, как и их повелитель. Полчище существ, подчинявшихся единой воле, за три удара сердца превратилось в сотни отдельных тварей, которые скорее боялись его повстанцев, нежели хотели сражаться с ними. Человек не успел бы и молитву прочитать, как они испарились.

Редмиду тоже хотелось испариться. Он не знал, сколько потерял людей, но понимал, что много. Повстанцы остались одни среди бескрайних земель Диких, изможденные, испуганные и разбитые. И снова начинало смеркаться.

Он протрубил в огромный горн, собирая выживших вместе. Многие разбежались при первом нападении; на ближнем берегу Нэт Тайлер удерживал всех, кто не успел пересечь реку, – мудрое решение, по мнению Редмида; на противоположном командовала Бесс. Она переправилась с авангардом, состоявшим в основном из ветеранов – мужчин и женщин с хорошими мечами и луками. Кот и Кэл тоже были там. Они сумели постоять за себя и отправили на тот свет довольно много боглинов.

Выяснилось, что на этот раз отряд потерял сорок мужчин и двух женщин. От них мало что осталось для захоронения.

Почти все раненые умерли, кроме шестерых, и Тайлер, Бесс и Редмид всю ночь хлопотали вокруг них, используя вместо бинтов обрывки одежды погибших.

Нэт с вечера расставил дозоры, чтобы предупредить возможное нападение.

– Дело дрянь, – заметил он, присев на корточки у костра рядом с Редмидом. – Еще одной такой битвы мы не переживем.

Билл сидел, уставившись на языки пламени. Ему постоянно приходилось действовать и совершенно не оставалось времени обдумать сложившуюся ситуацию. Но теперь…

– Черт подери, это я во всем виноват, – сказал он и сгорбился, уткнувшись лбом в колени. – Нужно было идти на юг в Джарсей.

Тайлер промолчал, но Редмид знал, что он согласен.

– Не смей даже думать об этом, Билл Редмид! – Бесс вынырнула из темноты, ощупью отыскала ведро с водой и принялась отмывать окровавленные руки. – В Джарсее мы бы все погибли. Знать охотилась бы на нас забавы ради. Лучше уж Дикие… Просто жуть как холодно.

Она улыбнулась, забрала горячую воду и снова ушла ухаживать за ранеными. Тайлер проводил ее голодным взглядом.

– Даже измотанная и не мывшаяся десять дней, она все равно красотка, – заметил он.

Билл пожал плечами. Бесс была хорошим боевым товарищем и, возможно, лучшим лидером, чем он сам. По-другому он ее не воспринимал. Вернее, не позволял себе этого.

– Как думаешь, она пойдет за такого старого хрена, как я? – поинтересовался Тайлер.

Редмид о таких вещах даже думать не мог.

– Мне нужно переговорить с ирком, которого мы подобрали. Нам нужен здесь друг.

Нэт ухмыльнулся:

– Тогда я лучше пойду помогу Бесс с ранеными, ладно?

Билл поставил на костер воду в своем маленьком медном котелке. Сегодняшний разгром повлек тысячи последствий. Например, большинство людей побросало лагерное снаряжение, а ведь котелки в землях Диких ценились не меньше стрел. Редмиду удалось сберечь свой. Насколько ему было известно, это последний металлический котелок к западу от Лиссен Карак. Он тяжело вздохнул и принялся ждать, когда закипит вода. А еще у них не осталось ни тонких восковых свечей, ни лучин, ни масляных ламп, поэтому тьма вокруг костра была абсолютной. Заглядывая в маленький котелок, он никак не мог понять, закипела вода или еще нет. Наконец Билл определил это с помощью веточки, положившись на интуицию. Затем добавил туда немного сассафраса, последнего в этом сезоне, и остатки меда – поистине роскошное подношение. Больше у него ничего не осталось, но ему нужно было понравиться ирку.

Редмид принес чай существу, и оно подняло чашку из рога в знак признательности.

– Ты умеешь разговаривать? – спросил Билл.

Ирк вздохнул и ответил:

– Да.

– Как тебя зовут?

– Тапио Халтия, – пропел он. – Я владыка этих лес-с-сов, маленький человек.

Редмид сплюнул.

– У меня нет времени на владык, – заявил он, но малость воспрял духом.

Ирк напрягся и отвел взгляд.

– Пятьс-с-сот лет я повелевал этими лес-с-сами. Не думай, что я нас-с-столько невеж-ж-жлив, чтобы быть неблагодарным, даже с-с-слуге Ш-ш-ши-па. – Он склонил голову. – А твое имя?

Повстанец покачал головой.

– Я не слуга, и уж точно не этому ублюдку. Он бросил нас в беде. – Он слишком устал, чтобы что-то объяснять. – Билл Редмид.

– Ах, человек, твои с-с-слова очень радуют. Дорогой друг, поз-з-зволь мне принять как гос-с-стей тебя и твоих людей. Я не причиню вам з-з-зла, лиш-ш-шь несколько человек удос-с-стоилис-с-сь подобного предлож-ж-жения от меня.

Он улыбнулся, и его клыки влажно блеснули в темноте.

Об ирках Билл знал совсем мало. Его брату они нравились, он пировал в их залах и торговал с самыми смелыми из них в лесах. Однако этот ирк был старым и очень опасным, так, по крайней мере, подсказывала Биллу интуиция. А он только что назвал свое настоящее имя. Как глупо.

– Мои с-с-сородичи уж-ж-же близ-з-зко. Я чувс-сс-твую их через-з-з кровь з-з-земли. Я с-с-счел бы з-з-за з-з-знак ос-с-собой любез-з-знос-с-сти, ес-с-сли бы ты дал мне ещ-щ-ще одну чаш-ш-шку этого чая. И мой меч. Виж-ж-жу, ты с-с-сберег его.

Редмид хотел бы доверять этому существу, но не мог.

– Я перевязал твои лодыжки. Пока ты не можешь ходить. Скоро я верну тебе меч.

Губы ирка растянулись в улыбке, и это выглядело ужасно.

– Когда будеш-ш-шь обедать у меня, ты поймеш-ш-шь, человек, что мне не нуж-ж-жно быть вероломным, чтобы уничтож-ж-жить подобных тебе. Если бы я хотел это с-с-сделать, я бы с-с-сраз-з-зилс-с-ся с тобой мечом к мечу. Я Тапио Халтия. Я не лгу.

Редмид чувствовал, что беседа с существом порядком утомила его. Ему было трудно контролировать свой разум, мысли то и дело путались, когда ирк запинался на шипящих и свистящих звуках.

Проверив раненых, Билл уселся на своем одеяле. Подошла Бесс и опустилась рядом.

– Просто возьми меня за руку и скажи что-нибудь хорошее, потому что сегодня я перепугалась до усрачки, – усмехнувшись, попросила она. – Да и Нэт Тайлер больше пугает, чем успокаивает. Правда?

– Ирк, которого мы спасли, легендарная личность, и он собирается спасти нас всех, – сказал Редмид.

Он взял Бесс за руку, радуясь, что сообщил добрые вести. Все равно что пожать руку Нэта, когда тот болел. Однако ладонь ее была холодной, и вышло, что он продолжал держать ее в своей. Бесс прижалась к нему. В этом не было ничего интимного. Просто женщина сильно замерзла.

– Легендарный ирк? – Бесс нашла в себе силы улыбнуться. – И кто же он? Тапио Халтия? – насмешливо фыркнула она.

– Так он сказал.

Повстанка резко села.

– Этот уродец утверждает, что он сказочный рыцарь? Я грезила о нем, будучи девочкой. Он ездит верхом на единороге и носит копье из чистого золота.

– Прямо сейчас он лежит, искалеченный боглинами, и не может получить даже еще одну чашку чая, – заметил Редмид.

– Не может быть, – отозвалась она. Но ее голос звучал чуть спокойнее и счастливее. – Отличная история, Билл. Последние дни ты держался молодцом. Если мы умрем… Черт подери, ведь сегодня мы выстояли, верно?

Редмид немного развернулся, коснувшись ее плечом.

– Слушай, Бесс, клянусь тебе, это еще не конец. Мы выпутаемся из этой передряги. Я убью чертова короля, и люди станут свободными.

Внезапно он ощутил любовный позыв. Командир повстанцев никогда не воспринимал Бесс как женщину, а теперь она вдруг пахла как женщина и вела себя как женщина. «Я совсем обессилел», – подумалось ему.

– Да, все станут свободными, – повторила она и повернулась к нему лицом.

В свете пламени от костра он заметил блеск ее глаз. Вовсе не сестринский. Редмид насторожился, но Бесс нагнулась вперед и поцеловала его. Поцелуй вышел соленым и крепким, как она сама.

– О, Бесс…

Он хотел сказать ей, что он все еще их командир и должен служить примером. Его тело настолько ослабло, что он практически засыпал… Однако у его рук имелись другие планы – одна скользнула по ее спине, вторая отыскала ее живот, такой же твердый, как у него. Бесс схватила его ладонь и куда-то потащила – и та оказалась у нее на груди. Все мысли о сне тотчас улетучились.

Нэт Тайлер стоял в нескольких ярдах от них, сжимая в руке кинжал.

– Что ж, – пробормотал он.

Тапио Халтия выдохнул и отпустил небольшое любовное заклинание, которое только что применил.

Люди такие простые. И их самки тоже. Множество правил, куча традиций, хочется бросить их прямо здесь. В конце концов, они тоже порождения Диких. Ничем не отличаются от оленей или бобров.

Он призвал свой меч, и тот явился. Затем ирк наложил заклинание исцеления на ступни и лодыжки. Исключительно из-за своего дурацкого высокомерия он подвергся нападению боглинов. Какая ирония, что люди спасли его. Боглины должны были подчиниться ему, но не сделали этого. И все из-за Шипа.

Его ладонь сжала рукоять меча. И тот пропел ему в ответ.

«Я мог бы перебить их всех», – подумал Тапио Халтия.

Ирк откинулся на спину, прислушиваясь к крови земли. К двум совокупляющимся зверушкам. Прошло много лет, когда он в последний раз бывал среди людей. У пришедших из-за Стены совсем другой вкус. Они выбрали Диких. Природу. А эти все еще оставались рабами собственных привычек.

«Я могу перебить их в любое время, – рассуждал Тапио. – А может, оставлю себе в качестве домашних животных. Или охотничьих собак».

Он дотянулся до крови земли и призвал своих рыцарей.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ЛИВИАПОЛИС – МОРГАН МОРТИРМИР

Несколько дней Морган Мортирмир приходил в себя после драки. Сначала он спал сутки напролет, потом проснулся и увидел знатную даму, склонившуюся над ним. Правда, сначала ему пришлось признать, что на самом деле она куртизанка, а может, простая проститутка. Девушка совсем не походила на шлюх, встречавшихся ему в Харндоне: она наносила экстравагантный макияж и складывала бантиком губы. А прямо сейчас меняла ему повязку на голени – рана там разошлась и сильно кровоточила. Морган наблюдал за уверенными движениями ее рук и гадал, где же она научилась так ловко бинтовать.

– Ты собираешься спать здесь целую вечность? – с улыбкой поинтересовалась девушка. У нее были очаровательные раскосые глаза. – Мне уже не терпится вернуть свою кровать.

– Чересчур вежливо попросила, дорогая подруга, – заметил он.

После небольшой паузы до него дошло, что сказал он это по-альбански, пришлось повторить заново, только уже на высокой архаике.

Она снова улыбнулась.

Морган осторожно поднялся – на нем была лишь рубаха, видимо, принадлежавшая нордиканцу, поскольку доходила Мортирмиру до самых колен. Девушка стояла настолько близко, что он чувствовал ее запах – нежный аромат цветов с немного резковатым оттенком. На ней было платье насыщенного бордового цвета, надетое поверх бледно-зеленого облегающего кертла из шелка. По крайней мере, материал выглядел как шелк.

Морган вздохнул.

– Где мессир Деркенсан?

– А ты неплохо соображаешь, сэр варвар. Я не видела его уже три дня. В городе много чего произошло. – Она присела на край кровати. – Я бы хотела поесть, но у меня нет денег. Еще мне бы хотелось, чтобы меня перестали пугать. Я ухаживала за тобой, надеюсь, ты хоть как-то отблагодаришь меня. – Девушка пожала плечами. – Правда, от мужчин этого редко дождешься.

– Как тебя зовут, деспина? – спросил Мортирмир.

Трудно изобразить придворный поклон, когда пытаешься натянуть чулки. Еще повезло, что в Харндоне носили раздельные чулки, а не сшитые вместе, как в Галле. Это значило: натянуть один, разгладить его на бедре, подвязать к поясному ремню брэ, застегнуть пряжкой подвязку…

Он никак не мог найти свои подвязки.

– О, так это твои? – чересчур наигранно заметила она. – А мне они так понравились. – Девушка подняла подол платья и показала ему свои коленки… и его подвязки.

– Они… М-м-м… Они подходят тебе гораздо больше. Чем… – Он покраснел, запнулся и умолк.

Собеседница засмеялась.

– Сколько тебе лет, сэр? Как тебя зовут и какой у тебя титул?

– Мне шестнадцать, деспина. А зовут Морган Мортирмир. – Он осмотрелся. – Нет ли у мессира Деркенсана какого-нибудь кожаного шнурка? Или чего-нибудь, что я мог бы использовать вместо подвязок?

Снова звонкий смех.

– А почему бы тебе просто не попросить назад свои?

– Опыта в подобных вещах у меня не имеется, но я почему-то уверен, что это было бы не слишком галантно с моей стороны.

Вместо того чтобы захихикать, она смерила его суровым взглядом.

– Уж не пытаешься ли ты уложить меня в постель, сэр? Если это деловое предложение, я могла бы его принять, но гарантирую, после этого мой нордиканец сильно разочаруется в нас обоих.

Мортирмир встретился с ней взглядом. Это был самый долгий разговор с женщиной, за исключением матери, в его жизни. И ему показалось, что он справляется неплохо.

– Я думал, что просто флиртую. Говорю же, мне нужна практика.

– Ах, что до флирта, вряд ли из меня выйдет хороший учитель, потому что в конечном счете я всегда говорю «да».

Девушка выжидающе смотрела на него, сидя на краю кровати и болтая ногами, словно маленькая девочка.

Наконец Морган отыскал свой дублет и просунул в него руки.

– Звать-то тебя как, деспина?

– Анна, но знают об этом лишь немногие. – Она поднялась с кровати и расправила юбки. – Так ты купишь мне немного еды, сэр рыцарь?

– Я пока еще не рыцарь, чересчур молод, – поправил ее Мортирмир, а после сообразил, что воспринял ее слова слишком буквально, и улыбнулся. – С радостью накормлю тебя.

– Тогда я расскажу тебе все, что знаю о флирте. Для начала, если захочешь поцеловать девушку, нужно почистить зубы.

Анна одарила его улыбкой, чтобы хоть как-то смягчить колкость, и он отвел взгляд.

– У тебя есть деньги? Заметь, я не стащила твой кошелек и не сбежала с ним.

– И почему же ты этого не сделала?

– Мне нравится Деркенсан. Но он ушел, а я проголодалась. Все время думала о твоем кошельке. Не слишком прямолинейно вышло?

Мортирмир стремительно познавал мир.

По лестнице они спустились в таверну, в которой нордиканец снимал комнату. У входа в общий зал их остановила жена хозяина заведения – симпатичная женщина лет сорока в темной, почти черной, одежде. О ее зажиточности свидетельствовали длинные четки из кораллов с золотым распятием и черная вышивка на рубашке. Она выставила руку, преграждая им проход в общий зал, и вежливо кивнула Мортирмиру.

– И кто же ты будешь такой, кириос^[114]?

На мгновение юноша смутился, потом осознал, что он не в своем постоялом дворе, да и спустился из комнат хозяйки с шлюхой, какой бы высококультурной она ни была.

Морган отвесил поклон и объяснился:

– Деспина, мой друг Деркенсан, нордиканец, спас меня, а эта приятная молодая особа ухаживала за мной, пока я три дня приходил в себя на одной из ваших подушек. Я не пытаюсь ускользнуть, не заплатив по счетам, просто хотел перекусить со своей спутницей.

Женщина наклонила голову, глянула на Анну и, презрительно фыркнув, заметила:

– Что ж, могу себе представить, как именно она за вами ухаживала.

– Правда можете? – парировала девушка.

Рука Мортирмира опустилась в кошелек и выудила оттуда серебряную крону – альбанскую монету, ценившуюся в Новой Земле.

– Могу ли я узнать ваше имя, деспина?

Хозяйка еще ниже склонила голову.

– Можете звать меня Стеллой, добрый господин, – ответила она на вполне сносном альбанском. – Идите за мной. Обычно я не разрешаю мужчинам и женщинам обедать вместе, если только они не муж и жена. Это приличное заведение, и мы соблюдаем законы. Однако, поскольку никого в общем зале нет, я позволю вам сесть вместе.

Анна шлепнулась на стул с высокой спинкой и состроила гримасу.

– Теперь мне снова придется лезть в его комнату по водосточной трубе, – возмутилась она. – Ненавижу таких. Жена владельца таверны? Небось, в свое время сама раздвигала ноги перед клиентами, а теперь заказывает мессы и добродетельнее всех святых.

– Я не знаком ни с одним трактирщиком, – пожал плечами Мортирмир.

– Или шлюхой! – добавила Анна, но умолкла, когда к ним подошла хозяйка заведения.

Стелла принесла два кувшина: один с вином, второй с лимонадом.

– Могу пожарить колбаски, а еще у меня есть свежий хлеб.

Мортирмир осознал, что ужасно голоден.

– Превосходно.

Анна жадно отрывала куски хлеба, глотала вино и быстро разделалась с шестью колбасками, затем попыталась изобразить разборчивость над блюдом с инжиром. По мере насыщения Моргану становилось все менее неловко, а ее вопиющее неумение вести себя за столом придало ему уверенности. В конце концов он наклонился вперед и нарезал своим столовым ножом оставшиеся у нее на тарелке колбаски.

Она смотрела, как он ест с кончика ножа. Сама же ела руками.

– У меня был нож, – заявила девушка. – Харальд подарил. Но мне пришлось его продать.

– Сколько дней я был в отключке? Что случилось? – Несмотря на молодость и неопытность, Мортимир понимал, что пустая таверна в самый разгар дня – это по меньшей мере странно, а услужливость хозяйки красноречиво говорила о сильном желании подзаработать.

Анна уставилась на него с набитым инжиром ртом. Она все жевала и жевала, и наконец они оба рассмеялись.

– Вряд ли ты старше меня, – заметил Морган.

– Чушь. Мне почти семнадцать. – Девушка вздохнула. – Скоро моя красота увянет. – Она откинулась на спинку стула. – Итак, вот что я знаю. Три дня назад – утром, когда ты уснул в кровати Харальда, – он отправился дежурить к воротам. А императора взял в плен герцог Фракейский. Знаешь, кто это такой?

– Его сын как-то приходил в университет. Заносчивый щенок. – Мортирмир усмехнулся. – Хуже, чем я.

– Во дворце была бойня. Это все знают. По слухам, Харальду удалось выжить, а принцесса Ирина объявила себя императрицей.

Без всякого предупреждения Анна разрыдалась.

– Прошло целых три дня! Куда он подевался?

Морган почувствовал себя крайне неловко.

– Ты его любишь?

Долгое время – его бы вполне хватило, чтобы раз десять прочесть «Отче наш», – девушка безутешно рыдала. Это смутило и Мортирмира, не знавшего, как вести себя, и хозяйку таверны – та поборола свою неприязнь к проституткам настолько, что принесла юной особе носовой платок.

– Не хочу быть шлюхой! Хочу выйти за него замуж и родить детей! Что, если он погиб? О Господи Иисусе…

– Я могу отвести тебя во дворец, – услышал Мортирмир собственный голос.

Юноша сглотнул, повторив про себя свои же слова. Да, именно это он и сказал.

Девушка уставилась на него.

– Правда? Нас же могут убить. – Она вскочила. – Я расскажу тебе все, что знаю про флирт, если ты отведешь меня во дворец. И давай захватим с собой вина и хлеба.

Услышав их разговор, хозяйка таверны схватилась за крест на пышной груди.

– Взять с собой вино во дворец? Да у них там лучшие вина…

Анна вытерла платком слезы:

– Может, они уже три дня не получали поставок. Дворцовый управляющий мертв; вчера только об этом и твердили. Так ведь?

Стелла неохотно кивнула.

– Да, а еще говорят, главный камергер сбежал из города вместе со своей любовницей, бросив жену. – Она грозно посмотрела на Анну. – Рынки закрыты. Кругом грабежи. Для женщины там небезопасно. – Ее тон смягчился. – Даже для шлюхи.

– Нет, слушайте, – вмешался Мортирмир. – Я схожу. Стелла, вы позволите моей сиделке остаться здесь? Я не буду брать с собой вина. Просто отыщу Деркенсана и вернусь.

На самом деле подобная перспектива представлялась ему весьма пугающей. Но в то же время заманчивой, несмотря на пульсирующую боль в висках, животе и спине – после драки с нордиканцем его тело покрывали синяки и ссадины, ныли растянутые связки.

– Ты хоть знаешь, как отсюда добраться до дворца? – недоверчиво поинтересовалась Анна.

– Да, я же учусь в университете и прекрасно знаю дорогу.

– Он варвар. Они его попросту не впустят, – заметила хозяйка таверны.

– Что поделать? С вами все равно опаснее.

«Что это на меня нашло?»

Женщины согласились – слишком быстро, подумал Мортирмир. Он заплатил за еду, сходил за своим мечом и вышел на пустые, унылые улицы. Высоко в небе за дождевыми облаками пряталось солнце. Таверна располагалась недалеко от той, где он снимал комнату, поэтому Морган подумал было зайти за лошадью, но решил все же отправиться пешком – до дворца оставалось не больше мили.

Ему нужно было пересечь площадь ювелиров, одно из его самых любимых мест в городе, где ремесленники громко расхваливали свои товары, начиная от дешевых подделок придворных драгоценностей и заканчивая их же великолепными копиями, порой стоившими дороже оригинала. Например, за сапфировое колечко один ювелир просил больше тысячи дукатов.

Но сегодня площадь пустовала, лишь какие-то отщепенцы кучковались в палатках, прячась от дождя. К слову, многие палатки были разгромлены, а на булыжной мостовой валялся труп.

Мортирмир собирался незаметно обогнуть площадь по краю, но они увидели его.

Парень в нерешительности застыл. Дурацкая ситуация: мечом он мог бы перебить десяток отщепенцев, но мостовая была влажной, а он никогда не дрался насмерть. Бегство показалось ему самым простым выходом. Но он не мог бежать достаточно быстро – так болело все тело.

Они приближались, рассредоточившись по мостовой и криками подбадривая друг друга. Моргану хватило благоразумия обернуться, и оказалось, двое преследователей почти наступали ему на пятки. Нездоровая краснота их кожи говорила о жизни на улице. Он пробежал еще несколько шагов, при этом едва не поскользнулся на мокрых булыжниках мостовой. В голове неприятно загудело. Мортирмир развернулся и прижался спиной к крохотной каменной церквушке с декоративной кирпичной кладкой и мозаикой.

Он сразу же обнажил меч, крепко сжав рукой. Затем принял защитную стойку – все в точности как его учили делать в подобных ситуациях. Первый из преследователей замедлил бег, но не остановился. Вооруженный тяжелой дубиной, он рванулся вперед и изо всех сил ударил Мортирмира.

Если достаточно часто отрабатывать какие-то приемы, то все происходит само собой, независимо от того, успел ты подумать об этом или нет. Дубина лишь скользнула по стремительно взметнувшемуся клинку – Морган шагнул вперед и свободной левой рукой ударил мужчину в локоть. Затем меч Мортирмира опустился по нисходящей прямо на макушку противника – плашмя, поскольку удар вышел слишком быстрым и немного паническим. Но в результате получилось именно то, на что он рассчитывал: потеряв сознание, нападавший рухнул. Может быть, даже замертво.

Остальные отщепенцы замешкались.

– Мы можем завалить его, – заявил самый низкий из них, бородатый головорез, вооруженный двумя кинжалами.

– Ты первый, идиот, – отозвался другой, отступая назад.

Мортирмир преисполнился боевого духа – других слов, чтобы описать это чувство, у него попросту не нашлось. Он ощущал себя на десять футов выше, сердце бухало в груди, а…

…его левую руку объяло яркое красно-золотистое пламя.

В тот момент Морган едва не лишился разом и кошелька, и жизни – остолбенев от того, что его рука окутана силой, он не заметил приблизившегося слева человека. Лишь благодаря боковому зрению юноша вовремя увидел летящую в него дубину. Мортирмир крутанулся, вскинул клинок, отразив большую часть удара, затем шагнул вперед и ткнул навершием отщепенцу в лицо. Однако негодяй оказался проворнее или лучше тренированным, нежели первый нападавший, поэтому рукоять лишь оцарапала ему нос. Они оба споткнулись, и Мортирмир проскочил мимо своего противника.

Морган вскинул левую руку, чтобы защититься от кинжала, и лишь благодаря удаче и тренировкам смог перехватить запястье нападавшего, но острие кинжала укололо его незащищенное бедро.

Разбойник закричал, выронил клинок и, отскочив назад, принялся размахивать дубиной.

Морган знал заклинание огня – знал назубок, но все же, сражаясь за свою жизнь, никак не мог вспомнить нужных слов, даже тогда, когда на его ладони вспыхнуло ярко-красное пламя.

Человек с двумя кинжалами наступал справа.

И Мортирмиру пришлось восстановить контроль над собственным разумом и вспомнить заклинание, которое он настолько тщательно, но бесцельно заучивал наизусть. Морган направил левую руку на человека с двумя кинжалами и произнес на высокой архаике:

– Пойео!

Его Дворец воспоминаний появился относительно недавно и представлял собой возведенный за стенами города храм Минервы. Все профессора согласились с тем, что строение может олицетворять его любимое место.

Но поскольку сотворенные им заклинания никогда не срабатывали, его желание достраивать и совершенствовать свой дворец постепенно угасло. Посему древняя колонна из безупречного белого мрамора оставалась нечеткой; он не мог сказать наверняка, сколько у нее граней, и не мог прочесть надписи, которые сам же столь тщательно начертал.

Сосредоточившись, Мортирмир сделал глубокий ментальный вдох, и вот оно – изображение двух рыб, символизирующее знак зодиака, орел, обозначающий…

Святого Марка! И Евангелие, и…

В начале было СЛОВО.

И сова…

Боже милостивый, сова олицетворяет мудрость, и…

МИНЕРВА?..

Первый удар кинжалом едва не располосовал его вытянутую вперед руку. Мортирмир успел отскочить, рубанул мечом…

– Афина! – выкрикнул Морган.

Мужчина с двумя кинжалами вспыхнул.

Сила заклинания потрясла Мортирмира, как и мощь пламени. Человек истошно вопил. И никак не умирал, а все продолжал неистово орать.

Морган глубоко вздохнул, заставил себя шагнуть вперед и одним ударом снес отщепенцу голову.

Пламя потухло. Ожоги были ужасными, кожа разбойника почти расплавилась, один глаз лопнул, а другой…

Образ изуродованного человека еще много ночей будет преследовать Мортирмира. Юноша развернулся, готовый отразить атаку следующего головореза, но все разбежались – он видел, как они, словно тараканы, испугавшиеся огонька свечи во тьме, исчезают за углами домов.

У него тряслись руки.

– У меня получилось, – пробормотал Морган.

Он сделал несколько неуверенных шагов, затем бесстрастно продолжил свой путь во дворец.

Пройдя две улицы, Мортирмир заметил, что до сих пор сжимает в руке меч и с него капает кровь. Он остановился и протер лезвие полотняным платком своей матушки. Однако в некоторых местах кровь засохла, словно глазурь, поэтому, чтобы отчистить клинок, ему пришлось использовать собственную слюну. Только тогда до юноши дошло, что он плохо соображает.

Кое-как вычистив меч, он спрятал его в ножны.

Правая перчатка пропиталась кровью, кровь сочилась из раны на правом бедре. Но Морган продолжал двигаться в сторону дворца.

Мортирмир миновал улицу юристов; она была такой же безлюдной, как и площадь ювелиров, затем вышел на улицу оружейников и увидел вооруженных мечами и короткими пиками мастеровых. Остановился у фонтана.

К нему подошел этруск в полудоспехе.

– Что нового, сосед? – вежливо поинтересовался он.

Морган поклонился.

– Я студент из университета. На площади ювелиров на меня напали, – сказал он, почувствовав во рту солоноватый привкус, когда перед его внутренним взором промелькнул образ сожженного мужчины.

Собеседник кивнул.

– По мне, ты не похож на мародера, – заметил он и ткнул пальцем в меч. – Ты варвар?

На этот раз кивнул Мортирмир.

– Из Альбы, – уточнил он, скрыв негодование из-за такого определения.

– Ясно. Из Харндона?

– Имею честь, – подтвердил Мортирмир, при этом его голос звучал как-то непривычно, словно отдавался эхом внутри головы.

– В Харндоне славные оружейники. Можешь назвать хотя бы одного?

Морган заметил, что вокруг него собралось около десятка вооруженных до зубов учеников.

– Мастер Пиэл живет с моей матерью на одной улице, а сам я некогда ходил на рыбалку с его дочерьми.

Атмосфера тут же разрядилась.

– А, мастер Пиэл! – воскликнул мужчина в полудоспехе и отвесил Мортирмиру поклон. – Нынче трудные времена, сэр. Мне нужно было убедиться. Могу я спросить, почему ты не дома? Стражники объявили комендантский час, по идее, мы все должны быть в своих кроватях.

Ненадолго задумавшись, Мортирмир ответил:

– Я иду во дворец. Ради девушки.

Моргану повезло, оружейник знал кое-кого из дворцовой молодежи.

– Во дворце неразбериха. Но мы проводим туда тебя ради мастера Пиэла.

Час спустя Мортирмир в сопровождении четырех вооруженных учеников барабанил в дверь переднего двора. Это были уже четвертые ворота, в которые он стучался, – оружейники наслаждались приключением, но все порядком устали от постоянных неудач.

Здесь решетка оказалась открыта – первый признак жизни, замеченный во дворце.

– Цель вашего визита? – произнес голос.

У Мортирмира был целый час, чтобы отрепетировать свою речь и прийти в себя после драки на площади.

– Кириос, я пришел, чтобы разыскать своего друга Харальда Деркенсана, нордиканца из гвардии. И выяснить, нуждается ли дворец в продуктах питания или напитках – в случае необходимости пропитание могут предоставить городские таверны. Со мной члены городской гильдии оружейников, которые хотели бы узнать…

Двери открылись, и за ними показалось шесть схолариев, довольно измученных на вид.

– Свежий хлеб не помешал бы, – заявил самый высокий из них – молодой человек, одетый в некогда пышные, но теперь изодранные в клочья самнитские одежды из атласа. Еще на нем был чешуйчатый нагрудник, а на лице виднелась трехдневная щетина. – Что касается мастера Деркенсана, то он с императрицей. Можете сделать мне личное одолжение и отнести записку моей невесте. Конечно, если она все еще моя. – Он посмотрел на учеников оружейника. – Она живет в вашем квартале.

– Я бы хотел увидеться с мастером Деркенсаном, – продолжал настаивать Мортирмир, посчитав, что имеет на то полное право.

Ему еще не доводилось чувствовать себя настолько всесильным. В прямом смысле этого слова. Казалось, в его руках и груди того и гляди вспыхнет пламя.

– Если сдадите оружие и пообещаете отнести мое послание, я провожу вас к нему, – предложил разодетый схоларий. – Только если он будет с… императрицей, вас к нему не пустят.

Во дворце было так же безлюдно, как и на улицах города. Дворцовые слуги старались не покидать своих бараков – считаные единицы сновали по коридорам, вжимаясь в стены при приближении гвардейцев.

Они пересекли передний двор и попали во внутренний. В казармах схолариев толпились люди. Симпатичный молодой человек отвел Мортирмира к дежурному писарю, и тот занес его имя в специальный список. Затем они пересекли внутренний двор. У дверей, словно статуи, в длинных хауберках и с огромными топорами возвышались двое нордиканцев.

– Мастер Деркенсан сейчас свободен? – спросил схоларий.

– Деркенсан!!! – проревел светловолосый гигант, стоявший ближе. – Только что вернулся с дежурства после убийства в тюрьме.

У дверей появился заспанный нордиканец. Стоило ему увидеть Мортирмира, как он тотчас схватил юношу за руки.

– Ты! – воскликнул Харальд. – Ведьма сказала, мы с тобой связаны.

При других обстоятельствах Морган непременно рассказал бы о глубоком презрении, которое испытывает к тем, кого называют ведьмами, но час назад он сам заживо сжег человека, и теперь мир казался ему весьма странным местом.

– Анна отправила меня за тобой, – брякнул он и подумал, что прозвучало это крайне глупо.

Но лицо Деркенсана озарила улыбка, словно солнце взошло после долгой темной ночи.

– Клянусь богами! – объявил он. – Ты настоящий друг. Как там снаружи? Хаос?

Гвардеец развернулся и что-то крикнул. Его голос напомнил Мортирмиру рык двух дерущихся собак.

– Боже милостивый, это что, так звучит нордиканская речь? – удивился юноша.

Его провожатый, схоларий, усмехнулся:

– Вот и мы так говорим.

Деркенсан отвел обоих в сторону.

– Я позвал своего капрала. Послушайте. Император взят в…

– Про это знает весь город, – перебил его Морган.

– Слишком много офицеров погибли за него или же переметнулись на сторону герцога. Этот дворец, уж точно, темное местечко.

– Этот молодой человек предложил привезти еду, – заметил схоларий, протягивая юноше руку для пожатия. – Георгий Комнин к вашим услугам, сэр варвар. Вы, так понимаю, студент?

– Мария Екатерина Комнина – ваша сестра? – уточнил Мортирмир.

– Двоюродная, – улыбнулся жених. – Полагаю, вы встречались с ней в университете.

Морган отвел взгляд. Он не стал говорить что-то вроде: «Она придумала мне прозвище», просто ответил:

– О да, мы встречались. Простите меня за грубость, кириос, меня зовут Морган Мортирмир из Харндона.

– Вы говорите на нашем языке так хорошо, никогда бы не подумал, что вы варвар, – заметил Комнин.

Деркенсан положил руки обоим на плечи.

– Послушайте, друзья, довольно любезностей. Мы хорошие парни, так давайте же поможем императрице. Морган, ты сумеешь привезти еду? Кто-нибудь из вас знает, что нужно сделать для возобновления утренних поставок?

– Мажордом моего отца точно должен знать, – сказал Комнин. – Но, если я покину дворец, половина схолариев тоже уйдет и уже не вернется.

Из казармы вышел черноволосый гигант – единственный здесь, кого Мортирмир видел раньше. Они поклонились друг другу. Нордиканца представили как Дюрна Черноволосого, временного главу спатариосов. Титул показался Моргану весьма странным – его педантичный молодой ум старался переводить с архаики любую мелочь. Само название означало «меченосец». На деле вовсе и не титул.

Дюрн опрокинул пинту неразбавленного вина.

– Герцог жаждет боя, – объявил он. – Мне только что доложили, что он переносит свой лагерь ближе к стенам и грозится применить против города осадные орудия. Нам нужен доступ к фермам, иначе начнется голод.

Каждый раз открывая рот, чтобы что-то сказать, Мортирмир чувствовал себя не в своей тарелке, ведь мужчинам рядом с ним было минимум по двадцать пять. Это представлялось ему огромным возрастом.

– Мне кажется… – начал Морган, но тут же осекся, поскольку собеседники воззрились на него. – Мне кажется, в тавернах и гостиницах должны быть запасы еды.

– Хорошая идея, – одобрил Черноволосый, – но весь город этим не накормишь.

– Зато дворец может продержаться лишний день, – заметил Деркенсан.

– Хватит, чтобы… – сказал Комнин. – Сами знаете что. – Они с Деркенсаном переглянулись. – Рынки не работают уже три дня. К вечеру появятся проголодавшиеся и потребуют открыть ворота.

Глава спатариосов тяжело вздохнул.

– Верно. Юный господин, если ты сможешь привезти для нас две подводы с едой, мы потратим ее не зря. Хотелось бы мне сказать, что императрица будет тебе признательна, но вынужден заметить, что расклад сил пока не в ее пользу.

– А сможет ли она заплатить за продукты? – спросил Мортирмир.

– Только если победит. Жребий брошен, – ответил Комнин.

Полностью осознав положение, Морган засмеялся.

– Ладно, я сам заплачу. Все равно вряд ли вернусь в университет.

Черноволосый хлопнул его по плечу, отчего юноша едва не упал.

– Я этого не забуду, – заверил он. – Гвардейцы у тебя в долгу.

– Оставшиеся гвардейцы, – уточнил Деркенсан.

– Подождите, я напишу записку невесте, – попросил схоларий.

Он вытащил из притороченного к поясу кошелька восковую дощечку в красном кожаном чехле и торопливо застрочил. Затем перевернул дощечку, снова что-то написал и прижал к воску кольцо на пальце.

– Зеленая сторона для деспины Елены Дука. Красная – для кириоса Димитрия Комнина, моего отца.

Доставить послания оказалось не сложнее, чем вернуться на улицу оружейников: четыре высокие мраморные башни особняка Комнинов, влажно поблескивавшие под послеполуденным дождем, возвышались над площадью, а прямо напротив них стоял роскошный дом семейства Дуков. Естественно, промокшего и измученного Мортирмира не пригласили воочию увидеть прекрасную деспину, но он услышал радостный крик, донесшийся откуда-то сверху. Затем по лестнице сбежала красивая девушка лет семнадцати или около того с яркими золотистыми волосами. И Моргану пришлось выслушать нескончаемые заверения в благодарности, предложения денег и еще сотню других вопросов вроде: все ли в порядке с ее женихом? не ранен ли он? проявил ли себя как настоящий герой? чем занята императрица?

Он стоически перенес допрос, осушил кубок с вином и с намеком сообщил отцу девушки, что дворец остро нуждается в съестных припасах.

Лорд Андроник Дука слегка поклонился своему забрызганному грязью гостю:

– Разумеется, но, пока не будет законного императора, ничего предпринимать мы не станем.

Мортирмир возразил:

– Кириос, я всего лишь бедный невежественный варвар, но мне кажется, императрица постепенно восстанавливает порядок, из чего можно сделать вывод, что она победит.

Особого действия его слова не возымели, но Мортирмир искренне надеялся, что они хотя бы заставят Дука поволноваться.

Он попрощался с сопровождавшими его учениками и понес второе послание главе дома Комнинов. Старый патриарх встретил его лично и вежливо поклонился – не то что лорд Дука.

– Как там мой юный оболтус? Попал в переделку и как следует позорит имя своей семьи? – поинтересовался он, но, прочитав послание, осклабился. – Полагаю, вы студент, а не просто посыльный. Я подготовлю повозку с продуктами и дюжину тяжеловооруженных всадников, чтобы сопроводить вас. Могу ли я еще как-то помочь?

Морган поклонился:

– Я был бы вам весьма признателен за кольчугу и лошадь.

Два часа спустя деспина Стелла наполнила повозку продуктами и вином. За окорока, колбасы, свежеиспеченный хлеб и чечевицу Мортирмир отдал сумму, равную стоимости четырех семестров обучения вуниверситете. Стелла вместе с мужем, вооружившимся копьем, обшарила все таверны по соседству и нашла телегу, лошадей и копейщиков из местных для сопровождения.

Никто не осмелился напасть на них по пути на встречу с повозкой, собранной кланом Комнинов. В сопровождении тяжеловооруженных верховых страдиотов и десяти арбалетчиков из гильдии оружейников они пересекли главную площадь и подъехали к переднему двору. Тут окончательно выбившийся из сил Морган запаниковал, поскольку огромные ворота оказались закрытыми и никто не спешил их открывать.

А еще он услышал топот копыт. Звук доносился издалека – за десять или двадцать кварталов, – и, судя по всему, лошадей было немало. Город окутали предрассветные сумерки; на улицах караулов не наблюдалось, и огней никто не разжигал. Поэтому топот копыт казался зловещим.

Тяжеловооруженные всадники Комнинов сгруппировались и достали кавалерийские копья из кожаных петель, подвешенных к стременам.

Морган забарабанил кулаком в кожаных перчатках в обшитые бронзой дубовые створки ворот пятнадцати футов высотой. Выходило слишком тихо. Тогда Мортирмир вытащил кинжал и принялся стучать рукоятью.

– Кто там? – тут же спросил стражник.

– Еда! – ответил Мортирмир.

Где-то в темноте приближались всадники: теперь топот копыт напоминал раскаты грома.

Харальд Деркенсан свесился из караулки над воротами.

– Морган! – позвал он.

– Я здесь!

– Я не могу поднять ворота. На улицах полно вооруженных людей – их сотни. Если они застанут ворота открытыми… – Голос нордиканца звучал подавленно.

– Ради бога! – воскликнул Мортирмир. – У нас тут две телеги и двадцать человек. Открой ворота, во имя Господа. Ты и «Аве Мария» не успеешь прочесть, как мы будем уже внутри.

Послышался тяжелый вздох Деркенсана.

– Я не могу рисковать. Прости, Морган. Я серьезно отношусь к клятве, принесенной императору.

Из передней повозки донесся женский голос:

– Иисус и святые угодники, Харальд, открой уже ворота!

Топот конских копыт наполнил ночную тишину.

– Анна! – воскликнул вконец расстроенный Деркенсан.

Послышался глухой удар, и нордиканец приземлился на ноги рядом с Мортирмиром.

– Я не могу открыть ворота, – заявил он, – но умру здесь, рядом с вами.

Главная площадь Ливиаполиса по размеру превосходила многие альбанские городки и располагалась между древней ареной, где до сих пор проводились гонки на колесницах, и дворцом. Со всех сторон ее окружали высаженные в ряд дубы, а сама она была вымощена мраморными плитами с искусно вырезанными глубокими канавками для отвода дождевой воды. Если смотреть сверху, то эти самые канавки сливались в целые главы из Евангелия. В центре главной площади возвышались статуи, большей частью очень древние – великая императрица Ливия, отлитая из яркой позолоченной бронзы, направляющая боевую колесницу на западных ирков; святой Аэтий, стоящий, подобно юному Давиду, с мечом у бедра и, видимо, созерцающий завоеванные им земли; император Юстиниан с супругой Феодорой и множество еще более древних мужчин и женщин. Мортирмир знал их всех, поскольку это входило в обязательную программу вступительных экзаменов.

Всадники выехали на темную площадь с юго-востока. Их было не меньше трехсот. Страдиоты, как подобает истинным храбрецам, приготовились к бою. Деркенсан поцеловал Анну.

Она легонько шлепнула его.

– Ты мог бы просто открыть ворота. Ну и олух же ты! Я ведь приехала ради тебя.

Нордиканец ухмыльнулся. И эту ухмылку увидели все, поскольку Мортирмир только что успешно сотворил еще одно заклинание – первое, которому учат любого студента. Он зажег огонек и поместил его на купол позаимствованного им шлема, таким образом, стоявшие рядом с ним люди оказались освещены отблесками красноватого пламени.

Морган довольно улыбался.

– Может, не стоило делать нас такими заметными? – проворчал Деркенсан, и казалось, остальные бывалые вояки были полностью с ним согласны.

Послышался удаляющийся цокот копыт и звяканье брони – доморощенные караульные скакали прочь, и один из гильдейских арбалетчиков послал проклятья им в спины.

Всадники приближались. Огонек Мортирмира выхватил из темноты лошадей, броню, украшенную золотом или медью, и ярко-красные туники.

– Вардариоты! – воскликнул Деркенсан.

Быстрой рысью они скакали не в боевом построении, пересекая площадь колонной по четыре человека. Впереди колыхался небольшой шелковый вымпел с подвязанным к нему конским хвостом. Предводитель держал булаву, похоже, из чистого золота и отсалютовал ею дворцовым воротам. Подразделение состояло исключительно из варваров-истриканцев обоих полов с черными волосами и раскосыми глазами. Либо лица мужчин были гладко выбриты, либо всклокоченные бороды торчали во все стороны. У каждого воина имелся тяжелый составной лук с роговыми насадками в прикрепленном к поясу налучнике и длинный кривой меч.

Они выехали на главную дорогу, ведущую к воротам Ареса. Длинная колонна постепенно исчезала из виду, словно в раскрытой пасти дракона, проходя под сводчатой аркой главной площади. Через двести ударов сердца от них не осталось и следа, лишь топот копыт эхом разносился через всю площадь и плыл в ночном воздухе, но уже с противоположной стороны.

Когда вардариоты ускакали, голос за стеной приказал открыть ворота переднего двора, и повозки въехали внутрь. Мортирмир, слишком уставший, чтобы бояться, увидел облегчение на лицах спутников.

Пожилая женщина в придворном одеянии вышла из дворца во двор, освещаемый светильниками и факелами, и тихо окликнула Черноволосого. Нордиканец передал повозки дворцовым слугам, но сначала тщательно их обыскал. Тогда Мортирмир оказался около дамы.

– Миледи, – поклонившись, поздоровался он.

Она кивнула, затем спросила:

– Кто это был?

Ее голос ничего не выражал.

– Вардариоты, миледи. Они скакали к воротам Ареса. – Он сплюнул. – Изменники.

– Не судите раньше времени, – сказала леди Мария.

КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР ГАЛЛЕ – КОРОЛЬ, ЖЕРЕБЕЦ И ЛЕДИ КЛАРИССА

– Милорд, – выдохнула леди Кларисса де Сартрес, чуть наклонившись вперед и прижав к груди лютню.

Король встал со стула и опустил руку ей на плечо. Затем нагнулся и прикоснулся губами к ее оголенной шее. Сначала Кларисса застыла, затем попыталась выбраться из его объятий, а ее рука потянулась к амулету, который дал ей дядюшка Абблемон. Большой палец прикоснулся к пластине у основания распятия.

Несмотря на тщедушное телосложение, король был сильным и очень проворным: он умудрился перехватить обе ее руки и, прижав девушку к столику для закусок из фруктового дерева, стащил с ее головы вуаль и крепко поцеловал. Де Сартрес споткнулась и использовала это, чтобы незаметно ударить его ногой по колену, и тогда монарх грубо швырнул ее на пол.

Кларисса закричала.

Спустя несколько ударов ее перепуганного сердечка в личные покои короля неспешно вошел Абблемон. Правитель придавил девушку своим телом к полу и уже успел задрать юбки выше колен, а она безутешно рыдала. Сенешаль оставил двери открытыми.

– Сюда идут, ваше величество, – объявил Жеребец. – Пожалуйста, позвольте Клариссе встать.

У девушки хватило духа влепить королю пощечину, едва тот отпустил ее руки, а он в свою очередь ударил ее тыльной стороной ладони по подбородку.

Абблемон без труда оттащил правителя от племянницы. Он был на голову выше, намного тяжелее и постоянно тренировался. Подняв монарха в воздух, сенешаль усадил его на стул, не причинив никакого вреда.

– Поднимайся и уходи, пока не зашла королева, – приказал он через плечо Клариссе.

Король судорожно втянул носом воздух, будто только что очнулся ото сна.

– Она сама виновата! – заявил он.

Абблемон повернулся к племяннице:

– Говорил я тебе, никогда не оставайся с ним наедине.

Всхлипывая, девушка прижала к груди разорванное платье и потянулась за своим инструментом. Но когда попыталась поднять его, обнаружила, что в пылу борьбы они разбили его вдребезги. От вида торчащих в разные стороны струн де Сартрес затихла и выбежала из покоев.

– Она соблазнила меня, – заявил монарх, не сводя глаз с Абблемона. – Эта потаскуха.

Сенешаль всерьез задумался, не убить ли ему короля, но решил подождать и успокоиться.

– Ваше величество, вам письмо от капталя, а еще сюда направляется королева. Вы готовы ее принять? Она поймет, что здесь была Кларисса, – четко и осмотрительно доложил он.

Абблемон был привязан к племяннице, но мир и процветание Галле значили для него намного больше.

Король выпрямился.

Будто по зову, в покои вошла королева.

– Ах, – только и проронила она.

Королева была на десять лет старше своего супруга. Дочь человека, считавшегося самым богатым во всем христианском мире, она носила наряды и драгоценности исключительной красоты, а ее грацию и манеры восхваляли поэты трех разных стран. В пятнадцать лет, будучи королевой цветов, как ее тогда называли, она пела и танцевала перед открытием великого турнира на глазах у огромной толпы, состоявшей из друзей отца, тысячи рыцарей и их дам. Слава о ее невиданном мастерстве не утихла и по сей день.

Выражения, с которым она произнесла свое «ах», оказалось достаточно, чтобы разгневать монарха.

– У тебя нет права здесь находиться, ведьма! – по-мальчишески заорал он.

Королева Галле пересекла покои и остановилась около супруга. На фоне ее роскошного платья из золота и воротника, украшенного изумрудами, король и вправду выглядел сорванцом.

– Абблемон. – Королева слегка наклонила голову.

Сенешаль тут же опустился на одно колено, потупив взор.

– Я полагала, ты будешь лучше присматривать за своей племянницей.

Жеребец не поднимал глаз.

– Она накинулась на меня, словно течная сука! – вскричал король.

– Ну конечно, – тихо промолвила королева, умудрившись вложить в эти два слова как недоверие, так и полное безразличие. – Абблемон, проследи, чтобы я больше никогда не слышала ее имени.

– Как прикажете, мадам.

Кларисса де Сартрес стояла на мосту у подножия женского монастыря и наблюдала за темными водами реки – глубокими и очень холодными.

Девушка раздумывала о самоубийстве. Ее бессмертная душа уничтожена, как и все остальное. Бог мало интересовал ее. А жизнь, посвященная созерцанию и молитвам, ей совсем не подходила. Дверь ее комнаты впервые оказалась не заперта, как и задняя калитка монастыря, будто сам Господь дал ей разрешение. Никто не видел, как она пересекла внутренний двор. А может, всем было просто наплевать.

Вода казалась такой холодной, что воображение Клариссы, ее извечное проклятье, тут же нарисовало, как ее тело погружается в нескончаемую мерзлоту; как течение тянет его ко дну, чтобы оставить там навсегда; как она превращается в Бин Сидхе^[115] из сказок ее нянюшки.

Настолько унизительно быть отлученной от двора – навсегда – за то, что на нее набросился король. У девушки начался приступ удушья, руки затряслись, и темнота снова сомкнулась вокруг нее.

«Но ведь не изнасиловал». Тут же перед ее внутренним взором пронеслись картины того, что могло произойти, но, к счастью, не произошло. А еще Кларисса вспомнила про скорость, с которой родной дядя избавился от нее, и безмерную радость придворных дам, прознавших о ее падении.

«Богу наплевать», – подумала де Сартрес. Тогда она вспомнила, как один молодой человек произнес эти самые слова во внутреннем дворе ее отца. Больше года назад, в Арле. И то, как она презирала его за них.

Кларисса посмотрела вверх на стоящий на горе монастырь, затем вниз на стремительные воды Руна. И тут до нее дошло, что она вовсе не сбежала – ей позволили прийти сюда, чтобы неудобная правда утонула вместе с ней. На несколько ударов сердца ненависть всецело поглотила ее – чувство, которое до сей поры девушка испытывала крайне редко.

«Если я покончу жизнь самоубийством, они победят», – подумала Кларисса де Сартрес.

ОКЕАН К ЗАПАДУ ОТ ГАЛЛЕ – СЭР ХАРТМУТ

Морское путешествие не обошлось без приключений. Сэр Хартмут икогда не заходил так далеко на север. При виде огромных глыб льда, дрейфующих в море, словно белоснежные военные корабли, он не мог сдержать восторженных возгласов. Дул попутный ветер, и за десять дней приятного плавания они достигли берегов Кеоса, самого северного острова Мореи. В лучах заходящего солнца корабли держали курс на северо-запад. Приближался конец года, поэтому де Марш предпочитал не рисковать и выбирал маршрут от острова к острову, чтобы не выходить в открытое море. К счастью, штормов им удалось избежать.

К западу от Кеоса моряки заметили треугольный парус, предположительно огромного латинца, скользившего вдоль линии горизонта. Однако на следующий день, едва забрезжил рассвет, они снова оказались одни посреди бескрайнего океана.

За семнадцать дней путешествия им досаждал лишь дождь со шквалистым ветром. Три корабля не теряли друг друга из вида: «Божья благодать» шла впереди, за ней неровной линией следовали два судна сопровождения, расстояние между которыми составляло не меньше мили.

Каждый день от рассвета до заката сэр Хартмут во всеоружии проводил на главной палубе. По его приказу грот-мачту обернули толстым стеганым полотном, и он постоянно упражнялся у этого импровизированного тренировочного столба, нанося топором колющие и режущие удары. Во время продолжительных перерывов Черный Рыцарь сидел на носу корабля, любуясь безмятежной гладью океана. Иногда Этьен де Вье или Луи де Харткорт, второй его оруженосец, подходили и что-то читали ему, а бывало, устраивали дружеские поединки на затупленных мечах или копьях.

Сэр Хартмут никогда не разговаривал с матросами, тем не менее они уважали его за мастерское владение оружием. Достаточно крупный мужчина, он двигался с быстротой молнии и обладал завидной выносливостью, продолжая сражаться даже тогда, когда его оруженосцы начинали бледнеть и признавали свое поражение.

Его рыцари ни в чем ему не уступали, усиленно тренируясь днями напролет, поэтому не обходилось без ушибов, растяжений связок и сломанных костей.

Следуя их примеру, матросы тоже начали упражняться с копьями, но никогда – в присутствии Черного Рыцаря.

Но в тот день все сложилось иначе. Стояла невыносимая жара, и матросы изнывали от зноя – многие просто болтались на такелаже в ожидании легкого ветерка, который хоть немного остудил бы их разгоряченные тела. Лишь после девяти вечера с востока наконец-то подул ветер. Корабли двинулись вперед, и воды океана вспенились вдоль бортов.

Солнце медленно исчезало за горизонтом.

Тогда-то все и случилось. «Божью благодать» окружили киты – огромные левиафаны, поднявшиеся из самых глубин океана.

Де Марш тут же возник на палубе:

– Готовьте сети! К оружию!

Несмотря на усталость и синяк под глазом, Этьен в доспехах проворно взобрался по трапу на ют и, отвесив вполне сносный поклон, сказал:

– Сэр Хартмут желает знать, что происходит.

Де Марш посмотрел за борт. Его слуга, раскрыв нагрудник с наспинником, высоко поднял кольчугу, и купец, не церемонясь, просунул в нее голову, а затем руки. Из-под железного доспеха до Этьена донесся голос:

– Ийаги. Они всегда следуют за китами.

– Ийаги?

– Силки, сэр.

Едва хауберк оказался на нем, де Марш перегнулся через перегородку юта. Его команда подняла абордажные сети. Щелкнули готовые к бою арбалеты, вооруженные воины высыпали на палубу.

– Земля по курсу! – заорал впередсмотрящий. – Земля и три корабля. Уже близко. – Его голос дрогнул, ведь он должен был заметить их намного раньше.

– Мастер Луи, впередсмотрящего наказать, – рявкнул купец. Хватаясь за такелаж, он, несмотря на полный доспех, стал проворно подниматься, пока не оказался на маленькой площадке, расположенной посередине высокой кормовой мачты. – Насколько близко?

– Запад-северо-запад, – махнув рукой, прокричал впередсмотрящий с грот-мачты. – Они без парусов, иначе бы я заметил их раньше, – добавил он, надеясь загладить свою вину.

Де Марш увидел корабли довольно быстро и наблюдал за ними, пока в глазах не зарябило. Затем посмотрел на воду: с высоты ему хорошо были видны огромные темные силуэты китов и более мелких существ, снующих между ними. Кто они? Погонщики китов или их мучители?

Над кормой «Божьей благодати» затрепетал красный флаг. Судно накренилось и, поймав попутный ветер, начало разворачиваться на юг. Округлые суда никогда не отличались маневренностью, поэтому все происходило очень медленно.

Через несколько мгновений на «Святом Дионисии», следовавшем за флагманом на расстоянии двух миль, тоже заалел флаг.

Воины с арбалетами выстроились на верхней палубе. Округлый корабль по форме напоминал разрезанное пополам яйцо. На носу и корме имелись специальные надстройки, чтобы обеспечить лучникам и арбалетчикам необходимое преимущество по высоте – неважно, сражались ли они с людьми или с чудовищами.

Посередине судна, в самой широкой его части, разместились рыцари, оруженосцы и пажи, вооруженные топорами и копьями.

Де Марш схватился за фал, дернул, проверяя надежность, и спустился на палубу, приземлившись прямо за спиной сэра Хартмута. Их разделяло всего два галлейских погонных ярда. Почувствовав дрожь досок под ногами, гигант резко развернулся и увидел купца в хауберке. Тот отвесил ему низкий поклон:

– Мастер Этьен, спросите своего господина, сражался ли он с ийагами?

Закованный в броню Черный Рыцарь поднял забрало.

– Никогда, – ответил оруженосец.

– Я тоже, – сказал де Марш. – Полагал, их выдумали этруски, чтобы держать нас подальше от своих торговых путей. Их ведь нет в Среднем море? И в Ифрикуа?

Де Вье вопросительно посмотрел на своего господина и развел руками.

Сэр Хартмут покрутил боевой топор. Купец заметил, что по размеру он значительно уступает топорам большинства моряков, а в руках великана-рыцаря он и вовсе казался игрушечным.

– Давайте помолимся, братья! – крикнул гигант, и все его люди опустились на колени. – Пусть же милостивый Господь ниспошлет нам хорошее сражение и достойных противников! Аминь!

По трапу де Марш вернулся на ют, где двое его соратников помогли ему надеть нагрудник и наспинник и застегнуть их. Как же долго они возились с пряжками…

– О боже! – воскликнул матрос за его спиной.

Защелкали арбалеты – тяжелые, способные пробить корпус корабля или же человека в доспехах, – звук странно напоминал тот, что получается при попадании мечом по столбу для отработки ударов.

– Боже мой, боже мой, – продолжал причитать матрос.

Наконец язычок последней пряжки скользнул в отверстие, и Люций, один из людей де Марша, хлопнул купца по спине. Мастер Генри приготовил его стальной шлем: бацинет с открытым лицом и козырьком от солнца и отменного качества бармицу. Все это он спокойно водружал на голову торговца, даже когда за их спинами закричали матросы.

Люций вложил в руку своего господина секач, и только тогда де Марш повернулся.

К тому времени матросы у леерного ограждения были мертвы.

Де Марш едва успел заметить тянущееся к нему щупальце и тут же рубанул по нему секачом. Купец с трудом разглядел существо – почти прозрачное, с лоснящейся кожей, покрытой розово-зелеными пятнами.

Удар торговца пришелся прямо в середину туловища монстра – если это было оно, а не очередная длинная конечность – в пылу сражения трудно разобрать, где у него что. Секач глубоко погрузился в тело чудовища и тут же рванулся назад; из открытой раны во все стороны брызнула кровь. Соприкасаясь с металлом, она мгновенно разъедала его. Люций сорвал с головы шлем и выругался.

Едва де Марш атаковал тварь во второй раз, серповидный клинок секача начал ржаветь и крошиться прямо на глазах. Арбалетчики, стоявшие вдоль левого борта, выпускали в чудовище тяжелые болты с расстояния всего в несколько футов. Брызги липкой смертоносной крови, а иногда и сами болты то и дело попадали в их нерасторопных товарищей, при этом почти не причиняя вреда ийагу.

Существо что-то раскрутило – щупальце? оружие? – в сторону де Марша. И он отбил это рукоятью секача: клинок к тому времени полностью исчез. Юнга наполнил шлем морской водой и выплеснул ее на голову Люция, и тот перестал вопить.

Сэр Хартмут проворно поднялся по трапу и оказался прямо напротив ийага, непоколебимый, словно башня из стали.

Гигант обнажил огромный меч, и тот вспыхнул пламенем.

Люди закричали:

– Черный Рыцарь!

Ийаг попытался схватить человека щупальцем, но сэр Хартмут отбил его в сторону и рубанул мечом по той же траектории, но в обратном направлении, попав в тело монстра. Чудовище, которое выдержало более пятидесяти арбалетных болтов и десятки других ударов, на этот раз закричало и скрылось за бортом судна.

Воздух наполнился смрадом тухлой рыбы и разлагающейся плоти. На палубе лежало шесть мертвых моряков, а Люций все еще поливал голову водой. Он был красным как рак и стонал.

Прямо за кормой вынырнул кит, ударил огромным плавником по морской глади и окатил водой находившихся на юте людей. Внезапно он развернулся и открыл свою огромную пасть.

Затем закрыл.

Проплывая мимо, он слегка задел «Божью благодать» – один из самых крупных кораблей, когда-либо построенных в верфях Галле. Огромное судно затрещало; деревянные стержни, вставленные в гнезда на дубовых брусьях, вылетели, и вода брызнула на тюки ярко-красной ткани.

Разворачивать корабль было слишком поздно. Да и кит уплыл, с шумом нырнув на глубину.

Еще никогда многообразие мира не обрушивалось на де Марша столь бесцеремонно. У него даже закружилась голова, когда левиафан исчез из вида прямо под ним.

А потом на носовую часть верхней палубы напали твари со щупальцами.

Во время четвертой атаки чудовищ два матроса оказались за бортом. Оруженосцы принесли с камбуза огонь и, обмотав вокруг абордажных пик вымоченную в масле бечеву, подожгли ее.

Это пришлось весьма кстати, поскольку теперь ийаги действовали согласованно. Сразу шесть чудовищ взбирались по округлым бортам «Божьей благодати». Трое нацелились на мидель – самую широкую и наиболее уязвимую часть корабля. Там их поджидал сэр Хартмут. Под тяжестью немалого веса монстров корабль накренился. В панике некоторые сочли их призраками проклятых или утонувших моряков, что совсем не соответствовало действительности.

Перевалившись через носовую часть судна, одно из чудовищ стало взбираться на бак. Несмотря на дьявольскую силу и скорость, оно так и не смогло преодолеть абордажные сети, и его утыкали огненными копьями. Ийаг вынужден был отступить.

Еще два монстра лезли по юту, завывая словно призраки. Тогда-то и стало понятно, почему этруски назвали их ийагами. При их приближении на людей накатила волна ужаса.

Но де Марш не дрогнул: он вогнал копье в туловище одной из тварей и отрубил полупрозрачное щупальце. Люций тоже не растерялся и бросил в ийага ведро раскаленного песка. Еще один матрос – альбанец по имени Марк – попытался облить чудовище маслом, но промахнулся и погиб.

Монстр перевалился через леер и ринулся в атаку. Де Марш принял удар на себя и едва не потерял сознание от боли: что бы в него ни попало, оно просочилось сквозь кольчугу. Словно вода.

Купец закричал и отшатнулся назад, выронив из рук копье.

Чудовище обхватило юнгу и перевернуло его вверх тормашками. Щупальца раскрылись, как цветок. Под ними обнаружился красно-оранжевый клюв – будто хищная птица устроила засаду в гуще студенистой плоти. И юнга…

Де Марш обнажил меч, наклонился и опустил оружие в разлитое на палубе масло, затем распрямился, отвел клинок назад и, приняв лучшую из своих стоек, изо всех сил рубанул по туловищу ийага.

Меч оказался более действенным – в отличие от топора. Как будто режешь свиное сало. Удар вышел отменным, и купец принялся пилить так быстро, как только мог. Когда кровь чудовища брызнула ему в лицо, де Марш закричал, высвободил клинок и снова атаковал.

Люций облил его водой.

Смрад стоял невыносимый.

Ийаг отступил: он вернулся в море, оставив на палубе огромный кусок желеобразной плоти, которая начала прожигать дыру в досках пола.

Еще одна тварь убила матроса и остановилась, чтобы сожрать его. Обнаженный клюв ярко переливался, омерзительный и готовый к действию. У чудовища не было лица, рук и ног. Оно напоминало кусок мокрого шелка.

Меч де Марша рассыпался прямо на глазах, но купец все же успел трижды ударить им ийага. Люций проорал: «Мечи». Моряки обнажили клинки и с отчаянием обреченных принялись орудовать ими. Один из матросов с криком упал на палубу: щупальце обвилось вокруг него, плоть начала облезать с костей кровавыми кусками, в то время как он безнадежно визжал от ужаса.

Два матроса, то ли более находчивые, то ли меньше подверженные панике, насадили кусок отрубленной плоти чудовища на пики и выбросили за борт.

И снова на выручку пришел сэр Хартмут с пылающим, словно маяк надежды, мечом. Он взбежал по трапу, потом прыгнул прямо на чудовище, обрушивая на него удар за ударом и причиняя немало боли. Пронзительный вой существа походил на птичий крик. Со свойственной ему скоростью ийаг попятился – он скользил, словно по гладкой поверхности. Тогда Черный Рыцарь с силой метнул меч, пришпилив тварь к палубе.

Монстр решил пожертвовать частью туловища и рванулся с корабля, разорвав себя пополам.

И де Марш в свете пылающего клинка сумел рассмотреть внутренности ийага, а еще увидеть, как его туша растягивается, словно огромный переливчатый слизень, и одновременно скользит к борту судна, переваливается через леерное ограждение и опускается в воду.

На расстоянии полета стрелы замаячил кит. Затем над поверхностью показался его хвостовой плавник. Сильно ударив им по воде, животное вплотную приблизилось к «Божьей благодати». Судно содрогнулось, люди попадали на колени. Кит схватил ийага и сорвал с корпуса корабля. Снова сильнейший толчок, и один из матросов, не удержавшись, свалился с марсовой площадки и рухнул в воду, подняв тучу брызг.

Увлекаемый весом кольчуги, он мгновенно пошел ко дну.

Наступила тишина.

Сэр Хартмут отошел от леерного ограждения. Ядовитая плоть ийага прожгла дыры в его шлеме; на доспехах повсюду виднелись пятна ржавчины, но больше всего досталось набедренникам и наголенникам: они были испещрены выжженными отверстиями.

Он снял испорченный шлем и с силой зашвырнул его вместе с бармицей и всем остальным в открытое море. Затем повернулся к де Маршу. Лицо Черного Рыцаря было сильно обожжено, а волосы скукожились и стали похожи на пучок овечьей шерсти. А еще он улыбался.

– Вот такие сражения, сударь, мне по душе!

По привычке купец огляделся в поисках Этьена, но увидел лишь безжизненное тело оруженосца. Клювы ийагов разорвали его нагрудник на части, а внутренности растащили едва ли не по всей палубе. Их вид внушал омерзение.

– Спасибо, милорд, что спасли нас, – почтительно поблагодарил де Марш.

Сэр Хартмут сплюнул за борт.

– Вы сами себя спасли – каждый из вас. Все вы – достойные люди, и для меня большая честь командовать вами.

Перепуганные до смерти моряки, находившиеся на грани отчаяния, но все же не утратившие способность слышать, от его слов воспряли духом.

Черный Рыцарь одарил всех улыбкой и заявил:

– Отличное сражение. Вряд ли в Новой Земле мы столкнемся с чем-то хуже этого!

Купец тоже позволил себе улыбнуться:

– Во имя Христа Спасителя, молюсь, чтоб так оно и было.

– Значит, мы из разного теста, купец. Потому что я молюсь о том, чтобы мы нашли там что-то намного страшнее – больше, быстрее, смертоноснее. Чем ужаснее, тем лучше, больше славы.

Сэр Хартмут спрятал в ножны меч, пылавший, словно факел, в его руке.

Выдавив улыбку, де Марш кивнул – как обычно делают при разговоре с сумасшедшим.

Через два часа все три корабля освещались факелами – безумно опасная затея, но страх сгореть заживо не шел ни в какое сравнение со страхом от мысли о столкновении с ийагами в темноте. Открытые ведра с морской водой стояли во всех уголках судна.

На расстоянии в милю или около того от окруженного скалами побережья они нагнали три корабля со спущенными парусами.

Де Марш лично поднялся на борт первого, сэр Хартмут отправился на второй, а третий они решили оставить до утра.

У купца не было другого выхода. Ему пришлось самому отправиться на этрусский корабль, поскольку, несмотря на ободряющие слова Черного Рыцаря, людей по-прежнему сковывал ужас – ведь теперь все страхи матросов перед морем получили физическое воплощение. В сгущавшихся сумерках де Марш еле уговорил гребцов шлюпки доставить его к галеасу со спущенными парусами. Сидя в лодке, купец сам дрожал от страха: вода казалась чуждой, черной и маслянистой, а взмахи весел – слишком медленными. Гребцы боязливо посматривали за борта. На носу стоял человек с зажженным факелом – огромной сосновой веткой, – который обычно использовали для проведения срочных ремонтных работ ночью.

Де Марш взобрался на борт галеаса: это далось ему нелегко, поскольку сил почти не осталось. Прежде чем шагнуть через фальшборт и осмотреть палубу, ему пришлось остановиться и взять себя в руки. Восходящая луна осветила зловещий кокон из рухнувшего такелажа и спутанной парусины.

Стоило купцу поставить ногу на палубу, как он тут же обнажил рыцарский меч, поскольку боевой полностью пришел в негодность: от него осталась лишь тонкая полоска металла. Клинок оказался совсем легким, поэтому, едва вторая нога де Марша опустилась рядом с первой, торговец, не мешкая, сжал в левом кулаке кожаный баклер. Щит, как и лезвие меча, был смазан китовым жиром.

Оливер де Марш был человеком рассудительным. Ийагов можно ранить, он видел это собственными глазами. Наверное, даже убить. Действие ужасной крови этих тварей ослабляется морской водой, а жир хотя бы немного защищает. А еще чудовища ненавидят огонь.

Правда, сейчас от его рационального военного мышления было мало толку. В лунном свете он стоял на палубе галеаса и так сильно боялся, что рука, сжимавшая меч, ходила ходуном. Через силу купец сделал шаг, затем второй и третий, медленно приближаясь к оборванным парусам – по форме они напоминали обтекаемые и подвижные силуэты ийагов.

Торговец пересек палубу, и его сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда он наступил на веревку и та шевельнулась под сапогом. Почувствовав движение у себя за спиной, де Марш резко развернулся, принял высокую стойку, готовый нанести мощный удар…

– Это всего лишь я, кэп, – раздался голос Люция.

В руках он сжимал широкий острый топор с шипом в основании рукояти, которым, как и купец, проходя мимо, тыкал в каждый лежавший на палубе парус.

Никого не обнаружив в средней части галеаса, они осторожно поднялись на ют, держа оружие наготове.

На командной палубе тоже никого. Когда де Марш опустился на одно колено и провел по доскам пальцами, они оказались влажными. А еще он почувствовал странный запах – пахло то ли рыбой, то ли медью, то ли какой-то сладкой промасленной древесиной. Его ум лихорадочно пытался определить, чем же именно. Чем-то знакомым. И даже приятным.

– Ой! – вскрикнул у него за спиной Люций.

Купец резко развернулся.

– Извините. – Люций вытянул руку. – Смотрите!

В лунном свете все выглядело непривычно, и де Маршу потребовалось время, чтобы понять, что в руке у его помощника. Палец, причем в хорошей броне – очень дорогой латной рукавице. Его отрубили одним точным ударом, так что плоть человека до сих пор оставалась внутри.

Спустившись по трапу, они вернулись на главную палубу и на противоположной стороне заметили дверь, ведущую в жилые помещения.

Оттуда доносился шум.

Мужчины прислушались, затем де Марш осторожно встал с правой стороны двери, а Люций – с левой, подняв топор над головой. Помощник купца, хоть и невысокого роста, обладал хорошо развитой мускулатурой, так что на него можно было положиться.

– Что там происходит? – гаркнул дневальный со шлюпки.

Его крик взлетел ввысь и эхом отозвался среди скал, окружавших бухту.

«Что-что там-там происхо-происходит…»

– Мы можем просто уйти, – предложил Люций.

– Там всего-навсего что-то раскачивается в такт с морем, – возразил купец и толкнул обитую бронзой дверь.

Она оказалась заперта на задвижку. Де Марш потянулся к замку.

Начинался прилив, и корабль качнуло. Задвижка отошла, дверь резко распахнулась, и наружу вырвалось нечто. Летающее. За головой, смахивавшей на голову покойника, виднелись распростертые крылья, и…

Топор Люция обрушился на странное существо, словно тесак мясника на тушу для разделки, а рыцарский меч де Марша вошел прямо в лицо.

Внушающие ужас крылья рванулись вперед. И прежде чем они упали на палубу, на купца и его помощника шлепнулось что-то влажное. Оба закричали.

Скоро стало ясно, что произошло на галеасе: этрусков застали врасплох и зверски убили. Но не силки. У того, кто учинил эту бойню, имелись зубы и когти.

А еще пугающее чувство драматизма.

Напавшим на них существом оказался труп матроса, свисавший с крюка для туш в дверном проеме спального помещения. Крылья – вырванными через спину легкими. Умер он ужасной смертью. Лицо было искажено агонией. Глаза выпучены. Рот открыт.

Де Марш не сразу смог взять себя в руки. Кинжалом он соскоблил с плеча омерзительные останки легких мертвеца и выкинул их за борт. Лишь много времени спустя купец заметил, что гребцы отогнали шлюпку почти к самому корпусу «Божьей благодати».

Он окликнул их, но они не горели желанием возвращаться.

На галеасе обнаружилось еще двенадцать тел, подвешенных к реям. Поэтому они с Люцием довольно долго провозились, снимая их. Гребцам де Марш пообещал двойную оплату, и они вернулись – медленно, но все же вернулись.

На следующий день после пережитого ужаса купец сумел прилично заработать. Он забрал с галеаса бортовой журнал капитана, чтобы впоследствии отдать его владельцам кораблей: не стоило портить отношения с людьми в Руме, Генуа и Венике, с которыми он торговал. Они захотят узнать, что случилось с их флотом. С этими кораблями будут потеряны целые состояния, впрочем, как и жизни.

Услышав рассказ о сходном положении дел на двух оставшихся судах, де Марш забрал с них товары и переместил на самый большой. Всех покойников скинули за борт. Его матросы, пережившие столкновение с ийагами, закутались в коконы из собственных страхов, посему погребение мертвецов в море мало их волновало. Зато после подсчета товаров они поняли, что получат значительную прибавку к своему вознаграждению. В трюмах у этрусков оказались тюки с бархатом и изделиями из шерсти, а главное – луки, изготовленные из прекрасного высокогорного тиса со склонов Иберии: древесину сначала бережно расщепили, затем придали нужную форму.

Ни один из товаров с чужих кораблей не совпадал с теми предметами, которые посоветовали взять его осведомители.

С наступлением темноты корабли легли в дрейф на мелководье в небольшой бухте, окруженной скалистым пляжем. Когда полная луна взошла над мутными, поросшими водорослями водами, колыхавшимися, словно нечто живое, де Марш сидел на полуюте, а Люций смазывал его ожоги оливковым маслом.

– Этрусков же убили не чертовы силки, так ведь, кэп?

– Да, Богом клянусь и святыми угодниками, Люций.

Он дернулся, когда грубые пальцы помощника слишком сильно надавили на ожог.

– Как эти твари оказались здесь, а не у себя дома? А?

– Не знаю, Люций. Возможно, магистры короля приложили к этому руку. Или волею императоров. И Бога.

– Считаете, Бог отвернулся от этих мест? И от Новой Земли?

– Не знаю.

Де Марш чувствовал, как, несмотря на страх и боль, его клонит ко сну.

– Но ведь киты на нашей стороне, разве нет?

– С чего ты так решил? Один из них чуть не отправил нас на дно. Плотник до сих пор не может залатать течь. Если мы не найдем хорошее местечко, чтобы бросить якорь…

– Я видел его, – с жаром перебил купца помощник. – Вы выкинули чертову тварь, это сатанинское отродье, за борт, а огромная зверюга схватила его и сожрала. Затем нырнула на глубину. Я видел это собственными глазами.

Де Марш вздохнул:

– Мой друг-этруск говорил, что морские твари гуртуют китов, как погонщики скот.

– А еще он сказал взять с собой дешевую красную ткань и арбалеты, – проворчал Люций.

– Верно подмечено, – согласился купец.

– Так кто же убил этрусков, кэп?

Перед глазами де Марша возник образ человека, легкие которого вырвали через спину.

– Понятия не имею. Интересно, где они сейчас.

– Сюда направляется сэр Хартмут.

По пути Черный Рыцарь остановился, чтобы посмотреть на изуродованные останки мертвого этруска. На его привлекательном лице не дрогнул ни один мускул.

Торговец постарался расправить плечи.

– Силки? – спросил гигант.

Де Марш отрицательно покачал головой.

Сэр Хартмут осмотрелся.

– Из них вышли бы ценные союзники, – заметил он.

Увидев выражение лица купца, Черный Рыцарь зловеще улыбнулся.

БОБРОВЫЕ ОЗЕРА – НИТА КВАН

Полная луна, которая сначала взошла над уединенной скалистой бухтой на северном побережье Новой Земли, чуть позже поднялась и над заросшей травой поляной далеко на западе, где вторую ночь подряд нес дозор Нита Кван. Ему досталась первая половина ночи, потому что у Ота Квана не было любимчиков и все дежурили по очереди, независимо от своих предпочтении.

И снова под конец дежурства они вместе курили трубку – к слову, запах дыма начинал ему нравиться. Когда Питер уснул, Ота Кван продолжил всматриваться в темноту. Его лицо едва освещали тлеющие в трубке угольки.

Утром они оставили оружие, что немало обеспокоило многих из отряда.

– Мы не сможем нести и мед, и оружие через болота, – настоял Забирающий жизнь.

Закинув в рот пригоршню пеммикана, он подвел их к краю огромного болота. Тут и там виднелись хатки бобров, по величине ничуть не уступавшие хижинам людей.

– Тик Чузк, – сказал Ота Кван, ткнув пальцем в ближайшую постройку. – Мы зовем это место бобровым королевством. Иногда они приходят, а иногда нет. Эти бобры раздражительны и очень свирепы. Поэтому не нарывайтесь и меньше шумите.

Воины заворчали. Сэссаги не любили, когда им указывали, что делать, даже если совет был хорошим.

Большой ручей, почти река, пересекал болото, затем исчезал среди густой травы. Несведущий человек мог бы подумать, что это поляна, но, сделав шаг вперед, оказался бы по пояс в воде. Сэссаги стояли на песчаном берегу переправы шириной в два корпуса лодки, которой у них с собой не было.

Стака Гон, один из самых молодых в отряде, рванулся вброд, оступился и с криком начал заваливаться назад.

Ота Кван поймал его, прежде чем он упал.

– Идиот, – проворчал Забирающий жизнь, поднимая юношу, который протяжно застонал.

Острая палка пробила его обутую в мокасин ногу. Ота Кван, не церемонясь, вырвал деревяшку из стопы и перевязал рану собственной рубашкой.

– Любое дерево или куст, обгрызенные бобрами, становятся ловушкой и оружием. Ты должен был знать это, – поучал он.

Нита Кван тоже слышал об этом, но позабыл. Он посмотрел на палку – длиной с ладонь человека, красную от крови, – и отвернулся.

Оставив Стака Гона у переправы, они сняли леггинсы, чтобы не промочить, и пустились в путь через болото, держа ведра над головами. Комары неистовствовали, но сэссаги не обращали на них внимания.

Питер старался не показывать своего раздражения, хотя ненавидел насекомых.

После того как воины пересекли болото – где-то пешком, где-то вплавь, – они взобрались на невысокий, поросший елями горный кряж и разлеглись на огромном валуне из известняка, чтобы обсохнуть. Запах меда был просто невыносим – несло гнилью и приторной сладостью.

Ота Кван, спрятавшийся в кустах, подал знак подойти к нему.

– Проще, чем в прошлом году. Запруда прямо здесь. Как и гвиллчи. Гляньте, там и там. И там.

– Гвиллчи? – устало переспросил Нита Кван.

Гас-а-хо распластался на земле.

– У нас же нет оружия! – тихо воскликнул он.

И действительно, они были полностью безоружны, поскольку оставили копья, мечи и луки в лагере, чтобы ничто не мешало нести наполненные медом ведра.

На что Ота Кван невозмутимо ответил:

– Не беда, мы просто должны быть осторожнее. В любом случае это гораздо мудрее бессмысленного сражения.

Питер едва заметно усмехнулся:

– Кто же перед смертью поделился с тобой этой мудростью?

– Тадайо. Это точно боглины, Нита Кван, брат мой. Видишь их? Он видел. Целая армия оказалась между воинами и их оружием.

Довольно долго сэссаги возились, наполняя ведра. Мед Диких никогда не бывал чистым – иногда огромные пчелы сами застревали в нем и умирали, отчего к приторному запаху сладости примешивался смрад, исходивший от их разлагающихся останков. Животные тоже попадали в ловушку и погибали, не говоря о насекомых, трупы которых исчислялись тысячами. А еще повсюду виднелись гниющая растительность, плесень и упавшие деревья.

Гас-а-хо был настоящим мастером: свесившись с липкой скалы, он зачерпывал мед, заполняя ведра до самых краев, в то время как Ота Кван страховал его, обхватив руками за пояс. Чем чище мед, тем дороже его можно продать; и чем его больше, тем выгоднее для продавца.

Нита Кван услышал звук, напоминавший пение трубы, и все сэссаги замерли.

– Пчелы! – прошептал Гас-а-хо.

Ота Кван посмотрел на небо, вскочил, взобрался обратно на валун из известняка и, прикрыв глаза рукой, уставился на восток.

– Вот дерьмо, – выругался он по-альбански и вернулся к своим встревоженным товарищам. – Пошевеливайтесь, нам нужно забрать юного Гона с переправы, пока он не стал чьим-то обедом.

Нита Кван почувствовал на себе его взгляд и вздохнул:

– Я схожу за ним.

– Хорошо. Зато тебе не придется тащить свои ведра, – горько усмехнулся Забирающий жизнь.

Бегом и вплавь Питер пересек болото, подобрался к переправе и долго всматривался в двигавшихся одной линией боглинов. Их были сотни, и они даже не пытались скрываться, просто шли вдоль восточного края болота.

Твари направлялись к броду. Он даже не сомневался в этом.

Несмотря на то что все лето Нита Кван усиленно тренировался и был в хорошей физической форме, подконец пути у него сбилось дыхание. Гон растянулся на земле, дрожа от страха, но всячески старался не подавать вида.

Питер осмотрел границы болота, затем глянул на восток, где вдалеке начинался лес, потом на север и наконец принял решение:

– Они направляются сюда, а мы пойдем на север и обогнем их. Вставай, я не смогу тебя нести.

Нахмурившись, парень поднялся, и они начали продираться сквозь густые заросли ольхи, окружавшие переправу. Задача не из легких: дальше пяти ярдов ничего не разглядеть. В живом воображении Нита Квана это место представлялось идеальным укрытием для мелких боглинов. Ему повсюду мерещились широко раскрытые жвала, острые зубы и красные глотки…

Но они продолжали ползти и через некоторое время услышали, как идут боглины. Под тяжестью тел монстров ломались ветки, используемые бобрами для строительства плотин, а под жилистыми ногами шелестела трава.

– Быстрее, – прошептал Питер.

До ближайшего боглина было рукой подать.

Они спустились к узкому берегу, снова оказавшись у реки или ее ответвления. Дно покрывал гравий. Здесь им больше не нужно было ползти. Казалось, в ледяной воде Гону идти проще. Парень не жаловался, несмотря на следы крови, остававшиеся за ним на каждом камне.

Русло реки все время петляло, словно извивающийся угорь. Нита Кван почти сразу потерял направление, а любые попытки рассмотреть что-либо на противоположном берегу оставались тщетными, поскольку густо растущие ели, ольшаник и другая болотная растительность полностью перекрывали обзор. Журчание воды под ногами заглушало остальные звуки.

По себя Питер обругал других членов отряда, которые лучше ориентировались на местности, но не вызвались добровольцами. Но продолжал идти, петляя вместе с рекой, поскольку иных планов у него все равно не имелось.

Внезапно почуяв боглинов – тяжелый металлический запах, запомнившийся ему еще со времен осады Лиссен Карак, – Нита Кван замер.

– Ложись! – приказал он.

И они вжались в берег.

Даже сквозь шум потока до них доносилось шуршание чешуи.

Сердце Стака Гона стучало настолько сильно, что Питер чувствовал его биение у себя за спиной. Перепачканные болотной грязью, прижавшись друг к другу, они прятались за елью. При этом руки Нита Квана крепко сжимали вывороченные корни дерева, а ноги упирались в ствол рухнувшей березы. Между тем ступня парня продолжала кровоточить.

Дающий жизнь изо всех сил старался не уронить его, поэтому бедра начали гореть огнем. Он досчитал до ста.

Шуршание слышалось все ближе.

Питер почувствовал едкий запах, какой-то новый. Он обжигал заднюю стенку гортани – металлический, но в то же время органического происхождения, напоминавший резкий запах мускуса. Затем начал накрапывать дождик. Порядком испуганный Нита Кван отчаянно пытался отыскать хоть какое-то убежище посреди открытого пространства, поэтому не заметил, как похолодало и изменился цвет неба. Дождь усиливался. Резкие порывы ветра прижимали к земле высокую траву на западе, и в один из таких моментов Питер ясно увидел длинную линию боглинов, двигавшихся с низко опущенными головами на северо-запад.

Затем разразился ливень, и дальше пятидесяти футов Питер ничего не мог разглядеть. Река и болото начали наполняться дождевой водой, а едкий запах боглинов исчез.

Питер не знал, они до сих пор там или нет. Выжидая, он висел, зацепившись за корни, чувствуя ужас Стака Гона, а вода в реке поднималась все выше. Тогда перед его внутренним взором возник образ жены, пропалывавшей междурядья кукурузы, – точнее, ее задницы. И ему немного полегчало. В конце концов мышцы Нита Квана завизжали, будто человек, которого пожирают заживо. Он выдохнул, и оба рухнули в ледяную воду.

Глубина в реке по-прежнему оставалась небольшой. Если поблизости и бродили боглины, то либо они не заметили двух промокших насквозь людей, либо им не было до них никакого дела. Питер и Стака Гон быстро поднялись вверх по реке, пересекли длинную плотину, возведенную обычными бобрами, и оказались на северной окраине болота.

И тогда их взорам открылось нечто невероятное. Выбившийся из сил и дрожащий от холода, Питер застыл под хлещущим ливнем, уставившись на бобровую плотину, которую он ошибочно принял за край леса. Высотой в сорок футов, а то и больше, она стояла, точно альбанская городская стена. На ее строительство ушли целые деревья, причем немаленькие. Местами откуда-то сверху сквозь нее просачивалась вода. В существование подобного чуда верилось с трудом.

– Пошли, – сказал Нита Кван.

Видно было не дальше, чем на расстояние полета стрелы, а дождь лил как из ведра. Поэтому взобраться на плотину показалось единственным решением: во-первых, боглинам было бы трудно лезть за ними, во-вторых, обзор оттуда лучше. Питер надеялся, что по верху им будет легче идти.

И он не разочаровался. Из-за поврежденной ступни Стака Гона подъем занял у них много времени, зато вершина оказалась шириной с телегу и кое-где даже покрыта травой. На противоположной стороне плотины раскинулся средней величины водоем, утыканный бобровыми хатками и мертвыми деревьями, среди ветвей которых виднелись огромные гнезда.

По плотине они двигались так быстро, как только могли, и спустились всего на милю или около того севернее лагеря. Проходя мимо двух открытых запруд с медом Диких, Нита Кван попытался запомнить их местоположение. Стака Гон все еще таскал с собой ведра, поэтому парни, несмотря на дождь, наполнили их медом и двинулись дальше.

Дважды сэссаги слышали жужжание огромных пчел, но, к счастью, так и не увидели ни одной. Они шли и шли, пока Питер вконец не разуверился в своей способности определять направление и остановился. Справа он заметил свет и решил проверить, что там такое, опасаясь, что это снова окажется болото. Так и произошло, и он вернулся к Стака Гону. Парень полностью ему доверял, и это пугало не меньше боглинов. Затем свет померк, а дождь усилился, и Нита Кван испугался по-настоящему.

Наконец, где-то за час до наступления темноты, Дающий жизнь почувствовал запах дыма и только тогда осознал, что чуял его уже довольно давно. Потом между стволами деревьев замаячил свет, Питер увидел яркую красно-оранжевую вспышку и понял, что лагерь совсем близко. Они шли все быстрее и быстрее, получив за этот короткий отрезок пути больше мелких ран и царапин, чем за все путешествие. Когда они оказались среди своих, юного Гона множество раз похлопали по спине. Нита Кван искренне удивился, как парень молча переносит поддразнивания соплеменников и ничего не рассказывает о своих злоключениях.

Взглянув на два ведра с медом, Ота Кван кивнул и самодовольно заявил:

– Я знал, что ты не подведешь.

– Мы обнаружили плотину размером с город на расстоянии одной лиги на север от нас. Видел ее раньше? – спросил Питер, когда они остались вдвоем и курили трубку.

Все уснули, поэтому Нита Кван решил, что сейчас самое время переговорить с названным братом. Наедине старший сэссаг значительно меньше артачился и обижался. Ота Кван удвоил караулы, чтобы охранять их добычу – двадцать четыре ведра меда Диких, которым провонял весь лагерь. От насекомых не было спасу: они буквально облепили ведра. Тара Гаса-а-хо начала немного протекать, к гладкой березовой коре пристали сосновые иголки.

Ота Кван затянулся.

– Нет, не видел. Все как в прошлом году: когда мед созревает, земли Диких кишат охотниками за ним. Так что нет времени исследовать окрестности.

– Там есть водоем, причем настолько большой, что дальний берег не разглядеть. Повсюду гнезда цапель и еще каких-то более крупных птиц. И огромные хатки бобров.

Старший сэссаг передал Питеру трубку; тот зажал ее между зубами и выпустил в темноту кольцо дыма.

– Хочешь взглянуть сам завтра?

– Не-а, – ответил Ота Кван. – Мы уже и так видели боглинов и золотых медведей, пока что только двух, но их всегда больше.

Они поднялись задолго до рассвета, доели остатки кукурузного хлеба, намазав его тонким слоем меда, подхватили ведра и оружие и отправились обратно. Целый день у них ушел на то, чтобы пересечь лощину и скалистое предгорье у бобрового королевства, как величал его Ота Кван. Поздно вечером, пока разведчики искали место для лагеря, а все остальные – брод, чтобы перейти на другой берег очередной реки, они наткнулись на мертвых боглинов. Шесть обглоданных трупов лежали на камнях на берегу.

Та-се-хо, старший из сэссагов, присел около наименее поврежденного трупа и с помощью копья перевернул его. В воздух тут же взлетело целое облако падальных мух, а сам разведчик сморщил нос. Та-се-хо был высокого роста, с длинными темно-коричневыми волосами, завязанными в конский хвост, и шрамом от правого колена до самого паха. Еще он носил амулет – кусок видавшей виды кожи, украшенной иглами дикобраза. В какой-то момент Питер осознал, что это человеческое ухо.

– Золотые медведи? – предположил Ота Кван.

Несмотря на то что всякий видевший смерть мог с уверенностью сказать, что трупы пролежали здесь уже несколько дней, все воины мгновенно присели и с опаской всмотрелись в деревья.

Разведчик мотнул головой и принялся внимательно изучать валуны, отмечая про себя то, чего не видели остальные.

Нита Кван направился к броду. Боглины погибли, пересекая реку. С тех пор прошло два дня, но все же…

Поставив обутую в кожу ногу на камень, Питер принялся выбираться из глубокого оврага у берега реки. Бедра все еще ныли от усталости. Впрочем, как и все тело. Поэтому ему пришлось усилием воли заставить себя подняться на валун. Оказавшись наверху, Нита Кван охнул.

Он предусмотрительно направил острие копья на найденных им боглинов, но все они тоже оказались мертвы. Их трупы были разбросаны по небольшой поляне. А один разрезан напополам.

Питер тяжело вздохнул; Та-се-хо выбрался из оврага и присоединился к нему.

– Ого! – воскликнул он и побледнел.

Ота Кван тут же оказался рядом:

– Что случилось?

– Кранноги, – простонал разведчик. – Великаны.

Забирающий жизнь посмотрел на юг:

– Кранноги – союзники южных хуранцев.

– И Шипа, – сплюнув, заметил Та-се-хо.

К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ БЕСКРАЙНИХ ОЗЕР – ШИП

Шип спешил, крайне взволнованный своими ощущениями. Черное яйцо безмятежно покоилось на его громадном туловище, окутанное паутиной силы.

Он шел вдоль залива, глубокие кристально чистые воды которого искрились под золотистыми лучами солнца, очерченные едва заметной береговой линией. Постепенно водное пространство сужалось.

Когда оно стало не шире реки, но намного глубже, на противоположной стороне показался остров. И что-то на этом острове источало силу.

Протиснувшись сквозь вьющиеся стебли лиан и переплетенные ветви деревьев своего Дворца воспоминаний, чародей призвал ветер, расправил мощные, при этом легкие крылья и понесся над водой. Он не думал об опасности и не беспокоился о том, что его могут увидеть. Взлетев до самого солнца, Шип повернул на юг.

Остров буквально благоухал силой. Но там никого не было.

Волшебник не задавался вопросом почему.

С высоты птичьего полета Шип видел, что остров – размером с крупное поместье какого-нибудь богатого лорда в мире людей – простирался на десять лиг на юг до самого Внутреннего моря и на столько же лиг на запад. На северной оконечности подымалась огромная гора, возвышаясь более чем на тысячу футов над грядой холмов и лежащими в ее тени лесистыми долинами.

На вершине горы Шип увидел озеро, из которого вытекала река, великолепным водопадом срываясь с отвесного выступа вниз и образуя глубокий пруд у подножия, а затем каскадом спускаясь до самого Внутреннего моря, вливаясь в него.

Посередине горного озера лежал очередной остров, на котором росло одно-единственное дерево. Шип сложил огромные крылья и резко устремился вниз, нацелившись на него. Через некоторое время он снова расправил крылья, наслаждаясь полетом, затем плавно снижался, пока его ступни не коснулись каменистой поверхности острова. Создавалось впечатление, что дерево неимоверно высокое, хотя на самом деле оно было всего в два раза выше самого чародея. Спрятав крылья, он с трепетом прикоснулся к стволу. Дерево оказалось терновником. Шип запрокинул огромную каменную голову и издал звук, похожий на карканье – по-другому смеяться он не мог.

Под ногами волшебник чувствовал силу земли. Линии силы проходили прямо здесь – три пересекались, а четвертая пролегала глубоко под озером и вытекала наружу, словно родник. Или источник. Как под Лиссен Карак.

Сила пробивалась из-под земли и кружилась в водоеме, созданном самой природой. Чародей выронил посох, со скрипом опустился на колени и погрузил длинные тощие руки в золотисто-зеленый водоворот, затем поднял их – по ним стекала чистая, готовая для использования сила.

Если бы Шип мог, он бы заплакал.

Вместо этого чародей заставил себя подняться, воздел мокрые руки и подчинил своей воле сами небеса.

Высоко в бесконечности эфира его сила зацепила нечто среднее между звездой и камнем, и Шип резко дернул его вниз. Небесное тело с шумом летело сверху, сверкая в сгущающейся темноте ярче самой Венеры. С невероятной скоростью оно рассекало воздух, пока не упало где-то далеко во Внутреннем море.

Шип протянул руки к небесам и крикнул своим врагам:

– Маленькая месть? Отведайте это!

Где-то в Эднакрэгах старый золотой медведь вскинул морду и посмотрел на ночное небо. Он видел падение звезды, и ему это не понравилось. Его самка зарычала. Тогда он опустил свою огромную лапу ей на спину, и она почувствовала его дрожь.

Далеко-далеко на западе Моган заметила, как новая звезда на небе зажглась, а затем рухнула вниз. Демоница задрала голову с костяным гребнем и плюнула.

Глубоко в лесу что-то прервало размышления древнего ирка. Он поднял длинный нос и сумел разглядеть между кронами деревьев, как ярко вспыхнула новая звезда, а потом понеслась по направлению к земле. Увидев это, Тапио Халтия облизал зубы и осклабился – скорее хищно, нежели радостно.

На юго-востоке Аэскепилес внезапно очнулся от неглубокого, полного злобных дум сна. Он лежал на полу монастыря на краю поля Ареса, в окружении дружинников герцога Фракейского. Они громко храпели, пердели и шуршали, переворачиваясь с боку на бок, но он проснулся не от этого. На небосводе, высоко над его головой, мерцали звезды, их свет просачивался сквозь верхний ряд окон монастыря. Магистр императора видел, как одна из них разгоралась все ярче и ярче, пока не превратилась в маленькое солнце. Она сияла настолько ослепительно, что витражные стекла часовни заиграли, отбросив едва заметные дрожащие тени на пол и на спящих солдат. Затем звезда начала падать.

– Изыди! – сплюнул Аэскепилес. Бок болел невыносимо.

Какой-то волшебник только что сорвал с небосвода звезду, бросив вызов остальным. Это было столь же очевидно, как если бы он лично ударил перчаткой по лицу каждого, кто обладает силой.

Магистр лежал, закутавшись в одеяла, и пытался представить, насколько могущественным и сильным должен быть колдун, чтобы сорвать звезду с неба.

Затем в часовню вошел гонец и позвал герцога.

– Вардариоты! – спешно прошептал он. – Они надвигаются!

Герцог недовольно заворчал, как поступил бы на его месте любой другой пятидесятилетний мужчина, разбуженный раньше времени. Он дернул себя за бороду и надолго задумался.

– Пусть сэр Димитрий вернется со своими войсками ко мне, – приказал Андроник.

Стратег Димитрий вырос у самой границы Мореи и командовал большей частью тяжеловооруженной кавалерии. С менее чем половиной своих воинов он отправился под стены города следить за вардариотами с расстояния в десять миль.

Герцог поднялся.

– Оденьте меня, – приказал он своим оруженосцам.

Последний из перебежчиков – главный камергер – сел и проговорил:

– Наверняка они просто направляются к вашему превосходительству. Им уже год как не платили.

Андроник помотал головой:

– Я не могу рисковать. Вардариоты – превосходные воины и представляют собой серьезную угрозу, особенно если застигнут нас врасплох, поэтому нам лучше подготовиться. Они могут проделать ложный маневр, а затем пересечь город, пока мы будем объезжать его снаружи. От одной мысли наткнуться за воротами на пятьсот дисциплинированных истриканцев, вооруженных составными луками с роговыми насадками, меня бросает в дрожь, клянусь Христом Вседержителем!

– Мы справимся с ними, – заявил разбуженный разговором сын герцога.

– Справиться-то справимся, – хмуро заметил Андроник, – да лучше не надо. Если мы продемонстрируем им сплоченную и готовую сражаться армию…

– Конечно, милорд, но… – донесся из темноты голос Аэскепилеса, – что насчет альбанского наемника? Разве он уже не среди холмов?

– Слишком далеко, чтобы хоть как-то повлиять на ход событий сегодня или даже завтра. Да и недостаточно у него сил. Мой источник во дворце утверждает, что он разбил лагерь и выторговывает более выгодные условия.

– Трус, – расхохотался деспот.

Герцог грел руки о кружку горячего вина, которую ему подал слуга.

– Давайте разбираться с проблемами по одной за раз и заставим девицу принять наши условия.

– О да, отлично придумано, мой император. – Голос главного камергера прозвучал одновременно раболепно и очень устало.

– Не называй меня так, – огрызнулся герцог.

К югу от Харндона приор ордена Святого Фомы медленно потягивал вино на балконе. Внизу, на расстоянии в пятьсот футов, раскинулись плодородные долины Джарсея. Его взгляд скользнул по сидящему напротив священнику – мужчине средних лет, на лице которого одновременно читались непреклонность и раскаяние, а еще злость – на самого себя и на весь мир.

– Что же мне с вами делать, сэр? – задумчиво протянул приор.

Вот уже целые сутки он не снимал доспехи в знак покаяния, поэтому каждый сустав в его теле изнывал от боли. К тому же прошлой ночью старый рыцарь так и не смог заснуть: его мучила бессонница. Скорее всего, из-за возраста или потому, что голова была забита разными мыслями. Как у любого грешного священника.

– Отправить куда-то, полагаю, – с горечью заметил собеседник. – Где я смогу догнивать.

Вот уже почти сорок лет приор Уишарт был рыцарем и человеком веры. Он прекрасно знал об удивительной способности людей к самовосстановлению и постоянном стремлении к самоуничтожению. Все, что приор ведал об этом человеке, было открыто ему во время исповеди, нарушить тайну которой он не имел права. Откинувшись на спинку стула, сэр Марк пригубил вино.

– Вы не можете остаться в Харндоне, поскольку это лишь усилит искушение и доведет до греха.

– Знаю, – печально согласился сорокалетний святой отец. Несмотря на грубые черты лица, он был не лишен привлекательности. Его темно-русые волосы, коротко стриженные для удобства, выбивались из-под шлема. – Я не хотел причинить вред.

– Но причинили. Вы достаточно опытны, чтобы предвидеть последствия. Вы один из лучших моих рыцарей и отличный философ, но я не могу оставить вас здесь. Другие равняются на вас, но что будет, если вся эта история станет достоянием общественности?

Священник выпрямился:

– Такого никогда не случится.

– Разве от этого ваш проступок менее греховен?

– Я не глупец, спасибо, приор, – сказал святой отец, пристально посмотрев на сэра Марка.

– Правда? Неужели, сидя сейчас здесь, вы на самом деле утверждаете, что не являетесь глупцом?

Собеседник отшатнулся, будто его ударили.

– Я мог бы попросить освободить меня от клятв, тогда вы бы избавились от меня раз и навсегда, – предложил он.

Впервые в его голосе прозвучало больше раскаяния, нежели непокорности.

– Вы хотите, чтобы вас освободили от клятв, отец Арно? – подался вперед приор.

Большинство рыцарей ордена Святого Фомы были простыми братьями: некоторые, например донатисты^[116], – келейными, поклявшимися проявлять лишь покорность и повиновение; другие – религиозными, давшими обеты нестяжания, целомудрия и послушания. Еще встречались братья по оружию, которые посвятили жизнь молитвам и служению при лазаретах. И лишь немногие становились священниками.

От сражавшихся монахов орден требовал в основном беспрекословного подчинения, другое дело священники – от них ожидали значительно большего.

Отец Арно поднял голову. По его щекам текли слезы.

– Нет, этого я не хочу. Не могу даже представить.

Какое-то время приор теребил бороду, затем его взгляд скользнул по стопке пергаментов и свитков, лежавших под левой рукой. Отрада жизни и вечное проклятье – бумажная волокита. По правде говоря, Арно был одним из лучших братьев на поле брани и в совете, но он совершил ужасную ошибку. Уишарт не хотел наказывать его. Самое большее – пару раз хорошенько стукнуть за то, что его угораздило по уши влюбиться.

Сэру Марку бросилась в глаза черная печать с тремя золотыми переплетенными восьмерками, очень дорогая и притягивающая взгляд. Он сломал ее большим пальцем и пробежал письмо глазами, не скрывая удовольствия. Однажды даже громко засмеялся.

Закончив чтение, приор ударил свернутым свитком о стол, и хлопок напомнил щелчок арбалетной тетивы.

– Отправлю вас к Красному Рыцарю на место капеллана, – заявил он.

– К тому заносчивому мальчишке? Безбожному наемнику? – Священник откинулся назад, помолчал, затем, глубоко вздохнув, добавил: – Но… ведь это никакое не наказание. Любой рыцарь пожелал бы служить… Только бы его простили!

Приор Уишарт подлил себе вина.

– Задумайтесь о собственных недостатках, когда будете наставлять Красного Рыцаря на путь истинный, Арно. Гордыня и высокомерие. Самоуверенность. И помните о том, что его войско состоит из мужчин и женщин, которые, как и все остальные, нуждаются в пище духовной.

Священник опустился на колени и поцеловал руку приора.

– Я отправлюсь туда всем сердцем моим. Приведу его в орден и нацелю на благочестивые деяния.

Склонившись над святым отцом, Уишарт саркастически улыбнулся:

– Он уже совершает благочестивые деяния, Арно, проклиная Бога. Как ты грешил, восхваляя Бога.

Отец Арно вскинул руку, будто защищаясь от удара.

Когда священник ушел, приор посмотрел с балкона. Недалеко от стен его кельи на полях стояли стога второго кошения – зимний фураж для его боевых коней, нового поколения строевых лошадей, которые смогут противостоять самым крупным существам из земель Диких. Дальше в серебряном лунном свете колосилась пшеница – темные квадраты, огороженные живыми изгородями и заборами, тянущиеся до самого горизонта. Джарсей – самое богатое из графств с лучшими сельскохозяйственными угодьями в Новой Земле.

На севере звезда сверкнула серебристо-белым и внезапно сорвалась вниз.

Он видел вспышку и наблюдал за падением звезды. А еще ощутил чужую силу.

Сэр Марк пригубил вино.

Недавнее перевоплощение Шипа мало волновало его. Более насущной проблемой было то, что первый воин короля отправился с армией в Джарсей собирать подати, а вместо этого собирал только трупы. Теперь приор Уишарт пытался решить, что ему следует предпринять, если война затронет сельскохозяйственные угодья ордена.

Но даже это меркло по сравнению с вероятностью того, что король позволит капталю назначить своего кузена епископом Лорики.

– Довольно для каждого дня своей заботы^[117], – тихо произнес приор в темноту ночи.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ К СЕВЕРУ ОТ ЛИВИАПОЛИСА – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Переправа через реку – одна из труднейших задач для любой армии и ее командира.

А переправа ночная не описана даже в архаичных книгах, которые мальчишкой Красный Рыцарь читал и перечитывал. Он вспомнил, как изучал военные хитрости, растянувшись у материнского камина, а мать воображала, что он штудирует гримуар.

Он улыбнулся.

Двигаясь быстро, войско покинуло горы и спустилось на берега Вьюна. Проводники стояли всюду: на каждой развилке, на каждом углу, у каждого проема в каменных стенах. Все это были люди Гельфреда: Эмис Хоб, Бородатый Роб, Диккон Кроуфорд и молодой Дэн Фейвор, достаточно рослый, чтобы носить доспехи, и достаточно смышленый, чтобы ходить в разведку. У каждого теперь имелись собственные пажи и лучники. Эмис Хоб сперва посмеялся, мол, какой из него вожак, но он был терпелив, осторожен, и его пажи довольно быстро освоили навыки лазутчиков.

Они направляли колонну к очередной цели и уезжали во тьму, высматривая Гельфреда, который двигался на лигу впереди капитана. На кончике его остроконечного бацинета горела красным светом магическая сфера, заметная лишь тем, на кого Гельфред наложил заклинание ясновидения. Найти его благодаря этому было сравнительно легко – во всяком случае, его же разведчикам, а он мог направлять их, не снижая скорости. После их докладов Гельфред рассылал разведчиков по новым промежуточным пунктам. Сверяясь с картой, развернутой поверх высокой передней луки седла, он применял свое немалое магическое искусство для обработки сведений от сорока человек и заносил их на карту в своем Дворце воспоминаний.

Герметизм, добросовестная разведка и долгое лето, проведенное в доспехах, позволяли отряду двигаться в темноте по незнакомым тропам чужой страны со скоростью шагом идущей лошади. Из-за всего перечисленного казалось, что это легко, а потому пополнение из молодой знати считало, что так оно и есть.

И вот отряд выбрался из горной теснины, миновал оливковые рощи и тем самым шагом добрался до берегов Вьюна. То есть молниеносно.

Колонной по четверо они въехали на переправу: тяжеловооруженные всадники на боевых конях по бокам, а повозки, женщины, лучники и пажи – в середине.

Красный Рыцарь проследовал мимо Ранальда Лаклана и пары его погонщиков, которые закрепляли тяжелый канат. Лаклан помахал рукой. Капитан отсалютовал с улыбкой, отчетливо видной при ярком свете луны. Тучи уносились прочь.

– Гельфред? – окликнул он. – Это и есть переправа?

Гельфред пожал плечами.

– Будь мы вдвое выше Тома – это была бы она. Ею пользуются в засушливые годы, а так даже охрану не выставляют. – Во тьме, освещенной луной, он посмотрел своему капитану в глаза. – Это лучшее, что я смог найти.

«Мы справимся, – произнес Гармодий в голове у Красного Рыцаря. – Самая глубина – на середине пути, там почти пять футов».

Красный Рыцарь кивнул невидимому собеседнику.

– Хорошо. На середине будет глубоко. Мой источник говорит о пяти футах.

– Да в бога-душу-мать! – возопил Майкл. – Прошу прощения, – буркнул он главным образом Гельфреду, который один во всем отряде не ругался.

– Фургоны зальет, – предупредил Гельфред.

Красный Рыцарь грыз яблоко и разглядывал реку.

– И это потребует времени. Если нас побьют, нам не удастся перейти обратно при свете дня с таким-то обозом, – добавил он.

Плохиш Том сплюнул.

– Нас не побьют.

Дюжина мужей сделали пальцами знак отвращения. Уилфул Убийца сплюнул и тронул свой деревянный баклер. Даже сэр Йоханнес выказал недовольство.

– Неплохо было бы, конечно, узнать, приняли ли вардариоты наше предложение и покинули ли они казармы, – сказал капитан.

Сэр Алкей поморщился, но доложить ему было не о чем.

На блестящую броню и вышколенных, спокойно стоявших лошадей ложился белый лунный свет; красные кожаные седла казались бурыми на фоне серой земли и темной зелени оливковых деревьев. Наглухо запертые фермерские постройки безмолвствовали справа от дороги – по сути, это был гравиевый вражек, который вел к заброшенной переправе. И реку тоже заливал лунный свет, отражавшийся в десятке тысяч чешуек, отчего дорога высвечивалась и белела вплоть до дальнего берега. Эффект был настолько мощный, что человеку несведущему могло привидеться мелководье.

«Никто на свете, малец, не обладает подобной силой. Никто не может ходить по воде».

Капитан улыбнулся. Сняв латные перчатки, он покопался в мешочке, нашитом спереди на поясной кошель, – он носил все это, даже будучи в доспехе. Извлек две игральные кости.

– Что, бросать? – изумился Майкл.

– Придурок, – буркнул Том.

Изюминка покачала головой.

Капитан привстал в стременах, встряхнул кости и со всего размаха метнул их в речной поток. Если всплеск и последовал, его не услышали.

– Ступайте, – скомандовал капитан.

Гельфред кивнул и двинул вперед своих разведчиков. Все наблюдали, как они устремляются бродом с конями сначала по щетки, потом – по колени, а дальше кони поплыли и вот уже снова пошли под промокшими ездоками. На середине потока паж Роба, Том Холл, сорвался с лошади, но удержал голову над водой, вцепился в гриву и вернулся в седло, хотя в отряде был меньше всех.

Гельфред трижды мигнул магическим огоньком, и Красный Рыцарь кивнул своим приближенным.

– Они перешли, – сказал он.

Из воинов только ему, Тому, Йоханнесу и Милусу был виден красный огонек на шлеме Гельфреда. Тогда до капитана дошло, что для ночных операций им следовало всем обзавестись опознавательными огнями – разноцветными.

«Держу пари, что древние пользовались магическим светом».

Гармодий буркнул на это невнятно: «Я никогда не утруждался чтением таких книг, но многие из них о войне. Времен Архаики и даже раньше».

«С тобой интересно, старик. – Красный Рыцарь огляделся по сторонам. – Но мне на несколько часов нужен покой».

«Здесь очень скучно, но ладно. Не сомневаюсь, что ты позовешь меня, когда понадобится что-нибудь уничтожить», – ответил старец не без горечи.

В ярком лунном свете Красный Рыцарь видел своих разведчиков, выбиравшихся из воды.

– Спишь, что ли? – спросил Плохиш Том. – Ты в отключке, словно безумный, а губы шевелятся.

Красный Рыцарь выпрямился, свинцовой тяжестью чувствуя на себе бремя командования.

– Как мне не быть безумным? Я еду с сумасшедшим Томом.

Он обвел взглядом свиту, которая умножилась с весны. Все больше рыцарей напрямую подчинялись ему. Это был его резерв – понятие само по себе архаичное. Все уже собрались.

– За дело, – бросил он.

Плохиш Том со смехом пришпорил своего скакуна, который пригнул увенчанную стальными рогами голову и вторгся в реку выше по течению. Преодолевая ленивый, искристый поток, Том взял левее и отделился от основной колонны.

Следом за ним цепочкой потянулись в реку пятьдесят тяжеловооруженных всадников.

А справа, ниже по течению, Изюминка повела еще столько же.

– Что это было? – спросил у Бента Калли.

Бент пожал плечами.

– Капитан совершает странные поступки. Ты и сам знаешь.

Между лучниками вклинился сэр Майкл.

– Вам, джентльмены, недостает классического образования. Метая кости, он как бы говорил: «Жребий брошен». И в нашем случае возврата тоже не будет.

Он посмотрел на старших лучников, которые, в свою очередь, уставились на него. В конце концов он фыркнул, развернул коня и устремился за пересекшим реку отрядом Плохиша Тома.

– Так бы и сказал, – буркнул Калли.

– Щенок спесивый, – согласился Бент.

Переход занял меньше получаса, после чего войско со скоростью подводы тронулось маршем по тракту на другом берегу.

Серьезных неприятностей не было, но разные мелочи замедляли продвижение. У телеги Лизы отлетело колесо, пришлось чинить. А за двумя колесными мастерами, которых нанял отряд, понадобилось посылать в начало колонны; они же сами были вынуждены откатить свою тележку назад и уже на месте призвать двадцать лучников, чтобы подняли сломанную телегу. Работы же было на пару минут, хватило переносной наковальни, однако на все про все времени ушло больше, чем на форсирование реки.

Дважды колонне пришлось останавливаться, так как Гельфред путался в лабиринте безымянных дорог, которые исчертили поля центральной Мореи. Ограды вокруг полей были не меньше шести футов высотой, а зачастую и все двенадцать – точнее, сами дороги, утоптанные за тысячи лет, вдавились в каменистую почву на добрые шесть футов, а потому даже всадник на крупном коне не мог заглянуть за стенки, которые тянулись с боков. Сами дороги были достаточно широки, чтобы проехал полноценный фургон или три всадника рядом; местами – уже, если к ограде примыкало старое дерево, успевшее вырасти на пути. Старые стены кое-где осыпались, и дорогу приходилось расчищать, ради чего капитан переместил в начало колонны отряд первопроходцев из крестьян.

Прокладывать маршрут Красный Рыцарь предоставил Гельфреду. Охотник лучше всех ориентировался на местности, и если он заблудится, то стоит дать ему время нащупать путь. Поэтому Красный Рыцарь сидел в седле, сдерживая свою досаду, как осаживал ратного скакуна – здоровенного жеребца, с которым только начинал налаживать дружеские отношения.

Гельфред поехал вперед, растворяясь в сланцево-сером сумраке. Две минуты, пока его не было, тянулись невыносимо долго.

– Порядок, – доложил он, вернувшись. – Прошу прощения, милорд. При таком свете все выглядит не как обычно.

Лицо у него было откровенно измученное.

Красный Рыцарь хлопнул его по бронированному плечу.

– Веди нас.

Гельфред кликнул Эмиса Хоба и его пажа.

– Ступайте и приведите всех – мы заехали слишком далеко на запад. – Капитану же он сказал: – Нам нужно подождать, пока стрелки не выставят заслон заново.

Капитан взглянул на полоску предрассветного неба, похожую на волчий хвост. Но то был лишь зодиакальный свет, а не истинный восход солнца. Время у них заканчивалось.

– Нам некогда дожидаться ваших людей, – сказал он. – Придется быть самим себе дозорными.

– Я поведу, милорд, – кивнул Гельфред. – Вы знаете, чем мы рискуем.

Красный Рыцарь громко рассмеялся:

– Мы можем нарваться на засаду?! В путь! Кто приходит первым, тому и честь!

Гельфред состроил мину.

С охотником поравнялся Ранальд Лаклан.

– Мать его так – с чего он такой жизнерадостный поутру? Впрочем, могло быть и хуже – спасибо, хоть не богохульствует.

– Согласен, – со вздохом буркнул Гельфред и развернул коня.

Увы, их невзгоды не кончились.

Коль скоро не прошли вперед разведчики, согнать с дороги поднявшихся засветло фермеров было некому. И вот за милю до цели отряд достиг большой развилки, которая оказалась забитой овцами от стены до стены. Сотнями овец.

Два пастуха, сидевших на пони, свистом и посохами направляли дюжину собак. Гельфред слишком плохо знал архаику, чтобы вступить в перебранку. Перекресток был закупорен полностью, не хуже, чем отрядом копейщиков, окажись они на том же участке. И самое плохое: ратные кони пришли в ярость из-за овец, которые кучковались в опасной близости от их беззащитных ног.

– Да перебейте их, и делу конец! – крикнул Плохиш Том.

Капитан сунул руку в поясной кошель и устремился вперед.

– Тоби! – крикнул он через плечо. – Деньги!

Пастухи, освещенные луной, мгновенно перешли от трусливой воинственности к охотному сотрудничеству. Защелкали кнуты, залаяли псы, и вот огромная, аморфная отара попятилась и начала отступать на боковую дорогу. Пастухи поклонились, вознесли благодарственные молитвы, и войско наконец смогло двинуться дальше. Небо отчетливо посветлело.

За время простоя подтянулись разведчики Гельфреда. Они вернулись в начало колонны и рассредоточились по всем трем ответвлениям.

– Почти пришли, – сказал Гельфред – серый, как сам рассвет.

– Представляете, что бы случилось, если бы нам пришлось на ходу сражаться? – спросил Майкл.

Никто не ответил.

Теперь, обезопасив фланги, они поехали рысью и достигли главной дороги, когда солнце взошло над раскинувшимся впереди городом. Оно позолотило сотню медных куполов, которые зажглись, как пожары; три тысячи монахов затянули гимны, ознаменовавшие начало нового дня, а четверть миллиона горожан проснулись, в очередной раз не ведая, что он готовит. Дорога была окружной, из тесаного камня, ее построили тысячу лет назад. Достаточно широкая, чтобы проехали шесть повозок, составленных в ряд, она тянулась вдоль стен девять миль от Вардариотских ворот на восточном берегу Морейского моря до Королевских ворот на северо-западной стороне кольца.

Войско прибыло в намеченный пункт, где дорога ныряла в низину. Вокруг на дальность полета стрелы не было ни кустика – лишь вдалеке виднелись одинокий огромный дуб и маленькая вилла.

Красному Рыцарю не понадобилось размещать войска – каждый отряд направился к своему месту, как они отработали за минувшую неделю дважды, и воины спешились.

Взявшись за руки, Красный Рыцарь, швея Мэг и Гельфред навели на войско чары, а после напустили на долину легкий наземный туман. При помощи Гармодия капитан поместил заклинание в темно-зеленый перидот – красивый камень, прихваченный у коробейника. Приличный драгоценный камень позволял сфокусировать сложное заклятие; кристалл вдобавок придавал ему устойчивость и этим продлевал действие.

Спустя полчаса Гельфред вернулся и поднял забрало.

– Милорд, позади никого. Они здесь не проходили.

Еще через двадцать минут над ними закружил черно-белый орел величиной с боевого коня.

Сэр Алкей подъехал к Красному Рыцарю.

– Милорд, эта птичка явилась по нашу душу. Ей ничего не видно сквозь вашу иллюзию, но наше местонахождение она выдаст любому морейцу.

Капитан вздохнул.

Объединившись с Гармодием, он извлек заклинание из камня. Затем осторожно переиначил его так, чтобы верхушка иллюзии приоткрылась.

Птица заметила их и снизилась.

Он замкнул заклинание и вернул его в камень.

– Это отбирает больше сил, чем полдня работы, – угрюмо посетовал он. – Со следующей напастью мы разберемся по старинке.

Пока все лошади шарахались от гигантской птицы, Алкей прочел донесение.

– Вардариоты идут, – сообщил он. – Они выступили прошлой ночью после полуночи. Вооружены и собраны в конный отряд у ворот Ареса.

– Что ж, мы свое дело сделали, – кивнул капитан. – Может быть, чересчур неприметно?

Его люди зашевелились. Взошло солнце, появились мухи. Лошади занервничали. Женщины, ехавшие в обозе, затеяли болтовню, и со стороны солдат до командования донесся негромкий гул.

Дэн Фейвор подъехал, когда городские монахи приступили к заутрене.

– Две тысячи человек, – доложил он радостно. – Меньше чем в миле отсюда.

Капитану не удалось скрыть вздох облегчения. Он печально улыбнулся.

– Конечно, нам все еще предстоит победить в бою, – напомнил он.

Морейские страдиоты прибыли ровным строем с мощным авангардом почти в шестьсот человек и сотней истриканских конных лучников. Они припозднились и двигались быстро. Основное войско держалось в нескольких сотнях ярдов позади: без малого две тысячи лошадей, никакой пехоты и никакого обоза. Не было и знамен, зато в середине войска могучие мужи держали на копьях две огромные иконы.

Капитан спешился и положил на камень свой перидот. Тоби вручил ему боевой молот и встал рядом, держа его шлем и копье.

– Если мы здесь надолго, мне понадобится соломенная шляпа, – сказал тот. Солнце припекало.

Морейцы ехали по дороге рысцой. Небольшие группы истриканцев то и дело отлучались на что-то взглянуть, но колонна спешила и двигалась по безопасной местности.

Когда вражеский авангард приблизился на расстояние полета стрелы, капитан поднял молот и опустил его точнехонько на перидот, который разлетелся на тысячу зеленых кусочков. Камень погиб, замысловатая иллюзия распалась, и те, кто был прикрыт заклинанием, приобрели хороший обзор.

Вокруг засвистали, и лучники натянули тетиву.

Отряд конных лучников, который отъехал от колонны для осмотра фермы, был встречен роем стрел от разведчиков Гельфреда. Уцелевшие выхватили из чехлов свои луки и привстали в стременах; выстрелив, они устремились к основному войску и на скаку продолжали рассылать стрелы назад, через конские крупы.

Бой не продлился и двух минут, когда Красный Рыцарь тоже привстал и взревел:

– По коням!

Большинство лучников уже приготовились встретить врага и сидели в седлах, как все тяжеловооруженные всадники, а пажи, передав первым и вторым лошадей, поспешили на поиск своих. Сказалась неопытность; старшие пажи очутились впереди отряда, новички – позади, а слева от центра. среди копейщиков сэра Алкея, воцарился хаос. Красному Рыцарю не было видно из-за чего. Не мог он и ждать.

– En avant! – крикнул он. – Вперед!

И все его войско тронулось с места тремя конными рядами: тяжеловооруженные всадники – впереди, а пажи – в тылу.

Морейский авангард рассыпался. Треть была выброшена из седла или убита, но дело свое они сделали: засада не затронула основного корпуса.

Войско Красного Рыцаря сомкнулось и двинулось рысцой, растянувшись почти на триста ярдов; воины с оруженосцами ехали впритык, едва не соприкасаясь ногами, закованными в сталь. Охотники и разведчики Гельфреда выстроились цепью справа, под углом к тылу основной колонны.

– Атакуйте меня, что ли, – пробормотал Красный Рыцарь под шлемом. Он получил преимущество неожиданности, но все же числом противник превосходил его втрое, и ему было нужно, чтобы враги потеряли выдержку.

Словно в ответ на этот вызов, иконы в центре вражеской колонны начали взмывать и опускаться, тогда как сама она весьма профессионально развертывалась, превращаясь в шеренгу. Отряды, отделяясь, разъезжались налево и направо.

Красный Рыцарь поднял копье.

– Стой! – гаркнул он.

Трубач выдал звук, подобный реву оленя в пору гона, – дважды, но люди знали, что от него ожидать. Войско остановилось. Воины начали строиться; середина уже спешивалась, фланги развертывались, отставшая левая часть центра подтягивалась.

Неопытному взгляду происходящее могло показаться сумбуром.

Том поднял забрало.

– Мы ж могли просто ударить, – сказал он.

Капитан пожал плечами. На уровне его ног Уилфул Убийца передавал коня сменщице Тоби, Нелл, которая зажимала в костлявом кулачке сразу по пять штук поводьев и выводила скакунов из шеренги. Уилфул взял лук, положил стрелу, огляделся по сторонам и крикнул:

– Готов!

Лошади покидали ряды.

Утренний ветерок разнес аналогичные возгласы.

Неприятельская шеренга почти сформировалась, а иконы двигались к центру.

– Они молодцы, чтоб их черти драли, – заметил Красный Рыцарь.

Уилфул Убийца покачал головой.

– Да, неплохо, но без пластинчатых доспехов и пехоты? Простомечта лучника.

Его ищущий взгляд нащупал Бента далеко справа, где главный лучник изготовился к стрельбе.

Уилфул вскинул свой лук; глянул на Калли на одном фланге и на Бента – на другом.

– Теперь поживее, ребята, – бросил он.

И они выстрелили.

Бой завершился вопиющим беспорядком.

Тяжелые стрелы поразили морейцев, и их атака захлебнулась, не успев толком начаться. Однако они были искушенными бойцами и, хотя прежде не сталкивались с таким слаженным обстрелом из длинных луков, имели хороших командиров и богатый опыт поражений и побед. Расколотая шеренга вышла из-под обстрела и построилась заново. У некоторых морейских страдиотов были истриканские луки, и они тоже ответили выстрелами.

– По коням! – скомандовал капитан. Сам он так и не спешивался. Он обратился к Плохишу Тому, который держался поблизости: – Теперь мы двинемся в лобовую атаку. Я хочу с этим покончить – ни к чему, чтобы ночью вся орава наступала нам на пятки.

Том осклабился и подал знак Ранальду. Тот выбросил кулак, показывая своим людям: пора.

Уилфул Убийца заколебался:

– Милорд, я бы сперва угостил их еще одной порцией гусиных перышек, а уж потом направил на них коня. Они не сломлены – взгляните сами.

Капитан понаблюдал за перестройкой неприятеля.

– Люди намного сложнее, чем порождения земель Диких, – сказал он. – И я хочу оставить в живых побольше. Мы убиваем солдат и налогоплательщиков наших хозяев.

Коневодам приходилось несладко, и крошка Нелл протиснулась ближе.

– Забери свою гребаную кобылу, – бросила она Уилфулу, который стоял подле коня капитана.

На этот раз подразделение сэра Алкея действовало слаженнее, и они вместе устремились вперед.

За сотню шагов до врага морейцы развернулись и поехали прочь, опасаясь нового ливня стрел.

– В атаку! – крикнул капитан.

После перехода с быстрой рысцы на галоп бывалый конь мог покрыть эту дистанцию в три приема. Тяжеловооруженные всадники сорвались с места. Трубач взял правильный тон, и зов полетел, повторяясь снова и снова, – очевидно, единственный сигнал, которым тот по-настоящему овладел.

Морейцы лишь через пятьдесят шагов поняли, что происходит.

Они были уязвимы для луков, не имели доспехов, а теперь их еще и в скорости превзошли.

Вся их дисциплина рухнула. Войсками, уже показавшими спину врагу, командовать практически невозможно; и втрое труднее – если враг атакует с намерением разить насмерть. В итоге, когда стратег осадил коня, развернул свой отряд и ринулся в контратаку прямо на копья Красного Рыцаря и Плохиша Тома, его облаченные в пурпур и багрянец страдиоты остались одни. Прочие рассеялись и, пригнувшись к холкам коней, помчались в дальние, безопасные холмы, на фермы или в город.

Схватили очень немногих. Через сотню шагов более громоздкие галлейские лошади начали выдыхаться, а через двести почти все перешли на легкий галоп.

Однако в центре рыцари сцепились с охраной вражеского генерала, и грохот поднялся такой, что стало слышно во дворце.

Стратег был коротышка в тяжелых пластинчатых доспехах, его руки и ноги обтягивала дубленая ярко-красная кожа, а лошадь защищали роговые пластины. Держа копье на галлейский манер, он прицелился в Красного Рыцаря, и тот в ответ опустил свое.

Стратег не собирался сходиться в рыцарском поединке: когда до удара осталось два шага, его копье пошло вниз, и он глубоко вонзил острие в жеребца Красного Рыцаря. Огромное создание погибло мгновенно, но не раньше, чем копье Красного Рыцаря поддело морейца за щит и выдернуло из седла. На землю рухнули все: лошади, рыцарь, стратег; вокруг стала шириться свалка, и поднялась пыль.

Плохиш Том сбил наземь трех морейцев подряд, продырявив их кожаные доспехи; на третьей жертве острие его копья увязло в кольчуге и пронзило все слои: кольчугу, кожу, льняной поддоспешник, плоть, ребра и легкие. Противник рухнул, как проткнутый каплун, увлекая за собой копье Тома, которое богатырю пришлось отпустить. Он уже разворачивал коня и обнажал меч, когда осознал, что капитана нигде не видно.

Тогда он снова направил коня в пылевое облако.

Красный Рыцарь медленно поднялся на одно колено и мучительно глотнул воздуха. Падение застало его врасплох, он вскрикнул, когда ударился о камень, и только броня спасла его от перелома таза или хребта. Меч пропал – ремень при падении расстегнулся.

Он сообразил, что кошель у него под ногой, а к нему приторочен круглый кинжал – нож, похожий на короткую железную пику. Красный Рыцарь зажал клинок в правой руке. Потом, оглядевшись через расколотое забрало, поискал меч. Его душила пыль, поднятая конями, которые проносились мимо во всех направлениях. В его распоряжении были считаные секунды: вокруг стучали копыта, и сотня бронированных ратников сражалась на мечах с лязгом, какой издает железная кухонная утварь.

Оттолкнувшись правой ногой, он выпрямился. Бедро пронзила ледяная боль.

Морейский стратег явился из пыли неотвратимо, как романтический злодей. В правой руке он держал тяжелый короткий меч, а в левой – видавший виды щит с красиво выписанной Девой Марией.

– Сдавайся! – крикнул Красный Рыцарь на высокой архаике.

Стратег остановился.

– Что? – опешил он.

– Твое войско разбито. Сдавайся.

Красный Рыцарь осторожно согнул бедро – так пробуют языком больной зуб. Хорошего было мало.

«Нет, я ничего не могу поделать».

«И на том спасибо, старик».

В нескольких шагах от него сэр Йоханнес зарубил одного из тех, кто нес иконы: он без устали размахивал длинным мечом, пока противник не поскользнулся и не получил клинком в незащищенное лицо.

– Ты варвар и еретик! – заорал стратег. – Я Михаил Цукес! Мои предки сражались с ирками и неверными, когда твои еще жили в соломенных хижинах и поклонялись идолам! Кому-кому, а тебе я не сдамся!

Красный Рыцарь вздохнул, шагнул вперед и принял стойку под названием «Все врата – из железа». Он скрестил запястья, правой рукой держа кинжал острием назад, а левой ухватившись за кончик. Клинок был полтора фута длиной, треугольный на срезе, снабженный стальными кольцами, которые аккуратно прикрыли сверху и снизу сомкнутый бронированный кулак, превратив кисть в цельную, без единой щелки стальную поверхность, готовую встретить клинок противника.

Пыль, поднятая бучей, оседала, и видимость улучшалась. Морейцы были разбиты наголову – разогнаны или, в центре, порублены. К стратегу подступало больше дюжины воинов Красного Рыцаря. Ему пришлось крикнуть, не снимая шлема, и получилось глухо:

– Стоять, где стоите!

Стратег огляделся, зарычал и прыгнул. Его увесистый меч пал, как молния…

…на скрещенные кисти Красного Рыцаря с кинжалом в качестве стальной перекладины. Проклиная раненое бедро, Красный Рыцарь с усилием подался вперед, на мгновение выпустил кинжал из левой руки, поймал клинок противника и резко крутанулся на месте. Нечаянно, внезапно хапнув воздух и споткнувшись, из-за чего стало ясно, какую боль причиняет ему бедро, он расцепил кисти и одним плавным движением вырвал у морейца меч, а ему самому сломал локоть.

Не щадя ни бедра, ни противника, Красный Рыцарь сделал очередной шаг. Держа врага за сломанную руку, он раскрутил его – впечатал в землю стопу между его ног и поверг врага наземь к своим, закованным в сталь.

– Сдавайся, – повторил Красный Рыцарь, задыхаясь от боли и всячески ее пряча.

– Сдаюсь, – выдохнул мореец.

Сэр Алкей занялся пленными, а лучники принялись грубо и деловито разорять морейский стан. Капитан дал им на это час, и никто не собирался оставлять после себя ни единого серебряного сольди. Сундуки вытряхнули, одежду распороли, палатки повалили.

Сэр Алкей заблаговременно уведомил капитана, что находившиеся в лагере женщины были, скорее всего, женами страдиотов, а не потаскухами. Ратники, которыми командовала Изюминка, окружили их и свели в загон, где морейцы держали запасных лошадей. Если женщины и расценили это как милосердное избавление от насилия и лютой смерти, то благодарности не выразили. Наоборот: они вопили, галдели и бранились. К счастью, лишь очень немногие воины владели архаикой.

Войско захватило все подводы и вьючных животных.

Капитан оказался едва ли не единственным, кого ранили. Он стиснул зубы, превозмогая боль; впитал яркий солнечный свет и пропустил его через новоприобретенные лекарские заклинания в попытке залечить травму, но либо он делал что-то неправильно, либо его состояние ухудшалось.

– Я-то поверил – вот она, славная битва, хотя и день никудышный, – посетовал Плохиш Том. – А зрелище вышло жалкое. Лучше уж мне вернуться и продолжить воевать с Дикими.

– Том, нас же втрое превосходили числом. Чего тебе надо? Мы застигли их врасплох. Вряд ли нам еще раз так повезет.

Капитан поморщился.

– Он ткнул копьем в твоего коня? Умно, – усмехнулся Том. – А грохнулся ты скверно. Не был к такому готов.

– Это было совершенно не по рыцарскому закону, – сказал Майкл. – Вот, я добыл вина, и оно поистине недурное.

– Да у тебя, мне сдается, законы немного другие, – заметил Том.

– Что, обязательно было нужно ломать ему руку? – спросил Майкл.

– Он собирался меня убить, – сказал капитан.

Том рассмеялся.

Когда час прошел, войско двинулось на запад в обход стен, сопровождаемое сотней пленных и двадцатью новыми подводами. А следом летели только проклятия тысячи вдруг оказавшихся не у дел и обездоленных женщин.

Дорога была превосходная, но еще не закончился день, когда войско увидело основную армию герцога Фракейского, которая выстроилась перед воротами Ареса в боевом порядке. Морейцы ждали чего-то подобного, и, когда в миле от них над невысоким хребтом, что выходил на древнее поле, показался передовой отряд Красного Рыцаря, морейская армия подалась назад, не позволяя обойти себя с флангов.

Ряды морейцев были втрое длиннее и глубже. У герцога Фракейского имелось четыре неплохих пехотных отряда – в доспехах, с длинными копьями, с лучниками в пятом и шестом рядах; все они расположились в центре. Слева у него стояли дюжие тяжеловооруженные воины, похожие на альбанцев, а справа – страдиоты, подпираемые с правого фланга истриканцами.

Истриканский отряд деспота растекался все дальше вправо по траве бескрайнего, как могло показаться, поля Ареса, галопом огибая фланг войска Красного Рыцаря. Оно же в ответ построилось узким прямоугольником с обозом в центре.

– Я чую их магистра, – сказал капитан, ни к кому конкретно не обращаясь.

Подъехал сэр Йоханнес.

– Мы должны отступить и защитить наш фланг, – сказал он.

– Надо угостить их ясеневыми стрелами, а после – атаковать, – возразил сэр Томас.

Капитан поднялся в стременах, и бедро протестующе взвыло. Его уродливый позаимствованный конь вообразил, будто волен избавиться от нежеланного седока, и подскочил на всех четырех, но капитан его свирепо осадил.

Сэр Йоханнес кашлянул.

– Командир, люди устали, у нас сегодня уже был бой, а враг и числом нас превосходит, и обучен, да и вооружен лучше. Я, соответственно, предлагаю…

– К хренам собачьим, – сплюнул Том. – Мы с ними справимся. Йоханнес прищурился.

– Том, ты не настолько умен, как считаешь. Это глупость. Может быть, мы и победим. Положим уйму наших ребят в пыли – и ради чего?

– Вардариоты врежутся в его фланг – и готово, кампания выиграна, – сказал капитан.

– Или не врежутся, и нас выпотрошат. Кому какое дело? Нам заплатят и так, и так. Христос распятый – мы же наемники! Что на вас такое нашло? Сейчас отступим, а завтра прогоним его при подмоге с флангов этих наших как-их-там-звать.

Капитан взглянул на него как на пустое место.

– Мы прикроем фланги фургонами. Выступайте.

– Тебе, спесивый щенок, просто хочется похвастать двумя победами за день. А люди погибнут за твою… твою… – Йоханнеса распирало от праведной ярости профессионала.

– Он недоумок, это правильно сказано! – хохотнул Том. – Но держи свое мнение при себе, малыш. Нам предстоит бой.

– Смотрите! – вскричал деспот. Он вытянулся над холкой коня и показал на врагов. – Он захватил обе наши иконы! Цукес нас предал!

За свою боевую карьеру герцог не выиграл всех битв, но почуял неладное. Он привстал в стременах.

– Вздор! И произносить подобное вслух не делает тебе чести.

Он поднял руку козырьком и посмотрел на сверкающие сталью ряды своих новых противников. Вардариоты покамест оставались надежно укрытыми за городскими воротами.

Магистр начал стягивать силы. Эманации покрылись рябью и напряглись. Он был не единственным магом на поле битвы, а рана, полученная от главного императорского шпиона и телохранителя, отвлекала его и ослабляла чары.

– С ними могучий маг, – процедил он. – Боже, милорд, их двое! – Он запыхтел, как после долгого бега. – Нет, четверо. Может быть, пять! Во имя Парфенос-Девы, милорд!

– Он победил Цукеса, и у него есть другое войско. Это не все его копья, он кое-чего не показывает, – отозвался герцог. – Тем не менее он варвар, а мы – нет. Давайте его подвинем!

Он махнул своим знаменосцам. Трубачи вскинули туровы рога, и раздавшийся звук был подобен реву порождений земель Диких.

Морейская армия двинулась в наступление. Ее состав производил сильное впечатление: наемные рыцари – слева, пять крупных отрядов пехоты – в центре и герцог со страдиотами – справа, а сзади в нескольких сотнях ярдов шла тонкая вторая шеренга: в основном захудалая конница и охрана, но это был какой-никакой, а все-таки второй ряд.

Армия была невелика, и герцог воспользовался возможностью произнести короткую речь, а потому выехал к центру, откинул верхнюю часть стального шлема и приподнялся в стременах.

– Соратники! – прогремел он. – Эти чужеземцы не лучше варваров, которые пришли забрать наше добро и дочерей, а нас превратить в рабов, когда лордами были наши отцы! Этот наемник держится только на своей самоуверенности! С нами Бог! Ступайте же с Богом!

Войско взревело. Копейщики, находившиеся по центру, – ветераны, служившие герцогу с первых дней его правления, – воздели на копьях позолоченные шлемы и проскандировали его имя, величая императором.

Легким галопом герцог Андроник вернулся к своему небольшому штабу и подал знак сыну.

– Мы перекроем ему оба фланга. Позаботься, чтобы твои истриканцы занялись левым, а мои гетайры его прикончат.

Златовласый Деметрий браво отсалютовал.

– Как прикажешь, отец! – вскричал он воодушевленно и поехал направо.

Кронмир удобно устроился на своей лошади и наблюдал за далекими городскими воротами.

– Мне кажется, он ждет подмогу, – сказал он.

– Он просто самонадеян. Галлейцы, альбанцы – я побивал и тех, и других, – мрачно улыбнулся герцог. – Это сильно смахивает на гордыню. Но с Божьей помощью…

Он обратил взор к западу, на своего неприятеля.

Вражеский обоз катил вперед.

По мере наблюдения герцог, пустивший лошадь тем же темпом, в котором его копейщики топтали траву, увидел, как неприятельский обоз разделился надвое. Где-то в середине случилась неразбериха, и он усмехнулся.

Враг спешивался. Однако его трубный зов звучал нестройно, и люди по краям шеренги не понимали, что делать. До них еще оставалось триста шагов, и герцог Андроник смотрел на своих воинов, которые атаковали варваров как по учебнику. Наемные рыцари смещались влево, целенаправленно улучшая свою фланговую позицию и отрезая неприятеля от ворот. Сэр Бесканон знал свое дело.

Справа старательно поддерживал строй сын герцога. Деметрий не собирался его растягивать до начала схватки. Варвары видели не дальше своего носа и замечали только непосредственную угрозу.

Двести семьдесят пять шагов. Захват его вернейшего из приближенных и двух боевых икон раздражал, но Андроник рассчитывал выручить их до заката. Солнце начинало садиться, и если бой продлится дольше часа, оно будет светить его людям в глаза. Мелочь, но из тех, что учитывают имперские военачальники.

Последние варвары спешились. Он поневоле восхитился дисциплинированностью их коневодов и выругался из-за того, что варварам хватило средств посадить в седло каждого, тогда как империя еле наскребла денег на несколько сотен профессиональных кавалеристов.

Неприятельские пехотинцы были лучниками. Он предвидел это, но все же слегка удивился плотности первого залпа, особенно с учетом дистанции.

Люди попадали.

Войско Андроника невозмутимо шагало вперед, а он пытался осознать случившееся. Его бронированная пехота полегла.

Второй, третий и четвертый залпы ударили так дружно, что герцог сбился со счета. Центр поколебался – замедлил шаг, и строй просел.

Сэр Кристос, лучший рыцарь герцога, выбился вперед, заработал две стрелы в тяжелый щит и все же сумел поднять меч.

– Вперед, соратники! – призвал он высоким, певучим голосом, и пехота ринулась в атаку, забыв о минутном замешательстве.

– Вот теперь я вижу армию, – удовлетворенно заметил Плохиш Том. – Правда, здорово, что ирки так не реагируют?

Лучники, стоявшие на три лошадиных корпуса впереди Тома, ворчали и посылали стрелы со всей возможной скоростью, а имперская пехота поглощала их залпы щитами. Некоторые попадали, но огромные круглые щиты были в три доски толщиной и укреплены бронзой и кожей; скрывались же за ними амбалы в тяжелых кольчугах или чешуйчатой броне, и наступать они продолжали – уже приблизились настолько, что лучники различали их лица.

Капитан посмотрел направо, и выяснилось, что никто не прикрыл фургонами его фланг – возницы, ударившись в панику, сбились в клубок.

И не успел он отвести взгляд, как швея Мэг вскочила на фургон и принялась орать на окружавших ее мужчин. Она сотворила нечто герметическое: он ощутил странную пустоту, которую чародеи всегда улавливают перед очередным заклинанием, а после увидел, что фургон застыл на месте, а лошади задрожали, как лютневые струны.

Он пожелал ей удачи, но, что бы она ни делала, уже было поздно, ибо на фланг нацелились пятьсот неприятельских рыцарей.

«Она расходует пропасть энергии и привлекает внимание вражеского магистра».

«Заткнись, Гармодий! – Капитан взялся за голову. – Если мне сделается от тебя дурно, то мы пропали!»

Он повернулся:

– Том, вперед! – И показал копьем.

Плохиш Том оскалился в своей безумной улыбке.

– За мной, ребята! – крикнул он. – И девчата! – добавил, так как увидел, должно быть, Изюминку. – Ха! Живо построились клином!

Вокруг капитана собралась треть его войска: сэр Гэвин, сэр Майкл, сэр Алкей, Ранальд, все горцы.

– Вперед! – гаркнул капитан.

Через мгновение он остался один за строем лучников; клин Тома приобретал очертания, а Мэг все еще кричала на обозников и обозниц.

Бедро болело.

Не обращаясь ни к кому конкретно, он высказался:

– Просрал я это дело.

Сдав назад, он развернул скакуна, чтобы взглянуть налево. Фургоны там худо-бедно построились, и Бент уже прикрыл ими оконечность шеренги, а возничие выпрягали и сковывали лошадей. Было видно, что это занятие им знакомо, но недостаточно.

Он взглянул на морейскую пехоту, которая надвигалась стеной. В ней были бреши, и в целом она чуть смахивала на колышущийся флаг. Будь у него еще сотня воинов, он…

– Гельфред! – позвал он. – Объедь-ка Томов клин и сделай, что сможешь.

Разведчики Гельфреда, стоявшие далеко позади отряда, составляли весь имевшийся у него резерв. Остальные ратники и оруженосцы спешились вместе с лучниками.

Слева же впереди набухали чары. Он чувствовал, что заклинания исходят от кого-то по-настоящему могучего…

«Гармодий…»

«Я знал, что понадоблюсь».

Какие бы чары ни наводил враг, они косили траву, приближаясь к лучникам. Люди дрогнули, а потом огромная коса взмыла вверх, как будто ее и не было. Несколько человек слева почувствовали, как их колени обдало ледяным холодом. Они прицелились и выстрелили.

Гармодий собрал энергию. У них с Красным Рыцарем была общая проблема: они переплелись в причудливом сплаве привычки и эфирной подготовки, который открывал доступ к чарам, и стали не двумя магами с двумя арсеналами чар, а двумя магами, зависящими от энергетических затрат друг друга.

Капитан увидел, как большая часть его чар прошуршала по скошенной траве и врезалась в середину строя вражеских пехотинцев. Людей охватило пламя. Один сбился с пути, крича во весь голос, – жуткая пародия на человека.

Очередной рой стрел со свистом впился в наступающих.

Те не остановились.

Герцог Андроник видел, как его войско обходит вражеское, но от него не укрылась и стена, которую наемники выстроили из фургонов. Он повернулся к своему личному защитнику – сэру Стефаносу:

– Скачи к моему сыну и передай, чтобы объехал их фланг подальше.

Сэр Стефанос отсалютовал и пустил коня галопом.

Вдали, ближе к городу, перешли на рысцу люди сэра Бесканона.

Андроник начал выискивать точку для смертельного удара.

– Гетайры, сомкнуть ряды! – крикнул он.

Капитан спешился подле стоявших со штандартом сэра Милуса и сэра Йоханнеса. Забрало у сэра Йоханнеса оставалось поднятым, хотя неприятель находился уже в пятидесяти шагах.

– Мы чересчур растянулись, и вы были правы, – сказал капитан своему старшему офицеру.

Сэр Йоханнес посмотрел на него с нескрываемым отвращением, на миг напомнив отца с его презрительным отношением.

Капитан был уязвлен этим.

– Еще три разочка! – проревел Калли.

Последние три залпа причинили больший ущерб, чем все предыдущие. Правду сказать, капитан ни разу не видел, как его лучники разят противника буквально в упор.

На таком расстоянии стрелы прошили щиты и тела. Пробили легкие шлемы. Пронзили роговые пластины. И шкуры виверн.

После каждого залпа замертво падала сотня бывалых морейских бойцов-ветеранов, которые прослужили по десять-пятнадцать лет. Герцог Фракейский лишился своих лучших людей.

Два центральных отряда пехоты смешались и были рассеяны.

На флангах копейщики пригнули головы и пробежали несколько оставшихся шагов сквозь колючий шквал стрел.

Герцог Андроник не верил глазам, взирая на разброд в рядах его отборных ветеранов. Он находился на правом крыле и видел не все, а потому не мог оценить плотность обстрела – только результат, развал его центра.

Он командовал этими людьми еще в свою бытность младшим центурионом. Бросив телохранителя, он устремился к ним, въехал в гущу войска.

– Ко мне! Ко мне, мои соратники! – взревел он, и они подчинились. Они развернулись и подняли головы – его люди плакали от стыда. Герцог Андроник взглянул на линию атаки и увидел, как мало их уцелело.

– Христос Пантократор, – проговорил он.

Сэр Кристос, облаченный в галлейскую броню и кольчугу, да на хорошем коне, получил в этого коня шесть стрел и две – в нагрудную пластину. На глазах у Андроника его скакун взбрыкнул, рухнул, и рыцарь поднялся не сразу.

Варвары не замедлили атаковать из своего центра, где так отличились их лучники.

– В атаку! – вскричал капитан.

Он ринулся вперед, вскинув меч. Йоханнес что-то крикнул, но капитан узрел путь к спасению, а лучники побросали луки и обнажили мечи. Спешившиеся тяжеловооруженные всадники пошли в наступление, капитан же побежал налево. Те враги, что мельтешили перед ним, не представляли сиюминутной опасности.

Фланг, сомкнувший щиты, застиг неприятельских пехотинцев врасплох, а потом наступил хаос.

Забыв о болящем бедре, Красный Рыцарь врезался во вражеский отряд сбоку. Он сшиб наземь первого же попавшегося врага, свирепо пнул его бронированной ногой, наступил на щит и сломал воину руку, после чего ткнул мечом следующего. Клинок вонзился между пластин, в обход щита, а Красному Рыцарю помешало развернуться собственное длинное копье. Он получил удар копьем в голову, крутанулся на месте и рухнул.

От шлема пошел звон. Красный Рыцарь начал подниматься. Он ухватился за древко левой рукой, дернул, тупо рубанул, и его клинок соскользнул со шлема противника. Тогда капитан шагнул вперед и раскрошил ему лицо эфесом. Справа сэр Йоханнес расчищал пространство боевым молотом. Длинная Лапища обрубал руки, сжимавшие копья, а сэр Милус орудовал войсковым знаменем, защищаясь от ударов и одновременно разя неприятеля жезлом. Калли блокировал копейщика, а Уилфул Убийца пронзил того поясным мечом. Канни упал после удара копьем в мясистую часть бедра; Большой Пол умер с наконечником в горле, а Джон Ле Бэйлли наступил на труп и погрузил в череп его убийцы лезвие боевого топора… Так они наседали, и вражеская пехота попятилась.

Лучники Бента и ратники сэра Джорджа Брювса атаковали и рассеяли копейщиков.

– Стоять! Стоять! – взревел сэр Йоханнес, когда Красный Рыцарь упал, задыхаясь, на левое колено – бедро ему отказало.

Они изрядно удалились от фургонов и всего в сотне шагов увидели штандарт вражеского полководца. Тот стягивал остатки своего разбитого центра. Красный Рыцарь огляделся по сторонам, но сэр Йоханнес уже гнал победителей обратно на свои позиции, бросая мертвых и раненых вперемешку с неприятельскими.

Капитан кое-как встал, подобрал брошенное копье и, превратив его в костыль, захромал туда же. Оглянувшись, увидел, что вражеские рыцари пошли в атаку на его обнаженный правый фланг.

А Гармодий возобновил ворожбу, и Красный Рыцарь чуть не ослеп от пульсирующей головной боли.

Андроник, видя, что его атака захлебнулась, уподобился фермеру, для которого ненастье – дело знакомое. Понурив голову, он продолжил собирать своих воинов. Справа ему был виден сын, обходивший фургоны по широкой дуге. Слева пошли в наступление его собственные наемники.

Но сын чересчур удалялся. Его истриканцы, которые, должно быть, убоялись стрел, отъехали почти на пол-лиги по высокой траве и только начали делать крюк, обходя врага с фланга.

– Держитесь, друзья мои! – проревел Андроник. – Держитесь! Нас еще не сломили!

Он поискал глазами магистра, но тот остался в сотнях шагов с его страдиотами. «Да сделай же что-нибудь!» – взмолился мысленно Андроник.

В эфирных пределах вечерними светляками носились сгустки энергии. И гасли. Аэскепилес пропустил один удар по драгоценной герцогской пехоте, но он не мог быть всюду, а отводить атаку издалека намного труднее, чем вблизи.

Противник был ловок, коварен, и после многих неудачных попыток врезать ему Аэскепилесу пришлось признать, что он имеет дело с равным себе. Он подготовил многоуровневую атаку, бормоча успокаивающее заклинание и одновременно используя одно из колец на левой руке для удара, как он надеялся, решающего.

И в этот миг между запуском и действием второй неприятельский маг нарисовался опять. Он наложил какое-то сложное заклятие – Аэскепилес не сумел его прочесть, но могущество чародея вынудило его снова изменить тактику.

Самозащита неизменно была для него главным. Аэскепилес поднял слоистый щит и рассеял, обесточил свои же мудреные наступательные чары.

Острием клина был Плохиш Том; позади него поспешно построились почти шестьдесят рыцарей и ратников: двое во втором ряду, трое – в третьем и так далее. Том ухмыльнулся при виде того, как вражеские рыцари опустили копья и двинулись вперед сначала рысцой, а затем легким галопом.

– Уже больше похоже на дело, – сказал он и пришпорил коня.

Клин выдвинулся из-за смешения фургонов, где Мэг старалась навести порядок в толчее лошадей и волов. Плохиш Том повернул на восток, навстречу атакующим рыцарям. Земля задрожала.

Вражеским рыцарям пришлось круто развернуться перед лицом этой нежданной опасности, и их рыхлый строй начал распадаться.

Правофланговые лучники дали по врагу несколько залпов, и тяжелые стрелы, прорвавшись сквозь строй, вонзились в незащищенные конские крупы. Тогда Том опустил копье, пригнул голову, и мир для него сузился до копейного острия и человека в красном и золотом, которого он назначил мишенью. Он взревел, когда копье сразило противника, а конь рухнул на сторону; Том выдернул копье, запутавшееся в кишках, и выхватил боевой топор, уклоняясь от нацеленной пики. Топор ударил, затем взлетел, прикрывая его от очередного древка, и вот уже Том углубился в гущу противников, оказавшись вне досягаемости копий. Топор врубился в толпу, а боевой клич, раздавшийся из-под лицевой пластины, сгустился до осязаемости. Привстав в стременах, Том огорошил рыцаря сокрушительным ударом сверху, от которого шлем раскололся по швам, а мозги брызнули, как сок из спелой дыни. Том ликующе заревел, и его безумный хохот слился со звонким боевым кличем. Позади лучшие соратники из его войска сокрушили неприятельский центр, проделав в нем брешь такую же широкую, как и наступающий клин, а потом клин раскрылся стальным бутоном, и вражеские рыцари, зажатые между стеной из фургонов и сумасшедшим воином с топором, сочли лучшей доблестью отступление.

Мэг, стоявшая на фургоне, следила за неприятельской атакой. Единым заклятием она попыталась подчинить своей воле всех лошадей, но потеряла нить, а потом узрела спасение, ибо конный резерв ее однополчан бросился на превосходящие силы противника. Земля затряслась. Возничие попрятались под фургоны, а лошади стали пятиться, лягаться и кусать друг дружку; фургон перевернулся, вызвав панику с обеих сторон, а где-то закричал мальчишка.

Откуда-то из эфира знакомый голос велел ей канализировать энергию, и она подчинилась еще до того, как сообразила: но ведь Гармодий мертв!

– Выставляй свои условия, – прорычал Йоханнес. – Сейчас, пока мы их жалим.

Доспехи Красного Рыцаря были покрыты пылью, а красное сюрко – грязью, и он получил несколько ощутимых ранений. Бедро, похоже, сломано не было, но с ним творилось что-то очень и очень скверное, и сесть в седло капитан не мог. Он смотрел на герцога Андроника, который терпеливо собирал своих людей.

Зато хорошо справился Том – он не только остановил, но и разбил неприятельских рыцарей.

Красный Рыцарь посмотрел налево и различил среди трав вдали фланговые силы врага.

– В следующий раз он нас выпотрошит. – Сэр Йоханнес поднял забрало, задыхаясь на каждом слове. – Клянусь святым Георгием, капитан. Может быть, он и не сунется. Но нам не остановить еще одну такую атаку.

Красный Рыцарь взглянул на своего наставника в искусстве войны и заставил себя подойти к коню.

– Придется. Тебе и нам. Каких бы я нынче ни наделал ошибок, войско выстояло. Мы обязаны победить. Держитесь.

Йоханнес сплюнул.

Калли рассматривал свой лук.

– Осталось шестнадцать стрел, капитан, – доложил он.

Красный Рыцарь оглядел своего безобразного жеребца, а затем отчаянно, неуклюже оттолкнувшись левой ногой, кое-как ухитрился перебросить через седло правую. Конь не забунтовал. Выждав секунду и перетерпев ужасную боль, капитан устроился удобнее и вставил правую ступню в стремя. Сел.

– Командуй, Йоханнес. Я поеду за вардариотами. Не оплошай! – Он вымученно улыбнулся. – Это все, о чем я прошу.

Герцог заново выстроил пехотинцев, его люди подобрали брошенные щиты и вооружились. Вражеские лучники стояли в грозной тишине с уже наложенными стрелами, но не стреляли.

Герцог смотрел, как выстраиваются остатки наемного рыцарского войска, но знал, что больше они в наступление не пойдут. Им не заплатили, и они были в лучшем случае ненадежны. По истоптанной траве к нему ехал сэр Бесканон.

Взглянув в другую сторону, Андроник увидел Аэскепилеса, который с пепельным лицом занимался чем-то похожим на бой с тенью. Герцог с отвращением отвернулся.

Рядом появился сэр Кристос. Он погрозил городу кулаком.

– Полюбуйтесь! Неблагодарные глупцы!

Ворота Ареса распахнулись.

Из города на гнедых конях, одетые в алое, плотной колонной потянулись вардариоты.

От строя врагов отделился кто-то в красном. В сопровождении единственного соратника он устремился сквозь поздний, иссушенный солнцем день, оставляя за собой полоску пыли. Неизвестный встретился с выходившей из железных ворот колонной, и та поглотила его.

Имея при себе лишь трубача, Красный Рыцарь подъехал к предводителю вардариотов.

Истриканец с глубоко посаженными глазами и задубевшим под степными ветрами и солнцем лицом носил кафтан красного шелка, расшитый золотыми цветами и темно-бурым мехом. В руках он держал великолепно отлакированный роговой лук в футляре, который, казалось, был из чистого золота, и такую же, из золота и эмали, булаву, украшенную двуглавым орлом вороненой стали.

Истриканец улыбнулся, развернул коня, и они с Красным Рыцарем закружили, как две пичуги, затеявшие сложный брачный танец.

– Паршивый у тебя конь, – заметил истриканец. – Деньги есть?

– У тебя конь красивый. А деньги у меня есть. – Красный Рыцарь повернул своего позаимствованного боевого скакуна и поехал на собеседника, который поступил так же, и встретились они точно посередине.

– Ради и Влач наблюдали за вашей войнушкой со стен, – сказал коротышка. – Ты уже несколько часов как побил морейцев. Где ты был?

– Грабил, – ответил Красный Рыцарь. – А как иначе я тебе заплачу?

Истриканец фыркнул. Может быть, это был и смешок, но больше напомнило лай.

– Да будет тебе известно, Стальной Человек, что мы свое слово держим. Среди моих хавильдаров найдутся такие, кто оскорбится, если ты вообразишь, будто мы продаемся.

Красный Рыцарь поднял забрало.

– Я не предложил куплю-продажу. Я предложил покрыть расходы твоих лучников. Может, перейдем к делу? Я хочу вручить герцогу его задницу. А где был ты?

Истриканец ухмыльнулся.

– Сразу за воротами, любовался на вас. Вам нужно поучиться воевать. – Он грубо хохотнул. – Но твои люди охренеть какие смелые, да?

Он протянул руку, и воины обнялись, кистью к локтю. Вардариоты издали вопль, и это было совершенно не по-морейски.

– Зови меня Заком, – сказал истриканец.

– А меня капитаном, – ответил Красный Рыцарь.

Истриканец осклабился.

– Кап-тан? – переспросил он. – Странное имя. Ну ладно. Послушай, кап-тан. Ты хочешь, чтобы мы занялись нашими сородичами, которые увлеченно объезжают ваш фланг?

Красный Рыцарь привстал в стременах, всмотрелся в пыль и коротко кивнул:

– Да.

– Что, убить их? – уточнил истриканец. – Или переманить?

Капитан улыбнулся.

– Лето может выдаться хлопотным, Зак. Лучше перемани.

– Добро, – сказал Зак. – Слушай дальше, кап-тан. Вот мы их уберем – что ты сделаешь? У них могучий колдун.

«С этим не поспоришь», – подал голос Гармодий из Дворца воспоминаний Красного Рыцаря.

«Неужто он сильнее всемогущего Гармодия?»

«Не видел, что ли, как по твоим рыцарям лупила молния? Мне бы понадобились все твои силовые резервы».

– Я собираюсь подъехать на расстояние выстрела, напичкать его лошадей стрелами и вынудить отступить, благо теперь могу положиться на мои фланги. И буду благодарен за поддержку.

Красный Рыцарь отвесил поклон.

– Хорошо! – сказал маленький истриканец. – Я поеду в обход, убью гребаного Круллу, которого ненавижу, а потом обрушусь на северный фланг герцога, и пусть этот гребаный предатель сгниет в древнем ледяном аду моего народа. А ты позаботься о задолженности по нашему жалованью.

Он отсалютовал булавой и удивительно изящным движением коснулся тылом правой кисти лба.

– Круллу? – не понял Красный Рыцарь.

– Это зять моего кузена, строит из себя великого хана. Дело пустячное, не мешки таскать. – Коротышка улыбнулся, и в его глазах заплясали чертики. – Потом мы вернемся в город, и я, возможно, продам тебе коня. Доброго, не какую-нибудь клячу. По рукам?

– Конечно, – кивнул капитан.

Вардариоты снялись с места, как птичья стая, которая разом взлетает с дерева при виде хищника. Но это была стая львов, а не жертв.

Герцог Андроник увидел, как вардариоты сорвались и сперва перешли на галоп, уподобившись бурному речному потоку в тылу неприятеля, а затем полетели, словно стрела, пущенная из гибчайшего лука, на истриканцев его сына. Более легкая истриканская конница развернулась, как рыбий косяк, и задала стрекача, преследуемая по пятам облаченными в красное вардариотами.

– Сын гребаной шлюхи! – выдохнул он. – Маркос! Кристос! Ко мне! Кронмир! Возьмите своих бесполезных трюкачей и разыщите мне дорогу на северо-восток!

Он осадил коня.

Взревели туровы рога.

Кронмир повернул коня мордой в хвост герцогскому.

– Вы еще можете победить, – сказал он. – Если сейчас мы удалимся от города, то лишимся основной поддержки изнутри. И оставим… – Он огляделся. – Она выиграет за наш счет.

– Если я сегодня отступлю и ошибусь, то ничего не потеряю. А если сражусь и ошибусь, то потеряю все. Аэскепилес говорит, что у этого чужеземца есть могучий колдун. Он уже сразил Цукеса. Посмотрим, что принесет нам завтрашний день. – Герцог Андроник пожал плечами. – А что касается этой ведьмы, то пусть сгниет. Она хотела ударить нам в спину? Пусть!

Кронмир потеребил бороду.

– Боюсь, что она так и задумывала. Мы пытались ее убить, – произнес он тихо.

Не получив от герцога никакого ответа, Кронмир отсалютовал хлыстом и повел своих разведчиков на север, подальше от передовой.

До того как солнце просело еще на палец, подъехал Деметрий. Златовласый и в позолоченных доспехах, он прибыл в облаке пыли, окрашенной солнцем в красное.

– Мы отступаем? – выкрикнул он.

Герцог внезапно ощутил сильнейшую усталость.

– Не твоя забота, – сказал он.

Лицо сына исказилось. Кожа пошла красными и белыми пятнами, а челюсть выпятилась, как у малыша, у которого злой родитель отнял деревянную сабельку.

Но он с усилием взял себя в руки.

– Это будет на вашей совести, – только и сказал он.

– Правильно, мальчик. Как станешь герцогом или императором, тогда и будешь решать. А пока решаю я. И я говорю: пора убираться отсюда. – Андроник повернулся в седле. – Аэскепилес! Очнись, старик!

Магистр был сер; его запавшие глаза скрывались под тяжелыми веками, как будто он засыпал.

– Они перекрыли все мои чары, – пробормотал он.

Герцог встряхнул головой.

– Хватит потчевать меня этой чушью, Аэскепилес. Мне нужна мало-мальская помощь. Как насчет тумана?

Аэскепилес вздохнул.

– Это не чушь, милорд. Я сделал три попытки, и все они провалились. Деспот покачал белокурой головой.

– И почему мы никогда не видим этих неимоверных усилий? Аэскепилес поджал губы.

– Туман, – сказал он.

– Пресвятой Василий и вся небесная рать, – проговорил Ликос Дукас, знаменосец герцога и ветеран пятидесяти сражений. Он показал мечом.

Вардариоты ехали на великолепных чистокровных лошадях, а истриканцы герцога – на степных пони. И первые, с лучшей экипировкой, надвигались, как указал Дукас, на врага – смыкались вокруг него, забирали в клещи.

Наступил миг, когда обе силы встретились – взметнулась пыль, и показалось, что кони дружно остановились.

Затем пыль собралась в густое облако и скрыла происходящее.

Герцог Андроник сплюнул.

– У нас пятнадцать минут, потом они обойдут нас с фланга и отрежут от дома! Ликос, отправляй фургоны. Все, что можно спасти. Проклятье, Аэскепилес, дай же мне немного тумана! Убери с неба солнце! Пусть станет темно!

Деспот Деметрий прижал локоть к боку и повернулся в седле. Он был отличным наездником, и его тело, казалось, составляло с конем единое целое.

– Бегство – позор. Давайте сразимся!

Сэр Ликос оставил его слова без внимания и поехал к обозным фургонам.

Аэскепилес вошел в прохладную темноту своей базилики силы и подготовил сложное заклинание, переходя от колонны к колонне и выстраивая далекие звезды в своем тщательно упорядоченном небе. Охлаждение; приворот; увлажнение; сцепление, ослабление и придание сил.

Все это было чрезвычайно сложно, и Аэскепилесу нравилось выстраивать величественную систему поддержки, пока другая часть его деятельного ума вытягивала силу из посоха и лазуритового кольца. Его личный резерв еще оставался нетронутым.

«Сейчас он возобновит ворожбу, – сообщил из эфира Гармодий. – Мне бы не помешала помощь».

Вместо того чтобы отозваться немедленно, капитан пришпорил коня и легким галопом направил его к последнему приземистому холму на границе поля Ареса – настолько округлому, что он казался искусственным. Сэр Йоханнес и сэр Милус последовали за ним, а чуть впереди квадратный строй его воинов разомкнулся и вытянулся в шеренгу, расширив пространство еще на триста шагов. Фургоны, сбившиеся в кучу, остались слева и справа позади.

С этого холмика Красный Рыцарь различил справа городскую стену, а слева увидел поле Ареса целиком – лиги четыре. Он дал себе миг пропитаться благоговением, ибо находился на поле Ареса, а империя некогда была достаточно сильна, чтобы заполнить эту равнину солдатами.

Армия герцога, стоявшая ближе, снова выросла до половины его собственной и растянулась влево так, что неприятельский левый фланг простерся намного дальше его правого, если не принимать в расчет того, что в самой дали вражеского строя смешались истриканцы деспота и вардариоты, окутанные одним пылевым облаком.

«Он напускает туман», – сказал Гармодий.

«Останови его».

«Я могу применить твои небольшие резервы, если поделишься».

Плохиш Том собрал клин и вернулся к переднему строю. Теперь он ехал воплощением самой войны, из пасти огромного черного скакуна рвались клочья пены. Том вскинул окровавленный топор и отсалютовал. Затем указал на морейцев:

– Вот вам славное упражнение! Гляньте на них!

С его топора летели ржавые капли, а благоговейный тон говорил сам за себя. Герцогская кавалерия заезжала флангами и отступала. Это был красивый маневр. В неподвижном дневном воздухе прозвучали далекие трубы.

Красный Рыцарь скользнул в свой Дворец воспоминаний, распахнул дверь, и теплый зеленоватый бриз пронесся по черно-белому мраморному полу, смешиваясь с золотистыми лучами, которые просачивались сквозь галерею дальних окон. Возникла силовая дымка.

«Так-то лучше», – сказал Гармодий.

Дворец воспоминаний Красного Рыцаря был ему ни к чему, ибо он, без сомнения, прочно укоренился на собственном рабочем месте.

«Он сильнее тебя?»

«Нет, – буркнул Гармодий. – Но он осторожен, аккуратен и даровит. А мы с утра израсходовали потенциальную силу, как матрос, который швыряет на ветер золото. Потратили ее на прятки,форсирование реки и десяток других причуд…»

«Избавь меня от этого».

– Они хотят сбежать, – сказал Том.

– Пусть! – Сэр Йоханнес – редкий случай – улыбнулся. – Иисус Спаситель, мы чуть не лишились целого фронта. Всем будет лучше, если они уберутся. Правильно, капитан?

– Посмотрим, не удастся ли придержать их на месте, – ответил капитан. – Бегом – марш! Рысцой! – крикнул он.

Его новый трубач подал неразборчивый сигнал, но капралы услышали крик, и войско, уже снова рассевшееся по коням, рванулось вперед.

Позади Красного Рыцаря его новый паж, четырнадцатилетняя Нелл, вспорхнула на своего рослого пони и выругалась.

– Туды-сюды, туды-сюды! – возопила она с отроческим негодованием.

В пятистах шагах армия герцога разворачивалась в марширующие колонны. Маневр был сложен, выполнялся хорошо и все же проходил медленно. Люди начали оглядываться на катящуюся волну алого цвета и стали.

– Неужели нельзя просто их отпустить? – спросил Йоханнес.

Капитан покачал головой.

– Тогда нам придется воевать с ними всю зиму. А если разобьем их сейчас, то и делу конец. – Он приложил руку козырьком и гаркнул: – Вперед! Легким галопом! Выровнять строй!

И сам устремился вперед.

Герцог Андроник вздохнул так тяжко, что щеки раздулись пузырем и резко опали.

– Что же он такой настырный? – пробормотал он. – Аэскепилес!

– Смотрите, милорд, – отозвался магистр.

Он поднял руки, осторожно выстраивая в голове баланс сил.

От мокрой травы начал подниматься туман – сперва жгутиками, затем щупальцами.

– Я продолжаю говорить, что довольно одной атаки! Надо охватить их с флангов, и тогда они быстро покатятся к своим варварским очагам, – сказал Деметрий. – Отец, послушай Кронмира. Мы лишимся поддержки в городе…

– Христос Пантократор! – вспылил герцог. – Деметрий! Уйдешь последним, коли такой горячий!

Но как только туман начал сгущаться, на севере пришли в движение истриканцы, и под копытами их коней задрожала земля. Они вознамерились отрезать герцогу пути к отступлению. Его же первые обозные фургоны только тронулись с места.

– Маркос! Возьми последние тагмы и убери с дороги вардариотов! – приказал герцог и повернулся к сыну. – Не смей – повторяю, не смей – здесь погибнуть. Все, что я делаю, совершается ради тебя и твоих сыновей. Прикрой нас, а потом уезжай.

Туман курился, как дым.

А затем налетел ветер. Он дунул прямо в лицо со стороны неприятеля, неся с собой пыль и траву. Первый порыв был похож на выдох усталого путника, но второй оказался свирепым, как в зимнюю бурю.

Туман раскололся, словно стекло.

Неприятель спешивался. Деметрий огладил бороду.

– Они же слишком далеко, – проговорил он громко. – Как им удается…

– Посмотри на их коневодов, – сказал отец. – Было время, когда империя давала лошадь или мула каждому – всем пехотинцам, всем лучникам.

Чуть левее отступала колоннами их собственная пехота: плотным строем, со щитами внахлестку и высоко поднятыми копьями; на неожиданном ветру вдруг напряглись небольшие конические, похожие на флюгеры штандарты фракейского приграничья.

– Целься! – взревел Калли.

Лучшие лучники прикинули дистанцию на глаз и глумливо заулыбались.

Канди, самый тучный толстяк в войске, покачал головой.

– Да мне туда ни в жисть не попасть, – пробормотал он.

Однако хрюкнул и натянул тетиву до самого уха.

– Пли! – гаркнул Калли.

Несколько человек уже выстрелили: никто не в состоянии дольше пары секунд удерживать огромный боевой лук с натянутой тетивой.

Капитан, находившийся в двадцати шагах позади строя лучников, ощутил прилив энергии. Странно, даже в чем-то огорчительно быть наблюдателем и в то же время – участником тайной схватки.

Как только взвился рой стрел, порыв ветра, наведенный Гармодием, преодолел герметическую оборону врага.

Несомые мощным воздушным потоком, триста стрел прицельным градом обрушились на ближайший корпус отступавшей пехоты. Тяжелые, в четверть фунта, они пробили чешуйчатую броню и кожаные доспехи горцев. Сорок человек полегло…

Герцог не мог и представить такого ущерба от неприятельского залпа. Очередные потери – погибли его воины, его личные бывалые солдаты, ветераны десятка кампаний. По воплям раненых все, кто находился на поле, поняли, что враг палит с убийственной дистанции, а они со своими щитами показывают спину.

Герцогское воинство ударилось в панику.

Далеко справа, где сэр Бесканон частично собрал латиникон, наемные альбанцы, галлейцы и окситанцы дрогнули и дали деру, приникнув к холкам горемычных тяжеловесов.

Деметрий не стал распекать родителя. Он повернулся к магистру:

– Сделай же что-нибудь!

Аэскепилес глубоко вдохнул и взмахнул рукой.

Тонкий, почти прозрачный огненный ковер растекся от него по полю, покатившись к врагу, и за три удара сердца покрыл четыреста шагов.

Белое пламя нахлынуло на лучников приливной волной со скоростью галопирующей лошади.

– Держаться! Заряжай! – скомандовал Калли.

Большинство лучников подчинилось, но пара-тройка негодных уродов попятилась. Калли смотрел на огонь в надежде, что это иллюзия. И тот, подкатившись ближе и разделившись, будто разрезанный ножом, заструился в стороны вдоль позиций лучников.

Пламя не было полностью безобидно, поскольку напугало лошадей. Одного маленького пажа хватало только на то, чтобы содержать в порядке шестерку кобов, и лошади посильнее или позлее, когда на них покатилась огненная стена, пригнули головы, вырвали из рук пажа поводья и разбежались.

Нелл укусили; она упустила своенравного чалого скакуна капитана и гневно ударила его кулаком. Конь посмотрел удивленно, и она вновь завладела поводьями. Кляча Калли попыталась вырваться, встала на дыбы, и Нелл подбросило. Затем капитанский конь дернул головой, и девочка рухнула лицом в кровавую грязь. Поводьев Нелл не выпустила, и чалый коняга переволок ее через тело фракейца. Она взвизгнула, когда тот – еще не умерший – вскрикнул.

Тогда ее подтащил и поставил на ноги Длинная Лапища, самый приятный субъект среди лучников. Он улыбнулся ей и вернулся на передовую.

– Заряжай! – рявкнул Калли. – Пли! – крикнул он, когда позади них поднялся ветер.

Второй залп рассеялся, и уже больше стрел пропало зря. Лучники были потрясены огнем. Но свыше сотни стрел получили полную поддержку Гармодия, и они пали на центральную тагму страдиотов, морейских рыцарей в кольчугах, с копьями, луками и маленькими стальными щитами. Стреляли издали и сквозь кольчуги сразили немногих, зато их лошади пострадали серьезно, и скромный отряд будто взорвался, когда они бросились врассыпную.

Красный Рыцарь поднял руку и послал в источник вражеской магии плотный луч изумрудного света.

Аэскепилес воздел похожий на зеркало щит величиной с трех конников.

«Очень умно», – признал Гармодий и увернулся от отраженных чар.

Тагма атанатов была разбита, и к панике наемников подключились страдиоты. Андроник наблюдал за герметическим боем, как за детской игрой, где мяч летает туда-сюда, туда-сюда.

– Мои люди гибнут! – проревел он.

Аэскепилес копнул поглубже и навел чары, которые мигом раньше и сотворил. При дворе он устраивал диковинные показы и выставки, благо умел, когда хватало времени, обращаться с неодушевленными предметами. А ткань и дерево когда-то были одушевленными. Сработал он наспех, и колдовство явилось порождением чего-то глубинного, сокрытого внутри. Аэскепилес выпустил свое творение на волю.

Луки полопались со странным звуком, похожим на крик. Со всех сорвалась тетива. Лучникам покалечило лица, Калли едва не лишился глаза. Воины дрогнули. Несколько лучников упало.

– Спаси нас Христос! – вскричал Калли, основательно напуганный. Его лицо заливала кровь.

Гармодий принял власть над телом капитана и сотворил заклинание; перевел дыхание и повторил, безжалостно истощая хозяйские резервы, которые, как он отметил, с каждым днем увеличивались.

Из капитанской десницы вырвалось пламя. То был не луч, а огромный круглый сгусток чистого огня, который соткался в мгновение ока и с глухим ревом.

«Проклятье! – воскликнул капитан. – Уходим! Провались оно все!»

«Либо мы, либо он!» – пролаял Гармодий. Он удержал власть над телом Красного Рыцаря и отправил свое творение в полет.

Ужасный огненный шар поплыл медленно – по герметическим меркам. Заклинание внушало страх, его мощь приводила в оторопь. Аэскепилесу осталось только защищаться: изо всех сил он отбил сферу в северном направлении.

В ту же секунду он ощутил ее нематериальную природу, и волоски у него на шее встали дыбом.

Морок.

– Попался, – пробормотал Гармодий устами Красного Рыцаря и выщелкнул светящуюся горошину.

Аэскепилес сумел прикрыться, опустошив последний амулет и потайное, невидимое кольцо, но из седла его вынесло, а лошадь погибла эффектно. Магистр лишился чувств.

Однако вражеские лучники были спешены, их скакуны бесновались, а тетивы оказались испорчены. Обе армии пребывали в ужасе от обмена энергетическими ударами. Зрелище наполнило людей страхом, и если морейцы бросились к обозу, то воины Красного Рыцаря приросли к месту, не желая стронуться ни на шаг.

Гармодий полностью контролировал тело Красного Рыцаря. Он согнул его пальцы и вздохнул – маг почувствовал, что противник пришел в смятение, а сам он почти лишился потенциальной силы.

Он ощущал себя живым и смаковал это чувство. Дыша всей грудью, он смотрел, как враги обращаются в бегство.

Плохиш Том сверкнул на него глазами.

– Ну же! – сказал он. – Давай, старина! Мы еще их догоним!

Безумный горец хотел преследовать три тысячи морейцев двумя сотнями альбанских рыцарей.

«Не знаю, что будет, если я разобью эту статую, – проговорил Красный Рыцарь из глубины своего Дворца воспоминаний, – но хочется верить, что тебе придет конец и я верну свое тело».

«Неблагодарный щенок, я только что спас твое войско!» – ответил Гармодий, но все-таки вышел вон, вдохнув напоследок запах травы и лошадей.

Красный Рыцарь резко вернулся в чувство и увидел тех, кто собрался вокруг: Ранальда и Плохиша Тома, Майкла, Элисон – все напряглись в седлах и рвались в бой.

– Вперед! – приказал он.

Трубач, который тоже крутился рядом, подал сигнал. Первый звук получился похожим на гусиный гогот. Второй вышел чистым и был повторен.

– Ну ты и болван! – проревел капитан. – Вперед! В атаку! – призвал он и выехал дальше с воздетым копьем, чтобы его увидели все, но вред уже был нанесен. Смятение, наступившее в его рядах, мучительно затянулось.

Ко времени, когда копейщики пришли в движение, отступление начал последний отряд вражеских страдиотов, который находился в тысяче шагов. Вардариоты разгромили неприятельских истриканцев – а может быть, поглотили их; что же касалось корпуса альбанских наемников – латиникона, – то его разметало на все четыре стороны. Воины попросту сдавались.

На капитана обрушилась сильнейшая головная боль, но он сумел обратить на них внимание Плохиша Тома.

– Они похожи на людей, которым нужен новый хозяин.

– А ты похож на собачье дерьмо, – проговорил Ранальд, взяв его за плечо.

Красный Рыцарь позорнейше выругался, заставил себя сесть прямо и возглавить атаку.

Его рыцари со всей посильной скоростью ровным строем устремились вперед и погнали фракейцев по полю Ареса. Через милю езды по траве они соединились с одетыми в красное вардариотами и неспешно поехали плечом к плечу. Лучники позади них ловили разбежавшихся лошадей. Пажей бранили, но не особенно строго.

Калли с улыбкой забрал свою лошадь у Нелл.

– Вы чё, за капитаном не поедете? – спросила она у главного лучника. Калли и Длинная Лапища стояли подле своих скакунов, но в седла не садились.

Калли смерил ее взглядом.

– Слишком молода, чтобы указывать мне.

– Мы свое дело сделали, – кивнул Длинная Лапища.

Позади них над городом, на юго-западе, садилось во всем своем багряном великолепии солнце. Когда его огнем занялись золоченые крыши базилик, фракейской пехоте пришлось выбирать: либо развернуться и угодить в тупик, либо их настигнут при отходе. Пехотинцы находились на северном краю огромного поля. Они остановились между двумя низкими округлыми холмами, которые обозначали границу древнего поля брани.

Фракейцы развернулись, поснимали с плеч аспиды – большие круглые щиты, – надели шлемы, расставили ноги и приготовились дорого продать свою жизнь. Лучники, вставшие в пятом и шестом рядах, перенатянули луки, разошлись по кустам и навели на вардариотов немногочисленные длинные стрелы.

Красный Рыцарь взирал на это с усталой покорностью. Он разделил своих ратников на два отряда под командованием сэра Йоханнеса и сэра Милуса; оба построились широкими и глубокими клиньями.

Когда облаченные в алое истриканцы перешли на галоп, лучники опустошили два их седла. Но остальные доехали почти до самых вражеских копий, после чего выстрелили по их фаланге буквально в упор – и умчались обратно, переменяя ряды с проворством, которое говорило о богатом опыте и безупречной верховой езде. Пыль улеглась, темнота уже опускалась, а две дюжины фракейцев лежали ничком в траве – но неприятель мрачно сомкнул ряды. И отступил.

Красный Рыцарь поманил к себе графа Зака.

– Я могу и повторить, – сказал тот. – Но эти фракейцы – крепкие орешки. Они вряд ли сломаются.

– Днем мы бы их одолели за час, – заметил Красный Рыцарь. – Но сейчас не день, и ничего не получится. Пусть уходят. Я не пожертвую ни одним ратником ради этой победы. И это всего-навсего пехота. Его рыцари ушли.

– Ты говоришь как сэр Йоханнес, – рассмеялась Изюминка.

– Тебе нужно научиться думать как морейцы, – сказал сэр Алкей. – Пехота – костяк его армии. А кавалерия – не «рыцари», а солдаты.

Красный Рыцарь поскреб двухдневную щетину.

– Идемте взглянем, не нашел ли Калли, чем заменить тетиву. – Он обратился к Заку: – По-твоему, лучше их атаковать?

Зак посмотрел вслед пехоте, которая отступала в сгущавшихся сумерках.

– Нет. Это глупо, – ответил он. – Вернемся в город. Ты мне заплатишь, я продам тебе коня. Мы выпьем.

Красный Рыцарь окинул взглядом своих офицеров. Он сохранил легковесный тон, хотя от усталости и тайной войны с Гармодием ему даже думать было трудно.

– По-моему, мы дошли до нужного места, – выдавил он.

Взирая на фракейцев, Плохиш Том потряс топором, а после метнул свое оружие в их сторону и, словно лев, которого лишили добычи, взревел:

– Лакланы за Э!

Он круто развернулся к своему капитану.

– Я хочу драться! Пусть Христос отправит их души в ад…

Капитан отмахнулся от Лаклана сквозь пелену усталости.

– Присмотри за кузеном, – бросил он.

Солнце уже скрылось за горизонтом, когда Красный Рыцарь вошел в ворота Ареса во главе своего войска. Рядом ехал сэр Гэвин, сзади – половина его ратников, дальше все лучники с пажами, а следом остальные воины; шествие замыкали фургоны, где сидели женщины, и, наконец, Длинная Лапища и дюжина ветеранов с Гельфредом и разведчиками. Их приветствовали морейцы, стоявшие у ворот и вдали, на площади.

Вроде как.

Ликование было фальшивым. Многие просто молча наблюдали за их проездом, а когда процессия миновала ворота, зазвучало и недовольство.

Ворота охраняла стража, которая была вооружена топорами с длинными рукоятями и в напряженном молчании следила за продвижением наемников.

– Тебя оценивают, брат, – обронил Гэвин.

– Я знавал лучшие дни. Это бедро меня доконает. Надо было прикончить герцога, будь он трижды проклят. – Красный Рыцарь смерил взглядом пару морейцев, которые смотрели на него с откровенным презрением. – А эти люди не любят нас за то, что мы спасли их от осады и голода.

На самом деле он видел только размытые пятна.

Плохиш Том, который ехал в следующем ряду, харкнул и сплюнул. Сэр Милус пришпорил коня, отделился от колонны и приблизился к тем двоим местным.

– Увидели что-нибудь любопытное, господа? – осведомился он.

Оба смотрели на него как на пустое место.

Сэр Милус тронул мечом одного за плечо:

– Скажи, что смешного ты видишь, и посмеемся вместе.

Красный Рыцарь придержал коня.

– Хватит! – крикнул он.

Милус развернул своего скакуна, выказывая нежелание каждым дюймом шести футов стали, а местные гадко улыбнулись за его спиной.

– Они издеваются, – пожаловался он.

– Да, – вздохнул Красный Рыцарь. – А нам, пока платят, будет начхать на их отношение.

Изюминка, ехавшая во втором ряду второго отряда, при виде очередной базилики не выдержала:

– Святые угодники! Я имею в виду их всех – наверное, тут поставлены церкви для каждого, кто поминается в святцах.

– Я и понятия не имел, – покачал головой сэр Майкл, взирая на бронзовое изваяние какого-то воина. Ему не удавалось определить, какого именно, но качество было высочайшим – статуя казалась живой. Мускулатура… страдальческая напряженность…

– Не глазей, как деревенщина, – буркнул сэр Йоханнес, но потом улыбнулся Майклу. – Я-то думал, что уж ты-то здесь побывал.

– Ни разу не был, – выдохнул сэр Майкл. – Тут даже пахнет замечательно.

– Потому что есть водопровод, – кивнул сэр Йоханнес. – Сохранился с былых времен. Видишь вон те огромные мосты? Я забыл, как они называются, но вода бежит по ним с холмов прямо в город. В иных домах повернешь краник, и потечет питьевая. А дерьмо сливается в трубы – р-раз, и нету. По крайней мере, в домах приличных.

Майкл подался вперед.

– Ты уже здесь бывал, – сказал он.

Йоханнес кивнул на круп своего огромного боевого коня.

– О да. Больше десяти лет тому назад. Я прослужил здесь два года. Платили хорошо. Воевал не особо много. Все больше стоял на сквозняке и слушал песнопения церковников.

Ранальд без устали вертел головой.

– Колоссально!

Сэр Джордж Брювс поймал розу, которую бросила с балкона молодая женщина, и сунул за ухо.

– Так красиво, – пояснил он, запоминая высокий дом с красными дверями.

Улица тянулась и тянулась; когда же рыцари поднялись на центральные холмы, всем стало ясно, что город раскинулся на семь миль и он в пятьдесят раз больше Харндона.

Беседа замедлилась.

«Не злись. Я восстанавливал контроль».

«Ой ли? По-моему, мне пора от вас избавиться, сэр. Вы беспокойный гость».

«Дай мне еще немного времени. Этот город – родина герметизма. Я мог бы кое-чему научиться…»

«Ты завладел моим телом, Гармодий. Как мне теперь тебе верить?»

«Не дури, малец. Я сделал это ради спасения нас обоих».

«Это ты так говоришь. И будешь талдычить свое, пока не окажешься моим господином».

Красный Рыцарь заглушил связь со старым магом и сосредоточился на окружающей действительности. Граф Зак рядом с ним сменил сэра Гэвина.

– Ты разговаривал с духами? – спросил он, не тая любопытства.

– Нет, – ответил Красный Рыцарь. – Или да. Может быть.

Зак склонил голову набок, как заинтересованный пес.

– С какими же?

– Может быть, – повторил Красный Рыцарь.

Истриканец сотворил руками знак.

– Лучше поберегись, – сказал он. – Духи – страшные негодяи, помяни мое слово. – Затем он усмехнулся. – Город знаешь?

– Бывал, – признался Красный Рыцарь.

Граф Зак кивнул.

– Тебя хочет видеть Багрянородная. – Готические наименования давались истриканцу с трудом, но морейский титул он произнес без запинки. – Влахерны знаешь?

– Незнакомый район, – мотнул головой Красный Рыцарь.

– Она разместит твоих людей во дворце, – сказал истриканец. – Это не лучше призраков. Будь осторожен. Когда закончишь дела, приходи за конем. Твой… – Он махнул на капитанского боевого коня, взятого напрокат. Шлепнул его по крупу и рассмеялся. – Послушай, а девочки тебе нравятся?

Капитану было трудно поддерживать разговор сквозь пелену боли.

– Да. Вообще-то я прослыл их любителем, – выдавил он.

– Тогда будь поаккуратнее с принцессой, – посоветовал граф Зак.

Ворота дворца были заперты, и отряд остановился перед ними на большой площади под зорким взором святого Аэтия. Все войско – мужчины и женщины – глазели по сторонам, как оборванцы в зажиточном доме. Лучники переговаривались так зычно, что обрывки их острот долетали от колонны до капитана, который невозмутимо сидел и рассматривал ворота.

«В жизни такого не видел… на деньги пары семей… причиндалы болтаются в воздухе… глянь на ее титьки! Красотища… не иначе, работа богов… Вон тот лук слишком тяжелый, его не натянешь… да нет же, идиот, это колесница… они такие штуки носили… это не цельное золото…»

Глубоко в голове шевельнулся Гармодий.

«Можно сказать?»

Красный Рыцарь еле заметно вздохнул.

«Валяй. Как я тебе помешаю?»

«Это намного опаснее, чем я думал. Здешняя герметическая энергия очень похожа на источник в Лиссен Карак. Я чую университет. В здании через площадь тридцать мужчин и две женщины; все они ровня мне – возможно, не такие сильные, но почти. Во дворце находится могучий маг и больше дюжины других – грамотных, но послабее. Я никогда не встречал такого скопления талантливых герметистов… ну, разве что в молодости».

Чужое мысленное удовольствие Красный Рыцарь ощутил, как свое.

«Где это было, старик?»

Гармодий рассмеялся у него в голове.

«В Ифрикуа, малец. В Дар-ас-Саламе, обители мира. Лучший учебный герметический центр в известной вселенной».

Красный Рыцарь сидел на своем жутком жеребце, рассматривая ворота. Конь перетаптывался, всхрапывал, мотал головой и порывался выплюнуть узду.

Но сплюнул сидевший рядом Ранальд Лаклан, и сделал он это вдумчивее.

– Священное место, по всем статьям. Все равно что увидеть дракона. Или дождь на горном склоне и солнце над озерами. Это статуя леди Тар? Пресвятая Дева, да неужели такое дозволено?

Его кузен хохотнул.

– Я, паря, гляжу на площадь и вижу только покупателей, которые в состоянии заплатить. – Плохиш Том осклабился. – Хотят, подлецы, чтобы мы ждали и проникались зрелищем. Может, собираются поставить нас на место?

Но Том все-таки посмотрел, куда показал Ранальд. Увидев золотую с изумрудными очами статую Тар, он осенил себя знамением.

– Христос на кресте! – воскликнул Ранальд. – Нас сожгут как язычников.

– Ты слишком долго прожил в Харндоне, кузен. – Том встретился с Ранальдом взглядом.

Ни один не дрогнул, но оба машинально взялись за эфесы мечей.

Капитан не повернул головы:

– Джентльмены? Хотя я первым признаю, что дуэль прямо здесь, на имперском форуме, наверняка возбудит местных зевак, мне сдается, что мы добьемся от здешней леди большей любви, если соблюдем приличия.

Плохиш Том осадил скакуна и рассмеялся:

– Мы просто шутим, капитан.

– Он нынче мало повоевал, – сказал Ранальд, и кое-кто из лучников прыснул.

Красный Рыцарь привстал в стременах и гаркнул командным голосом:

– Смирно!

Прекратилось всякое зубоскальство, шуточки, нападки на местное искусство. Войско застыло на вечернем воздухе. Лошади отмахивались хвостами от поздних летних мух. Выпустил газы мул. Вздохнула женщина.

Тишина.

Люди переступили и успокоились; Изюминка ослабила в ножнах меч, а ее новый конь, сбитый с толку изменением веса, шагнул из строя, и она вспыхнула. Уилфул Убийца, возглавлявший отряд лучников, пытался нашептывать им насчет жалованья, и его шепот расплывался над колонной, как жужжание небольшой пилорамы, пока Дубовая Скамья не подалась вперед и не схватила его за ухо с силой и точностью школьного учителя. Тот взвыл и отступил в сторону.

Тишина.

Одинокий стук нетерпеливого копыта прозвучал, как удар молота. Эхо отлетело от статуй. На другом краю площади, перед университетом, высилось огромное бронзовое изваяние языческого бога Цербера – многоглавого пса. Тот словно гавкнул.

Из-за дворцовой стены донесся грохот марширующих ног. Шагали синхронно – искусство, совершенно не известное в Альбе. Над высоченными стенами поплыл тоненький голос флейты.

Неспешно зарокотал огромный бас-барабан. Чужой. В паре с флейтой получалось прекрасно и дико.

Вступили еще два, поменьше, и застучали, как обезумевшие дятлы. «Тр-р-р-бум», – выходило в сочетании с большим.

И колоссальные ворота начали отворяться.

Наружный двор за ними предстал скоплением факелов, они полыхали в сотне крепежных скоб и освещали мозаику, которая украшала все плоские поверхности: фасад имперских конюшен, резиденцию дворцового управляющего, казармы, апартаменты прислуги. Лик Христа Пантократора с благословляющей десницей, одетого в царственный пурпур; изображение ужасов преисподней, где Христос, вооруженный удлиненным мечом, изгоняет с поля сатану; Дева Мария, одетая императрицей или королевой Небес, в лазури и золоте, в сиянии и будто живая. Поражала даже напольная плитка: белый и черный мрамор, уложенный великолепным и нескончаемым геометрическим узором, который замысловатыми лабиринтами растекался от ворот ко входам в здания.

Во дворе выстроились сотни воинов: гвардия. Сто нордиканцев стояли в хауберках по колено длиной, положив на плечи топоры с пятифутовыми рукоятями и держа в руках круглые щиты. На каждом был великолепный шлем старинного образца: высокий, из бронзы и стали, с навесными щечными пластинами и красным гребнем из конского волоса. Слева же, на плече, на длинном плаще цвета имперского пурпура был вышит золотой императорский двуглавый орел.

Через двор, напротив нордиканцев, стояли схоларии, числом почти вдвое больше – с копьями и каплевидными щитами. На них были вороненые и позолоченные бацинеты и одеяния из пластин; чешуйчатые нагрудники покрыты алой кожей, из такой же кожи и достигающие бедер сапоги. И такие же, как у нордиканцев, имперские пурпурные плащи.

В задней части двора стояли слуги в количестве трехсот душ в подобающих красных одеждах с золотыми пряжками и белых кожаных туфлях.

Все это смахивало на особый рай, сотворенный для ратников.

Вперед выступил офицер. Дойдя чеканным шагом до середины ворот, он вскричал на высокой архаике:

– Стой! Кто здесь? Кто смеет приблизиться к вратам божественного императора?

В голове Красного Рыцаря хихикнул Гармодий.

«Ну и древность! Просто поразительно – насколько я знаю, мы больше не считаем императора божественным».

«Может, заткнешься?»

«Да ладно».

– Герцог Фракейский, Мегас Дукас, главнокомандующий имперских армий и его букелларии^[118]! – отчеканил Красный Рыцарь.

Двор явственно загудел. Люди зашептались. Офицер, откровенно растерянный, запнулся.

Красный Рыцарь ждал в седле, наслаждаясь произведенной сумятицей.

«Это все равно что хорек в курятнике. Надо же, букелларии – отменная эрудиция!»

«Спасибо, Гармодий. Не скрою, я горд».

«Ты не оставляешь ей выбора».

«Теперь – да. Ее устроит держать меня на коротком поводке и сохранить возможность того, что бывшему герцогу позволят вернуться в лоно. По-моему, я всем сберег время».

«У тебя есть план?»

«Да».

«Я могу быть полезен?»

«Мне хочется выяснить, почему империя настолько беззуба при таких одаренных герметистах и превосходных солдатах».

«Видишь мальчишку, который отделился от слуг?»

«А, послание!»

На мальчике было строгое черно-белое партикулярное платье. Имперский вестник был похож на имперскую же птицу. Он подбежал к стоявшему у ворот офицеру, пал на колени и вручил ему красный слоновой кости футляр.

Офицер глубоко поклонился и футляр поцеловал. Затем открыл. Поклонился еще раз, вернул футляр посыльному и крутанулся на месте.

На той же высокой архаике он скомандовал:

– Общий салют! Победоносный Мегас Дукас вступает во дворец!

Шестьсот пар сапог дружно притопнули. Зарокотали барабаны. Шестьсот рук взвилось в имперском приветствии.

Красный Рыцарь даже не повернул головы.

– Шагом марш! – крикнул он.

Войско: рыцари и оруженосцы, пажи и лучники, седельщики, оружейники, священники, шлюхи, жены, дети, возничие – ровным строем прошло через дворцовые ворота. Возможно, людям Красного Рыцаря недоставало чопорного достоинства нордиканцев и пышности схолариев, зато они так и сверкали до блеска начищенной галлейской и этрусской броней, а красные шерстяные сюрко и белые страусовые перья на каждой шляпе или шлеме превратили их в объекты всеобщей солдатской зависти.

Красивые красные сюрко и черные шерстяные шапки с белыми страусовыми перьями они получили от Мэг и Лизы. Шерсть была не из лучших, а самшитовая краска грозила потечь под дождем, однако ночью, на освещенном факелами дворе, все это выглядело блистательным посольством или даже королевской свитой.

Отряд доехал до середины огромного двора.

– Стой! – скомандовал капитан. – Имперский салют!

Он находился на два лошадиных корпуса впереди сэра Майкла, который выписал огромную восьмерку знаменем с восьмеричным узлом и положил стяг на мраморное покрытие под ноги своему коню. Шестиконечная звезда на конце шеста упокоилась на земле. Все мужчины и женщины войска простерли правую руку параллельно земле и вровень с плечом.

– Аве кесарь! – взревел отряд.

Войско отрабатывало этот возглас в холмах, и сэр Алкей закатывал глаза, внимая их скверной архаике и взирая на грубые жесты. Но сегодня при свете факелов и в двухтысячелетнем дворце все это представилось правильным.

– Спешиться! – приказал капитан, и его распоряжение повторили капралы.

Пять сотен ног перемахнуло через пятьсот седел. Слуги рассеялись и бросились забирать лошадей. Через секунду внешний двор заиграл красками, пришел в движение, но ненадолго. Слуги занимались этим сотни лет, и боевых коней с иноходцами отвели в имперские конюшни быстрее, чем мог предполагать Красный Рыцарь. Говоря откровенно, он счел это ярчайшим на своей памяти выражением голой силы – быть может, и впредь он подобного не увидит: пятьсот лошадей разместили стремительнее, чем произносится «Да здравствует цезарь».

Явился начальник слуг, а также глава нордиканцев – они остановились в воротах с парой имперских вестников, которыми на сей раз были женщины.

– Дюрн Черноволосый, милорд герцог, – представился нордиканец.

Он произнес это на архаике, и все-таки акцент был настолько густ, что впору резать ножом.

Глава слуг отвесил низкий поклон.

– Милорд герцог, мне поручено препроводить вас к трону. Обычно это обязанность дворцового управляющего, но я с сожалением сообщаю, что сейчас такого лица нет. Не сочтите за оскорбление. Я не достоин этой задачи, но приложу все усилия, чтобы соответствовать.

– Вы капитан ординариев? – спросил Красный Рыцарь.

– Имею честь им быть, – ответил имперский служитель. – Могу я добавить, что ваша высокая архаика весьма изысканна? Букелларии, вы сказали? Имперским вестникам придется справиться в книгах.

Он чуть кивнул женщинам, после чего отвесил уже низкий поклон и удалился в зарево факелов.

– Где поселят моих людей? – спросил Красный Рыцарь.

– Атанатские казармы были построены для тысячи солдат и в настоящее время пустуют. Поскольку их бывшие обитатели сделали неразумный выбор, имперской волей они передаются вам. Возможно, будет немного тесно…

Красный Рыцарь перехватил взгляд Изюминки и дал понять, что нуждается в ней. Он повернулся к Тоби, который был уже тут как тут, и, когда оруженосец принял его шлем с латными перчатками и заменил меч, отправил Нелл за сэром Гэвином, сэром Майклом и сэром Томасом.

– Нельзя заставлять трон ждать! – взвился начальник слуг.

– Я и не заставляю. Как можно быстрее разберусь с моими солдатами, а заодно приготовлюсь приветствовать трон – не идти же туда в полном боевом облачении. – Он улыбнулся со всей возможной любезностью. – Изюминка, присмотри, чтобы в атанатских казармах разгрузили фургоны. Ратники отвечают за поведение своих людей. – Он заметил Джона Ле Бэйлли. – Джон! Собери фургоны и составь их вместе, а животину – в стойла. Мэг… Мэг!

Швея держалась скромно, как всегда, но предстала неотразимой, когда шагнула вперед, одетая в красное сюрко поверх черного дорожного платья. Шляпа была лихо заломлена.

– Милорд герцог, – произнесла она и с тончайшей издевкой сделала реверанс.

Начальник слуг побледнел.

Красный Рыцарь невольно рассмеялся, хотя в висках пульсировала боль.

– Мэг, ты в состоянии позаботиться о штатских? Я хотел произвести тебя в капралы – возьмешься?

– За капральское жалованье? – кротко спросила она.

– Разумеется.

– Заместителем у меня будет Кайтлин, – улыбнулась Мэг.

– Посели их всех вместе. Чтобы вели себя лучше некуда.

Его солдаты отсалютовали, а Мэг опять присела в реверансе.

– Еды у нас на три дня, – негромко сообщил начальнику слуг Джон Ле Бэйлли.

Придворный чиновник облегченно выдохнул. Он повернулся к другому слуге, который выделялся белым аксельбантом на правом плече.

– Слышишь, Стефанос?

Тот козырнул.

Кисти Красного Рыцаря были упрятаны в легкие кожаные перчатки, на голове красовалась меховая шапочка с золоченой эмалевой брошью и белым страусовым пером, а в руках он держал командирский жезл. Он поклонился своим офицерам.

– Сэр Гэвин, сэр Томас, сэр Йоханнес, сэр Милус, сэр Алкей – за мной.

Тоби едва успел набросить ему на плечи горностаевый плащ, как Красный Рыцарь уже последовал за начальником слуг. Поножи капитана, его сабатоны и наручи остались лежать на земле, но спинные и нагрудные пластины он снимать не стал.

Они перешли во внутренний двор. Красный Рыцарь обратился к Черноволосому:

– Прошу прощения, капитан. Мне нужно присмотреть за моими людьми.

Черноволосый был человек не старый. Он улыбнулся, и оказалось, что зубов у него раз, два и обчелся. Ростом он был с Плохиша Тома – два великана уже оценивали друг друга. Словно соломинкой, он взмахнул топором – трехфунтовым лезвием и пятифутовым древком – и подал знак шестерым мужчинам из стоявших справа двух крайних отрядов нордиканцев.

– Разойтись! – гаркнул Черноволосый.

Строй нордиканцев растворился, как соль в кипятке, и в освещенной факелами тьме влился в ворота своих казарм по шесть человек в ряд. Красный Рыцарь успел разглядеть дерево, покрытое неясной резьбой, узорный орнамент, исполинских драконов с разинутыми пастями, побелку и бегущих собак, но все это промелькнуло, осталось позади, а по бокам от него по трое мерно шагали шестеро верзил в длинных кольчугах, каждый ростом с Тома, Ранальда или типичного галлейского аристократа.

– Я не капитан, – сказал Черноволосый и опять улыбнулся. – Я исполняю обязанности спатариоса. Это означает…

– Меченосец! – хором перебили его сэр Майкл и Красный Рыцарь.

Они ухмыльнулись друг другу. Сэр Йоханнес закатил глаза.

– Во дворце нет других капитанов, кроме начальника слуг, – продолжил Черноволосый. – Командир нордиканцев называется ярлом. Но его убил предатель.

– Но вас-то ваши люди, конечно, зовут капитаном, – сказал придворный чин. – Не сомневаюсь, что мы придем к какой-нибудь обоюдно приемлемой…

Красный Рыцарь улыбнулся.

– Меня устроит «герцог», – сказал он.

– Герцог, значит, – усмехнулся Плохиш Том.

На троне восседала миниатюрная и ослепительно красивая молодая женщина, одетая в пурпур и золото, а ее волосы так изобиловали жемчугами, что трудно было понять, какого они цвета. Лицо скрывалось за золотистой вуалью, а облачение могло соперничать весом с доспехами Красного Рыцаря.

Он двинулся по багряному ковру, мучительно сознавая, что в его кожаной обуви застряли былинки с поля Ареса. Имперский тронный зал был задуман таким, чтобы повергать варваров в немоту, и Красному Рыцарю оказалось трудно сосредоточить взор на принцессе. Над ним на сотню футов вздымался купол с круглым хрустальным окном точно по центру, в котором сверкали далекие звезды; остальная часть свода представляла собой мозаичную картину сотворения мира – герметический артефакт, способный двигаться по ходу повествования.

Под чудо-куполом стоял имперский трон вдвое выше человеческого роста – из блестящей слоновой кости и золота с одним желто-красным неограненным рубином величиной с кулак. Этот герметический камень, находившийся высоко над балдахином, сиял изнутри и отбрасывал на принцессу яркий золотистый свет.

У подножия – тоже слоновой кости – трона сидела женщина постарше в полуночно-синих одеждах, расшитых звездами, крестами и лунными серпами. Она держала ножницы и вроде как что-то кроила – занятие, казавшееся диким среди такого великолепия.

Исполняющий обязанности камергера воздел жезл.

– Герцог Фракейский! – объявил он. – Мегас Дукас всех имперских армий, адмирал флотов, повелитель гор Красный Рыцарь!

Герцога хорошо просветили, пока он шел по дворцу, и он сегодня не собирался попирать этикет. Отважно, с усилием переставляя ноги, он достиг трона, где опустился на колено, снял меховую шапку и в полный рост простерся у ног принцессы.

Он не увидел, но она, должно быть, улыбнулась и вытянула ногу, обутую в красную туфлю.

Он поцеловал ее пальцы и уткнулся лбом в алый ковер. Даже под таким углом – с головой, почти притиснутой к полу, – он рассмотрел безукоризненно чистый мрамор под троном. Еще дальше, среди портьер, которые частично прикрывали языческую мозаику у небольшой дверцы, он заметил четыре кошачьи лапы.

И мысленно улыбнулся.

Он лежал на толстом ковре, чувствуя боль в бедре, онемение в пояснице, усталость в плечах. Вообще говоря, у подножия трона было очень удобно.

«Молчи», – приказал он своему докучливому гостю.

По дружному лязгу и шороху он понял, что и его рыцари повалились на пол. Кошка снялась с места и припала к мрамору, заглядывая под трон в поисках угрозы, достойной ее внимания.

– Насколько мы понимаем, вы изгнали предателя из моего города и одержали великую победу, – донеслось с трона. – Примите нашу восторженную похвалу. Мы в высшей степени признательны. Для дальнейших переговоров мы проведем с вами и вашими офицерами частную аудиенцию.

Герцог и его рыцари застыли на ковре рельефными изваяниями. Никто не заговаривает с троном при полном зале зрителей.

Принцесса встала, и он уловил аромат ее духов – волшебную смесь кедра, мускуса и лаванды. Изящные ступни с высоким подъемом. Он подумал, что весь сыр-бор, который разгорался по поводу императорских туфель, был вызван тем, что подданные проводили уйму времени за созерцанием их с пола.

Кошка охотилась за крысой. Теперь Красный Рыцарь видел обеих.

Принцесса сошла с трона и выплыла из зала в сопровождении свиты, оставив по себе запах кедра, мускуса и лаванды.

Жезл камергера дробно застучал по полу, и придворные начали подниматься. Герцог скрипнул зубами и медленно встал, хотя бедро рассылало неспешные импульсы тупой боли, которая отдавала в корпус и походила на рокот бас-барабана.

Рядом нарисовался начальник слуг.

– Следуйте за мной. Мои похвалы – весьма элегантно, – сказал он с заученной плавностью, которую новоиспеченный герцог счел подозрительной.

Но подозрения не затянулись. Бедро протестующе щелкнуло, и он упал – нога целиком отказала. Он крепко ударился головой.

Сэр Милус крикнул что-то про кровь.

Новоиспеченного герцога отнесли в его новые апартаменты и положили на кровать столь пышную, что хоть сейчас на театральную сцену. Он залил кровью белоснежные простыни. Дворцовые слуги жужжали вокруг, как пчелы, и сэр Томас схватил спатариоса за плечо.

– Ему нужен лекарь! – сказал сэр Томас, выпучивая безумные глаза.

– Лекарь вызван, – с поклоном ответил начальник слуг.

Тому он не понравился. Было в этом типе что-то фальшивое, насквозь гнилое. Зато Черноволосый годился Тому в близнецы – темные волосы, крутой лоб и голубые глаза, о взгляд которых можно порезаться. Черноволосый был с головы до пят, вплоть до век покрыт татуировками, и Том решил, что это ему по душе. А Том был не из тех, кто колеблется.

– Помирай я от жажды, и воды от него не возьму, – сказал Плохиш Том Черноволосому. – А своего лекаря у вас нет?

Исполняющий обязанности спатариоса покачал головой. Он повернулся и что-то проворчал по-нордикански другому нордиканцу, и тот вышел вперед:

– Харальд Деркенсан. Я говорю по-альбански и на архаике.

Какое-то время Том рассматривал слуг. Затем встряхнулся:

– Пусть эти гребаные рабы выметаются, а лекарь мне нужен тот, которому веришь ты.

Деркенсан кивнул. Он ударил в ладоши, отдал распоряжения, и удивленные слуги выбежали из помещения.

Начальник слуг поклонился.

– Я послал за нашим врачом, – начал он, но Том его оборвал.

– Мы позовем своего, – сказал он. – Свободен!

Тот вздохнул.

– Я пришлю воду и бинты.

Сэр Йоханнес поймал Плохиша Тома за руку:

– Мэг. Я послал за нею. А также за Тоби, Нелл и свежим караулом.

– Ага, спасибо, – кивнул Плохиш Том.

Йоханнес поджал губы.

– Мне тоже не нравится этот напыщенный урод.

Мэг обладала целительной силой, но в этом деле была не особо грамотна. Она снимала боль и ощупывала бедро, пока не вправила треснувшую кость, после чего наложила легкую повязку.

– Пусть не двигается, – сказала она Тоби.

Тот посмотрел на нее взглядом, который мальчишки приберегают для матерей.

– Мэм, как же я ему прикажу? – проскулил он.

Посмотрел на Нелл. Нелл уставилась в пол.

Мэг потянулась и взглянула на Ле Бэйлли, который почесывал подбородок.

– Боже, мне нужно поспать, – пробормотал он.

Мэг повернулась к Плохишу Тому:

– Нам все еще необходим лекарь. Сведущий.

– Один нордиканец утверждает, что знает такого – старого чародея-яхадута. – Плохиш Том оглянулся на дверь, возле которой стояли с топорами два великана. – Мы, горцы, глубоко почитаем яхадутов.

– Ни одного не видела, – сказал Мэг. – Если он врач и ему можно верить, то посылайте за ним. Капитан не особенно плох, но это пока, потому что он хочет встать, а я не уверена, что правильно починила бедро.

Она зевнула.

Деркенсан поклонился Мэг и улыбнулся Плохишу Тому.

– Я могу послать к моему другу гонца. Он найдет старика. Но до утра мы его не увидим. А принцессе захочется побеседовать как можно скорее. – Он посмотрел на Тома, потом на Мэг. – Вы правильноделаете, что соблюдаете осторожность.

Том кивнул и стянул с шеи кожаную бутыль.

– Пока мы не уверимся в безопасности, воду пить будем только свою. Уразумели, ребята?

Остальные кивнули.

Позже вечером Нелл вывела из конюшни пару войсковых дворняг. Лошадей она искала чуть ли не час, а еще дольше – стойло, где разместили собак. Потом она заблудилась в бесконечных коридорах, а дворняги попытались укусить слугу.

Вокруг сплошные приключения, когда ты паж.

Она привела собак к Тоби, и оруженосец налил им в миски воды. Щенок, который был помоложе, так и присосался. Старшая сука понюхала воду и заскулила.

Через час щенок был мертв.

Войско всполошилось и принялось сажать в седла собственную охрану. Измученные мужчины и женщины разработали план обороны атанатских казарм на случай нужды, а сэр Милус выгнал на ночь глядя всех мужчин, женщин и детей, после чего, захватив десять рыцарей при полной амуниции и с факелами, повел их по комнатам. Взопревшие лучники проверили все сундуки и шкафы. Перевернули кровати.

Поймали двоих. Оба оказали сопротивление и были убиты.

На освещенном факелами дворе Плохиш Том казался воплощением дьявола, а его меч был обагрен кровью второго мужчины – одетого в форму слуги.

Призвали начальника слуг, но тот не явился.

Сэр Милус ознакомился с составленным сэром Майклом планом обороны казарм и одобрил его.

– А где караульное помещение? – спросил он.

Как оказалось, они в нем уже находились – длинный открытый коридор вел в само здание. Пол был выложен черным и белым мрамором, а стены расписаны батальными сценами.

– Молодчина, малыш. Твоя первая вахта! – усмехнулся старший рыцарь. – Спасибо, что вызвался добровольцем. – Он кивнул на стило. – Можешь убить время за составлением вахтенного расписания.

Мэг сидела у ложа Красного Рыцаря. Он был бледен, а кожа приобрела странную прозрачность, как у тяжело больного человека, и Мэг не без отчаяния гадала, не ошиблась ли, когда вправляла бедро, – а может быть, каким-то образом истощила своим заклинанием его собственные силы. В этом заключалась одна из серьезнейших опасностей целительства.

Она понимала, что ее упование на лекаря во многом связано с желанием переложить бремя ответственности на другого. Лечение было не ее епархией.

Она сидела и шила. Переживала и дремала.

Но герметическое нападение почуяла. Она успела сделать вдох, прикрыть постель щитом и встать.

Один нордиканец умер: в его жилах вскипела кровь. Второй положил руку на эфес меча, и незримое зло омыло его, как жидкие чернила, а после сгинуло.

Мэг распростерла руки, как научила ее аббатиса, и злые чары рассеялись, а спящая Нелл от энергии, которая ее окатила, лишь с криком очнулась.

– Оно пожирает звезды! – сказала Нелл и закрыла глаза.

Уцелевший нордиканец опустился на колени, прикоснулся ко лбу напарника и встал, качая головой.

– Гребаные трусливые ведьмы, – проговорил он.

Мэг нагнулась. У заклинаний есть источники. Каждый стежок оставляет дырку, пусть даже крохотную. И если вынуть нитки, то швея непременно заметит, где была строчка.

Она подняла руки, заговорила, и нить, которая привязывала противника к его чарам, обозначилась и протянулась в коридор.

Она призвала собаку – мертвого щенка – и пустила ее по запаху. Наполнила собственной потенциальной силой, на несколько минут оживила и отправила, безмозглую, на охоту.

Харальд Деркенсан с негодованием уставился на восставшую дохлую собаку; он даже попятился и наставил меч на красивую, несмотря на возраст, женщину.

– Не бойся, – кивнула ему она. – Не все ведьмы трусливы.

Ее голос звенел от мощи.

С прытью гончей собака бросилась в коридор.

Деркенсан пребывал в потрясении.

– Она же была мертва.

– И остается мертвой, и тем печальнее, потому что это дочкин щенок, – сказала Мэг. – Против рожна не попрешь.

Цель у собаки была одна – идти по запаху. Она устремилась по следу заклинания, и вскоре запах усилился. А потом еще и еще.

Источник! Он вырос над щенком и подтолкнул его.

Тот сделался… легким.

Мэг почувствовала, что может передать импульс. Она прищурилась, и нордиканец на миг узрел коварную старую ведьму из мифов своего народа – угрюмую каргу, которая охраняет ледовую преисподнюю.

– Взять его, – сказала она. И обмякла на стуле.

С рассветом прибыл лекарь.

Он был так стар, что его борода и усы свалялись в колтун. На голове красовалась шапочка, в руке – длинный посох. Он пришел с Деркенсаном, сэром Майклом и юношей, которого не представили. Еще четыре нордиканца положили на щит и унесли мертвого стража.

Яхадут склонился над постелью и возложил руку на чело капитана. И тут же отдернул.

– Бог моих предков! – возопил он. – Что это за кощунство?

Он начал поворачиваться, запнулся и обмер.

Сэр Майкл проигнорировал кривлянье старика.

– Мэг, в кухне убили человека. Убили герметически, кожа сгорела изнутри.

– Он убил стража и нас хотел тоже убить, – устало ответила Мэг.

– Плохиш Том изловил еще парочку, – сообщил Майкл. – Это место кишит изменниками.

Гармодий предпринял новую, отчаянную попытку.

«Премудрый яхадут!»

Тот остался в оцепенении.

«Нам нужна твоя помощь!»

«Двум душам кощунственно занимать одно тело! – сказал старик, но столь редкий случай возбудил его интерес. – О, понимаю. Ясно. Твое тело мертво?»

«Да, – ответил Гармодий. – Мне нужно покинуть моего хозяина. Я убиваю его».

«Вот я и вижу, – поддакнул ученый, теперь уже всецело заинтригованный. – А! Ты Гармодий?»

«Он самый».

«Йозеф бен Мар Чийя, к твоим услугам. Ты знаешь Аль-Рашиди…»

«Знаю. Я у него учился. А ты?»

«Мы переписываемся. Твой хозяин не так уж тяжело ранен. Я с сожалением подтверждаю, что дело в тебе. Ты должен его покинуть».

«Так я и знал. Я захватил власть…»

«Это зло! Ты не должен так поступать!»

«…чтобы спасти его. И себя, разумеется. Я здесь бессилен, Йозеф. Можно переместить меня в артефакт?»

«Ни в коем случае. Душа чересчур сложна. Только в другого хозяина. Ты ведь и сам понимаешь?»

Будь у Гармодия материальное тело, он бы вздохнул и пожал плечами. «Я должен жить, на это масса причин!»

Йозеф бен Мар Чийя открыл глаза и вновь повернулся к телу Красного Рыцаря. Окруженный уютом слегка запущенной гостиной огромной библиотеки-дворца, он рухнул в кресло.

«Я хорошо вооружен против тебя, демон. Выйди и сядь».

«Я не демон».

«Все, что стремится захватить власть над человеческим телом, есть демон. Но меня ты не искусишь. Я слишком стар для соблазна. Что это за женщина горит, как солнце?»

«Это Мэг. Швея. У нее врожденный талант».

«Клянусь рогами и барабанами Иудеи – она похожа на огненного ангела. В отличие от тебя, демон. Ты должен умереть».

«Если должен, то быть по сему. Постой… подожди. А что, если ты одурманишь его зельем? Зелье может помочь?»

«Может, но ты все равно останешься внутри».

«Проклятье! Рашиди нашел бы решение!»

«Рашиди в десять раз сильнее меня и все же сказал бы, что решение простое – но ты с ним не согласишься. Отпусти хозяина. Умри!»

«Нет, не умру».

Яхадут сделал глубокий прерывистый вдох и, держась за нагрудный амулет, пробормотал заклинание. Последовала ослепительная белая вспышка.

Капитан открыл глаза.

Он встретился взглядом со старым ученым. Глубоко вздохнул, а друзья обступили постель.

– Он ушел, – прошептал Красный Рыцарь.

Ученый пожал ему руку.

– Ничего подобного, эта старая гадина никуда не делась. – Он положил ладонь на лоб Красного Рыцаря. – Я только малость его придавил. Послушай, я приготовлю питье. Поссет^[119]. На время поможет. – Он нахмурился. – Но правду сказать, ты должен избавиться от этого неприятного гостя.

Мэг подалась вперед.

– О чем это он?

У капитана забегали глаза.

– Он просто болтает, Мэг.

Лекарь встретился со швеей взглядом, и показалось, будто прошла вечность. Они оба знали.

– А, понятно, – сказала Мэг.

Капитан выпил поссет, а через час поднялся, испытывая небывалый прилив сил.

Он проверил, как устроились его люди, выслушал отчет о ночных нападениях. Затем он расхаживал по своей комнате, пока Нелл не принесла ему смену одежды и умывальный таз.

Воды она набрала сама и доставила ее, а Мэг – нагрела, применив герметизм.

Красный Рыцарь послал сэра Майкла, который настолько устал, что еле держался на ногах, доложить начальнику слуг, что он готов встретиться с принцессой, когда ей будет удобно. Затем обменялся рукопожатием с Харальдом Деркенсаном.

– Мэг говорит, что я у вас в долгу за отличного лекаря и предостережение. Соболезную по поводу вашего человека.

Капитан посмотрел нордиканцу в глаза, и тот кивнул.

– Вам предстоит много чего узнать, – сказал он. – Вы – императорский Мегас Дукас. Я вкушал соль императора и другому не присягал. Вне зависимости от кровных уз.

Выслушав нордиканца, капитан молвил:

– Вы дали мне обильную пищу для размышлений.

– Черноволосый знает, – сказал Деркенсан. – И Георгий Комнин из схолариев.

Новый Мегас Дукас прислонился к стене.

– Так, так, – отозвался он. – Благодарю. Предупрежден – значит, вооружен, как говорят у Западной стены. – Казалось, он витал мыслями где-то далеко. Затем собрался. – Что скажете об этом Аэскепилесе? Императорском магистре?

Деркенсан пожал плечами.

– Немного. Кое-кто зовет его Вулканом. До прихода к власти он был то ли кузнецом, то ли ювелиром. Во всяком случае, так я слышал. Откровенно говоря, мы, нордиканцы, на дух не переносим колдунов. – Он чуть улыбнулся. – Мы ненавидим то, чего боимся.

– Похоже, вы неплохо осведомлены, – заметил Мегас Дукас.

– У меня есть друг-чародей, – признался Деркенсан. – Он был бы рад избавиться от кузнеца. От Аэскепилеса то есть. Мы стараемся не произносить его имя.

Через час вся ночная стража залегла спать. Красный Рыцарь покинул дворцовые апартаменты – раньше, конечно, принадлежавшие герцогу Фраке.

За Тоби и Нелл он дошел по лабиринту коридоров до атанатских казарм, где обнаружил, что Мэг с присущей ей дальновидностью приберегла для него трехкомнатные офицерские покои: гостиную, спальню, штабную комнату. Она уже обставила ее лагерной мебелью. И до сих пор не ложилась.

Он взял ее за руки и расцеловал в щеки.

– Ты…

– Я стараюсь думать загодя, – рассмеялась она. – Кто-то же должен. Она подалась к нему и…

Вошла в его Дворец воспоминаний.

«Гармодий жив!» – сказала она.

«Да», – признал он.

Она улыбнулась.

«Это здорово, мне он нравился».

«Он беспокойный спутник – тот же докучливый сосед, только в черепе. Его сдерживают снадобья яхадута».

«Вот как! Если я чем-нибудь могу помочь – скажи».

Ее любовник Джон Ле Бэйлли протянул капитану пару вощеных дощечек.

– Вот план расквартировки, насколько я ее понимаю. В конце начался кавардак, а это место – что-то неописуемое. Над столовой красуется легионерский орел. Должно быть, зданию больше тысячи лет. – Он подал свиток. – Мы поймали двух шпионов, и Том их убил.

– Ну еще бы он не убил, – кивнул капитан.

Вошла Изюминка. Она прислонилась к косяку штабной двери.

– Говорят, что нам отныне положено величать тебя герцогом.

– Мне это нравится, – оскалился он. – Повыше графа.

– Герцог Габриэль? – спросила она, рискуя отчаянно.

Его улыбка увяла.

Она шагнула в штабную комнату, где Тоби развернул свой полевой стол и разогрел сургуч. На одном краю у него лежала стопка пергаментных свитков, а на другом – пара не менее ценных шкур.

– Сейчас не так, как раньше, – сказала Изюминка. – Очень многие знают или подозревают – Алкей, например. А если знает он, то знает и принцесса. – Она повела плечами. – Пока были только ты, я и Жак… все было иначе.

Красный Рыцарь откинулся на спинку.

– Когда-то были только мы с Жаком, – сказал он.

Мэг взяла своего кавалера за локоть и вытащила из комнаты, помахав поверх головы Изюминки.

Та же тем временем подарила новоиспеченному герцогу поцелуй.

– Ты меня не запугаешь. Я рыцарь. Слышала, у тебя выдалась скверная ночь. У нас тоже.

– Вообще-то я выспался, как не случалось две недели. Ступай и приляг, женщина.

Она помотала головой.

– Не могу. Майкл назначил меня на эту вахту, и я дежурный офицер. – Она усмехнулась. – Дежурный офицер! По-твоему, я устану?

– Нет, – согласился капитан. – Как дела с чтением и письмом?

– Не очень, – поморщилась она.

Герцог показал на лежавшие рядом свитки.

– Видишь? Этим должны заниматься дежурный офицер и капралы, а большую часть работы делаем мы с Майклом. Нашим офицерам не обязательно читать и писать. Понятно?

Она отсалютовала:

– Так точно, милорд герцог!

Хихикнув, она вышла за дверь.

Вернулся сэр Майкл. Он повалился на стул.

– Давай, если можешь, – сказал он.

Герцог кивнул.

– Собери офицеров. Оставь Изюминку здесь – на нас могут в любую минуту напасть, и я хочу, чтобы дежурил надежный человек. Я знаю, что ты об этом уже позаботился, мне просто приятно снова напрячь мозги.

Сэр Йоханнес бранился, а сэр Милус выглядел на свои подлинные годы, но оба явились в доспехах. В сопровождении пажей они пересекли внешний и внутренний дворы, поднялись по двум лестницам и с лязгом, шаркая, пошли по коридору, который показался им чуть ли не длиннее, чем путь от Лиссен Каррак. Наконец они остановились у темных дубовых дверей, густо покрытых резьбой.

На страже стояли два нордиканца. Они воздели и сдвинули топоры, улыбнувшись в длинные бороды.

– Да здравствует император! – произнесли они хором.

Герцог, застигнутый врасплох, оглянулся и только после этого понял, что имели в виду его.

– Я тоже еще отчасти учусь, милорд герцог, – донесся из комнаты голосок.

Дочь императора сидела на дубовом стуле с низкой спинкой и отделкой из слоновой кости. На принцессе была длинная алая юбка и шелковая пелерина, которая, казалось, меняла цвет на свету – от багрового до бледно-зеленого. В волосах прятались три павлиньих пера, вуаль была из почти прозрачного шелка. Миндалевидные глаза напоминали густой черный бархат, а волосы блестели черной парчой в свете столь многих свечей, что помещение выглядело объятым пожаром. Герцог осознал, что каждая двойная пара свечей висит перед бронзовым зеркалом, которое множит и множит золотой, с кирпичным оттенком свет. Тот не был похож на дневной – скорее, напоминал предвечерний на исходе великолепного летнего дня.

Герцог снова распростерся на полу и застыл. Под книжным шкафом, за ногами принцессы, обутыми в прежние красные шлепанцы, виднелось что-то круглое, золотое.

От нее исходил тот же аромат.

В этой комнате подмели хуже, чем в тронном зале, и пыль под узорными шкафчиками собралась в количествах возмутительных; сами же шкафчики были этрусской работы, а узоры – кропотливой подделкой под груды книг, астролябии, рулоны карт, герметические и научные инструменты, одетые в золото и мореное дерево; в кирпичном свете они выглядели настолько правдоподобно, что при поверхностном взгляде сходили за всамделишные.

Новоиспеченный герцог подумал, что все это нуждается в чистке и смазке китовым жиром.

– Не выражайте покорности никому, милорд герцог, помимо престола, – сказала принцесса. – Я всего-навсего императорская дочь и не уверена, что достойна подобного, даже сидя на троне.

– Напротив, ваше высочество, красота ваша неизменно понуждает выражать глубочайшую преданность, – возразил герцог.

Женщина с ножницами хлопнула в ладоши.

– Не сомневаюсь, что эта лесть произведет благоприятнейшее впечатление, – проговорила принцесса с ноткой веселости, прорезавшейся в ровном тоне.

– И мне так кажется, – ответил герцог. – Могу я встать?

– Возможно, мне стоит оценивать полную силу моей красоты по тому, сколь долго вы готовы лежать у моих ног в пыли.

– Вы, часом, не потеряли золотую пуговицу в форме соколиного колокольчика? – осведомился он.

– Откуда вы вытащили это словечко – «букелларии»? – спросила она. – Шум, который поднялся после пленения отца, был лишь ненамного больше того, что наделали вы, назвавшись главой букеллариев.

Она улыбнулась, и ее кремовое лицо чуть просветлело.

– Но вы же знаете, что оно значит, – заметил герцог.

– Повторяю: я понемногу учусь. А вы? Знаете, почему вам отсалютовали нордиканцы? – Она кивнула. – Нам будет очень трудно беседовать, если вы останетесь лежать на полу.

– Если бы ваше высочество потрудилось провести день в доспехах на жалкой кляче верхом, истребляя недругов вашего высочества, то оно, как и я, сочло бы весьма уютным пол имперской библиотеки.

– Что ж, если вы настаиваете и хотите лежать, то да, у меня и правда пропала любимая пуговица.

Голос у нее был выверен, отлично поставлен и отыгран, как у актрисы или великой певицы. Он звучал почти колдовски.

Герцог медленно встал, щадя правое бедро, и преклонил перед нею колено.

– Если кто-нибудь из слуг сумеет ее достать, то она, по-моему, закатилась под средний шкаф. И если за уборку в этой комнате отвечает какая-то горничная, то стоит проверить ей зрение.

Принцесса послала ему улыбку.

У него же на миг перехватило дыхание.

– Вы можете победить изменника и освободить моего отца? – спросила она.

– Да, – ответил он.

Он ощутил, как она прощупывает его герметически.

Герцог кивнул и очень, очень тихо произнес:

– В Альбе такое расценивают как крайнюю грубость. А то и покушение.

– Я отчаянная, – сказала она с обескураживающей честностью. – Там, где я восседаю, не действуют никакие правила.

Поочередно, одного за другим, они представили своих офицеров: он – наемников, она – придворных чиновников, военных и штатских.

– Я намерена обращаться с вами как с моим Мегасом Дукасом, – объявила принцесса. – Вы – главнокомандующий моих армий и флотов, хотя ныне они состоят из одной-единственной вооруженной галеры у имперского мола и войск, которые вы повидали вечером во дворце – в придачу к вашим воинам. И, наверное, вардариотам?

– Я возымел вольность погасить им годовую задолженность, – сказал герцог.

В положении сидя бедру его было не лучше, чем стоя, а доспехи казались механизмом, созданным с целью сокрушить его тело.

Начальник слуг и исполняющий обязанности камергера кашлянули.

Леди Мария посмотрела на сэра Алкея, и тот еле заметно кивнул.

– Мне известно, что вы сын графа Мурьена, – заявила принцесса.

– А я знаю, что вы – мать сэра Алкея, – сказал герцог женщине с ножницами. – А рыцарь в конце стола, которого усадил туда действующий спатариос Черноволосый, – мой брат. Просто на случай, если все это станет делом семейным.

– Вы заплатили вардариотам, милорд герцог. У меня нет таких средств ни для них, ни для вас – чтобы возместить расходы. И даже если бы они были, я бы купила вассальную преданность моего фракейского лорда. Я хочу знать, что вы намерены сделать для победы над изменником и освобождения моего отца.

Красный Рыцарь – отныне герцог Фракейский – склонил голову.

– Ваше высочество, дворец нашпигован шпионами и предателями, и я намерен тщательно выбирать, кому открывать мои планы.

Принцесса нахмурилась.

– Согласна, шпионы в моем дворце водятся. Для дворцов это обычное дело. Однако присутствующим можно верить. Нас всего двенадцать человек.

– У Иисуса их тоже было двенадцать, – парировал герцог. – И посмотрите, что из этого вышло.

Морейцы были не столь привычны к святотатству, как альбанцы. Они ахнули, а принцесса, казалось, испытала физическую боль.

– Так или иначе, – промолвил герцог, – я собираюсь победить университет и построить вам флот. Поскольку все это потребует немалых коллективных трудов, скрывать мои намерения бессмысленно.

Принцесса поджала губы.

– Университет лоялен, – сказала она, впервые проявив неуверенность.

Герцог выдержал паузу.

– У них достаточно огневой герметической мощи, чтобы свергнуть и императора, и церковь – если таковы их цели. Университет позволил магистру Милитуму восстать против вашего отца. Подозреваю, что там чем-то недовольны.

Принцесса отвернулась:

– У меня нет денег на флот.

– На флот я займу, – сказал ее новый Мегас Дукас.

Впервые вмешалась леди Мария:

– Этруски сожгут ваш новый флот еще на стапелях.

– Пусть попробуют, – зарычал Плохиш Том.

Он становился сам не свой, когда не выспится, и нынешним утром напоминал черного вепря, которого преобразили в человека, а волосы надо лбом вились, как рога сатира.

Леди Мария заинтересованно подалась вперед:

– Я полагала, что мы подкупим этрусков торговыми привилегиями. Раньше подобное действовало – предложить уступки Генуа или Венике, а потом натравливать их друг на дружку, как варварские племена.

– Уступки предлагают, когда сами сильны, – заметил герцог. – Подкрепив вашу имперскую волю флотом, вы сможете диктовать этрускам условия.

Ну а пока они перекрывают ваши порты и отрезают вас от основных источников дохода. Флот нужен и для того, чтобы напасть на земли изменника, как вы его называете, а еще для торговли с Альбой.

– Мы не торгуем с Альбой, – сказала принцесса. Она помедлила и впервые за все время пошевелила руками. – Думаю, нам особо нечего предложить.

Исполняющий обязанности камергера нерешительно встрял:

– Торгуем, ваше высочество, – через горы, с Альбинкирком. Но это, уверен, только крохотный ручеек.

– Да и тот отрезан Дикими, – подхватил герцог. – Альба сильнее и богаче, чем думали ваши отец и дед, ваше высочество. Я тоже порой учусь. А в друзьях у меня имеется крупный купец. Перед приходом сюда я многое у него выспросил. Ваши шелка – лучшая в мире парча, изготовленная в стенах сего города, – достигают Веники быстрее, чем возвращаются в Харндон, а до него по берегу всего несколько сотен лиг. – Он улыбнулся. – И это не все, у нас есть еще кое-что общее. Меховая торговля.

– Империю не спасут несколько рулонов парчи, – сказала принцесса. – А меха поступают с севера – Фраке находится между нами и нашими приграничными таможнями. Мехов мы в этом году не увидим.

– Ой ли? – сказал герцог.

Леди Мария тронула госпожу за руку.

– Это и весь ваш план? – осведомилась принцесса империи.

– Нет, ваше высочество. Это самое острие моего копья, которое прикроет другие действия, – улыбнулся герцог. – Если позволите, я соберу моих букеллариев и тронусь в путь.

Она вздохнула.

– Таким я вас и представляла – наемником и варваром насквозь. У вас недурные манеры, и вы владеете высокой архаикой, но ваша самонадеянность обескураживает.

– Ваше высочество! Ваш самонадеянный варвар-наемник не стал бы планировать восстановление имперских доходов, одновременно поддерживая количественный и качественный состав имперской армии. Ваши предки на протяжении пятидесяти поколений расточали свое наследие и покупали чужеземных солдат, чтобы защитить себя и сохранить ошметки империи, – а вы называете самонадеянным меня? – Герцог смело выдержал ее взгляд. – Вам, ваше высочество, надо бы выйти из дворца и осмотреться по сторонам.

– И вы воображаете, что сможете меня спасти? – спросила она.

– Я полагаю, что сумею одолеть изменника и спасти вашего отца.

– Сегодня вам это не удалось, – возразила она.

Леди Мария снова дотронулась до руки госпожи, но принцесса Ирина стряхнула ее кисть.

– К сожалению, – сказал герцог, – изменник знал о моем приближении и уже расположил свой правый фланг поближе к воротам. Кроме того, меня не предупредили, что у него есть весьма сильный маг, который только и ждет, чтобы попортить нам луки и поджечь траву. Что скажете, ваше высочество?

– Я не несу ответственности за такие вещи.

– А мы с моими людьми считаем, что несете, и полную. Вы – главнокомандующий вашей империи.

Он выдержал ее взгляд.

Принцесса стала похожа на юнца, зажатого злодеями в переулке. Достаточно храброго, чтобы дать отпор, но понимающего, что печальный исход неизбежен. Она поднялась.

– Милорд герцог, вы обвиняете меня в вашем поражении? Или думаете, что я вас предала?

Он покачал головой.

– Давайте придерживаться политических реалий, а не обвинений. Если вы в состоянии править, удержать дворец и город, то я способен победить старого герцога и этрусков. Если желаете избавиться от меня – позвольте это подчеркнуть особо, ваша милость, – вам стоит лишь попросить. – Он снова посмотрел ей в глаза. – И совершенно незачем покушаться на мою жизнь.

Они смотрели друг на друга так долго, что успели бы стать любовниками. Взгляд длился и длился, никто не моргал.

Леди Мария встала.

– Принцесса удаляется. Милорд герцог, мы благодарны за ваши старания. А в будущем извольте быть чуть менее фамильярным с царственными особами. Принцесса Ирина не привыкла к подобному непокорству и находит его возмутительным и непотребным.

Новоиспеченный герцог выпрямился. Бедро взвыло, и к нему присоединился хор синяков, ссадин и усталости. Не обращая внимания на какофонию боли и преклонив колено, он, когда принцесса снялась с места, поймал и поцеловал подол ее платья.

Принцесса вспыхнула.

– Вы считаете меня неблагодарной, – сказала она. – Застали меня беззащитной, с предателем у ворот. Эта империя больше тысячи лет была оплотом цивилизации, и я боюсь, – она поиграла нагрудным алмазным крестом, – боюсь стать причиной ее гибели.

Он улыбнулся в ее подол.

– Рыцарь может быть сносным привратником. Вы не беззащитны. У изменника нет шансов взять город. Давайте опираться на это.

Она улыбнулась, осторожно нагнулась и тронула его за руку. Затем уплыла прочь.

Леди Мария задержалась в дверях. Сэр Алкей низко поклонился и поцеловал ей руку. Она ответила улыбкой.

– Ты отлично справился, – сказала она ему. Затем обратилась к Красному Рыцарю: – Грамоты о ваших назначениях уже готовятся. Мне нравится смелость вашей идеи построить флот. Но мне совсем не верится в ее успех.

Все поклонились, и хозяева ушли, оставив только начальника слуг. Он повернулся к герцогу.

– Она прикоснулась к вам! – выдохнул он.

Герцог не обратил на него внимания.

– Не трогай его, Том, – сказал он, не оборачиваясь.

Том опустил оружие и плюнул начальнику слуг под ноги.

– Ты дождешься своей очереди, пес.

– Я невиновен!

Он побледнел и вцепился в нагрудный крест.

Когда альбанцы ушли, он буркнул своему лейтенанту:

– Варвары!

Плохиш Том возник на пороге капитанских апартаментов.

– Эй, вы! Сношаетесь, что ли, или можно войти?

Изюминка, склонившись над письменным столом и прикусив язык, выводила слово «омега». Герцог направлял ее руку, бороздя воск острым стилом.

Тоби скрылся.

Герцог поднял глаза, не выпуская руки Изюминки:

– Том, тебе не приходило в голову, что твои шутки могут показаться обидными?

– Серьезно? – удивился Плохиш Том. Он плюхнулся на складной стул, и тот застонал. – Йоханнес, как обычно, считает, что ты продаешь нас с потрохами. Может, погладишь его по головке?

Великан тихо прыснул, видя смущение Изюминки. Та ощерилась, как сердитая кошка.

– Сам себя отымей! – выпалила она.

– Правда глаза колет, крошка? – откликнулся Том, и взгляд его был жестким, как кремень.

Изюминка перевела дыхание и улыбнулась:

– Ревнуешь? Ты же сам по нему сохнешь.

Рука Тома рванулась к эфесу меча.

Капитан вернулся к своему занятию и перестал следить за их перебранкой.

Мастер Рэндом!

Не откажите в любезности: мне нужно сто тысяч дукатов взаймы и пару опытных корабельщиков. А также таблицу расценок на парчу, шелк и северные меха на харндонском причале. В спешке…

У него была привычка немного высовывать язык, когда писал быстро, и он, закончив, втянул его и стиснул зубы. Тоби вернулся, как по команде, присыпал документ песком и положил на боковой столик.

– Вы закончили? – спросил Красный Рыцарь.

Плохиш Том оторвал взгляд от Изюминки.

– Ты заплатишь лучникам после воскресной мессы? И нам нужен какой-нибудь клирик. Священник.

– У нас, по-моему, есть два. Отец Питер из Альбинкирка и нищенствующий монах…

– Он полоумный, окончательно спятивший, поехал мозгами. – Том скрестил руки на груди.

– Ну так должен тебе понравиться, – вставила Изюминка.

– Кадровый капеллан. Об этом многие ребята сказали. – Том посмотрел на Изюминку. – И бабы.

– Я разберусь. – Капитан вернулся к письму.

– Я понял так, что нужно величать тебя герцогом. – Тон Тома был само предостережение.

– Да. Мне нравится. Милорд герцог. – Капитан откинулся на спинку стула.

– Ты нам не лорд, а капитан, – помотал головой Том. – Мне это не по душе.

Капитан взглянул на него поверх пера.

– Принято к сведению, – промолвил он холодно.

– Вот так, значит, друже? Смотри, не вознесись над братовьями. – Том встал и навис над столом.

– Не собираюсь. Я устал, я ранен и вдобавок слушаю двух оборзевших кретинов, которые портят мне настроение. – Капитан выдержал паузу. – Я этим досыта наелся во дворце.

– Лады, – пожал плечами Том. – Хорошо. Так ты заплатишь ребятам в воскресенье?

Капитан посмотрел ему в глаза.

– Возможно.

Изюминка покачала головой.

– Да, конечно, заплатит. Том? О чем ты спрашиваешь?

Мужчины пристально взирали друг на друга.

– Он отдал все наши деньги гребаным истриканцам. У нас на всех не наберется и десяти серебряных леопардов. Правда, милорд герцог?

Том уперся руками в стол. Жест вышел угрожающим.

Герцог улыбнулся.

– Том, сейчас десять часов утра, я устал и зол. Если тебе угодно услышать, то да, я потратил все наши деньги на вардариотов. Это неважно. Я достану еще.

Плохиш Том покачал головой.

– Я в кои-то веки согласен с Йоханнесом, милорд герцог. Это дурацкий контракт – ни золота, ни выгоды, а врагов перебор. Давайте вернемся к истреблению чудищ.

Капитан заложил руки за голову. Он смежил веки и чуть потянулся, щадя правое бедро. Затем открыл глаза.

– Рвешься в бой, Том?

Тот улыбнулся и посмотрел на Изюминку.

– Хоть сейчас, крошка.

– Тебя устроит ловля шпионов во дворце?

Том улыбнулся уже осторожнее.

– Оглядись по сторонам, Том. Это богатейший город на свете. Алмазный крест на шее принцессы стоит месячного жалованья для всего войска. – Герцог потянулся еще. – У меня есть право брать с этой империи подать. Подумай чуть шире, Том. Такого контракта у нас никогда не было.

– Тогда тебе лучше заплатить в воскресенье лучникам, – усмехнулся Том. – Костлявые колени Христа! Ты купил меня этой охотой на шпионов. А они окажут сопротивление?

– Ты можешь убить любого, кого поймаешь, но, Том, – может, сперва их стоит немного допросить, а? Основная потеха достанется Гельфреду, но до Рождества у нас будет славная схватка. – Он встал. – Друзья, мне нужно прилечь. – Он передал Тоби три свитка. – Проследи, чтобы их прикрепили к птицам. Лично. – Он повернулся. – А пока раздаю задания: Изюминка, выясни все, что возможно, об Аэскепилесе. Начни с нордиканца Деркенсана. Не спрашивай никого из окружения принцессы!

Тоби мрачно кивнул.

Изюминка повела темно-рыжей бровью:

– Мы не доверяем принцессе?

– Мы ни на йоту не доверяем принцессе, – вздохнул Красный Рыцарь. Том упер руки в бока.

– Господи Иисусе! Капитан-милорд-герцог-главнокомандующий! Мы что же, не верим нашему работодателю?

– Друзья мои милые, мне нужно выспаться, – сказал герцог. – Нашим работодателем всяко является император. А не принцесса. Такова наша официальная и, вполне вероятно, моральная позиция.

Плохиш Том схватил капитана за плечо.

– Жду не дождусь взглянуть, что из этого выйдет. Но ты же знаешь, что по весне я должен уйти.

– Перегонять скот? Конечно, Том. Я на это рассчитываю, – улыбнулся капитан. И, скрывшись за пологом, направился в свою спальню.

Том повернулся к Изюминке:

– Он на это рассчитывает? Что за хрень? Не выношу его таким!

Она покачала головой.

– То, что он умнее других, меня не волнует. Я только терпеть не могу, когда он тычет меня в это носом.

– Аминь, сестра, – промолвил Том.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ДЖАРСЕЙ – ЖАН ДЕ ВРАЛЬИ

Собрав свое маленькое войско на вершине холма, капталь наблюдал за противоположной возвышенностью, где строились люди графа Тоубрея. Он послал графу вызов и после этого на милю выжег доходную графскую долину, разграбил четыре городка, разорил пышные нивы и убил больше сотни крестьян. А этой ночью ему снова явился ангел.

Капталь повалился ничком. Ангел сиял как никогда ярко, горел сапфирово-изумрудным огнем.

– Ты победишь Тоубрея, – изрек он.

– Конечно, – пробубнил де Вральи в молитвенный коврик.

– Постарайся взять его живым. В дальнейшем он будет полезен.

Де Вральи подумал, что это он в состоянии понять и сам, без ангельских посещений.

– Ты желаешь быть лучшим рыцарем на свете, – продолжал ангел. – Твоя победа близка. На весеннем турнире все будет так, как мы сказали.

Даже под гнетом страха перед могучим союзником де Вральи улыбнулся.

– А, на турнире, – проронил он.

– Но есть и другие способы обратить это царство в праведную веру. Королева должна быть низложена. Она язычница и блудница. Не жалей ни ее, ни народ.

Де Вральи негодующе вскинул голову:

– Пусть на меня падет гнев небес, но я не стану воевать с женщиной!

– Я в жизни не видел столь надменного смертного, – вздохнул ангел.

Де Вральи улыбнулся в коврик.

– Хорошо. Ты мой избранный слуга, и я дозволю тебе поступать, как вздумается. Но ты не должен препятствовать ее падению. – Ангел произнес это настойчиво и чуть ли не угодливо.

– Мне наплевать на эту ведьму, – ответил де Вральи.

– Отлично. Давай-ка немного повысим дисциплину вероисповедания. В Лукрете есть один монах, человек благочестивый. Воля Господа требует, чтобы он стал епископом Лорики и наставил этих язычников на праведный путь. Он истинно верующий и сокрушит их еретическую ворожбу.

Порой де Вральи находил беседы с ангелом утомительными. Казалось, он торгует коня у барышника…

Рассвет разгорелся в полную силу, и капталь, при оружии и в седле, со смехом обратился к своему кузену Гастону:

– Куда ему справиться с его повелителем королем!

Гастон терпеливо дожидался, пока оруженосец закрепит ему забрало.

– Сдается мне, что он уже сейчас готов справиться с королем и с тобой. Вон его штандарт, а вон его рыцари. – Он почесал подбородок. – И у него их побольше, чем у нас.

Де Вральи расхохотался.

– Я побью его запросто – во-первых, потому что его отряд слаб и боится, что их призовут к ответу за мятеж; а во-вторых, я рыцарь получше, чем он.

Гастон вздохнул и нагнул голову, чтобы Форвин приладил забрало.

– Как скажешь, кузен. Тебя посетил ангел?

– Да. Он сказал, что скоро я стану королем. И повелел призвать кузена Гийома, чтобы тот стал епископом Лорики.

– Его выбрал ангел?! – Гастон знал, что Гийом – человек с тяжелым характером, из тех, кому набожность заменила и здравый смысл, и обычное сострадание.

Де Вральи поднял закованную в латную перчатку руку.

– Я уже говорил тебе, кузен, что сомневаться в словах моего ангела – богохульство. Мой кузен нужен этому королевству, чтобы излечиться от ереси и манеры принимать неприемлемое.

Гастон не ответил. Он нагнулся в седле и опустил забрало, чтобы оруженосец его закрепил.

А де Вральи поехал к своему штандарту.

Он не настолько презирал пехоту, как могло показаться, и в центре поставил королевскую гвардию, а по бокам – королевских егерей: примерно по шестьдесят лучников на фланг. У Тоубрея было около трехсот рыцарей и ратников и еще двести пехотинцев, большинство из челяди. Конечно, все его лучники уже прослужили весну на севере и теперь убирали свои поля или защищали их от набегов де Вральи.

Подняв копье, де Вральи устремился вперед, и рыцари с готовностью сорвались следом. Его знаменосец, Пьер Абеляр де Рохан, издал галлейский боевой клич. Все галлейские рыцари подхватили его, крича джарсейцам: «Святой Дионисий!» – и рыцари Тоубрея ринулись в контратаку.

Если граф Тоубрей ждал благородной схватки, то он ошибся. Он осознал это первым, когда его лошадь провалилась в небольшую яму-ловушку, которую вырыл один из лучников, и напоролась на кол. «Бой» кончился в считаные секунды, а уцелевшие рыцари графа бросились наутек. Из пехотинцев же кто попрятался в лагере, кто дрогнул и побежал.

Де Вральи захватил самого графа. Он спешил ошеломленного изменника и лишил его чувств ударом тяжелого боевого меча, а после повел своих рыцарей охотиться на пехотинцев, которые укрылись в лагере и дальше, в полях. Они перебили или взяли в плен всех, кого нашли, сожгли посевы и вернулись в свой лагерь.

Графа Тоубрея де Вральи заковал в цепи и поместил в фургон.

Гастон д’Э нашел его стоящим на пригорке, взирающим на горящие джарсейские поля и хутора.

– Ты должен доставить его к королю, – сказал д’Э.

Де Вральи поджал губы.

– Зачем, если я могу всю осень карать его крестьян?

– Вина этих людей только в том, что у них был негодный правитель, – вздохнул Гастон. – И они – королевские подданные. Если твой ангел говорит правду – дослушай, кузен, и не перебивай – если все это так, то скоро они станут уже твоими подданными.

Де Вральи показал на пылающие поля, дым от которых тянулся к закатному небу.

– Но разве не красота? – Он улыбнулся. – Наши рыцари гордятся победой и обогатятся, когда разграбят земли этого предателя. Он заплатит огромный выкуп, и все это мое. А король пусть соберет с него дань, пока он мой пленник.

Гастон покачал головой.

– Твои люди разорили эти цветущие долины, убили мужчин, изнасиловали женщин и сожгли урожай. Так кто же заплатит выкуп? Вороны?

Де Вральи пренебрежительно отмахнулся.

– Вы тут изнежились, в Альбе. А война – она именно такова. Мы – слуги войны. Если не нравится – снимай шпоры и поступай в монахи.

Гастон мотнул головой.

– Отвези Тоубрея к королю. Немедленно, пока не стало хуже.

– Уф-ф! – Де Вральи потеребил бороду. – Но… нет. Я мог бы просто его убить. И забрать себе его земли.

– В Альбе так не принято, – возразил Гастон. – И у него есть сын.

– Ха! Он нам ничуть не опасен – мальчишка, который играет в рыцаря. А ты правда думаешь, что король не станет в этом участвовать?

– Я думаю, он возразит, что ты подстегнул изменника к бунту, когда убил в неправедном поединке его племянника, – пожал плечами Гастон. – А ты как считаешь?

Де Вральи сплюнул.

– Ты все портишь, – сказал он. – А я-то обрадовался! Не понимаю здешних порядков. Куда ни сунься, закон гласит, что сильный должен уступить слабому. Невыносимо!

Гастон опять пожал плечами и мудро промолчал.

ХАРНДОН – КОРОЛЬ И КОРОЛЕВА

– Что-что он сделал?! – взревел король и злобно уставился на гонца, стоявшего перед ним истуканом.

Сэр Ричард Фитцрой – капитан королевской гвардии и бастард старого короля – поднял бровь, глянув на Гарета Монтроя, широко известного под титулом «граф Приграничья». Тот откашлялся.

– Капталь бывает неосмотрителен, – тихо произнес граф.

– Он победил в бою Тоубрея и захватил его, – сказал король, читая письмо. – Клянусь страстями Христовыми, он выжег поля на землях Тоубрея – моих землях! – Король посмотрел на графа, своего нового управителя. – И говорит, что назначит за Тоубрея выкуп в триста тысяч серебряных леопардов.

Граф постарался сохранить невозмутимость.

– В мире не наберется столько монет, – заметил он.

Сэр Ричард состроил мину:

– Примерно столько же стоят все владения Тоубрея. Я не питаю нежных чувств к галлейскому головорезу, но Тоубрей всегда был занозой в седалище вашего величества. Поэтому вы и направили де Вральи разобраться с ним.

Король задумчиво теребил бороду.

Граф Приграничья протестующее покачал головой.

– Ваше величество, я считаю, что граф – человек опасный и непостоянный, как флюгер. Весной он послужил вам хорошо, но сейчас было бы горько смотреть, как он свергает одну из древнейших фамилий. – Он взглянул на капитана охраны. – По мне, так нам неплохо избавиться от Тоубрея.

– Хотел бы я видеть, какое было у Тоубрея лицо, когда он очутился в плену у этого недоумка, – усмехнулся сэр Ричард. – Но вашему величеству придется отозвать де Вральи в Галле. Простолюдины открыто называют его шпионом, который работает на галлейского короля. И вот что, милорд: если мы заклеймим позором Тоубрея, то остальные лорды крайне перепугаются. А испуганные люди делают глупости. И они уже напуганы де Вральи и его галлейцами. – Сэр Ричард посмотрел на короля и пожал плечами, словно говоря, что это не его вина. – Кроме того, ваше величество поручило ему выбрать нового епископа Лорики. Он выбрал своего кузена – из университета Лютеса. Священника, который прославился жестким толкованием слова Божьего.

– Я разве спрашивал ваше мнение? – вспылил король. Его взор пылал. – Разве я спросил…

Он осекся. Вошла королева, и он встал и отвесил поклон.

С нею были две фрейлины: леди Ребекка Альмспенд, ее секретарь, в темно-синей накидке и полуночной синевы чулках, которые она довольно смело демонстрировала в разрезе платья, и леди Мэри Монтрой, богатейшая наследница королевства и главная фрейлина, одетая в платье в черно-красную клетку с золотой заколкой в виде дракона. Платье обнажало ногу красную и ногу черную в таких же разномастных туфлях. И этот контраст выдерживался во всем, ибо брови у нее были черные, а волосы – темно-рыжие, и все ее тело заслуживало внимания.

Женщины присели в реверансе, мужчины поклонились.

Граф улыбнулся дочери:

– Наверное, ты первая женщина, которая приветствует сей двор в наряде северных горцев.

Улыбнулся даже король. Затем он подался вперед:

– Постойте, Монтрой. Богом клянусь, мне казалось, что цвета Мурьенов – зеленый и золотой?

Все рассмеялись, а королева приложила руку к груди со словами:

– Милорд не может не знать, что северяне придерживаются древнего стиля: набора цветов, в котором отличие сочетается с похвальбой.

Король сноваулыбнулся.

– О горской клетке знает любой, кто в Эднакрэгах охотился на медведя. Бекка – да, мы отбросим церемонии на сегодня – вы бесподобны. Позвольте заметить, что я не привык видеть вас такой.

– Фи, ваше величество! Да и чулки у меня все же синие. – Она приподняла подол, чтобы продемонстрировать свои ноги плясуньи – чуть выше лодыжек. Реплика настолько шла вразрез с ее обычной строгостью, потупленным взором и любовью к стилу с вощеными дощечками, что король фыркнул, а сэр Ричард, который когда-то был полностью очарован Ребеккой, ощутил, что его прежние чувства вспыхнули вновь.

Королева улыбнулась.

– С достойным любовником женщина расцветает, как летняя роза, – не так ли сказал поэт?

Граф Приграничья, простой человек с простыми вкусами и верной женой, тем не менее обнаружил, что у него чуть сперло дыхание, а щеки зарделись. Сэр Ричард поймал себя на том, что пялится, как баран, и захлопнул рот. Король восхищенно просиял, глядя на жену.

– Это наивысший комплимент, какой вы мне делали, – сказал он хрипло.

Она коснулась губами его губ.

– Вы очень умны, если поняли, – промолвила она. – Пришли мы в библиотеку, и вдруг выяснилось, что нужно разрешение вашего величества, чтобы прочесть письма вашего батюшки.

– Клянусь плащом святого Мартина! – воскликнул король. – С какой стати? Будьте моими гостями. Давайте же, Бекка, изложите это письменно, и я скреплю печатью.

– Ваше величество, – отозвалась леди Альмспенд и вместо обычной роговой чернильницы представила на всеобщее обозрение юного пажа в ливрее с тяжелой кожаной сумой на плече.

Тот опустился на колени и предложил ей себя в качестве подставки. Король кивнул, дозволяя ей сесть – день не был церемониальным, высший свет не присутствовал, – и она, устроившись на стуле, который был впору воину в полном доспехе, принялась писать округлым, четким готическим почерком. Затем достала королевский красный сургуч и растопила его специальной горелкой.

– Герметическая штуковина? – спросил король.

Леди Альмспенд кивнула.

– Одобрена старым епископом Лорики, ваше величество. Работает на солнечной энергии, облаченной в молитвенную матрицу и заключенной в крест.

Она предъявила крест, и его передали по кругу.

– Мы живем в чудесные времена, – изрек сэр Ричард, пытаясь хоть такой малостью привлечь ее внимание. Все знали, что она любит погонщика-варвара из личной королевской охраны по имени Ранальд Лаклан. Как ни странно, сэр Ричард был высочайшего мнения о Лаклане и всеми силами способствовал дальнейшему возвышению горца.

– По-моему, сэр Ричард, – сказала леди Альмспенд, – всякое время чудесно для своих современников.

Король был поразительно бестактен по отношению к чувствам своих придворных, а потому, нагнувшись рассмотреть ее печать на приказе, осведомился:

– Как поживает ваш красавец-погонщик, Бекка? Я хочу вернуться под опеку Ранальда.

Королева редко показывала свой нрав, но теперь сказала:

– Тогда вашему величеству придется произвести его в рыцари и предложить ему приданое.

Рука Альмспенд замерла.

– Этому спесивому погонщику? – рассмеялся король. – Да он ни за что не согласится принять. Он завоюет все сам – так ему будет лучше, а вы еще пышнее расцветете.

Альмспенд покончила с делом.

– Как скажет ваше величество, конечно, – выдохнула она.

Король нахмурился.

– Дорогая моя, так ли хорошо вы знакомы с религией, как знаете историю? Альмспенд, не вставая, поклонилась:

– Ваше величество, религия и есть история.

Сэр Ричард громко рассмеялся, но королева помрачнела.

– Почему эти джентльмены так недовольны назначением в епископы Гийома – кузена капталя? – спросил король.

Альмспенд повела бровью.

– Не мне обсуждать это с королем и его личным советом, – сказала она.

Королева положила руку ей на спину.

– Король спрашивает только тебя.

Альмспенд пожала плечами.

– Гийом Ле Пензер – один из вожаков интеллектуального движения.

– Продолжайте, это обнадеживает, – кивнул король.

Тогда Альмспенд вскинула обе брови.

– Он преподает в университете Лютеса. Вместе с другими схоластами – так они себя называют – он считает, что практика герметизма сопряжена со служением сатане, что чудеса Божьи – явления совершенно иного порядка и тех, кто пользуется силой, следует сжигать как колдунов.

Воцарилось ошеломленное молчание.

Король подался вперед.

– С чего же они взяли такую глупость?

– Ваше величество, я могу дать ответ политический, ответ интеллектуальный и ответ прагматический.

– Тогда давайте прагматический, ради всего святого, – кивнул король.

Перед тем как продолжить, Альмспенд потрудилась перехватить взгляд королевы.

– Ваше величество, университет Лютеса прислушивается к Румскому патриарху. Поскольку университет – средоточие науки, особенно герметической, – подчинен патриарху Ливиапольскому, он играет на руку Румскому, который выставляет соперника колдуном. Помимо этого добавлю, что все схоласты – люди и никто из них не имеет доступа к силе. Они стремятся создать мир, в котором смогут торжествовать – после того как сожгут всех, кто умеет пользоваться герметизмом.

Граф Приграничья покачал головой:

– Пресветлый Спаситель, как же тогда мы остановим Диких?

– Лютес находится далеко от полей брани с Дикими, – ответила Альмспенд.

– Что ж, это полезно знать, – сказал король. – Не сомневаюсь, что он будет крут – посмотрите на капталя и его манеру править железной рукой. Но он добивается своего. Возможно, его кузен той же выделки.

Королева смешалась:

– Дорогой, но вы же слышали слова Бекки – он попытается избавить королевство от герметистов?

Король потрепал ее по руке.

– Не бойся, любовь моя, – я знаю, как будет лучше для королевства. Рэндом хочет нового епископа. Этот человек представляется весьма толковым. Он будет полезен в совете, и мы просто обязаны явить ему благостный свет наших герметистов. – Он кивком дал понять, что женщины свободны. – Леди Альмспенд, ваша ученость освещает мой двор, как сотня свечей.

Она присела в реверансе:

– Милорд, для королевства будет благом замена магистра Гармодия. Новый поможет нам убедить епископа.

Король махнул ей рукой.

Когда они ушли, заговорил Гарет Монтрой:

– Неужели эта хладнокровная молодая особа с очаровательными щиколотками – моя дочь? Разве им обязательно нужно так выщипывать брови и обнажать ноги?

Король взглянул на него милостиво.

– Я полагаю, что Бог когда-нибудь благословит меня ребенком, – молвил он и тяжело вздохнул.

– Простите, ваше величество, – поклонился Гарет.

Не стоило начинать день с напоминания королю о его бездетности.

– Ничего страшного, Гарет, – отмахнулся король. – На все Божья воля. Он повернулся к сэру Ричарду:

– Что это ты такой кислый, Дик?

– Думаю, мне следует испросить у вашего величества отпуск, отправиться в странствие и скитаться, пока моя ценность не возрастет.

Король нахмурился.

– Ты был со мною в Лиссен! И не отступал до конца. Никто не сомневается в твоей ценности, а твой отряд тогда сочли поистине крепким.

Сэр Ричард поклонился.

– Со стороны вашего величества любезно так говорить, но в Лиссен многие сражались отважно.

– Да, и теперь похваляются этим и целыми днями брюзжат, – вмешался граф. – И все они галлейцы. Ты правда думаешь на время покинуть двор? – спросил он.

Сэр Ричард посмотрел королю в глаза.

– Да, если придется.

Взглянул на короля и Монтрой:

– Насколько я понял, де Вральи возвращается сюда с графом? – спросил он.

– Да, – подтвердил король.

– Пока не пролилась кровь, нам следует удалить от двора всех южан – всех рыцарей из Джарсея и их приближенных, – предложил Монтрой.

Король тяжко вздохнул и согласился.

– А если он задерет нос? – спросил сэр Ричард. – Разве вам не понадобятся южане для равновесия сил с галлейцами?

– Господи, как же я ненавижу все эти клики, – сказал король. – И сам я король, а не вожак мятежной стаи. Мне хватит слова, чтобы приструнить капталя.

Монтрой встретился взглядом с Фитцроем. И после долгого безмолвного призыва, почти мольбы, тот кивнул.

– Я поеду. Куда вы предложите, милорд управитель?

– Нужно пополнить альбинкиркский гарнизон, а сэр Джон воевал, – ответил граф. – Он один и заслуживает лучшего из нас. – Повернувшись к королю и расправив, как перед схваткой, плечи, он осведомился: – Ваше величество твердо настроено в пользу этого нового епископа? Мне кажется ошибкой даровать де Вральи еще одно преимущество.

Король закаменел лицом.

– Я не буду иметь никаких дел с фракциями, – сказал он.

– Ваше величество, я ни о чем вас не прошу. Я защищаю интересы королевства и говорю, что у де Вральи и без того много ратников и власти с избытком и что этого человека надо отправить обратно в Галле, как только его корабль коснется берега.

– Я подумаю, – ответил король.

Королева шла по коридору.

– Это оказалось проще, чем я ожидала. Бекка, почему ты думаешь, что бумаги старого короля недоступны?

Альмспенд уже сожалела, что надела модное платье с высоким воротом, ибо обращение с ним требовало тех самых навыков, которыми она пренебрегла, когда другие девушки их осваивали, а она вместо этого оттачивала свою архаику. Ее красивые темно-синие туфли ничуть не защищали от леденящего холода камня.

«Почему королеву никогда не волнуют подобные вещи?» – подивилась Альмспенд. Казалось, что королева плывет себе и ей не бывает ни жарко, ни холодно, ее не беспокоят ни головные боли, ни даже насморк.

– Миледи, я смею предположить, что старый король когда-то сделал некие возмутительные заявления. Если верить моему отцу, у него были любовники – и женщины, и мужчины. Он окружал себя любимчиками и был королем отличным, а вот человеком, судя по всему, не очень хорошим.

– Как волнующе! – рассмеялась королева. – Теперь мне наконец понятно, почему ты увлекаешься историей. Где мы?

– Это донжон, миледи. Мы вступаем на участок, который при короле Утанерике служил тайным ходом, но когда построили Новый дворец…

– Бекка, есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь? – спросила леди Мэри.

– Да, Мэри, – отозвалась Альмспенд тоном, который приберегала для великого множества неглупых особ, не интересующихся историей. – Новому дворцу почти двести лет. Я могу показать в фундаменте камень с датой. Шесть тысяч двести шестьдесят третий год.

– Сколько же тогда лет Харндону?

– Императрица Ливия и ее легионы основали здесь крепость тысячу пятьдесят лет тому назад. Или около того, – сказала Альмспенд. – Вообще-то ученые ожесточенно спорят о времени экспедиции к Новой Земле, а также о том, в которую из них основали Харндон – первую или вторую.

– Неужели? – спросила королева.

Она закатила глаза, взглянув на леди Мэри, но Альмспенд то ли не заметила этого, то ли не приняла в расчет.

– В любом случае, миледи, Харндон – название очень древнее: возможно, оно появилось еще до времен Архаики. Когда добрый король Ранульф вернулся из Святой Земли и построил Новый дворец, его камергер, Хильдебальд, написал, что в ходе глубинных раскопок были обнаружены оба туннеля, фундамент храма и бревенчатая дорога, обтесанная в незапамятные времена. В храме по-прежнему заключалась огромная дремлющая потенциальная сила, и архиепископу пришлось его очистить. Эта работа свела его в могилу, и из Ливиаполиса призвали патриарха.

Три женщины прошли по коридору еще несколько шагов.

– Жуть какая! – сказала леди Мэри. – А где был этот храм?

– О, сразу за нами, шагах в двадцати. Для коридора использовали кое-какие старые камни. Взгляните – видите Зеленого человека? Это один из тех древних символов.

Королева положила ладонь на камень и закрыла глаза.

– В них все еще есть сила. Это место называлось… – Она помедлила. – Харн Дум.

– Именно! – пришла в восторг Альмспенд. – Вы прочитали об этом у Тацита?

– Нет, – ответила королева, не скрывая потрясения. – Я услышала голос из камня.

– Ты хочешь сказать, что наш мир стоит на вчерашнем, а тот – еще на одном и так далее? А под Новым дворцом находится старый, а дальше храм – но что же под храмом?

– Что-то, созданное, может быть, Дикими или древним народом, – рассмеялась Альмспенд.

– Дикие ничего не могут построить, – возразила леди Мэри.

– Вздор! Дикие делают удивительные вещи. Новейшая наука их изучает. Иркам известно строительство, у них есть музыка, города и замки. – Альмспенд была счастлива, что может обсудить интересующие ее материи с подругами, которые слишком много болтают о танцах.

– Это лишь подражание человеку, – не сдавалась леди Мэри.

– Вовсе нет. Это очень древняя теология, дорогая моя, – сказала Альмспенд. – На самом деле весьма вероятно, что это мы подражаем им своими делами.

– Чепуха! – отрезала Мэри, которая устала от отцовской опеки и не хотела, чтобы Бекка Альмспенд приобрела ту же привычку. – Чушь!

Странно, но королева согласилась с Беккой.

– Гармодий перед уходом экспериментировал с этими вещами, – заметила она, и Альмспенд кивнула. – Древние разбирались в них куда лучше, Мэри. Я могу…

– Пресвятая Дева! Ребекка, сейчас ты скажешь, что поклоняешься Таре! – Леди Мэри перекрестилась.

Ребекка улыбнулась.

– Мэри, а как тебе мнение тех ученых, которые думают, что поклонение Пресвятой Деве – попытка ранней церкви обуздать культ Охотницы Тары?

– Ты говоришь это потому, что мы находимся в подземелье, где молния тебя не поразит, – ответила Мэри небрежным тоном, скрывая потрясение.

– Тар, – произнесла королева.

Ее спутницы умолкли. Все трое подошли к огромной дубовой двери с железными петлями и остановились.

– Ее зовут Тар, – мечтательно сказала королева. – Тарой она стала потом, а настоящее имя – Тар.

– Миледи? – окликнула ее Мэри.

Королева наградила ее странным взглядом.

– Что? – бросила она.

Альмспенд наподдала Мэри туфлей, Мэри взвизгнула и отступила от королевы.

– За что?..

– В чем дело? – осведомилась королева.

– Вы прикоснулись к камню Зеленого человека, и началась потеха, – буднично объяснила Альмспенд.

– А, теперь вспомнила. Хорошо. Вот мы и на месте.

Королева достала ключ, и женщины принялись поочередно поворачивать его в смазанном оливковом маслом замке, пока тот не поддался. Королева зажгла над дверью мощный герметический свет, и все трое ахнули. На полу лежали горы свитков, а на монолитных столах покоились увесистые фолианты. На центральном столе сидела большая крыса и злобно грызла пергамент острыми зубами. Она напоролась на взгляд королевы. Та вскинула руку, и крыса превратилась в пепел.

– Отлично! – оценила леди Альмспенд. – Меткий удар!

Королева расщедрилась на улыбку.

– Я упражнялась. Этим животным кто-то руководил – я вижу паутинный след ее хозяина-герметиста.

– Да кому интересны эти древние… – Леди Мэри отступила на шаг и пронзительно вскрикнула. Она схватилась за сердце и прислонилась к косяку. – Пресвятая Дева, святые угодники…

– Бесспорно, все это свято – или нечестиво! – объявила Альмспенд. – Мне понятно, почему это помещение охраняют! Это бумаги Планжере! Вперемешку с королевскими! Иисус Вседержитель, миледи – это же голая сила, достаточно протянуть руку! Знал ли о ней Гармодий?

– Полагаю, что нет. Но его собственные бумаги тоже нуждаются в охране – ты не поверишь, что я нашла в его покоях. Этот человек был намного глубже, чем нам казалось.

– Они все такие, – пробормотала Альмспенд, листая чудовищный гримуар. – О-о-о! Это попахивает архаичной некромантией. – Она в буквальном смысле принюхалась. – Что мы ищем, миледи?

Королева глядела на своих самых верных подруг, переводя взгляд с одной на другую.

– Вы знаете, что шепчут старухи о моем муже? Что он импотент и проклят?

Наступило молчание. Герметический свет отличается белизной, он не мигает, и обе женщины смотрели на свою королеву в его беспощадном сиянии. Обе старались что-то скрыть.

Альмспенд понурила голову.

– Да, я слышала подобное. И худшее – тоже.

– Галлейцы, правда, кивают на вас, миледи. Они считают, что бесплодны вы. – Даже на холодном белом свету было видно, как леди Мэри вспыхнула.

– Галлейцы – злейшие сплетники из всех мужчин, – сказала Альмспенд. – Я раньше думала, что столько яда бывает лишь в женщинах. Раз или два пожалела, что у меня нет меча разрубить колтун этого фанфаронства.

Королева приложила ладонь к животу.

– Я беременна, – сообщила она. – От короля, если нужно уточнить.

Она вздохнула. На памяти Мэри, сейчас королева выглядела наиболее человечной.

– У мужа есть тайна, – продолжила королева. – Она касается Красного Рыцаря. Кроме того, пожилые дамы говорят, что у короля была любовница и это она прокляла его импотенцией.

Мэри улыбнулась.

– Что ж, если это правда, то вы, похоже, его исцелили.

– У меня есть сила, – с улыбкой и глухо промолвила королева. – И еще постаралась та женщина, Амиция – помните, после битвы? Она излечила нас. Наверное, наших совместных сил хватило, чтобы разрушить заклятие.

Для Мэри, которая не обладала вообще никакими силами, это было чрезмерно – все равно что слушать о подробностях интимного туалета. Но Альмспенд воспрянула.

– В самом деле! – сказала она. – Поразительно!

– Я хочу выяснить, кто наложил проклятье и почему, – заявила королева. – Чтобы ему противодействовать. Помимо прочего, мне кажется, что, кто бы ни проклял короля, он прежде всего хотел навредить моему ребенку.

Фрейлины медленно кивнули, но Мэри улыбнулась.

– Может быть, вы просто не торопились зачать? – предположила она. Королева рассмеялась.

– Я ложилась с королем по три раза на дню, как вышла замуж, – ответила она с утробным смешком. – А то и чаще, когда нам бывало в охоту. Я знаю, что не бесплодна, по моим тайным силам. Нелепо, но это так. Достаточно?

Мэри бросило в такой жар, что она обмахнулась веером.

Альмспенд сделала глубокий вдох.

– Ваше величество? – произнесла она тихо.

Подруги редко обращались к королеве по титулу, и она коротким поклоном дозволила секретарю продолжать.

– Ваше величество должно понимать, что изучение истории сопряжено с открытием неприятных истин.

– Дальше, – кивнула королева.

– Это все, – сказала Альмспенд. – Вы рискуете узнать что-нибудь неприятное. Или лишнее.

– Я намерена спасти мое дитя, – ответила та.

ХАРНДОН – СЭР ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

Рэндом со всей приятностью возлежал в постели с женой, когда в окно забили крылья. Сначала его посетило раздражение, а потом пришел страх: крылья были огромны и ему, ветерану битвы в землях Диких, напомнили нечто похуже почтового голубка. Обнаженный, он встал, вытащил из-под ложа меч и опустился на колени, ибо прыгать на одной ножке – не лучший способ встретиться с монстром. Жену он толкнул в голый бок: мол, выметайся живее.

Бум, бум, бум!

Бум, бум, бум!

Однажды, когда он был совсем мал, в роговые окна отцовского дома, что в Южном Харндоне, затеяли биться огромные лунные пяденицы. Его мать, швея, приобрела свечи из пчелиного воска, чтобы работать допоздна – у нее был специальный заказ, и пядениц привлек свет. Они были величиной с его голову, а то и больше, порождения Диких. И биение их чуждых, насекомьих тел о роговые импосты и стекло родительского дома нагоняло ужас и в то же время завораживало. Джеральд Рэндом, совсем еще крошка, понаблюдал за мельтешением теней и, проявив чудеса отваги, вышел в летнюю ночь, чтобы взглянуть поближе. Самая крупная пяденица, суетившаяся в неуклюжем полете, порхнула в считаных дюймах от его носа, а он поначалу ее в темноте и не заметил, а потом ощутил ветерок, который поднялся от ее крыльев – каждое величиной с его кисть. У него не возникло ни малейшего желания ее убить. На самом деле он задался вопросом: что она увидела, когда взглянула на него?

Дикие всегда возбуждали в нем любопытство. Пренебрегши отцовскими наставлениями, он оплатил ученичество и юношей отправился с королевской армией ради единственной цели – повидать Диких.

И вот сейчас он кончиком меча сбросил крючок на окне спальни. Створки открывались наружу, а потому он толкнул их.

У него захватило дух от размеров твари, но потом он различил ее окраску и рассмеялся.

Гигантский хищник оказался черно-белым, а даже ребенку было известно, как выглядит имперский гонец. Рэндом увидел его впервые, но сразу узнал, пусть даже вестник насквозь промок от дождя и полностью выдохся. Рэндом распахнул створки настежь, и несчастное создание вкатилось внутрь и мокрой грудой рухнуло на постель.

К тому моменту, как жена, уже подобающе одетая, осмелилась вернуться в опочивальню, Рэндом успел ознакомиться с посланием. Он сидел на постели и качал головой.

– Пропало белье, – сказала леди Элис. – Шесть недель вышивания насмарку. Неужели ты не мог загнать проклятую птицу в конюшню или куда-нибудь еще?

Рэндом осклабился.

– Нет, никаких проклятых приключений, о нет! – воскликнула она. – Ты же руководишь королевским турниром! А значит, тебе нельзя уезжать.

Рэндом поймал ее и поцеловал.

– Это особое приключение, – сказал он. – Все, что от меня требуется, – достать сто тысяч этрусских дукатов.

ХАРНДОН – ЭДВАРД, ПОДМАСТЕРЬЕ

Первый труп, который был найден на площади, поверг всю округу в оторопь.

Тело принадлежало юноше – красивому юноше. Убийца хотел, чтобы его обнаружили: труп был пришпилен парой кинжалов к пеньку майского шеста. Жертву убили мечом. Юноша был в дорогих одеждах из шерсти и шелка красной и желтой расцветки.

Эдвард увидел окружившую труп толпу и дождался своей очереди взглянуть лично. Он повидал достаточно покойников, и зрелище было знакомое: молочно-белое лицо и тело, обмякшее так, что подрывало всякую веру в загробную жизнь. Смерть есть смерть.

Мертвеца забрала братия, а далеко за полдень, когда Эдвард с учениками поочередно сверлили последний ствол, мальчишка, который служил на побегушках у лавочника, сообщил, что покойный – из числа оруженосцев королевы.

– Это все они, галлейцы, – сказал Сэм.

Том и Герцог продолжили работать.

– Оно же понятно! Джек Дрейк хотел забрать нашу площадь, а он король галлейских кобелей. Погиб оруженосец королевы? Значит, его прикончили галлейцы. Или Джек Дрейк. – Сэм пожал плечами. – Чтобы нас отпугнуть.

– Ну и чушь, – сказал Эдвард. – Галлейцы – рыцари. Они не убивают благородных…

– Еще как убивают! – перебил его Герцог. – Христос распятый, Эд! Где тебя носило? Их главный рыцарь, Вральи, хладнокровно прикончил племянника графа Тоубрея! Взял и попросту зарубил.

Том помотал головой:

– Он прикончил его в поединке, все по-честному. Так я слышал. – Он снова взялся за сверло, потом остановился. – К твоему сведению, Вральи – здоровенная туша, а второй был просто мальчишка, но поединок становится честным, если обе стороны согласны сражаться, – правильно?

– Галлейский кобель, – отрезал Герцог.

– Не, – возразил Том. – Я предпочитаю держаться фактов.

– Впрочем, это мог быть и Дрейк, – сказал Сэм.

– Хватит, – отрезал Эдвард. – Давайте закончим дело.

Герцог злобно хрюкнул. В последнее время мальчишка часто злился. Городская атмосфера была отравлена новыми фракциями: галлейцами, джарсейцами и северянами. Галлейцы, разодетые броско, носили весьма короткие котты и хитоны и расхаживали словно в поисках неприятностей.

Естественно, все это привлекало молодежь.

Джарсейцы были представлены в основном мужами и мальчиками из южной глубинки. После жатвы они наводняли город, а в этом году их стало даже больше; некоторые рассказывали о жестоких нападениях королевских войск. Джарсейцев узнавали по фермерским блузам.

Беженцы с севера осадили городские окраины в конце весны. Большинство возвращалось домой, но остальные были обездолены, обозлены и вели себя крайне вызывающе.

Гильдии ответили усиленной муштрой городских вооруженных отрядов. Оружейники гордились званием одной из лучших военных гильдий и упражнялись так часто, что Эдвард измучился от голода и усталости. Но он осознавал, что цеховые мастера натаскивали отряды для устрашения чужих группировок.

– Мы оружейники и возвышаемся над распрями, – заявил он твердо.

– Чепуха, – сказал Герцог. – Галлейцы – чужаки, они явились извести королеву. Называют ее шлюхой. Твердят, что она бесплодна. Говорят, что она…

В дверях появился мастер Пиэл, и Герцог покраснел.

Мастер Пиэл мрачно взглянул на них, но ничего не сказал.

– Я во все это не верю! – заявил Герцог.

Мастер Пиэл кивнул и поманил Эдварда. Ноги у того налились свинцом. Но он пошел за мастером через двор в контору – помещение, заваленное пергаментом, как кабинет королевского секретаря. Он решил, что оправдания выйдут ему боком, а потому, едва мастер сел, с поклоном сказал:

– Прошу прощения, мастер Пиэл. Все расстроились из-за трупа, который обнаружили утром.

– Я рад, что ты разделяешь ответственность, юный Эдвард. То, что говорят твои люди, отражается на тебе. А то, что говорят мои люди, отражается на мне. – На миг кроткие глаза Пиэла, обрамленные огромными этрусскими очками, округлились, выпучились и воззрились на подмастерье. Эдвард испытал острейший страх, ибо только однажды лицезрел своего мастера в гневе. – Я слишком долго пробыл во дворце. Ты нужен мне, Эдвард. Как продвигается наша затея?

– Работе, мастер, не видно конца. Но я делаю три ствола с однодюймовыми отверстиями. Я думаю – только думаю, – что они объясняют некоторые подробности контракта мастера Смита. И странный колокол с отверстиями для стрел.

Мастер Пиэл сложил руки домиком.

– Хорошо. Доделай начатое. Ты кое-что смыслишь в заклинаниях и чеканке.

– Да, мастер, – поклонился Эдвард.

– Мне понадобится, чтобы ты возглавил несколько наших дел. Эти железные стволы хорошо подготовили тебя к руководству: ты прекрасно укладываешься в смету, и твоя работа близка к завершению. Я хочу подчинить тебе еще больше работников, и вот поэтому желательно, чтобы ты лучше следил за учениками. – Мастер поднял руку. – Я понимаю, что времена непростые, а ты, конечно, привык быть одним из них, и тебе не хватает начальственной харизмы. – Мастер Пиэл покачал головой. – Мне крайне неприятно это говорить, но я боюсь не справиться со всеми заказами без дюжины новых работников и еще пары подмастерьев. И в то же время мне некогда их натаскивать и надзирать за ними, пока из них не получатся настоящие мастера. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Эдвард кашлянул.

– Нет. То есть да. Я сделаю, что смогу.

– Самый важный в лавке заказ – королевская амуниция для турнира, но я за него и не брался с тех пор, как мы завершили закалку, потому что занят штамповкой вручную. А мне нужны сотни монетных кружков.

– Это я сумею, – кивнул Эдвард.

– Нет, парень, ты нужен для другого. Я хочу, чтобы ты научил этому процессу подмастерьев, тогда я буду вырезать штампы, а ты – доводить до ума королевские доспехи.

– Можно поручить это Тому, – сказал Эдвард. – Он большой молодец.

Пиэл глубоко вздохнул.

– В самом деле? Юный Том – беспризорник. Ты же знаешь, да?

В гильдии брали неприкаянный молодняк, но эта публика все равно редко чего добивалась, так как успех зависел от покровительства и серебра.

Эдвард это знал. Том старался не возмущаться, но иногда его мастерство настолько превосходило достижения Эдварда, что он так и сочился сарказмом.

– Если мы предоставим ему такую возможность, – сказал Эдвард, – то он будет навеки нам предан.

Пиэл поскреб небритую щеку.

– Верно подмечено. Я знал, что не ошибся в тебе. Меня слишком долго не было в лавке. Пошли за ним сейчас же.

Молодая и набожная праведница едва успела бы произнести «Аве Мария», а юный Том уже стоял со шляпой в руках на пороге хозяйской конторы.

– Эдвард говорит, что ты готов стать подмастерьем, – объявил мастер.

Том повертел шляпу, словно выискивая неровности в истрепанных полях.

– Вот как! – промолвил он и посмотрел на Эдварда. Потом понурил голову. – Мне нечем заплатить взнос.

– Не горюй, Том, – сказал мастер Пиэл. – Я заплачу за тебя взнос при двух условиях.

Том вытянулся в струнку.

– Все что угодно! – выпалил он.

– Всегда дослушайте, о чем говорится в контракте, молодой человек, а уж потом подписывайте. Во-первых, будешь ли ты работать на Эдварда?

– Да! – ответил Том.

– Второе: ты получишь жалованье как полноценный подмастерье, но останешься у меня на два года. Никаких других лавок и городов.

Том рассмеялся.

– Мастер, вы можете держать меня при себе до конца моих дней!

Пиэл покачал головой.

– Никогда так не говори, малец. Отлично, ступай, изготовь себе кольцо и приходи ко мне в зал цеховых собраний. Отпразднуем это дело чашей вина, ибо, клянусь богом, нынче последний день, который ты проведешь за пределами лавки.

Мастер Пиэл вышел во двор, а Эдвард остался помочь Тому выковать из вороненой стали кольцо. Пытаясь придать ободку форму и бранясь на сей счет, Том вдруг сказал:

– Спасибо. Я твой должник.

– Он собирается расширить лавку, – объяснил Эдвард. – Мы будем чеканить монету.

Том присвистнул.

– Пусти козла в огород!

Эдвард надраивал кольцо, как будто сам был новым подмастерьем, но такова традиция: когда юношу повышали, его друзья вносили свою лепту.

– Почему?

– Эти галлейцы хотят уничтожить наши деньги, – сказал Том. – Если мы будем чеканить новые, они и за нас возьмутся.

Эдвард медленно кивнул.

– Лучше принять меры предосторожности.

– Как только стану подмастерьем, так сразу, – улыбнулся Том. – Еще раз спасибо. Не думал я, что это сбудется.

К ЗАПАДУ ОТ ЛОНИКИ, ФРАКЕ – ИМПЕРАТОР И ГЕРЦОГ АНДРОНИК

Они спешились во внутреннем дворе маленького замка. Тот был не крупнее особняка, с двумя каменными башнями и бревенчатым большим залом между ними. Замок, обнесенный частоколом, стоял на вершине высокого кряжа. С башни часовому был виден заснеженный пик горы Дракона в шестидесяти лигах к западу среди Зеленых холмов.

Императора сопровождали шестьдесят личных страдиотов герцога, и его приняли с немалыми церемониями, которые, впрочем, не вошли в противоречие с его статусом пленника, заточенного в убогий приграничный замок, настолько далекий от родины, что спасение не представлялось возможным.

Его достоинство осталось незапятнанным. Он принял почести от своих врагов и в выделенные покои отправился со всем положенным величием. Часовой у двери испросил его благословения.

Ночью император связал простыни и вылез в окно, но выпал снежок, и всадники схватили его на рассвете.

Один из истриканцев перебил императору ноги рукоятью стального топора. Затем его отнесли через замерзшее болото в замок, водворили обратно в комнату, и все охранники опять-таки возжелали благословения.

ЮЖНАЯ ПЕРЕПРАВА ПОД АЛЬБИНКИРКОМ – СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

Миновала еще неделя, прежде чем сэр Джон нашел время выехать к переправе. Поселенцев прибывало все больше – с последним купеческим караваном из Мореи явилось еще десять торговых домов, которые привлекла осенняя торговля мехами и медом Диких – все это собирались распродавать через месяц на ярмарке пришедшие из-за Стены. Сэр Джон воздержался от привычных высказываний по поводу ненасытности купечества. Вместо этого он тщательно упорядочил их прибытие в свой город, расселил их по пустующим домам и приказал отстроить оные заново под страхом конфискации товаров. Вообще говоря, это намного превосходило его полномочия, но мэра и совет во время осады Альбинкирка убили боглины, замены им не нашлось, а король, как он понял, не явится и не велит ему прекратить.

Купцы поворчали, однако наняли в работники уцелевших местных. А из Лорики прибыли каменщики, соблазнившиеся возможностью заработать.

Каждый день приносил новый кризис, но все по мелочам. В среду пожаловал новоиспеченный альбинкиркский епископ. Его свита состояла из священника и монаха, а приехали они на ослах.

Сэр Джон пропустил его прибытие, так как находился в северной части города, где выслушивал жалобы на ирков и пришедших из-за Стены. Когда он вернулся, его бесполезный сержант доложил, что епископ приехал, вселился в разрушенный епископский дворец и хочет при первой возможности удостоиться внимания капитана. Сэр Джон закатил глаза.

– И он из крестьян, – добавил сержант.

Сэр Джон рассмеялся.

– Как и я. Как и ты, мошенник. – Он спешился и передал Джейми коня. – Я загляну к низкорожденному прелату, когда найду время перевести дух.

А хорошая новость заключалась в том, что в четверг явился сэр Ричард Фитцрой и привел с собой сорок копейщиков – все они были придворными, за исключением одного рыцаря в черном, священника ордена Святого Фомы.

Сэр Джон встретил сэра Ричарда в переднем дворе крепости, и они обнялись.

– Ты пришел мне на смену? – спросил сэр Джон.

Сэр Ричард помотал головой.

– Об этом король не сказал ни единого слова – он высоко тебя ценит, и я привел сорок лучников для твоего постоянного гарнизона и еще этих копейщиков, чтобы спокойнее было осенью. В этом сезоне я исполняю обязанности королевского выездного судьи и очень надеюсь, что у тебя осталась для убиения пара чудовищ.

Сэр Джон увидел, что несколько ратников слишком юны для разлуки с матерями, но хлопнул сэра Ричарда по бронированной спине.

– Очень рад, что мы вместе. Чудовищ полно, намедни я укокошил дюжину боглинов.

Самый молоденький ратник вытаращился так, что глаза чуть не вылезли из орбит.

За чашей вина сэр Ричард сообщил, что в Джарсее не все благополучно и управляющий, предвидя неприятности из-за возвращения капталя де Рута, отослал от двора капитана гвардии со всеми джарсейскими рыцарями. Сэр Джон, чей гарнизон не пополняли шесть лет, чьим людям задолжали жалованье за три года и который уступил четверых из пяти выживших ратников Красному Рыцарю, когда несносный выскочка проезжал мимо в начале лета, не испытывал ни малейшего интереса к политике; он чудесно провел день, разбивая свой округ на зоны патрулирования и препоручая их старшим и более надежным рыцарям.

В субботу после мессы он устроил пир, обложив данью скромной и непосредственной двух хоекских купцов, которые прибыли по реке. Они сообщили, что у Южной переправы избежали встречи с боглинами и кое-чем похуже, а спрятала их монахиня с чудотворными силами. Он взял с них мзду вином и золотом, выделил дом для ремонта и закатил свой тщательно спланированный пир. Тот состоялся в большом зале крепости: слуги возвели помост, на который сэр Джон водрузил золотой щит с ярко-красным крестом. Был приглашен епископ Альбинкиркский – Эрнальд Ансельм, человек новый, – и он воссел на епископский трон там же; сэр Ричард разместился с одной стороны от него, а сэр Джон, обуреваемый кое-какими мыслями о своем ханжестве, – с другой, рядом с братом Арно, священником ордена. Шесть мест на помосте пустовали, и, когда от последней перемены остались только бараньи кости, а оруженосцы начали разливать пряное вино, сэр Джон поднялся, и зал затих.

– Братья! – произнес он. – Шесть пустых мест приготовлены для тех, кто покажет себя лучшими странствующими рыцарями! – Всем улыбнувшись, он подошел к краю помоста. – Послушайте, друзья. Почти всю неделю я наблюдал за вами. Я видел вас на ристалище и у столба для отработки ударов; следил за вашей борьбой и верховой ездой. Вы полностью готовы встретить врага, за исключением одного.

Слова «полностью готовы встретить врага» были приняты с ликованием, однако последние породили тишину.

– Большинство из вас, – сказал он, – знает, что я всего-навсего простой солдат; я много где послужил на этом свете: в Тартарии, и Святой Земле, и в Галле, и в Арелате, и еще в ряде мест. Я кое-что понимаю в войне. А вы, господа, пойдете именно на войну. Поэтому перестаньте мечтать, как отымеете Жана де Вральи, забудьте двор, наплюйте на политику, из-за которой вы здесь, и оставайтесь в живых. Даю вам слово, что к этому времени завтра кто-то из вас будет мертв или тяжело ранен – не потому, что Дикие такие страшные враги, а потому, что вы, утонченные джентльмены, намерены воевать с Дикими, витая в облаках или страшась и тревожась за то, что происходит дома. Забудьте об этом. Помните любимую женщину, ибо эта любовь укрепит и ускорит вашу десницу. Слушайтесь командиров, потому что они знают больше, чем вы. Помните вашего короля, потому что мы ведем справедливую войну королевской милостью. И помните, чему вас учили. Все прочее – хлам. Забудьте. А через несколько недель, когда вы, покрытые славой, поедете домой, – ну что же, тогда и пособачитесь насчет капталя и его поведения.

Поднялся епископ. У него оказался красивый голос, а сам он, хоть бы и из крестьян, был глубоко образован и речист. Он коротко высказался о рыцарском долге перед церковью и возможности для ратников искупить грехи ношением доспехов и служением человечеству. Закончив, он царственно поклонился отцу Арно, и тот ответил вымученной улыбкой.

Сэр Джон встречался с ним лишь однажды и не знал, чего ждать, а потому, как и все, удивился, когда епископ сошел с возвышения и присоединился к ратникам. Тот рассмеялся смехом чистым и звонким.

– «Соберите мне армии и сразитесь с Дикими, – сказал Иисус. – Обратите вторую щеку!» – Епископ расхаживал в ошеломленной тишине. – Но Он и другое молвил: «Защитите малых детей». – Епископ выдержал паузу, очутившись в самой гуще толпы. – Среди моих земляков нет людей благородного звания. Отец возделывает поля в тени стен Лорики. Мать – дочь йомена. Мы с братьями – первое в нашей семье поколение, которое перешло из сервов в свободные фермеры. – Он оглядел собравшихся. – Свобода фермерства означает, что мы платим пошлину сюзерену, а вы прикрываете нас своими телами. Рыцарство, братья мои, это не востроносая обувка, ухоженное чело и танцы. Мужчины и женщины, которые в поте лица трудятся на ваших фермах, служат вам не потому, что так завещал Господь. Это договор, и по его условию вы получаете красивый меч, рослого коня и восторги смазливых девиц в обмен на вашу готовность умереть! Таков ваш долг…

Он снова обвел их взглядом. Укрыться от его глаза не было возможности. Сидевшие даже не смели поерзать, а сэр Джон так и застыл с кубком вина, забыв поднести его к губам.

– Каждое семейство в этом городе и окрестностях потеряло близких. Я причащаю паству, в которой почти нет мужчин. Дети запуганы. Женщины утратили надежду. Восстановление разрушенного затягивается. Мы сомневаемся в нашей вере. Как же Бог допускает такое? – Он гулко пристукнул епископским посохом. Мужчины подпрыгнули. – Вы можете их спасти! – взревел он. – Каждая вдова, которая увидит, как вы проезжаете мимо, обретет луч надежды! Докажите, что вы достойны рыцарского звания! Если понадобится – умрите за него! Это все, о чем просит вас, своих рыцарей, Бог. Во имя Его – ступайте и победите! – Молодой епископ направился обратно сквозь строй рыцарей, благословляя ближайших. Взойдя на помост, он повернулся и сотворил крестное знамение. – И знайте, что если падете, то умрете во славе Божьей, аминь.

– И заберете с собой много поганых уродцев, – пробормотал сэр Джон. – Это было чудо, – добавил он, когда епископ сел.

Ансельм улыбнулся.

– Неплохо, – согласился он. – Я кое-что взял у патриарха Урбана, а остальное было импровизацией. И я много молился. Но именно это и нужно здешним людям – чтобы доспехи на дорогах сверкали изо дня в день. Луч надежды.

Сэр Джон положил руку на плечо молодого человека.

– Я встретил вас не так, как подобало, – признал он.

– Вы были заняты, а я всего лишь низкорожденный прелат, – ответил тот, и в глазах у него заплясали чертики.

Сэр Джон покачал головой:

– Разве я это сказал?

Отец Арно, сидевший рядом, чуть не поперхнулся вином.

– Такова молва, сэр Джон, – ответил епископ. – Да, я и правда низкорожденный прелат, но собираюсь перековать сию паству и помочь вам заново отстроить город. Между прочим, сестра Амиция из сестер Святого Иоанна просит напомнить вам о себе. Ей дарована особая милость, ибо в Альбе не наберется и десяти женщин, которым дозволено служить мессу.

– Она замечательная женщина, – сказал сэр Джон.

– Мне бы очень хотелось с ней повидаться, – заметил брат Арно.

– Насколько я знаю, в Лиссен Карак она помогла остановить врага? – поинтересовался епископ.

– Ее силы весьма внушительны, – усмехнулся сэр Джон. – Это тоже молва, я находился здесь. – Он посмотрел на собеседника – рыжего, неотесанного и этим ладного; больше похожего на рыцаря, чем на монаха. – Однако в последние недели она мне весьма посодействовала.

– В общем, – продолжил епископ, – она попросила напомнить вам, чтобы вы обратили внимание на запустение у переправы. Я и сам взглянул – там прячется какое-то зло. Мои личные силы в руках Господа, они появляются и уходят, но я его чувствую.

– Я посмотрю, – кивнул сэр Джон.

Вмешался отец Арно:

– Сэр Джон, я поневоле слушаю и буду весьма признателен, если позволите мне вас сопровождать.

– Рыцарь ордена? – рассмеялся сэр Джон. – Я спрячусь за вас, если придется туго.

Утром он собрал во дворе четыре конных разъезда. От этого он ощутил себя видным лордом: сорок рыцарей в подчинении плюс еще сорок ратников и оруженосцев, да пажи с лучниками. Лучники были все его собственные, и после мессы он внес свой вклад в праздник: выплатил уцелевшим ветеранам долги по жалованью. Заплатили даже нескольким новичкам – неслыханное дело.

К переправе он выступил в сопровождении отца Арно, двух новых лучников, своего оруженосца Джейми, сэра Ричарда и его оруженосца – лорда Уимарка, богатого молодого хлыща в доспехах лучших, чем у сэра Ричарда и сэра Джона. Но манеры Уимарка были отменны, парнишка боготворил отца Арно и ничуть не задирал нос перед Джейми. К моменту, когда они поехали вдоль реки к переправе, из них уже получился дружный отряд.

День был погожий, небо волшебно синело. Деревья кое-где оделись в осенний убор, желтели клены и березы. Река искрилась.

На трупах восседало полчище ворон.

Сэр Джондаже не знал, что переправу пытались починить, но старания этих людей только усугубили его скорбь. Что-то проломилось сквозь новенькие бревенчатые стены и свежую соломенную крышу, выдернуло младенца из колыбели. Двоих мужчин разорвало в клочья: рука здесь, хрящи там. Головы были аккуратно насажены во дворе на колья и сплошь исклеваны воронами.

Лорд Уимарк несколько раз сглотнул, но завтрак не выблевал. Отец Арно спешился, помолился над трупом и занялся делом – стал собирать останки для погребения.

Сэр Ричард возвысился от бастарда до капитана королевской гвардии не только благодаря внешности и покровительству.

– Это здоровая тварь, – заметил он. – Не человек. Еще больше.

Сэр Джон посмотрел на гребни крыши.

– Не могу поверить, что это виверна, – сказал он. – И не мамонт, они не едят людей.

– Тролль? – предположил сэр Ричард. – Я сражался с ними при Лиссен Карак. – Глаза у него вдруг забегали. – Христовы раны! Они напугали меня до усрачки.

Сэр Джон привстал в стременах и поднял копье, чтобы измерить длину руки, которая отшвырнула солому и проникла в дом.

– Это очень крупный тролль, – сказал он тихо, – Иисус Вседержитель! А я-то надеялся пообедать сегодня с приятелем. – Он говорил негромко, чтобы не услышал священник.

– То еще приключение! – рассмеялся сэр Ричард.

Сэр Джон только бровью повел.

– Мне уже до чертиков страшно, – признался сэр Ричард, и дружный смех разнесся над переправой и полетел в леса.

Они пересекли Великую реку, и сэр Джон сразу увидел то, о чем говорила монахиня: полосу разрушений, которую, как просеку, прорубил какой-то безумный дровосек, бежавший на запад в лес.

– Блаженный Криспин! – Сэр Ричард придержал коня. – Нам туда нельзя.

Отец Арно потеребил бородку, снял перчатки и надел латные рукавицы. Лорд Уимарк бросился к нему, желая стать его оруженосцем.

Был у него цервельер – вещь намного более древняя, чем галлейский бацинет, ныне ценившийся при дворе. Уимарк надел его – легкую стальную каску с кольчатой бармицей.

Отец Арно улыбнулся, глядя на юношу.

– Я не привык пользоваться услугами оруженосца, – заметил он, и тот зарделся.

Сэр Джон изучал местность так долго, что оруженосец успел вздохнуть двадцать раз.

Зрелые деревья были вырваны и разбросаны, как спички, – десятками. Казалось, что ими позабавилось некое дитя великана, и они лежали вперемешку, словно былинки, растянувшись на запад, сколько хватало глаз.

– Готов предположить, что эта просека где-то пересекается с Королевской дорогой, – сказал сэр Джон. – Вот тебе и обед в окружении красавиц. Прошу прощения, отче, – покосился он на священника.

Отец Арно улыбнулся.

– Меня ничуть не коробит от ваших восторгов по поводу красавиц, сэр Джон. Сомневаюсь, что коробит и Господа. Он же их и сотворил, – усмехнулся священник. – Что касается обеда, то обед я всегда приветствую.

Два лучника, Одо и Умфри, были слишком юны, чтобы иметь прозвища, и оба малость побледнели. Сэр Джон улыбнулся им.

– Что, ребята, хорошо вам в походе? – спросил он и пошел проверить вьючных лошадей. Удовлетворившись, он пересел со своего иноходца на боевого коня.

Сэр Ричард поступил так же, после чего оба надели шлемы и наручи. Сэр Джон посмотрел на священника:

– Не слишком ли легкая у вас каска?

Тот согласился. Вынув из переметной сумы приличный шлем, он надел его, а сэр Джон с профессиональным интересом отметил, как выступы, еле заметные на каске, аккуратно вошли в пазы тяжелого стального шлема так, что образовалась защитная система из двух слоев закаленной стали. Он присвистнул.

Отец Арно защелкнул огромный шлем.

Они осторожным шагом проехали милю. От Королевской дороги, которая убегала на запад к Лиссен Карак, пересекала Замок у моста и уходила на Хоксхэд, была видна полоса опустошения, немного севернее между дорогой и рекой. Порой она терялась из виду, но потом появлялась вновь, и милей позже, когда дорога свернула на север, отряд замедлил ход, а тракт перешел в просеку.

Триста шагов они нащупывали путь и вот углубились. Сэр Джон осадил коня, вскинул руку и покачал головой. Он поднял забрало.

– К хренам собачьим, – сказал он. – Надо вернуться с лучниками, расчистить дорогу, найти ту тварь, которая натворила дел, и убить ее. А сейчас мы на ее территории, и наши лошади бесполезны.

Поднял забрало и сэр Ричард:

– Согласен. Я уже устал, а бедолага Стрелка прокусит мне доспех, если я еще раз направлю ее через бревно.

Он развернул лошадь. Оба рыцаря взглянули на священника, который неподвижно сидел на своем черном жеребце. Он смотрел через плечо сэра Джона и уже обнажил меч.

Послышался громкий треск, словно сломалась ветка. Все оцепенели.

– Пресвятая Дева, – произнес сэр Ричард.

Сэр Джон заметил движение среди поваленных деревьев.

– Спешиться! – крикнул он.

Сэр Ричард не стал этого делать. Он направил коня на ствол, лежавший позади, и конь совершил скачок – с седоком, амуницией и всем прочим. Сэр Ричард получил королевское образование и ездил не хуже кентавра.

Лучники и оруженосцы спешились. Джейми отвел лошадей в сторону, но завал был так густ, что свободного места почти не осталось, и всякое беспокойство животных грозило согнать людей в толпу, а то и натворить бед похуже.

Сэр Джон встретился взглядом с оруженосцем.

– Убери их отсюда! – рявкнул он.

Джейми начал пробираться сквозь завал.

Лучники все еще готовили к бою свои огромные луки.

– Что это такое? – спросил Ричард.

– Понятия не имею, – отрезал сэр Джон.

– Великан, – сказал священник. Как и сэр Ричард, он оставался в седле.

Позади него до лошадей доплыл запах чего-то гадкого, и они ударились в панику. Вьючные бросились наутек – одна споткнулась, и нога у нее с тошнотворным хрустом сломалась. Лошадь страдальчески заржала.

Этот звук как будто послужил сигналом, и из завала поднялись два великана.

Они были огромны.

И, вопреки легендам, проворны.

За сорок лет боев сэр Джон ни разу не видел великана и теперь на гибельный миг прирос к месту. Губы беззвучно произнесли: «О боже».

Священник пустил коня вскачь. Тот перепрыгнул через препятствие, невзирая на груз – всадника в полном доспехе; меч священника отсек палец с простертой левой руки великана, и конь пролетел мимо.

Монстр был похож на человека, но крайне уродливого, без шеи и с ногами той же длины, что и туловище. И с одним огромным глазом.

Он имел при себе дубинку величиной с ребенка. Но почему-то хватил ею по обезумевшей лошади, как будто огромные уши-воронки не вынесли ржания – а может быть, великана сбила с толку боль в раненой руке.

– Он самый – великан, – без всякой нужды сказал лучник Одо.

И его первая стрела длиною в тридцать пять дюймов и весом в четыре королевские унции впилась в огромное бедро. Острие, заканчивающееся швейной иглой, вошло в плоть по самое оперение.

Великан взревел, и лес задрожал.

Сэр Джон услышал донесшийся слева боевой клич сэра Ричарда и топот копыт его лошади.

Умфри послал стрелу и промахнулся.

Сэр Джон приказал себе наступать на великана, который был втрое выше него. Дубинка размозжила коню голову, и всех обдало кровавым месивом.

Лорд Уимарк последовал за ним, держась рядом и сжимая в руке позолоченный боевой топор.

– Что… что будем делать? – спросил юноша.

– Убьем его, – ответил сэр Джон.

Гигант был по-человечески ловок. Он повернулся лицом к двум ратникам, и теперь Одо промахнулся, а вторая стрела Умфри прошила насквозь толстые мускулы правого плеча великана, не дав ему прикончить лорда Уимарка. Основной удар пришелся в землю, но дубинка успела сбить лорда Уимарка, сломав ему обе ноги. Он закричал истошным, сдавленным голосом. Несмотря на ранение, он рубанул боевым топором по пальцу толщиной в свое запястье – и попал, хотя рухнул навзничь. Только после этого он лег и заголосил всерьез.

Сэр Джон не стал терять время. При нем был молот на пятифутовой рукояти и с шипастым обухом. Он со всей мочи врезал им по правой ступне великана, раздробил кость, а затем шагнул между ног дурнопахнущей твари, вскинул молот, захватил шипом болтающиеся тестикулы гиганта и, крутанувшись на месте, рванул; его рабочая рука выписала полную восьмерку и нанесла третий удар по левому колену великана.

Вой поднял на крыло всех птиц в радиусе четырех миль. Самка остановилась, повернулась и приняла в брюхо копье сэра Джона.

Она ударила дубинкой, расколола щит сэра Ричарда, сломала ему кисть и плечо, однако тот что было силы пришпорил любимую Стрелку, а большая лошадь ответила со всей яростью преданной подруги: она рванулась в самый смрад, и острие копья вонзилось в сокровенные глубины чрева великанши.

Увидев, что самец рухнул, Умфри и Одо дружно, как бывалые бойцы, повернулись и выстрелили по второй мишени. На этот раз оба не промахнулись. Они продолжили свое дело, заряжая и посылая стрелы, заряжая и посылая; их луки пели через каждую пару секунд. Самка стояла всего в десяти шагах, и укрыться ей было негде.

Едва она рухнула, сэр Джон вогнал заостренную оконечность молота ей в крестец, расположился между ног, развернулся и ударил снова.

Самка с жалобным воплем встала на четвереньки над лордом Уимарком. Сэр Джон остался сзади. Третьим ударом молота он сломал ей бедро, а затем принялся за область почек.

Самка вышибла сэра Ричарда из седла, сломав ему ключицу, и он приземлился на уже пострадавшие кисть и плечо. Однако она не понимала, откуда летят тяжелые стрелы, и отбивалась от них, как малое дитя от насекомых, которые успевают ужалить и улететь.

Сэр Ричард перекатился исключительно благодаря закалке. Он рубанул по лодыжке: попал. Ударил снова, окатив великаншу воплем, в котором слились ужас и боевой задор; она же, не обращая на него внимания, повернулась и увидела лучников.

Лук Умфри с треском переломился – в слепой панике он слишком туго натягивал тетиву.

– Ох, чтоб тебя, – выдохнул он.

Одо послал стрелу великанше в лицо, но в глаз не попал, и острие отскочило от кости. Он потянулся за следующей, но стрелы кончились. Запас остался на вьючной лошади.

Умфри обнажил меч, повернулся и приготовился бежать.

Одо выхватил за острие стрелу с его пояса и прицелился.

Сэр Ричард всем, что имел, рубил великанше поджилки. Вскоре он лишился чувств.

За спиной великанши появился отец Арно. Его конь взлетел, как на крыльях, а меч после размашистого выпада вонзился по рукоять и выскочил, подобно смертоносной игле прошив живую плоть; священник вновь очутился сзади, и удар великанши не достиг цели, когда его конь по-оленьи отпрыгнул прочь.

Великан сэра Джона рухнул с выпущенными кишками. Сэр Джон не видел сэра Ричарда, конь которого лягал великаншу, а та стояла, как вкопанная, на одной ноге. В глазу у нее засела стрела, и Одо рассматривал ее с забавным выражением торжества.

Ее дубинка раскроила ему череп.

Но, когда она шагнула вперед, чтобы прикончить его смертельно раненного товарища, правая нога подвела, поджилки полностью разошлись, и она упала.

При виде гибели Одо Умфри обезумел вконец. Он заорал. Завизжал. Залился слезами, а меч его обрушился на поверженную великаншу со скоростью дятла, когда тот выклевывает жучков. Клинок врубился между обвислых грудей и вошел в плечо. Она издала вопль и попыталась встать.

Отец Арно что был сил ударил ее по затылку булавой, которую сорвал с седельной луки, и булава расколола ей череп. Брызнула кровь, веером разлетелись мозги.

Сгущалась тьма, когда Хелевайз, ожидавшая этих звуков каждую ночь, услышала голоса, которые донеслись от сторожевой будки, что превратилась для ее пополнения в своего рода казарму. Теперь у нее набралось шестьдесят человек, и женщин намного больше, чем мужчин, а те в основном в годах, но все работали, и поля были убраны.

Она не успела одеться, но, тешась надеждой, провела щеткой по волосам и сбежала по ступеням в главную залу старого особняка.

– Пресвятая Катерина, что это за запах? – спросила она, еще не выйдя за дверь.

Двор кишел всадниками, и были там и Филиппа, и обе девочки Роуз, и старуха Гвин, и Беатрис Аптон. Дальше колыхались факелы.

Среди мужчин появился сэр Джон. Он был в полном боевом облачении и выглядел стариком. Но улыбку он выдавил со словами:

– Не прикасайся ко мне. Я весь в дерьме.

Отшатнувшись, она увидела и других рыцарей, а также человека в гамаке, натянутом между конями, и сверток, который очертаниями напоминал тело. Она прикрыла руками рот, но только на миг.

– Кипятка! – приказала она. – И найдите сестру Амицию!

– Я здесь, – отозвалась монахиня.

В одной ночной сорочке она бегом пересекла двор и подскочила к импровизированным носилкам.

Сэр Джон медленно спешился. Оруженосец забрал коня.

– Он схватился с великаном. В одиночку, – пояснил Джейми.

– Хрена с два, – возразил сэр Джон. – Сестра, сэр Ричард не при смерти. А этот мальчик – да, умирает. – Он отвел сестру Амицию ко второму раненому, тоже покоившемуся на самодельных носилках.

Хелевайз подошла к человеку, которого назвали сэром Ричардом. Она махнула девушкам:

– Давайте занесем его внутрь. Поаккуратнее с носилками.

На пару с Джен она отвязала их от седел, и раненого, стеная под его весом, перенесли внутрь. Это был крупный мужчина в полном боевом облачении. Две молодые женщины крякнули, но все же переложили его на стол, когда Мэри Роуз сдернула и скатала скатерть да убрала два огромных бронзовых подсвечника, которые не сумели сломать мародеры, и выругалась, уронив себе на ногу тяжелую солонку.

– Боже, ну и вонища от них, – сказала Мэри.

Снаружи вспыхнул золотисто-зеленый свет, и стало слышно, как молится сестра Амиция.

– О! – воскликнула Филиппа. – Хочу взглянуть на ее чудеса!

– Можешь остаться на месте и помогать мне с этими пряжками, – ответила мать.

Снаружи играл золотистый свет, напоминавший рассветный.

– Так нечестно! – возмутилась Филиппа.

– Помогай, не наглей, – бросила ей Хелевайз. – Освободи его плечо.

Пока она колдовала над непонятными пряжками под рабочей рукой раненого, в помещение вошли сэр Джон, священник и сестра Амиция. Филиппа вдруг с крайней серьезностью занялась застежками.

У сестры Амиции растрепались волосы, под глазами пролегли морщины. Хелевайз ни разу не видела ее такой старой.

Но она тронула Филиппу за руку.

– Надо еще аккуратнее, – сказала она. – Посмотри: сломаны и ключица, и плечо, и все эти мелкие косточки. А вот нагрудная пластина: видишь, где вмятина? – Амиция тяжко вздохнула. – Ребра тоже сломаны, и им даже не расправиться, пока не убрана пластина. – Голос у нее был теплый, воркующий – воплощение материнской любви.

Вздохнув еще раз, она сдвинула камень на своем кольце, чтобы открыть оконце.

– О господи, – проговорила Амиция.

В шестистах лигах восточнее замер на полувздохе Красный Рыцарь. На миг показалось, что он сидит рука об руку с послушницей Амицией под волшебной яблоней на монастырской стене в Лиссен Карак. Ощущение было столь сильным, что он и впрямь туда перенесся.

Она ни о чем не попросила, но он отдал все свои резервы – запасы энергии, которые приберегал для общения с Гармодием.

Она забрала все.

Сэр Джон отстранил Филиппу и развязал шнуровку на пластине. На третьей тесемке внутри что-то сдвинулось, и сэр Ричард сдавленно вскрикнул.

Сэр Джон посмотрел на монахиню, и та покачала головой.

Он вынул кинжал, перерезал ремень, доспехи вскрылись, внутри хлюпнуло.

– Хелевайз! – позвал сэр Джон, и та, подсунув вместе с ним руку, чуть повернула раненого; тот закашлялся кровью, а священник убрал пластину.

– Нет! – возразила сестра Амиция. – Положите его ровно. Аккуратнее.

Филиппа наконец распустила последние тесемки, и сэр Джон с чавкающим звуком открыл левый наруч.

Глаза сэра Ричарда распахнулись, и он вскрикнул, а потом тяжело вдохнул и сказал:

– Простите, ради Христа.

Сестра Амиция положила руку ему на плечо. Ее лицо побледнело, потом стало почти свинцовым. Кольцо полыхнуло на свету, как алмаз, а затем засияло крохотным солнцем.

Она вздохнула. И медленно улыбнулась.

Ее глаза открылись.

А у сэра Ричарда они снова задвигались. Он испустил вздох, который, похоже, сдерживал очень долго.

– Я больше никогда не усомнюсь в существовании Господа, – произнес он сонно.

Сестра Амиция рассмеялась слабо, но обнадеживающе и тяжело опустилась на скамью.

Кризис миновал, и Хелевайз с дочерью переглянулись. Обе заулыбались. Смрад стоял поистине чудовищный.

– Всем мыться, – распорядилась Хелевайз. – Что это, ради всего святого?

– Дерьмо великана, – ответил сэр Джон. – Прошу прощения за мой галлейский, но уж как есть.

Зал и двор были набиты битком, никто не спал. И все произошло сразу: девушки понесли воду из колодца, а огонь развели и в кухне, и в зальном камине, и даже в покоях Хелевайз и каждый чайник отдали под кипяток. Бен Матерщинник, лучший из новичков, принялся чистить лошадей, и к нему присоединился выживший лучник. Молодой Джейми стал собирать смердящие доспехи – худшие были у лорда Уимарка, а Филиппа к этому времени успела вскипятить ему воды. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Ты убил великана? – спросила Филиппа.

На миг ему захотелось соврать, такая она была хорошенькая. Но он пожал плечами и потупился.

– Меня отослали с лошадьми, – сказал он. – Я и разочка не ударил.

– Придет и твой черед, – улыбнулась она, и он мгновенно влюбился.

Все выкупались. У рыцарей, как ни странно, имелось мыло, а женщины приготовили еще; женщины мылись в зале, а мужчины – в кухне, и Хелевайз, поскольку грязная работа еще предстояла, задала моду обходиться без нижней юбки.

Сэр Ричард попробовал встать и был притиснут к постели Амицией.

– О, славный рыцарь, даже при Божьей помощи моему врачеванию вам полезнее будет лежать спокойно и побольше спать.

Он воззрился на нее с обожанием:

– Но почему, прекрасная сестра? Мне давно не было так хорошо!

Она с улыбкой пригладила ему волосы.

– Сказать? Когда я врачую – когда врачует любой хороший лекарь, – мы сшиваем ткани ровно настолько, чтобы свести, и не больше. В ход идет сила, которая превосходит всякое колдовство. – Она робко улыбнулась и покачала головой. – Представьте, с какой силой вы отрубаете противнику руку. Чтобы пришить ее на место, нужна намного большая. Поэтому мы закрепляем, что можем, а остальное предоставляем Господу и природе. А исцеление естественное внушает больше надежды на успех. К тому же для всякого врачевания мне, поверьте, надо еще подучиться.

Взирая на нее восхищенно, сэр Ричард сказал:

– Я уверен, что вам уже нечему учиться.

Амиция немного знала, что значит быть знахаркой – и женщиной, а потому поняла, что пора взбить подушку и изобразить занятость.

Лорда Уимарка перенесли в покои Хелевайз. Вонь, оставшаяся от великана, начала рассеиваться, но прошло еще несколько дней, прежде чем окружающих перестало тошнить. Хелевайз принесла бочонок сидра, и все по чуть-чуть угостились – там вышло мало. Старуха Гвин выставила бурдюк вина, к которому все жадно присосались, а Мэг Хастинг испекла свежий хлеб.

Наконец волнение улеглось. Хелевайз убедилась, что дочь отправилась спать с подругой Джен, а не с каким-нибудь оруженосцем – нет, всерьез она этого не боялась, но сочла нужным проверить, а после еще раз отчистила в зале стол и помогла старухе Гвин прибрать в кухне, где от мужчин осталась мыльная вода. Амиция отключилась прямо в зале на деревянной скамье, и Хелевайз укрыла ее тяжелым шерстяным одеялом. Остановившись посреди зала, она прислушалась к тишине. Гвин, беззубо улыбнувшись, со скрипом поднялась на чердак, где у нее была каморка.

Хелевайз простояла в нерешительности достаточно долго, чтобы осознать чужое присутствие, а через миг его руки обвили ее талию.

– Всегда и ходи так одетой, – выдохнул он ей в ухо.

– Джон Крейфорд, если я хоть немного учую, что от тебя несет великаном… – пробормотала она. Он попытался поцеловать ее, и она пригнула голову, выскользнула из его рук, но поймала за кисть и потянула во двор. – Где твой оруженосец?

– В сторожке, – прошептал он. – Овин я оставил за собой.

Она обняла его за шею.

– Тяжко пришлось?

– Уже лучше, – сказал он, поднял ее и отнес в овин.

Отец Арно сидел в зале и прикладывался к кубку. У него тряслись руки. Сестра Амиция вошла и присела рядом.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Он улыбнулся, встал и отвесил поклон.

– Вы и есть знаменитая монахиня Диких? Мне не говорили, что вы так хороши собой.

– Вы правда священник? – осведомилась она, но ухмыльнулась, и он невольно ответил тем же.

Выпил еще вина и сказал:

– Я неплохо убиваю чудовищ. Прошу прощения, сестрица, но у меня кризис веры. – Он повернул к ней голову: – Но с какой стати я в этом признался?

Она пожала плечами.

– Я постоянно слышу подобное. Наверное, со мной легко разговаривать – я смазливая, и все такое. – Сев напротив, она взяла грязный кубок и налила вина. – Впрочем, и у меня постоянно случаются кризисы веры, так что ничем не могу помочь.

Отец Арно откинулся на спинку.

– Возможно, я буду прав, если скажу, что коль скоро кризисов веры у вас было много, то и разрешались они нередко, а потому вы станете мне лучшим поводырем.

Он отвернулся.

– В чем же дело? – спросила она.

– Я не умею исцелять. Не мог никогда, потому что…

Они немного посидели молча, он расплакался, и она сочла за лучшее не вмешиваться. Чуть позже она прочла молитву и протянула ему свой простенький носовой платок.

Отец Арно промокнул глаза.

– Простите, – буркнул он. – Не хочу показаться тряпкой. Просто очень устал от неудач.

Она выжидающе смотрела на него и слушала.

Но он удивил ее кривой улыбкой:

– А вы, сестрица? Почему вы поколебались в вере?

У нее не было желания ни дискутировать, ни исповедаться; она знала свой грех, и разговоры о нем грозили только подорвать ее чувство защищенности.

С другой стороны, он ей доверился.

– Я влюблена, – сказала она и содрогнулась от одного слова, как будто дотронулась до священной реликвии.

Его улыбка обозначилась яснее.

– А, любовь! – произнес он, отпил еще вина, и руки у него снова затряслись.

Она не поняла, сказал ли он это с горечью.

– Вас кто-нибудь спрашивал, не вы ли убили великанов? – поинтересовалась она.

– О да. Оба мертвы. Две Божьи твари – невинные, как младенцы, и мы убили обеих.

Его глаза на секунду опустели и ожесточились. Затем смягчились, и отец Арно дернул краем рта в своеобразном тике.

– Тьфу, я слишком болтлив. Снимешь с себя обет молчания – и знай балаболишь.

Она встала и потянулась.

– Вы мне не кажетесь особо разговорчивым, господин пастырь. Зато про себя я думаю, что слишком устала и больше не могу пить.

– Кто он? – осведомился отец Арно. – В кого вы влюблены?

Она мотнула головой.

– Это не важно. Его тут нет, и я не могу согрешить. – Она осталась премного горда непринужденностью своего тона.

– Я тоже влюбился в одну даму, – сказал отец Арно. – Разрушил ее жизнь. Я был горделив и тщеславен, а наша любовь была Божьим даром. Даже сейчас я не уверен, что раскаиваюсь. – Он поболтал вином в кубке. – Разве не занятно, что Бог лишил меня власти исцелять, а моя могучая десница продолжает разить насмерть? Несмотря на мой грех?

С глухим стуком Амиция плюхнулась обратно на скамью.

– Покамест похоже, что вам интереснее быть романтическим героем из баллады трубадура, нежели хорошим человеком. И невзирая на это, господин пастырь, я уверяю вас, что только вы сами стоите между собой и способностью исцелять.

Какое-то время они сидели, сверля друг друга взглядом.

Он покачал головой и снова скривился.

– Иные случаи в нашей жизни и впрямь похожи на лучшие трубадурские баллады. Мы разве не за это их любим? И все же – все же! – ваши слова чем-то меня язвят и сердят, и это хорошо. Я уже думал, что мои незадачи с ворожбой исходят откуда-то изнутри, как некая амнезия. Но там ничего нет.

Она простерла руку:

– Дайте взглянуть.

Отец Арно мотнул головой.

– Нет, сестрица, – извиняйте, но вы для меня слишком сильны. Я пойду исполнять мой долг, и, может быть, мы с Богом снова подружимся. – Он встал. – Известно ли вам, что худшее в любви – это нарушение уклада? Годы целибата, и нате – все перевернулось вверх дном. Я вижу в вас не сестру, а женщину. Куда ни глянь – вокруг одни женщины.

– Не такая уж и напасть, – заметила Амиция. – Разве не лучше было бы, если б кто-то из нашего ордена жил и служил с вашими?

– Это уж точно переделает наши монастыри, – рассмеялся он.

Она скрестила руки на груди.

– Мне холодно. Спокойной вам ночи, отче.

Он проводил ее взглядом и, когда она поднялась по ступеням, налил себе вина, а потом со слезами перебрал четки.

На следующий день, когда жизнь раненых оказалась вне опасности, а мертвеца погребли, священник приготовился к отъезду.

Крейфорд обнял его.

– Вы отличный воин, отче, – сказал он. – Жаль, что не остаетесь. Куда поедете?

Отец Арно был в сапогах, при шпорах и в теплом плаще через плечо. Он поклонился хозяйке Мидлхилла.

– Благодарю за гостеприимство, миледи.

Она присела в реверансе.

– Отче, могу я просить у вас благословения?

– Вы не нуждаетесь в благословении, коль скоро с вами сестра Амиция, – ответил он, однако простер руку и благословил ее вместе с дочерью и всем поместьем.

– Куда вы направляетесь, отче? – повторил сэр Джон.

– Через горы – и в Морею, – ответил священник. – Мне предстоит стать капелланом Красного Рыцаря.

Он произнес это с легкостью, но чело сэра Джона омрачилось, а монахиня прижала руку к горлу. Ее кольцо, казалось, сверкнуло на осеннем солнце.

– Я полагаю, капеллан ему нужен. Возможно, я даже сделаю его лучше. Сэр Джон покачал головой.

– Не получится. Для скороспелого аристократа он отличный боец. Не хуже любого другого наемника. Но в конце весны он лишил меня лучших ратников, а теперь забирает и вас. Впрочем, засвидетельствуйте ему мое почтение.

Сестра Амиция кашлянула.

– И мое, отче.

– Думаю, вы его знаете, – отозвался священник и взгромоздился на коня.

– Знаю, – кивнула она.

Когда священник уехал, сестра Амиция подумала: «Вот удаляется человек, который считает меня набожной ханжой. И который слишком умен себе же во вред. Они отлично поладят». Вздохнув, она отбросила сожаления и вернулась к своим заботам.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ЗАМОК ТИКОНДАГА – ГАУЗ МУРЬЕН

Гауз погрузилась в исследования, как в далеком детстве, когда она снова и снова перечитывала материнские книги и бабушкин гримуар. Дни становились холоднее и ненастнее, мужнин меч все жестче карал пришедших из-за Стены и насаждал среди хуранцев опять же мужнины представления о мире, а она все читала, а потом взялась за одно из сложнейших в ее жизни заклинаний.

Работа началась с мудреных диаграмм, начертанных серебром на полу ее рабочего кабинета, который находился высоко над внутренним двором замка. Чары были так густы, что потребовали действий, которых она обычно избегала. Она не терпела изысканий и диаграмм, предпочитая обходиться силой простенькой – той, что обладала с рождения.

Но сейчас дело было не в силе. Тут понадобилась скрупулезная работа.

Она собиралась выяснить, как избежала проклятия новая наложница короля. Ей приходилось пронизать поиском само время, и это было так не похоже на ее привычный стиль, что она боялась даже приступить к делу и дважды призвала демонов, чтобы спросить, как они будут в этом случае манипулировать эфиром.

Это была скучная, кропотливая работа, а заклинание демонов возбуждало гораздо сильнее, даже если было холодно – действовать пришлось обнаженной, и в замке, по осени, она по-своему рисковала.

Одна из опасностей заключалась в том, что сосредоточенность на задании могла поразить ее слепотой в отношении других истин. Она отмечала оккультным знаком Планжере – в основном чтобы не забывать следить за ним пристальнее на случай, если он разовьет чрезмерную прыть.

Затем по три раза на дню отмечала своего сына Гэвина, который находился далеко, и неизменно смотрела, как ее труд пропадает зря.

– Габриэль, – произносила она вслух, но дело не ускорялось.

На четвертый день супруг призвал Гауз через ее сына Анеаса, который долго стучал и кашлял, будучи юношей вежливым и хорошо понимавшим, чем занимается за дубовой дверью колдунья-мать. Она надела подбитое горностаем платье, излила на пол световые чары, дабы сохранить – и скрыть – свои каракули, и отворила дверь.

– Да? – осведомилась она, прислонившись к косяку.

Анеас поклонился.

– Родитель нуждается в вас, – молвил он. – Прибыл имперский офицер.

Кивнув, она сунула ноги в ярко-красные кожаные туфли. Позади нее через солнечный луч пропорхнул невзрачный серый мотылек. Он угнездился в морейской серебряной люстре, которая висела на тяжелой железной цепи.

Мотылек привлек внимание Гауз; она вскинула руку и убила его игольчатой зеленой молнией, породив круговорот радужной пыли.

– О, Ричард! – пришла она в восторг и улыбнулась. – Не знала, что тебе не безразлично.

ЗАМОК Н’ГАРА – БИЛЛ РЕДМИД

Проснувшись, Редмид обнаружил подле себя свернувшуюся калачиком Бесс. Ее голова спряталась у него под мышкой, и он вспомнил их недавнее соитие.

Она пробудилась, едва почувствовала, как он шевельнулся. Резко открыв глаза, она села.

– Будь я проклята, – сказала Бесс. Она спала обнаженной, укрытая лишь одеялом, и теперь вдруг задрожала, выдернула из груды одежды сорочку и быстро надела. – Надо поссать, – буркнула она и ушла, натягивая на ходу рейтузы.

Редмид начал скатывать постель, борясь с наплывом противоречивых мыслей. Было сыро, не избежать дождя. Что бы еще ни прочили его людям земли Диких, до наступления зимы им придется найти убежище.

Какого черта он оприходовал Бесс?

Туго скатав одеяла, он нашел тесемки, которые так спешно развязал накануне вечером, и затянул их. Затем пропустил через сверток кожаный ремень.

Почему он не спал с ней раньше?

Сделав солидный глоток из бутылки с водой, он тоже пошел отлить и задался вопросом, где же обосновался ирк.

Потом он чуть ли не бегом вернулся в центр лагеря – к горстке уцелевших, которые собрались вокруг одинокого большого костра. Несколько человек стояли вооруженные, но большинство просто жалось друг к дружке.

Редмид начал раздавать приказы, и люди развели еще три костра, собрали хворост, скатали постели. Мужчины проверили какое-никакое оружие. После вчерашнего сражения стрел осталось всего ничего.

Нэт Тайлер сплюнул.

– Нам скоро крышка, Билл, – заметил он доверительно.

Билл поскреб бороду, которую успел отпустить.

– Знаю, – ответил он. – Нам нужны пища и надежное место.

– Я могу предос-с-ставить то и другое, да. Ес-с-сли имею дело с с-с-союзником. – Ирк неожиданно оказался рядом. Он возвышался над ними, восседая верхом на огромном олене с золотыми копытами и рогами.

Редмид отступил на шаг.

– Ты…

– Мой народ явился за мной, человек. А я добро помню. Вс-с-сегда. Приходи пировать в мои залы. Это приглаш-ш-шение от вс-с-сей души.

Редмид попытался вспомнить хоть что-нибудь о сказочном народе и его обычаях, но стоило ему заглянуть в древние очи ирка, как из головы у него все выветрилось. И он бросил взгляд на Тайлера.

Тайлер беззвучно присвистнул.

– Нам разрешат прийти и уйти, Сказочный Рыцарь?

– Да. Даю вам с-с-слово, человеки.

– Я воюю всю жизнь и научился не доверять ничему, что сильнее меня, – сказал Редмид.

Бесс протолкнулась вперед и сделала перед ирком на удивление изящный реверанс.

– Тапио! – сказала она с откровенным восторгом.

Действительно: в серой дымке осенней зари ирк был похож на легендарного героя. На нем было элегантное красное сюрко, а ремень – из золотых звеньев, выкованных в форме диких роз, где каждый лепесток покрывала эмаль, а в центре сидел алмаз. Нечеловеческое происхождение выдавали только острые клыки, кончики ушей и чересчур длинные пальцы.

– Сказочный Рыцарь предложил нам кров, – сказал Тайлер Бесс, когда она выпрямилась.

– Значит, нам следует согласиться, – ответила она. – Милорд, готовы ли вы приютить наших раненых?

– С величайшим удовольс-с-ствием, леди, – поклонился ирк.

Он сидел на олене-великане без седла и уздечки, а вооружен был копьем и луком в диковинных чехлах – то и другое покоилось поперек оленьей холки.

Бесс улыбнулась.

– Билл опасается, что это ловушка, – заметил Тайлер.

– Я лордам вообще не верю, – пожал плечами Редмид.

– Пос-с-слуш-шай с-свойю возлюбленную, – пропел ирк. – Именно с-с-самки час-с-сто оказываются мудрее. Нередко бывает, что только любимая охраняет меня с-с-самого от глупос-с-сти.

– Возлюбленная? – хором повторили Бесс и Билл, переглянувшись.

Бесс вспыхнула. Редмид кашлянул. Тайлер покраснел и сплюнул.

Бесс схватила Билла за руку.

– У тебя нет выбора, – яростно прошептала она.

Редмид поджал губы. Затем он с видом, будто для него это сущая мука, поклонился повелителю ирков.

– Ми… милорд, если вы позволите нам уйти, когда мы этого пожелаем, и приютите наших раненых, то я буду… – Он набрал в грудь воздуха. – Буду вам премного обязан.

Скакун ирка бесшумно подступил к ним на два шага.

– У Диких с-с-страх ес-с-сть начало мудрости, – произнес тот. – Будет раз-зумнее приберечь ваше недоверие для Шипа.

– Это так, – признал Редмид.

День спустя ему показалось, что он уже полжизни прожил в замке ирка, а некоторые истории его брата – и другие сказки, какие матери рассказывают детям, – получили внятное объяснение.

Твердыня ирка не была похожа на человеческие замки.

В огромное озеро скрюченным пальцем вдавалась полоска суши, и по всему этому пальцу из камня и почвы стояли высоченные деревья, подобные соборным шпилям среди скальных колонн, которые лишь с первого взгляда казались естественными. В подлеске были раскиданы сотни вигвамов, словно гигантские груды хвороста, собранные великаном и разбросанные как попало. Издалека эти хижины выглядели убого – обычные кучи веток, однако при близком рассмотрении выяснялось, что они плотно сплетены с травяными коврами, которые выстилали стены изнутри; сам же каркас был выращен целенаправленно так, что каждая хижина представляла собой отдельное растение, куст или дерево. Самый внутренний слой был образован плотными покрытиями из тщательно свалянной шерсти, которую настригали с огромных овец, что беспрепятственно паслись в лесу. В каждой хижине имелся каменный очаг, обычно устроенный на природном каменном выступе. В нескольких, как в людских домах, стояли печные трубы, а в остальных обошлись отверстиями для выхода дыма. Овцы и козы были всюду, а почву на всем полуострове устилали где сосновая хвоя, где скошенная трава. В каждом здании была аккуратно проделана дверь, подогнанная под форму сооружения – все естественно, без единой строго прямой линии.

Почти во всех домах было полно ирков, и Билл позавидовал их жизни в уюте и праздности. За козами и овцами они ходили скорее для удовольствия, не видя в этом труда; компаниями отправлялись собирать рис или за медом Диких, а то на охоту или танцы. Он наблюдал за их приходом и уходом – раз! и вот уже плоды их трудов: ведерко меда, мертвая лань, корзина с капустой.

Он следил за ними в окно. Его скальный выступ напоминал цитадель, и Билл предположил, что шпиль получился случайно, по воле ветров, однако внутри он был полым, как изъеденное термитами бревно, и населенным так же густо, но только ирками. Туннели тянулись во всех направлениях, вверх и вниз под причудливыми углами, и Билл заблудился в этом муравейнике, пока искал всего-навсего отхожее место, в котором Дикие, на счастье, нуждались не меньше, чем он.

Однако дорогу в большой зал он знал, и именно там его ощущение времени подвергалось наибольшему испытанию, ибо пир шел постоянно – ирки приходили и уходили, ели, с чарующим неистовством играли на своих сказочных гуслях иркскую музыку, которую Билл представлял себе совершенно иначе, а потом удалялись. Они появлялись и исчезали очень быстро и так же быстро говорили, а его хозяин сидел на стуле, как выяснилось, из цельного слитка золота, и смеялся, рукоплескал, заговаривал то с одним, то с другим и при этом ни капли не утомлялся. И зала не покидал.

Как и его супруга – самка с лицом в форме геральдического сердечка; с глазами большими и яркими, как серебряные короны, а волосами столь огненными, что Редмид решил: не иначе, она их красит. На ней был зеленый кертл с длинными рукавами, похожими на дубовые листья; повадкой же она напоминала то аббатису, то малое дитя.

В третье посещение зала – Билл не мог удержаться и неизменно возвращался – она повернулась, увидела его, и у нее округлились глаза, хотя казалось, что дальше некуда. Она взяла немыслимо чистую ноту – высокое «си», и супруг присоединился к ней.

Они запели дуэтом, как трубадур и его гусляр, и пение длилось ровно столько, за сколько Билл, захоти он этого, прочитал бы «Отче наш». Она улыбнулась Редмиду, показав полный рот крошечных острых зубов.

– Добро пожаловать, прекрасный чужеземец! – пропела она.

ЛИВИАПОЛИС – МОРГАН МОРТИРМИР

После воскресной мессы Мортирмир вернулся к занятиям в университете – в городе, который так стремительно возвращался к нормальной жизни, что осада, сражение и захват императора начали казаться сном. Но кое-что не было сном.

В понедельник, на занятиях по лечебному делу, одна из четырех монашек присела перед ним в реверансе и чуточку отвела покрывало.

– Кузина говорит, что вы помогли спасти принцессу, – выдохнула она. – Я и не знала – вы так молоды!

Ему был виден только ее рот: красивый, безукоризненно правильный. Он тут же выругал себя за то, что воображал, будто эти четверо – писаные красавицы, которым приходится прятать лица.

– Вы Комнина? – спросил он.

– Да, – хихикнула она.

Вряд ли тут были замешаны романтические чувства, но она не назвала его Чумой даже после того, как они полдня кромсали руку какого-то голодранца.

Вечером он вернулся в свои комнаты на верхнем этаже гостиницы. Там было вдвое просторнее, чем у Деркенсана, а также имелся отличный камин с отдельной наружной трубой – по морейскому обычаю. В течение часа он читал Галена; в итоге понял, что уяснил очень немногое. Тогда он решил написать стихотворение о Комнине и обнаружил, что сказать ему нечего. Он почитал взамен галлейскую поэзию – все лучшие придворные стихи были написаны галлейцами – и заметил, что мыслями витает далеко.

Лето стояло позднее, но едва ли закончилось. Было еще светло, разжигать камин не приходилось, а Мортирмир заскучал, истомился от одиночества; последние же три дня открыли перед ним замечательные виды на будущее.

Прицепив меч, Мортирмир вышел на вечернюю улицу, по которой катили на вторничный рынок фермерские повозки. Он выждал, пока на скотобойню загонят отару овец, затем присел у дворца на краю главной площади и сыграл в шахматы с чужеземцем-мавром из Ифрикуа, который победил его после долгого поединка. В дружеском молчании они выпили чаю, после чего мавр отправился спать, и Мортирмир вернулся к себе. Ничего яркого так и не произошло. Он заснул, гадая, не достиг ли жизненного пика в свои пятнадцать с половиной лет.

Утром он встал, исполненный духа авантюризма, и отправился во дворец, благо знал пароль, где посетил солдатскую заутреню на внешнем дворе. Георгий Комнин улыбнулся ему и хлопнул по спине.

– Ты молодец, что примкнул к нам, варвар, но, если зависнешь здесь, я надену на тебя форму.

Мортирмир улыбнулся и развел руками.

– А было бы здорово! – признался он.

– Ты же учишься в университете?

– Да, – ответил Мортирмир.

– Значит, от воинской повинности освобожден, – сказал Комнин. – Больно ты важная птица. Разве тебе не пора на занятия?

– Только через час. Меня одолела тоска.

Комнин кивнул. Мортирмиру нечасто выпадало пообщаться с таким ладным и знающим другом, а готовность старшего товарища его слушать подействовала как бодрящий напиток.

– Ну, тогда передай моей невесте записку, – сказал тот и подал знак слуге, чтобы принес папирус. – Я нежданно-негаданно офицер. Вот, возьми. И не вздумай сунуться, варвар.

Мортирмир нашел Анну возле ворот.

– Я слышала, что ты здесь, – сказала она. – Дворец кажется огромным, но на самом деле это всего лишь мелкий городишко, полный сплетен. Не заберешь у Харальда мои пожитки? В ближайшие недели он будет в казармах. – Она улыбнулась. – Не сомневаюсь, что он хочет поблагодарить тебя за лекаря.

После двух насыщенных приключениями дней поиск ученого яхадута едва ли можно назвать ярким событием. Тот был настолько известен в яхадутском квартале, что гвардейцы привели его еще до того, как прозвонили колокола.

– А ты здесь останешься? – спросил Мортирмир.

– Нордиканцы очень прямолинейны, – рассмеялась она. – Но мне они начинают нравиться. И мне здесь рады.

Он согласился доставить ей вещи и припустил трусцой на лекцию по истории – опаздывая, но в настроении много лучшем. Однако на месте выяснилось, что вся группа отправилась на осмотр университетской библиотеки, которая насчитывала четыре тысячи свитков и книг, древностью восходивших ко временам основания Румской империи. Мортирмир был опытным изыскателем, а потому почти не слушал урок, пока все не спустились в архивы под старые ростры, на которых еще время от времени собирался сенат.

Библиотекарь отвел их в картохранилище, и там, когда он извлек карту Халуна, что в Арелате, Мортирмир весь обратился в слух.

– Карту сию передал лично святой Аэтий! – благоговейно объявил библиотекарь.

На середину карты он поставил шар, сиявший голубоватым светом. Когда монахини склонились, чтобы взглянуть поближе, он церемонно придвинул шар к ним, оставив раздосадованного Мортирмира глазеть в полумраке.

Тогда тот воспользовался собственным освещением. В его углу находилось изображение ирка, выполненное красивыми, натуралистичными мазками. Он улыбнулся, запоминая картину, и только чуть погодя обратил вниманиена тишину.

Все однокашники уставились на него, а библиотекарь поджал губы и снизошел до короткого кивка и слабейшего намека на улыбку.

– Ох, – спохватился Мортирмир. – Да. Я… Да.

Он улыбнулся, вдруг исполнившись торжества, так как породил свет бездумно и даже не заходил во Дворец воспоминаний.

Антонио Болдески, его однокашник из Веники, пригласил его на чашу вина. В этом не было ничего судьбоносного, и Мортирмир знал, что слишком молод и не может быть хорошим собутыльником, но Болдески не отнесся к нему свысока и повел себя дружески.

– Знаешь Абрахама бен Рабби? – спросил Болдески.

– Через товарища знаком.

– А с новым наемником познакомился?

– Не то чтобы толком, – ответил Морган. – Я видел его, когда он лежал без сознания. Меня не представили. Никому.

Он вспомнил женщину, которая пылала чистой потенциальной силой, как факел. Этого зрелища ему не забыть до гробовой доски.

– Советую тебе: не доверяй старику. Яхадуты насквозь продажны. Большинство из них тайно служит Диким, – предупредил Болдески. – Скажешь мне, если снова пойдешь во дворец? Мне, может быть, понадобится передать другу послание.

После первого светского вечера с товарищем по университету Морган задумался о Болдески, который никогда с ним особо не церемонился, а теперь, как видно, чего-то от него захотел.

Слуга нашел его плащ, и Болдески помедлил, чтобы откликнуться на герметический зов.

До Мортирмира дошло, что ему выпал шанс отплатить за все насмешки коллег. Студентов было в его группе двадцать семь – настоящих, всерьез изучавших герметизм, и ни один до сих пор не проявил к нему ни малейшей заботы, только глумился над его промахами. Он видел себя со стороны: слишком юный, слишком самонадеянный и совершенно бестолковый варвар – видел настолько ясно, что еще две недели назад помышлял о самоубийстве.

Он допил вино и сказал Болдески, что должен заниматься. Старший юноша кивнул и проводил его до самой двери.

– Говорят, что чем позже обретаешь силу, тем сильнее становишься, – заметил отпрыск рода вениканских банкиров.

Мортирмир изучил его лицо, выискивая насмешку, и, не найдя ее, рассмеялся сам.

– В таком случае я и правда стану неимоверно могуч. До сих пор потрясен, – признался он.

Улыбнулся и Болдески.

– Приходи, выпьем еще, – сказал он.

Мортирмир прицепил меч и вышел в сгущающиеся сумерки. Он пересек три площади, чтобы забрать из гостиницы Деркенсана вещи Анны и убедиться, что Стелле с мужем заплатили за еду. Спасибо, хоть в этом районе его привечали как героя, и ему не удалось отказаться от трех кубков вина. Вернувшись в свою гостиницу немного навеселе, он, не раздеваясь, упал на кровать.

На следующее утро у него было два самых трудных занятия – риторика и воспоминания. На уроке риторики Морган осознавал, насколько продвинулся в своих штудиях – неумение манипулировать способностями подвигло его на поистине каторжный труд, в котором герметизм напрямую не применялся, и в числе таких занятий оказалась риторика. Однако теперь, научившись хотя бы самую малость управлять эфиром, он понял, как никогда, всю важность логики и грамматики.

– Гляди, будешь так слушать – язык по-собачьи вывалится, – сказала одна из монахинь.

Он их не различал, но по ее панибратству предположил, что это кузина Комнина. На поясе у нее были великолепные четки из ляписа и слоновой кости, так что Морган решил именовать обеих по этим горошинам: ту, что повыше, он окрестил «Ляпис», а меньшую – «Коралл».

Он слушал, как магистр грамматики твердит то же самое, что говорил на всех прочих уроках, и все же…

Обдумав логику его построений, Морган применил их к созданию света и вместо обычного шара сотворил над правым плечом идеальный куб, распространявший голубоватое сияние.

Магистр грамматики не стал прерывать лекцию, которая в основном опиралась на письма первых имперских сенаторов. На черной доске в конце аудитории он написал архаикой свои обычные, грубые и чуть непристойные стихи, но, вместо того чтобы подобрать рясу и величаво удалиться в длинные коридоры на второй завтрак, вцепился в плечо Мортирмира худощавой клешней.

– А теперь пирамиду, – приказал он.

Мортирмир повиновался. Запутавшись и не сообразив, каким должно быть основание – квадратным или треугольным, он создал бесформенную каплю. Она исчезла, изгнанная приливом ужаса, и он попытался еще раз, более четко выстроив формулировку. Было трудно, так как нитям последней полагалось расти из корней во Дворце воспоминаний, который пока оставлял желать лучшего. По сути…

Но световую пирамиду он создал.

– Теперь пусть станет красная, – велел грамматик.

Мортирмир кое-как выдал лососево-розовый цвет.

– Что такое сотворенный свет – подлинное творение или иллюзия? – спросил грамматик.

Мортирмир увидел, что сзади остановились его однокашники. Вопрос был задан не только ему.

Две монахини вскинули руки, сокрытые в рукавах черных ряс.

– Да? – пригласил их грамматик.

– Очевидно, что творение подлинное, ибо не будет же светить иллюзорный свет? – сказала монахиня, в которой Мортирмир предположил Комнину.

– Вот даже как, очевидно? – Грамматик разжал горсть, и на ладони засияла безупречного качества жемчужина. – Что это, правда или иллюзия? – осведомился он.

– Иллюзия, – ответил Болдески.

– Правильно, юный Антонио. Умей я так запросто создать столь совершенный жемчуг, то был бы первым в городе богачом. – Грамматик поднял жемчужину, чтобы видели все.

– Но иллюзия должна быть убедительной, а для этого нужно, чтобы она излучала и преломляла свет. – Мортирмир прикрыл руку учителя своей – и действительно, жемчужина распространила слабейшее свечение.

– Нашелся Божьей милостью внимательный, – отозвался грамматик. – Ты, если не путаю, Мортирмир? Роджер?

– Морган, маэстро.

– Да, разумеется. Варварство на варварстве и варварством погоняет. Святого Моргана не существует. – Грамматик улыбнулся краем рта. – Насколько я понимаю, ты наконец вошел в силу?

– Наверное, да, – сказал Мортирмир.

– Иллюзий не существует. Или наоборот – все есть иллюзия. – Магистр воздел жезл, и посреди комнаты внезапно появился огромный рогатый демон.

Мортирмир не видел такого обилия герметизма с тех пор, как поступил.

– Но… я не вижу никаких чар.

– Хорошо сказано. Кто-то еще готов признаться в том же? – осведомился магистр.

Остальные замялись.

– Конечно же, нет. Потому что я целиком поместил внушение в ваши глаза. – Демон исчез. – Это крайне трудная операция, но ее невозможно разоблачить. Что это доказывает?

Повисло долгое и тягостное молчание.

– Так-так. Что ж, разберитесь в этом самостоятельно. Мортирмир, тебе нужно намного усерднее трудиться над воспоминаниями.

– Да, магистр. – Мортирмир встряхнул головой, еще продолжая видеть демона – в умозрении, как выражался отец.

– Ненавижу его, – сказала монахиня-коротышка.

– Ты просто не любишь думать, – ответила высокая. – Сэр Морган, почему вы создали свет в форме куба?

Мортирмир отвесил поклон.

– Смеха ради, мадмуазель. – Он попытался представить, как она выглядит. – Я вдруг понял, зачем нужна вся эта грамматика.

Болдески рассмеялся:

– Ну так скажи!

– Это наш код. Я уверен, что у Диких он другой, но мы структурируем силу при помощи грамматики. Правильно?

Студенты закивали.

– Само собой, – фыркнул Болдески с толикой привычной спеси.

– Однако на высокой архаике мы можем по-разному составить предложение, не изменяя смысла… – Мортирмир старательно подбирал слова.

– Да, – согласился Болдески.

– Но в то же время мы умеем так точно высказываться о разных вещах… Болдески чуть не хлопнул себя по лбу.

– Конечно! – воскликнул он. – Я думал, что заклинать – то же самое, что творить. А ты говоришь о внесении мелких изменений в само творение и в то, как его наполняет энергия!

Высокая монахиня простерла руку и создала красную пирамиду, которая ярко засияла красным же светом.

Уязвленный Болдески соорудил свою, побольше.

Маленькая монахиня понаделала всякой мелочи, и все трое прыснули. Они, без сомнения, были лучшими учениками.

Мортирмир, немного повертев логику своей формулировки, создал две пирамиды.

Все зааплодировали.

А в коридоре высокая монахиня – Ляпис – чуть наклонила к нему голову.

– Меня зовут Евгения, – сообщила она.

– А меня – Катерина, – шепнула Жемчужина.

– Танкреда, – представилась третья, которую Морган назвал про себя Кораллом. Теперь, когда он присмотрелся, ему открылись и другие различия.

– Я – Чума, – назвался он в ответ, но с ухмылкой.

Троица прыснула.

«Глядишь, еще и задам жару», – воодушевился он.

Между риторикой и воспоминаниями было двухчасовое «окно», и они решили прогуляться через площадь к таверне на открытом воздухе, которая только и жила за счет студентов. Тут распахнулись имперские врата, и въехали два всадника, оба в красном.

Сестра Анна проводила одного взглядом.

– Георгий не соврал – красавец! Это новый наемник. Он называет себя герцогом Фракейским, но на самом деле это, конечно, не так.

Болдески поднял бровь.

– А по-моему, так и есть. На прошлой неделе он задал хорошую трепку бывшему герцогу. А мой отец ненавидит его чистой, незамутненной ненавистью.

Сестра Катерина весьма бесстыдно склонилась над их столом.

– Он собирается в университет! – объявила она.

– За что же твой отец его ненавидит? – спросил Мортирмир.

– Мой отец – глава здешних этрусских купцов, – ответил Болдески. – Его вызвали во дворец и пригрозили. Во всяком случае, с его слов. – Болдески сказал это с тем веселым долготерпением, с каким говорят об отцах сыновья. – Я уверен, что патриарх поставит герцога вместо него. Но он играет немалую роль. Он альбанец, Мортирмир, как и ты.

Мортирмир решил, что Болдески ему симпатичен.

Воспоминания были пыткой. За первые пять минут он выяснил, что магистр игнорировал его раньше, потому что Мортирмир не имел доступа к силе. Теперь, когда положение изменилось, от него ждали, что он все нагонит. Желательно – к концу занятия.

Этого не произошло.

За два часа его вызывали чаще, чем за все время учебы; дали странные геометрические фигуры и другие памятные объекты для хранения во Дворце воспоминаний, а потом предложили воспроизвести полученное. У него не вышло – иногда просто не получалось, а потом, когда разволновался и раздосадовался вконец, он начал проваливаться с треском.

Магистр был беспощаден и в конце урока отвел Мортирмира в сторону.

– Твоя неспособность запомнить даже простейшие формы поистине удручает, – заявил он.

Мортирмир прикинул – ибо мечтать не вредно, – сумеет ли он превратить этого человека в пепел. Гнева и досады ему наверняка хватит, чтобы возжечь поистине мощное пламя.

– Я… поработаю… над Дворцом воспоминаний, – процедил он.

Магистр пожал плечами.

– О, да делай что хочешь, – бросил он и быстро вышел вон.

– Ему нравится так поступать, – сказал Болдески.

– Он раньше никогда ко мне не придирался, – ответил Мортирмир, готовый расплакаться и не желающий сорваться прилюдно. «Боже мой, я умею убивать огнем, но тушуюсь перед глумливым магистром…»

– Раньше ты не был достоин его времени и внимания, – покачал головой Болдески. – Я пригласил бы тебя выпить винца, но честно думаю, что тебе лучше потрудиться над воспоминаниями. Я и сам был объектом его нападок и теперь поистине твой должник – нынче было легче, чем когда-либо в этом году. Ну, раз он в тебя вцепился, то уже не отпустит. – Этруск улыбнулся. – Ты сам виноват. Когда ты не владел силой, всем было начхать.

Секунду подумав, Мортирмир решил, что этруск подтрунивает беззлобно, без желания оскорбить. За допуск в общество однокашников придется платить и теперь обращать внимание на их слова. А он так долго держался особняком…

– Я чуток поразмыслил и сделаю так: сохраню себе доступ к силе и продолжу работать над воспоминаниями, – сказал он, как будто и правда подумывал отказаться от силы.

Болдески со смехом хлопнул его по спине.

«Я правда могу это сделать», – подумал Мортирмир.

– Идешь сегодня во дворец? – осведомился Болдески.

Вопрос прозвучал неуклюже, и по его лицу было видно, что он это почувствовал.

Но Болдески начинал нравиться Мортирмиру, и тот ответил:

– Вряд ли.

Морган взял вещи Анны и отнес их во дворец, где проторчал час, потому что сменили пароль. У ворот, уперев руки в бока, стоял великан-галлеец, и уязвленный, злой Мортирмир выдержал его взгляд.

– А это что за господинчик? – рыкнул гигант, обратившись к стражам. Но он произнес это по-альбански, а те знали только архаику. Мортирмир подумал, что переводить будет глупо, и просто поклонился.

– Я альбанец, – сообщил он гиганту.

– Ха! – откликнулся тот. Волосы у него были черные, а нос размером с лошадь. – А я – нет, человечишко. – Он посмотрел сверху вниз. – Чем это ты тут занимаешься? Сводничаешь? – Он глянул на охапку женской одежды.

Мортирмир обдумал целый ряд ответов.

– Нет, – сумрачно проговорил он. – Я принес это другу.

– А чего тогда здесь стоишь? – спросил великан.

– Я знал пароль, но его сменили, и я теперь жду, когда друг подойдет к воротам. – Мортирмир огляделся по сторонам.

– А кто же тогда тебе пароль сообщил? – осведомился великан со зловещей улыбкой.

– Я, – сказал Харальд Деркенсан. Он, очевидно, был не при исполнении и облачен в простую одежду: длинную тунику, подпоясанную дорогим солдатским ремнем; при нем был короткий меч. – Он носил нам еду до того, как вы прибыли и низложили герцога. – Харальд осклабился. – То есть до того, как прибыл новый герцог и низложил предателей.

Черноволосый гигант покачал головой.

– Ты тот самый чокнутый, который перебил всех наемных убийц и очистил трон, – сказал он. – И нашел лекаря, который помог капитану. То бишь герцогу.

– Мне помогли, – развел руками Харальд и улыбнулся. – А лекаря добыл вот этот юноша.

Великан поклонился.

– Я сэр Томас. Ты занесен в мой список тех, кто вне подозрений, и твой приятель – тоже. Сей же миг. – Он вынул из кошеля игральную карту. – Имя?

– Морган Мортирмир из Харндона.

– Итак, мастер Мортирмир, пароль – «Парфенос», а отзыв – «Афина». Твое имя будет в караульном списке. – Кивнув обоим, он быстро зашагал прочь с намерением заглянуть в фургон, которым правила пара придворных слуг – только-только из мясной лавки.

– Ну и скотина, – сказал Мортирмир.

– Не соглашусь, – мотнул головой Харальд. – Он был любезен точно в меру. Ничем не грозил. И с этими наемниками ворота стали намного надежнее. Теперь, когда взяли шпионов – вдвойне. По-моему, ты был близок к тому, чтобы замели и тебя.

Позади Мортирмира подал голос рыжеволосый, свирепой наружности альбанец:

– Дай-ка, братец, взглянуть на твою накладную.

Молодой имперский гонец взялся переводить, а четверо мужчин принялись разорять фургон.

– Я принес одежду Анны, – сказал Мортирмир.

До него дошло, что о его миссии догадывался каждый, кто видел куль выцветшего шелка.

Харальд привел его в нагретый сумрак нордиканских казарм, где Мортирмира затолкали мужчины куда более крупные, которые, похоже, объяснялись исключительно ревом во всю глотку. Он заглянул в столовую, где два человека катались по полу как бы в смертельной схватке, и изумленно всмотрелся в великолепные резные изображения рыцарей, драконов, волков, ирков, которые украшали каждую балку и все деревянные поверхности.

Анна сидела на постели и читала при свете из двух застекленных, высоко расположенных окон. Она вскочила на ноги, как только увидела Мортирмира.

– Одежда! – воскликнула она и поцеловала юношу, а ему показалось, что краской он залился сразу весь, с головы до пят.

Поцелуи Анны не были целомудренны. Каждый полнился глубочайшим смыслом.

Когда Мортирмир выложил все новости, какие знал, – о том, что новый герцог Фракейский перевел постоянный гарнизон на старую военную верфь, а на улицах говорят, что он собрался строить там корабли и что он лично посетил университет…

– Он просто варвар, – сказала Анна. – Ему ничего не изменить.

В пятницу занятий не было, а потому Мортирмир отправился на развалины храма Афины поработать над Дворцом воспоминаний. Он обошел руины и принялся делать наброски, зарисовывая каждую колонну под разными углами. Так он протрудился весь день, заполнив шестьдесят листов плотного папируса рисунками, выполненными углем, которые были не очень и хороши, но могли послужить памятками, а сам процесс рисования как будто улучшил умозрительный образ этого места.

Его труды не потревожили мужчину средних лет, который сидел спиной к самой восточной колоне и рассматривал старую гавань. Храм Афины идеально подходил для наблюдения за нею – он стоял высоко на собственном акрополе, который, по словам преподавателя истории, построили еще до времен Архаики.

– Не желаете сидра? – спросил у незнакомца Мортирмир.

– К сидру я неравнодушен, – признал созерцатель. Он встал и отряхнул свое зеленое платье. – Стефан, – представился он, выпил сидра и отблагодарил Мортирмира приличной краюхой хлеба, после чего вернулся к наблюдению.

Мортирмир зарисовывал капитель девятнадцатой колонны, когда Стефан сделал стойку, как гончая при виде добычи.

Проследив за его взглядом, Мортирмир увидел два строя галер с тремя высокими округлыми кораблями между ними.

Он не поверил глазам. Вернее, удивился такому зрелищу. Его однокашники – особенно Болдески – предрекали нападение этрусков, но эта картина была реальнее и в чем-то более бесстыдной, чем он ожидал.

Этрусская эскадра с прогулочной скоростью на веслах подошла по ветру к старому морскому арсеналу. Час был поздний, но атака развивалась неспешно.

С семисот ярдов было трудно понять, что же пошло не так, но передовая галера вдруг сбилась с курса, а следующий корабль столкнулся с ней – не так уж сильно, но наблюдатель скривился.

Третий корабль устремился прямо в зазор между двумя молами, которые охраняли проход к древней верфи.

Даже издали стал виден массивный залп стрел, что взвились багровыми закатными иглами. Третья в строю галера словно налетела на барьер.

Другие корабли развернулись – скопом, включая две первые галеры и круглый корабль, которому пришлось влететь в узкий пролив по течению и почти плавно повернуть к порту. Но третья галера была поражена новым залпом стрел – похоже, что да, поражена. При виде этого зрелища мужчина, недавно разделивший с Мортирмиром сидр, громко застонал.

Пострадавший корабль повел себя как затравленный кит. Бортом покатился он на своих мучителей, которые засели на стене. Весла взбили воду, как плавники раненого морского чудища, не в силах развить достаточную скорость, чтобы выйти из-под безжалостного града стрел, которые сыпались с пирса.

Течение поднесло его ближе к берегу.

Что-то схватило его, как Божья десница, и неумолимо поволокло к верфи. Мортирмир поймал себя на том, что стоит со сжатыми кулаками, как зритель, который следит за финалом забега. Он даже не знал, за кого болеть, хотя теперь, получив возможность перевести дух, решил, что он на стороне города и нового герцога.

В этрусскую галеру впились крюки. Они-то и затягивали ее на верфь. Но в эфире огнем и молниями играла энергия, и даже на таком расстоянии Мортирмир понял, в какой момент был побежден и убит галерный герметист.

Открылись водовыпускные отверстия, и стали видны темные ручейки. Люди умирали на весельных скамьях, по бортам корабля стекала их кровь.

Однако до древнего акрополя не донеслось ни звука, и Мортирмир услышал взамен девичье пение на архаике.

Его сосед злобно сплюнул.

– Болваны! – бросил он, подхватил суму странника и пошел прочь.

Древний гравий захрустел под его башмаками. Спускаясь с акрополя, он все качал головой.

В тот миг, когда мужчина средних лет, облаченный в зеленое, исчез за городскими воротами, до Мортирмира дошло, что его присутствие могло бы показаться и подозрительным.

ТИРИН, ГРАФСТВО АРЕЛАТ, ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ГАЛЛЕ – КЛАРИССА ДЕ САРТР

В молодости мало что дается так трудно, как возвращение в родное гнездо.

Кларисса де Сартр была потомком ныне ушедших королей Арелата. Ее отец – одним из величайших горных владык с опорой на четыреста рыцарей и девять огромных замков.

Поэтому ей не доставило особого удовольствия войти в ворота зимнего владения их семейства в Тирине. В Дурии, обширной горной долине, было сравнительно тепло. Ворота, окованные железом, в шесть раз превышали человеческий рост; дорога вступала в замок через массивный двойной барбакан, который соседи графа считали неприступным.

Кларисса прошла почти сто лиг из поздней осени в начало зимы. Дважды ютилась она под скальными карнизами, не имея огня, а однажды провела ночь в лагере среди мужчин, которым напрочь не доверяла, но они не удостоили ее ни плотоядными взглядами, ни откровенным насилием. Она пропиталась грязью; с момента бегства из монастыря она лишилась шерстяного мышино-бурого кертла и белья. Дышала в украденную шерстяную шаль, под которой копился смрад.

Она немало гордилась тем, что живой и невредимой добралась до дома. Еду она воровала и отмечала где.

Никто из стражей ее не знал. Пьерро, один из отцовских головорезов, рассеянно хлопнул ее по заду, когда сунулся в ее котомку за мздой.

Он посмотрел на нее водянистыми голубыми глазами, в которых не было зломыслия.

– У девки есть пара возможностей, – изрек он с улыбкой и дохнул чесноком.

Кларисса решила, что хватит с нее унижений. Она подняла руку. Позади стояли купцы, свидетелей было достаточно.

– Навряд ли граф это одобрит, – заметила она материнским тоном. Пьерро застыл.

– О, ну если не хочешь по-хорошему… – Он подался вперед, и пустой взгляд внезапно сосредоточился. – Святой Маврикий! Клянусь мохнаткой Девы! Джакопо! – крикнул он и ударил в тревожный колокол.

Кларисса сидела в окружении материнских фрейлин. Отец был в охотничьем платье – зеленом оленьей кожи пурпуэне и сапогах до бедер с пряжками по бокам, а мать – в таком же охотничьем, но уже женском наряде: красивой мужской котте, которую она считала женственной, зеленой фетровой шляпе и длинной юбке. К поясу у нее был пристегнут меч, у графа – длинный кинжал; в руках он держал хлыст.

– Мне же сказали, что ты мертва! – Граф не был занудой, но повторил это уже в шестой раз.

Анна, его жена, внимательно за ним наблюдала.

– Мы не объявим войну королю Галле, какой бы он ни был глупец.

Она была этруской – кузиной королевы Галле и сохранила наследственные черты: длинный прямой нос и властный взгляд.

– Мне сказали, что ты мертва, – снова повторил граф.

– Пожалуйста, папа, довольно об этом твердить, – отозвалась Кларисса.

Он вдруг шагнул вперед и заключил ее в объятия.

– Иисус и Мария – лютик мой! Мы думали, ты мертва! А ты жива! Лучшая весть за всю мою жизнь!

Чело Анны просветлело. Она присоединилась к объятиям, и какое-то время все трое так и сидели, а фрейлины вокруг ерзали. Во дворе лаяли собаки. Три местных аристократа, одетые для охоты, неуклюже топтались на пороге большого зала.

Анна, обычно предельно собранная, а сейчас плачущая, улыбнулась мужу.

– Милый, сходи и уйми своих псов, – сказала она.

Он поднялся с колен и отпустил руку Клариссы.

– Конечно, дорогая.

Взяв у одной из фрейлин платок, он вытер лицо и просиял.

– Идемте, джентльмены. Простите меня – не каждый день возвращается потерянное дитя. – Он поклонился, его джентльмены ответили тем же, и все они вышли во двор.

– Вон, – приказала фрейлинам Анна.

Они упорхнули, прежде разлив по кубкам вино с пряностями и выставив поднос с яствами.

Анна уселась в умягченное подушками кресло и положила ноги на стул, не снимая сапог.

– Итак, – пригласила она.

Кларисса встретилась с ней взглядом. Она всегда без памяти любила мать, но ссорились они, как кошки, и в том была одна из причин, почему заботливый отец отослал ее ко двору.

Анна взяла ее за руку:

– Я кое о чем догадываюсь, дорогая. Выросла при дворе. Но ты не выглядишь… сломленной.

– Король хотел меня изнасиловать, – ответила Кларисса. Последнее слово далось ей с трудом. – Дядя выручил, но после устроил так, чтобы меня отослали от двора.

Анна решительно кивнула и презрительно фыркнула:

– Это я знаю из дюжины писем от якобы полезных друзей. Отец не позволит послать им яд.

Кларисса не знала, насколько можно верить матери, которая заговорила кровожадно, словно какое-то порождение Диких.

Анна подалась вперед.

– Нам доложили, что ты пыталась соблазнить короля. – Она сжала дочери руку. – Я женщина, милая. Мне известно, что такое случается…

– Мама! – почти взвизгнула Кларисса. – Я играла музыку, а он швырнул меня на пол и раздвинул колени!

Анна откинулась на спинку и улыбнулась.

– Да, – сказала она.

– Он разрушил мои лучшие…

– Так или иначе, он король, – перебила ее Анна. – И за что только Галле, величайшей на свете стране, целая династия таких дураков… Ладно, это уже обсудили умы получше, чем наши с тобой. – Она снова подалась вперед и поцеловала дочь. – Я не вижу в тебе серьезной соблазнительницы, милая.

Клариссу это могло бы и покоробить, но само происшествие было настолько живо в памяти, что она оставила слова матери без ответа. Похоже, та верила, что только она, Анна Соавская, обладает способностью очаровывать мужчин, но Кларисса взяла себя в руки.

«Мать старается быть на моей стороне. Стерплю».

Она обняла мать и секунду повисела на ее шее.

– Теперь тебя нужно поскорее выдать за кого-нибудь замуж, – сказала Анна.

Тем же вечером Клариссу призвали к отцу. Он сидел с дюжиной своих рыцарей в большом зале и играл в карты. Присутствовали и женщины, в основном – жены, но не все. Отец называл это «лагерными посиделками» и настаивал, чтобы в такие часы зал превращался в военный лагерь с его мужской атмосферой и послаблениями в отношении этикета.

Уже на пороге она почувствовала напряжение. И странный запах: звериный, мускусный.

Кларисса сделала реверанс. Отец сидел с сэром Раймондо, своим первым копейщиком, и сэром Жаном де Шабле, одним из лучших рыцарей во всей Галле и ближайшим другом и советником. Ей улыбнулась Катерина – жена Раймондо.

– Иди сюда, куколка, выпьем, – сказала она.

Все они были прилипчивы до невозможности. Катерина взяла ее за плечо. Жан де Шабле поцеловал руку.

Она ощутила их сердечность, а в этом она нуждалась остро.

– Мы подумываем направить королю вызов, – сообщил отец.

– Вы просто обязаны это сделать, милорд, – кивнул де Шабле. – Миледи Кларисса, молю простить, но как первый воин вашего батюшки я обязан спросить…

Кларисса села прямо.

– Спрашивайте, – разрешила она.

– Король…

– Пытался навязать мне близость, – подхватила Кларисса. – И только мой дядя этому помешал.

Де Шабле залился краской, хотя не был тюфяком и не привык краснеть. Он склонил голову.

– Прошу прощения, мадмуазель, даже за дерзость спросить. – Повернувшись к своему господину, он сказал: – Богом клянусь, что если вы не вызовете его на бой сами, то это сделаю я.

Граф откинулся на спинку и сложил руки домиком.

– Ты знаешь, Жан, что это не так-то легко.

– Очень даже легко. Для того и существует рыцарство: защищать слабых. И воевать с сильными, когда они злоупотребляют властью.

Сэр Раймондо кивнул, и его рыжая шевелюра блеснула в свете очага. Седины в ней было больше, чем помнилось Клариссе.

– Милорд, это наш долг. Иначе клевету сочтут за правду.

Граф нахмурился.

– А как быть с другим делом? – осведомился он.

Катерина напряглась.

Кларисса встрепенулась:

– Что за другое дело?

Сэр Раймондо скривил лицо.

– Разве матушка не сказала вам о нашей новой семейной беде?

Его жена простерла руку.

– Не смей! – возопила она, но рыцарь нагнулся к скомканной на полу тряпке и откинул ее.

Под ней оказалась тварь из дурного сна: зубастая пасть, в зеленых и желтых крапинах шкура, и кровь, и потроха. По залу растекся тот самый животный, мускусный запах.

Кларисса закричала. Потом обмерла и про себя выругалась: унизилась до визгливой бабы.

– Что это? – спросила она.

Отец показал на иллюстрированный манускрипт, лежавший у него под рукой.

– Мы думаем, это ирк, – ответил он.

ЛИВИАПОЛИС – ДЖУЛАС КРОНМИР

Кронмир пребывал на грани паники. На развалинах он чуть не убил мальчишку, так как не мог отделаться от мысли, что того подослали следить, – даже когда стало ясно, что он всего лишь зарисовывает храмовые древности.

Кронмир был ученым, и красоты храма его не трогали, но весь план его нанимателя держался на том давлении, которое окажут на дворец этруски. Он молча проклял их самоуверенную тупость, глядя, как их флот входит в пролив без всяких отвлекающих маневров и не используя фактор внезапности – входит и попадает прямо в силки, которые наемник расставил у верфи.

Об этих силках ему сообщили шлюха и продажный работяга, и он уж три дня как о них доложил. А также дал подробный отчет о намерениях чужеземного наемника в отношении университета и этрусских купцов: эти сведения он почерпнул из двух источников во дворце. Да присовокупил сообщение о ненадежности нескольких неприятельских лучников и фракции в отряде нордиканцев, которая готова переметнуться. И о своих потерях – четверых за два дня; и о том, что у него есть только один убийца-герметист.

Кронмир был профессионалом и предсказал исход этрусской атаки еще по ходу наблюдения. Он покачал головой.

– Не так ли и Бог наблюдает за людскими грехами? – спросил он у сгущавшейся тьмы.

Утешение было всего одно: он не убил безвредного мальчишку, который зарисовывал руины.

Кронмир скользнул обратно в город, чтобы составить новый отчет. Скорее всего, осведомитель из доков уж больше не объявится – наименьшее последствие разгрома этрусков.

А шлюха, может быть, и выйдет на связь.

СЕВЕРНАЯ ЧАСТЬ ВЕЛИКОЙ РЕКИ – ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ

Стоя на юте корабля Оливера де Марша, сэр Хартмут Ли Оргулюз смотрел, как мимо катятся берега, покрытые лесами – такими густыми, что они казались священными. Черный Рыцарь пребывал, как всегда, в полном боевом облачении, и все моряки, даже юнги, теперь напялили на себя какие-никакие кольчуги и кожаные одежды.

– Великолепно, – изрек сэр Хартмут. – Я и понятия не имел. Что, не меньше Ифрикуа? – обратился он к капитану.

Де Марш помотал головой.

– Не знаю. Этруски послали десяток экспедиций к северным мысам и еще больше – на юг. Так мне сказали наши рыбаки, милорд. Но либо никто не вернулся, либо они скрывают то, что узнали, в своих подлых этрусских сердцах.

Ранняя осень пришла в леса, клены с березами были чуть тронуты золотом и багрянцем, а потому издали казалось, что их зеленое море потеплело, но это впечатление опровергал леденящий воздух. Огромная река текла между внушительными возвышенностями, которые вырастали из широких равнин на обоих берегах, и корабль словно плыл по длинной и узкой горловине. Западный ветер наполнял паруса, и носы рассекали воздух со скоростью, от которой их окутывал белесый туман.

– Далеко ли до нашего порта? – спросил Черный Рыцарь.

Де Марш покачал головой:

– Не знаю, милорд. Эту экспедицию снарядили с опорой на сведения, полученные от предателя – этруска, который бежал от семейной ссоры. Я думал, что он пойдет с нами. К сожалению, его, похоже, убили.

– У этрусских гильдий длинные руки, – признал сэр Хартмут.

– Да и порта как такового не будет, – добавил де Марш. – Просвет в лесу, поляна и берег – вот лучшее, на что мы можем рассчитывать. Но генуазские корабли, которые мы обнаружили… их разрушение означает, что мы станем первыми на рынке.

– К черту рынок! Наша задача куда благороднее, – возразил сэр Хартмут. Де Марш осторожно набрал в грудь воздуха.

– Так ли это, милорд? – спросил он.

Беседы с сэром Хартмутом были делом тонким. Смерть любимого оруженосца и исход битвы с ийагами швырнули сэра Хартмута в экипаж де Марша, но рыцарь был личностью темной, тяжелой и ни в коем случае не товарищем.

– Мы захватим один из альбанских замков, – ответил сэр Хартмут. – И возглавим вторжение пришедших из-за Стены.

Де Марш заморгал.

– Какой замок, милорд?

– Тикондагу. Знакомое место?

Де Марш почесал в бороде.

– Это куда дальше на запад, чем я планировал в нашем странствии, – сказал он. – Мы уже заплыли почти в такую же даль, как в моей предыдущей экспедиции. Если верить нашей имперской карте, Тикондага находится еще в трехстах лигах вверх по Великой реке. А река будет сужаться с каждым днем, и соответственно – возрастать риск сесть на мель. Потеря даже одного корабля…

– Ну так поберегитесь, – кивнул сэр Хартмут. – Мы преуспеем только при наличии всех трех кораблей и всех же солдат.

Де Марш вздохнул дважды, глубоко.

– Милорд, мои люди – матросы, а не солдаты, и мы предполагаем отдохнуть и… – Он понизил голос и следующие слова произнес, как будто сказал ребенку нечто грязное: – Заняться торговлей…

– Понимаю, – улыбнулся сэр Хартмут. – Но ваши люди более чем убедительно доказали, что заслуживают лучшей доли. Мы возьмем Тикондагу в осаду.

Де Марш сделал еще один глубокий вдох.

– Милорд, говорят, что эта крепость – одна из прочнейших в мире, ее построили древние.

– Тем почетнее ее захватить, – кивнул сэр Хартмут. – Не бойтесь, господин моряк! Бог не оставит нас.

Де Марш посмотрел на сэра Хартмута, и мысли, должно быть, отразились у него на лице, потому что Черный Рыцарь усмехнулся.

– Вам странно слышать, что я поминаю Бога? Послушайте, господин моряк, я – рыцарь. Я убиваю врагов моего короля и моей веры. Меня ненавидят, потому что в итоге я обязательно побеждаю. Люди поносят мои методы, потому что сами они завистливы, слабы или глупы. Война – это бойня. Что с того, что я прибегаю к алхимии? Герметической магии? Да предложи мне помощь сам сатана… – Он улыбнулся.

«Мне совершенно не хочется в это соваться», – подумал де Марш. Но любопытство, как обычно, пересилило.

– Сатана в помощь Богу? – спросил он.

– В каждом деле найдется предатель, – ответил Черный Рыцарь. – Даже в сатанинском.

Они проплыли по Великой реке десять дней и миновали два возведенных на высоких береговых выступах и обнесенных палисадами с туго сплетенными колючими изгородями «замка» пришедших из-за Стены. Матросы принялись выкликать местных красоток и за свои старания были осыпаны стрелами.

Де Марш взирал на проплывавшие мимо селения с вожделением мореплавателя. Но у сэра Хартмута было письмо от короля, и де Марш повиновался приказам, хотя понимал, что его используют.

Однако день одиннадцатый оживил его надежду поторговать. Всем своим людям, включая офицеров и рыцарей, он урезал пайки, и то, что осталось, выгнало сэра Хартмута на палубу в настроении угодливом, если такое вообще возможно для Черного Рыцаря.

– Станем ли мы лучше питаться, если я позволю вам торговать с этими варварскими хижинами?

– Полагаю, милорд, что мы разживемся олениной и зерном. Может быть, даже хлебом. Но мне придется пойти на разведку. Торг быстрым не бывает.

Де Маршу отчаянно хотелось сойти с корабля, изучить глубинку, познакомиться с людьми, наметить новые маршруты. Но оскорбить сэра Хартмута означало подписать себе смертный приговор.

Какое-то время Черный Рыцарь смотрел поверх корабельного носа.

– Отлично, – промолвил он. – Наша задача упростится, если мы заручимся доверием крестьян.

Де Марш сомневался, что сэр Хартмут завоюет их доверие, но на попытку хотел бы взглянуть, а потому, когда поздним утром двенадцатого дня на Великой реке показался огромный остров с третьим городком пришедших из-за Стены, он бросил якорь с подветренной стороны и кликнул Люция.

– Вы что же, не наденете доспехов? – спросил сэр Хартмут. – И свиту не возьмете? Я был бы счастлив сопровождать вас.

Де Марш покачал головой.

– Милорд, молю позволить мне руководить этим делом. Если мы напугаем или прогневаем здешний народец, то ни торговли, ни союза не будет. Нам следует приблизиться к ним с дарами, добрым словом и пустыми ладонями.

Сэр Хартмут всмотрелся через борт в островное селение.

– Нам хватит сил взять его штурмом, – заметил он. – Если не выйдет с Тикондагой, то это место прекрасно сойдет за королевскую базу.

Де Марш откашлялся.

– Взять его штурмом, конечно, можно, милорд, – сказал он. – Однако я не уверен, что мы его удержим. Наверное, я не вполне доходчиво объяснил, что каждое владение в Галле само по себе является частью больших владений, принадлежащих более важному господину, а потому большинство пришедших из-за Стены – вассалы повелителей Диких.

– Адских демонов, вы хотите сказать? – уточнил Черный Рыцарь.

Глаза его сверкнули, а рука потянулась к мечу.

Де Марш перехватил взгляд Люция.

– Не совсем, – сказал он.

На пару с Люцием они погрузились в открытую шлюпку. Когда корабль остался далеко позади, Люций проговорил:

– Когда ты сказал ему, что твой этрусский осведомитель мертв…

Де Марш с ворчанием налег на весло. Река была бурной, а гребли они против резкого ветра. На берегу собралась дюжина пришедших из-за Стены, и двое были в длинных беличьих мантиях, что выдавало в них знать – как и замысловатые, похожие на венцы головные уборы. Но проводить параллели было опасно. Носить такой убор мог любой свободный хуранец. Это были не совсем венцы.

– Люций, ты сильно удивишься, если я скажу тебе, что у меня и у сэра Хартмута разные цели в этой экспедиции? – спросил де Марш.

Люций отвернулся.

– Он ужасен.

– Знай он, сколько известно тебе, боюсь, что тогда…

Де Марш умолк. Теперь на берегу собралось больше пятидесяти человек. У некоторых имелись копья со стальными наконечниками.

– Северные хуранцы – одно из сильнейших племен, – сказал Люций. – Если нынешним летом наш флот потерпел неудачу, то в каждом сарае полно тюков – мехов на продажу. Господи Иисусе, ты глянь на них!

До берега осталось триста ярдов, и на галечном пляже их поджидала уже тысяча пришедших из-за Стены.

Гребцы причалили; нетерпеливые руки подняли шлюпку, и суденышко понеслось над сушей, как только что летело по волнам. Когда де Марш перешагнул через борт, сотня мужчин и столько же женщин схватили его, принялись щипать и толкать; женщины были в основном почтенных лет, в мехах, украшенных бисером и перьями.

Люция, который худо-бедно изъяснялся по-хурански, немедленно окружили вожди – двенадцать мужчин и четыре женщины; де Марш протолкнулся к нему и встал рядом.

– Эти вороватые варвары стащили у меня кинжал, – посетовал он.

– Я же не велел тебе брать нож, – улыбнулся Люций. – Успокойся. Кинжал – это недорого за их любовь. Как я и думал, этрусского флота здесь в этом году не было. Силки, которые уничтожили генуазцев, обездолили этот народ. Местные воюют со своими южными сородичами, и у них нет ни арбалетных стрел, ни доспехов… вот, Дезонтарий мне только что говорил, что они уже приготовились заключить мир, а наше прибытие позволит им вести войну.

Де Марш надул щеки и выдохнул.

– Такое впечатление, что воюет весь белый свет, – буркнул он.

Люций же как будто стал выше и более властным.

– Клянусь Богом, я сокрушу соотечественников! – сказал он. – И вся торговля будет нашей, ибо на то воля Господа. Мы озолотимся!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ СТРАНА ТЫКВ – ОТА КВАН

Обратный поход через земли Диких был стремителен, и предприятие представилось легким.

Кранногов они видели ежедневно. Гиганты ходили, как вздумается, и оставляли полосы разрушения всюду, где шастали: в лесах, болотах и параллельно трактам, – как будто крушили скалы и деревья так же легко, как убивали животных и собственно Диких. По их размашистому следу Ота Кван выслал своих лучших следопытов и с хитроумным солдатским расчетом перемещал их между укрытиями.

После третьего дня Та-се-хо покачал головой.

– В жизни не видел столько рхуков, – признался он. – Что-то разворошило их гнездо.

Шли медленно, так как мешали тяжелые, липкие, громоздкие корзины с медом, которые воины несли на длинных коромыслах. Проторенным путем силач мог весь день нести их четыре штуки, но стоило отряду сойти с широких трактов, как путешествие по тропам земель Диких с коромыслами на плечах стало напоминать Нита Квану о годах, проведенных в рабстве в горах восточнее Альбинкирка.

К моменту, когда отряд достиг деревни, они повидали двадцать великанов и обошлись без потерь, а репутация Ота Квана как вожака достигла новых высот. Меда собрали почти пятьдесят берестяных корзин и ни одной не потеряли в полном опасностей возвращении домой.

Но всякое торжество мгновенно затмилось откровенным унынием, которое царило в деревне. В восточном углу сэссагских владений рхук разорил пару селений. Из народа погибли немногие, благо рхук чересчур увлекся общим разгромом, чтобы сосредоточиться на мелких жертвах, но выжившие стали беженцами, надвигалась зима, и притекавшие ручейком новые лица грозили поглотить все излишки, накопленные сэссагами после военной весны.

Матроны собрались, потолковали и призвали Рогатого – старого шамана, который разбирался в местной истории, а его ученик Гас-а-хо проболтался, что того спрашивали о Священном острове.

– И что? – спросил у жены Нита Кван.

Она огляделась, словно боялась, что их подслушают.

– Мне не положено знать, я пока не матрона, – сказала она и погладила себя по животу. – Хотя надеюсь, что вскорости ты увидишь, как положение изменится.

– «Не положено знать» не означает «не знаю», – заметил он.

Она пошевелила пальцами ног.

– На востоке, на самой границе наших и хуранских охотничьих земель, в море есть остров, а на нем – гора с озером на вершине. Посреди озера – еще один остров. Все люди и твари земель Диких считают его священным.

– Священным? – переспросил он.

– Владеть им не дозволено никакой Силе, – сказала она и больше не проронила ни слова.

На следующийдень они с Ота Кваном чинили сети, Нита Кван спросил у Гас-а-хо про остров, и юнец, раздувшись от важности, ответил:

– Это дело шамана.

Они латали сети, так как матроны постановили отправить на остров рыболовецкую экспедицию и наловить побольше рыбы, чтобы на зиму засолить. Другой отряд мужчин прочешет северные и западные леса, промышляя оленя – и чтобы загодя предупредить о кранногах.

Когда мальчишка ушел, Ота Кван аккуратно завершил ремонт, умело орудуя берестяной нитью. Покончив с делом, он поднял глаза.

– Это Шип, – сказал он.

– Почем тебе знать? – ответил ему Нита Кван с толикой раздражения.

Несмотря на успехи Ота Квана, его неисчерпаемое чувство превосходства бесило неимоверно.

– Жене сказала ее мать, а та – уже мне, – пояснил Ота Кван. – Шип лишил это место силы, а я не думал, что она у нас есть. Я не ожидал, что дикий край так мал.

– Что же делать? – спросил Нита Кван.

Шип был скорее именем, чем реальной угрозой, но он понимал, что именно колдун оказался той Силой, которая стояла за их весенней кампанией.

– Он же не может заставить нас воевать зимой – или может?

– За годы, прожитые с народом, я уразумел одну вещь, – сказал Ота Кван. – Пусть решают матроны. На их решение можно повлиять, если правильно подать сведения, но после этого с их словом нужно смириться.

– А что, приходилось? – спросил Питер.

– Приходилось – что? – не понял Ота Кван и перекусил берестяную нить.

– По-своему подавать матронам сведения? – Питер толком не понимал, чем бесит его брат, но мало-помалу распалялся.

Ота Кван развел руками.

– Не строй из меня злодея. На нас грозит обрушиться весь ад, братец. Пойми, там великаны! Они громят деревни, и если ударят по нам, то нам придется зимовать в лесу, и большинство стариков и детей перемрет. Это не мое мнение, а истинное положение дел.

– Так что же нам теперь, договариваться с Шипом? Это его рук дело? – спросил Питер.

Ота Кван помрачнел.

– Так думают матроны. А сам я не знаю, что и думать.

– Что-то новенькое, – улыбнулся Нита Кван.

– Я не хочу ссориться, брат, – покачал головой Ота Кван. – Матроны считают, что надо послать за союзниками. Союзники могут создать путаницу.

– А Хуран? – спросил Нита Кван.

– Южный Хуран воюет с Северным. Тут ничего нового. Откуда нам знать, кто начал? Южан подкармливает империя, а северян теперь снабжают товарами этруски. Они воюют из-за бобровых шкур и меда. Матроны говорят, что в этом году этруски не появились. Мой род всегда следил за такими делами и разбирался в них. Когда я был другим человеком в другой жизни. С чего я решил, что мне будет легко и просто у сэссагов? Это жизнь!

Матроны совещались три дня. На их памяти это был самый долгий совет, и всякая деятельность в селении замерла. Поползли слухи: дескать, придется собирать пожитки и сваливать, пока не уйдут великаны; или другое: предстоит большой набег на Хуран, чтобы разжиться продовольствием и рабами; а то еще, что к Шипу направят посольство…

В итоге старшая и самая рослая в деревне матрона – Синий Нож – позвала на совет мужчин.

– Шип перебрался на Священный остров. – Она огляделась с невозмутимым достоинством, которое сопутствовало матронам во всех начинаниях. Поговаривали, что между собой они люто собачатся, но если в их единстве и были трещины, то они этого никогда не показывали. – Шаман сделал расклад. Он подтвердил, что на Священном острове находится именно Шип и это его колдовство направило в наши края кранногов. – Она обвела собравшихся взглядом, и Питер почувствовал, как тот остановился на нем. – Мы обсудили, не обратиться ли к Тапио Халтии в Н’Гаре, а также к Моган и ее народу. На эти земли предъявил права брат Моган, Туркан. Но он погиб, когда столкнулся с Шипом, и Шип, вероятно, отныне считает себя здесь хозяином.

Ее глаза снова прощупали толпу. И Питер опять почувствовал, что выделили его.

– Мы хотим положить конец этой распре. Посоветовались с воинами. Они говорят, что каждый рхук, которого мы убиваем, ничего не значит для Шипа, а нам обходится в десяток человек. Еще они говорят, что даже в разгар зимы Шип в состоянии сеять пожары и смерть, а людям даже на снегоступах будет нечем ответить. Поэтому Тадайо решил за весь народ: пренебрегать требованиями Шипа и жить по-своему. Он счел, что мы достаточно сильны. Возможно, так оно и было бы, не стань Шип нашим соседом. Теперь мы должны найти другой путь. Тадайо мертв. Мы потеряли две деревни. Поэтому матроны постановили выслать к Шипу посольство. – Она поклонилась Ота Квану. – По нашему выбору, его возглавит наш брат Ота Кван.

Ота Кван встал и поклонился:

– Я принимаю задание и трубку мира. Постараюсь смягчить нрав Шипа.

Синий Нож чуть нахмурилась.

– Посули ему все, чего пожелает. Сдай все, кроме наших тел. Предложи воинов для его войн.

Ота Кван не скрыл возмущения:

– Это же трусость!

– Матроны повидали возвышение и падение многих Шипов. Мы слишком слабы, чтобы с ним бороться. Поэтому мы предоставим ему наименьшую помощь, какую сможем, не навлекая его гнев. Сложим о нем песни, будем во всем содействовать.

– А потом, когда он ослабнет, – ударим! – подхватил Ота Кван.

Синий Нож мотнула головой.

– Нет. Когда он ослабнет, ударит кто-нибудь другой, а мы тихо отступим и займемся посевами.

Народ исполнил три песни – те, что пели в страду, – и все потянулись на выход. Питер уже был у порога, когда его придержала маленькая, но крепкая, как у великана, рука, и он посторонился, давая пройти остальным. Возле него остановились Синий Нож, Маленькие Ручки и другие матроны.

– Ты не пойдешь с Ота Кваном, – объявила Синий Нож.

Опыт общения с матронами у Питера был весьма небогатый. Они никому не приказывали – среди свободного народа этого не делал никто. Поэтому ее тон застиг его врасплох, и он заозирался по сторонам. Жена стояла сзади, и она отрывисто кивнула в знак согласия.

– Ему это не понравится, – сказал Питер.

Маленькие Ручки угрюмо кивнула.

– У него будут другие спутники и товарищи. Тебе идти нельзя. Пожалуйста – мы просим тебя об этом.

Питер поклонился:

– Я не пойду.

Следующая неделя выдалась одной из труднейших с тех пор, как Питер стал сэссагом. Ота Кван, не теряя времени, позвал его, а когда приглашение было отклонено, постепенно рассвирепел.

– Не позволяй бабе превращать тебя в труса, – сказал он при третьей попытке.

– Она и не собирается, – пожал плечами Питер.

– Ты мне отчаянно нужен! Люди идут за мной не только потому, что я многое умею, но и потому, что за мной идешь ты! Та-се-хо остается. Знаешь, что он сказал? «Нита Кван не пойдет».

Ота Кван постепенно багровел, голос его повышался, и по всей деревенской улице к ним поворачивались головы. День был холодный, ветреный – начало осени. В воздухе висела дождевая пыль, а на бобровом лугу юго-западнее селения заметили двух рхуков, и это всех поставило на уши.

– На этот раз я не пойду, – повторил Питер со всем посильным спокойствием.

– Почему? Назови хоть одну причину! Я отлично справился с медосбором. Ничем тебя не обидел. Веду себя вежливо с твоей сукой женой…

Они уставились друг на друга. Питер был совершенно невозмутим.

– Пожалуйста, уйди, – попросил он.

Ота Кван упер руки в бока.

– Я захожу не с того конца. Прости, я не считаю твою жену сукой. То есть считаю, но полагаю, что ты в ней видишь что-то такое, чего не видно мне. Послушай, брат. Я взываю к тебе! Согласен, что мы едва познакомились друг с другом за это лето. Но ты мне нужен.

В душе Питер знал, что такое признание дорогого стоит – мол, в Нита Кване есть нужда.

Он выдавил улыбку и начал:

– Мне лестно…

– К хренам собачьим твою снисходительную воркотню! – с неожиданной яростью перебил его Ота Кван. – Оставайся и загнивай.

Развернувшись на пятках, он зашагал прочь. Питер подумал, что потерял друга. И брата. «Зачем матроны ставят меня в такое скотское положение?»

Ота Кван отбыл на следующий день в сопровождении шестерых человек. Все они были воинами, закаленными в летней кампании. Все шестеро – троих набрали из соседней деревни в Кан-да-га – слыли искуснейшими бойцами, каких только мог предоставить народ, все горячие молодцы, искушенные весьма и весьма.

Ота Кван покинул селение, вооруженный своим лучшим копьем и мечом, в великолепном волчьем плаще и тунике из оленьей шкуры, по которой вдоль каждого шва тянулась отделка с четкой кромкой из игл дикобраза и шитья, выполненного лосиным волосом. Он был вылитым королем пришедших из-за Стены, каким его представляют альбанцы, и вышагивал с гордостью. Не глядя по сторонам, он отверг объятия Питера и вскоре скрылся из вида.

Едва он ушел, матроны собрались на улице. Амийха закатила истерику, а мать ее резко осадила.

– Вы послали моего мужа на смерть! – крикнула та и бросилась в свою хижину.

Синий Нож закаменела лицом и подала знак Питеру.

– Нита Кван! – позвала она.

Он подошел. Та-се-хо последовал за ним.

Матроны столпились перед домом Амийхи: у сэссагов жилищем владела женщина.

– Нита Кван, последняя неделя выдалась для тебя тяжкой. Но мы избрали твоего брата для дела меньшего. Он потерпит неудачу: пойдет к Шипу, а Шип соблазнит его предложением войны. Таков путь мужчин.

Из хижины доносились рыдания Амийхи.

– Тебя мы отправим к Моган. Ты ей понравился – она с тобой заговорила. Ты должен выступить немедленно и поспешать вовсю. Ее народ силен, и у него много союзников. Поведай ей правду – скажи, что на нас идет Шип, а мы слишком слабы и только сгибаемся, как былинки под ветром.

Нита Кван понимающе вздохнул.

– Так нечестно. Мой брат… – Он помедлил. В глазах женщин тоже читалось глубокое понимание, невысказанное знание. Нита Кван понизил голос и обнаружил, что зол, а Ота Кван никогда не доводил его до подобной злости. – Если бы вы отправили к Моган брата, он бы встал за народ горой. А если бы меня послали к Шипу, то ради народа я бы валялся у него в ногах. Отправив к Шипу Ота Квана, вы обрекли его на гибель.

Синий Нож взглянула на него свысока.

– Так и должно быть. Война станет его личным выбором и скроет наши намерения от Шипа. И все, кого мы отправили с Ота Кваном, настолько же воинственны.

– Мой брат бывал таким не всегда! – выпалил Нита Кван. – Он честно пытался…

– Мы принесли твоего брата в жертву Шипу, – сказала Синий Нож. – Он муж моей дочери и отец моей внучки. Не воображай, будто это не вызвало многих споров и пререканий.

Разъяренный Нита Кван сделал вдох и выдохнул, как учил его отец пять тысяч лиг тому назад.

– Ладно, – сказал он. – Я пойду. Но вы ничем не лучше других королей, вождей и тиранов, если вот так вот посылаете людей на смерть, не давая им ни лучика надежды.

Маленькие Ручки покачала головой.

– Ты зол, Нита Кван, и голова твоя распухла от слез. В пути, когда закуришь трубку во тьме у костра, подумай-ка вот о чем: стоит ли жизни всех жизнь одного человека? Или о другом: с Ота Кваном не будет нас, и мы не сможем сделать выбор за него. Если он сыграет ту роль, которую мы ему предписали, то вернется целым и невредимым, а мы извинимся и расскажем, как его использовали.

– Но он ее не сыграет. Он выберет Шипа. По собственной воле. – Синий Нож посмотрела Нита Квану в глаза. – Ступай к Моган и моли за нас. Давеча Шип послал разных тварей – каких-то птиц, или летучих мышей, или мотыльков – убивать людей к югу от Кан-да-га. Он на этом не остановится.

Нита Кван отбыл на следующее утро после страстной любви с женой и слезного прощания.

– Может быть, меня тоже приносят в жертву, как Ота Квана? – спросил он у нее. – Узнаешь ли ты об этом? Скажешь ли мне?

Она прильнула к нему, коснулась грудями, лизнула в нос.

– Я могу чего-то не знать, но то, что знаю, всегда скажу. Все матроны – ведьмы. Они меня не любят. – Она лизнула его снова. – То, как они поступили с Ота Кваном… Любимый, я сожалею, но он сам напросился. Слишком много о себе возомнил. Ему хотелось быть полководцем – он так и заявил. На тебя он не похож. Ты породнился с нами, а он остался южанином, который прикидывается сэссагом.

Нита Кван удовлетворился этим утешением и решил не ругаться с женой перед разлукой.

Он взял с собой только Та-се-хо, который знал дорогу, и мальчонку-шамана, Гас-а-хо. Они захватили луки, из еды – пеммикан и больше почти ничего. Нита Кван отказался от меховой мантии посла, уложил в свою альбанскую походную суму одеяло и расшитый пояс, который сделал шаман, и все трое, поклонившись матронам и поцеловав подруг, покинули деревню бегом, как охотники или воины, а не степенным шагом, как подобает послам.

Первые три дня путешествия шел дождь. Ветер задувал все яростнее, температура падала, и путники разводили огромные костры, жались друг к дружке в наскоро сооруженных шалашах. Большую часть времени они оставались промокшими и продрогшими. Бежали почти целыми днями – на третий день быстрее, благо у Гас-а-хо окрепли мышцы. Он был юн и слабее других мальчишек, в основном потому, что избрал путь шамана и меньше времени проводил на охоте и в драках.

Они достигли южных пределов бобрового края, дойдя до самого берега Внутреннего моря, и утро – четвертое в своем странствии – провели в бесплодных поисках каноэ.

– Мы их всегда топим в этом пруду, – сказал Та-се-хо.

Битый час он обыскивал глубокую заводь в питающем ручье, пока его спутники грелись на блеклом солнышке и радовались, что промокли только самую малость. Каноэ он не нашел.

Не обнаружил он его и в глубокой бухте Внутреннего моря.

– Придется строить лодку, – сдался Та-се-хо.

Нита Кван не вполне согласился:

– Я даже не знаю, как это делается.

Другие посмотрели на него и рассмеялись.

Гас-а-хо принялся выкапывать еловые корни. Какое-то время Нита Кван наблюдал, как тот переходит от одного витого корня к другому, освобождает их от земли и тянет. Вытащив достаточно, обрубает висящим на шее ножом и берется за следующий. Он не ободрал ни одного дерева, не тронул даже молодую елочку, которая росла на краю лужайки. Просто брал от каждого по куску корня.

Та-се-хо тоже понаблюдал за ним.

– Он молодец. Рогатый – отличный учитель. Пойдем поищем дерево.

Поиски дерева вылились в несколько часов скитаний по лесной чаще. Разобраться в их действиях было трудно: с одной стороны, они спешили с посланием к могущественным стражам, а с другой – бродили себе меж стволов. Часы летели, и Питер был готов лопнуть от досады, когда Нита Кван решил, что дело требует тщательного обдумывания.

Та-се-хо согласился с ним.

– Мы умрем, если в море кора раскроется, как цветок, – сказал он. – Для хорошего дерева времени не жалко.

Они пока не нашли такового, зато им попалось кое-что еще – пара скрюченных елок, которые многолетние ветра почти пригнули к земле. Та-се-хо срубил обе легким топориком. Инструмент был красив, из черной стали с белой кромкой – из Альбы.

Топорищем же он простучал еще много деревьев: березу белую, березу желтую, березу бумажную. Кору он брал и от вязов, и от сосен с березами. Прохаживаясь меж ними, он пел.

– Белая береза – лучшая, – заявил он.

Нита Кван ощутил себя совершенно бесполезным, однако скоро уяснил – почти без внушений, ибо Та-се-хо был молчаливым учителем, – что именно этого от него и хотели. Они искали мертвое дерево – умершее недавно, с готовой отслоиться корой. И несколько таких обнаружили, все около полудня. Деревья были мелковаты, но то, как его безмолвный товарищ отнесся к ним и ободрал еловую кору, сказало Нита Квану все, что ему требовалось знать.

Солнце жарило вовсю, и день походил скорее на летний, чем на осенний. К полудню двое мужчин разделись до набедренных повязок, и красота их хождения среди великолепных деревьев превосходила все, что делал на протяжении многих дней Нита Кван – за исключением, пожалуй, любви. Он наслаждался ароматом листьев и волшебным смешением багрянца и золота.

Когда солнце уже клонилось к закату, он увидел пруд, над которым, как белые девы, склонилась дюжина огромных берез. Нита Кван направился к ним в уверенности, что найдет Та-се-хо или старший найдет его, и дошел до первого дерева. Заранее взволнованный, он обнаружил, что крона мертва. Кора была на ощупь не такой, как, по его мнению, следовало, и он, оглянувшись, чтобы позвать остальных, увидел олениху. Она смотрела на него, повернув голову, и стояла так близко, что уложить ее стрелой не составляло труда.

Решив, что она достаточно мала и он донесет, Нита Кван расчехлил лук и натянул тетиву. Олениха осторожно пила, не выпуская его из вида.

Потом, забыв о нем, она повернула голову. Уши ее дрогнули, как у лошади.

Он выстрелил и в спешке безнадежно промахнулся. Падение стрелы спугнуло олениху: она взвилась, взмахнув белым хвостиком, и Нита Кван понял, что здесь есть и второе животное – самец, который находится еще ближе. Он зарядил следующую стрелу; самец повернулся, потом оглянулся, прыгнул и поскакал вдоль пруда.

Нита Кван выстрелил, не целясь, и стрела вонзилась по самое оперение. Олень запутался в собственных ногах, упал и умер почти мгновенно. Самка прянула в сторону и помчалась прочь, не обращая на него внимания.

Нита Кван же стоял, пылая от охотничьего азарта и постепенно осознавая, что слышит не только глохнущий стук копыт.

По той же тропинке к пруду приблизился хейстенох. При виде мерзкой вытянутой головы и огромных развесистых рогов Нита Кван содрогнулся, ибо понял, кого на самом деле испугались олени.

Он обнаружил, что пальцы сами зарядили очередную стрелу.

Протяжно и хрипло протрубил рог. Чудовище о четырех копытах подняло рыло и глянуло на восток, на другой берег пруда. И напало. Без предупреждения. Из неподвижного состояния оно перешло в полноценный галоп и испустило жуткий крик.

Нита Кван выстрелил и промазал, цель двигалась слишком быстро. Пока тварь мчалась по дальнему берегу, он успел выпустить еще три стрелы, и третья засела намертво, вонзившись точно между головными пластинами и шеей.

Та-се-хо выстрелил дважды, но обе стрелы отскочили от костяных пластин.

А после он сгинул. Словно по волшебству. Только что был – и нету.

Рогатая тварь врезалась головой в дерево, у которого стоял Та-се-хо. Треск эхом отразился от скалы, что в гранитном великолепии высилась на полуденном солнцепеке.

Взревев, огромная бестия отступила и снова грянулась о ствол. Теперь стрела сидела у монстра между лопаток – как гребешок. Через секунду к ней добавилась вторая.

Нита Кван выстрелил еще раз. Теперь он стрелял через пруд.

Было слишком далеко, чтобы оценить результат, но чудовище неожиданно село. Оно затрубило от ярости и подобрало под себя задние ноги.

Затем ощетинилось еще тремя стрелами – щелк, щелк, щелк.

У Нита Квана так тряслись руки, что пришлось сделать паузу и перевести дух. Но тварь, похоже, прилегла основательно, и он зарядил новую стрелу, которую почитал лучшей, с тяжелым стальным наконечником, увесистым древком и глубокой зарубкой, вырезанной собственноручно. Поставив ее на тетиву, он побежал к монстру. Тот силился снова встать.

Щелк! И вот в нем сидит уже семь стрел.

Та-се-хо спрыгнул с дерева, которое атаковал монстр. Легко приземлившись, он резко выпрямился и метнул длинный нож, а хейстенох перекатился на ноги и пригнул рога.

Горой мускулов и рогов чудовище бросилось на Та-се-хо, подняло на рога и отшвырнуло, а Нита Кван подступил вплотную, до предела натянул тетиву и послал тяжеленную стрелу твари в холку, стоя так близко, что в ноздри дохнуло падалью.

Монстр крутанулся на месте, и Нита Кван скормил ему свой лук – вогнал его прямо в ощетинившуюся щупальцами пасть. Рогатый конец лука засел глубоко, а потом лук согнулся, треснул, и тварь набросилась на Нита Квана, и он очутился на земле в холодных листьях. Под тяжким грузом, сдавившим грудь, он почувствовал, что дух его отлетает – прочь, прочь…

Было темно, и он замерз.

Открыл глаза, увидел звезды – ледяные, очень далекие, а сам он был крошечный и продрог до костей.

Разинул рот, застонал – и вдруг обозначилось движение.

Гас-а-хо поднес к его губам фляжку.

– Пей! – велел он. – Ты ранен?

Дурацкий вопрос. «Пока ты не заговорил, я считал, что умер», – подумал Нита Кван. Он сделал глубокий вдох и ощутил запах мокрого меха и мертвечины. Рука коснулась чего-то холодного и очень скользкого – щупальца. Он вздрогнул. И пошевелил ногами.

– Мне его не снять с тебя, – сказал Гас-а-хо, превозмогая панику.

– Где Та-се-хо? – спросил Нита Кван.

– Я думал, он с тобой, – ответил паренек. – Когда стало темнеть, я решил, что вы не вернетесь. Сложил корни и пошел по вашим следам. Эта тварь еще дергалась, когда я добрался.

Нита Кван чувствовал следы, оставленные на его руках и лице щупальцами.

– Она хотела меня сожрать, – сказал он громко. – Хотя и подыхала. – Он смутно помнил последние секунды схватки и пытался свести отрывочные воспоминания воедино. – Та-се-хо был здесь, тварь его отшвырнула.

У мальчишки был огонь. Нита Кван видел это, и перспектива согреться укрепила поврежденный дух. Взрыхлив локтями землю – под поясницей оказалась лужа, – он оттолкнулся и попытался встать.

Мертвый монстр был и мягким, и жестким; его головные панцирные пластины уперлись чуть ниже паха Нита Квана. Ног он не чувствовал, но двигать ими вроде бы мог.

Он справился с паникой.

– Гас-а-хо, принеси мое копье. Оно здесь?

– У меня! – гордо откликнулся юнец.

Он скрылся из поля зрения Нита Квана и вскоре вернулся.

Завыли волки. На том берегу пруда они лакомились оленем, которого подстрелил Нита Кван.

– Я заколдовал себе руки, чтобы стали сильнее, – сообщил паренек. И добавил: – Надеюсь.

– Подсунь копье под голову. Под копье подложи бревно и сделай рычаг… нет, под голову! Вот так, молодец. Осторожно, копье-то не сломай… есть, шевельнулась!

В одну секунду Нита Кван высвободил правую ногу. Пришлось помочь руками, но ноги были голые, а потому скользкие, и одну он все-таки выдернул, хотя и потерял мокасин.

Вой повторился. Он прозвучал ближе.

– Поторопись, – сказал Нита Кван.

Правая нога не болела, но ничего и не чувствовала. Он извернулся, выбрался из лужи и уперся руками. Паренек врыл острие копья в землю и потянул.

Волки заскулили в неприятной близости и добавили обоим прыти. Нита Кван шевельнул левой ногой – вытянул на дюйм, второй, третий. Это были липкие, скользкие дюймы, однако, начав движение, он останавливаться не собирался – не желал дожидаться прилива мучительной, тошной боли от сломанной кости или разорванной мышцы. Но вместо этого он только смутно ощущал скольжение, словно конечность была не его, а дохлой твари.

А затем очутился на свободе.

Он прополз пятьдесят шагов до костра и улегся в тепле, не заботясь об истекающих слюною волках.

Не успело тепло его убаюкать, как нижние конечности ожили, их словно обожгло льдом и пламенем – мукой сродни любовной и той, когда тебя поедают заживо, все сразу. Он начал кататься, извиваться и стонать.

Гас-а-хо пришел в ужас, и Нита Кван выдавил улыбку.

– Все в порядке, – буркнул он, но прозвучало глупо. – Нет, серьезно, мне крупно повезло… уй!

Но вскоре после этого он, обретя некоторую власть над ногами, прислушался к волкам и повернулся к юнцу. Гас-а-хо собрал все пожитки, соорудил небольшой шалаш, развел костер; он даже частично разделал оленя, которого подстрелил Нита Кван, и приготовил мясо. Нита Кван вытащил из своей поклажи короткий меч и подошел, прихрамывая, к костру.

Гас-а-хо подлетел быстрее стрелы.

– Я сделал факелы, – гордо сообщил он. – Хотел тебя вызволить, если появятся волки, или хотя бы их отогнать.

– По-моему, вся стая нажралась оленины и теперь будет спать, – сказал Нита Кван. – Но Та-се-хо надо поискать. Возможно, он мертв. Но если и нет, то умрет от такой холодрыги.

Взяв факел, он вернулся к трупу чудовища. В мерцающем свете оно выглядело почти так же жутко, как живьем.

Нита Кван осторожно вдохнул, выдохнул и прошел мимо массивного переплетения рогов, которые только чудом не задели его лица и не убили.

Ночью все, как обычно, казалось больше. Он не нашел дерева, на котором прятался Та-се-хо: у него не было мокасин, и пятки резало острыми камешками и сучками.

На старого охотника он наткнулся во тьме: нечто мягкое, податливое…

Что-то схватило его за ногу и швырнуло на землю. Факела не стало; Нита Кван перекатился на плечо и обернулся. Наверное, еще и крикнул.

Та-се-хо сел.

– Ты меня чуть не убил, – сказал он со слабым смешком.

Охотника согревали по очереди. У него была сломана ключица, и левая рука висела плетью. Кроме того, он пребывал в шоке и нуждался, как бы ни отвергал помощь, во всем горячем чае и всех одеялах, какие у них имелись. Когда чувствительность в ногах Нита Квана восстановилась, он стал подвижнее и вместе с мальчишкой приступил к сбору хвороста в сырой темноте.

А утром взошло солнце, и выдался прекрасный день, хотя Нита Кван боялся ненастья. Позднее, когда он попытался свалить стоячее мертвое дерево, выяснилось, что у него сломаны ребра.

Вернувшись в лагерь, он увидел, что Та-се-хо учит паренька извлекать все полезное из грозного хейстеноха. На исходе утра Нита Кван подивился, сколь маленьким и совершенно не страшным стало чудовище, а когда юнец удалил головные пластины и сухожилия, чтобы добраться до мышц, оно сделалось сначала жалким, а потом превратилось в обычное мясо.

Та-се-хо зачерпнул из кисета табак, посыпал им мертвую тварь и спел песню для ее духа. Покончив с делом, он пригубил чай.

– Готов строить лодку? – спросил он и закашлялся.

Нита Кван захотел сослаться на сломанные ребра и неопытность, однако его спутники, похоже, не видели в этом препятствий. И он не стал отговариваться.

– Конечно, – ответил он.

– Мы еще навидаемся деток этого папаши, – сказал Та-се-хо. – Они нас жрут. А мы их используем, – рассмеялся он. – Что, на югах иначе?

Нита Кван свалил в кучу хворост и сел рядом с раненым, который старательно разжигал трубку. Встав на колени, Нита Кван запалил тряпицу для розжига и подал старшему затлевший кусок коры бумажной березы. Тот, полностью довольный, уселся уже со всеми удобствами.

– На юге я и не бывал, – сказал Нита Кван. – Я из-за моря.

– Этруск? – осведомился старый охотник, глубоко затянулся и передал трубку Нита Квану.

– Нет, из Ифрикуа. – Тот тоже затянулся.

– Там все такие черные? Меня всегда подмывало спросить, почему ты такой, но это казалось грубостью.

Нита Кван вспомнил юность Питера и улыбнулся.

– Все, – сказал он.

– Очень красиво. И в лесу удобно, – кивнул Та-се-хо, как будто последний довод был решающим. – Ты спас мне жизнь.

– Наверное, ты приманил эту тварь к себе. – Нита Кван вернул ему трубку.

– Ха! Дурак же я был. Вообразил, будто все у меня есть: ловушка, убежище, лук. – Он покачал головой. – Надо ввести в обиход присловье: никогда не борись с чудовищем в одиночку. – Затянувшись, он передал трубку обратно. – Конечно, есть и другое: нет дурня хуже старого дурня.

За трубкой, отчаянно тушуясь, потянулся паренек. Нита Кван ее отдал.

– Правду сказать, мы оба обязаны жизнью этому мальчугану.

Старший улыбнулся ученику и взъерошил ему волосы.

– От этого он только распоясается, – сказал он и показал чубуком на белые березы у края воды. – Ты из-за них сюда сунулся?

– Да… за ближайшей. Решил, что выйдет добрая лодка.

– Может, я все-таки сделаю из тебя охотника, – заметил Та-се-хо. – Послушай: вот что нам предстоит сделать. Сегодня вы рубите хворост. В большом количестве. Так? Завтра мы срубим дерево и сдерем кору. А на третий день мне станет лучше, и мы перенесем лагерь к морю. Потом построим лодку.

– И через сколько дней тронемся? – спросил Питер.

Охотник неодобрительно покосился на него.

– Через сколько потребуется, – сказал он.

ЛИВИАПОЛИС – СЭР ТОМАС ЛАКЛАН

Победу над этрусками праздновали три дня. В самом войске понимали, что она была не столь блестяща, как казалось, а Плохиш Том стремительно раскаивался в том, что согласился выслеживать шпионов.

За неделю отряд – совместно с сотней морейских корабелов и чернорабочих – построил три тяжелые галеры. На причалах уже возвели остовы новых кораблей, которым предстояла длительная обшивка. Для этого и лес был свален, и доски нарезаны. Возникало впечатление, что Андроник, бывший герцог Фракейский, имел власть над большей частью морейских ельников и сосновых боров с прямыми, высокими деревьями. Сэр Йоханнес увел на холмы двадцать ратников и столько же лучников, имея приказ добыть древесину для достройки десяти галер. Он отправился беспрекословно. На второй день он прислал донесение о нападении из засады.

А в городе охотился на призраков Том.

Все лучники получили листовки, старательно составленные писцом, который знать не знал альбанского. В них каждому, кто дезертирует из отряда, сулили по пятьдесят золотых ноблей и свободный проход в Альбу, а то и больше, и все это обещалось войсками «истинного герцога Фракейского, воющего за истинного императора».

Кто бы ни написал эти листовки, он ошибся, приняв лучников за людей, которым не все равно, за кого воевать. Чтобы выставить принцессу Ирину коварной узурпаторшей, а герцога Андроника – верным слугой императора, извели море чернил.

Плохиш Том сидел в своем «кабинете» – за столом в караулке, где несли стражу старшие офицеры. Он внимательно читал листовку. Напротив, скрестив руки, восседал Калли.

– А кап’тан – то есть герцог – он не подумает, что я собираюсь сбежать? – спросил Калли.

После ухода из Лиссен Карак настроение у капитана было кислым, а теперь граничило с отравленным.

Плохиш Том пожал плечами:

– В рот ему ноги, если подумает – совсем он будет дурак. Куда тебе деться? Кто тебя возьмет?

Калли не без труда выбрал, что предпочесть: защитить свое звание лучшего лучника или подтвердить преданность.

Том швырнул ему листовку обратно.

– Кто-нибудь соблазнился? – спросил он. Такую же бумажку принес ему Длинная Лапища, который теперь сидел, задрав ноги.

Длинная Лапища состроил гримасу.

– Предатели, как обычно, нашлись. Скажу одно: нам не хватает мальчиков-певчих. Да и невыплата жалования вызвала известный ропот. – Длинная Лапища обладал низким, грубым голосом, который совершенно не вязался с утонченной наружностью и внушал собеседникам оправданное чувство угрозы. Он откашлялся – половина воинов подцепила простуду. – Больше никто не удерет. Но если задержать жалование еще на пару дней, то кто-нибудь и сбежит.

Плохиш Том кивнул, соглашаясь.

В караулку вошел Бент. Он коротко переговорил с дежурным офицером, сэром Джорджем Брювсом, который сидел, положив ноги в поножах на стол, и пил вино. Во многих смыслах Брювс был худшим солдатом на свете – неумеха и разгильдяй. Но его любили, и все сходило ему с рук.

Небрежно отсалютовав сэру Джорджу, Бент подошел к столу Плохиша Тома. Он выудил из-за пазухи дублета скомканную листовку.

Плохиш Том покосился на нее.

– Садись, – буркнул он. – Как насчет того, чтобы вам втроем дезертировать?

Бент прищурился.

– Они никогда на это не купятся. Мы – лучники-мастера. Ну, некоторые из нас. – Бент глянул на Калли, и тот закатил глаза.

Плохиш Том вздохнул.

– Для совещаний мне нужен уголок поукромнее. Но коли его нет, я буду исходить из того, что в нашем войске все люди надежные. Короче, слушайте. Кто бы за этим ни стоял, они не блещут. Им кажется, будто нам важно, за кого воевать. Они нас не знают. Поэтому и можно скормить им нескольких лучников.

Бент скрестил руки на груди.

Длинная Лапища на женский манер рассматривал свои ногти.

– Какой нам от этого барыш? – спросил он.

– Добрая драка? – подхватил Плохиш Том. – Деньги?

Все трое просветлели.

– Пай? Как у ратников? – Длинная Лапища подался вперед.

Том закатил глаза.

– Вы ж понимаете, я из моего пая не нажил ни одного серебряного леопарда.

На том все четверо и порешили.

Длинная Лапища отправился в таверну, которая была указана в листовке. Он единственный из лучников говорил на морейской разновидности архаики. В ворота вардариотов он вошел, одетый в плотную льняную сорочку п при соломенной шляпе. В таком виде, гоня перед собой свинку, он обогнул городские стены.

Он или превосходно замаскировался, или к нему никто не присматривался. Длинная Лапища отыскал таверну за университетом, в убогих трущобах среди домиков-муравейников и трехэтажных зданий с плоскими крышами, после чего без всяких приключений вернулся.

Когда он прибыл, все войско в полной выкладке стояло навытяжку во внешнем дворе. Плохиш Том уже увел двадцать копейщиков на верфь.

Кто-то поджег на стапелях их новые корабли, а кто-то еще отравил великое множество лошадей.

Длинная Лапища юркнул в караулку. Дежурным лучником был Уилфул Убийца, который наблюдал за потехой с порога.

– Христос распятый – ну и ну! – воскликнул Уилфул. Он был счастлив видеть шишку вроде Длинной Лапищи в таком плачевном состоянии.

– Да-да, – буркнул Длинная Лапища. – Что там плетет кап’тан?

– Мы поднялись по тревоге, а сорок лошадей никуда не годятся. Выяснилось, что он приказал охранять конюшни, а этого не сделали. А сэра Йоханнеса нет, и подтвердить некому, понятно? – Уилфул покачал головой. – Сэр Милус заявил перед всем строем, что кап’тан просто забыл отдать приказ.

Буркнув что-то, Длинная Лапища удалился в казармы и прилег там часок соснуть.

На следующий день от яда в дворцовой кухне скончалась хорошенькая служанка принцессы Ирины, предмет вожделения полудюжины схолариев, двух нордиканцев и Фрэнсиса Эткорта. Плохиш Том, как услышал, бросился через весь дворец, чтобы поспеть к ее телу, но, когда добежал до кухонь, труп уже унесли для погребения, а все, кто мог что-то сказать, вернулись к своим обязанностям.

Но Харальда Деркенсана и Анну, его милашку-шлюху, он разыскал. Мужчины обменялись рукопожатием. Они коротко переговорили, Анна несколько раз кивнула.

Вечером Плохиш Том дал отчет своему капитану, который успел осунуться, а под глазами налились тени. Капитан пил вино с сэром Милусом, и тот выглядел не лучше, а то и хуже.

– Прошу прощения, капитан… то есть милорд герцог. – Плохиш Том остановился на пороге капитанского кабинета.

Сэр Милус встал, как деревянный.

– Я пойду, – сказал он.

– Ты можешь слушать все, о чем доложит Том. Да прости же мне, Милус! Я поддался чувствам. – Герцог положил руку на плечо знаменосца, но старший рыцарь лишь поклонился и вышел с грацией достаточной, чтобы никто не понял, зол он или нет.

– Должно быть, натворил ты делов, – ухмыльнулся Том. – Ни разу не видел, чтобы ты с кем-нибудь так миндальничал.

– Я был конченым идиотом, а хуже всего, Том, мне сдается, я схожу с ума. Нет, забудь про эти слова. В доках что-нибудь уцелело?

Кончиком боевого ножа герцог взболтал что-то в своем кубке с вином.

– Мастер Энеас думает, что один корпус из трех можно спасти, – ответил Том. – Я поручил это дело и удвоил охрану. Если оно важно, то я признаю вину, и поступай как знаешь.

Повисло молчание.

– Что ж, я признаю, что тоже виноват, можем погоревать на пару. Так просто ты от своей работы не отвертишься. – Герцог залпом осушил кубок.

– Ты много пьешь последние дни. – Том налил чуток и себе.

Тоби не высовывался и, казалось, тоже хотел довести себя до синяков под глазами.

– Да, а в иные дни я слышу в башке гребаный голос и никогда не бываю один! – Герцог сплюнул.

– Да ладно, это всего лишь Изюминка, – рассмеялся Том.

Капитан поперхнулся вином.

– Том, ты меня смешишь. Я вот побаиваюсь, что спятил.

– Мне-то почем знать? – сказал Том. – Послушай, кап’тан, я хочу, чтобы Бент и Калли прикинулись дезертирами. А Длинная Лапища их прикроет.

Капитан вздохнул.

– Нам нельзя терять тройку лучших людей, но – да. Это твоя вотчина. Что-нибудь слышно от Йоханнеса?

– Проводники его запутали, и он считает, что нарочно. Одного убил, – пожал плечами Том.

– Нас здесь весьма не жалуют, Том. Но Йоханнес знает, что делает. Нам нужно это дерево. – Он поднял взгляд. – А что Изюминка?

– Болтает с людьми, каких знает. Она странная. Была здесь шлюхой, да?

– В этом самом городе, – кивнул Красный Рыцарь.

– Ох ты ж. Сегодня вечером у нее разговор с оружейником. Говорит, что пятьдесят лет назад этот черт был у ее отца в подмастерьях. – Том сообщил об этом довольно равнодушно. – Кроме того, она нашла мне кое-каких полезных людей.

– Платных осведомителей? – спросил Красный Рыцарь. – Шпионов? Шлюх? Кабацкую шантрапу?

– Ну да, – кивнул Том.

Красный Рыцарь состроил мину:

– Согласись, мы живем у самых истоков рыцарства?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ СВЯЩЕННЫЙ ОСТРОВ – ШИП

Шип все активнее использовал мотыльков, благо они были выносливы, проворны и очень быстро плодились. Источник силы – Дезеронто, как выражались местные, – теперь располагал таким количеством мотыльков и их личинок, что тихое биение хрупких крыльев, когда насекомым причиняли беспокойство, сливалось в немалый шум, и Шип потратил на них времени больше, чем на дела более срочные. Себе он твердил, что надобность в них не исчезнет, но правда, которую он легко признавал, была в том, что он влюбился в это племя и собирался переделать их в угоду собственным целям и ради одной только эстетики.

Его посетила дикая мысль: когда-то он мотыльков ненавидел – но он ее отверг.

В центре открытой, лишенной крыши полости природной скалы, откуда черпались и вода, и чистая энергия, Шип установил низкий мраморный стол, а на него поставил два черных яйца, размер и форму которых он изменил. Теперь они были величиной с нагрудную пластину; яйца сделались неровными, как тыквы, и обзавелись бородавками, как у старого зверя. Внутри них, несмотря на плотную эластичную оболочку, почти видимо шевелились твари, и они продолжали расти; мраморный стол стонал под их бременем.

Яйца порождали эффект, который сам по себе был поводом к беспокойству. Все личинки, созревавшие около них, выводились сморщенными и черными, как будто яйца высасывали их сущность до того, как им удавалось напитаться и образовать кокон.

Но Шип был зорким наблюдателем и в каждом выводке личинок, что росли возле яиц, углядывал по несколько штук примечательного размера и веса. Личинки были величиной с земляных червей, а то и больше, угольно-черные и без отметин.

Запасшись терпением, он истреблял мелких и выкармливал крупных на протяжении трех поколений: одних оставлял поближе к яйцам, другим отводил место поспокойнее.

Когда лето сменилось осенью и листва на Священном острове окрасилась в разные цвета, а после начала чахнуть и опадать под проливными дождями и порывистыми ветрами, черные яйца выросли до размера ведьминских котлов. А из коконов вылупились первые поколения Черных Мотыльков величиной с соколов, с тысячей матово-черных глаз и одним хоботком. Они были похожи на уродливых единорогов.

Шип без труда подчинил их себе и отправил на север. Один пал жертвой бури. Другого Шип потерял в лесу – наверное, схватила сова. Оставшиеся три спикировали на селение сэссагов.

Они были шустры, их игольчатые хоботки разили насмерть, яд действовал мгновенно – он вызывал великолепную картину паралича с последующим превращением жертвы в студень. Но сэссаги и сами ребята не промах: девятилетняя девчонка убила первого Черного Мотылька отцовской снежной змеей. Она умелым ударом сшибла его из воздуха, пока распадались кости ее матери. Шип не успел отвести своих хищников, и все они погибли.

Проанализировав их действия, он решил, что Черные Мотыльки больше годятся для точечных убийств, чем для массового террора. Шип вывел второе поколение.

Применение насекомых в шпионских целях занимало много времени, но обеспечивало Шипу немыслимый уровень осведомленности. Он смог наблюдать за человеком или событием с пятнадцати-двадцати точек, устроив себе великолепный обзор. Усилий для этого понадобилось меньше, чем при работе с млекопитающими, но многочисленность живности и направлений требовала точной регулировки, которая ежедневно отнимала у него время и силы.

Однако в награду он начал видеть все, что нужно для нападения на Лиссен Карак. Величайшей помехой его новообретенным шпионским возможностям были старые чары, встроенные в дома и дворцы сильных мира сего – а порой даже в пастушьи хижины. Противодействие самому Шипу требовало серьезнейшей обороны, но для того, чтобы не подпустить к дверям его колдовских насекомых, хватало воли деревенской ведьмы, а герметическая новинка, появившаяся на рынке в Ливиаполисе, – оберег, который не пускал их в дом и продавался через университет домохозяйкам и странникам, – грозила сделать все дома в империи неприступными для его созданий.

Но именно эти мелочи украсили жизнь Шипа и путь наверх, который он избрал. Осенью он подвергся атаке, пришел в восторг и бросил все силы на подготовку ответных ударов.

Шип ждал и наблюдал.

Он старался не думать, что сам является чужим орудием.

Он смотрел, как растут и зреют яйца, освещенные изнутри диковинным черным огнем, который не подчинялся его личному чародейству.

Он видел, как по Великой реке пришла четверка кораблей; их прямые мачты и округлые корпуса смотрелись в лесном краю глубоко чужеродно. Он созерцал их с огромной высоты, кружа сначала совой, а после – вороном с шестидесятифутовым размахом крыльев. Его могущество совершило скачок вперед, и сердце билось с обновленной силой. Когда-то он был человеком и вот придал себе новый облик. Теперь он мог принимать разнообразные обличия, изменяя при этом самовосприятие.

«Бывает!» – утешал он себя.

Шип получил доступ к немыслимому скоплению чистой потенциальной силы. Он плавал в ней – купался в ней. С беспечным мотовством он колдовал над вещами большими и малыми, готовя инструменты на будущее.

В разных личинах он посещал обитателей обоих берегов Внутреннего моря и слушал. Некоторых подчинял своей воле, но теперь предпочитал нашептать пару слов – и пусть его сладостные внушения колдуют сами по себе.

Он следил за Гауз. На место каждого посланца, которого она убивала, он отряжал нового, и еще, и еще – до тех пор, пока не смог наблюдать за нею круглосуточно с разныхточек. Лицезреть ее обнаженной. Одетой. Занятой в эфире или читающей книгу, спаривающейся со своим неотесанным мужем или вынашивающей месть.

Она завораживала его. Отвращала. Но она была подобна идеальному орудию, точно ему по руке. И он желал ее как женщину. С тех пор как Шип испытывал такого рода влечение, прошло много, много лет, и он упивался. Он говорил себе, что это не слабость, но сила. Смотрел, как она, обнаженная, ворожит; впитывал ее восторг, когда она собирала в эфире потенциальную силу и метала огромные энергетические сгустки; вожделел ее. Благодаря своим бледным серым мотылькам он видел ее под девятью углами, когда она вставала, как плясунья, на цыпочки и все быстрее ритмично двигала животом…

«Я возьму ее и буду ею обладать и пользоваться, а она мне послужит. И, делая так, я нанесу удар королю, изувечу Красного Рыцаря, уничтожу графа и стану еще могущественнее. А когда она мне надоест, я ее поглощу. И сделаюсь еще сильнее».

Шип пребывал в теле Знатока Языков, а потому мог улыбаться.

Он все еще посмеивался, когда его разыскали сэссагские послы.

Это были сильные мужи, все воины, и они его ненавидели. И боялись. Он чувствовал их страх и нерешительность – вообще говоря, он уловил этот страх из такой дали, что ему хватило времени соорудить им и кров, и стол, чтобы с ними сесть, и огонь в очаге, а заодно обновить нынешнее тело.

Они поочередно представились, и он восхитился их отвагой, как восхищается силой рабов человек, который их покупает.

– Где этот чародей, Шип? – спросил самый смелый. – Мы пришли повидаться с ним.

Шип поклонился, как никогда не кланялись сэссаги.

– Я он и есть, – сказал он.

– Да ты же из наших шаманов! – заявил человек с зарубками девяти убийств на правом ухе.

Но первый смельчак покачал головой и опустился на колено:

– Он – Шип. Я служил ему этой весной, у скалы.

– И мы с тобой проиграли, – улыбнулся старый шаман. – И ты забрал своих воинов и бросил меня.

– Это казалось наилучшим выходом, господин, – кивнул воин. – Ты потерпел поражение и был мне не господином, а только союзником.

– Смелые речи, – заметил Шип.

– Теперь матроны прислали меня заключить мир, – сказал смельчак.

Шип снес его защиту и выудил из мешанины мыслей имя.

– Ты Ота Кван, который занял место Тадайо в качестве верховного воина, – проговорил он, подстроив тембр голоса под собственный голос Ота Квана. – На переправе ты показал себя храбрейшим бойцом.

Другие воины посмотрели на Ота Квана с подозрением.

Он гневно зыркнул на них, и Шип извлек из его поверхностных мыслей их имена.

– А не собираются ли сэссаги лгать, а потом предавать, как поступили весной? Мне это незачем. Хуран принадлежит мне. – Он без улыбки подался вперед, как старик, который делает внушение. – Ах, да, ведь ты и на юге был важной птицей.

При этих словах другие воины отошли подальше от Ота Квана.

Тот пожал плечами.

– Могучий Шип, нам известно, что это ты наслал на наши селения великанов.

– Нет, – улыбнулся Шип.

Ота Кван перевел дух. Остальные пятеро переглянулись.

– Нет, – повторил Шип. – Я вам не какой-нибудь человек, чтобы вести со мной переговоры. Вот мои условия. Ты – Ота Кван – станешь моим капитаном. Мне нужен военный для командования войсками. И у скалы я проиграл как раз потому, что такого человека не было. Среди хуранцев нет воина столь доблестного, как ты. Вдобавок ты приобрел богатый опыт на юге. Взамен я наделю тебя могуществом, которое превзойдет всякое воображение. И, если захочешь, оставлю в покое сэссагов, ибо они – всего-навсего горстка хижин, где обитают полуживотные, а в лесу такого добра без счета. Я предоставлю сэссагов самим себе и в большем для них наказании не нуждаюсь.

Наименьший храбрец из шести – а он был очень смел – вскочил на ноги.

– Ты лжешь! – выкрикнул он.

Шип рассмеялся, вырвал из него душу и поглотил. Человеческая оболочка рухнула с глухим стуком.

– Лгут слабые, – сказал он. – Мне незачем лгать. Что думают остальные? Будете моими военачальниками?

Ота Кван выдавил улыбку. Он закивал.

«Он уже решил служить мне, но теперь немного поломается», – подумал Шип. Люди нагоняли на него тоску.

– Зачем мне тебе служить? Я не ищу власти. – Воин посмотрел в человеческие глаза Шипа. – Того, что мне хочется, у тебя нет.

«Врешь», – подумал Шип и еще раз прошерстил его мысли, словно взъерошил волосы ребенку со всеми его колтунами, которых ни разу не коснулся гребень. Запустил ему в голову энергетические щупики и прочел имя.

Орли.

Он расхохотался. Казалось, он был обречен добиваться своего. Все подносилось ему на блюдечке. Или в этом заслуга черного места?

«Ему уже наплевать».

От его смеха Ота Квана передернуло.

Другой из шестерки обнажил короткий альбанский меч.

Шип сотворил заклинание.

На груди воина вспыхнул амулет, клинок рубанул – и рубанул удачно, по левой руке Знатока. Брызнула кровь.

Шип неуклюже встал из кресла, подобрал отсеченную руку и выставил ее навстречу второму удару. Плеснув противнику кровью в лицо, он блокировал его меч, и клинок засел в кости.

Затем одним посылом дотла спалил его амулет, применив специальную для таких случаев смесь мелких заклинаний. Со стороны Шипа было глупо забыть о том, что эти могучие воины могли обладать какой-никакой защитой.

Дотронувшись до воина, он выдал малое проклятие, которое возбудило все нервные окончания на его коже. Все, до последнего нерва.

Тот с криком упал и забился в корчах, не думая о своем теле, – стал колотиться головой, а потом, утратив власть над всеми функциями, вывихнул себе плечо. Его вопли накладывались один на другой, как кровельная плитка. Четверка сэссагов побледнела.

Шип приставил отрубленную руку к культе. Врачевание давалось ему хуже всего, но им он свое искусство показал и расточил дневной запас сил на восстановление конечности. В конце концов, это была всего лишь одежда, вроде плаща.

Сэссаги содрогнулись.

– Ну разве я не подобен богу? – задушевно осведомился Шип. – Если кто-то из вас желает меня убить – вперед. Я готов. К вашим услугам, как выражаются люди.

Его слова подчеркивались воплями жертвы.

– Вы пытаете пленных – не отрекайтесь, я знаю. Вы делаете это, чтобы доказать их отвагу. Что ж, этот оплошал – разве не так вы скажете? – Он улыбнулся.

Катавшийся по земле человек уже опорожнил и кишечник, и мочевой пузырь, но продолжал метаться, словно схваченный монстром, и безостановочно кричал, так что, казалось, не успевал и вздохнуть. И вот он приложился головой об мраморный стол, где покоились яйца, и, выпростав одну руку, коснулся правого. Тут же, на глазах у собравшихся, он был пожран и превратился в пепел.

Яйцо на миг вспыхнуло и выстрелило пурпурно-черным светом, а потом затихло.

Опешил даже Шип. Он подступил к яйцам и помедлил, чтобы надеть свою самую прочную панцирную личину. После этого он внимательно изучил их во всех доступных спектрах.

Яйца пили потенциальную силу. Взамен не отдавали ничего.

Шип вздрогнул от страха и попятился от яиц. Но он – даже он – не посмел показать свой испуг возможным прислужникам. Поэтому он выдавил жестокий смешок.

– Обворожительно, – похвалил он вслух.

И круто развернулся на месте, стараясь держать свои тощие, похожие на ветви руки подальше от яиц.

Четыре сэссага забились в угол, и вокруг них вилась тысяча мотыльков.

– Еще желающие есть? Вы вольны уйти, но, если останетесь, я сделаю вас великими.

И он наклонил голову, подтверждая сказанное.

Ота Кван вздохнул, словно избавился от чего-то, что почитал за важное.

– Господин, если я послужу тебе, ты оставишь в покое сэссагов?

– Если они будут верно служить мне, – кивнул Шип.

– А ты отдашь мне Мурьенов? Графа Севера? – спросил Ота Кван.

Вспыхнувшее в нем вожделение напомнило мотылька, который выбирается из кокона. Неприкрытая жажда мести – вот каким было его истинное лицо.

– Более того – я прикажу его взять. Это будет твоим первым заданием. А после он твой.

Из трех воинов самый рослый был и самым молодым. Он трясся от страха, но держался. И вот он выступил из облака мотыльков, которое окружало Ота Квана.

– Я не стану тебе служить, – сказал он. – Я не могу с тобой справиться ни рукою, ни мыслью… н-но в услужение не п-пойду.

Не шелохнувшись, Шип изучил его. В таком обличье он отразил бы стрелу, пущенную из осадной машины. Опыт был.

– Ота Кван? – спросил Шип.

– Зови меня Орли, – ответил тот и вонзил в юного воина базелард. Затем, когда пятки юноши забарабанили по камню в стремлении обогнать смерть, он обратился к последнему человеку – сэссагу Западных врат по имени Гуир’лон: – Ступай и скажи, что Ота Кван погиб здесь, за народ. Передай это моей жене. Сообщи матронам. – Он оскалился в жуткой кривой улыбке. – Отныне я снова буду Кевином Орли.

ТИКОНДАГА – ЯННИС ТУРКОС

В настроении не лучшем, чем по прибытии, Туркос покинул огромную крепость и со всех ног поспешил на север. Он попросил у графа поддержки против Северного Хурана, а граф, исходя из каких-то своих соображений, отказал. А потом велел ему убираться со своей земли.

Зима приближалась, и лес пропитался влагой после трех дней дождя. Туркос замерз еще до того, как перебрался через реку от, почитай, неприступного форта, что прикрывал речные ворота замка. Он переплыл ее, преодолев почти лигу по полноводному осеннему течению; затем поднялся на берег и пошел обратно в деревню, которая служила их северным прибрежным пристанищем – сорок хижин и лачуг поменьше. Там жили мужчины – в основном сломленные – и женщины десятка кланов пришедших из-за Стены, а то и вовсе вне кланов. Мурьены стали править пришедшими тремя поколениями раньше, и их железные кулаки были занесены над сотней миль северного берега, а южного – еще больше. Многие жители Южного Хурана – даже свободные деревни и замки – прислушивались к Тикондаге, участвовали в ее набегах и посылали старост и матрон на советы, для которых на огромном лугу под стенами замка разводили костры.

Положение в Хуране превращалось для Туркоса в кошмар разделенной лояльности.

Надо же! По его сведениям – а сбор информации был его обязанностью, – галлейцы высадили в Северном Хуране мощный отряд. Прошел и слух, что в край сэссагов перебрался великий колдун, а Гауз, коварная и опасная супруга графа Севера, назвала его имя: Шип.

Отношения между Северным и Южным Хураном чрезвычайно осложнились.

Туркос провел день в деревенском общем доме, где слушал, рассказывал сам и писал письма себе подобным. Нанял гонцов и разослал их с зашифрованными посланиями.

Затем со всей скоростью поехал вдоль реки на запад, располагая тремя сменными лошадьми, запасом продовольствия на двадцать дней и двумя огромными черно-белыми птицами. Как разъездной офицер он был обязан отчитаться.

В лесах царила странная тишина. Две ночи он объяснял это непрекращающимся дождем; пять дней ненастья кряду привели к тому, что Туркосу, чтобы разжечь костер, пришлось прибегнуть к своим крайне ограниченным герметическим навыкам.

Деревня под названием Непан’ха находилась на северном берегу Великой реки, там, где она, двадцать лиг протянувшись среди сотни островков и стольких же болот, наконец очищалась от всего этого и впадала во Внутреннее море. Селение не было ни сэссагским, ни хуранским: местные жители происходили из многих групп пришедших из-за Стены и яростно отстаивали свою независимость. Они выдержали осаду Мурьенов. Путь до Непан’ха занял у Туркоса пять дней утомительной езды с недолгими перерывами на сон. Добравшись до места, он пристроил лошадей, рухнул на жесткую спальную лавку у открытого очага общего дома и проспал двенадцать часов; затем он умял четыре миски жареной оленины и с наслаждением раскурил трубку в обществе местной старосты.

Она громко упомянула Шипа.

В помещении воцарилась тишина.

– Не поминай лиха, – буркнули с темных полатей, куда не проникали ни свет, ни тепло. – Лиха не поминай!

– Заткнись, старик, – огрызнулась староста, Прыгучая Форель.

– Священный остров стоял для всех, – пробубнил тот. – А теперь магия высосала его, как какая-то колдовская пиявка, и с нашими душами скоро случится то же самое, а под конец все почернеет и вымрет.

– Видишь, с чем мне приходится иметь дело? – сказала Прыгучая Форель и покачала головой. – Тем, у кого есть дар, хуже всех. Он всего в семидесяти лигах отсюда, отделенный водой. По суше, конечно, выходит намного дальше.

Позднее Туркос воспользовался собственным даром и почти сразу ощутил опустошенность. Кроме того, у него возникло мимолетное впечатление, будто в тумане кружат мотыльки.

Туркос не хватал звезд с неба, но был хорошо обучен. Он замаскировал свою деятельность, а в пышном саду Дворца воспоминаний отметил свое местонахождение относительно трех университетских маяков и проложил вектор к пустоши.

Перекусив еще раз и проспав еще двенадцать часов, он погнал лошадь на запад в очередной ненастный осенний день. Тропу протоптали пятьдесят поколений сэссагов, абенаков и кри. Она оказалась достаточно широкой, чтобы лошадь находила ее в темноте, хотя Туркос был не настолько глуп, чтобы путешествовать ночью.

На третий день после отъезда из Непан’ха он заметил на горизонте, больше чем в миле за топким бобровым болотом, парочку рхуков. Сперва он принял их за гигантских бобров, но по мере приближения, выбирая верную дорогу не только для себя, но и для своих животных, понял, что это не работящие лесные создания, а существа погрязнее, разновидности более человекообразной. Он поспешил отступить, едва не лишившись в трясине лошади.

Три рхука засекли его, когда он почти очутился в безопасности. Они издали свой охотничий рев и устремились к нему. Прыть, с которой они пересекали болото, могла сравниться только с бешенством их прорыва сквозь заросли, непроходимые для людей.

Проклиная погоду и всех на свете колдунов, Туркос натянул тетиву истриканского лука. Он остро пожалел, что рядом нет спутника. Или жены.

Вернувшись в седло, он поехал вдоль ручья в надежде спастись благодаря густой траве, которой заросли берега. Ручей вывел его на просторный луг, и он пустил лошадь легким галопом, привстав в стременах и всматриваясь в землю. От родников образовались просадки грунта, и он петлял, как циркач, подгоняя лошадей возгласами и свистом.

Трех рхуков он увидел, когда уже пробирался по берегу старого бобрового пруда. Развернув лошадь, Туркос выпустил три стрелы, но медлить, чтобы оценить результат, не стал и вновь устремился на запад.

Беда с рхуками заключалась в том, что они, не будучи особо толковыми следопытами, никогда не сдавались. Выражение «упрямый, как рхук» говорило об их склонности преследовать жертву, пока не убьют, не отвлекаясь ни на какие опасности и соблазны.

Туркос нашел другую тропу, которая вела с востока на запад. Он сотворил небольшое заклинание, чтобы понять, где находятся маяки университета, и, сопоставив их, решил, что подобрался достаточно близко. Туркос задал новый поиск, на сей раз, по примеру своей жены, маскируя техническое мастерство чарами пришедших из-за Стены. Получив вектор и испытав тошнотворное чувство прикосновения к чему-то мерзкому, он отвел запасных лошадей по новой тропе за лигу на восток, после чего осторожно, со стрелой наготове поехал обратно шагом. Туркос надеялся, что на открытой местности рхуки после его выстрелов поотстанут, а потому остановился там, где его собственные следы слились с тропой, вынул из кошеля три окрашенных киноварью пера, примотал их к кусту мудреной паутиной красных ниток и навел на них чародейский блеск. Под чарами не скрывалось никакого заклинания, но неразвитому дарованию конструкция могла показаться ловушкой.

Затем, сидя в седле под холодной моросью, Туркос принялся ждать за недавно рухнувшей елью. Поверх бобровой шапки он нахлобучил капюшон, а зеленым плащом прикрыл лук и грел его, прижав к телу.

Заслышав рхуков, Туркос навел слабые чары, чтобы скрыть свой запах.

Он дождался, когда они выйдут на тропу, откроются и окажутся шагах в двадцати. Рхуки остановились взглянуть на его перья и окружили куст.

Тогда он встал в стременах и выпустил стрелы, которые придерживал пальцами левой руки, – пять быстрых стрел с зазубренными наконечниками, и все попали в цель. Три первые были отравлены.

Рхуки даже не крякнули. Они дружно повернулись, взревели и бросились в погоню.

Он выстрелил через круп своей лошади еще четырежды, а потом потерял их из виду. Скоростью они ни в коей мере не могли сравниться с конем. К тому времени, когда он добрался до вьючных лошадей, они порядком отстали, но продолжали преследование.

Туркос поехал на восток. Он гнал лошадей трусцой, пока они не выбились из сил, а потом перешел на шаг, и они шли всю ночь медленно, но уверенно. Теперь стало ясно, почему в лесу пусто: когда поблизости оказывались рхуки, все прочее крупное зверье держалось настороже.

Рассвет возвестил солнечный день. Туркос напился из ручья воды, такой холодной, что заломило зубы, после чего продолжил путь на восток и миновал сожженную деревню, явно уничтоженную рхуками. А позже, днем – еще одну.

Вечером тропа резко оборвалась у глубокого болота на самом краю Внутреннего моря. Он двинулся на север в обход и нашел пару каноэ, но ни дороги, ни твердой почвы.

Едва пала ночь, Туркос услыхал красноречивый треск: по его следу шли. Переложив свое добро в каноэ, он отпустил вьючных лошадей. Ездовую он очень любил, а потому попытался загнать ее в черную воду, и в итоге она последовала за каноэ: он греб, а она плыла. Он понимал, что долго она не протянет, и отчаянно выискивал во тьме сушу.

Дважды ему пришлось накренять каноэ, чтобы погладить лошадь по голове и поделиться энергетическими запасами. Но вот появились звезды, яркие и холодные, и он наконец услышал шорох мелких волн, налетавших на гальку, а в следующий миг лошадь выбралась на берег еще до того, как он осторожно причалил. Кобылка не обрадовалась, когда обнаружила, что очутилась на каменистом островке, где негде укрыться и нечего есть, однако она не утонула, а Туркос сохранил припасы. Он развернул над ней свою скромную шерстяную палатку, а когда лошадь обсохла и согрелась, уложил ее, накрылся с нею вместе всеми, какие были, одеялами и, свернувшись калачиком, приткнулся к ее спине. Овсом накормил с руки.

Они заснули, и он пробудился только после того, как она толкнула его и поднялась на ноги. Вокруг был сплошной серый туман, и Туркос сразу услышал рхуков. Они бултыхались в тумане, и он не на шутку испугался. Он понятия не имел, сколь хорошо они двигаются на глубине. А плавать умеют? Он знал о них мало – только читал, его никогда не преследовали.

Туркос сложил шерстяные одеяла и маленькую палатку. Несчастная лошадь дрожала, и он со всей посильной скоростью нагрузил каноэ. Плеск не прекращался, и казалось, что рхуки повсюду вокруг. Он вынул из колчана стрелу и превратил ее в основу поискового заклинания с очень небольшим радиусом действия. И тут же почувствовал всех троих, и в каждом так и сидело по стреле. Самый широкий зазор между монстрами был на востоке, а потому он отвязал каноэ и устремился туда. Лошадка, долго простояв на островке, в конце концов тревожно заржала, бросилась в воду и со всем посильным усердием поплыла следом. Туман сомкнулся, и Туркос принялся грести изо всех сил, молясь Пресвятой Деве Марии и всем святым о спасении его и лошади от холода, воды и великанов.

ЛИВИАПОЛИС – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Сэр Майкл вел журнал с начала осады Лиссен Карак. Он перенес записи в здоровенный том, переплетенный в темно-красную кожу, купленный на бескрайнем ливиапольском базаре. Дни он решил отсчитывать от первого контракта. Потом он уже никому не показывал этот дневник и не был обязан отчитываться в его ведении.

Военный журнал – день сто одиннадцатый.

Поражение этрусского флота привело к тому самому результату, что обещал капитан, хоть нам и не удалось заманить их эскадру в арсенал после того, как Безголовый поторопился с запуском своих драгоценных машин. Мы захватили всего одну самую наглую галеру и тем удвоили имперский флот. Но захват Эрнста Хандало, этрусского капитана, принес нам то, чего не удалось бы достичь его смертью: почти полную капитуляцию этрусков. Хандало – сенатор далекой Веники. Очевидно, он начал мирные переговоры на свой страх и риск.

Ближе к дому наша маленькая победа обеспечила известный престиж – или, наверное, как любит выражаться капитан, лишь заложила фундамент для будущего престижа. Кроме того, капитан освободил всех наших пленных, захваченных в боях под стенами; он договорился с принцессой Ириной о том, чтобы выпустить из темницы всех узников. Если морейские рыцари и возлюбили нас за такое милосердие, то им очень ловко удается это скрывать.

Впрочем, ворота открыты, рынки работают, жатва в разгаре. А главное, наверное, то, что с гор через Внутреннее море и озерный край к нам потянулись караваны. Капитан строит планы насчет меховой торговли и Харндона. И с их учетом он договорился о займах под залог прибыли, чтобы заплатить нашим людям, а это позволило в значительной мере избежать грабежей.

И, наконец, похоже на то, что наша победа одобрена патриархом и университетом. Капитан встретится с патриархом после воскресной мессы. Мы дружно скрестили пальцы.

Сэр Майкл откинулся на спинку и облизнул с пальцев чернила.

Вошла Кайтлин. Она тесно прижалась к нему и спросила:

– Может, поносишь за меня недельку этого маленького ублюдка, а я чуток отдохну?

Сэр Майкл повернулся к ней лицом.

– Пожалуйста, не называй наше дитя ублюдком.

– Сам знаешь, что оно ублюдок и есть.

Она улыбнулась мило, ничуть не гадко, и все-таки Майкл понял, что это не шутка. Он обещал жениться, и она, крестьянская девушка, теперь прослыла его шлюхой.

– Ну так выходи за меня, – сказал он.

– Где? Когда? – спросила она. – И мне совершенно нечего надеть.

– Прости, любимая, – промолвил он и привлек ее за талию к себе, чтобы ощутить, как увеличилось ее чрево. – Прости. Я был занят.

«Боже, как пошло».

– Ходит слух, что рыцари Святого Фомы направили к нам капеллана, – добавил он. – Вот он бы и поженил нас, когда приедет?

Она тяжело опустилась ему на колени. Еще и не раздалась, но уже чувствовала себя размером с лошадь: уродливой, отталкивающей – полной противоположностью стройным, надушенным морейским дамам, которых ежедневно встречала на рынке.

– По-моему, когда ты спросил, я представила свадьбу в соборе, где буду… блистать. Не знаю, с чего вдруг.

– Мой отец не отказывал, но и хорошего ничего не сказал. – Сэр Майкл уставился в окно.

«Вообще говоря, молчание родных кажется довольно зловещим. Мне выслали пособие, а потом – тишина. И на письма не отвечают».

– Значит, нас может поженить капеллан? Можно назначить дату? – спросила она. – Я думаю… лучше выйти замуж с брюхом, чем не выйти вовсе.

Он поцеловал ее.

– Я справлюсь у капитана.

– Герцога, – уточнила она.

Он помедлил.

– Как это понимать?

Кайтлин была его и любовницей, и низкородной альбанкой из казарм. Она слышала вещи, которых он слышать не мог. В том, чтобы прослыть шлюхой сэра Майкла, имелся свой плюс, ибо с нею охотно распивали горячее вино те женщины, которые не посмели бы приблизиться к его жене.

– Но ведь ему нравится зваться герцогом? – пожала она плечами. – Лучники недовольны. Они ворчат, что он всегда был из их числа.

Майкл покачал головой.

– Любимая! Господи Иисусе, да он же сын графа Севера и родился с серебряной ложкой во рту, которая была побольше, чем когда-либо у меня. Он вовсе не из их числа!

Но, сказав так, он вспомнил, как капитан разряжал лук и сражался в овечьих загонах Лиссен Карак перед осадой. Чувство локтя.

Кайтлин поцеловала его.

– Милый, не огрызайся на меня! И умоляю – не трогай чернильными лапами единственное платьице, которое мне по животу. Руки прочь!

Она соскользнула с его колен.

– Ты ему, главное, скажи.

Сэр Майкл кивнул.

Герцог Фракейский сидел в своем новом кабинете в атанатских казармах и разбирал гору корреспонденции. В помощь мастеру Нестору у него был мореец-секретарь по имени Афанасий – безупречный джентльмен, который, казалось, знал при дворе всех и каждого. Герцог подозревал, что Афанасий работает на принцессу и шпионит за ним, но скрывать от нее ему было нечего, и он не раскачивал лодку.

– Вот этого мне не прочесть… Нестор?

Войсковой казначей сдвинул черную шапочку и поддернул рукава.

– О! Милорд герцог, это еще одно письмо от королевы Альбы. Она обижена тем, что вы не потрудились пригласить ее на турнир.

– И кому оно адресовано?

– Воину, который именует себя Красным Рыцарем, – ответил Нестор, прочитав то, что было написано на обороте.

– Верни как неправильно адресованное, – распорядился герцог. – Будь вежлив и сообщи ей о моем нынешнем титуле. Выгадай мне немного времени.

– А это донесения наших разъездных офицеров, которые находятся у пришедших из-за Стены, – доложил Афанасий.

Он держал пачку тонких затертых листков, доставленных имперскими почтовыми птицами.

Герцог так и вцепился в них. Забрав бумаги, он сказал морейцу-секретарю:

– Опиши своему Мегас Дукасу свои контакты с пришедшими из-за Стены, да покороче, – приказал он.

– Милорд, в племенах за Стеной у нас имеется примерно несколько дюжин разведчиков.

– За имперской Стеной? Или по всей длине? – перебил герцог. – Как насчет ее альбанской части?

– Милорд, мы оба разумные люди, – сказал Афанасий. – Если нужен однозначный ответ, то я вынужден просить более четких инструкций. Как можно, полагаю, заключить из моего колебания.

– Кто из нас солжет, если я похвалю тебя за искренность? – улыбнулся герцог.

Открылась дверь, и стало видно, как в коридоре беззвучно смеется сэр Майкл. Бент, стоявший на часах, ухмылялся.

– Майкл! Не вернешься ли ко мне в ученичество? Мне надо обсудить кое-какие планы. – Герцог улыбнулся и отхлебнул чуть теплого вина.

В притворном испуге Майкл приложил руку к груди.

– Обсудить ваши планы? Вам нездоровится, милорд? – Он покачал головой. – Я буду бесконечно рад. И тоже хочу кое-что обсудить.

– Говори, – сказал капитан.

– Капеллан уже едет? – спросил тот.

– Может пожаловать со дня на день. У меня есть два письма от приора. Полагаю, нам достается паршивая овца под стать нашему шутовству. Раз без священника мне никак, то я, пожалуй, возьму у него.

– Придете ли вы на мою свадьбу? – выпалил Майкл.

Оба секретаря продолжили трудиться, прикинувшись ветошью.

– С красавицей Кайтлин? – осклабился герцог. – Обязательно. Куда?

– Может, в казарменную часовню? – нерешительно предложил сэр Майкл.

– Я подведу ее к жениху? – хищно улыбнулся Красный Рыцарь.

Майкл отреагировал, как всякий юноша, – свирепо зыркнул, и взгляды их скрестились, как мечи, но оба расхохотались.

– А как быть с подарками? – осведомился капитан. – С золочеными одеждами для невесты? Майкл, твой отец собрался купить корову.

– Не могли бы вы оплатить их в счет моего жалования? – спросил сэр Майкл.

Просьба была странная, ибо годы не касались капитана, но все же он был недостаточно стар, чтобы стать ему отцом и платить по его счетам. Майклу сделалось неловко, и он отвел глаза.

– Еще я должен передать слова Кайтлин о том, что кое-кому из ребят не нравится ваш новый титул, – добавил он.

Герцог подал Тоби знак налить вина.

– Пусть тоже берут себе титулы, когда завоюют герцогства.

– Вы пьяны? – осведомился Майкл.

Капитан подлил себе немного.

– Возможно, – ответил он покладисто.

– Боже ты мой, милорд.

Майкл умолк и посмотрел на капитана – серьезно уже взглянул. Под глазами у того залегли тени, а сами они казались старческими. Его капитан – его надежда и опора – был напуган. Озабочен. Зол.

– В чем дело? – спросил Майкл.

Капитан прищурился на него.

– Ни в чем, – сказал он, но лицо его исказилось, словно жевательные мышцы зажили собственной жизнью. – Я с этим разбираюсь, – добавил капитан.

– Значит, что-то неладно, – заключил Майкл.

– Моя нагрудная пластина продырявлена, как игольница, а мне некогда заглянуть к оружейнику, – сказал герцог. – Это первое в списке моих невзгод. О да, у нас есть город, где жителей триста или четыреста тысяч, но меньше двух тысяч солдат для наведения порядка и обороны стен. Население не доверяет нам, а шпионов в этом дворце столько, что, может статься, каждое мое слово доходит прямо до бывшего герцога, Аэскепилеса и всех их многочисленных прихвостней. Цены на зерно растут, этруски хотят получить торговые концессии для снятия блокады, писем из Альбы нет уже две недели, а принцесса не считает меня ни мужчиной, ни рыцарем – только орудием. – Он откинулся на спинку, выхлебнул вино, и Тоби вынул из его руки кубок. – А в приятном списке то, что ты женишься, а значит, будет пир, и нашему войску, клянусь всем святым, пир остро необходим.

– Может быть, перестанете величать себя герцогом? – спросил Майкл.

– Нет, – ответил герцог. – Мы в Ливиаполисе, а здесь так принято. Если я не вживусь в эту роль, ко мне не будут относиться серьезно. Ты же думающий человек, Майкл, – тебе не приходило в голову, что такое победа и поражение? Это просто идеи, такие как, например, справедливость. Каждый понимает их по-своему. Разве не так?

– Уверен, что мой наставник пару раз говорил то же самое, – ответил Майкл.

Он взял себе кубок. Тоби втирал масло в древко прекрасной герцогской гиаварины – длинного тяжелого копья с фланцами. Уникальным в нем было то, что капитан получил его от дракона, а древко, похоже, сделали из посоха колдуна Гармодия.

Герцог рассмеялся.

– Мой тоже! Я хочу сказать, что если покажется, что мы побеждаем, то мы победим. А если покажется, что проиграем, то так наверняка и случится. У людей так заведено. Я должен быть герцогом, чтобы обеспечить покорность морейцев и внушить им, что приведу их к победе.

– Нет, все-таки вы не пьяны, – заметил сэр Майкл.

Герцог подался назад, забрал у Тоби гиаварину и вскочил на ноги. Он сделал выпад, раскрутил копье сложной бабочкой и вновь изготовил к бою – перерубил надвое одну свечу, потом другую.

– Люблю эту штуковину, – признался он.

Тоби ухмыльнулся.

– Это как с войском, – сказал капитан. – Им так здорово пользоваться, что хочется делать это постоянно. – Оскалясь, он рубанул снова и рассек напополам подсвечник. – Проклятье, – буркнул он.

– Беру слова назад. Вы, несомненно, пьяны, – сказал Майкл. – Пресвятой Георгий, вы прорубили дюймовый слой бронзы!

Герцог склонился над зеркальным срезом.

– Ну да, – подтвердил он.

Они ухмыльнулись друг другу, и герцог еще раз перерубил подсвечник, закрепленный в оконной решетке. Майкл подобрал упавший кусок и сразу же отшвырнул.

– Горячо, – сказал он. – Можно попробовать?

Он взял оружие, ожидая получить разряд, ядовитый укол или понести какую-нибудь жуткую мистическую кару, но ничего не случилось. Нанес удар, и лезвие звякнуло об основание подсвечника. Изрядно помятый, он полетел через комнату.

– Тут всяко не без герметизма, – заявил Майкл.

Герцог закатил глаза.

– С учетом источника… Послушай… пожалуй, мне тоже нужен пир. Или бой. Или то и другое. Завтра я встречаюсь с патриархом. Давай-ка, когда мы покончим с делом, пойдем на базар и кое-чего прикупим. Каких-нибудь приятных вещиц.

– Благодарю, милорд, – улыбнулся Майкл. – И насчет боя я согласен. – Он кивнул в сторону окна. – Ребятам тоже хочется в драку. Скоро они начнут мутузить друг дружку.

– Может, и сбудется твое желание, – кивнул герцог. – Сегодня ночью я сыграл в рискованную игру. Будь при оружии.

Сэр Милус покачал головой.

– Это что же выходит – капитан дал вашей троице увольнительную? А мы будем сидеть взаперти?

Он не выказал гнева, но Калли, личный лучник капитана, попятился. Как и Плохиш Том, сэр Милус был силой, с которой приходилось считаться, и собачиться с ним не стоило.

Но и капитану не следовало перечить, а потому трое лучников молча стояли, пока сэр Милус осматривал их. Он передал их пропуска Безголовому, который внимательно, беззвучно шевеля губами, изучил документы. Все это была чистая показуха: на пропусках висели герцогские печати, и о подделке говорить не приходилось.

– Надо полагать, что если кап’тан выпускает трех человек пьянствовать за пределами дворца, то эти трое должны выглядеть прилично, – заметил Милус, указав на изношенный дублет Длинной Лапищи.

Длинная Лапища хотел сказать, что это рабочий выход и он не желает попортить в драке приличную одежду, но всем троим было строжайше предписано соблюдать секретность. Поэтому он промолчал.

Сэр Милус состроил гримасу.

– Пойду скажу на воротах, мать-перемать, – бросил он и вышел, сопровождаемый слабым бряцанием, как и положено воину при полной выкладке.

– Бесится, потому что не его вахта, – сказал товарищам Безголовый. – Сэр Алкей его не сменил.

Они снова встали навытяжку, когда в караулку вошел, гремя поножами, Плохиш Том.

– Порядок. Вы чисты. Выпейте за меня, сволочи.

Возник сэр Милус, Том что-то ему шепнул, и мрачное лицо знаменосца просветлело. Он сделал шаг назад и кивнул.

– Я – спать, – сообщил он чуть громче, чем нужно.

Лучники отсалютовали и, пока Плохиш Том не передумал, поспешили выйти из караулки на освещенный факелами внешний двор.

Они миновали ворота, обменялись там паролями с нордиканцами, и Калли с Бентом стремительно пересекли главную площадь. Длинная Лапища откололся.

– Прикинься впечатленным, – прошипел Калли. – Нам нельзя выглядеть слишком самоуверенными.

Так они какое-то время перемещались от статуи к статуе, пока Калли не успокоился. Бент остановился, сунув большие пальцы за ремень, и притворился, что восхищается изваянием обнаженной женщины с мечом.

– За нами идут, – удовлетворенно сообщил Калли. – Двигаем.

Спустя час оба сидели в освещенной масляными лампами таверне, внимая четырем музыкантам, которые играли на морейских инструментах. Лучники не знали, как последние называются, но музыка им понравилась, как и внимание двух молодых женщин, прицепившихся к чужеземцам.

Толпа была на удивление густа для такого позднего часа.

Девушка Бента распоясалась в своей настойчивости, и он с безмолвным призывом воззрился на Калли. Тот осторожно огляделся и пожал плечами.

– Потерпи еще чуток, – сказал он.

Позади Калли кто-то проговорил:

– Идите с девчонками.

Он обернулся, но за спиной никого не оказалось.

Калли наклонился к Бенту, подал знак, и Бент оскалился. Он стряхнул девицу с колен, швырнул музыкантам серебряный леопард и дал увлечь себя по шаткой лестнице наверх – на балкон и к каморкам с избыточно разукрашенными дверями.

Девушка Калли взяла его за руку и чуть ли не поволокла прочь от музыки, а старый рабочий в мятой соломенной шляпе на удивительно хорошем альбанском буркнул: «Везучий стервец!» Калли старательно ему подмигнул и взбежал по ступеням.

Длинная Лапища надвинул на глаза шляпу, расплатился за вино и юркнул за расшитую бисером шторку, служившую входной дверью.

На улице перед таверной не было людно, но человек десять стояли кто где, привалившись к углам и колоннам, все с мечами. Не расправляя плеч, он зашаркал вперед.

Один из уличных головорезов толкнул его – нарочно и сильно. Длинная Лапища позволил себе качнуться и упасть, как какой-нибудь недотепа.

– Иди отсюда к гребаной матери, деревенщина, – бросил ему головорез. – Держись подальше от моего меча.

Длинная Лапища отполз за угол и задал стрекача. У него было три дня на знакомство с местностью, а он еще плохо ориентировался в темноте. Добравшись до конца переулка, он был вынужден развернуться и перелезть через ветхий забор. По церквушке он понял, что отсюда меньше стадия до дворца.

Сбросив вонючую крестьянскую куртку и соломенную шляпу, он стиснул в левой руке ножны с мечом и побежал.

Мужчина, сидевший на шлюхиной постели, был облачен в кольчугу. Остальное пространство заполнили двое его подручных, оба в подбитых гербовых накидках и с увесистыми дубинками.

– Итак, – заговорил мужчина. – Вы желаете уйти с императорской службы?

Калли пожал плечами.

– Может быть, да, а может, и нет, – сказал он. – Я слышал, это денежное дело.

Бенту не удалось тишком протиснуться в комнату. Он проводил взглядом девицу, которая с нескрываемым сожалением упорхнула по коридору. Заметил и то, что общий зал, оставшийся внизу, начали заполнять вооруженные люди.

– Похоже, вы заберете нас всяко, хотим мы этого или нет, – проговорил он.

Сидевший на постели развел руками и коварно улыбнулся:

– Ты понимаешь, чужеземец, что твои товарищи в любом случае сочтут тебя дезертиром?

Капитан выразился недвусмысленно: им следует до самого конца притворяться алчными наемниками. Калли прищурился.

– Намекаете, что денег-то и нет? – спросил он, держа руку на рукояти кинжала.

Амбалы в накидках устремились к нему, поднимая дубинки.

– О деньгах потолкуем позже, – сказал мужчина. – Это не мне решать.

– Мне не нравится такой расклад, – отозвался Бент.

До сих пор он стоял на пороге пригнувшись, ограниченный собственными габаритами и теснотой каморки. Сейчас он выпрямился. Меч полностью не обнажил и предпочел врезать навершием по зубам ближайшему бугаю, который имел глупость его игнорировать. Тот согнулся пополам, выплевывая зубы, и Бент на одном дыхании сломал ему нос и заехал коленом в пах, тогда как Калли выхватил кинжал правой рукой и перебросил его в левую, сбив противника с толку. Тот блокировал пустую правую и получил в глаз с левой. Он рухнул замертво. Противник Бента повалился, хрипя, и разинул рот в намерении закричать.

Калли посмотрел на Бента:

– Полюбуйся, что ты натворил.

Бент наступил лежащему на горло.

Человек на постели стал белее полотна.

– Не прикасайтесь ко мне, – сказал он. – Мои люди повсюду.

Калли встряхнул головой:

– Так что – денег нет?

Тот закусил губу.

– Я тебя выпотрошу, если заорешь, – пообещал Бент и притворил дверь. Калли же он сказал: – Там двадцать человек. Не думаю, что они собираются вступать в переговоры.

– Мать-перемать, – качнул головой Калли и обратился к нанимателю: – Ты думал, мы не справимся с двумя жирными ушлепками? – Он пришел в раздражение. – Ну и вот, теперь ты с нами наедине. План-то, оказывается, дрянной?

– Да он им не начальник, – сказал Бент. – Посмотри на него.

Незнакомец был в полном ужасе.

Калли потянулся к тяжелым ставням. Бент его придержал.

– Арбалеты, – напомнил он.

– Ох, мать твою, – буркнул Калли. – Во что мы ввязались?

Сэр Алкей проводил у своей матери больше времени, чем с войском, – не по своей воле, а потому, что положение принцессы на троне было более ненадежным, чем думали альбанские наемники, и его мать, леди Мария, усиленно трудилась над тем, чтобы заполнить вакантные придворные должности да наладить в общем и целом машину правосудия и налогообложения. За недолгий срок после возвращения в Ливиаполис сэру Алкею пришлось дважды поспорить с внутренним советом матери, а потом обсудить то же самое на совещании у Красного Рыцаря – герцога Фракейского. Однажды он поймал себя на том, что переменил мнение и кончил тем, что стал отстаивать противоположную точку зрения.

Через восемь дней укрощения тигров Алкей выдохся. Не желая заходить в свои дворцовые покои – там его было слишком легко найти, – он устремился по внешнему двору к атанатским казармам. Состоя в войске, он понимал, сколь символичным для наемников было захватить казармы, где раньше квартировал отборный имперский кавалерийский полк.

Ребенком, когда казармы были заброшены, он играл в них, а отроком поцеловал хорошенькую служанку, взял ее за руку и побежал с ней туда же в благоуханный майский день.

Теперь казармы были вычищены, полны жизни, и он переступил их порог, когда позади него затворились большие ворота внешнего двора.

Плохиш Том сидел за столом дежурного.

– А! Где тебя носило, мать твою за ногу? – проворчал он.

– И вам доброго вечера, сэр Томас, – отозвался мореец.

Том встал:

– Вы дежурите, сэр.

Мореец застонал.

– И завтра, может быть, тоже – просто чтоб научились читать график. Довольны? – Том ухмыльнулся и навис над столом всеми шестью футами и пятью дюймами роста. – Все ваше, мои поздравления.

– О, Том! – проскулил Алкей. – Я выдохся! Целый день возился с бумагами трона! У меня даже нет оружия.

– Тебе, малец, надо побольше упражняться, – усмехнулся сэр Томас. – Давай-ка завтра сразимся.

Алкей выдержал взгляд богатыря и ответил такой же улыбкой.

– Пешими или конными?

– Вот это дело. Давай верхом. Я тебя пощажу и дам поспать после ночной смены. Ступай за доспехами.

Алкей застал своего оруженосца Дмитрия бодрствующим и сумел собраться менее чем за пятнадцать минут. Морейский паренек был само раскаяние.

– Сэр, я везде вас искал, чтобы сказать о дежурстве!

Так Алкей узнал, что императорские слуги вытурили мальчонку из дворца. Он вздохнул, провел костяшками по наручам и побежал обратно в караулку, а Дмитрий последовал за ним с мечом и шлемом.

– Хозяйничай, все твое, – сказал Том. – Длинная Лапища ушел в город – у них с Калли и Бентом увольнение. Остальные в казармах. Капитан – то есть герцог – не хочет, чтобы парни с девчатами шлялись по борделям, пока местные к нам не привыкнут, так что ночь проведешь спокойно. Впрочем, капи… герцог приказал караулу держать лошадей заседланными и быть наготове. Можешь и сам о том же распорядиться. – Он коварно улыбнулся. – Может, и не такая спокойная будет ночка, а?

Том хлопнул Алкея по плечу и удалился, звучно щелкая саботонами по каменному полу. Алкей откинулся в кресле, дыша тяжело и проклиная свое невезение. Он махнул Дмитрию, чтобы тот занялся лошадью, и юноша вышел в холодную ночь. Алкей развалился поудобнее, кресло было достаточно велико для человека в полном доспехе. Веки отяжелели, и он выругался.

«Заснуть на дежурстве – последнее, что мне нужно».

Обремененный наручами, он налил себенемного пряного сидра, который грелся на огне, выпил и почувствовал себя лучше.

За другим столом сидел и что-то неистово строчил Безголовый. Алкей подался к нему и обнаружил, что тот переписывает из тетради стихотворение на низкой архаике.

Поскольку Алкей любил поэзию, он начал следить.

– Не мешаю? – спросил Безголовый. – Не люблю, когда смотрят.

Алкей поднялся и извинился. Со двора доносились шум и гам.

– Хорошая вещь. Откуда она?

Безголовый поднял глаза.

– Без понятия. Сэр Майкл дал, чтобы переписал. – Он растер правую кисть. – Учит меня читать и писать.

Алкей, считавший грамотность делом само собой разумеющимся, помедлил и мысленно перестроился.

– А, нижайше прошу прощения! Я не смотрел, как ты пишешь, я читал стихотворение.

– Наверное, оно и есть! – рассмеялся Безголовый. – Мне его не прочесть, я просто копирую буквы. – Он откинулся на спинку. – А руку сводит хуже, чем от меча. Но мне нравится учиться, я хочу написать книгу.

Алкей подумал, что надо бы дежурить почаще. Он встречал мало людей, столь не похожих на книжников, как Безголовый.

– Серьезно? – спросил Алкей, одновременно опасаясь выказать излишнее удивление.

Безголовый навалился на стол.

– Я слышал, ты писатель?

– Я пишу, по-моему, постоянно, – согласился Алкей. – Даже во сне. А если ничего не царапаю, то думаю об этом.

– Но ведь так и бывает? – поддержал его Безголовый. – Тебя словно точит жучок, и никуда не деться. А о чем ты пишешь?

– О жизни, – пожал плечами Алкей. – О любви. О женщинах. Иногда – о войне. – Шум во дворе нарастал. – А ты? – спросил он.

– Я хочу написать книгу о правилах ведения осады, – ответил Безголовый. – Как построить большие машины: выбрать дерево, изготовить и приладить веревки. Как выкопать траншею и удерживать ее. Как развести костер.

– Это хорошее название: «Как развести костер», – рассмеялся Алкей и вздохнул. – Или, скажем, «Гори, огонь». Не похоже на мои книги, но экземпляр, сдается мне, захочет приобрести полмира. Тебе не приходило в голову, что ты объяснишь, как осадить тебя самого? Ты можешь стать жертвой собственной…

Тут двери караулки распахнулись, и на пороге возникла пара нордиканцев, которые сопровождали высокого бородача в черном дорожном одеянии.

– Ваш человек не знает пароля, – заявил меньший из нордиканцев и ухмыльнулся Алкею.

Алкей никогда не видел этого типа. Он подумал о последнем совещании командования и указаниях герцога насчет шпионов. И о том, что в том же духе сказала мать.

– Сюда его, – распорядился Алкей.

– Я не состою в войске, – кротко проговорил незнакомец.

Алкей в изнеможении встряхнул головой. Возня во дворе набирала обороты, дверь была открыта, и в караулку втекал холодный воздух.

Вошел Длинная Лапища в сопровождении еще троих нордиканцев.

– Караульный отряд! – крикнул он.

Алкей поперхнулся. Почти четверть личного состава в войске обычно держали в полной боевой экипировке, луки у лучников были наготове всегда, если грозила опасность. Но в дворцовых казармах этот отряд сократили до каких-то двадцати человек. А он их не проверил…

Но Том, разумеется, это сделал. И по мере того как нарастал ор, воины сбегались по коридорам. Дубовая Скамья первой ворвалась в двойные двери караулки со стороны казарм. В кулаке был зажат боевой лук, а на голове уже красовался стальной шлем. Следующим примчался сэр Майкл, а за ним и сам капитан прибыл из кабинета в полном доспехе, сопровождаемый Тоби. Следом явились и остальные: Гельфред, похоже, так и спал в амуниции, Джон Ле Бэйлли выглядел отдохнувшим, а позади него маячил один из новичков – Кевин Эвальд, коротышка с длинным шрамом. Доспехи у него были диковинные.

– По коням, – сказал капитан.

– Там человек двадцать или тридцать, – сообщил Длинная Лапища. – Это была засада.

Капитан уже взгромоздился на нового жеребца, приобретенного в имперских конюшнях. Он выругался.

Длинная Лапища запрыгнул на истриканского конька, и они отбыли, а нордиканцы открыли ворота. Отряд пересек площадь и двинулся по улицам: сперва по широкой, потом резко свернул за угол, и еще раз, а улица постоянно сужалась, и снова поворот, развилка…

Длинная Лапища поднял руку.

На пороге каморки лежали два человека – то ли мертвые, то ли умирающие, а Бента ранили кинжалом в левое плечо.

Мужчина, недавно сидевший на постели, лишился чувств после того, как Калли врезал ему по черепу.

– Моя очередь, – сказал Калли. – Посторонись.

Он и Бент поменялись местами. Даже это движение явилось результатом практики, и они сработали, как партнеры по танцу. Калли сорвал с пояса баклер и, прикрыв им Бента слева, перехватил предназначавшийся для раненого удар. Бент юркнул за спину Калли, и тот коротко рубанул мечом. Его новый противник вовсе не собирался в одиночку сражаться с более искусным мечником, а потому отступил, полагая, что Калли не кинется на него с порога, с безопасного места.

Он ошибся и поплатился за это жизнью, а Калли вырвался в коридор, где тут же вырубил еще двоих. Он крутанулся на месте и ухитрился ударить лучника баклером по голове – в коридоре был лучник, который готовился стрелять, но так и не успел. Острие меча Калли рассекло свечу в настенном канделябре, а нога перевернула стол с десятком маленьких масляных ламп.

В сравнительной безопасности коридора, где стало намного темнее, он повернулся спиной к комнате и уперся руками в колени.

– Я слишком стар для этой хрени, – проговорил он.

Бент гоготнул.

И тут у Калли запершило в горле от дыма.

Длинная Лапища послал в черный зев переулка полдюжины лучников.

– Никак не ожидал, что у них столько людей, – сказал он герцогу. – Они поставили лучников на два здания – это то, что я видел. Возможно, их больше.

Герцог поскреб подбородок:

– Я хочу взять всех.

– Мы потеряем Бента и Калли, – заметил Длинная Лапища.

– Это недопустимо, – осклабился герцог. – Ну так ведь Майкл рвался в бой! Если ратники в латах пойдут очищать таверну, то лучники могут попробовать очистить крыши. Правильно?

Сэр Алкей кивнул.

– У нас есть горстка схолариев. Они пошли за нами.

Герцог развернул коня.

– Присматривай за ними.

– Присматривать? – переспросил сэр Алкей. – Да там же половина моя родня.

Герцог не собирался уступать. Он подъехал вплотную.

– Алкей, все это продуманная попытка изловить шпиона. Это место кишит предателями, а дворец…

– Таверна горит! – крикнул Длинная Лапища.

Герцог пожал плечами.

– Разговаривать некогда. Коневодам спешиться! Шлемы надеть, ратники в доспехах – ко мне, без доспехов – идти с Длинной Лапищей! Мне нужно как можно больше пленных, и без потерь среди наших!

Дубовая Скамья расхохоталась. Герцог мрачно взглянул на нее, а Изюминка пристукнула латной перчаткой по ее стальному головному убору.

– Пленных, – повторила Изюминка.

И они устремились во тьму. Алкей неплохо знал эту часть города со времен университета, но в темноте ориентировался неважно – точнее, те улицы, что он мог узнать ночью, находились ближе к воде. Он двинулся за сэром Майклом, который последовал за госпожой Элисон, а та – за герцогом.

Далеко заходить не пришлось. Миновав перекресток, они шумно вторглись в очень узкий, замусоренный проулок и вышли на маленькую площадь, освещенную заревом пожара: полыхал дом.

Сэр Алкей увидел человека точно там, где и ждал. Тот спешил на соседнюю улицу, и Алкей, помчавшись по древним каменным плитам, добычу упустил, но подрезал другого и сбил его с ног ударом бронированного кулака в лицо. От панциря на спине со звоном отскочил меч, а после этого бой кончился: Алкей, развернувшись, увидел, что сэр Майкл уже отрубил покушавшемуся руку по локоть. Бандиты были вооружены поясными мечами, кинжалами и дубинками, а потому и секунды не продержались против ратников, облаченных в доспехи; очень скоро кто убежал, кто сдался.

Госпожа Элисон с герцогом направились прямиком в таверну. Она горела не вся, охвачена пламенем была только крыша.

Прибыла пожарная команда – сорок человек с ведрами. Ведра нырнули в цистерны, и воду принялись лить в первую очередь на дома по соседству, чтобы избежать распространения огня.

Кто-то ударил Алкея сзади, и он растянулся на плитах, а арбалетная стрела врезалась в ближайший к его простертой руке камень. Воин перекатился – жизнь при морейском дворе научила мгновенно реагировать на покушения – и увидел человека, который сбил его с ног. Алкей подобрал под себя колено, сжал в кулаке кинжал…

Человек поднял забрало.

– Я свой, – прошипел он и протянул руку, однако Алкей не отличался доверчивостью в бою, а потому отпрянул, и в него ударила стрела.

Незнакомец махнул ему с криком:

– Прячься!

Он повернулся к Алкею спиной, тем самым выказав доверие, и Алкей последовал за ним, смутно узнавая черный плащ незнакомца, которого, казалось, часы тому назад привели в караульное помещение нордиканцы.

Неизвестный в черном плаще нашел наружную лестницу и полез по ней. Она затряслась под тяжелыми сапогами, но Алкей устремился следом и ощутил, как дрогнул балкон второго этажа. Оглянувшись, он увидел, что площадь пустеет по мере того, как стрелы разят все, что движется на свету.

Внезапно крыши буквально залило светом, источник которого, ошеломляя своей яркостью, завис над центром площади. Шлем ограничивал поле зрения, но Алкей все же заметил лучников на нескольких крышах. То, что их видно, он осознал, как только взглянул. Одни пригнулись, других поразили стрелы войска, чьи лучники обосновались на улицах.

Незнакомец подпрыгнул, схватился за свинцовую трубу и подтянулся на подоконник тысячелетнего окна.

– На крышу! – крикнул он Алкею.

На миг сэр Алкей подумал, что это очень ловкий план его похищения, а потом последовал за незнакомцем: сначала на крышу, затем, задыхаясь в тесном шлеме, с карниза – на следующую, черепичную, где плитку не меняли так давно, что она едва проступала сквозь наслоения мха и лишайника. Старая черепица стала крошиться под ногами, но стоять на растениях было удобно, и он устремился за поводырем через гребень…

И очутился перед тройкой мужчин, пребывавших в отчаянии. Все трое были в черной одежде и масках. Тому, что стоял дальше, хватило одного взгляда на двоих, которые полезли через карниз. Он просто спрыгнул на булыжную мостовую – авось, не расшибется насмерть.

Оставшиеся атаковали незнакомца. Тяжелый черный плащ впитал удар. Неизвестный обнажил меч и отбил нападение второго. Алкей был в полном доспехе и куда менее ловок в движениях – он обрушился на ближайшего противника и пропустил два рубящих удара, которые не отследил в темноте. Второй предпочел вступить в борьбу, и Алкей сломал ему руку, а потом лишил чувств ударом бронированного колена.

Незнакомец разоружил своего противника. Теперь он связывал ему руки ремнем.

Алкей поднял забрало и перевел дух.

– Кто вы такой? – спросил он.

Незнакомец сверкнул улыбкой в ослепительно белом герметическом свечении, которое продолжало разливаться на площади перед таверной.

– Ваш новый капеллан, – ответил он.

Войдя в таверну, герцог нашел Калли и Бента лежащими в пивном зале, а пленник их был зажат между ними. Герцог вытащил их за дверь; о его шлем звякнула стрела, и он нырнул обратно в помещение.

«Твоим людям надобно посветить поярче», – сказал Гармодий.

Герцог сотворил это волшебство сам и удивился яркости своего света. Тогда он добавил вспомогательные заклинания, распространив их на здания вокруг маленькой площади – высокие оштукатуренные дома с многочисленными карнизами, которые идеально скрывали головорезов и лучников.

Рев пламени встревожил его, а пожарные ничего не собирались предпринимать: пару из них уже поразили стрелы, а остальные спешили в укрытие, и цепь людей, передававших ведра, безнадежно распалась.

Но где-то под его ногами находилась цистерна с тысячами галлонов воды. Герцог вызвал смещение…

Он очутился в своем месте силы и очень слабым заклинанием определил, где находится вода, одновременно повлияв на ее местонахождение. Гармодий, сидевший на мраморном постаменте, кивнул.

«Молодчина, малец. Это намного проще, чем творить воду. Нет, не на крышу, а под нее. Тебя ничто не сдерживает. Прямо на огонь…»

Герцог сотворил заклинание. Одновременно Гармодий проговорил: «Разве мы не находимся прямо под…»

Стена воды мгновенно погасила пламя.

Встретившись через пару минут со своим новым капелланом, свежеиспеченный герцог Фракейский оказался не таким пригожим и статным, как хотелось бы: промокнув насквозь, он уже дрожал под доспехом на холодном осеннем воздухе, невзирая на тяжелый плащ, который набросил на него сэр Майкл. Второй плащ достался Бенту, которого сбило водой, и ему еще было трудно вздохнуть.

Герцог в очередной раз чихнул.

– Так что там с типом, которого взял Калли?.. – осведомился он.

Плохиш Том доложил:

– Он знает несколько имен и два места. Заплатил поденщику с верфи и ежедневно получает из дворца пакет.

– Значит, время все же не зря потрачено, – заметил герцог и снова чихнул.

– Можно было сказать мне, – вмешался сэр Милус.

– Наверное, – согласился герцог.

Вошел сэр Гэвин и рухнул на стул:

– Наемники и бандиты. Те двое, которых изловили Алкей и священник, всего-навсего головорезы подороже. Их наняли убить каждого, кто придет в таверну.

– Предпочитаю честную драку и всегда к ней готов, – сказал Калли. – Они предложили нам деньги за дезертирство, но платить и не собирались, хотели только убить. А нам полагалось не дезертировать, а захватить их. Они думали, мы их обманем, и устроили засаду, но не ожидали, что прибудет весь караул, так что мы их поимели.

– Именно так, вот и все, – согласился герцог. – Поэтому теперь мы используем преимущество: проследим за прачечной и выясним, кто выполнял указания нашего супостата; изловим на верфи шпиона-поденщика…

– И выяснится, что он ничего не знает, – отрезал Плохиш Том.

Герцог пожал плечами и дважды чихнул.

– Попытаться стоит, – сказал он.

– Тебе надо высушить волосы, – заметил сэр Гэвин, подобрал полотенце и швырнул его брату. – Ну и что будем делать дальше?

Сэр Милус оставался раздосадованным.

– Дело выглядит так, будто вы провели сражение, а я в нем не участвовал, – буркнул он. – Почему вы мне не сказали?

– Трое посвященных, – пробормотал герцог. – Прости, Милус, я плохо соображал. – Он развел руками. – Похоже, я пытаюсь делать слишком много дел сразу. – А Гэвину он сказал: – Теперь давай испытаем отравленную пилюлю.

– Это еще что такое? – спросил Гэвин.

– Я скажу нескольким людям, что подозреваю следующее: выдан очень важный секрет. Сообщу им какой, но чуть изменю его в каждом случае – и посмотрю, что будет. Это как вылить краску в сточные трубы и выяснить, откуда она вытечет.

– А что потом? – спросил сэр Гэвин.

– Понятия не имею, – ответил герцог. – Но важно время. Нам нужно связать Андроника войной, пока он сюда не явился. – Он чихнул. – Сначала придется наладить меховые караваны.

– Какие караваны?

На следующий день герцог Фракейский подъехал через площадь к высоким, увенчанным луковицами шпилям университета и был принят с большой помпой. Он спешился у сотни ступеней, которые восходили от мостовой до подножия древнего храма Посейдона, ныне – церкви Святого Евангелиста Марка, – и поднялся в сопровождении сэра Алкея и нового капеллана, отца Арно. Чуть не на каждом шагу он чихал и двигался не особенно быстро.

Взглянув в глаза древнему изваянию Цербера, стража подземного мира, он остановился. Статуя была огромна; все три собачьи головы – с разинутыми пастями и оскаленными клыками.

– Почему она кажется полой? – спросил отец Арно.

Мегас Дукас любовно погладил собачью голову.

– Эта статуя сама по себе – герметическая труба. Студенты вольны бросать в нее все что угодно. И бросают. Именно здесь они избавляются от всего, что не получилось. И никто ни о чем не спрашивает, – усмехнулся он.

– Куда она ведет? – спросил альбанец.

Мегас Дукас озорно улыбнулся:

– В кабинет канцлера? К столу патриарха? В ад?

Сэр Алкей взглянул на него.

– Признайтесь же, вы здесь учились!

– Никогда, – возразил Мегас Дукас. – Идемте! Пока мы не дойдем до прихожей, еще и ожидание не начнется.

Наверху их встретили два священника и повели вдоль великолепной колоннады под тяжелый мраморный орнамент древнего архитрава – и дальше, в стоявшее справа здание: еще один древний храм, поменьше, но подобный бриллианту в своем совершенстве, с золотыми инкрустациями в мраморе и чередой статуй, перед которыми герцог восхищенно замедлил шаг.

Священник, шедший первым, снисходительно улыбнулся.

– Языческие герои, – пояснил он. – Эти статуи доставлены из старого мира.

Сэр Алкей в бытность студентом видел их ежедневно. Теперь он с улыбкой смотрел, как его капитан обмирает сперва перед одной, потом перед другой.

– Превосходно, – сказал герцог.

Отец Арно пожал плечами.

– И почему людей так привлекает наша способность воспроизводить Божье творение в безжизненном мраморе?

Герцог повел на него бровью, как бы спрашивая: «Это лучшее, на что вы способны?»

Тот снова передернул плечами.

Их проводили мимо статуй через арочный свод, который сам по себе являлся частью одного из древнейших городских укреплений, а после – в сравнительно скромный зал из камня и бревен. Там на скамьях чинно сидели несколько молодых людей и четыре монахини в мантиях. Священники поклонились им и махнули служителям – те принесли небольшие стаканы с вином, ровно столько, сколько обычно предлагали в монастырях странникам.

Молодые люди настороженно наблюдали за герцогом, как будто он мог оказаться угрозой. Сэр Алкей шепнул:

– Это Болдески. Его отец – подеста всех городских этрусков.

Отец Арно присел на длинную скамью.

– Оскорбится ли патриарх, если я вытяну ноги и вздремну? – осведомился он и завернулся в свой черный плащ.

– Да, поскольку он самый могущественный прелат на Новой Земле, – отчеканил герцог. – По мне, так лучше бы вам быть учтивым, отче.

Болдески отделился от товарищей и подошел.

– Вы новый герцог Фракейский, – произнес он с изящным поклоном.

– Да, это так, – ответил герцог и встал.

Юноша улыбнулся.

– Мой отец ненавидит вас, – сказал он. – Должен и я, но вы здесь слывете красавцем и молодцом. Патриарх заставляет вас ждать?

Сэр Алкей бросил на герцога предупреждающий взгляд, но тот кивнул.

– Думаю, да, хотя пока это еще едва ли ожидание. Оно как таковое начинается после первого часа – во всяком случае, мне так сказали.

Юноша-этруск рассмеялся.

– Я лишь подумал, что кто-нибудь должен сообщить вам: нашего товарища испытывают, а это дело долгое, но святой отец ничуть не хочет вас томить.

Видя, что герцог не съел их товарища, четверка монахинь и два других юноши начали с крайней осторожностью перемещаться к беседующим.

Герцог проявил любопытство:

– За что же испытывают вашего товарища? За ересь?

Монахиня хихикнула.

– Насколько я знаю, он не еретик, – сказала она и смешалась. – То есть вообще-то – он самый. Сейчас, когда я поразмыслила, он варвар вроде вас…

Герцог укрылся рукавом и чихнул.

– Не волнуйтесь, сестра. Там, откуда я прибыл, слово «варвар» – в числе лучших похвал.

Другие начали переминаться с ноги на ногу.

– К тому же, – продолжил герцог, – таких варваров, как я, и днем с огнем не сыщешь.

Болдески снова засмеялся.

– А правда, что вы заключаете мирное соглашение с купеческой лигой? Герцог принуждено улыбнулся.

– Вы всегда такой смелый?

– Мой отец – подеста, – повторил Болдески.

– В таком случае я ничем не рискну, если отвечу, что мы освободили всех наших этрусских пленных. Остальное касается вашего отца и купеческой лиги.

Отец Арно закатил глаза.

Отворились двойные двери.

Морган Мортирмир сиял, как горячий костер в холодный день. Позади него стоял патриарх, облаченный в рясу, которая некогда была черной, но за годы выцвела до серо-синей. Патриарх прятал руки в рукава и тоже улыбался.

Мортирмир вышел в прихожую. Друзья обменялись с ним рукопожатиями, а что до двух монахинь, то они – быстрыми объятиями. Юноша продолжал лучиться счастьем.

– Я сдал, – повторил он шесть или семь раз.

Болдески сжал его руку.

– Ты полный кретин, – сказал он. – Еще бы ты не сдал!

Герцог вторгся в компанию однокашников – он был не больше чем на пять лет старше самого взрослого – и тоже пожал юноше руку.

– Полагаю, мы земляки, – заметил он. – Ты альбанец?

– О да, сэр, – ответил Мортирмир. – Я знаю, кто вы, – видел вас во дворце!

Он одарил герцога сияющей улыбкой.

«Вот она, сила. Гермес Трисмегист – у этого мальчишки есть сила!» «Угомонись, пожалуйста. Сколько мне нужно выпить, чтобы избавиться от тебя?»

– Ты учишься здесь, насколько я понимаю? – осведомился герцог.

– Да, милорд герцог.

– Учись хорошенько. Думал когда-нибудь о карьере профессионального военного?

– Да, милорд! – ответил тот.

– Вижу, ты носишь меч, – продолжил герцог.

– Я говорил ему, что для мага это глупость, – сказал Болдески.

Герцог улыбнулся.

– Я никогда не считал это глупостью, – возразил он и мощным чихом свел на нет свой покровительственный вид.

От Мортирмира он перешел к патриарху, который дозволил ему поцеловать кольцо.

– Это весьма многообещающий юноша, – изрек патриарх. – Он очень поздно открыл в себе силу и теперь, по-моему, чрезвычайно силен. Возможно, не самый сильный в группе, но светлая голова. Испытывать – одно удовольствие.

Он поклонился и повел их по другому коридору – на сей раз это была крытая галерея с выходом в красивый внутренний двор, где росли четыре айвы, окруженные тяжелыми деревянными щитами. Одна стояла в цвету, одна только готовилась расцвести, третья уже плодоносила, а четвертая оставалась зеленой.

Патриарх проводил их по галерее в небольшой кабинет с одиноким массивным столом, заваленными книгами и свитками.

– Устраивайтесь, где удастся, – предложил он слегка рассеянно. – Чем могу быть полезен, милорд герцог?

– Святой отец, я пришел… – Герцог уставился на свиток. – Это что, оригинал Гераклита?! Но в «Суде» сказано, что он принес свой труд в жертву Артемиде!

– В «Суде» сказано много чепухи, – улыбнулся патриарх. – Вы читаете на архаике?

– Очень медленно, святой отец. – Палец герцога следовал за взглядом.

Сэр Алкей попытался привлечь внимание своего капитана.

Отец Арно стоял, как аршин проглотив.

Патриарх взглянул на отца Арно.

– Я полагаю, вы рыцарь ордена Святого Фомы?

– Да, святой отец, – ответил капеллан. – Священник.

– Священник? Должно быть, это очень трудно, отче. Учение Иисуса плохо согласуется с насилием. – Патриарх подался вперед. – Или вы иначе считаете?

Отец Арно отвесил поклон.

– Мне пришлось нелегко, – признал он.

– В противном случае вы были бы обычным головорезом, – заметил патриарх.

Однако он остался удовлетворен и протянул священнику для поцелуя кольцо.

– Сэр Алкей, – обратился он. – Как поживает ваша матушка? Строит козни?

Сэр Алкей проглотил оскорбление и ответил:

– Правду сказать, святой отец, она слишком занята даже для ничтожнейших козней. Она думает только о том, как спасти империю.

Патриарх повел бровью, но дружески хохотнул и заговорил с герцогом:

– Прошу прощения, милорд, но Алкей был моим учеником. Чародей из него средний, но он толковый малый и очень способный поэт, когда расходует свои силы на дела добрые. Он сочинил много непристойных виршей о своих педагогах.

Алкей скривился.

Глаза патриарха, полуприкрытые тяжелыми веками, вновь обратились к герцогу.

– Не сомневаюсь, что вы можете читать быстрее, – сказал он.

Герцог поднял взгляд:

– Университет предпочитает сохранять нейтралитет.

Алкей побледнел.

Герцог продолжил:

– Нейтралитет университета близок к измене, святой отец. Император взят в плен, а предатель, который это сделал, уже предложил продать часть империи, чтобы добиться желаемого. Изменником оказался собственный магистр императора, а назначил его наверняка университет. Это человек исключительного могущества. Почему университет так осторожничает и ни на чью сторону не встает?

Лицо патриарха осталось бесстрастным.

– Я сожалею, если вам кажется, что мы держались в тени, – сдержанно ответил он. – Университет готов служить дворцу и сейчас, и когда угодно в будущем.

– Разве вы не могли предотвратить пленение императора? – спросил герцог и сел. – По крайней мере, его должны были предсказать ваши астрологи.

Патриарх свел пальцы домиком.

– Да, и мы уведомили дворец. – Он пошевелил кистями. – Увы, через мастера Аэскепилеса, который и правда предатель, он изменил и дворцу, и своей школе. – Патриарх подался вперед. – Вы и сам маг, но в вас есть нечто странное, как будто у вас две души.

Герцог откинулся на спинку.

«Скройся. Молчи…»

– У меня был наставник, и сам он учился магическому искусству здесь. Я по возможности упражняюсь. Будь у меня хоть немного времени, я попросил бы разрешения посетить кое-какие занятия.

– Захват чужой души есть некромантия, ересь и незаконный акт герметизма, – заявил патриарх. – Не эту ли чужую душу я чую?

– Нет, – непринужденно солгал герцог.

Патриарх прищурился.

– Святой отец, будь я демоном, то навряд ли проник бы в ваши апартаменты… – сказал герцог.

Патриарх плавно отпрянул и рассмеялся.

– У меня бывают причуды, но дело, наверное, просто в возрасте. Иногда я чувствую присутствие в эфире двойников. – Его взгляд стал резче. – А иногда чую ересь там, где ее нет и в помине. У вас репутация пешки в игре сатаны, хоть вы и спасли Лиссен Карак от Диких.

– В самом деле? – откликнулся герцог. – По-моему, я и этот город спас от измены. А мои люди подверглись герметической атаке прямо здесь, у вас под носом, святой отец.

Патриарх откинулся на спинку.

– Полно, я вам никак не враг.

– Я вас врагом и не считал, – сказал герцог. – Мы можем побеседовать приватно?

Отец Арно проводил процессию из частного патриаршего кабинета.

После этого оба повели себя, как добрые друзья. Патриарх взял герцога за руку, они обнялись, и герцог поцеловал патриаршее кольцо.

– Спаси императора, – сказал патриарх.

– Я делаю все, что в моих силах, – ответил герцог.

Отец Арно вернулся со словами:

– Святой отец, у меня послание от приора Уишарта.

Патриарх кивнул.

– Я ни разу с ним не встречался, но у него блестящая репутация. Но в прошлом ваш орден отмежевался от нас и даже склонился на сторону Рума.

Отец Арно не ответил и лишь протянул свиток.

Патриарх рассмеялся.

– Старики знай ворчат, – повинился он, взял свиток, быстро прочел и посмотрел поверх него на герцога. – Король Альбы назначает в Лорику епископа-схоласта?

На сей раз герцог был застигнут врасплох. Сверкнув глазами на отца Арно, он поклонился прелату.

– Прошу извинить. Я знать об этом не знал.

Патриарх постучал свитком по зубам.

– Не пройдет и недели, как мы увидимся снова. Дай мне это обдумать. – Воздев руку, он совершил полноценное благословение. – Ступай с Богом.

«Мы чуть не влипли».

«Гармодий, ты становишься опасной обузой».

«Я стараюсь это исправить! Наконец-то я в городе, где могу покупать нужные мне вещи. Нужные тебе. Мне просто требуется время».

«Старик, ты преподал мне хороший урок – по крайней мере однажды спас войско, и без тебя я проиграл бы осаду Лиссен Карак. Но с каждым днем у меня все больше раскалывается голова, и я начинаю совершать ошибки, которые погубят дорогих мне людей».

«Мне нужно еще время. Несколько недель. Неужели я должен умолять?»

«Нет», – ответил Красный Рыцарь.

Гармодий приложил дополнительное усилие, чтобы уйти на глубину.

После визита к патриарху герцог повел друзей отовариваться. У крыльца университета их встретили сэр Майкл с густо краснеющей Кайтлин, сэр Гэвин, сэр Томас и госпожа Элисон. Из амуниции они надели только нагрудные пластины, да украшения и мечи. Компанию сопровождало сорок пажей в алых ливреях войска, и отряд выглядел внушительно, хотя пришлось взять чуть ли не всех имевшихся лошадей.

– Вы должны казаться грозными и богатыми, – внушал герцог спутникам.

Они двигались вдоль бесконечной череды торговых рядов: тут были столы, будки и лавки с полированными стенами и настоящим оконным стеклом, и маленькие палатки из ковров ручной работы, прибывших с далекого востока, и заурядные сараюшки из простых досок. Были квартал ювелиров, квартал перчаточников, квартал кузнецов, ковавших мечи, и квартал мастеров, которые делали доспехи; кварталы изготовителей шелка, портных, вуалыциков, парфюмеров.

Главной целью отряда было приобрести все, что нужно для свадьбы, но у герцога имелся свой план, и на площади ювелиров он завел спутников в самую роскошную лавку, которая располагалась в центре длинного квартала, – там его приняли как принца. Он повернулся к сэру Майклу и взял его за руку.

– Ты богат, – сказал он. – Купи этой юной красавице пару побрякушек.

– На какие шиши? – огрызнулся Майкл.

– Твое дело – выбрать, – ответил герцог, и за ними с хозяином закрылась дверь.

Изюминка примеряла гребень с украшением из красной и зеленой эмали. Гребень был в форме двух рыцарей, схватившихся в смертельном поединке – кинжал к кинжалу, в очаровательно выписанном облачении. Сняв шляпу, она вставила его в волосы, улыбнулась зеркалу и тут же прикрыла рот, чтобы скрыть нехватку зубов.

– Сколько? – спросила она.

Посыльного отправили за сладким чаем.

Сэр Майкл нашел для возлюбленной дикую розу в золоте и гранатах. Та понравилась ей, а он любил ее. Майкл положил розу на серебряный поднос с подушечкой.

Сэр Гэвин переходил от полки к полке. В конце концов он выбрал пару игл для шитья и набор пуговиц – прелестных крохотных пуговок для дамского платья с малюсенькими звонкими колокольчиками внутри.

Остальные рыцари старались ничего не сломать.

Герцог вышел с напряженной улыбкой. Они с ювелиром обнялись. Он изучил подарки, выбранные сэром Майклом, и улыбнулся шире.

– Запишите на мой счет, – бросил он тихо.

Изюминка извлекла сумочку и расплатилась твердым серебром и более мягким золотом.

Сэр Майкл заметил, как они с капитаном обменялись долгим взглядом, когда она закрыла и спрятала эту сумочку.

В квартале перчаточников вся дисциплина рухнула, и рыцари принялись сорить деньгами направо и налево, как наемники, коими они и являлись. Перчатки считались у солдат ценнейшим достоянием наряду с сапогами; предметом, от которого зависело удобство. Хорошие перчатки служили добрую службу, если надеть их под латные рукавицы; не менее нужными они были и для лучников.

Мастер Болдески, мастер Мортирмир и монахини тоже покупали перчатки; по мере продвижения и общения они влились в войско и в таверне, за вином, примкнули к рыцарям, оруженосцам и пажам.

Перед раздачей, переходя от кубка к кубку, герцог окунал в каждый кувшин острие своего рондельного кинжала, а дальше пажи наливали уже сами. Майклу было понятно, что капитан не собирается рисковать.

Юный Болдески обратился к Мортирмиру:

– Да он магистр! Ты глянь, как ворожит. Чистая работа!

Мастер Мортирмир с жадным любопытством следил за нехитрыми действиями герцога.

Покончив с вином, они навестили оружейников. Капитан битый час ходил из лавки в лавку; Кайтлин устала, и будущий муж развлек ее пением серенад в открытом кабачке. Это привлекло пару морейских уличных музыкантов: они послушали и принялись так здорово подыгрывать, что все рыцари, кто не был алчен до новой экипировки, зааплодировали, а пажи ощутили потрясение. Потом уличные исполнители запели. Рыцари распределили пожертвования, и к тому моменту, когда с капитана старательно сняли мерку для нового панциря из закаленной стали на спину и грудь, образовался маленький театр, в котором труппа мимов в античных одеждах начала разыгрывать старинную пьесу.

Кайтлин, несмотря на беременность и усталость, пребывала в восторге.

Герцог остановился возле певцов и нанял их для брачного пира. Актеров – тоже. Он отсыпал им приличную сумму, что было кстати, ибо в дальнейшем их всех навестил Плохиш Том, и это могло стать серьезным поводом усомниться в везении.

На улице ножовщиков все рыцари, ратники и пажи наточили мечи. Юный этруск восхищенно смотрел, как двадцать наемных мечников пробуют сталь: куда ни падал взгляд, сбалансированный клинок с тихим свистом рассекал воздух после крученых выпадов кистью, ударов сверху, обманок. За час кузнецы-мечники заработали больше твердой монеты, чем удавалось за две недели.

Герцог прочесывал улицу, как хищник в поисках жертвы. Он размахивал мечом, любовался блестящей выделки тартарской саблей в зеленых кожаных ножнах, поглаживал рондельный кинжал – пока не остановился на лавке, которая выглядела не лучше и не хуже других.

Он вошел. На стенах висела дюжина клинков; на заднем плане виднелись мастерские, встроенные в каменистый косогор; пахло кострами и металлом, запах которого исходил от точильных кругов. Мастер-ножовщик появился лично, вытирая руки. Он был невысок, жилист и больше смахивал на школьного учителя, чем на кузнеца.

За плечом герцога встал сэр Майкл. Он вступил в сговор с Томом, Изюминкой и Гэвином, которые вознамерились не спускать с капитана глаз, поскольку тот вел себя все более странно: слишком часто напивался и приходил в гнев.

Но только не в кузнице. Здесь он приободрился.

– Вы делаете лучшие клинки, – заявил герцог.

Оружейник поджал губы.

– Да, – согласился он, вроде как недовольный. – То есть делает мастер Плэкус, а уж я превращаю их в оружие. – Он снова нахмурился. – Что вам угодно?

Беседа завязалась надолго. Подмастерья помчались за деревянными формами, за мечами; в какой-то момент у морейского аристократа, который жил через две улицы, был позаимствован кинжал.

В итоге герцог определился с длиной и формой клинка, рукоятью, навершием, гардой, весом. И подобающим базелардом.

– Драгоценные камни? – осведомился оружейник.

Майклу редко случалось слышать столько презрения, вложенного в слова.

– Нет, – отказался герцог. – Это отвратительно. Но – красная эмаль. Красные ножны. Все красное, – улыбнулся он. – И с золотом.

Оружейник утомленно кивнул.

– Само собой – с золотом.

Герцог подался вперед. Майкл заметил перемену – тонкое изменение языка тела, тона голоса. Он не знал, в чем дело, но уже наблюдал это раз или два.

– Могу я задать личный вопрос? – осведомился герцог.

Кузнец поднял бровь, словно обычаи дворян и убийц, которые покупали его изделия, были настолько ему чужды, что он и не знал, чего ожидать.

– Спросите, милорд, – проговорил он ровно.

– Не состоял ли у вас в подмастерьях императорский магистр?

Оружейник вздохнул.

– Точно так. – Его акцент морейских островитян понимать было трудно. – Он провел здесь двадцать лет. Больше, чем подмастерьем, – нахмурился оружейник.

– А от него… ничего не сохранилось? – спросил герцог.

Сэру Майклу показалось, что наступил тот самый момент, когда противник немного торопится выложить очередную карту. Герцогу что-то не давало покоя.

– Уходя… – оружейник пожал плечами, – он оставил все, с чем работал. Когда вошел в силу… – Мастер отвернулся. – Ему уж исполнилось тридцать. Очень поздно.

Подали вино и засахаренные орехи.

Появилась высокая женщина со свертком.

– Два рабочих халата и шапочка. – Она печально улыбнулась. – Я сделала ему шапочку, потому что он был поистине велик. Чтобы искры не попадали на волосы.

Герцог бережно, почти благоговейно взял шапочку.

– Такой знаменитый человек, – проговорил он.

Гармодий ослабил контроль над хозяином и впечатал эфирный кулак в эфирную ладонь.

Капитан был потрясен – напуган предательством.

«Как ты смеешь!»

Гармодий повел эфирной бровью.

«Ты хочешь избавиться от меня. Я хочу выбраться из тебя. У меня есть план. Иногда мне бывает нужно твое тело для его выполнения».

Капитан почувствовал, что его сейчас вырвет. Но тело… снова принадлежало ему.

Он как будто всплыл на поверхность сознания и обнаружил себя сидящим в кресле. В момент беспамятства его тело, похоже, выронило кубок с вином. Сэр Майкл глядел на него так, словно у него выросла вторая голова, а Гэвин держал за плечо.

– Брат? – позвал он. – Ты был сам не свой.

– Ты и половины не знаешь, – буркнул Мегас Дукас.

Он опустил глаза и увидел толстый, грубый черный волос, обвитый вокруг указательного пальца правой руки.

«Не потеряй!» – сказал Гармодий.

Причудливое поведение герцога на этом не закончилось.

Он сделал несколько странных остановок. На улице аптекарей и алхимиков он провел столько времени, что остальные двинулись дальше и принялись выбирать материал для платья Кайтлин – занялись делом, насчет которого, как выяснилось, особое мнение было у каждого рыцаря. Но когда Кайтлин с сестрами нашли-таки лавку, которая им приглянулась, они исчезли в ней со швеей Мэг и прачкой Лизой и не выходили так долго, что герцог давно успел вернуться от алхимиков. Он приобрел красную шерсть для войска и парчу для остальных, бархат для кошеля и еще несколько вещиц.

Далеко за полдень к нему присмотрелся отец Арно.

– Вам нехорошо? – спросил он.

– Отче, могу ли я обновить ваш гардероб? – Герцог без особого труда выдержал взгляд священника. – Мне бывало и лучше, но я надеюсь избавиться от недуга.

Арно стоял, прислонившись к древней колонне, которая поддерживала ларек, где торговали исключительно шелковой кисеей. Он кивнул и с улыбкой ответил:

– Если вы осыпаете меня милостями, то прирастаете честью, а если желаете, чтобы я выглядел лучше и тем украсил ваше правление, – что ж, полагаю, вы все равно остаетесь в выигрыше. Так или иначе, я буду весьма признателен за новый плащ.

Нагнувшись, герцог приподнял полу капелланова плаща.

– Ткань хороша, но черная краска чем-то залита…

Действительно: вся нижняя половина плаща была не угольно-черной, как полагалось в ордене, а охристо-бурой.

– Дерьмом великана, – сдержанно ответил священник.

Брови герцога взметнулись.

– У меня для вас письма, – сказал священник. – Полагаю, вы неспроста сорите деньгами?

Герцог принужденно улыбнулся:

– Да.

– Я знаю, что вы не привыкли к обществу капелланов, но мне эта миссия назначена в наказание, и я намерен ее исполнять. – Арно подался к герцогу. – Что у вас за недуг?

Тот еще выше поднял брови, а потом сдвинул их, словно к кому-то прислушиваясь.

– Мне пригодится человек, с которым можно поделиться мыслями, – ответил он. – Если только вы не будете слишком болтливы. – Кайтлин и Майкл соприкоснулись головами, как голубки. – Вы их обвенчаете?

– Святой Михаил, да будет грехом не сделать этого! Разумеется, обвенчаю, – улыбнулся священник.

– Мы тратим деньги, чтобы предстать богатыми наемниками, приятными во всех отношениях. Нам нужно покорить этот народ, а я в последнее время проигрывал.

Герцог улыбнулся Изюминке, которая махала отрезом прекрасного алого бархата.

– Вы ждете нападения? – спросил священник.

Он постепенно терял нить беседы, ибо его новый работодатель ухитрялся говорить о множестве вещей сразу.

– О том, куда мы отправимся после патриарха, знало всего шесть человек, – сказал герцог. – Если кто-нибудь из них переметнулся, то я выясню это за час.

– Вы единственный известный мне солдат, который не богохульствует, – заметил отец Арно.

– Разве это грех? У нас с Богом свой уговор. – Улыбка герцога была холодна, как лед. – Моему войску нужен капеллан. Я в исповеднике не нуждаюсь.

– Но вам по душе получить вызов.

– Это так.

– Мне тоже, – сказал священник.

Они вернулись во дворец, не подвергнувшись нападению и потратив головокружительную сумму на драгоценности, еще одну – на перчатки и куда больше – на ткань. Новенькими кинжалами обзавелись даже пажи. Герцог настоял на том, чтобы вернуться в квартал оружейников – пусть все полюбуются на модель его нового панциря, выполненную в новом этрусском стиле.

Священник ехал подле госпожи Элисон. Она, едва он к ним присоединился, вымолила благословение, назвавшись одним из немногих в отряде по-настоящему набожных рыцарей, и это доказывали не слова, а дела.

– Давно я не видела его таким счастливым, – сказала она священнику. – Даже страшновато.

Отец Арно кивнул.

– Я встретился с ним на следующий день после снятия осады, в конюшнях. Он был не настолько мрачен. – Священник окинул взглядом женщину в доспехах. – Последние полчаса вы держитесь за меч. Я не знаю чего-то важного?

Госпожа Элисон рассмеялась своим заливистым смехом.

– Видите у меня под правой ногой кожаный мешок? Он набит золотыми монетами. Примерно шестьдесят тысяч флоринов.

Отец Арно растерянно присвистнул.

– Господи Иисусе со всеми святыми! Так вот чем он занимался у ювелиров!

Изюминка усмехнулась, когда стражник спросил, кто идет, а герцог ответил.

– Вы быстро соображаете, отче. В самую точку.

Живые и невредимые, со всеми своими товарищами и покупками, они въехали во дворец. Компания студентов университета по пути разбухла, вобрав всех знакомых, и многие вернулись на внешний двор дворца. По древней традиции, студенты туда допускались. Герцог откупорил бочонок вина и обслужил их лично, тем самым скандализовав слуг, а позже, вечером, танцевал перед конюшнями. Нордиканцы, схоларии и ратники войска смешались с женщинами из лагеря, женами, потаскухами и сотней студентов.

А из старой библиотеки за внешним двором наблюдала, прислонясь к подоконнику, принцесса Ирина. В конце концов фрейлины нашли ее.

– Миледи, – поклонилась леди Мария.

– Почему мне нельзя надеть простое платье, спуститься и потанцевать? – спросила та.

Леди Мария вздохнула.

– Потому что вы не успеете пересечь двор, как убийца вонзит вам в спину кинжал.

– Вон он, чисто маяк! Посмотри на него!

Принцесса Ирина показала на фигуру в красных дублете и штанах. Человек перелетел через костер и перекувырнулся в воздухе.

Вздох повторился.

– Да, он весь колоритен.

Леди Мария не в первый раз прокляла выбор, который ее сын сделал насчет вождей. Мужчина был слишком умен и чересчур харизматичен. Раньше наемники сами становились императорами. И один из легчайших путей пролегал между ног принцессы.

– Нет, я пойду! – сказала Ирина.

Как обычно, леди Мария прикинула свои шансы. Первый же любовник ее моментально вытеснит, она сама играла в такую игру. Престарелые матроны редко оказывались в фаворитках, и ее случай был казусом. Она обречена лишиться должности, но крайне важно – кому уступить. К тому же угроза покушения не была надуманной. Всего за неделю погибли две фрейлины принцессы.

– Если я, ваше высочество, пообещаю устроить вам случай потанцевать неофициально, то можно ли ожидать, что сегодня вы сдержитесь и отправитесь спать?

Леди Мария попыталась вспомнить, каково быть такой молодой. Кожа у принцессы как слоновая кость; грудь – высока, как крона дуба; у глаз – ни морщинки. Она всем существом рвалась на внешний двор к кострам и танцам. И к мужчине.

Но Ирина, на свой манер, была воином. Ей уже случалось принимать решения и жить с последствиями. Вдобавок ее и воспитывали в традициях древних. Она расправила плечи и взглянула фаворитке в лицо.

– Что ж, замечательно, Мария, – произнесла она тихо, чуть ли не шепотом.

За полчаса до полуночи у ворот по приказу Мегас Дукаса ударили в тревожный колокол. В мгновение ока весь гарнизон построился на площади – трезвые ли, пьяные, при оружии или распоясанные для танцев. Многие нордиканцы были по пояс обнажены, и мускулы их блестели во тьме, тогда как схоларии выглядели как придворные, коими многие и являлись. Войско щеголяло одеждами всех цветов радуги: большинство облачилось в будничное платье, а несколько оказались почти голыми. Они до сего момента боролись.

Два лучника выкатили на середину внешнего двора бочку. Студенты университета столпились у конюшен, не понимая, что делать. Они успокоились, когда мимо прошел и подмигнул им Мегас Дукас собственной персоной, одетый в облегченный алый наряд.

Затем он вспрыгнул на бочку.

– Я думаю, теперь мы все перезнакомились! – прогремел он на хорошей архаике.

Большинство солдат ответило смехом.

– Завтра мы начинаем совместные учения – все четыре полка. Мы пройдем маршем через сельскую местность, поучимся верховой езде по пересеченной местности, отработаем боевые приемы у деревянного шеста и постреляем из луков; мы станем метать копья и рубить разные штуковины топорами. Будут рыцарские поединки и учения конных лучников. И я собираюсь перетасовать охрану, чтобы в ней были и нордиканцы, служившие в войске, и схоларии, которые ездили с вардариотами. Мы станем разъезжать ежедневно, у людей на глазах. Питаться в придорожных тавернах. Будем держаться бесстрашно, а если враги попытаются встрять, то мы их убьем.

Раздались нервные смешки. Не то чтобы много.

– Так! – гаркнул Плохиш Том.

– Мы слишком долго тянули, пора приниматься за дело. – Мегас Дукас улыбнулся добродушно, но в свете факелов уподобился сатане.

Никто не рассмеялся, никто не возликовал.

– А в следующую субботу, в праздник Святого Мартина, у нас наступит день отдыха. И мы в этом самом дворе организуем выплату жалованья…

Теперь ликование появилось и стало усиливаться, как рокот прибоя.

– …а также постараемся, чтобы каждому погасили годовую задолженность…

– Вот это, мать вашу, дело!

– Да, да!..

Люди принялись потрясать кулаками. Дубовая Скамья поцеловала Калли. Подобное повторялось всюду, и не только среди войска. Схоларии были потрясены такими посулами и пришли в восторг. Нордиканцы широко улыбались.

– А вечером мы прослушаем мессу из уст самого патриарха – не больше и не меньше! После мессы состоится бракосочетание сэра Майкла и дамы его сердца Кайтлин – прямо здесь, в казарменной часовне. В атанатских казармах. И мы устроим скромный пир.

Мегас Дукас благостно улыбнулся, а воины торжествующе взревели.

– Теперь же начинается строгая дисциплина. Построение на рассвете, с полной выкладкой. Кому непонятно, что такое полная выкладка, пусть спросит у примипила. Это сэр Томас. По команде «разойтись» ступайте спать. Вопросы?

Над строем в тысячу человек повисла тишина. Ни шутки, ни смешка.

Притихли даже студенты.

Мегас Дукас им поклонился.

– Вы тоже приглашены, – сказал он. – Вас проводят домой, если только кто-нибудь не захочет поучиться маршировать.

Он спрыгнул с бочки, и из строя выступил Плохиш Том, одетый в льняную, шафранового цвета сорочку и портки в черно-красную клетку. Казалось, в нем десять футов роста. Плохиш Том осклабился.

– Жду не дождусь утра, – сказал он и огляделся в полуночной тишине. – Р-р-разойтись!

Внешний двор мгновенно опустел, караулки затрещали по швам. Шутки повторялись на трех языках, покуда бывалые воины подначивали друг друга заснуть быстро и крепко.

Наступил рассвет, солнце было лишь розово-золотистым росчерком над шпилями церквей.

Ворота внешнего двора открылись, и на площадь хлынула гвардия. Солдаты шли двумя длинными рядами, куда более подтянутые, чем на построении во внешнем дворе, и заняли три стороны площади, встав молча по стойке смирно при полной экипировке.

Нордиканцы были в достигавших колен хауберках, тонких кольчужных капюшонах и наручах, при оружии. Многие надели пластинчатые или чешуйчатые доспехи, на некоторых были морейские нагрудники из отформованной кожи – расписанные и позолоченные, а двое облачились в новом этрусском стиле, присовокупив традиционные кольчуги. Котты были темно-синие, а плащи – имперского пурпура, зачастую украшенные золотом: пластинами, вышивкой, чешуей; встречались и жемчуга с бриллиантами.

Схоларии были в красном – красных кожаных коттах или тяжелых, сшитых по мерке туниках под нагрудными пластинами и спинными панцирями: чешуя из надраенной до золотого блеска бронзы или бронзы вперемежку со сталью. Многие надели наручи в новом этрусском стиле, а у нескольких имелись и поножи. Воины грациозно восседали на крепких черных конях.

Войско герцога тоже появилось в красном, но единообразие отмечалось только в сюрко. Большинство надело нагрудные и наспинные пластины; шлемы были двадцати разных стилей – от высокого черного, заостренного сзади бацинета Плохиша Тома до рифленого котелка Калли. Ратники, как и большинство оруженосцев, целиком заковались в броню. Пажи экипировались полегче, хотя морейское влияние успело сказаться: кое-кто облачился в чешуйчатый панцирь и вооружился кривым мечом. Лучники были консервативнее, и только у одного на бацинете с поднятым забралом красовался тюрбан.

– Мне нравится твой тюрбан, – похвалил герцог.

Ларкин залился краской.

– Сэр! – выдохнул он, упорно глядя куда-то в центр площади.

– Научи других лучников делать такие же, – распорядился герцог и двинулся дальше.

Через два человека справа от Ларкина Калли проговорил:

– Будет тебе урок, гребаный дятел.

Он умудрился сказать это, не разжимая губ.

Если сами воины блистали облачением, то лошади не шли в сравнение с их великолепными сюрко – даже старыми. По седлам сели только ратники, и ехать им выпало на возмутительно жалких клячах.

Офицеры провели смотр, и вся гвардия застыла добавочным строем многоцветных статуй, решительно ничем не отличаясь от тысячи бронзовых и мраморных фигур, стоявших на главной площади. Мегас Дукас и его примипил выехали в центр на позаимствованных конях и предались ожиданию. К ним присоединились граф Черноволосый и граф Георгий Комнин: оба офицера удостоились титулов этим же утром.

Часы на здании университета пробили шесть.

На пятом ударе деревянного молота в огромный колокол раздался звон копыт по обледеневшему булыжнику.

В тишине, которая воцарилась после шестого удара, на главную площадь въехал граф Зак с тремя сотнями вардариотов. Рысцой – и весьма впечатляюще – они вытянулись в строй от уличного фонаря, а потом сместились немного наискосок и безупречно в геометрическом смысле напротив схолариев, заняв пространство от правого фланга войска наемников до левого фланга нордиканцев.

Граф Зак выехал на середину площади и отсалютовал Мегас Дукасу тяжелым хлыстом.

Мегас Дукас ответил тем же и кивнул.

– Очередность движения: правый эскадрон вардариотов, за ними – схоларии, затем – нордиканцы, следом – войско, дальше – левый эскадрон вардариотов. Когда достигнем ворот – поворачиваем налево, обходим город и возвращаемся к воротам Вардариотов. Учебный марш продолжится весь день; по моему приказу будем строиться в боевой порядок, а для завтрака разобьем стихийный лагерь на Альбанской дороге. Вопросы?

– Не хочешь коня получше? – оскалился граф Зак.

Герцог выдавил улыбку.

– Отчаянно хочу. Себе и каждому в моем войске.

– Те предатели, которые перебили ваших лошадей, – они оказали вам услугу. Разживитесь лучшими!

– И ты поможешь? – спросил герцог.

– Разве я не пообещал? – улыбнулся Зак. – Почему ты ко мне не пришел?

– Болен был, – сказал герцог. – Я это исправлю. – Он поднял жезл. – Готов?

Зак развернул коня, галопом проехал несколько ярдов до своих людей, пролаял команды, и правая половина его полка рысцой потянулась прочь – на юго-восток, к воротам Ареса. По их отбытии осталась брешь в семьдесят шеренг, и схоларии, подчинившись приказу своего нового графа, выдвинулись колонной по четыре. Нордиканцы выступили простым маршем; их ноги взлетали синхронно, без всякого шарканья, по мере того как солдаты дожидались звеньевых и последовательно растягивались по площади.

И, наконец, строй замкнули восемьдесят шеренг вардариотов. На все ушло почти десять минут, и криков было, наверное, больше, чем нужно.

На следующий день дворцовые слуги поснимали по всей площади плиты, под которыми оказались глубокие цилиндрические отверстия. Открыли склады при императорских конюшнях и принесли кедровые шесты толщиной больше фута и прочные, как камень. Их вставили в отверстия, и площадь будто заполонили мертвые деревья. Кроме того, у ворот аккуратно сложили новые, зеленые кедровые стволы, которые гвардия, стирая ноги и калеча доспехи, притащила накануне вечером по возвращении. Тех, кто остался на дежурстве, посылках, в эскорте и работал на верфи, бранили и называли лодырями.

Нордиканцы очистили стволы от веток и обтесали. Построения во внешнем дворе проходили в доспехах, но без оружия, и офицеры из дворцовых слуг достали из имперского арсенала деревянные мечи, деревянные топоры и плетеные щиты. Вся гвардия от закованного в броню Фрэнсиса Эткорта до последней, самой юной и невесомой вардариотской лучницы, затянутой в кожу, заняла места у деревянных шестов. Не было только дозорных и эскортных подразделений. Шестов набралось больше сотни, и у каждого встало по десять солдат во главе с офицером.

Сэр Милус пребывал в своей стихии. В сопровождении хрупкой имперской вестовой, которая была и переводчиком, он устремился к центральному деревянному шесту.

– Это наш сегодняшний враг! – проревел он.

Толмачка пронзительно повторила его слова. Поскольку она едва вышла из отрочества и росточком была пять футов, они несколько потеряли в весе.

– Вот этого я видеть не хочу! – прокричал сэр Милус и пару раз небрежно чиркнул по коре ближайших шестов своим боевым топором с деревянной, упрятанной в кожу рукоятью. – Каждый, кто перерубит шест целиком, получит вечером лишнюю чарку вина. А вот что я видеть хочу! – Плавно шагнув вперед, рыцарь обрушил топор на массивный кедровый ствол. Удар пришелся точно в цель; после второго тяжелый шест слегка накренился. Рыцарь поднял забрало, которое упало на лицо, как только он опустил топор. – Сражайтесь с деревом, как с человеком!

Он отступил, подскочил опять, топор сверкнул, и удар оказался настолько мощным, что отозвался в каждом воине. Рыцарь отпрыгнул, восстановил стойку, рубанул еще – сверху, в самую сердцевину дерева.

– Пусть ни один удар не пропадет впустую! – прогремел он. – Бейте в голову, руки, бедра! Покажите мне, на что вы способны! Начали!

И они начали. Все поочередно подступали к шестам и били. Кто-то действовал неуклюже, а некоторые поражали нехваткой фантазии и всякий раз ударяли одинаково. Были и такие, кто проявил чутье и вступил в поединок, поочередно и всерьез сражаясь за обе стороны. Несколько человек обрушили на шесты целый град ударов в стремлении заработать выпивку.

Офицеры метались меж ними – кого-то хвалили, кому-то велели попробовать заново.

Примипил переходил от шеста к шесту, выдергивая людей из одного строя и направляя в другой, так что к тому времени, когда самые обремененные доспехами воины начали задыхаться от усталости, в каждой шеренге оказались представители всех четырех полков. Деревянные скимитары соперничали в рубке с деревянными топорами. Лучники фехтовали проворно, прикрываясь баклерами, схоларии наносили удары из-за продолговатых конических щитов, а нордиканцы то рубили в манере дровосеков, то прибегали к легчайшим, как их клинки, касаниям. Шесты качались и разлетались в щепки.

В полдень, когда солнце поднялось в зенит и на площади собралось пять тысяч зевак, воины разбрелись по ближайшим тавернам и постоялым дворам.

Сэр Гэвин и граф Зак восседали на конях непосредственно в воротах внешнего двора, возглавляя мощный отряд, который был набран из всех четырех полков. Пока стражи ели и пили, за площадью наблюдало пятьдесят часовых, а с крыш за нею следили сэр Гельфред и его разведчики.

Но ничего не случилось.

Ко времени, когда солнце стало садиться, большинство солдат уже не смогло занести руку выше плеча.

Так прошел день второй.

На третий площадь уставили мишенями для лучников, а зрителей оттеснили, натянув сотни ярдов белой бечевки. Пешие мужчины и женщины из всех четырех полков, вооруженные длинными и короткими луками, выстроились в сто двадцать шеренг перед ста двадцатью мишенями. Примипил же, как и накануне, перетасовал все ряды.

Вперед шагнул Калли.

– Я желаю увидеть четкое попадание со всех дистанций, – объявил он, подошел к вардариоту и поклонился. – Можно воспользоваться вашим луком?

Тот извлек лук из набедренного чехла. Лук был роговой, с тетивой из сухожилия, совсем короткий. Из колчана, что висел на другом бедре, воин достал стрелу.

Калли повернулся к мишеням. Он положил стрелу на тетиву, прицелился и выстрелил. Со смачным чавканьем она впилась в солому на палец от точки смертельного удара.

– Не воображайте. Не зарывайтесь. – На удивление хорошенькая имперская вестовая, стоявшая позади, повторила его слова по-вардариотски и по-морейски. – Помните, что малое расстояние чревато своими неприятностями. – Калли усмехнулся. – В каждой шеренге есть несколько лучников и много солдат, которые в жизни не держали в руках лука. Шеренге с лучшими показателями достанется по золотому флорину на человека. Те, что займут второе и третье места, получат по двойной норме вина. Так что получше натаскивайте своих олухов!

Он убрался с линии прицела.

– Начали!

В четверг метали копья.

В пятницу пехотинцы осваивали пересеченную местность бегом, а всадники – вскачь. Пострадало больше дюжины лошадей, и их пришлось прикончить. Люди повывихивали лодыжки, и очень многие проклинали герцога. Днем вымотанные пехотинцы перекусили на холодном осеннем солнце под покровом оливковых деревьев с плодами столь спелыми, что падали на головы и воины швырялись ими друг в дружку.

Кавалеристы прибыли по другой дороге, прибегнув к помощи проводников и прихватив отряд местных страдиотов – первый, пока ненадежный признак пусть даже вялой поддержки дворца населением. Явилось больше сотни человек; и месяца не прошло с тех пор, как все они сражались под знаменами герцога Андроника. То есть каждый, кто состоял в местном полку.

– Половина окажется предателями, – буркнул сэр Гэвин.

Герцог пожал плечами.

– Мне нужна новая нагрудная пластина, – сказал он, приставил руку козырьком и присмотрелся к местным отрядам, которые тянулись за длинной чередой всадников. – Нам безразлично, предатели они или нет, Гэвин. Что бы они ни думали про себя – вот они, здесь.

Расположившись под оливковыми деревьями, воины из пяти полков разделили яблоки и разбавленное вино, твердую колбасу и миндальные орехи в меду.

При звуке труб все проворно вскочили.

Дальше двинулись колонной и по пути дважды перестроились в боевой порядок. Затем колонны сами преобразились в шеренгу: свернулись, развернулись и, к удовольствию герцога, разошлись от центра к флангам так, что каждая колонна расправилась весенним цветком. И вся его скромная армия неожиданно вытянулась в длинную линию: в середине – пехота, по бокам – кавалерия.

Сэр Гэвин смотрел, как это происходит. Все последние дни он ездил бок о бок с братом в составе того, что стало именоваться свитой. Сэр Милус держал штандарт; трубач был за пажа; сэр Гэвин и сэр Майкл разделили кое-какие обязанности боевого планирования и элитной вестовой службы; сэр Алкей переводил, а все приказы отдавал вроде как сэр Томас, ибо герцог редко открывал рот. Гэвин тревожился за него, поскольку тот постоянно витал в облаках, тупо глядя в пустоту. И пил. День напролет. Тоби, оруженосец, только и знал, что подавать ему фляги.

«Если бы я так пьянствовал, мне бы в седле не усидеть», – подумал Гэвин.

Раньше войско насчитывало в лучшем случае пятьсот человек. Сейчас в нем было их четырнадцать сотен, говоривших на трех языках, и они при каждой возможности усваивали новые навыки.

Герцог проехал спереди – он задержался на пригорке, чтобы взглянуть на перегруппировку, – и остановился подле сэра Томаса.

– Забери правофланговых и сформируй колонну для марш-броска по дороге. По Альбанской дороге.

– Где ты всему этому научился? – поинтересовался Гэвин.

Его брат решительно не походил на пьяного, когда все-таки открывал рот.

– Есть книги, – улыбнулся ему Габриэль. – Дам почитать, если хочешь. В имперской библиотеке хранится – пятнадцать? двадцать? – книг по стратегии и тактике.

– Вот оно, новое рыцарство, – рассмеялся Гэвин. – Мы все станем книгочеями.

Сэр Томас выказал свое удивление только тем, что конь его беспокойно потоптался, а потом небольшая армия начала стягиваться из шеренги в колонну так, что каждый отряд в пятьдесят душ прошел четверть окружности и после отступил по четверо – кавалеристы по трое – справа, в результате чего стена из щитов превратилась в длинную змею с вардариотами в голове и хвосте, и эта змея поползла в холмы на северо-запад. Была середина дня, и герцог вел армию на Альбу. Оставляя город пустым.

Кронмир рассыпал по столу монеты.

– Мне нужен полный отчет о том, как он перестраивает войска: в каком порядке, кто находится в центре – все, что увидишь. Нианна, добудь расписание местной милиции, которая ходит под его знаменами.

Женщина покачала головой.

– Я, может быть, и добуду, но если герцог Андроник использует его для убийств, то я тоже покойница. Я почти разоблачена.

Один из наемных головорезов гоготнул в ответ на ее нечаянный каламбур.

Кронмир прожег его взглядом. Нианна была его лучшим агентом, а в других ипостасях – женщины, блудницы – не представляла для Джуласа Кронмира ни малейшего интереса за исключением степени, в которой эти ипостаси делали ее полезным источником информации.

– Что, если я поклянусь, что эти сведения никогда не используют для зачистки? – спросил он.

– Тогда пожалуй, – ответила она. – Я знаю, к кому обратиться. Сколько?

Он поцокал языком.

– Триста флоринов.

Она повела плечами.

Кронмир ненавидел такие беседы сразу с несколькими агентами – не выносил того, что пропадает всякое ранжирование; негодовал на то, что они даже видят друг друга, не говоря уж о риске коллективного торга. Но чужеземец продвигался так быстро и совершал столько ошибок, что приходилось ковать железо, пока горячо.

– Вы, джентльмены, – по коням. Поберегитесь: говорят, что вардариоты хватают всех всадников подряд. Но возвращайтесь хоть с чем-нибудь.

Кронмир махнул в сторону двери.

Бывший солдат произнес с альбанским акцентом:

– Ежели даме светят триста флоринов, то, может быть, нам с друзьями причитается чуток больше? – Он сверкнул щербатой улыбкой. – У меня тоже есть сведения на продажу.

Кронмир прищурился.

– Ну?

Тот встряхнул головой.

– Ну… – сказал он, вдруг растеряв всю уверенность. Что-то в повадке Кронмира его напугало. – Ну… сэр Бесканон говорит, что новый герцог хочет восстановить латиникон. Вернуть всех наемников. Сколько это стоит?

Кронмир поджал губы.

– Десять дукатов, – ответил он и отсчитал деньги.

– К хренам собачьим! Она получила триста флоринов! – Альбанец швырнул монеты Кронмиру в лицо.

Ни одна не попала в цель.

Кронмир был щепетилен и не терпел расточительства, но, будучи также мастером своего дела, предпочитал исправлять ошибку, когда допускал ее в спешке. Он поднырнул под монеты, плавно обогнул стол и убил обоих наемников. Первый удар был нанесен кинжалом, который он выхватил из ножен, и пришелся альбанцу в горло, а второй – ногой другому в висок. Два удара – два трупа.

– Моя оплошность, – пояснил он Нианне. – Таких набирают по десятку за флорин, и я найду новых. Мне захотелось сберечь время одним совещанием за раз, а вместо этого я поставил под угрозу весь план. – Покачав головой, он вытер клинок о рубаху альбанца в тот же миг, когда мертвые пятки пробарабанили по полу.

Нианна побледнела и взялась за сердце.

– Храни меня Пресвятая Дева, – сказала она.

Однако осеклась и плюнула на тело альбанца.

Не прошло и часа, как Кронмир нанял четверых за меньшую сумму – через связного, конечно, – и отослал их на задание. Он пожалел, что так поспешно избавился от альбанца, ибо тот был сноровист и мог со временем стать грамотным разведчиком. Кронмир мысленно составлял третье письмо с просьбой выделить сколько-то истриканцев. Оно адресовалось его хозяину, который, казалось, и не читал его донесений.

Тем не менее Нианна обязалась раздобыть список.

Кронмир остался, чтобы составить отчет, включающий немногочисленные победы: отравления, беспорядки, подкуп двух дезертиров из нордиканцев, которые уже начали поставлять сведения о военных планах дворца.

«Если прикажете, я уничтожу выскочку-герцога, – закончил он. – Между тем, он муштрует свои войска…» Кронмир поднял перо. Он не закончил мысль: вернулся агент с донесениями от четырех наемников. День только начался, и Кронмир провел час в размышлениях о том, насколько проще было бы все делать самому. Он не боялся рисковать. А работа с агентами протекала мучительно медленно, и информация подавалась из вторых рук. Как всю свою профессиональную жизнь, он задавался вопросом, не помогут ли ему герметические силы. Вот бы завербовать абсолютно надежного, опытного чародея!

Увы, такие люди предпочитали приходить к власти другими путями.

Он покачал головой. Шпионаж – дело слишком сложное.

Армия свернула на Альбанскую дорогу и со всей скоростью двинулась в холмы. Вардариоты очистили фланги, как лошадь скребницей, – только пыль поднялась, а двое шпионов Кронмира наблюдали за этим зрелищем из высокой оливковой рощи, улегшись животами на край древнего каменного уступа. Коней они спрятали среди деревьев.

– Он уходит, – сказал Альфонсо.

– Хозяину будет важно об этом узнать, – отозвался Антонио.

– То есть герцогу Андронику, – бросил тот.

– Ну а кому же? Кто другой участвует в этой игре?

Оба отползли от края уступа и поспешили к коням.

Обоих сбили с ног; обоим наступили сапогами на горло Эмис Хоб и Дэн Фейвор. Гельфред кивнул им.

– Порядок вам известен, – сказал он. – Доложите сэру Томасу.

Пленные были наемниками. Они не замедлили развязать языки, но, как быстро выяснил Гельфред, сказать могли очень немногое.

Тени вытянулись, а войско герцога прошагало на север без малого шесть лиг.

– Куда же мы, мать-перемать, направляемся? – выдохнул в осенний воздух Уилфул Убийца.

Тоби пожал плечами и взял из седельной сумки очередной сухарь.

Бент склонился через круп своей лошади.

– Недалеко, – сказал он.

Уилфул Убийца метнул в него яростный взгляд.

– Нет ни фургонов, ни жратвы, а завтра у сэра Майкла свадьба. Так что далеко не зайдем. – Бент отхлебнул из фляги и предложил Тоби, но тот мотнул головой.

– Этот гребаный гад с удовольствием воспользуется свадьбой сэра Майкла, чтобы обмануть и нас, и сраного Андроника! Будет бой, попомните мои слова, – заявил Уилфул Убийца. – И нам все равно не заплатят. – Он приложился к фляге. – Попомните, попомните.

Они остановились в долине меж двух крутых склонов. По колонне загудели разговоры; фланкеры отошли, и самые молодые и проворные побежали к вершинам холмов.

Когда церковный колокол пробил пять, быстрой рысцой вернулся авангард вардариотов. С ним прибыли длинный караван повозок и сэр Йоханнес с его двадцатью копейщиками.

Снявшись с места, армия выстроилась на марше открытым прямоугольником, миновала теснину в конце долины и двинулась обратно к городу. Содержимое повозок увидели все.

Когда колонна вошла в ворота Вардариотов, уже совсем стемнело, и вот от флангов отделились истриканцы. Они салютовали, пока не прошел последний отряд войска. Затем по резкому свистку дружно спешились.

К этому времени повозки углубились в город, а грузу их перестала грозить засада.

Кронмир стоял над воротами на стене и считал повозки: их оказалось сорок семь. Некоторые представляли собой всего лишь четыре колеса и груз в качестве собственно ложа, так как во всех сорока семи покоились срубленные деревья и пиленый лес – в огромном количестве. По сути, достаточном для строительства военного флота.

Он заметил и двух своих наемников, которые ехали со связанными руками.

Вернувшись в гостиницу «Девять дев», он зашифровал на пергаменте следующее: «Выскочка неожиданно вырвался вперед, так как привез древесину. Мне нужны верные люди, а также устройства для связи и разрушения – желательно, герметические». Кронмир подписался, добавил свод издержек и вышел на холодный вечерний воздух. Он пересек крестьянский рынок и у третьей с конца второго ряда мясной лавки прислонился к колесу, снятому с тележки мясника, и счистил с сапога конский навоз. Затем обошел прилавок.

– Две вырезки молодого барашка, – бросил он.

Мясник, самолично его ожидавший, подмигнул, и письмо отправилось в путь.

На следующий день к вечерней службе все мужчины и женщины, умевшие шить, уселись на солнышке у конюшен и занялись отделкой свадебного платья Кайтлин. Четыре женщины сшили его накануне вечером после того, как ткань раскроил мастер-портной Гропф, который заделался лучником. Сейчас платье из красного и золотого атласа покоилось на грубых мешках, а тридцать человек образовали при нем круг. Юбка была темно-золотого цвета с золотыми пуговицами, и Мэг сообща с Лизой и Гропфом обметывали петли винным шелком. Оруженосцы и пажи принесли им вина.

На внешнем дворе царила праздничная атмосфера. Солдаты вели себя так, будто накануне выиграли сражение. Никто их не трогал, и они ушли далеко за город. Заготовка древесины была чем угодно, только не символической победой, и лучники обсуждали с нордиканцами и схолариями последствия создания флота. На страже у дворцовых ворот стояло двадцать вардариотов.

Через два часа платье было готово. Гропф и его несколько дружков принялись обшивать рукава горностаевым мехом – взятым взаймы, но девкам знать об этом было незачем. Подол закончили, и великолепное одеяние, аккуратно завернув в муслин, отнесли в казармы.

На противоположных краях внутреннего двора установили две бочки, через которые перекинули четыре тяжелые доски. Затем на внутренний двор явился караул под началом сэра Томаса, составленный из воинов, взятых по двое из каждого полка: двух вардариотов, двух схолариев, двух нордиканцев и двух атанатов. Они остановились у стола, сооруженного из бочек, и встали позади него. Все были в полном боевом облачении и с обнаженным оружием в руках.

Казначей войска вышел вместе с сэром Майклом. Принесли стулья, и оба сели.

Фрэнсис Эткорт прибыл, болтая на ходу с капитаном, который оделся не как Красный Рыцарь, а в пурпур и золото, как подобает Мегас Дукасу. Когда он вступил на двор, сэр Томас свистнул, и все три полка пришли в движение. Никто не надел боевых одежд, все мужчины и женщины нарядились в лучшие платья.

Тут были ткани золотые и серебряные, шелковые кружева, добротная шерсть и бархат. Море гладкого, как сливки, атласа и изобилие золота и серебра: тяжелые цепи, кольца, броши. Солдатам нравилось носить свой капитал на себе, солдатским женщинам – тем более.

При близком рассмотрении выяснялось, что кое-где они обошлись стразами, позолоченной медью и оловом; кружева попадались третьей-четвертой носки; присутствовало крашеное стекло, а коже подчас придавали вид богатой вышивки.

Но в общем и целом восемьсот солдат не посрамили бы некоторые дворы, пускай и выглядели малость вульгарно. Одежда приковывала взоры; она сидела плотнее и очерчивала больше мышц, чем было принято: от стеганых, расшитых шелковых портков сэра Томаса, которые обозначили все выпуклости его бедер, до тесного шелкового кертла госпожи Элисон – сей наряд не оставлял зрителям ни клочка пространства для воображения.

Щегольский марш превратил войско скорее в разбитную толпу, чем в дисциплинированную армию. А когда дворцовые слуги, окруженные схолариями в полной экипировке, пронесли через толпу два тяжелых, окованных железом сундука, овации так и грянули.

Сундуки водрузили на массивные дубовые щиты, а эскорт отсалютовал и был отпущен. Сэр Майкл вынул ключ и отомкнул крышки. В двух первых рядах все солдаты узрели блеск золота и серебра. По внешнему двору прошелестел довольный вздох.

Высоко наверху, в библиотеке, принцесса Ирина встала на цыпочки, чтобы разглядеть и войско, и сундуки. Позади нее маячила леди Мария. Принцесса надела будничную буро-серую накидку, очень похожую на монашескую рясу. Кертл под ней, далеко не такой затрапезный, был виден лишь на запястьях.

– Деньги, которыми он швыряется, не мои, – сказала Ирина.

– Я согласна с тем, что он дает основания беспокоиться, – заметила леди Мария.

– Мои солдаты уже любят его! Посмотрите на них!

– Солдаты вашего отца, – уточнила та.

Строй выжидающе замер. Все женщины, которые не были солдатами сами, собрались на углах площади. Анна с сотней других жен и почти жен из нордиканских казарм, как и кое-кто из великосветских городских дам, остались подле мужей и братьев из схолариев, чтобы посмотреть на веселье: четыре монахини стояли с Морганом Мортирмиром и юной деспиной Дука, которую приветствовали с почтительным восхищением и зазывным свистом – его позволили себе отдельные альбанские наемники. Новоиспеченный граф схолариев улыбался всякий раз, как поворачивал голову. Сэру Георгию Комнину и его возлюбленной, как и сэру Майклу с Кайтлин, предстояло долго откладывавшееся бракосочетание.

Ожидание продлилось достаточно долго, чтобы Уилфул Убийца повернулся к своим товарищам-шептунам и прошипел:

– Заткнитесь, мать вашу так!

Ветераны воинства знали, что никому не заплатят, пока капитан не добьется мертвой тишины.

Получив ее, Мегас Дукас встал перед столом.

– Леди и джентльмены! – сказал он. – Начинается первая выплата жалования нашему объединенному войску. Вас будут вызывать по имени в алфавитном порядке. Если сумма окажется неправильной, то оставьте ее на столе и ступайте в конец прямиком ко мне и казначею. Не задерживайте очередь. Когда разберемся с половиной списка, нас будет ждать бочка мальвазии, любезно предоставленная принцессой. Если ваше имя пропустят – дождитесь конца процедуры и только тогда поднимайте хай! Всем мужчинам и женщинам, которые здесь собрались, не терпится потратить свое жалованье, но со двора никто не уйдет, пока мы не засвидетельствуем бракосочетание сэра Майкла с Кайтлин Ланторн и сэра Георгия с деспиной Еленой Дука. И это не все: если вы собираетесь пойти с деньгами в город, то помните, что там находится не меньше сотни людей, нанятых исключительно для того, чтобы вас убить, – не считая толпы бандитов, которые ждут случая ограбить купающихся в золоте солдат. Не говоря уже о полоумных трактирщиках и шлюхах. Caveat emptor!^[120] Надеюсь увидеть вас целыми и невредимыми на утреннем построении в понедельник.

Мегас Дукас снисходительно улыбнулся всем.

– Ну что же, други мои, давайте начинать.

Он глянул в списки и возгласил:

– Лучник Бенджамин Аарон!

Из строя молодцевато вышел коротышка, одетый в черную шерсть, подпоясанный красивым поясом из эмалевых пластин и в черной шапочке. По традиции первый, кому платили, пожимал капитану руку. Он оскалился, Мегас Дукас улыбнулся в ответ, а сэр Томас объявил:

– Аарон, конный лучник: семьдесят два флорина, удержан тридцать один леопард, четыре леопарда и шесть цехинов по болезни, четыре леопарда и четыре цехина надбавки, итого: семьдесят флоринов, восемнадцать леопардов, два цехина! Распишись здесь.

Аарон расписался в книге, сгреб монеты: заработок крестьянина за десять лет и годовой – для опытного ремесленника, причем все наличными. Отвесив короткий поклон капитану и сэру Майклу, чеканным шагом он вернулся на место, где немедленно раздал накопившиеся за год мелкие долги.

Те мужчины и женщины, что вступили в войско, не имея фамилий – у беглых крестьян их, почитай, и не было, – взяли себе первые по алфавиту. Большой популярностью пользовалась фамилия Браун, как и Эйбл.

Однако в строю нашлись также Акритос, Гиоргос и Арундсон, Эрик.

Сэр Фрэнсис Эткорт стал первым рыцарем, которому заплатили, и, когда объявили, сколько ему причитается, все разговоры смолкли.

Сэр Томас прочел:

– Эткорт, ратник: триста шестнадцать флоринов, без леопардов, без цехинов, вычетов никаких, шестнадцать леопардов и шесть цехинов по болезни, четыре леопарда и четыре цехина надбавки, тридцать один флорин за убитого коня, итого – триста сорок семь флоринов, двенадцать леопардов, два цехина.

Общество вздохнуло, услыхав, как много зарабатывает ратник. Это кажется пустяком, когда ты залит кровью холодным утром весны, бьешься с виверной и между тобой и зубами чудовища нет ничего, кроме полоски стали, но ясным осенним утром во дворе великолепного дворца такая сумма предстает состоянием. Всем, чего желает душа.

– Плюс один пай, – добавил Мегас Дукас.

– Запишите на мой счет, – сказал сидевший за столом сэр Фрэнсис, и все рассмеялись.

Пока от Эткорта добрались до Кантакузеноса, прошел почти час. Но после Дукаса процедура ускорилась, благо наемников с фамилиями дальше «Д» оказалось меньше, а нордиканцы со схолариями уловили ритм происходящего, так что если человек был готов, то он выходил, пока объявляли, сколько ему причитается, сметал серебро и золото в шляпу и возвращался, а из строя выталкивали следующего счастливца. В каждом полку нашлась пара-тройка склочников, которые сочли возможным оспорить вычеты за лечение и в наказание, но в целом окучивалось без малого триста душ в час.

Среди войска выплата жалованья стала поводом к розыгрышам и шуточкам: жены проталкивались вперед за мужниными деньгами, а потом выходили опять, уже за своими; невезучим же, которые отсутствовали – Дэниела Фейвора, например, не оказалось на месте, когда его вызвали, – помогали товарищи, кричавшие: «Он хочет, чтобы все раздали бедным!»

Вскоре после него выяснилось, что нет и Гельфреда, главного охотника и офицера войска, лица высокооплачиваемого и потому всегда пригодного для забавы.

Уилфул Убийца, имевший подлинное имя и уже забравший свое жалованье, ухмыльнулся соседу.

– Ни одного ихнего разведчика в строю, – сказал он. – Не так уж я давеча ошибся! Кто-нибудь наверняка прикарманит их денежки.

На Ханнафорде расчет прервался, и слуги с подносами раздали всем присутствующим по доброй чарке сладкой и крепкой мальвазии. Мегас Дукас вскочил на стол и поднял свою; все собравшиеся во дворе, включая студентов, воздели кубки в ответ, и Мегас Дукас гаркнул:

– За императора!

Ему вторили двенадцать сотен глоток.

Императорские слуги унесли кубки – из красной глины, с имперскими венцами из оливковых листьев, и расчет, возобновившись с Ханда, Артура, конного лучника, дошел до Зирагонаса, Дмитриоса, страдиота. Солнце садилось, воздух бодрил, и двор был набит глубоко удовлетворенными солдатами.

В согласии с установленной традицией Дмитриоса Зирагонаса – приятного вида румяного мужчину с огненно-рыжими волосами и последнего в списке – приветствовала по выходе из строя старейшая спутница войска Старая Тэм, окруженная толпой детворы. Она обвила его руками, не успел он и оглянуться да воспротивиться, ибо был родом из морейской аристократии и не привык к выходкам, которые в Альбе сходили за шутки. Он не был готов к тому, что она сунет руку в его карман, и в равной степени – к ее поцелуям, тогда как сорок ребятишек завопят, называя его «папулей» и требуя денег.

– Мой сладенький, – каркнула Старая Тэм. Она улыбалась, как беглая сумасшедшая, и облизывалась. – Такой молоденький! – гоготнула она. – Мне, милый, нужен твой самый сладкий кусочек…

Схоларии, среди которых Зирагонас слыл важной и видной птицей, глупо смеялись, пока несчастный отбивался от старой карги и детворы, а те играли свои роли столь убедительно, что менее черствое сборище пробрал бы озноб.

Зирагонас испарился, как только вырвался из их хищных рук. Он панически отступил в ряды товарищей, где и притаился, а после ему пришлось вытерпеть общий хохот, когда Старая Тэм воздела его кошелек, аккуратно срезанный с пояса.

– Кусочек-то у меня, милок! – завопила она.

Нашлось много лингвистов, способных перевести это на морейский и нордиканский.

Однако потом, когда всеобщее веселье затянулось, со стула встал Мегас Дукас, а старуха повернулась, присела в реверансе и протянула ему кошелек раскрасневшегося бедняги. Мегас Дукас вернул его законному владельцу, который не смел посмотреть окружающим в глаза.

– Джентльмены и леди, вас ждут скамьи, вино и яства. Когда рук много, работа спорится – пусть же начнется свадьба!

Он ударил в ладоши, и все разбежались по местам, определенным на утреннем построении.

Бент показался из кухонь, где он, еще четыре человека и четыре пса Гельфреда снимали пробу с мальвазии и большинства кушаний. Теперь они разошлись по башням вокруг двора, прихватив обед и вино для дежурных вардариотов – пусть выпьют и остальные солдаты.

Появились столы и длинные низкие лавки; вереница людей двинулась через двор, как танцоры, расставляя свечи из пчелиного воска в высоких бронзовых подсвечниках. Присутствующие взглянули на небо: наступление темноты сопровождалось наплывом тяжелых туч.

Через внешний двор прошествовал исповедник принцессы при полных церковных регалиях. Схоларии зашушукались. Когда на столах появились первые тарелки и кубки, люди услышали возглас дежурного офицера, который спросил, кто идет, и после ответа наружные ворота распахнулись.

Морейцы, находившиеся во дворе, застыли.

Затем все упали на колено.

Мегас Дукас вышел на внешний двор, и Бент зашептал ему в ухо, а он прошипел приказ и повалился на колени как был – в лучших штанах на булыжники. Большей части войска шептать не пришлось: солдаты увидели, что на коленях стоят сэр Майкл, одетый в свадебные одежды, и сэр Томас в его замечательных стеганых портках.

На двор во главе двадцати профессоров университета и еще десяти священников и епископов вступил патриарх.

Он одарил солдат лучистой улыбкой и прошествовал меж них, благословляя направо и налево. Затем возложил руку на склоненную черную голову сэра Томаса, и тот дернул подбородком, как от разряда, а потом улыбнулся, словно выиграл небывалый приз. Патриарх перешел к следующему. Он благословил госпожу Элисон и, наконец, приблизился к Мегас Дукасу, которому ласково положил ладонь на чело и кивнул.

Небеса не разверзлись, молния не ударила.

Мегас Дукас поцеловал кольцо.

Очень тихо он спросил:

– Надеюсь, ваше святейшество прибыло ради свадьбы?

В глазах патриарха заплясали искорки.

– Хотите сказать, что я опоздал и денег мне не достанется? – осведомился он.

После этого не осталось препятствий к тому, чтобы бракосочетание Кайтлин превратилось в великий пир. Сама же она, когда появилась, выглядела достаточно шикарно, чтобы положить конец слухам, которые гуляли среди морейцев, – она, мол, ничтожная деревенщина. Было очевидно, что она – герцогиня. Они с деспиной Еленой скрылись, и по ходу приготовлений из караулки схолариев, временно превращенной в покои для новобрачных, доносились их фырканье и смешки.

Сэр Майкл – большинство знало, что он старший сын графа Тоубрея, – как граф и расхаживал. Глядя на него, можно было узреть Красного Рыцаря и короля в его осанке и походке; в том, как покоилась на рукояти кинжала рука; в надменности, с которой он выдвинул челюсть, – или в том восхищении, с коим он отвел невестино покрывало из семи ярдов хоекских кружев. Сэр Георгий выглядел не так ярко, но обладал свойственным большинству морейцев достоинством и улыбался каждому, с кем встречался глазами. А также своей невесте, которую нисколько не огорчало то обстоятельство, что чей-то наряд затмил ее красивое платье из золотого атласа, украшенное мелким жемчугом.

При виде этих одежд тонкие губы Гропфа изогнулись в улыбке, и он зыркнул на невесту, когда та поцеловала будущего супруга. «На пятом месяце беременности? Боже, так вот для чего понадобилось верхнее платье!» Ему было некому похвастать, что его величайший триумф закройщика стал очевиден патриарху в имперском дворце – спустя два года после того, как он бросил свое дело и отправился на войну.

Но перестать улыбаться он был не в силах.

Как и Уилфул Убийца, только что получивший самый полный за всю своюжизнь расчет без единого цехина вычетов. Он бродил средь пирующих, держа пари на все подряд – любимая ставка была на строчку из «Отче наш», на которой невеста поцелует грума. Ставил он и на то, что на рассвете все войско не сможет маршировать.

Мэг провела короткую и отрезвляющую беседу с капитаном, все учла, но как только началась служба и она увидела Кайтлин Ланторн, которую помнила крошкой – постоянно срыгивающей и без шансов выжить, – идущую к алтарю с богатейшим, по всей вероятности, юношей своего поколения на виду у самых известных фигур христианского мира, Мэг не выдержала и ударилась в слезы. Так и проплакала всю службу. Но каждый стежок на невестином платье был делом ее рук, и туда же она вплела все крупицы счастья, какие сумела выудить из эфира. А еще сотворила погодное заклинание – свое первое, которое накрыло внешний двор как бы огненным котлом.

Когда полилось вино и люди раскрепостились, к ней подошел и присел рядышком патриарх.

– Говорят, это твоя работа, – сказал он дружелюбно.

Она с улыбкой уставилась себе под ноги.

– Те же люди утверждают, что ты никогда не изучала магическое искусство.

Мэг чуть не обмолвилась о том, что училась в Дар-ас-Саламе – это вертелось на языке, будучи одним из впечатанных в голову воспоминаний Гармодия. Она не вполне усвоила то, что узнала от Гармодия и аббатисы на исходе осады, но все, что запомнила, ежедневно обдумывала и практиковала. Потому-то и получилось с погодой. Но она, как обычно, сочла за лучшее помалкивать.

И вскинула взгляд.

Какой-то миг они смотрели друг другу в глаза.

Патриарх вежливо отвел взгляд и покачал головой.

– Должно быть, на севере Альбы талантов не счесть, – промолвил он.

– Так оно и есть, – согласилась Мэг.

– Могу ли я пригласить тебя посетить университет? Мы уже две тысячи лет помогаем мужчинам и женщинам, наделенным особыми дарованиями: герметическими, научными, музыкальными…

Она улыбнулась и уставилась на свои руки.

– А курсы вышивания у вас есть? – спросила она, думая, что речью своей патриарх немного похож на горного дракона.

Очистили помосты, и вышли музыканты, которые до этого трапезничали и наблюдали вместе со всеми за свадьбой. Когда они настроили инструменты, студенты показали свое герметическое мастерство: заполыхало пламя, и по двору поплыли образы героев былых времен. Святой Аэтий сразился с огромным рогатым ирком, вдвое выше его самого, да так славно, что солдаты устроили овацию…

– Говорил же я, что нет зрелища лучше, чем настоящий бой! – сказал Деркенсан, покидая второй этаж имперской конюшни.

Сработало не одно новое заклинание, а целый их комплекс, который потребовал участия четверых: двух Комниных-монахинь, Болдески и Мортирмира. Мортирмир сражался – во всяком случае, изображал схватку – с Деркенсаном, а чары переправляли их тонко измененные образы на двор внизу. Когда солдаты одобрительно взревели, Мортирмир обнялся с нордиканцем.

Тот рассмеялся своим зычным смехом.

– Да я ни при чем – это вы, колдуны, задали жару!

Но похвалы принял и вместе с Анной подсел к студентам перед очередной переменой блюд.

Анна вдруг положила руку на плечо Деркенсана – им подавали заварные кремы, прибывшие из имперских кухонь. Анна пренебрегала магическими зрелищами, занятая едой, ибо ни разу в жизни не наедалась досыта, а крем…

Но тут рядом с Мегас Дукасом возникла женщина в простой бурой накидке, и Анна ее сразу заметила.

Набив кремом рот, она показала пальцем.

Сидевший рядом Деркенсан заулыбался, глядя на слугу.

– Это куаве? – осведомился он.

– Точно так, сэр, – поклонился тот.

– Анна, это куаве с другого, представь себе, края Ифрикуа! – повернулся он к ней. – Что такое?

– Кто эта женщина? – спросила Анна.

Мегас Дукас чувствовал себя как никогда славно, чего и сам не ожидал. Какие-то снадобья сработали, а Гармодий затаился, как смог. Правда, герцог подозревал, что тут замешан патриарх, который восседал на расстоянии шпаги на своем троне из слоновой кости и золота, но праздник есть праздник. Он был один.

Или, по крайней мере, ему так казалось.

Он подумывал, не послать ли Тоби за лирой, когда уловил аромат, а в следующий миг она уже была рядом.

– Я здесь инкогнито, – объявила принцесса Ирина. – Зови меня, пожалуйста, Зоуи.

«Вот цена одиночества», – мысленно посмеялся над собой герцог.

Сэр Гэвин сидел в компании грумов и чуть рассеянно флиртовал с девицами Ланторн. Ранальд Лаклан таращился в пустоту, беспрерывно пил и собутыльником был скучным.

Госпожа Элисон откинулась на спинку стула. На ней было женское – и великолепное – платье, из рыцарского облачения остался только поясной ремень.

– Кто это там с капитаном? – спросила она.

Гэвин присмотрелся и понимающе улыбнулся.

– Так-так, – проговорил он и пихнул локтем Ранальда; тот глянул и пожал плечами.

Сэр Майкл находился на расстоянии вытянутой руки, он целовал жену. Затем поднялся перевести дух и перехватил взгляд Гэвина.

– Найди себе комнату, – сказал Гэвин.

– У нас уже есть, – весело ответил Майкл. – На что это вы с Изюминкой глазеете?

Кайтлин, похожая на сошедшего на землю ангела, подалась вперед, крайне осторожно обращаясь со своим шлейфом, горностаевым мехом, драгоценностями и прочими вещами, которые значили куда меньше, чем мужчина, ее сейчас целовавший, и выдохнула:

– Это же…

Сэр Георгий побледнел, а его новоиспеченная жена не пролила вино лишь благодаря многолетней практике придворного этикета.

– Багрянородная! – воскликнула она. – На моей-то свадьбе!

– Замечательно, – улыбнулся Гэвин. – И я о том же подумал.

Меж сидящими вклинился сэр Томас и поклонился Изюминке.

– Не удостоите ли меня танца? – спросил он.

– Верхом или пешей? – автоматически уточнила Изюминка.

Она была готова к схватке и представала воином, несмотря на платье и тесный кертл.

Плохиш Том только и рассмеялся.

– Поймалась. Но… – Он разошелся на комически преувеличенный поклон. – Я не шучу. Сейчас заиграют плясовую. Пойдем, станцуем.

– С чего бы это? – подозрительно спросила Изюминка. – Ты же за Сью ухлестываешь?

Том поднял бровь.

– В ближайшее время – нет. Давай же, Изюминка, – пойдем, потанцуем. – Он посмотрел на Гэвина. – На что это ты вылупился? – спросил он в своей обычной манере.

– Не на тебя, – ответил Гэвин.

Он, не показывая пальцем, кивнул на патриарший стол.

– Сплошные шишки, – согласился Том.

– Так кто сидит с капитаном? – осведомилась Изюминка. Она встала и тронула Тома за руку. – Если это насмешка, я выпотрошу тебя на месте, так что помоги мне Господь со всеми святыми.

Плохиш Том усмехнулся.

– Ты со всеми парнями ведешь себя так? – Полунасмешливая улыбка исчезла. – Святый Боже, это же принцесса.

– В самую точку, мальчишечка, – процедила Изюминка.

Пока Плохиш Том глазел, разинув рот, сэр Йоханнес и сэр Милус обогнули свадебный стол, поочередно поцеловали невест и опустились на колени перед Кайтлин, похлопали по спинам Майкла и Георгия, а после – Йоханнес первым – испросили танец у Изюминки.

– Ребята, вы что, других девчонок не знаете? – возмутилась она.

Сэр Йоханнес – почти пятидесяти лет и рыцарь до мозга костей, сплошные мускулы – залился краской.

Том показал на Мегас Дукаса, который вставал с женщиной – на самом деле, девушкой – в буром платье, повисшей у него на руке.

– Пальцем не тычь, – прошипел Гэвин.

Йоханнес улыбнулся. Он повернулся к сэру Милусу и что-то шепнул.

Милус, глядя на всех, осклабился.

– Все неожиданно обретает смысл, – сказал он.

– Вы танцуете? – осведомился у принцессы Красный Рыцарь.

Она взглянула на него.

– Пожалуй, вопрос был глупый, – признал он. – Но, коль скоро вы здесь инкогнито, я полагаю, что могу задавать прямые вопросы и получать прямые ответы, так что начнем с малого. Что вы тут делаете?

Она встала.

– Танцую. Признаться, я никогда не танцевала с наемником при всем честном народе.

Он кивнул, поджал губы. Сказал:

– Это не так тяжко, как кажется.

– Никак не привыкну к вашей архаике, – ответила она, когда они выбрались из-за столов.

Краем глаза Красный Рыцарь заметил, что патриарх вдруг сел прямо, повернул голову и что-то сказал молодому священнику; тот тоже встрепенулся.

Капитан улыбнулся принцессе.

– Я выучил ее непосредственно здесь. Или, вернее, выучил дома, у моего наставника, а здесь отточил.

– В университете?

– Нет, – загадочно ответил он.

Музыканты тоже поняли, кто она такая. Благозвучие несколько нарушилось.

– Вы танцевать-то умеете? – спросила она.

– Нет, – сказал он, ослепительно улыбаясь.

Рядом с ним возник уличный музыкант. В трясущихся руках он держал шляпу.

– Милорд. Мы… что… то есть… что нам играть? – в итоге выдавил он.

Красный Рыцарь – нынче он отказался изображать Мегас Дукаса – поклонился своей даме.

– Что пожелает леди, – ответил он.

Все морейцы, кто услышал это, с облегчением вздохнули.

Зоуи прикрылась веером, но дозволила музыканту увидеть краешек своей улыбки, вполне искренней.

– Что-нибудь быстрое, – сказала она и грациозно повернулась к невестам, стоявшим подле женихов. – Все, что они попросят. На этом празднике хозяйки они, а не я.

Кайтлин присела в реверансе и лукаво улыбнулась.

– Раз так… – Она подмигнула деспине Елене. – Мы разучили морейский танец, и он быстрый. Давайте станцуем мореску.

За несколько пар от нее ахнула леди Мария, а ее сын поморщился.

Склонившись к сыну, она очень мягко спросила:

– Что ты наделал?

Он проявил выдержку.

– То, что сказала мне ты.

Музыка была быстрой. Едва она зазвучала, с деревянного пола поспешно убралась почти треть парочек и любопытствующих: альбанцев, которым было нужно взглянуть на танец, и морейцев, которые его убоялись.

Среди них не было Плохиша Тома с Изюминкой.

Она подняла на него взгляд – не настолько снизу вверх, как другие женщины.

– Умеешь?

– Нет, – ответил он бодро. – А ты?

За немногими исключениями аристократия Мореи и Альбы имела общие вкусы. Обычно эта публика танцевала, выступая чинно, парами или парами пар, тогда как простолюдины отплясывали компаниями, образуя круги.

Этот танец не подпадал ни под одну категорию. Пары кружились совместно друг с другом – новшество не ужасное, но смелое. Было очевидно, что леди Кайтлин и сэр Майкл знают танец и отработали его с морейской парой.

Сначала обе пары исполнили все фигуры поодиночке, действуя в лучших брачных традициях и по вкусу любящих танцевать женщин.

Когда Георгий подхватил Елену и закружил ее, Зоуи кивнула, и на губах ее заиграла слабая улыбка.

– Ах, – очень тихо выдохнула она.

Танцоры повернулись друг к другу спиной и слаженно хлопнули, а музыка их понесла – поворот, хлопок, теперь вместе, кругом…

Все зааплодировали: и слуги, и даже выпивохи, – настолько танцующие были хороши. Кайтлин прослезилась и улыбнулась мужу. Елена восторженно запрокинула голову.

Изюминка обратилась к Тому:

– Усек?

Он коротко кивнул, как человек, переходящий к действию.

– Усек.

Джон Ле Бэйлли взглянул на Мэг.

– Может, нам лучше пересидеть? – дерзнул он спросить.

– Вздор, – отозвалась она. – Такие, как вы, со времен падения Трои только и ищут повод не танцевать.

Харальд Деркенсан поволок Анну на середину временного деревянного настила.

– Я не могу танцевать там же, где императрица! – воспротивилась Анна. Но, сказав это, крутанулась на цыпочках.

За спиной Моргана Мортирмира прочистила горло молодая черноглазая женщина с выщипанными бровями и строгим, изящным лицом. Он же, держа в руке кубок, хотел было пригласить Анну, но не решился и оказался прав. Она была совершенно счастлива в обществе Харальда.

Он обернулся и посмотрел на молодую женщину.

Она повела бровью.

Он снова повернулся к танцорам, и она слегка пнула его в лодыжку.

– Эй, Чума!

Голова его дернулась с такой скоростью, что обогнала взгляд.

Мортирмир приложил все усилия, чтобы взять себя в руки.

– Вы… э-э… позволите? – спросил он с поклоном.

Женщина вздохнула.

– Пресвятая Дева! – сказала она без тени набожности и притворилась, будто идет за ним на помост, хотя в действительности сама его повела. – Если принцесса способна танцевать с варваром, то такова, полагаю, мода.

– Я… не умею танцевать, – выдавил Мортирмир, когда грянула музыка.

– Притоптывай в такт и держись элегантно, – посоветовала она, вставая на цыпочки. – А танцевать буду я.

– Ты же монахиня!

Женщина нахмурилась.

– Ты и впрямь невежественный варвар, – заявила она.

Патриарх обратил внимание отца Арно на юного альбанского мага-ста-жера. Госпитальер кивнул. Молодая женщина танцевала красиво, а юноша был буквально полон света. Он освещал середину танцевальной площадки, а она кружила вокруг него, как вокруг лампы. Затянуться это не могло, и в конце концов ему пришлось сняться с места, но эффект был достигнут, и оба рассмеялись, когда юноша споткнулся.

Патриарх наблюдал за принцессой, когда та пролетала мимо: сначала в женском кругу внутри мужского, а потом вне мужского кольца после сложной перемены рук; затем мужчины отскочили в почти кромешную тьму, а женщины продолжили танец; потом отступили женщины, и танцевать принялись мужчины, освещенные юным Мортирмиром ярче, чем факелами. Представители разных полов выстроились в цепочки, которые переплелись, подались влево, подались вправо, мелькнули ногами женскими и мужскими. Затем женщины подпрыгнули, а кавалеры их поймали.

Красный Рыцарь описал полный круг, высоко держа над головой императорскую дочь.

Патриарх вдруг откинулся в кресле, нахмурился и поднял кубок, требуя еще вина.

Танцы длились четыре часа. Плясали, пока большинство не стало трезвым, как в начале, а утомилось так, словно выдержало сражение. Танцевали цепочками, кругами, парами, четверками, восьмерками и всеми фигурами, известными в Альбе, Галле и Морее. Граф Зак и его офицеры продемонстрировали истриканские танцы, и Красному Рыцарю со своими пришлось попробовать. Плохиш Том, пытаясь выбрасывать ноги, растянулся во весь рост и посмеялся над своим фиглярством, а Изюминка била в ладоши и подражала истриканцам, пока не выяснилось, что танец-то мужской. Но граф Зак обнял ее за плечи, они вместе выпили и перешли к следующему танцу, а потом она схватила за руки Милуса и Йоханнеса и поволокла их через огромный круг зрителей: не обремененных дежурством слуг, студенток университета и других неприкаянных женщин.

Ведомая безошибочным профессиональным инстинктом, она препроводила обоих рыцарей к шумной компании друзей и знакомых Анны, которые под разными предлогами пробрались внутрь.

– Джентльмены, эти женщины – шлюхи. Леди, эти джентльмены стесняются. – Она ухмыльнулась, показывая, что не имеет в виду ничего дурного, но дама, что была построже, все равно оскорбилась.

– Ты кого называешь шлюхой, сука? – возмутилась она.

– Сама была такой, – улыбнулась Изюминка. – Мне ли не знать.

– Да ну? – вмешалась другая. – А сейчас ты кто?

– Рыцарь, – ответила Изюминка.

Граф Зак корчил ей страшные рожи; она пошла прочь.

Сэр Йоханнес заглянул в карие глаза своей нежданной новой подруги.

– Она правда рыцарь? – спросила девушка.

– Правда, – кивнул сэр Йоханнес. А через пару секунд он уже танцевал.

Не прекращали танца и Красный Рыцарь с Зоуи. Остановились они однажды, когда слуги нахлынули, подобно карающему войску, и доставили лед – настоящий лед с гор. Красный Рыцарь встретил их, держась на приличном расстоянии, и осведомился, кто этот лед прислал; затем взял немного и проследил за тем, как принцесса его ест.

И вновь, когда слуги явились с игристым красным вином, он выслал ее вперед, чтобы ей достался первый стакан.

Его внимательность удостоилась всеобщих пересудов.

Уилфул Убийца сел и осушил пятнадцатую кружку сидра. Зыркнул на Калли.

– Слабо забирает, – буркнул он.

Калли закатил глаза.

– Да нет, – возразил он. – Просто… необычный. Слаще, что ли? – спросил он в пространство.

– Попомни мои слова, – сказал Уилфул. – Утром он заведет нас в какое-нибудь жуткое место. Весь этот праздник – ширма, мы подчиняемся фальшивому герцогу.

Калли состроил гримасу:

– С утра не наберется и десяти человек, годных для службы.

– Попомни мои слова, – повторил Уилфул и проникновенно рыгнул.

Красный Рыцарь проводил загадочную леди Зоуи до самой двери. Если он и заметил, что по пятам за ними крались через дворец шесть дюжих, в шрамах, нордиканцев, то виду не подал. А если обратил внимание на то, что по мраморным коридорам за ними проследовали уже сэр Алкей, его мать леди Мария и длинная вереница фрейлин, переодетых слугами, затаивших дыхание, то и на это ничего не сказал.

У дверей в императорские апартаменты он склонился над ее рукой, губами так и не коснувшись.

Она улыбнулась.

– Я ожидала от прославленного воина большей смелости.

– Я смел, только когда мне платят, – ответил Красный Рыцарь, стискивая ей кисть. – Да и окружение не способствует, – тихо добавил он.

Она всмотрелась в сумрак длинного коридора и неожиданно вздрогнула.

– Ах, – выдохнула и скрылась в покоях.

Он успел заметить сомкнутые ряды горничных, которые приготовились забрать ее одежды; уловил аромат духов, а потом дверь захлопнулась перед его носом.

Пастушок стоял и глазел на заставу, выставленную на Фракейской дороге. Там было двадцать солдат герцога Андроника, пара вооруженных аристократов и шесть истриканцев с короткими луками. Мальчуган сжевал яблоко и повел через заставу своих овец. Он был немым и разыграл целую пантомиму, а караул грубо заржал, забрал двух овец себе на обед и пригрозил побить пастушка, если поднимет шум.

Не спуская с них глаз, он поплелся к стоянке на соседнем косогоре.

С последним лучом солнца к заставе подкатил фургон.

Пастушок достал из травы сперва одно, затем второе метательное копье, а следом приготовил меч.

Как только фургон – принадлежавший городскому мяснику – миновал заставу, послышался стук копыт. Солдаты вскочили и схватились за оружие, но все произошло слишком быстро, и все они в считанные секунды кто умер, кто угодил в плен.

Прикрывавшие дорогу истриканцы были закаленными жителями степей, ханскими подданными. Они не стали сражаться – рванули на север, благо сидели в седлах.

Пастушок и еще дюжина мужчин и женщин, которые миновали заставу за последние двое суток, напали на истриканцев и фургон, двоих захватили в плен, а остальных перебили.

Вытерев копье об одежду покойника и забрав его кошелек, Дэниел Фейвор трусцой спустился с холма к Гельфреду, который в угасающем свете восседал на коне посреди дороги.

– Молодцом, – кивнул Гельфред.

Дэниел усмехнулся.

– Я уж думал, они меня побьют. И все прикидывал, долго ли продержусь, пока не дам сдачи.

– Я прочел пару молитв, – признался Гельфред.

– Ты видел тот фургон, который прорвался?

– У него был пропуск, – сказал Гельфред. – Я допрошу их отдельно.

Двумя часами позже герцог сидел и музицировал во дворе в обществе Алкея и отца Арно. Горстка стойких все еще танцевала – включая вконец замученного сэра Йоханнеса и очень юную морейскую девушку.

– У вас с нею будет любовь? – спросил поэт.

– Кого ты спрашиваешь – Красного Рыцаря или Мегас Дукаса? – откликнулся обладатель обоих титулов.

– Но вы же, бесспорно, мужчина, с мужскими аппетитами и желаниями, а не пара звонких титулов и каркас из доспехов, – ответил Алкей. – Боже, я пьян. Не обращайте внимания.

Отец Арно посмотрел на герцога воплощенной совестью, которой, как полагало большинство его присных, тот не имел.

– Вам, часом, любезные джентльмены, не известен ли псалом «Et non est qui adjuvet»^[121]?

Те сыграли, а после все выпили вина. Народ зааплодировал.

– Она следит за вами из библиотеки, – заметил отец Арно.

Рядом с ним возник сэр Гэвин с маленьким барабаном.

– Меня примут в компанию, если сыграю?

– На барабане? – удивился его брат.

– Дело, кажется, нехитрое! – рассмеялся Гэвин.

– Так или иначе, тебе не нужен инструмент, чтобы присоединиться. Достаточно целибата, – сказал Алкей.

Отец Арно поперхнулся вином. Он отхлебнул еще, вытер подбородок и покачал головой.

– Пусть кто-нибудь выберет песню, – распорядился капитан.

– Ваша очередь! – уперся Алкей.

– Может, «Tant Doucement»?

– Это обязательно? – осведомился священник.

– Она тебе не нравится? – спросил Алкей.

– Кто, принцесса? – откликнулся Гэвин. – Мой брат весьма разборчив. Наверное, он отдал свое сердце…

Его пихнули в ребра совсем не по-братски, и он оказался к этому не готов.

– Какого хрена! – вспылил он не по-рыцарски, но очень убедительно по-братски.

– Мой брат хотел сказать, что я был всей душой за духовенство, но там настаивали, что я люблю Бога, а на свете есть вещи, про которые я лгать не могу.

Отец Арно отвернулся.

– Ты злая скотина, – сказал Гэвин, расхохотался и хлопнул брата по спине. Капитан глубоко вздохнул.

– Это правда, – ответил он. – Так оно и есть.

Развернувшись на пятках, он пошел прочь. Священник проводил его взглядом.

– Мы так или иначе не знаем, – сказал Алкей.

Гэвин проследовал за братом в конюшню, поднялся по длинному пандусу на второй этаж, и деревянный пол отозвался гулким эхом его шагов. Брат стоял возле своего коня в почти полной темноте.

– Двухэтажные конюшни бывают только у императоров, – сказал Гэвин.

Тишина.

– Прости, но видишь ли, когда приходится быть сильным, выносливым и командиром в придачу, никто вокруг не разберет, какого дьявола ты печалишься, гневаешься или хрен знает что еще. – Гэвин улыбнулся. – И можно ли мне заметить, что у тебя, какие бы ни одолевали заботы, нет на теле отметины Диких? На мне чешуя. Все время. Мэри увидела ее и… – Гэвин осекся. – Ты меня слушаешь?

Габриэль в темноте простер руки, обнял брата, и они постояли так десяток секунд.

– Она тебе хоть нравится? – спросил Гэвин.

– Нет, – прошептал Габриэль. – Как ты проницательно заметил, мне нравится кое-кто другой. Мне нужно побольше музыки. Спасибо, что пошел за мной.

Утром, когда солнце еще висело над горизонтом, Уилфул Убийца явился на построение первым. Он то и дело пускал ветры, у него была тяжелая голова, и наплясался он вволю, но подготовился – торба коня наполнена кормом, оружие начищено, смазано и зачехлено, а тяжелый зимний плащ скатан позади седла: маршируй куда хочешь.

Через час, когда тревожные колокола так и не прозвонили, он выругался и побрел спать дальше. Бенту, который был рядом, хватило ума не расхохотаться.

Новая неделя принесла перемены – мелкие, но из тех, что предвещают крупные.

До войска снизошла группа портных, которые принялись кроить закупленную на рынке ткань, и все вдруг облачились в одинаковые алые штаны и дублеты и в новенькие сюрко поверх доспехов. Всюду пестрели морейские ленточки – красные, зеленые и белые, нацепленные по комплекту на каждое плечо и вплетенные в конские гривы. Во дворе появились штандарты, изготовленные за пределами дворца. На одном была изображена Святая Катерина с ее колесом страданий, а на других – восьмеричные узлы на красном, белом и зеленом фоне. Разбираясь, кому где стоять у штандартов, войско обнаружило, что в ряды его влилось значительное число галлейских и иберийских наемников, служивших ранее герцогу Андронику.

Сэр Бесканон стал вторым знаменосцем и нес Святую Катерину. Сэру Милусу достался стяг войска – черный, с тремя восьмерками. Войско разделилось на три неравные части; первой, в сотню копейщиков, командовали сэр Йоханнес с четырьмя капралами – сэром Джорджем Брювсом, сэром Фрэнсисом Эткортом, сэром Альфонсом д’Эсте и сэром Гонзаго д’Авия: последние двое были новичками из латиникона. Второй отряд в пятьдесят копейщиков возглавлял сэр Гэвин, а в качестве капралов назначили Ранальда Лаклана и сэра Майкла. Третьим, в который тоже вошло пятьдесят копейщиков, но только на бумаге, а в действительности меньше, командовал Гельфред; капралами были госпожа Элисон и сэр Алкей. Отряд сэра Йоханнеса был белым, сэра Гэвина – красным, а Гельфреда – зеленым. При каждом копье находились тяжеловооруженный ратник, почти не хуже оснащенный оруженосец в седле, мечтающий о ратной службе паж и лучник-другой.

Новичков проклинали, и чуть ли не все, кто был в списках, заявили, что войску никогда не оправиться – мол, слишком много новых лиц с чуждыми взглядами, личной неприязнью, с иными обычаями и языком. От новых лучников не было никакого толку, а новые тяжеловооруженные всадники еле держались в седле. Или так о них говорили.

Набралась и четверка новых женщин: все – истриканки из степей, лучницы, пешие и конные. Они держались особняком и отвергали любые подходы со стороны Дубовой Скамьи и Изюминки. Как и всех остальных. Мужчины, жители степей, их тоже сторонились.

Плохиш Том утешал новобранцев трудом.

Те, кто мучился от похмелья, худо-бедно сносили примерки. Мэг привлекла швей к работе, и если пару раз уткнулась в колени лбом и улыбнулась улыбкой летучей и светлой, то в целом выглядела счастливейшей женщиной – возможно, не настолько, как леди Кайтлин, которая после свадебного завтрака уселась шить штаны с другими опытными мастерицами под руководством прачки Лизы.

Граф Зак привел к воротам внешнего двора триста лошадей, одну – самолично. Он презентовал ее Мегас Дукасу, который с удовольствием принял дар – рослого жеребца, шестнадцать ладоней в холке, угольно-черного. Могучего, но с благородными формами и поразительно умным для боевого коня взглядом.

– Он может быть сволочью, – предупредил Зак и пожал плечами. – Как и я. Твоя Изюминка свободна?

Если перемена темы и удивила Мегас Дукаса, он этого не показал.

– Воистину так, – сказал он.

Граф Зак откашлялся.

– Любовники-то у нее были? – Судя по выражению лица, ему было стыдно спрашивать.

Мегас Дукас позволил себе легчайшую улыбку.

– Не исключено, – признал он.

Граф Зак вздохнул.

– Могу ли я за ней поухаживать?

– А если я скажу «да», ты будешь и дальше приводить лошадей? – спросил Мегас Дукас. Обойдясь без седла, он взгромоздился на своего нового коня и пустил его вскачь.

Через час, по-прежнему бесседельный, он остановился возле Изюминки, которой все еще обметывали штаны портные чрезвычайно строгого вида. Она только что предложила раздеться до булок.

– Элисон? Я продал тебя графу Заку за триста лошадей, – сообщил Мегас Дукас. – Это неплохая сделка – он на тебе женится.

Она нахмурилась, затем кивнула.

– Триста – цена приличная, – согласилась она. – Он коротышка, но я им увлеклась.

– Давненько же ты никем не увлекалась, – оскалился он.

– Кроме тебя, – сказала она.

Он покраснел, и она рассмеялась ему в лицо.

– Что ж, рад, что это взаимно, – сказал Мегас Дукас. – Будь ласковой с портнихами.

Он поехал на поиски сэра Майкла, который, как оказалось, уминал остатки скромного свадебного завтрака, одновременно проверяя с казначеем счета воинства.

Капитан вошел, поклонился оставшимся дамам, поцеловал им руки, чмокнул в щеки и взял Майкла за плечо. Тот мгновенно насторожился.

Оба вышли из караулки, где гости пили вино; за ними двинулся отец Арно, который далее, пока они не очутились в капитанских покоях, поддерживал любезную и крайне неестественную беседу.

Сэр Майкл огляделся. Тоби налил ему горячего вина из лежавшего у камина меха и вышел, притворив за собой дверь.

Капитан перевел дух и вздернул подбородок – один из редких признаков того, что он нервничает.

– Извини, Майкл, – сказал он. – Дело нехорошее, и я утаил его от тебя, чтобы не портить свадьбу.

Майкл снова огляделся.

– Господи Иисусе, да что случилось?

– Так не годится, Габриэль, – вмешался отец Арно и объяснил Майклу: – Капталь де Рут, который служит королю, схватил вашего родителя как изменника. Был бой, и ваш отец проиграл. Вчистую. Если ему вынесут приговор…

Майкл тяжело сел, на лице его не дрогнул ни один мускул.

Капитан свирепо глянул на священника, а тот ослепительно улыбнулся.

– Я сотню раз называл его предателем, – сказал Майкл. – А он использовал ваше имя.

Капитан ощерился, как разозленный кот.

– Я знал, что звать капеллана – ошибка. – Смерив взглядом священника, он продолжил: – Приор направил мне несколько посланий. Он говорит, что отцу Арно можно доверять. Несмотря на проказы с моей личностью. Вообще говоря, с тех пор, как я открыл, что мой брат написал матери, мне кажется, что это больше не имеет значения. – Он посмотрел на Майкла. – Это я так, болтаю. Майкл, ты мне нужен. Я замышляю зимнюю кампанию, а ты понимаешь, что это значит.

– Боже мой, да неужели тяготы моего родителя подвигли вас на то, чтобы поделиться планами? – удивился Майкл. Однако он был по-прежнему оглушен. – Я должен помочь отцу.

– Король с управителем отослали от двора всех джарсейских рыцарей, – сказал отец Арно. – Это было сделано не по злой воле. Есть некоторые сомнения в том, что действия капталя законны или совершены с позволения короля. Король, говоря откровенно, пытается сохранить контроль над положением, держа сторонников вашего отца подальше от Галле и людей, которые арестовали графа.

Капитан подлил себе вина.

– В кои веки раз я поддерживаю короля, Майкл. Если настаиваешь на уходе – что ж, я не арестую тебя и не задержу силой, хотя и об этом подумывал. Но воинов у меня в обрез, и я прибегну ко всем возможным доводам ради того, чтобы ты остался.

– Когда я уезжал, – сказал отец Арно, – прошел слух, что ваш отец намерен требовать испытания поединком. На весеннем турнире. – Он зыркнул на герцога. – Другое затруднение связано с новым епископом Лорики. Завтра его возвысят, а он недвусмысленно изложил свои взгляды насчет практики герметизма, здешнего патриарха и моего ордена. К лету фактическим хозяином королевства может стать де Вральи. А королеву обложила галлейская клика. Они ненавидят ее, и мы даже не знаем, за что.

Капитан улыбнулся, и это была коварная улыбка.

– К тому времени мы здесь закончим. Можно отправиться на турнир. Навестим всех за раз, так сказать.

Сэр Майкл сделал глубокий вдох.

– Вы замышляете зимнюю кампанию, а весной сопроводите меня в Альбу? Вы не собираетесь жениться на принцессе и становиться императором?

Капитан посмотрел в окно, наморщив нос от досады, что был вынужден приоткрыть свои планы. Но в итоге он посмотрел на Майкла и усмехнулся.

– Да, дело может повернуться и так, – признал он. – Но это не тот поворот, который мне по душе.

Сэр Майкл потратил секунду, чтобы это переварить.

– Нет? – повторил он и посмотрел на отца Арно, не менее удивленного. У него был вид человека, который только что нащупал важное звено.

Капитан подпер подбородок ладонью, поставив локоть на колено – на диво человеческий жест.

– Иногда мне приходится менять планы, – сказал он. – Сейчас как раз такой случай. По ряду причин я отвечу, что да, мы поедем на турнир к королеве, и нет – я навряд ли женюсь на принцессе. – Он изогнул бровь. – Сочувствую вашему отцу. Мне он нравился.

Майкл повел плечами.

– Я уехал по многим причинам. Из-за них же я нахожусь здесь и не собираюсь сбегать. Наверное, я рад, что вы ничего не сказали мне до конца бракосочетания. – Он глубоко вздохнул. – Пойду, пожалуй, сообщу жене. – Он встал, удостоверился в устойчивости мира и поклонился. На пороге задержался. – Могу ли я называть вас Габриэлем?

– Нет, – ответил герцог.

– Да, – возразил священник. – При каждой возможности.

– Понял, – кивнул сэр Майкл и вышел.

Священник повернулся к своему новому подопечному.

– Насколько я понимаю, вы предпочли снова стать человеком. Это подразумевает и наличие имени.

Капитан продолжал упираться подбородком в ладонь. Он смотрел в окно.

– Это что, лицедейство? – спросил он. – Или вы считаете, что я стану человеком, если поупражняюсь в притворстве?

«Именно», – буркнул Гармодий: то была первая реплика за несколько дней.

Священник подошел и встал рядом.

– Кто наделил вас властью надо мной? – спросил Габриэль, но тоном не враждебным.

– Вам шлет привет Bon Soeur du Foret Sauvage^[122], – ответил тот.

На второй день после праздника армия, теперь вобравшая почти двести местных морейских страдиотов, устремилась в холмы по направлению к Фраке. У нордиканцев были пони, и все воинство переменило коней. Они двигались быстро, покрыли без малого двадцать миль и вернулись через холмы на запад, не встретив никакого сопротивления. Специально отобранные воины поупражнялись в штурме небольшого замка, который выстроили для этого – высотой по пояс, но с четко обозначенными помещениями.

Дозорные слишком поздно заметили, что войско выступило без подчиненных Гельфреда, а вернулось с ними, а также с фургоном и двадцатью пленниками.

На следующий день, в праздник Святого Георгия, состоялась тренировка на главной площади, в которой приняли участие даже страдиоты. Упражнялись с копьями и мечами, состязались в конных поединках. Вардариоты стреляли с седел, и к ним примкнули горстка людей Гельфреда и несколько пажей, которые прониклись интересом к ремеслу конных лучников – а может быть, им приказали проникнуться интересом. Люди Гельфреда отсутствовали два часа; затем они вернулись и объявили, что обзавелись новыми штанами и дублетами – сплошь зелеными, не красными.

Прибыли рабочие, которые возвели игрушечный замок: всего две башни и бревенчатый холл. Стен не было, только каркасы, и толпа получила возможность наблюдать за развернувшимся внутри сражением. К ликованию зевак, замок принялись штурмовать сорок отборных воинов.

К удовольствию ветеранов войска, рыцари-новобранцы сразились на турнире с себе подобными: Плохишом Томом, Изюминкой и капитаном. Сэра Бесканона с такой силой вышибли из седла, что он лишился чувств, – виновником стал Плохиш Том.

За всем происходящим восторженно наблюдали тысячи горожан.

Страдиоты сражались на рингах, разрезали мечами фрукты и показывали чудеса верховой езды.

Нордиканцы быстро срубали столбы настоящими топорами, и толпа со смехом встречала пажей и слуг, которые спешили установить новые.

Схоларии показывали свое мастерство в борьбе и фехтовании, а потом шестерка из их числа сразилась друг с другом в позаимствованных доспехах. Георгий Комнин, которого уже неплохо натаскал сэр Майкл, сумел выстоять против сэра Джорджа Брювса. Госпожа Элисон вышибла из седла сэра Янноса Дукаса, продемонстрировав безупречную выучку в том, как ловко выбила у него копье, а толпа взревела и осыпала ее цветами. Морейцы постепенно привыкали к женщине в рыцарском звании.

Напрокат взял доспехи и Морган Мортирмир. Он провел три раунда боя с сэром Фрэнсисом Эткортом: в первом оставил зарубку на шлеме старшего рыцаря, во втором они оба сломали копья, а в третьем Мортирмир вылетел из седла. Не будучи достаточно тренирован, он крепко ударился.

В одиночных камерах под дворцом сидели двадцать пленников, которых предоставили самим себе. По случаю праздника Святого Георгия их не пытали и просто не позволяли им спать.

Кронмир увидел, как фургон вернулся в город, и понял, что это значит.

Какое-то время он сидел в задумчивости, сложив пальцы домиком. Он прикидывал, как быстро чужеземцы расколют его агента и что этот агент им выложит. Кронмир пересмотрел свою систему связей и сверился с шифровальной книжицей – помнит ли он сигнал «прекратить всякую деятельность» для трех самых важных подручных. Затем, когда в гостинице все стихло и даже ничтожнейшие служанки заснули, он собрал вещи и поразмыслил, не умертвить ли хозяина с женой и молодую женщину, с которой Кронмир время от времени спал. После убийства всех троих у врага не осталось бы свидетелей его присутствия, но ему не пришлась по сердцу подобная расточительность, и у него имелись свои правила. Криво улыбнувшись, он признался себе, что девица ему нравится и он не сумеет убить ее хладнокровно. Поэтому он тщательно забил дымоход общего зала горючими материалами и заново уложил дрова точно так, как сделала это вечерняя горничная.

Миновав бордель Нианны, он поставил на двери жившего через улицу седельщика меловой крест. Затем дошел по безлюдным улицам до трущоб у складов на восточном берегу и белым мелком начертил кружок, а в нем – лямбду: опять же на двери жившего через улицу человека, который все еще оправлялся от ран, – предводителя профессиональных убийц, нанятого в Этрурии и чуть не погибшего при штурме дворца.

После этого он час просидел в прибрежной харчевне, проверяя, нет ли «хвоста». Затем поднялся на холм к старому акведуку, отвалил камень и оставил в ямке мешок с сорока серебряными леопардами. Вернув камень на место, он спустился и воткнул серебряную булавку в оливковое дерево, которое росло посреди крошечной площади у дома наемного убийцы. Он пристроил ее так, чтобы заметить было трудно, а найти – легко, достаточно прислониться к дереву и притвориться, будто вынимаешь камешек из обувки.

Потом он прошелся по молу и оставил еще два знака в виде лямбды в круге, спрятав их среди начертаний, которые накопились за сотню поколений.

Усевшись на стене, Кронмир выждал: не идет ли кто следом. Вернулся он в точности тем же путем – скверный ход, но он спешил, а рассвет приближался. По возвращении Кронмир добрался до тайника, где оставлял донесения его связной с верфи – полуграмотные, нацарапанные на коже, свернутые и засунутые в заброшенный глиняный водосток полутысячелетней давности. Встав в темноте на колени, Кронмир нащупал кожу и кивнул. Он спрятал донесение в сумку, положил в тайник мешочек с золотом, запечатал трубу и начертил на ней углем большую букву «X».

У него были и другие агенты, но они могли скурвиться или угодить в плен. Никто из них его ни разу не видел – как и не принес ничего ценного. И он сомневался, что мясник знает об их существовании.

Дальше он направился через город к западным стенам, содержать которые в порядке годами тщетно пыталась гильдия фонарщиков. Веревка, искусно свитая из серого и бурого конского волоса, была точно на месте, как он и хотел. Кронмир перемахнул через стену и кое-как выбрался из рва, проклиная свой уже не молодой возраст и притороченный сбоку меч. Он влез на наружную стену там, где она разрушилась больше всего, спрыгнул с другой стороны и прошел по полю пол-лиги до фермы. На ферме он украл лошадь.

Захват фургона о многом сказал Кронмиру. О том, например, что Красный Рыцарь контролирует подступы к северным горам. И он поехал не на север, а на запад, в холмы.

Через два дня после праздника Святого Георгия схоларии навестили два городских дома. Оба пустовали, а гостиница, которую они хотели обыскать, сгорела дотла. Персонал разбрелся по родственникам.

Герцог въехал в ворота верфи с горсткой тяжеловооруженных всадников под предводительством Фрэнсиса Эткорта. Рядом с ним держался человек безоружный, который с профессиональным восхищением – и толикой неодобрения – следил за работой верфи.

Герцог спешился и вошел в главное здание – очень старое, построенное из того же красного и желтого кирпича, что и городские стены.

– Смотрите все подряд, – небрежно бросил он штатскому.

– Кто это такой? – спросил корабельный мастер, Уильям Мортис из Харндона.

Он прибыл двумя неделями раньше по суше.

Герцог улыбнулся.

– Это, мастер Мортис, не кто иной, как великий и могучий господин Эрнст Хандало Вениканский.

– Да он спалит на стапелях моих акулят! – встрепенулся Мортис, вставая.

– Ни в коем случае. Он отправится домой и велит своему городу вступить с нами в союз.

Человечек еще не успел привыкнуть к Красному Рыцарю и Ливиаполису.

– С нами? Кто это – «мы»? Альба? Новая Земля? Империя?

– Вы, я и новый флот, – ответил герцог, взболтал в своем кубке вино и чего-то добавил из фляжки.

Через час Хандало стоял в развевающемся коротком плаще на причале, под кусачим ветром. Ему приходилось кричать, чтобы его услышали.

– Вам не покрыть издержки! – проревел он. – Без торговли и купеческого флота – никак!

– Согласен! – гаркнул герцог.

– А зима на носу! – крикнул Хандало. – Безумие выходить в море в такое время года!

– Согласен! – ответил ревом герцог.

– Тогда почему бы вам не закупиться у нас и не покончить с этим?

Герцог улыбнулся.

– В моем войске у каждого лучника хранятся в провощенном мешочке две тетивы. Командиры проверяют их наличие, когда проводят смотр. Потому что однажды тетивы не оказалось, а я был к этому не готов…

Хандало поднял брови.

Герцог воззрился на море.

– Я мог бы сию секунду заключить с вами сделку, мессир. Но не пройдет и трех лет, как она станет для вас… неудобной. И вы – или ваш преемник – ее расторгнете. – Он посмотрел этруску в глаза. – Мне по силам задавить вас военной мощью, но ненадолго. Я прав?

– У вас светлая голова, – кивнул Хандало.

– Мне нужны обе тетивы. Я построю флот, а уж потом предложу торговое соглашение, и у вас с генуазцами будут все основания его соблюдать.

– Повезло же с вами принцессе, – заметил вениканский капитан.

Герцог помотал головой.

– Это императору со мной повезло, – ответил он.

Спустя две недели первая построенная в городе за двадцать лет морейская галера соскользнула по древнему каменному стапелю и с плеском обрушилась в воду под наблюдением этрусской эскадры, которая расположилась через пролив. На следующий день починили захваченную этрусскую галеру, а к концу третьей недели на рейде встало четыре корабля нового имперского флота.

За этим последовал первый зимний шторм – зловещее торжество стихии над водной гладью, из-за которого все работы на верфи остановились, а скромное достояние – строевой лес, оставленный без прикрытия, – сдуло и унесло в море. Новые имперские корабли убрали с верфи в крытые ангары, построенные тысячу лет назад.

У этрусков тысячелетних корабельных ангаров не было, а потому им пришлось обнажитьсвои корабли, перевернуть их и спрятать на зиму под временными навесами. Несмотря на более мягкий климат и теплое течение, Морее досталось и снега, и льда; зима выдалась свирепой для галер.

Через два дня после бури этруски надежно укрыли все свои корабли. Им осталось только в ужасе наблюдать, как новая имперская эскадра становится на воду на холоде под светом бледного солнца и беспрепятственно движется к устью залива. Проведя в море день, имперский флот вернулся с тремя огромными альбанскими кораблями. Поскольку блокады не было, последние преспокойно причалили, набитые по фальшборт шерстью, кожей и другими альбанскими товарами, а на причале торговцев встретила сотня благодарных купцов. Тем временем имперские корабли под командованием Мегас Дукаса пересекли пролив, высадили моряков и дотла спалили всю переправленную на сушу этрусскую эскадру.

Не успело улечься пламя, как сэр Эрнст Хандало привел делегацию купеческой гильдии во дворец, из которого так недавно был выпущен. В тот же день этруски разорвали союз с герцогом Андроником и подписали мирный договор с принцессой Ириной и ее отцом, императором, а также документ, в котором они требовали, чтобы «вероломный узурпатор, известный как герцог Фракейский, немедленно вернул императора на трон». Они выплатили возмещение, а их подеста подписал несколько постановлений, гарантирующих налоговую ставку, по который был сделан внушительный первоначальный взнос. Всех этрусских офицеров освободили.

Имперская армия продолжила учения. Ее ежедневно пополняли новые страдиоты из местных. И опять-таки каждый день в заливе появлялись новые купеческие корабли – все из Альбы. В конце осени плавать на круглых кораблях было безопаснее, чем на галерах. Но находились и такие, кто шел на риск.

В очередной понедельник вся имперская армия выстроилась на поле Ареса: почти тысяча человек войска Красного Рыцаря, без малого пятьсот схолариев, триста нордиканцев и столько же вардариотов, а с ними – почти тысячная тагма пехотинцев из города и четыреста конных страдиотов из глубинки. Большая часть воинства была одета в белую – свежую, новенькую – альбанскую шерсть, тяжелую, как доспехи, цветом под стать снегу. Новые зимние наряды явились продуктом лихорадочного труда всех ливиапольских закройщиков и портных.

Сэр Джеральд Рэндом взирал на построение, восседая в седле рядом с Красным Рыцарем и его свитой. Он потрясенно покачал головой.

– У вас есть собственная армия!

– Вам ли не знать, – отозвался Красный Рыцарь и улыбнулся. – Вы же им платите. И привозите шерсть.

Рэндом и все рыцари рассмеялись.

– Вам же понятно, что мне конец, если все это не сработает – по сути, я рискнул ради вас всем моим состоянием!

Красный Рыцарь с удовлетворением окинул взором свою армию.

– Пока все говорит за то, что вы не прогадали. Этрусское возмещение должно было покрыть ваши счета.

– Но она его потратила на что-то другое, – заметил Рэндом.

Красный Рыцарь пожал плечами.

Рэндом сверкнул глазами:

– А вы продолжаете сорить деньгами, как пьяный матрос в борделе!

– Счастья не купишь, но мастерство приобретается с оружием, отвагой и хорошей экипировкой. – Капитан потеребил бороду. – Все это стоит не дешево. – И он снова взглянул на купца. – Так или иначе, вы набиты деньгами. С чего вам от этого наступит конец?

– Я согласился устроить для королевы турнир. О, совсем забыл – вот ваше официальное приглашение. Я должен передать вам лично, что вы как рыцарь и джентльмен обязаны его распечатать и дать ответ. Что стряслось с остальными? – Рэндом играл поводьями и пытался выяснить, насколько отсутствие твердой почвы повлияет на равновесие, если он ринется вскачь.

– Я на них наплевал. – Красный Рыцарь откупорил футляр, расправил свиток, и тут же произошло скромное чудо: заклинание приняло форму крохотной голубки и зависло в воздухе, подобно колибри.

«Королева набирается опыта», – заметил Гармодий.

– Вас посвятили в рыцари, и вы теперь отвечаете за королевский турнир? – спросил Красный Рыцарь.

– Да, – кивнул Джеральд.

– И цена заоблачная?

– Да, – состроил мину Рэндом.

– А вы выделяете деньги, – продолжил Красный Рыцарь.

– Она королева, – пожал плечами Рэндом. – В рыцари меня посвятил король. – Он усмехнулся и добавил: – Я люблю хороший турнир.

Красный Рыцарь просверлил его взглядом.

– И все-таки вы явились сюда и рискнули состоянием, чтобы оплатить мои счета.

Рэндом открыто посмотрел ему в глаза.

– Да, капитан, это так.

Красный Рыцарь взглянул на сэра Майкла.

– Похоже, я учусь у купца благородству.

– Я собираюсь выступить на турнире, – сказал Рэндом. – Возьму с вас уроками.

Красный Рыцарь обратил взор к парящей голубке.

– О прекрасная королева, я прибуду со всеми моими рыцарями, – произнес он официальным тоном.

Голубка дрогнула и упорхнула прочь.

Красный Рыцарь – Мегас Дукас, герцог Фракейский, Габриэль Мурьен – развернул коня, чуть осадил его и воздел дубинку. Все взгляды сосредоточились на нем.

– Покажем же теперь этому Андронику, так называемому герцогу, как надо воевать! – провозгласил он.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ЛЮТЕС, ГАЛЛЕ – КОРОЛЬ ГАЛЛЕ И ЖЕРЕБЕЦ

Призывая ко вниманию, сенешаль д’Абблемон постучал пергаментным свитком по огромному дубовому столу, и военный совет мало-помалу успокоился.

На Танкреде Гисарме, управляющем монаршего дворца, вместо великолепных драконьих доспехов была простая бригандина с оленьей накидкой и этрусскими стальными наручами; на командире королевских арбалетчиков Стелкере – все те же черные доспехи с золотым начертанием, славящим Господа; Василий, архитектор королевских замков, ограничился кольчугой. Сэр Юстас Рибомон, один из маршалов королевства и некогда прославленный наемник, смотрелся весьма элегантно в черных доспехах с золотой кромкой и бронзовой кольчуге. Сам Абблемон был в своем обычном этрусском белом доспехе. Без такового обошелся только мессир Кьямбери – человек, роль которого на совете почти никогда не оговаривалась.

Д’Абблемон махнул секретарю, и тот прочел из свитка:

– «Пункт первый: сьер де Кавалли и четыреста копейщиков отслужили в Генуа и могут быть наняты. Пункт второй: сенат и Совет десяти Веники договорились с императором о заказе шестидесяти галер».

Он поднял глаза.

– У меня сохранилась грамота после нашей последней встречи, – сказал д’Абблемон. – Ведь это крупнейший заказ из всех, что они делали?

Василий порылся в бороде:

– А теперь его нет. Толпа корабелов осталась без дела.

– Быть может, их наймет император, – съязвил Абблемон, и все рассмеялись.

– А наш человек уже готов подрезать императору крылышки? – спросил управляющий.

Д’Абблемон огляделся. Махнул секретарю, чтобы сел.

– Да. Если мои расчеты верны, он не сегодня завтра будет готов штурмовать Осаву. Могу ошибаться на неделю, не больше.

Управляющий принял страдальческий вид. Он глянул по сторонам, как нашкодивший ребенок, и буркнул:

– Раньше, когда церковь еще не вознеслась над герметизмом, мы запросто сообщались с нашими… миссиями.

Все взоры обратились к мессиру Кьямбери, который в насмешливом удивлении поднял брови.

– Милорды, если бы кто-то был готов пойти на такую ересь, я бы напомнил, что для связи за тысячу лиг, да еще через земли Диких, понадобится больше энергии, чем… – Он пожал плечами. – Чем было по силам язычникам древности.

Абблемон отмахнулся:

– В данном случае я верю, что наш агент укладывается в расписание.

Другие согласились. Управляющий поерзал.

– Тогда зачем мы собрались? – спросил он.

Абблемон швырнул пергамент на стол.

– Граф Арелат послал королю вызов. Он хочет сразиться один на один.

– Ожидаемо, – скривился Гисарме. – Конечно, старый граф съест короля и не подавится – он едва ли не лучший копейщик на свете.

Абблемон покачал головой. Если тема была для него болезненна – а она была, – то он умело скрыл отвращение.

– Король не станет сражаться, – ответил он.

Все опешили.

– Это же Галле! – сказал де Рибомон. – Он обязан дать бой.

Абблемон вздохнул.

– Джентльмены, король усматривает в этом вызове неприкрытое намерение графа возродить былое королевство Арелат. Согласитесь, что там, наверное, соответственно и расценят поражение короля в поединке?

– Упаси меня Боже от новой горной кампании, – проговорил Стелкер.

По лицам рыцарей было ясно, что им это не по душе.

– Дождитесь, когда де Вральи узнает, что король не принял вызов, – сказал де Рибомон.

Повисло молчание.

Абблемон снова покачал головой.

– Не в том беда, – сказал он и разгладил пергамент. – Граф прислал нам не только вызов, но и подробное описание стычки – вернее, ряда стычек, в ходе которых его воители повстречались, похоже, с ирками.

– Скороспелый вывод, – сказал де Рибомон. – Лично я полагаю, что у нашего юного короля есть голова на плечах. Граф де Сартрес попросту пользуется этим нелепым предлогом для ввода войск. И кстати, Абблемон, не вы ли сказали нам, что в маленькой неприятности с королем виновата ваша племянница?

Абблемон не моргнул глазом. Он сохранил на лице кроткое, дружеское выражение – обычное для Жеребца.

– Дело деликатное, – признал он. – А деликатнее всего, наверное, вот это доказательство.

По его знаку слуга извлек из мешка и положил на стол отрубленную голову. От нее потянуло гнилью.

Это был ирк во плоти, с клыками и прочим.

– Подделка невозможна? – спросил мессир Кьямбери.

– Мать-перемать, – покачал головой Стелкер.

Гисарме подался вперед.

– Друг мой, я не хочу назвать вас лжецом, но королева говорит иное. Она утверждает, что крошка ни в чем не повинна и чуть ли не святая. И если так, то не в своем ли праве граф? – Управляющий никогда не вставал на сторону Жеребца. – Он посылает эту голову в доказательство своей верности. И он верен. Разве нет?

Абблемон проигнорировал тон управляющего.

– Мне кажется, что, верен граф или нет, весной нам понадобится войско.

Вмешался де Рибомон:

– Милорды! Если на юге разместить войско, то не останется людей для де Вральи и почти никого – для действий на севере Новой Земли.

– Что с деньгами? – осведомился управляющий.

– На вторую армию не хватит, – сказал Абблемон. – Думаю, их слишком мало, чтобы расплатиться даже с копейщиками Кавалли.

Стелкер улыбнулся.

– Милорды, он же на корабле и плывет в Новую Землю – больше и не придется платить.

Тем же вечером король слушал музыку в обществе своей королевы-этруски. После концерта он отправился в верхние дворцовые покои, где развлекся мировыми новостями. В конце он уже смеялся, придя в излюбленное расположение духа. С миром был полный порядок.

– Я пропустил военный совет? – спросил вдруг король.

– Да, монсеньор, – кивнул Абблемон.

– Надо же! А все из-за глупости королевы – я должен был, дескать, взглянуть на ее новый гардероб. Речь шла о чем-нибудь важном?

– Нет, – ответил Абблемон. – Нет, ваше величество.

ЗАМОК Н’ГАРА – БИЛЛ РЕДМИД

– Мы проигрываем, – сказал Нэт Тайлер.

Он сидел в большом зале и наблюдал за иркскими музыкантами, исполнявшими волшебные мелодии. Им завороженно внимали двести мужчин и женщин.

Редмид уже сто раз думал о том же. И то же самое о себе, потому что в его руке уютно лежала кисть Бесс, прикрытая столом.

– Если мы еще продолжаем этот бой, то нужно уходить, – бросил Тайлер. Он наградил Редмида свирепым взглядом. – Что, тебя тоже заколдовали?

Редмид сел прямее, как школяр, получивший нагоняй от учителя. Но Бесс возразила:

– Нет, мы не заколдованы, Нэт Тайлер. Только мало кому из смертных удается достичь таких высот. Мелочь, а такая игра. Ох, какая игра! – Она покачала головой. – Зачем это? В последние дни я счастлива, как никогда. В жизни такого не было. Даже… – Она помедлила, и по ее лицу пробежала тень. – Даже в детстве.

Нэт встал.

– Я за уход, – заявил он. – Выздоровел. Я больше не желаю находиться в сне. Я хочу убить короля и освободить людей.

Редмид откинулся на спинку.

– Нэт, – сказал он.

– Что? – спросил старший. – Я еще верен себе, даже если ты – нет.

– Зима на подходе, – ответил Редмид.

– Если ты скажешь, что пойдешь со мной, то и остальные пойдут, – заявил Тайлер.

Редмид внимал колдовской музыке, как будто та звучала в голове, и рассматривал щедро украшенные стены – гобелены с ажурными узорами, которые смущали его человеческое зрение; богатые краски войлочных завес.

– Дай мне подумать пару дней, – сказал он со вздохом.

И дни прошли.

Он жил в маленьком доме с Бесс и ничего другого не хотел. Они играли в игры, пасли овец и занимались любовью. Другие повстанцы сдружились – порой ходили в гости и делили трапезы, а иногда собирались в большом зале.

Отряды пришедших из-за Стены являлись и уходили, а время от времени приводили женщин. У повстанцев женщин было немного. Теперь их стало больше – или, наверное, стало меньше повстанцев.

В одно морозное утро Редмид отправился за дровами. Мужчины, обладавшие железными топорами и могучими мускулами, сделались главными добытчиками дров во всем поселении и постепенно взвалили на себя хозяйственные обязанности на иркский манер: лучшие в каком-нибудь деле за него и брались, ему и учили.

Редмид был толковым дровосеком – умелым и в то же время ленивым. Он предпочитал найти какое-то одно дерево – желательно большой и крепкий клен, уже погибший, но еще стоящий или уже рухнувший, но недавно, чтобы верхние ветви еще не загнили на земле. Редмиду нравилось бродить с топором на плече под осыпающимся снегом, вдыхать запах леса, чувствовать холод в почти обнаженных руках.

И он не расставался с мечом, потому что вокруг раскинулась настоящая земля Диких из детских сказок. По этим болотам шастали хейстенохи; в холмах на юге рыскали огромные горные тролли, а боглины подкапывались там, где не бегали, тогда как гигантские бобры возводили шестифутовые запруды, стоявшие по сто лет, а на полянах паслись стада бизонов, за которыми присматривали стражи, лесные демоны. Они тоже навещали Сказочного Рыцаря. Редмид к ним понемногу привыкал. Но подозревал, что при встрече один на один в лесу он окажется не другом, а жертвой.

Поэтому он шагал с удовольствием, но был начеку. И все-таки Тапио Халтия застал его врасплох, когда он в раздумье остановился у остова огромного дуба.

– Ну, ч-ч-что? Ч-ч-человек. – Ирк был того же роста и передвигался бесшумно.

Редмид приветливо кивнул.

– Сэр Тапио, – произнес он.

Сказочный Рыцарь взглянул на рухнувший дуб.

– Вс-с-се мы так конч-ч-чим, – пропел он. – С-с-сколько бы зим ни прожили.

Редмид кивнул снова.

– Ко мне прих-х-ходит много гос-с-стей, ч-ч-человек. – Сэр Тапио пересекся с ним взглядом, и в бездонных, лишенных белков глазах ирка стояла синева, какая бывает в летнюю звездную ночь.

Редмид всегда испытывал трудности при общении с ирком, мышление которого отличалось от человеческого.

– Что за гости? – спросил он.

– С-с-союзники, – ответил Тапио. – Х-х-холод в воздухе – первый укус-с-с войны.

Редмида озадачил оборот, который приняла беседа, но разговоры с предводителем ирков никогда не давались легко.

– Войны? – переспросил он. – Какой войны? С королем?

Сказочный Рыцарь совсем по-человечески пожал плечами.

– Мне безразличны короли людей, – сказал он. Его голос звучал как слаженный оркестр из дюжины струнных инструментов. – Я думаю о войне с с-с-соперником. Я с-с-советуюс-сь с теми, в ком вижу с-с-союз-ников.

Редмид отвел взгляд и снова посмотрел на свой дуб.

– А я – союзник?

Человеку было трудно привыкнуть к улыбке ирка. У ирков она означала нечто иное и сочеталась с показом великого множества зубов. Тапио усложнил диалог еще и тем, что воспользовался ею и как ирк – выражая агрессию, и как человек – выказывая радость.

– Это ты мне с-с-скажи, ч-ч-человек.

На следующий день прибыла дружина Повелителей – или Стражей, или демонов, кому как нравилось называть. У них были высокие красные султаны, и Билл знал, что это не украшения, а естественные придатки, хотя все прочее великолепие – и золото, и серебро, и свинец, и бронза, и олово, что было встроено в клювы, – имело искусственное происхождение. На глазах у Редмида два юных демона получили от иркских мастеровых свои первые пломбы, изготовленные как вручную, так и при помощи магии. Годом раньше он задал бы стрекача. Сейчас же – завороженно смотрел.

Еще через день, на входе в хитросплетение коридоров главной цитадели, его схватил за плечо Нэт Тайлер.

– Я ухожу, – сообщил он. – Ты со мной?

Редмид глубоко вздохнул.

– Нэт… я спас тебе жизнь. Я выволок из боя твою побитую задницу, принес сюда – в буквальном смысле, большую часть пути. Теперь мне хочется спокойной зимовки.

Тайлер покачал головой.

– В Джарсее люди мрут как мухи, работая на господ, – сказал он. – Гребаная церковь отпразднует Рождество на бедняцких хребтах. Пришедших из-за Стены будут травить, как нечисть. Ты хочешь покоя. – Он подступил вплотную. – Ты нашел себе господина, как твой изменник-брат.

– Не умрем же мы, Нэт, если немного поживем в радости и покое? Послушаем музыку? Леди Тамлин лично вы́ходила тебя – неужто это ничего не стоит?

Ему не составило труда заглянуть в глаза Тайлера, и счел он их малость безумными.

Он испытал престранное чувство – они поменялись ролями. Заводилой, упрямцем всегда выступал он сам.

– Может, тебе нужна девушка, – сказал он на пробу.

– Глупец! Джарсей в огне, Альба на пороге гражданской войны! Это наш час. Благородные сцепились друг с другом! – Тайлер орал, а ирки реагировали по-разному: одни останавливались посмотреть, другие пятились к стенам. Снаружи на снегу выделялся демон с голубым гребнем.

Глаза у Редмида сузились.

– И что? – спросил он.

Тайлер пожал плечами.

– Ничего. Хочешь – иди, не хочешь – оставайся. Наше дело важнее тебя, Билл Редмид. Сиди тут и загнивай.

Он уклонился от руки Редмида, который попытался его придержать, и зашагал прочь.

Редмид повернулся, намереваясь догнать, и обнаружил, что смотрит на изысканно инкрустированный клюв и высокий голубой гребень Моган, королевы западных демонов. Он знал ее. Не близко, но они были… союзниками.

Мысль засела у него в голове.

– Моган, – произнес он.

От нее пахло горелым мылом, и она заняла весь поперечник туннеля. Ей пришлось присесть.

– Повстанец, – сказала она. – Полагаю, это не настоящее имя.

Он сохранил самообладание.

– Я Билл Редмид, демон, – ответил он, борясь с желанием повернуться и убежать.

От демонов исходили своеобразные волны ужаса – как и от многих Диких, но демоны были сильнейшими во всех отношениях. Даже на отдыхе, в тиши и в окружении других существ она излучала угрозу.

Усилие – и голубые перья на гребне поникли.

– Зачем ваши людишки требуют, чтобы я изображала покорность? – спросила она.

Удивительно, но клюв почти не мешал ей говорить.

Редмид оправился от испуга. Он принудил себя к разговору.

– Ты союзник Тапио?

Она вздохнула и вытянулась в тесном коридоре.

– Посмотрим, мастер Редмид. Позволь спросить: приятно ли найти здесь былого союзника?

– Я только гость, – отрезал он и добавил: – Никем не командую. Но люди, которых я сюда привел, тебя помнят. Ты бросила нас умирать при Лиссен Карак.

– Неужели? Брат послал меня предупредить пришедших из-за Стены. Вас не предупредили? Мы великодушный народ.

Вонь жженого мыла усилилась.

– Великодушный? Леди, сто моих повстанцев умерли ни за что, когда вы поджали хвост и сбежали.

Понаблюдать за ними стягивались ирки, люди, даже крылатые феи.

– Сбежали? – задышала она. – Ты оскорбляешь мое племя.

Редмид осознал, что ее раззолоченный клюв почти вплотную придвинулся к его носу. Но Билл так озлился, что ему было все равно.

– Твое племя живо, раз оскорбляется, – сказал он.

Гребень встопорщился, и Редмида омыло ужасом. Он отступил на шаг; феи с хлопком испарились, а большинство людей вздрогнуло, когда королева подняла тяжелую переднюю ногу и выставила зловещие когти, способные рассечь кольчугу.

– Вне этого святилища тебя ждала бы смерть за такие слова! – пролаяла Моган. – Но я объясню тебе, мастер Редмид. Не будем задерживаться на том, что Моган Благотворная из народа Голубого Гребня никогда не творила блага ни для нечисти, ни для людей. Мой брат ненавидел Шипа. Он ему не доверял. И обнаружив, что нас приставили к слабейшему из союзников – я говорю чистую правду, не желая никого оскорбить, – он решил, что нас послали на смерть.

Редмид, не дышавший всю эту речь, выдохнул. Он пригнул голову, неуклюже изображая поклон.

– Леди Моган, ваша учтивость превосходит мою, – прорычал он. – Я же лишь человек и нечисть. Но я люблю мой народ не меньше, чем вы любите свой, и у меня разорвалось сердце при виде гибели моих людей. Возможно, вы правы. Мне некогда заниматься Шипом и его планами. Но… если бы вы ударили по королевскому войску с фланга, то победа могла бы стать нашей. И мы убили бы короля.

– Может быть, – сказала Моган. – Но убийство короля Альбы ничего для меня не значит. Оно не стоит жизни и одного Повелителя. Нас с каждым годом все меньше.

Он чувствовал исходящий от нее жар, и смрад горелого мыла продолжал висеть в воздухе.

– Но мне заметны и ваши потери. – Она тоже склонила голову. – Надеюсь, мы снова станем союзниками. Не следует винить нас в отказе служить Шипу.

Редмид постарался унять дрожь в коленях.

– Я всего-навсего человек, – сказал он, не предлагая ничего.

Ее суровые черные глаза блестели в круглых глазницах. Ему было трудно смотреть сразу в оба.

– Другие – тоже мужчины и женщины, они пойдут за тобой, когда начнется война, – сказала Моган. – Этот разговор не последний.

Редмид опять выдохнул.

– Да, леди, это весьма вероятно.

ЗАМОК ТИКОНДАГА – ГАУЗ

Чем ближе подступал решающий момент, касавшийся нерожденного дитя королевы, тем больше опасалась Ричарда Планжере леди Гауз.

Неудобства начались, когда она заметила, что по ее гадальным покоям порхает шпион-мотылек, но постепенно эти мелкие бледно-серебристые мотыльки наводнили весь замок, и тут она уже разозлилась.

Но сила Гауз во гневе и заключалась. Она не могла нанести Планжере ответный удар, хотя и чувствовала его силу, как далекий светильник в холодной комнате, в ее арсенале имелся богатый выбор оружия. Она воспользовалась излюбленным.

Своим телом.

С тех пор как у нее выросли груди, оно ее редко подводило. Будь Планжере женщиной, пришлось бы прибегнуть к другим средствам, но с ним…

Она танцевала нагой, посылая в эфир сгустки энергии. Нагой же расхаживала по своим покоям. Она оглаживала бока, проводила ладонями по грудям и между бедер, потягивалась, подпрыгивала, раздевалась и одевалась. Мотыльков собирались тучи, а она, предаваясь неистовой любви с мужем или дразня грума, позировала для Планжере и думала: «Ты всегда был глупцом. Смотри на меня, пожирай меня, и тебе нипочем не увидеть, чем я занята».

От мотыльков ее разбирал смех – он вечно кичился своими игрушками.

В подвалах, надежно защищенных рунами, печатями, ее личными знаками и кое-какими древними начертаниями, даже для нее чересчур мудреными, она истребляла мотыльков многими способами, пока не довела убийство до совершенства, сделав его эффективным и окончательным, ибо, выживи хоть один, ее замыслам пришел бы конец. И там же она продолжала свой великий труд. Пол ее комнаты в башне был исчерчен серебром и квасцами, а на полу подвального святилища красовалась только обычная пентаграмма, да были написаны десять слов на высокой архаике.

Затем она создала новое заклинание – простое в применении, но замысловатое. Это была многоуровневая иллюзия.

Ее самой.

Обнаженной.

Она придирчиво изучила образ. Возможность выдастся только раз. Она изготовила несколько версий.

Она наложит проклятье на плод королевы, Планжере явится посмотреть, и она обольстит его. Или нет. Он очень силен и будет всяко держаться на расстоянии.

Мотыльков было хоть отбавляй. Она ела медовые пирожные и потягивалась, когда на пороге возник Анеас, который доложил, что ее зовет граф.

Сын остался зашнуровать ей кертл и помочь натянуть бархатное платье с горностаевой оторочкой. Она повертелась, осматривая себя, и сунула ноги в домашние туфли с мягкими войлочными подошвами.

– Что нужно твоему батюшке, милый? – спросила она.

– Он замышляет войну и хочет взять меня с собой.

Она поднялась из погребов и пошла коридором с камерами по обе стороны. Граф чаще склонялся к прямому убийству, нежели к жестокому заточению, и в камерах находились только солдат, которого арестовали за изнасилование, еще один, пойманный на воровстве, и женщина, обвинявшаяся в убийстве другой женщины. Гауз заглянула в каждую.

У женщины имелась сила. Раньше она этого не замечала.

Гауз последовала за Анеасом вверх по дозорной лестнице, порочно улыбнулась двум часовым, удостоилась положенного внимания и одолела второй пролет. Каменные ступени вывели ее во двор.

Военный наставник Анеаса ждал там с двумя заседланными боевыми конями, внушительным снаряжением и небольшой свитой слуг. Она улыбнулась ему.

– Сэр Генри! – сказала она и помахала рукой.

Он спешился и преклонил колени.

– Миледи, – произнес он со своим симпатичным этрусским акцентом. – Чем может выразить преданность ваш нижайший слуга?

– Льстец, вы мне голову вскружите! – проворковала она. – Прошу вас, отведите моего сына на ристалище и сделайте из него великого рыцаря. Мне больше не о чем просить.

Сэру Генри хватило учтивости изобразить огорчение.

– Неужели, мадонна, и убить за вас некого?

– Для этого у меня есть муж, – сказала она. – Слушайся наставников, Анеас.

Она стремительно пересекла мощеный двор – немалое расстояние, а мороз между тем кусался. Но, проходя мимо кухни, она уловила аромат свежего хлеба. Остановившись, Гауз вдохнула всей грудью и разулыбалась, как маленькая. Она вошла в кухню и стянула краюху, как всегда поддаваясь соблазну; переступая порог большого зала, она жевала хлеб.

Графа окружали военные – десяток его офицеров. Она знала всех – примерно так же, как его лошадей, даже не поименно. Он любил воевать, занимался этим с умом и рвением, но ей казалось, что граф попросту развлекается, а разговоры о стратегиях и целях – лишь оправдания в устах мальчишки, которому нравится все крушить.

– Гауз, радость моя. Ты что-то говорила об этом колдуне.

Граф был из тех людей, которые мало интересуются колдовством. Порой она подозревала, что он не верит в могущество герметизма. Нелепо, но он неизменно дивился – неприятным для нее образом, – когда она показывала свою силу.

Колдовство же других он любил еще меньше. И ничего в нем не смыслил. Она не исключала, что он считал его трюком из арсенала карнавальных паяцев.

– Ты имеешь в виду Шипа? – улыбнулась Гауз.

Все мотыльки, какие были в зале, снялись с места и полетели к высоким ленточным окнам.

Среди военных кое-кто побледнел, а двое сделали пальцами отводящий знак.

– Я о Ричарде Планжере, – повел плечами граф. – Ты назвала его колдуном.

– Он был им, – кивнула она. – Но вряд ли колдует сейчас.

Граф сел и потрепал по голове пса.

– Милая, я только что получил годовую сводку. Твой колдун, кем бы он ни был, затевает возню. Он поднимает войска и играет с пришедшими из-за Стены.

Один из его воинов – Эдвард? Эдмунд? она забыла – допил вино и стукнул кубком о большой стол на козлах.

– Милорд, при всем уважении, он полный болван. Пришедшие от него в ужасе.

Граф скрестил ноги.

– Тот остров. Мы можем выкурить его оттуда, а остров захватить?

– Не советую, – сказала Гауз. – Он прочно окопался и окажется там очень силен.

– Странно, он что же, хорошо укреплен? – спросил муж. – Это последний каменный замок в такой дали на севере, я никогда не слышал о другом.

В чем-то он был весьма умен, но стоило коснуться герметизма, как становился слепым – сознательно и упрямо.

– Он обладает немалой силой, милорд, – почтительно сказала она.

Граф воздел руки.

– Любовь моя, да я всю жизнь борюсь с Дикими! Не сомневаюсь, что у него найдутся и чудища, и боглины, и молнии. А у меня есть флот и требушеты.

Она предприняла вторую попытку:

– Милорд, я думаю, что ему хватит сил потопить флот.

– Когда ты называешь меня милордом, я понимаю, что тебе хочется что-то скрыть. Он друг? Один из твоих особенных друзей? – Граф осклабился, и офицеры отвернулись.

Гауз закатила глаза. Она обратилась к сержанту из тех, что охраняли большой зал:

– В темнице есть женщина. Приведи ее.

Гауз улыбнулась.

Сержант отсалютовал, взглянул для подтверждения на своего господина и зашагал прочь.

– Десять кораблей? – произнес Эдвард. – Как минимум. Через месяц озера замерзнут.

– Верить ли сообщениям о галлейцах в Мон Реале, сэр Эдмунд? – спросил другой мужчина.

«Эдмунд», – постаралась запомнить она.

– Хотелось бы мне сказать, что их там нет, – ответил сэр Эдмунд, – но у меня есть три рапорта, да и вон тот имперский офицер говорит, что в этом сезоне там нет этрусского флота. Вместо него – галлейцы. У них сильный эскадрон и до черта солдат – в этом сходятся все.

Граф откинулся на спинку и дернул себя за бороду.

– Почему? – спросил он. – Почему здесь?

Сэр Эдмунд покачал головой.

– Вне моей компетенции, – пошутил он.

Военные хлопали глазами.

– Нам лучше поскорее разобраться с этим Шипом и вернуться сюда, – проворчал граф. – Если тот мореец был прав и южане воюют с Северным Хураном, то мы участвуем.

Появились два стража с женщиной. Граф равнодушно взглянул на нее, потом на жену.

– Она виновна, – сказала Гауз.

Женщина оцепенела.

– Ты уверена? – Граф нахмурился. Он гордился своей справедливостью.

– Она убила при помощи герметизма. – Гауз повернулась и улыбнулась женщине, которая застыла от ужаса.

Она упала на колени.

– Ваша светлость… вы не знаете, что она мне сделала…

– Приведите ей священника, – распорядилась Гауз.

Граф отмахнулся.

– Я занят. К чему это все?

– Хочу показать тебе, на что способен Шип.

Мотыльки роились. Их были тьмы. Глядя на них, офицеры бормотали что-то себе под нос.

Пришел отец Пьер. Женщина плакала, и священник принял у нее исповедь. Он побледнел. Гауз махнула рукой.

Священник причастил женщину. Госпожи он боялся куда больше, чем Бога.

Гауз подошла к ней. Она возложила руку на ее склоненную голову и глянула на собравшихся за высоким столом мужчин, которые готовили свою ребяческую войну.

– Смотрите, – сказала она и подняла руку. – Именем высокого правосудия Севера, – произнесла она лишь с целью соблюсти формальности.

– Какой-то фокус? – осведомился муж.

Однако он снял ноги со стола и пригнулся, чтобы лучше видеть.

Она прикоснулась к силе женщины.

И пожрала ее.

Приговоренная превратилась в пепел – сразу и целиком. А пепел сохранял форму ровно столько, сколько понадобилось серебристому мотыльку для одного взмаха крыльями. Затем он рассыпался.

Никто не шелохнулся.

– Шип сильнее меня настолько, что мне никогда его не догнать, – сказала она посреди общего безмолвия.

Она сожалела только о том, что одета. Его имя она, несомненно, повторила достаточно часто, чтобы привлечь его внимание. Про себя она хохотала.

Граф огладил бороду и выдал клокочущий горловой звук.

– Значит, никакого флота этой зимой.

Сэр Эдмунд пришел в себя позже.

– Это чистое колдовство! – сказал он. Восстановив самообладание, он глубоко вздохнул. – И что, этот колдун… еще сильнее?

– Он намного могущественнее, – ответила Гауз.

– Однако Гэвин говорит, что весной король его победил. Все, что под силу королю, сумею и я. Лучше. – Граф встал.

Гауз присела в реверансе.

– Мой господин, я боюсь, что Шип, который стал нам опасным соседом сейчас, в десять раз хуже того ведьмака, с кем наши сыновья столкнулись весной.

Она не добавила, что «он лишь пешка в руках кого-то большего».

Военные смотрели друг на друга, но на нее не глядел никто, кроме мужа.

– Что ж, дорогая, ты снова пустила хорька в курятник. Чутье подсказывает мне, что если не в зимнюю кампанию на озерах, то уж весной мы обязательно схватимся с этими галлейцами и их хуранскими союзниками. – Мурьен стал прохаживаться. – Мой старый наставник говаривал, что природа не терпит пустоты. И полюбуйся – край севернее Внутреннего моря пустовал, а теперь они все туда хлынули.

Сэр Эдмунд допил вино.

– Если вашей светлости будет угодно, то нам лучше заключить союз с морейцами. И придется продать все меха, какие у нас есть.

Граф был не из тех, кто забывает о деньгах.

– Правильно, сэр Эдмунд. В случае осады нам понадобится каждый фартинг, чтобы заплатить гарнизону. Тот, кому не платят, служит слишком многим господам. – Он подошел к краю помоста и поворошил носком прах умершей. – Проклятье, женщина, ты стоила мне доброй войны.

Гауз рассмеялась:

– Ты все еще можешь развязать свою войну. Мне лишь придется заниматься ею с холодного ложа, пока длится зима.

– Намекаешь, что я погибну, ведьма?

– Именно так, дорогой, – ответила Гауз. – И мне не хочется натаскивать нового мужа. Я старуха.

Ночью она слизнула соль с шеи графа, куснула его за ухо и прошептала:

– Он и в замке за нами следит. Через мотыльков.

Граф был не дурак. Он сразу все понял, хотя и был поглощен любимым – вторым после войны – занятием. Он не прервал ласк и не замешкался, но мигом позже подхватил ее под лопатки, чуть приподнял и выдохнул в ухо:

– Сукин сын.

МОН РЕАЛЬ, СТО ШЕСТЬДЕСЯТ ЛИГ К ВОСТОКУ ОТ ТИКОНДАГИ – СЭР ХАРТМУТ ЛИ ОРГУЛЮЗ, ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ

Сэр Хартмут стоял у штурвала на корме «Божьей благодати», держа в руке чашу вениканского стекла. Он пил сладкое кандианское вино и взирал на укрепления и прочные деревянные дома пришедших из-за Стены в селении, которое окрестил Мон Реалем – «королевской горой».

– Мы высадим солдат, возьмем этот городок и превратим его в надежную базу, – заявил он.

Люций с трудом сохранил молчание.

Де Марш отчаянно замотал головой:

– Нельзя, милорд! Мы оттолкнем от себя тех самых людей, в расположении которых нуждаемся! Они воюют со своими южными сородичами. Мы должны оказать им материальную помощь.

Сэр Хартмут поскреб подбородок:

– И что взамен?

– Контроль над товарооборотом. Надежную базу… – Де Марш начал ставить галочки, и сэр Хартмут рассмеялся.

– Вы, двое, учите меня воевать! Можно высадиться и забрать себе и селение, и товары. И отослать домой, к королю. По хорошей цене. Полюбуйтесь – я тоже умею мыслить по-купечески!

Де Марш поджал губы.

– А в следующем году?

– В следующем году мы станем хозяевами Тикондаги и всей реки. Будем брать, что хотим, а остальных продавать в рабство. Вы чересчур скромны, сэр, и не знаете целей нашего господина короля, в которые я посвящен. – Он огляделся. – Вам хочется устойчивого небольшого дохода. А я предлагаю колоссальный на несколько лет. Подумайте о рабах.

Де Марш надул щеки, сочиняя аргументы. Будучи юнгой, он жил в носовом кубрике работоргового судна – большого пузатого корабля из Генуа, ходившего в Хати, где некогда великие народы опустились до варварства под набегами дикарей из Великих Степей. Хатийцы продавали в рабство своих же детей. Де Марш насмотрелся на это. И вкусил.

На свете было много вещей, которых он не сделал бы ради денег.

Он зашел с другой стороны.

– Для Тикондаги вам понадобятся солдаты, – сказал он. – Хуранцы помогут, если мы поможем им первыми, против их врагов. – Он подался ближе. – Вы слышали слова хуранского воина. Тикондагский гарнизон больше, чем все ваши люди и мои матросы вместе взятые.

Он посмотрел на Люция. Тот кивнул. Де Марш не знал, преподнес ли он рассказ как выдумку, но нуждался в этруске.

Сэр Хартмут снова потер подбородок. Де Маршу показалось, что он слишком долго задержался взглядом на Люции, но тот в итоге повернулся к своему второму оруженосцу – теперь единственному. Юноша в полном доспехе подлил вина.

– Хорошо, – сказал сэр Хартмут. – Я поступлю по-вашему. В конце-то концов, если дело не выгорит, мы всегда возьмем селение штурмом. Палисады у них жалкие.

После обещания военной помощи дела завертелись, и де Марш набил трюм шкурками и диким медом за пять дней, пока сэр Хартмут обучал своих солдат управлять легкими туземными парусниками и воевать на воде. У него были три небольшие галеры, разобранные в Галле на пронумерованные брусья и предварительно раскроенные доски – солдаты собрали их воедино. Все три были оснащены тяжелыми носовыми баллистами и парой арбалетов.

Сразу за островом сливались три большие реки, две из которых струились с севера и доносили запахи мест еще более диких – аромат сосновой хвои, снега и скал. Хартмут натаскивал солдат в огромном водоеме под водопадами.

Через неделю он встретился с де Маршем за обедом в кормовой каюте флагмана.

– Как подвигается торговля, господин купец? – осведомился он.

Де Марш поднял брови.

– Коль скоро вы были любезны спросить, сэр рыцарь, мы потрудились неплохо, но могли и лучше. Конфликт между Северным Хураном и Южным отпугнул многих торговцев мехами – пришедших из-за Стены. Поговаривают, что морейцы и платят больше, и товары у них посолиднее. У меня меньше гигантских бобров, чем хотелось, а белых медведей, которых так ценят при дворе, и вовсе наперечет.

Сэр Хартмут налил капитану вина. Кормовая каюта была небольшая и уютная, как дамский будуар, с красивыми дубовыми панелями в дубовом же каркасе, благодаря которому они сдвигались и раздвигались по погоде, сохраняя великолепный вид. Бочонок с крепленым вином сверкал бронзовыми обручами, как воплощение гостеприимства, а низкий дубовый стол был застеклен настоящим стеклом хитроумной выделки, чтобы держаться на море. Роскошь каморки резко контрастировала с обстановкой, которая могла сложиться снаружи – словно клочок королевского двора или часовня, утоляющая печали.

Сэр Хартмут выказывал безразличие к роскоши, но де Марш подумал, что грозный рыцарь просто воспринимает ее как должное и само собой разумеющееся.

– В Южном Хуране остались меха? – спросил тот небрежно. – И им никак их сюда не доставить?

Де Марш решил не развивать тему торговли мехами.

– Южному Хурану незачем здесь торговать, – сказал он.

Хартмут откинулся на спинку и рассмеялся.

– Но их можно заставить! Несколько сотен язычников-варваров, проклятых Богом? Вам хочется склонить меня к войне с этими южанами – отлично, я склонился. Давайте это устроим. Время года уже очень позднее, нам придется действовать быстро.

– У нас есть суда, ваши солдаты и мои матросы, а Северный Хуран выделит нам еще двести воинов, – сказал де Марш. – Могу я предложить план кампании?

Сэр Хартмут жизнерадостно улыбнулся.

– Нет. Это моя забота. Занимайтесь своими мехами и накладными. А это война. – Он осторожно встал, будучи великаном в тесной каюте. – Выпьем за короля!

Они выпили.

– А второй тост – за выгодную войну! – хохотнул он. – Пришлите ко мне хуранских вождей, пусть выслушают мои распоряжения.

– Сэр Хартмут, Пришедшим из-за Стены не приказывают, – возразил де Марш.

– Вы – нет. А я приказываю. Пришлите их.

ЯННИС ТУРКОС – НЕПОДАЛЕКУ ОТ МОН РЕАЛЯ

Зима была так близко, что каждый порыв ветра казался Туркосу божественным предупреждением – гони, мол, во весь опор. Достигнув сухой земли, он помчался галопом и подгонял кобылу, как никакую другую лошадь. Но она вела себя молодцом, словно благодаря его за спасение от рхуков.

Туркос никогда не давал лошадям кличек, ибо они так и мерли под ним, но эта заработала себе имя и к возвращению в Непан’ха уже звалась Афиной.

– Ты самая умная лошадь на моей памяти, – сказал он и скормил ей все, что влезло, – медленно, чтобы не вспучило и не случилось колик.

Он снова встретился с Прыгучей Форелью, и они перекурили. Она была из старого народа, как и его жена, и поначалу он плохо разбирал ее беглый хуранский – от усталости у него туманилось в голове. Но она была терпелива, гостеприимна, и он, осушив чашку ее чая, обнаружил, что все понимает прекрасно.

– Мои так далеко не заходили, – сказала она, когда он описал свой маршрут. – От Длинной топи до Священного острова меньше десяти миль. Край сэссагов.

– Там, откуда виден Священный остров, мне встретился незнакомый замок.

Туркос набросал рисунок на бересте.

Она взглянула.

– Это Ба’ат. Большой город сэссагов.

– Он разрушен. На улицах трупы.

Он отвернулся, ибо картины разорения не отступали: замерзшие лужи, обугленные стропила и обглоданное волками тело ребенка – слишком маленького, чтобы даже выглядеть человеком.

– Он был там, – неожиданно молвила Прыгучая Форель. – Он является как старейшина и зовется Знатоком Языков. – Она взглянула на Туркоса, прищурившись. – Он считает нас детьми и глупцами. Но выступил с угрозами. И молодым нравятся его обещания. У него весьма своеобразные посулы. – Она вздохнула. – Если мы схватимся с ним, то нам конец. Но если не схватимся… – Она пожала плечами.

– А что же сэссаги? – спросил Туркос с некоторым нетерпением.

Он спешил, но в то же время нуждался в любых, даже отрывочных сведениях.

– Они выделили ему воинов, – ответила она. – Им пришлось это сделать ради самосохранения. Теперь он скрывается, и до меня доходят слухи, что он навещает Северный Хуран.

Туркос два месяца это слышал.

– И? – подстегнул он ее.

– Тебе виднее, имперец. У Северного Хурана появился новый союзник – на Великой реке стоят новые корабли и много каноэ, полных воинов. Те, кто возвращается с рынка из Мон Реаля, говорят, что галлейцы скупают все меха, какие им приносят, но не по ценам альбанских купцов в Тикондаге, а товары не так хороши, как ваши, морейские. Но в этом году альбанских купцов не видно. А тем, кто с запада, не хочется тащиться до имперских факторий, чтобыпродать меха. Но кое-кому хочется.

– Потому я и здесь, – признал Туркос.

Она состроила гримасу.

– Я знаю, имперец. Не ради же нашей дружбы ты поехал на запад искать Шипа?

– Но ведь поехал. И поделился тем, что узнал. – Он подлил чая. – Расскажи, что ты узнала от тех, кто отправился на восток.

– Немногим больше. Маленький Лук проделал путь до имперской фактории в Осаве.

Осава, городок на Великой реке, находилась ближе всех к родному селению Туркоса. Он оживился, поскольку не был там больше месяца.

Прыгучая Форель поманила охотника, тот подошел и сел рядом. Длинный дом сочетал в себе таверну и гостиницу – в нем были полати на шестьдесят взрослых, и влезло бы больше, если уговорить потесниться. В центре тлели три огромные жаровни, а староста с ее мужьями подавали платежеспособным гостям еду и густое темное пиво. Было даже немного вина. Обустроенное шкурами и соломенными лежаками, место представлялось очень уютным даже на пороге зимы. Внутри постоянно висел дым, зато сохранялось тепло.

Маленький Лук оказался жилистым человечком альбанской наружности, улыбчивым и с крепким рукопожатием.

Туркос владел дюжиной языков, включая альбанский, и предложил охотнику вина.

– Это по-добрососедски, – отозвался Маленький Лук и присел на стул.

– Меня интересует торговля мехами, – сказал Туркос.

– Ты императорский разведчик. Мы знаем, чем ты занят, мореец.

Туркос не стал спорить.

– Я наполовину альбанец, наполовину – пришедший из-за Стены, и с империей ни одна половина не ссорится, – сказал Маленький Лук. – Я взял жену и повез все мои меха по реке в Осаву, потому что прослышал, что в этом году там лучший заработок. На Кохоктоне состоялось крупное сражение – Дикие против Альбы…

Он посмотрел на Туркоса, и тот кивнул.

– Я слышал то же, – сказал он. – Ты, может быть, знаешь больше.

– Да, я повстречался с сэссагами, которые там отметились. Они сказали, что Диким крепко досталось. Это неважно… но альбанским купцам пришлось туго. Ты же знаешь, что они ездят на ярмарку в Лиссен Карак, а после купцы везут меха караванами за горы, в Тикондагу…

Туркос уже лихорадочно писал на восковых дощечках.

– Ты этого не знал? – спросил охотник.

– И да, и нет, – улыбнулся Туркос.

Тот принял вино из рук Прыгучей Форели. Утренний Дикобраз, ее угрюмый муж годами старше, налил себе кружку густого эля и присел рядом.

Маленький Лук любил говорить на публику. Он начал усердно жестикулировать, а голос понизил:

– Теперь торговле в Тикондаге не бывать, а граф, который и в лучшие времена – большая скотина, готовится развязать войну.

– Знаю, – кивнул Туркос. – Я только что оттуда.

– Тогда я подался в Осаву, – продолжил Маленький Лук. – На обратном пути мы высадились в Мон Реале. Там стоят галлейские корабли – три больших округлых корабля и этрусская боевая галера.

Туркос снова начал писать.

– Ты говорила, что этруски не торговали в этом году, – заметил он.

– Говорила, – согласилась Прыгучая Форель.

– Там – тоже, – сказал Маленький Лук тоном всезнайки. – Ни одного этруска не было. А на торговом побережье болтали, будто этрусков перебили галлейцы, но галлейский купец, который был довольно любезен с моей женой, сказал ей, что три этрусских корабля уничтожены силками.

Казалось, в доме похолодало.

– Силки – миф, – сказал Туркос.

Прыгучая Форель вынула трубку. Она поднесла к жаровне вощеный фитиль, затем зажгла им толстую свечу в красивом, альбанской работы подсвечнике и уже от нее раскурила трубку. Угнездив чашу в левой руке, она поймала в горсть правой клуб дыма и направила его вверх. Из дыма соткались символы.

– Силки не миф, – возразила она будничным тоном и протянула трубку мужу. Тот молча пыхнул. – Они являются каждые двадцать лет. Их год не нынешний. Их год следующий.

Маленький Лук поджал губы.

– Ну, этого я тоже не знаю, – сказал он.

– Как и я, – подхватил Туркос. Он достал из заплечного мешка флягу и всем понемногу плеснул мальвазии. – Столько нового за обед, что и за лето не соберешь.

– Я еще не дошел до главного, – сказал охотник. – У этих галлейцев прорва солдат. Жена у меня симпатичная. А солдаты болтают, – кивнул он. – Они говорят, что собираются взять Тикондагу. – Для пущего эффекта он выдержал паузу. – Для Галле.

– Пресвятая Богородица, – пробормотал Туркос.

– Это после того, как они малость потрепали Южный Хуран, – добавил тот, берясь за трубку.

Туркос едва удержался, чтобы не встать и не поспешить к выходу.

– Успокойся, я услыхал это всего три дня назад. Они еще не выступили, – сказал охотник. – Но войско у них немалое. Больше сотни каноэ. Оружия столько, что нам такое в диковину.

– А я торчу здесь, – покачал головой Туркос.

– Ты быстро обойдешь Мон Реаль, – сказал охотник. – Обгони их по реке, и им тебя нипочем не взять.

– Я всегда ходил берегом Великой реки и не знаю обходного пути, – признался Туркос.

Маленький Лук ощерился в примечательно беззубой улыбке.

– Что ж… за скромное вознаграждение…

– Сможешь выступить завтра? – спросил Туркос.

– Деньги вперед. Без обид, партнер… но жене нравится цвет серебра.

Туркос откинулся на стуле.

– Я не ношу серебра в землях Диких.

Он отсчитал три увесистых золотых морейских бизанта. Четвертый вручил Прыгучей Форели, и та благодарно кивнула. Даже ее муж хрюкнул.

С утра вода была теплее, чем воздух, а Великую реку накрыл туман. Маленький Лук встретил Туркоса во дворе длинного дома. С ним было небольшое стадо вьючных животных, нагруженных мехами.

Туркос купил еще двух вьючных лошадей, сам он был в сапогах и при шпорах. При виде мехов поднял брови.

– Я думал, ты свои уже распродал.

– Взял твои деньги, скупил в деревне все шкуры и заплатил щедро, – признал охотник. – Раз уж поведу тебя в Осаву, то можно и заработать.

Туркос рассмеялся и показал коротышке своих лошадей, навьюченных шкурами бизонов и белых медведей, а одна была волчья, огромная. Тогда расхохотались оба.

– В путь, – сказал Туркос.

Подгоняемые зимой, они двинулись краем северных лесов. Ветер мечом рассекал пустошь, а ночи были так холодны, что жар костра ощущался лишь на расстоянии вытянутой руки, но снег еще не выпал, почва была тверда, и продвигались они быстро. Болота удавалось пересечь, а в чащах голые деревья и кустарник обещали большую безопасность, чем летом. В первый же день они заметили на севере рхуков, но ехали слишком быстро, чтобы встревожиться. На третий засекли в болоте устеноха, который общался с оленем, оба взламывали лед огромными рогами, но путники остановились на узком кряже, и великанские зверюги не обратили на них внимания.

Дни были коротки, а они гнали вовсю и меняли лошадей на каждой стоянке. Через три дня Туркос остановился переодеться. Маленький охотник был человеком закаленным, Туркос мало встречал таких – выносливость, с которой он оставался в седле, была невероятна, а лагерь он разбивал так же быстро, как все знакомые Туркосу пришедшие из-за Стены.

Маленькая клеенчатая палатка Туркоса привела его в восторг.

– Забавно, – сказал он, но после первой ночевки помог ее сложить и заметил: – Недурно. Все лучшие игрушки при тебе, – добавил он, восхитившись морейским мечом в комплекте с топором.

До Мон Реаля осталось три дня пути, и разведчики провели их на северном берегу.

– Прикрой свое железо плащом, – сказал Маленький Лук.

Они привязали лошадей и подползли к обрыву.

– Неделю назад здесь было полно каноэ и галер, – тихо проговорил Маленький Лук. – Они ушли.

Туркос отметил точность сообщений о кораблях – он зарисовал три больших округлых судна и новые укрепления, которые возводились на островной косе, где те стояли на якоре.

– Идем, напарник, – позвал Маленький Лук. – Стемнеет еще не скоро.

Два дня спустя они наткнулись на флот каноэ, который как раз сворачивал с Великой реки к морейским приозерным постам.

– Он, может быть, идет в Тикондагу, – сказал Туркос, но и сам себе не поверил.

Каноэ было намного больше сотни – на самом деле он насчитал почти триста. Крупнейшее соединение, какое он видывал в северной стране с тех пор, как стал разъездным офицером, и целью был его народ и его фактории. Он испытал невыносимую горечь: провал. Наверное, неправильно истолковал знаки.

– Ты же знаешь, что по восточному берегу озера проходит старая дорога, – сказал Маленький Лук.

Туркос поскреб голову там, где зудело.

– Старая дорога Стены. Я солдат империи, охотник. Мне известна дорога.

Маленький Лук кивнул.

– Мы опередим их и раньше прибудем в Осаву, – пообещал он. Туркос махнул рукой на Великую реку, в ширину достигавшую мили.

– А лошадей как переправим? – спросил он. Маленький Лук беззубо улыбнулся.

– У тебя, конечно, еще остались золотые монетки.

Перед тем как стать разведчиком, Туркос два года командовал постом на Стене и думал, что знает границу не хуже любого морейца. Он исходил Великую реку вдоль и поперек, и приключениям не было конца – такую жизнь он любил.

Но удивился сверх меры, когда восточнее прохода к озеру увидел потаенное селение пришедших из-за Стены, укрытое так основательно, что он не замечал его, пока не очутился на улицах.

Он встряхнул головой.

– Как же я проморгал?

– Абенаки отстроили его двадцать лет тому назад. – Маленький Лук показал на Великую реку, где торчали обгоревшие сваи. – Думаю, что дальше ты никогда не заглядывал.

– Меня не повесят за то, что вызнал секрет? – спросил Туркос.

Маленький Лук рассмеялся.

– Империи никто не боится, – ответил он. – Был бы ты из людей графа Мурьена – тогда другое дело. Но имперец? На это всем наплевать.

Туркос переварил новость с трудом.

Владелец приличной лодки взял два золотых бизанта за переправу через реку. Он заманил лошадей на борт, велел сгрузить меха, а затем поволок животных в ледяную воду.

Туркос выругался.

– Никакая лошадь не переживет такого заплыва! – выпалил он. Маленький Лук тронул его за плечо.

– Маловер, – сказал он и показал на жену паромщика. – Она – ведьма.

Та была мала ростом и хороша собой; она уселась на корме и принялась потчевать лошадей сгустками энергии. Она смеялась и называла их странными именами, а они не медлили ни секунды. На полпути через реку она разожгла трубку и присоединилась к мужчинам, расположившимся на середине лодки. Потрепала Афину, дунула ей в ноздри и вскинула брови, глядя на Туркоса.

– Как ты ее зовешь? – спросила она.

– Афиной, – ответил он. – Была такая богиня мудрости.

Ведьма улыбнулась.

– Славная богиня, – сказала она. – Как и Тар. Твоя Афина была одной из масок, одеждой, в которую Тар нарядилась для человека. – Она погладила лошадь. – Тар находится в ней. Твое имя хорошее. Твоя лошадь говорит, что ты хороший человек, так что ступай с миром, хороший человек.

Туркос уставился ей вслед, когда она стала протискиваться между тюков с мехами на корму.

– Тар – имя древнее, – проговорил он.

Ведьма его немного напугала – ему стало не по себе, хотя он вполне ощутил ее доброту. Или отсутствие зла. Пообщавшись с Шипом, он обзавелся новыми стандартами.

Маленький Лук улыбнулся.

– Не для нас, имперец. Тар – наша надежда и опора, как церковь на юге говорит о Христе. – Он перекрестился. – Нет, я ничего не имею против Христа, – добавил он елейным тоном и хохотнул.

Они с великой осторожностью обошли галлейский флот. Кто бы им ни командовал, это был профессионал – на обоих берегах озера несли дозор отряды разведчиков, а ночами, когда мореплаватели становились лагерем у берега западного, патрули высылали вперед, назад и на другой берег.

На вторую ночь после паромной переправы путники перевели лошадей через замерзшее и залитое лунным светом болото, взобрались на крутой берег – производя, увы, излишний шум – и вышли на дорогу, ширины которой хватало на два фургона, а плиты были уложены впритык на основании из камня и щебня. Ей было, наверное, не меньше полутора тысяч лет. На ней кое-где росли деревья, а рытвины могли поглотить лошадь и седока, но места, чтобы с разумной скоростью проехать во тьме, оставалось достаточно.

Они разбили лагерь на развалинах сторожевой башни. Утром Туркос разглядел ирков – маленький, быстро двигавшийся отряд.

Он обратил на них внимание Маленького Лука.

– Далеко забрались от дома, – сказал человечек. – Нас это не касается.

Туркос сделал в табличке пометку, и они тронулись в путь, стараясь обогнать стужу. Афина была сама не своя – слишком много ночей провела она без огня, и не хватало корма, или так подозревал Туркос. Но останавливаться и разбираться было нельзя, и он гнал на юг.

Было далеко за полдень, и ради скорости они пожертвовали предосторожностью. Шли быстрой рысью, и до Осавы осталось меньше двенадцати лиг, когда дорога ощетинилась воинами со взведенными арбалетами и в ярко-красной раскраске.

НИТА КВАН – ПОБЕРЕЖЬЕ ВНУТРЕННЕГО МОРЯ

На изготовление каноэ, которое устроило бы Та-се-хо, у Нита Квана и Гас-о-хо ушло много дней. Первое он забраковал и заставил делать новое. Он был нетерпелив, постоянно капризничал и все-таки общался по-дружески: курил, предлагал им трубку и чай, когда они уставали рубить топориками здоровенные деревья.

Ребра донимали Нита Квана все больше и больше, пока – после бессонной ночи – он не прибегнул к помощи мальчика с его незрелыми силами, а после обмотал себе торс шкурами.

На третий день они передвинули лагерь, превратив в небольшую крепость песчаный откос с глубокой старой костровой ямой и тремя удобными скамьями, сооруженными чужими руками.

– Ирки, – сказал Та-се-хо. Он уютно привалился к спинке, выросшей из узловатого деревца. – Это их край. До Н’гары всего несколько дней плавания на юго-восток.

Младший восстановил для старшего навес, нагромоздив столько сучьев, что они почти полностью защищали от непогоды. Во всяком случае – от ветра, благодаря шкуре хейстеноха.

Вечером третьего дня Та-се-хо взглянул на их третье изделие и кивнул.

– Завтра пристроим фальшборты, – объявил он. – Вы молодцы.

К полудню лодка была готова, и они сняли лагерь. Та-се-хо велел убрать ошметки оленины и мусор, скопившийся за несколько дней стоянки.

– Приберите здесь, чтобы самим было приятно, – сказал старый охотник. – Ирков многие ненавидят, но я не из таких. Леса хватит на всех.

В тот день они поплыли на запад, а лагерем встали под очередным навесом, оставленным ирками.

– Царство Тапио, – сказал он. – Моган живет севернее. Мы в пограничном краю. Будьте начеку. Здесь держат солдат обе стороны. – Зловеще улыбнувшись, он потер ключицу. – По крайней мере, их называют солдатами.

Они продвигались мучительно медленно – переломанные кости и срастающиеся ребра превратили плавание против устойчивого западного ветра в унылый кошмар, несмотря на красоту солнца, играющего на воде; косяки гусей и уток, направляющихся на юг; морозные белые облака поздней осени, которые мчались по небу, и великолепные берега, устланные багряной и золотой листвой. Та-се-хо безостановочно курил. Запасы продовольствия иссякли, потом закончился табак, и, наконец, близ места, где Верхняя река впадала во Внутреннее море, им пришлось высадиться, чтобы поохотиться и насушить мяса.

На исходе дня они причалили к песчаному берегу, исчерченному другими лодками и множеством ног. После бесплодной вечерней охоты устроились у крохотного костерка, жуя пеммикан. Гас-а-хо выплюнул хрящик.

– Дров мало, – изрек он. – Я наскреб, что сумел, но это все хворост для баб.

– Повелители были здесь. – Та-се-хо показал на следы. – Я их чую. Пятьдесят воинов. Они простояли день, может быть, два. Перебили всех оленей и пожгли весь лес.

Нита Кван глянул на заходящее солнце.

– Воюющая сторона? – спросил он.

– Не думаю, – ответил Та-се-хо. – Утром найдем их стойбище и посмотрим.

Они улеглись почти сразу, как стемнело, а когда проснулись – до зари и насквозь продрогшие, – уже вовсю падал снег. На растопку осталось мало что, и это был лапник. Нита Кван пробежал чуть ли не милю по берегу, нашел немного кедрового плавника, принес. Ребра болели, но разминка пошла на пользу, и он впервые за долгие часы согрелся. Плавник горел красиво, аромат шел почти волшебный, вся троица наелась пеммикана и напилась сассафрасового чая.

Вскоре после рассвета они прогулялись по берегу – обнаружили место, где Повелители ставили лодки; затем втроем дошли до леса. Там, сразу за высокими березами, оказался плетень вдвое выше человеческого роста. Они осторожно двинулись вдоль и достигли ворот.

– Там никого нет, – сказал Та-се-хо, но в голосе чувствовалось напряжение.

Крадучись, они вошли, с известным благоговением взирая на большие спальные помосты и тканые лежаки.

– Это дело рук человеческих, – заметил Та-се-хо. – У них есть рабы – они иногда торгуют.

Пожав плечами, он бросился на лежак, словно кот на мышь.

Под тем оказалась красивая шкурка выдры. Она была зашита и снабжена хитроумным карманом, а отверстие и часть спины украшены бисером и перьями – бусины сплошь золотые, а перья красные и лиловые, королевских цветов. Он заглянул в мешочек, принюхался и выдал пронзительный, торжествующий клич.

– Табак! – вскричал он.

Распахнув уже свой мешок, он вынул самую маленькую трубку и набил ее. Руки тряслись. Он подошел к очагу форта, разворошил ножом золу, нашел и раздул тлеющий уголек. Трубку он разжег с тем удовлетворением, которое мужчины обычно приберегают для еды и других удовольствий. Затем уселся на каменный край очага.

После этого он осторожно огляделся.

– Если здесь побывала не сама Моган, то кто-то из ее полюбовников – царек из озерных Повелителей. И я клянусь, что это не боевой отряд. Уже по кисету понятно – никто не возьмет такую вещь на войну.

Нита Кван вскинул брови.

– А вот в моем народе и у альбанцев принято брать на войну самое дорогое.

– С ними были люди и как минимум два ирка. Видишь следы? Это женщина, или я – цапля. Значит, не боевой отряд. – Старик повел плечами, улыбаясь и довольный собой.

– Может, пленные, – сказал Нита Кван.

Та-се-хо улыбнулся.

– Если бы мы пришли с суши, то да, это могли бы быть пленные. Следы нужно читать с опорой на тейсандран.

Нита Кван весьма неплохо знал сэссагский язык, но это слово услышал впервые.

– Тей-сан-дра-ан? – переспросил он.

Гас-о-хо посмотрел на старшего охотника. Они понимали друг друга без слов.

– Это что-то из герметизма? Из магии? – спросил Нита Кван.

– Нет! Это идея, – ответил старший. – Вот, например, говорю я о чем-нибудь у костра, мимоходом – смысл один, а если я говорю то же самое на охоте, то он может быть и другим. Изменение смысла зависит от того, кто произносит слова, как он их произносит и где. Изменяются чувства. – Он поиграл пальцами. – Это и есть тейсандран. Изменение. Место. Явись мы с суши, это могли бы быть разведчики. Но мы пришли с востока, где Внутреннее море. Все люди – человеки – живут на востоке. Значит, эту женщину не взяли в плен на востоке, потому что иначе приплыли бы сразу за нами. Понятно?

Он развел руками.

Нита Кван крепко задумался, а потом рассмеялся.

– Понятно. Я поначалу испугался, что ты считаешь, будто, явись мы с суши, это изменило бы реальность увиденного. Но ты говоришь, что меняется восприятие.

– Да, – сказал Та-се-хо. – И я сомневаюсь. Следопыт всегда сомневается. Дело в разных возможностях, которых больше, чем оленей в стаде.

– Да ты философ, – заметил Нита Кван, воспользовавшись древним словом.

Та-се-хо повторил его несколько раз и с улыбкой пожевал мундштук трубки.

– Это так, – согласился он.

Затем он еще с минуту походил по огороженному участку, оставляя за собой шлейф едкого дыма. Потом вышел за ворота, но вскоре вернулся и выбил трубку.

– Восемь лодок. Пятьдесят воинов, два ирка – оба обутые, один мужчина и одна женщина, босой и в мокасинах. – Он прищурился. – Если бы они двинулись на восток, мы бы их увидели. Но они приплыли на лодках. Значит, естественно предположить, что они прибыли из пещер Моган и западного пристанища. Мы не пересеклись. Отсюда они пошли на юг – в Н’гару к Тапио. Там посольство, и Тапио отрядил ирков в качестве проводников. Мужчина и женщина – рабы, но им доверяют.

– С чего ты взял? – прицепился к его логике Нита Кван.

– Они далеко зашли, чтобы справить нужду, – ответил Та-се-хо. – Люди куда щепетильнее в этих делах, чем Повелители. Их отпустили без охраны.

– Так, может, они не рабы?

– На них возложили всю стряпню, – объяснил Та-се-хо. – Но да, возможно, им хорошо платили, или их это просто устраивало.

– Насколько ты в этом уверен?

Старик набивал трубку. Он встретил взгляд Нита Квана кривой улыбкой, поднял бровь и продолжил свое занятие.

– Сколько времени мы потеряем, если пойдем в Н’Гару, а их там не окажется? – спросил Нита Кван.

– Неделю, – ответил Та-се-хо. – Если Тапио убьет нас, то больше.

Он и Гас-а-хо разразились лающим смехом, и тот эхом отразился в неподвижном осеннем воздухе от камней и невысоких утесов.

Нита Кван принужденно улыбнулся.

– По-твоему, так будет правильно, – сказал он.

Та-се-хо пожал плечами, но сжалился.

– Да, – подтвердил он. – Если Тапио и Моган зароют топор войны и подружатся, то они образуют на севере самый мощный союз, а мы поступим лучше не придумаешь, когда предложим им наших людей. Брат и отец Моган никогда не обижали людей. – Он сделал странное движение головой и добавил: – Но не особо и привечали.

– А что этот Тапио? – спросил Нита Кван.

Вперед подался Гас-а-хо.

– Рогатый говорит, что это очень хитрый шаман – почти как древний бог. Он не советует ночевать в покоях Тапио, иначе проснетесь и окажется, что минули века.

Он уставился в землю, убоявшись, что слишком разговорился для своих юных лет.

Та-се-хо растянулся на гигантской спальной скамье, предназначенной для демона девяти футов ростом.

– Тапио воевал с нашими пращурами, – сказал он сонно. – Все рассказы о подземных феях и подземной войне – они как раз об этом. Он очень стар.

Нита Кван ни разу не слышал ничего подобного.

– Он ненавидит сэссагов? – спросил он.

Та-се-хо, не снявший мокасин, положил ногу на ногу.

– Он вряд ли и помнит нас. Зато мы его помним отлично. Все земли вокруг Н’гары принадлежали нам. То были сэссаги – народ Западных врат. Тапио захватил наши великие города и вынудил нас бежать на север в Сожженные земли.

– Вот тебе и посольство, – вздохнул Нита Кван.

Та-се-хо помотал головой.

– Нет. Теперь мы живем хорошо. Тапио нам, может быть, и помог – забрал, что хотел, а мы выжили. Вроде того колдуна, что зарится на наш Священный остров. Послушай, Нита Кван. Власть есть власть. Лучше смириться с переменой и избежать смерти. Если нам удастся их перессорить, чтобы передрались… – Старик хмыкнул. – Что ж, тем лучше. То-то повеселятся сэссаги, когда Шип и Тапио уничтожат друг друга.

– Не только повеселятся, но и станут сильнее, – заметил Нита Кван. Охотник покачал головой.

– Это ваш брат так считает. Сила – для тех, кто ее ищет. Люди хотят жить. Жизнь – это жизнь, а не сила. Матроны понимают, и тебе тоже нужно понять. Мы ищем союза не для того, чтобы стать сильными. Мы ищем его, чтобы по возможности избежать бед, чтобы охотники охотились, а матроны растили детей.

Нита Кван по-новому взглянул на старого охотника.

– Тебя послушать, так ты презираешь власти.

Старик поспешно пыхнул трубкой, чтобы не потухла.

– Представь себе ребенка, который должен постоянно показывать другим детям, какой он умный. Остальные играют, носятся, едят, любят мам, а этот малыш не может остановиться и умничает. Знакомая картина?

– Слишком хорошо знакомая, – рассмеялся Нита Кван.

– Власти. В основном это люди, которые так и не научились жить. – Та-се-хо со смешком откинулся. – Учти, что я старик, не знающий магии. Если бы я мог убить оленя за милю одним движением пальца, то был бы другим человеком. Но вот охотиться меня никто не учил. И я люблю охоту. – Он сел прямо. – Не знаю, как еще объяснить – мне не хватает слов.

– Ты философ, – повторил Нита Кван.

– Глядишь, я и полюблю это слово. Но вот что: через неделю Внутреннее море замерзнет. Если мы собираемся плыть, то лучше поторапливаться.

И часом позже они уже плыли на юг по направлению к Н’гаре.

ЛИССЕН КАРАК – АББАТИСА МИРАМ И СЕСТРА АМИЦИЯ

Аббатиса внимательно прочла последнее донесение из Харндона, а сестра Амиция терпеливо ждала, упрятав кисти в рукава.

Один раз аббатиса поморщилась, затем ее лицо застыло. Если присмотреться, можно было понять, что она перечитывает донесение снова от начала и до конца. Теперь она закусила губу. Потом состроила мину – совершенно не по-аббатски.

– Ты знаешь, о чем здесь сказано? – спросила она у Амиции, и та покачала головой.

– Я, мадам, когда прибыл королевский гонец, была у себя в часовне у Южной переправы. Поскольку донесение полагалось доставить сюда, а воскресенье прошло, я сразу и принесла. Гонцу было нужно поспеть в другие места.

Мирам побарабанила пальцами по ручке кресла.

– Король назначил в Лорику нового епископа, который считает, что без его индульгенции весь орден Святого Фомы падет. – Она улыбнулась, но не обычной улыбкой, а запальчивой. – Подозреваю, что мы с приором Уишартом согласимся – у него нет власти над нами, но я предвижу известные неприятности.

– Новый епископ Альбинкирка – замечательный священник, – сказала Амиция.

– Он к нам наведался! – подхватила Мирам. – Ха, и застиг нас в сорочках. Банный день, а новый епископ стучится в ворота! Но сэр Майкл вызвал охрану, и мы привели себя в порядок, а ванны снесли на кухню. Он и правда милейший человек, а в его теологии есть свежая струя. – Мирам свернула свиток. – Он подтвердил твое право служить мессу, когда нет священника. И назначил к нам нового капеллана – отца Десмонда. Ученого, ни больше и ни меньше! Мы показали себя с наилучшей стороны.

Амиция снова сделала реверанс.

– Жду не дождусь встречи с ним.

– Ты, верно, устала, дорогая сестра. – Мирам выдержала паузу. – О вольностях, которые тебе предоставлены, все только и говорят. Будь добра явиться сегодня на службу, и на заутреню тоже, дабы все узрели твою набожность.

Амиция вспыхнула и подавила гнев.

– И ты понадобишься нам для восстановления линии обороны. Пока ты здесь, хору – герметическому хору – нужно поупражняться. – Мирам взялась за голову. – И кто только придумал, что в монастырях царят мир и покой?

СВЯЩЕННЫЙ ОСТРОВ – ШИП И ОТА КВАН

Когда личинки превратились в мотыльков, Ота Кван испытал пренеприятные чувства. Когда же подвешенные трупы его товарищей превратились в личинки, он задумался о вещах, размышлять над которыми не хотелось, а потому с головой окунулся в дела. Он набрал пополнение из желторотых юнцов полудюжины племен, вдохновленных Знатоком Языков, и возглавил их в короткой кампании – сначала для устрашения абенаков, а после – дальше на восток.

Абенакские войска ему навстречу не выступили. Он остановил свой отряд к югу от вереницы приречных сел и встретился с делегацией старейшин. От них он потребовал рекрутов и пригрозил разорением, а два престарелых воина, которые той весной были верховным руководством, ответили яростной бранью.

Ота Кван сказал им:

– Отныне ваш повелитель – Шип. Покоритесь – умножите силы. Воспротивитесь – будете уничтожены.

Поставив их перед выбором, он повернул на юго-восток. Шип дал ему посох, не подпускавший рхуков, которые вдруг наводнили низину близ Внутреннего моря, и шесть неуклюжих великанов шли за ним следом. Остальные предпочли держаться подальше. Он ожидал, что почувствует прилив энергии, но ничего подобного не было, и только рхуки подчинялись его воле.

Через шесть дней пути отряд вынырнул из каменистых болот у селения Непан’ха. Пройдя по первому снегу, он встретился с местной главой, женщиной по имени Прыгучая Форель, которая стояла с копьем в руке на верхней площадке палисада в причудливом наряде из шкуры северного оленя.

– Шип требует вашей сдачи! – крикнул он.

– Пусть придет и потребует сам, а не присылает какого-то недоумка!

– Он уничтожит вас, – пообещал Ота Кван.

Старуха повернулась, задрала платье и выставила голые ягодицы. Она протяжно выпустила газы, а ее окружение расхохоталось.

– Передай своему колдуну – пусть отымеет березку! – прокричала она.

Ота Кван дал волю гневу. Он почувствовал себя выше, сильнее – и действительно стал таким. Воздев посох Шипа, он направил его на стену.

Вдали послышался рев. Земля задрожала.

Дюжина рхуков заковыляла вперед.

У защитников стены были луки и копья; рхукам пришлось туго. Четверо умерли сразу.

Но великана убить нелегко. Те, что выстояли под ураганным обстрелом, голыми руками снесли палисад и вошли в поселок. Они предались буйству, круша все вокруг, ровняя дома с землей и убивая всех подряд: овец, лошадей, детей.

Сопровождаемый пятьюдесятью воинами, Ота Кван последовал за ними в пролом. Он указал во все стороны и велел командирам зачистить стены.

– А потом? – спросил один из молодых абенаков.

– Потом перебейте всех, – сказал Ота Кван.

Пришедшие из-за Стены так не поступали. Но воины были молоды и успели многое перенять у Кевина Орли.

Через десять часов в погребе обнаружили последнюю безутешную мать, ребенка у нее вырвали и убили. Ее саму изнасиловали и обезглавили. Юные воины были с ног до головы в крови; одних тошнило от содеянного, другие пришли в необычное возбуждение. Абенакам и сэссагам изнасилование было в новинку – пришедшие из-за Стены, когда воевали, имели обыкновение забирать женщин на родину, удочерять их, жениться на них. В противном случае матроны карали воинов.

Вот только у Шипа не было матрон.

А сам он был здесь. Шип прибыл, переодетый в Знатока Языков.

– То, что вы совершили, сделано для меня и вашего народа, – молвил он. Затем подошел и грациозно преклонил колени у трупа женщины, погибшей последней. – Согласитесь, ужасно? Она была личностью, а вы превратили ее в вещь. – Он встал. И улыбнулся. – Слушайте, мои воины! Мы делаем это ради спасения остальных. После Непан’ха ни один город не окажет мне сопротивления. Это спасет много жизней, включая ваши. Но не только – еще и других женщин, других младенцев.

Он проследовал через каменные завалы и горящие шкуры ко входу, где лежал труп Прыгучей Форели, так и сжимавшей в руках здоровенный топор.

– Она поступила глупо, когда оскорбила Ота Квана, и глупо вдвойне, когда не покорилась, и в гибели всех этих людей повинна она, а не вы. Принимая командование, вождь берет на себя и вину. Вина, которую вы испытываете, лежит на этой толстухе. Так помочитесь на нее – излейте на нее свои соки и избавьтесь от того, что ей причитается. – Он блаженно улыбнулся. – Вы, пришедшие из-за Стены, много лет почитали трупы ваших врагов. Довольно! Позорьте их как предателей и глупцов! Мы следуем Путем с большой буквы. Хватит миндальничать! Ожесточитесь. Доверьтесь мне в этом!

Знаток поступил по его слову – помедлил и окатил труп длинной струей; толстуха как будто слегка подтаяла, а воины вдруг обступили ее толпой, чтобы сделать то же, а сделав – обнаружили, что бесстыдство затуманилось в памяти.

Знаток Языков улыбнулся. «До чего же просто пользоваться людьми, – подумал он. – Я превращу их в животных, и тогда они приживутся в землях Диких».

Он раскрутил свой огромный плащ из волчьих шкур и пропал.

Воины же возликовали, а рхуки взревели.

Кевин Орли был бы рад удовлетвориться. Но он невольно спросил себя, почему колдун не задержался исцелить его раненых. И его личное воспоминание о взятии селения осталось нетронутым.

Шип покинул своих людей, слегка содрогнувшись от отвращения, как врач, закрывающий склянку с пиявками, и вернулся через эфир в место силы.

Затем он день прикидывал и наблюдал. Первый из его особенных мотыльков собрался вылупиться, и в нужный момент его следовало поймать, чтобы закончить формирование его мощи. Или так он себе внушал, тогда как другая часть его могучего и хитромудрого рассудка признавала, что ему просто хотелось присутствовать при рождении своего творения.

Он наблюдал за Гауз и графом. Смотрел, как она танцует обнаженной, расходуя энергию, как воду. Видел ее ворожбу и был и раздосадован, и потрясен, и преображен. Он выслал новых мотыльков, а потом еще – пусть наблюдают за ней во всех ракурсах и во всех жизненных проявлениях.

Иногда он слышал, как она произносит его имя. Она уже будто взывала к нему за лиги, которые их разделяли.

Он увидел, как она разоблачила ведьму, и застонал от наслаждения.

На свой земной лад она оказалась гораздо сложнее, чем ему мнилось, и намного могущественнее; издав смешок, он усилил свою оборону.

Он пекся о своих укреплениях на случай физического нападения на ее мужа.

Посредством мотыльков и прочих тварей он прозревал и другое, но их донесений было мало для цельной картины. Его создания, обитавшие в Харндоне, пересылали ему обрывки, которых он не понимал: океан озлобленных лиц в озаренной пламенем тьме; королева, орущая на молодую женщину. Королева плачущая. Королева, читающая древний пергамент.

А все его другие порождения, населявшие подземные коридоры старого дворца, были мертвы. Он потерял всех мотыльков, всех крыс – всю живность, которую создал или призвал, соблазнил или подкупил, чтобы давала ему возможность читать свои – или Гармодия – записи.

Укрывшись на острове, он начал переделывать других существ – барсуков, например, превращая их в подземных лазутчиков, но в нужный момент у него ничего не оказывалось, и это его безмерно огорчало. Даже кошки, которых он использовал для поддержания чар, сковывающих Гармодия, были потеряны – ловили мышей и шастали по замковым коридорам, закрыв от него свои животные мозги.

Сами по себе, вне контекста, мотыльки были бесполезны, и он проклял время, потраченное на то, чтобы переместить их в далекую даль, и силы, которые пришлось израсходовать на слежение за ними. Мотыльки добирались до цели порой пару месяцев – и в несколько поколений.

Его попытка подселить мотыльков к Красному Рыцарю провалилась, а все насекомые, которых он отправил на запад следить за ближайшим соседом – знаменитым Тапио, весной не пожелавшим вступить с ним в союз, – погибли.

Шип стоял, размышляя в неподвижном, высокомерном негодовании. Если Тапио убил его посланцев, то это значит, что наглый ирк будет и дальше держаться особняком, а то и хуже. «Почему Дикие не объединятся? – спросил он себя. – Потому что каждая особь стремится лишь к личному благу». Шип сидел в темноте, глядя на гусеничный кокон длиной с человеческую руку, который был встроен в труп мужчины. Он кивнул своим мыслям. «Я силой объединю и спасу земли Диких. Если Диким не видно пользы от моей идеи, я вобью ее в их тупые, замшелые, эгоистичные глотки».

Незвано-непрошено явился образ Красного Рыцаря, стоящего перед ним в Лиссен Карак и отбирающего власть над его боглинами.

«Ты просто безродный выскочка, корчащий из себя особу голубых кровей».

Он попытался сфокусировать ярость, как поступал с энергией, совершая обряды. Отец был торговцем – что с того? «Я стану Богом, – подумал он, обращаясь к далекому образу. – А ты – ничем».

Он обуздал свою ненависть – понянчил ее и пережил все унижения осады; он задержался на моменте, когда неправильно расположил катапульты, и посмаковал свой промах, когда его безбожно перехитрили в ночь его знаменитой атаки.

Собрав всю эту ненависть, он переправил ее в гусеницу, как человек, дающий гончей понюхать клок шерсти.

Покончив с делом, он избавился от многих опасений. Заклинание было мощным – сродни чарам, которые он навел на людей, разоривших Непан’ха. Те герметические действия, что изменяли внутреннюю реальность разумного сознания, были настолько тонки, что управление жизненной силой мотылька казалось детской забавой, но Шип начинал понимать, как совершать такого рода чудеса.

Спустя какое-то время он бросил наблюдать за миром и занялся приготовлениями к разбирательству с графом.

ВБЛИЗИ ОСАВЫ – ЯННИС ТУРКОС

Все, кто их окружил, были пришедшими из-за Стены – северные хуранцы и кри, с хохолками и в крашеных, ярко-красных оленьих шкурах. Но они держали арбалеты – новенькие, увесистые и со стальными дугами.

Именно арбалеты склонили Туркоса к решению, хотя оно пришло слишком быстро для сознательной мысли.

Едва противник выступил из тени, готовый торжествовать над пленниками, Яннис поднял лошадь на дыбы – свою драгоценную, обожаемую Афину.

Она послушно вскинулась, и ее широкое чрево и длинная шея приняли все шесть арбалетных стрел, предназначавшихся ему. Поскольку Афина была молодчиной, она опустилась на все четыре ноги и продолжила бег, подковами сокрушив двум воинам черепа.

А потом рухнула.

Туркос приземлился на ноги и выхватил тяжелую саблю – длинную и увесистую, как альбанский рыцарский меч, но слегка искривленную и с упрочненным острием для усиления удара.

Упали еще два воина: один с аккуратно отсеченной рукой, другой – со вмятиной в половину лица от удара обухом; скула раскололась, челюсть треснула.

Безумная атака, направленная в самую гущу, создала хаос больший, чем Туркос мог рассчитывать, – какой-то кри всадил стрелу в спину хуранца, спеша поразить врага. Но это были не боглины, и старшие воины уже приходили в себя и обнажали оружие или отступали подальше и целились.

Туркос применил шейный амулет и навел свои лучшие наступательные чары. Это был лоскут молнии, сверкнувший на солнце голубым, и он разостлал его ковром, как показывал дед, над промерзшей почвой. Средства защиты обычно не достигали ступней, и никто не выдерживал резкого удара по лодыжкам.

Воины попадали, как марионетки с перерезанными нитками.

Никто серьезно не пострадал, а у него не было других способов герметически защититься. Но когда люди валятся с ног, они начинают иначе смотреть на бой, и бывалые воины задумались о выживании. Туркос отправил ближайшего к праотцам, ударив его кое-как, но все-таки погрузив наконечник в череп.

Второй поднялся на колено и потянулся к нему; Туркос схватил его за руку, как учили, сломал ее и ударил в лицо рукоятью сабли. Тот лишился чувств, а Туркос приготовился получить между лопаток арбалетную стрелу. Он крутанулся – его время истекло, и он молился Богу, Иисусу, Парфенос-Деве и всему пантеону святых…

Старик всадил стрелу в ближайшего кри, а от других остался только гвалт и топот, с которыми они убегали в лес.

– Садись-ка лучше на мою лошадь, – сказал старый охотник. Он выдавил смешок, но был со всей очевидностью потрясен. – Хорошо, что я не сунулся тебя грабить.

Туркос осторожно уткнул острие сабли в оленью куртку покойника, оперся на клинок и глотнул воздуха. Он словно милю пробежал.

Афина взбрыкнула ногами и вздохнула. Изо рта вылилась кровавая пена, и лошадь умерла.

Туркос плюхнулся рядом и расплакался. Он заработал длинный порез в основании левого большого пальца и различил под кожей прослойку жира – откуда она взялась? И с голенью что-то неладно. И Афина мертва. Он заново осознал ее смерть, раза три-четыре, как будто трогал языком пенек сломавшегося зуба. Он не хотел ее гибели. Не собирался ею жертвовать.

– Как по-твоему, существует рай для животных? – спросил он.

– У леди Тар есть место для животных, – сказал старый охотник и огляделся. – Мы должны идти дальше.

Туркос взял в себя руки, но в глазах было жарко от слез.

– Я любил эту лошадь, – сказал он.

– Тогда ищи ее в полях Тар, где она носится с оленями и лисами – ни хищников, ни жертв, – произнес старик нараспев. – А теперь залезай на мою, и поехали.

Через час они достигли первого осавского аванпоста, Туркос сказал пароль, протрубили тревогу, и конные вестники сорвались в деревни Южного Хурана с сообщением о скорой атаке. На подготовку оставался день, и никого не застигнут врасплох.

В Осаве Туркос вернулся в древнюю стенную башню и быстро, как мог, прочел все новости за месяц. Маленькая крепость готовилась к осаде огромным и лучше вооруженным войском, поэтому вникать в детали было некогда, и он только в общих чертах узнал, что император взят в плен герцогом Фракейским, а его непосредственный командир, логофет – мертв.

Пока на стены и в угловые башни поднимали баллисты из его драгоценного запаса, он ознакомился с двумя самыми свежими депешами.

Новый Мегас Дукас был альбанским наемником и – Туркос с растущим возбуждением несколько раз перечитал последнее сообщение – вел свою армию к границе. Ему же – Яннису Туркосу – предписывалось собрать мобильный гарнизон и выдвинуться навстречу, охраняя всех торговцев мехом Осавы с окрестностями и их товары.

Ну а как же иначе. Он занимался охраной доли империи в меховой торговле.

Туркос еще раз перечитал обе депеши и встал за рабочий стол. Левую руку, перевязанную грязным бинтом, он вскинул, чтобы унять кровотечение, а правой постарался писать помельче, как научился у монахов в Эрессосе. Зашифровав подробное сообщение новейшим шифром, какой у него имелся, он разослал четыре копии, по одной на каждую птицу в башне. Когда улетел последний вестник – огромный, черно-белой окраски, – он затворил ставни своего кабинета, чтобы не выстудить помещение, и по витой внутренней лестнице спустился в цокольный этаж, в караулку, где дремал старый охотник.

Туркос растолкал его.

– Я бы дал тебе поспать, но ты уйдешь до начала сражения, – сказал он. – Вот твое золото, – добавил он. Затем протянул руку: – А вот моя благодарность.

Старик сонно улыбнулся.

– Я не пропущу такого зрелища, – ответил он. – Но золото возьму.

Позднее тем же днем в нескольких милях к северу от Осавы боевые каноэ причалили к берегу. Вождь кри сошел с первого и заработал в горло стрелу от Большой Сосны. Он умер в корчах, в ледяной воде. Отряд Большой Сосны издал боевой клич…

…и воина началась.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ЗИМНЯЯ ВОЙНА

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ К СЕВЕРУ ОТ ЛИВИАПОЛИСА – МЭГ

Армия покинула плац и выступила на север в новеньких белыхшерстяных мундирах, с лучшим оружием и амуницией. Зрелище получилось на славу. Большинство несло воду во фляжках, а самые запасливые держали в вещмешках галеты и связки сосисок.

Они двигались на запад по дороге на Альбу, и чем дальше уходили, тем сильнее беспокоились.

Мэг еще ни разу не доводилось командовать. Она обладала естественным преимуществом немолодой женщины – мудростью, которая приходит, когда улетучивается честолюбие юности, и малой толикой силы, даруемой герметическими способностями. В своем городке она возглавляла алтарное общество и помогала снабжать замок продовольствием во время осады.

Под ее началом находилось шестьдесят женщин и дюжина копейщиков с ее любовником, Джоном Ле Бэйлли, во главе. За сборами она лишилась сна. Телеги с расходящимися бортами были набиты под завязку, подводы – нагружены, а остались еще бочонки с водой, запасные швейные иглы, палатки, кастрюли, сушеное мясо, тряпки, подковы…

Все это не затруднило ее ни на миг. Мэг умела читать, писала тоже неплохо.

Но когда караван – полсотни огромных телег, двадцать подвод и шестьдесят шесть мулов – прошел под аркой дворцовых ворот и шумно вторгся в сгущавшиеся сумерки, она неожиданно ощутила небывалое одиночество. Ле Бэйлли взобрался на головную телегу, и Мэг приникла к нему совсем не на командирский манер. Он улыбнулся ей в темноте и поцеловал в губы.

– Мне страшно, – прошептала она.

Ле Бэйлли рассмеялся.

– Я рад это видеть, кудесница.

Он откинулся, чтобы вытянуть ноги и расслабить спину. Шпоры застряли меж досок переднего борта, и он чуть не выпал.

Она грубо расхохоталась, и он подхватил.

– Послушай, – сказал он. – Командовать проще в молодости, а чем старше – тем труднее.

– Ох, да заткнись ты со своей жуткой философией, – ответила она и коротко его обняла. – Что я забыла?

– Ушную серу? – подсказал он.

На секунду она купилась… потом дала ему тычок.

Он снова рассмеялся.

– Брось! Если ты что и забыла, то теперь обойдемся. – Он оглянулся на вереницу телег. – Сколько новых?

– Все, кроме шести, – призналась она.

Телеги сделали на военно-морской верфи, чтобы укрыть от посторонних глаз. Для пущей секретности Мэг воспользовалась еще и герметическими средствами.

– Лучший военный транспорт, какой я видывал. Он здорово потратился, – заметил Ле Бэйлли.

– Да, – кивнула Мэг.

– Ты офицер, а я – жалкий капрал. Уверен, что мне не положено это знать, – улыбнулся Ле Бэйлли, – но, господи, женщина, похоже, что мы идем в горы зимой. Что он творит?

Мэг рассмеялась.

– Он не изменяет себе – загадочный, надменный и, вероятно, победоносный. – Она поцеловала Ле Бэйлли. – Мы почти миновали ворота, капрал. Ступайте охранять мои телеги от врага, пока я не воспользовалась вашим прекрасным телом, чтобы отвлечься от тягот командования.

– В любое время, – ответил он и легонько поцеловал ее перед тем, как сойти с телеги и оседлать коня, который всхрапнул, словно не одобрял всей этой показухи.

Колонна Мэг вкатилась в разбитый людьми Гельфреда лагерь – колья и веревки, приготовленные для палаток, и конный дозор, прикрывающий прибытие. Войско, подоспевшее через полтора часа, обнаружило, что палатки стоят, а в тех из них, что отведены под столовые, уже ждет еда.

Морейские добровольцы наелись горячего, переночевали в палатках и не дезертировали.

А утром поднялись до зари в холодном тумане и двинулись через горы к Зеленым холмам.

Погода стояла прекрасная. Дороги замерзли, но солнце светило ярко, и воины ехали верхом.

На третий день, быстро следуя по холмам мимо пасущихся овец и коров, войско наткнулось на трупы – горстка там, горстка тут.

Сэр Майкл и Ранальд Лаклан взбирались на высокий кряж, нависавший над главной дорогой на Фраке. Горы откатились на север и запад. На северо-западе виднелись высокие стены Килкиса, который альбанцы называли Миддлбургом. Это была мощная крепость с видом на перекресток, где сходились Северная и Западная дороги. У ее подножия лежал последний город из тех, что находились восточнее гостинцы в Дормлинге.

Лаклан взирал на холмы, как на возлюбленную, которая стягивает через голову платье. С любовью и вожделением.

– Мои холмы недалеко, – сказал он и посмотрел на покойника, раздетого донага и окоченевшего среди наносов снега.

– Гельфред напал на их аванпосты, когда они спали, – сказал сэр Майкл. – Об этом сообщили на утреннем совете командования.

– Пресвятая Дева. – Ранальд перекрестился.

Как человек, сам побывший мертвым, он очень серьезно относился к смерти других.

– Капитан… то есть герцог… говорит, что до места встречи с его разведчиками путь будет свободен, – сказал сэр Майкл.

– Господи Иисусе, – отозвался Ранальд. – Бедный Андроник. – Он громко рассмеялся, и этот особенный смех, охвативший его войско подобно лесному пожару, разнесся по холмам и укатился на север. – Мы с Томом думали, что миддлбургский смотритель выстоит против нас!

– Значит, не выстоял. Не знаю, в чем дело, но ворота были открыты, а герцог этого и ждал. – Сэр Майкл оглянулся. – Не знаю, чем он занят, но он планировал это месяцами.

– Точно. Это хитрая бестия. – Перехватив взгляд Майкла, Ранальд положил руку на плечо молодого человека. – Дружище, для твоего батюшки он постарается не хуже.

Майкл осторожно сплюнул на снег.

– Ран, я не знаю, чего желаю батюшке. Быть может, мне лучше уехать, а он пусть сидит в своей навозной куче. – Он тронул наплечный бант. – У меня есть другие заботы.

Ранальд огладил бороду.

– Это да. Как и у меня.

Настал черед Майкла:

– Не терзайся, он посвятит тебя в рыцари. Только дай ему повод. Ранальд, я знаю его. Он не терпит, когда ему возражают; он сущий дьявол в гневе; тщеславен, как надутый индюк, и обожает показывать, насколько умен, – но за друзей он стоит горой.

Ранальд кивнул с откровенно безрадостным видом.

– Да, и Том так говорит.

– Не позднее, чем через десять дней, мы вступим в бой.

– Или замерзнем, его дожидаясь, – подхватил Ранальд. – Но – да.

Привала на обед не было. Колонна продолжила движение, достигла северной развилки и устремилась по Имперской дороге, не задержавшись под стенами Килкиса – теперь она двигалась по старой дороге легионов. Вместо того чтобы пойти на запад и совершить последний переход к Зеленым холмам, колонна продолжила путь на север, взяла изрядно восточнее горы Дракона и пересекла реку Вьюн у древнего каменного моста. Сэр Алкей спешился, прочел надпись на нем и расхохотался. Он легким галопом проехался вдоль шумной колонны: воины ели прямо в седлах, а нордиканцы, которые были, наверное, самыми никудышными наездниками, оставляли за собой шлейф объедков – оброненных сосисок и сыра, – да ревели от смеха, потешаясь над ездовым мастерством друг друга. Люди падали. Все они были изрядно пьяны.

Алкей придержал коня у штандарта.

– Понимаю, почему ты бросил Черноволосого и половину нордиканцев, – заметил он. – Во имя нашего мстителя-господина – сколько у них вина?

Красный Рыцарь усмехнулся.

– Лучше спросить, что с ними станется, когда вино кончится?

Ранальд перегнулся через заднюю луку седла:

– Что там было написано? Я сотню раз ездил по каменному мосту в холмах и умею читать, но этого не разобрал!

Алкей кивнул Красному Рыцарю.

– Не многие из нас еще помнят архаику, – сказал он. – Для такого величественного сооружения – здесь, в захолустье, среди травы и камней… сгодится цитата из императрицы Ливии…

Все грамотеи закивали.

Алкей выпрямил спину, на которой сказались и четыре дня в седле, и необходимость натягивать поводья.

– Там написано: «Искандер, десятник десятого легиона „Победа“, и его присные построили сей мост в четырнадцать дней».

Том Лаклан и его кузен развернули лошадей, и весь командный состав: сэр Милус и Николас Ганфрой, который был на четыре пальца выше и куда лучший трубач; Плохиш Том и Ранальд; Тоби с запасной хозяйской лошадью и Нелл, которая внезапно стала больше похожей на женщину, чем на костлявого ирка; отец Арно, сэр Алкей, сэр Гэвин и сам Мегас Дукас, потиравший лодыжку рядом с сэром Джеральдом Рэндомом, – все сидели в седлах, чавкали колбасой и созерцали трехарочный каменный мост, построенный за две недели десятком солдат.

– Они захватили мир или его большую часть, – сказал герцог.

Плохиш Том выплюнул колбасную шкурку.

– Я б с ними подрался. – Он кивнул на своего кузена. – Они б нам дали жару. Готов поклясться на святой книге.

Герцог наградил своего богатыря кривой улыбкой.

– Не знаю, Том, какие из них были воины, – сказал он. – Они построили замечательные дороги и мосты да хорошенько позаботились, чтобы их не превзошли числом, когда дошло до драки.

– А, – отозвался Том, теряя интерес. – Откуда ты знаешь?

– Они оставили книги, – ответил герцог. – А я их читаю.

ЛИВИАПОЛИС – ПРИНЦЕССА ИРИНА

– Что?! – Принцесса на миг утратила власть над голосом и взвизгнула, как девка с причала, которая торгует рыбой.

Леди Мария, закаленная опытом жены, матери и придворной дамы, сохранила выдержку.

– Армия ушла, ваше высочество.

Ирина сунула голые ступни в туфли овечьей шерсти – даже в приступе страха и ярости она невольно отметила, как неприлично принцессе, рожденной в пурпурных покоях Великого дворца, согревать ноги крестьянскими шлепанцами. Древние дворцовые полы были оснащены системой отопления, им полагалось нагреваться от печей в погребах. Но те уже много лет не работали, и только крысы обитали в туннелях, где некогда тек теплый воздух.

– Хочешь сказать, что варвар-еретик забрал и увел мою армию, не поставив меня в известность? – выпалила она.

Леди Мария кивнула и присела в глубоком реверансе.

– Похоже на то, ваше высочество.

– Бросив меня голой на откуп изменнику? – В комнате лютовала стужа, а на Ирине была только тонкая льняная сорочка, и перспектива предстать перед врагами нагой казалась довольно реальной и недалекой.

– Действующий спатариос Черноволосый остался, и у него сохранилось больше половины нордиканской гвардии. Во дворце есть две манипулы схолариев, на стенах – тоже бойцы. – Леди Мария снова присела. – Новым матросам на военно-морской верфи заплачено, и они вооружены. Мы не совсем беспомощны.

Ирина подошла к большой арочной двери с выходом на балкон. Падал снег, но она посмотрела на север, на горные вершины Фраке.

– Что он делает? – спросила она.

ЛОНИКА, СЕВЕРНАЯ ФРАКЕ

Черно-белая птица величиной с большую собаку села на руку мужчины в зеленом. Он гарцевал на лошади посреди поля, утыканного заснеженными соснами, и рисковал утратить равновесие под весом птицы, но удержался. Вынув из шерстяной сбруйки футляр с посланием, он скормил птице почти целого цыпленка, из-за чего весь покрылся кровавыми ошметками; затем подбросил ее как можно выше – мол, возвращайся в город, что лежит более чем в сотне лиг на юге.

Джулас Кронмир прочел послание, и его паника обозначилась лишь легчайшим изгибом губ.

Он развернул лошадь и погнал ее по первому снегу во дворец Лоники.

Аэскепилес сидел за большим дубовым столом напротив Джуласа Кронмира, пил крепкий сидр и хмурился.

– Придется его убить, – сказал Кронмир. – Вы должны убедить герцога Андроника.

Он еще раз перечитал послание.

– Андроник уверен, что с узурпатором разговор один – разобраться с ним в чистом поле. – Кронмир поднял чашу и выпил. – Прошу вас, магистр, доложите герцогу немедленно. Время решает все.

– Вы до того скрытны, мастер Кронмир, что я не пойму, о чем вы говорите. – Аэскепилес вытянул ноги, подставив сапоги открытому огню. – Не думал я зимовать во Фраке. – Это скромное признание он буквально швырнул в спокойное, как водная гладь, лицо главы разведки.

Ничто не всплыло на поверхность.

– Вы окажете мне любезность и доставите во дворец эту новость? – осведомился Кронмир подчеркнуто терпеливо, как говорит с ребенком родитель.

– Час ничего не изменит. Мне никогда не удается с вами поговорить, а вы возглавляете нашу городскую организацию. – Чародей подался вперед. – Не нужно ли вам чего?

Кронмир ненадолго задумался. Если он и был раздосадован проволочкой магистра, то хорошо это скрыл.

– Хотелось бы мне знать, сумеете ли вы изготовить кое-какие мелкие устройства, – ответил он.

– Большинство людей преувеличивает возможности герметических устройств, – сказал Аэскепилес. – И я не делаю воспламеняющих. Что вам угодно?

– Мне хочется иметь возможность предупреждать агентов. Что-нибудь вроде кольца или маятника, которые зажужжат, или нагреются, или охладятся. Желательно нечто совершенно невинное, не вызывающее подозрений.

Аэскепилес отпил сидра.

– Предупреждать – зачем?

– Чтобы успели сбежать. Наверняка вам известно, что схватили одного из моих лучших посыльных. Я потерял всего одного агента, но пошел на отчаянный риск, когда начал предупреждать остальных.

Кронмир поведал об этом с таким равнодушием, что магу пришлось повторить услышанное про себя, чтобы уяснить его важность.

– Ваша поимка для нас нежелательна, – согласился он.

– Это было бы в высшей степени неприятно. И для меня, и для вашего дела. – Кронмир выпил еще вина. – Поимка любого моего ценного агента станет не менее катастрофичной.

– Как много они знают? – спросил чародей.

Кронмир состроил непонимающую мину:

– Простите?

– Я о том, что если они слишком хорошо осведомлены, то не лучше ли просто от них избавиться? – пояснил герметист.

– Так вот каковы ваши взгляды? А ведь эти люди честно послужили герцогу.

– Разумеется, – пожал плечами Аэскепилес.

Кронмир встал.

– Мне кажется странным, что я – шпион и наемный убийца – пекусь о наших людях больше, чем вы с Деметрием, благородные борцы за благородное дело.

Речь Кронмира осталась ровной, как будто он иронизировал, и маг предпочел именно так и понять.

Он рассмеялся.

– Даже если и так, я сделаю эти вещицы. Такое мне по плечу. И повторю вопрос: вы властны над жизнью Красного Рыцаря?

Кронмир не улыбнулся. Взгляд его холодных, как у ястреба или ящерицы, глаз впился в глаза герметиста, и Аэскепилес испытал секундное отвращение.

– Да, – ответил шпион.

– Ошибка невозможна? Ваш агент уверен, что сможет подобраться к узурпатору? – спросил Аэскепилес.

– Ошибка возможна всегда, – сказал Кронмир. – Для нас это не пустая игра королей.

– Агент надежен?

Кронмир откинулся на спинку.

– Вы не настолько облечены доверием герцога, господин чародей, и для меня это неожиданность. Я вам больше ничего не скажу. – Он отвернулся. – Герцогу нужны эти сведения.

Аэскепилес, отчасти рискнувший своим положением из-за мятежников, покачал головой.

– Проклятье, Кронмир, я вовсе не враг. Мне просто хочется знать, есть ли шанс на победу. У меня имеются веские причины предать императора. Провал восстания ни на йоту не приблизил меня к цели.

На лице Кронмира наконец проступила эмоция – удивление.

– Ладно. Это было сказано честно, господин чародей. Со своей стороны я ничего не гарантирую. Я простой наемник и работаю по контракту. Мы с герцогом не первый день сотрудничаем, и я согласился заниматься этим делом на определенных условиях. Кто император – мне безразлично.

Аэскепилес раздосадованно развел руками.

– Я-то думал, что вы приближены к герцогу и вхожи в совет!

Кронмир поднялся и закутался в плащ.

– Даже если и так, я бы вам не сказал. И если нет – не сказал бы тоже. Значит, лучше вообще ничего не говорить. Всего хорошего, господин магистр.

Он отошел от стола, а затем, взмахнув плащом, вновь вырос рядом с колдуном.

– В каких вы отношениях с университетом? – спросил он вдруг.

– Примерно в таких же, как вы с герцогом, – ответил Аэскепилес. – С той же ремаркой.

Кронмир рассмеялся. Аэскепилес подумал, что впервые слышит, как смеется этот шпион.

– Сам напросился, – признал тот. – Что с посланием?

– Незамедлительно, шпион.

Кронмир поклонился и вышел.

Аэскепилес потратил уйму времени, сбивая снег с капюшона, пока бестолковые слуги суетились вокруг его сапог.

– Будь ты проклята! – окрысился он на служанку. – Мне нужно видеть герцога Андроника.

Мажордом дворца Лоники отвесил низкий поклон.

– Магистр, великий герцог находится с деспотом в палате посольств.

Дворец Лоники во многом являлся зеркальным отражением Великого дворца Ливиаполиса – великолепные мозаичные потолки, золоченые колонны; покои, полные мебели, инкрустированной бриллиантами и слоновой костью. Но все устроено по меркам земным – сам дворец был не больше харндонской ратуши, а слуг насчитывалась всего сотня. Кроме того, в силу сравнительного богатства герцогов Фраке меньшие размеры дворца означали, что печи в исправности, полы нагреваются, дымоходы труб в альбанском стиле чисты и тепло просачивается даже в наружные коридоры, а пребывание в главных покоях трех основных этажей поистине приятно.

Придворный мажордом проводил магистра по двум величественным лестницам в большой зал, где было темно, зато теплее, чем снаружи. Они молча шагали по прогретым мраморным плитам. В тишине Аэскепилес различал далекий рев огня в подвальных печах.

Они миновали низкий арочный коридор, после чего мажордом постучал в маленькую мозаичную дверь. Красивый юноша, открывший ее, глубоко поклонился.

Аэскепилес вошел в комнату, обшитую деревянными панелями, где каждая из них являла иллюзию себя самой, но распахнутой, и были как бы видны шлемы, секстанты, рисовальные кисти, кинжалы и свитки – мужская фантазия об идеальной коллекции, запечатленная в красивой резьбе, слоновой кости и золоте. По сути, это было факсимиле императорского кабинета Влахернского дворца.

Аэскепилес считал эту поделку воплощенной вульгарностью, но она, ненавистная, всякий раз притягивала его взор.

Герцог Андроник и его баловень-сын восседали за великолепным столом из северной вишни, бивня мамонта и золота, на стульях слоновой кости. Они играли в шахматы. Фигуры были мастерски вырезаны из кости амронта и редкой черной кости.

– Аэскепилес! – воскликнул Андроник с радушием откровенно фальшивым.

Придворная политика истребила в герцоге человеческие чувства, и его отношение к чему бы то ни было угадывалось с превеликим трудом.

Деметрий, которого не допускали ко двору, презрительно нахмурился при виде мага. Он своих чувств не скрывал.

– Мы играем в шахматы, – сказал он. – Почему ты не уважаешь нашу личную жизнь и не приходишь в удобное для всех время?

Слова были вежливы, но посыл – ни в коей мере.

Общегородскую нелюбовь к Деметрию Аэскепилес презирал.

– Милорд, я не стал бы вторгаться, но у меня есть две новости. Во-первых, боюсь, что я сомневаюсь в лояльности Кронмира – шпиона.

– Согласен, он себе на уме, – ответил Андроник. – Но это входило в сделку. Он обладает рядом замечательных способностей.

Аэскепилес уселся за стол.

– Он заявляет, что может в любое время убить Красного Рыцаря, но не выдает своих методов и источников.

Герцог Андроник заметил почтовый футляр дворцовой расцветки и потянулся за ним.

– Порой мне кажется, мой герцог, что вы мне не вполне доверяете, хоть я и был в числе инициаторов нашего общего восстания. И несмотря на то что я вручил вам императора. – Аэскепилес выхватил у герцога футляр и силой шепота и мысли поднял его повыше, под потолок. – Милорд мой герцог, я тоже содействую вам ради выгоды, и мне сдается, что моя выгода учитывалась не часто. У меня есть определенные цели. Я хочу ознакомиться с положением дел.

Герцог Андроник скрестил руки, как муж, который ссорится с женой.

– Все?

Тем временем его сын уже обнажил короткий меч.

– Не угрожай нашему гостю, – сказал ему герцог.

– Он старый бесполезный козел. Я могу его выпотрошить, и всем станет лучше.

Великолепный меч Деметрия – вороненый, позолоченный, с изображением сцены распятия – в мгновение ока осыпался ржавым прахом. Осталось лишь золото – на краткий миг; затем все окончательно распалось и покрыло пол грязно-оранжевым снегом.

Деметрий выронил рукоять, как будто ржавчина была заразна.

– Ах ты, сволочь, – выдохнул он.

– Ваш сын – единственная и величайшая помеха нашему делу, – сказал Аэскепилес, надежно заткнув юнца еще одним небольшим заклинанием. – Его даже твой народ ненавидит.

Андроник пожал плечами.

– Это как посмотреть. Он – моя плоть и кровь, к тому же отличный кавалерийский офицер. И я ему верю безоговорочно, во всем. Не то что некоторым чародеям.

– Не будьте глупцом, Андроник. Мне вы можете верить – мне больше некуда податься. Кронмир признал, что двум его агентам известно, как мы планировали переворот. И с кем.

Андроник погладил рыжеватую бородку.

– Тогда они должны умереть, – сказал он.

– Я позабочусь об этом, а вы пока берегитесь шпиона. Он слишком много знает.

Магистр опустил цилиндр с потолка и вручил его герцогу, тот жадно прочел послание и выругался. Однако он встретился с магом взглядом, когда покончил с делом, и улыбнулся.

– Я знаю, ты жаждешь его смерти, – проговорил герцог. – Но он выехал из города с войском, и через неделю я его возьму. В моей-то собственной стране? Дело почти улажено. Ты сможешь разобраться с ним герметически?

– Я был имперским магом, – ответил Аэскепилес. – С отрядом альбанских наемников я как-нибудь разберусь. – Он наклонился вперед. – Не перепрятать ли нам императора?

– Зачем? – возразил герцог. – Он в лигах отсюда, на западе, с доверенными людьми. Узурпатор так далеко не зайдет. По нашим сведениям, он движется на восток!

ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

Дезидерата спрыгнула с лошади и поспешила по мерзлой земле, но было поздно.

Сьер де Рохан стоял с окровавленной шпагой, а один из ее фаворитов, сэр Август, лежал, и кровь хлестала из его бока, и текла изо рта – бежала и бежала, а он все лежал. Их взгляды встретились, и он – невероятно, но факт – улыбнулся.

Открыл рот, и крови стало еще больше – она полилась сгустками.

Дезидерата опустилась рядом, не обращая внимания на кровь и грязь, и положила его голову себе на колени.

Рохан рассмеялся.

– Ваш любовник? Значит, одним меньше. – Он склонил голову. – Моя королева, – произнес он с улыбкой.

Сэр Август смотрел на нее, словно видел в ней свое упование на небеса, и она устремилась внутрь, пытаясь…

Он удалялся, как гость, который уходит с праздника, не простившись с хозяйкой, а она летела за ним – через леса, где они ездили верхом; через поле, где ждал фургон со всеми их соколами, а дальше снова лесом, и вот он ускорил шаг, а она вдруг оказалась во тьме посреди разоренной страны. Она остановилась, глядя, как сэр Август уходит от нее по темному склону, не позволяя ей пролить на него свой золотой свет.

Дезидерата встала, перепачканная кровью – белое шерстяное платье сделалось алым и бурым. Она царственно подступила к сьеру де Рохану.

– Объяснитесь, сударь, перед тем как будете арестованы.

– Арестован? По приказу женщины? – расхохотался он ей в лицо. – В отличие от других, я просто защищаю честь вашего мужа – как делает на большем поле мой повелитель, великий капталь.

Она была совершенно спокойна.

– Мессир, вы в чем-то меня обвиняете?

– Для этого я слишком ничтожен, – ответил он, светясь внутренним светом. – Я удовольствуюсь тем, что вырву из его сада ростки зла.

Плечом к плечу с королевой встала леди Мэри. Она шагнула вперед и оказалась между ней и убийцей.

– Я считаю вас трусом и душегубом, – объявила она.

Улыбка галлейца сменилась выражением бешенства. Рука его дрогнула.

– Мэри! – предостерегла королева.

– Я думаю, что вы трус, который мучает королеву в отсутствие наших лучших рыцарей – они сражаются в землях Диких. – Мэри еще на шаг подступила к нему.

– Мы и есть ваши лучшие рыцари. В этой убогой стране нет рыцаря, способного выстоять против нас. Трус? Это я-то? Я вызвал его на бой и победил. Вы, альбанцы, выдаете черное за белое. Трусом был он. Его рука дрожала, когда он обнажал меч.

– А вы и радовались? Я и говорю, что вы лжерыцарь, трус…

Она подалась вперед.

Он, не владея собой, выбросил руку, ударил, и леди Мэри опрокинулась.

– Арестуйте галлейца, – распорядилась королева.

– Ведьма, – тихо сказал Рохан.

Дезидерата на миг пересеклась с ним взглядом и ответила:

– Вы хотите войны? Будь по-вашему.

Король сидел на троне в окружении своих офицеров и почесывал за ухом волкодава.

– Вы совсем идиоты? – прорычал он. – Я требую немедленно освободить моего офицера! Он не совершил никакого преступления…

– Он ударил мою дочь перед полусотней свидетелей! – взревел управляющий. – Клянусь Богом и всеми святыми…

Де Вральи повернулся к нему.

– Если желаете сатисфакции – вызовите меня, и мы уладим это дело.

Граф отвесил капталю ледяной поклон.

– Не знаю, милорд, какие странные обычаи заведены у вас, галлейцев, но в Альбе, здесь, существуют законы, которые едины для всех. Ваш человек нарушил их уйму: допустил оскорбление величества и покусился на невинную женщину…

– Которая прилюдно назвала его трусом – хорошенькое дело для женщины! Да как она посмела глаза-то поднять на такого человека! – вскипел капталь. – В Галле женщины знают свое место!

Тишина воцарилась совсем уже гробовая, а Гастон д’Э, завзятый миротворец, с отвращением зыркнул на своего хама-сородича.

– Неужели, кузен? По-моему, ты фантазируешь.

Капталь обрушил свой гнев на кузена.

– Возьми свои слова обратно, – процедил он.

Граф д’Э устроился поудобнее.

– Нет. Я, граф д’Э, заявляю, что ты лжешь. Женщины в Галле вольны высказываться при дворе так же свободно, как мужчины. Ты подменяешь реальный мир вымышленным, который тебе удобнее. А я не собираюсь порывать с действительностью.

Король вскочил на ноги.

– Черт бы вас всех подрал! – загремел он.

Даже капталь отступил на шаг.

Король обошел королеву, которая сидела молча со скрещенными руками.

– Твоя дочь повела себя как базарная баба – она оскорбила рыцаря! – сказал король графу. Затем приблизился к капталю. – Твой человек использовал дуэль как предлог для убийства и выступил с пространными голословными утверждениями насчет супружеской верности моей жены – ты знал об этом, капталь?

Капталь без труда выдержал взгляд короля.

– Это не тайна, об этом все говорят, – ответил он и пожал плечами. – Но мой человек убил вашего джентльмена в связи с разногласиями личного свойства, которые не имели ни малейшего отношения ни к королеве, ни к закону. Они оба рыцари и подчиняются только закону войны. Сэр Август оказался несостоятельным. Я читал ваши законы. Если мой человек выдвинул обвинение против королевы, то пусть она предъявит своих свидетелей. В противном случае получится, что его арестовали за спровоцированное нападение на женщину.

– И часто галлейцы избивают женщин? – осведомился граф Приграничья. – В кавалерийском училище я ни о чем подобном не слышал. Это какой-то раздел закона войны?

Капталь повернулся, но обнаружил короля стоящим рядом с графом д’Э.

– И я бывал в Галле и согласен с графом. Итак, капталь! Готовы ли вы драться с нами обоими?

Капталь перевел дыхание.

– Разумеется.

– Со своими кузеном и королем – ты сразишься с нами обоими? – переспросил король. – Если победишь, тебя отлучат от этого двора. Если проиграешь, твоя ложь будет доказана. – Король нередко был беспечен и прямолинеен. Кое-кто из присутствующих ни разу не слышал, чтобы он изъяснялся в подобном тоне. – Ты славный рыцарь, капталь, но иногда – дурак дураком. Тебе, похоже, кажется, что мы друг другу ровня, обычные джентльмены со шпагами, и выступаем на каком-то бесконечном турнире. М-м?

Король подступил к капталю впритык.

Их взгляды пересеклись.

– Назад, капталь, – приказал он. – Я не такой же рыцарь, как все. Я твой король.

Установилось такое безмолвие, что стало слышно дыхание. Оба крутые здоровяки: король – старше, с более темного бронзового оттенка золотистыми волосами и с менее тонкими чертами лица, но в них безошибочно угадывалось родство, пускай и дальнее, и было видно, что эти люди не привыкли к слову «нет».

Прошла целая политическая вечность. Графу Приграничья, несмотря на его ярость, пришлось задуматься, чем обернется война с Галле и много ли им останется от Харндона; Гастон д’Э представил, каково быть покойником или лишиться доверия кузена, угодить в опалу и отправиться на родину.

– Хорошо, – молвил капталь. – Я занимаюсь богоугодным делом. Мой личный гнев не имеет значения. Я смиряюсь, ваше величество, и признаю, что женщины Галле не менее грубы, наглы и бесцеремонны, чем в Альбе.

Откровенная капитуляция капталя не столько нарушила, сколько всколыхнула тишину.

– Сьер де Рохан отлучен от двора на период Рождества, – продолжил король. – Как и леди Мэри.

Резкий вдох королевы прозвучал внятно, как щелчок сорвавшейся арбалетной стрелы.

Часом позже она набросилась на мужа:

– Милорд, два моих рыцаря мертвы, а вы изгоняете со двора моего лучшего друга? Да еще в Рождество?

Король сидел спокойно, сложив на коленях руки.

– Прости, любимая. Иногда дипломатия важнее правды – такова королевская участь. Галлейцы должны увидеть, что я беспристрастен…

– Так-то уж и должны? – вспылила она. – Почему бы не удалить их со двора, обнять Тоубрея, а капталя отправить домой – пусть плывет и больше нам не докучает?

Король медленно кивнул.

– Любимая, сказать тебе жестокую истину? – спросил он. – В весеннюю кампанию мы выстояли только благодаря рыцарям капталя. Дело решили триста закованных в сталь копейщиков. Без них я бы, наверное, погиб у Лиссен Карак, а это королевство раскололось бы надвое, а то и хуже. Я боюсь отправлять его домой. А он говорит, что послан Богом…

Она встала.

– Он бредит… все это ему нашептывает какой-то лживый демон. Он замечательный рыцарь, но ходит другими, не нашими, путями, а его люди – особенно новые – только и знают, что травят меня ядовитыми речами. Муж мой, у меня никогда не было любовника – только ты. Знай это. Знай, что они клевещут на меня денно и нощно.

Она тяжело дышала. Ей никогда не было так одиноко, и ее подмывало сыграть на своей беременности, но она помнила слова Диоты о том, что большинство выкидышей случается в первые три месяца. Она хотела предъявить королю округлившееся чрево – факт, а не предположение и катастрофу. Однако слухи о ее неверности были подобны яду, который отравляет дитя.

Он отвернулся.

– Он быстро согнул Тоубрея.

Королева склонилась к нему.

– А кончит тем, что согнет тебя и объявит себя королем, – сказала она.

Он помотал головой:

– Моя власть прочна. Сейчас мне нельзя выказывать слабость.

Дезидерата умолкла. Она была сама не своя от злости, и с губ чуть не сорвалось: «Если ты не можешь выказать слабость, значит, ты слаб».

Через час, еще пылая от ярости, она шагала под старым залом по длинному коридору в обществе Бекки Альмспенд. Леди Мэри находилась у отца и была недоступна.

– Ваше величество, вы уверены, что это разумно? – спросила Альмспенд.

– С меня довольно разума, – ответила королева.

Они миновали Зеленого человека на стене и камень, посвященный леди Тар. Затем дошли по коридору до места, где камни были холодны, и на этот раз задержалась Бекка. Она погладила почти стертую резьбу, потом – еще один камень с едва видимым начертанием.

– Здесь зарождается стужа, – сказала Альмспенд.

Королева скрестила руки на груди.

– Давай поспешим.

– Секунду, ваше величество. После прошлого посещения я призадумалась. – Альмспенд опустилась на колени и вынула из пояса серебряный карандаш. – Вам никогда не приходило в голову, что эти древние богослужения на что-то опирались? Должно быть, действовала природная магия.

– По-моему, милая, ты рискуешь впасть в ересь. Что ты делаешь? – спросила королева. – Мне здесь не нравится.

– Проверяю небольшое подозрение, моя королева. – Альмспенд, нахмурившись, написала короткое заклинание. Она воспользовалась буквами огня, но они сразу побледнели и погасли, и она с трудом выговорила слова.

Камень вспыхнул, и на короткий миг слова, вырезанные две тысячи лет тому назад, стали видны даже там, где их уничтожило зубило.

– Это не в почитание Зеленого человека, – проговорила Альмспенд вдруг севшим голосом. – Это во имя сущности куда более темной.

Женщины прочли имя, и королева поднесла руку к горлу – затем воздела ее и излила на камень незамутненный солнечный свет. Камень, казалось, почернел. Королева сделалась выше ростом, кожа приобрела замечательный бронзовый оттенок, а волосы внезапно стали будто из чистого металла.

Бекка Альмспенд попятилась.

– Дезидерата! Остановись!

Королева доросла почти до потолка. Камень был черен, как ночь, земля дрожала.

Камень щелкнул, как раскаленная печь.

А королева приняла обычный вид.

– Что это было? – спросила Ребекка.

– То, что давным-давно следовало увидеть архиепископу. Туннель, который необходимо закрыть. – Королева взялась за голову. – Я проявила беспечность.

Ее трясло, и Альмспенд подставила ей плечо.

– Идемте, в кладовой есть скамья.

Королева тронулась с места, но покачала головой.

– Я больше не хочу ничего знать. По-моему, мне известен ответ, и я не выдержу… если окажусь права.

– Что было, то прошло, – возразила Альмспенд, для которой история имела силу закона. – Что бы ни делал король, это происходило до вашего знакомства.

Королева кивнула. Она осталась при своем мнении, но опустилась на скамью, когда Альмспенд сняла свои герметические запоры и распахнула огромную, обитую железом дверь.

Альмспенд зажгла магический светильник, затем второй. В первый приход они только наскоро составили список бумаг. Библиотекарь в Ребекке Альмспенд принудил ее привести в порядок все стопки и прошерстить их, сортируя бумажные и пергаментные свитки по датам и авторам: Гармодий, Гармодий, Планжере – перебирали ее пальцы. Лицо королевы порозовело, голова вскинулась.

– О! Я же нашла бумаги Планжере за шестьдесят четвертый и сорок второй, – улыбнулась Альмспенд. – Это оказалось несложно, по-моему, он был аккуратнее, чем старый Гармодий.

– Я и не подозревала, как остро буду тосковать по Гармодию, – сказала королева. – Мне его не хватает. – Она встала. – Бекка, я была неосторожна и почти обессилела. Пойдем наверх, к свету, пока не явилось какое-нибудь зло.

– Дикие? – встрепенулась Альмспенд.

– Старше и гораздо злее. – Королева воздела свои амулеты. – Идем!

Альмспенд смела все частные заметки Планжере за год в древнюю плетеную корзину и сказала:

– После вас, миледи.

В коридоре лежали густые тени. Слишком густые. Казалось, что сам свет отхлынул от краев туннеля, несмотря на факелы, которые обе зажгли на ходу.

– Здесь что-то гнусное, – сказала королева. – Пресвятая Мария, не оставь меня.

Она подняла руку, и та снова окуталась мягким золотистым сиянием. Тени отступили.

– Что происходит? – спросила Альмспенд.

– Понятия не имею, – сказала королева, и они быстро пошли по коридору, гонимые страхом.

Но что-то шептало в темноте, а факелы позади гасли сами собой. Темнота за спиной стала кромешной и начала смыкаться.

Королева развернулась и взяла себя в руки.

– Fiat lux! – воззвала она по-латыни. – Да будет свет!

Свет, призванный ею, разжегся вокруг нее, как сплоченное войско.

Альмспенд положила левую руку на правую королевы и отдала ей всю потенциальную силу, какую наскребла. Правой же она выставила прочнейший заслон против готовой обрушиться тьмы.

Тьма пала, как ночь, и нечто, чем бы оно ни было, врезалось в магический барьер – местами согнуло его, местами смяло, обрушило одни чары, обошло другие…

Но женщин не затопило. Оно замедлило ход, и само это замедление неумолимого натиска укрепило их сопротивление. Ни слова не говоря и ни мысли не думая, они сомкнули волю, и между ними образовалась та связь, что бывает лишь у самых верных друзей, а теплый золотистый свет королевской силы покатился, земной и свежий, как в солнечный летний день, во мрак, где и был поглощен, но не без последствий.

Тьма преодолела заслон Альмспенд, и ее правая рука исчезла в ледяном холоде – а воля не дрогнула. Альмспенд выдержала и продолжила ворожбу в глубине лабиринтов своего беломраморного Дворца воспоминаний.

Королева вздохнула и распахнула мраку объятия.

И он бежал.

Обе долго стояли, содрогаясь от потоков силы и от подавленного страха под биение сердца, то частое, то замирающее.

– О Пресвятая Дева! Бекка, бедная твоя рука! – воскликнула королева.

Кисть Альмспенд была мертвенно-белой, а место, где тьму повернули вспять, – пограничная линия их победы – обозначилось как бы загаром.

Бекка Альмспенд посмотрела на свою руку и постигла имя зла, сокрытое в камне.

Эш.

Эдмунд доставил три партии литых бронзовых труб и странные колокола. Очевидно, это было то, что нужно, ибо ему заплатили щедро. Он и его мастер приступили к чеканке монет, а потом, в четверг вечером, когда он был на мессе, на лавку напали бандиты. Они убили двух подмастерьев и сожгли его мастерскую. Бригада подмастерьев отразила нападение и тоже убила двоих.

Один из убитых был галлейцем.

Странно, что из всех мастерских, которые они могли бы спалить, уничтожение этой, принадлежавшей Эдмунду, возымело наименьшие последствия – он изготавливал небольшие бронзовые пищали, а его подмастерья сейчас работали непосредственно на хозяина первой мастерской, где задавали диаметр новым монетам.

Он нашел мастера Пиэла во дворе, где тот присел на корточки над мертвым мастеровым – мальчонкой лет десяти, не больше.

– Будь проклят Рэндом – сбежал из города, когда нужен, – ругнулся Пиэл.

Эдмунд понял слова, но смысл до него не дошел.

А на другой день, когда в их кузницу заявился купец из Хоека – один из богатейших людей на западе, как говорили, – все подмастерья заметались, как слуги, поднося вино и засахаренные фрукты. Гость был закутан с головы до пят в черное с золотыми пуговицами, золотыми петлями и золотым знаком рыцарского достоинства. Он сел в кабинете мастера, не снимая черной шляпы, и оперся на золоченый эфес шпаги. Эдмунд вошел с вином, а мастер Пиэл кивнул и простер к нему руку.

– Останься, – сказал он.

Купец из Хоека поклонился, не вставая.

– Я сэр Антон ван дер Кент и прибыл с целью достигнуть договоренности между нашими союзами. – Он ободряюще улыбнулся.

Рядом с ухоженным воротилой из Хоека, который был воплощенное совершенство, мастер Пиэл выглядел жалким и неопрятным.

– Мессир, я не лезу в политику, мне приходится управлять лавкой, и у меня великое множество заказов. Вчера же – быть может, вы знаете – у нас случились неприятности. Убили двоих подмастерьев. – Мастер Пиэл откинулся на спинку, расфокусировав взгляд водянистых глаз.

– О, мне крайне прискорбно об этом слышать. Законы в Харндоне уже не те, – ответил сэр Антон. – Такие случаи оскорбляют величие королевства и чрезвычайно огорчительны.

Взгляд мастера Пиэла преобразился. Эдмунд видал такое в сумраке кузницы, но за столом, уставленным сластями, – ни разу.

– Вам об этом что-то известно? – спросил тот резко.

– Мне? – удивился сэр Антон. – Поистине, мессир, мне следовало бы оскорбиться таким предположением. Какое отношение могу я иметь к подобным вещам?

Эдмунду почудилась заносчивость в его тоне.

– Как бы там ни было, сэр Антон, я не связан ни с какими сообществами, – сказал мастер Пиэл. – А посему вынужден пожелать вам всего доброго.

Сэр Антон улыбнулся.

– Не вы ли новый мастер королевского монетного двора? – спросил он. Мастер Пиэл склонил голову набок.

– Ах, вот оно что. Вот в чем дело.

– Я готов предложить вам подряд на изготовление семидесяти полных комплектов вашей брони и четырехсот шлемов, – объявил сэр Антон. Он вынул из поясного кошеля восковую дощечку – красивую вещицу, заключенную в черную эмаль и золото. Расчехлил ее. – Полагаю, что, даже если расширить лавку, для выполнения заказа вам понадобится чуть больше года. Мои заказчики ждут, а потому за срочность я заплачу сверх.

Мастер Пиэл почесал за ухом.

– Это сто тысяч флоринов, – заметил он. – Целое состояние.

– Так и есть, – улыбнулся сэр Антон и подался вперед. – Я даже гарантирую, что впредь никто не вмешается в работу вашей лавки.

Мастер Пиэл закивал.

– Мне, конечно, придется отказаться от чеканки.

– Значит, мы поняли друг друга, – кивнул и сэр Антон.

– Я отлично вас понял, – ответил мастер Пиэл. – Убирайтесь из моей лавки, пока я вас сам не прикончил.

Гость из Хоека вздрогнул, хотя был вооружен прекрасной шпагой, а его противником оказался сгорбленный человечек со слезящимися глазами.

– Не посмеете. Я могу купить вас…

Пиэл издал свой забавный смешок.

– Не можете, как только что выяснилось. Теперь проваливайте.

Тот пожал плечами. Грациозно поднявшись, он направился к двери, похожий на большого, черного с позолотой кота.

– В конечном счете вы пожалеете, – сказал он.

Эдмунд уже не видел в нем совершенства. Теперь гость казался вульгарным.

Когда он ушел, Пиэл обратился к Эдмунду:

– Всю работу прекратить. Всех мальчишек и девчонок – во двор. Постой-ка, Эдмунд…

Тот остановился в дверях.

– Если я вдруг умру, чеканка должна продолжиться. Понятно? – Вид у мастера Пиэла был откровенно безумный.

Но Эдмунд кивнул.

Во дворе собралось почти сорок человек: прислуга из дома и лавки, подмастерья и опытные ремесленники.

Мастер Пиэл взгромоздился перед ними на небольшой ящик.

– Слушайте все! – призвал он. Немного помолчав, продолжил: – Мы ведем войну. Ее нелегко объяснить, потому что она похожа на бой в темноте, и если не посветить, нам даже не разобраться, с кем мы деремся. Ясно, что за нашего короля мы сражаемся, но страну не защищаем и церкви от неверных не охраняем. Толком и не поймешь, чем мы заняты.

Он посмотрел на собравшихся, и взгляд его кротких глаз выдал скорее любопытство, чем запал.

– Этой весной королевство получило от Диких серьезный удар, – сказал он. – А сейчас, если не принимать в расчет скромные успехи, мы рискуем лишиться меховой торговли, и это опять же удар. Королевскую валюту подделывают, а это все равно что обворовывать короля – тоже удар. Мы собираемся изготовить для короля новые монеты. Вам, мальчикам и девочкам, может подуматься, что это не тянет на горделивую стойку под шелковым стягом посреди поля боя, но клянусь кровью Христовой – это она и есть, малыши. Если мы, упаси нас Господи, потерпим неудачу – если провалим это дело, то короля ждет новый удар. И все в конце концов рухнет, и у нас ничего не останется. – Он выпрямился и приосанился. – Когда мир катится к чертям, знать чувствует себя довольно неплохо в прочных доспехах и за стенами замков. Страдать приходится нам. Тем, кто в середке. В городах и селах, мастеровым и торговцам. Что мы едим? Как защищаемся? – Он поджал губы. – В ваши годы я, бывало, говаривал, что не пошел бы король к едрене матери.

Подмастерья виновато захихикали.

– Ну да, какое-то время я даже был повстанцем.

Тишина.

– Но повстанцы не дали нам ничего, а король дает закон. Поэтому мы воюем. За закон. Тот, который хранит нас и простолюдинов. Мы не рабы. И не сервы. Теперь же – в следующем месяце – на нас нападут. Я только предполагаю, но придется туго. На девчат набрасываются, когда они идут за молоком. Ребят избивают, когда они ходят в аббатство за письмами. Двор поджигают. – Он выдержал паузу. – В Харндоне я плачу самое высокое жалование и накину еще с поправкой на тяжелые условия. Кто участвует?

Вызвались все.

– Они сегодня храбрецы, – заметил Пиэл своему мастеровому. – Подождем пару недель, пока кто-нибудь не окажется мертв, – тогда и поглядим.

Два дня спустя бандиты напали на группу девушек, которые направлялись к колодцу, что находился за аббатством в конце их квартала. Лизз Персон разбили лицо, и только случайное заступничество рыцаря ордена Святого Фомы, который вез в церковь зимнюю одежду для бедных, спасло девиц от изнасилования или рабства.

Молодой рыцарь выпил с Эдмундом и мастером Пиэлом вина в их конторе.

– Сэр Рикар Ирксбейн, – представился он. В его глазах плясали чертики.

С десяток подмастерьев ссорилось во дворе за право наточить его меч.

– Мы перед вами в долгу, – старательно выговорил Эдмунд.

Он обнаружил, что худшим в пребывании между детством и зрелостью было общение со взрослыми. Заикался он сильнее, чем хотел, а поклонился – неуклюже.

Сэр Рикар был молод, с грубоватым лицом и носом таким огромным, какого Эдмунд в жизни не видел. Он выглядел карикатурой на святого Николая – вооруженного, широкоплечего и с бедрами, которые в обхвате с талию обычного человека.

Пока вострили его меч, юный богатырь осушил два кубка вина и ничего не сказал – только назвался, да пару раз ослепительно улыбнулся.

В конечном счете мастер Пиэл рассмеялся.

– Вы дали обет молчания, сэр рыцарь?

Лучистые глаза моргнули, сэр Рикар встал и поклонился.

Мастер Пиэл кивнул.

– Быть может, сэр Рикар, вас к нам приставили, чтобы присматривать?

Сэр Рикар улыбнулся в свой кубок и на мгновение предстал куда более хитрым, чем сначала. Затем он посмотрел мастеру в глаза и пожал плечами. И осклабился, как деревенский дурачок.

Эдмунд проводил его до ворот, где рыцарь сердечно кивнул ему и вынул из поясного кошелька клочок пергамента. Он вложил его Эдмунду в руку и улыбнулся. Эдмунд заметил, что глаза у молодого рыцаря так и бегают. Теперь, когда оба вышли наружу, он зыркал на все подряд.

Эдмунд выпустил рыцаря с его наточенным мечом на улицу и развернул пергамент.

Там было написано: «Будь начеку».

Эдмунд отдал его мастеру Пиэлу, и тот кивнул.

– Скверные времена, – сказал он. – Служанку королевы отлучают от двора.

Благодаря местным девушкам, которые служили в башне, о делах королевской семьи знала вся округа. Эдмунд вздохнул.

– Что же нам делать? – спросил он.

– Ничего, – огрызнулся мастер Пиэл. Он тяжело сел. – Ненавижу все это. Я люблю металл. Люди глупы. – Он налил себе и плеснул Эдмунду вина с пряностями. – То, что называют политикой, для меня – дурость. Вот это все – почему король не изгоняет галлейцев? Почему он не поддерживает жену? Он друг мне, но в этом смысле – круглый болван. Я пишу письмо мастеру Айлвину и еще одно – сэру Джеральду Рэндому. Надо поговорить с женой Рэндома – она голова в этом доме. Он сорвался по какому-то безумному делу, а она знает, когда он вернется. Если рыцари Святого Фомы будут за нас, то положение не так плохо, как могло быть. Но нам необходимо сплотиться, иначе галлейцы разгромят нас поодиночке.

Бланш Голд присела перед королевой и протянула корзину с чистым и безупречно выглаженным бельем. На коленях у королевы был открыт часослов; сама она сидела в чахлых лучах зимнего солнца, которые лились в переплетчатое окно ее личных покоев. Волосы были распущены и сияли медным светом.

– Разговаривай с Диотой, – приветливо молвила королева.

Она знала Бланш – то есть знала ее о существовании; о том, что она хороша собой, верна и претерпела какие-то тяготы в руках галлейских оруженосцев. Но королева не разговаривала с прислугой напрямую – она предоставляла это Диоте.

А потому просидела целую минуту за чтением, пока хорошенькая белокурая девушка стояла перед нею на коленях.

– Милочка? – пробормотала королева.

Бланш вынула из корзины и подала королеве надушенный носовой платок. Внутри была сложена записка.

Королева поймала себя на дрожи в руках. Но она развернула неподатливый пергамент, и ее сердце затрепетало.

– Ах… благодарю тебя, дитя, – выдохнула королева.

Бланш, исполнившая свой долг, поднялась и упорхнула. Часом позже, когда галлеец-оруженосец прижал ее к стенке и полез под юбку, она подумала: «Мы тебя закопаем». Она попыталась упереться ему в пах коленом, но его наставник в боевом искусстве такое предусмотрел. И она решила: пусть лапнет за грудь; затем она воткнула левый указательный палец ему в ноздрю и, как учила мать, чиркнула ногтем.

Тут же и выскользнула из его рук, пока фонтан крови не замарал ее красивое платье.

Она чуть приплясывала, спеша в кухни по длинным дворцовым коридорам. Удачный денек.

А леди Эммота, когда два галлейских оруженосца загнали ее в угол, перепугалась. И не особо успокоилась, когда они расступились и между ними протиснулся сьер де Рохан.

– О, – произнес он с поклоном. – Прекраснейшая леди из королевской свиты.

Она зарделась.

– Милорд чересчур любезен.

– С таким розанчиком нельзя быть чересчур любезным. – Он склонился и поцеловал ей руку. – Есть ли при дворе неугодный вам человек, чтобы я убил его и снискал вашу любовь?

Она подавила улыбку. До чего же настойчив! Ее сердце затрепетало, как птица. Она знала, что королева его ненавидит, но королева и с ней обращалась как с дурочкой, а мать говорила, что та просто завидует ее наружности.

– Милорд, я слишком молода, чтобы иметь таких врагов. И никого не боюсь. Но почтение со стороны такого рыцаря, как вы… достойного… – Ей очень хотелось выразиться поизысканнее.

Он взял ее руку и поцеловал – в ладонь.

Она отозвалась всем телом. Руку отдернула, но неожиданно разогрелась. Запястьям стало щекотно.

– О! – выдохнула она и отпрянула.

– Подарите же мне какую-нибудь мелочь, и я буду носить ее как залог, охраняя святилище любви, – сказал он.

Эммота видела, как старшие девушки играют в эту игру. Не отводя глаз, она развязала на левом рукаве тесьму и распустила ее петлю за петлей. Это был синий шелк, ее собственное изделие, с красивым серебряным кончиком. Она положила его ему на ладонь.

– Хранит тепло моего тела, – сказала она, поражаясь собственной дерзости, но она слышала эту фразу от королевских дам.

Галлеец вспыхнул.

– Ах, ma petite! – воскликнул он. – Моя крошка! Я и не знал, что вы настолько искушены в любовных играх!

Ее сердце уподобилось кораблю, что летит на всех парусах, – она переполнилась чувствами и, будучи на седьмом небе от знаков его внимания, одновременно хотела избавиться от него. Это внимание было липким, клейким или просто…

Его губы приблизились, и она, подняв руку, слегка провела ладонью по его лицу и вынырнула из объятий.

Затем пустилась бежать.

В спину летел его смех. И когда она освободилась совсем, а коридор кончился, ей захотелось его вернуть. Явившись к королеве и приступив к подготовке рождественского пира, она светилась изнутри. А когда королева выбранила галлейцев за коварство, Эммота призадумалась.

ЛОНИКА – ГЕРЦОГ АНДРОНИК

Герцог Андроник взглянул на столешницу с узором в виде карты Фраке.

– Вы говорите, что он находится восточнее горы Дракона, у Зеленых холмов, – буркнул он. – Не на восточном побережье?

Перед ним стояли мастер Кронмир и капитан Дариуш, начальник разведки. Дариуш взглянул на облаченного в зеленое фракейца с естественным недоверием разведчика к шпиону. Не сумев ничего прочесть по его лицу, он снова повернулся к герцогу.

– Милорд, с ним полполка вардариотов, а я потерял людей. – Дариуш стоял напряженно, как всякий солдат, который вынужден признать поражение. – Он хлынул через горы, как талый снег по весне, и мне теперь не расставить по проходам дозоры – их перебьют.

– Так что же? Теперь мы можем добраться до города берегом, – сказал Деметрий.

Герцог поскреб в бороде.

– Куда он, по-твоему, направляется? – Он резко развернулся лицом к Кронмиру. – И как получилось, что наш особый осведомитель ошибся?

Кронмир покачал головой.

– Он взял большинство сторожевых отрядов, да еще ополченцев и страдиотов, которых мы лишились осенью. Удивил нас, что и говорить. Нет смысла искать виноватых.

Герцог обратился к сыну:

– Как скоро мы соберем западную армию? Последуем совету мастера Кронмира и не будем ломать голову, с чего мы вдруг решили, что он не покинет город или свернет на восток к побережью.

Деметрий тоже покачал головой.

– Сил, чтобы его одолеть, мы наберемся дней через десять.

– Пусть будет пять, – возразил герцог. – И откуда у него столько денег? Иисус Вседержитель, да будь у императора столько серебра, мы бы никогда… – Он осекся.

Деметрий взглянул на карты.

– Он, видно, нацелился на караваны с мехом. Наверняка. Он получил доступ к отчетам разъездных офицеров. Кто-то проболтался. Он может знать даже о галлейцах.

Собравшиеся вокруг стола уставились друг на друга. Они смотрели долго – запыхавшийся человек успел бы за это время отдышаться.

– Деметрий, ступай. Кронмир, Аэскепилес, возьмите всех, кто у вас есть. Сделайте все, чтобы не подпустить их к Осаве. Матерь Божия! – состроил мину герцог. – Я был уверен, что он не пойдет через Фраке. Кронмир, твой придворный отчет…

– А если он направляется за императором? – спросил Кронмир.

– Может быть, императора лучше убить? – подал голос Деметрий.

Герцог и Кронмир переглянулись и выдержали долгую паузу.

– Нет, – сказал Кронмир. – Сейчас это только усилит ее. Но перебросьте его на побережье, подальше от места действия.

АЛЬБИНКИРК И СЕВЕРНЫЙ ЛЕС – СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

Сэр Ричард тяжело соскочил с коня и чуть не упал. Идя от мостика для посадки на лошадей по главному двору альбинкиркской крепости, он двигался, как старик, и держался за прикрытую наспинником поясницу.

Сэр Джон Крейфорд в полном боевом облачении сидел в своем «зале» с епископом Альбинкиркским, двумя купцами из Хоека, этруском по имени Беневенто Амато и представителями большинства альбанских меховых компаний. При виде сэра Ричарда все замолчали.

Сэр Джон встал.

– Снова великаны? – спросил он, потянувшись за лежавшей на дубовом столе булавой.

– На сей раз боглины, – выдохнул сэр Ричард и повалился в кресло, подставленное оруженосцем сэра Джона. – Бога ради, джентльмены. Прошу извинить за запах.

Сэр Джон посмотрел ему в глаза:

– Потери?

– Мы сцапали их далеко за пределами людского жилья, – ответил сэр Ричард. – Я не единственный рыцарь, который устал. Не обращайте на меня внимания, джентльмены. Это была мелкая стычка, и мы победили.

Епископ возложил на него руку и благословил, а сэр Ричард почувствовал… нечто. С тех пор как сестра Амиция его вылечила, он ощущал себя близким к Богу как никогда, но…

– Епископ как раз говорил, что мы должны направить в горы конвой и забрать меха за год, – сообщил сэр Джон.

Мессир Амато встал и поклонился.

– Милорды, при всем уважении к церкви, я человек небогатый, но с этим промыслом знаком. В Мон Реале мои родственники по сей день забирают самый жирный кусок этого пирога. Но Тикондага – старинный центр торговли мехами и другими товарами, особенно медом из земель Диких.

– Большая доля от этой торговли достается Альбинкирку и Лиссен Карак, – сказал сэр Джон.

– Да, но в нынешнем году не получится. Война оттеснит меха обратно на север. А мы тут разоримся, – улыбнулся этруск. – Но если вы поможете нам солдатами – родитель заверил меня, что в прошлом такое бывало, – если вы окажетесь столь любезны, что пособите нам…

– Нет, – ответил сэр Джон. – Что у нас дальше?

Епископ сел рядом с ним.

– Джон, я прошу вас передумать.

Сэр Джон ответил улыбочкой из разряда «меня не объегоришь».

– Милорд епископ, я абсолютно уверен, что вы отлично разбираетесь в теологии и, может быть, кое в каких новых учениях. Однако сейчас – вдруг вы не слышали? – мы ведем нечто похожее на войну. Если бы король не прислал сюда намочить копья половину двора, мы оказались бы в плачевном положении. Полюбуйтесь хотя бы на сэра Ричарда. На меня. Мы каждый день в седле.

– И неизменно побеждаете, – кивнул епископ. – Осмелюсь заметить, что для ваших рыцарей эта война больше похожа на разминку.

Сэр Ричард с усилием сел прямо.

– Побойтесь Бога, епископ! Да, борьба с боглинами похожа на детскую забаву – пока они не вопьются зубами под коленку.

Епископ развел худыми руками:

– Я никого не хочу обидеть, но выслушайте меня! Это селение не выживет без торговли. Без нее мелким фермерам нет никакого смысла вести хозяйство, потому что им некому продать плоды своего труда. Желая заплатить за новые стены и укрепления, вы обложили податями иностранных купцов – и они-таки заплатили. Теперь им нужна охрана, чтобы отправиться в Эднакрэги.

– Месяц как опоздали, – бесцветным голосом отозвался сэр Джон.

Амато раскинул руки.

– Прикажете вас умолять, сэр рыцарь? Земля замерзла, снега мало, и при хорошем снаряжении да с храбрыми людьми мы за две недели доберемся до Тикондаги.

– Нет, – повторил сэр Джон, но уже с меньшей уверенностью.

Молебны теперь проходили на переправе в часовне, где заменили крышу. Саму переправу укрепили с обеих сторон небольшими фортами, стены которых были достаточно высоки для рхуков, и сигнальными башнями. Все сделали из древесины, оставшейся от разрушений, которые рхуки учинили в окрестных лесах, а возглавил строительство капитан альбинкиркских лучников.

Как только форты были возведены, образовалась очередь из желающих обслуживать переправу, и сэр Джон превратил ее в военный объект, а плату повысил. Теперь эти деньги поступали в городок.

Он укомплектовал гарнизоны в фортах и поставил отряды лучников в шести особняках по всей долине Кохоктона; в каждом, включая Мидлхилл, поселил рыцаря или старшего оруженосца.

Хелевайз стояла во дворе и наблюдала за лордом Уимарком.

– Он недопустимо молод. Может, ты сам останешься и поможешь мне управлять домом?

Сэр Джон склонился, взял ее за руку, и она покраснела.

– Постыдись, дочь смотрит. Она мне во всем подражает и сделает так же.

– Я был бы рад остаться и помочь с домом, – ответил он. – Но я уезжаю на север, в Тикондагу. Епископ убедил меня, что таков мой долг.

– Чума на него, раз так! – Она была готова расплакаться.

– Интересно, выйдешь ли ты за меня, – улыбнулся он. – Когда вернусь.

– Ты только говоришь, – замотала она головой.

– Что ж, спроси у дочери. Послушай, милая, мне нужно ехать. Уимарк – славный малый. Если он скажет бежать отсюда, то так и поступи.

Он поклонился.

– Я так и сделала в прошлый раз, разве нет? – ответила она довольно развязно, задрала подбородок и держалась бодро, пока он не вышел за ворота.

Филиппа встала рядом с матерью.

– Он без ума от тебя, мама, – сказала она с озабоченным удивлением. Хелевайз громко рассмеялась.

– Это точно, ma petite. Он только что сделал мне предложение. Филиппа провожала взглядом широкую, закованную в сталь спину.

– Но он же совсем старик! – сказала она.

Сэр Джон встретился с сестрой Амицией на дороге, и оба спешились. С нею были еще две сестры и пара дюжих мужчин с топорами.

– Я побывала в том, что вы назвали бы «мелкой стычкой», и решила, что пара здоровых ребят с топорами не уязвит мою совесть, – призналась она. – Боглины. Их оказалось больше, чем я надеялась одолеть.

Он кивнул, поклонился монахиням и обменялся рукопожатиями с юношами, а те занервничали и начали переминаться с ноги на ногу и заикаться.

– Спасибо за гарнизон в форте, – добавила Амиция. – Я слишком многое возложила на Хелевайз и разоряю поместье Мидлхилл.

– Я сделал ей предложение, – сказал сэр Джон.

Амиция просияла.

– Отлично! Это подарит ей счастье и поможет Филиппе. Люблю, когда люди счастливы. – Она повела бровью. – До меня доходят мрачные слухи со двора. Я беспокоюсь за короля с королевой.

– У меня забот полон рот, и мне не до того, – сказал сэр Джон. – Я сделал все, чтобы защитить это место. А теперь я направляюсь в Эднакрэги.

– Их неприятности понемногу доходят сюда, – возразила сестра Амиция. – В Лиссен Карак едет ближайшая подруга королевы – леди Мэри. Ее отлучили от двора, и ей не хочется возвращаться на запад, в отчий край. Она примкнет к нам. – Амиция улыбнулась. – Такова, наверное, цена моей известности.

– Леди Мэри? Само Ледяное Сердце? – присвистнул сэр Джон. – Сюда? Господь Всемогущий, мои славные рыцари поубивают и себя, и друг дружку! Мне лучше пустить их по следу.

Он улыбнулся, но по морщинам вокруг глаз и рта было видно, что его бремя увеличилось.

– Вы встревожены, – заметила Амиция без особой нужды.

– Весной мы сразились с Дикими и превзошли их. – Он криво улыбнулся и направился к лошади. – Я думал, мы победили. Мне казалось, что у нас будет время оправиться. Теперь я считаю, что это была лишь первая схватка. – Взглянув на сестру Амицию, он очень тихо спросил: – Вы его чуете?.. Шипа? – уточнил он.

Она побледнела и вымученно рассмеялась.

– На миг я решила, что вы о ком-то другом. Да, я его чувствую постоянно. Он часто думает о нас. – Она посмотрела на немолодого рыцаря, прикидывая, сколь многое ему можно сказать. – Он и наслал чуть ли не всех тварей, которых так усердно убивают ваши рыцари. Вы это хотели знать?

Сэр Джон мотнул головой.

– Нет… то есть я так и думал, сестра. Но хочется понять: зачем? Будь он, допустим, главой соседнего города или королем Галле, я послал бы к нему герольда, восстал против его войны и спросил, на чем мы сможем примириться? Что ему нужно?

Амиция теребила уголок накрахмаленного вимпла.

– Тут дело запутанное, сэр Джон. А я смотрю через мутное стекло, и все, что скажу, это лишь мои личные предположения. Но…

Она закусила губу.

– А вы попробуйте, – предложил сэр Джон.

Она налегла на холку своего ослика, и тот переступил, всхрапнул.

– Он вряд ли и сам себя понимает, – сказала она. – Хуже того: по-моему, им управляет кто-то другой.

Сэр Джон приложился губами к ее кольцу.

– Благодарение Богу, я даже не знаю, что это значит, – ответил он. – А потому просто поеду обратно убивать боглинов. Мочиться на огонь, чтобы потушить пожар. В таком вот ключе.

– Вы ведете конвой в Тикондагу? – спросила Амиция.

– Да, – подтвердил сэр Джон.

Она огляделась по сторонам.

– Можно и мне с вами? Заняться мне особо нечем, а если вы едете в такую даль на север, то я вам понадоблюсь.

– Добро пожаловать, сестра, – без колебаний ответил он.

Она рассмеялась, он подхватил, и они тронулись с места.

Меховой караван выступил на север, как только прошло воскресенье. Сэр Джон взял десять копейщиков, а сэра Ричарда оставил главнокомандующим Альбинкирка. В караване было двадцать тяжелых подвод, битком набитых товарами – как для пришедших из-за Стены, к которым сэр Джон проявил безразличие, так и для графа и его людей.

Они прошли пятнадцать лиг – неплохо для первого дня. На второй день дороги начали сужаться, а в тридцати лигах севернее Альбинкирка караван встал лагерем у подножия Эднакрэгов по южную сторону брода у западной Кинаты. Они уже достаточно углубились в земли Диких, чтобы различать волчий вой и с наступлением темноты видеть отблески костров в глазах; чтобы дрожать от каждого шороха, стоя на часах, и нести караул в полном боевом облачении.

Западная Кината с ревом низвергалась с высоких пиков, укрытых свежими снегами, и воины помоложе, уже потерявшие охоту расставаться с теплыми одеялами и большими кострами, с тоской воззрились на стремительный поток ледяной воды и далекие горные вершины под снежными шапками.

Сестра Амиция высмеяла их, и ее изысканная насмешка подстегнула людей вернее, чем брань сэра Джона.

Сэр Джон собрал отряд, построил, и дыхание воинов заклубилось, как пар, исходивший от котелков с кашей.

– Внимание! Форсировать реку зимой в сто раз опаснее, чем драться с боглином! Упадете – погибнете. Не смените чулки и портки, если промочите ноги, – часок будет неуютно, потом немного продрогнете, а дальше холод ударит всерьез, и дело кончится скверно. Берегитесь! Держите смену одежды сухой, а мы сохраним на этом берегу костры, пока не переправится последний человек. Будьте начеку, а о лошадях заботьтесь, как о себе!

Он окинул взглядом собравшихся. На их лицах читался подобающий трепет.

Первыми переправились два его лучших копейщика. Они расчистили место, проехавшись по чахлой траве старого оленьего пастбища, и помахали: порядок. Сэр Джон расставил выше по течению цепочку бывалых конников, чтобы разбили поток для менее опытных и монахинь, после чего он сам и четыре харндонских рыцаря-ветерана въехали на стремнину немного южнее брода, чтобы выловить невезучего олуха, имевшего неосторожность свалиться в бурный поток.

Когда окончательно рассвело, тронулись и подводы; через час переправилась последняя вьючная лошадь, и люди, стоявшие в реке, позволили своим терпеливым коням перебраться на берег, где спешились и тщательно вытерли скакунов перед тем, как переодеться самим.

Ко времени, когда в монастыре у монахинь началась бы служба, все уже были на другом берегу, и к сэру Джону подъехал его оруженосец Джейми. Юнец ухмылялся.

– Отлично справились, скажите, милорд? Мы перешли брод!

– Да, – ответил сэр Джон. – Теперь мы в землях Диких. И зимняя река отрезает нас от безопасных мест.

СЕВЕРНАЯ МОРЕЯ – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

На закате Красный Рыцарь простился с костяком своей армии и устремился на восток в холодные, приземистые, поросшие лесом и запорошенные снегом холмы. С собой он взял Гельфреда, разведчиков, несколько человек из свиты, графа Зака и две дюжины вардариотов.

Командование он небрежным взмахом руки препоручил Плохишу Тому и сэру Йоханнесу.

– Мы знаем, что Деметрий и его конница находятся где-то к востоку от нас. – Он усмехнулся. Гельфред тоже улыбнулся и глянул на сокола, сидевшего на руке. – Я собираюсь отбросить их, соединившись с фракейцами.

– Ты, значит, в бой, а нас побоку, – отозвался Том. – Возьми и меня.

Герцог пожал плечами. Его защищали нагрудная и спинная пластины, он был в своих великолепных латных рукавицах и стальном шлеме с бармицей и белым шерстяным клобуком.

– Держи всех наготове, Том. Я вернусь через день.

– Не лучше ли ехать при свете дня? – спросил сэр Йоханнес.

– Да, – кивнул герцог. – Но и нет. A demain, mes braves! – воскликнул он. – До завтра, храбрецы!

Шестьдесят всадников с шестьюдесятью запасными лошадьми в поводу устремились в заснеженные холмы.

А утром на западе выросла гора Дракона: почти идеальный конус, покрытый снегом, с редкими деревьями. Дальнейший путь преградили ледяные глыбы Вьюна. Едва рассвело, имперская почтовая птица ознаменовала внезапный приезд офицера.

Сэр Томас сидел с сэром Йоханнесом и госпожой Элисон. Их лошади стояли впритык, а дыхание курилось, как дым. Сэр Джеральд Рэндом и сэр Бесканон устроились с имперской посыльной в стороне.

Йоханнес взглянул на имперскую вестницу – симпатичную молодую женщину в черных и белых мехах, с новоприбывшей птицей на руке.

– Где таких только находят? – спросил он завистливо.

Сэр Милус рассмеялся.

– Таких красавцев, как морейцы, больше не сыщешь! Но боже ты мой, кто посылает с войском таких юных девиц?

Плохиш Том разбирал послание, проговаривая слова. В чтении он был не силен.

Госпожа Элисон склонилась и прочла вслух:

– «Галлейская армия в одном дне пути. Не могу защитить меховой караван. Срочно запрашиваю помощь. У галлейцев пятьсот человек и союзники, пришедшие из-за Стены. Очевидно, с осадной артиллерией. Двести каноэ, четыре большие боевые галеры. Туркос, Осава».

За восемь дней они продвинулись невероятно далеко и обнаружили, что стоянки разорены, а запасов продовольствия в каменных пирамидах нет. Отряд потерял две подводы и прошел почти триста лиг.

И теперь ему предстояло в третий раз форсировать Вьюн, а моста не было.

– Кто-нибудь видел герцога? – спросила Изюминка.

– Он уехал с Гельфредом вчера на закате, – сказал сэр Йоханнес.

Том посмотрел на ледяной брод, развалины старого моста и ровную дорогу – всего в каких-то сотнях ярдов на другом берегу.

– Он приказал его ждать, – добавил сэр Йоханнес.

Том обратился к Джеральду Рэндому:

– Сэр Джеральд, я не великий мыслитель, но, может быть, решение сейчас принимать вам, а не мне.

– Все упирается в эти меха, – ответил Рэндом. – Герцог сказал бы то же самое.

Том вскинул брови.

– Все? – спросил он.

– Весной ваш капитан расходовал всю прибыль на морейцев. Он ставил на это, отказываясь от монополии на продажу осеннего меха мне, – сказал Рэндом. – Я поддержал его. Нам нужны эти меха, Том. Это не просто схватка.

Плохиш Том выдал улыбку, от которой людям делалось не по себе, – оскалил все зубы.

– Тем лучше, – сказал он. – Позовите Мэг.

Мэг посмотрела на широкую реку.

– Мост? – спросила она.

Плохиш Том ухмыльнулся.

– Я не могу, – сказала Мэг.

Он отвернулся.

– Из-за меня и Сью? – спросил он тихо.

– Нет, сэр, хотя если вам угодно, чтобы я шепнула пару слов о вашем обращении с моей дочерью, то я, как выражается Джон, к вашим услугам. – Она отразила его яростный взгляд.

Изюминка неловко поерзала.

– Господа, мы теряем время. Том, если загнать в воду половину лошадей…

– Мы лишимся слишком многих ребят, Изюминка.

Сэр Милус горько рассмеялся.

– Только представь, Изюминка, что это значит, когда даже Том не решается что-то сделать!

Рэндом сморщил лицо. Холодало, начинался снегопад, и лагерю здесь было не место.

– Кто из присутствующих уже строил мосты? – осведомился он.

Таких не нашлось.

Рэндом кивнул.

– А мне приходилось. Мэг, нам всего-то и нужно три сваи. Места я могу пометить флажками. Если ты сумеешь поставить на каждое… не знаю, что – кусок скалы, колонну? – в пятнадцать футов шириной, то ребята нарубят на склоне бревен, и к ночи у нас будет мост.

Мэг прикинула на глаз.

– Одну попробую – посмотрим, что получится.

В полулиге от реки они разбили убогий лагерь и развели огромные костры, подкрепились сухарями и напились кипятка. Мужчины нагрели камни и положили себе в ноги, чтобы заночевать в тепле. Легли по трое под одеяло – длинными рядами, как соленая макрель в клетях. Спрос на женщин оказался велик – опять же для согрева.

Мэг установила две сваи, но на чары ушло столько сил, что ей понадобилось выспаться, чтобы заняться третьей.

И вот где-то за снежными тучами взошло солнце. Первая свая наполовину завалилась в воду. Мэг недостаточно четко сформулировала заклинание, и в камне образовались пустоты и участки размягчения.

Рэндом и Плохиш Том сидели на берегу, когда она вышла, протирая глаза и проклиная тугую шнуровку второй и третьей юбок, а также боль в бедре, которая не дала ей толком поспать. И обрушение сваи. Она как раз смотрела на нее, когда ступила на ледяную глыбу и поскользнулась.

Падение не причинило вреда, но Мэг уныло потерла бедро, когда рыцари помогли ей подняться.

– Я сделала все не так, – сказала она. – Главное – лед.

– Лед? – не понял Рэндом.

– Вода уже замерзает, – пояснила Мэг. – Достаточно ее залатать. Я попробовала применить заклинание Гармодия, и вышло плохо. Но тут как с моим подойником в зимнюю пору. Только наоборот.

Она воздела руки. В правой была длинная игла из швейного набора, и она взмахнула ею – река взметнулась, замерла и замерзла, приняв форму трех неровных свай, стоящих на ледяном ложе. Все получилось. Две ближайшие сваи даже подпирались первоначальными каменными сооружениями.

– Я продержу их, пока мы не перейдем. Прошу прощения, Джеральд. Мне надо было еще вчера сообразить.

Рэндом ухмыльнулся.

– Теперь повоюем! – радостно изрек Плохиш Том.

Через час войско уже катилось по мосту. Когда последние три тяжелые подводы въехали на лед, Мэг слегка побледнела, но выдержала.

– А вот и они, – сказал Гельфред.

У людей Деметрия не нашлось ни белых шерстяных котт, ни попон, чтобы спрятаться. Лошадей у них было много, и они быстро двигались через долину внизу, вздымая снежную пыль.

Имелся у них и обоз: шестнадцать подвод и вьючные животные.

Герцог наблюдал за ними, пока солнечный луч не перебрался на следующий пальцеобразный выступ – тогда он по-пластунски прополз по мосту и подбежал к своей лошади. Там ожидали дюжина вардариотов, а также граф Зак и сэр Майкл.

– А он, согласитесь, сорвиголова, – заметил герцог.

Одетые в белое всадники перемахнули через низкий кряж, на который поднималась дорога, и разрядили тщательно согретые луки в быстро двигавшуюся колонну деспота. Трое упали, и кровь их напомнила красный дым, растекшийся по белому снегу.

Часом позже все повторилось. На сей раз прилетело шесть стрел. Неприятель был в белом, оружие и лошади прикрыты попонами и шерстяными одеждами. Воины двигались почти бесшумно, едва видимые в свете солнца.

Деметрий хлебнул крепленого вина и встряхнул головой. Солнце светило так ярко, что было трудно вообще что-либо увидеть среди голых деревьев, что росли на хребтах. Если он замедлит движение, то ни за что не победит в гонке к перекату Вьюна. А если проигнорирует эти булавочные уколы, то понесет потери.

– Кавалеристы! – сказал он звучно. – Слушайте, гетайры! В следующий раз подпустите их поближе и атакуйте. Всей массой! Добудьте мне пленного.

Его фракейцы угрюмо кивнули. Истриканские наемники ухмыльнулись.

Спустя час он озлился – враги словно подслушали его план. Когда он объявил привал, чтобы воины перекусили, над самой его головой пронеслась арбалетная стрела, выпущенная откуда-то сверху. Она убила вьючную лошадь. Люди поспешили укрыться, но новых выстрелов не последовало.

Наскоро поев, они сели в седла, и бесшумные стрелы обрушились на них со смурневшего неба, как ледяной дождь, а враг, на котором Деметрий мог бы выместить ярость, так и не показался.

Скрипнув зубами, Деметрий повел свое войско дальше, расположив авангард в пятистах шагах впереди, а арьергард – на таком же расстоянии за подводами.

– Дело слишком затягивается, – сказал граф Зак. – Давайте просто обрушимся на него.

– Я развлекаюсь, Зак, – улыбнулся герцог. – Это искусство. Спешить нам некуда – обозы будут идти, а войско стоит у Вьюна. Все, что нам нужно делать, – не подпускать Деметрия к переправе.

– Это расточительство, – возразил Зак. – Пустой расход стрел. У нас хорошая позиция и лошади лучше.

– Но зачем нам жертвы? – нахмурился герцог. – Ты же знаешь не хуже меня, что на таком морозе любое ранение – смерть.

– Так скучно же? – пожал плечами Зак.

Долина сузилась, солнце начало долгий спуск в убийственно холодную тьму. Деметрий почуял засаду и приготовил длинный кривой клинок, который покоился под левым бедром. Истриканские наемники с лигу держали луки под седельными попонами.

Авангард исчез в горловине, а затем вернулся – с двумя пустыми седлами, галопом и взвихряя снег. Все как велели.

Торжествующий враг заглотил приманку и с гиканьем устремился в погоню, расходуя стрелы на стремительно отступающий авангард.

Наемники Деметрия дождались, когда он промчится по мерзлому тракту. Облаченный в белое неприятель неуклонно приближался.

Деметрий протрубил в рог, и вся колонна разом пришла в движение: восточные наемники растянулись далеко в стороны, а фракейские страдиоты понеслись по дороге вперед. Капитан Дариуш ехал подле своего господина, с откровенным подозрением присматриваясь к южному кряжу.

Они мчались по заснеженной дороге, но через пятьдесят лошадиных скачков стало ясно, что вражеская конница сильнее и даже в стужу летит с такой скоростью, что фракейской ее не догнать. А стрелы, посылавшиеся назад, разили насмерть.

Они поскакали за врагом – вардариотами, пришлось признать Деметрию – за следующий кряж. Там их лошади выдохлись. Как и у преследуемых, но Деметрий уже играл в такую игру. Он был вынужден проигнорировать оскорбления на трех языках, полетевшие от людей, за которыми он только что гнался. Его тремстам воинам не удалось их настичь.

От строя далеких вражеских наездников отделился всадник и направил коня через поле рысцой к деспоту и его людям. Ветер хлестнул их, швырнул им в лица жгучий снег, а человек в белом успел за это время изрядно приблизиться. На пике развевался красный флажок, и конская сбруя тоже была красная.

– Деметрий! – воззвал он. – Выходи и преломи со мной копье!

Сэр Тайранос тронул Деметрия за рукав.

– Не надо!

Деметрий взглянул на своего разведчика Прокрустатора.

– Это их командир! – крикнул тот.

– Вот же болван, – сказал Деметрий. – Тайранос, поди и убей его. Вардек, Вугар – на фланги. Используйте любую возможность, какая представится.

Сэр Тайранос отсалютовал. Он взял у страдиота копье и медленно поехал к далекой белой фигуре. Два истриканских наемника обогнали его и взяли вправо и влево, прилаживая к лукам стрелы.

Вражеский рыцарь не стал дожидаться Тайраноса, взмахнул копьем и ринулся в атаку.

Копыта его лошади взметали тучи снега, а топот доносился через почти идеально ровное поле чуть-чуть запоздало. Снег снесло ветром, и промороженная земля была тверда, как скала, а стук копыт напоминал далекий колокольный звон.

Сэр Тайранос осознал опасность, опустил копье и пришпорил своего измученного коня.

Они сошлись так быстро, что Деметрий не разобрал, что стряслось. Кроме того, что чужак уложил на снег сэра Тайраноса вместе с конем. А затем его силуэт как бы расплылся – он весь окутался снегом, и по наемникам ударил порыв ветра, так что их первые стрелы буквально сдуло.

Тот же шквал поднял стену снега, похожую на целый сонм призраков.

– Берегись, это колдовство! – заорал Деметрий.

С ним были два умелых чародея, и оба воздели щиты, которые сверкнули ржавым отблеском в лучах заходящего солнца и ярко заискрились.

Многие воины Деметрия перекрестились, другие оградились знаком, похожим на пару рогов.

Фронт сдутого снега распахнулся и явил дюжину вардариотов под началом графа Зака, летящих галопом в десяти лошадиных скачках. В передовую шеренгу войска Деметрия вонзился рой алых стрел, которые затем опять превратились в снежные вихри и сгинули.

Издевательский смех лизнул слух Деметрия, как пламя – сухое полено. Над ним потешались. Но его войско не пострадало, а дюжина людей и лошадей, коих он только что лишился, была небольшой ценой за пятнадцать лиг проделанного пути. Он развернул коня, и движимый чародейством снег вновь пал на землю, после чего вдали стало видно сэра Тайраноса, которого уводили в неволю.

Деметрий сорвал с головы и с отвращением бросил в снег золотой бацинет.

– Будь оно проклято! – прорычал он. – Господи Иисусе Христе, мать его так! Лошади! Сменить лошадей! Эй, вы, маги так называемые! Что это была за хрень? Разве я должен отдельно приказывать разбираться с такими вещами?

Герметисты молча стояли возле своих лошадей. У обоих были пепельно-серые лица.

– Ладно! – сказал он, занося меч.

– Мы даже пробовать не посмели, – прошептал тот, что был ближе.

Деметрий взрыкнул. Он достаточно владел собой, чтобы понять: ему не выиграть никакого боя, если он перебьет половину своих штатных колдунов. Фыркнув, он развернул коня и затрусил назад к запасным лошадям, где Дариуш и три его разведчика наблюдали за отступлением.

– Что дальше? – крикнул он.

Дариуш молча показал пальцем.

Позади них в долине пятьдесят всадников уводили своих вьючных лошадей. На дороге бушевало пламя: подводы были объяты огнем, а тягловые животные мертвы.

– Я соглашусь – это и правда образцовое степное сражение, – сказал граф Зак. – Но скучное. Что же нам, дожидаться теперь, пока его лошади околеют с голоду?

Герцог был известен самодовольством, которое не прибавляло ему друзей; с другой стороны, маленькая победа оказалась забавной, а большинство людей милостью деспота обрело теплый ночлег и вволю вина.

– Нет, теперь мы пару часов поспим и вернемся к войску. Деметрию конец. Обоза не стало, ему придется отступать. Мы отвезем меха, а он подожмет хвост и уберется домой. А что до нашего пленника – надо же, какие вещи мы узнали!

Зак рассмеялся.

– Надо было отдать его моим девочкам – вот он запел бы!

– Нет, так нехорошо. Ему хватило смелости выступить против меня, и я не хочу, чтобы его пытали. – Герцог с улыбкой откинулся в седле. – Ну, не совсем. Он верит, что пытки грядут, и это, конечно, будет использовано против него.

– Тебе это нравится, – сказал Зак. – Ты считаешь себя умнее всех.

– Хлебни еще горячего винца, – посоветовал герцог.

Они поехали обратно к Вьюну и по пути трижды переменили лошадей – все животные вымотались, замерзли, а вскоре после восхода луны температура и вовсе упала. Чуть севернее за ними следовала огромная стая шакалов, и в маленьком отряде все отлично понимали, что ждет любого, кто отобьется, – в такую пору шакалы были символом голода и отчаяния.

Люди надевали одежду слой за слоем; граф Зак щегольнул великолепным красным вардариотским кафтаном на лисьем меху и с капюшоном.

Герцог два дня не пил своего зелья. В походе он не мог быть полупьяным и одновременно командовать, а потому ему пришлось законсервировать свою мощь и приготовиться противостоять Гармодию. Но старый магистр был вежлив и молчал.

Он заговорил ближе к полуночи.

«Объяви передышку, и мы согреем воздух. С воздухом просто. У тебя уйма возможностей. Ты очень экономно применил свои силы против Деметрия – молодец. Ты и правда становишься сильнее».

«Гармодий, ты предлагаешь мир?»

«Я нашел другое решение, Габриэль».

«Неужели? Как… ведь ты мне не врешь?»

«Вовсе нет. И о решении поэтому не скажу, но даю слово, что оно не причинит тебе вреда и поможет твоему делу».

«Разве я против?»

Наступившая пауза длилась так долго, что герцог начал бояться, не исчез ли старик. Испугался?

«Послушай, Габриэль. Я эгоистичная сволочь и не хочу умирать, но на кону стоит нечто большее. Когда я тебя покину, постарайся не забыть, что мы союзники. И в знак моих добрых намерений я позволяю тебе заглянуть в твой Дворец воспоминаний. Я… м-м-м… отдал распоряжение».

В былое время герцог едва ли сумел бы ехать сквозь снег и следить за окрестностями, одновременно беседуя с бесплотным существом и собирая волю в эфире, но силы его неизмеримо возросли, и он нырнул в свой Дворец.

Тот погрузился в сумерки за последние месяцы, так как герцог все активнее прибегал к зелью, чтобы сдерживать старика. Теперь здесь было светло и чисто. А на мраморном постаменте в центре ротонды размером с ливиапольский собор Святой Софии стояла статуя женщины: почти наверняка – Пруденции. Она улыбалась.

«Это лишь видимость, – сказал Гармодий. – Но я, уходя, подумал, что ты по чему-нибудь затоскуешь. Время у меня было. Я имел доступ ко многим твоим воспоминаниям и сделал ее настолько похожей на живую, насколько посмел».

Габриэль посмотрел на настенные символы.

«Я вижу более пятисот потенциальных заклинаний», – проговорил он.

«Я предоставил тебе все, что мы знаем».

«Ты пугаешь меня, старик. Мне, верно, следует выпить отравы, чтобы ты сгинул».

«Послушай, мальчик. Пожив у тебя в голове, я столько узнал, что не стал бы… еще чего! Достаточно сказать, что я в любой момент мог завладеть твоим мировосприятием. Но зачем? Я этого не сделал. Подумывал, но – не сделал. Есть вещи, до которых даже я не унижусь».

«Ты не хочешь стать Шипом».

«Даже Шип не хотел стать Шипом. Этот несчастный урод становится оболочкой – орудием».

«Чьим?»

Снова пауза.

«Объяви привал», – велел Гармодий.

Герцог собрал вокруг себя все войско, и вскоре снег был утоптан копытами. Затем лошадей сбили в плотный табун на окраине ельника, который защитил их от ветра. Стоял такой холод, что перехватывало дыхание, а под кронами древних деревьев завыли шакалы. Лошади нервно перетаптывались.

– Пойдем-ка дальше, – сказал граф Зак. – Слишком холодно для стоянки.

– Погоди, – отозвался герцог.

Мелкими рывками температура повысилась.

Воздух прогрелся достаточно, чтобы дышалось легче, и вскоре солдаты уже стягивали рукавицы и снимали с лошадей вещмешки.

«Я и не знал, что чары на это способны», – признался герцог.

Гармодий рассмеялся.

«Веришь мне, значит?» – спросил он.

Герцог отвесил поклон, оставаясь в своей личной ротонде – прекрасной и чистой.

«Не целиком и полностью, Гармодий, но достаточно, чтобы насладиться этой минутой и с известным смирением принять твое поучение. Я хочу попробовать еще».

«Еще?»

«На шакалах».

«Ну и чудной же ты человек».

Он усыпил их, чтобы не дали деру. Затем и вокруг них повысил температуру.

«Я чувствую некоторое родство с ними», – заявил герцог.

Утром отряд герцога прибыл на берег Вьюна, где обнаружил остатки лагеря: срубленные деревья, завал из гальки и лапника, окруженное частоколом убежище. На треть пути через Вьюн протянулась каменная опора моста, а куча обломков моста ледяного наглядно свидетельствовала, что здесь была переправа.

Герцог поскреб двухдневную щетину. Он посмотрел на Зака и повел плечами.

– Мэг построила им мост. Я это чувствую. Она заморозила реку, и армия перешла.

– У нас кончились припасы, – сказал Зак.

– Значит, нужно догнать их сегодня, – заявил герцог и махнул рабочей рукой.

Вьюн застыл; энергия разошлась со скоростью плывущей выдры, и на черной воде появился лед.

– Выдвигаемся! – крикнул герцог, пришпорил своего черного скакуна и погнал его к берегу.

Шестьдесят человек, сто двадцать пять лошадей. Переход совершился за считаные минуты, и герцог снял чары.

– Мать-перемать, ну и нагнал ты страху, – оскалился граф Зак. – Рад, что ты на нашей стороне.

Герцог был бледен.

– Вряд ли я сейчас нагоню страх, Зак. Не то самочувствие. Едем.

Они настигли армию на закате, когда уже продрогли вконец и припрятанный кусок сухой колбасы шел за тот же вес в золоте. Лошади страдали от жажды; две уже пали и были оставлены шакалам и волкам – теперь и старшие братья шакалов следовали за отрядом.

Зато армия расположилась в древнем легионерском форте за четырьмя прочными земляными стенами, которые отчистила от снега за последний час. Палатки заливал оранжевый свет от горящего торфа, который вырубили из почвы топорами. В таких старых фортах часто встречались груды камней – готового материала для укрытий и очагов.

Полвойска заготавливало дрова, и склоны звенели от стука топоров.

Герцог спешился на центральном проезде и угодил в объятия Плохиша Тома.

Ему не понадобилось и минуты, чтобы оценить ситуацию.

Он подмигнул Рэндому, сидевшему по другую сторону огромного костра, который освещал командный пункт. Ему сразу здорово полегчало – хватило того, что его окружали друзья. Общение с Гармодием изрядно утомило герцога.

Потому что старый магистр порядком его напугал. «Он может завладеть мною в любой момент, а я и не узнаю».

Однако в тепле и среди друзей такая перспектива не показалась уж очень скверной. Он ознакомился с действиями Тома и одобрил их.

– Если прорвемся, то завтра к заходу солнца будем в Осаве, – сказал Рэндом.

Герцог огляделся по сторонам:

– Что ж, тогда поспим, сколько удастся.

– Ты вступил в бой? – спросил Том.

Головы повернулись – люди уставились на своего капитана или Мегас Дукаса.

– Не совсем, – ответил герцог.

Граф Зак рассмеялся:

– Он поехал один, в самую гущу, и вызвал Деметрия на поединок. О, вы бы его видели!

Плохиш Том сверкнул глазами на капитана:

– Но боя не было?

Теперь рассмеялся сэр Майкл.

– Разве? Он высадил из седла дядю Деметрия и взял его в плен на глазах у всего воинства!

Плохиш Том усмехнулся.

– Ты чокнутый. Но ты сливаешь все порядочные схватки, а это вождю не к лицу.

– Том, я хотел взять пленного высокого ранга, – сказал герцог. – Только и всего.

Граф Зак расхохотался.

– Вздор, начальник! Хочешь драться – выезжай и дерись!

Том скрестил руки.

– Галлейцы все равно дадут нам бой.

Герцог поднял руку.

– Нет, если мне удастся этому помешать. Я подарю им золотой мост – пусть идут к своим лодкам.

– Что?! – взревел Том.

– Хорошая тактика, – заметил Зак.

Лицо Тома исказилось от досады.

– Он лишает войну всякой прелести! – посетовал он.

– На турнире я рад угодить джентльмену, – сказал герцог. – Но это война. И если галлейцам хочется воевать, то мы хотим, чтобы они отправились домой, а мы сберегли для императора меха.

Сэр Георгий порылся в бороде. Все они были грязные, никто не стал переодеваться на таком лютом холоде.

– Не в обиду будь сказано, но говорят, что наемники уклоняются от боев, – заметил он.

Герцог пожал плечами.

– Изюминка! Мы сможем показать этим морейским господам что-нибудь скромненькое?

– Что угодно, – улыбнулась она. – Чего тебе хочется?

Герцог обнажил меч, и Изюминка вынула свой.

– Ты смотришь, Георгий?

Он плавно вскинул острое лезвие двуручного меча, а клинок Изюминки двинулся вниз, чтобы отбить его, но оно поднырнуло и чуть коснулось кончиком ее груди.

– Уклонился ли мой клинок от ее? – спросил герцог.

– Победа лучше, – сказал сэр Георгий.

– Большинство воинов – дилетанты. Не удивительно, что им угрожают те, для кого война стала профессией. Нам не нужна отвага как таковая. Все, что нам требуется, – победа. Других соображений нет, и нам одинаково платят и за потерю половины войска, и за его сохранность. Спасибо, Изюминка. – Герцог кивнул окружившим костер мужчинам и женщинам. – Идите спать. Как бы я ни старался, днем желание Тома может сбыться.

К полудню разведчики Гельфреда установили местонахождение галлейцев. Зак взял оба эскадрона вардариотов, оставив лишь горстку для охраны запасных лошадей, и они выступили на север. Снегопад скрыл их, а войско, все на конях, рысцой направилось по берегу незамерзшего озера. Дорога была широка и вымощена здоровыми булыжниками, так что и снег не стал помехой быстрой езде.

Они видели дым, который поднимался в десятке мест.

К середине дня два воина Зака доложили, что галлейцы движутся к своим лодкам. Пришедших из-за Стены с ними нет, а южные хуранцы, которые живут в селениях близ северного морейского аванпоста, подгоняют галлейцев на каждом шагу.

Герцог несколько часов терпел растущую злобу Тома. Затем расхохотался:

– Отлично, Том! Бери людей и расквась галлейцам их шнобели! – Он подался вперед. – Постарайся взять пару пленных, если не сильно затруднит.

Том просиял, как светильник, заправленный свежим маслом. Он забрал четверть отряда сэра Йоханнеса, четверть людей Изюминки и еще десяток лучших рыцарей, включая сэра Гэвина, госпожу Элисон, сэра Майкла, сэра Алкея. И всех погонщиков.

Они помчались на север под прикрытием легкой кавалерии графа Зака.

Армия продолжила путь, переходя с рысцы на шаг и обратно. Было холодно, а скорость означала больший риск – многие воины промочили ноги, а иные взмокли от нагрузки да побывали в ручьях, которые пересекали без обычных мер предосторожности.

Йоханнес ехал рядом со своим капитаном.

– Чего мы добиваемся? – спросил он.

– Славы? – повел бровью герцог. – Денег?

– Опять ты лопаешься от самодовольства, – буркнул Йоханнес.

– Тебе не приходит в голову, что лет через пятьсот о нас сложат песни?

– Тишина! Исполняется «Песнь о Красном Рыцаре и бое, которого не было»! – со смехом отозвался сэр Йоханнес. – По-моему, это твой лучший подвиг – захват обоза Деметрия. Гениально! Но зачем давать волю Тому?

На горизонте смутно маячила башня Осавы.

– Потому что, если я не поберегусь, он будет неуправляемым зверем всю зиму, – сказал герцог. – А так он забрал с собой половину себе подобных, и они схватятся с галлейским арьергардом… Йоханнес! Какого дьявола понадобилось галлейцам в Новой Земле?

Йоханнес какое-то время ехал молча.

– Я думал, ты знаешь сам, – ответил он наконец. – Вот дурень. Ты казался отлично осведомленным.

– Поступали донесения. Жаль, что императорские шпионы не дотянулись до Галле, – сказал герцог. – Жаль, что у меня нет своих, и будь я проклят, Йоханнес, – я ими обзаведусь! Но ты спросил, чего я хочу. Я хочу выяснить, что происходит, доставить Джеральду его меха и сэкономить наше жалованье. И выбраться к черту из Мореи, пока она не сожрала нас заживо.

Плохиш Том взял треть лучших воинов и лучников. Он собрался задать пришедшим из-за Стены с их знаменитыми союзниками такого жару, что только перья полетят.

На севере и западе от него вардариоты вступили в первую схватку с хуранскими арбалетчиками и потеряли человека. Стефан Друз – худощавый верзила, похожий на монаха и с подходящей к образу бородой, отсалютовал стальной булавой и скорчил рожу.

– Нам не соперники, милорд, – сказал он Плохишу Тому. – Пехота со здоровенными арбалетами.

– Отлично, старина! – ухмыльнулся Том. – Оставайся на фланге!

Он двинул людей вперед, срезая направо угол через заснеженные поля пришедших из-за Стены. Погонщик и его сородичи хорошо знали этот край: Зеленые холмы находились сзади, а Стена – непосредственно слева. Он торговал здесь скотом – здесь же его и добывал. Пришедшие жили за Стеной, но являлись южными хуранцами и не были ничьими вассалами.

Ехавший рядом Ранальд покачал защищенной шлемом головой:

– Герцог говорит, что с ними галлейцы – тяжелая кавалерия и вымуштрованная пехота в прочных доспехах…

– Хватит гундосить, браток. Давай разомнемся.

Плохиш Том всматривался в далекую лесополосу, понимая, что уже совершил ошибку, позволив своим конным разведчикам, которые рвались в бой, обогнать его внушительную колонну.

Он увидел арбалетчиков раньше, чем они выпустили стрелы.

– Бей, пока не разбежались! – крикнул он и погнал коня вперед.

Хуранцы сломались, как только подоспела его кавалерия. Лес стоял слишком редко, чтобы задержать лошадей, и была зима. Они бросились в лес, и рыцари с тяжеловооруженными всадниками пустились в погоню.

Ранальд располагал лучниками под началом Барана и Длинной Лапищи и дюжиной бывалых бойцов в доспехах, которые позволяли назвать их тяжеловооруженными.

– Поднять забрала и наблюдать за флангами, – скомандовал он. – Мне это не нравится.

Том и его всадники пересекли огромное снежное поле и скрылись в лесу. На юге и на севере виднелись вардариоты в красном, которые трусили по снегу и присматривали за флангами.

В общей сложности у них было шестьдесят человек. Ранальд махнул своим, чтобы пошевеливались, он боялся и потерять связь с кузеном, и напороться на засаду.

– Осторожнее! – подал голос де Марш.

Неприятельская конница – рыцари, судя по виду – рассредоточилась до тонкого слоя, как масло на хлебе, и каждый пробирался сквозь чащу сам по себе. Строй матросов де Марша истончился до двух шеренг за невысокой баррикадой павших деревьев. Они наблюдали, как мимо бегут хуранцы.

Как и было условлено.

– Готовьсь! – вскричал де Марш.

Вражеский командир, огромный детина, поднял на дыбы своего черного мерина.

– Пли! – крикнул де Марш, и сорок арбалетов дали залп.

Последствия оказались не столь разрушительными для рыцарей, как можно было ожидать, но богатырь рухнул, а его конь забился, окрашивая снег красным.

– Рассредоточиться!

– Так хочет Бог! – выкрикнул Черный Рыцарь и возглавил атаку дюжины своих тяжеловооруженных всадников.

Плохиш Том целиком и полностью осознал свою глупость еще до того, как увидел поваленные деревья. Притворство не было ему свойственно – он попался.

При виде галлейцев он поднял коня на дыбы. Они казались профессионалами…

«Проклятье, я любил эту животину», – подумал он, когда в мерине засело шесть стрел. Конь рухнул, уже смертельно раненный.

Том откатился; доспехи повредили ему больше, чем падение. Он встал и обнаружил, что меч на месте.

У них была кавалерия.

Том покачал головой, дивясь своей дури под боевые возгласы вражеских рыцарей.

Затем улыбнулся. Все же война, как-никак!

К нему на помощь направился Фрэнсис Эткорт, легко узнаваемый по красному плюмажу. Слева приближались вражеские всадники, кони у них были возмутительно хороши и замечательно подходили для сражения в глухомани. Эткорт присоединился к троим тяжеловооруженным конникам, передвигавшимся легким галопом.

Том с серьезным удовлетворением наблюдал, как они берут копья наперевес и группируют людей, переходя от растянутого строя, предназначенного для погони, к плотно сбитому отряду в пятидесяти конских скачках.

Галлейцы – он предположил, что это галлейцы, – нанесли удар. У них было с дюжину рыцарей, и в миг атаки сэр Фрэнсис Эткорт и один из немногих в отряде галлейцев-всадников, Филипп ле Боз, аккуратно выбили соперников из седла. Крис Фолиак заколол коня противника, а потом, подло взмахнув копьем, как шлагбаумом, сбросил еще одного галлейского рыцаря. Но сэра Джона Гейджа сшиб наземь такой же бугай, как Том.

Фолиак, боец осторожный и хитрый, не стал придерживать коня. Он прорвался, бросил копье и помчался обратно на юг, подальше от схватки.

Эткорт замешкался, и его вмиг окружили. Трое перехватили у него поводья и сдернули наземь.

Филипп ле Боз изловчился поразить врага кинжалом, а конь его, благо был больше – или опытнее, – вынес его из людской каши. Увидев Тома, он устремился к нему…

Двадцать стрел вылетело одновременно, и Боз умер сразу.

Другие всадники Тома неслись на север. Он различал голос сэра Майкла. Один из вражеских рыцарей поднял забрало и указал на Тома копьем.

– Сдавайтесь, – велел он.

Том рассмеялся.

– У нас заведено сначала подраться, – ответил он, жалея, что у него нет топора.

Галлеец не замедлил атаковать, и его огромный скакун взметнул комья снега в неподвижный воздух. Острие копья опустилось пикирующим соколом, а Том распрямился и укоротил его на три фута. Ударом слева он выхватил из коня шматок мяса, и животное, обезумев от боли, развернулось.

Том ударил снова, не обращая внимания на седока, и рубанул коня по ляжке.

Тот рухнул.

На Тома напал второй галлеец.

Плохиш Том сменил стойку в ожидании копья, но противник видел, что он сделал, и копье опустил не сразу, а в последний миг, как только подлетел поближе.

Том отбил его в сторону, рубанул по шее коня и повалился с ног, когда наездник развернул того вправо. Но удар попал в цель – конь пошатнулся и упал.

Том встал.

Копье молнией врезалось ему в бок и пробило кольчугу. Он споткнулся.

– Так хочет Бог! – взревел галлеец, прогромыхав мимо.

Он развернул коня и снова пошел на приступ, теперь вооруженный длинной стальной булавой.

И выполнил правой рукой ожидаемый мощный заруб, а Плохиш Том принял его на меч и пошатнулся от голой силы неприятеля, но не настолько, чтобы удар не соскользнул с его клинка, как дождь с крутой крыши, и тут же нанес ответный по движущемуся мимо коню. Он снова попал, и животное заржало.

Рыцарь осадил коня. Приближались арбалетчики.

– Это же просто скотобойня, – возмутился он.

– Слезайте с коня – устроим людобойню, – ответил Плохиш Том.

– Вы хороший боец. Могу я узнать ваш титул? – осведомился вражеский рыцарь.

– Я сэр Том Лаклан с холмов, – представился Плохиш Том.

– Я сэр Хартмут Ли Оргулюз, – назвался тот и выдержал паузу. – Черный Рыцарь.

Том покачал головой.

– По-моему, вы ждете своих арбалетчиков, чтобы убили меня.

– Разумеется! – рассмеялся сэр Хартмут. – Почему бы и нет? Честных боев не бывает!

Том бросился на него.

– Лакланы за Э! – проревел он и побежал со всей скоростью, какую позволяли израненные бедра.

Однако сэр Хартмут дал ему сделать всего два шага и тронул коня. Булава Черного Рыцаря опустилась – меч Тома взлетел.

Оба попались на крючок, а потому и ударили оба.

Том принял удар левым наплечником и грянулся оземь.

Сэр Хартмут принял выпад Тома на нагрудную пластину и вылетел из седла. Разница была в том, что сэр Хартмут поднялся целый и невредимый – пострадало только его достоинство.

Плохиш Том заработал серьезнейшее ранение в жизни.

Ранальд въехал в лес прогулочным шагом, его лучники сбились в кучу позади. Теперь он слышал шум битвы с трех сторон. Но деревья мешали обзору даже голые по зиме, и Ранальд не понимал, что происходит.

Он услышал боевой клич Тома и двинулся на него, однако и тут не отбросил осторожность. Подняв забрало и посматривая по сторонам, он перешел на рысцу.

Сперва он увидел арбалетчиков, а следом – Тома, одинокого, опустившегося на одно колено.

Ранальд крикнул Длинной Лапище:

– Прикрой меня!

Большинство лучников уже посыпалось из седел. Слуги хватали коней под уздцы, а лучники вскидывали и натягивали луки.

Ранальд выхватил копье из гнезда у правого стремени и пришпорил скакуна.

Он заметил, как справа сверкнул на зимнем солнце металл.

Там было три рыцаря – навскидку он понял, что все они не из наемной дружины. Они стояли между ним и его кузеном.

Он устремился к ним, опустив забрало на скаку, и вся четверка сорвалась в галоп – без всяких каверз в снежном лесу.

В шести скачках от преследуемых Ранальд сменил мишень. Его конь грациозно перешел на скрестный шаг, отклонившись на ярд от прямой, а Ранальд подался вперед, как на харндонском ристалище, и его противник отправился в полет. В нагрудную пластину ударило копье, но не ужалило – острие проехалось по V-образной выпуклости и улетело за правое плечо, сорвав наплечник, но в остальном не причинило вреда.

Ранальд не повернулся.

В десяти ярдах позади него Крис Фолиак вышиб из седла второго всадника, но после этого его конь поскользнулся и рухнул, подняв фонтан из снега и палой листвы.

Ранальд мчался к кузену.

Том стоял на колене, не в силах подняться и защищаясь обеими руками. Дюжий рыцарь – не меньше, во всяком случае, самого Тома – снова и снова бил булавой; затем он помедлил и метнул ее, как молнию.

Том пропустил удар, и оружие врезалось в забрало, сминая его.

Огромный рыцарь обнажил меч, и тот взорвался пламенем, а арбалетчики выдали себя воплем.

«Господи, сколько же их», – успел подумать Ранальд.

Длинная Лапища оказался на расстоянии выстрела, и первая стрела впилась в арбалетчика.

Ранальд слышал, как позади него рубится на мечах Фолиак.

Теперь бои завязались по всему лесу: вардариоты нахлынули с флангов, и он вдруг понял, что победа будет за ним. Но сперва ему предстояло избавить кузена от великана.

Ранальд сделал выпад копьем, метя в спину большого рыцаря, но тот в последний миг изогнулся змеей. Удар попал в цель, но противник непонятно как остался цел.

Зато огромный пылающий меч не коснулся Тома, и тот кое-как встал, а Ранальд пролетел мимо, что было силы осаживая скакуна.

Том ударил снизу, и Черный Рыцарь презрительно снес половину его клинка.

Том шагнул в сторону и метнул, как топор, оставшийся обломок в Черного Рыцаря, которому пришлось попятиться и парировать. Обломок со звоном ударился о навершие меча.

Том обнажил кинжал.

Наемное войско извергло лавину стрел. Враг устоял и ответил залпом из арбалетов.

Черный Рыцарь воздел свой горящий меч…

– С дороги, кретин! – взревел Ранальд и оттолкнул кузена бедром.

Он нес огромный топор – на длинной рукояти и с бородкой настолько длинной, что у нее была собственная головка; гигантская штуковина, стальной полумесяц на пятифутовом древке. Этот топор изготовил ему мастер Пиэл.

Том рухнул на колено.

Ранальд прикрыл кузена, и Черный Рыцарь обрушил на него мощный рубящий удар – обычный, с правого плеча, но с силой боевой лошади. Ранальд отбил его, держа топор ближе к телу. Звон стали разнесся по всему лесу.

– Итак! – произнес из-под шлема Черный Рыцарь.

Ранальд шагнул мимо кузена, держа топор за собой, как длинный хвост. Черный Рыцарь не моргнул и глазом, и Ранальд нанес удар.

Клинок Черного Рыцаря метнулся навстречу топору с проворством лосося…

Ранальд крутанул огромным лезвием – его удар был обманкой. Он поразил кисть Черного Рыцаря торцовым шипом и рукоятью блокировал ему левое запястье.

Затем шагнул вперед и превратил топор в рычаг, чтобы повергнуть здоровяка наземь.

Лежа навзничь, Черный Рыцарь ударил по-кошачьи стремительно, и пылающий меч глубоко погрузился в левый наголенник Ранальда.

Тогда Черный Рыцарь уподобился акробату, выполнил задний кувырок через голову и оказался на ногах.

От боли все мысли у Ранальда спутались.

Черный Рыцарь наспех отсалютовал.

– Похоже, что ваши лучники превзошли моих, – сказал он, пятясь. – А мои союзнички, бесполезные псы, сбежали домой. Мы еще встретимся, сэр рыцарь.

Он сделал еще шаг, другой.

Ранальд хотел пуститься в погоню, но земля была залита кровью, и не только Тома.

Арбалетчики не выдержали.

Командир, человек в добротных доспехах, пытался сплотить их, пока не увидел, что приближается сэр Майкл с дюжиной тяжеловооруженных всадников и столько же вардариотов. Тогда он перебросил ногу через седло и понесся прочь.

Ранальд попытался перевязать свою рану, и к нему присоединился Фрэнсис Эткорт.

– Что с тобой стряслось? – спросил Ранальд.

– По голове ударил кто-то, – улыбнулся Эткорт. – К счастью, он не задержался, чтобы взять меня в плен. – Он посмотрел вслед галлейцам. – Кто это был? Очень, очень хороши.

– Лучше меня, – буркнул Том. – Христос воскресший, что это был за урод?

В пяти лигах к западу и двумя днями позже Плохиш Том стоял на главной башне фортификаций Осавы. Падал снежок, и Том вглядывался в озеро, словно призывая галлейцев вернуться и исполнить свой долг. Внизу, во дворе, крупнейший за двадцать лет меховой караван Мореи разгрузился и тронулся в путь, направляясь в холмы под зорким присмотром костяка имперской армии.

Плохиш Том притопнул и нахмурился.

– Выше голову, Том, – сказал герцог. – Мы найдем для драки кого-нибудь еще.

Том выругался и бросился по ступеням вниз, к коню. Герцог последовал за ним.

– Что, маневренная война? Я не дурак, ты перехитрил галлейцев, а бой им дали только в засаде. Но… – Он пожал плечами. – Война без боев? – Том буквально выплевывал слова. – И Ранальду вчера досталось все, а я проиграл. – Он потупился. – И потерял Филиппа.

Ранальда опутали чарами, перебинтовали, и он был все еще бледен. Плохиш Том приободрился. Но Ранальд стал героем дня, и Том прилюдно выразил ему благодарность.

– Ты спас меня, кузен, а этим похвастаются немногие.

Вид у Ранальда был сконфуженный.

– Я хочу еще раз встретиться с этим Черным Рыцарем. Фракейцев хитроумными маневрами не возьмешь.

Красный Рыцарь со смехом положил руку товарищу на плечо.

– Весной будет много битв, Том. Поэтому отправляйся домой и поднимай свою пехоту. Приведи всех танов и мужиков, каких соберешь, и гони все стадо в гостиницу, в Дормлинг, когда дороги замерзнут. А всю оставшуюся зиму лечись. Ты ранен.

– Так оно и есть.

Том мог ходить, но бедра ныли; мог двигать правой рукой, но левая – даже после мощной ворожбы – казалась ледяной.

– Ты мне приказываешь? – набычился Том.

– Нет, – покачал головой герцог. – Вовсе нет. Я прошу: как Мегас Дукас – гуртовщика.

– Видит око, да зуб неймет, – кивнул Том. – Но я пойду. Без гуртовщика не обойтись. И я буду там, если смогу.

– Змей поможет, – сказал герцог.

– Надеюсь, пособит мой кузен. – Том повернулся к Ранальду.

Герцог вздохнул.

– Том, Ранальд может склониться к поездке на запад в Лиссен Карак. Леди Мэри удалили от двора, и сейчас она едет вдоль Альбина в монастырь встречать Рождество. – Он протянул Ранальду депешу и улыбнулся. – Хорошо, когда есть шпионы! Мне будет этого не хватать. На колени, Ранальд.

Тот поднял глаза.

– Зачем? – спросил он и посмотрел на грязный снег. Было холодно, а нога болела.

– Затем, что так положено при посвящении в рыцари, – ответил герцог.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ЛИВИАПОЛИС – ПРИНЦЕССА

Леди Мария стояла в неофициальном тронном зале со свитками в корзинке для рукоделия.

– Мегас Дукас, очевидно, направляется домой, – сказала она. – Он передает, что вернется через неделю. – Она подняла глаза. – Он поручает вам подготовиться к Рождеству.

– Мой отец остается в заложниках? – спросила принцесса.

– С ним обошлись очень дурно, – сказала леди Мария. – Мегас Дукас просит вас не отчаиваться. Он говорит, что императора перевезли подальше в горы.

– Что?!. – простонала принцесса.

Она отвернулась и залилась слезами.

Действующий спатариос Черноволосый шагнул вперед.

– Что случилось? И где?

Мария развернула карту.

– Все чертовски запутано. Мегас Дукас отправился на запад, дошел почти до Зеленых холмов и опередил Андроника на пути в западную Фраке. Он победил Деметрия, тот отступил. Андроник собрал армию, а потом распустил.

– Естественно, – кивнул сэр Джордж Брювс. – У него не было обоза.

– А у нас был! – возликовал Черноволосый.

Леди Мария позволила себе чуть улыбнуться.

– Был.

Брювс присвистнул.

– Выходит, меха на самом деле ничего не значили!

Леди Мария повысила голос, чтобы услышала принцесса, которая горевала на троне.

– Нет, джентльмены. Костяк армии продвинулся вдоль озера на север и, очевидно, сопроводит меха на юг. – Она пробежала глазами четвертое донесение. – Здесь говорится, что на Внутреннем море стоят галлейские войска и наш Мегас Дукас ожидает, что они отступят при виде наших знамен, но мне слабо верится, что на озере есть галлейцы. На пороге зимы? Об этом писали, но мне продолжает казаться, что здесь какая-то ошибка писца.

– Он же сказал, что идет на восток! – проговорила принцесса.

Сэр Джордж Брювс прикусил язык. Он выдавил улыбку и произнес:

– Так или иначе, кампания замечательная. И нас ждет славное Рождество.

Далеко-далеко на севере сэр Хартмут скорбно взирал на свои галеры, входившие в неспешный снегопад. Устье озера уже подернулось льдом, который придется взломать.

Они сожгли два поселка плетневых хижин и домиков из шкур. Он больше не мог демонстрировать свою военную мощь и был вынужден отступить, когда на южных холмах появилось войско – великолепное войско.

– Три переплетенные восьмерки, – сказал он де Маршу, встряхнув головой. – Кто это был?

Де Марш застонал.

– Известна ли вам история о королевском походе на Арелат?

Сэр Хартмут оглянулся на снегопад.

– Тот самый капитан? Ах, мастер де Марш! Мне придется употребить силу, чтобы научить его манерам. Тогда я завоюю любовь короля. – Он повращал затекшим плечом. – У них была хорошая тяжеловооруженная конница. Не хуже моей.

– Вы не потеряли ни единого человека, а я лишился шестерых матросов. – Де Марш был сыт войной по горло.

Сэр Хартмут пожал плечами.

– Судьба. Если бы их конные лучники налегли посильнее, нам всем пришел бы конец. Я признаю, что засада была бессмысленным фанфаронством.

Де Марш выдохнул воздух, которого набрал полную грудь, собираясь высказаться откровенно. Вместо этого он спросил:

– Полагаю, на зиму с операциями покончено?

– Вы хотите сказать – если льды не раздавят нас, как жуков? – отозвался сэр Хартмут. – Не поплывете же вы в эту пору домой?

– Христос распятый! – воскликнул де Марш. – Нет, милорд, не поплыву. Я вытащу корабли из воды, поставлю на распорки и, может быть, даже сооружу навесы, если позволит погода.

– Замечательно. А мы займемся обучением аборигенов. Им предстоит многое от нас перенять, – сказал сэр Хартмут. – Мы дадим им урок отваги.

Де Марш знал, что после двух дней бесплодной битвы две трети пришедших из-за Стены покинули их, оставив ждать морейского нашествия только галлейцев да горстку их стойких приверженцев. Они, по меркам пришедших из-за Стены, оказались исключительно преданными союзниками, которые продолжали сражаться и после того, как превосходство морейцев и южных хуранцев сделалось очевидным.

Но он посмотрел на сэра Хартмута и промолчал.

ЛИВИАПОЛИС – МАСТЕР КРОНМИР

Ему редко приходилось ездить на таком холоде. Кронмир лишился левого мизинца, как только нашел врача, а чтобы отогреться, ему потребовалось три долгих дня, несмотря на систему отопления просвещенного Ливиаполиса.

На сей раз мастер Кронмир представился богатым купцом и снял комнаты в гостинице «Серебряный кубок», где часто селились этруски и другие чужеземцы.

Армия еще не вернулась в город, и он отправился по делам сразу, едва согрелся и ощутил себя в безопасности. Полдня он делал покупки – просто чтобы увериться в отсутствии слежки, а потом навестил своих лучших агентов и оставил им рождественские подарки: амулеты от Аэскепилеса. А также шифрованные инструкции, как ими пользоваться, вкупе с сердечными пожеланиями счастья в Новом году, после чего осторожно начал зондировать почву на предмет недовольных среди моряков-новобранцев на процветающей ныне военной верфи.

Вольнодумец оказался дураком, причем дураком опасным, зловредным – худшая разновидность агента. Но Кронмиру не приходилось выбирать. Он воспользовался первым попавшимся орудием. И встретиться с недоумком Сни предстояло лично, так как он не мог довериться связному из тех, кого используют втемную, – а это было опасно. Кронмир рисковал. И он, в отличие от многих, понимал, куда приведет эта дорожка.

ЮГ Н’ГАРЫ – НЭТ ТАЙЛЕР

Тайлер покинул замок Сказочного Рыцаря на заре, хорошо понимая, какой его ожидает путь. Не было силы, способной его удержать, и он не то чтобы бежал – шагал свободно, не подпадая под влияние магии этого логова. Когда он пересек его не вполне различимый священный рубеж – границу хозяйской власти, то увидел в кружащем снегу мотыльков: сто или больше, вяло порхавших среди деревьев на лютой стуже, подобно безголовым снежным совам. Ему не понравилось такое знамение, и он невзлюбил их еще сильнее, когда два последовали за ним.

Возможно, ему помогло то обстоятельство, что его не особо заботило, жив он или мертв.

Когда-то раньше он понял бы меру личной вины в случившемся, но у него было много недель на пересмотр своей версии событий, и к тому времени, когда снег заскрипел под его ногами, обмотанными сыромятными ремнями, которыми пользовались пришедшие из-за Стены, он больше не думал ни о Бесс, ни о том, как долго ее любил. Он прочно сосредоточился на никчемности младшего поколения повстанцев, ни один из которых не пожелал его сопровождать.

«Я освобожу бедных сервов, если придется сделать это самому, – сказал Тайлер. – Чума на Билла Редмида и эту шлюху!»

Он устроил себе день гнева, затем – второй. Зимой гнев полыхает ясно и чисто. И погода держалась подходящая – тоже ясная и холодная, да, но без внезапных оттепелей, способных убить одинокого путника. Тайлер, хотя его пожирали ревность и ярость, был не дурак и разбивал лагерь рано, собирая горы хвороста и валежника – не так уж трудно при четырехфутовом слое снега. Он устраивался под поваленными елями или возводил из лапника шалаши, и он тащил с собой сани от пришедших из-за Стены, на санях можно было лежать, соорудив солидное ложе из шкур. Дерево саней, слои меха и тепло костра поддерживали в нем жизнь; каждое утро он поджаривал ломоть мороженого бекона и готовился к новому дню. Он полагал, что если ему повезет, то переход через земли Диких займет дней пятнадцать; у него кончатся припасы, и он впадет в отчаяние, как раз когда перед ним предстанут сельские окрестности Альбинкирка.

Так долго протянуть будет чудом. Но он не мог оставаться там и смотреть, как последние повстанцы предают все, за что боролись. Недалек тот час, когда они сделают Билла Редмида лордом и пойдут в услужение к Сказочному Рыцарю.

На третью ночь пути он подстрелил оленя из лука и пошел по кровавому следу через кряж. Лагерь разбил поздно и был не так осторожен, как мог бы, – тревожился в первую очередь, что в луке что-то надломилось, когда он на холоде натянул тетиву. Он суетливо собрал хворост и взмок в своих одеждах, за что и поплатился во мраке ночи, когда липкий пот превратился в ледяную воду.

Но кромешная тьма застала его за жаркой оленины перед приличным костром, и он соорудил хороший шалаш под прикрытием мертвого дерева, которое повалилось в бурю. Вывернутые корни образовали заслон и навес, нагруженные камнями, которые при падении запросто проломили бы ему череп. Однако места оказалось достаточно, чтобы поставить маленькие сани, и Тайлер уселся на них, поедая оленину и прихлебывая кипяток.

Он услышал хруст шагов, когда уже было поздно. Он встал, гадая, кто или что разгуливает в такую погоду, в такое время года, и тут возник мужчина – высокий и стройный, с густыми белыми волосами, забранными в хвост и перехваченными оперенным ремешком. На незнакомце был тяжелый балахон из беличьих шкурок – черный, как окружающая ночь, и он держал посох, на вид – железный. Перчаток не было.

– Можно приютиться у твоего костра? – спросил гость.

Нэт Тайлер не первый день странствовал по свету. Он положил руку на эфес меча и сказал:

– Ты не человек, тебе мой костер не нужен. Чем бы ты ни был – если ты гость, то дай гостевую клятву.

Незнакомец в черном поклонился.

– Ты мудр. Я не сделаю зла этому костру – точнее, тому, кто его развел, – проговорил он.

Тайлер кивнул:

– У меня есть сассафрасовый чай, если угодно.

– Ты знаешь, кто я такой?

– По мне, так смахиваешь на Шипа, – ответил Тайлер.

Гость поднялся и поклонился снова.

– Ты и правда мудр. Умнее твоего товарища, который меня предал.

Не снимая рукавиц, Тайлер скрестил пальцы.

– Мы больше не друзья с Биллом Редмидом, колдун, но он тебя не предавал. Тебе захотелось господства. А мы не желаем, чтобы кто-то один властвовал над другими. Мы были союзниками. А ты – не очень-то.

Шип пристально смотрел через костер.

– Тем не менее ты уходишь от Редмида. И строишь собственные планы.

– Это так, – признал Тайлер.

– Я мог бы тебя использовать, – сказал Шип.

Тайлер осклабился в беззубой улыбке.

– Конечно, колдун. Я хорошо представляю, как бы ты это сделал. Но я предпочитаю не быть использованным.

Шип печально рассмеялся.

– Ты смелый плут, а я отвык от таких разговоров. Чего ты хочешь за исполнение моей воли?

Тайлер набрал в грудь воздуха и очень медленно его выпустил, глядя, как тот превращается в белый туман. Он задался вопросом, сколько вздохов ему осталось.

– Вряд ли у тебя есть что-нибудь из того, что мне хочется, – ответил он.

– А если я скажу, что твоя Бесс любит Билла Редмида только из-за чар, которые навел на нее повелитель ирков? И на твоего друга – тоже? Они марионетки и вообще не поступают по своей воле.

Хрустнул сучок. Послышалось ворчание, весьма похожее на звериное, и Тайлер встал и обнажил меч – абсурдный жест, коль скоро он сидел напротив неподвижного Шипа.

В круг света вплыла третья фигура.

– Недобрая встреч-ч-ча у кос-с-стерка, нарушитель границ. – Клыки Тапио сверкнули, как железные. – Кому, как не тебе рас-с-суждать о марионетках. У тебя с-с-странные гос-с-сти, друг.

Шип повернул голову.

– Тапио. Ты очень глуп, раз вышел за круг своей силы.

– А тебе не кажется, нелюдь, что и ты изрядно удалился от своего? – Ирк непринужденно стоял на снегу.

Шип поднялся и развернулся к нему лицом, держа перед собой посох.

– Уладим наш спор? – предложил он.

Ирк пожал плечами.

– Мне будет жаль убить этого человека – моего друга и гостя.

Шип не шелохнулся, даже не моргнул. Оболочка Знатока Языков служила ему идеальным плащом – выглядела как человеческое тело, но имела тысячу карманов с сюрпризами.

Он вынул один и метнул.

Тапио отбил его движением брови.

– Я могу помочь тебе, Шип, – сказал он.

– Помочь? Мы враги! – возразил Шип, творя колдовство потоньше.

Тапио вновь шевельнулся, и пролетел ветерок; огонь вспыхнул, а чары Шипа беспомощно рассеялись среди звезд.

– Я отрабатывал это тысяч-ч-чи лет, – прошелестел Тапио. – Нам незач-ч-чем враждовать.

Посох Шипа затрещал и исторг волну зелени пополам с чернотой – похожую на плесень, в крапинах. Она прошла сквозь Тапио, и тот исчез.

– Намного проще, чем полагается, – заметил Шип. – Я даже победе не доверяю.

– Значит, ты поумнел, Шип. – Казалось, сам воздух заговорил голосом Тапио. – Мастер Тайлер, я прибыл освободить тебя из этой… с-с-сети.

– Ну да, этот злобный карлик превратил твою возлюбленную в потаскуху, поссорил тебя с другом, а теперь явился помочь, – подхватил Шип.

В холодном чистом воздухе разлетелся смех ирка.

– Злобный карлик! Ах, бедный мой друг. От тебя разит Эш-ш-шем.

Шип шевельнулся, а ирк вдруг проявился в зеленоватом свете. Выстрелил посох Шипа – вспышка, еще одна; раздался звук, похожий на далекий громовой раскат, и дерево позади Шипа взорвалось и разлетелось на тысячу щепок, включая довольно крупные. Одна пронзила человекоподобную оболочку Шипа. Но это была лишь оболочка, а не человек, и Шип, не обратив на рану внимания, повторил ворожбу – на сей раз сам воздух обрел прозрачность, и Тайлеру стало не вздохнуть, он мог лишь смотреть. Казалось, что двигался только Шип, и языки его темного пламени лизали силуэт ирка… а потом что-то лопнуло. Тайлеру почудилось, будто весь мир на миг замер, и вдруг он остался один у костра, задыхающийся, с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди.

Далеко на востоке – наверное, милях в десяти, в волнистых холмах, где он совершил переход по пути из бедствующего Лиссен Карак, – раздался рокот, как будто сошла лавина, и зеленоватая вспышка сопроводилась чередой бледно-лиловых, а потом грянул гром – трах, трах! – и донесся грохот, как будто шаги огромной армии на марше.

Тайлер подбросил сучьев в огонь. Дрожа, он запахнулся в одеяла; дальше сидел, положив на колени меч. Он с полным на то основанием считал, что тот не поможет ему разобраться ни с кем из врагов, но с оружием наготове было уютнее.

Далекий гром насмехался над ним. Тайлер обдумывал слова Шипа. Представлял околдованную Бесс в объятиях Редмида.

«Ладно, я им еще покажу».

Он снова подбросил хвороста, а потом вернулся Шип – так и проткнутый еловой щепкой.

– Я покажу тебе секрет, – заявил колдун, подкрепив слова жестом.

– Не нужны мне твои секреты, – сказал Тайлер. – Ты расправился с ирком?

– Конечно. Что за дурацкий вопрос? Послушай, дружище. Ты здесь околеешь. Или на следующем привале, или через один. Зима – это враг посерьезнее, чем Тапио и Шип, а у тебя нет ни закалки, ни опыта. Я тоже желаю смерти королю Альбы – так давай же я помогу тебе выжить, чтобы ты с ним покончил.

Тайлера сковал холод. Бывает, что выхода нет, даже если понятно, что тобой манипулируют. «Плыви по течению».

– Хорошо, – сказал он и изобразил храбрую улыбку. – Я буду держать ухо востро. Всегда говорю, что плетью обуха не перешибешь.

Ему показалось, что человеческая оболочка Шипа поморщилась.

– Да, – согласился тот. – Идем.

И протянул руку.

– Мне нужно взять пожитки, – сказал Тайлер.

Лицо Шипа осталось бесстрастным.

– Ладно.

Тайлер собрал одеяла и остатки еды, включая ломти мороженой оленины. Озябшие пальцы не гнулись, и темнота мешала на каждом шагу.

– Посветить бы чем-нибудь, – буркнул он.

– Сооруди факел. Я не делаю свет.

Наконец он все упаковал и подтянул свои сани к чародею, стоявшему с засевшей в теле четырехфутовой деревяшкой. Часть внутренностей вылетела через прореху в спине, хребет обнажился.

Тайлер содрогнулся.

– Бери меня за руку, – велел Шип.

– Куда мы пойдем? – спросил Тайлер.

– Отличный вопрос. Мы отправимся через эфир к Змеиному выгону.

МОН РЕАЛЬ – СЭР ХАРТМУТ ЛИ ОРГУЛЮЗ, ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ

Галлейский флот повернул с озера на Великую реку Хуран. Разбили лагерь на три дня, разожгли огромные костры, согрелись и скромно пообедали. Черный Рыцарь подготовил своих людей со всеми предосторожностями – собрал их и отдал приказы, игнорируя стенания де Марша.

Флот отбыл после воскресной мессы, и Черный Рыцарь провел его через ночь при свете масляных ламп на кормах четырех боевых галер, приободряя матросов призывами и воодушевляющими речами. В понедельник, когда рассвело, он глянул с кормы своего «Святого Михаила», пересчитал лодки и остался доволен числом.

– Теперь поглядим, – сказал Черный Рыцарь.

Оливер де Марш предпринял еще одну попытку. С потерей слуги он остался и без доверенного переводчика – Люций был убит имперскими войсками, которые, материализовавшись из снега, сорвали и без того сомнительную кампанию Черного Рыцаря против Южного Хурана. А с Люцием он мог попытаться напрямую связаться с вожаками Хурана Северного.

Но выбора у де Марша не было, а потому он нацепил личину смельчака и поднялся на ют.

– Сэр рыцарь? – окликнул он. – Сэр Хартмут?

Черный Рыцарь наградил его недоброй улыбкой.

– А, купец! Явились меня разубедить? М-м?

Де Марш кивнул.

– Ваш замысел, сэр рыцарь, не поможет ни королю, ни вашей репутации.

Сэр Хартмут расхохотался, затем смех угас.

– Меня, купец, неспроста называют Черным Рыцарем, и то, что я задумал, вполне соответствует моей репутации. На самом деле все, что я делаю, отчасти совершается ради того, чтобы эти лесные твари запомнили меня и боялись.

– Они будут вас бояться, а раз храбры – пойдут на вас войной, – предупредил де Марш.

– Храбры? Де Марш, Южный Хуран был бы у меня в кармане, если бы эти трусы выполнили мой приказ. Даже без них…

Де Марш закусил ус и встал тверже.

– Вам все равно было не выстоять против профессиональной армии и цепи надежно обустроенных фортов. Вы не могли захватить Осаву, а потому взятие Тикондаги – цель столь же далекая, как вон та птица в небесах. Мы бы не взяли Осаву, даже если бы пришедшие из-за Стены стали бездумными автоматами и бросились на ее укрепления. Вам хочется переложить на них вину за ваши – наши – промахи.

Де Марш приготовился к смерти.

Гнев промелькнул на лице Черного Рыцаря, как летний ливень: пришел – и схлынул. Сэр Хартмут перебрал бороду.

– Вы славный малый, де Марш. Я вас зауважал – вы не из наших, но не трус. Однако в вопросах войны вы круглый болван. Пришедшие из-за Стены не стоят пердка, и мои люди – как и ваши – докажут это за час. Так что весной я кое-кого из них возьму и сделаю солдатами – настоящими солдатами, как было в Ифрикуа. Они обучатся и будут повиноваться.

Де Марш подавил желание заорать – или затрястись, как осиновый лист.

– Вам нельзя штурмовать Мон Реаль. Это крупнейшее поселение пришедших из-за Стены на севере. Его не пытались взять даже войска Альбы, даже на пике власти старого короля. Как и морейцы.

– Ну так тем более они дураки. Смотрите и учитесь, купец! Ваш вариант мог бы сработать, но слишком медленно. – Черный Рыцарьсмахнул со шлема пару мотыльков. – Весной, когда растает лед, по реке прибудет еще один флот, который доставит мне новых солдат. Людей, которые охотно пойдут за мной – за трофеи, а то и во имя Божье.

Он улыбнулся, и эта улыбка стала последней каплей.

– Вы добьетесь, что нас перебьют! – вскричал де Марш. Мотыльки порхнули прочь. – Вы навлечете на нас гнев и Божий, и всех приличных людей!

Сэр Хартмут рассмеялся.

– Послушайте, купец. Я человек чести и живу по закону войны. Я сделаю это открыто, не под покровом тьмы, и мое послание прозвучит во всеуслышание. Я совершу точно то, что совершали морейцы и альбанцы, то, чем занимался каждый человек, впервые оказавшийся в Новой Земле. Пришедшие из-за Стены не люди. Они вне церкви и цивилизации. Их смерть не запятнает наших клинков.

– Вы безумны! – выпалил де Марш.

Двое матросов схватили его сзади.

– Это я уже слышал, – сказал Черный Рыцарь. – Однако короли продолжают меня нанимать. Так кто же из нас безумен?

От Великой реки еще поднимался туман, когда флот поравнялся с Мон Реалем, а сэр Хартмут взял у ординарца галлейский флаг и первым вышел на нос, который с плеском взбороздил мелководье и ткнулся в берег. Горстка ранних пташек из крупного города пришедших из-за Стены явилась помочь галлейцам высадиться, и сэр Хартмут стремительно миновал их, а его моряки вместе с матросами де Марша построились сзади, горя, как и солдаты, нетерпением; они опустились на колени, получили благословение священника и похватали оружие.

В гущу матросов затесался местный мальчишка. Высмотрев нужное, он быстро протянул руку – схватил кинжал и со смехом бросился наутек.

Один военный моряк вскинул арбалет и небрежно выстрелил ему в спину. Арбалет был новой модели, стальной, а потому стрела прошила мальчишку насквозь и несколько ярдов проволокла его тщедушное тело. Матрос с пристыженным видом забрал свой нож.

С пригорка заголосила сестра мальчугана.

По кивку сэра Хартмута другой моряк заткнул стрелой и ее.

– Я вручаю сей остров, реку и ее берега королю Галле! – объявил сэр Хартмут. Он двинулся к городу по широкой тропе.

Его оруженосцы и тяжеловооруженные воины последовали за ним рыхлым клином, а моряки выстроились по бокам.

Арбалеты кашлянули, и те пришедшие из-за Стены, кто по оплошности встал спозаранку, умерли первыми.

Мон Реаль выставил часовых, но это были честные люди, которые не могли поверить в предательство союзников. Они забили тревогу, только когда первые языки пламени лизнули продолговатые здания.

Мон Реаль располагал почти тысячей воинов.

Они выскочили из хижин и домов, были застрелены и полегли в уличной грязи. А некоторые, бездоспешные, попытались сразиться с сэром Хартмутом и его рыцарями, когда те принялись гасить мелкие очаги сопротивления. Сэр Хартмут разделил город на четыре части, и его войска зачищали по одной за раз, опустошая улицы и поджигая пару-тройку домов. Когда над дальними горами всплыл красный шар солнца, сэр Хартмут перелез через палисад крепости, чему поспособствовали сугробы, уже скопившиеся у стен. Пал последний очаг организованного противодействия.

Офицеры двинулись через город, приказывая матросам тушить пожары, раздавая дома солдатам и выгоняя жильцов на снег. Выжившие стояли и с каменными лицами взирали на то, как их укромные лачуги превращаются в жилье для недавних союзников. Затем их сбили в группы и сковали между собой.

С какого-то старика сорвали беличью мантию. Он с императорским достоинством развернулся и плюнул сэру Хартмуту под ноги.

Сэр Хартмут посмотрел ему в глаза.

– Значит, вы не желаете послужить мне союзниками? – проговорил он. – Быть посему! Во славу Господа послужите рабами.

КИЛКИС, ЧТО В ЗАПАДНОЙ ФРАКЕ – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ И ПЛОХИШ ТОМ

Несмотря на плохую погоду, путь на юг превратился в почти триумфальное шествие. Мэг с Красным Рыцарем наводили ледяные мосты через Вьюн, и Мэг, пока капитан соединял свои башнями, добавляла к собственным вздыбленных морозных скакунов. Том содрогался от отвращения, но многие солдаты были в восторге. Их восхищение возросло, когда чародеи прикрыли их от коварной пурги огромной сверкающей полусферой.

Ко всенощной они достигли Килкиса, самого западного селения на пути к Зеленым холмам и последней морейской деревни перед гостиницей в Дормлинге. Городок был полностью готов их встретить, и Мегас Дукас провел свое войско парадом под стенами заснеженной крепости.

– Никаких грабежей и насилия. Того, кто украдет или изнасилует, ждет казнь, а те, кто будут на это смотреть и молчать, отправятся в ад заодно. – Он осмотрел свою маленькую армию, и все безмолвствовали. – Близится Рождество, и эти люди боятся нас, как сатаны, восшедшего на землю. Докажите им, что они заблуждаются, и я обещаю, вас ждет награда, когда придет день. А то и в жизни грядущей. – Он усмехнулся. Стоявший слева Гельфред скривился. – Для победы в войне это важнее, чем разгромить врага на поле боя. Ступайте и ведите себя пристойно. Иначе поплатитесь. Разойдись!

Плохиш Том закатил глаза, когда они, покончив с делом, поехали по кривой каменной улице к цитадели.

– Господи Иисусе, капитан! Это же не безмозглые юнцы из церковного хора! Нас в этом городе ненавидят.

Мегас Дукас даже не повернул головы.

– Либо они подчинятся, либо умрут.

– Ты превращаешься в настоящего гада, – сказал Том. – Слез бы со своего крутого коня да отымел Изюминку! Или присмотрел какую фифу и разобрался с ней, чтобы мы все успокоились.

Спешившись, герцог и его свита вошли в большой зал, где было так тепло, что воздух будто загустел, и люди, которые по двенадцать часов носили четыре слоя шерстяных одежд поверх доспехов, теперь никак не могли от них поскорее избавиться. Оруженосцы и пажи поставили лошадей в стойло или передали их слугам и бросились к своим господам, чтобы разоружить их, и по большому залу загулял лязг, словно при доброй сече, когда доспехи начали снимать: сперва шлемы и бацинеты, затем – латные рукавицы и наручи, сначала аккуратно расшнурованные и расстегнутые; а после – нагрудные пластины, с других – котты или тяжелые бригандины, и все это с грохотом сваливали на застланный коврами пол. Толпа совсем юных слуг подавала вино, пока мужчины наслаждались теплом в заляпанных поножах и коттах; мало-помалу расстегнули и расшнуровали всех – оруженосцы и пажи все еще в полном облачении стояли на коленях или сидели на корточках, чтобы добраться до бедренных и коленных застежек.

Воины расшумелись.

Отец Арно коротко переговорил с одним из молодых адъютантов и протиснулся к герцогу.

– Они прислали своих детей, – сообщил он. – Это знак доверия. Не хотите сказать пару слов?

Герцог вздохнул.

– Мало я, что ли, уже сказал? – Но он велел Тоби закончить, освободился от правой поножи и улыбнулся отцу Арно. – Впрочем, у меня словно крылья выросли!

И он вспрыгнул на стол.

Его акробатический выверт почти мгновенно породил тишину.

– Джентльмены! – произнес он. – Если вы присмотритесь к пажам, которые подают вино, то поймете, что горожане прислали своих детей прислуживать нам. Прошу отнестись к ним со всей любезностью. Не обращайтесь с ними, как привыкли со своими детьми.

Все покорно рассмеялись, а отец Арно представил его кастеляну, пожилому морейскому капитану по имени Николас Фокус.

– Похоже, у нас есть общий друг, – сказал герцог, протягивая руку.

Кастелян поклонился и пожал ее.

– Это так, милорд. Он велел отворить вам ворота, и мне пока не о чем сожалеть. Но я должен, милорд, сообщить, что мой гарнизон двадцать восемь месяцев не получает жалования и зреет определенное недоумение.

Герцог кивнул.

– Джеральд! – крикнул он, перекрывая гомон, и Рэндом прохромал в переднюю часть зала к очагу из мамонтовой кости.

– Милорд?

– Найдется ли у меня еще двенадцать тысяч флоринов? – спросил герцог у своего финансиста.

Джеральд Рэндом закатил глаза и кивнул на кастеляна.

– А! Лорд Фокус – это сэр Джеральд Рэндом, выдающийся купец-авантюрист. Джеральд, без лорда Фокуса не будет никаких мехов. Мы можем заплатить его гарнизону?

Рэндом показал на стул.

– Можно присесть? – осведомился он. – Да, заплатить можно. Не пойдет на пользу ни флоту, ни вашей весенней кампании, но вам это по плечу. Не забывайте, милорд, что, когда вы потратите меховые деньги, других поступлений не будет до… ну, вы поняли.

Герцог повернулся к кастеляну.

– Я могу выплатить жалование за два года, – сказал он.

Лорд Фокус поклонился.

– Милорд, это устранит всякое… кхм… недовольство.

Герцог склонил голову набок.

– Коль скоро мы достигли понимания, то я надеюсь, что ваши войска останутся верными, когда им заплатят. Иначе говоря – будучи купленными, они пребудут купленными.

У кастеляна вспыхнули щеки.

– Милорд, – проронил он и продолжать не стал.

– Я понимаю, что неучтиво обсуждать подобные вещи, но лорд Фокус, я казню – публично казню – любого моего солдата, который совершит преступление на улицах этого города. Так что прошу ваших людей задуматься над тем, как я поступлю с гарнизоном, который возьмет мои деньги и предаст.

– Вас или императора? – спросил Фокус.

– Законный вопрос. Императора, разумеется. Но раз теперь я герцог Фраке, то буду обременять вас сколько-то лет. – Герцог отпил вина. – Наш общий друг присоединится к нам?

– Не знаю, вдруг вы и меня застращаете? – подал голос затрапезного вида человек.

Он был ниже герцога, с черными глазами и волосами; большинство присутствующих его игнорировало. С другой стороны, сэр Ранальд дернул за рукав Мэг, и она округлила глаза.

Герцог поклонился.

– Сэр, – произнес он. – Я никого не стращаю.

Невзрачный человек улыбнулся:

– Надеюсь, вы досыта наелись.

– Еда была превыше всех похвал, сэр.

– У лорда Фокуса были личные трения с прежним герцогом Фраке, и его незачем запугивать, чтобы склонить к этому альянсу. Лорд Фокус, сэр Габриэль, угрожает вам лишь по причине усталости, а не в силу природной грубости. На самом деле он на редкость хорошо потрудился для возвращения императора. Где Томас Лаклан?

Плохиш Том и Ранальд шагнули вперед.

– Узнаешь меня, Томас? – спросил человек.

– А как же. Я узнаю тебя, в какую бы ты шкуру ни рядился. – Том навис над ним, но почему-то не показался крупнее.

– У меня наверху есть личная комната, всем будет легче побеседовать там, – заметил лорд Фокус.

– Тогда позвольте нам удалиться, – ответил герцог и взял лорда Фокуса за плечо. – Прошу прощения, если переборщил.

Фокус криво улыбнулся.

– Я ежечасно задаюсь вопросом, не продал ли вам этот замок. Но людям надо платить, – пожал он плечами. – От их жалования зависит весь город.

Они вошли в комнату с низким потолком, который был выкрашен в темно-синий цвет и расписан золотыми звездами. Гобелен на одной стене являл сцену охоты, на другом были изображены девять женщин высокого положения. К вошедшим присоединились отец Арно, Мэг и сэр Гэвин.

Тоби, проскользнув в дверь, поставил на стол перед их гостем чашу с каким-то питьем. Тот сел во главе и пригубил из нее.

– А, сидр! Славный выбор, Тоби.

Тоби зарделся и чуть не кубарем выкатился из комнаты.

– Зовите меня мастером Смитом, – сказал невзрачный человек. – Послушайте, друзья. Я здесь совсем не надолго. Том, я вник в твое дело. – Мастер Смит широко раскинул руки и свел их нечеловеческим жестом, ибо пальцы, сложенные шатром, сошлись идеально плоско и нацелились в небеса – как на картине.

Все это немного напоминало кукольный спектакль.

– Итак, вкратце. Гектор, гуртовщик, был убит сэссагами. Когда-то они служили сущности, которая ныне называет себя Шипом, а раньше была магистром Ричардом Планжере. Но мое расследование показало, что и Шип – всего-навсего орудие в руках мне подобного.

Том улыбнулся, хотя улыбка не затронула глаз.

– Замечательно, коли так. Покажи мне этого урода.

Мастер Смит покачал головой.

– Дело гораздо сложнее, Том. – Он вздохнул. – Похоже, что кто-то из моего племени решил нарушить договор, который мы заключили. Это все, что я могу сообщить сейчас. Даже этого много – признание того, что мой род имеет с вашим некий договор, который пребывает в опасности, вынуждает меня принять чью-то сторону.

Из носа мастера Смита вырвалась струйка дыма.

– Я сожалею, мастер Смит, – сказал герцог, – но прошу помнить, что мы не виноваты.

Смит уставился в стол.

– Я собирался сказать, что невиновных нет, но это просто софистика, и мы выше нее. Поэтому скажу, что я принял определенные меры предосторожности. Вы молодец, Габриэль, но вам придется подправить расписание и поторопиться. Том, я знаю, что ты меня недолюбливаешь, но я вынужден просить тебя пойти со мной на запад и взять на себя обязанности гуртовщика. Лорд Фокус, ваша помощь была и останется решающей, поскольку сэру Габриэлю предстоит больше года ходить этим путем на запад и восток, а здешняя крепость может оказаться в центре внимания нескольких армий, которые, несмотря на их совершенно различные цели, подчиняются одной воле. Габриэль, я принес тебе кое-что интересное. Используй это с умом. Друзья мои, когда мне придется раскрыть карты, я окажусь под ударом, и все чрезвычайно затруднится. Прошу простить мне все эти двусмысленности, и плащ, и кинжал, но если я поспешу и раскроюсь, последствия будут крайне тяжелыми.

– И меня еще обвиняют в нагнетании драматизма! – рассмеялся герцог. – О каких последствиях идет речь, мастер Смит?

Тот поднял брови.

– Об истреблении человечества на этой планете, – ответил он, улыбнулся и встретился с герцогом взглядом. – Достаточно высокие ставки, чтобы заинтересовать вас, Габриэль?

– Да, – кивнул герцог.

– Хорошо. Потому что, пока мы слабы во всех отношениях, враг понятия не имеет, кто вы такой. Или на что способен я. – Улыбка мастера Смита была настолько же естественна, насколько фальшива жестикуляция. – Приятно обзавестись настоящим противником после тысячелетий нейтралитета. Это возбуждает. Для победы нам потребуется какое-нибудь чудо от вашего Бога. Но я всегда считал, что быть униженным намного занятнее. Тем почетнее победить, а если проиграешь, то и взятки гладки.

– Не от моего Бога, – вырвалось у герцога. Отец Арно фыркнул. Мэг кивнула.

А Гармодий проговорил:

«Ох, вот этого я и боялся».

СВЯЩЕННЫЙ ОСТРОВ – КЕВИН ОРЛИ и ШИП

Орли приказал возвести замок, а получил кучу сараев, один другого хуже. Юноши, что последовали за ним, – их становилось все больше – не желали ни строить из дерева твердых пород, ни сооружать сортиры, ни крыть, как положено, крыши. Он мог бы их запугать, но мотивировать было трудно, когда не находилось города для разорения. У них были мертвые глаза, и они отвергали даже подобие дисциплины, предпочитая тупое насилие.

Сараи злили его изо дня в день.

Сейчас у него набралось более трехсот воинов в возрасте от одиннадцати до семнадцати лет. Из старших юношей только немногие были обучены полностью, и он всякий раз, когда имел силы отойти от костра, приказывал выводить мальчишек в снег, где муштровал их, как натаскивали солдат-южан. Разжившись арбалетами в Непан’ха, он клянчил у Шипа стрелы, пока чародей не понаделал их столько, что впору было использовать в качестве кольев для палаток – серьезный расход колдовских сил, который, однако, позволил Орли превратить даже самых бестолковых юнцов в бесшумных убийц.

Он заставил их выстроить длинный сарай для упражнения в стрельбе и еще один, под ночлег, и при каждом пополнении на пятьдесят душ приказывал строить новый.

Он хотел вырыть колодец, но в итоге был вынужден удовольствоваться водой, которую приносили из священного озера. Юнцы какое-то время боялись, но привычка породила презрение, и они стали пить священную воду ежедневно и жестоко дрались между собой.

Среди его рекрутов попадались и девочки. Ими пользовались регулярно, и ни одна не возбуждалась – несомненно, какое-то темное колдовство, но Орли не беспокоился, хотя ему постоянно чудилось обвинение в их черных пустых глазах и жидких волосах. Они не кричали, а жаловались не больше, чем остальные недоростки-солдаты, и он расхаживал среди них, как бог войны, приказывал упражняться, мыться, раздеваться, одеваться… и в конце концов они подчинились. Старшие мальчики сопротивлялись, пока он одного не убил.

Орли подрос. Это его потрясло – ему говорили, что пора роста прошла. Он стоял и таращился на свои бисерные леггинсы и голые лодыжки, недоумевая, с чего вдруг вымахал на четыре пальца и что это предвещает, когда внезапно рядом возникла человеческая оболочка Шипа.

– Найди мне пару самых бесполезных ртов, – сказал Шип.

– Запросто, – ответил Орли.

Он проводил мага в главный сарай, где выбрал детину, руки и ноги которого напоминали окорока. Юнец мочился на другого, а трое того держали.

– Хвост! – позвал Орли.

– Чего еще?.. – заканючил тот.

– Ты нужен. – Орли отвесил ему затрещину и схватил второго – заморыша, которого держали остальные. – И ты, Бельчонок. Хозяин требует обоих.

Оба сразу притихли, от них завоняло страхом.

– Сейчас все начнется, – сказал Шип. – Твои воины, Орли, не впечатляют меня.

Он произнес это голосом низким и хриплым. Воины отползли подальше. Возможно, их испугала длинная деревяшка, торчавшая у него в животе, и петля кишок, которая вылезла со стороны поясницы. А может быть, запах.

– Ты ранен? – спросил Орли.

– Нет, – ответил Шип.

Колдун еще ни разу не выглядел таким чуждым, но он заставил себя выпрямиться, как подобает Орли.

– Стручок и Стрекоза докладывают, что галлейцы разгромили Мон Реаль. – Он сделал паузу и посмотрел на хозяина, но впустую. Шип пребывал в оболочке Знатока Языков и ничего не выдал. – Если мы собираемся воевать с ними, то нам понадобятся новые рекруты.

Шип и глазом не моргнул.

– Нет, – сказал он. – Мы сделаем их союзниками. Они сломили Северный Хуран. С побежденных взять нечего.

Орли обвел взглядом мальчишек и девчонок, которые составили его «армию».

– Понимаю, – ответил он.

Орли не впервые подивился непостоянству нового господина и легкости, с которой тот мог отвергнуть его небольшое войско.

– Когда я завершу дела здесь, я отправлюсь к галлейцам и помогу им решить, чем заняться дальше, – сказал Шип.

Лицо его не выражало абсолютно ничего. Все равно что беседовать с камнем.

Орли сохранил выдержку.

– Мне нужны мечи, амуниция, еще арбалеты и шлемы. Может быть, лошади. Учебный плац.

– Хорошо, – кивнул Шип. – Это я раздобуду.

– Когда будет битва? – спросил Орли. – Ты собирался привести ко мне Мурьена.

– Жена постаралась настроить его против меня. – Шип говорил словно издалека. – Все произойдет весной. Муштруй людей хорошенько, Орли. Не подведи, потому что с галлейцами ты можешь стать мне не нужен, как и тебе не нужна эта пара, хотя она из сильнейших.

Мальчишки начали всхлипывать.

И продолжали рыдать, пока Шип скармливал обоих яйцам, которые пожирали их души.

Н᾿ГАРА – РЕДМИД, МОГАН И СКАЗОЧНЫЙ РЫЦАРЬ

В дверь настойчиво застучали, и Редмид, накинув одежду, пошел открывать. Дом дрожал – через соломенное покрытие задувал холодный воздух. Билл обнажил фальшион, открыл дверь…

Рослая, как боевой конь, там ожидала Моган, ее гребень стоял торчком.

– Идем, – позвала она. – Ты мне нужен. Оденься потеплее.

Редмид оглянулся на Бесс, которая сидела на своем тюфячке, набросив на плечи тяжелую волчью шкуру.

– Иду, – ответил Редмид.

Решение далось ему нелегко. Она могла его съесть. Даже сейчас он улавливал волны ярости, которые расходились от нее. Но выдержки у нее было больше, чем у других Стражей, а нетерпение из-за срочности дела читалось даже в ее чужеродном облике.

Он натянул две пары портков, надел поверх леггинсы из оленьей кожи и снял со стены сапоги, которые были в ходу у пришедших из-за Стены – тяжелые, из лосиной шкуры, с высокой шнуровкой и на меху. Облачился в добротный шерстяной балахон – белый, какие носили повстанцы; захватил фальшион и лук, который сделал в тепле своей маленькой хижины. Набросил и застегнул старый капюшон, поверх него меховую шапку и натянул тонкие перчатки. Бесс надела ему сверху толстые рукавицы, похожие на рыцарские наручи, только из кожи и шерсти.

Бесс уже стала для него больше чем просто спутницей. Ее глазами он взирал на Владение – ей нравилось видеть ирков, Стражей и фей. Детские сказки ожили, и она обрела некое подобие рая. Он же считал Стражей монстрами, и ее восприятие помогало ему сохранять душевное равновесие.

– Помоги ей, – шепнула Бесс. – Если Моган ищет твоей помощи, то это и всем нам на пользу.

Поцеловав ее, он вышел на лютый холод и в снег.

Высокая демоница завернулась в меха и сделалась вдвое больше в обхвате.

– Мое племя расходует все свое тепло, – призналась она. – Зима для нас крайне опасна.

– Так что случилось, леди? – осведомился он.

– Ты можешь поехать верхом?

Он состроил гримасу.

– В этом селении лошади не сыскать.

Она затрусила прочь, утаптывая перед ним снег могучими трехпалыми ступнями, и дорога сделалась легкой, кроме тех мест, где Моган встречался сугроб. Но завела она его не дальше, чем за решетчатые ворота Владения.

– У Тапио есть боевые олени. Тамсин заседлала тебе одного.

– Да что стряслось-то? – спросил Редмид.

– Тапио застрял где-то в снегах, – ответила она. – Я могу его найти, но мне нужна помощь. И ни ему, ни мне не хочется, чтобы об этом узнали.

– Проклятье, – сказал Редмид.

Его охватывало чувство безнадежности, но впечатляла любовь Бесс к этим… чудищам. А Тамсин всегда казалась ему сказочным существом. Он нырнул в пещеру, проникнув за теплую пелену – какие-то сильные чары, охранявшие палисадник, и там, внутри, обнаружилась пара маленьких ирков, которые держали остромордое животное, похожее на оленя, но с рогами, отогнутыми назад. Оно стояло под вполне лошадиным седлом, пускай и странной формы, украшенным крошечными бубенчиками поверх пестрой зеленой кожи.

Ирки поклонились.

Тамсин, которую Бесс называла Сказочной Королевой, стояла по другую сторону животного. Он чувствовал ее присутствие – и запах. От нее пахло сразу всем: солнцем, корицей и гилеадским бальзамом. Он поклонился. Это получилось машинально – он, Билл Редмид, считавший всех равными, без колебаний отвесил поклон Сказочной Королеве.

– Найди его, сэр рыцарь, – сказала она.

– Я не рыцарь, – ответил он.

Ее печальная улыбка дала понять, что его мнение не важно.

– А как же твой народ?

– Ступай, прошу тебя, – взмолилась она.

Он не смог отказать, вставил ногу в стремя, и огромная животина всхрапнула.

«Ну что, погрузился?»

Редмид чуть не вскрикнул.

Тамсин протянула ему амулет.

– С этим ты его отыщешь. Даже мертвого.

Олень выбежал в пургу.

«Слышишь меня, командир?»

Редмид унял дрожь в руках, устрашенный всем, что наблюдал в царстве ирков.

– Слышу… как ты это делаешь?

«Кто его знает! Хорошее место. Не волнуйся, я тебя не брошу. Ты занимайся своим делом, а я займусь своим. И не трогай без крайней нужды эту хреновину, иначе посмотрим, кто из нас сильнее. Ты понял?»

Редмид осторожно положил поводья на теплую шею зверюги и оставил там, связанные. Олень прибавил скорость, и Моган затрусила рядом.

Очень скоро они покинули нагретый мрак Владения и оставили позади окрестные хижины.

– Почему? – спросил Редмид. – Я не против, леди, но почему я?

Моган промолчала. Она бежала достаточно долго, чтобы Редмид решил, что ответа он не получит, а затем перескочила через ряд поваленных деревьев и остановилась.

– Мы в землях Диких, человек. Если его знать подозревает, что он застрял в снегах, раненый, то ничего не поделать. Достаточно того, что его спутница просит Стража и человека спасти ее господина.

Она повернулась намного проворнее, чем подобало существу ее сложения, и устремилась в лес.

ФРАКЕ – АЭСКЕПИЛЕС

– Отец никогда не пойдет на прямое покушение, – сказал Деметрий. Аэскепилес подлил ему крепленого вина.

– Такие нынче времена, ваша светлость. Если мы позволим узурпатору удержать город зимой, то нам конец.

Деметрий откинулся на спинку. Несмотря на его вздорность, глаза у него были подвижные, умные, и он уставился на собеседника.

– Отец сказал, что мы уже проиграли. И нам осталось одно: гадать, насколько большую часть севера удастся удерживать.

Аэскепилес покачал головой.

– Ваш отец всего лишь пал духом. Это было поражение местного значения, обычное дело на марше…

Деметрий выругался.

– Послушай, магистр! Возможно, именно ты и был нам нужен больше всех. Этот Красный Рыцарь применяет всевозможное чародейство. Когда началась заваруха, он завязал моих магов в узлы. Двоих. Он передвигал грозовой фронт, как хозяйка – занавеску!

– Согласен, – кивнул Аэскепилес. – Так избавимся от него!

Деметрий выпил еще.

– На свете полно сыновей, которые злоумышляют против отцов. Я не таков. Мне не хочется обмануть отцовское доверие.

Аэскепилес чувствовал, что собеседник колеблется.

– Мы не предаем вашего отца, а спасаем его дело. Разве император был хорошим правителем? Нет. Слабый глупец, он делал уступки каждому чужеземцу. Можно сказать откровенно? Даже узурпатор управляет империей лучше, чем император. Я понимаю, что это кощунство, но прислушайтесь, ваша светлость. Я присоединяюсь к мятежу не ради власти и поместий. Есть дела поважнее. Мы обязаны победить. Так что давайте отправим это послание! А когда узурпатор умрет, мы покаемся перед вашим отцом.

Деметрий снова отпил вина.

– Нам понадобится его печать.

– А гонец уезжает в город завтра, – подхватил Аэскепилес. – Нам следует поспешить.

ЛИВИАПОЛИС – КРОНМИР И МОРТИРМИР

Кронмир провел в городе уже больше недели. Он стоял у ворот Ареса смотрел, как через них проходит заснеженная имперская армия. О ее прибытии объявили вечером накануне, и все полагали, что она одержала великие победы и несет с собой целое состояние в мехах. Будь он проклят, но ему все равно. Кронмир благополучно обходился в жизни тем, что беспокоился лишь о вещах, ему подвластных. Однако зимняя кампания Мегас Дукаса длиною в месяц и ее итоги навели мастера Кронмира на определенные мысли о его нанимателе и вероятной продолжительности его миссии, а потому Кронмир пару дней потратил на кое-какие меры предосторожности.

Армия, ведомая Мегас Дукасом, имела победоносный вид и выглядела куда воодушевленнее, чем следовало. Солдаты отощали; военные действия в зимних условиях согнали с них всякий жир. Но белые сюрко скрывали изъяны одежды, животные казались вполне здоровыми, а длинный караван подвод убедительно свидетельствовал о победе – Кронмир насчитал их сто шестьдесят. Огромных и зачастую влекомых волами.

Главный шпион стоял на вечернем морозе, глубоко погрузив кисти в рукава подбитого мехом полушубка, и думал, как могли его агенты прозевать такую масштабную подготовку, которая позволила этому войску осуществить зимний поход на тысячи миль.

Он невольно отметил и то, что толпа – по десять рядов у ворот и даже на площадях по шесть – вконец обезумела, приветствуя армию. Она славословила бывалых страдиотов, которые выглядели гордыми, как Пилат; и шустрых вардариотов с обветренными лицами под стать их накидкам; и блистательных схолариев, великолепие которых чуть поблекло от белой шерстяной одежды, но все же несших себя, как эльфийские принцы. Толпа встречала ревом нордиканцев, которые ехали верхом, покачивая хауберками, и горланили гимн Парфенос-Деве, а их татуировки казались почти черными на коже, побелевшей от зимы и покрасневшей от солнца. А самое неприятное – она хрипло ревела при виде Мегас Дукаса, восседавшего на рослом черном коне и одетого вроде как в плащ – целиком из белого горностаевого меха. В руке у него был командирский жезл, и он салютовал им толпе, как император былых времен.

Караван замыкали сорок повозок с мехами – просто парные оси, нагруженные товаром и запряженные волами.

Кронмир вернулся в гостиницу, закрылся в своих дорогих частных покоях и написал длинное шифрованное письмо для своей новой службы связи. Ближе к вечеру он вышел и бросил пергаментный свиток в свинцовую трубу, притороченную снизу к телеге фермера.

Закупорив отверстие, Кронмир снова пошел к гостинице, пробираясь сквозь снегопад и прислушиваясь к ликованию горожан. Там он потребовал чашу подогретого вина с пряностями, сел спиной к стене и положил для тепла ноги на стул, после чего принялся обдумывать новую реальность.

И гадать, не пора ли переметнуться.

Кронмир сидел в общей комнате, с наслаждением прихлебывая из высокой кружки горячий сидр и грея у очага ступни. Его высокие сапоги висели на решетке рядом с десятком других, а гостиничный мальчишка время от времени поворачивал их за медный цехин.

У Кронмира выдалась хлопотная неделя, принесшая плоды. Его самый надежный придворный связной располагал сведениями, которые могли пригодиться против нордиканцев. Соблазнить последних отказаться от их союза было почти невозможно, но он подозревал, что существует известное недовольство пленением императора. Правда, деньги, полученные от Мегас Дукаса, убили всякий интерес у тех двоих, кто обдумывал его более раннее предложение. А возможно, это была ловушка.

Он вздохнул. Попробовать стоило, хотя последние победы Мегас Дукаса неизмеримо сплотили тех, кто его поддерживал. Альбанские купцы, невзирая на зимние бури, отплыли на прочных округлых кораблях, под завязку нагруженных сливками мехового рынка, но лиге этрусков после уплаты комиссии разрешили проявить разборчивость в мехах, и она даже вступила с альбанскими купцами в частные сделки.

Он вынул из кошеля столовый нож и помешал сидр.

Почувствовал на себе взгляд, поднял глаза и увидел молодого художника из загородного храма. Он хорошо запомнил и юношу, и собственный порыв его убить.

Тот улыбнулся.

Кронмир ответил тем же. Ни шпион, ни наемный убийца не будет так искренне улыбаться перед ударом. Тем не менее Кронмир украдкой извлек из-за пояса узкий клинок и спрятал его на левом предплечье.

– Стефан! – позвал молодой человек.

Он смахивал на студента, но был, как альбанский рыцарь или наемник, вооружен мечом, который висел на ремне, украшенном серебряными и золотыми пластинами.

Кронмир на миг смешался, не сразу вспомнив, что и правда назвался юноше Стефаном. Он встал и поклонился.

Мальчик на побегушках принес второй стул и отвесил студенту поклон.

– Живете в этой гостинице? – осведомился Кронмир.

Студент кивнул.

– Красного вина – кандианского, если можно. Того самого, что и вчера, да?

Его архаика была безупречна – намного лучше всего, что Кронмир слышал из уст других наемников, и это укрепляло в мысли, что молодой человек – студент.

Юноша сел.

– Да, это моя гостиница. И ваша, сэр?

Кронмир мысленно застонал. Убийство юноши вызовет лишь осложнения. Но он не мог находиться в одной гостинице с человеком, способным выдать его властям.

– Всего на пару дней, – ответил он, про себя вздохнув. «Мне было здесь хорошо». – А вы, насколько я понимаю, учитесь в университете?

Юноша вновь поклонился, привстав. Он был отменно воспитан.

– Да. Я Морган Мортирмир, дворянин из Харндона, учусь на старших курсах в университете. А вы?

Кронмир знал, что титул соответствовал истинному адепту – начинающему чародею. Он прикинул, достаточно ли юноша молод, чтобы склониться к шпионажу, но это было пустопорожнее гадание. Кронмир вербовал шпионов среди магов лишь при уверенности в себе и своей безопасности, а это был не тот случай.

– Я обычный торговец, милорд, – ответил Кронмир.

– А! – отозвался Мортирмир. – Я-то принял вас за коллегу.

– С чего бы вдруг? – Кронмир позволил себе от души усмехнуться.

– Ваш амулет сияет, словно маяк в эфире. О, прошу прощения, достопочтенный сэр. Я знаю, что некоторым не нравятся беседы на потусторонние темы.

Кронмир поиграл амулетом, который вручил ему бывший колдун императора.

– Неужели? – спросил он.

– Должно быть, он очень мощный, – продолжил Мортирмир. Он подался вперед, и Кронмир отпрянул. – Извините. Любопытство сгубило кошку. Я воздержусь.

Хорошенькая молодая женщина в красивом морейском платье и вимпле принесла высокий винный стакан, украшенный крохотными завитками зеленого и синего стекла, и маленький кувшин. Она присела в реверансе. Мортирмир поднял стакан за ее здоровье.

Кронмир поборол растущий ужас и быстро принял решение – как делал изо дня в день. Порой проще разобраться, чем жить в постоянном страхе. Поэтому он снял через голову цепочку и протянул амулет юноше.

– Мой господин за него щедро заплатил, – сказал он. – Это предназначено для связи через огромные расстояния.

Мортирмир улыбнулся, слегка стесняясь теперь своей посвященности. Он отпил вина и повернул амулет. То был серебряный маятник в форме молящегося человека. Юноша изучил основание, нахмурился, взвесил вещицу в руке, и в том, как он поерзал, было нечто, от чего Кронмиру стало сильно не по себе. Он начал озираться, ища пути к отступлению, – автоматическая реакция на опасность.

Мортирмир щелкнул большим пальцем по основанию амулета и вызвал секундную вспышку пламени – синего.

Он выронил амулет.

– Ну и ну! – воскликнул он с присущим юности энтузиазмом, захваченный мудреным устройством. – Очень сильная штука. И как далеко находится этот ваш господин? В Этруссии? – Он рассмеялся.

Кронмир встал.

– Вы раскрываете все мои тайны, – сказал он, забирая амулет. – Вы очень умны.

Мортирмир встретил его взгляд.

– Я бы не рискнул повесить на незащищенную шею такой носитель потенциальной силы. Вдруг человек, который руководит вашим делом, невзлюбит вас, сэр? – Он снова рассмеялся. – Я просто валяю дурака. Только и всего.

Кронмир повел бровью.

– Приятно слышать, – ответил он.

Позднее в тот же день он сменил гостиницу, постаравшись сделать это незаметно, но вред уже был нанесен – мальчишка узнает его везде, амулет подобен опознавательному значку. Кронмир внезапно и втайне устрашился силы предмета, как будто заразился страхом от школяра. Он сунул вещицу в карман.

ФРАКЕ – ГЕЛЬФРЕД

– Не так я думал отпраздновать Рождество, – посетовал Гельфред. Эмис Хоб расхохотался, и даже Дэн Фейвор усмехнулся.

У них было шесть небольших шалашей из веток, наваленных на каркасы, тщательно сконструированные из жердей. По обе стороны выкопанного рва, где горел костер, протянулись навесы, которые сохраняли тепло, и получился длинный, очень низкий дом вроде тех, в каких жили пришедшие из-за Стены. Люди – а их была дюжина – могли улечься ногами к огню, а головами к самой низкой и укромной части убежища.

Навесы похоронил под собой снег, но тем теплее было внутри. С каждым подстреленным оленем к пологу добавлялась новая шкура, а с каждым часом дневного света росла поленница, которая образовывала северную стену – заслон от ветра.

У входа, положив головы на лапы, лежали две псины Фейвора. Им хватало своих шкур, чтобы согреться, а люди соблазняли их объедками, чтобы заманить себе под бок, но собаки спали в основном с молодым возчиком из Харндона. Даже сейчас, на пороге ночи, они подняли головы, когда он пошевелился.

– Он младший и должен больше всех походить на собаку, – сказал Эмис Хоб с редкой для него улыбкой. Остальные рассмеялись.

Гельфред снял с огня котелок и подал вино с пряностями.

– Мне хочется что-нибудь сделать по случаю Рождества Спасителя, – сказал он.

– Но до завтра не получится, сэр Гельфред, – заметил юный Дэниел.

– От нас не убудет, если споем рождественский гимн, – заметил Уа’Хэ.

Эмис Хоб отвесил ему затрещину, а Уа’Хэ пихнул его локтем.

– А что? Я люблю петь.

Имбирь фыркнул.

– Я знаю «Храни вас Бог».

– Забыли, что мы прячемся на вражеской территории? – проскулил Эмис Хоб.

Дэниел тоже фыркнул – пренебрежительно.

– Здесь нет ничего живого, кроме нас и оленя. Да и олень не очень-то живой, – добавил он и хохотнул.

Дэн Фейвор был хоть и молод, зато избранный среди избранных – охотник из лесовиков. О его терпении ходили легенды, а его стрелы разили насмерть.

Гельфред взболтал горячее вино и налил Эмису Хобу, который принял чашу, на удивление вежливо склонив голову, как будто все они были лордами.

– К тому же, – проворчал Гельфред глухо, – у нас на дальних подступах стоят часовые – и на дороге, и на холме.

– Иисус Вседержитель, этот косогор, мастер Гельфред, холодный, как ведьмина титька, – добавил Уилл Старлинг, их новый разведчик – бывший королевский лесничий.

Гельфред покосился на него. Они оба были в годах, но Уилл Старлинг любил сквернословить, чего мастер Гельфред не одобрял.

– Холодный, как у девы… – добавил он со смаком.

Гельфред протянул ему чашу горячего вина.

– Мастер Старлинг, жизнь достаточно тяжела и без того, чтобы напоминать этим мужам о женщинах, которых здесь нет. И я буду признателен, если вы, пока со мной служите, не будете поминать всуе ни имени моего Спасителя, ни даже частей женского тела. Держите. Выпейте вина.

Старлинг легко заводился, но трудно яриться на человека с обходительными манерами, который в зимнюю стужу подает тебе кубок горячего, сладкого вина, и он умолк, буркнув что-то невнятное о поповстве.

Дэн принял свой рог и сказал:

– Однако же он дело говорит, сэр Гельфред. Нам нужно сочинить легенду. Обманку. Как будто мы охотились на оленей или уток. Ветер на этом косогоре продирает до костей – и под плащ забирается, и под кольчугу, и под рубаху с сапогами.

– Аж причиндалы звенят, – подхватил Старлинг, но без особого воодушевления.

Горевшая у входа масляная лампа вспыхнула, и донеслось негромкое жужжание, как в летний зной от надоедливой мухи.

– Отряд! – скомандовал Гельфред, и все взялись за клинки.

Разобрали зимнее снаряжение – сапоги были у большинства под рукой. Фейвор облачился в свой белый шерстяной балахон, прихватил рогатину и вышел на мороз. Солнце садилось. Он сунул ноги в ремни снегоступов и поспешил на дорогу.

У всех часовых имелись устройства, которые собрал Гельфред, владевший магическим мастерством. Жужжание означало дорогу, а высокий чистый звук – косогор. Фейвор зашел далеко на север от дозорного поста – дорогу охранял Зубок, а он не бил тревогу понапрасну. Фейвор двигался быстро, но не приближаясь к подлеску, который горделиво выделялся на снегу, и не выдавая своего местонахождения. Преодолев невысокий пригорок над дорогой, он рухнул в мягкий снег и пополз по-пластунски.

– Да есть у меня пропуск, олух ты этакий! – крикнул с фургона человек. – Мне охренеть как холодно, и я хочу проехать, пока снова не пошел снег!

Зубок медленно тронулся с места, не подходя к огромному фургону, который был вдвое выше человеческого роста, его колеса пробороздили трехфутовый слой снега, но брюхо осталось сухим. Это были на редкость высокие колеса.

– Что везешь? – спросил Зубок.

Фейвор увидел, как в нескольких ярдах левее, ближе к фургону, повалился в снег Уа’Хэ. Перекатившись на спину, он привел в готовность арбалет-самострел. По другую сторону дороги Уилл Старлинг скользнул за мертвое дерево и замер.

– Зерно на рынок, – ответил возница. – Эй, а ты за старого герцога или за нового?

– Давай-ка ты закроешь пасть, а мы поглядим на твое зерно, – сказал Зубок.

Он подошел к высокому фургону с тыла и осторожно вскинул арбалет. Это было очень дорогое оружие – еще один стальной самострел.

Тип, прятавшийся на кузове фургона, увидел его.

Фейвор спрыгнул на дорогу и заскользил на снегоступах.

Зубок удостоил его взглядом и решил подождать.

– Там еще один! – заорал мужик с кузова, и все пошло прахом.

Показалось, что задняя часть фургона подскочила, и Зубок застрелил кричавшего машинально. Стрела исчезла в бригандине, и на снег брызнула кровь.

Другой, хоронившийся позади, взвел арбалет, но собственно лук был тисовый – он не прогрелся и треснул. Фейвор угостил его копьем по голове.

Возница упал ничком в снег со стрелой Старлинга в загривке. Кровь хлынула, и он забился отвратительным снежным ангелом в алой агонии.

Однако в фургоне скрывались другие люди, и Фейвор заработал копье в живот. Согнувшись от боли пополам, он повалился лицом в снег, и ледяная влага принялась разъедать его котту.

Гельфред навел чары, и воздух нагрелся, над головой полыхнуло, а затем бойцы принялись осыпать фургон стрелами. Фейвор понимал, что тяжело ранен, но оставался в полном сознании – он слышал, как лязгает самострел Зубка, когда тот оттягивает рукоятку затвора, преодолевая вес стального лука, и щелчком посылает ее вперед.

Стрелок засел под фургоном и разряжал оружие в дно. А парусиновое полотно никоим образом не защищало тех, кто скрывался внутри. Из щелей между досок закапала кровь.

– Сдавайтесь! – крикнул Гельфред. – А не то всех перебьем!

Фейвор услышал голоса засевших в фургоне, а после – как что-то тяжелое шлепнулось в снег.

Вскоре к нему подошел Гельфред.

– Не уплывай, малец. Нынче у нас Рождество. А в Рождество никто не умирает. Все живут.

Фейвор закашлялся и харкнул кровью.

Внезапно все словно отдалилось.

– Райт, выкури их из фургона. Разоружи всех. Положи Дэниела внутрь. Старлинг, идем с нами. Согревай его. Хоб, заступай на пост.

Затем Гельфред склонился над Фейвором, провел руками по его глазам, и все кончилось…

Гельфред повернулся к раненому пленнику:

– Я спешу. Мне некогда угрожать.

Тот был с востока, он только пожал плечами.

– Он не заговорит, даже если отрубить ему пальцы, – объяснил Старлинг. – Вот этот скажет.

Юный фракеец, которого ударил копьем Фейвор, держался за голову и блевал.

Другие диверсанты увели остальных фракейцев, а Гельфред, Старлинг и Уа’Хэ задержались около мальчишки.

– Говори без обиняков, – велел Гельфред.

Юнец посмотрел на него. Зрачки были огромные.

– Он может высосать из тебя душу, – заметил Старлинг.

Угроза жуткая, если б не одна беда: мальчишка знал только морейскую архаику и ни слова не понималпо-альбански.

Гельфред нагнулся к нему:

– Такой поганой погоды не было десять лет, а ты всего в шести милях от города. И появляешься из холмов с отрядом истриканцев.

Мальчишка зарылся лицом в ладони.

– Ты служишь герцогу Андронику? – мягко спросил Гельфред.

– Да, – ответил тот и сломался.

Через секунду он излил все свои страхи, а Старлинг презрительно наблюдал.

Наконец Гельфред подал Уа’Хэ знак отвести юнца к другим пленным.

– Герцог захочет повидаться со всеми, – сказал он. – Эмис Хоб, Уа’Хэ и Зубок дежурят здесь. Забудьте о косогоре и следите за дорогой. Остальные сегодня будут ночевать в тепле. По коням!

Ему ответили радостным улюлюканьем, и через пару минут разведчики отбыли.

– Привезите гостинчиков, – сказал Эмис Хоб. – Как-никак Рождество.

– Нас устроит жизнь мальчишки, – добавил Уа’Хэ. – И чуток эля.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ХАРНДОН – РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ДВОР

Королева ценила Рождество прежде всего на свете и украсила большой зал дворца так же, как мать украшала ее детский, – плющом и омелой. Она посетила ювелиров, портных и погрузилась в хлопоты, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

– Ребенка загубите, – сказала Диота. – Вы не имеете права скрывать малыша от короля.

Королева повела плечами.

– А по-моему, я сама себе госпожа, – парировала она с малой толикой былой запальчивости, но на самом деле ежедневная тошнота и вздутие живота лишили ее интереса к пикировкам с няней. И в ней обозначилась резкость – сильнее прежнего. Она встречала Рождество в тоскливом гневе и возмутилась этим злокозненным вторжением в свою жизнь.

– Он тоже имеет отношение к ребенку, – заметила Диота. – А в здешних коридорах ежедневно произносится столько гнусной лжи, что вам, по-моему, лучше сказать ему, что он скоро станет отцом.

– Сначала мне нужно кое-что выяснить, – ответила Дезидерата.

– Смотрите, как бы и королю не понадобилось, – буркнула Диота.

– Няня! Ты… что?.. – задохнулась та.

Диота поспешно ее обняла.

– Я не сомневаюсь в отцовстве, если вы об этом, и только советую – скажите ему.

И вот за несколько дней до Рождества, когда они разделили круговую чашу и он поцеловал ее под омелами, она подвела его к их ложу – настоящему уютному замку из гобеленов и грелок.

Король быстро выполнил привычные действия, а она рассмеялась ему в бороду, охладила его жажду финала и, наконец, положила его руку себе на живот.

– Прислушайся, милый. Там что-то шевелится.

– Обед? – хохотнул он утробно.

– Ребенок, – сказала она.

Рука напряглась.

– Ты… уверена?

Она рассмеялась.

– Такое и доярка поймет, а я знаю чуть больше. Это мальчик. Он родится в июне.

Король молча сопел в темноте.

– Милый, скажи хоть что-нибудь.

– Я не способен зачать ребенка, – ответил он мрачно и откатился от нее.

Она придержала его за бедро.

– Да можешь! И зачал.

– Я не дурак, мадам, – отрезал он.

– Милорд, двор отсутствует. Я не ложилась ни с кем, кроме вас.

– Ой ли? – спросил он.

– Ты мне не веришь? – Ей показалось, что основы ее бытия и любви тают, как воск.

Он сел.

– Нам не следует это обсуждать. Не сейчас, – проговорил он осторожно.

Она уселась рядом. Нащупала свечу и вполне сознательно изогнулась так, что провела по нему грудями. Она зажгла свечу и поставила в маленький подсвечник, чтобы видеть его глаза.

Он был похож на раненого зверя.

На глаза навернулись слезы, но она переборола себя, подумав, что у нее есть всего один шанс убедить его в том, что у них будет дитя, – потом он отгородится и станет суровым, неприкосновенным королем.

– Милый, посмотри на мое пузико. Это я. Я никогда не легла бы с другим – и не понесла, если бы не захотела. – Она придвинулась ближе. – Подумай, кто я такая. Что я такое.

– Но я не способен к зачатию. Я проклят! – Последнее слово сопровождалось всхлипом.

Она положила руку ему на грудь, и он не возразил.

– Любимый, во мне есть сила. Такой меня создал Бог. И я думаю… мне удалось преодолеть твое проклятие. – Она улыбнулась. – С Божьей и послушницы помощью.

– Только не мое проклятье! – простонал он.

– А чье же тогда?

Он помотал головой и отвел взгляд.

– Муж мой, когда belle soeur^[123] приложила к нам волю… и сделала нас одним целым… – Она помедлила, вспоминая тот миг и пытаясь вновь ощутить тогдашнюю радость. Облегчение. Она поцеловала его. – Она разрушила – или пошатнула – чары. Я это чувствую.

Король положил голову ей на грудь.

– Хоть бы ты оказалась права, – проговорил он.

Он заснул, а она осталась лежать без сна, гладя его по груди и разыскивая рваные края проклятия, но разрыв произошел слишком давно, и ей удавалось нашарить лишь кромку раны, которую проклятие оставило в мире.

Потом он проснулся, и они занялись любовью.

А когда она проснулась подле него, Рождество стало на день ближе, и ей подумалось, что все, быть может, поправимо.

В сотне комнат от них сэр де Рохан уложил на кровать леди Эммоту, и та вздохнула.

– Это грех, – сказала она и оттолкнула его. – Разве нельзя обойтись поцелуями?

– Какой же тут грех, если влюбленные суть единая душа? – Он провел языком по ее полуобнаженной груди, а она вцепилась в его плечи, которые бугрились мускулами – тогда он тоже скользнул в постель и устроился рядом: теплый, надежный, благоухающий корицей и гвоздикой.

Она поцеловала его и вдохнула аромат. И не помешала распустить руки.

Это было прекрасно – а потом перестало.

Он раздвинул ей ноги коленом, и это уже показалось лишним. Она оттолкнула его – с силой.

– Растопырься, шкура, – сказал он. – Тебе же хочется.

Толчком он уложил ее навзничь. Она укусила его, он – ударил.

Она попыталась дать отпор.

Потом закричала.

Он рассмеялся:

– А ты думала, зачем ты здесь?

Она отвернулась, чтобы выплакаться в подушку, хранившую его запах, и он отвесил ей шлепка. Тогда она натянула на себя простыни, и он их сорвал.

– Я с тобой еще не закончил, крошка.

– Ты! – выдавила она. – Ты… лживый…

– Трахнуть шлюху не преступление, – сказал он.

Она поперхнулась.

– Что госпожа, что служанка, – продолжил де Рохан. – Не волнуйся, моя маленькая путана. Когда двор узнает, что натворила твоя хозяйка, никто и не заметит, что ты угодила в опалу. Да и тело у тебя такое, что обречено удовлетворять мужчин.

Он заворковал над нею, вновь перейдя на любовную лексику. Ненадолго.

Н’ГАРА – МОГАН И БИЛЛ РЕДМИД

Лес замело снегом, и было кое-что еще – нечто, маячившее на самой границе восприятия Редмида, слишком проворное, чтобы увидеть, слишком мелкое или слишком тихое.

Моган бежала, оставляя ножищами огромные треугольные ямы в снегу. Олень несся легко, время от времени зависая над снежным покровом. Порой они останавливались, и Редмид, взявшись за амулет, рассматривал огонь в его глубине. Они следовали за искрой – на северо-восток.

Когда совсем стемнело, они пересекли цепочку следов, отчетливо видных в лунном свете, – следов человека с ручными санками. Редмид почесал в бороде.

– Это Нэд Тайлер, – сказал он. – Я узнаю его след.

Моган с сомнением покачала внушительной головой.

– Я плохо соображаю на таком холоде, человек. Этот другой чем-то важен?

– Понятия не имею, – признался Редмид, но, сверившись с амулетом, обнаружил, что следы Тайлера косо отходят от прямого пути к Тапио.

Они продолжили бег.

Когда нашли Тапио, Редмид определил по высоте стояния луны, что наступила полночь. Тело висело на дереве, нанизанное на сломанный сук, по стволу старого дуба стекала кровь.

– Господи Иисусе, – произнес Редмид.

– Вес-с-сьма вероятно, – прошептал Тапио, – я с-с-снова обязан тебе жизнью, человек.

Моган встряхнула головой.

– Что будем делать? – спросила она. – Силы мне подвластны, но как снять его с дерева?

– Ты сможешь его поднять? – отозвался Редмид. – Колдовством?

– Если сумею нагрузить мой вялый мозг, то да, – ответила Моган.

В конце концов Редмид влез на дерево и обрубил сук, пронзивший Сказочного Рыцаря, а красная кровь все струилась по старому стволу и не замерзала. Он уложил ирка – высокого, как человек, но легкого, как пушинка, – на круп огромного оленя, и зверь всхрапнул.

«Двоих не снесу. Извините».

Редмид снял с седла и надел снегоступы. Он уже затосковал по исходившему от животины теплу.

– Благодарю вас-с-с обоих-х-х, – тихо прошипел Тапио.

Моган пригнула голову:

– Это был Шип?

Тапио Халтия рассмеялся, и что-то булькнуло у него в груди.

– Ес-с-сли вы хотите с-с-спасти мой никчемный ос-с-стов, то надо пош-ш-шевеливаться. Это был не Шип. Это была тень Эш-ш-ша.

Моган заворчала утробно и страшно, так что волоски на шее Редмида встали дыбом.

– Значит, прав был мой брат.

– Эш? – переспросил Билл.

Моган не ответила.

– Нам придется преодолеть двадцать миль до теплого и надежного убежища, а эта ночь полна ужасов даже для такой, как я, – вместо этого сказала она. – В путь.

Редмиду запомнился только холод и неимоверная усталость. Они шли, и они бежали – когда он перестал чувствовать под собой ноги, то побежал; он мчался, пока они не заболели, и тогда снова пошел. Деревья потрескивали на морозе, который обрушился, как герметические чары, и накрыл леса – удушающий и всепоглощающий.

Когда восток заалел, Редмид настолько вымотался, что ему хотелось лечь и уснуть, но он понимал, чем это кончится.

Первой сникла Моган, великий Страж. Она зашаталась, как пьяная, размахивая конечностями и похрюкивая.

Тапио, который за много миль не издал ни звука, вскинул голову.

– Человек! – прошипел он. – Ей нужен огонь, инач-ч-че она умрет. Внезапно – и сразу.

Редмид умел развести костер. И опасность, похоже, воспламенила его самого: он собрал хворост со всей скоростью, на какую были способны ноги; и березу нашел – рухнувшую, мертвую и еще не занесенную снегом; и снял рукавицы, повесил их на шею и принялся сдирать кору, обмораживая руки. Он содрал ее целую гору и подсунул под собранные сучья возле двух погибших елей, лежавших на краю поляны.

Моган причитала, оставаясь неподвижной.

«Давай, Билл Редмид. Судьба мира. Говори это с улыбкой. Огниво – вот оно. Жженка есть – отлично». Он положил кусочек черной жженки на бересту и чиркнул по кремню. Посыпались искры.

Жженка занялась. Он подумал о Бесс, о той самой ночи во влажном лесу; подул на искры и горящие угольки, затем вдавил их в сухие очески. Было холодно, но они вспыхнули моментально.

Он зашвырнул горящий ком в гущу березовой коры.

Повалил едкий дым…

Какой-то миг Редмид думал, что топливо не загорится.

А затем березовая смола оттаяла достаточно, чтобы заняться, и жар со светом вырвались в мир – единственная магия, которой Билл Редмид владел, разве что еще немного понимал в луках. Пламя взвилось и лизнуло остальную кору.

«Молодец, командир», – сказал олень, хоть и прянул в сторону. Ничто в землях Диких не жаловало огня.

Две мертвые ели занялись от хвороста и коры, костер запылал вовсю.

В конце концов Редмиду пришлось взять Моган за руку и подвести к огню. Она еле двигалась.

Но через считаные минуты вновь стала прежней.

– Постарайся поджарить Тапио с обоих боков, – сказала она.

Олень повернулся и подставил огню другой бок. Моган встряхнула головой.

– Еще раз. Благодарю тебя, дружок. Ты ценный союзник. Я оплошала. Это мне надо было разжечь костер, а я… – Она еще раз встряхнулась. – Ты знаешь, что я боюсь огня? Даже не помню, когда стояла к нему так близко, беззащитная.

Костер она, однако, потушила.

И они устремились в холодное утро по направлению к Владению.

Поздним утром они вступили в туннель, и Редмид чуть не задохнулся от жара. Но услужливые руки сняли повелителя с оленя, унесли прочь, а Тамсин запечатлела на щеке Редмида сердечный поцелуй, который жег его волшебным огнем, пока Редмид не воссоединился с возлюбленной на пороге их хижины.

Она заключила его в объятия.

– Счастливого Рождества, – сказала она.

ТИКОНДАГА – ГАУЗ, АМИЦИЯ И СЭР ДЖОН

Тракт, тянувшийся вдоль озера, был очередной военной дорогой, построенной имперскими легионами из доброго камня с добрым гравиевым покрытием. Даже по снегу фургоны катили преотлично, пока не достигли Бреши – трехмильного отрезка, на котором низкие меловые скалы обрушились в озеро и повредили дорожное полотно, из-за чего приходилось делать большой крюк с заездом в земли Диких. На продвижение по тропкам и ухабистым грунтовкам общей длиной в три мили ушло два дня; затем отряд разбил лагерь на краю замерзшего болота, которое тем не менее казалось подвижным, и не заснул никто, начиная от последнего оруженосца и заканчивая самим сэром Джоном.

Несмотря на зимнюю пору, лес жил. Приближенные сэра Джона добыли оленя и подмороженного боглина, а за бобровым болотом видели хейстеноха – чудовищного панцирного оленя, и не было лучника, который не взялся за арбалет.

Припадая к земле, колонну преследовало что-то быстрое и черное, и на четвертую ночь они, несмотря на факелы, костры и удвоенные караулы, потеряли коня. В холодном свете морозного утра они увидели ужасные раны животного и поняли, что черная тварь огромна и очень голодна. И вдобавок умеет летать. Конь успел лягнуть, и на снегу чернели длинные перья.

На пятый вечер авангард наткнулся на пару рхуков, которые переходили через замерзший ручей. Великанам пришлось ступать осторожно, и разведчики принялись нашпиговывать их арбалетными стрелами.

Подоспел остальной отряд; солдаты столпились на каменистом берегу и выпустили град стрел. Люди были возбуждены – воодушевились, ожили; у них сверкали глаза, когда они заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, а тяжеловооруженные всадники ждали неизбежного момента, когда гиганты бросятся на мучителей. Однако двадцать тяжелых арбалетов быстро покончили с монстрами. Самый крупный рухнул последним, ревя от ярости, но в прощальной гримасе, которая исказила его широкие черты, сквозило недоумение старого пса, столкнувшегося с неведомой штуковиной.

Люди стихли.

Сестра Амиция подъехала к колонне, посмотрела на ручей с мертвыми тварями и перевела взгляд на сэра Джона.

– Им пришлось умереть, – встал он в позу.

Амиция заглянула ему в глаза, и он вздрогнул.

– Окажись они среди нас… – уже оправдывался он.

Она заправила под капюшон выбившуюся прядь.

– Сэр Джон, я не собираюсь с вами спорить по военным вопросам. – Уже спокойнее она продолжила: – Но рхуки послушны, как дети, и отослать их своей дорогой мне было бы не труднее, чем вам – убить. Их околдовали. Я это чувствую. – Она покачала головой. – Это преступление. Злодейство – превратить их в орудия, и убивать их – тоже злодейство.

Стоявшие вокруг солдаты растерялись и повели себя так, как и бывает с растерянными мужчинами. Кто-то озлился, другие отвернулись.

– Послушайте, сестра, – увещевал сэр Джон. – Я понимаю, что Дикие не простые враги. Но останавливаться для переговоров с ними нам тоже нельзя.

– Мужчины вечно торопятся, – ответила она. – И убивают то, чего не понимают.

На следующий день Амиция выступила с проповедью. Многим солдатам было, мягко говоря, странно принимать причастие от женщины, но путешествовать в землях Диких посреди зимы – не менее необычно, а сэр Джон не колеблясь встал на колени и принял освященный хлеб. Ее службу почтили вниманием.

Над горами за озером всплыл багровый шар солнца, и отряд тронулся в путь.

В час, когда в Лиссен Карак полагалось бить в колокола, колонна вкатилась в самую гущу снегопада.

Амиция надела второй капюшон, и ехавший позади сэр Джон натянул поводья.

– До Тикондаги меньше дня пути, – сказал он. – Вы можете предсказать погоду?

Амиция подобралась.

– Попробую.

Она настроилась… и ахнула.

– В лесу… что-то злое. – Она помолчала. – Храни нас Дева – оно и впереди, и вокруг…

Сэр Джон ослабил в ножнах меч.

– Насколько близко?

– Дайте мне помолиться, – попросила она.

– К бою! – вскричал сэр Джон.

Разговоры смолкли. Подводы остановились. Этруски вскочили на них, развязали толстые веревки и установили деревянные щиты, и четыре их подводы мгновенно превратились в маленькие крепости, набитые арбалетчиками. Зазвенела сбруя коней, стрелки взяли оружие на изготовку.

– Оно севернее, движется… – Она помедлила. – Движется на запад. Я спряталась. Сэр Джон, это… Там уже завязался бой. Поспешите.

– Что за бой? – спросил он.

– Людей атакуют, – ответила Амиция. – Едем!

Она пустила лошадь вперед.

– Проклятье! – выругался сэр Джон. – Прикрывайте ее!

Амиция мчалась прочь. Она скрылась за мягкой снежной пеленой, и авангард отряда галопом устремился за ней.

– Вижу! – крикнул далеко позади воин из основной колонны.

– Мать-перемать, – высказался сэр Джон.

Он услышал, как защелкали арбалеты. Сзади.

Он отвечал за колонну, но belle soeur была его другом.

– За мной! – взревел он и галопом пустил коня вслед за безумной монахиней и ее иноходцем в снегопад, который с каждой секундой усиливался.

Всадники мчались во весь опор сквозь слепящий снег, стараясь вставить замерзшие пальцы в стальные латные рукавицы и не опуская забрал. Это была верная гибель.

Сэр Джон услышал крик Амиции. Затем она совершенно отчетливо произнесла: «Fiat lux!»

От вспышки он чуть не вылетел из седла. Позади него рухнули конный рыцарь и его лошадь. Он словно угодил в середку солнца.

Что-то ударило его по голове, и тьма лизнула лицо – он ощутил ожог, а рабочая рука пришла в движение. Он отбился мечом – тварь взвыла, конь встал на дыбы, а сэр Джон изловчился опустить забрало, ударив подбородком по нагрудной пластине, как только крылатая тьма спикировала вновь.

Он рубанул по ней, гадая, с чем же, черт побери, сцепился.

– Тролли! – заорал какой-то рыцарь.

Сэр Джон успел подумать, что, с кем бы он ни боролся, это никак не тролль.

Атакованный в третий раз, он пришпорил своего скакуна – тот рванулся вперед и очутился за сестрой Амицией, от рук которой расходилось сияние. Когда он ворвался в круг света, черная тварь отлепилась от головы и пропала, а сэр Джон боковым, усеченным из-за забрала зрением засек крыло с шипастыми черными перьями.

На дороге же действительно были два тролля, нависшие над красной лужей, и он ударил огромным двуручным мечом, так что тот раскололся – но то же самое случилось и с рукой ближайшего тролля. Тварь взревела, разинув бездонную лиловую пасть, которая осветилась колдовским светом Амиции.

Удар кулаком вышиб сэра Джона из седла, и он тяжело грянулся оземь. Спас его только снег, но даже при футовом слое оного удар о камень был силен, и спину пронзила боль, а голова так крепко приложилась к выпирающему булыжнику, что на шлеме образовалась вмятина.

Он понятия не имел, как долго провалялся без чувств, и с трудом шевельнулся. Спина взвыла. Подняться он не смог, и ему пришлось перекатиться на живот, встать на колени, и с каждым ударом сердца он сознавал, что до троллей рукой подать. Люди кричали, а у него шла носом кровь.

И снова волна ослепительного золотистого света. Ближайший тролль развернулся и ответил выбросом лилово-зеленоватого тумана. Там, где два колдовства сошлись, рассыпались искры, как от удара молота по наковальне, и зазмеился разряд, похожий на молнию, за тем исключением, что он длился и длился. Сэр Джон, имевший немалый опыт по части боли, подобрал под себя левую ногу, оттолкнулся и выпрямился. Внизу, на насыпи, от боли и паники пронзительно ржал его конь.

Боевой топор был приторочен к седлу, и сэр Джон усомнился, что доберется до него по сугробам. Он выхватил увесистый кинжал и бросился к троллю, не прекращая бранить себя за дурость. Тот, которого он ранил, лежал на дороге ничком. Сэр Джон улыбнулся, невзирая на боль.

Второй был полностью занят размытым золотистым пятном, и шум, который производили оба, напоминал грызню сотни осатаневших псов. Сэр Джон не разобрал, кто его новый союзник, но упрямо заковылял вперед. Он повернулся всем корпусом, чтобы взглянуть на север – нет ли третьего, и тут с неба обрушился черный комок.

Теперь сэр Джон подготовился лучше. Мелькнул кинжал, и на землю посыпались перья, а режущий ухо крик пробился даже сквозь грохот сражения тролля и его противника.

Спикировала огромная черная птицеподобная тварь с распростертыми крыльями, а из снега навстречу ей вылетел столб жидкого золота, который поразил ее в черную грудь. Существо… взорвалось.

Сэра Джона сбило с ног. На сей раз он не лишился чувств и остался в сознании, когда битва вихрем пронеслась над ним. Тролль топнул рядом с его головой, и подгоняемый отчаянием сэр Джон, перекатившись и держа кинжал обеими руками, погрузил лезвие в ляжку чудовища. Взвизгнула сталь…

У сэра Джона сломалась нога; он почувствовал это и увидел, как выпятился доспех, когда ступня тролля достала его, но кинжала не выпустил. Клинок засел прочно, как скальный крюк, и сэр Джон упал, обеими руками сжав рукоять.

Тролль повалился на него, ударил в грудь плечом, смял нагрудную пластину и переломал ребра в каскаде чистой, беспримесной боли.

Но он узрел конец тролля с почти потусторонней ясностью. Он не отключился – в такой милости ему было отказано – и вместо этого едва ли не сверхъестественным образом проникся картиной того, как тролль рухнул в снег и жар его тела породил облако пара, а на его месте внезапно возник золотой медведь с дубиной или, возможно, боевым молотом, которым и принялся бить так быстро, что движения слились и размылись, и с такой силой, что летели осколки, как будто каменщик обтесывал мрамор.

Раздался резкий хруст, и тролль с истошным воплем превратился в песок и камень.

Огромный медведь навис над сэром Джоном.

– Не ожидал, – произнес он. – Похоже, ты меня спас.

А может быть, сэру Джону просто почудилось, будто медведь это сказал. Он ждал смерти.

Тот вновь занес молот.

Колонна достигла места побоища – добралась до трех мертвых рыцарей, тяжело раненного сэра Антона и остальных, разорванных в клочья, и трех мокрых песочных проплешин и ошметков, которые выглядели как десятки тысяч черных перьев.

Сестра Амиция стояла над сэром Джоном, который заново обрел дар речи. Она затопила его целительной силой, и он остался жив. Услужливые руки занесли его на подводу. Он был холодный – простыл насквозь. Понадобилось время, чтобы вынуть его из-под мертвого камня, который недавно был живым троллем.

– Мы спасли медведей, – сказал сэр Джон. – Господи Иисусе, сестра… вы рискнули нами всеми, чтобы спасти каких-то поганых медведей!

– Когда-нибудь, может статься, и они вас спасут, – парировала она резко, как никогда. – А сейчас лежите спокойно.

– Что это была за тварь с перьями? – спросил он.

Она помолчала, потом ответила:

– Баргест. Я думала, что их не существует.

Люди еще не оправились от потрясения. Колонну атаковала волна боглинов, и с нею справились, но такое нападение и его странные последствия – десяток золотистых медведей, затрусивших с флангов, и мольбы Амиции к арбалетчикам не стрелять – обескуражили бойцов, а некоторых рвало над останками убитых троллями рыцарей.

Амиция заставила их идти, ибо не знала, что еще делать: сэр Джон был так плох, что она побоялась его будить, а слишком молодые рыцари не могли бы принять командование – джарсейцы, толком не нюхавшие севера.

И все без исключения доверились ей.

Поэтому она повела их дальше: после боя наступило опустошение, они продрогли и, если не останавливаться и не собирать валежник, могли спастись только едой и движением. Она приказала поесть, и ей подчинились, как будто повиновение монашкам входило в курс боевой подготовки. А когда они покончили с хлебом, ветчиной или что там у них было, она погнала колонну вперед, и люди пошли без особого ропота.

Их встретили кавалеристы – легковооруженные всадники, которых северяне прозвали «дыроколами» за длинные шпоры. Они были одеты в графские ливреи и держались всецело почтительно.

– Госпожа сказала, что караван попал в беду, – доложил офицер, поклонившись сестре Амиции. – Я сэр Эдмунд, сестра.

– Ваша госпожа была права. – Амиция чрезвычайно гордилась своим маленьким войском – гордилась тем, что оно сплотилось и не убило по ошибке ни одного золотистого медведя. – Но мы победили.

– Я и не ждал другого, – сказал сэр Эдмунд. – Черт побери! Это Джон Крейфорд? Он паршиво выглядит.

Амиция повела бровью.

– Я оказала ему всю возможную помощь.

– Что ж, я уверен, в замке мы сделаем больше. Позвольте принять командование? Вы же наверняка перепугались до смерти.

Амиция перебрала возможные ответы и остановилась на том, какой дала старая аббатиса.

– Вовсе нет. – Сказав так, она развернула коня и поехала прочь, оставив графского офицера сидеть посреди дороги.

Сэр Джон в очередной раз очнулся, когда его окружил камень – всюду арки, да пара вооруженных мужчин в зеленых с позолотой ливреях.

– Поаккуратнее там, – потребовала Амиция. – Если раны откроются…

– Не беспокойтесь, сестра! – отозвался один.

Тикондага была выстроена по образу и подобию Лиссен Карак: сплошь серый камень и красный кирпич, стены, поднимающиеся в небеса собором войны. Внутренний двор был вдвое больше монастырского, а казармы оснащены новыми дымоходами и освинцованными крышами.

Теперь, очутившись в надежной, величайшей на севере крепости, воины облегченно повалились на землю. Рыцари спешились, а их оруженосцы – включая оруженосцев погибших – забрали коней, а затем двор заполнился бойцами из замка, и там же появился граф Мурьен. Он раздавал приказы направо и налево и предлагал горячую похлебку из огромного бронзового котла, который сам же вместе с с еще одним рыцарем собственноручно приволок во двор.

– Эй, девка! Ну-ка, скидывай мокрое! – гаркнул он. Потом закивал в глумливой пародии на поклон: – О, да ты монашка! Коли так, отпей-ка этого и сними мокрую одежду. – Он наградил Амицию плотоядным взглядом. – Давненько, мать твою, я не встречал такой смазливой монашки. Ты тут одна такая или есть еще?

Он был огромен, с пепельными волосами и повадками, которые она мгновенно узнала. Красный Рыцарь мог презирать отца, но в нем определенно проявились те же надменные замашки.

– Сперва я присмотрю за караваном, – ответила она. – Милорд граф. Этот почтенный рыцарь – сэр Джон Крейфорд, и он привел караван сюда, чтобы содействовать меховой торговле.

Старого рыцаря понесли в замок, и Амиция проводила его взглядом. Граф недолго прошелся рядом с носилками, что-то сказал, и сэр Джон слабо буркнул в ответ.

– Это славный воин. Ему, должно быть, уже пятьдесят! Старик, как и я, отменный рыцарь! – ухмыльнулся граф. – Ты его?

Амиция рассмеялась.

Графу хватило такта сконфузиться.

– Нет хуже дурака, чем дурак старый. Значит, вы прибыли ради наших мехов?

– Если у нас получится, мы спасем Альбинкирк. Как торговый город. – Амиция попыталась подстроиться под его сумасбродную переменчивость, и это напомнило ей…

– А может быть, и нашу торговлю, – рассмеялся Мурьен. – Я соберу все деньги, какие смогу, но у нас нет обычной меховой десятины. Как только народ прослышал о стычках на юге, торговля переместилась на восток к этим гребаным, прошу прощения, морейцам.

– У вас нет мехов? – переспросил мессир Амато.

Мурьен ответил смехом.

– Этруски, мать их ети! Конечно, у меня есть меха. Может, мы уберемся с мороза, прежде чем начнем торговаться, как мужик со шлюхой в холодную ночь? Прошу прощения, сестра, – добавил он с улыбкой. – Впрочем, хвала Спасителю, ты можешь в любое время принять у меня исповедь.

Амиция отзеркалила улыбку.

– Этого будет достаточно, ваша светлость, – сказала она.

Он скривил рот, признавая собственные изъяны, в манере, которую она знала так хорошо, что чуть не растаяла сердцем. Затем его лицо прояснилось, и он поклонился.

– Извините, сестра. Такой уж я негодяй!

Амиция позволила увлечь себя в здание и ощутила, что замок окружен неимоверной силой. Она замаскировалась, как могла, воспользовавшись знаниями, полученными во время осады от Красного Рыцаря и Гармодия; потупила глаза и подумала о мышах-соглядатаях.

«Это было ошибкой».

Две служанки проводили ее в большой зал и дальше – вверх по витой лестнице и по коридору, который поднялся, а потом спустился.

– У вас есть прислуга, ma soeur? – спросила одна.

– Нет, – ответила она.

– Я пришлю. Вот дорожная сумка с вашей лошади – что-то еще?

Амиция взглянула на узкую постель с чувством, близким к вожделению. В замке было холодно, но не так, как в эднакрэгских болотах. И ее ждала стопка шерстяных одеял.

– Больше ничего, благодарю. Это все, что у меня с собой, – улыбнулась она. – Я присоединилась к войску в последнюю минуту. Хозяюшка, я валюсь с ног. Можно мне прилечь?

Та кивнула.

– Госпожа Гауз вряд ли вас примет до окончания вечерни. Нынче канун Рождества.

Немолодая служанка помогла Амиции раздеться, хотя была старшей среди прислуги, а то и фрейлиной.

Как только с нее сняли промокшее исподнее, Амиции стало теплее, несмотря на холодный воздух. Две девушки-служанки принесли фланелевое платье до пола, приятного голубого цвета.

Младшая быстро присела в реверансе.

– Леди Гауз шлет вам это со своими комплиментами и передает, что духовные лица – большая редкость в наших стенах. Она надеется, что платье подойдет.

Шерсть была мягкой, очень тонкой и, как мускусом, насыщена потенциальной силой.

Амиция надела платье на голое тело, старшая укрыла ее одеялом, и она провалилась в сон.

Проснулась, раскрасневшись и тяжело дыша от эротического сновидения, какого еще в жизни не видывала. Это был исключительно обстоятельный сон. Она осталась лежать, восстанавливая дыхание.

Старая аббатиса научила ее делать из желания добродетель. Медитировать только в случае, когда медитация может помочь. Она представила своего рыцаря – все еще обнаженного в предательской памяти, а потому она одела его, и вооружила его, и поместила его коленопреклоненный образ в рождественский вертеп: стражем при одном из трех великих царей, пришедших поклониться новорожденному.

Действо пошло своим чередом: цари преподнесли дары и отступили, и он вышел с ними, и снег захрустел под его стальными саботонами, а она смотрела, как он садится на коня с присущим ему изяществом – с его неизменной, доводящей до исступления грацией. И она оглянулась на Деву, которая взяла дитя из яслей.

Она вздохнула, успокоилась, уравновесилась…

– Поднимайтесь, сестра! Пора на мессу!

Она умиротворенно потянулась и в эфире учуяла – восприняла – подлинный мускус с примесью чар. Платье было заколдовано.

«Пусть стыдится подумавший плохо об этом», – решила она и сняла его. Протянула служанке, которая была потрясена ее наготой и татуировками.

– Выстирай, – приказала Амиция. – От него воняет.

После мессы она последовала за ключницей – той самой пожилой женщиной, которая проводила ее в замок, – в большой зал и вверх по короткой лестнице.

Амиция ощутила присутствие Гауз еще на подступах к крепости, а потому была готова, когда ключница отворила дверь.

У женщины, сидевшей на высоком стуле из черного дерева, не было на коленях шитья, а голову она держала, как немногие, – высоко, глядя прямо перед собой.

– А, монахиня. Духовные лица – большая редкость для нас, дорогая сестра. Дозволено ли тебе говорить?

«Значит, вот она, его матушка, – подумала Амиция. – Она горит в эфире, как… как…»

– Я не давала обета молчания, – сказала она.

– Я в жизни не видела такой симпатичной монахини, – призналась Гауз. – Поосторожнее с моим мужем. Он не любит, когда ему говорят «нет». И ему нравится ломать, что под руку попадется. Людей тоже, – улыбнулась она.

Амицию бросило в жар.

– Миледи, – произнесла она тихо.

А что оставалось сказать на такое чудесное вступление?

– Ты девственница, милая? – спросила Гауз.

Амиция вовремя сообразила, что втянута в бой, который ничем не хуже того, что состоялся в снегах.

– Это грубый вопрос, миледи.

– О да, я груба. Не морочь мне голову, сестра. Ты прячешь свои силы, но я их чувствую – Господи Иисусе, да ты и луну зажжешь своим световым мечом. Ты чародейка, и весьма сильная. Зачем ты здесь?

Амиция с достоинством, чопорно сделала реверанс.

– Миледи, я здесь, чтобы помочь сэру Джону сопровождать караван. Вы, очевидно, заметили, что я немного знакома с герметизмом.

Гауз сверлила ее взглядом.

Амиция воспротивилась молчаливому приглашению продолжать.

– Ты из монастыря Софии? М-м? – спросила Гауз.

Амиция поморщилась от собственной глупости. Вызвавшись идти, она вообразила, что ей ничто не грозит. Она решила, что взглянет на его родителей и уяснит истоки его богоборчества. Во всем разберется ради его же пользы.

В благочестивой самонадеянности она сочла, что будет здесь в безопасности и сохранит силу.

Гауз Мурьен облачалась в эфир не как в туман или плащ, она превращала его в пышный королевский наряд. Он был ее частью. Она жила в потенциальной силе.

Амиция почувствовала себя беззащитной.

– Я служу ордену Святого Фомы, – сказала она.

Гауз облизнула губы.

– В Лиссен Карак? – негромко спросила она.

Гауз была прекрасна. Амиция впервые видела такую красавицу. И ее инструменты оказались сложнее, чем воздух, тьма, огонь или свет.

– Да, – кивнула Амиция.

– Тогда ты, наверное, знакома с моим сыном? – снова осведомилась Гауз.

Она положила руку Амиции на плечо, и монахиня ощутила тепло. Она прогрелась до пупка, до кончиков пальцев.

Кольцо Амиции вспыхнуло. Гауз брызнула слюной, как разъяренная кошка, и отшатнулась, а Амиция восстановила власть над собственными телом и сознанием. И только после этого поняла, что Гауз подавляла ее. Искушала.

– Ведьма, – прошипела Гауз. – Это было не обязательно. – Она прищурилась. – Сказала бы: «Не твое дело» – и все.

В голове у Амиции царил кавардак. Кольцо спасло ее. Она сделала глубокий вдох, потом еще раз.

– Ты знаешь его! – улыбнулась Гауз. – О, иногда я задумываюсь: да существует ли Бог?

Амиция взяла себя в руки.

– Мадам, я выходила двух ваших сыновей, когда была послушницей. И оба они были джентльменами и славными рыцарями.

Ее голос был тверд, как скала, и она заготовила свою версию событий. Она закрепила ее в своем Дворце воспоминаний, а все остальное отправила в запертый ларчик, где держала Красного Рыцаря.

– Я гордая мать, поверила вымыслам, что Габриэль мертв. Что ты о нем знаешь? – спросила Гауз.

Амиция ответила:

– Мадам, он командовал крепостью, которую осаждали Дикие, а я была послушницей и служила в лечебнице. Дважды, когда его ранили, я применяла силы, чтобы его исцелить, и я же стояла рядом с вашим младшим сыном, сэром Гэвином, и видела его в бою. Он был ослепителен.

– Моя ключница говорит, что у тебя татуировки. Зачем они сестре великого ордена? – улыбнулась Гауз, как кошка при виде птички.

– Тогда у меня не было власти помешать другим навязать мне свою волю, – мягко ответила Амиция. – Теперь есть.

– Тебе приятно считать себя ровней мне, – сказала Гауз. – Я знаю, о чем ты грезила, – почти проворковала она. – Я наблюдала.

– Не понимаю, зачем бы мне быть вам ровней. Если вы видели, о чем я грезила, то знаете и о том, как я с этим разобралась. Я вам не враг, мадам, но, если вы снова сунетесь в мою голову, я могу расценить это как нападение.

Гауз снова облизнулась.

– Ты влюблена в моего сына. – Она положила руку на грудь. – Это меня чрезвычайно интересует, женщина. Говори!

Амиция повторила реверанс.

– Миледи, я сестра ордена Святого Фомы и помолвлена только с Христом. Вы можете сколько угодно навязывать мне свою волю – я сочту это истязанием и ничем другим. Я восхищаюсь вашим сыном как хорошим рыцарем и замечательным человеком.

– Клянусь леди Тар! – воскликнула Гауз. – Мой Габриэль – не хороший рыцарь и не замечательный человек! Все это вранье для крестьян. Я выковала из него бога!

«Зря я сюда приехала».

Атмосфера напиталась могуществом Гауз, и желание высказаться давило на Амицию, как тяжелая кольчуга. Но она устояла. «Вся власть у Бога. Христос, не оставь меня. Дева, пребудь со мной сейчас и в час моей смерти».

– Кто тебе дал это кольцо? – внезапно спросила Гауз.

Амиция открыла рот, ее воля сломалась от неожиданного вопроса, но голос, раздавшийся сзади, безжалостно ее оборвал:

– Отвяжись от девушки. Христос распятый – ты наседаешь на нее, как на горничную, которая украла серебряную ложку! Сестра, не обращай внимания на эту старую каргу – ей нравится мучить хорошеньких женщин, а ты тут как тут.

Граф остановился на пороге и прислонился к косяку.

Амиция, попавшая в капкан, ощутила подлинный страх. Она была как косуля, очутившаяся между двумя великанами.

– Она не горничная, а колдунья неимоверной силы; секретов у нее больше, чем у Ричарда Планжере, и я считаю, что она лжет. Я бы не впустила ее к себе, но теперь, когда впустил кто-то другой, хочу в ней разобраться. – Гауз стояла, уперев руки в бока. – Ты не монахиня.

Амиция задохнулась.

– Не вам осуждать мои дела, – отрезала она.

– Ты на груди посмотри! – посоветовал граф, хлопнув себя по высокому, до бедра, голенищу. – Христос всемогущий – дыши поглубже, милая!

Амиция стояла прямо, как равная графу и королевской сестре.

– Можно мне удалиться? – спросила она. – Если вы позволите, я предпочту быть с прислугой.

Она поднырнула под руку графа и спустилась в большой зал. Никто не сказал ей ни слова.

С помощью слуг она добралась до комнаты сэра Джона. Старый рыцарь лежал под балдахином с тяжелыми занавесями. Он бодрствовал, румянец на щеках восстановился, а оруженосец читал ему книгу о кавалерии. Юноша встал, но Амиция махнула, чтобы сел.

– Вы знакомы с Мурьенами? – спросила она.

– Я встретился с графом в сорок девятом или пятидесятом, – ответил сэр Джон. – После Чевина мы оказались на одной стороне и пару раз сыграли в кости. Это все. – Он приподнял голову. – Да вы, моя девонька, вся красная, как свекла!

– Меня допрашивала леди Гауз. А граф не прочь снять с меня кожуру и, вероятно, съесть. – Она рухнула в кресло. – Я никудышная монахиня. Мне хочется сжечь ее дотла. Я должна исповедаться в пятидесяти грехах.

– Что ж, здесь-то вы в безопасности, – сказал сэр Джон. – Я вряд ли покушусь на вашу невинность, даже если бы и хотел. Вы не против, если я сам исповедуюсь вам, а вы наложите на меня какую-нибудь легкую приятную епитимью? Джейми, поди принеси нам горячего винца.

– Благодарю, сэр Джон, – улыбнулась Амиция.

– Полно! – Он выдавил улыбку. – Вы спасли меня от чудовищ, а я спасу вас от графа.

Она почитала ему из Евангелий – у него было походное издание с простеньким шрифтом и без картинок. Через несколько минут Джейми вернулся с вином, сел у огня и принялся латать хозяйскую котту. Позднее Амиция закрепила всю лечебную ворожбу, к которой прибегла.

На пороге возник граф, одетый в зеленый бархат.

– Вот ты где, – сказал он и надвинулся. – Как поживает твой подопечный?

Сэр Джон сел.

– Достаточно хорошо, чтобы велеть вам отцепиться от монахини, пока я не встал и не врезал вам булавой.

– Наслышан о вашем крутом характере, сэр Джон! – рассмеялся граф. – Могу ли я выразить ей мое почтительное восхищение?

Сэр Джон посмотрел на монахиню и мотнул головой.

– По-моему, сестра ничуть не нуждается в подобных восторгах. Вы же понимаете, что она сыта ими по горло после того, как побывала в обществе наемников во время осады.

Граф снова ответил смехом.

– Проклятье, сэр Джон, она, должно быть, отбивалась от них, как от голодных волков. И применяла колдовство вовсю, да? – Он оскалился. – Сестра, я не порождение сатаны. И рук не распускаю, хотя, если вы передумаете…

Не получив ответа, он покачал головой.

– Вы-то покруче, – сказал он сэру Джону. – Насколько я понял, вы с кинжалом набросились на горного тролля и победили.

Сэр Джон рассмеялся, схватился за ребра и крякнул.

– Господи Иисусе, ваша светлость, можно сказать и так. И хотя это правда, верно и то, что злобная тварь об меня споткнулась!

Граф тоже хохотнул.

– Что ж, вам обоим найдется место за моим рождественским столом. А моя жена будет вести себя с вами поаккуратнее, сестра. – Он улыбнулся ей и перевел взгляд с лица на грудь, которая, как ей казалось, была похоронена под двумя шерстяными платьями. Однако бывают мужчины, способные…

Ужин подали им троим без каких-либо комментариев. Сестра Амиция отправилась в часовню, где помолилась со священником, который выглядел отрешенным. На постели она нашла чистую ночную рубашку из белой шерсти, надела ее, и ей снилось только, как она плавает в прозрачном озере под крупными, как ягоды омелы, звездами.

Рождественское утро в Тикондаге ознаменовалось снегопадом, который сменился ослепительным солнечным светом. Амиция пошла на мессу и провела все это время на коленях. Когда весь гарнизон с возлюбленными и женами покинул часовню и двинулся коридорами, Амиция обнаружила, что Гауз отлепилась от мужа и присоседилась к ней. Сэр Джон ковылял рядом, и она сочла, что сию секунду ей ничто не грозит. Мастер Амато находился поблизости и улыбался ей.

– Успокойся, девочка. – Женщина тронула ее за руку: знакомое чувство, кожа к коже, и Амиция вспыхнула. – Когда ты станешь старой и могущественной, тебе тоже не понравится, если какая-нибудь юная егоза проникнет в твое логово, сочась колдовством и благоухая силой. – Она выгнула бровь. – Тем более когда это любовница твоего сына.

Амиция выдержала ее взгляд.

– Я не собираюсь обзаводиться логовом, использую свою силу для добра и сделаю людей лучше и счастливее. И у меня нет любовников.

В этот миг эфир запульсировал. Кольцо вдруг резко нагрелось, и Амиция почувствовала, что ее собственный запас сил, к счастью, ненужный в тикондагской твердыне, внезапно и не на шутку истощился. Кто-то занялся целительной ворожбой – она это ощутила.

Гауз отступила на шаг и тронула свое ожерелье. Она торжествующе улыбнулась.

– Но вот же он, мой сын! Высвязаны!

Амиция вздохнула.

– Ваша светлость, я знаю вашего сына и уважаю его, но мы с ним сделали разный выбор. Мою любовь я отдам не кому-то одному, а всем.

– Людей вообще-то труднее любить, чем лошадей или кошек, – ответила Гауз. – Будет вам, мир. Вкусите с нами от нашего пира, мы будем петь гимны. – Она кивнула на сэра Джона. – И пациента своего захватите. Муж хочет узнать, взаправду ли он пошел с кинжалом на тролля. – Губы старшей женщины насмешливо искривились. – Мужчины! На свете столько всего интересного помимо войны. Тебе так не кажется?

ЛИВИАПОЛИС – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Дворцовая прислуга провела канун Рождества за очисткой главной площади от снега. Затем площадь посыпали опилками, а поверх раскатали соломенные настилы. На древнем ипподроме построили и заграждения, и шутовской замок, и четыре трибуны, а из подвалов, что под конюшнями, матросы достали парусину. Ткань местами прогнила, но в основном была целой и белой. В морозном безмолвии рождественского утра они расстелили ее на восстановленных дворах, а потом накрыли огромным овалом материи старый ипподром и его дощатые трибуны. Когда закружились снежинки, он был уже защищен, и дюжина адептов из университета укрепила сделанное герметическими заклинаниями и слоем мерцающего света.

Моргана Мортирмира отдали под непосредственное начало магистра грамматики, и это можно было считать косвенным признанием его успехов в учебе. Грамматик наблюдал, как рабочие натягивают в вышине полотняную крышу.

– Ты понимаешь принцип? – спросил он.

Мортирмир потянул себя за бородку, которую старался отрастить, и уставился на пустые трибуны. «Вопрос с подвохом?» Грамматик был из тех, кого не поймешь. Мортирмир в панике изучил вопрос под полудюжиной углов и выдавил:

– Да?

– Да? Или «наверное, да»? Отвечай честно, Мортирмир. – Грамматик спрятал руки в своей просторной мантии на меху.

Мортирмир плюнул на осторожность.

– Он ведь не один, этот принцип?

Грамматик скроил надменную мину и поднял бровь.

– Объясни.

– Заградительное заклинание типа «аспис», то есть «щит», относится к числу элементарных – тех, где потенциальные силы используются в почти сыром виде. Но перевод заклятья в ткань требует иного принципа – сродства, когда подобное притягивает подобное. Сама по себе парусина на время задержит дождь и снег, превратившись в губку, которая впитает и наши чары – ведь мы имеем то же намерение? И есть еще третий принцип, ибо парусина соткана из льна и раньше была живой, а потому намного больший интерес представляет гармония. – Морган умолк, удивленный последним словом. Но грамматик не перебил его, не разорвал в клочья, и он добавил: – Для того чтобы накрыть ипподром без парусины, понадобятся неимоверные усилия, и еще больше – для сохранения покрытия на протяжении дня. Но поскольку парусина дарует нам материальность, становится намного легче поместить заклятие в эфир.

– Неплохо, – улыбнулся грамматик. – Вот, глотни горячего вина. Совсем неплохо. Сколько ты усвоил заклинаний?

Мортирмир наморщил лоб.

– Четыре, – ответил он. – Огонь как средство атаки. Свет. У меня несколько вариантов со светом… – продолжил он, но потом покачал головой. – И все приемы из категории «аспис» или «щит».

– Поэтому ты и здесь, – сказал грамматик.

– Наговор для взлома, – добавил Мортирмир.

– То есть два приема из труднейших, но ни одного основополагающего, кроме огня, – кивнул грамматик. – Что, плохо с памятью?

Мортирмир с несчастным видом уставился себе под ноги.

– Я постоянно упражняюсь, но ничего не получается.

– Этот опыт приходит не сразу. Лично я до пятидесяти так толком и не проник во Дворец воспоминаний, не обрел понимания манипуляций и иллюзий. – Грамматик поднял взгляд на матросов. – Ты поймаешь, если кто-нибудь упадет?

Морган мысленно перебрал усвоенные приемы.

– М-м-м… да. Скорее всего.

Грамматик отпил из бутылки с горячим вином.

– А будешь ловить?

– Конечно! – ответил Мортирмир.

– Мой отец был моряк, – сказал грамматик. – Я его почти не знал. Старый священник увидел, как я, совсем еще малец, управляюсь с энергией, и отправил меня сюда. С тех пор я не уезжал. Мне нравится горячее вино. И магические огни. Зачем я это рассказываю?

Мортирмир принужденно улыбнулся.

– Ты справишься сам? – спросил грамматик.

– Пожалуй, – кивнул Мортирмир. – Мне потом на турнир, и я не хочу оказаться слабым.

– Турнир? – рассмеялся грамматик. – Ты имеешь в виду шутовство, когда скачешь, весь упрятанный в жестянки, пока не врежешься в другого? Нет, твое место здесь, а если истощишься, то будешь помнить, что израсходовал силы, служа императору. А турниры, они… – Грамматик покачал головой, и его благодушие улетучилось.

Он положил руку Мортирмиру на плечо.

– Откройся, – велел он. – Дай взглянуть на твою подготовку.

Мортирмир не любил, когда профессора вторгались в его сознание, но после того, как его силы проявились, они вели себя все навязчивее. И оставляли после себя эхо – порой очень мрачное.

Но такова была жизнь ученика. Он отворил Дворец воспоминаний и впустил грамматика, который вошел в обличии человека молодого, одетого в пурпур и золото.

Дворец воспоминаний Мортирмира представлял собой четыре колонны храма Афины и чуть неряшливое подобие школьной доски с серебряным мелком, который висел на красивом шелковом шнуре. Сесть было негде, а колонны на расстояние в несколько шагов окружал гладкий белый мрамор, за которым до самых границ эфира расстилалась безликая серая равнина.

Грамматик с презрением огляделся по сторонам.

– Христос распятый, юноша, и это вся твоя память?

Мортирмир пожал плечами.

В эфире от грамматика пахло вереском – приятный запах. И его присутствие было вполне материальным.

Он подошел к песочному столу, который Мортирмир мысленно создал по соседству с доской, и просмотрел записи. А также изучил его расчеты.

– Ага, – произнес он. – Вот это ближе к делу. Площадь поверхности ипподрома?

Мортирмир с энтузиазмом сказал:

– Я взял это из учебника геометрии.

Грамматик наградил его улыбкой.

– В таком случае, юный сэр, вы меня превзошли. Я всегда намереваюсь планировать, но в итоге действую наугад. – Он провел тонкой серебряной палочкой по строчкам самого заклинания, еще не заряженного. – Вижу две вещи, которые я сделал бы иначе, – сказал он. – Но ошибок как таковых не усматриваю. Так что разрешаю тебе продолжать.

– Мне, сэр?

Мортирмир приготовил заклинание в качестве упражнения и только потому, что ему так велели. Для зарядки он собирался обратиться к мастеру. Так всегда поступали студенты.

– Тебе. Нам машет адмирал. Пойдем взглянем, молодой человек.

Они вернулись в реальность, на ровный песчаный пол, и посмотрели вверх.

Мортирмир закрыл глаза и воззвал к своему рабочему месту. Четыре сломанные колонны торчали напоминанием о его неудачах, но он не последовал за этим образом. Он призвал силу – сделал лучшее, что теперь умел, и, наполненный ею, начал заряжать первый комплект своей дипломной работы.

– Ага, – проронил рядом грамматик.

– Посмотрите на это! – крикнул моряк.

Морган не стал отвлекаться и провел пальцами по второй части заклинания, после чего осторожно излил свою силу – парусина была хрупка, и он мог ее спалить.

Ткань впитала герметическую энергию, как краску. Золотистый солнечный свет разбежался от центра к краям, и каждый фрагмент чуть колыхнулся, наполняясь. Передний фронт заклинания, творимого юношей, обозначился искрящейся линией.

– Люблю эту часть, – крикнул моряк.

С соседней опоры рассмеялся его товарищ, и его смех разнесся неискренним эхом.

Первое заклинание Мортирмира разослало силовые линии по опорам и через дворы, а теперь его герметическая краска достигла их ворохом искр, и все сооружение засияло червонным золотом, как будто парусина загорелась.

– Асписы! – громко произнес Морган.

Все девять огромных отрезов материи застыли, красноватый свет полыхнул и погас. Внимательный наблюдатель еще заметил бы на стыках нитевидные силовые линии.

Магистр грамматики сказал:

– Замечательно, мастер Мортирмир. Не один, а сразу много щитов.

– Если один подведет, то остальные не дадут промокнуть, – отозвался тот.

– И каждая панель сама по себе, – продолжил грамматик. – Ты понимаешь, чем это чревато?

– Нет, маэстро, – покачал головой Мортирмир.

– Тебе ведь не приходилось строить крыши?

Магистр улыбался, и Морган ощутил настоящий триумф. Моряки аплодировали.

– Нет, маэстро. – Мортирмир поднял взгляд.

Магистр воздел посох и произнес:

– Щит.

Ничто не вспыхнуло, но что-то изменилось. Мортирмир мысленно провел языком по краям своего заклятия. Все было прочно.

– Стыки, мой юный школяр. Ты сделал панели цельными, но не объединил их. В щели набьется снег. Немного, и если честно, я сомневаюсь, что кто-нибудь это заметит. Ты хорошо потрудился. Ты понял все основные принципы, и твое грамматическое оформление превосходно. – Он слегка поклонился и с улыбкой добавил: – Ну так и учителя у тебя неплохие! Но крыша всегда монолитна.

Мортирмир вздохнул.

– Я чувствую себя дураком, – признался он.

– Это хорошо, – сказал магистр грамматики. – Мы все это чувствуем, чему-нибудь научившись. Я стараюсь так думать хотя бы раз в день. Теперь ступай на турнир. Я, может быть, даже вернусь и посмотрю. – Он выдержал паузу. – Тебе, мой мальчик, и правда следует поработать над памятью.

– Да, маэстро. – Мортирмир отвесил ему поклон, и магистр ответил тем же.

Он сошел с песка. Несколько матросов подошли пожать ему руку. Он был в восторге от их похвал.

Капитан поклонился ему.

– Если когда-нибудь, мастер, вы станете заклинателем стихий, я буду счастлив пригласить вас на мой корабль. – Он показал наверх: – Я видел, как вы установили полог. Великолепно. А в бурю хороший маг может проделать то же самое с парусами. Правильно снаряженный корабль выстоит в зимний шторм, если на борту будет маг, который удержит снасти.

Мортирмир не ждал таких панегириков. Он зарделся, потупил взор и пробормотал что-то невнятное насчет неуверенности в себе.

А когда пошел прочь, у него в ногах запутался собственный меч, чего не случалось уже несколько недель. Он споткнулся, огляделся и увидел десяток студентов университета в мантиях, которые стояли у главного входа и рукоплескали.

Антонио Болдески смеялся.

Мортирмир его не винил. Шагая по песку, он заставил себя улыбнуться, понимая, что если возмутится насмешками, которые вот-вот прозвучат, то только сделает хуже.

Танкреда, когда он приблизился, тронула его за плечо.

– Он улыбнулся! Пресвятая Богородица, Чума! Ты развеселил магистра грамматики!

Мортирмир покачал головой.

Болдески осклабился.

– И старого Донатеделло! Похоже, он любит тебя.

У Мортирмира закололо в руке там, где дотронулась Танкреда. Он вспыхнул.

– Куда ты собрался? – спросили другие.

– Я… участвую в рождественском турнире.

Болдески опять развеселился.

– Надеюсь, ты не забудешь нас, ничтожных людишек, которые помогли тебе вознестись!

Кронмир прочел послание, выведенное воском на лезвии косы, и поморщился. Шифр был старый, а написано плохо – воск мог увидеть каждый; гонец же – девчушка не старше семи – дожидалась его у гостиницы, в снегу, и неприятель мог запросто захватить ее вместе с донесением, а заодно и его самого. Этого не случилось, но Кронмир покачал головой, потрепал девочку по щеке и дал ей золотую монету.

– У тебя мама есть, девочка? – спросил он.

Она замотала головой. В этом жесте отразилось все ее будущее, какого Кронмир не пожелал бы врагу. Тем более в Рождество.

Он добавил еще один золотой бизант, монету ценную. А в сумке у него хранилось тридцать медных.

– Послушай, дитя, – сказал он. – За это золото тебя могут убить. Ты можешь уйти из города?

Она кивнула.

– А в Лонику пойдешь, если пошлю?

Она кивнула опять.

Он взял листок бумаги с Востока, по-особенному сложил и написал лимонным соком пару строк.

– Передай это тому же кузнецу, который прислал косу.

Он положил руку ей на голову – очень теплую, почти горячую. Ему доставило огромное удовольствие совершить в Рождество столь добрый поступок. Какой бы невыносимой ни показалась ей монастырская жизнь, там будет лучше, чем в городе без родных.

Когда она удалилась, он дважды потер воск, дабы увериться, что правильно понял написанное, и швырнул косу в огонь, где воск стек с нее полностью.

Затем пошел по городу искать наемного убийцу.

Дойдя до нужной двери, он постучал в нее шесть раз и двинулся дальше. Это все, что требовалось для заказа убить Мегас Дукаса.

Он вернулся, чтобы собрать воедино и распутать нити своей сети, ибо очень многим его людям через день-другой предстояло бежать из города.

Убийца же дождался, когда на улице покажется лицедейка, разодетая в красное и зеленое, с венцом из ягод в волосах. Он рассчитывал на нее, благо она приходила ежедневно в одно и то же время, чтобы исполнить один и тот же танец. Но сегодня она разыграла другую сцену, и он проникся духом действа, когда она нагнулась в танце и слепила из грязной уличной слякоти снежок. Она с похвальной меткостью запустила им в его ставни и пошла колесом, не обращая внимания на подмерзающую жижу.

Под его окном она встала на руки, а потом извлекла из сумки одетую в красное куклу и бросила в снег.

И наступила на нее.

Сделав это, она затанцевала прочь, оставив красную вещицу позади.

А он у себя в мансарде поднялся с узкого ложа и, накинув латаный-перелатаный грязно-белый плащ с капюшоном, повесил на плечо корзинку лудильщика.

Через час после того, как забрезжил рассвет, принцесса проследовала из внутреннего двора в наружный, где ее встретили новый управляющий дворца и Мегас Дукас. В наружном дворе выстроилась вся гвардия целиком – потрясающая, блистательная, в наряднейших мундирах: море золота, пурпура и сверкающей стали, похожее на мозаику, где элементом был каждый человек.

Ее прислуга и нордиканцы промаршировали на середину двора, гвардия выступила колоннами слева и справа, а к принцессе подъехала императорская колесница – пустая, с одним колесничим.

– Я думала, вы меня предали, – шепнула принцесса.

Она была похожа на ожившую икону – молочно-белое лицо и жесткий наряд с позолотой, инкрустированный бриллиантами и отороченный жемчугами.

– Ваше высочество, – еле слышно откликнулся герцог.

Процессия перекатилась через площадь, забитую горожанами из тех, что сопровождали принцессу и ее свиту, и вступила в огромный собор, где только что отслужил патриарх.

Мегас Дукас причастился и не вспыхнул огнем. Уилфул Убийца проспорил на этом пару монет.

После мессы вся армия, большая часть дворцовой прислуги и университет в полном составе – преподаватели, студенты и служащие в черных академических мантиях, – а также множество жителей Ливиаполиса обошли вокруг города, неся мощи сорока святых.

Аура потенциальной силы пропитала город настолько, что Мегас Дукас, когда ему подали вино, различил вкус чистой энергии.

После шествия и скороспешной трапезы, в ходе которой подавали холодные закуски на золотых тарелках, Мегас Дукас отвел основной костяк своих и десяток рыцарей-латиниконцев, а также кое-кого из схолариев на ипподром, где стояли нагретые шатры.

Там уже собралась толпа – большинство прибыло сразу после мессы, отделившись от мрачной процессии. Людей набилось столько, что внутри стало еще теплее. Рыцари, встреченные улюлюканьем, отправились в свои палатки: сэр Майкл как распорядитель турнира отчасти искусственно разделил их на две команды.

Мегас Дукасу полагалось явиться последним, и он ждал за воротами ипподрома в окружении своих оруженосцев и пажей; с ним были Тоби, Нелл и Николас Ганфрой, трубач, а также сэр Йоханнес, который стоял во главе отряда, и сэр Майкл – тот держал знамя, так как стал на день церемониймейстером и не участвовал в турнире. Мегас Дукас облачился в алую шерсть и оленьи шкуры, а на голове красовалась красная кожаная шляпа, подбитая лисьим мехом и украшенная тремя огромными багровыми султанами. Рыцарский пояс опоясывал чресла, клочок белой ткани был приколот к плечу брошью, сверкающей изумрудами и рубинами. На боку висел меч, едва ли не дышавший энергией. Его совершенную форму подчеркивали красные ножны. Эфес сделан из позолоченной стали, рукоять обита красной оленьей кожей и оплетена золотом, навершие покрыто эмалью.

У ворот образовалась давка – не меньше тысячи мужчин и женщин скандировали его имя. Он свесился со своего коня-исполина и поцеловал младенца – впервые в жизни, и был вознагражден теплой влагой на руках, и запахом, и лучистой улыбкой матери.

Тоби протянул ему полотенце, он вытер руки и улыбнулся ей, а потом она затерялась в толпе.

Ворота начали открываться, и звуковая волна ударила его, как кулак. Если ему показалась огромной тысячная толпа, которая собралась в проулке у входа, то скопление народа, дожидавшегося его в конце туннеля, было в двадцать раз больше, и его замутило, как от вражеского тычка копьем.

Но он вернул на лицо улыбку. На уровне его ног Длинная Лапища деликатно, но твердо отталкивал публику подальше от туннеля, который вел на ипподром. Несколько молодых людей и горстка мужчин постарше просочились туда вперед отряда лучников. Вжавшись в стены прохода, они выкрикивали его девиз, и их возгласы, звучавшие в замкнутом пространстве туннеля длиной в полполета стрелы, металлическим эхом отлетали от стен.

Он помахал застрявшей снаружи толпе, чуть приподнял коня на дыбы и, удостоившись аплодисментов, устремился в туннель. Юноша, побежавший рядом, махал рукой, пока не споткнулся и не упал с криком.

Красный Рыцарь глянул вниз посмотреть, что с ним стряслось. Последовала слепящая вспышка, что-то ударило его в грудь, и все погрузилось во мрак.

Мегас Дукас прибыл на ипподром последним и миновал Имперский туннель у больших ворот очень медленно, а рев так и плыл через арену могучими волнами. Но что-то было неладно: он держался в седле очень прямо, а Нелл развернула коня и галопом помчалась к дворцу.

Сэр Майкл насторожился. Он увидел, как приближенные герцога гурьбой ввалились в его личный шатер, чего не должно быть. Подав знак сэру Гэвину, капитану команды «Чужеземцы», он бросился к герцогской палатке.

Там он обнаружил Тоби, который опустился на колени перед тремя составленными в ряд стульями. Уилфул Убийца выпрямился, белый, как мел, а сэр Йоханнес и Николас Ганфрой склонились над…

– Что случилось? – спросил сэр Майкл.

На стульях лежал герцог. Он потерял много крови. Разговаривал, но как бы не своим голосом. Кровь была всюду, а отец Арно, казалось, в ней перепачкался целиком. Он что-то бормотал – вероятно, молился, и лицо у него посерело.

– Позовите магистра! – каркнул герцог. – Который покруче. Или нет, приведите того юношу. Мортирмира. Если он здесь.

Сэр Майкл быстро понимал, когда дело дрянь. Он не стал ничего спрашивать, а повернулся и бросился к шатру защитников.

– Мастер Мортирмир! – позвал сэр Майкл, ворвавшись внутрь.

Сорок оруженосцев и пажей вооружали двадцать мужчин под грохот стальных пластин, путаясь в шнуровке. На песке стояли распахнутые плетеные корзины, а присесть на стулья повезло только нескольким счастливчикам, госпоже Элисон в том числе.

Морган Мортирмир уже надел поножи. И у него не было оруженосца.

Он согласился пойти с сэром Майклом вполне охотно.

– В чем дело? – спросил он и побледнел, услышав ответ. – Проклятье… значит, не крыша.

Сэр Майкл вывел его за локоть на песок, где обоих встретили нестройными аплодисментами – Мортирмир был первым, кто вышел в боевом облачении. Толпа жаждала поединка.

Сэр Майкл все пытался разобраться в услышанном и увиденном. Ему показалось, что лающий голос, который отдавал приказы, не принадлежал герцогу. И сильно смахивал на голос Гармодия.

Мортирмира протолкнули через столпотворение к составленной из стульев кровати. На ней лежал Мегас Дукас: лицо покрывала кровавая корка, а льняная сорочка стала алой.

– Иисусе Христе, – пролепетал Мортирмир. – Я же не лекарь!

«Заткнись и впусти меня».

Мортирмир отреагировал бы иначе, если бы не минувшая неделя. Он отворил свой Дворец воспоминаний, и внутрь вошел высокий человек, облаченный в темно-синий бархат.

«У нас уйма времени, дружок. Это вся твоя память?»

«Кто вы, мать вашу, такой?» – спросил Мортирмир, теперь устрашенный.

Он впустил в свой Дворец чужака. По сути, он остался голым.

«Да, это было глупо с твоей стороны. Прости, дружок. Я собираюсь несколько часов поносить тебя, как рубашку. В конце ты полностью вымотаешься, и… ба! Хватит брыкаться. Твоя паника понятна, но я понапрасну расходую силы. Боже, ты молод! И упруг. Как приятно здесь находиться».

Мортирмир попытался дать захватчику отпор, но тщетно – тот уже завладел его телом. Он почувствовал, как опустился на колени подле герцога. Увидел, как двигаются руки.

Ужаснее всего было то, что Дворец воспоминаний таял у него на глазах.

«Воистину молодежь так и пыжится построить что-нибудь сногсшибательное, романтичное и охрененно замысловатое». Человек в синем быстро повел золотым жезлом. Золото, его блеск и эфирное присутствие успокоили Мортирмира. Легионы зла не обладали властью над золотом.

«Эй, паренек, ты в шахматы играешь?» – спросил старик.

Пол у них под ногами вдруг превратился в черно-белый паркет на шестьдесят четыре клетки.

Мортирмир подавил тошноту. Он еще ни разу не приходил в подобный раздрай. Ему перестало принадлежать даже сознание. Его внутреннее эфирное зрение оказалось во власти этого страшного старика…

«Позволь представиться: меня зовут Гармодий».

«Вы мертвы!»

«Гм, не совсем. Прекрати брыкаться! Вот так».

Дворец воспоминаний Мортирмира вдруг полностью перестроился и превратился в сад с обширным мраморным, в шахматную клетку, покрытием в центре. Любой листок на кустах дикой розы казался живее всего, что находилось там раньше.

«Сэр… я никогда тут не бывал… я не могу…»

«Тут никто не бывал, – рассмеялся Гармодий. – Это моих рук дело. Я малость занят, дружок. Будь добр, заткнись, а?»

Пришли в движение шахматные фигуры.

Белая королева повернула голову и выстрелила лучом чистого зеленого цвета. Тот коснулся золотого шишака на голове короля и рассыпался радугой красок настолько живых, что все это было похоже на горячечный сон, и Мортирмиру захотелось назвать их по-новому. Цвета сфокусировались на кристалле в руке Гармодия – творческий акт, который никак не давался Мортирмиру.

«Да ты полон силы, малыш! Не помню, чтобы хоть раз прикоснулся к такому изобилию сырья. – Старик с неприкрытой алчностью улыбнулся. – Тебе крупно повезло, что у меня есть другие планы, ибо это тело полностью отвечает моим нуждам. А как бы порадовались твои профессора такому ученику! – Он гадко хихикнул. – Не волнуйся. Я подозреваю, что стану твоим благодетелем».

Он отшвырнул алмаз, который только что создал из воздуха, и Мортирмир увидел свою левую руку, снимающую перчатку с правой. Увидел, как правая рука зависла над боком герцога. Над самым сердцем у того торчала арбалетная стрела.

«Наемный убийца, – пояснил старик. – Промахнулся на волосок. Всего на палец левее – и нам обоим конец. Так или иначе, мы в беде».

Палец Мортирмира дотронулся до герцогского бока. Энергия вспыхнула, как маленькое солнце.

«Яд, алхимия и магия – сразу все. Кому-то захотелось, чтобы мой юный друг стал совсем, непоправимо мертвым».

Солнце засияло ярче, и Мортирмир почувствовал, как весь запас силы выливается из него, словно вода из разбитой бутылки.

Ужаснейшее ощущение.

А хуже всего, что оба – вместе, нераздельные – поняли: объединенных сил Гармодия, Мортирмира и сраженного Мегас Дукаса не хватит, чтобы спасти последнего. Энергия утекала, как в бездонную яму, но ничего не происходило.

Мортирмир почувствовал, как Гармодий сдается.

Его последний эфирный кошель, где бережно хранились накопленные силы, исчез…

Кисть смертельно раненного рыцаря буквально взорвалась вспышкой бледного, золотисто-зеленого света.

Левая рука Мортирмира простерлась, взялась за стрелу и осторожно, с жутким хлюпающим звуком вытащила ее из раны. Наконечник выскользнул, и кожа сомкнулась. Само совершенство.

Гармодий, сокрытый в глубинах Дворца воспоминаний Мортирмира, споткнулся о каменную опору – последнее напоминание о былой обстановке – и покачал головой.

«Святой Георгий, юный ты магистр! Хоть бы ты впредь не увидел такого».

«Что случилось?» – выдохнул Мортирмир.

Гармодий стоял запыхавшийся, как после длинной пробежки.

«Это не моя тайна, молодой человек, чтобы делиться. Теперь ему нужно поспать. Как поживает твой турнир?»

Всем участникам полагалось выехать трижды. Туры были тщательно спланированы: состязающихся поделили на четыре группы, и каждый знал порядок выступления своих противников. Оруженосцы и пажи носились от одной группы к другой, а сэр Майкл дирижировал всем действом.

Госпожа Элисон повергла сэра Джорджа Брювса – к великому удовлетворению толпы. Сэр Фрэнсис Эткорт вышиб из седла Красного Рыцаря, который сразился на диво неуклюже, и принцесса взялась за сердце, когда он грянулся оземь. Но он поднялся, отчасти восстановив былую стать, и в следующий раз выступил лучше: аккуратно сбил гребень со шлема сэра Бесканона, острие копья которого царапнуло по щиту Красного Рыцаря и даже не надломилось.

Героем дня стал сэр Гэвин. Его копье разило уверенно, и удача ему, несомненно, сопутствовала: он сшиб сэра Фрэнсиса Эткорта, и тот ударился достаточно крепко, чтобы в толпе поморщились; он сломал копья всем трем противникам-латиниконцам, а после дал зрелищный бой сэру Йоханнесу, которого так мощно ударил в шлем ниже гребня, что тот раскололся по швам и развалился. Старший рыцарь остался цел, но шлема лишился и, развернув коня, поклонился противнику под рукоплескания толпы.

Сэр Алкей, капитан защитников, любимец публики, сразил трех противников подряд, но сэр Антонио, подеста этрусков, нанес ему мощный удар, не выбивая из седла, и выиграл по очкам. Он уехал под гробовое молчание зрителей и неистовое ликование этрусских купцов, собравшихся у ворот.

Когда солнце склонилось к закату, сэр Гэвин сошелся с Мегас Дукасом, который ехал, как аршин проглотив. Герцог впервые за день сел на своего нового боевого коня. Невзирая на скованную посадку, он действовал с безукоризненной грамотностью, как и его брат. Они сыграли первый тур и обломали друг о друга копья. Когда они направили коней к исходным позициям, Гэвин поднял руку, и оба остановились в центре, разделенные барьером, который не позволял коням столкнуться и задавал им курс.

Сэр Гэвин перегнулся через барьер.

– Ты ли это? – спросил он.

Красный Рыцарь сверкнул глазами.

– Сейчас – он самый.

– И почему мне не выпало биться с каким-нибудь бездарем в твоих доспехах? – Гэвин коротко отсалютовал и тронул коня с места. – Ты слишком хорош, черт возьми.

Во втором туре они опять переломали копья. Толпа бесновалась. На бармице у Красного Рыцаря колыхался белый платочек. Те рыцари, что уже выбыли, смеялись и показывали пальцами.

– Лучшее дефиле на моей памяти, – заметил сэр Бесканон сэру Йоханнесу. – Нам бы сюда альбанских зрителей, а то мечем бисер перед свиньями.

Сэр Йоханнес протянул ему чашу вина.

– Он блестящий копейщик, – признал он. – Я таким не был никогда.

В третий заезд копье сэра Гэвина соскользнуло со щита Красного Рыцаря, врезалось в левый наплечник и сорвало его.

Красный Рыцарь усидел в седле, как влитой, но круглый наплечник изобличающе покатился по песку. Красный Рыцарь помедлил у своего шатра, чтобы снять забрало, и легким галопом вернулся к брату. Они обнялись и похлопали друг друга по спине.

– Боже, братец! – воскликнул сэр Гэвин. – У тебя кровь!

– Есть такое дело. Но получилось впечатляюще! – ответил брат, и они поехали по арене.

Отсалютовав принцессе, оба направились к обогретому шатру.

– Рукопашная при свете факелов? – проговорил сэр Джордж, заключив своего капитана в стальные объятия. – Люди там перемрут.

Тоби снял с Красного Рыцаря кольчугу, и все увидели бинты.

– Что за черт?! – вскричал Фрэнсис Эткорт.

– Арбалетная стрела, – сказал Красный Рыцарь. – Ее вынули, и все зажило. Теперь все в порядке. Успокойтесь. – Он махнул в сторону Моргана Мортирмира, который стоял в полном боевом облачении. Глаза у юноши остекленели, но он достаточно оправился. – Стрела была отравлена и заколдована. Кто-то решил, что я погибну на месте.

– Мы не поймали стрелка, – сказал сэр Майкл.

Другие рыцари, собравшиеся в шатре, были потрясены.

Красный Рыцарь глубоко вздохнул, когда двое схолариев из университета задрали его сорочку. По левому плечу протанцевал голубой огонь. Мортирмир провел над раной рукой и кивнул.

Танкреда Комнина улыбнулась своему Чуме.

– Где ты так навострился в знахарстве? – спросила она.

– При осаде Лиссен Карак, – ответили губы Мортирмира. – Проклятье, деспина, забудь, пожалуйста, эти слова.

Она медленно моргнула.

– Ты очень красивая, и я, по-моему, в тебя влюблен, – сказал Мортирмир.

Она вспыхнула.

Он преклонил колени с грацией, свойственной мужам старшего возраста.

– Миледи, если вы удостоите меня знака, я буду с гордостью отстаивать вашу красоту перед всеми, считая вас и только вас моей прекрасной дамой.

Она положила руку ему на чело:

– Какая славная речь. Это действует на альбанских девушек?

Она переместила руку на его плечо, и он, взяв ее, перевернул кисть и поцеловал ладонь. А потом запястье.

– Ах! Теперь я не сомневаюсь, что это действует на альбанок. – Она склонилась. – Надо же, каким самоуверенным ты вдруг стал. – Пригнувшись ниже, она дотронулась до его губ своими – как будто бабочка коснулась крылом.

«Вот так, дружок. Вот и все. Везет же тебе, право слово, что я возвращаю сей дворец похоти, плоти и силы. Я управляюсь намного лучше тебя».

Выехав на последний обмен ударами, Мортирмир щегольнул великолепным лилово-красным рукавом на плече. А деспина Комнина плотно запахнула плащ и не пустила кузена взглянуть, от нее ли подарок.

В ходе последних поединков – в основном повторов более ранних, когда не была поражена цель или ранили всадника или коня, – Мортирмир, к восторгу толпы и собственной радости, сломал копье о сэра Антонио и пошатнул в седле подесту; ликуя, он потряс кулаком. Но взял себя в руки, и противники прилюдно обнялись. Сэр Алкей поразил госпожу Элисон, но из седла не вышиб, и толпа взревела. Это был последний заезд между двумя фаворитами, и по его окончании два рыцаря встретились у середины барьера. Госпожа Элисон что-то сказала, а сэр Алкей приложил руку к сердцу, и они обнялись.

Все проехались по кругу, и принцесса вручила почетный приз сэру Гэвину – решительно вопреки своей воле, как заметила толпа, которая ревом ратовала за Красного Рыцаря.

А затем они вернулись к шатрам.

– Я глубоко сожалею, – сказал сэр Гэвин.

– А я – нет, это было настоящее чудо, – возразил Красный Рыцарь. – По мне, так ты лучший боец на моей памяти.

Фрэнсис Эткорт покачал головой:

– В тебя всадили арбалетную стрелу, а ты участвуешь в турнире?

Красный Рыцарь поморщился. Один из двух схоластов университета – юный Мортирмир – поднял руку, и вперед шагнул третий. Силовая линия соединила их – младший студент начал передавать однокашнику сырую энергию.

– Я надеялся, что ему хватит дури попытаться опять, – сказал Красный Рыцарь. – Как успехи, Морган?

– Мы ищем оружие, но убийца знает, как разорвать связь между стрелой и луком, – ответил он голосом низким и необычно уверенным для юнца.

Тоби, понурившись от стыда, повинился:

– Я слишком привык полагаться на сэра Томаса. И сэра Ранальда. Я распустился.

Красный Рыцарь простер руку и ущипнул оруженосца за щеку.

– Хорош трепаться, Тоби, мы все немного на взводе. А этот мерзавец неплох. Он выбрал удобный момент. А мы его прикрыли.

– Зачем тебе так нужно туда возвращаться? – спросил сэр Майкл.

Герцог взглянул на него – глаза его были темны и блестели чуть сильнее обычного. А в глубине мерцал красный огонек.

– Майкл, если меня не станет, то вся преисподняя вырвется на волю. Даю тебе слово. А если они увидят, что я и ухом не повел, – улыбнулся он, – то кое-что себе сами переломают.

– Кто такие «они»? – осведомился сэр Джордж.

Сэр Гэвин протолкнулся вперед.

– К черту! – бросил он злобно. – По мне, так пусть это место сгорит!

– Благородные господа, нам предстоит хлопотная рождественская ночь. Мы ждали этого – Гельфред перехватил гонца, но, видимо, был и дублер. – Красный Рыцарь сел, очень бледный. – Однако нам ничего не грозит, если я переживу танцы. Если же нет, то разрешите воспользоваться моментом и признаться, что командовать вами и сражаться вместе с вами для меня было подлинным счастьем.

Эткорт обратился к сэру Майклу:

– Он повредился умом. Уложи его в постель. И разве не нужно предупредить принцессу?

Лицо Красного Рыцаря закаменело.

– Ее? Предупредить? – задохнулся сэр Майкл.

Он посмотрел на сэра Алкея, который стоял, скрестив руки на груди.

Морейский рыцарь словно постарел на десять лет. Он покачал головой, но ничего не сказал.

Перчатку подняла госпожа Элисон. Она расхохоталась, и ее хриплый смех прозвучал вызовом судьбе.

– Предупредить принцессу? Да ведь она небось и платит гребаному убийце!

ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

На пару с Диотой королева привела в порядок свои покои и занялась делами: встретилась с мастером Пиэлом, принесшим ее подарок для короля, который она затем и упаковала. Потом тщательно облачилась в коричневый бархат, расшитый бронзовым и золотым бисером, а также изумрудами величиной со шляпку гвоздя. Живот обозначился, но Диота сотворила чудо и переколола бархат с учетом свежего прироста.

– А где Ребекка? И Эммота? И все мои остальные фрейлины? – спросила королева, когда надвинулась зимняя тьма.

Она смотрела, как удлиняются тени – башни как бы ползли по грязному снегу главного двора, – и с содроганием думала о другой тьме в коридорах под Старым дворцом.

– Они опаздывают, милочка. Все опаздывают, – с обычной практичностью ответила Диота. – Потому что нынче, моя милая, Рождество, а в Рождество так всегда и бывает.

– Я растолстела, – сказала королева и глянула на няньку. – Меня беспокоит Эммота. У нее больной вид.

Диота закатила глаза.

– Вы в положении, ваше величество. – Она усмехнулось. – Известное дело, пара фунтов прибавится. – Она задумчиво посмотрелась в зеркало. – А что до Эммоты… я грубая старуха и скажу, что она ошиблась дверью в конюшню.

– Эммота? Она не любвеобильна, – заметила королева.

Нянька пожала плечами.

– Мужчины – свиньи. И ведут себя соответственно.

– Что тебе известно? – спросила королева.

– Известно? Ничего. Но мне кажется, что кое-кто из галлейцев вскружил ей голову и эта мелкая дрянь стала на них работать. Шпионила за нами. – Диота схватила щетку и с избыточным рвением принялась расчесывать волосы госпожи. – Я слышала, как один из них называл ее сукой и шлюхой.

Королева покачала головой.

– Почему они так глупы? Благословенная Дева – мой собственный муж подозревает меня в неверности. – Дезидерата вдруг всхлипнула.

До сих пор она ни разу не говорила этого вслух.

– Он дурак, – поддакнула Диота. – Но он мужчина, а они все такие.

– Да как ему только в голову пришло? – вспылила королева.

Она не собиралась кричать – гнев появился откуда ни возьмись.

Дверь будуара открылась, и вошла леди Ребекка. Она присела в реверансе; лицо у нее было белым, как свежее молоко.

– О, Бекка, что случилось? – спросила королева.

Альмспенд качнула головой, поджала губы и не ответила.

– Я приказываю!

– Сейчас Рождество, и я опаздываю, как все, – сказала секретарь. – Мужчины, пока идешь, без конца говорят гадости.

– На тебя галлеец напал?! – завопила Диота.

Альмспенд улыбнулась.

– Этому не бывать, – невозмутимо сказала она. – Вернее, не бывать больше одного раза.

Дезидерата вздохнула.

– Хоть бы Мэри… эх! Она вернется после Крещения. – Королева выглянула в окно. – Я бы многое отдала, чтобы вырваться из отравленного воздуха этого двора. Уйти в монастырь и побыть в покое, пока не родится ребенок.

Мысль о ребенке ее приободрила. Она умерила гнев и расщедрилась на легкую улыбку.

Альмспенд сделала над собой усилие, собралась, взяла щетку и принялась трудиться над ее прической. Они с Диотой обменялись взглядами.

– Где же Эммота? – спросила королева.

– Занята, полагаю, ваше величество. – Альмспенд выразилась уклончиво, но королева повернула голову.

– Разлеглась перед своим любовником-галлейцем, – буркнула Диота.

Альмспенд испепелила ее взглядом.

– Я слышала другое, – сказала она.

– Не надо так грубо, няня. Эммота – моя самая младшая фрейлина и, наверное, не семи пядей во лбу, – улыбнулась королева. – Но я ее все равно люблю.

– Помолчали бы, – отозвалась с порога леди Эммота. – Да, я не семи пядей во лбу. Я скучна, глупа и тупа. И беременна. Может быть, ваше величество, нас хотя бы это объединит? Я, как и вы, вынашиваю бастарда.

Королева развернулась так резко, что щетка Альмспенд застряла у нее в волосах и там осталась.

– Эммота! – воскликнула она.

Эммота наставила на королеву палец.

– Я обесчещена, потому что это вы – сука! Я поверила вам. Поверила разглагольствованиям о защите защитников и охране охранников, а все, что я получаю за мое ротозейство, – это набитое брюхо и репутация шлюхи: «такой же, как моя королева».

Она ударилась в слезы и рухнула на ковер.

– Что стряслось? – спросила королева и обвела взглядом остальных. Альмспенд поймала щетку и принялась высвобождать ее из волос.

Диота перевернула распростертую девицу и без особых церемоний ударила по щеке.

– Вставай, дуреха, – приказала она.

– Он лучший из рыцарей! – всхлипнула Эммота. – А обошелся со мной, как… как…

– Ты возлюбленная Жана де Вральи? – осведомилась королева.

– В том числе, – выпалила Диота. – Она объездила рекордное количество боевых жеребцов.

– А-а-а! – завопила Эммота, как раненый зверь.

– Галлейцы используют ее против вас, – сказала Альмспенд, занимаясь прической. – Ее распутство выставляет блудницей и ваше величество.

Королева опустилась на колени подле своей фрейлины.

– Эммота… мне нужно знать, что случилось. Но я тебя не брошу. Альмспенд понимающе переглянулась с Диотой.

– Будет лучше, ваше величество, если вы ее все-таки бросите.

Королева заключила рыдающую девушку в объятия.

– За что? Потому что полюбила недостойного человека? Какое это имеет значение? – возмутилась она. – Все дело в мужском тщеславии и глупости. Ничего более.

Альмспенд посмотрела королеве в глаза.

– Этот довод неуместен при дворе, которой битком набит мужчинами по случаю Рождества, – сказала она. – Галлейцы держат нас в осаде, моя королева. И совершили подкоп через несчастную Эммоту.

– Скорее, превратили ее в таран, – заметила Диота.

– Проявите же милосердие, вы обе! Чем уж так провинилась девочка? – Дезидерата повернулась к Альмспенд. – Мне понятны твои опасения, дорогая. Я тоже огорчена. – Она дотронулась до щеки Ребекки. – Ты разгневана.

– Больше напугана, – осторожно возразила та.

– Что тебе известно? – повторила королева, сверля секретаря взглядом. Светло-голубые глаза Альмспенд сверкали, как лед в морозный и ясный день. У королевы они были бездонные, темно-зеленые с золотым и бурым оттенками; казалось, что в них заключены тайны – все до единого секреты древнего мира.

– Что ты узнала? – надавила она.

Альмспенд поджала губы, нахмурилась и отвела взгляд.

– Умоляю, ваше величество, не сегодня. – Она посмотрела на молодую женщину, рыдавшую на полу. – Я приношу извинения, ваше величество. Эммота ни в чем не виновата, но ей вскружили голову. Я уверена в этом. Однако неприязнь, которую мы пожнем…

– Когда ты так часто называешь меня «величеством», я понимаю, что дело плохо. – Королева улыбнулась, глянула вниз и возложила на Эммоту руку. – Но если девушку изнасиловали, она не виновата ни в чем, и мы не будем усугублять ее страдания.

Она погладила Эммоту по спине, и комната словно наполнилась золотистым светом.

– Ах! – вздохнула та.

Воздух стал прозрачным и чистым.

Диота шумно вдохнула, выдохнула и сказала:

– Ах, малышка! В тебе много глубин и никаких изъянов.

Королева покачала головой.

– Я заставлю их заплатить. Они поплатятся за Эммоту, Мэри и каждое гадкое слово, какое произнесли. Клянусь, так и будет.

Огни мигнули.

Альмспенд содрогнулась.

– Это… было услышано.

– Мне все равно. Или они думают играть мною и калечить тех, кого я люблю? Я оторву их мужское достоинство и выцарапаю глаза. – Королева выпрямилась и уподобилась бронзовой статуе. Она засияла.

Альмспенд попятилась.

Королева дотронулась до своего лба:

– Пресвятая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти. Пресвятая Мария, что я наговорила?

Альмспенд встряхнула головой.

Королева смочила пальцы святой водой из флакона и перекрестилась. Затем глубоко вздохнула.

– Я с чем-то соприкоснулась, – сказала она. – Бекка, ты встревожена и была такой еще до прихода Эммоты.

– Так порадуйте меня, – попросила Альмспенд, не поднимая глаз. – Ваше величество.

– Дурные вести? – спросила королева.

– Да, – ответила Альмспенд. – О, как бы я была рада солгать!

Королева улыбнулась.

– Давайте преклоним колени и помолимся нашей заступнице. И Иисусу Христу.

Альмспенд вздохнула. Все опустились на колени и начали молиться.

Со двора донесся шум, и Диота выглянула посмотреть. Ее глазам предстало факельное шествие дюжины оруженосцев – в основном галлейцев, но были и альбанцы. Они остановились посреди двора изатянули скабрезную песню. Они закружились в танце, и Диота высунулась подальше.

Ее дыхание пресеклось, и она обернулась.

– У них куклы. Вашего величества, леди Мэри и леди Эммоты. Наряженные шлюхами. И они с ними танцуют.

Королева потемнела лицом.

– Пошлите за моими рыцарями.

– Ваше величество, король отправил большинство их на север, – сказала Альмспенд. – Остались Диккон Кроуфорд и сэр Малден. Они вряд ли одолеют галлейцев.

Лицо королевы потемнело сильнее.

– А король как раз вышел на балкон, – доложила Диота.

– Он этого так просто не оставит, – уверенно заметила королева.

– Не сомневаюсь, – сказала Диота.

Она подошла к Альмспенд и забрала щетку.

Когда отголоски гнусного ликования оскорбили их слух, королева всхлипнула. Оскорбил их и резкий хохот молодых людей.

А король бездействовал.

– Да как же до такого дошло? – всплеснула руками королева.

Н᾿ГАРА – ЙОЛЬСКИЙ ДВОР

Зал был украшен тысячью звезд и десятью тысячами свечей: пчелиный воск светился хилыми огоньками, однако казалось, что это продлится вечно, а сотня крохотных фей перепархивала от одного язычка пламени к другому, как пчелы среди цветов. Их серебристый смех звучал разноголосьем, а менестрель Тапио наигрывал старинную похоронную «Песнь о Битве Слез», которую исполняли только на Йоль.

Тамсин сидела с торжественным видом, а Билл Редмид, который без памяти любил только свою даму сердца, все-таки видел в ней прекраснейшее существо. Сегодня ее лицо, имевшее форму сердечка, было обрамлено белоснежными волосами, белое шерстяное платье украшала вышивка: золотые листья и красные ягоды вперемежку с настоящими падубом и плющом, а на челе красовался венец из плюща.

Она восседала на возвышении по центру с Моган, герцогиней Западных Озер, как переводился ее титул, справа и рослым золотистым медведем слева. У ног ее стоял стол, за которым расселись люди: сам Редмид, и Бесс, и юный Фитцвильям, и Билл Алан, и Кот, и Серый Кэл. А по другую сторону сидели пришедшие из-за Стены: совсем молодой шаман; старый охотник, которого вылечила лично Тамсин, и красивый мужчина с живыми карими глазами, курчавыми волосами и диковинной кожей, какой Редмид в жизни не видывал, – иссиня-черной, как уголь.

Он заметил, что Редмид на него глазеет, но не рассердился, а наоборот – улыбнулся. Редмид ответил ему тем же.

– Нита Кван, – представился тот, выставив предплечье по обычаю пришедших из-за Стены, а Редмид склонил голову, как было принято у повстанцев, и обнял его.

– Билл! – прокричал он, перекрывая музыку.

Ирки постепенно перешли к беседе, и в зале стало шумно, хотя жалобную песнь было отчетливо слышно, если немного напрягать слух.

– А хочешь, зови меня Питером!

– У тебя хороший альбанский, – похвалил Редмид.

Он представил черного пришедшего из-за Стены Бесс, и она улыбнулась, а Билл Алан уставился на руку незнакомца, как на драгоценный артефакт.

– Несчастный случай? Или это работа какого-то монстра? – спросил Алан.

Нита Кван рассмеялся.

– Там все такие, откуда я прибыл!

– Еще бы, дружище! – подхватил Билл Алан. – Не обижайся – медовухи перебрал. – Он поднял чашу. – К тому же тебе идет!

– Ты, наверное, из сэссагов, – сказала Бесс.

Нита Кван усмехнулся и тоже угостился медовухой.

– Верно, леди, – ответил он.

Музыка переменилась, и пары – в основном ирки – начали подниматься с лавок. Пришедших из-за Стены, уроженцев Западной Кенеки с кирпичного цвета кожей и выдающимися скулами, собралось достаточно много, чтобы явить целый сонм мужчин и женщин, и заодно с повстанцами они были готовы танцевать.

Тамсин сошла с возвышения, а Тапио отлепился от гобеленов на другом конце зала, чтобы низко склониться над ее рукой. Она улыбнулась, сияя лучистым зимним солнцем, а омела в ее волосах как будто ожила и едва сдержала волшебство. Тапио заключил ее в объятия и поцеловал, и многие последовали их примеру, а Редмид обнаружил, что затерялся в очах Бесс.

Затем Сказочный Рыцарь взял у одного из своих приближенных огромный, чеканного золота кубок и вышел на середину зала.

– Все вы гости и вольны пребывать в моем Владении! Но имейте в виду, что нынче ночью мы празднуем торжество света над тьмой, как это ни называть – пусть оно будет Йал’да, или рождение благословенного младенца, или просто радость от окончания длинной ночи. И если вы служите тьме – прочь!

Он воздел кубок, и свет излился, как пролитое вино, а ирки подняли великий гвалт, и все пришедшие из-за Стены подхватили, так что ночь разорвал пронзительный боевой клич.

– А теперь пейте и пляшите! – закончил Тапио. – Других команд от меня не будет!

Зал предался кутежу, какого Билл Редмид еще не видывал, а сам он был слишком пьян, чтобы заботиться о происходящем под столом, за гобеленами или на главном возвышении зала.

Бесс подалась к красавице – белокурой иркской женщине со стройной фигурой и ореолом золотистых волос, а та поймала ее за руки и поцеловала в губы.

– Дитя человеческое, – рассмеялась она. – На вкус ты лучше, чем я думала. Счастливого Йоля тебе и твоему спутнику!

Бесс присела в реверансе.

– До чего ты прекрасна! – выдохнула она. – Где безобразные ирки? Уродливые хари и клыки?

Та обмахнулась серебряным веером, и вот она – угрюмая ведьма с шестидюймовым носом и волосатыми бородавками.

– Ты же не отправишься на войну в бальном платье? – отозвалась она. – А на бал – в боевых доспехах? – Лицо ее вновь обрело эльфийскую прелесть. – Лиц у меня не меньше, чем платьев у человеческого дитя. Женщина есть женщина! – добавила она, поцеловала Редмида и не отпустила, пока у него не закружилась голова. Иркская женщина отпорхнула, как невесомая. – У вас роскошные рты, чада людские! Любви вам!

А потом, когда только самые закаленные едоки остались обгладывать оленьи кости за центральным столом, и сотня фей порхнула под ячеистый потолок, оставляя в воздухе струйки бледного пламени, и половина зала пустилась в пляс, а другая – затеяла петь или взялась за музыкальные инструменты: гобои, свирели, цинки, блок-флейты, свистки, лютни, арфы и сотню струнных, каких Билл Редмид в жизни не видел – иные были очень малы или снабжены всего двумя-тремя струнами, так что почудилось, будто огромная пещера, которую и представлял собой зал Сказочного Рыцаря, движется танцу в такт, – тогда подошла Моган и присела рядом на корточки.

– Пора, – сказала она. – Это волшебный час. Эфир широко распахнулся перед реальностью. Шип будет слеп, как летучая мышь, и останется глух до утра без пронзительного писка и своих маленьких помощников.

Нита Кван, сэссаг, дремал под столом на козлах. Он вылез оттуда с флягой йольского эля. Редмид на секунду встревожился, не видел ли он чего – они с Бесс были малость заняты.

– Могу ли я теперь увидеться с лордом Тапио? – спросил он Моган.

– Ты увидишь его, когда он тебя пригласит, – сказала она.

Нита Кван и Редмид поклонились своим спутницам, еще державшимся прямо, и последовали за герцогиней через зал. Среди танцующих кружил огромный Страж, он ловко лавировал в этом мудреном водовороте, где сотня пар выписывала две разные фигуры.

В дальнем конце зала висел гобелен с изображением единорога, вышитый тысячью фей белой паутиной по ткани из паучьего шелка. Он был настолько легок, что трепетал на слабом ветру, а единорог казался живым, и Редмид подумал, что вот сейчас он сорвется с места.

Они прошли за него, и гобелен заглушил все звуки – и свет. С изнанки был тот же единорог, но в перевернутом виде.

Они пересекли широкую, освещенную факелами пещеру, вошли в другую и достигли тяжелой дубовой двери, украшенной бронзовыми полумесяцами, звездами и кометами. Моган бойко постучалась, и она отворилась.

За ней оказалась комната, которая могла бы быть господскими покоями в любом замке – сплошь забранная панелями из старого дуба, с дубовыми столами и стульями и с огромными бронзовыми канделябрами. В громадном очаге во всю стену ревел огонь – колдовской, сине-белый, а стены были увешаны амуницией и оружием. И головами. Две виверны, дюжина исполинских тварей, неопознаваемое чудище – и ряды человеческих голов.

При виде их Билл Редмид оцепенел.

– Добро пожаловать, добрые гос-с-сти. – Взяв Редмида под локоть, Тапио усадил его за большой стол. А сам обошел вокруг. – Лорд Герааарх из рода Голубики, сенешаль эднакрэгских медведей. Моган, герцогиня Западных Озер и повелительница Стражей земель Диких. Теккисмарк, маркиз Пятого Кургана и представитель улья Западных Боглинов. Нита Кван от сэссагов и, видимо, от других пришедших из-за Стены. Билл Редмид от повстанцев и, видимо, от других людей Альбы и востока.

Тут полетели вежливые протесты: Билл Редмид не чувствовал себя вправе говорить от лица людей, как и Нита Кван за своих, а Теккисмарк возбужденно прочирикал, что его улей – из числа самых ничтожных.

Тапио величественно простер руку.

– Я согласен, никто из нас не вправе говорить за всю расу. Однако время действовать, и, когда о нас сложат песни, мы станем их знаменем. – Он помрачнел. – Если только в грядущие дни вообще будет место песням.

Моган высунула длинный розовый язык, и воздух наполнился запахом жженого мыла.

– Ты сгущаешь краски, мой друг, – сказала она. – Кто бы ни победил, всегда найдется тот, кто сложит песни.

Мрачная гримаса Тапио преобразилась в улыбку.

– Нам с Тамсин придется выступить от имени ирков, хотя два древних народа не могут договориться даже о том, какое вино лучше и как целоваться со смертными. – Он сел, и на рубахе из оленьей кожи заплясали отблески диковинного огня. – Я согласен: покуда жив последний ирк, кто-нибудь да сложит песню. – Он скрестил ноги, длиннее, чем у любого из смертных. Штаны тоже были кожаные. – Но мы же здесь не для того, чтобы обсуждать превратности искусства? Некоторые из вас уже вступили в войну с Шипом или почти вступили. Остальные еще не решили, как быть, – на самом деле, один еще только осознает, ради чего мы собрались.

– И ради чего же? – осведомился Теккисмарк.

– Для того чтобы одолеть сущность, извес-с-стную как Эш-ш-ш, которой ныне одержим чародей Ш-ш-шип.

Медведь заворчал, затем сел, совсем по-человечески заложив огромные лапы за голову.

– Что здесь понимается под одержанием? – спросил он с кошачьим мурчанием.

Моган подалась вперед:

– Одержание противоречит Закону.

– Неужели? – прошелестел Тапио. – Когда это Эш-ш-ш уважал Закон?

Подался вперед и Билл Редмид. Он посмотрел на Нита Квана, обнаружил в его пустом взгляде такое же непонимание и обратился к Тапио:

– Да кто такой Эш? Какое отношение он имеет к Шипу? И что мне до него?

– И о каком законе идет речь? – добавил Нита Кван.

Тапио обменялся долгим взглядом с Моган. Герааарх выпростал когтистые лапы из-за головы и посмотрел на мужчин блестящими черными глазами.

– Не посвящайте в Закон людей.

Моган покачала большой головой.

– Почему? Мы стараемся, чтобы они не узнали лишнего о Законе Диких, пусть даже проживут среди нас, как сэссаги, пятьдесят поколений. – Она сделала паузу, и ее гребень резко и со щелчком распямился. – Закон запрещает нам уничтожать друг друга в периоды засухи и бескормицы. Его установили давным-давно, когда первые чародеи людского племени начали управлять стихиями непредвиденным образом.

– Как давно? – спросил Нита Кван.

Тапио поскреб голый подбородок.

– По человеческому исчислению – девять тысяч лет тому назад. – Он вопросительно посмотрел на Моган.

– До прихода людей времени не было, – сказала она. – Отсчитывать его бессмысленно, только тешить людское невежество.

– Была великая война, которая охватила всю землю, – очень тихо проговорил Тапио.

– Между людьми и Дикими? – услышал свой голос Редмид и прикрыл рот ладонью.

– Нет, – сказала Моган и уставилась на огонь.

Тапио подлил себе вина.

– Когда война кончилась, уцелевшие постановили, что впредь никогда не позволят власть имущим творить определенные вещи.

Моган все смотрела на пламя.

– Все, что победители совершили ради победы, было, конечно, объявлено вне закона, – сказала она. – Одержание. Некромантия. Небесный огонь.

– Эш был там, – добавил Тапио. – Эш – величайший из драконов и не выносит соперников.

Моган рассмеялась.

– У Эша нет соперников, но он видит врагов во всех нас, в каждом разумном существе, потому что понимает, на что способна мыслящая тварь, когда она обретает власть. Эш желает стать божеством. Или, может быть, Богом. – В ее смехе проступила горечь. – Мне насчитали полтысячи лет, и я повидала достаточно, чтобы знать: борьба с Эшем длилась долго и долго готовилась. Мой отец думал… – Она посмотрела на Тапио.

Герааарх встряхнулся и сел на корточки.

– Нам обещали! – напомнил он. – Обещали дать короля. Вождя.

Улыбка Тапио стала циничной.

– Разве не все мы ждали прихода мессии?

– Половина Диких думает, что это ты, – ответил Герааарх.

– Да, так говорят, – бросил Теккисмарк. – Ты и есть. Тот, кто избавит нас от ярма и сделает так, что все будут заниматься чем захотят. – Он свел предплечья, и раздался, как показалось Редмиду, тот же звук, какой производит крестьянин, когда натачивает косу.

На лице Тапио появилось отвращение.

– Я вам не мессия. Нам нужно спуститься с небес на землю и разобраться самим.

Моган тяжело уселась на большой дубовый стул, и тот коротко скрипнул – почти застонал.

– Нам обещали. Леди Тар дала слово.

– Тар – имя, известное мне, – сказал Нита Кван. – Его знают даже мои соотечественники в Ифрикуа. Но мы зовем ее Тарой. Великой Волчицей.

Гребень Моган уподобился щетке – все ости нацелились в потолочные балки.

– Тар не волчица, кухарь. Тар тоже из числа великих змеев. Дракон.

– Медведи зовут ее Первой, – вставил Герааарх.

Тапио отхлебнул вина и затянул мелодичную песню на иркском языке. Она потекла ровно и медленно, чуждая для человеческого уха, но в ней звучало величественное достоинство.

После песни ирка воцарилось молчание, и Нита Кван кашлянул.

– Значит, Тар – добро? А Эш – зло?

Тапио улыбнулся так широко, что обнажил все клыки.

– Там, снаружи, куча народа танцует по случаю Поля и объявляет победу света над тьмой. И в зале, несмотря на мою страсть к уборке, живут мелкие твари: мыши, крысы, даже какие-то жуки. Если танцор кого-нибудь раздавит в запале, то что обитает в нем – добро или зло? Провозглашая торжество света, они могут затоптать дюжину мышей и сотню букашек.

Моган вытянула длинную когтистую руку.

– А если мыши объединятся с жуками и создадут войско против танцоров – поймут ли они, за что воюют? А танцоры поймут?

Редмид почувствовал себя круглым болваном. Он встал.

– Ладно, что же нам тогда делать?

Тапио рассмеялся.

– О, мы сразимся бок о бок с мышами и жуками. Главное – не рядиться в герои. Может быть, Эш отчаянно борется с самой сутью зла, а мы его совсем немного отвлечем, и это кончится победой тьмы.

Редмид вцепился в столешницу.

– Серьезно?

Тапио помотал головой.

– Нет, брат. У меня отвратное настроение. Послушай: к западу от Внутреннего моря все пришло в движение. Приближаются орды, которые больше армий, и это лишь малая толика происходящего. Мы, жуки и мыши, можем опираться лишь на то, что видим. Некоторые танцоры стараются на нас не наступить и даже подбирают, заботливо переносят к стеночке. Другие давят при первой возможности. – Он вздохнул, поднял бровь и посмотрел на Редмида исподлобья. – Но разве вы, повстанцы, не становитесь подозрительными, когда кто-нибудь заявляет, что борется за доброе и правое дело?

– Так поступает церковь, – кивнул Редмид.

– Не только – все подряд. Стоит распре перерасти в войну, как каждая сторона объявляет противника демоном. – Моган повернулась к Тапио. – Разве нельзя договориться с этим Шипом? Или просто создать союз и использовать его как щит? И да, я согласна насчет запада. Кто-то разворошил там все муравейники.

– Когда пламя лизнет нас, мы помочимся на этот костер. Что касается Шипа… – Тапио пожал плечами. – Наверное, стоит попробовать.

– Нам-то поздно, – возразил Герааарх. – Он на нас напал. Сейчас по всем лесам охотятся на наших детенышей.

Моган наблюдала за Тапио.

– Ты хочешь этого, – сказала она.

Он улыбнулся – криво, отчасти самокритично, с насмешкой и скорбью.

– Я не мессия, – ответил он, – но полководец весьма неплохой. Воевать с Эшем? Нас не забудут в веках!

Герааарх заворчал:

– Ни ты, ни песни твои не спасут ни одного детеныша и не прокормят голодного медведя зимой!

Теккисмарк снова издал скрежещущий звук.

– Мое-то племя, когда воюют сильные, всегда идет на растопку! Занятно будет сражаться за тех, кого мы выберем сами.

Тапио, казалось, был поглощен созерцанием своих мокасин.

– Я уверен, что ваше племя всегда воображает, будто имеет выбор.

Рот Теккисмарка раззявился, и на секунду выскочил грязно-лиловый клювоязык.

– Нет! – каркнул он. – Это люди питают такие иллюзии! Мы покоряемся волнам известий и ничему больше. – Он прищелкнул хитиновыми когтями на тонкой кисти. – Направляясь сюда, я был против войны с Шипом. После нашей встречи я готов воевать. Мой народ явится, когда наступит весна и размягчится водная твердь.

– Мой народ уже воюет, хотя многие еще этого не понимают, – прорычал Герааарх. – Но мы потеряем Эднакрэги к весне. Куда нам податься? И как? Мощь Шипа растет с каждым днем, и он собирает людей и других существ отовсюду.

Тапио почесал подбородок, и этот жест пришел в забавное противоречие с его томным эльфийским достоинством.

– Для захвата Эднакрэгов Шипу – до чего же приятно произносить это имя вслух – придется воевать с людьми, а люди, как нам известно, бывают отличными воинами.

– Единственное, на что они способны, – сухо заметил Теккисмарк.

– Берлоги у них уютные, – сказал Герааарх.

– Ему в любом случае придется выдержать несколько крупных боев, чтобы взять ваши горы. Нам некуда спешить. Он еще не скоро доберется до нас, – сказал Тапио. Он затряс головой, двинув ею из стороны в сторону – нечеловеческий жест. – Ему понадобится год, может быть, два. И по меньшей мере три до того, как восстание перекатится через западные хребты и затопит нас.

Моган покачала гребенчатой головой.

– С каждой победой его силы будут прибавляться, – настойчиво заявила она. – Уже сейчас Эш прислал ему что-то чудовищное. Созрев, оно станет исключительно мощным. – Она помолчала. – Что, за восстанием на Западе стоит Эш?

– Мне льстит, герцогиня, что ты спрашиваешь меня об Эше, как будто мы ровня. Я понятия не имею о его намерениях. Как и о том, что случилось на Западе, где действуют силы, с которыми я, спасибо Тар, никогда не связывался. – Тапио многозначительно кивнул. – Но о войне и людях, друзья мои, вы судите совершенно верно, и нам, возможно, есть смысл сражаться, как люди. И как Дикие. Возьмете меня в главнокомандующие?

– Жаль, что мой брат не дожил, – улыбнулась Моган. – Но – да.

Другие поочередно кивнули. Теккисмарк издал странный звук, и всех омыло запахом миндаля.

– Он поднимает волну согласия, – пояснила Моган.

– Хорошо, – медленно проговорил Тапио. – Если Шипу так уж хочется связаться с человеческой армией, то у нас есть горы против него.

– Мы можем объединиться с людьми, с которыми он воюет, – подал голос Нита Кван.

Все повернулись к нему.

Голова Моган дернулась, как поплавок, и послышался звук, как будто два дюжих молодца работают двуручной пилой. Герцогиня смеялась.

– Вступить в войну и объединиться с людьми, – сказала она мягко. – Это можно. Мы, последние свободные народы на Западе, заключим с нашими угнетателями союз против своего же сородича.

Тапио перехватил ее взгляд.

– Да, – кивнул он. – Это можно. – Он положил на ее руку свою. – Победа в войне обычно достигается при компромиссе между желанием и поведением по образу и подобию тех, кого презираешь.

Впоследствии Билл Редмид не вспомнил ни голосования, ни даже обсуждения. В памяти осталось лишь то, как появилась Тамсин, принесшая с собой аромат корицы и мяты, а потом все вдруг очутились в зале, танцующие: люди, ирки, медведи, Стражи и один боглин.

Женщины выстроились посередине в круг и начали танцевать против часовой стрелки, сперва поворачиваясь наружу, к мужчинам, а потом – внутрь, друг к дружке, упоенно жестикулируя и выгибаясь, тогда как мужчины кружили, как голодные волки, в противоположном направлении – прихлопывая и поворачиваясь в такт. Редмид обнаружил, что снова танцует с Бесс, а она улыбнулась, и он проникся к ней любовью – взял за руку, а Бесс ответила крепким пожатием и упорхнула, как только мелодия ускорилась и устремилась вверх – слева была Моган, легкая на ногу, справа – Тамсин с ее чарующей улыбкой.

Мужчины покинули большой круг и образовали малые, чтобы окружить центральный женский десятком мелких своих. Редмид очутился позади незнакомого темноволосого коротышки, который беседовал с Тапио, а тот шел следующим. Кружки распались в линию, и Редмид снова поймал за руки Бесс, а Тамсин за спиной рассмеялась.

– Как в старые добрые времена, – сказала она. – Все барьеры сметены, и все танцуют.

Ее смех подхватил коротышка, отиравшийся рядом, и из его ноздрей вырвался дымок.

ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

Случается, что делу может помочь только традиция. Безразличие короля – она не сумела найти слово похлеще – могло перерасти в нечто худшее, но ведь и правда сейчас Рождество, а он – великий рыцарь, хороший король и супруг. Привычка быть добрым мужем на Рождество удержала его от действий ужасных, а дальше и день настал.

Королева разослала союзникам дюжину писем. Поскольку война между ее и галлейцев прислугой шла чуть не в открытую, она приняла меры предосторожности, усвоенные на юге при отцовском дворе, и ее подготовка подверглась испытанию.

Началось с мессы, ее посетили леди Альмспенд, леди Эммота и еще десять фрейлин, все в темно-красном бархате и жарких, как огненный дух, горностаевых мехах.

Мессу служили в большом Харндонском соборе, построенном шестью поколениями торговцев шерстью, златоделов, рыцарей и королей. Шпиль возвышался даже над королевским дворцом; центральное окно с витражом, живописавшим муки святого Фомы, считалось одним из красивейших в христианском мире, а когда первые лучи зимнего солнца падали на восточную стену с великолепным изображением Христова Рождества, люди могли легко вообразить, будто они вживую наблюдают сие событие.

А за дверями собора, на площади, томилась в ожидании дюжина оруженосцев-галлейцев, да еще двадцать альбанцев, которые подражали им, как мартышки, вооруженные жезлами и ведрами с грязью. Они отирались у Королевского креста, воздвигнутого бабкой короля по случаю рождения его отца.

Они сочли, что прикрыты толпой, которая какое-то время напирала, и чернь вопила среди прочих эпитетов: «Королева – заморская шлюха!»

Вожак оруженосцев с тревогой увидел, что на торговую улицу выехал десяток всадников на черных конях и в подобающих черных сюрко. Они заполнили устье улицы от витрины до витрины, а их могучие скакуны выдыхали облака пара, как сонм драконов.

Он показал на них другому.

– Уходим! – крикнул тот. – У ведьмы есть друзья!

Но устье улицы Святого Фомы внезапно забилось подмастерьями, и каждый, будь он мужчина или мальчик, держал деревянную дубинку. Они подступили к самой толпе и, вышколенные отменно, замерли.

Чернь перестала выкрикивать оскорбления в адрес королевы.

К площади по улице Святой Марии Магдалины направился отряд ополчения, и грохот их барабанов смыл толпу, как кипяток смывает с ручки насоса лед. Пройти можно было только одним путем – мимо таверны «Королевское воинство» и по Драконовой улице; так и пошли. Точнее, некоторые, а другие медленно двинулись к рыцарям Святого Фомы, подальше от шумевших у креста оруженосцев.

К проходу королевы площадь была пуста. Двести мальчишек-разносчиков и подмастерьев склонились в низком поклоне, а Эдмунд, когда королева обернулась и улыбнулась им, подумал, что вот сейчас умрет на месте.

Но королева отлично понимала, что не победила, а только отсрочила расплату.

Король, казалось, не думал об этом вообще, хотя в конце мессы он высказался насчет избытка ополченцев на улицах.

– Неплохая демонстрация лояльности, – заметил он.

Королева не поняла, раздражен ли этим капталь.

Позднее, во дворце, собрались менестрели с жонглерами, и королева и ее фрейлины поспешно переоделись, хотя постороннему было простительно принять их скорость за нечто отличное от спешки. А потом, в составе длинной процессии, которую возглавила королева, почти все придворные женщины, не занятые стряпней и подготовкой рождественского стола, вышли с факелами во двор, где были встречены королем и таким же числом джентльменов, пажей, слуг и прихлебателей; после чего все они, озаренные факельным светом, двинулись по улицам. Падал снег, мороз пощипывал, и король раз десять поцеловал жену.

– Потанцуем? – спросил он.

Королева улыбнулась.

– Если вам это угодно, милорд, мы можем танцевать и петь хорал.

Взгляд короля был прикован к чему-то на грани светового круга.

– В детстве, – произнес он мечтательно, – на Рождество нас ждали разные приключения: и великаны, и дикари, а однажды пожаловал сам Сказочный Рыцарь. Он приехал на единороге и вызвал отцовских рыцарей сразиться. Турнир провели на замерзшей реке.

– О! – восторженно воскликнула королева. – И что было дальше?

– Этот напыщенный негодяй посадил на задницы дюжину лучших отцовских бойцов, а мы хлестали вино и чувствовали себя ничтожествами. Но он вручил нам прекраснейшие дары, и мы как в песню перенеслись. – Он посмотрел ей в глаза. – Намедни я слышал дурное. О вас. Верить этому я отказываюсь.

– Милорд… – начала она, но пришло время петь.

Они исполнили «Три корабля» и песнь об избиении младенцев, но королеве виделось одно: солдат, убивающий ее новорожденное дитя. Затем они спели «Агнец Божий» и мощный гимн, а потом – «Восход солнца», и вот образовались круги: женщины в качестве оленей, мужчины – охотников.

Они прошли широкую площадь под замком. Спустившись вприпляску на берег, они ступили на Альбин, где лед уже достиг шестифутовой толщины. Он будет нарастать и дальше, до самой весны. Дворцовые слуги выехали на коньках с подогретым вином, после чего пение возобновилось: на сей раз исполнили «Иисус, Радость мира», а потом, при свете факелов, поющие снова выстроились шестью большими кругами.

Дворцовые слуги и сами придворные смешались с толпой: подмастерья с подругами, рыцари со своими дамами, городские купцы – королева присела в реверансе перед Айлвином Дарквудом, а он степенно раскружил ее и передал высокому мастеру с железной бляхой и стальным кольцом гильдии оружейников.

– Как вас зовут, юный сэр? – спросила она.

– Том, ваше величество. – Он вычурно поклонился и исчез, двинувшись дальше по цепочке.

Круги сомкнулись для следующей фигуры, и король, завладев королевой, повел ее вдоль берега. Два пажа держали факелы так близко к ним, что королева испугалась за прическу, но посмотрела мужу в лицо и улыбнулась, а он улыбнулся в ответ.

– Я хотел сказать одно, – выдавил он. – Во времена моего отца мы были намного ближе к Диким на Рождество. Получалось забавно. И полезно для рыцарей.

Она поднялась на цыпочки, надежно утвердившись меховыми сапожками на утоптанном, скользком снегу, и поцеловала его в губы, а сотни свидетелей заулюлюкали и тоже стали целоваться.

– Дикие всегда рядом, – сказала она. – Мы – дети земель Диких, а не враги им. Земли Диких можно найти под полами Нового дворца и в лесах за Первым мостом.

– Это смахивает на богохульство, – заметил король.

– Нет, милорд. Обычный факт. Принюхайтесь – чуете хвойный запах? Сегодня вы можете протянуть руку и дотронуться до дерева в Эднакрэгах. В солнцеворот мир переливчат, милорд. Все ворота открыты – во всяком случае, так говорил мастер Гармодий.

Король остановился и поднял взгляд. Тысяча пар позади него замедлила шаг – люди пили вино, целовались или гадали, чем занята королевская чета, но в танце подобные паузы возникали нередко.

– Истинная правда! – воскликнул король. – Клянусь, я в жизни не видывал столько звезд! – Он подхватил королеву и закружил. – Боже мой, мадам, почему бы мне вам не поверить? Больше всего на свете я хочу сына!

Она положила его ладонь себе на живот.

– Вот он, ваш сын, милорд. Почувствуйте, как бьется его сердце – как мощно оно колотится во славу Альбы.

Он склонился в свете факелов.

– Я не в силах поверить, что это обман. – От его руки растекалось тепло.

Они снова пришли в движение, процессия замкнулась в круг, и королева потеряла короля за сменой партнеров – в той огромной цепи, про которую старые харндонцы говорили, что она символизирует связь всех альбанцев. Весьма своеобычным образом.

Королева пошла на первый круг – женский: были в нем Эммота с напряженным лицом, леди Сильвия, новая девушка с севера, а дальше – троица краснолицых купеческих дочерей, а потом она соприкоснулась руками с молодым рыцарем Святого Фомы, и тот улыбнулся ей с блаженным умиротворением на широком, с крупными чертами лице; потом наступил черед угрюмого субъекта с грязными руками, который тем не менее просиял, а затем – красавца в великолепном меховом капюшоне, сшитом, похоже, из какого-то восточного шелка с узорами, сверкавшими в факельном свете. Рядом с королевой постоянно маячила пара факелов, и она, несмотря на восторженное состояние духа, помнила, что оба юноши – королевские оруженосцы и оба вооружены. Молодой Галаад д’Акр мог в одиночку справиться с десятком разбойников или любой толпой злонамеренных лиц. Она не то чтобы боялась, а просто за последние дни с несвойственной остротой осознала свою уязвимость. И беззащитность ребенка.

В очередной фигуре танца ее закружил на месте галлеец. Он передал ее дальше – грубовато, как ей показалось, но она побоялась счесть это пренебрежением, а потом услышала крик, раздавшийся за правым плечом. Она протянула руку, ту приняли, и перед нею вырос сам капталь. С застывшей улыбкой он развернул ее, держа не особенно крепко. Его взор был прикован к схватке, и королева отступила – женщинам пришло время разойтись по своим кругам…

Галаад был повержен. Она поняла это по изменению освещения. Он пытался встать на ноги, а кто-то его бил.

Снег потушил его факелы.

Она перешла к действиям. В груди загудело, и королева простерлась волею в ночь, достигая звезд, чтобы взять то, что ей нужно.

Два факела взорвались слепящим светом.

Одним Галаад ткнул неприятеля в пах, и человека объяло пламя. Он заковылял к толпе, и она с дружным пронзительным воплем расступилась.

Галаад подобрал под себя ноги и воздел факелы, безжалостно освещая убийцу в последние минуты его жизни. Тот полыхал – жир и плоть сгорали стремительно, и вот он перестал кричать, а почерневшие кости с шипением погрузились в снег и погасли.

Над толпой поплыл аппетитный запах жареной свинины, и какую-то женщину вырвало недавним обедом.

Галаад всхлипывал.

Королева огляделась и увидела рядом леди Альмспенд, а чуть подальше – леди Сильвию. Но леди Эммоты не было.

К ней подошел галлеец – граф д’Э.

– По-моему, вашему величеству угрожает опасность, – заметил он.

Она отступила на шаг. Галлейцы окружили ее со всех сторон.

– Я здесь, ваше величество. – Писклявый, бабий голос Танкреда не вязался с его массивным сложением и одной уцелевшей бровью.

– Позвольте проводить вас к королю, – сказал граф.

Он поклонился и удержал ее за руку деликатно, без тени дурных намерений.

Один галлеец, одетый в цвета д’Э, положил руку на грудь другого, толкнул, и тот рухнул.

Граф, как тисками, сжал и придавил плечом ее руку, словно они боролись. Он поволок ее прочь. Она чуть не упала и подавила вскрик.

– Ваше величество в большой опасности, – пробормотал граф. – Мои люди прилагают все усилия, чтобы ее устранить, но под ударом очутились вы лично. Клянусь, что моя родня ни при чем. Я бы знал. Идемте.

Д’Э потащил королеву по льду, и она утешилась тем, что оба ее оруженосца остались рядом, вооруженные короткими мечами и в кольчугах под меховыми коттами. Факелы Галаада продолжали гореть огнем больше белым, нежели красным, и разгоняли тьму на расстояние полета стрелы.

– Мои фрейлины! – воскликнула она вдруг.

Граф остановился и обернулся.

– Мсье д’Эрблэ! – крикнул он. – Королевские фрейлины!

Стоявший на границе света мужчина в черной сутане поклонился. Сопровождаемый десятком человек, он устремился обратно во мрак.

Толпа вокруг начала сгущаться, как лед в ведре с водой. У королевы затекла правая рука – так крепко держал ее граф. Мелькали встревоженные лица: мужчина в красивой шляпе поклонился и последовал за ней, а потом она увидела рослого юношу, Тома, который поступил так же.

На реке сбилась в кучу дюжина факелов, и она поняла, что король где-то там. Облегчение было столь глубоким, что у нее задрожали колени.

Король смеялся, беседуя с графом Приграничья и мастером торговли. Он обернулся и подал ей кубок с вином, а хорошенькая молодая женщина с рыжими волосами дернула его за руку.

– Идемте же, ваше величество, – позвала она.

Королева взяла кубок, а рыжая особа быстро присела в реверансе и отступила в толпу.

Король уловил напряжение по ее руке и поджатым губам графа д’Э.

– В чем дело?

Граф д’Э поклонился.

– Я точно не знаю, ваше величество, но на вашего оруженосца напали, и я испугался за королеву.

– Он правильно сделал, – вставила королева. – Я в этом уверена. Король вернул д’Э поклон.

– В таком случае благодарю вас, мессир, как и всегда. Мы должны возобновить танец, иначе пойдут разговоры.

Он взъерошил юному Галааду волосы.

– Что с тобой случилось? Ты белый, как снег.

– Я… ударил человека. – У Галаада перехватило дыхание. – И он сгорел, как факел.

Король помолчал, уже занесши ногу, чтобы шагнуть.

– В самом деле? – спросил он. – Есть одно пророчество… впрочем, уже не важно. – Он склонился к своей королеве: – Странная ночь, и я буду рад, когда она закончится.

Они вернулись на реку, и королева вновь предалась танцам. Воздух загустел, и ей стало трудно дышать. Она решила, что с факелами неладно…

Затем она перешла к незнакомцу – коротышке с черной бородкой клинышком. У него была ослепительная улыбка и угольно-черные глаза.

Позади него в круге…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ЛИВИАПОЛИС – НАЕМНЫЙ УБИЙЦА И КРОНМИР

Укрывшись в каком-то сарае, он собирал свое оружие. Все восемнадцать стальных частей арбалета он разложил на грязном плаще с капюшоном из белой шерсти. Он взводил его посредством встроенного в корпус винта, умел управиться с ним одной рукой и разрядить, надавив большим пальцем на курок в верхней части. Арбалет изготовил этрусский мастер, а стрелы были снабжены стальными наконечниками. Сам арбалет представлял собой стальную пружину длиной в размах рук и был не только искусно сконструирован, но и оснащен герметическим устройством, которое помогало стрелку подкручивать винт при зарядке.

Каждый дюйм сверкающей стали он очистил от влаги и грязи, после чего смазал лучшим китовым жиром.

Покончив с делом, он бережно взвел арбалет, поставил на массивный предохранитель, который придерживал пружину, и сунул в заплечную корзину лудильщика. Он год учился с ним обращаться, но все равно всерьез опасался носить его за спиной заряженным и взведенным.

Правда, со страхом он боролся всю жизнь, а потому отпер дверь сарая, где прятался, натянул поверх замшевых перчаток промасленные шерстяные рукавицы и пристроил корзину за плечи.

Он продрог до костей и знал, что за ним охотятся.

Кронмир ждал там, где обещал, – под аркой старинного акведука, ровно в пять, когда зазвонили колокола. Наемного убийцу слегка удивили отголоски ликования на большой площади – столь громкие, что долетали за милю и даже дальше.

На Кронмире был праздничный рождественский колпак и длинное одеяние, как у купца, но венчик из ягод уведомлял о безопасности, и убийца подошел без боязни.

– Христос воскресе! – произнес он. Так говорили не на Рождество, а на Пасху: последний знак того, что все хорошо и спокойно.

– Воистину воскресе! – отозвался его наниматель. – Вы промахнулись. Убийца чуть помедлил.

– Прошу прощения, но вынужден возразить. Я выстрелил почти в упор и видел, как стрела попала в цель.

Кронмир потер подбородок.

– Он участвовал в турнире. Не прошло и получаса, как он появился и отвесил принцессе поклон. Я разуверился в его гибели и покинул площадь.

Убийца закусил губу.

– Полагаю, вы ждете от меня новой попытки? Но я израсходовал и связного, и план. В следующий раз выйдет чистая авантюра. – Он ощупал полученный от Кронмира амулет. – Вы меня вытащите?

– Этот амулет изготовлен лучшим в империи магистром. Мы вытащим вас, – кивнул Кронмир. – Он вынужден танцевать на глазах у толпы. С принцессой.

– Его люди повсюду. И они ищут меня. Думаете, его не прикроют, как одеялом, со всех сторон? Находиться в толпе безопасно, только если тебя не высматривают. А мне больше некем прикинуться: эта корзина – все, что у меня есть. – Убийца откашлялся. – Сожалею. Извиняться не собираюсь, но в этом деле все пошло наперекосяк, начиная с нападения на дворец. Тогда не должны были провалиться мы, а сегодня не должен был провалиться я. Сам Бог, похоже, настроен против нас.

– Согласен, – сказал Кронмир. – Но я обычно поступаю, как обещал.

– Да. Как и я. Ладно. Если вы меня вытащите, я попробую еще раз.

– Встретимся в гостинице «Серебряный олень», что на улице Святой Катерины. У меня заготовлен план, как вывести вас из города. Возможно, в гостинице буду не я – ориентируйтесь на золотой лавровый венец, а паролем будет слово «застой».

Убийца нахмурился.

– Ему, наверное, помогают герметисты. Мои стрелы разят наповал. Есть какие-нибудь соображения?

– Герметическое содействие обычно требует времени. Подойдите впритык, стреляйте с меньшего расстояния. – Кронмир пожал плечами. – Я похож на ученика, который учит мастера.

– Я убиваю человека, которого большинство считает хорошим, и делаю это в Рождество. И успел потерпеть неудачу. Мне это не нравится, куда приятнее было истреблять тиранов в Этруссии. – Он протянул Кронмиру маленькую пробирку. – Для моего напарника на случай худшего. Послушайте, вы честный заказчик и охраняли меня все время, пока я поправлялся. Мы будем благодарны, чем бы оно ни грозило.

– Хорошо, – сказал Кронмир. – Потому что, если дело примет скверный оборот, мне придется перебираться в Этруссию. – Он хлопнул убийцу по плечу. – Ступайте и покончите с ним, а завтра все это представится мороком.

Тот повел плечами.

– Если все так просто, то почему вы не разберетесь с ним сами?

– Законный вопрос, – поклонился Кронмир. – Если желаете устраниться, я не сочту это нарушением нашего договора.

Впервые за всю беседу убийца улыбнулся.

– Вот теперь сказано честно. – Он расправил плечи и похлопал по корзине. – Я с ним расправлюсь. У меня всегда возникает такое чувство перед тем, как кого-нибудь уложу. Иные сникают после убийства, а я – до него. Что-то я разболтался! – Он кивнул на прощание. – Всего наилучшего, кем бы вы ни были.

– И вам того же, – ответил Кронмир и затерялся в снегопаде.

ЛИВИАПОЛИС – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Снег разметали, и жители Ливиаполиса предались танцам. Они кружились и выписывали фигуры, беспрестанно подскакивая, и не однажды было видно, сколь изящные ножки скрываются под богато расшитыми подолами. Стояла зима, и женщины носили капюшоны, а мужчины – меховые шапки, весьма отличные от альбанских, и танцевали они иначе, в стиле более спортивном. Поворачиваясь, женщины подпрыгивали и приземлялись на одну ногу. Мужчины вскидывали ноги так, что те касались ладоней, и вовремя опускали на землю.

Сэр Майкл смотрел на это рука об руку со своей Кайтлин, живот которой был весьма велик, а ей все равно хотелось танцевать. Рядом с ней стояли сэр Георгий и его невеста. Двое морейцев научили их всем фигурам.

Праздновали здесь почти так же, как в Альбе, и в то же время – совершенно не так, и Майкл затерялся в обрывочных размышлениях, хотя и полностью осознавал настоящее. Он поцеловал жену.

– Тяжело ли ранен капитан? – спросила она.

Майкл скривился.

– Думаю, что тяжело, и он это скрывает, – ответил он и чуть закусил перчатку.

– Они возвращаются к исходной фигуре, – сказала Елена. Она положила затянутую в перчатку руку на спину Кайтлин. – Надеюсь, я выношу моего не хуже, чем ты своего, – шепнула она.

Кайтлин рассмеялась.

– Женщины из рода Ланторн и созданы для того, чтобы делать детей.

Ее муж хохотнул в кулак и отвернулся.

– Во многих смыслах, – прошептал он, а она так пихнула его локтем, что он поскользнулся на льду.

Пока они смеялись, в их компанию вторгся Красный Рыцарь. Он ослепительно улыбнулся Кайтлин и расцеловал ее в щеки.

– Само плодородие! – сказал он.

Она присела в реверансе.

– Полагаю, вам хочется быть любезным, – ответила она. – Почему вы не станцуете с принцессой? Смотрите, она ждет!

Сэр Майкл встретился с капитаном взглядом.

– Так и есть, – сказал тот и направился к принцессе.

– Он к ней не очень-то добр, а она от него без ума, – сказала Кайтлин. – Взгляни на нее. Как по-твоему, он на ней женится?

Майкл дернул ее за руку.

– Вряд ли, милая. Ты знаешь не все. Признаю, что и я не все знаю.

– Вообще-то другой у него и нет, – со смехом ответила Кайтлин. – Я страшная сплетница, но прачки-то понимают.

Майкл свел ее по ступеням от дамского шатра к танцевальной площадке.

– Это политика. Всегда есть какая-то подоплека, но нет, она по нему не сохнет.

– О, – отозвалась Кайтлин. – Какая жалость. Я влюблена и хочу, чтобы и все остальные влюбились.

Майкл сгреб ее в охапку и поднял, исполняя первую фигуру морейскогорождественского танца. Она взвизгнула.

– Ты надорвешься – во мне сто пудов!

Он улыбнулся, поцеловал ее, а она повернулась и укатилась в танец.

Красный Рыцарь подошел к принцессе. Она стояла в кругу своей свиты рядом с леди Марией, и ее лицо обрамлял пурпурный шелковый капюшон с белой меховой оторочкой. Укороченная шубка, подбитая горностаевым мехом, прикрывала парчовое платье с золотой вышивкой.

Она казалась неописуемо прекрасной – бледная кожа, нежный румянец и искрящиеся глаза.

В свете факелов он остановился перед нею на свободном пятачке, лег и вытянулся во весь рост. Его одежда из красной оленьей кожи выглядела лужей крови, а в снегу он сразу замерз. Он задумался, не убьет ли она его, пока он лежит у ее ног, но за ним наблюдали двадцать тысяч человек, и было невозможно уклониться от выражения преданности.

Леди Мария возвысила голос:

– Принцесса империи предлагает вам подняться!

Принцесса подала ему знак, и он встал: сперва на оба колена, после чего поцеловал подол ее платья, а затем на одно – тут он поцеловал руку.

В снегу осталось три алых пятнышка.

Ее правая кисть была обнажена, и она крепко вцепилась в его руку. А потом наклонилась.

– Это была не я, – прошелестела она.

Его согрели эти слова. Она нравилась ему больше, чем он хотел, и было приятно, что ради него она соблюдает формальности, хоть он и не верил ей.

Он ответил таким же пожатием.

– Что – не вы, ваше величество? – спросил он.

В потаенной глубине сердца он боялся ее неприкрытой ненависти, пусть даже силился постичь ее умом.

Но простых ответов не было. Подошел Тоби и отряхнул его; ему дали горячего вина, которым он по возможности незаметно обменялся с Тоби. От него не отстанут и попытаются убить. Всеобщие танцы – идеальная обстановка для этого, и все же он обязан присутствовать.

Бинты пропитались кровью, и от нее стыла кожа.

Он пожалел, что рядом нет Тома Лаклана.

Зато был Гэвин, присутствие которого согрело, как жаркий костер. Еще раз поклонившись принцессе, Красный Рыцарь обратился к брату:

– Все ли на месте?

– Готовы, как были и будем всегда, – ответил Гэвин. – Мастер Мортирмир тоже начеку.

Красный Рыцарь воспринял уход Гармодия как удаление больного зуба. Он то и дело заглядывал в свой Дворец воспоминаний, ожидая вторжения. А где-то в числе последних приоритетов гуляла мысль о том, что если Гармодий овладел юным Мортирмиром, то следует принять какие-то меры.

Он отметил командный пункт: невидимое место, откуда руководили ночными действиями. Мортирмир чуть сутулился и цинично улыбался. Красный Рыцарь мгновенно его узнал.

«Я слишком слаб и рад избавиться от него почти любой ценой», – подумалось ему. Он снова покосился на молодого Мортирмира, стоявшего в обществе десятка студентов университета и Длинной Лапищи, у которого таился во тьме свой отряд и имелся особый приказ насчет мастера Мортирмира на случай, если дела примут скверный оборот.

Красный Рыцарь отошел от принцессы и отметил, что его люди расположились поодаль от ее свиты – зазор обозначился явственно. Сэр Алкей стоял между матерью и сэром Гэвином хрупким звеном в поврежденной цепи.

– Гэвин, пусть каждый из наших возьмет на себя по одному из ее людей и встанет поближе. Я серьезно, – сказал он. – У врага не должно зародиться ни тени подозрения. Пусть думают, что все пошло наперекосяк. Или еще лучше – что она от них отреклась.

Лицо Гэвина потемнело от гнева, но он кивнул в знак согласия и наградил леди Марию змеиной улыбкой. Перед тем как отойти от брата, он осведомился:

– Ты понимаешь, что все это кара за мою любовь к Харндонскому двору? Придворная жизнь мстит.

Красный Рыцарь пожал плечами.

– Доверься Алкею, – сказал он, отступил к своим людям и быстро зашагал к Мортирмиру, который стоял в снегу и раздавал кутилам кубки с горячим пряным вином.

На юном лице застыло ироничное выражение.

– Милорд? У вас идет кровь? – Он скорчил мину. – Сами знаете – солнцеворот. Никакая алхимия не действует, как положено.

Красный Рыцарь придвинулся:

– Это не по закону, Гармодий. А закон ты и сам знаешь.

– Я правила не нарушаю, я их гну. В руке у мастера Мортирмира выключатель. Он волен вышвырнуть меня, когда пожелает. У вас кровь. А ну-ка…

Он сотворил знак, произнес слово, и Красный Рыцарь почувствовал, как раны закрылись. В очередной раз.

Длинная Лапища перегнулся через костер.

– Распоряжения, милорд?

– Он там, – сказал Красный Рыцарь. – Будьте на высоте.

Рядом прокружились Майкл и Кайтлин. Красный Рыцарь отвесил поклон принцессе.

– Ваше высочество, уместно ли нам будет присоединиться к этим бражникам? И если да, то окажете ли вы честь мне, недостойному?

– Давайте танцевать, – кивнула она. – Ведь мы для этого и созданы?

Он взял ее за руку, и они удалились.

Морейцы обожествляли своих королевских особ, почти буквально считая их сонмом святых во главе с самим Господом Богом, и поначалу неохотно принимали руку принцессы, но страх разрушить огромный круг из десяти тысяч, а то и больше, пар, которые заняли всю окружность площади, победил благоговение, и после короткой перебранки граф Черноволосый завладел левой рукой принцессы и не отпускал ее, какие бы фигуры танца ни объявлялись.

Они кружились гораздо дольше альбанцев, а потом затянули гимн – полк монахов и полк монахинь выдвинулись из собора, и площадь окуталась запахом фимиама, когда сотня цензоров воскурила его и холодный воздух наполнился священным дымом. Первый гимн вознесся из пятнадцати тысяч глоток, и показалось, что даже древние статуи подали голос, стремясь восславить своего творца.

А затем танец возобновился. Шквал ветра залепил глаза снежной пудрой, и Красный Рыцарь рассмеялся, ибо это было прекрасно. Монахи и монахини запевали поочередно, обмениваясь песенными залпами. Два конных барабанщика отбивали ритм, а над монашьим многоголосьем вознесся женский голос, словно олицетворивший экстаз.

Рука принцессы напряглась. А потом, когда женщины построились во внутренний круг, та уплыла в снег. Другие женщины большей частью были невзрачны, и принцесса засияла звездой на темном небосводе.

Он задался вопросом, она ли приказала его убить. Двумя днями раньше Гельфред перехватил послание из Лоники. Но шпионские сети так запутаны, что приказ мог исходить из дворца. Безусловно, у него было полно доказательств того, что принцесса регулярно связывалась с Андроником через имперского гонца.

У него хватало времени поразмыслить над этим, пока большой наружный круг, состоявший из мужчин, перемещался вокруг более тесного, женского.

Песнопения продолжались, и он, когда знал слова, подпевал. В нем играл гнев, невзирая на рану в боку и сочащуюся кровь.

«Если я в этот раз выживу…

Если я в этот раз выживу, я сражусь с Андроником, чья армия втрое больше моей. А потом придется бросить все силы на помощь отцу Майкла и королеве, одновременно защищая север от Шипа и разбираясь, если понадобится, с Гармодием. Если он злоумышляет против нас.

Клянусь Богом – если Бог есть, – я совершил столько ошибок, что теряю нить своего плана. Если у меня вообще был план. Это больше похоже на скачку на необъезженном скакуне, чем на планирование кампании.

Да, я глупец. Зато какая скачка!»

В его мысли вторгся человек, стоявший справа. Его голос был странно знаком и чист, как колокольный звон.

– Вы верите в судьбу, Габриэль? – спросил он.

Герцог резко повернул голову. Он без особого труда узнал мастера Смита и усмехнулся.

– Мы ведь уже это обсуждали, – заметил он.

– И не в последний раз, – пообещал мастер Смит. – Мне нравится, как люди понимают время.

– Я и не ждал такой щедрой помощи, – сказал герцог. – Продовольствие… продвижение.

– Не говоря о легком отклонении от курса одной арбалетной стрелы. Для вас из этого следует, что дела обстоят хуже, чем вам казалось. – Мастер Смит очаровательно склонил голову набок и подарил женщине из внутреннего круга игривую улыбку.

Герцог поморщился.

– А я-то считал себя молодцом, – сказал он с некоторым сарказмом.

– Вы и есть молодец, но наш противник весьма искусен, несмотря на свою гордыню и спесь. Вы готовы стать королем Альбы?

– Нет, – ответил герцог. – Я собирался обосноваться здесь. Навсегда. А от тех краев держаться подальше. – Он протанцевал несколько шагов и повернул обратно к дракону, прислушиваясь к музыке. – Как вам наверняка известно.

– Но вы же все бросите ради спасения королевы и отца Майкла?

Лицо у герцога стало каменным.

– Да.

– Даже если придется скрестить мечи с родным отцом?

Герцог переместился еще на несколько шагов.

– Вам не надоело спрашивать, когда ответы уже известны?

Мастер Смит танцевал с чуть избыточной грациозностью.

– Свободная воля обычно побеждает предвидение, – сказал он.

Герцог ослепительно улыбнулся, когда монахини и монахи объединились в хор.

– Пожалуй, это лучшие новости, какие я слыхивал. Надеюсь, вы говорите правду.

– Я тоже, – ответил дракон. – Андроник должен уйти, пока Шип не объединился с Аэскепилесом.

– Согласен, – сказал герцог.

Танец ускорился.

– Вы знаете, что этот танец исполняют в зимний и летний солнцеворот все добрые люди, где бы они ни жили, и ирки, и прочие существа? И во что бы они ни веровали, какому бы богу ни поклонялись – барьеры падают в эту ночь, и может произойти что угодно?

– То же самое говорила моя мать, – буркнул герцог.

– Известно ли вам о бесконечности сфер? Среди которых наша – всего лишь одна из многих? – спросил мастер Смит.

– Я стараюсь об этом не думать.

– Я вас покину через пару минут. Пока не ушел: турнир королевы. Вы знаете о нем?

– Да, – сказал Красный Рыцарь и кивнул на случай, если существо с божественными силами не умело видеть в темноте при факельном освещении.

Принцесса слева от него сияла золотистым солнечным светом – само великолепие.

– Это узел. В нем сходится столько линий, что мне не видно ничего ни за ним, ни в непосредственной близости от него. У Шипа и его господина есть свои планы, и мне их не различить. – Мастер Смит прервал танец. – Вот они, – произнес он с нехарактерным удовлетворением. – Время и место. Сокрытые. Мой вам подарок на солнцеворот.

– А если бы вы знали, что этот турнир закончится моей гибелью, – сказали бы мне? – спросил герцог.

Дракон миг помедлил.

– Возможно, – ответил он. – А потом пожалел бы. Даже та малость, которую я вам сказал, выходит за рамки игры. – Мастер Смит пожал плечами. – Правду сказать, я прозевал вашего убийцу и не видел его, пока он не ударил. Он, между прочим, очень близко, а мне запрещено вмешиваться. Похоже, вам это очевидно.

– Таков мой удел от рождения, – сказал Красный Рыцарь с неподдельной горечью.

– Знаю, – откликнулся Змей из Эрча. Он скрестил руки. – Давненько не принимал я прямого участия в людских делах, – произнес он с тоской. – Не разовьется ли пристрастие?

– Кыш отсюда, – сказал Красный Рыцарь, но тихо, очень тихо.

Мужчины надвигались на женщин, и новый снежный душ окатил их – туча снежинок, среди которых Габриэлю показалось, что он совершенно один, хотя справа и слева его держали за руки. Снег заглушил и звук.

Он потянулся к принцессе и нащупал теплую ладонь. Но, к его глубочайшему потрясению – а удивить его было трудно, – выяснилось, что он взял за руку королеву.

Она замешкалась.

– Вы! – сказала она.

Они повернулись, когда вокруг грянула музыка, а снег повалил гуще. Ее рука была воздушно легка. Она танцевала с ангельской грацией, невзирая на уже заметную беременность. Он улыбнулся, и она ответила тем же.

– Вы пришли повидать моего супруга? – спросила она.

– Нет, – ответил он и переступил дальше, освободил ее и оглянулся напоследок; она опять отозвалась безмятежной улыбкой.

Красный Рыцарь повернул голову, вскинув руку для следующей партнерши, и ею оказалась Амиция. Он пропустил такт, и она раздраженно закусила губу, затерявшись в музыке – монахиня, любившая танцевать.

Их глаза встретились. Ее – округлились, и она задохнулась.

Кольцо на ее пальце Сверкнуло.

– Вы ранены, – сказала она. – Так это вы меня целый день истощали? – Она улыбнулась, как восходящее летнее солнце, и его затопило теплом.

Не зная, что сказать, и держа ее за руку, он повернулся. На ней были зауряднейшая коричневая накидка и синий кертл, а на плече красовалась восьмиконечная звезда ее ордена.

– О! – пришла она в восторг. – Мой платок!

Он открыл рот, а она упорхнула в снег.

Третьей партнершей стала его мать.

Она приняла его руку и сделала грациозный, скользящий шажок со словами:

– Сегодня барьеры и правда рухнули.

Он что-то буркнул и глянул через плечо.

Она рассмеялась.

– Не сомневаюсь, что в конечном счете ты ее получишь. Посмотри на себя! Вылитый князь мира сего. – Она шагнула дальше, продолжая павану. – Ты полностью оправдал мои надежды, Габриэль.

И, резанув его этими словами, как бритвой, она отступила в снег.

Он бы сник, но прикосновение Амиции по-прежнему жгло ладонь, и он сделал еще три шага, как раненый бывалый мечник, который не прекращает боя.

Его рукой завладела новая королева – ему не знакомая: изящная фигурка в белом одеянии, расшитом золотом и украшенном алыми ягодами, светлые волосы затейливо уложены на голове – Снежная Королева.

Вы, должно быть, Красный Рыцарь, – заговорила она. – У нас получилось! Сегодня ночью соединились все звенья. – Она улыбнулась ему и закружилась в снежном вихре, опережая музыку на такт. – Пусть свет восторжествует над тьмой, – сказала Тамсин и отвернулась. – Пусть это станет кинжалом, который вонзится в ее черное сердце!

Он отступил, со страхом гадая, кого еще извергнет снег, но рука на сей раз оказалась знакомой, и перед ним возникла Изюминка.

– Правда, странно? – ухмыльнулась она. – Никак не разберу, в какой мне круг…

Тут она переменилась в лице, шагнула и повергла его наземь, словно не в танце, а в борьбе. Все произошло в ритме музыки, и приложился он на удивление крепко.

Наемный убийца злился на снег и вдвойне – на бдительность солдат, которые маячили в толпе поистине всюду. После двух подходов, не приблизивших его к цели, он понял, что остается одно: рвануть напрямик. Песня подсказала ему, где окажутся танцоры – через несколько па мужчины покинут своих пятых по счету партнерш и выйдут в наружный круг, где снова сменятся.

Ему, наверное, повезет, если удастся проскользнуть к первому ряду зрителей – тогда он окажется от цели на расстоянии вытянутой руки, а то и меньше. Он помедлил, сосчитал такты и ввинтился в гущу добропорядочных жен, как крот закапывается в землю.

Но его корзина и сравнительная подвижность привлекли внимание наемников-лучников. Он увидел, что они пришли в движение, – заметил, как изменился блеск шлемов.

Если отступить сейчас, другой возможности не будет.

Он поднажал.

Длинная Лапища увидел человека с корзиной в ту же секунду, что и сэр Гэвин, и оба ринулись в толпу, как пара мастиффов. Сэр Гэвин бросил леди Марию и разорвал круг, а Длинная Лапища, находившийся на половине расстояния полета стрелы, с трудом проталкивался сквозь тысячеглавую толпу.

Раздался треск, и снежные тучи осветила молния. Небо вдруг расцвело красками, словно занялась заря.

Морган Мортирмир схватился за голову, как будто получил удар. Затем после секундного замешательства он развернулся и кинулся к Мегас Дукасу, который танцевал с госпожой Элисон.

Громовой раскат напугал людей, и они, бросившись врассыпную, расчистили путь убийце, который побежал по проходу – казалось, что тот существовал с начала времен.

Но это было слишком просто и преждевременно – Мегас Дукас еще кружил в танце с женщиной, в пятнадцати шагах за пеленой снега.

Послав осторожность к чертям, убийца прорвался через кордон вокруг танцоров и устремился к герцогу.

Женщина, с которой тот танцевал, заметила его и, как показалось, кивнула. Она развернула партнера в тот миг, когда убийца сорвал рукавицу с правой кисти, завел руку за спину и схватился за арбалет. И помчался на герцога.

Следуя музыке, она утвердила ступню за ногой партнера.

Убийца был уже в трех шагах, и кому-либо стало поздно вмешиваться: он вскинул арбалет, и тогда…

Она толкнула герцога на землю.

Огромный сгусток пламени застал убийцу врасплох.

Он крутанулся на месте и выстрелил в нападающего. Стрела прошила герметический барьер и сбила юношу с ног.

Женщина достала из юбок короткий меч и рубанула.

Он принял удар наручью, сокрытой под крестьянской одеждой, и схватил противницу, рассчитывая на легкую победу, однако вместо этого заработал коленом в пах, а локоть вывернули, но под одеждой у него были доспехи, а ей мешали юбки, и после бешеного обмена ударами он пнул ее так, что впору сломаться колену, но те же юбки, которые его пока спасали, теперь частично погасили удар.

Она все равно упала.

Он врезал ей разряженным арбалетом по голове и побежал.

Миновав принцессу, которая хватала ртом воздух, он очутился среди статуй в центре площади.

Тогда он сорвал через голову крестьянский армяк, под которым прятались доспехи и алое сюрко наемного лучника, щит и меч. Свернув под прямым углом и устремившись на юг, он прибавил скорости, протиснулся через стайку пейзанок и скрылся в толпе.

Длинная Лапища растерялся, но тут увидел армяк. Поцокав языком, он двинулся по следам, выделявшимся на свежем снегу. Ему не понадобилось спрашивать у пейзанок, куда подался беглец, и он помедлил лишь с тем, чтобы сделать три размашистых шага, изучая толпу. Шлем был виден даже в мерцающем свете факелов – единственный, который удалялся от круга танцоров.

Гром, прогремевший над головой, был похож на хохот.

ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

Снаружи, во тьме, закричала женщина.

Королева держала короля за руку. Она застыла, ее чувства смешались – какой-то миг она танцевала с Красным Рыцарем и человеком, похожим на эльфийского принца. Ей пришлось вернуться с небес на землю.

Эммоты не было.

Король, сопровождаемый дюжиной рыцарей, отошел от супруги и устремился на женские крики, которые пробивались сквозь музыку.

Круг распался. Его власть таяла, как лед на весеннем пруду. Королева простерла руку…

Женщина в зеленом и золотом поймала ее и плюнула; королеве показалось, что ее пнули в живот, и она рухнула на колени.

Старшая женщина посмотрела через ее плечо, исчезла, и ее сменила та самая молодая монахиня, которая исцелила королеву на поле боя у Лиссен Каррак. Королева подняла голову.

Над ней склонилась женщина в белом.

– Мы не можем допустить, чтобы круг распался так рано, – сказала она.

Или передала свои мысли – все случилось так быстро, что королева вдруг обнаружила, что стоит, держа леди Сильвию за левую руку, а леди Альмспенд – за правую, и все трое сомкнулись в кружок. Они начали поворачиваться, а певчие уверенно затянули свое «Господу слава».

Король нашел леди Эммоту на расстоянии полета стрелы. Она лежала мертвая в луже крови, из-за которой казалось, что снег вокруг почернел. Горло было рассечено широко, как у оленя или жертвы древних времен, после чего в нее вонзили кинжал.

Кинжал принадлежал графу д’Э.

– Почему королева до сих пор танцует? – гневно спросил король.

Герцог выпрямился при помощи Тоби и протянул руку Изюминке, которая, к восторгу многих мужчин, растирала снегом голое колено.

Он огляделся. Музыка не стихала, но танцоры замедляли темп. Некоторые женщины остановились и стали сбиваться в кучку, ища защиты.

Женский голос произнес рядом:

– Мы не можем допустить, чтобы круг распался так рано.

Он повернулся, но уловил только запах мяты. Однако он понял главное и взял Изюминку за руку.

– Танцуйте! – крикнул он. – Замкните круг и танцуйте!

Привычку к повиновению трудно переломить. Изюминка перестала думать о боли в колене, схватила за руки опешившую принцессу и закружила ее. К ним присоединилась леди Мария, и мигом позже внутренний круг был восстановлен.

Гэвин резко остановился, и герцог втолкнул его в мужской круг.

– Танцуйте, – приказал он. – Кто-то творит мощное заклинание. Пресечение танцев – его часть. Танцуйте, черт побери!

Как только те отошли, он упал на колено подле Мортирмира, который бился в припадке. Ноги юноши барабанили по утоптанному снегу, а кровь была черна, как смоль.

Герцог возложил руки ему на плечи.

«Давай, Гармодий», – сказал он.

И старый магистр дал. Он простер из эфира руку, и она дотянулась до кисти Красного Рыцаря – тот напрягся, и его подвели к открытой двери: двери, которая, казалось, вела в чернейшую и беззвездную ночь. Из проема его окатило холодом – абсолютным, первозданным.

Красный Рыцарь взял себя в руки и напряженно подался вперед, в черный эфир. Он тронул кончики пальцев стройного юноши в синем бархате…

Раздался грохот смертного боя…

…и восходящие рождественские напевы женский крик

корабль, терзаемый штормом старец с длинной бородой, лежащий под стеганым одеялом.

Гармодий влетел в дверной проем, как вброшенный внешней силой, и дверь за ним захлопнулась. Секунду он лежал на плиточном полу Дворца Красного Рыцаря. Затем встряхнул головой.

«Что за хрень?» – пробормотал он.

Габриэль уже пришел в движение. Он указал на Мортирмира, который в реальности завис между жизнью и смертью.

«Мы сумеем его спасти?»

«Безусловно. Урод воображает, что меня так легко убить…»

«По-моему, мишенью был я».

«Думай как хочешь, малый. Господи, я был на волосок от беды. Поделишься?..»

Габриэль в очередной раз предоставил Гармодию свой резерв.

«Получай, гад!» – сказал Гармодий. Он открыл канал, навел чары… символы во Дворце воспоминаний вспыхнули, как огни далекого города, когда на одном дыхании он выдал сразу пять законченных заклинаний.

Снег очистился от крови и стал девственно белым.

Мортирмир открыл глаза.

Торчавшая из его спины арбалетная стрела растаяла, как сосулька.

А в небе взорвалось что-то, похожее на фейерверк – тысяча звезд вспыхнула на мгновение и померкла.

«Опаньки, – пробормотал Гармодий. – Я врезал богу по причиндалам».

СВЯЩЕННЫЙ ОСТРОВ – ШИП

Шип наблюдал за ночью, как за драмой. Солнцеворот всегда был крайне неудобным временем для серьезной работы: ни эфир, ни реальность не сохраняли плотности, и срывались даже простейшие заклинания.

Его колдовские паутины провисли. Он боялся, что бури, разыгравшиеся в эфире, повредят им без поддержки даже простейших чар, и молча, мрачно стоял в темноте, размышляя.

Он-то молчал, зато другие шумели изрядно. Он не нуждался в шпионской сети, чтобы увидеть их. Мощь их усилий была столь велика, а расход резервов так щедр, что он улавливал это в своем северном средоточии власти, где снег засыпал его руки, как будто он и правда был древним дубом.

Яйцо, которое лежало рядом, вспыхивало и свиристело при каждом разряде энергии, прилетавшем с юга.

Что-то грубое рождается в муках.

Отрывок из старого стихотворения или пророчества.

На западе круг был нетронут, и энергия поднималась в небеса кольцом белого пламени. Другие такие же могучие кольца взлетали из многих мест: из убогих хижин пришедших из-за Стены, со дворов королей, эмиров и ханов.

Но два пострадали и начали распадаться в эфире. И что-то тянуло их.

Шип смотрел с любопытством хищника, который наблюдает за другим, преследующим жертву.

И вот они замерли – оба сразу, как будто застывшие в собственном танце. Белый огонь померк, превратился в искру, а потом взметнулся опять, и кольца вспыхнули – с востока полыхнула энергия.

«Ага», – подумал Шип, а овладевшая им сущность сказала: «Гармодий все-таки жив. И стал сильнее. Он будет идеальным союзником».

Шип вздрогнул от удивления.

«Почему? – спросил он. – И кто вы, собственно, такой, сэр?»

«Любое существо, которое приобретает достаточную силу, перестает быть одним из себе подобных, – ответил Эш. – И становится одним из нас. – Голос неумолимо рокотал. – Ты выбрал. Я выбрал. Теперь и Гармодий выбрал».

Шип содрогнулся. И не в первый и не в последний раз спросил у себя, что же такое он выбрал.

«Я Эш», – прошептал голос.

Шип, некогда – Ричард Планжере, отлично знал это имя.

«Ты сатанинский змий», – сказал он.

Но Эш возразил:

«Я не соотношусь ни с чем, о смертный. Я просто есть».

ЛИВИАПОЛИС – НАЕМНЫЙ УБИЙЦА, ДЛИННАЯ ЛАПИЩА, КРОНМИР

Убийца вынырнул из толпы около университета и бесстрашно пересек окрестные улицы. Его алюминиевая бляха вспыхивала на входах. Поскольку она была, вообще говоря, не его, последствий не ожидалось, и он сомневался, что у его преследователей есть такая же штука. Он выиграл час.

Юркнув в переулки за университетом, он стал перебегать из одного в другой, задержавшись только для того, чтобы избавиться от красного сюрко и нагрудной пластины лучника. Он оставил их на парапете борделя и побежал в темноту.

Длинная Лапища дошел до оберегов на границе университета и выругался. Пройти он не смог, а по следам было ясно, что противнику это удалось. Он повернул обратно, теряя драгоценные минуты, и бросился сперва на север, а потом на запад, где нашел Гельфреда и Дэна Фейвора. Оба стояли на коленях в снегу.

– Он прорвался через университет, и мне за ним не пройти, – задыхаясь, выпалил Длинная Лапища.

Фейвор свистнул, и к нему бросились по снегу собаки.

– Мы ищем запах, – сказал Гельфред. – Идем на север, попробуем заново. Народу столько… – Он покачал головой.

Все трое побежали на юг по улице, тянувшейся сбоку от университета. Этой ночью она была ярко освещена факелами, и сотни людей оборачивались взглянуть на вооруженную троицу, которая мчалась мимо во весь дух. На южной границе университета они остановились и повернули на запад, но в лабиринте улочек, где жили студенты, пропала всякая надежда наткнуться на свежий след.

Зато на улице Святого Николая, когда была пройдена ее треть, старшая псина насторожилась, заскулила, и Гельфред дал ей волю.

– Луадхас, взять его! – скомандовал он.

Затем преклонил колени в снегу, помолился и освободил второго пса, помоложе.

Тот гавкнул, описал круг и сорвался в другую сторону. Старшая собака метнулась через дорогу к невысокому зданию с грязно-белой штукатуркой. Она остановилась, не выпуская из вида мужчин, и Гельфред, подбежав, поднял солдатский плащ, сюрко и нагрудную пластину.

Он снова встал на колени, не обращая внимания на ненастье, и с пылом помолился. Затем воздел жезл, и по лапам животного пробежал серебристый огонь, шибанувший в нос. Собака втянула запах плаща, радостно гавкнула и, снявшись с места, устремилась в хитросплетение переулков.

Люди пустились следом.

Убийца замедлил шаг задолго до своего логова. Он знал гостиницу и не собирался рисковать обновленным камуфляжем, опрометью несясь по людным улицам. Поэтому он вступил на улицу Святой Катерины быстрым шагом, прикидываясь постояльцем, который выскочил подышать свежим воздухом и, может быть, глотнуть горячего вина. Взлетев на крыльцо, подобно пылкому влюбленному, он распахнул двери.

Затем изучил помещение. Знакомых не было – тем лучше. Он пересек общую комнату и стоя пристроился у стены – сесть в Рождество оказалось негде.

Стал ждать связного, впервые взяв на себя труд задуматься, и остался глубоко недоволен – какого дьявола он выстрелил в мальчишку, когда объект лежал у него в ногах?

Но сделанного не воротишь.

Появилась женщина средних лет. Она протянула ему дымящийся кубок, который он принял с благодарным кивком. Она сделала жест, как бы расписываясь – он снова кивнул. Здешний народ был намного доверчивее жителей Этруссии, но он заплатит честь по чести – как-никак, Рождество. Закрыв глаза, он помолился об убиенном юноше.

А потом открыл их, заслышав лай.

Собаки. О них он не подумал. Конечно же, в снегу…

Он сделал глубокий вдох. Залаяла вторая собака.

Отпив горячего вина, он сунул руку в корзину, где покоился короткий меч. Извлек его как можно осторожнее. И начал сдвигаться в сторону кухни.

Это не любители. У него считаные минуты до того, как они стянут силы.

Он огляделся в поисках связного, высматривая золоченый венец, и не увидел вообще ни одного венца.

Проклиная свое невезение, он положил руку на амулет и начертил призывный знак.

Кронмир находился двумя улицами западнее гостиницы на улице Святой Катерины, когда увидел людей в красных сюрко и собак.

Он незамедлительно развернулся и поспешил на север, в лабиринт студенческого квартала. Коль скоро у них собаки, значит, они проследили за его человеком до места встречи. А у него даже нет запасного гонца – все развивалось безнадежно быстро, и солдаты уже окружили гостиницу.

Он обдумал кое-какие мрачные мысли.

Позади тявкнула собака.

Проулок перед ним вдруг осветился: взлетел багровый огненный шар, и Кронмир остановился как вкопанный. Взрыв заставил его прикрыть уши, он споткнулся.

Все спаслись исключительно благодаря тому, что Уилфул Убийца категорически настоял на отступлении в проулки, пока не прибудет подкрепление.

– Гребаные псы! – взъярился он. – Каждая тварь в квартале знает, что мы здесь!

Гельфред понял, что он прав, и вся четверка – пятерка с появлением Бента и дюжина после того, как подоспели его люди, – отступила в устье проулка, известного как Грачевник. Фейвор утихомирил собаку, придержав ее за ошейник. Младший пес снова гавкнул…

И с гостиницы сорвало крышу.

Герметический огонь волной разошелся от эпицентра и ударил в здания на другой стороне улицы, и только чистое везение спасло лучников от злонамеренной потенциальной силы. Гельфреду переломало ребра, и он заработал глубокие ожоги лица и рук. Фейвора лишь опалило, его прикрыл офицер, а Уилфул Убийца упал со сломанной рукой на месте, откуда указывал.

Сто пятьдесят бражников, которые кутили в гостинице, умерли мгновенно.

Загорелся десяток домов. Кое-как встав, Уилфул Убийца бросился за пожарными.

В двух переулках оттуда Кронмир прислонился к стене здания и уставился на багровое зарево в небесах.

Он разобрался в случившемся раньше, чем сердце ударило трижды, и вывод был очевиден. Сорвав с шеи амулет, он… замешкался.

А потом побежал к университету. Если эта штуковина сработает в переулках, то погибнет тысяча человек.

Кронмир достиг главного входа – железного зева Цербера, черной дыры в ночи. Подскочив к трехглавому псу, он швырнул в раззявленную пасть ближайшей головы и вещицу, и цепочку – все.

Пес кашлянул, как больной ребенок.

Кронмир стоял, тяжело дыша и прикрывая грудь локтями. Кутилы обтекали его с обеих сторон. Какой-то человек напротив, через улицу, остановился и показал на красное небо. Другие тоже замедлили ход, и Кронмир расслышал далекое песнопение.

На большой площади все еще танцевали.

Он снова пересмотрел всю логическую цепочку, желая увериться в причинно-следственных связях.

Его наемник окружен.

Гостиница взорвалась.

Аэскепилес выразил удивление тем, что убийца и уцелевшие члены его команды еще живы.

Юноша – молодой ученый из университета – сообщил, что амулет поразительно мощный.

Что и требовалось доказать.

Аэскепилес вручил ему свои устройства для убийства его агентов.

За время, которое Кронмир простоял у огромной железной статуи Цербера, монахиня прочла бы «Отче наш».

Затем он пошел через площадь.

Габриэль Мурьен лежал в шатре, специально поставленном для него на ристалище. Шесть жаровен и торфяной очаг выбивались из сил, отгоняя лютый мороз. Внутрь внесли балдахин.

Посовещавшись с сэром Алкеем и леди Марией, сэр Майкл решил, что защитить Мегас Дукаса будет легче прямо на ипподроме.

Красный Рыцарь сел среди дюжины пухлых подушек. У него была туго перебинтована грудь. Гонцы входили и выходили, подвергаясь проверке со стороны многочисленных часовых – кадровых ветеранов, которым было приказано пропускать только хорошо знакомых членов отряда. Это было несправедливо по отношению к лояльным морейцам, но срабатывало.

– Насколько плохи дела? – спросил герцог у потрясенного Длинной Лапищи.

– Христос распятый, милорд, это было… – Он покачал головой. – Словно в горниле, на какой-то короткий миг.

Стоявший у плеча Красного Рыцаря молодой Морган Мортирмир слегка поклонился.

– Милорд, если вам не хуже, то мне придется взглянуть. Положение критическое, и за вами присмотрит любой из моих ученых товарищей.

– А чем занимается университет? – нахмурился герцог.

– Ничем, милорд. – Морган потупился, словно стыдясь. Возможно, так и было. – Там ничего не предприняли.

Герцог вновь обратился к Длинной Лапище:

– Еще что?

– Мы прошли по следу до гостиницы – и физически, и герметически. Уилфул сунулся туда с бойцами, я не горел желанием взять негодяя лично.

Герцог тронул его за плечо.

– Ты правильно сделал. Сила, особенно превосходящая, спасает жизни. Вид у Длинной Лапищи был несчастный.

– Скажите это Гельфреду – он потерял обеих собак и, вероятно, лишится левой руки. Или Канни, он мертв. Трое убитых, а еще трое тяжело обгорели. Я для такого не гожусь. Горло перережу, а решать и командовать не люблю.

Сэр Йоханнес поднял кубок.

– Хорошо, что хоть кто-то остался Жив. Но, милорд, – обдумали ли вы это в военном смысле? Что еще они натворят с такой мощью? Дома взрывать смогут?

Герцог безрадостно улыбнулся своему наставнику.

– Йоханнес, грамотный герметист одним ударом снесет городскую стену. Просто-напросто так не делают – как правило. Это требует времени и сил, а большинство чародеев играет в другие игры. Но не этот.

Йоханнес отпил из кубка.

– Я вечный скептик, милорд, и понимаю, что это лишает меня… чего-то. – Он улыбнулся. – Но послушайте: мы на поле брани, которое выбрал враг, и он располагает новым оружием и прибегает к новой тактике. Как этрусские наемные убийцы. Магия. Не вернуться ли к уничтожению чудовищ?

– Мы не можем так запросто отступить и перестроиться, – ответил герцог и крякнул от боли. – Морган, ступай и посмотри на развалины гостиницы. Изучи, если будет что изучать. – Он медленно опустил голову на подушку. – Мы, джентльмены, кое-что строим здесь. У нас будет пропасть времени, если мы победим Андроника. Появятся доходная база, укрепленные города и замки. И союзники.

– Союзники? – вскинулся Йоханнес.

Алкей сидел, развалившись, на стуле, но теперь подобрался.

– Да, сэр рыцарь. Союзники. Многие морейцы поддерживают наши начинания. Мир – прочный и честный – означает, что наши купцы смогут соперничать с этрусками и галлейцами, и даже с альбанцами и окситанцами.

– А принцесса тем временем нанимает по нашу душу этрусских убийц? – возмутился сэр Йоханнес.

– Моя мать прилагает все усилия, чтобы сдержать принцессу, – заметил Алкей. – Мы сомневаемся, что она знала об убийце.

Герцог мотнул головой.

– Вздор. Я не дурак, но я не понимаю, с кем мы боремся. Зачем? Почему принцесса пишет Андронику? Зачем придворный маг предал императора? Почему университет держится в стороне и позволяет людям гибнуть от герметических чар, за которые в той же Альбе сжигают на костре?

Алкей огладил бороду.

– Милорд, я вырос здесь и не вполне разбираюсь во фракциях. Бывает так, что каждый мужчина и каждая женщина уже сами по себе фракции. Что касается патриарха, то откуда нам знать его подлинные мысли, а? О вас как альбанце? О вашем здешнем духовнике? – Алкей покачал головой. – Не хочу оскорбить вас, отче, но патриарх считает, что духовенство не должно воевать. Многие наши монахи и священники возражают, и эта распря тянется уже годы, а потом возникает альбанец, и духовник у него – представитель боевого ордена…

– Он мне не духовник, – сказал герцог. – Я предпочитаю общаться с Господом напрямую.

Отец Арно сидел за балдахином, и его едва было видно. Тут он поднялся.

– Умрете вы, что ли, если расскажете? А вам не приходило в голову, что ваша личная ссора с Богом опасна для отряда? Может быть, это все-таки наше дело!

– Может быть, – согласился герцог. – Но знаете что? Все вы мне дороги, даже Уилфул Убийца. И я совершенно уверен, что, когда моя маленькая распря с Богом всплывет, вы дружно…

Послышалась какая-то возня. За матерчатыми стенами, вне света факелов, раздались крики.

Герцог сел прямо.

– Майкл, разберись, – приказал он, зажав в кулаке рондельный кинжал. Майкл был в полном боевом облачении. Они с Йоханнесом вышли, а Тоби, тоже в доспехах, обнажил меч. То же самое сделал отец Арно. Длинная Лапища ослабил свой в ножнах.

Сэр Майкл вернулся.

– Милорд. Это… – В факельном свете его лицо казалось белым, губы сжались в узкую полоску. – Там человек, который называет себя главой шпионской службы Андроника. Он умоляет о немедленной аудиенции.

Герцог шевельнул правой рукой, и появился светящийся зеленый щит – пузырь, который, немного угасая по ходу, проплыл сквозь занавеси.

– Раздень его донага, Майкл. Дай ему что-то из моей одежды, но забери все камни, все кольца – все подчистую. Длинная Лапища…

– Сделаю, – отозвался мечник. – Мне случалось обыскивать разную сволочь.

– Если заметите что-то хоть отдаленно похожее на нападение – убейте его. И, пока не разденется, не подпускайте его к палатке ближе, чем на сто ярдов. – Герцог отложил кинжал.

Йоханнес стоял с обнаженным мечом.

– А вдруг… он сам…

Глаза у герцога засверкали.

– С этим я разберусь, – сказал он.

– Джулас Кронмир, милорд, – доложил сэр Майкл.

Кронмира ввели. Вокруг него щетинились клинки, и все же он держался с известным достоинством. Поклонился он очень медленно – почти пародируя поклон.

Морган Мортирмир вытаращил глаза.

– Я вас знаю! – воскликнул он.

Кронмир еще раз, очень медленно, кивнул.

– Амулет! – сказал Мортирмир. – Милорд, я знаю, что там взорвалось. Я держал это в руках, будь я проклят!

– Не тот, а другой, – уточнил Кронмир. – Но – да. Вы предупредили меня, а я не послушал.

Меч отца Арно взлетел и прикрыл спину Мортирмира.

– Вы знакомы? – осведомился Йоханнес.

Мортирмир кивнул, по молодости не понимая, к чему идет дело.

– Да, мы встретились в древнем храме Минервы на холме, а потом в гостинице. Он показал мне амулет.

«Он говорит правду, – сказал Гармодий. – Христос распятый, я не заглядывал в его воспоминания. Но вот тебе, пожалуйста».

Кронмир огляделся.

– Вам незачем гадать, – сказал он. – Я скажу. Но только при условии, что вы меня защитите.

– Ты переметнулся? – спросил герцог.

– Если бы нет, это был бы странный способ совершить самоубийство, – ответил Кронмир.

– Ты скажешь нам все: имена, места, даты. – Герцог подался вперед.

– О герцоге Андронике и его плане – да, – поклонился Кронмир. – Он предал меня. Но о бывших хозяевах я не скажу ничего.

– Он не в том положении, чтобы торговаться, – заметил Длинная Лапища.

– Но, как видите, торгуюсь, милорд, – парировал Кронмир. – В конце концов, я знаю, где находится император.

Герцог снова откинулся на подушки. Он перехватил взгляд отца Арно.

– Знаете, – сказал герцог, – порой я невольно задумываюсь, правда ли, что Бог не на моей стороне. – Он обратился к Кронмиру: – Положи руки между моими и поклянись.

Кронмир опустился на колени. Он произнес простую клятву, как всякий военный, который вступает в отряд.

– Вы поверите убийце? – вознегодовал Длинная Лапища.

– Который поклялся наемнику. Мы же достойные люди? – слабо усмехнулся герцог. – Мне нужно поспать. Охраняйте мастера Кронмира, полагаю, он станет нашим ценнейшим приобретением. Спрячьте его, а главное – держите подальше от дворца. Длинная Лапища, он твой. Если Гельфред ранен, то кто командует разведчиками?

– Я предложил бы Фейвора, – сказал Йоханнес. – Но у него стрела в брюхе. Его спасли, но поправляться он будет… примерно столько же, сколько вы.

– Тогда Старлинг, – сказал сэр Майкл. – Он урод, но грамотный урод.

– Так и сделайте, – велел герцог. – О господи! – Он снова лег. – Император. Не вздумайте погибнуть, Кронмир.

– Не собираюсь, – улыбнулся тот.

Глаза герцога закрылись, а потом распахнулись.

– Постойте! – сказал он. – У меня есть план.

Йоханнес застонал.

– Начинается!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ВЕСНА

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ТИКОНДАГА И АЛЬБИНКИРК – СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД И АМИЦИЯ

Амиция в конце концов склонила старого рыцаря еще раз пройти через Эднакрэги зимой. Он выздоравливал месяц – месяц безжалостных допросов женщины, не обремененной ни манерами, ни моралью. Амиция никогда не встречала людей, похожих на леди Севера, и надеялась, что впредь и не встретит.

В день, когда сэр Джон объявил, что они заберут своих купцов и выступят в дорогу, Гауз улыбнулась Амиции с другого конца своей комнаты.

– Неужели ты так сильно по нему скучаешь? – спросила она, и у Амиции замерло сердце.

Но Гауз продолжила:

– Ты знаешь леди Мэри, подругу королевы?

Амиция успела достаточно оправиться, чтобы защититься. Она ответила осторожно:

– Мы встречались после великой битвы.

– Нет никаких «великих битв», женщина, – рассмеялась Гауз. – Твоя леди Мэри обручена с моим Гэвином.

– Да, я слышала, что между ними что-то есть, – кивнула Амиция, не снижая бдительности, а Гауз расхохоталась.

– Вот она, моя старушечья доля! – сказала она. – Сидеть дома и болтать о любовницах сыновей. – Она подалась вперед. – Ты мне нравишься, ведьма.

Эти слова Амиция помнила до конца своих дней.

Граф Севера отрядил двадцать рыцарей и без малого сотню солдат сопровождать караван через снега, и они выехали на санях. Северяне владели многими способами зимних перемещений, почти забытыми – если вообще известными – в Альбинкирке, и этрусские купцы потрясенно и с некоторым восторгом увидели, как лихо несутся запряженные лошадьми сани вдоль Эднакрэгского озера. За пару часов они легко покрывали десять лиг, а то и больше; затем упирались в очередной крутой хребет, за которым лежало следующее озеро. Военная дорога была достаточнопроходима для саней, но однажды пришлось сгрузить все до последнего тюка и тащить на себе.

Колонну сопровождал младший сын графа, командовавший отцовскими людьми. Он был замкнут и хмур, как многие юноши, и все же Амиция сочла его привлекательным – не бледным подобием старших братьев, а юнцом, который уже показывает себя серьезным, осторожным мужем. Он подошел, когда она наблюдала за тюками с мехом, которые втягивали веревками на кряж.

– Зима всегда с нами, – проговорил он. – Мы и воюем зимой, и путешествуем, если приходится. В эту пору Дикие большей частью спят. – Он придвинулся к ней. – Каков сейчас Габриэль?

Она резко замкнулась и мысленно, и выражением лица.

– Он хороший рыцарь, сэр. Больше мне нечего добавить.

Через шесть дней они добрались до речной развилки, где началась вся история, и сани выехали на лед. Они постоянно проваливались, но не настолько, чтобы растерять груз. Днища фургонов имели форму лодок и были водонепроницаемы.

Северяне знали о зиме все.

А увидев меж конских ушей Альбинкирк, Амиция позволила взору слегка затуманиться.

Езда предоставила ей слишком много времени для раздумий.

Во дворе городской крепости Амиция на прощание поцеловала сэра Джона, а малочисленное население ликующе приветствовало своего капитана, купцов и молодую монахиню.

Она выдержала серьезную беседу с епископом и вернулась к своим обязанностям у Южной переправы.

ЛОНИКА – ГЕРЦОГ АНДРОНИК

В трехстах с небольшим лигах восточнее слуги выносили из красивого мозаичного зала еловые ветви. С Крещения прошел почти месяц. Старый герцог Фраке заседал в большом зале в обществе сына и дюжины офицеров, которые выстроились перед ним, как просители, включая магистра Аэскепилеса – тот притаился сзади, как преступник.

– Мне пришлось, отец. Он был само отродье сатаны – гнал нас из города и побивал всюду.

Деметрий стоял перед отцом, расправив плечи. Он вроде как не испытывал ни малейших угрызений совести.

Андроник, взявшись за подбородок, сидел на массивном стуле, очень похожем на трон.

– Ты попросил, и я ответил: нет. Тогда ты отправился без моего ведома с тем колдуном, и он убит.

– Ну и что? – возразил Деметрий. – Он мертв и похоронен. Принцесса распускает его отряд. Она действует осторожно – а как еще быть, когда имеешь дело с таким гадючником? Но через несколько дней они уйдут, и мы сможем выступить на юг.

Аэскепилес откашлялся и сказал:

– Мы отстаем от расписания на месяцы и должны двигаться.

Андроник поднял брови.

– От расписания? У меня нет расписания, господин чародей. Я намерен спасти мою страну от узурпатора и длительного негодного управления. На это уйдут годы.

Аэскепилес на какое-то время умолк, а когда заговорил, его голос сделался елейным.

– Конечно, милорд. Я говорю в самом общем смысле. Прошу простить. – Он подался вперед. – Я все-таки удивлен, как легко удалось с ним расправиться.

– Легко?! – вспылил Деметрий. – Три неудачные попытки, а после он погиб при взрыве амулета?

– Я на лучшее и не надеялся, – улыбнулся Аэскепилес.

Андроник посмотрел на обоих, как на малых детей.

– Вы думаете, что она позовет нас обратно, – сказал он.

– А если нет, то мы попросту объявим народу, что она предала родного отца, – ответил Деметрий.

– И все нам, разумеется, поверят, – сказал Андроник. – Послушайте, кретины. Все, что вы сделали, – добились патовой ситуации, причем для нее. Теперь у нее есть армия, Красный Рыцарь об этом позаботился. Есть собственный флот, и он оплачен. Этруски, провались они в преисподнюю, теперь будут платить дань ей. – Он откинулся на спинку огромного стула и положил руки на подлокотники. – В каком-то смысле – странным образом – я восхищен этим Красным Рыцарем. Многое из того, что он совершил, хотелось бы сделать и мне. – Он обратился к Деметрию: – Подозреваю, сынок, что она, когда будет готова, предложит тебе вступить в брак. И ты согласишься. Мои титулы будут восстановлены, а ты станешь ее консортом. Если повезет, тебе разрешат командовать войсками. В какой-то момент найдется негодяй, который перережет ее отцу горло или удавит его тетивой.

Аэскепилес уставился на старого герцога, как на кучу дерьма.

– Что же тут глупого? А кретином в лицо меня еще никто не называл.

– Кретин, – с презрительной усмешкой повторил старый герцог. – Спесивый, ошалевший от власти дурак, как и предупреждал меня патриарх. Взять его! – подал он знак двум солдатам. – Не бойся, магистр, я и не собирался производить тебя в патриархи. – Он повернулся к сыну. – Но как быть с тобой?

ЛИВИАПОЛИС – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Отряд покинул Ливиаполис на рассвете, и как только он вышел за ворота дворца, стало ясно, что принцесса не доверяет Красному Рыцарю даже на городских улицах. По маршруту их следования выстроились вардариоты, а все страдиоты, какие были в городе, двинулись по пятам. За обозом поехали двести нордиканцев, угрожавшие незамедлительным возмездием за любое прегрешение.

Колонну возглавлял сэр Йоханнес, а сэр Милус ехал рядом со свернутым черным знаменем. Ратники с угрюмым вызовом щеголяли алыми сюрко. Лучники метали яростные взгляды в зевак, а тяжеловооруженные конники предпочитали ехать с потупленным взором. Женщины пересели на иноходцев и тоже вооружились короткими мечами и облачились в красное, но единообразие не снижало градус отчаяния.

Поговаривали, что наемников выставили, не заплатив.

У ворот два нордиканца отсалютовали сэру Йоханнесу, и Уилфул Убийца сплюнул.

Позади него хихикнула Нелл. Когда они въехали в большие врата Ареса, она ткнула Уилфула в ребра.

– Переигрываешь, – сказала она.

– Заткнись, шалава, – прошипел он. – Ты все испортишь, шпионы услышат, и нас перебьют. Попомни мои слова.

Отряд в последний раз вступил во врата Ареса, и два нордиканца-часовых воздели в приветствии топоры и так держали их, пока под железной опускной решеткой не проехала последняя женщина. Тогда они сели на уже заседланных коней и присоединились к нордиканцам и страдиотам, которые следовали за компанией.

Они отправились на запад по дороге на Альбу и прибавили скорость, когда перекрестки остались позади. Через милю после мимо промчался отряд вардариотов, вздымая пыль с наново затвердевшей земли. В долинах уже растаял снег, реки сделались полноводными, а в самых низинах расцвели цветы. И солнце вставало раньше.

Тяжеловооруженный конник, ехавший за сэром Милусом, – единственный в колонне, на ком был закреплен шлем, – поднял забрало и сделал глубокий вдох. Тоби, перегнувшись, помог ему расшнуровать эту огромную штуковину, а отец Арно пособил с защелками.

Когда шлем сняли, человек улыбнулся, его черную бороду обрамляла броня бармицы. Он выпустил своего огромного скакуна из колонны и погнал вперед.

Будь на холмах дозорные, они бы услышали три звонких ликующих клича.

Но разведчики и вардариоты приняли меры на этот счет. Нордиканцы примкнули к колоннам, влились и городские страдиоты. А в шести лигах к северу от города ждали сэр Георгий и Мэг с еще сорока фургонами, которые за последние две недели вывезли тайно по две штуки за раз.

Красный Рыцарь выстроил армию в две шеренги по обе стороны дороги. Он проехал вдоль от и до, чтобы все увидели его без шлема.

– Послушайте, друзья мои! – выкрикнул он. Никто не издал ни звука. – Я коварный негодяй и не всегда делюсь планами. Но вот говорю вам: мы выбрались из города, дороги надежны, и через несколько дней мы спасем императора.

Для нордиканцев и страдиотов эти слова прозвучали слаще, чем обещание вечного блаженства. Победный рев вознесся к небесам.

Красный Рыцарь подождал, пока все успокоятся.

– А потом Андронику придется пойти на нас, – продолжил он. – Бойцы у нас лучше. Но на его стороне численный перевес. – Он тронул коня, и тот описал круг. – Каждому из присутствующих, будь то мореец или купец, хочется, чтобы с этим было покончено. Я собираюсь принудить его к бою. И выиграть этот бой. – Он ухмыльнулся. – Нам не нужно, чтобы он отсиделся в крепости. Пусть найдет нас и атакует. Поэтому выполняйте приказы, будьте начеку и помните, что с нами будет император.

Все снова взревели.

Габриэль Мурьен задался вопросом, каково это – возыметь над людскими умами такую власть, чтобы удостоиться подобного рева.

– Марш! – скомандовал он.

И войско, разбившись повзводно, последовало за ним.

У Килкиса они повернули на север. К ним присоединились лорд Фокус с новой сотней страдиотов, и столько же лучников на лошадях; на север они не просто пошли – рванули, в самую Фраке. За первый день они покрыли почти сорок миль. Наскоро разбили лагерь там, где указали разведчики. Перед рассветом едва оклемавшийся и все еще бледный Гельфред умчался прочь, а войско проснулось в холодном мраке, облачилось в доспехи, прокляло темноту, но не зажгло ни единой свечи. Земля в неосвещенном, необогретом лагере осталась усеяна забытыми вещами, но в тот же день армия перевалила через фракейские холмы. Вновь было солнечно, и дороги не раскисли. Воины двигались по старому имперскому тракту и по каменным мостам.

На третий утомительный день разбили лагерь и окружили его поваленными деревьями, положив их крест-накрест так, что получилась длинная ограда вроде временного загона для скота, и переночевали с горящими кострами. Они находились всего в пятидесяти лигах от Лоники и в сорока – от побережья и пробирались через крутые горы, которых иные в жизни не видывали.

В тот день от основной колонны отделился летучий отряд: шестьдесят вардариотов, дюжина копейщиков и столько же схолариев и нордиканцев, все с запасными лошадьми. Они пересекли высокий древний каменный мост, который тремя арками возвышался над бурной рекой. Вокруг моста образовались ледовые заторы, и он трясся под ударами льдин, но простоял уже тысячу лет и ранней весны не боялся.

Они продвигались на восток, возглавляемые Красным Рыцарем, Гельфредом и графом Заком. С ними был и Джулас Кронмир. Как и все остальные, он ехал с мечом и в доспехах.

После часа легкого галопа по зимней траве колонна остановилась, и все сменили лошадей.

Сэр Майкл держался рядом со священником. Тот ненадолго преклонил колени в молитве и поднялся, чтобы проверить подпругу. Взглянув на сэра Майкла, он повел бровью.

– И почему мне кажется, что дни грядущие обернутся для меня адом?

– Я знаю не больше вас, – ответил сэр Майкл. – Но печенкой чую, вы правы.

Часом позже они выбрались из густого тумана, и выяснилось, что отряд едет по мертвой траве и орляку, доходящему скакунам до брюха. Все вардариоты, кроме графа Зака и его приближенных, исчезли – сгинули в тумане.

Остановились, переменили лошадей и снова тронулись в путь.

На закате устроили достаточно долгий привал, чтобы надеть лошадям торбы с кормом, а самим перекусить колбасками. Красный Рыцарь переходил от воина к воину, с усмешкой говоря всем одно и то же:

– Мы отчаянно рискуем и ставим на карту все. Сегодня никто не спит. Не останавливайтесь. Не обращайте внимания на туман, это дело разведки.

Он двинулся назад, оставив сэра Майкла и отца Арно гадать о его намерениях. Во главе колонны стоял человек, державший в узде лошадь. Красный Рыцарь ему поклонился.

– Это подмога куда серьезнее, чем я ожидал, – сказал он. – В очередной раз.

– Из чего вы можете заключить – в очередной раз, – что положение хуже, чем вам казалось, – ответил проводник.

Молчание повисло надолго, усугубляемое непроницаемым туманом и тишиной вокруг.

«Он же ведет нас прямо через эфир? – подал голос Гармодий. – Пресвятая Дева, подумай, сколько это требует сил».

«Его стараниями мы срезаем путь и не идем сорок миль по крутым горам. На обратной дороге нам их не миновать, придется переходить. Иначе нас прижмут и порубят в крошево, потому что свободы маневра не останется».

«Я всегда говорил, что ты оптимист».

Выбравшись наконец из снежного тумана, они очутились на широком, ровном и прочно схваченном льдом болоте у подножия хребта, который, казалось, затмевал небо, а солнце всходило где-то за ним, далеко-далеко на востоке. На вершине стоял замок, а много дальше, на севере – городок Эрмион По другую сторону кряжа было море, Красный Рыцарь улавливал его запах.

Он собрал всех.

– Мы приступаем к спасению императора, – объявил он.

Все дружно закивали.

– Где мы? – спросил сэр Майкл.

– В восточной Фраке, – ответил капитан. – Это имперский замок в Эрмионе. Мы здорово продвинулись за ночь.

Граф Зак поскреб в бороде и постарался принять обычный невозмутимый вид.

– Где остальные мои ребята? – спросил он.

– Я горячо надеюсь, что они штурмуют и удерживают для нас верхний проход и подбирают место для основного войска, – сказал Красный Рыцарь. – А если нет, то этот поход может оказаться крайне неудачным.

Посыпались новые вопросы, и капитан вскинул руки, призывая к тишине.

– Если я и заключил сделку с сатаной, то это не ваше дело, – проговорил он холодно. – Ваше дело – штурмовать замок на тех высотах. Мне сообщили, что вражеские силы в дне пути отсюда. Осады не будет, нам дается только одна попытка. – Он улыбнулся в предрассветном сумраке. – Вспомните недавнюю подготовку, и тогда поймете, что все это вы уже отработали.

Люди огляделись и осознали, сколь часто за последние шестнадцать недель брали макеты замков.

– Как мы откроем ворота? – осведомился граф Зак. – Колдовством?

– Лучше, – ответил Красный Рыцарь. – Герметизмом.

Сэр Майкл и сэр Гэвин обнаружили, что действительно освоили все, что нужно.

Бент и Уилфул Убийца надолго замерли с заряженными луками, наблюдая за башнями в свете наступающего дня. Было так холодно, что волоски в носу покрывались льдом, а часовым приходилось двигаться, да поживее, иначе замерзли бы насмерть. Но уставшие, продрогшие люди предпочитали расхаживать по заученному шаблону.

Сэр Майкл открыл было рот, но Красный Рыцарь сжал губы и мотнул головой.

Два старших лучника слаженно подняли луки, остальные последовали их примеру, и в прозрачный воздух сорвались две дюжины стрел. Те, что не попали в цель, загромыхали по камню, но таких было мало.

Двое часовых погибли на месте.

Сэр Майкл и сэр Гэвин устремились к задним воротам замка, прихватив с собой штуковину, которая материализовалась на последнем привале и смахивала на бронзовый колокол. За ними двинулись все тяжеловооруженные всадники, а граф Зак со своими людьми и лучниками уселись в седла и остались ждать на краю леса.

Руки у сэра Майкла тряслись; бицепсы и трицепсы покалывало, как от усталости.

Снег хрустел под его саботонами, и он приказал себе поднажать.

Два самых дюжих воина подняли бронзовый колокол, повернули отверстием к огромной, обитой железом двери и положили на землю.

Прошла волна силы, и бронза каким-то образом соединилась с железом ворот. Сэр Гэвин отскочил от этой штуковины, как от отравленной. Майкл попятился и чуть не упал, споткнувшись о горку замерзшего навоза, что угнездился в следе копыта. Он устоял, крутанув бедрами, но наделал шума.

– Бегом! – прошипел Красный Рыцарь. – Сюда, прижаться к стене!

Двадцать закованных в доспехи бойцов растянулись вдоль деревянного частокола аккурат за углом от задних ворот. Губы Красного Рыцаря шевельнулись.

Раздался грохот, будто разверзлась адская бездна, и вонь разошлась тоже адская.

Дальнейшее показалось тишиной, и Красный Рыцарь, взмахнув мечом, бросился в смрадный дым, а остальные ринулись следом.

Сэр Майкл отвечал за главные ворота. Он повел шестерых воинов через замерзший двор и рухнул ничком, поскользнувшись на предательском льду. Харальд Деркенсан поднял его на ноги, а остальные проследовали мимо. В сторожевой будке спали люди, но охраны не было. Спящих убили в постелях, и Деркенсан, умело обогнувший сторожку, запустил подъемный механизм. Загремели цепи, решетка пошла вверх, и две огромные створки распахнулись на противовесах…

Сэр Милус последовал за капитанской закованной в сталь спиной в ближайшую дверь, и выяснилось, что это не что иное, как тайный проход, отделяющий большой зал от казарм.

– Плюньте на них, – негромко бросил капитан и через зашторенную дверь ворвался в большой зал.

Там, на бревенчатых скамьях, растянулся десяток человек, а двое бодрствовали. Один закричал.

Капитан пробежал через зал, и никто из фракейцев, похоже, его не заметил. Они набросились на Милуса с Гэвином, завязался бой. Милус расставил ноги, взмахнул топором, и фракейцы попятились, а сэр Георгий промчался мимо всей своры и ринулся за капитаном, сопровождаемый еще двумя схолариями – как им было велено.

Топор Милуса налетел на неосторожного фракейца, не разобравшегося в дистанции, и срезал чуть ли не треть головы заодно с рукой, которую тот вскинул, прикрываясь в последний момент. Того, что осталось от черепа, хватило, чтобы он потрясенно завопил, когда макушка шлепнулась ему под ноги.

Удивление кончилось.

Сэр Георгий поднялся за капитаном по вьющейся, словно штопор, башенной лестнице. Его хватало только на то, чтобы дышать, хотя нес он на себе меньше, чем альбанцы.

Наверху они обнаружили четверку мужчин, которые толклись на площадке и рубили мечами дверь в верхнюю комнату.

Перед тем как вступить в схватку, Красный Рыцарь, находившийся тремя ступеньками ниже, свалил одного, вонзив свой меч в его незащищенную лодыжку – длинным выпадом с подворотом. Бой был почти завершен – человек пошатнулся и взвыл, не понимая, что с ним стряслось, после чего полетел с лестницы. Он принял смерть на мечах схолариев, едва не отшвырнув их назад, и этим дал товарищам время собраться.

Красный Рыцарь остервенело рыкнул. Прыжком преодолев последние ступени, он выдержал два мощных удара – по шлему и правому наплечнику, – и кинжал, зажатый в его левой руке, выпустил ближайшему противнику кишки.

Сэр Георгий стоял так близко, что превратил умирающего в щит, толкнул им третьего на площадке, а после принялся колоть сквозь тело, пока противник не забулькал.

Схоларии прикончили последнего, который стоял, где упал, на коленях и молил о пощаде.

Красный Рыцарь уперся в дверь рукой, закованной в латную рукавицу.

– Он там. Ваше величество! Откройте! Прибыла помощь!

На ледяном дворе начали строиться в шеренгу люди, посыпавшиеся из казарм, – без доспехов, но с отменным набором коротких мечей, увесистых фальшионов, сабель и длинных луков. Офицер прокричал команду, и они, подняв щиты, издали фракейский боевой клич.

Граф Зак двинул конницу в уже распахнутые ворота. Стрелы посыпались, как снежные хлопья, и двор, и без того грязный, окрасился в кроваво-бурый цвет. Бежать гарнизону было некуда, доспехов никто не имел – как и надежды выстоять против двадцати всадников.

Остальные воины вливались в большой зал, спеша на помощь Милусу с сэром Гэвином, которые одни и вели серьезный бой. Обоих ранили, они бились столько, сколько понадобилось солнцу, чтобы подняться над горизонтом на ширину пальца.

У сэра Майкла была еще одна обязанность, которую он взвалил на себя сам. Собрав своих людей, он побежал через залитый кровью двор – лед растаял – в сторону кухонь под восточной башней. Дверь оказалась открытой, какая-то женщина закричала, и они вошли.

– Лечь! – крикнул он. – Тогда уцелеете!

Красный Рыцарь не отдавал ему приказа спасать женщин и детей, но Майкл недавно женился и понимал войну по-своему.

Не успели стихнуть последние крики, а Красный Рыцарь, Георгий и двое схолариев вынесли во двор императора. Все, кто там был, рухнули на колени – даже лучники, с небольшой помощью.

– О, мои храбрецы! – улыбнулся император. – Прошу вас, пощадите мятежников.

Его уложили в наспех сооруженные носилки, которые поместили между двумя лошадьми.

Милус отыскал Красного Рыцаря и сэра Майкла.

– Пощадим? – спросил он.

Красный Рыцарь хмыкнул.

– Сэр рыцарь, у вас с бедра свисает лоскут кожи величиной с блин. – Он опустился на колени в кровавый снег и прижал рану, которую сэр Милус даже не замечал. – Но да – раз император желает проявить милосердие, я не стану перечить.

– Ты приказал их всех перебить, – укоризненно напомнил сэр Майкл.

– Я сказал это, когда мы были в отчаянном положении, – пояснил ему Красный Рыцарь, как дурачку. – А теперь мы всего лишь торопимся. – Он свирепо глянул на Уилфула Убийцу, который пытался незаметно проскользнуть в кухню, и кивнул сэру Майклу. – Кухарок спасаешь? Это ты ловко провернул. Я и не подумал о них, – признался он.

Бент и еще два лучника держали сэра Милуса, а Длинная Лапища перевязывал ему бедро чистой белой тряпицей.

– По елдаку промахнулся, – сказал утешающе лучник.

– Если их связать, они через час умрут от холода, – заметил сэр Милус.

– На этот риск я пойду с удовольствием, – ответил Красный Рыцарь. – Прошу простить. Я знаю, что все вы – благородные странствующие рыцари без страха и упрека, но лучше бы мне сегодня больше не видеть этих джентльменов. А когда сюда подоспеет подмога от Андроника, каждый наш пленник обернется кровожадным фракейцем.

– Император не велел их убивать, – сказал сэр Майкл. – Если мы их свяжем, то женщины запросто развяжут. – Он поджал губы. – Я не позволю тебе убить женщин.

Красный Рыцарь закатил глаза.

– Мой юный идеалист, я и не предлагал их убить. Я надеялся, что ты найдешь какой-нибудь благородный, но действенный способ нас защитить. Их – тоже, от твоих замечательных друзей вроде Уилфула Убийцы, которому просто хочется немного пошалить. – Он пожал плечами. – Отлично! Запри их в подвале восточной башни, и пусть оценят наше великодушие. – Он наклонился к Майклу. – У нас получилось, Майкл!

Тот встряхнул головой.

– Конечно, получилось, – откликнулся он.

Красный Рыцарь вздохнул.

– Порой мне кажется, что все вы принимаете меня как данность и не цените. – С этими словами он пошел смывать с рук кровь.

Отец Арно чуть не рухнул наземь от смеха.

Через шесть часов к морскому замку Эрмиона подошел отряд Деметрия.

Офицер его разведки понял, что они опоздали, как только узрел на горизонте пункт назначения – трубы не дымили, но он промолчал. Деметрий был настроен кровожадно и выискивал козлов отпущения, чтобы отыграться за последний отцовский разнос. Он шел с основной армией в десяти лигах позади.

Всадники въехали на вымерший двор, и Дариуш полез на башню – вдруг стража выполнила приказ и удержала покои. Или убила императора, как ей приказали.

Все четыре стражника лежали мертвые на площадке – кошельки выпотрошены, оружие исчезло. Дверь в комнату императора стояла нараспашку. Дариуш осмотрел помещение, где томился в заточении император, взглядом опытного сыщика. Затем спустился через большой зал и вышел.

К тому времени истриканские подручные Деметрия уже истребляли спасенных пленных. Деметрий восседал на молочно-белом великолепном скакуне посреди внутреннего двора, залитого кровью и грязью. Остаток гарнизона упал на колени, некоторые – вторично. Стоя в кровавой жиже, бойцы взмолились о милосердии. На сей раз впустую, истриканцы хладнокровно их пристрелили.

Дариуш переждал худшее и двинулся через двор.

– Шестьдесят человек, – доложил он. – Напали внезапно, на рассвете, и вряд ли потеряли хоть одного из своих.

Деметрий сплюнул.

– Гребаное дурачье. Надо их всех перебить, пусть будет другим наука. – Он снова сплюнул в кровавый снег. – Мы обязаны пуститься в погоню! Если император сбежит, мы лишимся всего!

Дариуш посмотрел на Аэскепилеса, которого бойня ничуть не тронула.

– Милорд, наши силы равны, а они опередили нас на несколько часов. Если устроят засаду, то мы в нее угодим. Или будем преследовать их слишком медленно из страха перед этой засадой. Так или иначе, затея бессмысленная.

Он не добавил, что если бы сам командовал неприятелем, то оставил бы еще один отряд – заградительный – где-то поблизости для истребления любой погони. Промолчал он и том, что в конце февраля лорд Андроник вывел в поле все свое войско, а вражеские силы так и остались загадкой.

Дариуш испытал нечто сродни восхищению Красным Рыцарем. Они наверняка читали одни и те же книги.

Деметрий зарычал.

Послышались крики. Женские.

Дариуш пришпорил скакуна так, что тот оказался ноздря в ноздрю с конем Деметрия. Этим он вознамерился привлечь внимание господина.

Пощадите женщин, – сказал Дариуш.

– О, да они не умрут, – рассмеялся Деметрий.

Аэскепилес протяжно выдохнул, щелкнул пальцами, и конь Деметрия швырнул седока через голову. Тот плюхнулся в грязь.

Дариушу зажало за спиной руку.

Аэскепилес отвел своего коня назад.

– Я в этом не участвую, – заявил он. – Пощади женщин и детей, иначе, клянусь богами тьмы, я убью вас обоих на месте.

Дариуш не понял, с чего магистр решил, будто он одобряет насилие и убийства, но он был беспомощен, а Дариуш, в отличие от многих мужчин, предпочитал в этом случае расслабиться.

Деметрий вскочил на ноги.

– Ты мог попросить, ведьмак! А вместо этого унизил! – Он улыбнулся. – Ладно, посмотрим. Пока пусть живут с непоруганной девственностью. – Он потер бедро. – Добродетель полковых шлюх, спасенная благородным колдуном! Кретины. – Он повернулся к Дариушу. – Я слышу тебя, разведчик. Боюсь…

Дариуш пожал плечами. После зимнего рейда на запад его умопостроения получали удар за ударом. Он больше не числил себя на стороне правды и был абсолютно уверен, что они потерпят поражение. А без императора…

Деметрий прищурился.

– Терпеть не могу проигрывать, – сказал он. – Держитесь меня, капитан. Я еще не сломлен.

Армия Красного Рыцаря разбила лагерь в двадцати лигах юго-западнее замка, где Деметрий выместил гнев на остатках гарнизона. Вокруг красного командирского шатра образовалась уютная стоянка: шестьсот палаток, забранных лапником и хворостом и потому похожих на маленький лес. Зима напоследок разразилась ненастьем, и снега навалило на три пальца, так что палатки утеплились, но армия жаждала дров, и всех крестьян до последнего погнали из селения в лес, их дома разобрали на топливо, их собственные поленницы разорили, налетев, как прожорливая саранча.

Большая часть крестьян сбежала в соседнее село. Самые бедные замерзли насмерть.

Красный Рыцарь в окружении офицеров стоял у походного стола. Снаружи лютовал мороз, в горах еще царствовала зима, но внутри было сносно благодаря присутствию пятнадцати человек и пяти жаровен. Император сидел во главе стола на массивном дубовом стуле, который Уилфул Убийца реквизировал у самого зажиточного местного крестьянина. Граф Зак опустился рядом на колени и кормил его курятиной, Харальд Деркенсан возвышался за императором справа с топором на плече, а сэр Георгий обосновался слева. Сэр Гэвин и сэр Майкл обретались подле своего капитана; сэр Йоханнес и сэр Милус сидели на стульях, а сэр Бесканон стоял с госпожой Элисон. Гельфред маячил за другим концом стола, держа легкий шлем под мышкой и жарко перешептываясь с отцом Арно.

– Теперь вы понимаете, зачем важным господам нужны большие палатки, – сказал Красный Рыцарь.

Пролетели вымученные смешки, а лица морейцев приняли страдальческое выражение.

– Джентльмены, стараниями благородного Гельфреда, а также графа Зака с его людьми мы установили местонахождение врага. У них сильный отряд в Эрмионе, а основное войско стоит в тридцати лигах к северу, сосредоточившись у Немеи. – Его длинный палец поочередно указал на города. Красный Рыцарь улыбнулся. – К сожалению, силы бывшего герцога значительно превосходят наши, ибо в конце зимы он совершил настоящее чудо мобилизации.

Сэр Йоханнес чуть качнул головой.

– С другой стороны, – продолжил Красный Рыцарь, – теперь у нас есть император собственной персоной.

Все поклонились. Морейцы опустились на колено.

Император доброжелательно улыбнулся.

– Благодарю вас всех за мое спасение, – сказал он. – Я встал бы перед вами на колени, если бы ноги слушались. При возможности я бы расцеловал руки всем мужчинам и женщинам в лагере. – На его глаза навернулись слезы. – Но я понимаю, что для вас это чересчур. Поэтому разрешите сказать, что ваша помощь есть Божий промысел, и с Божьей поддержкой я не вижу, почему бы нашему сражению не обернуться победой.

Красный Рыцарь дрогнул лицом.

«Бог на твоей стороне, Габриэль».

Гармодий в его голове хохотал, и боль нарастала, грозя перейти в настоящий приступ. Правда заключалась в том, что часы, проведенные без Гармодия, показали Красному Рыцарю, что от гостя все-таки придется избавиться. Его взгляд невольно скользнул по Моргану Мортирмиру, который стоял позади госпожи Элисон.

«Оставь меня, пожалуйста, в покое, Гармодий».

«О, мы стали нежными? – развеселился тот. – Я занимаюсь большим и важным делом. Мне очень хочется показать тебе, что я сооружаю…»

«Заткнись, твою мать».

Красный Рыцарь сосредоточился на окружающем и осознал, что все глядят на него. Он заставил себя кивнуть, соглашаясь, и сдержать гнев и раздражение из-за слов императора. От злости прок небольшой.

Однако ему становилось все труднее держаться рыцарственно, когда виски лязгали, словно разболтанные наплечники, а гость продолжал отпускать реплики, которые, видимо, находил остроумными.

Он слишком ослаб после ранений, полученных в Рождество. Левая рука болела на холоде, а холодно было всегда.

Все это пронеслось в голове за долю секунды.

– У меня, как обычно, есть план, – проговорил он беззаботно.

Древняя цитадель Немеи высилась над равнинами и смотрела на мелкую бухту у берегов южного города Эрмион. Горы за Эрмионом еще были покрыты снегом, но здесь, на побережье, установились теплые дни и расцвели цветы.

Андроник сидел, захватив подбородок в горсть, и обдумывал виды на будущее. Его сын и магистр только что перешли через главный городской мост.

Андроник, бывалый воин, уже по посадке конников, ехавших за сыном, понял, что они потерпели поражение, а император свободен. Андроник вздохнул. Он взболтал вино в золотом кубке. Затем мрачно улыбнулся бывшему главному камергеру.

– Милорд? – встрепенулся тот.

Андроник не без веселья отметил, что поражение не отразилось на его угодливости. Он осторожно пригубил вино.

– Держу пари, что мы потеряли императора.

Главный камергер заметно вздрогнул.

– Я думаю, пора отправить в город гонца и начать переговоры, – продолжал Андроник.

Главный камергер понял, что для него это смертный приговор. Андроник приходился императору кузеном. Ему вернут угодья и ограничатся тем, что пожурят. Но кому-то придется стать козлом отпущения. Глаза камергера наполнились страхом.

Андроник сделал еще один выверенный глоток и уставился на заснеженные холмы.

– В Этруссии, пожалуй, красиво, – заметил он.

Он еще не допил вино, когда доложили о прибытии его сына. Тот вошел, сияя золотыми доспехами.

И упал на колено.

– Его не было, – сказал Деметрий.

Следом за ним вошел магистр Аэскепилес. Он выглядел хуже обычного – бледный, с темными мешками под глазами.

Андроник редко любил сына столь сильно, как в этот миг. Он простер руку.

– Знаю.

Глаза Деметрия сверкали.

– Послушай, отец. Мы должны провозгласить императором тебя. Сегодня. Сейчас. Объявить, что настоящий мертв. И…

– Нет, – улыбнулся Андроник.

Деметрий замотал головой:

– Послушай же! Этот Красный Рыцарь совершил дурацкую ошибку, даром что у него император. Он зажат в горах, а мы располагаем всей мощью весеннего призыва. Мы изловим его, разгромим и убьем императора.

– Как следовало сделать сразу, – вставил Аэскепилес.

– Нет. Послушайте, друзья мои. Я хотел сместить императора ради спасения империи. Он глупец. – Андроник огляделся по сторонам. – Но если я поведу моих рекрутов, пехоту и страдиотов в долины Мореи на войну, то кто окажется глупцом? Что от нас останется? Трупы – на разграбление этрускам, пришедшим из-за Стены и альбанцам. Мы бросили кости и проиграли. Глупец обзавелся друзьями. А мы теперь враги своей родины.

– Нас предала Ирина, – сказал Деметрий.

Глаза Андроника вспыхнули.

– Я должен был поберечься женщины, способной предать родного отца.

Деметрий так и стоял перед ним на колене.

– Я не готов к сдаче.

– Ты храбрый юноша, – улыбнулся Андроник.

– Мы можем победить! – уперся Деметрий.

– Согласен, битву ты выиграешь. В итоге погибнут сотни наших лучших людей. То же случится с наемниками и сотнями императорских гвардейцев. И что? Город все равно останется в руках Ирины. Война продолжится. А империя будет слабеть с каждым погибшим – неважно, с чьей стороны. – Андроник отпил из кубка. – Вина моему совету! Давайте обсудим капитуляцию.

Аэскепилес шевельнулся.

Деметрий продолжал стоять у герцогского стула.

– Отец, – произнес он, и в его голосе проступила редкая нотка мольбы. – Отец!

Андроник послал ему улыбку.

– Нет, мы не сдадимся, – заявил Деметрий.

– Ты, магистр и главный камергер? – уточнил Андроник.

Деметрий резко выпрямился и навис над отцом, сияя золотыми доспехами.

– Да!

– Тогда я советую вам сесть на корабль, – сказал Андроник. Его голос окреп. – Ибо в глазах Господа я – герцог Фраке! И армия, расквартированная снаружи, повинуется мне. – Он уловил движение главного камергера и нахмурился. – Стража! – взревел он.

– Отец! – вскричал Деметрий. – Остановись и выслушай!

Он выхватил тяжелый кинжал, висевший на поясе, и как бы в замешательстве уставился на него.

Андроник застыл.

– О, сын мой! – проговорил он.

Деметрий затряс головой.

– Я не стану! – выкрикнул он.

Андроник возвысился до главнокомандующего империи не для того, чтобы пренебрегать опасностью. Его взгляд метнулся к главному камергеру, который уже спешил напасть с фланга, а после – к Аэскепилесу; этот спокойно стоял у двери, а из его жезла тянулись две толстые черные нити – одна к главному камергеру, а другая к Деметрию.

Андроник не дрогнул и не сказал ни слова. Он выхватил и метнул свой кинжал – в Аэскепилеса.

Клинок ударился о невидимый щит и сгинул в рое искр.

Аэскепилес улыбнулся.

Бросок заставил Андроника встать, и теперь он сделал шаг вправо, еще убеждая себя, что сын намерен его защитить.

Кинжал Деметрия вошел ему в левый бок, под мышку. Удар показался тычком – Андроник почувствовал, как рукоять прижалась к шелку сорочки.

Сам того не желая, он развернул сына, воткнул ему в глаз большой палец и одновременно понял, что уже мертв. Зрение угасало. Но потребность дать сдачи – убить – оказалась сильна.

Кинжал поразил его точно в сердце.

С последней мелькнувшей мыслью он выпустил голову сына.

– Мой…

Он рухнул на пол.

– Нам надо немедленно избавиться от тела, – донесся, словно издалека, голос магистра. Изо всех сил герцог прислушался, не скажет ли чего-нибудь сын. Ему захотелось…

А затем его не стало.

Через день после захвата императора людьми Красного Рыцаря патруль Дариуша поймал пару крестьян, которые сообщили об изнасилованиях и убийствах на западных холмах. Дариуш потратил полдня на разбор этих новостей, а когда подготовил доклад, оказалось, что герцога нет, а отчитываться придется перед Деметрием. Разведчик покинул палатку деспота и подошел к хану его истриканцев.

Тот пожал плечами и отвернулся.

Судя по всему, герцог Андроник больше не выступал с им же созданной армией. Многих дружинников капитан Дариуш знал. В конце концов он справился у оруженосца сэра Кристоса, и тот сказал, что герцог не покидал Невии. Многим было известно, что герцог пропал, и Дариуш навострил уши, но ничего не вызнал. Он допустил, что герцог болен и болезнь скрывают, но исполнился подозрений более мрачных.

Урвав пару часов сна в Эрмионском замке, он сколотил крепкий отряд и повел его по следу на запад. К своему удовлетворению, он нашел место, где враг караулил в засаде. Дариуш показал его двум своим лучшим бойцам – оно смахивало на оленью лежку: снег утрамбован, костерок и наблюдательный пост замаскированы ветками и скрыты снежной стеной.

Верки – один из лучших – поковырял пепелище палкой и сотворил небольшое заклинание.

– Десять часов. Может быть, с наступлением темноты? – Он пожал плечами, и жест получился преувеличенным из-за длинной меховой шубы и плотно подбитых доспехов.

– Посмотрим, – ответил Дариуш.

Он направился по следу копыт неприятельских лошадей. Враг хорошо постарался их скрыть – замел снегом и завалил ветками, но снегопада, к счастью, с тех пор не случилось, и попадались места, где ясно виднелись отпечатки и лежал замерзший конский навоз. Зимой очень трудно спрятать быстро двигающийся кавалерийский отряд.

На горный кряж они поднялись уже почти в полдень. Наверху оказались всадники, и завязался короткий бой – погибла лошадь. Когда упала другая, ездок сломал хребет, и его пришлось прикончить.

Они заняли кряж и заглянули в очередную долину. Неприятель удалялся.

– Ты знаешь эти места? – спросил Верки.

– Так себе, – ответил Дариуш. – Охотился здесь.

Верки нахмурился.

– Что-то неладно, – проговорил он, всматриваясь в долину.

Яркий солнечный свет отражался от снега и мешал видеть, хотя ниже снег таял и набирали силу ручьи.

Дариуш заметил окруженное стеной село, которое защищала петля извилистого потока.

– Там селение, – сказал он.

– А дыма нет, – сплюнул Верки.

Они продолжили наблюдение и увидели вражеских всадников, которых согнали с хребта. Те ехали через долину далеко внизу. Потом пересекли ручей.

Дариуш перевязал рану на левой руке. Ему стало холодно.

– Я засек этих гадов. Смотри вдоль брода и глянь на вершину хребта, – свирепо улыбнулся Верки.

Там чуть курился дымок.

– Должно быть, лагерь, – предположил Дариуш.

– Их просто не видно из-за хребта, – сказал Верки. – Кто-то у них разбирается в своем деле.

– Выстави здесь пост. Возьми двух верных людей и сходи посмотри на их лагерь.

Дариуш вздохнул с облегчением. До сих пор враги казались чуть ли не призраками. Дариуш по-прежнему не понимал, как они перешли через горы, но теперь он выследил их, а лорд Деметрий подгонит войско.

Развернув коня и устремившись на восток, он получил возможность обдумать многое, и не в последнюю очередь – исчезновение герцога Андроника.

– Нашел? – осведомился Деметрий.

Вид у него был измученный, как будто он много ночей не спал.

– Мы зачистили их дозор. Видели дым их лагеря. – Небогато в таком изложении.

Деметрий свирепо зыркнул на истриканского хана.

– Получше, чем вышло у остальных. Христос Вседержитель, один из этих болванов предположил, что они пойдут морем!

Дариуш склонился над примитивной картой.

– Он, милорд, зажат в горах, как вы и предполагали, и через несколько дней у них кончится продовольствие. Те деревни не станут кормить армию. Может быть, нам и воевать не придется.

– Ты говоришь, как мой отец, – бросил Деметрий.

Дариуш вздрогнул – какая странная и нетипичная реплика.

Деметрий посмотрел на своего чародея, Аэскепилеса. И на бывшего главного камергера.

Аэскепилес очень тихо сказал:

– Я уже говорил, что мы должны убить императора. А потом представить все так, будто его убил в отчаянии неприятель. О последнем я позабочусь. Но он должен умереть, а для этого нужно атаковать. Если императора перенесут через горы…

– Через Пеналты? В конце зимы? – рассмеялся Деметрий и покачал головой. – Птица – и та околеет!

Дариуш, который охотился в Пеналтах с малых лет, не согласился.

– Милорд, – сказал он.

Деметрий поднял руку.

– Не надо брюзжать, мне нет до этого дела. Мне не интересно отсиживаться в снегах и ждать, когда они перемрут от голода. Или хуже – сдадутся, и у нас будет куча свидетелей.

– Это можно уладить, – улыбнулся Аэскепилес.

Деметрий умолк. Его взгляд стал жестким.

– Мне ясно, колдун, что ты мне нужен. Но берегись. Когда все кончится, нам понадобится империя. Если я перебью гвардию, то кто защитит меня, когда я стану императором?

– Вашего отца, вы хотите сказать, – осторожно поправил Дариуш.

– Мой отец… м-м… отошел от воинских дел, – сказал Деметрий. – Эта борьба его больше не заботит, и он собирается в монастырь.

Отвернулся почему-то не Деметрий, а Аэскепилес.

Дариуш поджал губы, потом кивнул.

– Понятно, – ответил он.

Главный кавалерийский отряд возглавил сэр Кристос. У каждого фракейского страдиота было по две лошади, и теперь, когда разведчики расчистили землю, кони отлично шли по снегу. Деметрий выступил во втором дивизионе со всей бывалой отцовской пехотой, а сэр Стефанос собрал арьергард, объединив внушительный отряд фракейских крестьян, вооруженных топорами, лучников из поместий вокруг Лоники и наемную истриканскую кавалерию.

Путь, на который разведчикам понадобился целый день, войска проделали всего за четыре часа. Они наскоро разбили лагерь у подножия высокого кряжа и связались с пикетом Верки, находившимся на вершине. Разорили лес и соорудили большие костры, вид на которые перекрывался ордой продрогших часовых и заснеженной горой.

Перед рассветом Верки двинул армию по склону вверх. Луна высвечивала дорогу – если можно так выразиться: то была черная полоса замерзшей грязи, пересекавшая белоснежный покров, но шли они достаточно быстро. Когда сумерки почти сменились зарей, они различили строй неподвижных часовых в красных камзолах и яркое мерцание сорока костров. Увидели восходящий к небу дым и почувствовали его запах. Великолепный красный шатер, стоявший посреди лагеря, был хорошо заметен, как и сорок тяжелых фургонов с неприятельской поклажей.

Дариуш считал план безрассудным – он так и сказал и теперь завороженно наблюдал за тем, как Деметрий осторожно передвигал свое войско.

По приказу молодого командира Аэскепилес послал в небеса маленькую шаровую молнию.

Фракейцы взревели, как монстры из земель Диких. Ветераны герцога Андроника ринулись вперед, распевая псалмы. Кавалерия надвинулась с флангов.

На востоке, за морем, солнце уже показалось над горизонтом, но здесь, в горах и вдали от берега, оно проявилось только оранжево-розовой каймой, очертившей горные пики. Проваливаясь в снег, атакующиеспешили вперед.

Кто-то истошно заорал от нестерпимой боли.

Рухнула лошадь.

Неприятельские часовые не двигались и не били тревогу.

Упал еще один человек. Это случилось невдалеке от Дариуша, и тот заметил, как под ногами у него разверзлась яма. Боец провалился и рухнул на колья. Снежная западня.

Дариуш остановился.

Лагерь был хорош, и его захватили целехоньким. Взяли запас дров, а огромные костры прогорели до углей, но кострища остались, большие и теплые. Взяли и обоз – сорок отличных фургонов с продовольствием и разными полезными вещами, включая портативную оружейную кузницу.

Еще там была дюжина бочек с вином, и эти бочки вскрыли прежде, чем подоспели офицеры.

Сверкнула вспышка. Раздался грохот, как будто посреди лагеря ударила молния.

Аэскепилес уже бежал туда.

Дариуш наткнулся на Верки, который смотрел, как умирает его разведчик. Тот выпил вина, и оно оказалось отравлено. Он сучил ногами по утоптанному снегу, его рвало кровью, и кровь струилась из прочих отверстий.

– Мать их так! – выругался Верки.

– Как давно они ушли? – спросил Дариуш.

У Верки был жалкий вид.

– Два дня по меньшей мере, – ответил он. – Должно быть, тот дозор, с которым мы дрались, поддерживал костры.

На пути оказался особенно каверзный двойной карман, и нордиканцам пришлось расчищать путь лопатами, чтобы прошел хоть кто-нибудь, а Красный Рыцарь оцепенел в седле.

«Эй!»

Гармодий торжествовал.

«Твой маленький подарок?»

«Он поймет, что это то же заклятие, которым он зарядил амулеты».

«Значит, ему известно, что Кронмир у нас?»

«И то, что его поимели. Рассвирепеет будь здоров».

«А если он развернется? Он еще может возвратиться в Лонику кружным путем, и так же быстро, как мы минуем холмы, а то и быстрее».

В уютных покоях Дворца воспоминаний Красного Рыцаря было тепло. Гармодий сидел, закинув ноги на подлокотник огромного кресла. Он поднял кубок с дымящимся пряным вином.

«Не развернется. Он будет уязвлен, его самолюбие пострадает. И он пойдет за тобой».

«Хочешь, чтобы я передал эту похвальбу остальным?»

Гармодий пожал плечами.

«Мне бы лучше остановиться. Ты так самоуверен, что мне плевать на победу – главное, чтобы ты оказался не прав».

Гармодий кивнул.

«Можно показать мое лучшее творение?» – спросил он.

Фантом молодого капитана дал разрешение. Они очутились в мастерской – эфирном помещении, в котором соединилось несколько мастерских, известных Габриэлю Мурьену. У ближайшей стены стояла скамья – заурядная деревянная лавка, заваленная инструментами, и на каждом горело оккультное начертание.

И там же покоился меч.

«Что это?» – спросил капитан, превозмогая расцветающую головную боль.

«Разящий клинок», – ответил Гармодий.

«Для меня?» – вдруг устрашился капитан.

Гармодий рассмеялся отвратительным, жутким смехом:

«О нет, мой мальчик. Я не настолько неблагодарен. – Он поднял меч и взмахнул им, как мальчишка новой игрушкой. – Это для меня».

Мэг тосковала по своим фургонам. Ей не хватало уюта и надежности ослиной упряжки, но в первую очередь – возможности держать в тепле и сухости ноги. В фургоне не было сырости ни в снегопад, ни в ледяной ливень.

Совсем другое дело – взбираться на гору, подгоняя упрямого осла.

Джон Ле Бэйлли шел где-то далеко впереди. Растянутая на добрые шесть миль по высоким кряжам и крутым горам, армия истончилась до ширины в одну вьючную животину. Они поднялись выше границы снега, что в некотором роде облегчило Мэг жизнь, так как земля промерзла. Но пальцы ног при каждой остановке немели, а ей был пятьдесят один год, и яркое приключение теперь казалось чудовищным испытанием на выносливость.

К полудню они достигли ручья – или того, что в прочие времена года выглядело как высохшее русло или хилая струйка воды.

Первого марта это был поток шириной двадцать футов, который несся так быстро, что мелкие камни безостановочно катились по дну. Пока Мэг смотрела, течением принесло целое дерево – оно окунулось, звучно ударилось о булыжник и продолжило путь.

Колонна собиралась на плато; мужчины и женщины с растущим отчаянием пытались как угодно согреть ноги. А день даже не был особенно холодным.

Большую часть всадников Красный Рыцарь взялся переправлять традиционным способом – при помощи веревок и лошадей. Двое упали, и на другом берегу развели два огромных костра в попытке спасти промокших, продрогших бедолаг.

Мэг даже не потрудилась спорить. Она перекинула три ледовых моста: один получился дамбой, а два других имели высокие арки и избыток опор.

Капралы и ветераны подняли шум, выкрикивая приказы. Плавучее дерево видели все.

– Могу достать тебе лошадь, – сказал Красный Рыцарь.

Он подъехал к Мэг, наблюдавшей за переправкой женщин.

– А для остальных? – спросила она.

Он поджал губы.

– Да. Ледовый мост – замечательный трюк. Мне надо поучиться, а то расходую слишком много энергии.

Она посмотрела ему в глаза.

– Это правда твой план?

Он выглядел великаном в полном доспехе и двух огромных плащах, похожих на шерстяной кокон. С пожатием плечами лишь великолепная золотая брошь на правом плече поднялась на дюйм.

– Мой план накрылся, когда Андроник призвал в разгар зимы пять тысяч душ. Я этого не ожидал. И сейчас выполняется мой… хм… третий альтернативный план. – На краткий миг его неизменное бесстрастие дало трещину. – Дурак я, пожалуй, был, когда затеял все это зимой. Но… мастер Смит посоветовал поторапливаться. А Кронмир сказал, что императора убьют.

Мэг покачала головой. На них смотрели.

– Еще один день, и мы начнем терять людей. Не все схоларии привыкли к такой жизни, а лошадей нечем кормить. Мы продержимся на корме для мулов…

– А потом съедим мулов, – закончил он. – Я знаю.

Но слово свое он сдержал, и к следующему привалу все женщины сидели на запасных лошадях. Включая Кайтлин де Тоубрей, которая со своим пузом прошла всю восточную сторону гор.

С наступлением темноты они не остановились.

Красного Рыцаря заметили за спешным совещанием с сэром Гельфредом; костры развели и пищу приготовили – вернее, съели холодной, а горячим выпили чай или просто кипяток, причем в огромном количестве. А после снова пустились в путь.

Покинув костры, армия сразу приступила к спуску. Три дня она скиталась по кряжам, то вверх, то вниз, но теперь наклон стал устойчивым, а ледяная дорога, расчищенная изможденными нордиканцами, превратилась в двухколейную, не столь засыпанную снегом, а потом – в каменистый тракт.

За час до рассвета, когда голодная и невыспавшаяся Мэг почувствовала себя комком старых суставов и нервов, они обогнули отрог по длинной кривой, и все, кто дошел до края, ахнули.

Там оказался крутой обрыв. Дорога продолжалась; она тянулась под огромными каменными арками по каменным же опорам и низвергалась уступами, словно замерзший горный водопад, но скала была высотой в полтысячи футов, и поток, который струился внизу, терялся во тьме – догадаться о нем удавалось лишь по гулкому грохоту его ледяных вод.

Обрыв устрашал, но крики поднялись из-за далеких мерцающих огней, которые навели на мысли о сказочном народе. Где-то – во всяком случае, в пределах досягаемости – существовали свет и тепло.

Аэскепилес взглянул на остатки опор ледового моста и выругался, а потом спросил:

– Насколько он прочен?

После короткого ритуала сбора он построил свой.

– Он сделал три, – показал Деметрий мечом.

– Я должен поберечь силы, – ответил Аэскепилес. – Если он транжирит свои – тем лучше.

Городок назывался Амфиполисом, и его ворота взяли штурмом. Ветераны отряда не стали никого предупреждать и обошлись без формальных призывов к сдаче, а город и знать не знал, что в горах над ним появилось вражеское войско. Перед рассветом ветераны приставили лестницы к низким стенам, как делали в Арелате. Пятьдесят фракейских солдат, очутившихся не с той стороны главных ворот, умерли очень быстро – обманутые, пойманные в ловушку и истребленные подчистую. Сэр Йоханнес не потрудился взять пленных.

Отец Арно с Гельфредом сидели в седлах посреди главной площади и кричали на Красного Рыцаря, пока к ним не присоединился император. Имея при себе сотню воинов, он шел зачищать улицы от лучников – непобедимых лучников.

– Вы никакой не рыцарь, если отдадите этот город на растерзание, – заявил отец Арно.

Красный Рыцарь сложился пополам, и его вырвало на снег.

– Пьян он, что ли? – вскричал Арно.

Тоби покачал головой.

Сэр Майкл перехватил у священника поводья.

– Он устал. А это, отче, прошу извинить, – война.

– Мы в землях Диких так не воюем! – парировал отец Арно.

– У Диких нет серебряных канделябров и красивых девиц, – буркнул Красный Рыцарь. – Будьте вы прокляты с вашей непогрешимой моралью! Мы солдаты, а это – вражеский город, который взят приступом. Люди продрогли, они измотаны и час назад почти потеряли надежду согреться.

Он показал на Джона Ле Бэйлли, который пинком распахнул дверь и запустил в дом трех ратников, а те погнали на снег затаившееся семейство и прислугу. Затем дом заняла дюжина воительниц из отряда.

Пока они наблюдали за этой драмой, сэр Бесканон выволок из здания Уилфула Убийцу, а дюжина человек с кожаными ведрами пыталась тем временем потушить пожар, который тот устроил.

– Это бессмысленно. Если к Богу мне не воззвать, то я обращусь к вашей человечности, – сказал отец Арно.

– А с чего вы взяли, что во мне есть что-то человеческое? – крикнул ему в лицо Красный Рыцарь. – Вы хотите, чтобы я спасал мир, но ни один невинный не пострадал? Так не бывает. На войне убивают. А теперь прочь с дороги, мне еще нужно запланировать зверства на завтра!

Тоби дождался, пока его господин скроется в доме мэра.

– Он неважно справляется, – сказал Тоби. – Он, между прочим, болен и встревожен – на случай, если вы, джентльмены, не понимаете.

Он выхватил яблоко из корзины у пробегавшего мимо мародера и надкусил. Потом последовал за хозяином.

На рассвете, согревшись за ночь и набрав вдоволь продовольствия, армия возобновила движение.

Разграбленный город, лишившийся припасов и вьючных животных, провожал ее угрюмым молчанием. Горожан не воодушевило даже присутствие их императора.

– Этот город перейдет под вашу опеку, если вы когда-нибудь станете править Фраке, – заметил отец Арно, когда они взяли курс на запад.

– Тогда я совершу для него что-нибудь доброе. Отец, я понимаю, что вы хороший человек, и сам я, кем бы ни казался, себя считаю тоже хорошим. На самом деле я этим горд. Мы, извините, находимся в положении, которого не исправить ни молитвой, ни благородной кавалерийской атакой. А потому оставьте меня в покое, а?

– Никогда, Габриэль, – свирепо улыбнулся отец Арно. – Я никогда, ни за что не оставлю вас в покое.

Красный Рыцарь потер висок, который пульсировал, как после многодневного запоя.

Армия продвигалась на запад со всей скоростью, какая была посильна для двух тысяч измотанных солдат, женщин и вьючных животных.

– Ты поклялся, что он не пойдет через Пеналты, – тихо напомнил Аэскепилес.

Деметрий рассматривал лежавший внизу город.

– Теперь его армия находится между нами и Лоникой, – продолжил Аэскепилес. – Велик ли твой столичный гарнизон?

Деметрий жевал большой палец. Он обкусывал мозоль и глотал ошметки.

– Сукин сын, – проговорил он.

– Догоним его на равнине, – предложил Дариуш. – Путь будет свободным и ровным.

Сэр Кристос мотнул головой в шлеме.

– Мы обескровливаем людей, – сказал он.

– Как и он, – возразил Деметрий. – Они прихватили десяток городских страдиотов, которые попросту сдались при первой возможности. Дезертиров изловили уже почти сотню.

Сэр Кристос тяжко и отрывисто вздохнул, но промолчал.

– Поднять знамя, – приказал Деметрий. – Разведчиков – вперед. И всех истриканцев – вперед. Превратим жизнь узурпатора в ад.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

Через четыре дня после Рождества в Харндонский порт прибыли три корабля. На борту главного находился сэр Джеральд Рэндом, который привез весь груз морейских мехов за вычетом только уступок этрусским купцам, а также пятнадцать тонн меда из земель Диких. В сундуки городских этрусских банков поступили тысячи леопардов за счет ссуд, а предпочтения в торговле предметами роскоши претерпели резкое изменение.

Сэр Джеральд был замечен входящим во дворец для передачи королю шкур, меда и золота.

В Смитфилде, на большой рыночной площади за пределами западных городских ворот рабочие начали строить площадку и зрительские трибуны для поистине невиданного турнира. По реке сплавляли лес: огромные бревна просто бросали в воду, и они плыли по Альбину от границы земель Диких.

Меха сэра Джеральда продавались за полновесное серебро: много их досталось харндонским этрускам-купцам, которые заплатили больше, но, без сомнения, знали, как переложить бремя расходов на покупателей. Но поток серебра не иссякал, и, как первое весеннее тепло растапливает снег и приводит в движение замерзшие ручьи, так и оно, серебро, потекло на новый королевский монетный двор, который поразительно напоминал мастерскую мастера Пиэла.

Подмостки были готовы, и Эдмунд начал чеканить серебро, как только прибыл первый груз. За воротами мастера Пиэла стоял на страже целый отряд харндонских ополченцев, у которых, теперь облаченных в доспехи наполовину, поубавилось гордости по сравнению с рождественской ночью. Держать в простое сотню подмастерьев и квалифицированных работников, чтобы они по зиме изображали солдат, было накладно и утомительно, да и мороз не дремал.

Но никто не атаковал новоиспеченный монетный двор, и монеты потекли.

Почти сразу, как только они появились – мешки монет – на рыночных площадях, торговля преобразилась. Они внушали доверие. Они были увесисты.

В них содержалось отменное серебро.

Но если на улицах король восторжествовал, то во дворце ему было не до веселья. Месяцы, последовавшие за Рождеством, прошли чередой поражений и для королевы по мере того, как утроба ее округлялась, а король становился все равнодушнее. Галаада д’Акра арестовали и бросили в башню, хотя всерьез, похоже, никто не подозревал его в убийстве леди Эммоты. Другой королевский оруженосец просто исчез. Одни говорили, что его убили; другие – что он отправился в отцовское поместье, опасаясь за свою жизнь и репутацию.

Оскорбительные наветы множились, и королева начала подумывать, что у нее есть соперница – что король обзавелся любовницей. Такое случалось, и долг требовал от нее игнорировать подобное поведение.

Мириться с соперницами было не в ее характере. Как и с пьесой о вавилонской блуднице, которую разыграли у нее под окнами под хохот Жана де Вральи. И короля. И сэра Рохана, наемные актеры-этруски которого куражились, произнося непроизносимое и распевая неисполнимое.

Леди Альмспенд коротала дни за отработкой мелких герметических приемов и чтением старых бумаг короля – а также трудов его мастера герметизма и других советников. Она твердила, что это захватывающие работы, и постоянно делала пометки, а ее госпожа расхаживала по своим покоям, где без толку прибиралась Диота.

На девятой неделе нового года Дезидерата села за письменный стол, заваленный пыльными документами и свежими записями Ребекки, и взяла чистый пергамент, праздно задавшись вопросом, сколько овец пало жертвой ее переписки.

«Дорогой Рено», – написала она брату, который находился в сотнях лиг – на юге, в Л’Окситане.

Глядя на эти слова, она вспомнила все доводы, которые привела, когда приняла брачное предложение короля Альбы. И ответные реплики брата. Его гнев. Его жажду ссоры.

Обращение к Рено за помощью приведет к необратимым последствиям.

Она рассматривала слова на пергаменте, представляя, как ее достопочтенный брат поднимает своих рыцарей и ведет их на север. Воображая, что ожидает его – западные горы, которые останутся беззащитными против змеев, виверн и худших тварей, какие там так и кишели.

Видя вживую, как он сражается с ее мужем.

Она помусолила кончик пера.

– У вас весь рот в чернилах – что скажут люди? – проворчала Диота.

– Мое чрево уже с дом величиной, женщина. Никто и не посмотрит на меня.

Дезидерате не нравилась беременность. Все ее раздражало, утренняя тошнота угнетала, мочевой пузырь был вечно полон, а хуже всего, что к ней утратили интерес придворные рыцари. Они не обращали на нее внимания. Сплетни сплетнями, а подлинной пыткой оказалась утрата обожания.

Она задумалась о турнире. Она уже устала от мыслей о нем. Идея принадлежала ей, а теперь…

Теперь Королевой Любви могла стать любовница короля. А она будет просто королевой. Королевой, которая безнадежно на сносях, чей муж подозревает ее в беспардонной измене и склонен высмеивать.

Мысль пригласить на турнир брата уже почти облеклась в слова, когда ее внимание привлек один из пыльных пергаментов Ребекки.

Она машинально пробежала глазами записи готическим шрифтом. Даже без навыков Ребекки она уже начала разбирать почерк крупных игроков.

В данном случае это был подлый предатель Планжере.

Взгляд остановился на слове «изнасилование».

У королевы перехватило дыхание, а рот наполнился желчью.

Склонившись, сколько смогла, не лишая себя удобства, она положила голову на столешницу и закрыла глаза.

Дверь отворилась, и Дезидерата услышала летучие шаги Альмспенд, затем – короткий испуганный вздох.

Королева заставила себя сесть прямо.

В бездонных глазах Ребекки читалась тревога.

– Какая же я дура, – сказала она. – Я не хотела оставлять это на виду. Королева молча смотрела на нее.

– Я не могу уничтожить исторический документ, – сказала Альмспенд.

– Мой муж, – проговорила королева. Ей было трудно дышать. – Мой муж, – повторила она.

– Мадам… это случилось много лет назад. Он, несомненно, понес кару и примирился с Господом. – Альмспенд заломила руки.

Но мир королевы – само ее представление о себе и короле – разваливался, как дамба под напором весенних горных потоков. Она силилась сделать вдох.

– Король, мой муж, – каркнула она. Пальцы нащупали пергамент. – Изнасиловал родную сестру. Она прокляла его. О Боже, Боже…

Альмспенд взяла и разгладила документ.

– Да, – сказала она. – Он еще не стал королем и был очень юн. – Взглянув на королеву, она сменила тактику. – Учтите, что это написал Планжере, а он изменник. – Она посмотрела на дату.

Королева взялась за сердце и откинулась на спинку кресла. Вздохнуть не получалось. Руки похолодели. Младенец брыкнулся, она вскрикнула, и Альмспенд положила руку ей на голову.

Королева взглянула на нее округлившимися глазами: до нее дошло – Лиссен Карак, тот самый миг, когда… И она снова вскрикнула, как от боли:

– Конечно! Красный Рыцарь – его сын!

Имперская армия, как нарек свое войско Красный Рыцарь, прибыла на равнины Виотии, когда с аккуратно огороженных полей сошел последний снег, еще лежавший в затененных углах. Но промерзшая почва была тверда, как сталь, и звенела под копытами его конницы.

На день опережая врага, отряд вступил в плодородный край и двинулся по старой каменной дороге на северо-запад.

Иви – или «Евы», по выражению солдат – распахнул перед ними ворота. Казалось бы, чудо, но разорение Амфиполиса сделалось притчей во языцех. А император на этот раз явил себя лично, разодетый в багряные и пурпурные шелка поверх мехов. Великолепную меховую шапку венчала маленькая золотая корона.

Когда ворота открыли, народ вышел его приветствовать, и стало ясно, что здесь солдаты никого не тронут.

Красный Рыцарь направился прямиком в герцогскую резиденцию, одну из ставок Андроника – прекрасный замок на сорок комнат с большим залом и замечательными деревянными конструкциями и старинными статуями. Его принял камергер, и он расквартировал в замке армию.

Затем призвал отца Арно.

Священник явился.

Мегас Дукас сидел подле императора: тот обедал, а Красный Рыцарь ему прислуживал. Отец Арно терпеливо ждал приглашения, поскольку изучил морейский этикет и приблизительно представлял, зачем его вызвали.

Император ел так, будто никто на него не смотрел, и учтиво беседовал с графом Заком, который подливал ему вина, и с сэром Георгием, державшим его салфетку, и с Харальдом Деркенсаном – тот стоял рядом с топором на плече.

Настоящие слуги тоже присутствовали, и при каждом был схоларий, следивший за подопечным, как кот за мышью.

Красный Рыцарь обернулся, перехватил взгляд отца Арно и подмигнул.

Отец Арно был потрясен, но в то же время доволен.

Император разговаривал о погоде и некоторых различиях между альбанским и имперским богослужением. Отец Арно удивленно отметил, сколь хорошо Красный Рыцарь осведомлен об альбанских обычаях.

Под конец император съел что-то очень сладкое и липкое. Он поднял руку, прося дать салфетку, взглянул на отца Арно и улыбнулся.

– А, преподобный воитель! Милости просим к нам!

Отец Арно шагнул вперед и низко поклонился.

– Император рад, что вы командуете отрядом рыцарей, которые охраняют порядок в городе, – объявил Красный Рыцарь.

– Нам предстоит осада и придется удерживать стены? – спросил отец Арно.

Император улыбнулся.

– Я предпочел бы, чтобы мой Мегас Дукас повел нашу армию в бой, где Бог нам явит милосердие. Но у командующего нашими войсками другие намерения.

Красный Рыцарь забрал блюдо, и отец Арно поймал себя на том, что ему неловко смотреть, как тот выжидает подле императора, словно слуга. Красный Рыцарь поклонился, спустился с помоста и вышел за дверь, возле которой обслуживали благородных господ и женщин, обремененный блюдом с остатками двух фазанов, жаренных в шафранном соусе и так раззолоченных фольгой, что они сверкали, как будто сделанные из чистого золота.

Отец Арно поклонился императору, взял сервировочное блюдо с чем-то вроде брокколи, приправленной чесноком, и последовал за Красным Рыцарем.

На выходе из зала пара слуг – настоящих слуг – вынула у того из рук блюдо, выказав откровенное презрение профессионалов к любителям.

– Вы хорошо прислуживаете, – заметил отец Арно.

– Было время научиться. Я много лет ходил в отцовских пажах. Тикондага слишком далека от цивилизации, чтобы усвоить манеры, но я прислуживал многим известным людям.

Он направился за слугами в кухню и, оказавшись там, схватил с подноса недоеденного фазана, встал в нише и принялся жевать.

Отец Арно решил позаботиться и о себе и взял здоровенный ломоть надкушенного пирога с курятиной, изюмом, специями и сахаром. Тот лежал себе на подносе без дела и невостребованный.

– В кувшине есть вино, – подсказал Красный Рыцарь. – Люблю кухни. Во всяком случае, хорошо обустроенные. Я мог бы здесь поселиться.

– Но мы отступаем, – сказал отец Арно.

– Да, – кивнул Красный Рыцарь.

Он прикончил фазана, и на руках осталась липкая золотая фольга.

– Вы можете удержать это место.

Красный Рыцарь склонил голову набок, как озадаченный щенок.

– И вашим и нашим не получится, – сказал он.

Отец Арно перепачкался в имбире и сахаре.

– Вашим и нашим? – повторил он.

Сказались мальчишеские привычки, и он принялся облизывать пальцы. Пирог был что надо.

– Вы же не хотите, чтобы разграбили оба города. Вы были правы. Я устал и раздражен. И я ошибся. Мне следовало иметь голову на плечах и приструнить моих людей. А теперь вы предлагаете мне удержать это место? Да неужели? – Красный Рыцарь покачал головой. – Когда начнется сражение, я постараюсь устроить его как можно дальше отсюда.

– Похоже, что император рассчитывает на вашу – и Божью – победу. – Отец Арно не нашел кубка и выпил из кувшина.

– Император добр и хорош настолько, что он не в силах представить, как это дочь его продала, камергер предал, а магистр ударил в спину. – Красный Рыцарь повел бровью. – У вас какие-то особые права на вино или можно и мне немного, если заслуживаю?

Отец Арно протянул ему кувшин.

– Император – неважный стратег, – заметил он.

– Он не семи пядей во лбу, – признал Красный Рыцарь и выдержал паузу. – Не от мира сего, – добавил он. – Это мягко говоря.

– Вы точно знаете, что дочь его предала? – спросил отец Арно.

– Меня там не было, но готов держать пари. Я могу доказать, что она послала гонцов к Андронику. А Кронмир считает, что вся измена от нее и пошла.

– Ужасно, – откликнулся отец Арно.

– Разве? Арно, он же никудышный император. Ему наплевать на то, ради чего другие готовы положить жизнь, – в том числе на обуздание этрусков. Представьте, каково жить во дворце и смотреть, как твой отец обрекает империю на прозябание и гибель. Представьте, что в ваших силах это остановить. При том что вас с рождения учили почитать и превозносить тысячелетнюю историю, которую уничтожают на глазах.

Он улыбнулся.

Арно был осторожен и напирать не стал. Ему не хотелось разрушать неведомые чары, которые развязали его собеседнику язык.

– Вы говорите о вашем детстве?

– Вовсе нет, – рассмеялся тот. – Мой отец был лучшим солдатом, какого я знал, а моя мать прекраснее всех на свете. У нас был лучший замок – прочнейший, волшебный, и его прочили мне, если я покажу себя достойным. – Он уставился в кухонные дали. – Вот почему, когда я выяснил… – Он умолк. Затем медленно повернулся и посмотрел на священника. – А вы молодчина, черт побери! Давайте на этом и остановимся?

Отец Арно улыбнулся.

– Значит, я нынче буду дежурным офицером?

Красный Рыцарь кивнул.

– В четвертом часу вас сменит сэр Гэвин, так что вам выпадет два часа сна перед выступлением.

– Попомните мои слова! – сказал Уилфул Убийца.

И был на этот раз прав. Они выступили, едва занялся рассвет, покинув лучшие на свете постели: уютные, теплые, гостеприимные. Отряд был расквартирован в городе, и горожане обходились с воинами как с героями – жуткими героями. Бент и Длинная Лапища разделили ложе в доме торговца шерстью, и стряпуха подала им на завтрак хлеб, обжаренный в яйцах и приправленный кленовым сиропом. При виде этого Бент сильно удивился.

– Я и не помню, когда мне в последний раз по доброй воле готовили завтрак, – признался он и вытер липкие усы рукавом.

– Ну и какие мысли? – спросил Длинная Лапища.

– О чем? – задал Бент встречный вопрос тоном, который берут, когда уже знают ответ, но хотят выгадать время на размышления.

– Да ладно, – откликнулся Длинная Лапища, снимая свое седло с домашней стойки – отличной и очень удобной штуковины в холодное утро. Он возложил его на спину своего жеребца. Тот всхрапнул. – Ты и сам знаешь. Мы могли взять этот город штурмом. Перебить мужчин. Отыметь женщин. Правильно?

– Ну да, – согласился Бент.

– А мы едим завтрак, и она подала его на лучших оловянных тарелках – ты обратил внимание?

Бент снова согласился. Их взгляды встретились, когда он тоже заседлал своего коня.

– Изменить пару слов – и вот командир объявляет штурм. Стряпуха мертва или хуже, а эти тарелки лежат у меня в переметной суме. – Бент приладил уздечку. – Но никакого завтрака, так?

– О том и речь, – улыбнулся Длинная Лапища.

С восходом солнца стало очевидно, что фракейцы продвигались всю ночь. Они опоздали самую малость, чтобы застигнуть город врасплох, и конные патрули графа Зака доложили об их приближении, когда имперская армия построилась на городской площади.

Красный Рыцарь поднялся на башню у главных ворот – нелегкое дело при полной выкладке. Сэр Майкл и сэр Йоханнес последовали за ним, и совещание продлилось очень недолго.

А потом войско пришло в движение и выдвинулось через северные ворота в то самое время, когда страж южных ворот вступил в переговоры с фракейцами.

Первым вышел граф Зак с тремя сотнями вардариотов, Гельфредом и пятьюдесятью воинами в зеленом. Немного южнее города они разбились на небольшие отряды и, повинуясь сигналу графа, помчались через промерзшие поля с намерением взять город в клещи.

Следом вышли страдиоты – сперва городские, а потом схоларии, которые охраняли обоз: длинную вереницу мулов, ослов, нескольких захваченных в Амфиполисе лошадей и дюжины новеньких фургонов. Понадобилось довольно много времени, чтобы вся процессия миновала ворота.

Сразу же к югу от города, почти под стенами, из оливковой рощи вырвались вардариоты графа Зака. Они врезались в авангард фракейцев, как бритва, и промчались стремительно, оставив за собой кровавый след.

Истриканцы Деметрия дали им отпор, появившись южнее из дальней лесополосы. Они образовали стройный ряд, воздели мечи эфесами вровень с тетивой луков, имея, таким образом, возможность сыпать стрелами и держать наготове клинки. С боевыми кличами они устремились к людям графа Зака. Два отряда приготовились к лобовому столкновению. Стояла ранняя весна, и пыли не было. Цепи противников широко растянулись, выискивая слабые места и обходные пути, а затем сплелись, и каждый воин прошел между двумя лошадьми атакующих.

Обе стороны мгновенно сплотились. Всадников хана повышибало больше, но они возобновили натиск, и хваленые вардариоты, дрогнув, обратились в бегство. Люди хана погнали их, и больше сотни фракейских тяжелых конников, которых первоначально преследовали вардариоты в красном, теперь изменили курс и устремились за этими кусачими мухами.

Длинные луки защитников стен застали их врасплох. Фракейцы вообразили, что все неприятельские лучники уже убрались, отступили. Триста стрел, даже выпущенных издалека, опустошили седла и убили на месте много лошадей.

А потом нанес удар Гельфред, который выдвинул на запад из-под стен своих разведчиков. У него было всего пятьдесят человек, но они наделали много шума, и люди хана сломались, убоявшись худшей ловушки.

Вардариоты моментально развернулись – их коронный прием. Какой-то миг стрелы летели во все стороны, но истриканцы были разбиты. Они оставили на поле битвы две-три дюжины покойников.

Вардариоты заново сформировали отряд, подобрали раненых и отступили под сень оливковых деревьев. Люди Гельфреда не пострадали и растворились в лесу северо-западнее города.

Красный Рыцарь проследил за финалом сражения от подножия южной башни. Затем он развернул скакуна, помчался во весь опор через город и успел застать лучников, которые под предводительством Бента выезжали через северные ворота.

Бент отсалютовал, а лучники приветственно взревели.

Вылазка обошлась ему в сорок душ, но дала выиграть день.

– Он постоянно заставляет нас плясать под его дудку, – сказал Аэскепилес.

– Завтра мы его схватим, – ответил Деметрий. – Но лошадям нужен отдых, а людям – сон.

Ночью Дариуш удвоил охрану табуна. Объезд состоялся в час глухой, когда большинство людей погрузилось в сон, в три пополуночи, и никого не застал врасплох. В полях было темно, в лесах – еще темнее, и они нашли только десяток убитых, но Дариуш, глядя на мертвого воина, хлопнул Верки по спине:

– Хоть кто-то не выжил – и то хорошо.

Остальное войско крепко спало. Лошади отдыхали.

В полночь с запада прибыл Гельфред. Он потребовал, чтобы его немедленно отвели к герцогу, и тот бодрствовал.

– Он был такой довольный, что даже кислая рожа дрогнула, – шепнула Уилфулу Нелл.

Уилфул сказал:

– Помяни мое слово – завтра опять будет бой.

Нелл отвесила ему шлепка, когда его рука переползла через запретную линию, и он, отодвинувшись, впился зубами в чесночную колбасу.

Двумя часами позже из рейда вернулся сэр Георгий. Он был удручен, ибо лишился почти дюжины человек.

– Нас ждали, – сказал он Кронмиру, принявшему у него коня.

– Они не дураки, – кивнул Кронмир.

– Вам следовало знать, – обронил сэр Георгий.

Это был не упрек – лишь утверждение. Морейцы иначе смотрели на подобные вещи.

– Следовало, – согласился Кронмир и пошел доложить герцогу.

За два часа до рассвета имперская армия подняла легкую кавалерию.

Еще через час обоз, женщины, дети и большая часть гражданских мужчин двинулись на запад. Из нескольких дней это был первый, когда они пошли не на север. Мэг знала причину и крепко обняла возлюбленного, когда поцеловала на прощание.

– Тебе что-то известно? – спросил Джон Ле Бэйлли.

– То же, что и тебе, – подмигнула Мэг. – Не лезь на рожон.

Он поцеловал ее еще раз.

– Только храбрец достоин красавицы.

– И я о том же. – Она вернула ему поцелуй, сдерживая слезы и подавляя желание сморозить какую-нибудь глупость; затем чуть оттолкнула его, коснувшись пальцами холодной нагрудной пластины.

Взобравшись снова на козлы фургона, она оглянулась на свой караван. Вскинула кулак, и процессия тронулась с места. Взяв курс на запад.

Императрица Ливия считала равнины и пшеничные нивы Виотии своего рода танцевальной площадкой Марса. На них состоялись обе крупные битвы иркской кампании и два из трех сражений Второй гражданской войны. Места хватило бы для войск куда более многочисленных, чем имперская армия, которой командовал Красный Рыцарь, но чувствовалось, что здесь творится история.

Земная твердь была плоской на многие мили. Почти в десяти милях вдали виднелась Лоника: лес башен среди скал зубчатых стен.

Стратегически равнины Виотии представлялись наилучшим пространством для маневра по эту сторону Зеленых холмов. Красный Рыцарь мог повести армию чуть ли не в любую сторону.

Однако тактически равнины выглядели как кошмарная мозаика изгородей, мелких пашен, фермерских прудов и каменных стен – порой высотой в десять футов, – каменных овинов и хозяйственных построек, церквей с укрепленными стенами; стоял монастырь размером с императорский замок, были овечьи загоны и ручьи, полноводные настолько, что перехлестывали через ухоженные каменные набережные, и все это пересекали отличные дороги с собственными высокими изгородями и опять же каменными стенами. Большинство полей оказались достаточно широкими, но встречались и крохотные.

Арьергард пересек развилку, где фургоны повернули на запад. Конные лучники спешились и, усиленные сзади двумя эскадронами вардариотов, выжидали за стеной, пока солнце поднимется высоко, а фургоны исчезнут из вида. С такими замечательными дорогами фургоны могли развить скорость до пяти миль в час.

Сэр Йоханнес протомил отряд еще час. Когда на дороге возникли первые фракейские разведчики, прибывшие с юга, их угостили ливнем стрел, и несколько седел опустело. Альбанские наемники неторопливо сели на коней и затрусили прочь, а фракейцы держались на расстоянии.

Капитан Дариуш занял развилку не раньше полудня.

Какое-то время он смотрел на запад по ходу старой Дормлингской дороги. Ему было видно вражескую армию, которая выжидала на полпути между ним и дальней громадой Лоники. За нею он тоже понаблюдал. Потом щелкнул пальцами.

– Стефан! – позвал он. – Доложи лорду Деметрию, что он дождался, будет бой.

Аэскепилес выехал на развилку, изучил неприятельский строй и сотворил знак. Ручными пассами он сгустил воздух в мерцающую линзу. Немного поиграв ею, он добавил вторую, а к моменту, когда подоспел лорд Деметрий, сфокусировал на врагах третью.

Деметрий заглянул в нее, как дитя, получившее новую игрушку, но мыслями был где-то далеко.

– Почему он остановился? Выкопали ямы-ловушки?

Сэр Кристос сплюнул.

– Нет, милорд, – сказал он насмешливо. – Почва еще не оттаяла, иначе мы бы увязли в грязи.

Деметрий всматривался в даль.

– Зачем мне вообще сражаться? – вопросил он. – Столица открыта нараспашку. Он может войти и взять Лонику. У нас нет осадного снаряжения.

– Зато есть я, – улыбнулся Аэскепилес. – И ваши собственные маги, достойные молодые люди.

Деметрий пожал плечами. Он немного отъехал на запад и развернулся, взирая на поля с более выгодной точки.

– Позиция недурная, – заметил он. – Его правый фланг прикрывает ферма и все ее мелкие постройки, а левый защищен стеной. Крепкий орешек. – Он осклабился. – Давайте с ним разберемся.

Фракейцы не стали терять время. Их кавалерия выдвинулась в поле, а затем раскололась на отряды и начала выстраиваться в шеренги. Пехота герцога Андроника устремилась прямиком по дороге к участку, где первопроходцы проломили старую стену фермы. Они потянулись через проем шириной сорок футов, а фермер стоял и осыпал их проклятьями:

– Вы, гребаные…! Это же год труда! Цельный год работы!

Острие копья избавило его от дальнейших терзаний. Он рухнул ничком и залил кровью землю, которую возделывал всю жизнь.

Тяжелая пехота насчитывала почти две тысячи воинов, что уже равнялось численности всей имперской армии. Над нею развевалось три огромных стяга с ликами Девы Марии, Христа Распятого и Христа, Опустошающего Ад. Пехота шла молча. Затем, повинуясь паре отрывистых команд, перестроилась и остановилась в ожидании кавалерии.

Истриканцы заехали далеко на запад, галопом удалившись от дороги. Им приказали окружить имперцев слева и ударить по беззащитному флангу.

Фракейские страдиоты укрепили пехотные фланги. Справа от них, ближе к дороге, встали наемные рыцари. Левый фланг достроила тысяча фракейских крестьян, вооруженных топорами и луками.

Фракейцы растянулись в обе стороны, заключая имперцев в клещи. Длина их строя составила без малого две альбанские мили. В имперском имелись бреши, длиной он был немного меньше мили и разной глубины.

Когда шеренги, не разделенные и милей, сформировались, фракейцы затянули псалом. Было два часа пополудни. Воздев оружие, они издали клич, который отразился эхом от дальних холмов.

А затем двинулись на врага.

Следя за их приближением, Красный Рыцарь покачал головой.

– Он чертовски смел! Неужели не задумался, почему я так рвался в бой? – Он вздохнул. – Если бы он подождал до завтрашнего утра…

– Мы отступаем? – вскинул брови отец Арно.

Красный Рыцарь обернулся.

– Нет. Теперь мы в игре. Таков наш путь, победим мы или проиграем. Но будет жарко.

Он резко повернул голову – его шлем все еще был в руках Тоби.

– Нет! – вскричал он.

Император гарцевал перед воинами на великолепном белом скакуне.

Люди ликовали.

Тогда он развернул коня и направил его рысцой к неприятелю.

– Что он делает?

Красный Рыцарь пришпорил своего огромного черного жеребца и устремился вперед. Он подумывал дать животному имя вместо номера. Семь скакунов он уже потерял в боях. Но тот, которого передал ему граф Зак…

Отец Арно выругался.

– Он хочет помешать сражению, – бросил он и поехал – тоже без шлема – за Красным Рыцарем.

Тот вжался в конскую гриву, и гигант перешел на галоп, словно на ристалище. Красный Рыцарь сидел как жокей, а не воин в полном боевом облачении на поле брани. Великолепный конь нес его с головокружительной скоростью.

– Ваше величество! – крикнул Красный Рыцарь.

Император придержал коня и помахал рукой.

Красный Рыцарь подъехал и затрусил рядом.

– Ваше величество, зачем?

– Я хочу, чтобы меня увидели, – ответил император. – Они не станут сражаться, если поймут, что я жив. Я их император! Моя особа священна!

Красному Рыцарю почудилось, что он спорит с одаренным ребенком.

– Да, ваше величество. Но эти люди уже причинили вам вред.

Красавец-мужчина ослепил его колдовской улыбкой.

– Нет, милорд герцог. Те люди мертвы. Вы убили их у меня на глазах и совершенно правильно поступили. А это знамя Деметрия, сына герцога Андроника, одного из вернейших мне лордов. Он брат моей жены.

– Он заключил вас в плен, – мягко возразил Красный Рыцарь.

Император на миг задумался.

Позади них пришел в движение центр имперского строя.

– Да или нет? – медленно спросил император. – Как такое могло произойти? Логофет предупреждал меня… я не помню. А потому все не важно. Поедем и потолкуем с этими джентльменами…

Красный Рыцарь не знал, с чего вдруг его отряд перешел в быстрое наступление, но понял одно – грядет катастрофа. И разоблачение его плана – сверхсложного плана. Он забрал у императора поводья и развернул его коня.

– Эти люди постараются вас убить, ваше величество. Поезжайте с нами, своими друзьями.

Они проехали рысцой сотню шагов параллельно обеим армиям, после чего Красный Рыцарь увлек императора к своей. Еще через сто шагов он отпустил поводья, и император последовал за ним вполне покладисто.

Красный Рыцарь ехал, пока не сблизился с сэром Йоханнесом, который вел отряд под собственным черным знаменем.

– Похоже, дело плохо, – заявил Йоханнес. – Мы можем возвращаться.

– Нельзя, – мотнул головой Красный Рыцарь. – Городским страдиотам хватит намека, чтобы побежать. – Он глянул на солнце и выругался. – Проклятье, Йоханнес! Теперь придется начинать раньше. Мне требовалось время!

Сэр Йоханнес отвернулся.

Красный Рыцарь огляделся по сторонам. На него смотрели.

Он вспомнил об их первой встрече в Арле и рассмеялся.

– Посмотрите на себя, – сказал он.

Препоручив императора Тоби, он подъехал к головному отряду. В первом ряду находились все его ратники, кроме Гельфреда; во втором стояли оруженосцы, в третьем – лучники, в четвертом – вооруженные копьями пажи. Все по-старому. Все были пешие, лошадей оставили в тылу. Доспехи блестели настолько, насколько возможно после трехнедельной зимней кампании, а красные сюрко выцвели до ржавого цвета. Зато оружие сверкало зловеще, как наточенный лед.

– Посмотрите на себя! – прокричал он опять. – Вспомните, кем вы были в прошлом году! И кто вы сейчас!

Он повернулся спиной к неприятелю, с облегчением отметив приближение нордиканцев с вардариотами, которые перестраивали ряд.

Вперед рысцой выехали схоларии.

Красный Рыцарь показал на врага, который неуклонно надвигался, маршируя по промерзшим полям.

– Древний мудрец однажды предрек, что фракейцы завоюют мир, если перестанут собачиться между собой. – Он осклабился. – Но он, джентльмены, ни разу не видел вас. Я не стану врать, будто дело плевое. Я только скажу, что если вы продержитесь три часа, то победа будет за нами и вся Морея будет нашей!

Ему вознесли хвалу, как новоявленному мессии.

Из третьего ряда заговорил Длинная Лапища, стоявший за госпожойЭлисон:

– Три часа против такой орды? Боже, да нам конец!

– Он едет прямо на нас! – сказал Аэскепилес.

Деметрий, следивший за подходом врагов, покачал головой.

– Он выводит свой авангард вперед. Что это значит? Может быть, он расставил ловушки в тылу? – Деметрий присмотрелся. – Никак его ряды расстроились? Левый фланг отъезжает – это схоларии. И вардариоты. Я четко вижу.

Явился сэр Кристос, он поднял забрало.

– Милорд, многие рекруты возбуждены. Это был сам император!

– Всего-навсего узурпатор, – сказал Деметрий.

Сэр Кристос прищурился. Он посмотрел на графа Стефано, и тот отвернулся. Затем развернул коня и оказался лицом к лицу с раззолоченным Деметрием.

– Где ваш отец, милорд? – осведомился он.

– Он болен, но отважно обороняет стены Лоники с горсткой достойных людей, – ответил Деметрий.

Сэр Кристос взглянул на Аэскепилеса.

Тот не обратил внимания.

– Вот они, – сказал он и привстал в стременах, чтобы сотворить заклинание, но расстояние оказалось большим, чем он рассчитывал, а угол – неудачным. Пришпорив коня, он поехал вперед.

– Выполняйте свой долг, – приказал Деметрий лучшему отцовскому рыцарю.

– Что ж, хорошо.

Сэр Кристос взял знамя и последовал за Деметрием в поле, что раскинулось за низкой каменной стеной, и стал последним, кто покинул развилку.

Аэскепилес открыл сражение чередой трюков: иллюзорной шаровой молнией; фантомной сетью, как бы опутавшей неприятелю ноги, и косой, которая нацелилась в полете на тетиву луков.

Его наваждения поражали своей вещественностью и яркостью, повергая в ступор новобранцев и рекрутов из крестьян по всему полю. Шаровая молния плыла медленно – и чудовищно ревела; с ужасной вспышкой она взорвалась над сердцевиной вражеской армии.

Коса отделилась от его руки и сгинула в защитном поле противника.

Неприятельские лучники вскинули луки.

Раздосадованный, он повторил заклинание.

Они выстрелили, взвилась туча стрел.

Для верности Аэскепилес сбил их наземь простеньким заклятием, наслав порыв ветра.

Фракейская пехота медленно продвигалась вперед. Почва промерзла, и пыли не было, зато от их дружного марша дрожала земля. Ряды фракейских крестьян слева наступали без всякого порядка, но они текли, как полчище обезумевших от жажды волков, которые почуяли воду. Ветряные заклинания с обоих краев поля сошлись, соперничая между собой, и образовали небольшие воронки и крохотные смерчи, которые гудели на ходу, вздымая сор и палую листву.

Глядя, как пехота без единой царапины идет через поле, Деметрий рассмеялся:

– Ох, отец! Как же мне жаль, что ты этого не видишь!

Уилфул Убийца встал в нескольких шагах позади Красного Рыцаря, который спешился и занял свое место: в центре строя, со знаменем в руках.

Строй не дрогнул. Копья, выдвинутые пажами из четвертого ряда, покачивались – чтобы держать их так долго, требовалась немалая сила. А лучники не стояли столбом. Им приказали прекратить стрельбу, но за дальней ногой у каждого была воткнута в землю дюжина маркированных стрел.

Вражеские копьеносцы – те самые свирепые ублюдки, которые чуть не разбили их при Ливиаполисе, – наступали, не задеваемые дальнобойными стрелами, которые чародеи и ведьмаки сбивали в воздухе над их головами.

Капитана защищала пара светящихся щитов. Одна из причин, почему Уилфулу нравилось быть капитанским лучником – его прикрывала колдовская хрень командира.

Шаровая молния взорвалась аккурат над их головами. Уилфул съежился, и через миг вспышка отпечаталась на сетчатке. Он растер лоб и плечи, затем принюхался и загоготал.

– Кое-кто обмочился! – крикнул он.

Грубый хохот. Капитан повернул голову, защищенную шлемом.

– Это был морок. И не последний.

Глаза у него горели красным огнем. До вражеских копейщиков оставалась сотня альбанских ярдов.

– Целься! – взревел Бент.

«Подберись поближе к Аэскепилесу».

С момента последнего взрыва веселья Гармодий благопристойно помалкивал. Красный Рыцарь начал надеяться – или бояться, – что он ушел. За этими словами мгновенно последовала вспышка боли, как от удара мечом промеж глаз.

«Сейчас не выйдет, старик».

Во Дворце воспоминаний царили мир и спокойствие, а Гармодий стоял чинно, выглядел молодо, как никогда, и напоминал услужливого пажа. В руке у него был Разящий клинок.

«Мощь Аэскепилеса возросла в очередной раз. Он обладает доступом к чему-то – или кому-то – и расправляется с моими ветряными чарами, как дитя, которое бьет мотыльков…»

«Я знал, что было ошибкой отсылать Мэг».

«Ты сам сказал, что только Мэг сумеет защитить наших женщин. А теперь позволь мне взять власть».

«Не трогай мое тело, когда придется сражаться. Ох, больно же, Гармодий!»

«Не бойся, малец. Я скоро тебя покину. Обещаю. Нам надо подобраться к Аэскепилесу. Господь Всемогущий, откуда у него такая силища?»

Гармодий принял на себя управление телом Красного Рыцаря. Без посредника он стал ворожить быстрее – и чище. И он готовился к этой минуте полгода. Знал, чего хочет и как добиться желаемого.

– Пли! – гаркнул Бент.

Рыцари и простые ратники, стоявшие в первых рядах, упали на колени. Лучники подались вперед и выстрелили. На расстоянии столь малом их стрелы покрывали дистанцию за четыре удара сердца и по дуге почти не летели.

Бент использовал стрелы-бодкины, которые шли у мастера Пиэла по шесть пенсов за штуку. Закаленная сталь. Наконечники длиной с пол-ладони, острые, как нож для колки льда. Он тщательно выбрал мишень – знаменосца, шагавшего в первом ряду. Чешуйчатый доспех и великолепный золотой шлем. Поножи и наручи.

Стрела весила три альбанские унции и за секунду покрыла почти двести футов. Острие ударило на палец в сторону от щита, прошило бронзовую пластину и вошло между двух железных под ней – пронзило поддоспешник из шкуры оленя, слой льна, слой овечьей шерсти толщиной в палец и еще один слой льняного полотна. Потом – тонкую сорочку.

Вошло сквозь кожу в жир, а из жира – в мышцу. Достигло кости. Соскользнуло с нее на полпальца и снова проникло в жир – и в другие мышцы.

Знаменосец упал. Тяжелое знамя повалилось вперед, и двадцать рук рванулись его подхватить. Но стрела прилетела не одна…

Вторая стрела Бента была наготове еще до того, как первая пронзила сердце знаменосца. И третья…

Четвертая…

Пространство между центрами двух армий заполнилось тучей стрел, и все они устремились в одном направлении. Слева от Красного Рыцаря Деметрий придерживал свою кавалерию для смертельного удара, а потому участок перед нордиканцами пустовал.

Они двинулись в наступление. Прогремела команда; триста гвардейцев вскинули топоры, издали пронзительный, очень древний клич и потянулись атаковать далекую конницу. Нордиканцы сбились так плотно, что крайний на правом фланге царапал великолепным позолоченным щитом каменную, высотой в человеческий рост стену главной дороги между Ливиаполисом и Лоникой, тянувшуюся слева. В глубину строй нордиканцев имел всего двух человек и продвигался со сверхъестественной точностью. У каждого было тяжелое метательное копье с наконечником весом без малого в фунт, его часто инкрустировали серебром, золотом или тем и другим; древко покрывали золоченые руны, а острие из лучшей вороненой стали было заточено под иглу. У большинства за щитами имелась и пара дротиков, утяжеленных свинцом, на двухфутовых древках. Умельцы метали их на восемьдесят шагов.

Пятая…

Шестая…

Нордиканцы миновали строй и продолжили путь под команды, которые Черноволосый отдавал на родном языке. Голос его, жуткого тембра, возносился на зловещим жужжанием стрел и криками копейщиков.

Невзирая на многочисленные потери, вражеские копьеносцы прорвались сквозь пелену бодкинов и тяжелых наконечников.

Красный Рыцарь пел на высокой архаике, создавая три подвижных щита: бледно-лиловый, геральдически-красный и ослепительно-золотой.

Прямо перед ним, далеко в поле, виднелся безоружный человек на высоком сером коне, тоже имевший целый набор щитов: зеленый, пурпурный, лиловый, красный, черный. Черный щит взлетел, отражая молнию, которая кавалерийским натиском пронеслась через поле. Чернота поглотила свет и направила его назад, аккурат в наступающих.

Но отраженный свет натолкнулся на такой же черный барьер – щит не больше ладони и точно сфокусированный.

Молния метнулась обратно и ударила в передний ряд копейщиков. Один взорвался, его потроха вывалились, как вареное мясо в облаке раскаленного пара. Осколком его черепа убило второго.

Седьмая стрела.

Восьмая.

Вардариоты, что двигались справа от Красного Рыцаря, наступали на фракейскую крестьянскую пехоту, пока дистанция не сократилась до пятидесяти шагов; тогда они начали сыпать своими более легкими тростниковыми стрелами. Триста вардариотов рассредоточились по равнине и опустошили первые колчаны, стреляя в людей, которым было нечем ответить. А когда те с отчаяния прибавили темп, помчавшись на шершней, что жалили их стрелами, вардариоты ускользнули – развернулись, немного отъехали и дали новый залп с расстояния слишком малого, чтобы опытный стрелок промахнулся.

И еще раз.

Крестьяне были разбиты. С каждым залпом их умирало по двадцать душ, а стрелы скользили с пальцев вардариотов, как монеты у жулика-трюкача.

Девять.

Десять.

Копейщики намеревались дойти до цели. Они были слишком отважны и самоуверенны, чтобы бежать или лечь и умереть на промерзшей земле. У Ливиаполиса их потрясла скорость обстрела и мощь огромных тисовых луков, но у них было полгода на то, чтобы переварить свою ярость и возгордиться славой. Они смирились с потерями, перешагнули через них – и через людей, которых знали двадцать лет.

Бент поднял свой боевой лук с одиннадцатой стрелой. Опыт подсказывал, что с двенадцатой у него не задастся. Он наклонился над плечом сэра Йоханнеса в ритме, который был знаком обоим не хуже, чем старым любовникам ритм соития. Рука, натянувшая тетиву, находилась далеко за правым плечом рыцаря, бедро напротив бедра. Он уложил ветерана двадцати битв, поразив его аккурат ниже спинки носа, где заканчивался предличник шлема.

Бент отшвырнул лук через правое плечо. Тот приземлился шагах в пятнадцати на замерзшую, невозделанную почву, и он его найдет, если останется жив. Бент отступил так, что спереди оказался оруженосец, а на плечо легло копье пажа.

Он обнажил полуторный меч, сняв его с пояса – жалованье за сорок дней, – и отцепил от эфеса маленький щит. Затем приставил левое плечо к плечу оруженосца.

Сэр Йоханнес приподнял на фут головку боевого топора.

Морган Мортирмир стоял в первом ряду, исполненный ужаса. Его доспехи давили на члены свинцом, а копейщики казались злыми богами войны, которые готовят ему незавидную участь.

Красный Рыцарь приказал ему прикрывать весь фронт целиком, и он повиновался. Предупрежденный, он предоставил иллюзиям взрываться среди воинов, хотя сам не всегда различал истинное и ложное заклятие, пока не становилось слишком поздно.

«Вот это останови».

Мортирмир направил посыл в бледное золото своего щита. Огонь взревел и лизнул барьер сверху и снизу. Замерзшая трава занялась пламенем. Пусть горит. Копьеносцы приблизились, их чуждый гомон угнетал, и Мортирмиру отчаянно хотелось вырваться из темницы своего шлема. Он не видел ничего, кроме свирепых глаз убийц напротив себя – близко, только руку протяни.

Его оруженосец – лютый зверь, которого ему выделил сэр Майкл, – уперся плечом в спину Мортирмира.

– Приготовьтесь, сэр!

Мортирмир решил драться мечом и щитом. Он принял стойку.

– Сэр, опустите ваше гребаное забрало, – сказал оруженосец.

Рука, закованная в латную рукавицу, шарахнула по забралу так, что Мортирмир чуть не упал.

Он посмотрел в прорези и увидел…

Острие копья прибыло по его душу, стремясь пожать жизнь, и угодило в сетчатую бармицу. Он не предпринял ничего – разрывая колечки заклепок, копье пробило ее насквозь. Но бармица была всяко велика пятнадцатилетнему «воину», и наконечник прошел мимо, поверх плеча, задев наплечник и ударив в плечо так, что юноша запомнит это на всю жизнь и будет видеть в сотне кошмарных снов.

Подготовка взяла свое. Щит взлетел, и стальной шишак скользнул по древку. Легким движением Мортирмир оттолкнул острие.

– Фонтия! – произнес он.

Копьеносец взорвался пламенем внутри своей кольчуги, и на миг показалось, что за забралом не его лицо, а харя демона из преисподней.

Старик внушал Мортирмиру держаться в обороне. Он понял, что это верное средство от катастрофы. Заняв место покойника и даже через забрало чувствуя сильный запах горелого мяса, юноша снова выставил меч. Затем перевел четверть потенциальной силы в одно-единственное простое заклинание.

Ладно, не такое уж и простое.

Огненный шар не может появиться ниоткуда. Огонь как элемент – паразит и без источника не существует. С источником приходилось трудно – его создание требовало времени, терпения и опыта. Дело становилось куда проще, когда заклинатель использовал источник, находившийся под рукой, и значительно усложнялось, если он пытался проделать это на расстоянии, а потому большинство боевых колдунов обрабатывали тяжелый щит, потом сотворяли огненный шар, питаемый древесиной или разными газами, – он возникал на расстоянии вытянутой руки. После этого, добившись подобающего пиротехнического эффекта, они метали его, как бросают какой-нибудь увесистый предмет. Если, конечно, процесс не происходил в эфире.

Именно здесь сила часто обуздывается полученным образованием. Молодой практик, которого научили создавать нефть, гораздо опаснее того, кто овладел производством только пчелиного воска.

А молодой практик, который действовал в связке с Гармодием, располагал многими субстанциями, недоступными большинству магистров. То были уникальные алхимические творения. В конце концов, герметисту с навыками алхимика достаточно было один раз создать субстанцию в реальности.

Огненный шар завис в шести шагах от Мортирмира и разгорелся так, что тот отпрянул, чуть не потерял герметический щит и едва не лишился власти над огнем. Шар поплыл прочь. Затем раздался хлопок, и он исчез, поскольку Мортирмир утратил тонкий контроль над источником.

Сорок тесно сплотившихся копьеносцев превратились в угли. Левый край вражеской фаланги обнажился.

Сэр Майкл, который командовал боем на правом фланге, указал на обугленные останки своим одноручным боевым топором.

– На них! – взревел он.

Аэскепилес подъезжал все ближе и ближе. Когда копейщики приостановились, прицелились и нанесли громовой удар по доспехам его врагов, он достиг места, откуда до свары было всего пятьдесят шагов. Позади центра он находился в безопасности.

Чем сильнее сближались магистры, тем хуже им удавалось отражать магические выпады друг друга. За пятьдесят шагов…

Слева от него возник огромный, добела раскаленный огненный шар. Аэскепилес не предвосхитил его появление и не увидел чародея.

Пришпорив коня, он, вмиг охваченный ужасом, выпалил в эфир пять слов.

Красный Рыцарь ощутил уход старика как спад горячки и исчезновение нежелательного воспоминания. Ему захотелось что-нибудь сказать. Знать бы только, что тот ушел навсегда.

Но вражеские копейщики приблизились на расстояние двух копий. Калли с Уилфулом Убийцей отшвырнули луки и отшатнулись назад сквозь шеренги – Тоби, который орудовал тяжелым копьем, метнул его через голову Красного Рыцаря. Тот поднял свою гиаварину. В бою он ни разу ее не использовал.

Он был один, и головная боль прошла.

Красный Рыцарь глубоко вдохнул. Развернул таз. Принял стойку, среди копейщиков называемую «кабаний клык». Когда противник сделал длинный, целеустремленный выпад копьем, Красный Рыцарь ударил, намереваясь отбить его в сторону. Вместо этого великолепное, дарованное драконом оружие отрубило острие. Изуродованный, тупой железный наконечник врезался в шлем Красного Рыцаря и оттолкнул его самого назад. Сила удара, которую древко неприятеля должно было погасить, глубоко вогнала гиаварину в землю у его ног.

Он выдернул ее, шагнул вперед и, не успев прийти в себя, направил оружие противнику в висок. Но гиаварина не ударила по шлему, а рассекла его. Она так чисто срезала шлем на четыре пальца, а крышку черепа – на один, что череп, мозг, наголовник, кольчужный капюшон и шлем на миг превратились в концентрические круги, уподобившись рисунку пещерного дикаря.

Второе копье угодило в левый наплечник Красного Рыцаря, соскользнуло и проехалось по плечу, а третье врезалось в нагрудную пластину, но Тоби поддержал его сзади, и он устоял, изо всех сил пытаясь справиться с удивлением.

Тоби спас ему жизнь, когда второй вражеский рядовой перехватил гиаварину за древко, которое вроде не обладало никакими особыми свойствами, и коварно пустил в ход кинжал. Тот промелькнул незаметно – разглядеть помешало забрало, и Красный Рыцарь ощутил не удар, а только нажим.

Тоби долбанул нападающего коротким копьем. Голова у того запрокинулась, а Тоби обогнул своего рыцаря, сделал длинный шаг, развернул копье и вогнал железное навершие в бармицу, раздробив противнику горло.

Стороны принялись давить друг на друга, не уступая ни на дюйм. Вокруг шел бой, а здесь происходил, по выражению старших ветеранов, сжим. Смертельное единоборство, где ценой поражения были разгром и гибель. Копейщики наседали гуще. У их противников были лучше доспехи.

Краем глаза справа Красный Рыцарь засек чудовищную желто-белую вспышку.

Он тронул Тоби латной рукавицей, не доверяя своему оружию, и тот, крутанувшись, отбил последний выпад нового противника и отступил. Красный Рыцарь пригнулся и расставил ноги пошире. Затем он принялся рубить – ударами короткими и точными, словно кинжалом. Он перерубил древко упершегося в него копья, а следом – кисть нападавшего, подсечкой, как на рыбалке.

Затем, когда очередной искалеченный противник попятился, Красный Рыцарь шагнул вперед и размахнулся.

Копья были обрублены. Люди попадали вперед, лишившись поддержки оружия, которым припирали противников при сжиме.

Он ударил снова, как будто длинный, подобный мечу наконечник преобразился в огромный топор, как у великана-нордиканца.

Все, что оказалось на пути, было рассечено: доспехи, кожа, дерево и плоть.

Во вражеской фаланге образовалась брешь шириною в его замах.

Он еще раз шагнул вперед и рубанул сбоку, сметая пятерку съежившихся людей. Двое умерли.

Гиаварина засела глубоко в теле третьего. Красный Рыцарь потянул – и получил древком в спину. В отчаянии он рванул, и копье выскользнуло, как обычное оружие, блеснув на весеннем солнышке сине-красным.

Какими бы свойствами оно ни обладало, они израсходовались. А он на шесть шагов углубился в неприятельскую фалангу.

Удары посыпались на него градом, и очередной, сокрушительный, который обеими руками нанес обезумевший воин, орудовавший древком, как двуручным цепом, поверг Красного Рыцаря на колени.

Наседающие сомкнулись вокруг него.

Другой человек вырвал у него оружие – враги были всюду, впритык, но Красный Рыцарь выхватил свой новый кинжал.

А дальше началась рукопашная.

Даже при полной выкладке он оказался подвижнее и легче, чем противники в чешуйчатой броне по икры длиной. Они несли тяжелые щиты и длинные копья – кто-то их побросал, кто-то нет, – и он, когда его прижали, пришел в исступление, как с детства учил отцовский наставник. Схватив за руку человека, который лишил его копья, Красный Рыцарь раскрутил его, сломал ему плечо, пырнул под ухо в незащищенную шею. Сгреб следующего, впечатал в голое лицо стальной кулак, удержал за плечи и клювом забрала выбил ему зубы, а стальными саботонами переломал ступни и щиколотки. Удары сыпались на спину – на правое плечо, которое обнажилось в свалке, и два из них были так сильны, что сотрясли все тело, хотя пришлись на шлем. Перед глазами у Красного Рыцаря все поплыло.

Но руки и ноги продолжили сеять смерть. Он двинул копейщику в пах, и стальной носок саботона расплющил тестикулы, а Красный Рыцарь тем временем схватился за его копье – правая рука взвилась, и налокотник из закаленной стали сорвал с лица нос второму копьеносцу, который пытался повиснуть у Красного Рыцаря на спине.

Левая нога в чем-то застряла. Это угрожало равновесию, а Красный Рыцарь дрался с такой оравой, что высвободить ее было некогда.

Он с ужасающей ясностью понял, что падает. Устойчивость терялась постепенно. Он ударил кинжалом сверху в бронированную спину врага, и треугольный клинок прошил пластины, как шило – дратву.

Он попытался использовать кинжал как упор, чтобы удержаться на ногах.

Тут в левом колене что-то подалось.

«Проклятье. Что ж, я старался!» – подумал он и рухнул.

Наемная кавалерия смотрела, как на нее надвигается безумная орда. Пехота не может атаковать конницу, всем известно, что это верное самоубийство.

Она все равно наступала.

Командир – рыцарь-южанин из далекой Окситании – повел копьем.

– Дражайшие друзья! – сказал он выспренне. – Это отважные мужи и достойные противники. Раз они рвутся в бой… – Он улыбнулся. – Придется удовлетворить их желание!

Он опустил забрало и встряхнул головой, дабы убедиться, что огромный шлем сидит прочно. Направил копье.

– За Святого Иакова! – взревел он.

Не все наемники были окситанцами, и боевые кличи слились в полифонию. Рыцари опустили копья и медленно, с грохотом тронулись навстречу полоумным топорникам.

При столкновении показалось, будто взорвалась плоть. Топоры отсекли передние ноги боевым коням, а копья пронзили многослойную броню. В первом ряду погибло целое поколение нордиканцев – смерть в мгновение ока пожрала пятую их часть.

Уцелевшие не дрогнули. Огромные топоры взметнулись вновь. Кони приняли бой – мелькнули копыта, а четверка друзей, которая встала по центру плечом к плечу, завалила двух лошадей, и остальным стало не проехать. Этот островок посреди нордиканского строя уподобился корабельному носу в бурю.

Рыцари замедлили ход, и кони стали более уязвимы. Копья были отброшены, сверкнули мечи.

Никакой щит на свете не остановит топор, которым взмахнет человек ростом с вашего скакуна. И даже если закаленная пластина выдержит, вас все равно вышибет из седла. Но в тот момент, когда смертоносный великан перемещает вес и замахивается топором для очередного сокрушительного удара, он становится весьма уязвим.

Погибли выдающиеся мужи. Воины и рыцари, ветераны с десятком ранений умерли в считаные секунды, даже не вычислив своих убийц.

Конница поднажала, и нордиканцы отпрянули.

Фракейские крестьяне сломались.

Они продержались дольше, чем кто-либо был вправе ожидать; самые храбрые из них сломя голову мчались за смеющимися вардариотами и умирали от метко пущенных стрел. Лучших убили, остались нерешительные и медлительные. В конце концов они повернулись и бросились прочь, словно стервятники, которых согнали с падали.

Вардариоты, собаку съевшие на таких боях, отступали до самых каменных построек одинокой фермы. Отпуская шуточки и меняя колчаны, они позволили оставшимся фракейцам жить дальше.

Граф Зак пересчитал коней. Он потерял одного человека.

– Где Хенгиз? – крикнул он.

– Подпруга порвалась! – отозвался хавильдар. Ему вторили смехом.

Было видно, как напротив перестраивается главная вражеская конница. Строй пришлось разомкнуть, чтобы впустить крестьян, и дело проходило неважно. Налицо была упущенная возможность, однако сопровождение крестьян вплотную могло обернуться бедой.

Зак повел плечами.

– Готовы, дорогие мои?

Воздух наполнился криками.

Он глянул налево. Там бились нордиканцы, готовые умереть, но не сдвинуться ни на шаг. Похоже, центр побеждал. Зак нахмурился.

От головного отряда блистательных схолариев подъехал сэр Георгий.

– Это было не сложнее учебной задачи, – сказал он. – Перестрелка. И…

Граф Зак просиял от удовольствия.

– Поистине высокая похвала от графа схолариев.

Враг оставался занят устрашенными крестьянами, которые столпились перед его кавалерией. «Увы!» – подумал граф Зак.

– Другое дело – теперь, – заметил Георгий.

– Ха! – рассмеялся граф Зак. – Две тысячи сельских конников? Между нами пятьсот человек. Справимся! – усмехнулся он и пожал плечами. – Если только их истриканцы не обойдут эти постройки за час, и тогда нам конец. Я себе цену знаю. А вы?

Сэр Георгий улыбнулся.

– Как начнем? – спросил он.

– А, вы доверяете мне командование? – Граф Зак был коротышка, но при этих словах выпрямился и подтянулся.

– Доверяю.

– Тогда, полагаю, начнем с сокрушительного поражения. Идет? – рассмеялся он.

Сэр Георгий подхватил его смех.

– Вот они! – крикнул Дмитрий, гипаспист-щитоносец сэра Кристоса.

Сэр Кристос наблюдал за приближением вардариотов и схолариев – людей, которыми он командовал в других сражениях. Стройность их рядов и отточенность движений, когда они извлекали луки из чехлов, разительно контрастировали с бестолковостью его деревенских тагм, которые все еще боролись с собственными крестьянами, зачастую – своими же друзьями и соседями. Землевладелец свешивался с седла и слушал причитания плачущего мужчины о том, что брат его пал лютой смертью, продырявленный красными варварами.

Все это было очень по-морейски, и он любил их за любовь к своим. Но и видел, какой бедой грозит эта возня.

– Эй, там, поживее! – взревел Кристос. – Расчистите мой фронт! Атака будет ложной – видите их луки? Они подойдут, пустят стрелы и удерут. Мы не ответим – вы меня слышите, гетайры? Ни шагу с места!

Неприятельская конница приближалась быстрой рысцой. За двести шагов, когда наемники-латиняне врезались в нордиканцев со звуком, достойным Рагнарёка, два гвардейских полка перешли на легкий галоп.

– Поднять щиты! – гаркнул Кристос.

Крестьяне, сгрудившиеся перед конницей, подняли, какие остались, щиты.

Обрушился ливень стрел. Иные вардариоты пустили стрелы со свистками, и воздух наполнился визгом.

Опытные лучники из его страдиотов ответили собственным залпом.

Люди и лошади падали с обеих сторон.

Гвардейцы развернулись и поскакали прочь, оставив на поле несколько убитых людей и животных. Они выстрелили снова, назад. Опять разлетелся визг. Потребовалась немалая отвага, чтобы выстоять с поднятой головой, пока звук приближается, – всего секунда, но самая долгая в жизни. И, возможно, последняя.

Послышались крики. И утробные стоны.

Сэр Кристос взглянул на солнце, которое не сместилось за четверть часа.

«Что я здесь делаю? – подумал он. – Зачем сражаюсь с этими людьми? Все пошло наперекосяк! Мы же хотели спасти Морею».

На него смотрели. Его план был прост: дождаться, когда истриканцы окружат вражеский фланг, и только тогда атаковать. Гвардейцы, возможно, и падут под напором превосходящих сил – все же две тысячи человек, но потери будут таковы, что нарушится связь поколений, и фермы – сотни ферм – окажутся снова в землях Диких. Гвардия не сдастся легко.

Но если зайти ей с фланга, то она отступит, ибо там профессионалы. Они останутся жить, чтобы сражаться за нового императора. А его люди выместят злость на чужеземцах, что в центре.

– Стоять! – скомандовал он снова.

Деметрий чувствовал, что побеждает, а он даже не запятнал кровью меч. Он подозревал, что его родитель находился бы в центре, с пехотой. Или лично возглавил бы один из флангов.

Дариуш – во многих отношениях его лучший соратник, но человек докучливый, въедливый, не выбирающий выражений, когда критикует, – привстал в стременах.

– Фракейцы разбиты. Почему сэр Кристос не атакует через них?

Деметрий тоже привстал и уставился вдаль надолго – священник успел бы освятить хлеба.

– Отправляйся и вели старику наступать. Живо.

Он посмотрел направо и увидел, как рыцари – его лучшее приобретение – опускают забрала и готовятся атаковать нордиканцев, которых он боялся не меньше, чем другие страшатся болезни и смерти. Чужеземцы были слишком невежественны и не понимали, с кем связались, а потому вели себя с безрассудной отвагой – пусть сколько-то их погибнет, но он выиграет всю битву.

Центры были заперты. Как он и рассчитывал. Много людей погибло. А другие двинулись в наступление по их телам, не разбирая, живые или мертвые лежат под ногами.

Аэскепилес восседал в одиночестве на своем коне в пятидесяти шагах от эпицентра битвы, и казалось, что на него не падает свет – он не отбрасывал тени. Голова была чуть повернута влево. Он возвел четыре щита, все угольно-черные: круглый, квадратный и два наподобие рыцарских. Когда двигался он, двигались и они.

В чем бы ни заключалось его занятие, оно было намного зрелищнее остальной битвы. Молнии всех цветов и вовсе бесцветные искрились между щитами и били в точку далеко слева от неприятельского центра, в самом конце расположения так называемой компании, отряда чужеземцев.

В далекие горы катился раскат за раскатом и отражался грохотом, а люди гибли. Разорванные в клочья силами, постичь которые не могли.

Плечи Аэскепилеса поникли, затем расправились, как будто он занес огромный кузнечный молот – и вот он ударил вновь, на этот раз с обеих рук.

И снова смерть.

Аэскепилес затерялся в величественной фуге своего позаимствованного колдовства, на каком-то уровне в панике сознавая, что слишком расточительно расходует резервы. Пораженный неожиданной силой юного мага, который действовал слева. Обеспокоенный внезапным молчанием старика, что находился справа.

Но это не имело значения, ибо его колдовство – небывалое, неприкрытое колдовство – близилось к апогею. Кульминация надвигалась без его участия; колдовство умножало себя само, как размножаются живые существа.

Как закипающий котел, который все медлит, если за ним следить…

Но следить ему было не нужно.

Студент – он определил юнца как старшего студента университета, исходя из его стиля наводить чары – создал весьма достойный световой клинок. Аэскепилес лишился двух щитов, а уголком сознания отметил, что сражение в центре развивается не совсем как положено.

«Если я поступлю как надо, они умрут все – обе стороны».

Но сначала умрут эти двое, опасные для него. Молодой, а потом старый.

Аэскепилес подступил так близко, что у Мортирмира не осталось шанса отразить нападение. Черно-зеленый топор сокрушил все четыре его тщательно сооруженных щита.

Джон Ле Бэйлли умер, сгорев в своем доспехе дотла. Умер Бент, которому выжгло легкие. Умер сэр Йоханнес. В мгновение ока отряд лишился целого поколения командиров и еще двадцати человек.

Но основная тяжесть удара пришлась на Мортирмира.

И удар был отведен.

Мортирмир не успел испытать потрясение.

«Отойди», – приказал Гармодий и, находясь в эфире, принял власть над телом и потенциальной силой Мортирмира. А также над всем остальным.

«Ты был всего лишь приманкой, – поведал он. – Теперь ты – шкура льва».

Между ним и Аэскепилесом возникла стена искрящегося белого пламени. Люди закричали, наполовину обгоревшие или застигнутые на границах мощного чародейства.

«А лев – это я».

Со скоростью большей, чем у мысли смертного, Гармодий направил заклинание обратно к источнику, как научил его Ричард Планжере. Он отказался проделать это с собакой, но сейчас…

Воздержавшись от колдовства, он последовал путем, который указал ему Шип.

А затем Морган Мортирмир остался один.

Руки Красного Рыцаря застряли под трупами, а на грудную пластину кто-то наступил. Хрустнуло ребро. А он лежал, беспомощный. Еще чей-то шаг – теперь жертвой стала его бронированная голень. Боль была нестерпимой, ущерб – ничтожным.

Он не мог пошевелиться.

Паника – слепая паника, проистекающая из беспомощности и близости смерти, – была рядом. Как и гибель. По детскому опыту он сбежал в свой герметический Дворец и стал ждать конца.

Время текло здесь иначе.

А когда есть время на размышления, паника отступает.

Посреди колдовской ротонды стояла новая статуя. Ротонда много месяцев пустовала, и он, глазея на нее, осознал, что привык пользоваться чужим разумом, который снабжал его заклятьями.

А затем понял, что и сам располагает ресурсами.

Такое он еще не практиковал. Пришлось импровизировать. А он не знал, кто придавил его нагрудник – союзник или враг.

В итоге он решил быть проще и взял левой рукой конец эфирной железной цепи. Затем потянул, применяя тайную силу, – медленно. Над головой закружились символы – сотворения, смещения, усиления, предсказания (ибо он должен был знать, в какую сторону обратиться лицом). Он использовал самое сложное заклинание в своей герметической практике, чтобы попросту встать.

И встал.

Фракейские копейщики, прошедшие двадцать боев с Дикими и дюжину с людьми, отлетели на шаг. Тоби – оказалось, это он оседлал Красного Рыцаря – отбросило. Сэр Милус воспользовался преимуществом ступора, в который поверг противников его командир, и расколол шлем ближайшему ударом огромного двуручного молота.

Красный Рыцарь обнажил меч. Он сделал это плавно, развернув бедра – ему редко случалось чувствовать себя настолько живым. Могучий красный меч сверкнул, покидая ножны, и тяжелое острие скользнуло поверх щита очередного копейщика.

– Командир на ногах! – завопил Тоби.

Послышался звук, похожий на шум ветряной мельницы и рев водопада. Войско навалилось.

«Красный Рыцарь брезгует убивать врагов колдовством. И если сейчас я одержу победу, то мне они понадобятся живыми, и как можно больше, лишь бы справиться», – подумал он, находясь под их копьями. У большинства фракейцев были короткие мечи. Схватив свой меч двумя руками, Красный Рыцарь принялся валить противников на землю.

Слева от него сэр Милус заметил нечто, чего не увидел он, и зычно призвал людей на подмогу.

Фракейцев оттеснили на шаг, потом еще на один.

На миг оказавшись в безопасности, Красный Рыцарь повернул голову и увидел бегущих влево Милуса, Фрэнсиса Эткорта и еще десяток ратников.

Воинство разворачивалось по оси, выдвигая вперед правый фланг. А он понятия не имел почему. Ограниченный лицевым щитком, задыхаясь от запаха пота, он не видел ничего, кроме очередного врага.

Он остановился. Развернулся опять и пропустил Тоби. Нажим ослабел – появилось пространство. Еще большее открылось в центре, а фракейцы сдали на дюжину шагов назад и замедлили движение. Те, у кого остались копья, подняли их.

Сердцевина войска дрогнула и резко встала.

Мимо Красного Рыцаря шагнул Тоби, следом – Калли. А затем Нелл – бледная, с багровым разрезом сквозь все доспехи, от основания подбородка до левой груди.

Ему было некогда заняться ею. Он отступил снова. И еще.

Его боевого коня придерживал мальчик. Сугубо волевым усилием Красный Рыцарь сел в седло. Повозившись с застежкой, откинул забрало. Лицо омыло свежим, морозным воздухом. Красный Рыцарь прерывисто вдохнул, избавляясь от вони прилипшей к забралу мерзости…

И увидел гибнущих нордиканцев.

Они перебили великое множество рыцарей, а лошадей – еще больше, но сейчас превратились в островок посреди моря кавалеристов. Вражеские страдиоты смешались с рыцарями-наемниками: он видел позолоченный шлем Деркенсана и все еще взлетавшие топоры.

Сэр Милус, возглавлявший треть войска, врезался в самую гущу сбоку.

Справа от Красного Рыцаря – там, где юному Мортирмиру полагалось держать щит, – происходило герметическое световое шоу, какого он в жизни не видывал. Сэр Майкл устойчиво продвигался – в такой дали, что почти очутился в пределах досягаемости Деметрия.

Центр вражеского войска был близок к полному краху – как и его собственный левый фланг.

Аэскепилес, видный Красному Рыцарю над круговоротом схватки, извивался, как будто отбиваясь от стаи волков. Хотя пребывал в одиночестве, а все его щиты рухнули.

Позади него, еще правее, у старой дороги на Дормлинг, в рядах основной вражеской конницы наступило смятение, которое согрело сердце Красного Рыцаря. Едва он глянул туда, как вардариоты и схоларии выдвинулись вперед.

Глубокий вдох.

Всё в идеальном равновесии.

Не время для благородства.

Он навел меч на вражеских наемных рыцарей и сотворил заклинание.

Истриканцы не появились.

Граф Зак завершил свое последнее ложное отступление и, пока его отборная легкая конница собиралась под знаменами эскадрона, объехал каменный овин и посмотрел на запад. Увиденное вызвало у него улыбку.

Он вернулся к месту сбора схолариев и вардариотов.

– Смените коней, – приказал он.

В правом бедре у сэра Георгия сидел короткий обломок стрелы. Георгий помахал рукой – бледный, но владеющий собой, что у таких, как Зак, заслуживало высшей похвалы.

– Вы не хуже моих сынов, – сказал он.

– Болит, зараза! – буркнул сэр Георгий. – Похоже, центр держится. Что будем делать дальше?

– Побеждать, – ответил Зак и показал стеком на запад.

Сэр Георгий выдавил болезненную улыбку.

– Я ничего не вижу.

– Вот потому и победим!

Пажи подвели лошадей. Замена заняла у вышколенного воинства считаные минуты.

Напротив виднелся лишь правый фланг вражеского строя. Но он смещался, пытаясь пересечь дорогу. Неприятель действовал грамотно, беспорядок не возникал, но войску приходилось выполнять сложный маневр перед лицом врага.

Граф Зак наблюдал за ним столько, сколько ребенок считает до десяти.

– Недурно, – заметил он. – Но неправильно.

Он расположился точно между двумя полками и скомандовал:

– Ша-гом!

Чинно и слаженно, как на параде, оба конных полка шагом двинулись вперед.

Зак мечтал об этом тысячу раз: победа на поле брани, несмотря ни на что. Свежий конь и острый меч.

И враг, захваченный в ловушку. Мечта кочевника.

– Сабли! – взревел он. Его конь успел прогарцевать шесть шагов до следующего выкрика: – Наголо!

Морозным днем пять сотен сабель засверкали, как лед.

Вардариоты и схоларии привычно втиснулись в центр, превратившись в единую массу лошадей и сабель. Или боевых молотов и стальных топориков – в зависимости от предпочтений.

Фракейская кавалерия дрогнула под их натиском. Это проявилось даже зримо, ее ряды колыхнулись.

Грациозно, словно танцоры, гвардейцы покатились вперед. Они двигались с нечеловеческой точностью и внушали благоговейный ужас.

Зак повернул голову, привлеченный движением на дороге справа – проблеском стали.

Он рассмеялся, привстал в стременах и по огромной дуге подбросил свою длинную саблю. Она вернулась в его руку, как по приказу богов, повелевающих степными ветрами.

У Зака вырвался хриплый вопль. Непреднамеренный.

Вардариоты откликнулись, а гвардейцы пришпорили свежих коней и перешли на галоп.

В ответ с дороги на Дормлинг донесся истошный крик, который покатился над полем, как охотничий клич огромной виверны или могучего дракона:

– Лаклан! Лакланы за Э!

Гармодий стоял в литейных цехах Дворца воспоминаний Аэскепилеса, окруженный шестернями и колесами. У него было время восхититься хитроумием и стараниями владельца. Он увидел изношенные веревки, натянутые до предела цепи, дырявые ведра и воду, которая приводила в движение колеса колдовства, – густую и грязную от измен и невыполненных обещаний.

Он взмахнул мечом, и массивные механизмы сгинули.

Гармодий позволил себе улыбку. Ему тысячу раз приходило в голову, что волос, который он взял у ножовщика в Ливиаполисе, мог принадлежать не Аэскепилесу, а кому-то другому.

Явилось эфирное тело Аэскепилеса. Он предстал мрачным здоровяком с черной бородой, а изо лба у него тянулись и уходили в эфир два тяжелых черных шнура.

«Вон!» – рыкнул он.

Гармодий улыбнулся.

«Я лев», – сказал он. И обрубил цепи, питавшие… что-то.

Раздался оглушительный треск.

Аэскепилес, даже здесь откровенно запаниковавший, воздел металлический жезл.

«Это ничего не изменит, – заметил Гармодий. – А чинить разрушения у себя в голове – дело гиблое».

Он шагнул вперед.

«Кто ты? – вопросил чародей. – Как такое возможно?»

«Я лев», – повторил Гармодий и уничтожил душу колдуна одним ударом Разящего клинка.

Затем чуть приоткрылся, обрушил Дворец воспоминаний покойника и поразился расходу энергии и потенциальной силы, когда колдовская громадина утекла в реальность и в эфир. Он действовал быстро, счищая следы, как кочевница, соскребающая со шкуры жир.

А потом аккуратно распаковал свой Дворец. У Гармодия было много времени поупражняться, и строение выкатилось из его души в расчищенное пространство. Кое-что выглядело причудливо. Иные вещи неповторимы и прежними не становятся.

Гармодий вспомнил свои первые комнаты, когда он учился в Харндоне. Они не сочетались с мебелью, зато принадлежали ему.

Два черных шнура, выходивших из эфирного лба магистра, сохранились и висели свободно. Когда вокруг Гармодия соткался его личный Дворец воспоминаний, они превратились в черный зрачок золотистого глаза. Глаза величиной с дверь.

«Ах-х-х, – произнес глубокий и приятный голос. – Я вижу. Думал, ты мертв».

Глаз моргнул.

«Тебе не победить, – объявил голос, как будто лучше новости не придумать. – Но отдаю тебе должное, это было умно».

Удар мечом – и глаз исчез.

А Гармодий остался стоять, дрожа, посреди своего нового дома.

Когда стало поздно и все потеряло смысл, сэр Кристос встал посреди своего расстроенного фланга и взял копье на изготовку.

Жители Зеленых холмов издревле враждовали с фракейцами. Они были отлично знакомы, вместе сражались с Дикими, а после пересекали границу и крошили друг друга.

Неприятель двигался в основном пешком – дюжие мужики в кольчугах, похожие на нордиканцев и такие же свирепые. Они текли рекой. И сэр Кристос выругался, потому что при ином положении дел, в открытом поле, он скатал бы ковром этих спесивых сородичей.

Однако сейчас его люди не могли воевать на два фронта, а потому сбились в кучу. А говоря по правде, подумал сэр Кристос, прилаживая копье поудобнее, никто из них не считал нужным умирать за Деметрия.

Он выделил среди противников одного всадника: великана на огромном коне. Сэр Кристос предвидел своюучасть – его казнят как предателя, и решил вооружить сына иным представлением о своей гибели.

Он пришпорил коня.

Бронированный гигант заметил его и качнул копьем – в знак признания? И ринулся на него. Копыта взрыхлили почву, солнце растопило дорогу, тысяча ног превратила дерн в грязь. Сэр Кристос и его недруг сближались.

Издав боевой клич, сэр Кристос опустил копье.

То же сделал противник, проревев: «Лакланы за Э!»

Сэр Кристос улыбнулся внутри своего шлема.

Они сшиблись, как грозовые тучи.

Копье сэра Кристоса пробило щит великана, прошило два слоя воловьей кожи и панели из мореного вяза, после чего вошло в кольчугу детины, которая защищала подмышку – проткнуло и ее. Копье изогнулось и переломилось в трех местах.

Копье же Лаклана разбило щит противника вдребезги и сломалось, но обрубок ударил морейского рыцаря в плечо, отбросил в седле, а оба коня плюхнулись на седалища. Конь сэра Кристоса оправился первым и захромал в сторону. Конь Лаклана свирепо куснул его, пока оба рыцаря пытались обнажить мечи и остаться в седлах.

Кони закружили. Из правой подмышки Лаклана струилась кровь. Мореец подозревал у себя перелом ключицы. Он извлек меч и без особого толка обрушил на шлем здоровяка – хороший, но бесполезный удар.

Лаклан пошатнулся и вовремя подставил клинок, чтобы уберечь шею.

Некоторое время они обменивались ударами со всей посильной скоростью. Летели искры, и оба были ранены.

Скакун Лаклана кованым копытом лягнул коня сэра Кристоса в правую переднюю ногу, и та сломалась. Конь начал заваливаться. Игнорируя боль, сэр Кристос простер левую руку и латной перчаткой перехватил рабочее запястье Лаклана. Затем его конь рухнул, увлекая обоих наездников за собой.

К этому времени сэр Кристос остался последним бойцом Деметрия на сотню шагов окрест, который еще сражался. Воины остановились: одни нагнулись собрать добычу, другие стали смотреть, опершись на окровавленные топоры и мечи.

Взглянули и те, кто только что сдался.

Противники встали одновременно, и сэр Кристос с силой ударил навершием меча по шлему Лаклана. Голова великана мотнулась. Он отступил на шаг и резко пырнул неприятеля мечом.

Они принялись кружить. У Лаклана текла кровь из подмышки, из кисти и из-под бармицы. У Кристоса действовала только одна рука, а кровь струилась по левому набедреннику. Он переменил стойку, развернулся и прижал меч к левому боку острием назад.

Жители холмов скандировали не разберешь что, и сэр Кристос, не понимая ни слова, был полон решимости любой ценой сразить этого человека. Или погибнуть в трудах.

Когда Лаклан, как будто забыв о ранах, нанес чудовищный удар сверху, сэр Кристос подставил меч.

Клинок Лаклана натолкнулся на препятствие.

Какие-то мгновения противники покачивались, стоя мечом к мечу.

Быстрый как молния, Лаклан развернул клинок и ударил навершием в лицо сэра Кристоса. Защищаясь, морейский рыцарь вскинул руки. Воспользовавшись этим, горец тут же отвел рукоять чуть в сторону и заблокировал сжимавшую меч руку противника. Продолжая движение, зажал руки сэра Кристоса между мечом и телом. И принялся давить ему на горло.

Все произошло так быстро, что Кристосу осталось только бороться в попытке ослабить клинком удушающий захват великана. В глазах потемнело, он выронил меч и схватился за кинжал.

Великан рванул, и Кристос повис в воздухе.

– Сдавайся! – проревел Том Лаклан. – О боги, это было славно!

Сэр Кристос закашлялся. И рухнул наземь.

Плохиш Том поднял забрало. Грудь его вздымалась, как кузнечные мехи. Его люди обступили поверженного рыцаря.

– Не убивайте этого недоумка! – бросил Том. – Он мне нужен.

Деметрий не стал дожидаться гибели своего войска. Едва увидев, что трусливый Аэскепилес развернул коня и смылся с поля брани – на запад, глупая голова, – Деметрий понял, куда дует ветер.

У дороги на Лонику, на востоке, наемные рыцари были разбиты герметической атакой и теперь пытались оторваться от оставшихся нордиканцев. Центр был разгромлен: в строю отцовских ветеранов-копейщиков образовалась солидная брешь, в которую вливались альбанские наемники. Самые верные и закаленные отцовские воины бросали оружие и падали на колени, сдаваясь.

А на западе взамен истриканцев появились враги.

– Уходим отсюда, – сказал Деметрий.

Дариуш пожал плечами, как будто происходящее ему смертельно надоело.

В окружении гвардейцев он устремился на юг.

«Габриэль!»

Красный Рыцарь осадил коня и замер в ожидании приступа боли во лбу, но ничего не случилось.

«Гармодий?»

«Теперь я сам по себе. Это поле твое – останови убийства как можно скорее».

«Том будет в ярости».

«Возможно, мы больше не увидимся. Мастер Смит прав в своих подозрениях: Аэскепилес такое же орудие, как и Шип. Их использует Эш. Один из Первых. Я совершил нехороший поступок. Хочу попросить тебя об одолжении. Мне кажется, что ты мне кое-что должен, хоть я и пользовался твоим телом не один месяц».

Габриэль почти интуитивно понял, что произошло, поскольку иллюминация кончилась.

«Ты забрал тело Моргана Мортирмира», – сказал он.

«Нет. Такая возможность представилась сама собой, и это соблазн, которому я, к счастью, не поддался. Я взял тело Аэскепилеса. По сути, я и есть Аэскепилес. А он – нет».

«И что за одолжение?» – спросил Габриэль.

«Не преследуй меня. Наши цели сходятся».

Габриэль внимательно изучил наставника.

«Ты выбрал тьму».

«Ради общего блага».

«Я не стану тебя преследовать».

Гармодий протянул бесплотную руку.

«Отныне ты будешь очень силен. А Мортирмир – еще сильнее в конечном счете, когда опомнится. Имея в союзниках Амицию, Мэг и кое-кого еще, ты продержишься против подлинного врага, может быть, не дольше, чем свеча на ураганном ветру. Но ты обязан попытаться. – Эфирный старец пожал плечами. – Ты небывало везуч, и это меня обнадеживает».

«Спасибо тебе за науку, старик».

Они обнялись в эфире – в подобной среде это был жест доверия, который и не снился многим практикующим магам.

«Куда ты пойдешь?» – спросил Габриэль.

Гармодий помедлил.

«Тебе лучше не знать, малец. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. – Он улыбнулся. – Вот мои соображения насчет происходящего».

Он протянул свиток – эфирный, и у Габриэля разболелась голова от такой премудрости.

«Ступай с Богом», – сказал Гармодий.

И Габриэль остался по-настоящему один.

В разгуле зверства наступает миг, когда уже не берут пленных: люди слишком напуганы или настолько упиваются разрушением, что не остается места для милосердия.

Но есть и другой миг, когда обе стороны близки к изнеможению. Тогда они, сугубо от усталости, приобретают зоркость, выходя за пределы страха и жажды крови.

Сэр Майкл увидел, как командир ветеранов Андроника извлек за лезвие свой меч. Он взялся за эфес и воздел его – обеими руками, высоко, открыв подмышки.

– Они сдаются! – проревел он.

Понадобилось время. Для последнего человека, зарубленного между Кевином Эвальдом и Уилфулом Убийцей, оно непоправимо затянулось. Некоторые ничего не слышали, мешали закрытые шлемы. Другие – не видели.

По мере распространения капитуляции иных нордиканцев пришлось сдерживать. На шлеме у сэра Милуса была вмятина, оставленная Харальдом Деркенсаном, который вознамерился стереть с лица земли всех до единого рыцарей. В ногах у него лежал бездыханный Черноволосый, пронзенный копьем наемника.

Красный Рыцарь наблюдал за финалом со своего скакуна. Он только что узнал о гибели сэра Йоханнеса. И Джона Ле Бэйлли.

Сэр Гэвин взялся за его стремя.

– Вон эта сволочь. – Он указал на золотой шлем и белого коня, которые удалялись на юг.

Красный Рыцарь поддался минутной ярости.

– Возьмем его!

– Я с тобой, – откликнулся сэр Гэвин.

Он захромал за передовую к скоплению лошадей и пажей.

Слева и справа обмякали разгромленные морейцы. Большинство попросту садилось в кровавую грязь. Победители выглядели не лучше. Многие попадали на одно колено или согнулись пополам.

От правого фланга отделился сэр Алкей.

– Ты обязан прикончить Деметрия, – заявил он. – Дело не будет завершено, пока это отродье не сдохнет. – Он огляделся. – Фракейцы – люди упрямые и отважные. И нам такие нужны.

Красный Рыцарь взглянул сверху на морейца.

– Я знаю, – ответил он. «Лучше, чем ты».

Алкей схватил под уздцы своего коня, а Дмитрий, его оруженосец, вскочил на своего. Их скакуны оставались полными сил, это хозяева вымотались в сорокаминутном бою.

Не покидая седла, Красный Рыцарь нагнулся к сэру Майклу, который настаивал на своем участии.

– Заткнись, – велел ему герцог. – Ты нужен здесь, чтобы предотвратить резню. Ведь правильно? Не позволяй Уилфулу и Длинной Лапище «разбираться по совести» за Бента. Уловил?

Майкл кивнул.

– Еще пошли гонца к Гельфреду и разведчикам – пусть тащат сюда свои задницы.

Красный Рыцарь взглянул на брата. Тут же был и отец Арно, который как раз слезал со своего угольно-черного скакуна.

– Отче, разыщите Мэг. И вот что, отче…

– Знаю, – тяжко выдохнул Арно.

– Ей нужно сказать. – На краткий миг Красный Рыцарь помолодел: его лицо стало совсем юным и печальным. – Отче, почему ваш Бог допускает все это скотство?

Взгляд священника пробежался по нагромождению трупов, особенно большому после фракейской атаки.

– Потому что мы обладаем свободной волей, – ответил он. – Это наше, а не Его скотство. Я извещу Мэг.

Красный Рыцарь поднял бровь. Он открыл было рот, но брат подался к нему и ткнул рукоятью кинжала в бок. Рот закрылся, и Красный Рыцарь коснулся священника: стальная перчатка к стальной перчатке.

– Благодарю. Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

В путь отправилась дюжина человек: сэр Алкей с оруженосцем Дмитрием, сэр Гэвин, Тоби, Длинная Лапища, Нелл, сэр Милус, сэр Бесканон, Кевин Эвальд и три сменившихся пажа с покладистыми лошадьми, один из мальчишек Ланторнов и два морейских рекрута.

Это было очень маленькое войско.

Каждый взял двух лошадей; какое-то время понадобилось, чтобы собрать еду и питье, и, когда отряд выехал за линию фронта и устремился на юг, большинство жевало сыр или ветчину.

Солнце садилось, отряд шел то быстрой рысцой, то легким галопом. Никто не произносил ни слова.

Отъехав от поля брани на десять миль, они спешились, и Длинная Лапища взглянул на лежавшую на дороге мертвую лошадь. Было светло: март в Морее почти не отличался от поздней весны в Альбе, и красное солнце отбрасывало длинные тени. На западе виднелись рассеянные остатки фракейского левого крыла, преследуемые вардариотами, до которых, очевидно, не дошел приказ прекратить убийства.

Устало взглянув туда, Красный Рыцарь назначил переговорщиками сэра Бесканона и двух морейских пажей.

– Мне бы лучше с вами поехать, милорд, – сказал Бесканон.

– Ну а я бы лучше выпил с вардариотами и прекратил избиение, так что мы квиты, – ответил герцог.

Длинная Лапища поскреб подбородок.

– Они на час впереди и едут быстрее. Галопом, я бы сказал.

– Если он доберется до Ев, то станет крепким орешком, а у нас нет людей, – сказал сэр Гэвин.

– Ничего не поделаешь, – проговорил Красный Рыцарь и пустил коня тяжелым галопом.

Они переменили лошадей, когда от дневного света осталась только красная полоска на западном небосклоне, на фоне которой чернели пики Эднакрэгов. Припустили во весь опор. Впереди виднелся ивийский акрополь, а на дороге различались черные пятнышки – дюжина всадников.

С грохотом мчались они, покуда свет не истощился совсем, и стало ясно, что отряд Деметрия все же достигнет Иви.

Тогда герцог осадил коня и простер левую руку.

– Ignem veni mittere in terram! – прокричал он, и в миле от них пролегла огненная черта. – Я пришел низвести на эту землю огонь!

– Господи Иисусе! – произнес Гэвин.

– Не совсем, – возразил брат и пришпорил коня.

Они устремились галопом через темнеющие поля, а преследуемые оказались в конце концов заперты между высокими стенами и полосой огня. Их было двадцать, все – профессиональные воины в самых разных доспехах, но все носили золотой леопардовый знак Деметрия. Они поскакали прочь от пламени, которое полыхало, как будто на земле воцарился ад.

Деметрий в золотом шлеме и на белом скакуне напоминал ангела. Но ангел стал падшим – мятежным, ибо окрасился бушующим огнем. Он придержал коня в пятидесяти ярдах впереди Красного Рыцаря, лошадь которого дышала так, словно готовилась рухнуть.

– Ратного коня, – негромко бросил Красный Рыцарь.

Нелл вывела его скакуна вперед.

Красный Рыцарь спешился.

– Один на один! – крикнул он. – Мы решим это дело на пару, Деметрий!

– Пожалуй, я просто сдамся, и мы посмотрим, что решит моя кузина Ирина, – откликнулся Деметрий. – А может, мои гвардейцы возьмут и тебя, и твоих друзей. Правда, изящный поворот судьбы?

Красный Рыцарь вставил ногу в стремя своего огромного черного скакуна и оттолкнулся со всей силой, чтобы вскочить в седло. Не вышло, он чуть не упал, но конь остался стоять смирно.

Он вздохнул и сказал:

– Деметрий, оглянись на огненный столб. И хорошенько подумай – сумеешь ли ты захватить меня и моих друзей?

– Хорошо, – сказал Деметрий беззаботно, его голос звучал как у комического актера. – Я объявляю себя твоим пленником.

Красный Рыцарь предпринял вторую попытку оседлать коня. Левое бедро слушалось скверно. Доспех казался тяжелым, как ноша на плечах Атланта.

Деметрий рассмеялся.

– Наверное, мне стоит сразиться. Я слышал, ты очень крут, но вид у тебя усталый.

Он вдруг опустил забрало, изготовил копье и направил коня галопом. С пятидесяти ярдов. А боевой конь покрывает столько за десять секунд.

Красный Рыцарь подпрыгнул, Нелл подставила плечо под его левый набедренник и подтолкнула. Он снова чуть не свалился, но удержался и выпрямился.

Восемь ярдов.

Он вставил ноги в стремена.

Шесть.

Вонзил шпоры в конские бока и потянулся за мечом.

Пять.

Сжал рукоять, а боевой скакун сорвался с места.

Три.

Острие копья Деметрия плясало в отблесках огня, а сам он был подсвечен сзади и в золотых доспехах сиял, как исчадие ада или древнее божество.

Красный Рыцарь выхватил клинок…

Один…

Он ударил по копью, и острие скользнуло мимо его не прикрытого бока. Тогда он в полную силу правого плеча развернул клинок и врезал красным навершием в забрало Деметрия. Им же зацепившись за шею, он выдернул противника из седла и низверг на землю.

Красный Рыцарь остановил коня в нескольких шагах от людей Деметрия. Их лица было трудно разглядеть в неверном свете, и он сначала попятился, потом развернулся. Но ни один из них не тронулся с места.

Он подъехал к стоявшему на карачках Деметрию. Спешившись, Красный Рыцарь подошел к юноше, который дергал бармицу и заполошно пытался наполнить воздухом покалеченную гортань.

Юный граф сорвал шлем и сделал глубокий вдох. Затем увидел Красного Рыцаря.

– Сдаюсь, – проскулил он, протянув свой клинок.

Красный Рыцарь удерживал меч острием вниз в расслабленной стойке «железные ворота».

– Нет, – сказал он и нанес удар.

Голова Деметрия грянулась оземь одновременно с телом, но уже порознь с ним.

А далеко на севере под развевающимися сердцами и лилиями Галле стояли Черный Рыцарь, два его оруженосца и мастер де Марш. После тщательной подготовки они остановились на острове посреди Великой реки. На траве еще лежал снег, и позднее зимнее солнце урывками освещало его.

– Он не придет, – сказал де Марш, сожалея, что сделался при Черном Рыцаре скептиком. Не о такой роли он мечтал.

– Ради этого знания стоило сюда дойти.

Сэр Хартмут Ли Оргулюз поднял руку, закованную в латную перчатку:

– А! Господа, но вот же он!

На северном берегу показался отряд. Он доставил четыре изящные лодки, которые в считаные секунды были спущены на воду.

Переправа заняла почти час. Великая река почувствовала первую оттепель и переполнилась водой.

Де Марш наблюдал за сэром Хартмутом. Тот переступил на скользком, ему было все нипочем. И он не уставал. А де Марш постоянно тяготился своим облачением – чем больше он думал о своих лодыжках, тем сильнее они болели.

Сэр Хартмут просто стоял.

Наконец три лодки причалили; высадилась команда неряшливых воинов в ржавых кольчугах и молодой красавец в доспехах с чужого, как показалось, плеча. Он поклонился на придворный манер.

Сэр Хартмут поднял забрало:

– Доброго вам дня, сэр.

Юноша выпрямился.

– Вы Черный Рыцарь, насколько я понимаю. Мой господин послал меня спросить, не угодно ли вам взять Тикондагу.

– Я ее возьму, – ответил сэр Хартмут.

Внезапно возник Знаток Языков – закутанный в черное, с торчащим из торса суком и пахнущий гнилью. Его черты, когда-то красивые, закоченели. А тело было мертво.

Но под телом не был мертв Шип.

– Этот молодой человек – законный наследник графства Северной стены, – изрек Шип.

Он хотел сделать голос приятным, но потерял хватку, а легкие его марионетки были безжизненны. Когда он заговорил, вылетели мухи. Марионетка исторгла смрад и каркнула.

Де Марша замутило. Но слова Шипа он перевел.

– Ты некромант, – сказал сэр Хартмут.

Тело Шипа не шелохнулось.

– Чего ты хочешь? – осведомился сэр Хартмут.

Это смахивало на общение с самим сатаной и легионом его падших ангелов, но сэра Хартмута не прозвали бы рыцарем дурной славы, не якшайся он с разными дьяволами. Он даже действовал заодно с другими некромантами. Запах был ему знаком.

Он знал и еще кое-что, отчего на губах его заиграла улыбка.

Шип был не дурак. Увидев людскую реакцию на куклу, он отшвырнул ее, ибо проявил беспечность и допустил гибель тела. Бросив его, он захватил себе новое – одного из воинов-нерях.

Новый хозяин был высок и худощав. Ничуть не красавец – чисто хорек, зато все работало.

– Ну вот, так-то лучше, – заметил Шип. – Мне нужен союзник на севере. Я хочу очистить земли Диких от человеческой скверны полностью. Прямо сейчас я помогу захватить Тикондагу в обмен на свободный проход на юг мимо укреплений и глубокие южные погреба для снабжения моей армии.

– Твоей армии? – переспросил сэр Хартмут.

– Я призову Диких, и она придет. Орда боглинов, какой не видел свет. И целый океан силков. Виверны, Стражи, ирки, тролли и создания, которые людям и не снились. – Шип раскинул руки. – Я низведу на землю небесный огонь.

Сэр Хартмут подкрутил усы.

– И как ты будешь перевозить свое войско?

Шип пожал плечами, наслаждаясь самим этим действием.

– О мелочах позаботится мой капитан. – Он показал на юношу.

– Чем ты готов поклясться? – спросил сэр Хартмут.

Шип покопался в памяти. Он соображал, пока его марионетка не выдала кривую улыбку.

– Моим именем.

– На таких условиях я готов заключить союз. – Сэр Хартмут повернулся к де Маршу, который изо всех сил старался сохранить бесстрастное выражение.

– Последнее, – сказал Шип.

Сэр Хартмут напомнил ему обо всем ненавистном в людях, особенно о борьбе с ними.

Тот поднял бровь. Несмотря на бацинет, это был выразительный жест.

– Мне достанется Гауз. А Мурьены будут убиты – все до единого. – В голосе Шипа обозначилась сталь.

Хартмут отвесил поклон.

– Рад сообщить, что я даже не знаю, кто это – Гауз. Что же касается Мурьенов… – Он щелкнул пальцами.

На расстоянии орлиного полета – более чем в двухстах милях восточнее – ворожила Мэг. Как и Морган Мортирмир, и Красный Рыцарь, и все мужчины и женщины, способные обуздать потенциальную силу и передать ее тем, кто в состоянии исцелиться. В овине воняло дерьмом и кровью. Людей уносили в места почище, как только вправляли им кости и зашивали животы – или как только глаза их навсегда закрывались от боли.

Далеко не вся эта работа была герметического свойства. Даже при содействии Амиции с далекой Южной переправы, даже при всем усердии в обучении и практике кровь зачастую приходилось отчищать вручную. Йозеф бен Мар Чийя, яхадут, трудился, пока не падал, сраженный сном; потом вставал и снова брался за дело, неизменно дополняя герметическое искусство мастерством лекаря.

Он был не один, кто трудился еще и в реальности.

Отец Арно три дня не покладал рук. Мортирмир покачал головой над горой требухи, которая некогда была пищеварительным трактом, и отпустил душу раненого на покаяние; Мэг сидела марионеткой с обрезанными нитками, уже не в силах оплакивать возлюбленного и мальчишек, которые умирали, заглядывая ей в глаза и цепляясь за несбыточную надежду; когда же Красный Рыцарь осознал, что полностью истощил потенциальную силу и больше ничего не может сделать, он поднял взгляд и увидел отца Арно склонившимся над Помойным Уиллом – парнишкой всего лишь с рассеченной ногой. Рана была получена во дворе овина, загноилась и теперь могла стоить мальчику жизни.

Священник что-то пробормотал и содрогнулся. Он воздел руки и помолился. И еще раз, и снова.

А паренек умер.

Отец Арно поднялся с колен и протяжно выдохнул. Затем перекрестил лоб паренька и молвил:

– Да пребудет с тобою Христос в твоем странствии. Пусть тебе впредь сопутствует не боль, а радость. – Он подошел к другой груде мяса на пропитанной кровью соломе – когда-то эта груда была человеком по прозвищу Камышун. Однако на сей раз он и пытаться не стал лечить его раны. – Я просто сменю повязку, – объявил он бодро.

Глядя на священника, Габриэль хотел что-нибудь сказать, но ничего не шло в голову. Поэтому он остался стоять столбом, положив руку ему на плечо. А потом пошел искать Мэг.

Та сидела на стуле, на который рухнула, свершив последнее чудо герметической медицины. Рядом была ее дочь Сью; Кайтлин де Тоубрей держала Мэг за руку. А сзади стоял Плохиш Том.

Мэг подняла глаза.

– Я не сорвусь, – сказала она.

Габриэль Мурьен взял ее за другую руку.

– Не стану прикидываться, будто не думал об этом.

Мэг отвернулась.

– Когда-нибудь это должно было случиться. Неужели по-настоящему сильный практик теряет разум? Ужасно. Боже нас упаси.

Он сколько-то простоял подле нее на коленях. Внезапно и без предупреждения Кайтлин – уже совсем на сносях – издала надрывный стон и ударилась в слезы, а мигом позже к ней присоединились Мэг и Сью.

Габриэль Мурьен сохранил способность расплакаться – не очень громко, и слез было мало.

Плохиш Том схватил его за плечо задолго до конца плача по Ланторну.

– Тебе нужно выпить, – сказал он, вывел Мегас Дукаса из овина и увлек через грязь и кровь в зеленые поля.

Шатер герцога стоял на чистой лужайке.

Том подвел Красного Рыцаря к стулу и усадил. Тоби омыл ему руки. Габриэль следил, как стекает застарелая кровь. Быть может, излишне пристально.

– Том, кровь у меня и под ногтями, – заметил он.

– Ну да. Ты же людей убивал.

Тоби налил вина. Подтягивались другие. Красный Рыцарь увидел госпожу Элисон, которая, само собой, отличилась в бою с истриканцами, и Гельфреда, возглавившего ту последнюю операцию. Мысли немного путались.

– Зачем ты пошел к Мэг? – спросил он.

Том вытянул ноги.

– Да как же, утешить вдову, – ответил он. – Сделал ей предложение, – продолжил он и как бы с обидой добавил: – Она отказала.

– Изюминке не говори, – посоветовал Красный Рыцарь и поднял кубок.

– Старые боги – ты и правда злая скотина! – отозвался Том, пристукнув своим о стол. – Слишком слабое пойло. Я возьму медовухи.

Он удалился, а Изюминка подоспела.

– Что с ним такое? – спросила она, нырнув под полог шатра.

Она таращилась на графа Зака, который выделывал на поле конные трюки, как человек годами намного моложе.

– Ты и сама знаешь, – ответил Габриэль.

Через час все изрядно перепились. Плохиш Том стоял за столом, держа огромный рог с медовухой, и над лагерем громыхал его смех.

– А потом этот придурок говорит: хорош драться! – Он посмотрел на своего пленника, сэра Кристоса, рука у которого висела на перевязи, а половина лица превратилась в сплошной синяк. – Вашими стараниями, кстати, я истекал кровью, как резаная свинья. Это был мощный удар, мессир.

Сэр Кристос поклонился.

Сэр Майкл видел, как он, подобно любому пленному, тяготится присутствием на праздновании чужой победы. Врожденная обходительность удержала его от бахвальства.

– Сэр рыцарь! Здесь многие были бы рады иметь достаточно сил, чтобы пырнуть Плохиша Тома копьем.

Сэр Гэвин рассмеялся, а Том подхватил:

– Это точно! – Том обернулся к священнику, который выглядел скорее на все шестьдесят вместо своих сорока. – И слышу я, что нам теперь положено величать его сэром Габриэлем, так? А не верховным божеством всех и каждого? Уже никаким не герцогом, да?

Сэр Габриэль нахмурился, а затем нехотя рассмеялся – над собой.

– Мне нравилось быть герцогом, – сказал он.

Отец Арно выпил.

– Вы лучше в ипостаси Габриэля.

Сэр Алкей пришел в замешательство.

– Вы по-прежнему герцог, – возразил он.

Сэр Габриэль смотрел на Тома.

– Некоторые считают, сэр Алкей, что нет на свете звания выше рыцарского, – сказал он. – И есть люди, которым кажется, что мне пора воспользоваться собственным именем. – Он глянул на отца Арно.

– Самое время, – кивнул Том. – Сэр Габриэль. Это радует слух.

– И кое о чем мне напоминает, – подхватил сэр Габриэль. – Тоби, меч!

Тоби подошел быстро – с видом мальчишки, который не смеет надеяться. Но его ждало разочарование.

Красный Рыцарь обнажил меч и наставил его на Длинную Лапищу.

– Ко мне и на колени!

– Нельзя же! – воспротивился Длинная Лапища, но другие подтащили его, а он не так уж сопротивлялся. – Сами знаете, что я творил, – напомнил он с достоинством, уже стоя на коленях.

– Ты был не хуже любого из нас, – сказал Красный Рыцарь. – Властью моей рыцарской десницы я посвящаю тебя в рыцари.

– Ну вот, еще один славный лучник пропал, – буркнул Калли, но стиснул товарища в объятиях так, что стало больно спине. – Ах ты, скотина!

После этого пьянка пошла всерьез. У капитана Дариуша обнаружился великолепный голос, и он возвысил его в древнем гимне – завораживающей песне, которую всем пришлось выучить. Граф Зак уже знал ее. Он переводил слова госпоже Элисон, и та притихла.

Они снова выпили и завели спор о стратегии кампании.

Кайтлин пришла повидать мужа. Она обвела взглядом мужчин, которые склонились перед нею.

– Ты можешь говорить хоть о чем-нибудь помимо войны? – спросила она, раскрасневшись.

Граф Зак поклонился ей, а муж прикусил язык.

– Миледи, мы всего лишь поминаем мертвых – посыпаем землей и поливаем вином.

Она покачала головой.

Деркенсан, самый пьяный, оскалился на нее.

– Женюсь, решено! – объявил он.

Кайтлин вежливо улыбнулась татуированному великану.

– Жениться – не воевать, – сказала она.

После ее ухода Плохиш Том облизнул губы и ухмыльнулся.

– Ты хочешь уничтожить войну как потеху, – заявил он. – Стратегия всякая, тактика… Что нам останется?

– По мне, так крови нынче было достаточно, – ответил Габриэль.

Том состроил недовольную мину.

– Ты вырезаешь из войны самую суть! Мы их переигрываем. Они сдаются. И переходят на нашу сторону? Христос распятый! В следующий раз разберемся иначе – бросим кости.

– Разве нет у тебя стада? Тебе некого погонять? – спросил сэр Габриэль.

Его голос окреп и звучал лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Несмотря на темные круги вокруг глаз. И внушительную дозу вина. А может быть, как раз благодаря ей.

– Есть. И я его погоню. Потому что погонщик, – усмехнулся тот. – Я малость отдохнул, было очень приятно. Никакого скота и навоза. Никаких тебе овец – боже, я ненавижу овец! – Он отшвырнул свой рог. – Теперь тебе, конечно, не захочется в Харндон? Ранальд настроен собирать по дороге скот. Ты произвел его в рыцари. Теперь у него на примете другая скотинка.

Ранальд зарделся, а сэр Габриэль рассмеялся.

– Она не скотинка – куда симпатичнее!

Сэр Габриэль встал.

Весь лагерь позади него пребывал в движении. По сути – три лагеря. Лазарет разросся и занял все фермерские постройки, а палатки побежденных расположились по соседству с шатрами победителей.

– Можно хотя бы узнать, почему бы нам не порвать в клочья охрану этого выродка? – спросил Том. – Справедливость превыше всего. Они проиграли.

Сэр Габриэль отхлебнул вина.

– Они не были нам врагами и сейчас не враги. В каком-то смысле все это мои вассалы. Вот почему Деметрию пришлось умереть.

– А иначе никак, – подхватил сэр Гэвин, но без уверенности.

– Ты, может быть, и прав, но я на время пресытился смертью, – проговорил сэр Габриэль отрешенно. – В этой истории любопытна моральная сторона. Деметрий был пешкой в руках Аэскепилеса, но мне сдается, что отца он убил по собственному хотению. И кто он после этого? Куда его определить?

– В ад, – подал голос сэр Милус и глянул на сэра Алкея.

Морейский рыцарь кивнул, соглашаясь.

– Император никогда не допустил бы его до герцогства, – сказал он. – Его руки были замараны отцовской кровью. Самое большее, на что он мог рассчитывать, – это пожизненное изгнание.

– Возможно, – холодно ответил Габриэль. – Но император – человек не от мира сего и не искушенный в политике. Мне пришлось действовать наверняка.

Тоби обошел стол, наливая вино. Гельфред взял себе чуть-чуть, а Элисон отказалась, она еще не оправилась от ранения истриканской стрелой, которая попала ей в левый бицепс. Деркенсан дал наполнить свой кубок до краев.

На пир собрались если не все, то большинство. За исключением, конечно, Жака, Йоханнеса, Джона Ле Бэйлли и остальных, которые уже не вернутся.

Красный Рыцарь поднял кубок.

– Фракейцы никогда не были нам врагами! Теперь я надеюсь, что мы союзники. Если я правильно понимаю случившееся – если когда-нибудь пойму, – Андроник намеревался перестроить Морею. Но Аэскепилес хотел развязать гражданскую войну, чтобы уничтожить оставшийся военный потенциал империи. А земли Диких – под боком! – Он показал на север. – Представьте, что будет, если Дикие придут в Ливиаполис. Представьте, что там окажется Шип.

Сам воздух содрогнулся от ужаса.

Плохиш Том обнажил тяжелый кинжал.

– Еще раз назовешь его имя, и мы узнаем, какого цвета у него кровь. Ранальд возвел очи горе.

Сэр Майкл взялся за поясницу и с мукой прогнулся. В таком положении – с глазами, налитыми кровью, – он показался много старше своих лет.

– Значит, мы победили? – спросил он осторожно.

– Уж точно не проиграли, – ответил Красный Рыцарь.

– И теперь перестроим морейскую армию? – осведомился сэр Гэвин. Майкл с мольбой посмотрел на своего командира. Сэр Габриэль улыбнулся ему, не отводя, как бывало, взгляда.

– Нет. Пусть другие займутся этим, а мы пойдем с Томом на юг. На турнир. В Харндон.

– Турнир? Что я слышу! Драться ради забавы? Глупость какая! – запричитал Том, но с улыбкой.

– Именно так, Том, – ответил Красный Рыцарь и воздел кубок. – Мы отправляемся на турнир глупцов.

Майлз Кэмерон Грозный змей

Посвящается участникам Compagnia della Rose nel Sole

ПРОЛОГ

По северу Новой и Древней земель катилась весна. Она пришла в Галле, и в Этруссию, и в Арелат, где люди начали снова бояться ночи, и в Иберию, где весна оказалась ранней. Но прежде всего она явилась на поля Окончании, где земледельцы и их жены приступили к своему непростому труду, как только лед в старых бороздах растаял и земля перестала быть твердой, как булыжник. Все, от йоменов, живущих в каменных домах и впрягающих в свои плуги быков или сильных лошадей, до обитателей крошечных хижин на самом краю плодородной земли, которые впрягались в самодельный плуг сами, а править доверяли старшему из своих детей, – все взрезали холодную землю бороздами. С каждым днем эти борозды тянулись все дальше на север, к границам, а иногда – к обгоревшим полям Джарсея и снова на север, к реке Альбин и к Брогату, где было меньше простых крестьян и больше богатых йоменов, но еще больше батраков вообще без земли. Огромные железные лемехи глубоко взрезали почву, готовя ее к теплу. С севера на юг земля, доступная человеку, постепенно преображалась.

То же солнце, которое оживило поля, согрело и ристалища. Во дворах замков, у конюшен, под внешними стенами, в пересохших рвах устраивали марсовы поля – площадки, где юноши, а иногда и девушки учились сражаться. Мужчины постарше растягивали ноющие мышцы, отогревали на солнышке застывшие за зиму суставы и кляли уходящую юность или собственный возраст. Мужчины, которые жили войной, обнаруживали, что за зиму раздались в талии, и работали как можно усерднее, заодно изнуряя себя постом. Чем больше ходило слухов о войне, тем сильнее становились их удары по чучелу и соломенной мишени. С запада Окситании, из Джарсея и Брогата доносились известия о набегах Диких. Голодные люди и нелюди, не обращая внимания на дурную погоду, нападали на одинокие хутора и лесные дома. Некоторым благородным рыцарям к первому воскресенью поста уже довелось обагрить оружие. Дракон, взглянув на эти земли с высоты, увидел бы не только крестьян, занятых пахотой, но и дым от пожарищ вдоль западной границы между владениями людей и Диких.

Там же, куда ирки и боглины дойти не могли, воители готовились к турниру, который король устраивал в Харндоне. Подгоняли броню, чинили кольчуги, полировали и правили старые доспехи и мечтали попасть в свиту лордов, которые будут сражаться пред взором самого короля Альбы. О подготовке к турниру говорили все: жонглеры и трубадуры, певцы и шлюхи, лудильщики и ландскнехты, шерифы и монахи, все мужчины и женщины, месившие ногами раскисшую грязь дорог.

От Окситании до Брогата ходили слухи, что в Морее Красный Рыцарь одержал невероятную победу и стал владыкой целой страны. В Окситании распевали новую песню о нем и его войске. Когда же трубадуры возвестили, что он набирает пополнение, двадцать юношей обняли своих матерей, надели броню и поскакали на север, в далекий край, к гостинице в Дормлинге.

Была весна, и молодежь думала только о войне.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГОСТИНИЦА В ДОРМЛИНГЕ – ВОЙСКО

Изюминка стояла на столе. На ней было алое платье, зашнурованное на левом боку – и шнуровка показывала, что рубахи под платьем нет.

Она пела:

Голос у нее был не слишком-то красивый, скрипучий. Уилфул Убийца даже сказал своим дружкам, что она поет как попугай, а не как соловей. Но пела она громко и пронзительно, а мелодию и припев знали все.

Под «всеми» подразумевались сидевшие в общем зале громадного каменного трактира в Дормлинге, который считался самым большим заведением на всем свете. Там были арки и приделы, как в церкви, и огромные колонны с каменными контрфорсами, и погреба, известные по всей округе. Стены в два человеческих роста были увешаны гобеленами, такими древними и засаленными, насквозь продымленными за шесть сотен лет и измазанными сажей, что никто уже не знал, что на них изображено. Кажется, на самой широкой, задней стене растянулся дракон – прямо за длинной стойкой, которая отделяла слуг и нескольких избранных гостей от целой армии посетителей в зале.

Потому что сегодня, в самую холодную ночь месяца, когда на шатрах лежал снег, войско Красного Рыцаря – точнее, та его часть, которая не торчала в казармах в Ливиаполисе, – заполнило трактир по самые стропила. Еще тут толкались морейцы, горцы и пестрая толпа наемников, шлюх, игроков и глупых юнцов и девиц, которые разыскивали здесь то, что сами они величали «приключениями». В их числе были и двадцать буйных молодых рыцарей из Окситании, приблудившийся к ним трубадур и их оруженосцы, вооруженные до зубов и жаждавшие драки.

Толпа набилась в общий зал так плотно, что самая хрупкая и хорошенькая из дочерей Хранителя никак не могла пробраться в другие, малые залы. В руках у нее был деревянный поднос с кожаными кружками, и люди, топтавшиеся на полу из двухдюймовых дубовых досок, пытались расступиться перед ней, но не могли.

Хранитель развел во дворе четыре гигантских костра и расставил там столы на козлах; эль подавали и в просторном каменном амбаре, но все хотели непременно зайти в сам трактир. Мороз, из-за которого заледенела вода в прудах, а животные в загонах, стойлах и на верхних пастбищах жались ближе друг к другу, тоже способствовал притоку посетителей. Людей в общем зале набралось так много, что хозяин опасался, как бы кого не задавили до смерти – или, что еще хуже, как бы кто не провел у него время, ничего не заказывая.

Хранитель повернулся к парню, который стоял рядом с ним за стойкой. Парень был темноволосый, зеленоглазый и нарядился сегодня – как, впрочем, и всегда – в красное. Он озирал зал с таким же удовлетворением, с каким ангел смотрел бы на дела праведников.

– Твое гребаное войско и все лошади одновременно? А подождать неделю вы не могли? В холмах не хватит фуража на всех. – Хранитель едва не визжал и сам это слышал.

Габриэль Мурьен, Красный Рыцарь, капитан, Мегас Дукас, герцог Фракейский и обладатель еще десятка титулов, дарованных ему благодарным императором, сделал большой глоток черного сладкого зимнего эля и улыбнулся:

– Будет фураж. В Брогате теплее. На Альбине началась весна, – он снова улыбнулся, – и это только крошечная часть моего войска.

Улыбка стала шире, когда он посмотрел на стол вербовщика, стоявший у стены. Там толкались юные авантюристы из шести стран и трех народов.

– И войско растет, – добавил он.

Сорок человек Хранителя (все – его родня, большинство – одетые в ливреи) стояли у длинной стойки, как часовые на посту, и с невероятной скоростью разливали эль. Габриэль наблюдал за ними с удовольствием, с каким профессионал смотрит на работу других. Ему нравилась сноровка жены Хранителя, которая подсчитывала барыши, нравилась скорость, с какой исчезали со стойки монеты и делались зарубки на бирках, нравилось, как ловко вскрывают бочки и разливают эль по кувшинам, как из кувшинов эль перетекает во фляжки, кожаные кружки, захватанные котелки, нравилось, как люди в строгом порядке ходят от стойки к бочкам, громоздящимся у стены, и обратно – так строй арбалетчиков стреляет залпами, меняясь потом местами со вторым рядом.

– А деньжата у них водятся, – нехотя признал Хранитель.

Его старшая дочь Сара, красивая рыжеволосая женщина, уже успевшая выйти замуж, овдоветь и родить ребенка, за которым нынче присматривала двоюродная сестра, – стояла на месте Изюминки и пела старую, очень старую песню. Припева там не было, и горцы только мычали вслед за ней мелодию. Когда один из морейцев попытался подобрать песню на мандолине, тяжелая рука легла ему на плечо, и он немедленно заткнулся.

Хранитель смотрел на дочь так долго, что жена перестала подсчитывать монеты и воззрилась на него самого. Он пожал плечами:

– У них есть деньги. Вы неплохо повеселились на востоке, слыхал я.

Красный Рыцарь прислонился плечом к углу между низкой полкой и тяжелым дубовым буфетом за стойкой.

– А то.

Хранитель посмотрел ему в глаза:

– Я постоянно слышу новости, но ничего в них не понимаю. Расскажи мне правду, будь так любезен.

Габриэль помолчал, допил свой эль и уставился на дно серебряного кубка. Скупо улыбнулся Хранителю.

– Это длинная история.

Хранитель приподнял бровь и окинул взглядом волнующееся море людей. Толпа призывала сэра Алкея, на все лады распевая его имя.

– Я все равно не могу уйти, даже если захочу, – сказал Хранитель, – меня разорвут на части.

– Ладно, – согласился Габриэль. – Откуда мне начинать?

Сара, раскрасневшаяся от пения, нырнула обратно за стойку и забрала у сестры младенца. Улыбнулась Красному Рыцарю:

– Вы будете рассказывать историю? Христос всемогущий! Все хотят вас послушать.

Габриэль кивнул. Кубок как по волшебству наполнился элем. Орудием своим волшебство избрало крепкую молодую бабу в кружевном чепце. Она улыбнулась рыцарю.

– Не так-то просто ее начать, милая, – улыбнулся он подавальщице в ответ.

Сара была слишком юна, чтобы понять его сомнения.

– Так начните с начала! – посоветовала она.

Габриэль странно дернул губой – примерно так кролики дергают носом.

– У этой истории нет начала. Она просто длится и длится и уходит в прошлое бесконечно далеко.

Хранитель закатил глаза.

Габриэль понял, что выпил слишком много.

– Ладно. Помните битву при Лиссен Карак?

Прямо за спиной у Красного Рыцаря расхохотался Том Лаклан. Габриэль Мурьен кивнул, и погонщик Лаклан – семифутовый гигант, одетый в серое и клетчатое, украшенный широким серебряным поясом, вооруженный мечом длиной с пастуший посох, – зашел за стойку.

– Мы все помним битву при Лиссен Карак. Славное было дело.

Габриэль пожал плечами, угрюмо улыбнулся и указал на прикрытую стеклянным колпаком свечу на буфете. Вокруг огонька порхал десяток мотыльков разного размера.

Прямо в толпе Мэг ощутила притяжение силы. Она напряглась.

Он стоял на чистом новом мозаичном полу своего Дворца воспоминаний. Пруденция снова оказалась на своем постаменте, и на этот раз ее статуя была вырезана из теплой слоновой кости, а не из ледяного мрамора. Чертылица выглядели более подвижными, чем были в его юности, а волосы остались такими же – черными с проседью.

В глубине души он понимал, что сейчас это всего лишь симулякр, а не воплощенный дух, но таков был последний дар магистра Гармодия, и ему нравилось на время возвращать ее.

– Immolate tinea consecutio aedificium^[125], - сказал он.

Пруденция нахмурилась:

– Слишком… драматично.

Он пожал плечами.

– Я известен своим высокомерием и склонностью к ярким поступкам. А он слеп и, если мне повезет, припишет происходящее как раз моему высокомерию. Представь, что это дымовая завеса для нашего гостя. Если он вообще появится.

Костяные мышцы не шевельнулись, но каким-то образом стало ясно, что она дернула плечом. Возможно, дело было в неодобрительном фырканье.

– Катерина! Фалес! Искандер! – тихо сказал он, и Дворец воспоминаний закружился вокруг него.

Главный зал Дворца был выстроен – или вспомнен – в виде купола, который поддерживали три ряда арок. Между ними в нишах стояли статуи разных важных людей. Последний год практики отточил навыки Габриэля и позволил добавить еще один ряд.

Внизу стояли тринадцать святых, основа его силы: шесть мужчин, шесть женщин и андрогинный Святой Михаил между ними. Выше святых шел ряд философов, которые скрасили дни его юности, – древние мыслители разных времен и школ. Теперь же над ними встали еще тринадцать статуй, родом из нынешних времен: шесть мужчин, шесть женщин и одна неясная фигура в плаще. Их установил Гармодий, и у Габриэля имелись кое-какие соображения по поводу того, кого изображали эти статуи. Он знал святого Аэтия, который убил императорскую семью, знал короля Жана ле Прё, не пустившего ирков в Этруссию после гибели Архаического мира, знал императрицу Ливию и Аргентию, воинственную королеву Иберии.

Когда он называл имена, статуи шевелились. Точнее, шевелился весь ряд, в котором стояла названная статуя. Наконец все три ряда заняли правильное положение над гигантским талисманом, который охранял зеленую дверь в конце зала. Недавно тут появилась вторая дверь, прямо напротив первой, – маленькая, красная, с решеткой. Он знал, что за ней, и предпочитал не приближаться. В пол перед постаментом Пруденции был вделан бронзовый диск с серебряными буквами и небольшим рычагом. Габриэль сам его придумал и надеялся, что использовать его никогда не придется.

– Рыбы, – сказал он.

Под самым нижним рядом статуй тянулся пояс, бронзовый на вид, отделанный рельефами, золотом, серебром и эмалью – украшения изображали тринадцать созвездий зодиака. Пояс тоже повернулся, но в другую сторону.

Солнечный свет прошел через огромный кристалл, встроенный в купол, коснулся созвездия рыб и обратился золотым лучом.

Зеленая дверь отворилась. За ней сияла решетка, будто сделанная из раскаленного добела железа. Из-за решетки разливалось зеленое свечение, которое затопило весь зал, не затмив, впрочем, золотого луча.

Он довольно ухмыльнулся и…

…щелкнул пальцами. Порхавший по залу мотылек рухнул на пол.

– Неплохо, – рассмеялась Сара, – а как насчет мышей?

Ее четырехмесячный сын жадно посмотрел на мать и попытался нашарить ртом сосок.

Габриэль рассмеялся.

– Как я уже говорил, магистр, который нынче зовет себя Шипом, а когда- то звался Ричардом Планжере, вел армию Диких к Лиссен Карак. Он собрал всех своих союзников: западных боглинов, каменных троллей, золотых медведей из горных племен, незамиренных озерных ирков, виверн и Стражей. То бишь всех Диких, которых легко заманить обещаниями. Он даже сумел увлечь за собой сэссагов из Великого дома, которые живут в Стране Тыкв, к северу от Внутреннего моря.

– И они убили Гектора! Да падет на их головы гнев Господень! – Ненависть Сары к убийцам мужа пылала ярче ее волос.

– Не могу с тобой согласиться, милая, – сказал Красный Рыцарь. – Шип – их гость. Они оставили его у себя. И к тому же сэссаги и Хуран могут считать нас убийцами и захватчиками, отобравшими их землю.

– Это было тыщу лет назад! – сплюнул Плохиш Том.

Габриэль пожал плечами. У него за спиной сэр Алкей играл на древней кифаре и исполнял древнюю песню странным бесплотным голосом. Он пел на высокой архаике, и воздух вокруг него светился от потоков силы.

Сэр Майкл пролез под стойкой и нашел себе местечко. Кайтлин, его жена, была на сносях и едва могла ходить вперевалку, поэтому уже спала в одной из лучших кроватей трактира. Изюминка – то есть госпожа Элисон – многозначительно смотрела на горца, пока он не раздвинул людей и не освободил ей местечко у себя под боком.

Когда она проходила мимо, он сделал естественное, но весьма неразумное движение – попытался ее приобнять. В следующее мгновение он увидел прямо перед лицом жесткие дубовые доски. Ее возлюбленный, граф Зак, переступил через поверженного горца и навис над стойкой.

Горец вскочил, закипая гневом, и обнаружил рожу Плохиша Тома на расстоянии вытянутой руки. Он вздрогнул.

Том держал в руках полный кувшин эля.

– Пей давай, – велел он.

Хранитель мрачно оценил вторжение альбанцев, которое начало угрожать бесперебойной подаче эля.

– Я разве не отвел вам отдельный зал? – спросил он у капитана.

– А ты хочешь услышать мою историю? – поинтересовался тот.

Хранитель только крякнул.

– Значит, Шип…

И каждый человек, услышавший его, осознал, что капитан – или герцог, или какой там дурацкий титул он носил в эти дни – только что произнес имя Шипа в третий раз.

В трехстах альбанских лигах к северо-западу Шип замер под поздним зимним снегопадом. Он стоял на самой восточной оконечности острова, который он подчинил себе, сделал своей цитаделью, и огромные волны пресного Внутреннего моря накатывались на скалистое побережье и взлетали в воздух на высоту десяти человеческих ростов, влекомые суровым восточным ветром.

В заливе ломался лед.

Шип пришел сюда, чтобы приготовить заклинание, точнее, целую сеть заклинаний против своего врага – Гауз, жены графа Западной стены. Он почувствовал свое имя – как будто мотылек взмахнул крылышками у самого лица в жаркую летнюю ночь. Многие произносили его вслух, столь многие, что часто он не обращал внимания. Но на этот раз его назвал по имени кто-то достаточно могущественный, чтобы через весь мир Шип ощутил взрыв силы в эфире.

Второй раз был тише. Но всегда надо ждать третьего, и ни один из тех, кто владеет искусством, не забудет произнести его имя трижды, если захочет позвать.

Но третий раз оказался случайным, презрительным. Тощие костлявые руки Шипа вздрогнули.

Темное Солнце не был обычным врагом, и он стоял в месте силы, окруженный друзьями. И он снова ослепил Шипа, как бывало и раньше. Осторожно, вынуждая себя успокоиться – правда, редко кто скрипит при этом зубами, – Шип зарастил маленький разрыв в эфире, который возник при произнесении его имени, и вернулся к своим делам.

Но его терпение кончилось, а гнев – Шип мельком ощутил черную дыру в памяти и не вспомнил, что когда-то он не терпел гнева, – вырвался на свободу. Часть он влил в свои чары против Гауз. Какая месть была бы лучше? Но он по-прежнему ощущал, что Темное Солнце унизил его, и ненавидел своего врага.

И он тут же приступил к делу, не раздумывая. Нападающие были направлены в другую сторону. Караул – перебит. Страж – люди назвали бы его владыкой демонов – подкуплен.

«Как тебе это, смертный?» – подумал Шип и вернулся к своим чарам.

Отвлекшись, он, как птица, которой помешали вить гнездо, уронил веточку. Но не заметил этого, терзаемый гневом и ненавистью.

– …напал на Лиссен Карак, и мы его побили. На каждую нашу ошибку он делал дюжину своих. Так, Том? – Габриэль улыбнулся.

– Раньше ты не признавал ни единой нашей ошибки, – заметил огромный горец.

Сэр Гэвин прислонился к стойке с другой стороны.

– А как бы говорил об этом Йоханнес, если бы видел своими глазами…

– Тогда речь бы шла только о моих собственных ошибках, – сказал Габриэль, но тем не менее поднял свой кубок и выпил, как и все остальные, одетые в красное.

– Так или иначе, мы им наваляли, – сказал Том, – но это же был не Ча- лун и не битва при Чевине.

Обе эти битвы случились тысячи лет назад. Славная победа над Дикими далась людям тяжело.

Габриэль дернул плечом.

– Да нет, скорее мелкая потасовка. Мы выиграли сражение в лесу, а потом еще одно, под стенами крепости. Но мы убили слишком мало боглинов, чтобы на что-то повлиять. И Планжере остался жив и уж точно не изменил своего мнения о происходящем. Но все же мы живы, а значит, первый круг остался за нами, а?

Плохиш Том выпил за это.

– Летом мы поехали на восток, в сторону империи. В Морею.

– Вот, другой разговор, – заметил Хранитель.

– Сложная история. Император хотел нас нанять, но мы так и не поняли зачем, потому что, когда мы об этом услышали, он уже сидел в тюрьме, а трон заняла его дочь Ирина. А герцог Андроник пытался захватить город.

– Под которым наш герцог разумеет Ливиаполис, – сообщил Уилфул Убийца своему новому оруженосцу-лучнику, Диккону, юноше настолько стройному и при этом мускулистому, что его заметили все до единой женщины в зале, – самый большой гребаный город в этом гребаном мире. – Уилфул знал, что офицеры все вместе собираются редко, и не хотел упускать своей роли в этой истории.

Хранитель приподнял бровь. Его дочь засмеялась.

– Да, я слышала. Она его упрятала в тюрьму, чтобы захватить власть.

– Это просто слухи, – отрезал ее отец.

Друзья Красного Рыцаря не сказали ни слова. Они даже не посмотрели друг на друга.

– Мы прибыли, – с удовольствием продолжил капитан, – аккурат вовремя. Нашли узурпаторшу…

Том фыркнул, Майкл отвернулся, а Изюминка сделала неприличный жест.

– Мы чуть не лишились там своих задниц, – сказала она.

– И вот после короткой зимней кампании… – говорил капитан.

– Тьфу ты, – сплюнула Изюминка, – ты же все самое вкусное пропустил.

– Клянусь титьками Тары! – сказал Плохиш Том. После этой клятвы все на мгновение умолкли.

– Что ты сказал? – переспросил Габриэль. Его брат Гэвин выглядел так, как будто огромный кулак Тома врезался ему в голову.

– Это клятва горцев, – нахмурился Том.

– Правда? – Габриэль вздохнул. – Так или иначе, после короткой, но очень успешной зимней кампании мы уничтожили обоз герцога и оставили его армию подыхать в снегу, а сами форсированным маршем…

– Гребаной зимой, – вставил Плохиш Том.

– …двинулись через Зеленые холмы в Осаву, чтобы отвоевать императорскую долю пушнины, – капитан улыбнулся, – которой нам и заплатили, кстати говоря.

– Ты все неправильно рассказываешь, – объявила Изюминка.

Габриэль взглянул на нее. Она, хоть и знала его много лет, так и не поняла, была ли это одна из его коротких вспышек гнева, или же он просто ее дразнил.

– Почему бы тебе не рассказать все самой?

– Да пожалуйста. Значит, так. – Она помолчала. – Нам очень повезло, – тут она задумалась о безопасности и поняла, что не может назвать имени Кронмира, шпиона, который переметнулся от врага к ним и сейчас шел к Харндону вместе с Гельфредом и Зеленым отрядом, – и… мы… да…

Габриэль поймал ее взгляд, и оба засмеялись.

– Как я и говорил, – продолжил он, – с месяц назад или около того мы узнали, где находится император, благодаря заговору в бывшем герцогском дворе в Лонике, смело бросились на помощь, встретили армию герцога в чистом поле, победили ее и убили его сына Деметрия.

– Который к тому времени уже убил своего отца, – буркнул сэр Алкей, присоединяясь к кругу рассказчиков.

– Так что мы вернули императора его любящей дочери и благодарному городу, забрали награду и явились сюда ее прокутить, – закончил Красный Рыцарь, – оставив больше половины войска охранять императора, хоть ты этого, наверное, и не заметил.

– У него так дрожали губы, что я ни слова не разобрал, – рассмеялся Плохиш Том, – понял только, что нам до сих пор платят.

Сэр Майкл тоже рассмеялся.

– Ты ничего толком не рассказал, так, перечислил события, – заявил он.

– Ну да, так оно и случается, – согласился Габриэль, – это зовется историей. Так или иначе, у нас было дело, мы получили серебро и теперь направляемся на юг. Мы поможем Тому согнать его скот на рынок, а потом поедем на королевский турнир в Харндон, на Пятидесятницу.

– Заехав в Альбинкирк, – вставил сэр Майкл.

Габриэль зыркнул на него, но Майкл не дрогнул.

– Повидать монашку, – отважно добавил он.

Впрочем, капитан умел сдерживать гнев и только пожал плечами.

– Чтобы переговорить с советом северных земель, – поправил Габриэль, – сэр Джон Крейфорд пригласил очень многих. Не выйдет ли так же, как в Лиссен Карак?

– Да, ко мне присылали гонца, – сказал Хранитель. – Я отправлю одного из своих парней с Томом. Самому мне сейчас не уехать. – Он наморщил нос. – Между нами. Ты, может, и лучший из наемников, но что тебе делать в северной стране?

Габриэль Мурьен улыбнулся. На какое-то мгновение он сделался похож на свою мать сильнее, чем ему самому бы понравилось.

– Я герцог Фракейский, – сказал он, – мой удел простирается от Великого моря до берегов Тикондаги.

– Бог и все его ангелы, – изумился хозяин, – что же, Мурьенам теперь досталась вся Стена?

Габриэль кивнул.

– И еще немного аббатисе. На западе. Но ты прав.

Хранитель покачал головой.

– Император отдал тебе Стену?

Изюминка сделала такое лицо, как будто никогда и помыслить не могла, что ее капитан станет лордом Стены. Плохишу Тому словно врезали топором между глаз. Гэвин смотрел на брата с подозрением.

Только сэр Майкл остался невозмутим.

– Император, – спокойно сказал он и поскреб в бороде, – не от мира сего. В отличие от нашего драгоценного лорда и хозяина.

Никто так и не узнал, какого ответа он ожидал. Из кухонного подъемника, на котором бочки с элем возносились из погребов, выскочил худой господин с гагатово-черными волосами. Этим подъемником, который приводили в движение люди, иногда пользовались слуги – обычно ради шутки или в тех случаях, когда эль был нужен очень быстро. Но большинство из тех, кто стоял сейчас за стойкой, никогда не видели черноволосого. На нем был хорошо сшитый и очень короткий черный дублет, такие же шоссы. Кожа его казалась почти прозрачной, как на ликах самых аскетичных святых.

– Мастер Смит, – кивнул ему Габриэль.

Хранитель надул щеки.

– Может, – предложил он с опаской, – перейти в другую комнату?

По очереди они пролезали под стойкой, выходили в общий зал и проталкивались в другой его конец. Все собрались в комнате под самой крышей. Тут было прохладно, и молодая женщина, которая время от времени поглядывала на капитана, грациозно опустилась на колени и принялась разводить огонь. Она запалила очаг от свечи и присела. На этот раз она не отрывала глаз от мастера Смита.

Мастер Смит удивил всех, проводив ее взглядом – она ушла за вином – и выпустив из ноздри струйку дыма.

– Дети человеческие, – сказал он и приподнял бровь, посмотрев на Габриэля, – странные вы существа. Тебе она не нужна, но все же тебе неприятно, что она заглядывается на меня.

Голова Габриэля дернулась, как от удара, а отец Арно подавился элем и спрятал лицо.

– Вам обязательно постоянно озвучивать мысли других людей? – спросил Красный Рыцарь. – Довольно неприятная привычка. Пожалуйста, не делайте этого со мной.

Мастер Смит вежливо улыбнулся:

– Но все же за что вы на меня сердитесь?

Габриэль выдыхал так долго, что на вздох это уже совершенно не походило. Скорее на попытки сдержать раздражение. Он отвел глаза…

И пожал плечами.

– Я скучаю по женщинам в своей постели, – честно сказал он, – и мне нравится быть желанным.

– И мне, – кивнул мастер Смит. – Вы воспринимаете меня как соперника?

Тут влезла Изюминка.

– Если учесть, что вы вроде как бог, а мы все нет, я уверена, что да, – она улыбнулась черноволосому, – но он с этим справится.

– Я сам могу себя защитить, – сказал Красный Рыцарь, положив руку на плечо Изюминки, и изящно кивнул мастеру Смиту: – Мы союзники. Союзники часто бывают потенциальными соперниками. Но мне кажется, что вы слишком много внимания уделяете моим мимолетным мыслям и животным желаниям. Мне нравится эта девица, – он улыбнулся, – и иногда я делаю что-то только по привычке.

– Что до меня, то я довольно мрачный союзник, – сказал мастер Смит. – До этого маленького происшествия с волшебником на севере я лежал на своей скале и думал. Я удалился от мира не просто так. И чем дольше я играю в эту игру, тем более значительными кажутся мне причины, по которым я это сделал. – Он огляделся. – Меня не мучает излишнее честолюбие или решимость. Я просто очень устал от нашего общего врага и предпочел бы знать, что он ушел куда-нибудь в другое место. В другой мир.

Девушка вернулась. У нее были неожиданно широкие плечи, а двигалась она со странной грацией, как будто жизнь в крупном теле вынуждала ее к каким-то особым упражнениям.

– Ты танцовщица! – вдруг сказал Красный Рыцарь.

– Да, милорд.

– Горец, – продолжил он.

– Все-таки горянка, – рассмеялся мастер Смит.

Она вспыхнула и потупилась, а потом подняла взгляд на мастера Смита. Габриэль отпил эля.

– Ладно, на этот раз я проиграл, – признал он.

Изюминка закатила глаза и склонилась над столом.

Огонь в очаге разгорался. Растопка занялась быстро, и в маленькой комнате сразу же стало теплее.

Когда ввалился Плохиш Том, отец Арно прошептал что-то про себя, а Изюминка фыркнула.

– Как два льва с кроликом, – сказала она.

Отец Арно не особенно удивился.

Мастер Смит взял свой эль и уселся в кресло у дальнего конца стола. Остальные разместились на двух скамьях и табуретах, которые притащили трое мальчиков. Места на всех не хватило – сэр Майкл стремительно жирел и обещал вскоре достичь размеров Плохиша Тома. Сам Том съежился в уголке у дымохода, как будто старался запастись теплом на все те ночи, что ему придется спать под открытым небом вместе со скотом. Изюминка уселась на табурет напротив капитана. Мэг села по одну его руку, а Гэвин – по другую. Хранитель устроился подальше от мастера Смита. Сэр Алкей обосновался за спиной капитана, прислонившись плечом к дубовой стенной панели. Уилфул Убийца постоял в дверях столько времени, сколько требуется монашке, чтобы прочитать молитву, а потом исчез, повинуясь жесту капитана.

– А где тот замечательный молодой человек? – поинтересовался мастер Смит.

– Мы тут все замечательные молодые люди, – сказал Габриэль. – Вы имеете в виду сэра Моргана?

Мастер Смит кивнул и заморгал.

– Да, я ожидал увидеть его здесь. А он в Морее.

– Он в университете, как ему и положено, – пояснил сэр Габриэль.

– Вы оставили в Морее половину своего войска?

– Сэр Милус заслужил собственный отряд и получил его. У него почти все лучники и… – Красный Рыцарь замолчал.

– И все рыцари, которым мы доверяем, – засмеялся сэр Майкл.

– Вот откуда ваш эскорт из… джентльменов из Фраке, – заметил мастер Смит.

Габириэль кивнул.

– Я не думаю, чтобы кто-то из них собирался пырнуть меня ножом под ребра, но будет лучше для всех, если они год или два не станут показываться во Фраке.

Граф Зак вошел в комнату и, увидев жест Изюминки, ногой закрыл дверь. В руках он держал поднос с хлебом и оливковым маслом. Поставив его на стол, он примостился рядом с Изюминкой на маленькой скамейке.

– А еще у нас есть граф Закайя, который держит нас всех в узде, – заметил Габриэль.

– И магистр, который живет в вашей голове? – уточнил мастер Смит.

Ответом ему были пустые взгляды, а потом Изюминка скорчила рожу, означавшую, что все ясно, прикусила губу и поглядела на любовника. Тот пожал плечами.

Большинство здесь присутствующих никогда не видели своего капитана таким растерянным. Но он все же собрался с мыслями.

– Ну вот, все мои тайны раскрыты. Ладно. Магистр Гармодий вновь нашел себе место в… телесном мире.

Мастер Смит кивнул и посмотрел на графа Зака:

– А вы только присоединились к нашему маленькому заговору?

– Я хочу посмотреть турнир, – сказал уроженец востока, – а кроме того, в Морее ничего интересного не происходит.

– Твои бы слова да Богу в уши, – фыркнул Алкей.

Граф Зак пожал плечами:

– Да. Разве что кто-нибудь отравит императора.

Алкей положил руку на рукоять кинжала. Мастер Смит вновь выпустил из ноздрей струйку дыма, вытащил из кармана трубку – эта претенциозная привычка пришедших из-за Стены почти не встречалась в цивилизованных землях – и начал набивать ее красно-бурыми листьями.

– Не могли бы мы начать? – мягко спросил он.

Габриэль развел руками:

– Мне почти нечего доложить. И нечего сказать, кроме слов благодарности. Без вас мы бы не справились. Мне больно говорить это, но, если бы не ваша помощь, мы не смогли бы соблюсти хрупкое равновесие силы и управления и проиграли бы зимой.

Мастер Смит изящно кивнул.

– Как вам помогла мортира? Взрывное устройство?

Сэр Майкл хрипло засмеялся.

– Очень громкая. У меня до сих пор в ушах звенит.

Мастер Смит поиграл со своей бородкой, как будто только что заметил, что она у него есть.

– Великолепно. В ближайшие несколько месяцев появятся еще игрушки такого рода. Я устроил – или устрою – так, что вы сможете получить их в Харндоне. – Он огляделся. – А теперь переходим к… непростой части.

Изюминка раздула ноздри:

– А это что, была простая?

Мастер Смит вздохнул. Поднес к губам трубку – с очень длинным чубуком, обильно украшенную иглами дикобраза – и сделал вдох. Трубка зажглась сама собой.

– Да, – сказал он, – теперь, что бы мы ни сделали, нас заметят. Даже сейчас наш противник может задаваться вопросом, не вступил ли в игру новый участник. И не шулерские ли кости мы бросаем. Он сделал две попытки наложить лапу на престол Альбы. И один раз попробовал уничтожить Морею. Полагаю, он считает, что ему противостоит Гармодий. Пока. – Мастер Смит чопорно улыбнулся и выдохнул дым. – Теперь же он начинает посматривать на Тикондагу и Дормлинг. Почти что на мой двор.

Сэр Гэвин напрягся.

– Успокойся, мальчик, – сказал сэр Габриэль, – я уверен, что мать со всем справится.

Мастер Смит покачал головой:

– Гауз падет жертвой собственного тщеславия.

– Я тоже так думаю, – кивнул Габриэль.

Отец Арно расхохотался, Изюминка тоже. Плохиш Том позволил себе фыркнуть.

– Зато честно, – сказал он.

Габриэль сделал вид, что обмахивается ладонью:

– Вы закончили?

– Они вас любят, – заметил мастер Смит, – а смех помогает им справиться с вашей утомительной надменностью.

– Вы, наверное, очень неприятный гость на любом празднике. Постоянно говорите подобные вещи. Не дадите мне попробовать эту штуковину?

– Он просто хочет научиться выдыхать дым, – сказала Изюминка.

Сэр Гэвин сделал несчастное лицо, потянул себя за бороду и потряс головой:

– Он направляется в Тикондагу? Как мы можем ему помешать?

Мастер Смит протянул трубку капитану.

– Нам же не нужно, чтобы нас обманули? И раскрывать свои карты мы тоже не собираемся. Его – вы знаете, о ком я, – вообще не волнует Тикондага. Ему нужен Лиссен Карак и то, что под ним. Но. Но. Вы же знаете, как я воспринимаю вашу реальность?

Наступила тишина.

– По нашим взглядам вы должны понять, до чего же нам хочется это узнать, – сказал наконец сэр Габриэль, закашлялся и вернул трубку мастеру Смиту.

– Так я и думал, – рассмеялся мастер Смит. – Хорошо. Пока я не участвую в ваших делах, мне очень просто получить о них общее представление. Честно говоря, осознавать прошлое, настоящее и то, что вы называете будущим, для меня так же естественно, как дышать. Хотя, пожалуй, лучше говорить не о будущем, а о бесконечном множестве настоящих. – Он обвел комнату взглядом. – Но стоит мне вмешаться… – Он поправил манжету и как будто впервые заметил собственную руку. Пока он на нее смотрел, она успела сделаться не такой гладкой и стала похожей на руку взрослого мужчины. Мастер Смит поднял брови, как будто удивившись. – Гм. Так или иначе, если я начинаю во что-то лезть, все сразу меняется. Так всегда бывает с такими, как я. Да и с вами тоже, хе-хе.

Смеялся он в полном одиночестве.

– Ну вас. Я имею в виду, что чем сильнее я вовлечен в процесс, тем меньше я вижу. Вариантов настоящего становится меньше. – Он помолчал. – Ясно?

Изюминка вздохнула.

Мэг улыбнулась:

– Поскольку вы решили вмешаться, вы теперь участвуете в этой конкретной последовательности событий и не видите ничего больше.

– Хорошо сказано. Но тонкость в том, что мое присутствие здесь меняет… все меняет. Все происходит совсем не так, как происходило бы, не будь меня здесь. Учитывая нашего противника и прочих… мне нравится слово «вмешательство», оно абсолютно верно в данном случае – учитывая вмешательство других представителей моего вида, никто из нас не видит решительно ничего. Вероятно, мы свели все в единую нить.

Мэг заговорила как героиня мистерии:

– Судьба, – сказала она. – Если несколько ваших собираются вместе, рождается судьба.

– Если вы так это понимаете, – ответил мастер Смит. – Так или иначе, мне почти ничего не известно о следующих месяцах. Но сейчас нас здесь достаточно, чтобы противник заметил это. Он вливает силу в свои тени, своих кукол и свои инструменты, и результат будет… катастрофичен.

– А вы можете сделать то же самое? – спросил Том. – Ну, если кто-то жульничает, почему бы не сжульничать в ответ?

Мастер Смит кивнул:

– Да, я уже пробовал. Меч на вашем боку, сэр Томас. Черный горючий порошок. – Он пощупал свой подбородок. Жест вышел странным, как будто суставы у него двигались не так, как у человека, а куда свободнее. – Но если в этой игре есть стороны, то я представляю ту из них, которая хочет, чтобы наиболее могущественные сущности играли… по правилам. Я бы не стал описывать эту сторону как «хорошую», но мне бы хотелось подчеркнуть, что она меньше числом и старается уменьшить… – Он отвел глаза и пробормотал: – Негативные последствия.

– Очень воодушевляет, – сказал Габриэль, – мы на стороне с меньшими негативными последствиями. Можно вышить это на знамени. – Он глотнул эля. – Я понимаю, что вы не стараетесь быть таинственным и сложным, однако у вас получается именно так. Могу ли я попробовать объяснить ваши слова? Вы говорите, что чем больше вы нам помогаете, тем меньше вы понимаете, что на самом деле происходит. Вы говорите, что таких, как вы, несколько, о чем я догадывался, но раньше никогда не слышал прямо. Вы можете помочь нам до определенной степени, но заходить дальше опасно, – сэр Габриэль рассмеялся, – для вашей божественной морали. Или драконьей.

– Или что ты там вообще за хрень, – добавила Изюминка.

– Да, – сказал мастер Смит, – вы быстро учитесь.

– Я могу задать вам пару вопросов? – поинтересовался Габриэль.

Мастер Смит выпил.

– Конечно. Но вы должны понимать, что это может запутать вашу… последовательность событий. Чем больше я отвечаю на ваши вопросы, тем сильнее все запутывается, даже если я ничего не делаю.

– И прекрасно, – сказал Габриэль, – но это ваши трудности, а не наши.

– Согласен, – кивнул дракон.

– Гармодий может перейти на другую сторону? – спросил Габриэль.

По обычно неподвижному лицу мастера Смита пробежала гримаса боли.

– Магистр Гармодий ушел очень далеко. Так далеко, что он может сам стать стороной игры, не выступая ни за кого. Меня радует, что в недавних соревнованиях он был так… консервативен со своей силой. Я не могу его превзойти.

– Де Вральи убьет короля?

Дюжина человек затаила дыхание.

Мастер Смит выпустил изо рта струйку дыма – искусственного.

– Последовательность событий, касающаяся короля Альбы, для меня закрыта. Я не вижу ровным счетом ничего, – он вздохнул, – но полагаю, что с королем ничего не случится, разве что он окончательно станет чьим-то орудием.

Сэр Габриэль выпрямился:

– Черт. А эта весна? Прямо сейчас? Стада? Ярмарка?

– Повторюсь, я слишком близок ко всему этому. Мой противник очень скоро меня обнаружит. Но кое-что я вижу. Шип заключил союз с сущностью, которая именует себя Черным Рыцарем. Они рабы и союзники, на севере и не только, и они готовятся что-то предпринять. Их разведчики уже вошли в Эднакрэги… несколько глупых созданий попыталось проникнуть за мой круг. Десяток групп направляется в долину реки Кохоктон прямо сейчас. Так что да, я полагаю, что вы будете атакованы по пути и что они попытаются помешать торговле. Мой противник ценит торговлю.

Все попытались осознать услышанное.

– Будет ли еще одно покушение на императора? – спросил сэр Алкей.

– Я не пророк, – с видимым раздражением ответил мастер Смит, – а учитывая ваше непосредственное участие в этих событиях, вы очень близки к тому, чтобы меня разозлить.

Все повернули головы. Алкей залился краской.

– Я выбрал сторону. Я здесь.

Мастер Смит пожал плечами:

– Может случиться что угодно. Я все равно слишком близко. Скажу только, что любое событие, которое угрожает стабильности города, угрожает… всему.

– Очень загадочно и очень полезно, – заметил отец Арно. – Вы посетите совет Севера? Вы один из крупнейших землевладельцев.

Острота заставила мастера Смита улыбнуться.

– Ради вашего бога, отец, это довольно умно. – Он оглядел комнату. – Нет, туда я не пойду. Как я уже говорил, мы слишком близки к переломному моменту, когда наш противник обнаружит, каким образом я вмешиваюсь в события. Для меня это будет непросто. Я не могу помогать вам открыто, иначе обо мне узнают. А тогда мы проиграем. Тут требуются маневры. Что-то я могу предпринять, а что-то другое сразу меня раскроет.

– Он сильнее вас? – спросил сэр Габриэль.

– Да. – Мастер Смит нахмурился.

– Черт возьми, – заметил Габриэль.

– А бог есть? – спросила Изюминка.

– Тебе же нет до этого дела. Дитя человеческое, об этом я знаю ничуть не больше, чем ты. – Он затянулся. – Я могу сказать только, что мы стоим над вами, и я не удивлюсь, если найдутся создания, которые стоят настолько же выше нас, насколько мы выше вас, и так далее. И вполне возможно, что на самом верху окажется один. И он вполне может быть добрым и всемогущим, а не равнодушным, жестоким и коварным. Вы готовы к суровой правде?

– А что еще вы нам тут рассказываете? – сказал капитан.

– Вы знаете, что все, кто практикует искусство, к какой бы расе они ни принадлежали, доходят до той стадии, когда задаются вопросом, что вообще реально? – Он обвел взглядом комнату.

Мэг пожала плечами, как будто ответ на этот вопрос не имел никакого значения, а Габриэль дернулся:

– Да.

– Если вы можете управлять эфиром исключительно силой воли и менять его в соответствии с образом, существующим в вашем разуме, – мягко продолжил мастер Смит, – невозможно не спросить, что такое на самом деле вера. Правда же?

Изюминка отмахнулась от этой тирады примерно так же, как отмахнулась бы от неуклюжего удара.

– Короче, ты не знаешь. Вот и все.

Габриэль вдруг заметил в ее глазах такое же злобное понимание, как и в тот момент, когда Изюминка осознала, что семейство Мурьен теперь контролирует всю Стену.

– Ты хочешь сказать, что вся моя жизнь, – кажется, ей было больно дышать, – зависит не от воли Господней и даже не от Его проклятий, а только от таких, как ты? Что вы создаете мою судьбу?

– Да, примерно это я имею в виду, – сказал мастер Смит. – Но не только от таких, как я, дети человеческие. От всех. Ваша реальность – результат взаимодействия бесконечного множества воль. А чем еще она может быть? – Он улыбнулся, как кошка, готовая сожрать мышь. – Ваш род тоже меняет направление судьбы. Вы, сэр рыцарь. Вы, Мэг. Том Лаклан. Изюминка. Алкей. Вы все.

Габриэль допил свой эль.

– Идите вы все в задницу, – решил он.

– У меня тоже есть вопрос, – тихо сказала Мэг.

Взгляд мастера Смита остановился на ней, и она выдержала его с честью. И улыбнулась. У него были красивые глаза.

– Патриарх… – начала она.

– Очень достойный человек, – вставил мастер Смит.

– Он предположил, гм, что жизнь на границе, неподалеку от Диких, влияет на наши силы. – Начав говорить, Мэг осознала, что не совсем понимает, что именно хочет спросить.

Мастер Смит поджал губы:

– Весьма проницательное наблюдение, к которому я добавлю свое собственное. Когда две культуры идут друг на друга войной, что обычно происходит?

– Одна из них гибнет? – спросила Мэг, сглотнув. Голос внезапно стал хриплым.

Мастер Смит покачал головой, как будто она была нерадивым школяром.

– Нет, нет. Такое случается редко. Они начинают походить друг на друга. Вот что такое война.

– Вы хотите сказать… что мы станем похожи на Диких?

– Мэг, «дикие» – это всего лишь слово, которым люди описывают всех нас. Тех, кто людьми не является. – Мастер Смит лукаво улыбнулся. – Иногда сюда же относят и женщин, но я отошел от темы. – Он, кажется, вообразил, что очень удачно пошутил, и поэтому помолчал некоторое время. Когда никто больше не засмеялся, он вздохнул и продолжил: – Дикие – это всего лишь образ жизни. Это не заговор против людей. Чем дольше вы с нами общаетесь, тем сильнее вы становитесь на нас похожи. Строго говоря, если рассматривать достаточно длительный период, станет ясно, что люди куда лучше приспосабливаются, чем все остальные, и уже очень хорошо знают Диких. – Мастер Смит растопырил пальцы и посмотрел на них с неожиданным любопытством. – Остальные расы вас боятся. И что вы… разве это не милый способ описать вас? Вы – любимые инструменты Сил. Находчивые, бесконечно жестокие и не слишком умные. – Он улыбнулся, чтобы сгладить оскорбление.

– Оружие? – спросил Габриэль. – Инструменты? – Тут он задумался. – Защитники?

– Сэр рыцарь, вы же не воображаете, что вы отсюда, правда? – уточнил дракон.

– Стоп, – Плохиш Том встал, – стоп. С меня хватит. Башка трещит. Хрен с ними, с тайнами вселенной. Или о чем ты там говоришь, задница ты дымная.

Отец Арно тоже встал. Раньше он никогда не бывал согласен с Томом, но тут ему показалось, что такой момент настал.

– Они больше не выдержат, мастер Смит, – сказал он. – Реальность, созданная людьми, более хрупка, чем вы думаете.

– Вы мудрый человек. Вы хотите снова обрести возможность исцелять?

Отец Арно зашатался, как будто его ударили.

Габриэль встал рядом с ним.

– Это было жестоко.

– Почему? – Мастер Смит выглядел озадаченным. – Я ничего такого не имел в виду. Отец… очень достойный человек, похоже… утратил свои силы из-за чар одного крошечного существа… это почти невозможно объяснить. Но сам он полагает, что этот факт таинственным, а вероятно, и мистическим образом связан с его грехами. – Мастер Смит пожал плечами. – Я понимаю, что такое чувствовать себя грешником. Я верю в стремление к совершенству и регулярно терплю неудачу. Слишком часто. – Он улыбнулся сквозь зубы. – Может быть, именно поэтому меня так занимают люди.

Он похлопал отца Арно по спине и отвернулся. В комнату как раз вошла молодая широкоплечая женщина с двумя кувшинами пенящегося эля.

Она присела, не пролив ни капли.

– Тебе нравится ловить форель? – спросил мастер Смит.

Она просияла, как свежезаправленная лампа.

– Очень! В горных ручьях, где мелкие рыбки, господин.

– Да, – согласился он, – они хороши, когда еще не выросли. – Он поставил эль на стол и обратился к рыцарям: – Доброго вечера, союзники. Или друзья. Я предпочел бы иметь друзей. Плохие времена наступают. Но, как я уже говорил, мы делаем то, что следует делать. И в этом вся наша награда. – Он поднял кружку.

Все остальные подняли свои.

– За победу.

– За победу, – повторили все.

Мастер Смит поклонился и взял женщину за руку.

– И за то, чтобы мы избегали негативных последствий.

– Сэр? – не поняла она.

– Мы идем на рыбалку, – объявил мастер Смит.

Дверь закрылась за ними.

– Девушка не возражала, – заметила Мэг.

– Господи, – вслух сказал отец Арно.

Габриэль шумно выдохнул, как будто до этого задерживал дыхание.

– Пожалуй, – согласился он.

Наступило утро. Для одних раньше, для других позже. Нескольким, кому повезло или, наоборот, не повезло совсем, не выпало времени поспать нынче ночью, а теперь пора было приниматься за работу.

Нелл предстояло оседлать шестерых лошадей, в том числе Ателия, великолепного капитанского жеребца восемнадцати ладоней в холке, черного демона с непостоянным характером и привычкой все время кусаться. Капитан купил его у графа Зака. Поначалу, в Мариусе, Ателий вел себя прилично. Разве что вблизи от кобыл каждые несколько минут поднимал огромную голову и скалил зубы. Но он был слишком хорошо воспитан, чтобы сделать что-то еще.

Нелл он нравился. Она очень старалась, ухаживая за блестящей черной шкурой. На всех четырех ногах у него были белые чулки – альбанцы считали это несчастливой приметой, а степные кочевники востока – доброй. Нелл использовала весь свой арсенал скребниц, от самой грубой до самой тонкой, и тщательно вычистила коня, особенное внимание уделяя участкам, где шерсть начинала расти в другом направлении. За работой она что-то напевала.

У нее были причины чувствовать себя счастливой. Вчера капитан похвалил ее за работу и даже по имени назвал. Рана на лице подживала. Благодаря помощи Мэг шрама скорее всего не останется. А кроме того, новый лучник, такой мускулистый, вчера вечером провел языком по ее щеке, показав, о чем он думает.

В конце концов ей даже пришлось ткнуть его в ребра, чтобы немного сдержать порывы. От того, чего он хотел, бывают дети, а дети ей пока не нужны. Но все-таки это было очень приятно.

Она пела песенку Изюминки. С ней-то такого никогда не случится.

Почистив троих лошадей, она пошла и разбудила его. Когда она ясно дала понять, что думает о соитии, он стал отличным товарищем. Рядом с ним было тепло и весело.

Нелл поняла, что парни похожи на лошадей. Твердо держи повод, никогда не показывай страха, и все будет хорошо.

– Эй, засоня! – Она любовно пихнула его в ребра.

Он пробормотал что-то, махнул рукой и тут же получил пучок соломы в рот.

– Сейчас забьет барабан! Вытаскивай свою упругую задницу из соломы. Сэр Бесканон не терпит дезертиров. Эй!

Он откатился в сторону, и Нелл ткнула его в бок мозолистыми пальцами. Тут уже он вскочил не хуже Дикого.

Она рассмеялась.

Он попытался поцеловать ее, но она тут же вынула из поясной сумки корень лакрицы длиной дюймов в пять и вручила ему:

– У тебя изо рта пахнет. У нас тут свои правила. Ты взял у капитана серебро, так что шевелись!

Он вытряхнул солому из грязных светлых волос.

– И что мне с этим делать?

– Ох уж эти деревенские парни. – Она закатила глаза. Сама она ушла из деревни не больше года назад. – Капитан говорит, что чистота полезна и что грязные солдаты гибнут. – Она повторяла это с убежденностью неофита. Нелл отлично знала, что их войско было чище всех встреченных врагов, за исключением разве что морейских стражей.

– Мне что, придется мыться? – Таким тоном жертва могла бы спросить у волшебника, превратят ли ее в змею.

– По средам и воскресеньям, если нет боя. Мыться, стричься и бриться. Если проведешь с нами год, сможешь отрастить бороду, но только если примипил согласится.

– Ради святого Маврикия! У вас что, на каждый случай правила есть?

– А то! Шевели задницей. Я уже час как работаю.

Во внутреннем дворе, который был не меньше турнирного поля в ином замке, всю ночь горели четыре костра. Вокруг них собралась сотня человек. Кто-то принес дрова, кто-то котлы, кто-то помешивал похлебку в них.

Нелл взяла парня за руку и через весь двор повела его к сэру Майклу. Самого огромного рыцаря не было видно, но никто же не ожидает, что рыцарь станет сам готовить или прибирать. Робин, его новый оруженосец, сидел, накинув на плечи гамбезон, и вместе с морейской девушкой с эльфийским личиком чистил золой тяжелые золотые бляхи на хозяйском поясе.

Робин, красивый и всем известный, сам тоже был лордом. Нелл он нравился, потому что поддерживал своеобразный порядок, уважительно относился к девушкам и все время работал. Нелл вообще оценивала людей по количеству работы, с которым они справлялись.

Она преклонила колено.

– Милорд?

– Доброе утро, Нелл, – сказал Робин, не отрываясь от дела, – кто это с тобой?

– Взял серебряный пенни вчера. Зовут Дикконом Прутиком.

– Добро пожаловать в войско, юный Диккон.

Робин был старше года, может, на три, но его слова никого не удивили. Он сражался в настоящей битве за пределами Лоники и больше не был «юным Робином». Вскоре он и вовсе станет «сэром Робином». Это все знали.

– Папка, – Диккон смотрел в землю, – зовет меня Бентом.

Робин улыбнулся:

– Прости, Диккон. Это хорошее имя, но его носил мастер лучник, и оно легло в могилу вместе с ним. Другое у тебя есть?

– А мамка называет меня чертовым дурнем, – улыбнулся Диккон.

– Тебе подходит. Не думай о прозвищах. Придет время, и твое само к тебе прилипнет. – Робин взглянул на Нелл: – Мне кажется, он будет лучником.

– Ну, подкрепление нам не помешает. Диккон, принеси четыре охапки дров и спроси у той женщины в синем платье и солдатском капюшоне, что делать дальше.

– А кто она? – поинтересовался Диккон.

Робин стал чуть менее добродушным:

– Диккон. Вообще-то ты не должен со мной заговаривать не по делу и никогда не должен задавать мне вопросов. Рано или поздно, – он улыбнулся Нелл, – ты сможешь говорить, что хочешь, и задавать любые вопросы. Но сейчас я приказал тебе заняться работой, которая пойдет на пользу всем нам. Не зли меня. Иди работай.

Нелл стояла, скрестив руки на груди, и совершенно не собиралась поддерживать парня. Он покраснел от гнева, но смирился и пошел за дровами. Нелл последовала за ним.

– Это горничная леди Кайтлин, главная среди штатских в этом знамени. Она и Робин раздают приказы.

– Что еще за хреново знамя?

Она наслаждалась его неведением, потому что понимала, как далеко сама ушла от этого.

– Ты знаешь, что такое копье?

Злился он недолго. Набрал охапку дров, хороших сухих кленовых веток, и вернулся к огню. Нелл тоже принесла дров, просто за компанию.

– Ну, такая пика длиной футов десять?

– Это рыцарь, оруженосец, лучник или двое лучникови паж. Два копья – это знамя. Туда же входят фавориты и…

– Кто такие фавориты?

– Любовницы. Шлюхи. Жены. Или мужья. Кто угодно, – Нелл засмеялась, – главное, чтобы не больше одного за раз. С разрешения капитана.

– Да у вас тут хуже, чем в монастыре, – сказал Диккон, свалил свои дрова в кучу и нагнулся их сложить поаккуратнее. Шесть пар глаз с одобрением это отметили.

Нелл пожала плечами:

– Они стоят денег. Едят. Спят. И мы никого из своих не бросаем. Так что у ветеранов есть близкие, их человек десять-двенадцать в каждом знамени. И все эти люди вместе едят, вместе спят и вместе работают. А многие еще и сражаются вместе. – Она крякнула, подняв большой дубовый обрубок.

Он забрал у нее тяжесть и спросил:

– А ты вместе со мной?

– Нет, солнышко. Если бы я бы была в одной группе с тобой, я бы не позволила тебе никаких вольностей. Понял? Это тоже правило. – Она улыбнулась. – Я паж капитана. То есть я в копье командира.

– Это почетно? – спросил Диккон. Видно было, что у него еще много вопросов.

– Почетно, да только мне еще коней надо чистить. Мы выдвигаемся через два часа, – она опустила на землю дрова, – сложишь, ладно? Я еще к тебе зайду. Если что сделаешь не так, просто извиняйся. Не натыкайся на капитана или примипила. Вот и все мои советы.

Она вернулась к Робину, который держал в руках кружку вина с пряностями и смотрел на саботоны сэра Майкла. За ночь на них появилась ржавчина.

– Он меня убьет.

Нелл с ним согласилась, но жалеть не стала. Встряхнула головой. Да, перед оруженосцами преклоняли колено, но в остальном они были обычные люди.

– У нового парня ничего нет. Даже одеяла, не говоря уж о лошади или оружии.

– Хорошо, – вздохнул лорд Робин. – Нелл, позови сюда Тоби.

– Только если ты позаботишься о парнишке.

Нелл улыбалась, показывая, что шутит.

– А он тебе нравится. – Робин слегка обиделся.

– Да, сэр.

– Тогда найди Тоби.

Тоби занимался с капитаном, и Нелл не стала даже пытаться искать его, решив сначала закончить с лошадьми. Солнце уже встало, когда она нашла их обоих за амбаром.

– Тоби, Тоби, – говорил капитан, – давай снова.

Тоби разделся до шосс и дублета. Оба сильно вспотели. В руках они держали длинные мечи. Услышав приказ капитана, Тоби замахнулся, целясь в голову.

Капитан убрал переднюю ногу ближе к задней, так чтобы Тоби не мог ее достать, встал чуть прямее и закрыл голову мечом. Garda di testa. Нелл уже выучила все стойки.

Затем он бросился вперед, как гадюка, и уже Тоби поднял меч, защищаясь. Но движение вышло нечетким, он недостаточно далеко отодвинул переднюю ногу. И все-таки он сумел прикрыть голову и отразить удар.

Капитан снова повторил движение. Шаг, прикрыть голову, удар.

Тоби поднял меч, не отступая.

Меч капитана двигался быстро, как крылышки колибри. Он коснулся выставленного бедра Тоби.

Сэр Габриэль нахмурился:

– Ты устал. На сегодня сойдет, Тоби. Но тебе нужно следить за ногами.

Тоби, кажется, испугался и разозлился одновременно. Капитан заметил Нелл:

– Доброе утро, юная леди. Как поживает мой новый конь?

– Жрет, милорд, – ответила Нелл, – и больше ничего не делает. Надо его погонять сегодня.

Капитан улыбнулся:

– Если у меня сегодня руки не дойдут, займись им вечером, ладно?

– Конечно, милорд.

Он посмотрел на нее и поднял бровь:

– Тебе что-то нужно?

– Нет, милорд. Но я бы забрала Тоби, если он свободен. – Она надеялась, что Робин оценит, как скрупулезно она выполнила свою часть сделки, потому что для нее это тоже непросто. Капитан бывал сущим дикарем, особенно по утрам. Особенно если пил накануне.

Тоби посмотрел на меч и сунул его в ножны.

– Я готов, Нелл.

Капитан жестом показал, что они могут говорить. Сам он изучал свой новый клинок – романский меч с красной рукоятью, выкованный под стать полуторному мечу: позолоченная гарда, круглое навершие и два новомодных кольца на гарде.

– Что ты хотела? – спросил Тоби. Он все еще тяжело дышал.

– Тебя Робин искал. У него мало времени, а на доспех сэра Майкла попала вода.

– Господь и все его апостолы! – воскликнул Тоби. – Если человек всю ночь провел вместе с… – Он взглянул на Нелл. – Ладно, пошли.

– Можешь все ему высказать. Просто я обещала тебя привести.

Тоби не слишком хорошо сражался, он медленно учился и поздно начал, но никто лучше него не умел чистить металл.

Капитан все еще не убирал меч в ножны.

– Нелл, я правильно понимаю, что ты свободна?

Сердце у нее замерло.

– Да…

– Полагаю, я недостаточно внимания уделял твоим тренировкам. Ты занималась?

– Да, милорд. С мечом и алебардой. С сэром Бесканоном и госпожой Элисон. И гимнастикой с сэром Алкеем. И плаванием, – она покраснела, – с женщинами.

Капитан кивнул:

– Хорошо, Нелл. Но я помню, что тебя ранили в Морее. Мне надо больше о тебе думать. Вставай.

На бедре у нее тоже висел романский меч, и она осторожно вынула его из ножен.

Чаще всего она боялась капитана. То есть она им восхищалась, но он был старше, крупнее и злее. А если она его сердила или раздражала, глаза у него вспыхивали алым.

Стоя напротив нее, он казался не меньше Ателия, и меч у него огромный, но больше всего пугало то, что глаза у капитана сейчас были совсем не красные. Больше всего они походили на змеиные.

– Я попробую несколько простых атак, – сказал он, – а ты попробуй не погибнуть, – он улыбнулся, – где я еще такого пажа найду.

Это ее немного приободрило.

Он ударил.

Она встала в защитную стойку. Госпожа Элисон говорила всегда делать то, в чем уверен, а она была уверена, что предпочитает держать меч перед собой. Примерно все в этом мире выше и сильнее, так что Нелл быстро поняла, что для нее придуманы стойки на средней линии.

Она вывела клинок во frontale, отбив меч капитана. Рука у него была железная, но на плацах Мореи Нелл приходилось скрещивать мечи с Уилфулом Убийцей, с Длинной Лапищей и даже с Ранальдом Лакланом.

Капитан отскочил назад и ударил снова. Она поспешно убрала ногу – и да, именно в ногу он и целил. Он отсалютовал ей мечом.

– Приятно, когда кто-то слышит, что ты говоришь. – И ударил ее в голову, справа и слева, в два темпа.

Она поставила два блока, но второй оказался смазанным и слабым, и к тому же она слегка запоздала.

Он повторил прием еще раз, быстрее. На этот раз она была наготове и оба блока получились.

Он бросился на нее.

Острый конец меча замер у завязок ее гамбезона.

– До этого мгновения было очень неплохо, если не считать того блока.

Как человек может двигаться насколько быстро?

До самого завтрака он заставлял ее вынимать меч из ножен и вкладывать обратно, не глядя. Она порезала левую руку и выругалась, но капитан велел продолжать. Она почти возненавидела его.

Появился отец Арно в черном гамбезоне. Довольно красивое одеяние для священника, давшего обет бедности: черный шерстяной бархат, расшитый узорами, подчеркивавшими телосложение, – богатое даже по меркам войска.

– Третий клиент с утра, – пошутил капитан и взмахнул мечом в сторону своего духовника. – Нелл, не злись. У тебя отлично получается. Но если ты не научишься быстро выхватывать меч, то умрешь раньше, чем кто-нибудь сможет оценить твое мастерство. И если не научишься вкладывать его в ножны, глядя на противника, тоже можешь погибнуть.

Нелл преклонила колено:

– Благодарю за урок, милорд.

Сэр Габриэль кивнул.

– Я думаю, ты будешь приходить ко мне каждое утро вместе с Тоби.

Гнев был позабыт. Она находилась на верху блаженства. Капитан похвалил ее. За обращение с мечом. Она будет тренироваться с самим сэром Габриэлем.

Нелл хотела стать рыцарем. Так хотела, что почти чувствовала вкус этого желания. И она знала, что только что поднялась на ступень выше.

– У нее рука ранена, – сказал сэр Габриэль отцу Арно.

Священник улыбнулся радостно и гордо.

– Могу я взглянуть?

Она протянула руку. Он чуть поморщился и произнес:

– In nomine patris.

И рука снова стала целой. Она даже не болела!

– Господи! – воскликнула она.

– Да, – просиял отец Арно.

К завтраку звали уже дважды, но если ты капитан богатого войска наемников, твоя еда обязательно останется горячей.

– Он не угрожает вашей вере? – спросил капитан, делая шаг в сторону и пресекая тем самым терпеливые попытки своего противника навязать ему другую скорость боя.

Отец Арно улыбнулся.

– Ни в коей мере. Если бы вера была простым делом, верили бы все.

Меч капитана ярко сверкнул. На обоих противниках были латные перчатки – все же сражение на боевых клинках опасно. Отец Арно уклонился и отбил лезвие вверх и вправо, но его контрудар до капитана не дотянулся.

– Я его боюсь, – признался капитан и ударил сверху наотмашь – sopra di braccio. Удар оказался обманным. Отец Арно успел убрать руку, но клинок капитана был вовсе не там, где должен бы. Вместо этого он описал длинную, почти ленивую дугу кругового захвата. Отец Арно отбил бы и этот удар, но он тоже оказался финтом.

– Теперь я знаю, что вы отродье Сатаны, – сказал он, глядя на капитанский меч у своей груди, – ни один смертный не может сделать двойной круговой захват длинным мечом.

Капитан так смеялся, что даже опустился на колени.

– Попробуйте выйти на бой с моим братом, – дышал он тяжело, грудь ходила, как кузнечные меха, – наверное, во всем вашем ордене не найдется второго человека, который был бы так искусен в обращении с мечом и в лести. А получилось неплохо! – Он снова засмеялся. – Я боялся… не знаю.

– Интересный ты человек, – сказал отец Арно, – ты боялся, что твой дружок-дракон причинит мне вред. А вместо этого он исцелил меня и даже дал мне новые силы.

Габриэль сел на пятки.

– Отлично. Пойдем поедим.

Вместе они пошли в общий зал. Еда была навалена на длинные столы, вокруг на скамейках и ящиках погонщики в сером сидели вперемешку с рыцарями и лучниками. Было жарко, на столах стояли миски, вырезанные из наплывов на деревьях, с горами бекона и еще лежал жаренный на сале хлеб с яйцами, грудились кувшины с золотым кленовым сиропом и пахтой, горячим вином и настоем из сассафраса. Кухонные работники сновали туда-сюда с огромными деревянными подносами, приносили все новые кучи еды, кувшины горячего вина и меда.

Когда капитан вошел, все зашумели, но потом вернулись к еде. Он сел за стол с отцом Арно, Изюминкой и сэром Алкеем. Плохиш Том оторвался от разговора с пастухом и опустился рядом с Изюминкой. Скамья под ним затрещала.

– Ну? – спросил Том.

– Нам нужно быть поосторожнее, – сказал Габриэль.

– Ты ему доверяешь? – спросила Изюминка, дернув подбородком в сторону. Видимо, она пыталась обозначить отсутствующего нынче Змея.

Габриэль наморщил нос, как будто унюхал что-то неприятное, и покачал головой. Вытащил нож и свайку из ножен кинжала и принялся за еду.

– Мне нужно ехать, пока погода держится, – сказал Том. – Жаль, что парни останутся без хорошего вечерка здесь, но нам пора. Три тысячи голов, а то и больше, и все в Харндон. В прошлом году все стадо отправилось в Лис- сен Карак. И армия тоже.

Габриэль не поднял головы, но их глаза встретились.

– Ты собираешься в Лиссен Карак, а потом в Харндон, так?

Том нахмурился:

– Если б я нашел покупателя на Южной переправе, я бы продал ему часть стада для ярмарки в Лиссен Карак.

– Ты мне понадобишься на совете у сэра Джеймса.

– Я буду. Но это же Альбинкирк, – рассудительно сказал Том, – я не собираюсь рисковать своим скотом к западу от брода. Хранитель говорит, что в лесах водятся демоны и что хуранцы движутся сюда.

Сэр Габриэль кисло улыбнулся:

– Тогда хватит болтать. Всем, от капралов и старше, собраться во дворе. Потом выдвигаемся.

Сэр Гэвин невольно чуть не отдал брату честь.

Изюминка, готовая к выходу, стояла подле своего коня. На ней была старая стеганая куртка, та самая, которую она перестала носить еще год назад. Сегодня ее пришлось надеть, потому что новая красивая ярко-алая стеганка с чудесными люверсами и затейливыми прошивками порвалась. Два люверса вылетели, и завязки, державшие на месте правый наруч, лопнули. Старая куртка воняла, задубела от пота, а подкладка настолько засалилась, что стала на ощупь как войлок.

Это ощущение ее удивляло. Грызя яблоко, которое отлично пролежало в погребе всю зиму, она думала, что когда-то не обращала внимания на грязную одежду. Когда-то она была крепкой девицей, а теперь чуть не натерла плечи, непривычные к грубой ткани.

– Совсем я размякла, – заметила она.

Мэг уже сидела на телеге, возвышаясь над Изюминкой.

– И ничего подобного, милая, – сказала она, – ты просто стареешь.

Изюминка вздрогнула.

Мэг зашивала ее красивую куртку, и Изюминка, хотя ей не была доступна потенциальная энергия, все равно ощущала силу, которую Мэг вкладывала в работу. Так узник с завязанными глазами чувствует прикосновение солнечного луча.

Один за другим рыцари и пехотинцы выходили из общего зала, расплачивались за длинным столом, нарочно для этой цели поставленным во дворе, и принимались надевать доспехи, затягивать завязки и застегивать пряжки.

Сэр Дагон Ла Фор остановился у коня Изюминки. Ему очевидно было неудобно в новом нагруднике из шести пластин. Он дернул плечом и грустно улыбнулся:

– Почему мы все время ходим в доспехах? Пусть бы хоть синяки зажили.

Изюминка порадовалось, что не она одна страдает.

Сэр Джордж вздохнул:

– Во всей Новой земле нет места безопаснее, чем вокруг этого трактира.

Мэг засмеялась:

– Только полный дурак полезет в круг Змея.

Змей из Эрча – кто-то знал его под именем мастера Смита – владел территорией на много лиг вокруг. Центром ее была заснеженная гора Дракона. Пастухи и трактир жили и процветали под рукой Змея. Путешественников здесь тревожили редко, хотя малодушные говорили, что видели огромную, как корабль, летающую тварь, и отказывались ходить здешними дорогами. А купцы, напротив, всегда старались проехать змеевыми владениями.

Изюминка сунула коню яблочный огрызок.

– Так или иначе, пришедшие из-за Стены поднялись по течению и напали на пастухов внутри круга.

Сэр Дагон поморщился.

– Войско ни разу не заставали врасплох, – сказал лучник и портной Ганс Гропф. Он стоял, держа своего иноходца под уздцы, и двое мальчиков натирали воском его сапоги.

Сэр Дагон кивнул.

– Войску всего четыре года, – буркнул Уилфул Убийца. Он стоял посреди двора, глядя на всех диким взором. Он держал остальных лошадей – вообще это была работа Нелл, но девчонка ему нравилась, и он отпустил ее подобрать своему парню подходящего пони или что-то в таком роде. – Нас еще сто раз подкараулят и вырежут. Стоит нам только расслабиться. Запомните мои слова.

Сэр Дагон потряс головой:

– Тогда буду страдать молча.

– Если мы еще немного задержимся, можно будет выступать уже завтра, – пробормотал Уилфул Убийца достаточно громко, чтобы поднять мертвеца.

Изюминка увидела в дверях трактира капитана. Вышел Плохиш Том, обнял старшенькую Хранителя, Сару, жену его покойного брата. Объятие вышло знатное. Кто-то из пажей отвернулся, а кто-то заулюлюкал.

Мэг обернулась, оглядывая обоз: сущую мешанину лошадей, телег, ослов и плетеных корзин. Изюминка догадалась, что она ищет Сью, свою дочь, которая больше года была любовницей Тома – а теперь ей публично дали отставку.

Капитан, то есть Габриэль, как он теперь предпочитал зваться, вдруг возник рядом – отвратительная привычка. Сэр Майкл и сэр Бесканон следовали за ним по пятам.

– А где граф? – спросил сэр Габриэль.

– У нас случилось небольшое разногласие, – пояснила Изюминка, подражая выговору знати, – он зализывает раны.

Щека у сэра Габриэля дернулась, но больше он ничем свои чувства не выдал.

– Изюминка, можешь взять своих и прикрыть обоз?

Она кивнула.

Подошел сэр Гэвин. Сегодня все ели яблоки, и он бросил одно брату.

– Мы когда-нибудь выйдем? – нетерпеливо спросил он.

Тут же явился и Том. Если его и волновало то, что он только что унизил дочь самой могущественной волшебницы в округе, он ничем это не показывал.

– Звали? – спросил он.

– Ты сейчас не мой примипил, – сказал капитан, – ты скотовод. Я не могу тебе приказывать.

Том рассмеялся:

– Никогда об этом не думал. Я пойду за тобой. Чертовы овцы с коровами так медленно ходят, что я скоро перережу половину.

Капитан резко кивнул:

– Принято.

Он огляделся в поисках графа Зака, обнаружил его и поманил к себе. Когда невысокий всадник приблизился, капитан поклонился. Строго говоря, они с графом считались равными. Зак поклонился в ответ и посмотрел на Изюминку.

Мэг, прищурившись, уставилась на Тома.

Сэр Дагон невинно улыбался сэру Гэвину. Сэр Гэвин, который мечтал добраться до своей возлюбленной леди, обитавшей в Лиссен Карак, переминался с ноги на ногу, как будто это могло сдвинуть отряд с места.

Капитан заговорил обычным тоном:

– Друзья. Я начинаю подозревать, что, если я не обеспечу вас постоянными опасностями и трагедиями, вы найдете их самостоятельно. Граф Зак, будьте так любезны, идите первым. Сэр Майкл со мной, потом сэр Гэвин, сэр Дагон и сэр Бесканон. За ними обоз, который прикрывает госпожа Элисон. И, наконец, скот. Он поднимает тучу пыли, а мы же не хотим глотать пыль.

– Ты как будто к войне готовишься. – Граф Зак, кажется, хотел возразить.

– Мастер Смит четко все объяснил, – сказал капитан, – к северу, в Эднакрэгах, собирается большое войско. Мы покидаем империю и входим в Альбу. Солнце светит достаточно долго, чтобы все пришедшие из-за Стены в мире уже перешли Тикондагу. Ясно? Идет война. Если тебя предупреждает кто-то вроде мастера Смита, глупо его не слушать.

Все разом кивнули.

– Ну тогда поехали, – сказал капитан командирским голосом.

Изюминка приободрилась. Чем больше он становился Габриэлем, тем хуже она его понимала. Она предпочитала капитана, надменного и нечеловечески уверенного в себе. Габриэля ограничивали обязательства, которых у капитана не было, – перед матерью, перед семьей, перед союзниками.

Изюминка перекинула через седло облаченную в железо ногу и махнула оруженосцу, который вел заводных лошадей.

– Держись поближе, – велела она. – Раз капитан говорит, что идет война, стоит к нему прислушаться.

Новый трубач выдул длинный сигнал сбора. Госпожа Элисон тронулась вдоль беспокойных рядов – ее десять копий выстроились сразу за воротами. Она встала во главе и отсалютовала капитану, который проехал мимо вместе с сэром Майклом. Отец Арно нес сегодня знамя с тремя восьмерками в черном поле. Войско поделили на три части с кучей новых рекрутов в каждой. Дисциплина должна быть еще строже, чем обычно, – поэтому Изюминка не забыла даже о такой мелочи, как салют. Знаменосец войска, сэр Веска- нон, сделался примипилом, и лишь немногие старожилы согласились с тем, что он занял место Плохиша Тома. Нового знаменосца назначать не стали, а любимое войском знамя Святой Екатерины осталось в Ливиаполисе вместе с сэром Милусом и Белым отрядом.

Вслед за длинным штандартом капитана, за трубачом, за оруженосцем Тоби Пардью, пажом Нелл и лучником Калли ехали его копья. Отец Арно заполучил собственное копье, с двумя оруженосцами и двумя пажами. Его любили, хотя Изюминке трудно было даже разговаривать с ним. Затем ехал сэр Фрэнсис Эткорт со своим оруженосцем, пажом и двумя опытными стрелками. Следом – Анджело ди Латернум, бывший оруженосец сэра Йоханнеса, а ныне предводитель собственного копья. Ослепительно сверкали на солнце доспехи двух последних рыцарей: Криса Фольяка, записного фата, и сэра Филипа де Бозе, знаменитого поединщика, удостоившегося личного приглашения на королевский турнир. За ними двигались новые рекруты: двое джентльменов из Окситании, сэр Данвед Ланваль и сэр Бертран Стофаль, их оруженосцы, пажи и лучники. Сэр Данвед в ширину был не меньше, чем сэр Бертран в высоту, но все же они оба – опытные рыцари с юга и хорошие бойцы. Сэр Данвед обладал громовым голосом, который был слышен почти постоянно, в противовес побратиму сэра Данведа, почти всегда молчавшему.

Их копья были одеты в алое и золотое, даже пажи. Последние носили восточные тюрбаны с плюмажами поверх шлема и нагрудники этрусской стали, а вооружились кривыми саблями и роговыми луками. Ехали они на восточных кобылках, изящных и бодрых.

От них прямо-таки несло богатством и военной мощью. Изюминка знала, что это все показуха, но на войне показуха работает не хуже, чем в ремесле шлюх. При мысли о сходстве между первым своим родом занятий и вторым она засмеялась.

Выехав за ворота, главные копья резко свернули с дороги и из колонны перестроились в линию. Капитан поймал взгляд Изюминки и улыбнулся. Она снова отсалютовала ему мечом.

На глаза ей попался граф Зак во главе отряда вардариотов: двух дюжин степных кочевников, которые забрели за две тысячи лиг от родного дома и за две сотни – от своих казарм в Ливиаполисе. Изюминка не представляла, что за сделку заключил капитан с императором, но там предполагалось присутствие ее любовника. За это Изюминка безмолвно поблагодарила капитана, пусть даже сегодня поутру ее мужик и был редкой задницей.

Зак ехал на лошади в идеальном сборе, как будто на смотру. В кулаке он сжимал золотой жезл, символизирующий императорскую власть, и тоже отсалютовал капитану. Потом повернулся и сверкнул зубами в улыбке, обращенной к Изюминке.

Она расслабилась. Она не сознавала, как сильно ее обидела их размолвка, и, стоило ей отойти, она немедленно принялась дразнить себя за то, что позволила мужчине – любому мужчине – диктовать ей что-то.

Граф Зак и его отряд были облачены в ало-золотые императорские ливреи. Изюминка впервые заметила, что теперь цвета капитана совпадают с цветами императора.

Она нахмурилась.

Следом появились копья сэра Майкла, восемь штук. Он набрал много новых рекрутов, и некоторые из его людей, рядовых и даже рыцарей, пока не получили алой формы. У войска кончилась ткань, а новую можно было раздобыть только на ярмарке в Лиссен Карак или в лавках Харндона. Но все же выглядели они довольно браво – двадцать рядовых, столько же лучников и пажей… хотя Изюминка разглядела неуклюжих парней и удивительно худую девушку, у которой не было ни седла, ни стеганой куртки, ни даже меча. На плече у нее висел лук, и ехала она босиком.

– Что за шлюха? – спросила Изюминка, не поворачивая головы.

Сэр Кристос, морейский ветеран, опыта которого хватило бы на руководство целой армией, человек, умудрившийся ранить Плохиша Тома один на один, фыркнул:

– Вы бы видели, как она стреляет… имени я не расслышал.

По-альбански он говорил с запинками, но быстро учился, а тон у него был откровенный и одновременно почтительный. Он не доставлял ей беспокойства и во всем, не считая акцента и странноватых взглядов на религию, походил больше на ветерана, чем на рекрута, так что она повернулась в седле и улыбнулась, показывая зубы.

– У нас все кончилось, – сказала она, – все запасы.

Изюминка смотрела, как мимо проезжают копья сэра Гэвина. Они держали строй идеально. Под началом сэра Гэвина служили в основном альбанцы, и в трактире он набрал четыре новых копья – молодых людей, жаждавших приключений. Так что его отряд тоже походил на лоскутное одеяло – лошади все разные, вооружение подобрано кое-как.

У сэра Дагона собрались ветераны. Опытному глазу было заметно, что они на многое способны. Ни одной пряжки не на месте, латунь и бронза отполирована – даже после ночи пьянства. По мнению Изюминки, сэр Дагон, только казавшийся бездельником, куда лучше бы подошел на роль примипила. Она до сих пор недоумевала из-за того, что капитан отдал место Плохиша Тома бывшему капитану императорских наемников, окситанскому рыцарю, который не заработал большой славы на имперской службе, а его отряд Плохиш Том разбил в одной стычке. Но, глядя на копья этого рыцаря, Изюминка вынуждена была признать, что они выглядят недурно и что он изучал учебники времен Архаики по военному делу, которые капитан почитал примерно так же, как другие почитают… Библию? Люди окситанца ехали ровными рядами, все до единого: рыцари, пажи и лучники. Почти на всех красовались алые куртки или хотя бы сюрко, а металлические детали были до блеска отполированы.

Госпожа Элисон оглянулась на своих людей. Выглядели они неоднородно. Морейцы ее любили, прозвали Минервой и никогда не беспокоили. Ее мо- рейская архаика звучала идеально. Так что у нее было много хорошо выученных, но плохо вооруженных людей. Надо найти где-то целую кучу золота, чтобы заплатить за новое снаряжение для них.

Но это были хорошие люди, и это были ее люди. После очередного боя ее повысили и разрешили нанимать собственные копья и получать большую долю добычи, а не просто служить капитану в качестве младшего офицера. Совсем скоро она сможет собрать свой отряд.

Она ухмыльнулась. Ярко светило солнце. Она была полноправным рыцарем. Она все еще держала в руке меч, которым салютовала капитану, так что теперь развернула коня и взмахнула мечом в воздухе, как рыцарь из баллад.

– За мной! – крикнула она.

Ее рыцари и копья сорвались с места и обтекли телеги Мэг с двух сторон. Как только ограниченные каменными заборчиками дороги между бесконечными загонами, полными скота, остались позади, Изюминка подняла пустую руку над головой и сделала кругообразное движение. Ее пажи немедленно вышли из строя и поехали по полю вдоль колонны, к западу и к востоку.

Это ее всегда веселило. Одно движение рукой, и тридцать человек разбежались в разные стороны.

Изюминка тронула лошадь и подъехала к телеге Мэг. Даже верхом она оказалась значительно ниже.

– Все готово, – сказала Мэг, откусывая нитку острыми зубами, – и у меня не осталось ни кусочка алого шелка.

– Спасибо, Мэг, – Изюминка улыбнулась, – очень красиво вышло. У тебя всегда красиво выходит.

Она протянула куртку Робину, и тот немедленно развернулся и поехал вдоль обоза, чтобы положить одежду в переметную суму.

Мэг улыбнулась и вдруг показалась очень усталой и старой.

– Спасибо, милочка, – она пожала плечами, – я что-то делала, а теперь…

Изюминка знала, что она потеряла своего любовника, сэра Джона Ле Бэйлли. Одного из лучших. Воином он был средним, зато всегда оставался терпеливым и добрым. Ей Джон нравился. Он никогда не позволял себе лишнего, в отличие от большинства мужчин.

– Может, ты куда-то свое рукоделие переложила?

– В нем больше нет смысла, – Мэг покачала головой, – я шила Джону гамбезон. Вроде твоего.

Изюминка почувствовала себя глупо. Мэг была скрытной, не хуже капитана. Она редко показывала свои чувства, и Изюминке это нравилось. Она попыталась сменить тему.

– Ты заметила, что капитан переодел своих в императорские цвета? – спросила она.

– Заметила? – Мэг рассмеялась. – Я сама кроила ткань. Золотую. Иногда мне трудно в это поверить.

– Мне тоже, – согласилась Изюминка.

Они ехали рядом примерно пол-лиги. Выдвинулись поздно, но день был хорош. За спиной, на севере, высились Зеленые холмы, а к северо-востоку вздымалась гора Дракона. Конус древнего вулкана немного расплывался в дымке и казался слишком большим по сравнению с холмами.

А впереди стеной вставал лес. Еще не граница Змеева круга: до нее оставалось порядочно езды, – но это граница Диких. Древнюю Морею заселили давно, и везде виднелись следы людей, но к западу от Зеленых холмов росли высокие, очень старые деревья. Если бы не несколько королевских трактов, белка могла бы, не ступая на землю, перебраться по веткам до северного края Эднакрэгов или далеко за Стену на западе, к югу от Внутреннего моря.

– Подумать только, все это когда-то было нашим, – сказала Изюминка.

Мэг ехала в родные края, но все равно согласилась:

– Поистине, когда я была девчонкой, мы играли в рыцарей и чудовищ в развалинах за домом. Бродячий монах рассказал мне, что это часть города. Огромного города. Когда-то это были фермы и там жили люди.

Деревья тянулись вверх, высокие, как церковные шпили.

– Это было очень давно, – сказала Изюминка.

– Да, – подтвердила Мэг, – за двести лет до битвы при Чевине, а то и раньше.

– За Стеной теперь не меньше Диких, чем снаружи.

– Я слыхала, что в землях Диких теперь живет столько же людей, сколько в цивилизованных странах. Змей… мастер Смит… тоже говорит что-то подобное. – Она улыбнулась. – И кто же такие Дикие? Если там живут люди? А что такое цивилизация?

Изюминке, которая долгое время была шлюхой, объяснений не потребовалось.

Весна только начиналась, и деревья все еще оставались голыми, хотя некоторые уже окутались зеленоватым туманом будущей листвы. Пыли не было совсем. Королевские тракты мостили камнем. Иногда их размывало – тогда их ремонтировали, и каменные заплатки часто крошились. Но если не считать этого, ровные прямые дороги тянулись на сотни лиг. Ширины их хватало, чтобы разъехались две телеги.

Позади по дороге двигались люди погонщика, дюжина здоровенных парней с тяжелыми топорами на плечах. Спасибо Тому – они были верхом. На них красовались кольчуги и сияющие шлемы, довольно жуткие на вид: остроконечные, с длинными клювами, завитками и зубцами. Упряжь и ремни сверкали золотом.

Плохиш Том даже не подумал подъехать к Изюминке или Мэг.

– Ты собираешься поговорить с ним про Сью? – спросила Изюминка.

– Нет, – ответила Мэг тоном, исключавшим дальнейшее обсуждение этой темы.

Изюминка подумала, что неплохо было бы объехать ряды и посмотреть, как все справляются.

И решила попробовать другой подход:

– Ты когда-нибудь думала, чего на самом деле хочет капитан?

– Да. – Мэг улыбнулась. Это была ее первая искренняя улыбка за день. – Постоянно.

Изюминка грустно покачала головой.

– Я просто хочу, чтобы так было и дальше. Приключение за приключением. Но он ведь чего-то хочет.

– Да, милая.

Изюминка мрачно посмотрела на Мэг.

– Не смей надо мной кудахтать, – выплюнула она.

Мэг закатила глаза:

– Конечно. Прости, милая. Но обычно никто из вас об этом не думает. Вы просто скачете и машете мечами, – она взглянула на север, – а он стал герцогом Фракейским.

– Но это же не всерьез. Он же не будет сидеть в Лонике, заниматься всякими судейскими делами и всеми управлять. – Хотя, если подумать, именно этим он и занимался пять дней после битвы у перекрестка. И тогда казалось, что он для этого и рожден.

И вообще-то так оно и было.

– Черт, – громко сказала Изюминка.

– Боюсь, что всерьез. Полагаю, он сколотил себе состояние-другое за три года, а потом добавил к этому титул… думаю, что на несколько лет вперед его налоги уплачены, а доход будет столь велик, что у него появится очень, очень много денег. И еще он запустил когти в торговлю мехами. Он получает десятую долю с императорских налогов на меха. И теперь вместе с отцом по-настоящему владеет границей с Дикими.

– Он ненавидит отца, – сказала Изюминка.

Мэг заинтересовалась. Все в отряде знали, что Изюминка уже очень давно в войске, но мало кто рисковал задавать ей вопросы.

– Хотя «ненавидит» – это сильно сказано. Но его родители сделали что- то ужасное. Мерзкое. И он убежал от них. Он никогда не станет управлять Стеной вместе с ними.

Мэг посмотрела вперед, в лес.

– Никогда – это очень долго, – медленно сказала она, – а власть сильнее крови. Сэр Гэвин общается с матерью Габриэля. Я знаю. – Она брезгливо улыбнулась. – А среди ее народа я не встречала никого, кто был бы ее сильнее… если не считать Ричарда Планжере в прошлом, – она нахмурилась, – он был так же велик, как и Гармодий… только неопытен.

– Ты хочешь сказать, что все эти рыцарские забавы, спасения принцесс, договоры – это просто ради власти? – Изюминка сплюнула. – Дерьмо какое- то. Не верю.

Мэг засмеялась:

– Девочка, как можно быть такой наивной с твоим образом жизни? А ради чего еще такой, как он, будет что-то делать?

– Он не такой, как все!

– Я думаю, что люблю его не меньше твоего. – Мэг вздохнула. Говорила она с Изюминкой как с несмышленым ребенком. – Но они все таковы. Они не похожи на тебя или меня. Они как животные, как Дикие. Им нужна только власть.

К вечеру они стали двигаться быстрее. Разведчики рассказали Изюминке, что они проезжают поле, где в прошлом году пришедшие из-за Стены перерезали тучу скота и где было большое сражение. Никто не хотел ночевать среди скелетов и призраков. Колонна растянулась, из долины реки поднялся туман.

Изюминка выехала из строя, чтобы поговорить с разведчиками. Многие из ее морейцев раньше никогда не видели таких лесов, громадных буков и дубов высотой футов по семьдесят, перемежающихся редкими березами с такими стволами, что их и вдвоем обхватить было бы сложно, почти без подлеска, особенно под дубами. Разве что валялись на земле здоровенные ветки или вывороченные с корнем деревья. Клены вздымались над буками, как огромные зеленые соборы. Любой, кто дал бы себе труд взглянуть на это, понял бы, что лес прекрасен.

К тому же Изюминка все еще угрюмо радовалась тому, что обнаружила. Морейские страдиоты свое дело знали. Пажами у них числились в основном йомены или те, кого альбанцы назвали бы сержантами. Там, где им не хватало опыта, они добирали бдительностью. Изюминка ехала вдоль строя, довольная. Каждый мужчина – женщин у нее в отряде не было – держал своих товарищей в поле зрения. К вечеру в лесу стало шумно, и крупных животных тут водилось достаточно, чтобы приходилось соблюдать осторожность.

Изюминка предпочла бы видеть здесь Гельфреда, но одетый в зеленое егерь был далеко. На другом задании. Это не обсуждалось.

Ему нужна власть. Теперь она это видела и злилась. Он делал что-то такое, чего остальные бы не одобрили, и прекрасно это знал. Именно поэтому он разделил войско. Ранальд, Гельфред, омерзительный Кронмир – все куда-то уехали. Возможно, на юг, в Харндон. Так ей казалось.

Особенно она об этом не задумывалась, потому что бдительность разведчиков заставила и ее присматриваться ко всему повнимательнее. К тому же она достаточно хорошо знала Диких, чтобы понять: что-то нечисто.

Легким галопом она догнала пару своих людей, Спиро и Ставроса. Они смотрели на лес, встававший за поляной, и сжимали в руках луки.

Изюминка осадила лошадь:

– Ставрос, езжай к телегам, скажи Мэг, что что-то не так. Еще не тревога, но уже пора быть поосторожнее. Потом найди капитана и скажи ему тащить свою задницу сюда. Со всем моим уважением.

Ставрос резко отсалютовал ей, развернул коня и ускакал.

– Может, это олень, – нахмурился Спиро.

Изюминка так и ехала на своем верховом коне и уже жалела об этом.

– Ни один уважающий себя олень не подойдет так близко к войску.

Она чувствовала себя глупо, выехав из строя без тяжелого копья и боевого шлема. Тронула меч в ножнах.

На поляне что-то шевельнулось.

Туман все поднимался. Солнце уже почти село. Они припозднились. Еще бы часок света.

– Мы тут как на ладони, – спокойно сказала она, – поворачивай.

Спиро обожал скачки, и они оба бросились обратно, ноздря в ноздрю. Иногда один ненадолго вырывался вперед, иногда другой.

Спиро нравился ей все больше. Они почти не были знакомы, но он казался ей крепким, надежным и разумным. Понятно, что он напуган до усрачки, однако он неплохо это скрывал.

Она заметила какое-то движение на западе. Тут же мелькнул знакомый алый цвет. Одновременно следующие двое разведчиков замахали ей, и они со Спиро двинулись на северо-запад, сквозь чащу, и выскочили на другую поляну. Там ждал граф Зак с четырьмя парнями.

Она была так рада его видеть, что на секунду даже растерялась. А потом поняла, как ей на самом деле страшно.

– Берегись! – заорала она. Это приближалось постепенно, но она знала, чего ждать. Такое уже бывало в Лиссен Карак. Некоторые из Диких излучают ужас.

Спиро оглянулся через плечо и поднял лук…

Изюминка выхватила меч и замахнулась…

Тварь прыгнула. Изюминка почувствовала запах паленого мыла, увидела ярко-красный гребень. Ее удар наткнулся на бронзовую рукоять каменного топора. Великолепное оружие из полированного ляписа. Как в кошмаре.

Навстречу ей метнулось украшенное перьями древко. Она отвела его мечом, и вся сила удара ушла в сторону, как стекает вода с крыши. Конь в ужасе бросился вперед.

Демон – двенадцать футов мышц, броня, ярко-красный перепончатый гребень – обрушил каменный топор на Спиро. Ребра проткнули сердце, и мореец умер на месте. Потом демон развернулся, нацелил изящное бронзовое навершие топора, и луч света вышиб графа Зака из седла. Он рухнул, как мешок пшеницы.

Изюминка изо всех сил дергала поводья. Когда конь наконец взвился на дыбы и остановился, она перекатилась через круп и встала на ноги. Повернулась.

Тварь стояла в сорока футах за ней. Она была вдвое выше Изюминки ростом и сияла магической силой.

В броню Изюминки были вплетены два защитных заклинания – от Мэг и от самого Красного Рыцаря.

Сине-белый огонь ударил ее в грудь.

И рассеялся.

– Твою же мать, – сказала она и бросилась вперед.

Демон-шаман медлил, не понимая, почему она нападает и почему не удалось его колдовство. И собирался с силами. Это Изюминка видеть умела.

Комок белого огня пролетел через поляну, как мячик, брошенный здоровенным мужиком. Ударил демона довольно низко, в ногу, и пояс – кажется, изумрудный – загорелся.

Демон задрожал, оглядываясь, и второй шар огня прилетел ему в грудь – и тут же меч Изюминки ударил в огромную лапу. Во все стороны полились огонь и кровь, сверкнул топор, и Изюминка поспешно убрала ногу и поставила блок обеими руками. Топор обрушился на ее меч и остановился – вот только лезвие меча разрезало ей руку сквозь тяжелую перчатку.

Но, если не считать этого, она осталась цела, и когда третий сгусток огня попал в демона, тот задрожал, сказал одно слово и пропал.

Граф Зак почти не пострадал. Спиро был окончательно и бесповоротно мертв. Вечером капитан, разбирая прошедший день, похвалил Изюминку. А потом сказал:

– Давайте постараемся больше не терять людей.

– Я ударила чертову тварь трижды, – сказала Мэг. – У него была многослойная защита. Да и умел он немало.

Капитан с кубком разбавленного вина восседал в походном кресле. Рядом сидели офицеры. Кроме Зака, которого лечил отец Арно.

– И что он тут делал один? – Капитан огляделся. – Мы все еще не вышли за круг.

Том, обиженный, что пропустил все веселье, и еще сильнее обиженный из-за того, что все хвалили Изюминку, сплюнул:

– Среди Диких юных дураков не меньше, чем среди людей.

– Тебе виднее, – согласилась Изюминка.

Капитан засмеялся.

– Я думал, что вы оба заболели или еще что-то. Я подозревал, что за нами следят. Мне кажется, наш демон пришел тем же путем, что и ушел. Молодец, Изюминка, что поняла.

– Да, я чувствовала пульсацию потенциальной силы, – заметила Мэг. – Он был наполнен ею. Пришел – и ушел.

– Разведчики его удивили, – вмешалась Изюминка, – он не ожидал, что далеко от строя кто-то будет.

– И снова наш всемогущий капитан предугадывает действия врага… – Сэр Джордж закатил глаза.

Сэр Данвед рассмеялся и постучал по седлу.

– И снова встает в позу.

Сэр Фрэнсис Эткорт похлопал его по спине:

– Не волнуйся, ему нравится это слышать.

Вместо ответной остроты сэр Габриэль улыбнулся:

– Мастер Смит меня предупреждал. Этого я не заметил и поэтому не буду слишком уж радоваться из-за того, что могущественный воинственный маг не может даже разглядеть наше войско. – Какое-то время он молчал. – Утром мы похороним Спиро, а потом, боюсь, пройдем строем по его могиле.

Сэр Бесканон всю молодость провел, воюя с Дикими, но такое неприятно поразило даже его:

– Это святотатство!

– Куда меньшее, чем если кто-то выкопает его тело и сожрет, – возразил капитан. – Вокруг Дикие. Не забывайте об этом.

– Я уже скучаю по Морее, – заметил сэр Майкл, – помните, мы жаловались, что там драться неинтересно? Ну и дураки мы были.

Утро наступило раньше, чем хотелось бы. Изюминка начала понимать, что сэр Бесканон не так уж сильно уступает Плохишу Тому. Целый караул ходил по лагерю и всех будил. Капитанский трубач подал сигнал десять раз за десять минут, и от звуков его трубы звенел весь лес. Было очень холодно, вода в ведрах подернулась ледком, а лошади сбились в тесные кучи.

Они шли уже не первый день, но впервые после появления новобранцев выступали так рано. Все медленно сворачивали палатки. Сэр Гэвин, который временно командовал приближенными брата, не мог найти достаточно людей, чтобы собрать гигантский зеленый шатер, а Мэг пришлось вопить, как птичнице, чтобы ее вещи тоже сложили. Солнце ползло вверх по небу. Граф Зак вышел из палатки отца Арно – бледный, на подгибающихся ногах.

Изюминка бросилась ему на шею:

– Я уж думала, что ты сдох!

– И я, – согласился Зак, – я должен Костасу за шамана. Сильно должен.

Отец Арно улыбнулся им. А потом отвлекся на что-то – и они оба тут же повернулись посмотреть.

Из утреннего тумана возникла стайка фей. Они порхали над поляной, быстро перелетая с места на место, как кошки, обнюхивающие новый дом.

Потом они собрались в цветное облако, в шар мелькающих огоньков. Шар поплыл над поляной.

Никто не двигался.

Плохиш Том стоял столбом, пока его оруженосец Данальд Медвежий Клык шнуровал на нем бэрни.

Облако фей остановилось перед Томом.

– Мы были Гектором, – сказали они, – мы помним. Мы не забыли.

– Гектор? – Том дернулся.

На мгновение рой принял форму погибшего Гектора Лаклана.

– Мы помним.

Плохиш Том смотрел на них.

– Я тоже помню.

– Мы тебя ждем. Мы помним. Ты – меч.

Том пугающе быстрым движением выхватил свой огромный клинок, но облако фей оказалось быстрее.

Лезвие переливалось алым, зеленым и голубым, как павлиний хвост.

– Я буду ждать, – сказал он, – давайте, рискните.

Феи как будто вздохнули.

– День придет, человек. Ты – меч. Мы помним.

А потом они порскнули в разные стороны, навстречу новому дню.

Одна фея, посмелее прочих, задержалась. Но говорила она так тихо, что никто, кроме Тома, ничего не услышал:

– Мы придем за тобой, – и тоже убралась.

– В детстве я их любила, – сказала Мэг Изюминке, – и плакала, поняв, кто они такие.

Изюминка никак не могла отлипнуть от любовника.

– Ну и кто?

– Падальщики. Пожиратели душ.

Капитану пришлось самому ехатьвпереди и следить за сменой разведчиков. Слишком много новых офицеров. Слишком много новых солдат. Он тоже скучал по Гельфреду.

Примерно через лигу они миновали Гилсонову дыру, промоину в дороге. Когда-то этот тракт шел через огромное болото, по гати, оставляя воды Альбина восточнее. Много лет назад что-то пробило здесь сорокафутовую дыру. То ли злосчастная судьба тому виной, то ли неумелые попытки залатать проем, но теперь посреди тракта красовалась огромная промоина, залитая водой и никогда не высыхающая. Болото все разрасталось – вонючее, мерзкое, без чистой хорошей воды, вокруг него плутали тропинки, штук сорок, а на юго-западе, на возвышении, жили люди, высокий холм защищал их, а на низких холмах пасся скот. Занимались они в основном тем, что возили грузы в обход дыры. Поговаривали о строительстве моста. На холме стоял даже небольшой форт.

В прошлом году сэссаги сожгли поселок и вырезали почти всех людей. Форт устоял, несколько семей выжило, но только одна из них вернулась. Хозяйка вышла из-за невысокого частокола поприветствовать первых разведчиков, которые хотели выведать дорогу вокруг дыры. Отправила с ними старшего сына. Капитан поговорил с мальчиком и дал ему шесть золотых дукатов за то, чтобы провести все войско. До конца дня они гоняли скот и тащили телеги.

Они встали лагерем на чистом месте. Было еще не поздно, и капитан велел Дубовой Скамье собрать людей и зачистить пепелища. Сто человек справились с этим быстро – нетронутые доски и бревна стащили в кучи, а остальное пожгли.

Хозяйка поблагодарила их:

– Тяжело на это смотреть. Мы-то спрятались, а другие нет. А теперь, может, и еще кто к нам придет, коль вы все прибрали.

– У вас есть муж, госпожа Гилсон? – спросил капитан. Он сидел у нее на крыльце и пил вино. Ей он тоже налил. У нее было двенадцать детей. Старшая уже могла бы выйти замуж, а младший только что перестал бегать без штанов.

– Он на охоте, – тревогу выдавали только ее глаза, – он вернется. Зима была тяжелая. – Она не отрываясь смотрела на золотые дукаты. Их доход за два года. – Вы нас спасли.

Капитан отмахнулся. Выспросив все, что она знала о дороге и о тех, кто живет в лесах, он вернулся к себе. Караул уже выставили и разожгли шесть огромных костров, в которых горели остатки двух десятков домов и двух десятков поленниц.

Братья жили в одном шатре. Гэвин стоял перед входом, разговаривая с сэром Данведом, который еще не снимал доспеха – ему предстояло караулить ночью. Капитан кивнул им, намереваясь лечь.

Гэвин махнул рукой в сторону болота:

– С севера и востока к нам не подобраться.

Над болотом летали феи и мелькали яркие насекомые. Оно тянулось почти на милю в каждую сторону. Поэтому новой дороги вокруг и не проложили.

Небо на западе еще оставалось розовым, и на его фоне четко виднелся маленький форт. Сейчас там лежали их вещи и стояла часть караула, готовая к бою.

Габриэль огляделся, как будто впервые видел свой лагерь.

Сэр Данвед, у которого всегда было что сказать, рассмеялся:

– Ну да, если ты готов открыть оба фланга.

Под ногами у них тек маленький ручей, который капитан без труда перешагнул. Ручей стекал по склону в болото. И это было единственное препятствие на северном склоне холма вплоть до самого Альбина, на много миль к востоку.

– Господи Иисусе, это, должно быть, единственное место в мире, где болото на горе! – воскликнул сэр Данвед.

Капитан устало пожал плечами:

– Если мне придется нападать на Морею, я это учту.

Он откинул полог шатра и заметил недоуменные взгляды Гэвина и Дан- веда.

Да и черт с ними. Спать.

За ночь тревогу поднимали дважды. Капитан просыпался и хватался за оружие, но никто так и не напал и драки не случилось.

Утром капитан обнаружил следы к югу от коновязей и тяжелую боевую стрелу. Он отнес ее Калли, тот оглядел стрелу и кивнул:

– Кадди говорил, что во что-то попал. Даже сломанные часы дважды в сутки верно показывают время…

Кадди был казарменным законником, постоянно врал и не слишком-то хорошо стрелял, но кровь на оперении говорила сама за себя.

Капитан подбросил стрелу и щелкнул пальцами. Она замерла и повисла. Он провел рукой вдоль сломанного древка, и наконечник вспыхнул зеленым.

Медленно-медленно над землей начало возникать нечто ало-золотое, как будто кувшин наполнялся водой. Солдаты собрались на лужайке, загомонили. Капитан редко практиковал магию на людях.

Мэг подошла посмотреть.

Он полностью сосредоточился на деле, поэтому она…

…обнаружила его во Дворце. Когда-то они были связаны, пусть и недолго, и она могла входить в его Дворец, если хотела. Он улыбнулся, завидев ее.

– Хорошая работа, – сказала она.

– Гельфред, – пояснил он. – Своего рода судебные чары. Все охотники умеют что-то такое.

Она следила, как он манипулирует энергией в четырех измерениях, расходуя силу экономно и эффективно.

Объект продолжал наполняться светом.

– Что это? – спросила она.

– Не представляю.

У существа была длинная голова и слишком много зубов. Голова больше напоминала рыбью, чем звериную, и ее прикрывала броня. Гибкая длинная шея походила на драконью. Тело защищал грубый панцирь, странно выглядевший рядом с изящной шеей.

Оно припало к земле, готовое напасть, выгнуло спину под неестественным – для человека – углом, отвело лапы назад.

Оба вынырнули из Дворца воспоминаний посмотреть, что получилось.

– И что это за хрень? – спросил сэр Гэвин. – Я‑то думал, что все повидал.

Сэр Габриэль пожал плечами.

– Мне кажется, что Диких гораздо больше, чем мы можем предположить. Что это? Оно пришло за нашими лошадьми ночью. Хороший выстрел, Кадди. В следующий раз постарайся его убить.

Он хлопнул в ладоши, и сверкающий монстр исчез. Стрела упала капитану в руки, и он протянул ее Уилфулу Убийце:

– Сделай новое древко и держи под рукой.

– Ага, ясненько, – сказал Уилфул. Он был доволен, что выбор пал на него.

Капитан вскочил на коня, последние костры погасили, и колонна выдвинулась вперед. Уилфул оставался у огня до последнего, грел на костре хозяйки форта смолу. Скот уже прошел мимо него, он помахал вслед Тому, который уходил, оставляя мать и двенадцать испуганных детей наедине с Дикими.

Потом Уилфул принес стрелу капитану. Сэр Габриэль взял ее, произнес несколько коротких слов на архаике и вернул, а Уилфул заткнул ее за пояс острием вверх.

В шести милях пути лежал старый Западный тракт – на самом деле просто тропа, – ведущий к крошечному поселению в Уилмурте, Большому каменному озеру, на север, в высокие Эднакрэги, и, наконец, к Тикондаге. Там разведчики нашли человека. Или то, что от него осталось. С него содрали кожу и вбили в задний проход кол, который постепенно вышел изо рта. Рук и ног у тела не было.

Граф Зак нахмурился:

– Я должен похоронить несчастного говнюка.

– Только когда колонна пройдет, – уточнил капитан, – пусть видят.

– Охотник? – тихо спросил сэр Майкл.

– Черт, я и подумать не мог. Бедная женщина. – Сэр Габриэль вздохнул. Сэр Майкл кивнул.

– Я пойду, – сказал отец Арно. Щелкнул пальцами, и лорд Уимарк, который присоединился к ним в гостинице в Дормлинге и передал слова совета, принес ему шлем.

– Хорошо, – ответил капитан, подумав, – возьмите с собой Уилфула. Снимите тело. Похороните, как положено… Отец, предложите семье идти с нами. Возьмите телегу. Черт. Целый день потратим.

– Это может спасти вашу душу, – сказал отец Арно.

Их взгляды пересеклись.

– Мне приходится думать о благе многих, – спокойно ответил капитан.

– Правда? – переспросил отец Арно. – А я говорю сейчас с Красным Рыцарем или с герцогом Фракейским?

Двое мужчин сидели на конях, уставившись друг на друга.

– Майкл, ты можешь придумать, как бы мне сказать святому отцу, что он прав, но при этом не показаться слабаком? – Он рассмеялся. – Хорошо, отец. Я вразумлен. Боевого коня мне и шлем. Сэр Майкл за главного. Если память мне не изменяет, примерно в полулиге, за речкой, можно встать с обозом. Дайте мне пустую телегу, и еще я возьму Зака и половину его людей.

– И меня, – сказал сэр Гэвин.

Капитан ехидно улыбнулся:

– Защитник слабых и обиженных. Отец Арно, Гэвин, наши копья и Зак. И всё. – Он поднял руку.

Вызывались и другие, и Изюминка подумала, что они просто дураки. Плохиш Том тоже захотел идти.

«Пустые» телеги оказались доверху набиты добычей из южного Фраке, и побагровевшие лучники и пехотинцы смотрели, как их барахло скидывают на мокрую каменную дорогу.

Капитан ругался:

– Хороши мы были бы, вздумай они напасть прямо сейчас. Нас бы разорвали на куски просто потому, что у нас столько всякой дряни. Приберите это, господа. Или выбросите в сортир. – Он отсалютовал сэру Майклу.

Сэр Майкл вдруг преобразился из приятного молодого человека, которого они так хорошо знали, в дворянского отпрыска.

– Что ж, господа, – заявил он, – время идет. Я только произнесу молитву за успех капитана. После этого я попрошу Мэг сжечь все, что осталось на дороге. Ясно?

Мэг улыбнулась.

Изюминка расхохоталась. Десять минут спустя, когда они снова двинулись в путь, она спросила Мэг:

– Ты бы правда все это сожгла?

– С огромным удовольствием! – Мэг засмеялась.

Изюминка выругалась.

– А он говорил прямо как капитан, – заметила она.

– У него были хорошие учителя. – Мэг снова засмеялась.

Капитан взял с собой главные копья: Эткорта, Фольяка, де Бозе и Латернума, а также новых рыцарей из Окситании, Данведа Ланваля и Бертрана Стофаля. Вместе с копьями отца Арно и сэра Гэвина войско выходило внушительное. Весеннее солнце сверкало на их ало-золотых одеждах, пока они ехали по дороге обратно к дыре. Граф Зак держался впереди, и рыжий лисий хвост его личного штандарта сиял на солнце. С каждой стороны рассредоточились по лесу полдюжины степных кочевников.

Лучники ехали по обе стороны от телеги. Все они были ветеранами, а главным над ними оказался Калли, лучник капитана. Он сидел на прекрасном степном коне и поглядывал вокруг. Все лучники держали луки в руках, снаряженными. Рикар Ланторн ехал верхом, не снимая стрелы с тетивы тяжелого лука.

Пажи прикрывали тыл. У капитана даже пажи носили легкую броню и имели луки. И они тоже были готовы к бою. Предусмотрительность капитана себя не раз оправдывала.

Весенний день был чудесен. Солнце стояло высоко, леса казались тихими и спокойными, как и весь мир вокруг. В кронах буков заливались малиновки. Дятел начал свой бесконечный стук, выискивая ранних жуков в высоком мертвом стволе. Вокруг колонны кружили редкие насекомые. Было еще прохладно, и поддоспешники вкупе с несколькими фунтами брони не очень мешали. В просветах между деревьями виднелись Эднакрэги – на севере они были низкими холмами, заросшими лесом, – а дальше за ними вставали высокие острые пики, увенчанные снежными шапками.

Все чувства капитана обострились до предела. Брат то и дело поглядывал на него.

– Спишь, что ли? – спросил он с улыбкой.

– Что-то не так, – ответил Габриэль.

– Кроме того, что мы едем в засаду?

– Это существо… кем бы оно ни было. Я бы хотел видеть тело. Оно не отсюда, – он с трудом подбирал слова, – и, когда я вспоминаю рассказ мастера Смита, я не понимаю, что это все значит.

Гэвин посмотрел на него взглядом, ясно говорившим, что высматривать засаду в лесу было бы полезнее.

– Мне нужно… не важно. Несколько минут не стоит со мной разговаривать. – Габриэль передернул плечами, на мгновение перенося тяжесть брони на них.

– Меняем лошадей? – спросил Гэвин.

– Нет еще. Мой боевой конь нужен мне свежим.

Вокруг него были первоклассные рыцари, которым доводилось убивать жутких чудовищ. Он…

…повернулся и вошел во Дворец воспоминаний. Все было на месте. Он поклонился улыбающейся Пруденции.

– Пригляди за мной, – попросил он, – мне нужно туда войти.

Она повернула костяную голову и поглядела на дверь.

– Это останется на твоей совести. Но там должно быть безопасно.

Осторожно, как будто приближаясь к спящему тигру, Габриэль шел к красной двери. Глубоко вздохнув – для эфира это ничего не значило, – он коснулся ручки и открыл дверь.

И тут же оказался во Дворце воспоминаний Гармодия. Все здесь было мутным и нечетким, если не считать золотой двери у него за спиной и зеркала Гармодия, которым тот часто пользовался. Этот артефакт позволял «увидеть» любую силу, любое работающее заклинание, направленное на него. Гармодий слишком много времени провел в плену, в чужой вымышленной реальности, чтобы допустить подобный обман снова. Габриэль мимоходом задумался, почему старик не забрал артефакт с собой, но тут же улыбнулся. Это же артефакт воспоминаний.

Заброшенный Дворец Гармодия начинался с шахматной доски и зеркала и терялся в дальней пыльной тьме. Он походил на летний домик, где редко бывают хозяева. Габриэль осторожно прошел по паркетному полу и еще осторожнее рискнул изучить некоторые воспоминания старика.

Было очень темно, и он еле различал предметы. В своем Дворце воспоминаний ему редко бывало страшно. Плести заклинания посреди битвы очень трудно, а во Дворце времени не существует, и поэтому герметист может действовать спокойно и тщательно. Но в этом темном пространстве разума, принадлежавшем другому человеку, Габриэль пугался едва ли не до смерти. Он не представлял, какие правила здесь действуют. Он только знал, что, раз этот человек почти год обитал в его голове, красная дверь должна была вести сюда. Гармодий довольно часто появлялся во Дворце воспоминаний Габриэля, а вот Габриэль зашел к нему только третий или четвертый раз и впервые после того, как в этом Дворце не осталось хозяина. Разумеется, стоило свету другой сущности исчезнуть, как здесь потемнело.

– Призыв, – громко сказал Габриэль.

Стало светлее. Воспоминание клочьями поползло по полу – как будто картинку для магического фонаря заляпали медом или кто-то наделал дырок в тени. Воспоминание было интересное. Гармодий сидел с королевой Дезидератой и накладывал чары. Она обеспечивала энергию.

Габриэль наблюдал за призывом. Воспоминание было очень ясным, поскольку в нем участвовало создание формы. Габриэль видел ошметки этого заклинания по всему разуму Гармодия.

Его начало мучить странное ощущение. Он не дал бы ему названия, но он чувствовал… он как будто стал Гармодием, перестав быть Габриэлем. Он почти ощущал боль – так случается, когда видишь во сне прокаженного или у тебя на глазах кого-то пинают по яйцам.

Света стало больше.

Он пошел к золотой двери, которая, казалось, отдалилась.

Свет вспыхнул еще ярче.

Габриэль решительно двинулся вперед. Он пробежал по плиткам пола, мимо зеркала, и, к невероятной его радости, дверь не упорхнула прочь. Он вцепился в золотую ручку, открыл ее и увидел Пруденцию, которая простирала к нему руку. Он неуверенно сделал шаг.

Он стоял в собственном Дворце и тяжело дышал. Солнце изливало из-под купола золотой огонь, а за зеленой дверью зеленые сгустки силы перекатывались, как море в шторм.

– Что-то грядет, – сказала Пруденция.

Габриэль погладил костяную руку.

– Было ужасно?

– Не знаю, – ответил Габриэль. – Ему не хватает хозяина. Возможно, больше я туда не пойду.

Он вынырнул в мир и огляделся. Весенний день по-прежнему был хорош. Белочки бегали по веткам, нависавшим над дорогой.

– Глядите в оба! – крикнул он.

Все дружно осмотрелись. Никто не слышал ничего, кроме стука подков по камню, дятла в отдалении и звона доспехов и упряжи.

Капитан попытался прощупать эфир и удивился, насколько далеко он может дотянуться. Он не пытался ничего передать: это бы рассказало о его появлении всем заинтересованным аж до деревень Хурана. Он просто слушал. Ощутил присутствие кого-то могущественного довольно далеко к востоку, примерно то же самое к северу… наверняка это была его мать.

Змей ощущался тусклым пятном тепла над горизонтом эфира – линией, которая не имеет почти ничего общего с настоящим горизонтом. До этого мгновения капитан никогда не думал, почему в эфире расстояния другие и горизонт другой, но теперь он задался вопросом, как бы он стал прятаться, если бы умел различать степени силы.

Отвлечься – одна из самых страшных ошибок герметиста. Он занимался созданием карты в своем Дворце воспоминаний, когда понял, что его лошадь встала.

Сэр Гэвин посмотрел на него взглядом, знакомым с детства:

– Маловато от тебя толку, мой могущественный братец. Заснул, что ли?

Габриэль растерянно оглядывался. Телега остановилась перед фортом. Старшая девушка как раз бежала за матерью, лучники ухмылялись, глядя на нее. До их появления она сидела на крыльце и пряла, одетая в одну рубашку.

Фрэнсис Эткорт тоже ухмылялся. Габриэль приподнял бровь, рыцарь ответил тем же и оскалился.

– Не каждый день встретишь в лесу такую красивую девку, – сказал он.

Крис Фольяк, обычный товарищ Эткорта по всякого рода проказам, хрюкнул.

– А она идет с нами.

– А мы защищаем ее от чудовищ, – медленно сказал Габриэль, – а не превращаемся в чудовищ сами.

– Ей понравится, – ухмыльнулся Фольяк. Но, встретив взгляд капитана, быстро одумался: – Это была шутка, милорд.

Габриэль снова прощупал эфир. Там было что-то…

Появился отец Арно с хозяйкой дома.

– Почем вы знаете, что это был мой муж? – спросила она.

– Мы не знаем. Но с учетом всего этого капитан считает, что за стенами Альбинкирка вам будет безопаснее. – Отец Арно взглянул на сэра Габриэля.

– Описать его? Немолодой мужик, невысокий…

Отец Арно покачал головой.

– А если вы ошиблись? А я возьму и уеду? А он вернется, к детям да ужину?

– Мама, – осторожно сказала старшая дочь. Она так ничего и не надела поверх рубашки, а голос у нее звучал низко. – Мама, эти господа считают, что здесь водится что-то страшное. И они уезжают. Они не останутся. И если мы не хотим оказаться с чудовищами наедине, нам тоже надо ехать.

Хозяйка оглянулась по сторонам:

– Это же мой дом…

– Надеюсь, вы сможете вернуться сюда через месяц, – сказал Габриэль, – но сейчас, мэм, я предлагаю вам вместе со старшими собрать все необходимое и сложить на эту телегу.

Она ломала руки так долго, что ребенок за это время успел бы досчитать до десяти.

– Да, – сказала она, – но что, если это не мой старик был?

– Мы оставим записку, – предложил сэр Габриэль.

– Будто он читать умеет! Вы берите детей, а я останусь.

– Я бы предпочел, чтобы вы тоже поехали, мэм.

Она пошла в дом с двумя старшими детьми, парнем и девушкой. Когда девушка вернулась с первым узлом, она была уже полностью одета: кертл, платье хорошей шерсти. Видно, соображала она неплохо или хоть слышала хорошо.

Мальчишки начали таскать в телегу деревянные ящики и бочонки. Солнце не сдвинулось и на палец, когда дети – все двенадцать – уселись на гору вещей.

– Святой Евстафий, – вздохнула женщина, – хорошо, что мы еще не успели разобрать все вещи. Не хочу оставлять добротную прялку. И корзины. Вот, молодец.

– То есть вы едете? – спросил капитан.

Она опустила глаза.

– Я нужна детям. Святой отец говорит… говорит. – Она повесила голову. Отец Арно выглядел больным.

– На боевых коней, – велел капитан, – впереди три лиги, до темноты три часа. Шевелитесь.

Калли вынул из колчана тяжеленную бронебойную стрелу и заткнул за пояс. Посмотрел на лопоухого Кадди, своего лучшего друга.

– Черт бы меня побрал, – сказал тот.

Капитан ехал, опустив голову, и размышлял. Он был почти уверен, что почувствовал что-то или кого-то, кто сумел пробраться через заклинательный покров, под которым скрывался враг.

Всадники графа Зака ездили туда-сюда вдоль кромки леса, не пропуская ни пяди земли, как отряд косцов с косами. Все они держали стрелы на тетиве, а когда какой-то олень мелькнул вдалеке, все дружно выстрелили, не успев подумать. Олень рухнул, его выпотрошили и подвесили мясо между двумя заводными лошадьми.

– На запах подтянется кто-нибудь, кого мы еще не убили, – проворчал сэр Гэвин. Поскреб плечо. Сунул руку под стеганку, почесать и там.

Капитан всмотрелся в ветви над головой и увидел край крыла и блеск когтей.

– Виверна! – воскликнул он.

Оружие покинуло ножны. Все уставились в небо.

Красный Рыцарь осадил лошадь.

– Наверное, она хотела нам показаться. Мы все еще в Змеевом кругу. Кто- то слишком много о себе мнит или просто сошел с ума.

Гэвин нахмурился.

– Или хочет, чтобы наш друг вмешался. – Голос его звучал глухо из-за свиного рыла бацинета.

– Вперед, – скомандовал капитан, – следите за лесом. Те, кто на дороге, пусть смотрят в небо. Не останавливайтесь. Мы же не хотим торчать тут до темноты?

– А Алкей не здесь попал в засаду? – спросил Гэвин.

– Восточнее. В четырех часах езды от Альбинкирка, – ответил Габриэль. – Черт.

– Черт?

– Я что-то увидел. Здесь что-то есть, оно не хочет, чтобы его обнаружили, но использует магию. Немного. Какие-то чары.

Сэр Гэвин привстал на стременах и огляделся.

Лошадь сэра Габриэля рвалась вперед.

– Быстрее.

Возница стал погонять лошадей. Телега запрыгала по древним камням дороги. Лошади устремились вперед.

– Птицы замолкли! – предупредил сэр Габриэль. – Берегитесь!

Справа один из людей графа Зака дернул тетиву к щеке, изогнулся всем телом, пристал в стременах и выстрелил вниз, как будто цель лежала на земле. Его конь отпрыгнул в сторону.

Нечто, быстрое, как кролик, но крупнее раз в десять, набросилось на лошадь.

Всадник выстрелил во второй раз, в упор, прямо в спину твари.

Кобыла споткнулась, и еще четыре создания кинулись на нее, отрывая клочья мяса. Она закричала, но ноги ее уже не держали. Кобыла рухнула, наездник перекувырнулся в воздухе, выхватил саблю и отважно погиб, разорванный на куски стаей тварей. Их было штук десять, не меньше, стремительные, как борзые, но куда более свирепые.

Остальные люди Зака уже поливали стаю стрелами. Небезуспешно.

– Держаться! – крикнул капитан. – Рыцари, ко мне. Оруженосцы, вперед.

Тоби повел оруженосцев на остаток стаи. Боевые лошади – это не хрупкие верховые. Кем бы ни были эти твари, они умирали под тяжелыми подковами. Трещали и хрустели кости. Жуткие вопли эхом разносились над дорогой.

Калли собрал лучников вокруг телеги. Юный паж Фрэнсиса Эткорта, Бобби, держал конец в поводу и едва не плакал.

Лошади запаниковали и легко вырвались из рук мальчика.

– Виверна! – сказал Калли.

На самом деле, их было две. Или даже три. Одна схватила любимого запасного пони графа Зака и, с немыслимой силой взмахнув шестидесятифутовыми крыльями, исчезла.

Вторая набросилась на телегу. Тяжелая стрела Калли ударила виверну в шею и отскочила в сторону, а передние когти разорвали маленького мальчика надвое. Кровь выплеснулась на его братьев. Рикар Ланторн загнал стрелу-бодкин в левую ляжку твари, а стрела Кадди, выпущенная с расстояния в двенадцать футов, вошла в гибкую шею чудовища чуть ниже черепа.

Дети на телеге вопили что твой орган. Возница настегивал лошадей. Виверна развернулась к лучникам.

Тяжелое копье отца Арно ударило под огромную когтистую левую ногу и вошло в тело на длину руки. Тварь отпрянула, получила еще две стрелы и не успела отдернуть лапу – Крис Фольяк проткнул ее копьем.

Удар милосердия нанес Фрэнсис Эткорт в голову. Шея твари выгнулась, глаза затянуло пленкой. Виверна упала.

Лучники заорали.

Эткорт поднял забрало.

– Ну… – сказал он отцу Арно. – Я…

Сгусток бело-голубого огня ударил отца Арно, снес с седла и сбросил на землю.

Эткорт снова опустил забрало.

Мимо проскакал сэр Гэвин.

– Спасайте детей! – крикнул он.

Первая виверна скользила над деревьями, догоняя убегающую телегу.

Капитан выбросил вперед кулак в латной перчатке. Луч красного света ушел в лес примерно на расстояние полета стрелы и на мгновение высветил красный силуэт.

– Черт, – снова сказал капитан.

Его атака и контрпары прошли одновременно. Перед ним что-то рвануло, конь завизжал и подался назад.

Коня он удержал. С тех пор как последний раз бывал в подобной битве, Габриэль успел выучить много новых трюков, поэтому заклинания летели одно за другим.

Его враг чернел силуэтом на фоне зеленой листвы. Капитан швырнул простое заклинание света ему под ноги – отразить его земля не могла, – и демон оказался виден.

Дерево позади него взорвалось, и дубовые щепки, острые, как копья, засвистели в воздухе.

Враг метнул шар белого огня, за ним еще один. Капитан поднял оба щита и оба потерял.

– Fiat lux^[126], - вслух сказал капитан и выпустил во врага молнию.

Но демон уже исчез. Ушел из реальности.

Чуть дальше по дороге вторая виверна пикировала вниз, разгоняясь все сильнее, рассчитывая движения с легкостью, порожденной большим опытом. Она прошла прямо над ветвями последних деревьев – дальше по обеим сторонам короткой тропы над болотом на половину полета стрелы тянулось открытое пространство совсем без растительности. Тварь схватила одного из детей с телеги, обезглавила девочку ударом когтя, получила косой от старшей девицы и, кривясь на сторону, пролетела над камышами и бобровой хаткой, выровнялась, набрала высоту и поднялась над деревьями к северу от дороги.

Кони в панике свернули с тропы, и телега остановилась. Копыта немедленно завязли в грязи, и лошади заржали – волна страха, исходящая от ви- верны, снова накрыла их.

Сэр Гэвин и юный Анджело ди Латернум приближались. Их кони уже начали уставать от бешеной скачки.

Виверна сожрала свою добычу прямо в воздухе. Брызги детской крови были видны с расстояния в двести ярдов. Калли выстрелил, но стрела не долетела, упала рядом.

– Прячьтесь под телегу! – крикнул Гэвин детям. – В воду! Под телегу!

Женщина поняла его или сама сообразила. Схватив малышей, она бросилась в ледяную воду. Ей там было по пояс.

– Слезай! – сказал Гэвин этрусскому солдату. Оба тяжело спрыгнули на землю и вытащили боевые топоры. У Анджело топор был длинный, с узким лезвием. Сэр Гэвин предпочитал клевец – единый кусок стали, обманчиво маленький.

Кадди и Фларч неслись по тропе со скоростью атлетов-бегунов. Фларч, один из самых красивых мужчин в войске, не отрывал взгляда от ви- верны.

Калли выпустил очередную легкую стрелу и попал в виверну, которая еще не набрала скорости и высоты для маневра.

– Берегись! – крикнул он. Он заметил еще одну тварь, заходящую с запада, под защитой низкого солнца. Теперь их стало четыре.

Оруженосцы справились успешнее, чем можно было ожидать.

Засада демонов – теперь стало окончательно ясно, что это засада, – оказалась слишком близко. Вслед за первыми тварями появилось еще три демона-воина, но они держались в стороне, так что отряд Тоби вначале столкнулся с бесятами – Тоби немедленно назвал так зубастых чудовищ, набросившихся на кобылу, – а уже потом увидел первого врага. Тварь с длинным клювом удивилась не меньше Тоби, но вот топором он действовал быстрее. Он обрушил удар на череп твари, отрубив кусок огромного гребня. Неправдоподобно алая кровь с силой выплеснулась наружу.

По чистой случайности приятель Тоби, Адриан Голдсмит, стоял сразу за ним, и копье Адриана вонзилось твари прямо в рот, пропахало язык и вышло из позвоночника. А потом сломалось под весом Голдсмита.

Маркус, бывший паж сэра Йоханнеса, постарше прочих и не такой хороший боец, пропустил удар и умер на месте – огромный каменный топор проломил его шлем и смахнул тело с лошади. А вот лошадь двумя окованными сталью копытами лягнула убийцу хозяина. Ни один из ударов не был смертельным, но они отбросили ящера назад на целый ярд, он потерял равновесие и упал на тело другого. Больше он не встал – Тоби направил коня на него. Конь ударил тварь копытом, и Тоби немедленно отъехал в сторону.

Третий демон рванулся влево. Работая мощными лапами, он мчался через подлесок со скоростью боевого коня. Он спасал свою жизнь.

И своих союзников.

Габриэль Мурьен быстро и изящно спешился, вынув ноги из тяжелых железных стремян, перекинув левую ногу через высокую луку седла и на мгновение прижавшись нагрудником к подушке на седле.

Нелл, напуганная до потери соображения, но все равно готовая ко всему, перехватила поводья огромного коня. Она только что видела больше магии, чем за всю предыдущую жизнь: шесть молний, шесть огненных шаров, бушующие щиты чистой энергии и клинок из света.

Не говоря ни слова, она протянула своему господину кабанье копье. Тот двинулся в лес. Нелл подумала, что он похож на хищника, преследующего дичь.

На мгновение он задержался посмотреть на бой на дороге, развернувшись всем телом, облитым доспехами. Но забрало поднимать не стал. Бросив один- единственный взгляд, он отвернулся и пошел дальше в лес.

Нелл отвела коня обратно на дорогу, к лучникам. К северу, в зарослях, тоже дрались – оруженосцы. Лучники все последовали за телегой, а пажи были где-то вместе с графом Заком.

Нелл оказалась предоставлена сама себе. К югу от дороги в лесу кто-то ворочался.

Недолго поколебавшись, она решилась на lèse-majesté^[127]. Она взлетела в седло Ателия, и тот послушно это вытерпел. Даже принял в сторону, чтобы ей было удобнее сесть. Лошади ее любили, а Ателий еще и хорошо знал.

Она тронула его ногой, поднимая в рысь.

Нечто – она не поняла, что это, – выскочило из кустов по левую руку, но Нелл успела увернуться, а Ателий осел на задние ноги и ударом тяжелых передних копыт отбросил существо прочь. Оно рухнуло на дорогу мертвым мешком мяса и зубов.

– Хороший мальчик. Молодец. – Нелл успокаивала коня, стараясь не показывать страха. Ателий дрожал, и Нелл тоже. В нескольких ярдах от них лорд Уимарк стоял над лежащим священником. Еще два рыцаря ехали по дороге назад, к Уимарку и капитану.

За спиной у Нелл что-то вспыхнуло. На мгновение ее тень и тень коня черными как смоль пятнами легли на стволы деревьев к югу от дороги. Перед глазами поплыли белые пятна, хотя вспышку она заметила только боковым зрением.

Она невольно повернула голову к источнику света.

В пятидесяти шагах от нее стоял между двумя огромными деревьями капитан. А в пяти шагах от него высился демон: алый гребень топорщился, серо-зеленая кожа мерцала от избытка магической мощи, клюв покрывала великолепная мозаика из серебра, золота, бронзы и кости. Ростом он был выше боевого коня. Просторный плащ из перьев, немного порванный, сверкал искрами.

А в плече у него торчала толстая деревянная щепка. Из раны лилась кровь. В руках он держал топор из бронзы и лазурита, направленный на Красного Рыцаря. Сгусток чистой силы плыл в воздухе. Красный Рыцарь стоял в защитной стойке, как будто против него вышел обычный соперник. Наконечник копья опущен с левой стороны, древко прикрывало бедро – dente di cinghiare. А потом копье взлетело вверх и, как показалось Нелл на расстоянии, столкнулось с неприглядным комком энергии и отбросило его в сторону. Капитан сделал два шага вперед.

Демон снова швырнул сгусток силы, на этот раз зеленоватый.

Капитан не дрогнул. Он перехватил удар высоко в воздухе и сбросил шар вниз – тот взорвался, подняв фонтан из обгоревших листьев и мерзлой земли.

Взмах лазуритового топора – и в воздухе повис огромный зеленый щит в форме сердца, послушно следующий за чудовищным оружием.

Капитан сделал еще шаг, опустив острие копья и высоко подняв древко. Когда третье заклинание – три шара бело-зеленого огня, один за другим – сорвалось с топора, копье капитана описало полукруг, и острие, засияв ярко-синим светом, сбило все три шара, отбросив их в лес. Один из них вышиб из древнего дуба кусок древесины с человеческую голову, второй проплыл по лесу, пересек дорогу в нескольких футах от головы Нелл и взорвался у нее за спиной, а третий исчез в небе.

Нелл увидела, что капитан сделал последний шаг – теперь он мог дотянуться до твари. Резко вынес копье вперед. Оно без усилий прошло через сияющий щит, который растаял, завизжав, как несмазанные петли. Огромный ящер, разъяренный до крайности, парировал удар бронзовым топорищем.

Кабанье копье прошло сквозь топор, как нож сквозь воду. Огромная масса накопленной энергии вырвалась в реальность.

Буря поглотила демона. Она обтекла капитана, как море обтекает нос корабля. Шаман упал, но капитан успел подхватить его. Огромная тварь начала растворяться с головы, ее сущность истекала прочь, а тело истлевало. Под действием собственной силы кожа твари закипела и разлетелась ошметками во все стороны.

Нелл стошнило.

Дуб рядом с ней, не выдержав заклинаний, громко затрещал.

И рухнул.

Тоби смотрел, как убегает последний демон-воин. Он видел достаточно битв, чтобы ощутить здоровый страх: а что, если тот приведет друзей?

Оруженосец осадил лошадь и крикнул:

– Стоять!

Адриан все еще пытался извлечь из ножен меч, который в горячке боя сдвинулся на поясе слишком далеко и теперь болтался почти за спиной.

– Маркус погиб, – сказал он, – отец Арно лежит на дороге. Лорд Уимарк остался с ним.

Тоби развернул лошадь, объехал друга и вытащил его меч. Протянул Голдсмиту. Художник дрожал, как бук на ветру.

– У тебя получилось, Адриан. Это был славный удар.

Адриан нервно улыбнулся:

– Правда? Господь и все его ангелы. Спасибо.

Когда мир вспыхнул ярким светом, оба оруженосца на мгновение замерли.

– Это капитан, – решил Тоби, разворачивая лошадь к лесу.

Адриан смотрел в землю.

– Демоны, Тоби.

– Знаю! – Старший юноша огляделся, ничего не понимая. На востоке капитан устроил что-то вроде колдовской дуэли. Вспышки силы были так часты, что уследить за ними Тоби не мог.

На севере вспыхнуло красным, еще раз, и еще.

– Снова демоны? – спросил Адриан высоким испуганным голосом. Меч, однако, он держал твердо.

– Вернемся на дорогу, – решил Тоби.

– А как же Маркус?

– Он умер. Мы еще нет. Возвратимся за ним попозже.

Он вывел лошадь на чистое место и развернулся. Адриан последовал за ним.

На севере, совсем недалеко, что-то взорвалось. Обоих оруженосцев и их лошадей засыпало землей, ветками и целым ураганом листвы. Лошади шарахнулись.

Ни один не выпал из седла. Войско Красного Рыцаря требовало от оруженосцев отличных навыков верховой езды, и они оба почти год учились у степных кочевников-вардариотов.

Упрямая лошадь Тоби выскочила на дорогу в нескольких корпусах от Нелл, сидевшей на Ателии и белой как бумага. Конь дернулся назад, потом заржал при виде знакомых лошадей. Обе остановились, заметив, что жеребец спокоен.

Между огромных копыт боевого коня громоздилась масса переломанных окровавленных костей.

– А вот и он, – сказал Тоби. Лорд Уимарк стоял примерно в десяти корпусах от них с копьем в руках. Под ногами у него лежал отец Арно. С копья капала кровь.

Лорд Уимарк изучал землю к югу от дороги. Фрэнсис Эткорт спешивался, а Филип де Бозе все еще сидел в седле, глядя в небо. В двух сотнях шагов к западу разгорался великолепный закат. Лучники стреляли с такой скоростью, как будто против них шла тысяча морейских рыцарей. Их прикрывали сэр Данвед и сэр Бертран. Мечи их были в крови.

Что-то пролетело вверху, затмив солнце. Тень не уходила, и Тоби в ужасе поднял голову.

Огромный дуб упал. Притяжение земли было быстрее даже капитана, а древесный ствол – тяжелее любого из демонов в землях Диких, и верхушка дуба сбила его на землю, и он подумал…

Кадди натянул тетиву и выстрелил. Фыркнул, когда стрела полетела, и, не задерживаясь и не глядя ей вслед, наклонился за следующей, поднял лук…

Острый бодкин.

Бодкин.

Стрела с широким зазубренным наконечником.

Еще одна.

Рядом с ним Фларч дернул локтем, натягивая тетиву, – паренек он был тощий и, когда обращался с тяжелым луком, двигался всем телом, изгибаясь, как танцор.

Выпустив стрелу, он выхватил из-за пояса другую. Выплюнул:

– Две.

У него осталось всего две стрелы.

Обе виверны разворачивались в воздухе и набирали высоту, рассчитывая свой удар так, чтобы напасть на рыцарей и стрелков с двух сторон, не позволяя им сосредоточиться на одной цели.

Это им дорого обошлось. Они оказались в зоне досягаемости всех стрелков.

Гэвин стоял в coda longa, заведя клевец назад и готовясь к мощному удару. Ди Латернум держал перед собой шипастый топор.

Виверны закончили поворот и нацелились на общую жертву. Мелькнули, изгибаясь, змеиные шеи. Чудовища хрипло заверещали.

Ударило слитной волной ужаса. Ди Латернум упал на одно колено. Плечо Гэвина пронзило ледяной болью, и на мгновение он перестал что-либо понимать.

Фларч уронил стрелу.

Кадди выстрелил – и промахнулся.

Самая мелкая из виверн была размером с небольшой корабль – длиной футов сорок от носа до хвоста и размахом крыльев футов в шестьдесят. В брюхе торчала дюжина четвертьфунтовых стрел.

Ее подружка – если чудовища умеют дружить – была еще крупнее, цвета старого мрамора – зеленая, в бурых и белых пятнах. Крылья ее закрывали солнце. Исходившая от нее волна ужаса была куда слабее. Этот ужас как будто обещал свободу всем, кто подчинится.

Дети под телегой орали не переставая.

И тут когтистая лапа размером с телегу схватила большую из виверн и оторвала крыло от живого тела.

Тень заслонила солнце. Пала тьма.

Дракон был так огромен, что человеческий взгляд не мог охватить его всего. Каждая лапа – размером почти с виверну. Смертельно раненная виверна камнем рухнула вниз, визжа от гнева и унижения.

Чудовище поменьше развернулось на кончике крыла. Ему хватило хитрости пролететь под огромным противником, броситься на открытое пространство и подняться вверх на теплом потоке воздуха, но тут дракон развернулся, так близко, что вихри, поднятые кончиками его крыльев, отстоявших друг от друга на тысячу футов, сбили людей с ног и засыпали листьями.

Виверна поднялась в небо и развернулась, метя на север. Поток воздуха поднимал ее все выше…

Сер Гэвин с болезненным удовольствием следил за погоней. Невероятно, но дракон оказался быстрее твари.

Виверна сделала две попытки. Обе были хорошо видны людям из-за большой высоты. Вначале она спикировала вниз, набирая скорость, а потом попыталась лететь совсем низко, чтобы снова пройти у врага под брюхом.

Дракон развернулся. Он уже отлетел очень далеко, и его можно было рассмотреть целиком. Гигантское чудовище предстало во всей своей красе на расстоянии полета стрелы. Шея его была как мост, на благородной голове темнели ноздри размером с пещеру, а клыки длиной не уступали человеческому телу – или телу лошади.

Открылась огромная пасть, и люди на дороге закричали.

Наступила тишина.

А потом в лесу к северу от дороги завыл ад.

Когда засада раскрылась, граф Зак прежде всего решил взять в клещи северную группу противников. Это было не сознательное решение, а что-то врожденное. Он собрал всех людей и пони, всех пажей и выживших воинов, и они бросились в глухой лес к северу от дороги, обшаривая участок, где, как ему казалось, прятался враг.

Огромных Стражей степняки видели и раньше. Псы-падальщики, быстрые, как молния, удивили Зака, но теперь он был знаком и с ними.

Вардариоты, известные и опытные охотники, рассредоточились на скаку, расставляя сеть пошире. Пажи старались держаться рядом. Зак не обращал на это внимания – что с них взять.

Его парни и девицы скакали вперед, а потом, по его знаку, разом развернулись на юг и придержали лошадей, когда он поднял руку.

Все они обнажили сабли и положили их вдоль правой руки. Изгиб клинка приходился на локоть каждого стрелка и был готов к бою.

– Вперед, дети мои, – крикнул Зак на родном языке, – вы – ветер. Пажи скакали за ним, что-то крича.

Зак был уверен, что выбрал правильное место и правильное построение. Он мчался на юг, и цепь его стрелков алела за ним.

Как он и ожидал, противник успел забыть о нем. Он перестроился, чтобы идти на другую цель, а может, и вовсе не заметил маневра. Триумф графа омрачило количество врагов. Два десятка демонов не сметешь за раз.

За два удара сердца он рассмотрел, что три гигантских Стража возились с ветками поваленного дерева. Еще один поднимал каменный топор. Куда он собирался бить? В дерево?

Кажется, там виднелось ало-золотое сюрко. Кажется, ему правда дали совет духи. Кажется, его боевое чутье и в самом деле не подвело.

– Эти! – крикнул он и выпустил первую стрелу. Пригнулся к лошадиной гриве и принялся убивать.

Габриэль лежал, придавленный к земле доспехами и дубовой веткой, которая упала поперек тела, прижав левый наголенник и сломанную ногу.

Он попробовал сдвинуть дерево при помощи силы. Боль в ноге была такой ужасной, что он не смог даже открыть забрало, когда появился первый демон, тяжело топая среди ветвей.

Габриэль смотрел, как он приближается. Потянулся за кабаньим копьем. Оно лежало слишком далеко.

Он попытался призвать его, но не смог даже попасть в свой Дворец. Он попробовал найти Пруденцию, но волна боли выгнала его обратно в реальность.

Каменный топор демона взлетел в воздух. Клюв раскрылся в торжествующем вопле.

Габриэль успел подумать про Амицию, Ирину и мастера Смита.

Он все еще пытался дотянуться до копья, но топор пошел вниз.

И ударил рядом с его головой. Демон промахнулся.

Габриэль не раздумывал – он был твердо уверен, что уже почти умер. Правой рукой он потянулся за кинжалом и вынул его из ножен. Стало чуть легче. Кинжал обладал собственной силой.

Демон подошел уже так близко, как подходили к Габриэлю только любовницы. От него воняло горелым мылом, цветами и весенним сеном. Он ругался. Это было понятно на любом языке. Топор снова взлетел.

Габриэль…

…бросился во Дворец воспоминаний. Вскочил на бронзовый диск, вделанный в пол, и потянул за рычаг. На простом символе держался целый набор заранее подготовленных заклинаний, где одно переходило в другое.

Белые, золотые и зеленые полушария, вложенные друг в друга, вспыхнули над его телом.

Зак увидел этот фейерверк и сделал верный вывод. Он немедленно выпустил стрелу почти в упор, развернулся и снова выстрелил назад – его великолепный пони уже перепрыгнул через упавшее дерево.

Стражи отступали. Один валялся, подергивая ногами в агонии, а одного из лучших воинов, Лонокса, сбросили с седла из-за излишней удали, ноСтражи уже бежали.

Крайакс, женщина с лицом настолько загорелым, что оно казалось сделанным из дубленой кожи, натянула поводья.

– Мы победили! – завопила она восторженно. Она кричала очень странно, с завываниями.

Зак поджал губы.

– Если бы это была моя засада… – Он взмахнул рукой.

Она посмотрела на него. Глаза у нее были дикие и жестокие.

– Я бы поставил еще охрану, – закончил он, – там, на дороге, в стороне от основных сил.

Она отсалютовала ему саблей, а левой рукой убрала лук в налуч на бедре.

Вардариоты развернулись разом, как стайка скворцов, и помчались прочь, предоставив измученным и испуганным пажам следовать за ними. Зак что-то крикнул им на своем корявом морейском.

Он подъехал к дереву. Мегас Дукас, очевидно, лежал там, под яркими щитами. Там же обнаружился и еще один Страж, разрубленный почти пополам магическим клинком – рана казалась обожженной. Еще один истекал кровью под кроной дерева. Горсть праха и позолоченный клюв отметили место гибели четвертого.

– Капитан! – крикнул Зак. – Мы тут!

Он подъехал еще ближе.

Призрачный голос послышался прямо у него в голове. В степях такое событие значило бы что-нибудь очень плохое.

«Все проверь, Зак. Когда я плел эти заклинания, я не собирался оставлять ничего».

Заку этот голос совсем не понравился.

– Мы можем вас бросить? Посмотреть, что происходит на востоке? Черт его знает.

«Давай скорее», – велел голос.

Сэр Гэвин почти не участвовал в битве, но ему пришлось проявить себя потом. Зная – как и все они, – что капитан и капеллан повержены, сэр Гэвин вынужден был оценить поле боя целиком. Три разные группы растянулись почти на пол-лиги, и их все нужно было собрать и защитить.

Он настоял на том, что сначала надо позаботиться о безопасности, а потом проявлять милосердие или спасать кого-то. Лежащего капитана, окруженного эфирными щитами, он оставил графу Заку. Тело капеллана, мертвого или умирающего, поручил заботам сэра Фрэнсиса Эткорта и оруженосцев, а полузатонувшую телегу и детей – юному ди Латернуму, которому срочно пришлось брать на себя командование. Солнце садилось, дети барахтались в грязи, неизвестный враг бродил в лесах на западе. Калли подошел к молодому солдату и что-то прошептал ему на ухо.

Сэр Гэвин проехал взад-вперед по дороге, разглядывая ее в угасающем свете. Проезжая мимо оруженосцев во второй раз, он велел Тоби сесть на верховую лошадь, взять еще одну и скакать за помощью.

Тоби посмотрел на запад, сглотнул и кивнул.

Вопросов никто не задавал. Все понимали, насколько опасно их положение.

Сэр Гэвин знал, что сделал бы его брат. Прямо сейчас атака отбита. Пришла пора строить планы.

Один за другим он стал загибать пальцы в латной перчатке.

Во-первых, нужно собрать всех людей в одном месте. Защитить тех, кто растянулся по всей дороге, невозможно. Но если всем собраться в кучу, зажечь несколько костров и постараться замаскироваться, у них появится шанс.

Лошади. Лошадей надо привязать. Никакой еды для них ближе, чем в болоте, нет.

Он вернулся к ди Латернуму, который вытащил женщину из воды и теперь самолично шарил в болоте в поисках истерзанного трупа одного из детей. Второй труп, разумеется, пропал. Все лучники Калли держали стрелы на тетиве. Телегу выволокли из воды, и изобретательность Безголового удостоилась торопливой и краткой благодарности Гэвина. Две упряжные лошади пошли на корм шакалам, но две были живы, хоть и измучены.

Хозяйка форта, крепкая женщина, которая видела много поражений, была убита горем. Сэр Гэвин подъехал к ней и остановился в нерешительности. Она стояла на коленях рядом с невероятно маленьким телом дочери.

– Я родила ее. Я родила их всех, я истекала за них кровью, я любила их. Пресвятая дева, за что? – Она посмотрела на рыцаря снизу вверх. – Вы явились спасти нас?

Сэр Гэвин видел достаточно горя, чтобы знать, что гнев часто идет с ним рука об руку.

– В телегу, – грубо велел он, – рыдать будем завтра. Сегодня надо выживать.

– Я не… – Но, что бы она ни собиралась сказать, старшая дочь взяла ее за руку и утащила к телеге.

– Но Дженна! Ее же сожрут, – плакала женщина.

Ее старший сын без колебаний и ужимок сгреб окровавленный льняной узел, скрывавший бренные останки сестры, и осторожно оттащил к телеге.

Кадди гладил обеих лошадей по шее. Они были измучены, дрожали и всего боялись.

Сэр Гэвин натянул поводья, но Кадди махнул рукой:

– Я их отшагаю.

– Мы возвращаемся, – сказал сэр Гэвин, – за капитаном.

– Само собой.

– Аминь, – согласился Безголовый.

Гэвин хотел проскакать по дороге галопом. Стемнеть должно было минут через десять, и к северу от болота что-то шумело.

В глубине души ему хотелось плакать. Он учился вести за собой людей брата – брата, над чьей изнеженностью он издевался в юности. Но вместо рыданий он потратил еще немного времени и хлопнул ди Латернума по плечу, когда телега сдвинулась с места.

– Молодец.

Этрусский мальчик – из-за темных кругов под испуганными глазами он выглядел совсем юным – пожал плечами:

– Я ничего не делал, милорд. Калли…

Сэр Гэвин выдавил улыбку:

– Слушай Калли. Но и своей головой думай. – Он четким изящным движением отсалютовал мальчику, подняв руку к забралу, и послал лошадь на восток. Он до сих пор не знал, жив ли его ужасный и прекрасный брат.

И только теперь он позволил себе задаться этим вопросом.

Объехав дерево, Зак обнаружил плащ шамана, сделанный из перьев, и обломки его топора. Чувствуя себя дураком, он произнес вслух:

– Скоро стемнеет. Вы в безопасности. Вокруг люди. – Он пожал плечами, потому что говорил с радугой. – Ваш брат принял командование.

«Отлично. Когда я начну, от боли меня может вырубить. Есть немаленький шанс, что я просто умру. Я сглупил, сделал ошибку и остался без энергии».

Граф Зак перекрестился и коснулся амулета.

Радуга света вспыхнула и погасла. Лес погрузился во тьму.

Капитан закричал.

Когда Гэвин собрал лучников, рыцарей и оруженосцев и поставил телегу над отцом Арно, который так и не пошевелился, он велел всем свободным людям отправляться спасать его брата.

Который был все еще жив, судя по крикам.

Они больше часа работали топорами при свете факелов, пока не расчистили достаточный кусок ствола, чтобы сделать что-то осмысленное. В лесу шумели какие-то звери – или демоны, – и сэру Гэвину от этого не делалось легче.

Но он притворялся спокойным и дважды велел лучникам подождать.

Степнячка по имени Крайакс вызвалась уйти во тьму и стоять на страже. Она соскользнула с седла и исчезла в лесу.

– Дома она перерезала много глоток, – заметил Зак, – поэтому она здесь.

Чтобы сдвинуть дерево с места, понадобилось десять мужчин и одна женщина. Когда они высвободили ноги Габриэля из-под ствола, звезды уже светили совсем ярко.

Сэр Гэвин быстро прикинул: «Предположим, что отряд встал лагерем в лиге от того места, где мы расстались. То есть в четырех лигах отсюда. Тоби добрался туда за час, если его не сожрали по пути. Час на дорогу обратно и еще полчаса на сбор людей. Мне не следовало отправлять его в одиночку. Я должен был пойти сам. Или послать Нелл и Калли. Но виверна могла бы сожрать всех троих. Виверны вроде бы ничего не видят ночью. Или наоборот. Какой кошмар. Неужели он занимается этим каждый день? Как пастырь? Отвечает за жизни людей?»

Сэр Гэвин сидел на боевом коне, все еще в доспехах, расправив плечи, и пытался выглядеть оплотом силы и власти. Как все командиры, где бы они ни были.

Когда показалась Полярная звезда, лучники запели тихую молитву. К ним присоединились все, даже Кадди, который был известен своим богохульством. Когда молитва закончилась, Крайакс скользнула в круг света и предъявила всем зубастую башку. Степнячка мрачно улыбалась. Заку пришлось перевязать ей искусанные руки. Она даже не вздрогнула. Оруженосцы смотрели на нее с восхищением.

Адриан Голдсмит вызвался тоже сходить на разведку.

Гэвин его отпустил.

Они развели второй костер, чтобы отвлечь внимание. Потом третий. Один выше по дороге, второй ниже.

Сменилась третья стража. Сэр Гэвин начал думать, что Тоби тоже нашел свою смерть. Его брат не двигался, как и отец Арно.

Сэр Гэвин стал молиться.

Габриэль не потерял сознание, а ушел в свой Дворец – находиться там было куда приятнее, чем орать от боли в искореженной раздавленной ноге. Но даже здесь волна боли порой доставала его, и он выныривал из эфира в реальность. Где он прекрасно осознавал, сколько потерял крови, чувствовал, что конечности уже холодеют, и понимал, что жить ему осталось недолго.

Он попытался рассмотреть воспоминания шамана – те, которые успел поймать. Слишком уж быстро и тщательно он поглотил противника. И очень глупо растратил силу. Его щиты и защитные чары были слишком мощными. Он видел – но было уже поздно, – где сделал ошибку, позволившую им забрать всю силу до капли. Так мытарь отбирает у бедняка все до гроша.

Он вспомнил, как демон ударил его по голове. По непокрытой голове.

Он должен был умереть. Но не умер.

И даже теперь он все еще не умер, хотя должен был.

Он вдруг понял, почему до сих пор жив. Тоненький, но ровный поток силы тек откуда-то извне. Габриэль чувствовал его.

Он решил – время во Дворцах воспоминаний течет по-другому, – что стоит найти отца Арно.

Мысль здесь равнялась действию.

Он прошел по Дворцу воспоминаний капеллана и обнаружил его в темной красивой часовне. Кафедра была исполнена в виде бронзовой статуи беременной Мадонны, положившей руки на живот. Огромное витражное окно-розетка здесь превратилось в объемный купол, вздымающийся над головой. Витражи изображали сцены из жизни Спасителя, но было слишком темно, чтобы разглядеть, какие именно.

Да, здесь было очень темно и очень холодно. Габриэлю показалось даже, что свет за окном гаснет.

– Арно! – крикнул он.

Мысль была равна действию.

Отец Арно лежал посреди Дворца, в месте силы, раскинув руки. Он улыбнулся сэру Габриэлю.

– Добро пожаловать, – сказал он, – возможно, нам стоило встретиться здесь, пока я был жив.

– Был?

– Мое тело отходит, – сказал отец Арно без грусти, – в реальности. Мне осталось примерно двадцать ударов сердца.

Габриэль, как любой опытный магистр, проверил, хватит ли у него энергии для исцеления.

– Не надо, – улыбнулся Арно, – это я тебя исцелю. Сделаю тебе последний подарок. А потом пересеку стену и уйду в далекую страну, а это все оставлю тебе. Спаси их, их всех. Сделав это, брат, ты спасешь самого себя. – Он снова добродушно улыбнулся, и Габриэль понял, каким красивым молодым человеком тот был когда-то. – Прими мои дары.

Тело Арно содрогнулось, свет вспыхнул, и мгновение – вечное мгновение – часовня купалась в его лучах. Фигуры на витраже ожили, прокаженный исцелился, слепой прозрел, мертвый воскрес, а жизнь слуги центуриона была спасена.

– Арно! – крикнул Габриэль.

Но чудесный свет уже мерк, сменяясь холодом абсолютной пустоты и тьмой. Габриэль дернулся прочь из Дворца умирающего и…

…очнулся.

Боль ушла. Вокруг костра стояла дюжина человек, и все смотрели на него с удивлением.

Нога исцелилась.

Габриэль залился слезами.

– Я не хотел этого! – крикнул он.

А потом перевернулся и обхватил руками голову своего капеллана. Но отец Арно был мертв, и, куда бы он ни ушел, лицо его оставалось спокойным. Он улыбался победной улыбкой.

Когда вспышка силы осветила эфирные миры, Шип заколебался. Его раздирала на части нерешительность, он балансировал на тончайшей грани между злостью и осторожностью. Он проследил за битвой, почувствовал рану и истощение Темного Солнца. Он испытывал определенный здоровый страх перед способностям Темного Солнца и его запасами сил. Попытка защититься в эфире сама по себе чревата опасностями. И к тому же он выдаст себя и позволит окружить – как армия, далеко оторвавшаяся от обоза. Слишком мало он прожил со своими способностями и еще не мог доверять им. А темного магистра не было рядом, и он не мог дать совет или вразумить его.

Что-то перешло грань между жизнью и смертью. Что-то могущественное.

Он мертв? Шип прошептал несколько слов в темноту. Осмелев вдруг, он бросился в бездну.

Гэвин стоял на коленях рядом с братом. Он не видел его слез – в открытую – с далекого детства и теперь снова чувствовал и гнев, и слабость, и желание дразнить.

Но Габриэль плакал недолго. Как фигляр или бродячий актер на ярмарке. Он поднял голову – слезы сверкали в свете костра, – но заговорил очень ровно:

– Всем бежать, – велел он, – немедленно.

– К нам приближаются! – закричал Адриан Голдсмит, но без страха в голосе. – Это сэр Майкл!

Сэр Гэвин замер.

На краю света появилось нечто.

– Бегите! – велел Габриэль.

Он действительно имел в виду именно это. Возможно, он вложил в свой приказ силу. Все до единого послушались и умчались в темноту.

Габриэль попытался сесть. Но у него не осталось ничего, лишь капля энергии. Как ни странно, эта капля его спасла.

Он вздохнул. Он слышал топот копыт на дороге, голоса.

Приподнялся, опершись на локоть.

Тяжелая темная тень сделалась материальной.

Шип возникал из эфира. Воздух гудел, уходя, потянуло диким холодом. Шип больше не походил на дерево. Теперь он стал скорее тенью дымного столба, освещенного алым пламенем. Глаза сверкали высоко в воздухе.

Лошадь заржала от страха.

– Ага! – сказал Шип радостно и удивленно.

Габриэль сглотнул желчь.

А потом появилась Мэг. Женщина среднего роста в одежде паломницы. У нее не было даже посоха.

В эфире она взмахнула ножницами, сделанными из света, собираясь перерезать связь Шипа с домом и источником силы. Ударила она быстрее молнии и даже не защищалась, такова была ее решимость.

Габриэль успел услышать злой и разочарованный крик Шипа, и магистр, переставший быть человеком, исчез.

Какое-то мгновение Мэг высилась над огнем, как ангел мести, а потом снова стала стареющей женщиной в длинном капюшоне.

Она склонилась над капитаном, и тот улыбнулся дрожащими губами:

– День у меня выдался не очень.

– Оставайся с нами, дорогой. – Мэг поцеловала его в щеку.

– Я… – Габриэль подбирал слова.

Мэг рассмеялась.

– Я все ждала, когда он попробует тебя просто убить. Несколько месяцев это придумывала. – Она была полна силой до краев и очень горда. А потом увидела Арно.

Бросилась к нему, но он был безнадежно мертв.

Габриэль протянул руку и дернул ее за юбку.

– Ты его била?

– Нет. Он уходил при первом моем движении. – Она улыбнулась. – Я знала, что он так сделает, – губы у нее задрожали, – точнее, надеялась.

Она села. Положила ладонь на мертвые руки священника и заплакала.

ГЛАВА ВТОРАЯ

АЛЬБИНКИРК

В Альбинкирк войско въехало трезвым, настороженным и убитым горем.

Флаги убрали, и любой мог видеть, что на первой телеге в обозе везут трупы.

Сэр Джон Крейфорд заметил, что войско втягивается в ворота, и немедленно бросился в голову колонны, хотя должен был дождаться, пока не проедут все.

В прошлом году он выглядел юнцом, но теперь стал старше. Намного старше. Отрастил остроконечную бородку, а в глазах поселилась усталость. Лицо превратилось в невыразительную маску горя и равнодушия.

– Чем помочь? – спросил сэр Джон.

Сэр Габриэль пожал протянутую руку.

– Казармы. Сегодня. Завтра… – Он отвел глаза. – Священника и церковь. У нас дюжина мертвецов.

Он горевал по-настоящему.

«Вот так и взрослеют», – подумал сэр Джон. Но он был добр, и не минуло и пятидесяти ударов сердца, как его оруженосец скакал к епископу, а слуга вел приезжих к казармам. Замок все еще был наполовину пуст. Поскольку приехало чуть больше трети войска, он мог разместить всех людей в постелях – или хотя бы на доброй куче соломы.

Сэр Джон выслушал рассказ Кита Фольяка, которого знал давно, а усталые оруженосцы и пажи принялись разбирать узлы и кожаные сумки с телег, заведя лошадей в замковый двор, пять веков назад вымощенный неровными булыжниками.

Убедившись, что войско разместилось, он вместе с сэром Рикаром Фитцаланом, более стройной и крепкой версией королевского капитана, отправился в зал и послал мальчика за Красным Рыцарем. Тот пришел вместе со своим знаменитым братом и уселся в высокое кресло, заваленное подушками.

Его служанка приподняла ногу рыцаря и положила на табуретку. Она двигалась быстро и ловко, не обращая внимания на злость хозяина.

– Прекрати эту хрень, больно же! – выплюнул капитан. – Черт бы тебя побрал, девка. Хватит суетиться! Нет, я не хочу воды. Убери от меня руки!

Нелл не обращала на него внимания – ей так велела Мэг.

Сэр Габриэль снял доспех, и его поддоспешник, покрытый бархатом, оказался очень грязным.

Кажется, он приходил в себя. Вздохнув, он посмотрел на сэра Джона:

– Прошу прощения, я немного не в себе.

Сэр Гэвин пожал плечами и взял предложенный кубок с вином.

– Выглядишь как обычно. Не уверен, что мы знакомы. Я сэр Гэвин Мурьен, а это мой брат, сэр Габриэль.

Сэр Джон встал и поклонился.

– Сэр Джон Крейфорд. Я знаком с вашим братом со времен осады и дальнейших событий, – он угрюмо взглянул на капитана, – а еще он увел двоих моих лучших солдат, когда проезжал тут в прошлый раз.

Сэр Рикар рассмеялся в голос.

– Я не знаю ни одного из вас, но я сэр Рикар Фитцалан. Старый королевский бастард. Капитан гвардии.

Сэр Гэвин поклонился.

– Я видел вас после Лиссен Карак. Мы оба лежали в лазарете, и о нас заботились добрые сестры.

– О да, – кивнул сэр Рикар, – приношу свои извинения.

– Ха! Можно подумать, что одно тело в бинтах сильно отличается от другого, – заметил Гэвин. – Просто вас мне показала сестра Амиция.

Сэр Джон наклонился чуть вперед:

– Кит Фольяк утверждает, что вы попали в засаду, разбили ее и что некий бывший королевский волшебник попытался этим воспользоваться.

Габриэль почесал неопрятную бороду.

– Мастер Фольяк очень вольно обращается с информацией, но так все и было.

Сэр Джон покачал головой:

– Я ничего дурного не имел в виду. Бог свидетель, господа, я полагаю, что мы на одной стороне. Мы же все люди короля и враги Планжере и его клики.

Габриэль улыбался не слишком дружелюбно. Он длинно вздохнул и посмотрел на брата, который изогнул бровь.

– Сэр Джон, я ужасно себя веду сегодня. Я не в лучшем состоянии, поэтому прошу прощения. – Он поклонился, не вставая с кресла.

Сэр Джон в точности повторил его кивок.

Сэр Габриэль выглянул в окно, где шел весенний дождь. Они потеряли целый день, переправляясь через реку перед Альбинкирком, северный приток Западной Канаты. Половодье превратило ее в ревущий поток. Усталые люди долго перетаскивали телеги на другой берег.

Капитан был слишком скор на язык и очень зол. Он жалел об этом.

Сейчас он смотрел в окно, и все молчали. Наконец Габриэль заговорил:

– Я потерял слишком много людей… И друга.

«А-а-а», – протянул про себя сэр Джон.

Сэр Рикар, не такой понятливый или просто куда более глупый, поднял кубок с вином и спросил:

– И кто на вас напал?

Голос сэра Гэвина казался таким же напряженным, как и у брата.

– Четыре виверны, – ответил он, – два десятка демонов и шаман. Раньше мы никогда таких не видели. – Гэвин неопределенно взмахнул рукой. – Мы привезли две туши показать вам. Мы прозвали их бесятами. Они убили троих.

– Сожалею о ваших потерях, капитан, – сэр Джон склонил голову, – и приношу свои извинения. Я стараюсь патрулировать свои земли. Где это случилось?

– У дыры, – пояснил сэр Габриэль. – Это в любом случае не ваша вина.

Сэр Рикар и сэр Джон посмотрели друг на друга.

– Так далеко на юго-востоке!

– Шип приближается, – сказал Габриэль. Имя прозвучало как ругательство. – До этого времени я не воспринимал его всерьез. Я был дураком. Полным дураком. Дал ему целый год, и посмотрите на него теперь… – На лице Габриэля застыло то же сердитое выражение, что и на лице хозяйки форта. – Он вернулся.

– Брат, – предостерегающе сказал Гэвин.

Габриэль отмахнулся.

– Мы должны созвать совет, – заявил он, – я хочу присутствовать там вместе с братом и Томом Лакланом, который теперь стал Томасом Погонщиком.

– Мы горды оказанной нам честью, сэр рыцарь, – ответил сэр Джон, – аббатиса будет присутствовать, и большая часть нашего северного дворянства… или по крайней мере пришлют представителя.

– Я могу быть представителем императора, – сказал Габриэль.

Брови сэра Джона взлетели, хотя слухи до него уже доходили.

– Полагаю, что, как герцог Фракейский, я также заслуживаю места за столом.

– Или целого стола, – пробормотал сэр Гэвин.

Сэр Джон нахмурился.

– Вы, джентльмены, получите большинство в совете. Завтра из Тикондаги ожидается ваша мать…

Повисла напряженная тишина.

Сэр Джон не понимал, что он такого сказал.

Наконец сэр Гэвин то ли засмеялся, то ли всхлипнул.

– Я полагаю, аббатиса привезет с собой сестру Амицию? – спросил он.

– Разумеется, – улыбнулся сэр Джон, – она очень важна для нашей обороны.

– Хорошо, – Габриэль кивнул, – налейте мне еще вина.

Часом позже сэр Гэвин сидел у постели брата, наряженного в чистую рубаху и немного пьяного после вина и нескольких кувшинов воды.

– Брат…

– Я в порядке. Все будет хорошо, – уныло улыбнулся Габриэль, – ты иди.

– Я останусь.

– Я еще не умираю, черт бы тебя побрал. Поверь, я справлюсь. А ты почти год ее не видел! Вали! В конце концов, она должна узнать, что матушка может притащиться сюда.

– Господь всемилостивый, я и не подумал. – Гэвин хлопнул себя по лбу. – Боже мой…

– Именно, – подтвердил Габриэль, – иди. Я останусь здесь и сыграю свою роль до конца. Возвращайся. И не отчаивайся, худшее уже миновало.

Гэвин посмотрел на брата слишком понимающим взглядом.

– Не миновало.

– Я не понимал, как его люблю, – нахмурился Габриэль, – нет…

– Я понимал, – Гэвин вздохнул, – с самой свадьбы Кайтлин. Он стал одним из нас, как будто провел с нами многие годы. Господи, ты только послушай меня. Я сам провел с тобой всего год.

– Я всегда так действую на людей. – Габриэль сумел улыбнуться. – Поцелуй леди Марию от меня. Приводи ее к нам, если она переживет матушкино пришествие. Если не переживет, не приводи. Мы поедем на юг через пять дней.

– Ты все еще хочешь попасть на турнир?

– Гэвин, у меня есть планы. И другие планы. Нелл! – крикнул он, и Нелл немедленно появилась. – Нелл, я хочу должным образом извиниться за свое поведение.

– Извинения приняты, – буркнула Нелл.

Гэвин расхохотался:

– А большего ты и не заслужил.

– Нелл, принеси чехол со свитком. Тот, из слоновой кости.

Нелл, не говоря ни слова, ушла в соседнюю комнату. Вернулась с чехлом.

– Если я умру, сделайте так, как здесь написано, – провозгласил Габриэль. – Мастер Смит сказал, что, пропустив турнир, мы, скорее всего, об этом пожалеем. Очень полезно. Как по мне – хотя я не слишком-то доверяю миру, – Планжере только что потерял сильного мага, которого полностью контролировал, и его демоны понесли серьезные потери. Я намереваюсь разнести весть о том, что он напал и бежал, – в улыбке Габриэля не было радости, зато проявилось хищное предвкушение, – и потерял четырех виверн. Это подорвет их доверие к нему.

– И? – спросил Гэвин, принимая свиток.

– И я не собираюсь оглашать свои планы вслух, братец. По нескольким причинам. – Он поджал губы. – Прочитай свиток. Дай его Тому и Майклу. А потом верни мне, чтобы я его сжег.

Свиток притягивал Гэвина к себе, как пламя притягивает мотылька. Он уже читал. Потом присвистнул и поднял голову:

– Пресвятая дева! А кто еще это знает?

– Гельфред. Ранальд. Кронмир. Но, честно говоря, никто из вас не знает всего, что знаю я.

– А ты нам доверяешь, сразу видно, – сказал Гэвин.

– Если я погибну, все это достанется тебе.

– Ты почти погиб, между прочим.

– Да, я должен был умереть, – согласился Габриэль.

Плохиш Том, которому не хватало спокойствия и расторопности кузена, разделил свои стада на несколько частей в полях к югу от Альбинкирка. Посыльные немедленно нашли ему этрусского посредника и писаря из отряда сэра Джеральда, и они взяли на себя финансовую ответственность за треть стада, наняли прямо на месте два десятка капитанских солдат, торопливо переданных под начало Изюминки и сэра Гэвина, и уехали на запад, на ярмарку в Лиссен Карак.

Плохиш Том бесился из-за задержки, но сделать ничего не мог. Поэтому он прочитал свиток, который передал ему сэр Майкл, ухмыльнулся бывшему капитанскому оруженосцу и вернул свиток. Осушил чашу вина и посмотрел на сэра Майкла.

– Я собираюсь отправить Кайтлин в Лиссен Карак, – сообщил тот.

Плохиш Том налил себе еще вина.

– Он чуть не погиб, а меня рядом не было, – внезапно сказал он.

– И меня.

Том посмотрел в глаза другому рыцарю. Вдруг оказалось, что они почти одного роста.

– Я не хочу быть где-то далеко, когда он уйдет. Я хочу стоять в стене щитов. Я хочу нанести последний удар над его телом. Я хочу, чтобы девы-воительницы унесли меня вместе с ним.

– Не сказать, что ты добрый христианин, а, Том?

Том проглотил вино и очень тихо спросил:

– Ты это читал?

Майкл кивнул.

– Титьки Тары!

Майкл обдумал эту мысль. Потом улыбнулся.

– Ну да, – и ушел, собираясь провести с женой последние несколько часов.

Кайтлин, как всегда, не думала о себе, ничего не требовала и была озабочена нуждами других. Она хотела, чтобы Майкл отвел ее к капитану, но Майкл был против и к тому же знал, что сэр Гэвин утром уехал кататься.

– Дай капитану поспать, – велел он, – увидишь его утром, на похоронах священника и детей. – В голосе его звучала натужная беззаботность.

Кайтлин гораздо лучше солдат понимала, кем был капеллан для капитана, но все же согласилась и провела ночь, свернувшись в объятиях мужа. Утром, хорошо выспавшись, она с трудом подняла с постели свое погрузневшее тело.

– Теперь я уже не самая милая девушка в долине.

Сэр Майкл опустился на колени и поцеловал ей руки.

– Он был хорошим священником, – сказала она, – он венчал нас. Майкл улыбнулся.

– Калли говорит, что он умер, исцеляя капитана. И что… – Он осекся.

– Что такое? – нахмурилась Кайтлин.

– Калли – Калли, а не какой-нибудь святоша – рассказывает, что человек в грязной рясе опустился на колени рядом с капитаном и тот очнулся.

– Святой? – Кайтлин перекрестилась.

– Мне это не нравится, – нахмурился сэр Майкл, – мне нравилось с ним драться.

Весенний дождь омыл город. Лило как из ведра, и торф, все еще не отмерзший после зимы, стал мягким и топким, как гора мокрой шерсти.

Все рыцари города облачились в броню, а оруженосцы проклинали их.

Епископ Альбинкиркский стоял под дождем рядом с простыми деревянными гробами. Один гроб был пуст – он предназначался пропавшему ребенку. В гробу бедняги Робина лежали только красные ошметки, перемолотые и пережеванные бесятами после того, как лошади понесли. Хозяйка форта стояла у гробов своих детей, и старшая дочь рядом с ней. Но теперь она носила алый камзол войска, и даже под дождем видно было, что держится она отчужденно.

На гробе священника лежало знамя ордена Святого Фомы, а еще распятие, шлем и латные перчатки.

Как и все присутствующие, епископ промок насквозь и замерз.

Он поднял руки к небу:

– Какие слова будут достойны деяний этих людей? Как я могу выразить материнское горе? Или бессилие рыцаря перед лицом смерти?

Только дождь нарушал тишину. Габриэль передернул плечами.

– В начале было слово, – сказал епископ. «Слово» раскатилось эхом. – Только истинным словом, только логосом можно говорить об этом. Слово пребывало в начале и будет в конце, оно Альфа и Омега, Первый и Последний. А нам всем остается только терпеливо ожидать воссоединения с ним. – Он стоял, раскинув руки, с которых свисало промокшее одеяние, и смотрел в небо.

Возможно, собравшиеся ожидали вспышки молнии или иного знака с небес, но ничего, кроме порыва ледяного ветра, не возникло.

Шесть рыцарей: сэр Габриэль, сэр Томас, сэр Гэвин, сэр Майкл, лорд Уимарк и госпожа Элисон – опустили отца Арно в глинистую яму. Кучу свежей земли – забросать могилу – Тоби заботливо прикрыл промасленной тканью. То же самое он сделал для каждого мертвого лучника, пажа, оруженосца, ребенка. Промокшие рыцари одного за другим опускали мертвецов в землю и засыпали их сверху.

Хозяйка форта рыдала. Когда мимо нее пронесли последний гроб, она дотронулась до него и отвернулась.

Сэр Габриэль стоял рядом с епископом.

– Вы сильный человек.

– Сегодня моих сил не хватило на то, чтобы мать почувствовала любовь Господа, – пожал плечами епископ, – меня не интересует благочестивая болтовня.

Сэр Габриэль кивнул. По спине у него стекала ледяная вода. Стеганая куртка промокла насквозь.

– Он был великим человеком, – неожиданно для самого себя сказал сэр Габриэль.

– Вы его любили? – спросил епископ.

Сэр Габриэль отвернулся. Потом медленно проговорил:

– Он был хорошим солдатом, и мои люди любили его.

– А вы?

– Зачем вы спрашиваете? – Броня Габриэля вернулась на место. Он улыбнулся. – И у меня впереди еще много благочестивой болтовни.

Он подошел к своим воинам. Они стояли как на параде. Рыцари, солдаты, потом оруженосцы, лучники и, наконец, пажи. Готовые к нападению виверны или кавалерийской атаке. Или к плохим новостям.

Капитан стоял под дождем. Поднял голову и посмотрел на них.

– Когда мы совершаем ошибки, люди гибнут. Когда мы хорошо делаем свою работу, гибнут другие люди. Смерть – часть нашего ремесла. И она несправедлива, как и наше жалованье. Почему ребенок? Почему не старик вроде Кадди?

Несколько отчаянных рискнули усмехнуться. Капитан огляделся.

– Я не знаю. Я не знаю, почему погиб Арно, а не я. Но, с другой стороны, я точно знаю, почему погиб Арно, почему погиб Робин и почему мы все стоим здесь под дождем. Мы здесь, потому что мы сделали выбор. Мы выбрали сражаться. Некоторые из вас вступили в войско, чтобы сражаться за то, что вы любите. Некоторые воюют друг за друга. Кто-то – за золото и драгоценности. Некоторые – потому, что хотят совершить что-то хорошее. – Он снова огляделся. – Но ребенок не выбирал сражение. И его мать тоже.

Он пожал плечами.

– Я хочу сказать, что нам известно, кто их убил. Мы находимся в гуще битвы. Епископ напомнил вам о милосердии Божьем. Я знаю только одно: я не забуду, почему они погибли, и когда настанет время… – Он сделал глубокий вдох, и все, кто стоял в первом ряду, заметили, какие красные у него глаза. – Если мне суждено дожить до этого мига, мой меч не задержится в ножнах…

Войско вздохнуло, как один человек.

Епископ Альбинкиркский отвернулся в гневе.

Капитан расправил плечи.

– Отряд! – крикнул он, как будто его голос никогда не дрожал.

Солдаты обратились в слух.

– По местам!

Капралы вышли из строя и сделали по три шага вперед.

Три алые линии развернулись и сдвинулись с места. Три шага – для второй линии, шесть – для третьей, девять – для четвертой.

Он подал сигнал сэру Бесканону, и тот вышел из строя офицеров, обнажил меч и отсалютовал им. Красный Рыцарь ответил на салют и ушел под дождь.

По высоким скулам сэра Бесканона и его длинному окситанскому носу, видному из-под открытого цервильера, стекали капли воды.

– Поберегите доспехи! – проревел он. – Отряд, разойдись!

Они побежали к укрытию. Пажи и оруженосцы ругались.

Епископ подошел к капитану, который стоял под карнизом конюшни.

– Месть? – спросил он. – Так вы их убеждаете? – От гнева его голос стал совершенно невыразительным.

Зеленые глаза капитана, напоминавшие змеиные, вспыхнули.

– Милорд епископ, сегодня – впервые за долгое время, если мне будет позволено об этом упомянуть, – месть движет мной. А они пойдут следом.

– Вы презрели все, что важно для добрых людей.

Капитан нетерпеливо постукивал перчаткой по закрытому железом бедру. Кажется, он хотел что-то сказать, но вместо этого успокоился, и лицо его сделалось гладкой маской.

А потом маска его подвела. Он наклонился к епископу, глаза его сверкнули красным, и епископу пришлось приложить усилие, чтобы не убежать.

– Знаете, – тихо сказал капитан, – одного доброго человека убил шаман. Порабощенная тварь. Магистры называют это обращением. Знаете, а? Собственную волю твари убивают и заменяют чужой властью. Я убил шамана, милорд епископ, но он был так же беспомощен и невинен, как ваш младенец Христос. Он стал просто чужим инструментом. Мне дурно от этого. Я ненавижу быть инструментом, использовать других, и вообще меня тошнит от этой чертовой игры.

Епископ настолько не готов был такое услышать, что уже придумал совсем не подходящий аргумент. Пришлось отложить его в сторону.

– Они не играют, – сказал он.

Глаза капитана снова сделались зелеными, и жестокость исчезла из них.

– Милорд, вам известно, какие вопросы задают рыцарю при посвящении? – спросил он. – Вот во что я верю. Кто заступится за слабого? Кто бросит вызов врагу? Кто защитит вдов, сирот, короля и королеву? Или даже святую мать церковь, если до этого дойдет?

Иисус велел нам подставлять другую щеку, – напомнил епископ. – Он ничего не говорил о жестокости и насилии ради победы.

– Да, – капитан улыбнулся, – думаю, Христу нелегко бы пришлось с Плохишом Томом.

Перчатка со звоном ударилась о набедренник.

– Но пока у меня есть ответы на эти вопросы. Это буду я. Я брошу вызов врагу. Я устал жертвовать своими людьми по одному. – Его трясло.

– Вы же не со мной разговариваете. – Епископ улыбнулся. – Я назначу вам нового капеллана.

Перчатка снова зазвенела.

– Он должен быть хорошим бойцом.

Стены тянули сэра Алкея к себе. В своей жизни он видел много прекрасного и много жуткого, но никогда не испытывал более сильных чувств, чем в ту минуту, когда стены Альбинкирка пали во время осады. Он шел к северной стене, которую тогда удерживал, и, к бесконечному своему удивлению, повстречал юного арбалетчика, знакомого по осаде.

– Клянусь святым Георгием! Это же Стефан! – Сэр Алкей обнял юношу.

– Марк, милорд.

– Я думал, ты погиб.

– Я тоже так думал. – Марк пожал плечами. – Я упал со стены. Очнулся голодный, со сломанными ногами, – он снова пожал плечами, – почему-то никто меня не сожрал. – Он натужно усмехнулся. – Теперь я охраняю тот же отрезок стены.

Оба оглянулись на северо-запад.

К северу темным ковром лежали земли Диких. За огромными деревьями начинался подъем на Эднакрэги, а дальше вздымались совсем высокие заснеженные пики. Среди поросших лесом холмов вилась единственная дорога, шириной для одной телеги, шла по берегу Канаты, черной и ледяной, стекающей с гор в долину между брошенных ферм, недавно заселенных поместий и немногих распаханных полей, принадлежавших тем семьям, которые пережили осаду и посеяли зерно в этом году.

По дороге шел отряд, блестя наконечникам копий. До стены оставалась добрая лига, но они уже развернули знамя.

К юго-западу тянулась Королевская дорога. Она поднималась от большого брода на Южной переправе к южным воротам Альбинкирка, выходила из западных ворот и шла к северному берегу Кохоктона. Северная дорога – местами достаточно широкая даже для двух телег – вливалась в Королевскую примерно в половине лиги от стен Альбинкирка, где обильные воды Канаты сбегали с гор и теснились под тремя каменными арками древнего моста. Там же стояло поселение из девяти домиков и укрепленной башни, которое обитатели именовали Троей.

По Королевской дороге, за Троей, ехали на лошадях – или, может, на ослах – три человека, отлично видимые в чистом весеннем воздухе. Ливень умыл небо, а ветер разогнал облака. Из-за половодья разлились все реки, но зато с тенистых уголков полей исчезли остатки льда.

– Должно быть, они сильно промокли, – заметил Алкей.

– Иногда я хочу покончить с собой, – вдруг сказал Марк ровным голосом.

Алкей внимательно посмотрел на него. Его ждали дела и интриги. Но этот человек стоял вместе с ним против чудовищ. Поэтому Алкей прислонился спиной к холодному зубцу несущей стены и попытался принять беззаботный вид.

– Почему? – тихо спросил он.

Юноша посмотрел на поля.

– Я постоянно об этом думаю. До этого не было ничего. До атаки. Только… темнота.

Алкей уточнил:

– Ты думаешь, охранять тот же участок стены – не лучшее занятие для тебя?

– Они все погибли. Все, кого я знал. Все, кроме меня. Я думал, что тоже погиб. Иногда я так себе это и объясняю. Я умер, и поэтому… – Он почти кричал.

Алкей знал, что это значит.

– Поэтому вы тоже должны были умереть, но не умерли.

С этими словами юный Марк подошел совсем близко и потянулся к кинжалу на поясе, но Алкей, который множество раз видел людей, сломленных войной и ужасом, выхватил у него оружие и уронил юношу – как можно осторожнее.

– Стража! – позвал он.

Две дороги пересекались у трактира в Трое. Он был совсем невелик, не то что укрепленная громадина в Дормлинге. «Королевский герб» в Трое представлял собой красивое здание с шестью окнами с многочастными переплетами, которые совсем недавно заменили. Хозяйствовал здесь высокий худой человек, этруск по происхождению, судя по прямым черным волосам и орлиному носу. Шальная удача сберегла его крышу от Диких, он помогал удерживать стены Альбинкирка и боролся с пожарами. Он потратил все свое состояние на восстановление трактира, надеясь на наступление лучших времен, и теперь слушал разговоры о набегах на границе, чудовищах и смертях, преисполняясь все более и более мрачных предчувствий.

С утра шел такой сильный дождь – а ведь земля еще не оттаяла, – что подвал трактира затопило, и теперь хозяин вычерпывал воду ведром вместе с четырьмя посудомойками и обоими конюхами. Тут жена пронзительно позвала его наверх. Он протопал по ступеням, сопровождаемый конюхами, и снял длинную этрусскую алебарду со стены над огромным очагом. Вышел в большой низкий общий зал, центр его трактира и его деревни.

Во дворе оказались не ирки и не боглины. Там стоял рыцарь в самой богатой броне, которую Джанкарло Гримальдо только видел в жизни. Он поклонился.

Молодой рыцарь поклонился в ответ:

– Ты здесь хозяин?

– Имею честь, милорд, – ответил Джанкарло и пристроил алебарду в угол между стеной и каминной полкой.

– Я сэр Анеас Мурьен. Моя матушка, Зеленая леди севера, желает отобедать здесь. – Он слегка наклонил голову. – Мы промокли, а матушка замерзла.

– Я разведу огонь и подам вам лучшее, что у меня есть.

Во дворе уже толпились солдаты и слуги, и всех их следовало накормить. Один такой отряд сделает двухмесячную выручку, и трактиру оставалось только пережить нашествие.

– Беги к мастеру Жану и попроси прислать обеих его дочерей как можно быстрее, – велел он Нобу, своему лучшему конюху.

Жена Джанкарло наклонилась вперед и прошептала:

– И отправь Робби, сынка Жана, к леди Хелевайз в поместье, спроси, не может ли она прислать свою девушку и Дженни, чтобы они прислуживали герцогине. Да пригласи саму леди Хелевайз.

Ноб выскочил их кухни и помчался, разбрызгивая грязь во все стороны.

Великая герцогиня Западной стены не торопилась войти. Она оставалась на мощенной камнем – только до границ деревни – улице, прорезанной посередине сточной канавой, которую промывало ручьем. Герцогиня восседала на великолепной породистой лошади восточных кровей и беседовала с монахиней на ослике.

– Пропустите ее! – рявкнула Гауз на своих солдат. Но, стоило ей наклониться, командный тон уступил место сладчайшим переливам: – Преподобная Амиция, благословите старуху, милая.

Амиции потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить знамя и солдат. Она знала младшего сына Гауз и своего капитана. Присутствие этой женщины до сих пор лишало ее дара речи.

Гауз Мурьен, мать Красного Рыцаря и сэра Гэвина, жена графа Западной стены, была небольшого роста, хотя мало кто назвал бы ее невысокой. Рост ее равнялся всего пяти футам, но, восседая на статном коне, она казалась выше. Время не оставило следов ни в медовых волосах, ни на лице, шее и груди. Она одевалась по последней этрусской моде. На ней была высокая шляпа с заостренным концом, украшенная пышным султаном из страусиных перьев, прихваченных геральдической брошью, совершенно сухой плащ в зеленых гербовых цветах, подбитый соболиным мехом, загадочно-черным, и отделанный королевским горностаем, на которого она имела полное право как сестра короля. Пальцы в темно-зеленых перчатках украшали два подходящих друг к другу кольца из красного золота с изумрудами. Талию перехватывал тяжелый рыцарский пояс из раковин, оправленных в золото, и такая же цепь из крупных раковин лежала на груди под плащом. Шпоры леди Гауз носила золотые, рыцарские. При ней был большой боевой меч – редкое украшение для женщины даже в Альбе – в зеленых ножнах, отделанных золотом.

Прямо за ней, на людной улице, виднелась огромная птица, слишком крупная для ястреба. Пожалуй, это мог быть даже орел. Он сидел на шестке, спутанный, в клобучке, с колокольчиком, и страшно кричал, пугая лошадей. Он был очень велик, с большую собаку.

Герцогиня посмотрела на него и отвернулась. Он стоил не меньше целой деревни. Люди выглядывали из окон или выходили на улицу поглазеть на нее, она вежливо махала им и улыбалась.

Амиция вздохнула, спешилась и присела в реверансе.

Герцогиня улыбнулась:

– А ты очень мила. Уверена, что такую грудь и такие ноги стоит отдавать Господу? Ему все равно. Оставь Ему уродливых старых дев. Эти ножки созданы для бега, милочка.

Солдаты Гауз привыкли к ней. Никто не хихикнул. Никто не сказал ни слова.

Амиция выпрямилась.

– Никто не устоит перед лестью вашей милости… и любой поймет, что вы имели в виду, – ответила монахиня.

– А ты мне нравишься, ведьмочка, – сказала Гауз, – пообедаешь со старухой? Тебе известно, что мой сын находится в той крепости?

– Я об этом слышала. – Амиция улыбнулась.

– У тебя усталый вид, – заметила Гауз, – слишком долго молилась?

Амиции очень хотелось сказать, что два дня и две ночи из нее вытягивали силу, но все же она решилаэто скрыть. Заставила себя улыбнуться:

– Слишком много юных любовников.

Гауз на мгновение выпучила красивые голубые глаза. Замолчала надолго, а потом фыркнула так громко, что ее лошадь дернулась и ее пришлось успокаивать. Герцогиня смеялась целую вечность.

Амиция не привыкла к образу жизни, который вела герцогиня. Та отдохнула и переоделась в еще более роскошное платье из зеленого бархата, которое не оставляло никаких сомнений насчет формы – и состояния – ее тела. Волосы ей расчесывали, пока они не заблестели, как красное золото ее драгоценностей.

Амиция поняла, что герцогиня волнуется.

Хозяин трактира и его люди были настолько услужливы, насколько им позволяли два десятка солдат и сорок слуг во дворе, и Амиция попросила крепкого красного вина, чтобы успокоиться. Но более всего ее порадовало появление Хелевайз – леди Хелевайз для тех, кто постарше. Она, хозяйка поместья к югу отсюда, пришла очень тихо, одетая в добротное шерстяное платье и передник, и привела свою дочь Филиппу и еще одну девушку того же возраста, Дженни. Обе были милы, светловолосы и умели исполнять обязанности горничных, если это требовалось. Пошептавшись с хозяином, Хелевайз вышла во двор, поговорила с капитаном стражи герцогини и лично отнесла вина сэру Анеасу.

Сэр Анеас низко ей поклонился:

– Вы не трактирная служанка.

– Нет, сэр рыцарь, но здесь, в деревне, все помогают друг другу, – она улыбнулась, – особенно в нынешние времена.

Солдаты спешились и теперь стояли группами по дворе. Трактир был недостаточно велик для них для всех.

В окно Хелевайз видела, как хозяйка сбивается с ног, накрывая два длинных стола в общем зале.

– Скоро для вас будут готовы два стола, – сказала Хелевайз, – если господа смогут войти гуськом и сразу же рассесться, то не нарушат уединение герцогини. И тогда мы сможем быстрее вас накормить.

Сэр Анеас снова поклонился.

Филиппа и Дженни показались во дворе с серебряными подносами – ее личными, – заставленными вениканскими стаканами, полными лучшего окситанского сладкого вина, которое хорошо переносило путешествия. Они вели себя как благородные дамы, и джентльмены оценили и их поведение, и стекло, и серебро.

Хелевайз взяла стакан сэра Анеаса.

Капитан поклонился.

– Я сэр Анри, – сказал он с густым вениканским акцентом.

Хелевайз присела с прямой спиной – поднос при этом не дрогнул.

– Это честь для нас, милорд.

Сэр Анри рассмеялся:

– Боже мой, в этом дворе я увидел уже больше реверансов, чем за целый год в Тикондаге.

– Хозяин – ваш земляк, если я верно распознала выговор, милорд, – сказала Хелевайз.

– Крест Господень! – воскликнул сэр Анри. – Может, у него есть вино из дома? Госпожа? Миледи?

– Народ здесь зовет меня «миледи», сэр рыцарь. Но мой муж никогда не носил рыцарских шпор, хоть и был хорошим солдатом.

Она вернулась в дом вместе с подносом, не забыв взглядом напомнить дочери и Дженни, что не стоит слишком долго наслаждаться вниманием двух десятков молодых мужчин.

– Что привело тебя в Альбинкирк? – поинтересовалась герцогиня. Аппетит у нее был здоровый. Она проглотила половину кролика и целого каплуна и перешла к миске салата, приготовленного на новый манер. Очевидно, она даже не обратила внимания на наличие в трактире зелени в конце марта.

Амиция была куда скромнее, потому что дала обет умеренности, однако же воздала должное хорошей еде и хорошему вину. Она сидела вместе с герцогиней, а солдаты устроились за длинными столами поближе к двери. От герцогини их отделял занавес.

– Аббатиса не смогла отправиться в путешествие, – ответила Амиция, – я буду представительницей Ордена на совете сэра Джона.

– Ты полна сюрпризов, любовь моя, – герцогиня посмотрела ей в глаза, – ты будешь сидеть в кресле Софии и исполнять обязанности аббатисы? Боже мой, такая власть… я бы отказалась от брака ради нее. Да и кому нужны мужчины? – Она рассмеялась, проглотила кусочек трюфеля и откинулась назад. Отпила вина. – Есть только одна вещь, которую они делают хорошо.

– Война?

– Отлично замечено. Война и плотские утехи. – Гауз улыбнулась. – Я всего лишь неотесанная старуха.

– Это вы так говорите.

Гауз подняла руку, и подошла одна из служанок.

– Позови мне хозяина, – велела Гауз. – Получается, ты собираешься отвергнуть притязания моего сына ради того, чтобы стать самой могущественной женщиной севера?

Амиция поняла, что начинает ладить с Гауз.

– И вовсе нет.

Трактирщик появился из-за занавеса и глубоко поклонился.

– Хозяин, еда чудесна. Я очень довольна. – Герцогиня протянула руку, и хозяин поцеловал ее. Почти неслыханная честь. – А эти клецки… что это?

– В Этруссии мы зовем их «ньокки».

– С трюфелями, – уточнила герцогиня.

– Ваша милость разузнала все мои секреты, – галантно ответил трактирщик, – это моя жена готовила.

Гауз кивнула. Глаза ее улыбались.

– Кажется, эти клецки угрожают моим бедрам, но, ради Христа Распятого, я готова есть их целыми днями.

Хозяин поклонился, пораженный. Она отпустила его взмахом руки.

– Я расскажу всем, что мне у тебя понравилось. Можешь демонстрировать мой герб у себя в окне.

Хозяин снова поклонился и исчез. Его дела определенно менялись к лучшему. Амиция углядела леди Хелевайз, свою хорошую подругу, и они успели обменяться взглядами, пока занавес не закрылся.

– Значит, ты не передумаешь? – бросила Гауз Амиции, как будто их беседу никто не прерывал.

Амиции вдруг захотелось исповедаться этой ужасной женщине, но она сдержалась.

– Нет, ваша милость.

– Ну тебя к черту в этом случае. Ты бы родила мне красивых, наглых, длинноногих внуков, обладающих силой. Если он не нужен лично тебе, помоги мне найти ему подругу.

Амиция вскрикнула.

– Просто предложение. – Гауз угрюмо усмехнулась.

– Разумеется, помогу, – сказала Амиция. Ее удивило, что она отреагировала так резко и сильно. У нее был год, чтобы приспособиться. Она сама отвечала за свою судьбу.

– Ты очень храбрая, – улыбнулась Гауз, – это хорошо. Предлагаю продолжить путь вместе, ведь женщины в этом мире должны держаться друг друга.

Через пару часов герцогиня, ее слуги, двадцать солдат, их оруженосцы и пажи, сокольничие и два егеря, привезшие в телеге двух мертвых зубров, напились и наелись. Сотне лошадей тоже задали корма и воды. Все люди в деревне участвовали в этом так или иначе – начиная от тех, кто готовил колбасу прошлой осенью, и заканчивая теми, кого умолили выступить в роли конюха или служанки.

Сэр Анри кинул трактирщику кошелек. Огромная птица в клобучке уехала со двора в своей зелено-золотой тележке.

– Я никогда не забуду это место. Приношу вам свою благодарность и благодарность от имени всех моих рыцарей.

Он тронул ногой огромного боевого коня – все рыцари перед въездом в Альбинкирк пересели на боевых лошадей – и выехал наружу.

Усталый трактирщик вернулся в общий зал, где чуть ли не вся деревня угощалась пинтами эля. Высыпал половину годовой прибыли на стойку перед женой, и та подгребла монеты к себе.

– Золото или эль? – спросил он у Хелевайз.

Она улыбнулась:

– Это была всего лишь дружеская услуга.

Она выпила пинту эля, забрала дочерей и вместе с ними отправилась домой по топким полям, мимо замерзших борозд.

Въезд герцогини Западной стены в Альбинкирк можно назвать каким угодно, но только не незаметным. Ее солдаты сверкали. Дорожную грязь смыли еще в трактире, и колонна вошла в город, словно атакующая армия. Все солдаты были одеты в зеленое с золотом, повозки выкрашены в зеленое с золотом, и даже огромная птица, ее ручное чудовище, носила зеленое с золотом, как и сама герцогиня, блиставшая изумрудами. Весь Альбинкирк высыпал на улицы. Капитан Анри щедро раздавал милостыню, вынимая монеты из седельной сумки.

Герцогиня ехала посередине колонны. У залитых солнцем ворот ее встретил сэр Джон и провел по узким кривым улицам к цитадели, где должны были разместиться она сама и ее приближенные.

И вот она стояла в огромном зале под высоким балочным потолком и улыбалась сэру Джону, который чувствовал идущую от нее силу нюхом, как жеребец чует кобылу, и епископу – тот обращался с ней примерно так же, как с еретическим текстом. Вся его душевная теплота досталась сестре Амиции, которую он целомудренно обнял.

– И где же мои сыновья? – спросила герцогиня.

– Сэр Габриэль и сэр Гэвин на ристалище, – поклонился сэр Джон.

– Пришлите их ко мне, когда они будут в приличном виде, – велела Гауз и протянула руку капитану Альбинкирка. Через плечо бросила сэру Анри: – Отведите сэра Анеаса к братьям.

Продела руку под локоть Амиции и велела:

– Пойдем.

Амиция понимала, что ее используют. Но выбора у нее не было, и она охотно пошла с герцогиней.

Четверо егерей внесли птицу.

После сырого и печального утра день выдался сухим и при этом столь же тяжелым для тела, сколь утро было тяжело для духа. Капитан, по-видимому, вознамерился спешить каждого из своих солдат и раз за разом поднимал своего огромного Ателия в бой. Сэра Джона он перекинул через круп раньше всех, поскольку тому предстояло встречать ужасную мать Красного Рыцаря. Капитан Альбинкирка чувствовал, что боль ниже спины не пройдет еще несколько дней. Когда герцогиня с царственным видом удалилась в свои покои, сэр Джон вывел ее рыцарей обратно во двор, сел в седло и вместе с ними поехал на ристалище под южной стеной.

Когда он появился, сэр Алкей как раз сбросил с коня юного окситанца, сам при этом даже не покачнувшись в седле, и теперь объезжал поле, высоко подняв копье.

За ним наблюдали два десятка женщин и сотня мужчин. Все аплодировали.

Сэр Майкл въехал на ристалище с востока, а Плохиш Том – с запада. Они были в простых доспехах, без ярких сюрко и ради поединка на копьях надели грандхельмы вместо бацинетов.

Рыцари отсалютовали друг другу и двинули коней к центру поля.

Сэр Анри одобрительно заметил:

– Они очень хороши.

Они встретились – и разошлись. Оба копья брызнули ясеневыми щепками. Рыцари держались прямо, как конные статуи.

Сэр Джон угрюмо улыбнулся.

– Они очень хороши. Если вы хотите принять участие, займите очередь внизу.

Под ними на склоне ждали рыцари на боевых конях, которые чесались, воняли, лягались и кусались.

Сэр Анри съехал к ним. Сэр Анеас тоже. К ним присоединились еще несколько рыцарей. Остальные спешились и отдали лошадей конюхам. Кто-то решил размяться с боевыми – или деревянными – мечами, а кто-то просто подошел к барьеру посмотреть.

Сэр Гэвин сломал копье о сэра Бесканона, который попал по шлему сэра Гэвина, но не сумел сбить гребень.

Сэр Филип ударил молодого рыцаря из Джарсея в плечо, сломал наплечник и ранил противника. Дюжина человек унесла раненого прочь, а Филип, сильно дрожа, отбросил щит и ушел.

Прошло два ничем не примечательных поединка, и на поле выехал сэр Анри. Взял копье у Тоби, который прислуживал всем рыцарям на этой стороне ристалища.

Сэр Габриэль двинул коня навстречу, проехав мимо сэра Фрэнсиса Эткорта, который поднял забрало и сказал что-то насмешливое.

Сэр Анри отсалютовал и напал. Мгновение спустя он лежал на песке без сознания, а Красный Рыцарь возвращался на свое место. Сэр Гэвин что-то резко выговорил брату.

Сэр Анеас, один из самых молодых участников турнира, был готов ко встрече с сэром Гэвином, своим братом. Он не уступал. Лошадь его подъехала к самому барьеру, а копье ударило в забрало старшего брата.

Оба копья разлетелись в щепки, оба шлема упали с голов, и рыцари разъехались в разные стороны. Им громко хлопали.

Сэр Анри быстро пришел в себя и утверждал, что вовсе не терял сознания.

Сэр Гэвин странно посмотрел на подошедшего сэра Джона.

– Это было грубо, – сказал сэр Джон.

– Он учил нас биться на копьях. С самого детства. – Сэр Гэвин отвернулся.

– Попался, который кусался? – рассмеялся сэр Джон.

– Не позволяйте моему брату снова выходить против него, – сказал сэр Гэвин.

– Я уже ушел с поля к тому времени, – сэр Джон кивнул, – но я учту. Ваша матушка хочет видеть вас обоих.

– Так я и понял по пажам, – согласился сэр Гэвин, – но она захочет сначала увидеть Габриэля, так что я могу подождать.

Сэр Джон поскреб под бармицей.

– Возможно, нам стоит собрать всех капитанов на короткую, гм, встречу перед советом.

Сэр Гэвин посмотрел на сидевшего без шлема сэра Анри, которому два пажа принесли воды.

– Было бы неплохо.

Минули еще три поединка, и за это время во дворе установили стол и подали вино. Сэр Габриэль сел за стол прямо в доспехах, вместе с сэром Гэвином, сэром Майклом и сэром Томасом. Сэр Анри – с сэром Анеасом. Сэр Джон – с сэром Рикаром Фитцаланом. Сэр Алкей присоединился к ним после финальной сшибки с графом Заком, который сражался на копьях удивительнее всех на свете.

Сэр Джон перешел прямо к делу:

– Господа, благодарю вас, что согласились на встречу. Совет – политическое дело. Но мне кажется, что мы, собравшиеся здесь, достаточно сильны, чтобы немедленно выслать небольшую армию и, возможно, осадить Диких.

– Я недопонял, – сэр Габриэль отпил вина, – вы же не собираетесь использовать моих наемников даром?

– Собираюсь, – кивнул сэр Джон.

Сэр Томас Погонщик приподнял бровь:

– И моих братьев тоже? И кто же будет ими командовать? Горцы не слушают чужих приказов.

– И вообще ничьих, – рассмеялся сэр Габриэль.

Плохиш Том ухмыльнулся.

Сэр Джон посмотрел на сэра Рикара.

– Командование примет капитан королевской гвардии.

– Если вы согласны, господа, – сэр Рикар поднялся, – я проведу сбор. Я заплачу за десять дней по королевским расценкам. Мы очистим северный берег Кохоктона и прикроем ярмарку. С сотней копий и поддержкой сестер Ордена мы справимся со всем.

– Десять дней, – сэр Томас покачал головой, – кормов с Южной переправы для моих зверей на десять дней не хватит.

– Если мы защитим ярмарку… – проговорил сэр Джон. – Конвои возвращаются с юга. Я пытаюсь очистить дороги, но…

Сэр Габриэль, наемник, удивил всех. Он встал и сказал:

– Я за. Том, дадим им неделю и посмотрим, что будет. Сэр Рикар, вы справитесь за неделю? С возможностью продления при необходимости?

– Это решать не мне, а моей госпоже, – сказал сэр Анри, – но предложение звучит достойно, и поистине Тикондаге лучше знать, что на юге спокойно.

Зак поднял густые брови, глядя на Габриэля. Тот слегка кивнул.

– Граф Зак – офицер императора, – сказал он, – он служит мне как Мегас Дукасу империи. Он присоединится к вам на весенней охоте.

Сэр Рикар, звякнув доспехами, пожал руку щеголеватому степняку. Сэр Алкей вытащил восковую табличку и записал что-то.

– У нас сорок копий и еще двадцать страдиотов, – сказал он. – Сэр Анри? Этруск потер лоб.

– Если герцогиня согласится, – осторожно произнес он, – у меня двадцать копий. И четыре егеря, которые отлично знают врага.

Сэр Рикар кивнул:

– У меня тоже сорок копий, хотя восемь из них сейчас в патруле. Значит, вместе с имперскими войсками мы можем выставить шесть сотен человек. С Богом, господа.

Плохиш Том вздохнул:

– Хорошо, дам вам еще сотню. Они Диких не боятся.

– Мне кажется, это благоприятный знак, господа, – сказал сэр Джон, – совет еще даже не начался, а у нас уже есть армия. Когда вы выступаете? – спросил он сэра Рикара.

– На рассвете. Для начала пройдем вдоль западной дороги. Конечно, старики учили нас не расщеплять силы, но я отправлю половину к северу от Кохоктона, а половину на юг, и мы очистим дорогу по обоим берегам реки.

– Тогда, господа, продумайте подробности вашего прекрасного плана, – вставил сэр Габриэль, – а я пойду отдам своих людей под командование сэра Бесканона. Я должен отправляться к матушке.

Он поклонился всем, включая сэра Анри, и по упругому торфу прошел к своему оруженосцу.

– Почему меня от него в дрожь бросило? – спросил сэр Рикар.

– В детстве он был другой, – сказал сэр Анри, – изнеженный мальчик, поглощенный…

Между ними возник сэр Гэвин, и воспоминания закончились.

Сэр Габриэль снял броню и отправился к себе в комнату – вымыться. В компании Тоби, Нелл и двух фракейских слуг он выпил два кубка мальвазии и облачился в наряд из красной шерсти, украшенный его гербом – золотым колесиком шпоры о шести зубцах, которое часто принимали за магический символ. Надел золотой рыцарский пояс. Меча он не взял, но с кинжалом с рукоятью из слоновой кости не расстался.

Нелл и Тоби предполагали, что происходит. Оба заставляли себя улыбаться.

У него осталось время помечтать, чтобы рядом был Том. Или Элисон. Или Арно.

Он вышел на балкон, нависавший над долиной. Глубоко вздохнул, допил вино и слишком резким движением поставил кубок.

– Нет, – сказал он, когда Тоби, одетый во все лучшее, предложил сопровождать его. Вместо этого он выбрал сына сэра Кристоса, Гиоргоса, долговязого фракейца с длинным носом, ни слова не знавшего по-альбански. – Пойдем со мной, – сказал он на высокой архаике. Улыбнулся Тоби, показывая, что не желал его обидеть. Ему просто не хотелось, чтобы слова его матери кто-то пересказывал.

Он вышел в коридор. Гиоргос знал дорогу – это входило в его обязанности – и повел Габриэля в южную башню. Они вскарабкались по узкой лестнице из двух дюжин ступеней и оказались на площадке с двумя дверьми. Гиоргос постучал.

Скромная молодая женщина с рыжими волосами и бронзовыми глазами открыла дверь и присела в реверансе. Она провела их во внешние покои, очень похожие на комнаты самого сэра Габриэля в северной башне.

– Это мой расточительный сын? – спросила Гауз. – У меня для тебя подарок, дорогой. Входи.

Бронзовоглазая отворила дверь во внутреннюю комнату, и Габриэль, сделав глубокий вдох, вошел, стараясь не замечать, что у него дрожат руки.

Амиция вышивала, сидя под солнечным лучом. Зимой она научилась некоторым хитростям и теперь могла вышивать буквы точечным швом, вырезать их и обметывать края, а потом обшивать шелковой нитью для напрестольной пелены. Сейчас она неспешно работала над пасхальным покровом для часовни на Южной переправе и повсюду возила за собой лен и шелк в промасленной сумке из холста с шелком. Хелевайз учила ее этому дамскому – не только монашескому – рукоделию. Готические буквы «I Н S» выходили у нее изящными и почти ровными.

Она трудилась над последним «I» в слове «domini», когда Гауз вошла в комнату и принялась ворковать с огромной птицей на насесте. Амиция поняла, что она плетет чары.

Гауз прогудела несколько горловых немелодичных нот. Амиция вспыхнула.

– Милая моя, обычно я работаю в одиночестве. И обнаженной, – рассмеялась Гауз.

– Я так однажды делала. – Амиция тоже засмеялась.

– Разница между нами и так невелика.

Амиция опустила голову и вернулась к вышивке.

– Что это? – спросила она.

– Подарок для Габриэля. Не вставай. Он сейчас будет здесь.

Она положила руку на дверь и крикнула:

– Это мой расточительный сын? У меня для тебя подарок, дорогой. Входи.

И распахнула дверь. Правой рукой она при этом сдернула покров с птичьей клетки.

Птица оказалась больше, чем думала Амиция, но Габриэль Мурьен удивил ее гораздо сильнее.

Дело не в том, что он изменился.

А в том, что он вообще был здесь.

Габриэль утратил контроль над своим лицом и сердцем, как армия новичков, попавших в засаду. Он ослеп при виде Амиции. Невольная улыбка осветила его лицо, он взял ее руку в свою и поцеловал.

Она залилась краской.

Его мать расхохоталась.

Молоденький грифон на насесте, чудовище из земель Диких, почувствовал волну любви. Он посмотрел на Габриэля, раскинул громадные крылья и излил свою любовь в ответ. Громко крикнул, как будто его сердце было разбито.

Гауз смеялась.

– Великолепно! – сказала она. Выступила вперед, как победитель, готовый нанести удар милосердия, и поцеловала сына в щеку. – Значит, два подарка.

Амиция, позабыв про стойкость, вскочила, наступив на свою пелену. Нахмурилась, прошла мимо Габриэля с гордо поднятой головой и удалилась.

– Она вернется, – сказала Гауз. – Ты ей нужен больше ее дурацких обетов.

Габриэль дрожал.

– Я припасла для тебя такой значительный подарок. И где благодарность? Сын?

– Ты использовала ее как приманку для приручения грифона? – спросил Габриэль.

– Конечно! Мне нужна была любовь, а кто подошел бы лучше твоей возлюбленной? И это сработало! Твой собственный грифон! Хотя мне это тоже далось нелегко. – Гауз вовсе не была склонна к болтовне, но гнев на лице сына пугал ее. – Ну же, дорогой мой. Грифонов необходимо приручать любовью. Только это их и держит. Нельзя обратить грифона. Они слишком глупы. И слишком умны. А теперь он твой навсегда. Все хорошо, что хорошо кончается.

– Ты не изменилась, – заметил Габриэль и улыбнулся грифону. Подошел и прошептал ему что-то. – Сколько ему?

Гауз улыбнулась про себя, зная, что сумела его удивить.

– Примерно два месяца. Он жрет, как десяток волчат. Через шесть месяцев он станет вчетверо больше. Его мать была достаточно велика, чтобы на ней мог ездить взрослый человек.

– И ты ее убила.

– Это была дикая и опасная тварь! – вознегодовала Гауз.

– То же самое можно сказать о тебе, матушка. – Габриэль смотрел в глаза чудовищу. Оно глядело в ответ, как огромная глупая кошка.

– А ты изменился, сын. Посмотри только на себя. Сила.

– Не стоило сегодня об этом говорить. – Габриэль подошел к окну, выглянул наружу. Но не удержался и вернулся к грифону.

– Но ты действительно очень силен, – промурлыкала Гауз, – я готовила тебя к тому, чтобы стать магом. И теперь тебе поклоняются. Все они.

– Прекрати!

– Когда ты завоюешь королевство, они…

Он смотрел в огромные, безумные, восторженные глаза грифона.

– Ему нужно постоянное внимание, само собой, – пояснила мать, – ты не представляешь, сколько усилий я вложила в него, дитя мое. Я…

– Мама. Остановись.

Он повернулся, и они оказались лицом к лицу.

– Ты всегда был упрямым мальчиком. – Она шмыгнула носом.

– Ты убила моего учителя. И наставника.

– На самом деле нет. Твоего так называемого наставника убил Анри, а что до Пруденции… Честно говоря, я не знаю, что произошло.

– Ты приказала убить их.

– Как утомительно. Прекрати перескакивать с одного на другое. Убила, приказала убить? Какая разница, дитя мое? Они были никем. Она сбивали тебя с толку. Согласись, тебе стоило стать немножко пожестче. Нет?

Она положила руку ему на грудь, растопырив пальцы.

Он не возражал.

Гауз посмотрела на него снизу вверх. Когда они виделись в последний раз, он был только немного выше нее, а теперь нависал над ней, как башня. Вдруг ее зрачки расширились.

– Где сэр Анри?

– Я же не ты, – рассмеялся Габриэль, – я его не убивал. Пострадало разве что его самолюбие.

Гауз топнула ногой.

– Давай не терять драгоценное время, любовь моя. Мне многое нужно тебе рассказать. Много планов, много идей. Ты же теперь герцог Фракейский. – Она улыбнулась.

– Да, – согласился он тоже с улыбкой. Все-таки она – его мать.

Она рассмеялась низким красивым смехом.

– Сердце мое! Каждый дюйм земли вдоль Стены принадлежит нам. Граф, я и ты… какое же королевство мы создадим!

Габриэль погладил огромного грифона по перьям.

– Нет.

– Как это нет? – нахмурилась она.

– Я хочу сказать, что вовсе не собираюсь брать у тебя уроки дипломатии. Что бы ты ни задумала, я не буду в этом участвовать. И, пока мы остаемся в этой неловкой ситуации, я бы хотел упомянуть и герметические искусства. Я полагаю, что тебе нечему меня научить, и я ни в коем случае не пущу тебя в свою голову.

– Нечему тебя научить! – повторила Гауз, уязвленная до глубины души. – Ты мой ребенок! Я тебя создала!

Габриэль коротко поклонился ей, гордясь собой. Мать пугала его, но, видит бог, он держался и не показывал этого. Он сцепил ладони, чтобы они не дрожали.

– В моей голове год обитал Гармодий. – Каждый слог падал, как камень из требушета.

– Ты работал с золотом? – спросила она.

В эфире, своим вторым зрением, она увидела, как он взял золотой лучик и ее собственное дыхание – зеленого цвета – и сплел их в амулет. И протянул ей маленький геркулесов узел из розовых шипов.

Она приняла его.

Он взорвался розовыми лепестками, распространяя волну аромата.

– У меня есть собственные планы. Тебе в них места нет. – Габриэль поклонился. – Признаю, иметь грифона мне действительно хотелось.

Гауз склонила голову и отступила на шаг, побежденная.

– Как тебе будет угодно, мой могущественный сын.

Годы практики помогли ей спрятать торжествующие нотки в голосе. «Мой сын! Я верну тебя, и вместе мы будем править всем!»

Часом позже Гэвин нашел своего брата в одиночестве в его покоях. Нелл доложила о нем.

Габриэль скармливал дохлого цыпленка – прямо в перьях – грифону, который рос буквально на глазах. Воздух загустел от запаха этой твари – кровавого, мускусного, животного.

– Ты жив? – спросил Гэвин. – И что это, ради бога?

– Жив, – вздохнул Габриэль, – мне больно, тревожно и грустно. Как будто мне снова пятнадцать, – он бледно улыбнулся, – зато она подарила мне грифона! Очаровательный, правда?

Гэвин рассмеялся и налил себе вина.

– Я бы тоже хотел грифона, но, видимо, не заслуживаю. Значит, внезапное желание завалить каждую девку, которую я вижу…

– Это грифон. Ничего не поделаешь. Они излучают любовь, пьют любовь… думают любовью.

– Господи, действительно как в пятнадцать лет! Прекрати это!

– Ты имеешь в виду внезапные приступы желания или воздействие на нас нашей матушки?

Габриэль подбросил куриную голову, огромный коготь перехватил ее в воздухе, а клюв перемолол. Габриэль отошел в сторону, а Гэвин схватил его, как будто бы они боролись, и обнял.

– Нет, – сказал Гэвин, – мы не дети, и мы не будем вставать на чью-то сторону. Когда мы были еще юнцами, она разделила нас и завоевала.

Габриэль коротко обнял его и отстранился.

– Она использовала против меня Амицию.

– Слышал бы ты ее советы насчет леди Марии. – Гэвин покраснел при мысли о них. – Кажется, я не смогу просто уехать в Лиссен Карак и бросить тебя, – он пожал плечами, – с ней Анеас, между прочим.

– Знаю. – Габриэль положил руку брату на плечо. – Иногда ты бываешь лучшим братом, какого только можно желать. Иди к своей даме. Я останусь с матерью, – он вздохнул, – и с Анеасом.

– И твоей возлюбленной, монашкой.

Габриэль сел и обхватил голову руками.

– И с ней.

– Ну, зато никто не скажет, что мы неинтересная семейка. – Гэвин сел напротив брата. – Почему ты выбрал монашку? Я согласен, что она хороша. Я даже сам был ею увлечен, но…

– Знал бы ты, как часто я задаюсь этим вопросом. Порой мне кажется, что я охотник, попавшийся в собственный капкан.

– Ты пытался ее заколдовать?

– Что-то вроде того. – Габриэль криво улыбнулся. – Каждый раз, когда ты считаешь себя очень умным, есть вероятность обнаружить, что ты страшно глуп.

– На собственном опыте знаешь? Кстати, если ты собираешься меня отпустить, мне стоит прекратить пить.

– Чем меньше свидетелей, тем лучше.

– Она все еще собирается сделать отца королем севера? – спросил Гэвин, уже взявшись за дверную ручку.

– Это мелочи, дорогой братец, – угрюмо ухмыльнулся Габриэль. – Она полагает, что я стал герцогом Фракейским, чтобы защитить границы.

– А нет? – Гэвин обернулся, не убирая руки от двери.

Тишина стала напряженной. Сэр Габриэль встал и положил руки брату на плечи.

– Гэвин, когда-то у меня были планы. Теперь они изменились. – Он отвернулся. – Я не могу ответить.

Гэвин кивнул и снова обнял брата.

– Ты мастер неоднозначности.

– Передавай леди Марии мои наилучшие пожелания.

Совет севера начался без шума и церемоний, чего никто не ожидал. Утром все собрались в большом зале крепости. В трубы не трубили, и даже герцогиня несколько присмирела.

Во главе стола сидел сэр Джон Крейфорд в добротном зеленом гамбезоне и таких же шоссах. Все остальные выглядели по-деловому, за исключением герцогини. Она восседала напротив сэра Джона в высоком деревянном кресле, которое принесли ее люди. Ее окружали служанки, а оделась герцогиня в бархатное платье, затканное золотыми изображениями грифонов.

С правой стороны стола сидели Амиция, представительница аббатства Лиссен Карак, и лорд Уэйленд – имя не самое известное, но Грегарио, лорд Уэйленд, был вождем мелкопоместных лордов северного Брогата, Холмов и земель к югу от Альбинкирка. Сам он славился как хороший мечник и одевался по последней харндонской моде. Рядом с ним сидел его союзник и старый друг, главный конюший, красивый щеголеватый мужчина лет пятидесяти в вышитом зеленом гамбезоне, тоже знаменитый мечник и один из богатейших землевладельцев севера. Ближе всех к герцогине оказался сын Хранителя Дормлинга, высокий юноша с жестким лицом. Имя его было Аллан, а в землях Хранителя его называли Мастером Дормлинга.

Напротив сидели сэр Габриэль – герцог Фракейский, и сэр Томас Погонщик, и сэр Алкей, представлявший императора, как сэр Джон представлял короля. Одно сиденье оставили пустым для Змея – из любезности. Бывали ведь и другие советы севера. Орли, которые могли бы сесть рядом с лордом Уэйлендом, не осталось. Вместо этого здесь расположились лорд Маттео Корнер с Питером Соколятником, глава этрусских купцов на севере и офицер сэра Джеральда Рэндома. У них был друг к другу финансовый интерес, и оба об этом знали. Как противовес им выступала церковь в лице епископа Альбинкиркского. Не считая служанок герцогини, Наталии, жены сэра Грегарио, одетой в самое модное платье во всем зале, Тоби и Джейми, оруженосца сэра Джона, в благородном собрании не присутствовали слуги – и шлюхи.

Никто не опоздал. Когда все заняли свои места, сэр Джон поднялся.

– Миледи герцогиня, милорд герцог Фракейский, милорд епископ, Мастер, дамы и господа. Я всего лишь солдат. Но я собрал этот совет именем короля, и я счастлив – от имени короля, – что королевская сестра и все прочие нашли время и возможность оказаться здесь. Мои цели просты. Я хочу составить план защиты севера этим летом… и не только. Благодаря вам мы уже выставили в поле маленькую армию, и это ничего не стоило жителям города. Если будет на то милость Господня, это поможет нашим обсуждениям. – Он оглядел стол. – Писцы епископа скопировали для вас отчеты, доставленные моими разведчиками и разведчиками императора и герцога. Коротко говоря, Планжере наступает. Он собрал армию Диких и пришедших из-за Стены. У него есть новый союзник – Галле. Галлейские войска постоянно получают подкрепления.

– И что? – кисло спросила Гауз.

– И то, миледи герцогиня, что у него достаточно сил для захвата Альбинкирка. Или Тикондаги. Или Миддлбурга. Или Лиссен Карак. Или даже Лоники. Но он не сможет захватить ничего, если мы выставим против него общее войско.

Он хотел продолжить, но Гауз его перебила:

– Вздор. Глупости. Я вижу его насквозь, и он настолько же бессилен, насколько… – Она улыбнулась. – Неважно. Он не справился с сэром Габриэлем позавчера и не смог взять Лиссен Карак год назад.

Сэр Габриэль поджал губы:

– Не могу согласиться.

Гауз посмотрела на него как на мифическую тварь:

– Прости, сын мой. Я чего-то не расслышала?

Габриэль покачал головой:

– У меня была возможность узнать его офицера.

– Ты его пытал? – Гауз изогнула идеальную бровь.

– Я поглотил его и забрал его воспоминания.

Стало тихо.

– Ах, – сказала Гауз с материнской улыбкой, – продолжай, пожалуйста.

– Мне показалось, во-первых, что нападение на меня было игрой. Что никто этого не готовил. Но, – он отвел взгляд, – оно почти увенчалось успехом.

– Возможно, – согласилась Гауз.

– И еще мне показалось, что Планжере хорошо подготовился. И что он не захочет рисковать. Да и зачем бы?

– Я не верю, что в мире хватит людей и оружия, чтобы взять Тикондагу, – отмахнулась Гауз.

– Крепость сильна настолько, насколько сильны ее защитники, – сказал сэр Джон, – и ни одна крепость не переживет годовую осаду. Голод сокрушит любые стены.

– Как драматично, – вздохнула Гауз. – Ну и чего вы хотите?

– Я хочу назначить капитана севера. И потребовать, чтобы он собирал армию.

– Это будете вы?

– Я подумывал о вашем сыне, Габриэле, – сказал сэр Джон.

Габриэль удивился:

– Но я собираюсь на турнир в Харндоне.

– До Харндона пять дней пути для человека со свитой. Меньше при наличии сменных лошадей. – Сэр Джон посмотрел через стол. – Где бы он ни нанес удар, мы сможем собрать силы. Я боюсь за наши древние крепости сильнее, чем герцогиня, но согласен, что быстро не падет ни одна из них. У нас будет не меньше месяца на сбор войска, если мы к этому подготовимся.

– Мой муж готов напасть прямо на волшебника, если вы хотите именно этого, – сказала Гауз. Она сидела прямо, как дикий ястреб, потревоженный в гнезде. – Зачем ждать? Давайте ударим первыми.

– С воды, ваша милость? – нахмурился сэр Габриэль.

– Да, дитя мое. С воды.

– Ты очень сильная волшебница, матушка. Ты можешь представить себе нападение на Тикондагу с воды? – Габриэль говорил тихо и уважительно.

– Согласна, водой проще всего манипулировать, – рассмеялась Гауз.

– Любой его шаг к югу от Внутреннего моря приведет к рассредоточению сил, – заметил сэр Джон, – и зачем нам делать то же самое?

Лорд Корнер положил ладони на стол.

– Не все присутствующие – солдаты. Я не вижу резона рисковать армией в землях Диких.

Гауз рассмеялась – искренне, не ехидно:

– Прямо сейчас вы находитесь в землях Диких, милорд. Вот только тут нет никаких Диких. Ирки и боглины, люди и священники. И между ними нет разницы.

Лорд Уэйленд был очень осторожным человеком. Он откинулся на спинку стула, прикоснулся пальцем к подбородку.

– Всегда проще поднять народ на защиту своего дома, чем на завоевание чужого.

Теперь Гауз злобно фыркнула.

Амиция оглядела собравшихся:

– Милорды, как мы узнаем, когда волшебник нанесет настоящий удар? Может быть, он попытается нас обмануть?

– Отличный вопрос, – улыбнулся сэр Джон, – армии не должны уходить, оставляя какие-то районы без защиты. Мы должны держать ополчение наготове.

Сэр Габриэль посмотрел в глаза Амиции:

– Прекрасное замечание, Амиция. Но я полагаю, что мы сможем создать мобильную армию, которая будет передвигаться быстрее Шипа.

В воздухе пронесся порыв силы. Гауз откинула голову и расхохоталась:

– Молодец, сын мой. Ты меня удивил. Подразни его, – улыбнулась она, – Шипа.

На мгновение стемнело.

– Хватит! – рявкнул Габриэль. – Если мы договоримся, жребий будет брошен. Если это так, так и останется. Я прекрасно понимаю, сэр Джон, что может пойти неправильно. Но у меня и Алкея есть хрисобул от императора, позволяющий нам призывать армию, которая к первому апреля будет в Миддлбурге.

– Прошу прощения, милорд герцог, – удивился сэр Джон, – но ходят слухи, что император разорен и не может содержать армию.

– А как по-вашему, чем мы занимались весь год? – грустно улыбнулся герцог Фракейский. – Танцевали? У императора есть армия. Она будет в Миддлбурге.

Сэр Томас грохнул кулаком по столу.

– Мне нравится то, что я слышу, – заявил он, – хорошо, что драться придется в этом году, а не в будущем. Но мне надо перегнать стада, и мои лучшие люди пойдут со мной. Я могу отправить их домой к рекрутскому набору, но только после перегона скота.

– Мне не нравится идея держать армию в поле все лето, – сказал лорд Уэйленд, – мы не император, который кормит армию круглый год. Поля нужно пахать. Мои лучники – это мои йомены. Мои пикинеры – мои же скотоводы.

Главный конюший усмехнулся:

– Я был бы не прочь повоевать несколько месяцев. Но моим людям это не понравится. И моей жене тоже.

– Кольчуга стоит целого урожая. – Епископ Альбинкиркский говорил редко, но говорил по делу.

– Вы можете командовать армией императора, – сказал сэр Джон сэру Габриэлю.

– Да, – ответил сэр Габриэль, посмотрев на свои руки.

Сэр Алкей улыбался:

– Тогда давайте соберем здесь войско. Начнем с вашего отряда и людей сэра Рикара. Я уверен, что мы сможем вам заплатить. – Он покосился на купцов, а те отвели глаза.

– Я сам заплачу, – сказал сэр Габриэль, – я герцог Фракейский. У меня есть другие планы, но я готов отложить их на лето. Новобранцев с севера и горцев мы можем придержать в резерве.

– А как же королевская армия? – нежным голоском спросила Гауз.

– Я не уверен, что мы можем рассчитывать на нее этим летом, – сэр Джон нахмурился, – не думаю, что мы увидим их к северу от Харндона. А если и увидим, можем пожалеть об этом. – Он огляделся. – Я бы лучше утаил что-то, чем солгал. Но, если я не ошибаюсь, королевская армия не придет к нам на помощь.

– Из-за набегов на юге? – спросил этрусский купец.

– Из-за того, что Альба стоит на грани гражданской войны, – тихо сказал епископ.

Сэр Джон откинулся на спинку кресла:

– Все мы – люди короля. А значит, мы и станем королевской армией.

Сэр Алкей, кажется, хотел закашляться. Сэр Габриэль нахмурился:

– Мы будем соединенной армией севера. Если император пришлет нам подкрепление… вряд ли ему понравится стать вассалом короля Альбы.

Герцогиня Западной стены кивнула:

– Хорошо сказано, сын мой. Мы союзники, а не ленники. Давайте проясним это раз и навсегда. – Она посмотрела вокруг грифоньим взглядом, ненужным в этой ситуации. – Учитывая это, господа… раз уж королевская армия не сможет нам помочь и нам придется собирать собственное войско против этого жалкого волшебничка… что мы будем делать, если против нас выйдет серьезный противник? Почему мы платим подати королю, который сидит далеко и не может защитить нас? Почему бы нам не избрать собственного короля?

Сэр Джон выпрямился и посмотрел на герцогиню:

– Прошу прощения, ваша милость, но вы же не хотите сказать, что граф Западной стены не является вассалом короля? Вы имеете в виду…

Герцогиня улыбнулась. Так улыбаться могла бы очень скромная лиса перед тем, как сожрать курицу.

– Я слабая бедная женщина, ничего не понимающая в политике, сэр Джон. В моих словах нет измены – я просто говорю, что мой брат не способен нас защитить. Здесь нет его власти. – Она улыбнулась, а затем поджала губы. – Я всего лишь хочу сказать, храбрые рыцари, что ни мой муж, ни я не подчинимся никакому документу или соглашению, провозглашающему нас королевскими вассалами или требующему от нас рыцарской службы. С другой стороны, если мы заключим соглашение о союзе, мы, безусловно, поможем и людьми, и деньгами.

Епископ Альбинкиркский прищурился:

– Вы хотите видеть Эднакрэги суверенным государством?

Улыбка герцогини сделалась чуть-чуть шире.

– Я этого не говорила. Но я полагаю, что, если мы станем свободным государством, нам придется самим заботиться о своей защите.

– Это измена, – сказал епископ.

– Ну так воспользуйтесь этим! – рявкнула герцогиня.

– Мы должны служить королю… – начал сэр Джон.

– Это почему? – спросила Гауз. – Он просто человек, и человек никчемный. Насколько мне известно, прошлой весной вас всех спасли мой сын и София. Насколько мне известно, король потерял почти все свое войско в лесах, и его пришлось спасать его потаскушке-королеве и речному флоту. А потом он пригласил сюда галлейскую армию, которая теперь буянит на юге. И на север мы ее не пустим!

Лорд Уэйленд посмотрел ей в глаза. Он не сказал ни слова, но выражение лица выдавало его интерес.

Юный Мастер Дормлинга потряс головой, как человек, пытающийся проснуться:

– Мы живем в Змеевом круге. Я не человек короля и, прошу прощения у вашей милости, не ваш человек. Мне нравится мысль о союзе, но мне нечего сказать о новом королевстве. Могу лишь дать вам совет: только дурак станет менять коней на переправе.

Герцогиня дернула головой, как норовистая лошадь.

– Полагаю, я тоже имею право говорить, – тихо сказал сэр Алкей, – от имени тех из нас, кто не является альбанцем. Разговоры о северном королевстве кажутся мне… чрезмерными. Если они продолжатся, император может потребовать, чтобы я ушел отсюда. От его имени я заявляю, что Фраке – провинция империи и что сэр Габриэль правит там только по милости короля. Империя, милорды, – это не набор жалованных поместий. Наши земли не наследуются без разрешения императора. Императору принадлежит все. Он может даровать и отобрать титул в любое время.

Гауз ядовито улыбнулась:

– А относится ли это к императорскому трону, сэр рыцарь? Он разве не передается по праву наследования?

– Император избран Господом, – удивился сэр Алкей.

– Обыкновенно это случается после нескольких отравлений и поножовщины, – вставил сэр Габриэль. – Прошу прощения, ваша милость, но север не готов к суверенитету.

– Значит, север населен глупцами, – сказала Гауз. – Спросите имперских офицеров. Спросите любого, кто живет у Стены! На юге людей не меньше, чем на севере. К северу от Стены стоят города! Все они могут стать нашими.

– То есть твоими. – Ее сын покачал головой. – Простите, ваша милость, но мы хотим защитить свои владения, а не поднимать новое знамя в Игре королей.

Гауз села и фыркнула.

– Ну ладно, – она улыбнулась, – поживем – увидим.

Хотя все собравшиеся в целом были согласны друг с другом, в каждой комнате замка спорили, обсуждали что-то и часто даже кричали два или три лорда. Если Гауз хотела рассорить совет северных лордов, она в этом преуспела.

– Ваша матушка не может думать, что весь север откажется от королевских прав, – сказал сэр Джон Красному Рыцарю. Узнав, что юноша – сын графа Западной стены, он решил, что стерпеть его адское высокомерие все- таки можно. Особенно если учесть, что за минувший год Красный Рыцарь стал куда сильнее походить на человека.

Новый герцог Фракейский сидел, привалившись спиной к дубовым панелям личного кабинета сэра Джона.

– Ни у графа, ни у герцогини никогда не было времени на короля, – медленно сказал он, – и раньше вас это не задевало. Или задевало?

Сэр Джон ходил по кабинету.

– Я готов поделиться своими мыслями, милорд. В прошлом году, во время осады, мы не получили никакой помощи. Только от вас – и в конце концов от королевской армии. Ваши родители нас не поддержали. Я признаюсь, что не слишком этим доволен…скорее даже обижен. Король пришел на помощь. Граф, живущий в пяти днях пути, даже не подумал.

Сэр Габриэль покатал на языке глоток хорошего этрусского вина и выглянул в окно, где полотнища дождя заливали овраги, делая жизнь солдат гораздо труднее и неприятнее.

– Но командовать вы предложили мне.

– Вы – самый знаменитый капитан Новой земли на данный момент.

– И наследник Западной стены, – противным голосом добавил сэр Габриэль.

Сэр Джон покрутил в руке серебряный кубок с вином.

– Да. Зачем это скрывать? Если вы будете командовать, ваша мать, разумеется, примет участие, а отец пришлет войска.

– Очень в этом сомневаюсь. – Сэр Габриэль покачал головой. – Простите, сэр Джон. Я связан контрактом с императором. И, как человек императора, я не имею никаких феодальных обязательств в Альбе. Я буду рад командовать вашим войском после возвращения с турнира, но это слишком важно для меня. Строго говоря, мне предстоит лето, полное тяжелой работы, за которую я не получу ни денег, ни благодарности.

– Вы описали всю мою жизнь в качестве капитана Альбинкирка. – Сэр Джон выдавил улыбку.

– Сэр Джон, – Габриэль встал, – я понимаю, что мобильное войско для сопротивления Диким – необходимое зло. Я готов командовать им летом, и я заплачу своим людям как герцог Фракейский. Я сделаю это независимо от решения, которое примет граф Западной стены. Я оставлю здесь большую часть своих людей. Но я не стану убеждать графа или свою мать присоединяться к этому союзу и не могу дать вам никакого совета.

Сэр Джон тоже встал.

– Где, по-вашему, Шип нанесет удар?

– Если бы я проиграл на востоке, Миддлбург был бы слабым местом. Но я не проиграл, и он очень силен. Альбинкирк… давайте мыслить разумно. В Альбинкирке небольшой гарнизон и отличный капитан, он близко к Лис- сен Карак и сборищу магистров, которые после катастрофы, чуть не случившейся прошлой весной, обрели свою истинную сущность.

– Вы о монахинях?

– Да. Я буду очень удивлен, если Шип опять попробует напасть здесь. Если бы ему снова понадобились Альбинкирк и Лиссен Карак, ему пришлось бы ударить сразу в двух местах.

Сэр Джон об этом не подумал.

– Да, пожалуй. Выбор одного места приведет к тому, что за линией осады останется войско. Видите, вы отличный командир.

– Я читал хорошие книги. Архаики много думали о войне, сэр Джон. В любом случае ему придется разделить свои силы, что бы он ни выбрал. А моральные последствия второго поражения в том же месте могут быть разрушительными для его армии.

– Я просто воюю, – улыбнулся сэр Джон, – а вы, видно, думаете о войне.

– Остается только Тикондага, – сэр Габриэль пожал плечами, – она наиболее уязвима. Или же он может ударить на западе, в краю верхних озер, и провести лето, собирая союзников. Ходят слухи, что зимой он поссорился со Сказочным Рыцарем. Не воображайте, что Дикие едины. И, к счастью для нас, чем могущественнее он становится, тем выше вероятность того, что другие Дикие захотят его ослабить.

– Ослабить? – спросил Джон. – По-моему, вы чего-то недоговариваете.

Сэр Габриэль наклонился ближе:

– Мне кажется, что ему… помогают.

– Матерь Божья! – воскликнул сэр Джон. – Святой Маврикий! Святой Георгий! Вы говорите о Враге?

Старинное наименование Сатаны почему-то заставило сэра Габриэля улыбнуться.

– Может быть. Волшебник куда опаснее, чем совокупность его сил. Но не следует это обсуждать вслух.

– Благодарю за доверие, – кивнул сэр Джон.

– Но этот его помощник не удержит других волшебников из Диких от соперничества с ним, – сказал сэр Габриэль.

– То есть вы считаете, что летом нас не тронут?

Сэр Габриэль невесело улыбнулся:

– Даже если и так, то это лишь потому, что он хочет собрать как можно больше сил к следующей весне. И если он это сделает, я не представляю, где он ударит тогда.

Габриэль тоже прислонился к деревянной панели. Если он и собирался уйти, то теперь передумал.

– Значит, Тикондага?

– Я считаю, что это наша самая открытая крепость. Ее хозяева не хотят вступать с нами в союз, она охраняет проход к озерам и Внутреннему морю, и, хоть она и считается неуязвимой, над ней высится гора Грейс. Вы в самом деле хотите столкнуться с армией Диких в глухом лесу?

– Весьма убедительно, – заметил сэр Джон. – А Галле?

– Признаюсь, я так ничего и не смог о них понять, – нахмурился сэр Габриэль, – но один рыцарь из Галле служит при дворе короля, а второй командует армией на дальнем севере… – Он махнул рукой. – Жан де Вральи…

– Безумен?

– Это ваши слова, милорд капитан. – Красный Рыцарь приподнял бровь.

Сэр Джон выразительно кивнул:

– Мне он не нравится, а сэр Рикар его ненавидит.

– Вы понимаете, что Альба катится к гражданской войне. Шип… – Это имя он произнес с явным удовольствием. – Может нас спасти.

Теперь настала очередь сэра Джона хмуриться.

– Это почему?

– Потому что, если он нападет, все бароны объединятся против него под рукой короля и гражданская война закончится. – Сэр Габриэль говорил такие вещи надменно и с удовольствием, за что его многие не любили. Казалось, что он заранее все продумал.

Сэр Джон отставил кубок.

– Ну же, сэр Джон, – сказал сэр Габриэль, – давайте же поговорим как честные люди. Вы боитесь гражданской войны, а вовсе не волшебника с севера. И вы хотите знать, чью сторону приму я, чью сторону примет Западная стена и бароны Брогата.

Сэр Джон прищурился:

– Если король отправил де Вральи на север собирать подати… как он отправлял его в Джарсей прошлым летом… значит, война будет здесь. Ваша матушка сказала достаточно.

Сэр Габриэль кивнул:

– Я думал, что именно этого вы и боитесь. Этого же, очевидно, боится и герцогиня – ее больше заботит возможность заявить о своих правах, чем война с волшебником.

– На чьей вы стороне?

Сэр Габриэль посмотрел ему в глаза:

– Как герцог Фракейский? Или как наемник? – Он улыбнулся. – Что ж, отвечу честно. Я презираю де Вральи. Но для этого нет никаких причин. Я встречался с ним, и я его знаю. – Красный Рыцарь отпил вина. – Значит, вы в самом деле собираете армию против де Вральи?

– Упаси Господь! – Сэр Джон сплюнул. – Я никогда не стану сражаться против короля, как бы сильно он ни ошибался. Но если я смогу собрать войско на севере, я скажу королю, что эта армия – и есть его налоги, и де Вральи незачем станет сюда приезжать.

Красный Рыцарь поднял кубок.

– Прекрасно сказано. Я это упустил. Недурной гамбит. – Он уселся поудобнее, смакуя одновременно вино и идею. – Учитывая это, я, пожалуй, изменю свое мнение и соглашусь с матерью. Ко всеобщему благу.

– Порой я вижу сквозь кирпичные стены, – проворчал сэр Джон, весьма довольный. – В таком случае, отправляясь на юг, возьмите мой приказ и собирайте людей под руку короля. Вы теперь понимаете, почему я хочу заключить с вашей матушкой вассальный договор, а не союзнический?

Сэр Габриэль нахмурился и закрыл глаза:

– Черт. Сделаю все, что смогу.

На следующий день, через час после рассвета, весеннее солнце светило теплым золотом, более привычным для середины зимы. Блестела мокрая земля по краям полей, где всего несколькими днями раньше лежал снег. Глашатаи сэра Рикара разнесли весть о дне непрерывной бойни без конкретного врага, и дороги к северу и югу от бродов были чисты.

Целый день герцогиня намекала, что ценой альянса для нее станет суверенитет, но большая часть лордов отказалась обсуждать то, что одним представлялось изменой, а другим – ерундой.

Для Красного Рыцаря день начался неплохо – сэр Джон старался не зря. Мать Габриэля отказывалась говорить о вассальной зависимости. Совет ей нужен был для того, чтобы продавить притязания на собственное королевство, и это пугало баронов Брогата. К ужину она отчаянно заигрывала с лордом Уэйлендом, осторожная и неспешная политика которого была готова пасть под совокупным натиском низкого выреза и горящих глаз.

После ужина сэр Габриэль передал записку с Нелл, а потом лично явился к матери. Бронзовоглазая девушка отворила дверь и провела его внутрь. Ее холодный тихий голос никак не сочетался с фигурой и глазами:

– Ваша матушка ожидает вас, сэр рыцарь.

Сэр Габриэль поклонился издали и уселся в кресло. Пролистал иллюстрированный бревиарий, взял инкрустированную лютню и заиграл старую трубадурскую песню. Немедленно обнаружил, что лютня расстроена.

Принялся ее настраивать.

Время шло.

Лопнула струна. Сэр Габриэль выругался.

Девушка мило улыбнулась.

За дверью матери что-то зашумело, но никто не вышел. Наконец, найдя набор струн внутри инструмента, Габриэль снял порванную, которая оказалась неподходящей толщины, заменил ее, настроил инструмент как полагается, а не так, как считала нужным его мать, и заиграл «Pren de I Garde».

– Вы великолепны, – радостно сказала бронзовоглазая девушка и захлопала в ладоши.

Сэр Габриэль встал:

– Скажи, пожалуйста, моей матери, что я был очень рад настроить ее лютню и что она может вызвать меня в любой момент. – Он протянул лютню служанке, и та присела в реверансе.

– Возможно, я могу помочь вам скоротать время, – прошептала она.

Габриэль задумался. Вздохнул.

– Приятного вечера, – пожелал он и вышел.

Он подумал, не присоединиться ли к другим рыцарям в главном зале. Не излить ли свой гнев и высокомерие на чужих людей.

Он остановился перед часовней, где монахиня в одеждах Ордена замерла на коленях перед алтарем. Он стоял и смотрел на нее.

Она не повернула головы.

Наконец он отправился в свои покои. Тоби и Нелл привычно держались подальше от него. С помощью двух кубков вина он добрался до постели.

– Лично я предпочитаю драку, – сообщил он потолку.

Улегся и почувствовал боль в переломанной ноге. Лежал и думал о жизни, смерти и отце Арно. И о Шипе, и о его хозяине, и о том, как это все закончится. Он уже видел конец где-то вдали. Лежал и воображал, как это будет.

Потом он начал обдумывать свое чудесное спасение из последней засады. Это дало ему возможность в полной мере прочувствовать все ошибки, которые он успел совершить. Слишком рано поднял рыцарей, слишком много силы влил в свои щиты. Позволил дубу упасть на себя.

Он покачал головой в темноте.

В какой-то момент он стал думать о постоянном потоке силы, который вливался в него, пока он ожидал смерти.

Тоби ворочался на соломенном тюфяке у него в ногах.

Сэр Габриэль успел подумать о многом. При каждой новой мысли раздражение только росло. Наконец он…

…вошел в свой Дворец воспоминаний и прогулялся по нему.

Пруденция холодно кивнула:

– Ты напоминаешь мне одного непослушного мальчика, которого я когда- то знала.

– Тебя специально заколдовали, чтобы говорить такие вещи? Он дал тебе способность читать мои мысли и изрекать соответствующие остроты?

Пустые костяные глаза Пруденции посмотрели на него.

– Я полагаю, что мой второй создатель открыл, что многие мои привычки и мысли смешались с твоими, и воспользовался ими.

– Хорошо, – сказал Красный Рыцарь, – хорошо.

Он подошел к двери во Дворец Гармодия.

– Мне нужно кое на что посмотреть с другой стороны.

Он открыл дверь и вошел. Пыли стало больше. Думая об этом, он вдруг понял, что сделал старик. Где-то в его памяти должен существовать и Дворец Пруденции. И из этого следовало, что, если он проведет слишком много времени здесь, в воспоминаниях Гармодия, он может превратиться в старика или дать жизнь его симулякру.

– Не то чтобы мне это нравилось.

Он встал перед зеркалом.

Его отражение щеголяло огненным кольцом и золотым браслетом на правой ноге. От браслета тянулась цепь.

– Сукин сын.

Потом он, вероятно, все-таки заснул, потому что проснулся – веки как будто превратились в пергамент, во рту пересохло, голова гудела. Он слушал, как Тоби перекладывает вещи в сундуке, а потом боль в ноге наложилась на общее недовольство и он поднялся, уже сходя с ума от злости.

Он быстро оделся. Тоби отворачивался от него, и это разозлило Габриэля еще сильнее. Он чувствовал, что не может справиться с собой.

Его это не очень волновало.

– Где Нелл?

– В конюшне, ваша милость, – обычно Тоби говорил не так строго, – послать за ней?

– Нет. – Капитан сел и задумался. Он знал, что охватывает его ногу в эфире. Он знал, что это очень могущественная вещь, и догадывался, откуда она взялась.

Вошла Нелл:

– Вам письмо, ваша милость.

Нелл принесла ему записку, которую он прочитал, усевшись за стол. Он побледнел, только на скулах выступили красные пятна.

– Вина, – велел он.

Было раннее утро, и Тоби нахмурился.

– В чем дело, Тоби? – спросил сэр Габриэль самым ядовитым тоном.

Тоби посмотрел на Нелл, которая, отдав записку, перебирала чистую одежду в прессе. Тоби выпрямился.

– У меня есть гипокрас, – проговорил он, подходя к огню.

– Я, кажется, просил вина. В гипокрасе никакой крепости нет.

– Дозволено ли мне будет сказать… – начал Тоби со всем достоинством, на которое способен семнадцатилетний.

– Нет, – сэр Габриэль приподнял бровь, – твое мнение меня не интересует.

Тоби потянулся за бутылкой вина, но Нелл уронила ее на пол.

Бутылка разбилась.

Осколки стекла еще даже не разлетелись, а капитан уже взмыл из кресла и схватил Нелл за горло.

– Мне нужно вино, – прошипел он, – а не ваши сопливые возражения.

Она смотрела на него, распахнув глаза.

Он отпустил ее.

Нелл, дрожа, оглянулась на Тоби, который держал руку на рукояти кинжала.

Капитан вздохнул – с таким звуком воздух выходит из легких мертвеца. Не извиняясь, вышел в коридор.

Дверью он не хлопал.

Вина ему так и не досталось.

Габриэль почти ничего не замечал вокруг, пока шел по коридору башни и спускался по винтовой лестнице. Он так злился на самого себя, что едва мог дышать. Он промчался через большой зал, никого не узнавая, и пробежал мимо матери, не сказав ей ни слова.

Она улыбнулась.

Он не обратил на нее внимания, вышел на грязный двор, велел испуганным конюхам оседлать лошадь и сел на нее. Лошадь почувствовала его злость, задергалась.

– Возможно, вам приходилось ее сильно бить, – сказал тихий голос откуда-то из конюшни.

При звуках ее голоса весь гнев испарился. Габриэль почувствовал себя совершенно опустошенным.

Он развернул лошадь. Во дворе было почти пусто. В конюшне остался только один из его людей, морейский паж Гиоргос.

– Я вас понял, – сказал он.

– Вам стало легче? – спросила Амиция, выступая из тени. В поводу она вела иноходца. – Может быть, нам стоит поскакать в рассвет, на радость вашей матери?

– Там очень грязно, – сказал сэр Габриэль, задыхаясь, как в тяжелом бою, – простите за то, что она вас использовала ради грифона.

Этого он говорить не собирался.

Амиция села, по-мужски перебросив ногу через седло. Дамам так делать не полагалось, и вышло у нее неизящно, зато он увидел ее ногу. Сэр Габриэль вспомнил, что сестра Амиция воспитывалась не как леди и училась всему сама. В том числе и сложным заклинаниям.

– Пойдут слухи, – он старался говорить как можно легкомысленнее, – если мы поедем без сопровождения.

– Honi soit qui mal y pense^[128], - сказала она на пристойном галлейском.

Они отправились навстречу занимающемуся дню. В каждой тени таились следы зимы, а на ярком солнце уже расцветала весна. Амиция не снимала капюшона, пока они не выехали за ворота города, а потом отбросила его назад, и резкий северный ветер тут же сбил с головы вимпл, освобождая густые темные волосы. Она подхватила апостольник, который бился, как флаг в бурю, и сунула за корсаж.

Улыбнулась:

– Знаете, сколько времени уходит на шитье? Я не могу позволить себе потерять ни одну из этих вещей.

Сэр Габриэль с честью выдержал ее улыбку.

– Вижу, вы учитесь вышивать. La Belle Soeur de Foret Sauvage^[129]. Вам не скучно?

– Нет! – с восторгом сказала она. – Мне это очень нравится. Как поход на мессу. Очень… успокаивает. Дает время подумать. Я очень много думала этой зимой… после встречи с вашей матушкой.

– Да? – вздохнул Габриэль и вдруг заметил, что у него дрожат руки.

– А как насчет вас? – спросила она.

Он поджал губы.

– Я тоже многое передумал.

Она рассмеялась:

– Вам легко управлять жизнями других людей? Легче, чем работать над своей? – Она свернула на боковую дорогу неподалеку от моста. – Ну же, Габриэль. Мы можем проговорить об этом до конца наших дней.

Габриэль придержал лошадь.

– Амиция, – сказал он неожиданно высоким голосом.

– Габриэль. – Она посмотрела на него через плечо. – Закончим с этим.

Он остановился и молчал так долго, что она уже перестала понимать, о чем он думает. Потом проговорил напряженным голосом:

– Я так и думал, что вы это скажете. Не нужно было ехать в лес за этим.

– Поговорили бы на дороге?

– Амиция, – сказал он и замолчал, глядя в сторону.

Она развернула лошадь:

– Не люблю, когда меня перебивают.

Медленно, как будто против его воли, его лошадь последовала за ней.

Они проехали еще лигу и увидели маленькую часовню, точнее, почти руины. Камни позеленели от мха, сланцевая крыша все еще опиралась на древние деревянные балки, но просела в середине. Алтарный камень стоял на месте, и на нем лежали подснежники. Внутри было свежо, но не холодно, и запах ладана мешался с запахом плесени.

Габриэль привязал лошадей и вошел в часовню вслед за монахиней. Остановился в дверях.

– Вряд ли вы привели меня сюда, чтобы покориться моим мирским намекам, – сказал он.

– Это уже похоже на человека, с которым я была знакома во время осады.

Она зажгла огонек, запалила две свечи и поставила их на алтарь. Сразу же стало суше и уютнее. Потом она вытащила из-за алтаря табурет и села.

– Я часто прихожу сюда. Здесь хороший свет.

– И много силы.

– И Божественного света.

Их взгляды встретились. У нее глаза были карие, а у него – зеленые. Они смотрели друг на друга слишком долго, тишина стала неуютной, а потом превратилась в неприятную неловкость.

В эфире они стояли на 'ее мосту. Чистые воды Диких бежали под ним, а сквозь кроны деревьев лился золотой солнечный свет. В ее Дворце деревья еще были одеты в пышную пыльную листву позднего лета.

– Для этого не нужно было выезжать из крепости, – сказал он.

Во Дворце Амиция оказалась облачена не в рясу, а в узкое зеленое платье.

– Я хотела дать вам время. На этой неделе все нападают на вас внезапно. Я не хотела быть одной из многих.

Габриэль, одетый в красное, прислонился к перилам моста.

– Мне кажется, вы привели меня сюда, чтобы порвать со мной. И мне кажется, что это все же заняло какое-то время.

Она улыбнулась:

– Любовь моя, как можно говорить о разрыве между двумя смертными волшебниками, которые умеют проникать в разум друг друга?

Габриэль улыбнулся, как будто она сказала что-то совсем другое.

– Связаны так, что их сила переходит от одного к другому против воли? – Он не смотрел на нее. – Почему вы не пошли со мной, Амиция?

– У меня есть другие обязанности, и я приняла другое решение. – В эфире эта двусмысленность стала еще заметнее.

– Амиция, – он посмотрел ей в глаза, – я совершенно уверен, что вы согласились пойти со мной и стать моей женой.

– Да, – она пожала плечами, – я была неправа. И обманула вас. Но, принимая обеты, я оказалась верна себе. И я не жалею о них. – Она грустно улыбнулась. – Я никогда не стану вашей женой. И вашей любовницей тоже. И я снова это говорю.

– Мне пришлось ехать сюда, чтобы услышать это? Или вы просто хотите, чтобы я вас уговаривал?

Он сделал шаг вперед, глядя на нее жадными глазами, и она его остановила. Его протянутые руки встретили пустоту.

– В реальности, – сказала она, – вы можете покорить мое тело и мою волю. Но здесь я не слабее вас.

Глаза его сверкнули красным. Он был в гневе.

А потом он отступил, зашипев.

– Любовь моя, – сказала она, – вам нужно мое тело? Вы меня любите или хотите стать моим хозяином? Может быть, это Иисус мешает вам покорить меня? Почему вам не хватает этого? Сколько могучих волшебников разговаривают друг с другом в голове у одного? Это куда интимнее, чем телесная любовь.

Габриэль снова прислонился к перилам.

– Я не знал, пустите ли вы меня во Дворец.

– А почему я не должна была этого делать?

– Потому что вы могли бы спрятаться от меня. Здесь? – Он указал на свою ногу.

Тоненький поводок, похожий на волосинку, отходил от его правой ноги и тонул в потоке.

Амиция схватилась рукой за шею. Габриэль кивнул.

– Не меньше двух раз я должен был умереть, умереть неизбежно и окончательно, но не умер. Последний раз это было настолько очевидно, что я захотел узнать причину, – он улыбнулся, – я знаю, что мы связаны кольцом. Но кольцо вовсе ни от чего не защищает, правда?

Амиция никак не могла отвести от него глаз. Куда бы она ни поворачивалась, он оказывался там, стоял, скрестив руки на груди.

– Почему вы меня заколдовали?

Амиция подняла голову:

– Я не стану об этом говорить. Что сделано, то сделано.

– Это голос любви, – фыркнул он.

Она зарделась.

Он оставил ее и вышел в реальность.

– Я привела вас сюда, – сказала она ледяным голосом, – чтобы рассказать вам некоторые вещи.

Он улыбнулся. Даже сейчас при одном взгляде на нее теплело в груди. Он поднял руку.

– Я не уверен, что хочу их слышать. Амиция… я понятия не имею, по какой причине мы связаны, но вы знаете меня лучше многих. По крайней мере, мне кажется, что вы хорошо меня знаете. И я вынужден сказать, что прямо сейчас я на грани. Я больше не хочу ничего узнавать. Мне нужно справиться с матерью и ехать в Харндон. Через неделю, через месяц или через год, если мы оба будем живы, я попрошу повторить этот разговор. И освободить меня от чар. Но, надеюсь, не от любви. – Он улыбнулся. – Вам не нужны чары, чтобы удержать меня.

– Удержать? Черт бы побрал ваше высокомерие. Я дала обеты.

– Дорогая моя, девушки постоянно уходят из монастырей. Разве Господь – ревнивый любовник, требующий от вас целомудрия? Если вы хотите посвятить себя Богу, всегда пожалуйста, но не прячьтесь за своими обетами. – Он улыбнулся. – Я тоже очень много думал. И должен сказать вам кое-что, – он вытащил из-за пояса перчатки, – я люблю вас, Амиция. Но… – Он прикусил губу.

Амиция пожала плечами:

– Мой ответ остается прежним. Женитесь на морейской принцессе.

Он замер.

– Ирине. Все ждут, что вы на ней женитесь. Даже ваши собственные люди. У нее что, прыщи? Я так поняла, что она самая красивая женщина в мире… во всяком случае, я это слышала, – Амиция улыбнулась, – и я просто хочу, чтобы вы были счастливы.

– И поэтому вы наложили на меня могущественные чары.

Амиция снова пожала плечами.

– Вы можете их снять? Я не сумел прошлой ночью.

– Давайте подумаем, – сказала она, как строгая учительница глуповатому ученику, – вы обвиняете меня в том, что я наложила чары, защищающие вас от смерти. И хотите, чтобы я их сняла, – говорила она презрительно.

Он разозлился.

– Больше никто не мог этого сделать. Черт. Да. Снимите их.

– Это могла быть ваша мать, – заметила Амиция, – я провела с ней некоторое время, и она мне понравилась. Оказалось, что мы сходимся в самых неожиданных вещах. Например, обе считаем, что вам нужна защита, – Амиция глубоко вздохнула, – и за это вы меня проклинаете.

Габриэль молчал.

– Вы до сих пор ведете себя как маленький мальчик. Кричите, что все сделаете сами. Да, на многое вы действительно способны. Но…

Он покачал головой:

– Амиция, вы не представляете, о чем говорите. Моя мать не способна ни с кем дружить. Даже сама с собой. Она волшебница.

Амиция кивнула, поджав губы и прищурившись.

– Габриэль Мурьен, я волшебница. – Она встала. – Когда вы начали за мной ухаживать… и успешно… один ваш взгляд, одно ваше слово… Господь мне свидетель… – Она осеклась. – Не льстите себе. Я не девочка. Не дурочка. Я умею исцелять больных и могу обрушить с небес огонь.

Он смотрел в сторону.

– А я не единственный высокомерный дурак в этой часовне, – он двинулся к двери, – я думал, мы едем кататься. Может быть, целоваться. Может быть, вы рассказали бы мне, зачем наложили на меня чары. И я бы вас простил. А вместо этого мне придется думать о том, что вы вместе с моей матерью работаете над дурацкой схемой, которую она сочинила ради моего будущего… будущего в качестве мессии Диких. Мне сложно в это поверить, но если это так…

– Простить меня? – Как она ни крепилась, из глаз брызнули слезы. – Вы простите меня за то, что я спасла вам жизнь? И вы считаете, что я вступила в сговор с Дикими?

– Да.

– Идиот.

Он с трудом вдохнул воздух и шагнул к ней.

Она выставила перед собой руки.

– Уходите.

Она слышала, как он садится в седло. И как говорит: «Твою мать!» – громко и ясно и уезжает прочь. И тогда она дала волю копившимся год слезам.

Сэр Габриэль появился в большом зале около полудня. Он был грязен и более сдержан, чем обычно. Сэр Джон так быстро выиграл у него в шахматы, что сразу понял, что Габриэль думает о другом.

– Я сам не свой, – сказал Красный Рыцарь, хотя грубый тон противоречил словам. – Собираюсь взять своих людей и уехать утром.

– Господи, сэр Габриэль, – испугался сэр Джон, – я рассчитывал на вас до конца совета.

– Мне нужно в Харндон. До турнира осталось сколько, девятнадцать дней? Я хочу отдохнуть и немного заняться политикой, прежде чем выезжать на поле. Вы можете планировать логистику мобильных сил, как и я. И вообще, вы лучше знаете фуражиров. Мне нужно уехать отсюда.

– Простите? Вас не устраивает мое гостеприимство? – Сэр Джон поднял брови.

– Ничего подобного, – сэр Габриэль изобразил подходящую улыбку, – вы отличный хозяин. Просто мое дурное настроение всегда со мной. И мне все еще нужно обсудить с герцогиней соглашение.

И он отправил к ней Гиоргоса, который вскоре вернулся и доложил на безупречной высокой архаике:

– Деспина уединилась с монахиней. Полагаю, герцогиня исповедуется.

– Наверняка, – сказал Красный Рыцарь, встал, поклонился и вышел во двор.

Плохиш Том отрабатывал удары по столбу. Сэр Габриэль отправил Гиоргоса за своим боевым мечом и встал у другого столба, одним взглядом отогнав от него десяток человек – те неожиданно решили потренироваться где-нибудь еще. Он яростно обрушился на столб. Потом взял боевой топор и, действуя уже более осмотрительно, разбил столб в щепки.

Том удвоил усилия, собираясь уничтожить свой столб раньше.

Но щепки обоих радовали мало, и Плохиш Том оскалился:

– Повеселимся немного?

Красный Рыцарь бросил оружие Гиоргосу, поспешно расшнуровал завязки, молча скинул дублет.

Из конюшни вышел сэр Майкл.

– Капитан будет бороться с Томом, – сказал Калли, – выступаем завтра. – Он приподнял бровь. – А как его нога, болит?

Сэр Майкл кивнул:

– По-хорошему, мы не сможем завтра выступить.

Том и Габриэль, голые по пояс, кружили друг вокруг друга.

Потом они сошлись. Капитан дернул Тома за руку, а Том обхватил его и крепко сжал.

– Все в порядке? – спросил он. Бросать капитана на землю он не стал.

Сэр Габриэль отпрыгнул. Потом напал.

Он ударил кулаком, Плохиш Том уклонился, и удовольствие на его лице сменилось веселой яростью.

– Ого, – сказал сэр Майкл Тоби.

Тоби, собиравший броню, только вздохнул.

Том уронил капитана на землю лицом вниз. Сэр Габриэль откатился в сторону, но Том настиг его, схватил за руку и снова сунул лицом в землю.

– Сдавайся.

Но было еще рано. Сэр Габриэль извернулся и выбрался из захвата, не позволив вывихнуть себе плечо.

Том взял его руками за голову и дернул взад и вперед. Отошел на шаг.

– Сдавайся.

Сэр Габриэль выбросил ноги вперед движением, заставившим зрителей всерьез опасаться за его шею, нашел точку опоры и попытался высвободить голову. Том отпустил его.

Капитан, быстрый, как гадюка, схватил Тома за бок, провел его перед собой и попытался бросить на землю.

Плохиш Том заревел в гневе, поставил подсечку, ударил капитана по яйцам и уронил, зацепив его коленом за колено.

– Идиот, – крикнул он. По лицу стекали пот и слюна. – Я тебя искалечить мог на хрен. Я держал твою тупую голову. Сдавался бы. Что это за борьба?

Сэр Габриэль лежал на песке, тяжело дыша и хватаясь за пах. Правая нога у него вывернулась под странным углом.

– Черт. Я не хотел тебе больно делать. – Том протянул ему руку.

Сэр Габриэль позволил поставить себя на ноги, а потом закричал и упал.

Он почти сразу пришел в себя и улыбнулся дрожащими губами:

– Ну что ж. Мера за меру.

Сэр Майкл принес ему холодной воды, которую Габриэль жадно выпил. Посмотрел Майклу в глаза.

– А ты чего ждал? – спросил Майкл.

– В чем дело? – негодовал Плохиш Том. – В маленькой монашке? Так вот она…

Он не успел замолчать, когда сестра Амиция ворвалась во двор. Вимпл белел, как крылья морской птицы. За ней бежали еще две сестры.

Она сердито огляделась, и Плохиш Том почел за лучшее смыться. Сэр Майкл стоял на месте.

– Сэр Габриэль снова сломал ногу, – пояснил он.

Амиция опустилась на колени рядом с Красным Рыцарем. Провела ладонями по ноге. Наклонилась.

– Я должна взять с вас обещание, что вы не станете отказываться от Божьего дара и подвергать себя опасности, – ясно сказала она, – на неделю.

Габриэль поморщился, но ничего не ответил.

– Он согласен, – вклинился сэр Майкл.

Она взяла за руки других монашек, и они запели хором. Голос Амиции был громче всех и вел за собой остальные.

Когда она закончила, все во дворе стояли на коленях. Она улыбнулась.

– Не позволяйте ему снова сломать ногу, – сказала она и встала. Габриэль молча смотрел на нее.

В своем Дворце воспоминаний он стоял рядом с Пруденцией.

– Я излечила тебя. Но нельзя так глупо себя вести.

Он кивнул.

– Прости, Габриэль. Я…

Он поднял руку:

– Извини, я не готов говорить.

Голова у нее отдернулась назад, но она продолжала ему улыбаться. А потом ушла вместе с двумя сестрами.

С помощью Плохиша Тома и сэра Майкла Габриэль встал и доковылял до скамьи.

– Она очень сильная, – заметил Том, сгружая свою ношу.

– И не такая уж маленькая, – ответил Габриэль. Ему почему-то стало намного лучше.

Том рассмеялся:

– Да какая разница. Если бы ты меня послушал во время осады…

– И взял ее силой? – спросил капитан.

Сэр Майкл поперхнулся.

– Ну, это слишком резкое слово, – отмахнулся Плохиш Том и почесал бороду. – Некоторые дамочки любят настойчивость. Ну, как лошади.

Сэр Габриэль осушил ковш холодной воды и сплюнул кровью:

– Не сработало бы.

Плохиш Том окинул взором огромные северные леса.

– Ну да. Не всегда работает, – он оскалился, – но время мог бы сберечь.

– Том, а что ты сделаешь, если женщина швырнет тебя на землю и сунет язык тебе в рот? – поинтересовался сэр Габриэль у друга.

Сэр Майкл фыркнул. Том тоже.

– Это философский вопрос? Потому что в нашем мире этого случиться не может, клянусь матерью Господа нашего, – он вздохнул и стал серьезнее, – но я тебя понял.

Какое-то время они сидели тихо. Майкл взял Тоби за локоть и вывел из маленького дворика, где стояли столбы.

– Она сказала «нет», – произнес Том, глядя в удаляющуюся спину Майкла.

– У нее дела с моей матерью.

– Какая разница? Ты ее любишь?

Габриэль кивнул.

– Ну жди тогда удачного времени.

– Горец дает советы в любви, – рассмеялся Габриэль.

Том приподнял бровь:

– Эй, друг, смею заметить, что мой послужной список кого иного испугал бы. А ты, как я помню, упустил больше баб, чем покорил. Так что лучше послушай меня. За последние сто ночей я спал без женщины не больше двадцати. Почти все они готовы сделать это снова. А что скажешь ты?

Габриэль покачал головой:

– Я не уверен, что здесь важно количество, но ладно. И что же ты посоветуешь?

– В замке полно девиц, которые с удовольствием прыгнут к тебе под одеяло. За песенку, за взгляд или улыбку. Та ведьма с бронзовыми глазами, которая служит твоей матери…

– Ты предлагаешь мне завоевать любовь монахини, согрешив со служанкой матери?

– Ага, – лениво улыбнулся Том, – это поможет.

– Мне нужно поговорить с матерью, – сказал Габриэль, – я пренебрегаю своим долгом. – Он встал. – Спасибо за драку. Прости, что я жульничал. Разозлился.

– Ой, да ладно, – сказал Том, – я бы никогда не догадался. – Он обнял младшего друга. – Лучше забудь об этом.

– О чем?

– О смерти отца Арно. Он мертв. Он погиб хорошей смертью. Славной. Знаешь, что с тобой не так? Ты хочешь стать Богом. Жалеешь, что не спас его. А это невозможно. Он умер.

Габриэль вздохнул.

– Отпусти его. И хватит воображать себя Богом. – Том улыбался. – Ты лучше многих, клянусь. Но Арно ушел своей дорогой. Он мертв. Найти тебе сговорчивую девочку? – тихо спросил он.

Габриэль рассмеялся. Вздохнул с присвистом и встал.

– Это твое лекарство от всех невзгод?

– Почти, – кивнул Том. – Иногда… иногда еще эль помогает. Но хуже, чем бабенка, которая тебя хочет.

Габриэль уже отошел на шаг, когда Том встал.

– Я читал твой план, – сказал он.

– И? – спросил Габриэль.

– Я в деле. Погонщик из меня так себе. По-моему, это для Ранальда. Продам все стадо в Харндоне. И хочу свое место назад. Убить для этого Бесканона?

– Нет, – улыбнулся Габриэль. – Надо сказать, Том, порой твой взгляд на мир очень… освежает.

– Ага, – ухмыльнулся Том. – Люблю, когда все просто.

Он нашел мать в ее покоях. Она снова заставила его ждать, но на этот раз была одна.

– Монашке ты не нужен, – сказала она, – и ты испортил мою лютню. Она была настроена для чар, а ты перестроил ее для музыки.

Габриэль улыбнулся и поцеловал мать в щеку.

– И тебе доброго дня, матушка.

Бронзовоглазая девушка принесла вина и сделала реверанс. Габриэль посмотрел на нее оценивающе, вспомнив слова Тома. Она была хороша. Габриэль заподозрил, что ее готовили для него.

Она вспыхнула, поймав его взгляд.

– Она не откажется от своих обетов. Ее ждет место Софии, – рассмеялась Гауз.

– Это какое, место королевской любовницы? Об этом она не говорила.

Гауз посмотрела на сына дикими, как у грифона, глазами.

– Она собирается стать аббатисой.

– Это она тебе сказала? – спросил Габриэль. Он был очарован. В том числе потому, что его теория о сговоре Амиции с его матерью разлетелась в клочья. Мать сама ее уничтожила. Она была неплохой актрисой, но этого скрыть не смогла бы.

– Не так подробно, – скривилась мать.

– Ты имеешь в виду, что, окажись ты на месте Амиции, единственной причиной избегать моей постели была бы власть?

Гауз негодующе фыркнула, потом засмеялась:

– Хорошо сказано, сын мой. Итак, по своей воле ты бы сюда не пришел. Габриэль кивнул:

– Да. Я хочу, чтобы вы присоединились к союзу в качестве королевских вассалов.

Гауз выругалась и встала.

– Кровь Христова! Я не стану вассалом своего брата! Ни за что!

– Даже если это поможет избежать гражданской войны?

– Еще лучше. Пусть гниет себе. Пусть сдохнет.

Габриэль вытянул скрещенные ноги.

– Я ему рассказал.

Гауз долго молчала, глядя на сына, а потом медленно спросила:

– Рассказал что?

– Что я твой сын. От него. – Он заложил руки за голову и посмотрел в потолок.

– Что? – Гауз выпрямилась во весь рост.

– Я ему все сказал, – вздохнул Габриэль, – почувствовал, что ему надо это знать.

Губы Гауз шевелились, но она не произнесла ни слова. Габриэль смотрел на нее.

– Я могу отправиться в суд и объявить себя королевским бастардом. Плодом кровосмешения. Полагаю, это возымеет эффект. Может быть, я даже предотвращу гражданскую войну. Может быть, он объявит меня наследником.

– Ты не осмелишься! Я не хочу ничего принимать от этого ублюдка! Я хочу, чтобы он сдался! – Гауз почти кричала.

– Видишь ли, матушка, ты этого хочешь, а я нет. Если ты собираешься уничтожить короля, справляйся сама. Я не твое орудие. Ну а пока, если желаешь меня порадовать, подпиши соглашение. В свою очередь я обещаю тебе и твоему супругу поддержку. Я говорю как герцог Фракейский.

Гауз поджала губы.

– Нет. Мне плевать, если ты хочешь валяться у него в ногах. Иди, вылизывай ему задницу, – она положила руку на договор, написанный очень мелкими буквами, – но я подпишу. Я буду последним подхалимом и объявлю себя его вассалом. В конце концов, я могу отречься от этого в любой момент. Только дай мне одно обещание, и я все подпишу.

Габриэль обхватил себя за плечи:

– Убить кого-то?

– Нет, жениться. – Она снова села. – Женись на девушке, которую я выберу. Обещаю, что она будет хороша собой, у нее будет приданое и власть. Дай мне слово, что женишься, и я подпишу эту ерунду.

Габриэль задержал дыхание. Гауз склонилась к нему:

– Забудь про свою монашку. Или трахайся с ней в свое удовольствие, когда обрюхатишь жену. Монашка и мне нравится, несмотря на ее низкое происхождение. Думаю, я оставлю ее при себе. – Она облизнула губы. – Что не так с принцессой Ириной?

– Ты второй человек, который меня сегодня об этом спрашивает, – зло сказал Габриэль.

– И?

– Она пыталась убить своего отца? – предположил Габриэль. – Она травит людей?

Гауз пожала плечами. Габриэль рассмеялся.

– Ладно, признаю, она должна тебе нравиться. Вам будет о чем поговорить за рукоделием.

Гауз посмотрела ему в глаза:

– Ты думаешь, я жестокая и порочная. Но принцесса такова, какова она есть. Ее такой сделал двор. И если ты будешь хорошим рыцарем и хорошим мужем, ей не придется тебя травить.

Габриэль закрыл лицо руками:

– Это и есть семейное блаженство?

– В основном да, – согласилась Гауз. – Я больше двадцати лет живу с графом Западной стены, и мы не убили друг друга. – Она щелкнула пальцами, и служанка налила ей еще вина. – Принцесса делала тебе предложение?

– Нет. Но, возможно, вскоре это предложение сделает ее отец.

– И ты не сказал «нет»? – улыбнулась Гауз.

– Нет, – ответил Габриэль, подумав.

– Ты сможешь стать императором, – кивнула Гауз.

– Да. Но нет. Власть в империи не передается по наследству после смерти императора. Ты еще не поняла, что я не разделяю твоих замыслов?

Она не обратила на него внимания.

– Я подпишу соглашение, а ты женишься на ком я скажу. И никаких уверток.

Габриэль встал.

– Мне очень хочется солгать и согласиться. Я думаю, что этот документ спас бы сотни жизней. Но видишь ли, матушка, на сегодня меня уже использовали слишком много раз. Так что нет. – Он взял у нее пергамент. – Может быть, ты подпишешь его просто потому, что являешься вассалом короля?

Она нахмурилась:

– И тебя не волнует, что он меня вынудил? Свою собственную сестру?

– Согласен, матушка. Я его ненавижу. Я считаю его подонком. Все его поступки отравлены тем, что он сделал с тобой. Но если мы все будем лелеять свою ненависть, мы никуда не уйдем. Если этот идиот де Вральи двинет на север летом…

– Граф его уничтожит, – довольно сказала Гауз.

Габриэль посмотрел на нее. Пожал плечами.

– Хорошо. Ты выбрала свой путь. А я выбрал свой.

– Значит, ты отказываешься жениться?

– И участвовать в твоих планах и заговорах тоже. И я собираюсь сказать сэру Джону, что не могу принять командование над северным войском. Учитывая твое сопротивление… и сопротивление графа… король на это не согласится.

– Прекрасно, – сказала она. – Ты отказываешься мне помочь? Родной матери? Тогда отправляйся в ад. – Она послала ему воздушный поцелуй.

Он вышел из покоев. В ушах звенели ее проклятья. Затем он направился к сэру Джону и бросил пергамент ему на стол.

– Простите, сэр Джон. Я не справился.

Капитан Альбинкирка вздохнул:

– Она не подпишет?

– Она послала меня в ад. – Габриэль поднял руки.

– И это родная мать. – Сэр Джон покачал головой.

– Я вынужден отклонить ваше предложение стать командиром, сэр Джон, – он развел руками, – я уеду и все выясню.

– Господь всемогущий, ваша матушка хочет войны с королем? – удивился сэр Джон.

Сэр Габриэль не ответил. Сказал после паузы:

– Как только закончится турнир, я вернусь в Морею. Обещаю, что, если вы попросите, император отправит вам на помощь войско. Вероятно, без меня.

– Черт. Проклятье. Скажите, почему герцогиня ненавидит короля?

Габриэль покачал головой:

– Простите, сэр Джон, но это не моя тайна. Она не передумает.

Ужин в большом зале был ужасен. Сестра Амиция молчала, не глядя на сэра Габриэля. Герцогиня Западной стены переходила от грубостей к хитрости, но ни одна ее шпилька не задела цель – ее сына, который сидел один, как священник за иконостасом, занятый своими мыслями. Сэр Джон постарался завести беседу, но не преуспел в этом. Его попытки длились до самого пирога с дичью, а потом прекратились. Остаток ужина прошел в тишине, если не считать того, что герцогиня лениво кокетничала с лордом Уэйлендом, весьма довольным этим, и не обращала внимания на сына Хранителя.

Потом явились два гонца от сэра Рикара. Сэр Джон вышел их выслушать, и ужин прервался.

Габриэль смотрел на Амицию, надеясь улучить момент и заговорить с ней. Она беседовала с Погонщиком, а потом села играть в шахматы со своим приятелем епископом.

Наконец Габриэль ушел к себе.

У него болела нога, и он ненавидел всех.

Раздеваясь, он положил руку на плечо Тоби, и юноша чуть не вскрикнул.

– Прости меня, Тоби, – сказал Габриэль.

Тоби вспыхнул и ничего не ответил.

Наступило утро, холодное и сырое, не обещавшее весенней погоды, разве что слегка на нее намекавшее. Дождь казался холоднее снега, а мокрый ветер легко пробирался под шерстяные плащи.

Герцог Фракейский поднялся рано. Он явился в большой зал, облаченный в одеяние для верховой езды, стоившее целое состояние. Белая шерсть была вышита снаружи и подбита тремя сотнями беличьих шкурок изнутри. Под шкурками виднелся доспех.

Оруженосец сэра Джона, юный Джейми Хоек, подошел к нему.

– Ваша милость, – сказал он с поклоном, – капитан Альбинкирка просит вас пожаловать к нему. Появились новости.

Гнев Красного Рыцаря немного приутих после ночного сна, осталась тянущаяболь и смутное чувство утраты.

– С удовольствием, – поклонился он в ответ и обратился к сэру Майклу: – Прощаться я буду долго. Прихватите колбас в кухне.

Майкл кивнул, взял с собой сына Погонщика, который надел поверх доспеха все свои регалии, и подошел к накрытому столу.

Сэр Габриэль вслед за Джейми двинулся в казарменную башню, где располагался кабинет капитана Альбинкирка.

Сэр Джон в старом черном плаще и очках сидел за столом. На столе лежала сумка, а напротив восседал очень молодой человек с золотым рыцарским поясом.

Красный Рыцарь улыбнулся:

– Сэр Галаад!

Галаад д’Эйкон был одним из героев битвы при Лиссен Карак.

– Так великодушно с вашей стороны вспомнить меня, ваша милость! – Юный рыцарь вскочил так быстро, что его шпоры зацепились друг за друга.

– Галаад явился как королевский гонец, – объяснил сэр Джон, – и привез нам несколько приказов.

Сэр Джон поскреб бороду и поправил очки на носу.

– Я спасал собственную жизнь. Рыцари королевы… – Он взглянул на сэра Джона. – Это она меня отправила. Галлейцы убивают наших людей, и король ничего не делает. – Он сжал кулаки. – Они говорят об аресте леди Альмспенд.

– Вам пришлось нелегко, – сказал сэр Джон. – Идите поешьте.

Когда Галаад вышел, а Джейми Хоек закрыл за ним дверь, сэр Джон повернулся к Габриэлю, держа в руках свиток.

– Он провел в пути девять дней. Плохая погода, дороги развезло, везде конвои.

Сэр Габриэль устроился в кресле. Ему до сих пор было тепло от жара, исходившего от гонца.

– Де Вральи собирается официально обвинить королеву в измене, – сказал сэр Джон, – и как представитель короля он это сделает.

Сэр Габриэль обдумал эту идею. И еще раз.

– Ясно.

– Не уверен, что вам ясно. Это война.

– Королеву так любят? – задал сэр Габриэль риторический вопрос.

– Король, верно, сошел с ума. Второй свиток – это требование об уплате налогов… адресованное графу Западной стены.

– Ясно, – улыбнулся сэр Габриэль. На этот раз ему действительно все было ясно.

– Это еще не все. Архиепископ Лорики собрал совет для расследования, – он потупился, – нескольких случаев ереси. Против ордена Святого Фомы. – Он посмотрел в глаза Красному Рыцарю. – Вынужден сообщить вам, ваша милость, что проповеди вашей монашки тоже отнесены к ереси.

– Сестры Амиции?

– Она едва ли не святая… так говорят люди, – объяснил сэр Джон, – в Альбинкирке нет солдата, которого она бы не лечила… который не слышал бы о ее мудрости.

Сэр Габриэль вспыхнул. Сэр Джон нахмурился:

– Кажется, что король хочет разрушить королевство. Де Вральи выдвинет свое обвинение на турнире.

– И сам станет доказчиком.

– Вы примете вызов? – спросил сэр Джон.

– Может быть, – вздохнул сэр Габриэль. – Я боюсь, что ставкой окажется будущее Альбы.

– Его считают лучшим рыцарем в мире, – заметил сэр Джон.

– А меня – выкормышем Сатаны, – отмахнулся Красный Рыцарь и засмеялся. – До турнира восемнадцать дней.

Они немного посидели в дружелюбной тишине, а потом Габриэль встал.

– Я должен попрощаться с матушкой.

– Вы не передумаете? – спросил Джон.

– Может быть, сэр Джон. Некоторым образом… король всего лишь игрушка в руках герцогини.

Сэр Джон покачал головой:

– Не могу поверить, что он в самом деле созвал такой совет.

– Сэр Джон, я рискну предположить, что галлейцы при дворе не ставят интересы короля выше своих.

Сэр Джон кивнул.

Габриэль вышел, звеня доспехами.

Габриэль постучал в материнские покои. Подождал, сотворил чары и открыл дверь сам.

– Как ты смеешь! – крикнула мать.

Габриэль открыл внутреннюю дверь. Бронзовоглазая девушка выскользнула из постели, вся, от носа до пупка, горя от смущения, и спряталась за занавеску, скрывавшую гардероб.

– Мне нужно с тобой поговорить, – бодро сказал Габриэль. Он полностью владел собой. – Как вижу, кое в чем вкусы у нас сходятся.

Его мать села, кое-как прикрывшись сорочкой.

– Ты неотесанная деревенщина.

– Король прислал тебе письмо, требуя уплатить налоги за двадцать лет. В противном случае он грозит войной. – Габриэль сел, упираясь наплечником в углубление в стене.

– Идиот, – выплюнула Гауз.

– Более чем, матушка. Я, кстати, передумал. Я готов жениться в обмен на твою подпись. – Он помахал свитком. – Как тебе удается оставаться такой молодой?

– Кровь убитых девственниц, – она смотрела на документ, – истертый рог единорога. Бред. Просто упражнения, милый мой, хорошее питание и немного волшебства.

Она спокойно вылезла из постели и волшебством зажгла свечу. Взяла воск и приложила свою печать.

– Ты не пожалеешь.

– Скорее всего, пожалею. Но я вдруг понял, что тысяча жизней не кажутся мне допустимой платой за мое супружеское счастье, – он улыбнулся, – разве что я не стану жениться на своей служанке. Но, возможно, захочу ее после того, как моя жена забеременеет.

Его мать улыбнулась, а потом прикусила губу:

– Ты что-то скрываешь. Я тебя знаю.

– Скрываю. Но если нам повезет, ты об этом никогда не узнаешь. Я уезжаю в Харндон.

Он поклонился и поцеловал ей руку. Герцогиня засмеялась.

– Ты глупыш, мой мальчик. Но я рада, что ты снова на моей стороне. Он кивнул, но новообретенная мудрость подсказала ему не отвечать.

У ворот города стоял отряд, направлявшийся на юг. Красный Рыцарь оставлял многих своих лучших солдат и брал с собой только ближний отряд. Сэр Майкл ехал впереди с новым знаменем в руках – знаменем Фраке с золотым орлом в багряном поле. Сэр Филип де Бозе, сэр Фрэнсис Эткорт, юный этруск Анджело ди Латернум и Крис Фольяк были прекрасны даже под дождем. За ними следовали оруженосцы и пажи, две повозки с вещами и доспехами, которыми командовала Сэйди Ланторн. Брак ее сестры с одним из знатнейших рыцарей никак не повлиял на ее положение в войске. Сью на несколько дней получила другие обязанности.

В арьергарде герцог Фракейский поставил шесть морейских копий под командованием сэра Кристоса. Это был его первый командирский пост в войске, хотя раньше он был стратегом у прежнего герцога. С ним ехали пять фракейских баронов, и если они не испытывали восторга при мысли о студеной альбанской весне, то держали недовольство при себе. Сэр Алкей отправился вместе с ними, хотя все ожидали, что он останется со своими.

На равнине у реки горцы собирали свои стада и гнали их через Южную переправу. На это ушло уже два дня.

Красный Рыцарь оглянулся в поисках единственного лица, которое хотел бы увидеть. Вытащил меч, отсалютовал страже, и та четко отсалютовала в ответ. Сэр Джон выехал из строя на хорошенькой гнедой кобылке и пожал руку Красному Рыцарю.

– Я сделаю все, что смогу, – сказал сэр Габриэль.

– Не могу поверить, что она согласилась. Чего она потребовала в ответ?

– Пожизненное целомудрие, – улыбнулся сэр Габриэль. Старший рыцарь лишился дара речи, и сэр Габриэль повел свой отряд на юг, к броду.

У брода он нашел женщину, по которой скучал. Сестра Амиция сидела на своей невысокой лошадке. Ее сопровождали сестра Мария и сестра Катерина.

– Мы можем отправиться с вами? – спросила она.

Красный Рыцарь тронул лошадь коленом, чтобы подъехать ближе. Улыбалась она храбро. Он понадеялся, что у него получается не хуже.

– Вы хотите поехать в Харндон с нами? Это десять дней пути.

– Меня обвинили в ереси, – сказала она, высоко держа голову, – я собираюсь ответить лично и не стану прятаться здесь. Насколько мне известно, у вас такие же планы.

Он придумал несколько отговорок, но ему всегда нравилось ее мужество. Он поклонился:

– Я буду счастлив вашей компании, сестра.

Лошадь за лошадью, повозка за повозкой паром переправил их на другую сторону. Вместе с ними на пароме ехали овцы и коровы – огромные коровы с жуткими рогами. Мычание, отрыжка, пердеж, пережевывание жвачки и стук копыт все продолжались и продолжались.

Плохиш Том встретил Красного Рыцаря на южном берегу. Дорога превратилась в жидкую грязь, и юная монахиня едва не свалилась с седла.

– Ты ее привел, – одобрительно сказал Том.

– Это не то, что ты думаешь.

Плохиш Том засмеялся:

– Иногда ты такой умный, а иногда такой дурак…

Подъехала Амиция, услышала последнее утверждение и засмеялась. Сэр Габриэль тоже засмеялся.

– Десять дней на дороге вместе с вами? – Он улыбнулся. – Харндон ждет.

В двухстах лигах к северу Шип стоял в своем месте силы, держа в левой руке посох, но на этот раз не колдовал. Он уже принял свое новое обличье, став огромным и неуязвимым, деревянным и каменным. Целый год он трудился над ним, творя темное колдовство.

Издали могло бы показаться, что его правая рука поросла шерстью. Вблизи было видно, что это десяток огромных черно-пурпурных мотыльков, каждый размером с птицу.

Он потянулся в эфир и нащупал там свое Темное Солнце. Показал мотылькам ауру и подкинул их вверх, как соколятник, посылающий птицу на дичь.

Они улетели.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

Весна предназначена для радости и веселья, но Дезидерате их не доставалось. Она сидела в своих покоях, а Диота ее причесывала.

– Не суетитесь, милочка, – бормотала Диота, – скоро он снова вернется к своим обязанностям.

– Обязанностям? – переспросила Дезидерата.

– А нечего на меня фыркать, вы отлично знаете, о чем я.

– Ты хочешь сказать, что, когда у меня появится ребенок, мое тело снова станет желанным и любовник вернется ко мне, – проговорила королева довольно мягко, – ты хочешь сказать, что такова женская доля и я должна смириться.

– Надо так надо. Это же мужчины.

– Он король, – сказала Дезидерата.

– Он неумный, – терпеливо объяснила Диота. – Рохан только что не силой ему эту рыженькую подсунул. Нет у нее никакого шанса.

– Я согласна, что ее винить не в чем, – сказала Дезидерата. Она наслаждалась прикосновением солнца к голым плечам и к волосам и прислушивалась к звукам, которые издавал ребенок. Довольно скрипучим, но все равно чудесным.

Она размышляла о своем нерожденном ребенке, когда в дверь постучали.

– Вот ведь ведьма, – выплюнула Диота и встала так, чтобы заслонить свою хозяйку.

– Где королева? – спросила молодая женщина с джарсейским акцентом.

Леди Женевьева была самой невзрачной – и самой старшей – из королевских фрейлин, на добрых десять лет старше королевы. Она носила такое большое распятие на шее, что его можно было бы повесить на стену, и такое простое платье, что оно казалось старомодным. Одевалась она в темные цвета, а порой даже надевала вимпл, но сегодня она уложила волосы на альбанский манер, заплетя их в несколько косичек и свернув каждую в виде башенки, так что теперь ее голова походила на крепостную стену. Королеве это казалось очень уместным.

– Добро пожаловать, леди Женевьева, – сказала королева.

– Все эти прически – суета, – ответила леди Женевьева и села, не спросив позволения. – Я принесла вам закон божий. А ты иди, – велела она Диоте.

Королева нахмурилась:

– Миледи, только я могу отпускать своих слуг. К которым вы, кстати, также относитесь. Я не большая любительница формальностей, но все же извольте стоять, пока я не разрешу вам сесть.

– А вы не дуйтесь, – сказала леди Женевьева, – вы жена, которой изменяет муж, вы носите ублюдка другого мужчины, и весь мир знает о вашем позоре. – Она осталась сидеть. – Милорд де Вральи отправил меня к вам, и я подчинилась. Но притворяться передо мной не надо.

Дезидерата медленно кивнула:

– То есть вы ослушались моего приказа.

Леди Женевьева была вдовой южного лорда. Она знала, что такое слушаться.

– Я подчинюсь любому разумному приказу, – сладко пропела она. – Позвольте мне почитать вам из жития святой Екатерины.

– А если я не хочу слушать? – устало спросила королева.

– Вы неженственно себя ведете, – сказала леди Женевьева, – дело женщины – покоряться и принимать неизбежное, как я всегда говорила своему мужу. Я воплощала собой покорность. – Она щелкнула пальцами. – Если уж вашей служанке необходимо остаться, пусть что-нибудь сделает. Принеси мне сладкого сидра, Диота. – Она снова повернулась к королеве. – Так, на чем я остановилась? На покорности?

Диота выскользнула из комнаты и увидела за дверью Бланш, одну из королевских прачек.

Няня нашла чашку и налила в нее сидра из кувшина, а затем, поймав взгляд Бланш, сунула руку себе под юбку, как следует обтерла там ладонью, а потом помешала этой же рукой в чашке.

Бланш подавила смешок и протянула няне клочок пергамента, приколотый к одной из рубашек.

Еще одна из «новых дам» королевы вошла без стука, но Бланш уже складывала рубашки в пресс.

Леди Агнес Уилкс, двадцатидевятилетняя старая дева с таким лицом, что рядом с ней молоко скисало, мрачно уставилась на служанку.

– Что ты здесь делаешь, шлюха?

– Складываю одежду, миледи. – Бланш продолжала работать.

Леди Агнес нахмурилась:

– Занимайся этим по ночам. Я не желаю видеть девок в покоях днем, и королева тоже. А что если придет король?

Диота вернулась в комнату и с нелепым поклоном протянула сидр леди Женевьеве, которая и не подумала поблагодарить и сразу сделала большой глоток.

– Сладкий. Терпкий, – сказала она.

Диота радостно улыбнулась:

– Счастлива служить вам, миледи.

– Хорошо, – решила леди Женевьева, – вижу перемены к лучшему. Если пришла леди Агнес, я с ней поговорю. – Она поднялась и поставила чашку на стол.

Потом вышла из комнаты, но ее все равно было слышно.

Диота протянула королеве пергамент. Королева схватила его, прочитала записку, сунула пергамент в рот и принялась жевать.

Диота составила чашки вместе и начала прибирать личные покои королевы.

Вошли две дамы.

– Леди Ребекка вас бросила, – довольно сообщила леди Агнес, – лорд де Рохан послал за ней утром, но она сбежала. Многих вещей недосчитались. Она была не только еретичка, но и воровка. Я хочу пересчитать и пересмотреть все.

– Леди Ребекке нет нужды воровать, – возразила королева, – она полгода была канцлером.

Леди Агнес скорчила рожу, а леди Женевьева неприлично громко фыркнула.

– Может быть, король и делал вид, что она канцлер. Но ни одна женщина не способна выполнять эту работу, – она говорила так, как будто жалкое положение женщин ее вполне устраивало, – какая глупость. У женщин нет к такому способностей. Когда я была с мужем, то всегда вела себя пристойно. Никогда себя не выпячивала.

– И что случилось потом? – нежно спросила королева.

' – Когда – «потом», дорогая?

– Когда ваш муж умер.

Диота чуть не засмеялась, но леди Женевьева нахмурилась:

– Не понимаю, о чем вы, мадам.

Королева встала.

– Вам нужно одеться, – сказала леди Агнес.

На королеве была только рубашка, обрисовывавшая великолепное чрево.

– Мне так удобнее.

– Вы развратница. Это непристойно. – Леди Агнес начала доставать одежду из шкафа.

– В моих личных покоях? – спросила королева.

– Я не желаю смотреть на ваше тело, – отрезала леди Агнес. При этом она не отводила взгляда от живота королевы.

– Не ведите себя как шлюха, – сказала леди Женевьева, – мы вас оденем. Пора подобрать вам пристойное платье и забыть о всей этой тщете и суете.

Королева улыбнулась, лениво и медленно. Слова ее очень удивили Диоту:

– Знаете, дамы. Пожалуй, вы правы, и ребенок лишил меня рассудка. Конечно, мне нужно быть покорной.

Бланш взяла корзину с бельем и вышла в коридор под королевской башней. Двигалась она очень быстро. Никто не любил, когда слуги появлялись в парадных покоях дворца, даже доверенные слуги вроде Бланш, которая с гордостью носила красную с голубым зимнюю форму. Ее сменили всего десять дней назад, и ее сюрко и киртл ясно говорили, что она относится к ближнему кругу.

Конечно же, немногие были так грубы, как новые «дамы» королевы.

«Дамы». Бланш фыркнула, посмотрела по сторонам и быстро пробежала по коридору в королевскую башню. Здесь часто встречались галлейцы, которых теперь при дворе было что крабов во время прилива. Они приезжали семьями, с братьями и кузенами, в поисках легкой службы и синекуры.

Других таких проходимцев она не знала. Никто из них не решился на прямое насилие – пока, – но сколько же оскорбительных взглядов, потных ладоней и колючих прикосновений усов она пережила за последние несколько месяцев!

Бланш презирала их, как может презирать только молодая красивая женщина. Она ненавидела их за то, что они, в свою очередь, презирали всех женщин, полагая их слабыми и ни на что не способными, она проклинала их худшими словами. Никто из них не представлял, как подойти к женщине. Так говорили все служанки. Галлейцы были наглые, тупые и злые, как голодные волки.

Бланш преодолела коридор, почувствовав облегчение при мысли, что почти справилась, и спустилась по двум пролетам винтовой лестницы для слуг, наконец оказавшись в безопасности. Она прошла мимо одного из слуг верхнего дворца, Робина ле Гранта, виночерпия. Он поклонился ей и улыбнулся.

У слуг был свой язык. Эта улыбка означала, что лестница свободна.

Бланш замедлила шаг и немного расслабилась. К презрению к галлейцам примешивался страх.

Прошла по кухонному коридору, кивнув трем знакомым девушкам.

– Тебя прачка искала, – улыбнулась одна.

Бланш полагала, что дворецкий не одобрил бы их шатание по коридорам. Он был не просто старший слуга, а джентльмен и правил ими железной рукой. Но она улыбнулась в ответ.

– На лестнице чисто, – сказала она, проходя мимо, свернула и побежала вниз знакомым путем. Справа остались речные ворота или, по крайней мере, развалины старых укреплений и коридоров, ведущих к реке. Слева была прачечная, женское царство. Прачки здесь стирали, гладили, а некоторые на самом деле были белошвейками и штопали, чинили и метили всю одежду – любой наряд во дворце помечался инициалами владельца, вышитыми крошечными стежками. Всего их было сорок пять, от двенадцатилетней Селии, стиравшей самое грязное, до девяностолетней матушки Хенк, которая уже почти не могла работать, но все еще вышивала лучше всех в Харндоне. И они трудились с утра до ночи, без перерыва. Главная прачка, мамаша Росс, носила форму верхних покоев, но никогда не выходила из своих владений.

Она стояла у дверей своей ниши, когда пришла Бланш. Бланш присела в реверансе. В прачечной уделяли большое значение формальностям.

– Я волновалась, девочка, – сказала мамаша Росс и заглянула в корзину.

– У королевы ничего нет в починку, – пояснила Бланш.

– Неприятности были?

– В коридорах нет галлейцев. Но новые дамы королевы… – Никто из слуг никогда не высказывался об обитателях дворца плохо. По крайней мере, прямо. Выразить свое мнение можно было тоном или взглядом – но не допускалось ничего, о чем можно сообщить и за что можно наказать.

Мамаша Росс прищурилась:

– Что-нибудь важное?

– Леди Агнес сказала, что мне нечего делать в королевских покоях. А я одета в ливрею! – В голосе Бланш прозвучала обида, хотя она этого не хотела.

Главная прачка поджала губы:

– Ясно.

Бланш быстро присела, как всегда приседают служанки:

– Я все выясню, мэм.

Мамаша Росс отпустила ее движением руки. Она всегда знала, пусть и смутно, что Бланш «что-то делает» для королевы. Этого ей было достаточно.

Бланш внесла свою корзину в жаркую прачечную. Когда она вывалила белье на стол для сортировки, ее жизнь в качестве доверенного лица королевы закончилась и началась обычная рутина.

– Бланш! Принеси нам водички, – попросила матушка Хенк.

– Бланш, ты обещала научить меня декоративному стежку, – напомнила юная Элис.

– Бланш, в твоей корзине скопилось очень много шитья! И я с трудом справляюсь с одеждой короля! – крикнула Эллен. Эллен тоже была дворцовой прачкой, тоже носила форму и имела право собирать белье в стирку в общих помещениях дворца. Как и Бланш, она была молода, хороша собой и работала во дворце с самого детства.

Бланш уже так устала с утра, что ей очень хотелось плюхнуться на стул рядом с белошвейками. Она вынула из кармана под киртлом свой драгоценный набор для шитья со стальными ножницами, которые изготовил сам мастер Пиэл, с парой серебряных наперстков, дюжиной костяных пластинок для наматывания ниток и самими нитками – белыми шелковыми, белыми льняными, черными шелковыми, черными льняными, а в этом году еще красными и голубыми – для формы.

Эллен мотала нитки. Красильщики присылали их большим клубками, и белошвейки и портные перематывали нитки поудобнее для себя. У Бланш были две красивые моталки – очень маленькая из слоновой кости, принадлежавшая ее матери, и еще одна, перламутровая, из Ифрикуа. Обе остались дома.

– Если бы король носил шоссы покрепче… – Эллен тряхнула головой.

На коленях у нее лежали чудесные шоссы. Одна штанина в красно-голубые ромбы, а вторая пурпурная, с богатой золотой вышивкой. Они были сделаны по последней моде, предписывавшей сшивать штанины сверху, и поэтому порвались в паху.

– Он слишком стар для таких штучек, – сказала Эллен.

Всего год назад никому бы не пришло в голову открыто критиковать наряды короля. Бланш казалось, что даже слушать это – почти измена.

Эллен нахмурилась, чувствуя, что перегнула палку.

– Я просто… – Она замолчала и посмотрела на пурпурный клубок. Смотала нитку и принялась за голубую.

Она не сказала, что думает, но все и так это знали. Эллен критиковала не короля, а его новую любовницу, рыжеволосую девушку семнадцати лет от роду. Леди Джейн Сейбл. Ее имя никогда не упоминалось на половине слуг. Она как будто свела короля с ума, он притворялся, что все еще молод, и его погоня за молодостью – ее и своей – привела к потере королевского достоинства, что почувствовали все слуги.

Сама по себе леди Джейн была не так плоха. Хорошо воспитанная, она вела себя осторожно, берегла репутацию короля и вежливо обращалась со слугами. Но у нее была собственная фрейлина, Сара, и ее белье никогда не попадало в прачечную. Сара ела в покоях хозяйки и никогда не выходила в большой зал под лестницей, где обедали и спали слуги. К тому же отец леди был лидером прогаллейской партии в Альбе.

Бланш начала чинить рубашки королевы. Она терпеливо сшила полдюжины новых, пригодных для положения королевы. Над ними она работала дома, вместе с матерью. Но даже новые рубашки разошлись по боковым швам.

Бланш вытащила маленький распарыватель – бритвенно острый ножичек с тупым концом, длиной всего в пару дюймов, тоже изделие мастера Пиэла, – и начала пороть боковой шов.

– Бланш! – крикнула мамаша Росс.

Бланш встала, уронила шитье в корзину и побежала к главной прачке, приказы которой исполнялись всегда. Ножичек она держала в руке. Это была настоящая драгоценность, он стоил пяти дней работы, и карман он бы прорезал в считаные мгновения. Она засунула его за ухо.

– Бланш, отнеси записку мастеру Корду в Чипсайд. И спроси, где лен, который мы заказывали на весну. Я совсем забегалась и забыла утром.

Разумеется, тонкого белого льна во дворце уходило столько же, сколько уходит молока в доме с новорожденным, и задержка поставки от мастера Корда обернулась бы настоящим адом.

Бланш присела.

– Велю Эллен зашить рубашки, – сказала мамаша Росс.

Бланш еле заметно покачала головой, демонстрируя дозволенный уровень несогласия:

– Я бы лучше их домой забрала, мэм.

Мамаша Росс одобрительно кивнула:

– Хорошо. У Эллен и так полно работы. Бери корзинку и беги.

Бланш вернулась к белошвейкам и собрала свою корзинку.

– Весна, да? – вздохнула Эллен. – Люблю бегать по поручениям.

– Мамаша Росс о тебе беспокоится, Эллен.

– Я могу о себе позаботиться, – отмахнулась девушка.

Но если Бланш была высока и крепка в кости, то Эллен, тоненькая, как тростинка, напоминала куколку. О силе рук Бланш ходили легенды среди пажей и оруженосцев, которых она порой учила манерам. Еще до появления галлейцев.

– С галлейцами никому из нас не справиться, – сказала Бланш. – Ты осторожна? Не ходишь дважды одним путем?

– Да, мамочка, – Эллен рассмеялась, – можно мне еще молочка? – Теперь рассмеялись обе. – Бланш, а ты разве не галлейка?

– Папаша точно был галлеец. – Когда-то ее звали Бланш де Руан, по городку в Галле, но теперь она стала Бланш Голд.

– Значит, бывают и хорошие галлейцы, – заметила Эллен.

– Бывают? – Бланш вскинула брови. – Галлейцы – прекрасный народ. Вспомни о графе д’Э!

Эллен улыбнулась. Он нравился обеим девушкам.

– Ну, если ты не будешь мне рассказывать, куда мне ходить, я не буду попрекать тебя галлейцами.

– Прости, милая, – улыбнулась Бланш.

– Ты сама там поосторожнее, – сказала Эллен.

Бланш поцеловала ее в щеку.

– Я всегда осторожна, солнышко.

Она вышла из прачечной под всеми парусами, как любила выражаться Эллен, дочь корабельного плотника. Обычно Бланш не приходилось посещать дворец при дневном свете. Она прибегала рано утром, пока оруженосцы еще спали, и уходила, когда они начинали пьянствовать. Но она ранила одного из галлейцев и знала, что они ее приметили.

Она миновала коридор, ведущий к реке.

Но в главном коридоре толпились парни. Подойдя к лестнице, она сразу поняла, что это компания Рохана, дюжина рыцарей и оруженосцев. Только они носили пулены с длинными носами. Хуже некуда.

Она замерла на третьей ступеньке.

– А вот миленькая шлюшка, – сказал один.

– Готов поспорить, что задница у нее белая, под стать имени.

Она знала их всех. Рохан был самым мерзким. Средоточие яда. Он посмотрел на нее.

Она опустила глаза и отступила на шаг.

– Король! – закричал кто-то, и придворные замерли. Это значило, что король идет из своих покоев в большой зал. Все выстроились вдоль коридора, надеясь, что их увидят и узнают.

– Джеффри! Малквил! – тихо и ровно сказал Рохан. – Видите эту сучку? Это собачка королевы. Или ее шлюха. Давайте покажем ей, зачем нужны мужчины.

Двое повернулись и начали спускаться. Не галлейцы. Альбанские оруженосцы, одетые по галлейской моде в узкие шоссы и коротенькие дублеты. Тот, что повыше, прыгал через две ступеньки и отрезал ее от поворота направо.

Бланш не запаниковала, хотя двое сильных мужчин ее пугали. Она свернула налево, к реке, надеясь, что там кто-то будет. Коридор оказался пуст.

Она шла вперед.

Они ее почти догнали. Она громко закричала, подхватила юбки и побежала.

Любой к северу от Чипсайда знал, как быстро бегает Бланш Голд. С ее-то длинными ногами да по прямому коридору. Было темно, но она прекрасно знала дорогу. По крайней мере, первые двадцать ярдов.

Она обошла старый фонтан. Один оруженосец об него споткнулся. Теперь она опережала их на пять шагов. Их длинноносые туфли и узкие шоссы, пристегнутые к дублетам, плохо подходили для бега, в отличие от ее ботинок и голых ног.

Она все детство играла в этих коридорах и знала несколько выходов.

Она свернула налево, к реке. Внешние стены были уже недалеко, и в коридоре посветлело. Она снова резко свернула и плечом задела стену.

Она слышала, как шлепают по полу их пулены.

Она не уронила свою ношу и, подбегая к дальней стене, оттолкнулась от нее корзинкой. Слетела по крутым ступенькам, вытершимся за две тысячи лет, и ощутила густой резкий запах тины.

Она бежала по скользким ступенькам изо всех сил, молясь, чтобы внизу стояла стража и чтобы ворота были открыты.

Пресвятая дева услышала ее молитвы. На узком причале стояли два самых противных гвардейца – жирных, с бегающими глазками, всегда готовых распустить руки. Она никогда не была так рада встрече с ними.

– О, Бланш! – сказал один.

– Нед! – улыбнулась она.

К причалу выскочил первый оруженосец. Бланш стрельнула в него глазами, и он заколебался. Его друг появился из темноты, потирая бедро.

Нед среагировал быстро. Он рыкнул и сделал крошечный шаг вперед, собираясь перекрыть вход.

– Сюда хода нет! Только слугам и гонцам! – заявил Нед.

Его напарник заворчал. Оба были вооружены здоровенными алебардами, которые сверкали на солнце, и одеты в новые ливреи, а вот оруженосцы – нет.

– Мне нужно переговорить с этой шлюшкой, – сообщил один оруженосец. – Она… меня обокрала.

Он сделал шаг вперед, и Нед приставил конец алебарды ему к носу.

– Обсудите это с главной прачкой. Мамашей Росс. Предпоследний коридор.

– Да ты знаешь, кто я?

– Понятия не имею, – заявил Нед, краем губ улыбаясь напарнику, – но я королевский гвардеец, а вы нет.

Паромщик, длинным шестом толкавший маленькую плоскодонку, заметил Бланш и с надеждой направился к причалу.

Бланш укоризненно посмотрела на оруженосца.

– Главная прачка отправила меня в Чипсайд, – она сплюнула в воду, – и я ничего не крала. Я прачка королевы, сэр.

Он удивил всех, потянувшись к ней. Нед тут же спихнул его в воду.

Бланш не стала досматривать, чем все это кончится. Она прыгнула в лодку. Тут появились еще два щегольски одетых парня.

– Хватайте ее! – закричал тот, который потирал бедро.

Второй вынырнул из воды.

– Ты покойник! – завопил он.

Бланш устроилась на корме. Лицо паромщика ничего не выражало.

– Куда вы направляетесь, мистрис? – спросил он.

Позволить себе доехать до самого Чипсайда она не могла, это обошлось бы в ее дневной заработок.

Они уже выбрались за стены дворца, и она увидела четыре огромных округлых корабля, стоявших на якоре у берега.

– Веника, – сказал паромщик. – Дошли сюда из самого Ифрикуа, можете себе представить? – Он вздохнул. – Пришла пора навигации, мистрис.

Вокруг кораблей стояли маленькие лодочки, а на берегу и на стихийно раскинувшемся рынке толпился народ.

– За нами плывет лодка, мистрис, – сообщил паромщик, – у него весла, а у меня нет. Он нас догонит.

Бланш оглянулась. Солнце играло на воде, и она увидела лодку и бешено движущиеся весла. В лодке сидело двое или трое.

– Можешь отвезти меня в доки?

– Это не место для приличной женщины, – заметил паромщик. – Вы в беде?

Бланш кивнула. Паромщик оглянулся.

– Я их задержу. За поцелуй, – ухмыльнулся он.

Бланш посмотрела на него и улыбнулась.

Паромщик отчаянно замахал шестом, и две лодки помчались вниз по течению. Бланш не понимала, какая движется быстрее.

Паромщик проскочил под высокой кормой вениканского флагмана, который нависал над ними, громадный, как собор. Каждое окно на корме было размером с дом. На галерее стояли вениканские солдаты в доспехах. Один из них погрозил им пальцем, но Бланш помахала рукой, и он помахал в ответ.

Нос маленькой лодки ткнулся в берег, и Бланш пришлось прыгать. Она оказалась на сходнях, куда бедные женщины ходили стирать.

Паромщик проворно перебрался на центральное сиденье и потребовал:

– Поцелуй.

Она протянула ему серебряный фартинг, а потом, как честная девушка, наклонилась и легко поцеловала в губы.

– Спасибо, красавица, – улыбнулся он.

Она улыбнулась в ответ, прошла по сходням, не поскользнувшись, и побежала наверх.

Там она втиснулась в густую толпу. Вениканцам были дарованы особые привилегии, позволявшие торговать где угодно. На бочках лежали доски, а на них громоздились товары, которые стоили целое состояние. Или десять состояний. Бланш успела заметить слоновьи бивни и белоснежные клыки сказочного амронта. Увидела шелк, серебро и инкрустированное дерево.

Она пробиралась за спинами господ и купцов, которые толпились у столов. Она была красива, ходила в форме королевской служанки и всю жизнь училась двигаться в толпе.

Бланш обнаружила, что на рынке полно галлейцев. И в первый раз по- настоящему испугалась, заметив, что они смотрят на нее. Все оставалось игрой, пока они ее не поймали. Если же это случится, произойдет ужасное. Боль, унижение, разрушенная жизнь.

И обвинят во всем ее, как всегда винят девушек.

Она никогда не позволяла себе думать об этом, но теперь, обнаружив, что средь бела дня в королевской столице она все равно окружена хищниками, Бланш разозлилась.

Выбора у нее не оставалось. Она проклинала свое мужество, которое заставило ее уйти от прачечной к реке. Она почти уже добралась до трущоб Уотерсайда с его складами, борделями и матросскими кабаками. Чипсайд располагался к югу отсюда. В обычных обстоятельствах она бы никогда не пошла сюда ни днем, ни ночью.

Она оглянулась, надеясь найти хоть одну знакомую ливрею, хоть одно дружелюбное лицо, хоть одного из рыцарей или оруженосцев королевы. Их осталось совсем немного, но ей могли помочь даже королевские гвардейцы.

Никого. Даже ни одного человека в ливрее Рэндома. Рэндомы верны королю…

Ее собственная одежда была слишком заметной. Она видела, как головы поворачиваются ей вслед. Слышала выкрики на галлейском.

Бланш свернула в какой-то переулок, прошла мимо дохлой кошки и понадеялась, что это не дурной знак. Вокруг лежал мусор, в основном гнилые овощи, и ее ботинки скользили.

Она злилась все сильнее.

– Эй! – послышалось от начала переулка.

Она побежала.

В десяти ярдах перед ней переулок расходился надвое, обегая бордель в виде корабля. Назывался он крайне оригинально: «Дом с веслом». На углу висела вывеска – пара скрещенных весел, из-за которых выглядывал напряженный пенис. Чтобы никто не усомнился в значении вывески.

Бланш поняла, где она. Повернула налево и побежала дальше. Любой из местных обитателей подставил бы ей подножку, просто чтобы посмотреть, что случится, поэтому она старалась держаться середины улицы.

Ей вслед свистели и кричали.

Она свернула на улицу Парусных Мастеров. Она надеялась добраться до мастерской отца Эллен. Как далеко могут зайти эти мужчины?

Отец Эллен вряд ли сможет ее спасти.

Но, чтобы придумать что-нибудь другое, нужно было время, а она уже слышала шаги за спиной.

Она снова свернула и побежала по переулку вдоль складов, где сушили и чинили паруса больших кораблей.

Кто-то выставил руку ей навстречу, она врезалась в эту руку и упала, уронив корзинку.

Ей стало по-настоящему страшно.

– Куда спешишь, красотка? – спросил пожилой темнокожий мужик в ливрее одного из южных графов и прищурился. За поясом у него торчала дубинка.

Бланш откатилась в сторону, пачкая свое лучшее платье в человеческом и зверином дерьме. Схватилась за ручку корзины.

Железная рука перехватила ее левую руку.

Бланш закричала. Она знала, что так делать нельзя, что это может привлечь других хищников. Но мужество изменило ей. Она понимала, что будет дальше.

– Смотрите, что у меня есть, – сказал кто-то по альбански.

Бланш повернула голову и увидела альбанского юношу в тесных галлейских шоссах. Задница у него была открыта всем ветрам. Кто-то схватил ее и за правую руку.

Парень рывком поднял ее, обнял за талию и попытался зарыться лицом в шею.

Она поднялась на цыпочки, положив ладони ему на руки, как учил всех девиц в замке солдатский наставник, вывернулась из захвата и треснула его корзиной. Правой рукой она вытащила из прически свой крошечный нож.

Бланш ударила в протянутую ладонь, и нож проткнул ее насквозь, выйдя с другой стороны. Хлынула кровь, и мужчина попятился.

– Я тебя прикончу, сука! – завопил он, глядя на руку.

Южанин попытался схватить ее. С отчаянным криком она развернулась и врезала ему коленом по яйцам с такой силой, что он завизжал, как котенок, но все же ударил ее в ответ, чуть не сбив с ног. Она резанула его ножом по лицу и попятилась в переулок.

Она прошла три шага. Кажется, это был тупик, она молилась, пытаясь придумать что-то, а потом увидела ноги мертвеца, труп… скоро она она сама станет трупом. Странно, что на мертвеце сапоги с изогнутыми носками, как на мавре.

Она повертела в руках свой крошечный нож. Слегка порезала запястье. Смертный грех. Вечность в аду.

Вот бы ей повезло чуть больше… но тупик оказался глухим.

Теперь мужчины играли с ней. Они знали, что ей никуда не деться, и ржали. Тот, у которого текла кровь, утверждал, что заслужил право быть первым.

Она оглянулась в поисках оружия.

– Смотри-ка, она еще и кусается, – рассмеялся альбанец.

В руке он сжимал большой кинжал… которым ударил в бок проходившего мимо южанина. Отступил, чтобы не измараться в хлынувшей крови. Южанин умер очень удивленный, и оруженосец расхохотался. Посмотрел на Бланш.

– Иди сюда, шлюшка. Получи то, что тебе причитается. Если я испачкаюсь, выволакивая тебя оттуда, я отрежу тебе нос после того, как трахну. – Он улыбнулся и поднял руку.

Она шарахнулась прочь.

– Последний шанс, – предупредил он.

Переулок утыкался в четыре лачуги, стоявшие вплотную друг к другу. Две из них даже делили одну деревянную крышу. Бланш видела дыру на высоте своего роста. Запах мочи подсказал ей, что туда часто заходят люди и животные… особенно во время дождя. Но для нее было слишком высоко.

Она заплакала.

– Тупая шлюха, – сказал один из них.

– Четверо мужчин на одну девушку, – сказала она. – Трусы.

Он пожал плечами и двинулся к ней, держа перед собой нож. Видимо, оценил, на что она способна.

Она решила дать ему себя убить и напала.

Он легко поднырнул ей под руку и сломал правое запястье. Ее хорошенький ножичек упал в лужу мочи.

Он ударил ее коленом в живот так сильно, что ее вырвало. Она рухнула на колени.

– Ну, – ухмыльнулся он, – думаю, я заслужил право быть первым. Я…

Она не поняла, что случилось, потому что смотрела в землю, но в переулке вдруг возник огромный, черный как ночь мужчина в заморских одеждах.

Он выскочил из щели у нее над головой. Тот труп… был не трупом. Это она понять сумела.

– Ты кто, мать твою? – опешил оруженосец. Отступил на шаг и потянулся к мечу.

Мавр возвышался над ними, слегка расставив ноги. На боку у него висела кривая сабля в ножнах.

Ее преследователи закричали.

Бланш вытащила изо рта испачканную рвотой прядь волос и задумалась.

Оруженосец двинулся вперед, замахиваясь, и чернокожий выхватил саблю и ударил. Короткое слитное движение, поворот бедер – и меч оруженосца упал на землю вместе со сжимающей его рукой.

Оруженосец заорал так, как будто из него душу вынимали, и упал на колени рядом с Бланш. Кровь хлынула струей.

Он как будто не понимал, что случилось. Нащупал левой рукой правую, потянул ее к себе.

Чернокожий коротко взмахнул саблей, и самый кончик ее прошелся по глазам и переносице раненого. Тот умер мгновенно. Чернокожий сделал это почти без усилий. Парень упал лицом вниз.

Мавр шагнул вперед. Бланш уже нашла свой ножичек. Он был весь в грязи, как и ее одежда и она сама. Правое запястье сломано или вывихнуто. Заживет. Она прижалась спиной к грязной стене и попыталась встать.

Содержимое корзинки не выпало. Она кинула туда же нож и взялась за ручку левой рукой. Она ничего не соображала. Ей нужен был нож.

Чернокожий не был демоном. Это оказался неверный. Бланш видела таких несколько раз. Вообще черных людей она встречала. Королевского зеленщика Джо Грина, например. Или Майлза Грейторна, черного как смоль гвардейца. Но у этого кожа отливала синевой, и он был выше и стройнее других чернокожих.

И держался очень спокойно. Теперь он стоял у входа в переулок совершенно неподвижно. Сабля, казавшаяся крошечной в его руках, торчала из-за спины, как хвост.

Он смотрел на галлейцев. Они колебались, а вот язычник – нет.

Один из оруженосцев замешкался, и мавр наклонился, коротко взмахнул саблей, и опять полилась кровь.

– Позовите стражу! – завопил раненый.

Неверный встал в другую стойку, опустив саблю перед собой и нацелив ее на галлейцев. Самый крупный из них выхватил меч и напал.

Чернокожий взмахнул саблей. И еще раз.

Галлеец рухнул, как подрубленный, а сабля язычника довершила движение, добив раненого.

Теперь в переулке лежало пять трупов, включая южанина.

Галлейцы и их друзья попятились.

– Ты этого не сделаешь, – повторял один из них.

Другой завопил, призывая стражу.

Бланш снова начала соображать. Пусть этот человек и черный, и одет как язычник, но все же он спас ей больше, чем жизнь. А стража наверняка займет сторону хорошо одетых мужчин, а не служанки и иностранца. Если только им не повезет и не появится кто-то знакомый, например Эдвард.

Очень осторожно – он был опасен, а его спокойствие пугало не меньше цвета его кожи – она подошла ближе. Заговорила с ним, как с лошадью, уверенная, что он не знает нормального языка.

– Если вы пойдете со мной… просто пойдете… я не причиню вам вреда… просто пойду рядом… добрый сэр… идемте за мной…

Она прошла у него за спиной, в пределах досягаемости его жуткой сабли. Колени у нее подгибались, руки дрожали, а в запястье пульсировала боль, но она не позволила слабости взять над собой верх.

Он наклонил голову, как норовистая лошадь. Заметил Бланш. Она вышла из переулка, переступила через труп и услышала шаги.

– Пойдем! – сказала она.

Вдалеке кто-то орал: «Стража!»

– Пойдем! – закричала она.

Он не шевельнулся. Бланш отвернулась. Она хотя бы попыталась. Под холмом был Чипсайд – и безопасность.

– Пойдем, – позвала она. Протянула руку – раненую, окровавленную руку, которая уже опухала.

Он посмотрел на нее и двинулся с места. Переступил через одну из своих жертв, подобрал шапку и двумя движениями протер ею клинок. Выбросил шапку и, не глядя, вернул саблю в ножны. Бланш бросилась бежать. Он последовал за ней.

У нее дергало запястье, и при каждом шаге становилось больнее. Она попыталась перехватить его другой рукой, но так оказалось еще хуже. Она закричала. Бланш не хотела кричать, но не сдержалась. К тому же она споткнулась и упала на землю, и теперь у нее болело еще и колено.

Появился еще один вооруженный человек. В руке он держал меч. Сам он был высок, как дерево, и широк в плечах, как целый дом. Бланш вздохнула с облегчением, потому что в этой части Харндона все знали сэра Рикара Ирксбейна, рыцаря Ордена. Но, даже думая о себе, она не забывала, что не может пустить все на самотек. Подняла голову.

– Сэр Рикар! – крикнула она. – Сэр рыцарь, он меня спас.

Сэр Рикар был связан обетом молчания. Он посмотрел на язычника и указал на него длинным мечом.

– Он меня спас, сэр, слышите? Галлейцы напали на меня… пресвятая Дева! – Она лепетала что-то и как будто слышала свой голос издали. Боль накатывала, как волна.

Бланш заплакала и попыталась сесть.

Мужчины были одного роста. Один бледный, рыжеволосый, с россыпью веснушек на огромном носу, а второй черный, как смола, в которуюподмешали синей краски. Нос у ифрикуанца был небольшой и тонкий, а вот плечи такие же широкие и талия такая же узкая. И оружие у обоих схожего размера.

Оба посмотрели на девушку, которая лежала на земле. Оба держали оружие перед собой, с легкостью, свидетельствующей о большом опыте.

Ни один не говорил.

Кто-то продолжал звать стражу.

Сэр Рикар еле заметно поклонился. Потом с невероятной быстротой вложил меч в ножны и поднял девушку, легко, как перышко. Она отстранила его здоровой левой рукой.

– Не трогайте меня! – крикнула она, слыша себя как будто издали. – Я могу идти!

Язычник улыбнулся. Он склонил голову и вернул саблю в ножны. Рыцарь Ордена отпустил Бланш и сделал шаг назад, поднимая руки.

Бланш встала.

– Я справлюсь, – угрюмо сказала она.

Рыцарь Ордена поклонился ей. В этом поклоне были уважение, упрек и согласие. Очень выразительный оказался поклон. А потом рыцарь повернулся и побежал вниз, в сторону Чипсайда. Бланш похромала за ним, кое-как переставляя ноги, погоняя их, как мать непослушного ребенка. За ней шел неверный.

Альбанцы, как и другие народы, не любят того, чего не знают. Поэтому нового архиепископа Лорики почти всегда именовали «новым епископом», как будто в этом было нечто недостойное.

Новый епископ, Боэмунд де Фуа, был галлейцем. Это тоже вызывало некоторое странное предубеждение. Большая часть населения Харндона носила фамилии галлейского происхождения, включая купцов, мастеровых и дворян. Семплсы когда-то были Сент-Полами, Дентерминты – Д’Антре Дю Монтами. Шестьсот лет торговых отношений между харндонцами и галлейцами должны были привести к установлению добрых и доверительных отношений, однако не привели. Несмотря на то что все вокруг одевались по галлейской моде, носили галлейское оружие и в каждом доме хранилась Библия в галлейской обложке, галлейцы оставались объектом злых острот. Иногда против них даже поднимали бунты. Происхождение нового епископа говорило против него, каким бы праведным и скромным ни был он сам.

Из-за такого отношения молодой архиепископ постоянно злился. Ему свистели вслед на улицах, кидались комьями земли в его паланкин, а когда одного из священников обвинили в слишком вольном обхождении с мальчиком из церковного хора, его едва не убили подмастерья.

Поэтому самый могущественный церковный деятель Альбы встретил своего кузена и политического союзника Жана де Вральи в настроении, далеком от смирения и раскаяния. Вместе с де Вральи прибыл второй его кузен граф д’Э, сьер де Рохан, чье влияние при дворе начинало превосходить влияние самого де Вральи, и сэр Юстас л’Айл д’Адам, восходящая звезда рыцарства.

Де Рохан прибыл последним, но заговорил первым.

– Среди моих людей служит Маврикий д’Ивруа, – сказал он, указывая на молодого человека в дверях, – он готов рассказать о жутком злодействе, учиненном людьми королевы. Вынужден сообщить вам, господа, что четверо наших убиты.

Рука архиепископа взлетела к горлу. Остальные потянулись к рукоятям мечей.

– Кто их убил? – рявкнул де Вральи.

– Женщина, одна из камеристок королевы. Призвала демона прямо на улице. Демон убил четверых благородных господ. Когда же наши люди попытались за ним погнаться, его защитил рыцарь так называемого ордена Святого Фомы.

Граф д’Э таинственно улыбнулся:

– Разве тот, кто убил четырех человек, нуждается в защите?

Де Рохан метнул в него презрительный взгляд.

– Милорд, к чему спрашивать подобное? Вряд ли это имеет отношение к делу.

– Вы знакомы с Бланш Голд? – Д’Э рассмеялся. – Я не думаю, что получится обвинить ее в вызове демона. Хотя бы потому, что это явная ложь.

– Вы, месье, обвиняете меня во лжи? – Де Рохан взвился на ноги. Д’Э не шевельнулся.

– Да. Вы лжете. – Он кивнул на своего кузена. – Он лжет, и лжет намеренно.

Де Рохан сделал честное, непонимающее лицо.

Де Вральи с отвращением нахмурился.

– Я предпочел бы, чтобы вы не говорили таких вещей о добром сэре де Рохане, который всего лишь верно служит.

– Правда, кузен? – осведомился д’Э. – Тогда я готов сразиться с вами, де Рохан, прямо сейчас. По законам войны.

Д’Э был в доспехах. Де Рохан – в ботинках с длинными носами и в коротком придворном платье.

Жан де Вральи выдвинул вперед челюсть:

– Я понял ваше мнение, кузен. Месье де Рохан, вам стоит снова начать носить доспех, за исключением торжественных событий. Нам нужно напомнить двору, что мы воплощаем собой мужественные добродетели, от которых они отказались ради удовольствий.

Д’Э покачал головой:

– Нет, кузен, я серьезно. Эта гадюка только и знает, что сплетничать. Хочет уничтожить королеву и очернить ее репутацию. Я утверждаю, что он лжет. Я готов доказать это с мечом в руках. Ради бога, пусть даже доспех надевает, если найдет.

Наступила тишина.

Де Рохан побелел, как скобленый пергамент.

– Предатель!

– Прошу прощения, месье, но оскорбить вас – еще не измена, – нахмурился д’Э.

– Вы постоянно защищаете королеву и предупреждаете ее!

Встал Жан де Вральи:

– Кузен, как глава дома я вынужден потребовать отозвать вызов.

Гастон д’Э тоже встал:

– На каком основании?

Взгляд Жана де Вральи стал почти умоляющим:

– По моей воле.

– То есть, когда ты убил племянника Тоубрея и я просил тебя не делать этого, ситуация чем-то отличалась?

– Он оскорбил мою честь, – терпеливо объяснил сэр Жан.

– Де Рохан только что назвал меня предателем, – резонно заметил д’Э.

– Он откажется от своих слов, – заявил де Вральи.

Д’Э кивнул, поджал губы и сел:

– Я подумаю.

Де Рохан нахмурился, прошептал несколько слов своему оруженосцу д’Аласу и посмотрел на л’Айла д’Адама.

– Раз меня обвиняют во лжи, возможно, мне не стоит продолжать.

– Я продолжу, – сказал архиепископ Лорикский, – возможно, меня обвинять во лжи не станут. Эти люди ненавидят нас. Это гнездо еретиков и мятежников. Так называемый орден Святого Фомы – еретический культ, который принимает к себе ведьм и прислужников Сатаны. Схоласты не одобрили их.

Терпеливо, как будто обращаясь к дураку, д’Э сказал:

– Кузен, вы провели здесь достаточно времени, чтобы понять, что альбан- цы верны патриарху Ливиаполиса, а не патриарху Рума. Их не волнуют ни схоластика, ни теология епископа, ни университет Лукрета.

– Еретики, – отрезал Боэмунд де Фуа. – Патриарх Рума не одобрял их. А именно он, а не язычник из Ливиаполиса является примархом всего мира.

Д’Э махнул рукой. Судя по этому движению, аргументами епископа он готов был подтереться.

Епископ побагровел.

– Как вы смеете?

Д’Э сжал зубы.

– Насколько я вижу, господа, горстка моих земляков ни перед чем не остановится, лишь бы развязать здесь гражданскую войну. Предположу, что невежество тому виной, милорд епископ, а не злоупотребление властью.

Де Вральи постучал себя по зубам.

– Милорды, когда мы сражались с Дикими, орден Святого Фомы был достаточно хорош.

– Ах, Дикие! – выплюнул епископ. – Целыми днями я слышу об этой ерунде! Слабые умы покоряются Сатане! Дикие – всего лишь один из соблазнов этого мира, наряду с женской красотой и чревоугодием!

Де Вральи пальцами расчесал раздвоенную бородку.

– С этим, милорд епископ, я не могу согласиться. Дикие вполне реальны. Мой ангел говорит…

– Прошу вас, месье де Вральи. – Архиепископ поднял руку.

Мгновение они смотрели друг на друга и молчали.

– Я предлагаю выступить против Ордена и уничтожить его, – продолжил епископ, – у меня достаточно доказательств тому, что они используют дьявольские силы. Я могу сжечь их всех. Они хвалятся своим волшебством. А вы, – епископ повернулся к кузену, – подвергаете опасности свою бессмертную душу, когда возитесь с ними. Или с королевой и ее ведьмами.

Де Вральи был не из тех, кому нравятся оскорбления, особенно в присутствии его собственных людей.

– Вы слишком резки, милорд архиепископ.

– Я забочусь о вашей душе, – ответил де Фуа. – Королева – ведьма и должна умереть. Орден – ее прислужники. Всем в этой комнате известно, что я говорю правду. Если мы хотим спасти души альбанцев, нам нужно прежде всего избавиться от злых сил.

Гастон д’Э фыркнул:

– Ничего подобного мне не известно. Я рекомендую милорду епископу взять с собой дюжину священников и несколько лошадей и съездить на запад, в горы. Полагаю, это значительно изменит его мнение. Если он выживет.

Д’Э стукнул по столу кинжалом. Его лейтенант д’Эрбле засмеялся. Даже де Вральи кивнул.

Первый воин короля нахмурился:

– И все же в словах моего кузена есть истина.

Де Рохан покачал головой:

– Вы будете отрицать, что королева изменила королю? Мы часто предъявляли вам доказательства. Или вы перешли на ее сторону?

– Жаль, что это разделяет нас, – сказал де Вральи. – Нет, я знаю в глубине души, что она злая женщина. Так говорит мне мой ангел.

При слове «ангел» архиепископ хлопнул ладонью по лбу.

– По меньшей мере, я бы приказал – именем короля – арестовать эту женщину, Бланш Голд, – де Рохан протянул де Вральи свиток пергамента, – она помогала королеве сноситься с любовниками. У нас есть свидетели.

Гастон д’Э увидел, что его кузен берет свиток, и встал:

– Я отказываюсь принимать в этом участие.

– Тогда забирайте с собой свои нелепые обвинения и свои предательские разговоры и уходите, милорд, – заявил де Рохан.

– Я уже бросил вам вызов и повторить его не смогу. Ваш отказ говорит о вас все, что нужно знать.

Де Рохан не смотрел ему в глаза.

– Трус, – сказал д’Э.

Де Рохан покраснел.

– Подонок. Негодяй. Не рыцарь. – Д’Э пожал плечами. – Как видно, мои слова вас не трогают. Мне вас жаль. Милорды, позвольте откланяться.

– Подожди! – сказал де Вральи. – Подожди, милый кузен!

Д’Э поклонился и ушел вместе с д’Эрбле.

– Он разрушит все, что мы собираемся создать, – сказал де Рохан.

Первый воин короля удивленно посмотрел на него:

– Как вы могли не принять вызов?

Де Рохан гордо выпрямился:

– Я служу высшей цели. Я могу не обращать внимания на частную ссору, какой бы несправедливой она ни была.

Де Вральи поджал губы:

– Я полагаю, вам стоило с ним сразиться. Вы хороший рыцарь. Я сам вас учил. Вы справитесь с любым, кроме меня. – Он поднял бровь. – Или он был прав? А? И, милорд епископ, я отказываюсь арестовывать орден Святого Фомы. Будут бунты. А Орден помогает нам держать границы.

Архиепископ умоляюще посмотрел на де Рохана. Тот вздохнул:

– Если вы утратили уверенность во мне, милорд, возможно, мне стоит обратиться в королевский суд в Лукрете, – он поклонился архиепископу, – я согласен, что они – гнездо еретиков. Женщина служит мессу? Это отвратительно.

Епископ возвел очи к небу.

Де Вральи долго смотрел на них, переводя взгляд ясных голубых глаз с одного на другого.

– Архиепископ, я уважаю ваш сан, но мне сложно не замечать вашей юности. Де Рохан, если вы не готовы ответить на вызов моего кузена, я даю вам дозволение вернуться в ваши владения в Галле. – Он встал, и латы щелкнули, когда он выпрямил ноги.

Когда он ушел вместе со своими людьми, архиепископ положил руку на плечо де Рохану.

– Я разберусь с этим, – сказал он, – у меня есть человек.

Руки у де Рохана дрожали.

– Как он посмел! – прошипел он.

Архиепископ взял его за руку:

– Через неделю, если ветер будет удачный, мы получим три сотни копий прямиком из Галле. Мы захватим этот город и получим власть.

– Он меня выгнал! – сказал де Рохан.

– Подождем и посмотрим, – улыбнулся епископ.

Когда импровизированный совет закончился, де Рохан вместе со своими людьми отправился обратно ко двору, где король должен был принимать нового посла графа Хоекского. Жан де Вральи выслушал своего оруженосца и проследовал за ним в личный кабинет, где тихо стоял д’Э.

– Кузен, – сказал де Вральи.

– Я возвращаюсь в Галле, – заявил д’Э, – прости, кузен. Эти люди омерзительны. Я не желаю, чтобы мое имя связывали с ними. – Он вздохнул. – К тому же ходят слухи… слухи, что Дикие нападают на Арелат. Даже Галле…

Де Вральи кивнул:

– Я тоже это слышал. Боэмунду и его людям плевать, потому что они уверены, что не существует никаких Диких. Что это происки Сатаны. Может быть, они и правы.

– У меня есть земля в Арелате, – сказал д’Э. – Здесь от меня никакой пользы, а дома ждут дела. Отпусти меня.

Де Вральи принялся ходить по комнате.

– Мне кажется, что мы близки к победе. Когда я призову королеву к ответу…

– Невинную женщину, – ровным голосом вставил д’Э.

– И когда прибудут остальные мои рыцари…

– Чужеземная армия, которая поработит харндонцев, – заметил д’Э.

– Кузен, мой ангел ясно сказал мне, что я должен стать королем, чтобы спасти это королевство. – Жан де Вральи скрестил руки на груди.

Д’Э подошел и обнял его:

– Ты знаешь, что я тебя люблю. Но участвовать в этом больше не желаю. Я умываю руки. Я полагаю, что ты неправ. Вместе со своим ангелом. И я повторяю, что тебя обманывают, что твои союзники отвратительны и ты забыл о своей вере.

– Что ты имеешь в виду? – Ноздри де Вральи раздувались.

– Ты почитаешь закон войны. Но ты запретил мне убить эту гадюку де Рохана, – скривился д’Э. – Закон войны для того и создан. Если я чую всем сердцем, что душа человека черна, как уголь, я убиваю его. А ты запретил мне это сделать.

Де Вральи огладил бороду и отвернулся:

– Я сам удивился. Но ангел сказал мне…

– Может, твой ангел на самом деле дьявол?

Де Вральи положил руку на рукоять меча:

– Уходи! – велел он.

Д’Э низко поклонился:

– Я уеду первым же весенним кораблем, кузен.

Часом позже Жан де Вральи стоял на коленях перед великолепным триптихом, изображающим святого Михаила, святого Георгия и святого Маврикия. Он был в доспехах, и наколенники больно впивались в кожу, хотя он и надел под них стеганые чулки.

Он терпел боль, не вставая.

Он молился.

Слова кузена ранили его. И более того, его обуяли сомнения. Серьезные сомнения. Поэтому он преклонил колени, наказывая себя, и молил своего ангела о знаке.

Прошел час, потом другой. Боль в коленях давно превзошла любую боль, которую он ощущал раньше. Теперь его мучил еще и страх – сколько времени можно терзать плоть сталью? На бедра, грудь и спину давил вес кольчуги, как будто прижимая рыцаря к полу. Если бы он стоял или сидел верхом, вес бы распределился благодаря плечевым ремням.

Любой священник сказал бы ему, что он погрязает во грехе. Что, раня себя, он испытывает своего ангела, а значит, и Бога.

Де Вральи такие мысли не волновали.

И наконец ангел пришел.

– Мой верный рыцарь, – сказал он, и голос его походил на звон колоколов во время праздничной мессы и на рев труб при королевском дворе.

Де Вральи склонил голову. Ангел сиял невыносимо.

– Дитя мое, ты, верно, что-то хотел, – нежно сказал ангел.

Де Вральи не поднимал головы.

– Тебя терзают сомнения, – удивился ангел, – неужто даже тебя?

– Милорд, – проговорил де Вральи.

– Королева – ведьма, – сказал ангел, – она призывает силы тьмы и порабощает людей. – Голос ангела звучал убежденно.

– Милорд…

– Ты, де Вральи, должен стать здешним королем. Только ты. – Ангел говорил спокойно, но в словах его таилась страшная сила.

– Мне нравится король, – вздохнул де Вральи, – и я вовсе не уверен, что королева…

Ангел улыбнулся:

– Муки совести делают тебе честь, добрый рыцарь. А де Рохан – предатель не хуже Иуды.

Де Вральи поднял голову:

– Да! Это сделал один из моих людей…

– Царь царей должен использовать орудия, которые попадают ему в руки, – сказал ангел, – даже если это де Рохан.

Де Вральи вздохнул:

– Ты, как всегда, успокоил меня, господин. Но я ненавижу де Рохана.

– И Господь тоже. Представь, как Он относится к Иуде.

Ангел возложил бестелесную руку на голову де Вральи, и сила полилась из его ладони. На мгновение де Вральи окутал теплый золотой свет.

– Тебя ждут многие печали, – сказал ангел, – я дал тебе тяжелую задачу. Берегись ловушек. Когда король уйдет…

– Куда?

– Когда король отойдет в мир иной, ты узнаешь, что делать.

Появление ифрикуанца во дворе было тем удивительнее, что его сопровождали сэр Рикар и красавица Бланш, чей высокий рост, широкие плечи и милое личико обожали – издали – все подмастерья мастера Пиэла. За ее внимание сражалось больше парней, чем за внимание любой другой девицы.

Эдвард, который в эти дни занимался во дворе почти всем, открыл им ворота, не колеблясь ни секунды. Сэр Рикар хотя бы по разу спас каждого из присутствующих от постоянных нападений врагов короля. На его сестру Марию набросились, сбили ее с ног и начали колотить – но ее спас сэр Рикар. Нэнси пришлось отказаться от службы во дворце – мечты своего детства, – потому что мать не разрешила бы ей ходить в одиночестве по улицам.

Пошли слухи, что вернулся Джек Дрейк.

Весна принесла больше горестей, чем радости, всем, кроме замерзающих парней, которые не могли ни драться, ни трудиться от холода. Приближался турнир, и во дворце кипела работа.

Бланш отвели в дом мастера Пиэла, и его жена усадила ее в маленькой комнатке с печкой и обиходила как саму королеву.

В кухне сэр Рикар пил горячий эль, спасаясь от холодного дождя.

Черный человек предпочел воду.

Разглядев его поближе, Эдвард решил, что он довольно красив, пусть и чужой красотой. Черты лица у него были правильные, глаза большие, ясные и умные. Обета молчания он, кажется, не давал. За столом, преломляя хлеб, он склонил голову и произнес несколько слов, которые прозвучали как молитва.

Вошел мастер Пиэл. Очки болтались на шнурке у него на шее. Он покосился на чернокожего, как будто подобное случалось в кухне его жены каждый день, и налил себе эля.

– Эфиоп? – спросил он.

Черный человек встал и поклонился, сложив руки, как для молитвы.

– Дар-эс-Салам, – ответил он.

– Аллах акбар, – кивнул мастер Пиэл.

Неверный кивнул в ответ.

– Вы говорите на наречии язычников? – спросил Эдвард.

– Язычников? Не спеши, юный Эдвард. Скорее еретиков. – Он пожал плечами. – Дар-эс-Салам – величайший город мира, – он улыбнулся, – великолепные мечи… доспехи похуже.

– Вы там бывали?

Мастер Пиэл нахмурился:

– Я восемь дней провел в тамошней гавани на корабле, пережидая ветер. Сошел на берег и сумел не стать рабом. Я был юн и глуп.

Черный человек сидел неподвижно.

– Это важный человек. Что случилось? – заторопился мастер Пиэл.

– Там был сэр Рикар, – сказал Эдвард.

Рыцарь Ордена написал несколько слов на восковой табличке. Мастер Пиэл внимательно ее изучил.

– У Рэндома есть парень, который знает ифрикуанский. Или вахельский. Или бемба. Не помню, – мастер Пиэл написал что-то на своей табличке и приложил к ней кольцо, – отнеси это сэру Джеральду.

Эдвард взял табличку.

– Давай бегом, – замахал руками мастер Пиэл.

Сэр Джеральд Рэндом явился лично, а за ним по пятам следовал клерк, который занимался всеми иностранными поставками.

Клерк носил золотое кольцо и черный плащ, как состоятельный человек. Он поклонился, сложив руки.

Чернокожий вежливо поклонился ему в ответ.

Клерк что-то сказал. Чернокожий ответил. После приветствий чернокожий говорил довольно долго.

После четвертой фразы он улыбнулся. Улыбка преобразила его лицо.

– Он посланник, – сообщил клерк, – ищет… ищет магистра Гармодия.

– Он слегка опоздал, – сказал сэр Джеральд.

– Говорит, что он сошел на берег с вениканского корабля, «Золотой леопард» отказался дать ему приют и он собирается покинуть Харндон с первым лучом солнца, – человек развел руками и улыбнулся, – он извиняется за убийство четверых, но говорит, что они напали на женщину и он не мог поступить иначе.

Прошло два часа с тех пор, как два гигантских человека – один черный, а другой белый – появились во дворе. Тут уже все знали о резне в переулке и о том, кто именно напал на Бланш и поплатился за это.

– Кажется, ему это безразлично, – пробормотал сэр Джеральд.

Клерк покачал головой:

– Я провел там год и встречал таких людей. Они говорят так: «что будет, то и будет». И еще говорят: «Иншалла», то есть «как будет угодно Господу».

– Deus Veult! – кивнул сэр Джеральд.

Сэр Рикар тоже кивнул.

– Неудивительно, что они поладили, – негромко сказал Эдвард.

Мастер Пиэл вклинился в разговор:

– Мне надо заняться мастерской. За пятнадцать дней мне нужно изготовить сотню предметов. И чую я, что тут творится какое-то дерьмо. – Он посмотрел на сэра Рикара: – Вы сможете его спрятать?

Сэр Рикар кивнул.

Клерк заговорил с неверным, но тот замотал головой.

– Он говорит, что у него есть дело и он должен идти. Он говорит, что, если мы спрячем его на один день, он уйдет с рассветом, – клерк улыбнулся, – он сказал, что, если мы найдем ему лошадь, он будет вечно благодарен.

Сэр Джеральд закатил глаза.

– Достаточно благодарен, чтобы позволить мне взглянуть на саблю? – поинтересовался мастер Пиэл.

Часом позже, когда сэр Джеральд торговался со скучным вениканском купцом за жеребца, страдающего морской болезнью, все подмастерья и работники собрались в мастерской вокруг чистого стола. На нем разрешено было держать только пергамент и готовые металлические изделия. Сегодня мастер протер стол и застелил его третьей лучшей скатертью своей жены. Неверный рыцарь – все подмастерья сошлись на том, что он должен быть рыцарем, – выложил саблю.

В ярком дневном свете казалось, что металл рябит мелкими волнами.

Все кузнецы затаили дыхание.

Сабля была на ладонь длиннее любого меча, который когда-либо делали в мастерской, и плавно изгибалась от двуручной рукояти до выкушенного края клинка с притупленным фальшлезвием. Рукоять была украшена белой костью мамонта с далекого юга, а гарда сделана из простой стали. В клинок были вплавлены руны – настоящий шедевр кузнечного дела.

– Они серебряные, мастер? – спросил Эдвард.

Руны почти не выделялись на клинке.

– Господь с тобой, Эдвард. Они стальные. Сталь врезана в сталь.

– Посмотрите только на отделку, – прошептал Герцог. Он был главным специалистом по отделке, и на него работала дюжина парней.

Сэм Винтнер, самый юный из присутствующих, старался вообще не дышать, но все же не выдержал:

– Какая красота!

Том наклонился поближе:

– Она заколдована.

Неверный стоял на цыпочках, напряженно глядя на них. Клерк его успокаивал.

– Он говорит, что в родной стране никогда бы не позволил никому, кроме своего хозяина или султана, прикоснуться к своему оружию. Он говорит, что хозяин наполнил ее силой.

– Да, парни, – согласился мастер Пиэл. – Очень мощная штука.

Он подошел к стенному шкафчику, устроенному прямо за молитвенной скамьей, и отворил его словом. Все работники знали, что это секретный шкаф с герметическим замком. Только старшим было известно, как его открывать. Там хранились драгоценные металлы.

Мастер Пиэл вынул очки с линзами из драгоценных камней. Он склонился над саблей, нацепив их.

– Святая Мария, матерь Божья, – пробормотал он.

Он снял очки и протянул Эдварду, который раньше никогда их не трогал. Эдвард, старший работник такой большой мастерской, что ее следовало бы назвать фабрикой, подозревал, что у мастера Пиэла секретов не меньше, чем у иного некроманта.

Эдвард надел очки, и шкафчик засветился энергией.

А сабля залила светом всю комнату.

– Видишь, парень?

– Сабля!

– Да. Она существует и в эфире. – Он указал на кабинет, который еле-еле светился. – Заколдованные вещи похожи на тени, а герметические заклинания пылают в эфире, как огонь.

– Но это же сабля. – Эдвард снял очки и протянул Тому, который нетерпеливо подпрыгивал.

Неверный волновался. Он заговорил.

После долгой паузы клерк перевел его слова.

– Он спрашивает, не знает ли кто из нас Гармодия.

Том тронул мастера за руку.

– У него волшебное кольцо. – Он посмотрел сквозь очки на язычника.

– Да. Это проблема. Что вы думаете, парни, когда видите меч, который существует одновременно в реальности и в эфире? – Мастер Пиэл всегда говорил учительским тоном.

Все переглянулись.

– Он будет мечом и в эфире тоже, – медленно предположил Эдвард.

Мастер Пиэл одобрительно посмотрел на него. Такой взгляд здесь считался наградой – мастер был скуп на похвалу, но зато справедлив.

– Да, парни. Это то, что называется разящим клинком. Разве что вот этот разящий клинок может нанести удар либо в реальности, либо в эфире. – Он склонился над саблей и вставил в глаз простенькую обычную лупу. – Интересно, кто его изготовил?

Клерк повторил вопрос, и неверный рыцарь принялся отвечать. Он говорил довольно долго – в какой-то момент клерк стал записывать.

– Он говорит, что его хозяин переделал меч. Что он был изготовлен больше тысячи лет назад.

Эдвард закашлялся.

– Ага! – оживился мастер Пиэл. – Это один из шести. – Он взял саблю и вдруг из высокого нескладного человека с выпученными глазами и одышкой превратился в героя легенд. Его тень на столе показалась угрожающей.

– Кто ваш хозяин, милорд? – спросил он.

Клерк перевел.

– Абуль-Валид Мухаммад абн Ахмад ибн Рушд. – Неверный поклонился, не отводя взгляда от сабли.

Мастер Пиэл улыбнулся:

– Вынужден признаться, что мне очень хочется попробовать что-нибудь разрубить… пусть это и мальчишество. – Он осторожно положил саблю на стол и снова стал сгорбленным человеком средних лет, лохматым и пучеглазым. – Его хозяин – Аль-Рашиди.

Работники выдохнули разом.

– Маг! – воскликнул Эдвард.

Мастер Пиэл указал на крошечный знак глаза, видневшегося из-за солнца:

– Именно.

Он протянул неверному правую руку. Чернокожий взял ее в свою. Мастер Пиэл особым образом перехватил руку.

Рыцарь улыбнулся:

– Ах-рафики!

– Он сказал «друг», – сообщил клерк.

Мастер Пиэл кивнул и повернулся к рабочим:

– Парни, один из шести клинков лежит на столе в нашей мастерской. Я надеюсь, что за четверть часа мы измерим и взвесим его точнее, чем кто угодно в этом мире. Ясно?

Он взял клерка за плечо и вывел его – и неверного, который вовсе не хотел уходить от своего оружия, – из мастерской.

– Их шесть? – спросил Герцог.

– Ты хоть что-нибудь знаешь? – присвистнул Том.

Герцог смерил его взглядом, который обещал скорую драку. Юноша попал сюда за талант, а вот образования ему не хватало.

– Магистр Иеронимус был величайшим магом времен Архаики, – сказал Эдвард, – тебе нужно прочитать его эссе о свойствах металлов. Это основа всего. Так или иначе, другого такого мага не было. Его считают пророком, – он указал на дверь, куда ушел чернокожий, – во время Умбротских войн он изготовил для императорской гвардии сто клинков для сражения с немертвыми.

Том измерял клинок, а Сэм аккуратным почерком делал записи на восковой табличке.

– К концу последней войны осталось всего шесть клинков. Они убивают и здесь, и в эфире. Но их появление сопровождается странными событиями: штормами, монстрами, Дикими, убийцами. – Эдвард пожал плечами. – Я думал, это миф.

Герцог, самый смелый из них, схватил огромный изогнутый клинок.

– Матерь божья, – сказал он.

Он тоже вдруг показался остальным высоким и статным.

– Господи, – выдохнул он и осторожно положил саблю назад, – господи.

Герцог никогда ничему не удивлялся, поэтому Эдвард не удержался и тоже взял саблю.

Однажды, в детстве, Эдвард ходил в собор с матерью и сестрами. Так получилось, что он стоял в нефе, когда солнце вышло из-за облаков и луч упал прямо на огромное окно-розу. Все вокруг взорвалось разноцветным светом, и он ощутил прикосновение Господа – явное, зримое присутствие всемогущего и вездесущего, – и он почувствовал все разом: смех сестры, шепот матери, ладонь священника, проходящего мимо кадильщика, ароматный дым, блеск серебряного кадила, и каждую пылинку, и каждую ноту последнего гимна, и шепот монахинь, и сверкание пуговиц на рукаве богатой дамы… все обрело смысл.

Эдвард никогда не забывал этого мгновения. Все его искусство черпало вдохновение именно в нем. И теперь он пережил его за один удар сердца. Он стал мечом. Меч был в нем и над ним. И все и везде исполнилось смысла.

Он взял в себя руки, борясь с почти невыносимым желанием ударить по чему-то, сделать что-нибудь, чтобы прочувствовать это совершенство до конца. Примерно то же самое он ощущал, лежа рядом с Анной, целуя ее и желая большего. Дойти до конца.

Стать целым.

Вместо этого он аккуратно положил саблю на стол.

– Ты поосторожнее, – сказал он Сэму, – но все равно попробуй. Представляешь, каково носить ее целый день? – спросил он у Герцога.

– Да уж, – вздохнул Герцог и слабо улыбнулся. – Я хотел разрубить тебя пополам… просто потому что мог.

Никто не рассмеялся.

Часом позже мальчик принес сэру Рикару записку от приора Уишарта. Саблю уже вернули хозяину, и тот заметно успокоился, заполучив ее назад. Он сидел за столом, писал что-то странными извивающимися рунами под диктовку клерка сэра Джеральда.

Клерк сделал странный жест:

– Он неплохо говорит по-этрусски. Я пытаюсь научить его паре слов на альбанском.

– По-этрусски? – Мастер Пиэл покачал головой.

Сэр Рикар подошел сбоку и протянул ему записку.

– Христос распятый! – охнул он. – Парни! Ко мне!

Задолго до появления королевской гвардии Бланш убежала, с ее постели сняли белье, которое девушки теперь стирали во дворе. Чернокожий исчез, как будто его и не было, и сэр Рикар вместе с ним.

Гвардейцы обыскивали мастерскую спустя рукава. У Бланш имелись друзья во дворце. Гвардейцы не хотели ее искать, но у них был приказ на ее арест.

Когда они ушли, мистрис Пиэл обняла мужа:

– Брэдли Пиэл, – сказала она, – кажется, пришла пора уходить из города.

Он посмотрел в спину двум последним гвардейцам, которые выходили со двора.

– Все еще хуже, – проворчал он, – они хотят задавить Орден.

Его жена перекрестилась:

– Святой Фома!

На глаза мастера Пиэла навернулись слезы.

– Здесь – вся моя жизнь. Но наши тайные охранители скоро уйдут. Приор отзывает рыцарей, пока до них не добрался король.

– И? – спросила его жена.

– И мы остаемся на произвол судьбы. И через день-другой тут высадится армия галлейцев. Герри говорит, что вениканцы в курсе.

– Джеральд Рэндом нас не оставит. – Дейдре Пиэл потрясла головой.

– Я был бы рад, если бы ты уехала. Ты и девочки.

– Брэдли Пиэл, когда ты поймешь, что мы не заложники, а помощники? – Она сложила руки на груди.

– Посмотрим. – Пиэл поджал губы.

Галлейцы не появились ни на следующий день, ни еще через день.

За южной стеной города возводили трибуны для турнира и готовили площадки. Поле для пеших поединков огородили дубовыми балками в четыре дюйма толщиной, уложенными на дубовые же столбы, чтобы рыцарь в полном вооружении, сбитый с ног другим рыцарем, не сломал ограждение. Площадка представляла собой квадрат со стороной восемнадцать футов, а ограждение поднималось на четыре фута.

Поле для конных поединков было устроено сложнее: посередине его перегораживал обитый дубовыми досками барьер высотой коню по грудь, а вокруг поля ста сорока футов в длину и сорока футов в ширину тоже тянулся дубовый забор.

Обе площадки были почти готовы. На поле для пеших поединков штукатуры и маляры уже начали развешивать украшения из крашеного холста и кожи, которые выглядели совсем как золотые и серебряные подставки для роскошных щитов.

Мастер-штукатур давно получил полный список рыцарей и оруженосцев, которые готовились выйти на поле. В конце списка были добавлены щиты еще не прибывших галлейцев и окситанцев, которые, как говорили слухи, уже в пути.

Королевский павильон тоже украшали гербы – монарх был знаменитым поединщиком и собирался участвовать в турнире.

Мастер-штукатур перечеркнул некоторые гербы тонкими красными линиями, точь-в-точь как в свитке. Граф Тоубрей больше не будет участвовать в турнирах. Граф Приграничья принял командование королевскими егерями на западе, чтобы отражать набеги Диких. Эдвард Деспенсей, лорд Бэйн, месяц назад забрал своих вассалов и покинул двор. Остался только его сын Томас, чей герб, к счастью, отличался от отцовского только восьмиконечной звездой.

Граф д’Э, кузен первого воина и знаменитый копейщик, уехал утром.

А кроме того, герб королевы велели вычеркнуть из списков. Герб Дезидераты – щит, вилообразно рассеченный на королевские гербы Окситании, Галле и Альбы, поддерживаемый единорогом и Зеленым человеком, – был известен по всему королевству, и ее рыцари славились как второй отряд после рыцарей короля. Теперь же ее герб был запрещен, и среди рабочих ходили странные слухи, и ни один из ее рыцарей не мог выйти на поле с копьем или мечом.

Сэр Джеральд Рэндом, «торговый рыцарь» короля, стоял, опираясь на деревянную ногу и толстую трость черного дерева с набалдашником из чистого золота. Он следил за рабочими. Вокруг него собрались его офицеры, готовившиеся к турниру, и новый лорд-мэр Харндона Айлвин Дарквуд, и старый мэр, сэр Ричард Смит.

Дюжина матросов натягивала над трибунами огромный навес.

– Я видел их в Ливиаполисе, – сказал сэр Джеральд, – им понадобился магистр, чтобы все закрепить.

Лорд-мэр нетерпеливо взмахнул рукой.

– Господь защитит нас от зла. Пока с нами наш епископ, даже не говорите о таких вещах.

Рэндом сплюнул.

– Господа, – сказал он, – между нами говоря, мы контролируем почти все движения денег в городе. И мы собираемся это терпеть? – Он указал тростью на двух штукатуров, которые старательно стирали герб королевы с центральной трибуны.

– А у нас есть выбор? – спросил сэр Ричард. – У меня нет. армии. Я плохой боец.

Сэр Джеральд тревожно огляделся.

– Джек возвращается в город, – сказал он, – сюда идут галлейцы. И дураки, которые подражают галлейцам.

– И окситанцы, – очень тихо заметил Дарквуд. – Брат королевы не останется в стороне. Он не позволит ее арестовать.

– Господа, давайте говорить откровенно, раз уж дело касается торговли. Оставим ложь лордам. Первый воин короля и его приспешники ведут нас к гражданской войне.

Его собеседникам было неуютно.

– И если война начнется здесь, на наших улицах… – Сэр Джеральд прищурился. – Представьте, как горят наши дома. Как солдаты грабят их.

– Христос всемогущий, они все уничтожат, – сэр Ричард покачал головой, – но здесь такого не будет.

Сэр Джеральд снова оглянулся.

– После моего прошлогоднего приключения с морейцами, – сказал он авторитетно, – у меня появились друзья среди этрусков.

– К моему большому недовольству, – отметил Дарквуд, – вениканские и фиорийские купцы получили свои меха раньше меня!

Сэр Джеральд приподнял бровь:

– Меха было довольно на всех. А один из моих основных кредиторов особо попросил проследить, чтобы этрусков не обошли. Так или иначе, вениканский капитан сэр Джанкарло, который пришел в минувший четверг, принес мне новости. – Сэр Джеральд огляделся еще раз. – Он сказал, что это все делается по приказу короля галлейского. Что это заговор. Что де Вральи работает на короля. Что он уничтожит наше королевство и отдаст своему хозяину.

Айлвин Дарквуд забрал бороду в кулак.

– Я постоянно об этом думаю. С тех пор, как начали подделывать деньги.

– Но… – удивился сэр Джеральд.

– Я принимаю собственные меры, – сказал Дарквуд. – Что вы предлагаете?

– Ничего, что повредило бы королю.

– Это заговор, – прошептал сэр Ричард.

Сэр Джеральд негодующе замотал головой:

– Я же сказал, ничего, что повредило бы королю!

Мастер Айлвин и сэр Джеральд смотрели на сэра Ричарда.

– Что вы планировали? – спросил сэр Ричард, и было заметно, что он заранее не согласен.

Через час он пил вино с архиепископом Лорики, который изображал беззаботность.

– Ничего не бойтесь, добрый сэр Ричард. Некоторые из ваших земляков предатели, но король в безопасности. Полагаю, что я могу вам это сказать. Через несколько часов заговор, который так пугает вас, будет раскрыт.

Сэр Ричард встал:

– Рэндом, Дарквуд и Пиэл контролируют почти все ополчение.

– Крестьяне с вилами? – Архиепископ расхохотался. – Против опоясанных рыцарей. Я бы на это посмотрел. В Галле мы подобное поощряем. Это прорежает стада.

Сэр Ричард ничего не знал о войне, но все же разволновался и дернул себя за бороду.

– Я полагаю, сэр, это может оказаться непросто для ваших рыцарей. В любом случае, я вынужден уехать. Я во всем этом не замешан. Когда все закончится, мне придется вести с этими людьми дела.

Архиепископ лично проводил сэра Ричарда до дверей, посмотрел ему вслед и вернулся за стол. Сказал своему секретарю мэтру Гри, священнику и доктору теологии:

– Этот человек воображает, что, когда мы закончим, он продолжит вести здесь дела. – Он покачал головой. – Ростовщичество. Роскошь. Чревоугодие.

Секретарь кивнул. Глаза у него сияли.

– Наша церковь станет богаче всех румских церквей, – сказал архиепископ.

– А вы станете патриархом, – вставил секретарь.

Они посмотрели друг на друга. Потом архиепископ собрался.

– Позови писца, владеющего архаикой, – сказал он.

Секретарь нахмурился и вышел. Его черные одежды развевались, как грозовое облако.

Архиепископ занялся письмом, объясняющим в самых скромных выражениях, что ни один священник не подчиняется гражданскому или королевскому закону и что придворный суд Льюиса не может слушать дела, возбужденные против святых отцов.

Секретарь вернулся и неодобрительно объявил:

– Мэтр Виллон.

Худой человек в потертых красных одеждах, подобающих незнатному доктору права, глубоко поклонился.

Архиепископ почувствовал запах вина.

– Мэтр! – резко сказал он.

Человек в красном неплохо держался на ногах.

– Ваше высокопреосвященство.

Архиепископ движением руки отослал секретаря:

– Я разберусь.

Секретарь коротко кивнул. Архиепископ сел поудобнее.

– Мэтр Виллон, я полагаю, вы понимаете, зачем я взял вас в Альбу.

Налитые кровью глаза мэтра Виллона встретились с глазами епископа. Затем доктор права уставился в паркетный пол.

– Я к услугам вашего высокопреосвященства, – тихо сказал он.

– Надеюсь, что так. Мне вдаваться в подробности?

– Нет, ваше высокопреосвященство. – Мэтр Виллон не поднимал глаз.

– Прекрасно. Я хочу, чтобы кое-что произошло. Вы можете это устроить?

– Да, ваше высокопреосвященство.

– Я хочу смерти одного человека. – Архиепископ вздрогнул.

– Как именно? – спросил доктор права.

– Как вам будет угодно, мэтр Виллон. – Архиепископ повысил голос, как мать при разговоре с глупым ребенком.

– С помощью герметических искусств, – тихо уточнил доктор права. Архиепископ привстал:

– Я этого не говорил! И вы будете держать язык за зубами. Или вовсе лишитесь языка!

Человек в красном упорном смотрел в пол.

– Вы можете это устроить?

– Вероятно, – человек в красном пожал плечами, – возможно все.

– Сегодня. – Архиепископ наклонился вперед.

Человек в красном вздохнул:

– Очень хорошо. Вы можете достать что-нибудь, что он носит? Часто носит?

Архиепископ, кажется, хотел возразить, но не стал.

– Да.

– Возможно, кто-то мог бы украсть у него перчатки, – предложил человек в красном. – Я полагаю, это дворянин.

– Пф-ф. – Архиепископ отвел глаза.

– А потом мы вернем перчатки, сказав, что нашли их на улице. Сегодня же.

– И вы сможете проделать свое… извращенное дело так быстро?

– К услугам вашего высокопреосвященства, – поклонился человек в красном.

– Вы испытываете мое терпение, мэтр Виллон. И все же вы и все, что вы любите, – в моих руках. – Архиепископ тронул амулет, который носил рядом с крестом.

– Как вам будет угодно, ваше высокопреосвященство. – Голос его звучал устало и безнадежно.

Секретарь посмотрел ему вслед с нескрываемой ненавистью.

– Почему вы оставляете его в живых? – спросил он.

– Тихо, Жиль. Это не твое дело. – Архиепископ нахмурился. – Ты никогда не задавался вопросом, был ли Иуда злодеем или же судьба обрекла его отправить Господа нашего на крест? Не стал ли он орудием в руках Господа?

– Схоластика утверждает, что Господь использовал зло Иуды во благо Себе, – ответил секретарь.

– Если Господь может избрать Своим орудием зло, значит, и я могу. – Архиепископ покосился на свои сложенные руки. – Что там с этой Альспенд?

– Она уехала в свой загородный дом. Я отправил за ней людей, но они вернулись. Теперь тяжело кого-то нанять, ваше высокопреосвященство. Почти все вступили в королевскую гвардию.

– Де Вральи готовится к битве с простым народом, – сказал архиепископ, – а нам нужны собственные мечи. Люди, которые не носят наших цветов.

– Мне рекомендовали человека, ваше высокопреосященство. Иностранец, с далекого севера.

– Ну? – Архиепископ никогда не славился терпением.

– Я посмотрю, смогу ли я с ним снестись. Он очень осторожен.

Архиепископ улыбнулся:

– Наверное, он этруск. Этруски – единственные, кто понимает в этих делах. Жаль, я не взял людей из Рума. Если он покажется тебе толковым, найми его.

Секретарь поклонился.

Граф д’Э носился по всему Харндону, отдавая долги. Он лично заходил к портным, бакалейщикам, кожевникам и всем прочим купцам, которые обеспечивали его хозяйство, и платил серебром. Многие харндонцы, ежедневно проклинавшие галлейцев, могли бы сегодня помолиться за его здоровье.

Джеральд Рэндом обнял его.

– Все наладится, – сказал он довольно смело, – оставайтесь.

Граф посмотрел ему в глаза:

– Нет. Ничего не наладится. Берегите королеву. Они хотят причинить ей вред. А потом и королю, полагаю.

– И вы так просто уедете? Я знаю…

Галлеец покачал головой.

– Нет, месье. Я знаю, что вы хороший воин и честный купец. Поэтому я скажу только, что до меня дошли слухи. Дикие нападают на мой дом. Я собираюсь поехать туда и заняться тем, для чего меня предназначил Господь.

– Лучше и не скажешь, – поклонился сэр Рэндом.

Подойдя к дверям, граф д’Э ощупал свой великолепный золотой пояс и повернулся к оруженосцу:

– Юноша, где я забыл свои перчатки?

Роберт растерянно огляделся:

– Они были тут, милорд. Вы были в перчатках у портного.Вместе с людьми епископа.

– Eh bieп^[130], - нахмурился граф.

За далекими горами садилось солнце. Галлейские корабли показались в устье реки. По городу побежали слухи. Все, от нищих, просивших милостыню на углу, до почти пустого приюта ордена Святого Иоанна и королевской гвардии на стенах, знали, что везут эти корабли. Все, кто шел к вечерней мессе, не сводили с них глаз.

Они приблизились к причалу только с рассветом. Людям на борту пришлось пережить еще одну сырую холодную ночь. Но когда наступило ясное весеннее утро, первое утро Страстной седмицы, корабли галлейцев встали в ту же гавань, где разгружались и торговали округлые вениканские корабли. Но если вениканцы привезли с собой шелк, атлас, парчу и специи, то на галлейских кораблях прибыли больше трех сотен копий. Высоких, сильных мужчин. Каждое копье состояло из рыцаря, вооруженного оруженосца, слуг и пажей – их количество зависело от статуса рыцаря.

Сьер дю Корс, знаменитый предводитель галлейских наемников, свел отряд по трапу и встал с жезлом в руках, глядя, как разгружаются его люди, их доспехи, оружие и лошади. Лошади были не в лучшей форме. Некоторые не могли даже стоять.

Первый воин короля Жан де Вральи явился лично, верхом, в сверкающих новых доспехах из вороненой стали, в которых он собирался выступать на турнире. На некоторых улицах ему рукоплескали.

Он легко соскочил с коня и обнял дю Корса. Потом принялся с напускным добродушием жать измазанные в масле руки. Впрочем, выглядело это достаточно искренне.

– Я просил отряд генуазцев. Лучников… или ифрикуанцев, как у короля Сичилии, – де Вральи поджал губы, – но ваши копья хороши, Блейз. Великолепно.

Блейз дю Корс ростом не уступал де Вральи. Волосы у него были черные, а у де Вральи – золотые. Родом дю Корс происходил из южных гор, где Арелат, Галле и этрусские земли сходились, образуя бедную, боевитую и бурную страну. Эти земли славились своими солдатами.

– Да, милорд. Разумеется, я хотел привести больше, но король, наш сеньор, запретил. И более того, ваш друг, сенешаль д’Абблемон, согласился с ним. Я тоже чуть было не остался. И, Жан, – он тронул де Вральи за руку, – нам придется уехать. Как только мы выполним королевский приказ здесь.

– Уехать?

– В Арелате орудует армия Диких, – объяснил дю Корс, – и второго меня там нет, милый друг. Я видел их тела. Такое не пригрезится даже в ночных кошмарах. Говорят, что на севере война идет у самых границ. Что Далмаций уже пал.

– Святые небеса! – задохнулся де Вральи. – А король? А сенешаль?

– Собирают всеобщее ополчение. Все рыцари Галле отправятся на восток еще до середины лета, и мне тоже велели поторопиться.

Они посмотрели, как дюжина матросов и докеров выводят из трюма самого большого корабля огромного боевого коня.

– Абблемон хотел передать вам, – продолжил дю Корс, – что у вас почти тысяча копий. Немалая часть нашего войска, а возможно, – дю Корс оскалился, – лучшая.

Тут он увидел девушку, которая махала с балкона.

– Красотка. Что, в Альбе много хорошеньких?

Де Вральи нахмурился:

– Пожалуй. Середина лета? Ну, посмотрим.

Дю Корс тоже нахмурился, но скорее весело, чем зло:

– Я не вижу здесь никого, кто выстоял бы против тысячи галлейцев, – и подмигнул кому-то за плечом де Вральи.

На расстоянии полета стрелы от них архиепископ отвернулся от застекленного балкона своего дворца в Харндоне. Улыбнулся секретарю:

– Итак, мечей у нас достаточно, чтобы захватить все улицы. Скажи мэтру Виллону, что все сделано.

– Что именно сделано? – уточнил секретарь.

– Лучше тебе этого не знать, сын мой, – снова улыбнулся архиепископ.

Он сел за стол и принялся просматривать документы. На каждом красовалась четкая подпись и печать графа д’Э.

Он вздохнул и один за другим убрал их в маленький кожаный сундучок. Обычно стряпчие используют такие для свитков и завещаний.

Запер сундучок и швырнул ключ в огонь. Встал.

– Я собираюсь к королю, – объявил он мажордому. Тот поклонился.

Дезидерата провела три дня в молитве, стоя на коленях. Она была сильной крепкой женщиной и благодаря своему искусству знала о ребенке внутри себя больше, чем многие повитухи, поэтому ее благочестие не причиняло ей никакого вреда. Разве что порой ей мечталось о более удобных подушках перед великолепным изображением Богоматери в розовом саду.

День она провела, совершенствуясь в чтении из «Житий святых жен» и «Легенд о добрых девах», и при этом бродила по внутренним покоям. Читать вслух на ходу оказалось значительно сложнее, чем она думала.

К середине второго дня колени горели огнем, а спина разваливалась на части. Королеве нужно было продемонстрировать благочестие новым «дамам», она понимала, что они шпионки все до единой, но ни одна не могла бы соперничать умом даже с новорожденным котенком.

Королева знала, что она в беде. Мир вокруг становился открыто враждебным. Все отвернулись от нее, кроме Диоты, и она со дня на день ожидала открытого обвинения в измене.

Они унизились до нападения на ее прачку. Обвинение в колдовстве было абсурдно, но все же они могли схватить ее. Она не доверяла ни рыцарям, ни оруженосцам, ни фрейлинам и не имела никаких известий извне.

Архиепископ удивился бы, узнав, что все это совсем не волнует королеву. Она боялась только того, что Диоту могут убить, а Бланш арестовать. В остальном она не тратила сил на страхи.

Дезидерата посвящала почти все свои мысли темной сущности, обитавшей в дворцовых подвалах. Или, по крайней мере, бывавшей там. В каком-то смысле это и есть ее враг. Она поняла это при первом контакте в глубоких древних коридорах, куда ее отвела Бекка Альмспенд. Его враждебность была осязаема, как прикосновение любовника. Королева не знала, кто разбудил его – она сама своим касанием или Бекка своими герметическими штудиями. Или он всегда был там. Иногда, впрочем, казалось, что он ушел.

Королева прикусила губу. Она чуть не потерялась в предложении, которое читала вслух, у нее болели грудь, бедра, спина и колени.

Любые мысли о муже ранили ее до глубины души.

Она почти уже готова была принять обвинение в измене. За год она перешла от любви к чему-то похожему на ненависть. Злую ледяную ненависть. Ненависть, которая грызла ее разум, угрожала ее силе, ее уверенности и самой возможности осознавать себя.

И снова она изгнала мысли о муже, как старый Гармодий изгонял демонов.

И прошла по черной нити, которая тянулась из ее покоев в глубины дворца.

Никто никогда не учил королеву выходить из тела, но это всегда, с юности казалось ей очень разумным: если кто-то способен на странное, умеет приказывать своему дворцу, значит, он может пройти сквозь врата этого дворца и выйти в неспящий мир. И, как это всегда случалось с Дезидератой, действие ненадолго отстало от мысли. Она попробовала.

Теперь она бродила с ветрами почти свободно. Ее спасала ложь – дамы с изумлением смотрели, как она проводит все дни в молитвах. Она была очень осторожна… если бы ее прервали, это причинило бы ей страшную боль.

Последний раз все проверив, вздохнув про себя, она отпустила свое временное тело и стала свободной.

Леди Агнес делала вид, что стоит на коленях, но на самом деле ее обширный зад покоился на табуреточке, спрятанной в юбках. Она не мешала королеве – та едва замечала ее. Дезидерата давно обратила внимание, что яркий и живой реальный мир выцветал, когда она отпускала свой дух гулять с ветром.

Королева позволила себе проскользнуть сквозь дверь. Она по опыту знала, что многие части дворца зачарованы. Почти в любом доме, даже в нищих крестьянских хижинах, кто-то накладывал чары, чтобы защитить людей от привидений, немертвых и гуляющих с ветром.

Как ни странно, многие чары накладывались на двери, а не на стены, на окна, но не на перекрытия. Она с горечью осознавала, что не может сбежать из дворца. Это была заколдованная крепость, и то, что находилось внутри нее, оставалось внутри – а то, что снаружи, не имело возможности проникнуть внутрь.

Но в самом дворце Дезидерата могла почти везде перемещаться усилием воли, если ей удавалось сохранить концентрацию. Она почувствовала невероятный холод камня, никогда не видевшего солнца, а потом ей стало тепло – этажом ниже королевский постельничий следил, как королевскую кровать застилают свежим бельем.

Она не стала искать там следов другой женщины. Ей не нужны были доказательства того, кем оказался король. Того, что он сделал.

И этой мысли почти хватило, чтобы нарушить ее концентрацию. Но воля Дезидераты была чистой и твердой, как восточная сталь, и она спускалась все ниже и ниже сквозь полосы света и тьмы и наконец оказалась в старых коридорах под дворцом. Она следовала за черной нитью, которую обнаружила в своем камине.

Но когда она очутилась в глубоком коридоре – на старой тропе или дороге, которую когда-то показала ей леди Альмпспенд, – она почувствовала себя так, будто вернулась из долгой поездки и обнаружила дома гниль и плесень. В коридоре вились черные канаты волшебства, сотканного тварью, и королева чуть не запуталась.

Она двигалась слишком громко.

Чернота была везде, и Дезидерата парила над ней, не желая прикасаться к такому даже вне тела. Но она видела ее истинным зрением, видела, сколько ее здесь – из черных нитей, петлями уложенных по всему коридору, можно было соткать сотню ковров. Там, где она остановила тварь вместе с Альмспенд и леди Мэри, образовалась стена черноты.

Дезидерата дважды приходила сюда и сдвигала ее на место, к камню в самой старой стене замка. И теперь тварь узнала ее. Нити потянулись к ней разом, как будто черная шелковая сеть поплыла по воздуху. Дезидерата утвердила свое эфирное тело на полу и позволила черным нитям притронуться к себе.

Для кого бы ни ставилась эта ловушка, она была рассчитана на нечто более плотное.

Королева чувствовала их ненависть.

Она сделала вдох, потом выдох. Дыхание ее стало самой весной, напоенной солнцем и светом, любовью и смехом, юными листьями и яркими цветами, запахом травы на солнце и сирени в темноте.

Ее сила спугнула нити с легкостью, с какой хороший меч проходит сквозь снег. Нити таяли, иссыхали, уползали прочь и исчезали, а она продвигалась вперед.

Она простерла бестелесные руки. Между ними замерцал золотой шар.

– Отдай нам ребенка, – прошипели черные ленты.

Вместо этого она кинула в них шар. Он поплыл вперед, как солнце, истинное солнце, выжигающее все на своем пути, сияющее нестерпимым для смертных глаз светом.

Шар коснулся черной стены и озарил ее.

Удар силы, подобно тому как ребенок прихлопывает муху, отшвырнул королеву, она подлетела вверх и отступила. Но ее заклинание просачивалось, как червяк, внутрь ее врага.

Он нанес еще один удар, на этот раз принявший форму жадного многоголового пса, слюнявого ужаса, который возник из-за черной эфирной стены и нашел перед собой только призрака.

Она почувствовала, как тварь отвечает ей… тварь поняла. И ударила чистой энергией.

Удар вынес королеву из коридора и чуть не вышиб в мир живых. Только теперь Дезидерате стало страшно. Но страх обычно делал ее сильнее. Она управляла полетом своего призрачного тела. Выровняла его. Устроила в эфире ловушку на случай немедленной погони и с радостью поняла, что ее догадка была верной: тварь до сих пор не могла справиться с ее первым заклинанием.

Она вышла в реальность, надеясь, что ее работа закончена.

В реальности она так и стояла на коленях, и ее губы продолжали шевелиться. Святая Урсула. Она очень хорошо знала эту историю. Сознание вернулось в тело как раз вовремя, чтобы предотвратить катастрофу.

Голова ее упала на книгу.

Глубоко под собой королева ощущала, что ее заклинание движется, как живое существо, пробираясь во тьму.

– Если ваша милость закончила с молитвой, – обвиняюще заявила леди Агнес, – я уверена, что у нас найдутся дела.

Что бы она ни собиралась сказать дальше, ее прервали. Дверь в часовню распахнулась. В проеме возник архиепископ Лорикский. За его спиной высился новый канцлер короля сьер де Рохан, а за ними в тени маячил сам король.

Королева начала подниматься, но колени и спина подвели ее. Она чуть не упала. Дезидерата – самая изящная из женщин, измученная беременностью. Она запретила себе кричать, сжала зубы и встала. Архиепископ торжествующе смотрел на нее. Никогда раньше Дезидерата не понимала, что означает фраза «дрожит от возбуждения». Казалось, что его бьет лихорадка.

Де Рохан, бывший знаменосец де Вральи, самый опасный из его людей, почти скучал. Собирался просто выполнить дело, для которого его предназначили.

Король выглядел совсем вялым, но глаза у него бегали.

«Любовь моя, когда же ты стал таким слабым? Или ты был таким всегда?»

– Ваша милость, – начал архиепископ. Голос у него всегда был высоким, но теперь он почти визжал. Он заставил себя успокоиться. – Ваша милость, я принес вам указ, подписанный королем.

– Да?

Она знала, о чем идет речь, но все же надеялась, что король отказался подписать этот документ. Архиепископ потряс перед ней свитком. Она увидела королевскую печать.

– Я арестую вас по обвинению в измене и убийстве колдовством, – громко и пронзительно заявил он.

– Убийство колдовством? – Обвинение поразило ее.

– Вы убили графа д’Э посредством сатаны, когда он признался, что сделался вашим любовником, и угрожал уехать и открыть вашу тайну, – сказал архиепископ.

Так называемые фрейлины выбежали из комнаты, оставив ее одну.

– Обыщите комнату, – буркнул де Рохан. С ним явилась дюжина офицеров. Все только что нанятые и ни одного гвардейца.

– Это позор, – произнесла королева, – ложь, глупость и зло. – Она помолчала. – Граф д’Э мертв? – Она помнила, как опиралась на его руку на рождественской ярмарке на льду.

Король выступил вперед.

– Мадам, – сказал он серьезно, – попытка притвориться, что вы ничего не знаете, делает вам честь.

Дезидерата не отступила.

– Тогда расскажите, в чем дело, – ровным голосом проговорила она.

– У нас есть все ваши письма к нему, – угрожающе сказал король.

Шериф протянул архиепископу кожаный сундучок. Тот попытался открыть его, но сундучок оказался заперт, и он вернул его обратно шерифу.

– Это не мое, – отказалась королева, – это не мое, и…

– Замолчи, женщина, – велел король.

– Ваша милость, вы знаете, где я храню свои письма.

Король отвел глаза.

– Я вовсе ничего о вас не знаю, – грустно сказал он.

Кожаный сундучок открылся со щелчком, и на пол вывалилась дюжина листков пергамента. Шериф убрал кинжал обратно в ножны.

Со своего места королева увидела на каждом письме печать графа д’Э.

– Вы полагаете, он стал бы ставить печать на любовные письма? – прошептала она.

– Кто знает, как мыслят предатели и еретики, – выплюнул епископ. – Признайтесь, ваша милость, и вы избегнете смерти на колу.

– В чем признаться? Я невиновна. Я ношу королевского сына. Я никогда не предавала интересы королевства, а граф д’Э не был даже моим другом, не говоря уж о любовнике. Вы бредите.

Король, багровея, читал одно из писем.

– Как вы посмели! – завопил он и швырнул листок ей в лицо.

– Признайтесь в убийстве д’Э, и король в милости своей сохранит вам жизнь, – скучным голосом сказал де Рохан. – Посмотрите на его величество. Он слишком зол.

Король читал другое письмо.

Дезидерата сейчас была ближе к панике, чем во время битвы с древним ужасом, но все же нашлась:

– Ваша милость, это явные подделки. Вы знаете мою руку, ваша милость.

Король замахнулся на нее, но опустил руку. Губы у него дрожали от гнева, а двойной подбородок – давно ли у него появился двойной подбородок? – придавал ему грустный вид.

– Я полагал, что знаю вас. Но де Вральи прав. Уведите ее с моих глаз.

– Куда, ваша милость? – спросил де Рохан.

– В глубины ада, если можно. – Король на глазах постарел на десять лет. Дезидерата выпрямилась во весь рост – в реальности и в эфире.

Архиепископ схватился за свой талисман:

– Делай, что хочешь, шлюха сатаны. Я защищен от вас всех.

Дезидерата улыбнулась как можно презрительнее:

– Знаете, в чем разница между нами? Я не опущусь до вашего убийства, даже если это спасло бы мою душу. Я умею лечить и творить. Приносить свет во тьму. А такие, как вы, жмутся по темным углам, куда свет не доходит.

Она сделала маленький шаг вперед, и епископ невольно отступил.

Она тряхнула головой:

– Куда вы меня поведете?

Когда за ней закрылась дверь, она услышала масленый голос де Рохана:

– Теперь, ваша милость, нам стоит подумать о ее брате.

– Ваша милость! – закричала королева и дернулась.

Шериф, благоговеющий перед ее титулом и положением, отпустил ее локоть.

Дверь снова открылась. В проеме стоял король.

Королева вздернула подбородок:

– Я требую испытания.

Ее муж замялся. Их взгляды встретились.

– Я невиновна, милорд. Ни один мужчина, кроме вас, не касался моего тела.

Королева не умоляла. Она гневалась, и для большинства людей это послужило бы доказательством ее невиновности. Никто не может изобразить такое.

– Уведите ее, – прошептал де Рохан.

– Это Альба, а не Галле, – сказала королева. – Я требую испытания. Публичного.

Нэт Тайлер проскользнул в Харндон, пользуясь хаосом, вызванным появлением галлейцев. Одежда его изорвалась, а на лице отпечатались следы плохой погоды и постоянного напряжения. Гвардейцы у ворот могли бы спросить, что за лук висит у него за спиной, но по улицам города ходила тысяча вооруженных галлейцев, и на воротах почти никого не бывало. А тех, кто остался, одинокие путники не занимали.

Все как и обещал ему новый союзник.

Тайлер пересек Первый мост вместе с волной горожан, спешивших с утра на рынок, помог разгрузить телегу в восточном Чипинге и поднялся в трущобы за доками. Такой бедности он по прошлому визиту не помнил, как и такого количества нищих.

Он подал старшине нищих условный знак.

Тот кивнул.

– Вряд ли ты так заведешь друзей среди городской власти. Разве что среди горожан.

– Я знаю закон, – сказал Тайлер.

– Похоже, тебе непросто пришлось, братишка, – пробормотал старшина нищих. Он боялся Тайлера, от которого пахло дикостью.

Тайлер пожал плечами.

Старшина отвел его в гильдию, где собирались нищие. С древних времен герцоги и короли дозволяли им это официально. Сейчас собрания проходили на старой агоре у башни Ветров. Король нищих сидел на ступенях древнего храма Иос. Три стелы времен Архаики образовывали трон из белого мрамора.

На короле нищих красовалась кожаная корона. В отличие от большинства королей, он сидел один, без всякой свиты. Он не был ни огромен, ни грозен. Додговязый, с длинными бурыми волосами и седой бородой, одетый в грязную кожу и грязную шерсть, он был совсем неприметен. Как любой крестьянин или отошедший от дел фермер.

– Нэт Тайлер, – сказал он, – когда я видал тебя последний раз, ты собирался одержать победу над королем.

– Мы проиграли, – ответил Тайлер.

Король нищих кивнул:

– Хорошо. Выходит, ты вернулся.

– Ненадолго. Мое место все еще за мной?

Король нищих оглянулся. Старшие нищие и старшины нищих заулыбались.

– Да, Нэт. Твое место за тобой, – засмеялся король.

Тайлер скинул лук со спины и наклонился над королем:

– Я шел сюда из Н’Гары. Буду очень благодарен за кувшин эля и миску еды.

– Н’Гара? – спросил король нищих. Наступила тишина. – Ты что, скажешь нам, что повстречал Сказочного Рыцаря?

– Что-то вроде того, – ответил Тайлер.

Толстая баба сунула ему в руку кружку. Он поднял ее в знак благодарности и сделал большой глоток.

– Товарищи, – сообщил он, – я не пил эля уже месяц.

– Ты ходил в земли Диких, – сказал король нищих, – и вернулся трудной дорогой. Ты никогда не был настоящим нищим, Нэт. Зачем ты пришел на этот раз?

– Мне надо спрятаться на месяц-другой. Найти несколько парней, которые готовы драться. И свалить, пока не настало лето.

– Как всегда.

– Ну да, – отозвался Тайлер.

– И ты пришел не потому, что начинается турнир и можно будет собрать кучу денег? – спросил король нищих.

– Турнир? – переспросил Тайлер.

– Христос и все его ангелы! Ты, верно, и правда был в землях фейри! Близится грандиозный турнир, явятся миллионы народу, чьи карманы можно будет обшарить, и тысячи дураков, которых можно обобрать, – он ухмыльнулся, – если галлейские наемники не убьют нас раньше.

– Галлейские наемники?

– Убийства тебя всегда интересовали, Нэт. Первый воин короля, де Вральи.

– Пусть он сгниет в аду.

– Порой я склонен с тобой согласиться. Пусть он сгниет в аду. Он послал в Галле за целой армией. И ее отправили к нам. Хотя, конечно, у них своих бед полно и сюда привезли отбросы из тюрем и благородных рыцарей. Все хорошие солдаты остались дома, сражаются с боглинами. – Он рассмеялся.

– Не говорите мне о боглинах, – поморщился Тайлер. – Я их достаточно повидал.

Младшая из старшин хихикнула:

– Что, остаешься дома?

– Нет, Лиза, как я уже и сказал. Я уйду до лета.

– Поможешь нам убивать галлейцев? – спросил король нищих.

– Ты меня знаешь. – Тайлер кивнул.

– Мы все тебя знаем. Хорошо, что ты появился, – признался он, – у нас не хватало сил, чтобы выйти против галлейских ублюдков.

– Они умирают так же, как все остальные, – сказал Тайлер, поглаживая вощеную тетиву лука.

Лиза, крупная, красивая когда-то женщина с красным носом и грязными черными волосами, выступила вперед.

– Одну из моих девчонок прирезали в переулке Весов, – она сложила руки на груди, – трое галлейцев, все с нового корабля. Крек говорит, что узнает их, если увидит.

Король нищих потер руки и посмотрел на Нэта. Тот вздохнул:

– Ожидаешь, король, что я заплачу долги?

– Нет, – медленно сказал король, – нет. Ты можешь уйти. Ты давно все отработал сотню раз. Но если тебе нужна помощь… нам она тоже нужна.

Тайлер нахмурился, думая о своей задаче. Но есть узы крепче кровных. Он посмотрел Лизе в глаза:

– Скажешь мне, где их найти. Одежда. Жилье. Все как обычно.

Она поцеловала его.

– Мы по тебе скучали, Нэт.

– Спорим, ты говоришь это всем наемным убийцам? – На секунду вернулся прежний Тайлер.

Но изгиб ее губ ничего ему не обещал, и прежний Тайлер снова исчез.

Ему выделили местечко в подвале под таверной. Он поел и согрелся – только эти два удовольствия ему еще и оставались.

Арест королевы поразил всех. Его ожидали, но все же надеялись, что этого не случится. Количество галлейцев на улицах тоже удивило харндонцев. А уж постоянные преступления их слуг и оруженосцев казались горожанам и вовсе немыслимыми.

Три десятка мужчин и дюжина женщин погибли в первую же ночь. Два десятка галлейских копейщиков спалили таверну, откуда их вышвырнули за кражу. Они убивали каждого, кто выбегал из горящего здания.

Старший шериф направился во дворец за солдатами, чтобы арестовать преступников, и не вернулся.

Средь бела дня компания наемников напала на лавку ювелира в Чипсайде. Они убили мастера и его дочь и забрали золото, серебро и медь и пару эмалевых миниатюр.

Потом они прошлись по поспешно запирающимся лавкам, прихватывая все мало-мальски ценное. Когда один торговец попытался возразить, его закололи, намотали ему на руки его собственные кишки и оставили труп стоять на коленях в навозе.

Они ограбили еще дюжину лавок, собрали по дороге своих приспешников и вернулись на берег реки, как будто он им принадлежал. Там они вывалили добычу на одеяла и принялись ее делить – как будто они взяли город штурмом.

Там их и нашел Ударный отряд.

Он состоял из тренированных и вооруженных граждан Харндона. Любой мужчина и любая женщина, принятые в качестве подмастерьев в одну из семидесяти трех признанных гильдий или в торговый дом, сразу же становились гражданами, получали свободу и право носить оружие и путешествовать. Те же права имели домовладельцы, которым дома принадлежали на правах собственности, большинство слуг двух крупнейших приоратов, двор короля, двор королевы и многие другие – например, учителя фехтования и школьные учителя. И еще мужчины и женщины, которым был дарован этот статус, и они его весьма чтили. В их числе были даже рыцари и дворяне.

В ополчении города состояли все мужчины и женщины, владевшие оружием и имевшие силы его поднять. В Ударный отряд набирали лучших из лучших. Элита его происходила в основном из гильдий, где производили и использовали оружие: лукоделы, мастера по изготовлению стрел, мясники, оружейники и кузнецы.

Ударный отряд собирался за считаные минуты, служил бронированным кулаком города, подчинялся приказу шерифа и лорд-мэра и чтил закон даже в мелочах.

Михаэль де Бург был учителем фехтования и владел преуспевающим трактиром. Когда-то он служил в солдатах. Поговаривали, что он держит публичный дом. Но он был человеком чести – и одним из восьми капитанов Ударного отряда. Наемники на берегу реки похватали оружие, пока Ударный отряд шел по улице Чипинг.

Де Бург выступил из рядов своих копейщиков.

– Бросить оружие! – рявкнул он так, что разбудил бы – и напугал – мертвого. – Бросить оружие, лечь на землю. Вы…

И тут он с удивлением покосился на тяжелый арбалетный болт, который пробил его панцирь и кольчугу под ним. Де Бург был не слишком строен, и болт вошел в него по самое оперение.

Он вскрикнул. Но своего долга не забыл:

– …арестованы, – прохрипел он и упал.

Люди за его спиной тоже знали свой долг.

Битвы чаще всего начинаются из-за чьей-нибудь серьезной ошибки. Битва на улице Чипинг стала результатом двух ошибок. Наемники не рассчитывали на сопротивление горожан и крестьян. В Галле они усвоили, что противостоять им могут только рыцари. Все остальные быстро убегут от их хорошего оружия и боевой ярости.

Люди Ударного отряда привыкли к врагам, которые были лучше обучены – или вообще оказывались чудовищами. Они полагались на свое снаряжение и дисциплину. Но они никогда не сражались всерьез на улицах родного города. В землях Диких – да. Но не на рынке.

Наемники яростно завопили, и от этого крика затряслись стекла.

Левый фланг Ударного отряда не успел выпустить ни единого болта, потому что люди были не готовы к немедленному нападению. Они не видели, как пал капитан де Бург, и не представляли, что происходит. Многие еще натягивали хауберки и поправляли панцири. Кто-то дожевывал колбасу.

Наемники налетели на этот фланг, как волки на овечье стадо, и люди – особенно рядовые в задних шеренгах – дрогнули, побежали… и погибли. Галлейцы были вооружены бердышами и тяжелыми ножами, и они орудовали ими безжалостно, добивая раненых, нанося удары в спину ополченцам, которые пытались убежать. Подмастерья лукоделов погибли сразу. Гильдия мясников лишилась старшины, четверых мастеров и дюжины подмастерьев.

На другом фланге все вышло совсем иначе. Оружейники стояли прямо за капитаном. Они были лучше всех вооружены и всегда первыми являлись на зов.

Капитан арбалетчиков, которому вскоре, вероятно, предстояло командовать всем отрядом, велел своим людям разрядить оружие. Шестьдесят болтов ударили по первому ряду нападающих наемников. Залп вышел настолько мощным, что болты входили в плоть со стуком, с каким деревянный молоток бьет по мясу.

По команде оружейники подняли тяжелые копья и атаковали.

Эдвард – капрал, правофланговый в первой шеренге – был достаточно спокоен, чтобы окинуть взглядом свою шеренгу, прежде чем ударить орущего галлейца копьем под подбородок. Удар едва не отделил голову от тела, и Эдвард вырвал оружие из трупа и сделал шаг вперед, чтобы не мешать стоящему сзади.

Тридцать наемников полегли за считаные мгновения. Арбалетчики сдержали их первый натиск, а когда галлейцы замедлились, молодые, сильные и хорошо вооруженные рабочие и подмастерья из гильдии оружейников смели их, как серп срезает спелую пшеницу.

Ход битвы изменился, а ведь не прошло еще и минуты.

Как чаще всего и происходит в таких драках, все решила сила духа. Галлейцам нечего было защищать, кроме добычи и гордости. За спинами ополченцев были их дома. Отряд держался.

Наемники дрогнули. Они бегали по рынку, переворачивая прилавки и убивая каждого, до кого могли дотянуться клинком. Отряд – та его часть, которая осталась сплоченной, – преследовал их. Рынок превратился в ад. Мясники, которые разорвали ряды, но выстроились снова, обрушились на галлейцев, горя жаждой мести, и резня распространилась по городу в обе стороны.

Капитан де Бург пал. Он умирал, и отдавать приказы было некому.

Вся «битва на улице Чипинг» не продлилась и двух минут. Но за ней последовала многочасовая резня. Подмастерья и ополченцы убивали каждого галлейца, который попадался им на глаза, или любого, кто был похож на галлейца. Пошли слухи, что галлейцы схватили королеву, и это распалило всеобщую ненависть.

К рассвету Великого четверга погибло пять сотен харндонцев и столько же галлейцев, в основном слуг, конюхов, шлюх и прочих относительно невинных людей. Доки к северу от Чипинга горели, горели трущобы вокруг «Ангела». Говорили, что галлейцы подожгли город, чтобы прикрыть свое отступление. Ударный отряд, в котором осталось всего шесть капитанов, стоял на страже, а гильдийцы и бедняки тушили пожары.

Последний пожар погасили к полудню, и весь город: галлейцы и харндонцы – застыл в мрачном изнурении.

Де Вральи стоял у амбразуры дворца, глядя на дым у реки. Тот был такой густой, что в нем терялся Первый мост и заречье. Только мачты огромных вениканских когов, которые отошли на середину реки, вздымались над ним.

– Это проделки королевы, – заявил де Вральи королю.

Король кивнул.

– Ее приспешники подняли восстание, – де Вральи покачал головой, – я потерял хороших, верных людей в этом чертовом городе, – от злости он еле мог говорить, – я хочу уничтожить мятежников.

Де Рохан протянул ему охапку свитков:

– Ваша милость, это приказы на арест главарей. Они вымотаны своими злыми деяниями. Мы можем ударить прямо сейчас, собрав наших людей и королевскую гвардию.

Король ничего не понимал. Он решил прочесть приказы, и на первом же стояло имя Джеральда Рэндома.

– Сэр Джеральд – один из вернейших моих рыцарей, – сказал он.

Де Рохан отчаянно замотал головой:

– Вовсе нет, сир. Он предатель и изменник, который служит королеве. Король поморщился:

– Рохан, что вы такое говорите. Он маршал турнира. Офицер короля.

– Ночью он вышел на улицу в доспехах. Он повел городской сброд против моих людей, – сказал де Вральи.

– Это ошибка, – отрезал король и скрестил руки на груди, – я не подпишу приказ на арест сэра Джеральда Рэндома.

Де Рохан покосился на де Вральи.

Король выглянул за стену.

– Сколько у вас людей? – спросил он.

– Все люди дю Корса и все мои люди, – ответил де Вральи и быстро добавил: – И королевская гвардия.

Король посмотрел на него, как будто видел в первый раз.

– То есть почти три тысячи человек.

– Да, ваша милость, – мрачно улыбнулся де Вральи.

– И вы собираетесь выпустить их против Ударного отряда Харндона, составленного из лучших людей города. Из мастеров и подмастерьев.

– Мы их уничтожим, – сказал де Вральи довольно радостно.

– Вы уничтожите мой город! – вдруг возразил король. – Обезглавите торговлю! Оставите меня на пепелище!

Де Вральи отшатнулся, как будто его ударили.

– Я раскрою заговор!

– Нет, де Вральи, это вы творите заговор. Но даже вместе с людьми дю Корса у вас недостаточно сил, чтобы захватить Харндон против воли его населения.

Де Рохан влез, ничего не понимая:

– Мы наняли всех, чей меч можно купить. В городе и окрестностях. Все солдаты наши.

Король посмотрел на город и повернулся к де Вральи:

– Нет. Этого не будет.

Он хотел сказать что-то еще, но де Рохан вдруг встал перед де Вральи. Тот удивленно посмотрел на него, но король уже видел только де Рохана.

– Забота о подданных делает вам честь, ваша милость, – прошептал он, – но вы привечаете того самого человека, который помог королеве выставить вас на посмешище.

Король замер и покраснел.

– Мы выследили женщину, которая передавала послания королевы, – пояснил де Рохан. – От королевы она направилась прямиком в дом вашего оружейника, мастера Пиэла. Затем мастер Пиэл пригласил сэра Джеральда Рэндома. – Де Рохан говорил уверенно. Это была его работа – все знать. Или сочинять там, где не знал. – Люди, хорошие люди погибли, чтобы добыть эту информацию.

Король, казалось, колебался. Он что-то обдумывал, шевеля губами.

– Если королева, – осторожно сказал он, – если королева не…

Де Рохан перебил его – невиданный случай оскорбления величества:

– Королева – изменница.

– Это не доказано! – крикнул король.

Де Вральи был недоволен. Он покраснел и отошел от де Рохана, как от прокаженного.

– Я докажу это трупом любого человека, – сказал он. – Мы дадим ей публичное испытание. Испытание боем.

Король смотрел на них обоих. Потом он словно сгорбился и повернулся спиной:

– Вы не арестуете сэра Джеральда.

Де Рохан, который, как обвинитель, был в полном восторге от идеи судебного поединка с де Вральи, подошел ближе к королю.

– Мы можем пригласить его во дворец. Вместе с другими зачинщиками бунта.

Де Вральи грустно улыбнулся.

– Вы услышите о заговоре из его собственных уст, – продолжал де Рохан.

Король посмотрел на них с усталым отвращением.

– Насколько все было лучше до вашего появления, – выдавил он и уставился в пол.

– Мы сделаем ваше королевство сильнее, а вашу власть прочнее, – заявил де Вральи. – Ни одному королю не нужно одобрение рабочих и торговцев рыбой.

Де Рохан вздрогнул.

– Оставьте меня, – вздохнул король.

– Нам не надо идти, – сказал мастер Пиэл, – я знаю сэра Жана и знаю короля.

– Это почти заговор, – заметил Дарквуд.

Мастер Пиэл откровенно скучал.

– Я считаю короля своим другом. Я готовил его к боям, еще когда он ходил на вепрей. Когда это было? Лет тридцать назад? Он хороший копейщик. Один из лучших на западе, – мастер Пиэл, нацепивший полный доспех, откинулся на спинку низкого кресла, – а в политике он не так силен. Нет никакой измены в том, чтобы сказать, что он всегда предпочитал делать то, что ему советовали громче всех.

– И это неплохо работало, пока рядом с ним была королева. – Айлвин Дарквуд перебирал массивную цепь, знак его должности, надетую поверх тесноватого панциря.

– А теперь он слушает кучку чужеземцев, – буркнул Джейсоп Гросс, член городского совета, помощник шерифа и старшина мясников. Он был стройным и красивым пятидесятилетним мужчиной. – Христос-спаситель, мы, друзья, попали в переплет.

– На улицах орудует Джек, – сказал сэр Джеральд, – а где же Том Уиллоби?

– А где шериф? – спросил мастер Гросс. – Говорят, он арестовал королеву и теперь сидит вместе с ней.

– А я всегда говорил, что Том Уиллоби дурак, – заметил Айлвин Дарквуд, – а вы, джентльмены, меня не слышали.

– Я тебя слышала, – заявила присутствующая женщина.

Анна Бейтс была единственной в Альбе женщиной, стоявшей во главе гильдии. Ее выбрали старшиной ювелиров Харндона и членом городского совета. Ей минуло сорок пять, и волосы ее поседели, а пальцы распухли от артрита. Нос у нее был длинный, подбородок острый, а льняная мантилья – снежно-белая, как единственная уступка женственности.

Она задрала подбородок:

– Я всегда тебя слышу. Он дурак. И теперь, вместо того чтобы держаться традиций, он арестовал королеву. Вы знаете, где девчонка Голд? – Она огляделась. – Галлейцам она очень нужна.

Никто не смотрел ей в глаза. Она фыркнула:

– Что, секреты? Ну вы и дураки. Либо мы действуем вместе, друзья, либо каждый сам за себя. Я слишком стара, чтобы просить кого-то. Сэр Джеральд, вы идете?

– Иду, – ответил он. – С Айлвином и мастером Пиэлом.

Пиэл покачал головой:

– Я думаю, что де Вральи – или, если не справится, эта скользкая крыса де Рохан – выставят наши головы за ворота на копьях до того, как мы увидим короля.

– Не могу представить, чтобы король… – произнес сэр Джеральд.

– Он позволил арестовать свою чертову жену за измену, – сказал мастер Пиэл очень выразительно. Подкреплялось это тем, что раньше никто не слышал от него брани. – Мы – ничто. Подумай об этом, Джеральд! Дезидерата в цепях! Вот какова власть де Вральи и де Рохана.

– Наверное, это новый епископ, – поморщилась Анна Бейтс.

Пиэл пожал плечами:

– Прошлой осенью, когда они начали приглядывать за моей мастерской, ко мне пришел купец из Хоека. Он угрожал. Когда он убрался, Орден проследил за ним. Так вот, он направился прямиком к де Рохану.

Рэндом вдруг сел, как будто доспех показался ему слишком тяжелым.

– Что мы делаем? – спросил он. – Зовем Джека? Свергаем короля?

– Я не знаю, что делать, – сказал мастер Пиэл.

Анна Бейтс обратилась к сэру Джеральду:

– Я иду с тобой. Рыцарь и леди… плохи дела, если галлейцы настолько забыли о чести, что, пообещав нам безопасность, убьют нас.

– Говорите, король слушается последних слов? Значит, пусть они будут нашими. Я умею громко кричать, – заявил Рэндом. – Не хуже галлейцев.

– Ты выходишь из себя, Джеральд, – заметил мастер Пиэл, – а значит, ты труп. Помни, что они говорят об измене. Они решили, что королева – предательница. Любые твои слова можно вывернуть наизнанку.

Рэндом только пожал плечами.

Через час, поцеловав жену, он шел вслед за десятком королевских гвардейцев на Золотую площадь, где ждали самые богатые мужчины и женщины города.

Сэр Джеральд не смотрел на них. Его интересовали только его сопровождающие. Ни у одного на плече не было золотого леопарда, а трое напялили алые сюрко, такие просторные, что они хлопали на ветру. Главный казался знакомым.

Он улыбнулся сэру Джеральду.

Сэр Джеральд нервно улыбнулся в ответ. Он снял доспехи и надел тонкое черное платье, полагающееся человеку его возраста, черные шоссы, цепь и рыцарский пояс с мечом.

– Сколько вы служите в гвардии? – спросил он.

– Два дня, – ответил очень молодой гвардеец.

– Вы из Харндона?

– Нет, сэр рыцарь. Я из Хоксхеда, что к западу от Альбинкирка.

Совпадение поразило сэра Джеральда.

– Я сражался в прошлом году при Лиссен Карак.

– Мы знаем, – тихо сказал другой гвардеец. Трое кивнули.

– Я не бунтовщик, – объяснил сэр Джеральд.

Начальник гвардии развел руками. Он казался очень знакомым, но сэр Джеральд никак не мог вспомнить его имя.

– Мы знаем, сэр Джеральд. Мы отвечаем за вашу безопасность. Мы проведем вас к королю и выведем назад. – Он оглядел толпу старшин и членов совета, стоявших на Золотой площади. – Даю слово.

Его ровный голос и королевская форма разогнали толпу, и сэр Джеральд поднялся наверх. При оружии и свободный. На холме Чипсайд он встретился с Анной Бейтс, вырядившейся в меха и золото, как герцогиня. Он поклонился, и она взяла его под руку. Ее сопровождало столько же человек. Все гвардейцы были знакомы друг с другом.

Рэндом все еще пытался опознать офицера, который выглядел слишком молодым для своей должности. Пока они шли по тихим улицам, ничего не приходило ему в голову. Вокруг все еще клубился дым. Тела убрали, но обгоревшие здания торчали, как гнилые зубы во рту у нищего. Людей тоже стало меньше. Тесть Рэндома, бывший старшина каменщиков, погиб, зарубленный бердышом. И многие другие мужчины и женщины, которые что-то значили для города, тоже.

За развалинами зданий он видел движение на Флит-стрит. Патруль Ударного отряда шел параллельно королевской гвардии. Рэндом не мог представить, чтобы Эдвард и его товарищи напали на гвардию, но присутствие вооруженных друзей его успокаивало.

Он прошел за первую подъемную решетку во внешний двор, и люди Эдварда остались позади. Решетка закрылась. Испугались даже гвардейцы. Анна Бейтс сжала его ладонь, не имея в виду никакого флирта. Сэр Джеральд задрал подбородок и двинулся дальше.

– Что это за старуха, которая притворяется леди? – спросил де Рохан у одного из своих людей.

– Не представляю, милорд.

– Ну так выясни! – прошипел де Рохан.

Однако никто не успел ничего выяснить, и пара вошла в коридоры дворца, следуя за де Роханом. Тот убедился, что двери тронного зала закрыты, и обратился к де Вральи:

– Эти канальи прислали сэра Джеральда Рэндома!

– И что? – безразлично вопросил де Вральи.

Де Рохан заставил себя говорить медленнее:

– Мне не кажется, что сэра Джеральда стоит допускать до разговора с королем.

– Потому что он невиновен в измене? – гаркнул де Вральи. – Или потому что вы его боитесь?

Слово «бояться» таило в себе угрозу. Де Рохан вспыхнул:

– Лучше будет, если он не станет говорить с королем.

– Для вас – возможно, – сказал де Вральи.

Он махнул солдатам, те открыли двери, и о прибытии сэра Джеральда Рэндома и мистрис Анны Бейтс доложили подобающим образом. Они бесстрашно – по крайней мере, внешне – прошли по шелковому ковру и поклонились.

Король сидел один. Трон королевы убрали.

– Сэр Джеральд, – сказал король устало и грустно, – я слышал, что сегодня вы обратили оружие против меня.

Сэр Джеральд покачал головой:

– Не должно мне возражать вашей милости, но я никогда не выступлю против своего суверена.

– Это я и сказал де Рохану. Но он…

Де Рохан выступил из ряда придворных. Многие из них были родом с юга Альбы и жили в Харндоне, но не менее трети присутствующих носили тесные яркие одежды, выдававшие галлейцев.

– Я сказал, что вы предатель, – заявил де Рохан.

Рэндом нахмурился:

– Я вас с трудом понимаю, сэр. Вы говорите с акцентом.

Несколько храбрецов хихикнули. На самом деле, акцент в речи де Рохана был едва заметен, если только рыцарь не злился.

– Тихо! – рявкнул де Рохан.

Сэр Джеральд склонил голову:

– Я не могу молчать, милорд, когда вы на меня клевещете. К тому же я здесь, чтобы говорить, а не чтобы молчать.

Де Рохан указал на Рэндома:

– Он подготовил девчонку, которая передавала письма любовникам королевы, – извиняющимся тоном сказал он, – я не хотел бы говорить такое прилюдно. Это… позор.

– До чего нелепое обвинение, – возразил Рэндом. – Милорд, я даже не живу во дворце.

Мистрис Анна присела:

– Ваша милость, я прошу позволения говорить.

– Говори. – Корольмахнул рукой.

– Ваша милость, я полагала, что нас пригласили сюда поговорить с вашей милостью, а не с этим заморским лордом. – Она слабо улыбнулась. – Я деловая женщина, ваша милость, а не придворная дама. Если бы это была деловая встреча, я бы сказала, что этот человек пытается помешать нам говорить.

Король посмотрел на де Рохана, а потом на мистрис Анну:

– Говорите и не сомневайтесь в моем терпении.

Она присела снова.

– Ваша милость. Солдаты, которых привели галлейцы, без предупреждения напали на горожан. Достойные мужчины и женщины были убиты…

– Достойные люди? – с видимым отвращением переспросил де Рохан. – Парочка нищих?

– Мой тесть, – заметил сэр Джеральд.

– Мой племянник, – сказала мистрис Анна.

Тишина сделалась ощутимой.

– Они крали, грабили и насиловали, а когда мы позвали гвардию, гвардию перебили. – Мистрис Анна сделала паузу. – А когда мы обратились за помощью к Ударному отряду, они убили капитана.

– Ложь, – сказал де Рохан.

– В Галле… – начал де Вральи.

– Вы не в Галле! – рявкнула мистрис Анна.

– Никто не сражался против короля, – осторожно сказал сэр Джеральд, – мы защищали свои дома от грабителей и убийц.

– Красивая ложь, – заявил де Рохан. – Вы и ваши мятежники убивали наших людей. Наших слуг. Безоружных мальчиков и девочек!

Король посмотрел на сэра Джеральда. Тот опустил глаза. Потом поднял:

– Когда они напали на Ударный отряд, мы отбросили их. Мы преследовали их и, видит Господь, вели себя так же, как они.

Король вздрогнул.

– Черт возьми, Рэндом, вы хотите гражданской войны? Разве закон велит убивать галлейцев на улицах?

Уязвленный сэр Джеральд отступил на шаг:

– Ваша милость! Они убили сотни ваших горожан! А в глазах многих, ваша милость, галлейцы действуют от вашего имени!

– Ну вот видите! – сказал де Рохан.

– От моего имени? – уточнил король.

– Ваша милость, вы призвали их сюда. Вы должны их отослать. – Сэр Джеральд переступил на месте и оперся на трость. Культя болела.

– А как насчет королевы? – осторожно поинтересовался де Рохан.

Сэр Джеральд втянул воздух и посмотрел на мистрис Анну.

Та снова присела:

– Ваша милость, мы пришли говорить с вами, а не с этим созданием.

Король нетерпеливо вскрикнул:

– Женщина! Прах тебя побери! Это не «создание», а галлейский лорд, один из моих министров! Извольте обращаться к нему с уважением.

Мистрис Анна отступила. Де Рохан позволил себе улыбнуться:

– Так что насчет королевы, мастер Рэндом?

– Ваша милость, не могли бы вы приказать галлейскому лорду обращаться ко мне подобающим образом?

– Простите за недосмотр, сэр. – Де Рохан пожал плечами.

– Сэр Джеральд. – Рэндом смотрел ему в глаза.

– Как скажете.

– Вернитесь к теме! – велел король.

– Что же с королевой? – в третий раз спросил де Рохан. – Что думает народ о ее аресте?

Сэр Джеральд обменялся взглядами с мистрис Анной.

– Ни один человек в городе не верит, что королева виновна и неверна вашей милости, – сказал сэр Джеральд.

До сих пор де Вральи молчал. Он был не в доспехах, что случалось довольно редко. На этот раз он выбрал многоцветный гамбезон, левая часть которого была сшита из бело-пурпурной парчи, а правая – из желтого шелка. На поясе висел меч, меч первого воина короля. Кроме него, только король и сэр Джеральд были вооружены.

– Она изменница, ведьма и убийца, – заявил де Вральи, – и я это докажу.

– Докажете? – спросил сэр Рэндом, пораженный жестокостью обвинений.

– Меня вызвали на судебный поединок. Так называемая королева убила моего кузена д’Э, и я убью ее воина и докажу ее вину. – Де Вральи в упор смотрел на сэра Джеральда. – Вы выступите от ее имени, сэр Джеральд?

Де Рохан, кажется, улыбнулся.

Джеральд Рэндом не добился бы высокого положения, если бы не умел различать скрытые ловушки в ходе переговоров. Он досчитал до пяти – тактика, которая всегда ему помогала. Постарался не обращать внимания на панику, охватившую его, когда эта ловушка захлопнулась. Если он откажется, значит, согласится, что королева виновна, а де Рохан сможет задавать вопросы о мятежниках и сторонниках королевы и быстро вывернет все в свою пользу.

Если он согласится, то погибнет.

– Когда вы планируете поединок, милорд? – спросил Рэндом.

– В первый день турнира, – сказал король.

Рэндом поклонился:

– Если ваша милость освободит меня от обязанностей маршала турнира… и если ваша милость полагает, что одноногий человек пятидесяти лет от роду, не являющийся воином, может защищать честь жены вашей милости… – Сэр Джеральд вытянул деревянную ногу так, чтобы ее увидели все присутствующие, и поклонился – он многократно репетировал это движение вместе с женой, надеясь, что сумеет блеснуть им на турнире. – …тогда я, разумеется, рискну своей жизнью ради ее милости, которую я полагаю невиновной.

Даже де Вральи уловил очевидный подтекст. Если он будет сражаться с сэром Джеральдом, его поднимут на смех. А для короля это будет равносильно признанию вины.

Сэр Джеральд шел на рассчитанный риск. Лицо короля омрачилось, он злился, и у сэра Джеральда задрожали колени. Ему тяжело было стоять и еще тяжелее – сохранять безразличие, которое так не нравилось галлейцам. Но сэра Джеральда Рэндома пугали часто. Он напомнил себе, что, даже если он погибнет во имя королевы, это не сравнится с ужасом битвы в Лиссен Карак и тварями, пытающимися сожрать его живьем.

Он перекрестился.

– Разумеется, если вы боитесь… – произнес де Рохан, но слова его пропали впустую. Даже де Вральи посмотрел на него как на червя.

– А у вас есть разрешение от церкви? – тихо спросила мистрис Анна.

Король вспыхнул:

– И что же за лицензия мне нужна, любезная? – Судя по голосу, он считал Анну дурой.

Мистрис Анна присела.

– Прошу прощения, ваша милость. Мой муж – писарь.

Король покосился на архиепископа Лорикского. Тот посмотрел на своего секретаря, который дернулся и тут же зашептал что-то на ухо хозяину.

– Совет окончен, – сказал архиепископ, глядя на короля.

Сильные руки схватили Рэндома. Он не сопротивлялся, зная, что проиграл. Даже если его не отправят сражаться за королеву.

– Ваша милость! – крикнул он. – Эти люди хотят разрушить ваше королевство!

– Тихо! – крикнул де Рохан. – Аудиенция окочена!

– Они лгут, ваша милость, – громко кричал Рэндом, – они отослали от двора всех хороших людей и ездят на вас, как на лошади.

Слева от него один из людей де Рохана велел гвардейцу:

– Отведи их куда-нибудь, где они почувствуют на себе гостеприимство его милости.

– Вы обещали нам безопасность! – орал Рэндом.

Но король уже ушел из зала, а у трона стоял де Рохан.

– Постарайтесь получить удовольствие от нескольких следующих часов, – улыбнулся он, – это мой вам подарок.

Рэндома и мистрис Анну утащили из зала, провели по лестнице мимо прачечной – в направлении подземелий.

Секретарь архиепископа всегда был очень занят. Он ушел из дворца поздно, одетый в простую коричневую рясу странствующего монаха и сопровождаемый двумя стражниками.

За воротами стояла толпа харндонцев.

– Господин, – прошептал один из стражников, – мы не можем туда идти. Нас на части разорвут.

Ученый доктор переводил взгляд с одного испуганного лица на другое. С тех пор как он узнал, на какую жестокость способны галлейцы, его очень удивляла их немыслимая трусость.

Мэтр Гри и сам не был беззащитен. Он надул щеки.

– Прекрасно. Можете храбро охранять дворец. Я собираюсь выпить вина. – Он ткнул стражника в грудь.

Тот испуганно отпрыгнул:

– Какого хрена!

– Уроните меня на землю, – сказал мэтр Гри, – и ступайте обратно. Стражник улыбнулся щербатой и нерадостной улыбкой и ударил.

Мэтр Гри полежал на булыжнике, пока шаги не стихли, и поднялся. Старуха, похожая на ворону, помогла ему встать, и он благословил ее.

– Вот бы Господь покарал этих галлейцев, – сказала она.

Мэтр Гри присоединился к толпе. Некоторое время он двигался вместе с ней, собирая полезную информацию, а потом ускользнул в город.

Трактир «Ангел» стоял в Уотерсайде, за переулком Парусных Мастеров, всего через пару зданий от «Дома с веслом». Трактир был миниатюрной крепостью – четыре здания окружали внутренний двор, куда выходили все балконы. В разгар лета здесь выступали актеры, менестрели, трубадуры, мимы, акробаты и просто бродяги, а сам трактир пользовался дурной славой, хотя все знали, что еда и выпивка здесь хороши. Сюда часто заходили матросы, офицеры и солдаты.

Мэтр Гри оказался единственным монахом в зале. Но переодеться ему было негде, а бродячие монахи иногда посещают таверны. Он присел за общий стол и стал слушать.

В округе сожгли несколько домов. Местные были в ярости, и через полчаса мэтр Гри понял, что, узнай они, что он галлеец, не пощадили бы и его. Он уже жалел, что пришел. Ненависть их была так ощутима, что его мутило, и ему приходилось слушать бесконечные поношения.

Он умел думать и теперь размышлял, зачем его хозяин разжигает эту ненависть. Вино было ужасное, пиво отменное.

– Вам не нужен писец? – спросил кто-то.

Он был высокий, в темных волосах блестела седина. Поверх добротного зеленого шерстяного гамбезона он надел коричнево-зеленый плащ и черный шерстяной худ, отделанный горностаевым мехом. Садясь, он снял худ.

Мэтр Гри не ожидал увидеть ничего подобного. У человека остались на месте все зубы, не было шрамов на лице, он не косил.

– Вы… – начал мэтр Гри.

Еще у человека был кинжал с черной рукоятью, такой длинный, что сошел бы за меч.

– Свободен, – радостно сказал он.

«Дом с веслом» стоял совсем близко, и в «Ангеле» своих шлюх не держали. В трактире прислуживал мальчик, невысокий, пухлый и жизнерадостный. Точнее, был бы жизнерадостным, если бы галлейцы не убили его старшего брата.

– Иностранец! – обвинил он хорошо одетого пришельца.

– Я из империи, – поклонился человек.

– Не чертов галлеец? – уточнил мальчик.

Скрыть произношение и акцент было невозможно.

– Нет. Я из империи.

Мальчик пожевал губами:

– А ну скажи что-нибудь на архаике.

Человек развел руками:

– Kyrie Eleison. Christos Aneste.

Мальчик поморщился:

– Ладно, сойдет. Чем вам помочь, мастер?

– Темного эля, – бросил человек в отделанном мехом худе. Посмотрел через стол.

Когда мальчик убежал, он сказал:

– Вы то ли очень храбры, то ли глупы. То ли отчаялись.

Мэтр Гри нахмурился:

– Я так понимаю, вы свободны.

Человек в черном худе склонил голову, соглашаясь.

– Мой хозяин, – сказал мэтр Гри.

– Архиепископ Лорикский, – уточнил второй.

Монах встал:

– Я не думал…

Собеседник замахал руками:

– Вам же нужен осведомитель, – сказал он, – я всего лишь хотел подтвердить свою добросовестность. Кем бы я был, если бы не узнал вас?

Мэтр Гри изучил его:

– Вы иностранец и разузнаете здесь не больше, чем я сам. Как вас зовут?

– Имена здесь не нужны. Через пару дней, самое большее через неделю, если у меня будут деньги, я обзаведусь сетью информаторов, которая сможет узнать почти все. Это всего лишь ремесло. Кто-то добывает золото, а я – людей.

Принесли эль. Имперец глотнул и улыбнулся:

– Неплохо.

– Вы же не думаете, что я дам вам деньги и доверю работу? – спросил мэтр Гри.

Человек криво ухмыльнулся:

– Так будет намного проще. Недоверие все портит.

Мэтр Гри покачал головой:

– Мне нужны сведения о леди Ребекке Альмспенд. Она исчезла.

Человек поджал губы:

– Я слышал это имя, – признался он. – Она же удалилась в добровольную ссылку?

– Хорошо, – сказал мэтр Гри. – Я рад, что вы про нее знаете. Найдите ее, и мы обсудим деньги и сеть информаторов.

Он встал. Человек отхлебнул еще эля и покачал головой:

– Нет.

– Что – «нет»? – спросил монах.

– Я не работаю бесплатно. Никогда. Я достаточно известен. Я не работаю на тех, кто мне не доверяет, и я не работаю бесплатно. Я не буду бродить по улицам, разыскивая пропавшую дворянку. Это опасно, по крайней мере сейчас. Я работаю чужими руками, а это стоит денег.

– А как же я тогда узнаю, что вы умеете работать? – удивился мэтр Гри.

– А как вы узнаёте, что ваш служка зажигает свечи каждое утро? Или приносит потир, когда вы собираетесь служить мессу? Я полагаю, что вы священник. Что я получу, сбежав с вашими деньгами? Эта сумма слишком мала, чтобы ее имело смысл красть.

– Сколько? – спросил мэтр Гри, снова усаживаясь.

Имперец позволил себе улыбнуться:

– Десять дукатов в неделю за каждого информатора, которого я найду. Сто дукатов в неделю мне. Если потребуются другие услуги, у меня есть… друзья, к которым можно обратиться. Их услуги весьма дороги, но все же многие клиенты находят, что это дешевле, чем связываться с любителями.

– Я не согласен, – сказал мэтр Гри.

Человек допил эль и встал:

– Я это подозревал. Я встречусь с вами еще раз. Больше я ничего сделать не могу. Я не встречаюсь с людьми часто. Это вредно. Если вы снова захотите меня увидеть, прибейте к речным воротам дворца кусочек чистого пергамента. Гвоздем. С утра – и вечером я буду ждать вас за этим столом. Или кто-то придет от моего имени. – Он нахмурился. – Не в вашем положении ходить по улицам. И я бы не хотел, чтобы нас видели рядом.

Мэтр Гри опять поднялся:

– Но…

Человек уже отошел. Он задержался у стойки, сказал пару слов, и хозяин проворчал что-то в ответ. Иностранец показал руки, как будто демонстрируя, что он безоружен. Потом запел. Это было крайне нелепо. Он спел короткую песню на архаике. Голос у него оказался красивым. Кто-то в таверне замолчал.

С этим он удалился.

«Ангел» – это «Ангел». За хорошо одетым чужеземцем выскользнули два человека с дубинками. Уходил он очень быстро. Им пришлось бежать следом, и, когда он свернул в переулок Парусных Мастеров, они уже обливались потом.

А человек исчез.

Оба выругались и вернулись в таверну.

Джулас Кронмир легко спрыгнул на землю и покачал головой. И двинулся вниз по холму, к мастерской Пиэла, кружным путем, на который должна была уйти добрая половина вечера.

Рассвет Страстной пятницы выдался дождливым и холодным, как будто весна не собиралась наступать вовсе. До турнира оставалось пять дней, и в Харндоне ходили слухи, что принц Окситанский уже в дне пути от города и что он остановился в Бергоне, городке в Северном Джарсее, чтобы провести день в молитве.

Еще ходили слухи, что с ним сотня копий. И что их было бы больше, но его армия сражается с Дикими в горах. Без него.

– Он идет за сестрой, – говорили люди.

Королевская гвардия – точнее, наемники и проходимцы, из которых она теперь состояла, – ходила по рынкам. Почти все горожане ушли в церковь, и гвардия захватывала рыночные площади одну за другой. Когда вечером люди, усталые и грустные после поминовения Страстей Христовых, вернулись из церквей, на всех углах стояли галлейцы и гвардейцы. Было несколько столкновений, но даже галлейцы притихли перед окончанием поста и после резни, случившейся двумя днями раньше.

Перед самым закатом первый воин короля ехал по городу в сопровождении сотни галлейских копий. Среди них были и альбанцы, местные рыцари, которые поняли, откуда ветер дует, и присоединились к королю. Теперь они шли по улицам, меняя стражу на каждом перекрестке, и везде развешивали прокламацию.

Она сообщала, что судебный поединок состоится во вторник.

Она обвиняла сэра Джеральда Рэндома в измене. И мистрис Анну Бейтс, и женщину по имени Бланш Голд, и леди Ребекку Альмспенд, и сэра Гарета Монтроя, графа Приграничья, и сэра Марка Уишарта, приора ордена Святого Фомы.

И запрещала собираться более чем четверым людям обоего пола по любой причине, а также носить оружие.

Мастер Пиэл сидел в своей маленькой мастерской с лучшими работниками. Герцог стащил копию прокламации с креста на рыночной площади, где горожане обычно ставили майский шест.

– Наверняка снимать ее – преступление, – заметил Сэм Винодел.

– У нас нет времени на всякие глупости, – строго сказал мастер Пиэл. Работники ерзали на месте.

– Что мы будем делать, мастер? – спросил Эдвард.

Мастер Пиэл надул щеки, снял очки, протер их краем рубашки и надел снова. Посмотрел в темноту пятничного вечера.

– Почему они справились так быстро? – спросил он у темноты.

– Вы… – начал было Герцог, но замолчал.

Все посмотрели на него. Он единственный из них родился на улицах, остальные были детьми гильдейцев. Герцог видел мир по-другому.

Мастер Пиэл кашлянул:

– Расскажи, что думаешь, парень. – Голос у него был довольно добрый.

– Вы всё принимаете как должное, – Герцог то ли злился, то ли готов был заплакать, – у нас тут все очень хорошо, видит Бог. Но вы забыли, что это неестественно. Вы считаете, что все живут по закону. Что закон работает. – Герцог вздохнул. – Но на самом деле нужно просто врать. Если куча народу все время врет, закон работать не сможет. Вот что я думаю. – Он смотрел себе под ноги. – Есть много жадных, готовых врать, чтобы нагрести побольше, – он поднял голову, – им просто. Им просто жить. А вы только сидите тут и спорите. А нам нужно взять оружие, выйти на улицы, прибить на хрен каждого гвардейца и каждого галлейца и захватить город.

Эдвард в ужасе задержал дыхание. Неделя выдалась непростой. Он постоянно видел перед глазами человека, которого убил. Это было так просто. Почти как фехтовать в мастерской. Человек рухнул, как вол, зарезанный мясником. Только крови было больше.

– Ну? – сказал Герцог. – Вы все еще думаете, что, если будете тут сидеть, они уйдут?

– Мы сражались! – сказал Сэм.

Герцог выдвинул вперед челюсть:

– Я не такой хороший мальчик, как вы все. Дело в том, что сражаться приходится всегда! Это и есть жизнь.

Мастер Пиэл пожевал губами:

– Герцог, в твоих словах есть резон. Может быть, нам и правда нужно пошевелиться… видит Бог, мы сидели эти месяцы как мыши. Богатство, изобилие и безопасность превращают людей в скот, это верно. Но, Герцог, убив королевских людей и галлейцев, мы станем мятежниками.

– Это просто слово, – сказал Герцог.

– Нет, если галлейские рыцари пойдут по нашим улицам, убивая всех.

– Нам нужен Орден, – встрял Эдвард.

Все знали, что рыцарей Ордена в городе нет. Сэр Рикар больше не носил черный крест, и его видели всего дважды – один раз, когда он уводил из города чернокожего рыцаря, и второй, когда он на глазах у Эдварда разговаривал с высоким человеком в богатом черном худе.

Мастер Пиэл – ко всеобщему удивлению – несогласно покачал головой:

– Мы не можем полагаться на Орден. Орден не станет сражаться за нас. Герцог прав и неправ одновременно. – Он снова пожевал губами. – Я отправлю вас всех на север, в Альбинкирк. Для ярмарки уже слишком поздно, но там есть пустая кузница, которую нам предложил сэр Джон Крейфорд. Здесь оставаться нельзя. Вы все погибнете. Здесь будет худо.

– Что же, мы просто сбежим? – спросил Герцог. – А как же турнир?

– Меня объявят вне закона следующим, – сказал мастер Пиэл. – И у нас нет людей. Даже если против них встанет каждый, способный держать оружие. Три тысячи галлейцев? Христос с вами, парни. Вы забыли наемников?

– Мы можем сражаться! – заявил Эдвард. Герцог кивнул.

– Анна тоже? А твои сестры? А Бланш? Ей тоже сражаться? Ребята, либо вы со мной, либо нет. Вы носите мои цвета и едите за моим столом. Я даю вам приказ. Собирайте кузницу и все готовое. Завтра, по моему слову, вы выйдете из города и перейдете Первый мост. Больше половины наших заказов предназначены для людей, которые объявлены предателями. Да и королевский доспех я доделывать не собираюсь.

– Но как? – Эдварду захотелось заплакать. – Нас же остановят.

– Ты лучше подумай, как везти четыре телеги по раскисшим дорогам. Как выбраться из города, думать буду я.

С этим мастер Пиэл всех отпустил.

Королева сидела почти в полной темноте. Окно, расположенное высоко в стене камеры, пропускало совсем немного света. У нее была кровать, и занавеси, и чистое белье, и хорошая еда.

И очень заботливая стража. Они носили алые сюрко, но королева не знала ни одного из них. Но они были вежливы и предупредительны.

Она бы даже могла отдохнуть, но де Рохан допрашивал ее каждый день. Он приводил с собой дюжину монахов и других людей, они заполняли всю камеру, а он, не стесняясь, требовал назвать дни, когда проходили свидания, имена любовников, день, когда она потеряла девственность, и задавал кучу других унизительных вопросов.

Она не отвечала, и однажды он ушел.

Не замечать его было тем проще, что на нее постоянно нападали. Его голос казался комариным писком по сравнению с ее настоящим врагом – с черным змеем, как она теперь называла Эша, нападавшего на стены ее Дворца воспоминаний. Открытых атак, впрочем, не было.

Просто постоянное давление на разум.

Враг был хитер. Дважды, защищая свой Дворец, Дезидерата наткнулась на ложные воспоминания, которые пытались проникнуть сквозь стены. Воспоминание о возлежании с Гастоном д’Э заставило ее расхохотаться – новый враг просто не представлял, как женщина чувствует себя во время любви. Но вот воспоминание о том, как она передает Бланш запечатанное письмо, было почти осязаемым и пугающе походило на правду.

Он злорадствовал. Так она и узнала его имя. Оно очень ему подходило. Эш. Пепел.

Она начинала бояться. Напугать Дезидерату было непросто, но в постоянной темноте, без солнца, без друзей, без Диоты, без стражников, которым она могла бы доверять, без хотя бы кошки или собаки она противостояла силе, далеко превосходящей ее собственную.

После одного дня, когда она почти проиграла – она, как сумасшедшая, начинала уже сомневаться в собственных мыслях, – королева обратилась к молитве. Не к простой молитве. К песне.

Она пела. И, пока она пела, она сплетала себе защиту, осторожно расходуя запасенную силу. Ее ужаснуло, как мало силы оставалось в ее Дворце.

Но она работала. Почти всю Страстную пятницу она простояла на коленях, и бледный свет весеннего солнца падал ей на лицо, обновляя ее жалкий запас сил. Она превращала свободную энергию в чистую силу и плела чары.

Она пела гимны во славу Богородицы и мысленно сдерживала ночь, рвущуюся в крепость.

Солнце село.

«Зачем ты так со мной поступаешь?» – спросила она у черноты.

Чернота не ответила. Она была непроглядно черна.

Королева медленно работала. С каждым мгновением надежда разгоралась в ней. Утратить надежду для нее значило утратить все.

Но ее терзали сомнения, они, как саперы, подкапывались под стены ее крепости.

«Почему король бросил меня?

Почему он верит им?

Почему он изнасиловал свою сестру?

За кого я вышла замуж?

Знаю ли я его хоть немного?

Почему мой дворец построен поверх этой злой твари?»

Последний вопрос был самым сложным.

За дверью сменялась стража. Королева слышала топот, шорох сандалий. Значит, снова пришел де Рохан со своими приспешниками. Она не поднимала головы. Грязные волосы закрывали лицо. Она пела шестьсот семидесятую «Аве Марию». Закончив, она немедленно перешла к своему любимому «Бенедиктусу».

А в уме она положила еще один маленький, искусный кирпичик силы в стену цитадели, которую строила.

Она не очень хорошо видела мир вокруг. Де Рохан требовал не слишком много внимания, и она заметила, что с ним были только два стражника.

Он заговорил.

Она не слушала.

Он говорил и говорил, кричал на нее, запугивал.

Она создала еще один кирпичик. Он светился мягким золотым светом и очень ей нравился. Работа продвигалась. Больше всего она походила на вышивку, но не нитками, а силой.

Она почувствовала руку на шее.

– Отойдите от королевы, милорд, – сказал стражник.

Она удивилась. Так удивилась, что чуть не позволила всему остальному ускользнуть. Нажатие усилилось, и внешний зал ее памяти, Окситания и ее детство куда-то пропали.

Но она все слышала.

– Иди, – сказал де Рохан, – я здесь в безопасности. Я защищен от ее колдовства.

Стражник не двинулся.

– У меня приказ, – сказал он. – Отойдите от королевы, милорд.

– Я велел тебе выйти. Давай.

Рука на шее слегка сжалась. Вторая рука лежала у королевы на голове – хозяйский и от того жуткий жест. Она ткнула де Рохана локтем в ногу и упала на пол, одновременно всеми силами сопротивляясь мысленной атаке. Он был не готов к отпору и потерял равновесие. Стражник схватил его за локоть и оттащил на другой конец камеры.

– Не подходите к королеве, – сказал он скучным голосом. Он просто делал свою работу.

– Я приказываю отпустить меня и уйти. Тебе ясно? – спросил де Рохан. – Ты вообще знаешь, кто я?

Стражник заколотил копьем по решетке на дверях:

– Эй, капрал! Этот джентльмен велит мне выйти из камеры.

Де Рохан нахмурился.

Капрал был в длинной кольчуге поверх чистого поддоспешника, и алое сюрко отлично на нем сидело.

– Он не может уйти, милорд, – сказал он с северным акцентом.

Де Рохан улыбнулся и наклонил голову:

– Хорошо. Тогда уйду я и сообщу королю, что вы мешаете расследованию.

Он выпрямился. Он был крупным мужчиной – таким же крупным, как его кузен де Вральи.

– Делайте как вам угодно, – сказал капрал.

– Он причинил ей вред, – сообщил стражник, – он взял ее за горло. Капрал нахмурился.

– Глупец, – бросил де Рохан, покинул камеру, быстро прошел по ступенькам мимо караульной комнаты и поднялся во дворец.

– Не глупее некоторых, – пробормотал капрал.

– Что будем делать, если они придут убить ее? – спросил стражник.

– Отрастим крылья и улетим, – огрызнулся капрал.

Дезидерата слышала весь разговор. Она так глубоко ушла в себя, что не понимала, правда ли это, но она попыталась отогнать тени.

– Вы спасли мне жизнь, – выдохнула она.

Стражник, выходивший из камеры, улыбнулся:

– Мы здесь ради вас, ваша милость.

Это было почти так же внезапно, как прикосновение де Рохана.

– Кто вас послал?

Капрал сделал какой-то знак. Стражник улыбнулся, указал на стену и на ухо.

– Лучше молитесь дальше, ваша милость.

Де Рохан был вне себя от гнева. Он обратился к своему старшему офицеру, сэру Юстасу л’Айлу д’Адаму:

– Где они?

Л’Айл д’Адам покачал головой:

– Мне никто не сказал.

– Позови капитана королевской гвардии! – велел де Рохан. Л’Айл д’Адам снова покачал головой:

– Фитцрой на севере, сражается с Дикими.

– Кто здесь лейтенант?

– Сын Монтроя, сэр Гискар, – медленно проговорил л’Айл д’Адам, – разумеется, после ареста его отца…

– Bon Dieu! Вы хотите сказать, что за королевскую гвардию отвечает сын Гарета Монтроя? – Де Рохан всегда с легкостью вникал во все хитросплетения интриг при королевском дворе.

– Боюсь, что так, – отозвался л’Айл д’Адам.

– Ventre Saint Gris!^[131] Вы надо мной издеваетесь? То есть, когда я велел бросить этого деревенщину Рэндома и его прихвостней в подземелье?..

– Они этого не сделали, – сказал л’Айл д’Адам с некоторым удивлением. – Успокойтесь, милорд.

– Хотите сказать, что он нанял новую гвардию… – Де Рохан потер подбородок. – Черт. Те двое в темнице… выходит, дворец наводнен предателями?

Л’Айл д’Адам приподнял бровь:

– Простите, милорд, но вы слишком близко принимаете это к сердцу. Он завербовал наемников, которых мы же и подослали. Возможно, среди них есть люди королевы. Парочка. Ну и что же? Через два дня после Пасхи все будет кончено.

– Кто командует гвардией сейчас? – спросил де Рохан. – Есть другие офицеры?

Л’Айл д’Адам, ничуть не менее знатный, чем его собеседник, закатил глаза:

– Откуда мне знать? Я что, похож на альбанца, имеющего привычку жрать говядину? Велите королю назначить нового капитана.

– Фитцрой – его сводный брат. – Де Рохан криво улыбнулся.

– Вы заставили его арестовать собственную жену, – резко сказал л’Айл д’Адам.

– Она ведьма и убийца, – заявил де Рохан.

Л’Айл д’Адам усмехнулся:

– Это для простых людей. Что-нибудь интересное… Господи, вы же оставались с ней наедине? – Он взглянул на де Рохана искоса. – Она вас зачаровала? Околдовала? – Он хрипло расхохотался.

Де Рохан так тряхнул головой, что с его губ сорвалась капля слюны.

– Оставьте меня.

Архиепископ провел непростую ночь. Два раза толпы нападали на епископский дворец, а утром шестьсот вооруженных солдат маршем прошли по улице, чтобы спасти его. Он отправился в большой собор, который оказался заперт. Приказал открыть собор и обнаружил, что из него вынесли все, включая мощи и потир.

В ярости он бросился в королевский дворец. После короткого разговора с монархом он отслужил мессу в королевской часовне, хотя король утверждал, что в Великую субботу в Альбе месса не служится вплоть до полуночи, когда наступает Пасха. На мессу пришли придворные. Затем епископ занял новые апартаменты, объявив, что не собирается рисковать своей персоной на улицах.

Когда пробило два часа, караульные закричали: «Пожар!» – и люди бросились на стены посмотреть, что происходит.

Епископский дворец пылал.

За немыслимо короткое время все оценили подготовку и дисциплину галлейских рыцарей. Большинство из них были в полном доспехе. Кони стояли оседланными. Рыцари понеслись по городу бронированной колонной, и даже на узких улицах Уотерсайда никто не мог их остановить, да и не пытался.

К епископскому дворцу вели четыре широкие улицы. Он стоял над Чипсайдом, и огонь не мог перекинуться на другие здания. Рыцари проредили толпу, убив несколько мародеров и зевак, но их жестокость отпугнула тех, кто мог бы помочь потушить пламя.

Поэтому, как любые солдаты, они просто сидели и смотрели на пожар, отпуская шуточки о том, что стоило бы послать за колбасками.

Ситуация была бы даже забавной, но еще до темноты три оруженосца увидели хорошенькую юную девушку, выглядывающую из-за угла. Они погнались за ней верхом, а рыцари хохотали им вслед.

Через десять минут их нашли – они лежали на земле, и у каждого из лица или из горла торчала тяжелая стрела. Кроме того – на всякий случай – им перерезали глотки.

Галлейцы разозлились.

Харндонцы стали умирать.

Через час архиепископ отправил мэтра Гри прибить клочок пергамента к речным воротам.

Эдвард вывел из города шесть перегруженных телег. Они миновали ворота на Первом мосту, где двое скучающих наемников в королевской форме пропустили их, не удостоив и взглядом. В телегах – и на спинах двадцати лошадей и пони – располагалось все хозяйство мастера Пиэла, его лучшие наковальни и его сокровища. И еще половина хорошеньких юных девиц из Саутэнда: сестры Эдварда, его Анна, ее родители. Они были не одни. На дороге вокруг моста толпились люди, одетые как будто в паломничество, несущие свои пожитки, еду и воду.

После длинной и громкой ссоры с женой мастер Пиэл отбросил идею мученичества и ехал вместе с ними.

Не хватало только Бланш. Анна говорила, что та ушла к королеве. Эдвард считал ее очень храброй, но учитывал и другие соображения. Например, стражников у ворот.

Королевская гвардия их как будто не заметила. Стражники выпустили из города несколько тысяч людей, а через час вообще ускакали, оставив ворота без охраны.

С рассветом Пасхи голову лорда-мэра Айлвина Дарквуда выставили на воротах дворца. И еще дюжину голов не таких уважаемых людей, сторонников города и королевы. Например, Диоты, в напоминание всем, кто сохранял верность королеве.

Хотя имя сэра Джеральда Рэндома значилось в списке первым, его головы на воротах не было.

Архиепископ, устроитель всех казней, служил мессу в соборе. Его людям пришлось найти нужные сосуды и нужные одежды. В Великую субботу собор опустел, а в хаосе, вызванном пожаром в епископском дворце, исчезли все сокровища Святого Фомы.

Горели целые районы. Кто-то винил Джека, кто-то – галлейцев.

Когда первая пасхальная месса закончилась, солнце ярко сияло в небе. Оно освещало лужи крови на мостовых и играло на броне окситанских рыцарей, которые встали лагерем за Саутэндом. Окситанцы и галлейцы и в лучшие времена не были особо дружны. К полудню пошли слухи, что на улицах дерутся.

Неожиданно город заполнился галлейцами и королевскими гвардейцами. Как и в пятницу, солдаты стояли на каждой площади и на каждом углу.

Солнце пылало, как факел, освещая камеру королевы. Впервые за четыре дня она ощущала прикосновение чистых золотых солнечных лучей. Оно походило на поцелуй возлюбленного. На спасение.

Волосы ее свалялись, как грива дикого коня. Она три дня не меняла одежду, опасаясь, что на нее нападут, пока она переодевается. Что любое сложное действие отвлечет ее от битвы, происходящей в ее разуме.

Она не ела два дня, и ребенок внутри нее возмущенно пинался. Бока у нее болели, а спина горела огнем. Молоко, появившееся в груди, просачивалось на рубашку и пахло. Набухшие груди болели, переполняясь. Живот стал тяжелым, как цепи грешника в аду.

Прикосновение солнца было чистым. Стражники укрепили в ней надежду, хотя она не понимала почему. А в субботнюю ночь, в темноте, пришла Бланш, которую редко замечали. Бланш расчесала ей волосы и помолилась с ней.

Стражники впустили ее и выпустили.

Пасхальным утром старший стражник поставил на пол поднос с хлебом и сыром и отщипнул по кусочку от того и другого.

– Не стоит морить себя голодом, ваша милость. Ваш брат уже идет. Мы не позволим вас тронуть.

Его, казалось, разочаровало, что она не ответила. Но с наступлением дня давление не ослабло. Если в Пасхе и было какое-то волшебство, то только в ее сердце. Она не осмелилась отвлечься на еду. Она могла только пить солнечный свет, как новорожденный сосет грудь. Еда, брат, предательство мужа… Это все оставалось в другом мире.

В темноте она поняла наконец, чего оно хочет. Оно хотело ее ребенка. Теперь она чувствовала его. Чувствовала, что тварь стремится войти в нее, уничтожить ее сына.

Королева упивалась золотым светом. За четыре дня ее мир сжался до необходимости выстоять. Быстро работая, она вплетала новые лучи силы в сложные чары и укрепляла ими свою стену.

Тела она не чувствовала. Она любила его, но ничего не могла для него сделать. Ей хотелось плакать, потому что голод и недостаток сна мучили ее ребенка. Она чувствовала запах сыра. Она желала прерваться, поесть, выпить чистой воды.

Она ничего из этого не сделала. Она только пила золотой свет и ждала. И молилась.

В канун Пасхи принц Рэймонд Окситанский прислал герольда к королю Альбы.

Король встретил его в большом зале. Там висели венки, но человек, часто бывавший при альбанском дворе, увидел бы, что их немного. Королева сидела в тюрьме, ее фрейлины были изгнаны, служанки старались отсиживаться по домам. Все говорили о грабежах и насилии, которое учиняли галлейцы, ни одна девушка не признавалась, что на нее напали, но матери, возмущенные творившимся на улице, оставляли дочерей дома. Сыновей зачастую тоже.

Король разглядывал цветы, которых было слишком мало, и редкие ленты, местами грязные. У трона стоял Жан де Вральи. Он тоже видел грязную ленту.

– Ваша милость, если я бы мог, я бы не допустил такого оскорбления со стороны простонародья. – Он прошел по почти пустому залу и содрал ленту.

Король подпер подбородок рукой. Одет он был непышно. Несмотря на радостный день, он нарядился в черное.

– Что? – спросил он.

– В Галле такие вещи лучше устроены, – сказал де Вральи, – люди низкого происхождения никогда бы себе такого не позволили.

Король вытянул ноги:

– Не остались бы дома в праздник?

– Вы шутите, ваша милость?

Гвардейцы в ярких красных одеждах ввели в зал высокого юношу. Медовые волосы и изящные черты лица выдавали в нем ирка. Многие трубадуры утверждали, что в жилах жителей Окситании течет кровь ирков. Они говорили на галлейском, но не таком, как в Галле, и пели песни из Иберии и Ифрикуа, из Альбы и Галле. В прибрежных городах стояли даже мечети, и принцев это вполне устраивало. Окситания была страной песен и апельсинов.

И искусных воинов.

Герольд был одет в подобающий ему наряд – на табарде из золотистого шелка в лазурную клетку раскинул крылья имперский орел. Он был так искусно вышит шелковой нитью, что в точности напоминал живого хищника. Какое отличие от альбанских и галлейских геральдических зверей, совсем не похожих на себя!

Двигался герольд с грацией танцора. Ростом он не уступал де Рохану и де Вральи. Он глубоко поклонился королю, коснувшись пола правым коленом. Шоссы у него тоже были шелковые. Лучшие шоссы в зале.

Де Рохан появился из королевских покоев с опозданием. Шел он очень быстро, его сопровождал десяток хорошо одетых людей – в шелках, шерсти и мехах. Половина из них оказалась альбанцами. События Страстной недели разделили Брогат, Джарсей и Альбин, многие верные королю люди забыли о своей ненависти к галлейцам перед лицом другой жестокости. Любое появление Джека в сельской местности приводило к тому, что на сторону короля и де Рохана вставали новые йомены и рыцари.

Свита де Рохана быстро заняла свои места. К ним присоединились священники и монахи архиепископа Лорики, который тоже опоздал.

Герольд терпеливо ждал. Лицо его ничего не выражало, взгляда он не отрывал от лица короля.

Король кивнул.

Герольд поднял свой жезл:

– Ваша милость, милорды и миледи, принц Окситанский шлет вам свой привет. Мой господин хочет разрешить спор по обвинению королем Альбы его жены, сестры моего господина, дамы Окситанской.

Де Рохан не стал ждать ответа короля:

– Это дело касается только суверенитета Альбы. Мы сожалеем… Герольд его как будто не услышал. Следующие слова он почти пропел:

– Прибыв на эти земли, мой хозяин не получил ни привета, ни приглашения от своего кузена, короля Альбы. Приближаясь к городу, он слышал угрозы…

Де Рохан открыл рот, и король Альбы поднял руку. Даже де Рохану пришлось замолчать по прямому приказу короля.

– И теперь мой хозяин узнал, что королева Альбы, его сестра, обвинена в колдовстве, убийстве, заговоре и измене, – продолжил красивый голос. – Эти обвинения мой хозяин находит нелепыми. Еще более нелепым он находит испытание боем, варварскую практику, осужденную Святой церковью…

Архиепископ закричал. Голос у него срывался, потому что епископ был еще совсем юн:

– Бред! Этот хлыщ будет говорить мне, что решила Святая церковь? Мэтр Гри что-то сказал ему на ухо.

– Заткнитесь! – велел он секретарю слишком громко и слишком пронзительно.

– …но вполне способную прикрыть преступление, – закончил герольд. Он не улыбался и не хмурился.

– Как вы смеете?.. – возмутился де Рохан.

– Мой хозяин требует немедленно отпустить королеву. Его не интересуют сладкие речи и промедление. Отдайте ему королеву, его сестру, сегодня же.

– Это не похоже на просьбу, – устало сказал король.

Герольд вытащил из-за пояса перчатку:

– Если разумные требования моего хозяина не будут удовлетворены, эта перчатка вступит в дело.

– Вы угрожаете войной? – спросил де Вральи. – Всерьез?

– Мы не отпустим королеву, она преступница и ведьма, – сказал де Рохан. – «Ворожеи не оставляй в живых».

Король посмотрел на де Рохана и встал.

– Мастер герольд, мне необходимо посоветоваться со своими придворными наедине. Будьте любезны подождать.

Герольд поклонился.

Когда король встал, склонились все. Люди образовали коридор, по которому король спустился с возвышения и свернул направо, к тяжелым дубовым дверям. Они вели в его апартаменты в башне.

Архиепископ поймал де Вральи за руку:

– Оставайтесь здесь и следите за так называемым герольдом.

– Вы полагаете…

Архиепископ нахмурился:

– Возможно, он тоже колдун. Следите за ним.

Архиепископ убежал, оставив де Вральи в нерешительности, что случалось нечасто. Но он не думал, что его кузен может чем-то угрожать королю, а вот принц Окситанский только что пригрозил войной. При этой мысли де Вральи весело улыбнулся.

Он повернулся – доспехи тихо звякнули – и встал перед троном, обнажив меч.

В малом зале заседаний король восседал во главе стола. По сторонам от него оказались архиепископ, выполняющий роль канцлера, и де Рохан, первый советник. Дальше сидели дю Корс, ныне маршал Альбы, и, напротив него, лАйл д’Адам, второй советник.

Де Рохан заговорил еще до того, как король сел. Он заметно волновался.

– Ваша милость, господа, нам представилась удивительная возможность, нужно только ею воспользоваться. – Он улыбнулся королю. – Окситанцы – наши соседи и чужеземцы. Мы можем объединить против них людей, которые для нас важны, рыцарей и дворянство. Их побережье весьма богато. Война окупится.

Дю Корс был осторожнее:

– У нас очень мало времени. А что до меня, я слыхал, что окситанцы знают, как держать копье. И я никогда не доверял штабным генералам, которые твердят, что война окончится к лету.

– Почему у нас мало времени? – Король поднял голову.

Дю Корс замер. Потом пожал плечами:

– Ваша милость, вероятно, знает, что Галле тоже грозят Дикие.

Король посмотрел в глаза архиепископу:

– Мне казалось, вы настаиваете на том, что Дикие – сказка. Наваждение Врага.

Дю Корс смотрел в сторону.

Де Рохан нахмурился.

– Мы должны решить, какой ответ дадим этому хлыщу, – он кивнул архиепископу, – мне нравится это слово.

Король почесал в бороде:

– Нет. Я хочу, чтобы архиепископ изложил мне свое мнение о Диких. Раз уж они нападают на Галле.

– Испуганные люди преувеличивают опасность в десятки раз, – заявил архиепископ. – Это сказки.

Дю Корс нахмурился.

– Однако месье дю Корс собирается увести свои копья домой, чтобы сражаться с этими сказками, – медленно сказал король. – И когда же?

Дю Корс посмотрел на де Рохана, и это было слишком заметно.

Когда на короля находил подобный стих, галлейцы привычно ждали, что де Вральи уверенно его успокоит. Архиепископ пожалел, что оставил его в зале, – но потом увидел, как де Рохан наливает вино, отойдя к буфету, и понял, что поступил правильно.

– День отплытия не имеет никакого отношения к вражеской армии у наших дверей, – сказал де Рохан, подсовывая королю золотой кубок. Именно такого рода маленькие личные услуги помогли ему обратить на себя внимание короля – изначально де Рохан был всего лишь знаменосцем у де Вральи.

Король тепло улыбнулся де Рохану, несмотря нанаправление, которое приняла беседа. Он любил людей. Но все же возразил:

– Это не армия. Один из моих гвардейцев говорит, что там всего три сотни рыцарей и нет ни лучников, ни копейщиков. Они явились на турнир, господа.

Де Рохан ухмыльнулся, не сдержавшись:

– Все лучше и лучше.

Король посмотрел в стол, сделал глоток вина и пожал плечами:

– Я не понимаю, почему вы этого хотите, де Рохан.

Первый советник улыбнулся:

– Всего три сотни рыцарей? Это будет самая короткая война в истории.

При этих словах король дернулся. Но де Рохану идея нравилась.

– Полная победа не только выбьет почву из-под ног сторонников королевы. Она покажет простонародью нашу силу и единство против чужеземцев, а добыча даст возможность заплатить наемникам.

Дю Корс нахмурился. Но, что бы он ни собирался сказать, ему помешал король, взвившийся на ноги.

– Значит, так, – он хлопнул по столу с такой силой, что архиепископ едва не подпрыгнул, – я о многом успел подумать, джентльмены. И мне кажется… я начал понимать, что вы…

И тут он упал. Колени у него подкосились, и он рухнул в кресло. Только де Рохан и двое дюжих слуг удержали его от падения не пол.

– Слишком много вина, – улыбнулся де Рохан, – вы слышали, друзья. Вот так.

Дю Корс прищурился:

– Выходит, так и будет?

Де Рохан поджал губы и тщательно вытер руки салфеткой короля.

– Во вторник де Вральи убьет защитника королевы. Мы сожжем ее как ведьму, а остальное воспоследует само.

– Этого он проглотить не сможет, – сказал л’Айл д’Адам. – Господи, де Рохан, пожалуй, и я не смогу.

– Ты не считаешь, что она виновна?

– Я не считаю, что хоть один мужчина может смотреть спокойно, как сжигают королеву.

– Она еретичка, греховодница, ведьма и убийца, – заявил архиепископ.

– Я же сказал, что ни один мужчина этого не выдержит. Де Рохан, могу ли я предположить – настоятельно предположить, что после боя с королевой произойдет несчастный случай?

– Возможно, при попытке к бегству? – сказал дю Корс. – Ради всего святого, де Рохан, у нас в жилах не ледяная вода течет. А простонародье…

Де Рохан щелкнул пальцами:

– Кстати, о них.

– Весело же вам будет править этой прекрасной страной, когда я уведу своих людей обратно, – заметил дю Корс.

Де Рохан велел слугам:

– Отнесите его в постель.

Те поклонились.

– У вас есть новости о нашей армии на севере? – спросил де Рохан.

Дю Корс вздохнул:

– Армия – слишком громкое слово. У сэра Хартмута есть неплохая осадная артиллерия, около сотни копий и сколько-то матросов.

– И все они слишком далеко, – заметил де Рохан.

Дю Корс покосился на л’Айла д’Адама.

– Месье д’Эбблмонт планирует объединить наши силы, – признался он, – и весной он собирался прислать так называемому Черному Рыцарю еще две сотни копий. – Он посмотрел на де Рохана и поморщился от скрываемого неудовольствия. – Я полагаю, что эти войска так и не были отправлены. Король и совет тверды в своем мнении касательно летней кампании. Новости из Арелата очень серьезны.

– Следует ли нам сообщить герольду о решении короля? – спросил де Рохан. События в Арелате его не интересовали.

– И каково же решение короля? – осведомился дю Корс.

– Война, разумеется. Утром, на рассвете, король прикажет атаковать их лагерь.

Дю Корс еле заметно кивнул:

– Поступок, достойный настоящего рыцаря.

К утру Светлого вторника, когда первые телеги с товаром въехали на рыночную площадь в Чипсайде, мальчишки уже знали, что была битва.

Большая часть королевской гвардии и все копья, которые граф дю Корс привел из Галле, проскакали по городу еще до рассвета и миновали Южные ворота. В колонне по четверо они вломились в окситанский лагерь, где несли стражу сонные часовые.

Один из часовых протрубил в рог.

«Альбанская» армия набросилась на лагерь.

Предполагалось, что это будет убийство. Галлейцы выехали в полном доспехе, как и королевская гвардия. Окситанские рыцари должны были повыскакивавать из своих роскошных шатров без оружия и доспехов.

Однако они оказались вооружены до зубов.

Но их было очень мало, всего около сотни. Вперед их вел рыцарь в сине-голубых клетчатых одеждах королевского дома. Оруженосцев и пажей не оказалось вовсе. Окситанцы построились узким клином и двинулись на «альбанскую армию», числом превосходившую их вдесятеро.

Драка была жестокой. И очень искусной. Лошади галлейцев еще не отдохнули после морского перехода. Лошади окситанцев были сильны и свежи. Но ни один рыцарь не может победить десятерых.

Дю Корс все-таки спешил сине-золотого рыцаря – они сшиблись на копьях, а потом на мечах. И наконец на ножах. Дю Корс обхватил его за шею, дернул и швырнул на землю. Однако рыцарь не сдался. Он нашарил на земле меч и продолжил сражаться, даже когда на него бросилась дюжина галлейских и альбанских рыцарей сразу. Он убил коня и спешил альбанского рыцаря по имени сэр Жиль, перерезал поводья лошади графа дю Корса.

Сине-золотой рыцарь дрался как одержимый, и другие окситанские рыцари тоже. Каждого приходилось окружать. Солнце встало, а бой еще не закончился. Выжившие окситанцы столпились в центре лагеря. Их осталось около двадцати. Вокруг громоздились колья палаток, веревки, рухнувшие шатры, и галлейцам и альбанцам пришлось сражаться пешими. Сине-золотой рыцарь все еще стоял на ногах, хотя кровь сочилась из сочленений его доспеха.

Дю Корс, у которого кровь хлестала из раны на левой руке, отправил парламентера. Он вернулся со словами:

– Они говорят, что мы трусы и подонки. Они не ведут переговоров со злом.

– Какие идиоты, боже мой, – прошептал дю Корс. – Тогда позовите арбалетчиков и расстреляйте их.

В сорока футах от него де Вральи в четвертый раз нападал на окситанских рыцарей. Как и в предыдущие три раза, он уложил одного ударом топора – он был очень силен, длиннорук и двигался с немыслимой скоростью. Топор беспрепятственно рухнул прямо на шлем противника, вмял забрало и расплющил лицо.

Но круг тут же сомкнулся; окситанцы были слишком искусны, чтобы потерять еще одного человека. Де Вральи пропустил один удар, второй и вынужден был отступить, оставив свою добычу – окситанское знамя.

Краем глаза де Вральи увидел арбалетчиков в красно-голубом. Забрало мешало рассмотреть их как следует. Он оскалился и похромал к дю Корсу, который восседал на свежей лошади.

– Вы этого не сделаете.

Дю Корс сплюнул:

– Это почему же, милорд? Я не собираюсь терять рыцарей дальше.

– Мы сражаемся лучше. – Де Вральи был в ярости. – Ради бога, господа, вы в этом сомневаетесь?

Дю Корс покачал головой.

– Ни в малейшей степени, мой добрый де Вральи, – сказал дю Корс. – Но сейчас… эти люди больше похожи на убийц. Они пили вино, или принимали опиум, или что-то в таком роде. Они будут сражаться до смерти. Я не вижу смысла жертвовать своими людьми.

Де Вральи уставился на новоиспеченного маршала:

– Я был против внезапного нападения. И посмотрите, маршал. Оно вовсе не было внезапным. Окситанского принца предупредили, и он ускользнул, оставив горстку храбрецов умирать.

– Глупый выбор. – Дю Корс был невозмутим. «Любительский выбор», – мог бы сказать он.

– Бог мне свидетель, милорд, вы глубоко заблуждаетесь. Принц Окситанский оставил этих людей, чтобы опозорить нас. Опозорить! Лучшие из его рыцарей доказали, что мы жалки. И это так, месье.

– Принц Окситанский мог бы выйти на битву сам, – отрезал дю Корс, – вот и все.

– Позвольте мне позвать моих людей, – попросил де Вральи, – позвольте мне сразиться с ними. Лицом к лицу. Один на один. Пока мы не убьем их или не возьмем в плен. Мы… Deus Veult. Мы победим.

Дю Корс махнул капитану арбалетчиков.

– Месье де Вральи, завтра вас ждет совсем другая битва. Мы не можем допустить, чтобы вы вышли на бой за честь королевы усталым. Вы ранены, – он указал на ногу де Вральи, – вам необходимо отдохнуть.

Арбалетчики были уже в тридцати ярдах от окситанских рыцарей. Те увидели их и не поверили своим глазам. Арбалетчики – в основном альбанцы – вскинули оружие, и окситанцы принялись выкрикивать оскорбления. В прохладном весеннем воздухе слова разносились далеко. Дю Корс услышал одну фразу: «Это и есть галлейские рыцари, о которых нам рассказывали отцы?»

Один из окситанцев достал неведомо откуда кубок с вином. Поднял забрало, засмеялся и выпил. Окситанцы запели. Они были воинами, но умели не только сражаться, но и петь. Голоса их сливались в дивный хор.

Лицо де Вральи потемнело и исказилось от гнева. Окситанцы и галлейцы произносили слова по-разному, но смысл был ясен.

Арбалетчики оперли арбалеты о щиты, чтобы держать их ровно.

– Нет! – заревел де Вральи.

– Можете сразиться с выжившими, если хотите, – сказал дю Корс и повернулся в седле: – Стреляйте!

Когда появилась женщина, Дезидерата ушла уже очень далеко.

Она почти не различала эфир и реальность. Поначалу она подумала, что к ней пришла Бланш. Реальность и эфир слились, и эфирный мир как будто наложился на настоящий, так что тени стали темнее – тварь по имени Эш плескалась в углах. Ярко-зеленые спирали, рожденные какой-то другой силой, угрожающе громоздились вокруг, а то, что расцвело внутри королевы, замерло в стенах ее камеры.

Она сомневалась в том, что сохранила разум, и пыталась отразить врагов – возможно, этим же разумом и созданных, – но при этом знала, что наступила Пасха, главный христианский праздник. Время возрождения. Время, когда юная весна убивает дряхлую зиму.

Неустанно молясь Богородице, она думала, сколько весен видела на своем веку. Вспомнила, как выезжала с пятьюдесятью рыцарями навстречу маю, как танцевала, какой зеленой была трава и какой плодородной – земля.

Думая о весенней зелени и о Богородице, она увидела женщину, которая прошла сквозь дверь камеры.

Сквозь закрытую дверь.

Она не светилась. В эфире она казалась вещественной и плотской, а в реальности – прозрачной. В ней не было очевидных признаков силы. Просто высокая серьезная женщина в платье темно-коричневого цвета.

Глядя на это платье, Дезидерата подумала, что оно сделано из чужеземной ткани. Может быть, из чудного морейского шелка или материи из еще более далеких краев.

Коричневый цвет складывался из тысяч крошечных узоров – из цветов, из буйства красок, покрывающих целые поля, пусть и ненадолго, из других полей, и их разделяли границы из птиц, так тщательно вытканных, что они, казалось, пели и трепетали крыльями, а следующий узор изображал даму на коне, с соколом на руке.

Лицо вошедшей было величаво. На нем светилась мудрость, приходящая с возрастом, и плодородная сила. Материнство и девство, или нечто более древнее и великое, чем девство, – чистота силы.

Дезидерата стояла на коленях, произнося «Ave Maria». Она воздела руки к женщине.

– Дитя мое, – грустно сказала та, – следует ли мне говорить тебе, что они не ведают, что творят?

Голос у нее был низкий и чистый, звеневший силой. При звуках этого голоса Дезидерата выпрямила спину. Боль ушла. Осталось только гнетущее ощущение – она знала, что ее беременность скоро прекратится.

Лужи черного стали совсем близкими и ощутимыми.

– Тара, лицемерка! – сказал темный голос.

– Эш, не испытывай мое терпение. – Женщина махнула рукой.

– Ты вмешиваешься так же, как и я.

Женщина встала между Дезидератой и лужей тьмы.

– Нет. Я подчиняюсь древнему закону, а ты нарушаешь его.

Эш рассмеялся, и в этом не было ничего от настоящего смеха, кроме разве что звука.

– Закон для слабых. Я силен.

Женщина подняла руки:

– Я тоже сильна. Но я подчиняюсь закону. Если ты пойдешь против него, он тебя накажет. Бессмертные, которые сильнее тебя…

– Избавь меня от этих мифов, – сказал Эш. – Я получу это дитя. Ты вмешалась напрямую, нарушив договор. Так же, как и я.

– Избавь меня от своей глупости. Не я нанесла первый удар, и не я нанесла десятый. И ты знаешь, должен знать, насколько все запуталось. – Она свела руки.

– Настолько, что один я могу это разрешить. Вмешайся, и я уничтожу тебя тоже. – Голос Эша налился силой.

– Правда? – осведомилась Тара.

– Хватит и того, что я знаю: этот погибнет от твоей руки, – смех Эша походил на крики душ в аду, – а ребенок или не родится, или станет моим с самого рождения благодаря действию твоих людей.

Говоря, он рос и рос, и его давление на разум Дезидераты становилось все мощнее, он атаковал ее с силой батареи катапульт. Если бы она не подготовилась… Но она подготовилась. Золотая стена силы выдерживала удар за ударом.

Женщина снова заговорила, хотя теперь ее окружала тьма:

– Если ты продолжишь тратить свои силы на смертных, вскоре ты научишь их сражаться с тобой. Смотри, даже сейчас моя дочь сумела построить стену, которую тебе так легко не пробить. А если она научит этому других? Ты уверен, что переживешь грядущее?

– Переживу? Я восторжествую.

Чернота наполнила комнату.

В реальности у Дезидераты не было защиты от его силы, и она теряла волю к жизни. Женщина будто пропала. Дезидерата успела подумать, что же она слышала, происходила ли беседа Девы и Дьявола в реальности или в эфире. Или где-то еще.

Или в ее разуме.

Один из золотых кирпичей в стене сдвинулся. Это длилось мгновение, но испугало ее.

Эш рассмеялся – как будто кровь потекла по камню.

– Ты глупа, женщина, пришедшая в место моей силы. – Голос Сатаны сделался глубоким и ровным.

– В самом деле? – сказала Тара. – Моя сила равна и при свете, и во тьме, – она, кажется, вздохнула, – а твоя?

Время в камере замерло. Моря вздувались и отходили от берега. Земли сдвигались. Горы росли, камень трескался, и они рушились. Менялась форма миров, зависших в бесконечной вселенной герметических сфер.

Так казалось Дезидерате.

А потом в камере что-то изменилось. В воздухе запахло тлением и плесенью.

И новой жизнью.

– Многие вещи растут во тьме, – сказала Дева, – и тебе их не остановить.

Чернота уступила место густой тьме и новым запахам. Земля. Старые фундаменты. Винный погреб. Вино. Выдержанный сыр.

– Ты! – сказал Эш.

– Конечно, – согласился другой голос, – многие прекрасные вещи растут в темноте. Но я не ограничиваюсь темнотой. А ты совершил ошибку.

И камеру залил свет. Холодные камни, дыра в углу, углубление, куда ставили тарелку, – все это пропало. Пол на ладонь покрылся жирной почвой. И теперь, пока сердце Дезидераты быстро-быстро колотилось, там копошились корни и зеленые – не ядовито-зеленые, а яркие побеги вырывались из земли и начинали расти. Они стремились прямо в лужи черноты и пронзали ее, чего лучи света сделать не смогли. Зеленые кусты все росли, и на них набухали почки.

Дева опустилась на внезапно появившуюся скамью.

Вступил хор.

Раздался крик.

И голоса сотен тысяч ангелов – или фейри – заглушили его. Шиповник рвался к потолку, который теперь сиял золотым светом. Куст покрылся гроздьями цветов, и они распускались алыми, белыми и розовыми розами, их аромат омыл камеру, как живая вода, и отогнал черноту, как армия.

А потом цветы зашевелились, и лепестки начали опадать, и легионы фейри – или ангелов – хватали каждый лепесток и несли его женщине, сидевшей посреди розового сада.

Дезидерата вздохнула. Впервые за долгое время черная сила отступила от ее стены.

– Святая дева! Ты спасла меня!

Женщина повернулась и приподняла край вимпла, прикрывавшего лицо.

– Это еще не победа, дитя мое. Это даже не поворотная точка. Я только восстановила равновесие.

– Лгунья! – каркнул Эш. – Лицемерка!

Но он уже был очень далеко отсюда.

Первый день турнира, день боя за честь королевы, оказался серым и пасмурным.

Королева спала. Стражники клялись, что за ночь камера превратилась в розовый сад. Многие суровые мужчины пали на колени, когда королева вышла оттуда. Она была одета в простое платье, и беременность ее стала уже так заметна, что это могло бы выглядеть непристойно. Однако не выглядело. Она была спокойна и прекрасна.

Ее посадили в телегу со всем возможным почтением. Королеву провезли по городу, и она заметила, как мало осталось здесь людей. Она ничего не знала о случившемся, но догадывалась, видя вокруг пожарища. Но когда телега проезжала по улицам, люди преклоняли перед ней колени. Многие мужчины и некоторые женщины сняли головные уборы, несмотря на холод и сырость, и последовали за телегой с непокрытыми головами.

Ворота города стояли нараспашку. За стенами королева увидела трибуны, и шатры, и приготовленные площадки. Почти все они были пусты. Тысячи людей ушли из города.

Ее сняли с телеги и усадили в кресло – не на трибуне, а на уровне глаз бойцов. И только тогда Дезидерата поняла, что происходит. Она увидела железный шест и огромную кучу дров, заранее сваленную под ним.

Она не отвела глаз и стала смотреть прямо на шест. Потом обратилась к одному из стражников:

– Это для меня? – Голос ее оказался ниже, чем она думала.

– Ваша милость… – Он сглотнул.

– На случай, если мой воин проиграет?

Стражник кивнул.

– Мой брат здесь? – спокойно спросила она.

Стражник не смотрел ей в глаза.

– Нет, – признался он.

Вдалеке из утреннего тумана показалась колонна богато одетых дам и рыцарей. Впереди ехал король, наряженный, как обычно, в красное. Он был беспокоен, веки у него распухли. Рядом с ним держался Жан де Вральи, вооруженный до зубов. Вокруг него теснилось полсотни галлейцев в полном доспехе. Даже де Рохан надел доспех. Альбанских дворян здесь тоже хватало, и мужчин, и женщин. Многие альбанцы тоже были в доспехах.

Церемониймейстер указал королю шатер, где тот должен был проводить время в ожидании поединков, но он проскакал мимо и направился к Дезидерате. Подковы звенели, как колокол, возвещая ее судьбу. А лицо его было лицом испуганного ребенка, крепящегося, чтобы не заплакать.

Один из галлейцев – де Рохан – попытался перехватить поводья королевской лошади.

– Вам не следует с ней разговаривать, – сказал он, – она преступница и еретичка.

Король умело вырвал поводья у него из руки, и королева на мгновение вспомнила, кто он на самом деле – или кем он был. Первым рыцарем.

Королева встала и сделала реверанс.

– Доброе утро, ваша милость. – Голос ее звенел, как весенний ручей.

Он кивнул и закрыл глаза, как будто ему нужно было сосредоточиться, чтобы ее услышать. Она вдруг поняла, что он одурманен. Или сошел с ума.

– Спасите нашего сына, – сказала она.

Архиепископ злобно рассмеялся:

– Спасти твоего бастарда? Твоего…

Король поднял руку, требуя тишины.

Архиепископ наклонился.

– Заткните ее, – велел он. – Твой бастард сгорит на костре вместе с тобой.

– Это и есть милосердие вашего Бога, милорд? – тихо спросила Дезидерата. – Убить дитя вместе с матерью? Невинное дитя? Наследника Альбы?

– Господь своих узнает, – гаркнул епископ.

Король с трудом выпрямился в седле. Двое стражников поддержали его. Он попытался заговорить, но де Рохан махнул рукой, и его лошадь увели к королевскому павильону.

Де Рохан задержался:

– Считайте, сколько вдохов вам осталось, – улыбнулся он.

Дезидерата чувствовала себя свободной. Она редко бывала такой спокойной и такой сильной.

– Вам нравится приносить ад на землю?

Улыбка де Рохана стала шире.

– Это бред, – отмахнулся он, – не вините меня в этом.

Он дохнул на наруч и потер его о белое сюрко.

Королева улыбнулась ему в ответ.

– Наверное, это ужасно, – сказала она, ничего не боясь перед лицом смерти, – быть эгоистичным и жалким одновременно. Как мне вас Жаль. – Она протянула ему руку.

– Не смей касаться меня, ведьма! – отшатнулся он.

Она вздохнула:

– Я бы излечила вас, будь у меня время.

– Я не нуждаюсь в лечении. Я отличаю правду от лжи. Это мусор.

– Однако из мусора растут розы. Сожгите меня и посмотрите, что вырастет.

Он повернул лошадь:

– Никто не сможет вас спасти.

Дезидерата улыбнулась. Широкая улыбка будто бы стерла усталость, въевшуюся в ее черты.

– Я уже спасена, – сказала она.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ДИКИЕ

Нита Кван и двое его товарищей, Гас-а-хо, ученик шамана, и Та-се-хо, старый охотник, провели в залах Н’Гары одну из самых приятных зим в своей жизни – даже в такой длинной жизни, как у Та-се-хо. Еды и тепла хватало. Друзей тоже. Гас-а-хо превратился из неуклюжего парня, мечтающего стать шаманом, в серьезного молодого мужчину с необычным складом ума и держался теперь с большим достоинством. Тамсин, госпожа Н’Гары, много времени проводила с ним, и это пошло ему на пользу.

Та-се-хо эта зима тоже помогла. Он выглядел теперь моложе и сильнее, и, когда сок забродил в деревьях и к войне стали готовиться всерьез, именно он, несмотря на свой почтенный возраст, предложил идти.

– Я слыхал, что матроны и шаманы считают, что ранняя весна – самое опасное время для путешествий, – заметил Нита Кван. На самом деле он надеялся, что ему скажут обратное. Его жена ждала их первенца, и он хотел скорее оказаться дома.

И еще он хотел оказаться подальше от бесконечных искушений этих залов, от сверкающих глаз, от верных друзей, от новой славы. Нита Кван был воином. Нита Кван, друг Сказочного Рыцаря. Нита Кван, союзник герцогини Моган.

Та-се-хо кивнул, как кивал всегда, когда молодые люди говорили разумно:

– Это так. Мягкий весенний снег самый опасный. Когда идет дождь со снегом, те, кто путешествует по землям Диких, гибнут. И все же, – старый охотник сел удобнее, – я видел во сне, что людям волшебников придется еще тяжелее. Рхуки? Они умирают быстрее нас, когда лед ломается и вода движется. Его люди? Его союзники? Без снегоступов им далеко не уйти. Даже и с ними… В это время года ходят люди. Это небезопасно, но наши враги опаснее снега. Мы знаем ту землю, и снег, и ручьи, текущие под снегом.

Тапио, Сказочный Рыцарь, появился откуда-то и сел рядом. Он быстро восстановился после дуэли с Шипом, но она оставила на нем след. Лицо у него осунулось, а одно плечо теперь торчало выше другого.

– Ваш-ш-ши люди. Нужно двигатьс-ся быстро. Тихо, – в улыбке сверкнули клыки, – пока Ш-ш-шип не заметит. – Он кивнул Та-се-хо. – Ты умный, охотник.

– Я видел сон, – Та-се-хо склонил голову, – предки рассказали мне, что по весеннему снегу мы сбежали от вас.

Тапио грустно улыбнулся.

– Возможно. Времена меняютс-с-ся. Враги меняютс-с-ся.

– Ты многих из наших убил, Тапио, – сказал Та-се-хо.

Тапио поднял руку и помахал взад-вперед, как будто искал равновесие.

– А теперь я многих спас-су.

Герцогиня Моган, невероятно грациозная, несмотря на неповоротливость змеиного тела, присела рядом. Леди Тамсин сопровождала ее. Она взмахнула ладонью, и их окутал сверкающий занавес пурпурного огня.

– Время, – прожурчала Моган, как будто отвечала на какой-то вопрос.

– Я видел сон, – сказал Та-се-хо.

– Мой слух не ограничен той крошечной частью мира, что доступна людям. И не так уж я и стара. Вы хотите уйти по весеннему снегу.

Нита Кван подумал о своей беременной жене.

– Он предлагает уводить сэссагов сейчас.

– Мой народ в это время ни на что не способен, – сказала Моган. – Пока солнце не согреет холмы, наши поля могут защищать только наши человеческие друзья, – она показала зубы, – и все же мы не совсем бессильны. И нам не нужно идти так далеко.

– Вы можете это сделать? – спросил Тапио у Нита Квана.

Нита Кван пожал плечами, воздев руки:

– Та-се-хо говорит, что да. Я не великий воитель и ничего не знаю о походах в это время года. Знаю только, что будет тяжело, холодно и сыро.

Та-се-хо засмеялся:

– А в землях Диких нам когда-то бывало не холодно и не сыро?

– Дам вам нес-сколько игруш-шек, – сказал Тапио. – С-с-с ними с-станет легче.

Нита Кван поклонился:

– Сэссаги благодарят тебя.

Моган фыркнула.

– Я отправлюсь домой через неделю-другую, когда озеро вскроется. Приводи своих ко мне. Мы станем друзьями.

– Воинов не надо, – добавил Тапио.

Нита Кван и Та-се-хо ответили:

– Мы знаем, что делать.

Путешествие вокруг Внутреннего моря оказалось непростым. Настолько непростым, что впоследствии Нита Кван думал, что жизнь в рабстве по сравнению с ним легка.

Их было трое и трое саней. Тапио и Тамсин дали им несколько волшебных вещиц: глиняный горшочек, который всегда сохранял тепло, днем и ночью, да еще и делался то более, то менее теплым. На санях он еле согревал руки, но в пещере пылал, как костер. Всем достались рукавицы, которые леди Тамсин и ее девушки сделали из легкой шелковистой материи. Рукавицы всегда оставались сухими и теплыми. Гас-а-хо смастерил маленькую штучку, с помощью которой мог разжигать огонь.

– Мне помог ее сделать Тапио, – скромно говорил он, – он и леди многому меня научили.

Со всеми этими чудесами, с теплой одеждой, сшитой женщинами Н’Гары, с одеялами, доставшимися им от повстанцев, с добрыми пожеланиями всех мужчин, женщин и тварей в крепости, они все равно еле выжили.

День за днем они шли по мягкому снегу. Ноги в снегоступах тонули по лодыжки, а порой и по колени, так что всего через полчаса шагать становилось мучительно, а через восемь часов начинало казаться, что ты идешь по глубокой глине. Порой на пути попадались коварные реки, и приходилось снимать снегоступы, проваливаться в старый снег по пояс и медленно, терпеливо перебираться через поток по камням, след в след. И тащить санки с собой. С каждым днем реки разливались. По льду прудов и озер все еще можно было двигаться быстрее, но он мог вскрыться в любой момент.

Они шли так быстро, как только могли. На ночлег вставали в таких местах, где летом не встал бы ни один разумный человек. На голых камнях, в снежных пещерах, образовавшихся под двумя склоненными елками, под нависающими скалами, посреди березовой рощи. Костры тонули в снегу, так что их приходилось разжигать на решетках или мокрых бревнах. Спали на санях. Никто не мылся и не менял одежды.

Та-се-хо постоянно курил. Но он не позволял спутникам поддаваться усталости. Когда они обогнули бесконечные болота и преодолели мягкий снег полуострова Н’Гара, он повел их по краю Внутреннего моря, и за два дня они прошли по льду порядочное расстояние.

А потом лед треснул, и Нита Кван провалился под воду.

Путники были близко к берегу. Они переходили большой залив и подошли к опасному краю льда и к чистой воде. И в конце дня в надежном на вид месте Нита Кван свернул в сторону, чтобы помочиться в чистый белый снег, и сделал несколько шагов от дорожки, пробитой их санями.

Он почувствовал, что лед подается под ногами, увидел, что снег потемнел, и тут же – быстрее, чем успел подумать, – он упал, и черная вода сомкнулась над его головой.

Он никогда не ощущал такого холода. Только в этой воде он узнал, каким холодным бывает мир. Он не мог дышать. Он ничего не видел. И немедленно впал в панику.

И тут его вытащили.

Гас-а-хо вырвал его из воды одним мощным движением, подхватив за притороченное на плечах свернутое одеяло, державшееся на воде. Гас-а-хо пришлось подбежать к полынье, плюхнуться на снег и схватиться за одеяло. Та-се-хо держал его за ноги.

Лед под ним трещал, как будто ворчало что-то живое, и Та-се-хо потянул обоих назад, и потом они долго ковыляли среди ледяных торосов над мелкой водой, которая не обещала немедленной гибели.

На берегу, под ударами ветра, казалось, что утонуть не так и страшно. Та- се-хо как сумасшедший гнал их вперед и вперед, заставлял бежать, идти и снова бежать по голому берегу. Слева тянулось Внутреннее море – гладкое, нетронутое поле снега. Справа, на отвесном берегу, возвышались покрытые снегом деревья и голые черные ели, занимая всю землю до самого горизонта.

Когда Нита Кван решил, что сейчас умрет, старик велел сделать привал в пещерке, которая немного защищала от ветра, и сдернул со своих саней покрывало. Взял теплый горшочек и поставил его на голый камень, там, где берег резко шел кверху. Горшочек почти сразу стал греться. Нита Кван упал на колени.

– Раздень его, – велел Та-се-хо.

– У меня руки теплые, – удивился Гас-а-хо.

– Лучшего подарка леди сделать не могла. – Та-се-хо не улыбался. – Он ушел далеко. Он почти ушел.

Нита Кван слышал их как будто издали. Он просто стоял на коленях и наслаждался теплом.

Поднялся ветер, полил ледяной дождь. Товарищи раздели Нита Квана и только потом принялись собирать материалы для укрытия. Невероятно, но, оставшись без одежды, Нита Кван сразу согрелся. Он начал просыпаться.

Та-се-хо привязывал веревку к колышку. Он спросил у Нита Квана:

– Ты видел мир духов?

Нита Квану было трудно говорить, и он просто кивнул.

– Я видел это все во сне. Ты не умрешь.

– Правда?

Старик отвернулся.

К закату все трое согрелись. Ревущее пламя освещало край побережья, они соорудили дымоход из шкур, и огонь постепенно высушил одежду и мокасины Нита Квана.

На следующий день они убили оленя. Та-се-хо выследил его, а Нита Кван подстрелил – с большого расстояния, поэтому его долго хвалили. Старый охотник кивал.

– По этому снегу я не могу бегать за детьми оленя, – говорил он. Он шел с копьем в руках, но использовал его только как посох. Это было хорошее копье, его выковал кузнец из далекой страны, и Та-се-хо взял его в бою еще в молодости.

Олениха сама оказалась тощей, как копье, но мясо было вкусным. Они ели, ели и ели.

– Сколько еще идти до людей? – спросил Гас-а-хо.

Та-се-хо нахмурился:

– Как погода будет. Если ночью похолодает, мы снова рискнем передвигаться по морю. Мы должны. Мы делаем это не только ради себя. Подумайте о людях, которые пойдут этим путем. Каждый день на счету.

Утром они встали еще до рассвета. Шел снег, и шакалы выли на далекую луну. Тапио дал путникам три красивых стеклянных светильника, и они смогли собрать вещи быстро и легко, но онемевшие пальцы плохо вязали узлы. Каждое утро было немного хуже предыдущего. Каждое утро казалось, что влага и холод глубже пробрались в меха и одеяла. У Нита Квана болели суставы. Просыпаясь, он чувствовал страшный голод.

Та-се-хо ощупывал пальцы на ногах и ругался.

– Я слишком стар, – сказал он с горькой улыбкой. Потом посмотрел на твердую поверхность Внутреннего моря. – Молитесь Таре, чтобы этот лед держался.

Нита Кван глядел на лед, пока жевал полоски сушеного мяса и пил горячую воду с кленовым сахаром.

– Пойдемте, – буркнул Гас-а-хо.

Та-се-хо встал, посасывая свою маленькую каменную трубку. Он курил медленно, глубоко затягиваясь, и смотрел на небо, пока молодежь собирала остатки лагеря, увязывала вещи на санях и накрывала их шкурой.

– Мы готовы. – Голос у Гас-а-хо уже был усталый.

Та-се-хо кивнул. Он выбил трубку на все четыре стороны, а остальные двое запели без слов. Нита Кван осторожно ступил на лед.

Лед держался целый день. Над головой висели высокие серые облака, снег шел все утро, а к вечеру задул ветер. Они встали на ночь в еловой роще у берега. Лагерь получился холодный и неприютный, и только горшочек Тапио скрашивал вечер. Дерева не хватало, чтобы разжечь большой костер. Но горшочек согрел и их самих, и воду, и мясо, и путники заснули.

Когда они проснулись, стоял туман. Он был густой, блеклый и очень холодный. Несмотря на это, Та-се-хо снова вывел их на лед, и они шли и шли, наклонив головы, налегая на ремни саней, передвигаясь так быстро, как только позволяли снег и лед. Туман казался плотным и злым.

Дважды за день лед громко треснул, и Нита Кван вздрагивал каждый раз, но Та-се-хо вел их дальше. Он шел к далекому берегу, который высился над озером. Когда ветер разгонял туман, берег становился виден, а потом пропадал снова.

Старик напугал своих спутников, выбрав короткий путь через северный залив Внутреннего моря. Они прошли почти тридцать миль, больше, чем в другие дни. Постоянный туман и ровный лед под ногами окрасили день мифическими тонами. Казалось, что они идут по ледяному аду, которого боялось большинство пришедших из-за Стены. Озеро под ногами, треск льда, странные звуки в тумане…

Время от времени старик останавливался и оглядывался. Один раз он закурил.

Для Нита Квана день тянулся бесконечно. Он все время боялся снова уйти под лед и погибнуть. Когда спустился туман, он перестал видеть дорогу и берег впереди, но старик шел дальше. На расстоянии нескольких ярдов его уже почти не было видно.

Та-се-хо остановился в пятый или шестой раз.

– Привал? – спросил Гас-а-хо и скинул вьюк.

– Тихо, – сказал Та-се-хо.

Они замерли.

Лед затрещал длинно и низко, казалось, что этот звук идет отовсюду и ниоткуда, а вокруг стоял ледяной туманный ад, в котором они застряли навеки.

– Что-то гонится за нами, – вдруг сказал Та-се-хо.

Гас-а-хо резко кивнул. Лицо его стало пустым, как у человека, который ходит во сне.

Нита Кван вытащил лук из чехла оленьей шкуры, нашарил под рубашкой свою лучшую тетиву. Он два дня сушил ее на теле, и теперь она оказалась теплой. Осторожно, стараясь не показывать страха и скрывать дрожь в пальцах, Нита Кван снарядил лук. Погладил его, согнул, прислушался. Лук не трещал. То ли он не так и замерз, то ли Нита Кван хорошо его подготовил. Тетива скользнула на место. Теперь он был вооружен.

Только тогда он заговорил.

– Что это? – спросил он, глядя в туман.

– Просто предчувствие, – сказал Та-се-хо.

Гас-а-хо вынырнул из путешествия в глубины разума.

– Летит! – каркнул он.

Правая рука выстрелила вверх, и с нее сорвалась вспышка. Противный бело-оранжевый свет ударил Нита Квана по глазам.

От грохота все вздрогнули. Магический огонь Гас-а-хо улетел прочь так быстро, что сердце испуганного человека успело бы стукнуть только один раз.

Над головой Нита Квана что-то завизжало.

Старик взмахнул копьем со скоростью, неразличимой глазом.

Все произошло мгновенно. Гас-а-хо лежал на снегу, обливаясь кровью, черные перья летали в воздухе, а Нита Кван прилаживал на тетиву стрелу с широким наконечником иркской стали. Он был уверен, что выстрелил минимум дважды.

– Вперед! – сказал Та-се-хо.

Нита Кван поднял Гас-а-хо. Из ужасной раны на спине, где птица прорвала когтями вьючные ремни и плоть, лилась кровь. Но когда он уложил юношу на сани и потянул прочь, кровь потекла медленнее, а потом остановилась.

Нита Кван старался не смотреть вверх. Он привязал Гас-а-хо к саням налобными ремнями от его же собственной поклажи. Та-се-хо впрягся в потяжелевшие сани.

– Я потащу, – сказал он, – ты смотри в небо.

Нита Кван вскинул лук. Старик налег на ремни и побежал. Над ними пронесся долгий яростный крик, от которого кровь стыла в жилах.

– Деревья, – пропыхтел Та-се-хо, – бежим к деревьям.

– Далеко? – спросил Нита Кван.

Старик не ответил.

Тяжело бежать по снегу и льду в снегоступах и с луком в руках. Еще труднее при этом смотреть в небо.

Снова поднялся ветер – сначала налетел порыв, а потом ветер как будто встал сплошной стеной. Он дул сзади, словно подталкивая их. Через сотню ударов сердца туман разошелся в третий раз за день. Солнце уже садилось, небо краснело. До деревьев на берегу оставалось не более полумили.

Над озером высилась огромная скала во множество человеческих ростов. Она была достаточно близко, чтобы Нита Кван, несмотря на ужас, различил, что она покрыта резьбой или, возможно, лепными фигурами. Очень сложными, массивными, жуткими, геометрическими. Но две пары черных птичьих глаз над головой были важнее. До них тоже оставалось около полумили.

Двое мужчин бежали вперед.

Двое хищников сделали круг и зашли на второй.

Нита Кван заметил их и воткнул в снег три древка. Первую стрелу он выпустил, когда птицы были еще слишком далеко. Вторая улетела в воздух, и он не понял, попал или нет. Третья воткнулась в огромного черного монстра. Четвертая…

На таком расстоянии он уже видел, что ближайшее чудовище с трудом удерживается в воздухе, что у него в боку торчит копье Та-се-хо, а рядом виднеется длинный ожог. Клюв дальней твари был полон зубов. От этого противоестественного зрелища стыла кровь. Тварь излучала волну страха, и Нита Кван на мгновение разучился дышать. Но он бросил четвертую стрелу на тетиву и прицелился.

Он выстрелил.

Сани, которые тащил старик, разлетелись на куски. Та-се-хо прыгнул вперед, как лосось.

Стрела воткнулась в мешанину черных перьев на груди дальней твари. Вспыхнула оранжевая молния.

Та-се-хо схватился за копье. Его тащили прочь, он уже отлетел на сотню шагов. Заостренный наконечник копья вырвал из огромной черной птицы клок плоти, а та щелкнула зубами над стариком.

Он упал. Кровь выплеснулась на снег.

Ярко-оранжевая птичья кровь лилась дождем.

Черная тварь рухнула на лед, он треснул и сломался.

Нита Кван не мог больше смотреть на старика. Вторая птица заходила на него. Он развязал пояс, сбросил в снег тяжелый шерстяной плащ. Вынул еще четыре стрелы из колчана, сделанного из коры. Воткнул в снег.

– Я не могу сдержать ветер, – сказал Гас-а-хо так ясно, как будто они только что прервали разговор.

Нита Кван услышал это, но не понял. Тварь снижалась. Кончики крыльев трепыхались на ветру. Нита Кван выпустил в нее все четыре стрелы. Вторая попала в крыло, и гигантская птица сбилась. Она заорала и, когда третья стрела ударила ее в грудь, замерла. Четвертая прошла мимо.

Птица проскользнула к северу от путников, низко над землей, и полетела дальше.

Лед ломался за санями.

– Спаси его, – сказал Гас-а-хо, – я удержу лед.

Последний раз глянув в небо, Нита Кван бросил лук на друга и схватился за конопляную веревку, привязанную к саням. Он бежал по трещащему льду к черной воде и оранжевой крови, похожей на рыбью икру на снегу. Садящееся солнце окрашивало лед в красный цвет.

Та-се-хо был жив. Он не плыл во воде.

Он шел.

Они сильно отдалились от берега, но глубина черной воды составляла не больше ладони. Старик брел вперед и ругался.

Они снова разожгли самый большой костер, который только могли. Удача – или воля богов и духов – помогла Нита Квану найти целый березовый ствол, почти не засыпанный снегом. Пока раненый Гас-а-хо и старик жались вокруг горшочка Тапио, Нита Кван пилил и колол березу со всей скоростью, возможной для его замерзших пальцев и уставших после боя мышц. Он утоптал снег, положил на него старые гнилые бревна и разжег огонь.

– Этот костер расскажет всем живым тварям Внутреннего моря, что мы здесь, – пробурчал Та-се-хо.

Нита Кван замер с огнивом в руках.

– Я промок до костей, а он потерял много крови, – рассуждал Та-се-хо. – Мы можем помереть прямо здесь через пару часов или рискнуть.

Но, даже замерзшие и испуганные, они не забывали о хитрости. Место для стоянки, поспешно выбранное Нита Кваном, пряталось под резной скалой. Это была почти что рукотворная пещера, врезанная в камень, закрытая с трех сто- рои. Только с четвертого раза Нита Кван сумел запалить фитиль, но, когда восковая свеча наконец загорелась ровным огнем, он поджег кучку бересты.

Через несколько минут его товарищи уже лежали у пылающего древесного ствола. Воздух у них над головами был так горяч, что человек не мог вынести этого. Оставалось только лежать ничком. Каменные стены отражали жару.

Нита Кван склонился над Гас-а-хо, и тот слабо улыбнулся.

– Я себя залатаю.

– Оставь его, Нита Кван, – сказал Та-се-хо, – он погружен в свое искусство. Теперь ему тепло и у него больше сил.

– Огонь не привлечет врагов? – спросил Нита Кван.

Та-се-хо поморщился:

– Мы ночуем у подножья Ту-ро-сех. Сегодня мы увидим странные сны.

Нита Кван поерзал. Спиной он почти прижимался к камню. Резьба была четкой, но неглубокой и длинными несимметричными полосами тянулась по стене. Чем дольше он всматривался в рисунок, тем больше понимал. Он попытался проследить…

– Не смотри, – сказал Та-се-хо.

– Кто это сделал?

– Одайн, – ответил охотник.

Нита Кван покачал головой:

– Я тут новичок. Кто такие одайн?

– Точнее, кем они были. – Та-се-хо вытащил трубку и приступил к ее набивке и раскуриванию. В тишине слышался только треск березовых дров. Пахло теплом и уютом.

В свете костра казалось, что скала движется. Иллюзия была слишком реальной. По поверхности камня как будто ползали мириады змей, и каждая была покрыта червями, а каждый червь – многоножками, а каждая многоножка – еще какими-то мелкими тварями, и так до бесконечности.

– Не смотри, – снова сказал Та-се-хо. Он устроился поудобнее, потянулся за горящей веткой и обнаружил, как тысячи людей до него, что от костра очень трудно раскурить трубку.

Наконец он нашел веточку потоньше.

– Ты знаешь, откуда появились люди? – спросил он.

Нита Кван помнил легенды своего народа.

– Мой народ, в Ифрикуа, говорит, что черные моря разошлись и наши люди прошли посуху к новому дому.

– Слишком короткая история, чтобы быть интересной. Но и из этого можно сделать недурную сказку.

Та-се-хо старательно раскуривал трубку.

– Самые древние легенды сэссагов повествуют об одайн. Богиня Тара принесла нас сюда, чтобы мы их победили. И мы так и сделали. Мы уничтожили их всех, каждое щупальце и каждого червя. Север пронизан их тоннелями и уставлен их памятниками. – Та-се-хо выдохнул клуб дыма. – Этот – самый высокий. Старухи говорят, что у нас под ногами целый город. Многие, кто ищет мудрости, приходили сюда вслед за снами. И я тоже.

– Что тебе снилось? – спросил Нита Кван.

Старик молча курил.

– Жуткие вещи, – сказал он наконец, – ничего, что стоило бы называть и чему стоило бы следовать. – Он улегся. – Большинство Диких боятся этих мест. Только люди слишком глупы или слишком привычны к дурному, чтобы оставаться здесь. Может быть, одайн не погибли. Может быть, они просто спят. – Он усмехнулся.

– Ты меня дразнишь.

– Весь этот мир ужасен, – сказал Та-се-хо, – если ты так на него смотришь. Мы должны были погибнуть во льдах. Мы живы. Может, эта победа укрепит тебя? Ты слишком многого боишься.

– Мы должны были погибнуть, – согласился Нита Кван, – и что же нас спасло?

Старик умял табак в трубке. Глаза его блеснули в свете костра.

– Прежде всего Гас-а-хо. Даже когда ему порвали спину, он колдовал. Он вызвал ветер, который отнес туман прочь.

Это Нита Кван понял и сам.

– А еще нам повезло. Или такова была воля духов, если ты веришь в подобное. – Старик затянулся.

– А ты? – спросил Нита Кван.

– Я считаю, что мы сами создаем свою удачу. Трудом и повторениями. И заботой. Возможность выжить для знающего человека – этовсего лишь еще одна смерть для незнающего. Ты неплохо стрелял сегодня.

Нита Кван вспыхнул. Старик никогда никого не хвалил.

– Ты мог погибнуть. Прыгнул за копьем прыжком лосося, – слова вырвались сами, – это было прекрасно.

Старик медленно улыбнулся.

– Это было глупо. Я мог погибнуть, – он засмеялся, – а вместо этого полетел, как птица.

Его высокий смех унесся куда-то в ночь.

– Я чуть не обгадился, когда оторвался от земли.

– Зачем ты это сделал?

– Копье. Я люблю это копье. Старуха сделала о нем пророчество, и оно сбылось. Она сказала, что однажды это копье улетит прочь без меня и мне придется ловить его. Я думал, что она говорит о чем-то глубоком и символичном. – Он покачал головой. – Хочешь затянуться?

Сны Нита Квана этой ночью были страшнее, чем когда-либо. Потом он сумел сказать только, что его переваривал огромный кит или змея и его кожа медленно растворялась.

Проснувшись невредимым, он удивился.

Ему пришлось паковаться за всех троих, но у них еще оставались дрова, и он снова развел костер в предрассветной темноте. Потом приготовил завтрак. Гас-а-хо был жив, он глубоко дышал, и рана на спине затянулась и подсохла. Та-се-хо храпел, иногда колотя по воздуху руками.

Несмотря на усталость, Нита Кван совсем не чувствовал соблазна лечь снова. Как только снаружи забрезжил свет, он уложил поклажу на сани.

Потом он разбудил своих друзей. Гас-а-хо удивил его, встав на ноги. Та-се-хо застонал.

– Завтра будет хуже, – пробурчал он. – Хорошо быть молодым.

Первые лучи рыжего солнца осветили землю, а путники уже двигались прочь от берега по густому ольшанику. За час они прошли милю. Скала высилась у них за спиной.

– Когда Народ уничтожил одайн? – спросил Нита Кван, когда они вылезли из ольшаника в чистый лес с березами и елями.

– Десять тысяч зим назад, – ответил Гас-а-хо. Слова его эхом отдались между деревьев.

Нита Кван чуть не споткнулся:

– Это очень давно.

– Это знают все шаманы, – сказал Гас-а-хо. – Мы победили одайн во имя госпожи Тары. И теперь удерживаем их под камнями.

– Тебе снились плохие сны? – спросил Нита Кван.

Курносый юнец ехидно улыбнулся:

– Нет. Для того, кто родился шаманом, камни одайн – это места мира и силы. Нас еще детьми приводят к ним.

– Поэтому Народ и убил одайн? – спросил Нита Кван.

Гас-а-хо посмотрел на Та-се-хо.

– Я не знаю. А ты?

Старик нюхал воздух, как шакал.

– Почему Дикие убивают других? Самки, еда, территория, – он пожал плечами, – так устроен мир. По крайней мере, этот.

Нита Кван рассмеялся:

– Ты сводишь великие мифы всех народов в мире к обычной жадности. Как будто они звери.

– Спроси, когда у меня не будут болеть суставы, – поморщился Та-се- хо, – я расскажу тебе историю получше. А теперь пошли.

Сорок часов спустя они добрели до родной деревни. Ее теперь окружал высокий частокол – длинные колья вбили глубоко в землю и переплели ветвями вереска и малины. Такой забор защищал от людей и большинства зверей. Он был даже выше сугробов.

Нита Кван боялся, что деревня окажется пустой. Что все погибли, что в снегу лежат мертвые тела и кровь вокруг них все еще кажется алой от холода. Ему это снилось с тех пор, как он ушел от башни одайн. Но путников встретили живые мужчины и женщины.

Жена обняла Нита Квана. Живот у нее был такой большой, что муж с трудом дотянулся, чтобы поцеловать ее. Народ редко целовался прилюдно, и она – чистейшая из женщин – возмутилась.

Но в первую очередь он оставался послом. Он отпустил ее и отправился к верховной матроне Синий Нож и ее кругу. Все вместе они вошли в длинный дом, где пахло можжевельником и березой. И пятью десятками людей, которые редко мылись. Приятный зимний запах, по меркам сэссагов.

– Говори, – велела Синий Нож сразу.

– Мы заключили союз с Моган, – сказал Нита Кван.

Все шесть женщин заулыбались.

Нита Кван поднял руку, призывая к молчанию. Та-се-хо вошел в длинный дом вместе с Гас-а-хо.

– Мы не ходили в пещеры Моган. Мы были в Н’Гаре. – Он старался говорить спокойно.

– Объясни, – осторожно попросила Синий Нож.

– Та-се-хо обнаружил, что Моган опередила нас, что сама великая герцогиня направлялась в Н’Гару. Мы последовали за ней.

Синий Нож обменялась взглядами с Амийхой, Маленькими Ручками и остальными.

– Тапио Халтия – древний враг сэссагов, – сказала она.

– Однако ты включила его в список союзников, отправляя нас.

– Мы, – уступила Синий Нож.

– Мы зимовали в его доме. Там мы нашли исцеление и союзников. – Нита Кван потянулся к стеганой сумке, сделанной из цельной шкуры барсука. Он месяцами носил ее на теле. Из сумки он извлек трубку, которую должен был отдать Моган, герцогине западных болот. – Я отдал трубку Моган, и она приняла ее. Я отдал ее Тапио, нашему врагу, и он тоже принял ее. – Он снова опустил руку в барсучью сумку и достал пояс шириной с голову мужчины и длиной с раскинутые мужские руки. Он состоял из тридцати трех рядов раковин вампум, и каждая была размером с горошину. Пояс сиял, как чистый жемчуг.

Матроны хором вздохнули.

– Тапио, и Моган, и предводитель повстанцев, и боглинская ведьма с запада сделали для нас этот пояс. И народ медведей из восточных Эднакрэгов к ним присоединился.

Каждый из тех, кого он называл, вплел в пояс бриллиант, который сверкал среди пурпурных раковин, в темноте казавшихся черными.

– Если вы примете этот пояс, шесть свободных народов объединятся против Шипа, – сказал он. – Тапио велел мне произнести это имя.

– Ты не произносил его до того? – спросила Синий Нож.

Он покачал головой.

– Теперь Тапио знает, что пояс у нас. И, разумеется, его имя мы тоже произнесли трижды. – Она смотрела на Нита Квана. – Сын мой, ты все сделал правильно. Что бы ни случилось дальше, ты исполнил возложенный на тебя долг. Я забираю у тебя трубку. – Она протянула руку.

Он поклонился.

– Та-се-хо, что думаешь ты? – спросила Синий Нож.

Старый охотник фыркнул и сел, скрестив ноги.

– Я думаю, что там холодно и сыро, а я слишком стар. И еще я думаю, что он все сделал правильно. Мы все трое выжили. Я видел в снегу знак рхука.

– Кранноги уже выступили против нас, – призналась Синий Нож, – но воины Рогатого и Черной Цапли убили двоих и оставили лежать в снегу всего четыре ночи назад.

– Моган позвала нас к себе, – сказал Та-се-хо. – У нее больше полей и деревьев, чем нужно ее воинам, и они далеко от волшебника.

– Тапио сказал, что мы должны выходить сейчас, – добавил Нита Кван, – потому что чудовища волшебника не любят ранней весны.

Синий Нож побледнела:

– Сэссаги тоже не любят ранней весны. Я учу своих детей оставаться в доме и ожидать солнца и сухой земли.

– Это мудро, – заметил Та-се-хо, – но если мы уйдем сегодня…

Женщины разом подняли головы.

– Самое малое два дня мы пройдем по льду. А когда лед вскроется… Великаны никогда нас не найдут и уж точно не поймают. Пусть волшебник гонится за нами, если хочет. Если он так сильно ненавидит сэссагов. – Он взмахнул рукой, как будто говоря, что они все обречены, если это правда.

– Сегодня? – спросила Синий Нож.

Та-се-хо говорил уверенно:

– Сегодня или никогда. Левое колено подсказывает мне, что нас ждут три холодные ночи. А потом будет оттепель. Кто-то не согласен?

Синий Нож покачала головой. Переговорила с другими матронами.

– Идем. Берем только то, что можно унести. Старики и дети умрут, – сказала она охотнику.

– Я знаю, – кивнул Та-се-хо, – но иначе умрет весь Народ.

Когда остальные матроны ушли, Синий Нож наклонилась к Нита Квану:

– Ты что-то утаил.

Нита Кван кивнул и посмотрел наверх, выглядывая насекомых. Синий Нож поняла. Она отправила девочку с ярко-рыжими волосами – новую пленницу или сбежавшую рабыню – за Рогатым. Он пришел.

– Нужно уходить сегодня? – спросил он. – По льду?

Ты это предвидел, – заметила Синий Нож.

– И все равно мне это не нравится, – ответил шаман. Он скалился, как маска. – Моя жена говорит, что ты все сделал хорошо, – заявил он Нита Квану, – мой ученик стал сильнее, чем я был когда-либо. Может, мне стоит провести лето в Н’Гаре, покрикивая на тамошних девиц.

Синий Нож улыбнулась:

– Уверена, твоя жена тебя отпустит. Нита Кван не может мне рассказать чего-то. Он смотрит на насекомых.

Шаман кивнул. Вынул маленький барабанчик и ритмично заколотил по нему. Запел что-то.

Только тогда Нита Кван склонился к уху Синего Ножа и зашептал что-то, как любовник. Он шептал трижды. Каждый раз она задавала ему по вопросу. Наконец она села.

– Он много просит. Он древнейший враг нашего народа. – Она смотрела в очаг.

– Но он во многом прав, – возразил Нита Кван. – Скажи мне, что с моим братом? С Ота Кваном?

– Он умер. – Она посмотрела ему прямо в глаза.

Нита Кван моргнул:

– Его убил волшебник?

Матрона покачала головой:

– Теперь он называет себя Кевином Орли. Он взял множество городов на юге и востоке. Он прислал нам приказ, требуя отправить ему людей и еду.

Нита Кван вздохнул. Он жалел Ота Квана, стольких людей в одной шкуре. Имя Кевин Орли ничего ему не говорило, но ему казалось, что он понимает. Ота Кван проиграл волшебнику, как и хотели матроны.

– Значит, мы должны дать ему людей. Сколько воинов он хочет?

– Кевин Орли потребовал сто человек из восьми городов Народа. Ему нужен ты.

Нита Кван поморщился:

– Так говорит и Тапио, – признался он.

– Значит, мы отправим наших лучших мужчин к волшебнику, – предположила Синий Нож, – а сами побежим на запад почти голые. Тапио может отомстить нам таким образом.

Нита Кван пожал плечами:

– Я говорю осторожно, поскольку я молод и мало времени провел среди сэссагов. Но Тапио нет нужды мстить, поскольку он победил нас и изгнал из наших домов. С тех пор прошло много времени. Леди Моган обещала нам защиту.

– Да, – сказала Синий Нож, – это все похоже на правду. И все же, младший брат, чего бы я только не отдала, чтобы не приходилось принимать решений сложнее, чем выбор семян для посева. – Она вздохнула. – Иди, собирай вещи. Будь осторожен. Твоя жена родит в снегу, если ей не повезет.

– Боюсь, я истратил слишком много удачи за последнюю неделю, – ответил Нита Кван. – Ты отправишь меня к волшебнику вместе с воинами?

– Когда мы дойдем до волока, где Великая река вливается во Внутреннее море, я отошлю тебя. Ты поведешь воинов. Ты расскажешь Кевину Орли о нашей ужасной зиме и о том, что целые деревни пали жертвой великанов. – Она угрюмо улыбнулась. – Прости, Нита Кван. Мы очень постараемся спасти твоего сына.

Сына. Матроны считали, что у него родится сын. И они сберегут ему жизнь… Потому что его отец погибнет.

Он встал:

– Я понимаю.

– Прости. Я должна сохранить Народ.

Семь часов спустя, когда солнце село, окруженное красным огнем, весь народ сэссагов, все шесть выживших деревень, почти две тысячи мужчин, женщин и детей выступили на запад, к заходящему солнцу. У них были сани, салазки и несколько больших волокуш, и двигались они в видимом беспорядке, который на самом деле скрывал строжайшие правила: каждая семья уходила через несколько минут после предыдущей и следовала своим путем. Кто-то весь день шел по земле, а кто-то сразу свернул на лед.

Народ бежал. Они продвигались не колонной, но широким неровным фронтом. Как и мигрирующие животные, они шли с тем расчетом, чтобы даже после встречи с рхуками, после внезапной оттепели, после пролома во льду – часть Народа выжила.

Они двигались быстро, как могли. И каждый воин, пройдя по льду, останавливался и ломал его за собой.

Та-се-хо стоял там, где раньше был центр деревни, вместе с Нита Кваном и Гас-а-хо. Они остались последними. Маленькие Ручки и ее семья уже ушли на запад.

– Теперь у тебя есть власть, – заметил Та-се-хо.

– Ненадолго, – отозвался Нита Кван.

Гас-а-хо фыркнул.

– Народ дал тебе власть, и ты должен принять ее. – Та-се-хо отвернулся. – Дети и старики умрут.

– Я знаю, – сказал Нита Кван.

Та-се-хо закурил. Они долго передавали друг другу трубку.

– Никогда не забывай об этом, – сказал Та-се-хо, – и ты не станешь Кевином Орли. – Он отложил трубку. – Я слишком стар для этого.

И они двинулись на запад.

ТИКОНДАГА – ГАУЗ МУРЬЕН

Гауз влезла в рубашку. Она голой творила чары в особом помещении, открытом ледяным горным ветрам, и ноги у нее закоченели. Снег заполнил ров под неприступными стенами крепости и поднялся на шесть футов.

Муж наблюдал за ней. Он был полностью одет и удобно устроился в низком кресле, которое складывалось для хранения. Замок был обставлен лагерной мебелью. Мурьены во всем оставались воинами.

– Я каждый день благодарю Господа, – заявил граф Западной стены, – что у моей жены хватило здравого смысла продать душу Сатане в обмен на красоту. Боже мой, женщина. Почему ты так хороша?

– Лесть помогает в любых случаях, – заметила она, но не стала ни покачивать бедрами, ни подходить к нему. Было слишком холодно, черт возьми. – Между прочим, по дороге в Альбинкирк я видела цветы.

– Зима была адская, – сказал граф, – и я специально выбрал это слово. Холодно, как между ведьминых титек.

Он двигался так быстро и тихо, что она удивилась, почувствовав на груди его теплые ладони. Впрочем, сюрприз был приятный. Она повернулась и потянулась к его губам, а потом запустила руку ему в брэ с уверенностью, которая приходит, когда знаешь чужое тело не хуже собственного.

Правда, в теле графа не было ничего сложного…

Она принудила его доставить себе удовольствие, а потом оказала ему ту же услугу. Через час она ощущала приятную усталость и прилив силы. Она пила горячее вино и смотрела на ясное голубое небо, которого не видела уже несколько недель.

– Пенни за твои мысли, – прошептал ее муж, гладя ее по животу.

– Прекрати, – велела она, – будь либо нежным, либо твердым.

Он ненавидел, когда она говорила ему, как ее трогать. Ненавидел уже тридцать лет. Он скинул голые ноги с кровати и выругался, почувствовав холод пола.

– Я думаю о короле, – призналась она.

– О твоем брате.

– У тебя есть новости?

– Кроме того, что он сошел с ума, пустил в свой дворец чертовых галлейцев и нападает на собственных дворян? – возмущенно проговорил граф. – Галлейцы на юге, волшебник рядом. Каким будет это лето, жена?

– Плохим. – Она потянулась.

– Волшебник…

Она качнула головой.

– Ты думаешь, что он придет за нами? – Граф влезал в брэ.

– Да. И Габриэль так думает.

– Молокосос. Мне плевать, что он там сделал, по твоему мнению. Он прячется за спиной Гэвина. Он способен вести за собой армию не больше, чем владеть топором.

Она улыбнулась:

– Ты редкостный дурак, муж мой. Но что до этого… я видела, как он обращается с топором.

– Гм, – буркнул он. – Все равно он опоздал.

– Так или иначе, что ему знать о лете? – Гауз улеглась обратно на перину, набитую гусиным пером. – Я тебе говорила. Все хотят, чтобы он стал капитаном севера.

Граф покачал головой, начиная выходить из себя:

– Вместо меня. Занял бы мое место.

– Милый, это комплимент. Твой первенец назначен на такой высокий пост. – Она перекатилась на живот, чтобы посмотреть на мужа. Многие пятидесятилетние женщины постеснялись бы обсуждать высокую политику обнаженными, но не Гауз. – Не будь ребенком.

Он рассмеялся:

– Я? Ты хочешь, чтобы он стал капитаном, потому что он будет плясать под твою дудку. Но когда Дикие подойдут к границе, я не стану слушать приказы твоего изнеженного сыночка.

– Моего? – улыбнулась она. – Не твоего?

– Может, он и моего семени, но не моей крови, клянусь. Это все ведьминские зелья и паутина.

– Партеногенезис, – тихо сказала она.

– Это еще что?

– Архаическое слово, обозначающее девушку, которая создает ребенка без мужчины, – объяснила Гауз. – Как по-твоему, что мой брат сделает со своей королевой?

– Это одному Богу известно. – Граф уже надел рубашку и шоссы и застегивал подвязки. Он не владел колдовским искусством и был на пять лет старше жены, но все еще держался по-королевски, на груди и спине у него бугрились мышцы, и, когда он застегнул подвязку под коленом, икры его были так же хороши, как у любого юного красавца. – Друг из Харндона прислал мне птицу с письмом. Он собирается судить королеву за измену.

На мгновение, несмотря на все ее планы, обеты и желание отомстить, Гауз стало жаль королеву Харндона. Она ощущала, что в чем-то они близки. Не то чтобы эта близость помешала бы ей убить королеву и ее нерожденное дитя. Она знала, кто он и что теперь он делает с юной королевой то же самое, что раньше делал со своей сестрой.

– Дурак и трус, – сказала она, – жалкий и никчемный.

– Но он отличный боец. Ты его ненавидишь и всегда ненавидела. – Граф прищурился. – Мы могли бы его убить.

Гауз спрыгнула с кровати и поцеловала его.

– Иногда я в самом деле тебя люблю. Но нет. Ради всех темных сил, муж мой, ты представляешь, что произойдет, если он умрет сейчас?

– Война? Хаос? Нам ничего не грозит. Даже проще будет строить собственное королевство. Если Габриэлю можно доверять. – По голосу было слышно, что он не склонен доверять кому-либо вообще.

Она нахмурилась.

– Если он не хочет участвовать в твоих злобных заговорах, это еще не значит, что мы не можем его использовать. Послушай, моя госпожа. Всю жизнь мы шли рука об руку и хранили свои секреты. Я этим доволен. Король глуп и грозит мне войной. Если он умрет…

– Галлейцы займут его место. Они используются девочку… королеву как заложницу, и их сразу же станет слишком много. – Она накинула тяжелый халат шерстяного бархата на голое тело и велела принести еще вина.

– Шпионы говорят, что у галлейцев тоже есть проблемы, – сказал он. – Давай просто убьем его.

Гауз разозлилась:

– Нет.

– Потому что ты уже задумала что-то.

– Да, – выплюнула она.

Он рассмеялся:

– А мне остается только сражаться с гребаным волшебником.

– Даже этого не остается. Он слишком сильный маг. И у него есть своя армия. Выжидай. Охраняй замок, и он займется другими делами. Он обзавелся двумя могущественными врагами, и его время быстро уходит.

Граф вздохнул:

– Женщина, я не твой инструмент. Не в большей степени, чем ты – мой. «Выжидай» – плохое слово. Начинается весна.

– И приближается волшебник. Нам понадобится вся наша сила, чтобы сдерживать его до прихода нашего сына.

Граф поджал губы и потер подбородок ладонью:

– Значит, даже так? Война будет здесь?

Она тонко улыбнулась.

– Господи, женщина, я твой муж, и вместе мы совершили сотню преступлений. Скажи мне, что ты хочешь сделать.

Она потянулась вперед, глядя ему в глаза. Она наклонялась все ближе и ближе, а потом высунула заостренный язычок, как кошка, и лизнула его в губы.

– Я рассказала бы, – прошептала она, – но это испортит сюрприз.

Позднее, пока сорок рыцарей тренировались наносить удары по столбам, а пехотинцы занимались с копьями, она посмотрела на королеву через шар из горного хрусталя. Насколько ей было известно, кристаллу сравнялось не меньше трех тысяч лет. А может, и все пятнадцать. Некоторые вещи находились за пределами ее умений. В другие она даже не могла поверить. Она подозревала, что шар изготовила какая-то совершенно чуждая сущность, потому что, стоило Гауз немного отвлечься, она слышала лишенные ритма песни его создателей. И видела их – мутных слизистых призраков, скользивших под землей.

Но она много раз овладевала кристаллом, направляла его на юг и восток, пока не обнаружила королеву, сидевшую в глубоком подземелье.

Гауз скучала по своему младшему сыну Анеасу. Без него ей не с кем было обсуждать заговоры. Он все еще торчал где-то под Альбинкирком с армией. Странствующий рыцарь. Она следила за ним через кристалл – Анеас сражался, флиртовал с девушкой. Девушка и ее мать казались знакомыми. Она была миленькая…

Гауз возложила руку на шар и направила его собственной волей. Она увидела женщину с жидкими волосами, которая постоянно шевелила губами. Гауз смотрела на нее очень долго, пытаясь понять, сошла ли женщина с ума или просто колдует. Распознать это было сложно.

Если ее брат собирался убить собственную жену, Гауз не пришлось бы творить сложное заклинание, над которым она трудилась восемь месяцев. Герметическая защита юной королевы была очень крепка, почти непроницаема. Ее наверняка учил Гармодий. Гауз знала, что уничтожить нерожденного ребенка она сможет только очень сильным и одновременно очень точным ударом. Второго шанса не будет. Но если король сам ее казнит, Гауз это вполне устроит. Поверить сплетням об измене жены… какой дурак.

Она улыбнулась. Месть выходила идеальной. И прекрасно сочеталась с остальными ее планами. Ведь что было сказано в пророчестве? «Сын короля будет править всеми сферами…»

Сердце Гауз забилось в предвкушении. Она обратит действия короля против него самого, отнимет у него законного сына, и ее собственная жертва станет… бесценной. Но все же у нее оставались какие-то чувства к королеве. Когда она была юна и красива, Гауз не ощущала ничего, кроме ревности и злости. Но теперь, глядя на опущенную голову, грязное платье, груз предательства и скорби на узких плечах…

– Мне жаль твоего ребенка, – вслух сказала Гауз, – но я все равно отомщу.

При мысли о младенцах она вспомнила, откуда они берутся, и передвинула шар, разглядывая поля. Добавила одно заклинание, потом другое. Увиденное ее удивило. Брат королевы ехал по полям Альбина. Ей это показалось странным – она ожидала найти его под Харндоном. Гауз сдвинула следящее заклинание на север, еще дальше на север и нашла свою цель. Посмотрела на сыновей. Гэвин походил на хорошенького дьявола, а Габриэль – на архангела в загуле. Она улыбнулась.

И увидела монахиню. Сестру Амицию.

Гауз строила предположения насчет монахини со дня первой встречи. Она одобрила эту женщину. Ей нравился ее здравый смысл, ширина бедер, чувство юмора. Габриэлю нужна была благородная жена, которая выносила бы ему сына. И со временем стала бы королевой. Монахиня на эту роль не подходила. Но она смогла бы стать хорошим союзником, хорошей любовницей и хорошим инструментом. И она обладала силой – мощной, глубокой, послушной силой, которая возникла почти что у Гауз на глазах.

– Ты похожа на меня, – сказала Гауз.

Осознавая существующую связь между ними, она наложила очень легкое заклинание, какое могла бы наложить на саму себя. Она уже делала такое раньше, чтобы превратить жуткое в приемлемое. И теперь она тщательно творила заклинание посредством шара. Она увидела, как оно попало в намеченную жертву, – так лучник видит, как летит стрела.

Гауз улыбнулась.

В сотне лиг на северо-запад от Тикондаги Шип стоял в своем месте силы и наблюдал за Гауз в пространстве между разведенными руками. Сейчас он выглядел не человеком, а камнем – каменные диски, завитки и пружины были связаны между собой хрящами и мышцами, добытыми из разных мест. Теперь в распоряжении Шипа был весь бестиарий мира. Он использовал его с изяществом и даже некоторой мрачной элегантностью.

Шип достиг нового уровня знания о сдвигах бытия в своей реальности, научился творить их и теперь мог дополнить свою магию заклинанием немыслимой сложности, которое будет постоянно следить за его телом и менять его, как того потребуют обстоятельства, даже если он сам будет заниматься чем-то еще. Таким образом он создал себе каменное тело и научил его двигаться. Это требовало постоянного расхода силы, но зато делало его почти неуязвимым.

Он разработал несколько вариантов тел и умел даже становиться чистой энергией и дымом, но в таком виде был слишком уязвимым.

Сейчас он не думал обо всем этом. Он держал каменные руки на весу, не прилагая усилий, и глядел, как Гауз творит колдовство. Заметив, что она смотрит на королеву, он встревожился – сотни дней и ночей он наблюдал, как та плетет свои чары. Шип сплел свои в ответ. Все его планы опирались на Гауз. Это его восхищало и одновременно раздражало его учителя.

И это ему нравилось. Шип устал быть инструментом Эша. Он постоянно исследовал черноту у себя в голове. Очень много времени тратил на попытки восстановить нечто, чего, по его ощущениям, не хватало в его мыслях. Осторожно пробовал прятать что-то от черноты.

Он снова понял, как сильно ненавидит мотыльков. И начал сомневаться.

Союзники и подручные не способны оценить иронию ситуации, доступную старшему волшебнику. Шип и Эш зашли в неловкий и неприятный тупик.

Союзник Шипа собрал армию рабов и профессиональных солдат, взял жалкое подкрепление, полученное из Галле, и шел к озеру над Тикондагой. Слуги Шипа – и в их числе Кевин Орли – присоединились к армии Черного Рыцаря.

Шип двинулся к ним, завершив приготовления. Семьдесят лиг дикой местности он пересек в мгновение ока. Он научился ходить путем змеев, делая дыру в реальности. Он узнал столько всего, что порой боялся, что в нужный момент не сможет собрать все свои силы и применить их.

Так или иначе, он появился в лагере галлейской армии в тот день, когда и собирался.

Если сэр Хартмут и испугался, увидев огромного каменного голема из свитых друг с другом спиралей перед своим черным шелковым шатром, он не показал этого. Просто кивнул своему оруженосцу:

– Вина. И длинную ложку.

Шип мог бы засмеяться, но почти все человеческое в нем уже умерло, осталось только честолюбие, да еще жажда знаний.

– Я здесь, – произнес он глубоким, грозным, потусторонним голосом. Говорил он с легким акцентом, напоминающим о северном Хуране.

– Тогда мы можем выступать к Тикондаге, – сказал сэр Хартмут. – Патрули графа найдут нас, это только лишь вопрос времени.

Шип не дрогнул:

– Он тебя не найдет.

Сэр Хартмут оглянулся и поманил к себе де Марша. Взял вино у своего оруженосца и отдал следующий приказ:

– Приведи сэра Кевина.

– Сэр Кевин, – усмехнулся Шип.

Сэр Хартмут улыбнулся:

– Я позволил себе посвятить его в рыцари. И обеспечить его доспехом, которого ты ему не дал.

Шип придумал несколько вариантов ответа. Желание сэра Хартмута манипулировать наследником Орли было очевидно. Но тут Шип понял, что, как все чаще случалось, он вовсе не видит смысла отвечать.

Сэр Хартмут не стал делать вид, что будет держать военный совет. Собрав всех лидеров, он только спросил:

– Когда выдвигаемся?

– Когда я скажу, – ответил Шип.

– Я дважды посылал разведчиков в Тикондагу, – сообщил сэр Хартмут. – Даже при наличии требушетов и твоей магии крепость так просто не сдастся. На нее все лето уйдет.

Выдвинутая челюсть намекала, что сэр Хартмут тревожится. Это чувство он показывал редко.

«Он боится слухов, которые доходят из Галле, – подумал Шип. – Что ж, имеет право. Но его сила, его солдаты и его талант останутся у меня на службе». Ирония громоздилась на иронию. Шип начал понимать сложные заговоры Эша и замечать его злорадство и жестокий юмор.

Шип полагал, что злорадство и юмор могут оказаться слабыми местами его хозяина. Но он старался прятать эту мысль под несколькими слоями других. Если она все же приходила ему в голову против воли, он тут же загонял ее в лабиринты ложного анализа.

– Нет, – сказал Шип, заглушая голоса в своей голове. – Нет. Осада продлится недолго.

Сэр Хартмут поклонился Кевину Орли, который в ответ преклонил колено, как галлеец. Шип мысленно нахмурился, видя, как его творение подчиняется обычному человеку.

Сэр Хартмут был в полном доспехе. Черная ухоженная сталь сверкала маслом. Кевин Орли дополнял его – доспех из очень простой стали тоже был тщательно смазан.

Орли держался совсем не так, как раньше. Шип внимательно следил за ним. Время для мастера герметических искусств текло иначе, чем для обычного смертного, но все же Шипу показалось, что Кевин Орли пережил больше него самого.

– Ты научился чему-то новому, – заметил Шип.

– Я начал учиться дисциплине.

Сэр Хартмут позволил себе улыбнуться.

– В качестве капитана? – спросил Шип.

– Я могу командовать другими, только если научусь командовать собой, – сказал Орли.

– Ты стал рыцарем.

– Мне была оказана такая честь, – ровным голосом проговорил Орли.

– Меня об этом не просили, – сказал Шип.

Сэр Хартмут нахмурился:

– Это традиция. Перед началом большого похода положено посвящать в рыцари.

Он не шевельнулся, не коснулся лица, не поморщился, не моргнул, как сделал бы более слабый человек. Шипа зачаровывал этот воин, который добровольно отказался почти от всего человеческого, но все же не обрел силу. Тайна. Вооруженная магическим мечом невиданной мощи.

Шип повернулся. Тело сопротивлялось движению, но он подсознательно творил магию, заставляющую камни менять форму, плавно перетекая в другое положение.

– А вы, де Марш? Вы теперь тоже рыцарь?

Де Марш начал жизнь матросом и дослужился до капитана. Он был торговцем, судовладельцем, доверенным слугой своего короля. Но рыцарем не был.

Странствующий купец отвел глаза.

– Де Марш отказался от этой чести. Он ведет себя недостойно, – заявил сэр Хартмут, на мгновение показав свои истинные чувства. Шип видел, что он гневается.

Даже Шип на пике своей силы, приблизившийся к цели, ощутил нечто похожее на облегчение, увидев, что сэр Хартмут остался человеком в достаточной степени, чтобы гневаться. И что отказ де Марша его ранил.

Шип подозревал, что отказ де Марша будет стоить тому всего: жизни, репутации, чести, семьи. Сэр Хартмут не был похож на человека, довольствующегося малой местью. Но подобные мелочи Шипа больше не волновали. С каждым днем он все лучше узнавал великие силы. Он рос и развивался, и ему не хватало времени – или энергии – замечать мелкие дела. Большая магия требовала полной отдачи. Она не оставляла времени на месть.

Мелкую месть.

– Скажи, когда мы выступаем? – снова спросил сэр Хартмут.

– Через два дня мы соберем все свои силы, – ответил Шип. – Возможно, сэссаги отправят к нам свои сотни, а может быть, и нет. Так или иначе, через два, много – три дня мы дождемся последних человеческих солдат. Но у меня есть другие союзники, другие рабы и другие пути нападения.

– И другие враги, – заметил сэр Хартмут.

Шип развернулся обратно к Черному Рыцарю:

– Другие враги?

– Медведи, – сказал сэр Хартмут. – Сэр Кевин говорил, что медведи выступят против тебя.

– У нас будет двадцать тысяч боглинов. И десять тысяч человек. И сотни других существ. – Взгляд черных каменных глаз скользнул по людям. – Мы сокрушим медведей, если они будут так глупы, что полезут на нас. Или же мы можем не обращать внимания и покорить их позже.

– Ты не ответил на вопрос, – сказал сэр Хартмут.

«В конце концов мне придется от тебя избавиться. От тебя, Орли и прочих. Вы слишком жадны. Возможно, я сделаю своим союзником де Марша».

– Мы выступим через два дня. Мы соединимся со своими союзниками с севера по пути. Я прикрою нас облаком неведения, и мы подкрадемся к Тикондаге настолько близко, насколько позволят мои силы.

– А когда мы ударим? – настаивал сэр Хартмут. – До Пасхи остался один день.

Де Марш заговорил в первый раз:

– Лед еще не сошел с озер, а в лесах лежит снег, – он не смотрел на Шипа, – никто из наших людей не захочет туда идти. Пусть люди мирно отпразднуют Пасху.

Просьбы в его голосе не было.

Сэр Хартмут засмеялся:

– Я не научился бы выигрывать войны, если бы поступал так, как проще.

– Люди погибнут в лесах, – сказал де Марш.

– Это не имеет значения ни для меня, ни для тебя, ни для господина Шипа.

– У нас не хватит снегоступов для всех матросов и пехотинцев, – заметил де Марш.

– Они понадобятся только разведчикам, – возразил сэр Хартмут.

Де Марш бросил взгляд на Шипа.

– Может быть, волшебник растопит снег на дороге?

– Нет. Хуранские пленники – те, что не покорятся, – пойдут впереди, – сэр Хартмут махнул закованной в железо рукой, – и утопчут снег. А также срубят деревья и настелют дорогу до западного берега озера.

Де Марш набрал воздуха в грудь:

– А где будет их лагерь? Рядом с нашими людьми?

Сэр Хартмут покачал головой:

– Лагерь? Они будут работать, пока не сдохнут. А потом мы пошлем вперед следующих. Они не христиане. Не подданные моего короля. Они даже не люди. Пусть умирают.

– Ты пошлешь на смерть три тысячи женщин и детей, чтобы они выстроили дорогу для армии? – вопросил де Марш.

– Они пошли против меня, – сказал сэр Хартмут, – пусть расплачиваются. Таков закон войны.

Де Марш переводил взгляд с сэра Хартмута на Шипа и обратно.

– Не могу сказать, кто из вас двоих хуже. Я пойду вместе с бедными дикарями, которых вы гоните на смерть. Я не смогу жить, глядя на то, что вы творите.

– Не будь сентиментальным ослом, – отрезал сэр Хартмут.

– Я человек, – отозвался де Марш. Тон его говорил то, чего не сказали слова.

Даже Шип почувствовал легкий укол гнева.

– Мы заняты такой глобальной операцией, что ты не способен ее даже вообразить, – сказал Шип. – Мои силы уже на юге Альбинкирка, удерживают там наших врагов. Парой человек больше или меньше…

– Я благодарен Господу за то, что не в силах вообразить ваши деяния. – С этими словами де Марш резко развернулся и ушел.

Сэр Хартмут велел оруженосцу:

– Задержи его. Избей до полусмерти и свяжи. Матросы не должны этого увидеть.

Оруженосец побежал по снегу, а сэр Хартмут повернулся к Шипу:

– Он стал дурнем. Но если я позволю ему сделаться еще и мучеником, его моряки будут для нас потеряны. Они не станут сражаться, а они лучше всех моих солдат.

Шип устал от всего этого и от мелких человеческих ссор.

– Два дня, – сказал он.

– Два дня, – кивнул сэр Хартмут.

Сэр Джон Крейфорд проснулся в странном месте. Он не сразу понял, где находится. Потолок был белый, с роскошными старыми балками, покрытыми резьбой в виде сотен переплетенных драконьих хвостов. Трещины между балок затянула паутина.

Два узких окна прикрывали тяжелые дубовые ставни, почти не пропускавшие света. В крестообразные прорези в ставнях можно было стрелять из лука или арбалета.

Глядя на окна, он вспомнил, где он. Рядом с ним лежала обнаженная Хелевайз. Она не спала.

– Я храпел? – спросил он.

Она засмеялась:

– Только во сне.

– Ты собиралась выгнать меня, когда мы закончим, – улыбнулся он.

– Я уже старая, – улыбнулась она в ответ, – и к тому же до сих пор не уверена, что мы закончили.

Она закинула на него ногу, и они поцеловались, ощущая тепло и запах честного утреннего поцелуя, говорящего о проведенной вместе ночи.

Мгновенно возбудившись, сэр Джон усмехнулся:

– Вчера ты задула свечу.

– Не всем мужчинам нравятся обвисшие груди и раздавшиеся бедра, – прошептала она.

– Почему женщины настолько жестоки к себе?

– Мы учимся этому у своих любовников.

Впрочем, его возбуждение убеждало ее лучше всяких комплиментов.

Они снова сыграли эту вечную мелодию, как играли ее вчера ночью, хотя на этот раз сэр Джон обращал больше внимания на скрип кровати – в конце концов он стал двигаться очень осторожно. Но они так хорошо подходили друг другу; женщина издала звук, напоминающий то ли мяуканье кошки, то ли кашель леопарда – странный, совсем не женственный.

А потом рассмеялась:

– Подумать только, поддаться похоти в моем возрасте.

– Ты исповедуешься в этом маленькой монашке?

– А это тебя смутит, храбрый рыцарь? – парировала она. Положила ладонь ему на грудь и надавила. – Думаешь, хоть одна женщина в этом доме не знает, где ты провел ночь? В доме, где женщин двадцать, ничего не скрыть.

Сэр Джон смутился:

– Я полагал…

Хелевайз встала и открыла ставни.

– Вы на мне женитесь, сэр Джон?

Сэр Джон посмотрел на нее, залитую солнечным светом, и подумал, что никогда не видел такой красоты.

– Я буду счастлив на вас жениться.

– А остальные ваши жены? – спросила Хелевайз.

Это была шутка, но все же не совсем.

– У меня нет больше любовниц. Разве что лет десять назад кто-то порой согревал мне постель.

– Десять лет? – Она уже надела платье. – Неудивительно, что вы находите меня красивой.

Она вышла из-за ширмы:

– Я серьезно, сэр Джон. Я не легкомысленна в любви, и у меня есть дочь, которая к вечерне узнает, чем занималась ее мать ночью. Мы должны заключить помолвку – или больше не приходите в мою спальню.

Она тряхнула волосами и странно посмотрела на сэра Джона.

– Моя дочь кокетничает с младшим братом Красного Рыцаря. Вы об этом знаете? Если я вас обманываю…

– Хочу заметить, миледи, что я вас не заставлял. – Сэр Джон сел.

– Нет. Я просто похотливая смертная женщина, какой меня и создал Господь, – Хелевайз потянулась, – но я не хочу, чтобы моя дочь стала потаскухой из-за недопонимания.

Сэр Джон встал – голый, почти седой – и поцеловал ее.

– Эй, леди. Не нужно угроз и предупреждений. – Он опустился на колено. – Я прошу вас выйти за меня замуж.

Она улыбнулась:

– Джон… – и наклонилась поцеловать его.

Платье она не застегивала, и он почувствовал сильный запах ее тела.

– Эй, я старик и могу и умереть так.

– Старый конь борозды не испортит, – прошептала она.

– Ты сама это сказала, – пробормотал он.

Позже, одевшись и взяв оружие, он вышел во двор, к сопровождавшим его рыцарям и оруженосцам из отдаленных районов Джарсея. Девушки поместья были заняты стиркой, которая непременно требовала их присутствия здесь. Он довольно улыбался, как улыбаются люди, когда все на свете хорошо, но с удивлением отметил, что многие рыцари помоложе не смотрят ему в глаза.

Его оруженосец, Джейми Хоек, уже оседлал огромного огня и все приготовил в точности так, как любил сэр Джон. Из неуклюжего недоросля, который почти ничего не знал об оружии и совсем ничего – о лошадях, Джейми вырос в высокого приятного юношу, и его все любили. Лучшего оруженосца и пожелать было нельзя. Он вел себя тихо, работал усердно и обучился всему, что может потребоваться оруженосцу: управляться с хозяйством, чинить, чистить, мастерить замены. Он умел шить. Умел даже вышивать. Мог выправить вмятину на шлеме.

Мог убить боглина, прикрывая господину спину.

– Капитан, насколько мы понимаем, мы можем принести вам поздравления, – поклонился Джейми.

Сэр Джон поклонился в ответ:

– Вы совершенно правы, господа. Мы с леди Хелевайз обвенчаемся в середине лета.

Теперь все снова смотрели ему в глаза и жали руки, а он подумал: «Какие милые мальчики. Мы были куда хуже». У него ушло несколько дней на то, чтобы найти путь к сердцу сэра Анеаса, очень холодного молодого человека, но его влюбленность в Филиппу, дочь Хелевайз, была очаровательна.

Возлюбленная поднесла младшему Мурьену кубок.

– По-моему, это ужасно, – заявила она, – в возрасте моей матери!

У Анеаса Мурьена мать была совсем другая.

– По-моему, это великолепно, – отозвался он.

– Правда? – удивилась Филиппа.

Они так долго смотрели друг на друга, что остальные рыцари захихикали, а сэру Джону пришлось громко кашлянуть.

Задолго до того, как солнце достигло зенита, сэр Джон вывел свой отряд из отремонтированных ворот поместья, они прошли мимо нового амбара, который каменщики только что сложили. Было достаточно тепло, чтобы копать ямы под фундаменты, и новые каменные амбары росли к западу и к югу от Альбинкирка взамен деревянных, сгоревших в прошлом году.

Отряд двигался на север по сельской дороге, миновал две ревущих, полноводных реки, тщательно обследуя путь перед собой и не боясь промокнуть. Дюжина охотников ехала впереди, изучая все следы на дороге – точнее, на глинистом месиве, в которое превращалась любая дорога в это время года.

Миновал полдень. Пели птицы, везде цвели весенние цветы, и сэр Джон, который почти не удосужился поспать прошлой ночью, начал это ощущать. Он хотел сказать Джейми, что неплохо бы отдохнуть, но тут увидел, что один из охотников возвращается по обочине, где земля была тверже. Ехал он рысью, а на совсем твердых участках пускал лошадь галопом.

Сэр Джон слишком много раз сталкивался с Дикими.

– Надеть шлемы и рукавицы! – гаркнул он. – Затянуть доспехи!

Большинство южан уже научилось не снимать стальных рукавиц в дороге, но мало кто ездил в шлеме.

Оруженосцы и пажи протягивали господам пятнадцатифутовые копья с наконечниками из твердой стали.

– Вперед! – крикнул сэр Джон, на время забыв про усталость. Он повел колонну вдоль дороги, по одному, как будто приглашая засаду ударить. При этом он видел, что его собственные разведчики едут по яблочному саду с другой стороны стены.

Он встретил охотника на углу древней стены.

– Боглины, – выдохнул тот.

– Далеко? Днем?

– Сам видел. Там, за амбаром.

Сэр Джон посмотрел из-под руки.

– Много. Полсотни, не меньше. Отдыхают. Ну, чтоб надкрылья просохли, – объяснил охотник.

– Мать твою, – буркнул сэр Джон, повернулся в седле и сказал лорду Уимарку: – Возьми оруженосцев и очисти склон. До самого ручья за амбаром. Ты же знаешь эту землю?

Лорд Уимарк кивнул. После смерти своего господина он погрузился в себя. Глаза у него запали, под ними пролегли темные круги, но все же он постоянно был настороже.

– Есть, капитан.

– Если вы захватите их врасплох, спешивайтесь и сдерживайте. Не подпускайте их к лошадям. – Сэр Джон кивнул оруженосцам. – Джейми, ты со мной. Остальные едут вместе с лордом Уимарком.

Когда он пустил коня по грязи, его ноздрей достиг запах травы и молодой земли, напомнив о Хелевайз, ее груди…

Он вспыхнул и постарался сосредоточиться на теплом дне и усталом коне. Слева от него лорд Уимарк привстал в стременах. Кончик копья качнулся. На склоне холма что-то виднелось.

Взрыв, похожий на молнию. На шаровую молнию.

Потом вдали что-то щелкнуло, и один оруженосец вместе с лошадью в мгновение ока обратился обгоревшей горой плоти.

– Святой Георгий… – прошептал рыцарь за спиной.

Сэр Джон колебался одно мгновение – он не знал, что его ждет, но понимал так же твердо, как свою грешную природу, что попытки обдумать это будут стоить ему людей и лошадей. Он вспомнил о своей возлюбленной и рассмеялся вслух, потому что от этой мысли его тело повело себя так, как будто ему было пятнадцать лет и он впервые увидел женскую грудь.

– Вперед! – проревел сэр Джон.

Десять его копий, лишившиеся оруженосцев, по одному объехали угол высокой каменной стены и увидели склон холма, похожий на лоскутное одеяло иззеленых и бурых полей, раскинувшихся на целую милю и окруженных широкой каймой деревьев, которые росли на гребне холма, как волосы на макушке лысеющего мужчины.

На расстоянии полета стрелы виднелась стая бесят. Сэр Джон раньше с ними не встречался, но один из оруженосцев Красного Рыцаря, Адриан Голдсмит, неплохо рисовал и изобразил мерзких созданий, похожих на адских гончих, во всех подробностях. В войске говорили, что они такие же быстрые, как все Дикие, и охотятся на лошадей. Пока он смотрел, жуткие твари развернулись, как стая птиц, и понеслись навстречу по свежевспаханному полю.

У сэра Джона за спиной стояли десять рыцарей, десять лучников и десять пажей. Поле было топким, земля отяжелела от талого снега и весеннего дождя, почернела и блестела под солнцем. Вдоль дороги шла узкая канава. За спинами рыцарей высилась каменная стена, окружавшая чей-то яблоневый сад. Стена слишком высокая для лошади со всадником.

Он отдал приказ еще до того, как сам осознал его.

– Спешиться! – заорал он. – Лошадей назад, на ферму. Рори! – позвал он старшего пажа, который был бледен, как простыня.

Сэр Джон соскользнул с седла, а бесята мчались на них со скоростью болта, выпущенного из арбалета. Даже когда его ноги коснулись земли и он сорвал с луки седла боевой молот, он не знал, верное ли решение принял. Если они доберутся до лошадей раньше…

– Ко мне! – крикнул он. – Ко мне! Лучники во втором ряду!

Все происходило медленно, как во сне. Но Господь оказался милосерден. Жидкая грязь затрудняла продвижение жутких бесят. Но они катились по полю настоящей волной, и их становилось все больше – из-за деревьев постоянно выбегали новые.

– Дайте нам воткнуть перед вами три стрелы, – попросил лучник сзади.

Рори только что схватил Искандера под уздцы и тянул его назад. Конь закатывал глаза и искал, кого бы убить. Сэр Джон на прощание шлепнул его по крупу и отошел.

– Три стрелы! – крикнул главный лучник остальным.

До бесят оставалась сотня ярдов. Они покрыли землю как будто бледно- зеленым ковром зубов и мышц. Их было сотен пять, не меньше.

– Стреляйте! – крикнул лучник.

– Стреляйте!

– Стреляйте!

Стрелы воткнулись во множество тел. Бесята все еще были довольно далеко.

– Продолжайте стрелять, – сказал сэр Джон. – Рори, приведи помощь с фермы.

Рори, сидевший на Искандере, отсалютовал господину.

«Пусть нас кто-нибудь похоронит».

За стаей бесят из-за деревьев полезли боглины. Тактика сэра Джона сработала идеально – врага они отрезали. Ему хотелось придушить охотника. Это был не маленький отряд, а целая армия. Вспышка магии на дальнем склоне холма ясно говорила, что у врага есть и волшебник.

Лучники двигались очень быстро, стрелы то и дело срывались с тетивы, люди ритмично и почти непристойно выдыхали при каждом выстреле – примерно в том же ритме скрипела вчера старая кровать.

– Стреляйте! – крикнул старый ублюдок перед сэром Джоном.

– Стреляйте!

– Поменять ряды! – велел сэр Джон.

Лучники бросились назад, и теперь между ними и бесятами стояла стена стали и плоти.

– За стену! – крикнул старик.

У большинства лучников не было доспехов, не считая наколенников, налокотников и бацинетов. Бесята разодрали бы их в клочья.

Многие демоны уже полегли. Но те, которых тяжелые стрелы пригвоздили к земле, все равно рвались вперед, в битву. Сэр Джон, не раздумывая, встал в стойку, опустив молот. Чтобы добраться до него, бесятам нужно было перескочить канаву.

Он прикончил двоих или троих, а потом бесенок сбил его с ног. Но они были совсем маленькие, а забрало и бармица защитили сэра Джона в те жуткие мгновения, пока он лежал на спине. Он ткнул кинжалом одного бесенка – откуда он вообще взялся, – поднялся на колени и треснул еще одного кулаком в латной перчатке. Кто-то вцепился ему в лодыжку, но лодыжка была защищена доспехом.

Он вытащил меч, ударил по твари, державшей его за ногу, очертил клинком круг, чтобы очистить себе пространство.

Стрела сбросила шлем с головы. Во время падения подшлемник сбился, и теперь сэр Джон почти ничего не видел. Он встал и попытался найти шлем. Двое бесят цеплялись за ноги, один нацелился на пах, где доспеха не было. Сэр Джон перехватил клинок за середину и за эфес и замолотил по бесятам, пятясь при этом, пока не стряхнул с ног всех тварей и не перебил им хребты.

Лучники теперь сидели на стене, окружавшей сад, и выпускали легкие стрелы в гущу битвы. Они уничтожили не меньше десятой части бесят, но похожие на собак рептилии возникали на трупах своих товарищей, как вороны над телом.

Сэр Джон знал, что потерял многих. Вокруг было слишком свободно. Он взмахнул мечом налево, потом направо, расчищая пространство рядом с собой, но монстры не походили на людей, которые расступились бы. Они просто перли вперед. Трое пролезли под его мечом, один вцепился в левое запястье. Сэр Джон уронил меч, переломил одному хребет ударом кулака и пинками разбросал остальных, благодаря Господа за свои саботоны.

Спиной он уперся в каменную стену. Отступать было некуда. О правое плечо звякнул меч, бесенок рухнул наземь. Он увидел знакомый зелено-золотой герб Мурьенов. Кинжал свисал с цепи на запястье. Сэр Джон перехватил его и воткнул в бесенка, который пытался его укусить. Перед ним защитной завесью обрушились стрелы.

В долине вдруг замерцал свет – золотой, зеленый, пурпурный и черный. Заревел рог. Он походил на обычный охотничий рожок, но звучал куда глубже и страшнее. В этом реве слышался голос судьбы.

Сэр Джон продолжил убивать. Он отлепился от стены, смирившись с тем, что по шлему будут стучать стрелы, перехватил длинный кинжал двумя руками и принялся разить бесят точными ударами. Постепенно его движения становились все легче – он нашел правильный способ расправляться с тварями, позволяя им цепляться за латные сапоги, чтобы бить кинжалом было удобнее. Пах он тщательно оберегал.

У одного из морейских рыцарей, сэра Янниса, было копье с длинным наконечником. Он стоял невредимый в центре вихря смерти, его оружие разило взад и вперед, резало и крушило. Один из рыцарей войска, сэр Дагон Ла Фор, действовал топором с тем же изяществом. Сэр Анеас сражался, держа по клинку в каждой руке и напоминая танцора. Вокруг него было больше свободного пространства, чем вокруг прочих. Один из джарсейских рыцарей лежал на земле мертвый, а на другом висела дюжина тварей, потому что он не надел кольчуги. Сэр Джон подошел и скинул с него мелких демонов – так отец мог бы отодрать пиявок от сына.

Бесят становилось меньше. Но за ними шли боглины. Несмотря на усилия восьми рыцарей и дюжины стрелков, они продолжали приближаться. Сэра Джона переполняли жажда битвы, страх и счастье от того, что он все еще жив. Он не понимал, что происходит. Когда последний бесенок рухнул, сэр Джон перевел дыхание. Сэр Дагон наступил твари на голову и вырвал из тела свой топор.

Шестьдесят боглинов для восьми рыцарей были не страшны. Но они продолжали прибывать.

– Стреляйте! – прохрипел сэр Джон.

– Стрелы кончились, капитан, – сказал кто-то сверху, – простите.

И в самом деле, поле боя походило на стерню, вот только вместо стеблей из земли торчали тяжелые боевые стрелы – почти вертикально. Там, где битва была особенно жестокой, стрелы стояли особенно густо. Дюжина лучников выпустила больше четырех сотен стрел за три минуты. Весь боезапас. Почти по сорок штук на человека.

Боглины тащились по грязи. За ними ломилось сквозь кусты что-то огромное. Вспыхнул зеленый огонь, разлетелись во все стороны крошки грязи, и открылся проход примерно для лошади. В него хлынули боглины. И демоны.

Сэр Джон покачал головой в шлеме и почувствовал кислый вкус воздуха.

– Твою мать.

Грязь задержала боглинов настолько, что лучники легко бы их перестреляли. Если бы у них оставались стрелы.

– Да ну их в жопу, – заявил старший лучник, спрыгнул со стены и принялся собирать стрелы. Через мгновение к нему присоединились остальные. – Больше никогда не полезу на эту хренову стену, – бормотал старший.

У невысокого морейского рыцаря была с собой бутылка вина. Он протянул ее сэру Джону, тот отпил глоток и передал бутылку лучнику.

– Вот это славно, сэр Джон. – Он сделал глоток и отдал бутылку.

За поясом у него торчала дюжина грязных стрел.

Боглины были в уже семидесяти ярдах. Казалось, они выдохлись. Надкрылья полуоткрылись, недоразвитые крылья повисли.

Лучники полезли обратно на стену. Лезть они могли только по одному – у всех очень устали руки, и приходилось цепляться за веревку.

Старший лучник выпустил свою дюжину стрел в боглинов, которые ковыляли по грязи. Его примеру последовали остальные.

Боглины падали. Другие боглины и демоны за ними не стали двигаться вперед. Они пошли на запад, вдоль кустов. В прожженной дыре возникло что-то огромное, похожее на пещерного тролля, только темнее. Но оно тоже смотрело вниз, куда-то на другую сторону долины.

Только сейчас сэр Джон понял, что происходит.

– За нами кто-то еще! – крикнул он. – Святой Георгий и Альба! Бог и все его ангелы! Сэр Рикар пришел нам на помощь, парни!

И в самом деле, лишь теперь он услышал рев. Грохот битвы напоминал шум огромного водопада. Сэр Джон понял, что дальняя часть рощи, должно быть, охвачена боем.

Он посмотрел налево и направо. Враги бежали по раскисшему полю на запад, многие из них припадали к земле. Они оставляли за собой украденные вещи: одеяло, сапоги, детскую куклу, корзинку с яблоками. Где-то они наткнулись на человеческое поселение и принесли туда смерть, но теперь…

Бесформенная темная тень в роще крутанулась и сотворила заклинание. Сэр Джон увидел его и вдруг понял, что лежит на спине. Но он остался цел. Сэр Джон тяжело поднялся – голова гудела, шея, казалось, никогда больше не встанет на место. Знак, который он носил на груди, – подарок приора Уишарта – горел, как будто его нагрели в печи. Но сэр Джон был жив.

Он подумал, что твари, лишившись бесят, впали в панику. Но его закованные в броню рыцари не прошли бы по той грязи, которая задержала бесят.

Он посмотрел наверх.

– Как вас зовут, мастер лучник? – спросил он.

– Уилфул Убийца, сэр. – Лучник пожал плечами, как будто соглашаясь, что имя у него не самое обычное.

– Вы можете достать их отсюда?

Уилфул Убийца фыркнул. Снова спрыгнул со стены – как будто для того, чтобы лучше оценить расстояние.

– Неблизко, – сказал он и оттянул тетиву к уху. Правая нога погрузилась в землю, как будто на плечах у него лежал тяжелый груз, тело покачнулось, мышцы на спине напряглись. Стрела ушла высоко. Уилфул склонился после выстрела.

Стрела рухнула в толпу на поле, как молния.

Головы повернулись.

– Если можете их достать – стреляйте, – крикнул Уилфул, – или сидите дальше на гребаной стене.

Трое спрыгнули. Они казались сильно испуганными. Четвертый несколько мгновений смотрел на поле, потом пожал плечами и тоже спрыгнул. Принялся искать стрелы.

– Нужно древко полегче, – сказал он, проходя мимо сэра Джона.

Несколько стрел не помогли. Разряжать луки было слишком трудно, чтобы это выходило быстро, каждый выстрел занимал несколько долгих секунд, а между ними все лучники разминали правую руку.

Раз в несколько ударов сердца тяжелые стрелы падали среди боглинов.

Сэр Яннис вышел вперед и открыл забрало.

– Я никогда не сталкивался с этими… – Лицо его исказилось.

– С Дикими, – сказал сэр Джон как можно мягче.

– Да, – согласился сэр Яннис, – но я думаю…

Сэр Джон пытался понять, что же все-таки происходит в роще.

– Я думаю, что, если лучники убьют много тварей, остальные бросятся на нас, так? – Сэр Яннис указал на поле своим изящным копьем, покрытым кровью.

Сэр Анеас невесело рассмеялся:

– Многое из того, что говорил мне мой учитель, теперь приобретает смысл.

Вдали стрела Уилфула Убийцы попала демону в голову, рухнув вниз почти вертикально. Она вошла в череп и пригвоздила огромную тварь к земле, как будто ангел ударил с неба.

Рев, треск и шум приближались.

– Что это, черт возьми? – спросил сэр Дагон.

В роще сверкнул металл. Раз, другой. Трижды хрипло прогудел рог. И снова вспыхнул красно-фиолетовый свет, на этот раз в углу поля. Пламя лизнуло рощу.

Три зеленых огненных шара тут же возникли в воздухе и бросились вперед. Взрыв, другой, третий. Так весенние деревья, полные соков, лопаются от ударов молнии. Трижды раздавался резкий треск, и люди на вершине холма глохли, а в воздух взлетали кровь и обломки костей.

Сэр Джон обнаружил, что упал на одно колено. В ушах у него звенело, несмотря на закрытый шлем и толстый стеганый подшлемник. Перед глазами роились яркие точки.

На поле лежали мертвые боглины. Рука демона, оторванная от тела, плавно опустилась на землю.

Черное существо теперь передвигалось на четырех ногах, а не на двух. Оно вломилось в новую дыру в изгороди.

Снова сверкнула сталь, и сэр Джон уверился, что видит примерно в трехстах ярдах спешившегося лорда Уимарка. Этот парень носил очень красивый доспех, и даже на таком расстоянии его выдавала осанка.

И снова сэр Джон задумался – не в последний раз, – что здесь происходит.

– По-моему, мы вышли из боя, – пробормотал сэр Дагон.

Сэр Джон поднялся на ноги. Мышцы спины горели от усталости. Он весь промок от пота и дрожал.

– Мастер лучник! – крикнул он.

– Тут я, тут, ваша светлость, – буркнул Уилфул Убийца, – и даже пока не оглох.

– Отправьте кого-нибудь за лошадьми и пажами. – Сэр Джон не понимал, что кричит.

Вызвался Джейми Хоек:

– Я схожу, сэр Джон. Мой конь стоит прямо за стеной, если Рори оставил его там, где сказал.

– Если до него не добрались бесы, – выплюнул один из рыцарей.

Сэр Блез был мертв и наполовину сожран. Юный джарсейский рыцарь сэр Гай получил шесть ран – бесята вгрызлись ему в пах и подмышки. Он быстро угасал. Бедный мальчик плакал от боли. Руки у него почти отвалились от тела. Ноги и нижняя половина туловища были истерзаны. Шок не мог защитить его от этого ужаса.

Сэр Джон опустился над ним на колени и прижал ладонь к его щеке.

Мальчик заорал. Что-то изменилось. Он вдруг понял, что происходит, и всхлипы уступили место крикам.

В трехстах ярдах от них махал руками лорд Уимарк. Он двинулся вперед – не к ним, но вдоль рощи. Очевидно, он преследовал отряд врагов.

– Он сошел с ума, – пробормотал сэр Дагон, который изо всех сил старался не обращать внимания на умирающего у его ног юного рыцаря.

Тут начали появляться оруженосцы. Томас Крейк, его брат Алан и остальные. Все тяжело дышали после бега в доспехах.

– Даже Ахиллес с Гектором не вывели бы всех отсюда, – сказал сэр Дагон. Мальчик орал.

– Мне кажется, наши оруженосцы показали себя в этой битве лучше всех, – согласился сэр Джон. Ему хотелось встать. Ему хотелось, чтобы мальчик умер. Ему хотелось сделать хоть что-нибудь.

Он заставил себя молиться. Это было непросто, учитывая, что крики и проклятия раздавались так близко.

Рог длинно загудел снова, и воздух вдруг наполнился магической энергией. Мимо пролетали заклятья. Разноцветные огненные шары мчались в разные стороны.

– Бог и все его ангелы, – прошептал сэр Яннис.

– А-а-а! – кричал комок боли и страха, который недавно был джарсейским рыцарем.

Сэр Джон приподнял его, надеясь убить объятием. Но Уилфул оказался быстрее. Он наклонился, как будто поправляя завязку на ботинке, и воткнул свой дирк в горло рыцарю.

– Иди с миром, парень, – сказал он.

Сэр Джон молча смотрел, как кровь из раны льется ему на нагрудник. Потом взглянул лучнику в глаза. Тот пожал плечами:

– Кто-то должен был это сделать.

И тут вернулся Рори с боевыми конями.

Сэр Джон осмотрелся по сторонам, думая, выглядит ли он сам настолько измученным, как сэр Яннис и сэр Дагон.

– Я собираюсь выяснить, что произошло. И, может быть, что-нибудь успеть до заката, – объявил сэр Джон. – Но любой из вас заслужил право сказать, что с него хватит.

Остальные семеро рыцарей посмотрели на капитана, покрытого кровью их товарища, и только покачали головами.

– Давайте их уничтожим, – сказал сэр Дагон.

Еще полмили они ехали по дороге вдоль поля боя. Видели в свете заходящего солнца, как движутся по земле неясные фигуры. Некоторые поля были совсем маленькими, и сэр Джон не знал эту местность достаточно хорошо, чтобы понять, какая дорожка приведет его на нужное место и приведет ли вообще хоть какая-то.

Но когда лучи солнца из золотых сделались красными, один из охотников прискакал галопом и ткнул своим арбалетом в поле.

– За воротами фермы, – сказал он, и все двинулись туда.

Следующий час они тщательно выбирали путь и часто останавливались осмотреться и прислушаться, и лучники на своих маленьких лошадках сумели их нагнать. Пажи замыкали строй.

Сэр Джон первым проехал через ворота. Это была хорошая большая ферма с каменным домом, похожим на дом Хелевайз, только поменьше, и последний набег Диких ее пощадил. Тут жили Дрейперы или Скиннеры – здешний народ он знал.

Старик Скиннер вышел из дома с тяжелым арбалетом в руке.

– У меня в саду боглины, – сообщил он, – я уже час по ним стреляю. Долго же вы… Господи, сэр Джон, что с вами! – в ужасе сказал он вдруг. – Не слушайте, что я тут мелю. Я ничего дурного… напоите лошадей. Я налью воды в колоду.

Разумеется, лошади нуждались в воде и отдыхе от всадников, а хозяйка Скиннер, огромная женщина с красивыми глазами и строгим лицом, принесла людям сладких булок и кислого сидра. Пили они, не снимая окровавленных перчаток и рукавиц. Сэр Джон оглядел себя – он был весь в грязи, крови и ихоре.

Рог – этот рог будет сниться ему в кошмарах – послышался совсем близко.

– В дом! – рявкнул сэр Джон. – Забаррикадируйте двери!

Он затолкал хозяйку Скиннер в кухню.

– А мы разве не хотим тоже забиться в дом? – прошептал Уилфул Убийца.

– По коням!

Огромный боевой конь – лучший в жизни сэра Джона – взвизгнул человеческим голосом, когда хозяин сел в седло. Сэр Джон направил коня к амбару. Фермер встретил его на углу, держа в руках тяжелый длинный нож. Он побежал к следующим воротам, замер там, оглядываясь, а потом открыл их. Двинулся дальше. Сэр Джон ехал рядом. Он не совсем понимал, почему это делает, но ему казалось, что это он должен защищать фермеров, а не наоборот.

Он почувствовал, что враг рядом, до того, как его увидел. Точнее, почувствовал конь. Твари были на следующем поле, рядом с подножием холма. Они уже прошли далеко на северо-запад. До Лиссен Карак оставалась всего дюжина миль. А до края леса – миля-другая. Туда и направлялись разведчики.

Сэр Джон проехал мимо фермера и порысил по грязному полю. Враг виднелся за следующими воротами. Закрытое поле еще не вспахали, иначе конь ушел бы в грязь по путовый сустав. Но ворот в ограде было всего двое – одни позади, вторые впереди. Когда сэр Джон приблизился, в ворота грянул сгусток черного огня и снес их с петель.

Четвероногая тварь мчалась к нему по нетронутому лугу. Сэр Джон не думал. Он просто опустил забрало и тронул шпорами Искандера, который рванулся вперед, несмотря на предательскую мягкость земли под ногами. А чего еще рыцарь может ожидать от коня?

Огромное черное существо двигалось настолько быстро, что казалось почти бесформенным. Но тут оно подалось назад.

Это был тролль.

Он творил заклинания.

Сэру Джону показалось, что знак на груди растаял и потек. Рыцарь закричал, но вместе с конем выбрался из облака черно-синего пламени и нацелил копье с наконечником шириной в ладонь троллю в лоб. Даже десятифутовая каменная статуя не выдержала бы тяжелого копья в руке конного рыцаря. Удар был таким резким и точным, что наконечник попал прямо в бровь. Согнулся и сломался.

Но черный тролль рухнул на землю.

Сэру Джону никогда не приходилось дергать поводья – конь поворачивал в то самое мгновение, когда всадник слегка переносил вес. Он был совсем один, спиной к врагу… к нему бежала дюжина демонов, измазанных грязью и кровью, за ними толпились боглины, а за ними, на дальнем краю поля… Вспыхнул золотой свет, затмевая последние лучи солнца. Сэр Джон покачал головой и взялся за меч, готовясь дорого продать свою жизнь.

Огромный черный каменный тролль сидел, раскинув лапы, как десятифутовый младенец, ушибившийся о ножку стола. Он тряхнул головой. Подумал. Тряхнул еще раз.

Сэр Джон угрюмо улыбнулся. Искандер мог идти разве что рысью, но он выбросил переднее копыто вперед и ударил тролля – железная подкова лязгнула по камню. А потом сэр Джон изо всех сил обрушил боевой молот на раненую голову тролля.

Но, вместо того чтобы умереть, тролль потянулся вперед и выбил сэра Джона из седла, сломав ему левую руку. Оказавшись вдруг под конем, сэр Джон успел увидеть, как разлетается на куски наруч.

Он лежал в грязи и ждал смерти. Он не мог даже поднять голову. Над ним пролетело заклинание. Рыцаря окатило грязью, а потом над ним прошла волна немыслимого жара. Сэр Джон постарался не дышать.

Вокруг падали тяжелые стрелы. Две вошли в землю, но сэр Джон не мог пошевелить головой – он повредил какие-то мышцы спины. Или он просто умирал с развороченным животом. Он не понимал. Не болело ничего, кроме руки, так что он знал, что и не поймет.

А потом наступила тишина. В шлеме он почти ничего не слышал. Но чувствовал, как задрожала земля – как будто на поле вышел кто-то тяжелый. Здоровая рука потянулась к кинжалу.

Нечто направлялось к нему.

Где-то в горле у сэра Джона зародился визг. Он знал, что если взвизгнет вслух, то умрет. Так что вместо этого он представил себе Хелевайз – ее обнаженное тело, ее радость, ее… Умирать с мыслью о груди Хелевайз было приятнее, чем с мыслью о Христе, что бы ни говорили монахи.

Нечто приближалось. Земля тряслась. Сэр Джон не выдержал и открыл глаза. Над ним нависала огромная мохнатая тварь, покрытая жидкой глиной. Она походила на гигантскую крысу, но он сразу понял, что это очень грязный золотой медведь.

Сэр Джон вздохнул.

Медведь наклонился к нему.

– Снова ты? – спросил он глубоким, скрипучим и торжественным голосом.

Сэр Джон с трудом заставил себя не рассмеяться:

– Сколько можно встречаться вот так?

Солнце еще не село, но для сэра Джона день закончился.

Пажи и лучники обнаружили пару баргастов, которые появились слишком поздно, чтобы изменить ход битвы. Баргасты убили двоих пажей, но затем решили попировать на трупах лошадей, и лучники сумели их расстрелять.

Сэр Джон лежал под огромным деревом, прислонившись спиной к стволу. За ним высился лес.

Старый медведь был ростом с тролля и массой ему не уступал. На плече он таскал огромную сумку, вышитую красными и черными иглами дикобраза, и был вооружен тяжелым солдатским топором из далекой Этруссии. Он сидел совсем как человек – спина согнута от усталости, ноги широко расставлены.

Джейми Хоек осторожно предложил медведю воды.

– Меня зовут Кремень, – сказал старый медведь.

Вокруг бродили среди старых кленов еще две дюжины медведей. Все были покрыты засохшей грязью, но иногда сверкали золотом.

Сэр Джон протянул здоровую руку:

– Я сэр Джон Крэйфорд. Капитан Альбинкирка.

– Господин вонючих домов, – кивнул медведь.

Сэр Джон молча проглотил это:

– Скорее всего. А ты?

– Я вождь клана Кривого дерева, – сказал Кремень, – уже пятьдесят зим.

– Ты нас спас.

– Я помог вам сильнее, чем вы думаете. Но зимой вы и Сияющий Свет пришли в лес и спасли меня. И мой народ. – Он покосился в сторону, совсем как человек, но прочитать его выражение лица сэр Джон не смог. – Это была армия. Она хотела разграбить ваши вонючие дома.

Сэр Джон прикусил губу. Справившись с болью, он кивнул:

– Да.

– Волшебник идет на Тикондагу со всей своей армией, – сообщил старый медведь. – Мы отказались ему покориться. Но большая часть моего народа ненавидит людей, всех людей, сильнее, чем волшебника. Или хотя бы не меньше.

Из леса вышел другой медведь и присел рядом со стариком. Сэру Джону показалось, что второй медведь – стройный, исхудавший после зимы – намного моложе.

– Мы проснулись и увидели в своих берлогах его шпионов. Он уничтожил целый клан – просто чтобы показать, что он на это способен. – Кремень, казалось, говорил сам с собой.

– Чем я могу помочь? – спросил сэр Джон.

Старый медведь посмотрел на него и пошевелил носом:

– Пропусти нас на запад. У нас есть друзья на западе.

– Аббатиса? – уточнил раненый рыцарь.

– А разве Сияющий Свет – не ее самец?

Сэру Джону захотелось засмеяться, но сломанное ребро не давало. Или несколько сломанных ребер.

– Аббатиса – монахиня. Это такие женщины, которые не заводят самцов. – Сэр Джон осторожно вздохнул.

– Да, среди медведей тоже есть такие, – кивнул Кремень, – когда медведица любит другую медведицу.

Сэр Джон покачал головой:

– Нет, тут другое. У них вообще нет никого.

– Я о таком слышал, – согласился старый медведь, – но считал, что это просто злые слухи, какие выдумывают юные люди. Ты говоришь, что есть люди, которые сами отказываются от пары. А что они делают весной? Впадают в спячку?

Сэр Джон снова осторожно вздохнул:

– Для медведя ты очень хорошо говоришь на языке запада.

– Мы встречаемся с людьми, – признался медведь, – в Н’Пане или даже в Тикондаге. – Он тихо зарычал. – Мы не знаем огня, но стальные топоры страшны сами по себе.

– Раз вы торгуете с людьми, вы должны что-то знать о нас.

– Я знаю больше, чем хотел бы. – Медведь снова рыкнул. – Пропусти нас на запад. По дороге. Обещай не нападать.

Сэр Джон оперся о ствол поудобнее:

– Куда вы направляетесь? Ты расскажешь мне, что тебе известно о волшебнике?

Медведь встал на все четыре лапы:

– Я все расскажу. Ты сильно ранен? Твой панцирь цел.

– Я ранен, – признался сэр Джон.

Джейми Хоек вышел из темноты.

– Думаю, тебе это понравится. – Он протянул медведю горшок.

Медведь сел, как игрушка в лавке. Поставил горшок между лапами и снял крышку.

– Дикий мед? – жадно спросил он.

Джейми, идеальный оруженосец, улыбнулся. Зубы его сверкнули в темноте.

– Думаю, тебе понравится, – повторил он.

Через некоторое время медведь вынул липкое рыло из пустого горшка и хрюкнул.

Сэр Джон уже засыпал, но пытался быть вежливым:

– Лорд Уимарк вас сопроводит. По дороге к Лиссен Карак стоит наша армия. Лорд Уимарк проследит, чтобы вы прошли мирно. Или можете идти через лес.

Медведь облизал огромные зубы и кивнул Джейми:

– Кажется, я могу изменить свое мнение о людях.

ЛИВИАПОЛИС – МОРГАН МОРТИРМИР

Морган Мортирмир продвинулся достаточно высоко, чтобы ему поручили настоящие исследования. К сожалению, на самом деле он просто избавился от одних бесящих магистров и попал в лапы других. Впрочем, жизнь сделалась лучше.

Он погладил свою модную короткую бородку и подумал о Танкреде Комниной, которая до сих пор звала его Чумой. И которая больше не собиралась принять постриг. Они достигли взаимопонимания, хотя с ее стороны это выглядело скорее как возможность безнаказанно его дразнить.

Тут он в ужасе понял, что трогает короткую заостренную бородку рукой, вымазанной в чернилах.

– Черт возьми!

Ему захотелось что-нибудь отшвырнуть, но в левой руке он держал недавно восстановленную рукопись с востока Рума, которой минуло уже не меньше тысячи лет, а в правой – зачарованное перо из слоновой кости. Пожертвовать ничем из этого он не мог и решил ограничиться проклятиями. Он ругался все лучше, и, если не богохульствовал, магистр грамматики, который до сих пор надзирал над его занятиями, не обращал внимания.

Мортирмир снова посмотрел на рукопись. Она была очень старой. Возможно, даже старше, чем казалась. На первый взгляд – очередная копия Аристотеля. Но зоркий этрусский собиратель увидел, что некоторые буквы разрисованы другой рукой, и изучил их в увеличительное стекло.

Пергамент выскоблили где-то на востоке тысячу лет назад. Задолго до того, как орды Диких прошли по Святой земле и уничтожили там все следы людей. Тогда, когда Деметриополис и Александрия Фригийская были еще оживленными городами, а не страшными некрополями, где бродили только немертвые и самые смелые авантюристы или собиратели древностей.

Морган предполагал, что когда-нибудь, когда он научится управляться со своей силой, он сам посетит Деметриополис и Птолемаику. Библиотеку, считавшуюся величайшей на земле. «Суда», сборник, очевидно, заметок библиотекаря о самом собрании, упоминала даже, что там есть рукописи из иных сфер. Иных сфер! У Мортирмира в голове сразу закрутился вихрь мыслей, предположений, идей… сущий интеллектуальный уроборос.

Но потом он вернулся к рукописи. Под древним Аристотелем пряталось нечто куда более интересное. Точнее, эссе о сельском хозяйстве на архаике. А в него было встроено шесть заклинаний, ни одно из которых магистр грамматики не смог расшифровать. Он передал бесценный текст Моргану со словами:

– Ну, раз ты гений, так сделай с этим что-нибудь.

Последние сорок часов Морган потратил на один пассаж в три абзаца длиной.

Он прочитал каждое слово на архаике.

Он нашел все традиционные части заклинания: открывающую, которая обычно содержала призыв или слова для усиления памяти, orologicum (современное название процесса, с помощью которого любое заклинание получало энергию) и пусковой элемент, который содержал несколько изящных имен на низкой архаике и обычно одно слово на высокой.

Все это он нашел.

И назначение заклинания тоже выяснил.

Низкая архаика Флавиуса Сильвы не походила на язык других древних, недавно открытых заново, но все же его слова были довольно просты. Морган серьезно продвинулся вперед, попросив Танкреду перевести весь пассаж – она была куда лучшим лингвистом, чем он.

– Средство от дурной воды для скота. Часто бывает, что земледелец вынужден использовать ту воду, что есть у него в распоряжении, хоть чистую, прохладную и проточную, хоть зеленую и мутную в жаркое сухое лето.

Морган прекрасно все это видел.

Пусковым элементом было слово «Purgo».

Одно слово, чаще всего очень могущественное. Заклинание было чрезвычайно сложным, но с простым пусковым элементом. Очень мощное.

Вчера Морган, куда более бодрый, попробовал это заклинание. Танкреда стояла рядом, и ее брат тоже. Морейские дворянки никогда не оставались наедине со студентами мужского пола. Морган взял стакан тухлой грязной воды, заросшей какими-то водорослями и ряской. Произнес заклинание, добавил в него силы, почувствовал, как оно оживает, и отпустил его.

Ничего не произошло. Вода в стакане осталась мутно-зеленой, как символ враждебности Диких к человеческим трудам.

Он произнес заклинание трижды, на третий раз велев брату Танкреды, подмастерью первого года обучения, который едва ли мог зажечь свечу, измерить уровень энергии заклинания до и после приложения силы.

– Ты вкладываешь очень много силы, – подтвердил Стефанос.

Сутки спустя Морган так устал, что едва разбирал собственные записи. Но тут у него появилась идея. Глупая, но Танкреда говорила, что он всегда ведет себя глупо. Она стояла у него за спиной, убеждая, чтобы он сделал перерыв и поел.

– Сейчас.

Морган поднял стакан с грязной водой и выпил ее.

Танкреда попыталась выбить стакан у него из рук:

– Господи, ты превратишься в козла. И не смей меня целовать этим ртом. Боже мой. Стефанос, позови доктора. Нет, магистра грамматики.

Как будто услышав призыв, магистр появился в дверях:

– Что случилось?

Мортирмир пожал плечами. Бурлило ли у него в животе? Может, ему показалось?

– Он выпил воду, – сказал Стефанос и добавил: – Сэр.

– Воду? – переспросил грамматик. Но он стал магистром не просто так, поэтому поднял стакан и изучил его. – Водоросли – растения, вы знаете?

– Я предположил, что это может быть animiculus, – сказал Мортирмир.

– И зачем вы его выпили?

– Я выучил заклинание. Оно предназначено для очистки воды. Оно поглощает очень много силы. Но вода не меняется… внешне, – объяснил Мортирмир.

– Можно просто прокипятить воду, – заметил грамматик.

Морган перестал смотреть на свои руки и задумался. Взглянул на магистра.

– Но в таком случае вода очищается, но твердые частицы – грязь, ряска – остаются.

– Да, – кивнул грамматик.

– И то же самое с этим заклинанием. Только жара нет. Я выпил воду, чтобы удостовериться. Вода действительно очистилась. На вкус как желчь.

– Довольно логично… для умирающего от усталости безумца. Позовите меня, если вам станет плохо.

Грамматик вышел.

Танкреда покачала головой:

– Тебе будет хуже, чем бродячей собаке.

Мортирмир поежился. Но процесс захватил его. Не обращая внимания на очаровательную деспину Комнину, он взял увеличительное стекло, через которое изучал рукопись, и посмотрел сквозь него на водоросли в стакане. В увеличенном виде они выглядели еще хуже.

Но его идея не увенчалась успехом. Он смотрел и смотрел, но среди растений не появились зловредные живые существа – или их трупы, – которые объяснили бы исчезновение энергии.

Он потратил два часа на создание увеличительной линзы из воздуха, а потом осознал, что ничего не знает о линзах.

Танкреда закатила глаза:

– Я пойду в библиотеку. Почему бы просто не обратиться к стекольщику? Морган хлопнул себя по колену:

– Отлично! – крикнул он и выбежал из комнаты, не накинув плаща. После его ухода стало пусто.

– Понимаешь, почему я его люблю? – сказала Танкреда своему благородному брату.

– Нет. Он безумец.

Он выглянул на улицу и увидел бегущего Моргана. Тот выбрасывал длинные ноги, как будто несся по ипподрому.

Танкреда натянула плащ, нашла свой библиотечный талисман, надвинула капюшон и надела маску.

– Нет. Он не всегда способен нормально общаться с людьми, но он не безумец.

– А откуда такая внезапная одержимость линзами? Мы читали старую архаику, и тут!.. – . Стефанос рассмеялся. – Он дитя.

– За ним сложно уследить, – признала Танкреда. – Но, если я правильно его понимаю, он решил, что заклинание работает и что оно убивает, или удаляет, или, может быть, призывает что-то очень мелкое. И теперь ему нужно средство, чтобы изучить воду и доказать свою теорию. То есть линза.

Стефанос долго смотрел на нее.

– И ты все это поняла по его крикам?

– Ставлю двадцать дукатов, – заявила Танкреда. – Да. И по движению его руки. И по тому, как он взял лупу.

– Ты тоже безумна, – убежденно сказал брат, – и не воображай, будто я не знаю, что вы целовались. Распутница.

Эти слова вышли куда менее ядовитыми, чем ему хотелось.

– А я знаю, где ты держишь свою маленькую ифрикуанку, – невозмутимо сказала Танкреда, – так что ты у нас тоже не святоша.

– Ты не можешь выйти за него замуж. – Это был скорее вопрос, чем утверждение. Прозвучал он довольно жалко.

– Могу и выйду. Вот увидишь.

Стефанос с самого рождения наблюдал, как его сестра добивается своего. Он в ней не сомневался.

– Семейные обеды… – простонал он.

Но за ней уже хлопнула дверь. Юноша остался наедине с невероятно древней рукописью, кошкой и стаканом водорослей.

Он погладил кошку.

В двух сотнях лиг к западу старик занимался устройством небольшого одинокого лагеря в том месте, где могучий Кохоктон сливается с Додоком, текущим с холмов на юг. Двигаясь довольно скованно, он снял поклажу с мула, разложил все по местам, тщательно накормил прекрасную верховую лошадь и крупного мула. Когда оба животных поели и успокоились, было уже совсем темно, и единственным источником света и тепла на много миль вокруг стал костер из березы и клена.

Старик погрел руки, потом поджарил кусок грудинки в маленькой железной кастрюльке со складной ручкой.

Лошадь начала беспокоиться.

Старик доел грудинку, поднял голову и посмотрел в темноту, как будто что-то там видел. Потом он подошел к сумкам, которые терпеливый мул тащил весь день, открыл одну и достал бутылку красного вина. В таком бедном лагере она выглядела нелепо – у старика не было ни палатки, ни постели, ни чашек.

Еще через мгновение он вытащил пару выточенных из рога стаканов.

Вернулся к костру и подкинул дров. Нашел изящный кованый подсвечник, вставил в него восковую свечу и поджег ее щелчком пальцев. Порыв ветра немедленно задул пламя. Он зажег ее снова. Свеча опять погасла.

Старик заворчал. Осторожно двигаясь в темноте, он подошел к поваленной березе – именно из-за нее он решил устроить лагерь здесь – и срезал длинный завиток коры. Вернулся к костру, соорудил из коры ширму для свечи и снова зажег ее. Сел на скатанный плащ и доел ужин.

Закончив, он огляделся, отнес кастрюльку к ручью и вымыл ее песком и мелкой галькой. Лошадь всхрапнула.

Старик вернулся к костру, положил в него два березовых полешка и устроился отдохнуть в корнях дерева. Посмотрел на звезды, а потом на луну, стоявшую высоко в небе.

Улыбнулся против воли.

Вынул из кошелька маленькую трубочку, нашел в ягдташе табак и набил трубку.

– Новый порок, – заговорил он вслух впервые за много дней, – ну-ну.

Он был хорош собой и не так уж стар, если подумать. Брови у него были густые, темные, а побитые сединой волосы он собирал в косицу и перехватывал ремешком из оленьей шкуры. Под красным шерстяным кафтаном на шелковой подкладке виднелась хорошая льняная рубаха, брэ и шоссы были альбанские, а кожаные сапоги доходили бы до бедер, если бы он не закатал их до колен.

Длинный меч он прислонил к дереву.

Старик тщательно набил трубку, прикурил ее от уголька, взятого с краю костра. Втянул дым в легкие и закашлялся.

Выпустил аккуратное колечко дыма.

– Садись, выпей вина, – вдруг сказал он.

«Может быть, я сошел с ума», – подумал он в то же время.

У реки что-то затрещало. Шум ручья заглушал многие звуки, но не все. Новое тело слышало куда лучше, чем старое. И легко вставало без хруста в суставах.

– Это хорош-ш-шее вино? – спросил голос у костра.

– Да, – старик показал на стаканы, – ты нальешь? – Он поднес трубку с длинным чубуком к губам и сделал затяжку, потом медленно выдохнул. Дым растекся, как вода.

Когда ветер сдул его прочь, у костра остался стоять человек. Он был одет в алое: алые шоссы, алый гамбезон, алые шнурки с золотыми наконечниками.

У воды копошилась дюжина фей, переливаясь от удивления.

Старик – совсем нестарый – затянулся.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Радос-с-стная вс-с-стреча, а ты – лучш-ш-ший из незваных гос-с-стей, – отозвался человек, – и вино хорош-ш-шо.

– Прошу прощения за вторжение, – сказал человек с трубкой и взмахнул ею, – я не причинил никакого вреда, разве что сжег несколько веток. Я не охотился.

Второй человек при движении издавал легкий звон – к одежде у него были пришиты маленькие золотые колокольчики. Когда они звенели, феи смеялись.

– В лучш-ш-шие времена тебя с-с-сочли бы хорош-ш-шим гос-стем.

В свете костра стало видно, насколько совершенно его лицо. Он был не человеком, а ирком.

– Имею ли я честь обращаться к Сказочному Рыцарю?

– Да. Запах твоего вина призвал меня, как заклинание. И как мое нас-с- стоящ-щ-щее имя. – Ирк засмеялся.

– Я не ведаю твоего настоящего имени и не сказал бы его вслух, даже если бы знал, – возразил человек, – но однажды мне говорили, что ты любишь доброе вино. Этрусские красные должны быть здесь редкостью.

Ирк засмеялся и выпил.

– Очень хорош-ш-шо. Может быть, я ос-с-ставлю тебя в живых. Или даже разреш-шу охотиться. Через нес-с-сколько недель пойдут карибу. Я могу пожертвовать половиной миллиона.

– Карибу, – вслух повторил человек.

– Их будет так много, что ни люди, ни Дикие не с-с-смогут вс-с-стать у них на пути. Миллионы и миллионы. Они пойдут на с-север… Кажетс-ся, я знаю твое имя. Кто с-с-сказал, что я люблю вино?

– Король Альбы.

– Мне его жаль. Он с-с-слаб и в то же время так с-с-силен. Я любил его отца, но люди так быс-с-стро умирают.

Человек вдыхал вонючий дым – табак в трубке кончался. Потом он выбил трубку о подошву.

– Ты меня не боиш-ш-шьс-ся? – спросил ирк.

– А должен?

– Ты чего-то хочеш-шь? Вино очень хорош-шее, – он поднял стакан, – можно мне ещ-ще?

– Забирай бутылку, если хочешь. Хотя, честно говоря, я бы тоже выпил стаканчик. Ты будешь воевать с Шипом?

Ирк не выдал своего испуга, но все же дернулся.

– Я не обс-суждаю такие вещ-щи с незнакомцами. – Ирк вдруг покрылся язычками пламени.

Человек покачал головой:

– Я ничего дурного не имел в виду. Я пришел предложил свою верность. На время.

Одетый в алое ирк опустил свой щит, налил вина в оба стакана и протянул один человеку.

– Когда я пос-с-следний раз с-с-сидел с человеком в этом лес-су, Ш-шип напал на меня. – Он нахмурился. – Было плохо.

Человек взял вино из протянутой руки ирка.

– Значит, нужно, чтобы больше такого не было. Но Шип – не настоящий враг. Он всего лишь еще одна жертва.

– Ты произнос-с-сиш-шь его имя так час-с-сто, что он может с-счес-сть это приглаш-шением, – сказал Сказочный Рыцарь.

– Он не придет. Он никогда не встанет у меня на пути. Он меня не видит и не слышит, даже если я произношу его имя.

Ирк кивнул и поднял стакан:

– Тогда я знаю, кто ты. Поздравляю с-с-с тем, что ты жив.

– Да, это приятно. – Человек улыбнулся.

Сказочный Рыцарь рассмеялся. Феи рассмеялись вслед за ним.

– Может быть, так мы и выбираем с-с-сторону в этой войне. Не добро против зла, а те, кого мир радует, против тех, для кого он тяжек. Ш-ш-шип с-с-считает мир мрачным и темным.

– И, видит Господь, он делает все, чтобы мир таковым и стал. Очень по- человечески.

– В лес-сах говорят, что ты вс-с-ступил на темный путь.

Человек пожал плечами:

– Благими намерениями вымощена дорога в ад. Может быть, я вступил на нее. Но у меня есть цель и есть враг. Я буду сражаться, пока битва не кончится. Или пока не проиграю.

– Итак… – Ирк налил себе еще вина. – Тебе извес-с-стна ис-с-стина.

– Известна, – сказал человек, которого когда-то звали Гармодием.

Они чокнулись.

– Я не с-с-стану требовать клятвы вернос-сти у с-с-столь могущ-щес- ственного человека. Мы будем с-с-союзниками.

Гармодий аккуратно поднял свой стакан:

– Мы встретились у огня, милорд. Мы будем… союзниками.

Билл Редмид готовился к войне. Вместе со своими повстанцами – теми, кто пережил длинный переход, – он должен был самостоятельно изготовить множество вещей, которые они раньше покупали или крали. Во-первых и в-главных, стрелы.Во-вторых, одежду и колчаны. Жесткие кожаные чехлы сменили на мягкие шерстяные мешки, как у пришедших из-за Стены, а шерстяные шоссы – на кожаные чулки из дубленой оленьей шкуры. Многие все еще носили белые котты, которые истрепались и испачкались и давно перестали быть белыми.

Билл смотрел, как они работают, как всаживают стрелу за стрелой в деревянные мишени, заставлял их бегать по лесу и стрелять в разные стороны. За зиму они разжирели и остепенились. Большинство мужчин и многие женщины нашли себе пару, как будто собирались остаться тут надолго. Праздновали свадьбы, хоть и без священников. У некоторых женщин округлились животы.

Но с тех пор, как снег начал оседать, а потом и таять, с тех пор, как Нита Кван ушел на восток, а через десять дней лед внезапно треснул, далвары и другие пришедшие из-за Стены, жившие вокруг Н’Гары, начали тренировать своих воинов. Люди Билла Редмида присоединились к ним. И они учились. Учились кидать маленькие топоры, которыми были вооружены все далвары, мужчины и женщины. Учились делать легкие стрелы из тростника, который рос вокруг Внутреннего моря и весной стоял совершенно сухой.

Но Билл согласился вступить в союз. Он знал, что ждет впереди. Большая часть его мужчин собиралась воевать. Некоторые женщины тоже. Бесс была на сносях, но все равно рвалась в бой.

Все повстанцы проголосовали против того, чтобы брать на войну беременных женщин.

– Если нас всех убьют, – сказал Джейми Картрайт, – ваши дети сохранят память о нас.

Бесс выругалась и целый день ни с кем не разговаривала. Тапио, Сказочный Рыцарь, пришел и сел рядом с ней. Она всегда так радовалась его появлению, как будто он был ангелом или самим Господом Богом.

Он взял ее за руку.

– Бес-с-с, – сказал он, – ес-сли мы победим, ты ничего не упус-с-стишь, кроме крови. Но ес-с-сли мы проиграем, я обещ-щаю, что враг придет с-с- сюда и вы с Тамс-с-син с-с-сможете с-с-сражатьс-ся.

Она огрызнулась:

– Я не для того стала повстанкой, чтобы меня оставляли в тылу только потому, что в меня попало мужское семя.

– Я уверен, что ещ-щ-ще будут войны. Так же уверен, как в том, что с-с- солнце вс-с-стает по утрам, – он криво улыбнулся, – вс-с-се с-с-создания в мире воюют. В этом мы похожи.

Он поднялся с изяществом, недоступным человеку. Скорее он походил на змею.

Поэтому Бесс выпрямляла древки и разогревала сосновую смолу, какой хорошо крепить к ним наконечники. Пришедшие из-за Стены танцевали военные танцы, войска Моган шли с севера, народ Экреча добирался с запада, оставляя за собой слухи о войне, а повстанцы заканчивали приготовления, набивали мешки едой и изучали своих союзников.

Фитцалан отрастил бородку и стал вести себя намного взрослее. Теперь он не нападал на всех, кого видел. Он завел себе любовницу – женщину из-за Стены. Ее звали Лири, у нее были миндалевидные глаза, и она пришла с запада. Говорили, что там есть река, широкая, как озеро. Ее народ назывался ренардами, кожа у них была красно-золотая, как и глаза и волосы.

Или, скорее, она его завела. Из них двоих она вела себя более властно.

За две ночи до того, как вся армия Сказочного Рыцаря должна была выступить на восток, он собрал большой совет. Арфисты пели о войнах прошлого. Не о славе – в их песнях говорилось о поражении, боли, потере, отчаянии и ранах. Музыка была прекрасна и навязчива.

Билл Редмид думал о своем далеком брате. И о королевстве Альба. И о том, как мало это все значило для него теперь. Он угрюмо улыбнулся, поняв то, что Нэт Тайлер знал еще зимой. Для Редмида этот зал и Н’Гара вместе с ее странными обитателями стали домом. Он посмотрел на Фитцалана, который курил длинную каменную трубку вместе с Аун’шеном, одним из командиров Моган. Многие из них курили. Некоторые ели мясо сырым. Чтобы жить в Н’Гаре, нужно было привыкнуть к тому, что многие ведут себя непривычно.

– Радостные песни могли бы воодушевить наших товарищей, – сказал Редмид.

– Зато в этих все правда, – возразил Фитцалан.

Леди Тамсин появилась из воздуха. По крайней мере, так казалось.

– Ирки отправили воинов в путь, напомнив, куда они идут и что оставляют за собой, – сказала она. – Возможно, ваш народ меньше страдает от потерь, потому что меньше живет. Но это странно. Мне кажется, если жизнь коротка, ее следует беречь особо.

Редмиду тяжело было долго смотреть на Тамсин, поэтому он перевел взгляд на арфистов на помосте. За ними на живом гобелене люди в странных доспехах резали воинов с копьями. Редмид уже где-то видел такие доспехи. Кажется, на старых статуях за Харндоном. Доспехи времен Архаики, шлемы с гребнями, большие прямоугольные щиты. Легионеры.

Стоит только подумать, что ты можешь понять ирков или что это просто еще один народ, они тут же напомнят, что старшие из них прожили уже тыщу лет и видели то, что люди давно забыли. О чем даже в книжках не пишут.

И в любом случае они помнят все совсем не так, как люди.

Редмид смотрел на музыкантов.

– Немногие из нас ценят жизнь, миледи.

– Ради поцелуев твоей милой Бесс, смертный, вернись домой. Это меньшее, что ты можешь сделать. – Она сладко улыбнулась, и как будто все юные девушки всех весен мира слились в одну деву с острыми зубами. – Забудь о славе. Уйди попозже, сражайся быстро, возвращайся пораньше и живым.

Билл Редмид засмеялся:

– Миледи, вы уговариваете меня дезертировать.

Тамсин раскинула руки:

– Война – чудовище, которое поедает разумные расы, я советую всем друзьям не соваться к ней в пасть.

– Но кто тогда остановит волшебника? – проговорил Билл Редмид. – Кто спасет медведей в лесу или крестьян в полях?

Она указала на живой гобелен.

– Возможно, им стоит спасаться самим. – Она подняла руку. – Мир, друг. Ты не найдешь аргумента, который заставит Тамсин смириться с потерей своего лорда.

Но Сказочный Рыцарь стоял на помосте в одиночку, облаченный в алые одежды из кожи и паутины. Он вскинул руку, призывая к тишине, так выразительно, что все в зале замолкли. Боглины и болотные тролли, золотые медведи, Стражи, ирки и люди.

– Завтра мы идем на войну, – сказал он.

Все молчали. Не жужжали мухи, не пролетала мимо моль.

– Мы не хотим никого завоевывать. Мы сражаемся, чтобы защитить своих друзей. Скорость станет нашей броней, а тишина – нашим щитом.

Он развел руки, и в воздухе засиял образ западных предгорий Эднакрэгов, как будто увиденных с большой высоты.

– К западу от Лиссен Карак стоит Стена, – продолжал Тапио, – она тянется с севера на юг у подножия гор, – он указал на башни, – мы должны миновать ее здесь. Здесь стоит королевский гарнизон, который мы уничтожим. – Он улыбнулся, демонстрируя клыки. – Так или иначе, мы никогда не признавали, что эта земля принадлежит так называемому королю Альбы.

Кто-то из повстанцев одобрительно заворчал. Остальные встревожились.

– Миновав Стену, мы должны будем двигаться быстро. Нес-с-сколько кланов медведей идет навстречу нам, и мы должны защитить их.

– А где Шип? – рявкнула одна из Стражей. Племянница Моган, Тремог. Ее сине-голубой гребень встал торчком.

Тапио кивнул:

– Здесь можно называть его имени, – он посмотрел на тонкого высокого темноволосого человека, сидевшего на помосте, – но, когда мы выступим в поход, я прошу всех забыть это имя. Мы хотим войти на территорию Альбы незамеченным, а его шпионы везде.

Он снова посмотрел на темноволосого, и тот встал. Человек развел руками и заговорил – тихо, но его голос слышался во всех уголках зала.

– Шип собирается осадить Тикондагу, – сказал он, – сегодня он принял бой на дороге, которую построили его рабы. Граф Западной стены ждал его в засаде. К сожалению, у Шипа теперь есть хорошие военачальники, и граф не преуспел. Завтра, не позже, он подойдет к крепости.

– Мы будем с ним сражаться? – спросила Тремог.

– Это трудно предвидеть, когда участвует столько сил, – честно сказал Тапио. – У нас недостаточно воинов и волшебства, чтобы встретиться с его армией в открытом бою, но, если он решит с нами сражаться, мы станем шакалами, цепляющимися за его ноги.

Гребень Тремог поник. Сама она задрожала. Редмид знал, что у Стража это признак неуверенности, а не гнева.

– Если мы не собираемся встречаться с ним лицом к лицу, зачем отправлять армию? – спросила она.

– Война – это не только битвы, – сказал Тапио. – Война – это еда, и вода, и болезни, и терпение, и гнев, и ненависть, и холод, и ужас, и хитрость, и сладкое серебро, и горькое железо, и блеск доспехов в лучах солнца или луны. Мы берем столько клинков, сколько можем потерять, столько, сколько можем прокормить, столько, сколько могут двигаться быстро. У Шипа куда больше воинов. Но может ли он прокормить их? Контролирует ли он их? Вступят ли в игру другие силы?

– Мы хотя бы спасем медведей, – добавил человек. – А потом, может быть, уйдем. А возможно, мы отыщем союзников среди врагов Шипа.

Тремог разинула пасть и заревела – у Стражей это сходило за смех.

– То есть ты не доверяешь нам свой мудрый план. Просто говоришь, как поступить. Мы что, дети людей, чтобы лгать друг другу? Ты наш предводитель. Если ты скрываешь что-то, так тому и быть. Худшее, что мы можем сделать, это уйти.

Многие засмеялись, и Тапио тоже.

– Да, я слишком часто имел дело с людьми, – признался он. – Верно, я не хочу делиться некоторыми своими мыслями. Но вкратце мой план таков: мы пройдем за Стену, найдем медведей и посмотрим, что случится дальше. Наше отступление будет безопасно. У нас достаточно сил, чтобы задержать Шипа.

– Ты и этот человек говорите так, как будто видите силы Шипа, а он не видит наших, – сказала медведица. Она убрала огромные мохнатые лапы со стола и села прямо. – Шип очень могуществен. Почему он не видит нас?

Темноволосый человек улыбнулся:

– Достаточно будет сказать, что вряд ли он посмотрит именно сюда, разыскивая лорда Тапио.

– Но если посмотрит, то сразу увидит нас, – сказал Тапио.

– Отсюда и тайна, – вмешался Редмид. – А кто этот господин?

– Я был мертв, – сказал темноволосый, – и, поскольку пока я больше умирать не хочу, я не стану открывать своего имени. Но со временем это случится. Я обещаю, что не предам никого из вас.

– Обещания людей ничего не стоят, – заметила Тремог. – Но люди учатся мудрости у Диких.

– А запад? – спросила Лири, красивая женщина из ренардов, и многие головы повернулись к ней. – Я говорю не за себя. Мой народ бродит среди озер, и меня отправили сюда с предупреждением, – она улыбнулась Фитца- лану, – с таким же приятным, какой была моя зима.

Сказочный Рыцарь склонил голову:

– Леди из народа ренардов, – сказал он своим нежным голосом, – у меня нет для тебя ответа. Запад движетс-с-ся. За великой рекой с-с-сотни боглинов ш-ш-шпионят за воинами.

Экреч поднялся из-за стола и медленно распрямился во весь рост, раскладываясь, как карманный нож. Его белая хитиновая броня и удлиненная, как у насекомого, голова выглядели необычнее всего в этом зале, полном разных тварей. Даже огромные ящеры Моган на его фоне казались привычными.

Говорил Экреч сериями различных выдохов, как зверь, помогая себе движениями суставов и надкрылий, когда ему нужны были согласные. При этом у него одновременно получались какие-то стуки и треск, которые отвлекали от слов.

Он не знал, насколько неуютно остальным в его присутствии.

– Я могу говорить про запад, – проскрипел он. – Наш враг, настоящий враг, покорил своей воле рои дельты и оставил нас в покое. Слишком часто он призывал нас. Наш договор с ним истек. Я не могу сказать больше. Но запад движется. Война, о которой мы говорим, скоро начнется.

Сказочный Рыцарь поклонился:

– Может статься, это существо и его народ храбрее нас всех. Они пришли так далеко на восток, чтобы помочь нам, когда их собственные дома под угрозой.

– Наш договор с волшебником закончен. Он повел нас по ложному следу и должен быть наказан. – Экреч, кажется, задрожал, зашуршав при этом, как сухие листья.

– А что защитит нас здесь? – спросила Тамсин.

– Дым и ложь, – пропел Тапио, – и двадцать миллионов карибу.

Экреч поднял челюсти. Этот жест Билл Редмид счел за согласие.

– Река копыт, – сказал Экреч, – ни один Дикий и даже тысяча человеческих рыцарей не пройдут по пути реки копыт.

– Значит, на шес-с-сть недель этот полуос-с-стров в безопас-с-снос-сти, – сказал Сказочный Рыцарь.

Тем же вечером Шип увидел на небесах, как Тапио Халтия защищает свой дом. Это было могущественное заклинание – как будто он перенес всю свою крепость в другую сферу. Поначалу этот выбор показался странным. Такая декларация силы говорила Шипу, что Сказочный Рыцарь не доверяет ему больше и ожидает нападения. Но чем больше он думал об этом поступке, тем сильнее он ему нравился. Тапио только подтвердил то, что Шип и так уже знал: он был сильнее, хотя и не настолько, чтобы уничтожить старого ирка. И поэтому ирк спрятался в панцирь, как черепаха, чтобы никто на него не напал.

– Глупец, – сказал Шип. – Взяв Тикондагу, я стану сильнее бога.

Он с удовольствием подумал о том, как подчинит себе Гауз, и вздрогнул, когда избыток силы переполнил его тело. Если великий волшебник вообще способен был ощущать удовольствие, то мысль о покорении Гауз и о ее силе, которая окажется в его распоряжении, приносила ему больше всего радости.

В глубине души он злился.

– Когда я сделался настолько примитивным? – спросил он у воздуха вокруг.

– Будь доволен, – сказал Эш.

На этот раз он явился во плоти и казался человеком, стариком, подтянутым и бодрым. Кожа у него была черная – не такая, как у ифрикуанцев или жителей Дар-эс-Салама, но такая, как сажа. Он носил простые крестьянские одежды грязно-серого цвета. В руках он держал косу и песочные часы.

Шип посмотрел в ночь.

– У тебя новая личина, – с неудовольствием отметил он.

– Очень старая, – хрюкнул Эш.

– Ты что, богатая харндонская девка, у которой по платью на каждого поклонника?

Эш задумался. По крайней мере, лицо его застыло. Тишина длилась и длилась, и Шип почувствовал, что не получит ответа. Такое часто случалось. Именно благодаря этому Шип понял, что он инструмент, а не союзник.

– Может, и так, – признал Эш вдруг.

Старый учитель – давным-давно, когда Шип еще был мальчиком, человеческим мальчиком, школяром, – велел ему не задавать вопросов, ответа на которые он слышать не хочет.

«Зачем я это вспомнил?» – подумал Шип. Но все равно задал свой вопрос:

– Или же то, как мы воспринимаем тебя, определяется нашей сущностью? Эш рассмеялся. Не презрительно и не глумливо, а весело и радостно.

– Ты хороший ученик, волшебник. На самом деле я всегда выгляжу одинаково. Это вы, разумные, пытаетесь придать мне какой-то облик.

Шип не боялся ночи и не боялся бездны. Он посмотрел Эшу в глаза:

– Это касается и людей, и животных. Если называть щенка шавкой, он научится кусаться и брехать.

Эш проговорил – кажется, искренне:

– Я пытался целую вечность и сумел изменить облик единожды. Может, дважды или трижды. Да, даже на меня влияют верования окружающих. Как и на тебя и на других разумных.

Шип посмотрел на звезды. Указал на них рукой:

– А они? Правда ли, что, как говорят астрологи, это всего лишь лучи света далеких сфер? Бесконечных сфер?

Эш вздохнул:

– Шип, если я расскажу тебе все, что знаю, ты прольешь на меня дождем серу и огонь.

– Ты цитируешь писание.

Эш снова рассмеялся – на сей раз презрительно:

– Все цитируют писание, Шип. Или переписывают его под свои нужды.

– Мы возьмем Тикондагу?

Эш нахмурился:

– Да. Твой план – слишком сложный, слишком хитрый, слишком явно выстроенный на твоей мечте о мести – прекрасен, и он сработает. В этой сфере нет ни одного разума – кроме моего, – способного постичь этот план.

– Ты мне льстишь.

– Разумеется. Если ты настаиваешь на том, чтобы считать меня учителем, я веду себя как учитель.

– А потом?

Эш, кажется, пожал плечами – во всяком случае, плечи старика дрогнули. Может быть, он смеялся.

– Мы завоюем мир, узы лопнут, и мы сквозь портал пойдем в другие миры, захватим их, и наконец ты обретешь достаточно силы, чтобы предать меня, и мы сразимся. И я уничтожу тебя после того, как мы превратим в бесплодную пустыню все мироздание.

Шип кивнул, как будто ожидал такого ответа.

– Ты уверен, что именно ты меня уничтожишь?

– Ни в чем нельзя быть уверенным в этой вселенной, – заметил Эш.

Шип покачал огромной каменной головой:

– Ладно, хватит шуток. Гауз убьет королеву. Я убью Гауз. Король…

– Я видел короля, – вставил Эш, – больше десяти раз.

– Тикондага падет… все объединятся против меня. – Шип стал лучшим стратегом, чем раньше. Он научился видеть последствия. Война, стратегия, управление разумом… теперь он не считал это все жалким и никчемным. И чем больше времени он этому посвящал, тем яснее ему становилось, что у войны есть свои законы, как у герметического искусства.

Эш заговорил легко и нежно, как мать с ребенком:

– Да, видеть все варианты будущего полезно. Но твой вариант неверен. Я уже пятьдесят лет мучу воду, готовясь к этому моменту. Будут ли волк и ягненок пастись вместе? Объединятся ли галлейцы с альбанцами, которых только что пытались уничтожить? После Тикондаги падут и другие крепости. Миддлбург, Лиссен Карак, Альбинкирк, Ливиаполис, Харндон, Арле. И в старом мире тоже, пока мы держим все порталы и все точки силы.

Шип выпрямился, уловив в его голосе нотку фальши. Он благословлял свое каменное лицо и магические улучшения тела. Он не дрожал и ничем не выдал себя, разве что движением пальца. Но он почувствовал, что у Эша есть план действий после падения Тикондаги. И Шипа в этом плане не было.

Эш усмехнулся:

– Зачем мне тебя предавать? Ты – моя аватара в этой сфере. Я не могу одержать в ней победу без тебя. Я вложил в тебя много усилий. Можно даже сказать, – он снова усмехнулся, – что я сложил все яйца в одну корзину.

Шип попытался понять, что Эш имел в виду. Или чего он хочет.

– Ты не замечаешь многого, – обвиняюще сказал он.

Эш повернулся и посмотрел на него. Шипа на мгновение охватил ужас.

– Мне нравятся твои черные мотыльки. Очень умно.

Шип вздохнул – как будто зимний ветер пошевелил опавшие листья:

– Один из них уничтожил целую деревню и не оставил никаких следов.

– А другого убила девка с палкой, – заметил Эш.

Шип кивнул.

– Мои убийцы выйдут из мрака после полуночи. То поколение, которое я отправил уничтожить Темное Солнце, должно быть полностью неуязвимо по отношению к обычным людям. Они существуют скорее в эфире, чем в так называемой реальности.

Эш посмотрел на звезды:

– Ты растратишь их на смертного, который угрожает тебе, – но на самом деле он никто. Я даже не учитываю его в своих подсчетах.

– Правда? – спросил Шип после паузы.

Эш кивнул черной головой:

– Он ничто. Мальчик, раздувшийся от гордости и тщеславия. Ты замечаешь его только потому, что у него есть то, чего не было у тебя. Богатство, власть и красота. Если уж я вынужден быть твоим учителем, придется тебе это объяснить. Он еле виден в эфире. Настолько он ничтожен.

– Это невозможно, – нахмурился Шип, – в эфире он пылает, как солнце.

– Ты преувеличиваешь. – Коса сверкнула.

Шип затих, пытаясь понять, что Эш имел в виду или что он только что отбросил.

– После Тикондаги никто не пойдет против тебя.

«Это ты так говоришь», – подумал Шип.

ЛИВИАПОЛИС – МОРГАН МОРТИРМИР

Морган проснулся где-то в университете в Ливиаполисе и обнаружил, что Танкреда в конце концов все же осталась с ним. Ее брат храпел, сидя на стуле. Она принесла с собой нужную ему рукопись, и он тут же углубился в чтение.

Более того, Танкреда спала рядом с Мортирмиром, который лежал на скамейке с парой вениканских линз в одной руке и малоизвестным трактатом «Оптика», принадлежавшим перу кого-то из магистров прошлого, в другой. Он осторожно положил книгу и линзы на пол.

Она открыла карие глаза.

– Ты очень красивая, – сказал он.

– Почему ты никогда не называешь меня умной, изящной или хоть упрямой или образованной? – сонно спросила она. – Почему только красивой? Кто нашел рукопись о линзах, а? Для этого нужна красота?

Мортирмир посмотрел на ее брата, а потом рискнул, склонился над ней и накрыл ее губы своими. В голове у него промелькнула тень Гармодия, и он дернулся.

Ее губы оставались плотно сомкнуты, но потом он лизнул их кончиком языка, и они приоткрылись. Чуть-чуть. Сводя его с ума.

Она заурчала, как злая кошка. Но она не злилась – она извивалась под ним, а потом сдвинулась, обняла его.

Он погладил ее по шее, немного задержал руку, ощутил, какая мягкая и нежная у нее кожа, она снова пошевелилась, ее губы сдвинулись, а язык…

И тут она села.

– Ты вполне живой. Пора работать над заклинанием!

Впервые с того мгновения, как он получил силу, Мортирмир проклял всю магию.

ГЛАВА ПЯТАЯ

АЛЬБИН

Первый день в дороге Амиция провела, убеждая себя и сестер, что она не вводит их в искушение, не ведет на поругание и на смерть. Поездка вместе с Красным Рыцарем и его войском, которое состояло вовсе не из странствующих рыцарей, а из наемников, пугала ее спутниц.

Сестра Мария, высокая тихая девушка, отличалась блестящим умом, очень прямо держала спину и говорила красивым голосом, как в реальности, так и в эфире. Ей только исполнилось семнадцать – слишком юна, чтобы путешествовать, – и видно было, что изо дня в день она борется с мирскими соблазнами – иногда удивительными, а иногда жуткими. Хорошенькая, она страдала из-за того, что ей хотелось быть красивой. Это шло вразрез с ее тихой и искренней набожностью. Верхом она ездила плохо, потому что родилась в крестьянской семье, но отвергала помощь с юношеским негодованием. Солдатам очень нравились ее светлые прямые волосы и льдисто-голубые глаза.

Сестра Катерина, не столь холодная, славилась ехидством. Волосы у нее были рыжие и кудрявые. Ей уже исполнилось тридцать, она рожала и потеряла дитя. Происхождения она была благородного, и в монастыре долго пытались выбить из нее гордыню бесконечными епитимьями и не менее бесконечными стирками.

Получилось не слишком хорошо.

На самом деле, обеих монахинь приставили к сестре Амиции не только для поддержки, но и для перевоспитания. Сестра Катерина была высокомерна, а сестра Мария тщеславна.

Сестре Амиции казалось, что сестра Мирам ее испытывает.

Несмотря на это, они поладили. Лечить рыцарей, избавляться от боглинов и слушать исповеди было забавно. За первые недели они пережили вместе столько приключений, что подружились, чего никогда бы не случилось, если бы их связывали только сплетни и интриги замковой или монастырской жизни. Когда сестра Мария замирала у окна, глядя на свое отражение, Амиция ничего не говорила и никогда не упоминала четки сестры Катерины, изготовленные из золота и коралла.

Первый день пути был нелегок. Сестра Мария обычно ходила пешком или ездила на ослике, но отряд, направлявшийся на турнир, двигался слишком быстро, и ее посадили на одну из свободных лошадей, из-за чего она жестоко страдала. Как врач и герметист она располагала целым арсеналом лечебных средств, но как юная женщина она просто закусывала губу, терпела и мрачнела, пока сестра Амиция не остановила ее и не влила немного силы в ее бедра.

– Так заметно? – спросила сестра Мария.

– Да, – рассмеялась Амиция.

Сестра Катерина, напротив, была в своей стихии. Она красовалась на чудесной восточной кобылке и сидела в седле лучше многих солдат.

– Если позволишь, вечером я разрежу свою юбку и поеду по-мужски, – сказала сестра Катерина. – Могу и твою тоже. И Марии.

Сестра Амиция вздохнула. Катерина вечно ходила по грани допустимого и заглядывала за эту грань.

– Я не уверена, что мир готов к монахиням, которые ездят по-мужски.

– Пресвятая богородица, сестра! Ты служишь мессу, тебя обвиняют в ереси, но ты думаешь, что они не выдержат, если ты сядешь в седло по-мужски?

Красный Рыцарь в полном доспехе, алом шелковом сюрко, вышитом золотыми нитями, и золотых шпорах рысил вдоль колонны вместе с Тоби, своим оруженосцем, и Нелл, служанкой. Он внимательно изучал строй. Трех дам всячески оберегали.

Порой шел дождь.

– Если платье намокнет, ноги будут болеть еще сильнее, – сказала Катерина, – да и Марии будет проще. Нельзя ехать так. – Ей пришлось повысить голос. Они подъезжали к реке Альбин, которая громко ревела.

Прямо за тремя монахинями ехали фракейские рыцари во главе с сэром Кристосом. Когда Амиция оглядывалась, он широко улыбался. С черной с проседью бороды стекала вода. Он наклонил голову и выкрикнул что-то на архаике. Его рыцари и страдиоты подтянулись. Слуга принес льняных тряпиц, и рыцари начали вытирать доспехи друг друга.

Когда они повернули на восток, из-за туч вынырнуло бледное солнце. Отряд поднялся на низкий гребень, и вдруг перед ним раскинулся целый мир. Внизу лежал холмистый Брогат. К западу холмы становились выше, превращаясь в горы, сейчас скрытые пеленой дождя. В начале апреля холмы уже покрылись веселой зеленью, как будто приветствуя последние дни Великого поста.

А на востоке Великая река катила свои воды по глубокому ущелью, прежде чем вылиться на равнины Альбина. За многие тысячи лет весенние паводки, которые бывали и сильнее, чем в этом году, пробили глубокий канал в низких холмах центрального Брогата. Слева внизу текла река, мутная, буро-зеленая от холодной талой воды, старых листьев и жидкой глины. Мусор несся по течению со скоростью скачущей лошади. Река ревела так громко и рев этот так сильно отдавался от стен ущелья, что говорить рядом с ней было почти невозможно.

Водопад поражал. Вода рушилась вниз на две сотни футов, а вокруг серели мокрые скалы, белели березы, зеленели листья. Амиция поняла, что забывает дышать. Она отвернулась от водопада и увидела его.

Он радостно улыбался. Глубоко вздохнув, он посмотрел на ущелье и на реку, а потом ей в глаза. Улыбка не изменилась. Он взял ее левую руку, поцеловал и отпустил – она не успела его остановить.

Тропа вдоль ущелья была слишком узкой, чтобы Амиция сумела быстро повернуть лошадь. Она просто нарушила бы весь строй. Так что она поехала дальше, только обернулась. Он показывал своей служанке на седло сестры Марии. Девушка тут же спешилась и взяла лошадь под уздцы.

Амиция снова поймала его взгляд. Улыбка тут же вернулась. Он ткнул пальцем вперед и махнул рукой – один из сигналов отряда, который она помнила еще по осаде. Вперед. Она не нашла причины, чтобы не подчиниться, поэтому отвернулась, к облегчению своей лошади, и поехала вдоль одной из самых прекрасных долин, которые только видела в жизни.

Мокрые от дождя березовые листья под копытами стали буро-золотыми, противореча зеленым листьям над головой. Когда Амиция поднимала глаза от молитвенника, яркое солнце целовало ее, и она ехала вперед, от всей души славя Господа за ясный день и красоту вокруг.

Три чудесные мили они ехали вдоль ущелья, а потом тропа пересекла гребень справа от них, прошла чуть на запад и спустилась по склону. Рев воды остался позади, и люди снова смогли разговаривать.

У подножия холмов, где бежал к Великой реке чистый ручей, стоял обоз и горело два десятка больших костров. Там суетились двое страдиотов и почти все оруженосцы и слуги. Телеги уже расставили, лошадей выпрягли и поднимали капитанский шатер.

Только что минул полдень, но у Амиции побаливала спина, и она обрадовалась привалу. Увидев, что оруженосец капитана отдает распоряжения, она подъехала к нему.

– Да, сестра? – сказал он. – Капитан сказал, чтобы вам налили вина, пока ставят шатры.

Он указал на палатку, где Нелл разливала вино – кажется, планировалась серьезная пьянка. Два длинных стола накрывали на двадцать человек. Амиция хотела отказаться, но при взгляде на сестру Марию быстро передумала. Она сама решила путешествовать с ним, и она будет смотреть на него каждый день.

Отряд растянулся на все ущелье. Арьергард подошел только через час. Состоял он в основном из страдиотов сэра Кристоса.

Сестра Мария тут же уснула на складном стуле. Сестра Катерина ушла убедиться, что им предоставят отдельный шатер.

Амиция попробовала вино. Вскоре к ней подошел сэр Томас Лаклан, сел рядом.

– А где скот? – спросила она.

Сэр Томас рассмеялся:

– На западной дороге. Только Красный Рыцарь может повести свой отряд через чертово ущелье. – Он улыбнулся. – Тут есть отличная дорога, на западе, через одну долину.

– А почему мы пошли ущельем?

– Так из-за тебя, – расхохотался сэр Томас, – он же от тебя без ума. Амиция вспыхнула, хотя очень старалась остаться спокойной.

Он оскалился:

– Как по мне, ты не больно-то и против.

Амиция отхлебнула больше, чем намеревалась, и закашлялась.

– Сплетничаю, как старая кумушка, – сказал сэр Томас и устроился поудобнее, что при его росте в шесть футов четыре дюйма было не так просто. – Тебе понравилось ущелье?

– Оно великолепно. Рев воды… скалы… прекрасно.

Сэр Томас подвинулся, освобождая место для сэра Гэвина и сэра Майкла. Оба вошедших поклонились Амиции и заговорили шепотом. Рядом со спящей сестрой Марией шептали все, кроме сэра Томаса Лаклана, который просто не умел этого делать.

У выхода из шатра кто-то ехидно, с очень правильным выговором спросил:

– И что теперь поделывает наш лорд и господин? Ищет менестрелей, которые играли бы его возлюбленной?

Тоби что-то тихо ответил.

– Господи, – сказал голос.

Крис Фольяк, который так и не переоделся, вошел в шатер. Он был красен, как свекла, а увидев, как вспыхнула Амиция, покраснел еще сильнее.

Амиция встала:

– Наверное…

Сэр Томас тоже поднялся:

– Ты не уходи. Фольяк всегда так языком мелет. Да, Кит?

– Сестра, я прошу прощения за… – Даже Крис Фольяк не сразу нашелся, что сказать.

Но, к счастью для всех, сестра Мария проснулась именно в эту минуту.

– Амиция, – пробормотала она.

Амиция взяла ее за руку и увела в их шатер. В отряде было сто человек и пятнадцать телег, так что нужный шатер они нашли быстро. Перед ним молилась сестра Катерина вместе с дюжиной молодых людей и девиц. Она улыбнулась сестре Амиции.

Сестра Мария так устала в дороге, что едва смогла раздеться до рубашки. Амиция уложила ее, укрыла и смотрела, как девушка засыпает без всяких волшебных ухищрений.

Катерина поднялась с колен и отряхнула платье. В руке у нее были коралловые четки.

– Святая Дева, как же Мария будет ненавидеть лошадей завтра к утру. В войске же нет капеллана после смерти отца Арно?

Амиция подтвердила.

– Ну, сестра, это у тебя есть разрешение служить мессу. У меня нет. – Сестра Катерина улыбнулась. – Отец Арно служил мессу каждое утро. Тут не все такие безбожники, как капитан.

Амиция кивнула, не уверенная, хочет ли она защищать капитана или тоже напасть на него.

– Ты же знаешь, что я уезжаю именно потому, что меня объявили еретичкой. Какая уж тут месса.

Сестра Катерина указала на большой красный шатер.

– Я правильно понимаю, что там вино? – улыбнулась она. – Послушай, я влюблена в половину из этих людей. Я не стану грешить и падать на спину перед кем-то из них, но я бы с удовольствием провела неделю в седле, разговаривая о чем-то, кроме стирки.

Амиция должна была одернуть ее, но вместо этого рассмеялась:

– Давай присматривать друг за другом.

При появлении двух монахинь шатер затих.

– Par Dieu, господа, – сказал сэр Пьер. – Нам стоит следить за манерами и выражениями.

– Потренируемся перед турниром, где будут король и королева, – заметил сэр Майкл.

При этих словах вошел капитан. Амиция обратила внимание, что от него пахнет потом, человеческим и лошадиным, и металлом. Тут же появилась Нелл и сунула ему в руку кубок. Остальные встали, правда, не разом. Никто не поклонился, но видно было, что его уважают. Сели все, когда сел капитан.

Он улыбнулся Амиции:

– Гости, конечно, не должны мне никаких почестей.

Она улыбнулась в ответ:

– Излишняя вежливость еще никому не повредила.

Остальные вернулись к своим разговорам, и она полностью завладела его вниманием.

– Хотите, я отслужу в пути мессу для ваших людей?

– Да. Да, пожалуй. А если вы окажетесь еретичкой, мы все отправимся прямиком в ад?

– Нет, полагаю, этот грех падет на меня.

– Отлично. Если вы захотите еще как-то согрешить… нет, это было глупо.

– Да, – честно сказала она. – Давайте так. Я не услышу от вас ни одной двусмысленности, а вы от меня – ни одного осуждения вашего образа жизни.

– Договорились. Тем более что я не умею говорить двусмысленности.

Он огляделся:

– Господа!

Все затихли. Ее беспокоила легкость, с которой он пользовался своей властью. Он не стал ждать, пока люди закончат разговор, как сделала бы сестра Мирам, не стал присоединяться к чужой беседе и ждать свой очереди. Он просто прервал всех.

Он махнул Тоби, и все оруженосцы и пажи покинули шатер.

– Когда я вошел, сэр Майкл говорил, что при дворе короля и королевы нам придется вести себя наилучшим образом. То, что я сейчас скажу, не должно выйти за пределы этого шатра. Это не предназначено для ушей пажей и оруженосцев, а также крестьян, которые продают нам еду.

Его внимательно слушали.

– Король взял королеву под стражу, обвинив в колдовстве. Ей вменяют убийство графа д’Э волшебством. – Он говорил спокойно, как будто обсуждал погоду.

Сэр Майкл позеленел:

– Христос распятый! Он не в себе?

Красный Рыцарь покачал головой:

– Друзья, я действовал слишком медленно. Мне стоило… неважно. Но я не знаю, что ждет нас впереди, война или мир, турнир или куда более мрачное состязание. Полагаю, многие из вас догадываются, где сейчас сэр Гельфред. Так что вы должны понимать, откуда новости.

Сэр Алкей улыбнулся. Плохиш Том пожал плечами.

Красный Рыцарь откинулся на спинку скамьи и отпил вина.

– Ближе к Харндону мы получим более точные сведения. Но если то, что я узнал сегодня, верно и то, что знал сэр Джон Крейфорд пару дней назад, тоже, принц Окситанский направляется на юг Альбы.

– И вдоль всех границ ходят патрули, – вставил Плохиш Том.

– Мастер Смит велел нам ехать на турнир, – продолжал Красный Рыцарь, – а чутье велит мне устроиться в Альбинкирке и поднимать армию, но может быть… если нам очень повезет… мы сумеем что-нибудь спасти. Так или иначе, мы должны быть осторожны. Считайте, что идет война.

Люди загомонили.

Сэр Майкл покачал головой:

– Мне это не нравится. Король… одержим?

Подобные предположения приравнивались к государственной измене, так что мгновенно настала тишина.

Сэр Габриэль посмотрел в свой кубок:

– Я думал, что знаю, что происходит… арест королевы…

Амиция заметила, что он еле притронулся к вину. Ей приходилось видеть, как он пьет по-настоящему. Сейчас он контролировал себя.

– Собираем войско, – предложил сэр Майкл повелительным тоном.

Сэр Томас наморщил нос.

Сэр Габриэль улыбнулся:

– Интересная мысль. Но если мы введем армию в Альбин, то это будет выглядеть так, как будто первые начали мы. Народ, купцы, йомены, фермеры – все будут думать, что мы вынудили короля к войне. Праведного короля. – Он посмотрел на сэра Кристоса и сэра Алкея. – У нас достаточно сил. Мы справимся с любым, кто на нас нападет. И у нас есть друзья.

– А где находится мастер Кронмир? – поинтересовался сэр Майкл.

– Там, где нужно, – сказал сэр Габриэль с прежним высокомерием.

Два дня дождей превратили дороги в раскисшую грязь, усыпанную листьями. Правда, на той дороге, что шла вдоль ущелья, под грязью был твердый камень, так что обоз продвигался вперед довольно быстро. Дважды Амиция проезжала по таким узким тропкам, что боялась посмотреть в сторону, а один раз им с сестрой Марией, которая немного пришла в себя, довелось спешиться и упереться спинами в телегу, чтобы погонщик и два мула не рухнули в ущелье. Они страшно измазались и взяли сухую одежду у пажей.

Сестра Катерина рассмеялась:

– Я могла бы каждый день носить шоссы и камзол. Только в них слишком сложно мочиться.

– Вы привыкнете, – рассмеялась Нелл.

Сестра Мария посмотрела на Амицию, которая убрала волосы под мужской худ, и на Катерину – та нахлобучила на голову подшлемник, из-под него выбивались рыжие кудри.

– Нас всех сожгут за ересь, – предрекла она.

Пробуждение в отряде наемников не имело ничего общего с пробуждением в спальне монахинь в Лиссен Карак. Тут были животные – отряд двигался верхом, и на сотню мужчин и женщин приходилось три сотни мулов, лошадей, две пары быков, дойная корова, стая собак во главе с двумя мастифами, принадлежащими Плохишу Тому, хотя они никогда к нему не подходили, несколько кошек, которые жили в обозе, соколы капитана и сэра Майкла и несколько испуганных куриц. Утро наступало резко и порой пугающе – как только вставало солнце, все звери немедленно начинали лаять, кричать, кусаться, пердеть и шуметь.

Сестре Катерине это не мешало. Сестра Мария жаловалась, что вовсе не спит.

– И на меня смотрят мужчины. Все время, – возмутилась она.

Сестра Амиция воздержалась от комментариев и села. В монастыре они, имея дело с больными, прилагали множество усилий для сохранения идеальной чистоты. Еще они очень тщательно одевались, закрывая как можно больше кожи. Орден часто имел дело со страстями и прекрасно представлял, что случается, когда множество молодых мужчин – или женщин – проводит вместе все время.

В военном лагере соблюдать подобные привычки оказалось невозможно. Мужчины и женщины переодевались прямо на улице, а если они задерживались слишком долго, гофмейстер лагеря мог приказать разобрать палатку вокруг них. В первый день это чуть не произошло с Марией. Никомед был морейцем. Высокий, очень худой книжник и, как быстро выяснила Амиция, слабенький герметист. Но он служил гофмейстером и следил, чтобы палатки ставили и сворачивали, костры разжигали и тушили, а пищу готовили вовремя. Вместе с мисс Сью, дочерью Мэг, он управлял всей жизнью лагеря. Если они когда и ссорились, Амиция этого не видела.

Сырым утром, грозившим дождем, Амиция заставила себя вылезти из-под теплого одеяла, туго скатала его, чтобы не промокло, и убрала в чехол из провощенного льна, который собиралась приторочить к седлу. Вышла под слабый дождь прямо в ночной рубашке, которая была также ее второй рубашкой и рисковала остаться единственной, если бы Амиция, например, порвала первую.

Тут монастырский опыт сослужил ей добрую службу. Сколько бы пажей и оруженосцев ни пялились на нее, она влезла в мужскую сорочку и шоссы, не показав никому своих коленей, не говоря уж о чем-нибудь другом. Мужская одежда ей не нравилась. Тесные шерстяные шоссы кололи ноги, тогда как просторное платье Ордена обеспечивало некоторую свободу движений. Но сидеть в седле в платье было неудобно. Они с Катериной оделись практически мгновенно и принялись складывать, прибирать и увязывать вещи в своем маленьком лагере. Катерина, которая куда лучше ездила верхом, отправилась проведать лошадей.

Довольно рано пришла Нелл со своим мальчиком. Он был симпатичный, большеглазый и крепкий, по-щенячьи злобный, как все молодые мужчины, но при этом относился к Нелл очень нежно. Амиции это понравилось. Он принес три деревянные миски с колбасой, яйцами и позавчерашним хлебом, поджаренным и намазанным маслом.

Амиция вернулась в палатку, где тщательно одевалась Мария.

– Поесть не забудь.

Эту ночь, четвертую, они провели в чудесном лагере на краю огромного утеса, нависавшего над великолепным зелено-золотым ковром плодородных альбинских нагорий. В нескольких шагах к западу Амиция увидела полянку и повела туда свой маленький отряд, жуя на ходу колбасу. Солнце вставало, окрашивая все вокруг в красно-золотые тона, собирался серьезный дождь, а Амиция отслужила мессу с помощью Марии. В ее распоряжении было простое деревянное блюдо и серебряный кубок капитана. На мессу пришел сэр Майкл, и сэр Кристос, и дюжина погонщиков приехала из своего западного лагеря, где скитались, как потерянные души, стада коров, а овцы блеяли, прерывая ее benedictus. Амиция смеялась. Все смеялись, потому что овцы звучали точь-в-точь как хор.

Она удивилась сэру Кристосу. Морейская церковь руководствовалась еще более строгими правилами, чем альбанская, особенно если речь шла о женщине. Но служба вышла хорошая, и Амиция искренне наслаждалась.

Пришел Маркус, оруженосец этрусского рыцаря, и Тоби, оруженосец капитана. Оба глубоко ей поклонились. Лучники помахали руками. Калли, их главный, Кадди, его приятель и собутыльник, Фларч, опасный человек и блудник, – все остановились поздороваться с ней.

– Что красотка вроде вас делает в таком месте, сестра? – спросил Фларч с плотоядной ухмылочкой.

– Служу Господу. Жаль, не все из нас Ему служат.

– Ясно, – прошипел Кадди, и лучники пошли к своим коням.

Сидя под деревом, трубач полировал свою трубу тряпкой. Все знали, что немедленно после этого он подаст сигнал. Николас Ганфрой был уже не так юн и неплохо научился играть. В войске теперь издевались над другими новобранцами.

Амиция вышла из рощицы и увидела, что Катерина держит оседланных лошадей. Амиция принесла ей кусок освященной гостии и благословила сестру. Катерина поклонилась, прожевала гостию и произнесла молитву.

Николас Ганфрой оглядел отряд и поднес трубу к губам. При первой же ноте пажи и конюхи взяли лошадей под уздцы и повели на места. Рыцари, пехотинцы, пажи, лучники – все спокойно двинулись вперед и встали возле лошадей.

Отряд только строился, но полдюжины разведчиков уже выехали. Микал, кузен Ставроса, ставший уже кем-то вроде унтер-офицера, повел две группы легких фракейских всадников по параллельным хребтам, держа в поле зрения разведчиков сэра Томаса.

Амиция любила, когда люди хорошо делают свое дело, и с удовольствием наблюдала.

Капитан вышел на поле. Никомед и дюжина слуг убирали его шатер, который всегда ставили первым и снимали последним. Красный Рыцарь прогулялся вдоль строя и остановился у копья сэра Майкла. Посмотрел на нового лучника, дружка Нелл. Мальчик зарделся и пробормотал что-то. Капитан рассмеялся, положил руку ему на плечо, а сэр Майкл отметил что-то на восковой табличке.

Потом капитан сквозь строй подошел к женщинам. Их было не так много, как обычно. Теперь их возглавляла Сью, дочь Мэг. Она приехала одна, накануне, и не собиралась объяснять, почему задержалась. Год или два назад Амицияпредположила бы, что все женщины в лагере – шлюхи, и постаралась бы им помочь. Но за четыре дня она поняла, что женщины трудились. Они шили. С утра до ночи, если только они не стирали, не ухаживали за ранеными и не помогали пажам с лошадьми. А ведь у них были и свои шатры.

Женщины интересовали Амицию больше, чем мужчины, а в войске их было много, в том числе и воительниц.

Амиция думала, что капитан собирается поговорить со Сью, например, о дисциплине, но вместо этого, кивнув ей, он подошел к монахиням. Улыбнулся:

– Кажется, сестра, вы взяли мой кубок.

Она знала, что покраснела, но все равно улыбнулась:

– Это лучший кубок в лагере.

– Мне не жалко одолжить кубок Господу. Но пусть Он его вернет.

Сестра Мария задохнулась, а сестра Катерина хихикнула.

Амиция протянула ему кубок. Он поднял его, как будто произнося тост.

– Завтра просто отдайте его Тоби. – Он помолчал. – Я могу показать вам что-нибудь красивое? Поедете со мной?

Если бы Амиция готовилась к этому, она смогла бы отказаться. Она не хотела оставаться с ним наедине. Никогда больше.

Но он улыбался.

И она взяла поводья своей лошади из рук сестры Катерины – та криво улыбнулась – и вышла вперед, к капитану, Тоби и трубачу. Ганфрой снова поднял трубу. Раздался сигнал «по коням!». Капитан взлетел в седло, и люди радостно закричали.

Тоби поймал ее взгляд.

– Он любит выделываться, – сказал он довольно громко.

– Люблю, – засмеялся сэр Габриэль.

В сорока шагах Никомед залез на высокую телегу рядом со Сью, которая уже занесла бич.

Сэр Габриэль махнул сэру Майклу, и тот выехал вперед.

– Мы с сестрой немного покатаемся, – объяснил капитан.

Сэр Майкл кивнул Амиции:

– А у вас есть длинная ложка, сестра?

Она рассмеялась и удивилась, насколько дико прозвучал ее смех. Она собралась с мыслями.

Сэр Майкл взял жезл из руки сэра Габриэля, взмахнул им, и морейцы двинулись вперед, не дожидаясь сигнала трубы.

Труба наконец прозвучала еще раз, и с места сдвинулся весь отряд.

– Это больше похоже на монастырь, чем я думала, – заметила Амиция.

Каждая группа быстро заняла свое место, кроме копья сэра Майкла. Робин выехал вперед, но замечтался и отстал. Лошадь заметила, что он отвлекся, и прыгнула. Сью, сидевшей на козлах первой телеги, пришлось натянуть поводья, когда лошади рванули вперед.

– Ты, бессмысленный мешок дерьма! Тебе вчера вечером яйца узлом связали? Найти их не можешь? – Сью говорила довольно спокойно. В такую рань никто еще не мог скандалить по-настоящему.

Мальчик залился краской, проглотил оскорбление и двинул лошадь вперед. Ездил он плохо.

– Совсем как в монастыре, – сказал сэр Габриэль.

– Издеваетесь? – засмеялась Амиция. – Мирам усмирила бы их одним движением брови.

– Возможно, мне стоит отправить к ней всех своих офицеров. – Он больше не смотрел на нее, предпочитая изучать свой отряд.

Во время осады это ее очаровывало. У нее случались обожатели, которые все действовали примерно одинаково. У Габриэля были свои способы ухаживания, но он редко отрывался от дела. Ей как женщине больше нравилась его сосредоточенность на деле, а не щенячья преданность юношей помоложе.

Они ехали бок о бок. Погода исправилась. Если с утра было пасмурно, то теперь апрельское небо радовало глаз синевой и белизной.

– Мы сможем к пятнице достать рыбы? – спросила она. – Меня не мучает совесть, если я ем сухую колбасу в пост, но близится Страстная пятница. Многие из ваших людей не хотели бы есть мясо.

– Думаю, Никомед уже занялся этим вопросом. Рыбу найти непросто, разве что там, где Альбин вливается в море. Там ее много, но почти некому ее ловить… кроме крестьянских мальчишек, убегающих от работы.

Они ехали на восток, к реке, а колонна шла на запад.

– Может быть, в пятницу мы все будем поститься, – сказал он.

– Даже вы?

Река шумела все громче. Они поднимались наверх по каменистому хребту.

– Я определился со своими взглядами на Бога, – сказал он, – у меня появились новые доказательства.

– Собираетесь простить Господа? – Она сама удивилась, насколько кисло это прозвучало.

– Возможно.

Из-за рева воды они больше не могли беседовать.

Тропинка почти сразу свернула вправо и извивами пошла вниз.

Амиция очень быстро вспомнила, как важен звук для восприятия мира и для сохранения равновесия. Река заглушала почти все остальные звуки, и Амиция почувствовала себя почти слепой.

Через некоторое время Габриэль спешился и помог спешиться ей, без всякой рисовки. Потом повел своего коня вниз по тропе, которая становилось все уже и мокрее. Копыта и обувь оставляли на ней следы. Над деревьями повис туман.

Казалось, что они существуют в своем собственном мире. Они не пытались разговаривать, только один раз он вошел в ее Дворец воспоминаний и сказал: «Тут очень скользко, осторожнее». Она улыбнулась и поблагодарила его.

А потом они вышли из леса на широкую плоскую лужайку. На ней лежали целые древесные стволы, принесенные сюда весенним паводком. Трава казалась свежеумытой. Правда, идеальной эту лужайку никто не назвал бы – стаи уток и гусей обеспечили плодородность здешней почвы.

Шум стоял невыносимый.

Габриэль подошел к краю широкой запруды размером с небольшое озеро. Берега ее были зелены, а глубокая, как в океане, вода казалась ледяной. В середине запруды выскочила из воды форель, красная, золотая и серебряная, размером с большую кошку. Она осторожно схватила муху и снова ушла в холодную черную воду.

Но вовсе не запруда притягивала взгляд. Настоящим чудом были водопады. Они рушились вниз с трех сотен футов, с высоты над утесом, где стоял лагерь отряда. Сначала вода спадала единым гладким полотнищем, но высоко над их головами его разделял утес, который торчал, как башня небольшого собора.

Амиция не могла отвести взгляда от воды. Вода падала, падала, падала вниз, уходила в запруду и стекала дальше, в реку. Амиция опустилась на колени и стала молиться. Она молилась за себя, за него, за это место, просила Господа благословить всех земных тварей. Когда она встала, оказалось, что колени у нее промокли. Габриэль привязал лошадей и поманил ее за собой. Она пошла. Спокойная и счастливая.

Он подвел ее к краю водопада. Поток воды оказался на расстоянии вытянутой руки от его лица. Потом Габриэль вошел в воду. Амиция и раньше видела водопады, пусть и не такие огромные. Она тоже шагнула вперед. И даже не успела промокнуть – за водопадом оказалась пещера.

В ней тоже было шумно, но не так, как снаружи.

– Вы мне доверяете, – улыбнулся он.

– Я могла бы сказать, что я верю в Бога, а вас просто провоцирую. Но на самом деле я действительно вам доверяю, мой дорогой.

– Благодарю за доверие. Я очень хотел привести вас сюда. Я нашел эту пещеру много лет назад и всегда мечтал показать ее своей возлюбленной.

Она рассмеялась:

– К несчастью – возможно, для нас обоих, – я монахиня, а не ваша возлюбленная.

Он кивнул. В пещере было несколько табуретов, и он поставил один для нее.

– Разжечь костер? Вы обсохнете.

– Я все равно промокну, когда буду выходить. И вряд ли мне стоит перед вами раздеваться.

– Это особенное место, – на ее последние слова он внимания не обратил, – вы это чувствуете, старая могущественная сестра?

Она потянулась в эфир и тут же в изумлении отпрянула.

– Оно закрыто. Земля с одной стороны и текучая вода с другой, – сказал Габриэль. – Наверное, что-то очень могущественное могло бы сюда проникнуть или отсюда выйти, но эта пещерка будто запечатана в эфире, – он сел на табурет, – поэтому мы можем поговорить о чем угодно. Никто нас не услышит. Ни Гармодий, ни Шип, ни даже Эш.

Имя как будто вибрировало.

– Эш?

– После Лиссен Карак я заключил союз – я так полагаю – с могущественной древней силой, которую люди называют Змеем из Эрча. – Услышав это, она кивнула. – Я многому научился, говоря с ним. В частности, я узнал, что он противостоит другой силе, которую называет Эшем. – Габриэль улыбнулся, как мальчишка. – Я знаю, это глупо звучит, но, кажется, именно эта сила передвигает фигуры по доске, и в Лиссен Карак, и в Харндоне. А может быть, и везде.

Не к такой беседе она готовилась последний час, пока шла, ехала верхом и лезла вверх. Она глубоко вздохнула.

– Что вы охраняете под подземельями Лиссен Карак? – спросил он.

– Это не моя тайна.

– Но вы признаете, что тайна существует. Что вы сделали, чтобы меня не могли убить? Даже для вас это непростое колдовство.

Она устроилась на табурете поудобнее и прислонилась затылком к каменной стене. Посмотрела на белую пену потока, закрывавшего пещеру спереди.

– Вам не кажется, что примитивное обольщение было бы уместнее? – спросила она.

Он засмеялся так радостно и открыто, что она засмеялась тоже.

– Амиция, так ли велика ваша любовь к Господу, чтобы не оставить в сердце места для земной любви?

Она скривилась:

– Какого ответа вы ждете? Но вообще да, – она покачала головой, – мне кажется, что некоторое время назад… не так давно… я чуть не упала в ваши объятия, – она вспыхнула, – но что-то во мне изменилось. В молитве, когда ты поднимаешься к Господу, есть момент, когда нужно оградить себя от греха. А потом наступает момент, когда грех кажется глупым. Перестает соблазнять. Земная любовь бледна рядом с небесной.

Он храбро улыбался, но она видела, что задела его.

– Дорогой мой, я всего лишь хочу, чтобы все были счастливы.

– А что бы вы сказали, узнав, что я всего лишь желаю счастья вам?

Она снова поморщилась:

– Я бы сказала, что вам двадцать три или двадцать четыре года и через год-два вы будете думать совсем по-другому. – Она подняла руку. – Я бы сказала, что ваша одержимость войной не позволяет вам любить меня – или Господа – по-настоящему.

– Да. Я то же самое говорил оруженосцу насчет его новой девушки. – Габриэль скрестил ноги в высоких сапогах. – Черт с ней, с любовью. Что вы сделали?

Она посмотрела на него. Он был так близко. Он был собой. Сколь многое в нем она ненавидела. Сколь многое любила. Забыть про это совсем было не так просто, как она утверждала, даже сейчас, когда она ощущала реальность Господнего творения так же явно, как жесткий камень под ногами.

– Я… – Она помедлила. Ей было что терять. А кое в чем она отказывалась признаться даже самой себе. – Аббатиса погибла. Крепость почти пала. Я получила всю силу, которую отдал Шип. Я падала. Знали бы вы, Габриэль, как это было тяжело. Сила оказалась слишком велика для меня. Король и королева требовали исцеления, – она закрыла глаза, – а потом Господь протянул мне руку и укрепил меня. Потенциальная сила сразу превратилась в энергию. Я творила одно заклинание за другим. – Она смотрела на водопад, но видела перед собой сотни исцелений, сотни мужчин и женщин, пострадавших в битве и спасенных.

Габриэль ничего не сказал.

– Кто-то укрепил меня. Кто-то говорил со мной, – она вздохнула, – и тогда, и потом… но не сейчас… это тревожит Мирам. И меня. – Она поджала губы и нахмурилась. – Потом… ночью я собиралась… я могла… Нет, я не хочу, – сказала она, – простите, Габриэль. Я не хочу объяснять. Я приняла решение. Как и вы. Такое решение, как вы принимаете в бою. Безоговорочное и обязательное. Оно принято. Я никогда не скрывала, что чувствую к вам, – она посмотрела ему в глаза, – но я не поддамся этому. Никогда.

– Но…

Она встала.

– Не спрашивайте. Вы меня любите? Не спрашивайте. Если вы решите отправить Майкла на смерть, чтобы спасти свой отряд… вы же это сделаете?

Он поджал губы. На мгновение выражение его лица стало таким же, как у нее.

– С вами непросто. Да, я мог бы так поступить.

– Предположим, так и случилось. Майкл мертв, отряд спасен. Как часто вы будете обдумывать это решение?

Он тоже встал:

– Кажется… кажется, я понимаю, – он покачал головой, – ах, Амиция.

Неожиданно она положила руку ему на затылок и быстро поцеловала в губы. Так она могла бы поцеловать Катерину или отца Арно.

– Я стану учить ваших детей, – сказала она, – хотя не знаю, как я их вытерплю.

Мгновение он стоял, как громом пораженный. Потом упал перед ней на колени и поцеловал ей руку. Улыбнулся:

– Меня в самом деле нельзя убить?

Она скривила губы. Плечи у нее обвисли.

– Не испытывайте удачу.

После этого они проболтали примерно час, как добрые друзья. Он рассказывал ей о том, чему научился в Ливиаполисе и что узнал от Змея. Она молчала о тайнах Лиссен Карак, но фыркала в ответ на некоторые его теории.

– А что думал отец Арно о вашем Змее? – спросила она, когда настала пора уходить.

– Змей вернул ему дар целительства.

Вместо ответа она подошла к водопаду и сунула в него ладонь. Напилась воды – она была ледяной.

– Прежде чем мы вернемся к миру, скажите мне, почему вы примирились с Богом.

– Это исповедь? – поинтересовался он. – Благословите меня, матушка, поскольку я не исповедовался лет десять. Начинать с убийства нечисти?

– Вы так легко богохульствуете.

– Моя мать всегда считала себя равной Господу.

– Мне нравится ваша мать, – сказала Амиция. – По-моему, вам пора перестать прятаться от нее и за ней. У всех у нас есть матери. – Она взяла его руки в свои. – Так что насчет Бога?

– Наверное, я попал в ту же ловушку, что и все легковозбудимые юноши и девушки со времен Адама и Евы. Решил, что я проклят Господом.

– Гнилая теология.

– М-м-м… – Его несогласие почти потерялось в реве водопада. – Я не уверен. А потом вместо чудесного обращения, моя дорогая сестра, я оказался всего лишь усталым агностиком. Задавал все обычные вопросы: почему в мире так много страданий? почему миром управляет горстка могущественных зловредных сущностей, обладающих особыми силами? разве можем мы увидеть Божью любовь? – Он посмотрел на ее руки. – Честно говоря, когда вы держите меня за руки, я, кажется, способен поверить, что Господь любит меня.

– Существует ли лучшая лесть в какой-либо из сфер? – Она распахнула глаза. – Люби меня, и я приду к Богу.

Они по-доброму рассмеялись.

– Вы найдете другую, – сказала она.

– Никогда.

– Да, любовь моя. А теперь расслабьтесь. – Она потянулась к нему и уловила слабое дуновение силы. Она знала эту силу и улыбнулась – Гауз наложила на нее любовные чары. Амиция рассмеялась. – Рыбак рыбака…

– Что такое? – спросил Габриэль.

– Спасибо. Это было чудесно.

Габриэль поклонился:

– Нам пора возвращаться.

Два часа спустя они присоединились к колонне к югу от утесов и пересекли Шестой мост вместе с ней. Возможно, о них говорили, но поведение сестры Амиции не давало пищи для пересудов. Она ехала вместе с капитаном, и ее сестры тоже. Когда колонна остановилась поесть, все люди уже были так же беспечны, как и монахини.

После обеда вернулся Плохиш Том. Стада отставали уже почти на день пути. Но он ехал с сэром Габриэлем, монахинями, Крисом Фольяком и Фрэнсисом Эткортом, громко переговаривался с сэром Данведом и махал руками, пытался – безуспешно – задирать сэра Бертрана. Около часа рыцари охотились с соколами и добыли несколько куропаток к ужину, встретились с сэром Гэвином, который ездил вперед на разведку.

Пока два брата разговаривали, над ними появилась птица. Все практикующие герметическое искусство как один уставились в небо.

Сэр Алкей, державшийся позади вместе с морейцами, проскакал вдоль колонны к капитану, поймавшему огромную птицу – имперского посланника. Сэр Алкей перехватил птицу, пригладил перья, успокоил ее, осторожно отцепил две трубочки с письмами.

– Зашифровано. – Он передал их капитану.

– До лагеря далеко? – спросил сэр Габриэль у брата.

Сэр Гэвин, сильно изменившийся после встречи с невестой в Лиссен Карак, ответил:

– Две лиги. Сразу за следующим хребтом.

Капитан сунул оба письма под одежду и сказал сэру Алкею:

– Если я остановлюсь их прочитать, мы останемся без ужина.

Алкей поморщился:

– На дворе Великий пост. Ужин – слишком громкое слово.

Крис Фольяк наклонился к нему:

– За моим столом никакого поста не бывает, – сказал он, но, увидев взгляд Амиции, отвел глаза.

Письмо от императора положило конец радостному весеннему дню. Они поехали вперед быстрее, чтобы скорее добраться до цели. Так быстро, что Амиция отстала вместе с другими монахинями, опасаясь, что сестра Мария может свалиться с седла. Прибытие капитана она упустила. Въехав в лагерь – почти все шатры и палатки уже стояли, а позже нее добрались только морейцы, – она увидела, что Нелл раскладывает постели для монахинь.

– Спасибо тебе, Нелл.

День был ясный, и одеяла высохли, даже притороченные к седлу. Амиция мечтала поспать в тепле.

– Капитан просит вас прийти, когда вам будет удобно, – сказала Нелл, – а это значит как можно быстрее, сестра.

Она вошла в алый шатер. Там было тихо. Сэр Гэвин, сэр Майкл, сэр Томас, сэр Кристос и сэр Алкей стояли рядом с капитаном, который писал на восковой табличке. Калли сидел, скрестив ноги, и пил вино.

Все были предельно серьезны. Когда Амиция вошла, все взгляды обратились к ней, и ее сердце на мгновение замерло. Они смотрели так, как будто кто-то умер.

– Что случилось?

Габриэль – мысленно она не могла называть его капитаном – встал и подошел к ней.

– Король, – тихо сказал он, – король распустил ваш орден с согласия архиепископа. Он уничтожил орден Святого Фомы.

Она вздохнула:

– Не только король, но даже патриарх не может отменить того, что создано Господом.

Сэр Майк обратился к ней:

– От имени войска, сестра, хочу заявить, что вы, приор, отец Арно – все вы служили для нас примером.

Сэр Габриэль согласился:

– Это так. Что вы будете делать теперь?

– Выпью вина. – Амиция села. Она не могла заставить себя засмеяться. – Мне нужно подумать.

– Вы почетная гостья на нашем совете, сестра, – сказал сэр Майкл, напомнив, что она вторглась на военный совет. На столе лежали две карты, все рыцари держали в руках восковые таблички.

– Очевидно, это не единственные новости, – заметила Амиция.

Сэр Алкей, кажется, хотел возразить, но сэр Габриэль улыбнулся ей. Мгновение она купалась в тепле его улыбки. Запретное удовольствие.

– Нет. Судебный поединок за честь королевы назначен на вторник следующей недели. В день турнира. Многие лишены прав и имущества и обвинены в измене.

– Моего отца должны казнить, – с ледяной невозмутимостью заявил сэр Майкл.

– Половину дворянства должны казнить, – заметил сэр Габриэль, – вероятно, это сделает вторая половина. И горстка галлейцев.

– Какая уж горстка, – вмешался сэр Томас, – три сотни копий и это чудовище дю Корс.

– Редко встречаются настолько же уместные имена, – засмеялся сэр Майкл.

– В Харндоне идет война, – сказал Габриэль, – простолюдины против дворян. По крайней мере, так кажется. Король умудрился арестовать даже сэра Джеральда Рэндома.

– Самого богатого и самого лояльного человека в королевстве, – пробормотал сэр Гэвин.

– Люди бегут из города, король собирается ввести военное положение, и, судя по всему, стоит за этим архиепископ Лорики. – Габриэль кинул на стол крошечный, почти прозрачный листок пергамента.

– Видимо, он хочет гражданской войны, – нахмурился сэр Майкл.

– Кто-то хочет гражданской войны. И этот кто-то умен, – кивнул Габриэль.

– Надо собирать наше войско, – сказал Майкл.

Габриэль покачал головой:

– Зачем? На нас не нападают. Послушайте, друзья мои. Мы имеем право проехать на турнир вооруженными. Мы направляемся на турнир, и мы держимся в рамках закона.

Амиция вдруг поняла:

– Вы хотите сразиться за королеву!

Сэр Майкл дернулся. Сэр Гэвин тоже.

Габриэль, похоже, ощутил невыносимо гордое удовольствие, как всегда, когда очередная его схема работала как полагается. Он поджал губы, втянул щеки и стал походить на кота, который поймал мышь.

– Хочу, – подтвердил он.

– Может, мы все и живем только для того, чтобы ты оказался там, – сказал сэр Майкл, – ублюдок. Я хочу сразиться за королеву!

– Тебе нужно спасать отца, – возразил Габриэль, – и других людей. Плохиш Том потер заросший подбородок.

– Нам придется прорубать себе путь туда и назад? – спросил он с явным удовольствием.

– Нет, Том, – ответил Красный Рыцарь. – Мы постараемся вести себя разумно и ответственно, мы не хотим публичных проявлений жестокости в городе, который уже стоит на грани гражданской войны.

Плохиш Том оскалился:

– Это ты так говоришь. Придется тренироваться каждый день.

– Да, – кивнул сэр Габриэль, – но я не хочу, чтобы меня ранили. Его брат невесело рассмеялся:

– Хочешь присвоить всю славу? Если тебя ранят, один из нас сможет занять твое место.

Еще кто-то вымученно рассмеялся.

Плохиш Том ухмылялся от уха до уха:

– Это будет чертов де Вральи?

– Это точно не будет сам король, – сказал сэр Габриэль. – Де Вральи – его первый воин.

– Он мой, – заявил сэр Гэвин. – Господь мне свидетель. Я убью его.

Рыцари переглядывались.

– Я лучший боец, – продолжал сэр Гэвин.

– Да, – медленно проговорил сэр Габриэль и улыбнулся, – иногда. Королева просила меня прошлой осенью. Не думаю, что она знала, что будет стоять на кону…

– На кону! – Том Лаклан шлепнул себя по колену и расхохотался. – Неплохо.

Следующие два дня, проведенные в пути, совсем не походили на первую неделю. Отряд ехал куда быстрее, дороги в северном Альбине были недурны, но при каждом повороте огромной реки приходилось пересекать мосты и на каждом мосту платить подати местному лорду. Королевские офицеры охраняли мосты и дороги, местные жители собирали подати и переправляли их в Харндон. Королевский тракт был одним из основных источников дохода на севере.

– Почему Королевский тракт не проложили прямо до Альбинкирка? – спросила сестра Катерина как-то вечером.

Сэр Гэвин, который только что пел вечерню вместе с монахинями, поморщился.

– В основном из-за моего отца, – сказал он. – В темные времена до Че- вина Дикие уничтожали любую дорогу. Они пытались отрезать Альбинкирк от Харндона, а великие лорды севера охраняли только свои дороги. Мой отец не видел смысла в коротком пути к Харндону и не хотел платить налоги.

– То есть… – Амиция как будто увидела перед собой карту. В принципе, эта карта хранилась в ее Дворце воспоминаний. – К северу от Шестого моста…

– К северу от Шестого моста вьется сеть грязных проселков вместо одного ухоженного тракта. Даже при старом короле выстроить дорогу среди ущелий и нагорий было сложно. – Сэр Гэвин смотрел вдаль. – Если бы у нас были хороший король, время и мир, мы выстроили бы дорогу, и это подстегнуло бы торговлю и связало бы север с югом.

– Сэр Джеральд доказал, что можно пройти по воде. До самой Лорики. – Сестра Амиция не удержалась и полюбовалась сэром Томасом и сэром Габриэлем, которые выехали на равнину справа от нее. Доспехи сверкали в сумерках, от топота копыт тряслась земля.

Сэр Гэвин кивнул:

– Мне нужно к ним, я и так задержался. Лодки Рэндома ходили в Лорику и пойдут в этом году. Требуется четыре дня, чтобы обогнуть водопады, а сырой весной, когда река разливается, приходится грести над водопадами в ущелье, а это непросто. Но если королевство объединится, путешествовать можно будет и по реке, и по дороге.

К югу от Пятого моста на дорогах стало людно. Отряду встретился патруль, двигавшийся на север, – о событиях в Харндоне патруль знал еще меньше них. До Лорики оставалось три дня пути.

– Мы будем в Лорике в Страстную пятницу, – сказала Амиция сестре Марии, – увидим базилику.

Она весело болтала с монахинями и пыталась не обращать внимания на знаки вокруг, но с каждым шагом солдаты становились все мрачнее и мрачнее. На дорогах стали попадаться беженцы. Поначалу в основном зажиточные люди на телегах. Но в дне пути от Лорики шли уже сотни людей, бежали целые семьи, кого-то уже ограбили. Они все походили на нищих, были грязны, несли с собой мешки со своими пожитками, запасной одеждой и утварью.

Ни монахини, ни солдаты не могли не обращать на них внимания. Люди просили хлеба. Многие рассказывали душераздирающие истории.

На десятый день пути сэр Габриэль сказал Амиции:

– Я не еду в Лорику.

– Я видела, что вы отправили Микала на восток.

– Вы зоркая. Дороги теперь узкие по обеим сторонам реки. Мы повернем на восток, поедем в горы и постараемся обогнать беженцев.

– Вы не все мне рассказываете.

Впервые в его глазах вспыхнул гнев. Он нетерпеливо ответил:

– Я не лгу. Я могу рассказать вам все, что предполагаю, но я почти ничего не знаю твердо. Я хочу, чтобы вы оказались подальше отсюда. Слишком откровенно? Им нужны вы. Все в… десятки раз хуже, чем я предполагал. Я чувствую себя дураком. Я готовился к турниру, когда все королевство разваливается… как кукла под тележным колесом.

Он смотрел в сторону, как будто раздражал сам себя.

– Вам не нравится, что все решаете не вы, – сказала она.

– Вы делаете поспешные выводы. На войне никто ничего не решает. Тут творится безумие. Король раздирает на части свое собственное королевство и свой брак.

– Выходит, я должна пропустить Пасху в базилике Лорики. – Амиция вздохнула. – Но я не так глупа, чтобы ехать одна.

– Хорошо, – кивнул он.

Никакого флирта и никаких споров больше не было.

– Мне кажется, что мы стали частью войска, – сказала Амиция Катерине, и та невесело рассмеялась.

– Один из пажей заявил, что хочет на мне жениться, если ему разрешит рыцарь, – сообщила Катерина. – Кажется, я гожусь ему в матери.

Сестра Мария вспыхнула.

Они ехали на восток, прочь от заходящего солнца.

Ночь была долгой.

Капитан не упомянул, что они не будут останавливаться на ночевку. Свернув на восток, они еще прибавили скорость. Опытные оруженосцы вели отряд то рысью, то шагом. Даже Катерина начала страдать. К восходу луны Амиция уже кусала нижнюю губу от боли. Сестра Мария плакала.

Колонна встала. В небе светила почти полная луна. Узкая плотно утоптанная дорога вилась между темных полей.

– Спешивайтесь, – передали по колонне.

Сэр Кристос спрыгнул с коня и по-рыцарски помог спешиться сестре Марии.

Сестра Катерина соскользнула с седла, усталая, но несломленная.

– Не говорите мне, что это ничто по сравнению со Страстями Христовыми, я и сама знаю. Но это вполне достаточное наказание за все, что бы я ни думала о Мирам.

Пажи пошли вдоль колонны, тенями скользя в странных, неверных сумерках. В руках у них были мешки с овсом. Пажи помогли монахиням надеть мешки на лошадиные головы.

Рядом с Амицией появилась Нелл.

– Капитан сказал, что у вас около получаса. Вы в порядке? – Она заметно подражала его выговору.

Амиция устало махнула рукой:

– Еще никто не умер от долгой езды в седле. Надеюсь.

Очень скоро они тронулись дальше. На ходу колонна тихо позвякивала упряжью, кольчугами и броней, скрипела кожей. Они проехали сквозь небольшое селение. Собаки лаяли, но никто не вышел.

Потом они неожиданно повернули на юг, и Амиция поняла, что едет вдоль гребня высокого, плавно поднимающегося холма и что она видит мигающие огоньки дюжины деревень. Странно – было уже очень поздно.

Юг. Она достаточно хорошо знала звезды, чтобы понять, что они повернули на юг, к Харндону, и что дым на горизонте, на западе – это трубы Лорики, второго по величине города в королевстве.

Они не останавливались и не разбивали лагерь.

К полудню Амиция заснула прямо в седле. Она продремала не меньше часа и резко очнулась, когда колонна остановилась посреди леса. Сэр Кристос опять помог сестре Марии спешиться – а точнее, поймал ее, падающую с седла.

Появились пажи, забрали лошадей. Лошадь Амиции дико косила глазом, а бока ее сплошь покрывала пена.

Она не знала пажа, который ее забрал, но мальчик улыбнулся:

– Не беспокойтесь, сестра, приведем вашу лошадку в порядок к вечеру.

– Мы сможем поспать? – спросила она. Она слишком устала, чтобы жаловаться или злиться.

– Мне ничего не сказали. Но если уж мы кормим и чистим лошадей, значит, мы пока никуда не идем. – Мальчик подмигнул.

Сестра Амиция вместе с двумя монахинями нашла огромный дуб и устроилась в его тени. Сестра Мария рухнула на землю. Они заснули.

Амиция очнулась с ощущением, что корень дуба сейчас проделает ей дыру в боку. Поняла, что пропустила Страсти Христовы. Немедленно встала на колени. Когда большая часть отряда проснулась, она прочитала для них покаянные молитвы.

Слуга принес ей миску овсяной каши.

– Овсянка? – удивилась она.

– Никомед говорит, что нынче Страстная пятница, – ответил Боберт, самый молоденький из слуг, – ни мяса, ни рыбы.

Подъехал сэр Габриэль, и Амиция вдруг обрадовалась, увидев, что его красный кафтан помят, а на лбу прорезалась морщина. Он улыбнулся.

– Это вы так представляете Страстную пятницу? – спросила она.

– Пост и муки? Вроде того. О, а вот и Том.

Сэр Томас появился в сопровождении дюжины тяжело вооруженных горцев.

– Кеннет Ду займется стадом, пока мы не закончим. Ну а мы повеселимся.

– Как следует повеселимся мы только на будущей неделе, – сказал сэр Габриэль.

Запрыгнув в седла, они сразу выехали из леса. Это была вовсе не чащоба, как показалось Амиции, а небольшая ухоженная дубовая роща в богатом поместье. Солнце садилось, и Амиция огляделась вокруг. Она увидела поля и, на востоке, горы – от заснеженных вершин отражались солнечные лучи.

– Волчья Голова, Кроличьи Уши, Белое Лицо и Твердое Брюхо. – Нелл назвала все горы по очереди. – Моя семья оттуда. До Мореи еще примерно сотня лиг в ту сторону.

Сэр Кристос улыбнулся:

– Не до моих родных краев, девочка. Это теплый юг, где мужчины вырастают не воинами, а… оливковыми деревьями.

– Кто хочет растить воинов? – Нелл поморщилась у него за спиной.

Отряд ехал, пока небо не потемнело и над головой не заблестели звезды. Тогда все спешились и выпили по стакану вина, не выпуская поводьев из рук. Потом почти все пересели на других лошадей, монахиням тоже дали незнакомых кобыл, и следующие несколько миль пролетели незаметно – сестры пытались справиться с крупными злыми животными. Но никого не выбросили из седла, и на перекрестке отряд снова остановился. Дорогу перегородили три большие телеги, которые полностью закрыли движение – с обеих сторон высились непроходимые кусты.

Сэр Кристос фыркнул.

– Что это? – спросила у него Амиция.

– Еда, наверное, – довольно ответил сэр Кристос. – Он купил еды.

Капитан возник из тьмы, как нечистый дух.

– Здесь еду добыть несложно, – заметил он, – подождите, пока мы не окажемся на севере. Там будет интереснее. – Но он улыбался, а значит, был более уверен в происходящем, чем вчера.

Утро застало их в очередном лесу, довольно большом, на восточном склоне высокого холма. Амиции показалось, что она заметила, как милях в двадцати течет к морю Альбин. Значит, они были к востоку от Харндона.

Наступила Великая суббота.

Разбили маленький лагерь. Женщины занялись стряпней, что в отряде случалось нечасто, и сварили мясной суп с клецками и молодой зеленью. Раньше Амиция не стала бы есть такое в пост, но теперь монахини безропотно поели.

Сэр Гэвин и другие рыцари пришли на утреннюю молитву. Пока они пели, сестра Амиция увидела, как огромная императорская птица делает круг и садится на запястье капитана. Прихожан в ее маленькой церкви вдруг сделалось гораздо меньше – но капитан, судя по всему, их прогнал, потому что многие рыцари вернулись обратно.

Отряд повернул на запад. По ряду причин сердце Амиции забилось быстрее. Больше часа они передвигались рысью, а потом свернули на юг, к реке, заехали в маленький замок, слезли с седел и попадали спать.

Когда Амиция проснулась, было почти темно и вокруг снова седлались.

Сэр Габриэль взял ее за локоть:

– Мы заедем в монастырь в Боти, – сказал он, – если я не обсчитался, вы сможете сходить на Пасхальную заутреню и восславить воскресшего Спасителя.

– А вы? – спросила она.

– Избавлю вас от подробностей. – Он не улыбался. Выглядел он ужасно: одежда была вся в соломе, а под глазами залегли круги.

– Не делайте из себя мученика, – сказала она, – чтобы сражаться, вам надо отдохнуть. А Пасхальная служба может вам помочь во многом.

– Возможно. – Он наконец улыбнулся.

Они ехали до позднего вечера. В теплом воздухе пахло весной – а десять дней назад в Альбинкирке под деревьями еще лежал снег. Здесь уже наступало лето и вдоль дороги расцветали яркие и ароматные цветы, поля охраняли зеленые изгороди, за которыми вставали злаки.

Стемнело. Перед колонной несколько раз ухнула сова. Ей ответила другая, справа – видимо, с севера.

Лошади перешли с шага на рысь.

Сестра Мария даже не застонала. С каждым днем она держалась в седле все лучше, и она не жаловалась. Она не плакала с того дня, когда они заснули под деревом. Сестра Катерина тоже молчала о радостях верховой езды.

На самом деле, молчали все. Скрипели седла, звенела упряжь, и отряд летел вдоль Харндонского тракта, как тени из прошлого.

Луна карабкалась по небу.

Амиция задремала, но проснулась, снова услышав уханье совы впереди, а потом справа. Колонна остановилась.

Амиция поехала дальше. Она сказала себе, что хочет успеть на мессу, но на самом деле собиралась просто узнать, что происходит. Она чувствовала запах дыма и вкус гари на языке. Она видела, как морейцы мечами отгоняют от отряда беженцев.

В голове колонны стояла на дороге дюжина человек. Светились два магических огонька.

Одного из вновь прибывших она сразу вспомнила – они встречались во время осады. Взяла его за руку:

– Сэр Гельфред!

Он опустился на колени, она благословила его, и у нее и сестер тут же появилась работа. Сэр Гельфред и его капрал Дэниел Фейвор были ранены. Из длинных порезов вытекло много крови, но опасности они не представляли, если не считать возможного заражения. Три монахини запели, исцеляя раны.

– Сэр Ранальд во дворце с дюжиной парней, – сказал Гельфред, – больше я ничего не знаю. Вы велели нам действовать по отдельности.

Сэр Габриэль невесело усмехнулся:

– Не стоит слушать все, что я говорю. Вы представляете, что собирается сделать Ранальд?

– Немного, – сказал Гельфред и улыбнулся: – Сестра, впервые за четыре дня мне не больно. Господь вас любит.

Она тоже улыбнулась.

Сэр Гельфред вернулся к делу:

– Кое-что я знаю, капитан. Мы увезли леди Альмспенд около недели назад, а вчера Ранальд переправил к нам сэра Джеральда и одну из советниц, да еще язычника. Нет, вру, его привели рыцари.

– Рыцари? – уточнил Плохиш Том.

– Архиепископ распустил Орден и конфисковал все их земли и деньги. Он попытался схватить всех рыцарей. Но у них слишком много друзей. Ради всего святого, даже галлейцы любят Орден! Скорее всего, их предупредили до того, как король подписал приказ. Приор Уишарт собрал всех своих людей и ушел, – Гельфред наморщил нос, – недалеко. Полагаю, он ждет вас. – Он указал пальцем себе за спину.

– Распустил Орден, – повторила сестра Мария.

– А я тебе говорила, сестра, – прошептала Амиция.

– Это другое, – испугалась Мария. – Распустил? А как же наши обеты?

– Наши обеты непреложны, как, впрочем, и Орден, – заявила Амиция куда увереннее, чем думала.

– А дым? – спросил сэр Гэвин.

– Большая часть южного Харндона вчера сгорела, – объяснил Гель- фред, – простолюдины подожгли дворец архиепископа. Кто-то забрал из собора все реликвии и сокровища.

Сэр Габриэль был невозмутим.

– Харндон горит? – уточнил он.

Гефльред кивнул.

– Кто-то смеется над этим, – робко сказал он, – и не только. Принц Окситанский стоит к югу от города. Он поставил лагерь… не укрепленный, а открытый, будто бы для турнира, – Гельфред кашлянул в ладонь, – я, гм, взял на себя смелость сказать, что у нас есть причины полагать, что король нападет на него. Кажется, он мне не поверил.

– Сколько у него людей? – спросил практичный Плохиш Том.

– Примерно столько же, сколько у вас. Сотня копий или чуть больше. У галлейцев триста свежих копий, вся королевская гвардия и все наемники юга, – он не засмеялся, но все-таки позволил себе довольно улыбнуться, – включая моих парней и парней Рэнальда.

– Приор в монастыре? – поинтересовался сэр Габриэль.

Гельфред кивнул.

– Тогда всем пора на Пасхальную заутреню, – решил Габриэль. – По коням.

Часом позже весь отряд проехал между знаменитых высоких башен южного аббатства, аббатства Боти. Долгое время это было любимое аббатство королей Альбы и графов Тоубрей. Оно хранило следы богатства и королевской благосклонности: золотые и серебряные сосуды, великолепные фрески, древние резные хоры, иконостас с двумя рыцарями в старинных доспехах, сражающимися с драконом.

Богатство не растлило монахов. Братья Ордена возделывали землю, а сестры из «женского дома» сеяли зерно и ткали лучший в Новой земле тонкий лен.

Молчаливые монахи в черных и коричневых одеяниях провели отряд в неосвещенную часовню. Даже капитан притих. Стоявшие на воротах монахи носили под своим облачением доспехи. Две монахини со строгими лицами приняли Амицию и сестер. Часовня размерами сравнилась бы с любой городской церковью, потолок возносился футов на шестьдесят. Пол был выложен разноцветными мраморными шестиугольниками. В часовне было так темно, что Амиция не видела вытянутой руки – она попыталась. Ее отвели в правую часть, где тихо стояли монахини и послушники двух орденов.

Колокола не звонили.

Шли последние минуты Великого поста.

В темноте что-то зашелестело, и загорелась единственная свеча. Священник из ордена Святого Фомы начал молиться.

Свеча осветила великолепную часовню аббатства Боти. Пятьдесят лет назад один из самых талантливых художников, родившихся в Харндоне, за лето расписал всю часовню в этрусской манере. Фрески, изображавшие жизнь и Страсти Христовы, шли от пола до потолка. Поблескивало в свете свечи сусальное золото, блестел начищенный металл, и росписи казались живыми. Принимал мученичество святой Иаков, Иисус исцелял слепого от рождения, и прозревший укорял воина за неверие. Бронзово-золотые доспехи сияли на желто-золотом фоне.

Монахи и монахини запели, и рыцари Ордена запели тоже, и братья, и сестры. На хорах стояли двадцать рыцарей в рясах и дюжина сестер из двух монастырей южного Харндона. Амиция и ее сестры почувствовали себя дома. Восторг мешался с грустью. Месса была незабываема, чудесно пел хор в роскошной и строгой часовне, и вокруг стоял ее Орден и солдаты отряда, с которым она разделила дорогу. Когда минул первый час и хор запел поминание святых и мучеников, в церкви стало ощущаться нетерпение. Колокол снаружи прозвонил конец ночи и рождение нового дня. Амиция зажгла свою свечу от факела, протянутого рыцарем Ордена, и церковь осветилась, и многие братья и сестры достали колокольчики из-под своих одеяний и радостно зазвонили, и этот звук как будто изгнал тьму, и на ее место пришел торжествующий золотой колокольный звон и свет нового дня.

Когда освятили гостию, весь отряд уже стоял на коленях на каменном полу, даже капитан.

А после мессы, когда они праздновали Воскресение Господне и пили вино на мощеном дворе аббатства, в воздухе витало ощущение праздника, которое многие сочли бы не подобающим для монахов, живущих жизнью добродетели, не подвергающейся искушению. Монахи в коричневых одеждах лежали на траве под звездами в центральном дворе и обсуждали теологию, а монахини сидели среди колонн, пили красное вино и смеялись. Почти все рыцари Ордена были без доспехов и оружия, но некоторые стояли с мечами, совсем не подходившими к их черным монашеским рясам и квадратным шапочкам. Монахини Ордена, в большей степени остающиеся в миру, занятые медициной, а не духовным созерцанием, смеялись громче и пили охотнее. На час или даже дольше угроза гражданской войны была забыта. Все славили Воскресение Господа.

Амиция оживленно болтала о теологических ошибках патриарха Румского и архиепископа Лорикского. Среди миноритов, которым принадлежал монастырь, было несколько герметистов – мужчины и одна женщина. Они умели зажигать небольшие костры и свечи и делать другие мелочи. Резкое изменение курса церкви обидело их и разозлило. Раньше они считали себя благословенными, а теперь должны были думать, что прокляты. Многие рыцари тоже обладали определенными талантами, а поскольку их Орден уже предали анафеме, они не имели ни малейшего желания обсуждать интеллектуальные перспективы и ошибки схоластов в Лукрете.

Амицию, монахиню из Лиссен Карак, приняли радушно, но удивились ей – сестры с севера редко покидали свою крепость. За несколько минут Амиция узнала, что она известна как могущественный маг и как женщина, имеющая право служить.

Сэр Тристан, пожилой окситанский рыцарь из Ордена, нахмурился и признался, что ему не нравится, когда женщины служат мессу.

– Но вы одна из нас. И к черту архиепископа.

Сестра Амиция не сразу решила, обрадоваться или оскорбиться. Она знала, хоть и понаслышке, что в церкви есть разные течения и фракции, но, столкнувшись с ними, почувствовала себя крайне наивной. Даже во время праздника кто-то считал ее героиней, а кто-то старался держаться подальше. Ей снова и снова напоминали о долге и о месте, которое она занимала. Это унижение она терпела с гордостью.

После двух кубков доброго вина, и часа беседы, похвал и порицаний, и сотни новых знакомств Амиция поняла, что вымотана до предела. Пожалуй, теперь она не смогла бы даже уснуть от усталости. Пока рыцари, знакомые с ней со времен осады, переводили ее от одной группы к другой как ценный трофей и представляли монахам, рыцарям и монахиням обоих орденов, Катерина и Мария вместе с женщинами из Ордена ушли в один из женских домов. Амиция уже хотела попросить сэра Майкла о помощи, она с трудом держала глаза открытыми, но тут появилась маленькая девочка, присела и сказала, что Амицию зовет приор Уишарт.

Она нашла его во внешнем дворе. Рядом с ним стояли двое незнакомых – светских – рыцарей, и она скромно спрятала руки в рукава. Она боялась, что может заснуть стоя. Приор взглянул на нее и улыбнулся, намекая, что она должна подождать. Она позволила себе закрыть глаза и в следующие несколько мгновений испытала прилив незнакомого прежде страха.

Творилось злое.

Она открыла глаза и огляделась, но вокруг праздновали Пасху. Во дворе тихо разговаривали, в городе внизу и в монастыре веселились.

Приор тронул ее руку:

– Я вас долго не задержу.

Казалось, он устал не меньше нее.

– Расскажите мне все, что знаете, – попросил он.

– О сэре Габриэле? – Она все понимала слишком хорошо.

– Сестра Амиция, мы балансируем на грани гражданской войны… или уже заступили за эту грань. – Приор Уишарт взял ее за руку и повел к стене аббатства. Они вместе поднялись наверх. Вдалеке, на краю темного горизонта, светилось зарево. Ладан больше не мог перебить запах дыма.

– Что теперь велит мне долг? – спросил приор.

Амиции не показалось, что это был вопрос.

– Могу ли я ему доверять?

Она прижала руки ко рту и чуть не засмеялась – от усталости.

– О да.

Приор Уишарт смотрел на нее из темноты.

– Вы с ним… состоите в неких отношениях.

– Я с ним не спала, – поспешно ответила она.

– Сестра, я очень долго был солдатом и священником, – он посмотрел в темноту, – если бы я думал, что спали, я бы не проклял вас, но не стал бы спрашивать вашего совета. Некоторые люди… с каждым днем их становится все больше… – Он сделал паузу. – Многим кажется, что тот, кого называют Красным Рыцарем… является королевским бастардом. Я часто это слышал. И мне сообщали, что его мать, герцогиня, считает, что северу нужен собственный король.

Амиция оперлась на зубец крепостной стены.

– Разве наш Орден не должен быть выше этого?

– Нет. Ни одна организация, ни один орден и ни одна группа не может возвыситься над чужими действиями. Если мы сильны, мы можем изменить расстановку сил. Если слабы, то станем чьим-то инструментом… инструментом, который не принимает собственных решений. Я раздумываю над тем, чтобы перевезти Орден за море или хотя бы в Морею. Или же отправиться на север. В Лиссен Карак. И ожидать там.

Амиция слишком устала для всего этого.

– Все, что мне известно: он полагает, что может спасти королеву.

Приор наклонился и поцеловал Амицию в лоб.

– Именно это я и хотел услышать. – Он положил руку ей на голову. – Будет ли он сражаться за королеву?

Ответив на вопрос, Амиция предала бы доверившегося, поэтому она только пожала плечами.

– Я полагаю, что сэр Габриэль рассматривает себя как воина королевы. Я думаю, что она просила его об этом – но до того, как эта роль стала важна по-настоящему.

– Он будет сражаться против короля? – быстро спросил приор.

Амиция поджала губы:

– Я никогда не слышала, чтобы он говорил нечто, направленное против короля или королевы. Он не испытывает любви к галлейцам. – Она нахмурилась. – Я бывала на нескольких собраниях войска. Они открыто высмеивают слабость короля. Но, – она взглянула прямо на приора, – я с ними солидарна.

– Ба, – сказал приор Уишарт, – считать, что король безумен или околдован, – не измена. Идите спать. Я полагаю, что завтра будет тяжелый день.

Она присела.

– Я ощущаю… зло.

Приор Уишарт помолчал.

– Вы куда сильнее меня, – сказал он, – но все же и я чувствую некую… неправильность. Где же? В горящем Харндоне?

Она сделала глубокий вдох, сосредоточилась и осмотрела эфир вокруг себя.

– В небе, – тихо сказала она.

Уишарт посмотрел наверх. Он не опускал взгляда так долго, что у нее сами собой закрылись глаза.

– Счастливой вам Пасхи, сестра, – сказал он, – я буду надеяться, что это порождение нашей усталости и горя. Я не верю, что сегодня, в эту ночь, на нас нападут. Идите спать.

Она кивнула, не в силах говорить, и спустилась со стены. Шел второй или третий час пополуночи, почти все аббатство уже спало, если не считать стражи на стенах, голоса притихли. Факелы погасли, и Амиция немного заплутала во внутреннем дворе.

Кроме спящих на траве монахов, тут никого больше не было – разве что несколько слуг, допивавших вино. Она нашла низкий, украшенный резьбой туннель, который вел из внутреннего двора во внешний, и двинулась сквозь темноту на звук голосов.

На середине пути ее снова охватило предчувствие. Она подумала, что дело в усталости, как и сказал приор, но потом закрыла глаза и…

…вошла в свой Дворец, где сотворила очень простое заклинание – сплела сеть, которая ловила бы заклинания других. Она научилась этому у Габриэля.

Она отпустила сеть и устроилась в ней, как паук в паутине, чтобы видеть, что происходит в эфире.

Потом покинула свой Дворец…

…и пошла вперед. Тревога уменьшилась, как будто часть ее осталась во Дворце.

Прямо у выхода из туннеля сидели в увитой виноградом беседке четыре человека.

Габриэль – его голос она узнала бы везде. И, конечно, сэр Томас – он был крупнее любого человека, кого ей доводилось встречать.

– Габриэль, – резко сказала она.

Он встал.

– Здесь что-то есть. – Она протянула ему руку.

Он коснулся ее – в реальности.

Остальные двое его собеседников были почти такие же высокие, как сэр Томас. Огромный рыжеволосый рыцарь из ее же Ордена, известный своей порядочностью и длиннейшим носом. Сэр Рикар Ирксбейн. И чернокожий человек размером с башню – по крайней мере, Амиции так показалось. Оба встали и поклонились ей – чернокожий очень изящно сложил руки и согнулся в поясе.

– Сестра Амиция из ордена Святого Фомы, – сказал Габриэль и повторил то же самое на приличном этрусском.

Улыбался он устало, но ей все равно стало теплее. Она подумала, что должна как-то позаботиться о нем.

– Этот блистательный господин – сэр Павало Аль-Вальд Мухаммед Пайам. – Сэр Габриэль произнес имя чуть ли не по складам – этого языка он не знал. Но, услышав его слова, темнокожий улыбнулся и снова поклонился.

– Вы были на мессе, – сказала Амиция, – я вас видела.

Она заставила себя улыбнуться, а потом сжала руку Габриэля и попыталась затащить его в свой Дворец воспоминаний.

– Он просит вашего благословения, – сказал Габриэль. – А я и раньше бывал у мессы, и меня ни разу не поразила молния, и мои адские легионы тоже никому не причинили вреда.

– Он подошел к причастию, – сказал Том Лаклан, – я думал, часовня рухнет.

Пока Том говорил, Габриэль оказался рядом с ней.

– Тут что-то есть. Вон там. – Она указала на свою магическую сеть в эфире, разорванную в клочья в одном месте. В эфире расстояние и направление отличались от реальных.

Габриэль посмотрел на сеть, которую она раскинула.

В реальности Амиция положила руку на руку чернокожего и произнесла короткую молитву.

– Я пытался привести неверного на мессу, – оскалился Том, – если уж там был капитан, разве еще одна пропащая душа испортила бы дело?

Амиция вдруг поняла, что с нее хватит:

– Не смейтесь над тем, что не способны понять!

Тома редко перебивали. Но, как и все опасные люди, дураком он не был. Он склонил голову.

– Сестра? – тихо произнес он.

– Что-то не так, – объяснил сэр Габриэль. Он вернулся в реальность. Посмотрел на север. – Тоби, копье.

Тоби отлепился от стены и побежал к конюшне.

– Амиция, держитесь за нами, – велел Габриэль.

Он все еще держал ее за руку. Он мгновенно поверил ей, подчинился и отреагировал, и…

Она хотела заговорить с ним. Открыла рот, чтобы сказать что-то, чего они оба никогда бы не забыли. Усталость, религия, любовь, опасность – эта густая смесь лишила ее здравого смысла и обычной предосторожности, все ограничения куда-то пропали. Все вокруг заполнила какая-то неправильность. Это – чем бы оно ни было – нацелилось на него, а не на нее. Она набросила на него защиту, зеркало, которое отразило бы любой удар, она взяла его ауру и надела ее на себя.

Одним движением руки с кольцом на пальце Амиция подняла сияющий золотой щит.

Что-то черное бросилось ей в лицо, пробило щит.

Когда оно коснулось ее, она закричала.

Красный Рыцарь заметил, как изменилось ее лицо. Он бросил первое заклинание из своего арсенала. Fiat Lux^[132].

На высоте пятидесяти футов засиял золотой огонь.

Он осветил прекрасное и ужасное зрелище – шесть великолепных, мерцающих черных мотыльков, каждый – размером с орла. По атласным черным крыльям пробегали сине-черные сполохи, пульсирующие от вложенной в них силы. Бархатно-черные тела украшали изысканная филигрань и кружево, вперед тянулись усики, длинные, как кинжалы, бархатно-твердые, увенчанные адамантами, сверкающими, как вороненая сталь. От их вида мурашки шли по коже.

Один мотылек бросился на Амицию, несмотря на разливающийся в небесах свет. Хоботок дрожал, насыщенный силой. Амиция закричала.

Длинный, изогнутый клинок ифрикуанца выскочил из ножен и сверкнул, как ртуть, в серебряно-золотом свете – частично лунном, а частично рукотворном. Сэр Павало стоял в шаге позади Амиции, и удар получился под углом. Клинок задел огромное трепещущее крыло и срубил хоботок до основания, вернулся и пошел на второй замах. Срезал прядь волос Амиции – от яда у нее подогнулись колени – и разделил бархатистое тело надвое. Плеснули черная едкая кровь и сила.

Амиция рухнула безжизненной грудой.

Красный Рыцарь ударил другого монстра, нацелившегося на него самого. Мотылек парил над ним, и яд капал с хоботка. Меч врубился в него – и отскочил.

Искры подсказали Габриэлю, что мотыльки могли пребывать в эфире. Он покатился по земле, а мягкое, как будто кожаное крыло коснулось его бедра, и что-то отвратительно бархатистое тронуло его за руку. Он панически отмахнулся мечом. Но потом немного пришел в себя и ткнул мечом перед собой – конец клинка попал в брюхо твари, и она отлетела в сторону, потому что не имела никакой опоры. Но все же острие меча, не уступавшее остротой иглам Мэг, не проткнуло мотылька. От удара он отлетел на пятнадцать футов и врезался в одного из своих собратьев.

Сэр Габриэль понял, что они все пришли за ним, но все же не мог не следить за Амицией.

– Они заколдованы! – крикнул он. – Оружие смертных не поможет!

Он закатился под стол, за которым рыцари только что сидели. Один из мотыльков ускользнул от сэра Павало и неуклюже рухнул на столешницу, кубки полетели во все стороны.

Капитан увидел Плохиша Тома, вооруженного драконьим мечом. Он разрубил очередного мотылька пополам, и две половины мгновение, за которое сердце испуганного человека стукнуло бы один раз, еще жили, крылья трепетали, черный ихор брызгал в разные стороны. Сэр Павало отшатнулся от черных капель, ударил мотылька снизу вверх, а потом повернулся и ударил еще раз – как будто у него глаза на затылке.

У Гэвина волшебного меча не было. Он бросился на мотылька, лежавшего на столе. Мотылек двигался медленно и, кажется, не мог ужалить или ударить кого-то, кто подошел бы к нему со спины. Гэвин обхватил его руками под крылья, как человека под мышки, и оттолкнул от себя с отвращением. Крылья затрещали.

Стало очень тихо.

Габриэль увидел двух черных тварей. Одна пыталась улететь с поля боя, вторая кружила над умирающей монахиней.

– Амиция! – крикнул он и бросился к ней. В эфире он залил ее мостик светом. Он импровизировал, мгновение за мгновением, пытался направить силу обратно по связи между ними, пропустить ее через кольцо, потом через странное заклинание у себя на ноге.

Он отказывался думать, что бледный труп на мостике принадлежит ей.

Он вливал свою силу в связь между ними…

Один из мотыльков достал его. Габриэль упал на живот, прямо на ее тело, и мотылек устроился сверху на нем. Весил он как крупная собака.

Когда хоботок твари коснулся его спины, он собрал всю свою ненависть и ужас и протолкнул их в тело мотылька.

Тот взорвался.

Яд…

…был смертелен, но действовал медленнее герметического искусства. Габриэль поставил блок и очистил рану огнем, продолжая тянуться к ней…

И нашел ее.

– Все, что угодно! – крикнул он в пустоту. – Я отдам все, что угодно.

Отчаяние взяло верх над мастерством, и он оторвал ее эфирное тело от моста и бросил в поток свежей зеленой силы, текущей под ним.

Сила, сырая сила, которую она так часто использовала, омыла запекшиеся ожоги и создала на их месте свежую новую кожу. Зеленое платье исчезло, Амиция осталась обнаженной.

Он знал все мифы. Подержав ее в потоке нужное время, он потащил ее назад, перевернув поудобнее.

Он обхватил ее под мышками, руки его сомкнулись под ее грудью, и тут она открыла глаза.

И сделала вдох.

И еще один.

Он втащил ее на мост спиной вперед.

В реальности она была полностью одета. Но глаза у нее открылись.

– Я думала, я умерла, – громко сказала она.

Последний мотылек, получивший два удара Разящим клинком, попытался дотянуться до цели еще раз и наткнулся на копье в руках Тоби. Тоби оттащил труп подальше от капитана и монахини.

– Вы живы, – сказал Габриэль странным голосом. Он все еще обнимал ее, как будто не хотел отпускать, и на руках отнес ее подальше от трупов.

Приор Уишарт в сопровождении половины монахов аббатства влетел во двор. Воздух наполнился звоном мечей. Где-то громко закричали.

Габриэль не отпускал ее. Он понимал, что только что заключил договор с… чем-то… получив взамен ее жизнь. Он чувствовал это.

Красный Рыцарь слышал крики. Он усадил Амицию в кресло и наконец разжал руки. Погладил ее по волосам. Это было глупо. По-дурацки. Но он так давно ее не касался…

Он сосредоточился и…

…шагнул в собственный Дворец.

– Их будет больше, – сказала Пруденция.

Он кивнул.

Уничтожив одного при непосредственном контакте, он теперь чувствовал их и знал, как их убитъ. Его гнев…

– Успокойся, – сказала Пруденция, – ты сильно ранен.

Но он не последовал ее совету, а потянулся в темноту и увидел их. Их оказалось всего трое, и они не излучали той ярости, которая почти уничтожила его.

Один был в городе. Он убил двух женщин, ребенка и кошку.

Один – в монастыре, охотился на монахов.

Один парил высоко в небе и наблюдал. Следил.

– Дав такое обещание, ты открыл кое-чему дверь в свою душу, – заметила Пруденция.

Габриэль использовал то же заклинание, что и в гостинице в Дормлинге. Он добавил к нему простое заклятье узнавания, опираясь на образ мотылька, который прикоснулся к нему.

Вспыхнув золотым пламенем, один из домов в городе взорвался.

Мотылек в монастыре вдруг загорелся алым светом и рассыпался пеплом над розовым садом.

Самый большой мотылек, паривший высоко над головой, повернул к дому.

Но Габриэль бывал очень нетерпеливым охотником, и его мысль последовала за мотыльком по небу.

Раненое тело капитана корчилось на камнях.

Он еще никогда не пробовал такой способ перемещения в эфире, и это было неприятно – как оказаться при дворе голышом. Он лишился множества сил, превратившись в ветер и вымысел.

Но гнев нес его вперед. Гнев избавил его от рациональных мыслей и помогал сосредоточиться. Он преследовал летучую тварь, летевшую на север, к хозяину.

Она пролетела не больше трех миль. Габриэль настиг ее в воздухе, и поглотил, и схватил все до единой нити, которые связывали тварь с ее далеким хозяином, и сжал в кулаке.

А потом ему пришлось искать дорогу обратно в свое тело.

Увидев себя, он поразился…

…синякам по всему телу и ожогу размером с ладонь на спине. В центре ожога чернело сгоревшее до угольков пятно, из которого сочилась вонючая жижа.

Он прикоснулся к мокрому пятну на своей спине и ослеп.

Габриэль очнулся в лазарете аббатства. Открыв глаза, он увидел приора.

– Я достал всех, – угрюмо сообщил он. – Она жива?

Приор Уишарт устало улыбнулся:

– Она жива. Но ваши офицеры решили, что сегодня вы уже никуда не поедете. Случились новые события, и пришли новые известия… мир движется вперед без вашего участия. – Он присел на край кровати. – Я не жесток. Она жива и здорова. На рассвете она выжгла яд из вашей раны. Полагаю, теперь она спит.

Приор мешал сэру Габриэлю встать. Рыцарь задергался, пытаясь добраться до одежды.

– Уделите мне еще мгновение, герцог, – сказал приор и протянул ему чашку теплого вина.

– Маковое молочко? – поинтересовался сэр Габриэль.

– Всего-навсего мед. Сегодня ваш ум должен оставаться острым.

Через час, почти в полдень, все собрались за длинным столом аббата. Сэр Габриэль сидел рядом с приором, сэр Майкл и сэр Алкей устроились около двух огромных птиц, посланцев императора, напротив сидели Амиция – лицо у нее распухло – и сэр Томас. Еще присутствовали сэр Гэвин, сэр Рикар из Ордена, неверный, сэр Павало, и сэр Кристос. И еще два рыцаря Ордена и два рыцаря, не приносивших обета. В Ордене состояло много рыцарей, не бывших монахами. Обычно они защищали караваны или паломников.

Рядом с сэром Гельфредом, во главе стола, сидел молодой человек в сине-желтом клетчатом наряде. Открытое приятное лицо, обрамленное кудрявой бородкой, искажал гнев.

Справившись с собой, он поднялся и поклонился всем присутствующим.

Сэр Гельфред тоже встал:

– Дамы и господа, принц Танкред Окситанский.

– Брат королевы, – тихо сказала Амиция сестре Катерине, которая сидела прямо за ней.

Принц улыбнулся. Улыбка его осветила зал, как солнце. Амиция была в достаточной степени женщиной, чтобы оценить это. Не говоря уж о том, что румянец на щеках, твердый взгляд, загорелая кожа, рыжеватые волосы и прямой нос делали его одним из самых красивых мужчин, которых она видела в жизни. Сразу после сэра Габриэля, бледного и темноволосого…

Ростом и фигурой они тоже походили друг на друга.

Принц продолжал ей улыбаться.

– Вы, sans doute^[133], самая красивая монахиня, которую мне приходилось видеть, – сказал он с поклоном.

Сэр Габриэль смешно дернулся. И тоже поклонился ей:

– Я рад видеть вас в добром здравии.

Она почувствовала, что краснеет.

Остальные рыцари – сэр Пайам, сэр Томас, сэр Рикар, – обожженные каплями ихора, встали поприветствовать ее.

– Благодарите Бога, друзья мои, а не меня, – возразила она, хотя похвала таких людей была ей приятна.

Сэр Павало поклонился ей снова и заговорил на языке, напоминающем архаику.

– Он говорит, что восхищается вашей силой. Что это дар Божий, – перевел Габриэль. – Кажется, он благодарит вас за исцеление, но я вынужден признать, что мой этрусский не так хорош, как его, – возможно, я понимаю неверно. Возможно, он тоже говорит, что никогда не видел таких красивых монахинь.

Амиция покосилась на Габриэля, и он весело улыбнулся. Приор Уишарт кашлянул. Габриэлю хватило ума смутиться. Он поклонился принцу:

– Ваша светлость, мы счастливы вас видеть.

Приор Уишарт повторил его слова на хорошем окситанском. На альбанский слух, больше всего этот язык походил на смесь галлейского с этрусским.

Принц кивнул и нахмурился. Произнес длинную речь, сел и скрестил руки на груди.

– Принц говорит, что его кузен Рохири погиб нынче утром, прикрывая его отступление, что он чувствует себя трусом и что он последовал за этим человеком – Гельфредом – сюда, чтобы спасти сестру и свою честь. Остальное, – приор нахмурился, – я отказываюсь переводить. – Он резко выговорил принцу по-окситански.

Принц Танкред дернулся, посмотрел на приора, сверкнул глазами в сторону Амиции и залился краской:

– Прошу прощения, я не в себе.

– Она так на всех влияет, – пояснил сэр Габриэль.

– Нет, только на тебя, – заметил сэр Майкл, – ну и на принца.

Амиция спокойно смотрела на них, высоко держа голову. И сказала с интонацией своей бывшей аббатисы:

– Господа, если вы закончили, я полагаю, мы можем перейти к спасению королевы.

Гельфред взял у Красного Рыцаря пергаментную карту Альбы, разложил ее на столе. Все рыцари вытащили кинжалы и рондели, прижали края карты.

Гельфред указал на Харндон.

– Король и де Вральи держат Харндон. У них пять или шесть сотен копий и много пехоты.

– А гильдии? – спросил приор. – Моим новостям уже три дня.

Сэр Алкей встал:

– Гильдии разбежались. Многие из видных людей города изгнаны и удалились в деревню. Сэр Гельфред говорил с сэром Джеральдом…

– На самом деле, он будет в Лорике в течение часа, – вставил Гельфред.

– Но большая часть оружейников, кузнецов и торговцев рыбой тоже бежала из столицы, – сообщил сэр Алкей, подглядывая в восковую табличку.

– Значит, город принадлежит де Вральи, – заключил приор.

– Да, – сказал сэр Габриэль. – Пан или пропал. Сэр Рикар и мастер Пиэл велели ремесленникам убегать, пока дело не дошло до побоища.

Сэр Рикар кивнул.

– Утром, – продолжил сэр Алкей, – де Вральи вывел королевскую армию из ворот и напал на лагерь принца Окситанского.

– Я предупреждал его, – заметил Гельфред.

– И он здесь, – сказал сэр Габриэль.

– Де Вральи и дю Корс со своими лучшими солдатами расправились с окситанцами за несколько часов, – довольно грубо сказал сэр Алкей. Принц заерзал в кресле. Он достаточно хорошо знал альбанский, чтобы понять оскорбление. – Мой источник утверждает, что члены некоторых гильдий служат в королевской армии и что городские арбалетчики застрелили последних рыцарей принца.

Принц грохнул кулаком по столу.

Красный Рыцарь положил руку на плечо сэру Алкею.

– Хватит, – сказал он, – не стоит напоминать принцу о его жертве. Сколько копий он сберег?

– Шестьдесят, – ответил сам принц, – по шестьдесят рыцарей и оруженосцев, – и сказал что-то приору.

– Копьеносцы, – перевел приор Уишарт.

– Mais oui. Bien sur^[134]. Мы не брали с собой пажей, лучников и… копьеносцев, потому что полагали, что направляемся на турнир, а не на войну.

Сэр Майкл чуть наклонился вперед. Посмотрел на капитана, и тот кивнул, подбадривая.

– Войны еще нет.

Плохиш Том хихикнул:

– Помешанный король арестовал собственную жену и твоего отца – и это не война?

Сэр Майкл заставил себя улыбнуться:

– Нет, Том, бога ради, нет. Мой отец не платил налоги, и его верность короне… – Он пожал плечами, и наплечники сверкнули на солнце. – Не настолько велика, как следовало бы. Арест графа не станет причиной гражданской войны. А вот арест королевы…

За столом закивали. Приор погладил себя по бороде. Принц оглядывался, поджимая губы.

– А убийство королевы, – тихо сказал сэр Габриэль, – снимет с нас последние обязательства по отношению к королю. Кто-то думает по-другому? – Он обвел зал взглядом. – Дамы и господа, я наемник. Я сражаюсь за деньги, война – моя работа. И смешно, что именно я вынужден напоминать вам, насколько смертоносной станет война для этого королевства. Гражданская война.

– Это не гражданская война, сэр Габриэль! – вмешался один из светских рыцарей Ордена. – Это полноценная война альбанцев против галлейцев.

Но приор Уишарт покачал головой, как и Гельфред. Последний медленно оглядел собрание:

– Среди тех, кто сражался против окситанцев, альбанцев – и рыцарей, и копейщиков – было больше, чем галлейцев. У де Вральи и де Рохана много сторонников. Среди них есть и те, кто сражается за деньги, безусловно. Но есть и простые альбанцы, которые служат своему королю.

– Милорды, наша задача – спасти королеву, – заговорил сэр Габриэль. – Думаю, все здесь знают, что я маг. И многие подозревают, как велика сила сестры Амиции. – На солнце за окном ненадолго набежало облачко, а потом ушло, и солнце вспыхнуло по-летнему ярко. Светлый понедельник был хорош. – Я считаю, что король околдован.

Амиция кивнула.

– Король всегда был склонен прислушиваться к словам своих ближних, – продолжал Габриэль, – по крайней мере, так говорила моя матушка, его сестра. Такого человека легко подчинить магией. Я не знаю, околдован он или одурманен, но мы должны спасти королеву. Лучше сделать это, не нарушая закон. Пусть один из нас – и это буду я, если вы меня не переубедите, – сразится за нее завтра.

Принц Окситанский, кажется, испугался. Он заговорил с приором Уишартом, произнес две или три фразы и замолчал.

– Принц Танкред спрашивает, верите ли вы, что галлейцы допустят вас завтра сражаться на турнире? Или что они хотя бы проведут этот турнир? Они арестовали или лишили прав состояния большинство участников.

Красный Рыцарь откинулся на спинку кресла. Амиции показалось, что он доволен – он всегда так выглядел, когда считал, что ему удалось обойти остальных.

– Меня они не арестовали. И Майкла. И Гэвина. И Тома. Никто за этим столом не лишен прав состояния, кроме рыцарей Ордена и принца, которому король объявил войну. Остальные могут на законных основаниях участвовать в турнире. Принц Танкред, любая тирания руководствуется правилами. Де Вральи придется делать вид, что он подчиняется закону. Он не может просто убить королеву.

Том фыркнул:

– Разумеется, может. Я тебя люблю, как брата, но что им помешает схватить нас и поубивать всех до единого? И рассказать простолюдинам историю, которая их устроит.

– Я не такой дурак, Том, – сказал Красный Рыцарь. – У нас припрятано несколько меченых карт.

Том чистил ногти дирком, размером не уступавшим большинству мечей.

– М-да? И каких же? – Он оскалился и помахал дирком. – Я‑то с тобой пойду, какой бы безумный план ты ни выдумал, но хорошо бы знать, что у нас есть.

– Я не собираюсь выкладывать свои планы, – нахмурился Красный Рыцарь.

Сидевшие за столом вздохнули.

– Мне кажется, Габриэль, – вмешалась Амиция, – в этот раз вам придется ими поделиться. Мы все рискуем жизнью. Это не одна из ваших проделок.

По лицу Красного Рыцаря пробежал гнев. Но потом Габриэль посмотрел ей в глаза и улыбнулся:

– Ладно. Хорошо. Если среди нас затесался предатель, дело мы просрем.

Члены Ордена поморщились при его словах. Амиция подумала, что порой он ведет себя как ребенок.

– Во-первых, по всей стране есть люди Гельфреда, – медленно проговорил он. – Благодаря им и сети гонцов мы собрали всех людей Ордена, людей мастера Пиэла и окситанцев, которые сбежали из лагеря. Две сотни копий и довольно много пехоты. Я согласен, что этого не хватит, чтобы сражаться против королевской армии на поле боя, если до того дойдет. Но тем не менее это серьезная угроза, и они все соберутся в Лорике завтра утром. Если вы, милорд, – он улыбнулся приору, – и принц Танкред согласны.

– Неплохо, но как они помогут на турнире? – Том ковырял черные пятна на руках, где въелась кровь мотыльков. Под струпьями виднелась чистая кожа.

– Они не помогут, а твой кузен Ранальд – да.

За столом загомонили, обсуждая эти слова.

– Ранальд знает дворец и гвардию, как собственную ладонь. У него было четыре недели, чтобы все устроить. С ним половина Красного отряда.

– А неплохо, – ухмыльнулся Том, – ей-ей.

Сэр Габриэль заулыбался, как школьник, которому досталась награда.

– Благодарю, сэр Томас. Еще я планирую несколько диверсий.

«Он нам ничего не рассказал», – подумала Амиция. Рискнула снова вмешаться:

– Если у вас есть план, говорите.

– У меня есть план. Нашим главным союзником станет внезапность. Вместе со своими рыцарями я появлюсь на турнире. Я покажу им награду королевы и вызову де Вральи на бой. Мы заставим их вступить в битву. Полагаю, что обвинение де Вральи в трусости сработает быстро и советники не успеют остановить его. Я побью его, и мы выиграем. Полагаю, что галлейцы сдадутся, как только де Вральи рухнет задницей в грязь. Если с королевы будут сняты обвинения…

Приор Уишарт покачал головой:

– Вы все упрощаете, сын мой… Архиепископ… я знаю его и таких, как он. Он ни перед чем не остановится, лишь бы сдержать вас. Он будет жульничать.

Красный Рыцарь угрюмо улыбнулся:

– А де Вральи не будет. Он не из таких.

– Я бы хотела воздействовать на короля, – подала голос Амиция.

Все замолчали.

– Я, вероятно, лучший лекарь среди собравшихся. Если король болен…

– Или проклят, или очарован, – поддержал ее сэр Габриэль и кивнул, как заговорщик заговорщику.

– Сестру Амицию могут арестовать в любой момент, – заметил приор Уишарт, – и сжечь сразу.

Амиция поежилась, но все же расправила плечи:

– Я оденусь служанкой. Вплету в волосы цветы. Вряд ли кто-то догадается, что я монахиня, – она посмотрела на сэра Габриэля, – не надо ложной галантности, господа.

– Я не знаю, как близко вы сможете подобраться к королю, – сказал сэр Габриэль.

Все замолчали, а потом заговорил приор Уишарт:

– Стража никогда не подпустит ее близко.

Он повернулся к Красному Рыцарю и вдруг заметил, что сестра Амиция встала. Точнее, она стояла у него за спиной.

– Вы этому у меня научились, – сказал сэр Габриэль.

– Да, – согласилась Амиция.

Все засмеялись.

Красный Рыцарь продолжил выкладывать свой план во всех деталях. Ни рыцари Ордена, ни окситанцы не хотели оставаться в тылу. Но сэр Габриэль был тверд, как скала:

– Если вы появитесь на турнире открыто, мы нарушим закон.

Плохиш Том оскалился:

– Да мы все и так вне закона, дружище. Мы же не овечки. Что если они просто нас прикончат? Сотня арбалетов – и с нас довольно, никакая броня не спасет.

Сэр Габриэль нахмурился, скривил губы – как всегда, когда ему возражали.

– Мы что-нибудь придумаем. Я согласен с сестрой Амицией и приором. Скорее всего, у галлейцев больше герметистов, чем они показывают. Но хватит ли их сил, чтобы выйти против меня и Амиции?

Он улыбнулся ей, но она нахмурилась:

– Если они попытаются арестовать вас, это и будет разжиганием гражданской войны.

– Мы прорубим себе дорогу. И захватим королеву.

– Но, насколько я понимаю, гражданской войны галлейцы и хотят, – продолжила Амиция. – Почему бы им тогда не уничтожить вас всех, как только вы покажетесь?

– А тут она тебя подловила, – заметил Том.

Сэр Габриэль прищурился:

– Де Вральи не позволит.

– А если он всего лишь марионетка? – предположил приор.

– В этом случае у него нет соответствующего приказа, – отрезал сэр Габриэль. – Я считаю, что если мы будем действовать быстро, то вызовем их на поединок.

Все согласились. Плохиш Том сел, со щелчком загнал дирк в ножны и вытянул ноги. Сложил ладони домиком.

– А ты справишься с де Вральи? – просто спросил он.

– Да, – ответил сэр Габриэль.

– Ты не уверен.

– В битве нельзя быть уверенным, – согласился сэр Габриэль.

– Ты с ума сошел. Ты считаешь, что мы должны въехать за тобой прямо льву в пасть и глядеть, как ты побеждаешь или проигрываешь. Если ты победишь, нам нужно будет хватать королеву, пока король не передумал, и скакать в Лорику. Если ты проиграешь, или нас обманут, или тебя арестуют, нас всех схватят и вздернут на дыбу или разорвут лошадьми заживо. Я правильно понял твой план? – Он сделал оскорбительный горский жест. – Это не лучшее, что ты придумывал.

– У тебя есть план получше? – Габриэль ненавидел, когда с ним не соглашались. – Сможешь провести нас в город и обратно?

– А когда я смогу продать свой скот?

– В Лорике.

– Будешь меня прикрывать три дня, пока я буду торговать?

– Если понадобится – буду.

Сэр Габриэль и Том долго смотрели друг на друга.

– Это даже для меня слишком, – сказал Том.

Сэр Габриэль оглядел собрание.

– Согласен. Это негодный план. Другого у меня нет, да и этот придуман кое-как. Потому что на самом деле нам следует отступить в Альбинкирк, дать галлейцам убить королеву и собрать армию. Но это сыграет на руку галлейцам и моей драгоценной матушке. Если мы попробуем поступить по-моему, мы можем спасти от войны целое поколение. А это, господа, наш долг как рыцарей.

– Так себе оправдание для наемника, – заметил Плохиш Том. – Я велю Дональду Ду начинать торговлю прямо сейчас. Выиграем день-другой.

– Ты в деле? – спросил сэр Габриэль.

– А, конечно. Я за тобой куда угодно пойду. Хотя бы чтобы посмотреть, куда ты еще залезешь.

Рыцари начали вставать. Брат Габриэля положил руку на стол.

– Я лучший боец, – заявил он.

Все замолкли.

– Я бил тебя с самого детства и побил на Рождество, – сказал сэр Гэвин.

Сэр Габриэль улыбнулся:

– Да, брат.

– Я поклялся убить его, – продолжил сэр Гэвин.

– Королева просила меня о защите.

Гэвин покраснел, потом побелел.

– То есть мне ты отказываешь, – прошипел он.

– Гэвин, нам очень повезет, если мы вообще выйдем на бой. Все, что повышает шанс сражаться, нам на руку. У меня есть грамота от королевы и ее награда. Им придется допустить меня к турниру. Меня. Не тебя.

– Я могу надеть твои цвета и не открывать забрало. Не жадничай, брат. Почему всегда ты? Пусти меня. Ни одна сила на земле не удержит меня от боя с де Вральи.

– Ни одна сила на земле меня не пугает, – сказал сэр Габриэль, – я должен это сделать.

Гэвин ударил кулаком по столу, схватил серебряный кубок Габриэля, смял его и швырнул в стену. Потом вышел, звеня саботонами по каменному полу.

Плохиш Том посмотрел ему вслед и обнял Красного Рыцаря за металлическое плечо.

– Он лучше тебя.

Лицо сэра Габриэля окаменело.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ОТРЯД КРАСНОГО РЫЦАРЯ

Сестра Катерина разбудила Амицию еще до рассвета. Сестры помогли ей одеться в простое желтое платье с поясом из зеленых листьев. Сестра Мария нарвала цветов в монастырском саду и вплела Амиции в волосы, а потом сестры помолились за нее. Амиция почувствовала, как защита их совместной молитвы смыкается над ней.

Сесть в седло оказалось куда легче, чем десять дней назад.

В свете факелов она разглядела, что день обещает быть пасмурным. Факелы на воротах аббатства еле светились сквозь туман, как светлячки летней ночью. Рыцари – все в полном доспехе – уже бранили сырость и будущую ржавчину. Звезд не было видно.

Доспехи Габриэля сияли. На верховой лошади и в скаковом седле он выглядел несколько нелепо, но боевого коня он хотел поберечь для турнира. Ноги у него свисали слишком низко. Он смотрел в туман. Сэр Майкл и сэр Томас собирали строй: рыцари, оруженосцы, несколько испытанных пажей в доспехах, с заводными лошадьми и копьями.

За следующие пять минут в монастырском дворе прозвучало больше клятв и ругательств, чем за предыдущие пятьдесят лет. Амиция слышала браваду, страх и тревогу. Рыцари боялись. Гордились собой, но боялись.

Сэр Майкл подошел и поклонился.

– Готова к сроку и хороша, как картинка. – Он невесело улыбнулся.

– Я могу с ним поговорить? – спросила она.

– Лучше не надо.

Брат Красного Рыцаря появился с опозданием и возился со своим правым наколенником, пока Тоби не подошел и не перестегнул что-то. Нелл стояла поблизости с факелом в руках. Сэр Гэвин – Зеленый Рыцарь, как его теперь звали, – вскочил в седло и тронул коня. Сказал что-то Нелл – возможно, поблагодарил – и подъехал к брату. Это порадовало Амицию, которая и в лучшие времена не терпела, когда люди ссорятся.

Зеленый Рыцарь протянул Красному жезл. Тот молча взмахнул им, указывая на ворота, и монахи распахнули их.

Во дворе присутствовали полностью вооруженный приор Уишарт и принц Окситанский. Два брата подъехали к ним, подозвали сэра Майкла и коротко переговорили. Лошадь Амиции не успела даже занервничать – снова мелькнул жезл, и строй выступил из ворот. Шли колонной по двое, рыцари вместе с оруженосцами.

Приор Уишарт подошел к Амиции и взял лошадь под уздцы.

– Вы очень храбрая молодая дама, – улыбнулся он, – но мы и раньше это знали. Вы единственный член Ордена, который будет присутствовать в этом благородном собрании.

– Я справлюсь, – сказала она.

– Лучше вас нам не найти. Если они спасут королеву… хорошо. Но если вы спасете короля… – Он заговорил тише. – Не бойтесь забрать короля с собой, если получится, Амиция. Сэр Рикар будет рядом с вами.

– Габриэль знает?

– Нет, девочка, – приор вздохнул, – это наш собственный гамбит. У принца Окситанского и Мурьенов нет времени на нашего короля. Я не могу доверить его судьбу сэру Габриэлю.

– Я сделаю, что смогу, – улыбнулась она.

Он кивнул, поднял руку и благословил ее.

– А где неверный рыцарь? – спросила она.

– Ушел ночью. Он не предатель, несмотря на свою религию. Полагаю, ваш сэр Габриэль отправил его с письмом.

– К Гармодию, – догадалась Амиция. – Вот кого ищет чернокожий. Гармодия. Не знаю, как именно, но они с сэром Габриэлем… связаны.

Приор Уишарт подергал себя за бороду.

– Я почти забыл о Гармодии. Он жив?

Пришел черед Амиции выезжать из ворот. Рядом с ней оказалась Нелл, которая нетерпеливо на нее смотрела.

– Сложный вопрос, – ответила Амиция. Помахала рукой, и они с Нелл бок о бок выехали в непроницаемую тьму за воротами. Сердце билось все быстрее и быстрее.

Ей очень хотелось поговорить с Габриэлем. Она помолилась за него и за его страх.

Туман был холодный. Они двинулись вперед.

Они ехали три часа. Каждый час колонна останавливалась на несколько минут, пажи давали лошадям овес и воду. К исходу третьего часа отряд оказался у гостиницы. Ворота были открыты, сквозь туман горели факелы. В гостинице ждала вода, теплый хлеб, мед в чашках. Отряд провел во дворе минут двадцать и снова двинулся вперед. Сорок лошадей, двадцать мужчин и двадцать женщин. Амиция не знала точно, но думала, что до Харндона осталось немного. Деревни вокруг просыпались, пели петухи. Судя по шуму воды, река Альбин текла по левую руку. Потом Амиция услышала колокола – скорее всего, звонили уже в Харндоне.

Стало светлее, но туман не рассеялся. Где-то вставало солнце, но ни один лучик не пробился сквозь плотное серое облако, окружившее их, как мокрый дым.

А потом они вдруг оказались среди огромных старых деревьев. Вокруг росли клены, дубы и какие-то еще высокие роскошные деревья, которых она не встречала в Эднакрэгах. Стволы их были в обхвате не меньше, чем средняя крестьянская хижина, а кроны терялись высоко в тумане.

– Это королевский парк Хайе, – прошептала Нелл ей на ухо. Кажется, девушка знала об их планах куда больше Амиции. – Сэр Гельфред тут все уже расчистил. Наши люди стоят у всех ворот. Тут мы будем ждать.

– Ждать? – спросила Амиция.

Нелл посмотрела на нее так, как смотрела, наверное, на новых пажей и лучников. «Ты что, вообще ничего не знаешь?»

– Капитан говорит, что мы должны въехать на поле точно в нужный момент.

Нелл говорила о капитане так, как монахиня могла бы говорить о Господе. Ее вера была абсолютной.

Почти все слезли с седел. Юноша по имени Дэниел Фейвор – Амиция помнила его по Хоксхэду – появился из тумана, подъехал к капитану, обменялся с ним несколькими словами и направился к сэру Гэвину. Они произнесли, может быть, три фразы. Потом Фейвор остановился рядом с Амицией.

– Доброе утро, сестра, – поприветствовал ее он. – Забавно, что люди с гор встречаются здесь.

Амиция рассмеялась – впервые с самого утра это был искренний смех.

– Аты в хорошем настроении, Дэниел.

– Мы же собираемся утереть нос галлейцам, сестра, а это случается редко. Держу пари, они сложат о нас песню. – Он отсалютовал ей хлыстиком.

Фейвор сидел в легком седле, какое используют на востоке, а лошадь у него была высокая и тонкая. Нагрудник у него сиял. Амиция вдруг поняла, что наступил день.

Сэр Майкл тоже подъехал к ней, сверкая доспехами.

– Прямо сейчас королеву везут по улицам Харндона. – Он нахмурился. – Галлейцы уже казнили нескольких видных людей, например Айлвина Дарквуда.

– И вашего отца? – спросила она. Про себя она начала молиться за упокой души Айлвина Дарквуда.

– Он среди приговоренных, – сэр Майкл улыбнулся, – однако он присоединится к нам в Лорике. Во всяком случае, так сказал капитан.

Амиция не слишком хорошо разбиралась в альбанской политике и к тому же боялась за Орден.

– Майкл, – она специально обратилась к нему по имени, – войско хочет гражданской войны?

– Мой отец хочет, – признался он, – но капитан, кажется, разумнее.

– Но вы все равно за ним идете?

Он странно посмотрел на нее.

Стало гораздо светлее. Начинало даже казаться, что небо может однажды стать голубым.

– Капитан боится, что туман рассеется слишком скоро, – сказал Майкл.

– Это чудо Господне, – пояснила Амиция, – специально для нас.

– Положим, – сказал голос Габриэля у нее за спиной, – не Господне, потому что я сам наложил это заклинание. Один из фокусов вашей аббатисы, если мне не изменяет память.

Она обернулась и увидела сэра Гэвина. Опущенное забрало приглушало голос, а поверх доспеха красовалось зеленое сюрко с золотой пятиконечной звездой. Он присел рядом с ней на бревно, скрипнув доспехом, и поднял удлиненный клюв забрала. В шлеме Гэвина показалось лицо Габриэля.

– Все против меня. Гэвин лучше меня как боец, а я нужен, чтобы отдавать приказы. – Он махнул рукой. – Я поднял туман. Признаюсь, вышло довольно зрелищно.

Она кивнула, радуясь, что хотя бы это может признать.

– По-моему, вы мало доверяете Господу. Я рада, что копье будет в руках сэра Гэвина.

– Я мог бы оскорбиться. Вы плохо обо мне думаете. А я ношу ваш знак.

– Глупый мальчик, – сказала она. – Между прочим, Габриэль, когда это приключение закончится, я заберу свой знак назад. Я больше не дама, за благосклонность которой надо сражаться.

– Да-да, – с готовностью согласился он.

Она видела этот знак – довольно грязный квадратик однотонного льна, выглядывающий из-под наплечника.

– Да, Bonne Soeur^[135]. Я откажусь от него. – Он засмеялся.

– Вы мне не верите? – оскорбилась она.

Вместо ответа он поклонился и опустил забрало. Рыцари садились в седла. За время разговора что-то успело измениться. Он взлетел в седло боевого коня – конь был его собственный.

Настоящий сэр Гэвин подошел и преклонил колено:

– Благословите меня, Bonne Soeur.

Амиции хотелось заметить, что сэр Габриэль никогда бы не попросил благословения, но это было не ее дело. Она занималась отношениями человека и Бога. Поэтому она благословила рыцаря, положив ладонь на его шлем. Сэр Гэвин поднялся и сел в седло. Она видела, что он нервничает. Хотя Нелл уже маячила у нее за спиной, мечтая тронуться в путь, Амиция подошла к тому, кто сегодня был Красным Рыцарем, и взяла коня под уздцы.

– Вам нечего бояться. Идите с Богом.

На мгновение под забралом мелькнула улыбка.

– Вы хорошая женщина. Видно, что я боюсь?

Она покачала головой и ответила как можно мягче:

– Нет, сэр рыцарь. Но на вашем месте не боялся бы только безумец. В ваших руках судьба двух королевств. – Она слегка коснулась его силой, и ему стало легче. – Идите с Богом.

Он отсалютовал ей.

– Мы из-за вас опоздаем! – прошипела ей Нелл.

Но Амиция забралась в седло, пытаясь не думать, кто изрыцарей – сэр Рикар. Чтобы успеть за строем, ей пришлось продемонстрировать юбку. Туман рассеивался.

Впереди ждал турнир.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ОТРЯД КРАСНОГО РЫЦАРЯ

Солнце поднялось высоко и светило жарко. Но остатки тумана еще лежали на ровных зеленых полях к югу от Первого моста, так что день казался странным и липким. Ветерок не шевелил знамена, и простолюдины – те, кто рискнул прийти, – потели, потому что жара стояла совсем не весенняя.

Пошли разговоры, что галлейцы просто не найдут сухих дров, чтобы сжечь королеву.

Трибуны и пространство за длинными деревянными барьерами, огораживавшими поле, не пустовали. На трибунах сидели придворные и люди с юга Альбина – несколько сотен мужчин и женщин, одетых в лучшие наряды. Они побаивались. Многие покинули дом задолго до того, как стало известно об аресте королевы.

Горожане стояли вдоль барьеров в три, а то и в четыре ряда. Часть беженцев, покинувших руины горящего города, не ушли дальше своих родственников, живших к северу от Первого моста или вдоль дороги в Лорику. Пригороды тянулись лиги на три. Судя по небритым подбородкам и притихшим детям, многие семьи спали под звездами, чтобы посмотреть на короля – или на сожжение королевы.

Народ был угрюм. Одному мужчине хватило ума остановиться и демонстративно помочиться на лежащий щит с гербом королевы. Он был альбанец, южанин и сделал это, чтобы развлечь друзей. Дюжина пахарей жестоко исколотила его – они придерживались другого мнения о мире.

Крестьяне сжимали кольцо вокруг королевы, но потом король – или кто- то из его советников – отправил большой отряд гвардии охранять ее. Гвардейцы очень старались не обижать людей и только отодвигали толпу, которая становилась все гуще.

Бланш с трудом пролезла вперед. Она сама не понимала, в какой момент превратилась из прачки, пусть и довольно выдающейся, в последнюю служанку королевы, но, догадавшись, что задумали Эдвард и его подмастерья, она выскользнула из дома мастера Пиэла, надев самую простую одежду и покрыв волосы заношенным платком. Она достаточно хорошо знала старух, чтобы самой сойти за пожилую женщину, хотя это и ранило ее самолюбие. Она ссутулилась, захромала, плотно перетянула грудь, а роскошные светлые волосы замотала в льняную тряпицу, чтобы на них не смотрели мужчины. Удивительно, как мало интересовала людей старуха.

Пасхальную ночь Бланш провела в хижине рядом с дворцом. В прачечную проникла без труда – большая часть гвардии сражалась с окситанцами. От мамаши Росс Бланш узнала, что часть королевской гвардии… изменилась.

Она дважды навещала королеву – несчастная женщина, казалось, сошла с ума и сдалась. Но взгляд ее говорил другое.

И вот утром вторника Бланш с корзиной на голове пыталась протолкаться сквозь толпу. Людей было столько, что она никогда бы не добралась до королевы, если бы один из гвардейцев не заметил ее.

– Пропустите ее, – крикнул он. Выговор у него был, как у горца. – Эта женщина хочет послужить королеве. Пропустите ее, бога ради.

Люди расступились в стороны, как Темное море, и Бланш проскользнула прямо к барьеру, отгораживавшему королеву.

Присела в низком реверансе:

– Ваша милость?

Королева повернула голову и сфокусировала на ней взгляд.

– Бланш, – улыбнулась она.

До этого мгновения Бланш не была уверена, что королева знает ее по имени. Она снова присела.

– Ваша милость, я принесла вам воду, мыло и немного еды.

– Она ничего не ест уже четыре дня, – прошептал кто-то из людей короля.

Королева поднесла руку к горлу.

– Я… попробую, – хрипло сказала она, – солнце… такое доброе.

Гвардейцы перешептывались. Бланш подумала, что королева выглядит сумасшедшей.

Попытавшись поесть, она стала выглядеть еще хуже – она схватила каравай хлеба и начала отрывать от него куски. Бланш принесла восемь толстых ломтей грудинки, зажаренных на разведенном стражниками костре, и ломоть очень сомнительного пирога, который обошелся ей в медную монету и поцелуй. Поцелуй тоже был сомнительный.

Королева вгрызлась в него с волчьей жадностью. Время от времени она поглядывала наверх, прямо как собака. Или как кто-то, кто боится хищника.

За спиной у Бланш висела солдатская фляга – тяжелая бутыль из обожженной глины. Бланш ее украла. Впервые в жизни украла. Она протянула ее королеве, и та выпила все до дна, не отрываясь.

Потом она посмотрела на Бланш и слегка прикрыла глаза:

– Тебе надо бежать. Тебя видели!

Бланш присела:

– Ваша милость, я здесь ради вас. Вам следует знать…

Бланш нырнула под барьер, бросив корзину и флягу. Ей передалась тревога королевы.

Но толпа не расступалась. Послышались крики. Люди двигались, она вдруг увидела путь, и…

Ее схватили. Их было четверо – крупные мужчины в пурпурных ливреях архиепископа. Они скрутили ее и бросили на землю. Один из них что-то сказал, остальные засмеялись, демонстрируя почерневшие пеньки зубов.

Она ожидала, что толпа ей поможет. Когда человек в ливрее потянулся к ней, она закричала, но доспехи и копья напугали крестьян. Чернозубый ударил ее по голове, и мир закружился. Он засмеялся и ударил еще раз. Платок слетел, и роскошные золотые волосы рассыпались по плечам.

Копейщиков в пурпурном было около пяти десятков. Они убили горожанина, и толпа разбежалась. Они стояли, как каменный остров в прибое. Слышался женский крик, а один мужчина пытался собрать собственные внутренности.

Голова у Бланш болела так сильно, что ее чуть не вырвало.

– Маленькая королевская сучка, – рассмеялся какой-то галлеец, – я эти волосы где угодно узнаю.

– Эта голова побывала на каждой подушке в казармах гвардии. Я так слыхал.

Кто-то схватил ее за руки. Она снова закричала.

– Защищайте так называемую королеву, – приказал кто-то. – Что это за долговязая шлюха?

– Какая-то фрейлина королевы.

– Так называемой королевы. Леди? – спросил голос.

Бланш открыла глаза. Это оказался де Рохан, она несколько раз встречала его в коридорах.

– Полагаю, что нет, – заключил он. – Уведите ее.

– Зачем? – спросил архиепископ. Его Бланш тоже знала. Она никогда не слышала его голоса, но теперь архиепископ стоял прямо перед ней – молодой, жирный, как каплун, коротко стриженный. Волосы у него были почти того же цвета, что у нее самой. – Зачем нам шлюха?

Де Рохан вздохнул, как будто его окружали идиоты.

– Ваше преосвященство, через час, когда мы отправим так называемую королеву на костер… – Он сделал паузу. – У нас могут возникнуть трудности из-за сброда. Я бы хотел иметь средство воздействия на так называемую королеву.

Бланш толкнули вперед. Ее ощупали со всех сторон, на груди остались синяки от чьих-то пальцев. Дюжина солдат оттащила ее к де Рохану. Они смеялись. Он тоже засмеялся.

Де Рохан стоял у прохода в барьере вокруг королевы. Рядом топтались двое смущенных стражников – кажется, не те, что несколько минут назад. Оба разинули рты, увидев Бланш. Судя по всему, они были пьяны.

А вот королева выглядела уже куда лучше.

– Мадам, – сказал де Рохан, – вы готовы встретить свою судьбу?

– Скорее, судьбу, которую вы мне выдумали, милорд. К тому же еще не полдень – час, назначенный моему воину.

– Любое время с заутрени до полудня, мадам. – Он вдруг схватил Бланш за ухо. Боль была невыносимой. Она заорала.

– Вы знаете эту хорошенькую девицу, Дезидерата?

– Да, – грустно ответила королева.

– Хорошо. Если вы хотите, чтобы она пережила этот день и я не отдал ее своим солдатам на следующие пару недель, чтобы она стала не такой дерзкой, вы мне подчинитесь.

Глаза королевы походили на два спокойных озера.

– Это слишком низко даже для вас, де Рохан. И я полагаю, что могу пообещать все, что угодно, но вы все равно отправите на смерть даже собственного ребенка, не говоря уж о бедной Бланш. Она виновна лишь в том, что сохранила мне верность. Тебе стоило убежать, дитя мое.

Бланш поняла, что плачет. Она хотела оставаться сильной – такой же сильной, как была целую неделю, – но сейчас она чувствовала себя беспомощной и брошенной и знала, что произойдет. Она знала, что именно этого боится каждая женщина. Она не могла сдержать слез и отчаяния.

– Ненавижу вас, – сказала она де Рохану.

Он даже не повернул головы.

– Я ожидаю… – Теплой ладонью он нащупал ее подбородок и вдруг воткнул куда-то большой палец и надавил. От боли она рванулась и закричала. – Я ожидаю, что потом ты возненавидишь меня еще сильнее, – он оттолкнул ее, – с теми же последствиями. – Он посмотрел на Дезидерату. – Женщины слишком слабы. Они годятся только рожать детей.

– И даже при этом вы нас убиваете, – ответила королева. – Берегитесь, милорд. Ваша судьба близко.

За последние полчаса туман рассеялся, в воздухе висела только легкая дымка. До полудня оставалось уже совсем немного, и тут невдалеке сверкнул металл и мелькнуло алое.

Де Рохан посмотрел туда и махнул архиепископу:

– Так называемая королева в безопасности.

– Чернь спасла бы ее, хотя бы чтобы досадить мне, – сказал архиепископ.

Носильщики его портшеза ворчали.

– Мы их разогнали, – сказал де Рохан, – и поймали гонца, с помощью которого королева связывалась со своим любовником. Давайте сообщим это королю.

Он махнул своей свите, одетой в черное с желтым, и двинулся к королю с неподобающей поспешностью.

– Поспеши, де Рохан, – слабым голосом сказала Дезидерата, – поспеши.

Рядом с ней осталось два десятка стражников в пурпурном. Копьями они отгоняли любого, кто подходил к барьеру слишком близко. Люди бранились, но никто не рисковал сопротивляться.

Амиция выехала из строя за последним поворотом дороги. Поле уже виднелось вдали, даже в странном слабом свете. Жара душила, влажность давила, в двух слоях льна Амиция чуть не плавилась.

Гельфред держался рядом с ней. Они подъехали к загону с лошадьми. Два королевских гвардейца, казалось, и не заметили, что Гельфред появился в компании красивой женщины.

– Уходить будем по-другому. – Он улыбнулся. – Бог вам в помощь, миледи.

Она отдала ему поводья, кивнула и пошла к королевской ложе, высившейся над трибунами. Там стояло около дюжины гвардейцев и небольшая толпа слуг в ливреях всех мало-мальски знатных семейств, с подносами, бутылками и перекинутыми через руку льняными полотенцами. И еще дюжины две разнообразных солдат, злобно косившихся друг на друга.

Амиция…

…вошла в свой Дворец и принялась за работу. Это были довольно простые чары – почти никто из мужчин не собирался мешать красивой женщине пройти туда, куда ей хотелось. Тех же, кто пытался ее остановить, отодвинуть в сторону оказалось еще проще – всего лишь использовать их собственную похоть как оружие. Чары ее были незаметными и сильными. Она наблюдала, как ее тело движется по траве, как солдаты смотрят на нее, улыбаются друг другу…

Она прошла мимо стражи. В королевскую ложу вели две деревянные лестницы, одна слева, другая справа. Под ложей располагалось небольшое помещение, предназначенное для отдыха. Амиция крепко подозревала, что оно устроено там специально для того, чтобы при необходимости убрать короля с глаз долой.

Она прошла туда, как будто имела на это право.

– Благослови тебя господь, Гельфред, – прошептала она.

Она стояла настолько близко к королю, насколько это было возможно. Прямо под ним.

Она вздохнула. Дерево было слишком плотным, оно полностью блокировало ее эфирное зрение и мешало тонкой работе.

Она вышла обратно, снова миновала стражу. Люди смотрели и видели – или не видели – ее, но теперь она проходила прямо между ними. Лицо ее сияло. Воля ее была тверда, как камень.

Один стражник вздохнул, другой крикнул. Но никто не попытался ее остановить.

До конца королевской трибуны было пятьдесят шагов. Амиция прошла их все, с болью осознавая, что дюжина мужчин таращится на ее узкую спину. Никто ее не окрикнул.

Вдали от шатров и загонов для лошадей шум слышался сильнее. Над ней, на трибунах, сидели сотни дам и господ, лакомились и пили вино.

Амиция повернулась и поднялась на трибуны. Остановилась она, оказавшись на уровне королевской ложи. Она увидела мужчину в красном – вероятно, короля, – но их разделяло несколько рядов людей. Голова короля моталась взад-вперед.

Путь к нему был закрыт сидящими зрителями.

Она набрала в грудь воздуха и проверила свои чары. Обратилась к первой женщине, сидевшей с краю:

– Простите, мне нужно пройти к отцу.

Женщина встала, хмурясь.

– Там кто-то едет, – сказал ее муж. Он был невысокий, плотный и надел на себя слишком много золота. – Да там целый отряд в красном! Это что, люди короля?

Амиция не удержалась и обернулась посмотреть.

У входа на трибуны, в пятидесяти футах под ней, стояли десять рыцарей и десять оруженосцев в сверкающих нагрудниках поверх кольчуг. Многие нагрудники были отделаны медью, бронзой или латунью. Еще она увидела Красного Рыцаря и Зеленого Рыцаря. И сэра Томаса. Трубач тоже был там – в качестве герольда. Он оделся в алые цвета войска, и на камзоле у него красовался lacs d’amour.

Все люди на трибуне встали. Была ли то удача или Божий умысел – но Амиция увидела возможность и пошла вперед, уже не прячась. Так делают карманники, когда кто-то отвлекает толпу. Она безжалостно расталкивала людей со своего пути.

Маршал спустился с трибуны. Толпа зашумела.

Амиция двинулась дальше.

Герольд Красного Рыцаря поднял трубу. Все увидели флажок с изображением белой голубки на фоне сияющего солнца – герб королевы.

Толпа заревела.

Заревела так громко, что Амиция испугалась и чуть не потеряла концентрацию. Сердце у нее колотилось.

Она…

…задумалась в безопасной твердыне своего Дворца, каково это – отгородиться от мира шлемом, и слышать вокруг крики, и чувствовать, что все надежды тысяч людей лежат на твоих бронированных плечах.

Она потянулась в эфир и увидела.

Она увидела королеву. Королева пылала, как маленькое солнце, ярко-золотым, незамутненным светом. Она сидела в небольшом загончике под трибунами. На деревянном барьере, окружавшем ее, лежало заклинание – странное, плохо работающее заклинание.

Чуть ближе Амиция увидела быстро перемещающуюся группу людей. Молодой толстый парень, не обладавший никакими талантами, и серый человек, мерцавший скрытой силой.

«Ах да», – вспомнила она.

Она посмотрела на короля, который оказался околдован. Десять раз околдован. Он весь был опутан заклинаниями, как пленник – цепями. Амулеты, печати, руны покрывали его в несколько слоев. Она никогда не видела ничего подобного. Впервые в жизни она почувствовала, что ее превзошли. По ряду причин она ожидала единственного сильного заклинания – внутреннего зеркала или тайного заклинания, которое запирало бы цель так же надежно, как в тюрьме. И Гармодий, и аббатиса в ее голове помнили такие заклинания и знали средства от них.

Но этот перепутанный клубок тауматургии, суеверий, слепой удачи и точного расчета…

Она взглянула еще раз. Больше всего это походило на клубок ниток, с которым хорошенько поиграл котенок.

При этом она не была уверена, что все это хоть как-то влияет на волю короля.

Это оказалась просто… защита.

Николас Ганфрой год практиковался перед этим днем. Высокий чистый звук его трубы легко перекрыл шум толпы.

В ту долю секунды, когда все затихли, он прокричал вызов Красного Рыцаря:

– Тот, кто называет себя Красным Рыцарем, бросает вызов любому, кто смеет утверждать, будто великолепная королева Альбы, великая Дезидерата, чем-либо нарушила обязанности королевской жены и не сохранила верность. Он готов доказать свои слова любому, у кого хватит храбрости, любому, кто обвиняет королеву в неверности, любому, кто готов драться с ним. Красный Рыцарь предлагает бой не за свою честь, а только лишь за справедливость. Если ни один из рыцарей не поддержит обвинение против нашей милостивой королевы, Красный Рыцарь потребует ее немедленного освобождения по закону Альбы, по праву оружия и по военному закону Галле.

Глотка у Ганфроя была луженая, не хуже трубы, и он долго учился кричать в подвалах и винных погребах. Его услышали все.

На королевской трибуне засуетились.

Амиция стояла на расстоянии вытянутой руки от архиепископа Лорики, но ее никто не замечал в давке.

Архиепископ и сьер де Рохан только что вернулись и бегом взбежали по ступеням к королевской ложе – Амиция отметила, что архиепископ уже вспотел. Еще она увидела, что тощий, потертый человек в дешевой красной одежде ученого – герметист. На него были наложены два защитных заклинания и печать.

Амиция всегда отличалась наблюдательностью, и она заметила, что третий амулет он носит на шее – сложное плетение из тонких грязных льняных нитей. Силы в нем не было, но у короля на шее висел такой же амулет.

– Отправьте за ним стражу, – заорал архиепископ.

Дворяне на трибунах отозвались неодобрительным гулом.

Де Вральи улыбался, как будто только что получил награду.

– Это наемник. Он продает свой меч. Должно быть, королева купила его услуги. Насколько я знаю, он неплохой боец, и доспех у него хорош. – Красивое лицо де Вральи исказилось в усмешке. – Бог велик. В ответ на мои молитвы Он отправил его сюда, на честный бой со мной.

Де Рохан пытался протолкаться к королю.

– Ваша милость! Ваша милость! – взывал он.

Амиция была прямо под ним, в шести футах от короля. Ее зажало в толпе галлейцев и альбанцев.

Кто-то ее облапал.

Она не обратила на это внимания и поднялась…

…на свой мост. С интересом отметила, что здесь, в эфире, на ней то же платье, что и в реальности.

Она увидела в эфире короля. Увидела путаное переплетение защитных чар и проклятий и прикусила эфирную губу.

Она помолилась. Во время молитвы она думала об аббатисе – о твердыне разума и здравого смысла, силы и характера, любовнице старого короля и потенциальном магистре.

Что бы та сделала на ее месте?

Амиция оглядела толпу вокруг короля. Она искала связь. Золотую или зеленую нить, тянущуюся от короля к кому-либо еще.

Она ничего не увидела.

Возможно, король действовал по собственной воле. Приор в это не верил, как и Габриэль.

Она вздохнула, завершила молитву и попробовала по-другому. Она посмотрела на короля не как практикующий герметист, а как лекарь. Как ее учили в Ордене.

И уже через мгновение возблагодарила Господа и начала действовать.

Де Рохан схватил короля за руку:

– Я приказал арестовать герольда и самого рыцаря.

– Да-да, – медленно и тяжело сказал король и уронил голову на грудь.

– Сир! – Де Вральи толкнул де Рохана. – Сир, не слушайте его! Король не пошевелился.

– Успокойся, де Вральи. Твою честь никто не ставит под сомнение. Но бой королю не нужен. – Де Рохан умиротворяюще улыбнулся.

Архиепископ положил руку на закованный в железо локоть де Вральи:

– Не стоит…

Король встрепенулся, как будто его ужалил шершень. Глаза у него были безумные.

А потом сделались нормальными.

Но де Вральи больше не смотрел на короля. Он говорил:

– Де Рохан, ради всего святого, я сам тебя уничтожу, если ты вмешаешься. Герольд самоуверен, но все же действует в своем праве. Мы должны сражаться – или признать, что солгали. Я готов. Я вооружен. Разве есть исключения из закона войны, де Рохан?

Король встал.

Тишина распространялась вокруг него кругами, как рябь по воде от брошенного камня.

Он заговорил низко и хрипло, как будто отвык пользоваться голосом.

– Верно ли я понял, что у королевы есть защитник? – медленно спросил он.

Сделал шаг вперед – очень неуверенный шаг. Де Рохан схватил его за локоть.

– Принеси королю кубок его вина, – велел он слуге. – Ваша милость…

Лицо де Вральи исказил гнев, он оттолкнул де Рохана – весьма грубо. Оба они были крупными мужчинами, де Рохан носил знамя де Вральи и считался одним из лучших его рыцарей. Но де Вральи в гневе походил на самого дьявола, и он отодвинул де Рохана в сторону, как будто тот был сделан из бумаги.

– Ваша милость, Красный Рыцарь, наемник, получил плату от королевы и готов защищать ее. Я буду счастлив, – лицо его выражало все, что угодно, кроме счастья, – принять этот вызов от вашего имени.

Взгляд короля метался из стороны в сторону.

– Красный Рыцарь? – грустно спросил он. – Боже милостивый…

Амиция почувствовала, как по ауре короля прошла волна боли.

Красный Рыцарь пересел на другую лошадь. Не напоказ – он просто легко спрыгнул с верховой лошади и сел на огромного боевого жеребца с алыми ноздрями – казалось, что он дышит огнем. Рыцарь взял копье у своего оруженосца и поднял его в воздух.

Герольд снова протрубил:

– И во второй раз Красный Рыцарь вызывает на бой любого человека, готового выйти против него на поле. Он защищает честь королевы, чистоту ее тела и помыслов. Пусть побережется любой, кто выступит против нее. Мой рыцарь предлагает драться на боевом оружии до поражения или до смерти.

Толпа одобрительно заревела.

Красный Рыцарь выехал на поле с копьем в руках.

Король закусил губу. Лицо его дергалось, как будто его кусали змеи.

Де Рохан покосился на де Вральи и сказал:

– Ваша милость, он всего лишь напыщенный дурак. Позвольте мне отдать приказ об аресте.

Де Вральи презрительно посмотрел на своего бывшего знаменосца:

– Ты не только трус, но и дурак. Видит Бог и святой Дионисий, д’Э был прав насчет тебя. Если я не стану биться, эти люди сойдут в могилу с уверенностью, что королева невиновна.

Де Рохан и де Вральи мрачно уставились друг на друга. Амиция чувствовала, что каждый из них считает другого дураком. А еще она с удивлением поняла, что де Вральи в другом, эфирном мире пылает, как солнце.

Дюжина королевских гвардейцев мрачно таращилась на происходящее из-под трибун. Человек в цветах де Рохана замахал руками на Красного Рыцаря.

– Вы должны разрешить мне драться, – заявил де Вральи королю, – ради вашей чести.

Взгляд короля все еще метался, как у загнанного зверя.

Королева сидела спокойно. Ее темно-золотые волосы перепутались, но лицо казалось умиротворенным. Она посмотрела на своего защитника, потом на королевскую ложу.

– Мне до сих пор его жаль, – сказала королева.

Бланш выругалась, позабыв ужас.

– Кого жаль, ваша милость? – спросила она. Появление Красного Рыцаря, друга мастера Пиэла и сэра Джеральда Рэндома, то есть хорошего, по ее мнению, рыцаря, подарило ей надежду. А Бланш отчаянно нуждалась в надежде.

– Короля, конечно, милая моя, – улыбнулась королева.

– Христос распятый! Ваша милость! Да разве ж король заслужил вашу жалость! Он-то вас никак не жалеет. – Бланш посмотрела на поле и сжала руки. Зеленый Рыцарь, очень походивший на Красного, скакал вдоль барьера, махал толпе и выкрикивал оскорбления в сторону галлейцев.

Королева говорила искренне:

– Те, кто познал боль, должны быть милосердны к другим. Там сидит мой муж, которого я клялась защищать, пока смерть не разлучит нас. – Она нахмурилась. – Мне сложно было впустить его в свое сердце. Но такой судьбы я не пожелала бы ни одному человеку.

Бланш вздохнула.

– Этого мне никогда не понять, ваша милость, – сказала она в видимом затруднении.

Королева подняла бровь:

– Мой защитник – сын короля.

Бледная ладонь Бланш взметнулась к горлу.

– Господи Иисусе! – выдохнула она. Это была молитва, а вовсе не богохульство. – Красный Рыцарь – королевский ублюдок?

Королева нахмурилась. Бланш потупила глаза.

– Прошу прощения, ваша милость. Я же прачка, а не какая-нибудь там… придвория.

Королева улыбнулась:

– Нет. Но ты меня развеселила.

Красный Рыцарь пожал руку Зеленому и поехал вдоль поля к королеве. Все зрители, знатные и незнатные, повскакали на ноги.

Амиция увидела, как слуга принес кубок. Она и без заклинаний знала, что там яд. Или мак, или другое сонное средство.

Рядом не было никого, кто мог бы ей помочь, и она не знала ни одного способа уничтожить яд в эфире, не выдав себя. Поэтому она отодвинула двух стражников в пурпурном. Архиепископ, который неожиданно забегал в поисках законника в красном, облегчил ей задачу.

– Только посмотрите на это, – прошипел архиепископ.

Он скользнул по ней взглядом, но она успела протиснуться за ним и пнуть слугу. Тот не упал, но вино пролилось на дю Корса. Амиция сделала шаг назад, утихомиривая бьющееся сердце. Головы повернулись к ней… нет, не к ней, к слуге. Он покраснел и уверял, что ни в чем не виноват. Де Рохан ударил его тыльной стороной ладони, поцарапав щеку двумя кольцами. Амиция вздрогнула.

Король затряс головой.

Де Вральи настаивал на своем:

– Я – ваш рыцарь, – заявил он, – если я не выйду на бой, вы признаете, что обвинения ложны. – Он старался говорить с альбанским произношением.

– Освободите королеву! – крикнул кто-то похрабрее.

Крик подхватили.

Архиепископ зашептал что-то на ухо королю. Тот был бледен, но, кажется, владел собой. Он выпрямился:

– Де Вральи, я верю, что моя жена невиновна. Вы будете сражаться.

– Ба! – крикнул де Вральи. – Я докажу, что она изменница и убийца моего друга д’Э! Я уничтожу этого Красного Рыцаря!

Архиепископ махнул рукой.

– Очень хорошо, – с сожалением сказал король.

Де Вральи спустился по ступеням на поле. Архиепископ пошел за ним. Король тоже двинулся к ступеням. Амиция постаралась пристроиться к нему на расстоянии вытянутой руки.

Человек в красном взглянул прямо на нее. Он плел заклинание. Зачаровывал серебряный потир с водой. Его пальцы и амулеты оставляли следы в эфире. Ей не хватало опыта понять, что именно он творит. Очередной яд?

И тут он снова посмотрел на нее – и вздрогнул, узнавая. Она не представляла, что ее выдало.

Красный Рыцарь подъехал к лестнице, как будто совсем не боялся галлейцев и солдат в пурпурном. Маршал турнира подозвал его. В одной руке у него был меч, в другой – свиток. На него обратились все глаза.

Амиция на пару дюймов придвинулась к королю и архиепископу. Приготовила свои щиты.

Архиепископ принял потир, поднял над головой и начал читать молитву. Почти все замолчали. Многие опустились на колени, и Амиция тоже – чтобы ее не заметил человек в красном капюшоне. Прямо перед ней галлейский оруженосец вывел на поле великолепного коня де Вральи. Рыцарь сам проверил подпругу и стремя, а потом преклонил колени перед архиепископом. Красный Рыцарь спешился и тоже встал на колени, на расстоянии удара мечом от галлейского рыцаря.

Молитва закончилась.

Маршал подошел к Красному Рыцарю:

– Клянетесь ли вы своей честью, своим гербом и верой сражаться только по справедливости и подчиняться всем законам турнира?

Красный Рыцарь не поднял забрала, но говорил он достаточно громко:

– Клянусь.

Маршал обратился к де Вральи:

– Клянетесь ли вы своей честью, своим гербом и верой сражаться только по справедливости и подчиняться всем законам турнира?

– Клянусь.

Оба встали.

– Стоять! – закричал архиепископ и схватил потир. – Красный Рыцарь – известный всем колдун. Есть ли на тебе магическая защита? Я обвиняю тебя! Господь указал мне! – И он вылил святую воду из кубка прямо на рыцаря.

Она засияла красными, зелеными и синими искрами.

Амиция вскочила. Толпа закричала.

Маршал нахмурился:

– Законы турнира запрещают пользоваться магической защитой на поле, – объявил он.

Красный Рыцарь дернулся. Маршал легко коснулся его своим жезлом.

– Вы изгоняетесь с турнира, – сказал он.

Амиция услышала, как Красный Рыцарь застонал, будто бы от боли, но она уже двигалась вперед. Она взяла потир из рук архиепископа легко, как будто в танце, и вылила остатки на коленопреклоненного галлейского рыцаря, накладывая на воду заклинание – настоящее заклинание – обнаружения любой магии. Человек в красном капюшоне всего-навсего сотворил иллюзию.

Де Вральи засветился перед пятью тысячами людей. Если Красный Рыцарь искрился сказочным светом, де Вральи пылал факелом.

Пламя, охватившее де Вральи при соприкосновении со святой водой, было таким ярким, что на расстоянии сотни шагов Нэту Тайлеру пришлось отвернуться, чтобы не рябило в глазах. Он потерял цель и выругался.

Галлейцы утратили дар речи. Амиция отошла, но человек в красном увидел ее.

– Она… – начал он.

А потом поджал губы, посмотрел на архиепископа и ничего не сказал.

Толпа загомонила.

Маршал не был подкуплен или предвзят. Он коснулся жезлом де Вральи:

– Вы тоже изгоняетесь с турнира.

Де Вральи поднял забрало и сморщился, как ребенок. Казалось, он не мог даже подняться. Его место занял дю Корс. Толпа – и знать, и чернь – неистовствовала. Простолюдины начали теснить стражу у барьеров. Двадцать солдат епископа, окружавших королеву, больше не казались грозной силой. Дю Корс отправил пажа за своими наемниками и сделал знак знаменосцу.

Архиепископ был поражен предательством де Вральи, первого воина короля, который сиял мерзким зеленым огнем. Только сильнейшая герметическая защита могла дать такой цвет. Только защита, наложенная Дикими. Отродьями Сатаны.

За спиной у Красного Рыцаря вырос строй. Зеленый Рыцарь положил руку на плечо Красному, а за ним стоял гигант в простом доспехе и твидовом сюрко. За ним еще один гигант, светловолосый. По гербу любой мог увидеть, что перед ним граф Тоубрей.

Зеленый Рыцарь выступил вперед:

– Я стану сражаться за королеву, – сказал он. Его голос разнесся по полю.

Том Лаклан поднял забрало:

– И я.

Сэр Майкл не слез с седла, но сорвал с головы грандхельм, и тот повис на ремне.

– И я, ваша милость. Мой отец лишен прав состояния, а я нет. Здесь собралось много рыцарей, готовых сражаться за вашу жену. Я – лорд Альбы. Я требую справедливости.

Зеленый Рыцарь не стал поднимать забрала. Он просто отсалютовал маршалу:

– Испытайте меня своей святой водой.

Маршал взял пустой потир и протянул архиепископу. Человек в красном капюшоне сотворил заклинание. Секретарь епископа скривился от отвращения так откровенно, что даже Амиция заметила. Она не стала мешать заклинанию.

Руки архиепископа двигались с ленивой грацией.

Человек в красном капюшоне закашлялся.

Вода пролилась – и не случилось ничего, разве что на Зеленом Рыцаре промокло сюрко.

– Выбирайте своего рыцаря! – глумливо крикнул он.

Амиция хотела улыбнуться, но не смогла от страха. Габриэль, разумеется, был насквозь пропитан магией. Он просто обратил заклинание вспять. Он превосходил человека в капюшоне настолько, насколько орел превосходит белку.

Архиепископ повернулся к своим секретарям.

Дю Корс нахмурился, посмотрел на де Рохана. Толпа орала, поддерживая Зеленого Рыцаря.

– Кто-то должен с ним сразиться.

Де Рохан закатил глаза:

– Просто убьем их. У нас хватит людей. Окружите их и перебейте.

– Нет, кузен. Кому-то придется сражаться, – дю Корс смотрел, как чернь теснит стражу, – или нас всех убьют еще до ночи.

– Прекрасно, – отозвался де Рохан. – Выходи ты.

– Нет, – твердо сказал дю Корс и улыбнулся.

– Тогда л’Айл д’Адам.

Дю Корс кивнул.

– Хотя… нет. Я рекомендую тебе выйти на поле.

Де Рохан прищурился. Король у него за спиной зашевелился, и все снова посмотрели на него.

– Да, – сказал король, – именно вы обвиняли ее громче всех, де Рохан. Подхватите меч своего кузена.

Для короля принесли кресло. Теперь он сидел совсем рядом с барьером и выглядел встревоженным. Галлейские рыцари никогда раньше не видели его таким.

Амиция начала отступать прочь от королевской ложи.

Один из людей де Рохана заметил ее. Она увидела его и усилила…

…свое заклинание, которое спало, пока она двигалась в реальности.

Солдат скользнул по ней взглядом, а она вдруг села между двумя альбанскими семьями в нижнем ряду трибун. Места для нее не было, но соседи с обеих сторон инстинктивно подвинулись. Солдаты в черно-желтом смотрели в ее сторону, но потом – как и все – уставились на поле.

Габриэль Мурьен под личиной Зеленого Рыцаря пытался избавиться от гремучей смеси волнения и страха, которая его душила. Сердце у него трепетало, как крылышки колибри, грудь сжимало обручем, руки ослабли.

«Проще столкнуться с Шипом в открытом бою, чем выйти на поле перед пятью тысячами людей, когда на кону стоит все», – подумал он.

«Я сам вызвался», – подумал он.

«Я не знаю этого рыцаря», – подумал он.

Все его планы строились на де Вральи. Признав, что Гэвин лучше владеет копьем, Габриэль успокоился и тревожился только из-за мелочей, неизбежных при командовании отрядом. А теперь на него обрушилось все вместе. Стало страшнее во много раз. И он не понимал, как и почему дисквалифицировали де Вральи.

«Мне должно стать легче», – думал он.

Ему казалось, что копье сделано из свинца, плечи болели, как будто он сражался на турнире целый день, а грандхельм душил его. Но Тоби подтянул подпругу, а Гэвин – почему-то именно Гэвин – подал ему щит.

– Ублюдок, – сказал Гэвин. Он не улыбался. Он был страшно зол. – Всегда добиваешься своего.

– Я тут ни при чем.

Гэвин затянул ремень турнирного щита у него на руке сильнее, чем требовалось.

– Разумеется, нет.

По голосу было непонятно, верит он брату или нет.

– Гэвин, я бы не стал выпускать тебя на турнир, а потом мешать.

– Правда? – усомнился Гэвин. – Тогда иди с Богом и выиграй. И даже если ты поступил именно так, братец, я надеюсь на твою победу.

Гэвин хлопнул его по плечу. Спросил у Тоби:

– Кто вышел за короля?

– Маршал назвал его де Роханом, – ответил тот.

– Я не знаю этих галлейцев, – признался Гэвин.

– Так или иначе, – раздраженно произнес Габриэль, – я сражаюсь не с де Вральи.

– Именно поэтому я не стягиваю тебя с коня и не тыкаю твоим же собственным копьем, – объяснил Гэвин. – Ты нервничаешь? Голос у тебя не очень.

Габриэль с трудом сглотнул.

– Дайте ему воды, – велел Гэвин. – Твой противник уже в седле. У тебя лошадь лучше. Он выше. Копье у него очень длинное. Ты помнишь тот прием, который мы учили в Морее?

Габриэль выпил воду. Нельзя сказать, чтобы он почувствовал себя другим человеком, но стало лучше.

– Думаешь?

– Его копье длиннее твоего на пять ладоней, и руки у него тоже длиннее, – сказал Гэвин. – Это не спорт, это война. Никаких уловок. На твоем месте я бы закрепил шлем послабее, чтобы он сбил его, не повредив шею.

Габриэль глухо рассмеялся из-под шлема:

– Ты меня рассмешил, Гэвин. Спасибо тебе хотя бы за это.

– Маршал велит готовиться.

– Скажи ему, что я уже час как готов. – Габриэль осадил коня, и толпа взревела.

– Вперед, – сказал Гэвин.

– Просто прикончи его, – вклинился Плохиш Том и улыбнулся, – всади копье, куда дотянешься. Не выпендривайся, как обычно.

Габриэль взглянул на маршала. Тот держал жезл над головой и смотрел на короля.

– Когда я его убью, – сказал Габриэль, – хватайте королеву.

– Да даже если он тебя, – успокоил его Плохиш Том. – Я видел там парней Ранальда.

Зеленый Рыцарь взмахнул копьем и двинул коня. Когда жезл маршала опустился, передние копыта Ателия коснулись земли. Жеребец рванулся вперед.

Обычно в бою Габриэлю казалось, что время останавливается, но сейчас оно как будто скользило вперед. Противник разгонялся, и Габриэль опустил копье – пожалуй, слишком низко, – вставил пяту копья в упор и уронил его еще ниже, как неумелый боец.

Любой удар по лошади противника считался фолом.

Все разворачивалось слишком быстро. Еще до столкновения копий, в топоте копыт, Габриэль уловил какую-то неправильность. Мир вокруг стал решеткой из ледяных кристаллов. Человек против человека, мысль против мысли, земля, лошадь, копье, удар, конец.

Он был внутри всего этого.

Длинное твердое копье де Рохана мелькнуло перед ним так быстро, что стальной наконечник показался почти невидимым.

Прием этот удавался Габриэлю один раз из трех.

За мгновение до того, как копья ударили одно в другое, Габриэль упер копье в вырезанный угол щита и вскинул наконечник вверх. Древко с невиданной силой ударило в другое, длинное копье.

Он немного запоздал, копье галлейца задело его грандхельм, и в голове зазвенело. Габриэль расслабился, насколько мог, попытался стать тем бойцом, которого хотел видеть его мертвый учитель, тем, кого высмеивал сэр Анри, отбил удар противника и, довершая движение, ударил его в щит, прямо над левой рукой.

Прочное ясеневое древко разлетелось в щепки, и Габриэль промчался дальше, королевская ложа стремительно пролетела мимо, Ателий несся по полю. Но он был лучшим боевым конем, какого только можно себе представить, – он остановился сам, Габриэль не прикоснулся к поводьям.

Барьера посередине поля не было, сражаться предлагалось по-настоящему. Противник уже несся вперед. Его копье, разумеется, не сломалось. Он решил продолжить бой немедленно, не позволив Габриэлю взять другое.

Габриэль отбросил обломок копья, Ателий взвился на задние ноги, забил в воздухе передними, дико закричал и бросился в галоп. Габриэль вытянул длинный меч. В другой руке все еще оставался щит. С его противником было что-то не так, однако тот держал копье в упоре, и наконечник стремительно приближался. Копье было развернуто поперек крупа вражеской лошади, как и полагается на турнирном поле.

За пять шагов до встречи Габриэль слегка коснулся бока Ателия правым коленом и шпорой, и конь чуть повернулся или даже сделал шаг в сторону.

И еще один.

Наконечнику копья пришлось отклониться, устремляясь к цели.

Габриэль перехватил копье усиленной частью полутораручного меча, отвел его в сторону, пусть и немного, и отбил – рычаг у него был куда больше. Ателий сделал еще один шаг, на этот раз по диагонали от нападающего, и два рыцаря разминулись не левыми боками, как планировал де Рохан, а правыми.

Де Рохан попытался поднять пятку копья…

Яблоко клинка Зеленого Рыцаря врезалось ему в забрало. Оно не принесло никакого вреда, разве что высекло искру, но потом яблоко скользнуло в сторону щита по шее де Рохана, а Ателий развернулся на передних ногах, и два рыцаря на мгновение навалились друг на друга.

Зеленый Рыцарь ударил де Рохана по голове, и тот свалился на землю – Зеленый Рыцарь помог ему ударом меча, сметя противника с седла с таким звуком, как будто захлопнулись железные ворота. Де Рохан перелетел через луку седла, а его конь сделал еще несколько шагов и тоже рухнул.

Ателий, послушный хозяину, завершил поворот.

Зеленый Рыцарь остановил Ателия. В двадцати футах от него де Рохан стащил с головы турнирный шлем и вынул меч из ножен. Левая рука у него была ранена, из латной перчатки текла кровь.

Де Рохан поднял меч и сплюнул.

– Ну и хрен с ним, – сказал он.

Том Лаклан, сэр Майкл и еще десять рыцарей поехали вдоль северного края поля. Никто на них не смотрел. Только сэр Гэвин остался рядом с братом. Он наблюдал за Зеленым Рыцарем, как кошка за мышью.

– Давай, – шептал он.

Король в своей ложе поднялся на ноги. Разогнал придворных, оперся о перила и наклонился, как будто готовясь прыгнуть.

Габриэль увидел, что его рыцари движутся к королеве, и принял решение. Ателий отступил на дюжину шагов.

– Габриэль, нет! – сказал Гэвин в пятидесяти шагах от него.

Зеленый Рыцарь расстегнул пряжку грандхельма, потянул ремень и скинул шлем в песок. Спешился.

– Просто прикончи его! – завопил Гэвин.

Зеленый Рыцарь – теперь на нем остались только бармица и стальной колпак – пошел по песку к своему противнику, который держал меч над головой.

В ста шагах от короля Нэт Тайлер натянул тетиву тисового лука до самого уха. Направил стрелу на четыре пальца выше головы своей цели. Его видела дюжина людей.

Никто не остановил его.

Он выстрелил.

Зеленый Рыцарь шел по песку, переставляя ноги, как танцор, и развернув плечи.

Он сразу бросился вперед, не став кружить около противника.

И снова, кинувшись на де Рохана, он ощутил что-то неправильное.

Он почти вздрогнул – и на долю мгновения опоздал блокировать удар де Рохана. Удар мог бы безвредно соскользнуть по его клинку, как дождь стекает по крыше амбара, но вместо этого два клинка столкнулись – Зеленый Рыцарь был слабее.

Де Рохан надавил.

Зеленый Рыцарь ударил его рукоятью клинка по открывшейся шее, защищенной только кольчугой. Галлейский рыцарь успел нанести режущий удар по корпусу, уничтожив чудесное шелковое сюрко и оставив синяк.

Де Рохан отшатнулся.

Том Лаклан держался на корпус впереди. Лошадь слушалась его идеально, и к тому же он, в отличие от Гэвина, доверял своему капитану и верил, что тот убьет галлейца. А значит, нужно было действовать по плану.

Плохиш Том не собирался ждать, пока галлейцы и их крысы придут в чувство. И его совершенно не смущала необходимость убивать альбанцев. Горцы убивали альбанцев уже пятьдесят поколений.

Оказавшись на расстоянии длины копья от первого епископского стражника, он пришпорил лошадь. Огромный черный зверь скорее прыгнул, чем поднялся в галоп, и Том копьем смел одного стражника, проломив его нагрудник, и разворотил бедро второму еще до того, как лошадь, оказавшись среди людей, замолотила всеми четырьмя копытами.

Если бы за Томом Лакланом, орущим: «Лакланы за Э!» – не шло еще девять рыцарей, двадцать стражников могли бы собраться и дать отпор. Или нет.

Пятеро из них погибли еще до того, как Майкл сокрушил первый шлем.

Он направил коня на барьер, окружавший королеву, и конь взял этот барьер, несмотря на закованного в броню всадника. Опустившись на землю, он тут же выбросил вперед руку с молотом и убил сержанта, который – никто не ожидал от него такой верности приказу – попытался ткнуть королеву копьем. Бланш схватилась за другой конец копья. Ее забрызгало кровью.

Лошадь Криса Фольяка тоже прыгнула, и изящный рыцарь протянул руку к королеве.

– Спасение прибыло, ваша милость. – Не дожидаясь ответа, он перебросил королеву через седло.

Сэр Алкей, человек куда более прозаичный, мечом открыл ворота в барьере.

– Заберите Бланш! – закричала королева, но рыцари уже разворачивали коней, а Бланш успела проскользнуть под барьером – она прекрасно умела спасаться сама. Хотя дюжина мертвых стражников потом являлась к ней в кошмарах, прямо сейчас она была на свободе и моглаубежать. Она понеслась к краю поля. На поле что-то происходило – когда пришло спасение, она перестала следить за битвой.

Шип находился в глухом лесу, на расстоянии броска требушета от стен Тикондаги, и следил за замком и событиями в нем посредством линзы, состоявшей из пятидесяти насекомых, которых он подчинил своей воле.

Мотыльки остались в прошлом. Гауз была слишком занята попытками уничтожить его, чтобы замечать такие простые вторжения.

Хотя она укрепила герметическую защиту своего замка и отразила его заклинания, внимание ее было приковано к чему-то другому, и Шип следовал за ней, как мотыльки следуют за свечой, ожидая, что она сплетет какое-то грандиозное заклинание. Он уже давно ждал этого. Сэр Хартмут и Орли каждый день надоедали ему, напоминая, что он обещал снять защиту с замка. По тайным проходам из замка отправлялись гонцы.

Шипу было плевать на любые подкрепления. Гауз, его цель, сосредоточилась на королеве, на далеком Харндоне. Он хотел бы знать, в чем дело, – это помогло бы предвидеть ее действия. Она шесть месяцев потратила на заклинание такой мощи и сложности, что Шип вынужден был признать, что недооценивал ее.

Она была очень могущественна. Но она совершила ошибку. И усугубила эту ошибку. И теперь, когда она наблюдала за спасением королевы в своем кристалле, Шип следил за ней.

Сэр Хартмут и Кевин Орли штурмовали гору Надежды к югу от замка – они утверждали, что им нужна точка выше замковых стен.

Шип заранее почувствовал приближение Эша.

Он появился в виде двух людей, двух шутов, одетых в выцветшие рваные наряды. Шуты жонглировали стрелами.

И смеялись – жутким, презрительным смехом, каким хулиганы смеются над своими жертвами в темных углах всего мира.

Стрела Тайлера попала в короля.

Король упал.

Эш – оба шута – заскакали:

– Бей, давай! Думаешь, шелковый пояс на платье Альбы разорван?

Два тела засмеялись, смех звучал одновременно согласно и не в лад.

– Она решила, что дело в женщине! – в восторге завопил Эш, шлепая себя по бедрам. – Я ей солгал, а она поверила!

Шип вздрогнул от отвращения, не понимая, с чем связался.

– Тайлер – мое творение, а не твое.

Обе головы повернулись к нему.

– Какое там творение. Чудо в том, что они все это делают сами. – Снова послышался мерзкий визгливый смех. – Ух, славно мы повеселимся. Смотри- ка, Шип. Мы только что взяли и уничтожили Альбу одной стрелой, как будто никогда и не бывало королевства!

Один шут кувыркнулся, а второй начал жонглировать мечами.

– Но королева… – пробормотал Шип и тут увидел.

– Королеве осталось жить всего пару часов, – хором сказал Эш, – она убьет себя сама!

Де Вральи не мог вынести унижения и не хотел видеть людей. Он прошел мимо королевской ложи, мимо лошадей, в свой чудесный белый шатер.

Там не оказалось никого, кто помог бы снять доспех. Не было ни вина, ни воды.

Он рухнул на скамеечку для коленопреклонения, воздел руки и закричал, почти невольно:

– Почему?!

Увидев, что де Рохан упал с лошади, Амиция встала. Никто не обращал на нее внимания и не обратил бы, даже если бы ее не защищало заклинание. Она пошла вдоль скамьи – когда она загораживала обзор, люди громко ругались.

Ей оставалось пройти мимо десяти человек, когда стрела попала в короля. Амиция немедленно потянулась…

…в эфире.

Она уже лечила его и сегодня выводила снадобья из его тела, так что она скользнула за ним в гаснущую темноту его внутреннего святилища. У него не было никакого таланта, и святилище не имело формы.

Стрела попала под сердце. Амиция оценила внутренние повреждения и попыталась остановить кровь, вытекающую из сердца, но он уходил.

Амиция знала, что стоит на кону – мир в Альбе и жизни невинных. Она сделала то, чего не стала бы делать в других обстоятельствах, то, чего ее учили никогда не делать.

Она последовала за тенью, покинувшей святилище, она попыталась удержать ее одной эфирной рукой, а второй соединила поврежденные жилы, которые выплескивали кровь в пустоты тела и в легкие.

На одно долгое мгновение все пришло в равновесие. А потом она поняла, что все это равновесие – ложь и что она уходит в темноту вслед за ним.

Она совершила ужасную ошибку.

Рядом с королевой шла настоящая битва, вокруг ложи короля суетились люди – Габриэлю сложно было понять, что происходит в двадцати шагах от него, и при этом не упустить из виду де Рохана.

– Король ранен! – закричал кто-то.

Завопила женщина.

Габриэль почувствовал, что кольцо у него на пальце нагрелось. Куда-то сразу делась немалая часть магической силы.

Амиция.

Де Рохан верно понял, что происходит, и напал, осыпая его градом мощных ударов. Габриэль видел, что все эти удары порождены отчаянием.

Де Рохан рубил сплеча – слева, справа, слева, справа, как юноша, тренирующийся на чучеле. Но он был силен, как почти никто из рыцарей. Его удары нельзя было не заметить, и двигался он так же быстро, как Мэг орудовала иглой.

Габриэль отступил на шаг. Потом еще – от второго удара.

Третий удар был финтом. Он пришелся по шлему, и перед глазами поплыло. Но Габриэля учили сражаться в любом состоянии, и тело сделало все само – левой рукой он перехватил клинок и поднял его, делая все остальные рубящие удары бесполезными и бессмысленными.

Теперь в отчаянии был Габриэль. Он чувствовал, что Амиция куда-то ускользает.

Он бросил меч де Рохана и заколотил своим, попал во что-то и сам тут же получил удар в бок, пониже руки. Потекла кровь, острие меча де Рохана взрезало кольчугу.

С ужасающей ясностью он понял, что происходящее с Амицией – что бы это ни было – усиливает их связь. И делает его неуязвимым.

Де Рохан ударил – от бедра, почти вертикально вверх. Габриэль ответил. Клинки скрестились у оснований, и де Рохан надавил изо всех сил. На мгновение Габриэль перехватил инициативу, ослабив давление. Он сделал шаг вперед и свободной левой рукой ударил де Рохана в лицо.

Брызнула кровь.

Клинок де Рохана бросился вперед, смял шлем и порезал лоб – снова. Поток крови почти ослепил Габриэля. Но он помнил, как оказался в руках убийцы в Морее, и ему было проще. Порезы лба не смертельны. Глаза остались целы.

Де Рохан не ослабел, даже раненный в руку. Он бил все сильнее.

«Я дал ему слишком много времени», – сказал Габриэль в тишине своего Дворца. На одно короткое мгновение – в реальности боя время не двинулось вовсе – он бросил всю свою силу в связь с Амицией.

А потом опустил клинок, как полагается в стойке Coda Longa.

Амиция стояла на своем мосту. Она тонула, она не могла успокоиться и сосредоточиться, мир вокруг чернел. Ей пришлось отпустить короля, который ускользнул в объятия смерти, и Амиция боялась, что она сама уже умерла и ее лишившаяся тела душа яростно борется за жизнь. Она не могла вернуться в настоящий мир.

Но все же что-то удерживало ее на мосту. Она чувствовала под ногами эфирные доски.

Вокруг было черным-черно, но, напрягая зрение, она увидела вспышку бледного света, солнечного света. Светилось кольцо у нее на пальце.

Она нашла в себе силы помолиться.

Мост под ее ногами начал исчезать. Она зашла слишком далеко. Слишком далеко.

Она зачем-то посмотрела наверх.

Над головой горел свет, которого не могло быть на такой глубине. Над головой горел божественный свет, а она погрузилась в смертельную тьму. Тьма казалась тяжелой и могущественной, и ей подумалось, что она зашла за грань, из-за которой нельзя вернуться к свету и воздуху, если только… если…

Меч Габриэля взлетел снизу вверх, и на исходе движения, когда оставалась всего ладонь, он чуть довернул его.

Де Рохан поставил мощный блок, обрушив удар на плоскую часть меча Габриэля.

Меч Зеленого Рыцаря мотнулся в сторону, отброшенный чужим клинком.

Габриэль повернул его – ему часто хотелось это сделать, – яблоко крутанулось у него под ладонью, острие меча совершило конусообразное движение, перекрестье развернулось, и клинок Зеленого Рыцаря занял место вражеского за время, за которое фея один раз дернула бы крылышком.

Габриэль выбросил вперед левую руку, схватил разом кончик своего меча и середину вражеского. Безжалостно ударил вдоль собственной руки, взрезав перчатку и повредив руку. Кончик его клинка проник де Рохану в левый глаз и попал в мозг.

Де Рохан умер, не успев упасть на землю.

Он еще падал, а…

…Габриэль стоял в своем Дворце и творил огненный столп.

Амиция потянулась к небу и схватилась за веревку из зеленого пламени, которая упала с высоты. Только коснувшись ее, она поняла, что это – ее собственное заклинание неуязвимости, наложенное на Габриэля. Она снимала его.

Ей стоило бы отпустить веревку, но где-то высоко, где сиял свет, Габриэль тянул за нее. И Амиция поднималась вверх из смертной тени.

Она нашла свой мост, она оказалась под ним, она тонула в силе и плыла в ней – она никогда еще не видела такой силы…

Он стоял на ее мосту. Он схватил ее обеими руками и поднял, и она ощутила под ногами прочную опору. Эфир – скорее сон, чем реальность, и она оказалась на своем мосту, хотя и раньше стояла на нем.

Он посмотрел на нее.

– Очень сложная метафора – этот ваш мост, – заметил он, – я не думал, что могу упасть из собственного Дворца, но и не понимаю, как мне вернуться назад.

Она рассмеялась, чувствуя жизнь вокруг. Она вышла…

…в настоящий мир. Ей хотелось жить, дышать и надеяться.

Король лежал мертвый неподалеку, над ним склонился архиепископ. За спиной Амиции стоял над телом мертвого врага Зеленый Рыцарь.

На мгновение все пришло в равновесие.

А потом архиепископ поднял голову.

– Они убили короля! – завопил он на приличном альбанском и обвиняюще вытянул руку. В сторону Зеленого Рыцаря.

Дю Корс поднес к губам маленький рожок и дунул.

Человек в красном капюшоне поставил небольшой щит. Это было первое заклинание, открыто сотворенное сегодня, и толпа закричала. Люди с верхних рядов пытались пробраться к выходу, трибуны ходили ходуном – сначала они гремели, как барабан, а потом закачались.

Амиция перелезла через нижний ряд скамеек, подхватила юбки и побежала. Сэр Гельфред велел ей пробираться к западному краю трибун, в красный шатер. Пропустить его было сложно, и она не боялась споткнуться. Сотни людей – половина из них оказалась дворянами из окрестных графств – бежали вместе с ней. Не успела она сделать и десяти шагов, как на трибунах начался хаос. Крики ужаса сменились криками боли.

Амиция остановилась. Она оглянулась и увидела облако пыли. Справа от нее отдавал приказы архиепископ, который выбрался из развалин королевской ложи и трибун. Кричал он истерически, но все же его слушались. Дю Корс копьем подгонял людей, пытаясь выстроить их в линию, поставить охрану вокруг архиепископа.

С неба упала тяжелая стрела и сбила с ног галлейского пехотинца. Она ударила его в голову, прошла сквозь шлем и пробила череп. Но стреляли не только по солдатам. Кто-то выпускал стрелы в зрителей, выживших на обрушившихся трибунах.

Амиция почувствовала запах дыма.

Сэр Габриэль остался на поле один. Он совсем вымотался и долго приходил в себя – спина болела после нападения мотылька, и силы он отдал слишком много. Он не сразу понял, что трибуны рухнули и занимаются пламенем, что в людей стреляют. Стрелков, похоже, было несколько.

– Твою мать, – меланхолично произнес Габриэль.

Из его плана ничего не вышло. В пыли и дыму он потерял Амицию и крепко подозревал, что Плохиш Том и Майкл делают сейчас именно то, что собирались, – то есть мчатся в Лорику, как будто за ними гонятся черти.

В его плане не было пункта «остаться пешим посреди катастрофы».

Повинуясь привычке, он начисто вытер клинок. В крови измазались только последние четыре дюйма, и он воспользовался сюрко де Рохана.

Сунул меч в ножны. Он выполнял эти простые действия, одновременно пытаясь понять, что же происходит вокруг.

Габриэль чувствовал, что Амиция плетет заклинания. Они были связаны так крепко, что он всегда это чувствовал.

Она занималась лечением.

– Сукин сын, – пробормотал он.

Но он понял, где она.

У Амиции была вера, и эта вера определяла ее действия.

Она понимала, чем грозит задержка. Но она была целительницей и видела вокруг сотни раненых людей. Или тысячи. Она заставила себя вернуться к трибунам. Заметила женщину средних лет с переломанной рукой и срастила ей руку. Помогла женщине найти дочь – девочка сломала шею, но была еще жива.

«Для этого Господь меня и создал», – подумала Амиция. Она молилась и одновременно работала.

Нэт Тайлер продолжал стрелять. Никто его не останавливал. Люди разбегались от него, как будто он стрелял в них. Или как будто он отвел им глаза.

Выпустив последнюю тяжелую стрелу, он обернулся и увидел дюжину парней и двух молодых женщин. Они смотрели на него, как на ярмарочного шута.

– Пора нанести ответный удар, – сказал он.

– По галлейцам? – спросила женщина.

– По ним по всем, детка. – Тайлер пожалел, что стрелы кончились. Он никогда не думал, что достанет самого хренова короля. И всегда воображал, что сотня разъяренных солдат погонится за ним, как собаки за раненым оленем. И уж точно он не думал, что это будет полупустое поле без единого врага. В сотне ярдов от него попадали трибуны и воцарился хаос. Свое дело он сделал.

Он собрался уходить. Горстка новых рекрутов все еще продолжала стрелять. Один из них только что выпустил стрелу в воздух, потому что Люк дернул за тетиву. Нэт оглянулся.

– Я повстанец, – сказал он, – мы намерены свергнуть всю знать и устроить правительство без них. Если хотите присоединиться, знайте: это тяжелая и неблагодарная судьба. Оправившись от сегодняшних событий, они станут травить нас, как волков, – он оскалился, – вот только у нас тоже есть зубы.

Кто-то пробормотал, что он только что убил невинных людей.

– Невинных не бывает, – выплюнул Тайлер, – они захватили нашу землю, наше серебро, лишили нас многих лет жизни. Убивайте их всех, товарищи. Младенцев и матерей тоже.

Миленькая девушка с раскосыми глазами и рыжеватыми волосами, одетая в тонкую шерсть, решительно подоткнула юбку.

– Я иду с тобой, – объявила она, – я тоже умею стрелять.

Она была смертельно серьезна.

– Я Лесса.

– Ты слишком хороша для нас.

– А ты меня испытай. – Она не кокетничала с ним.

Пыль оседала, и вдали показались люди архиепископа. Тайлер пожалел, что у него нет еще дюжины стрел.

– Я живу с нищими и быстро бегаю. Если отстанешь, ждать не буду, – предупредил он.

Она пожала плечами.

– И нас возьми.

Двое мужчин были похожи, как братья. Они больше напоминали обычных новобранцев – плотные, короткопалые крестьяне в суконной одежде. От них за целый ярд несло немытым телом. У каждого был тяжелый посох и большой кожаный мешок.

– Сэм, – представился один.

– Том, – сказал второй.

Тайлеру они оба понравились.

– Жизнь у нас тяжелая.

– А ты плуг потолкай, – сказал Сэм. – Давай прикончим их всех.

Том засмотрелся на девушку.

Тайлер дунул в рожок. Кто-то из солдат оглянулся, но он должен был подать сигнал, чтобы никто из новичков не погиб.

И без лишних слов он побежал на север, на чистое место. В двух сотнях шагов, за кузницей, виднелась рощица. Точка встречи. Он немного удивился, увидев, что за ним пошли пять человек.

Вокруг трибун царила суета. С северного края собралась целая толпа – они вытаскивали выживших из-под сломанных дымящихся бревен.

– Где королева? – орал архиепископ. – Найдите ее и убейте.

Еще час назад дю Корс усомнился бы в этом приказе, но теперь он казался вполне здравым. Дю Корс трижды дунул в рог, и его солдаты постепенно собрались вместе. Появился знаменосец, а потом оруженосец с конем. Дю Корс сел в седло. Дым пугал коня. За спиной дю Корса стояла дюжина копий.

– За мной, – велел он.

Всего через сотню шагов они поняли, что опоздали. Королева пропала. Ее стражу перерезали. Солдаты дю Корса – этруски, галлейцы, несколько иберийцев – крестились и бормотали что-то.

Л’Айл д’Адам привстал в стременах:

– Откуда стреляли? Кто убил короля?

Дю Корс должен был защитить архиепископа – точнее, канцлера – и поэтому медлил. Он только что понял, что за королевским убийцей никого не отправили.

– Стреляли с севера, – ответил он, – мне так показалось. – Он взял лошадь л’Айла д’Адама под уздцы. – Нет времени. Они схватили королеву.

– Кто схватил королеву?

– Красный Рыцарь, полагаю. – Дю Корс наморщил нос.

Л’Айл д’Адам потянул себя за бороду.

– А где де Вральи?

Дю Корс качнул головой в шлеме.

– Я его не видел с тех пор, как маршал изгнал его с турнира.

Жан де Вральи стоял на коленях у себя в шатре перед триптихом, изображавшим Святую Деву, святого Георгия и святого Евстафия.

– Ты солгал! – кричал он. – Ты вовсе не ангел Господень!

А потом опустил голову и расплакался.

Бланш не растерялась, но обрушение трибун застало ее врасплох. Она стояла так близко, что щепка впилась ей в бедро. Бланш вскрикнула, а потом успокоилась – она вдруг поняла, что все совсем не так плохо, как могло бы быть, и ее просто напугал большой кусок дерева, вонзившийся в ногу. Она осторожно вытащила зловредную щепку. Кровь немедленно пропитала платье.

При виде крови в глазах у Бланш помутилось, к горлу подступила рвота. «Не стану блевать», – подумала она.

Грубые руки схватили ее под мышки.

– Все хорошо, хозяйка, – сказал мужской голос, – все будет хорошо.

Она завопила.

Другой человек схватил ее за ноги.

– Вы успокойтесь. – Это был священник. Вряд ли он мог оказаться насильником.

Бланш дергалась и кричала, но они не обращали внимания и несли ее куда-то. Протащили мимо пожара, мимо восточного края трибун, где дыма почти не было. Там ждала женщина – очень красивая женщина в грязном желтом платье. В волосах у нее виднелись цветы. На земле вокруг нее лежала дюжина людей. Бланш поднесли ближе и аккуратно уложили на утоптанную землю.

Священник поклонился:

– Вот еще для вас работа, госпожа.

Женщина в желтом опустилась на колени рядом с Бланш и произнесла молитву. Задрала юбку и рубашку Бланш до самого пояса, положила руку на кровоточащую рану и свела ее края. Бланш закричала – не от боли, а скорее от ее ожидания. Но больно не было.

Женщина в желтом улыбнулась.

– Вы меня вылечили, – сказала Бланш. Конечно, она слыхала о таких штуках. Это оказалось… красиво, несмотря на крики, на едкий дым, царапавший горло, на беготню вокруг.

– Леди, там двое детей под балкой, – взмолился человек с закопченным лицом.

Леди встала, перекрестилась и смело двинулась прямо в огонь.

Пыль потихоньку рассеивалась, но теперь ее место занял дым. Габриэлю казалось, что ветерок сдувает все прямо на него. Но он бежал, стараясь не замечать дыма и не злиться. У него остались силы, и он тратил их, не жалея, чтобы добраться туда, где, скорее всего, будет лошадь. И, возможно, его брат.

Как ни странно, Гэвин и правда оказался там, и Ателий тоже.

– Ты идиот, – сказал Гэвин и потратил несколько драгоценных мгновений, чтобы обнять его. – Что бы ты сделал, если бы я ускакал? Отрастил бы крылья и улетел?

Габриэлю хотелось плакать. Никогда в жизни он не был так рад Гэвину.

– Том давно ушел. Минут пять как, а то и больше. Нам нужно валить, пока архиепископ не соберется с мыслями и не велит нас хватать. Их комендант собрал двадцать человек, соберет и больше. – Гэвин возился с подпругой.

– Хреновый я план придумал, Гэвин. – Габриэль понял, что тупо уставился на Нелл, которая держала Ателия.

– Поговорим позже. Ради бога, садись уже в седло. – Гэвин немедленно перешел от слов к делу и сел верхом сам. – Я уже говорил, что ты идиот?

Нелл улыбнулась и запрыгнула на свою лошадку. Стенки ложи защищали их от чужих взглядов с трех сторон – по крайней мере, пока.

– Поехали! – крикнул Гэвин.

– Амиция…

Гэвин пришпорил коня и выскочил из ложи, направляясь на восток, в дым.

Габриэль сказал своему пажу:

– Я за сестрой Амицией.

Нелл кивнула и протянула ему меч.

– Да благословит тебя. Господь, – улыбнулся Габриэль.

Об оружии он даже не подумал.

Он повернул на юг, к трибунам, и Нелл последовала за ним. Архиепископ, окруженный группой вооруженных людей, быстро перемещался на север, подальше от дыма. Тысячи мужчин, женщин и детей бежали прочь, но само турнирное поле было почти пустым из-за огораживавших его барьеров. Габриэль поехал вдоль поля, мимо тела поверженного врага, туда, где он чувствовал пульсацию заклинаний Амиции.

У него за спиной закричали. Его заметили вооруженные всадники.

– Черно-желтые! – крикнула Нелл.

Габриэль пожалел, что он в доспехах и сидит на боевом коне. Но Ателий был хорош, лучше любого тяжеловоза, которого он встречал в жизни. Повинуясь хозяину, конь прибавил скорость – очень резко для такого огромного зверя. Габриэль мчался к развалинам трибун. Там стояла плотная толпа, не меньше тысячи человек. На одеялах лежали тела: мужчины, женщины и дети, перевязанные окровавленными тряпками. Кажется, люди стояли в длинной очереди к небольшому просвету.

– Она вошла прямо в огонь, – сказала старуха, – это же святая, ее сам Господь послал.

Сотня людей упала колени.

Кто-то искал раненых и собирал трупы. Среди них были не только жертвы падения с трибун. Виднелся юноша, в которого попала тяжелая боевая стрела, ребенок, затоптанный испуганными людьми. Мать подняла девочку к Габриэлю.

– Я на нее наступила, господи помилуй, наступила на нее, и она умерла, – безутешно и жалко рыдала она.

– Солдаты! – проорал кто-то.

Закричала женщина.

– Держи лошадей, – велел Габриэль и спрыгнул, проклиная глубокий порез на левом боку, боль в руке и в голове.

Он…

…вступил в свой Дворец и понял, что у него еще осталось немного сил и что раны у него ерундовые. И что Амиция где-то прямо в пожаре.

Он встал поудобнее и сотворил ветер.

Воду.

И облако пчел.

Он сплел зелено-золотую сеть и бросил разом все три заклинания.

И пошел в дым вслед за Амицией.

Это оказались те же двое детей, мимо которых Амиция проскользнула, поднимаясь на трибуны, – как будто много дней назад. На них рухнула несущая балка и придавила – и переломала – ноги.

Вокруг бушевало пламя. Как будто ад сошел на землю.

Когда Амиция была девочкой, в ее деревне жгли костры на День всех святых. Она помнила, как их разводили, помнила, как ждала праздника, помнила ужас при виде их немыслимой силы – не в реальности, а в эфире. Пламя. Быстрое, безжалостное, неразумное.

Пламя пожирало королевскую ложу: гербы, написанные маслом, гобелены, деревянные украшения, мебель, балки, сиденья. Магический компонент в нем тоже был. Кто-то… точнее, что-то… разожгло это пламя.

Дети были на волосок от смерти – они могли задохнуться или сгореть. Девочка кричала, не переставая. Ее брат уже потерял сознание.

После исцеления и глупой борьбы со смертью Амиции не хватало сил, чтобы поднять балку и сдержать пламя. Но ее вера в Господа была велика, и она вычерпала все силы, удерживая огонь поодаль, пока четыре человека – отец и трое его слуг – накинулись на балку. Отец, не скрываясь, плакал от бессилия.

– Почему? – кричал он.

Амиция боролась с пламенем. Что-то, противостоящее ей, раздувало огонь и хохотало.

– Поймал, – сказал Габриэль у нее за спиной. Взялся за балку, и та дрогнула.

Внезапный порыв ветра – как будто удар господнего кулака – отбросил пламя от Амиции. Она упала на колени и немедленно промокла до нитки. Огонь зашипел, поднялся обжигающий пар. Амицию спас щит.

Огромный слуга вытащил девочку.

Габриэль крякнул.

Отец, перемазанный копотью, схватил сына за плечи и потянул. Мальчик закричал, очнувшись от милосердного забвения. Сломанные ноги кое-как извлекли из-под бревна.

Отбежав на некоторое расстояние, Амиция упала на колени.

– Давайте… – потребовала она.

Габриэль положил руку ей на плечо:

– У меня кончились все силы. Садитесь на мою лошадь.

– Вы нас спасли, – сказал отец, – я… Господи!

– В седло! Нелл!

Толпа расступилась. В дыму показались солдаты. Нелл ломилась сквозь толпу. У нее не было выбора. Мужчины ругались при виде двух коней, женщины визжали.

– Я могу их спасти, – сказала Амиция.

– Быстро в седло, – велел Габриэль, – не дурите. Сегодня вы уже ни на что не способны. Их кто-нибудь перевяжет, а вот нас сейчас могут схватить. Амиция!

Он запрыгнул на Ателия и протянул ей руку – здоровую правую руку. У него за спиной пчелы напали на солдат и заодно на толпу, без разбора.

– Вы – Зеленый Рыцарь? – спросила красивая светловолосая девушка. Она была так хороша, что, несмотря на опасность и на присутствие Амиции, он все равно на нее засмотрелся.

– Иногда им бываю.

Она осмелела и схватилась за стремя:

– Вы едете к королеве? Я ее служанка. Прачка.

Он не видел в ней никакого зла.

– Нелл! – крикнул он.

Нелл, ни секунды не раздумывая, схватила Амицию за руку и дернула ее, втягивая на лошадь. Габриэль рассмеялся бы, но он слишком устал и был слишком зол. Повернув коня, он наклонился, здоровой рукой подхватил девицу под мышки – куда грубее, чем намеревался, – и вонзил шпоры в бока бедного Ателия, который ничего подобного не заслужил.

Девушка вскрикнула, но Габриэль ее удержал. Она умудрилась перекинуть ногу через седло, хотя Ателий уже мчался вперед.

Пехотинцы и всадники выскакивали из дыма, преследуемые пчелами.

Габриэль обернулся. Они ехали по лагерю, который сэр Джеральд Рэндом выстроил для рыцарей, прибывших на турнир. Половина шатров пустовала, в некоторые кто-то вселился самовольно. Рядами тянулись простые палатки, круглые шатры, шатры с двумя входами – для рыцарей побогаче. Между рядами было довольно места для передвижения свиты. Все это походило на чистый, аккуратный и праздничный военный лагерь длиной в добрую треть мили. От шатров во все стороны разбегались веревки и оттяжки, и ехать по лагерю было страшно – даже без учета двух десятков вооруженных преследователей.

Габриэль обхватил девушку, устроившуюся перед ним, левой рукой.

– Если мне придется драться, просто прыгай. Не сиди.

Она не ответила.

Ателий был отличным конем – лучшим в его жизни, – но не слишком быстрым. А его преследователи не сражались на турнире и не вставали затемно. Они быстро нагоняли.

Лошадка у Нелл была послабее, но сложностей у нее не возникло. Сама Нелл мелкая, Амиция – стройная, и они легко оторвались от Ателия и от погони.

«Меня же схватят», – злобно подумал Габриэль.

Он заглянул в свой Дворец и с грустью увидел, что золотой нити у него на ноге больше нет.

Это было всего лишь тонкое, как паутинка, волокно.

Это была неуязвимость.

Он наклонился к уху девушки:

– Тебе придется слезть.

– Я готова.

Он дернул повод, резко сворачивая вправо. Ателий немедленно среагировал. Чуть сбросив скорость, он повернулся на задних ногах, почти остановившись. Девушка быстро соскользнула на землю, подхватив юбки, откатилась в сторону.

А ножки хороши…

В правой руке Габриэль держал меч, в левой – поводья. На него скакало не меньше дюжины человек. Но они растянулись почти на фарлонг, и рыцарей среди них не было.

Они ехали по главному проходу лагеря для северных рыцарей – в других обстоятельствах именно там обосновался бы Красный Рыцарь со своим отрядом. Габриэль видел красный шатер, место назначенной встречи. Сам он оказался слишком далеко.

У него не хватало сил ругаться. С первыми шестью противниками он расправился, не получив ни царапины. Он отчаянно размахивал мечом, ставя блоки и нанося короткие яростные контрудары. Седьмой человек остался один, Габриэль схватил его коня за повод раненой левой рукой и дернул, ударил мечом слева сверху, отбивая в сторону рогатину.

Когда он свернул коню голову, руке на мгновение стало очень больно, но конь рухнул и покатился, раздавив всадника.

– Это было очень глупо, – вслух сказал Габриэль, понимая, что сейчас искалечил сам себя.

И тут в спину всаднику, который уже нагонял его, как будто ударила красная молния. Гэвин, в его доспехе, в его алом сюрко, с плюмажем, верхом на великолепном коне в красном барде, походил на древнего бога войны. Он разил боевым молотом, каждым ударом убивая или сбрасывая с коня одного противника.

Габриэль смотрел, как его брат уничтожает небольшую армию. Он был великолепен. Габриэль пытался отдышаться.

Он тронул Ателия, собираясь выяснить, не подбирается ли сзади кто-то из сброшенных с седла. Развернув коня, он увидел, что девушка сидит верхом на одном из вооруженных людей, держа кинжал у его горла. Тот не счел ее серьезной угрозой и ткнул в бок латным кулаком.

Она его убила. Одно движение тонкой руки – и он умер.

Она отвернулась и слезла с тела.

– Нам туда, – ехидно сказал Гэвин, – или тебе надо спасать еще каких-то дев? Господи, а ведь и правда.

Гэвин отсалютовал ей молотом, залитым кровью:

– К вашим услугам, милая девушка.

Блондинка прижала ладонь к губам.

Габриэль протянул ей руку:

– Посмотрим, может быть, на этот раз выйдет лучше.

– Вы мне чуть руку из плеча не вырвали, – укоризненно сказала она.

– Я буду стараться, – пообещал Габриэль.

– Кто это? – спросила она, указывая на залитого кровью рыцаря. Преследователи столкнулись с Тоби, Майклом и сэром Бертраном.

Пока Габриэль затаскивал девицу обратно в седло, они рискнули напасть. Из мешанины веревок от шатров вынырнул, как чертик из коробочки, сэр Данвед и спешил рыцаря сильным ударом в бок. Сэр Данвед был очень крупным мужчиной, а те, кто ускользал из его засады, сталкивались с сэром Майклом, сэром Бертраном или юным Тоби и быстро оказывались на земле. Гэвин бросился в гущу битвы, и испуганные лошади разбежались. Всадники падали с них, лошади ломились через шатры, началось всеобщее побоище.

– Я Бланш, – сказала девушка. – Между прочим, на картинках дама всегда сидит за спиной у рыцаря.

Габриэль рассмеялся.

Чтобы вырваться из лагеря, потребовалась еще одна короткая стычка. Отряд вместе с пажами и лучниками легко разбил дезорганизованных галлейцев.

– Можно прорубиться назад и схватить де Вральи, – предложил воодушевленный Гэвин.

– И бросить королеву? – Габриэль приподнял бровь.

Королева, белая, как молоко, сидела на хорошем иноходце.

Они собрали всех лошадей, лишившихся всадников, и походили теперь, по выражению сэра Данведа, на бродячую ярмарку. Нелл и другие пажи вели боевых коней под седлами.

– Через день-другой кто-нибудь поднимет целую армию, – сказал Габриэль. – Гельфред говорит, что у этого дю Корса три сотни копий и у де Вральи в прошлом году было столько же.

– Больше, – заметил Гэвин.

Сэр Майкл вырвался вперед:

– Уж альбанцы могли бы и лучше думать. Я видел бывших рыцарей своего отца. Всего пятнадцать минут назад я вышиб из седла Кита Чернобородого. Предатель.

– Кит Чернобородый? – переспросил Габриэль.

– Рыцарь из свиты моего отца. Его гвардия. – Майкл нахмурился, – Люди Ранальда спасли отца?

– Узнаем, когда увидим Ранальда. Я велел ему не подходить близко к полю, пока… он мог это сделать. – Габриэль посмотрел на юг. – Надеюсь, он так и поступил. Иначе их всех уже схватили.

Плохиш Том кивнул:

– Я особо там ничего не разглядывал, но королевскую гвардию начали разоружать почти сразу.

Габриэль велел остановиться.

– Всем поменять лошадей, – приказал он. Спешился и протянул Бланш здоровую руку. Она не приняла ее и легко соскользнула на землю сама.

– Мне нужно бежать к госпоже, – сказала она и действительно припустила по дороге.

Габриэль потянулся и посмотрел на далекий лагерь.

– А Гельфред где? – спросил он у Тома.

Том Лаклан только покачал головой:

– В назначенное место никто не явился. Не забывай, что нам нужно было спасти тебя.

Габриэль вздрогнул.

– Это был не лучший день в моей жизни.

– Ты нашел хорошенькую штучку. Не упусти, – по-дружески заметил Том.

– Или, – вставил Крис Фольяк, – если она тебе не нужна…

– Господа! – рявкнул капитан. – Если вы успокоились…

– Ну вот и наш капитан, – громко сказал сэр Данвед сэру Бертрану.

– Нужно найти двух лошадей для дам. Если только Нелл не собирается везти сестру до самой Лорики. – Он с трудом улыбнулся Амиции. – Что случилось?

– Король… Габриэль.

Бланш прибежала назад и сделала реверанс, держа спину идеально прямо.

– Смотрите, капитан, – сказала она, – сир.

Габриэль заставил себя поклониться. Спина болела, как будто ее огнем жгли.

– Моя госпожа, королева, не может идти дальше, – сказала Бланш. – Она слишком горда, чтобы говорить это, но она может родить в любую минуту. – Бланш огляделась. – У кого-то из вас есть дети? Говорят, кровь и звон стали ускоряют роды.

Габриэль все еще смотрел на лагерь. Там возились люди. Огонь потушили. Вспыхивало на солнце оружие.

– Стемнеет через восемь часов, – сказал он.

Нелл привела ему Авраама, самого старого и спокойного мерина. Он забрался в седло и заявил:

– Нелл, ты солнышко.

Она зарделась.

Капитан проехал вдоль строя и приблизился к королеве, которая сидела, прислонившись спиной к маленькому дереву. Она выглядела очень спокойной, но была смертельно бледна.

Габриэль слез с седла на одной силе воли и неловко поклонился:

– Ваша милость, мы не можем больше здесь оставаться. Нас схватят или убьют.

Она посмотрела на него чудесными золотыми глазами.

– Я знаю. Бланш любит меня, но слишком опекает. – Королева протянула руку, и Габриэль помог ей встать. – Он останется в утробе еще несколько часов. Или дней, если будет нужно.

– Вы колдунья.

– Разумеется.

– Я исцелил вас в прошлом году, когда в вас попала стрела, – сказал он, – и тогда узнал об этом. Можете ли вы поделиться с нами силой? Со мной и с сестрой Амицией?

– Конечно, – ответила королева, – все, что смогу.

Габриэль…

…коснулся ее и вошел в ее Дворец. Увидел настоящую крепость. Он никогда еще не бывал в настолько хорошо укрепленных Дворцах воспоминаний. Его окружали стены, выстроенные из сияющего золота, так прочно сложенные, что он не мог разглядеть, где один золотой кирпич примыкает к другому.

Королева здесь была стройна и очаровательна. Она провела его в цитадель через двойные ворота.

– Верно ли, что мой любимый мертв? – спросила она.

– Он убит стрелой, – кивнул Габриэль.

Она вздохнула – прямо в эфире – и поджала губы.

– Посмотрим, буду ли я его оплакивать.

Дворец ее походил на замок из детской сказки, повсюду росли фруктовые деревья, на ветвях пели птицы. Посередине двора обнаружился колодец. Она зачерпнула воды, которая была чистой силой, и подала ему.

– В романах из этого не получается ничего хорошего, – заметил он.

– Я бы хотела смеяться, – сказала она, – бегать среди цветов и снова любить.

Габриэль допил воду. Потом протянул руку, нашел Амицию и поманил ее за собой. Она появилась. Прошла сквозь стены, как будто их и не было, ведь ее пригласили сюда. Королева и ей подала напиться.

Амиция взяла силу и тут же использовала ее, исцелив раны у него на боку. Провела по его левой руке пальцем и нахмурилась.

– Попробуем завтра.

А потом сестра Амиция прошла вдоль строя, исцеляя мелкие раны людей и животных.

– Она же… – начал Том, а потом оглянулся и повесил голову.

– Да, – вздохнул Габриэль, – а теперь двинем отсюда, пока что-нибудь не пошло наперекосяк.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ОТРЯД КРАСНОГО РЫЦАРЯ

Недалеко от Второго моста они снова повернули на восток и поехали примерно тем же путем, что и утром. Кто-нибудь мог среагировать очень быстро, отправить погоню по западной дороге с другой стороны от Первого моста и отрезать им путь. Габриэль не хотел больше драться, пусть его и исцелили.

С низких холмов южного Альбина они видели идущие вдоль хребтов дороги до самого Харндона. Габриэль заметил колонну на главной дороге и еще одну на дальнем берегу, где клубилась пыль.

– Зря мы не убили их всех, пока была возможность, – сказал сэр Майкл. – Интересно, где отец.

– Возможно, ты прав, – ответил Габриэль.

Ему на помощь пришел Гэвин:

– Мы сделали то, что собирались. Другого плана не придумали. Будь в нашем распоряжении две сотни пехотинцев…

– Так или иначе, – сказал Том, – это уже в прошлом. Неплохая была драка, и мы ни единого солдата не потеряли.

– И ни одной женщины, – заметила Бланш, которая ехала вместе с королевой и отлично держалась.

На перекрестке у брода, где Харндонский тракт и Восточный тракт пересекали Мейланский ручей, Габриэль дал отряду час на отдых. Тоби увел оруженосцев искать еду и вернулся с нагруженным мулом и связкой колбас на плече. Все поели, даже королева. Честно говоря, она ужасно проголодалась, и Бланш снова пристала к капитану:

– Ей нужно есть. Она же не ваша наемница, – Бланш уперла руки в боки, – она не может ехать всю ночь.

Большая часть отряда отвела глаза. Сэр Майкл поклонился и сказал:

– Капитан старается…

– Я просто помогаю ему сделать правильный выбор, – заявила Бланш.

Том глядел вдаль из-под ладони:

– По-моему, на дороге люди.

Уже наступил ранний вечер, и до темноты оставалось немного.

– Переходите брод, – приказал Габриэль, – немедленно.

Сэр Майкл мигом закинул Бланш к себе в седло и переехал брод вместе с ней. Остальные быстро рассаживались по коням, сэр Фрэнсис и Крис Фольяк перевезли королеву, которая все еще ела.

Габриэль с братом сидели на лошадях и жевали колбасу.

– Местные, – сказал Гэвин через некоторое время.

К ним приближалось пятьдесят или шестьдесят человек, почти все пешие.

Рыцари все еще оставались в турнирных нарядах. Гэвин выбросил огрызок в реку, из воды тут же выскочила щука и схватила его. Братья выступили вперед, бок о бок, подняв правые руки.

Один из верховых выехал им навстречу. Снял правую перчатку и тоже поднял руку.

– Сэр Стефан Грисвальд, – представился он. Ему было за пятьдесят, и он уже начал толстеть, нагрудник сидел на нем кое-как, но меч на боку висел определенно не для красоты.

– Сэр Габриэль Мурьен, – сказал Габриэль.

– Это они! – крикнул копейщик.

Копейщиков было дюжины три, если не четыре, все в гамбезонах и хороших шлемах, у большинства с бармицей.

– Это ваши люди? – спросил сэр Стефан, указывая на рыцарей за рекой.

– Да, – сказал Габриэль. Его люди держали копья наготове. – Вы шериф?

– Да, милорд. Я должен арестовать вас именем короля. – Он взмахнул дубинкой, как жезлом.

Габриэль осадил коня.

– Король мертв. С самого утра.

Шериф опешил:

– Королевский приказ поступил совсем недавно.

– Это не настоящий приказ, а подделка архиепископа, – сказал Габриэль. – Он распустил ополчение?

Шериф покачал головой:

– Во всех графствах. Ради всего святого, милорд, король мертв? Что за несчастье.

– Ему в грудь попала стрела, – сказал Габриэль. – Видите женщину там, под деревом? Это королева. Она нужна галлейцам, милорд шериф. А я ее не отдам. Так что вам и вашим храбрецам придется с нами сразиться.

Том Лаклан пересекал брод в обратном направлении, а за ним ехали другие. В лучах заходящего солнца сэр Том и сэр Майкл напоминали десницу и шуйцу Господа.

– Чтобы их арестовать, нужен легион ангелов, – сказал какой-то старик, – поехали, Стефан.

Вперед выступил еще один человек. Под деревьями, растущими вдоль дороги, было уже совсем темно. Из тьмы возник старик с прямой спиной, в хорошем доспехе.

– Лорд Корси, – сказал Гэвин.

– Да, Твердая Рука собственной персоной. А это, как я вижу, юный Майкл, старший сын бездельника Тоубрея, – он улыбнулся и протянул руку, – господа, не будете ли вы так любезны передать королеве мой поклон? И дать слово не нападать на нас? У вас больше людей, и вы куда лучше вооружены, но мы, – он говорил довольно весело, – мы – стражи закона.

Корси был стар. Один из баронов прежнего короля.

Габриэль пожал ему руку.

– Даю вам слово. Отпустите нас, и закончим на этом. Или, – рискнул он, – вы нас прикроете?

Лорд Корси подумал мгновение и твердо ответил:

– Нет.

С левой стороны подъехал Том:

– Если мы их убьем, они никому ничего не расскажут.

Лорд Корси схватился за меч.

– Черт возьми, Том! – крикнул Габриэль. – Лорд Корси, мы не тронем вас, если вы не нападете на нас.

Корси тронул коня.

– Мои сыновья служат при дворе.

– Мы понимаем, – отозвался сэр Гэвин.

Забрало легкого бацинета скрывало глаза Корси. Он покачал головой:

– Я постараюсь утаивать эти новости как можно дольше. Кто убил короля? – вдруг спросил он.

– Честно говоря, не представляю, – ответил Габриэль, – возможно, повстанцы. Или галлейцы.

Он очень устал. Невероятно устал. Он не понимал, что за заговоры плетутся. Утратил нить.

– Будет война, – сказал лорд Корси. – Гражданская война. На всех границах появятся волки…

Габриэль снял руку с рукояти меча.

– Я постараюсь этого не допустить.

Корси наклонился вперед, и глаза его блеснули из-под шлема.

– Вы считаете, что ребенок королевы – от короля?

Для этого Габриэль тоже слишком устал. Но он вдруг понял, что королева полностью в его распоряжении. Перед ним предстало невероятное количество возможностей. Они развертывались, как ковер. Как паутина из паучьего брюшка. Вероятность за вероятностью, идея за идеей, быстрее мысли. Теперь он не чувствовал, что запутался.

«Гражданская война началась, – подумал он, – и я в ней участвую. А Корси можно победить. Ребенок в ее утробе – королевский? А какое это имеет значение?»

В его голове вспыхивали планы и заговоры, и он вдруг понял, что законность происхождения этого ребенка никому не важна. Решение оставалось за ним.

«Это дело матери». – От осознания собственной власти кружилась голова. Так же, как в тот раз, когда он впервые дотянулся до эфира и сотворил огонь.

«Если ее ребенок – бастард, слабый, больной, тогда королем стану я. Или смогу стать. Если ребенок от короля… а королева у меня…»

Он коротко улыбнулся. Вероятности и варианты будущего, которые могли возникнуть в герметическоймультивселенной, прокрутились у него в голове за то время, за какое красивая девушка опустила бы ресницы.

– Милорд, я верю, что ребенок королевы – законный король этой страны, – сказал капитан.

Он услышал, как резко втянул воздух Гэвин. Том пока не знал, что значат эти слова. Майкл знал. И Амиция знала.

«Иногда „правильное“ действительно оказывается самым правильным. И это красиво. Матушка, ты будешь страшно разочарована. Наверное».

Майкл немедленно подхватил:

– Милорд Корси, сэр Габриэль сегодня защищал честь королевы на ристалище, выйдя против королевского воина. Он победил.

– Господи, юноша, вы убили де Вральи?

– Боюсь, всего лишь сьера де Рохана, – ответил Габриэль.

Вмешался шериф, который до этого молчал:

– Судебный поединок – варварский обычай. Его не признаёт закон.

Габриэль рассмеялся:

– Согласен. – Он шлепнул себя по бедру и зашипел от боли, успев забыть, что левую руку так и не вылечили.

Он заметил взгляд Корси.

– Я хотел бы преклонить колено перед королевой, – сказал Корси, – и, хотя я стыжусь подобного гостеприимства, у меня есть амбар. Большой амбар, куда поместитесь вы все. – Он заставил коня сделать шаг вперед и оказался плечом к плечу с капитаном, в окружении охраны. – Я спрячу вас на одну ночь, и да поможет мне Господь.

Габриэль улыбнулся от всей души. Протянул правую руку.

– Я отведу вас к королеве, прямо сейчас. Далеко ваш амбар?

– Меньше лиги. – Корси посмотрел на шерифа.

– Я на стороне королевы, – немедленно сказал тот.

Габриэль дернул поводья.

– Ну, господа, – крикнул он копейщикам, – кто готов поклониться королеве? Кто верен Альбе? Куда ехать? – спросил он у Корси.

– По этому берегу, к Морейскому тракту. Я поеду с вами и все вам покажу.

Майкл знал эту игру. Его отец играл в нее всю жизнь.

– Я перевезу королеву на эту сторону. Габриэль? Ты хочешь сказать, мы?..

Габриэль посмотрел на Тома, на Майкла, на Гэвина.

– К добру или к худу, мы теперь рыцари королевы.

Королева рысью проскакала через реку. Иноходец брызгался, капли сверкали в закатном свете. Ее окружали рыцари, а рядом ехали Амиция и Бланш. Несмотря на девять месяцев беременности и десять дней одиночного заключения, она держалась очень прямо, лицо ее было красиво и спокойно, а лошадью она правила уверенно, как всегда.

Все рыцари на дороге спешились.

Габриэль последовал их примеру.

Копейщики выступили вперед.

Крис Фольяк взял королевскую лошадь под уздцы, и королева тоже спустилась с седла.

Тогда спешились все рыцари отряда, их оруженосцы и пажи. Так вышло, что перед королевой оказались два куста шиповника, уже покрытых ранними цветами. Королева с восторгом вдохнула их аромат.

– Ваша милость, – громко сказал Габриэль, – ваша милость, эти господа хотят поклониться вам и предложить свою службу вам и вашему дому.

Королева прошлась между ними, возлагая руку им на головы – на голову шерифу, на голову лорду Корси, на голову пахарю Бобу Твиллу. Она улыбалась, и улыбка эта была как солнце.

– Я благодарю вас за верность и за смелость, – сказала королева, – я клянусь вам своей честью, клянусь Девой Марией и своей бессмертной душой, что ребенок в моей утробе – ребенок, который давно мечтает из нее вырваться, – зачат от моего мужа и является законным правителем Альбы.

С этим она вернулась к своей лошади.

– Лорд Корси предложил нам приют на ночь, – прошептал Габриэль.

– Я принимаю его предложение. – Она сверкнула улыбкой.

А потом согнулась пополам и закричала.

– Схватки, – буркнула Бланш и обхватила королеву руками.

Королева пришла в себя и выпрямилась. Посмотрела на сэра Габриэля:

– Прошу прощения, милорд. Время пришло.

Гауз слишком много времени провела, глядя в свой древний кристалл и ожидая новостей с юга. Очень трудно оказалось фокусировать шар на одной точке. Это усилие утомило ее – у нее еще оставалась энергия, но не хватало сил ею манипулировать.

Но ей нужно было знать правду, поэтому она продолжала – так ребенок ковыряет болячку. Адские легионы ее врага штурмовали врата бастиона Святого Георгия, и ей пришлось усилить защиту и швыряться в них огнем, пока ее муж не собрал рыцарей и не отбил нападение.

Сэр Анри умер под бастионом Святого Георгия. Там же пала дюжина лучших рыцарей ее мужа, а сам граф, который пережил два десятка битв без единой раны, лишился левого глаза. Но галлейские рыцари и их союзники из-за стены оказались отброшены.

Гауз пришлось лечить выживших. В другое время она бы оплакала Анри, лучшего романтического любовника, которого только может пожелать женщина, – храброго, умного, красивого, твердого и молчаливого.

Граф очнулся, пока она его лечила вместе с несколькими способными девушками – их называли четырьмя ведьмами. Он открыл правый глаз.

– Один из этих ублюдков был в цветах Орли, – прохрипел он, – я его почти достал! – Он снова закрыл глаз. – Боже мой, я потерял Анри.

И вдруг – по очень многим причинам – Гауз почувствовала, что на глаза у нее навернулись слезы. Не только из-за Анри. Из-за мужа. Из-за всех них. Она отослала ведьмочек.

– Мы можем вечно удерживать этот замок, – сказала Гауз.

Муж схватил ее за руку:

– Просто поставь меня на ноги. Их Черный Рыцарь… Это нечто. Я не могу пройти мимо него.

– Он тебя на тридцать лет моложе, старый болван. – За язвительностью Гауз прятала свои истинные чувства.

– Я убил много людей, которые были моложе меня, – мрачно возразил граф. – Ты делаешь мне больно.

Она пыталась вылечить его глаз заклинанием, но он оказался слишком сложно устроен. Ей пришлось ограничиться уничтожением инфекции и защитой от дальнейших повреждений.

– Я не могу спасти твой глаз, – призналась она.

– Ну, я все равно увижу тебя голую, – вздохнул он, – но вот поймать тебя станет посложнее.

Она улыбнулась:

– Я бегаю не быстрее тебя, старый ты козел. Это служанки вздохнут с облегчением.

Она пожала ему руку и ушла на поиски Анеаса. Он был невредим, хотя сражался два дня без перерыва. Он вернулся из Альбинкирка в сопровождении дюжины копий перед самой осадой, и на нем она выстроила всю защиту – незаметную, магическую, смертоносную.

– Ты мне нужен для подготовки к вылазке, – распорядилась она, – твой отец вышел из строя на пару дней. – Сейчас Гауз было не до попыток мужчин командовать самим. Пока она говорила, Шип – или его темный господин – расшатывал ее защиту.

А что происходило в Харндоне?

Анеас, почтительный сын, устало отсалютовал ей:

– Матушка…

– Да, радость моя?

– Кто-нибудь придет нам на помощь? Где Гэвин и Габриэль? – Он поймал ее взгляд. – Возможно, у нас лучшая в мире герметическая защита и самые высокие стены, но вот людей нам недостает.

– Ты же не повторяешь эту опасную ересь где попало, тыковка моя? – проговорила она.

Анеас криво улыбнулся – точно так же улыбались его братья.

– Я излучаю уверенность, – сказал он. – Кто-нибудь придет?

– Сэр Джон Крейфорд ведет северную армию, – ответила Гауз.

Анеас помолчал. Поднял свои перчатки.

– А ты ведь лжешь…

Раньше он никогда ей не возражал.

Она пожала плечами:

– Мы выстоим.

Анеас неохотно кивнул.

– Ты не думала сбежать? – спросил он. – Человек, который называет себя Кевином Орли, пообещал нам всем разные живописные пытки и унижения.

– Орли и гроша ломаного не стоит, – она щелкнула пальцами, – а если я уйду отсюда, крепость падет, и ты прекрасно это знаешь.

– У нас есть убежище, – хмуро напомнил он.

– Меня не схватят. И я никуда не собираюсь. Удерживай стены, мой последний сын. Я буду удерживать волшебника.

Анеас ушел к своим людям, а она взлетела по ступеням наверх. Посмотрела в свой шар. Повела рукой, сдвигая изображение, концентрируя всю свою волю на куске хрусталя.

– Святая Мария Магдалина! – воскликнула Гауз. – Он же умер!

Слишком долго – и этого времени не вернуть – она следила за ужасным зрелищем, которое разворачивалось на юге. Она не представляла, как прошел турнир, но король – ее брат – умер, и тело его завернули в саван. С братом у нее была особая связь, и Гауз легко нашла его даже в смерти. Она осмотрела труп, взглянула на галлейцев и альбанцев, которые вились вокруг, как мухи.

Новый архиепископ произносил речь. Над телом ее брата.

Она прикусила губу.

– Анри и ты? В один день? – спросила она у кристалла. – Прощай, брат.

Потом Гауз шевельнула рукой и переместилась на север. Пока изображение двигалось, она умирала от страха. Она торопливо распустила шнуровку, стянула платье и рубашку и осталась обнаженной.

Она собрала все свои силы и бросила заклинание.

Шип творил сложные чары, чтобы помочь осаждающим. Соединяя два вида энергии, он усиливал требушет. Под покровом грязной и дождливой весенней ночи сэр Хартмут двигал осадные орудия. Сработал сигнал тревоги, и Шип бросился вливать силу – так резко, что рычаг требушета мотнулся, убив двух матросов. Шип не обратил на это внимания. В мгновение ока – точнее, фасетчатого глаза – он исчез.

Гауз увидела в шаре Габриэля. Заклинание сработало. С учетом близости Шипа это представляло опасность. Но она должна была знать.

Он оказался жив, ранен и очень устал. Рядом с ним обнаружилась маленькая монашка. Какой все-таки глупый у нее мальчик, все еще не оседлал кобылку, хотя он об этом так и мечтает, а Гауз наложила на нее заклинание.

Монашка и высокая светловолосая девица обнимали…

Так называемую королеву.

Гауз сплюнула.

– Я не хотела этого делать, – сказала она Господу Богу и всем остальным, кто мог ее слышать. – Но… око за око.

В тишине своего Дворца воспоминаний она полюбовалась заклинанием, которое плела несколько месяцев.

Дезидерата обладала одной из лучших систем защиты, с какими Гауз приходилось сталкиваться. Она видела, что королева боролась с самим господином Шипа. Теперь Гауз знала, на что способна эта женщина.

На мгновение ей стало жаль. Если бы она могла убить дитя, не убивая мать, она бы так и поступила. Она уважала могущественных женщин. И она знала, что Дезидерата – истинная дочь Тары.

Как и сама Гауз.

Несколько мгновений она даже хотела отказаться от мести. Ее брат погиб.

Но, когда она убьет младенца, ее сын – сын ее брата – станет королем. Она не думала о препятствиях, стоявших перед ним, потому что такие мелочи, как инцест и незаконнорожденность, не могли ее остановить.

Кроме того, какая-то крошечная и подлая часть ее души просто хотела увидеть, сработает ли заклинание. Справится ли оно с тем, что не далось самому черному господину.

Глядя в недра кристалла, она потянулась к…

Луна не успела подняться над горизонтом и на палец, когда они въехали во двор огромного каменного амбара, размерами походившего на церковь – здание из камня и дерева имело шестьдесят футов в высоту и сто в длину.

Лорд Корси спешился. Из амбара выбежали два парня с копьями и остановились, когда отряд схватился за оружие.

– Это со мной, – сказал лорд. – Хавьер, убери копье и брату вели сделать то же. А то эти господа перестанут нам доверять. Моя стража, – пояснил он Габриэлю. – Давайте я вам все здесь покажу.

Бланш подъехала ближе – между прочим, она сидела на его лошади.

– Нам нужны тряпки и горячая вода, – заявила она, – пожалуйста.

– Там есть комнатка с кроватью. И очаг. – Лорд Корси указал направление и велел своей страже: – Принесите факелы и фонари. Этих людей нужно разместить внутри.

Он снова обратился к Габриэлю:

– Иногда тут ночует ополчение. У нас есть постелей на пятьдесят человек.

– Слуг не надо, – распорядился Габриэль. – Прошу прощения, милорд, но я не могу позволить вам послать за ними в замок.

– Вряд ли здесь найдутся тряпки…

Габриэль щелкнул пальцами и сказал немедленно подскочившему Тоби:

– Нужная чистая ткань. Можешь отобрать чистые рубашки у всего отряда. Тоби поклонился и исчез, как по волшебству.

– Слуги вас уважают, милорд, – заметил Корси.

– Мы многое прошли вместе.

Габриэль последовал за Бланш. Подхватил королеву под мышки. Вместе с сильной служанкой они затащили королеву по пологому въезду, провели через молотильню и вошли в большую дверь справа. Там оказалась комнатка, обшитая панелями. Лорд Корси сменил Бланш и помог нести королеву – ноги внезапно перестали ее слушаться.

– Кровать, – сказал Корси.

Напротив стойла, где два любопытных ослика грелись в самом теплом месте амбара, действительно стояла кровать.

Бланш поддерживала королеву за ноги. Амиция взяла ее за руку и запела молитвы.

– Хлев? – спросила Бланш у Габриэля.

– В гостинице не было свободных комнат! – рявкнул тот.

Амиция посмотрела неодобрительно, а вот Бланш рассмеялась:

– А вы остряк, милорд.

Гауз чувствовала схватки, как будто рожала сама.

Если ребенок родится, чары рассеются. До этого момента мать и младенец в эфире являются одним целым. В эфире природа не значит ничего, мысль куда важнее. То, что существует по отдельности, существует по отдельности. То, что вместе, связано.

Снаружи загремел гром. Небесам не нравилось ее решение. Вспыхивали молнии. Она ни о чем не жалела.

– Брат! – сказала она. – Я сделаю так, как будто ты никогда не…

Шип материализовался рядом с сэром Хартмутом. Они стояли так близко под стенами Тикондаги, что капли, срывавшиеся с крыши замка, падали им на головы с высоты сотен футов.

Хартмут вел вперед отряд шахтеров. Кажется, он никогда не уставал. Он вздрогнул – Шип впервые увидел, что он удивился, – и наполовину вытащил из ножен герметический артефакт, который именовал мечом. Искусство помогло Шипу узнать, что это не столько меч, сколько врата.

– Ты меня удивил, – пророкотал сэр Хартмут.

Кевин Орли поднял забрало. Шип и не взглянул на него.

– Пора. Готовьтесь к штурму.

– Прямо сейчас? В темноте, под дождем? – Хартмут не боялся Шипа и только пожал плечами. – После восьми дней пустых обещаний и крови…

– Дождь нас не остановит, – сказал Шип.

– Солдаты любят воевать в тепле и сытыми, – возразил Хартмут, – это простое соображение помогло выиграть сотни битв. А отказ от него – проиграть еще больше.

– Сейчас, – велел Шип и отвернулся.

Сэр Хартмут выругался. А потом побежал, в тяжелых доспехах, с открытого места, к которому пришлось красться, к лагерю. Несмотря на дождь, там мерцали костры.

Габриэль смотрел, как Амиция успокаивает королеву. Лицо у той исказилось от боли. С началом схваток сдержанность и достоинство куда-то делись.

Бланш улыбнулась ему:

– Вы бы ушли, милорд. Мужчины для такого не приспособлены. Слабый пол.

Габриэль улыбнулся в ответ, потому что ей хватало сил шутить, а он сейчас в этом очень нуждался.

– И узнайте заодно, куда ваш оруженосец дел все тряпки, – добавила она.

Лорд Корси лично грел воду в очаге. Габриэль не успел даже сделать вид, что может принести пользу, – Тоби вошел с охапкой льняных простыней и рубах. Нелл следовала за ним с двумя красивыми атласными подушками, женским платьем из коричневого бархата и медным чайником.

– Сэр Кристофер говорит, – объяснила она, – что у него случайно оказалось это платье и подушки…

– Только Фольяк ходит на войну с платьем для своих трофеев, – добавил Гэвин от двери.

Бланш уперла руки в бока:

– Мужики – вон отсюда.

Сэр Майкл вошел с очередной кучей рубашек.

– Прости, девочка, но рожает не одна из кумушек твоей мамаши. Это законная королева Альбы. Если бы я мог, я бы привел сюда всех лордов королевства.

Габриэль кивнул Майклу.

– Я совсем забыл, – признался он.

– Кайтлин тоже скоро рожать, – пояснил Майкл, – наверное, я просто больше обо всем этом думаю.

– Господь и все святые! – воскликнула Бланш. – Бедная королева!

Раздраженная Амиция повернулась к ним. Габриэль подумал, что она кажется совсем старой. На лице у нее появились морщины, которых раньше не было, и даже свет факелов их не сглаживал. Впрочем, Габриэль предполагал, что сам выглядит не лучше – его дважды ранили в голову, и голова эта болела, а левая рука почти не действовала.

– Помоги мне снять доспех, – велел он Тоби. – Вряд ли на нас нападут, пока королева рожает. А я сейчас свалюсь.

Как будто услышав это, в дальнюю дверь рядом с осликами вошел Плохиш Том. В руке он держал меч.

– Амбар в нашем распоряжении, – сказал он и кивнул лорду Корси.

Нелл отогнала Корси от котла с водой, и он встал, заведя руку за спину.

– Не вы ли собирались убить нас всех час назад?

Том Лаклан рассмеялся:

– Ничего личного, – заверил он, – просто так было лучше.

Корси кивнул.

Помещение было довольно большое, оно занимало треть амбара, и оруженосцы и пажи стали помогать рыцарям снимать доспехи. Падая на каменный пол, броня гремела.

– Тихо! – крикнула Амиция. – Вы, джентльмены, дадите ли этой несчастной женщине возможность успокоиться?

Оруженосцы стали двигаться тише, но звук, с которым металл скрипел о камень, теперь казался даже громче.

Королева закричала.

Гауз стояла в своей цитадели, среди темных деревьев и ярких цветочных клумб.

Ее немыслимо сложное заклинание походило на великолепный куст с очень длинными корнями и одной-единственной желтой розой – огромной и пышной, какими никогда не бывают настоящие цветы. Роза не знала непогоды и не ведала, что такое пчелы, и от этого выглядела еще прекраснее.

Гауз не молилась. Ей казалось странным молиться, если собираешься убивать. Но все же она обратилась к своей госпоже.

– Ты обещала мне месть, – напомнила она.

И подумала: «Надеюсь, Шип это видит. Надеюсь, он струсит».

Она протянула вперед тонкую руку и сорвала розу.

Мир содрогнулся в крике.

Шип не мог торжествующе улыбаться, однако он торжествовал.

– Я знал, что ей придется это сделать, – сказал он в дождь и тьму.

Но Эш был где-то в другом месте.

Шип…

…раскинул собственную паутину из обманок, ложных улик и капканов. Такие же плетет сама природа. Он готовил ее не меньше, чем Гауз творила свое заклинание. В великолепном черном соборе ее проклятья он поселил новые чары – так в замке заводятся мыши и моль.

– Прощай, Гауз, – сказал он.

Когда королева закричала, Амиция вскочила. Габриэль вдруг понял, что дело не в родах. Бланш схватила королеву за руку.

Габриэль вошел…

…в свой Дворец воспоминаний. Пруденция стояла на своем постаменте. Она хмурилась.

– Это твоя мать, – сказала она, – Габриэль…

Габриэль толкнул дверь, ведущую в эфир. Он выпустил заклинания, которые держал наготове. Горький опыт научил его прежде всего ставить щит, а потом уже распускать сверкающий ковер чар.

Он шептал имена, написанные на статуях и знаках, и комната вращалась вокруг него.

В реальности его сердце ударило один раз.

Сделав все, что сумел, он подошел к двери. Пруденция попыталась остановить его:

– Хозяин! – крикнула она. – Смерть идет за королевой! Смерть послала твоя мать!

– Я все давно решил, – кивнул Габриэль.

– Я не люблю твою мать, мальчик. Она меня убила. Но это… ты отдашь жизнь, чтобы ее остановить?

Габриэль сжал зубы – тех, кто его знал, это обычно пугало.

– Да.

Пруденция отошла с дороги.

– Прощай.

– Я вернусь, Пру, – сказал он и вышел из Дворца.

В реальности Тоби заметил, как капитан замер и как исказилось его лицо.

У Тоби под рукой было копье, он только что поставил его к огню, смазав наконечник. Нелл видела его. Не раздумывая, Тоби схватил копье и швырнул ей, а она вложила его в неподвижные руки капитана.

В эфире проклятье больше всего походило на занавес из толстого черного войлока… или на небо, вдруг превратившееся в черный войлок.

Габриэль стоял на бескрайней равнине чистого эфира. Он был не один. Они с Амицией стояли плечом к плечу, а Дезидерата оказалась у них за спиной.

Проклятье было таким явным, что Габриэль на краткий миг в ужасе замер.

– Я не сдамся, – сказала Дезидерата.

Габриэль смотрел, как чернота приближается. В ней что-то скрывалось. Что-то двигалось вместе с ней. Он умел – в основном благодаря Гармодию – различать в эфире даже самые мелкие детали.

Ему хватило времени проклясть судьбу. И мать.

И восхитительную иронию ситуации – если бы он сумел сообщить матери, что собирается отдать свою жизнь, защищая ее жертву, она бы отозвала заклинание.

И другие вероятные варианты. Полный абсурд.

Ему было нечего терять. Эфир создавал иллюзию движения времени.

– Что вы обещали Господу за мою жизнь? – спросил он у Амиции.

Амиция не смотрела на него.

– Все, разумеется.

– А я всего лишь наложил слабенький приворот.

Она повернулась. Дезидерата хохотала в голос, хотя ее жизнь могла закончиться прямо сейчас.

– Она не зачарована, поверьте мне. Клянусь своей силой.

Габриэль чуть не улыбнулся, как юноша после первого поцелуя.

– Берите мою силу, Амиция. Всю, какую сможете. Не надо меня беречь. Все трое взялись за руки.

– Нет, – сказала Дезидерата, – позвольте мне.

Амиция отвернулась от Габриэля и заговорила:

– In nomine patri…

Она двинулась в темноту, и они пошли вместе с ней, подняв руки.

А потом, прямо в эфире, в руках у него оказалось копье.

Времени не осталось. Времени было слишком много.

Он подумал, что идея войлока сама по себе довольно интересна. Обычно воплощение заклинания было как-то связано с волшебником. И сама природа заклинания сильно влияла на него.

Габриэль задумался, как можно победить гору или войлок.

А потом заклинание загремело в эфирном небе, как летняя гроза.

Габриэль ткнул его копьем.

Когда они столкнулись с заклинанием, оно накрыло все.

Заклинание Шипа походило на крыло бабочки, коснувшееся паутины.

Но Гауз была старым и могущественным пауком, и она тут же поняла собственную глупость и увидела заклинание врага.

Обнаруженный Шип, пробравшийся в глубины ее защиты, мог только нападать. Он втянул ее силу, чтобы поглотить ее. Лишить ее энергии. Души. Мощи.

Гауз рассмеялась:

– Ричард Планжере, больше тебе от меня не нужно ничего? – спросила она голосом опытной соблазнительницы.

Она не стала поднимать щиты. Вместо этого она бросила в него образ – любовный образ, порожденный ее богатым воображением и ее фантазиями, полный запахов и вкусов.

Шип взревел. От этого звука затряслись стены. Солдаты дрожали и вжимали головы в плечи. Его каменная кожа потрескалась, и из трещин потекла жидкость.

Раненый Шип ударил в ответ.

Ее смех замер, когда он убил ее одним могучим ударом. Заклинание рухнуло, как каменный кулак силы, в точно выбранный момент.

Момент оказался неверным. Шип стоял в своем темном Дворце и страшно злился. Он собрал всю свою силу, энергию, которую копил для битвы с ней, и бросил на огромные ворота Тикондаги. Ворота взорвались, разбрасывая во все стороны камни, бетон и опасные деревянные щепки. Не думая о своих Диких солдатах, о галлейцах и пришедших из-за Стены, считающих его союзником, он принялся срывать с небес звезды и швырять их в крепость. Со времен взятия Альбинкирка он стал лучше целиться.

Первый камень грянул в высокую башню, где колдовала Гауз, как кулак Господень, и разрушил ее в пыль. Осталась только немыслимая жара и стекловидная окалина – там, где ее тело уже начало остывать.

Анеас умел достаточно, чтобы почувствовать последний вздох своей матери, и понимал, что это значит. Он стоял во внутреннем дворе, рядом с дверями большого зала, вместе с дюжиной испытанных солдат.

– За мной, – сказал он.

Люди Мурьенов никогда не задавали вопросов.

У графа Западной стены двоилось в глазах, хотя глаз остался всего один. Но граф взялся за оружие, как только ему сообщили о штурме. Когда ворота разлетелись в щепки, он стоял рядом. Его сбило с ног. Пытаясь встать на колени, он понял, что она мертва. Ничто, кроме ее смерти, не могло разрушить чары, наложенные на ворота. Он мог бы заплакать, но времени не было. Каменные тролли уже брели по куче обломков, которая когда-то была башней.

– Старая сука, – сказал он с любовью. И бросился навстречу троллям и собственной смерти со спокойным сердцем.

Габриэль никогда раньше не участвовал в подобной магической дуэли. И Гармодий, видимо, тоже, потому что помочь он не мог.

Копье прорезало проклятье, как тяжелый острый нож – гобелен. С большим трудом. Проклятье скорее рвалось. Мнимый войлок распадался на жесткие волокна, в которых вязло копье. Проклятье тянуло к Габриэлю щупальца – ноги уже были ими опутаны.

Он ударил снова, удивившись, что приходится прилагать точно такие же усилия, как в реальном бою. И тут же позабыл об этом, нанеся третий, самый слабый и бессмысленный удар.

Проклятье одерживало верх.

Ему самому оно вреда не наносило.

Он остановился, указал копьем в сердце проклятья и произнес одно-единственное слово на высокой архаике:

– Дым.

Если Амиция предпочитала заимствовать силу у Господа, он использовал свою собственную.

Проклятье загорелось. Лучше всего оно горело там, куда попало копье.

Нить проклятья проплыла у него перед глазами, вторая полезла в рот, хотя Габриэль продолжал вливать силу в пламя. Он попытался двинуть копьем, но оно застряло. Тысячи черных лент удерживали его.

Габриэль поднес кулак к лицу и вызвал щит. Щупальца сдуло прочь. Он сделал вдох и представил свой Дворец воспоминаний. Нашел в нем осколок ледяного моста Мэг и бросил его в проклятье.

Вода, пламя и лед.

Есть только один способ уничтожить войлок.

Амиция почувствовала, что Габриэль ушел, и тут же оказалась рядом с Дезидератой в замке из золотых кирпичей. Стены тянулись вверх на высоту десяти человеческих ростов.

– Почему он не пошел с нами? – спросила Дезидерата. – Его сильные руки нам бы пригодились.

– Ему обязательно нужно все сделать самому, – пояснила Амиция.

Волна черной воды обрушилась на Дворец. Она была умна, эта вода, она перелилась через стены и башни, заполнила дворы.

Но в цитадель она не попала. Стены оказались слишком прочны.

Амиция подняла щит из сияющего золота и второй, из искрящейся зелени. В эфире сделать это оказалось непросто.

Золотая внешняя стена пала.

– Господи, – сказала Дезидерата, – Пресвятая Дева. Это не темный властелин подземелий…

Эфирная земля, на которой стояли золотые стены, постепенно исчезала, растворялась, как сон, которым и была.

Амиция никогда не видела ничего подобного и не представляла, что происходит. Она могла только склонить голову и молиться.

И вливать в щиты силу.

Стены цитадели начали разрушаться снизу.

– Ребенок! – закричала Дезидерата. Она прижала ладони к стенам своего Дворца и попыталась удержать их усилием воли. Она приказала им стоять и залила их золотым светом.

Черная вода просачивалась в трещины, лилась на новый золотой пол и потихоньку поднималась.

Снаружи кто-то засмеялся.

Дезидерата подняла голову и бесстрашно и гордо посмотрела на Амицию.

– Он явился, чтобы увидеть мое поражение.

Между сном и бодрствованием…

Габриэль легко взмахнул копьем, стряхивая с него клочья проклятья, как шерсть.

Оно лишилось воли. Проклятье погибло. Обессилело. Закончилось.

Или исполнилось.

Габриэль отступил, как отступает побежденная армия – но эта армия сберегла свой арьергард. По крайней мере, ему так казалось, а в эфире важно то, что кажется. Он решил отступить через дверь своего Дворца, потому что вокруг себя он не видел ничего, кроме обрывков проклятья: ни Амиции, ни королевы.

Дверь была закрыта. Он успел запаниковать, но потом понял, что у него по определению должен быть ключ. Он открыл дверь и увидел Пру.

Захлопнул дверь и прислонился к ней изнутри, опираясь на копье.

– Я же говорил, что вернусь.

Пруденция, которая была так же надменна, как он сам, молчала. Только через несколько вдохов она произнесла:

– Тебе следует это знать. Твоя мать мертва.

Разумеется, она мертва.

Проклятие лишилось силы.

Она тут же явилась и завладела всеми его мыслями.

Ударила его тыльной стороной ладони. Завопила: «Ты идиот?»

Обхватила его теплыми руками.

Перегнулась через тело Пруденции.

Его рука на ручке двери, ее голова рядом с головой сэра Анри.

Его первое заклинание в ее покоях – он поглотил муху и почувствовал, что завладел духом этого крошечного существа.

Ее голос в тот день, когда… когда…

Он собрался. Больше ему ничего не оставалось.

– Что с Амицией и королевой? – спросил он.

– Тикондага пала, – ответила Пруденция, – ты разве не чувствуешь?

Он чувствовал. Позволив себе подумать об этом, он все ощутил. Камни древнего замка, накрепко связанного с его душой, сейчас вздрагивали от огня и ненависти. Только борьба с проклятьем могла ненадолго скрыть этот ужас.

Впервые в жизни Габриэль бежал из эфира, потому что там было страшнее, чем в реальности.

Нелл всунула копье в руки капитана, и он немедленно взмахнул им. Она еле успела отпрыгнуть в сторону – на правой ноге у нее навсегда остался шрам.

Королева снова закричала и сказала очень ясно:

– Мой ребенок.

Том оттолкнул Тоби с дороги и выхватил меч.

– Во имя Тары! – заорал он. – Давайте его сюда, чем бы оно ни было.

Но он не мог войти в эфир, и ему пришлось со стороны смотреть на битву, которую вел капитан. Копье сверкало, как молния, и красно-синий огонь освещал всю комнату.

Погасли свечи. Потом очаг.

– Господи Иисусе, – сказал кто-то.

Нелл стояла рядом с лордом Корси, который раз за разом повторял «Pater noster».

Наступила абсолютная тьма, звук тоже пропал, и Нелл слышала только биение собственного сердца, ощущала пол под ногами и край очага под рукой. Страх походил на тяжелый мокрый кусок войлока, который душил ее. Она не могла дышать, не могла вздохнуть, ничего не видела и не слышала…

А потом завопил младенец.

Бланш, возившаяся с королевой, не замечала ни ужаса, ни тьмы. Руки она держала между ног королевы и, нащупав головку, сделала то, что ей раз пятьдесят говорила мать: просунула руку чуть дальше и осторожно потянула.

Вытащила ребенка наружу и шлепнула.

В это мгновение проклятье рухнуло.

Светлее не стало, потому что свечи, факелы и очаг погасли. Но тьма изменилась, и вернулся звук.

Нелл пошарила по ремню в поисках огнива.

Бланш держала ребенка и вытирала его одной из лучших рубашек Тома. Она не рискнула идти по темной комнате, поэтому просто села на пол вместе с новорожденным.

Другая женщина – живая святая – произнесла:

– Fiat Lux.

Свеча вспыхнула. Стало светло, как днем.

– Слава Господу, – сказал шериф, стоявший на коленях. Он поднялся и подошел к кровати. Спросил озабоченно:

– Ваша милость. Говорят, что женщина в родах не может лгать. Чье это дитя?

Дезидерата застонала, но все же открыла глаза:

– Моего мужа, короля, и никого иного.

Шериф снова рухнул на колени.

Нелл зажгла остальные свечи, и другие люди тоже опустились на колени.

Сэр Габриэль плакал. Никто из присутствующих никогда такого не видел, а Изюминка, которой было что рассказать об этом, находилась в двухстах лигах отсюда.

Он протянул копье прямо к младенцу. Бланш не успела даже подумать ни о чем, когда копье перерезало пуповину.

– Боже, храни короля, – сказал сэр Габриэль и встал на колени.

На мгновение все застыли. Королева лежала на постели, Бланш отдала ей младенца и тоже преклонила колени, Амиция стояла у плеча королевы, и лицо ее излучало свет, и все рыцари, оруженосцы и пажи обнажили головы и опустились на колени в амбаре весенней ночью.

Там был Плохиш Том, никогда раньше ни перед кем не встававший на колени, и Нелл со слезами на глазах, и сэр Майкл, широко скалящийся, и сэр Гэвин с таким видом, как будто его ударили, и два парня, которые сторожили амбар, и сэр Бертран, тихий, как всегда, и сэр Данвед, затихший на мгновение, и Калли, и Рикар Ланторн, и Злой Кот – все коленопреклоненные, и Фрэнсис Эткорт, и Крис Фольяк, и лорд Корси, и шериф, и Тоби, и Жан, и еще дюжина людей стояли на коленях на грязных камнях, в свете свечей.

– Боже, храни короля, – повторили все.

Потом Амиция запела «Те Deum», как у себя в Ордене, поначалу тихо. Но Рикар Ирксбейн знал этот гимн, и лорд Корси, и Габриэль, и они запели тоже, и другие голоса подхватили, пока не запел весь амбар.

Гэвин подошел к брату, не дождавшись последнего «аминь».

– Что такое? – спросил он. – Что случилось?

Габриэлю хватило сил выйти в сопровождении брата. Оказавшись в доильном сарае, он схватил Гэвина за плечи.

– Что такое? – повторил Гэвин. – Ты как будто лучшего друга потерял… это же неправда? Ребенок жив…

В глазах Габриэля стояли слезы, которых он не скрывал.

– Господи, ты меня пугаешь. В чем дело? – настаивал Гэвин.

Габриэль вдруг рухнул, как марионетка с перерезанными нитками, и задрожал.

– Нет, – тихо сказал он и заплакал.

Это зрелище показалось Гэвину страшнее встречи с хейстенохом или ви- верной. Ему хотелось убежать в темноту, и он сказал себе, что брата лучше оставить одного. Но потом он подумал, что ему еще долго придется заглаживать вину за то, что был плохим братом, и наконец заставил себя подойти к Габриэлю – примерно так же он заставлял себя бросаться в схватку. Это было нелегко.

Габриэль обнял брата.

– Они все мертвы, – четко проговорил он и снова разрыдался.

Наконец, разозлившись, Габриэль вывернулся из объятий:

– Черт возьми, как меня все это достало!

– Быть человеком? – спросил Гэвин. – Кто мертв-то?

– Матушка. Отец. Тикондага. Все мертвы. – Он едва не завыл. Потом опять заплакал.

Гэвин непонимающе посмотрел на него:

– Прости, что уточняю, но ты уверен?

– Я уверен. – Он помолчал. – Господи…

Он больше не мог говорить, просто открывал и закрывал рот.

Гэвин поморщился. У него никак не получалось поверить. Их мать была стихией, а стихии не умирают.

– Я их убил, – шептал Габриэль, – черт возьми… я… все сделал неправильно.

Гэвин испугался, что брат говорит правду, но сам как будто отгородился от этого ужаса. Просто решительно отмел в сторону мысли о том, что родители и братья мертвы.

– Как, ради всего святого, ты мог их убить?

Слезы в глазах Габриэля зловеще мерцали во тьме. Глаза были красными.

– Гордыня. Шип сильнее… сильнее, чем думала мать, и сильнее, чем думал я.

Он помолчал, вздохнул и снова всхлипнул.

– Это разве твоя вина? – спросил Гэвин. – Даже для тебя такая самоуверенность слишком, братик.

Габриэль не улыбнулся, ничего такого, но что-то в его глазах сказало Гэвину, что он попал в цель.

– Откуда тебе знать, что они мертвы? – разумно спросил Гэвин.

Габриэль закашлялся и вытер нос шерстяным рукавом гамбезона. Прочистил горло.

– Нравится мне это или нет, но я всегда мог сказать, чем занимается матушка… в какой-то мере. Если она не пряталась. – Он хихикнул, вспомнив что-то, и сел на скамеечку, которой пользовались доярки. – Черт, я все испортил. – Он уронил голову в ладони.

Гэвин начал понимать, что его родители действительно мертвы. Он волновался за брата и хотел помочь ему – человеку, почти – или вовсе никогда – не нуждавшемуся в помощи. Но мир вокруг начал расплываться…

– И отец тоже?

Габриэль поднял голову. Веки у него распухли, и Гэвин вдруг вспомнил, когда Габриэль плакал в прошлый раз. Когда Анеас и Агрейн устроили засаду и избили его до полусмерти. Очень давно.

Тогда он ругался сквозь слезы. А теперь только покачал головой:

– Не знаю… – Он посмотрел Гэвину в глаза. – Черт, ты же не видишь эфир. Ты не понимаешь, как это… больше всего похоже на сон. Там все неясно, пока ты сам не прояснишь… а если ты потянешься к чему-то своей волей, то можешь изменить это… – Он сделал паузу. – Merde^[136].

Габриэль приходил в себя. Гэвин понимал, что дело сдвинулось с мертвой точки. И тут осознание обрушилось на него самого. Он любил отца, сильного, умного человека, который…

Гэвин рухнул на колени, как будто его ударили. Габриэль обнял его.

– Бывает, что и не везет, – прошептал он куда-то в волосы брату. И снова заплакал.

– Черт возьми, – буркнул Гэвин, пытаясь взять себя в руки. У него не вышло.

Теперь плакали оба.

По неясной причине Нелл вдруг вспомнила, что она женщина, а не только юный паж. Точнее, причина была – рядом оказался ребенок.

У него были здоровые легкие, он твердо решил выжить на этой земле и сообщал об этом всем вокруг. Крупные сильные мужчины боялись его плача.

Маленькие сильные женщины – нет. Поэтому Нелл вместе с Маленькой Мулен, пажом сэра Бертрана, и другими женщинами возилась с младенцем, а самые сильные и трудолюбивые мужчины – например, Тоби и Робин – жались по углам, выдумывали дикие оправдания и яростно полировали доспехи. Плохиш Том отправился расставлять караулы.

Бланш командовала женщинами. Она как будто знала о младенцах куда больше остальных, а опытных матерей среди них не было. На самом деле у Бланш оказался тот же дар, что у капитана. Через несколько часов Нелл заподозрила, что Бланш понимает в детях немногим больше ее самой, но зато ей хватало уверенности в себе.

Когда колокола приходской церкви пробили двенадцать, младенец заснул – как будто погасили свечу. Люди в амбаре обменялись несколькими словами, повздыхали и тоже легли спать.

Когда пробило час, Бланш закончила прибирать родильную комнату и благодарно улыбнулась Нелл, которая оставалась с ней после того, как все легли. Монахиня – все говорили, что она монахиня, хотя одета она была по- светски, – сидела рядом с королевой, но не говорила и не двигалась. Она походила на статую Пресвятой Девы, и Бланш каким-то образом чувствовала, что она охраняет королеву, или младенца, или обоих.

Но для обычной работы она совсем не годилась, а вокруг все было залито кровью, слизью и густой черной жижей, извергнутой младенцем. Ничего настолько же отвратительного Бланш не видела за пять лет работы прачкой во дворце.

Она сгребла все грязные тряпки в один мерзкий ком и увязала в мешковину. С грустью признала, что ее собственное платье, которое и в начале дня было серым, бесформенным и нищенским, – теперь осталось только выбросить. Бланш всегда гордилась своей опрятностью и чистотой, и собственный вид ее немного удивил.

Нелл, которая казалась разумной и доброй девицей, хотя и одевалась по- мужски, засыпала всякий раз, когда останавливалась.

– Иди спать, – велела Бланш тем же голосом, каким командовала в прачечной. – Ты настоящая героиня.

– Ты и половины не знаешь, – ухмыльнулась Нелл, – я еще и сражалась сегодня.

Бланш не видела, как ее ранили, но на левом предплечье у Нелл был гадкий порез, а на правой лодыжке – еще один, уже затянувшийся, но окруженный черным синяком.

– Рукоятью пришлось, – сказала она.

Бланш вздохнула и оторвала последний чистый лоскут от собственной рубахи, которую надела под нищенское платье. Рубахи было жаль, но Нелл стала ей кем-то вроде подруги в этом приюте для умалишенных. Именно Нелл, умная и прилежная, кипятила воду в огромном котле, подкармливая огонь веточками, которые приносили виновато глядящие молодые парни. Один долговязый все улыбался Нелл, несмотря на царившую вокруг неразбериху.

Бланш зачерпнула кипятку, сделала горячую припарку, как учила мать, и принялась очищать рану.

– Господи, детка, у тебя тут все распухло и покраснело, – Бланш сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, – придется зашивать.

– А ты умеешь? – спросила Нелл.

– Ну, я видала, как это делается, – нахмурилась Бланш, – да и вообще, я хорошая швея, другой такой не найти.

– Прокипяти нитку и обожги иголку, – посоветовала Нелл, – в Морее так делают.

Три минуты спустя все было готово. Нелл смотрела на аккуратные ровные стежки с уважением.

Бланш тоже была довольна:

– Я раньше никогда людей не зашивала. День такой сегодня. А тот парень – твой муж, что ли?

– Любовник, – рассмеялась Нелл. – Я хочу быть рыцарем, как Изюминка, а не детей рожать.

Бланш чуть не подавилась. Наверное, ее удивление было заметно со стороны.

– У нас в войске каждый делает, что хочет, если никому не мешает при этом, – пояснила Нелл. – Со мной никогда раньше так не обращались. Как будто я мужчина.

– Я вовсе не хочу, чтобы со мной обращались как с мужчиной, – хихикнула Бланш, несмотря на усталость.

Нелл тоже хихикнула:

– Да не в этом смысле, дурочка, – она, наверное, сейчас вспомнила Дубовую Скамью, – если тебе самой такого не нужно. Капитану важно только как ты работаешь и как дерешься. Больше правил нету.

– Больше правил нет, – поправила Бланш и улыбнулась. – Извини, моя мамка всегда очень строго к словам относилась. А женщин у вас в войске нет? Только не обижайся…

– Есть. Ты видела Сью?

– Такая темноволосая, которая простыни принесла?

– Она не могла остаться, потому что отвечает за размещение людей. Как офицер. Ее мать Мэг – главная женщина в войске. Тоже волшебница. И главная швея. Мэг вообще все умеет. И все песни на свете знает.

Нелл посмотрела на свою руку, которую Бланш протирала горячей влажной тряпкой.

Бланш взяла полосу чистой и сухой ткани, критически ее осмотрела, отложила и стала мыть руки.

– А у тебя парень есть? – спросила Нелл.

– Нет, – призналась Бланш.

– Нет парня? – ужаснулась Нелл.

Бланш улыбнулась:

– Я не такая уж хорошая, как делаю вид. Моя мать так говорит и фыркает при этом. У меня были парни. Но во дворце нельзя ничего позволять, кроме кокетства, а на улице… – Она поджала губы. – Всякие подмастерья за мной увиваются. Но я еще не готова.

Она засмеялась и быстро забинтовала руку Нелл – пожалуй, слишком туго.

– Где ты будешь спать? – спросила Нелл.

– Тут, на полу.

Бланш замочила грязные тряпки в хорошей чистой горячей воде, как какая-нибудь младшая прачка.

Нелл покачала головой:

– У нас есть соломенные тюки, одеяла и все, что положено…

Бланш рассмеяласьпри мысли, что кому-то одеяло и соломенный тюфяк – это «все, что положено».

– Пошли спать в мое копье. Я тебе все покажу. А утром Сью тебя куда- нибудь пристроит.

– Я королевская прачка, – сказала Бланш, – не нужно меня никуда пристраивать.

Нелл собиралась сказать что-то еще, но тут к ним заглянул Диккон. Бланш поражало, как непочтительно все эти люди относятся к королеве. Но при виде Диккона ее новая подруга просияла.

– Беги, поговори с дружком, – сказала Бланш самым взрослым голосом, на какой была способна, – я тут достираю все и развешу. А потом покажешь, где мне спать, хорошо, милая?

Нелл кивнула и пожала ей руку, как мужчине.

– Я вернусь. С Дикконом всегда быстро выходит. – Она лукаво улыбнулась.

Голова Диккона исчезла.

– А ты знаешь, откуда дети берутся? – спросила Бланш.

– Знаю. Даже занимаюсь этим время от времени. А ты?

Обе девушки рассмеялись, и Нелл вышла в темноту амбара, а Бланш стала кипятить тряпки, хотя у нее уже закрывались глаза.

Работала она, по собственным меркам, кое-как. Ей нужна была чистая вода, но она слишком устала, чтобы идти за ней, и к тому же не знала, где ее можно найти.

Дверь отворилась. Бланш повернулась, надеясь, что это Нелл. Но это оказался темноволосый господин. Красный Рыцарь, который весь день ходил в зеленом.

Бланш сидела – и чуть не падала, – но все же встала.

Он махнул рукой и посмотрел на королеву и на младенца, спящего у нее на груди. Глаза королевы были открыты. Бланш стало неловко при мысли о том, что она могла услышать, но тут королева улыбнулась.

– Я жива, – сказала она обычным голосом. – Бланш, это ты?

Бланш присела.

– Что ты здесь делаешь, дитя мое? Подай мне воды.

– Ох, ваша милость… вода вся вышла.

Обе говорили шепотом, чтобы не разбудить ребенка.

– Я принесу воды, – сказал Красный Рыцарь.

Выглядел он странно. Как будто долго плакал. Бланш подумала, что он очень хорош, но вот глаза у него были красные и распухшие, как у мальчишки, которого выпороли за украденные сласти.

– Покажите, где вода, – попросила Бланш.

– Я принесу, – настоял он и взял большое ведро, стоявшее у очага.

В мерцающем свете легко было ошибиться с расстоянием, и он задел ее Руку.

– Тысяча извинений, госпожа, – сказал он и вышел.

Бланш хотела пойти за ним, но королева тогда осталась бы одна, если не считать сестры Амиции, которая сейчас даже не выглядела человеком. И уж точно была где-то не с ними. Бланш не знала достойных слов, чтобы описать ее, но лицо ее мягко светилось в темноте.

– Бланш, мне стыдно, что я настолько беспомощна, но я очень голодна…

Бланш не представляла, где добыть еды, и не хотела мешать Нелл.

Красный Рыцарь вернулся и поставил полное ведро у огня, не расплескав ни капли.

– Милорд, вы не могли бы принести немного еды для королевы? – осмелилась Бланш. Просить что-нибудь у лордов всегда опасно. – Простите, милорд, но ей очень нужно…

– Сэр Габриэль, – сказал он, – мы весь день ехали на одном коне. Ваша милость, – он коротко поклонился королеве, – что для вас поискать? Я сейчас даже злейшего врага не стану будить, не то что слуг.

Королева протянула ему руку:

– Вы нас спасли.

Сэр Габриэль опустился на колени.

– Гауз… – сказала королева.

Габриэль то ли кашлянул, то ли всхлипнул:

– Она пыталась убить вас и ребенка.

– А теперь? – спросила королева.

– Боюсь, она мертва, хоть и не от наших рук. – Губы Габриэля заметно дрожали, и Бланш отвернулась, чтобы не смотреть. – Надеюсь, что это не заговор с целью того, чтобы убийство матери оказалось на моей совести.

– Ваша мать мертва? Мне так жаль, сэр рыцарь…

– Вам ее жаль? Она только что пыталась убить вас и ваше дитя, – злобно сказал он. – Вы святая.

– Голодная святая, – улыбнулась Дезидерата и посмотрела на сестру Амицию: – Она присматривает за нами в эфире.

Сэр Габриэль нежно положил руку на лоб монахине.

– В землях Диких, когда сила достигает определенного уровня…

– Знаю, – кивнула Дезидерата, – Пробуждение.

– По-моему, она близка к нему. – Габриэль пытался найти в этом хорошее. – Как это называется у христиан? Святость?

Дезидерата улыбнулась:

– Она еще не собирается покидать нас, сэр рыцарь, – сказала она уверенно, как будто…

Как будто ее устами говорил кто-то еще. Бланш поежилась. Она хорошо знала королеву. И королева стала другой.

Но сэр Габриэль только спросил:

– Вас устроят зимние яблоки, колбаса и твердый сыр?

Бланш возилась с водой. Королева выпила две чашки подряд, и Бланш снова наполнила чашку и поставила рядом с ней. Остальное она вылила в огромный, много раз латаный медный котел – заклепок на нем было побольше, чем у дикобраза игл. Правда, воду он держал хорошо.

Она поворошила первую порцию стирки и сняла сверху самую грязь. Сэр Габриэль вернулся с едой. Почувствовав запах колбасы, Бланш поняла, что тоже умирает с голоду.

Он встал на колени у королевской постели и покормил Дезидерату. Пока она жевала, он спросил:

– Вы сможете завтра сесть в седло, ваша милость?

Бланш испуганно ахнула, а вот королева хихикнула:

– Мне же так или иначе придется это сделать? Вряд ли де Вральи даст мне отдохнуть.

Сэр Габриэль резал колбасу.

– Мне кажется, что все это выдумал архиепископ, а не бедняга де Вральи.

– Бедняга де Вральи? – переспросила Дезидерата. Это был голос той королевы, которую Бланш знала. Живой и очень злой.

– Он всего лишь пешка, – сказал сэр Габриэль, – все мы пешки.

– А теперь вы говорите как де Рохан. Я смогу выступить завтра. И даже прямо сейчас, если вы дадите мне еще сыра. И обещайте покормить Бланш. Она весь день ехала верхом и работала.

Сэр Габриэль положил кусочек сыра ей в рот, как ребенку.

– У вас есть еще примерно восемь часов. Если не появятся дурные новости.

– Хуже смерти вашей матери? – проговорила Дезидерата. – Простите, это было грубо.

Габриэль с трудом улыбнулся:

– Да. Многое может оказаться хуже. Мы с матерью никогда не были близки.

– Вы меня спасли, – повторила Дезидерата, – я этого никогда не забуду.

Сэр Габриэль мрачно, невесело усмехнулся.

– Могу ли я вам кое-что сказать? – поинтересовался он, нарезая яблоко на кусочки.

Бланш подозревала, что о ее присутствии просто забыли, но, будучи служанкой при дворе, она давно привыкла к этому чувству. Правда, манеры Красного Рыцаря ее все равно пугали.

Нож замер прямо в яблоке.

– Если хотите, – сказала королева.

– Моя мать собиралась сделать меня королем.

Дезидерата дышала очень громко. Маленький ножик снова помедлил, но все-таки разрезал яблоко.

– Довольно забавно, – продолжил Красный Рыцарь, – что в ночь ее гибели вы и ваш ребенок оказались у меня в руках.

Он протянул кусочек яблока на лезвии ножа. Лезвие прошло в доле дюйма от губ королевы, кажется, слегка коснулось ее щеки. Он вложил яблоко ей в рот.

Королева пристально смотрела на него. А он казался таким милым…

Бланш спешила, но она была слишком далеко.

– Вы никогда не хотели стать королем, – сказала Дезидерата. Если нож и пугал ее, она не подала виду.

И тут Бланш поскользнулась на лужице воды. Оба повернулись к ней. Красный Рыцарь встал, разрезал последний кусок яблока, подал половину королеве, а вторую закинул себе в рот.

– Этот мир – очень странное место, ваша милость, – сказал он. – Тут все не то, чем кажется, и почти ничего из того, чем есть смысл обладать, достать нельзя. Я предполагаю, что многие, обнаружив власть над Альбой под копытами своего коня на дороге, отбросили бы все, лишь бы эту власть заполучить.

Он поклонился, не отрывая взгляда от Бланш. Протянул ей руку и помог подняться.

– Я не причиню королеве вреда, госпожа Бланш. Я – не моя мать.

Дезидерата улыбнулась своей обычной улыбкой, полной затаенной женской мудрости:

– Но вы хотели, чтобы я это знала.

– Возможно. Больше никто не знает, кроме разве что Бланш. Госпожа Бланш, я принесу вам поесть.

– Я не госпожа, – прошипела она ему в спину. Сердце у нее билось очень быстро.

Она действительно решила, что он собирается убить королеву.

Когда он ушел, лицо королевы тут же обмякло.

– Пресвятая Дева, дай мне сил! – взмолилась она и устало улыбнулась Бланш: – Он меня тоже напугал. Бланш, нам нужен королевский штандарт. – Она оглядела комнату.

Бланш рассмеялась:

– Ваша милость, я неплохо шью, но за одну ночь никому не вышить золотого дракона.

Она помогла своей госпоже напиться и вытерла ей губы самым чистым кусочком юбки.

– Спите, ваша милость. Я не думаю, что он в самом деле… но я останусь с вами.

– Ерунда, моя дорогая. Иди спать. Он не так опасен, как…

Сэр Габриэль вернулся. На этот раз он нес с собой целый поднос – в роли которого выступал кожаный щит лучника – с хлебом, сыром и яблоками.

Красный Рыцарь кивком позвал Бланш.

Бланш посмотрела на королеву, но та уже опустила веки. Ребенок лежал у нее на груди, закрыв глазки и приоткрыв ротик.

Бланш вместе с Красным Рыцарем вышла из королевских покоев. Прямо у самого прохода было устроено маленькое стойло – вероятно, здесь когда-то жила любимая лошадь хозяина дома. Там стояла бочка, куда рыцарь опустил поднос, и походный стул.

– Разрешите к вам присоединиться? – спросил он.

– Я не дворянка. Нечего на меня хорошие манеры тратить.

– Видишь ли, от них очень сложно избавиться, раз уж они есть. – Он рухнул на кожаное сиденье, как будто у него ноги подкосились.

– И что, ваше рыцарство позволяет вам пугать мою госпожу?

Глаза у сэра Габриэля мерцали в темноте, как кошачьи. Он вынул нож – тот же самый – и начал нарезать другое яблоко. Протянул Бланш кусочек, она взяла его и проглотила. Яблоко было кислое и крепкое, несмотря на зиму, проведенную в холодном погребе. Бланш жадно схватила еще два куска.

Сэр Габриэль скривил губы – то ли улыбнулся, то ли наоборот.

– Есть вещи, которые нет нужды говорить вслух, – объяснил он. – Так бывает между людьми, обладающими силой. Между любовниками. Между родичами. Когда речь идет о намерениях или признании. Или просто о подведении итога.

Лицо его пряталось в тени, виднелись только странные глаза.

Бланш поняла, что он отвечает ей всерьез. Примерно так же говорила с ней мать, когда сочла ее взрослой. От этого голова шла кругом. Бланш осталась с ним наедине. Она подозревала, чего он хочет. Но она заинтересовалась.

– Вы должны были сказать ей, что могли бы убить ее и будущего короля? – спросила она и вгрызлась в кусок сыра.

Сэр Габриэль последовал ее примеру.

– Ты считаешь, ей лучше было бы заснуть, раздумывая, что у меня на уме? Или лучше знать?

– Сложный вопрос. – Бланш усердно жевала.

– Да, – согласился он. – Хлеб засох.

– Я и раньше ела сухой хлеб. – Она взяла ломоть. Хороший хлеб, всего сутки или двое как выпеченный. – Мы жили в Чипсайде.

Сэр Габриэль налил вина в серебряный кубок, который какая-то сила умудрилась измять.

– Придется пить из одного. Я пытался найти кубок Уилфула или Майкла, но было темно.

Бланш прошептала молитву и сделала глоток. Вино было темное, красное и вкусное, как будто в него добавили корицы и сахара.

– А в вашем войске всегда так хорошо едят и пьют? – спросила она.

Он сверкнул зубами в усмешке:

– Добрая еда и вино привлекают к нам куда больше людей, чем серебро и золото. Когда мы с Йоханнесом и Изюминкой создали войско, мы сразу решили, что у нас постоянно будет хорошая еда. Мой отец всегда кормил своих людей…

Сэр Габриэль осекся и на мгновение спрятал лицо в ладони. Бланш подумала, что он смеется, но потом решила, что нет. Она привстала и протянула ему кубок. Он осторожно принял его, не касаясь ее руки. Бланш привыкла к более решительным мужчинам и теперь предположила, что ошиблась, определяя его намерения.

Интересно, каково это – быть его любовницей? Он богатый? Наверное, он будет теперь королевским капитаном. И манеры у него хорошие. Лучше, чем у тех придворных, кого она знала.

Она чуть не рассмеялась собственной фантазии вслух. Скорее уж она станет хозяйкой прачечной.

– Ты выпила все вино, – сказал он с шутливой укоризной.

Он плакал. Странный мужчина. А теперь, как и все мужчины, делает вид, что ничего такого не было.

– Я не специально.

– Ты это всем своим парням говоришь?

Она вспыхнула, но было темно.

– Простите, милорд. Мне нужно вернуться к королеве. Вино было очень хорошее.

– К вашим услугам, госпожа Бланш.

Он встал. На мгновение ей показалось, что он…

Но он просто открыл ей дверь.

– Ты уронила последнее ведро, – сухо сказал он, – поэтому я принесу еще воды.

Он вернулся с водой и с Нелл, которая несла соломенный тюфяк. Ее парень тащился следом. Вместе с Нелл они соорудили постели в ногах королевы. Нелл выглядела довольной. Бланш походя вытащила у нее из волос соломинку. Диккон старался не смотреть на капитана.

Красный Рыцарь кивнул и вышел. Бланш рухнула на свою подстилку и сразу же заснула.

Габриэль упал на солому рядом с братом. Гэвин что-то пробормотал. Он оставил ему местечко и пару одеял. Габриэль не стал думать о Тикондаге и ошибках, которые совершил. Если он не поспит, завтра будет еще хуже.

Он закрыл глаза. Улыбнулся вместо того, чтобы плакать, и…

…вошел в свой Дворец воспоминаний. Здесь, в холодном ясном эфире, он мог сам сотворить свой сон.

– Тебе надо поспать, – сказала Пру.

– За этим и пришел, – отозвался он.

Сотворил простое заклинание, задействовав всего два символа и одну статую. Руки Пру зашевелились.

Он заснул.

– Габриэль, просыпайся! Ты срочно нужен!

Габриэль медленно вынырнул из сна. Его заклинание было достаточно мощным, чтобы не давать проснуться, пока он сам этого не захочет. Усилием воли он разрушил заклинание, и тут же пришли образы.

– Ох, – сказал он и застонал.

Мертвая мать, разрушенная Тикондага. Торжествующий Шип. Амиция. Королева.

– Твою мать, – сказал он.

– Прости, – его тряс Гэвин, – пришел Дэн Фейвор от Гельфреда и говорит, что ему нужен ты.

– Твою мать, – повторил Габриэль и сел. В глазах у него стояли слезы, и он попытался их сдержать.

Он поднялся – на нем были только рубашка и шоссы – и перелез через спящих. Нелл выругалась. Гэвин протянул ему тонкую свечку.

– Я собираюсь спать дальше.

Габриэль пожалел, что сам так поступить не может. Спустился по лесенке с сеновала и вышел в основную часть амбара, где рядами лежали на соломе мужчины и женщины, громко храпели и тяжело дышали.

На улице было свежо. Он увидел сэра Данведа в полном доспехе – вместе со всем копьем он нес стражу у дороги. Калли был полностью одет и на ходу застегивал ремень, разговаривая с юным Фейвором. Темно-зеленый наряд Фейвора в свете факелов казался черным.

Калли поднял руку в салюте:

– Простите, капитан, но вам лучше это услышать лично.

Фейвор преклонил колено:

– Милорд, сэр Гельфред отправил десять человек искать вас. Мы сосредоточили основные силы к югу от Лорики, как вы и велели, – он посмотрел на Калли, – но на дорогах уже собирается армия галлейцев, альбанцев и тех, кто остался от королевской гвардии. Больше тысячи копий, милорд.

Калли держал чехол наготове и сразу же развернул карту. Она предназначалась в основном для того, чтобы дать путешественникам представление о расстоянии между Харндоном и другими городами, и была не слишком точна.

– Вечером де Вральи был у Второго моста, – сказал Фейвор.

– Переходи к плохим новостям, – распорядился Калли.

Фейвор прочистил горло:

– Отряд де Вральи несет знамена Тоубрея.

Габриэль попытался проснуться:

– Тоубрей в темнице…

– Сэр Гельфред вчера вечером нашел парочку королевских стрелков, они сказали, что ищут новую службу, потому что граф Тоубрей присягнул де Вральи.

– Это вполне возможно, – заметил Габриэль. – Разбудите сэра Майкла. Из темноты появился лорд Корси.

– Тоубрей… змея, – сказал он.

Габриэль предпочел бы, чтобы проснулся любой член отряда, кроме старого альбанского лорда, который мог стать их союзником, но верность свою еще не доказал. Но что толку плакать о пролитом молоке.

– Тоубрей легко меняет сторону, насколько я понимаю.

– Его присутствие успокоит многих южных баронов, – сказал Корси.

Габриэль посмотрел в темноту, а потом на карту. Прикинул расстояние между Вторым мостом и Лорикой.

– Сколько времени нужно, чтобы добраться до Гельфреда? – спросил он.

– Я буду там еще до рассвета, – поклонился Фейвор, – клянусь.

Сэр Майкл выбрался из амбара. Выглядел он так же, как Габриэль себя чувствовал.

– Твой отец присоединился к де Вральи, – мрачно сообщил Габриэль.

Майкл вздрогнул. Габриэль внимательно смотрел на него.

– Кретин! – выругался Майкл.

Габриэль понял, что на мгновение перестал дышать, и задышал снова. Обнял Майкла:

– Прости. Последние несколько часов мне кажется, что шатается даже земная твердь.

– Я собирался спасти его. – Майкл сплюнул.

– Два дня назад он отказался идти с сэром Ранальдом, – проговорил Фейвор. – Простите меня, сэр Майкл, но он… дурно себя повел. Он единственный из королевских узников отказал нам.

– Кретин, – повторил Майкл и спросил у капитана: – И что дальше?

– Собирай офицеров, – велел тот.

Бланш проснулась и увидела, что над ней склонилась Нелл.

– Вставай, – велела она, – и поднимай королеву.

Ребенок проснулся и, обнаружив, что мир изменился, залился плачем.

Снаружи пропела труба. Амбар ожил в одно мгновение. Когда-то, еще в детстве, Бланш видела, как мать нашла в сундуке мышиное гнездо. Как только она его коснулась, мыши разбежались во все стороны, и мать закричала. Сейчас все было точно так же, только вместо мышей бегали расхристанные люди.

В дверях Нелл остановил лучник:

– На нас напали?

– Пока нет. – Нелл протиснулась мимо него и побежала к лошадям.

Вчера, в темноте, измотанные люди ничего толком не распределили по местам. Из-за двери доносились сочные ругательства. Бланш бы заслушалась, но ей пришлось складывать мокрые постирушки в корзину, которую притащил парень Нелл.

Младенец орал громче трубы.

Сестра Амиция проснулась – если она вообще спала. Взяла младенца у матери, как только тот поел, и стала укачивать его. Улыбнулась Бланш вполне земной улыбкой.

Бланш обтерла королеву губкой, смоченной в чуть теплой воде, и помогла ей надеть рубашку, которая болталась на ней, как мешок, и вчерашнее платье – белое платье невесты или кающейся грешницы. Платье, в котором королеву должны были сжечь.

– Не суетись, – сказала Дезидерата, забирая ребенка у Амиции, – если мы выходим сейчас, значит, тому есть причины. Собирайся скорее, Бланш. Бросай все, что нельзя унести.

Бланш нахмурилась, думая, что это не королеве придется что-то изобретать, если у Бланш не достанет чистой одежды или пеленок для ребенка.

Нелл снова ее спасла. Она привела вчерашнего иноходца, на котором ехала Бланш, и маленького ослика. Калли, старший лучник, держал ослика.

– Давай мне свои корзинки, – спокойно сказал он, – нагрузим их на эту скотину.

Бланш поблагодарила его улыбкой. Она знала, что выглядит жутко, но ничего не могла сделать – ни помыться, ни переодеться, ничего.

Седло на этой лошади стоило намного дороже, чем весь ее гардероб. Интересно, чья она?

Калли затянул ремень, застегнул пряжку, дернул корзину. Осел не двинулся с места.

– Будет упрямиться – зовите меня, миледи, – велел он.

– Я не леди, – сказала Бланш.

Калли ухмыльнулся, но промолчал и вышел в огромные двойные двери амбара.

– Лучники, ко мне! Стройся слева, с лошадьми.

Он снял бацинет – не хуже, чем у иных рыцарей, – с луки седла и нахлобучил на голову.

Мимо Бланш протиснулся лучник и успел всю ее общупать на ходу. Покосился посмотреть. Бланш треснула его лицом о дверной косяк. Другой лучник засмеялся:

– А эта штучка скора на руку. – Он ухмыльнулся Бланш, и та мрачно посмотрела на него в ответ.

Снова запела труба, и люди в доспехах повыскакивали во двор амбара. Пажи выводили лошадей, боевых и верховых, некоторые – по три штуки разом. Солдаты начали рассаживаться.

Бланш помогла королеве сесть на лошадку, которую привел незнакомый паж. Это тоже была женщина, симпатичная, темноволосая, и по возрасту она годилась Нелл в матери.

– Меня зовут Маленькой Молин, – сказала он по-альбански с сильным окситанским акцентом. – Капитан говорит, это лошадь для королевы.

На Маленькой Молин была хорошая кираса, темная, смазанная маслом кольчуга и красная куртка. Улыбалась она очень мило.

– Ребеночек!

Королева вышла наружу, опираясь на руку сестры Амиции, изящно поставила ногу в стремя и запрыгнула в седло с живостью, какой от нее никто не ожидал.

Амиция села в седло куда осторожнее.

Голос Плохиша Тома разносился по мощеному двору, как труба архангела Гавриила. Повинуясь его крикам, войско – или, точнее, его часть – строилось.

Красный Рыцарь был в полном доспехе. Луна светила так ярко, что все предметы отбрасывали тени, а в полированном наплечнике виднелись странные отражения.

Габриэль поклонился королеве:

– Ваша милость, умоляю простить меня. Де Вральи продвигается быстрее, чем я ожидал.

– Понимаю, нам придется бежать.

Он улыбнулся:

– Что до этого, ваша милость…

Тут к нему подошел лорд Корси.

– Я с вами, милорд, – сказал он. – Я должен доехать до дома, забрать доспехи и созвать надежных людей. Надеюсь, вы согласитесь отпустить шерифа и его людей.

– Боюсь, я вынужден просить вас всех проехать с нами несколько лиг.

– Я боялся, что вы так скажете. Прошу вас пересмотреть свое решение. Эти люди не выдадут вас, если на них не надавить. Я готов поклясться любой клятвой по вашему выбору.

Королева коснулась руки лорда Корси:

– Я верю вашему слову, милорд. Идите и возвращайтесь.

– Тогда ваш сын останется нашим гостем, – сказал капитан.

Они с Корси обменялись долгими взглядами, и Бланш подумала, что сейчас прольется кровь. Однако Корси поклонился:

– Хорошо, милорд. Адам, оставайся с этими господами. Где я смогу вас найти, сэр?

Красный Рыцарь – на этот раз он был одет в собственные цвета – ответил:

– К северу от Лорики. И постарайтесь побыстрее. Де Вральи нагоняет.

– Я приложу все усилия, – заверил лорд Корси.

Шериф злился открыто:

– Христос распятый! Я же дал слово! Отпустите меня!

Его копейщики согласно забурчали.

Со двора вышел Плохиш Том:

– У нас нет для них лошадей. Они нас только задержат.

Бланш в ужасе поняла, что этих несчастных сейчас прикончат. Их плотным кольцом окружили пажи и лучники, блеснули мечи.

Капитан подбоченился. В лунном свете сверкнул золотой пояс. И вдруг он подмигнул. Это казалось невероятным, но Бланш была уверена, что он подмигнул.

– Нам давно пора в Лорику. Отпустите их.

Лучники и пажи спрятали клинки. Шериф и его люди даже остались при оружии. Они не потерпели никакого ущерба, кроме разве что пары насмешек.

Почти все разбежались. Но двое – крупные, неглупые на вид крестьяне – остались. Коротко переговорили с Калли и полезли в телегу.

Королева улыбнулась Бланш:

– Как хорошо быть живой. Встает солнце. Оно уже поднялось над горизонтом. Лиса ищет еду вон в той живой изгороди. Под нами живет целое семейство мышей. Как прекрасен этот мир! – Она обратилась к монахине: – Я не ожидала, что доживу до этого утра.

– Лисица съест мышей, – сказала Амиция.

Дезидерата звонко рассмеялась:

– Не всех, Амиция. Так уж устроен этот мир.

Отряд двинулся вперед.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ОТРЯД КРАСНОГО РЫЦАРЯ

Они двигались очень быстро, направляясь назад по той же дороге, по которой шли накануне. Бланш увидела, как к капитану, который ехал рядом с королевой, приблизились двое незнакомцев в зеленом. Примерно через час после того, как отряд выступил, взошло солнце.

Еще двое в зеленом встретили их и провели вокруг деревни, где драли глотки петухи и по-домашнему пахло дымом и стряпней. Кажется, это был Фрифорд.

– Тихо, – прошипела Нелл у Бланш за спиной, и отряд миновал деревню бесшумно, как колонна призраков. Пастуха, который вышел за околицу со стадом коз, припугнули мечом, оставив коз печально блеять.

Выехав на открытое пространство у подножия гор, они поскакали рысью, а потом и галопом. Бланш не слишком-то уверенно чувствовала себя в седле, но ей ничего не оставалось, кроме как держаться изо всех сил.

– Расслабься, – велела ей королева, – бедра должны двигаться вместе с лошадью. Это приятно. Не заставляй ее делать лишнюю работу.

– Прошу прощения, ваша милость.

– А я ведь не знала, какое ты сокровище. Он зовет тебя госпожой Бланш, и он прав. Ты действительно сокровище. Но тебе стоит научиться ездить верхом. – Королева рассмеялась.

Ее смех поднял боевой дух всего отряда.

Примерно через лигу они миновали ворота фермы и снова перешли на шаг.

– Стой! – крикнул Плохиш Том. – Меняй лошадей!

Нелл сунула Бланш в руку поводья свежей лошади:

– Это значит, что у тебя есть пять минут на отдых.

Бланш сползла с лошади и чуть не упала. Она должна была помогать королеве, но вместо этого королева помогла ей.

Амиция растирала себе ноги, как старуха.

Появился Красный Рыцарь, пустил по кругу свой серебряный кубок с вином.

– Дамы, прошу прощения, но мы теряем время.

– Мы едем не на север, – заметила королева.

– Нет, ваша милость, – признался он.

– Я не собираюсь никому рассказывать о ваших планах. Чьей измены вы боитесь? Сестры Амиции? Госпожи Бланш?

Он улыбнулся:

– Если мои люди успеют добраться… и мы сами успеем… возможно, нас ждет сражение. – Он склонил голову. – Несколько моих рыцарей отвезут вас в Лорику, где вы будете в безопасности. Туда же я отправлю Сью и обоз.

– Чепуха, – сказала королева и протянула младенца Амиции, – я хочу посмотреть на битву.

Бланш снова подумала, что настоящая королева вернулась.

– Ваша милость… – начал сэр Габриэль.

– Избавьте меня от разговоров о слабых женщинах! – возмутилась Дезидерата.

Красный Рыцарь помрачнел.

– Если вас схватят, ваша милость, вы станете мертвой женщиной. Ваш сын тоже погибнет.

– Я в полной мере это осознаю, сэр рыцарь, – холодно улыбнулась Дезидерата. Ее сын заплакал, и она немедленно его схватила. – Я понимаю риск. Но если вы проиграете…

– Мадам, это не зрелищное сражение вроде турнира. Я надеюсь застать де Вральи врасплох. Лучше всего во сне или во время постройки лагеря. Если у меня не получится, он набросится на нас, как собака на кролика. Их в двадцать раз больше. Возможно, вы все-таки поедете в Лорику, мадам?

Дезидерата улыбнулась и коснулась его наруча:

– Сэр рыцарь, я должна быть рядом со своей армией. Если вы проиграете, так тому и быть. Но если вы выиграете, о моем сыне станут говорить, что он участвовал в бою в день своего рождения и что его мать не трусила. Немногие видели судебный поединок за мою честь. Мой муж мертв. Я хочу, чтобы меня помнили и узнавали.

Сэр Габриэль застыл на своем громадном коне. Небо у него за спиной светлело. Он походил на божество войны. На воплощение рыцарства.

– Хорошо, ваша милость, – вздохнул он. – Вы королева. Амиция, хотя бы вы поедете в Лорику?

Монахиня покачала головой:

– Нет. Я вам понадоблюсь.

Красный Рыцарь улыбнулся.

– Бланш? Я не думаю, что ты откажешься прокатиться с двумя красивыми рыцарями…

Бланш рассмеялась:

– Как же я оставлю свою госпожу? – И дерзко добавила: – Рыцари и раньше предлагали мне покататься. Матушка велела мне никогда не соглашаться.

Королева откинула голову назад и расхохоталась. Схватила Бланш за руку, сжала.

Красный Рыцарь коротко поклонился дамам и развернул коня. Но, оказавшись за пределами слышимости, злобно сказал Майклу:

– Я еще могу стать королем Альбы. Не по своей воле.

Майкл непонимающе уставился на него.

– Если она погибнет…

Сэр Габриэль покачал головой и подъехал к сэру Фрэнсису Эткорту и Крису Фольяку. Положил руку Эткорту на плечо:

– Если вы сбережете королеву, я дам вам все, чего вы только захотите и что будет в моих силах. Феод во Фраке, например. И немедленно посвящу Криса в рыцари или позабочусь, чтобы это сделала она. Если она погибнет… Надеюсь, вам хватит воспитания погибнуть вместе с ней.

Сэр Фрэнсис Эткорт был опытным воином.

– Я никогда ни о чем не просил, – сказал он.

– Владеть землей лучше, чем сражаться, – рассмеялся сэр Майкл.

Эткорт улыбнулся ангельской улыбкой:

– То-то вы, милорд, сидите дома и возделываете землю.

Его всегда удивляло, насколько серьезно профессиональные военные относятся к рыцарству.

Крис Фольяк сдвинул с головы капюшон великолепного шелкового сюрко.

– Я бы предпочел быть рыцарем. И, конечно же, я стану сражаться за даму.

– Особенно за красивую и богатую, – заметил Эткорт. – Что же это, капитан, она остается?

– Да, ради грехов наших. Или за них, не знаю. Хватит болтать, господа.

Габриэль снял с седла боевой молот и махнул им Плохишу Тому, тот привстал в стременах и заорал.

Священник не успел бы произнести «Ave Maria», как весь отряд уже сидел в седлах. Звон упряжи мешался со звоном доспехов. Над горизонтом медленно вставало солнце.

Гэвин ехал рядом с братом. Он знал большинство людей, которые появлялись из леса. Знал и тех, кто командовал ими. Это был Зеленый отряд Гельфреда, лесовики, всадники и разведчики. Они редко оставались на виду дольше, чем необходимо для подачи сигнала и указания нового направления – махнув рукой в нужную сторону, зеленая фигура исчезала в лесу или в клубах пыли. Гэвин увидел Эмиса Хоба, который галопом скакал вдоль леса с взведенным арбалетом, но потом и он исчез.

Брат Гэвина помахал Плохишу Тому и велел:

– Никаких больше криков, рожков и сигналов трубы.

Том заржал, и его смех показался очень громким этим ясным утром.

Они поднялись на невысокий холм и увидели внизу долину Великой реки. Вдалеке просматривался Второй мост – со стороны Харндона.

Гельфред взобрался по тропе, как будто они планировали эту встречу несколько недель. Он не улыбался.

– Де Вральи почти готов выступать. Вы опоздали. – И тут Гельфред увидел королеву. Через мгновение он уже стоял на коленях в дорожной пыли.

Он поцеловал протянутую руку и вынул из-под своей простой зеленой котты маленькое алое знамя. На знамени красовался золотой дракон, а под ним – вымпел капитана.

– Оно предназначено для короля, – сказал Гельфред, – его прислал Ранальд. Он утверждает, что не может позволить бастардам поднимать вымпел королевской гвардии.

Капитан закатил глаза.

– Он в своем праве, – заметил Гельфред. Протянул руку с опаской, как будто боялся, что его укусят, и коснулся ребенка. Младенец схватил его за палец.

– Вырастил роялистов на свою голову, – кисло заметил капитан. – Привесь его себе на копье. – Он окинул долину взглядом. – Если мы не поедем дальше, нас заметят.

Он улыбнулся Длинной Лапище, которого теперь звали сэром Робертом Каффелем. Длинная Лапища не носил рыцарской одежды и таскал за плечом лук. Кольчуга его была черна от масла, а зеленый капюшон свисал чуть ли не до пояса.

Длинная Лапища взял коня у Зубка, еще одного члена Зеленого отряда.

– Все как вы и говорили, капитан.

Капитан взмахнул молотом:

– Если только де Вральи последует нашему плану.

Они направились в долину, где еще темнели длинные утренние тени.

Прошел час. Ожидание убивало. Комары – первые в этом году – набросились на отряд, как саранча. Калли укоризненно смотрел на Длинную Лапищу, который стоял в шести деревьях от него. Тот еле пожимал плечами в ответ.

У Гэвина чесались и горели плечи. Он смотрел на брата, который не отрывал взгляда от дороги. Наступил тот час, когда крестьяне выходят на поле, впрягают в плуги быков или лошадей, если они есть в хозяйстве, когда замолкают петухи и начинается дневная работа. После нескольких дождливых дней наступила хорошая погода, так что на дороге и на полях должны были появиться крестьяне.

Отряд стоял примерно в миле от Второго моста, где дорога резко поворачивала, огибая холм. Этот самый холм, круглый, распаханный, высился к востоку от дороги. На его вершине, скрытая и защищенная высоким гребнем, стояла деревушка Пиктон. Из труб шел дым.

Крестьян на полях не было.

К западу от дороги на несколько фарлонгов, до крутого обрыва над рекой, тянулась ровная земля. Там росли высокие старые дубы, перемежаемые кленами. В середине возвышалась роща древних елей, напоминающих корабельные мачты.

Если представить дорогу, огибающую холм Пиктон, в виде лука, то Калли, Гэвин, Длинная Лапища и капитан стояли там, где за лук взялся бы стрелок, в темной еловой рощице. Гэвин мог просматривать дорогу на расстояние полета стрелы в обе стороны, почти до самого Второго моста. И он видел узкую дорожку, взбегавшую по холму к деревне. Она походила на стрелу, лежащую на тетиве.

Он ненавидел сидеть в засадах. На лице брата он читал те же самые чувства. Временами Габриэль раздраженно фыркал.

Комары злили. Ганфрой пытался держать себя в руках, но очевидно проигрывал самому себе. Его кусали так часто, что у него уже распухло лицо.

Капитан снова фыркнул.

– Хватит. Ганфрой, когда я подниму руку, играй…

На вершине холма, где-то в Пиктоне, блеснуло зеркало. Раз, другой, третий.

– Сукины дети, – произнес капитан.

Первые всадники показались через несколько сот ударов сердца. Легкая кавалерия. Молодые альбанцы в нетяжелой броне, на быстрых конях, одетые в цвета Тоубрея.

Они проехали мимо капитана, так близко, что все расслышали их разговоры.

– …глупо изображать солдат, – сказал очень самоуверенный юнец, – тут на пятьдесят лиг нет ни одного воина.

– По крайней мере, тут их точно нет, – прикрикнул человек постарше. – Заткнись и езжай дальше.

Кавалерия прошла. Снова блеснуло зеркало, теперь всего один раз.

– Готовьтесь, – тихо сказал капитан.

Гэвин не знал ни одного знамени из тех, которые возникли справа от них, с юга. Но авангард врага был совсем близко. Три сотни копий в идеальном строю. Все в полном доспехе. Следом маршировала пехота.

Зеркало посветило еще раз, подольше.

– Лучше, чем я рассчитывал, – сказал капитан.

Он больше не злился. Теперь он улыбался.

Вражеская армия передвигалась со скоростью быстро идущего человека. Слышалась галлейская речь. Гэвин успел подумать, что даже авангард сильно превосходит их отряд числом. И чертыхнулся про себя, не увидев знамени де Вральи.

Ганфрой дрожал от волнения. Капитан положил руку ему на плечо:

– Нам пока делать нечего. Гэвин откроет бал.

Авангард почти прошел мимо, так близко, что Гэвин различал отдельные лица – были среди них мрачные мужицкие хари, но многие люди смеялись, а некоторые – и немало – выглядели неплохими парнями, с которыми приятно и выпить, и подраться.

Ему раньше не приходилось сражаться таким образом. Ему не нравилось смотреть на врагов и видеть открытых веселых парней.

С юга послышались крики. Восклицания. Снова крики.

– Вперед, – сказал капитан.

Люди в лесу начали подниматься. Не то чтобы у них получался ровный строй. Кое-кто, похоже, заснул, несмотря на насекомых. Капитан стоял лицом к врагу, как будто позабыв о нем. Оглядывал лес. Потом поднял к губам рог.

Люди на дороге что-то заметили. Они пока не понимали, что именно.

Гэвин проверил, как ходит меч в ножнах, и сжал копье. Ему ужасно хотелось почесать пах. И бедра.

Габриэль поднял рог.

– Ныне и в час смерти нашей.

Рог загудел. Ему отозвалась сотня других, как будто запел весь лес. Сигналы звучали вновь и вновь, словно между деревьями рыскали все гончие Альбы.

Лучники, стоявшие на удобных местах, начали стрелять, другие вышли вперед. Рога продолжали гудеть.

Гэвин так и не закрыл забрало. Он видел, как Калли выстрелил прямо перед собой и сделал несколько шагов. Гэвин двинулся следом. Габриэль с копьем в руке тоже шел с ними. Длинная Лапища стал стрелять – враг вдруг оказался совсем близко. Прямо под носом.

Болт – или стрела – ударил в бацинет Гэвина, наполовину развернув шлем на голове. Рыцарь поднял правую руку, сдвинул забрало вниз и защелкнул его – рука двигалась будто по собственной воле.

На дороге перед ними стояла галлейская пехота. Наемники. На всех были хорошие доспехи, почти все имели тяжелые длинные копья и большие щиты. Но щиты они несли за спиной и не успели взять в руки.

На дороге осталось много мертвых и раненых.

Калли сделал еще три шага вперед. Они с Длинной Лапищей выстрелили разом, одинаковым движением оттягивая тетиву к углу губ. Галлейские наемники стояли между двумя огромными дубами, а у них за спинами светлело широкое, залитое солнцем поле.

Слышались крики и стоны. Лучники оказались так близко, что стрелы порой пробивали щиты. Если же они попадали в плоть, то выходили наружу с жутким чмокающим звуком. С таким звуком мясник отбивает жесткое мясо.

Наемники дрогнули. Они повернулись и побежали в поле. И почти все упали в глубокую канаву у дороги. Многие так из нее и не выбрались.

Триста копий дю Корса, шестьсот всадников в доспехах получили несколько стрел, потеряли несколько лошадей и бросились в лес, как профессионалы, какими они и были.

К этому моменту почти весь отряд Красного Рыцаря оказался на дороге или рядом с ней.

– Это чье знамя? – спросил капитан. – Дю Корса?

На юге заревели бронзовые трубы. Гэвин привстал в стременах посмотреть, что там делается.

– Гельфред убил всех вьючных животных, и телеги перегородили дорогу, – пояснил Габриэль. – У нас не хватит копий разделаться с дю Корсом.

Галлейские наемники обнаружили, что в изгородях у деревни тоже прячутся лучники. Они оказались на открытом пространстве, весной, и спрятаться было совершенно негде. Их начали расстреливать. Всего лучников было меньше сотни, но стрелы попадали точно в цель.

– Труби отступление, – резко сказал Габриэль.

– Дю Корс в лесу, – напомнил Гэвин.

– Да и хрен с ним. У де Вральи целый день уйдет на то, чтобы с этим разобраться.

Ганфрой протрубил сигнал. Лучники, прятавшиеся к западу от дороги, вышли из укрытия. У многих имелись лошади. Другие просто побежали вдоль дороги, перебрались через канаву и полезли вверх по холму.

Несколько перепуганных наемников миновали строй лучников и устремились на юг, в безопасное место. Многих прикончили конные стрелки.

Слева от Гэвина вышла на дорогу дюжина галлейцев. А потом вдруг еще полсотни копий. Может, больше.

– Прекрасно, – заметил капитан, опуская забрало.

Нелл сунула ему поводья и принесла кабанье копье. Он тронул Ателия. Гэвин пришпорил своего Боэмунда. С юга показалась еще дюжина рыцарей.

– Вверх по тропе, – приказал Габриэль сквозь забрало.

Галлейцы строились для атаки. В них прилетали случайные стрелы, но их уже стало мало, и они не таили большой опасности. Тут стрела вонзилась в лошадь, там – в человека в кольчуге не по размеру.

Рыцари Габриэля – по крайней мере, некоторые – проехали небольшое расстояние по тропе, ведущей в деревню, и обернулись навстречу преследователям.

Галлейцы замерли.

– Ну же, – пробормотал Красный Рыцарь.

Галлейцы бросились прочь.

– Они бегут на поле за изгородью, – крикнул сэр Данвед.

– Назад! – заорал Красный Рыцарь.

Ганфрой снова сыграл отступление. У них было двадцать копий, отборные поединщики отряда, все, кто собирался сражаться на турнире.

Кроме Майкла и Плохиша Тома.

Рыцари добрались примерно до середины тропы. Галлейцы наконец-то последовали за ними. Стрелы больше не свистели в воздухе. Звук рога приближался со стороны Второго моста.

– Преломим же копья, – сказал капитан, – за королеву.

– За королеву! – закричали рыцари.

Габриэль поднял забрало и улыбнулся брату:

– Есть определенные правила, по которым война и работает, согласись. Нас намного меньше, и мы нападаем. Два в одном. Ты со мной?

– Ты с ума сошел. – Гэвин засмеялся. – Конечно.

– Видишь маленький поворот? И тропу в поле?

Пока Габриэль говорил, галлейцы успели миновать эту тропу. Но Гэвин был опытным турнирным бойцом, пусть даже и не привык к настоящей войне.

– Увидимся в поле, – сказал он и опустил забрало.

Он коснулся боевого коня шпорами раньше Габриэля и полетел по узкой тропе вперед. Подковы высекали искры из белой гальки. Авангарду галлейцев стоило бы приготовиться к встрече, но их больше занимали стрелы, которые время от времени вылетали из изгороди и уже убили хорошего коня.

Гэвин вовремя выбросил вперед копье и атаковал первого человека. Удар сломал шею, прикрытую шлемом, и всадник рухнул. Голова у него болталась, как у повешенного. Копье не сломалось, поэтому Гэвин поехал дальше, сбил с лошади еще одного человека, а Боэмунд хватанул зубами чужого коня, и началась жуткая схватка. Галлейцы не уступали Гэвину ростом и силой и были хорошо вооружены. Но Боэмунд пронес его мимо третьего галлейца, мимо четвертого…

По звуку он понял, что брат сражается сзади. Что-то так сильно ударило его в шлем, что в ушах зазвенело. Гэвин выронил меч, выхватил кинжал и воткнул в щель в доспехе врага, который как раз поднял руку. И тут Боэмунд – этого Гэвин не планировал – проскочил в узкий проход в изгороди и выбежал на свежезасеянное поле. Стебли поднялись высоко, устилая землю, но еще не могли дать никакого укрытия.

Стрела ударила в спину. Гэвин выругался, направил коня вверх по склону и низко пригнулся, надеясь, что лучники разглядят гербы на его сюрко.

Габриэль прошел сквозь галлейцев, как игла с нитью сквозь кожу, которую уже прокололи. Он сшибал всадников с коней, как кольца в игре, а сам не пропустил ни одного удара. Он увидел, как Гэвин проскакал через проход, коснулся Ателия шпорами – и пролетел сквозь изгородь так быстро, что еле успел поднять копье, чтобы не рухнуть с седла самому – это было бы очень некстати. Габриэль разглядел впереди сэра Данведа и Анджело ли Латернума.

Открытое поле показалось ему совсем другим миром. С этой стороны изгороди людей дю Корса не было. Но новые знамена уже появлялись на поле с юга. Впереди виднелось знамя графа Тоубрея.

Сэр Бертран, Ле Шакл и ди Латернум тоже появились из-за изгороди, а за ними сэр Данвед с тяжелым жезлом в руке. Он вопил свойбоевой клич.

По засеянным полям ехать было непросто. Габриэль не хотел нового столкновения. Он указал копьем на холм:

– Вперед! За Гэвином!

Люди графа Тоубрея закричали и начали перебираться через канаву. Габриэль наблюдал за ними. Человек на дороге прицелился из арбалета и выстрелил, и на мгновение Габриэль успел по-настоящему испугаться, но болт ушел в землю совсем рядом с ним.

Через изгородь проломился тяжелый всадник. Отсалютовал, проезжая мимо.

– Я последний, – крикнул Жан, оруженосец сэра Бертрана.

Рыцари графа Тоубрея, не меньше пятидесяти копий, преодолели канаву, сохраняя боевой порядок, и начали подниматься по холму. За ними виднелись еще солдаты – альбанцы и галлейцы, но вооруженные хуже людей Тоубрея.

Красный Рыцарь развернул Ателия и тоже поехал вверх. Передвигаться по вспаханной земле было тяжело, а Ателий и без того побывал в трех битвах за два дня. Габриэль стремился поскорее оказаться на холме, но погубить коня он не хотел.

Людям Тоубрея тоже приходилось нелегко.

Габриэль проехал место, где холм резко становился круче, повернулся в седле и увидел копья дю Корса на дальней стороне дороги, на севере. Они могли отрезать ему путь к укрытию, если он не поспешит.

Ателий тяжело дышал от усилий, карабкаясь по самому крутому участку глинистого поля.

– Давай, Ателий, – сказал Габриэль, – только не умирай. У меня никогда не было такого славного коня.

Уши Ателия дрогнули, он сделал еще несколько шагов, и они оказались наверху. Теперь Габриэль видел все поле боя. Люди Гельфреда строились вдоль деревни. Его собственные пажи и лучники смешались с ними. Рыцари весело хлопали друг друга по плечам.

Габриэль взял у Нелл чашку воды, выпил. Королева была здесь. Амиция тоже. Она уже лечила человека – галлейского пленника.

– Вы храбро держались, сэр рыцарь, – сказала королева.

– Недостаточно храбро. Дю Корс – отличный командир. Он ускользнул из моей засады, и теперь на поле его люди.

Подъехал Гельфред:

– Они нашли другую тропу, милорд. Простите. Должно быть, я пропустил ее в темноте.

Габриэль видел людей Тоубрея и других альбанцев и галлейцев, собравшихся под его знаменем. Они заполняли южные поля у подножия холма, как вода, просачивающаяся сквозь дырявую плотину. Они не стали обходить затор из телег, а просто поехали по другой дороге на юго-востоке, которая почти огибала холм.

Габриэль смотрел с холма, как рушится его хитроумный план. Ему просто не хватало людей, хотя, несмотря на многочисленные ошибки в бою, он не потерял почти никого. Рыцари Тоубрея действовали неслаженно, а дю Корс оставался на другой стороне изгороди.

Королева улыбнулась.

– Это мой старый друг граф Тоубрей? – спросила она и взяла у Бланш своего новорожденного сына. – Они альбанцы. За этим я здесь, сэр Габриэль.

– Маловато стрелков. Стоит попытаться, ваша милость.

Красный Рыцарь обратился к Дэниелу Фейвору:

– Найди сэра Майкла и сэра Томаса. Скажи, что моя маленькая засада не удалась и что они нужны мне здесь. Поставить их на север, в лесу, чтобы они задержали любого, кто нападет… Стоп! Забудь. Скажи, что им следует ударить дю Корса с фланга, когда он подойдет к деревне.

– Их будет меньше, чем гусиного жира на куске хлеба у крестьянина, – заметил Гэвин.

Габриэль невесело улыбнулся:

– Я когда-нибудь проигрывал битвы?

Некому было напомнить ему, что проигрывал.

Королева ехала вниз по холму, в городок. С учетом того, что за последний день ее сначала пытались сжечь заживо, потом ей пришлось скакать по пересеченной местности, а потом рожать ребенка в амбаре, она походила скорее на богиню, чем на живую женщину. Кожа ее сияла под солнцем, густые светлые волосы отливали особенным, не золотым и не бронзовым блеском, а в седле она держалась так, что казалась единым целым с конем. Простая полотняная вуаль развевалась на ветру.

Белое платье грешницы, которое она надела по воле де Рохана, теперь кричало о ее невиновности. Ребенок у груди напоминал, где место его матери и кем станет он сам.

Габриэль Мурьен выхватил королевский штандарт у Криса Фольяка:

– Оставайся здесь, – и сам поехал за королевой и ее ребенком.

– Вот мое рыцарство и уезжает, – буркнул Фольяк.

– Брось, – сказал сэр Фрэнсис.

У подножия холма стоял граф вместе с сэром Кристофером Чернобородым – товарищи звали его Китом.

– Мне не нравятся эти изгороди и вспаханные поля, – говорил Чернобородый, – пусть де Вральи бросает туда своих наемников.

Тоубрей смотрел вниз, на юные колосья под копытами коня. Впереди пятьдесят копий, рыцари и оруженосцы, спешились, чтобы дать лошадям отдохнуть. Справа показалось из лесов харндонское ополчение в красно-синем. Там были арбалетчики и копейщики с большими щитами. У графа не осталось собственной пехоты, де Вральи перерезал ее еще летом, а уцелевшие были уже дома, в Джарсее. Он не набрал ни лучников, ни крестьян, которые могли бы зачистить холм и проверить намерения врага. Если бы изгородь была хоть немного защищена…

Но нет.

И тут, на расстоянии полета стрелы, показалась всадница.

– Святая Мария Магдалина, – охнул Чернобородый, – это же королева.

Тоубрей смотрел, как она без труда едет по крутому склону. За ней следовал всадник в доспехах. Он держал копье и…

Тоубрей презрительно сплюнул на землю.

– Королевский штандарт.

– У нее ребенок, – заметил Чернобородый. – Господи, милорд. Она родила.

– Сиди и смотри, – сказал Тоубрей.

Королева приблизилась так, что люди Тоубрея могли в нее попасть, и поехала вдоль строя в сопровождении всего лишь одного рыцаря. Харндонское ополчение оказалось совсем рядом с ней. Тем временем арьергард галлейцев наконец-то пробрался сквозь телеги, а испуганные наемники сгруппировались и вышли на поле за Тоубреем. В полумиле от себя Тоубрей видел знамя де Вральи.

Кто-то из его людей встал на колени. Тоубрей фыркнул. Он увидел, что королева повернула обратно и снова поехала наверх, на холм.

Прискакал всадник в цветах дю Корса.

– Милорд граф, – сказал он, – месье дю Корс просит вашей поддержки в нападении на деревню Пиктон. – Он махнул рукой на холм. – Он приказывает вам прикрыть эту сторону дороги, чтобы он мог подняться с другой стороны.

При слове «приказывает» граф нахмурился. Но, подумав мгновение, ответил:

– Я согласен.

Гонец поклонился и ускакал, как можно осторожнее выбирая дорогу по вспаханной земле.

– Какие будут приказы, милорд? – спросил Чернобородый.

Тоубрей пошевелил бровями. Бацинет скрывал его лицо, но Чернобородый знал графа всю жизнь.

– Месье дю Корс приказывает мне… что там? Прикрыть? Эту сторону дороги. – Он кивнул. – Альбанский – очень сложный язык. Как по-твоему, мы сможем прикрывать эту сторону во-он с того холмика?

– Вы собираетесь бросить дю Корса на произвол судьбы? Пусть делает что хочет? – уточнил Чернобородый.

Тоубрей прищелкнул языком:

– Понимаешь ли, Кит, новорожденный король Альбы только что проехал мимо нас, и я сомневаюсь, что тут найдется хотя бы пять человек, у которых хватит духу пойти против него. А с другой стороны, этот галлейский хлыщ посмел приказывать. Мне!

– Это могла быть любая красивая девка со своим ублюдком, – возразил Чернобородый для порядка.

Тоубрей пожал плечами:

– Что ж, пойдем прикроем холм.

И он отправил гонца передать ополчению приказ отходить к ближнему холму. Двигались все очень медленно, и со стороны казалось, что они готовы к бою.

Габриэль сунул штандарт обратно Фольяку и хлопнул его по металлической спине латной перчаткой.

– Я в это не верил, – сказал он и посмотрел на сэра Фрэнсиса, который наблюдал за харндонским ополчением.

– Некоторые даже приветствовали нас, – сказала королева.

Капитан спрыгнул с коня.

– Все вон отсюда! – заорал он. – Поднимайтесь и перебирайтесь на другую сторону! Живее!

Стрелки заворчали, и Трехпалый громче всех – им пришлось собирать стрелы, которые они воткнули в землю, – но подчинились. Пажи меняли лошадей. Дэн Фейвор вернулся, и капитан по первому его взгляду и жесту понял, что он передал послание.

– На этой стороне остается только королева и ваши копья, – сказал Габриэль Фрэнсису Эткорту.

Тот поклонился.

– Хорошо, – сказал Габриэль и убежал, звякая саботонами. Посмотрел вниз, на поле, но не увидел там отряда блестящих – или полумертвых – галлейских рыцарей, готовых разрушить его хрупкие планы.

Он оставил одного из пажей, новичка по имени Билл как-то там, прибившегося к ним утром в амбаре, наблюдать за дорогой:

– Кричи, если увидишь на тропе людей, конных или пеших. Понял, Билл?

Билл, очевидно, был в ужасе, но Габриэль не понял, вызвано ли это приближающейся битвой или просто разговором с рыцарем.

– У тебя оружие есть?

– Нет, господин, – степенно ответил Билл, – у меня было копье, так осталось в обозе, а где теперь тот обоз… – Он помолчал. – И я Боб, а не Билл. Боб Твилл, вот как меня зовут.

Габриэль сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Отстегнул короткий меч и бросил Бобу:

– Не потеряй его, Боб.

Бывший пахарь вцепился в меч.

Габриэль побежал на другую сторону изгороди. Оказавшись у очередного пролома, он обнаружил, что дю Корс очень грамотно разместил своих всадников. Они стояли ровным строем, достаточно редко, чтобы по ним было неудобно стрелять, а за ними сгрудились две сотни пехотинцев.

Габриэль не мог спрятать улыбку. Подошел его брат, и они стукнулись кулаками в латных перчатках.

– Ты чего такой счастливый? – спросил Гэвин.

Габриэлю захотелось его обнять.

– Если Тоубрей не нападет сию секунду или дю Корс не решит броситься вперед, сломя голову, мы с ними расправимся.

– Неожиданная самоуверенность, – заметил Гэвин.

– Все дело в королеве, – пояснил Габриэль. – Неважно. Во всех. Все будет хорошо. Слушайте! – закричал он. – Дю Корс собирается форсировать холм, а мы собираемся его разбить. Когда его люди дрогнут – а поверьте мне, дамы и господа, они дрогнут, – мы сядем в седла и последуем за ними. Видите, где дорога на севере уходит в лес? Идите туда. Гоните туда. Не ленитесь. Десять минут драки, и мы свободны. Обещаю. Все меня слышали?

Все заорали.

– Видите короля? – Он указал на королеву, сидевшую на своем иноходце, под королевским штандартом.

Все закричали еще раз.

Гэвин засмеялся:

– Ни стыда, ни совести, брат.

Габриэль улыбнулся:

– Знаешь что? Мы отбросим де Вральи. А потом поедем на север и соединимся с остальными нашими силами, – он замолчал и посмотрел на дю Корса, который втолковывал что-то своим войскам, – а потом, клянусь своим могуществом, я кое-что покажу господину Шипу.

Галлейцы хрипло завопили. Всадники подняли коней в рысь, а потом в галоп. Это был второй галоп за сегодня, и лошади уже устали, и многие из них участвовали в одной или двух битвах за последние несколько дней. Некоторые еще не оправились после морского перехода. Эти шли рысью. Когда они миновали почти невидимую линию ивовых прутьев, которые Калли воткнул в землю, на них посыпались стрелы.

Габриэль взял у Нелл верховую лошадь и поехал вдоль хребта к королеве.

Люди Тоубрея одолели треть пути вверх по склону холма. Ополчение пока не подошло.

– Пора ехать, ваша милость, – сказал Габриэль и улыбнулся Амиции.

Она нахмурилась:

– Вы любите войну. Ее странно любить.

Королева поморщилась.

– Я готова ехать за вами куда угодно, – сказала она своему капитану.

Он обратился к сэру Фрэнсису:

– Когда мы пойдем в атаку, езжайте за нами. Мы прорубим себе дорогу и отправимся в Лорику.

Сэр Фрэнсис спросил:

– И каковы мои шансы на феод во Фраке?

– Неплохие, – ответил Габриэль и порысил назад.

Стрелки старались изо всех сил, натягивая огромные луки. Мышцы их спин и рук за несколько минут напрягались так, как у обычного человека не напряглись бы за день.

Калли натянул тетиву и выстрелил. Фларч и Рикар Ланторн крикнули почти в унисон:

– Двадцать!

У большинства лучников было только по пучку стрел, воткнутых в землю рядом с изгородью, да еще по три штуки за поясом.

Еще не пробило полдень.

Габриэль подъехал к Гэвину, спешился и бросил поводья Нелл, а та подала ему копье.

На поле внизу все успело измениться.

Всадников дю Корса перебили или сбросили с лошадей. Кто-то еще двигался вперед – у них в отряде было много храбрецов. Человек в отличном пластинчатом нагруднике приближался, хотя в нем торчало шесть или семь стрел. До него оставалось всего несколько футов.

Кадди всадил четырехунциевую стрелу ему в пах с расстояния вытянутой руки, и человек рухнул и забился в агонии. Но он был не один.

У них за спинами, на расстоянии выстрела, вставали люди дю Корса, которые остались невредимыми. Дю Корс лично вел их. Они с трудом шли по мягкому вспаханному полю, им мешали тяжелые доспехи, но все же они угрожающе кричали что-то.

Первый из всадников приблизился к изгороди – это оказался рыцарь на умирающем коне, и Гэвин сшиб его на землю одним ударом топора. Потом появились трое, чьи кони были давно мертвы. Они бегом бросились в дыру.

За дырой стоял Габриэль. Для его противников бой быстро перестал быть интеллектуальным упражнением или спортом. Вперед их вели боль и ужас.

Габриэль взмахнул тяжелым копьем, и голова первого рыцаря отделилась от тела. На этот раз он знал, чего ожидать, и тут же уронил оружие в нижний блок и вскинул вверх – так быстро, как только смог разогнуть руки. Оно перерезало меч второго противника, а заодно и его нагрудник, разорвало кольчугу, разрушив сотни крошечных колец, вонзилось под нижнюю челюсть и вышло наверху из шлема. Невероятный удар. Как будто человек и доспехи состояли из масла.

Габриэль дернул копье назад, на мгновение оно легло у него поперек рук, а потом он выбросил вперед правую руку, вдоль древка. Противник не смог парировать удар и умер, разрубленный надвое.

Люди вокруг Габриэля завопили. Это не доставило ему никакого удовольствия. Как будто он списывал на экзамене.

Галлейцы внизу ускорили шаг, несмотря на крутой склон и грязь под ногами.

Справа от линии врагов, на краю леса, показалось знамя. На поле выступили всадники.

Сердце Габриэля замерло. Это был не Плохиш Том и не Майкл. Три черных рогатых головы в золотом шевроне в белом поле.

На поле заревели:

– Корси!

Габриэль оперся на копье и вздохнул.

– Лорд Корси не предаст нас, – сказала Дезидерата. – Вы совсем не верите в людей, сэр Габриэль. Посмотрите! – указала она.

И тут из-за деревьев выступили сэр Майкл и Плохиш Том. Они вышли к северо-востоку от Корси. Они вели за собой всех фракейских рыцарей и пехотинцев. Том Лаклан выстроил их своим излюбленным клином и сам ехал впереди всех, подняв над головой копье.

– По коням! – крикнул Габриэль. – Ганфрой, труби!

Он снова готов был заплакать, на этот раз от облегчения.

Корси и его люди врезались в строй людей дю Корса. Пехотинцы попали под удар с фланга, и многих просто затоптали конные рыцари.

Клин Плохиша Тома наискось вошел в строй спешенных всадников, как рубанок в дерево. Строй развалился.

С южного края галлейцы уже вставали в кольцо. Пажи вели боевых коней. Эти солдаты не были сбродом. Почти. В центре строя развевался штандарт дю Корса.

Капитан указал на этот штандарт своим боевым молотом.

– За мной! – рявкнул он и бросился вперед.

Вниз напролом через изгородь хлынули его рыцари. Чемпионы турнира, которые провели вместе с ним весь день. За ними шли все пажи и лучники. И королева, и Бланш, и все остальные, у кого была лошадь. Даже пахарь Боб Твилл на второй лошадке Бланш.

Знамя дю Корса рухнуло. Огромный топор Тома Лаклана взлетал и падал, а затем Том выхватил свой длинный меч, и люди радостно закричали. Копье сэра Майкла никто не мог отвести в сторону, как столб в заборе, и каждый, кого оно касалось, падал наземь.

Войска смешались в огромную свалку, строй дрогнул и сжался, как тоненькая змейка, пытающаяся проглотить очень большую птицу. Но отряд Габриэля держался вместе и слушал приказы. Они пробили в строю людей дю Корса брешь шириной в два десятка копий и бросились в нее.

Том Лаклан, который лично проделал в строю еще одну дыру, спрыгнул с коня рядом с дю Корсом. Лорд Корси проехал мимо, ударил узким стальным топориком в шлем раненого галлейца. Придержал коня, поднял забрало:

– Он мне нужен. Я обменяю его на сыновей.

Люди дю Корса не сдавались. Кто-то умирал, но большинство просто падало на землю. Остальные столпились в углу поля и приготовились дорого продать свою жизнь. Только сгрудившись вместе, они увидели, сколь немногочислен их противник, но в это время фракейские страдиоты бросились на их пажей и теперь уводили целое состояние – боевых галлейских коней, пусть даже плохо кормленных и нездоровых после морского путешествия, – в сторону Лорики.

Полдюжины лучников, оставшихся в лесу к западу от дороги еще до первого нападения галлейцев, выскочили из-за деревьев, подбежали к отряду Красного Рыцаря и сели на лошадей за спинами других всадников. Уилл Старлинг скалился, Дауд и Уа’Хэ не отказали себе в удовольствии продемонстрировать галлейцам голые задницы.

Королева держалась в центре строя, вместе с несколькими высокопоставленными пленниками и богатыми заложниками.

А потом при первой возможности все пересели на свежих коней и поехали на север, в Лорику.

Де Вральи приблизился к графу Тоубрею. Над ними виднелось поселение на холме.

– Ополчение не смогло продвинуться, а дю Корс велел мне прикрыть холм, – сказал Тоубрей. – И что я мог сделать?

Де Вральи смотрел на него с нескрываемым подозрением.

Он собрал ветеранов дю Корса и разбил лагерь в поле. Городок на холме наемники разграбили и выжгли до голой земли. Но горящий Пиктон не мог поддержать боевой дух армии. Или заменить три сотни потерянных лошадей.

Архиепископ приказал повесить сыновей Корси. Де Вральи отозвал приказ. Архиепископ надиктовал послание, где объявлял, что они одержали победу – ведь поле боя осталось за ними, – и клеймил королеву шлюхой, которая распространяет ложные слухи о рождении наследника престола.

Де Вральи старался отдалиться от всего этого. Наемники были счастливы возможностью сжечь Пиктон, а галлейские рыцари в полном составе отвернулись от архиепископа.

Когда архиепископ уснул, де Вральи призвал герольда и отправил его в Лорику, к Красному Рыцарю. Потом он пошел в свой шатер, где оруженосцы уже развернули его простую койку и поставили походный алтарь с триптихом, изображающим Пресвятую Деву, святого Гавриила и святого Михаила. Де Вральи налил в чашку воды из роскошной, отделанной золотом и хрусталем бутылки, хранившейся в алтаре, перекрестился и осторожно поставил чашку у своего правого колена.

Он долго стоял на коленях в полной темноте, не снимая доспеха. Колени ныли, но он не обращал на это внимания. Он не думал о том, что края поножей и наколенники постепенно врезаются в стеганый поддоспешник.

«Боль – это наказание.

Явись, чудесный ангел. Мне есть, что сказать и что спросить».

Боль не уходила, темнота тоже. Время от времени его сосредоточение нарушали извне. Он слышал голос Жана, оруженосца, который объяснял юношам Корси, что жизнь им сохранил его господин и они должны быть благодарны за это.

Архиепископ ведет себя как дитя.

Де Вральи подумал о королеве, которую видел издали. Она ехала по склону холма, и за спиной у нее развевалось знамя. После этого он не мог больше принимать простые решения.

Так просто поверить, что она ведьма.

Он подумал о короле, своем друге. Даже, пожалуй, ближайшем друге. Ни один человек в Галле не был ему так близок.

«Я не сумел защитить его.

Я даже не увидел стрелы, потому что торчал в своем шатре. Я был зачарован».

Он злился все сильнее. Руки у него задрожали. В груди и горле чувствовалась непривычная тяжесть.

А потом появился ангел. Он высился над де Вральи, сияя прекрасным золотым светом. Одежды его были тоже золотыми, но бледнее, а броня – еще светлее. В правой руке он держал копье, а в левой – маленький круглый щит с чернейшим крестом.

«Ты звал меня, мой рыцарь».

Де Вральи посмотрел на ангела. Гнев и вера боролись в нем.

«Гнусные волшебники обманули нас и помешали нам. Но это нестрашно, мой рыцарь. Все так и должно быть. Сегодня ты победишь армию королевы, и суд над ней будет завершен. Ты убьешь ее воина…»

Де Вральи взял себя в руки. Он поднял голову и посмотрел ангелу в глаза.

– Мне сказали, что король Галле потерпел поражение в битве при Арелате, – проговорил он.

«Сейчас это не имеет значения. Ты будешь королем здесь».

Де Вральи встал с колен. Правой рукой он взял маленькую серебряную чашку. Святая вода пролилась на ангела.

Черное пламя охватило его. Ангел с криком стряхнул его с себя и снова стал золотым и прекрасным. Безмятежное властное лицо ничего не выражало.

«Как это по-детски».

Де Вральи стоял, держа руку на рукояти меча.

– Архиепископ говорит, что я еще ребенок.

«Давай же, мой рыцарь. Признаюсь, мы проиграли на турнире. Меня удивило количество событий. Черные волшебники, противостоявшие мне, оказались сильнее во многом. Прошу прощения, смертный. Меня тоже можно напугать и причинить мне боль».

Де Вральи подумал о том, что увидел.

– Черные волшебники – это королева? – осторожно спросил он.

«Я не думаю, что эти вопросы успокоят тебя, мой рыцарь. Но да, я говорю о королеве и том зловредном создании, которое защищает и оберегает ее, адского суккуба».

Де Вральи очень хотелось верить в слова ангела. Он балансировал на лезвии ножа, и это было мучительно.

– Я думаю, что ты убил короля. Что ты сам творишь некоторые события. Что я был твоим инструментом. – Де Вральи говорил, как наносил бы удары в смертельном бою. Разум его переполняли сомнения. Но теперь он мог управлять своими сомнениями, как маршал – армией, хотя при первом появлении ангела он не мог даже дышать. Святая вода что-то изменила. И все же ангел выглядел в точности так, как хотелось де Вральи. Земной и небесный одновременно.

«Мне думается, лучше для тебя будет отбросить эти сомнения и делать то, для чего ты был создан, дитя мое. Я хочу, чтобы ты понял, что мир – это тень, что есть много правд и много реальностей. Но для тебя реальность может быть только одна. Один мир, один дух. Королева – ведьма, которая устроила так, что ты перестал быть первым воином короля, хотя это место твое по праву. Она устроила так, что король погиб. Я без устали пытаюсь защитить тебя».

– Ты наложил волшебную защиту на меня и мой доспех? – спросил де Вральи.

Ангел замолк. Пауза была совсем короткой, еле заметной, но для де Вральи, который привык, что ангел читает его мысли, она показалась долгой.

«Я никогда не сделаю ничего, чтобы лишить тебя земной славы, которую ты заслуживаешь по праву. Хватит, мой рыцарь. Иди и убей своих врагов. Завтра королева пришлет кого-нибудь предложить тебе бой один на один. Победи его, убей, и станешь здесь хозяином. Эти сомнения лишь смущают тебя. Нет времени смущаться. Время мстить».

Де Вральи снова опустился на колени.

Ночью харндонское ополчение покинуло армию.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ОТРЯД КРАСНОГО РЫЦАРЯ

Плохиш Том, сэр Майкл, Длинная Лапища и Гельфред подгоняли колонну, как черти в аду. Капитан поспевал везде, он оказывался то в начале строя, то в конце, с того момента как они миновали проход под деревьями и поехали по дороге в Лорику.

Он по-быстрому переговорил с офицерами. Свои маленькие силы он еще поделил на авангард под предводительством лорда Корси с его сильными рыцарями из местных, которые знали дорогу и земли вокруг, основной отряд под командованием Гэвина и арьергард, который поручил Тому Лаклану.

Дважды Майкл и Том сворачивали в сторону и оставляли в лесу засаду с лучниками и дюжиной рыцарей, но за ними никто не гнался. В три часа пополудни Гельфред отправился назад с пятью своими лучшими людьми: Уиллом Скарлетом, Дэном Фейвором, Эмисом Хобом, Зубком и Даудом – на разведку.

Но для всех остальных день потонул в пыли, конском поту и жарких солнечных лучах.

– Стой! – рявкал Плохиш Том. – Меняй лошадей! – И они получали пять минут на отдых.

Боб Твилл научился есть, придерживая лошадь. И мочиться, придерживая лошадь. И, что хуже всего, он научился ездить верхом.

Королева расцветала и как будто становилась счастливее с каждой милей пути. Она ехала по пыльной дороге и пела привязанному к ней младенцу на окситанском и галлейском песни о любви и благородстве. Ее голос радовал всех. Если она выбирала песню, которую знали все вокруг, ее тут же подхватывали. «Prendes i garde» или «C’est la fin quoi que nus die»… Леса звенели.

Госпожа Бланш – в упоении победой ее по-другому и не называли – ехала примерно с тем же искусством, что и Боб Твилл, и с ее очаровательного личика не сходила гримаса раздражения. Королева постоянно исправляла ее посадку и положение рук. Но Бланш мыла ребенка и меняла ему пеленки, и во время третьей остановки, разозлившись, она скатала грязные пеленки в ком и выбросила в лес.

– Фи! И ведь льняные пеленки очень дороги, – сказал капитан прямо у нее за спиной.

– Простите, милорд, – вспыхнула она.

– Ничего. Это самый человеческий поступок, который ты совершила за целый день. – Он бросил ей яблоко и позвал: – Тоби!

Появился Тоби с капитанским штандартом. Он сидел в седле, хотя все остальные уже спешились.

– Чистая рубаха, – велел капитан, – и мое полотенце. Отдай их госпоже Бланш.

Тоби не задавал вопросов. Он немедленно перегнулся через боевое седло, под ним был привязан очень маленький кожаный сундучок. Вынул из него рубашку, которая пахла лавандой, и не очень чистое влажное полотенце.

– Я брился сегодня утром, – признался капитан.

Бланш оценила качество рубашки – вышитый герб, мелкие стежки, не хуже тех, которые она сама бы сделала, а то и лучше.

– Это зачем? – спросила она. – Милорд?

– Порви ее на пеленки. А полотенцем вытри руки, прежде чем есть яблоко. Она так и сделала. И бросила ему полотенце обратно, как равному. Он поймал и отдал Тоби, который невольно отшатнулся.

– Боишься младенческого дерьма? – поинтересовался капитан.

Тоби вспыхнул. Очень тщательно скатал полотенце и убрал его назад, как будто боялся заразы.

Капитан улыбнулся Бланш и поехал обратно к отряду.

Когда наступили сумерки, Майкл и Том начали ругаться, но капитан был спокоен и бодр. Боб Твилл отстал на каком-то привале. Плохиш Том поехал назад, напугал его до мокрых штанов и посадил на измученную лошадь.

Злой Кот, никакой наездник, пожаловался и немедленно был лишен дневной платы.

– Мя-мя-мя! – кричал Том. – Младенец звука не издает, разве что смеется, а вы, старые солдаты, разнылись, как дети. Одна драка и пара часов в седле! Нет уж, растрясите жирок!

Кот, который был тонок, как девушка, носил длинные волосы и отличался премерзким нравом, положил руку на рукоять ножа.

Том заржал:

– Если у тебя хватает наглости переть на меня, значит, ты еще не устал. Заткнись и поехали.

Опытные солдаты думали, что отряд остановится, когда стемнеет. Даже Калли, офицер и надежный человек, старательно прятал раздражение, но бормотал, что погони нет, опасности нет, а значит, и гнать незачем.

Сэр Майкл придержал коня:

– А может, капитан знает что-то, чего ты не знаешь, а, Калли?

Калли обиделся, как хорошая охотничья собака, которую обвинили в краже припасов. Но заткнулся и не поддержал открытое возмущение Кадди, когда они поехали дальше.

– Мы что, не остановимся до самой Лорики? – спросил Майкл.

Сэр Габриэль ездил вдоль строя, и, если Том и Майкл подгоняли людей насмешками, а порой и силой, сэр Габриэль делал вид, что он всем друг.

До сих пор. Он улыбнулся Майклу, и зубы его сверкнули в лунном свете:

– А ты посмотри вперед.

На некотором расстоянии возвышался над городскими стенами собор Лорики, который мерцал, как белый этрусский мрамор. У стен горели костры.

Красный Рыцарь махнул рукой и развернул лошадь – четвертую за день.

– Осталось меньше часа, друзья, – крикнул он.

Беженцы приветствовали его за стенами спящего города. Сэр Ранальд обнял кузена, потом спешился и преклонил колено перед королевой и ее сыном.

Королева протянула ему руку:

– Это были вы. В темноте.

– Не только я, ваша милость. Но да, я тоже там был.

Она улыбнулась, и Гэвин вдруг подумал, что она не так молода. У рта и под глазами виднелись морщины. Нет, она не была старой, но просто больше не казалась воплощением юности, каким выглядела днем, в мягком солнечном свете.

– Вы будете командовать охраной моего сына? – спросила она.

Ранальд ухмыльнулся:

– Большая часть ее уже здесь. – Он указал на лагерь.

Сэр Габриэль воспротивился любым церемониям:

– Если у вашей милости не будет других приказов, я бы отправил всех спать.

Но леди Альмспенд – для королевы Бекка – была на стороне Ранальда. Последовали новые объятия. Королева почти рухнула на руки подруге.

Капитан проехал практически между ними.

– Прошу прощения, ваша милость, но тут две сотни человек, которые сегодня сражались за вас. И все хотят спать.

– Господи, конечно, о чем я только думаю! Идите.

Но, несмотря на эти слова, когда колонна вошла в лагерь, все вокруг зашумело. Казалось, что здесь воцарился хаос, но Бланш удивилась, в каком на самом деле порядке все содержалось. Сью, которую она до этого момента считала просто украшением лагеря или, может быть, любовницей Красного Рыцаря, стояла у ворот частокола с двумя пажами с факелами и распределила людей по палаткам. Когда к ней подъехал Том Лаклан, Бланш стояла у нее за спиной. Слишком близко.

Сью мило улыбнулась:

– Не в мою палатку, сэр Том.

Он поморщился.

– Дональд Ду и весь непроданный скот стоят на западе, у реки, примерно на расстоянии выстрела, – сказала она.

– А если я не хочу больше никуда ехать, женщина? – поинтересовался он.

Она пригладила волосы:

– В канаве еще есть место. Следующий.

Она поместила королеву в шатер капитана, на его пуховую кровать, и подождала, пока служанка королевы, высокая блондинка, не выйдет из шатра с охапкой вонючих пеленок.

– У меня есть для тебя кровать, если ты собираешься спать. Это все отдай моим людям. Пошли.

Сью двинулась к кострам, на которых варили пищу.

Те же самые мужчины и несколько женщин, которые днем жаловались на долгую дорогу сразу после боя, теперь сидели у огня, пили вино и пересказывали свои приключения. Дюжина рыцарей Ордена выслушивала рассказ сэра Майкла о засаде. Две монахини расчесывали волосы сестре Амиции.

Приор Уишарт, с которым Сью познакомилась за два дня в лагере, погрузился в разговор с капитаном, и тот махнул ей рукой: не сейчас. Так что она пошла дальше и провела Бланш мимо костра, вокруг которого беседовали – а значит, не могли работать. Девушки двинулись к другим кострам, где, несмотря на поздний час, два десятка женщин и несколько мужчин кипятили воду, готовили, стирали.

– Энн Бэнкс! А ну отлипни от него и иди сюда! – крикнула Сью.

Молодая девушка, которая целовалась с парнем, подошла, вся надутая.

– Энни у нас судомойка, и большую часть времени она действительно этим занята, – пояснила Сью. – Энни, это Бланш, подруга королевы. У нее очень много тряпок, которые нужно постирать.

Энн определенно была не слишком охоча до работы. Бланш хорошо знала таких. Она улыбнулась и поцеловала девушку в щеку:

– Это же ради ребенка, мисс Энн. Я вовсе не ожидаю, что вы станете стирать мою одежду, – она рассмеялась, – да и нет у меня ничего.

– Детское? – Энни без всяких возражений взяла грязное белье. – Это же короля?

– Гадит он так же, как все остальные дети, – заметила Сью, – Энн Бэнкс, если ты переспишь с этим парнем и залетишь от него, закончишь свои дни шлюхой.

– Которым платят куда больше, чем судомойкам. Да и работа поприятнее, – сказала Энни, чтобы разозлить начальницу.

Сью дала ей оплеуху:

– Не дури. Если хочешь узнать о жизни шлюх, поговори с Изюминкой. Прошу прощения, госпожа Бланш.

– Да никакая я не госпожа. Меня просто зовут так.

Теперь Сью прижимала Энн к груди.

– Прости, Энн, но мамочки у тебя нет, учить тебя некому, есть только я.

– Ты меня ударила, – плакала Энн.

Сью подмигнула Бланш и сказала через голову Энн:

– У нас с тобой один размер. Найти тебе одежду?

Бланш хотела было отказаться, но сочла это глупым.

– Да. Но я не могу заплатить.

Сью улыбнулась странной улыбкой, как будто знала что-то, чего не знала Бланш. Возможно, так оно и было.

У ворот кто-то крикнул: «Сью!» – как будто огромный рог заревел.

– Черт бы побрал этих мужчин, – сказала Сью. – Энн, выстирай это все и принеси в… – Она посмотрела на Бланш. – Думаю, ты будешь в секторе 24-К 2.

– Это еще что? – удивилась Бланш.

Энн собрала белье, перестала шмыгать носом и присела, как будто Бланш правда была леди. Бланш ответила. Примерно так же они вели себя дома в прачечной.

– Это двадцать четвертая палатка второго капрала Красного отряда, – Сью уже убегала, – давай я тебе покажу.

– Сью! – крикнул тот же голос.

– Я его убью. Представляешь, он переспал с другой девицей в гостинице в Дормлинге, а теперь думает, что может просто прийти и…

– Сью!

Бланш, вечная всеобщая наперсница, хихикнула:

– Это же Плохиш Том?

– Ага. Плохиш Том.

– Он очень симпатичный. – Раньше Бланш об этом не думала. Но не заметить Тома было сложно.

– Ну да. И знает это, черт этакий. – Сью быстро шла по темному лагерю. – Видишь капитанский шатер? Нет, вон там. Красные флаги?

– Вижу.

– Все его копья там. Сначала рыцари, потом пехотинцы, пажи и слуги. Видишь? К 2 – это сэр Фрэнсис, и другого такого джентльмена ты в жизни не встретишь. Двадцать четвертая палатка запасная, на самом краю лагеря. Я с тобой пройду, чтобы ты поняла, что и как. Ясно? Видишь кухонные костры?

Бланш сглотнула:

– Да. Так много палаток.

Сью засмеялась:

– Детка, погоди, пока все войско не соберется. Почти пять сотен палаток. Армия, считай! Христос и всего его ангелы, там можно заблудиться, пока ищешь место пописать.

– Сью! – донеслось издали.

– И чего он корчит из себя дурака? – проговорила Сью, очень довольная. – Пошли в мою палатку, я найду тебе платье и пару сорочек.

– Ты же спать хочешь, наверное.

Сью рассмеялась и облизала губы:

– Вряд ли Том про сон думает. Он же сражался, – она ухмыльнулась, – а после драки у него только одно желание. Пошли, не хочу, чтобы он долго ждал.

Они двинулись по какой-то немыслимой тропе мимо бесконечных рядов белых палаток, торчащих, как чудовищные зубы или как надгробья в церковном дворе. Бланш заблудилась, как только упустила из виду два красных флага над шатром капитана.

Потом они вышли на перекресток, широкий – хоть из лука стреляй.

– Тут офицеры живут, – объяснила Сью. – А вот и шатер капитана. Запомнила?

Бланш покачала головой.

– Ладно, с первого раза никто не может, – сказала Сью. – А это мой домик.

Домик Сью оказался телегой с натянутым над ней тентом. Она зажгла свечу заклинанием, легко, будто пальцами щелкнула.

– Материного таланта мне не досталось, но пару трюков я знаю.

В свете свечи Бланш лучше разглядела Сью. Та была хороша – густые черные волосы, вздернутый носик в веснушках и большие светлые смеющиеся глаза, которые совсем не вязались с носом и ртом. На ней было добротное платье, юбки она подоткнула так высоко, что виднелись ноги, вырез позволял как следует полюбоваться грудью – не хуже, чем у самой Бланш.

Девушки оглядели друг друга.

– По-моему, мы совсем одинаковые, – решила Сью и открыла сундук: – Красное?

– Не посмею.

– Капитану плевать. Это его любимый цвет.

– Я служу королеве, – объяснила Бланш, – а красный – цвет короля.

– А, да, – сказала Сью, как будто для нее это не имело никакого значения. – Темно-коричневый тогда?

Она вытащила платье со шнуровкой на боку и глубоким вырезом.

– Какая ткань! – ахнула Бланш.

– Да, мама для меня сделала в Морее. – Сью померила талию Бланш ладонями. – А ты такая же тоненькая, как я. Тогда бери коричневое, я его не ношу. Я в нем бледно выгляжу, а с твоими волосами хорошо будет.

Из корзины она вынула две сорочки.

– Могу дать тебе две штуки. Чулок у меня нет, я буду ходить босая до самого Альбинкирка.

Бланш поцеловала девушку:

– Ты настоящий друг.

– Сестренка, женщинам тут надо держаться друг друга, – усмехнулась Сью. – И потом, довольно скоро мне тоже кое-что от тебя понадобится.

– Сью! – раздался крик у самой телеги.

– Да хватит уже! – раздраженно завопил кто-то из палатки.

Бланш подхватила новое платье и выскочила наружу:

– Спасибо!

– Я тут, громила, – проворчала Сью.

– Я тебе кое-что принес, – сказал Плохиш Том.

– Парочку своих шлюх для грязной работы?

– Не надо так, женщина.

Бланш заткнула уши и хихикнула.

– Не надо как? – спросила Сью. – Злиться не надо? Беситься, как кошка в воде?

– Да ты притворяешься!

– А ты рискни, Том.

– Ты? Смеешь на меня?.. – Том засмеялся.

Бланш ускорила шаг.

Она убежала достаточно далеко, чтобы не слышать их разговора, и остановилась перевести дыхание.

Она выбрала неправильную дорогу. Или нет. Повернув, она вскоре увидела ориентиры – капитанские флаги, шатер, костры. Она умирала от голода. Подошла к костру, где всего четверть часа назад сидело так много народу. Теперь там осталось только несколько человек. Сестра Амиция и ее монахини ушли.

Тоби сидел с капитаном.

– Мне понадобится помощь, чтобы всех разогнать, – говорил Тоби.

– Я не могу приказывать людям идти спать. – Сэр Габриэль покачал головой.

Бланш дерзко выступила вперед.

– Там у костров сидят пажи, – сказала она.

– Они дураки и неуклюжие козлы, – отозвался Тоби.

Сэр Габриэль положил руку ему на плечо:

– Я тебе нужен?

Тоби шарахнулся в сторону:

– Нет-нет, милорд. Ложитесь спать.

Сэр Габриэль кивнул Бланш.

– Я могу чем-то помочь? – спросила она.

– Мы захватили лошадей на турнире и еще больше в битве. Они пока ничьи, поэтому просто плетутся за остальными. Тоби профессионал и не может их бросить, но слишком устал, чтобы что-то предпринять. – Он посмотрел на узел у нее в руках: – Что там у тебя? – и протянул ей свой кубок, полный сладкого вина.

Она выпила до дна, не успев подумать.

– Опять? – усмехнулся он.

– Простите, милорд. Сью позаботилась обо мне, нашла мне платье и белье. – Она помолчала. – Женские мелочи.

– Я люблю женщин, – сказал он, – особенно я люблю Сью, которая добивается от горстки людей больше толку, чем кто угодно другой. У Сью есть план на любой случай. – Он улыбнулся. – Том ее нашел?

– Когда она была к этому готова. – Бланш вздрогнула.

Сэр Габриэль рассмеялся. Нащупал рукой бутылку и наполнил кубок заново.

– Я собираюсь отбросить галантность и выпить вино, пока ты до него не добралась.

Бланш улыбнулась:

– Шли бы вы спать, милорд.

Он вытянул ноги, оперся спиной о седло и подал ей кубок. Указал на плащ – роскошный красный плащ, который она видела привязанным к седлу.

– Вот моя постель, – резко ответил он. – Сью отдала мой шатер королеве и ее ребенку, а сама развлекается с Томом.

– У меня есть палатка, – сказала Бланш и прикусила губу.

Пауза была долгой. Десять ударов сердца или даже дольше.

– Я не знаю, как хочу ответить, – сказал он. И тут же, не раздумывая больше, поцеловал ее. Она так никогда и не поняла, в какой момент опустилась на колени рядом с ним, ожидая поцелуя.

Бланш и раньше целовали, и она не размякла. Но ей было стыдно за все те мысли, которые промелькнули у нее в голове, пока она не отдалась поцелую. Некоторые из них были весьма практичными.

Потом она схватила его за руки, и вот уже она сама целовала его. Ей хотелось смеяться.

В костер плюхнулось полено, и Тоби тихонько кашлянул:

– Гельфред, милорд, – прошептал он.

Одним движением он развернул плащ капитана и набросил на Бланш, а сэр Габриэль встал. Бланш притаилась под красной шерстью, сердце у нее билось быстро-быстро.

По земле простучали копыта.

– Дорога свободна вплоть до Второго моста, – сказал сэр Гельфред. – Мы встретили герольда, который утверждает, что его отправил к вам де Вральи. Я завязал ему глаза.

– Прекрасно. Утром отведи его к лорду Корси, Гельфред. Де Вральи наверняка нужен дю Корс. – Он засмеялся. – Может, они родственники? Корси и дю Корс?

– Никогда об этом не думал, – ответил Гельфред. – У ворот я видел Алкея. Вы ему тоже нужны.

Бланш нервничала и пыталась что-то придумать. Он пьян? И сколько же он выпил? Он не мог в самом деле ее хотеть. Он хочет королеву. Так это и происходит. Аристократ с аристократом.

Но это был впечатляющий поцелуй.

Габриэль не забывал о том, что в десяти футах от него лежит под плащом женщина. Он поискал глазами Тоби.

Тоби ушел.

«И о чем я думал? О любви тут речи нет.

Я этого хочу? Или этого Том хочет для меня?»

Раздался конский топот. Гельфред положил руку на меч.

Габриэль узнал всадника по манере держаться в седле – по коротким морейским стременам.

– Алкей! – крикнул он. – Я не видел тебя два дня и как будто ослеп!

Морейский рыцарь в простой котте и высоких сапогах – так одеваются все гонцы – перебросил ногу через легкое седло и спрыгнул на землю. Его маленькая кобыла опустила голову и начала есть. Она была совсем без сил.

Тоби появился вместе с Нелл, которая была зла, как гадюка. Вдвоем они несли привидение… нет, тюк льняных простыней.

– Заставил меня работать посреди ночи, – злилась Нелл, но тут увидела капитана и замолчала.

– Да ни хрена ты не работала, – парировал Тоби.

Алкей принял предложенный кубок и осушил его.

– Конница мила одним, а другим – пехота, стройных кораблей вереницы – третьим, – сказал он на архаике, – а по мне, на черной земле всех краше хорошая разведка.

– Не думаю, что Сапфо имела в виду именно это, – засмеялся Габриэль.

– Вы готовы выслушать? Все катится в преисподнюю.

Тоби и Нелл подняли складную раму и принялись развешивать на ней простыни.

Алкей с интересом смотрел на них.

– Вам в самом деле нужно развешивать стирку посреди ночи? А где жеваша милая прачка? Какая красотка.

– Какая голова. – Габриэль понадеялся его отвлечь.

Алкей рассмеялся.

– Она не глупа. И мне она нравится, так или иначе. – Алкей приступил к делу. – Птицы принесли мне послания. Прежде всего, от нашего дорогого друга в Харндоне.

Он протянул Габриэлю сложенный кусочек пергамента. Габриэль развернул его и поднес к свету. Рука Кронмира.

«Город станет нашим, как только мы этого захотим. Архиепископу служит вероятный волшебник, мастер Жиль. Одно слово, и я готов от него избавиться. Сейчас я глава разведки его высокопреосвященства. Говорят, что галлейцы потерпели сокрушительное поражение от Диких в Арелате. Этрусские и хоекские купцы в панике. Я считаю, что его высокопреосвященство связан с другим нашим врагом. Есть мнение, что император планирует вступить в игру лично. Я ожидаю приказов. Проблема неприятная, но интересная».

Габриэль отпил вина.

– Ты это читал?

– Десять раз. Вы ему доверяете?

– Да, – сказал Габриэль.

Выражение лица Алкея говорило, что он считает капитана наивным и что его, возможно, не стоит оставлять одного в темноте.

Подошел Тоби.

– Холодает, – заметил он и набросил на плечи капитану красный плащ.

Габриэль все понял. Господи, был ли у кого-то еще такой хороший оруженосец? Он сделал вдох, надеясь, что ее запах впитался в ткань, но почувствовал только лошадиный пот и дым.

«Я ее хочу.

Матушка бы мной гордилась. Черт бы ее побрал».

Боль – иногда он на несколько минут забывал, что мать мертва, – пришла и ударила, как кулак в живот.

– Что такое? – спросил Алкей.

Габриэль пожал плечами.

– Я ему доверяю, потому что дал ему возможность сыграть в серьезную игру. В очень серьезную.

– Вы хорошо разбираетесь в людях, – признал Алкей.

– Так что император? – Габриэль очень устал.

– Император оставил свою дочь Ирину в Ливиаполисе с небольшой стражей, а сам вместе с сэром Милусом уже прошел мимо Миддлбурга. – Алкей взял у Габриэля кубок и выпил.

«Не так давно из этого кубка пила Бланш.

Амиция, неужели я такой непостоянный?

Но вы слишком часто говорили „нет“.

Я знаю, что вы этого не думали.

Или думали».

– Значит, мы можем отбить Харндон у де Вральи.

– Я не думаю, что там командует де Вральи, – сказал Алкей.

Тоби раскрыл складной стул, и Алкей сел. Рядом с ним было пусто. Простыни пропали. Нелл подставила Гельфреду второй стул.

– Думаю, главный теперь – архиепископ. Де Вральи не с ним, – продолжал Алкей. – Архиепископ набрал людей со всего Джарсея, Альбина и Брогата. Он сидит у Второго моста и укрепляет лагерь.

– Это совпадает с тем, что донесли мои люди, – сказал Гельфред. – Мы нашли дезертира, который говорит, что архиепископ приказал повесить сыновей Корси, но де Вральи отменил этот приказ.

У Габриэля чаще забилось сердце.

– Может ли де Вральи перейти на нашу сторону?

Алкей покачал головой:

– Если бы Кронмир мог заняться этим лично – возможно. Это потребовало бы тонкой работы и большого количества – как это говорят альбан- цы? – пряников. Этот человек – чудовище. Но нет. Не в нынешних обстоятельствах. Сейчас мы должны смотреть на север.

Они с Гельфредом растянули карту. Набросок карты.

– Простите, мне придется говорить о неприятных вещах. – Алкей рискнул прикоснуться к руке капитана. Тот кивнул. – Волшебник захватил Тикондагу. Его силы растут с каждым днем. Дикие с севера стекаются к нему. Сэр Джон Крейфорд и сэр Рикар собрали армию в Бродальбине, к северу от Альбинкирка. К ним прибились выжившие из Тикондаги, в том числе ваш брат Анеас. Я вынужден сказать, что герцогиня и граф погибли при штурме. Мне жаль…

– Я знаю. Но Гэвину придется рассказать об этом утром. Я говорил… я почувствовал это в эфире. Он будет рад, что Анеас жив, – Габриэль попытался улыбнуться, но у него не вышло, – и я тоже буду рад, когда в принципе смогу радоваться.

– Сэр Джон тоже прислал мне весть. У него четыре сотни копий, он распустил ополчение и не станет сражаться в землях Диких. Он говорит, что и так сражается каждый день.

Габриэль попытался прикинуть. Если Шип засел в Тикондаге, а Дикие теперь вместе с ним…

– А где сэр Джон? – спросил он.

– В Бродальбине, к северу от Альбинкирка. Он боится за Дормлинг, судя по его посланию. – Алкей помолчал. – Я думал, мы считаем Дормлинг неуязвимым благодаря нашему… другу.

Габриэль погладил бороду.

– За последние недели я сделал несколько ошибок, Алкей. Во-первых, недооценил Шипа, сочтя, что он не так талантлив, как я. Это неправда. Он готов рисковать. Он вдруг стал смелым. Он может напасть на Дормлинг. Возможно, он его возьмет.

– Это еще не все, – сказал Алкей. – Вчера Харткорт сдался Сказочному Рыцарю. Я не слышал… послание отправлено птицей прямо в Альбинкирк, а я узнал уже от сэра Джона. Еще одна армия пересекла Великую реку к востоку от Н’Паны уже больше недели назад. На этот раз с севера.

– Господи, – сказал Гельфред. Раньше он никогда не поминал имя Господне всуе.

– Можно было бы предположить, что Сказочный Рыцарь и волшебник пришли к некоторому соглашению. У Сказочного Рыцаря есть армия, иначе он не взял бы Харткорт, – Алкей помялся, – простите, но… говорят, что Гармодий на его стороне.

Габриэль сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

Гельфред сплюнул:

– Тоубрей, а теперь Гармодий. Я всегда знал, что от мага ничего хорошего ждать не стоит, но это…

– Не суди поспешно, – сказал Габриэль и глотнул вина. – Тоби, ты тут?

Тоби вырос рядом с ним.

– Собери всех офицеров с рассветом. Нам предстоит еще один длинный день.

– Я могу дать совет от себя лично? – спросил Алкей.

– Конечно.

Мореец торжественно протянул руку и взял Габриэля за плечо:

– Если вы в самом деле доверяете Кронмиру, берите Харндон. Сейчас. Уничтожьте архиепископа, размажьте его по городским стенам, подавите восстание. – Алкей замахал руками.

– Идея мне нравится. Потому что архиепископ считает, что это мы подняли восстание. – Габриэль с трудом улыбнулся.

– А потом обороняйте Харндон, – добавил Алкей.

– От Диких? – поинтересовался Габриэль.

– У нас есть пословица: «Когда наступает прилив, лезь на скалу повыше». Харндон – самая высокая скала. Я читал книги древних, и они говорят, что такое случалось и раньше. Большие вторжения, внезапные продвижения Диких. Города вроде Ливиаполиса и Харндона выстроены, чтобы противостоять этому. Специально для этого. И еще одно. Императорское послание. Вы же до сих пор служите империи, я надеюсь.

Он протянул Габриэлю тонкий клочок почти прозрачной бумаги, какую носили императорские почтовые птицы.

«Вениканский посол в городе сообщает, что армии Галле и Арелата уничтожены в большой битве к югу от Нунбурга в Арелате. Веника официально просит помощи у императора».

Габриэль расправил карту и воткнул в один угол кинжал с зеленой рукоятью, а в другой – нож, которым пользовался за едой.

– Это на другой день, – сказал он.

«Мастер Смит, уделите нам час вашего времени. По-моему, мы терпим поражение».

– Мы в пяти днях пути от Альбинкирка, если двигаться быстро, – Габриэль кивнул сам себе, – Дормлинг примерно на таком же расстоянии. Короче, если по прямой, и ворона долетит, но дороги там жуткие.

Гельфред и Алкей с этим согласились.

Габриэль задумался:

– Если мы потеряем Дормлинг, мы не сможем связаться с императором.

– И оставим запад Сказочному Рыцарю, а Лорику – архиепископу? – предположил Алкей.

Габриэль почесал под подбородком. Три комариных укуса занимали его ничуть не меньше, чем Бланш и Сказочный Рыцарь вместе взятые.

– Любая армия, которая пойдет на запад, должна будет миновать Лиссен Карак, – заметил он, – а это крепкий орешек.

– Гарнизон маленький, – сказал Алкей.

– Нет, если смотреть из эфира.

Он не видел решения. Если оно и существовало, то требовало настоящих чудес на марше, и в счет шел каждый день, начиная со вчерашнего. Но у Габриэля были наметки плана. Совсем не такого, как предыдущий. Его бесило, что прошлый план не удался. Такая изощренность… но стрела, убившая короля, все испортила.

– Ладно, – сказал он. – Полагаю, сэр Джеральд Рэндом в Лорике?

– Нет, он и почти все люди, которые пришли с ним, встали между нами и скотом. Горцами. – Алкей махнул рукой.

– Мне нужен сэр Джеральд, Сью, Том, Ранальд и… – Он огляделся. – Хватит пока.

– С рассветом? – с надеждой спросил Тоби.

– Сейчас.

Больше он никогда не поцелует Бланш. Это не повлияет на решения, он себе такого не позволит, но если бы он мог закончить все эти совещания и найти ее… Слишком поздно. А до завтра момент будет упущен.

Он пожал плечами, отказываясь от всего этого. Ну ее к черту, эту любовь. Ему стало горько.

– Сэр Томас и Сью, – прошептал Тоби ему на ухо.

– Хорошо, что ты нашел обоих сразу, – сказал Габриэль.

К черту эту любовь.

– Приведи еще сестру Амицию.

Карта была прижата к земле кинжалами и столовыми приборами. По тому, как держался капитан, стало ясно, что собрались по делу. Почти никто не роптал. Тоби и Нелл развели костер и принесли жареную свинину и клецки, оставшиеся от ужина – ужина, которого они так и не получили.

– Ты специально испортил такую ночь? – буркнул Том.

Капитан покачал головой:

– Мир вокруг нас рушится. Это касается всех, друзья. Выпейте вина, подумайте и идите за мной.

Алкей и Гельфред излагали данные разведки, пока остальные жевали свинину, сплевывали хрящи и жадно глотали клецки. Когда Гельфред закончил объяснять позицию архиепископа и положение дел в его армии, капитан резко спросил:

– Том, продашь мне свою говядину?

– По рыночной цене? – осведомился Том.

– Прямо сейчас.

Том кивнул и плюнул себе на ладонь.

Капитан обратился к сэру Джеральду:

– Не одолжите мне денег на скот?

– Под залог чего? – осторожно спросил Джеральд.

– Ну, граф Западной стены теперь я… или Гэвин… а еще я герцог Фракейский. Я владею всей торговлей на севере от одного конца Стены до другого, и если мы выиграем эту войну, то будем делать деньги с такой же легкостью, как если бы умели превращать воду в золото. – Он повернулся к брату: – Прости, брат. Я не такой дремучий, как могло бы показаться, но…

Гэвин фыркнул:

– Я понял. Они мертвы, а нам нужны деньги.

Рэндом посмотрел на Тома Лаклана:

– Ладно.

Капитан плюнул на ладонь и пожал руку Тома.

– Куда их пригнать? – спросил Том.

– Отгони их назад на север. Оставляй по пятьдесят голов на каждом привале в течение шести дней, а остаток пусти пастись в поля к югу и западу от Альбинкирка через неделю.

– Титьки Тары! – каркнул Том. – Делать мне нечего – так бегать.

– Ты – погонщик, – сказал Габриэль, – так что вали на север, собирай своих новобранцев из холмов и присоединяйся к сэру Джону в Дормлинге. Бери сколько надо скота, чтобы прокормить императора и четыре тысячи людей.

– И удерживать Дормлинг?

Капитан покачал головой. Все вели себя очень тихо.

– Нет. Прости, Том, но, если Змей не станет за него сражаться, Дормлингом придется пожертвовать.

– И зачем тогда я туда прусь? – спросил Том Лаклан.

– Потому что люди пойдут только за тобой, Ранальдом или Дональдом Ду. И потому что ты выполнишь приказ, и я это знаю – между прочим, никто другой такого о тебе не скажет, Том.

Габриэль улыбнулся, и Том, сидящий напротив, улыбнулся в ответ.

– Я выполняю только те приказы, что мне по нраву.

– Собирай своих людей и удерживай гостиницу, пока не придет император. А потом отступай в Альбинкирк. За тобой останется пустошь.

Том скрестил руки на груди:

– Вместе с горцами и императором я разорву этого хренова Шипа.

– Нет, Том, не разорвешь. Без моей помощи, без Амиции и всех ангелов небесных, – Габриэль яростно мотнул головой, – если только Змей не решит вмешаться лично. И не стоило говорить это вслух. Если он придет – сражайтесь.

Том почесал у себя под носом:

– Я не очень-то умею отступать.

– Том, если ты справишься и живыми приведешь императора и сэра Джона Кренфорда в Альбинкирк, я обещаю тебе самую большую битву в твоей жизни. Один рывок, один бой – за все.

Том поднял руку – его ладонь была размером с голову среднего человека:

– Через шесть дней я буду со стадом в Альбинкирке. Два дня езды до гостиницы, если нас никто не остановит, – он нахмурился, – значит, никак не меньше восьми дней. А ты где будешь?

Габриэль почесал укусы.

– Сью, я хочу, чтобы лагерь и обоз завтра двинулись на север. Оставь тут палатки для королевской гвардии и для отряда – и вперед. Мы перехватим тебя у Шестого моста.

Сью кивнула:

– Ясно. Когда можно всех поднимать и упаковываться?

– Еще час, – велел капитан.

Сью принялась записывать что-то на восковой табличке, и Габриэль продолжил совещаться с Томом.

– Через восемь дней я должен быть в двух днях пути к югу от Альбинкирка. Мы собираемся напасть на архиепископа прямо сегодня. Победа или смерть. Никакой пощады, – Габриэль огляделся, – для архиепископа, само собой. Остальные могут сдаваться, если захотят.

– Вы уходите на юг? – Рэндом почти кричал.

– Все или ничего, – ответил Габриэль, – а вы и ваши друзья отправитесь прямиком в Харндон, если мы победим.

– Вы с ума сошли, Габриэль? – поинтересовался сэр Джеральд.

Многие из присутствующих никогда не слышали, чтобы к капитану обращались так запросто.

– Через десять дней мы возьмем Харндон, не потеряв ни одного человека и не выпустив ни единой стрелы, – настаивал Рэндом.

– За десять дней Шип причинит северу столько вреда, что исправлять его придется сотни лет. Через пятнадцать дней мир может погибнуть.

– Сэр Джеральд прав, – вмешался Алкей. – Архиепископ уже проиграл.

Габриэль посмотрел мимо брата на сэра Майкла, который проснулся и зевал:

– Твой отец. Архиепископ собирается короновать его, верно?

Майкл устало кивнул:

– У нас есть право на престол… дальнее родство, но все же, – он вздохнул, – конечно, этим они отца и купили. Он всегда об этом мечтал, – он посмотрел на Красного Рыцаря, – но и твои права по материнской линии тоже никуда не делись.

Габриэль его не дослушал:

– Гэвин – прости, брат, – должен немедленно отправиться на запад. С рассветом. Где-то в южном течении Кохоктона сражается Монтрой. Или просто следит за границей. Так или иначе, ему подчиняются королевские егеря и большинство западных лордов Брогата.

– Разве его не судили? – спросил сэр Майкл.

– Только полный идиот вроде архиепископа будет судить человека, у которого есть армия, – сказал Гэвин. – Я знаю Монтроя. Я собираюсь жениться на его дочери. Он не оставит свой пост. Он тебе нужен?

– В Альбинкирке, – объяснил Габриэль.

– Я считаю, что на север должен идти ты сам, – сказал Гэвин и тронул наплечник. – Настоящая угроза – это волшебник и его союзники.

– Через десять дней у архиепископа останется только две сотни галлейских копий, – заметил Габриэль, – или он станет канцлером Альбы с тысячей копий и поддержкой альбанцев, пусть недобровольной. Поймите, друзья, я еще с таким не сталкивался. Я вас всех выслушал. Но что-то подсказывает мне, что, если мы двинем на север, мы никогда не отвоюем Харндон, а если на юг, то лишимся Альбинкирка или Лиссен Карак.

Сестра Амиция, до той поры незамеченная, вздохнула и тихо заговорила. Все напряглись, вслушиваясь.

– Как хорошо известно Габриэлю, если мы потеряем Лиссен Карак, то потеряем многое. Я не имею права говорить все, что знаю.

– Возможно, потеряв Лиссен Карак, мы потеряем все, – согласился Габриэль. – Амиция, я вынужден просить вас поехать с Томом и вернуться в Лиссен Карак со всеми рыцарями Ордена. Это весь гарнизон, который я могу выделить, но вместе с людьми, нанятыми в прошлом году, этого должно хватить.

– Я понадоблюсь вам завтра, – возразила Амиция.

– Сестра, вы понадобитесь всем. Ваши способности к исцелению невероятны. Но вы, вы сами – самое мощное оружие, которое я могу отправить в ваш монастырь.

– Но вы можете погибнуть, – еще тише сказала она.

Габриэль встретил ее на мосту.

– Если я умру, Майкл, Том и Изюминка все сделают. А если падет Лиссен Карак, то он откроет врата. Я неправ?

Она прикусила губу. В эфире это был непростой трюк.

– Я думаю, в этом и дело. Аббатиса никогда мне не говорила.

– Я бывал в этих туннелях. Догадался.

Амиция посмотрела ему в глаза:

– Есть и другие места. Не только Лиссен Карак.

– Но тут я могу хоть что-то сделать. Я думаю, что Сказочный Рыцарь – враг Шипу. Я не верю, что Гармодий перешел на его сторону. Но Алкей считает меня наивным.

Амиция вздохнула.

– Я хочу верить Гармодию, – призналась она, – я поеду в Лиссен Карак.

– Мы победим, – сказал Габриэль.

– Я хочу верить и вам. Но разве главное правило войны не велит не разделять свои силы? А вы разрываетесь.

– Милая Амиция, вы правы, – ухмыльнулся он, – но сейчас я должен разорвать вас, чтобы потом суметь собрать снова.

Она покачала головой, и он ушел, хотя всей душой желал остаться.

Габриэль оглядел всех.

– Завтра. Рассвет через час. Три боя. Сэр Майкл с отрядом в авангарде. Сэр Ранальд с гвардией составит основные силы. Берите королеву, юного короля и всех жителей Лорики, которые захотят присоединиться. Сэр Джеральд в арьергарде, командует всеми харндонцами, кого соберем.

Сэр Джеральд сощурился:

– Если Гельфред прав, а я в этом уверен, он два дня строил укрепления, за которыми сможет прятаться. И как вы собираетесь победить?

Красный Рыцарь засмеялся:

– Де Вральи прислал к нам герольда. Я собираюсь вызвать галлейца на бой.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

На ветру бились флажки и развевались знамена. В Брогате стояла чудесная поздняя весна.

– Я все еще считаю, что за стеной и бастионами было бы безопаснее, – сказал архиепископ.

– Он бросил нам вызов, – объяснил Жан де Вральи. Он был закован в сверкающую сталь и возвышался над архиепископом, который на этот раз оделся в пурпур и мех горностая.

– Пусть он вымотается под нашими стенами, – предложил архиепископ неожиданно высоким голосом.

– Он бросил нам вызов, – снова сказал Жан де Вральи.

– Мне не кажется, что…

Де Вральи повернул голову в шлеме. Забрало было открыто, и ангельски прекрасное лицо почти светилось.

– Ваше преосвященство, вы заставляете меня пожалеть о том, что я позвал вас помочь мне править этим королевством. Я рыцарь. Рыцарский кодекс – единственный, которому я храню верность. Красный Рыцарь вызвал нас на бой.

– А я говорю…

– Молчите! – оборвал его де Вральи, и архиепископ задохнулся. Еще никто и никогда не велел ему замолчать. – Вы считаете меня глупцом, который верит в устаревшие идеалы. Вы считаете, что мы должны укрыться за стенами, настроить требушеты, провести массовые казни в Харндоне, чтобы заставить город замолчать, и ждать, что враги бросятся на наши укрепления. Я говорю вам, ваше преосвященство, что глупец здесь вы. Если мы так поступим, мы будем голодать в кольце врагов… в море врагов, и врагов достойных. У нас не хватает сил, чтобы удерживать Харндон, даже без учета внешнего врага. Харндонцы видели королеву и младенца. Этот вызов честен. Красному Рыцарю ведомы законы войны. Но даже если бы он не имел на него права, мы были бы дураками, поступив по вашему желанию. Вы меня понимаете?

Архиепископ покраснел. Он пытался найти слова и наконец развернул коня, подозвал свою стражу и уехал.

Сэр Юстас д’Обришекур повернул голову в шлеме:

– Хорошо сказано, сэр Жан.

Другие рыцари что-то забурчали, и тут вдалеке, у края леса, показался герольд. Он проехал по полю легким галопом. Его сопровождал один человек. Он нес традиционный зеленый флаг, который полагался герольдам в дни войны. Герольд перевалил через невысокий холм – не больше человеческого роста, – который виднелся на расстоянии выстрела от строя де Вральи. За его спиной из леса выехали всадники.

Люди де Вральи проверяли, как ходят в ножнах мечи, подтягивали пряжки и завязки. Де Вральи смотрел на герольда и ничего не чувствовал. Он закрылся от своего ангела после дня турнира, и теперь ему казалось, что он уже мертв.

Его использовали. Предали. Теперь он всего-навсего хотел умереть достойно. Не та мысль, которой станешь делиться с другими.

Герольд приближался. Его, очевидно, влекло знамя де Вральи. На этом расстоянии уже стало ясно, что за ним едет дю Корс на хорошей лошади, в своей котте, шоссах и сапогах.

Л’Айл д’Адам и д’Обришекур выступили вперед и присоединились к де Вральи.

Дю Корс был мрачен.

– Добро пожаловать назад, – сказал де Вральи. – Не стоит надеяться, что ты сбежал?

Дю Корс покачал головой:

– Я дал слово, что вместо меня отправятся сыновья Корси.

Де Вральи невесело улыбнулся.

– Они тут. – Он повернулся к оруженосцу: – Немедленно отправь их. Этот наемник не превзойдет меня в благородстве.

– Какой там наемник, – сказал дю Корс, – он главнокомандующий войск королевы и герцог Фракейский. Я говорил с ним сегодня утром.

Дю Корс указал на приближающуюся армию. Небольшую, чуть меньше, чем у самого де Вральи.

Герольд открыл рот, но дю Корс взглядом остановил его:

– Сэр Габриэль желает сообщить нам, что наш король потерпел сокрушительное поражение в Арелате. Он предлагает три варианта. Если мы немедленно сядем на корабли, он нас отпустит. Если нет, он будет драться с тобой один на один, сейчас же. Или же, если не случится ни того, ни другого, он придет сюда с огнем и мечом. Но он говорит, что в этом случае выиграет только наш настоящий враг.

Противник не останавливался и не медлил, чтобы встать красиво. На левом фланге неслась вперед ало-стальная толпа. В центре – другая, в багряном, над которой плыл королевский штандарт. Справа, чуть отставая, шли воины в красных и синих цветах Харндона и в сине-золотой окситанской клетке.

Де Вральи смотрел на них, пока его сердце не сделало десять ударов.

– Этот Красный Рыцарь – благородного происхождения, верно?

Л’Айл д’Адам нахмурился:

– Ходят слухи, что он – бастард прежнего короля. Но это наверняка наговор. Он – сын графа Западной стены.

– Граф Западной стены мертв, – заметил дю Корс. – Дикие прорвались на севере и на западе. Он сам говорил мне это, и я ему верю.

Де Вральи покачал головой:

– Архиепископ стал бы убеждать нас, что наш долг – пробиться к сэру Хартмуту и что Дикие в этом случае нам союзники.

Враг не медлил. Они двигались вперед очень быстро.

Герольд посмел заговорить:

– Вынужден заметить, что вы должны принять решение, пока он не подойдет на расстояние полета стрелы.

Д’Обришекур сплюнул с отвращением:

– Архиепископ убеждал нас, что Дикие – сказка, одновременно используя их в своих целях. А ведь они победили нашего короля в Арелате.

Де Вральи молчал. Его оруженосец привел сыновей Корси – двух светловолосых юношей, альбанцев до мозга костей.

– Юные господа, ваш отец вас выкупил, – сказал он.

Старший, Роберт, преклонил колено.

Младший, Хэмиш, заложил руки за пояс и заявил:

– Для начала вы не имели права брать нас в плен.

– Помолчи, братец. – Роберт вытянул руку, но младший, двенадцатилетний, вывернулся.

– Это против чести, – тихо сказал Хэмиш.

Длинная Лапища выкрикнул приказ, и войско встало. Пажи вышли вперед, принялись собирать лошадей.

Жан де Вральи тоже спешился.

– Он не знает, о чем говорит, – сказал л’Айл д’Адам.

Де Вральи подошел к мальчику. Тот не шелохнулся.

Де Вральи встал на колени. Голос у него дрожал.

– Иногда люди совершают ошибки, дитя. Ужасные ошибки. И тогда им остается только заглаживать вину. Я приношу вам свои извинения как рыцарь и как мужчина.

Хэмиш Корси низко поклонился:

– Извинения приняты, сэр рыцарь. Это честь для меня.

Де Вральи кивнул, вернулся к лошади и сел в седло.

– Передай Красному Рыцарю, что я встречусь с ним лицом к лицу.

Герольд развернул лошадь и поехал к врагу.

Де Вральи посмотрел на своих людей. Его оруженосец усаживал юношей в седла.

– Господа, – сказал де Вральи, и болтовня стихла, – независимо от того, ждет ли меня победа или поражение, я считаю, что мы можем предоставить альбанцев их судьбе и возвращаться в Галле спасать короля. Предлагаю вам назначить командиром дю Корса.

Дю Корс поклонился, сидя в седле. Архиепископ хотел возразить, но промолчал.

Де Вральи махнул своему оруженосцу и потребовал любимое копье. Очень тяжелое. Но, когда оруженосец принес еще два запасных, де Вральи отказался.

– Нет-нет. Одна сшибка, а потом… – Он улыбнулся. – Один из нас умрет. Оставайся здесь, вместе с этими господами. Хотя… юный Жан, преклони колено.

Де Вральи снова спешился.

– Посвящаю тебя в рыцари. Да не примешь ты иного удара ни от кого, кроме короля. Чти закон войны. Люби своих друзей и будь беспощаден к врагам. – Он наклонился и поцеловал юношу в обе щеки.

Жан – сэр Жан – оцепенел. А потом расплакался.

Де Вральи вскочил в седло.

Галлейцы закричали.

Сэр Габриэль молча наблюдал за галлейцами. Альбанских знамен было немного, в основном знамена Тоубрея, да и сам Тоубрей виднелся на левом фланге. Галлейцы, похоже, ему не доверяли. Возможно, это было взаимно.

Красный Рыцарь бросил взгляд на своих окситанских союзников. Не то чтобы он им не доверял, но все же боялся их гнева и поспешных суждений принца.

Сэр Майкл сплюнул:

– Не верю, что мой отец до такого докатился.

– Ты мог бы быть королем, – заметил Габриэль.

– Не смешно, – ответил Майкл.

– Знаешь, что хуже всего в гражданской войне?..

Галлейцы о чем-то говорили. Кто-то встал на колени.

Отряд Красного Рыцаря уже послезал с седел. Кадди громко ворчал:

– Пусть уже драка начнется. Лучше они, чем я. Я не хочу быть никаким королем.

Габриэль засмеялся и указал на Кадди:

– Вот это. Когда идет гражданская война, все живут как во сне и думают, что любой может стать королем. И тогда мы превращаемся в животных, которые дерутся за еду.

Герольд ехал к ним. Над ним развевался флажок.

– Ага, – сказал Габриэль, – вот и он.

Сердце у него забилось сильнее.

– Мы можем их победить, Габриэль, – заметил сэр Майкл.

– Можем, – кивнул Габриэль, – но кто-то из нас погибнет и кто-то из них погибнет, а мой враг становится сильнее с каждым новым трупом. Так что давайте заплатим наименьшую цену.

– А если ты проиграешь? – без выражения спросил Майкл.

– Тогда я смогу отдохнуть и перестану строить козни. Все будешь решать ты, мой брат, Том, Изюминка. Мастер Смит, Гармодий, королева. Амиция, все остальные люди. Лучшее, что я узнал за последние недели: не все зависит от меня, Майкл. Подумай об этом. – Он засмеялся.

– Ну и что мне делать с галлейцами? – спросил Майкл, не обратив внимания на остальное.

– Предложи им отправиться домой. Если откажутся, уничтожь их. Никого не щади, не считайся с потерями. Тоубрей покинет их, узнав, что это ты. А потом садись на трон. Я‑то буду уже мертв.

– Сомневаюсь, – заметил Майкл. – Позволь мне побыть твоим оруженосцем в последний раз. Хотя… хреново как-то прозвучало.

Габриэль засмеялся.

Пока Майкл разбирался с завязками и гербами, подъехал герольд.

– Сэр Жан де Вральи встретится с вами в бою один на один, – сказал он.

Красный Рыцарь взял у Тоби копье. Ему захотелось оставить послание для Амиции или даже для Бланш. Наверняка именно так поступила бы его мать.

– Если я выиграю, – сказал он, – будьте готовы немедленно выступать на север.

Он хотел улыбнуться, но сердце билось слишком часто, и губы не слушались. Так что он просто развернул коня и поехал через поле, туда, где блестела на солнце фигура Жана де Вральи.

Де Вральи ехал по залитому солнцем полю. Он хмурился. Обычно он выходил на бой без единой мысли. Разве что с молитвой на устах.

Молитвы на этот раз не вышло. Вместо нее сотни непрошеных образов роились в голове, как комары или мальки. Он одновременно пытался понять, как рыцарь расправился с де Роханом, хотя де Вральи, несмотря на все пороки, выучил его всему лично, и думал о сверкающем потоке святой воды, которая стала причиной его дисквалификации, – воды, показавшей, что он сам или его оружие зачаровано. Он думал о черном пламени, пожирающем броню ангела, и о том – эти мысли занимали его сильнее всего, – как именно ангел…

«Мне кажется, это не ангел, а демон», – прошептал голос д’Э где-то рядом.

Де Рохан обвинил королеву в измене и колдовстве. И погиб.

«Почему мой ангел никогда не упоминал Красного Рыцаря?

Почему он перестал говорить о Боге?

Почему он не давал мне ответов?»

А еще де Вральи ощущал одновременно стыд и опасение – два чувства, которых он почти не знал. Сегодня он охотно надел доспехи, защищенные колдовством. А ведь мог сделать и другой выбор.

Он опустил копье с легкостью, неудивительной после десяти тысяч повторений. Он видел герб своего врага – шестиконечные звезды в алом поле.

«У меня был выбор. Я ненавижу. Я сомневаюсь. Во всем».

А потом его копье взлетело.

Габриэль потел, надвинув на лицо забрало. Он внимательно следил за де Вральи, сосредоточившись на его движениях и его лошади.

Лошадь была хороша.

За обычными приготовлениями к битве скрывался страх. Прежде всего страх смерти, а под ним еще куча других. Как булатная сталь. Каждый страх сплетался с минутными колебаниями и мелкими изъянами, как сталь раз за разом складывают и проковывают, чтобы спрятать ее несовершенства.

Страх за королеву и за то, что Майклу придется выступить против отца. Страх за мир, который Габриэль так любил, и страх из-за того, что он дурно жил и дурно умрет, и страх проиграть.

Бой, которого Габриэль Мурьен боялся сильнее всего в жизни, начался очень просто. Поток команд – и все случилось. У Габриэля не было времени изучить реальность, с которой он столкнулся, и он вошел в бой, как черное зеркало. Пустым и одновременно полным. Его воображению обычно не хватало времени, чтобы раздуть страхи. Но сегодня ему пришлось проехать расстояние полета стрелы на коне, которому он не мог позволить устать. Целая вечность, чтобы поразмыслить. Поудивляться. Попредставлять себе будущее.

Гэвин лучший боец. Но де Вральи нынче командир армии, и он не согласится сражаться не с равным. Да и Гэвин уже уехал на запад. Через день- другой он найдет Монтроя. Наверное.

В своих фантазиях, живых и ярких, Габриэль уже видел себя лежащим на земле, видел, как копье де Вральи проламывает его нагрудник и разрывает ему внутренности. Видел, как шлем отлетает прочь от удара, как Ателий спотыкается и падает в траву, как он сам обрушивается на землю под смертоносным ударом де Вральи, как де Вральи отбрасывает свое копье и с легкостью скидывает его с коня, видел жестокий удар, который прервет его жизнь, видел, как де Вральи благородно спешивается, чтобы прикончить его мечом…

Видел каждого человека, который когда-либо вышибал его из седла. Заново переживал каждое падение, каждый синяк, каждое унижение, когда соломенное чучело шлепало его, стоило ему промахнуться, вспоминал, как нога застряла в стремени при падении, долгом и очень глупом, как смеялись братья, как смеялся учитель, как смеялась Пру, прикрывая фартуком лицо.

Ах да. Это были не сомнения. Это была ужасающая реальность сотен падений, настоящих и воображаемых. Как герметист он знал, что грань между ними очень тонка.

Мать умерла. Он ощутил укол боли, которого вовсе не ожидал, а потом стыдное облегчение. Что бы ни случилось сейчас, ни граф Западной стены, ни герцогиня никогда не узнают об этом. Они уже мертвы.

Он бессознательно опустил копье в упор под правой рукой.

Он не стал входить во Дворец воспоминаний. В том странном лабиринте, который представляли собой его понятия о рыцарстве, попытка искусственно успокоиться во Дворце стала бы обманом – в этой конкретной битве. И еще потому, что в дыхании дракона все пороки стали, перекованные мастером, делают клинок только прочнее.

«Я выйду очищенным. Тем, кто я есть».

Взгляд.

Наконечник копья.

Цель.

Майкл стоял на расстоянии выстрела. Он не мог дышать.

Ни один из противников не отсалютовал другому. Не было никаких церемоний. Они просто ехали навстречу друг другу. Опытного турнирного бойца открытое поле без барьеров и естественные неровности почвы заставили бы крепко задуматься. Но кони летели вперед, идеально держа равновесие, полностью собранные. Всадники сидели в седлах, как статуи, оба высокие и сильные.

Когда они сошлись, Майклу показалось, что кони разминулись. Сердце у него билось в горле, губы пересохли, он цеплялся рукой за седло…

Звук пришел позже.

Оба копья разлетелись в щепки, оба всадника пошатнулись. Голова де Вральи дернулась назад, Габриэль странно изогнулся всем телом, обломки копий падали вокруг них, как красный и голубой град. Но кони сделали то, чему их учили, – шаг в сторону. Барьера на поле не было, и два огромных животных столкнулись грудью.

Оба встали на дыбы, размахивая передними копытами, пятясь, как будто на спинах у них не сидели двухсотфунтовые всадники, закованные в сталь. Они столкнулись, как бойцовые петухи, стальные подковы мелькали, как стрелы на поле брани, так быстро и часто, что никто из наблюдавших не сумел проследить за лошадиной дракой.

Конь де Вральи опустился на все четыре ноги первым. Через мгновение огромные копыта Ателия тоже ударились о землю.

Грохот разнесся по всему полю. Копыто задело бронированную пластину на груди коня де Вральи, как будто молот мясника ударил в сырое мясо. Но в ответ конь, который был чуть крупнее Ателия, рванул его зубами за шею. Они кружили, как две виверны.

Оба всадника вылетели из седел. Ни один не восстановил равновесие после столкновения и не усидел, когда кони дернулись назад.

Обе армии затихли. Многие воины вовсе перестали дышать.

Солнце палило уже три дня. Даже на поле лежала пыль. И тут поднявшееся Облако Марса скрыло поединщиков из вида, только броня сверкала сквозь пыль.

Обе армии заревели.

Меч де Вральи оказался у него в ладони со скоростью сокола, слетевшего на руку хозяину. Рыцарь поднялся на одно колено. Вокруг клубилась пыль.

Что-то пошло неправильно. Какая-то часть его грандхельма отлетела, шлем болтался на голове, левое бедро ныло, и эта тупая боль в любой момент могла стать резкой, но он не видел раны и не представлял толком, что случилось после столкновения.

Пыль мешала дышать. Его конь, Тристан, дрался с конем Красного Рыцаря, как дикий лев. Они поднимали еще больше пыли.

Де Вральи увидел отблеск доспеха и сделал шаг. Левое бедро заболело сильнее. Он поднял левую руку к шлему. Тот болтался.

Габриэль тяжело рухнул на левый бок, придавил свой щит. Рыцарь скатился со щита и попытался подняться. Рядом дрались лошади. Его ударило в спину, он вскочил. Стало больно. Что-то произошло с левой рукой.

Он увидел де Вральи. Тот стоял, расслабившись, подняв левую руку к забралу грандхельма.

Габриэль понял, что левая рука у него сломана. В запястье. Он сделал шаг – ноги еще слушались. Де Вральи опустил забрало. Пришлось немедленно ставить блок, де Вральи сразу же ударил, но Габриэль справился – одной рукой, чуть помогая щитом в левой, и боль…

Де Вральи сразу заметил, что его соперник прикрылся слева, ударил второй раз, третий, понимая, что рискует потерять равновесие из-за боли в бедре. Но все же он усилил натиск. Красный Рыцарь парировал выпады.

Третий удар достиг цели.

Габриэль принял удар на больную левую руку и на щит, который больше не мог держать. Заблокированный меч скользнул вниз, пришелся туда, где левый наплечник соединялся с кольчугой, пониже бармицы, край которой, к несчастью, попал под пряжку.

Удар уронил Габриэля на колено. На одно долгое мгновение он замер от невероятной боли.

Второй удар попал в шлем.

А потом оба коня наткнулись на рыцарей. Они были так злы и быстры, что каждый ранил собственного хозяина. Ателий толкнул Габриэля, тот упал и уронил меч, а Тристан ударил де Вральи в спину, так что рыцарь рухнул на колени рядом с Габриэлем. Тот видел, что галлеец пытается опереться на левую ногу, видел щель между забралом и самим шлемом – копье Габриэля его и смяло. Как и многие другие рыцари, де Вральи носил верхний шлем, а под ним еще один, именуемый цервейлером.

Так близко. Габриэль понимал, что промахнулся всего на палец. Бой мог закончиться первой же сшибкой. Габриэль улыбнулся, хотя под бацинетом улыбка была не видна. Неплохо. Хороший вышел удар. Подумав об этом, он отбросил разбитый щит, перекатился на правый бок и встал, опершись на правую ногу.

Де Вральи оказался у его ног. Он медленно поднимался.

Габриэль мог обрушиться на де Вральи, пока тот еще не встал. Но этот миг он упустил и сам не понял, в благородстве ли тут дело или в усталости, но момент прошел.

У Габриэля оставался кинжал. Напротив стоял лучший рыцарь в мире, вооруженный четырьмя футами стали.

Габриэль поднялся на носки.

Де Вральи по-настоящему испугался, когда кони столкнулись и он оказался на земле, лицом в пыли, но потом он встал, хотя и не с первой попытки. Левая нога почти отказала. Но все же он сумел подняться.

Красный Рыцарь уже стоял на ногах. В правой руке он держал длинный кинжал, кончик чуть придерживал левой и балансировал на носках, как кулачный боец.

Де Вральи ударил, и Красный Рыцарь парировал тяжелым кинжалом.

Де Вральи сделал шаг вперед и нанес еще два удара. Один режущий, целясь в рукоять кинжала, и вдогонку рубящий сверху вниз. Но он промахнулся, потому что Красный Рыцарь отступил назад.

Левая нога подвела де Вральи. Он не упал, но Красный Рыцарь вдруг навис над ним. Де Вральи поднял руки…

Габриэль ждал благоприятного момента, сохраняя дистанцию и ставя блоки. Сделав шаг вперед, галлейский рыцарь споткнулся и впустую махнул мечом. Габриэль кинулся на него. Толкнул противника, который был крупнее и сильнее, сделав над собой невероятное усилие. Левой рукой он перехватил руки де Вральи, не дотянувшись до рукояти меча, и чуть не сошел с ума от боли. Но теперь у него было очень много времени, чтобы воткнуть кинжал в шею де Вральи там, где на плечо спускалась бармица. Но кинжал отскочил, соскользнув с кольчуги, как с гладкой стали.

Габриэль, быстрый, как кошка, бил снова и снова, и всей силы де Вральи не хватало, чтобы оттолкнуть его в сторону. Трижды его удар достигал цели и отскакивал. Ни одно звено не треснуло.

Ни одной раны.

Доспех был защищен.

Габриэль проигрывал. Де Вральи был силен, а рука горела огнем. Он вырвался и крутанулся, и контрудар де Вральи задел край бацинета.

Хотя кольчуга была зачарована, тонкая струйка крови стекала по плечу де Вральи, марала сюрко. Острию кинжала не пришлось ломать звенья кольчуги, чтобы куснуть человеческую плоть.

Де Вральи чувствовал смертельные удары. Он все понял. Он даже всхлипнул. Но руки сами делали то, чему его учили. В левом плече саднили три неглубокие раны, но сила никуда не делась.

Он сделал шаг назад. Размахнулся огромным мечом, ударил из верхней левой позиции, прямо по скрещенным рукам Красного Рыцаря, вниз и вниз, так что меч зашел далеко за спину, как драконий хвост, и точно довернул руку, выводя острие…

Габриэль разглядел финт, скрывающий основной удар, и понял всю последовательность благодаря той же силе воображения, которая помогла ему увидеть тысячу смертей за секунду. Он сразу сообразил, где окажутся руки его противника.

«Ложный выпад снизу», – велела какая-то часть его сознания здоровой правой руке, не обращаясь при этом к остальному разуму. После очередного блока он стоял, переместив правую ногу вперед и чуть отведя назад руку с опущенным кинжалом.

Все или ничего.

Он повернулся всем телом – идеальный volte stabile – и перехватил кончик кинжала, зажав его между большим и указательным пальцами левой руки. Он не думал при этом, и все получилось хорошо.

Никто из них не думал. Бой, привычка, воля, мышцы и сталь. Они растворились в битве. Битва стала ими.

Выпад. Почти идеальный, но левая нога опять не подчинилась де Вральи, чуть задержалась. И все же меч достал Красного Рыцаря – он попал не в открытую подмышку, а прямо в середину нагрудника из морейской стали. С опозданием на долю мгновения кинжал Красного Рыцаря перехватил клинок ближе к концу и отвел в сторону, на нагруднике осталась длинная вмятина, но меч ушел в пустоту.

Габриэль понял, что в него попали. Он сумел отбить удар, почти не задействовав раненую левую руку. Цель уплыла куда-то в сторону, и он перевел верхний блок в выпад, чуть помогая себе левой рукой. Когда де Вральи, отчаянно вскинув руки, отбил удар, задев левую руку Габриэля, Красного Рыцаря тряхнуло, как от герметической атаки. Кинжал легко взрезал замшевую перчатку и глубоко вошел в левую ладонь Габриэля. Кончик клинка остался у него в пальцах.

Он зацепился за погнутый шлем де Вральи. Внешний шлем был выкован не из закаленной стали, или же постоянные удары размягчили его, и клинок остался в нем, не причинив ни малейшего вреда.

Отчаявшись, ни на что не надеясь, Красный Рыцарь пнул де Вральи в левую ногу.

Нога подкосилась. Ни один из противников не удержал равновесия. Оба рухнули на землю.

Майкл уже давно ехал к ним. Кони разошлись – конь де Вральи был ранен, но все еще гневно фыркал. Ателий еще раз поднялся на дыбы, и его соперник отскочил.

Вокруг висела такая густая пыль, что Майкл не видел даже отблеска стали. Он открыл забрало и поднял руку в знак миролюбивых намерений. Дю Корс и еще один рыцарь тоже выступили вперед вместе с герольдом.

– Остановись, ради бога! – послышалось за спиной сэра Майкла. Кто-то переговаривался.

Галлейцы качнулись вперед. Середина строя выпятилась, как будто они готовы были броситься в бой.

Лучники Габриэля проверяли стрелы.

Дю Корс поднял руку. Он был без доспехов и без оружия, и жест поняли.

Майкл вытащил меч из ножен и бросил на землю.

Герольд замахал зеленым флажком.

Майкл подошел достаточно близко, чтобы разглядеть что-то в пыли.

Оба соперника лежали.

Подъезжая галопом – дю Корс приближался с другой стороны, – Майкл не замечал никакого движения. Рыцари лежали на земле кучей.

Габриэль никогда не терял сознание.

Онуспел испугаться, оценить свое положение, понять, что он лежит на де Вральи, а де Вральи не движется. Подбородочный ремень лопнул, шея страшно болела, бацинет съехал, так что Габриэль почти ничего не видел. В голове звенело.

Он понял, что весь в крови. Мир вокруг стал медленным и странным, правая рука затекла, от левой волнами накатывала боль, во рту стоял вкус крови, и вообще все вокруг было залито кровью.

Левая рука, зажатая между телами, не слушалась вовсе.

Он попытался вытащить кинжал и ударить еще раз. Все получалось очень медленно. Кинжал подался нехотя, лезвие было влажным, и Габриэль понял, откуда его вытащил.

Он уперся кинжалом в землю и поднялся на колени. Тряхнул головой, игнорируя боль, и поправил шлем.

Последний удар не потребовался. Во время падения кончик кинжала выскользнул из помятого шлема и достиг цели. Он пошел по пути наименьшего сопротивления – вероятно, при ударе об землю он проскочил между двумя шлемами и попал прямо в левый глаз де Вральи.

Великий рыцарь был мертв.

Габриэль Мурьен стоял на коленях, держась за нагрудник де Вральи. Он слышал топот копыт. Он уронил кинжал, прилипающий к мокрым пальцам, нашарил пряжку подбородочного ремня, стянул шлем и жадно задышал. Он упивался свежим воздухом, не видя, что вокруг него собираются люди.

Наконец он поднял голову. Там был герольд. Дю Корс. Майкл. Габриэль подумал о Гэвине, который должен был сражаться в этой битве. Он о многом успел подумать, об очень многом, как будто он превратился в пустой сосуд, а потом наполнился заново.

Он заплакал.

Сэр Майкл обхватил его рукой и поднял.

– Пойдемте, капитан, – сказал он, – эти достойные господа хотят забрать тело друга и удалиться.

Слова прошли мимо Габриэля. Но другие люди выкрикивали приказы, строили планы, и через час галлейцы уже направлялись на юг в весьма подавленном настроении. Тело Жана де Вральи лежало на носилках между четырьмя лошадьми. Сэр Джеральд Рэндом следовал за ними на некотором расстоянии в сопровождении харндонского ополчения.

Остаток маленькой армии Красного Рыцаря двигался на север. День еще не кончился, сражаться никому не пришлось. Многие роптали, и Майкл одернул их – его голос напомнил воинам о прежних повадках капитана, – а потом пообещал двойную плату за следующий месяц.

Войско возликовало, и даже люди мастера Пиэла радостно крикнули трижды.

Через две лиги, на третьем привале, королева проехала вдоль строя вместе с Красным Рыцарем, одетым в стеганый поддоспешник. Габриэль был без шлема, левая рука висела на перевязи, но меч красовался на своем месте. Их приветствовали криками. Крики набрали силу и прокатились по всему войску. После этого ополчение двинулось вперед бодрее и солдаты стали менять лошадей охотнее.

Снова встав во главе строя, Красный Рыцарь поехал чуть медленнее.

– Я боялась, что вы погибли, – сказала королева.

– Я и сам так думал, – признался Габриэль. К нему возвращалось чувство юмора. Как он потом сказал брату, он был где-то в другом месте.

– Вы оказались лучшим рыцарем, – заметила королева.

Габриэль посмотрел на нее, сияющую красотой. Нахмурился.

– В самом деле? – спросил он и покачал головой.

Воцарилась тишина. Королева поняла, что не может произнести ни слова. Как она потом рассказала Бланш, в его лице было что-то нечеловеческое, а его душа находилась где-то далеко.

А потом он сам разрушил чары.

– И что же, мы подавили восстание? Они были бунтовщиками?

Он оглядел поля Брогата, бурые и зеленые, похожие на огромное стеганое покрывало из квадратов, прямоугольников, а порой и странных кривых ромбов, раскинувшееся до самого горизонта. На обочине пыльной дороги распускались цветы. Алые и белые маки.

– Они не объединятся. Дю Корс знает свое дело. Он хочет вернуться в Галле, и мы хотим, чтобы он вернулся в Галле. Полагаю, ваша милость, вам стоит пару дней отдохнуть в Лорике и отправляться на юг, в свою столицу. Сэр Джеральд наведет там порядок.

– Да, он станет моим канцлером, – согласилась королева и тоже нахмурилась, – но вы же понимаете, что мы – это еще не правительство. Я не могу править одна. Нужно назначить регента или регентский совет… – Она оглянулась на графа Тоубрея, который молча ехал рядом с сыном, в очередной раз сменив сторону в этой войне. – …включить в него всех важных персон в королевстве.

– Да, – сказал Габриэль, которого это все интересовало совсем не так, как могло бы.

– Вы – граф Западной стены. Вы – ребенок моего мужа. Не будем играть словами, сэр Габриэль. Вы станете регентом?

– Ох, Дезидерата, – ответил он, и она улыбнулась, услышав свое имя, – я не могу быть графом Западной стены. Наверное, им станет Гэвин.

– Вы странный человек, – заметила она. – Почему?

Красный Рыцарь поморщился:

– Долгая история. Но если вы знаете, что король был моим отцом, вы, наверное, знаете и все остальное. Я не стану претендовать на титул графа Западной стены. Из Гэвина граф выйдет лучше, чем из меня. Он любит людей, и эти земли, и всех чудовищ там. А меня вполне устраивает Фраке, – он невесело улыбнулся, – и вообще мне кажется, что думать об этом несколько преждевременно. Война только началась. Это еще прелюдия. Музыканты разогреваются, танцоры разминают ноги.

Дезидерата склонила голову набок:

– Возможно. Но мне кажется, что власть из этого и состоит. В любое мгновение происходит тот или другой кризис. Плохие правители используют эти кризисы как оправдание, когда не справляются с рутиной и все приходит в упадок, Под моей рукой в государстве не будет упадка. Я построю розовый сад, который люди будут помнить, пока солнце не угаснет, а луна не упадет с неба.

– Мадам, иногда я вас боюсь. Вы говорите точь-в-точь как моя матушка. – Он дернулся, потому что, перехватывая повод, задел раненую руку. Но потом улыбнулся: – Хотя из нее бы вышла великолепная королева, как и из вас. Я думаю, ваша милость, вам и нужно быть регентом.

Этой правды было уже слишком много для королевы Альбы. Она прищурилась и немедленно увидела кровь, капающую у него из-под повязок. И вспомнила, что он только что добыл ей королевство.

Как оказалось, он сломал два пальца и глубоко порезал руку. Возможно, эта рана будет беспокоить его до конца дней, если только Амиция не сотворит очередное чудо.

«Я поверг Жана де Вральи. Моя мать мертва».

Габриэль ехал в Лорику, навстречу закату.

Они наконец разбили лагерь – миновав за два дня сорок миль и поучаствовав в битве. Узнав, что галлейцы бежали, а Джеральд Рэндом идет на Харндон, Лорика открыла ворота перед королевой и оказала ей все почести.

Бланш подмела и вымыла новые покои королевы – гостевые комнаты в великолепном аббатстве Святой Екатерины Тартарийской. Аристократы Лорики прислали колыбель для младенца и множество пеленок. Все они вдруг воспылали радушием к королеве и ее сыну, королю.

Бланш выполняла свои обязанности почтительно, но мысли ее как будто бродили где-то далеко. Да так оно и было. Новости о победе Красного Рыцаря пришли поздним вечером, перед закатом. В ее распоряжении оказалось два часа, чтобы перевезти королеву из капитанского шатра в город, и времени на размышления не оставалось.

Он был жив и одержал победу. Наверное, он даже не вспомнит, что она тоже жива. Поцелуй под луной… наверняка это с ним каждый день бывает. Чтоб он провалился.

И все же…

«Я могла бы стать… кем-то. Я думаю, его легко любить. Я бы работала вместе со Сью и Нелл».

Леди Альмспенд помогала ей, действуя безжалостно и практично. Бланш никогда не любила холодных ученых дам. Леди Альмспенд сыпала приказами, ничуть не заботясь о суете, которая поднималась из-за нее внизу. Но в бушующем потоке вечерних событий она вздымалась прочным утесом. Бланш с удивлением поняла, что ее считают равной, что с ней советуются и обсуждают дела, а не приказывают.

Леди Альмспенд, узнав, что ее любовник в безопасности, оказалась очень доброй, спокойной и разумной дамой. И у нее была отличная память: она прекрасно помнила, что где хранится, от щеток для волос до тряпок. К тому же она знала решительно всех еще с той поры, когда была канцлером. После триумфа королевы у леди Ребекки неожиданно обнаружилось в Лорике очень много друзей. Она будто бы из воздуха добыла кормилицу, красивую веселую крупную бабу, которая еле успела выйти замуж, прежде чем родить. Молока у нее было хоть залейся. Юный король немедленно присосался к ее груди. Звали ее Рован, а ее новорожденного сына – Диккон.

– А как будут звать маленького короля? – спросила Рован, устраиваясь в кресле и прижимая по младенцу к каждой груди.

– Его еще не крестили и имя не выбрали, – призналась леди Альмспенд.

– Они в этом возрасте мрут, как мухи, сами знаете, – сказала Рован. – Ох, прощения прошу. Но это же правда. Но молоко у меня хорошее, так что он выживет, и святые мне помогут.

Бланш не слишком хорошо разбиралась в политике, но на мгновение замерла в ужасе, представив, что случится, если маленький король умрет. Дети постоянно умирают. Она упала на колени, перекрестилась и вознесла молитву.

В первый раз в жизни – но не в последний – она пожалела, что так много знает. Столько всего стояло на кону. Столько всего люди могли сделать. И непременно сделают.

Когда она встала, королева показалась у ворот. Бланш наблюдала за встречей с балкона башни, стоя рядом с леди Альмспенд.

– Почему мы едем на север, миледи? – спросила Бланш.

– Зови меня Беккой, – велела леди Альмспенд.

Бланш задохнулась.

– Я прачка, миледи, – напомнила она.

Ребекка Альмспенд всегда одевалась очень просто, к удивлению служанок и прачек. Она носила темные бесформенные шерстяные чулки, плохо сидящие юбки, а зимой – объемные, практичные и теплые балахоны.

Когда она влюбилась в Ранальда из королевской гвардии, об этом узнал весь дворец: носы ее башмаков стали острее, появились облегающие шелковые чулки, а платья ушили, чтобы они сидели по ее тонкой фигурке. Но даже сегодня, в день триумфа, на ней было простое темно-синее сюрко и такая же котта, украшенная небольшим количеством простых пуговиц. Бланш же нарядилась в роскошное коричневое шерстяное платье, которое ей подарила Сью. Оно шло ей так, что все мужчины поворачивали головы вслед девушке. Его нельзя было назвать непристойным, но оно туговато сидело на груди и бедрах, а длинные ряды посеребренных пуговиц на рукавах стоили столько, сколько она в прачечной зарабатывала за год.

Бекка осмотрела ее с головы до ног, от коричневых ботинок до гладкой прически, и засмеялась:

– Если кто-нибудь войдет и задумается, кто из нас знатная дама, а кто прачка, ставлю на то, что за прачку примут меня. Девочка, ты спасла королеве жизнь, осталась рядом с ней и приняла ее ребенка. Ты можешь получить все, что захочешь. Только попроси. Дезидерата – самое щедрое создание на земле, и она не пожалеет для тебя титула. Леди? Герцогиня? Милая моя, если мы переживем эту войну, нас ждет новый мир. Я убеждена, что женщины получат в нем подобающее место. Так что станешь леди, говорю тебе.

– А стирать кто будет? – спросила Бланш. – Или королева настолько особенная?

Обе засмеялись.

– Бекка? – сказала Бланш очень тихо, как будто боялась, что ее одернут.

– Да, моя милая Бланш, – слишком радостно ответила леди Альмспенд.

– Вы знаете Красного Рыцаря?

– Нет, – сказала Ребекка. Обе слышали цокот копыт во дворе, украшенном флагами. Опускалась ночь. Ребенок спал. – Но Ранальд его любит. Он посвятил Ранальда в рыцари и отправил обратно ко мне. Больше мне ничего знать не нужно.

Рассказывая, она хлопотала, раскладывая немногочисленные пожитки королевы по привычным местам. Ранальд спас из ее покоев во дворце все, что смог.

Бланш поняла, что краснеет. Но леди Альмспенд была слишком хорошо воспитана, чтобы это заметить.

Пришла королева. Усталая, вымотанная, но все же гордая и радостная после очередной победы.

– Этот Красный Рыцарь – настоящий образец благородства, – сказала она. – Странно, если подумать… я знала, что он сможет побить де Вральи. Этого хотел Господь.

Дезидерата замолчала. Она увидела старую, знакомую щетку для волос и Ребекку Альмспенд, которая умела с ней обращаться. Королева посмотрела на подругу, и слезы вдруг навернулись ей на глаза. Она села.

– Бекка, – выдохнула она.

Ребекка коротко взглянула на Бланш, подошла к подруге и прижала ее голову к своей груди.

– Ваша милость…

– Они убили Диоту, – сказала королева, – убили. Убили всех моих друзей, кроме тебя и Мэри. И всех рыцарей. Святая Мария, матерь Божья…

Она закашлялась, подавившись слезами, и расплакалась. Это были ее первые слезы за много дней.

Бекка гладила ее по голове. Она посмотрела на Бланш. Бланш застыла на месте, но Бекка опустила веки, и Бланш все поняла. Она подошла, взяла королеву за руку и осторожно пожала ее.

– Мы здесь, ваша милость, – сказала она.

– Я ненавижу темноту, – плакала Дезидерата и цеплялась за Бланш, как будто Бланш была бревном, а королева тонула.

– Тихо, ваша милость. Все уже закончилось. – Леди Альмспенд как будто успокаивала ребенка.

Королева подняла залитое слезами лицо. Мышцы на нем двигались, как будто под кожей ползали черви. Королева бессильно завыла без слов.

– А-а-а, – рыдала она, – я любила его, даже когда… хотя он… Господи, они все мертвы. Все мои друзья, моя любовь. Мертвы, мертвы, мертвы. Они отрубили ей голову и насадили на пику, я сама видела.

Бланш похолодела от ужаса. Леди Альмспенд едва удерживала подругу. Бланш выдернула руку и отправилась за принцем, братом королевы, и тот немедленно пошел за ней, отдав цервейлер оруженосцу.

– Ты камеристка королевы? – спросил он. – У тебя волосы как восточный шелк и глаза как небо ранним вечером. – Он улыбнулся. Улыбка была красивая. – Я несколько дней хотел тебе это сказать.

Он все еще не переоделся после похода, и от него сильно пахло человеческим и конским потом.

Бланш и раньше встречала окситанцев. Она быстро зашагала по коридору.

– Я понимаю, чудесная дева, что эта надежда напрасна, но подари мне прядь своих волос и…

– Вашей сестре королеве плохо, ваша милость, – резко сказала Бланш.

Он на ходу кивнул. Он был грациозен, как ирк, а кое-кто прямо говорил, что в жилах южан течет кровь ирков.

– От меня воняет, я знаю. Но я принц, и я могу…

Бланш покраснела.

– Ваша милость! – гаркнула она и втолкнула его в покои Дезидераты.

Он оглянулся:

– Конечно, я глупец. Ты не хочешь награды за свою любовь, а только…

Тут он увидел сестру. К его чести надо сказать, что он тут же переменился в лице и из комического возлюбленного стал заботливым братом.

– Матерь Божья… – выдохнул он.

Дезидерата кинулась к нему в объятия, а Ребекка отступила.

Ребекка поняла, что Бланш жутко неудобно, хотя Дезидерата уже успокаивалась.

– Молитвенник ее милости так и остался в шатре капитана, – сказала она. – Бланш, не будешь ли так добра сбегать за ним?

Бланш присела в реверансе, хотя королева запротестовала:

– Дай ей отдохнуть, Бекка. Она пережила все то же, что и я, если не считать родов. – Королева всхлипывала все реже, и лицо ее менялось, как раньше изменилось лицо ее брата. Морщины разгладились, жилы перестали выступать, дыхание выровнялось.

Брат держал ее за руки.

– Я не видел твоих слез с тех пор, как ты в детстве сломала руку, – сказал он по-окситански.

Она сделала глубокий вдох.

– Я не понимаю, откуда все это взялось, – сказала она тоном ниже и спокойнее.

Бланш вздохнула, увидела улыбку и кивок леди Альмспенд и убежала, пока принц снова не обратил на нее внимание.

Она злилась, а от усталости злость только росла. Боль походила на занозу в пальце – чем больше она о ней думала, тем сильнее болело.

Принц залюбовался ею и предложил ей награду. Это было понятно. Так поступали мужчины его положения, чтобы отплатить за возможный позор и беременность. Они давали простым женщинам деньги. Но днем раньше она – это и сидело в ее душе занозой – сама хотела платы. И кто она после этого?

Господи, а что подумала Сью? Бланш остановилась посреди гладкой лужайки, раскинувшейся вокруг городских стен. На лужайке стоял лагерь, если несколько костров без палаток можно так назвать. Уже стемнело. Шатер капитана – грязноватый, с провисающей растяжкой между двумя шестами – был единственным во всем лагере.

Сью, разумеется, уже уехала.

Внезапно Бланш расхотелось идти в шатер и видеть его. Внутри горела свеча, и она различила силуэты Тоби, оруженосца, и Нелл. «А что они подумают?» – спросил кто-то в ее голове голосом матери.

Бланш начала нравиться мужчинам, когда у нее только набухли груди. Ее это забавляло, но она никогда не пользовалась своей красотой, в отличие от других девиц, которым власть – а не любовь – кружила головы. Но сейчас она раздраженно закусила губу и отвернулась.

Бланш уже довольно близко подошла к шатру и в темноте не заметила натянутой веревки. Она споткнулась и взвизгнула. Через мгновение твердая рука схватила ее за горло.

Высокий худой мужчина смотрел на нее. Лицо у него было как у хорька, глаза злые. Она вспомнила, что он присутствовал при родах.

– Ты что тут нашел? – резко спросил кто-то.

Худой дернул ее вверх:

– Расслабься, Калли. Это всего лишь подстилка капитана.

Бланш вспыхнула. Нога у нее болела, но ущемленная гордость болела сильнее. Она дернулась.

Кот – так его звали – был очень зол.

– Не дергайся, мисс. Мы все знаем, кто ты такая.

Язык ее детства вспомнился сам:

– Отвянь, каланча! Я не подстилка вашего капитана! И вообще ничья!

Кот засмеялся. Калли ухмыльнулся:

– Ошибочка вышла. – И серьезно добавил: – Он не в себе. Он…

Калли покачал головой, его шлем блеснул в темноте, и она поняла, что эти двое стоят на страже.

– Кто там? – спросил Тоби.

Бланш злилась.

– Королевская служанка, – доложил Калли.

Капитан – она видела его силуэт, силуэт Красного Рыцаря в профиль, на освещенной фонарем стене шатра – вскочил на ноги. В другой ситуации ее бы обрадовало такое проворство.

Калли повел ее вокруг шатра, обходя веревки, как будто она была неразумным младенцем. Она злилась все сильнее.

– Госпожа Бланш, – сказал Красный Рыцарь.

– Я не госпожа, и я это вам уже говорила, милорд. Моя госпожа, ее милость, послала меня за молитвенником, который оставила в вашем шатре, – она сделала реверанс, не сгибая спины, – если ее милость забыла еще какие- то мелочи, я была бы благодарна, если бы вы их тоже вернули, чтобы мне не пришлось возвращаться.

Она поняла, что задела его. При других обстоятельствах она бы почувствовала себя отмщенной.

– Тоби, я бы хотел поговорить с Бланш, если можно, а потом…

– Нет, милорд, я не остаюсь наедине с мужчинами, – сказала Бланш. Выплюнула, если точнее.

Он выпрямил спину. Ей это понравилось, хотя она все еще злилась. Он посмотрел на нее сверху вниз и с восхитительной холодностью сказал:

– Хорошо. Тоби, найди вещи королевы. Я собираюсь выйти проверить посты.

– Господи Иисусе, – пробормотал Калли, – госпожа…

Он сделал знак Коту, не видному за пологом шатра, и молодой лучник убежал в темноту, пока капитан не успел выйти из шатра и раствориться в ночи.

Нелл обвиняюще посмотрела на нее:

– Ну и зачем?

Тоби не смотрел ей в глаза, но тоже, очевидно, не одобрял. Он нашел молитвенник королевы, небольшой реликварий, который спас сэр Ранальд, и кольцо, сложил их в мягкий мешочек и отдал Бланш.

– Посмотри сама, – сказал он, подражая тону своего господина, – чтобы тебе не пришлось ходить сюда еще раз.

Бланш пренебрежительно фыркнула. Это был самый мощный из приемов, которым научила ее мать, и с его помощью она неоднократно ставила на место подмастерьев и прачек. Она взяла мешок и обошла шатер, внимательно его оглядывая.

Бланш успела хорошо изучить этот шатер, проведя там целый день вместе с королевой: занавеси внутри, небольшой шкафчик с книгами в переплете, никаких религиозных предметов и символов. На стене висел гобелен, изображающий рыцаря и единорога.

Гобелен ей нравился. Но она слишком сильно злилась и обижалась, чтобы любоваться гобеленами. Так что она резко развернулась, еще раз фыркнула и вышла.

– Я отведу тебя во дворец епископа, – сказала Нелл, – не хочу, чтобы тебя кто-нибудь тронул.

– Я сама дорогу найду, – парировала Бланш.

– Правда? – усомнилась Нелл. – Военные лагеря опасны для безоружных женщин. Тебе вряд ли понравится, если Кот поймает тебя в укромном уголке. Или кто угодно другой. Они же как соколы, только одного хозяина слушаются, а так дикие.

Бланш, которая пережила несколько месяцев пребывания галлейцев при дворе, только фыркнула:

– А ты что, меня защитишь?

Нелл была высокая и крупная, но ей едва сравнялось пятнадцать против двадцати Бланш, и Бланш подозревала, что может сшибить ее с ног одним ударом. Руки у прачек сильные.

Они стояли у шатра в темноте.

– Что тебя грызет? – спросила Нелл. – Зачем ты на капитана накричала? Ты ему нравишься.

– Он меня хочет, – угрюмо буркнула Бланш, – а это другое.

– И что, это проблема? Тоби говорит, что вы двое… – Нелл сделала какой- то жест, который скрыла милосердная темнота.

– Тоби ни хрена не знает!

– Ну да, теперь видно, что ты не леди, – решила Нелл.

Это прозвучало так разумно, что Бланш вдруг остановилась, села на землю и зарыдала.

Обнаружив, что Нелл ее обнимает, она вывернулась.

– Дай мне свою куртку, – она выдавила улыбку, – она воняет.

– С удовольствием. Я думала, мы друзья. Но потом ты…

Бланш подняла руку:

– Я устала и… – Она покачала головой. – Ну все к черту. – Усталость и тревога измучили ее, и от бессонной ночи стало только хуже. – Я не шлюха.

– Да никто так и не думает, – рассмеялась Нелл.

– Калли думает, и Кот тоже.

Девушки пошли быстрее.

– Ну, Кот просто ненавидит женщин, а Калли всех считает шлюхами, – объяснила Нелл. – Я никогда к Коту близко не подхожу, – ворота были уже рядом, – но капитану ты правда нравишься. А ты на него рявкнула, и теперь всем крышка. Он вышел, проверяет посты. Слышишь? Кого-то застал спящим. Останется без денег, а может, и выпорют.

– Как мило, – резко сказала Бланш, – но это не моя вина.

Факелы, горевшие у городских ворот, осветили лицо Нелл. Губы кривила циничная не по годам усмешка.

– Правда? Ну, если ты так говоришь…

– Если ты его любишь, то сама с ним и спи, раз это так нужно. – Бланш пожалела о своих словах, не успев их произнести.

Нелл нахмурилась.

– Нет, – проговорила она, как будто обдумывая предложение, – нет, это не поможет. И для дисциплины вредно. – Она покачала головой. – Тебе нужно поспать, – сказала Нелл, как будто это она была старше, и обняла Бланш.

Бланш не сопротивлялась.

Она побежала в город мимо стражи. Она подумала, что если встретит в коридоре принца Танкреда, то просто убьет его, но все, кроме горстки слуг, уже спали. Она оставила сокровища королевы в ее покоях, обнаружила, что леди Альмспенд подумала о ней и постелила рядом с собой, и рухнула на приготовленное место.

Ей очень хотелось спать, но она еще долго лежала и думала, как глупо себя повела.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ОТРЯД КРАСНОГО РЫЦАРЯ

На рассвете все были мрачны от избытка вина и долгих переходов. Кони устали, овса не хватало, чтобы поднять им дух. Пажи спотыкались, засыпая на ходу.

Ночью пошел несильный дождь, заливая людей, которые спали без палаток, завернувшись в одеяла.

Дропси, одного из лучников, приковали к телеге с капитанскими вещами, единственной телеге в лагере. Прежде чем они выступили, капитан провел над ним суд и выбрал самое меньшее наказание из возможных за сон на посту. Не смерть и не порку. Вместо этого Калли раздел Дропси и прогнал вдоль ряда лучников. Каждый ударил его луком, стрелой, кожаным ремнем или чем-то еще. Проход сквозь строй появился одновременно с армиями как таковыми, и Нелл, которая раньше ничего подобного не видела, могла бы решить, что лучники обойдутся со своим товарищем помягче.

Могла бы, но не решила. Склонность среднего лучника к злому юмору сильно превышала его милосердие даже в лучшие дни. Хорошие люди оставались дома и возделывали землю. Дубовая Скамья ничем не отличалась от других. Ее усыпанный заклепками ремень ударил по заднице Дропси с таким звуком, что несколько человек вздрогнуло и пропустило свои удары.

Дропси выл от боли и плакал, но он не упал и не сопротивлялся. Когда он не спал, он двигался весьма резво. До конца строя он добрался, не сильно пострадав телесно. Калли ждал его, держа в руках грязные шоссы, брэ и ботинки. Рядом стоял помощник хирурга, который намазал мазью самые глубокие раны.

Капитан наблюдал за этим, как злобный ястреб наблюдает за кроликами.

– По коням, – велел он трубачу.

Отряд немного развеселился после наказания Дропси. Лучник продолжал плакать – странное поведение для взрослого мужчины и солдата, остальные не обращали на это внимания, отпускали злые шутки о его имени и привычках и разбирали лошадей.

Сев в седла, они немедленно встали в строй, чтобы не сердить капитана. Окситанцы отстали, и капитан отправил сэра Майкла поторопить их.

Потом он выехал вперед.

– Мы направляемся в худшее место из всех, где нам случалось бывать, – сказал он. – Если повезет, нам придется пройти две сотни лиг и сразиться единожды. Но, друзья мои, шутки кончились. С Дропси я обошелся мягко. Тот, кто заснет на посту завтра, может стать причиной нашей смерти и проигрыша. – Он оглядел свое войско. – Волшебник захватил Тикондагу. Насколько нам известно, он нацелился на гостиницу в Дормлинге, а потом на Альбинкирк. Мы попробуем остановить его. Следующие несколько дней мы будем очень быстро идти по земле, жители которой уже могли стать нашими врагами. Того, кто заснет на посту, выпорют, даже если это будет рыцарь.

Все молчали.

– Хорошо. Правое плечо вперед, в колонну по четыре становись, марш!

Весь отряд послушно выполнил морейский маневр. Длинный строй глубиной в три всадника превратился в выстроившуюся по четыре человека колонну, обращенную лицом к дороге.

– Смирно! – крикнул капитан, и все подровнялись.

Капитан поднял молот над головой и вздрогнул. С утра у него болело все тело. Он тряхнул головой и резко опустил молот. Габриэль встал во главе колонны, где его ждали Тоби, Нелл и остальное его копье. Солнце на востоке освещало горы Морей.

Галопом подъехал сэр Майкл.

– Принц еще даже не проснулся.

– Тогда он останется позади.

– Отличная идея, – сказал сэр Майкл.

Капитан нахмурился и снова взмахнул молотом.

– Вперед! – крикнул он.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Де Марш умер при штурме Тикондаги. Нет, он не погиб на стене, отчаянно прорубаясь вперед. Он умер во время грабежа, когда детей расчленяли и ели, когда моряки весело скармливали монстрам людей, просивших о пощаде, и за несколько ударов сердца испуганной жертвы случалась сотня кровавых расправ.

Де Марш стоял во дворе, истекая кровью, пытаясь остановить ее, и каменный тролль раздавил ему голову. Боглины обглодали его, пока он там лежал, а потом что-то, у чего было очень много ног, оторвало ему руку и унесло ее в темноту.

Шип наблюдал за этим. Он походил на огромное окаменевшее дерево. Он не двигался – это было бы напрасной потерей энергии. Он просто смотрел. Штурм и последующие заклинания лишили его изрядной части силы, по крайней мере на время, и он не сумел восстановить ее за счет Гауз, как рассчитывал. Вокруг продолжалась резня.

Он смотрел, как сопротивлялся де Марш, как он встал между хищником и жертвой, как он пал. А потом увидел, как тренох, болотная тварь, пожирает тело и оттаскивает в сторону куски для своих омерзительных детенышей.

Шип тоже наслаждался пиром, но мысленным.

Сэр Хартмут подошел и остановился неподалеку. Он ничего не сказал – просто смотрел на людей, которые вели себя куда хуже чудовищ. С гарнизоном Тикондаги было приятно позабавиться.

И наконец, когда нападающие насытились и даже воины Кевина Орли отошли в отвращении, в ужасе или просто от усталости, появился Эш. Казалось, он наполнил весь двор, и у Шипа возникло странное ощущение, что он тоже питается. Но при этом он вновь явился в виде пары шутов в засаленной одежде, которые говорили одним и тем же металлическим голосом.

– Посмотри на них, – он указал палочкой, выточенной в форме змеи, на двух моряков, этрусских или галлейских наемников, которые пытали человека, не имевшего сил даже кричать, – погляди. Им только дай возможность, и они покажут все, на что способны.

Шип не повернул головы:

– Кто они, мастер?

– Они хуже любых Диких, – пояснил Эш, – люди – самые жестокие и злые создания, которые когда-либо рождались в этом мире. Они верны только своему пороку и испорченности.

Шип склонен был с этим согласиться.

– Один из моих планов не удался, – сказал Эш, – так что тебе придется быстрее идти на Дормлинг.

Шип до сих пор разбирался с тем, что узнал в момент смерти Гауз и сразу после нее. Кипящая мощь, поток раскаленной силы… Он многое увидел. И до сих пор распутывал некоторые хитро затянутые узлы, вплетая другие в новые барьеры.

Он пытался как-то разобраться с черной дырой, возникшей где-то в его разуме. Мысли, которые привели его к определенным выводам, сложно было восстановить, но он понимал, что забрал некоторые воспоминания Гауз, пытаясь поглотить ее. Одно из этих воспоминаний что-то затронуло.

Черная дыра в разуме имела тот же размер и ту же форму, что черные яйца, которые он таскал. Она появилась в то же самое время и была сотворена той же рукой.

По той же причине.

Он, он сам, что-то вынашивал. У него была интересная идея насчет того, что это такое.

Он начал предпринимать определенные шаги, чтобы обмануть своего хозяина и – возможно – выжить.

И не только.

– Один из твоих планов провалился? – серьезно спросил Шип.

– Я не могу быть везде, – прошипел Эш, – эта сучка-королева и ее слуги успели раньше меня.

Шуты, похожие на уродливых жирных детей с длинными тонкими конечностями, хором захихикали и одновременно сплюнули.

– В самом деле не можешь? – спросил Шип, пытаясь скрыть свои мысли. Он плел сеть из непрочной материи, из которой строятся Дворцы воспоминаний, и намеревался использовать ее для маскировки, чтобы Эш увидел только то, чего ожидал.

Сэр Хартмут что-то проворчал.

– Ты с кем говоришь, волшебник? – спросил он.

Шип ткнул пальцем:

– Ты видишь двух скачущих детей в шутовских костюмах?

Сэр Хартмут покачал головой:

– Я вижу много жуткого, но вот шутов здесь нет.

Шип и это учел.

– Нет, я не могу быть везде, – ответил Эш. – А тебе уже давно пора понять, насколько мутным делается все, во что лезет сразу много людей, – как илистая вода.

Разум Шипа яростно работал, возводя плотины искажения за рощами обмана, разделяя пространство, где он думал, и черноту.

– Это не имеет особого значения, – заметил Эш, – я так или иначе ее обхитрил, она выбрала неверный момент и неверное воплощение. А потеря нескольких заложников, пусть даже моих любимцев, не имеет большого значения.

Шип подумал, что если мерзкие близнецы на самом деле являются людьми, то Эш сейчас выдает свою злость, унижение и боль потери.

– Даже если и так, – сказала темнота, – пора показать, на что мы способны, и ограничить ущерб. Ты это видел?

Эш показал хитрую конструкцию из заклинаний, где одно было спрятано в другое, а то – в третье. В целом это выглядело так сложно, что у Шипа закружилась голова.

– Я и понятия не имел, – сказал он. – Это была очень маленькая жизнь.

– Маленькая, зато удаленькая, – хихикнул Эш, – а иногда управлять мелочами важнее всего. Вперед, на Дормлинг, мой верный слуга.

Шип слушал детский смех в ночи и думал: «Он проиграл какую-то битву. Он хочет меня предать. Он не бог и даже не дьявол. Я могу это сделать. Отлично».

– Нам нужно двигаться в Дормлинг, – сказал Шип сэру Хартмуту, – как можно быстрее.

Сэр Хартмут мрачно усмехнулся:

– Когда все женщины умрут и пожары погаснут, ты, может быть, заставишь это стадо двигаться дальше. По моему опыту, большинство созданий – не только люди – берут, что могут, и бегут домой. Они не рассматривают войну как средство достижения цели. Это и есть цель.

И действительно, на следующий день армию покинуло почти столько же Диких, сколько в нее пришло. Новые твари и людские отряды прибивались каждый день: пришедшие из-за Стены, бандиты, пещерные тролли, племена боглинов, ведомые шаманами, и твари покрупнее, например целая стая виверн, которых Шип раньше никогда не видел, и большой отряд Стражей: огромные, крепко сбитые ящеры с севера Страны Тыкв, вечные враги Моган и ее рода.

Жители северного Хурана, пришедшие добровольцами, уходили: кто-то от омерзения, кто-то просто захватил достаточно добычи или пленника, которого можно было приспособить к работе или пытать.

Несмотря на дезертирство, хозяйство Шипа было огромно. Сокровища Тикондаги не могли удержать армию надолго. Или накормить ее. Люди Хартмута и матросы выстроили лагерь и укрепили его, питались из своих запасов и отказывались делиться с бандитами Орли.

Банда Орли теперь была так хорошо вооружена, что они походили на отряд мрачных рыцарей, покрытые шрамами и татуировками и наряженные в сюрко из оленьей кожи. У большинства имелись тяжелые клевцы или топоры, а у некоторых даже арбалеты. Имя Кевина Орли становилось известным. Люди стекались под его знамена, и он звал себя графом Западной стены. Стальной кулак рода Орли бился на ветру над дымящимися руинами Тикондаги.

Сэр Хартмут был хорошим учителем в том, что касалось военного дела, и Шип слушал его, как и собирался. Потом он приказал своей орде идти вперед и грабить Эднакрэги, чтобы посеять еще больше ужаса.

– Встретимся на лугах под Волчьей Головой через пять дней, – сказал он, и голос его гремел, как летняя гроза. – Мы возьмем Дормлинг и снова устроим пир.

Сэр Хартмут командовал людьми: галлейцами, матросами, пришедшими из-за Стены, отрядом Орли и обозом. В последний день в Тикондаге к ним присоединилось запоздалое подкрепление из Галле: еще сотня копий и большая группа наемников со своими капитанами. Герлен Капо командовал бриганами, жестокостью не уступавшими людям Орли, а сэр Кристан де Бадефоль – сотней этрусских копий под черным знаменем. На его доспехе красовался девиз: «Враг Господа, милосердия и справедливости», – написанный золотыми буквами. Говорили, что когда-то он состоял в ордене Святого Фомы.

Прибыв, он немедленно направился к сэру Хартмуту. Они осторожно обнялись, и де Бадефоль изучил руины Тикондаги.

– Я сообщил д’Абблемону, что вы взяли крепость, – сказал этруск. – Я привел всех, кого смог. Вокруг творится много дерьма.

Сэр Хартмут брезгливо наморщил нос, услышав такие слова.

– Не изображайте из себя ангелочка, – сказал де Бадефоль. – Перед самым выходом из порта мы услышали, что король Галле потерпел сокрушительное поражение на юге Арелата. В Трех Реках ходят слухи – после приезда этрусских купцов, – что этруски просили императора о помощи, а это плохо.

Де Бадефоль смотрел, как взлетает виверна. Кончики длинных крыльев задевали воду при каждом ленивом взмахе. Когда она поднялась в серое небо над горами, на воде остался ряд расходящихся кругов. Шестнадцать раз взмахнув крыльями, она оказалась на другой стороне озера, у далекого леса, где Дымоход высился над Зелеными холмами.

– Ей-богу, сэр Хартмут, мне нравится, что мы в союзе с силами Сатаны, которого я всегда почитал.

– Не говорите неумной чепухи, мой друг.

– Д’Абблемон знает, что мы поддерживаем тех, кто воюет против короля в Галле и Арелате? – спросил де Бадефоль.

– Мне плевать, – отрезал сэр Хартмут, – у меня есть приказ, и я ему подчиняюсь, пока все не будет сделано.

Де Бадефоль кивнул:

– Как просто. Думаю, моим головорезам понадобится несколько дней, чтобы… черные ангелы ада, что это такое?

В нескольких ярдах от него возникли из-под земли два боглина. Они прокопали проход, пока земля была мягкая, и теперь выскочили посреди людского лагеря. Сразу же схватили козу и принялись пожирать ее.

Сэр Хартмут вытащил меч, который вспыхнул огнем. Он убил обоих боглинов – меч без труда прошел сквозь их тела – и оставил их лежать в том же виде, в какой они привели козу.

Через несколько мгновений с неба спустились хищные птицы.

– Где я, мать вашу? – ошалел де Бадефоль.

– Это земли Диких, – пояснил сэр Хартмут, – придется привыкнуть. Здесь можно быть либо хищником, либо жертвой.

В шестидесяти милях к востоку от Дормлинга император сел на коня, взял шлем у младшего спатариоса Деркенсана и меч у старшего, Гюнтера Дубоноса, и поехал к офицерам, собираясь оглядеть свою великолепную армию. Деркенсан до сих пор не понимал, какое положение занимает, и колебался, подбирая обращения. Дубонос – высокий, медноволосый, но лысеющий обладатель самого огромного носа, какие только видел Деркенсан, был лордом. Ярлом. По рождению. Он не умел охранять, зато был знаменитым убийцей.

Деркенсану он нравился, но при этом само его присутствие обозначало главную проблему императорской армии. В ней было слишком много новичков.

Армия императора свернула лагерь и выдвинулась навстречу сырому рассвету. Вьюн петлял справа, а на юге подножия Зеленых холмов переходили в длинные долины. Кое-где стояли древние крепости, окруженные земляными стенами, и высились пирамиды из камней – такие старые, что никто из людей не помнил, зачем их строили.

Император наблюдал за командирами своей армии. Сегодня их охраняли нордиканцы, вооруженные огромными топорами или длинными двуручными мечами, в хауберках до колена или ниже, стальных, бронзовых или тусклых железных. Многие нордиканцы щеголяли этрусскими или альбанскими нагрудниками поверх кольчуг, а некоторые носили новомодные бацинеты с кольчужной бармицей, защищавшей плечи, где возлежали топоры. После прошлогодней кровавой победы во Фраке почти все обзавелись поножами. Но великолепные плащи остались прежними, и многие шлемы горели золотом под лучами солнца.

За императором ехали схоларии, элитная морейская кавалерия, с роговыми луками у бедра, в стальных бригантинах поверх легких кольчуг, в сюрко из золотой парчи, в шлемах с гребнями, изготовленных в далекой Венике из закаленной стали. У каждого отряда были лошади своей масти: у первого вороные, у второго гнедые, у третьего серые. Вардариоты в пурпурных плащах ускакали далеко вперед. Они двигались среди холмов почти невидимой стрелковой цепью, прикрывая строй спереди и с флангов.

За схолариями ехали два полка императорских страдиотов, полуфеодальной кавалерии, жители города и южной Мореи. Северной Морее и Фраке понадобится целое поколение, чтобы оправиться от предательства, застоя и войны. За последний год вооружение страдиотов изменилось, они стали ездить на более крупных лошадях и предпочитали броню потяжелее – этруски продавали все это по весьма разумным ценам.

За страдиотами шел отряд горных стрелков родом со склонов, разделявших Альбу и империю. Это были высокие, сильные мужчины и женщины, вооруженные тяжелыми дротиками и тяжелыми луками. Они не носили доспехов, если не считать железных касок. Многие держали при себе небольшие круглые мишени, но ни у кого бы не нашлось ножа длиннее собственного предплечья. Горные стрелки сами выбирали себе командиров, бородатых мужчин на маленьких пони, и пешком шли, не отставая от всадников.

Еще дальше продвигался отряд жителей южного Хурана, что вокруг Оравы, самых северных форпостов империи. Они пришли на юг в Миддлбург, и многие из них уже следили за войсками волшебника. Впереди всех ехал и курил Яннис Туркос. Строя они не держали и порой просто выходили из колонны.

И наконец, в арьергарде ехал сэр Милус с огромным знаменем святой Екатерины, а рядом с ним Морган Мортирмир и почти половина отряда. А может, и не почти – сэр Милус постоянно вербовал новых солдат.

Испытанных ветеранов, готовых воевать на севере, набралось всего пять тысяч. Но если император и тревожился, его прекрасное кроткое лицо этого не выдавало.

Армия поприветствовала его, а потом развернулась, как один человек, и двинулась на запад.

Морган Мортирмир очень приятно проводил семестр, оттачивая свои навыки, пока через несколько недель императорский гонец и сэр Милус не натолкнулись на него на лестнице гостиницы и не призвали на войну. Но он успел научиться нескольким новым трюкам и первые десять дней после отъезда из Ливиаполиса потратил на то, чтобы найти им практическое применение.

Во-первых, у него было простенькое герметическое устройство размером с трутницу. Нажав на особую заклепку, разведчик заставлял сильно вибрировать другое такое же устройство на расстоянии лиги, а то и больше. Оно все еще работало неидеально, и Морган подозревал, что его можно учуять в эфире, но оно давало императору возможность заглядывать за следующий перевал, если только туда уже добрались разведчики.

Морган состряпал еще дюжину устройств, и большая часть из них предназначалась для защиты отряда от шпионов, о которых предупреждал капитан. Некоторые устройства даже работали. Но единственным заметным результатом оказалось то, что насекомые почти не могли подобраться к людям, в лагере или за его пределами. Этот побочный эффект восхищал солдат и принес Моргану невиданную популярность.

Морган пытался придумать для связи какой-нибудь простой, легко меняющийся код. Устройств было всего шесть, на каждое уходил целый день работы и больше энергии, чем он мог запасти. А сэр Милус и проконсул Влад, исполняющий обязанности командира вардариотов, требовали новых устройств каждый день.

Главное устройство связи, то есть старая лютня, герметически переработанная для улавливания импульсов прямо из эфира, начало издавать звуки, означавшие тревогу.

– Кто-то собирается напасть, – хрипло сказал Морган. Язык импульсов был пока не очень понятен.

Сэр Милус отдал приказ, и огромный алый штандарт отряда двинулся назад, а потом вперед.

Колонна немедленно перегруппировалась. Морган стоял сзади и видел, как горные стрелки пытаются отойти на юг в поисках укрытия, как пришедшие из-за Стены бегут к берегам Вьюна с той же целью – каждый их взвод прикрывал один из флангов отряда.

С юга показались виверны. Они былиосторожны и летели очень низко. Но Моргана удивило, что они вообще рискнули появиться так близко от Змеева круга.

Их была где-то дюжина – изящных созданий, которые летели с холмов к юго-западу от людей. Они могли бы застать отряд врасплох на марше, но теперь у каждого лучника уже лежала стрела на тетиве.

Главная виверна была стара, хитроумна и хорошо знала людей. Она вела стаю невероятно точно. Они заложили круг на востоке – все виверны повторяли действия вожака – достаточно близко, но так, чтобы их не обнаружили, обогнули последний холм и понеслись над долиной Вьюна. Морган видел, как лучники натянули тетиву – кто-то выстрелил слишком рано, но большинство, набравшиеся опыта на войне с такими тварями, не стреляли.

Из обоза засвистели арбалетные болты.

Огромные крылатые твари приближались, двигаясь вдоль строя и маневрируя, чтобы в них было сложнее попасть.

Отряд повернулся вправо, вскинул луки почти одновременно – Смок выкрикивал команды – и выстрелил.

Храбрая, но неопытная молодая виверна получила четыре десятка стрел и рухнула на землю, подпрыгнула разок, пропахала в песке траншею и остановилась, ударившись о телегу, из которой так и не выпрягли быков. Быки выпучили глаза и ломанулись вперед, промчались через строй лучников и встали у левого края дороги.

Еще пара виверн пала жертвой собственной ненависти и голода. Они не подчинились вожаку и атаковали рассыпавшихся лучников. Через несколько мгновений Джек Кейвс был мертв и его напарник Сачок тоже, а еще десяток лучников валялись на земле раненые.

Сэр Джордж Брювс зарычал и метнул длинное копье. Сэр Джованни Джентиле прикрывал его. Одна из виверн помоложе поспешно взмыла в воздух, получив глубокую рану в шею, а вот другая осталась. Ее били со всех сторон, пока она не рухнула. Типпит и Криворукий истыкали стрелами третью тварь, и тогда выжившие отступили.

Раненая виверна с трудом набирала высоту, и вардариоты убили ее, проехав на головокружительной скорости прямо под ней и выпустив стрелы вертикально вверх, в брюхо.

Люди вытащили мертвых тварей из-под телег и заметили, что их когти обмазаны липкой черной жижей. Немедленно позвали мастера Мортирмира, и тот взял образцы. Это очевидно было волшебное вещество, но Морган не понимал, зачем оно нужно – ядом оно не оказалось.

Морган подумал, что это замечательная демонстрация глупого тщеславия врага. Если рассудить разумно, четыре виверны – это слишком дорогая плата за две телеги и шестерых мертвых лучников.

Но судить разумно было непросто. Они похоронили солдат и двух женщин, которые погибли в обозе с арбалетами в руках, и поехали дальше.

Продвигались до полудня. А потом лошади начали умирать.

Ничто не предвещало. В отряде первыми пали обозные лошади. Дюжина за минуту. Из ноздрей у них пошла черная пена.

Когда лошади умирали, люди падали.

Смерти эти были ужасны. У любимых животных подкашивались ноги, шкура сморщивалась, они ложились на землю, чтобы больше никогда не встать, тела раздувались с ужасающей скоростью и воняли.

Морган был не единственным магистром в отряде, но он оказался ближе всех к первым жертвам. Ему хватило присутствия духа, чтобы отогнать прочь собственного стройного жеребца по имени Аверроэс – строго говоря, он просто как следует треснул его ножнами. После этого он побежал к ближайшему гниющему трупу…

…входя в свой Дворец воспоминаний, выстроенный Гармодием.

Пол в шахматную клетку остался таким же, многое другое тоже, а вот шахматные фигуры он заменил статуями – тридцатью двумя статуями своих любимых исторических персонажей и современников, философов, правителей, мистиков и даже музыкантов.

Он посмотрел на черную пасту, которая покрывала когти виверн. В эфире она была не черная, а багряная, переливающаяся, как слизь. Она пульсировала жизнью и герметической энергией.

Он заметил это еще при первом взгляде, но тогда слизь не казалась опасной. Морган решил рассмотреть ее поближе. Он многому выучился в университете – в том числе делать линзу из воздуха. Морган сотворил ее и тут же сделался жертвой собственного заклинания – симулякр липкой жижи оказался слишком грубой копией, и изучить ее в эфире было невозможно.

В реальности он резко остановился, чтобы не вляпаться в черную массу, которая еще недавно была заводной лошадью Хетти. Он подвесил слизь в воздухе, сотворил линзу, передвинул ее.

Черно-багряная слизь была живой.

В пятидесяти ярдах от него сэр Милус отделял умирающих лошадей от остальной армии. Он не представлял, что убивало животных, но видел достаточно войн, чтобы бояться заразы и быстрого распространения жуткой конской чумы. Или проклятия, или заклинания.

Лошади в арьергарде отряда умирали, и он своими глазами видел, что в авангарде все живы. Но люди оборачивались и подъезжали посмотреть.

Он приказал пешим бежать вперед и гнать остальных прочь, а потом вспомнил о коробочке Моргана. Но стало слишком поздно: его чудесная восточная верховая лошадь подавилась черной желчью и рухнула, и Милус оказался на земле.

Первая туша взорвалась. Воздух заполнили мелкие черные споры.

Моргана споры не особенно впечатлили. Он знал, как с ними обращаться. Он собрался с силами и сотворил заклинание, почти не соприкасаясь с эфиром во Дворце. Он мог создать огонь без доступа к запасу энергии.

Облако спор загорелось и исчезло. Взорвалась еще одна мертвая лошадь, третья. Мортирмир творил огонь раз за разом.

Где-то между шестой и девятой лошадью он нашел более элегантное решение. Ковырнул кончиком кинжала липкую черную массу, использовал простенькое заклинание подобия и заменил слизь огнем.

Он не до конца продумал все тонкости заклинания и в ужасе увидел, что несколько лошадей загорелось – они дико завизжали. Кто-то взорвался, хотя никаких внешних признаков мора не было. Зато у него хватило ума защитить массу, снятую с когтей виверны. Остальное все сгорело.

Через час сэр Милус оглядывал свой арьергард. Конным остался примерно один человек из десяти. Они потеряли лошадей, а вот быков мор не затронул. Погибли почти все заводные лошади и больше половины боевых коней.

Люди зашагали по каменистым полям у подножия Зеленых холмов. Милус сделал все возможное, велев погрузить оружие и доспехи в обоз, чтобы отряд шел быстрее. Император ускакал далеко вперед. Милус почти что приказал ему это сделать. В конце концов, у них был приказ капитана.

Императорский посланник и возможность отправить весточку остальным отрядам появились только перед рассветом. Но было уже слишком поздно.

К северу от Альбинкирка на закованных в железо людей сэра Джона Крейфорда напал отряд баргастов. Люди как раз разбивали лагерь. Птицеобразные рептилии бросились на них с древних деревьев… и нарвались на поток стрел со стальными наконечниками. Трое умерли на месте, еще шестеро были опасно ранены, а вожак убежал, вопя от гнева. Люди хорошо подготовились, а демоны – нет.

По несчастливой случайности труп самого юного баргаста рухнул рядом с лошадьми.

Мэг действовала решительно, но она появилась слишком поздно – в темноте не сразу разобрались, и Мэг позвали только тогда, когда лошади уже заразились и в воздухе летали споры. Она тоже расправилась с ними заклинанием подобия. Целителем она была куда лучшим, чем Морган, и сумела спасти нескольких уже зараженных лошадей. Но лечить их она могла только по очереди, а умирали они слишком быстро, чтобы от этого лечения был толк.

Она сберегла почти семь с половиной десятков боевых коней. Потери составили тысячу животных. Когда наступил следующий день, сэр Джон все еще стоял в сорока милях к югу от Дормлинга и все его войско осталось пешим.

– Почему бы просто не наслать мор на людей? – спросил Шип, уже зная ответ.

– Люди куда устойчивее к магии, чем животные, – отозвался Эш, – а я хочу уничтожить людей разом. Их время еще придет, они еще узнают мою силу. Но я не буду ставить капкан слишком рано.

«Он хочет большой битвы на своих условиях. Битвы, в которой погибнут многие. Каждая смерть даст силу ему и его адским яйцам, и они в конце концов вылупятся. Даже то, что лежит в моей голове».

Шип некоторое время раздумывал над этим.

«А потом он явит себя. Дело в крови? В душах, улетающих в эфир? В чем источник его силы? Почему он не видит Черное Солнце? Если бы я был к Черному Солнцу поближе…»

Пока армия шла из земель Диких, по заросшим густым лесом холмам и болотам западных Эднакрэгов, Шип коротал время, перемещая тварей и предметы на так называемый Змеев путь. В четвертый раз он сжал в руке черепашье яйцо – и без него прибыл на место. Желтая лужица разбитого яйца осталась там, где он прежде стоял. Он сумел оставить ее за собой.

На яйцо немедленно нацелился ворон. С неба спикировала хищная птица, схватила ворона и сожрала его. Баргаст бесшумно упал на краснохвостого сарыча, разорвал его на куски и подъел яйцо на десерт.

Шип кивнул.

Риск был огромен – с одной стороны. С другой – ничего особенного. Эш определенно планировал его гибель. Шип подозревал, что он сам – всего лишь съедобная оболочка яйца.

К западу от Шипа темнобородый магистр подъехал к вратам Лиссен Карак и тихо стукнул в них жезлом. У него за спиной простиралась равнина, дотла выжженная прошлогодними битвами, а теперь поросшая малиной и молодыми ольховыми деревцами. Ее топтали войска Сказочного Рыцаря, четыре сотни иркских солдат в великолепных доспехах из бронзы и золота. Кто-то восседал на оленях, кто-то на конях. За ними шел Билл Редмид, три сотни повстанцев и толпа боглинов. Еще дальше сияли боевой раскраской пришедшие из-за Стены и виднелись другие ирки, высокие и стройные, как ясеневые стволики. На облитых бронзой плечах они несли тяжелые топоры.

Сестра Мирам, узнав о пришельцах от привратника и сержантов, лично отправилась к воротам. Под прикрытием арбалетчиков на башнях она поднялась на стену.

Она не узнала человека, стоявшего внизу у решетки. Черные с проседью волосы, тяжелое лицо, длинный орлиный нос. Тощая лошадь.

– Я магистр Гармодий, – крикнул человек на тощей лошади.

– Тогда ты сильно изменился, – заметила она.

– Да, – нетерпеливо ответил Гармодий, – я меняю тела.

– И стороны в войне, судя по всему.

Гармодий покачал головой:

– У нас пятьдесят пленников, которых мы хотим отдать тебе. Они не пострадали.

Гарнизон замка Западной стены шел к воротам. Они были грязны и испуганы после нескольких дней, проведенных в армии повстанцев и чудовищ. Они подозревали – и небезосновательно, – что их сожрут.

– А потом ты пойдешь своей дорогой? – спросила Мирам, пряча страх.

Гармодий, как настоящий магистр, снова мотнул головой:

– У нас есть дела здесь.

– Вам здесь не рады. Мы храним эту крепость для короля. Если ты воюешь с королем, уходи.

– Послушай меня, Мирам, – Гармодий поднял руку, – мы ни с кем не воюем. Сказочный Рыцарь просто хочет сохранить часть своего народа. Они должны быть где-то рядом. Позволь нам отыскать их, приюти – и мы вовек будем тебе благодарны.

– Ты предал короля и предал Бога, – ответила Мирам. – Даже сейчас жуткие твари пожирают тела павших в Тикондаге. И тебе хватает наглости просить меня пустить вас на мои земли? Я не могу тебя остановить, но, клянусь Господом, предатель, когда ты захочешь взять эту крепость, я заставлю тебя и твоего злобного хозяина пожалеть об этом.

– Погоди! – взмолился Гармодий.

Но Мирам уже ушла со стены. Темные камни отразили его голос, и звук растаял в воздухе.

– Черт возьми, – прошептал он.

К югу от Альбинкирка и Южной переправы три баргаста и несколько виверн безостановочно, как августовские слепни, кружили над тенистыми тропками, в которые переходил Королевский тракт на севере.

Амиция заметила тварей после утренней молитвы, первой службы вместе с сестрами Лиссен Карак за много дней. К середине утра она остро ощущала присутствие – не особенно вредоносное, но враждебное. Она сообщила об этом сэру Томасу и сопровождавшим ее рыцарям Ордена.

Приору Уишарту она сказала:

– Позвольте мне попытаться самой справиться с этими тварями, прежде чем убивать их, – при этом она потянулась к сестре Мирам, пользуясь их связью.

Приор Уишарт с трудом удержался от отказа. Она сразу это заметила и пожалела, что вынуждена была так резко к нему обратиться. Ей казалось, что каждый день люди вокруг нее слишком уж охотно хватались за мечи и творили заклинания. Эта готовность прибегнуть к насилию говорила о человеческой природе больше, чем все прочие грехи.

Во время молитвы Амиция начала даже думать, не страшнее ли люди всех прочих тварей.

Приор, который не имел с Дикими никакого дела, предпочитая убивать их, все же ответил так:

– Сестра, вы куда талантливее нас всех. Без вашего предупреждения у нас бы просто не было времени принять такое решение. Прошу вас, делайте, что вам угодно.

Амиция улыбнулась.

– Держитесь подальше от меня, – велела она. – Я думаю, что, когда я их отгоню, волшебник ударит по мне.

Приор Уишарт покачал головой:

– Тогда оставайтесь рядом с нами, мы будем сражаться и победим или умрем все вместе.

Том Лаклан расхохотался.

– Виверна и пара гастов? – переспросил он. – Вот что я тебе скажу, девочка. Ты оставайся тут, а я пойду их убью. Мне нужно немного размяться.

– Нет. Пожалуйста. Убийства нам не помогут. Прямо сейчас все идет так, как хочет волшебник. Я знаю лучше многих, чего хотел капитан. Дайте мне попробовать.

– Отвлечь его? – уточнил приор Уишарт.

– Да, потому что именно это нам и нужно, – сказала Амиция, удивившись собственной запальчивости. – Мы священнослужители, а не убийцы вроде…

Плохиш Том ухмыльнулся, сверкнув зубами:

– Ты обо мне, девочка? Ну да, я убийца, – он наклонился вперед, – и я уверен, что сегодня еще до конца дня ты порадуешься, что я рядом.

Амиция видела, что он раздражен, но не стала обращать на него внимание. Она спешилась и двинулась по тропинке одна. Они шли по западной дороге, и она смутно помнила, что горы и огромные водопады расположены всего в паре миль к востоку. Но удерживать эти воспоминания становилось все сложнее. Она отогнала их – или просто забыла. Что-то происходило в ее разуме, волнами накатывали вера и понимание.

Она избавилась от сомнений, позабыла про новые открытия, потянулась к сестрам в Лиссен Карак, а потом в небо.

Амиция коснулась виверны. Она знала, что виверны – сильные, упрямые твари и что их очень сложно подчинить своей воле. Но эта виверна оказалась сломлена или, по крайней мере, покорена. Цепи на ней были грубыми и очень мощными. Ответ Амиции был поизящнее, но даже самую толстую веревку всегда можно перерезать ножом. Амиция освободила тварь.

Виверна развернулась на высоте шести сотен футов и умчалась прочь, рыча от гнева.

Вторую виверну Амиция освободила еще быстрее.

Шип ощутил сопротивление. Он находился в пятидесяти лигах к северу, переводил свое войско через Ольховый провал, такой широкий и извилистый, что он опасался утопить армию в грязи.

Эш проявился рядом с ним. Жидкий черный туман сгустился в ребенка с двумя головами.

– В жопу ее с ее жалостью! – хором завопил Эш. – Ненавижу людей!

Шип почувствовал, что из него и из мира вокруг выкачивают силу. Деревья гибли. Иркский шаман пяти сотен зим от роду тянул его силу, чтобы потом приняться за душу.

«Шип, я еще не в этом мире. Дай мне свою силу, и я покажу этому человеческому ребенку, как играть с моими заклинаниями».

У Шипа не было выбора. Но он все же рискнул и попытался спрятать силу в новом месте в голове.

Эш сотворил заклинание. Оно походило на закат – прекрасное, безжалостное, чудесное и страшное. Шип никогда не видел ничего столь же могущественного и масштабного. Призыв звезды с неба по сравнению с этим был бы детской игрой. Когда оно достигло высшей точки, Эш спросил:

– Это же она? Это та воля, которая исказила мою?

Шип не представлял, о чем он говорит.

Эш произнес слово. Шип услышал его и на мгновение заглянул в бездну. Во тьму между сферами, где жило само зло. Во тьму, куда не залетали ангелы.

Освобождая третью виверну, Амиция поняла, что враг принял ее вызов. Она почувствовала, как усиливается сопротивление, как ломается ее заклинание.

На севере заклубилось что-то прохладное и влажное.

Но она была близка к дому, достаточно близка, чтобы чувствовать поддержку Лиссен Карак и знать, что сестры ждут ее. Они пели. Она дотянулась до потока их силы и подняла руки к небу. Она стояла на мосту в той же самой позе, поднявшись на цыпочки и воздев руки над головой.

И когда мощнейший, искуснейший призыв обрушился на нее, она сделала то, чего раньше никогда не пыталась сделать, то, что считала невозможным до этого дня.

Она не стала отвечать на силу силой. Она просто обратила на основу его заклинания слова уничтожения. Она не заслонялась – она отменяла. Она не сопротивлялась – она…

…отвергала.

Том Лаклан сидел на лошади и следил за девушкой. Красивая женщина, зря пропадает в этом скучном монастыре. Он понимал, что нашел в ней Габриэль. Когда она потянулась всем телом, творя свое колдовство, у него аж слюнки потекли.

Взрыв света застал всех врасплох. Только что Амиция тихо стояла примерно в двадцати ярдах от них, а тут загорелась, как самый яркий в мире факел. Краткое мгновение между двумя ударами его огромного сердца Том видел ее – она походила на второе солнце, освещающее все вокруг, и мир отражал этот свет, и Том различил мудрость и храбрость Уишарта, свою безрассудную отвагу, безграничную щедрость Кеннета Ду. Все они как будто обратились зеркалами добродетели, отражавшими ее величие.

– Господи, – прошептал Уишарт.

Мир вывернулся наизнанку. На малую долю секунды Том Лаклан и окружавшие его рыцари перестали быть собой, они стояли за пределами сферы и смотрели на возню крошечных человечков и тварей, и тогда они все попадали на колени и прошептали, что Господь с ними.

Даже Том Лаклан.

Амиция, горящая пламенем, сказала:

– Черное – это белое.

Эш заревел.

Шип не пригибался – его тело просто не могло. Но наружность Эша изменилась, и он яростной тучей навис над Шипом.

– Это несправедливо, – прорычал он. – Шип, мы должны двигаться быстрее.

Шип стоял в воде, доходившей до каменных колен.

– Прямо по этому? – осведомился он.

Голос туманного дракона разъедал пространство, как кислота.

– Один из них стоит на самом краю Пробуждения. И она… она оттолкнула меня. – Глаза Эша горели вовсе не гневом, а восторгом. – Я должен уничтожить ее, пока мой враг не обзавелся могущественным союзником. Забудь о Дормлинге. У нас есть цель получше.

Шип почувствовал, что говорит с безумцем.

Но потом Эш успокоился. Рев смерти и лед пропали, вернулись разум и властное поведение.

– Нет, – решил Эш, – мне нужно подумать. Я не могу оставить живого врага у себя на фланге. Змей, пусть даже погрязший в книгах, может быть опасным противником. Он должен выпустить когти. А эта женщина… будь прокляты все люди и их постоянная борьба. Она нарушит равновесие. Она даже не знает, на что идет игра.

Шип думал, что он знает. И думал, что понимает, о ком говорит Эш.

И Эш не заметил, что он скрыл малую часть силы.

Шип подумал о многом, но оставил эти мысли при себе.

Амиция стояла на коленях.

Долгое, долгое время, почти вечность, она ощущала нечто, что могла назвать только радостью творения.

В ее мыслях пел хор.

Один из голосов оказался мужским, а не женским.

– Амиция, – сказал он, – вернись. Еще слишком рано.

Мирам, опираясь на силу хора, потянулась вперед и почувствовала своих союзников, хоть и странных. Фейри и магистр создали собственный хор, грубый, телесный, рядом с ее строго организованной школой больше похожий на орущих в таверне пьянчуг – правда, орущих слаженно. Но они действовали, осторожно и тихо пели в эфире, слегка направляя и поддерживая ее движение.

Они помогали ей.

Она снова потянулась вперед: образ к образу, разум к разуму – и смело вошла во Дворец Гармодия. С удовольствием увидела прежнего красивого молодого мужчину в бархатных одеждах.

– Захватывать чужое тело – грех, – сказала Мирам. – Наверное, невежливо так начинать разговор, но такова уж я.

Гармодий кивнул.

– Ну, госпожа аббатиса, возможно, вы лучше ко мне отнесетесь, узнав, что я взял тело у мертвого? Правда, потом мне придется признаться, что умер он лишь потому, что я напал на него изнутри и убил его в его собственном Дворце.

Мирам вздрогнула, хотя находилась в месте своей силы.

– Это невозможно.

Но внезапно они оказались в ее Дворце, и он сидел на скамеечке для коленопреклонения, по-прежнему одетый в красный бархат.

– Нет, это очень просто, Мирам, – сказал он. – Тебе придется смириться с тем, что я не хочу никакого вреда. Если бы хотел, я бы его причинил.

– Могу ли я вежливо попросить тебя уйти? – осведомилась Мирам. – А потом мы можем встретиться и попробовать довериться друг другу.

Гармодий улыбнулся.

– Мы спасли твою девочку, – сказал он, – но, что бы там ни происходило, мы не при делах. Она на краю Превращения.

Мирам прижала метафизическую руку к метафизическому горлу:

– Что?

– Сама увидишь.

В реальном мире Гармодий сидел, всеми забытый, и курил трубку. Сказочный Рыцарь восседал на троне из оленьего рога. Он не творил правосудие и не вершил суд, а просто зашивал кожаные шоссы.

– Он придет за ней, – сказал Сказочный Рыцарь, – она – с-с-слиш-шком больш-шое для него ис-с-скуш-шение. И угроза, – он одобрительно кивнул, – она очень опас-с-сна.

Гармодий провел пальцем по густому нагару на трубке.

– Она изменит его планы. Что бы он ни задумал. – Гармодий улыбнулся, и его улыбка на мгновение стала ледяной улыбкой Аэскепилеса. – И к тому же он будет сосредоточен на ней.

Сказочный Рыцарь вздрогнул, вогнав иглу в свой почти бессмертный палец. Посмотрел в глаза магистру:

– Ты хочеш-ш-шь бросить ему вызов?

– Там посмотрим, – нахмурился Гармодий.

– Он тебя убьет, – сказал Сказочный Рыцарь, – я уже с-с-сражалс-с-ся с ним раньш-ше. Никаких открытых с-с-схваток. Все ис-с-сподтиш-шка.

– Понял. – Гармодий встал.

– Жаль тебя терять, с-с-смертный. – Сказочный Рыцарь человеческим жестом протянул вперед руку.

– Терять придется многих, – заметил Гармодий.

Через час аббатиса отправила им копию послания от императора, предостерегая от лошадиного мора, который приходит с неба. Предупреждение пришло вовремя и было вполне дружелюбным. Напавших баргастов встретил щит из раскаленного добела воздуха, который обжег им перья и напугал тварей. Хор Лиссен Карак отогнал их прочь, когда они взлетели повыше.

– Теперь он нас-с-с видит, – горько произнес Тапио.

– Нет, если моя новая подруга Мирам достаточно быстро расправилась с его шпионами, – предположил Гармодий. – Но полагаться на это нельзя. Лучше будем считать, что мы раскрыты.

Ночью разведчики-абенаки обнаружили к северу от Лиссен Карак, у Хоксхэда, племени Озера в Черных горах, огромный отряд медведей-беженцев, которые медленно продвигались вперед. Им в спину дышали другие твари, старые и новые.

– Нам придетс-с-ся с-с-сражатьс-ся, – сказал Тапио и посмотрел на магистра, – чтобы прикрыть их.

Гармодий кивнул:

– Слишком рано, в неправильном месте. Идеально.

В сотнях лиг к югу, в Харндоне, архиепископ Лорикский сидел в кресле у подножия королевского трона. Боэмунд де Фуа был при всех регалиях, несмотря на недавнее поражение и отступничество большинства галлейских рыцарей, которые уже вели переговоры с предателями насчет кораблей до Галле.

Архиепископ был еще не готов завершить игру. У него еще оставались ресурсы. Он отправил слугу за своим секретарем, мэтром Гри, который пришел, одетый в монашескую одежду.

– Ваше преосвященство, – сказал он с поклоном.

Архиепископ кивнул.

– Мне нужен мастер Жиль. И, кажется, пришло время воспользоваться услугами твоего друга.

Мэтр Гри нахмурился:

– Он мне не слуга, я не могу просто так призвать его.

Теперь нахмурился архиепископ:

– Но он и есть слуга. Приведи его сюда. Я хочу, чтобы он убил Рэндома.

Мастер Гри снова поклонился:

– Как прикажете, ваше преосвященство. Но для связи с этим человеком порой нужно время.

– Тогда прекрати болтать, – отрезал архиепископ, – у меня кончается терпение.

Мастер Жиль появился, окутанный чарами. Архиепископ посмотрел на него и поднял бровь:

– Ты странно выглядишь.

Мастер Жиль был испуган.

– Зато я жив. Наши враги очень могущественны.

– И союзники тоже. Я хочу, чтобы ты избавился от нескольких человек, начиная с этого вероломного наемника.

– Красного Рыцаря? Он мне не по зубам.

– Нет, дурак. Он станет моим союзником. Я имею в виду дю Корса. Архиепископ указал пальцем на слугу.

Дворцовые слуги все принадлежали королю и уже давно знали, что появился новый король, что королева жива, а де Вральи мертв. Вели себя они из рук вон плохо. В коридорах шумели, и архиепископ знал, что от бунта их удерживает только страх.

– Этого – пороть, пока не станет повежливее, – велел архиепископ Амори, своему капитану.

Капитан Амори кивнул, ударом кулака уронил парня на пол, двое алебардистов в желто-фиолетовом схватили его и потащили прочь.

– Вы хотите, чтобы я убил сеньора дю Корса, – тихо уточнил мастер Жиль.

– Да, – сказал архиепископ.

Мастер Жиль помялся, покачал головой и вздохнул:

– Хорошо, ваше преосвященство. Мне нужен кусок его одежды.

– Я так и знал. У меня есть каль, который был на нем два дня назад. – Архиепископ протянул магистру пропотевший каль.

– Могу я спросить, в чем причина? – поинтересовался пожилой магистр.

– Он несколько раз не подчинился мне. Он повел добрых рыцарей против матери-церкви и против меня лично. Он подписал унизительный мир с бунтарями, когда наша армия была больше и могла бы победить в бою или хотя бы удерживать мосты, пока мы не перегруппируемся. А сейчас… сейчас он не помогает мне даже оставить за собой королевский дворец. Он верит, что он помирился с бунтарями. Я не верю. Я буду оборонять эту крепость до последнего вздоха. А когда дю Корс, Божьей милостью, погибнет, другие рыцари вернутся к своим обязанностям. Когда мой шпион убьет Джеральда Рэндома, город станет моим через час.

Архиепископ резко тряхнул головой и задумался, как бы ему привлечь своего тайного союзника. Жиль не уходил.

– Но на самом деле, Жиль, я просто отдал приказ, и ты должен подчиниться. – Архиепископ улыбнулся. – А теперь иди и исполни мою волю.

Ясно было, что магистр собирается возражать и напрасно терять время.

Магистр поклонился:

– Но…

Что бы он ни хотел сказать, его слова заглушил звук открывающейся двери. В зал вошел мэтр Гри в сопровождении неприметного человека в черно-зеленой одежде. Человек был среднего роста, через левую руку он перекинул плащ, а на голове у него красовалась шапочка с острым козырьком, напоминающая соколиный клюв. Рядом с ним шел удивительно знакомый монах.

Мэтр Гри отрывисто поклонился.

– Выходит, его не так и сложно найти, – заметил епископ.

Незнакомец улыбнулся одними губами.

– Я уже был во дворце, – объяснил он, – у меня здесь дела.

Вместе со своим спутником он прошел в центр зала, где все еще стоял мастер Жиль. Гость слегка поклонился, сбросил с руки плащ, резко развернулся и вскинул руку. Мастер Жиль коротко вскрикнул, отшатнулся, схватился за живот и рухнул.

Тогда человек в зеленом поставил подножку мэтру Гри, так что тот упал лицом вниз, неестественно выгнув правую руку. Монах закричал от боли. Человек в зеленом точно его пнул.

Потом он не спеша переступил через упавшее тело и протянул архиепископу левую руку. В ладони сверкнуло что-то металлическое.

– Как я понимаю, нас не представили друг другу должным образом, ваше преосвященство. Меня зовут Джулас Кронмир, и я уже несколько дней скармливаю вашим людям неверную информацию… ошибочные оценки, глупые преувеличения и явную ложь. Это было весело, и я должен признаться, что именно я отвечаю за поражение ваших сил. Из-за меня вы задержались у Второго моста, хотя могли бы догнать и уничтожить Красного Рыцаря, из-за меня де Вральи пошел в наступление потом, когда это было в корне неверно, из-за меня город восстал против вас, – Кронмир стоял совсем рядом с архиепископом, – а, еще из-за меня ваши капитаны нанимали в гвардию моих людей и моих друзей.

Он рассмеялся. Мельком взглянул на двух стражей в желто-фиолетовом. Они вели себя неуверенно. Опустили алебарды, но почему-то не нападали на пришельца.

Он подмигнул ближайшему.

– Сударь, спросите себя, что этот бесполезный бурдюк с жиром сделал для вас хорошего? Полагаю, что ответом будет «ничего». Сейчас гильдии захватывают коридоры этого дворца. Я рекомендую вам сложить оружие и сдаться. Тогда я, возможно, оставлю вас в живых.

Оба стражника осторожно положили алебарды на мраморный пол.

– Трусы, – выплюнул архиепископ. – Жиль!

Кронмир улыбнулся:

– У мастера Жиля в кишках засело несколько дюймов Ведьминого яда. Наверное, постепенно ему станет лучше, но колдовать он в ближайшее время не сможет. Что до вас, – голос Кронмира упал до нежного шепота, как будто он пел колыбельную, – я хочу, чтобы вы услышали, с какой легкостью я с вами расправился. После этого вы умрете и, полагаю, навеки отправитесь в ад.

Архиепископ попытался призвать своего союзника.

Кашлянула маленькая стальная баллестрина, и шестидюймовый стальной дротик пробил череп архиепископа, убив того на месте. Яд уже не потребовался. Тело архиепископа рухнуло вперед, и митра покатилась по полу, шурша шелком.

Двое стражников стояли на коленях.

Кронмир огляделся, наслаждаясь произведенным эффектом. Потом подошел к огромному полукруглому окну, высунулся из него и спрыгнул в ров, плотно закрыв драгоценную баллестрину.

Мэтр Гри не успел сделать вдоха, когда в комнату ворвалась дюжина арбалетчиков в цветах гильдий. Они держали в руках взведенные арбалеты, а капитан был вооружен длинным окровавленным мечом, но все же они не стали стрелять в двух безоружных стражников.

– Мать твою, – сплюнул капитан, плотный мужик из гильдии мясников, – чертов архиепископ уже мертв. – Он посмотрел на магистра, который всхлипывал, съежившись на полу. – Никак Ведьмин яд?

На самом деле, капитан обрадовался. Десять минут спустя дворец оказался во владении сэра Джеральда Рэндома.

Рэндом поглядел на быстро остывающий труп архиепископа.

– Sic transit gloria mundi^[137], - сказал он. – Остальных под стражу.

В пятидесяти шагах от него Джулас Кронмир выкарабкался из рва на видное место. Это была наименее изящная часть его плана. Перебравшись через низкую стену, он залез в запряженную осликом тележку, где ждал Лукка, его лучший боец, и лежала сухая одежда.

– И что дальше? – спросил Лукка.

Кронмир надел сухую рубашку и шоссы. Прислонился к стене.

– Полагаю, пора на корабль. В Венику. Наверное. Но начальство любит, когда думаешь наперед.

Лукка дико огляделся, как будто увидел толпу боглинов.

– В Венику? Все так хреново? Они за нами гонятся?

Кронмир засмеялся:

– Нет больше никаких «их» и «нас». Мы победили. Сделали всю грязную работу.

Он взял у Лукки фляжку с вином, сделал глоток и одобрительно улыбнулся.

– Возможно, это мое лучшее дело, – добавил он.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В шестидесяти лигах к югу от Южной переправы передвижение так называемой королевской армии превратилось в упражнение в метафизической логистике. Два дня шел проливной дождь, все промокли до костей, злились и чесались от укусов насекомых.

В небе кружили враги, и, судя по полученным сообщениям, они были смертельно опасны для любой лошади в армии. Капитан, самый могущественный из присутствующих магистров, не спал по ночам и уже трижды схватился с мерзкими хищниками, пока они не отступили дальше в небо.

Но капитан нуждался во сне – маленькая слабость – и должен был сражаться с вездесущим противником, поэтому армия задерживалась. Он приказал остановиться в плохо защищенном месте к западу от горного хребта, где стал ждать отряд королевы, отстававший на день пути.

Свободный день обрадовал многих. Одежду и тетивы для луков сушили над кострами. Природа как будто тоже решила дать людям отдохнуть. Туманное утро сменилось ясным днем. Люди бродили вокруг лагеря, уходили в девственные леса, лазали по горам. Двигались они хаотично, чтобы те, кто кружит в небе, не заметили, что из лагеря уходят многие, а вот возвращаются не все. Солнце ярко освещало просеки вокруг, зеленели листья, вдали виднелись поля Брогата, и войско – мужчины, женщины, альбанцы, окситанцы, морейцы – выставило хорошую охрану и приступило к обеду. Девочки Сью таскали котлы конным постам и партизанам Гельфреда, стараясь не хихикать, бегали мимо голодных людей в наскоро вырытых окопах.

Стража сменилась за час до заката. С обоих концов лагеря выехали многочисленные патрули. Они ничего не нашли, но капитану стало полегче, да и паривших вдалеке баргастов они припугнули. К ночи появился отряд королевы. Жуткие ящеры летели за ними, как комары за людьми, выехавшими на пикник.

Габриэль был готов к встрече. Как только королева появилась в зоне досягаемости, он связался с ней, и теперь оба творили слабые защитные заклятия и посылали в небо вялые удары, пока баргасты не разозлились. Спустившись с безопасной высоты, они накинулись на людей королевы, которые растянулись вдоль края хребта, на открытом месте. Так волки бросаются на овец.

Но овец редко охраняют сотни профессиональных солдат.

Природная хитрость баргастов не шла ни в какое сравнение с охотничьей смекалкой Гельфреда. Он устроил засаду, как будто пожертвовав своими овцами и посадив на деревья арбалетчиков, скрытых плетеными щитами. Они находились выше горной тропы и могли стрелять вниз, целясь в баргастов. Так бобры бьют форель с плотины.

Все колдуны отряда, даже самые слабые, сотворили заклинание вместе, как только запел рог. Двадцать один человек произнес: «Fiat Lux». Каждого зверя окружило сияние, и баргасты превратились в идеальные мишени на темном небе.

Поэтому еще до того, как золотой свет Дезидераты обрушился на них с небес, до того, как капитан выбрался из своего тела, оставшись очень уязвимым, и погнался за последними двумя тварями, баргастов стало куда меньше – град кованых наконечников, острых бодкинов и стрел-четвертьфунтовок сделал свое дело. Древняя виверна, вожак племени, погибла на месте.

Небо опустело.

В лагере царило праздничное настроение. Королева спешилась, сэр Ранальд помог ей и придержал ее за руку, когда она оступилась. Рован кормила младенца, который проспал нападение, стрельбу и колдовство и теперь, широко распахнув глаза, с любопытством смотрел на веселье взрослых.

Красный Рыцарь преклонил колено и поцеловал королеве руку:

– Еще одна победа во славу вашей милости.

– Еще одна одна победа моего капитана, – поправила она. – Пойдемте, сэр Габриэль. Я хочу прочесть все послания.

– Невеселое это чтение, ваша милость, – сказал он и махнул Тоби, чтобы тот зажег свечи в шатре.

У королевы появились придворные и новые солдаты, но он знал большинство этих людей и знал, что недолго будет единолично властвовать в ее мире. Рядом с ней был Корси, и это неплохо. И еще двое красивых молодых людей, которых Габриэль раньше никогда не видел. И Тоубрей. Граф походил на усталого старого ястреба, потрепанного, но все еще опасного.

Еще там была Бланш. Почувствовав его взгляд, она вспыхнула, отвернулась и нахмурилась.

Проклятье.

Никомед расставил стаканы, Алкей открыл кожаный мешочек и разложил сообщения в строгом порядке, по времени и дате. Бекка Альмспенд осторожно пожала руку королеве, надела очки и начала читать.

– Видите? Мне даже не дают читать мои собственные письма, – сказала королева.

– Не ваши, ваша милость, это письма моего хозяина, императора, – возразил Алкей, – возможно, они временно принадлежат вам.

Повисла ледяная тишина.

– Алкей? – переспросил капитан странным голосом.

Пауза.

– Приношу свои извинения, ваша милость. Я счел нужным отметить это, но был груб. – Голос Алкея лился, как мед, не зря он двадцать лет провел при различных дворах, но на лбу выступили крупные капли пота.

Леди Альмспенд подняла взгляд от посланий:

– Я полагаю, всем нам известно, как благодарны мы должны быть императору в эти темные дни.

Майкл прочистил горло. Фрэнсис Эткорт выглянул из шатра, чтобы полюбоваться необычайно привлекшим его окончанием заката.

– Да! – рявкнул Красный Рыцарь. – Мы все обожаем друг друга. И разведку.

Сэр Ранальд засмеялся:

– Полагаю, милорд, эта разведка вам понравится больше других, – и протянул клочок пергамента.

Габриэль тоже рассмеялся:

– Ладно, за это я попаду в ад. Потому что это просто прекрасно. Кто-то всадил в архиепископа шесть дюймов стали. Маленький арбалетный болт. Интересно, как это получилось?

– Он мертв? – спросил Майкл, глядя на отца.

– К счастью, да, – с облегчением сказал сэр Габриэль, – какая… удача. – И тут он наткнулся на взгляд Тоубрея. – Вам не кажется, милорд, что это очень интересная последовательность событий? Те, кто оскорблял ее милость сильнее всего, мертвы.

Тоубрей вскочил на ноги.

– Это угроза? – вопросил он, хватаясь за кинжал.

Красный Рыцарь сел поудобнее. Обе его руки оставались на виду.

– Да, – сказал он и посмотрел на королеву.

Тоубрей покосился на сына:

– Если вы так обо мне думаете, я заберу своих рыцарей и вернусь в свои земли.

Сэр Габриэль покачал головой:

– В собственном доме легко можно погибнуть. Мне думается, что вам лучше поехать с нами и заново познакомиться с собственным сыном. И, пожалуй, с его прекрасной женой. Обещаю, милорд, что вы будете в полной безопасности, пока останетесь с нами и будете служить интересам королевы. Вас не тронут боглины и баргасты.

Теперь улыбнулась королева.

– Не нужно больше угрожать моему храброму Тоубрею, – голос у нее был такой же золотой, как магия, – я оставлю его при себе ради хорошей компании и доброго совета, и ничего больше не потребуется.

Все это время леди Альмспенд продолжала читать, королевский сын насыщался, а Тоби и Бланш прислуживали своим господам. Они подали еду и принесли вино.

Встала луна, сменилась стража, и вдруг все услышали голос Сью:

– Ты что, в амбаре вырос, жопа такая?

Господа за столом засмеялись или захихикали.

Альмспенд передала послания обратно сэру Алкею. На столе развернули карты и планы, покрытые множеством чернильных и кинжальных отметок.

Из темноты появился Гельфред, одетый в черное, в сопровождении Кеннета, сына Дональда Ду, в оленьей шкуре и кольчуге. Оба уселись на стулья, принесенные Тоби, как будто их ждали, а они заканчивали какие-то приготовления.

– Итак, – сказал капитан, – мы потеряли день. Красный отряд потерял всех коней. Они вряд ли откуда-то возьмутся. Нам известно, что мы уже теряли почтовых птиц.

– Как? – заинтересовалась королева.

– Каждое сообщение пронумеровано, и мы достаточно часто отсылаем дубликаты. Кроме того, мы регулярно отправляем списки сообщений курьером или же оккультными методами. – Алкей не смог сдержать вежливого высокомерия.

– Ваша милость, морейцы… император… занимаются этим уже более тысячи лет, с тех пор как сюда пришла Ливия и ее восемнадцатый легион. – Красный Рыцарь улыбнулся, невольно продемонстрировав исторические знания, и Алкей ухмыльнулся в ответ.

– Как чудесно знать, какой легион пришел вместе с императрицей, – пробурчал Фрэнсис Эткорт.

– Могу ли я продолжить? – осведомился сэр Габриэль, как будто не он сам увел разговор в сторону. – Мы теряем птиц. Каждая утраченная птица замедляет передачу информации и лишает нас знаний. И дальше будет только хуже. – Он оглядел собравшихся. – Небольшая катастрофа, случившаяся с Красным отрядом, его задержит. Это не очень страшная потеря, но император не сможет положиться на сэра Милуса в опасной ситуации.

– Да он туп, как бревно, а теперь некому дать ему совет, – высказался сэр Майкл.

– Я надеюсь, что все не так плохо, – возразил сэр Габриэль, – там должны быть умные люди. Но, при всем моем уважении к сэру Алкею, морейцы станут сильно сговорчивее, пока император на войне. Я боюсь за них. Жаль, что с ними нет Тома.

– Господи, милорд, вы полагаете, что Том Лаклан мог бы стать голосом разума? – грустно рассмеялся сэр Майкл.

Все ненадолго замолкли.

– Я предпочел бы этого не слышать, – сказал сэр Габриэль. – Что до хороших новостей, то мы избавились от архиепископа и его шайки. У кого- нибудь есть что добавить?

Гельфред заговорил:

– Дэн Фейвор, уехав на север, связался с самым южным патрулем графа Зака. Мы уже близко. Уилл Старлинг говорит, что сэр Том и Амиция обгоняют нас на два дня и стоят на вершине горы.

Габриэль поморщился:

– Очень медленно. Наверняка у них неприятности.

– Мы двигались быстро, – возразил Майкл, – кто угодно это подтвердит.

Он прикоснулся к штанам пониже спины и скорчил гримасу. Дезидерата засмеялась.

Красный Рыцарь взял у Тоби миску с орехами, зачерпнул горсть и передал миску дальше.

– Мы находимся здесь, у южной оконечности гор, в трех днях пути от Альбинкирка. Скот стоит к западу от нас. Так?

Вмешался Кеннет Ду:

– Все чуточку лучше, милорд. Мы уже у Гвоздя.

Гвоздем называлась большая скала, покрытая древней и довольно отвратительной резьбой. Обычно люди ее избегали, но горцы всегда оставляли дары у ее подножия.

– Амиция будет в Альбинкирке завтра. Возможно, она дойдет до Лиссен Карак. Том присоединится к сэру Джону Крейфорду. Нам нужно двигаться быстрее, а для этого необходимо хотя бы на день избавиться от баргастов. Я бы очень хотел знать, где сейчас Гэвин и Монтрой или хотя бы император. Подозреваю, что он в гостинице в Дормлинге. – Кеннет положил на карту большой орех.

– Есть сообщения с запада, – сказала леди Альмспенд. – Армия Диких стоит в холмах к северу от Лиссен Карак, а еще одна спускается по Кохоктону…

– Не думайте, что я забыл о них. Просто я не могу сражаться со всеми сразу. – Красный Рыцарь бодрствовал уже двое суток, иглаза у него были красные и злые, хотя говорил он по-прежнему спокойно. – Насколько я понимаю, прямо сейчас все зависит от того, успеет ли император пройти мимо Дормлинга, пока волшебник не отрежет ему дорогу. Тогда ему придется идти к нам, а волшебник постепенно перебьет его арьергард. Вы все знаете эту дорогу – сплошь болота и густой лес.

– И виверны, – добавил сэр Майкл.

– Именно. И такие же броды, как тот, где сэссаги побили Гектора.

Кеннет Ду воинственно встопорщился:

– Никто не побил Гектора Лаклана.

Габриэль на секунду прикрыл глаза рукой, потер щеку:

– Точно. Как тот брод, где геройски пали все горцы.

– Не смейте нас дразнить, – сказал Кеннет Ду.

Капитан пристально посмотрел на него:

– Я могу продолжать?

Юноша стушевался.

– Никто из нас не хочет сражаться на этой дороге. Если битва случится в Дормлинге, у нас будет еще один союзник. Если в Альбинкирке… ну, мы с сэром Джоном Крейфордом так изначально и планировали. Навязать волшебнику битву в полях вокруг Альбинкирка. Не нужно сражаться с ним в землях Диких. Но если император застрянет в Дормлинге, битва произойдет именно там и последние сорок лиг среди холмов преодолеть будет очень сложно. Чем быстрее мы станем двигаться завтра и послезавтра, тем больше вариантов действия у нас будет в пятницу. Вот и все, что я могу сказать. Я иду спать. И предпочел бы не гасить свечи.

Все заворчали, даже королева. Но Дезидерата тут же встала и лучезарно улыбнулась:

– Слова моего капитана – мои слова. Пойдемте спать.

Все встали и поклонились. Капитан поцеловал королеве руку, шатер почти опустел. Остался Гельфред, который хотел поговорить со своим капитаном, Сью, ждавшая приказов на утро, и Бланш, что проскользнула назад, проводив свою госпожу, – она хотела поговорить со Сью и вернуть платье.

Габриэль увидел ее бледное лицо и подозвал Тоби:

– Не отпускай госпожу Бланш. Я хочу поговорить с ней.

Тоби скривился.

Капитан коротко посовещался с Гельфредом – они планировали маршрут на следующий день по минутам.

– Погода? – спросил капитан.

– Божьей милостью, должна быть хороша. Так говорят приметы, – ответил Гельфред.

– Хорошо. Нам понадобится удача.

– Удача – это не Бог. Солнце светит, потому что такова воля Божья, – тихо и твердо сказал Гельфред.

Капитан медленно кивнул.

– Милостью Божьей мы сможем двигаться чуть быстрее. И попроси Божью милость наслать грозы на южные Эднакрэги. – Он улыбнулся, ожидая улыбки от Гельфреда.

Гельфред посмотрел на него с мягким упреком:

– Я все понимаю. Вы устали, милорд.

– Да. Отличная засада, Гельфред. Ты большой искусник. – Габриэль заставил себя улыбнуться, несмотря на усталость. Прибегнул к магии, которая привлекала к нему людей.

Гельфред просиял.

– Они же просто звери по большей части. Кроме Стражей.

Габриэль кивнул. Гельфред коснулся его локтя и исчез в темноте – черная одежда делала его невидимым. Габриэль успел подумать, что Гельфред спит не больше него самого, а то и меньше, но никогда не показывает виду.

Подошла Сью.

Тоби налил ему травяного чаю. Габриэль выпил.

– На рассвете, – сказал он.

– Все устали, капитан, – заметила Сью, – придется вытаскивать их из постелей.

– Да. Состряпайте плотный завтрак. Пусть твои девушки спят в телегах по пути.

– У нас всего шесть телег. Остальные впереди.

– Завтра мы их догоним. Гельфред знает, где они. Сью, будет тяжело, как в аду. Просто двигайтесь дальше.

– Вечно девочкам хуже всех, – проворчала Сью.

– Пять серебряных пенни каждой в день следующей выплаты, – глаза закрывались сами, и он толком не видел Сью, – лучшее, что я могу сделать.

– Хорошо. Случалось и за меньшее оставаться без сна. Вы бы лучше сами поспали. Прислать кого-нибудь согреть постель?

У Габриэля хватило сил рассмеяться:

– Нет. Или да, но нет. Мне нужно поспать.

Сью захихикала:

– Я думала, у вас с девушкой королевы все сладилось. Что, она слишком воспитанная?

– Я что-то неправильно сделал, – признался Габриэль.

Устроил военный совет, спрятав ее под плащ.

– Том говорит, что это помогает ему уснуть. – Сью придвинулась ближе.

– Я не собираюсь делить тебя с Томом, – сказал он и тут же пожалел об этом. Она замкнулась в себе. – Сью, прости, это было грубо.

Он снова не рассчитал время. Если бы Том был здесь, она бы, возможно, рассмеялась. Он слишком устал.

– Ничего, – сказала она. – Мы будем готовы к рассвету. – И вышла в темноту.

– Госпожа Бланш ушла несколько минут назад, – чопорно сообщил Тоби, – Нелл попыталась удержать ее…

– Забудь, – сказал капитан, – нет сил говорить с людьми. Я…

– Он заснул на полуслове, – сообщил Тоби Нелл.

Им пришлось позвать Робина, Диккона и еще двух здоровых парней, чтобы поднять капитана и перенести на койку. Он пробормотал пару слов и громко сказал: «Амиция».

Все молча посмотрели друг на друга.

Робин, так и оставшийся старшим оруженосцем после двух битв и боящийся за свое рыцарское звание, скомандовал:

– Спать.

Через минуту в лагере было тихо, если не считать стонов ветра и шагов караульных.

К СЕВЕРУ ОТ ДОРМЛИНГА – СЭР ХАРТМУТ

Земля хлюпала под копытами коня. Когда сэр Хартмут подошел к останкам огромного зверя, земля захлюпала под саботонами.

Сэр Хартмут никогда не видел места столь же отвратительного, как земли Диких к югу от Тикондаги. С каждым днем он злился все сильнее, и на третий день после падения великой крепости, ошалев от хаотических передвижений, он развернул усталого промокшего коня и поскакал искать неуклюжего монстра, своего теперешнего союзника.

Тонкости сэру Хартмуту не хватало.

– Это в самом деле кратчайший путь в Дормлинг? – спросил он.

Шип, к счастью, был один, без своего темного хозяина. Хартмут не боялся ни зверя, ни человека и готов был драться до смерти, чтобы доказать это, но в присутствии мерзкого черного духа, учителя Шипа, ему становилось противно. Привычка этого создания превращаться в детей искажала саму идею войны.

Пока Хартмут не мог видеть сатанинскую тварь, было еще хуже. А теперь он научился ее чувствовать.

Шип остановился и оперся на массивное копье, которое всюду таскал с собой.

– Сэр Хартмут, мне все это нравится не больше, чем тебе. Новые события заставили нас идти новыми путями.

Хартмут как следует обдумал, что ответить. Он скучал по де Маршу. Несмотря на набожность, тот был отличным напарником и приятным спутником. Он бы справился лучше. Он редко поддавался гневу.

Потеря де Марша и обоих его оруженосцев привела к тому, что из равных – или почти равных сэру Хартмуту – остались только безумный Кевин Орли, грубый вульгарный хвастун Кристан де Бадефоль и еще десяток таких же. Из его собственных рыцарей джентльменом можно было назвать разве что сэра Луи Сутена.

– Мне не говорили об изменении дороги, – наконец произнес сэр Хартмут. – Я полагаю, что мы могли бы послужить друг другу лучше, если бы делились знаниями.

Шип, который вовсе не собирался служить человеку, возмутился.

– Мой хозяин, – сказал он с нескрываемой горечью, – хочет, чтобы у нас был выбор.

Хартмут покачал головой:

– Он, кажется, хочет заставить нас колебаться, лорд волшебник. Нам нужно двигаться к Дормлингу, иначе мы столкнемся с объединенным врагом.

Невозмутимое каменное лицо Шипа не дрогнуло.

– Я настоятельно предлагаю немедленно развернуться и как можно быстрее двигаться в Дормлинг, – продолжил Хартмут. – И где, во имя владыки ада, твой хозяин?

Шип не мог пожать плечами, но его каменные конечности затрещали, а соединявшие их спирали защелкали.

– У него есть и другие заботы, кроме нас.

Хартмут прищурился:

– Передай ему вот что, лорд волшебник. Я здесь по заданию своего принца. Хотя тут полно тварей, которые ползают, скачут и летают, именно мои рыцари и мои матросы сражались по-настоящему, и я полагаю, что мои услуги по-прежнему нужны здесь. Если ты со своим хозяином не хочешь остаться без меня, я настаиваю, чтобы мы устроили совет, выбрали цель, отправились на восток и разбили императора, пока он не объединился с другими войсками, которые собираются там, по данным твоей же разведки. – В голосе Хартмута звенел металл. – Я ясно выразился?

Глаза у Шипа были не каменные. И Хартмут не заметил в них гнева, только бесконечную усталость.

– Я передам ему твои слова, когда он вернется. Что до твоих услуг… мое искусство подсказывает мне, что здесь собралась самая могущественная армия Диких за много лет или даже веков. Возможно, мой хозяин обойдется без тебя. Может быть, он избавится от тебя лично.

Хартмут фыркнул:

– Да уж, твои ползуны и слизни отлично держатся против рыцарей. А кто из вас умеет продумывать планы операций или менять их?

Он шутовски поклонился и отправился в свой лагерь, где два пажа уже повесили над болотом, между двух сухих деревьев, подобие гамака.

Жиль, один из старших матросов, молча поклонился и налил сэру Хартмуту вина. Тот попробовал и сказал:

– Мне кажется, наши капитаны – глупцы.

Жиль страшно удивился.

Хартмут невесело рассмеялся:

– Мне просто нужно с кем-то поговорить, Жиль.

Когда стемнело, ненадолго появился Эш и разрешил Хартмуту и Шипу двигаться на восток, к Дормлингу.

– Я не могу даже найти эту сучку, – орал он, – да кто она вообще?

Потом он успокоился и превратился в красивую молодую женщину со странной и жуткой ямой в спине.

– Если мы пойдем в Дормлинг, я, может быть, вытащу на свет своего непокорного родича. Если он будет защищаться, я получу право сожрать его, если нет…

Эш издал странный звук и исчез, оставив после себя ком белых копошащихся личинок. Шип задумался, пытается ли огромный дракон подорвать их боевой дух или просто спятил? Но Шип все же прошел несколько сотен шагов по болоту, не обращая внимания на насекомых, даже на новых драконьих мух с колибри размером.

Он нашел сэра Хартмута и разбудил его.

– Я говорил с хозяином, – сообщил он, кривясь от слова «хозяин», – он согласен. Идем в Дормлинг.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК – ГАРМОДИЙ

Медведей из племени Озера в Черных горах преследовала не армия, а скорее распространявшаяся от нее ударная волна. Войска Сказочного Рыцаря шли им на помощь. Все, что Гармодий знал о войне, больше не имело значения. Война Диких не походила на войну людей.

Сказочный Рыцарь не проводил военных советов и не отдавал приказов. Он просто сообщал Моган и другим капитанам, где можно найти врага и что он хочет с ним сделать. Солнце еще не поднялось из-за деревьев, а равнины вокруг Лиссен Карак уже были пусты. Армия, вышедшая из Н’Гары, растянулась строем почти на две мили. Дальше существ становилось все меньше, но, возможно, строй продолжался и еще мили на две. В середине шли воины- боглины, двигаясь четко вперед, как будто их тропы были размечены на земле. А потом они вдруг падали на все шесть лап и толпой лезли на любое препятствие. При взгляде на это людей тошнило. Слева шли люди Редмида и их союзники из-за Стены, вытянувшись цепью. Пришедшие из-за Стены оставляли самых опытных воинов в самой яркой раскраске в резерве, а повстанцы выстроили всех мужчин и женщин в одну линию в два солдата шириной. Расстояние между солдатами составляло два ярда.

Гармодий предпочел ехать рядом с повстанцами. Боглины – совсем чужие, Гармодию было трудно и почти больно даже говорить с Экречем. Ирки в боевом обличье становились омерзительными тварями, будто явившимися прямиком из ночных кошмаров.

– Тебе не нравитс-с-ся, кем мы с-с-стали, – сказал Тапио у него за спиной.

– Да. Вы пожертвовали красотой и превратились в чудовищ.

– Война так влияет на вс-с-се разумные народы. Просто мы этого не с-скрываем.

– Не скрываете, – согласился Гармодий.

– Это мой дар или мое проклятие. – Сказочный Рыцарь в бронзе, коже и красно-зеленых одеждах казался воплощением боевой славы.

Фитцалан подъехал к строю рысью с той стороны, где был враг. В руках разведчик держал медвежонка. Когда он опустил золотого медведя, пусть и крошечного, на землю, лес неожиданно оказался полон его сородичей. Они стояли на двух ногах, как люди, или на четырех, некоторые держали в лапах сумки, топоры, куски доспехов. Они были грязны, истощены и измучены, но все же сумели уйти от западных боглинов и добраться до людей Редмида. Они низко рычали – возможно, выражая радость. Старый медведь тяжелой поступью подошел к Редмиду и хлопнул его лапой. Второй, еще старше на вид, такой седой, как будто его шкуру засыпало снегом, встал перед Гармодием.

– Во имя творца, – сказал он, – даже в людях есть добро.

Тапио осадил своего скакуна и махнул Биллу Редмиду. Тот кивнул и поднял рог.

Еще десяток людей тоже подняли рога, и вождь далваров, стоявший слева, последовал их примеру. Экреч затерялся среди ярко освещенной листвы где- то справа.

Сказочный Рыцарь вскинул огромный зеленый рог из слоновой кости и протрубил в него. Две сотни рогов подхватили этот жуткий звук. Строй двинулся вперед – не как толпа, а как единое живое существо. Любую человеческую армию это сбило бы с толку, но армия Диких жила по другим законам.

И тогда они увидели врага.

Рога снова загудели, и в следующее мгновение каждое создание бросилось вперед. Гармодий понял, что для Диких суть войны не в победе. Цель каждого – оказаться самым успешным хищником.

Редмид не стал кидаться в атаку. Похожая на огромную собаку тварь разорвала троих его людей, прежде чем Гармодий сжег половину леса и дал повстанцам несколько минут, необходимых, чтобы найти место поудобнее. Они бросились налево, и между ними и погоней оказался грязный перекопанный луг.

Северяне обрадовалось своему первому успеху и рванули вперед. В середине боглины напали на боглинов, столкнулись два смертоносных потока, западные боглины проиграли пятьдесят ярдов и оставили врагу на корм сотню тел. Но, хотя северяне были крупнее, тяжелее и лучше ели, уставали они быстрее. Экреч находился, казалось, сразу везде. Призрачный огонь отсвечивал на его клыках, когда он остановил первую атаку. Он выстроил свою орду на южном берегу небольшой речушки. Преимущества в высоте хватило, чтобы задержать северян. Вода почернела от крови и ихора.

Между Редмидом и Экречем было пустое пространство, и враг немедленно хлынул туда. Вперед лезли все новые и новые твари, боглины, эльфы, рхуки и какие-то шаркающие создания, каких Гармодий раньше не видел. Они продвигались, несмотря на то что лучники Редмида косили их через свой лужок. Одна великанша с тупым упорством четыре раза пыталась перебраться через мягкую землю, но потом решила все же обойти луг кругом вместе с двумя Стражами с красными гребнями. Свернув на восток, они тут же попали в засаду далваров.

Потом две армии смешались.

Гармодий обнаружил, что в одиночку отражает атаку за спиной повстанцев. Он не растерялся, залил все белым светом по щиколотку и сотворил пять языков пламени, раскалившихся добела и взорвавшихся. Запахло паленым мясом.

Далвары, на которых напали слева, сгрудились среди старых берез вместе с повстанцами. Их вождь был уже стар, и глаза его подводили.

– По двое за каждое дерево! – крикнул Редмид.

Повстанцы сомкнули кольцо, прикрыв далваров, а затем расставили их по местам.

Потом ударили боглины, но атаку удалось отбить. Далварского воина вытащили из круга, трое повстанцев бросились вперед и отобрали добычу у тварей. Фитцалан шел первым, и его безрассудная отвага вселила смелость во всех остальных. А ведь это было сделано всего лишь для союзников.

– Никогда ничего подобного не видел, – сказал Редмид Гармодию. – Но как по мне, если мы сидим тут, толку от нас мало.

Гармодий обдумал это заявление.

– Верно, – сказал он. – Билл, прорывайся направо. Найди Экреча, если он все еще сражается.

– А ты? – спросил Редмид.

– А я буду охотиться. Теперь я понимаю, как это делать. Нужно ловить таких же, как я. Так себя ведут хищники в этой войне.

Гармодий спешился, сел, скрестив ноги, и потянулся в…

…эфир. Через мгновение он уже увидел все, что хотел. Экреча, сила из которого текла, как вода из дырявой бочки, Сказочного Рыцаря, холодного и закрытого, ожидающего чего-то. А на северо-востоке, довольно близко, жарким огнем горели две одинаковых зеленых радостных звезды.

Вот его добыча. Были тут и другие, умевшие управляться с энергией, эфирная битва разбросала их миль на шесть, но все, кроме этих двоих, слишком слабы для него.

Гармодий…

…поднялся на ноги и осторожно пошел на север. Он слышал, как ломятся через лес огромные твари. В какой-то момент он залез на дерево, немного помогая себе заклинаниями, и выругался…

…потому что в эфире эхо заклинаний докатилось до его врагов.

Они застыли на месте – зеленые скользкие фигуры, использовавшие силу, по природе им не предназначенную. Он решил, что это пара шаманов, связанных каким-то темным ритуалом. Или просто связанных по рождению.

Двое вместе – это большая сила.

Он затаился, выжидая.

Наконец они двинулись. Он чувствовал их, чувствовал идущий от них зеленый жар, ощущал, как они ищут его и Сказочного Рыцаря.

На западе запели рога. Отчаянная отвага Экреча оказалась вознаграждена. Далвары и повстанцы выскочили из леса и ударили врага с фланга.

Стражи замерли почти что у его ног. Потом зашевелились. Они стояли в центре хорошо вооруженного строя других Стражей – резерв, готовый броситься в бой.

Но Гармодий уже понял, что в землях Диких нет ни строя, ни тактики, только драка, только кровь, клыки и когти.

Он нащупал связь между ними. Когда они проходили мимо, он потянулся вперед и оборвал ее.

Два разума-близнеца, связанные с самого рождения, разлетелись в разные стороны, мучаясь от боли и непонимания. Гармодий схватил одного, быстро бросив заклятие, которое заперло шамана в его собственных мрачных воспоминаниях, а сам повернулся к другому. В тщательно продуманном порядке он сотворил иллюзию, оковы, защиту, удар – и скормил врагу ложное воспоминание об унизительной смерти его близнеца, связал ему ноги простым заклятьем, которое уронило тварь, отразил контратаку – мощную, но медленную.

Гармодий вышел из своего укрытия в тени и метнул молнию в противника. Он был так близко, что мог бы воспользоваться кинжалом. Шаман дернулся и выпустил поток заранее заготовленных заклятий.

Гармодий отразил их зеркалом, направив в испуганного близнеца, который маячил совсем недалеко, на расстоянии корпуса лошади, а затем сорвал свое заклинание и отозвал иллюзию. Каждый из близнецов увидел, что второго терзает ужас, и вздрогнул…

Гармодий прикончил ближайшего тонкой иглой чистой силы.

Первая жертва выпустила сильное заклятие, которое, скорее всего, было спрятано в артефакте. Оно камнем грянуло в защиту Гармодия, задело его самого.

Он упал, и спасли его только ярость и поспешность противника.

Тот завопил и бросился вперед, чтобы прикончить Гармодия.

Но опоздал. Его встретил огненный шар размером с человеческую голову. Почти весь он остался в защитных заклинаниях твари, но часть пламени прошла дальше. Теперь противники просто поливали друг друга чистой силой, как дети поливали бы других детей водой. Нет ничего страшнее подобной магической битвы, когда враги стоят слишком близко, чтобы удар можно было отразить.

Гармодий не забывал, что лес вокруг – тоже ему враг. Но в реальном мире что-то происходило, и он мог только творить заклинания, пить энергию, преобразовывать ее в силу и снова творить заклинания. Иногда он ставил щиты, хотя они требовали слишком много энергии…

А потом его враг иссяк. Только что он высился над Гармодием, как башня, и щиты его были выше деревьев, и вот превратился в горящий труп. Мгновение он еще стоял.

Гармодий бросился вперед и поглотил его сущность, как хищник, которым он теперь и стал, выпил душу и способности твари.

Обгоревший труп рухнул.

Гармодий вернулся в реальность и обнаружил, что Стражи бегут. С той стороны, откуда пришел он сам, наступали иркские рыцари на оленях. За его спиной пришедшие из-за Стены убивали Стражей и раздевали трупы. Демоны попали в ловушку. Люди стреляли в них, дразнили их, выкрикивали оскорбления. Гармодий увидел, что они отступают, и собрался для последней атаки. Но тут Моган – ее голубой гребень виднелся высоко над красными – выскочила откуда-то из подлеска в сопровождении двух десятков своих воинов.

Лес содрогнулся.

Пришедшие из-за Стены отступили, увидев великую герцогиню. Она испускала странный запах. Гармодий двинулся за ней, чувствуя себя в безопасности. Демоны с красными гребнями сбились в кучу. Их было не меньше пятидесяти – наверняка они и составляли костяк вражеской армии. Они пытались сопротивляться, пока Моган не заговорила с ними. Гармодий не представлял, что именно она сказала, но они вздрогнули и побросали оружие.

Молодая самка ответила что-то. Моган кивнула. Самка вышла из толпы побежденных демонов – какой-то самец схватил ее за когтистый кулак, но потом отпустил. Она приблизилась к Моган, высоко держа гребень, и преклонила колени, подняв вверх маленькие сильные руки.

Одним ударом бритвенно острого бронзового топора Моган отсекла ей голову. Клюв воткнулся в гнилые листья рядом с ногами Гармодия. Моган выпила ее душу.

Красные гребни поникли.

Моган отвернулась.

– Сделано, – сказала она.

Красные гребни подбирали оружие и потихоньку убегали в болото.

Моган вздохнула.

– Это семя принесло добрые плоды, – она указала на пришедших из-за Стены, которые зажали Стражей в тиски, – мои сэссаги.

Нита Кван выступил вперед, опустился на одно колено перед великой герцогиней, с топора которой все еще капала кровь.

– Я навеки отпускаю тебя и твой народ из своего владения. Отныне нас связывает только долг дома и гостеприимства, – торжественно произнесла Моган, – вы совершили большое дело.

Та-се-хо смело подал голос:

– Мы бы взяли награду едой, герцогиня. Мы десять дней не спали в тепле и гоняли эту банду по всем горам и долам.

Моган опустила руку к поясу:

– Ешьте мою еду.

Она бросила ему мешочек из оленьей кожи, вышитый иглами дикобраза и золотыми бусами. Один из ее воинов накинул ей на плечи роскошный плащ из перьев цапли, голубой сойки и орла. Она махнула Гармодию:

– Сегодня мы одержали маленькую победу. И теперь видим то, что видим.

Когда они нашли Сказочного Рыцаря – его длинное хрустальное копье покрывала кровь, – Гармодий спросил:

– А где враг? Станем ли мы его преследовать?

Сказочный Рыцарь нахмурился.

– Моган ос-ставила в живых с-с-свой народ. Ос-стальных мы с-с-со- жрем.

Гармодий вздрогнул, увидев клыки Сказочного Рыцаря.

– Это земли Диких, – сказал тот, – проигравш-ш-шие не уходят отс-сю- да. Их едят.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

К СЕВЕРУ ОТ ДОРМЛИНГА – СЭР ХАРТМУТ

Армия Диких вышла из лесов за Волчьими лугами, заполонила низины, как поток черной воды. Армия императора стояла на высоком холме напротив них, прикрывая гостиницу в Дормлинге и свой лагерь.

Сэр Хартмут в сопровождении дюжины своих лучших копий и сэра Кевина отправился на рекогносцировку. Несколько минут спустя они отступили под защиту деревьев, потеряв двух человек и шесть лошадей. Крики императорских вардариотов казались насмешкой.

Сэр Хартмут быстро посовещался с Шипом и выставил вперед боглинов и прочих тварей. Вардариоты и псилы поначалу отступали медленно, но когда с одного фланга боглины опрокинули и пожрали псилов, весь строй бежал. Нижние поля были свободны.

Моряки сэра Хартмута и бриганы Герлена Капо принялись за постройку укрепленного лагеря на первой же подходящей возвышенности, настолько близко к императору, насколько осмелились.

Появился сэр Луи, покрасневший после тяжелой погони за вардариотами. Он не потерял ни одного человека, но никого и не догнал.

– Кузен, от твоей рожи молоко киснет, – заявил он, когда оруженосец принял его грандхельм.

– Император побьет нас. Наши злобные союзники пообещали нам только, что его кони падут и людям придется идти пешком, – сказал сэр Хартмут.

Пока он говорил, два бригана притащили морейца, смуглого крепкого длиннобородого мужика средних лет. Руки у него были связаны, а по ногам текла кровь.

– Вырвали его у мелких тварей, – сказал один. – Милорд, вот, вы говорили, что вам нужны пленники, и мы его схватили. Мелочь убили.

Сэр Хартмут кивнул и щелкнул пальцами. Кри-а, его новый оруженосец родом из Хурана, немедленно прибежал.

– Дай им каждому по серебряному сольди.

Кри-а поклонился, залез в кошелек хозяина и дал бриганам по монете. Он был с севера Хурана и считал, что служить знаменитому рыцарю – огромная честь.

Сэр Хартмут обратился к истекающему кровью морейцу:

– Расскажи мне о вашей армии.

Мужик нахмурился.

– Найдите кого-нибудь, кто говорит на архаике, пусть он допросит пленника. Если этого не хватит, пытайте. Обещайте отдать боглинам, – сэр Хартмут угрюмо усмехнулся, – такой угрозы любому достаточно.

Он взял принесенную чашку с водой, сел на табурет и принялся разглядывать императорскую армию на холме.

– Он нас побьет, – сказал он, ни к кому не обращаясь, – но пока он ждет. Может ли он оказаться так глуп, чтобы напасть?

В воздухе произошло какое-то движение, и появился Шип.

Сэр Хартмут скривился:

– Ты меня услышал и пришел?

– Нет, – Шип хмыкнул, – я не слышу на целую милю. Пока. У меня были другие причины. Скажи, что ты собираешься делать?

Хартмут огляделся:

– А где твой хозяин?

– Близко. Мы находимся на земле, которая принадлежит такому же, как он. Он тревожится.

Сэр Хартмут указал на холм, где люди поспешно копали ров перед стеной из кольев и земли. Стена уже выросла на восемь футов.

– Лучше не будет. Если только мы не решим ждать тяжелых осадных орудий, а это займет все лето.

– Если нужно, я сам могу быть осадным орудием, – сказал Шип, взмахнул жезлом и медленно произнес несколько глухих древних слов.

Ничего не случилось.

Сэр Хартмут поднял бровь.

– Даже если и так, мы можем напасть на них до прихода подкрепления. Сейчас мы существенно превосходим их числом. Четверо или пятеро на одного, полагаю.

– Небесные разведчики говорят, что за ними идут еще люди. Пешком. Мой учитель убил их коней, – Шип слегка согнулся в поясе, – мы можем отправить твоих людей на восток, отрезать тот отряд и перебить его.

Сэр Хартмут покачал головой:

– Нет, пошли кого-нибудь другого. Они солдаты, лорд волшебник. Если оставить их одних, они тебя обманут, так или иначе. Они хитры. Солдаты испокон веков обманывают полководцев. Я единственный, кто может их сдержать, – твои боглины погибнут сразу же.

– То есть ты настаиваешь, – сказал Шип.

– Да. И твоего хваленого осадного орудия это тоже касается. – Сэр Хартмут допил воду и встал.

От удара он рухнул на землю. Мир поплыл перед глазами.

Люди высыпали из вражеского лагеря, как пчелы из разворошенного улья. Пыль встала столбом, все вокруг заволокло дымом.

Когда пыль начала оседать, оказалось, что противник выстроил свою кавалерию перед лагерем, а пехота чем-то занята. Лагерь горел.

– Маленькая демонстрация моей силы. Огромная скала брошена на расстояние большее, чем человек может преодолеть за пятьдесят дней.

– Ты бросил в их лагерь огромный камень? – спросил сэр Хартмут. – Хорошо. А теперь посмотри на них. Они выстроились для атаки. Свое дело они знают. Я никогда не сражался с империей, но много о них слышал.

Он сделал знак своим людям. Тут же подошел Капо в старой стеганой куртке, с хуранской трубкой в зубах.

– Удвоить стражу. До дальнейших распоряжений. Арбалеты держать наготове. Приказ ясен? – Сэру Хартмуту начинала нравиться эта ситуация. Интересная задачка.

Он снова посмотрел на холм.

– Завтра я бы их проверил, – сказал он.

– Силами своих солдат? – уточнил Шип.

– Силами твоих боглинов.

Утром сэр Хартмут выстроил северную армию по своей задумке – тремя широкими рядами, которые заняли весь склон зеленого холма. В первом ряду, согласно указаниям, стояли боглины и маленькие крысоподобные твари с огромными зубами, которые бросались на врага, как очень быстрые собаки. Во второй ряд сэр Хартмут поставил всех людей, кроме своих рыцарей, независимо от их желания, хуранцев, ручных сэссагов и других пришедших из-за Стены, которые явились сюда за добычей, за славой или просто от страха. В третьем ряду стоял отряд Орли и огромные черные каменные тролли. Куда делись его копья, никто не знал.

Несмотря на это, строй был страшен.

Шип потянулся в эфир и вытащил не один, а два огромных камня. Швырнул их в укрепления обороняющихся, погубив двухдневную работу и сломав целую стену земляного форта, которая охраняла правый фланг императорской армии, стоявший ближе к дороге.

Сэр Хартмут двинул вперед первый ряд. Существа поднялись на холм – неровную землю как будто залило бурым маслом. Солнечные лучи – а это был первый ясный день на неделе – отражались от лысых голов и надкрылий.

У вершины холма нападающих встретили лучники и небольшие орудия: катапульты на колесах и маленькие баллисты, стреляющие ведрами гальки. Потом в дело вступила магия – императорские волшебники обрушили свои заклинания на боглинов.

Сразу после этого Шип начал убивать. Первой оказалась симпатичная студентка второго курса университета, которая прекрасно владела пламенем – ее огненный вихрь положил сотни боглинов и сколько-то ирков. Но потом Шип дотянулся до нее и поглотил ее энергию без всякого труда. Она отчаянно и безнадежно закричала, чувствуя, как разрушается ее душа.

Он ударил еще раз и еще. И еще. За то время, пока умерла тысяча боглинов, имперские маги были сметены. Шип забрал их силу и их знания. Выжившие закрылись щитом слишком поздно – они никогда не сталкивались ни с кем вроде Шипа. Им надо было найти его и изолировать, но они опоздали.

Он начал поливать стены огнем.

Сэр Хартмут следил за этим. На мгновение ему показалось, что боглины сметут укрепления. Но у них все-таки хватило разума, чтобы испугаться, и потери их были огромны.

Повинуясь кивку Шипа – он оказался лучшим напарником, чем предполагал сэр Хартмут, – он отправил в бой вторую линию. Вершина холма обратилась дымящимися руинами, волшебный огонь сожрал часть укреплений и траву перед ними. Некоторые люди откровенно боялись ступать на выжженную землю. Но моряки Хартмута и бриганы двинулись вперед. Порыв черного пламени пронесся над гребнем и укреплениями – если бы не легкая дрожь земли, его бы даже не заметили, – и тут же раздались крики. Несколько катапульт и баллист все-таки сумели выстрелить, но почти вся их обслуга была мертва или искалечена после удара Шипа.

И тут враг послал вперед свою кавалерию. Удар оказался внезапным – укрепления были выстроены очень хитроумно, со множеством тайных ходов и укромных углов, и вооруженные солдаты неожиданно возникли перед стеной, а легкая кавалерия ударила с обоих флангов. Всадники неслись вперед по высокой траве и стреляли на скаку. Люди на левом фланге стали жертвой главного удара вардариотов. Они ложились на землю, как спелая пшеница.

Хартмут улыбался. Он поставил туда самых ненадежных солдат, бесполезных нахлебников, и они сдержали лучших кавалеристов императора. Они бежали и умирали, а время шло.

В лесу за спинами всадников сверкнул металл, и копья Хартмута под командованием де Бадефоля бросились в атаку. Одновременно выдвинулась третья линия, люди Кевина Орли, одетые в тяжелую броню, которую не пробивали стрелы.

Вардариоты, не медля, развернулись, прорвались через линию пришедших из-за Стены и понеслись прочь, но в отчаянном рывке спаслась только половина, остальных раскатали рыцари и бандиты Орли.

Сэр Хартмут не успел даже вспотеть под доспехом.

Он увидел, как десяток матросов и пара бриганов взбираются на главное укрепление. А потом кто-то развернул его личный штандарт и водрузил его над стеной.

– А теперь полезем на холм, – сказал Хартмут Шипу. – Мне понадобятся тролли. Против нордиканской стражи.

Шип был черен и не отбрасывал тени.

– На холм, – согласился он.

Но морейцы считали по-другому.

Вдалеке справа появился отряд всадников в ало-серебряном. Они довольно долго обходили армию Хартмута с правого фланга и теперь бросились наверх по склону холма и ударили в незащищенный строй людей и чудовищ.

Хартмут отправил своего оруженосца за Орли и де Бадефолем и сам поехал туда, где кипела битва. Шип бросил какое-то заклинание во всадников, одним взмахом каменного когтя убив человек сорок – и примерно столько же собственных людей. Но схоларии – а это были именно они – не остановились. Правый фланг, состоявший из пришедших из-за Стены, надежных людей, вооруженных арбалетами южных хуранцев в хороших доспехах, был внезапно отброшен далеко назад и почти уничтожен.

Как и ожидал сэр Хартмут, нордиканцы, о которых он столько слышал, вышли из-за центрального редута. Их сопровождал высокий человек на великолепном коне. Даже с такого расстояния сэр Хартмут оценил его роскошную одежду и доспех и гордую осанку.

Нордиканцы бросились на бриганов и смели их. Бриганы пытались сопротивляться, вооружены они были не хуже, а то и лучше, но светловолосые великаны косили их топорами, как жнецы.

И у них за спиной был холм.

– Шип! – крикнул сэр Хартмут.

Жуткий волшебник махнул каменным троллям, которые, все четыре десятка, стояли недвижно, как статуи.

– Идите, – сказал он, – и убейте их всех.

Главный тролль разомкнул серые базальтовые губы и проревел приказ. В следующее мгновение тролли сорвались с места. Они бежали со скоростью хорошего всадника, и земля стонала и прогибалась под их ногами.

Из леса за ними появился здоровенный хейстенох и еще одна тварь, даже более редкая. Огромная, бурая, размером с четверых боевых коней, с длинными бивнями, испятнанными за сотню лет, с двумя рядами зубов, похожих на рондельные кинжалы, в широком рту, с четырьмя огромными, как у олифанта, ногами. Между этими двумя шли жуткие рхуки, заслоняя полуденное солнце.

Твари бросились на схолариев.

Харальд Деркенсан смотрел, как медленно разворачивается катастрофа, как ужас обвивается вокруг имперской армии, подобно скверному любовнику.

Особенность службы в страже состоит в том, что тебе известно все то же, что и императору. Поэтому все мечники, ближняя стража, давно знали, что император не собирался в одиночку ждать волшебника в Дормлинге и что в многочисленных посланиях его просили не ввязываться в битву до прибытия подкрепления.

Они знали, что в армии мало целителей и магов, потому что император отослал сильнейших помогать Бессмертным, как он их упорно называл, сражаться за последние открытые проходы в Зеленые холмы, потому что лошади Бессмертных погибли.

Император сидел, совершенно невозмутимый, его красивое лицо было спокойно, алый плащ и сапоги безупречны. Он лично расставил всех старших офицеров и отправил схолариев ударить с фланга, чтобы разгрузить центр, – великолепная тактика, но, как подозревал Деркенсан, не слишком подходящая для этого дня, рельефа и количества войск.

Схоларии подчинились.

Все подчинялись. Полк за полком император гнал вперед свою армию.

Деркенсан ничего не мог сделать. Он молча стоял и готовился к смерти. Ближе к полудню стало очевидно, что армия, если не сдастся, просто утонет в море чудовищ.

Император оставался невозмутимым и время от времени демонстрировал свои знания военной истории, отпуская замечания о том, что строй врага очень похож на построения Баррона в Кейсарии, а попытка прорвать оборону в центре весьма напоминает битву при Шалоне.

Граф вардариотов, родом с востока, недостаточно хорошо знал язык, чтобы спорить, и был слишком упрям, чтобы не выполнить приказ. Он повел людей в атаку. Деркенсан видел, как их размазали. Огромный топор на его плече дернулся как будто сам по себе, но Деркенсан остался спокойным. Стоя за крупом императорского коня, он сумел обменяться с Дубоносом коротким взглядом. Оба понимали, что сделать ничего нельзя. Разве что ожидать прибытия сэра Милуса, Красного Рыцаря или другого важного человека, имеющего какую-то власть.

Миновал полдень, схоларии бросились в атаку, и на мгновение битва сосредоточилась вокруг них. А потом из леса повалили твари и сокрушили схолариев.

Два полка, которые ждали с флангов, – спокойные сильные страдиоты, набранные из жителей пригородов, – начали нервничать. Армия врага с обеих сторон обходила имперские укрепления. Справа высилась Дормлингская гостиница, настоящая крепость. На башнях стояли лучники, высокие крепкие мужчины с длинными тисовыми луками, которые они готовились пустить в ход.

Слева, на востоке, простирался поросший травой склон. Далеко внизу петляла река, а наверху виднелись только редкие загоны для скота. Между загонов вилась дорога на юг, в Альбинкирк.

Схоларии умирали на виду у всех, и горные стрелки, стоявшие на левом фланге, начали отступать.

Император направил коня в одну из дыр в стене, не обращая внимания на врагов. Два нордиканца подняли круглые гоплоны, заслоняя императора от стрел.

– Ну и ну, – сказал император.

Это были его первые слова за последние полчаса. Его не тронула гибель личной охраны, состоявшей из младших сыновей его друзей и ближайших сподвижников. Но вот бегство горных стрелков ему очевидно не нравилось.

– Идите и скажите горным стрелкам держать позиции, – произнес он, как будто обращаясь к неразумным детям.

– А потом валите дальше на юг, – буркнул нордиканец.

Император огляделся. Лицо его было спокойно.

– Друзья мои, боюсь, никто нам не поможет. – Он посмотрел на царящий внизу хаос. – Один сильный удар, и победа будет за нами.

Деркенсан снова посмотрел на Дубоноса.

А потом они двинулись вперед. Император не утруждал себя раздаванием приказов – не произнося ни слова, он просто выехал в ворота, предоставив своим мечникам и нордиканцам следовать за ним.

– Господи, – с выражением сказал Дубонос, – нам всем предстоит умереть. Давайте убьем перед этим как можно больше врагов. Аминь.

– Аминь, – согласилась стража.

Многих уже не было с ними, они пали ранней весной, на севере, сражаясь с предателем. Но нордиканцев все еще насчитывалось две сотни, и, когда они показались перед галлейцами, галлейцы дрогнули и отступили. На несколько чудесных минут нордиканцы и ближнее войско императора, его гетайры, очистили пространство перед рвом. Горные стрелки вернулись на позиции. Строй держался.

А потом по склону полезли вверх каменные тролли. Они двигались достаточно быстро, чтобы привлечь к себе внимание. Каждый был вдвое больше человека.

– А это что еще за хрень? – удивился Дубонос.

Никто не ответил. Черные каменные твари поднимались по склону, и земля тряслась под ними.

Дубонос, спатариот императора и формально один из старших офицеров, перехватил поводья императорской лошади.

– Что это за хрень, сир? – требовательно спросил он.

Земля дрогнула.

Император еле заметно дернулся.

– Нам придется встретиться с ними и выстоять.

– Не беспокойтесь, милорд, – Дубонос почти кричал, – если их можно убить, мы их убьем. А вот вы немедленно уходите отсюда. Быстро!

Император выхватил меч.

– Я не… – начал он.

Выпущенный из пращи камень ударил императора в висок. Голова его дернулась назад, он вскрикнул, потерял стремена и упал. Императорские войска застонали в один голос.

Дубонос не задумался ни на секунду.

– Стража! – заорал он. – Назад!

Тролли напали.

Люди, сколь угодно сильные, талантливые и хорошо вооруженные, просто не могли им противостоять. Многие нордиканцы упали на месте, и некоторые из них никогда больше не встали. Кого-то отбросило в сторону. Деркенсан рухнул на спину, как будто ему в щит попал огромный булыжник. Однако руны на шлеме выдержали, и Харальд перехватил топор обеими руками, отбросив умбон, и ударил. Топор отскочил от камня.

Эрик Лоддер, стоявший рядом, тоже ударил, его топор отколол от твари изрядный кусок.

Деркенсан размахнулся сильнее и саданул тварь по мощным ногам. Он как будто рубил цельную скалу, вот только каждый удар все же причинял троллю боль.

Каменные твари орали и ревели, их огромные кулаки молотили людей, как цепом. Стража начала гибнуть. Красивые плащи не защищали, и усиленные рунами доспехи тоже.

Деркенсан пропустил удар и снова упал. Встав, он обнаружил, что остался без шлема. Он был оглушен. Над ним нависала одна из тварей, и он поднял топор и ударил ее под колено – тролль как раз сделал шаг вперед, к размахивающему топором Дубоносу. К удивлению, удар достиг цели. Топор вошел в тело, хотя больше это напоминало рубку дров. Брызнула черная кровь. Тварь дернулась, топор вырвало из рук, а потом каменная нога подогнулась, и тролль упал.

– Бейте под колени, – заорал Деркенсан.

Другие люди кричали, что надо бить в лицо, что пах у тварей непрочный, как дерево.

Стража умирала. Но теперь умирали и каменные тролли.

Император сражался умело. И благородное происхождение, и годы тренировок не прошли зря, и он размахивал волшебным копьем, пока оно не сломалось, а потом обнажил меч – и тут его снова выбили из седла. Дубонос подхватил императора и оттащил от троллей. Он отступал, и остатки стражи сплачивались вокруг него. Они выстроили стену из щитов и отходили, шаг за шагом. За каждый шаг приходилось платить чьей-то жизнью.

В воротах они остановились. Двое храбрецов наладили катапульту и всадили огромный дротик в тролля, разорвав его почти пополам. Маслянистая кровь выплеснулась на стены. Второй дротик начисто снес голову другому троллю. Но к этому времени в живых осталось меньше сотни стражников.

Большинство офицеров и друзей императора погибли в чертовых воротах или на лугу перед ними.

Дубонос перекинул императора через плечо и сказал Деркенсану:

– Нужно выбираться отсюда.

– Он жив? – спросил Деркенсан.

– Да. Ищи лошадей.

Нордиканцы носили слишком тяжелые доспехи, чтобы передвигаться пешком. Они везде ездили верхом. Кони стояли сразу за позициями императора, в сотне шагов.

– Нет, – сказал Деркенсан.

– Да, – возразил Дубонос. – Иди.

Деркенсан отправился к лошадям. Ему пришлось бежать мимо куч земли, которые солдаты выбрасывали из траншей только вчера, мимо первой линии укреплений, которую они выстроили сразу, как только прибыли сюда и обнаружили, что выиграли гонку к Дормлингской гостинице.

Пажи стояли вокруг лошадей, как стражники.

– За мной! – велел Деркенсан. – Император ранен. Мы должны его спасти.

Он побежал обратно. Поножи мешали двигать ногами, кольчуга была слишком тяжела и тянула к земле, зазубренный топор как будто упрекал его в том, что он не сражается и не умирает вместе со своими братьями.

Харальд вернулся до того, как ворота сдали монстрам. Взглянув влево, он увидел, что горные стрелки бегут. Офицеры уставились на него.

– Отступаем! – заорал он. – По коням!

Кони стояли вдоль земляного вала. Городским полкам не пришлось приказывать дважды. Дубонос усмехнулся, хотя еще двое их братьев рухнули под ударами каменных кулаков.

– Твой лучший поступок за день. – Он перебросил императора через спину лошади Деркенсана. – Скачи, мальчик. Ты должен жить. Это приказ. Последний долбаный приказ в моей жизни.

Дубонос перехватил топор и бросился на тролля, который только что пролез в ворота. Сердце очень испуганного человека успело бы ударить десять раз, пока он размахивал топором во все стороны.

А потом тролль упал.

Дубонос стоял у него на груди и орал свой боевой клич. Трое людей подбежали к нему – последняя стража у ворот. Они остались одни против всех. Дубонос размахнулся топором.

– Спаси императора!

Деркенсан уже перебросил ногу через седло, перенес вес вперед. Перед ним висел император. Харальд обвел взглядом воцарившийся хаос. Двенадцать сотен солдат искали своих лошадей, выдирали колышки из влажной земли, обрезали поводья. Люди бежали. Среди лошадей вдруг возникли боглины и другие твари.

Деркенсан решил, что не собирается здесь умирать. Он бросил топор в троллей, осадил лошадь, так что она сделала три шага назад, и развернул ее.

– За мной! – проорал он и помчался к дороге на Альбинкирк.

Наступила ночь. Сэр Хартмут сидел в своем лагере и слушал, как его армия пирует на останках побежденных. Пленных не брали. Того единственного, кого привели утром, разорвали на куски, когда враг дрогнул и битва закончилась.

Он сидел и жалел, что у него нет вина.

Появился Шип.

– Желаю тебе порадоваться твоей победе, – сказал сэр Хартмут.

– На самом деле, это твоя победа, – ответил Шип глубоким немелодичным голосом.

– И где твой хозяин?

– Не здесь.

Сэр Хартмут прочистил горло.

– И что дальше? Враг повержен. Император убит?

Шип растопырил каменные когти.

– Боюсь, что, учитывая наклонности твоей армии, теперь уже трудно понять, кто убит. Я видел, что он упал с лошади, еще до того, как я смог обратить на него заклинание. К тому же он должен быть хорошо защищен.

Сэр Хартмут покачал головой:

– Если он упал, мы, вернее всего, победили. Там нет никого, кто мог бы командовать, только тощая девица да ополчение. Ни единого рыцаря.

– Это твоя мечта, не моя, – возразил Шип. – Твоя и сэра Кевина. Полагаю, он заслужил сегодня шпоры?

– Все сражаются доблестно, когда враг бежит прочь, – заметил сэр Хартмут.

– Хочешь сказать, он сражался плохо?

– Он убивал бегущих. Как бы он показал свою доблесть? – проговорил сэр Хартмут. – И все же что будет дальше?

Шип потряс огромной рогатой головой:

– Мы сровняем Дормлингскую гостиницу с землей в качестве предупреждения. А потом двинем на Альбинкирк.

– На Альбинкирк, не на империю? – переспросил сэр Хартмут. – Точно? Мы могли бы захватить империю без всякого труда.

– Полагаешь, против нас встанет твой соотечественник, де Вральи? Это не имеет значения. Завтра каждая тварь из холмов – и с севера, вплоть до самых ледников, – которая услышит мой призыв, явится под мою руку. Это самая грандиозная победа, какую Дикие одержали за последний век, – Шип вскинул вверх каменный кулак и выпрямился, – теперь мы станем хозяевами в собственном доме.

Пока он выделывался, возник Эш. На этот раз он явился в виде черного облака пепла и на мгновение окутал их, прежде чем принять форму. Сегодня он походил на обнаженного человека. Половина тела у него была черная, как сажа, а половина белая, как слоновая кость.

– Сегодня Змей будет плясать под мою дудку, – сказал он, – люди называют такие вещи славной победой. Для великого вращения сфер это ничего не значит, ну да и что с того. Или достойно только стремиться к чему-то и гибнуть? – Он засмеялся. – Это достойная победа. Куда лучше победить, чем быть сожранным живьем. – Он снова рассмеялся. – Я ожидал этого момента почти вечность. Змей никогда не выходил против меня. Штурмуйте гостиницу. Убейте всех его людей.

– А затем Альбинкирк? – серьезно спросил Шип.

– А затем Лиссен Карак, мальчик. Надо же нам как следует повеселиться, – хихикнул Эш. – А потом я открою врата и впущу своих союзников, и мы будем пировать целую вечность. – И серьезно добавил: – Отличная работа. Я люблю побеждать. Это куда приятнее, чем проигрывать. Спасибо вам обоим.

Он исчез.

К юго-западу от лагеря усталые люди поддавались отчаянию, отставали и гибли в зубах тварей. Наступала ночь.

Яннис Туркос пока еще был жив. Его хуранские воины вообще не сражались, а только наблюдали за разворачивавшейся битвой. Когда страдиоты стали вскакивать в седла, Большая Сосна рысью примчался на маленький холм, где сидел на своей лошадке императорский офицер и спокойно курил.

– Мы уходим, – сказал он, – и ты тоже, если не хочешь, чтоб тебя сожрали.

Императорский штандарт упал, в земляных укреплениях сновали боглины.

Туркос вздохнул, с трудом сдерживая слезы. Выбил трубку. Сегодня он даже не прикоснулся к мечу, но он хорошо знал свой долг перед императором и своим народом.

Хуранские псилы стояли среди загонов для овец, на самом левом фланге императорской армии. Несмотря на многочасовые усилия боглинов, каменных троллей, а теперь еще и рогатого хейстеноха, ни одна из Диких тварей не обошла императорских солдат так далеко, чтобы обнаружить засаду, которую устроил Туркос – в расчете на тех, кто окажется достаточно глуп, чтобы подумать, что фланг открыт. Он много лет воевал в лесу и поэтому заранее обеспечил себе отступление.

Туркос поднял рог и протрубил один раз. Две сотни хуранцев встали с мест – многие весь день пролежали без движения – и побежали. Без суеты и разговоров.

В шести милях к югу хуранцы остановились. Они выбрали это место заранее и теперь залегли за длинной каменной стеной. С одной стороны их закрывало болото, с другой – стена деревьев. Сюда уже дотянулся Дикий лес, основная часть которого виднелась вдалеке, за зелеными холмами и низинами. Хуранцы пробежали шесть миль без остановки чуть меньше чем за два часа и теперь лежали, пили воду и ели пеммикан.

Туркос вскарабкался на дерево. Когда он спустился, то обнаружил внизу Большую Сосну, который стоял, сложив руки на груди.

– Плохой путь, – сказал он.

– Мы еще не закончили, – объяснил Туркос. – Там стоит другая армия… армия, которую должен был дождаться наш господин император.

Свет уже мерк, но через зеленые поля шли люди. И не только люди.

– Почему мы ждем? – спросил Большая Сосна.

– Собираем тех, кто выжил.

Большая Сосна посмотрел вдаль и сплюнул.

– Как в той неудачной засаде?

Туркос только кивнул.

Первыми до них добрались кавалеристы. В основном выжившие схоларии. Полный отряд в идеальном строю, на измученных лошадях. Туркос встретил их в поле. При виде всадника офицер чуть не упал от неожиданности.

– Господь Вседержитель! – воскликнул он.

Вблизи Туркос разглядел, что это богатый аристократ в роскошном пластинчатом доспехе и дорогих шелковых штанах. Грудь его лошади была покрыта засохшей кровью.

– Спешиваемся! – крикнул офицер, и его люди, больше двадцати человек, спрыгнули с седел. Кто-то рухнул на землю и сидел там, пока опытные солдаты не погнали новичков отвести усталых коней на водопой.

– Сэр Георгий Комнин, – представился офицер. – Слава богу, вы здесь. Мы бы не продержались еще час.

Он чуть не плакал. Туркос обнял рыцаря, хотя совсем не знал его.

– А император? – спросил он.

– Не представляю, – сказал Комнин. – Мы трижды ходили в атаку. Потом появились твари. Признаюсь, мы бежали. – Он посмотрел на холмы. – Нам повезло, мы стояли во втором ряду и отдыхали, когда они прорвались в центре.

Комнин вежливо кивнул раскрашенному воину, который появился рядом с ним и предложил ему фляжку с очень крепким содержимым.

– Вы, должно быть, Туркос, – сказал он.

Офицер поклонился:

– Приношу свои извинения. Мое имя Яннис Туркос. Я решил, что мы должны остановиться здесь и подождать всех, кто сможет прийти.

Пока он говорил, хуранец крикнул, как цапля, и все воины немедленно попрятались. Но в появившихся на склоне холма опознали имперцев – нескольких страдиотов из ополчения и горных стрелков. Они видели прорыв врага в центре укреплений. Глаза у всех ввалились.

Один из них рвался обратно:

– Моя жена осталась в лагере! – кричал он.

Другой, немолодой горный стрелок, утверждал, что император погиб.

Большая Сосна покачал головой:

– Эти люди сломлены. Нам нужно бежать.

Наконец наступило утро. Сэр Хартмут спал плохо. Облачался в доспех он в мрачной тишине, которую оруженосец не посмел нарушить. Потом Черный Рыцарь сел на заводную лошадь и поехал по укрепленному лагерю, который выстроили его люди, отмечая, скольких нет на месте.

Как он и думал, люди обнаружились на вершине холма, в руинах императорского лагеря. Тысячи пришедших из-за Стены победителей мучили там своих пленников. Три тысячи новых рабов, которые еще вчера были чьими-то женами, мужьями и детьми, а сегодня превратились в сосуды для чужой похоти или в тягловый скот.

Он с отвращением увидел, как два бригана выхватили кривые сабли и набросились друг на друга над женщиной, настолько измученной и искалеченной, что он представить себе не мог, чтобы она вызвала у кого-то хотя бы мимолетную любовную тягу, не говоря уж о гневе.

Он наклонился и прикончил ее одним ударом меча.

Женщина повалилась на колени, а голова ее прокатилась фут или два, пока не остановилась, все еще истекая кровью. Тело медленно обмякло и рухнуло на землю, прижимаясь к ней в смертном объятии, когда каждая мышца сдается земной тяжести.

Два солдата замерли, держа в руках сабли.

– Я спас вас обоих, глупцы, – сказал он, – возвращайтесь в лагерь.

Через час он принялся за зачистку вражеского лагеря. Ему помогала сотня копий и все люди Орли. Они методично убивали всех нестроевых, кто остался в лагере врага, и тем до смерти пугали собственных союзников. В какой-то момент наемники и матросы присоединились к резне. Все случилось быстрее, чем он думал.

Сэр Хартмут велел сжечь остатки лагеря и пошел прочь.

В его собственном лагере появились новые люди – испуганные женщины, в основном молодые, и десяток мальчишек. Сотни – или тысячи – союзников из северного Хурана поделили их имущество, которое, по меркам пришедших из-за Стены, было невиданным богатством. Рабы – осторожные воины сберегли их – навьючивали добычу на лошадей и новых пленников, сбрасывали на волокуши и покидали армию, направляясь на север.

Хартмут отправился к Шипу.

– Ты должен это остановить, иначе у нас не останется пришедших из-за Стены.

Шип стоял на холме, глядя вниз. Хуранцы и другие северяне уходили из его армии.

– Ты же знаешь, что большинство пленников они примут в племя и признают хуранцами? – спросил он. – В отличие от твоих людей, которые насилуют пленниц, пока они не умрут.

Сэр Хартмут пожал плечами:

– Ну да, в войне мало красоты. Один поэт, помнится, сказал, что война сладка для тех, кто не пробовал ее. Я предлагаю на закате ударить в голову колонны и убить достаточно дезертиров, чтобы остальные осознали урок.

Шип повернул огромную голову и посмотрел на Черного Рыцаря:

– Ты будешь убивать собственных союзников, чтобы вынудить их вернуться? Ты совсем дурак?

– Это сработает, если будет достаточно времени и твердая рука, – настаивал сэр Хартмут.

В голосе Шипа послышалась непривычная горечь:

– Это не сработает на мертвецах. Ты недооцениваешь упорство пришедших из-за Стены. Но удивительнее всего то, что это меня люди считают злым, а Диких – врагами. – Он посмотрел в глаза сэру Хартмуту. – Ты только что убил три тысячи невинных, чтобы не нарушить свой план.

– Не свой, а твой! – рявкнул Хартмут. – Я просто взял на себя грязную работу, которую необходимо выполнить. Мне не нравится убивать детей. Но иногда приходится делать и не такое. Если ты закончил меня поучать и твои руки достаточно чисты, возможно, пора выступать. Армия потеряла дезертирами больше, чем убитыми.

– К нам придут новые люди, и их будет не меньше, – устало сказал Шип, как будто все это его страшно утомляло. – Они уже подходят.

– Нам надо выступать, – твердо сказал сэр Хартмут.

Шип махнул рукой:

– Останемся на денек. Северные Стражи уже близко. Дождемся хотя бы их. – Он помолчал. – И мой учитель хочет взять гостиницу.

Дормлингская гостиница оставалась невредимой. Стены не пострадали. Гарнизон был жив. Там укрылись многие морейские солдаты и их женщины.

– Гостиницу? На это уйдет не больше часа. Никак не целый день. – Хартмут сплюнул. – Приближаются другие армии. Ты сам так сказал.

– Мой учитель молчит. – Шип поежился.

Сэр Хартмут сдержался и просто предложил:

– Возможно, пора собирать информацию самим?

Шип долго смотрел на него.

Кто-то закричал – два галлейца держали пленника, которого пожирала дюжина боглинов. Люди делали ставки.

И смеялись.

– Да, люди таковы, – тихо сказал Хартмут.

Шип усмехнулся:

– И учитель так говорит. Вы бы с ним поладили. – Он посмотрел на пытку и попытался вспомнить, каким сам был когда-то. Вздохнул: – Я постараюсь поднять виверн. Они понесли ужасные потери. Погибла десятая часть всех летающих тварей. Мне нравятся виверны…

Хартмут снова сплюнул.

– Сейчас не время для личных симпатий. Я прямо скажу, лорд волшебник. Твой хозяин или с ума сошел, или задумал что-то, что никак не сочетается с планами моего короля, а то и хуже. Я чую предательство. Ему плевать на эту битву, на нашу победу, на императора. Я же не дурак, лорд волшебник. Он преследует какую-то другую цель, он не хочет победить в войне.

Шип долго разглядывал союзника. Потом шевельнул огромной рукой, прочертил копьем какие-то линии в гнилых листьях.

– Будь осторожен, когда говоришь такие вещи. Лично я ни в чем не сомневаюсь. – Он огляделся. – Твое дело – взять гостиницу.

Шип развернулся и ушел, оставив Черного Рыцаря стоять в куче листвы. Рыцарь тоже хотел уйти, но вдруг одна мысль посетила его. Он обернулся.

«Я никогда не бываю один», – было процарапано в грязи.

Хартмут двумя пальцами продрал свою черную бороду.

– Дьявольские силки, – прошептал он. И улыбнулся.

ГИЛСОНОВА ДЫРА – СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

В двуx днях пути к югу от остатков императорского лагеря сэр Джон Крейфорд рассматривал заброшенную деревню рядом с Гилсоновой дырой.

Там никто не жил. Еще стояли три хижины и развалины шести других, но луг, когда-то покрытый травой, заболотился и порос дикой малиной.

Сэр Рикар и госпожа Элисон – Изюминка – остановились рядом.

– Мне это не нравится, – сказал сэр Джон.

Он устал, ноги болели от долгой езды. В лесу случилось две стычки, и ему пришлось вернуться на дорогу. Дождь превратил горы в болото, и лучники на каждом шагу бурчали на эту тему.

Изюминка сняла грандхельм и закинула его за плечо.

– Немного солнца не повредит. Для разнообразия, – сказала она. – Но где император, мать его?

– Что ты задумал, Джон? – спросил сэр Рикар.

Сэр Крейфорд расстегнул подбородочный ремень, стянул легкий бацинет и отдал его оруженосцу. На его лице была большими буквами написана нерешительность. Он наклонился в седле, как будто мог видеть густой лес насквозь и за двадцать миль разглядеть, что ждет впереди.

– Я хочу… – Он почесал в бороде. – Смотрите, – сказал он в основном для Изюминки, чья бесконечная и меткая критика очень ему досаждала, – если император проиграет сражение, мы можем наткнуться на волшебника.

– В любую гребаную секунду, – подтвердила Изюминка. – Я уже два дня это твержу, а мы все еще тащимся по лесной дороге без прикрытия и без разведки.

Проходящие мимо лучники оглядывались.

Сэр Джон очень старался соблюдать спокойствие.

– Но если он еще держится, мы ему нужны.

– Капитан велел идти в Альбинкирк. Это не Альбинкирк, – резко сказала Изюминка, – это гребаная ловушка, милорд, и вы нас в нее загнали.

Сэр Рикар вздохнул и тихо произнес:

– Изюминка…

Изюминка сняла латную перчатку. Она поранила руку, когда рубила дрова – под дождем все рубили дрова, – и рука распухла.

– Прости, Джон. Но какого хрена? Это ты нас сюда завел, не я. И… не обижайся только… хрен с ним, с императором, так или иначе. У него треть нашего войска, и это уже меня касается, но капитан велел идти в Альбинкирк, а мы торчим здесь, почти в гостинице. Капитан пытался объединить войска…

Сзади донесся хорошо различимый топот копыт. Люди графа Зака прикрывали оба края колонны. Сэр Джон не боялся атаки. Но все же застыл.

– Двадцать человек, – сказал он. – Хорошо, Изюминка. Мы встанем лагерем. Окопаемся.

– Хорошо? – яростно переспросила Изюминка.

– Это компромисс. Пусть Зак найдет императора. Может быть, к нам прилетит одна из этих ценных черно-белых птичек и принесет все ответы, но пока что мы окопаемся здесь, где спереди нас прикрывает болото, есть уже готовый форт, а деревню можно разобрать на бревна.

Он обратился к Уилфулу Убийце:

– Делай с деревней что хочешь. Мне нужны редуты по обе стороны дороги, снизу, и частокол. – Он указал на людей за спиной Уилфула: – Бери всех женщин и обозных. Срубите все деревья на расстоянии полета стрелы, очистите их. Устройте мне засеку. Соберите весь дурман в округе. Мэг, ты сможешь достать ядовитого плюща?

– Пресвятая Дева, сэр Джон, это жестоко.

– Да, мадам. Посмотрим. – Он не улыбался. – Изюминка, я буду стоять здесь, пока чего-нибудь не узнаю.

Изюминка резко отдала честь:

– Я заткнусь и подчинюсь, – и шепотом добавила: – Но капитан велел идти в Альбинкирк.

И, как будто ее слова были заклинанием, из леса в разрушенную деревню влетели всадники. Она немедленно узнала Плохиша Тома. Сэр Джон тоже.

Том Лаклан подъехал к ним на измученной лошади с хлопьями пены на губах. Немедленно спрыгнул.

– Изюминка, ты – услада для усталого взгляда, – заявил он.

Она наклонилась и поцеловала его.

– Какие новости? – спросил он. – Кстати, капитан ожидал, что вы будете чуть ближе к Альбинкирку.

– Да, мне это все твердят, – согласился сэр Джон.

– Ладно, так даже лучше, – продолжил Том. – У меня есть приказ спасти императора от его собственной больной головенки, если можно так сказать. И уходить в холмы. – Он огляделся.

– Император дошел до гостиницы в Дормлинге. Это все, что мы знаем, – сказал сэр Джон. – Он должен выступить в Альбинкирк.

– А другие, по ходу, нет, сэр Джон? – оскалился Том.

Сэр Рикар с трудом подавил смешок.

Том оглядел полянку. Вокруг стучали топоры, шесть человек проводили меловые линии по обеим сторонам дороги, на низком холме, нависавшем над Дырой.

– Окапываетесь? – уточнил он.

Сэр Джон кивнул.

Том посмотрел в небо.

– И когда вы слыхали, что император в Дормлинге?

– Два дня назад. С тех пор не было ни одного гонца.

– Я знаю другую дорогу в Дормлинг, – сказал Том. – Старая тропа для скота. По ней ходил Гектор. Дайте моим парням свежих коней, и мы пошли.

Сэр Рикар нахмурился:

– Раны Христовы! Сэр Томас! Нам бы пригодился ваш клинок.

Том рассмеялся:

– Если повезет, я вам не понадоблюсь. Но вот вы мне нужны. Где Зак? – спросил он у Изюминки.

– Впереди, на дороге в Дормлинг.

Плохиш Том фыркнул:

– Ладно, дамочки. Я ухожу. Я хотел попросить его об одолжении, но времени нет.

– Оставайся на ночь, послушай новости, – предложила Изюминка.

– Я боюсь худшего, – отказался Том, – в лесу тихо, ни ирка, ни боглина. А? Ни одного пришедшего из-за Стены. Мне нужно понять почему. Мои люди в гостинице и над ней, и я их не брошу. Капитан велел мне поднимать народ. Сказал, что Змей не поможет. – Он обратился к сэру Джону: – Совет хочешь?

Сэр Джон сказал «да», хотя был совсем не уверен, что действительно хочет.

– Окапывайтесь, ждите день, а потом всё. Если император идет, он будет здесь не позже завтрашнего полудня. Если нет, его уже сожрали. Капитан иногда ошибается, но он говорит, что битва будет в Альбинкирке.

– Тогда ты идешь не в ту сторону, – сказала Изюминка.

– Горцы знают земли Диких не хуже пришедших из-за Стены. Ищи меня и моих людей в Альбинкирке.

Сэр Рикар свесился с седла:

– Не хотелось бы тебя задерживать, Том, но… есть ли подтверждение того, что король мертв? Что королева родила наследника? – Он заметно стеснялся.

Стало тихо. Все они служили королю, за исключением войска наемников, и не успел сэр Рикар, королевский лейтенант на севере, закончить, как вокруг собралась толпа.

Лорд Уишарт подвел Тому огромного жеребца.

– Эти люди должны знать правду, Том. – Изюминка схватила его за руку.

Том кивнул и поджал губы, как девчонка. Постоял, подумал.

Топоры замолкли.

И тут он резко вскочил в седло:

– Я был там, – крикнул он тем же голосом, каким выкрикивал боевой клич, – я видел, как королева родила сына. Я видел, как погиб король, застреленный невидимым убийцей. Я все это видел собственными глазами. Королева назначила министров. Издаются указы. Закон работает. Галлейцы уже разбиты – надеюсь. Королева жива и здорова, и королевский сын лежит у ее груди, а любой, кто в этом сомневается, отведает моего меча.

Три тысячи человек разом вздохнули. А потом закричали.

– Ура королеве! – заорал сэр Рикар. – И новому королю!

– Я не знала, что ты умеешь произносить речи, – ехидно сказала Изюминка, когда крики умолкли.

Том не менее ехидно отдал ей честь:

– Увидимся в Альбинкирке.

Дональд Ду и весь его отряд угомонились, допили вино и поскакали на юг. Там не было даже тропы.

– Юг? – спросил сэр Джон.

– Нас ждут окопы, – пожала плечами Изюминка.

Через час появился граф Зак с покрасневшими глазами. За ним ехали три десятка измученных нордиканских гвардейцев на хромающих лошадях.

Харальд Деркенсан рухнул на колени, пытаясь стащить императора с коня. Вся стража плакала. Изюминка немедленно оказалась рядом, Мэг тоже, но они опоздали. Император был мертв.

– Наша армия разбита, Дормлингская гостиница пала, – сказал Деркенсан. – Наш лагерь. Наши люди. Все потеряно. – В горле у него что-то булькнуло. – Лучше бы я тоже умер.

В смерти лицо императора было таким же безмятежным, как и в жизни.

– Как… – начал сэр Рикар, но сэр Джон удержал его.

Подошел и обнял нордиканца:

– Теперь вы в безопасности. Мы отомстим.

Все нордиканцы закивали.

Всю ночь прибывали люди. Некоторые появлялись в боевом порядке, на усталых лошадях, но не потеряв духа, – полный взвод кавалерии под предводительством дукаса, двадцать вардариотов, которыми командовала женщина по имени Люка. Но больше было побитых людей, лишившихся оружия и надежды. Людей, которые убежали, бросив своих жен и детей на съедение тварям. Людей, которым предстояло дальше с этим жить. Были умирающие от ран и те, кто бросил своих друзей умирать. С ними пришли ужас и ненависть к себе.

Сэр Джон, старый закаленный солдат, велел графу Заку разместить их на заметном расстоянии от своих людей. Он послал им еду, одеяла и уголь для костра. Когда наступило утро, он, не обращая внимания на их мольбы, отправил их валить лес и копать окопы.

Разведчики поехали на север, как можно дальше, и теперь они знали о передвижениях боглинов и других тварей, которые появились в холмах.

Конные гонцы поскакали в Альбинкирк.

Утро уже миновало, но морейцы продолжали прибывать. Их набралось уже больше двух тысяч.

– Пора идти, – сказала Изюминка.

Сэр Джон покачал головой. Он уже все решил и знал, что собирается делать.

– Нет, Изюминка, потому что пока мы можем помочь этим несчастным уродцам. Два-три дня, и мы спасем достаточно людей, чтобы составить из них армию. – Он указал на стайку морейских женщин, которые по дороге украли коней и ехали два дня. – Эти женщины говорят, что их спас какой-то «арьергард». Так что где-то там все еще сражается организованная армия.

– Армия сломленных людей, которые спасались бегством? – усомнилась она. – Некоторые умирают…

– Рано или поздно, но бегут все, даже ты. – Сэр Джон поморщился. – Они потеряли все. Поэтому они очень опасны. И если только на дороге не появится волшебник, мы будем подбирать людей каждый день. А потом… – Он помолчал. – Где ваш сэр Милус?

Изюминка покусала кончик косы:

– Хороший вопрос. Две сотни копий, и они в бою не участвовали. И где же они?

Люди торчали у Дыры уже два полных дня, и насекомые досаждали им, как никогда раньше: облака комаров и странные черные мухи, которые прилетали с болота, как зловонные миазмы. Новостей с севера не было. Приходили новые беженцы, тянулись отчаявшиеся наемники, которые искали спасения, уже потеряв надежду, и находили его, попадаясь на глаза разведчикам Изюминки.

В полдень с запада показался одинокий всадник, несущийся галопом. За ним бежали три лошади.

– Галаад д’Эйкон, чтоб мне пусто было, – сказал сэр Джон, предлагая юноше кубок красного вина, запасы которого стремительно уменьшались.

Он взял вино, выпил единым духом и сел.

– Королева в дне пути от Альбинкирка. Она будет там сегодня к вечеру. Она подняла королевский штандарт над Шестым мостом, а Красный Рыцарь ведет пять сотен копий. Он просит вашей помощи и разведки.

– А он не велел нам тащить свои задницы в Альбинкирк? – влезла Изюминка.

Галаад сдержал улыбку.

– Он сказал, что сэр Джон как опытный полководец, безусловно, имеет свои причины так поступать и что он просит вас связаться с ними. Королева добавила, что сделала вас графом Джоном Альбинкиркским. – Д’Эйкон вынул из мешочка на поясе цепь и торжественно возложил на старшего рыцаря.

Сэр Джон оцепенел. Он всегда был равнодушен к делам всяких принцев и не ожидал никакого возвышения.

– Иди поспи, сынок, – сказал сэр Рикар юноше, – а мы отправим всадника…

– Прошу прощения, милорд, но я зачарован так, чтобы меня не видели враги. И мне приказано как можно быстрее получить у вас ответ и возвращаться. Признаться, путь сюда был несложен.

Сэр Джон щелкнул пальцами:

– Выходит, за нами армия.

Даже Изюминка казалась уже не такой угрюмой. Она ухмыльнулась:

– Ну вот, можно работать.

Удостоверившись, что отряд идет за ним, граф Джон Альбинкиркский ранним вечером отправил вперед своих лучших рыцарей. Военная удача позволила им спасти императорский арьергард – две сотни хуранцев под предводительством вождя и имперского офицера и еще сто человек из разрозненных кавалерийских полков. Победа была невелика, но они обратили в бегство толпу боглинов и пришедших из-за Стены. Лес у них за спиной кишел тварями, а у графа Джона не было свободных людей.

Пятнадцати минут хватило, чтобы вызволить арьергард, вымотанный, но преисполнившийся надежды. Кроме того, граф Джон быстро понял, что сражаться в лесу без мага или хотя бы большого числа лучников нельзя.

Каждый из рыцарей и оруженосцев взял на седло по одному хуранцу, и они потрусили в безопасное место.

– За вами еще кто-то есть? – спросил граф Джон у сэра Георгия.

– Живых – нет.

От пришедших из-за Стены толку было мало. Строить они совсем не умели. Они демонстрировали, что им скучно, и уходили. Никого из них, кроме отряда Орли, нельзя было заставить мастерить лестницы, разве что силой. Но даже и тогда лестницы выходили никуда не годные.

– Звери, – бесился сэр Хартмут.

Но моряки знали, что такое работа, и в кратчайшее время соорудили дюжину осадных лестниц, поскольку материалов вокруг было в изобилии. Останки морейского лагеря разобрали на бревна, свалили несколько деревьев – к неудовольствию и гневу Диких тварей.

День вышел долгий и утомительный. Люди на стенах Дормлингской гостиницы издевались над ними. Орали они очень громко, и сэра Хартмута это почему-то задевало.

Когда начало темнеть и стало ясно, что штурм произойдет на рассвете, он пошел искать волшебника.

– Мы сбережем кучу времени, если ты бросишь на них камень.

Шип взмахнул огромной рукой.

– Да, – согласился он. – Но они защищены от моих заклинаний. Быстрее будет пригнать твои орудия из Тикондаги.

Сэр Хартмут разозлился:

– Это займет несколько недель! А их у нас нет.

– Мы одержали великую победу, – заметил Шип.

– Большинство великих побед не стоит пота одного мертвеца, – отрезал сэр Хартмут, – и эта такая же. Хочешь сказать, что все твое хваленое волшебство бессильно против каменного трактира?

– Ты не представляешь, о чем говоришь, – ответил Шип, – будь осторожен. Когда ты рассуждаешь о войне, я понимаю, что ты умнее и мудрее меня. Даю тебе в том слово. У меня нет заклинаний, которые разрушили бы гостиницу.

– Позови учителя, – выплюнул сэр Хартмут. – Если студент не может сдать экзамен, пусть этим займется его профессор.

– Думай, прежде чем желать, – сказал Шип. – Мой учитель на западе. И все не так просто. Штурмуй гостиницу, тебе же плевать на потери.

Сэр Хартмут зарычал.

– Ты путаешь убийство нахлебников, которые ухудшили бы жизнь моих людей, с потерей драгоценных солдат, без которых победа невозможна, – холодно объяснил он.

Шип кивнул:

– Вероятно. Для меня они все одинаковы, – и нацарапал по грязи: «А для моего учителя одинаковы и мы все».

С первыми лучами солнца они пошли в атаку. Гостиницу штурмовали только люди. Ни одна из тварей не могла нести лестницу или хотя бы понять, для чего она нужна, если не считать каменных троллей, которых лестница не выдержала бы. Сэр Хартмут подумал, что, будь у него достаточно времени, он заставил бы рабов сделать земляную насыпь…

А потом он бросился вперед. Саботоны звенели по плитам древней дороги. Он влетел во двор трактира. Такие наступления надо возглавлять самому.

Бриганы штурмовали города всю свою залитую кровью жизнь, и действовали они быстро и слаженно. Шесть огромных лестниц почти бесшумно поднялись, как только стало светлее. Со стен не слетела ни одна стрела.

Гарнизон спал. Сэр Хартмут надеялся на подобное чудо со стороны своих союзников и сам поднялся по первой лестнице, у низкой стены, окружавшей огромную гостиницу. Его не встретило ни кипящее масло, ни раскаленный песок, Хартмут взбежал по лестнице, несмотря на тяжелый доспех, и меч горел в его руке.

Оказавшись наверху – первым, – он заревел без слов. Бриганы, матросы и рыцари ответили ему криком настолько диким, что боглины в долине задрожали, а ирки отвернулись, чтобы не видеть людского варварства.

Но защитники гостиницы не ответили на его боевой клич. Никто не встретил Хартмута на стене, и никого не было во дворе, и никто не ждал в огромных дверях, в общем зале, наверху или внизу.

Дормлингская гостиница оказалась пустой. Там не было ни людей, ни животных, ни кубков, ни тарелок, ни стаканов. Огромный каменный трактир как будто навестили грабители или жадный торговец, привыкший обманывать покупателей. Это выглядело жутковато, и две тысячи человек лишились добычи и веселья.

Шип, стоя у подножия холма, глядел вниз. И тут появился Эш – быстрее, чем обычно. К тому же он выглядел более живым, его почти можно было коснуться.

– Мой родич умелый, – Эш сплюнул, и трава сгорела от его плевка, – он хитростью избегает встречи со мной и обманывает меня. Он увел своих людей. Трус.

– Куда? – спросил Шип.

– А мне откуда знать? – завопил Эш.

Шип попытался сгладить неудобство:

– В лагере ходят слухи, что… – Он замялся.

– Что эти идиоты, Трескин и Лолот, проиграли? Да. Их разгромили. – Жуткие глаза Эша, круглые и черные, смотрели на Шипа. – Пришедшие из-за Стены предали их и поплатятся. А знаешь, кто с ними расправился? Мой старый дружок Тапио. – Эш торжественно кивнул.

– Нужно было убить его.

– Нужно, да ты не мог тогда, – Эш снова кивнул, – да и теперь не способен.

Шип прикинул, где может находиться Сказочный Рыцарь.

– Он зайдет с фланга?

Эш рассмеялся:

– В землях Диких есть только здесь и сейчас. Фланг – человеческое слово, а значит, бессмысленное.

– Люди умеют воевать.

Эш тряхнул копной черных волос:

– Нет. Это ложь. Это все равно что сказать, будто бобры строят великие города.

Шип сделал глубокий вдох и медленно выдохнул:

– И чего ты от нас хочешь?

Эш довольно кивнул:

– Собирай свою банду и дуй в Альбинкирк.

ДВАДЦАТЬ МИЛЬ К ВОСТОКУ ОТ ДОРМЛИНГА – МОРГАН МОРТИРМИР

Лунного света хватало, чтобы видеть дорогу, и сэр Милус ясно сказал, что Белый отряд не будет останавливаться, пока не доберется до Альбинкирка, до которого было пять дней пути. Самое меньшее.

В первый день они ушли с дороги и пытались обойти врага с юга и с запада, но вместо этого затерялись среди бесконечных зеленых холмов и долин, очень похожих друг на друга, расходящихся во все стороны так, что ни одна долина не вела в нужном направлении, а разведчики, забравшись на один холм, обнаруживали, что стоят у подножия другого.

Почти все солдаты шли в кольчугах, нагрудниках, шлемах и латных рукавицах. Другие доспехи отправились в обоз – или же их просто бросили. Целое состояние осталось лежать в болоте на востоке Зеленых холмов: поножи и боевые седла. Теперь в них наверняка гнездились мыши и змеи.

– Только те части доспеха, без которых тебе совсем не хочется встретиться с дюжиной боглинов темной ночью, – ворчал сэр Джордж Брювс, и его проклятия повторяли все вокруг.

Почти все верховые лошади погибли, и боевые тоже, так что лучники и рыцари шли рядом. Всех выживших коней, включая дюжину великолепных боевых жеребцов, запрягли в телеги – иначе обоз вообще не сдвинулся бы с места.

Морган Мортирмир шагал, работая над двумя заклинаниями одновременно. Днем раньше он услышал, как кричат души его однокашников, и понял: случилось что-то ужасное. Это пугало его. Он знал их эфирные голоса, а теперь они исчезли навсегда. Он опасливо поблагодарил Господа за то, что среди них не было Танкреды Комниной, семья которой ни за что бы не позволила дочери выйти из-под защиты городских стен. Мудрый выбор.

В тишине своего Дворца воспоминаний он…

…видел Шипа как сияние зеленой силы прямо на западе. Он чувствовал, как приходят и уходят другие силы, и понимал, что за последние несколько часов в течении энергии произошли некоторые изменения. Кто-то ушел навсегда, кто-то сотворил очень мощное заклинание, кто-то породил нечто совсем невероятное.

Продвигаясь вперед в реальном мире, он ставил капканы и ловушки в эфире, надеясь справиться с тем, что убило других магов.

На холмах вокруг дороги существовала жизнь, но никакой тауматургии он не чувствовал. Просто стада овец и коз да редкие пастухи, которые очень боялись проходящих людей в доспехах.

Когда пастухи исчезли, Морган разыскал сэра Милуса.

– Милорд, стада пропали. Они были там, над нами, по направлению к горе Дракона, но их больше нет.

Сэр Милус один из немногих, если не считать разведчиков, остался в седле. Он уперся кулаком себе в спину, чтобы облегчить боль.

– Сукин сын, – буркнул он. – Что за хрень?

Мортирмир покачал головой:

– Не представляю, милорд, но думаю, что по холмам идут другие люди, куда опаснее. По-моему, там всадники.

В лунном свете Милус казался серым, но он все же позвал нескольких разведчиков: Смока, своего лучника, Типпита и Безголового.

– Давайте прямо, ребята. Вам нужно подняться на холм и посмотреть, какого черта там происходит.

– Засада? – поинтересовался Безголовый.

Мортирмир пожал плечами, хотя в темноте смысла в этом движении не было:

– Всадники. Я так думаю.

– Ты идешь, умник? – спросил Типпит.

Мортирмир выпрямился.

– Почту за честь.

– Ну пошли. – Типпит сплюнул.

Четверо людей молча и медленно поднялись по склону, удерживая расстояние между лошадьми в пятнадцать шагов. В лунном свете их трудно было заметить, и Мортирмир то и дело терялся, но потом все же находил свое место.

Предательский склон оказался круче и выше, чем представлялось снизу. Куропатки вылетели из укрытия, захлопали крыльями, зашумели.

Залаяла собака. На каменном гребне холма зашевелились силуэты – они все еще были выше, чем Морган думал.

– Замри! – прошипел Безголовый.

Наверху кто-то крикнул, кто-то протрубил в рог. Овцы отозвались блеянием.

– Я знаю этот голос, – сказал Безголовый.

– Заткнись, пока нас кто-нибудь не сожрал, – огрызнулся Типпит.

– Сам заткнись, козел! – Безголовый привстал в стременах: – Эй!

Крик эхом отдался от двух склонов сразу, как будто орала дюжина Безголовых.

– Тупая тварь! – рявкнул Типпит. – Разведчик, скажут тоже! Придурок! Вот что бывает от книг. – Он отступил в сторону.

Затрубил еще один рог, на этот раз ближе, и на холме появились всадники, не меньше сотни человек.

– Твою мать! – завопил Типпит. – Это же Дикая охота!

Но Безголовый состоял в войске Красного Рыцаря с первых дней, и он сидел на своей кобылке и ждал, пока Типпит убегал вниз по склону.

– Ставлю десять серебряных, что это друзья, – сказал он.

Типпит придержал лошадь.

– Ты так говоришь потому, что, если проиграешь, мы все равно все сдохнем.

– Глупости, – ответил Безголовый. – Смерть против десяти серебряных?

Смок говорил редко, но тут поднял руку.

– Заткнись, – сказал он спокойно, – и слушай.

Но все же потянулся к мечу.

На этот раз трубили в три рога, и один уже звучал ниже, чем стояли разведчики.

– Э-э-эй! – крикнул Безголовый.

Всадники приблизились. Это были крупные люди на пони, ноги их чуть не касались земли, но предводитель ехал на боевом коне семнадцати ладоней ростом, черном, как сама ночь.

– Плохиш Том! – заорал Безголовый.

– Вы перепутали долины, идиоты! – заорал Том в ответ. – Титьки Тары, мы вас чуть не упустили!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

АЛЬБИНКИРК – ОТРЯД КРАСНОГО РЫЦАРЯ

Прибытие королевы и юного короля должно было стать в Альбинкирке праздником, но угроза неминуемой войны с Дикими мешала. Напоминая о ней, из цитадели доносились душераздирающие крики. Горожане не смогли привыкнуть к ним за три недели, вопли раздавались внезапно, звучали нестройно и бессмысленно, и им не было причины, просто бесконечно кричали грешные души в аду – по крайней мере, именно так говорили друг другу люди, поглядывая на заплаканных детей и на испуганных кошек и собак, которые прижимали уши и шипели или лаяли.

Королева вступила в Альбинкирк во вторую среду после Пасхи. Она держала на коленях ребенка, и Красный Рыцарь ехал рядом с ней. Ее сопровождала дюжина дам, а за ними следовало больше двух сотен рыцарей: впереди – ближний отряд Красного Рыцаря и королевская гвардия, оба отряда в алом, а дальше виднелись многочисленные гербы лордов северного Брогата – лорд Уэйленд со своими оруженосцами и челядью, землевладелец из Снеллгуна и десяток лордов помельче. За ними в город вошли лучники войска, а потом лучники с севера и востока королевства, два десятка малых отрядов, которые Красный Рыцарь собрал по дороге, и те, кто уже разбил лагерь в полях вокруг часовни на Южной переправе.

На почетном последнем месте ехали две дюжины рыцарей из ордена Святого Фомы, ведомые приором. Они уже побывали на западе, в Лиссен Карак, и вернулись ночью, но то, что они рассказали королеве и ее капитану, оставалось мало кому известным. Многие отмечали, что они кажутся печальными.

Бланш Голд была в числе немногих посвященных. Она ехала рядом с королевой, готовая при необходимости забрать у нее ребенка, и везла с собой воду и чашку на случай, если они понадобятся королеве. Утром Тоби привел ей хорошенькую лошадку под новым седлом.

– Для въезда в город, – объяснил он с ухмылкой.

Перед лицом войны и опасности собственные горести Бланш отступили. Королева настаивала, чтобы с ней обращались не как со служанкой, а как со знатной дамой, и все с этим согласились. Война изменила многое. Королевский двор стал передвижным, и к тому моменту, как Бланш проехала в арку старых ворот Альбинкирка, она уже стала госпожой Бланш во всех отношениях. Ей это нравилось. Если не считать войны и Диких, она была вполне счастлива.

Город показался ей грязным и запущенным. Сложно было скрыть, что годом раньше его брали Дикие. Некоторые дома щеголяли новыми фасадами – этрусские купцы расписали стены фресками и отстроили портики, которые когда-то так украшали улицы. Но на каждый новый дом приходилось пять с пустыми провалами окон и сломанными дверями. За мостовой тоже никто не следил, и нечистоты текли прямо посередине главной улицы. Это показалось крайне провинциальным девушке из Харндона с его глубокими цистернами и почти всегда работавшей канализацией, где такая вонь встречалась только на бедной северной окраине Чипсайда.

Но Бланш во всем подражала королеве, которая сияла, улыбалась детям, хотя и украдкой, и показывала своего сына даже самой бедной и жалкой толпе.

Они проехали довольно далеко по главной улице, когда из цитадели донесся крик. Мужчины вздрогнули. Женщины вжали головы в плечи.

Королева дернулась, как будто ее ударили.

Красный Рыцарь скривился. Бланш поняла, что слишком часто на него смотрит, решила, что все это замечают, и выругала себя. Но зато она выучила все гримасы, которые он пускал в ход, когда думал, что никто не видит, – или когда ему было плевать. Короче говоря, это выражение лица она тоже знала. Оно означало, что ему известно, что это за шум. Или даже что он сам в нем виноват. Но он ничего не сказал, а крик больше не повторился.

На главной площади, обожженной, ободранной, истерзанной после прошлогодней битвы, королева остановилась перед воротами цитадели, где ее встретил духовный владыка города, епископ Альбинкиркский. Он провел ее намессу в когда-то великолепный собор – теперь крыша закрывала только часть нефа. Рыцари Ордена пели вместе с дюжиной монахов и монахинь, которые последовали за королевой из Лорики.

Бланш понравилась месса – первая настоящая месса в настоящей церкви, на которой она оказалась после начала Неурядиц, как она про себя их называла. Месса была хорошая, с пением и ответствиями хора, и Бланш напомнила себе как можно скорее сходить на исповедь. А потом месса закончилась, и ближний круг королевы разбежался по закоулкам крепости, стоявшей на пороге войны, – крепости, которая никогда, даже в лучшие свои дни не могла рассчитывать на присутствие двора, пусть и самого маленького.

В цитадели имелись казармы на две сотни солдат, примерно такое же количество обслуги и – в лучшем случае – на сорок рыцарей и дворян, и то некоторым пришлось бы спать на одной кровати.

Слуги сбивались с ног. Сэр Джон, знаменитый капитан Альбинкирка, отсутствовал на месте, и это обернулось настоящей катастрофой. У него не оказалось ни дворецкого, ни жены, ни родича, который мог бы присмотреть за крепостью. Он сам был себе сенешалем.

В результате королева, всеми забытая, осталась в огромном зале, почти ничем не украшенном. Бланш видела, как она выходит из себя. Она начала понимать, что подземелье и день, когда Дезидерата ожидала костра, не прошли для нее даром. Ее беспечность куда-то пропала, возможно, что и навсегда. Она чувствовала пренебрежение там, где его не было и быть не могло, где прежде она ничего не заметила бы. Бланш налила ей вина из стеклянной фляги, припрятанной в корзинке. Для остальных дам вина не было.

Бланш выждала, сколько смогла. Прошло совсем немного времени, двести ударов сердца, но Красный Рыцарь уже сидел, читал отчеты и раздавал приказы. Казалось, и он забыл о королеве. Бланш понимала, что начинаются неприятности. Она попыталась действовать через слуг, но они не слушали чужих. Главная женщина – кухарка или прачка – стояла в конце зала и говорила мастеру Никомеду, что в цитадели просто нет комнат для королевы или для старших рыцарей.

Бланш поймала взгляд Никомеда и осмелела. Она подошла со спины к Красному Рыцарю, который сидел на складном стуле в окружении своих людей. Сэр Майкл быстро записывал за ним. У приора Уишарта нашлась красивая пятичастная табличка из слоновой кости, покрытая воском, – на ней-то сэр Майкл и делал заметки. Симпатичный юноша возраста Бланш ждал чего-то. Его поздравляли, и лицо его сияло от радости – кажется, его считали героем. На нем была кольчуга и сапоги выше колена, но из оружия только кинжал. За ним стоял еще один юноша, почти такой же красивый, но его Бланш не знала.

Сэр Майкл увидел его первым и тронул капитана за руку:

– Галаад д’Эйкон, – сказал он.

Красный Рыцарь перестал диктовать. Все замолкли.

– Ты справился, – сказал сэр Габриэль. Он встал, а д’Эйкон упал на одно колено.

Бланш собрала все свое мужество и прошипела:

– Королева.

Красный Рыцарь улыбнулся. Он увидел ее, улыбнулся – она запомнила его улыбку – и кивнул.

– Сэр Майкл, приведи сюда королеву, чтобы она послушала гонца, – велел он. И тут, поняв, где королева, быстро сказал что-то Тоби.

Тоби схватил Бланш за руку, и вместе с Нелл, лордом Робином и дюжиной оруженосцев они быстро вытащили из зала столы и стулья. Из-под носа у старших слуг увели огромное кресло – слуги твердили, что это кресло сэра Джона.

Королеву немедленно проводили к столу, усадили в кресло, почти достойное ее положения, забрали у нее плащ, Тоби поднес ей вина, преклонив колено.

– Вы, должно быть, скакали, как ветер, – сказала она.

Юный Галаад, стоявший на коленях, не ответил.

Бланш смотрела на сэра Габриэля. Он не проявлял нетерпения, но руки у него немного тряслись. Нога под столом дергалась, как будто он пытался протереть дыру в каменном полу.

Где-то высоко над ними снова закричала от боли проклятая душа.

– Черт, – сказал капитан.

Королева взглянула на него и подняла бровь.

Он кашлянул.

– Нам всем не терпится услышать ваши новости, – сказала королева. Галаад д’Эйкон заговорил:

– Ваша милость, я нашел сэра Джона, ныне графа Альбинкиркского, в добром здравии. Вместе с почти пятью сотнями копий он укрепился у Гилсоновой дыры.

Бланш заметила, как капитан стукнул кулаком по левой ладони. Они с сэром Майклом улыбнулись друг другу украдкой.

– Он сообщил, – Галаад понизил голос, – о поражении, которое в понедельник потерпел в Дормлингской гостинице император. Император мертв, его армия разбита. Сэр Джон собрал почти тысячу выживших у Гилсоновой дыры и собирается прикрыть их отступление.

На всех лицах появилось одинаковое выражение. На лицах всех мужчин и женщин, с которыми Бланш познакомилась по дороге. Они все служили императору. У них были друзья в его армии.

Она увидела, как разом посерел и постарел сэр Кристос, который всегда был с ней вежлив и мил, говорил с забавным акцентом и щеголял смешными манерами. Она увидела, как вздрогнул сэр Майкл. Но внимательнее всего она смотрела на сэра Габриэля. Он не изменился в лице, разве что сглотнул слюну. Но не зря она наблюдала за ним больше недели. Она понимала, что удар достиг цели – так же верно, как если бы ему саданули в челюсть.

Говорил он ровно:

– А сэр Милус?

Галаад знал, что принес дурные вести.

– Неизвестно, милорд. Но вашего отряда не было с императором.

Красный Рыцарь кивнул:

– Разумеется. Они остались без лошадей. Где тело императора?

Сэр Кристос посмотрел на него. Для морейцев этот вопрос был важен. Бланш тоже это поняла.

– В Гилсоновой дыре, под охраной выживших нордикацев. Сэр Джон хочет отправить их сюда, но только когда он решит, что на дороге безопасно.

Сэр Кристос вскочил на ноги.

– Я готов пойти за ним, – твердо сказал он.

Все морейцы в зале уже стояли. Сэр Габриэль посмотрел на них, потом на королеву. Она ничего не понимала.

– Идите за императором, – сказал он, – возьмите пятьдесят рыцарей. Крис, больше не могу. Я хотел бы дать больше…

Сэр Кристос поклонился. Он плакал. На мгновение он опустился на колено перед королевой, и сэр Алкей стоял за ним.

– Ваша милость, прошла почти тысяча лет с тех пор, как император погибал в бою, – сказал он.

Дезидерата опомнилась быстро.

– Прошу вас, господа, – она встала, – помогите им. Утрата мужа едва не сломала меня… мне сложно представить, что будет с людьми, утратившими императора.

Сэр Габриэль пошел к дверям вместе с сэром Кристосом и сэром Алкеем, что-то тихо им втолковывая. Бланш расслышала только: «Не позволяйте нордиканцам покончить с собой».

Морейцы ушли, и вместе с ними – почти все рыцари отряда, которые когда-то – так давно – отправились на турнир.

Второй гонец явился из Лиссен Карак. Это был один из добровольцев Ордена.

– Диккон Прутик, ваша милость, – представился он с поклоном. – Я принес весть о том, что Сказочный Рыцарь стоит под крепостью вместе с армией Диких.

Никто не успел сказать ни слова – королева вскинула руку. Бланш никогда не видела у нее таких резких жестов.

– Он ищет союза с вами, – продолжил Диккон. – Если ваша милость позволит, он явится сюда вместе со своими капитанами на мирные переговоры, если вы гарантируете им безопасность.

– Передай ему мое слово, – торжественно сказала королева, – и кольцо с печатью. Пусть он знает, что мы говорим правду.

Диккон поклонился.

– Второе мое сообщение – личное, – сказал он и огляделся, – здесь ли сэр Майкл, сын графа Тоубрея?

Сэр Майкл выдвинулся вперед.

– Милорд, ваша жена разродилась девочкой, которую на рассвете окрестили Марией. Ваши жена и ребенок здоровы. – Диккон снова поклонился.

Сэр Майкл обнял его и расцеловал в обе щеки, к явному затруднению юноши.

– Пошлите за ней, чтобы наши дети смогли играть вместе, – предложила королева.

В башне снова закричали, и королева, встав – встали все, – покачала головой.

– Что это? – спросила она нежным, но властным голосом.

Красный Рыцарь вспыхнул.

– Прошу прощения, ваша милость, но это, кажется, мой грифон. Ему нужна компания и еда. Не хотите на него взглянуть? А еще нам следует найти еду и приют для всех этих дам и господ.

Бланш кивнула ему.

Удача – и маленький толчок – дали ей мгновение на лестнице.

– Ей очень одиноко. Вы ей нужны, – прошептала она, и сэр Майкл даже не успел заметить, кто влез в разговор.

– Понял, – резко сказал сэр Габриэль и полез дальше.

Майкл подтолкнул. Бланш сзади, и она тоже полезла наверх.

В обеих башнях нашлись комнаты. Бланш заглянула в парочку – там было пусто, не считая больших сундуков – скорее всего, с гобеленами. Ну что ж, уже кое-что.

Она остановилась на площадке, пропустила вперед сэра Майкла и подождала Никомеда.

– Мы можем найти Сью и поставить ее командовать в замке? – спросила она.

Никомед покачал темной благородной головой:

– Она заправляет большим лагерем.

Говорил он грустно, и Бланш вдруг сообразила, что он тоже мореец.

– А если я начну распределять комнаты?

– Я буду благодарен, – сказал Никомед.

– Мне понадобится табличка.

Приор Уишарт, проходивший мимо, остановился:

– Зачем, дочь моя?

– Отец, мне нужно распределить комнаты между людьми. Дать всем возможность переодеться с дороги. Обеспечить едой и вином.

Приор протянул ей свою табличку из слоновой кости.

– Всем моим рыцарям будет довольно одной комнаты. Они могут даже спать с солдатами в казарме.

Она поймала его на слове. Придворные еще не успели добраться до верха – в этот день она так и не увидела чудовища, хотя и сгорала от любопытства, – а она уже спустилась по другой лестнице. Нашла старшую служанку, миловидную женщину в добротном синем шерстяном платье с двумя дюжинами серебряных пуговиц.

– Я госпожа Бланш Голд, и я отвечаю за размещение королевы. – Она коротко, скупо улыбнулась.

Служанка покачала головой.

– Это невозможно, миледи. Мы просто не справимся. Все мужчины ушли с ополчением, и тут остались только кухарки да прачки.

Бланш вздохнула.

– Мы не боимся работы, – сказала она. – Идет война. Я собираюсь разместить людей в тех комнатах. Вам придется только найти постельные принадлежности, за остальным мы присмотрим сами. В городе есть пустые дома? Как по мне, должны быть. Как тебя зовут?

– Элизабет Джеллинг. А это Кухарка, мы все ее так зовем.

Кухарка изобразила реверанс:

– Ваша светлость.

Бланш чуть не сказала, что она сама всего лишь служанка. Но нет. Мгновение откровенности – и она бы проиграла. Леди могут раздавать приказы, а прачки нет.

– Могу ли я попросить выделить мне двух служанок?

Двух девушек, которым по возрасту стоило бы еще на помочах ходить, немедленно вытолкнули вперед.

Бланш не стала оглядываться.

– За мной, – сказала она и быстро вернулась в большой зал.

Как она и надеялась, там обнаружились Тоби и Робин, которые накрывали ужин для отряда.

– Вы мне нужны, – сказала она, посмотрела по-особенному и улыбнулась, как только она умела.

В четырех предложениях она изложила им свой план.

– Кухарка должна знать, кого она кормит. Я имею в виду, что всех, кто по положению ниже графа, необходимо разместить в городе.

– Неплохо, но не сработает. Я напишу список. – Тоби взял у нее табличку и начал список с сэра Ранальда: – Он наверняка здесь. Мой хозяин… хозяин Робина… приор. Все гонцы – они могли быть жить в бараках, но тогда… – Он яростно царапал стилом по воску.

Бланш обратилась к Робину:

– Как я понимаю, весь гарнизон в поле. Пожалуйста, пересчитайте спальные места в казармах и узнайте, сколько людей можно накормить.

Робин – лорд Робин – был как кукла в ее руках. Как любой подмастерье в Харндоне.

– Нелл? Найди мне еще двух пажей.

Нелл могла бы настоять на своем, но она была разумной девицей и понимала, что такое хорошая работа.

– У нас две сотни мокрых голодных лошадей, Бланш. Я в твоем распоряжении на час.

В сопровождении двух юных служаночек Бланш и Нелл прошлись по комнатам наверху цитадели, как армия. Бланш распределяла комнаты среди людей из списка Тоби, прямо в том порядке, в каком он их записал. Потом она остановилась и, опершись о дверь, перечислила всех дам и слуг королевы, насколько она их помнила.

– Нелл, найди мне Бекку Альмспенд.

Нелл убежала.

Послышались голоса и смех. Красивого юношу – может быть, самого красивого из всех, кого она знала, – звали Галаад д’Эйкон. Она помнила его как одного из оруженосцев королевы еще при старом дворе. Зазнобу каждой дворцовой прачки.

– Северная башня, синяя комната, второй этаж, – сказала она, – вместе с Дикконом Прутиком и другими гонцами. Скажите служанкам, что вам надо, а то у них голова кругом идет. Будьте добрее, мессир д’Эйкон.

Примерно посередине своей речи она поняла, что он может обратиться к ней как к прачке и это все испортит, но он только ухмыльнулся.

– Да, госпожа Бланш. – Он поклонился и крикнул: – Диккон! У нас есть комната!

Когда остальные придворные спустились, она рассказала каждому обо всех трудностях и предоставила комнату.

К тому моменту, как дело дошло до приора Уишарта, Кухарка получила указания насчет ужина, лорд Грегарио Уэйленд предложил свой городской дом, где могла разместиться дюжина человек, и даже отправил в цитадель простыни и перины. Бланш все приняла. Главный конюший Шон Ле Флер, человек безупречной вежливости, мгновенно все понимал, если к нему обращалась Бланш, и был осторожен и уклончив, если королева спрашивала, в чем дело. Пажи уже нашли ему пустой дом и сейчас отмывали его.

Люди ей помогали. Это было прекрасно. Главный конюший попытался с ней заигрывать. Бланш улыбнулась и решительно перешла к следующему по списку делу.

– Бланш, – сказала леди Альмспенд, – ты меня искала?

Бланш понимала, что только что потребовала к себе лучшую подругу королевы, но зато леди Альмспенд была очень практична.

– Миледи, – начала она.

– Бекка, – возразила эта самая леди. – Нас всех наверняка сожрут боглины. Можно уже обращаться друг к другу по имени.

– Бекка, я распределяю комнаты, но я не знаю новых дам. – Бланш показала ей список.

Бекка прижала ладонь ко рту, но смех все равно вырвался.

– Ну мне надо же было их как-то назвать, – слабо оправдывалась Бланш.

Бекка взяла список и с серьезным лицом затерла надписи на воске:

– Леди Модница – Наталия Уэйленд, жена лорда Грегарио. Она умеет шить, Бланш, это не просто бесполезная красавица. Болтушка – леди Эмма. Орясина – леди Брайар, и вряд ли она скажет тебе спасибо за такое прозвище. Белый Платочек – это ее дочь. Хорошенькая, правда?

– Да, – согласилась Бланш.

– Элла или Хелла, одна из двух. Этих всех можно в одну комнату. Наталия будет жить вместе с лордом Грегарио. А кормилицу поселим с королевой.

– А вы, миледи? – спросила Бланш невозмутимо. В пути леди Бекка ночевала вместе со своим Ранальдом, но у дороги свои правила.

Бекка улыбнулась:

– А мне отведи самый маленький чуланчик. Буду делать вид, что живу там, – с удовольствием сказала она. – А ты сама где живешь?

Бланш застыла. О себе она совсем забыла.

– Ладно, будем жить вместе. Северная башня, верхний этаж. Там только сэр Габриэль и королева, для нас обеих это подойдет.

Бланш подумала, нет ли в ее голосе намека, но решила, что нет.

– Будет только хуже, Бланш. Граф Приграничья в трех днях пути отсюда, а с ним идут джарсейские дворяне, которые раньше бунтовали, а сейчас верны короне, и Гэвин, брат Габриэля, а он теперь, как я понимаю, стал графом Западной стены. – Она стащила с носа очки. – Я помогу тебе завтра. Довольно для каждого дня своей заботы. И я чую запах еды. Ты великолепна, Бланш.

Бланш присела.

– Перестань, – велела Бекка. – Ужинать будешь вместе с господами, не то слуги набросятся на тебя, как пиявки. Пойдем. – Она потащила Бланш вниз.

Бланш ожидала увидеть похлебку, наскоро сваренную на сотню человек, но вместо этого на первое был бульон с желтком, розовой водой и засахаренными апельсиновыми корочками, достаточно хорошо приготовленный для ее хозяйки, вкусный и красиво поданный двумя десятками оруженосцев под предводительством лорда Робина.

– А где Тоби? – прошептала она.

– Следит, чтобы пажей тоже покормили, – улыбнулся Робин. – Иди поешь.

Потом подали пироги со свининой, и Бланш поняла, что Кухарка опустошает кладовые, отдавая заранее приготовленные блюда. Она поела с удовольствием.

Индюшка с малиной была хороша. Королева улыбалась и даже выпила за своих рыцарей. Придворные ели жадно, как любые люди, которые несколько дней провели в седле, и пили так же.

– Кухарка хочет переговорить с вами, – прошептал кто-то Бланш на ухо и исчез.

Она улыбнулась своему соседу, главному конюшему, который вел себя настолько вежливо, что это опять походило на заигрывания, встала и ускользнула из-за стола, сделав реверанс королеве.

Рука королевы лежала на руке Красного Рыцаря.

Бланш показалось, что у нее заледенел позвоночник. Она выругалась. Красный Рыцарь повернулся и посмотрел на нее через стол. За спиной у него горели свечи, и свет казался нимбом, совсем неуместным. Габриэль улыбнулся ей и вернулся к разговору с королевой.

Ну и черт с ним.

Никомед перехватил Бланш у лестницы:

– Пойдем вместе.

Она улыбнулась, и они пошли по широкой лестнице, по которой носили еду, – почти такой же, как во дворце в Харндоне. Спустившись на один пролет, они повернули в кухню размером с половину большого зала. Там горели два огромных очага и было очень жарко – впрочем, поздней весной это даже приятно.

Кухарка вышла им навстречу, вытирая руки.

– Мы подали все, что было, – сказала она. – Что делать дальше?

– Купить еще? – терпеливо предложил мастер Никомед.

Кухарка смерила его подозрительным взглядом:

– А ты кто такой?

– Он королевский дворецкий, – пояснила Бланш. – И капитанский.

– Что за капитан?

– Герцог Фракейский, – сказал мастер Никомед.

– Ой, – отозвалась Кухарка.

– К рассвету составь и отдай мне или любому из моих людей список, и к заутрене провизия будет у тебя, – сказал Никомед. – У меня есть свои запасы.

– Шафран? Сахар? – спросила Кухарка. – У меня все вышло.

Бланш решила держаться своей роли и не думать о руке королевы, лежавшей на руке рыцаря.

– Раз все устроилось, я вернусь за стол.

Никомед учтиво поклонился:

– Миледи.

Убежать оказалось не так просто. Госпожа Элизабет поджидала ее на лестнице.

– У меня кончились простыни, соломенные тюфяки, перины, полотенца и все прочее, – воинственно сказала она, как будто отсутствие простыней оправдывало такое поведение.

Вовсе не ложные аристократические замашки заставили Бланш обозлиться. Это была профессиональная гордость. В дворцовой прачечной в Харндоне никогда ничего не кончалось.

– Ну так найди еще! – велела она.

– И где? – вопросила женщина, которая, наверное, была прачкой.

Бланш щелкнула пальцами:

– В городе должны быть господа и дамы, которые почтут за честь выделить королеве простыню-другую. Или посади своих женщин за шитье.

– У нас нет полотна на простыни. Мы бедные, госпожа. Это же не дворец.

Она униженно склонила голову, и Бланш стало стыдно.

– Прости меня. Давай я спрошу оруженосцев. Многие из этих господ идут воевать очень хорошо снаряженными. – Она погладила прачку по руке и с ужасом услышала всхлип.

Бланш поймала Тоби и отправила всех оруженосцев за бельем – за любой невостребованной тканью. В большой зал она забежала на мгновение, которого едва хватило, чтобы ей в руки всунули стакан вина и кусок яблочного пирога. Она выпила вино, съела пирог и наткнулась на одну из девушек Сью, которая держала огромный сверток полотна. Ярдов сорок, не меньше.

– Мисс Сью шлет свои наилучшие пожелания и надеется, что это поможет. – Девушка была одета не для дворца, а для трактира, и оруженосцы немедленно побросали всю работу.

Бланш улыбнулась, взяла полотно и сказала:

– Возвращайся прямиком к ней и передай, что я у нее в долгу. Пусть запишет на счет королевы. Ты умеешь шить?

Девушка – возраста Бланш или даже моложе – покачала головой и улыбнулась:

– Могу сшить рубашку, если ее кто другой раскроит.

Бланш засмеялась:

– Скажи Сью, чтобы прислала сюда всех свободных женщин, которые умеют шить.

Когда Бланш в следующий раз попала в большой зал, ей передали приказ королевы.

Королева была в своих покоях. Там все устроили как полагается: постель, занавеси, два хороших тюфяка и перина, стеганое покрывало и два одеяла.

Бланш, леди Альмспенд и леди Брайар раздели королеву, перепеленали ребенка и помогли королеве принять ванну. Бланш, не думая, свернула всю одежду королевы, перетянула ее поясом и…

Бекка Альмспенд вырвала сверток у нее из рук.

– Так и служанке работы не останется, – рассмеялась она.

Леди Брайар – хоть и старше Бланш, но при дворе раньше не бывала – улыбнулась:

– Вам нужно научить меня. Это сбережет время. – Рот у нее был большой, но красивый, а зубы крупные. – Папа говорил, что нам придется прислуживать, но я и не знала, что вы так хорошо это умеете. Чувствую себя пятым колесом в телеге.

– У нас большой опыт, но мы рады, что вы здесь, Брайар, – сказала Бекка.

Бланш смогла только отнести сверток вниз. Но не успела она добраться до большого зала – в третий раз, – как наткнулась на двух прачек. Они присели, и она ощутила себя обманщицей.

Все командиры собрались в большом зале. Горел огонь в одном очаге, и рядом с ним сидели все швеи, двадцать женщин и один лучник, и все они шили, не покладая рук.

Бланш удивилась и обрадовались, когда тут же появились леди Брайар с дочерью, взяли у оруженосцев табуреты и достали швейные принадлежности. Леди Наталия уже сидела рядом, и игла в ее руках сновала быстро, как у настоящей швеи.

– Не хватает простыней? – спросила дочь. – Ну, дома так тоже бывало. Она захихикала. Девушка была младше Бланш примерно на год.

Бланш раскрыла свой кожаный чехольчик с иглами и другими приспособлениями, пристроила его на коленях и начала шить.

– Пресвятая Дева, быстро-то как! – ахнула Элла. – Никогда не видела, чтобы леди так шила. Мама, посмотри только на стежки!

Брайар, которая вспоминала историю из своей молодости, не так давно и миновавшей, прервалась, пожала плечами и продолжила рассказ.

Леди Наталия склонилась над работой Бланш:

– Вы неожиданно хорошо шьете.

– Вы тоже, леди, – заметила Бланш. И в самом деле, она никогда еще не видела благородной дамы, которая бы так хорошо шила.

Новые простыни выходили из-под иглы одна за другой.

На другом конце зала суетились. Была почти полночь. Епископ Альбинкиркский и приор Уишарт сидели за одним столом и писали что-то.

В зал вошел Тоби. Для середины ночи он на удивление хорошо выглядел в добротной гербовой накидке.

– Он скоро будет здесь, – сказал Тоби, – прямо сейчас.

В зале стало тихо, как будто случилось какое-то священное событие. Как в то мгновение, когда на мессе поднимают гостию.

Словно услышав мысли Бланш, Габриэль повернулся и увидел ее. Она встала, как служанка, и подошла к нему.

Он поднялся:

– Тебе лучше позвать королеву. Мы ждем принца.

– Ее брата? – спросила Бланш, хотя знала, что тот сейчас прикрывает северные подступы к городу вместе со своими рыцарями и небольшим отрядом пехоты.

Бланш помчалась наверх. Дело было срочное, и она бежала все три длинных пролета винтовой лестницы.

Бекка расчесывала великолепные волосы королевы, а леди Наталия изучала ее одежду.

– Миледи, – заговорила Бланш, – герцог Фракейский прислал сказать, что нам предстоит принять иноземного принца, и просит вас спуститься, если вам угодно.

– Платье, – бросила королева, – коричневое. Хорошо. Вы обе застегивайте, а я уберу волосы.

Через две минуты они спустились в зал. Королева вышла босой. В Харндоне такое было немыслимо, а здесь просто практично. Леди Наталия и леди Альмспенд вернулись к огню и шитью.

В зале по-прежнему было тихо. Женщины отряда сидели у огня и шили детскую одежду. Красный Рыцарь стоял между приором и епископом. Остальная знать уже разошлась.

Тоби вернулся в зал и поклонился королеве. Лорд Робин и лорд Уимарк устроили ее на кресле, которое могло бы сойти за трон, и поставили напротив еще одно такое же.

– Кто это? – спросила королева.

Красный Рыцарь встал рядом с ней.

– Сказочный Рыцарь, – сказал он, – и Гармодий.

Тапио появился в сопровождении Гармодия. Чуть поодаль шли еще два ирка, высокий Страж в плаще из перьев, чернокожий человек из Ифрикуа, который спас Бланш в Харндоне, еще один чернокожий, в краске и перьях, как принято у пришедших из-за Стены. За ним высились два гигантских медведя и – Бланш стало тяжело дышать – худая фигура, похожая на огромного богомола в белом доспехе.

Справившись со страхом, она подбежала к Павало и сжала его руку. Он сложил ладони и поклонился, глядя на Гармодия. Она не заметила этого обмена взглядами. Сказочный Рыцарь выступил вперед, звеня крошечными золотыми колокольчиками. Взметнулся эльфийский плащ. Рыцарь опустился на колени, склонил голову, поцеловал королеве руку и улыбнулся, продемонстрировав зубы. Их было довольно много.

– Человечес-ская дочь, твоя крас-сота с-с-столь же велика, как о ней рас-с-сказывают.

Дезидерата вспыхнула.

– Я видела тебя при Польском дворе, – она помедлила, а потом наклонилась и поцеловала его в обе щеки, – ты тоже хорош собой, сын земель Диких.

– Попался, который кусался, – пробормотал Гармодий.

– Я не узнала бы тебя, старый друг, – сказала королева.

Он вышел вперед, встал на колени и поцеловал ей руку.

– Я выбрал себе другое тело, – заявил он без прелюдий.

Епископ Альбинкиркский дернулся.

– Сейчас мне довольно того, что ты жив и рядом со мной. – Дезидерата встала и обняла новое тело магистра. Тот залился краской. – Я так по тебе скучала! – сказала королева.

– Ваша милость. – Гармодий вдруг понял, что гладит ее по голове, и убрал руку.

– Ты вернулся, чтобы стать моим министром? Или только в гости?

Гармодий встревожился:

– Я только… многое нужно рассказать, и простых ответов у меня нет. Сегодня мы пришли, чтобы заключить союз. Но основой этого союза будут суровые истины. После того как мы огласим их, нельзя будет их забыть.

Дезидерата прижала руку к горлу, хотя у нее никогда не было такой привычки, и опустила глаза:

– Я тоже узнала несколько суровых истин.

Сказочный Рыцарь и Красный Рыцарь смотрели друг на друга, как мальчишки, оценивающие противника перед дракой. Бланш очаровало их сходство, куда более заметное, чем различие. Пусть у Сказочного Рыцаря были раскосые глаза, золотые волосы и длинные зубы, а у Красного Рыцаря – глаза самые обычные, а волосы черные, что-то все же говорило, что они родня друг другу.

Сэр Габриэль поклонился собравшимся:

– Ваша милость, милорды, я предлагаю сесть и поговорить. Давайте решим все вопросы. Я верю, что вместе мы выиграем эту войну, а возможно, и вовсе покончим с войной надолго.

Гармодий вздохнул:

– Нет, мой мальчик. Сейчас не получится, – он посмотрел Красному Рыцарю в глаза, – но это красивая мечта, помни о ней.

Сэр Габриэль вздрогнул.

– Тогда… я полагал, что говорю за всех… расскажи нам.

Он посмотрел на Стража, огромного, как боевой конь, и велел Тоби принести скамью попрочнее.

Королева подозвала леди Брайар:

– Принесите моего сына.

– Прежде всего, друзья мои, позвольте представить вам Сказочного Рыцаря, владыку Н’Гары, что на западе, Моган, герцогиню Западных Озер, одну из самых могущественных правителей Диких и нашу верную союзницу, Нита Квана, вождя сэссагов, Кревака, господина многих вод, моего собрата по магии.

– Ты слишком добр, – заявил только что поименованный ирк на безупречной архаике.

– Кремня из клана Кривого дерева, которого Дикие прославляют как старейшего и мудрого, – Гармодий нахмурился, – Экреча, урожденного лорда четвертого улья Великой реки.

Люди заахали, поняв, что рыцарь в белой броне – это гигантский боглин, упырь.

Королева встала:

– Это мой капитан, Красный Рыцарь, Габриэль Мурьен.

Услышав имя «Мурьен», Моган рыкнула, а Кревак улыбнулся, показав зубы.

– Лорд Грегарио Уэйленд и приор Уишарт из ордена Святого Фомы.

Если имя Мурьенов произвело слабое впечатление, то, заслышав о Святом Фоме, медведи заревели, а белая тварь дернулась.

– Мы легко можем стать врагами, – Гармодий оглядел всех, – но от этого наш истинный враг только выиграет.

Моган, великий Страж, фыркнула:

– Это ты так говоришь.

Бланш подумала, что у нее очень красивый голос.

Тут выступил вперед один из медведей:

– Мы не судим людей. Мы пришли говорить не об обидах, которые причинили нам люди. Пусть только Госпожа скажет, что после драки рассудит справедливо, и мы смягчим свои сердца.

Бланш налила королеве воды и поняла, что под Госпожой имелась в виду королева. Кормилица как раз принесла младенца.

Королева обратилась к медведю, поседевшему от старости:

– Ты будешь сидеть рядом со мной и вершить справедливость?

– Это будет честно, – согласился медведь.

Даже Моган кивнула.

Гармодий прокашлялся.

– Великолепное единодушие, хоть и несколько запоздавшее. Но мы все знаем, что должны держаться вместе.

– Расскажи свою историю, старик, – попросил сэр Габриэль. Он улыбался, но Бланш чувствовала напряжение.

Гармодий склонил голову.

– Во-первых, нам нужно сделать то, что мы сделали в Лиссен Карак – все, кто умеет пользоваться силой.

Они с Габриэлем уставились друг на друга.

– Ты много просишь, старик, – сказал сэр Габриэль, – но мой дом открыт для тебя.

Королева улыбнулась:

– Я буду рада.

А потом они все, один за другим, затихли. Бланш видела, как менялись их лица, делаясь сосредоточенными, как во время молитвы. Гармодий, сэр Габриэль, Сказочный Рыцарь, королева, приор, епископ, Моган, младший медведь, лорд Кревак – все они оцепенели.

Зал как будто наполнил золотистый туман. Он покрыл пол, а потом медленно поднялся к стропилам, как вода в котле. Бланш немного с ним поиграла.

Сэр Павало шумно осушил стакан воды и сел.

Лорд Грегарио, знаменитый мечник, сказал высокому воину из Ифрикуа:

– Великолепный меч, сэр рыцарь.

– Я показать? – спросил сэр Павало.

Прямо во время совета, на котором решались судьбы народов, оруженосец и рыцарь принялись толковать о мечах.

«Мужчины», – подумала Бланш.

Старый медведь посмотрел на нее таким взглядом, как будто полностью разделял ее мысли.

Они собрались во Дворце Гармодия.

– Я скажу то, что должен сказать. Я не буду говорить, что враг нас не слышит, – но если слышит после всего, что я предпринял, у нас нет шанса, – объявил Гармодий.

Габриэль понял, что сидит в уютном кресле рядом со стариком. Он улыбнулся Гармодию, который в эфире все еще выглядел молодым собой, а не Аэскепилесом.

Остальные тоже расселись – Моган заняла трон из слоновой кости, который каким-то образом не затмевал стул Дезидераты, сделанный из позолоченного дерева.

Дезидерата тряхнула волосами:

– Раз уж мы встретились, давайте веселиться.

Тапио сидел, скрестив ноги, а белый страж, кажется, вовсе не умел сидеть.

Дезидерата повысила голос. Она пела старую праздничную песню:

– Для веселья нам даны молодые годы! Жизнь пройдет, иссякнут силы…

Все присоединились к ней – даже Моган, даже Экреч, и, хотя они пели на разных языках, песня неслась ввысь, в эфир. Золотисто-зеленое сияние наполнило Дворец Гармодия, и огромный щит встал на место.

– Мощное заклинание, – заметила Моган.

Гармодий улыбнулся:

– Лучше, чем я мог надеяться. Ваша милость, вы многого добились.

– Мне через многое пришлось пройти. – Дезидерата пожала плечами и улыбнулась уголком рта. Улыбка вышла озорная и напомнила о прежней королеве. – И все же. Даже здесь нас подгоняет время. Расскажи свою историю, старик.

Гармодий сел поудобнее.

– Хорошо. Что-то вы знаете все, что-то знают немногие, на что-то вы мельком посмотрели сквозь мутное стекло. Даже сейчас я не уверен, что некоторые мои слова не окажутся фальшивкой, или оправданием, или попыткой приукрасить правду. Все мы работаем с силой, и все мы знаем, что вера может стать бытием, что изменение рождается в силе. Вспоминать становится почти невозможно, история теряет смысл.

Габриэль понял, что кивает.

– Хорошо. Мы все живем в некой сфере, в огромном пузыре… – Гармодий рассмеялся. – Реальности, скажем так, существования… Некоторые мудрые говорят, что пузырь один, другие считают, что сфер семь, восемь или даже девять и одна вложена в другую.

– А снаружи находятся Господни небеса, – вставила Дезидерата.

– Нет, ваша милость. Простите меня, но снаружи царят хаос и пустота. Похожие на наш эфир. Но об этом в другой раз. Сейчас нам важно, что за этим хаосом лежат другие сферы, такие же, как наша.

Моган кивнула. Дезидерата прижала руку к шее. Габриэль потер бороду и задумался.

– Об этих сферах нам почти ничего не известно. Все наши сведения противоречивы, мучительны и неразумны, – Гармодий покачал головой, – но я отвлекся. Наша сфера отличается от других тем – я боюсь говорить об этом, – тем, что она представляет собой связующее звено между всеми прочими сферами или некоторыми из них. Возможно, многими. В этом наша суть и наша судьба. Мы – перекрестки.

Габриэль ощутил, что Гармодий смотрит на него.

– Ты не удивлен.

– Мы делили одну голову на двоих, когда ты проводил исследования в Ливиаполисе.

Моган заерзала.

– Для кветнетогов это не новость, – она покивала, и ее гребень, раздувшийся от напряжения, опал и стал походить на модный берет, – мы пришли сюда за другим знанием. А это известно каждому младенцу.

Гармодий продолжил:

– Моя история состоит из двух частей. Во-первых, мы все – перекрестки. Во-вторых, мы – пешки в шахматной игре, – он взмахнул рукой, – и эти два факта объясняют все, что происходит вокруг нас. Шесть десятков народов конкурируют за ресурсы. Мы знаем о людях, стертых с лица земли, мы видим руины их творений, а в Ливиаполисе сохранились даже их научные записи.

– Одайн, – сказала Моган.

Гармодий вздохнул:

– Одайн – только одни из них, сосчитать всех мне не дано. Но это самый очевидный случай. Позвольте, я подытожу. Могучие Силы стремятся захватить и удерживать наши перекрестки и для этого сводят народы в схватке. Удерживают позиции, как сказал бы Габриэль.

– Зачем? – спросил Габриэль. – За что они сражаются? За новых рабов?

– Да, – медленно произнесла Моган. Она не отвечала Габриэлю, а просто вставила реплику. – Да, это невероятно просто. Конечно.

– Один из членов моего ордена, великий ученый, далеко в Дар-ас-Саламе, читал древнейшие человеческие записи. Куда больше, чем я, – Гармодий огляделся, – и еще более старые записи, оставленные до людей. Это дело всей его жизни.

Гармодий создал в эфире обрывок пергамента.

– Пять имен. Пять из примерно семнадцати созданий, равных силой богам. Маленьким, жалким, ненужным богам. – Он протянул всем свой список.

Габриэль прочел его сразу весь, как всегда в эфире:

«Тара.

Эш.

Лот.

Оук.

Рот».

– Это не настоящие имена, – сказала Дезидерата. Список ее потряс – это было ясно написано на ее лице.

Гармодий покачал головой:

– Думаю, мы всех их знаем.

Габриэль вздохнул.

– Они делятся на добрых и злых? – ехидно спросил он.

Сказочный Рыцарь рассмеялся и хлопнул себя по колену:

– Они все одинаково манипулируют и принуждают других. Выводы делайте сами.

Габриэль подумал о мастере Смите.

«Я хотел бы заметить, что моя сторона меньше числом и старается сократить разрушительные последствия».

– Один из них честнее других, – сказал Габриэль.

– Мой орден сделал свой выбор, – заметил Гармодий. – Мы сражаемся с ними всеми.

Габриэль прищурился:

– Как ты себе это представляешь? Похоже на типичную непрактичную задачу прямиком из классной комнаты. Благородное и бессмысленное решение. Я признаю, что они могущественны. Но если они противостоят друг другу, вероятно, классическое решение – это использовать силу одних против других?

Сказочный Рыцарь вытянул нечеловечески длинные ноги и сказал:

– Это либо очень умно, либо совершенно безумно. Сэр Габриэль, почему вы считаете, что этими великими сущностями, подобными богам, можно манипулировать?

Габриэль посмотрел не на Гармодия, а на королеву:

– Это все великие драконы, да? Четверо или семнадцать?

– Мы полагаем, что они все драконы, – ответил Гармодий.

– Я согласен, что это поразительные новости из области герметической философии, но, когда мы сражаемся, – Габриэль посмотрел вокруг, – мы сражаемся с Эшем. С Эшем, который пытается воплотиться в нашей сфере и владеть вратами – вероятно, наиболее важные из них расположены под Лиссен Карак. – Он нахмурился. – Этот Эш – дракон?

– Лиссен Карак был домом и священным местом моего народа, – заметила Моган.

– А до того – одайн, еще раньше – крааль и так далее. – Гармодий поднял руку. – Если мы ничего не сделаем, это колесо будет вращаться вечно.

– Очаровательно, – согласился Габриэль, – но все же на мои планы это напрямую не влияет, – он поморщился, – не считая того, что он собирается дать нам бой при Альбинкирке. Он, или Шип, или кто там управляет этим стадом. А раз он хочет сражаться здесь, мне хочется сражаться где-то еще. – Габриэль наклонился вперед. – Твой ифрикуанец знает другие врата? Мне нужно изучить географию этого эфирного поля боя. Если я вообще способен ее понять.

Гармодий призвал второй листок пергамента:

– Лиссен Карак, как мы все знаем или хотя бы догадываемся. Цитадель Арле в Арелате.

Габриэль вздрогнул, как будто его укусили:

– Конечно же. Я там был. Король Галле пытался захватить Арле обманом… долгая история. Я там был. Я чувствовал, что там какая-то… пустота.

– Пустота? – переспросила королева. – Я тоже знаю такое место.

– Полагаю, это утраченные врата под Харндонским дворцом. – Гармодий обменялся с королевой долгим взглядом.

Королева откинулась на спинку стула и выдохнула.

– Там что-то есть. Пустота…

Гармодий кивнул:

– Предположим, Харндон. Несомненно, одни врата находятся в Дар-ас- Саламе, я их сам чувствовал. С них и начались исследования Аль-Рашиди без малого сто лет назад. А если понять суть игры и ее стороны, то Умбротские войны обретают смысл. Немертвые были всего лишь чьим-то инструментом для захвата врат.

Габриэль начал раскачиваться на стуле, как ребенок.

– Арле. В Арелате. Где галлейского короля только что разбили Дикие. Так говорят этруски. – Габриэль сел ровно.

Лицо приора Уишарта стало спокойным, хотя даже в эфире был заметен его страх.

Королева переводила взгляд с одного собеседника на другого.

– Умбротские войны, господа?

– Почти сто лет немертвые и некто, кого мы зовем Некромантом, нападали на народ Дар-ас-Салама, обители мира, – пояснил Гармодий. – До начала войны там были зеленые поля. А теперь осталась лишь пустыня. Раши- ди говорит, что в этой сфере семь врат. Точнее, он утверждает, что их не меньше семи. И следует добавить, что нынешняя земля не похожа на ту, на которой ставили врата. Этой войне столько лет, что некоторые врата могут прятаться под ледниками, в вулканах или на дне морском.

Приор Уишарт глубоко вздохнул:

– Когда были выстроены врата?

Гармодий ответил не сразу. Он посмотрел на одного, на другого, на третьего. Никто не вздрогнул. Сказочный Рыцарь оскалился, демонстрируя клыки:

– Тебе надо было с-с-статъ с-с-скоморохом. Прос-сто с-с-скажи.

– Не меньше тридцати тысяч лет назад, – ответил Гармодий.

– В писании говорится, что земле от шести до семи тысяч лет, – сказал епископ.

– Оно просто ошибается, – заметил Гармодий.

Епископ кивнул, соглашаясь.

– Должно быть, там говорится о каком-то другом месте, – предположил Габриэль. – Мы не отсюда. Не больше, чем герцогиня Моган.

– Тридцать тысяч лет – большой срок, – сказал епископ.

– Это слишком долго даже для моего народа, – вмешался лорд Кревак. – Слишком долго, чтобы рассуждать всерьез.

Дезидерата взглянула на своего капитана и обратилась к Гармодию:

– Я понимаю, как это может навечно изменить все. Но не вижу, как бы оно изменило ближайшие несколько дней. Существует ли оружие? Способ предотвратить воплощение?

– Нет, – заговорила Моган, – воплощение – это сила и слабость.

– Если Эш здесь, его больше нигде нет. А если он здесь целиком… – Гармодий сделал паузу. – Полагаю, его можно уничтожить. Они бессмертны, только когда разделяют себя по нескольким мирам. Но тогда они слабее.

– Ну, уже не так скучно, – заметил Габриэль. – Ты хочешь убить бога.

– Будет очень трудно, – сказал Гармодий.

Габриэль вздрогнул.

– Нам придется тяжело даже в простой битве, когда мы будем защищать свои поля от превосходящего числом и магической силой противника.

– Это я оставлю тебе, – сказал Гармодий, – а наша битва пройдет здесь, в эфире, и главным в ней будет ввести врага в заблуждение.

– В моей тоже. Кажется, мне нужно кое о чем вам напомнить.

– Говори, человек, – велел Сказочный Рыцарь.

Габриэль обвел зал взглядом.

– Я рыцарь, и моя первейшая обязанность – защищать слабых. Ты можешь быть прав, старик, но прошу тебя не забывать об этом. Мой долг – защищать крестьян, торговцев, женщин, которые носят детей. Я согласен, что игру богов пора остановить. Она мне не нравится. Но в нее играют люди, Стражи, драконы, виверны и медведи. Это ничуть не проще, чем убить бога. Поэтому, ваша милость, миледи, господа, – давайте сосредоточимся на том, что нам нужно победить Шипа.

– Возможно, мы не на той стороне, – сказал Сказочный Рыцарь. – Может быть, мы слишком малы, чтобы хотя бы разглядеть стороны.

Габриэль возразил:

– Яспособен определить хорошее войско, единожды проехав по его лагерю. Увидев одну шлюху и одного слугу, я буду знать все об их капитане. Я не стану вести теологических дебатов, милорды. Но я знаю Эша по его делам. Я знаю двоих из этих созданий. Что бы они ни задумали… – Он пожал плечами.

– У них лучшие войска? – предположил Сказочный Рыцарь.

– Вроде того, – согласился Красный Рыцарь и коротко улыбнулся. – Вот я о чем, Гармодий. Ты хочешь уничтожить расу богов и освободить нас. Как по мне – да и хрен бы с ними. Я служу королеве и императору, а еще своим собственным интересам. Каждый человек кому-то служит. Пусть наши владыки будут справедливыми и щедрыми, и мы все будем процветать.

– Это слова аристократа, никогда не пробовавшего плети! – возмутился Гармодий.

– Ты лжешь, – выплюнул Габриэль.

– Ты – ты хочешь сказать, что готов отказаться от свободы? По-моему, лжешь ты.

– Я хочу сказать, что нужно выигрывать битвы по очереди и не отказываться ни от какой помощи. – Габриэль прижал руку ко лбу. Вернулась знакомая головная боль.

– А я говорю, что те, кто предлагает эту помощь, хотят поработить нас навеки и победа в этой битве – твой вклад в будущее. – Гармодий был непреклонен. – Они все враги нам в равной степени.

Дезидерата погрузилась в размышления. Габриэль догадывался, что ее задело. Остальные тоже о чем-то думали, каждый о своем.

Габриэль вдохнул эфира. Бессмысленная имитация дыхания. Привычка при разговоре.

– Должны быть и другие силы, – сказал он.

– Некромант, например, – предложил Гармодий. – Создание, которое Рашиди называет Ротом. Я подозреваю, что он привел армию в Галле. Или стоит за ней.

– Драконы? – спросил Кревак.

– Не все силы – драконы, – возразил Экреч.

– Шип хочет войти в их число. – Габриэль приподнял бровь.

– И сестра Амиция стоит на этой грани, – отозвался Гармодий.

– Она станет драконом? – удивился Габриэль.

– Не знаю, – признался Гармодий. – Аль-Рашиди это тоже неведомо. Дезидерата подняла голову.

– Для меня это все слишком туманно, – сказала она и посмотрела на епископа Альбинкирка.

Тот улыбнулся и заговорил:

– Меня не удивляет, что Господня воля и Господня любовь существуют во всех уголках космоса. Но кроме этого мне сказать нечего. Разве что… лишить жизни существо, сколь угодно могущественное, но не причинившее вам вреда, – это все равно убийство, хотя вы можете видеть в том выгоду для будущих поколений. Но я священник, и я боюсь, что насилие даже с целью защиты слабых – все равно грех. Убийство.

Сказочный Рыцарь удивленно посмотрел на него:

– А среди детей рода человеческого есть другие, которые думали бы как ты?

– Нас немного. Мы зовемся христианами.

Сказочный Рыцарь расхохотался. Габриэль тоже.

Гармодий дернул головой, как будто проснулся.

– Ваша милость, я понимаю, что это будет болезненно. Но судя по тому, что я слышал, и по вашему облику здесь… я полагаю, что вы уже сталкивались с нашим врагом напрямую. В эфире.

Дезидерата выглядела так же, как всегда в эфире, – красивая молодая женщина в золотом платье, босая, с венком из маргариток в волосах и такой же гирляндой на талии. В эфире она казалась одновременно чувственной и по- матерински степенной. Воплощение женской силы.

Но теперь Габриэль, который лечил ее и знал ее и в эфире, и в реальности, посмотрел и увидел, как повлияли на нее харндонские испытания. В эфире ее тело оставалось таким, каким было год назад в реальности, но после родов и пыток в уголках глаз появились морщинки, цвет лица изменился. Она стала серьезнее и основательнее, чем год назад. Но он бы не заметил разницы, если бы не увидел золотую деву в эфире.

Она не улыбнулась. Но и не дрогнула и не замялась.

– Я встречалась с Эшем, – тихо сказала она.

Эфир замер.

– Это не было обычным состязанием в силе, его я бы проиграла немедленно. Мне кажется… если я могу упредить магистра Гармодия… что он живет в эфире и наша реальность тяжела для него. Ради битвы воли… воли, использующей силу как оружие, если говорить в ваших терминах… я создала это.

Вспоминать что-либо в эфире непросто. Дворец воспоминаний живет только в разуме своего хозяина, и слабость, свойственная памяти, может привести к любым изменениям. Живые воспоминания – воспоминания о событиях – бесконечно искажаются и истлевают, как известно каждому герметисту. Победы и поражения лгут, воля отказывает, изображения тускнеют.

Но для большинства заклинателей воспоминания о манипуляциях герметической силой предстают зримыми и прочными. И память королевы о нападении Эша была живой, сложной и настолько напоенной эмоциями, что Моган заревела, а Габриэль вдруг заплакал.

Когда она отозвала воспоминание, каждый из них создал под ее руководством по золотому кирпичу. Кирпич Моган был великолепного болотно-зеленого цвета.

– Я не пыталась задеть его. Я только хотела защитить своего нерожденного ребенка. – Она улыбнулась. – Теперь мне интересно, чем был Эш и чем была Гауз.

Гармодий увидел в ее воспоминании еще одну тень.

– И чем была Тара.

– Дева защитила меня, – быстро сказала королева.

Гармодий нахмурился.

– Для них мы солдаты и рабы. – Он пристально взглянул на Габриэля.

Тот покачал головой:

– Гармодий, я тебе не враг. Но мне нужен союзник, чтобы выиграть в этой битве. Особенно если воплотится твой темный дракон. Я не представляю, каково сражаться с драконом. Я не уверен, что это в принципе возможно с точки зрения искусства войны. Основываясь на двух случаях наблюдения за моим союзником в драконьем обличье… – Он помолчал. – Я не уверен, что могу разработать план на подобный случай.

Гармодий набрал воздуха, как будто готовясь к страстному монологу, но промолчал. Потом сказал только:

– Мы должны победить.

– Мы знаем, – согласилась Дезидерата.

– Прекрасно, – сказал Гармодий. – Я сосредоточусь на Эше.

Габриэль спросил у Сказочного Рыцаря:

– Ты согласен, что командовать буду я?

– Нет. Я согласен, что мы можем помочь друг другу. Командовать – слишком надменное слово. Будем друзьями, а остальное приложится.

– А я‑то думал, как сказал бы мой лучник. – Габриэль протянул руку. – Я собираюсь сражаться в лесу, у Гилсоновой дыры.

– В лесу? – Дезидерата удивилась так, что эфир слегка замутился.

– Армия выступит сегодня и пойдет под покровом ночи. Большая ее часть. Не рыцари. Мы собрали множество фермеров и крестьян, которые будут рыть окопы и валить лес. У нас есть то, чего нет у врага, – организация. Я попытаюсь выиграть с ее помощью.

Сказочный Рыцарь прижал руку ко лбу – был ли это шутливый или искренний жест, никто не понял.

– Я потрясен. Возможно, он будет удивлен.

– Посмотрим, – сказал капитан.

Один за другим они покидали Дворец старика.

Габриэль решил быть дурным гостем и задержаться. Оставшись наедине с Гармодием, он сказал:

– Правда, странно, что я в твоей голове, а не ты в моей?

– Мы не договорились? – поинтересовался Гармодий с улыбкой.

– Пожалуйста, не выступай против мастера Смита.

– Ты имеешь в виду Лота? Даю тебе слово. Пока что.

Гармодий посмотрел на что-то, чего Габриэль не видел. Но он бывал в комнатах старика в своей собственной голове и знал, что это зеркало.

– Я лишился защиты.

– Да? – спросил Гармодий. – Гм…

– Как воплотится Эш? И как ты ударишь?

– Я полагаю, нужна смерть. Любая смерть – потрясение в эфире, – начал старый магистр.

– Я не знал, – заметил Габриэль.

– Не слышу сарказма в твоем тоне.

– А я в твоем.

Они переглянулись и засмеялись.

– Я думаю, что он питает свою сущность смертью. Но я ничего не знаю точно. Это все догадки. Я не стану говорить, что я сделаю.

– А как же Амиция? Лиссен Карак? – Пульс Габриэля участился даже в эфире.

– Они под защитой. Амиция хочет пойти с армией. Я думаю, что лучше этого не делать… но нам нужны все, способные к магии.

Гармодий сжал зубы.

Габриэль сказал:

– Я капитан, а ты магистр. Я верю, что могу разбить живую армию Шипа. Пожалуй, я даже могу победить ее с минимальными потерями.

– А ты научился смирению, – сухо заметил Гармодий. – Но вот что я скажу. Если ты умрешь, я умру, Эш воплотится, Шип восторжествует, но Лиссен Карак не падет – даже тогда наша война не будет проиграна.

– Я лишился Тикондаги и своих людей из-за гордыни. Но за несколько лет на войне я выучил, что цепляться за ошибки – значит делать новые. Я боюсь настолько непредсказуемой битвы. Но я сделаю все, что смогу.

– Скажу только, что тебе не стоит винить себя, – проговорил Гармодий.

– Что случится, если мы победим в бою, но проиграем здесь? – спросил Габриэль.

– Мы все умрем, – ответил Гармодий.

– И обратное тоже верно. Ты позволил бы мне умереть, чтобы несметные полчища тварей, которых я раньше никогда не видел, остались бы за вратами и не попались бы Эшу. Я не настолько благороден. Давай просто убьем его, – он выдавил улыбку, – и выживем, чтобы рассказать об этом.

– Наши потери будут огромны в любом случае, – печально произнес Гармодий.

– Попробую обойтись без этого, – вздохнул Габриэль, но уверенности в его голосе не было.

В реальность Габриэль вернулся последним, если не считать Гармодия. Он огляделся, чувствуя себя отдохнувшим. Хотел допить вино, но оказалось, что он уже допил его раньше. Огонь догорал, большинство свечей погасло.

Гармодий закряхтел:

– Я слишком стар для всего этого. Спокойной ночи.

– Где ты спишь?

– Здесь, в кресле, – Гармодий потянулся, – но даже для этого тела оно не слишком удобное.

– Можешь спать в моей комнате, – решил Габриэль. – Пошли, старик. Три лестничных пролета – и тебя ждет перина.

– Веди.

Поднимаясь по лестнице, старик почти не стонал. Габриэль уступил ему свою походную кровать – постелей в замке не было, или они достались другим гостям.

Тоби не проснулся, когда они затопали рядом. Он выглядел совсем измученным, и Габриэль не стал его будить. Нашел кожаный чехол, где хранилось вино, и обнаружил, что обе бутылки пусты.

– Черт.

Гармодий, самый могущественный магистр Новой Земли, уже храпел.

Габриэль посмотрел на него. Ставни были открыты, и лунный свет падал на вытянутую руку. Ночь была прохладная. Габриэль вытащил из кучи одежды, сваленной на стуле, свой красный плащ и прикрыл им старика. От плаща пахло дымом. Запах этот навевал воспоминания.

Габриэль улыбнулся. Вышел из спальни – в соседней комнатке спала Нелл, ее обнимал какой-то парень. Габриэль задумчиво покивал, нашел флягу и вынул из нее пробку. Во фляге оказалась вода. Он ее выпил.

Хотелось ему другого, и он вышел в коридор с кубком в руке.

Открылась дверь в покои королевы. Появилась Бланш со свечой.

Тысячи мыслей пронеслись в голове у Габриэля. Когда она повернулась, оба вздрогнули.

– Прошу прощения, – сказал он, не представляя, за что извиняется.

– Я могу чем-то помочь? – спросила она после паузы. – Младенец спит. Ее милость тоже.

Габриэль помахал кубком. «Черт возьми, я же капитан. Что мне мешает бродить по коридорам посреди ночи?» Но она, кажется, укоряла его за то, что он оказался здесь в такое время.

– Искал вино.

Гармодий особенно громко всхрапнул, и этот звук отдался эхом в каменных стенах.

– По-моему, он сейчас задохнется, – хихикнула она.

Они смотрели друг другу в глаза. Это продолжалось слишком долго.

– Я… – начал он, чувствуя, что выглядит как дурак.

– У меня есть вино, – хрипло сказала она, – в комнате.

Она не отводила глаз.

Он протянул руку. Она приняла ее.

– Я хочу посмотреть на вашего грифона, – прошептала она.

Он засмеялся. Она не поняла, в чем дело. Но он подвел ее к двери и достал ключ из мягкой стали.

– Он будет кричать? – Она вдруг испугалась. Она предложила ему вина и напросилась смотреть на чудовище.

– Вряд ли. Разве что когда мы уйдем. Я пойду первым.

Он отпер дверь, и она с удивлением поняла, что красивый когда-то зал нынче лишен крыши и открыт ночному ветру. Над головой сияли звезды. В зале стояли два кресла, по полу тянулась тяжелая железная цепь, и…

Она увидела чудовище.

Габриэль двинулся вперед, что-то бормоча. Монстр был огромен. Казалось, он заполнял весь зал – а размерами зал мог сравниться с домом, в котором Бланш выросла и жила с матерью. Грифон положил голову на пол.

И перекатился на спину, как огромная кошка.

– Иди сюда, – сказал сэр Габриэль.

Она наконец-то выдохнула и сделала шаг. А потом, почти не думая, подошла прямо к твари. Вытянула руку, дотронулась.

– Он еще сильно вырастет?

– Еще раза в два, да, малыш? Через месяц-другой на нем уже можно будет ездить.

На голове у грифона росли перья, огромный хищный клюв загибался вниз, как скимитар или рог. Клюв был острый, а черные глаза казались бездонными. Перья на крыльях тянулись ровными бесконечными рядами: зеленые, черные, белые, золотые – по-настоящему золотые, как будто все ювелиры в мире объединились, чтобы их создать. Но сразу за мощными мышцами, приводившими крылья в движение, виднелась линия, где маленькие, искривленные перья переходили в шерсть. За этой линией шкура грифона напоминала лошадиную или коровью, но вот когти были совсем не коровьи.

Тварь не казалась нескладной и уродливой, но почему-то была странно красива. Как покрытый шрамами кот или любимые старые туфли. Бланш почесала живот там, где сходились шерсть и перья, и грифон издал звук, напоминающий то ли мурлыканье, то ли скрип.

– Ты ему понравилась, – заметил Габриэль.

Но грифон не только мурлыкал. Бланш редко сталкивалась с воздействием эфира. Точнее, никогда. И сейчас она впервые почувствовала что-то незримое.

Сэр Габриэль шлепнул тварь по клюву.

– Не надо, – сказал он.

И тут Бланш внезапно ощутила ужасающую, чудесную волну любви.

У нее в голове голос Габриэля произнес:

– Хватит.

Одно мгновение она видела его, в красном дублете и шоссах, на паркетном полу какого-то собора в окружении статуй и чисел. На пьедестале за ним стояла красивая женщина, одетая как статуи в церкви.

– Я сам умею ухаживать, – сказал голос в ее голове, – хватит, Ариосто!

Огромная тварь подняла голову и посмотрела прямо в глаза Бланш. Шершавый язык прошелся по ее лицу. Она засмеялась, хотя ее трясло, и вдруг представила себе сэра Габриэля в самом непристойном виде и по-' краснела.

Она попыталась отвернуться и коснулась Габриэля плечом. Он накрыл ее губы своими. Ей казалось, что ее телом управляет кто-то другой, но она прижалась к Габриэлю. Она никогда не делала так с парнями. Она чувствовала себя распутницей, но ей это нравилось.

Грифон смотрел на них, не мигая. Габриэль оторвался от нее, поцеловал в шею, а потом рука его напряглась, и он осторожно потянул Бланш к дверям. Грифон издал звук, очень похожий на вздох.

Бланш обернулась, а Габриэль осторожно, но твердо удержал ее.

Закрыл за ними дверь. Отвернулся, запер.

– Если ты меня целуешь, – хрипло сказал он, – я хотел бы, чтобы ты делала это по своей воле. Ариосто – создание Диких.

Бланш поняла, что тяжело дышит, что вся горит, а руки трясутся. Она слишком хорошо сознавала, что дверь покоев королевы совсем рядом. Что они, по сути, на публике.

Она повернулась к своей двери, ясно понимая, чего на самом деле хочет.

И не умея этого показать.

– Он красивый, – заметила она.

Габриэль последовал за ней, держась на шаг позади.

– Пойдем, – просто сказала она. Она не могла представить слов, которые выразили бы ее мысли и чувства. Поэтому она открыла дверь.

Они прошли в низкую, окованную железом дубовую дверь, и Бланш тщательно ее закрыла. Поставила маленькую свечу, которую держала в руке, в походный подсвечник на низком шкафчике. Время текло очень медленно. Каждое ее движение казалось очень важным. Очень изящным. Очень красивым. Она поднялась на цыпочки, потянулась за чем-то.

«Надо было идти спать», – подумал он. Потом пришла еще тысяча мыслей.

Бланш вынула у него из руки мятый серебряный кубок и налила вина. Положила что-то себе в рот. Посмотрела на Габриэля и отпила глоток. Очень большой глоток. Очень смело. А потом отдала ему кубок и обхватила его руку своими.

– Если… – Голос у нее дрожал. – Если ты сделаешь мне ребенка, поклянись, что примешь его как своего.

– Бланш…

– Поклянись. Или бери свое вино и уходи. – Ее всю трясло.

– Бланш…

– Не смей со мной играть.

Он взял вино и сделал глоток, не отрывая от нее глаз. Нахмурился. Поцеловал ее. Это было легко – они как будто слились и стали одним. Надолго. Он почти пролил остаток вина.

А потом она твердо уперлась рукой ему в грудь. Она была сильная.

– Поклянись. Можешь не делать вид, что на мне женишься. Только пообещай, что ты не поступишь со мной так, как какой-то благородный ублюдок поступил с моей матерью.

Габриэль сел на сундук. В его разуме бродили тысячи мыслей. Половина их была об Амиции. А вторая половина разума была очарована.

– Я не то чтобы не стану клясться, – сказал он, – но если я поклянусь, то не смогу смотреть на себя в зеркало.

У Бланш перехватило дыхание.

– Я знаю, что ты женишься на королеве, – вдруг сказала она, – я знаю, кто я и кто ты.

Габриэль не удержался. Расхохотался.

– Нет, – сказал он. – Я могу представить себе много исходов, но этой цифры просто нет на костях. – Он улыбнулся ей. – Я, кстати, такой же бастард, как и ты.

Она наклонилась, как будто хотела внимательнее рассмотреть его.

– Правда?

Он встал. Он сдался ей. Ощущению ее тела, ее запаху, ее грязным волосам, вкусу ее губ и гвоздики, которую она только что жевала, – и тому, о чем говорил этот поступок.

– Государственный секрет, – прошептал он.

Она облизала губы:

– Я знаю, кто твои родители.

Он застыл. Она почувствовала, как напряглось его тело. Он сделал шаг к двери, но мир вокруг как будто стал эфиром. Он собирался сделать шаг, а вместо этого обнял Бланш. Он чувствовал ее тепло. Не думая, он стащил покрывало с ее волос, положил ладонь на затылок. Платье ее шнуровалось сбоку и сидело туго, как перчатка, но он все же нащупал голую кожу там, где шея переходит в плечо.

– Поклянись, черт возьми, – она оттолкнула его так сильно, что он упал на сундук, – или уходи.

– Больно, – сообщил он, и ему действительно было больно. – Клянусь на своем мече, что любой ребенок, которого мы сделаем, будет воспитан как мой. – У него перехватило дыхание. – И больше не делай мне больно.

Она рассмеялась.

Свеча погасла. В последнее мгновение она осветила Бланш, которая смеялась над его болью, а затем наступила темнота. Луна висела по другую сторону башни, а окно было закрыто ставнями. Что-то зашуршало.

– Кажется, я должен кое-что тебе сказать… – произнес он в темноту.

– Заткнись, – ответила она совсем близко.

Он нашел губами ее губы.

Потом она сказала:

– Сбоку. Я уже развязала шнуровку.

Он наконец-то дотронулся до ее голого тела.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ГИЛСОНОВА ДЫРА – ИЗЮМИНКА

Первая волна боглинов напала на новые укрепления вскоре после рассвета. Это никак нельзя было назвать настоящей атакой или даже пробой силы – боглинам нелегко пришлось в болотах, а ров у подножия холма уже заполнился болотной водой. Они бродили рядом, стреляли из пращи – новый трюк – и издавали мерзкие звуки.

Потом они отошли в молодой лес к западу от Дыры.

К этому момент лагерь, который люди разбили далеко за укреплениями, между деревней и старым фортом, уже проснулся. Изюминка повела два копья на первый земляной вал. Мэг полезла вместе с ними.

Мэг, не говоря ни слова, ткнула пальцем куда-то в северном направлении, и воздух там вдруг пошел волнами, как в жаркий летний день над горячим камнями.

– У меня шитье осталось, – улыбнулась Мэг и вернулась в лагерь.

Юный Филип, один из морейских рыцарей, слегка побледнел. Изюминка поморщилась.

– Я‑то привыкла считать, что опаснее всех Том.

И отправилась проверять посты.

Идти пришлось долго. Получив в свое распоряжение два полных дня и несколько крестьян, сэр Джон сотворил маленькое строительное чудо. Низкий холм – а кое-где не такой и низкий, – прикрывавший Дыру с юга и запада, теперь увенчался длинным извилистым земляным валом, укрепленным деревом. Лес перед валом был расчищен почти на сотню шагов, до самого болота. Ели и клены свалили кучами.

Закрытые редуты, окруженные траншеями, защищали края стены. С запада холм подходил к ручью, который помогал ориентироваться. С востока холм вдавался в глубокое дикое болото. За спиной у Изюминки стоял на самой высокой точке старый форт. У нее не было людей удерживать его, но наверняка его будут штурмовать – и понесут тяжелые потери при попытке обойти укрепления с востока и проскочить мимо редута, где таился один сюрприз.

Она знала, как пахнет паленое мясо боглинов, и чувствовала этот запах. Наморщила нос, обменялась приветствиями с теми, кто сидел в южном редуте, облачившись в доспехи. Они уже настроились на драку, и теперь им было скучно.

– Еще подеремся, – пообещала она. – Господи, да только идиоты об этом мечтают.

Она выглянула из-за стены. Там было что-то живое – камень, выпущенный из пращи, просвистел мимо виска.

– Твою мать, – буркнула она.

Но она сама высунулась, и ей нравилось, когда ей отдавали честь. Это ощущение всегда было свежим.

– Не давайте себя достать, – велела она, – это приказ.

Очень юные джарсейские рыцари ухмыльнулись ей. Уже три недели она была самым настоящим примипилом. Ее все знали.

– А вы тут не стойте, как овцы, – прикрикнула она, – поставьте пару лучников к амбразуре, и пусть зачистят площадку. Вы же сами все знаете.

Вторая атака была уже серьезнее. Ею руководил кто-то, обладающий разумом, – по крайней мере, люди слышали возгласы и звуки рога. А потом масса боглинов выплеснулась из леса и забросала ров деревом, травой, папоротниками и другой органикой, включая обгорелые тушки своих сородичей. Твари бесшумно пересекли ров. В основном там были новые бесята и еще боглины.

Тяжелые арбалетные болты полетели с защищенных позиций выше на холме. Демона, стоявшего на одном из немногих клочков сухой земли в болоте, пробило насквозь. Он кричал, пока его не прикончил кто-то из своих. Боглины бежали вперед, карабкались наверх и умирали.

Фермеры из долины или из Брогата работали вне стен, валили деревья и копали канавы. Боглины напугали их. Кто-то побежал. Некоторым удалось скрыться.

Двое принялись убивать боглинов лопатами.

– Берите их в отряд, – велела Изюминка.

Оба оказались батраками – людьми, которые ничем не владели и мало чем отличались от рабов.

– Откуда мы взяли всех этих рабочих? – спросила она у сэра Джона.

Сэр Джон смотрел в небо. В лагере строили четыре башни для метательных машин, и он не понимал, где виверны.

– Капитан Альбинкирка предложил освобождение от налогов на год в обмен на десять дней работы.

– А он умный мужик, этот капитан, – ухмыльнулась Изюминка.

Примерно в два часа пополудни, когда по лагерю развозили котлы с обедом, из Альбинкирка прибыл обоз – сорок телег с провизией и снаряжением. Множество новых стрел на распорках, в льняных мешках, новые котлы из белой жести и другие, бронзовые, сделанные в Генуе.

– Соскучилась? – спросил Красный Рыцарь, и Изюминка обняла и поцеловала его.

Кто-то из новичков, некоторые рыцари и сэр Рикар смутились, остальные заулюлюкали.

Она внимательно посмотрела на капитана:

– Выглядишь так, как будто сливок нализался.

Он рассмеялся:

– Посмотрим. Мне кажется, что сливки в этом случае – я. А пока…

Он провел с ними два часа, рассказывая о новом союзе, развеивая их страхи – люди боялись союза с Дикими – и разъезжая по холмам на юге и востоке от Дыры и по высокому холму, поросшему буками, к северо-западу от ручья.

Вернувшись, он свесился с седла к сэру Джону:

– Великолепно.

Сэр Джон замялся:

– Я собирался оставаться здесь только до сегодняшнего дня… В крайнем случае до завтра.

Капитан уставился на далекие Зеленые холмы.

– Я думаю, что завтра придется сражаться, но настоящий бой случится только послезавтра, или я в чем-то ошибся. Волшебник может приблизиться с севера и выйти на нас через лес и по старой дороге в Тикондагу или через Западную Канату.

– Но? – Изюминка подняла бровь.

– Но у него гораздо хуже со снабжением, чем у нас, – весело и уверенно ответил капитан.

– Миллион тварей…

– И всем нужно что-то есть. А обоза у них никакого нет. И поставок. Он может обойти вокруг, но останется ли у него армия?

Сэр Джон присвистнул.

– Отличная новость!

Капитан покачал головой:

– Но он может принять решение идти в Морею. И тогда… тогда это все зря, и нам придется придумывать что-то другое. – Он посмотрел на холм внизу. – Меня радуют атаки боглинов. Плохиш Том доберется до вас к закату.

Изюминка дернулась. Сэр Джон поднял брови.

– Гонцы. Сюда явится весь Белый отряд. Горцы Тома останутся снаружи, на правом фланге. В ложбине на востоке, на другом берегу Альбина. – Красный Рыцарь оглянулся. – Я не собираюсь повторять Чевин. И могу только надеяться, что именно этого хочет Шип.

Сэр Джон пожевал длинный ус. Изюминка – косу.

– А почему бы не ударить по нам с краю, с одного или с другого, и не смешать ряды?

– Тогда будет серьезное сражение, – сказал капитан. – Я пытаюсь мыслить как волшебник. Он может приказать своим тварям идти вперед или остановиться, вряд ли больше. Я не верю, что каменные тролли могут выстроиться четверками и обойти нас с фланга. Но у нас было время подготовиться, и мы его использовали. Это должно дать нам убедительное преимущество.

– Но ты все равно сомневаешься, – заметила Изюминка.

– Я всегда сомневаюсь.

Изюминка внимательно посмотрела на него.

– Мой учитель военной науки определял такие ситуации интересным образом, – продолжил капитан, – он говорил, что сражение – это встреча двух командиров, каждый из которых полагает, что у него есть преимущество, но один из них ошибается. – Он смотрел вдаль, на холмы. – Я пытаюсь поставить себя на место волшебника. Зачем он здесь? Ему следовало бы вернуться домой и праздновать победу. – Он нахмурился. – Я что-то упускаю.

– Он убил твою мать, а ты считаешь, что ему стоит убраться домой? Ты не хочешь сражаться?

Он посмотрел на Изюминку, как будто у нее на лбу что-то выросло.

– Так только любители говорят, Изюминка. Ты сама учила меня другому. Это чисто деловой вопрос.

Изюминка рассмеялась.

– Я никогда такого не говорила. Или говорила. – Она пожала плечами.

– Говорила. Правда, речь шла об ухажерах и сексе, но смысл тот же. Тут нет места для ненависти. Это… работа. Суть войны – в котлах и нужниках. И в том, что в резерве всегда должны оставаться сухие сытые воины. Я думаю, что волшебник нас ненавидит. Это было бы прекрасно.

– Он убил твою маму.

– Хватит, Изюминка. – Он резко развернулся к ней, и в глазах его сверкнул красный свет, которого она ждала целый день.

– Тебе нужно стать человечнее.

– Я только что был человеком. А теперь я капитан. – Он поиграл перчаткой.

Изюминка оглядела дикую местность, которая тянулась во всех направлениях на много миль.

– Почему мы сражаемся здесь? Ты же говорил об Альбинкирке. – Изюминка поняла, что злится. Он что-то задумал. Она вспомнила все свои беседы с Мэг.

Изюминка ненавидела, когда он так делал. У него были готовы все ответы, но он продолжал нести какую-то хрень.

– Я рассчитывал, что мы будем сражаться в Альбинкирке, но ситуация изменилась. Я передумал. Сказочный Рыцарь, Плохиш Том, император… Что тебя гложет?

– Мы собираемся сражаться с Дикими, берем Диких в свои ряды, и все это происходит на их земле. Всему, что я знаю о войне, я научилась у тебя, Йоханнеса, Калли и Тома, и я уверена, что это плохое место для боя. Болото? Лес?

– Именно.

– И ты вдруг стал королевским капитаном. Я думала, мы свободные наемники. Ищем приключений. Зарабатываем. А не сажаем тебя на трон.

– На трон? – Он рассмеялся. – Изюминка, клянусь, я не хочу становиться королем Альбы.

Ей стало легче.

– А королем севера?

– Тоже нет.

Его улыбка казалась фальшивой – и очаровательной.

– А чего хочешь?

– Потом, – сказал он. – Слишком много аспектов, я не могу все запомнить. Давай выиграем бой. А потом устроим собрание командиров.

– Если выживем. – Она не удержалась от улыбки.

– Да. Если не выживем, собрание придется отменить. – Он улыбнулся ей в ответ, и на мгновение они стали прежними.

Капитан еще час беседовал с Мэг наедине. Никто из них не рассказал, о чем шла речь.

На закате Белый отряд влился в лагерь с востока. Они шагали вдоль тех же низких холмов, за которыми исчез Плохиш Том вместе со своими горцами. Лошадей лишились все, а телеги пришлось бросить на другой стороне реки.

Праздновали тихо. С последними лучами солнца на лагерь напали Дикие, еще подпортив веселье. Но в темноте заметить ловушки было совсем трудно – никакое ночное зрение не поможет увидеть колья, вкопанные в землю несколько дней назад, или метательные машины, которые корзинами высыпали на нападающих камни.

Безголовый следил за всем этим с самой западной башни, держа в одной руке бутылку, а в другой стилус.

Через полчаса он доложил обстановку Изюминке и сэру Джону, которые стояли на внешней стене и наблюдали за Дырой.

– Гельфред говорит, что они со всех сторон и готовятся напасть с тыла, – Безголовый раскрыл свою восковую табличку, – у меня куча предложений и дополнений к имеющемуся плану.

Изюминка самодовольно посмотрела на него.

Через десять минут весь лагерь готовился к бою. Фермеров, вооруженных чем попало, поставили подальше от стен. Лучники выстроились на башнях, а пехотинцы – вдоль всех четырех стен лагеря.

Как только поднялась луна, нестройно завыли рога. Мэг с огромной скоростью дошивала чехлы для новых котлов.

Сэр Бесканон, стоявший на стене, протрубил в рог.

Мэг перекусила нитку, взяла маленький кусочек угля и щелкнула пальцами. Уголь сгорел дотла.

В шестидесяти ярдах от рва, тянувшегося у задней стены лагеря, виднелась глубокая яма длиной не меньше расстояния полета стрелы. Она полностью простреливалась с башен. Вдоль ямы в мягкую землю вкопали глиняные горшки, запечатанные воском. К каждому из них был привязан кусочек того же самого угля. А внутрь насыпаны обломки ржавого металла, старых гвоздей и тому подобного.

И по несколько фунтов порошка мастера Смита.

Крошечное заклинание Мэг создало шесть огромных взрывов.

Тут же открылись задние ворота лагеря, и оттуда вылетел конный отряд – дюжина вардариотов с Заком во главе, которые закрыли рыцарей как будто волшебным занавесом, и сорок рыцарей, с ног до головы закованных в железо. А за ними – еще сорок человек, которые шли неплотным строем, держась на расстоянии двух шагов друг от друга.

Всадники расчищали дорогу при свете факелов, а пехотинцы убивали тварей. В темноте достать человека в доспехах было очень трудно, а справиться с безоружными – особенно с усталыми ранеными пещерными медведями или ирками – ничего не стоило.

Ночью Мэг обменивалась заклинаниями с кем-то во тьме. Заворачиваясь в одеяло, она поставила над лагерем два огромных золотых щита. Щиты эти напугали и лишили сна гораздо больше новичков, чем ирки и боглины.

Проснувшись, Мэг обнаружила, что юный Мортирмир швыряется огненными шарами с башни – с каждым заклинанием с пальцев его срывались пять маленьких шариков, которые улетали в пустоту, как злобные яркие мухи. Когда она залезла к нему на башню, он уже начал выпендриваться, создавая сложные арки из света и тугие алые лучи.

– Побереги силы, они тебе еще понадобятся.

Драматическим жестом Морган сотворил великолепный мерцающий сгусток концентрированной энергии, похожий на крошечное солнце – он даже испускал лучи из раскаленного добела газа. Сгусток этот улетел так далеко, что просто исчез из виду.

– И зачем это было нужно? – поинтересовалась Мэг. Ей – скорее как швее, чем как магу, – понравилось, с какой точностью он манипулирует силой и как сосредоточивается.

Он наивно улыбнулся:

– Просто показать, что я могу. Сэр Милус говорит, что леса где-то на милю кишат тварями.

На северо-востоке вдруг что-то вспыхнуло, потом загорелось темно-красным пульсирующем пламенем, а потом раздался глухой грохот, а за ним резкий треск.

– Хотел посмотреть, как далеко я могу зашвырнуть что-нибудь мощное. Спорим, они там удивились.

– Я ложусь спать. – Мэг вздохнула. – Не надо мальчишества, пожалуйста.

Пристыженный Морган слез с башни.

Утром выживших солдат императорской армии выстроили и заново вооружили. Им досталась любопытная коллекция – все мечи и арбалеты, которые удалось выгрести с двух этрусских складов в Альбинкирке, каждый свободный меч, щит или мятый шлем, который нашелся в арсенале цитадели, и даже камнеметалки, используемые при охоте на белок, – что-то вроде арбалетов, стрелявших глиняными шариками вместо болтов.

Всех свободных лошадей, включая тех, которых войско захватило на юге, отдали Белому отряду и морейской кавалерии – набрался целый эскадрон.

Явился капитан со своим ближним отрядом и королева со своим двором, а за ними следовали пятнадцать сотен крестьян с лопатами. Однако до лагеря они так не дошли, остановились примерно в миле от него и принялись за постройку второго лагеря рядом со старым фортом.

Капитан заговорил с морейцами на архаике. Они не обрадовались, но и ворчать не стали. Сэр Кристос стоял на бочке и рассказывал филархам, что лично видел тело императора, приготовленное к погребению, и что они вместе отвезут его в город – когда одержат победу.

А потом сэр Кристос забрал большинство морейцев и отвел их в новый лагерь.

Изюминка смотрела им вслед.

– Что он делает? – спросила она у Майкла, который уже вел записи в палатке, правда, в чужой.

– Не представляю. Разве что он решил, что битва будет там.

Изюминка застонала:

– Он же говорил, что здесь! И где на самом деле?

Майкл писал приказы, нумеруя их.

Изюминка нахмурилась.

– Слишком все сложно. Мы с Томом ушли, и он как с цепи сорвался. Сочиняет опасные планы, которые еще и не работают.

– Этот, думаю, сработает, – спокойно сказал Майкл после паузы.

– А почему он такой болтливый и радостный?

Майкл закашлялся.

– А ну говори! Майкл, я что, редко за тебя заступалась?

– Он нашел девицу.

– Не Амицию?

– Амиция послала его куда подальше. А эта новенькая посговорчивее. – Майкл поднял перо. – Изюминка, это наверняка ерунда.

– Королева? – резко спросила Изюминка. Голос у нее почти пропал.

– Нет. Долгая история. Одна из дам королевы. Прачка.

Это остановило Изюминку, готовую высказаться об аристократах.

– Прачка?

– Изюминка, я ничего не знаю. Можно мне закончить с приказами? – Он посмотрел ей в глаза и сказал капитанским голосом: – Разве тебе нечем заняться?

Изюминка рассмеялась.

Где-то посреди лагеря сидели Уилфул Убийца, Типпит, Калли и Кадди.

– А где Безголовый? – спросил Длинная Лапища.

Это была старая традиция, и Длинная Лапища не упускал случая понаблюдать – даже теперь, когда стал рыцарем.

Они правили стрелы. Достали все сохранившиеся, точили стальные наконечники. Бодкины, способные пройти в звено кольчуги, срезни, которые могли выпустить кишки виверне, и новые огромные стрелы на полудюймовых древках – для пещерных троллей. Наконечники у них были тупые, какие используют против птиц, но дополнительно залитые свинцом.

– Безголовый теперь слишком важный, – буркнул Уилфул, – он говорит землекопам, где копать. Ну, время тратит.

Длинная Лапища засмеялся.

– Почему? Разве плохо сидеть тут за двадцатифутовой стеной?

– Да потому что мы здесь не сражаемся, – угрюмо сказал Уилфул.

– Какого хрена? – высказался Калли. – Конечно, сражаемся.

Уилфул Убийца, надевший на шлем соломенную шляпу, сдвинул ее назад.

– Да-да, конечно.

Кадди вздохнул.

– Ты же все равно расскажешь.

– Капитан привел коняшек для всех, кто остался пешим. Уж наверное не зря.

– Рыцарям положены лошади, – заметил Калли.

Типпит улыбнулся.

– И лучникам тоже? – Точно таким голосом Уилфул говорил, когда выбрасывал нужные очки в игре. – За каким хреном мы все получили лошадей, если мы никуда не уходим?

Все замолчали.

Типпит загнул очередную оригинальную, богатую, жутковатую тираду, в которой шла речь о печатях и сексе. Потом вздохнул:

– Терпеть не могу, когда ты дело говоришь.

В трубы не трубили. Сразу после полуночи Ганфрой разбудил рыцарей, переходя от шатра к шатру, ну а все остальное пошло заведенным порядком – теряли людей, матерились, забывали снаряжение, Дубовая Скамья неведомым образом умудрилась напиться. Тихое появление новеньких – ополчения и местных рыцарей – сделало все только хуже. Свита лорда Уэйленда. Главный конюший. Они были хорошими рыцарями, но не профессиональными военными. Они занимали места, которые освободило войско.

– Надо же, не легли в постельку вовремя, – ворчал Уилфул Убийца.

Но со сборами справились меньше чем за час, включая спешную раздачу пайков: соленой свинины, грудинки, бобов, масла и четырехфунтовых буханок хлеба.

Уилфул Убийца принял невероятно высокомерный вид, когда они выступили, собираясь отъехать на шесть миль к югу от Гилсоновой дыры.

Занимался серый рассвет, и все войско – впереди зеленые, потом капитан, потом красные и белые – быстрым шагом двигалось по тропе, выстроившись по четверо.

– Ненавижу дождь, – бурчал Типпит.

А потом что-то изменилось. Просыпались птицы. Небо светлело.

Войско развернулось. Теперь они шли на север, по узкой дороге, которая уходила в глубокий лес. Кое-кто из ветеранов весеннего похода понял, что это Западная дорога на Тикондагу.

– Дождь будет, – сказал Том Ланторн. – В лесу полно людей.

Это действительно было так. Вдоль дороги стояли люди с топорами и лопатами.

Когда солнце окончательно встало, устроили привал на поляне с уже готовыми костровыми ямами. Дорога в Тикондагу шла дальше на север, к Большому каменному озеру. Но здесь открылась новая дорога, уходившая на северо-восток.

У каждой ямы были приготовлены дрова, хорошие сухие ветки и сучья, тщательно наломанные и аккуратно уложенные. Воины спрыгивали на землю, пажи забирали лошадей, из леса выходили женщины.

Сью с двадцатью телегами тоже была здесь.

– Не борзей, – велела она Кадди, – это не наши девчонки, а деревенские.

Деревенские девчонки приготовили обильный завтрак из шпика, яиц и чая с пряностями, полюбившегося войску еще в Морее.

Кадди задержался у костра Уилфула.

– Сегодня будет драка, – сказал он.

Уилфул, поедая отличную яичницу, ответил:

– Скорее всего.

Хорошая еда служила верным признаком скорой заварушки.

– Не забывай прятаться, – напомнил Кадди и отправился дальше, проверять костры.

Чуть позади него шли капитан, Изюминка и сэр Бесканон.

– Маленькая хитрость, чтобы сберечь время, – говорил Красный Рыцарь у каждого костра, – думаю, вам всем понравится, если мы просто быстренько победим.

Мужчины смеялись. Женщины тоже.

– Я подумал, что нам пора вылезти из болота, – сказал он у одного костра.

– Хотел проехаться с утра пораньше, – усмехнулся он у другого.

– У меня есть сокол, а ты своего взял? – спросил он у Уилфула Убийцы.

– Я ищу заколдованную невесту, – признался он Типпиту, который только покачал головой.

Все это время в лесу стучали топоры.

К СЕВЕРУ-ВОСТОКУ ОТ ГИЛСОНОВОЙ ДЫРЫ – ШИП И СЭР ХАРТМУТ

Хартмут выстроил модель. Один раз он пробрался сквозь грязь сам, при каждой атаке посылал туда людей и теперь прекрасно представлял расположение укреплений, прикрывавших лабиринт тропинок вокруг Дыры.

– Вот центр их обороны, – сказал Хартмут. Его слушали две демоницы- матки, как он их называл, все его капитаны и Шип. Старая виверна по имени Силч, вожак одного из крыльев, тоже явилась, но, не обращая на Хартмута никакого внимания, выкусывалась между растопыренных когтей правой лапы. Присутствовали двое довольно полезных вождей хуранцев, Черное Одеяло и Шаг-ан-хо, умные мужики, которые ему почти нравились.

И еще Орли.

Орли накопил слишком много силы. С ним, очевидно, что-то сделали, так что от него стали шарахаться. На голове у него теперь росли черные рога, но он, кажется, об этом не знал.

Хартмут попытался не думать, что случилось с Орли. Он говорил с Шипом.

– Они расчистили все это. Лес и болото на сотни шагов. Там теперь ровно. Весь хребет превратился в единую укрепленную линию, а сам лагерь представляет собой настоящую крепость со стенами пятнадцать футов толщиной и десять высотой. – Он не мог говорить спокойно. – Мы дали им неделю, и они ее использовали. И крестьян использовали, и дерево, и землю.

Шип покачивался на месте.

– Ни один из моих волшебников не справился с защитой старой ведьмы. Мне придется действовать самому.

Он не скрывал сомнений. Могущественный волшебник побаивался.

Хартмут пожал плечами, хотя на нем был полный доспех. Вокруг летали черные мухи.

– Это бесполезно. Нам нужно привезти сюда требушеты или построить новые. Или спустить на них адских гончих, которые сровняли бы стены с землей.

– Да, мой учитель ждал иного, – сказал Шип. – Есть ли у нас другие варианты?

Хартмут посмотрел на капитанов.

– Мы можем отступить в Тикондагу и укрепиться там. Мы можем все лето заливать границы кровью, не пускать крестьян на поля и нападать, где нам захочется, пока не сожжем все дома до единого и у этого капитана не останется людей, чтобы валить лес. Мы можем держать армию в поле, пока расходы не подкосят их короля. Мы можем убивать простолюдинов, пока они не поймут, что король не может их защитить.

– Их король мертв.

– И они по нему не скучают, – заметил Хартмут.

– Твоя стратегия… мой учитель хочет другого.

Хартмут, который служилнескольким владыкам, сказал:

– Она никому не нравится, но я всегда ее предлагаю.

– Предложи что-то еще.

– Ты можешь оставить свою армию лежать здесь, на этой скале, среди леса, – презрительно сказал Хартмут. – Если твои темные силы не даруют тебе абсолютной власти, твоя армия умрет здесь.

– Я понимаю, – согласился Шип. – Предложи мне выбор.

Хартмут нахмурился:

– Мы можем свернуть на север, в обход его позиций. Широким фронтом, чтобы справиться с любым сопротивлением, окружить его и разбить в горах. Обходя любые укрепленные точки, попытаться отрезать дорогу. Тогда у них возникнут те же трудности, что и у нас: поставки.

– Мы можем питаться мертвецами, а они нет, – глухо заметил Шип.

– Зато они могут печь хлеб. И я бы предпочел хлеб.

– А что на востоке?

– На востоке у него еще люди, но они стоят на другой стороне реки, и их слишком мало, чтобы они представляли для нас угрозу. Я думаю, он хочет, чтобы мы шли на восток. Но с учетом последнего пополнения твоих маленьких тварей я бы поставил три-четыре легиона здесь и вокруг Дыры и весь день бросал бы их на укрепления. Они будут умирать медленно, а мы захватим дорогу и устроим битву там.

– Ты их не жалеешь, – заметил Шип.

– А для чего они нужны? Это расходный материал, но, если послать их в массированную атаку, они свяжут любые оставшиеся здесь силы – а мы обойдем с фланга.

– Обойдем его с фланга. Темное Солнце.

– Он побеждал тебя раньше, – напомнил Хартмут, хотя в том не было необходимости.

Шип захрустел каменными суставами:

– Я знаю.

Хартмут покачал головой:

– Мне нужно поговорить с тобой наедине, лорд волшебник.

Пришедшие из-за Стены удалились.

– Отступай и сражайся в другой день. Вот тебе мой совет.

– Нет, – сказал Шип.

– Тогда обходи их с севера. Как можно быстрее, – Хартмут набрал воздуха, – уходим в леса. Оставляем здесь большинство боглинов, они нас только замедлят. Сколько их, пятнадцать, двадцать тысяч? Пусть идут вперед, на стены.

Шипу стало легче.

– А большая битва будет?

Хартмут помедлил и сказал:

– Нас четверо или пятеро против одного их солдата. Или даже больше. Если нам повезет и мы будем двигаться быстро, битвы не будет. Они просто дрогнут – и тогда мы их перережем. Или умрут от голода, если выстоят. Если пробьются боглины – тогда мы одержим великую победу, а все их войско умрет.

Шип, казалось, с кем-то шептался.

– Резня подойдет. Важно, чтобы они собрались вместе. Как можно больше народу. – Шип снова покачался. – А если нам не повезет?

– Тогда случится жуткая битва в глуши, – Хартмут поджал губы, – не похожая ни на одно сражение, что я видел в жизни. С непредсказуемым результатом.

– Прекрасно, – сказал Шип.

– Как тебе будет угодно.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

БИТВА ПРИ ГИЛСОНОВОЙ ДЫРЕ

Небеса разверзлись сразу после завтрака. Опытные лучники спрятали тетивы в провощенные льняные мешочки и убрали их под шляпы. Молодежь последовала их примеру.

Топоры продолжали стучать.

После девяти часов прошла команда садиться в седла.

Калли залезал на лошадь очень медленно. Суставы ныли от напряжения и страха.

Войско поехало на восток, сквозь буковую рощу. Под огромными деревьями почти не было подлеска, если не считать редких кустов калины да полянок, иногда поросших травой, но чаще малиной или ежевикой. Калли держался рядом с капитаном. Двигались они очень быстро. Ширины дороги как раз хватало на двух людей в полных доспехах, сидящих на крупных лошадях. Дорога шла вперед, миля за милей.

На второй миле они наткнулись на дровосеков – испуганных людей из долин на юге и востоке. И на их стражей.

На золотых медведей.

Строй разом вздрогнул. За медведями стояли ирки, сотни ирков, высоких, тощих и злобных, клыкастых и хорошо вооруженных.

Калли заставил себя ехать дальше. Огромный золотой медведь – его глаза были вровень с глазами всадника – оскалился. И сказал что-то, напоминающее альбанские слова.

Калли улыбнулся в ответ.

– Мать твою, – буркнул Фларч у него за спиной. – Ты слышал медведя?

Калли проговорил, не в силах справиться с дрожью:

– Он сказал: «Найди себе кого-нибудь».

У Калли не выдержали нервы, и он засмеялся – слишком тонко и слишком громко. На него оглядывались.

Слева показался из укрытия белый олень. На нем восседал рыцарь в самых прекрасных доспехах, которые Калли видел в жизни.

– Сказочный Рыцарь, – заахали люди. Кто-то из войска радостно поприветствовал его, кто-то из фермеров тоже.

Сказочный Рыцарь, который выглядел великолепнее и царственнее, чем когда-либо получалось у капитана, подъехал на своем огромном олене к сэру Габриэлю. Они пожали друг другу руки.

– Рад встрече, – сказал сэр Тапио. – И что мы теперь будем делать?

– Поедем на восток как можно дальше, пока не увидим Единорога, – ответил капитан. Единорогом звалась огромная белая скала, которая вздымалась над горой Оленьего пруда. – Затем, если все пойдет хорошо…

Сэр Тапио улыбнулся знающей улыбкой, и они поехали дальше вместе. Первую милю их свиты держались поодаль друг от друга, но потом смешались. Рыцари-фейри были ирками. Ирки изящнее людей, а доспехи у них старомоднее. Вместо стальных панцирей – бронзовые кольчуги без рукавов, а на ком-то и вовсе кожаная броня вместо стальной, хитрой формы. Зато ирки ехали на лошадях особой породы, а многие – на оленях и крупных карибу, которые легко шли по лесу. К тому же они были обвешаны такими чарами и рунами, какими не мог похвастаться почти никто из людей.

Они проехали по южному берегу Большого каменного озера. Капитан время от времени сверялся с восковой табличкой. На коротком привале Калли заметил, что надписи появляются на ней сами собой, и потряс головой.

– Они атакуют наши укрепления, – признался капитан Сказочному Рыцарю.

– Это лучше, чем я ожидал, – сказал сэр Тапио. – Я беспокоился, что мы гонимся за оленем, который давно ушел.

– Миля за милей наши войска учатся действовать вместе, – заметил капитан.

И в самом деле, впереди длинной колонны медведи и ирки шли в стрелковой цепи рядом с людьми Гельфреда. После озера параллельно войску потекла толпа боглинов: они ползли через земли Диких, как муравьи ползут по камням, касаясь друг друга. Выглядело это неприятно и страшновато, и почти никто на них не смотрел. Но все же люди чувствовали себя под защитой.

Дровосеки, расширявшие просеку, вздрагивали, тряслись и впадали в панику, когда мимо них проходили боглины или топали хейстенохи, страшно дергая мерзкими вытянутыми головами и мотая щупальцами.

Многие занервничали, когда пришедшие из-за Стены пробежали несколько сотен ярдов по новой дороге. Они двигались особым военным шагом и казались неутомимыми. Под легким дождем алела боевая раскраска. Почти бесшумно они промелькнули мимо, только тихо прозвенели серебряные колокольчики.

Наступил полдень. Вперед выслали разведчиков всех рас, люди спешились, пажи забрали лошадей.

Нелл протянула руку к оленю Сказочного Рыцаря. Он обходился даже без поводьев.

– Иди с крас-савицей, – велел сэр Тапио и улыбнулся ей, открыв клыки. Мягко спрыгнул с седла, продемонстрировав чудеса акробатики.

– Показуха, – заметил сэр Габриэль. Он спешился обычным манером, повернувшись и соскользнув с бока лошади.

Со стороны Белого отряда появился Морган Мортирмир, и Тоби провел его вперед. В походе Тоби исполнял особенности мажордома и решал, кого пропустить во внутренний круг, а кто может подождать.

Мортирмир был взволнован.

– Милорд. – Он улыбнулся и открыто уставился на Сказочного Рыцаря и красивую и жуткую иркскую женщину в медных доспехах, которая стояла у него за плечом.

– Ой! – сказала она и приложила медную руку к щеке Моргана. – Сила!

– Руки прочь, Лилит, – велел сэр Тапио. Ирки засмеялись.

– Да? – спросил капитан с одной чесночной колбаской во рту и второй в руке.

– Милорд, мне трудно выбрать, откуда начинать… я разгадал лошадиный мор.

Тоби тут же пожалел, что позволил кому-то оторвать капитана от еды.

– В самом деле? – спросил сэр Габриэль.

– Да. Ответ был у меня под носом. Все очень просто. Вообще-то я был прав с самого начала. Все дело в увеличении. Понимаете…

– Морган, – глаза у капитана были добрые, – меня ждет важнейшая битва. Мне нужно подготовиться. Ты можешь остановить лошадиный мор?

– Да, прямо сейчас.

– Прекрасно. Покажи мне и всем герметистам, как это делается, – он мягко улыбнулся, – и оставь меня в покое.

Морган устыдился. Потом оба на мгновение застыли. Капитан вернулся первым.

– Ты в самом деле учишься с каждым днем. Тапио?

Он снова исчез в своем Дворце воспоминаний, а Тоби побежал за водой – из эфира капитан всегда возвращался, умирая от голода и жажды.

Сказочный Рыцарь покачал головой:

– Интерес-с-сно. Люди умеют делать нечто из ничего. Нечто ужас-с-сное.

– Я не готов винить людей во всех бедах этого мира, – сказал сэр Габриэль, – но все же не будем из-за них ссориться.

– Ты читаеш-ш-шь мои мыс-с-сли, – улыбнулся сэр Тапио.

Дождь не прекращался. Он был несильный, но тянулся бесконечно, заливая строй. Было холодно, и дыхание людей, лошадей, медведей и прочих тварей вылетало облачками пара. Двинувшись дальше после привала, войска быстро добрались до конца дороги, которую прорубали сто человек разом.

Молодой бородатый мужик встал на пути у капитана:

– Простите, милорд, но мой батя и все наши ушли на юг, и мы их потеряли. Батя говорит, что нужно дорогу назад делать. А я ему…

– Гельфред! – позвал капитан. – Парень, мы постараемся найти твоего отца. Вы продвинулись лучше всех. Рубите дальше! Принц Окситанский идет за нами. Мне нужна эта дорога, она укажет ему путь. Как тебя зовут?

– Уилл, милорд.

– Уилл, держитесь вместе и работайте. – Он обменялся взглядами со Сказочным Рыцарем.

– Единорог прямо на с-с-севере, – сказал Сказочный Рыцарь, – я вижу его, но не глазами.

– Поворачивайте на юг, – велел капитан Уиллу. – У нас за спиной вы будете в безопасности.

– Да, милорд. Вы найдете моего батю?

Уилл Старлинг, высокий, суровый, затянутый в зеленое, хлопнул его по спине:

– Найдем.

После поворота дорога стала труднее. Почти час они перебирались через широкий заросший бобровый луг. Только в лесу, среди огромных деревьев и полян, Калли понял, что они едут на юг. Дождь стал слабее.

На юге прогремел гром. Потом еще раз. А потом впереди выскочил из укрытия Гельфред. Указал руками на юг и на восток. Капитан придержал коня, вынул покрытую воском табличку из слоновой кости и что-то поспешно написал.

Впереди затрубили рога. Сэр Тапио остановился.

Гельфред подъехал галопом:

– Прямо за холмом. Тысячи.

– Расстояние? Точно! – потребовал капитан.

– Выстрел из большого лука. – Гельфред, разворачивая коня, взводил арбалет.

Капитан выпрямился в седле. Посмотрел на сэра Майкла, который ехал сбоку, на Гельфреда, а потом – долгим взглядом – на сэра Тапио.

– Ганфрой! – крикнул он, не спрашивая ни у кого совета. – Труби «формировать фронт»! – Он прислушался к безупречному сигналу. – Труби «менять лошадей»!

Сэр Майкл развернулся и поскакал на север. Сэр Милус пробирался на юг, пересев на другого коня.

– Я хочу напасть, – сказал капитан. Судя по лицу, он страдал. Все было слишком долго. – Нам нужно занять холм или отступать к следующему. – Строго говоря, они спускались. Земля шла вниз, то круто, то плавно, как волны в океане, и так до самого Альбина в шести милях. – Но можно и прямо здесь.

– Тут мы с-с-сходимс-ся, – сказал Тапио, – я с-соглас-сен.

Лес был свободен. Задние ряды давно смешались на пути по болотам в обход старых бобровых хаток, но тысячи животных протаптывали свою собственную дорогу, и задним было куда проще идти, чем передним.

– Твои люди уже на флангах?

– В ос-с-сновном на западе. Я пойду туда. Отправь ко мне с-сотню рыцарей, когда я трижды протрублю в рог, – сэр Тапио улыбнулся, – у тебя больш-ше рыцарей, чем у меня.

– Хорошо, – согласился сэр Габриэль, и они ударили по рукам.

Сказочный Рыцарь махнул рукой, прозвенели какие-то колокольчики, и все его рыцари уехали. Они скакали так же быстро, как снуют ласточки, и вскоре исчезли из виду.

– Сэр Бесканон берет тридцать копий и держит их в резерве для сэра Тапио. – Сэр Габриэль удостоверился, что его приказ принят, и двинулся дальше.

На холме перед ними запели рога. Маленькая армия перестраивалась из колонны в линию. Отряд сэра Габриэля сделал это быстро и плавно, несмотря на мешающие деревья. Новичков приходилось подталкивать и пихать в спину. Ветеранов еле хватило, чтобы линия все-таки выстроилась. Белый отряд сэра Милуса почти наполовину состоял из новичков, и Красный тоже. А в Зеленом отряде Гельфреда оказались одни испытанные вояки.

Калли заметил, что капитан все еще что-то пишет. Далеко слева уже дрались. Звучали рога.

– Я думаю, мы наткнулись на их основные силы, – сказал капитан. – Отправлю Изюминку за резервами.

Он улыбался. Калли терпеть не мог эту улыбку.

– Резервы? – переспросил он.

Капитан снова мерзко улыбнулся:

– А ты не думал, где все это время был мой брат?

Калли приободрился.

Все утро на западе и юге глухо стучали топоры. Хартмут вздрагивал каждый раз, когда звук становился чище. Ему представлялась длинная линия фортов, выстроенная поперек дороги…

Еще до полудня кветнетоги из клана Мертвого дерева и хуранские разведчики поймали группу дровосеков и убили их. После этого армию никто не задерживал. Она шла вперед, навстречу невысоким холмам, поднимаясь по крутым склонам и немного спускаясь по более пологим. Хартмут не знал этой страны, но примерно представлял характер ландшафта. Он думал, как быстро несколько миль дикой местности поглотят его войско. Насколько редким окажется лес.

Этот лес выглядел куда более чужим, чем все, что он видел раньше. Но Шипа устраивал их маршрут, и они ломились дальше. Для людей – матросов и бриганов – путь был ужасен, но Хартмут поставил их посередине колонны, чтобы громадные демоны, каменные тролли и прочие лесные твари протоптали для них дорогу. Наконец они выбрались с низменности и оказались в горах, где росли огромные деревья. Чем выше поднималась армия, тем меньше становилось цепляющейся за все калины и жуткой ольхи.

Канксис, один из вождей клана Мертвого дерева, появился из пелены дождя. В плаще из перьев он был почти незаметен – пока сам не обнаруживал себя.

– Шип, они здесь! Целая армия!

Канксис был сильно взволнован, его красный гребень встал торчком, налившись кровью, а белоснежные клыки сверкали.

– Где? – спросил Шип.

Наверху, на следующем холме, слабо протрубили рога. На севере. Разнообразные уши насторожились.

Без дальнейшего приказа вся орда под предводительством демонов из клана Мертвого дерева – время от времени их обгоняли воины пришедших из-за Стены – ринулась вперед, на холм. Они шли колонной шириной в десять или около того тварей, ломая подлесок на своем пути, и все набирали скорость. Их было очень, очень много, и они растянулись по трем последним холмам.

– Стоять! – заорал Хартмут на своих подчиненных-людей и сплюнул. Они встали. Твари огибали их, двигаясь вперед.

Враг – демоны и пришедшие из-за Стены – первым добрался до вершины холма.

Капитан громко выругался.

– Не останавливаться! – крикнул он, когда строй дрогнул. Огромные Стражи в перьевых плащах, с блестящей под дождем гладкой кожей, были страшны. Всем в войске еще снились кошмары о демонах в Лиссен Карак.

Чем выше люди лезли по крутому склону, тем ненадежнее становилась земля. Там, где из-за завесы дождя выскакивали демоны, под ногами уже остался только голый скользкий камень.

– Ближний отряд, спешиться! – крикнул капитан.

Ругаясь – ни один рыцарь не любит сражаться пешим, – ветераны соскакивали с боевых коней и передавали их пажам. Иногда при этом они отходили назад всего на пару шагов.

– Разомкнуть ряды, – приказал капитан. Он тоже шел пешком.

Люди поднимались по самой крутой части склона. Сверху полетели тяжелые камни. Демон швырнул булыжник размером с человеческую голову, и Крис Фольяк умер – ему пробило череп. Оруженосец занял его место, и отряд продолжил путь. Когда маленький камень сломал нос лорду Уимарку, тот только захлопнул забрало.

Камни были не единственным оружием врага. Демоны размахивали тяжелыми топорами. Стражи остановились на гребне, а пришедшие из-за Стены обходили их с двух сторон.

Отряд преодолел последние несколько ярдов. Лучники уже давно стреляли с близкого расстояния – почти все они стояли за деревьями, размерами напоминавшими церковные колонны.

Капитанский отряд схлестнулся с демонами, но те не уступали ни пяди. Нелл упала, разрубленная почти пополам. Тоби заметил, что капитан тоже рухнул, когда ему в грудь попал камень. Но он перекатился и вскочил, прежде чем Тоби успел что-то придумать. Сам Тоби пропустил удар – шлем выдержал, но голова мотнулась назад, Тоби закричал и свалился, и несколько секунд тяжелое копье капитана было везде.

Демон упал. Еще один покатился вперед, путаясь в собственных кишках.

– Назад! – закричал капитан.

Тоби ни разу не видел, чтобы отряд отступал. Поначалу он даже не поверил в это, и Калли, надежно укрывшийся за деревом у подножия холма, выдернул ошеломленного юношу из-под града камней. Демоны дразнили побитых людей.

Они отступали медленно, несли за собой раненых. У остального войска дела обстояли получше – кое-кто, например копье сэра Майкла, даже успел добраться до вершины первым.

– Это была Нелл? – спросил капитан у Тоби.

– Да, – рявкнул Тоби.

Лучники продолжали атаку, выпуская одну стрелу за другой с потрясающей скоростью. Камни их не пугали, и стрелы попадали в цель. Демонам приходилось плохо.

Кто-то из шаманов швырнул заклинание. Капитан отразил его.

– Слушай, – сказал он Тоби, – слушай рога. – Он улыбался.

Тоби слышал только шум отчаянной битвы. Рога, звон стали, крики и стоны… Нелл, Крис Фольяк… он никогда не чувствовал себя настолько усталым и разбитым.

– Все готовы? – спросил капитан. – Бегом наверх. Каждый убивает по одному. Вот и все.

Тоби оглянулся. Что он только что услышал? Они снова полезут наверх?

Капитан выступил из-за огромного дерева, и камень тут же ударил его в левое плечо. Он поднял правую руку и протрубил в рог. Побитый отряд собирался снова, вылезая из укрытий.

Капитан проделал уже треть пути вверх. Он летел над камнями, как лошадь фейри. Тоби решил, что не будет смотреть, как капитан прыгает с камня на камень – и это в полном доспехе. Глупо и безрассудно. Он упал на острый камень, нагрудник принял на себя удар. Встал, прыгнул вперед. Тоби больше не видел капитана, но над ним вдруг замаячила огромная крылатая морда.

Иногда нужно просто забраться на холм первым.

Ирония ситуации заключалась в том, что эта часть битвы была уже выиграна. Габриэль слышал рога Красного отряда и крики Майкла с вершины. Он догадывался, что враг будет наступать узким фронтом – поначалу. Это никак не отменяло того факта, что для победы нужно удержать всю вершину холма. К несчастью, противник поставил в первые ряды свои ударные войска.

Логика была непогрешима. Но Габриэль упустил шанс, и теперь ему приходилось идти первым – и с большой долей вероятности погибнуть. Он подумал – одновременно – о Гармодии, Амиции, Бланш, матери и почему-то о сэре Тапио. Победят они или проиграют – он в любом случае может погибнуть прямо здесь. Это его устраивало.

Он побежал вперед.

У него был план. У него был план на любой случай, и, если бы ему не приходилось тратить множество усилий на каждый вдох – он бежал по крутому склону в полном доспехе и бацинете «свиное рыло», – он бы засмеялся. Никакого плана он не придумал только для Бланш, для целого нового мира счастья и восторга, к которому он никогда не привыкнет.

Планирование переоценено.

Но он запланировал не использовать силу до встречи с Шипом и к тому же понял, столкнувшись на голом каменном склоне с сотней гигантских демонов, жаждущих его крови, что совсем не хочет терять еще одного друга.

Он прыгнул влево, удачно приземлившись на большой камень, и взмахнул левой перчаткой, разжимая кулак. С пальцев слетели семь заклинаний подряд. Он скопил энергию, которой хватило бы на много дней, и спрятал результат в разуме верной Пру. Ему не нужно было входить во Дворец или произносить слова заклинаний.

Демоны умирали. Кто-то лишился ног, перерезанных в лодыжках. Их шаман поспешно начал колдовать – сперва наложил мощный щит, чтобы спастись от второй атаки, а потом принялся творить заклинание-молот. Такие простые чары труднее всего отразить.

Габриэль взмахнул тяжелым копьем и потянулся через опасные просторы эфира, нашел шамана и поглотил его, хотя он кричал и молил о милосердии. Тварь сдохла.

«Мы сами монстры, – подумал Габриэль, – по крайней мере, я. Убили моего пажа, значит?»

Он лез вверх, и клинок его мысли разил их.

В эфире он взревел:

«Иди сюда, Шип. Давай покончим с этим. Приди и умри».

Вокруг царила смерть.

Для Эша все смерти были одинаково ценны. Все шло в точности так, как он задумал, и он наслаждался успехом, только улыбаясь при появлении маленьких препятствий. Боглины умирали, бросаясь на стены, – прекрасно. Люди умирали, пещерные тролли умирали, и даже сладкие, медовые на вкус золотые медведи тоже умирали.

Авангард выдержал одну атаку, а потом истаял под градом заклинаний, выпущенных талантливым магом. Даже Эш отметил, что ему стоит опасаться этого человека, но мысль куда-то ускользнула, и он выжидал, следя, как все его силы и достижения, вся его сущность приближается к Превращению, которое он считал ключом к новой победе, к бесконечной череде новых побед. Способом обойти остальных. Путем к свободе и власти.

Смерть. Еще смерть, еще пять, еще две, десять.

Он почувствовал, что предел достигнут, и, хотя он не был способен испытывать радость, ощутил нечто очень на нее похожее.

Шип чувствовал, как улучшается настроение его хозяина, и это влияло и на него тоже, хотя он слышал крики Канксиса о помощи, а фланги его войска начали терять позиции на вершине и отступать. Большая часть огромной армии еще не сражалась. Они занимали склон, как вода, текущая наверх. Узкий фронт расширялся естественным образом – каждая тварь пыталась залезть повыше.

Но Эш был уже тут. Как любовник, приближающийся к пику наслаждения, он требовал завершения. Он подбирался к пустоте, которой Шип окружил яйцо в своем разуме.

«Иди сюда, Шип», – сказал голос Темного Солнца.

Сейчас или никогда.

«Я иду», – ответил он. Он преобразился – отпустил сущность, которую удерживал так долго, изменил свои мысли, покинул тело, где скрывались его воля и разум, – при этом вспыхнул черный свет…

Тоби опустил боевой молот на когтистую лапу. Больше ему ничего не оставалось – разве что положиться на удачу и на хороший доспех.

Молот попал в цель. Демон, испуганный тем, что убивало его товарищей, промахнулся. Тоби вскочил, атаковал еще раз – и тоже промазал. Демон, упав на чешуйчатое колено, взмахнул топором. Удар пришелся в край панциря. Тоби отшвырнуло в сторону, из подмышки сочилась кровь.

Они ударили почти одновременно.

Стальной молот Тоби, который он удерживал двумя руками, пошел вертикально вверх, прикрывая голову, а потом обрушился на врага, как учил капитан. Тоби попал почти точно туда, куда целился. Демон получил удар в левый глаз и рухнул.

Тоби надолго замер, не веря в свою удачу. Но на склоне над ним огромные Стражи разворачивались и бежали. Слева от Тоби уже никто не сражался, только блестели под дождем доспехи. Люди – даже конные – стояли на вершине.

Сэр Майкл захватил холм.

Тоби увидел капитана. Тот стоял в защитной стойке, глядя в пустоту. Всего в нескольких ярдах от вершины. Опустив копье.

Он был один.

А потом – не один.

Раздался ужасный раскат грома, как будто тысяча молний ударила одновременно. Рядом с капитаном возник столб черного дыма высотой с колокольню деревенской церкви. Изнутри его освещал багровый огонь, и огненные крылья распахнулись позади, и такой же огонь венчал его как будто нимбом.

Шип высился над Красным Рыцарем.

Он опустил посох, ударив в реальности. Красный Рыцарь отбил удар древком копья и отступил вправо.

Тоби показалось, что жезл и копье, столкнувшись, вспыхнули ярко-белым пламенем.

С точки зрения Габриэля, Шип ударил только для того, чтобы скрыть свою герметическую атаку. На этот раз в его действиях не было ни презрения, ни наигрыша. Шесть вложенных друг в друга заклинаний обрушились на Красного Рыцаря лавиной мастерски сплетенной силы.

Он справился со всеми. Виртуозно применив несколько инструментов разом, он…

…оказался рядом с Пруденцией и послал в атаку все защитные чары, амулеты и преграды, кроме одной. Клинок из света блокировал дубину из тьмы, как раз вовремя. Навстречу пошло контрзаклятие. Пламенная сеть, подавление воли, омерзительный потоп… заклятие поглотило удар, и вперед понеслось второе. Чистый белый туман силы отлетел в сторону – почти отлетел…

И был поглощен.

В него попали трижды. Не все удары он смог отразить, но броня и руны защитили его. Он устоял на ногах, держа в руках копье.

Мысли закончились. Он взмахнул копьем.

Шип прикрылся посохом…

…и пропустил слегка задержавшийся удар – ответ на замах его дубины. Он…

…пошатнулся, раненый.

Он выхватил что-то из-за пояса, и элементарное отвлекающее заклятье Габриэля пожрало первое заклинание Шипа и отразило его обратно. Волшебник потерял нить, и…

Первое заклинание, созданное Красным Рыцарем в эфире, оказалось слишком медленным – все до единой защиты были подготовлены заранее, а теперь он полагался только на себя. Но он не успевал. Шип, дважды раненный, снова сотворил заклинание, и оно, великолепное и темное, ударило откуда-то сбоку. Эйфория исчезла.

Жезл Шипа врезался в плечо. Доспех смялся, как жестяной, кости треснули.

Пруденция все еще вращалась вокруг своей оси, разматывая следующее заклинание и ожидая сигнала.

Боль была как шум дождя и грохот барабанов, она распространялась по груди и боку, но Красный Рыцарь не замечал ее.

В одно мгновение – Бланш, ее руки, темнота – он отбросил свой прежний план.

Правой рукой крутанул копье, сделал финт, перехватил копье другой рукой.

– Fiat Lux! – крикнул он, отпуская заклинание, которое заняло так много времени…

Шип перехватил его, поставив массивный щит и уважительно поклонившись.

Но заклинание оказалось отвлекающим маневром. Копье завершило движение, и Красный Рыцарь, вложив в удар все свои силы, ткнул Змеевым оружием в открытый пах Шипа.

Стоя с другой стороны холма, Хартмут различал сквозь дождь вспышки света. Войска Шипа ковром закрыли склон, поднимаясь наверх, справа и сзади от него.

Битва – если ее можно было так назвать – началась меньше пятнадцати минут назад. Даже его рыцари вздрагивали от гулких звуков, доносившихся из эпицентра. Постоянно приползавшие раненые демоны Хартмута не радовали.

– Шип! – рявкнул он.

Ему ответил только стук дождевых капель и тройная молния – три быстрые вспышки, которые Хартмут запомнил навсегда. Воздух дрогнул под взмахом огромного одинокого крыла. А вокруг этого крыла – оно было не меньше ядра его армии – повисли кости. Кости, в одно мгновение вырванные из плоти. Демоны, пришедшие из-за Стены, люди и звери, рыцари и кони лишились костей за один удар сердца.

Оно поднималось.

Только крыло. Длинное, темное, черно-синее, пронизанное артериями, слабо светившимися черным пурпуром. Оно двигалось.

Изящное и неотразимое.

Сэр Хартмут все никак не мог понять, какого оно размера, и не верил своим глазам.

Поднимаясь, крыло сбило его на землю вместе с конем.

Мэг встала на ноги.

– Он приближается, – вслух сказала она. Вслух, хотя была одна. На первой линии укреплений не осталось ни одной живой – или проклятой – души.

Как она и рассчитывала.

Лорд Уэйленд, главный конюший, и их войска пережили два нападения немыслимо огромной толпы боглинов. Ополченцы из северного Брогата сражались – с ее герметической поддержкой, – пока болото и все рвы не завалило мертвыми монстрами.

Теперь вражеские войска собирались на дальней стороне болота, готовясь к новому штурму. Люди лорда Уэйленда с удовольствием подчинились приказу отступать на более высокую и безопасную точку.

Мэг осталась. У Мэг был свой план.

– Вот и я, Джон, – сказала она, как будто ее любимый был рядом. Он явился, как гроза летним днем – черное, распухающее облако.

Мэг поднялась на цыпочки и обрушила пламя туда, где воплощалось чудовище, в нескольких милях к северу. Она выпустила свое заклинание в то мгновение, когда тварь переходила из эфира в реальность и присутствовала одновременно и там, и там. Чудовище принимало форму – не медленно выбираясь из яйца, как надеялась Мэг, а вырываясь в мир одним скачком, уже полностью оперившееся.

Мэг стояла посреди пустой крепости из земли и дерева и рвала все цепи, которые сдерживали ее силу. Она не училась в университете и не умела строить Дворцы воспоминаний, ее удары были простыми и мощными.

Синее пламя рванулось в небо.

За болотом толпа боглинов – необозримая шевелящаяся масса – готовилась к очередному броску через топь. У них были плоты, лестницы, плетенки из дикой ежевики, веревки из лозы и травы. Здесь стояли все, кого породили земли Диких за последние два года. Их оставили ловить горцев и пожирать их. А потом, когда фланг армии окажется в безопасности, а их братья выложат дорогу своими телами, штурмовать укрепления.

Горцев не было.

Почти в пяти милях к югу горцы на рассвете вброд перешли верховья Альбина, оскальзываясь на мокрых камнях, ругаясь и поглядывая на рощу, где они бы устроили засаду. В конце переправы на них напала горстка ирков, и Кеннет Ду умер, получив стрелу в горло. Но люди в длинных кольчугах перебрались на другой берег, перебили там всех и двинулись вперед – не на запад, где ждали союзники, а почти точно на восток, лишь слегка забирая на север, дальше в болота. Как будто бы они хотели добраться до Мореи. За ними шел выживший скот. Стадо двигалось параллельно горцам, но по восточному берегу реки, где тянулась старая дорога. Скот гнали вперед конюхи и несколько старых пограничных стражей.

Когда они добрались до лучшего брода на двадцать миль в округе, горцы уже очистили его, ударив засаду с фланга. Том Лаклан ни разу не выкрикнул свой боевой клич – его люди делали свое дело так быстро, что его собственный меч так и не попробовал крови.

– Давайте, парни, – велел он, – переводите сюда зверей. Отомстим за Гектора.

И в самом деле, они сейчас оказались как раз в той местности, где пал великий Гектор, перебирались через те же реки, а с утренним дождем появилось облако фей и следовало за ними, обвиваясь вокруг длинных коровьих рогов.

Лицо Дональда Ду окаменело. Он водил пальцем по лезвию своего огромного меча. Том сразу понял, что этот человек готов к смерти.

– Хороший был паренек, – сказал Том.

– Полоумный план, – ответил Дональд Ду. – Ты ненормальный, как и твой брательник.

Том Лаклан нахмурился:

– Повтори это на закате.

– Это все твой Красный Рыцарь.

– Он мне нравится.

– Ой ли? Даже когда он убивает твоих людей, чтобы спасти своих? – Глаза у Дональда Ду были красные.

Том не сорвался. Когда-то это обязательно случилось бы, а теперь он просто смотрел.

– Дональд, милый мой, ты потерял сына, и это чудовищно. Но если ты продолжишь в том же духе, я тебе башку раскрою. – Он тронул коня, оставив Дональда позади.

Никто не засмеялся. Рыжий Роуэн и Дауд вскинули топоры на плечи и двинулись за Плохишом Томом. И все горцы пошли вперед, пытаясь как можно быстрее продираться через кусты.

Два часа спустя они выбрались из болота. Теперь они оказались на самом краю тех заливных лугов, где годом раньше Гектор оставил свое стадо. Том отправил двух парней помоложе на разведку, спешился, сел спиной к дереву и задремал. Высоко в горах бушевала гроза. Доносились раскаты грома, в небе полыхали молнии.

Том проснулся, почувствовав, что спал слишком долго. За это время его люди – почти тысяча человек – отдохнули и поели. Теперь они снова сели в седла и погнали стадо обратно на запад, вдоль старой дороги, прямо по редкому лесу.

Гроза в горах становилась все сильнее, и вдруг, после мощного тройного взрыва, стало ясно, что это не обычная буря. Что к ней приложили руку люди.

– Титьки Тары! – выругался Дональд Ду.

– Вперед! – велел Том и по-особому крикнул. Сто человек подхватили его крик – высокий, странный звук, похожий на стон, – и скот побежал быстрее. Там и тут молодые животные падали, когда их толкали те, кто посильнее. Стадо начало разбредаться по лесу.

Том пожалел, что у него нет крыльев, чтобы осмотреть местность сверху и понять, где же он находится. И тут же – как будто бог его услышал – он увидел огромный клен с мощным шишковатым стволом. Это дерево его народ хорошо знал и звал Лесным богом. А уж где росло это древнее дерево, Том прекрасно понимал. Он усмехнулся.

Раздался страшный крик. Высокий, безжалостный, леденящий душу. Он доносился из тьмы, оттуда, где не было звезд, из тех времен, когда до прихода человечества на землю оставались еще эпохи. Даже горцы испугались.

Почти все.

Хотя этот крик звучал примерно за милю, Том Лаклан вытащил меч. Потом повернулся к конюхам, поднял рог и протрубил в него.

Они ответили криками, свистом кнутов и гудением рожков.

Через двадцать мгновений стадо превратилось из шустро бегущих отдельных зверей в единое живое существо. Оно паниковало. Оно неслось вперед. Оно растянулось в ширину на расстояние полета стрелы, оно заполонило весь лес от края до края, оно бежало на запад вдоль дороги.

Эш поднимался вверх, наслаждаясь сопротивлением влажного воздуха под крыльями. Он был свободен впервые за целую вечность, воплощен телесно и в полной силе. Он презрительно швырял заклинания в смертных, которых видел перед собой, зачищая холм. За мгновение он уничтожил столько ирков из Н’Гары, сколько обычно умирало за полтысячи лет. Отблески алого пламени и свидетельства его мощи остановили отряд врага и испугали его собственную армию.

Он вспомнил, как дышать, и вдохнул.

Он лениво развернулся, и синий огонь Мэг ударил его в бок, прямо под правое крыло, которое как раз поднялось.

Его вопль убивал сам по себе. Его гнев был видим – багровое пламя ударило в холм. Люди умирали. Кадди, Том Ланторн, Дагон Ла Фор, Танкред ди Пиаст сварились в собственных доспехах. Погибла почти сотня копий. А потом рана заставила Эша развернуться на юго-восток, и пламя его гнева прошло над красными гребнями демонов, ударило в когорту троллей и повергло беспомощные группы пришедших из-за Стены, собиравшихся снова отбить холм. За несколько мгновений они сгорели дотла, как уголь в горне.

Но огонь Мэг все еще жег его. Он не исчезал. Это был не простой сгусток обычного пламени, но мастерское творение женщины, порожденное ледяным гневом и человеческим искусством, творение женщины, способной соткать огромный гобелен без единого кривого стежка. Она не забыла ни о чем.

Эш, дрожа, лег на крыло и направился к ней. В…

…эфире он потянулся к колдунье и наткнулся на очередную золотую стену. Он заревел и швырнул в нее чистой энергией. Но колдунья выстояла под огромными сгустками силы, не дрогнув, и ударила его снова.

На этот раз он сумел отразить ее атаку. Почти.

Четыре мили для его огромных крыльев ничего не значили, он преодолел их меньше чем за минуту. Но целую минуту она выдерживала натиск его воли, полноту его гнева, его пугающую, но бессильную мощь.

Минуту синее пламя жгло его, и она успела нанести еще шесть ударов, с каждым разом все быстрее.

Он почти испугался.

Семьдесят раз взмахнув гигантскими крыльями…

…он оказался над ней, и ее щиты рухнули от одного его дуновения, ее воля дрогнула, и колдунья сгорела дотла.

Но их оставалось еще много, в лесу ждали люди, хотя его жалкий приспешник и его верное стадо одержали маленькую победу. Эш развернулся на кончике крыла и дохнул огнем на верхний лагерь. Лорда Уэйленда испепелило, главный конюший сильно обгорел, две сотни рыцарей и еще половина крестьян из Брогата умерли, вдохнув пламя.

Эш полетел над полем боя к западу от Дыры, снова дохнул, и обуглилось стадо скота. Он принялся искать людей. Ведомый гневом, он вертелся на месте, поливал огнем все вокруг, теряя высоту с каждым выдохом, наконец его длинные крылья заслонили солнце, и он начал задевать верхушки деревьев.

Когда дракон поднялся над деревьями, как буря, Том Лаклан вскинул меч над головой. Его немедленно окружили феи.

Размерами дракон был больше иного замка. Самое огромное здание Ливиаполиса уступало ему длиной. Он парил в воздухе, напоминая гигантский военный корабль, и распространял вокруг себя невидимый ужас. Рыжий Роуэн и Уилли Хаттон, жестокие убийцы, рухнули на землю лицом вниз, Дауд выронил топор из никогда не дрожавшей руки, Дональд Ду проклинал Господа, но Том Лаклан высоко держал голову.

– Мы дали тебе клятву, Змей! – закричал он. – И теперь я призываю тебя! Отомсти за мой род! Мы стоим внутри круга!

В шуме ветра, поднятого крыльями Эша, его голоса никто не услышал. Но кто-то почувствовал. Том стоял один против твари, размерами превосходившей его в тысячу раз. Вокруг него разноцветным вихрем закружились феи, вспыхнули, как береста в огне, и разлетелись во все стороны.

– Отомсти за меня, – произнес голос Гектора.

По счастью – или по воле Господней, – дракон выдохнул все свое пламя и теперь вдыхал воздух. И искал врага пострашнее, чем какой-то жалкий человечек. Он взмахнул огромными крыльями, поднял голову и невольно дернулся, когда в него ударил цветной ветер душ, облик которых принимали феи. Дракон пытался подняться, но его чешуйчатое брюхо почти касалось дороги.

Плохиш Том оттолкнулся от спины коня и прыгнул как можно выше. Поднял меч, полученный от Змея. Крылатые феи удерживали Тома в воздухе, пока его огромное сердце не ударило пять раз. Вряд ли он нанес бы дракону рану страшнее, чем блошиный укус для человека, но руки у Тома были сильные, а глаз верный. Когда Змей рванулся вперед, клинок прорезал его плоть футов на сорок.

Том упал на землю и откатился в сторону. Вскочил на ноги, держа меч над головой. Черная кровь капала огромными каплями.

– Я его достал! – крикнул он. – Лакланы за Э!

Но дракон наметил себе новую добычу и убрался прочь. Потому что в ответ на призыв Тома Лаклана явился еще один огромный змей.

Все, кто собрался сейчас на поле боя у Гилсоновой дыры, увидели схватку двух драконов, бросившихся друг на друга в воздухе: и люди вроде Нита Квана, который осторожно пробирался от дерева к дереву на краю расплывавшегося во все стороны войска Шипа, и боглины вроде Слека, который изо всех всех сил уперся лапами в землю, чтобы не скатиться с вершины, и ирки вроде Тиловиндла, который пытался понять, зачем умерли все вокруг него, и медведи, включая Кремня, который стоял плечом к плечу с каменным троллем на самом гребне холма.

Эш сиял черным блеском, а синий огонь, не погасший после смерти Мэг, все еще жег ему бок. Серо-стальной, ярко-алый Змей из Эрча, который был меньше и изящнее противника, вертелся вокруг него.

Оба исполина дышали огнем. Казалось, горели сами небеса.

Шип застонал, когда копье Красного Рыцаря вонзилось глубоко в его тело из огня и тени. Споткнулся.

Красный Рыцарь готовил свое последнее заклинание, и Шип вырвал копье из теней – с него капала жидкость – и отбросил в сторону.

– Мое сердце в другом месте, – сказал он надтреснутым голосом и сделал шаг вперед.

– Простая молния, – велел Габриэль Пруденции.

Она подчинилась. Статуи повернулись, астрологические символы выстроились в ряд.

– Смотри, – велел он.

Схватившись за нить, которую он берег много недель, – за нить, привязывавшую Шипа к его огромному мотыльку, – Габриэль пустил по ней свое простенькое заклинание, как пускают воду по акведуку, чтобы напоить жаждущий город.

– Подобное подобным, – сказал он.

Шип зашатался, когда молния ударила его, проникнув за щиты, и рухнул. Огненные крылья замолотили по земле, опавшие листья задымились, раздался крик, похожий на крик женщины в родах, и, когда Габриэль слегка надавил, Шип исчез. Его посох громко стукнулся о землю, а крылья горели еще мгновение, а потом пропали.

Габриэль сделал неверный шаг и наступил на жезл, не веря в свою победу. В это мгновение Эш ударил по войску Сказочного Рыцаря. Пламя пало на землю и почти ослепило Габриэля, но он поднял три щита, прикрыв ими свою свиту и часть Красного отряда.

Пламя пронеслось по холму, убив пятую часть войска за четыре мгновения, и ушло дальше на юг. Габриэль упал на одно колено просто от удара силой, сопровождавшей пламя. Дракон развернулся на юг, и Габриэль кое- как поднялся. Усталые ноги дрожали под весом доспехов. От страха он вспотел, и пот полз по спине ледяными скользкими струйками. Что-то было не так.

Он понял, что стоит в нескольких шагах от вершины холма, побежал вперед, подхватил упавшее копье и вдруг осознал, что ему оторвало кисть левой руки. И большую часть предплечья. Оторвало напрочь.

Он попытался справиться с ужасом. Ужас был везде. Громадный дракон. Рука.

Сверху он все увидел.

Под ним корчилась огромная армия, все еще во много раз превышавшая числом его собственную. Она уже почти добралась до верха, но дракон убил больше своих беззащитных солдат, чем людей противника. В войске Габриэля виднелись островки герметической защиты. Сказочный Рыцарь, герцогиня Моган, Гармодий, лорд Ереван, Морган Мортирмир и сам Красный Рыцарь успели прикрыть тех, кто стоял поблизости.

– Господи, – вслух сказал Габриэль.

Пока он говорил, в дракона ударил сгусток синего огня. Тварь бросилась на юг.

К Мэг. Габриэль знал, что она сделала, догадывался о неизбежном исходе и стоял, будто прикованный к земле, большую часть минуты. Все это время Мэг одна держалась против бога. Габриэль смотрел, как дергается дракон, как горит огонь, видел каждый взмах огромных крыльев и понимал,что он еще до нее не добрался.

А потом он очнулся – ему следовало использовать дарованное ею время, иначе все будет зря.

– Ко мне! – закричал он. – Ганфрой!

Ганфрой лежал на камнях, как сломанная кукла. Помятая труба осталась под его телом.

Габриэль поднял свой рог из слоновой кости и дунул в него.

Они пришли.

Пришел Данвед со сломанным мечом в руке. Наклонился и взял каменный боевой молот из рук мертвого демона. Пришел Бертран со штандартом, а за ним Фрэнсис Эткорт и Филип де Бозе. Пришел Калли, и Тоби поднялся с камня, и Злой Кот, и Диккон с пустыми глазами – он любил Нелл и знал, где лежало ее тело, – и Рикар Ланторн, брат которого сгорел в нескольких шагах от него, и Фларч, и Адриан Голдсмит, и даже Никомед – все пришли и выстроились в боевом порядке. Пажи вели коней.

Слева сэр Майкл указывал куда-то вниз. Справа стоял сэр Милус, который потерял половину своих людей в один миг. Белый отряд застыл, ошеломленный.

Милус подошел к обгоревшим трупам и увидел древко, на котором висело старое знамя святой Екатерины. Оно осталось цело каким-то чудом, по милости заклинания или древних рун. Когда Милус поднял его вверх, серый пепел слетел и шелковое знамя взметнулось языком пламени.

Люди негромко закричали. Не слишком радостно, но в таких обстоятельствах…

Габриэль побежал вперед, стараясь забыть о левой руке. Она не болела, и крови почти не было. Пока.

Он повернулся, поднял копье и, держа его одной рукой, указал на врага вниз:

– Ну же! Шип с нами не справился, дракон нас не убил! И теперь мы победим.

Он не стал ждать, пока враг поднимется на холм, не стал следить за исходом схватки драконов. Войско и его союзники бросились вниз, в бой, осененные крылами смерти. Увидев их, монстры дрогнули.

Хартмут не мог отвести глаз от двух драконов.

Появление огромного чудовища должно было закончить битву, не могло не закончить. Но сейчас, сейчас, когда его враг спускался с холма навстречу его копейщикам, Хартмут видел, насколько черный дракон опустошил их ряды. Украв их плоть, он полностью уничтожил авангард, который должен был стоять слева, пламя пожрало демонов справа и сотни других созданий.

Тысячи боглинов застряли в жестокой бессмысленной стычке на гребне холма далеко справа, а на самом крутом и каменистом участке склона втянули в ближний бой огромных медведей и каменных троллей.

Слева от него ирки врага взяли вершину, а стрелы пришедших из-за Стены, летевшие из-за их спин, бессильно падали среди людей Хартмута.

Вопреки всему, исход битвы был до сих пор неясен. Его люди, свежие и бодрые, стояли в боевом порядке.

– Наверх! – крикнул Хартмут. – Атакуйте их!

Бриганы опустили наконечники копий и медленно двинулись вверх по склону. Матросы выпустили тучу арбалетных болтов.

Ему противостояли люди. Он видел их. Хорошие доспехи, хорошие мечи. Хартмут усмехнулся. Он не боялся людей. Вытащил меч. Клинок вспыхнул огнем, и его люди радостно закричали. Сэр Кристан указал на пылающий меч и выкрикнул что-то. Сэр Луи выстроил своих конных рыцарей так, чтобы прикрыть открытую площадку слева от пришедших из-за Стены.

Хартмут подумал, что уже победил.

Слева от него вражеский отряд пришедших из-за Стены бросился вперед. Они обходили его с фланга – на мгновение Хартмут даже удивился – и рисковали попасть под копыта кавалерии сэра Луи. Матросы успели еще раз выстрелить в людей в доспехах, но заплатили за это страшную цену – лучники косили их одного за другим.

Хартмут нахмурился, темнея лицом. Битвы было уже не избежать. За дикарями виднелось знамя в сине-желтую клетку. Окситанцы. И еще одно знамя, неизвестное ему. И еще. Отряд конных рыцарей подходил к Хартмуту, легко проезжая по редкому лесу за строем пришедших из-за Стены. Их возглавлял принц Окситанский.

Хартмут выругался и повел своих людей навстречу отряду.

По хитроумному плану Красного Рыцаря ополченцев из северного Брогата, а тем более – королевской гвардии должно было хватить, чтобы удерживать вершину и перекрыть дорогу. Но он не мог предугадать ни жуткого драконьего пламени, ни бесчисленных боглинских легионов. Когда северную стену сдали, когда столбы трещали в пламени, а люди умирали, обгорев до мяса, Ребекка Альмспенд и Дезидерата три долгие минуты стояли посреди лагеря спина к спине и убивали всех, кого видели перед собой, направляя силу такими способами, каких они еще никогда не пробовали. Сила Ребекки Альмспенд была силой ученого, а сила королевы – силой любви. До этого дня.

Дезидерата швырялась силой, вслух молясь о лучике солнца, и в ужасе смотрела, как воплотившийся Эш затмевает свет. Он сцепился в смертельном объятии со своим соперником, и Дезидерата успела пустить в него золотую стрелу, пробившую ему шкуру, и снова вернулась к волнам боглинов у себя под ногами. Мастодонт, сверкая красными бивнями, крушил людей и палатки, а за ним хейстенохи топтали и убегавших, и стоявших на месте с равным рвением. Баргасты кидались сверху на любую дичь, которая им нравилась.

Бланш Голд, стоя с коротким мечом над кроваткой маленького короля, смотрела, как рушатся ее надежды. Она не умела бороться с драконами и не имела силы, чтобы поделиться со своей королевой. Поэтому она охраняла кормилицу и младенца, а когда северная стена пала и пришли твари, она стала их убивать.

И снова ее спас Павало Пайам. Как и раньше, он появился до того, как она выбилась из сил. Она уже убила двух боглинов, а один вцепился в ее левое бедро. Павало пропорол стену палатки одним легким четким движением, которое она хорошо помнила. Чтобы его увидеть, стоило вытерпеть эту боль. Твари умерли на месте. Он убил всех, не обращая внимания на крики кормилицы, кивнул Бланш и прошел сквозь заднюю стену.

Мгновение Бланш стояла и дрожала, потом поняла, что ее кровь капает на королевскую постель, и решила что-то предпринять.

Когда она прижала к ране запасную рубашку, Бланш услышала крик. Казалось, кричало десять тысяч человек разом.

Сэр Джон Крейфорд увидел, что северная стена пала, и выругался. В основном он ругал некого высокомерного молодого человека, который только вчера знал все ответы. А еще он костерил собственные инстинкты. Дракон оказался таким огромным, что все приготовления потеряли смысл.

У сэра Джона были свои рыцари. Горстка. И морейская кавалерия, потерпевшая страшное поражение несколько дней назад. Сэр Георгий Комнин. Сэр Кристос.

– Я должен попытаться спасти королеву, – сказал сэр Джон сэру Кристосу.

Сэр Кристос видел нападение, и битву, и хаос, царивший в лагере. Тысяча крестьян погибла за секунду. Он покосился на сэра Алкея, который уже пережил подобное в Альбинкирке. И на сэра Георгия, который столкнулся с этим в Дормлингской гостинице.

Сэр Алкей переглянулся с сэром Джоном. Оба они понимали одно.

Им не вернуться.

Сэр Джон хотел бы попрощаться со своей Хелевайз. Он хотел бы и дальше ловить рыбу в бесчисленных ручьях. Жить вечно, гладить любимую по спине, слушать, как она произносит его имя, смотреть, как плещется форель в воде.

– Черт с ним. – Он грустно улыбнулся. – Строимся клином. Двумя.

Сэр Кристос и морейцы могли выстроить клин очень быстро.

Двое мужчин соприкоснулись перчатками.

– Спасите королеву, – сказал сэр Джон, – я попытаюсь отбить стену.

Сэр Кристос задумался на мгновение.

– Умрем достойно.

Он прокричал несколько приказов, обращаясь к морейцам. К морейцам, которым никто не доверял. Они стояли на самых южных стенах, и в этой битве их еще никто не видел.

Морейцы похватали свое разномастное оружие и выстроились в идеальном порядке. Там были нордиканцы, горные стрелки, городская кавалерия, лишившаяся коней. Там были страдиоты, и старые испытанные пехотинцы из Фраке, и юные слуги, которые вообще никогда раньше не прикасались к оружию.

– Они больше не побегут, – сказал сэр Георгий, – и мы тоже. Пошли.

Сэр Джон почти обрадовался.

– Давайте споем. – Все-таки он был северянином.

Двум клиньям не хватало места, чтобы разойтись. Лагерь лежал в руинах. Но и боглинам негде было укрыться от тяжелых всадников.

Клинья проломили строй боглинов, и морейцы, плотно сомкнув ряды, бросились в бой. Взлетали огромные топоры. Жалили копья. Щиты не раздвигались. Тысячи боглинов умирали. А морейская пехота продвигалась вперед шаг за шагом.

Сэр Кристос великолепно командовал своими людьми, и меч его сиял, как молния. Огромный упырь погиб – рыцарь разрубил ему голову одним могучим ударом. Строй добрался до середины лагеря, и подковы уже убивали не меньше боглинов, чем мечи. Люди по краям строя падали с коней, спотыкаясь о колышки и веревки палаток, и гибли ужасной смертью – враги пожирали их живьем. Но все же клин врезался в массу боглинов и громил их, отрезая им дорогу к королеве.

Гвардия Ранальда разомкнула ряды, чтобы пропустить морейцев. Измученные люди только что не падали на землю, наслаждаясь передышкой, дарованной кавалерией, – люди, которые добрых десять минут махали топорами или алебардами и чувствовали себя так, как будто прошло два года.

Сэр Алкей, не спрашивая позволения, схватил королеву и перекинул через седло. Другие рыцари поступили так же с тремя оставшимися в живых женщинами и ребенком. Сэр Георгий усадил на круп высокую девушку с золотыми волосами и обнаружил, что в руках у нее плачет король Альбы.

Морейская пехота была безжалостна. Люди падали, но фаланга оставалась стоять, смыкая ряды. Копья и топоры продвинулись еще на один шаг.

Боглины – живые. Они хотят жить. Многие дрогнули и попытались убежать.

Сэр Джон Крейфорд пробивался к северной стене. Он вел своих людей по сравнительно открытому пространству, которое раньше было плацем. Он убил боглинов, нападавших на гвардию с запада, дав людям возможность сделать глоток воды или просто передохнуть, а потом обрушился на толпу врагов в северо-западном углу.

Сломав копье, он взялся за меч. Боглины были малы, слишком малы для короткого оружия, и ему приходилось тянуться вниз. Его конь убивал боглинов быстрее и лучше хозяина.

Они двигались вперед, и впервые за много лет сэр Джон испытал радость битвы. Топот копыт, ощущение слияния с лошадью, люди рядом с ним.

Живое существо, умирающее под твоим ударом.

Он направил коня на северную стену. За ним развевалось знамя, он бил и бил, его конь убивал, и они оказались на стене, на восточном валу.

Земля под ними вплоть до первой линии пылающих укреплений кишела врагами. Как разворошенный муравейник.

Он хотел бы встретить сильного противника, упыря или пещерного тролля. Но вместо этого он просто сражался – хорошо сражался, потому что не умел по-другому, и очищал стену по несколько шагов за раз. Следил, чтобы конь не пострадал. Убивал.

Убивал.

Убивал.

В какой-то момент он просто не смог снова поднять руку. Его конь обливался кровью и двигался все медленнее, к нему, как пиявки, присосались боглины. Сэр Джон не улыбался. Но мог бы, если бы ему достало времени. В центре лагеря морейская фаланга помогала королевской гвардии. Он сразу понял, что королева спасена.

Конь споткнулся. Игра закончилась. Чудес ждать не приходилось.

– Прощай, Хелевайз, – вслух сказал он. Спрыгнул с седла в гущу монстров и убивал их, пока не упал сам.

В нескольких милях к северу Гармодий остался почти один. Линия фронта сдвинулась вперед, за вершину холма. Он не имел к этому никакого отношения и, честно говоря, был сейчас в таком настроении, что не стал бы убивать ни одно живое существо, за исключением дракона.

Он наблюдал за схваткой двух огромных хищников. После первого отчаянного столкновения и драки когтями они медленно разошлись в стороны, набирая высоту и скорость, а потом снова бросились друг на друга. Он следил за ними и в эфире, где поле боя затянуло туманом лжи и разбрасываемой во все стороны силы. Гармодий никогда не видел столько силы разом и впервые в своей долгой жизни начал подозревать, что маги могут высосать всю энергию из самой земли. В эфире происходило что-то ему недоступное. Он смотрел.

Он увидел нечто на юге, в тумане эфира, когда Мортирмир приоткрыл его.

Это было унизительно.

Они забирали жизнь. В реальности вокруг битвы герметистов с деревьев начали опадать листья – а ведь был конец весны. Потом деревья стали умирать.

Дождь потихоньку превращался в бурю. Гармодий видел, как это началось – как будто сама природа пыталась завершить отвратительную битву. Облака чернели, собираясь в тучи. Дождь лил все сильнее.

Королева все еще оставалась в живых – она светилась золотым пятном на юге.

Сказочный Рыцарь светился на западе, а Моган на востоке.

Гармодий ждал и наблюдал.

У Моргана Мортирмира не было причин осторожничать. А его юношеская самонадеянность в этот день и в этом месте казалась вполне заслуженной.

Он убивал.

Он швырял в войско Шипа огненные шары, а когда среди них обнаруживался шаман или начинающий маг, Морган сосредотачивал усилия на нем, пока шаман не падал. После этого он снова принимался крошить беззащитных.

Белый отряд, почти уничтоженный драконом, защищал Мортирмира. Его это вполне устраивало. Когда ему понадобилось сдвинуться с места, он так и сделал – уничтожив последнее круговое построение ирков, прикрывавшее галлейцев с фланга, он принялся стирать пещерных троллей в пыль, потому что галлейцы перемешались с отрядом.

Никто не мог ему сопротивляться. И он никого не жалел. Он творил заклинания, о каких никогда не задумывались другие маги, потому что герме- тистам его уровня редко приходит в голову идти в бой впереди строя пехоты. Он разбивал щиты и отводил глаза. Он создавал тьму и свет. Он поднимал призраков, а потом, заскучав, строил стены огня, который теснил ряды.

Наконец испуганные Дикие бросили на него все, что у них оставалось. Всех тварей и всю магию. Вместо того чтобы обойти отряд с фланга и выиграть бой, Дикие инстинктивно отозвались на применение силы.

Сэр Гэвин легко рысил рядом с принцем Танкредом. Они прошли по гребню с запада на восток, сокрушая всех, кто им сопротивлялся. А потом появилась Изюминка.

– Мы тут! – крикнула она. – Сюда! – Никто не прибавил скорость, и она завопила: – Мы тут сдохнем сейчас! Шевелите задницами!

Гэвин не обратил внимания на недовольство принца. Поднял копье:

– Веди!

Изюминка развернула лошадь. Несколько долгих минут они ехали рядом, а за ними длинной широкой колонной шли окситанские рыцари и, держась чуть ниже, – западные рыцари лорда Монтроя.

Если лошадь идет по склону холма, ее всегда тянет вниз. Проехав треть мили, они спустились так низко, что, когда добрались до поля боя, знамена галлейцев развевались высоко над ними, к северу. Святая Екатерина едва виднелась, а огромное черное знамя и золотое пятно вдали, казалось, двигались и испускали огонь.

– Ваша милость, нам придется атаковать, – сказал Гэвин принцу. – Это штандарт моего брата.

Принц посмотрел на склон холма, усыпанный камнями и поросший деревьями.

– Не здесь, – медленно проговорил он.

А потом вдруг передумал:

– Да! Стройся! Ко мне! – крикнул он по-окситански, и сотня рыцарей помчалась к нему. Все они хотели стоять рядом с принцем.

Люди графа Приграничья, куда лучше обученные, оказались выше по склону и лучше держали строй. Изюминка помахала им. И вдруг арбалетный болт врезался ей в нагрудник и отскочил в кусты. Она покачнулась в боевом седле и повернула голову в шлеме, ища арбалетчиков. Потом пригнулась, но слишком поздно.

Лошадь под ней убили. Всадница упала, дважды кувыркнувшись.

Она вскочила на ноги, выхватила кинжал – единственное оружие, которое пережило падение, – и повернулась навстречу трем противникам с мечами.

– C’est ипе pucelle!^[138] – крикнул один и рассмеялся.

Они все рассмеялись. И разом превратились во всех мужчин, которых ей доводилось ненавидеть в своей жизни.

Двое стали обходить ее сбоку. У нее болела нога, земля тряслась, дождь лил все сильнее и сильнее.

Изюминка двигалась. Рухнув спиной на упавшее дерево, она перекатилась через него, ударив вверх обеими ногами, и оказалась между теми двумя, кто пытался ее обойти. Воткнула кинжал в голову одному, а второго треснула коленом по яйцам, одновременно ломая ему нос кулаком в перчатке. Одним пальцем она попала ему в левый глаз. Противник упал, а она схватила его меч и повернулась.

Арбалетчики взводили оружие. Третий враг оказался от нее в двух шагах. Убегал, прикрываясь баклером.

Изюминка крутанула чужой меч в правой руке, и он проскользнул между баклером и мечом врага – учили его плохо – и вошел в шею почти по рукоять. Уперевшись кинжалом, Изюминка вырвала клинок, отбросила умирающего на землю и спряталась за бревном – от арбалетчиков.

И увидела рыцарей сэра Гэвина, которые появились за спиной у арбалетчиков, никем не замеченные. В засаду попала только она.

Изюминка услышала боевой клич Гарета Монтроя и увидела, как нападают рыцари Приграничья.

Арбалетчики были хороши. Они разом выстрелили и немедленно взвели оружие снова. Дюжину рыцарей выбило из седел.

Изюминка прокралась в сторону под прикрытием бревна и побежала, согнувшись вдвое, в доспехах – задача непростая.

Их было тридцать… нет, больше пятидесяти. Изюминка бежала через заросли калины и дрока, а потом ее наконец заметили.

Они были в десяти шагах, и один арбалет остался заряженным.

Враг прицелился. Арбалет был огромен, а вокруг – ни одного дерева, чтобы спрятаться, поэтому она кувыркнулась вперед, как акробатка, которой когда-то была. Земля оказалась мягкой, слишком мягкой, и, чтобы выйти из кувырка, Изюминка сделала «ножницы» ногами в доспехах. Она осталась жива и даже стояла на ногах.

Она очутилась среди врагов. Кто-то выхватывал оружие, но самые умные уже убегали – они бы не выстояли между конными рыцарями и Изюминкой. Одного она убила мечом, второго кинжалом, а потом земля затряслась, и Изюминка поняла, что пора падать.

Копыто ударило ее в спину.

Рыцари проскакали мимо.

Изюминка встала. Медленно огляделась, подняла забрало.

Так и стояла, дрожа.

– Очень глупо, – сказала она в пустоту.

И пошла туда, где под дождем краснела святая Екатерина. Слева раздались три красивые ноты. Галлейские рыцари сошлись с окситанскими.

Прозвучали три длинные, чистые ноты.

Бриганы – крупные, хорошо вымуштрованные солдаты в тяжелых доспехах – сдавали позиции шаг за шагом.

За спиной у войска теперь оказался холм, и они почуяли запах победы. Никто не хотел больше терять людей. Начался бесконечный кошмар: короткий рывок, стычка, одна смерть – одно убийство, и противники угрюмо расходятся в стороны, тяжело дыша. Возможно, все боялись, что их судьбу теперь будут решать драконы. Возможно, они просто хотели жить. Но там, где среди моря зверей и ополченцев столкнулись профессиональные военные, битва превратилась в медленную беспорядочную резню.

В какой-то момент Тоби осознал, что у его господина осталась одна рука и сражается он теперь изогнутым фальшионом. Выдалось мгновение отдыха – заклинание капитана убило десяток человек, и Тоби, как и все вокруг, предпочел перевести дыхание, а не бросаться вперед.

Он пробивался налево, на свое место за спиной капитана. Там сейчас стоял Диккон, не имевший доспехов мальчик, который теперь схватил тяжелое копье капитана.

– Всех убью, – хрипел Диккон.

Его уже дважды ранили, прорезав плоть до костей.

Бриганы отступили еще на несколько шагов.

Справа сквозь дождь доносились боевые кличи и крики. Сверкнуло красное знамя.

Капитан обернулся и откинул забрало.

– Сэр Бесканон, благослови Господь его черное сердце. – Он таращился в дождь, как будто мог видеть сквозь эту завесу, просто напрягая волю.

– Выйдите из строя, – вдруг сказал Тоби.

Капитан улыбнулся.

– Надо бы, – согласился он, – но не стану.

Снова опустил забрало и слегка присел, как всегда делал в бою.

– Вперед, ублюдки! – закричал он.

Двадцать копий услышали его и двинулись вперед.

Атакой Бесканона командовал Сказочный Рыцарь. Толку от нее не было. Поначалу.

Тридцать копий Бесканона перевалили через вершину и обнаружили внизу кипение боя. Бесканон покосился налево, где, окруженный сочно-зеленым сиянием, восседал на вздыбившемся олене сэр Тапио, похожий на рогатого кентавра. Его рыцари, пережившие нападение дракона, и все его войска задыхались в смертельной схватке с воинами врага – огромным мастодонтом, хейстенохом с извивающимися щупальцами, толпой бесят, волков и стаей баргастов.

Бесканон направил своих людей к болотной твари, опустил копье, как на турнирном поле, и задвинул забрало.

– В атаку! – скомандовал он.

Изюминка заметила знамя и видела атаку. Бесканон – она узнала его герб – исчез в гуще боя чуть западнее бриганов. Она двигалась вперед, пытаясь добраться до знамени святой Екатерины, и молилась по пути. Изюминка оказалась в странном положении наблюдателя в центре страшной битвы. Обе стороны уже почти исчерпали свои ресурсы. Даже Морган Мортирмир уже только еле-еле светился защитным заклинанием. Огненные шары больше не слетали с его пальцев.

За то время, которое потребовалось ей, чтобы перебраться – уставшей, в доспехах – через бревно, все изменилось.

Маленький отряд Бесканона убил двух хейстенохов, тыкая их копьями в бока, пока твари не упали. Боевые кони топтали бесят, превращая их в кровавое месиво – по несколько штук за шаг.

А потом Сказочный Рыцарь выбрался из боя, оказавшись на выжженной болотистой почве. Он развернул своего оленя, покрытого кровью по путовый сустав, и бросился на мастодонта. Схватка смешалась, люди, которые яростно сражались плечом к плечу, выскакивали из леска куда-то налево. Размалеванные пришедшие из-за Стены орали боевые кличи.

В мастодонта полетели стрелы, которым не мешал даже дождь. Огромное чудовище казалось жертвой – сцена напоминала рисунки на скалах на краю Внутреннего моря или на стенах южных пещер. Окруженный ирками и людьми, он получал стрелу за стрелой, кричал от злобы и страха и умер в одиночестве, вдали от своих родичей, растерзанный крошечными хищниками, почти зря…

Его жуткий рев перекрыл шум дождя и прозвучал эпитафией каждому, кто умер сегодня в грязи.

Мастодонт рухнул, и Сказочный Рыцарь очутился на свободе. Как будто прорвало плотину – его Дикая охота мигом заполнила весь холм и бросилась на помощь тяжело вооруженным окситанцам, которые бесконечно рубились с тяжело вооруженными галлейцами.

Повстанцы – те из них, кто избежал дыхания дракона, клыков мастодонта и иркских копий, – оказались сбоку от галлейских рыцарей и немедленно принялись стрелять в коней… мокрые стрелы срывались с сырых тетив.

Галлейцы умирали.

Сэр Тапио ало-белой вспышкой промелькнул за спинами сражающихся. Он проехал несколько сотен шагов на расстоянии вытянутой руки от своих врагов, в тылу. Его ближние рыцари мчались за ним быстрее ветра. Дождь скрывал их, но Изюминка подумала, что никогда не видела ничего столь же прекрасного, и Красный Рыцарь подумал то же самое, и сэр Гэвин, занятый боем, и Морган Мортирмир – все они были зачарованы. И это после всего, что они повидали в жизни.

Крошечный отряд Сказочного Рыцаря, казалось, скользил над землей – вдоль бесконечно растянувшейся линии фронта. Потом они развернулись, как стайка ярких рыбешек, наверх и налево, и бросились сзади на пещерных троллей, которые сражались с медведями Кремня за самую высокую точку. Вспыхнула магия, и ведьминский огонь побежал по холмам, похожий на рождественский падуб – красный, белый и зеленый. Пламя Тамсин оказалось сюрпризом, прибереженным на крайний случай.

Морган Мортирмир совершил последнее усилие, отбежал от отряда, поднял руку и выпустил два заклинания.

Пещерные тролли дрогнули. Некоторые развалились на кусочки, другие убежали, топая так, что под ними тряслась земля. Но застряли в трясине внизу и нашли там свою смерть.

Медведи Кремня и Моган, так и не снявшая плащ из перьев, собирали выживших. Сказочный Рыцарь и остатки его свиты стояли среди них. Все вместе они помчались вниз, в долину, добивая воинов Шипа, лишая их последней надежды.

Все остальные бежали.

Остался один Хартмут.

Бриганы сражались, не думая сдаваться. Тоби казалось, что умрут все – надсадив сердце, разорвав легкие или задохнувшись под дождем.

Он забыл, чему его учили. Он колотил людей древком копья или просто тыкал. Они отвечали тем же.

Капитан все еще умудрялся ставить блоки и наносить удары по всем правилам. Но даже он уже двигался совсем медленно, удары становились все слабее, а потом Тоби заметил, как клинок капитана попал в чужую бармицу и соскочил, не причинив вреда.

Но звуки вокруг изменились. Копье Тоби застряло под мышкой у противника, и он не мог дотянуться до него кинжалом, и жизнь его висела на волоске, и вдруг раздались радостные вопли. Кто-то выкрутил ему руку, вывихнув плечо, и Тоби рухнул лицом в грязь. Но радостные крики все звучали, и Тоби решил не умирать. Из последних сил напрягая измученные мышцы, он откатился в сторону, сжимая в руках кинжал.

Капитан воткнул меч в глаз его противнику и отшвырнул труп в сторону.

А потом среди них появился Черный Рыцарь на высоком черном коне.

Люди расступились. Бриганы больше не хотели сражаться, а гордость не позволяла им сдаться. Но все же что-то произошло. Люди вокруг радовались.

– Я сэр Хартмут Ли Оргулюз, – произнес рыцарь, – я вызываю вас на бой один на один. Иначе вас сочтут трусом.

Тоби с трудом различал огромную фигуру в черных доспехах. Меч рыцаря пылал, как факел, и слабо звенел, как быстрый ручей.

Сэр Габриэль закашлялся. Вздохнул и открыл забрало.

– Сэр Хартмут, – сказал он.

– Нет! – заорал сэр Гэвин, и сэр Габриэль рухнул на землю. Посмотрел вверх, удивленный.

Сэр Гэвин надвинулся на него на своем мокром от пота боевом коне. С топорика капала кровь.

– Мой чертов брат обманом лишил меня каждого достойного боя, который должен был выпасть на мою долю этой весной. Я сэр Гэвин Мурьен. Сэр Хартмут, я настаиваю, что убить вас должен я.

Сэр Хартмут зарычал. Его люди поспешно спускались с холма.

Больше он не говорил ни слова. Он вытащил из-за спины тяжелый гранд- хельм и надвинул на голову. Конь под ним занервничал. Рыцарь убрал сияющий меч в ножны и взял у оруженосца тяжелое копье.

Он двинулся вперед.

У сэра Гэвина копья не было.

Он поскакал навстречу.

Наконечник копья Хартмута опустился, и Гэвин перехватил его рукоятью топорика. Его рука прошла под копьем, когда лошади съехались, и левой рукой он зацепил повод второго коня.

Вороной дернулся, пытаясь высвободить голову.

Повод лопнул.

Топор Гэвина метнулся вперед и попал Хартмуту в шлем. Удар этот не причинил никакого вреда, но Черный Рыцарь свалился на землю.

Гэвин развернул коня. Хартмут поднялся, оберегая правую ногу, и вытащил меч, который снова вспыхнул.

– Напасть на лошадь? – сказал он. – Поступок, достойный труса.

Сэр Гэвин рассмеялся:

– Так удобно прикрываться правилами, правда? Особенно если они толкуются в твою пользу.

– Слезай с лошади, – сказал Хартмут, – или тебя заклеймят трусом.

Гэвин не собирался спешиваться.

– Вы предлагаете мне слезть с коня и пойти на ваш магический меч? – осведомился он.

Бриганы бросали оружие.

– Ты – позор рыцарства.

Сэр Гэвин снова засмеялся:

– Мне думается, сэр Хартмут, что это вы убили моих родителей. И что вы всю жизнь прятались за щитом притворства. А теперь вы умрете, и никто не назовет меня трусом, подлецом или низким человеком. Потому что об этом бое буду рассказывать только я.

Улыбка его стала жуткой. А потом он спрыгнул с коня.

– Я презираю вас как рыцаря и как человека. – Сэр Гэвин бросил поводья Жану, оруженосцу Бертрана.

Черный Рыцарь поднял меч и напал.

Он ударил в пустоту.

Гэвин не успел устать, и он просто уклонялся от ударов врага. Хартмут сражался несколько часов. Гэвин позволил ему еще помахать мечом. Гэвин уворачивался и убегал. Дразнился.

В какой-то момент Габриэль просто отвернулся.

Хартмут ругался по-галлейски, наносил один удар за другим и спотыкался. У него за спиной сдавались матросы де Марша, последние из воинов Шипа, кто еще сражался.

Кто-то – потом говорили, что это был Калли, – толкнул Черного Рыцаря. Он тяжело осел на землю и уронил меч. Грандхельм сполз ему на глаза. Он зарычал от злости, потянул ремень пальцами в перчатке, бросил шлем в сэра Гэвина, который легко отбил его в сторону топором. Потом сэр Хартмут встал – огромный человек в черном доспехе, в стальном колпаке поверх бармицы.

– Я долго думал об этом бое, – заметил сэр Гэвин светским тоном, – не с вами я собирался сражаться. Но вам придется подчиниться мне.

– Заткнись и дерись! – рявкнул сэр Хартмут.

– Вы прибегаете к правилам, когда вы слабы и хотите защиты, но не подчиняетесь им, если вы сильнее. – Сэр Гэвин сделал длинный шаг в сторону.

Сердце Габриэля забилось где-то в горле.

Длинный меч прянул вперед – сложный финт, ложный удар от человека, который не боялся ответного удара.

Быстрый, как стрела, Гэвин отшатнулся, выбросил вперед топор и воткнул его прямо в лицо Хартмута.

Черный Рыцарь упал.

– На его месте должен был оказаться де Вральи, – сообщил Гэвин брату.

Гармодий почувствовал, что дождь заканчивается вместе с битвой. Он понял это, когда клан Мертвого дерева сдался герцогине Моган, а большеносые ирки преклонили колени перед Кремнем. Внизу, у Гилсоновой дыры, горцы врезались в усталых боглинов с тыла и разбросали их. Крошечные твари рассеялись по лесам и болотам.

Гармодий не искал их. Он пытался понять, почему они все еще сражаются. И наконец, когда Эш поднялся так высоко в воздух, что эфир истончился и начал уступать место эмпериуму, и там бросился на Змея из Эрча, когда Хартмут упал мертвым, когда Плохиш Том взобрался на разрушенную северную стену королевского лагеря, когда последние стычки прекратились…

Гармодий нашел Шипа.

Шип стал маленькой тенью в эфире. Тенью тени.

– Я знал, что ты выжил, – сказал Гармодий, – твои твари все еще сражаются.

Тень Ричарда Планжере, такого могучего когда-то, только скулила.

Гармодий потянулся к нему и осторожно – но не слишком…

…вошел в его Дворец. Шипу не хватило сил даже помешать ему. В одно мгновение Гармодий грубо перебрал все его мысли.

– Почему? – спросил Гармодий.

– Я пытался убежать от него, – ответил Планжере. – Пожалуйста, мальчик мой, отпусти меня. Все, чего я хотел, – земли Диких и возможность учиться.

Гармодий изучил причиненный ущерб.

– Да уж, учитель. Эш поступил с тобой страшно, – он нахмурился, но не поддался жалости, – но из-за тебя половина альбанок сегодня овдовела. Отправляйся в ад, или где там ждут предателей, и будь проклят навеки.

– Ты же знаешь правду! – завопил Шип. – Я никого не предавал.

В реальности Гармодий покачал головой.

– Ты предал нас всех. И не только людей. Если это тебя утешит, я постараюсь исправить то, что ты натворил.

– Ты просто повторишь мой путь, глупец!

– Думаю, нет, – сказал Гармодий. И поглотил своего врага, как поступают Дикие.

Высоко в эфире Эш почувствовал, что его марионетка умирает. Его враг был смертельно ранен, но Эшу пришлось отпустить его обратно в изуродованные объятия земли. Он видел все. Огонь, дождь, разрушение и смерть.

Он смотрел на Гармодия, который стоял в эфире, невредимый и готовый ко всему. Смертельно опасный, могущественный и заполучивший все знания Шипа.

Он смотрел на других: на золотую ауру жалкой королевы, инструмента лицемерной Тары, на игрушки павшего Змея… он ненавидел их всех.

Но синий огонь так и не погас, а Змей дважды разорвал его плоть до костей. И меч… какое-то человеческое дитя ударило его чем-то страшным. Даже укус жалкого насекомого может причинить боль.

Эш никогда не любил авантюр.

Поэтому он развернулся в воздухе – так высоко, что его почти никто не заметил, – и громко, радостно и злобно закричал.

Одно из двух яиц, которые Шип так долго вынашивал в себе, треснуло, и облако черных спор наполнило грязный влажный воздух. Споры превратились в жутких, вызывающих болезни существ. Второе яйцо проклюнулось.

Эш бы рассмеялся, но дышать было тяжело. Слишком высоко он поднялся. Он повернул на запад и заскользил прочь. Он мог пролететь так тысячу миль, не уставая.

Змей изо всех сил махал крыльями, но одно из них было разорвано почти в клочья, а на втором чернели дыры.

До земли было далеко. Скоро он дернулся и утратил остатки контроля над собой. Потерял сознание. Рухнул.

Гармодий смотрел, как победитель ускользает прочь, на далекий запад, а проигравший падает. Падение было долгим. Небеса находятся очень высоко.

Выше, чем я думал.

Габриэль постучался…

…в дверь и вошел в его голову.

– Он прикрывал нас много часов, ты сможешь его спасти?

Гармодий угрюмо ухмыльнулся:

– Спасти? Я спляшу на его могиле.

Габриэль помолчал:

– Послушай. Ты – самое близкое подобие учителя, которое у меня было за последние годы. Я хочу, чтобы ты кое о чем подумал. Сегодня мы выстояли, потому что медведи, люди и ирки сражались плечом к плечу. Некоторые ирки и многие люди злы по природе своей. И что из того? Мы – кем бы мы ни были – поверили, что можем стать союзниками. Епископ не глупый, Гармодий. Это убийство.

Гармодий смотрел на падающего дракона.

– Я не убивал его.

– Мы – союз всех людей в этой сфере? – спросил Габриэль. – Или просто еще одна сила?

Гармодий фыркнул.

– Спаси его, – попросил Габриэль.

Гармодий выругался. А потом потянулся в реальность и стал отдавать силы. Он отдавал их, пока деревья не погибли. Когда Габриэль открыл ему свой резерв, он отдал и его.

Он влил в дракона весь свой запас, а потом еще рискнул – и позаимствовал силу у Амиции.

Мастер Смит проснулся и понял, что голова его лежит на льняной подушке. Открыл глаза. И встретил взгляд красивой монахини. Он никогда не видел ее в человеческом теле, но хорошо ее знал.

– Я не умер, – сказал он.

– Нет, – улыбнулась Амиция, – мы тебя спасли.

Она убрала локон под вимпл.

– Ты нас тоже спас, так что это справедливо.

Мастер Смит долго лежал неподвижно, наслаждаясь ощущениями. Он осознал с ужасающей ясностью, что с ним произошло. Он лишился правой руки.

Не в реальности.

У соседней кровати стояла другая красивая женщина, склонившись над бледным темноволосым человеком. И его мастер Смит тоже хорошо знал. И его брата, который стоял рядом с еще одной красивой женщиной, темноволосой – та, что рядом с Красным Рыцарем, была блондинкой.

– Габриэль, – сказал мастер Смит, – ты выжил и победил.

Он сел – движение вышло неловким и странным, нечеловеческим, – повернулся и улыбнулся Гэвину. Брату Габриэля.

– Кто все эти красивые женщины и что они в вас двоих нашли?

Светловолосая отвернулась, резко втянув воздух сквозь зубы. Габриэль протянул руку и поймал ее.

– Это Бланш Голд, и я не представляю, что она во мне нашла. Останься. У меня нет от тебя секретов, – добавил он для нее.

Гэвин рассмеялся:

– Ничего себе, Бланш. На моей памяти он такого никому не говорил. Мастер Смит, а это леди Мэри, которую когда-то звали Ледяное Сердце, а теперь зовут моей нареченной.

Мастер Смит странно дернулся – вероятно, изображал поклон.

Женщины сели. Мастер Смит подумал, что обе отличаются завидным достоинством, и наметил себе поухаживать за ними. По одной за раз.

Он улыбнулся.

Габриэль тоже сел.

– Мне кажется, победа – слишком громкое слово, – на брата он не посмотрел, – мы выстояли.

Мастер Смит вдохнул и порадовался тому, что жив.

– Первый альянс людей и Диких. Если это не победа, то что тогда? А куда делся Эш? – спросил он после паузы.

В ткани эфира прошло какое-то возмущение.

– Гармодий говорит, что он ушел на запад, – нахмурился Габриэль. – Это я и имел в виду. Ничего не кончено. Север королевства лежит в руинах. Десять тысяч человек мертвы. А потери Диких ничто не считал. Двадцать тысяч?

Бланш зажала ему рот рукой:

– Не смей так говорить. Мы победили.

– Но это меня не радует. Я надеялся, что все кончится.

Мастер Смит вздохнул, дивясь человеческому подходу.

– Ничто и никогда не заканчивается. – Он улыбнулся красавицам, которые его не замечали. – Мы столько можем сделать вместе. – Он постарался, чтобы это прозвучало торжественно.

Габриэль поднял культю левой руки:

– Можем купить на двоих пару перчаток.

Мастер Смит засмеялся и лег.

– Люди невероятны, – тихо сказал он.

На следующий день Красный Рыцарь – герцог Фракейский и капитан королевы – тщательно облачился с помощью любовницы и оруженосца, а потом надел – довольно церемонно – те части доспехов, которые еще прилично выглядели и при этом были для него достаточно легкими.

В доспехах и с оружием он вышел из госпитальной палатки, поставленной орденом Святого Фомы, туда, где ждал Ателий, целый и невредимый, не участвовавший в бою. За терпение ему досталось яблоко.

С помощью Плохиша Тома, Тоби и сэра Майкла капитан сумел сесть в седло.

Том ехал рядом с ним. Он был в полном доспехе и сюрко примипила отряда.

Снаружи, перед рядами палаток, ждала армия.

Габриэль не уклонялся от своего долга. Он выслушал овации и медленно поехал вдоль строя. Он чувствовал себя удивительно отрешенно. Он знал, во что обошлась победа, но все равно искал глазами тех, кого уже не было здесь. Сэр Джон Крейфорд, граф Альбинкиркский, больше никогда не встанет во главе независимого отряда Альбинкирка. Никакого отряда нет, а капитан Альбинкирка мертв. Кит Фольяк не купит больше пояс для меча, вышитый золотом. Отрядом из северного Брогата командовал незнакомый ему рыцарь с севера. Лорд Грегарио находился сейчас под присмотром Амиции, а главный конюший лежал в соседней постели. И Нелл не было нигде.

Погибли тысячи людей. Мертвые обступали его со всех сторон. Иногда ему казалось, что Николас Ганфрой до сих пор едет рядом. Или Кадди, убитый в последней стычке с галлейцами. Или Фларч.

Гельфред был так страшно ранен, что даже Амиция отчаялась. На салют капитана ответила Изюминка, а когда он ехал мимо Зеленого отряда, стоявшего на правом фланге, его сопровождал Длинная Лапища – Эмис Хоб погиб, а Уилл Старлинг пропал и считался мертвым. Погибли многие, но их потери были не самыми ужасными.

В строю Белого отряда зияли провалы, целое поколение рекрутов погибло, сметенное одним выдохом дракона. Но там, где стоял Морган, отряд выжил. Выжил Милус, выжил Джордж Брювс. Выжил Гонзаго дАвиа и молодые Фитцсиммонсы. И многие, кого нанял Милус, а Габриэль никогда не встречал: морейцы, окситанцы, иногда даже галлейцы.

Красному отряду повезло больше. Погиб едва ли каждый десятый. Сэр Майкл громоздился на своем боевом коне, Атилле, как скала. Он резко отсалютовал капитану. Люди в строю закричали.

Кто-то закашлялся.

Габриэль не обратил на это внимания. Он улыбался изо всех сил и ехал к людям, которых знал по пять лет и больше. Из них остались в этом мире единицы. Парцифаль д’Антре де Монс. Гэвин Хаззарт. И Уилфул Убийца, и Робин Хасти, и еще живой Безголовый. А за ним – едва протрезвевшая Дубовая Скамья. Она страшно кашляла и сплевывала что-то в ладонь. Дэниел Фейвор. Сэр Ранальд. Смок. Адриан Голдсмит. Сэр Бесканон. Сэр Данвед, который даже сейчас болтал, и сэр Бертран, который молчал. Его оруженосец, Жан, скалился, а Маленькая Мулен в новой красной куртке сияла от счастья.

Он шагом подъехал туда, где сидел Уилфул Убийца.

– Ты, Калли, Типпит, Безголовый, Длинная Лапища. И еще рыцари и оруженосцы. Кажется, отряд до сих пор жив.

Уилфул посмотрел на Типпита, который стоял в нескольких рядах от него, и улыбка искривила стареющее лицо.

– Можно взять парочку лучников. Не тех гребаных неуклюжих уродов, в кого я могу ткнуть пальцем.

Это не должно было иметь значения.

Но погибли не все.

Красный Рыцарь закончил инспекцию собственного отряда, пытаясь вести себя так, чтобы никто не счел, что он прихорашивался из тщеславия, и при этом не догадался, что он умирает прямо на параде, а потом поехал налево, к морейцам, героям дня. Они кричали, как безумные. Там он увидел Янниса Туркоса, которого скоро ждало рыцарское звание, и сэра Георгия Комнина, который спас Бланш с помощью ифрикуанца сэра Павало. И графа Зака, который снова оказался во главе своих всадников. За ними стояла королевская гвардия, которая не ощутила на себе дыхания дракона, но выглядела так, как будто попала под него, и окситанцы, и рекруты с запада под командованием принца Танкреда и лорда Гарета. Никто из них не чистил доспехов. Королевских егерей на параде не было. Братья Редмиды увели повстанцев и егерей в леса в погоню за разбитым врагом, надеясь убедиться, что победа одержана не зря.

Габриэль поднял коня в рысь.

Только выживших насчитывалось девять тысяч человек.

Том Лаклан дождался, пока Габриэль проехал вдоль строя людей. С другой стороны лагеря собралась пестрая толпа иных созданий под началом великолепного рыцаря на белом олене. Рядом с ним стояли Павало Пайам, ифрикуанец, и Гармодий. Им было скучно.

– Ты победил, – сказал Том Лаклан, – пойми это и иди дальше.

– Я…

– Дальше, – повторил Том. – Напейся. Повеселись со своей девчонкой. Придумай каких-нибудь баек, чтобы не рассказывать о том, что прошло не так. Это просто тупая война. Неважно, участвуют ли в ней огромные драконы или только оборванцы, которые пытаются спереть у тебя кошелек. Забудь.

Габриэль повернулся и посмотрел Тому в глаза.

Сказочный Рыцарь изящно отсалютовал.

– Глупейш-шая из человечес-с-ских традиций, – сказал он. – В войне нет никакой радос-с-сти. Пойдем куда-нибудь, пос-с-сидим в тени. Выпьем. Пос- с-смотрим на твоих крас-с-сивых людей.

Габриэль нахмурился:

– Все придется делать заново. Как плохо выученный урок.

– Я с-с-старш-ше тебя на нес-сколько веков, капитан, – сказал Сказочный Рыцарь. – Вс-с-се вс-сегда приходится делать заново.

Но все же он не уехал, и они оба поклонились великой герцогине Моган, которая стояла рядом с королевой. Королева хмурилась, что случалось очень редко.

– Ваша милость? – окликнул ее Габриэль.

– Что они кричат? – спросила она. – Я плохо разбираю архаику.

Габриэль неприслушивался к приветствиям – они его угнетали. Он увидел улыбающуюся Бланш и послал ей воздушный поцелуй, к восторгу тысячи крестьян и маркитанток. Увидел леди Мэри Монтрой, леди Ребекку Альмспенд, графа Тоубрея, который шептал что-то на ухо королеве.

Крики постепенно стали стройнее и слаженнее, и Ателий показал, что ему не нравится шум. Он сделал курбет и щипнул лошадь Тома.

Плохиш Том посмотрел на сэра Гэвина. Сэр Алкей сиял. Мореец ухмылялся.

– Они кричат: «Аве, император», – с удовольствием сказал сэр Алкей.

Майлз Кэмерон Мор мечей

Членам отряда La Compagnia Della Rose nel Sole,

у которых я учусь каждый день и каждую встречу,

посвящается

Пролог Весна – юг Галле

– Это нелепо, – сказал король Галле, глядя на собравшихся вокруг военных советников.

В южном направлении, куда и продвигалась королевская армия Галле, на несколько миль растянулись ряды людей в доспехах, коней, обозных телег, вьючных мулов и ослов, повозок с шатрами, котлами, едой и вином. Они брели по дороге, выстроенной в древние времена, а сейчас способной выдержать разве что охрану редкого торгового каравана или горстку паломников, святыни которых все еще оставались в руках людей.

Вокруг было пусто. Люди ушли из тех деревень, куда могли добраться фуражиры; загоны для овец стояли открытыми, нигде не ревел скот, и солдатам, голодным и угрюмым, нечем было поживиться.

– Тем не менее… – сказал Абблемон и помолчал, ожидая, пока король немного успокоится и обратит на него взгляд. – Тем не менее, ваша милость, нам придется отступить. Через три дня у нас не останется провианта.

– Значит, отступим через два дня. Какой позор. – И король обрушился на сэра Танкреда Гисарме, своего сенешаля: – Я говорил вам, куда мы идем. Почему вы не предусмотрели, чем мы станем кормить армию?

Сенешаль несколько недель шел под весенним солнцем рядом с королем, но сейчас его обгоревшее лицо покраснело еще сильнее. Внешне он остался спокоен.

– Ваша милость…

– Мы говорили вашей милости о, гм, трудностях, – вмешался Абблемон. – Об опустевших землях. – Он погладил бородку. Абблемону не хотелось тратить слова на короля. Мысленно он прикидывал, как славно было бы уйти из этих вымерших краев и начать дело снова, озаботившись должным количеством шпионов и разведчиков. Связаться с братом в Арле. Если в Арле еще остались живые. О враге он ничего не знал, и это ужасало его сильнее всего.

– Я дал обет освободить Арле, – сказал король. В голосе его слышалась тайная радость. В конце концов, просьба о помощи, пришедшая от графа Арле, как будто узаконивала все притязания и захваты земель, случившиеся на протяжении жизни последнего поколения. И оправдывала прошлогоднюю неудачу, когда грубой попытке короля вторгнуться в Арле помешал какой-то чужеземный наемник.

Провинция Арле, когда-то бывшая независимым королевством, недавно стала принадлежать королю Галле. Прошлой осенью пошли слухи, что в горах Арле появились Дикие.

Лорд Абблемон родился в этих горах. Его брат, граф Арле, правил огрызком разрушенного дедом королевства, которое их отец чуть не выпустил из рук окончательно. Абблемон смотрел на предгорья вокруг, на глубокие складки земли, покрытые непроходимыми лесами. К югу высились уже настоящие горы. На их вершинах и в лесах вокруг еще должен был лежать снег.

Он поежился, хотя его худ и роскошное белое сюрко были подбиты мехом горностая. Город Арле – одно из старейших человеческих поселений Древней земли. Крепость его возвышается даже над горами, и народы холмов говорят, что ее построили не люди, а сам Бог. Или боги. Зависит от точки зрения и от близости священника из Рума.

Его брат ненавидел короля. Дочь брата, Кларисса, подверглась нападению короля, когда у того было игривое настроение. Брат ничего не желал более, чем восстановления суверенитета, отобранного у него историей, – а теперь умолял короля Галле спасти его от нападения Диких. И до сих пор, хотя до древней крепости оставалось всего два или три дня пути, армия не получала никаких вестей.

Только тишина в лесах и пустые деревни.

Все это Абблемон успел передумать за два удара сердца.

– Если мы подождем еще два дня, кони падут от голода прежде, чем мы сможем найти фураж. – Абблемон не стал добавлять, каким хаосом обернется такое отступление – отступление без встречи с врагом.

– Я этого не потерплю. – Король поджал губы. – Разбейте лагерь прямо здесь и пошлите за провиантом.

Абблемон хотел возразить, но заметил взгляд сенешаля и мгновенно принял решение. Трудно было противостоять королю даже в лучшие времена, а уж тем более тогда, когда он не в духе. Придворный этикет определял, как часто можно заговаривать с королем, пусть даже и фавориту. Нынешнее положение Абблемона, хотя и надежное, было достигнуто отнюдь не спорами с правителем. А кроме того – Абблемон оглядел холмы, – для лагеря это место подходило неплохо: мелкая река прикрывала его с одной стороны, а три высоких холма – с другой.

Мысли Абблемона вернулись к проблеме припасов. Все придется возить по этой паутине дорог. И нужно действовать быстро, чтобы доставить продовольствие из северного Остерня.

– Мой шатер пусть ставят здесь. Присмотрите за этим. – Король махнул затянутой в перчатку рукой и поехал вниз, к реке. Его ближайшая дружина – самые сильные и тренированные рыцари в Галле, а значит, и во всем мире – двинулась за ним.

– Присмотреть, – выплюнул Гисарме. – Ventre Saint Gris^[139].

Абблемон не позволил чувствам отразиться на лице.

– Вы не займетесь лагерем, пока я организую доставку провианта?

– Я скучаю по дю Корсу, – заметил Гисарме. – Так не хватает его опыта. Он все знал о войне и об устройстве лагерей. Почему король его изгнал?

Абблемон уже писал что-то на восковой табличке.

Гисарме отдал приказ двоим из своих рыцарей, и те немедленно поскакали в сторону обоза. Гисарме махнул королевскому знаменосцу сэру Жофруа.

Рыцарь, имевший самую безупречную репутацию во всем королевстве, изящно склонил голову.

– Сюда, добрый рыцарь, – сказал сенешаль, и сэр Жофруа поклонился, подъехал ближе и одним движением вогнал глубоко в землю окованное сталью древко штандарта. Ветер подхватил великолепное сине-золотое полотнище, развернул. Люди закричали.

Сэр Жофруа спешился, отдал коня пажу и встал, прямо в доспехах, рядом со штандартом. Вытащил свой двуручный меч, упер его в землю между стальными башмаками и замер, как статуя.

Абблемон, пытавшийся решить несколько задач одновременно, отдал третий приказ, поднял голову и обнаружил, что королевский обоз стоит ровными рядами за сэром Жофруа, а полсотни королевских слуг уже выносят кухонные принадлежности, шатры и привязь для лошадей.

Гисарме только что отпустил Василия, королевского архитектора, поклонившись ему в знак благодарности. Стелкер, командир арбалетчиков родом из северной Этруссии, не так охотно, но тоже согласился, спешился и стал отдавать приказы наемным пехотинцам. Этруски считали войну наукой, а не искусством, у них были точные рецепты на любой случай. Они явились в Галле, когда дочь герцога Митлийского, королева цветов, вышла замуж за короля Галле. Де Рибомон и прочие старые аристократы презирали их, но Гисарме находил их весьма полезными. Дю Корс ручался за них перед своим «изгнанием».

– Он подвел короля, – сказал Абблемон.

– Что? – переспросил Гисарме.

– Полчаса назад вы спросили меня, почему король изгнал сьера дю Корса. Я бы сказал, что он подвел короля. И он не в изгнании. Он выполняет важное задание для его милости.

Гисарме понимающе улыбнулся.

– Ах да, то альбанское приключение. – Он был достаточно стар, чтобы понимать, что знает он далеко не все. Пожилому воину, не умевшему ни читать, ни писать, хватило хитроумия пережить трех галлейских королей и множество войн. – Вы хотите сказать, что он не справился с одной из странных королевских задумок и его отправили исполнять другую. Я не вчера родился, Абблемон. Я знаю, что король не смог захватить Арле. Он пытался захватить Дар и, как я помню, связался с Некромантом.

– Это неправда, – нахмурился Абблемон. – Сэр Хартмут…

Сэр Танкред рассмеялся, поставив точку в беседе. Абблемон кивнул и сразу же задумался о чем-то другом. Кто-то бы вздрогнул от напоминания о том, что он помогал своему королю плести заговоры против брата, но Абблемон был устроен иначе. Ему нравилась власть, и он видел средства и цели с ясностью, которая напугала бы человека послабее. Арле не нуждалась в независимости. Владения короля Галле располагались идеально для того, чтобы объединить всю Древнюю землю. Если герцог Митлийский оседлает Этруссию, а король Галле завладеет севером, их наследник – а сыновей у герцога не было – станет королем всего. Императором по сути, а потом и по титулу.

Абблемон вздохнул. В голове роились мысли. Время, поставки, запасы. Пока он думал, королевская армия остановилась и занялась лагерем. Его практичному уму это приносило мало радости. Мощь короля Галле становилась ясна каждому, кто видел, как быстро марширует и ставит лагерь его армия. Рыцари, главная боевая сила королевства, не брались за лопаты, но все остальные – лучники, копейщики, рекруты из крестьян, слуги – еще как. Десяток инженеров под руководством командира арбалетчиков – все этруски – вооружились молотками, кольями и лентами белой ткани и принялись отмерять расстояния. За ними люди с лопатами, кирками и заступами копали на месте натянутых лент рвы и устраивали заграждения. Другие, с топорами и пилами, полезли на холмы в поисках дерева. Коней привязали и накормили.

Первые письма Абблемона, отправленные старшим офицерам, уже были доставлены, и все полководцы, находившиеся под началом короля, распорядились перевести людей и лошадей на половинный паек. Люди зароптали, но ропот быстро пресекли.

Ближе к закату, когда Стелкер выдвигал свои «предложения» по расстановке стражей и дозоров, один из этрусских офицеров приблизился к границе круга людей, собравшихся рядом с Абблемоном. Вместе с ним пришел пожилой человек в простой кольчуге и высоких сапогах, вооруженный мечом со слегка изогнутым лезвием.

– Ты ставишь в дозор почти треть людей, – заметил Абблемон.

– Думаю, что враг близко, – ответил Стелкер. – Хотя ничего не вижу.

– Все курьеры уже отосланы? – спросил Абблемон у секретаря.

– Уехали не меньше часа назад, милорд.

Тут Абблемон заметил этрусского офицера, его бледность, напряженную позу. Подозвал его к себе. Тот поклонился.

– Милорд, мы нашли… – Он замолчал. Его трясло.

– Быстрее!

– Вы должны сами это увидеть, милорд.

– Далеко?

– Пол-лиги. Милорд.

Абблемон поморщился.

– Расскажи, в чем дело.

– Трупы. Много.

– Крестьяне? – спросил Абблемон почти с облегчением.

– Милорд, посмотрите сами. – Арбалетчик взглянул на своего пожилого спутника, который пробормотал что-то на этрусском.

– И куда подевался де Рибомон? – поинтересовался Абблемон.

Маршал был вторым после короля лицом в армии.

– Он с королем, – отозвался оруженосец.

– В карты играют, – буркнул кто-то.

Абблемон снова поморщился.

– Ну хорошо. Приведите коня. Верхового.

На самом деле он мечтал принять ванну и выпить горячего вина. И чтобы все, черт возьми, занялись своим делом, начиная с короля. И де Рибомона.

Он всегда спорил со стариком Гисарме на военных советах. После двадцати дней в походе старик начал казаться полезным союзником.

– Сэр Танкред?

– Ладно уж. – Гисарме пожал плечами. – Посмотрим на ваши трупы. После такого и спится лучше.

Пока еще не совсем стемнело, они поехали за этрусским офицером по холмам, уже лишившимся деревьев. Шатры тряслись от храпа десяти тысяч человек. Солдатам незачем было бодрствовать: еду, которая у них оставалась, уже приготовили и съели. Большинство костров погасло.

Становилось все холоднее.

С Абблемоном ехали два оруженосца, юноши из хороших семейств Арле, а сзади следовал Гисарме со своими оруженосцами. Им предстояло забраться на довольно высокий симметричный холм с круглой верхушкой, увенчанной древней каменной стеной, сложенной на сухую.

– Мастер Василий приказал крестьянам расчистить вершину и устроить там укрепление, – пояснил этруск, когда они спешились и привязали коней.

Абблемон понимал почему. Холм стоял в самом центре их расположения и был достаточно высок, чтобы обозревать с него территорию. Абблемон долго смотрел на юг, представляя… неужели? Что он видит огни Арле. Что Арле все еще держится. Он прикрыл глаза ладонью и попытался понять, какого черта здесь творится.

Что-то промелькнуло на самом краю поля зрения. Темное пятно в темноте. На востоке. Он замер. Что бы это ни было, оно летело. Но оно показалось огромным.

– Что это? – Он указал пальцем.

Арбалетчик ответил не сразу:

– Облако, милорд? Я не вижу ничего, темно.

– Как тебя зовут?

– Сопра ди Браккио. Сюда, милорд.

Абблемон достаточно знал этрусский, чтобы узнать nom de guerre^[140]. Безденежный изгнанник, когда-то живший в одном из больших городов. Может быть, даже в Митле. Абблемон в целом любил безденежных изгнанников. Они умели хранить верность, и их мотивы были понятны, пока они не пытались вернуть утраченное.

– Ублюдки, – выругался ди Браккио. – Я оставил тут стражу, а они ушли.

В холодном лунном свете старая каменная стена походила на гниющие зубы, торчащие из серо-зеленых десен. Абблемону не нравилось то, что он увидел. Черное, далекое и огромное. По крайней мере, так ему показалось.

Гисарме так и не снял доспеха. Спешившись, он вынул меч. Когда оруженосцы слезли с коней, он улыбнулся.

– Я стар и видел много мертвецов. А вы молоды, нечего вам на них смотреть.

Абблемону он сказал другое:

– Не нравится мне это. Что-то здесь не так. И часовые пропали.

Абблемону хотелось развеять страхи старика, но он не мог.

– Когда мы вернемся в лагерь, найди сбежавших часовых и представь мне объяснения.

Он тоже обнажил меч и велел собственным оруженосцам оставаться рядом с лошадьми.

– Сюда, милорды, – сказал де Браккио.

Они подошли к каменному кругу. Казалось, стало еще холоднее. Здесь пахло землей, корнями и деревьями… и металлом. И смертью. Вблизи стены оказались выше, чем выглядели издали. Ди Браккио повернул направо, к темному провалу входа.

– Хорошо, что мы дождались ночи, – буркнул Абблемон. – Где там твоя падаль?

Но увидев их – десятки трупов, – он замолчал. Вход в старый форт на холме не давал разглядеть все целиком. Но тела были набиты в развалины плотно, как соленая рыба в бочки.

– Столько людей… сотни.

– Это не люди, – сказал старый арбалетчик. – Ди Браккио пусть боится святых отцов, но я не боюсь. Гляньте на них.

Абблемон поморщился от отвращения.

– Вы привели меня в такую даль посмотреть на склеп? – спросил он, злясь все сильнее. Запах был ужасен. И казался неправильным.

– Господи, – сказал Гисарме, присев рядом с одним из тел. Его затрясло. – Господи. Иисус и все его ангелы. Да поможет нам святой Дионисий.

– О чем вы? – не понял Абблемон. Натянул на лицо край плаща. Запах резал ноздри. Из глазниц мертвецов выглядывали длинные мерзкие черви, как слезы. Черви были мертвы, как и люди.

– Имеющие глаза да увидят, – сказал старик. – Во имя святого Маврикия… милорд, взгляните на них.

Что-то щелкнуло в голове у Абблемона, и он увидел. Это были вовсе не люди.

Это были ирки.

Казалось, ночь продлится вечно. Абблемон спал плохо. Второй раз он проснулся из-за кошмара. Встал, натянул сапоги и тяжелый плащ и вышел из шатра, шуганув пару слуг и на ходу пристегивая меч. Он прошагал через весь лагерь, выяснил, что все часовые на посту и почти все в ужасе. Все пытались справляться с этим по-разному: от громких быстрых разговоров и до злобной бравады.

В дальнем восточном краю лагеря он встретил ди Браккио, который еще не спал:

– Ты нашел пропавших людей?

– Нет, милорд.

– Дезертировали?

Ди Браккио передернул плечами.

– Кто захочет убежать в таком месте?

Даже если Абблемон и согласился с ним, то виду не показал. Он прошел весь лагерь с востока на запад, больше лиги, а потом вернулся в шатер. Спать он все еще не мог, но, по крайней мере, теперь он знал, что лагерь в безопасности.

Он лег на походную кровать и долго смотрел на шелковую крышу шатра, которая шевелилась во тьме от холодного ветра. Он никак не мог забыть запах и лица мертвых чудовищ.

Минул день. Рвы стали глубже, земляные валы – выше. Де Рибомон оставался с королем, а Абблемон велел Василию собирать осадную артиллерию: тяжелые катапульты, онагры древней конструкции, новейшие требушеты и баллисты, похожие на огромные арбалеты. Этруски старательно нацеливали их, но никто не осмелился подняться на холм с древним фортом на вершине. Когда Абблемон наконец решился двинуться в том направлении, он подумал, что запах смерти растекается все шире.

Но стоял великолепный весенний день, солнце ярко сияло в синем небе, украшенном пушистыми белыми облачками. Абблемону уже трудно было вспомнить весь ужас предыдущей ночи.

Около полудня из шатра вышел король.

– Ну? – спросил он.

Де Рибомон в великолепной драконьей броне стоял рядом с ним.

– Простите, ваша милость? – Абблемон не смог скрыть раздражение.

– Когда прибудет провиант? Когда мы сможем возобновить наступление?

– Наступление – сама суть нашей стратегии, – заметил де Рибомон. – Атаковать – значит захватить инициативу. С чем бы мы тут ни встретились, оно нас пугает. Тактика выжженной земли…

– Выжженной земли? – переспросил Абблемон.

Король махнул рукой.

– Де Рибомон разбирается в этих делах. Наш враг боится нас и поэтому увел всех людей и скот, чтобы лишить нас пищи.

– Мы должны надавить и навязать ему бой, – вставил де Рибомон. – Очевидно, что этого враг боится сильнее всего.

Абблемону стало нехорошо, что случалось редко. Он видел, что де Рибомон, его обычный союзник, стремится стать фаворитом. Ужас вчерашней ночи почему-то лишал старую игру всякой прелести. Как будто Абблемону не было никакого дела до всего этого.

Хотя и правда не было. Он боялся.

– Ваша милость, – сказал он. – Мы не знаем нашего врага. Прошлой ночью один из разведчиков вашей милости обнаружил на вершине холма старый форт. Он полон трупов.

– Вы это видели? – спросил де Рибомон.

– Трупов Диких.

– Тем лучше. – Король пожал плечами. – Ваш брат не так уж бездарен, когда речь идет о защите нашего королевства.

– А потом враг отступил на юг, – заметил де Рибомон.

– Если только он не пришел с юга. А Дикие идут именно оттуда, насколько мы знаем.

– Жаль, что вас так легко напугать, – сказал король. – Де Рибомон предлагает оставить вас командовать лагерем и отправиться на юг, напасть на врага.

Сэр Танкред Гисарме стоял в полном доспехе, как того требует закон войны, и держался очень прямо, несмотря на свои годы. До этого момента он хранил молчание, но тут заговорил:

– Ваша милость, очень безрассудно будет двинуться на юг, ничего не зная о враге, его расположении и числе.

Король едва взглянул на сенешаля.

– Старикам свойственна трусость.

– Ваша милость, я приму от вас любое оскорбление, – Гисарме приподнял бровь, – потому что вы – мой король. Но вы должны согласиться с тем, что я прожил достаточно, чтобы стать стариком, старым солдатом, который видел десяток великих битв и сотню мелких. Если я и трус, мои враги часто жалели об этом. Необходимо что-то разузнать о враге, прежде чем нападать.

– А я говорю, что ударить надо сейчас, пока у нас есть такая возможность, пока люди и кони сыты, – ответил де Рибомон.

– Вот настоящий рыцарь Галле, – заметил король.

– Сегодня уже поздно выступать, – сказал Абблемон. – И, возможно, армии не повредит выстроиться в боевой порядок на равнине перед лагерем. Чтобы лучше понимать свои действия в день боя. Выступайте завтра, ваша милость. К этому моменту с севера могут прибыть первые телеги с продовольствием.

Де Рибомон посмотрел на Абблемона так, как будто хотел сказать, что понимает эту игру.

Однако король согласился с Абблемоном:

– Вот теперь вы говорите верно. Начнем строиться к бою после дневной трапезы.

Как они и ожидали, на построение у королевской армии ушло несколько часов. Начали поздно, и последний вымпел занял свое место на левом фланге, когда солнце уже начало клониться к холмам.

– Почти пятнадцать тысяч человек, – сказал Абблемон. – Великолепная армия. Больше лиги длиной.

– Все на месте? – спросил король.

– Не считая пары десятков оруженосцев и легких всадников, да еще охотников, которые ушли на разведку.

Армия представляла собой прекрасное зрелище. Пока тени высоких сосен, растущих в долине, не упали на них, солдаты стояли в относительной тишине. В какое-то мгновение Абблемону показалось… только показалось… что за ними кто-то наблюдает. Или что какая-то злобная армия вдруг появилась на равнине прямо перед ними.

Ничего такого не случилось, и армия разбежалась куда быстрее, чем выстроилась, забилась за земляные стены и принялась готовить свою скудную трапезу.

За едой Абблемон выслушивал донесения разведчиков. Его старший егерь сообщил, что видел кроликов и, к западу, белок.

– Ничего крупнее кошки, – щербато оскалился он. – Ни оленя, ни медведя. А ведь это самая богатая дичью область на всем юге. Милорд.

– И людей тоже нет.

– Ни души.

Было уже поздно, но Абблемон хотел выяснить все.

– Окажи мне услугу. Найди этруска ди Браккио, попроси его показать, где он последний раз видел сбежавших солдат. Посмотри, сможешь ли ты их выследить.

– Старый след на сухой земле, милорд? Пожалуй, вы слишком сильно в меня верите. Я пойду, пока не наступила ночь… – Он помолчал. – Сбежавших, милорд? Это глупо. Никто в здравом уме не уйдет прямо сейчас. Я бывал во многих лесах, и здешний лес мне совсем не нравится.

Следующим говорил оруженосец, юноша из местных, который служил Абблемону. Он был бледен и смотрел дико. Сен-Кантен. Так его звали. Гаспар Сен-Кантен.

– Ну, Гаспар, дружок?

– У меня плохие новости, милорд, – сказал юноша деревянным голосом.

– Ну так говори.

– Я нашел… – Он подтянулся. – Я нашел… кажется, одного из курьеров милорда. Вот его кошелек.

Абблемон неожиданно для себя вскочил.

– Черт, – сказал он, но не так резко, как думал.

– Он и его конь…

– Успокойся, – тихо сказал Абблемон.

– Разорваны на куски! – выпалил оруженосец. – Господи. Я ничего подобного в жизни не видел. И все эти личинки и черви… – Вдруг он согнулся пополам, и его вырвало. – Боже мой, – простонал он. – Что-то неладно.

Слуги увидели оруженосца и немедленно принесли полотенца, тряпки и ведро воды. Запах был ужасен. У Абблемона запершило в горле, и он вдруг вспомнил.

Запах в форте на холме.

Черви.

Он отмел страхи в сторону. У него были более насущные дела, если уж курьеры не доехали до места. До этого момента он не понимал, что окружен.

Сен-Кантен стряхнул чужие руки и выпрямился. Двигался он С трудом. Абблемон положил руку на меч.

– Вот так, – сказал Сен-Кантен ровным мертвым голосом. Оруженосец стоял как-то странно, опираясь на одну ногу, как будто позабыл, как держаться прямо.

– Гаспар?

– Ты командуешь этими созданиями? – спросил Сен-Кантен.

– Месье Сен-Кантен?

– Нет. Ты командуешь этими созданиями?

Абблемон был умен, но не мог понять, что здесь происходит. Кроме того, что его оруженосец одержим каким-то демоном, не способным управлять телом как следует. В этот самый миг юноша сделал странный конвульсивный шаг, выбросив ногу вперед… как марионетка. Или как пьяный.

– Кто ты? – прошипел Абблемон. Все это было неподобающе… и омерзительно.

– Ты командуешь этими созданиями? Отвечай. Сейчас.

Сен-Кантен сделал еще один неверный шаг.

– Стража! – крикнул королевский фаворит.

Еще один шаг. Юноша качнулся к Абблемону.

Длинный, тонкий червь показался из одного его глаза.

За этим последовала целая вечность страха. Меч Абблемона вылетел из ножен. Он ударил вверх, отсекая тянущуюся руку, перерезая червя, а потом врубился в шею юноши. Удар был смертелен.

Оруженосец не умер. Рука тянулась к Абблемону, губы двигались.

– Ты командуешь…

Отвращение, ужас, гнев. Рука Абблемона никогда не была так тверда.

Голова Сен-Кантена отделилась от тела.

– Назад! – крикнул Абблемон, когда стражники вбежали в шатер. – Назад!

– Сьер д'Абблемон сошел с ума, – сообщил де Рибомон королю. – Он убил одного из своих оруженосцев, выслушав отчет о разведке. Все покрыто кровью.

– Абблемон всегда был себе на уме, – сказал король. – Но он – мой конь, и я буду ездить на нем, пока это доставляет мне удовольствие.

– Он требует аудиенции у вашей милости. Я полагаю, что это немудро. – Де Рибомон несколько злорадствовал при мысли о скором падении соперника.

Король пока еще не полностью поддался капризу.

– Мне неоднократно хотелось убить оруженосца. И гонцов с дурными вестями. Впустите его.

Утром король поднялся, облачился в доспехи и с удовольствием увидел, что его приказ выполнен и вся армия выстроена на лугу перед лагерем. Пока не привели огромного королевского скакуна, Абблемона не было видно. Ждали подставку для посадки в седло, и тут подбежал Абблемон. Выглядел он совершенно измученным.

– Почему вы не в доспехе? – спросил король.

– Ваша милость, умоляю выслушать меня. Это все не то, чем кажется. Это не обычная война против обычного врага.

Король протянул руку и коснулся щеки друга.

– Абблемон, я же король.

– Сир! – Абблемон опустился на колени. – Сир, здесь творится что-то… неизведанное. Я пытался вступить с ним в разговор. Или…

Король поднялся на подставку, сунул ногу в сабатоне в массивное стальное стремя и одним движением впрыгнул в седло.

– Идите, наденьте доспех.

Абблемон затряс головой.

– У нас нет провианта. Сир, скорее всего, ни один из наших гонцов не добрался до…

– Поужинаем в Арле, – заявил король. – Хватит отговорок.

Абблемон поднялся.

– Ваша милость. Мы не представляем, с чем столкнулись.

– Под нашим началом лучшие рыцари на всем свете. Не бойтесь.

Они двигались по равнине в боевом порядке: авангард, основные силы, арьергард. Пересекли реку, поднялись на холм, перевалили через него. Разведчики сообщили, что на следующем холме ждет враг.

Армия поспешила вперед. Даже Абблемон, который ехал вместе со своими рыцарями, ощутил приятный трепет: ожидание закончилось, и теперь они могли схватиться с врагом, будь он родом из этого мира или из ада.

Подъехал герольд, отсалютовал и потребовал Абблемона к королю.

– Зачем?

– Передовой отряд взял пленников. Или гонцов. Не знаю, милорд.

Абблемон двинулся вперед в сопровождении оруженосца. Поднявшись на вершину холма, он впервые оценил размер равнины. Она тянулась на много лиг. Далеко впереди виднелись башни цитадели Арле.

Внизу, на равнине, ждало войско. Сталь сверкала на солнце.

Флагов у врага не было. Абблемон раньше никогда не видел армий без флагов и знамен.

Он проехал мимо горстки рыцарей, которые вслух подсчитывали свои победы и хвалились, как быстро они одолеют врага. Пара священников исповедовала пехотинцев. На маленькой поляне в сосновом лесу, чуть в стороне от дороги, сидел на коне король, окруженный придворными.

В стороне стояли два человека и охраняющие их пешие рыцари. Лица двоих ничего не выражали. Абблемон нахмурился, увидев, в какие лохмотья одеты эти люди.

– Этруски? – спросил он у сэра Танкреда.

Старый рыцарь состроил гримасу, как будто рядом лежала куча навоза.

– Надо было догадаться. Дезертиры. Требуют встречи с королем. Абблемон кивнул. Король сделал глоток из фляжки и засмеялся.

– Не такие уж они и опасные, а, Абблемон? – спросил он. – Рибомон говорит, что мы сметем их одним ударом.

Абблемон отсалютовал, но не успел ответить. Вперед вывели этрусских пленников. Шагали они с трудом, и Абблемон тут же вспомнил своего юного оруженосца. Гнев медленно закипал в нем.

– Сир, возможно, они одержимы.

– Абблемон, – разочарованно протянул король.

Неодобрение заставило рыцаря замолчать.

Пленников выстроили перед королем.

– Ты король? – спросил тот, что пониже.

Рыцарь дал ему подзатыльник. Пленник пошатнулся, но ничем не показал, что ему больно.

– Ты командуешь этими созданиями? – спросил голос. Тот же самый, что Абблемон слышал от оруженосца.

Король ухмыльнулся.

– Да, – ответил Абблемон, берясь за меч. Костяшки пальцев у него побелели.

– Хорошо, – произнес голос без выражения. – Вы нам не нужны, идите.

– Здесь я отдаю приказы, – сказал король, хоть и довольно мягко по своим меркам.

– Нет, – возразил голос. – Приказы отдаем мы. Ради всеобщего блага.

Король отнюдь не был глуп. Он посмотрел на двух пленников, говоривших в унисон.

– Что-то вещает через них. Я полагал, это легенда. Абблемон?

– Кто вы? – спросил Абблемон.

– Мы – все сущее.

– Не все, – возразил Абблемон.

– Все. Ты можешь стать всем. Все могут стать всем.

Король засмеялся.

– Просто-таки новые высоты неуважения к власти. Убейте их и двигайтесь вперед.

– Уходите, – произнесли двое.

– Нет. Я уничтожу ваше войско и ваших чудовищ и освобожу Арле.

– Ты хозяин Арле? – спросили они. – Отдай Арле, и мы не будем докучать тебе и не заберем тебя. Пока.

– Слишком вы честны для дипломатов, – улыбнулся Абблемон.

Король сжал кулак, и головы этрусков слетели с плеч одновременно.

Даже Абблемон, который ожидал червей, испугался при виде огромных тварей, вылезших из шей мертвецов. Они походили на сегментированных змей, длинных, бело-серых, покрытых крошечными волосками и зубастых.

Но ни один червь ничего не сделает человеку в доспехе.

– Сожгите их, – велел Абблемон. – Сир, эти же твари овладели моим оруженосцем.

Рибомон тяжело дышал.

– Я вынужден извиниться, – признал он.

– Сир, мы должны показать этих… существ войску. – Абблемон взял королевского коня под уздцы.

– Нет. Это только лишит их мужества. Сожгите мертвецов.

Старый сэр Танкред так и не снял руку с рукояти меча.

– Сколько времени им требуется, чтобы пожрать человека? И что ждет нас внизу? Я не вижу чудовищ. Вижу людей, которые не движутся, прямо как эти двое.

– Отлично, быстрее с ними расправимся. Строиться к бою! Вперед, господа!

Королевские рыцари двинули коней вперед.

– Не нравится мне это, – просто сказал Гисарме.

– Мы почти ничего не знаем, – ответил Абблемон. – Следует отступить и собрать сведения.

– Эти… твари убили ирков. Дикие – не сказка. Священники ничего не знают или же лгут. Но если ирки – Дикие, кто это такие, ради всего святого?

– После боя. Если мы оба обратимся к королю…

– Видите людей на равнине? – спросил Гисарме. – Ставлю золотой веникийский дукат против чашки личинок, что это армия Арле. Пожранная червями.

– Господи Иисусе, – только и сказал Абблемон.

– Битву уже не остановить. Скачите прочь, спасите хоть что-нибудь.

Абблемон улыбнулся.

– И оставить короля в смертельной опасности? Вы считаете меня плохим рыцарем, сэр Танкред? Не говоря уж о полной потере репутации, если король победит.

– Я тоже не уйду. – Гисарме посмотрел на равнину и ухмыльнулся. – А значит, лучше бы нам победить.

Большая часть утра ушла на то, чтобы спуститься на равнину, где ждала армия. Абблемону пришлось покинуть короля и Гисарме, который командовал авангардом. У него было очень много времени на наблюдение за идеальными рядами, стоящими без знамен.

Незадолго до полудня королевский штандарт опустился, и войско – строй верховых рыцарей, а за ними пехота – устремилось вперед.

Враг не шевелился.

Королевский штандарт двинулся быстрее.

Абблемон пустил коня рысью, не отрывая глаз от штандарта.

Посмотрел вперед. Случайно он оказался напротив самой середины вражеского строя. Все они стояли. А потом одним движением несколько тысяч человек воздели копья. Наконечники засверкали под солнцем. В следующее мгновение копья снова опустились. Строй ощетинился плотным рядом стали, поднятой на уровень груди. Ряды сомкнулись. Даже сквозь прорези в забрале Абблемон видел их идеальный, будто у марионеток, строй.

Наконечники копий задвигались. Солдаты ударили, потом втянули копья. Они походили на огромную стальную многоножку или на герметическое молотильное устройство.

Королевский штандарт снова ускорился, и конь Абблемона перешел в галоп. Рыцарь привычным движением опер копье о подставку.

Вражеские копья волнами ходили впереди.

Абблемон пришпорил коня, и тот дернулся, непривычный к такому обращению. Боевой клич Галле вырвался из тысяч глоток, копья опустились.

Стальная стена впереди казалась невероятно плотной. Абблемону на мгновение почудилось, что строй людей с пустыми глазами бесконечен.

Он вдруг упал на спину. Поднялся, нашел меч и двинулся в бой. Вокруг лежали или вставали рыцари, а самые храбрые и удачливые уже достигли стены копий и начали убивать.

Или падать с коней.

Абблемон дошел туда, надежно защищенный доспехом, и принялся расправляться с противниками. Он помнил, что после успешного удара надо беречься. Враги вели себя не так, как люди, они не пытались защищаться, и он легко крушил их. Он обезглавил нескольких, увидел червей, поправил забрало и двинулся дальше.

Но они напирали все сильнее и сильнее. Он дважды отступал, несколько раз оглядывался в поисках своих и понял, что пробился слишком далеко вперед. Он сделал пару шагов назад, и еще. Враги не обращали на него внимания, продолжая согласно двигать копьями. Он рубил и колол, руки уже казались чугунными и не поднимались, но толпа врагов не уменьшалась, и никто из них не пытался ударить его.

Осмелев, он остановился перевести дух.

Никто его не тронул.

Ему не нравилось увиденное. Он хотел вернуться к своим рыцарям, но те оказались дальше, чем он предполагал. Это все уже походило на кошмар. Кажется, рыцари отступали, пока он шел вперед.

Он зашевелился быстрее. Он уже почти бежал сквозь вражеский строй, и никто не нанес ему ни единого удара. Он увидел собственное знамя в нескольких шагах впереди, удвоил натиск, расчистил себе немного пространства и вырвался из рядов врага.

В воздухе стояла пыль. Кричали люди. Его люди.

Но это были крики узнавания. Абблемон отошел чуть в сторону и открыл забрало. Почти ничего не увидел. Тысячи ног, конских и человеческих, подняли над равниной пыль, выбили из нее всю воду. Солнце клонилось к закату, но он лишился коня и не мог рассмотреть, что происходит дальше нескольких шагов. Пот заливал глаза.

– Воды, – сказал он. – Какого черта здесь происходит?

Ни одного из капитанов не было видно. В руку ему сунули флягу, и только тут он разглядел, что рыцари уже перемешались с пехотой. Они проигрывали.

Враг сохранял молчание. Они просто шли вперед. Их не становилось меньше.

Абблемон выбрался из гущи боя и заметил королевский штандарт в стороне. Сэр Жофруа стоял на маленьком круглом холмике. Абблемон оглянулся и увидел, что передовые силы врага убивают его пехоту. Люди обращались в бегство.

Абблемон не знал, где его рыцари, но не стал опускать забрало.

– За мной! – закричал он.

Он бросился к королевскому штандарту. Он уже очень устал. Перепаханная земля как будто хватала его за ноги. Ему пришлось остановиться, хотя он далеко не добежал до штандарта. Отдышаться. Десяток людей, из них двое рыцарей и несколько хорошо вооруженных пехотинцев, встали рядом с ним. Абблемон заметил, как правый фланг пошатнулся от непонятного натиска. Пыль… или дым?

Он полез по холму к сэру Жофруа. Он видел его.

Враг двинулся вперед. У подножия холма лежали горы трупов.

Абблемон добрался до рыцарей, увидел короля и сэра Танкреда.

– Рибомон мертв, – сказал король. Забрало его было открыто. – Что происходит?

– Приведите королю коня, – услышал Абблемон собственный голос. – Сир, вам нужно бежать, немедленно. Мы проиграли.

Гисарме резко кивнул, соглашаясь.

За спиной Гисарме вражеские копейщики ударили по галлейским рыцарям. Сэр Жофруа не отступил ни на шаг. Меч его мелькал, как молния, рыцарь как будто танцевал, убивая. Он понимал, как сражаться с этими существами. Он перерубил несколько хребтов, а когда его меч сломался, взялся за топор. У него за спиной развевался нетронутый шелковый штандарт.

Привели коня, второго. Абблемон помог королю сесть в седло, как паж.

– Езжайте с ним, – сказал Гисарме.

– Но… – На самом деле Абблемону очень этого хотелось.

– Я уже стар, и у меня остались сыновья, которые отомстят за меня.

Гисарме держал в руках длинную альбанскую алебарду.

Долгие годы службы при дворе не подготовили Абблемона к такому.

– Спасибо, – слабым голосом сказал он.

– Ха! А вы больше похожи на человека, чем я думал. Это приятно. Спасайте короля.

Он захлопнул забрало и бросился в бой.

Абблемон сел в седло.

С вершины холма и с высоты коня была видна вся битва. Маршальский авангард справа оказался уничтожен. Но вот арьергард слева нанес серьезный урон врагу при первой атаке и теперь угрюмо напирал.

Вот только с той стороны подходила новая армия. Абблемон видел копья. И еще, кажется, животных. Лошадей и коров.

Обреченных.

Он выругался.

Король ошарашенно посмотрел на него.

– Почему мы проигрываем?

Абблемону захотелось сплюнуть.

– Спросите лучше, почему мы так хорошо держимся.

Действительно, несмотря на численное превосходство и странную природу врага, строй все еще держался. На глазах у Абблемона сэр Жофруа прорубил брешь в рядах противника. Гора трупов перед знаменосцем свидетельствовала о его доблести и мастерстве. Чудовища – или люди – падали одно за другим, подходя к рыцарю. Абблемону захотелось закричать на короля.

Враг наступал по обоим флангам, обещая скоро окружить холм.

– Пора уходить, сир.

Они съехали с холма и двинулись на север, прочь от врага. Левый фланг дрогнул, люди побежали. Спешившиеся аристократы ловили лошадей. Иногда их убивали собственные пехотинцы и забирали лошадей себе.

Плотно сплетенная ткань войска рвалась на глазах. Абблемон взял королевского коня за поводья и двинулся вперед, к подножию холма, с которого они съехали, готовясь к бою. Насколько он мог видеть, за ними не погнались. Как будто у врагов была одна воля на всех.

Абблемон подумал, что в таком случае все, кто убежал, уцелеют. Он старался беречь силы лошадей, потому что, по его подсчетам, до безопасной крепости не менее двух сотен лиг. Внизу все еще развевался королевский штандарт. Отдельных людей уже не различить, но строй на холме был четко виден. С флангов враги уже обошли маленький холм и двинулись вперед, к подножию длинного хребта. Слева королевские солдаты тоже дрогнули, зажатые между двумя рядами врагов. Видимо, ими управляла все же не одна воля.

– Господи помилуй.

– Я хочу уйти отсюда, – вдруг сказал король, долго молчавший. Повернул коня и поехал вдоль хребта.

Абблемон был придворным. Он предал брата и родину, чтобы занять свое нынешнее место. Он оставался с королем во времена скандалов и опалы и тогда, когда его племянника едва не уничтожили.

Теперь же он впервые возненавидел короля. Ему не хотелось возвращаться и умирать рядом с сэром Жофруа и Гисарме. Но он знал, что должен это сделать, и знал, что на месте короля не смог бы уехать.

Он сплюнул.

Он надеялся собрать из успевших сбежать небольшой отряд, но на холме никого не оказалось. Когда всадники перевалили через него, звуки боя затихли. Доносились только редкие крики.

Абблемон поднял забрало и направил коня вниз, дернув повод дрожащей рукой. Ехал он осторожно, в отличие от короля, пустившего коня галопом.

Абблемон начал задумываться о вещах рациональных: что сделает король, поняв, что фаворит видел его трусость; что ценного осталось в лагере; какие приказы можно отдать.

Могут ли они сделать остановку и запастись припасами? Что творится у них за спиной? Скоро ли враг их настигнет? Будут ли за ними гнаться? Почему Арле?

Король направлялся в лагерь, уже различимый впереди.

Горячка боя начала проходить. Абблемон не понимал, что делать дальше.

Он все еще думал о будущем, когда над лагерем поднялся огромный черный дракон. Конь в панике рванулся, у Абблемона чуть не остановилось сердце. Он еще долго держался в седле, пока взбесившийся конь не сбросил его на равнине перед лагерем.

Дракон бесшумно взмахивал полуистлевшими черными крыльями. При падении Абблемон ударился головой и не почувствовал, как дракон схватил его.

Королю повезло меньше. Он оставался в сознании, пока черви ели его глаза.

Часть I Альба

На север Древней земли и Новой земли пришло лето. Оно началось в Этруссии, где все думали только о войне; в Галле и Арле, к которым уже подкрадывался голод, нагоняемый войной, а волны Диких накатывали на людские поселения, как прибой. В Иберии крестьяне ожидали хорошего урожая и боялись новостей с гор.

Поначалу лето добралось до хлебных полей Окситании в Новой земле, где пшеница уже золотилась, как девичьи волосы, а кукурузные стебли поднялись до колен, обещая урожай, какого не помнила ни одна старуха. Оливковые деревья на холмах покрылись плодами, виноградные гроздья были так тяжелы, что крестьянам приходилось вырезать колья и подпирать лозы по всему югу, оглядываясь – не идут ли боглины и упыри.

Но даже самый обильный урожай не стирал страха перед Дикими. С севера, из Альбы, доходили тревожные слухи о гражданской войне и победах, о союзе с Дикими, о человеческом вероломстве, расколе церкви, убийстве старого короля и рождении нового. В стране за горами те семьи, что пережили весну, собирали свои скудные пожитки и уходили от ига знатных землевладельцев и тяжелых налогов, а заодно и от относительной безопасности. Горстка людей из Окситании и Джарсея – в основном лесные жители, знавшиеся с ирками и пришедшие из-за Стены, – почувствовали настоящие изменения. Сэссаги не нападали на них. Несколько ирков пришли в западные человеческие поселенияпредложить торговлю.

Но в Альбе перемены оказались особенно сильны. В Харндоне, пережившем войну и пожар, следил за порядком сэр Джеральд Рэндом. Три тысячи галлейцев спешно готовились к отплытию на родину, где королевскую армию сильно потрепали – а точнее, уничтожили – таинственные Дикие, а король умер от страха. Год горькой вражды между городом и Галле был забыт. Корабли из Генуи, Галле, Веники и Альбы были предоставлены сьеру дю Корсу, чтобы его люди спасли свой отчаявшийся народ.

В Харндон возвращались горожане, изгнанные опозоренным правительством де Рохана или просто бежавшие от беспорядков, вслух говорили о королеве и ее новорожденном сыне и о короле – тем тоном, каким обычно говорят о церкви. Плотники разобрали руины огромного турнирного поля и, очистив бревна от гари, сложили из них новые дома взамен сожженных во время стычек. В людях зародилась надежда. Чем ярче светило солнце, тем сильнее она становилась.

Еще дальше к северу, в Альбинкирке, сама королева, воплощение надежды для своей страны, сидела на теплой зеленой траве – был канун середины лета. Ребенка она держала на коленях, а спиной опиралась на огромный дуб. Густая листва защищала ее от неожиданно горячего солнца. Старый дуб рос на узком крутом перевале между Альбинкирком и землями Диких в Эднакрэгах. Считалось, что когда-то давно здесь встретились для переговоров люди и Дикие. Юный король гулил и – он недавно обнаружил, что у него есть руки, – пытался хватать великолепный золотой мех Кремня, нового друга королевы, сидевшего тут же под деревом. Присутствие Кремня, вождя клана золотых медведей и одного из лидеров Диких, рядом с королевой Альбы, которая этим летом смело могла звать себя королевой людей, давало понять, что сердце грядущих перемен находится как раз здесь, под дубом.

Перед ними юный самец виверны, высоко подняв голову и встопорщив гребень, громко протестовал против притязаний аббатисы Лиссен Карак на традиционные охотничьи угодья его племени. Аббатиса Мирам сидела рядом с королевой и, наклонившись к ней, тихо переводила слова виверны. На лугу вокруг кипела странная ярмарка, где люди продавали любые творения человеческих рук, от вениканских стеклянных бус и хоекских бронзовых котлов до лучших этрусских арбалетов, альбанских ножей и полотна, сотканного женщинами из долин. Торговцы из Древней земли, выдубленные солнцем крестьянки, местные ножовщики, сапожники и плотники бросались на их товары. Высокий красивый парень с передвижной кузницей прямо на месте подгонял этрусские кирасы по меркам Стражей (не зови их демонами, брат!) и пришедших из-за Стены. Оруженосец в цветах Красного Рыцаря сидел тут же на складном стуле и быстро набрасывал углем эту сцену – красоту королевы, достоинство Кремня и горячее желание одного из воинов Нита Квана обзавестись закаленной стальной кирасой, легкой, как воздух, прочной, как само волшебство. Воин резво торговался на языке жестов и предложил столько дикого меда и шкур, что вскоре они без единого слова сговорились встретиться на ярмарке в Дормлинге через две недели. Кузнец обмерил воина льняной лентой и поставил на ней отметки.

Адриан Голдсмит отложил третий набросок за день и начал четвертый. Он потратил на бумагу маленькое состояние, потому что так приказал капитан. Адриан никогда в жизни не видел – и не думал, что увидит, – такое оживленное общение людей и Диких. Так что он повернулся спиной к королеве, которая в лучшие времена притягивала к себе все взгляды, а потом невольно снова посмотрел на нее, когда Бланш, признанная любовница капитана и служанка королевы, наклонилась вперед и ее бело-золотые волосы вспыхнули на солнце, а тонкая талия под платьем напряглась, когда она взяла младенца из рук матери и перепеленала в чистое. Эти три фигуры образовали единое целое всего на пару мгновений, и уголь в руках Адриана летал над бумагой, пытаясь запечатлеть сосредоточенность Бланш, любовь королевы, внимательный взгляд короля, золотые волосы.

Отдав сына, королева чуть подвинулась вперед и тихо заговорила с Кремнем. Громадный медведь задрал голову, медленно кивнул, а потом открыл пасть и несколько раз коротко фыркнул – так медведи смеялись.

Самец виверны стоял в такой позе, как будто готовился взлетать или нападать. Судя по всему, советы и мирные договоры для него были внове. Королева теперь шепталась с Мирам, а Мирам кивала, соглашаясь. Герцогиня Моган – пожалуй, наиболее значительное среди присутствующих лицо после королевы – поднялась из огромного кресла кленового дерева и вступила в разговор. На бронзово-золотом клюве играл тот же свет, что и на волосах Бланш Голд.

Королева грациозно склонила голову перед дамами, потом кивнула виверне, вытянула босые ноги и улыбнулась.

– Мы считаем, что аббатство неправомерно претендует на твои земли, Сизенхаг. Мы не станем искать правых и виноватых. Очевидно, что эта крепость принадлежит людям слишком давно. И к тому же Древо правосудия не намерено изгонять Орден из крепости, которую он столь успешно защищал от нашего общего врага.

Виверна затрясла головой, дыбя гребень. Распахнула клюв.

– Но, – продолжила королева, как будто обращалась к красивому оруженосцу или воздыхателю, к которому была благосклонна. – Нам ясно, что аббатству нет нужды возвращаться в Аббингтон, разрушенный недавно. Мы оценим стоимость – по человеческим меркам – уничтоженных ферм и возместим ущерб выжившим в землях вокруг Хоксхэда и Кентмира, а деревня Аббингтон будет возвращена Диким.

Сизенхаг – удивительно молодой самец, бывший тем не менее вождем племени, скрипнул.

– А как насчет прочих неправедных деяний? – спросил он у герцогини Моган. – Как насчет смерти моих отца и матери от рук этих… гарум?

Королева медленно перевела дыхание. Кажется, именно Красный Рыцарь убил предков Сизенхага в засаде у Альбина, и ему было предложено поискать себе другое занятие, пока совет разбирал дело западных виверн. Это было к лучшему. Он все еще не выздоровел до конца, и ходили слухи…

Ответ дала Моган:

– Прошу прошения, ваша милость. Сизенхаг, тебе сообщили – лично я сообщила, – что совет решил не рассматривать любые смерти и увечья, нанесенные и полученные на войне. На войне убивают. Война теперь закончена. Аббатство вернет вам восточные земли. Это справедливо. Твои родичи встали на сторону Шипа, сами или по принуждению, столкнулись с людьми и погибли. Теперь ничего не поделаешь. Так устроен мир… и нельзя сказать, чтобы в землях Диких правосудие было справедливее.

Тишину теперь нарушал только частый стук молота – Эдвард Чевис выправлял поножи для нечеловеческой ноги.

Сизенхаг продолжал топорщить гребень.

– Тогда я плюю на ваш совет. Когда нас станет больше и мы станем сильнее, мы отомстим.

Теперь встал Кремень, самый старший член совета. Он злобно рыкнул, и на этот звук повернулись все головы на полянке.

– Нет, – заговорил он совершенно спокойно. – Ты не станешь мстить, детеныш. Если ты попробуешь, все мыслящие существа обратятся против тебя – и ты окажешься вне закона по обеим сторонам Стены, твое племя будет уничтожено целиком. То, что сделано, уже сделано. Другой справедливости у нас нет. Прими ее и примиряйся с нами или отправляйся на запад – далеко на запад – и никогда не возвращайся.

Последовала жуткая тишина. Уголь в пальцах Адриана Голдсмита проворно сновал над листом.

Сизенхаг был не единственной виверной здесь. Моган посмотрела на старую самку, которая вдруг раскинула крылья и зашипела. Мужчины вздрогнули при этом звуке, женщины прижали к себе детей. Несколько горных боглинов, зеленокожих, в бурых пятнах, попадали, закрываясь надкрыльями, как будто хотели стать невидимыми. Гребни Стражей начали подниматься.

Белтан – одна из старейшин, переживших войну и знавших, что этим она обязана Амиции, – не обратила на них внимания. Она приблизилась к Сизенхагу на такое расстояние, что тот не смог бы взлететь. По меркам виверн это считалось крайне невежливым. Несколько мгновений между ними волнами ходил страх и плыли резкие запахи – так люди в бою обмениваются выстрелами из лука. Пахло так, что Бланш наморщила нос, а король скривился и заплакал.

Но, как и ожидала Моган – на что она и рассчитывала, – Сизенхагу не хватило опыта, чтобы противостоять старшей самке, и Белтан вышла победителем. После этого она совершенно человеческим жестом склонила голову в сторону Моган.

– Леди Мирам, добрая королева, господин медведь и герцогиня Запада, мы принимаем ваше правосудие. – Она посмотрела на Сизенхага, прижавшегося к земле. – Война заставляет молодежь браться за дела взрослых.

– Не только среди виверн, – заметила королева.

В сорока милях к северо-востоку сэр Гэвин Мурьен, Зеленый Рыцарь, граф Западной стены, которого все чаще называли Зеленым графом, сидел на полянке в лесу, перед своим огромным шелковым шатром, и изучал карту, поспешно нацарапанную углем на поверхности походного стола. Вокруг него собрались его собственные офицеры, офицеры императора и королевы Альбы, в том числе граф Приграничья, на дочери которого сэр Гэвин собирался жениться, сэр Рикар Ирксбейн, командующий взводом рыцарей Ордена, получившего обратно все права и вышедшего в поле в своей обычной ипостаси – защитников королевства от Диких. Был тут и Сказочный Рыцарь, с нечеловеческой грацией сидевший между Диким упырем и знаменитым преступником Биллом Редмидом. Во время недавних сражений на западе Харальда, брата Редмида, назначили капитаном королевских егерей, и он теперь стоял среди прочих королевских офицеров. Сэру Рикару Фитцрою, королевскому капитану на севере, теперь подчинялась только горстка джарсейских рыцарей и южный Брогат, тогда как сэр Грегарио, лорд Уэйленд, новый страж Альбинкирка, только что назначенный на это место и еще не вылечивший все ожоги, командовал куда большим числом рыцарей. Такое количество командиров стало бы кошмаром, если бы недавняя общая победа над волшебником Шипом не сплотила их.

Но главным в этот день, пятнадцатый день после великой битвы, был вовсе не один из знаменитых братьев Редмид. Все смотрели на сэра Анеаса, младшего брата Зеленого графа и Мастера охоты. Анеас преклонил колени и вознес молитву, потом встал в полной тишине и взмахнул коротким костяным жезлом над угольными линиями на столе. Морган Мортирмир скрестил руки, как священник, служащий мессу, и произнес три коротких слога.

Угольные отметки зашевелились и стали линиями в воздухе, которые затем наполнились цветом. Два магистра добавили силы в заклинание, и набросок задергался, вырос и превратился в модель Эднакрэгов – точнее, десятимильного их участка.

Люди вокруг закашлялись. Изюминка, стоявшая за спиной Зеленого графа, забрызгала ладонь слюной. Морган Мортирмир нахмурился, но заклинание продолжало работать, и модель постепенно исчезла.

– Господа, – произнес Анеас тихо. – Армия Шипа и Эша прекратила свое существование.

Сказочный Рыцарь вздрогнул, услышав имя Эша. Зеленый граф поднялся со стула. Под глазами у него темнели круги, и выглядел он лет на сорок, а то и на сорок пять. Сами глаза покраснели, а волосы торчали клочьями.

– Я знаю, что вы не понимаете, зачем мы так мучаем себя. Но ради следующих сорока лет жизни мы должны убедиться, что Эш не сможет собрать новую армию Диких. Единственным способом обеспечить нашу победу была безжалостная погоня – с проявлением подобающего милосердия к тем, кто сдался.

На всех лицах отражалась одинаковая усталость. Сэр Томас Лаклан как будто постарел на десять лет, сэр Джордж Брювс казался полуживым, сэр Майкл выглядел старше собственного отца – а его отец, который за минувший год так часто переходил с одной стороны на другую, что вокруг него в толпе образовалось пустое место, теперь сошел бы за деда взрослого рыцаря.

– К несчастью, Эш проследил, чтобы все они погибли. Я полагаю – это всего лишь мысль, но так же, клянусь вам, думает и мой брат, – что война перешла в новую фазу, что Эш попытается измотать нас и нашу волю, постоянно подсылая к нам своих рабов.

После битвы в Гилсоновой дыре они сражались много недель, шли по густому лесу и жили в нем, часто по два или три дня обходились без сна и еды, отбивались от туч насекомых, брели по болотам и лезли на заросшие холмы. Такая жизнь привычна егерям да лесным разбойникам, но не опоясанным рыцарям верхом на сильных конях. Даже ирки и боглины начали уставать.

Погоня не щадила ни преследователей, ни преследуемых. Теперь, в глубинах Эднакрэгов, на берегах Большого Раздвоенного озера, где бывали лишь редкие боглины и Стражи и куда почти никогда не забредали люди, они догнали последних тварей, подчинявшихся не Шипу, а Эшу, и уничтожили их в горькой и совсем не равной схватке. Такие сражения не вспоминают вечерами у костров – люди просто вырезали последние остатки великой армии Шипа, тварей, которые не могли или не хотели сдаться. Хейстенохи с глухих болот, боглины с севера или дальнего запада, люди и даже несколько медведей.

Морган Мортирмир старался использовать свои силы – а Сказочный Рыцарь свои, дикие, чтобы расколоть цепи, которыми этих созданий сковал Эш, но даже на расстоянии дракон легко отбивал их заклинания, обрекая своих солдат на бессмысленную смерть и одновременно дразня людей. Но наконец жуткая, кровавая, выматывающая бойня завершилась. Никого не осталось.

– Все, – сказал сэр Гэвин. – Пока Эш не явится с запада, нам делать нечего. Даже сейчас королева видит, что Дикие создания Эднакрэгов выбирают сторону союза.

Старый охотник из-за Стены подтолкнул Нита Квана, признанного вождя сэссагов и хуранцев, оставшихся в строю. Большая часть пришедших из-за Стены разошлась по домам сразу после великой битвы, осталась сотня или около того. Нита Кван покосился на друга, но свой долг он хорошо знал.

– Где Ота Кван? Мы не видели его тела.

Офицеры разом вздохнули. Десяток человек зашушукались. Анеас кивнул брату и союзнику.

– Мы упустили одну из главных целей. – Он указал на красную точку к северу от Раздвоенного озера. – Я думаю, именно там находятся те, кто еще подчиняется Кевину Орли. Ота Квану. Полагаю, что у него осталось менее тысячи созданий, людей и демонов.

Сэр Гэвин долго смотрел на красную точку.

– Мать твою, – буркнула Сью, квартирмейстер отряда.

– Это твое профессиональное мнение? – поддразнил свою возлюбленную Том Лаклан, примипил и самый громогласный рыцарь во всей армии, кроме разве что сэра Данведа.

Она посмотрела на него таким взглядом, как будто хотела изрубить на куски и сжечь. Даже Плохиш Том струхнул.

– Мы не можем идти дальше, – резко сказала она. – Там нет дороги. У нас осталось совсем мало еды, а потом придется есть коней. Правда, из-за лошадиной чумы коней тоже не хватит.

Сказочный Рыцарь зачарованно глядел на нее, а Плохиш Том мрачно сверлил его взглядом. Сереброволосый ирк любил… ухаживать за человеческими женщинами, что одни находили восхитительным, а другие – отвратительным.

Сью поправила волосы и повела плечом так, что Плохиш Том чуть не вскочил. Она рассмеялась низким смехом, но, увидев лицо сэра Гэвина, стала серьезной.

– С каждым часом заболевает все больше людей.

Сэр Гэвин оглядел своих рыцарей, от сэра Кристоса и сэра Гиоргоса, которые вместе командовали императорскими войсками, до Плохиша Тома, – за ним следовали новобранцы из Зеленых холмов и часть отряда. Все они были союзниками, и Сказочный Рыцарь с его Дикой охотой, ирками и боглинами тоже шел рядом с ними.

– Я предлагаю уходить отсюда маршем, выставив крепкий арьергард и приняв необходимые меры предосторожности. Кто-то против?

Сказочный Рыцарь потянулся по-кошачьи и встал.

– Я хочу убить этого Орли. Кем бы он ни родилс-с-ся, он больш-ш-ше не человек. Он прогнил нас-с-сквозь. Я чувс-с-ствую это отс-с-сюда. Где он?

– Я тоже хочу прикончить его, – согласился Зеленый граф. – Но он готов заморить голодом своих людей, а я нет.

– Может быть, мы догоним их в Н’Гаре. Двигаяс-с-сь тем же путем, он попадет в земли Моган. Или в мои. – Улыбался Сказочный Рыцарь тоже по-кошачьи, а не по-человечески. – Давайте же покинем эти прекрас-с-сные земли Диких.

Изюминка хотела засмеяться, но вместо этого закашлялась.

– Прекрасные? Видит Господь, обошлась бы я без этой красоты. Мне бы в трактир.

Вокруг засмеялись. Войску стало повеселее.

– Что ж, – сказал сэр Гэвин. – Половина крестьян Брогата уже занята постройкой дорог. Мы двинемся на восток к Тикондаге и встретимся с теми, кто эти дороги охраняет. Я собираюсь отбить Тикондагу – или то, что от нее осталось, – а потом уже отдыхать.

– Хорошо, – кивнула Сью. – Но лучше бы нас ждали там зерно и мясо, Гэвин.

Сплетники немедленно отметили, что она обратилась к нему по имени.

– Не должны ли мы присоединиться к королеве в Альбинкирке? – спросил сэр Рикар Фитцрой и тут же смутился. – Простите, ваша милость, я не хотел…

Зеленый граф рассмеялся, устало, но от души.

– Сэр Рикар, вы больше не обязаны мне подчиняться. Чрезвычайное положение миновало. Но если вы просите моего совета – и окажете мне любезность слушаться меня еще несколько дней, – я бы предпочел выступать из гостиницы в Дормлинге, а не из Альбинкирка. Тому есть много причин. В частности, гостиница находится в самом центре земель союза. Я полагаю, что, когда мы отдохнем, поедим сами и накормим коней, в поле стоит держать небольшой отряд для защиты строителей – под вашим командованием, сэр Рикар, или под командованием лорда Уэйленда. Наконец, ярмарка в Дормлинге…

Почти все закивали.

– Нам это не по пути, – заметил Сказочный Рыцарь с улыбкой. – Но я давно не видал этой гос-с-с-тиницы. И я хочу попеть и потанцевать. Войны было с-с-с-лиш-ш-шком много.

– Мой брат хочет устроить турнир, – ответил Зеленый Рыцарь.

– Вот это дело! – обрадовалась Изюминка и снова закашлялась.

Измученные люди вокруг заулыбались, а Плохиш Том выбросил кулак в воздух.

Сэр Майкл засмеялся.

– Настоящий турнир? Или просто его милость нас всех побьет?

– Я больше ничего не знаю, – пожал плечами Гэвин. – В общем, как можно быстрее движемся к Тикондаге. Потом отдыхаем и едем в гостиницу. Надеюсь, там мы встретим королеву и моего брата.

– Милорд, – встрял сэр Анеас. – Наши разведчики обнаружили следы, которые идут на восток от того места, где мы нашли выживших солдат Орли.

– А, это наши верные виверны, – буркнул Гэвин.

– Ес-с-сли ваш-ш-ш-ша королева держит с-с-слово, виверны будут ей верны. Их вернос-с-с-ть нужно зас-с-служить.

– Отправим погоню, – решил граф. – Не хочу отпускать монстров живыми.

– Я пойду, милорд, – поклонился Анеас. – Люди у меня есть. Но если со мной пойдет кто-нибудь из тех, кто был рядом после Гилсоновой дыры, мы точно выследим и убьем беглецов.

Братья Редмид переглянулись.

– Мне подходит, – заявил Билл.

– Точно, – сказал Харальд. – Лес.

Часом позже Анеас собрал повстанцев и егерей. Юный и неопытный рыцарь очень серьезно относился к делу.

Он был совсем не так высок и крепок, как старшие братья, – стройный юноша среднего роста. Светлые волосы и раскосые зеленые глаза, доставшиеся ему от матери, делали его похожим на ирка. С ирками он легко сходился, знал много слов на их древнем и сложном языке, а магическое искусство практиковал странное: выучил только то, что его интересовало. Он всегда был любимчиком матери, и это оставило на нем свой след.

К вечеру он переоделся в золотисто-коричневое сюрко из простого льна, шоссы из оленьей кожи и мокасины, какие носили за Стеной. Длинному мечу он предпочитал тяжелый кинжал и томагавк, как у шаманов из-за Стены. С собой он взял только одеяло, плащ и чистую рубашку. Он совсем не походил на брата двух самых могущественных людей в мире.

А походил он на разведчика-ирка. Несмотря на его молодость и на всеобщую усталость, те, на кого пал его выбор, обрадовались. Ему не досталось семейного роста или силы, но досталось главное. Люди шли за ним, как и за его братьями.

Он отобрал трех егерей – все родом с севера. Ричард Ланторн из отряда пошел с ним, чтобы мстить. Еще тут были трое повстанцев и Рикар Фитцалан, самый злой из них. Все уже подружились. Двух женщин, осторожных и опасных, взяли потому, что они устроили засаду на рхука в болоте и прикончили его без посторонней помощи. Синтия родилась в Брогате в благородной семье, была высока и крепка, темные волосы заплетала в небрежную косу. Вторая, по прозвищу Лебедь, пришла на север за принцем Окситанским, ничего не зная о лесе, и влюбилась в него.

Еще вызвалась пара ирков, Льюин и Тессен, и Крек из горных боглинов. Родился он в Эднакрэгах, и было это так давно, что его надкрылья уже поросли мхом.

И еще Яннис Туркос, знавший северные леса не хуже прочих, присоединился к компании вместе с Большой Сосной и своими воинами. Офицер империи был старше большинства присутствующих и звался капитаном по праву.

Анеас засомневался.

– Мне все равно нужно в ту сторону, сэр Анеас, – ответил Туркос. – Я могу идти первым или последним, неважно. А если мы не поладим, леса велики.

Граф Западной стены смотрел на отряд, который потрошил телеги Сью.

– Надеюсь, добычу вы нагоните. Но, бога ради, брат… если вы выйдете к людям, то вас будут бояться.

Анеас вел себя тихо, и брат заподозрил, что тому страшно.

– Все будет хорошо, – беспомощно сказал он.

– Как у вас с Габриэлем все легко выходит, – поморщился Анеас.

– А в этом все и дело, братик. – Гэвин удостоверился, что никто его не слышит. – Все должно казаться как можно проще. Всегда будь веселым, а остальное приложится.

– Правда? – мрачно спросил Анеас.

– Нет, я вру, чтобы тебе стало легче. Просто делай, что должно.

Задолго до заката Анеас выступил на север вместе со своим отрядом.

Наступил рассвет. Утро без завтрака – до того места, где можно пополнить запасы, оставалось два дня хода, а зерно и хлеб уже кончились. Армия ворчала, поднимаясь, складывая шатры и строясь в походный порядок.

Солдаты выходили на импровизированный плац, огибая молодые елочки и хватая с кустов малину, но один шатер так и белел на месте. Гонец принес письмо действующему капитану, Зеленому графу, когда его новый оруженосец, Изабо, застегивала на нем поножи.

В животе у него урчало так, что она смеялась.

– Позовите Сью, – мрачно велел сэр Гэвин.

Сью сидела на телеге, когда герольд выкрикнул ее имя и указал на одинокий шатер. Одновременно два солдата подбежали сказать ей, что что-то не так.

Обеспокоенная Сью позвала с собой двух женщин. Запах донесся до нее раньше, чем она дошла до шатра.

Она вскрикнула. В этом шатре жили горные стрелки с юга Мореи, которым нездоровилось уже пару дней. Но ведь все были вымотаны, и многие кашляли и страдали от боли.

Заглянув в шатер, она побледнела. Заклинанием она призвала мастера Мортирмира посмотреть на трупы. Тем же заклинанием она сообщила Зеленому графу, что дела плохи, и показала ему шатер.

Сэр Рикар Ирксбейн, командовавший арьергардом, остановился. Мортирмир подъехал, когда почти все солдаты уже ушли в лес.

Шатер сняли. Лица трупов были черны. Мортирмир вошел в свой Дворец воспоминаний, сотворил несколько чар и приказал всем немедленно удалиться от остатков лагеря. Ко всеобщему ужасу, он вскрыл одно из тел и извлек легкие, полные черной слизи. Взял образцы – к этому времени отвернулись даже могильщики.

– Сожги их, – велел он Сью. – Хотя нет, я сам.

Он щелкнул пальцами, и тела исчезли – они пылали так жарко и яростно, что от них не осталось и следа, кроме обгоревших сморщенных папоротников и горстки черного пепла. Потом он собрал всех свидетелей и всех, кто прикасался к трупам, и начал плести сложное заклинание. Солнце уже поднялось к зениту. Пели птицы, солнечные лучи ярко светили сквозь кроны высоких деревьев, а Сью боялась как никогда в жизни. По вечерам она тоже кашляла, а на ладони, которой она прикрывала рот, оставались черные пятнышки. Все рыцари Ордена лишились коней и тоже кашляли.

Когда тени стали длиннее, Мортирмир как будто ожил.

– Хорошо. Все в круг.

Все сгрудились вокруг него – две самые преданные девушки Сью и полдюжины молодых стрелков, которым выпало хоронить тела в наказание за некий проступок с участием рыцарей Ордена, их оруженосцев и Уилфула Убийцы.

– Мне нужен кувшин воды, – сказал Морган. – Лучше бы вино, но, насколько я знаю, оно кончилось.

– У меня есть кое-что в запасе.

Сью принесла ему вина в глиняном кувшине. Морган собрал огромное количество потенциальной силы и преобразовал ее в энергию так аккуратно, что это выглядело рисовкой. Сью видела, как ее мать работала с такими же объемами силы, но не так обыденно. Редко кто может долго удерживать энергию, для этого нужна слишком сильная концентрация, но Мортирмир держал над головой огромный шар чистой сырой энергии так же легко, как сильный человек поднял бы железный брусок.

Потом он взял вино, понюхал.

– Хорошее вино. Морейское?

– Да, – выдавила Сью. – Ты можешь нас спасти?

– Да и нет.

Он слил светящийся шар энергии в кувшин с вином, хотя кувшин был меньше раз в сто. Все это время он произносил, казалось, случайные слова, какие-то на архаике, какие-то на совсем не известном языке.

Сью закашлялась. Приступ был долгий, мучительный, а на тыльной стороне ладони остались не только черные точки, но и алые. Она задрожала. Ей казалось, что внутри у нее пустота.

Она вспомнила, что ее мать мертва. От этого стало больно.

После смерти матери в битве с драконом Эшем Сью почти все время провела в поле, не разрешая себе думать о случившемся. Она пила слишком много вина, спала с Томом Лакланом и гоняла своих людей, как рабов, лишь бы не думать о потере. А теперь она увидела на руке кровь…

Мортирмир был очень молод. Говорили, что ему едва исполнилось семнадцать. Он до сих пор двигался неуклюже и неловко, как совсем молоденькие юноши. При этом он далеко не всегда понимал обычные человеческие слова и поступки, и разговаривать с ним было непросто.

Одевался он как рыцарь и бойцом в самом деле был неплохим. Сегодня он выбрал черное – черное шерстяное сюрко, черные шоссы, черный худ, золотой рыцарский пояс и умбротский кинжал с рукоятью из слоновой кости. Этот наряд весьма шел к его черным волосам и черной заостренной бородке. Левой рукой он пощипывал эту самую бородку, а правой делал в воздухе магические пассы, оставляя слабое голубое свечение.

Остаток энергии исчез в кувшине. Воздух хлюпнул с таким звуком, будто из бутылки выскочила пробка. Морган подмигнул Сью и сделал глоток.

– Неплохо. Плотное такое. Интересно, плотные вина удерживают больше силы? В вине больше силы, чем в воде, но почему? – Он уставился в пространство.

Сью оглядела рыцарей, рабочих, лучников и девушек из обоза.

– Ты можешь нам помочь? – осторожно спросила она.

Он вздрогнул и недоуменно посмотрел на нее.

– Может быть. Давайте сначала проверим, не будет ли побочных эффектов.

Через некоторое время он слегка засветился, выдохнул огонек синего пламени и закашлялся.

– Ну, вряд ли это войдет в моду среди виноделов Новой земли, но должно сработать. Сью? Только будь осторожнее. Еще порцию я сегодня не сделаю.

– Сколько? – Сью опять закашлялась. Как только приступ миновал, Мортирмир схватил ее за руки и посмотрел на кровь и черные хлопья через увеличительное стекло, продолжая придерживать кувшин.

– Ничего. Полную чашку.

Он сам отмерил нужную порцию и протянул ей. Сью выпила, поморщилась от резкого вкуса, рыгнула и…

Мортирмир успел подхватить ее, пока она не упала на спину. Изо рта Сью вылетел язык пламени длиной с мужскую руку. Потом она перевернулась, и ее вырвало. Рвота оказалась черной, с резким запахом.

– Ну да… – задумался Мортирмир. – У меня-то чумы нет, а у нее была. Ладно, зато все работает. Кто следующий?

Сью замолотила пятками по земле, и все попятились.

К юго-западу от Гилсоновой дыры в госпитале Амиции продолжали заботиться о больных. Через две с лишним недели после великой битвы количество подопечных не уменьшилось, а даже увеличилось. Это пугало Амицию.

Люди, на которых она тратила силу и снадобья, оставались в постелях. Они не выздоравливали, как должны были бы после лекарств и герметических средств.

Она стояла над сэром Гельфредом, получившим в бою несколько ран. Он пережил сами ранения, пережил первую ночь после битвы, и Амиция вливала в него силу, молилась за него, соединяла кости и артерии, чтобы сохранить почти раздробленную правую руку и обожженную ногу.

А потом у всех начался кашель.

Амиция не спала много дней, ухаживая за больными, и уже не могла вспомнить, когда кашель стал из досадной неприятности угрозой. Но у Гельфреда это началось всего несколько дней назад, и теперь он кашлял непрерывно. На подушке оставались черные пятна.

Амиция молилась. Она смотрела на черные хлопья и понимала, что это куски мертвых легких Гельфреда. Она использовала самые мощные заклинания, но болезнь развивалась все быстрее.

Приступ прекратился, и Гельфред посмотрел на Амицию ясным, все понимающим взглядом.

– Я умираю и хотел бы причаститься.

– Я постараюсь.

Амиция прервала молитву – она понимала, что времени мало, – и вышла из шатра в залитый солнцем лагерь. Отец Франсуа обнаружился у часовни девы Марии.

– Отец, сэр Гельфред… – Она помолчала, чтобы не расплакаться. – Исповедуйте его.

Она не привыкла проигрывать болезням.

– Кашель? – спросил отец Франсуа.

– Это же был просто кашель… такая малость… а теперь…

Отец Франсуа вдруг зажал рот ладонью и тоже закашлялся.

– Это точно хорошая идея? – спросил Габриэль.

Он сидел верхом на грифоне. Размеры существа теперь описывались словами «огромный» и «ужасающий», а за ночь после битвы он, казалось, вырос еще. Между крыльями пристроили красное кожаное седло, а к жутким когтям прикрепили блестящие металлические шпоры – мастер Пиэл сделал их из длинных сабель.

Грифон Ариосто легко и ровно стоял на поперечной балке из цельного дубового ствола, которую приделали к самой высокой башне цитадели Альбинкирка, рядом с залом, где Ариосто спал.

Габриэль Мурьен восседал в седле, белый, как льняные простыни Бланш. Грифон постоянно менял позы, чтобы справиться с ветром, и Габриэль при этом цепенел. До земли было не меньше сотни футов. А внизу виднелись булыжники и кирпич.

– Все мужество ушло на то, чтобы сесть в седло, – пожаловался Габриэль.

На том же насесте стояла виверна без крыла. Вместо него сиял протез из чистой силы, похожий на огненную паутину.

– Разговоры не помогут тебе научиться, – возразила виверна. – И он уже летал. Он уверен в себе. Ты его слышишь?

– Очень хорошо.

– Тогда вперед. Время не ждет, мой милый Габриэль. Мне нужно возвращаться в свои владения. Мы ничуть не ближе к победе, чем сразу после Гилсоновой дыры. Давай!

Виверна прыгнула в воздух – и камнем ушла вниз. Габриэль с замирающим сердцем следил, как виверна падает, расправляет крылья…

На середине высоты башни падение перешло в полет. Габриэль почувствовал, что грифон зашевелился. Оторвав взгляд от виверны, он понял, что мимо проносится стена башни. Грифон упал с балки. Или спрыгнул.

Земля неслась на них быстрее, чем когда-либо приходилось двигаться Габриэлю Мурьену, Красному Рыцарю, герцогу Фракийскому, победителю Гилсоновой дыры.

Огромные красно-зелено-золотые крылья развернулись, как паруса корабля при смене ветра. Габриэль почувствовал, как напряглись мышцы грифона. Его словно прижало к седлу. Он зашипел и плотнее сжал ноги.

Ветер магической силы засвистел в ушах, слезы высохли, Габриэль не мог ни думать, ни творить заклинания…

А потом вдруг – Ариосто только раз моргнул безумным глазом – они полетели над городом. Если грифон и прилагал к этому какие-то усилия, наездник ощущал лишь ритмичные движения крыльев под седлом и слышал дыхание. Габриэлю показалось, что под ним огромная неторопливая лошадь. Крылья ходили, как плечи тяжеловоза, только медленнее.

У Габриэля перехватило горло. Он быстро замерз на холодном ветру – на нем был только легкий дублет. Его мнение о полете менялось с каждым мгновением.

Огромный грифон, излучающий в эфир любовь, следовал за виверной, а виверна двигалась очень быстро и уже умчалась куда-то в сторону далеких Эднакрэгов. Они летели с такой скоростью, что земля внизу расплывалась. Габриэль не совсем понимал, где они. Вот Альбинкирк… но не может же это быть Южная переправа? Габриэль попытался вычислить скорость, но не знал толком ни расстояния, ни высоты.

Виверна начала снижаться.

Ариосто, ты знаешь, куда мы летим?

Нет, господин! Я иду за старшим. Люблю вас. Хочу есть.

Габриэль вздрогнул.

Но вскоре виверна ушла еще ниже и развернулась. Теперь они летели над деревьями. Над почти бесконечным лесом. С этой высоты казалось, что он покрывает всю землю. Впереди вдруг открылась река, сверкавшая, как стекло, виверна пронеслась над ней, над бобровыми запрудами, над лугами, – и повернула, так что несколько мгновений они летели друг другу наперерез, а потом она снова легла на прежний курс. В густом лесу мелькнул просвет, на юге вспыхнула на солнце великая река Альбин, и Габриэль, который боролся одновременно с ужасом и восторгом, увидел дым из труб. Виверна развернулась резче.

Они летели над пшеничным полем – зеленые стебли уже поднялись человеку по пояс. И тут виверна легко приземлилась, пробежав несколько шагов, чтобы погасить скорость.

Сердце Габриэля чуть не выскочило из груди. Крылья грифона сверкнули на солнце, он стал махать ими медленнее, потом еще медленнее, а затем рухнул вниз.

И они оказались на земле. Как только Габриэль понял, что они внизу и больше не движутся, как только дикие глаза грифона посмотрела на него, как будто спрашивая «Разве не здорово?», ему немедленно захотелось повторить.

Он потянулся вперед, погладил чудовище, обнял его за шею.

Люблю тебя.

Люблю тебя! Хочу есть!

Габриэль лег на живот и сполз с седла, чувствуя теплые солнечные лучи на замерзшей коже. Виверна превратилась в темноволосого мужчину с элегантным шрамом на лице и длинным носом, но без правой руки. С Габриэлем – высоким темноволосым юношей без левой руки – они составляли неплохую пару.

– Где мы? – спросил Габриэль у мастера Смита.

– В поместье Грейсвилл Мидлхилл. Оно принадлежит капитану Альбинкирка и управляется леди Хелевайз.

– Ах да. – Габриэль посмотрел на дом. – Я собирался сюда. Но, наверное, не сегодня.

– Надежные люди сказали, что ты готов возвращаться к исполнению своих обязанностей. Я думал, мы можем убить двух зайцев разом. Разве первый полет прошел плохо?

– Горло болит. А так чудесно. – У Габриэля немного кружилась голова. А еще он страшился встречи с леди Хелевайз, возлюбленной сэра Джона Крейфорда, бывшего капитана Альбинкирка, ныне покойного. – Почему болит горло?

– Если бы мы поднимались выше, я бы предположил, что это от холодного воздуха. Я же велел одеваться теплее. Но вообще я думаю, что ты сорвал горло, когда Ариосто прыгнул.

– Я не кричал!

Мастер Смит смерил его взглядом.

– Если тебе угодно, то кричал. Всю дорогу вниз.

– Слишком ты этому радуешься, – заметил Габриэль.

Хелевайз смотрела на свою дочь Филиппу, которая поднялась на цыпочки, пытаясь разглядеть, что происходит в полях у реки. Потом вздохнула – единственное внешнее проявление тоски, сжимавшей ей сердце.

Появление двух Диких чудовищ вызвало короткую, но панику. Филиппа держала в руках тяжелый арбалет – не заряженный.

– Там человек… двое! Мама, это же Красный Герцог, только он не в красном. В простом дублете. Но я его узнала.

Хелевайз не позволила себе второго вздоха. Она встала, подошла к очагу, подвинула к огню медный котел.

– Принеси хлеба, – велела она. – И гипокраса, если матушка Крэбб уже его приготовила. Погляди в кухне.

– Мама, я все сделаю! – Филиппа любила рассказывать матери, что та глупа и что разрушила Филиппе жизнь, увезя ее из блестящей Лорики в маленькое поместье, где не было ни мод, ни достойных молодых людей. На самом деле все обстояло не так – весенние события привели сюда множество красивых и сильных парней, но, если Филиппе хотелось покричать на мать, факты не имели никакого значения.

Но Филиппа не была глупа. Она знала, что смерть сэра Джона Крейфорда едва не убила ее мать. Уже две недели она не рассказывала матери о ее ошибках.

Она побежала в кухню, сообщила служанкам о высоком госте, схватила гипокрас, приготовленный матушкой Крэбб, велела нарезать и подать рождественский кекс, единственную сладость в доме, и еще успела умыться.

Когда она вернулась в зал, ее мать как раз здоровалась с гостями. Филиппа присоединилась к ней, разглядывая их из-под опущенных ресниц.

Красный Герцог, как его вдруг стали называть, оказался среднего роста, с темными волосами, усами и бородой, которые ему очень шли. У Филиппы было мало опыта в поцелуях, и волосы на лице ей не нравились, но… такова жизнь. Бороды, заостренные или раздвоенные, нынче в моде среди мужчин.

Человек рядом с герцогом был красив, как древний бог на картине: бледный, темнокудрый, с алыми губами. Он походил скорее на портрет, чем на живого мужчину, а шрам на лице делал его только симпатичнее. Он поклонился ее матери, а потом заметил взгляд Филиппы и улыбнулся. Глаза у него блеснули.

Красный Герцог говорил что-то вежливое о доме… полях… что случайно оказался рядом.

Потом он увидел взгляд матери и взял ее за руку.

– Мне очень жаль. Очень.

Хелевайз была его старше в два раза. Она не стала плакать.

– Мне тоже. Он был хороший человек и совсем еще нестарый. В молодости мать запретила мне выходить за него замуж. Я и не вышла.

– Без него мы бы проиграли, – сказал герцог. – Он спас королеву и маленького короля. И всех нас.

– Всех, кроме себя. Прошу прощения, милорд, я совсем забыла о гостеприимстве. Моя дочь позаботится о вас. Не желаете гипокраса?

– Не утруждайте себя, миледи, – поморщился герцог.

– Очень великодушно с вашей стороны проделать весь этот путь, чтобы успокоить старуху.

Герцог снова поклонился и посмотрел на своего спутника.

– Мой учитель хотел… показать мне кое-что. Я в любом случае приехал бы. Вы находитесь дальше всего от Альбинкирка, я собирался заверить вас, что мы восстановили систему патрулей.

– Милорд, благодарю, но сестра Амиция бывает здесь достаточно часто. Полагаю, она может защитить нас от Диких лучше легиона рыцарей.

– Вероятно, вы правы. А сейчас она здесь? – Голос у него вдруг стал выше.

– Она в крепости. – Хелевайз неожиданно для себя улыбнулась. Говорить с герцогом оказалось легко. – Милорд, а как вы сюда добрались?

– Зовите меня Габриэль. Я прилетел верхом на грифоне, который пугает ваших рабочих. Бояться не стоит. Он очень дружелюбен. Особенно когда голоден.

Она засмеялась и кивнула красавцу.

– Боюсь, я не расслышала вашего имени.

Он улыбнулся. Улыбка вышла такая, что Филиппа вздохнула – совсем не так, как мать.

– Меня зовут мастер Смит.

Хелевайз схватилась за горло и мгновенно покраснела.

– Вы дракон.

– Я… да, я дракон, – рассмеялся мастер Смит. – Правда, сегодня я был виверной. И буду ею еще много дней, пока я… выздоравливаю.

Леди Хелевайз снова присела.

– Ну что ж, господа, вы застали нас в трауре – и в разгар страды. Моя дочь Филиппа, несмотря на свое жеманство, хорошая девица. Остальные все работают. Если вы не хотите гипокраса, могу ли я предложить вам ячменного супа? Зеленого чая?

Мастер Смит смотрел на Филиппу.

– Ваша дочь очень мила. Я бы выпил чая из чертополоха.

Леди Хелевайз прищурилась.

Красный Герцог положил руку мастеру Смиту на плечо.

– Хозяйка дома предпочла бы слышать меньше намеков. Она хотела сказать, что все заняты делом, а мы мешаем. Покажите мне, зачем мы приехали. – Все это время он улыбался.

Хелевайз не повернула головы.

– Пиппа? Принеси господам чашки, вода уже закипела.

Потом она вывела их наружу. К югу высился над полем огромный грифон – к счастью, в середине лета в поле никто не работал. Мастер Смит шел впереди, как будто всю жизнь бродил по упругой траве палисадника и по выщипанной – на ближнем пастбище.

– Вы же не к кругу камней идете?

– Как раз к нему, – ответил он с тем же северным произношением, с каким говорила она сама.

– Ах, туда. – Она посмотрела на сэра Габриэля. – Вы очень добры… вы знаете, что Джон для меня значил.

Мастер Смит быстро шел вперед, обходя овечьи катышки.

– Я встречала вашу мать, – вдруг сказала Хелевайз. Она хотела как-то выразить свою благодарность за его приезд.

Габриэль вдруг остановился.

– Правда?

– Месяц назад, может быть, чуть больше. Она заезжала в нашу маленькую гостиницу вместе с вашим братом и его свитой. О сэре Анеасе говорили у нас еще неделю. Но ваша мать нас… напугала.

– Да, она была такая, – рассмеялся сэр Габриэль и поскреб бороду. – Она вам понравилась?

Они подошли к изгороди, которую какой-то разумный человек посадил сотню лет назад, чтобы круг стоячих камней не был виден из дома.

Хелевайз пожалела, что у нее нет бороды.

– Пожалуй. Она… выше моей приязни или неприязни. Она мучила бедняжку Амицию, но та сносила это стойко. Вы ведь любите Амицию, молодой человек?

– А теперь, – перебил мастер Смит, – мы оказались на очень ненадежной почве. Скажите, госпожа, что вы видите?

Хелевайз с детства знала эти камни.

– Семнадцать стоящих камней, девять упали. Может быть, десять. И дальше к западу есть еще один, мы называем его Брошенным возлюбленным.

– Выходит, вы их считали? – уточнил мастер Смит. – Чудесно! Пересчитайте теперь.

Хелевайз не пришлось даже считать. Она коротко вскрикнула и впервые за четырнадцать дней забыла о смерти Джона.

Стояло восемнадцать камней. Один из них, новый, возвышался над остальными на голову. Его покрывали полосы грязи, похожие на кровавые потеки. Как будто он вырос из земли.

– Кто-то поднял еще один камень, – сказала она.

Мастер Смит хмыкнул.

Новый камень отличался от остальных. Поверхность его покрывали странные желобки, как будто резные – или как будто пучок змей и червей внезапно окаменел. Хелевайз знала, что на других камнях тоже есть подобные черви – особенно хорошо их было видно, если плуг выворачивал немного земли из-под камня. В основном их уже стерли ветер и вода.

Хелевайз замерла. Камень как будто завладел ее волей. Она не хотела приближаться. Она вообще не помнила, входила ли когда-то в этот круг.

– Что ж, – сказал сэр Габриэль.

Мастер Смит положил удивительно теплую и тяжелую руку на плечо Хелевайз.

– Полагаю, миледи, вам лучше вернуться в дом. Я забыл, какими хрупкими бывают люди.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и его собственные глаза оказались золотыми, с кошачьим зрачком.

– Вы носите ребенка, – тихо сказал он. – Защитите его от этого. Возвращайтесь в дом и простите, что я привел вас сюда.

Хелевайз чуть не подпрыгнула. Он подчинил ее себе, но слово «ребенок» пробилось сквозь страх и его заклинание. И, услышав это, она сразу поняла, что так и есть.

Сэр Габриэль творил что-то в эфире. Она ощущала это – она не практиковала сама, но, как и почти все северяне, могла почувствовать заклинание, а порой даже увидеть что-то вроде переплетающихся нитей. Под его рукой пульсировала алая сила, а потом Хелевайз заметила серые лучи – менгир как будто светился. Лучей было много, они сплетались паутиной, но почти все тянулись к ней. К ее ребенку.

Она сделала шаг назад. Сэр Габриэль создал клинок из алого огня и взмахнул им. Серые лучи-черви вспыхнули и исчезли.

– Хуже, чем я думал, – спокойно заметил мастер Смит. Он раскрыл левую ладонь, и с нее вспорхнул рой герметических пчел. Каждое крошечное создание уселось на конец червеобразной серой нити.

Хелевайз повернулась и побежала домой.

Сэр Габриэль уничтожал червей, которые пытались за ней гнаться, а пчелы мастера Смита делали свою работу. Вскоре все черви погибли. Камень стал просто камнем.

– Куда хуже, чем я думал, – повторил мастер Смит.

– Это одайн?

– Да, и нет. Но в этом случае скорее да.

– Я думал, все одайн мертвы.

Мастер Смит подошел к высокому камню.

– Трудно объяснить. Прежде всего, я вовсе не уверен, что одайн когда-то были живыми – в том смысле, в каком мы это понимаем. Потом, когда мы победили их – я имею в виду и нас, силы, и наших прекрасных человеческих солдат, – мы связали их. Но вряд ли убили. Я вообще не думаю, что их можно убить, потому что не уверен, что они живут.

– Очень полезно, – согласился сэр Габриэль. – Это один из связанных одайн?

– Меня здесь не было, так что я не знаю. Но думаю, что да. На этом месте был связан минимум один из них.

Мастер Смит вдруг наклонился вперед, как любовник в ожидании поцелуя, и прижал ладонь к камню. Габриэль увидел, как мощнейшая волна энергии перетекла из дракона в камень и исчезла. Мастер Смит сгорбился и отошел в сторону. Натянул сюрко пониже, поднял воротник.

– Я усилил чары. То, что вы видели, не должно было случиться еще много лет. Оно хотело отнять новую жизнь, которая зародилась в Хелевайз. Оно очень слабое. Похоже, сейчас оно может справиться только с нерожденным.

– Отнять?

Мастер Смит посмотрел на него, как учитель на нерадивого ученика.

– Чему вас только учат?

– Меня никогда не учили сражаться с одайн. – Габриэль протянул руку к камню, но мастер Смит перехватил ее.

– Не надо. Оно не должно тебя узнать. Что-то происходит.

– И что же?

– Я проделал весь путь сюда не ради чая или красивой девицы, хотя обрадуюсь и тому и другому.

– Я думал, ты стараешься не пить чай.

– Я переосмысляю бытие, – заявил дракон.

– Так себе занятие, – заметил Габриэль, – но я постоянно ему предаюсь.

Оба уставились на менгир.

– Ты знаешь волшебника, которого в Древней земле зовут Некромантом? – спросил дракон.

– Не лично. Но я понимаю, о ком ты. Гармодий упоминал о нем.

– Ты знаешь, что натворили одайн?

– Десять тысяч лет назад? – уточнил Габриэль.

– Вроде того.

– Нет. Не представляю.

Мастер Смит вдруг развернулся так быстро, что плащ крылом взлетел у него за спиной.

– Мне пора. Мне уже хватит сил вернуться в логово. Это важно.

– Так, а что сделали одайн? – спросил Габриэль, выходя вслед за драконом в образе человека из круга камней. – И почему для битвы с ними вам понадобились люди?

Мастер Смит шел обратно, так же осторожно обходя навоз. Оказавшись в безопасном огороде, он снова повернулся, взмахнув плащом.

– Позволь мне объяснить. Одайн… не живые. Нет, начинать надо не отсюда. Судя по всему, одайн питаются тем, что делает нас живыми. Полагаю, что для одайн ты и я – близкие родичи. Хотя нет, мы и есть близкие родичи.

– Что?

Мастер Смит отмахнулся.

– Это совсем другая история. Одайн высасывают жизнь, но иногда и дают ее. Они видят мир не так, как мы. Один из нас, тот, кто изучал их, предположил, что они ощущают время по-другому.

– Но вы их победили? – Габриэлю захотелось, чтобы рядом оказалась Изюминка, или Амиция, или Майкл. Эти трое очень любили слушать такие истории и раскладывать все по полочкам. Особенно Изюминка.

А вот он сам не любил.

– Да, мы победили их. Мы отвоевали у них врата, этот мир и другие… – Мастер Смит смотрел в сторону.

В поле грифон купался в восхищении обступивших его рабочих. Он раскинул крылья – все шарахнулись – и на мгновение как будто превратился в ожившую геральдическую фигуру, сверкающую золотом на темном пурпуре далеких гор.

– Одайн могут лишить живое существо его сути и заменить ее своей.

Габриэль чувствовал запах горячего хлеба. Он стоял на солнце, но все же ощутил холодок.

– Даже дракона?

– Возможно. Жуткое предположение. Они могут тянуть силу из любого создания, которым завладеют. Но есть и ограничения… ничего меньше волка.

Габриэль дернулся и ощутил приступ боли в левой руке, которой больше не было.

– Но зачем вам понадобились люди? – И тут же сам понял. – Господи. У них были армии рабов, которых требовалось уничтожить.

– Всех до единого, – подтвердил мастер Смит.

Габриэль уже научился разговаривать с драконом.

– А при чем здесь Некромант?

– Это просто страх. Страх, который охватил меня при виде камня. Я мало что знаю о Некроманте, но мне известно, что он умеет сотворять немертвых. Это он создал умброт или привел их извне. Я знаю, что многие годы назад Рун… один из нас… отправился выяснить, что случилось в Ифрикуа. И сказал другому, что все хорошо. Но он ведь мог и солгать. Может быть, одайн вернулись. Есть и другие признаки. Между прочим, Габриэль, этим я и занимался, когда ты появился у моих дверей.

– Долго ты это подозреваешь? Черт возьми, Смит, я что – досадная помеха?

Мастер Смит закрыл оба глаза, как люди не делают.

– Мне необходимо выпить чаю и посмотреть на эту красотку Пиппу, чтобы успокоиться. Я предполагал – теоретически, – что полтысячелетия в этом мире что-то отсутствовало. Но теперь все изменилось. Я не хочу говорить тебе слишком много. Наша дружба и наш союз не очень-то надежны. Я хорошо понимаю, что, если бы не ты, я погиб бы – не от когтей Эша, так от руки Гармодия. Верно?

– Возможно.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, как любовники.

– Я не хочу рассказывать тебе о моей расе или даже о себе. Потому что, мой дорогой друг, в один прекрасный день мы можем стать врагами. – Теперь мастер Смит смотрел на горы.

– Я знаю, – спокойно ответил Габриэль. – Но я готов сделать все, чтобы этого не случилось.

Лицо мастера Смита сменило несколько выражений. Про человека можно было бы сказать, что это различные эмоции, но дракон вел себя как актер, примеряющий маски и не понимающий, какую выбрать. Эффект выходил неприятный.

– Нас осталось не так много. – Он говорил тихо, как будто боялся, что его подслушают. – Мы утратили дом и почти лишились этого места…

– И? – уточнил Габриэль. Потерял дом…

– И я могу предвидеть будущее, в котором я заключу союз с Эшем.

Смит, мастер драмы, хотел прервать разговор на этом месте и двинулся к двери кухни, но Габриэль схватил его за здоровое плечо.

– Против одайн?

– Габриэль. Это никогда не закончится. Нам принадлежит замок на перекрестке, который нужен всем остальным. Всем. Это не турнир, где можно сказать маршалу, что с тебя хватит. Не игра, где можно посмеяться и унести игрушки домой. Расы, которые здесь обитают… больше у нас ничего нет. А извне будут приходить новые. Мой народ не может сражаться сам с собой.

Габриэль многозначительно посмотрел на правое плечо мастера Смита.

– Я говорил тебе, что моя, гм… сторона… хочет уменьшить плохие последствия. У нас не хватит сил на междоусобную войну. Мы все время ждем следующего вторжения. – Лицо дракона лишилось выражения.

– А Эш нарушил соглашение.

– Да. И я хочу понять почему. Хотелось бы мне верить, что он просто алчен и порывист. Но, может быть, он знает то, что неизвестно моей матери.

Странные золотые глаза взглянули на Габриэля. Взгляд был быстрым, как укус гадюки. Дракон увидел, что Габриэль услышал про мать. Что он знал или догадался… что этой матерью была Тара.

Габриэль решил продолжить:

– Короче говоря, одайн могут пробудиться. Некромант – один из них. Из одайн. У них вообще есть личность? Хотя не отвечай. Если одайн пробуждаются… что это значит? Я не понимаю… ничего. Как будто сел играть с половиной колоды.

– Да. Но я и так сказал тебе слишком много.

– Паутины и зеркала, – парировал Габриэль.

– Добро пожаловать в мой мир. Позволь задать тебе несколько вопросов.

– Сомневаюсь, что я окажусь столь же уклончив в ответах, но сделаю все возможное.

– Я не хотел тебя разозлить. Из людей ты лучше всех понимаешь меня, наверное, потому… неважно. Итак. Если ты окажешься в Древней земле, то сможешь выполнить некоторые мои поручения?

– Зачем мне в Древнюю землю? Моря кишат новыми чудовищами, а за морями все еще идет война.

– Разумеется. Забудь, что я об этом спрашивал. Но если… сможешь ли ты найти Некроманта?

– Да, – ответил Габриэль после паузы.

– Хорошо. Тогда перед отплытием – или отлетом – загляни ко мне. Ты собираешься следовать за Эшем на запад?

– Хороший вопрос. Может быть, – ответил Габриэль.

– Я бы не советовал.

– Я могу рассмотреть этот совет.

– Он ранен, и он в отчаянии. – Мастер Смит покосился на север.

– Прекрасно. А теперь чай.

В доме закашлялась Филиппа.

Попрощавшись с дамами, Габриэль забрался в седло.

Люблю тебя, – сообщил его скакун. – Люблю этих людей. Они добрые. Люблю кур и овец. Люблю. Хочу есть.

Габриэль подумал, что в другой жизни с удовольствием стал бы грифоном.

Взлетать с плоского поля пришлось совсем не так, как с вершины башни. Грифон долго и довольно неуклюже бежал, но взмыл в небо вполне изящно. Вскоре он уже мерно взмахивал огромными крыльями. Габриэль оглядывался и видел, как вытягивается массивное львиное тело, как странно выглядят львиные лапы рядом с орлиным хвостом и как они совсем не мешают полету. Габриэль размышлял над словами Смита, а в какой-то момент задумался о существовании грифонов. Таких внушительных. Таких очевидно герметических.

Десять тысяч лет.

Сколько времени они сражались? В скольких… сферах? Кто они, черт возьми?

Чего они хотели?

Что это за дракон по имени Рун?

Мастер Смит снова устроил несколько поворотов и маневров, так что Габриэль едва не расстался с выпитым чаем. Наконец они снизились над огромной ярмаркой у дерева совета и сделали над ней три прохода. Пара настоящих виверн взлетела их поприветствовать и вовлекла в странную игру, заключавшуюся в перебрасывании трупа овцы в воздухе. Габриэль был всего лишь пассажиром и получил мало удовольствия, но, когда поезд королевы двинулся в сторону замка, две виверны что-то крикнули – презрительно? одобряюще? – и исчезли во мраке. Смит повернул к дому, пролетев над королевской процессией. Габриэль попытался помахать Бланш, но у него ничего не вышло.

Потом они летели к югу, над рекой Альбин, и снова над Брогатом. Габриэль заметил, что на реке и на дороге почти никого не было и на полях никто не работал. Ничего странного, ведь в середине лета крестьяне отдыхают. Все равно все это показалось ему неприятным, и он стал внимательно рассматривать землю, невзирая на резкие повороты и даже полеты вниз головой.

Но ни один из этих маневров над полями северного Брогата и лесами в предгорьях Эднакрэгов не напугал его так, как посадка.

Они подлетели к цитадели Альбинкирка с севера. Габриэль издали заметил башню и устроился поудобнее в тяжелом кожаном седле, постаравшись расслабить мышцы.

Но он никак не мог представить, что ждет его в последние минуты приземления. Примерно за сто шагов до башни Габриэль, летевший с такой скоростью, что крыши вокруг сливались в единое пятно, твердо уверился, что они врежутся в каменную стену. Но тут Ариосто развернулся на месте, так что Габриэль с огромным трудом удержался на его бочкообразном теле. Ремень, перехвативший его поперек пояса, больно врезался в живот.

Насест виднелся в пятидесяти футах выше. Они все еще стремительно неслись вперед.

Огромные крылья плеснули назад и вверх, примерно так же, как встал бы на дыбы боевой конь. Вот только, если бы Габриэль вылетел из этого седла, ему пришлось бы падать вниз футов сто. Мгновение он смотрел прямо в небо, а потом одно крыло резко ударило по воздуху – и они почти остановились. Ветер затих в ушах, и грифон уцепился лапой за насест. Мгновение они покачивались, и вся жизнь Габриэля пролетала у него перед глазами. Он вспомнил Бланш, Амицию и Гэвина. Потом Ариосто повернулся к нему, правый глаз его вспыхнул, и грифон стал думать о любви и гордости.

Габриэль понял, что Ариосто сделался памятником его матери. И ее местью.

Люблю тебя! Давай поедим!

Габриэль обнял зверя и понял, что придется вылезать из седла и долго-долго идти по длинной балке, висящей в ста футах над ристалищем.

Мастер Смит наблюдал за ним, не пытаясь помочь. Он склонил голову набок, как огромный ястреб.

– Все в порядке? – поинтересовался он.

– Я боюсь высоты, – сообщил Габриэль и сделал еще один крошечный шаг. Пронесся порыв ветра.

– А. Ну ничего, опыт – лучший учитель, или как там говорят. Вперед, сэр рыцарь! У меня есть для вас подарок, но я вам его не отдам, если вы не дойдете сюда до утра.

– Мог бы дать мне руку, – буркнул Габриэль сквозь зубы.

– А это поможет? – удивился мастер Смит и протянул левую руку. Габриэль схватился за нее и сделал последний длинный шаг с дубовой балки на камень.

– Спасибо.

– Ерунда, пойдем.

Они спустились, миновали главный зал и кухонные помещения и вышли на ристалище. Габриэль посмотрел вверх, а Ариосто – вниз. Волна любви почти сбивала с ног. Сверху казалось, что до земли много миль, но теперь было видно, что грифон совсем близко.

Из мастерской доносился скрежет – туда то и дело заманивали странствующих оружейников и бронников и поручали им целую гору старых покореженных доспехов.

Габриэль любил бронников. И старых согбенных, и юных и ярых. Они все были безумны, но при этом любили и знали свое дело.

Сейчас над полировкой металла трудился не человек. Высокий лоб, почти заостренные уши, слишком много зубов… но ирка выдавала не внешность, а та сосредоточенность, с которой он смотрел на кусок железа.

– Милорд дракон, – кивнул ирк. Он не шипел, как Сказочный Рыцарь. Речь его звучала как целый хор шакалов или волков, распадаясь на отдельные голоса. – Знаменитый сэр Габриэль. Приятно видеть вас во плоти, а не только ваши мерки.

– Габриэль, это Калл Петт, величайший художник по доспехам среди того народа, который вы зовете ирками. Он заканчивает трудиться над моим подарком.

– Вам придется заканчивать самому, милорд дракон, – возразил Калл Петт. – Я не играю в игры с реальностью, как некоторые из вас.

Он поднял пластину, над которой работал, когда они вошли, – небольшой неровный квадрат с изогнутыми краями и какими-то сочленениями. Габриэлю показалось, что это часть перчатки, и он с удовольствием обнаружил, что прав. На старом мешке валялась перчатка на левую руку. Калл Петт взял ее, щелкнул чем-то, подкрутил винт и вставил пластину в тыльную сторону. Согнул ее несколько раз.

Габриэль отметил, что ирк не снимал никаких мерок, все делая на глаз.

– Примерьте. Я не мог работать с вами, потому что заказчик хотел сделать сюрприз.

Габриэль вдруг понял, что это не перчатка, а рука. Потянулся за ней.

– Глупо скрывать модель от художника, – говорил бронник. – Я должен был увидеть вас и вашу культю хотя бы вчера. Но тщеславие драконов вошло в поговорки. Она подходит, конечно, но лишь по счастливой случайности. Если бы вы были рядом, получилось бы лучше. Возможно, она маловата.

Габриэлю вдруг показалось, что у него всегда росла серебряная рука. Она не двигалась, конечно. Но выглядела прекрасно и по размеру подходила идеально. Да, мертвая серебряная рука.

– Ну? – раздраженно поинтересовался мастер у дракона. – Попробуйте, мастер. Мы оба должны знать, что все получилось.

Мастер Смит сотворил заклинание. Габриэля немного смущало, что у дракона нет ни Дворца воспоминаний, ни какой-то системы. Он не пел, не чертил знаков, не перебирал бусы. Просто творил. Люди так не могут. Для Габриэля в этом и заключалась главная разница между их народами.

Заклинание проползло по верстаку и вошло в мертвую руку, которая лежала на коленях Габриэля. Язычки зелено-золотого пламени показались на кончиках пальцев. И вдруг пальцы защипало. Не успев подумать, он встряхнул рукой… встряхнул серебряными пальцами.

– Господи, – выдохнул Габриэль.

– Хорошо? – поинтересовался оружейник.

Мастер Смит улыбнулся.

– Ну тогда снимайте.

Габриэль почувствовал укол страха. Он пытался дотянуться до молотка, лежавшего на верстаке. У него почти получилось.

Калл Петт подошел и поднял его руку. Поглядел на нее, согнул в запястье, разогнул.

– Вышло бы лучше, если бы мне позволили снова разрезать вашу рану. Я бы использовал… проволоку… браслет. Только небольшой порез. – Он показал на браслет, прикрученный к перчатке крошечными винтиками. – Это временная мера.

Когда руку сняли, Габриэль вздохнул.

– Когда вы закончите?

– Сегодня, когда взойдет луна. Сегодня же я могу закрепить гнездо, если вы готовы. Это не больнее, чем любое лечение. – Он пожал плечами, как будто ему было плевать на боль Габриэля. Вероятно, это соответствовало истине.

– Вы великолепны, – заметил мастер Смит.

– Получилось бы лучше, если бы я увидел его раньше, – снова буркнул оружейник. – Но нам повезло.

Они вышли обратно на ристалище. Мастер Смит задрал голову, посмотрел на грифоний насест.

– Не стоило бы говорить тебе, наверное. Но когда я впервые увидел тебя в вероятностях… еще не запутавшись в нитях… я уже видел эту руку. Я не понимал почему. Хотя нет, все человеческие слова никчемны. Я знал тысячу причин. Эта рука – самый мощный артефакт, который я способен сотворить. Прежде чем мы расстанемся, я научу тебя обращаться с ней. Она будет фокусировать твою силу, как посох Гармодия. Новый посох. Старый стал древком твоего оружия, если ты не знаешь.

– Я думал, это твоя дурная шутка.

Мастер Смит только хмыкнул в ответ.

Середина ночи.

Габриэль поужинал с королевой – ужин был формальный, но не слишком, а потом сидел с ее дамами, пока они молились за короля. Когда окончательно стемнело, на конюшню явился императорский посланник. Паж принес две записки, обе от Гэвина.

Габриэль прочитал их. Потом еще раз перечитал первую.

– Мадам, мне нужно немедленно поговорить с мастером Смитом. Боюсь, мне придется дать вам совет. Вам лучше будет держать приближенных при себе.

– Вы пугаете меня.

– Я сам себя пугаю. Эш выдумал новый мор. Он убивает людей. Он уже свирепствует в армии, в госпитале и, боюсь, в северном Брогате.

Он подумал о пустых полях и дорогах. О мастере Смите и об Эше.

До своих покоев Габриэль добрался совсем поздно. Теперь ему принадлежал весь верхний этаж башни: в зале без крыши жил Ариосто, в фойе Габриэль устроил приемную, в одной спальне – оружейную, а в другой спал его новый секретарь. Мастер Юлий все еще писал приказы по результатам встречи малого совета. Тоби командовал двумя служанками и новым пажом Анной Вудсток. Они раскладывали одежду на утро. Двое портных, меховщик и кожевенник трудились в приемной, несмотря на поздний час: они шили стеганый дублет, подбитый мехом. Специально для полетов.

Они впервые собрались в Альбинкирке все вместе. Габриэль только что вышел из госпиталя под открытым небом. Королева жила неподалеку с гарнизоном, защищавшим ее у Гилсоновой дыры. Там они планировали летние походы. Денег было мало, а жить в лагере дешево, даже если ты монарх.

Тоби взглянул на своего господина и отвел глаза.

– Все так плохо?

– Мортирмир сумел обуздать мор, но он пока не побежден. В лагере и в госпитале уже есть покойники. Мор может начаться и к югу, Тоби, и даже здесь, в Альбинкирке или в Харндоне. Будь осторожнее. Если начнешь кашлять… Мы постараемся оповестить людей, как только рассветет. Церковь поможет. – Габриэль прикрыл глаза рукой и зевнул. – Черт, почему я так устал?

Вудсток помогла ему снять сапоги. Они еще не знали друг друга, так что она молчала. Он вытянул ноги.

– Спасибо, Нелл.

Анна посмотрела на Тоби, тот махнул головой.

– Вы видели кожаный гамбезон? – спросил Тоби. – Так все захотят завести себе грифонов.

Габриэль взял у него кубок с вином.

– Все и должны хотеть грифонов, Тоби. Он великолепен, пусть и немного… назойлив. Где Бланш? – Он потер виски.

– Ждет на лестнице, пока ее пригласят, милорд. – Ровный голос хорошего оруженосца выражал очень многое. Что нельзя так обращаться с Бланш, что она заслуживает большего.

Габриэль вскочил на ноги.

– Мать твою. Просто перенеси ее вещи сюда.

Лицо Тоби казалось бесстрастным, но все же ясно выражало его мнение.

– Да. Прости. Пожалуйста, пригласи ее сюда.

– Возможно, мне будет позволено… предложить вам сделать это самому, милорд? – Тоби выбирал одежду на утро. Легкую. Он слышал, что оружейник будет резать капитана, но если чего-то и опасался, то молчал об этом.

– Ты сегодня чертовски мудр, – заметил Габриэль и допил вино. – Налей еще. На лестнице, говоришь?

– Если она не легла в покоях королевы. – Тоби скрывал свое неодобрение. Капитан устал, а в таком состоянии он не замечал людей. Оруженосцев, пажей, любовниц.

Габриэль сбежал по лестнице на этаж. Там жили в одной комнате Галаад д’Эйкон и еще три королевских гонца. Другая досталась Гармодию и Пайаму, а третья – служанкам королевы. Слышались голоса и смех.

Павало Пайам был черен не хуже иркского оружейника, но на этом сходство заканчивалось. Высокий, крепкий, узколицый рыцарь с длинными изящными руками и ногами был облачен в парадный наряд: тонкие шоссы и бархатный дублет, поспешно подогнанный каким-то портным. Вышло куда элегантнее, чем Габриэль мог себе представить. Леди Наталия и леди Брайар сидели в свете магического огня с вышивкой, а леди Элоиза плела шелковое кружево. Галаад д’Эйкон придерживал ей нитки, а Пайам играл на инструменте, напоминающем мандолину, но с большим количеством струн и изогнутым грифом. Подобной музыки Габриэль никогда не слышал.

Бланш стояла посередине маленького зала, прислушиваясь к музыке. Глаза она прикрыла, губы у нее шевелились. Казалось, что она вот-вот пустится в пляс. Она делала это неосознанно, и Габриэль находил ее очаровательной. Он заметил, что обе старшие дамы притопывали в такт сложному ритму.

Габриэль ощутил нечто, что самому ему показалось ревностью, – он видел, как она слушает «неверного». Но Павало заметил его и просиял, и Бланш повернулась.

Она действовала на него точно так же, как при первой встрече. Когда она улыбнулась, узнав его, у него чуть не разорвалось сердце. Раздражение, усталость, страх перед будущим, мор – все пропало.

Он взял ее за руку и поцеловал в губы, не успев понять, что делает и где находится. Юная Элоиза отвернулась и покраснела. Ее мать улыбнулась. Леди Наталия тоже. Габриэль решил, что он дурак.

Ему было все равно.

Они сели на скамью, тесно прижимаясь друг к другу. Пайам сыграл другую мелодию, очень быструю. Когда ифрикуанец закончил, все захлопали в ладоши. Он отвесил поклон.

– Нашел ее здесь. Сразу подумал, это что-то из моего дома. Так и оказалось. У меня ушло четыре дня, чтобы вспомнить, как на ней играют, но это очень хороший инструмент. Думаю, он очутился здесь, чтобы я мог доставить вам удовольствие. В последнее время было слишком много войны и мало танцев.

– Вы имеете на это право, – улыбнулся Габриэль. – А где Гармодий?

– Работает, – дернул плечом рыцарь. – Он велел мне идти веселиться в другое место и оказался хорошим пророком.

– Вот хорошего альбанского тебе немного не хватает, – заметил Габриэль.

– Мой учитель всегда говорил мне, что я быстро учусь, – улыбнулся Пайам. – Но мастер Гармодий знает меня с детства, и он пришел в мою голову и начал учить меня. Очень быстро. – Слова Пайам подбирал неплохо, но произносил их слишком медленно. Это даже казалось изящным.

Габриэль подергал себя за бороду, которая уже отросла куда длиннее, чем обычно.

– Это он умеет.

– Мой собственный учитель также. Если что-то важно, он приходит в мою голову и учит меня. Если бы учителя в медресе умели так, я бы стал имамом, а не простым воином.

– Но вы не простой воин, – радостно сказала Бланш. – Вы дважды спасли меня. И королеву, и маленького короля. А танцуете вы не хуже, чем сражаетесь.

Габриэль снова почувствовал укол в сердце.

– Благодарю, госпожа Бланш. Я ценю ваши слова не меньше драгоценного ожерелья, оставленного мне матерью. Но я только выполнял свой долг. И теперь он снова зовет меня. Я должен посмотреть, не нуждается ли в чем-то мастер Гармодий.

Пока он говорил, Габриэль почувствовал приток энергии, который мгновенно переродился в силу.

– Не открывай дверь, – велел он.

Пайам посмотрел на него озадаченно, но подчинился.

Габриэль чувствовал выход силы – как будто прорвало плотину и поток ринулся куда-то в ночь, разбрызгивая во все стороны капли и искры энергии. Одна задела Бланш по носу, вторая села на лоб Габриэлю, третья – на Пайама. Габриэль видел язычки пламени на каждом присутствовавшем в комнате, а герметическое зрение сказало ему, что искры нашли всех людей в замке, хотя само заклинание стремилось куда-то на восток.

Габриэль не терпел, когда его касалась чужая сила. Он посмотрел на крошечное заклинание, изучил его, вскрыл и прочел. Узнав, что это, он рассказал остальным.

– Мастер Гармодий создал диагностический инструмент. С помощью мастера Мортирмира, полагаю. И теперь он отправил это заклинание в полет, а мастер Мортирмир получил его схему.

Гармодий возник в дверях, усталый, но довольный собой.

– И ты прочел это все по моей маленькой пчелке? Молодец, мальчик.

Он протянул руку, и Бланш подала ему кубок с вином. Гармодий сразу же его осушил, и леди Наталия долила ему еще. Габриэль смотрел на это и думал, чем стал его отряд. Как тесно теперь связано все вокруг.

– Я всегда любил твою лютню, Пайам. Сыграй еще. Что-нибудь старое. А потом, умоляю, расходитесь все по комнатам и дайте мне поспать.

Старик – на самом деле он был куда старше, чем его нынешнее тело – тело пожилого мужчины с заостренной черной бородкой и побитыми сединой волосами, – выпил второй кубок, пока Пайам осторожно трогал струны.

– Расскажи о Брогате, – тихо попросил Габриэль. Бланш подвинулась, и он теперь сидел рядом с Гармодием.

– Там все плохо. Мы ничего не контролируем. Люди умирают к югу от реки уже два или три дня.

Габриэль ожидал совсем других новостей, и эти показались ударом под дых.

– А армия?

– Глубоко в Эднакрэгах. Без припасов. Как я сказал королеве, мы должны спасать армию. Прошу прощения за черствость, но потеря ста рыцарей… Сейчас я выложился полностью. Завтра я пройду путем Змея и сделаю все, что в моих силах.

– Я полечу. Заодно посмотрим, сколько я смогу взять провианта.

– Неплохая мысль. Теперь ты понимаешь, что это была ловушка?

– Да. – Габриэль отвел взгляд.

– Эшу не было дела до того, выиграет ли его армия или проиграет. Выживших – всех – убил бы мор. Болезней две или даже больше. И они опасны для боглинов так же, как и для людей.

– Господи Иисусе, – с трудом пробормотал Габриэль. В его речь потихоньку возвращались религиозные образы.

– Есть здесь и хорошая сторона. Я оценил все произошедшее. Армия очень хорошо защищена. Множество магистров, заклинаний, амулетов… чуму людей удалось отбросить или даже ослабить. Может быть, это все щиты Мэг. Не знаю. Эш не всемогущ, и он не предвидел такого. Он не думал, что Мортирмир сумеет справиться с лошадиной чумой.

У старого магистра закрывались глаза. Габриэлю и самому приходилось плести заклинания до полного опустошения. Он знал, что чувствует Гармодий. Так что Габриэль встал, легко поднял магистра на руки и понес в спальню, как невесту.

– Спасибо, мальчик, – пробормотал Гармодий.

Габриэль положил его в постель и накрыл двумя толстыми одеялами.

Вернувшись в маленький зал, он увидел там только Пайама – тот сразу ускользнул в свою комнату – и Бланш, которая неловко расчесывала волосы.

Габриэль поймал ее за руку. Они поднялись на несколько ступенек, а потом она заставила его сесть.

Он потянулся ее поцеловать. Она вытерпела поцелуй, но отвечала не слишком страстно. Поначалу. Потом поцелуй стал многообещающим.

– Я не была с тобой две недели, – сказала она. – Я вся горю.

Она смотрела в сторону. Даже в темноте он чувствовал, что она покраснела. Щека ее стала горячей.

– Я велел Тоби перенести твои вещи…

– Я сказала ему оставить вещи у королевы. Я не твоя шлюха, Габриэль. Или шлюха, но, ради пресвятой Троицы, это не моя работа. Я фрейлина королевы, и мне нравится мое положение. Если я должна согревать твою постель, то хотя бы по собственной воле.

Габриэль оперся спиной о ступеньку.

– Королева едет на юг, в Харндон. А я на восток, – медленно сказал он.

Бланш легко поцеловала его, как будто пытаясь что-то объяснить.

– Ты едешь на восток. Может быть, там ты станешь императором. Так считает Ребекка Альмспенд.

Габриэль не хотел об этом разговаривать. Он погладил Бланш по шее, скользнул пальцами за ворот платья. Она не сопротивлялась.

Они снова начали целоваться.

– Если ты думаешь, что можешь любить меня, прижав стеной к ледяной лестнице, то ты ошибаешься, – хихикнула она.

Габриэль уже убедил себя, что все произойдет именно так, и ему потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки. Он поднял Бланш – не очень хрупкую девушку – и понес наверх.

Я ее люблю, – обрадовался Ариосто у него в голове. – Я ее помню. Красивая! Неси ее сюда!

Габриэль выгнал грифона из головы. Кое-чем он делиться не желал.

Бланш обвила его шею руками.

Габриэль вошел в свой Дворец, моргнул, увидев Пруденцию, а потом проверил заклинания и нашел нужное. Колесики закрутились. Ему стало немного неловко при мысли, что совсем недавно он использовал это заклинание, чтобы стать ближе к Амиции.

– Клеменция, рыбы, Евстафий, – произнес он, и статуя Пруденции повернулась и указала на один знак, а потом на другой. Комната пришла в движение.

Окна медленно прокрутились вокруг знаков зодиака, статуи под бронзовым поясом двинулись в другую сторону, и три выбранных знака встали над железной дверью. Пруденция прошла через двенадцатиугольную комнату и открыла эту дверь.

Он оказался в сочной оливковой роще, залитой золотым светом, – в воспоминании об идеальном летнем дне в Морее. Но этот день не всегда скрывался за дверью. Дул ароматный ветер. Золотая сила не постоянно присутствовала в избытке, и он отразил часть ее усилием воли, скатал в шар и бросил, как горсть листьев, в сумку из конопляного полотна, которую вообразил свисающей с руки Пруденции. На случай дождливого дня без золота. Несмотря на волны похоти – на самом деле здесь, во Дворце, он видел, что это любовь, – а может быть, и благодаря им он потратил часть бесконечности, чтобы сплести золотой щит и вставить его в безжизненную руку Пруденции. Ее губы дрогнули в улыбке.

Настойчивый свет позолотил ему волосы, коснулся знаков на стене и…

Габриэль внес Бланш в свои покои. Тоби лежал на соломенном тюфяке. Рядом завернулась в одеяло Анна Вудсток, стараясь не касаться оруженосца. Габриэль, не глядя, прошел между ними. Мастер Юлий, который дописывал последний приказ, поднял голову, почувствовав запах духов, но ничего не увидел.

Габриэль прошел мимо двух портных, которые спорили, вшивать ли каркас. Этот вопрос он оставил им и наконец-то добрался до спальни.

В комнате горела свеча. Постель была расстелена, над ней свисал с крюка льняной полог. Габриэль чуть не снес всю конструкцию, пытаясь уложить Бланш.

Она рассмеялась и выскользнула из его рук. Подошла к створчатому окну, распахнула ставни, и в комнату ворвался лунный свет. Снаружи было тепло, теплее, чем в старых каменных стенах.

Бланш улыбнулась и принялась расшнуровывать платье. Он помог ей, она – ему. Лунный свет творил свою магию. Габриэль еще не видел Бланш такой.

И тут в дверь постучали. Бланш немедленно нырнула в постель, а Габриэль выругался так, что на стене вспыхнул красный огонек, который пришлось гасить.

Он обвязал вокруг бедер рубашку и приоткрыл дверь. Глаза Калл Петта искрились.

– Прекрасно, – громко заявил он. – Луна полная, а вы уже голый.

Бланш многого ждала от этой ночи – но точно не собиралась помогать чудовищу резать своего возлюбленного. Однако ирк знал, что она в комнате, и очень вежливо попросил ее помочь. Габриэль закинул платье под полог, и она надела его на голое тело.

Она задумалась, как ирк попал в башню. Потом не поняла, как Габриэль прошел мимо всех людей в покоях. И, наконец, решила, что знает ответ на оба этих вопроса.

Ирк раскрыл кожаный чехол с инструментами и положил серебряную руку на сундук. Бланш потрогала ее – и отдернула палец. Рука оказалась теплая, почти как живая.

– Сядь рядом, возьми меня за руку и смотри в глаза, – попросил Габриэль.

Она так и сделала. Ирк держал в руках острый нож непривычной полукруглой формы. Лезвие было вырезано из камня – из кремня или нефрита. Во рту ирка виднелось слишком много зубов, и кожа у него была черная – не темно-коричневая и теплая, как у Пайама, а синеватая. Бланш стало страшно.

Она посмотрела в глаза Габриэлю.

Раньше она никогда не входила в его Дворец воспоминаний.

– Надо было попробовать несколько недель назад. Еще в госпитале. Чтобы мы поговорили.

Бланш смотрела на сводчатый потолок, на бегущие по крыше каменные желобки, похожие на вены и артерии, на витражи, на статуи, на бронзовые и золотые герметические символы.

– Красиво. – И тут же почувствовала тепло. Ему было приятно.

– Ты когда-нибудь пробовала манипулировать энергией? – спросил он. – Здесь видно все. Я чувствую в тебе силу. Ровный огонь. Великолепно.

Он повернулся к ней, и она тут же поцеловала его, как будто они были в реальности.

Как только их языки соприкоснулись, она почувствовала, что падает. Мгновение она не знала, кто она: Габриэль или Бланш.

Она в ужасе прервала поцелуй и снова стала собой.

– Да уж, – ухмыльнулся Габриэль. – Этому Пруденция меня не учила.

Вдруг улыбка пропала с его лица. Он замерцал, а потом вернулся.

– Кажется, оружейник начал работу.

Бланш снова поцеловала его. Во время этого поцелуя она ощущала боль в левой руке – точнее, отголоски боли.

– Я как будто стала тобой.

– Интересно, как далеко нас заведет эта метафора? – игриво спросил Габриэль и погладил эфирными пальцами ее шею. – Но я боюсь, что все равно не научусь стирать королевское белье. А ты будешь сражаться с боглинами с помощью чистых сорочек.

– То есть ты считаешь, что я ниже тебя? – спросила она в притворном гневе.

Он ухмыльнулся.

– Хватит двусмысленностей, – вспыхнула она.

– Я ничего такого не сказал, – запротестовал он и вдруг снова дернулся.

Появившись во Дворце, он усадил Бланш.

– Я бы предпочел вернуться к тому разговору на лестнице.

– Да уж. Если бы я знала, что ждет в спальне, тоже предпочла бы остаться там.

– Хм. Леди Альмспенд права, и это справедливо, ты сама знаешь. Я надеюсь, что меня выберут императором.

– Королева против. И это ты тоже знаешь.

– Знаю. Мы будем впутаны в сеть отношений. Ты и я. Сложно объяснить, любовь моя…

– Любовь? – переспросила Бланш. – Серьезно? Не говори так, Габриэль. Я тебя знаю. Да, я тебе нравлюсь. Но любовь?

– Ты всегда такая… прямая?

– Это новая для меня ситуация, сэр рыцарь. Я сижу, почти раздетая, в голове человека, которому делают операцию, и слушаю, станет ли он императором и как это повлияет на мою жизнь.

– Со мной такого тоже не случалось. Нужны новые правила. Я уверен, что люблю тебя.

Она дернулась, будто ее ударили.

– Правда? Почему?

Некоторое время она наслаждалась его неловкостью, а потом продолжила:

– Как я понимаю, император должен жениться на Ирине.

– Если не считать того, что она пыталась убить меня, это все облегчит, – согласился Габриэль. – Боже мой, нам обязательно говорить настолько откровенно?

Бланш удивилась сама себе. Узнать о его планах оказалось не так больно, как она ожидала.

– Ты женишься на ней?

– Не знаю. – Габриэль поскреб эфирную бороду. – Вряд ли.

– Женишься, если так будет надо.

– Да. И я начинаю думать, что любить тебя нужно было до этого разговора.

Тут он замер, стиснул зубы, потом выругался. Она посмотрела на него, а потом сдалась и поцеловала.

Ее левое запястье охватило кольцо огня. А потом…

Ирк убирал свои инструменты в чехол, и клыки его сверкали в лунном свете. Бланш снова стала собой. Ее левая рука не изменилась, и ее удивило собственное удивление.

Габриэль мирно спал на кровати. И у него тоже было две руки, хотя одна из них поблескивала серебром.

– А как же… кровь?

Ирк улыбнулся и облизнул губы.

– Я не оставляю крови. – С этими словами он ускользнул.

Бланш положила руку на грудь Габриэлю. Грудь вздымалась мерно, кожа была теплая. Он вздохнул. Бланш склонилась над ним и коснулась губами его губ. Он раскрыл глаза и немедленно притянул ее к себе. Она не стала сопротивляться. Но ему пришлось подождать, пока она снимет и сложит платье.

Он коснулся ее.

– Рука теплая!

Он открыл глаза, когда в дверь постучал Тоби. Опустил ноги на маленький коврик, который всегда ездил с ним. Задернул за собой полог, чтобы Бланш не замерзла и не застеснялась.

Не проснувшись толком, он подумал, что его отношения с Бланш совсем не похожи на мучительную тягу к Амиции. Он не понимал, что это говорит о нем самом.

– Милорд, – обеспокоенно сказал Тоби. – Прибыли гонцы. Королева созывает совет. И просит вернуть ее фрейлину.

На мгновение Габриэль прикрыл глаза. Сердце колотилось очень быстро.

– Одеваться через две минуты, – велел он и захлопнул дверь.

Бланш вообще спала некрепко. Он многое о ней узнавал. Приятные и не очень подробности, неизбежные при близких отношениях. Он чувствовал тепло и вес ее тела ночью. А иногда она разговаривала во сне… и это было уже не так мило.

Она уже проснулась и одевалась.

– Зашнуруешь меня?

Ее тело казалось Габриэлю прекрасным, но времени не было. Он затянул шнурок сбоку, не став ни гладить ее, ни щекотать, и помог надеть платье поверх киртла.

– Значит, королева знает, – сказала Бланш, не осуждая и не расстраиваясь.

– Я думаю, давно. А ты знаешь, что у тебя есть герметические способности?

– Это комплимент?

– Нет. Просто правда, хотя интересная.

– Если ты будешь проводить с мастером Смитом столько времени, то начнешь разговаривать как он. – Она улыбнулась. – Боюсь идти к королеве.

– Я пойду с тобой.

– Нет. – Она тремя движениями собрала волосы и покрыла их вуалью. – Кстати, ты разве не должен покупать мне драгоценности и всякое такое?

– Сначала ты должна потребовать должностей и денег для всех своих родственников.

Она улыбнулась настоящей, красивой улыбкой.

– Я до сих пор не верю, что могу говорить с тобой. Или с королевой, или с Беккой. – Она поцеловала его, прикусила верхнюю губу, он прижал ее к себе, но она вырвалась и убежала. Он слышал, как она болтает с Тоби, а потом Тоби явился с его одеждой. Анна Вудсток в одной сорочке принесла кувшин с чем-то горячим и кусок пирога на деревянной доске.

Несмотря на неприятные мысли о том, какие вести подняли королеву еще до рассвета, несмотря на то что он еще ощущал на губах поцелуй Бланш, он заметил, что Анна Вудсток сложена совсем не как мальчишка. В форме она казалась коренастой. В сорочке она стала пышногрудой и гибкой и двигалась с той бездумностью, с какой двигаются только хорошие танцоры – и хорошие мечники. Она пришла в отряд из очень знатной семьи Брогата и работала весьма прилежно. Габриэль вспомнил, что вчера назвал ее Нелл. Он немедленно отложил все мысли, забивавшие голову, и улыбнулся ей.

– Доброе утро, Анна.

– Доброе утро, милорд, – приободрилась она. Она была очень молода, лет шестнадцать или семнадцать, темноволоса и правда походила на Нелл.

Он взял кувшин, взял у Анны серебряный кубок и снова улыбнулся:

– Я, конечно, герцог Фракейский, Анна, но по утрам предпочитаю костяную посуду, а не серебряную. Она не обжигает пальцы. И я не всегда был богатым.

Она не стала ломаться или извиняться. Просто вышла и вернулась с небольшой костяной чашкой, налила в нее горячего гипокраса. Он чуть приподнял чашку, салютуя ей. Майкл выбрал эту девушку сразу после битвы. Майкл всегда знал, что делает.

Пока разыгрывалась драма с посудой, Тоби проворно одевал его. Он продолжал затягивать шнуровку, даже когда Фрэнсис, ставший теперь офицером, вошел в комнату. Габриэль не говорил с ним, пока выздоравливал. Раны самого Эткорта уже зажили, не оставив и следа.

– Милорд, – поклонился он.

При первой встрече Габриэля называли «милордом» или «капитаном». Потом он позволял перейти на более простое обращение. Он понял, что ввел это правило после появления в жизни Бланш, и тряхнул головой.

– Прочитать? – показал свиток Эткорт. – Копии писем.

– Давай.

Тоби привязывал нижний дублет к шоссам.

Эткорт отпил гипокраса из стакана Габриэля и начал:

– Бунты в Ливиаполисе. Мор. Нужна помощь, немедленно. Ирина. Габриэль выругался.

Вениканский герцог допросил выживших в битве при Гарсе. Король Галле мертв. Лорд д’Абблемон мертв. Правитель Арле мертв. Армия расколота и почти уничтожена. Диких ведет дракон. Цитадель Арле все еще остается в руках людей.

– Когда написано? – спросил Габриэль. Сердце его сжимал ледяной кулак.

– Письмо пришло сегодня, написано вчера. Кто-то отправил почтовую птицу.

– Кто?

– Е.23, - ответил Эткорт, просмотрев пергамент. – Господи, мне нужны очки.

– Ну так заведи себе очки! Е.23 из людей логофета?

– Скорее всего. Нужно спросить Алкея.

– И немедленно. Он должен прочитать оба письма. И, наверное, готовиться к выезду. Еще есть?

– Мор в Харндоне. Рэндом старается изолировать семьи и просит немедленной помощи волшебников.

Габриэль сжимал и разжимал кулаки.

– Твою мать. Я‑то думал, что мы устроим турнир.

– Мастер Смит пришел, – вклинился Тоби.

– Дай руку, – велел дракон.

Габриэль с утра соображал туговато и не сразу понял, что речь идет о серебряной руке. Он протянул ее вперед – неуклюжую, но теплую, – и дракон сжал ее с громким щелчком.

– Несколько часов, – сказал он и ушел.

– Он меня пугает, – заметил Эткорт.

– Он уже почти часть семьи, – улыбнулся Габриэль и пояснил: – Шутка Мурьенов. Меня он тоже пугает.

Факелы шипели и плевались смолой. До рассвета оставался час.

– Ну и? – спросила королева.

Она смотрела на Габриэля и Гармодия. Габриэль смотрел на мастера Смита. Мастер Смит смотрел на огонь в очаге и перебирал бороду. Пальцы, как обычно, казались слишком гибкими.

– Мы недооценивали Эша, – ответил он.

У Габриэля сжалось сердце. Мастер Смит встал, как будто он, а не королева был самым знатным из присутствовавших. Моган недовольно заворчала, а лорд Керак засмеялся. Кремень зевнул. Медведь с утра выглядел седым и старым.

– Но и Эш недооценил нас, – продолжил мастер Смит. – Диагностическое заклинание Гармодия великолепно. Средство Мортирмира способно только купить немного времени, но… уже должно было погибнуть десять тысяч человек. А вместо этого у вас появился шанс.

– Вы можете помочь? – спросила королева.

– Да, – не раздумывая, ответил дракон. – А вы поможете мне в ответ?

– Разве не для того нужны союзники? – Королева не улыбалась. Казалось, что она вообще потеряла эту способность.

– Госпожа, – поклонился он. – Я попрошу вас, ваш двор, всех зараженных или хотя бы побывавших на поле боя за последние две недели немедленно выдвинуться в гостиницу в Дормлинге через лес. Там я смогу предотвратить распространение мора и повлиять на его течение. Здесь я не бессилен, но сравнительно слаб.

Гармодий посмотрел на него, а потом они оба повернулись к Габриэлю.

– Чего ты попросишь взамен, дракон? – спросил тот. – Я тоже хотел бы твоей помощи, но, если цена слишком высока, мы будем справляться сами.

Мастер Смит оглядел совет.

– Нас слишком много, чтобы прямо обсуждать мои желания. Я скажу только, что это вполне в ваших силах.

– Ты нам не доверяешь? – поинтересовался Гармодий.

Мастер Смит в отчаянии глянул на Габриэля.

– Мы можем обсуждать вчерашний день? – спросил Габриэль. Ему показалось, что он понял причину этого отчаяния. Потом он перехватил взгляд королевы и встал. – Мастер Смит, здесь малый королевский совет и самые могущественные вожди Диких. Мы союзники, и мы постановили быть откровенными друг с другом. Если вы хотите войти в наш совет, вам придется говорить открыто.

Даже золотой медведь одобрительно кивнул. Лорд Керак встал и поклонился, выказывая на иркский манер свое полное согласие с Красным Герцогом.

Мастер Смит вернулся к очагу и долго смотрел на пламя. Потом резко заговорил:

– Хорошо, я согласен. Вчера на пустоши в шести лигах отсюда одайн попытались сожрать душу нерожденного младенца. – Он сцепил руки за спиной. – Я уже некоторое время знаю, что одайн просыпаются. Но до вчерашнего дня у меня не было доказательств. А теперь…

Пауза затягивалась.

– А теперь ты знаешь, что тех, кто сокрушил галлейцев, вел дракон, – поторопил его Красный Рыцарь.

Мастер Смит дернулся, но тут же решительно кивнул:

– Да, Габриэль. Так оно и было. Поворотный момент.

– Признаюсь, я не понимаю, о чем вы говорите, – вмешалась королева.

Кремень поерзал в дубовом кресле, и оно протестующе заскрипело.

– Одайн, – буркнул он.

Лорд Керак прикрыл глаза ладонью.

Остальной совет был озадачен. Главный конюший кашлянул, привлекая к себе внимание:

– Полагаю, мы должны сосредоточиться на чуме.

– Мы должны сопротивляться ей всеми силами, – нахмурился Габриэль. – Но это дело волшебников и ученых. А пока мы будем терять людей. Я должен был это предвидеть.

– Я не думаю, что мы могли бы поступить еще разумнее, – возразил конюший.

– Слава Господу, – сказал приор Уишарт, – что мы собрали воедино армию и госпиталь для раненых у Гилсоновой дыры. Я приехал оттуда. Кашель очень тяжел… многие рабочие уже сбежали, унося заразу на юг.

– Лагерь придумала Амиция, – напомнил Габриэль. – Судя по всему, самое мудрое решение в этой войне. И Амиция нам нужна как можно быстрее.

– Вот только… – тихо сказал Гармодий, глядя на мастера Смита.

– Вот только она еще недолго останется с вами, – так же тихо подхватил тот.

– Это пророчество? – поинтересовалась королева. – Амиция очень ценный человек в моем королевстве.

Гармодий, Габриэль, Керак и Смит разом затрясли головами.

– Не пророчество, – ответил Гармодий.

– Превращение, – пояснил мастер Смит.

Бекка Альмспенд, нынешний канцлер, вздохнула:

– Ваша милость, я не самый глупый и невежественный человек в этом зале. Но я не понимаю и половины из того, что слышу. Может быть, стоит приостановить разговор? И объяснить всем, что происходит?

– Хорошо, – согласился мастер Смит. – Во-первых, в дело замешаны одайн. Одайн – древняя раса. Возможно, самая древняя. Эоны тому назад они сражались… с нами. С теми, кого вы зовете драконами. За господство над этим миром.

– Люди были рабами и солдатами драконов, – любезно вставил Габриэль.

– А ирки – рабами крааль, – добавил Керак. – Пока наши хозяева не нашли другой путь и не ушли к океану.

– Слишком много я об этом знаю, – буркнула Моган.

– Воды эти темны, и лучше их не трогать, – продолжил Керак. – Одайн… не такие, как мы. Даже как драконы. Но вы их победили.

– Да. Победили, как они победили крааль, и низвергли их в пучины. Но не уничтожили. У меня есть две равновероятные теории, и я готов ими поделиться. Возможно, Эш пробудил одайн, чтобы использовать против нас. В какой-то момент его единственной целью стало полное уничтожение человечества. Думаю, что теперь он считает, что иркам и Стражам тоже не место в этом мире. Моя вторая теория гласит, что Эш узнал, что одайн пробуждаются, и решил напасть на людей, пока они не стали игрушками и рабами одайн и не сделали их еще могущественнее. Мадам, – обратился мастер Смит к Бекке Альмспенд. – Я удивлен, что столь сведущий человек не знает, что использование силы отражается на любых существах. Эти изменения сложно измерить, и они зависят от самого существа, но конец всегда один. Личность уходит. Или становится…

– Кем становится? – спросила Альмспенд.

– Никто не знает. Кто-то остается и приобретает огромные силы, а кто-то просто исчезает. – Он усмехнулся. – С драконами такого не бывает.

– Это святость, – сказал приор Уишарт.

– Возможно, – согласился дракон голосом, явно выражающим несогласие.

– Что ж, это было невероятно интересно и местами страшно, – сказала королева. – А теперь вернемся к делам насущным. Я ничего не могу сделать с одайн. Но, видит бог, я могу бороться с мором. Мы принимаем предложение мастера Смита?

– Да, – сказал Габриэль. – Признаюсь, оно совпадает с моими планами. Мы должны сберечь совет и двор от мора, чтобы продолжать войну. Я знаю, как это прозвучало. Но если мы устроим ярмарку и турнир, сюда придет множество людей.

Возражений не было. Лорд Шон, который только что кашлянул в ладонь и увидел черные пятна, был рассеян, но все же нашел в себе мужество спокойно сказать:

– Прежде я хотел бы узнать цену.

Гармодий вывел его из зала. Вернувшись, он повторил вчерашнее заклинание.

– Больше никого. И что мы решили?

Альмспенд потрясла стопкой пергамента:

– Шесть актов об изоляции и уходе за больными.

Габриэль писал что-то на восковой табличке.

– Мы отправимся в Дормлинг, как только соберемся. Я не пойду с вами, у меня есть другие дела, но я встречусь с вами и королевой. Ты, мастер Смит, Амиция и Мортирмир попытаетесь справиться с мором там. А потом мы начнем действовать. Мы потеряем множество солдат и рыцарей, это помешает сбору урожая и ослабит город. Осенью не будет налогов, ваша милость.

– Лучше остаться без налогов, чем без людей, – заметила королева.

– Тогда Эш и нападет. Осенью.

Члены совета отправились собирать вещи, а сэр Ранальд остался, чтобы подробно обсудить отъезд с леди Альмспенд. Габриэль опустился на колени у кресла королевы. Мастер Смит стоял за ним.

– А что с этрусками и галлейцами? – спросила королева.

– А что с ними? – удивился Габриэль.

– Вы собираетесь стать императором? Тогда это тоже ваша забота. Кстати, где сэр Алкей?

– Уже действует, – ответил Красный Рыцарь. – Я отдал приказы и предпринял кое-что. Да, ваша милость. Я, вероятно, буду императором.

– Ливиаполис? – спросила она.

– Сначала я должен убедиться, что на западе безопасно. Мне понадобится мой отряд.

– Вы клялись помогать мне и моему сыну.

– И я не нарушу клятву. Я буду лучшим союзником, когда-либо существовавшим у Альбы.

– Вы откажетесь от титула, если я велю?

Габриэль все еще стоял на коленях. Он глубоко вздохнул. Все на них смотрели, мастер Смит был совсем рядом. Но лгать Габриэль не собирался.

– Я не ввязывался бы во все это, будь у меня другой выход. К тому же однажды я уже отказался, – попытался пошутить он. В глазах королевы он увидел страх. – Да, ваша милость. Я ваш человек. Если вы велите мне отказаться, я так и сделаю и приложу все усилия, чтобы помочь Ирине принять нужные решения. Но…

– Но вы ей не доверяете.

– Я не думаю, что ей достанет ума и знаний, чтобы быть императрицей. Никто из них не… неважно. Возможно, во мне говорит гордыня. Главный урок, который я усвоил за последний год, состоит в том, что я – не центр этой интриги. Не больше, чем вы, Амиция или ребенок.

– А Бланш? – спросила королева. – Что с ней будет, если вы женитесь на Ирине?

– Я не женюсь на Ирине, – поморщился он. – Ваша милость… здесь не место для таких разговоров, но я кое-что понял о себе и о Бланш. Я не думаю, что смогу жениться на Ирине, лишь бы стать императором. А если она храпит?

– Я храплю! – сказала королева.

Мастер Смит почему-то рассмеялся. Габриэль приподнял бровь, и дракон махнул рукой.

– К тому же она пыталась убить меня по меньшей мере единожды. А то и трижды.

Глаза у королевы были большие, спокойные и глубокие. Кто-то говорил, что в них тяжело смотреть. Некоторые мужчины путали ее открытый взгляд с влюбленным.

– А вдруг она попытается убить Бланш? – спросила королева. – Это мне не понравится.

– Мне тоже, ваша милость.

– Сын Тоубрея женился на прачке. Вы могли бы ввести это в моду.

– Вам не жаль бедных прачек, ваше величество?

Королева улыбнулась.

– Вы подумаете о том, чтобы жениться на Бланш?

Габриэль видел несколько ветвей продолжения этого разговора. Он мог бы возмутиться вмешательством в частную жизнь… но в пасхальную неделю Бланш сделала для спасения королевы больше любого другого, не считая разве что его самого. И королева имела полное право – феодальное, человеческое, да даже герметическое – приблизить Бланш к себе. Он мог бы солгать – но после весны, заполненной войной, лагерной жизнью и рождением детей, они знали друг друга слишком хорошо.

– Ваша милость, – нахмурился он. – Мы с этой дамой не обсуждали подобный вопрос. Вовсе. – Он склонил голову. – Я еще не готов…

– Но вы не против.

– Я не могу относиться к фрейлине вашей милости как к девке, годной только удовлетворять мои желания… девке, которую можно выгнать.

Габриэль начал понимать, что возмущен вмешательством в частную жизнь.

Глаза королевы горели, щеки вспыхнули. Она тоже разозлилась. Они долго и пристально смотрели друг на друга, а потом дрогнули одновременно. Габриэль еле удержался от смеха.

– Хорошо, – кивнула королева. Она встала, и все немедленно поклонились. – Вероятно, это я и хотела услышать. Возможно, я заслужила подобный тон за свою дерзость. Но сейчас, сэр рыцарь, вы просто один из моих людей, как и она. Правила и законы моего двора распространяются на вас обоих. Особенно если учесть то, как вы ведете себя на людях. – Она наклонилась и сказала ему на ухо: – Многие девицы и дамы считают вас желанной добычей, сэр Габриэль. Пожалейте бедняжку Бланш, которая постоянно видит рядом с собой соперниц знатнее себя и богаче. – И закончила громко: – Возможно, вы хотя бы знаете, собирается ли ваш брат жениться на моей Мэри?

– Мадам, – поклонился Габриэль. – Я слышал упоминания об этом, но не слышал серьезных разговоров. Это все война…

Бекка Альмспенд отчаянно махала руками. Потом выступила вперед.

– Ваша милость, нам нужно двигаться. Сэр Ранальд уже загружает повозки.

– А ты когда выйдешь за своего любовника, Бекка?

– Когда найду минутку перевести дух, ваша милость. Пока…

– Нет, Бекка. Это не менее важно, чем война, казна, урожай и меховая торговля. Сэр Габриэль, что вы скажете, если я дарую Бланш титул? Например, выделю баронство к западу от Стены?

Габриэль не любил, когда с ним торгуются. Он почувствовал укол злобы и постарался не говорить того, о чем пожалел бы потом.

– Ваша милость, – холодно произнес он. – Неужто вы думаете, что я куплюсь на титул, если я только что отказался стать графом Западной Стены?

– Идите, – сказала она. – Возвращайтесь, когда вспомните, как подобает со мной разговаривать.

Красный Рыцарь удержался, чтобы не плюнуть ей под ноги. Поклонился, кивнул леди Альмспенд, не глядя ей в глаза, и вышел.

По лестнице спускалась длинная вереница пажей и оруженосцев. Каждый тащил по мешку муки.

– Герцогиня Моган просит уделить ей время, – прошептал Тоби. Габриэль смерил его взглядом и спустился на полпролета. Огромная герцогиня стояла на пороге, глядя в небо. Она не тратила время на церемонии.

– Ты полетишь в армию?

– Да.

– Двадцать виверн хотят лететь с тобой. Они тоже понесут муку. И будут драться, если понадобится. Они верны альянсу и готовы это подтвердить.

Габриэль был очень зол, но все же улыбнулся:

– Я согласен.

Моган махнула виверне, ждавшей во дворе.

Люди обтекали ее с обеих сторон. Кто-то успевал посмотреть на крылатое чудовище, но в основном всех занимали собственные дела. Как будто посреди двора не сидела огромная тварь с крыльями и гигантским клювом.

– Это Белтан, сэр Габриэль. Белтан поведет полное крыло виверн с Волчьей головы.

Белтан медленно кивнула. Красный Рыцарь вошел в круг страха, который излучала Белтан по своей природе, и приложил ладонь к ее груди. Она изумленно покосилась – как кошка, не ожидавшая, что ее погладят.

– Носить поклажу не так уж и весело, – сказал рыцарь.

Она чуть развернула крылья. Он попытался сказать то же на низкой архаике, которой пользовались Стражи. Виверна кивнула.

– Пусть грузят осторожнее, – сказала она. – Я выполню твою просьбу.

Габриэль поклонился и побежал наверх, на ходу окликая Тоби.

Портные уже доделали костюм для полетов, и Габриэль сменил легкий дублет на кожаный, простеганный, как поддоспешник. Надел кирасу и наручи, а потом еще набросил белый шерстяной плащ, подбитый беличьим мехом и достающий до лодыжек. Седельник только что закончил исправлять упряжь. Появился мастер Смит и кинул на один из сундуков холщовый мешок. Вещи были уже собраны.

– Калл Петт ушел, но сделал для тебя еще один подарок. От меня. Покажи руку.

Серебряно-стальной браслет с декоративным бронзовым ободом заканчивался коротким серебряным шипом на месте кости. Разрез, сделанный вчера ночью, уже зажил, и браслет как будто прирос к запястью.

– Моя рука уже отрастает. Но эта даже лучше.

Мастер Смит вытащил из мешка серебряную руку и насадил ее на шип. Что-то щелкнуло. Габриэль почувствовал резкую боль, вскрикнул, но боль тут же прошла.

Рука была на месте. Он согнул ее. Разогнул. Свести пальцы оказалось сложновато.

– Коснись пальцем носа, – велел мастер Смит.

У него почти получилось.

– Практикуйся. Хотя глупо это говорить, ты будешь ее использовать постоянно. Станет лучше. Кстати, я лечу с вами.

– Да? – обрадовался Габриэль. Мастер Смит бывал невыносимым, высокомерным, бесконечно снисходительным, но при этом оставался неплохим товарищем. Как семья. Как Гэвин. Как мать.

– Может быть, я даже возьму мешок муки. Встретимся во дворе. Хотя нет, сразу в воздухе.

Холщовый мешок открыл Тоби. Сэр Габриэль уже закрепил на поясе меч и свой великолепный кинжал. Он был готов идти, но медлил, не желая вылезать на балку.

– Это шлем! – воскликнул Тоби. – Черт возьми.

Шлем был выкован из бело-голубой стали и отделан золотом. Он не походил ни на один из тех, какие когда-либо видели Тоби, Габриэль или Анна Вудсток.

Состоял он из простого колпака – впрочем, обманчиво простого: поверхность его была хитроумно изогнута, чтобы удары соскальзывали, – и двух нащечников, сходившихся под подбородком. Судя по всему, шлем давал и надежную защиту, и хороший обзор. Забрало крепилось и сверху, и снизу. Внутри уже находился подшлемник, но при этом шлем был легким, как перышко.

Оруженосец и паж некоторое время разбирались со шлемом. Анне Вудсток пришлось надеть его, чтобы понять, как устроены застежки. Потом шлем вернули Габриэлю.

– Люблю подарки, – улыбнулся он.

На то, чтобы сесть в седло, ушло несколько минут. Даже в очень легком шлеме в сочетании с тяжелым костюмом и броней идти по балке над двором оказалось невыносимо. В коже было очень жарко. К тому же Габриэль чуть не промахнулся мимо стремени. В новом шлеме не гнулась шея.

Он долго пытался отдышаться, устраивался поудобнее и старался не думать, что на него смотрит сотня человек, не говоря уж о вивернах.

Ты стал тяжелее, – сказал Ариосто. – Да еще и эта толченая пшеница. Ты хочешь посмотреть, какой я сильный?

Габриэлю стало страшно.

Этого слишком много?

Не знаю, – ответил Ариосто и прыгнул.

Они долго падали вниз. Сердце Габриэля подскочило к горлу. Потом за ним последовали желудок и остальные внутренности. Но в какой-то момент грифон развернул крылья, и падение превратилось в скольжение. Снижаться было хуже, чем набирать высоту, Габриэля вжало в седло, стальную пластину доспеха вдавило в спину. По ощущениям это походило на хороший удар копьем на турнире. Габриэль вдруг вспомнил о бое с де Вральи, но тут мощные крылья грифона ударили воздух, и вот он уже летел над крышами Альбинкирка.

Виверна с крылом из зеленого огня неслась впереди. Она выгнула длинную шею и заскрежетала, Ариосто немедленно откликнулся. Габриэль не думал, что грифон способен издавать такие жуткие звуки. Кажется, его ужасающие детские крики были еще ерундой.

У меня кости болят, – вдруг заявил грифон.

Ты растешь, – ответил Габриэль фразой, слышанной от Бланш. Бланш…

Они медленно поднимались. Несмотря на яркий солнечный свет, меховая одежда уже не казалась лишней. Вдруг стало темнее. Габриэль посмотрел наверх и увидел Белтан в нескольких дюймах от себя. Она крикнула что-то – и оглушила его сквозь стальной шлем с подшлемником.

Она говорит, – заволновался Ариосто у него в голове, – что тебе надо научиться смотреть по сторонам. Что в небе пусто, но опасно, а ветер не дает ничего расслышать.

Габриэль повертел головой. Потратил какое-то время, чтобы научиться смотреть вниз – для этого приходилось заставлять Ариосто чуть отклоняться в стороны. Попробовал оглянуться и сразу понял, почему у летающих Диких длинная шея.

Виверны выстроились клином, во главе которого летел мастер Смит. Через несколько лиг он вильнул вправо, и вперед вырвалась Белтан, резко что-то крикнув.

Она тоже дернулась вправо, повернув на девяносто градусов. Габриэль был настороже и удержался в седле, входя в поворот, так что Ариосто сохранил место в строю, хоть ему и пришлось сделать несколько дополнительных взмахов крыльями, нагоняя виверну впереди. Виверна позади завопила и шарахнулась вверх, на мгновение оказавшись рядом с Габриэлем и держа крылья вертикально.

Габриэль догадался, что это чистой воды хвастовство, и заставил себя улыбнуться. Потом захлопнул забрало и сразу понял, что шлем волшебный. Даже на такой высоте и скорости ветер не бил в лицо. Габриэль осторожно пощупал шлем в эфире и увидел барьер.

И тут же чуть не выпал из седла. Он отвлекся всего на мгновение – но на это мгновение пришелся резкий поворот налево. За следующий час он понял, что виверны с ним играют. Но Габриэль сообразил, что это идея мастера Смита и прекрасная тренировка. Огромные размеры грифона ничего не значили по сравнению с опытом виверн. У них все получалось лучше. Ариосто ничему не научился от своих родителей, но теперь усваивал уроки быстро. Стоило вивернам что-то выдумать, он сразу это повторял: уклонения, пике, перевороты, использование солнца и облаков.

Проведенное в воздухе детство пришлось сжать в один час.

Они намного лучше нас, – сказал Ариосто.

Ты же трудишься за двоих, – пояснил Габриэль.

Сам он тоже многому учился. Он мог помочь грифону или помешать. К счастью, это очень походило на верховую езду, а уж в ней-то Габриэль разбирался достаточно, чтобы экспериментировать сейчас с разными положениями тела. Он скоро обнаружил, что, наклонившись вперед, опираясь на стремена и чуть согнув ноги, он гораздо проще переносит быстрые спуски.

Но вот когда виверны начали – в шутку, как он понадеялся, – драться в воздухе, он чуть не упал при первой же сшибке. Виверна повернулась резко, как стая скворцов по осени, и Ариосто последовал ее примеру, повторив маневр на кончике крыла. Мгновение Габриэль не мог ни думать, ни действовать, и только ветер, прижавший его к спине чудовища, спас наездника от падения с высоты семь тысяч футов.

Я тебя люблю, – огорчился Ариосто.

И я тебя, – выдавил Габриэль сквозь зубы.

Горы оказались затянуты облаками, и весь клин ринулся туда, разрывая туман крыльями. Белтан снова резко повернулась – на этот раз она ушла в облако и исчезла.

Ариосто последовал за ней, и Габриэль вцепился в седло и поводья, ослепнув, оглохнув, боясь столкновения. Рядом крикнула виверна, потом другая, и вот они уже выскочили из облака. Строй разрушился, виверны злобно перекликались, но Белтан ударила крыльями и полетела вдоль длинного облака, и Волчья голова, одна из самых высоких гор Эднакрэгов, оказалась совсем-совсем близко.

Габриэль усвоил и этот урок. В облаках горы смертельно опасны. Но он почувствовал и кое-что еще… невероятный восторг полета. Свободу от бренной земли.

Не забывай, что в бою я буду не просто грузом, – сказал он.

А что ты будешь делать? – спросил Ариосто.

У Габриэля уже появилось несколько идей, но он понимал, что ему нужна тренировка. Мысль о том, чтобы плести заклинания, собирать энергию, преобразовывать ее прямо в небе, казалась жуткой. Не говоря уже о прицеливании.

Он попробовал что-то сделать, пока они летели прямо вперед. Оказалось не сложнее, чем колдовать, сидя на лошади… Очень сложно, ради всего святого. Он сотворил несколько заклинаний и выбрал два, которые могли принести пользу, но к этому моменту грифон начал снижаться.

Габриэль уже привычно огляделся и увидел армию под левой ногой. Войска медленно ползли вместе с обозом по густому буковому лесу.

Вдруг внизу засверкала сталь, лучники поспрыгивали с коней, и…

Снизу полетела первая стрела. Габриэль почувствовал себя идиотом.

Пусть виверны подождут! – крикнул он мысленно.

Ариосто громко завопил, Белтан сразу поняла его и развернула крылья, поднимаясь. Стрела взлетела и как будто замерла в воздухе под Ариосто. Потом упала.

– Твою мать, – вслух сказал Габриэль.

А потом что-то произошло. Но сила уже была призвана…

Спешиваясь, Изюминка проклинала разом дьявола и господа бога. Шел второй день отступления, мор собирал свою жатву, у Мортирмира кончались силы, а теперь…

Они решили двигаться по холму, потому что там было проще идти. Мысль оказалась правильной, и до хорошей дороги теперь оставалось день-два хода. Они не подумали, что у их врагов еще есть виверны. И вот вымотанные голодные люди очутились на самом виду у чудовищ, а те, кто еще не кашлял, не хотели стоять в строю с больными.

Калли выстрелил. Изюминка знала, что он промажет. Он просто хотел подманить тварей поближе. Стрелки спрыгивали с усталых лошадей, выискивали правильные стрелы и краем глаза смотрели, не вытирает ли рот кто-то из их товарищей.

Вдруг Изюминка заметила, что одна виверна дышит огнем. Или на нее странно упал свет.

У виверны горело крыло.

Изюминка снова сунула ногу в стремя.

– Спасайте лошадей.

Последними, кто напал на них с воздуха, были виверны и баргасты, принесшие лошадиную чуму.

Главная виверна метнулась вверх, и остальные поднялись за ней, оставив внизу только одно чудовище, вдвое больше остальных, сияющее алым, золотым и зеленым.

– Подождите, – крикнул Уилфул Убийца и закашлялся.

– Какого хрена? – спросил Гэвин.

Сказочный Рыцарь захихикал. В небе загорелась надпись «друзья» высотой в двадцать шагов. Буквы были сделаны из красного дыма.

– Будь я проклята, – сказала Изюминка.

Грифон начал спускаться, а Том Лаклан закричал.

Виверны приземлились на лысом пятачке к востоку. День уже клонился к вечеру, усталая армия решила сделать привал, и те, кто не успел заразиться, начали ставить шатры, вбивая колышки в каменистую почву. Летающие твари принесли пять сотен мер муки и вернулись в Альбинкирк, где, поев и передохнув, взяли вторую порцию. Пролетая над стадами, которые Габриэль купил для армии, а Дональд Ду уже вел обратно в Дормлинг, каждая виверна схватила по овце, затащила ее наверх и пристроила рядом с мукой.

Габриэль обнаружил, что Ариосто уже расседлали и обтерли. Седло причиняло ему боль, и, освободившись от него, он радостно заскакал. Грифона почистили и почесали, и он прыгнул вниз с утеса, чтобы поужинать вместе с вивернами.

Габриэля обступили люди. Его не видели в войске с самого парада, состоявшегося на другой день после битвы. Красный Рыцарь прошелся по лагерю, борясь с отчаянием. Солдат не жалели, и выглядели они ужасно. За две недели в лесу у большинства истрепалась обувь, кто-то остался босым, кто-то обмотал ноги полосами кожи. Шоссы у всех порвались, а аккуратные дублеты с пышными рукавами, которые так любили его лучники, теперь годились только на полировку доспехов. Между тем доспехи никто не полировал, и их покрывала ржавчина: и роскошную броню его брата, и простенькую кирасу Калли.

Под внешним разорением прятались напряжение, усталость, паника и отчаяние. В повозках лежали больные, и все знали, что им осталось недолго. Морган Мортирмир вымотался так, что его приходилось кормить с ложки, под глазами у него чернели синяки, а кожа казалась прозрачной. Рекруты из Брогата умирали на ходу, а аристократы из Альбинкирка походили на бродяг.

Габриэль почувствовал себя изнеженным и жирным. Но он шел по лагерю дальше, изо всех сил стараясь поддержать заклинание Мортирмира, и видел, что всех уже кормят. Еда помогала не хуже заклинания. Люди слишком долго не ели и не спали нормально. Но теперь они оказались на высоком холме, далеко от глубоких долин и жарких болот, и у них была еда.

Вечером, когда всех свалил беспробудный сон, Габриэль оседлал Ариосто и в одиночку умчался в Лиссен Карак.

Ариосто напугал монахинь и послушниц не меньше, чем виверны – солдат. Грифон появился уже в темноте, и заклинания древней крепости сомкнулись перед ним стеной огня. На этот раз Габриэлю пришлось писать в небе белой молнией. Мирам поднялась на стену и приказала снять заклинание.

В стене северной башни торчала огромная подъемная балка, на которую и уселся грифон. Двор крепости-аббатства как раз замостили новым камнем. Мирам спешила к нему по стене, Амиция вслед за ней.

– Стойте! – крикнул Габриэль.

Женщины застыли на месте.

– Прощу прощения, дамы. Я Габриэль Мурьен, и мне немедленно нужна помощь. Но я не стану подходить ближе к вам – скорее всего, я принес с собой мор.

Он попытался поклониться, но голова болела, и он почти ничего не видел.

– Мы готовим большое заклинание, – сказала Мирам. – Войска уже выведены в поле.

– Прошу прощения, аббатиса, но речь идет об армии. Мор свирепствует. Мортирмир пытается сдержать его, но… больных уже везут на телегах.

Амиция кивнула. Даже с расстояния пятидесяти футов, даже в сумерках, даже в лихорадке, у Габриэля перехватило горло.

– Королева велела мне отправляться в Дормлинг, – сказала Амиция.

– Если без тебя здесь могут обойтись.

– Могут.

Габриэля скрутил кашель.

Первый день дался им трудно, но в лесу и не бывает легко. Отряд Анеаса вез провизию, воины Большой Сосны тащили еще и трофеи двух великих битв, но не жаловались.

Анеас постоянно ощущал груз ответственности и не понимал, как с ним справляются братья. Наверное, все дело в практике. Он хотел показать, что хорошо знает леса и магию Диких, но чувствовал, что все ждут от него ошибки. Все вокруг были гораздо опытнее.

Присев на дороге от Раздвоенного озера на север, рядом с сырой дырой, со всех сторон окруженной следами, Анеас не знал, попросить ли совета или принять решение самому. Он дважды сотворил заклинание, изящный костяной жезл дважды прошел над следами и дал два совсем разных ответа. В первый раз он сказал, что следы ведут на запад, второй – что на восток.

Двое воинов Большой Сосны вытащили кремень и кресало и зажгли трубки. Фитцалан улыбнулся и молча встал в дозор, пока остальные отдыхали, а старый боглин Крек жестом показал, что посторожит с другой стороны. Большая Сосна и Яннис Туркос покосились на боглина, но скорее с интересом, чем с подозрением.

Туркос повернул голову, как будто почувствовав взгляд Анеаса, и подмигнул. Это решило все. Анеас махнул ему, и мореец подошел, по дороге затянувшись чужой трубкой. Присел рядом, прихлопнул комара.

– Мои заклинания… неоднозначны. – Он вспомнил слово, которое часто употребляла мать. Обычно презрительно.

Туркос прошелся вдоль ямы. По какой-то странной причине яма как будто началась внизу, а потом потянулась вверх по склону. Большая Сосна, жуя на ходу кусок лакрицы, присоединился к ним.

– Капитан тут запутался, – сказал Туркос.

Большая Сосна бесстрастно кивнул, посмотрел на следы, прошелся вдоль них, как и Туркос, потом сделал несколько шагов на запад и на восток.

– Вероятно, они разделились, – сказал Анеас на архаике, надеясь, что его поймут.

– Не нравится мне это, – буркнул Большая Сосна.

Анеас подумал, что среди пелены заклинаний, запаха хейстенохов, мастодонтов и боглинов немудрено найти что-то неприятное.

Пришедший из-за Стены пробормотал что-то себе под нос, прошелся дальше на запад, а потом на север, довольно далеко. Анеас хотел пойти за ним.

– Оставайся здесь и командуй, – улыбнулся Туркос. – Он отличный следопыт.

– Я тоже, – мрачно заметил Анеас.

– Да, но ты попросил совета.

Анеас чуть было не сказал, что ничего не просил.

– Если пришедший из-за Стены предлагает помощь, принимай этот дар с благодарностью, – объяснил Туркос.

– Спасибо. – Анеас глубоко вздохнул.

Туркос рассмеялся и сказал:

– Я не над тобой смеюсь. Нет.

Большая Сосна вернулся и поманил их к себе. У дальнего ручья виднелся Фитцалан, прислонившийся к дереву.

Большая Сосна привел их на полянку, посередине которой торчал обрубок дерева с привязанными перьями, забрызганный кровью.

– Я не заметил его. – Анеас поклонился Большой Сосне.

Тот позволил себе улыбку.

– Ты и не должен был. Убрать можешь?

Анеас создал герметическую линзу. Он очень старался не думать о двух десятках людей, которые ждали его в жарком болоте среди мошки.

Именно к таким вещам мать его и готовила. Проклятье и иллюзия, сплетенные вместе. И ловушка для руки, которая попробовала бы вытащить уродливый обрубок из земли. В эфире он казался черным, а не зеленым. В принципе, Анеас знал, что черный цвет, связанный со смертью, существует. Но некоторые некромантские заклинания его мать презирала, считая любительскими и жалкими.

Это любительским не выглядело.

Любое заклинание можно убрать, если есть время и терпение. Как будто распутываешь вязание: иногда достаточно дернуть за нитку. Но это заклинание было сплетено так плотно, что походило скорее на вышивку.

Анеасу понравился образ. Он воспользовался им в эфире и увидел на месте заклинания покрытое стежками полотно. Перевернул его неаккуратной изнанкой вверх и принялся резать и вытаскивать нитки. Работал он медленно, на лицо ему садились мухи. Добравшись до особенно длинной черной нитки, он на мгновение замер от страха, а потом, собрав волю, дернул за нее – и проклятье рассеялось.

Анеас встал. На корточках он просидел долго, колени ныли. Улыбнувшись – и немного, самую чуточку, побаиваясь, он наклонился и выдернул палку из земли.

Раздался хлопок.

В черное желе Анеас не превратился. Он хотел улыбнуться Большой Сосне, но никого не увидел. Через пару минут прибежал Туркос со взведенным арбалетом в руках.

– Я его уничтожил, – сказал Анеас, надеясь, что выходит так же бодро, как у брата.

Туркос настороженно оглядывался и даже принюхивался. Рядом с ним появился Большая Сосна.

– Когда ты этим занялся, мы решили, что ты и без нас справишься. Господи, у него получилось!

Большая Сосна торжественно кивнул.

– Хорошо сделано. Теперь вижу.

Третий набор следов вел прямо на север. Среди отпечатков человеческих ног попадались и другие. Анеас вдруг испугался, что, сняв проклятие и развеяв иллюзию, он сообщил о себе вражескому герметисту. А врагов было больше.

– Я собираюсь отправиться за ними. Но идти надо западнее. Время от времени придется пересекать их след… – Он размышлял вслух.

– Боишься засады? – спросил Большая Сосна.

– Они знают, что я нашел ловушку, – вздохнул Анеас.

– Тогда надо быть осторожнее.

Через несколько минут они уже шли дальше, спускаясь в долину. Их вел Большая Сосна, он выбирал путь между стволов, поваленных древними бурями, и густых зарослей. Иногда их дразнили ровные зеленые луга – любой следопыт знает, что такие луга полны острых кольев и ям с мутной водой, где водятся бобры.

Анеас шел по следу врага. Он двигался как можно быстрее, но его противники полагали, что заклинание прикроет их, и не пытались спрятаться. Ну или это была ловушка. Анеас не отрывал взгляда от земли, рассматривая отпечатки и царапины. Саму эту тропу проложили пришедшие из-за Стены, охотящиеся глубокой осенью. Именно здесь хуранцы и сэссаги шли в глубины Эднакрэгов. Сейчас тропу завалило гнилыми листьями.

Анеас не забывал посматривать и в эфир, а время от времени останавливался и находил взглядом Большую Сосну и остальных.

Он умирал от страха и одновременно от восторга. Он действительно вел за собой военный отряд.

Прощайся с жизнью, Кевин Орли.

Вскоре после полудня Анеас перебрался через очередную кочку и подождал остальных у затопленного бревна. Нагнали его быстро. Выбрали пару часовых: Ричарда Ланторна из Зеленого отряда и Алана Бересфорда из королевских егерей.

Пришедшие из-за Стены ели, как в последний раз.

– Внутри себя нести легче, – обронил Большая Сосна на архаике. Многие засмеялись.

Туркос присел рядом с Анеасом.

– Мне не нравится, что ты идешь один. Я не знаю колдовского искусства, но где одна ловушка, там и другая.

– Я осторожен.

– Я умираю от страха и сейчас сдерживаюсь только из-за часовых. Давай с тобой пойдут двое. Или… у Большой Сосны есть ходящая по снам. Ее зовут Смотрит на Облака.

– Все хорошо, – пожал плечами Анеас, сам слыша ложь в своем голосе.

– Нет. – Туркос положил руку ему на плечо. – Я бы здесь один не пошел, а я кое-что повидал в жизни.

Туркос подсел к Большой Сосне, они оба посмеялись над чем-то, подозвали одного из пришедших из-за Стены. Тот выслушал их, кивнул и подошел к Анеасу. Анеас понял, что это не мужчина, а женщина – высокая, плоскогрудая, в красной грязной рубашке и штанах из оленьей кожи. В ушах у нее (него?) болтались длинные серебряные серьги, но лицо она разрисовала охрой, как мужчина, пряча всякую женственность.

Она – или он – коснулась ладонью лба.

– Ты – Смотрит на Облака? – спросил Анеас на архаике. Он использовал женский грамматический род.

Она долго и пристально разглядывала его и наконец странно хрюкнула. По движениям было видно, что это все-таки женщина. Краска на лице надежно скрывала возраст. Ей могло быть пятнадцать или пятьдесят – правда, руки, там, где их не испещряли шрамы или татуировки, казались гладкими и молодыми.

Если бы ему не сказали, что это женщина, он бы не догадался.

– Ты работаешь с силой?

Она прищурилась и снова хрюкнула. Кажется, утвердительно.

– Смотрит на Облака – баска, – объяснил Большая Сосна, который подкрался незамеченным. Анеас с трудом удержался, чтобы не вскочить.

– Что такое баска?

– Погоди несколько дней – увидишь.

– Возьми ее, – сказал Туркос. – Нам станет проще.

Анеас кивнул, зачарованный.

Пришедшая из-за Стены двигалась по лесу не так тихо, как Большая Сосна, но под ногами у нее ничего не хрустело. Анеас пытался приноровиться. Они вернулись на старую тропу вдвоем, не сказав ни слова. Анеас старался не обижаться: да, старшие чувствовали, что он нуждается в помощи. Он понимал, что ведет себя глупо, но странная женщина – или мужчина – относилась к нему как к ребенку. Или так ему казалось.

Смотрит на Облака сказала, что проверит след. Анеас наблюдал, как она перебирает сухие листья, а потом вдруг почувствовал скрытый взрыв энергии и невольно улыбнулся.

Баска поглядела на него и ответила улыбкой.

Они все еще не говорили друг с другом. Теперь они шли по сторонам от старой тропы, время от времени останавливаясь посмотреть на следы, а иногда пускаясь бегом. Ремни заплечного мешка врезались в плечи Анеаса, но ему хватало опыта понять, что так только в первый день. Через два мешок станет гораздо легче, а уже к четвертому дню Анеас будет об этом жалеть.

Прошел час, потом другой.

Смотрит на Облака прищелкнула языком. На краю маленькой дыры в центре тропы виднелись три четких отпечатка. Два следа перекрывали друг друга. Третий был очень четкий. Боглин. Большой боглин, возможно, даже упырь.

Баска приподняла бровь, а Анеас вошел в свой Дворец и принялся переставлять там вещи. Дворец этот выглядел как заклинательная комната матери в Тикондаге. Он добавил только столбцы букв на беленых стенах. Там висели зеркало и несколько мощных заклинаний, которые ему подарила мать.

Он шел вдоль стены, касаясь нужных слов. Буквы начинали светиться. Большую часть юности он провел, пытаясь что-то спрятать от братьев и матери. Он даже не подозревал, что этот талант может пригодиться на войне.

Сейчас он творил заклинание, которое представлял деревом, склонившимся над костром и скрывающим дым.

Установив эту систему защиты, он начал главное заклинание. Лучи света замелькали по залу, пока не превратились в небольшую звезду, существующую во множестве измерений. Потом он отпустил ее, и звезда взорвалась, распускаясь, как цветок.

В реальности упырь в грязном светлом хитоне появился рядом со своими следами. Он застыл, пытаясь поднять голову и посмотреть вперед.

Баска рассмеялась и слегка шлепнула Анеаса по спине. Он ухмыльнулся. Заклинание вышло неожиданно удачно, и он был крайне доволен собой. Обычно это улучшало его мнение и об окружающих.

– Больше двух дней назад, – сказал он на архаике.

Баска покачала головой. Или покачал. Анеас все еще не понимал. Руки у баски были сильными, но гладкими. Анеас поднял два пальца, указал на солнце, а потом на следы.

Баска просияла.

– Геер-лон-сен, – заявила она, как будто это все объясняло, и бросилась вперед.

Вечером Анеас лежал рядом с Рикаром Фитцаланом и смотрел на звезды.

– Устал, – признался он.

Фитцалан рассмеялся.

– Ты весь день бежал впереди и выискивал ловушки. А я нет. Я разве что тащил поклажу и перелезал через сотни поваленных деревьев, но я и то устал. Боже, и это моя жизнь. Как пришедшие из-за Стены двигаются так быстро? Кстати, а эта ведьма – она мужчина или женщина?

– Иногда мне кажется одно, иногда другое, – ответил Анеас. – Но она мне нравится. Или он.

Фитцалан рассмеялся с явной завистью.

– Не очень-то увлекайся.

– У тебя есть подружка в Н’Гаре, – напомнил Анеас другу.

– Она в Н’Гаре, а ты-то здесь, – с юной откровенностью заявил тот.

Анеас слишком долго любовался звездами, Рикар уснул и захрапел. Через некоторое время Анеас встал, попил из фляги, облегчился и сел под сосной. Потянулся в эфир. И сразу нашел их. То ли случайность, то ли большая удача, то ли ловушка.

Он застал врага за плетением заклинаний. Враг закрылся, но довольно небрежно. Анеас внимательно смотрел на цвета и их переплетение.

Проснулся он уже на рассвете. Фитцалан стоял и смотрел на него.

– Я что-то не то сказал? – спросил красивый повстанец. Он уже оделся, а в руке держал лук.

– Я ночью что-то почувствовал, – пояснил Анеас. – Орли творил заклинания.

– Разумеется, милорд, – фыркнул Фитцалан.

– Рикар, хватит. – С утра Анеас был не в духе. – Я лорд, в конце концов.

– Пожалуй, я пройдусь и посмотрю, не оставили ли нам враги сюрпризов. Пока не скажу что-нибудь, о чем мы оба пожалеем.

Он ушел. Анеас залюбовался им. Повстанец прекрасно владел собой. Он не грозил, что уйдет, а просто сделал это. И не сказал ничего лишнего. Тут было чему позавидовать.

– Будь осторожен, – крикнул Анеас вслед.

Он помог готовить завтрак. С собой он прихватил пакет этрусской кахвы и теперь сварил немного в котелке и поделился с капитаномТуркосом, которому угощение очень понравилось. Пришедшие из-за Стены жевали сушеное мясо, кто-то курил. Потом стали собираться. Смотрит на Облака снова встала рядом с ним. Увидев, как Анеас косится на нее (него?), Смотрит на Облака фыркнула.

Анеас почувствовал себя грубым. Он вспыхнул и зашагал слева от тропинки. Шел он быстро и слишком много шумел. Мыслями он был уже там, где вчера ночью творилось колдовство. По пути он понял, что не рассказал об этом остальным. Глупо. И чем дальше, тем глупее. Он замедлил шаг, посмотрел вокруг и чуть не споткнулся.

Он вытащил из-под котты роговой свисток и резко дунул. Смотрит на Облака повернулась. Анеас остановил ее жестом.

На расстоянии лошадиного корпуса виднелось расколотое пополам дерево с двумя мертвыми мотыльками, покрытое мешаниной перьев, мха и экскрементов.

«Твою мать, – подумал Анеас. – Он же колдовал, чтобы привлечь меня. Вот настоящая ловушка, в миле от лагеря.

…они прямо здесь.

…наверняка. Это не проклятье. Это капкан. Я дурак».

Смотрит на Облака осторожно приближалась к нему. Он присел, чувствуя себя идиотом. Указал баске на проклятье. Ноздри у нее дернулись, а потом она закрыла глаза.

Анеас вытянул тоненькое эфирное щупальце. Баска открыла глаза, тряхнула головой и поползла вперед. В нескольких дюймах от него она прошептала:

– Большая Сосна знает.

Анеас и не предполагал, что шаман и вождь могут говорить друг с другом.

– Пусть он остановится и заляжет, – прошептал он. – Черт, ты говоришь по-альбански!

– Немного, – улыбнулась она.

– Скажи Большой Сосне, что это наверняка засада. В полумиле отсюда.

Глаза закрылись. Снова открылись.

– Он говорит да. – Баска посмотрела налево, направо, снова налево, показала рукой. Анеас увидел очередное проклятое дерево.

Очень осторожно он потянулся к нему в эфире. Было невероятно жарко, комар уселся прямо на нос и принялся пить кровь, но Анеас не шевельнулся. Хоботок вонзился в плоть, как нож, а рыцарь смотрел. Вчерашнее заклинание, которое он и должен был увидеть, звенело набатом. Он снова почувствовал себя дураком.

Но вот маленькие проклятья казались темными и плотными. Да, они были слабы, но не настолько, чтобы показать ему дорогу.

Черт возьми. Линия проклятий тянулась на полмили. Почему-то начиналась она на огромном лугу к западу. Шепотом он рассказал все это баске.

– Туркос предлагает вернуться.

Они поползли назад. Было больно, неудобно, жарко, сыро, тяжело и страшно. У них ушел почти час – солнце успело подняться совсем высоко, – чтобы пересечь тропу и спуститься к лугу. В ольховых кустах сидели Туркос и Большая Сосна. Остальные куда-то пропали.

– Мы обойдем их с фланга, – сказал Туркос. – Хорек который Охотится говорит, что на лугу чисто. Он бы знал. Мы стали приманкой.

– Приманкой, – повторил Большая Сосна, которому понравилось слово.

– Я могу снять одну из ловушек, – предложил Анеас.

Он подумал, не стоит ли разозлиться на двух старых вояк, которые взялись командовать без него, но решил, что это будет глупо. Большая Сосна что-то сказал по-хурански. Смотрит на Облака развела руками и улыбнулась.

– Хорошо. – Туркос все понял.

Анеас вошел в свой Дворец, потянулся вперед, отыскал дерево и заставил его упасть в ловушку. Потом создал иллюзорный крик и приготовил заклинание, которое ломилось бы еще двадцать шагов через лес. Это было просто.

– А теперь? – спросил он.

Туркос воздел палец в воздух. За лугом что-то вспыхнуло.

– Ждите, – сказал Большая Сосна.

Они лежали в грязи под ольхами, и на них садились слепни, комары и даже запоздалая тля.

Вдруг Смотрит на Облака напряглась и схватила Анеаса за руку.

– Готс онах! Скорее!

Анеас потратил немного времени, чтобы прикрыть свое заклинание, и отпустил его. Заклинание было совсем небольшим… эфир взорвался.

Деревья пылали или падали. Взрывы трещали вдоль линии проклятий, щепки летели во все стороны на высоте человеческого лица.

Лежа в безопасном месте, Анеас смотрел, как тяжелая темная энергия, видимая даже в реальности, расплылась над участком леса. Завидная демонстрация мощи. Заняться было нечем, и Анеас наблюдал за облаком силы, оценивая цвета и мелкие нюансы.

Его уловки начали срабатывать. В нескольких сотнях шагов зашевелились силуэты. Анеас не понимал, что это, и начал собирать силу и творить оружие. Силуэты поглощали свет и кричали на ходу. Их было несколько сотен.

– Мать твою, – сказал Туркос.

Анеас знал, что в лесу драться непросто. Он дрался в густых лесах с тех пор, как подрос достаточно, чтобы следовать за отцом. Тот все время твердил, что мальчик должен слушать музыку: боевые кличи, крики, песню тетивы, звон клинков и доспехов.

Странные темные фигуры двигались как тени и выли как шакалы.

До столкновения оставалось около сотни ударов сердца. Больше, если силуэты будут их искать. В ушах звенело от взрывов, но Анеас многое успел понять во время короткой герметической стычки. Теперь он прикидывал возможности, изучал их, как прилежный студент – сложную математическую задачу, и догадывался, а точнее, был уверен, что его способ сработает.

– Я скоро вернусь, – сказал он Туркосу.

Прямо перед ними лежало очередное затопленное дерево. Старый клен, за ветки которого еще цеплялись мертвые листья. Старика повалил недавний ураган. Анеас обратил внимание, что клен упал параллельно другим деревьям, вывороченным ветром. Сейчас их гнилые стволы казались маленькими холмиками. Прятались четверо за самым западным деревом, на краю болота.

Анеас перепрыгнул через огромное бревно и легко побежал навстречу теням. Одна из них вышла на свет, шагах в восьмидесяти, и остановилась, принюхиваясь. От увиденного у Анеаса поднялись волосы на загривке. Перед ним предстало человекообразное создание, крепкое, коренастое, оплетенное нечеловеческими мышцами, с тяжелой нижней челюстью и торчащими клыками, рогами вроде оленьих, только чернильно-черными, да еще и вооруженное тяжелым копьем.

Анеасу показалось, что слева летит стрела, он присел за старым кленом и скорчился там, глядя на темную кору под пальцами.

Где-то глубоко в стволе еще тлела жизнь. Анеас помедлил и крикнул в эфире: «Старик, прости. Я возьму твою жизнь, у меня нет другого выхода». Дерево молчало.

Времени на лишнее милосердие не оставалось. Прижав ладонь к дереву, Анеас вспомнил символы любимого заклинания матери. Рискнул поменять их местами, нарушив элегантную простоту. Ее заклинание высасывало из живого всю воду, оставляя иссохшую материю рассыпаться в прах. Его же заклинание собрало всю воду в одной точке, в центре ствола. Длинная и тонкая струйка протискивалась сквозь годовые кольца старого дерева. В эфире Анеас слышал треск: вода начала рвать ствол, но тот пока держался.

Выйдя из транса, он увидел рядом Смотрит на Облака, стрелявшую из лука. Рогатые подошли совсем близко. Стрела попала в мускулистый живот, тварь сделала еще два шага и рухнула, завыв по-волчьи.

Анеас выпустил одно из приготовленных заклинаний, и зеленая молния осветила еще троих рогатых. Но они просто отмахнулись от нее.

– Беги! – закричал Анеас.

Смотрит на Облака встряхнула рукой, и одна из теней упала. Плечо и грудину твари как будто размозжило ударом лома. С запада полетел еще десяток стрел, и Смотрит на Облака бросилась бежать.

Анеас не оглядывался. Он в ужасе несся вперед, придерживая разумом заклинание, как ребенок мог бы удерживать на бегу яйцо в ложке.

Туркос поднялся из укрытия и спустил тетиву арбалета. Анеас успел подумать, что стреляли в него самого, и сделал следующий шаг.

– Ложись! – крикнул он.

И спохватился, что баска могла не понять, что он задумал.

Туркос упал, когда Анеас сделал восьмой шаг. Больше над гниющим стволом не показалась ни одна голова. Анеас замедлил ход… баска догнала его.

Рогатые перепрыгивали через мертвое дерево. Их было двадцать или около того…

– Ложись! – кричал Анеас.

Он обхватил шаманку за пояс и дернул, опрокидывая на землю, вышибая дух из груди. Одновременно он обратил в пар всю воду, собравшуюся в сердцевине мертвого дерева. Простое заклинание, не требующее сосредоточения, в отличие от мучительной сушки. Ствол взорвался. Девяностофутовое бревно превратилось в тысячи острых деревянных игл, разлетевшихся на сорок шагов во все стороны.

Герметическая защита тут помочь не могла.

Когда Анеас поднял голову, в ушах у него звенело, звуки доносились с запозданием, а с деревьев все еще падали ветки. Листьев на них не осталось. Одну рогатую тварь пригвоздило к гнилому бревну. Щепки, измазанные алой кровью, торчали повсюду.

Баска задергалась, и Анеас сполз с нее, нашаривая кинжал – меч он потерял на бегу или при падении. Он не думал, что справился со всеми.

Туркос что-то сказал – по крайней мере, зашевелил губами. Перегнулся через бревно и выстрелил из арбалета.

Большая Сосна встал и поднес к губам рог. Анеас что-то расслышал.

Взрывы старого клена и проклятых деревьев уничтожили подлесок и листву. Яркий солнечный свет заливал искалеченный лес.

Анеас встревожился. Что-то искало его. Смотрело прямо на него. Его раскрыли. Он загородился, а потом, помня о давлении, принялся поднимать щиты один за другим. Баска, сияющая золотом, уже ставила свои.

Удар был черно-зеленый и такой сильный, что снес его первый внешний щит. Золотой щит удержался.

Анеас сражался, как учила мать. Отправил тихое, малозаметное атакующее заклинание, как только ударил противник, не успев понять даже, выдержит ли щит. Врагу тоже пришлось поставить защиту – и открыться. Анеас, хороший ученик, обрушился на него. Перехватив инициативу, он стал бросать во врага весь свой арсенал без перерыва. Три иллюзии атаки, мощный электрический разряд, крошечный акт творения, сложный, изысканный, старательно опробованный.

Он сотворил слепня.

Враг парировал электрический разряд, влил часть силы в развеивание иллюзий и ударил в ответ, послав молнию.

Занавес золотого пламени упал на черную молнию, как дождь на лесной пожар. Баска была сильна. Но магию почему-то предпочитала золотую, а не зеленую.

В реальности слепень пробрался через черно-фиолетовое сияние одного щита и тяжелую, пахнущую человеческим семенем зелень другого.

Это был Кевин Орли.

То есть человек, спрятанный за щитами, походил на неуклюжую рогатую копию Кевина Орли: бледно-черное тело, облаченное в черные доспехи, с угрожающе торчащими черными, налитыми кровью рогами. На голове и ладонях светились вытатуированные руны. Но лицо оставалось лицом Кевина Орли, хотя его и исказил гнев.

Анеас пожалел, что слепень такой слабый. Но все же он сумел укусить волшебника, попытавшегося прихлопнуть эту симуляцию живого.

Кевин Орли заревел, почувствовав яд.

Капли золотого огня прожгли его внешние щиты. Волшебник… исчез.

– Черт! – рявкнул Анеас.

Рогатый перепрыгнул через бревно. Из массивного тела торчали щепки. Приземляясь, он отправил Туркоса на землю копьем.

Смотрит на Облака уклонилась от второго удара почти нечеловеческим движением, левой рукой вонзила нож в плечо рогатому и развернулась, заставляя того потерять равновесие. Босой ногой, усиленной герметически, она раздробила колено твари. Выдернув нож, она атаковала еще раз, отсекла половой орган твари и разрезала бедро. Сосуды у рогатого были человеческие, кровь брызнула фонтаном, и через четыре удара огромного сердца тварь сдохла, выбросив напоследок струю крови на десять шагов.

Анеас успел восхититься этой сценой – почему он сам, худой юноша, ни разу не додумался использовать герметическое искусство, чтобы усилить свои удары? Но сейчас им с Большой Сосной и без того было чем заняться. Рогатые приближались. Анеас не мог даже сосчитать их. В высоту они достигали семи футов, их тела испещряли уродливые раны от стрел, щепок или огня. Глаза горели безумием.

Первый противник возник с другой стороны гнилого бревна, и Анеас ударил. Тварь напала слишком быстро, и наконечник копья на мгновение завис перед ним. Анеас отбил его кинжалом в правой руке, а левой схватился за древко – тварь дернула его назад. Анеас вцепился в копье и оттолкнулся от гнилого бревна – в ногу воткнулась заноза, но теперь Анеас повис на копье. Он оказался выше твари и совсем близко к ней – и всадил кинжал между челюстью и плечом. Затем прыгнул вперед и обхватил ногами огромный торс. Безумие в глазах твари погасло, и она упала.

Оба противника Большой Сосны уже сдохли. Один получил этрусским топором в голову с пяти шагов, а второй сидел, глядя на собственные кишки, пока Большая Сосна не отрубил ему башку.

Анеас покатился по земле, забыв, что за спиной у него висит лук. Попытавшись встать, он понял, что потянул мышцы. Опять почувствовал бы себя дураком, но времени не хватило. И лук сломался.

Так или иначе, он встал. Смотрит на Облака нанесла еще один усиленный в эфире удар последнему рогатому, а Туркос прикончил его из маленького арбалета и выхватил меч.

Анеас выпустил все атакующие заклинания, которые знал. Рогатые бежали.

– За ними! – заорал Анеас и дунул в рог. Рог Фитцалана взревел в ответ, а потом еще два других. Анеас побежал вперед, не обращая внимания на боль в спине и текущую из ноги кровь. На ходу подхватил с земли потерянный меч. Взрыв оставил меч без ножен, и тратить на них время не пришлось.

Смотрит на Облака бежала рядом, как олень, а потом обогнала Анеаса. За ней следовали два ирка, Льюин и Тессен. Анеас вдруг понял, как Смотрит на Облака похожа на ирка.

Тессен почувствовала взгляд и остановилась. Анеас ускорился. Несмотря на всю свою силу, рогатые бежали медленно. Вообще-то они в целом двигались очень медленно, но, чтобы это понять, пришлось подождать, пока схлынет ужас.

Двоих раненых догнали сразу: Смотрит на Облака опрокинула их ударами эфирных кулаков, а Льюин прикончил. Но через полмили даже яростная баска выдохлась. Льюин остановился под деревом, дыша тяжело, как собака. Анеас видел, что самые быстрые бегуны напали на упыря, хитон которого горел противным тусклым светом. Рикар Фитцалан и Бертран де ла Мот из королевских егерей бросились на него. На западе слышался шум. Звенела тетива тяжелого лука. Ричард Ланторн только что вогнал стрелу в спину бегущему.

Упырь двигался неестественно быстро. Два длинных клинка мелькали, как ножницы, он выбил меч из рук Фитцалана, блокировал отчаянный удар де ла Мота и успел еще послать волну сырой силы в баску.

В других руках он держал кинжалы. Грязно-белые надкрылья служили ему щитами. Но тварь тоже устала. Жвалы у нее разошлись, показывая фиолетовую пасть. Бежать упырь больше не мог, но собирался дорого продать свою жизнь.

Анеас, держа кинжал в левой, а меч в правой, ударил с оттяжкой, из-за плеча, как учил инструктор по фехтованию. Такой удар выходит сильным, даже если меч легкий. Упырь прикрылся двумя руками, Анеас ткнул его кинжалом, но тот соскользнул с костяной пластины. Тогда он бросил кинжал и схватил упыря за нижнюю руку, блокируя мечом встречный удар в голову.

Он сражался с тварью сильнее себя, да еще четверорукой. У него не было выбора.

В грудь ему ударил кинжал. Спасла его только естественная броня, ребра: кинжал прорезал кольчугу и сломал ребро, но дальше не пошел. Анеас даже не заметил боли. Он схватил дальнюю руку упыря, дернул ее, выламывая, а упырь тем временем взмахнул мечом и отрубил голову Рикару Фитцалану.

Анеас увидел, как умирает друг.

Охваченный горем и ненавистью, он оторвал руку упыря, лишив того равновесия. Упырь раскинул две руки, пытаясь удержаться, и де ла Мот ударил его в бронированную башку, а Смотрит на Облака проткнула бок, так что брызнул ихор. Ирки бросились вперед, занося узкие мечи. Неестественно прекрасные лица стали жуткими клыкастыми рожами.

Ричард Ланторн выбежал из-за деревьев. Окровавленным мечом он работал, как крестьянин – топором. Упырь опустил руки, и Анеас вогнал меч ему в глаз.

Оставшиеся члены отряда выскочили из леса с запада и востока, перекликаясь высокими от страха голосами.

Анеас опустился на колени рядом с телом Фитцалана. Смотрит на Облака принесла его голову.

Анеас не понимал, что плачет. Только потом он обнаружил, что лицо мокро от слез.

Ричард Ланторн положил руку ему на плечо.

– Еще мы потеряли Гарта и Бересфорда. Но мы их разбили. Как чертову стеклянную вазу. Трупы разбросаны по всей дороге.

Анеас собрался. Он привык скрывать свои чувства от отца и матери. Тут не было никакой разницы, разве что все точно знали, как он относился к Фитцалану. Он почти достиг мрачного душевного равновесия, когда де ла Мот пробормотал:

– Посмотрите на них.

Хорек, самый мелких из пришедших из-за Стены, срезал рога с одного трупа. Товарищ придерживал голову твари и скалился.

Ланторн расхохотался:

– Мне тоже не помешает.

Через некоторое время он подозвал Анеаса. Тот поднялся, шатаясь, как пьяный. У кого-то из ирков была при себе маленькая лопата. Надо попросить.

Труп твари лежал вытянутый во всю длину. Не меньше восьми футов. От него воняло смертью, и мухи собрались над ним. Ланторн уже добыл себе рога.

– Думаю отрезать ему яйца и сделать кошель, – заржал он.

Иногда Анеас не мог поверить, что красавица Кайтлин – сестра Ланторна. Ричард поднял мертвую руку, чтобы показать татуировки. Анеас сразу все понял, но все же дунул в рог, призывая Туркоса и Большую Сосну. Через некоторое время они появились.

– Рога зовут, люди зовут. – Туркос сделал знак, отгоняющий злые силы. – Леса сегодня не добры.

– Я думал, ты захочешь это увидеть.

Большая Сосна долго разглядывал татуировки трупа.

– Не мой народ, – сказал он. – Сэссаги. Или северные хуранцы.

Анеас почесал в бороде и обнаружил, что она вся в грязи.

– Но это люди. Или они были людьми.

Большая Сосна покачал головой и провел ладонью по раздутым мышцам.

– Да, – грустно сказал он. – Люди.

Встал, отряхнул руки, достал из мешочка немного табака и разбросал его по четырем сторонам света. У Анеаса осталось совсем мало силы, но он сделал все что мог, использовал все свои знания астрологии и сотворил самое простое заклинание узнавания.

Ответ был очевиден.

– Их создал Эш.

Анеас тяжело сел на мягкий мох. Шоссы промокли от его собственной крови, от крови друга и от алой человеческой крови рогатых. На него потихоньку садились мухи. Думать он не мог. Просто сидел и дышал, как усталый пес. Никто не двигался, и Анеас понимал, что все ждут.

Смотрит на Облака присела рядом с ним, как люди не сидят. И слишком близко. Обхватила его лицо ладонями. Теплыми и липкими от крови. Шаманка вглядывалась ему в глаза, он чувствовал, что она тащит его в свой Дворец, и согласился, хотя ему никогда раньше не предлагали подобной близости.

В эфире Смотрит на Облака походила на женщину ничуть не больше, чем в реальности. Но… Анеас всегда опасался женщин. Особенно матери.

Смотрит на Облака не имела с его матерью ничего общего. Она стояла на полянке в колдовском лесу совсем одна. Обнаженная. Вокруг ее (его?) рук клубилась сила. Анеас не знал, бояться ли ему.

Она как будто обняла Анеаса, вот только ее руки становились все длиннее и длиннее, как будто она умела изменять свой облик в эфире. Вдруг она (или все-таки он?) стала намного мужественнее, чем раньше, но это было только одно из многих превращений. Смотрит на Облака постоянно менялась.

Анеас почувствовал, что оттаивает. Возможно, в неопределенном отношении к собственному полу и крылся источник сил шаманки? Наверняка. Смотрит на Облака оказалась подменышем.

Анеас сидел на бревне. Рана в груди уже зажила, а от боли в ногах и спине остались только слабые отголоски. Даже горе по Фитцалану было острым, но не смертельным.

Смотрит на Облака сидела рядом и точила нож. Остальные штопали одежду, а Синтия Дюрфо, женщина из Брогата, помогала боглину Креку поправить заклепку.

– Я не знаю твоих слов, – сказала баска, – но ты отдал слишком много. И твой возлюбленный погиб. Это плохо.

– Я пройдусь, – сказал Анеас.

– Хорошо. Ты сильный. Иди.

– Ты… наполовину ирк?

– Я – то, что я есть. Я ирк и человек. Мужчина и женщина. Я – это я. Подменыш.

Анеас отогнал желание поцеловать ее. Было больно. Он чувствовал, что изменяет Фитцалану, который ревновал к шаманке всего пару часов назад.

Ветреник.

Рикар мертв.

Я жив.

И Кевин Орли тоже.

Он вернулся с собранным мешком.

– Мы не закончили.

Большая Сосна встал.

– Готс онах, – сказал он.

«Идем». Анеас достаточно часто слышал эту фразу, чтобы догадаться о ее значении. Минуло десять ударов сердца – и все оказались на ногах. Туркос, улыбаясь, закинул за плечо мешок. Ирки посмотрели друг на друга.

– Даже мы устали, юный человек, – сказала Тессен.

– Мы не закончили. Нам нужно найти место для лагеря и похоронить мертвых.

Следы битвы раскинулись на милю. Врагов они бросили гнить в лесу. Гарт пал первым, получив копье в сердце, на самом краю болота. Прыщ, единственный выживший повстанец, вместе с ирками принялся копать яму. Смотрит на Облака разожгла огонь колдовством, они набрали сомнительной болотной воды в два котла, долго ее кипятили и наконец приготовили чай.

Предав тело Гарта земле вместе с мечом и луком, как принято у пришедших из-за Стены, они выпили чай. Баска вылила остатки на могилу, произнесла несколько слов по-хурански, и все склонили головы.

Потом они пошли на север вдоль холма. На востоке уже появились волки, они принюхивались к трупам, лежавшим у клена. Волков обогнули. Разыскали остальных мертвых, покой которых никто не потревожил. Фитцалана и Бересфорда тоже похоронили вместе с мечами.

Варт кинул монету в могилу Фитцалана.

– Хороший был парень. Убил большого упыря там, на западе. Спас меня.

Анеас швырнул в разверстую яму золотой леопард. Друг делал веселой даже войну. Но можно ли это сказать? Он спас меня. Я любил его. Кажется. Господи.

– Меня он тоже спас.

Чья-то рука коснулась его плеча. Он не привык к сочувствию, и оно резало, как ножом. Он почти слышал, что сказала бы мать. «Люди – скот».

Может быть, ты не права, матушка.

Но ненависть стоило приберечь для Кевина Орли. Орли убил его мать и отца. Орли убил Фитцалана.

Орли.

Он все еще плакал, когда повел свой отряд на север вдоль старой тропы.

Он…

Часть II Этруссия

– Ты сказал, что нам понадобится корабль? – фыркнул Лукка.

Это же самое вениканское торговое судно доставило Павало Пайама в Новую землю. Такие сведения Джулас Кронмир очень любил. Кораблик был небольшой, круглый с новомодным длинным носом, как сейчас строили в некоторых странах. При легком ветре такой нос прибавлял скорости, а в шторм делал корабль остойчивее. Кронмиру доводилось ходить по морю, и кораблик ему понравился, а капитан – еще больше: вениканский искатель приключений с острым взглядом и сединой в бороде – свидетельством пережитых бурь и злоключений.

– Капитан Парменио к вашим услугам, – сказал тот с поклоном, и Кронмир поклонился в ответ. – Ваши люди говорят, что у вас дело особое.

Для старого морского волка он был очень вежлив. Не забывая приглядывать за погрузкой – прямо у них за спиной таскали в трюмы связки мехов и мешки шерсти, – он всячески показывал, что готов прислушаться к своему пассажиру.

– Мне нужно как можно скорее попасть в Этруссию.

Парменио улыбнулся той улыбкой, которую явно приберегал для потенциально трудных пассажиров.

– Разумеется, – ровно произнес он.

Кронмир сразу почувствовал, что его приняли за жадного или надоедливого дурака, уверенного, что корабль сможет лететь быстрее ветра, стоит только достаточно заплатить.

Кронмир был довольно скромным человеком, но иногда, когда дела становились совсем плохи, ему приходилось изображать уверенность. Он вытащил из-за пазухи сложенный лист полупрозрачной бумаги, на какой писали императорские письма. И сразу понял, что капитан Парменио действительно поездил по миру. При виде бумаги лицо его изменилось, а заметив императорскую печать, он выпрямился.

Императоры Ливиаполиса не правили вольными городами Этруссии или Арле и даже не взимали с них подати уже несколько сотен лет. Но номинально эти города оставались частью империи. На знаменах Веники императорский орел красовался рядом со львом, и вениканский купец не мог не проникнуться почтением.

Парменио поклонился.

– Вы знаете о поражении короля Галле? – спросил Кронмир.

– Клянусь честью, в доках только об этом и говорят. Галлейцы предлагали мне целое богатство, чтобы я отвез их на запад Галле, но дела держат меня во Внутреннем море. Слишком много времени ушло, чтобы добраться сюда. Нужно идти обратно, или я буду разорен.

Капитан Парменио подкрутил усы и прикрикнул на своего помощника Сима Аткинса, который поднял на веревке небольшое состояние в виде меда Диких и не мог закрепить его. Парменио поспешил на помощь, и беседа прервалась надолго.

– Половина моей команды сбежала. У меня тут есть альбанцы, и галлейцы, и вообще все народы, какие вы знаете. Мор гуляет повсюду. Я сделаю все возможное, чтобы помочь слуге империи.

Кронмир снова поклонился.

– Высадите меня в первом же этрусском порту.

– Я могу выйти через пять часов, с приливом. Если погода продержится, через пять дней мы увидим Иберию. А там уже один Господь ведает, сколько времени понадобится, чтобы пройти врата, Гелона и Харибду. Десять дней, не меньше. Но, может быть, и все пятьдесят.

– Через пятьдесят дней может наступить конец света, – сказал Кронмир.

– Все так плохо? – нахмурился Парменио.

– Я неудачно выразился, капитан.

– Сделаю все, что смогу. – Парменио покосился на груз.

– Мы будем на борту через два часа. Нас трое.

Кронмир явился на борт с Луккой и еще одним человеком, неприметным слугой, которого никому не представили и который немедленно спустился в трюм. У каждого были при себе два небольших дорожных сундука да еще подписанное капитаном порта свидетельство о том, что путники не подхватили мор. Альбанские власти уже выполняли приказы королевы. Кронмира удивляло и радовало, что Альба оказалась не такой варварской страной, как он опасался.

Солнце клонилось к закату, вода стояла высоко, и кораблик отдал швартовы и умчался в море. Паруса поставили быстро и аккуратно, что бы ни говорил Парменио о своей команде; ветер дул свежий. Вода сразу забурлила под округлыми бортами. Кронмир спустился в капитанскую каюту, где ему предстояло жить, и изучил обнаружившуюся там библиотеку, поразительно хорошую. Были там и новейшие исторические сочинения, и математические труды. Кронмир выбрал роман о временах императрицы Ливии и ее легионов.

Когда впередсмотрящий заметил в небе что-то странное, Кронмир поднялся на палубу. Крупная черно-белая птица сделала два круга над кораблем и уселась Кронмиру на руку. Матросы смотрели на него зачарованно. Императорские гонцы знают все о передаче информации. И если знание – сила, то эта демонстрация силы была куда убедительнее роскошных одежд или дорогих доспехов.

Кронмир отвязал маленький цилиндр от ноги птицы, велел Лукке накормить ее и снова ушел вниз. Ему досталось лучшее место на всем корабле, вторая койка в капитанской каюте, и именно там, в свете раскачивающейся лампы чеканного золота, на которой были изображены восемь серафимов, воздевших многочисленные крылья в герметическом жесте, он и прочитал послание. Оно гласило, что Кронмир назначен логофетом дрома и ему дарован главный шифр.

Но в цилиндре лежал еще один лист, который он расшифровал как можно быстрее, – работе мешали приступы тошноты, подступавшие, когда корабль взлетал на больших волнах. Сосредоточиться было непросто. Но Джулас Кронмир умел делать непростые вещи. Ему хватило присутствия духа забрать листы с собой, когда он побежал наверх блевать за борт. Потом он вернулся в капитанскую каюту. У него были причины думать, что это письмо Красный Герцог написал собственноручно. Кронмир сам убил несколько больше людей, чем следовало бы, но при чтении у него тряслись руки.

Крааль… одайн… драконы… сплетение… столпы… Некромант…

Когда он добрался до конца второго листа, за окном уже виднелись звезды. Закончив, он спрятал письмо под одеждой и вышел на палубу. Там он поклонился капитану, который стоял на шканцах, и заговорил с ним как с начальством.

– Капитан, разрешите обратиться.

– К вашим услугам, – ответил Парменио. – Вы бледны… Вам дурно?

– Что вы знаете о крааль? – спросил Кронмир. Дурно-то ему было, но не от качки.

– Я знаю, что в море мы стараемся не говорить о них. – Парменио погладил бороду.

– Я должен предупредить вас, что… силы моря могут попытаться нам помешать. – Такие слова были непривычны Кронмиру. Он ничего не понимал в делах Диких, прожив всю жизнь в мире людей.

Парменио долго смотрел в звездное небо. Кронмир подозревал в нем склонность к глубоким размышлениям. Среди вениканских моряков часто встречались мудрецы. Капитан привычно поднялся на ют, не задев ни одной переборки или нагеля, легко огибая все препятствия, а затем вернулся тем же маршрутом.

– Это связано с делами в Арле? – спросил он.

Кронмир прикусил губу. Он терпеть не мог делиться информацией, но капитан сейчас отвечал за его жизнь и казался довольно надежным союзником. К тому же Кронмир уже был не шпионом, а официальным лицом. Почти что послом.

– Похоже на то.

– Господь и святой Марк! – выругался капитан. – Ладно. Моя жена твердит об этом уже три месяца, с тех пор как мы впервые услышали о волшебнике. Я посмотрю, что можно сделать. Нужно двигаться быстрее. Аткинс! Свистать всех наверх!

Через минуту полсотни злых сонных матросов уже настраивали паруса. Нос нырял вниз, и капитан раздраженно ворчал.

– Нос слишком высоко, корма слишком низко. Завтра передвинем груз. Переставим в нос что-нибудь потяжелее.

– Их можно обогнать? – спросил Кронмир.

– Нет. Точнее, да, но на длинной дистанции. На короткой чудовище схватит любой корабль. Но гнаться за нами целый день оно не сможет. Если они не поджидают нас прямо у выхода из гавани… вопрос сводится к геометрии, мастер.

Он начертил несколько линий, и Кронмир понял, что имеется в виду, хотя цифр на рисунке не было.

– Чем быстрее вы идете, тем меньше шанс, что они перехватят корабль. – Кронмира это неожиданно впечатлило.

– Теоретически. В прошлом году на суда напало больше чудовищ, чем за всю мою предыдущую жизнь. Они действуют вместе?

– Я не должен говорить об этом. – Кронмир смотрел на звезды.

– Или не можете. Что ж, я понимаю. – Он что-то тихо сказал Аткинсу и оставил альбанца у руля. – Моя вахта окончена. Рекомендую поспать. Если чудовища гонятся за нами, завтрашний день будет опаснее всего. И еще четыре дня, пока мы не доберемся до Иберии. Если Господь смилостивится, а ветер продержится, я думаю, что могу пообещать вам скорость и относительную безопасность.

Кронмир опустил голову на подушку и заснул так, как не спал уже полсотни дней. Его не мучили ни тошнота, ни тревога. Главным стал кто-то другой. С ним редко такое случалось.

Солнце вставало над пустым океаном, а маленький крутобокий кораблик бежал на восток, прямо в поднимающийся из-за горизонта красный диск. Небо из ярко-розового начало становиться желтым, когда впередсмотрящий крикнул, что видит что-то в море, по правому борту.

Кронмир проснулся от грохота барабанов над головой и криков сотни голосов. Перед сном он разделся – и теперь потратил драгоценное время, чтобы прицепить шоссы к дублету. Выскочил из каюты и, дождавшись кивка капитана, взбежал по правому трапу на ют.

– Трое. – Парменио указал рукой.

У Кронмира что-то перевернулось в животе.

– Глядите, струя.

Кронмир посмотрел из-под руки. Парменио велел Аткинсу вызвать на палубу погодного мага. Морской опыт Кронмира ограничивался юностью, проведенной на рыбацких лодках. Он перегнулся через борт, вглядываясь вперед.

– Вы уверены, что это не киты?

Парменио улыбнулся, но только губами.

– Не знаю. Но их трое, и они движутся в нашу сторону, постепенно ускоряясь. Сдается мне, что это морские чудовища.

– Погодный помощник, сэр! – доложил Аткинс.

Погодный маг оказался удивительно молод для столь важной должности, светловолос, тощ и мелок. Он был альбанцем – как и большинство герметистов. Казалось, что герметисты рождаются только в Альбе и в Ифрикуа. Принимать его всерьез было непросто.

– Ты можешь сотворить заклинание, чтобы ясно видеть на расстоянии? – спросил Парменио.

Мальчик – даже не юноша – посмотрел вперед и побледнел, если так можно сказать о человеке с совершенно белой кожей. Потом покраснел. Веснушки как будто засветились изнутри.

Он поднял правую руку и пропел несколько слогов. Воздух перед ним уплотнился и засветился. Парменио наклонился посмотреть, но мальчик отогнал его и сотворил второе заклинание, а потом третье, зрелищное. Диск из чистого света соединил два воздушных сгустка. Четвертое заклинание, совсем маленькое, как будто подарило жизнь артефакту. Тот тихо задвигался.

Парменио посмотрел сквозь него. Поднял голову.

– Посмотрите. Ради всего святого, парень, я тебе не зря плачу.

Мальчик снова залился краской, на этот раз от удовольствия.

– Так учат в академии. Я там не бывал, но все знаю по книжкам.

Кронмир наклонился к линзе и увидел во всех подробностях – мешала только легкая дрожь воздуха, как бывает от жары, – трех невинных китов, греющихся на солнце.

– Сколько это продержится? – спросил Парменио и отвернулся, не дожидаясь ответа. – Свободные от вахты могут отдыхать. Киты. Не ийаги.

– Пока я буду удерживать ее или немного больше. Я скорее ученый, господин капитан, – ответил мальчик.

Кронмир заглянул в линзу еще раз.

– Она лучше любого устройства, что я видел до сих пор. Из академии, говоришь? В Ливиаполисе?

– Весной они отправили нам целую рукопись о таких штуках, одна лучше другой. Мой учитель заставлял нас читать ее целыми днями, пока его не убили галлейцы.

– Сколько тебе лет? – спросил Кронмир. Он сам не заметил, в какой момент его броня из безразличия и цинизма стала бессильна против детей. А еще он не знал, известно ли в Морее, что академия щедро делится герметическими секретами. Это ведь тоже своего рода революция.

– Четырнадцать, если вам будет угодно, милорд.

– Я не лорд, – ответил Кронмир.

– Какой силы ветер ты можешь устроить? – спросил Парменио.

– Я никогда не пробовал, – признался мальчик. – Но я знаю как!

– Ну тогда сколько энергии ты можешь призвать? И, кстати, как тебя зовут? – уточнил Кронмир.

– Кирон Хотбой, – ответил мальчик. – Довольно много. Но… – Он покосился на Парменио, как будто ожидая отповеди.

Парменио передернул плечами, как часто делают вениканцы.

– Мой старый погодный маг погиб во время шторма. Магов в Альбе как грязи, если сравнивать с Веникой, но поди найди хорошего!

– Позвольте мне попробовать, – попросил мальчик. Он подошел к основанию грот-мачты и начал читать заклинания. Звучали они, как молитвы. Ему пришлось произнести свою молитву дважды, прежде чем что-то случилось, да и потом действие проявлялось постепенно. Да, ветер сделался резче, но пока об этом говорили только задрожавшие колдунчики на реях.

– Хорошо, парень, – одобрил капитан.

Мальчик обернулся на голос, и ветер тут же затих.

– Что? Что, сэр?

Парменио покраснел от злости, но справился с собой. Кронмир, гордившийся своей невозмутимостью, почувствовал родственную душу.

Капитан положил руку мальчику на плечо.

– Учись одновременно колдовать и слушать мои приказы… или приказы мастера Аткинса. От тебя мало толку, если ты можешь делать только одно дело за раз. Но ветер был неплох. Сколько ты можешь его держать?

– Час? Может быть больно, – признался он и очень по-женски встряхнул головой. – Но ведь это отличная практика! Господин капитан, пожалуйста, позвольте мне снова поднять ветер, а потом отдайте мне приказ.

Теперь ветер усилился быстрее. Капитан кивнул Аткинсу, стоявшему у руля. Тот огляделся.

– Готов!

– Четыре румба право, – тихо сказал Парменио.

– Есть четыре румба право, капитан.

– Если парень так хорош, как кажется, то они с Аткинсом вдвоем окупят мои расходы. Предыдущий помощник был пьяницей.

Аткинс повернул руль. Полдюжины человек немедленно бросились к снастям, чтобы округлый корабль не потерял ветер.

– Можешь поменять ветер на четыре румба? – спросил капитан.

Мальчик что-то напевал про себя, выслушивая объяснения.

– Так, чтобы в спину дуло?

– Нет, это не лучший ветер.

– Просто покажите, куда он должен дуть.

Капитан Парменио не привык слушать приказы на своем корабле, но он только взглянул на Кронмира и подмигнул. Подошел к фальшборту и ткнул правой рукой прямо в мага – назад и вбок.

Ветер почти сразу переменился, и матросам пришлось снова разворачивать все реи. Капитан взбежал на ют и всмотрелся в море. Потом сам встал к рулю и стоял за ним несколько долгих минут, пока Кронмир смотрел на горизонт.

– Идеально! – заявил вениканец, вернул руль помощнику и спустился с юта. – Хватит, парень. Я не хочу тебя выматывать. Мастер Аткинс, четыре румба лево.

– Есть четыре румба лево.

Черный от солнца старый матрос с золотой серьгой в ухе и тяжелым кинжалом на поясе расхохотался и сказал что-то капитану на текучем вениканском диалекте. Парменио улыбнулся и пожал плечами, а потом расхохотались уже оба.

– Антонио ходит со мной с того времени, как я попал на корабль своего дяди. Он говорит, что, если я буду нанимать столько альбанцев, мне придется научиться хрюкать, как они. Он не хотел вас оскорбить.

Он приобнял Кирона.

– Тебе придется понять, как ведет себя корабль. А колдовать ты и без того умеешь.

Кирон снова вспыхнул. Краснел и бледнел он мгновенно.

– Я так и думал. И боялся, что не сумею. Глупо, наверное.

– Это довольно разумно, – возразил Кронмир. – Со мной так бывает едва ли не каждый день.

Капитан принялся описывать корабль как пустую скорлупку, разворачивающуюся вокруг единой точки при смене ветра, и Кронмир предпочел удалиться к своему роману. Писал сочинитель хорошо, и его фантазии Кронмиру нравились.

Когда он потом поднялся на палубу, то увидел Кирона в вороньем гнезде вместе с матросом. Солнце быстро закатывалось за горизонт. Лукка вынес пару тренировочных мечей, и они пофехтовали прямо на палубе. Лукка был хорош, но Кронмир его превосходил. Порой он прерывал бой и объяснял, как важно чувствовать время и расстояние.

Потом Кронмир решил узнать, можно ли отнести стакан вина в каюту, а Лукка принялся наносить удары фок-мачте. Увидев это, Антонио отвел его в сторону и изобразил, что мачту придется шлифовать и красить. Пристыженный Лукка признался во всем капитану.

Вернувшись на палубу, Кронмир обнаружил, что жестокий убийца терпеливо трет мачту куском льняной пакли и песком. Парменио стоял у грот-мачты, перекрикиваясь с вениканцем, сидевшим наверху.

– Что-то случилось? – спросил Кронмир.

– Наш юный заклинатель погоды закрепил свой дальнозор в вороньем гнезде. Оказывается, три кита плывут за нами весь день. Киты умнее людей. Не знаю, что их ведет.

– Но это не ийаги.

– На таком расстоянии сложно сказать. Когда стемнеет, попробую одну штучку, которую обычно приберегаю для иберийцев.

Когда солнце скрылось окончательно, за борт спустили бочку с горевшим на ней фонарем. После этого курс резко изменили, почти на восемь румбов, и Кирон целый час двигал корабль вперед магией. Потом вернулись на прежний курс.

Утром море оказалось совсем пустым. Парменио был очень доволен собой. Проделав все полуденные вычисления, он заставил мальчика поднять ветер еще на час. В результате Кирон стал походить на изможденного этрусского святого, но капитан обрадовался еще сильнее.

Разбудили Аткинса. Он вышел на нос и спустил за борт небольшую деревяшку, привязанную к линю. Когда деревяшка доплыла до кормы, капитан велел остановиться.

– Вы измеряете скорость? – спросил Кронмир, которого очаровывала любая математическая наука.

– Именно так, – довольно улыбнулся Парменио.

– В детстве я плавал на рыбацких лодках, но такой науки мы не знали.

– Это очень просто, – объяснил Парменио. – Расстояние известно, это длина моего корабля. У меня есть часы на одну минуту. Но они мне и не нужны, я же не салага и умею считать время в уме не хуже любого музыканта. Да и перепроверить можно, потому что у мастера Аткинса на веревке есть узлы, которыми и измеряется скорость.

– Восемь с небольшим узлов, – доложил Аткинс.

– У меня вышло восемь с половиной, – согласился Парменио. – Это не очень точный способ, но лучше так, чем совсем не знать скорости. Если парень дает нам восемь узлов, мы уйдет от любой погони.

– А что киты? – спросил Аткинс.

Парменио погладил усы, которыми явно гордился.

– Понятия не имею. Я всю жизнь сражался с иберийцами, десяток раз с генуазцами, а один раз с кораблями из Дар-эс-Салама, но ни разу не сходился с морским чудищем. До того как я отправился сюда, я и не видал ни одного.

– Прошу прощения, – вздохнул Кронмир.

– Ни к чему. Если бы мы гонялись за пиратами, я бы не сплоховал. Но сейчас речь идет о легендах, слухах и сплетнях. И поверьте, друг мой, от матросских сплетен любой солдат покраснеет.

Они выпили по стакану вина и сыграли партию в шахматы, а потом капитан вернулся на палубу: началась его вахта. Кронмир пострелял в цель из матросского арбалета, а потом из своего балестрино – тоже арбалета, но маленького и стального. Лукка предпочитал восточный лук, из которого умел стрелять любой рукой, даже на бегу. Матросы следили за их упражнениями. Свободные от вахты занимались стиркой, а кто-то из самых отчаянных даже взялся за тренировочный меч. Кронмир обменялся десятком ударов с капитаном Парменио, который оказался сильным и умным противником.

– Запястья у вас крепкие. Видно, много сражались с пиратами, – заметил Кронмир.

Парменио смахнул с усов каплю пота.

– Хорошо, что пираты вам уступают, сэр.

На закате впередсмотрящие заявили, что горизонт чист, но Парменио повторил трюк с фонарем.

– Там, где есть пираты, мы так поступаем каждый день. Думаю, наши нынешние противники не глупее.

Еще одна ночь миновала без происшествий. Корабль мирно бежал вперед. Рассвет занялся сырой и холодный, на снастях клочьями повис туман, но,хоть при такой погоде только и оставалось, что ждать беды, корабль спокойно шел на восток. К вечеру ветер переменился: он дул теперь не справа, а слева и к тому же порывами. Пришлось долго возиться с парусами, но еще до темноты ветер стал ровнее и сильнее. Парменио сам кинул в воду лот и вернулся на корму, довольно подкручивая ус.

– Почти девять. Будь я набожным, сказал бы, что это господня воля. Редко когда плавание проходит так хорошо.

Однако, произнеся эти слова, он постучал по дереву, а Антонио поскреб бакштаг мозолистым пальцем.

На четвертый день небо прояснилось. Теперь по нему летели только редкие пушистые облачка. Еще до полудня заметили птиц. Парменио стоял у руля, порой передавая его Аткинсу, чтобы измерить скорость или кинуть за борт грузик на веревке и проверить глубину. Кронмир фехтовал и ел, наконец придя в себя. В середине дня, когда он уничтожал вторую порцию соленой трески, Парменио сел рядом с ним на длинную скамью, заваленную бархатными подушками.

– Имеете ли вы право подписать мой журнал? – спросил он. – Никто не поверит, что я дошел от Харндона до Орлиных врат за четыре дня. Но днем в сорока саженях под нами уже был белый песок, а с мачты виднеется Орлиная голова. Нужно только пройти во Внутреннее море до ночи. В темноте я этого делать не стану.

По такому торжественному случаю капитан выпил стакан сладкого красного вина, настоящего беронского рикотто, и Кронмиру тоже налил. Кронмир вышел на палубу, увидел огромную белую скалу, зовущуюся Орлиной головой, и заверил журнал.

Солнце садилось на западе, а корабль шел на восток.

– Я иду на риск, – сообщил Парменио. Он пригласил Кронмира на ют (и оказал тем самым большую честь). – Вероятно, стоило бы стать на якорь, но…

Антонио замахал им из вороньего гнезда, закричал что-то по-этрусски.

– Позовите мастера Хотбоя, – крикнул Аткинс, но Кирон уже выбежал на палубу, прыгнул на ванты и полез на грот-мачту.

– Антонио что-то не нравится, – пояснил Парменио. – И…

– И за нами плывут киты, – закончил Кронмир. – Прощу прощения, капитан, но я понимаю по-этрусски. Даже то наречие, на котором говорите вы с Антонио.

Парменио приподнял бровь, но сейчас у него хватало забот и без размышлений об этрусском языке.

Сыграли общую тревогу. Юнга выбрался из трюма и заколотил в барабан – невпопад, но очень громко. Кирон настроил свой дальнозор.

– Ничего себе! – крикнул он, глядя за корму корабля.

Парменио не медлил.

– Стройтесь по бортам, раздавайте арбалеты, вывешивайте абордажные сети! – приказал он. Попросил Кронмира: – Вы с вашим другом хорошие воины. Помогите мне защищать ют. У вас есть доспехи?

– Только кольчуга.

– Пожалуй, стоит ее достать, – слегка улыбнулся Парменио.

– Я с ней никогда не расстаюсь, она сейчас на мне.

Парменио явно удивился, но не стал об этом задумываться, а велел тащить на нос что-то под названием сифон.

Кронмир велел Лукке принести их оружие. Достал из собственного сундука черный каменный кувшинчик, натянул перчатки и обмакнул в смолистое содержимое кувшинчика все десять арбалетных болтов и все крошечные стальные шипы. Закончив с этим, он тщательно замотал горлышко промасленным шелком, спрятал кувшинчик в медную шкатулку с крышкой, снял хорошие перчатки из тонкой замши и выбросил их.

– Не поцарапайся, – велел он Лукке.

– Это смертельно? – тот изогнул бровь.

– Неприятно.

Корабль шел вперед. Орлиная голова высилась по левому борту, а прямо по курсу уже замерцали огни Южной Иберии. Кронмир подумал о тонких руках иберийских женщин, зажигающих свечи, и захотел…

– С кормы приближаются! – крикнул Кирон. – Это не киты, капитан. У них щупальца и клювы!

– Господи Иисусе, – выдохнул Парменио, преклонил колени, перекрестился и вскочил. Натянул кольчугу. Аткинс, уже надевший доспехи, застегнул на нем потемневший нагрудник. Два матроса помогли с пряжками.

На палубу выбрался слуга Кронмира. На неприметного человека в неприметной одежде никто не обращал внимания, но тот, кто остановил бы на нем взгляд, увидел бы длинную медную или бронзовую трубку у него в руках, увенчанную то ли крюком, то ли лезвием.

– Кит! Слева по корме! – заорал Хотбой.

Огромная башка – ужасающая, острая, зубастая, черная, покрытая водорослями – выскочила из моря. В воздухе оказалось три четверти неповоротливой туши. На одно мгновение Кронмир увидел глаз – у него сложилось впечатление, что они с тварью смотрели друг на друга. Потом чудовище рухнуло в воду, и половина океана выплеснулась на палубу. Корабль накренился, паруса промокли насквозь, а тварь ударила хвостом и исчезла. Некоторое время она плыла рядом с ними, бледно-зеленым пятном просвечивая сквозь чистую воду, а потом ушла в глубину.

Парменио перекрестился.

– Боже, чуть не задела.

Кронмир нахмурился.

– Мне кажется, это было предупреждение. Не знаю почему, но я хорошо разбираюсь в человеческих душах. А у этой душа есть.

Парменио посмотрел на него и крикнул впередсмотрящему:

– Что там?

– Две твари со щупальцами! – отозвался Хотбой.

– Два левиафана справа по носу, загораживают пролив! – крикнул Антонио по-веникански.

– Левиафаны? – переспросил Кронмир.

– Морские змеи. Крупнее китов и злее. Мы их встречали во Внутреннем море.

– А киты и левиафаны не враги друг другу? – уточнил Кронмир.

– Хотелось бы знать. Теория хороша, но через минуту придется решать, идти ли в пролив или поворачивать на юг. Рискнуть ли кораблем, командой и грузом во имя этой безумной, но красивой идеи. Вы азартны, мастер?

– Нет. – Кронмир не сумел скрыть презрения.

– А я да.

– Змея! – заорал впередсмотрящий.

Из воды высунулась треугольная голова размером с баковую надстройку. Прянула вперед, метя в борт. В нее тут же полетели арбалетные болты, и голова скрылась.

– Берегитесь хвоста! – рявкнул Парменио и резко переложил руль влево.

Кораблик кормой перевалил через ветер, грот прижало к мачте, корпус тяжело развернулся, и морская змея упала в пустоту.

– Эй, маг! – заорал Парменио. – Дай ветра, ради Христа и Девы Марии!

Кирон встал у грот-мачты, держась за нее одной рукой, и завел свою песню. Кронмир увидел мерцающую вспышку, другую, как будто по воде плавало масло. Он не сразу понял, что это.

– Ийаги! – крикнул он. В руках он держал маленький взведенный арбалет. Головка болта блестела черной смолой. Он вогнал этот болт в ближайшую медузу, пятном светлеющую под водой.

Кронмир попал. Ийаги хором издали вопль дикой боли. Воздух наполнился вонью. Та тварь, которую он задел, мгновенно почернела и ушла в глубину. Остальные, уже уцепившиеся за борт, стали поосторожнее. Маслянистая блестящая кожа потускнела, как у червей, которые выбрались после дождя и пересохли на солнце.

Кронмир вывесился за борт и выстрелил из балестрино. Еще одна тварь почернела. Остальные грустно завыли и отвалились. Корабль стал набирать скорость.

Впереди мелькало еще полдюжины пятен. Или у каждой твари было по шесть конечностей? Или шесть тел? Кронмир никогда не встречал ничего настолько же чуждого. Поспешно взводя балестрино, он старался не думать о том, что успел увидеть.

Его безымянный слуга бросился к борту, когда твари приблизились. Высокие борта бака задержали их, а неприметный человечек махал пикой и мечом так быстро, что казался танцующим. Когда он остановился, бак был чист.

Арбалетчики и матросы стреляли в воду, пока Парменио не велел прекратить. Корабль снова побежал на восток, вернувшись на прежний курс и медленно набирая скорость, – погодный маг усиливал ветер.

Капитан Парменио внимательно смотрел на три четверти клинка, оставшиеся у него в руках. Он успел нанести несколько ударов липким тварям, уцепившимся за корабль, и их плоть разъела сталь.

– Это и есть ийаги, – сказал он странным высоким голосом.

Аткинс, вооруженный тяжелым топором, подошел к капитану сзади. По его знаку два матроса вылили на капитана ведро воды. Тот выругался, но ему тут же показали дыру в кирасе величиной с ладонь.

Берега Иберии приближались. Слева высилась белая Орлиная голова, справа виднелись розовые от закатного света горы Ифрикуа, на берегу горели огни.

– Быстрее! – велел Парменио магу.

– Марселя и фок-мачта не выдержат, – возразил Аткинс. – Когда змея напала, мачта треснула.

Парменио побежал на корму. Кронмир подумал, что с тем же успехом они могли бы говорить на другом языке, и снова стал смотреть на воду.

Море за кормой вдруг почернело.

– Берегись! – крикнул Кронмир.

Треугольная голова снова выскочила из воды, закачалась на длинной шее. Кронмир выстрелил в огромный глаз, блестящий черный шар, горящий злобой.

У него остановилось сердце.

Голова как будто упала на него. И тут прямо из-под нее, с такой силой, что весь корабль вздрогнул, взмыл вверх могучий кит, мордой ударив змею туда, где полная острых зубов нижняя челюсть крепилась к длинному тулову, покрытому чешуей. От звука удара Кронмир чуть не оглох. Твари ушли под воду, как тонущие корабли, и огромная волна снова обрушилась на палубу, сорвав одного матроса с борта и прижав Кронмира к мачте с такой силой, что у него помутилось в глазах.

Со всех сторон снова полезли ийаги. Они вопили и плевались кислотой.

Лукка встал над Кронмиром. Арбалетным болтом разорвал одну тварь в черные лоскутья, потом схватил арбалет Кронмира и выстрелил в другую. Кронмир дрожащими руками взялся за балестрино. Лукка, Парменио и десяток матросов отбивались от тварей палками и копьями, пока наконечники не начинали плавиться. Ийаги схватили одного матроса и сожрали его ноги, но и сами они страдали от яда, который заставлял их сохнуть, гнить и слабнуть – а выживших сводил с ума.

«Это месть? – лениво подумал Кронмир. – Чувствуют ли они что-то? Мыслят ли?» Состав этого зелья, придуманного пришедшими из-за Стены, он вызнал в Ливиаполисе. Люди и лошади от него умирали мучительной смертью. Ийаги тоже. Он стрелял из балестрино, понимая, что руки слушаются плохо, что круг людей, защищающих его, все сужается.

Белая молния ударила в ближайший блестящий ком плоти. Тварь застыла, а потом разлетелась на куски, залив ют кислотой. Лукка упал, прижимая руки к лицу, и Кронмир с трудом заставил себя сделать шаг влево и схватить ведро с морской водой, из которого обливали Парменио. Там еще оставалась половина, и Кронмир выплеснул воду на Лукку, тот немедленно выругался и закашлялся. Но кислоту удалось смыть, хотя от соли, попавшей в рану, Лукка закричал. Потом заскулил, приподнялся, посмотрел на Кронмира здоровым глазом и потерял сознание, с грохотом упав на палубу.

Доспехи Парменио покрылись оплавленными дырами, но он продолжал отдавать приказы. Грот, разъеденный кислотой, уже снимали с рея, несли другой. Погодный маг старался изо всех сил. Кронмир увидел, что кит снова напал на змею. Посланная ими волна развернула корабль. Матросы попадали на палубу – или за борт.

Парменио смотрел куда-то мимо двух чудовищ и странно, неприятно улыбался.

– Берегись! – крикнул он.

Матросы поднимали новый парус. Они закончили меньше чем за две минуты. Несмотря на потерю грота, корабль не прерывал поворот. Если раньше он шел на северо-восток, а ветер дул справа и сзади, то теперь он постепенно перевалил на юго-восточный курс, где его толкало прямо в борт, – и направился дальше, к югу. Все паруса задрожали, наполняясь. Корабль прошел уже половину розы ветров. Теперь дуло в нос, полотнища захлопали, прижались к мачтам, но поворот продолжался, и две огромные морские твари оказались в сотне шагов справа. Маг довольно умело удерживал ветер в передних парусах, помогал изорванному гроту, пока тот не спустили, да еще и успевал бросать заклинания в змею, когда та поднималась на поверхность.

Аткинс распоряжался в районе миделя.

– Стреляй в змею, парни! Кит за нас!

Десяток тяжелых болтов вошел в зеленую чешую. Вода вокруг забурлила. Кирон свесился с вант, с руки его сорвалась алая молния и ударила змее в голову. Черный глаз завертелся в орбите, змея прянула вперед, разинув пасть…

Израненный, истекающий кровью кит выскочил из моря, как обессиленный боец, который все еще не сдался, и ударил змею, сбивая ее в воду. Кирон послал вслед еще одну алую молнию.

Кронмир плохо понимал, что происходит, но стоял на ногах, цепляясь за копье. Матросы толпились у борта.

Корабль шел почти ровно на север, повернув на двести семьдесят градусов. Когда ветер ударил в нос, судно еще сохраняло скорость. Странный круглый корпус и острый нос отлично держались в бурном море. Волшебный ветер Кирона помогал, и корабль завершал разворот, почти не потеряв скорости.

Пузыри, единственное свидетельство боя между китом и змеей, остались позади. Матросы складывали арбалеты на палубу. Кронмир посмотрел на Парменио, который внимательно изучал воду, осторожно перекладывая руль.

– Невероятно, – сказал он.

Аткинс замахал руками.

В какой-то момент Кронмир понял, что безумный капитан пытался вернуться за матросом, выпавшим за борт.

В этом безумии было что-то величественное. Матрос яростно греб, а прямо под ним ворочались чудовища, создавая течение мощными телами. Человек плыл к кораблю, Парменио держал руль, Аткинс стоял наготове с багром. Змеиная голова опять высунулась на расстоянии лошадиного корпуса от вытянутой руки Аткинса, но тот и глазом не моргнул. Он потянулся вперед… матрос схватился за багор, два человека помогли Аткинсу выдернуть его из воды. Четвертый матрос поднял арбалет, из которого целился в человека, упавшего за борт.

– Если бы мы его не достали, – пояснил Парменио, – Альберто бы его пристрелил. Куда милосерднее, чем оставлять человека в этих водах.

Альберто все равно выстрелил: в голову змеи, снова показавшуюся с правого борта.

Израненный, окровавленный кит всплыл на поверхность. Ребра торчали наружу из развороченного бока. Кронмир потянул из медной шкатулки свой черный кувшинчик.

Змее тоже досталось. Теперь она плыла боком, а голова перестала быть треугольной. Многих зубов не хватало. Но змея опять бросилась на корабль, раскрыв пасть.

Кронмир изо всех сил швырнул в нее черный кувшинчик. Кирон выбросил паутину пламени, которая почти нежно опустила кувшинчик на огромный темный язык морской змеи. Алая молния заставила чудовище захлопнуть пасть.

Ветер дул сильный, новый грот наполнился целиком. Парменио налег на руль, Кронмир помог ему, и корабль снова повернулся, завершив круг, и лег на первоначальный курс, почти точно на восток. Ветер дул сзади и слева. Корабль пересекал набегающие волны, Кирон направлял ветер в паруса почти над самой палубой, так что матросам пришлось лечь.

Треугольная голова затряслась, черные глаза закрылись, и змея рухнула в море, подняв фонтан брызг.

Еще в воздухе ее вырвало черным.

– Господи Иисусе! – взревел капитан.

Через пятнадцать минут они оказались в проливе, опередив ветер. Чудовищ вокруг не было – ни обычных, ни Диких. Теперь о столкновении напоминали только чайки, усевшиеся на труп кита далеко за кормой, и черная слизь, все еще матово отсвечивавшая на поверхности воды.

В черном пятне плавали сотни мертвых рыб.

Вениканский корабль шел на восток.

С рассветом Кронмир отправил птицу с письмом. Он думал об этом с тех пор, как голова прояснилась, и наконец решил, что сведений важнее, чем морская битва, у него уже не будет.

Птица поднялась с палубы и, мощно взмахивая крыльями, полетела на северо-запад. Кронмир следил за ней, пока она не исчезла, и почувствовал, что ему стало страшно и одиноко, как будто птица была ощутимой связью с Альбой и Мореей. Потом он присел у своей койки, где теперь метался в бреду Лукка: он лишился глаза и мучился ужасными болями. Безымянный слуга смешал одно зелье, потом второе – и, наконец, ушел и вернулся с Кироном, который сотворил два заклинания. От них Лукке стало легче. Десяток матросов погибли, еще двое получили такие раны, что не должны были прожить и пары дней.

Парменио, заглянувший в каюту за вином, посмотрел на Лукку, который наконец заснул.

– Очень большие потери. Матерь Божья, в настоящем сражении было бы меньше. Если бы мы бились с людьми, конечно. Те прозрачные твари… это и есть ийаги?

– Думаю, да, – сказал Кронмир. – А змеи – крааль? Боюсь, я больше никогда не рискну выйти в море. Эта тварь… она огромная… зубы…

– Кирон сказал, что вы ее убили.

– Может быть, – прищурился Кронмир. – Но я не очень хочу встретить еще одну.

К вечеру они миновали Винные острова и пошли дальше на юго-восток.

– Глупо погибнуть от рук генуазцев, сбежав от морских чудищ, – заметил Парменио. – Утром третьего дня мы увидим Венику.

Утром третьего дня Лукка пришел в себя, оплакал утраченный глаз и сумел сесть. Кронмир вывел его на палубу, когда они проходили через укрепленные морские ворота Лидо. Вениканский лев реял над двойной стеной. За ней тянулись три форта, и на третьем подняли флаг. Парменио ответил условным сигналом, и к полудню они высадились на острове. Веника сияла на ярком летнем солнце всего в нескольких сотнях шагов.

Корабль ткнулся в причал, матросы высыпали на берег, завели швартовы за стальные кнехты, а потом попадали на колени и восславили господа, всех святых, сотню сомнительных демонов и десяток хитроумных амулетов. Пара инспекторов поднялась на борт и проверила груз. Вместе с ними был магистр, набросивший следящие заклинания на корабль и команду. Каждому матросу пришлось пройти в бронзовую арку, стоящую на причале. Парменио уплатил пошлину, получил бумагу с печатью, и всем разрешили выйти в город.

– Это лучший порт в мире, – гордо сказал Парменио. – Они уже знают, что в Харндоне чума. Вот эту вещь, – он указал на бронзовую арку, – создал сам Гермес Трисмегист. По крайней мере, так говорят. – Он перекрестился.

Сейчас капитан Парменио выглядел довольно молодым человеком.

Прекрасный издали город вблизи оказался еще великолепнее. Грязный грубый Харндон с незамощенными улицами и крепостью вместо дворца Кронмиру не очень понравился, но Венику, возможно, построили те же мастера, что и Ливиаполис, вот только улицы ее покрывал не навоз поверх мрамора или булыжников. По улицам Веники текла вода, и во все стороны сновали маленькие лодочки с грузом или пассажирами.

Поставив корабль в один из огромных S-образных каналов, Парменио пригласил Кронмира и его товарищей к себе домой.

– Это очень дорогой город, – сказал он.

– Мне нужно немедленно приступить к делам, – предупредил Кронмир.

– Я добрался из Харндона до Веники за восемь дней. Полагаю, это не слишком медленно?

– Это что, жареный угорь? – спросил Кронмир, втягивая носом воздух.

– Каракатица, приготовленная в собственных чернилах. Местное блюдо. Вечером мы сможем его отведать. Познакомитесь с моей женой – надеюсь, она не слишком удивится моему возвращению. Честно говоря, я думаю, что вам придется представиться городским властям.

– Я тоже так считаю. – Кронмиру показалось, что капитан что-то скрывает.

– Вы уже бывали в Венике?

– Я никогда не бывал так далеко на севере… Послушайте… – Привычка к одиночеству и скрытности мешала Кронмиру не хуже обета молчания, но действовать приходилось быстро. – Мне нужен кто-то, кто знает… новости.

– Моя жена, – улыбнулся Парменио.

– Нет. – Кронмир нахмурился. – Кто-то из правительства. Я понимаю, что им важны наши новости, я готов обменяться информацией. С кем-то, кому известно, что происходит в Арле и даже в Нордике.

Парменио вел его, Антонио и еще двух матросов по широкой улице. Их корабль оказался далеко не самым большим, по берегам каналов стояли сотни судов, и над крышами торчали леса мачт.

– Сюда, – сказал он. – Думаю, моя жена вполне вас устроит. Вероятно, вы не привыкли к женщинам у власти. Альба в этом смысле невероятно отстала.

Теперь они свернули в переулок, по которому с трудом мог пройти один человек. Справа высилась стена, а слева мостовая обрывалась на четыре фута вниз. Пройдя пятьдесят шагов, они оказались у богато украшенной двери в высокой стене с железными кольями наверху.

Парменио постучался одной рукой и сказал что-то непонятное.

Дверь бесшумно открылась.

– Ваша жена в числе правителей города, капитан?

За дверью оказалась каменная лестница в три пролета. Наверху стояла крупная женщина в шали и чистила ракушки. Глянув вниз через перила, она радостно заорала:

– Il Capitano! – и убежала.

Парменио улыбнулся и зашагал по каменным ступеням. Кронмир последовал за ним. На втором этаже открылась еще одна дверь, из нее появились двое слуг в ливреях, один из них поспешно оправлял на себе одежду. За ними шла средних лет женщина с роскошной гривой рыжих волос и суровым, но довольно симпатичным лицом. Увидев капитана, она просияла и стала настоящей красавицей. Она тут же кинулась ему на шею.

– Моя жена, – зачем-то пояснил Парменио, обернувшись.

Кронмир отвел глаза. Снова посмотрев в их сторону, он увидел, что она разглядывает мужа, как будто пытаясь убедиться, что он реален. На очень правильном этрусском она сказала:

– Ты жив! У нас не было никаких вестей из Альбы, кроме сообщений о войне и море.

– Там творится и то и другое. Но я жив, вернулся с хорошим грузом и новыми друзьями.

– Расскажи мне все новости. И побыстрее, чтобы я передала их Тридцати. У нас… – Она покосилась на Кронмира.

– Он спас мне жизнь и мой корабль, – пояснил Парменио. – Это императорский чиновник.

Кронмир поклонился. Он не привык к тому, что о его положении говорят вслух, но при сложившихся обстоятельствах честность действительно казалась хорошей стратегией.

– Я должен спросить. Ваша жена…

– Одна из Тридцати, – кивнул Парменио. – Тереза.

Кронмир поклонился, Тереза присела.

– Вы… – Тереза с трудом справилась с собой. – Император едет сюда?

– Еще многое стоит обсудить, – вздохнул Кронмир. – Я должен собрать сведения.

– Для императора? Кто сейчас император? Верно ли, что прежнего убили в бою? Дикие? – Она судорожно втянула воздух. – Мессир, прошу меня простить. Я бы никогда не стала расспрашивать гостя прямо на пороге, но, ради всего святого, Тридцати нужно знать все.

– Сделаю все, что смогу, – поклонился Кронмир.

Аткинс и Антонио втащили в дом носилки Лукки. Вокруг засуетились слуги.

– Разве с вами не было еще одного? – удивился Парменио.

– Еще одного? – заинтересованно переспросил Кронмир.

– Слуги… Хотя, пожалуй, нет.

Донна Тереза отправила гонца. Не успели подать норчини в дымящихся чашах и налить вина, как послышался стук. Кронмир, сидевший на балконе над каналом и наслаждавшийся горько-сладким напитком, который словно смывал воспоминания о чудовищах, увидел, как к маленькому причалу пристают лодки. Небольшая черная, две покрупнее и, наконец, великолепная барка, отделанная как будто чистым золотом.

– Кажется, ваша жена – важная персона, – заметил Кронмир.

– Куда важнее меня, – улыбнулся капитан. – Многие мужчины такого не вынесли бы. Но она… – Он помахал рукой. – Это чудо, что она согласилась за меня выйти.

Кронмир не нашелся с ответом. Браки всегда оставались для него загадкой. Зато он искренне улыбнулся.

– Иногда я почти верю в Бога, – сказал он.

Парменио осушил бокал и встал.

– Я мечтал об этом. О стакане вина на своем собственном балконе, о городе передо мной. Когда змея прошла мимо нас, я сказал себе, что, если нам немного повезет, так и будет. – Он улыбнулся шире. – Милая, кажется, к обеду у нас гости.

Тереза поцеловала его.

– Дорогой, приехал герцог вместе с герцогиней и Семерыми.

– Господи! – переполошился капитан. – Мне нужно помыться, переодеться… купить новую одежду.

– Я понимаю, милый, что тебе этого хочется, но твой гость и твои новости слишком важны. Важнее одежды.

– Мы справились с морским чудовищем, вряд ли герцог страшнее, – решил Парменио.

Большие светлые комнаты второго этажа заполнились людьми в великолепной одежде, и Кронмир почувствовал себя неуютно. Его представили столь многим и так быстро, на языке, которым он владел неидеально, что даже его завидная память дала сбой. В какой-то момент он склонился над рукой герцогини и понял, что не помнит, что нужно сказать, по-этрусски или на любом другом языке. В отличие от своего супруга, сонного дряхлого старика с лицом черепа, герцогиня была очень молода, светловолоса и очаровательна. Кронмир напрягся. Кожу ее покрывал загар, пальцы оказались сильными, и он успел нащупать мозоли, говорившие, что она умеет обращаться с мечом. Она улыбнулась ему, глядя прямо в глаза, и не стала говорить изысканной чепухи.

Кронмир заметил, как она посмотрела на донну Терезу и взмахнула рукой. Тереза приоткрыла веер. Разговоры мигом стихли.

– Господа, – сказала донна Тереза. – Наш гость – неофициальный посланник императора.

Кронмир не привык оказываться в центре внимания. Он снова поклонился престарелому герцогу и предъявил письмо герцога Фракейского, скрепленное императорской печатью. Второе письмо, с шифром, он уничтожил.

Герцогиня, донна Жизель, внимательно прочитала письмо и что-то тихо объяснила герцогу на ухо.

Череп повернулся и уставился на Кронмира взглядом василиска.

– Герцог Фракейский станет императором? – спросил он голосом, лишь чуть ослабшим от возраста. Взгляд у него был умный и сосредоточенный, и Кронмир с трудом подавил дрожь. Он умел распознавать опасных людей. Двое таких говорили сейчас с ним, стоя рядом друг с другом. Это не был политический союз старика и юной девицы. Кронмир понял, что они – настоящие партнеры.

– Если примет железный скипетр.

– На каком основании? – спросил герцог.

– Его выбрала армия. Он одержал великую победу над Дикими. Даже две великие победы.

У герцога обвисли плечи.

– А король? А Рохан? – Он оглянулся на свою бесстрастную жену.

– Сьер де Рохан мертв. Король Альбы тоже мертв. Королева Дезидерата стала регентом при своем сыне, который будет крещен… – Кронмир моргнул. – Вероятно, был крещен вчера. Прошу прощения, господа, я потерял счет дней.

Герцог щелкнул пальцами, и снова наступила тишина.

– Что с императором?

– Убит Дикими. В первой битве, в Дормлинге.

– И тогда ваш Красный Герцог, пожертвовавший императором, вышел вперед и побил Диких. И уничтожил всех своих соперников.

Теперь герцог вовсе не казался дряхлым, но Кронмир уже видывал таких людей.

– Император вышел против слишком сильного врага.

– Вы говорите, что он мертв, – вмешалась донна Тереза. – А его дочь Ирина? Разве она не стала императрицей?

– Разве она уже не пыталась занять престол? – спросила герцогиня.

Герцог снова жестом потребовал тишины.

– Король Альбы и император мертвы. Сьер де Рохан мертв, его партия проиграла. Верно ли я понял?

Владыки Веники заговорили все разом. Кронмир довольно легко понимал их слова, потому что в этом и состоял его главный долг и одновременно забава. В основном они удивлялись смерти де Рохана и обсуждали – без всяких на то оснований – ее обстоятельства.

Герцогиня немного отклонилась назад очень изящным движением, а донна Тереза выступила вперед. Они тоже говорили вместе.

– Он побил Диких? – гаркнул герцог. – Этот выскочка, герцог Фракейский? Он же мародер, наемник!

– Он был наемником, ваша милость, – кивнула донна Тереза. – Но он был и командующим императорскими войсками.

Губы ее зашевелились, но Кронмир умел читать по губам.

Он ждал окончания их разговора. Эта игра была древнее монархии как таковой. Они только укрепят легенду о Красном Рыцаре, выдумав подробности сами. Она будет красивее его голых фактов.

– Это он разбил наш флот в Ливиаполисе? – спросил герцог.

Все головы повернулись к Кронмиру.

– Он, господа.

– Тот, о ком так благосклонно отзывался юный Бальдеске? – Герцог взглянул на донну Терезу, как будто подтверждая, что читал ее отчет. Кронмир спрятал улыбку. – А теперь армия посадит его на трон, – сплюнул герцог. – Сколько времени это займет, неделю? Все солдатские императоры были варварами и глупцами.

– Дорогой мой, – возразила герцогиня. – Если он победил Диких, то стал героем дня.

Череп на плечах герцога снова повернулся к Кронмиру.

– Ты не посол в полном смысле этого слова.

Кронмир обрадовался, когда слуга подал ему стакан из тонкого венецианского стекла, наполненный вином. Донна Тереза перехватила его взгляд и движением брови дала ему понять, что они станут друзьями, если он это вытерпит. Кронмир отпил глоток – вино оказалось хорошее.

– Ваша милость, я прибыл, чтобы собрать сведения для империи. Я чиновник, к которому вы – лично и ex officio – обратились за помощью. Или я ошибаюсь?

Герцог поджал тонкие губы.

– Ты прав. Мы близки к отчаянию.

Кронмир вдруг заметил Парменио. Герцог посмотрел на свою жену и на двух стоявших рядом юношей. Должно быть, они все обменялись какими-то сигналами, потому что герцог показался довольным. Интересно, что в комнате находилось не менее десятка человек, а он обращал внимание только на нескольких.

– Ты обещаешь помочь нам?

– Я только чиновник, не вся империя.

– Прошу прощения, – вмешалась герцогиня. Она походила на драгоценный камушек: круглое личико, маленькие руки, сверкающие глаза. Но, несмотря на красоту и невысокий рост, она вовсе не казалась уязвимой. – Какова ваша должность?

Кронмир молча поклонился. Он не хотел об этом говорить. Официально он в должность не вошел. Донна Тереза, кажется, поняла, что происходит.

– Обед подан, – объявила она. – Мой муж и мастер Кронмир пережили невообразимые тяготы, ваша милость. Позвольте им поесть, прежде чем продолжать переговоры.

Двое молодых людей в одинаковых шоссах расхохотались. Один из них – светловолосый и похожий на герцогиню, как родной брат, выступил вперед и поклонился.

– Корнер, – представился он.

Его друг носил иссиня-черные волосы на галлейский манер, до плеч.

– Дольчини. – Он тоже поклонился. – Нас обоих зовут Лоренцо, так что обращайся к нам по фамилиям.

Кронмир улыбнулся обоим. Он сразу понял, что люди они умные и привыкшие командовать. Но по-настоящему его заинтересовало то, что донна Тереза прошептала герцогине несколько слов, так что та порозовела и покосилась на Кронмира. Он даже немного смутился.

Все перешли в столовую. Парочка Лоренцо болтала, как будто их главной государственной обязанностью было развлекать имперских чиновников. Герцога посадили в кресло, напоминавшее трон, и поставили во главе длинного стола. Кронмир сел туда, куда указали, рядом с герцогиней и напротив Парменио, который рассказывал историю их восьмидневного путешествия, причем хорошо, почти не приукрашивая, к месту вставил две цитаты из древних и несколько стихотворных строк.

Роль Кронмира он описал особенно подробно. В какой-то момент Парменио замолчал.

– Там был еще один человек, клянусь, – сказал он после паузы. – Он сражался. Но я не могу припомнить, как он выглядел.

Кронмир молча уставился на свои руки. История подошла к концу вместе с пастой, затем подали те самые ракушки, которые Кронмир уже видел, и ризотто с чернилами каракатицы – одно из самых вкусных блюд, какие он пробовал в жизни.

– Так какую должность ты занимаешь при дворе? – спросил герцог. Герцогиня положила руку ему на плечо.

– Может быть, вы хотите еще вина? Я бы лучше послушала про войну.

Кронмир постарался описать падение Шипа и поражение его армии, хотя сам в то время строил заговор против архиепископа Лорикского.

Герцогиня в ужасе поднесла руку к горлу.

– Красный Герцог не только сражался с Дикими, но и вступил с ними в союз?

– Да, – ответил Кронмир, подумав. Бессмысленно было скрывать правду. Ложь следует беречь для особых случаев.

Его признание всех несколько испугало. Пару минут гости возбужденно переговаривались по-этрусски и на низкой архаике – видимо, полагая, что он ее не знает. Кронмир уставился в пространство, стараясь не поглядывать на герцогиню слишком откровенно.

Он подумал, что стареет.

Он понял, что здесь уже сражались с Дикими и успели победить их. Ирки и восточные кланы пришли с гор, с могучего Селлазийского хребта, тянувшегося от Арле до древних границ Дакии. Наступали они волнами, и разбить их удалось совсем недавно. Он услышал, что герцогская чета сталкивалась с ними лично. Что патриарх Рума по-прежнему отказывается верить в существование Диких и не присылает подкреплений, как и герцог Митлийский.

Из этой беседы он понял, что вениканцы верят в Диких. Но не представляют расстановки сил и понятия не имеют об Эше. А еще боятся.

– Победы над несколькими ирками недостаточно, – буркнул герцог, когда подали чудесные ньокки из рикотты с трюфелями. – Ты же знаешь, что король Галле мертв?

– Я слышал разговоры об этом, – осторожно ответил Кронмир.

– Ну, молодой человек, трупа я не видел, но все же полагаю, что он мертв. Его армия уничтожена. И армия западного Арле тоже. Восточный Арле уже сдается. Три северные провинции Этруссии отправили туда войска. Митла, Генуа и Волуна, – говоря, он загибал пальцы.

Стало тише.

– Никто не вернулся. Я полагаю… вернее, Жизель полагает, что здесь, на равнинах к северу от лагуны, мы столкнулись только с предвестником той орды, которая сейчас сражается с Арле. Или с побежденными. Я буду говорить прямо. Наши разведчики доносят, что один человек… только один… пережил резню. К северу от Арле теперь лежит бездна, в которой пропадает живое и мертвое и которая не отдает ничего.

Тишина сделалась абсолютной. Слово «ничего», произнесенное почти шепотом, услышали во всей комнате.

– Ничего? – переспросил Кронмир с профессиональным интересом.

– После битвы не было никаких новостей, – сказала донна Тереза. – Курьеры не возвращаются.

– Да, – согласился один Лоренцо. – Тьма расползается. Из северного Арле давно нет вестей. Вернулся один человек из митлийского ополчения, который не видел боя, но все равно сошел с ума.

– И из Галле тоже ничего, – добавил другой Лоренцо.

– Вы ведь посылали надежных людей?

– Я отправил туда своего сына, – сказал герцог. – Он не вернулся.

Долго молчали. Герцог посмотрел на Кронмира. Глаза у него оказались зеленые, неожиданно яркие для такого старика.

– Это похоже на конец света. Я стар и видел многое. Прочие рыдали и боялись, что очередной кризис или война погубят наше государство, но я пережил все это, и Веника пережила. Но теперь не так. Ничто живое не в состоянии уничтожить целую армию, оставив только одного человека. Ничто не убивает… все. Мой сын был очень осторожным мужчиной и великолепным воином, и все же он не вернулся.

– И пятьдесят копий, которые он увел с собой, тоже, – добавил Лоренцо.

– У вас есть мысли на этот счет?

Тереза посмотрела на герцогиню, та – на герцога, который нетерпеливо взмахнул рукой.

– Не станем устраивать пиры во время чумы. Я верю, что мы столкнулись с ифрикуанским Некромантом или с кем-то из его приспешников. За выжившим приглядывает магистр Петрарка из Вероны.

– Вы вряд ли разбираетесь в хитросплетениях нашей политики, – пояснила герцогиня Кронмиру. – Но этот человек вернулся не домой. Он пошел в Верону, как будто его тянуло к магистру Петрарке. Верона – наш ближайший союзник. С патриархом Рума она не в дружбе.

Кронмир понимал, что они чего-то не договаривают.

– Вероятность участия Некроманта упомянута в моих инструкциях, – осторожно сказал он. – Но только вероятность. Да, ваша милость, имел место некий… контакт на самом высоком уровне… мой господин и силы Дар-эс-Салама…

Герцог перевел взгляд жутких глаз на молодую жену, которая внимательно изучала свой бокал.

– Мы полагаем, что предатель среди нас. – Лицо ее исказилось ненаигранным страданием.

Кронмир подумал о барках, о самом этом визите и относительном отсутствии церемоний. Одного из самых могущественных людей в мире сопровождало всего трое слуг.

– Вы нам поможете? – спросила герцогиня.

Кронмир понимал, что его дело – тянуть время и не давать согласия от своего имени или имени начальника, который, насколько ему было известно, планировал осеннюю кампанию против дракона Эша. Но Кронмир любил игру, и игра манила его к себе. Ее воплощала не столько очаровательная герцогиня, сколько бездна, пожиравшая людей и сведения. Прекрасная задача. И угроза.

– Посмотрим, ваша милость, что можно сделать. За этим меня и послал герцог Фракейский.

– Ты его Иоанн Креститель, только военный? – мрачно пошутил старый герцог. – Не забывай, что с ним случилось в конце концов.

Кронмир подумал, что этот старик с мертвым лицом ему по нраву. Он понимал в искусстве управления людьми.

– Если я стану вопиять к нему в пустыне, он придет.

Лица присутствующих просветлели. Кронмир подумал, что, кажется, сказал правду.

Кронмир вернулся к тому единственному абзацу, в котором Красный Герцог писал об одайн и Некроманте. Он перечел его множество раз и попытался вообразить… Потом он долго думал, какой человек может продаться такому существу. И наконец заснул.

Утром он проснулся, когда уже рассвело. По потолку бежала светлая рябь, отражающаяся от канала. Пахло морем. Он влез в брэ и вышел на крытый балкон. В канале плескался десяток человек – вода в нем была морская, чистая, обновляющаяся с приливом. Он спрыгнул туда и немного поплавал, отметив, как хорошо работают местные власти. За ним наблюдали. И заметил он это только потому, что было еще совсем рано, а какие-то люди почему-то останавливались на мосту и глазели на него.

Он греб медленно, почти лениво, любуясь дворцами вдоль канала. Вода казалась чистой, но, проплыв мимо дохлого осла и человеческих останков, он стал поосторожнее. Веника размерами не уступала Ливиаполису, и величайшее богатство в ней соседствовало с ужасной бедностью. Раньше он никогда не считал Новую землю глушью, но Харндон по сравнению с этим городом показался ему отсталым и диким.

Наконец, он проплыл по маленькому каналу, который проходил мимо дома Парменио, и там под мостом увидел знак, которого ожидал: две белые меловые черты и одну голубую.

Он вылез из воды на маленький причал, и двое слуг немедленно накинули ему на плечи невероятно мягкое и роскошное полотенце. Потом он вернулся в комнату, оделся и позавтракал хлебом и сыром. Парменио все еще спал, а Кронмир не собирался будить хозяев. Он раскланялся с дворецким и ушел гулять по залитому солнцем городу.

За ним следили с самого начала. Шел он очень осторожно, чтобы никого не спугнуть, и не пытался оторваться. Он даже делал остановки, чтобы успокоить их. В кофейне выпил чашку напитка, прославившего Венику. В Ливиаполисе его тоже подавали, но там он был куда хуже. После двух маленьких чашечек его переполняла энергия. Кронмир пересек огромную центральную площадь и вышел к кораблю Парменио. Изобразил не слишком умного человека, не способного запомнить расположение улиц и мостов, и поднялся на борт. Десяток рабочих разгружали бочки с медом Диких и связки шкур. Кронмир заглянул в капитанскую каюту, где накануне забыл свой бритвенный прибор, и громко рассказал об этом – для преследователей.

Он задержался немного, изучая вонючие чудеса рыбного рынка, и вернулся в палаццо Парменио. Растрепанная Тереза и ее подтянутый муж пили гипокрас со сладким печеньем, поданным слугами, которые тут казались членами семьи.

– Вы шли до корабля пешком? – рассмеялся Парменио. – Любой из моих парней довез бы вас туда за пять минут.

– Я хотел полюбоваться городом. Он великолепен.

– Вы раньше здесь не бывали? – спросила донна Тереза.

– Нет, – признался Кронмир.

– Но вы удивительно хорошо говорите по-этрусски.

– Я собирался стать священником, – улыбнулся он. – И учился в Руме. Ее улыбка померкла.

– Но вы мореец.

– Я был довольно своенравным юнцом.

– Очень своенравным, если уж предпочли примат Рума со всеми его строгостями мягкому укладу Ливиаполиса, – заметил Парменио. – Лично я благодарю Господа за тот день, когда Веника выбрала путь империи.

Жена покосилась на него. Кронмир отметил и этот взгляд, и ее секундное промедление при упоминании Рума.

Вернувшись в комнату, он лег на кровать, открыл бритвенный прибор и вынул аккуратно сложенный листок бумаги.

Второй раз Кронмир вышел из дома уже с капитаном Парменио, ближе к полудню. Обоих ждали в герцогском дворце: Парменио в морском совете, с рассказом о сражении с чудовищами, а Кронмир должен был предстать перед Семью. Они выпили по маленькому стакану вина на тихой площади, в тени огромного старого дерева. Здесь угроза миру почти не ощущалась, но все же в городе царила тишина, странная даже для Кронмира, который не бывал тут раньше.

– Большинство судов здесь, – сказал Парменио. – Наверное, четыре пятых из них стоят в доке, и никто не ремонтируется.

Кронмир подумал, что старик хочет рассадить горожан по кораблям и бежать. Что все так плохо.

Они разделились на площади перед дворцом и великолепной базиликой. Кронмир зашел в церковь и задал шепотом один вопрос. Его направили к священнику, который принимал исповедь у алтаря святого Георгия.

Кронмир опустился на колени перед пожилым строгим священником с очень старомодной тонзурой.

– Как тебя зовут, сын мой?

– Дракон. – Кронмир назвал сегодняшний пароль.

На мгновение у священника перехватило дыхание. Он опустился на колени рядом с Кронмиром.

– Я очень долго ждал.

Исповедаться у Кронмира не получилось. Слушал он куда больше, чем говорил. Стороннему наблюдателю показалось бы, что исповедуется священник. Наконец Кронмир склонил голову, получил благословение и ушел.

Герцогский дворец оказался роскошнее любого здания, где ему приходилось бывать, если не считать императорского тронного зала в Ливиаполисе. Лестницы здесь делали из мрамора, потолки везде были кессонные, в нишах стояли статуи – особенно часто встречался святой Аэтий, – а в большом зале для ожидания висел огромный гобелен, изображавший битву при Шалоне. Больше сотни человек, мужчин и женщин, дворян и торговцев, ждали здесь разрешения своих дел; многие тревожились. Кронмир назвал свое имя, и почти сразу слуга с выбеленным лицом провел его к маленькой дверце.

– Да благословит тебя господь, брат, – сказал незнакомый человек. Другой перекрестился.

Кронмир сообразил, что войти в эту дверцу все боялись.

За ней шла круто вверх узкая деревянная лестницамежду стен, обшитых резными ореховыми панелями. Некоторые сцены он узнал – но, возможно, должен быть узнать все. На одной панели пытали людей, выдергивая им кишки и наматывая их на вертел над огнем. На другой две женщины сдирали кожу с мужчины. Лицо его искажала такая боль, что Кронмир почти услышал крик. На третьей кому-то отрубали голову. Что же, смысл понятен.

На лестнице Кронмир был один. Интересно, что бы случилось, если бы он просто развернулся и вышел из дворца на площадь, где свободно ходили люди и продавалась рыба. Он сказал себе, что бояться нечего. Но пыток он все же боялся. Он хранил множество тайн и постарался бы хранить их и дальше – а это значило, что ему пришлось бы терпеть очень много боли и унижения.

Кронмир хорошо это понимал, потому что раньше его уже пытали. Но он поднимался дальше, пока не добрался до маленького окошечка и закрытой двери.

Лестница на этом закончилась, так что он постучал.

– Входи.

Кронмир толкнул дверь, и она поддалась. За ней горел тусклый свет. На скамье сидели четыре человека в алых мантиях, белых париках и белых масках.

Кронмир поклонился. Четверо кивнули в ответ.

На скамейке оставалось свободное место – ее делали для семерых людей? Кронмир заметил, что двое слева сидели совсем рядом, соприкасаясь бедрами. И что у самой левой фигуры выбился из-под парика золотой локон.

Его допрашивали больше часа, нечеловеческими голосами задавая вопросы о битве с Шипом, о сьере де Рохане и архиепископе Лорики. Потом сосредоточились только на архиепископе.

– Вы абсолютно уверены? – спросила женщина, в которой Кронмир угадал герцогиню. – Уверены, что архиепископ мертв?

– Да, – нахмурился Кронмир.

– Почему?

– Я убил его собственными руками.

Тишина оглушала.

– Назовите свою должность, – сказал четвертый голос, до того молчавший.

– Господа, – вздохнул Кронмир. – Я допускаю, что обычай древних времен требует от Семерых сохранять свою личность в тайне. И если я назову ваши имена, это будет грубо и бестактно. Позвольте и мне не разглашать свою должность.

Четверо посовещались.

– Я даже рискну пойти дальше, господа. Полагаю, я знаю источник вашего беспокойства. Кроме внешнего врага у вас появился внутренний. Вы боитесь, что патриарх Рума, который прилагает усилия, чтобы запретить герметические искусства, утверждает, что Диких не существует, и возносит молитвы против Альбы, а также, как я понимаю теперь, угрожает устроить крестовый поход… вы боитесь, что его голосом, голосом церкви, тоже управляет враг.

Если за его сухим признанием в убийстве архиепископа последовала тишина, то теперь и говорить стало не о чем. Четверо сидели неподвижно, напоминая алебастровые фигуры в церкви.

– Мы свяжемся с вами. – Герцогиня подняла руку.

Кронмир встал.

– Я вам не враг. Но у меня есть свои цели и свои средства. И я должен сказать, что кто-то в городе действует против вас. Если это не вы следили за мной, когда я шел сюда с капитаном Парменио… что кажется мне напрасной тратой сил.

– Что вы собираетесь делать? – спросила та, кого он считал герцогиней.

– Отправлюсь в Верону и разыщу магистра Петрарку. Что случится потом, не знаю.

– Вы отправитесь во тьму? – спросила она.

– Если у тьмы есть граница и если я узнаю у магистра что-то дельное, я пойду к границе и посмотрю, что оттуда можно увидеть.

– Мы одобряем, – сказала она как будто несколькими голосами сразу. – Мы поддержим.

Четыре головы склонились, Кронмир вышел и спустился по лестнице. Его появление встретили гробовой тишиной, и Кронмир подумал, что из этой дверцы выходят далеко не все. Парменио он не нашел. Раскланялся с мастером Аткинсом, который тоже ждал приема в морском совете. Кронмир не привык успокаивать людей, но все же на хорошем альбанском объяснил Аткинсу, а потом Кирону, что бояться им нечего.

Погодный маг оделся в очень длинную котту, какие носили чуть ли не в прошлом веке, и надвинул капюшон, несмотря на яркое солнце. У Кронмира еще оставалось много дел, но он подозревал, что без Кирона бы погиб.

– Позвольте пройтись с вами, магистр, – сказал он.

Кирон посмотрел на людей вокруг и поклонился:

– Я не магистр. Просто студент.

Они беспрепятственно вышли из дворца на площадь. Кронмир немедленно заметил одну из тех, кто следил за ним с утра, но не стал усложнять ей жизнь. Вместо этого он отвел Кирона в центр площади, где стояла грандиозная башня с часами.

– Послушай. Ты спас нас всех. Я хочу оказать тебе услугу. – Кронмир пожалел, что у него нет времени на деликатность.

Кирон поклонился. Лицо его скрывал капюшон.

– Что-то мне подсказывает, что ты женщина.

Кирон молчал. Разносчики на площади торговали игрушками и медальонами для паломников, а две проститутки наперебой выкрикивали непристойности, рассказывая, что они умеют делать.

– Насколько я понимаю, твои навыки здесь оценят высоко. Но эти люди очень не любят тайн, и у них есть на то причина. Покажи сразу, что ты женщина, извинись перед капитаном Парменио за обман и живи дальше. Здесь женщины почти равны мужчинам.

– Я – то, что я есть. – Кирон поклонился.

Кронмир подумал, что влез в дело, где его вмешательство было никому не нужно.

– Тогда я покидаю тебя. Еще раз прими мою благодарность.

Кронмир оставил мага среди детей, возящихся с новыми безделушками, и смешался с толпой паломников. Он задумался о религии, которая обычно его не интересовала, и об архиепископе Лорикском. До этого ему никогда не приходило в голову, что тот прибыл в Альбу, чтобы чинить препятствия и портить все возможное.

Потом он заметил знакомый дублет, раскланялся с красоткой и сбежал по ступенькам к воде, где сразу прыгнул в лодку. Два человека на мосту, одетые паломниками, тут же бросились к перилам. Кронмир увидел блеск металла и выстрелил, даже не думая.

Один из пилигримов дернулся, вытянул руки и медленно перевалился через перила. Второй убежал. Лодочник, в ужасе глядя на пассажира, греб дальше.

Толстая стальная игла воткнулась в дно на несколько дюймов. В дыру просачивалась вода. Лодочник переводил взгляд с иглы на Кронмира. Кронмир наклонился, прикрыл иглу золотой монетой и в упор посмотрел на лодочника. Тот кивнул, поджал губы, как будто что-то унюхал, и отвернулся.

Кронмир понимал, что нужно что-то делать. Он собирался дождаться выздоровления Лукки, но теперь у него не оставалось выбора. В палаццо он навестил своего ученика, обменялся с ним парой тихих слов и двумя кодами. Взял маленький свиток, какие имеют при себе все паломники.

В коридоре он встретился с Парменио.

– Вы уезжаете? – спросил капитан. – Вы приятный собеседник, и вас всегда будут рады видеть в моем доме.

– Вы тоже, а ваша библиотека выше всяких похвал. Хотелось бы мне повстречаться со всеми авторами. Но я должен уходить, и ваша жена знает почему. Мне необходимо попасть на материк. Возможно, мне понадобится лошадь. Проводник тоже не помешает.

В коридор вышла донна Тереза. Присела в глубоком реверансе, строго глядя на Кронмира.

– Мастер Кронмир.

«Они знают мое имя».

– Все готово, в том числе и проводник. Идите, и да пребудет с вами господь.

Кронмир не слишком хорошо умел заводить друзей, но всегда пытался быть любезным.

– Мне понадобится помощь на месте. И лошади. Меня только что пытались убить.

Парменио побагровел, а Тереза лишь пожала плечами.

– Сейчас самое время для паломников. Город полон чужаков. Мы ищем оружие и заразу, но мы не идеальны. Мы накажем причастных. Весь день наши люди следили за теми, кто следил за вами.

Кронмир поклонился, впечатленный.

– Я буду очень рад поработать с вами, госпожа. Я вижу, что вы в своем деле не хуже, чем ваш муж в своем.

Она снова присела. Кронмир с Парменио обнялись, и Кронмир ушел.

Еще до заката он оказался в маленьком городке посреди болота. В последних лучах солнца он разглядел тропу, идущую по болоту на запад, и широкую дорогу чуть в стороне. На западе бушевала гроза, гром и молнии как будто предвещали что-то недоброе.

На причале его встретил молодой рыбак и отвел в трактир, где получилось снять комнату. Кронмир долго сидел на кровати, точил меч и смазывал ядом дротики для балестрино. Перед сном неприметный человек в простой коричневой рясе проскользнул в комнату, взбил подушку и устроился в кресле, не сказав ни слова.

Когда Кронмир проснулся, коричневого уже не было. Впрочем, он нашелся в общем зале, где поглощал рыбную похлебку – слегка остывшую, поскольку служанка о нем забыла. О нем все забывали. Кронмир сел за другой стол, съел свою похлебку и выпил пива… и не смог скрыть испуга, когда герцогиня, пригнувшись, вошла в трактир. Она была одета по-мужски, в зеленый шерстяной дублет и черные сапоги. Служанка сделала реверанс и что-то сказала.

Герцогиня подошла к его столу.

– Можно присесть к вам, мастер Кронмир?

Он кивнул.

– Он великолепен. – Она указала на коричневого. Вместо ответа Кронмир только почесал в бороде. – Я буду вашим проводником.

– Что за неуместное рыцарство?

– У меня осталось всего около сорока людей, которым я могу доверять. И из них всех пожертвовать можно только мной самой.

Кронмир подумал, что без колец и с коротко подстриженными ногтями ее руки выглядят руками воина.

– Если мы поскачем быстро, то сможем оказаться в Бероне уже к вечеру. Я приготовила две подставы. А Тиран примет меня, но может не принять вас.

– Не нужно мне ничего доказывать, госпожа. Мне доводилось работать с женщинами.

– Хорошо, – улыбнулась она. – Приятная новость. Обычно мне приходится приучать мужчин к руке, как ловчих птиц.

– Полагаю, нам будет непросто.

– Нет. – Она покачала головой. – Мы готовы вам помогать. Несмотря на нелюбовь моего мужа к солдатским императорам, вы – наша единственная надежда на спасение. И к тому же я должна своими глазами увидеть Тьму.

Когда церковный колокол прозвонил четверть часа, они втроем уже сидели в седлах. Были у них и три заводные лошади. По городку ехали шагом, а потом герцогиня наклонилась и послала коня сразу в галоп. Мужчины последовали за ней. Они скакали по тропе через болота, потом по дороге, герцогиня не оглядывалась, пока лошади не взмокли и не пошел долгожданный дождь. Тогда она натянула поводья, открыла седельную сумку и достала оттуда плащ.

– У вас такие тоже есть.

Коричневый тихо переседлал лошадей, путешественники сжевали по ломтю хлеба, намазанного паштетом из гусиной печенки и посыпанного перцем, и выпили вина. Дождь перешел в ливень.

Полуденные колокола застали их в красивом городе с великолепным собором. Церквей тут было даже больше, чем в Ливиаполисе. Коричневый, неприметное лицо которого редко меняло выражение, явно был доволен. Герцогиня приподняла бровь.

– Как мне вас называть? – спросил Кронмир.

– Жизель. А заодно давайте сэкономим время и сразу учтем, что мой муж нравится мне не меньше, чем всем вокруг, и что после дня скачки у меня не возникает никаких любовных мыслей.

Кронмир не решил, что ответить, и просто улыбнулся.

– Не думаю, что я это заслужил.

– По моему опыту, сейчас как раз пора говорить такие вещи.

– На нас нападут? – спросил Кронмир, когда они пересели на свежих лошадей. Вадуа, как назывался этот город, была полна красивых коней и вкусной еды.

– Почему?

– Вчера на меня напали. В Венике.

– Знаю. Мы поймали второго, которого вы не убили. Тогда я и решила поехать сама.

– Могу ли я узнать почему? – Это походило на флирт, но позволяло получить информацию.

– Потому что он был одним из самых надежных людей Угла. – Она покосилась на коричневого. – Вы ему доверяете?

– Как и всем.

К Бероне они подъехали, промокнув до нитки и закоченев. Кронмир с трудом шел, а воспоминания о высоком перевале уже стали такими смутными, что он подозревал, что просто проспал часть дня.

Их проводили в крепость, еще одно великолепное строение в местном стиле, огромный замок красного кирпича. Стража была начеку даже в такую погоду, и Кронмир с уважением отметил, что доспехи на всех сверкали, несмотря на дождь, а капитан вел себя вежливо, но осмотрительно. Например, он забрал все оружие Кронмира и все это время был очень любезен. Жизель улыбнулась и сама отдала меч и кинжал, украшенные умбротской костью. Затем путников отвели в огромный зал, расписанный фресками от пола до потолка. С южной стороны были высокие окна.

Тиран, как его порой называли, или просто Граф для ближнего круга, оказался темноволосым красивым мужчиной среднего роста. Умное лицо и элегантный наряд скрадывали ощущение общей грубости, возникавшее из-за черной бороды и нависших тяжелых бровей. Двигался он с большим достоинством. При появлении Жизель он встал и поклонился – как и все присутствовавшие придворные.

– Mi fate honore, – произнес он. – Вы оказываете мне честь.

Со знакомством и церемониями закончили быстро. Девушки устроили танец с рыцарями графа. Жизель отвели мыться и переодеваться.

– Вы – офицер Il cavaliere rosso^[141], - сказал граф Симон.

– Да, – поклонился Кронмир.

– Скажите мне, в самом ли деле он такой образец рыцарства, каким его описывают? Верно ли, что он убил галлейца де Вральи в честном бою?

– Насколько мне известно, да.

– Хотел бы я это видеть! Женщина, которая сейчас называет себя Жизель, говорит, что он может сюда приехать.

– Это возможно.

– Тогда у нас есть надежда, – улыбнулся граф. – Я хвалился, что у меня лучшие рыцари во всей Этруссии. Возможно, так оно и есть. Но что-то подсказывает мне, что против Тьмы рыцари бессильны.

Кронмир только развел руками.

– Вот наш магистр, Петрарка, – представил граф. – А это один из моих самых верных рыцарей, сэр Томазо Лупи.

Кронмир поклонился обоим.

– Магистр Петрарка? – уточнил он.

– Да, – кивнул старик.

Кронмир вытащил из-за пазухи чехол со свитком. С поклоном отдал его старику.

– От магистра Гармодия.

Сэр Томазо улыбнулся, когда старик взломал печать.

– Полагаю, вы собираетесь отправиться к краю Тьмы.

Про себя Кронмир выругался.

– И скольким людям это уже известно?

– Возможно, троим, – поморщился Томазо. – Смотрите на танцовщиц. Скажите, что вон та очень хороша. Кстати, это моя жена. Герцогиня очень осторожна. Будет устроено представление, но без большого скопления людей. Вы уедете утром, я провожу вас к холмам. Когда вы захотите, чтобы вас сменили, вас встретят.

– Все настолько плохо? – Кронмир почувствовал себя обнаженным.

– Я доверяю всем жителям этого города. Мы приняли меры предосторожности, потому что об этом попросила герцогиня. Верона – не Веника, патриарха Рума здесь не любят.

Кронмир не стал говорить этому красивому юноше, что, по его опыту, купить можно любого.

Час спустя, когда танцы – великолепные – и музыка – выше всяких похвал – закончились, Кронмира представили беронской знати. Сэр Алессио, сэр Маурицио, сэр Ахилл, сэр Лукка и еще десяток рыцарей и дам. Сэр Томазо познакомил его с Софией ди Кастельбарко, знаменитой красавицей, и Кронмир изобразил, что сражен. Даже играя придворного, он успел заметить, что магистр Петрарка ненадолго вернулся в зал, переглянулся с Лупи и убежал. Кронмир поднялся и попросил прощения. Все взгляды были прикованы к сэру Маурицио и донне Софии, так что его уход прошел незамеченным.

Его отвели в спальню с вышитыми занавесями. Герметист сидел за пологом.

– Я слишком стар для этих игр, – улыбнулся он. – Я уже подготовил ваши заклинания. И могу предложить вам еще одно. Мое собственное изобретение.

Кронмир поклонился.

– Если это действительно наш враг из Ифрикуа, – продолжил старик, показывая несколько стеклянных фиалов, – полагаю, оно поможет противостоять ему. Я не представляю, сколько продержится заклинание и какие могут быть побочные эффекты. Тут задействован всего лишь принцип подобного к подобному. Точнее, чуждого к чуждому.

Кронмир больше года терпел Аэскепилеса и привык к мучительным объяснениям герметистов.

– Что это, магистр?

– Измельченная умбротская кость. Сама суть немертвых.

Кронмира передернуло.

– Гармодий, Аль-Рашиди и я – мы все думаем одинаково. Мне кажется, что это хороший знак. Пусть это будет мой вклад. Должно подействовать, но у меня не было способа проверить, не погружаясь во Тьму.

– Но вы ее глотали.

– Разумеется. Как и все, кто использует кость. Она безвредна. – Он сморщил нос. – Правда, она плохо пахнет. И запах держится долго, как и вкус.

– Почему?

– Человек, который выжил. Единственный. Он даже не вступал в бой, насколько я его понял. И его не охватила некая герметическая паника, слепой ужас, который уничтожил войско. Он сбежал… один… Остальные… он сказал, что они превратились в демонов или стали сражаться друг с другом. Или просто рухнули замертво. Или прекратили двигаться и застыли на месте.

– Но?

– Никаких «но». Я проверил его, я изучил его кровь. У меня был целый месяц, мессир. Я провел все испытания, которые мог придумать. Ничто не объясняет, почему этот человек, простой ремесленник, ополченец, выжил там, где знакомые мне люди, защищенные созданными мною же амулетами, мгновенно умерли или обратили оружие против своих братьев, отцов, друзей и союзников. До Тьмы всего три дня конного пути. А выжил только один человек.

Кронмир кивнул, обратив внимание, что маг выделил голосом слово «ремесленник».

– Он резчик по кости.

– Именно, – подтвердил Петрарка.

– Что-то в костях немертвых дает возможность сопротивляться, – уточнил Кронмир.

– Гармодий написал мне о том же. Теперь я почти уверен.

Кронмир почувствовал, как забилось сердце, хотя здесь, во дворце, он был в безопасности.

– Магистр, если враг настолько силен, почему он еще не захватил Этруссию? – Он покосился на простую карту, которую магистр приложил к своим заметкам. – Если ваша оценка верна, Тьма начинается всего в нескольких милях от самой богатой и населенной земли… во всем мире. По крайней мере, в известном нам мире.

– Не представляю. Но сэр Томазо – очень начитанный молодой человек со склонностью к той науке, что мы зовем историей… У него есть идея, которая, к моему сожалению, все объясняет.

– И почему враг еще не здесь?

– Потому что ему не нужна Этруссия. Пока.

Кронмир вздрогнул.

На следующее утро они выехали вскоре после рассвета и направились на северо-восток, к предгорьям. Миновали великолепное озеро, спрятавшееся в лесистых холмах, и выбрались на широкую дорогу к Митле.

– Митла нам не союзник, – сказала Жизель. – Давайте сразу все проясним. Если герцог Митлийский меня узнает, то бросит в тюрьму. Или что похуже.

Кронмир задумался, пытаясь выбрать слова повежливее.

– Вы подвергаете нас всех риску?

Сотню шагов они проделали в молчании, только позвякивала впереди тележка лудильщика.

– Мастер Кронмир, вы не показываете мне свои крапленые карты, а я вам свои. Я хорошо знаю места к северо-востоку от Митлы, как и сэр Томазо.

Томазо Лупи упорно смотрел в сторону, на Селлазийские горы.

– Потому что вы собираетесь объявить Митле войну?

– Если вы такой умный, – сказала герцогиня, – может, вы сообразите держать свои догадки при себе?

Митла казалась вымершей. Они подъехали к воротам города – великолепным, высотой в пятьдесят футов. Стены показались Кронмиру неприступными. На дорогах было почти пусто, в город направлялось разве что несколько крестьянских телег с припасами. Сэр Томазо ускакал вперед и поговорил с лудильщиком. Кронмир подозрительно смотрел на них. Рыцарь поступил умно: купил какую-то мелочь, щедро заплатив за нее. Род взятки. Пожал бродяге руку, как будто равному, и поскакал обратно.

Кронмиру очень не нравилась тишина. У него волосы на загривке дыбом вставали. Лудильщику она тоже не нравилась – он раскинул свою лавку, не въезжая в город. Примерно за пятьдесят шагов до ворот, открытых, как жадные пасти, Кронмир остановился.

– Давайте объедем город.

Сэр Томазо и герцогиня переглянулись.

– Это будет странно, – сказала герцогиня.

– Не так и странно, – возразил беронский рыцарь. – Тот мужик сказал, что у северной стены расположился ифрикуанский торговец лошадьми. Может быть, мы хотим купить свежих коней.

Жизель в первый раз улыбнулась Кронмиру.

– Непохоже на совпадение.

Они развернули лошадей и поехали вокруг. Город молчал. Никто не расхаживал по стенам, что само по себе вызывало тревогу. Конская ярмарка оказалась почти пуста, всего два торговца: ифрикуанец в бурнусе с великолепными конями из своей страны и местный, с равнинными скакунами. Они сидели рядышком, сетуя на отсутствие покупателей. Жизель пошла к ним, а Кронмир молча принялся их изучать. Жизель быстро сторговала четырех ифрикуанских меринов и одну кобылу. Покупка была дорогая, и М’буб Али восславил Аллаха и долго кланялся герцогине. Потом она решила переговорить с местным, а Кронмир поклонился ифрикуанцу.

– Должно быть, непросто было добраться морем из Дара вместе с конями?

Темнокожий поклонился в ответ и радостно улыбнулся, сразу став гораздо моложе.

– Ха. Я делал это шестьдесят раз. Я знаю о плавании с лошадьми больше, чем любой человек на свете. А еще я скромный, – добавил он и улыбнулся шире.

Торговец щелкнул пальцами, и вертевшийся рядом мальчик убежал.

– Я хотел купить госпоже кофе, но она слишком сильно спешила.

– Хм, – только и ответил Кронмир. Торговец явно заманивал его. – А самое последнее плавание не было ли тяжелее остальных?

Взгляд ифрикуанца стал напряженным.

– Очень интересный вопрос.

– Я сам плавал по морю, – пожал плечами Кронмир.

– Я так и подумал, что ты не из этих мест, хоть и говоришь гладко.

– Я из империи за морем, – честно объяснил Кронмир.

Мальчик вернулся с латунным подносом, кувшинчиком и крошечными медными чашечками. Сэр Томазо перестал любоваться лошадьми, как юнец, впервые оказавшийся в борделе, и подошел к ним. Кронмир сел на предложенную подушку и отпил кофе.

– Я видел битву с двумя морскими чудовищами. И подумал, что перевозить коней сейчас… – Он не стал продолжать, надеясь зацепить торговца.

– Время нынче странное, – согласился М’буб Али.

Джулас Кронмир почти уверился, что имеет дело с человеком одного с ним ремесла.

– Насколько странное? Настолько, что халиф готов терять деньги на хороших конях, лишь бы получить новые сведения?

М’буб Али помолчал. Поднес чашку к губам, прищурился. Кронмир закрыл оба глаза, потом открыл.

– Мы не отсюда, – осторожно сказал он.

Вернулась Жизель, переговорившая со всеми, присела на ковер и взяла чашку кофе.

– Благодарю. Я люблю кофе.

– Предположим – только предположим, – что это может быть правдой, – сказал М’буб Али.

– Думаю, это не причинит мне вреда, – кивнул Кронмир.

Он улыбнулся Жизель и взглядом попытался дать понять, что ведет непростой и деликатный разговор. Она опустила глаза.

– Думаю, мы можем обменяться не только деньгами за коней, – смело заявил Кронмир.

Он торопился, из Митлы почему-то хотелось сбежать как можно быстрее. Торговец не моргнул глазом.

– Тебе известен человек по имени Павало Пайам? – рискнул Кронмир. Так утопающий хватается за соломинку.

Но на этот раз соломинка оказалась крепкой.

– Очень интересное имя. Друг. Соплеменник. – Он помолчал и отпил кофе. Вздохнул. – И один из самых верных слуг моего хозяина. Клинок веры. Гроза немертвых.

– Я встречал его в Харндоне.

– В далекой легендарной Альбе? – Торговец сверкнул зубами. – Я начинаю думать, что ты либо тянешь меня в ловушку – а тогда учти, что мои люди хорошо вооружены, – или что эта встреча случилась волей самого Аллаха.

– Второе, М’буб Али, – вставила Жизель. – Мы хотим посмотреть на то, что зовем Тьмой. Ваши люди знают немертвых. Это одно и то же?

М’буб Али оперся на локоть и налил себе еще кофе.

– Думается мне, что часть пути нам предстоит проделать вместе.

Они выехали еще до рассвета, навстречу алому солнцу. Дождь прекратился, горы к северу сверкали снежными шапками. Дорога шла по самой плодородной и ухоженной земле, какую Кронмир видел в жизни. Одно поле спелой пшеницы сменялось другим.

Людей на полях не было. В деревнях сидели за запертыми дверями. Путники тянулись на юг: кто-то был одет как паломник, но большинство явно бежало прочь вместе с детьми и пожитками.

К полудню они добрались до деревни с маленьким трактиром. Колокола исправно звенели, на площади работал крошечный рынок: десяток разносчиков с лотками да фермеры, торговавшие овощами. М’буб Али и двое его слуг спешились.

– Нас не все любят, – пояснил он.

– Понимаю, – кивнула Жизель. – Но, думаю, смогу договориться о достойном приеме в трактире.

– Я дождусь вас, госпожа. – Ифрикуанец отвесил изысканный поклон.

Они спешились у трактира и уселись за столом под раскидистым деревом.

– Не верю я, что он торговец, – пробормотала Жизель.

– Руки у него сильные, но очень чистые, – согласился Кронмир. – И перстней он раньше носил куда больше. А рукоять меча…

– Я, конечно, не умею убивать так, как вы, – вмешался сэр Томазо, – но меч этот я видел. Он принадлежит богатому человеку.

– Богатому воину, – поправила Жизель.

– Аминь, – заключил сэр Томазо, когда принесли вино.

Жизель что-то быстро сказала слуге, и тот дважды кивнул.

– Разумеется, мы обслужим ваших неверных, – ответил он на неплохом этрусском.

Кронмир отправил коричневого за М’буб Али и его людьми. По дороге коричневый наткнулся на ребенка и угостил его чем-то сладким. Ребенок улыбнулся, и Кронмир снял руку с рукояти меча.

– Я нервничаю, – признался он.

– И я, – сказала Жизель. – Все не так. Я не знаю, как обходиться с такими вещами.

– Митла… непростая.

– Почему они не очищают эти деревни? – спросила Жизель, попробовав вино.

– Возможно, это придется сделать нам, – ответил Томазо, имея в виду Верону.

Кронмир посмотрел на человека, который шел к ним через площадь. Вероятно, хозяина.

– Я спрошу, так будет быстрее.

У владельцев трактиров всегда есть свежие новости. Кронмир торопился и поэтому был готов заплатить.

– Мой сын сказал, что с вами путешествуют неверные. – Трактирщик низко поклонился. – Я никогда их раньше не видел. Не будет ли священник возражать?

Он обращался к Кронмиру, как будто за столом больше никого не было. Кронмир решил поддержать игру.

– Может быть, я смогу вас переубедить? – Он положил на стол золотую монету альбанской чеканки, одну из самых крупных в мире – за нее давали двадцать пять вениканских дукатов. Наверное, трактирщик столько зарабатывал за неделю.

– Поговорите с моей женой, – вздохнул он наконец. – Ей решать.

Кронмир кивнул своим спутникам и прошел внутрь. За стойкой крупная женщина разливала вино по кувшинам.

– Госпожа?

– Чего тебе? – откликнулась она, а потом подняла глаза. – А, мессир…

– Ваш муж…

– Бесполезный пьяница! – гаркнула она. – Спит целыми днями, жрет и пьет даром. Что он вам наврал?

– Мы путешествуем вместе с неверными из Ифрикуа. Я бы хотел, чтобы ты и их обслужила. – Он положил золотой на стойку.

Трактирщица немедленно попробовала его на зуб.

– Конечно, мы рады будем принять друзей мессира. Священники все равно врут. – Она оглянулась через плечо. – А в последнее время врут еще больше.

– Что происходит на востоке? – спросил он.

В зал вошла Жизель – он узнал ее по шагам. Трактирщица нахмурилась.

– За нами Вилано, а потом уже только холмы. В хорошие годы через перевал идут путники из Арле. А в этом году никого не было после… после битвы.

– А из Вилано кто-то был? Сегодня?

Она испугалась.

– Я знаю про Тьму.

Жизель громко задышала. Взгляд трактирщицы заметался по залу.

– Священник велит оставаться.

Кронмир переглянулся с Жизель, и та положила руку трактирщице на плечо.

– Не слушай священника. Запирай трактир и отправляйся в Верону. В Митлу не ходи.

– Кто вы?

– Ты не хочешь этого знать, – улыбнулась Жизель.

Трактирщица перекрестилась.

– Я все подам вашим неверным, заберу деньги и уйду. Мужа бросать? Жизель расхохоталась – грубым злым смехом, совсем не подходившим к ее золотым волосам.

– Только если ты его ненавидишь.

Неверные уже сидели за отдельным столом и пили виноградный сок. Они обглодали до костей шесть куриц. Жизель заказала еще мяса.

– Кажется мне, в ближайшие дни есть нам особо не придется. – Она потребовала принести несколько колбас.

Кронмир присел за стол к торговцу.

– Ты пойдешь с нами?

– Толку не будет. Я поеду на север, как и собирался, и увижу, что смогу. Но еда тут добрая. Не все продают что-то чернокожим. Мне повезло тебя встретить. – Он поклонился Жизель, которая передала ему десяток говяжьих колбас. – Вы знаете свой путь.

– Я служу Венике. Мы торгуем со всеми.

Кронмиру терять было уже нечего.

– Мой господин верит, что Некромант ушел из Ифрикуа и захватил Арле. Точнее, полагает, что это возможно.

Ухоженную бороду М’буб Али красил хной – местами вышло слишком ярко. Сейчас он задумчиво погладил ее.

– Как по мне, похоже на правду. Мой хозяин тоже так считает. В нынешнем году было четыре войны против немертвых, но Аль-Рашиди говорит, что это так, небольшие вылазки. А кто твой господин?

– Герцог Фракейский. Он станет императором, скорее всего.

– Это хорошо, – улыбнулся ифрикуанец. – Год назад известие о том, что лорды запада могут прийти сюда, наполнило бы мою душу страхом… и желанием начать джихад. А теперь любой союзник пригодится. Странные времена.

Кронмир кивнул и вытащил маленький стеклянный фиал. Ифрикуанец потряс его и улыбнулся. Вынул из пояса костяной чехольчик.

– У каждого из нас есть по три штуки, не меньше. Вы сами догадались или вам Пайам рассказал?

– Умбротская кость?

– Хм. Я ею только пользуюсь, делать сам не умею.

– Этот Аль-Рашиди, знаменитый философ, – сказал Томазо. – Магистр Петрарка с ним знаком. Могут ли они состоять в переписке?

– Если и нет, надо это устроить, – вставила Жизель. – Есть ли у кого-то письма? Госпожа закрывает свое заведение и уходит в Верону.

Все, кроме коричневого, что-то написали. Даже торговец.

Неверные собрались раньше всех. Нагрузили два тяжелых бурдюка со сладким соком, колбасы и стопку лепешек на двух мулов и поскакали на север, хлестнув коней.

К востоку от городка поля совсем опустели. Коричневый нагнал их у маленькой усадьбы, где жил городской правитель, – сейчас и в ней никого не осталось. До Вилано было меньше двух миль к востоку. Пришлось перебираться через узкую речушку, до сих пор ярившуюся, ледяную от талого снега.

Копыта громко цокали по каменному мостику. Слишком громко. В деревне не звенели колокола и вообще ничего не происходило. Не кричали петухи, не пели птицы, не лаяли псы. Кронмир заметил кошку с дохлой мышью в зубах. Следил за ней, пока она не исчезла.

Выжил ли еще кто-то?

Людей не было видно.

Кронмир раздал своим спутникам по фиалу с сероватой пылью. Они размешали ее в вине и выпили. Все четверо сразу закашлялись, порошок был омерзителен на вкус, примерно как собачье дерьмо. Кашель потом прошел, но у Кронмира теперь скребло в горле, как бывает перед простудой.

– Такая дрянь не может не действовать, – сплюнула Жизель и подвигала меч в ножнах.

Коричневый приподнял бровь и сделал какой-то знак. Кронмир кивнул, и его слуга поскакал на юг вдоль берега. Томазо Лупи проверил свой клинок и привстал на стременах.

– Думаете, мы близки к Тьме? Да простит меня господь, но на вкус это зелье как дерьмо.

– Мне кажется, мы уже во Тьме, – сказал Кронмир.

Сэр Томазо перекрестился.

– Но ведь светло.

– Это просто название.

– Метафора, – добавила Жизель.

Томазо сплюнул.

Они ехали еще два часа, шагом, чтобы не поднимать пыли. Жизель казалась неплохим лазутчиком, не нарушала строя и чувствовала, когда нужно пригнуться к лошадиной шее. Кронмир внимательно наблюдал за ней. Ее этому учили, и учили хорошо.

К вечеру все вымотались. Они отклонились от намеченного пути и поднялись на высокий холм, предвестник великих северных гор, которые этруски считали защитой от всех врагов. Когда разбили лагерь, Лупи рассказал несколько сказок времен святого Аэтия – о том, как Дикие перебрались через горы и волшебник Иль Хан дошел аж до самого Рума. Жизель смотрела на леса под холмом, а Кронмир – на нее.

С Лупи все было понятно. Он легко двигался даже в доспехах, оказался весьма начитанным и, вероятно, отлично танцевал. Рыцарь. Кронмир не нашел в нем ничего примечательного, если не считать ума и любви к чтению, редкой у солдат.

Но с герцогиней дело обстояло сложнее. Не то чтобы Кронмир ее недолюбливал или не доверял ей. Просто слишком много в ней было необычного: молодая жена старого могущественного мужа, утверждавшая, что искренне его любит. Одна из богатейших женщин мира, явно умевшая примерно то же, что и сам Кронмир. Женщина, обладавшая политической властью и все же рисковавшая жизнью в отчаянном и неумном предприятии.

Она знала, как разжечь и поддерживать небольшой костер, как разместить его в корнях дуба, чтобы дым незаметно уходил в крону. Запах можно было бы учуять, но из долины никто бы не разглядел ни дыма, ни пламени.

Сумерки во Тьме оказались еще мрачнее дня. Загудели насекомые, Кронмир с облегчением услышал, что в ветвях водятся белки.

Лупи прислонился спиной к дереву. Далеко на востоке горели огни. На западе не было ничего, кроме тьмы.

– Белки, – сказал он.

– И кошки, – добавила Жизель. – И еще кузнечики и сверчки.

Когда розовое небо потемнело и показались первые звезды, раздался громкий крик. Так могла бы кричать грешная душа, влекомая в ад.

Лупи вздрогнул и вскочил на ноги. Жизель выхватила длинный нож, которого Кронмир раньше не видел. Но он узнал этот звук и обрадовался, как другие люди радуются, наверное, при виде любимых. Он поднялся, взял свои доспешные рукавицы и пошел к центру маленькой полянки.

Огромная черно-белая птица неслась с запада. Несколько раз взмахнув крыльями, она вцепилась когтями Кронмиру в запястье и наконец уселась.

Он много лет имел дело с этими птицами, но никогда раньше ни одна из них не терлась двуцветной головой о его щеку. Бесчувственность Кронмира вошла в поговорку среди его соратников и врагов, но на животных она не распространялась. Он опустился на колени, опер руку о седло и заговорил с птицей:

– Ты очень красивая. Рад тебя видеть. Ты пересекла Тьму, малышка, так? Ты молодец. Такая храбрая и умная. – Он повернулся к костру. – Дайте колбасы.

Жизель подошла к нему.

– Я их только в книгах видела.

– Это девочка. У нее нет имени, только номер. – Кронмир перевернул золотую метку на ноге и прочел: – Тридцать четыре.

Жизель погладила птицу, почесала ей перья и предложила кусочек колбасы. Птица осторожно взяла угощение с ладони и проглотила в несколько приемов, потряхивая большой головой, похожей на совиную.

Кронмир развернул лист, который принесла Тридцать четвертая. Перечитал несколько раз.

– Новости? – спросила Жизель.

– Да. Мор опустошает Альбу и Окситанию. – Дальше шел абзац о вратах и заклинаниях, но этим он делиться не стал. – Мой… наниматель ожидает коронации в Ливиаполисе. Очень скоро. Возможно, на этой неделе. – Он посмотрел Жизель в глаза. – Я верю, что он приедет сюда. Если цитадель Арле пала, он должен об этом узнать.

Жизель злобно фыркнула.

– Пала, конечно. Битвы были почти два месяца назад. Две битвы или три. – Она покосилась на восток. – Или даже четыре.

– Я бы с удовольствием поинтересовался, что вы имеете в виду.

– Вы же знаете о большой битве между графом Арле и Дикими. Под Дикими я не имею в виду Тьму, только ирков и этих новых боглинов.

– Да? – помог ей Кронмир.

– Потом многие этруски отправились на север. Все, кого мы могли отпустить, не оставшись беззащитными. Я исхожу из того, что они сразились с Тьмой и проиграли. И подозреваю – только подозреваю, – что армия Диких, которую я видела на востоке и с которой сражался – и проиграл – граф Арле на севере, тоже билась с Тьмой. И потерпела поражение.

Кронмир поджал губы.

– Почему вы думаете, что сторон больше двух?

– Разве у войны бывает всего две стороны?

– Вы сказали, что их четыре, – напомнил Кронмир.

– В какой-то момент король Галле отправился снимать осаду с Арле и погиб. Я не знаю, в какой очередности все это произошло, и не уверена, что Тьма – враг Диким. Но когда мы сражались в лесах Истрии, Дикие… не воевали. Я видела их лагерь. Они бежали или перебирались в другое место.

– Очаровательно, – сказал Кронмир. – А почему вы считаете, что Арле пал?

– Он был в осаде не меньше двух месяцев.

– Но это одна из величайших в мире крепостей. Кстати, сколько до нее пути?

– Это будет самоубийство. Слишком далеко.

– На нас пока не напали, – заметил Кронмир. Он только что получил краткое описание сил одайн. Кошка, мышь и белки обрели смысл. Они – и насекомые – стали доказательством. Но о силе костей на той стороне еще не слышали – а значит, могли не знать и о прочем.

Кронмир развернул чехол из промасленной кожи и достал письменные принадлежности. Зашифровал отчет о всей своей поездке, о Венике и встреченном там и даже о Жизель. Писал он тонко очиненным золотым пером. Ему не нравилось заниматься этим в присутствии Жизель – тем более что она помогла ему, посветив. Он не любил, когда кто-то видел его шифр.

Но Тьму он любил еще меньше. Писал он быстро, оставляя кляксы. День, насекомые, кошка… поведение Тридцать четвертой, примчавшейся с запада на восток через Тьму.

– Она не сможет лететь еще двенадцать часов, учитывая… обстоятельства. – Он покосился на темный запад. – Жизель, кто вы?

Она улыбнулась, показав идеальные зубы, и ровно ответила:

– Жена герцога Веники. Я думала, вы не спросите.

– Я могу справиться с вами обоими, – заметил Кронмир.

Жизель привстала. Лупи, занятый ужином, замер. Кронмир сидел спокойно, не двигая руками.

– Я не опрометчив и многого не понимаю в этой ситуации. Но если вы не объясните мне, почему вы с вашими золотыми волосами и безупречной кожей так похожи на убийцу, я вынужден буду предположить худшее.

– Взгляды – проклятье. – В ее правой руке сверкнул полированный металл. – Я не убийца. Но я была следопытом.

– Следопытом?

– Разведчиком от Веники. В горах. Видите ли, там растут деревья. Очень старые. Мы охраняем границы… и деревья. Мы сражаемся с тем, чего не существует, по мнению людей.

Кронмир задумался об этом.

– В самом деле?

– А вы поразмышляйте, мастер Кронмир, – улыбнулась она. – Что нужно, чтобы создать флот?

– Деревья. Старые прямые высокие деревья, – понял Кронмир.

– Как я вышла замуж за герцога, вас не касается. Разве что… я спасла его. Это один из наших лагерей, хотя мы редко бываем в населенных местах. Но в горах к северу от Фрули водятся ирки и другие твари, про которых церковь говорит, что их не бывает. И… наша нелюбовь к Митле давняя.

Кронмир немного расслабился.

– Мне показалось… маловероятным, что женщина вашего положения отправится в такое путешествие.

Она грустно улыбнулась:

– Знаете, что хуже всего? Миру грозит опасность, а то и конец света. Моя семья живет на равнинах к северу. Я могу их потерять. И все же… – Она пожала плечами.

– И все же вы рады, что вы здесь.

Томазо Лупи фыркнул у костра.

– Да, – призналась она. – Под деревьями… рядом с полем боя. Что, оставите нас в живых?

Кронмир кивнул.

– Может быть, я осмелею и задам вам пару вопросов?

Он не ответил.

– Где тот маленький человечек, лицо которого так просто забыть?

– Где-то рядом. Прикрывает нас.

– Он вообще ничего не ест?

Кронмир улыбнулся и отвел взгляд.

– Давайте ужинать, – сказал рыцарь. Как и любой хороший охотник, он умел готовить прямо в поле и соорудил недурное блюдо: кусочки говядины, завернутые в ломтики сала с костным мозгом и поджаренные на огне. Он сделал восемь штук, и каждый взял по два. Еще была бутылка неплохого вина и каравай хлеба, немного зачерствевшего. Его поджарили над огнем и съели с говяжьим жиром.

Кронмир довольно кивнул и вытер бороду.

– Сэр Томазо, можете всякий раз путешествовать со мной.

– Я год жил один, – рассмеялся Лупи. – Многому научился.

Держа в руках стаканы, они подошли к краю обрыва. Наконец-то стемнело полностью, к западу чуть отсвечивали в лунном свете холмы, но не было видно ни единого факела, ни свечи, ни костра.

– Я главный? – спросил Кронмир.

Во Тьме герцогиня стала другой.

– Мы союзники. Никто не главный.

Кронмир подумал, что работать с любителями неприятно. Оценил великолепно устроенный лагерь.

– Я хочу вернуться из Тьмы тем же путем, что мы пришли. Хочу отдалиться к югу и отпустить птицу там, где ей не придется пересекать Тьму. Потом я отправлюсь на запад и проверю, в самом ли деле Тьма представляет собой круг.

Жизель вздохнула. Томазо тоже.

– Не стану притворяться. Я был бы рад уйти отсюда навсегда, – заметил рыцарь.

– Это как болезнь, – сказала Жизель. – Те, кто становятся следопытами… мы настроены… на Диких. Мы их не ненавидим.

– Разумеется, – ответил Кронмир. – Ненавидеть Диких без разбора – значит ничего не понимать.

Она хрюкнула не по-герцогски.

– Я должна увидеть, что случилось с людьми.

– Мы увидим.

Кронмир лежал без сна, зная, что герцогиня тоже не спит. Лупи нес стражу. Он мог бы удивиться взаимному недоверию, но оно, скорее, казалось напрасной тратой сил. И все же доверять ей он не мог.

Он лежал, думая о ее нежном личике и твердой руке… и чувствовал, что злится и боится все сильнее. Сердце билось слишком быстро.

Он задумался, что происходит. Предположил, что его могли отравить. Тридцать четвертая сидела на наспех сделанном насесте из сухой ветки и двух бревнышек, то и дело взмахивая крыльями. Очень тихо – ее учили не производить шума. Эта возня раздражала Кронмира, но он нескоро понял, что птица тоже встревожена.

Он встал, отбросив одеяло и плащ, и подошел к насесту.

– Что такое? – спросила Жизель.

Кронмир погладил птицу, успокаивая. Когда та затихла, он наконец-то различил биение других крыльев. Очень тихое, на грани восприятия.

Он прислушивался, пока не понял, что этот звук не порожден его воображением и страхом. Опустилсяна колени.

– Жизель. Над нами кто-то есть. За нами следят.

Она почти незаметным движением выбралась из-под плаща. Костер давно погас, угли больше не дымили.

– Томазо! – позвала она.

Веронский рыцарь вышел из-за деревьев.

– Над нами что-то есть, – прошептал Кронмир, продолжая гладить Тридцать четвертую и глядя наверх.

– Посмотри, как там лошади. Хотя нет, я сама. – Жизель исчезла.

Кронмир стоял на коленях у насеста. Томазо медленно крутил ворот тяжелого арбалета, из которого можно было прошить болтом рыцаря в доспехах и его коня заодно.

– Что там? – очень тихо спросил он.

Кронмир потряс головой и снова услышал шелест крыльев. Очень далеко. Тень звука, не звук.

А потом увидел: звезды на севере погасли.

Сердце Кронмира заколотилось, когда одну десятую неба залило чернотой. Он прижал Тридцать четвертую к груди и съежился.

– Во имя святого Маврикия… и всех воинских святых. Что это?

Они не слышали ничего, кроме собственного дыхания, да еще дыхания Тридцать четвертой. Потом вернулась Жизель.

– Кони у коричневого. Что это? Мне страшно, но я не понимаю почему.

– Оно огромное и умеет летать. Мне уже… лучше. – Он посмотрел в чистое небо. – Думаю, оно уже ушло.

– Думаю, вы наивны. Но надеюсь, что правы.

Через час они решили идти спать… но никто не заснул.

Они уходили из Тьмы не так осторожно, как входили в нее. Но все же по пустой безжизненной равнине они ехали два часа. Они не слышали никаких звуков, кроме гудения насекомых и шелеста ветра в спелой пшенице.

Они выехали по тому же мосту, что и въезжали. Коричневый ждал там. Лупи сделался веселым и почти оживленным, Жизель постоянно оглядывалась.

Тридцать четвертая сидела на луке Кронмирова седла, вертя головой во все стороны. Она ела каждый раз, когда предлагали. Когда они вышли из Тьмы, она расправила крылья и торжествующе закричала.

Жизель хотела вернуться в маленький городок, откуда они уехали во Тьму. Так они и поступили. Ко всеобщему облегчению, трактир был не заперт, хотя городок опустел. Они взяли с собой еды и оставили на стойке несколько монет.

Лупи заговорил с двумя стариками, которые сидели на ступенях церкви.

– Один из моих товарищей увел людей вчера, – сказал он. – Граф послал рыцарей в Митлу, чтобы увести на восток всех, кто захочет. Он объявил осадное положение, хотя врага не видно. Люди покоряются. Священник – дурак, но, – Лупи показал тяжелую бутыль, – так даже лучше. Я велел ему уходить. Сказал, что Дикие на пороге.

Жизель нахмурилась.

– Ну, миледи, я должен был что-то сказать.

– Слухи – враг не менее опасный, чем Тьма, – заметила Жизель. – Поехали.

Полных два часа они двигались на юг. Тридцать четвертая слетела с кулака Кронмира, схватила в воздухе птицу и жадно ее сожрала, а потом еще притащила маленького козленка. Кронмир сказал, что это само по себе вызовет слухи. Птица сожрала и козленка, а потом успокоилась.

К середине дня они въехали в маленькую деревню – тоже пустую. Судя по следам в пыли и навозу на дороге к югу от деревни, отсюда люди ушли сами. На площади сидели два пьяных старика. Почти весь скот забрали, но под деревьями возились свиньи, и кто-то бросил собаку. Жизель кинула ей кусок, и собака побежала за ними.

Они отправились дальше на юг. Иногда Кронмир прикидывал высоту гор на севере.

– Мы примерно в четырех милях западнее вчерашнего лагеря, – сказал он вечером.

– Это и без инструментов понятно, – заметила Жизель.

– Да, но нужно было удостовериться.

– Я и так уверена.

Лупи попытался скрыть улыбку, но не смог. Он спешился, и к нему немедленно подбежала собака. Лупи сходил в лес, вернулся и почесал собаку под подбородком. Лицо коричневого оставалось бесстрастным.

Чуть позже, пользуясь долгим днем, они повернули на север и залезли на очередной холм – ниже вчерашнего, но довольно заметный. На вершине стояло укрепление древних, квадратное и заросшее. На северной стороне холма виднелись развалины башни, старые ворота и сохранившийся по воле случая небольшой зал.

Подойдя ближе, они поняли, что случай тут ни при чем. Северную башню тщательно переложили, зал снабдили крышей и устроили там очаг. Жизель безошибочно нашла дорогу.

– Опять ваше секретное укрытие? – спросил Кронмир.

– Да. Вам нужно попробовать нам доверять. Между прочим, я нарушаю древнее правило, когда привожу вас сюда.

Лупи поглядел на долину.

– По-моему, вам двоим нужен не проводник, а судья, как на турнире. Может быть, я поеду домой к жене?

Кронмир улыбнулся, а Жизель рассмеялась.

– А готовить кто тогда будет?

На мгновение показалось, что коричневый тоже может улыбнуться.

На закате Тридцать четвертая снова отправилась на охоту и принесла огромный кусок оленины, который грациозно положила перед Кронмиром. Он погладил птицу и помог очистить когти от крови. Лупи взял мясо и превратил его в рагу с травами. Объедки Тридцать четвертая разделила с собакой.

Кронмир приписал свои мысли и дневные наблюдения к отчету, плотнее его свернул и прикрепил к правой ноге птицы. Утром, съев кусок колбасы, она устремилась прочь от восходящего солнца. Они видели, как бьют огромные крылья и как птица мчится на запад почти по прямой линии.

Два часа спустя они вернулись во Тьму. Никто этого не хотел, а собака села и завыла. Но потом все же пошла за ними.

Теперь они были настороже. Стило им войти во Тьму, они сразу почувствовали неладное – не говоря уж о том, что собака выла, кони насторожили уши, а люди мгновенно упали духом. Они снова проглотили ужасный порошок и отправились на северо-восток, все глубже и глубже. К полудню они добрались до безмолвной деревни.

К западу от нее Жизель обнаружила следы. Они шли прямо вперед и казались такими же неестественными, как тишина вокруг, – идеально ровная линия, а идущие как будто делали шаги одинаковой длины. Следы не огибали ни свинарник, ни низкий каменный забор, они шли поверх них. Путники, кто бы они ни были, перебрались через каменную стену четыре раза на протяжении двадцати шагов.

Жизель бродила вокруг следов, а Кронмир проехал по ним до глухого леса. В зарослях пели птицы.

– Утром, – произнесла Жизель. – Самое ранее – ночью.

– Я, наверное, поеду дальше один, – сказал Кронмир.

– Вряд ли, – отозвалась Жизель. – А вот Томазо я бы отослала домой.

Они посмотрели друг на друга. Томазо покачал головой.

– Не позорьте меня. Я рыцарь.

Жизель взяла его за руку.

– Сэр Томазо. Скорее всего, мы все умрем.

– Или хуже, – заметил коричневый. Это были его первые слова за несколько дней.

Сэр Томазо сделал лихое лицо.

– Возможно. Но есть мы будем вкусно.

Они поднялись на холм. Следы шли через лес на вершину и спускались с другой стороны. Под десятифутовым обрывом обнаружились два тела. Одно – мертвое. Другое… человек со сломанными ногами лежал неподвижно, открыв глаза.

Живой.

Или нет.

– Стоять, – велел Кронмир и взялся за балестрино. Крикнул: – Эй! Ответа не было.

– Эй? – Он подъехал ближе.

– Это те, кого зовут немертвыми, – вмешалась Жизель. – Потому что они… не мертвы.

Кронмир слышал о таком, конечно. Но никогда не видел.

– Мать твою.

Собака залаяла.

Лицо немертвого было спокойным. Глаза – тело принадлежало молодому красивому мужчине – не моргали.

У другого тела глаза были закрыты.

Жизель разглядывала следы.

– Все пришли отсюда. Первый свалился и умер. Или что там с ними случается, когда ломается хребет. Второй упал сверху, а третий обошел и увел за собой других. Вот. – Она указала на новый след, в нескольких шагах от первого, спускающийся вниз.

Кронмир начал понимать. Или подумал, что понимает.

Собака надрывно выла.

– У них есть собственная воля, но ничтожная, – решил Кронмир.

Жизель резко повернулась, и в это же мгновение взгляд немертвого стал сосредоточенным.

Тело как будто выдохнуло облачко тумана. Бледно-серые щупальца двигались быстрее мысли – десяток тянулся к Кронмиру, а остальные к Жизель. Кронмир шарахнулся вправо и всадил болт в голову твари. Глаза немедленно закрылись – яда смертоноснее черного герметического зелья в империи не знали.

Щупальца опали за несколько дюймов от лица Кронмира, рассыпались пеплом и разлетелись.

Собака надрывалась. Шерсть на холке стояла дыбом, и собака казалась дикой и опасной. Кронмир сплюнул. Отошел на несколько шагов и начал дышать очень осторожно – так же, как дышал бы, окажись рядом ядовитый газ. Сплюнул еще раз и посмотрел на Жизель. Та замерла на месте.

Не отрывая от нее взгляда, он перезарядил оружие.

– Посмотрите на меня, – тихо сказал он.

– Оно меня коснулось, – ответила она, сдерживая страх в голосе. Не очень успешно. – Да хранит меня Мать лесов. Я видела его. У него есть пасть. Пресвятая дева… – Она упала на колени.

– Что там происходит? – спросил Лупи.

– Не спускайтесь! – крикнул Кронмир. – Жизель, посмотрите на меня.

Он вытащил из пояса стеклянный фиал.

– Я не собираюсь подходить близко. Простите. Поймаете?

– Надеюсь, – мрачно сказала она.

Он кинул сверкнувший в воздухе фиал. Руки Жизель немедленно свело судорогой.

– Оно пытается захватить меня.

– Постарайтесь справиться с ним.

– Убейте меня, если я сдамся.

– Разумеется. А теперь наклонитесь и возьмите фиал.

– Оно играет со мной, потому что ему нужны вы.

– И как же вы заставите меня подойти?

Она кашлянула и упала. Слишком далеко от фиала.

– Коричневый, – подозвал Кронмир.

– Я здесь.

– Я собираюсь ее спасти. Ты видишь, как это работает.

– Да.

– Если у меня не выйдет, убей обоих и уходи. Расскажи Петрарке все, что здесь видел. Это твой долг.

Кронмир положил балестрино на землю.

– А как я узнаю, что все в порядке? – разумно поинтересовался коричневый.

Жизель проигрывала борьбу.

– Если не сможешь нам доверять, убей.

Кронмир вынул еще один фиал и, повернувшись к ней спиной, проглотил его содержимое. Долго кашлял.

– Непохоже это на вас, – заметил коричневый.

Кронмир думал так же, но все равно двинулся вперед, безоружный. Чтобы коричневому было легче его убивать, если что.

Она лежала на земле. Чужая воля уже одолевала. Кронмир опустился рядом с ней на колени, и Жизель дернулась.

Собака все выла и выла, исполняя настоящую песнь ненависти.

– Посмотрите на меня.

Оно хотело, чтобы он оказался ближе. Кронмир придвинулся так близко, что мог бы поцеловать ее. Взял ее за руку – и в мгновение ока Жизель оказалась в боевом захвате. Оно боролось. Кронмиру было все равно.

Облачка бледного серого тумана собрались вокруг ее рта, и в ее глазах отразился ужас. Левой рукой Кронмир схватил ее за волосы, как грубый любовник, запрокинул голову. Правой подхватил с земли фиал и влил содержимое ей в рот. Серые щупальца лезли ему в глаза, серые черви дергались, зубастые пасти скалились, как крошечные демоны. Кронмир положил руку ей на горло и заставил ее проглотить зелье – так он насильно вливал бы в человека яд. После этого он перекатился через Жизель, отбрасывая ее как можно дальше от себя.

Приземлился на одно колено и поднял руки.

Она стояла на четвереньках и блевала.

– Скажите что-нибудь, – потребовал коричневый.

– Келпурния. – Кронмир вспомнил давнюю и страшно секретную операцию.

– Похоже на вас. Хотя и странный выбор. – Коричневый смотрел на оружие. – Мы ведь не справились тогда.

– А вот и нет. Те, кто нас наняли, мертвы. Мы не провалились. – Кронмир отодвинулся подальше от герцогини. – Тьме нелегко с нами справиться – спасибо магистру Петрарке, – но она может это сделать.

– Она? – ровным голосом спросил коричневый.

Кронмиру вдруг захотелось куда-нибудь спрятаться.

– Дай ей время.

– В принципе, вы похожи на себя, – решил коричневый. – Если не считать попыток всех спасти.

– Я не люблю терять агентов.

– Тоже верно.

Часом позже Жизель сидела у маленького костерка. На лицо ее возвращались краски. Кронмир устроился рядом с ней, а коричневый – поодаль, с тремя заряженными арбалетами.

– Расскажите, что вы помните, – мягко попросил Кронмир.

– Оно было внутри, – тяжело вздохнула она. – Оно меня грызло. Я чувствовала. Оно ело мою… душу. Я ощущаю раны. – Она посмотрела на долину. – Но оно медленное. Это я тоже чувствовала. Видела… образы. Глупость, но… Вам случалось находить труп, а потом трогать его и понимать, что осталась только… форма. А внутри ползают личинки.

– Не могу сказать, что у меня есть такой опыт. – Кронмир отвел взгляд.

– А мне приходилось. В лесах. Вот что оно хотело сделать со мной. Оно так питается. Превращает меня в раба. В мешок червей.

– Оно все еще в вас, Жизель?

– Откуда мне знать?

Кронмир оставил ее у костра и ушел к другим спутникам. Сэр Томазо готовил – во-первых, чтобы занять время. А во-вторых, все действительно проголодались.

– Нужно было ее убить, – сказал Кронмир.

– Что? – переспросил сэр Томазо, вскакивая на ноги.

– Нужно было ее убить.

Коричневый кивнул. Лупи потряс головой:

– Она герцогиня Веники! Ее нельзя просто так убить! Я доведу ее назад…

– Если Тьма овладела ею, – как можно мягче сказал Кронмир, – ее положение уничтожит северную Этруссию. Она станет центром… – Кронмир поискал нужное слово, – эпидемии. Она станет вредить и разрушать. Честно говоря, я даже не представляю, на что она способна. Вы готовы пожертвовать всеми, кого любите, сэр Томазо?

– Вы же ее спасли, – заметил коричневый. – Странный призыв.

– Я думаю, тебе следует отправиться в Верону вместе с сэром Томазо и рассказать магистру Петрарке все, что ты здесь видел. Все. И ждать приказов.

– Я послушаюсь, вы же знаете.

– Нужно что-то делать с патриархом Рума, – сказал Кронмир.

– Посмотрим, – обещал коричневый.

– Я надеюсь вернуться через пять дней. Я приведу Жизель. К этому моменту станет ясно, достойна ли она… доверия.

– Эта тварь пробралась в ее разум, – сказал коричневый.

Лупи вздрогнул.

– Если она найдет вас… – Коричневый приподнял бровь.

– Будем надеяться, что этого не случится. Тебя она в любом случае не достанет.

– Конечно. Во всем мире не хватит золота, чтобы заставить меня отправиться в Арле. Я это вам и даром скажу. А вы уходите. Когда потеряете герцогиню. Простите, – добавил он для Томазо.

Кронмир медленно кивнул.

– Простите, что вам приходится такое выслушивать.

Лупи покачал головой.

– Больше я ничего знать не хочу. Но я думаю, что, убив герцогиню, вы убьете и меня. Я этого прошу, потому что не переживу такого бесчестья. – Голос у него дрожал.

Кронмир посмотрел на звезды над головой, на тихую темную равнину под ногами.

– Нет. Я не стану убивать ни одного из вас. – Он поджал губы. Коричневый еле заметно покачал головой.

– Посмотрю, что можно сделать с патриархом. Кстати, если у вас что-то личное, могу убить женщину сам.

Лупи зажал уши руками. Кронмир мотнул головой.

– Непохоже на вас.

– Я знаю, что делаю, – отрезал Кронмир.

– Конечно-конечно. Собаку забрать?

Кронмир непонимающе посмотрел на коричневого.

– Не надо спасать собаку?

– Я об этом не думал.

– А, ну, значит, с вами все нормально. Но я ее заберу.

Утром Лупи и коричневый быстро двинулись на юг. Собака охотно побежала за ними.

Кронмир в компании молчаливой Жизель ехал на север. Вниз по склону, через мертвую деревню, по равнине. Встало жаркое желтое солнце, и их тени походили на черные провалы под ногами. К полудню лошади выдохлись.

Жизель не разговаривала. Кронмир продолжал идти по пути людей из деревни. Потом их следы слились с другими, потом еще с одними и, наконец, вышли на главную дорогу. Кронмир предполагал, что их опережают на тридцать или сорок часов.

– Они знают, что мы здесь, – сказала Жизель.

Кронмир покосился на нее.

– Мы едем прямо к ним, а они еще и посылают за нами разведчиков.

– Вы точно знаете? – осторожно спросил он. Весь день он держал оружие наготове.

– Нет. Но я догадываюсь, как они работают.

– Они?

Она пожала плечами, и ему стало легче. Это был обычный злой и удивленный жест женщины, привыкшей к тому, что мужчины не воспринимают ее всерьез – даже в тех делах, в которых она по-настоящему разбирается. Сложное движение со множеством подтекстов.

И как бы нежить его воспроизвела?

– Они. Не хочу пока это обсуждать. – Она немного помолчала. – Вы должны были меня убить.

– Да.

– Понимаю. Вы меня спасли.

– Да, – признался он. – Не знаю, что на меня нашло.

Она улыбнулась.

– Юмор. Интересно, – сказал он. – И сколько их?

– Имя им легион. Они похожи на хор. На… несколько хоров. – Она закрыла глаза.

– Интересно, – повторил Кронмир, внимательно глядя на нее.

Поздно вечером они увидели пыль на дороге. Кронмир отвел Жизель в лесок, а сам бросил на дорогу камешек, содержавший в себе заклинание магистра Петрарки, и, ударив по нему рукоятью кинжала, раздробил. Почти сразу перед ним выросла его точная копия.

– Назовись! – сказала копия.

– Дурак, – улыбнулся Кронмир и отошел, оставив копию стоять на дороге вместе с лошадью. Образ был настолько точен, что, когда он заговаривал, Кронмир дергался каждый раз. Сам он вернулся в лес и на мгновение страшно испугался. Жизель не было. Оказалось, что она выбрала другое укрытие, получше, и уже начала плести заграждение из веток.

Он залез к ней, и они успели сделать заграждение прежде, чем десяток человек показался из-за холма и двинулся – все шли в ногу – к двойнику Кронмира. Тот, как и должен был, выхватил меч, замахал им и потребовал назваться.

Они замерли. Совсем не так, как остановился бы идущий человек. Они просто резко прекратили движение, все разом, лучше любых солдат.

– Пресвятая дева! Теперь я понимаю, – сказала Жизель.

Кронмира не очень интересовало воплощение Тьмы, оказавшееся на дороге средь бела дня. Гораздо сильнее его волновала Жизель. Он следил за ней краем глаза.

По дороге потянулся серый туман, накрыл двойника – и никак на него не подействовал. Кронмир мерзко улыбнулся:

– Ужасно зависеть только от одного чувства.

– Два очка нашему магистру.

– Они полагаются только на зрение, – пояснил Кронмир. – Так я думаю. Можем идти.

– Давайте сначала их прикончим.

– Я не могу подпустить вас к ним. И наши лошади беззащитны. Потеря лошадей станет началом конца.

– У вас есть план?

– Да, – кивнул он. – И если к завтрашнему утру вы будете в порядке, я рискну вам его рассказать.

– Вы слишком добры. – Она выдавила улыбку.

Лагерь не разбивали. Ни костра, ни кроватей. Ложились по очереди. Кронмир доверял герцогине не настолько, чтобы спать, и подозревал, что она тоже не спит. Но все же утром он почувствовал себя отдохнувшим и с удовольствием угостился чесночной колбасой. Жизель тоже поела.

– Я хочу кофе, – вдруг сказала она.

Он улыбнулся – и тут же нахмурился, когда у нее на глазах показались слезы. Она отвернулась. Потом она снова повернулась к нему, вытерла глаза жесткой ладонью.

– Я чего-то хочу. Я ничего не хотела с тех пор, как они…

– Вы все еще говорите «они», – заметил Кронмир.

– Я их чувствую. Они… кошмарное гнездо мыслей. Или воли. Хуже, чем была бы единая воля. – Она вздрогнула. – Не знаю, с чем это сравнить. Не могу сказать, что на меня напали. Мной… овладели.

Кронмир привел лошадей. Оседлал ее кобылу, чтобы герцогиня продолжала говорить. Ему не нравилось, как ведет себя заводной мерин. Тот мотал головой, закатывал глаза, его что-то тревожило. Кронмир прислушался. Огляделся. Успокоил мерина и вернулся к Жизель, которая сидела у огромного старого дерева.

– Вами никто не овладел, – сказал он.

В ее глазах сверкнул гнев.

– Со временем это станет важнее, – мягко пояснил он. – Та история, которую вы будете рассказывать. Я думаю, что эта тварь почти победила вас и у вас остались сомнения. Но я видел, что вы боролись. Я видел, что вы пытались спасти себя изо всех сил, я видел, что вы удерживали древнее зло достаточно долго, чтобы я сумел дать вам лекарство.

Она посмотрела ему в глаза, как посмотрела бы любовница.

– Эта тварь заставляет вас думать о себе хуже, чем вы есть. Она рассказала вам сказку, в которую вы начинаете верить. Она все еще в вас, она живет. Вы можете победить ее силой воли.

Она отвернулась, пряча глаза.

– Ненавижу, когда меня поучают мужчины.

Он не обиделся.

– Ну, представьте, что я женщина. Поехали.

Они поднялись на очередную возвышенность. Холмы стали появляться все чаще, как будто равнину кто-то скомкал. Кронмир подозревал, что немертвые держатся в долинах. Насколько он мог заметить, они почти ничего не делали, шевелясь только тогда, когда их касалась воля. Подъем на холм требовал усилий. А они старались не тратить силы. Или это делали их хозяева.

Еще он решил, что они очень сильно полагаются на зрение и при этом не видят в темноте.

– Вы владеете силой? – спросил Кронмир у своей спутницы.

– Нет. Знаете, как она редка здесь? Такого герметиста, как магистр Петрарка, не рождалось уже пять поколений. Сила гораздо чаще встречается в Ифрикуа и Новой земле.

Жизель говорила обычным языком, законченными предложениями.

– Существует более удобный способ передвигаться по холмам, – неожиданно сказала она. – Если, конечно, ваш план…

– Ведите меня, – улыбнулся он.

Она поймала его на слове и послала лошадь вперед. Почти час они ехали вверх. Подъем был не очень крутой, он даже не мешал разговаривать. В результате они оказались в глубокой скальной расщелине. Тут и там валялись, как детские игрушки, огромные валуны. Многие из них были больше крупной лошади. Мелкие камни предательски выворачивались из-под ног.

Но ближе к концу долины появилась тропа, обходящая валуны. Поначалу она была просто приемлемой, потом стала широкой и твердой.

– На самом деле здесь гоняют скот, – объяснила Жизель и присела рядом с коровьей лепешкой, перекинув поводья через плечо. Потыкала ее палочкой, поворошила мушиные яйца. – Четыре дня. Может, пять.

Несколько миль они ехали вдоль хребта. Впереди и на севере высились горы.

– Вы собираетесь дойти до самого Арле? – спросила она.

– Пока не знаю. Я не знаю, что я делаю и чего ищу.

– Со следопытами всегда так. Нам придется несколько раз пересечь долину. Там течет река, и довольно глубокая. Есть каменный мостик. Следующий хребет выше, как вы видите, и длиной десять лиг. А за ним… За ним начинаются горы и горные леса. – Она посмотрела на него ясным взглядом. – До Арле больше сотни миль, а еды у нас на два дня. А еще придется переходить через большие горы… там есть перевалы.

Он разглядывал долину.

– Мы могли бы украсть еду. Что едят немертвые? Они же живы.

– Не представляю.

– Нужно поймать одного и убить, – решил Кронмир. – Или нескольких.

Она вздохнула.

– Вас не волнует, что они люди, над чьим разумом взяли верх?

Он задумался. Мерин опустил голову, выдрал какой-то росток из камней и принялся жевать.

– Думаю, лучше было бы сказать вам, что меня это совершенно не волнует. – Он внимательно следил за ней. – Но на самом деле я просто не могу их излечить и не знал их людьми, и таково мое задание, и это просто нужно сделать.

– А вдруг есть способ их спасти?

– Может, и есть. Тогда Гармодий или Петрарка его найдут. Но мне он неведом. Зато я могу помочь им, как следует изучив угрозу. Собрав данные. Этим я и занят. Мы должны узнать, как их можно убить.

– Так же, как и любого человека.

– Нет. Дайте руку.

Она протянула ему ладонь. Он вытащил из ножен с ножом шило, стальную иглу длиной в четыре дюйма, и уколол ее.

– Ай! Мать вашу!

Он вытащил шило, пробившее ладонь насквозь и оставившее подобие стигмата.

– Ай?

– Сволочь. – Она смотрела на руку. Рана затягивалась на глазах. – Помоги мне Охотница…

– Вы боитесь?

– Конечно, черт тебя побери.

– Вы выздоравливаете. – Он кивнул.

– Правда?

– Да, – ответил он. Простая ложь иногда бывает лучше.

Они поехали вниз по крутому склону. Оба были достаточно хорошими наездниками, чтобы преодолеть спуск. Примерно в трехстах шагах от моста они выглянули из укрытия. И почти сразу увидели трупы.

Дальше Кронмир ехал один.

В основном на земле лежали собаки. Козы. Два детских тела. Полностью лишенные влаги, они походили на мумии. Раньше Кронмир такого не видел.

– Вот чем это кончается.

Она спешилась, и он взялся за оружие. На всякий случай. Жизель перевернула тело девочки. Длинные каштановые волосы не потускнели. Лента особенно жутко выглядела рядом с похожим на череп лицом и губами, обтянувшими здоровые зубы.

Кронмир пошел вдоль трупов.

– Все весят примерно одинаково, – заметил он.

Жизель уже копала могилу для двоих детей. Он стал ей помогать. Яма получилась неглубокая, но падальщиков все равно не предвиделось.

Потом оба вымылись в реке. Кронмир посмотрел в воду и разглядел там рыбину.

– Думаете, все дело в воле? – вдруг спросила Жизель.

– Да. Нет. Мне не кажется, что у вас или у меня хватит воли противостоять этому. Но в том состоянии, в котором вы сейчас, – да. И вы побеждаете.

– А вы у нас эксперт.

Он только пожал плечами. Оба сели в седла, оглядели долину и поехали к следующему хребту. На другом конце моста начиналась плотно утоптанная дорога. Жизель смотрела на следы, а Кронмир отворачивался.

– Так много…

– Митла? – спросил он.

– Нет. Иначе здесь была бы река немертвых. Тут примерно тысяча человек и столько же животных. Не знаю… никогда не читала следы толпы. Но не пятьдесят тысяч никак. Да защитит нас святой Михаил…

– Пятьдесят тысяч человек… Нужно остановить эту тварь, пока она не добралась до городов.

– И вы знаете, как это сделать?

– Нет, – признался он. – Пока нет.

К закату они достигли следующего хребта. Он заканчивался утесом, с которого открывался вид на горы, высящиеся стеной на расстоянии дюжины миль, на покрывающие их деревья, на редкую траву выше по склону, на перевал далеко вверху, по дороге в Арле.

Ровный поток тварей, издали казавшихся не больше муравья, тянулся вверх по склону, к перевалу. Со своего места Кронмир видел их как тонкую черную нитку. Но, учитывая расстояние, уже можно было опасаться.

Хвост змеи немертвых вился прямо у них под ногами. Колонна длиной в милю или около того, шириной в пятнадцать-двадцать человек. Мужчины, женщины, дети, даже скот. Все шли в ногу. Казалось, что вся колонна подпрыгивает в унисон.

– Десять тысяч человек, – сказал он.

– Хорошо считаете, – грубо ответила она.

Они привязали коней и сели под разными деревьями.

– Вы мне так и не доверяете?

– Почти.

Кронмир встал, взял лопату, обошел полянку, глядя на деревья. Выбрал одно, начал копать.

Позже они поели хлеба с сыром. Хлеб был затхлый и очень вкусный. Сыр – великолепный.

– Не хочу умирать, – сказала она.

Он только улыбнулся.

– Вы считаете, что, сдавшись, я стала бы одной из них?

– Мне кажется, у этого есть… союзники. Но я не представляю, что вы можете ему предложить. Я думаю, что оно… знает о вас.

Она распахнула глаза.

– Почему? Оно отправит за мной людей?

– Очень надеюсь.

– Я – приманка? – Она посмотрела ему в глаза.

Кронмир задумался.

– Да.

Через час он снова услышал свист над головой, на этот раз ближе. Он вылез из-под одеяла и бросился под дерево, но звук исчез.

– Что такое? – спросила она.

– Не знаю. Но, кажется, оно выслеживает добычу глазами даже по ночам. На нас охотятся. Оно знает, где мы. Ему нужны вы.

– Твою мать. – Ее глаза сверкнули в темноте.

Кронмир улыбнулся и отправился проверять ловушку. Долго смотрел в небо, но ничего больше не увидел.

Они явились, когда небо начало светлеть. Они шли громко, и трое сразу же свалились в ловушку. Остальные двинулись прямо на Кронмира, не на Жизель. Он лежал, положив голову на седло, и первый немертвый, крупный мужчина в доспехах, все еще блестящих и ухоженных, ударил тяжелым топором ему в голову. Топор прошел насквозь и вонзился в седло.

Двойник исчез.

Кронмир выглянул из своего укрытия на дереве и всадил дротик за ухо нападавшему. Тот рухнул, чернея. Глаза у него опустели.

На полянку выбралась почти дюжина человек.

У Жизель был небольшой лук, длиной с ее ногу, очень странно изогнутый. Она снарядила его, когда Кронмир объяснил происходящее, и теперь начала стрелять, причем отлично: шесть стрел – шесть попаданий.

Один скорчился и упал со стрелой в горле. Остальные шли вперед.

Как и Кронмир. Он выстрелил в самого незащищенного врага – тот замер, почернел и упал. Слышалось только дыхание Кронмира да кряканье Жизель, когда она спускала тетиву. Лук был очень мощный: некоторые стрелы пробивали грудь врага и выходили из спины.

Упал еще один. Остальные окружили дерево. Их попытки залезть наверх показались бы смешными, если бы положение не было настолько серьезным.

Один рухнул в яму.

У Жизель получалось все лучше. Она сидела в сорока футах, на платформе, которую сама соорудила в развилке большого дерева, высоко над землей. Наконец твари сообразили. Их бесшумные перемещения выглядели жутко, а двигались они быстро и согласно. Четверо легко закинули пятого на дерево, где устроился Кронмир. Но вот каждый из них по отдельности ловкостью не отличался, да и оружия дальнего действия у них не было.

Кроме серых червей, которые отлетали на два фута от глаз и рта хозяина.

Когда атака закончилась и последняя тварь упала, Кронмир изучил оставшихся. Их было четверо, все – с ранами разной степени тяжести, и Кронмир намеревался этим воспользоваться.

Одному он перерезал горло. Тварь боролась, пока из раны толчками выплескивалась кровь, и еще некоторое время после этого. Потом закатила глаза, упала и стала стремительно высыхать – за сотню ударов сердца как будто проходил год. Кронмир сделал пометку на восковой табличке.

На втором он испробовал три яда. Подготовил дротики и встал у ловушки. Стрелял, немного ждал, делал заметки. Стрелял еще раз. Делал еще заметки.

Взял топор у мертвой твари и отрубил голову четвертому.

Они пришли за ним. Неожиданно. И они его почти достали.

Жизель отрубила одному противнику руку, перерезала сухожилия на ногах и ударила яблоком рукояти в грудь. Беспомощная тварь пыталась встать, но не могла.

Кронмир поклонился Жизель.

– Вы не говорили, что у вас есть такой клинок.

– А вы не спрашивали, – улыбнулась она. – Ну что, теперь доверяете мне?

– С того мгновения, как они напали. Они выжидали, надеясь на ваше превращение. Они умны. – Он посмотрел на дергающееся тело под ногами. Когда-то это был сильный мужчина, фермер, чей-то отец, муж и сын.

– Хребет, – сказала она. – Почему?

– Не представляю. Держитесь подальше.

Серый червь показался из искалеченной шеи. Этот был побольше и отращивал новые пасти. Но он дотягивался не дальше, чем простые черви, и Кронмир отодвинул Жизель назад.

– Какая мерзость.

Тщательно прицелившись в полуэфирную тварь, он выстрелил и промахнулся. Чтобы поразить червя, растущего из хребта убитого, ушло три болта.

Раненый червь исчез. Уже рассвело, и Жизель смотрела на дальнюю долину.

– Нам надо идти. Немедленно.

Он оставил труп и подошел к ней. В долине маршировала по дороге, плотно сомкнув ряды, целая фаланга немертвых. Пыль стояла столбом.

Кронмир оседлал лошадей, застрелил последнюю тварь в ловушке простым дротиком с черным ядом.

– Я хотел взять одного живым, – сказал он, садясь в седло.

– Вы жестокий ублюдок.

– Я почти забыл, что они нашли бы нас по его следу. И что червь, если я правильно понимаю, может захватить лошадь. Но ему нужно время, чтобы освоиться в новом хозяине. Червь должен подрасти? Я полагаю, что новый червь не может плодиться, пока не созреет.

Жизель сплюнула.

– Мы столького не знаем, – пожалел Кронмир.

Они спустились в долину, перевалили через очередной хребет. Они уходили тем же путем, что и пришли. Маленькое облако пыли выдавало погоню.

– Быстро движутся, – заметил Кронмир.

– Они злы.

Кронмир посмотрел в ту сторону. Где-то далеко кружила ворона. Или ворон.

– Не думаю, что это злость. Скорее любопытство.

Они скакали к главной дороге в Митлу, стараясь не загнать лошадей, и достигли цели ранним вечером. Сначала держались гор, но потом выехали на открытое пространство. Солнце садилось, но было еще тепло. Ничто не двигалось и не дышало. Только пыль стояла над дорогой к северу.

В лесу они потеряли время. Пыль подошла совсем близко, оставалось меньше мили. Жизель пересела на другую лошадь, Кронмир тоже. Он потратил еще немного времени, чтобы дать кобыле овса.

– Я жду, – пояснил он. – Хочу рассмотреть их поближе.

– Хорошо, – вздохнула Жизель.

Лошади ели. Одна даже навалила кучу на дороге, как будто все в порядке. А потом пыль стала гуще, и вот немертвые уже показались в пятистах шагах.

Кронмир кивнул и посмотрел на Жизель довольным взглядом.

– Поехали, – сказал он.

– Что за бравада? – спросила она. – В чем смысл?

Кронмир выпрямил спину.

– Вы правы. Мы их задели, и они разозлились.

Они проехали еще лигу, а потом Кронмир придержал лошадь и обернулся. Фаланга немертвых остановилась. Но над далекими горами дурным знамением кружила огромная черная птица, поднимаясь все выше в небо, уже тронутое розовыми красками летнего заката. Пока он смотрел, она развернулась и полетела в их сторону. Черное пятно на великолепном небе.

– He нравится мне это. – Жизель посмотрела на птицу из-под ладони и выругалась.

– Что такое?

– Она огромная. Я даже не понимаю… насколько. Посмотрите.

– Согласен. Поехали.

– И еще она очень быстрая, – заметила Жизель скорее устало, чем испуганно. – Черт.

Они развернули коней и помчались галопом вдоль реки. Кронмир оглядывался дважды. Оба раза огромный падальщик, или кто это был, оказывался ближе. Наступала ночь. Появилась первая звезда, начались долгие летние сумерки.

Когда они добрались до моста, до текущей воды и могилы маленькой девочки, Кронмир крикнул:

– Пойдем вашим путем.

– Так медленнее. Через пятнадцать минут под деревьями будет уже ничего не разглядеть.

– Хорошо.

– Думаете, ей нужно нас видеть? – Жизель подняла бровь.

Кронмир не сумел изобразить уверенную улыбку.

– Мне хочется так думать.

Он вынул из пояса третье заклинание магистра Петрарки, искренне помолился и бросил кристалл на каменный мост.

Он как будто посеял драконьи зубы, как в легенде. Из камня выросли три двойника и перегородили почти весь старый мост. Времени менять заклинание не было. Путники устремились вверх по склону, огромные крылья били по воздуху у них за спиной, и всадники оказались под пологом деревьев до того, как наступила ночь. Кронмир оглянулся и увидел, что кошмарная птица преодолевает последний холм. Он никогда раньше не встречал ничего подобного. С огромной туши свисали клочья мяса, изодранные крылья раскидывались невероятно широко.

У него перехватило дыхание. В его представлении о мире таких тварей не существовало. Птица вытянула невероятно длинную шею, поглядела на мост и ринулась вниз.

– Вперед! – крикнул Кронмир, и они бросились к очередному перевалу, слыша, как трещат камни под весом твари.

Они миновали перевал, а чудовище все еще терзало мост. Его дыхание воняло гнилью и кислотой, а ревело существо, как печь, в какой плавят бронзу.

Сумерки сгущались.

– Мне кажется, она видит герметическую силу, – решил Кронмир. – Если у вас есть при себе какие-то штучки, выбросьте их.

Сам он достал из седельной сумки бронзовый кувшинчик и выкинул в деревья.

– Что это? – спросила она. – У меня есть амулет.

– Выбрасывайте.

Она помедлила.

– От червей он вас не спас, – грубо заявил Кронмир.

Она рванула рубашку на груди и стянула цепочку. И они снова поскакали вдоль очередного хребта. Особенно не гнали и старались быть осторожнее. При возможности заезжали поглубже в лес.

Вечер постепенно сменился ночью, тени становились все гуще, на востоке загорелись звезды, а где-то на севере все еще взмахивали гигантские крылья.

– А вы хотели дойти до Арле, – заметила она.

– Что это за тварь? – спросил он.

– По-моему, дракон, – весело заявила Жизель. – Он длиной с боевую галеру.

– Никогда не видел драконов, – поморщился Кронмир. – Но рассказывали про них совсем другое. И он воняет!

Когда встала луна, они сделали остановку и снова сменили коней. Накормили их, напоили из крошечной речушки, наполнили собственные фляги.

– Я начинаю испытывать беспочвенные надежды, – сказал Кронмир.

Жизель задрала голову и увидела, что звезды на западе погасли.

– Он за нами охотится, – тихо сказала она. – Черт возьми. Вот бы мне оружие, которым можно его достать. Ненавижу быть беспомощной. Как дичь.

– У герцога Фракейского есть такое оружие. И есть союзники, – отозвался Кронмир, созерцая Тьму. – Он должен об этом узнать.

– Тогда хорошо бы нам выжить.

– Мы разделимся. Один из нас точно до него доберется. Не думаю, что дракон может покинуть Тьму.

– Это почему? – рассмеялась в темноте Жизель. – Что же его остановит?

Он выругался, а потом добавил уже спокойнее:

– Да и разделяться нет смысла. Дорогу только вы знаете.

– Я знаю… сторожку следопытов, – вздохнула она. – Я не собираюсь забиваться в дыру и ждать смерти, это не мое. Но мы могли бы переждать там…

– Далеко?

– Пошли.

Они миновали очередной холм, позволив лошадям самим выбирать дорогу в густом лесу. Подлеска тут не было, лунный свет проникал через кроны. И свист огромных крыльев – тоже. Дважды они останавливались в пятнах лунного света. Один раз – попить, другой раз Жизель призналась, что заблудилась.

– В темноте все выглядит по-другому.

Она привязала лошадь к дереву и долго бродила по округе. Сердце Кронмира билось очень быстро. Раздался крик. Не так уж далеко. Долгий, ужасно громкий, нечеловеческий хриплый крик.

Над головой забили крылья. Заводная лошадь испугалась, вырвала поводья из рук Кронмира, метнулась прочь. Кронмир изо всех сил удерживал оставшуюся. Когда поводья коней Жизели натянулись, он бросил успокаивать свою лошадь и долго шептал что-то двум другим.

Неподалеку послышался визг, но быстро затих. Чудовище схватило лошадь.

Кронмир дрожащими руками взводил маленький арбалет. Ему пришлось опуститься на колени, глубоко вздохнуть, стараясь ни о чем не думать. Немного успокоившись, он очень осторожно взял маленький стальной болт, измазанный черным. Последний из отравленных. Кувшинчик с кошмарным зельем лежал где-то в лесу. Может быть, его темная герметическая аура сама по себе притянула монстра.

Вот бы дракон попытался сожрать кувшинчик. Но такой удачи им не выпало.

Кронмир не рассчитывал, что болт крошечного балестрино ранит немертвую тварь размером с галеру. Но все же так ему было спокойнее.

Через некоторое время он позволил себе задуматься о том, что Жизель ушла слишком давно. Он поговорил с оставшимися лошадьми, снова их напоил, стараясь двигаться как можно тише. Ужасные мысли роились в голове. Пойти ее поискать? Глупо. Скакать в Верону и бросить ее? Трусливо, но практично.

Он признался себе, что не хочет ее бросать. Поразмыслил об этом. А потом понял, что время идет, дракона больше не слышно, а Жизель так и не вернулась. Он выругался. Он не спал толком несколько дней, и лес казался населенным призраками.

Разумеется, если тварь схватила Жизель, то убралась. За ним не охотились. Черви, кем бы они ни были, знали только ее. Кронмир не подумал, что кричать могла и она. Не подумал тогда, но теперь он уже ни в чем не был уверен.

Кронмир глубоко вздохнул. Он дышал так, как его учили, прогоняя от себя панику, чудовищ, Тьму и Жизель.

Черное зеркало.

…стать зеркалом…

Он открыл глаза. Стало светлее, чуть заметно, но он собрался и теперь понимал, что до рассвета меньше часа. Он должен забрать коней и ехать. Это было очевидно. Он ждал три часа. Она погибла или пропала, а его вел долг.

Он не двинулся.

Лошади забеспокоились. Он испугался, что они шумят, и плащом прикрыл глаза мерину. И тогда услышал шаги. Покосился, не поворачивая головы, и в сероватом утреннем свете узнал ее силуэт за пятьдесят шагов. Улыбнулся.

– Вы дождались, – сказала она, подходя.

Он пожал плечами. Пока он не целился в нее, но она много времени провела во Тьме. Следовало быть осторожнее.

– Я потерял лошадь.

Она кивнула. Естественный, простой жест.

– Я нашла свою нору.

– Я не слышал твари уже два часа. Надо ехать.

– Поесть. Поспать. Поедем в сумерках.

– Как зовут беронского рыцаря? – спросил он.

– Зачем?

– Просто скажите.

– Вы думаете… – Она повысила голос.

– Жизель, – тихо ответил Кронмир. – Я ждал вас гораздо дольше, чем ждал бы любой человек, наученный тому же, что и я. Вас ничто не настораживает? Может быть, у меня в хребте сидит червь. Скажите мне, как зовут беронского рыцаря.

– Томазо Лупи. Я вас понимаю. – Она нахмурилась.

Он выдохнул и осторожно опустил арбалет.

– Простите меня.

– Теперь я правда боюсь, что вы одержимы демоном. Вы извинились.

– Задайте мне вопрос.

– Вы вздрогнули, когда я заговорила. Немертвые не вздрагивают. Это не нужно их хозяевам. – Она взяла своих лошадей под уздцы. – Идемте, нам необходимо поесть и поспать.

Им пришлось перебираться через ручеек. Кронмир почти ничего не соображал, в глаза как будто насыпали песка. Но он умел справляться с усталостью, как и Жизель. Ее «нора» оказалась пещерой, закрытой тщательно замаскированной камуфляжной дверью. Пещера была глубокая, в нее поместились все три лошади.

Сено отсырело, но лошадям хватило и овса. Разведчики нашли немного сала, поджарили на крошечном костерке и с удовольствием съели. Потом легли на постели из папоротника и ольхи и накрылись плащами. Жизель заснула и даже захрапела сразу, Кронмир не успел накинуть плащ себе на ноги. От ее волос пахло жареным салом.

Джулас Кронмир несколько минут чувствовал себя счастливым, а потом заснул. Они проснулись на закате. Кронмиру показалось, что сон лишил его последних сил. Он увидел, как Жизель открывает дверь и выходит. Хотел спать дальше, но страх пересилил даже усталость.

– Если чертова тварь не следит за нами с вершины горы, мысвободны, – сообщила Жизель, вернувшись.

Они собрали коней, поели обожженного риса и выпили воды. Выехали еще до темноты. К полуночи добрались до главной дороги, а к рассвету пересекли реку. Кронмир сразу понял, что Тьма осталась позади.

Они обнялись. Оба сидели верхом, но это им не помешало. Объятие продолжалось слишком долго.

Потом она высвободилась.

– Ладно. Кажется, мы живы.

Он потряс головой, думая о тысяче вещей сразу.

– Мне нужно отправить отчет.

– Странное вы существо, – с жаром сказала она. – Мне, например, нужно помыться. Спасибо, что не пытались меня поцеловать.

Он рассмеялся, хотя на самом деле с трудом удержался от этого.

– Поехали. До Вероны три часа.

– Моя лошадь не в силах идти дальше. И я вовсе не уверен, что мы… свободны. Давайте немного отдохнем и заодно прихватим какую-нибудь клячу с брошенных ферм.

– Прекрасно, – сказала Жизель голосом герцогини.

Лошадей они не нашли. Ослов и мулов тоже не было. Шагом поехали дальше, наслаждаясь солнечным светом и пением птиц.

В нескольких лигах к востоку они повстречали десяток беронских рыцарей. Троих Кронмир помнил: сэр Алессио, сэр Лука и сэр Ахилл. Они сопровождали беженцев.

Один из рыцарей уступил Кронмиру коня.

– Вы вернулись из Тьмы, – пояснил он.

Все по очереди поцеловали герцогине руку.

Алессио улыбнулся Кронмиру:

– Граф был вне себя, когда сэр Томазо вернулся. Боялся за герцогиню. И за вас, мессир. Позвольте сопроводить вас в Верону.

Герцогиня кивнула. Кронмир уже оказался довольно далеко от нее, и это его не радовало. Прошлой ночью он чувствовал запах ее волос и обнимал ее. Но зато задание было выполнено, и мир изменился.

– С превеликим удовольствием, сэр Алессио.

Часть III Империя

Красный Рыцарь проснулся на мягких льняных простынях, и ему на мгновение показалось, что минувшего года не было. Рядом стояла Амиция. Она улыбалась. Он лежал в знакомом госпитале Лиссен Карак. Габриэль вздохнул.

– Ты проснулся.

Он заметил, что она изменилась. Оторвать взгляд от ее лица все еще не получалось, но это было уже не то веселое, слегка загорелое лицо, которое он помнил по дням осады. Казалось, что за короткое время она сильно повзрослела. А еще она светилась.

– Ты излучаешь свет.

– Ты всегда говоришь такие приятные вещи. – Она улыбнулась и села, сложив руки на коленях.

– Ты меня вылечила?

– И да, и нет. – Она поморщилась. – Мы все еще связаны. Вся эта… вся эта суета, а связь никуда не делась.

Он потянулся в эфир. Вошел во Дворец, посмотрел в зеркало Гармодия. Да, золотая нить была на месте. Амиция встретила его в зале, улыбнулась Пруденции, и та улыбнулась в ответ.

– Здесь стало гораздо веселее, – заметила Амиция.

– Это все моя простая и чистая жизнь, – ухмыльнулся он.

– Чума все еще в тебе. Я… сдерживаю ее. Ты несколько раз спасал мне жизнь, и один долг я отдала.

Оба рассмеялись.

– Мне нравится твоя рука, – заметила она. – Очень умно придумано. В эфире герметическая перчатка светилась. Примерно так же, как сама Амиция.

– Ты излучаешь свет, – повторил он.

– Да. – Она посмотрела на свои руки.

– Мастер Смит говорит, что скоро тебя ждет Превращение, – заметил он.

По ее лицу пробежала тень.

– Что не так?

– Я боюсь. Я бы не боялась смерти. Но это… что это такое? – Она вытянула руку вперед. Ладонь окутывало золотое свечение. – Моя вера несовместима с этим.

Он не мог смотреть на нее в таком состоянии. Оно вызывало… мысли. Он вынырнул в реальность.

– Сколько времени я был без сознания? Армия умирает.

Она взяла его за руку.

– Два часа. Темно, и мы с Гармодием передали все что могли юному Моргану. Спи. Мы поедем утром. – Она сжала его ладонь и встала. – Не хочу в армию. Я хочу остаться в Брогате, люди умирают и здесь.

– Люди умирают везде, и ты не знаешь, как их лечить. А каждый раз, пользуясь силой, ты оказываешься ближе к… этому.

– Да. Я знала, что ты поймешь.

Он обнял ее и постарался не притягивать к себе так, чтобы пришлось ее целовать. Она пристроила голову ему на плечо.

– Я этого не хотела.

– Чего? – засмеялся он.

– Не этого. – Она выпрямилась и усмехнулась совсем не как святая.

Он коснулся ее щеки.

– Ты просто хочешь сделать всех счастливыми.

Она улыбнулась и накрыла его руку своей.

– Однажды я буду рассказывать, что успокаивал святую.

– Я не святая. – Она вздрогнула. – Я совершаю добрые дела, пока могу. Во многом я делаю это ради искупления прежних грехов. Сейчас я чувствую себя беспомощной и бесполезной. Я видела двух фермеров, которые выкашливали свои легкие, и я смогла только облегчить их боль и изгнать страх. Они оба умрут. – Она помолчала. Глаза их были совсем близко друг к другу. – А что, если ты умрешь?

– Я умру, – ответил он. – И ты умрешь, такая золотая и храбрая. Мы все умрем, и они все умрут. – Он улыбнулся. – Но вот сегодня я не умру – благодаря тебе. И, может быть, мы с тобой поможем еще многим жить долго и счастливо.

– В кого ты такой мудрый?

– Я все чаще думаю, что этому научила меня мать, как ни печально. Может быть, в конце концов я тоже стану святым.

– Только если высокомерие вдруг окажется добродетелью.

– Неплохо было бы. Думаю, я бы отлично выглядел на витражах.

Она фыркнула, прикрыв рот рукой.

– Я не слишком-то набожен, но мне нравится думать, какими они были на самом деле… святые. Они ругались, блевали, храпели, делали глупости… и все равно стали святыми.

– Прекрати! – рассмеялась она. – Я попаду в ад.

– Из тебя выйдет великолепная святая.

Она отскочила от кровати одним плавным движением, как мечник, и покачала головой.

– Я думала, что помню тебя, пока ты не оказался здесь. – Она улыбнулась, но недоверчиво. – Ты совсем не святой.

– И ты, – кивнул он.

Утром он проснулся и вышел из госпиталя сам. После приступа кашля на платке остались крошечные черные пятнышки, и это его напугало. Он постоял в коридоре, отдышался и старался больше не кашлять.

По знакомой лестнице он спустился в часовню, пересек огромный двор. Десяток монахинь и послушниц уже развешивали стирку. Кто-то посмотрел на него как на воплощение дьявола, но другие – две монахини постарше – окликнули его. Несколько минут он помогал им с бельем. Сестра Анна потерла поясницу.

– Удобно, когда есть кто-то высокий.

– Пришлю вам Плохиша Тома.

– Он мне нравится, – рассмеялась она. – Как он?

– Был здоров, когда я его видел.

Господи, вот бы чума его не взяла.

– Так и ломает людям шеи? Скажите, что я за него молюсь. Смеху ради. – Она опять расхохоталась и подняла пустую корзинку. – Ну же, девочки. Не каждый день я вам нахожу по красавчику-рыцарю. Не стесняйтесь.

Габриэль, насвистывая, двинулся дальше. Он почти ни о чем не думал. Поднялся в приемную аббатисы. Там никого не было, но две герметические книги так и лежали в нишах. Он пролистал одну, а потом и другую, припоминая заклинания, которыми не пользовался после смерти Пру.

Потом увидел кресло старой аббатисы и вспомнил о встрече с Амицией. Задумался о чуме, об Эше, о неприязни Гармодия к драконам, о Диких, о союзе с Дикими, о мастере Смите, а потом мысли перекинулись на одайн. И на драконов.

Рун. Кто такой Рун? Один из нас изучал их…

– Амиция почти готова, – сказала аббатиса у него за спиной.

Он повернулся. На мгновение ему показалось… но это была не бывшая любовница короля, а Мирам, одетая в длинное серое платье с высоким воротником. Он глубоко поклонился.

– Ищешь что-нибудь?

– Да, – признался он. – Могу я взглянуть на врата?

– Ты ведь имеешь в виду не врата крепости.

– Нет. Настоящие врата. Я видел их. Я понял, что-то… изменилось. Но я был занят.

– Знаю. Пошли.

Он заглянул к Ариосто, а потом последовал за Мирам. Стены подземных тоннелей блестели, как отполированные. Сами тоннели извивались так, будто Габриэль оказался внутри огромной змеи. Но Стражи и их преемники-люди оставили метки, чтобы никто не заблудился.

– Вы знаете, что с ней происходит? – спросил Габриэль где-то глубоко в горе под крепостью.

– Нет. – Мирам даже остановилась. – Это жутко. Она нужна нам как никогда. И с духовной точки зрения это тоже жутко.

Она нахмурилась.

– Она всегда казалась мне жуткой с духовной точки зрения, – рассмеялся Габриэль.

Мирам улыбнулась, но на самом деле богохульство Габриэля ее никогда не смешило.

Они долго петляли по тоннелям, спускались по вырезанным человеческими руками ступеням. Иногда Габриэль останавливался и поднимал фонарь, чтобы посмотреть на странные рисунки на стенах. Наконец они вышли в зал, высеченный в камне Стражами или их рабами и предназначенный совсем не для людей. Только в центре ступени стесали так, чтобы человек мог идти по ним. По обеим сторонам гигантских дверей высота ступеней достигала трех футов.

Габриэля удивило, сколь многое он забыл. Двери были выше и шире, чем он думал, ступени тоже.

Он сотворил простое заклинание света и поднял его повыше. Он верно помнил, что на потолке, разделенном желобками на семь частей, были изображены созвездия. Несколько минут он смотрел на них.

– Вы не окажете мне услугу, аббатиса?

– Только рассвело, а я уже спустилась с тобой к древнему ужасу. Наверное, еще одну услугу я выдержу.

– Вы можете велеть кому-то это скопировать? Во всех подробностях. – Он сделал виноватый вид. – Сегодня?

Она удивила его, улыбнувшись.

– И все?

Он пожал плечами и спросил:

– У вас есть ключ?

Она сняла ключ с шеи.

– Что-то с той стороны стремится войти сюда. Чтобы это понять, необязательно быть Амицией.

– Я не стану их открывать. Я хочу кое-что… выяснить.

Он взял ключ и шагнул во Дворец воспоминаний, где снял с него копию.

– Два заклинания, – заметила Пруденция. – Умно.

Он коснулся мраморной руки.

– Он старый?

– Две сотни лет. Может, три, – нахмурилась она.

– Черт. Опять ошибся.

– Почему?

– Я думал, ему тысячи лет. Раз он новый… относительно, выходит, это копия. А значит, у кого-то есть старый ключ. И я уверен, что у Эша. Твою же мать.

Тем не менее он подробно скопировал ключ, и Пруденция помогала ему, показывая, как сплетены заклинания. Он вышел обратно в мир с ключом в руках и вложил его в узорчатую скважину на двери. Она изображала золотую звезду с девятью лучами. Габриэль повернул ключ не до конца, а только от одного луча до другого.

Дверь стала холодной. Он посмотрел на потолок.

– В прошлый раз я уделил этому мало времени.

Мирам молчала.

– Вы всегда знали о вратах?

– Трудно сказать, – вздохнула Мирам. – Это по-другому, не так, как я знаю, что Господь любит нас, что завтра пойдет дождь или что зверь голоден.

Габриэль повернул ключ обратно, и дверь мгновенно нагрелась. Он осторожно вынул его, вернулся во Дворец и снова посмотрел на ключ в эфире. Ничего не изменилось. Он пожал плечами, и Пруденция пожала мраморными плечами в ответ. Ключ он повесил ей на шею, а копию вынес в реальный мир.

Копия вышла хороша. Он протянул ее Мирам. По ее взгляду было понятно, что его герметический фокус получился не убедительнее заверений ребенка в том, что он вовсе не напроказничал, но все же Мирам промолчала. Они отправились назад и шли почти двадцать минут. Поднялись по ступеням – там, где прорвались боглины и умер Сим.

Габриэль остановился и подумал о Симе. А потом поклонился аббатисе и подвел Амицию к Ариосто. Грифон склонил голову.

Я ее люблю! Ты ее тоже любишь!

Амиция, кажется, испугалась.

– Я его слышу. Это та птица, которую твоя мать…

– Он не птица. Ариосто, ты увезешь двоих?

Она легче мешка зерна. Ты спариваешься с ней, как и с Бланш?

Амиция поморщилась.

– Вероятно, это комплимент.

– Просто такова его реальность. – Габриэль болтал, пытаясь скрыть смущение. – Пошли, утром я потерял достаточно времени. Давай спасем армию. Пожалуйста.

– Чем ты занимался? С Мирам? В этих старых туннелях?

Он настоял, чтобы она укуталась потеплее.

– Пытался раз в жизни предотвратить кризис, а не бороться с ним. Теперь я не хочу нестись на помощь. Я убью чудовище во сне.

Через два часа грифон опустился на высокий холм. Они обнаружили там не армию, а только больных… да еще старых лучников, которые хоронили мертвых. Амиция с облегчением слезла с грифона – кажется, приближающееся бессмертие не избавляло от страха – и за измученным Морганом Мортирмиром пошла к палаткам, беспорядочно расставленным по каменистой земле.

В импровизированном госпитале трудилось не меньше десятка имперских магистров и студентов из академии. Габриэль понял, что они прибыли недавно и сразу приступили к работе. Его архаики хватило, чтобы узнать, что они выдвинулись сюда, как только услышали об эпидемии в Дормлинге, надеясь отомстить за павших товарищей.

Шип уничтожил три десятка одним мановением руки. Три десятка герметистов разного уровня. Треть самых многообещающих магистров и герметических философов, когда-либо выходивших из стен академии.

Прибыв, они увидели мор и услышали, что позади остался такой же. Это могло бы сломать их, но один из лучших профессоров академии, старый магистр грамматики Никос велел им немедленно заняться делом.

Именно поэтому перед герцогом Фракейским выросла красивая и до смешного строгая деспина Танкреда.

– Ваша милость. – Она вскинула угольно-черные, почти прямые брови. – Вы ведь тоже герметист, насколько я понимаю.

– Да.

– Тогда пойдемте со мной.

Она пошла в сторону лагеря, не глядя переступая через растяжки шатров, как будто помнила их все наизусть. Красный Рыцарь несколько раз споткнулся.

Наконец он оказался перед шатром Гэвина, сшитым из великолепного зеленого шелка и освещенным изнутри фонарями. Там сидели мастер грамматики и умирающий от усталости Морган Мортирмир. Амиции нигде не было.

– Ты умеешь обращаться с энергией? – спросил старик. Он каждый день учил молодежь и привык, чтобы его слушались.

– Да, сэр, – улыбнулся Габриэль.

– Почему ты не вызвался добровольцем с утра?

– Меня здесь не было.

– Маловероятно, – усмехнулся грамматик. – Ладно, откройся, и я посмотрю, что ты умеешь.

Габриэль впустил грамматика в свой Дворец воспоминаний. Оказавшись на паркетном полу, старик, здесь одетый в великолепные красно-золотые одежды, замер.

– Господь всемогущий. Как так вышло, что я о тебе не слышал? – В его правой руке собиралась сила.

– Зато я вас знаю, магистр Никос. Я Габриэль Мурьен, герцог Фракейский.

Грамматик преклонил колено.

– Милорд. Я понимаю, что вы, скорее всего, станете императором. Я не представлял, что ваши силы так… развиты.

– Высокая похвала. Да, я могу стать императором, но это еще не точно. А мор свирепствует уже сейчас, и я должен его сдержать. Эти силы – мой резерв на случай боя. Остальные – ваши.

Он раскинул руки, собирая энергию из своего Дворца, – прием, который пришлось долго разучивать, но который сильно ускорял заклинания. Мастер грамматики принял силу и поглотил ее.

– Как у нас дела? – спросил Габриэль.

– Неплохо. Мы потеряли всего около дюжины человек и стабилизировали состояние всех, кто может выжить. Завтра на рассвете мы двинемся в Дормлинг. Мортирмиру нужно поспать. Нельзя позволять ему работать дальше. Эта безумная так называемая монашка…

– Она куда могущественнее нас с вами, – вставил Габриэль.

– Да неужели, – поморщился магистр. – Сомневаюсь.

– Сырая энергия рекой льется через ее Дворец, – объяснил Габриэль. – Я никогда не видел человека, у которого было бы столько силы.

– Я должен посмотреть своими глазами, – ехидно сказал грамматик.

– Мастер Смит полагает, что сможет нам помочь, когда мы окажемся в его круге силы. – Габриэль передал магистру еще энергии.

– Змей из Эрча? Легенды оживают одна за другой. – Он нахмурился. – Но я готов принять любую помощь. Этот мор… гнусен. В нем использованы запретные техники, некромантские заклинания и естественные носители.

Габриэль, отдавший всю свободную энергию, почувствовал себя очень усталым.

– Прошу меня простить. – Он зевнул.

– Я займусь делами. – Магистр исчез так же быстро, как и появился.

Габриэль нашел свободную походную кровать и повалился на нее прямо в одежде. Два раза за ночь он просыпался и кашлял. Утром он встал достаточно поздно, самых тяжелых больных уже положили на телеги. Он узнал, что Уилфул Убийца мертв, увидел, что его тело готовят к погребению. От этой смерти стало очень больно, и Габриэль отвернулся. На мгновение прислонился к дереву, а потом подошел и коснулся серой ладони.

– Счастливого пути, старый друг.

Хоронить его собрались восемь лучников из отряда. Габриэль пошел с ними, помог выкопать могилу в каменистой земле Эднакрэгов и опустить в нее тело. Новый архиепископ Лорикский произнес несколько слов.

– Говорят, что больше никто не умрет, – заметил Смок.

– Чертова чума, – сплюнул Типпит.

– Он спасал мне жизнь раз десять, – проговорил Габриэль.

– И все время отнимал мой винный паек, – сказал Типпит. – Он бывал редкостным ублюдком и про все имел свое мнение, про драконов и боглинов, да такое, что голова кругом шла. Но стрелял он… дай бог каждому.

– Он всегда говорил, что хочет умереть в своей постели, – вспомнил Смок. – И смотрите-ка, так и вышло.

– Кто возьмет его лук? – спросил Калли. – Он тяжелый.

Все посмотрели на Длинную Лапищу, который, хоть и стал рыцарем, все равно оставался главой над лучниками.

– Ричард Ланторн с ним справится, – решил Длинная Лапища.

– Да как же, – возразил Безголовый.

– Ни хрена, – взвизгнул Сопля. – Я могу.

– Не можешь, – тяжело сказал Смок. – А Ланторн молодец.

– Как Дэн Фейвор? – спросил Калли.

– У Фейвора свой лук есть. И вообще – он станет рыцарем. Вон, капитана спросите.

Габриэль понял, что давно забыл о своем отряде, и это выставляло его в неприглядном свете.

– Кого мы еще потеряли, Смок? – спросил он, страшась ответа.

– Сэра Гельфреда, – сказал Длинная Лапища. – Вчера похоронили.

– Сэра Бесканона, сэра Гонзаго, Гэвина Хаззарта из пехоты, – продолжил Смок. – А еще Хетти, Однорукую и беднягу Гезлина.

– Как после боя, – заметил Длинная Лапища.

– Да уж. Но ты сам знаешь, что сказал бы Уилфул, – дополнил Смок. – Половина подхватила это дерьмо. Сейчас наверняка умер кто-то еще.

– Попомните мои слова, – подхватили все хором. Кто-то рассмеялся.

– Дубовой Скамье худо. Ты бы к ней сходил.

– Я всех увижу в Дормлинге, – объяснил Габриэль. Но, ускользнув от них – кто-то остался поливать могилу Уилфула вином, – он нашел время поговорить с Дубовой Скамьей. Ее как раз укладывали в один из фургонов Сью.

Она была при смерти. Кожа ее отливала серебром, как у самых больных, опутанных затейливыми заклинаниями, которые пытались удержать легкие на месте еще немного, пока магистры ищут лекарство.

– Капитан, – тихо сказала она. – А я трезвая.

Он взял ее за руку, но она ее вырвала.

– Я же заразная.

– Я уже подхватил мор, Салли.

В отряде осталось совсем немного людей, помнивших ее настоящее имя. Точнее, осколок куда более громкого имени. Галлейского.

– Ясно. Я скоро умру, похоже. Не могу сказать, что очень грущу.

– Я постараюсь тебя вытащить.

– Ты сможешь. Скажи той монашке, чтобы она меня подлатала. – Салли ухмыльнулась. – Красивая она.

Габриэль сжал ее руку.

Ариосто добрался до гостиницы в Дормлинге за несколько минут. Тяжело груженным телегам, продирающимся через лес, потребовалось несколько часов. Но Габриэль с удовольствием увидел больше тысячи человек, строивших дорогу. Заложил небольшой круг над ними.

Дорога уже протянулась довольно далеко. Удивительно – и страшновато, – как быстро может работать тысяча человек. Деревья валили, оттаскивали в стороны, пилили, шкурили, ветки откладывали на дрова для путников или укрепляли ими сырую землю.

Он спустился пониже, почти задевая верхушки деревьев. Ариосто ворчал, мерно взмахивая огромными крыльями. Рабочие его уже знали. Мужчины помахали шапками, женщины, закутавшиеся в тонкие платки, чтобы спастись от комаров, – инструментами.

Габриэль с удовольствием увидел, что телеги уже почти добрались до дороги, что совсем недалеко уже готов следующий лагерь, что шесть виверн уже взмыли в небо и потащили туши скота на юг. Тикондагу, стоявшую на широкой развилке дорог, окружили войска. Габриэль пролетел над укреплениями – авангард Гэвина теснил сэра Хартмута. Гарнизон Орли был обречен и знал об этом. В древних стенах темнели огромные бреши, почти все укрепления рухнули. Спасибо Анеасу, граф Орли спасался где-то в северных лесах и не мог помочь своим. Анеаса Габриэль любил меньше Гэвина, но все же мальчик тянул свою ношу. И не только ее. Попытку Орли свернуть на восток пресек Анеас со своими разведчиками. Тикондаге оставался день, не больше.

Последние пятнадцать имперских миль пути Габриэль прикидывал, как перебрасывать солдат с хотя бы небольшой поддержкой с воздуха. Совсем другая разведка, невероятно возрастающая сила магистров, связь…

Он подумал, что надо бы навестить Анеаса, которому через-день другой понадобятся припасы.

Внизу, в шести милях от гостиницы, на краю Зеленых холмов, шла маршем армия Мореи и Альбы. Габриэль снова спикировал.

Когда ты летишь вниз, мне приходится возвращаться наверх\ – пожаловался грифон.

Люблю тебя, – ответил Габриэль.

Он подумал, что вчера Амиция прижималась к нему сзади. А сегодня, если повезет, он увидит Бланш.

При мысли о Бланш он сразу же вспомнил, что Ирина вполне логично полагает, что он женится на ней, чтобы стать императором. И что она пыталась его убить. И что ей нельзя верить.

Женись на них всех, – посоветовал Ариосто.

Габриэль закашлялся.

Тут он миновал невидимую границу владений Змея и почувствовал, насколько вдруг легче стало телу и духу бороться с засевшей внутри волшебной чумой. Так много вопросов…

Коровники вокруг гостиницы оказались наполовину заполнены – странно, если учесть, что везде цвел лориндель и с востока Зеленые холмы были скорее ярко-розовыми. Когда гонят скот, такого не бывает. Но Дональд Ду и его люди привели половину стада назад на прокорм армии. Габриэль подумал, что заплатил за этот скот своими личными деньгами, пусть и в долг, и что, например, Брогат не сможет платить подати год или даже два. А во Фраке уже два года бушует война.

Сколько времени еще харндонские торговцы смогут платить за войну? Пусть они с королевой приняли на себя эти обязательства, но на самом деле с деньгами расставались торговцы и рисковали тоже они.

Помимо прочего, ему придется где-то изыскать огромную сумму денег.

Он пролетел над коровниками, выискивая место для посадки. Армию он опередил: с высоты он ясно видел, как граф Зак тащится по извилистым тропинкам перевала Разбитого сердца, а значит, никто о нем не предупреждал, кроме самого Змея. Но, наверное, какие-то приготовления для встречи крылатых были сделаны.

Но даже оглядывая землю, Габриэль думал о делах.

Податей из Брогата не будет. Из Джарсея, наверное, тоже, спасибо чертовому де Вральи. Харндон пережил большой пожар, треть складов на берегу сгорела. Альбинкирк лежит в руинах, половина полей вокруг города опустела. В Окситании, судя по донесениям, дела обстоят получше, но ненамного. В Морее спокойно благодаря его же усилиям годичной давности, но Фраке два года стенала под непосильными налогами, необходимыми узурпатору, а Ланика слишком бедна.

Мы выигрываем сражения, но проигрываем войну.

Если у пришедших из-за Стены хватит сил добыть меха, мы сможем отправить товар в Галле и Хоек, но, если слухи верны, там ни у кого не найдется золота, чтобы их купить.

Этрусские города просили империю о помощи. Империя не могла им помочь. Но если Габриэль собирается сражаться с Эшем в этом году или в следующем, ему потребуется взять денег в долг у Веники и Генуи.

Пройдет лет десять, пока приток денег из Альбы и Мореи восстановится. За эти десять лет мы выиграем или проиграем, но нам все равно придется платить. Если выиграем…

А если проиграем?

Если Галле будет уничтожена?

Он вдруг увидел высокого человека – нет, ирка, – стоявшего в пустом загоне шагах в пятидесяти от дороги. Он размахивал двумя алыми флагами. Наклонившись вперед и всмотревшись, Габриэль разглядел, что на каждом флаге нарисовано золотое шестиконечное колесико от шпоры.

Герб. Удобно.

Шлем иркского оружейника отличался еще одним уникальным качеством: стоило закрыть забрало, как становилось тихо. Явно герметическая работа. При этом он отсекал не все звуки. Просто в нем не слышался рев ветра, зато слышалось все остальное: например, взмахи крыльев виверн.

Но иногда приятно было откинуть забрало и позволить ветру коснуться лица. Габриэль так и поступил, когда Ариосто радостно закричал, углядев в углу загона двух жирных овец, и ринулся вниз, как огромная хищная птица, которой он в сущности и был – по крайней мере, от пояса и выше.

Габриэля вжало в седло, крылья загребали воздух, великолепные маховые перья сияли алым, золотым, зеленым, белым и черным. В ста футах над загоном грифон закричал, заставив овец застыть в ужасе, и осторожно – так ставит ножку танцовщица – выпустил когти, схватил овцу и на пару дюймов оторвал ее от земли. Он пролетел еще тридцать шагов и приземлился на львиные задние лапы, уронив мертвую добычу к ногам ирка. Тот поклонился.

Хочешь кусочек? – спросил Ариосто.

Ты же знаешь, что я люблю жареное мясо, – ответил Габриэль. – Кстати, почему ты не мог ее убить после приземления?

Это не так весело, – обиделся Ариосто. И тут же принялся за еду. Мешанина его мыслей и чувств сменилась одним, зато очень острым удовольствием.

– Сэр Габриэль? – спросил ирк. – Мастер Смит ждет вас в гостинице.

Габриэль кивнул и последовал за ирком вдоль каменной стены – такой древней, что ее могли построить и не люди, – а потом вдоль реки к долинке, где стояла гостиница.

Территория гостиницы больше походила на целый город. Посередине возвышалось самое старое здание, огромная груда камней с центральной башней и двумя крыльями, обнимавшими внутренний двор, где стояли еще два длинных низких дома. За пределами двора шло кольцо построек: мастерские, комнаты, внешняя гостиница с собственными поварнями, общими залами и уютными закутками, высокая башня для обороны и размещения путешественников… Стены старой гостиницы росли прямо из камня. На углу башни всего месяц назад осаждающие поставили свои лестницы, пытаясь захватить жителей врасплох.

Гостиница к тому моменту уже опустела, и Габриэль ожидал увидеть беспорядок и разорение. Или какие-то следы битвы или пожара. Он слышал, что разозленные нападавшие подожгли потолочные балки.

Если даже это действительно случилось, он не заметил никаких следов. Внешние здания выглядели так же, как всегда: приятный компромисс между сияющей новизной и разрухой. А старая гостиница осталась нетронутой. За огромными дверями стояла на привычном месте древняя мрачная скамья, обитая почерневшей от грязи и возраста кожей неведомого зверя.

– Сюда, – сказал ирк.

Габриэль разглядел Хранителя, стоявшего за стойкой в огромном общем зале, и они раскланялись. Положение Хранителя гостиницы в Дормлинге ничуть не уступало положению герцога Фракейского.

– Твой сын в армии, – сказал Габриэль. Мастер Дормлинга прослужил всю кампанию под началом Тома Лаклана, заработал некоторую известность и вовсю ею наслаждался.

Но ирк уже спешил по знакомому коридору в комнату, обшитую панелями. А там сидел, покуривая, дракон. Мастер Смит.

Змей поднялся и кивнул.

– Трубочку? На буфете стоит неплохое красное этрусское.

– Сколько вина мне понадобится? – спросил Габриэль.

– Я действовал от твоего имени, – улыбнулся мастер Смит. – Времена сейчас… тяжелые. Так правильно?

– Или трудные.

Габриэль налил себе вина, понюхал его. Пахло осенью и дымом, сгустившимся в кувшине. Ирк подал ему стакан воды.

– Полеты изматывают, – сказал Габриэль и посмотрел – по-настоящему посмотрел – на ирка. – Ты тоже дракон.

– Как ты понял? – Ирк явно встревожился.

– Для начала сложно представить, чтобы ирк оказался здесь до приезда Сказочного Рыцаря, – пожал плечами Габриэль.

Лицо ирка изменилось – Габриэль уже смотрел на самого себя.

– Нет уж. Большинство известных мне людей считает, что и одного меня более чем достаточно.

– Он еще молод и учится. – Мастер Смит подмигнул ирку. – Сиди тихо и слушай.

Второй Габриэль снова превратился в ирка. Настоящий сжал переносицу, пытаясь не засмеяться и не заплакать, и сел.

– Вы действовали от моего имени? – переспросил он.

– Я пригласил всех основных союзников на ужин. И эту твою жестокую игру…

– Турниры очень важны, – пояснил Габриэль.

– Разумеется. Это варварство и огромные расходы денег и сил, люди гибнут, начинают ненавидеть друг друга… Продолжать?

– Это все возможно, но турнир – лучшее прикрытие для нашей встречи. И я должен совершить подвиг.

– Да-да. Ирина уже в Миддлбурге со своими людьми. Ее я тоже пригласил. Заманил, воспользовавшись ее страхом перед мором. С ней нужно что-то делать. Королева движется сюда. А еще – принц Окситанский, Сказочный Рыцарь, Керак, Гармодий, твой брат, красотка-монашка, Том Лаклан, сам Хранитель, герцогиня Моган и самые значительные вожди пришедших из-за Стены. И я. Выйдет неплохой праздник. Я бы назвал его Турниром Дракона. – Он улыбнулся и выдохнул струйку дыма. – Не знаю почему.

Габриэль тоже разжег трубку. Табак из-за Стены был совсем легким. Габриэль попытался выдуть колечко и закашлялся.

– А мор? – спросил он.

– Когда соберутся ведущие герметисты, мы начнем работу. Уже есть несколько многообещающих теорий. Очевидно, что мор не имеет естественной природы, как мы думали сначала. В нем смешаны чары и некромантия. Это сочетание трех царств магии, и… – Мастер Смит гадко улыбнулся. – И он научит меня… нас тому, что наши противники хотели бы от нас скрыть.

– Вступаем в мир тайн, – заметил Габриэль.

– Нет. Но я согласен с тем, что сейчас важнее всего будет собраться всем вместе за ужином. И поговорить. А потом начать действовать.

– А как же мор? – снова спросил Габриэль.

– Я знаю, что ты его боишься. И правильно делаешь. Ты уже давно должен был умереть, и только блестящий фокус Мортирмира поддерживает твою жизнь. Но раз уж ты здесь, с фокусами проблем не будет. И… – Он снова выпустил дым. – Кажется, мы начали его понимать. Герметически.

– Значит…

– Отдыхай. Армия появится к вечеру.

– Кроме тех, кто осаждает Тикондагу.

– Хартмут оставил в крепости галлейских моряков. Они уже согласились сдаться в обмен на право уйти на север, к Великой реке, где у них друзья. Твой брат их отпустит. Тикондага будет отстроена. – К потолку взмыло колечко дыма.

– Гэвин обрадуется.

– У тебя будет почти пять дней на подготовку. Все начнется в понедельник, я договорился с Хранителем. Мы устроим тот самый турнир, который не смог устроить король. Все рыцари из трех королевств, кроме лишившихся прав и имущества, попытаются принять участие.

– И даже из Окситании?

– Не задавай лишних вопросов.

Габриэль кивнул, затянулся и снова попытался выдуть колечко. Не получилось.

– Я был в Лиссен Карак.

Мастер Смит заинтересовался.

– Я смотрел на врата.

На этот раз струйка дыма показалась из ноздрей дракона.

– У меня есть вопросы, – продолжил Габриэль. – Сколько там врат? Семь?

– Не меньше пятнадцати.

– А откуда взялась цифра семь?

Мастер Смит посмотрел на юного ирка, потом на Габриэля.

– Врата могут вести в семь мест. Некоторые – только в одно. Главные врата, в Арле, Лиссен Карак и Су-Зен, открываются во все семь точек. Остальные – в одну, две или три.

– Где находится Су-Зен?

– Так далеко за Этруссией, насколько Этруссия далека от нас, и еще столько же. Так мне говорили. Я там никогда не бывал, и никто из моего народа не бывал там на протяжении пятнадцати человеческих жизней. Су-Зен нам недоступен. Арле пал или осажден. Эш один или два раза нападал на Лиссен Карак.

– Союзники Эша удерживали Лиссен Карак, пока он не сдался рыцарям Ордена после битвы при Альбинкирке, – Габриэль посмотрел в злые драконьи глаза. – Ровно двести пятьдесят лет назад. И Эш пытался отбить его при жизни старого короля, между прочим. Когда случилась та битва, которая надолго приструнила Диких – так считал мой отец и все старики. При Чевине, помнишь такую? Эш что, установил себе график?

Мастер Смит молча курил. Во дворе ругался граф Зак, а его люди спрыгивали с коней и требовали вина и эля.

– Народ Моган, – сказал Габриэль.

– Да, – кивнул мастер Смит.

Габриэль потряс головой, чувствуя внезапный прилив злости.

– Почему я вынужден выяснять все сам? Почему ты просто не рассказал мне? Мой мир на грани исчезновения, а мне приходится разгадывать загадки. Я похоронил человека – странного злого человека, которого я, господи помоги, любил странной и злой любовью. Я не присутствовал при его смерти, потому что разгадывал чертовы загадки. Бога ради, Змей, не будь у меня Ариосто, на дорогу ушло бы несколько недель. Именно этим я и должен заниматься? Тратить недели? Мы вообще на одной стороне?

Мастер Смит не дрогнул.

– Думаю, что на одной. Тем более сейчас, когда я вернулся в свои владения и смог исследовать мор. Некромантский след рассказал мне о многом. Мы выбрали правильную сторону. Именно Эш вытащил из прошлого эти угрозы. А что до загадок… я связан. Вы, люди, многое знаете об обязательствах. И, честно говоря, Габриэль, я облегчаю это все для тебя настолько, насколько могу. Клянусь.

Габриэль уставился в стакан.

– Приношу свои извинения. Люди умирают. Я чувствую себя беспомощным. Я не хочу встречаться с Ириной, не говоря уж о… Мы должны спасать Арле?

– Если Арле пал, то мы уже проиграли, – ответил мастер Смит. – Нет, мы… в серой зоне. Если он пал, мы уже могли проиграть.

– Врата открываются только в определенное время, – сказал Габриэль.

– Да, – согласился дракон, явно довольный.

– Причем каждый раз открываются не все врата. Это зависит от пересечения сфер, – продолжил Габриэль.

– Вероятно. Я точно не знаю. Я слишком молод. В последний раз… меня не было рядом. – Смит играл с трубкой.

– Эш хочет впустить сюда… нечто.

– Вероятно.

– Одайн хотят выбраться.

– Молодец, – улыбнулся мастер Смит. – Все понял.

– Почему бы нам не выпустить их и не захлопнуть за ними дверь?

– Потому что тогда мы дадим им свободу и позволим бесконтрольно перемещаться и плодиться. Даже если бы я не думал, что они когда-нибудь вернутся сюда… когда разнесут все остальное.

– Но всего ты мне не расскажешь, – заметил Габриэль с тенью прежней злости.

– Почему ты так думаешь? – Мастер Смит отвернулся. – Это все сложно и отвратительно…

– Иди к черту. Если одайн настолько ужасны – а в это я верю! – а вы пришли сюда, чтобы обуздать их, то вам нужно только все рассказать людям, и мы вам поможем!

– Правда? – поднял бровь мастер Смит. – Аэскепилес? Бывший герцог Фракейский и его сын? Твоя мать, прошу прощения? Держи удар, Габриэль. Ирина? Ирина могла бы вступить в союз с Эшем. И все еще может. Она из породы людей, очень жадных до власти. Многие отдадут за власть все что угодно. – Он вздохнул. – Многие из моего народа тоже. И из народа Моган или Сказочного Рыцаря. Это свойственно всем.

– Страх? – Габриэль прищурился. – И все? Никаких больше мрачных секретов?

– У меня бездна мрачных секретов. Но я клянусь, что страх и страсть к тайнам лежат в основе большинства ошибок. Никогда не приписывай злому умыслу то, что можно объяснить неведением и страхом.

– Выпьем же за это, – решил Габриэль и посмотрел на ирка. – У тебя новые союзники?

– Обстоятельства меняются. – Глаза мастера Смита ничего не выражали.

– И что это значит?

– Это значит, что доказательства – настоящие доказательства – природы поражения Эша… или его союзников… так или иначе, можно предположить, что после Чевина событиями… манипулировали. Мое изгнание оканчивается. Но…

– Но?

Мастер Смит встал.

– Видишь ли, Габриэль. Мне кажется, что с тобой очень легко беседовать. Слишком легко. Я очень долго был один, и Эш сказал обо мне чистую правду. Я люблю людей. Может быть, слишком сильно люблю. Я уже наговорил лишнего.

– Но мне по-прежнему недостаточно! Черт! Гармодий и его круг верят, что вы все с этим связаны. Ты, Эш и Тара.

При звуках последнего имени ирк вдруг поднял голову.

– Я думаю, у нас были планы на тот случай, если люди объединятся, вместо того чтобы враждовать, – сказал мастер Смит. – Но мы, как и вы, и другие разумные виды, делаем то, что кое-как работает, пока не становится поздно.

Мастер Смит пристально смотрел на Габриэля. Теперь оба стояли.

– Ты веришь в… высшее существо? – спросил дракон.

Габриэль подавился дымом и долго кашлял.

– Нет. Или да. Не верил, пока не встретил Амицию, а теперь… Теперь я боюсь задавать вопросы и не стыжусь этого. Не тебе. Миру.

Мастер Смит выглянул в окно. В ярком свете его идеальное лицо походило на миниатюру в рукописи. Лицо сейчас было освещено, а спина оставалась в густой тени.

– Я не знаю, почему меня тянет открыться тебе. Но я начал понимать, что цепь совпадений слишком невероятна. Что четверо величайших магов человечества объединились именно тогда, когда врата готовы открыться. Как раз вовремя, чтобы появились люди, действия которых почти невидимы Эшу. Из-за своих родителей ты хорошо приспособлен к этому всему. Как и Амиция. И десятки других – может быть, даже я. И ты пришел как раз тогда, когда я начал видеть какие-то возможности. Шип сдался Гармодию. Почему? Феи, которые помогли Тому Лаклану, ранили Эша. Почему?

Габриэль тоже подошел к окну и только теперь понял, откуда лился такой яркий, не солнечный свет. Из эфира. Окно – по крайней мере в этот миг – выходило в никуда. Или повсюду.

– Ты считаешь, что все предрешено? Терпеть этого не могу.

– А ты что-то знаешь, Габриэль? – спросил дракон. – Я сейчас не знаю, о чем говорю. Никто не может пройти все арки отсюда. По крайней мере, никто из моего народа. И все же мне кажется, что речь идет о равновесии.

– Помогая сократить разрушительные последствия? – пошутил Габриэль.

Дракон медленно отвернулся от окна.

– Кажется, это самая глубокая мысль, которую я от тебя слышал.

– Что? Почему? Я же тебя дразню.

Дракон не шевельнулся, но свет изменился, они услышали голоса снаружи… голоса пехоты, пажей и лучников.

– Что я сказал? – не отставал Габриэль.

– Дай мне это обдумать. А пока пойми, что многие беженцы приходят сюда, ища всего лишь защиты от мора, и я с этим согласен. – Смит прошелся по комнате и сел. Руки и ноги у него двигались не совсем так, как у людей.

– Не посоветуешь, что делать с Ириной?

– Нет уж. Я осознаю привлекательность людей и соития с ними – лучше, чем ты думаешь. Но ваши бесконечные брачные игры меня не касаются. Впрочем, мне кажется, что здесь она ищет не только защиты от мора, которого боится, но и союза – с кем угодно. Она, как и ее отец, верит в важность империи. Скорее всего, она потребует клятвы верности от королевы. – Дракон поморщился. – Она думает, что ты на ней женишься и дашь ей власть и стабильность, которых она так хочет.

– Миг назад ты говорил о высших силах. Пафосно до смешного. А теперь перешел от магического мора к мелочной политике опасной девицы.

– Габриэль. Это большая игра. В ней все имеет значение. Мы смотрим даже, как падают воробьи, потому что знаем, что все не просто так.

Габриэль почувствовал себя мальчишкой, которого отчитывает учитель, и разозлился еще сильнее.

– Для решения некоторых проблем нужны герои. Но у меня есть еще вопрос. Ты говоришь, что один из ваших… дракон… узнал об одайн. И что этот дракон… не помню… рассказал? Соврал? Не знаю, о чем я спрашиваю, но это явно гораздо интереснее любовных дел Ирины.

Смит выпустил длинную струйку дыма.

– Это губит многих. Попытка решать самые интересные проблемы. Те, кто хочет победить, должны решать все.

– Не думаю, что смогу ее убить, – зло ответил Габриэль.

– Возможно, тебе следует с ней сойтись. Зачем все усложнять.

– Это еще усложнит мою… частную жизнь.

– Это же нормально для твоего вида? – Мастер Смит выпустил кольцо дыма.

– Что? Иметь несколько жен? – рассмеялся Габриэль.

– Как я понимаю, большинство самцов имеет несколько партнеров, делая вид, что имеет лишь одного, а большинство самок имеет одного партнера, потому что их ограничивают в этом самцы. Неэффективно и неприятно. Можно сэкономить много времени, если…

– Я предпочел бы выслушивать твои рассуждения о герметических сложностях наименьшего зла. – Габриэль встал и поклонился. – Это не так жутко. Я не желаю жениться на Ирине, а на меньшее она не согласится. Я не хочу заставлять Бланш удовлетворяться вторым местом из-за моей политической карьеры, хотя именно такой совет дала бы мне мать.

– Твоя мать была мудрой женщиной, – заметил мастер Смит. – Женись на императрице и заводи сыновей с прачкой.

– Иди в задницу. – Красный Рыцарь хлопнул дверью.

Только значительно позже он понял, что Смит не ответил на его вопросы о драконе и одайн.

Вместо отдыха Габриэль отправился переодеваться для верховой езды. Голова кипела от новых сведений. После встречи с мастером Смитом новые знания всегда падали из него, как зерно из переполненной телеги. Он позаимствовал в гостинице пару коней и поскакал на запад. Его собственный отряд был уже здесь под предводительством Фрэнсиса Эткорта, и Габриэль потратил немного времени, чтобы обнять всех и пожалеть об Уилфуле Убийце. Гэвина и основные силы он нашел всего в трех милях от гостиницы. Многие не узнали его – одного и без доспехов, – но Гэвин узнал и чуть не задушил брата в объятиях, не дожидаясь, пока это сделает Плохиш Том.

– Ты как раз вовремя, чтобы заграбастать всю славу, – добродушно сказал Гэвин. – Господь всемогущий, а ведь мы справляемся. Всего два дня назад я думал, что мы проиграем.

Габриэль оглядел проходящее войско. Все шли с высоко поднятыми головами. Доспехи их были поломаны, а одежда изорвана, но все выглядело чистым и аккуратным. В глазах горел огонь.

– Хорошая работа.

Гэвин кивнул и поскреб под наплечником, пытаясь дотянуться до плеча.

– Ты же не заразился? – спросил Габриэль.

– А, точно, – сказал Гэвин. – У меня опять растет чешуя.

– Посмотрю вечером, – нахмурился Габриэль.

– Вот зачем нужен брат-волшебник! Чтобы лечить тебя от чешуи.

Плохиш Том хлопнул Габриэля по спине.

– Скучал без тебя. Твой брат не трус, но он осторожный.

– Тикондага сдается, – огрызнулся Гэвин. – Нам нет нужды брать ее штурмом.

– Том, ты умудрился оскорбить нас обоих, – заметил Габриэль.

Том рассмеялся, как будто именно этого и хотел.

– И что же дальше?

– Обсудим на месте. – Габриэль посмотрел на далекую гостиницу.

Подошла, кашляя, Изюминка.

– Без доспехов, один. И когда ты в последний раз тренировался?

– И зачем я только по вам скучал? – произнес Габриэль.

– Не представляю, как кто-то может скучать по Тому, – ответила Изюминка. – А по мне потому, что тебе нужен человек, который говорит тебе неприятные вещи.

– Правда? Никогда об этом не думал. А где Майкл?

– В арьергарде.

Габриэль направился дальше на запад, нашел Майкла и Джорджа Брювса, ехавших на жутких клячах впереди разномастного отряда. Раньше Джордж Брювс никогда не радовался встрече с ним. Оба поахали над серебряной рукой.

– С лошадьми проблема, – сказал Майкл. – Если придется сражаться, понадобятся лошади.

– Для начала у нас эпидемия, – ответил Габриэль.

– Ох. А как мой отец? – спросил Майкл.

– Прямо сейчас он меня не очень радует. Он вообще когда-нибудь перестает плести интриги?

– Нет, – рассмеялся Майкл. – А зачем?

– Ладно, поговорим за ужином. Я хочу сопроводить телеги с больными. Вы не развеете мои страхи? Выделите мне половину арьергарда.

– Сделаем лучше, – решил Майкл. – Я сам поеду. Сэр Джордж только что предложил то же самое. Дескать, больные никак не защищены, хотя с ними много лучников. А Тикондага позади нас.

Арьергард, состоявший в основном из людей Белого отряда с добавлением людей из Зеленого, развернулся молча. У всех мужчин и женщин Зеленого отряда чернели на рукаве траурные ленты. Сэра Гельфреда очень любили.

Лошади оказались в ужасном состоянии. Большинство оставшихся в живых после чумы уступили Белому отряду. Обычные боевые потери и три недели сражений довершили все остальное. Майкл проследил взгляд Габриэля.

– Кому-то поможет отдых и еда. Но остальным…

Габриэль боялся все сильнее. Он пришпоривал своего коня, не думая, догонят ли его заморенные клячи арьергарда. Но фургоны Сью двигались рядом, лучники ехали по сторонам дороги, и Габриэль добрался до них в семи милях от гостиницы.

Сью выглядела не очень-то хорошо, но Габриэль знал, что сам выглядит не лучше. Слишком много магии и маловато еды. То же самое заклинание, которое заморозило болезнь, подавляло все желания тела. Он поцеловал Сью без страха, потому что был уже болен.

Рыцари арьергарда поделились на две части и прикрыли колонну спереди и сзади.

– Мы не можем потерять ни одного человека, – объявил Габриэль. – В этих телегах лежат тысячи лет боевого опыта. Он мне нужен весь.

Он проехал мимо колонны, заглядывая под полотняные навесы. Обнаружив в одном из фургонов мастера грамматики, он передал ему всю накопленную энергию, которую смог.

Грамматик взял ее и выбрался из-под навеса.

– Как только мы пересекли границу владений Змея, кризис миновал. Теперь нашей проблемой стала не сила, а техника. – Он говорил, как будто читал лекцию студентам.

Габриэль сунул голову в каждый фургон и всем рассказал, что они уже в Змеевом круге, что чума их не возьмет и у них есть на отдых неделя или даже больше.

– Не меньше недели, – сказал Майкл, когда они добрались до конца колонны. – Лучше две. Отряд сражался слишком долго. Мы чуть не остались в лесах все.

– Но ведь не остались. А где Анеас?

– Взял лучших и ушел искать Кевина Орли.

– Это я знаю, – терпеливо проговорил Габриэль. – Он победил Орли вчера или около того. Мне рассказал Алкей. Ты же следишь за ним герметически?

– Черт, – выругался Майкл.

Габриэль понимал, что Мортирмир был занят чумой, а Алкей уже отправился на другое задание.

– Ничего, найду его при помощи гонца, – сказал он. – Как-то мы растянулись.

– Здорово снова видеть тебя. И гостиницу в Дормлинге. Знаешь, мне не стыдно признаться, что мне самому надо отдохнуть. И Изюминке тоже, и Тому.

– Небольшой приятный турнир? – предложил Габриэль.

– Надеюсь, что королева привезет с собой Кайтлин, – рассмеялся Майкл. – И моего сына.

– Раз ты так спешишь их увидеть, бери с рассветом Красный отряд и скачи им навстречу.

– Ладно уж, – улыбнулся Майкл.

Впервые за три недели они ужинали все вместе. Все офицеры отряда собрались за огромным столом во дворе старой гостиницы. Многих не хватало: среди старших – Бесканона и Гельфреда, а еще Криса Фольяка и примерно полудюжины капралов, которые ужинали со своим капитаном за этим же самым столом в начале весны, всего несколько месяцев назад.

Но Изюминка сидела рядом с графом Заком, назначенным почетным офицером. Плохиш Том обнимал Сью, рассказывая, как, по его мнению, следует осенью идти на Эша, а Сью привалилась к нему, как будто ей не хватало его тепла и надежности. Майкл и Гэвин расположились по сторонам от Габриэля, а рядом с Гэвином устроились сэр Милус и сэр Фрэнсис Эткорт.

Они ели говядину – отличную говядину, тонко нарезанную и поданную с разноцветной солью и большой миской перца, которая сама по себе стоила целое состояние. Вино и эль текли рекой. Лучники, пехотинцы, пажи, слуги отряда – все сидели за столами, и им всем прислуживали, как господам. За другими столами устроились выжившие нордиканцы и горстка вардариотов Зака. Схоларии и остальные вардариоты уже отправились на восток встречать принцессу Ирину, проклиная свою злую судьбу и грозясь выпить все невыпитое по возвращении. Лидеры королевской армии сидели отдельно, а пехота пировала сама по себе, но несколько егерей все же оказались за главным столом вместе с лордом Уэйлендом и сэром Рикаром Фитцроем. Диких – Сказочного Рыцаря, лорда Керака и их свиту – Змей пригласил на свой пир.

Когда первый голод был утолен, но никто еще не успел напиться, Габриэль влез на бочку. Все притихли.

– Друзья! – начал он.

Кто-то закричал, кто-то засмеялся, кто-то даже попытался запеть.

– Слушайте! – рявкнул он, и все замолчали.

– Я думаю, что Сью и сэр Майкл уже все рассказали. Но я подтвержу. Неделя отдыха. В гостинице. Спите, ешьте, делайте все что хотите, но не забывайте тренироваться и шить. Выступать планируем через десять дней. Сью раздаст шерсть и лен. Но об этом потом. А пока – все молодцы.

– Когда нам заплатят? – спросил кто-то. Скорее всего, Злой Кот.

– В день святой Екатерины.

– А куда мы дальше? – раздался другой голос.

Габриэлю показалось, что это Уилфул Убийца, но он знал, что ошибается.

– Спросите через неделю.

– Кто заплатит за поломанное снаряжение? – крикнул еще кто-то.

– Неуклюжие ублюдки, которые его сломали! – заорал Том.

– С королевой приедет дюжина оружейников, – ответил Габриэль. – Мы постараемся все починить. Вам платить не придется.

Это вызвало радостные крики.

– В день святой Екатерины мы устроим турнир. Стрельба из лука, мечи, сшибки, бой пешими и конными. Все объявим через день или два. Призы будут роскошными. Состязания продлятся три дня, а в конце мы устроим пир.

– А потом выдвинемся отсюда, – печально произнес кто-то.

– Потом я дам вам день отоспаться, а потом мы выдвинемся.

Все радовались. У большинства не выдавалось десяти дней отдыха – а турнир по стрельбе считался отдыхом – с самого начала зимней войны.

Харальд Деркенсан встал. Все вокруг затихли.

– А ты теперь император или нет? – заорал Харальд.

Люди заколотили кулаками по столам.

– Император! Император! Император! – скандировали они.

Габриэля захлестнуло странное чувство любви и страха одновременно. Ему нравилась лесть – и он боялся ее. Он хотел стать императором, потому что знал, что с этим званием делать. И боялся становиться императором, потому что не знал, что престол сделает с ним. Но внутри него скрывался мальчик, который мечтал о чужом одобрении и редко получал его. Габриэль выпил.

– Не заставляй меня снова поднимать тебя на щит! – заорал Деркенсан.

Дело выходило из-под контроля. Габриэль понимал, что не сможет сообщить нордиканцам о необходимости предварительных переговоров с Ириной.

– Сегодня я слишком устал, чтобы быть императором, – сказал он.

Деркенсан нахмурился, отпил эля и сел, мрачно глядя на Габриэля.

– Ешьте, пейте и спите, – объявил тот. – Рыцари Красного отряда отправятся встречать королеву на рассвете.

Лучники принялись глумиться над вышестоящими. Их насмешки счел бы добродушными только человек очень широких взглядов.

– Отряд под командованием Плохиша Тома займет их место через три дня.

Последовали радостные крики – людям дали возможность как следует напиться.

– А теперь продолжайте. – Габриэль спрыгнул с бочки.

Майкл кивнул, а Эткорт присел рядом с капитаном.

– Пойдут все рыцари, – сказал он. – Мы все обсудили. Даже сэр Кристос и морейцы.

– Если справишься, – кивнул Габриэль. – Мне кажется, мне самому придется вас вести.

Он подошел к Деркенсану и попросил:

– Дай мне день или два.

Деркенсан посмотрел на него то ли горько, то ли разочарованно.

– Вообще считается, что это должно быть неожиданным. Нельзя говорить гвардии, когда можно объявить тебя императором.

Габриэль взял предложенную кружку темного эля, отпил, сел.

– Мне нужно еще несколько дней. Я не говорю о морейской политике. Я прошу от имени всех людей, которые умрут, если мы не справимся.

Деркенсан выпил и посмотрел на своих капралов. Брегиль Беловолосый, старейший из выживших нордиканцев. Лицо его пересекал шрам, деливший бороду на две части. Габриэль никогда не понимал, как он оправился после такого ранения. Торвин Лакбон, здоровенный, как дом, и вообще не нордиканец. Эрик Сноудер, которого чаще звали Эриком Золотым из-за гривы ярко-рыжих волос и огромного количества золотых колец на пальцах. Мужчины они были крупные и довольно спокойные – пока трезвые.

– Да ну на хрен, – сказал Золотой. – Он же все равно император. Ну и какая разница? Заткнись, Харальд, и пей.

– Да! – согласился Беловолосый, который пил очень усердно.

Лакбон перебирал пальцами бороду.

– Ты же наймешь нас снова, когда стаешь императором?

– Я уже месяц назад отправил почтовую птицу, – сказал Габриэль.

– Отлично, – решил Деркенсан. – Пусть вороны пируют на теле старого императора. Нам нужен дракон.

Габриэль знал, что нордиканцев легко принять за детей: такие они простые и жестокие, до смешного. Прямо как их родичи, горцы. Поэтому он надолго задумался.

– Дракон появится в самом конце, – серьезно заявил он. – И у него будет только одна попытка.

– Но наши топоры окажутся впереди твоих щитов, – сказал Беловолосый.

– Ты уже продумал план? – просиял Деркенсан.

– Друзья, – тихо произнес Габриэль. Говорить с нордиканцами было непросто. Они всю жизнь сражались и вообще местами походили скорее на Диких, чем на людей. Не получалось поверить, что Деркенсан – лучший друг юного Мортирмира. – Это не простая война.

– Простых войн не бывает, – расхохотался Беловолосый. – Даже если Бальдр Гнилое Нутро крадет корову у Лодира Криворожего, это все равно сложно. Много сторон, много лиц, много трусов, много жадных.

– Эта война больше похожа на попытку пройти через болото… – пояснил Габриэль, с трудом подбирая слова, – чем… Чем на обычную войну.

– И? – спросил Деркенсан.

– Если я все правильно сделал, если мы победим во всех сражениях и отгадаем все загадки, в конце у нас будет один шанс призвать дракона. Один. Все может свестись к одному мечу или топору. – Он посмотрел в ледяные глаза, горевшие, как северное сияние.

– Ага, – сказал Золотой. – Значит, тебе нужны мы. Я хочу убить дракона.

– И отомстить? – спросил Деркенсан.

– Месть – для сосунков, никогда не целовавших женщину, – рассмеялся Беловолосый. – Убей дракона, и тебя запомнят навсегда.

– Что тут происходит? – спросил Плохиш Том, бесшумно выходя из темноты.

– Думаем, как убить огромного дракона.

– Я в деле, – решил Том.

– Выпьем за это, – сказал Золотой и встал. Все нордиканцы встали. Габриэль тоже встал. Они выпили.

Часом позже Гэвин лежал на животе, голый, а Габриэль ощупывал его зудевшее плечо, где росла чешуя.

– Очаровательно! – сказал он. – Крошечные чешуйки.

Гэвин двинул брата локтем в бок так, что Габриэль задохнулся.

– Прекрати!

– Мэри нужен рыцарь, а не чудовище в чешуе.

– Ну, ты будешь довольно красивым чудовищем. Да, чешуи становится больше. Как будто твое тело наконец нашло способ ее выращивать. – Он потыкал брата иглой. – Лучше кольчуги.

– Я тоже заметил, – признался Гэвин. – Черт! Я хочу жениться.

– Я думаю, нужно спросить у мастера Смита. И, может быть, у Гармодия. Брат, я согласен, что это важно, но давай сначала займемся чумой. Из Брогата пришли дурные новости, а Мортирмир чуть не падает.

Гэвин слез с кровати.

– Знаю. Чувствую себя сволочью. Но… Господи, это очень страшно. Я готов смириться с одним плечом, но это…

– Понимаю.

Проснулись с рассветом. Габриэль подумал, что его отряд никогда не выглядел так хреново. Рыцари сидели на клячах, упряжь вовсе никуда не годилась: даже у Гэвина оказались разные уздечка и седло.

– В Эднакрэгах кожа гниет на глазах, – пояснил Гэвин.

– Не знаю, впечатлим ли мы королеву или насмешим, – сказал Габриэль. Он сам позаимствовал простые доспехи в гостинице. Тоби и его собственное снаряжение путешествовали вместе с королевой.

Но знамена развевались на ветру, а выучка отряда не оставляла желать лучшего. С ними вызвались пойти несколько дюжин пажей. Похмельные стрелки выползли их проводить, а потом снова повалились спать. Ехали четверками. Королевский эскорт встретили около полудня – встали по обеим сторонам дороги двумя ровными шеренгами. Салютовали проезжавшей королеве и ее сыну, опуская копья.

Королева рассмеялась от радости, остановилась, поблагодарила многих – например, Изюминку и Фрэнсиса Эткорта, которого поцеловала. Он покраснел, как свекла.

– Губы теперь можно не мыть, – сказала Изюминка слишком громко. Сэр Данвед заревел и шлепнул себя по бедру, сэр Беренгар странно посмотрел на него.

Королева пригласила сэра Майкла, сэра Габриэля, сэра Гэвина и сэра Томаса Лаклана ехать рядом с собой. Леди Мэри поцеловала Гэвина при всех, и сотня рыцарей радостно завопила, увидев этот поцелуй. Сэр Майкл взял на руки младенца-сына и поцеловал жену. Габриэль помахал Кайтлин, и она немедленно повернула коня в его сторону.

– Я видела Бланш! – сказала она. – Едет вместе со слугами в обозе. Габриэль, я прекрасно знаю, что это все равно как быть рабыней!

Габриэлю очень захотелось рассыпаться прахом на месте.

– Я позову Бланш, – нежно улыбнулась королева. – А вы – госпожа сэра Майкла?

Королева восстановила справедливость. Когда появилась Бланш, сэр Кристос как раз описывал королеве смерть императора и поражение его армии.

– Но многие тысячи были спасены, – сказала королева и подмигнула Бланш, которая в силу явного сговора половины дворян Альбы ехала рядом с Габриэлем и поминутно заливалась краской.

– Да, – кивнул сэр Кристос. – Северянин, имперский офицер, командовал арьергардом. Вместе с пришедшими из-за Стены и выжившими схолариями они смогли предотвратить побоище.

– Я бы хотела познакомиться с этим офицером. – Королева посмотрела на Габриэля.

– Сэр Яннис Туркос пока еще не вернулся, – ответил тот с поклоном.

По дороге королева задавала вопросы о великолепном, пусть и не совсем естественном пейзаже Зеленых холмов и пустошей. Прискакал ее брат, восхитился рекой с форелью, рассказал об окситанских рыцарях, которые больше трех недель ехали на север, следуя какому-то таинственному призыву. Процессия миновала остатки стада, свернула с главной дороги и поднялась на первый из высоких холмов, отгораживавших коровники и овчарни вокруг гостиницы. Брат королевы и сэр Майкл обменялись вызовами на поединок, а королева сказала сэру Габриэлю:

– От меня не ускользнуло, что вы собрали в этих горах почти все силы альянса.

– Да. Я думаю, что теперь мы в полной мере осознаем природу и масштаб угрозы. Нужно держать совет и прийти к соглашению. И начать действовать.

– И устроить турнир, – с некоторым удивлением добавила она. – Вы отдыхаете от войны, играя в войну.

– Да, – рассмеялся он. – Только тут куда меньше риска для жизни и куда больше вина и возможностей поспать.

– Расскажите, что вас пугает? Пока не начался совет.

– Коротко говоря, ваша милость, с мором могут справиться только Амиция, Гармодий, лорд Керак и Мортирмир. Тут я мало чем могу помочь, если только они не просят у меня силы. Что касается всего остального и войны, то тут надо рассказывать многое. Я нанесу вам визит завтра, скорее всего. – Он улыбнулся Бланш, а та отвернулась.

– А что вы собираетесь делать с императорской короной? – спросила королева.

– Принцесса Ирина направляется в гостиницу. Полагаю, ее мнение имеет значение.

Бланш прикусила губу.

– Кстати, – довольно грубо сказала королева, – мне не понравится, если новый император немедленно потребует от меня клятвы верности, сэр Габриэль.

– Прошу прощения, ваша милость, – вдруг сказала Бланш, развернула лошадку и отъехала в сторону, держась очень прямо.

Габриэль понимал, что она злится. И еще понимал, что не может поехать за ней.

А потом решил, что все-таки может.

– Прошу меня простить, ваша милость.

Он выслал чужого коня сначала в рысь, а потом и в галоп. Рыцари королевской стражи расступились, и он догнал Бланш.

– Прости! – сказал он.

– Ты не мог бросить королеву.

– Мог. Я не собираюсь жениться на Ирине, милая. Но не могу принять корону, которую она считает своей, без некоторого обсуждения. – Он взял ее за руку.

– На нас все смотрят.

– Да. Поэтому поцелуй меня, как Мэри поцеловала Гэвина. Тогда они поймут, зачем смотрели.

– Серьезно? Чтобы все поняли, что я принадлежу тебе? – Она отвернулась и ускакала прочь.

Королева смотрела вслед Габриэлю. На мгновение она скривилась, но сэр Фрэнсис пожал плечами, и она рассмеялась.

– Хорошо, что во время катастрофы у нас все равно остаются простые драмы придворной жизни. Ради всего святого, я так рада, что вы все рядом. А иногда я даже начинаю на что-то надеяться. – Она посмотрела на сэра Фрэнсиса, и тот немедленно снова покраснел.

Появление королевы стало сигналом к началу праздника. На выделенном ей поле поставили шатер из алого шелка с золотой отделкой и королевским штандартом. Сотня слуг, с большим трудом добравшихся из Харндона, начала класть печи и даже устраивать площадку для танцев под руководством Галаада д’Эйкона. Королева приказала немедленно проверить эту площадку, и Галаад станцевал с леди Бланш под одобрительные комментарии. Красный Рыцарь смотрел на это издали и молчал. Потом уехал вместе со своей свитой.

На следующий день появилась принцесса Мореи, которую сопровождали отцовские полки и сотня рыцарей из Альбы и Окситании во главе опять же с Габриэлем. Она устроилась в большом шатре под императорским штандартом, а ее армия, пара тысяч человек, в основном городские кавалерийские полки, отправилась в лагерь, разбитый квартирмейстерами северной армии.

Из комнаты Гэвина, расположенной во внешней башне, Габриэль видел тысячи палаток: простых белых круглых шатров, сложных шатров со стенами и еще десятка разновидностей. Они заняли едва ли не милю лужайки между гостиницей и озером.

– Думаешь, Эш знает, что мы здесь? – спросил Гэвин. Он снова лежал на животе, но на этот раз им занимался Гармодий, а у окна курил мастер Смит.

– Думаю, что знает. Пусть увидит, что сейчас наша армия больше и лучше, чем при Гилсоновой дыре. – Габриэль наблюдал за красивой женщиной во внутреннем дворе.

Он ее знал и даже пытался за ней ухаживать. Мастер Смит наблюдал за той же женщиной. Габриэль посмотрел на него.

– Если вы победите мор…

– Если, – мрачно усмехнулся Гармодий.

– Он это почувствует. Он увидит эту армию. Испугается ли он?

Мастер Смит раскинул руки театральным жестом.

– Я бы испугался. А Эш… – Он пожал плечами.

– Это женщина, которую ты брал на рыбалку, – сказал Габриэль мастеру Смиту.

– Да, – улыбнулся тот.

Габриэль приподнял бровь.

– Я ее не ел.

– Неужели? – улыбнулся Гэвин.

– Все выглядит так, – заявил Гармодий, – как будто я не передал тебе сущность врага, а каким-то образом раскрыл твою природную склонность к отрастанию чешуи. – Он почесал бороду и выругался.

Габриэль наблюдал за мастером Смитом. Он видел, что произошло с лицом дракона при словах Гармодия. Гримасы быстро сменяли друг друга, как обычно случалось у Смита при серьезном недоумении.

– Я кое о чем забыл, – вслух сказал Габриэль.

Дракон сделал вид, что его не услышал.

Гармодий поднялся на ноги:

– Здесь я ничего не могу сделать. Амиция и Мортирмир работают вместе. Мне следует быть там. Возможно, это имеет какое-то отношение к чуме.

Он казался сломленным. Таким же дерганым, злым и усталым, как Морган Мортирмир, который только что громко скандалил с юной морейской аристократкой во дворе.

Габриэль помог брату надеть рубашку.

– Смешно, но я очень хорошо себя чувствую, – заявил Гэвин. – Даже лучше. Как будто я бессмертный и никому меня не остановить.

Габриэль замер, взявшись за завязки дублета.

– Интересный выбор слов. – Он закашлялся, и на руке у него остались черные точки, а еще несколько повисло в воздухе. – Вот бессмертным я себя точно не чувствую.

– Ты не боишься? – спросил Гэвин.

Он вовсе не притворялся, интересовался совершенно искренне. Габриэль пожевал губу – недавно приобретенная привычка.

– Каждый день мне все труднее дышать. Я не могу тренироваться. Я слабею.

Он выглянул из окна и посмотрел вниз. Девушка дракона развешивала стирку. Она была крепкая, сильная и очень красивая.

– Если они не найдут средство, многие умрут. Поначалу болезнь меня не слишком беспокоила. Но кашель… каждое черное пятнышко – кусок моих мертвых легких. Это должно было случиться только через час. Но… – Он помолчал и громко добавил: – Она беременна.

– Кто? – переспросил Гэвин. – Бланш?

Габриэль круто развернулся. Борьба продолжалась несколько раундов и оказалась почти беззвучной, если не считать тяжелого дыхания, двух сдавленных «ублюдок» и глухого удара.

– Не так уж ты и ослаб, – заметил Гэвин.

Габриэль дышал тяжело и с присвистом. Перед глазами у него плавали какие-то пятна. Но при этом он сидел верхом на своем более крупном брате.

– Это было гадко, – продолжил Гэвин.

Габриэль попытался спрятать ухмылку, но у него не вышло. Он слез с брата.

– Бланш считает, что ее место займет принцесса Ирина.

Гэвин поджал губы, стараясь не показывать, что брат больно помял ему бедро.

– И? Все склоняются к тому, что ты все же предпочтешь империю прачке.

– Если бы все было так просто. – Габриэль потер подбородок.

– Мне сложно представить тебя с Ириной. Она пыталась тебя убить. По крайней мере, так говорит Изюминка. Не то чтобы я не понимал этого желания. Вряд ли она единственная женщина, которая пыталась тебя убить.

– Но единственная, которая потом предложила на ней жениться. Я думаю… неважно. – Он опустил взгляд. – И я не думаю, что Бланш беременна, спасибо, что спросил.

Гэвин негромко рассмеялся, чтобы драка не вспыхнула снова.

– Матушка хотела, чтобы ты женился на Ирине.

– Да.

– Она же колдунья. Она многое знала. – Гэвин пожал плечами.

– Так хочешь побыстрее меня похоронить? Вскоре после свадьбы с Ириной я утону в ванне, сломаю шею, упав с коня, или кто-то отрежет мне голову моим же мечом.

Гэвин сел на кровати.

– Да, это меняет дело.

– Я бы женился на Бланш, даже без глупого вмешательства королевы.

– Ого! – оживился Гэвин. – Неожиданно.

– Но если я скажу это до встречи с Ириной… в любом случае Бланш со мной даже не разговаривает.

– Ну да, так сложнее, – улыбнулся Гэвин. – Знаешь, брат, я бы пошел с тобой на дракона. Но не против отвергнутой принцессы. Кстати, с Анеасом все хорошо.

– Он преследует Кевина Орли, – далеким голосом сказал Габриэль.

– Преследует человека, который убил наших родителей.

– Да нет. Орли – такая же жертва, как и я. Шип и Эш убили наших родителей. Если Орли отречется от Эша, я дарую ему земельное владение.

– Господи, ты совсем с ума сошел?

– Это все не имеет значения, – сказал Габриэль. – У нас тут эпидемия. Я – генерал коалиции против Эша, мы теряем людей и деньги, в Древней земле разгулялись чудовища, а когда сойдутся звезды, нас ждет еще худшая угроза. Ах да, моя любовница меня только что бросила. И это хуже всего, между прочим. Я не… готов к такому. За пределами этой комнаты я должен быть охренительно бесстрашным военачальником. Я должен шутить, хорошо выглядеть и улыбаться, выкашливая собственные легкие и глядя, как Бланш танцует с д’Эйконом. Через несколько дней, скрестив с тобой копья в честь открытия турнира, я должен буду сесть за стол переговоров и придумать план победы.

Гэвин только ухмыльнулся.

– И? У меня растет чешуя по всему телу, мой брат умирает от чумы, родители только что погибли ужасной смертью, а моя невеста не очень-то торопится со свадьбой. Она хочет получить от королевы все возможное, потому что монастырь ранил ее чувства. А еще я живу в тени своего брата.

– Ты хотя бы читал план? – спросил Габриэль.

– Сразу после Майкла и Тома. Прости, брат. Но я такое всегда замечаю.

– Ладно, это все равно больше не имеет значения. План теперь новый. – Габриэль вытащил из-за пазухи чехол со свитком. – Прочитаешь и отдашь. Но сначала один вопрос. Ты бы предпочел командовать армией или шесть месяцев править Мореей?

Гэвин, потянувшийся почесаться, замер.

– Это серьезный вопрос?

– Более чем. А тебе предоставляется право выбора, – улыбнулся Габриэль.

– Армия.

– Интересно, как Анеас справится с Ириной? – задумался Габриэль.

– С учетом того, что он предпочитает мужчин? У него есть… друг, и счастья им.

– Я не очень хочу об этом разговаривать, но, если ты не любишь женщин, обзавестись законным наследником…

– Напомни мне убить тебя. – Гэвин закрыл лицо руками.

– Репутация хорошего человека очень полезна, когда говоришь гадости.

– Ты хочешь иметь и Бланш, и империю, – сказал Гэвин.

– Да.

– Ты всегда хотел стать императором.

Габриэль только пожал плечами.

– Но ведь для этого придется убить Ирину.

Габриэль посмотрел на него.

– Да, ты прав. Мне лучше замолчать, – согласился Гэвин.

– Я не хочу ее убивать. Но боюсь, что выбора у меня нет.

Во дворе девушка дракона закончила развешивать белье. Она улыбнулась Габриэлю, хотя к нему уже бежал по двору Тоби.

Габриэль был настроен решительно.

– Я не помню, как тебя зовут.

– А вы и не спрашивали. – Она опустила глаза. Не от скромности. Она улыбалась, сознавая собственную силу. – Зовите меня Бесс.

– Рад знакомству, Бесс.

– Вы, конечно, очень знатный, сэр рыцарь, но все же подайте мне вон ту шпильку.

Он достал шпильку и с поклоном отдал ей.

– Ты носишь дитя, – тихо сказал он.

– Это совсем не секрет, сэр рыцарь! А знаете от кого? От мужчины! – Она улыбнулась.

Он снова поклонился и посмотрел на Тоби.

– Принцесса Ирина вас примет! А еще пришли письма! Сэр Майкл говорит, что срочно. – Тоби тоже улыбнулся Бесс, и немудрено. Ее нельзя было назвать красивой, но, беременная, она казалась воплощением женственности.

– Я буду у себя, – вздохнул Габриэль.

По общему залу он прошел, раскланиваясь, улыбаясь, но при этом целеустремленно, как в бою. По боковой лестнице поднялся к себе. Ему выделили три комнаты: кабинет, где спали Анна и Тоби, гостиную с камином и огромным окном, где обычно сидел с бумагами сэр Майкл, а сегодня устроилась с шитьем еще и Кайтлин, и спальню.

– Письма? – спросил он с ходу.

– Рад тебя видеть. Кстати, ты же помнишь, что если я поддамся искушению и совершу отцеубийство, то окажусь знатнее тебя и смогу грубить?

– Я скучала по вашим разговорам, – рассмеялась Кайтлин. – Несколько месяцев провела с женщинами.

– Господи, – проговорил Габриэль, сразу же углубившийся в письмо. – Боже мой.

Потом последовала длинная пауза.

– Это же…

Он перевернул пергамент, проверяя, нет ли чего на другой стороне.

– Кронмир? – спросил Майкл.

– Морские чудовища!

– А что выбрал Гэвин?

– Армию, – отозвался Габриэль, читая второй лист. – Черт возьми! Молодец, Алкей.

– А я говорил, что Гэвин возьмет армию. В Ливиаполисе придется оставить Милуса. А я пойду с тобой вместе с Томом и Изюминкой. И Кайтлин, – добавил он, смелея.

– Хорошо. Ты же понимаешь, что это опасно? – спросил Габриэль у Кайтлин.

Она посмотрела на младенца, дремавшего в корзине у огня, понюхала воздух и вдруг принялась его перепеленывать. Появилась служанка, и Кайтлин, которая сама когда-то была служанкой, протянула ей грязную льняную пеленку, взяла новую и быстро закрепила на месте.

– Пахнет, как умбротская кость, – наморщил нос Габриэль.

– Эй, это мой сын! – возмутился Майкл.

Кайтлин приподняла черную, красиво изогнутую бровь.

– Капитан, вы, я полагаю, знаете, что такое случается в результате любовной связи. Как у тебя с Бланш.

Глаза Габриэля вспыхнули, но говорил он достаточно мягко:

– Ты видела Бланш?

– Да, и…

– Кайтлин, ты же знаешь, как я тебя люблю. Если ты видишься с Бланш, передай ей мое приглашение на ужин в малом кругу. Но больше ничего. Пожалуйста. – Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Ты возьмешь меня в поход? – вздохнула она.

– Если Сью не поправится, тебе придется быть главной женщиной, а не только женой Майкла. Справишься? Порой придется быть и дамой.

– Дамой у меня получается лучше всего. Как и у Бланш.

Габриэль дважды перечитал второй документ.

– Алкей молодец. Майкл, отправь Кронмиру все, что нам известно об одайн.

– Только с этого момента не произносить имена вслух, и все такое. – Майкл быстро писал.

– Кайтлин, пригласи Бланш на ужин. Если она подумает дурное, мы позовем вас двоих выпить с нами вина после ужина.

– Чудесно, – буркнул Майкл.

– Великолепно, – согласилась Кайтлин.

– Рикар будет мастером стрелков? – спросил Майкл, промокнул чернила и посмотрел на Кайтлин. – Твой бездарный братец. Ушел с Анеасом.

– Дэна Фейвора вскоре возведут в рыцарское достоинство, – сказал Габриэль. – А Анеасу нужны припасы. Доставим их по воздуху.

– Кто бы мог подумать. – Кайтлин рассматривала вышивку на платье.

– Чем ты сейчас занят? – спросил Майкл.

– Я слетаю к Анеасу, а потом навещу Ирину. Так я готовлюсь сражаться с драконами.

Ариосто был счастлив его увидеть. Габриэль вывел огромного зверя из загона, поводил кругами, а потом с помощью Анны и Тоби оседлал.

С учетом всех обстоятельств взлетать он предпочитал с ровного пространства, а не с вершины башни. Несколько взмахов крыльев – и поднялись в воздух. Не успела гостиница скрыться из виду, а он уже искал в эфире своего брата Анеаса.

Найти его оказалось непросто. Он всегда умел скрываться и по-детски любил засады и тайны.

По остаточным следам сложных заклинаний Габриэль нашел место недавнего сражения. Ряд проклятых деревьев и разгром были видны с тысячи футов. Он прочел поле боя, как ученый прочел бы древний текст, угадывая смысл произошедшего по трупам. Таков герметизм войны.

Ариосто принялся раскапывать могилу, и Габриэль велел ему не есть тела. Раньше этого никогда не случалось, но грифон ел любое мясо. Габриэль постарался не удивляться.

Что это? – спросил Ариосто.

Габриэль посмотрел на двухдневный труп рогатой твари.

Если тебе можно его резать, почему мне нельзя его есть? – поинтересовался Ариосто.

Тут у Габриэля нашелся ответ.

Не ешь, пожалуйста. От него исходит темная сила.

Гадость, – решил Ариосто.

Им пришлось уйти довольно далеко, чтобы найти место для взлета, из-за густого подлеска и деревьев. По земле грифон ковылял довольно забавно, и Габриэль все время отворачивался, скрывая улыбку, когда лев пытался объясниться с орлом. Бежать было проще. Ходить грифон не очень умел.

Но так Габриэль понял весь ход боя и нашел могилу Фитцалана. И герметический след брата – зыбкий, но вполне ощутимый.

Потом они полетели. Габриэль не успел даже замерзнуть – они быстро увидели тонкую струйку дыма и оказались над лагерем. Грифон осторожно начал спускаться, кружась, и внизу заволновались. Габриэль красным дымом написал свое имя на небе и сел на маленьком лугу в ста шагах к югу.

Он спешивался, когда увидел Анеаса, отчаянно махавшего руками. Габриэль заметил, что сел в черничник. Лужок зарос кустами, усыпанными плодами. У Ариосто немедленно посинели лапы. Хищник жадно принялся за ягоды, хотя Габриэль не успел даже слезть.

– Габриэль! – кричал Анеас.

Он махнул брату рукой, отвязывая мешки с провизией.

– Габриэль! – заорал Анеас еще громче.

Габриэль обрадовался, подумав, что Анеас довольно бодр. Если слухи были верны, то Фитцалана с его младшим братом связывали очень близкие отношения, и…

Справа что-то шевельнулось.

Скатившись с высокого седла, он обернулся. Ариосто вместе с ним.

Анеас подбежал уже совсем близко.

Черный медведь ростом по плечо Габриэлю был весьма недоволен тем, что его трапезу прервали.

– Мы чуть на него не сели, – сказал Габриэль.

Это едят?

Нет, Ариосто, не трогай медведя. Через два часа будет овца.

Ладно. Он все равно довольно сильный.

Два опаснейших человека и огромное чудовище осторожно отступали от медведя. Тот заворчал и снова принялся за ягоды.

– Ты принес вина? – спросила иркская женщина.

Габриэль налил ей лучшего этрусского, которое нашлось в гостинице.

– Я так и подумал, что оно уже кончилось.

– Мука и масло тоже, – заметил Анеас.

– Какие богатства, – сказал ирк по имени Льюин. – Масло! Лучшее изобретение людей!

Анеас устроился поудобнее и налил себе вина.

– Хорошо, что ты здесь, брат. Мы встали лагерем, чтобы искупаться и принять непростое решение.

Тут показался гибкий юноша, излучающий герметическую силу. Габриэль посмотрел на него и вдруг засомневался – может, это девушка? Но сила у нее была несомненно.

– Меня зовут Смотрит на Облака. А тебя?

– Габриэль Мурьен. Брат этого юнца. – Габриэль показал на Анеаса.

Анеас скривил губы, что понравилось Габриэлю гораздо больше его обычной пассивности.

– А! Ты Красный Герцог?

Габриэль кивнул.

– Хорошо, – решила Смотрит на Облака.

– Вчера, примерно в это же время, – начал рассказывать Анеас, – Орли снова разделил свои силы. Он бежит на север, а часть его людей – на восток.

Габриэль пожалел, что у него нет трубки. Он встал и поклонился огромному пришедшему из-за Стены.

– Я Габриэль Мурьен.

– Мы тебя знаем, Красный Рыцарь, – улыбнулся вождь. – Меня зовут Большая Сосна.

Второй пришедший из-за Стены оказался тем самым Яннисом Туркосом, которого хвалила королева. Габриэль не отличил бы его от Большой Сосны: глаза совершенно одинаковые, а одет капитан в набедренную повязку, штаны и тряпку, которая раньше была льняной коттой. Габриэль помнил, что при Гилсоновой дыре Туркос проявил доблесть.

Красный Рыцарь давно понял, что быть командиром – зачастую значит узнавать чужие мнения и выбирать из них самое разумное, и теперь слушал аргументы. Коротко говоря, Большая Сосна и Туркос хотели идти в сторону дома. Преследуя восточную партию, они бы оказались ближе к цели.

Когда все высказались, уже стемнело. Габриэлю пора было уходить. Водопад к востоку показался ему невероятно соблазнительным: выкупаться, поспать, ни о чем не думая…

– Мне нужно идти, – объявил он. – В гостинице в Дормлинге зажгли костер совета. Ты должен быть там, – сказал он Большой Сосне. – И капитан Туркос тоже. Сможет ли Анеас вас отпустить?

Анеас показал, что снимает с себя всякую ответственность.

– Тикондага снова в наших руках, – сообщил ему Габриэль. – И те, кто ушел на восток, этого не изменят. И я бы спал спокойнее, если бы Орли лежал в земле.

– Но вы двигаетесь дальше, – мрачно выпалил Анеас. – Это уже не главная наша цель.

– Вообще-то я ничего такого не говорил.

– Ты будешь императором? – спросил вдруг Туркос. – Тебя объявили им.

– Дважды.

Тессен рассмеялась, де ла Мот поднял чашку.

– Господи, я же пью с императором.

– Так вот почему вино такое хорошее, – решила Тессен.

– Я ведь не знаю ответа, – сказал Габриэль на архаике имперскому офицеру. – Я не хочу жениться на Ирине.

Возможно, Туркоса удивила такая откровенность, но он привык к пришедшим из-за Стены.

– Ну и не женись. Тебя возвысила армия. Это почетная традиция. А Ирина пыталась убить своего отца, как я слышал. И не думаю, что армия ее поддержит.

– А ты?

Анеас следил за ними, как ястреб.

Туркос поболтал вино в стакане.

– Прошлой зимой, когда ты спас меня и всю меховую торговлю, ты показал, что умеешь быть императором гораздо лучше самого императора. Я любил отца Ирины как человека. Но как правитель он ничего не стоил.

– Мне никто не поверит, что я вас слышал, – тихо сказал де ла Мот.

– Ты с самого начала на это рассчитывал? – спросил Анеас у Габриэля. – Когда пошел в Арле? Ты уже тогда хотел стать императором.

– Проще будет, если я скажу, что не буду прилагать слишком много усилий, чтобы стать императором?

Тессен рассмеялась, Ричард Ланторн тоже.

– Мне так больше нравится, человек, – сказала Тессен. – Ты хорошо поступаешь, так говоря.

– Боже мой, я просто хотел стать главным стрелком, – заявил Ланторн. – Это все слишком сложно.

– Тебе отдадут лук Уилфула Убийцы. Чума его забрала.

Непроницаемое лицо Ланторна на мгновение исказилось от горя.

– Старый урод, – буркнул он и уставился в костер. – Отдадут лук?

Габриэль кивнул. Анеас хорошо умел управлять людьми.

– Ричард, возвращайся с Габриэлем. Я обойдусь без тебя. Тебя ждет новая должность.

– Нет уж. Прошу прощения, капитан, но я сказал, что пойду на Орли, и я пойду на Орли. Мне еще за брата нужно рассчитаться.

Габриэль наклонился, касаясь брата плечом.

– Он только что назвал тебя капитаном, – тихо заметил он.

Обсудив что-то с Ричардом Ланторном, Габриэль пошел обратно к Ариосто. По пути он отвел в сторону имперского офицера. Разговор очень удивил Туркоса.

– Ты это сделаешь?

– Я не хочу ее убивать.

– Я не знаю, что будет. Честно? Мне кажется, ты оттягиваешь неприятную обязанность. Как будто тебе надо прирезать паршивого пса. А может, она еще научится петь гимны.

– Она жертва, а не враг, – заметил Красный Рыцарь.

– То же самое можно сказать о всех хуранцах, которых я убил. И о Шипе.

Грифон поднялся в воздух из черничника. Анеас махал вслед брату, пока тот не скрылся из виду. Смотрит на Облака положила руку ему на плечо.

– Если позволишь, я останусь. Пусть Большая Сосна идет домой.

Большая Сосна сказал что-то по-хурански и покачал головой.

– Я пойду в гостиницу. Красный Рыцарь ждет всех шаманов.

– Орли важнее, – пожала плечами Смотрит на Облака.

– И ладно. Искупаемся и поедим. – Большая Сосна улыбнулся. – У нас есть масло.

Габриэль приземлился ближе к вечеру. В небе было еще совсем светло. Он не стал переодеваться в парадную одежду. Туркос укрепил его решимость, а разговор с Дикими показал, чего он хочет и что может сделать.

Габриэль даже сумел улыбнуться.

Мария, мать Алкея, встретила его у огромного шатра, сияющего императорским пурпуром, – роскошного, но слегка потертого, учитывая количество денег в империи. На центральном столбе порвался шелк, который зашивали слишком быстро, а западная стенка шатра выцвела на солнце или из-за неправильного хранения. Золотая вышивка вокруг входа потускнела и осыпалась, как будто ее поклевали птицы; гобелены внутри оказались старыми и вытертыми, а ковры – вовсе не такими роскошными, как должны быть.

И все же над позолоченным деревянным креслом висел семисвечник из чистого золота, в руке принцесса Ирина держала серебряный кубок, а платье на ней было из роскошной золотой вениканской парчи, хотя и мешковатое.

Красный Рыцарь, наплевав на придворные манеры, прошел по шатру, опустился на одно колено и поцеловал принцессе руку. В этом жесте не было ничего верноподданнического – он хорошо его продумал.

– Мегас Дукас наконец снизошел до визита к нам, – сказала она.

Она все еще оставалась привлекательной. Из умеренно красивой темноволосой девицы с безупречной фарфоровой кожей и огромным носом она превратилась во впечатляющую женщину с орлиным профилем, свойственным ее семье.

Габриэль предпочел не отвечать, и наступила тишина. Ирина не просила его встать, он не вставал. Мария кашлянула.

– Вы общаетесь со своим сыном? – спросил ее Габриэль в нарушение протокола, но в шатре присутствовали только двое безмолвных дворцовых слуг. На страже снаружи стояли схоларии. Габриэль их хорошо знал. Встреча планировалась неофициальной. Настолько, насколько может быть неофициальной встреча с багрянородной принцессой.

– Вы можете говорить только со мной и только тогда, когда я к вам обращаюсь, – тихо сказала Ирина. Она напоминала ему правила. Как будто он мог их забыть.

– Это дворцовый этикет. И так говорят только с императрицей, – улыбнулся он.

– Я и есть императрица. Я приехала к самой границе своих владений, чтобы увидеть вас. Это ничего не значит? При моем отце такое было бы невозможно. Вы – мой Мегас Дукас. Вы нужны мне в Ливиаполисе. В городе чума и беспорядки. И люди… ужасные люди…

Габриэль посмотрел на Марию, та еле заметнопокачала головой.

– Расскажите об ужасных людях, – попросил он.

– Люди с головами животных. Они убивают и грабят. Они убивают лекарей, священников и магов. – Сейчас она казалась идеальной принцессой, попавшей в беду.

– Это я знаю. Я постоянно переписываюсь с офицерами.

– Что? – не поняла Ирина.

– Прямо сейчас в Морею направляется войско, которое собирается помочь партизанам в ваших владениях. Мои офицеры заняты его уничтожением.

Ирина замерла, приоткрыв красивые губы и показав ровные зубы.

– Вы знаете?

– Да. От сэра Алкея, сына Марии.

Габриэль стоял на одном колене, колено болело, дышать было тяжело, и он терпеть не мог причинять людям боль. И еще он понимал, что почему-то очень хорошо относится к этой женщине.

– Где он? – спросила Ирина, переводя взгляд на Марию.

– В городе. Уже несколько дней, – ответил Габриэль.

Ирина сразу все поняла.

– У меня есть гарантия неприкосновенности, – сказала она. – Вы меня не тронете.

Габриэль встал, решив, что хватит притворяться.

– Я собираюсь стать императором.

– Только через мой труп, – спокойно ответила она. – Хотя… Вас выдвинули солдаты. Я согласна. С этим согласен даже патриарх. Но вы на мне женитесь, и нас коронуют вместе, как в древние времена.

Он посмотрел ей в глаза. Будучи ее офицером, он редко это делал. Придворный этикет запрещал подобные взгляды, и единственный раз он смотрел ей в глаза по-настоящему только в ту ночь, когда Майкл женился на Кайтлин. Очень много катастроф назад.

Она не выдержала его взгляда.

– Не смейте так на меня смотреть.

– Я не хотел вас оскорбить.

– Да. Я поняла это, когда вы вошли. Вы рождены… для нас.

– Я буду говорить откровенно, Ирина. Вы поставили на кон все. Но… – Он поднял руку, не слушая ее протестов. – Я не стану тайком убивать вас или отправлять на север Фраке. Не стану закалывать волшебным кинжалом, ломать вам колени или, если ничего не получится, стрелять отравленной стрелой.

Она злилась. Она умела держать себя в руках, и тот, кто не знал ее, не заметил бы ее гнева. Габриэль только что перечислил все способы, которыми она пыталась его убить. И отца. Он это знал.

– У меня все письма Андроника, – продолжил он. – В том числе и те, которые переносили птицы. Кронмир теперь работает на меня.

Они смотрели друг на друга. Время как будто остановилось, но наконец Ирина вздохнула.

– Хорошо. – Из императрицы она вмиг стала принцессой. – Я буду хорошей женой. Вы мне нравитесь, Габриэль. Это было… раньше. В других обстоятельствах. Вы прекрасно понимаете, как сложна политика и на какой войне я сражаюсь. Откуда мне было знать, что вы окажетесь ценнее, чем…

К сожалению, ему казалось, что она говорит правду. Правду. Он мог поверить ей.

– Знаете, что странно, Ирина? Вы мне тоже нравитесь. Поэтому я не стану обнародовать письма или убивать вас. Я хочу предложить вам сделку, которая лично мне кажется честной. Вы можете отклонить мое предложение. Но имейте в виду, что на моей стороне все, включая одобрение армии и контроль над городом и вашими людьми. – Он заметил, что она взглянула на Марию.

– Чтоб вы провалились, – сказала Ирина.

– Нет, вы. Вы пытались меня убить. И оставили столько дел незаконченными, что теперь вы мне должны.

– Предательница! – крикнула Ирина Марии.

– Я любила вашего отца, – ответила та и глубоко присела.

– Хорошо. – Ирина снова посмотрела на Габриэля. Она была стойкой женщиной. – И за кого мне придется выйти замуж?

– За моего брата Анеаса. Сейчас он в лесах, убивает Кевина Орли. Он ближе к вам по возрасту, чем я. Он красивый.

– Он мужеложец! – выплюнула она.

Габриэль и забыл, насколько хорошо она обо всем осведомлена.

– Возможно, он действительно предпочитает мужчин. Но власть он тоже любит. Я сделаю его герцогом Фракейским.

Она поднесла руку к горлу.

– Я оставлю вас регентом, когда уеду, сэр Милус станет Мегасом Дукасом, а мой брат сядет на трон рядом с вами. Черт возьми, Ирина, это очень хорошее предложение!

– Лучше убейте меня. – Ее идеальная кожа очень быстро краснела.

– Это ваш ответ? – серьезно спросил он.

– Вы слишком мягкий, чтобы стать императором. А я нет. Я буду императрицей, пусть мне придется вас убить. Мне плевать на вашего брата и на вас. Уходите.

Габриэль долго стоял. Снаружи лошади рвали траву, кричал краснохвостый сарыч, двое слуг препирались, выясняя, кто допил красное вино. Габриэль посмотрел на Марию, но та отвернулась.

Он думал о войне. Он знал многое, о чем не ведала Ирина. Она была очень молода, ей не приходилось делать того, что делал он; она просто играла в игру, которой ее научили безжалостные учителя – и сами проигрывали, все, кроме одного. Она считала их великими и повторяла их промахи. Он понял, что убить ее будет ужасной ошибкой. Он не хотел брать такой грех на душу. За ним и так уже тянулся внушительный след из трупов.

Но… она могла разрушить все их планы, сама не понимая, и Габриэль доверял ей недостаточно, чтобы что-то рассказать. Мастер Смит, Майкл и Изюминка согласились, что верить ей нельзя. К тому же женщина, способная задумать убийство собственного отца, может и продаться Эшу.

Габриэль знал, и Мария тоже, а Ирина, разумеется, нет, что, если он выйдет из шатра, не получив ее согласия, она может считать себя мертвой. Он долго смотрел на нее, и она вытянулась во весь рост.

– Я вас ненавижу. И ненавижу себя за то, что хотела выйти за вас. Вы слишком слабы для трона. Когда я убью вас, империя вознесет меня так же, как сейчас превозносит вас.

Он смотрел на нее в упор. Ему очень хотелось все ей рассказать и объяснить. Одно дело – посылать людей в бой, на смерть. Он терпеть этого не мог, но все же делал, особо не раздумывая. А ее нужно было послать на смерть за коварство и себялюбие, не позволявшие ей доверять. Тоже боевые потери своего рода.

– Я еще станцую на вашей могиле, – заявила она.

По новообретенной привычке он провел рукой по волосам, согнул пальцы серебряной руки. Он вспомнил младшего брата, оплакивавшего смерть друга. Он не дрогнул. Габриэль испытывал невероятное желание объясниться с ней и такое же сильное, почти плотское, желание убить ее своими руками, висевшим на поясе кинжалом. Политическое самоубийство, но при этом довольно честный поступок.

Таков он по-настоящему.

Он задумался, как будет рассказывать об этом Амиции или, не дай бог, Бланш. И понял, что опустил руку на рукоять. Ирина вздрогнула, он отвел руку и поклонился.

Странно – если она умрет, никто не станет ее оплакивать, но, если он убьет ее прямо здесь, залив шатер кровью, его сочтут чудовищем.

Он и есть чудовище. В хорошем смысле.

– Уходите!

Он снова посмотрел ей в глаза.

– Ирина. Я хочу, чтобы вы остались в живых. И обладали властью. Вы хотите того же самого.

– Даже если вы меня убьете, выиграю я, потому что вы утратите доверие многих.

– Но вы-то об этом не узнаете, – вздохнул Габриэль.

– Я стану королевой ада.

Он кивнул, восхищаясь ее мужеством и злясь на скандальную глупость.

– Вы, наверное, слышали, что лучше быть последним поденщиком в стране живых, чем королем в царстве мертвых?

– Не смейте цитировать мне классические стихи, варвар с окровавленными руками. Высокая архаика не для вас. Идите к своей служанке, она вам больше подходит. Играйте в императора. Армия скоро устанет от вас.

– Это даже для вас немного слишком.

Он сумел не посмотреть на Марию. Просто вышел, высоко держа голову.

Больше часа он бродил среди загонов и пастбищ, залитых закатным светом. Разумеется, в небольшом лагере он обнаружил три десятка горцев: достаточно близко к гостинице, чтобы найти пиво, и достаточно далеко, чтобы не смешиваться с чужестранцами.

Плохиш Том стоял, голый по пояс, напротив Дональда Ду. Оружия ни у кого не было. Оба истекали кровью.

Дауд освободил ему место в кругу, протянул кружку темного эля, не отрывая взгляда от двух гигантов. Габриэль смотрел, как они кружат по площадке, наклонившись вперед и вытянув руки. Дважды они начинали сходиться – и в решающий момент снова расходились, неясно почему.

– Дональд отстает на один бросок, – заметил Дауд. – Он все скулит из-за сына и считает, что Том размяк.

Габриэль кивнул и выпил еще эля. Он прекрасно понимал, что задумал Том, потому что часто сам стоял против него. Тот вдруг качнулся в сторону. Это не был финт, Том в таком не нуждался, он просто хотел, чтобы Дональд Ду подошел ближе.

И Дональд подошел. Он вдруг прыгнул вперед, вытянув руки. Случайно – или намеренно – пальцы обоих горцев переплелись. Том пнул Дональда в колено и выбросил правую руку, как будто хотел ударить рыжеволосого. Поскольку они вцепились друг в друга, левая рука Ду дернулась в сторону, он согнулся, жалея колено, и Том тут же перебросил его через выставленную вперед ногу. Простой бросок, но Том рухнул на колени рядом с упавшим и яростно ударил его в затылок, ломая нос.

– Сдавайся, – потребовал он.

Ду откатился в сторону. Точнее, попытался, и попытка была неплоха. Несмотря на боль или благодаря ей – он сделал ложный выпад и сумел сдвинуть Тома.

Том сломал ему руку. Не готовясь и не думая, просто дернул – и сломал, а может, и вывихнул плечо.

Горцы были очень крепкими людьми и имели странные понятия о том, насколько крепкими им следует быть. Но все же теперь почти все либо вздрогнули, либо отвернулись.

Том встал.

– Я же сказал тебе сдаваться, а ты не послушал. Вали домой. Хватит с тебя. Заживет рука – придешь и попросишь прощения или убьешь меня. – Он кивнул кругу и снял с каменной стенки свою рубашку, огромное полотнище ярко-желтого льна.

Потом он разглядел Габриэля, стоявшего довольно далеко. У Габриэля возникло мерзкое чувство, что он пришел в самый неподходящий момент, потому что горцы не терпели вмешательства извне. Эль он все равно допил. Он не хотел убивать Ирину. Это его злило. Его вообще все злило. Собственная нерешительность в том числе. Сейчас Ирина была жива, и Габриэль понимал, что просто отвернулся от серьезной проблемы. Бланш тоже злилась, и он не хотел с ней разговаривать.

Том пошел прочь от него, с кем-то перекидываясь словом, с кем-то нет, по кругу. Габриэль налил себе еще эля и к моменту появления Тома сделал вид, что эль его очень интересует.

– И давно ты дрался последний раз? – спросил Том.

– Три недели назад я убил Шипа, – отозвался Габриэль и поднял левую руку. – А до этого я побил де Вральи.

– А теперь почиваешь на лаврах? Окажи мне услугу.

– Конечно, Том.

– Выходи драться со мной. Прямо сейчас. В рубашках. На мечах. Тебе полезно.

Он отступил на шаг, возвышаясь над Габриэлем, и вытащил свой огромный меч. Тот, которым он ранил Эша.

Габриэль резко ощутил последствия двух пинт темного пива.

– Отолью сначала. И меч возьми другой.

– Ладно, – согласился Том. – Принесите мне старый.

Горцы засмеялись.

Габриэль отошел за два загона и вернулся. Увидел, что зрители снова стоят кругом, а Том опирается на меч. Габриэль снял дублет, затянул пояс, вынул меч и сложил ножны, ремень и кошель поверх дублета.

– Я готов.

Том начал с чудовищного замаха, выводя оружие из-за правого бедра. Меч взлетел выше головы и пошел вниз по диагонали, чтобы разрубить Габриэля до пояса. Габриэль парировал так, чтобы клинок Тома скользнул по его собственному мечу, следя за тем, чтобы острые кромки не соприкасались. И тут же контратаковал, целясь Тому в запястье, но тот был слишком быстр и хитер для такого простого финта. Чуть поднял клинок, поставив небольшой блок, и ударил, целя Габриэлю в голову.

Габриэль понимал, что это обман, но тень страха перед огромным горцем и его мечом все испортила. Он поднял меч в блок – и разгадал игру.

Том повернул клинок, сняв левую руку с рукояти, и сделал шаг вперед, и тут Габриэль тоже опустил левую руку, но вместо классического блока классической атаки он просто поймал клинок Тома на свой, держа меч одной рукой. Не самая выигрышная позиция, но он сделал шаг вперед – Том Лаклан редко такое позволял – и ударил левой рукой в правый локоть. И снова шагнул. Том развернулся, чтобы пропустить удар мимо, и получил яблоком меча в лоб. Не очень легко, но и не смертельно.

– Ах ты! – крикнул Том.

Горцы завопили. Том снова бросился вперед. На этот раз клинки сшибались в центре – удар, блок, финт, контрудар.

Габриэль углядел шанс и схватил клинок Тома. Он попался – Том тут же дернул меч на себя. Но левая рука Габриэля была сделана не из плоти. Она осталась целой. Габриэль приставил кончик меча к переносице Тома.

– Так нечестно, – засмеялся тот. – Черт! Совсем забыл, что у тебя рука железная.

Он снова напал.

Габриэль дышал, как кузнечные меха: искалеченные легкие не справлялись, и он начал отступать, отдавая Тому инициативу. Когда он набрал воздуха и остановился, то неправильно оценил расстояние. Клинки сшиблись намертво, и Габриэлю пришлось навалиться всем весом. Том протянул левую руку, схватился за меч Габриэля… и одним движением вырвал его, швырнув противника на землю.

Габриэль лежал на упругом торфе. Нога болела от удара о камень, на левом плече – там, где задел Том, – проступала кровь.

– Рубашка пропала, – сказал он.

Том помог ему подняться, и они обнялись. Кто-то из горцев радостно закричал, кто-то тоже нашел себе противника.

– Держи. – Том вернул Габриэлю меч. – Тебе уже лучше.

Габриэлю требовалось отдышаться. Ему принесли еще эля.

Девушка дракона, Бесс, принесла. И улыбнулась.

– Не знаю, кто из нас хуже, – сказал он.

– Бесс не такая уж паинька, – хохотнул Том. – Знаешь что? Ты дерьмово выглядишь. Тебе нужно подраться и бабу. Подраться я тебе обеспечил.

Габриэлю пришлось рассмеяться. Том объяснил ему, в чем причина стычки с Дональдом Ду. Габриэль все это уже знал, но послушал еще раз. Потом он рассказал Тому про Ирину.

– Да просто убей ее. Или прикажи кому.

Габриэль окинул округу взглядом. На холмах росли красивые цветы. В теплом предвечернем свете они казались обещанием рая. Изломанные во время драки, они только сильнее пахли. Они покрывали холмы на много миль вокруг, сколько видел глаз, крошечные бутоны всех цветов радуги. Озеро на севере, казалось, горело.

– У меня есть другая мысль. Если не получится, убью.

– Молодец, – одобрил Том. – Она сама копает себе могилу. А дальше что?

– Поужинаю с Бланш.

– Просто задери ей юбку. Поужинаешь после. Говорю тебе, – оскалился Том.

– Боюсь, сейчас не получится.

Черные волосы Тома промокли от пота, борода перепуталась.

– Да ты что? Ладно, тебе лучше знать. И когда мы выступаем?

– А ты план читал?

– Каждое словечко, – заверил Том.

– Тогда сам знаешь.

– Хорошо. Я готов. Дональда Ду я побил и отослал домой. Пусть поймет, что просто из-за своего парня раскис. И я бы раскис на его месте. Но нельзя позволять, чтобы он мешал Ранальду, пока меня не будет.

– Вот бы с Ириной было так же просто. Сломать ей руку и услать домой.

– Да хватит терзаться. Дональда Ду любят, но за ним никогда не пойдет больше тридцати человек, потому что он никто и заплатить гигантскому чертовому дракону или там волшебнику ему нечем, разве что скотом. А у принцессы Ирины больше наделов, чем у фермера подойников, и она красивее любой бабы, что я видал.

– Ну так женись на ней и становись императором, – усмехнулся Габриэль.

– Не. Я бы ее убил. Я убиваю всех, кому не доверяю. Вот Дональду я могу доверять. Даже если он решит, что я на свете зажился, он придет ко мне с мечом, при всех. А она нет. Она сложная штучка.

Габриэль смотрел в землю.

– Я наполовину пьян, а мне нужно на этот ужин.

– Я знаю средство. Выпей еще эля.

Габриэль взял новую кружку.

– И чем это поможет?

– Ты напьешься окончательно.

Бланш шила, сидя в гостиной. Он запаздывал. Как и всегда. Он даже главнее королевы, а она для него просто вещь. Из-за таких мыслей становилось трудно дышать, но она научилась противостоять им. Она уже привыкла быть по-своему важной, а он сделал ее неважной. Королева ее ценила. Он – нет.

И он ей это демонстрировал опаздывая. Каждый раз. Она вспомнила, как осторожно бедная Кайтлин выбирала слова для приглашения, в досаде прикусила нижнюю губу и продолжила шить. Простое верхнее платье, свободное и мешковатое, которое можно набросить на красивый киртл и заняться грязной работой или ребенком. Она подумала, что не нужно было вчера танцевать. Она танцевала с Галаадом д’Эйконом, а потом с сэром Майклом и видела его глаза и понимала, что он ни с кем не хочет делиться, а она причиняет ему боль.

Тогда это казалось хорошей идеей.

Обдумывая все это, она понимала, что нужно собрать вещи и уйти. За год она сможет вернуться к нормальной жизни. За год скандал из-за того, что она в открытую жила с мужчиной, утихнет. Многие мужчины, за которых не стыдно выйти замуж, простят ей такого высокопоставленного любовника. Такова жизнь.

Она начала собирать иглы. Нитки она вдела сразу в дюжину, чтобы потом не возиться, и воткнула их в бархатную подушечку. Иглы слишком дорогие, чтобы их бросать, и…

Дверь открылась.

Она увидела его, кровь у него на руках, растрепанные волосы. Тоби бежал за ним, но он хлопнул дверью так, что наверняка услышали во всей башне. Проклятья Тоби доносились через тяжелые дубовые доски.

– Я… – начала она. Поднялась с колен и протянула руку. – У тебя кровь.

– Я зашел к Тому выпить пива. – Глаза у него были ясные.

– И истек кровью?

– Ты же знаешь Тома. Он решил, что мне надо подраться.

Она положила руку ему на плечо, посмотрела на рубашку, на кожу под ней. Невольно улыбнулась.

– Он удивительно мудрый человек. Тебе стало лучше?

– Намного.

Он смотрел на нее, широко раскрыв удивительно внимательные глаза.

А потом протянул серебряную руку, невольно пародируя бросок Тома, обхватил Бланш за талию и накрыл ее губы своими. Она ощутила вкус пива и запах крови и потянулась к нему, чувствуя, что тело перестает ей подчиняться, как норовистая лошадь, и не понимая, нужно ли сдерживаться.

И он запомнил, что делать со шнуровкой сбоку. Когда его ладонь легла на голую кожу – было слишком жарко для рубашек, – она отпустила лошадь.

– Кайтлин и Майкл зайдут выпить вина, – сказал он.

Она пристроила голову ему на плечо. Платье он порвал и закапал кровью. Кровь была его, но…

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Я тебя люблю.

Она подумала об этом. В голове было пусто, и ее немного злило, что он уже вернулся к делам, пока она бездумно наслаждалась.

– Я голая, – наконец сказала она.

Он расхохотался.

– Милая, Тоби не пустит сюда ни дракона, ни великана, ни сэра Майкла. И гостиница полна людей, готовых принести тебе новое платье и причесать тебе волосы.

Она приподнялась на локте.

– Ты хочешь на мне жениться? А как же Ирина?

Габриэль посмотрел на нее. Не как влюбленный. Взглядом жутким и сосредоточенным.

– Раз уж ты будешь моей женой, нужно тебе знать всю правду. И ее последствия.

– Что за правду? – Ей все это не нравилось.

– Ирина, вероятно, уже мертва. Если нет, то она выбрала это сама. И ее жизнь изменится.

Майкл присел на скамью перед окном. Тоби подал вино. Кайтлин и Бланш, прямо Беляночка и Розочка из сказки, ворковали над младенцем, который то ли плевался, то ли хихикал.

Майкл пил медленно, Габриэль – быстро.

– Пусть мы доживем до старости, – сказал Майкл. – Увидим, как вырастут наши дети и как они заводят своих детей.

Габриэль поднял кубок и протянул его Бланш. Она выпила. Кайтлин поймала его взгляд и приподняла бровь. Габриэль криво улыбнулся.

Утром лучник Гропф снова превратился в мастера-портного Гропфа. Из огромной конюшни выгребли солому и навоз, вычистили ее и сложили там тюки льна и шерсти. Гропф старательно обмерил несколько досок, поразмыслил и вбил в них гвозди.

Во дворе собрался весь отряд, кроме самых больных вроде Филипа де Бозе. В строю зияли дыры. Они потеряли почти треть пехоты и четверть лучников, а Билл Редмид ясно дал понять, что его люди дальше не пойдут, сколько бы им ни заплатили. Его брат Харальд из королевских егерей сказал то же самое.

С другой стороны, в Змеевом круге, нынче собралась едва ли не треть населения северного Брогата. Люди говорили себе, что явились на турнир, но многие приходили, потому что прошли слухи, что Змей принимает беженцев и что здесь никому не грозит чума. До сих пор слухи оказывались верными. Никто из тех, кто добрался до Круга, не умер. Никто не заболел. И если поначалу здоровые старались держаться подальше от больных, то теперь об этом стали забывать.

Землевладельцы северного Брогата и их сыновья как будто рождены были для войны: высокие, крепкие, часто уже опытные лучники или солдаты. Слишком многие знали, что урожай в этом году уже погиб и плата за службу могла бы прокормить семью.

Во внешнем дворе расставили столы. За одним сидел Калли, за другим Сью, хоть и больная, за третьим – Гэвин. А во дворе конюшни стоял строй. Пусть и с брешами в нем. Рявкнул Том Лаклан, и пятьдесят с лишним копий вытянулись, готовые выступать прямо сейчас – в полных доспехах, с одеялами и заплечными мешками. Людей вызывали по одному, и они выходили получать плату.

За первым столом выдавали деньги. Это вызвало всеобщее оживление, особенно если учесть, что капитан объявил лошадиный мор «тяжелыми условиями» и выплатил компенсацию тем, кто остался пешим, а королева сказала, что две недели кампании будут оплачены в двойном размере. Один за другим лучники, пехотинцы, пажи, оруженосцы, прачки и служанки подходили к столу, брали деньги или ставили отметку, чтобы деньги положили в банк отряда.

За вторым столом осматривали снаряжение. Сэр Данвед, сэр Гэвин и Смок изучали доспехи, упряжь, седла, проверяли пряжки, тянули ремни и опустошали заплечные мешки. Мечи доставали из ножен и тоже предъявляли к осмотру. У везунчиков вроде Диккона или Маленькой Мулен все оказалось в порядке, они получили по серебряному леопарду и пошли к третьему столу. Те, кому не повезло, вроде Злого Кота, который продал колчан и меч, получили «предложение» на месте заплатить за новое снаряжение. Кто-то сразу вышел из очереди и направился к бронникам и кузнецам, вставшим вокруг гостиницы, как на ярмарке. Да это и была ярмарка. В сарае во внешнем дворе трудился Эдвард, разглаживая вмятины на бацинете, а дюжина подмастерьев из мастерской Пиэла выполняла его поручения, поддерживала огонь и острила мечи за пенни.

А за третьим столом царствовал мастер Гропф со своими досками. Каждый член отряда – каждый, будь то рыцарь или прачка, – получал свою долю ткани. Юная красотка Летти в платье с низким вырезом, которая не умела шить и только выполняла приказы Сью, получила шесть ярдов белого льна, три ярда красной шерсти на верхнее платье, три ярда сукна на плащ, по ярду красного и синего сукна потоньше на худы, моток ниток и несколько дорогих игл.

Лучникам вроде Злого Кота досталось по девять ярдов белого льна на рубахи и брэ, шесть ярдов алой шерсти на котты, яркий красно-желто-зеленый тартан для особых случаев, желтая и зеленая шерсть на шоссы, а еще сапоги, пояса и шапки. Что-то стоило им денег, но ткань отмеряли честно.

Пехотинцы шли в другую сторону. Цвета тут были те же, а вот качество иное. Тартан помягче, из хорошей шерсти; лен белее и тоньше; алая ткань выкрашена свеклой, а не древесной корой. Но доля выходила такая же.

Старшие лучники и некоторые женщины тоже получили одежду отсюда. Очередь двигалась, и мало-помалу начали раздаваться радостные выкрики. Выходило, что все, от рыцарей до последних девок, получили новую одежду за счет капитана.

– Раз уж шерсть такая красивая, я и шить научусь, – хихикала Летти. – Вот мамка удивится!

Тесса Гилсон, которая видела, как ее брата съела виверна, похоронила его останки в Альбинкирке и прошла пешком половину северного Брогата, гадко рассмеялась:

– Твоя мамка, Летти, удивится многому из того, чему ты научилась. А шерсть хороша.

Когда последний человек получил ткань, самые умелые уже дошили первые наряды. Во дворе подали ужин, лучшие портнихи и портные закончили торговаться и вовсю работали, а худшие швеи старались хотя бы сорочку себе смастерить.

На следующий день ветеранам все время подавали вино и еду, пока они занимались своей одеждой. Три стола по-прежнему стояли во дворе – теперь к ним подходили и расписывались или прикладывали палец те, кто решил вступить в войско. Они тоже получали ткань. Не все новобранцы оказались новичками. Лорд Уимарк, бывший оруженосец отца Арно, вносивший пожертвования Ордену, записался рыцарем. Все хорошо знали и любили этого серьезного юношу, отлично владеющего мечом. Несколько горцев, которые шли с войском, тоже вступили в него. Анджело ди Латернум привел трех этрусков, которые приехали из Ливиаполиса в составе стражи принцессы Ирины и теперь растерялись, потому что принцесса ночью исчезла, не посвятив их в свои планы. Но большинство новых рыцарей оказались окситанцами. Они все лето сражались под началом своего принца и получили от него разрешение уйти. Много людей пришло и с юга, заслышав о турнире. Из опустевших деревень Мореи и северного Брогата явились будущие пажи, слуги, служанки и прачки, и все они получили подарки, были экипированы в счет будущей платы – некоторые тут же задумались, что отправить домой будет нечего, – и облачились в сукно и лен, целое богатство для любого крестьянина. Новенькие девушки, которые умели шить, а таких оказалось много, обнаружили, что за шитье платят больше, чем за блуд.

На третий день на дороге в Харндон показался отряд под командованием сэра Джеральда Рэндома. Гильдейцев и ремесленников немедленно поставили строить ристалище. За ними появились джарсейские и окситанские рыцари, солдаты с запада, а из лесов пришли боглины, золотые медведи и даже осторожно пробралась компания Стражей, гребни которых плоско лежали на клювастых головах. Стражи поклонились Моган и расселись под деревом, пока королева, герцогиня и Кремень вершили правосудие.

К вечеру появились Большая Сосна и сэр Яннис Туркос в сопровождении трех десятков пришедших из-за Стены. Они разбили лагерь вместе с Нита Кваном, шаманом Гас-а-хо, охотником Та-се-хо и их воинами. Они долго сидели и курили, и наконец к ним присоединились Красный Рыцарь с братом.

Сэр Габриэль разделил с ними трубку. Туркос вытащил свиток.

– Как вы знаете, мы повстречали войско Орли в горах к востоку от озера. Почти во Фраке. И мы их побили.

Воины Большой Сосны закивали. Кое-кто показал рога, вырванные из свежей плоти.

– У воинов Орли растут рога, – продолжил Большая Сосна. – Вернее, росли.

– Многие убежали на запад, а кое-кто и на восток, а твой брат ушел за теми, кто отправился на север, – объяснил Туркос. – Большая Сосна и его люди долго не были дома. Мы согласились принести сюда письма, а потом уйдем по домам.

Красный Рыцарь в свою очередь затянулся великолепной трубкой с чашечкой из темно-красного камня и длинным чубуком из полированного тростника, украшенного иглами дикобраза.

– Я рад, что вы победили. Я отпускаю вас после долгого лета, идите по домам. Но лишь после того, как мы уничтожим чуму, вы не должны нести ее в родные деревья.

Некоторые люди кашляли.

– Мудро, – согласился Большая Сосна. – У нас есть свои мысли об этой беде.

Тут Красный Рыцарь сам закашлялся и посмотрел, как делали все, на остатки своих мертвых легких. Дым вроде бы помогал, но иногда Габриэль в нем сомневался.

– Может быть, Гас-а-хо присоединится к совету наших шаманов?

Большинство заулыбались. Габриэль сделал мысленную пометку, что в любом совете должны участвовать представители всего альянса. Этого он пока не мог запомнить. Он передал трубку Нита Квану.

– Приглашаю тебя на совет с нами после первого… церемониального боя. Мы обсудим то, что касается всех нас. Герцогиня Моган хотела тебя видеть. Я прошу тебя говорить от имени не только сэссагов, но и всех северян.

Нита Кван оглядел своих товарищей.

– Мужчина не может говорить от имени свободных людей севера. Матрона может. Или тоже нет.

– Мой брат прав, – кивнул Большая Сосна. – Мы свободный народ. У нас нет принцев, королей и герцогов. Если бы мы хотели, мы бы их завели.

– И все же кто-то говорит на совете, а кто-то нет, – сказал Красный Рыцарь.

В детстве отец часто брал его к пришедшим из-за Стены. Он неплохо представлял, как общаются северяне, а особенно сэссаги.

– Каждый говорит, когда хочет.

– Тогда пусть идет Нита Кван и говорит, если захочет, – предложил Красный Рыцарь. – Он сможет передать наши слова сэссагам, хуранцам и всем прочим, кто пожелает его послушать. Сейчас свободные народы должны сражаться вместе. Или быстрый поток смоет их, как река по весне размывает берег.

Трубка шла по кругу, и все молчали.

– Что сталось с принцессой Ириной? – тихо спросил Туркос.

– Я отправил ее в школу.

– Какую?

– Дикую.

Турнир Дракона открылся парадом, как обычно и бывает. Несмотря на эпидемию, на страшную битву, на угрозу со стороны дракона Эша и бои в Эднакрэгах, – а может быть, как раз из-за всего этого, а еще из-за присутствия юного короля и королевы-матери турнир начался пышной церемонией, музыкой и фанфарами.

Королева Альбы ехала во главе парада. Перед ней несли королевский штандарт и меч острием вверх. В руках она держала младенца, только этим утром крещенного в часовне при гостинице. Крестил его епископ Альбинкиркский, а нарекли мальчика Константином.

Великолепные дамы и рыцари ехали за королевой. Леди Мэри была ослепительна: алое бархатное платье, вышитое шелком, и белоснежный лен оттеняли темные волосы и бледную кожу. Она сидела на восточной кобыле подходящей к ее наряду масти. В руке леди Мэри держала золотую цепочку, тянущуюся к шее рыцаря в зеленом, и часто улыбалась. По другую сторону королевы ехала леди Ребекка Альмспенд в темно-синем. Каштановые волосы, самые длинные и прекрасные во всей Новой земле, волной сбегали по спине. Кольцо на ее правой руке так играло, что толпа восхищенно вздыхала. На серебряной цепочке она вела рыцаря, облаченного в камзол в черно-красную клетку горцев. Сразу за королевой следовала одетая в платье из лазурного шелка, стоившее дороже всех ее нарядов за жизнь, в золотистое верхнее платье, вышитое золотыми цветами, и венок из цветов, леди Бланш. На золотой цепочке она вела рыцаря в красном. Рядом с ней была леди Кайтлин в пурпурном платье, отделанном золотом и подбитым беличьим мехом, хотя погода стояла жаркая, в коротком парчовом плаще и заостренной шапочке с павлиньими перьями. Если кожа леди Мэри была белее слоновой кости, то румяные щеки леди Кайтлин покрывали веснушки. Пурпурное с золотом платье прекрасно подходило к ее цвету лица. На серебряной цепочке она вела рыцаря в синем – с роскошным плюмажем из синих же перьев на бацинете.

За этой группой двигались две команды рыцарственных бойцов. Первую вели принц Окситанский и сэр Томас Лаклан. Перед ними ехали две женщины на боевых конях, одетые по-придворному: леди Брайар и ее дочь леди Хелевайз. Вторая команда следовала за леди Наталией в сине-золотом платье со шлейфом, полностью закрывавшим конский круп, и еще одной леди, одетой в хрустальные кружева и цветы. При виде волшебно прекрасной Тамсин, королевы Н’Гары, толпа закричала. За дамами ехали Сказочный Рыцарь и сэр Грегарио Уэйленд, капитаны. В каждой команде было по восемь рыцарей.

За командами ехали остальные рыцари и дамы, а порой – рыцари и господа. Госпожу Элисон, которую чаще звали Изюминкой, восседавшую на вороном жеребце, сопровождал граф Зак на нервной кобыле. Он вел свою госпожу на стальной цепочке. Оказались в строю и еще три дамы в доспехах, две из Окситании и одна из Джарсея. И еще множество дам в лучших платьях и молодых рыцарей, стремящихся доказать свою доблесть.

А за ними следовали полки. Первыми – никто этого не оспаривал – оказались двадцать шесть выживших нордиканцев. Они шагали в полной форме: кольчуга длиной до бедер, отделанные золотом шлемы, поножи из вороненой стали или сверкающей бронзы, отполированные наручи и тяжелые топоры, закинутые на плечи.

Вторыми шли схоларии в великолепных ало-золотых одеждах и стальных доспехах. Год войны и лошадиная чума тяжело им дались. Несмотря на ужасные человеческие потери, понесенные ими всего месяц назад, лошадей хватало только для половины выживших. Предводительствовал ими сэр Георгий Комнин, высокий аскетичный красавец с иконописным лицом.

Следующими двигались королевские егеря Альбы, привыкшие сражаться в непроходимых лесах. После лета, проведенного с пришедшими из-за Стены, их красные гербовые накидки и травянисто-зеленые котты украсились поясами и ожерельями из дикобразовых игл. На плече у каждого висел лук. За ними шла гильдия оружейников Харндона в сине-золотом. Выглядели они не хуже императорских полков и держали странное новое оружие – бронзовые булавы на тяжелых деревянных шестах. Вардариоты, одетые в алое и обутые в мягкие короткие сапожки, несли изогнутые сабли и восточные луки в чехлах.

А за полками выступило войско Красного Рыцаря. Половина людей надела красно-бело-зеленую форму меньше пяти дней назад, но все же отряд под предводительством сэра Милуса и сэра Фрэнсиса Эткорта выглядел великолепно. Правда, многие шли пешком, в том числе больше половины лучников и пажей. Но все же, когда знамя святой Екатерины показалось из-за гостиницы, двадцать тысяч человек заорали, приветствуя его так же, как Сказочную Королеву и королеву Альбы. К появлению войска трибуны были уже полны и огороженные веревками пространства для толпы тоже. Прилагались все усилия, чтобы удобно оказалось и людям, и Диким, и все же – то ли по воле дракона, то ли, возможно, и некоего существа повыше – люди из западной Мореи и северной Альбы перемешались с медведями, боглинами, Стражами и ирками. Войско встречали громкими криками, потому что все их знали, а может, и потому, что среди прочих ехали верхом два рыцаря из ирков, а в строю лучников возвышались три нечеловечески длинных силуэта.

Ну а за войском волной катились еще несколько сотен стрелков и других поединщиков, внесенных в списки, но не выстроенных должным образом, да и просто люди, которым хотелось принять участие в параде, а не толкаться среди зрителей. Большая Сосна шел впереди своих воинов, разрисованных черно-красными узорами. Сам он надел золотое ожерелье, подаренное его предкам каким-то из прежних императоров, и просторный плащ из черного беличьего меха, а в руке держал трубку. Рядом с ним возвышался Гас-а-хо с сумкой из барсучьего меха, украшенной иглами, и в головном уборе из перьев орла и цапли. Через лицо, прямо по глазам, он провел полосу черной краской. Пришедших из-за Стены поприветствовали громкими криками. Когда они стали особенно оглушительны, Нита Кван завопил в ответ, и все его воины подхватили крик, легко перекрывший аплодисменты двадцати тысяч зрителей. Кое-кто из воинов похвалялся отвратительными трофеями недавних боев, но только самые юные – прочие выступали с достоинством сенаторов и легатов, широко улыбаясь, если к ним бросался ребенок или посылала воздушный поцелуй женщина.

Когда войско Красного Рыцаря подошло к ристалищу, королева уже провела свою процессию вокруг него, спешилась и в сопровождении сэра Джеральда Рэндома и мастера Смита проследовала на трибуну, где стояли два трона. Поприветствовав королеву, сэр Джеральд ушел в тайное помещение под трибунами, приготовленное еще для первого турнира, в Харндоне. Там одноногий торговец перевоплотился в рыцаря в полном доспехе. Работа мастера Пиэла искусно скрыла его увечье. Тоби, позаимствованный у господина для такого случая, подвел сэра Джеральда к коню, помог сесть в седло и подал грандхельм с забралом, а Анна Вудсток закрепила все пряжки и затянула шнурок под подбородком.

Сэр Джеральд, как и сэр Галаад д’Эйкон, оделся в цвета королевы. Пока задние ряды приближались к ристалищу, а толпа все еще стояла, двое рыцарей выехали из-за трибун, встали в центре, отсалютовали друг другу и королеве, разъехались по сторонам – и сшиблись.

Оба копья разлетелись в щепки, и сэр Джеральд спокойно вздохнул впервые за несколько часов: поединщиком он был неопытным и, выпросив себе честь открывать турнир, страдал из-за этого неделю.

Стоило Тоби снять с него шлем, как место на ристалище заняли Красный и Зеленый рыцари. Галаад д’Эйкон тоже стащил шлем и широко улыбнулся.

– Только посмотрите! Копья-то боевые!

Начиная сближаться, оба рыцаря, опытные бойцы на опытных конях, опустили копья. Толпа подалась вперед, восхищенная такими поединками в самом начале. Зеленый Рыцарь копьем сбил шлем с головы красного. Копье Красного Рыцаря разлетелось на куски, а наконечник застрял в щите Зеленого Рыцаря, и тот объехал ристалище прямо так. Толпа неистовствовала. Сшибались только по одному разу, и флажок взмыл вверх, отмечая очко для Красного Рыцаря. Тот выбросил кулак в воздух и проехал по ристалищу, отсалютовал королеве и поскакал к Тоби и Анне, которые его ждали. Сэр Гэвин направился в другую сторону, где его оруженосец Роб Салмон немедленно снял с него шлем.

– Некоторые готовы на все ради победы! – заорал сэр Гэвин брату.

На трибуне дракон повернулся к королеве.

– Я не понимаю, – признался он.

Королева ослепительно улыбнулась, явно наслаждаясь происходящим, и положила руку Бланш на плечо. Бывшая прачка хорошо разглядела боевые копья на прочных древках и постарела на год, когда шлем Габриэля слетел с головы.

Королева взглянула на ристалище, где сэр Ранальд и сэр Майкл, тоже с боевыми копьями, приветствовали трибуны.

– Чего же вы не понимаете, мой добрый хозяин?

– Если один из нас вынужден говорить честно, пусть это будете вы, королева людей. – Взгляд мастера Смита путал мысли. Королева только улыбнулась. – Меня смущает шлем. Очевидно, что потеря шлема очень серьезна, а вот сломанное копье ничего не стоит.

Дракон покосился на Моган, восседавшую рядом с ним во всем своем великолепии. Она яростно обмахивалась огромным веером из грифоньих перьев, которые казались золотыми, хотя съела уже четыре замороженных шербета.

– Не стану притворяться, что понимаю боевые ритуалы людей, – отозвалась та. – Клянусь только, что наши собственные столь же глупы и прекрасны.

– Вижу, сэр дракон, – улыбнулась королева, – что вы не выросли в Окончании и мало бывали на турнирах. Красный Рыцарь не стал застегивать шлем, ожидая, что его брат туда и ударит. Шлем легко слетел с головы, но рыцарь не пошатнулся в седле, и его противник не получил очков. А его копье сломалось, и ему удалось выбить сэра Гэвина из равновесия. Тот слишком хорош, чтобы упасть с коня, но очко явно заслужил сэр Габриэль, тем более что для выхода в незастегнутом шлеме нужно мужество. Вы согласны?

– И вы используете эту игру как подготовку к войне? Разве…

Толпа взревела.

Копья сэра Ранальда и сэра Майкла треснули от ударов, и оба щита тоже лопнули, но рыцари остались целы. Леди Ребекка и леди Кайтлин прижимались друг к другу, но при этом смеялись и махали руками, как будто происходящее их совсем не беспокоило.

А потом на ристалище вышли две группы поединщиков в ярких одеждах. Это оказалось слишком: умелые бойцы и ветераны в толпе все еще пытались объяснить трюк Красного Рыцаря, но уже выступила еще пара рыцарей, а теперь барьеры на колесиках растаскивали по краям ристалища, и по обеим сторонам вставали строем по восемь рыцарей.

Наступила тишина.

Простой народ Брогата в большинстве своем не видел в жизни ни ирка, ни боглина, разве что пленных или на войне. А теперь в толпе стояло несколько тысяч этих созданий. И в обеих командах оказались и ирки, и люди – возможно, чтобы преодолеть настороженность, вызванную созданием альянса.

Обе команды отсалютовали королеве. К этому моменту сэр Джеральд, маршал турнира, уже разоблачился, помог королеве Тамсин спешиться и подвел ее к трону рядом с троном королевы Альбы, с которого поднялся мастер Смит. Дракон поклонился. Тамсин помахала своему возлюбленному, а королева Альбы подала сигнал.

Две команды сшиблись.

В рукопашной схватке сражаются не копьями. Каждый рыцарь был вооружен мечом из нескольких палок, скрепленных достаточно свободно, чтобы издавать при столкновении очень громкий стук, и при этом достаточно хитроумно, чтобы одним ударом выбить рыцаря из седла.

Сказочный Рыцарь и принц Окситанский бросились друг на друга, и полдюжины рыцарей с каждой стороны последовали их примеру. Сэр Грегарио немедленно спешил сэра Джорджа Брювса, тот покатился по земле и выбрался с ристалища, как опытный боец. Том Лаклан с одного замаха выбил из седла ирка и успел задеть Сказочного Рыцаря, но сэр Тамио парировал и ударил в ответ. Десять долгих мгновений они сражались, и никто не вмешивался. Принц Окситанский спешил сэра Танкреда и ударил сэра Грегарио, но у сэра Данведа хватило времени и присутствия духа подобраться поближе, поймать принца за руку и сшибить на землю. Сэр Беренгар поверг самого сэра Данведа, выскочив из облака поднятой пыли и стукнув деревянным мечом по вытянутой руке. Данвед упал, ругаясь, но тут сэр Беренгар получил жуткий удар от Дэниела Фейвора, глаза которого горели огнем.

Том Лаклан и Сказочный Рыцарь продолжали обмениваться ударами со скоростью опытных молотобойцев, а вокруг падали люди. Пыль стояла столбом, Дэниел рухнул от руки сэра Фрэнсиса Эткорта, на мгновение лошади запаниковали, и сэр Кристос выскочил из гущи боя, где ничего не было видно.

Сэр Кристос разоружил кого-то и теперь держал два меча. Он выжидал, объезжая ристалище, потом бросил в толпу лишний, и зрители закричали. Из свалки выскочил рыцарь-ирк без меча, выслал красивую серебристую лошадь в прыжок через барьер, а потом развернулся, стащил перчатку и протянул сэру Кристосу руку. Оба подняли забрала. К ним подъехал сэр Фрэнсис Эткорт, поняв, что их бой завершен. Все поклонились королевам.

Плохиш Том и Сказочный Рыцарь тоже подъехали к королевской трибуне. Те, кто стоял поближе, разглядели, что они все еще держали деревянные рукояти. Оба бросили рукояти в толпу, соприкоснулись руками в перчатках и бок о бок покинули ристалище.

Толпа вопила. Колокола на гостинице прозвенели к обеду. Спускаясь с трибуны, королева на мгновение остановилась и поцеловала сэра Джеральда в щеку.

– Чудесный турнир, – сказала она.

– Тот самый, который хотели устроить в честь вашей милости, – улыбнулся сэр Джеральд. – Вместо придуманного Роханом, даупокоит Господь его душу. – Он поглядел на песок. – В плохие времена людям нужно такое. Кажется, мы недурно начали.

Герцогиня Моган осторожно всунула огромную клювастую голову между королевой и рыцарем-купцом.

– Могу ли я просить, чтобы двум моим… рыцарям позволили показать наши военные игры?

Сэр Джеральд, который распланировал следующие четыре дня до минуты, не застыл на месте и даже не выругался. Он спокойно улыбнулся и посмотрел на королеву.

– Разумеется.

Королева Альбы и Сказочная Королева захлопали в ладоши.

– Потрясающе!

– Может быть, вы захотите посмотреть на поединки пришедших из-за Стены, – вставил мастер Смит. – Они сражаются мячом и палками. Всегда бывает много крови.

У них за спинами снова устанавливали барьеры.

– У вас еще много сюрпризов? – спросила королева и улыбнулась Тамсин, думая, что никогда еще не видела таких прекрасных существ, даже на картинках.

– Вас ждут исключительно сюрпризы. – Сэр Джеральд поклонился двум королевам.

– Даже сидеть с тобой рядом не хочу, – заявил Гэвин брату и сделал вид, что бьет его в голову.

Леди Мэри поцеловала его.

– Мне не говорили, что ты такой вспыльчивый. – Она посмотрела на Бланш и пошевелила бровями. Бланш с трудом скрыла смех и одними губами сказала: «Да».

Красный Рыцарь сидел рядом с братом. Он наклонился, поцеловал леди Бланш, ко всеобщему восторгу, и покачал головой.

– Брат, но ведь это же дешевый трюк. Ты дерешься лучше меня. Что мне оставалось?

– Видите? Как в детстве. Сначала он делает что-то ужасное, а потом извиняется, чтобы никто… – Он посмотрел на брата. – Это было красиво.

– Сэр Анри бы гордился, – согласился Габриэль.

Всем стало неуютно.

– Ты отомстишь завтра, в обычных поединках, – предложила леди Мэри.

– Да я не доживу. – Сэр Гэвин засмеялся. – Если Габриэль продолжит меня колотить, меня тут не будет.

– Если хотя бы один из нас переживет сегодняшний совет, – мрачно провозгласил Габриэль.

День шел своим чередом. Когда стало попрохладнее, первые из нескольких сотен лучников начали стрелять в круглые соломенные мишени.

– Уилфул из могилы встанет, если это увидит, – ворчал Калли. – Черт, а я ведь по нему скучаю.

Смок выпустил стрелу, посмотрел, как она вошла в мишень в пятидесяти шагах, и довольно кивнул.

– Он любил меткие выстрелы, но был мрачным уродом, и сейчас…

Длинная Лапища в конных поединках не участвовал. Он был в игривом настроении и, дождавшись своей очереди, положил стрелу на тетиву и натянул лук так, как будто хотел отправить ее в соседнее королевство. Вместо этого он выстрелил в воздух. Уже падая, стрела воткнулась в мишень.

– Показуха, – буркнул Калли.

– И сейчас Уилфул Убийца заметил бы, что на завтра нет толкового расписания, – заявил Длинная Лапища, очень довольный собой. – Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Попомните мои слова, – отозвалось несколько человек разом.

Все рассмеялись.

Разрисованный красным пришедший из-за Стены вышел к линии и выстрелил. Он не целился и никак не готовился, не вставал поудобнее, но все же его стрела вонзилась почти в центр мишени. Он улыбнулся, остальные улыбнулись в ответ.

Пара боглинов тоже поразила мишень.

– Неправильно все это, – сказал Калли. – Морды у них жуткие. Нехорошо.

Смок ткнул его локтем.

– У них есть луки, они умеют стрелять, и они наши союзники.

Он слышал, что боглины вечно голодны, и показал им полкаравая хлеба. Они немедленно подошли и поклонились нечеловеческим движением.

– Хлеб для меня? – спросил один.

– Конечно.

– Есть хлеб все равно хотеть победить, – сказал другой.

Калли скривился, а Длинная Лапища кивнул.

– Он говорит, что будет стараться выступить лучше тебя, даже если съест твое угощение. Все хорошо, друг. Ешь и стреляй получше.

Боглины закивали, похожие на невероятно уродливых детей. Луки у них были короткие и неуклюжие, сильно изогнутые.

– Если они научатся делать луки из рога, спаси нас господь, – сказал Калли.

– Союзники, – прошипел Длинная Лапища.

Калли повернулся к молоденькому пришедшему из-за Стены, который решил постоять рядом с ними, ожидая следующего выстрела.

– Ты как, любишь путешествовать? Драться?

– Драться? – переспросил тот с горящими глазами.

– Ты вообще по-альбански умеешь?

– Я говорю на языке каменных домов, – ответил юноша на высокой архаике с небольшим акцентом.

Калли, много лет проживший в Ливиаполисе, кивнул.

– Не хочешь пойти с нами солдатом?

Смок вышел на дистанцию в семьдесят шагов и выстрелил. Стрелу он выбрал не лучшую: она застряла во внешнем крае соломенной мишени.

– Все равно попал, – сказал ему Калли.

Пришедший из-за Стены спустил тетиву, не целясь. Два десятка воинов в толпе зашикали, но он отвернулся от мишени, когда стрела в нее еще не вонзилась.

– Где вы деретесь? И с кем?

Калли понял, что парню интересно.

– Мы идем далеко, – уклончиво ответил он. – И сражаемся, с кем велит капитан.

Стрела воткнулась в самый центр мишени. Калли покрутил головой и вышел на линию. Боглины стреляли вдвоем, стоя слева от него. Один промахнулся, второй попал.

Калли выстрелил и угодил в мишень. Длинная Лапища тоже.

– Насколько далеко? – спросил парень.

Длинная Лапища мотнул головой, но Калли парень понравился.

– За море.

Парень распахнул глаза, подошел поближе к Калли – слишком близко по людским меркам – и пощупал красную шерсть куртки.

– Это мне?

– Не пытайся заманить его тонким сукном, – по-альбански сказал Длинная Лапища. – Он все равно узнает.

– Да он в парчу оденется. Видал, как он стреляет?

Мишени отнесли на сотню шагов. Осталось всего двести лучников, и дело пошло гораздо быстрее. Все по очереди выходили на линию и выпускали по одной стреле. На таком расстоянии попасть было непросто. Одна женщина – уже не юная, с двумя детьми – рассмеялась, попав, и покрутила головой.

– Что смешного, госпожа? – спросил Безголовый, которому понравилась ее улыбка. Сам он промахнулся. – Хороший выстрел.

– Не думала, что могу попасть в мишень на таком расстоянии, – улыбнулась она.

– Выходит, можешь.

– Обычно я стреляю оленей для еды. К ним нужно поближе подходить.

Безголовый улыбнулся боглину, который вышел на линию и изо всех сил натянул тетиву. Стрела вонзилась в мишень.

– Молодец, парень! – сказал Безголовый.

Женщина вздрогнула при приближении боглина, и Безголовый положил руку ей на плечо.

– Мы союзники.

– Не выношу их.

– Знаешь, что они только по двадцать лет живут? – поинтересовался Безголовый.

– Ох.

– Это ужасно, сударь, – сказала ее дочь. – Мама уже старше.

Ее сын посмотрел на боглина.

– А покажи эту штуку со ртом, – попросил он.

Боглин раздвинул четыре губы в разные стороны. Мальчик попробовал сделать то же самое, и боглин затрясся и сплюнул коричневым.

– Это они так смеются, – пояснил Безголовый.

– Они тебе нравятся? – спросила женщина.

Мишени унесли на сто двадцать пять шагов.

– Почти всю жизнь я их убивал. А потом понял, что не так уж они и плохи.

Безголовый смотрел, как выходят на линию Калли, Длинная Лапища, а потом мальчик из-за Стены. Все трое выстрелили прекрасно. На ста шагах Смок чуть не промахнулся, но со ста двадцати пяти попал точно в центр, так что вокруг закричали.

– Ты иди, госпожа, – сказал Безголовый.

– Я на такое расстояние вообще никогда не стреляла. Даже до мишени не достану.

– Если не попробуешь, точно не достанешь.

Боглин натянул лук как только мог… и тот треснул. Толпа сразу затихла. Высокий ирк, один из судей, подошел посмотреть.

– Это не с-с-стреляет. Кто дас-с-ст ему лук?

Безголовый снова улыбнулся женщине, думая, есть ли у нее мужчина. Снял с плеча свой лук и протянул маленькому созданию. Боглин повертел его в руках.

– Большой.

Безголовый увидел, что граф Зак легко послал стрелу в мишень, помахал ему и взял лук для боглина.

– Не мой лук, – сказал боглин ирку и выпустил стрелу. Она улетела далеко за мишень. Зак спокойно протянул ему еще три штуки, и боглин истратил две.

– Хорошо, – сказал он. Собрался, натянул лук и выстрелил.

Стрела попала в мишень.

Граф Зак, явно впечатленный, хлопнул боглина по надкрылью.

На линию вышла женщина, долго стояла, поводя плечами, но потом грациозно подняла лук, стрела птицей прянула вверх… и воткнулась в мишень!

– Ого! – обрадовалась женщина.

Дочка подпрыгнула и поцеловала ее, а сын засмеялся и пошел к боглину.

– Меня зовут Фрэн, – сказала она Безголовому.

– Любишь путешествовать?

Мишени отнесли на сто пятьдесят шагов. Лучников осталось двадцать восемь.

Юноша из-за Стены – его звали Цаплей – попал. Это был первый раз, когда он дал себе труд прицелиться.

Смок промахнулся, пожал плечами и отправился пить пиво.

Длинная Лапища тоже промахнулся и выругался.

– Терпеть не могу состязания с одной стрелой.

Калли попал. Зак тоже – и протянул свой красивый роговой лук нефритового цвета боглину, который тоже поразил мишень.

Высокая костистая Фрэн, стоявшая в конце очереди, послала стрелу в небеса. Стрела вошла в землю в пятнадцати шагах за мишенью, Фрэн долго смеялась и позволила Безголовому угостить себя вином. Ее сын подавал боглину стрелы, а дочь сидела со Смоком и Длинной Лапищей напротив матери.

– Ты умеешь драться? – спрашивал Длинная Лапища. – Без обид, госпожа. Жизнь у нас трудная. Убивать умеешь?

– Мужа убила, – сказала она так равнодушно, как будто все женщины убивают мужей. – И поделом ему.

– Это считается, – сказал Длинная Лапища, не глядя ей в глаза.

Мишени отнесли на сто семьдесят пять шагов, лучников осталось восемь, и все понимали, что сейчас многое решает удача. Все пожали друг другу руки, даже боглину, которого звали как-то вроде Урк‑13. Один из воинов Экреча подошел посмотреть.

Первым стрелял Зак, не очень удачно. Стрела дрожала в воздухе, и все думали, что она не долетит. Но все же она воткнулась в мишень, хотя и неглубоко. Калли заставлял себя стоять рядом с боглином. Он со стыдом признал, что эти твари ему не нравятся, и решил что-то себе доказать. Таков уж он был. Только так и можно сделаться лучником при капитане. Он встал с жуком спина к спине, кивнул ему, а потом шагнул на то место, откуда получались хорошие выстрелы, и спустил тетиву.

Стрела вошла глубоко в солому, и вокруг закричали.

Боглин с трудом натянул лук Зака. Он не принял у графа стрелу с костяным наконечником, но попытка и без того удалась. Стрела взлетела, как сокол, и рухнула, как орел. Попадание.

Калли не выдержал и положил руку на надкрылье твари.

– Хороший выстрел.

Вблизи чувствовался соленый запах боглина, который Калли помнил по битвам. Неприятным он не был. Тварь посмотрела на него нечеловеческими глазами, и Калли решил выдержать этот взгляд и даже выдавил улыбку.

В мишень попали все. Затем ее отнесли на две сотни шагов. Трое судей посовещались и объявили, что теперь с каждым выстрелом ее будут относить на десять ярдов.

Калли выстрелил и попал.

Вышел боглин, весь напрягся, и Калли вдруг заволновался за его хитиновое тело, жутко скрипевшее. Потом понял, что боится за жука. Но стрела попала в цель.

Толпа заревела. До этого выстрела за боглина болели в основном другие боглины, но теперь медведи кричали, Стражи колотили бронированными хвостами, а люди из Брогата орали.

К стрелкам приблизилась герцогиня Моган. Лучники преклонили колени, а она подошла прямиком к боглину и положила руку ему на голову.

Он заплакал. Слезы текли по лицу ручьем.

– Что за хрень? – спросил Калли.

Лицо Цапли исказилось от волнения.

– Она отметила его запахом и дала ему свое имя. Его слава навеки останется в ее гнезде. Это прекрасно, и она хороший правитель.

Калли не очень понял, в чем тут дело, но сразу заметил, что это значит для жука.

Зак промахнулся. На самом деле виноват был порыв ветра, но Зак расстроился и ушел, хмурясь.

– Одолжи свой лук, – попросил Цапля.

Калли подумал и согласился. Отдал лук и позвал судью, который позволил Цапле выпустить пять стрел, чтобы привыкнуть к новому луку.

Пришедший из-за Стены тщательно целился, как будто не видя сотен людей, следивших за каждым его движением. Наконец оттянул тетиву до уха и выстрелил в мишень. Сразу покачал головой и отвернулся. Стрела прошла мимо.

Робин Хасти промахнулся.

Мишень отнесли на двести десять шагов. Остались только Калли и боглин, которого теперь звали Урком Моган.

– Далеко, – сказал он.

– Моя любимая дистанция, – усмехнулся Калли.

– Хорошо. – Урк пошевелил челюстями.

Выстрелил и попал. И Калли попал.

К этому моменту вокруг собрались люди, которых обычно не интересовала стрельба. Сотни рыцарей в доспехах жарились на солнце. Красный Рыцарь и Зеленый Рыцарь стояли с краю, обе королевы присоединились к герцогине и Хранителю.

Двести двадцать шагов.

Калли стрелял первым. Он сразу понял, что выстрел вышел хорош, и оказался прав. Толпа кричала.

Юноша из-за Стены не ушел. Он стоял, глядя на Калли, а потом протянул ему стрелу.

– Лучшая из тех, что у тебя остались, – сказал он на архаике. – Не очень хорошая.

Урк дважды выходил на линию с луком Зака и дважды отходил. Попросил позволения испробовать легкую стрелу, прежде чем стрелять в зачет.

Судьи переглянулись.

– Дайте три, – сказал Калли.

Жук выпустил три стрелы, последняя задела мишень и отскочила.

Он поклонился Калли.

– Спасибо тебе.

А затем взял легкую стрелу у сына Фрэн, оттянул тетиву далеко за голову и выстрелил. И попал.

Толпа бушевала. Рыцарство Калли привлекло не меньше поклонников, чем талант боглина.

– Мы превысили назначенное время, – поклонился им ирк. – Королевы даруют вам выбор: разделить победу или отнести мишень на двести пятьдесят шагов.

В руке у Калли была лучшая стрела. Он знал, что попадет на двух с половиной сотнях шагов. У него был тяжелый боевой лук и тридцать лет опыта. Он подумал об этом. А еще о требовании капитана подружиться с Дикими и о собственном отвращении.

Боглин не выстрелит на двести пятьдесят шагов даже из лука Зака.

Урк сжимал этот самый лук в паучьем кулачке и смотрел в землю.

– Я выбираю ничью, – тихо сказал Калли.

Глаза боглина засияли.

– Ты любишь путешествовать? – поинтересовался Калли, впервые в жизни обняв жука.

Красный Рыцарь в полном доспехе ожидал пешего поединка с Зеленым Рыцарем, когда у него над головой появилась императорская почтовая птица. Он услышал ее крик и поднял кулак. Птица обрушилась вниз, и он знал, что это означает.

Он покинул ристалище и отошел, задыхаясь, в сторону. Прочел письмо от Алкея и принялся изучать подробный отчет Кронмира, разглядывая строчку за строчкой и пытаясь разгадать код.

Наконец он сдался.

– Снимаюсь, – сказал он маршалу.

Сэр Майкл вычеркнул его имя из списка.

– Черт! – заорал Гэвин. – Рыцарство для тебя вообще ничего не стоит.

Майкл вздрогнул, но Габриэль только улыбнулся.

– Ладно, наш поединок следующий. Просто мир сейчас сгорит.

– Как и всегда, – сказал Гэвин.

Габриэль махнул Тоби и снял шлем. На Гэвине был бацинет с длинным зеленым плюмажем, а на Габриэле – простой. Плюмажу он немного завидовал.

Они согласились биться пешими на копьях и мечах. Так делали во времена Архаики, это красиво и драматично, и Габриэль никогда раньше подобного не пробовал, хотя много раз воображал, читая древние книги.

Он не стал тратить мысли на зашифрованный текст. Анна провела его в угол ристалища и протянула копье.

– А Тоби где?

– Готовится к битве оруженосцев, милорд.

По виду Анны Габриэль предположил, что должен был об этом знать.

Маршалом он выбрал Плохиша Тома, и тот радостно оскалился.

– Так и думал, что драку ты не пропустишь.

Он повысил голос, чтобы слышали на трибунах:

– Добрые господа! Зеленый Рыцарь, сэр Гэвин Мурьен, бросает вызов своему брату, Красному Рыцарю Габриэлю Мурьену, и предлагает сражаться копьем и мечом. Они заверили меня, что именно так бились во времена императрицы Ливии, но, как по мне, не бывает такого. Хотя – как им угодно! Поприветствуйте королев! И всех, кто почтил вас своим присутствием! И госпожу Тару в ее день!

Габриэль подумал, что ему никогда не было так жарко.

– En garde, mes amis! – проревел Том на терпимом галлейском. – Et allez!

Гэвин двинулся вперед, низко опустив копье в левой руке и меч в правой, готовясь к сильному замаху.

У Габриэля немедленно прояснилось в голове, жара куда-то пропала, и он мог думать только о том, что брат практиковал этот стиль боя, пока сам Габриэль командовал армиями и учился летать на грифоне. Ублюдок.

Он отбил копье, но кончик меча прошел высоко над гардой и ужалил его в шею сквозь два слоя кольчуги.

Толпа ревела.

– Et allez!

На этот раз Габриэль был осторожнее. Но осторожность не замена опыта, а его чертов брат много тренировался. Он прокатил копье по копью Габриэля – оба держали древка в левой руке, чтобы можно были ими парировать, – и ткнул его шипом на обратной стороне копья. До этого Габриэль и не думал, что его можно использовать как оружие. Он отбил удар мечом, а брат резко ткнул его под мышку.

Кого-нибудь другого он бы похвалил за такой точный удар, но с Гэвином они были знакомы всю жизнь, и Габриэль знал, что брат его наказывает. За все сразу. И на злобу брата он всегда отвечал одинаково.

Когда Том снова скомандовал сшибаться, Габриэль отступил в сторону и ударил копьем, а потом мгновенно перевернул его, перекинул слева направо, зацепив оба оружия Гэвина, и ударил сбоку, поперек тела, вывернув руку. Удар вышел быстрым, сильным и точным. Он попал Гэвину под правый наплечник, и Габриэль не убрал меч, хвастаясь перед маршалом и зрителями.

Брат схватил его за голову.

– Отличный удар! – заорал он прямо в шлем.

Черт бы побрал его рыцарство.

Габриэль обнял брата.

– Давай еще раз.

Они гораздо дольше кружили по ристалищу, помахивая копьями. Габриэль задумался, не перехватить ли копье, – в правой руке от него было бы больше толку, но вряд ли так делали в Архаике. Там их скорее метали.

Габриэль сделал шаг в сторону и, когда брат зашевелился, ударил. Это был вопрос времени и темпа, он не смог бы объяснить, почему атаковал именно сейчас. Он перенес вес на выставленную вперед левую ногу и снова ударил. Два копья встретились, и оба прошли мимо цели; мечи взмыли вверх и упали, скрестившись посередине. Вспыхнули искры, видные даже в солнечном свете, лезвия посеклись друг о друга.

Габриэль ударил рукоятью в забрало брата, понял, что тот хочет сделать бросок, и пригнулся. Они оказались слишком близко, чтобы полагаться на зрение, теперь работали только чутье и осязание. Габриэль отступил на шаг, когда нога брата двинулась вперед, но Гэвин знал его движения не хуже него самого, и Габриэлю пришлось изогнуться, как змее, чтобы его не бросили назад. В результате они застыли, прижавшись друг к другу, как две статуи.

Габриэль потянулся за кинжалом. Рукоять оказалась на месте, и он вскинул руку с той же скоростью, с какой взлетал Ариосто, лезвие сверкнуло на ярком солнце, и Габриэль забыл, что дерется с братом и верным товарищем. Гэвин убрал правую руку с левой руки Габриэля, а левой рукой обхватил брата за шею, и в это мгновение брат приставил кончик кинжала к его шее повыше бармицы.

– Стоять! – заорал Плохиш Том. – Как вы только дожили до своего возраста.

Кинжал Габриэля щекотал Гэвину горло. Кинжал Гэвина проник под кольчугу Габриэля.

Королевы рассмеялись, а за ними и все остальные. Поединщики обнялись. Толпа орала, кто-то запел. Гэвин попытался что-то сказать Габриэлю, но потом покачал головой и отпустил брата. За ними наблюдали, наверное, двадцать тысяч разумных существ, и шум стоял невероятный. Он походил на шторм или рык огромного чудовища и делался все громче и громче.

Восемь нордиканцев появились на краю ристалища. А еще там были сэр Джордж Брювс, Плохиш Том, Изюминка, Яннис Туркос и Майкл. Они несли щит.

Толпа ревела. Шум становился невыносимым.

– Император! Ave! Ave! Ave!

Габриэль видел Деркенсана. Он видел их всех. Он подошел к щиту и вступил на него, как будто имел на это право.

Упасть сейчас было бы совсем некстати. Его подняли, и шум почти оглушил его. Именно о подобном – о всеобщем одобрении – он мечтал, когда был злым ребенком.

– Ave! Ave! Ave! Император!

Он поднял руки. Королева встала и подняла руку в ответ.

На мгновение он ощутил дикую радость и почти плотское удовольствие. А потом у него в голове вдруг зазвучал голос Уилфула Убийцы – так ясно, как будто Уилфул стоял рядом, и даже еще яснее, потому что толпа заглушила бы настоящий голос.

«Ну что ж», – сказал Уилфул.

Через сорок минут Габриэль сидел у себя в покоях, не сняв пропотевшего поддоспешника, и расшифровывал письмо. Мастер Юлий снимал копию и делал расшифровку одновременно, как и леди Альмспенд, – Ребекка вообще умела писать обеими руками сразу.

Время от времени кто-то из них замирал и бормотал что-то.

За окнами ревела толпа.

– Тоби, приведи мастера Смита, – велел Габриэль. – А еще Гармодия с Амицией.

– Тоби сражается, ваша милость, – ответила Анна у него из-за спины.

Он только махнул рукой. Услышав шаги, он продолжил писать. Через некоторое время Гармодий кашлянул.

– Читай. – Габриэль протянул ему грязный листок пергамента. – И пусть кто-нибудь приведет ко мне сэра Пайама… неверного.

– Он с королевой и Бланш, – тихо пояснила Анна. – Только что с поединка.

– Ну так приведи его.

Гармодий уже читал. Появление дракона Габриэль скорее почувствовал, чем увидел. Шаги Бланш он узнал. Она положила руку ему на плечо, и он стиснул ее ладонь, поражаясь, как приятно ее присутствие. Она захлопотала вместе с Анной, разливая вино.

– Сэр Пайам, – объявила Анна.

Габриэль поднял голову. В комнате оказалось множество людей, которые читали и писали.

– Сэр Павало, – официальным тоном сказал Габриэль. – Приходилось ли вам сражаться с немертвыми?

– Много раз, – ответил Пайам без улыбки и потянулся к мечу.

– У вас есть с собой то средство, которое вы принимаете… чтобы немертвые вас не забрали?

Пайам посмотрел на Гармодия. Тот нахмурился. На лице Аэскепилеса эта гримаса выглядела угрожающе.

– Аль-Рашиди говорил тебе…

– Это не тайна, – признался чернокожий и сунул руку в кошель.

Гармодий, закончивший чтение, наклонился к нему, как и Габриэль.

– Я знаю, что оно делается из измельченных костей из умброта, – заметил Габриэль.

Гармодий дернулся и выбежал из комнаты.

– Что с ним? – спросил Пайам.

Все проводили волшебника взглядом, а потом посмотрели на Габриэля. Тот хотел заговорить, но очень испугался, что окажется неправ, хотя и уверен был, что старик пришел к тому же выводу, что и он сам.

– Дайте ему время, – попросил он. – Может быть, мы избавимся от одной беды.

Хотя остальные станут еще хуже. Но этого он не сказал.

Вечер был долгий. Стреляли лучники и арбалетчики, танцевали и звенели друг о друга мечи, вздымались копья, сэр Данвед отомстил за поражение в рукопашной, перебросив сэра Беренгара через бедро во время поединка на алебардах. Тоби выиграл несколько поединков на мечах, потом проиграл Бетани, оруженосцу сэра Фрэнсиса Эткорта, и вернулся весь потный и гордый собой. От природы он был не лучшим мечником, и ему приходилось очень много тренироваться, а Бетани, ставшая лучшей из оруженосцев, во всеуслышание объявила, что бой с ним оказался самым трудным.

Изабо получала свой приз без участия королев. Трибуны были полны, но аристократы Альбы, Мореи и Диких куда-то делись.

Они сидели в обшитом панелями кабинете. Изюминку, увенчанную лавровым венком, втиснули рядом с лордом Кераком, прохладная чешуйчатая кожа которого оказалась удивительно приятной на ощупь. А под ней ощущались могучие мышцы.

Длинный прямоугольный стол заменили большим круглым, и сама комната, казалось, поменяла форму, хотя дубовые панели остались прежними и распятие в нише тоже.

Красный Рыцарь – отныне император, пусть и не для всех, – пегий от чернил, опирался локтем на огромную стопку пергаментов. Рядом восседал мастер Смит, походивший на портрет благородного господина из рукописи, идеальный до последнего волоска. Справа от него расположилась королева Альбы, потом Сказочная Королева со своим рыцарем, граф Зак как старший из присутствовавших имперских офицеров, гуртовщик Том Лаклан, Хранитель и его сын, Уэйленд, капитан Альбинкирка, сэр Рикар Фитцрой, капитан королевы, Гэвин, граф Западной стены, Кремень, Керак и Нита Кван от своих народов и Моган от своего. Сэр Майкл сидел за спиной сэра Габриэля, тоже в лавровом венке – на копьях он побил Тома Лаклана и сэра Гэвина. У него тоже была стопка пергамента, а рядом с ним пристроился мастер Юлий.

Оставалось четыре пустых места: для Гармодия, Мортирмира, Амиции и Гас-а-хо. По стенам стояли табуреты еще для нескольких десятков человек: сидели здесь Ребекка Альмспенд, Бланш, Мэри, Наталия, Фрэнсис Эткорт, главный конюший, Георгий Комнин и прочие. Почему-то не было ни жарко, ни тесно.

Мастер Смит с удовольствием оглядел собравшихся.

– Друзья мои. Если добрая воля и знания могут победить зло и невежество, то вы непременно победите. Я прошу говорить Габриэля, потому что он почти понимает, что поставлено на кон.

Габриэль спокойно встал.

– Самое первое и страшное – это кашель. Лорд Керак?

Лорд Керак встал и поклонился, вынуждая Изюминку съежиться у дымохода.

– Первые опыты оказались успешны. У нас появилась надежда. Продолжать ли мне?

– Всем нужна надежда, – сказал Габриэль.

– Возможно, я помогу. Мы верим, что разгадали тайну чумы.

Комната взорвалась криками, и ирк поднял руку, призывая к тишине, но ему пришлось подождать.

– Лекарство еще не найдено. Но начало положено.

– Что за лекарство? – спросил лорд Уэйленд.

– Эта чума – как трезубец. Она нападает на человека с трех сторон. Вернее, использует три герметические теории разом. Зеленую, золотую. И черную.

При последнем слове многие вздрогнули.

– Мы стараемся не говорить о черном, – заметила королева.

– Возможно, нам придется упоминать его вслух и часто. В этом случае… черный – цвет смерти и разложения. Он не слишком могуществен. Нет, неправда. Он очень могуществен, если вы ищете только смерти и разложения. Но во всем другом он бесполезен.

– Черными мы считаем заклинания Некроманта и его последователей, – добавил Габриэль.

– Черный – цвет многих заклинаний одайн, – кивнула Моган.

– Именно черные эманации и черные заклинания Шипа заставили меня заинтересоваться вами, – сказал мастер Смит.

– Я всю жизнь изучаю эти материи, – сообщила Бекка Альмспенд. – И впервые столкнулась с черным под старой крепостью в Харндоне с вами, ваша милость, – она кивнула королеве Альбы.

Лорд Керак выждал, пока все выскажутся, и продолжил:

– Итак. Мы определили анимикулу, которая нападает на носителя, хотя она слишком мала, чтобы ее разглядеть. Поэтому контрзаклятие применить сложно. Это похоже на охоту на муравьев с рогатиной. Но в Ливиаполисе ученые, включая Мортирмира, заново открыли одну архаическую технику. Признаюсь, я никогда о ней не слышал. Человеческие заклинания зачастую очень тонкие. Такое заклинание нападает на анимикулы. Эти зеленые чары должны были сразу победить мор, но не победили, хотя зелье лорда Моргана замедляет и изолирует эпидемию. Мы с Гармодием нашли способ узнавать жертв посредством определенной метки, которую болезнь оставляет в теле жертвы. С помощью удачи и прилежания мы разгадали архаическое заклинание и, используя диагностику в качестве…

– Мы поняли, что вы выявили всех заболевших и, потратив множество силы, стабилизировали их состояние, – прервала его королева.

– Однако они постепенно умирают, – ответил ирк. – Мы не знаем, что делать с некротической составляющей заклинания. Мы сумели его замедлить. Гипотетически любая техника, замедляющая герметическое заклинание, способна отменить его, если вложить достаточно энергии, но нам это не удалось. В черном заклинании есть некоторый… компонент, не реагирующий на наши усилия. Как будто мы смешиваем воду с маслом.

– У нас есть агенты в Древней земле, – объявил Габриэль. – Один из них недавно сражался против немертвых. И обнаружил… нет, позвольте начать сначала. Ему дали противоядие от их чар. Ему сказали, что силу Некроманта, разумеется, можно изгнать обычным путем. Подобное подобным. Неподобное неподобным.

Открылась дверь, и вошла Амиция. Она светилась силой. Кожа ее перестала быть просто здоровой загорелой кожей молодой женщины и стала золотой, как на иконах, а глаза горели огнем, почти невыносимым для человека.

– Все сделано, – объявила она. Голос ее тоже не походил на человеческий.

Она подошла к Бланш, державшей на коленях короля, и тут появился Гармодий с корзинкой – обычной корзинкой, в какой держат припасы.

– Одна порция на человека. Это работает.

Следующий час планировали наступление на чуму. Она расползлась по всей Альбе и уже достигла Харндона на юге и Ливиаполиса на востоке. Принц Окситанский резонно волновался за собственные земли, а пришедшие из-за Стены боялись чумы больше, чем Эша.

– Мы должны собрать всех, имеющих герметический талант, научить новому заклинанию и снабдить сотнями фунтов молотой кости, – подвела итог королева.

Умбротская кость нашлась у многих даже в этой комнате. Из нее были сделаны рукояти большинства кинжалов и ронделей. Но все знали, что она баснословно дорогая.

– Если подумать, – сказал лорд Керак, – подойдет любая кость немертвых.

– Отвратительно, – поморщился Габриэль.

Гармодий посмотрел на Моргана Мортирмира, постаревшего лет на пять.

– Я останусь и буду лечить. Амиция тоже, пока она еще с нами.

Амиция сидела рядом с королевой, сияя, как золотая статуя.

– Но кто-то должен пойти с Габриэлем.

Многие из присутствовавших знали хотя бы в общих чертах великий план на ближайшие несколько недель. Но не все. Бланш не знала.

– Пойти с Габриэлем? – спросила она.

– Я пойду с сэром Габриэлем, – сказал Морган. – Только посплю немного.

– Тогда ложись, парень, – велел Плохиш Том. – Ты же не император.

Мастер Юлий, стряпчий, а порой и судебный чиновник Харндона, оторвался от огромного пергаментного тома, принесенного с собой, и зловеще произнес:

– По моему мнению…

Лорд Грегарио застыл, прекратив рассказывать об упряжи, которую хотел заказать. Амиция замерла и посмотрела на мастера Юлия. Ее золотая кожа освещала Бланш. Адриан Голдсмит, странствующий художник и ювелир, поспешно набрасывал эту сцену, и скрип угольного карандаша был единственным звуком в комнате.

Мастер Юлий почти никогда не оказывался в центре внимания.

– Что ж… прецеденты таковы… да. В самом деле. Довольно давно… неважно. Имела место аккламация. Если не будет подано возражение… вы были императором уже при Гилсоновой дыре, ваша… милость? Превосходительство? Величество? Святейшество? – Мастер Юлий смешался.

Все засмеялись, и стало немного легче посреди войны и чумы. Смех длился слишком долго и казался несколько визгливым, но все же. Габриэль хохотал вместе со всеми, а потом обратился к мастеру Смиту:

– И еще одно. Я полагаю, что, если умбротская кость помогает против кашля, это значит, что Эш объединился с Некромантом.

Весьма вероятно, – вздохнул мастер Смит. – Это означает… многое. Расскажите мне о подробностях вашей встречи с чернотой в Харндоне, – попросил он у королевы.

Однако эту историю поведала Бекка Альмспенд, изредка прерываемая королевой.

– Ясно. – Дракон сложил руки домиком. Кажется, рассказ был ему неприятен.

– Возможно, в Харндоне есть врата? – спросил Габриэль.

– Возможно. Этих чертовых врат слишком много.

Габриэль развернул очередной лист пергамента. Это оказался рисунок: на прекрасном синем фоне изображены были зодиакальные знаки из крошечных золоченых звездочек. Ночное небо, разделенное на семь частей. Он показал лист всем собравшимся.

– Это рисунок на потолке зала с вратами из Лиссен Карак.

Мастер Смит привстал.

– Тут изображены семь наборов созвездий, – продолжил Габриэль. – Поначалу я думал, что это одно небо. Но, возможно, здесь семь разных небес.

Мастер Смит положил здоровую руку на плечо Красному Рыцарю.

– Это не…

– Я решил, что это семь небес. – Он стряхнул руку. – Но теперь я полагаю, что лучше понимаю машину, сделанную из нашей сферы. Это семь… ситуаций, и каждая из них открывает врата. Когда врата открываются, они ведут в определенное место. Как мы используем Дворцы воспоминаний для создания кодов заклинания, только масштаб побольше.

Мастер Смит сел. Его трясло. Лицо дергалось, одно за другим меняя выражения, порой совсем странные, как будто он искал приличествующую случаю гримасу. Кое-кто из присутствовавших не представлял, о чем говорит Красный Рыцарь, но таких было меньшинство. Большинство участвовало в совете в Альбинкирке или хотя бы знало, о чем там говорили.

– Значит, врат семь? – спросил Керак. – Это интересно.

Мастер Смит побарабанил пальцами по столу.

– Их не меньше пятнадцати, и нет двух одинаковых. Некоторые врата работают во всех стороны, другие ведут только в одно место. Никто не знает, где они все находятся.

– Мой господин знает, – поднялся Павало Пайам. – Был свиток, я его украл. У Некроманта.

– Ты помнишь, что там сказано? – спросила Амиция.

– Украл у Некроманта? – удивился дракон. – Впечатляет.

Пайам поклонился дракону, а Амиции ответил:

– Я даже не смог его прочитать. Но мой господин знает.

– Есть несколько врат, и они ведут в разные места, – вмешалась Дезидерата. – Сколько их?

– Всего семь мест, наверное, – сказал Габриэль, глядя на дракона. Тот кивнул с гримасой боли.

– Мы же союзники, и вы можете нам рассказывать такие вещи, – обратилась королева к Смиту.

Дракон вздохнул и впервые за время знакомства с людьми заколебался. Огляделся. Задумался.

– Просто скажи правду, – попросил Габриэль.

Он так и не снял поддоспешник, а в руках держал рисунок из Лиссен Карак и походил на императора как никогда. Мастер Смит долго молчал, а потом медленно заговорил:

– Представьте, что существует оружие, настолько мощное, что с ним можно завоевать… все. Кому вы доверите его?

– Я буду очень осторожна, выбирая, – согласилась Дезидерата.

– Благодарю, миледи. Я понимаю, что сейчас мы союзники, которые вместе сражаются, чтобы спасти себя и свое представление о мире от Эша, а может, и от его союзников. Но мой народ – к добру или к худу – посвятил себя тому, чтобы то, что мы так охраняем, не попало в дурные руки. Когда-то, так давно, что вы и вообразить не в состоянии, одна раса почти уничтожила все остальные. Это случалось трижды. Не только здесь. Не только в восьми мирах. Везде. А вселенная очень велика. Когда один жалкий барон сражается с другим, убивают детей, насилуют женщин и жгут посевы. Рождается ненависть, а выжившие потом боятся еще несколько поколений. Разве это не так? Те из вас, кем я восхищаюсь, стараются не допустить такого. Когда вы сражаетесь, вы пытаетесь оставить как можно меньше потерь и ненависти и всегда лечите шрамы.

Кто-то закивал. Кто-то выглядел так, словно такое никогда не приходило ему в голову.

– Ну, может, некоторые рыцари, – фыркнула Изюминка. – Для Тома это все очень важно.

Мастер Смит поглядел на нее как на нерадивого школяра. Изюминка высунула язык.

– Отвали, ты меня все равно не напугаешь.

Мастер Смит только покачал головой.

– Представьте, что существует орден… похожий на рыцарей святого Фомы… который сражается, лишь бы не сражались другие. Не видит добра и зла из-за великой цели.

– Иногда война неизбежна, – сказал Габриэль.

– Я прожил сто таких жизней, как твоя, и никогда не видел, чтобы война что-то улучшила. Ни одного раза.

– И при этом ты хочешь, чтобы мы сражались против одайн.

Смит посмотрел на него так же, как на Изюминку.

– Это совсем другое дело.

Габриэль не ответил, только противно ухмыльнулся. Смит молчал, и тогда Габриэлю все же пришлось заговорить:

– Это звучит очень благородно, но все же позвольте предложить другой вариант. Представим, что вы считаете нас, то есть людей, самыми опасными после одайн. И вы ни перед чем не остановитесь, лишь бы врата не достались нам. А теперь разовьем эту мысль. Если бы вам не нужна была наша помощь против одайн, мы бы ничего и не узнали.

– Это глупо, – нахмурился мастер Смит.

– В самом деле? – Они смотрели друг другу в глаза. – Ты не боишься забвения и смерти. Ты боишься, что мы убьем Эша, победим Некроманта и одайн, а заодно заполучим врата. И из-за этого ты, Тара и все остальные драконы считаете нас потенциально опасными и пытаетесь устроить так, чтобы мы победили ваших врагов, так ничего и не поняв.

– Остановись. Ты можешь перейти черту, за которой мне придется отказать вам в любой поддержке.

– Сдается мне, это мы вас поддерживаем, – сказал Плохиш Том.

Сэр Гэвин, сэр Грегарио и еще несколько человек закивали. Изюминка поморщилась, как будто проглотила что-то гадкое.

– Ненавижу соглашаться с Томом, но…

– Я не думаю, что кто-то в этой комнате хочет завоевать вселенную, – сказал Габриэль дракону. – Мы стремимся только спасти себя. Поэтому я предлагаю следующее: пока я буду выполнять наш план, ты и эти дамы и господа разработаете… договор. Соглашение, которое всех устроит или, еще лучше, оставит всех равно разочарованными. Относительно контроля над вратами. Мне кажется, такое решение разумнее предательства инструментов, если они станут слишком сильны.

– Договоры нарушают.

– Или соблюдают. Говорю тебе, мастер Смит. Мы должны доверять друг другу, а не лгать. Вы ведь хотите не просто удержать жителей других сфер снаружи. Вы не хотите выпустить нас, не только одайн.

Мастер Смит сел и уставился в потолок.

– И один из вас уже предал пакт драконов, – продолжил Габриэль. – Кто такой Рун?

Голова мастера Смита дернулась, глаза вспыхнули красным, и лицо сделалось нечеловеческим.

– Значит, мы тебе нужны, потому что ты не можешь доверять другим драконам и не доверяешь. Твои союзники находятся здесь, в этой комнате. Сдается мне, что так с нами и надо обходиться. Как с союзниками. Спрашивая меня, собираюсь ли я в Древнюю землю, ты предвидел эту минуту, – мрачно и безжалостно закончил Габриэль.

– Да.

Люди переглядывались в недоумении. Но Амиция и королева, сэр Майкл, Плохиш Том и еще кое-кто – они все понимали. Морган понимал.

– Когда мы уходим? – осведомился он.

– Куда это они собрались? – спросил сэр Грегарио. – Турнир только начался.

Они с Бланш переглянулись. Во взглядах читалось, что те, кто не согласен с новыми планами, уже оказались в большой беде.

– Я забираю примерно треть армии в Древнюю землю, – ответил Габриэль.

Плохиш Том самодовольно усмехнулся, сэр Гэвин встревожился, а сэр Грегарио аж взвился.

– Что?!

Габриэль оглядел собрание. Его собственные офицеры готовы были согласиться, имперские пожимали плечами, Харальд Деркенсан даже глаз не поднял. Но большинство альбанцев испугалось, начиная с нового архиепископа Лорикского, который поднял руку к горлу, как будто его душили, и посмотрел на Бланш. Потом встал. Высокого аскетичного спокойного епископа уже успели полюбить в Альбинкирке.

– Милорд, вернее, ваше величество, если я правильно понял сегодняшние события. Милорд, вы – щит и меч севера. Вы не можете просто бросить нас. Ваш рыцарский долг… молю вас передумать.

– Друзья, – сказал Габриэль. – Решение далось мне нелегко, но оно принято почти месяц назад. Мы начали готовиться к этому больше года назад, когда восстановили императорский флот. – Он кивнул в ответ на удивленные взгляды. – Идет крупная игра, друзья мои. Мы с мастером Смитом согласны, что врагов у нас минимум двое, а может быть, пятеро или шестеро. Все они хотят захватить врата и власть над перекрестками сфер. Нам придется угадывать их следующие ходы. Я буду откровенен. Падение Харндона или Арле опасно для нас всех, как и падение Лиссен Карак. Если мы потеряем врата… тогда нас ждет бесконечная война против магических врагов.

– Ты хочешь освободить Арле. – Сэр Грегарио сразу все понял и разозлился, потому что его совета не спросили.

– Четыре дня назад город еще принадлежал немертвым.

– Вы уверены? Откуда вам это знать? – спросил архиепископ.

– Я не знаю, – вздохнул Габриэль. – Я ничего не знаю. Мне приходится гадать. Но я убежден, что мы избрали стратегию, способную удивить всех наших врагов, заставить поверить, что мы пляшем под их дудку, и сделать еще кое-что хорошее.

– И какова же стратегия? – спросила Ребекка Альмспенд. – Вы уводите треть армии за тысячи миль сражаться с врагом, о котором мы почти ничего не знаем, кроме того, что его зовут не Эш. Мне казалось, – довольно резко продолжила она, – что для этого мы посадили на корабли дю Корса и его людей.

Альмспенд посмотрела на королеву, свою лучшую подругу, но та отвернулась. Это решение принимали очень узким кругом, и Габриэль с королевой понимали, что будут обиды.

– Дю Корс может и проиграть, а рисковать мы не имеем права, – заявил Габриэль. – Месяц назад мы еще многого не знали. Морские чудовища. Ийаги. Одайн. – Он вздохнул. – Позвольте я расскажу еще о трех преимуществах плана. Во-первых, если мы преуспеем, то спасем Древнюю землю от владычества Некроманта, если это действительно он, а не какая-то новая сила. Во-вторых, купцы Веники и Генуи полностью профинансируют кампанию этого года, а то и следующего. У меня нет денег, у королевы нет денег. У империи нет денег. Расходы на войну… невероятны.

– Вы заставите вениканцев платить? – уточнил архиепископ.

– Да. – Это прозвучало смертным приговором. – К тому же я смогу навестить Дар-ас-Салам. Или Морган туда поедет. У Аль-Рашиди есть большинство ответов.

Гармодий кивнул, а мастер Смит улыбнулся.

– Я же говорил, что ты отправишься в Древнюю землю.

– И о конях не забывайте, – проворчал Плохиш Том.

Головы повернулись к нему.

– Здесь прошла лошадиная чума. А в Древней земле нет, и там коней хватит на армию.

– Какой с-с-смыс-с-сл, ес-с-с‑ли армия будет в Этрус-с-с-с-и-и, аЭш-ш-ш зде-с-с-сь? – спросил Сказочный Рыцарь.

Лорд Грегарио закивал, обрадованный появлением союзника.

– Риск действительно очень велик. Нам придется выигрывать каждое сражение, делать правильные догадки, и все же… Тебе, Гэвину и Тапио остается только держаться до нашего возвращения.

– Разведчики говорят, что Эш-ш-ш идет на запад. На Н’Гару. Поможет ли мне армия с-с-севера?

Нита Кван встал, но Моган мотнула головой и заговорила сама глубоким грудным голосом:

– Даже сейчас Кевин Орли собирает людей и рхуков для нападения на земли сэссагов. Кто поможет нам?

– Мы не будем ждать призыва, господа. – Гэвин тоже встал. – Мы выступим послезавтра. Поразим Эша наглостью.

– Мы нападем, – сказал Габриэль. – К западу от Н’Гары, к северу от Тикондаги и к востоку от Ливиаполиса.

За час до восхода утренняя звезда горела, как злобный глаз. Комета Кранмера, известный предвестник рока, светилась красно-золотым в темном небе на западе. Длинный хвост тянулся над горизонтом.

Смок седлал коня, пока Анна и Изабо, которые вовсе не ложились, раскладывали упряжь при свете фонаря.

– Сукин сын, – бурчал Смок. – Сукин сын.

Чуть поодаль Калли разглядывал свое снаряжение. Мимо прошел Безголовый.

– Мы сегодня не сражаемся. А в городе можно все достать.

Калли посмотрел на пажей и оруженосцев.

– Калли? – обратился к нему новый оруженосец Анджело ли Латернума.

– Чем могу помочь, юный господин?

– Это верно, что нас всех вылечат? – Мальчик кашлял, закрывая рот ладонью.

– На параде, через час.

Безголовый помог Типпиту с уздечкой.

– Уилфулу бы понравилось.

– Ага, – согласился Калли. – Он бы уже пытался начистить нам рожи. Попомните мои слова.

Калли пошел помогать Цапле и Урку Моган. Они еще не получили снаряжение.

Сью уже вылечили, и она пересчитывала припасы вместе с Кайтлин и Бланш. За последние три дня посвященные в план натаскали очень много всего, но все зависело от лекарства – и, пока всем не гарантировали безопасный выход из круга, ничего не упаковывали.

Шатры не разбирали. Капитан объявил, что заказал другие и погрузил их на корабли – корабли, которых никто еще не видел, которые стояли на верфи в городе и которые придумал он вместе с Безголовым, а построили Милус и Алкей. Так говорили.

Изюминка только закатывала глаза, а капитан – ныне император – смеялся.

– А как по-твоему, что мы с Безголовым все время рисовали?

Дело было величайшей секретности, и Сью, которую почти во все посвятили, тихо раздавала приказы и глубоко вздыхала. И думала о матери.

Морган Мортирмир спустился с чердака над конюшней и принялся завязывать ботинки.

– Магистр? Тебе нужен оруженосец, – сказала Сью.

– Или подмастерье, или оба. У нас с Танкредой небольшое дело, а потом мы придем помогать.

– Ответь на один вопрос. Я… смогу снова хорошо дышать?

– Да. Может, через несколько недель. Но обязательно. Ты не видела капеллана?

– Отца Давида? Он спит, да и пусть спит. Он столько присматривал за больными.

– Когда проснется, скажи, что мне надо с ним поговорить. Ему не нужно собирать вещи?

– Я все собрала. Ты не представляешь, как он за меня молился, пока я болела.

Еще через час все войско, ветераны и новобранцы, выстроилось во дворе ровными рядами, держа под уздцы выживших коней. Вышли граф Зак, сэр Георгий и имперские войска. Измученные лошади выглядели ужасно, а заводных вовсе не было. Утренняя звезда как раз садилась, а комета казалась пятном света на черном небе.

Капитан подъехал верхом на Ателии, махнул Плохишу Тому и заговорил как можно громче:

– Через минуту герметисты начнут бороться с чумой. Вам, наверное, интересно, куда мы идем. Сегодня мы отправляемся в Миддлбург, а оттуда в Ливиаполис. Я не ожидаю сражений по пути, но я могу ошибаться. А там мы сядем на корабли и пойдем в Древнюю землю.

Послышались шепотки.

– А потом я поведу вас в ад. Вы, наверное, думаете, что я шучу. Увидите сами. Попомните мои слова.

Часть IV Древняя земля

Кайтлин раскачивалась в гамаке где-то в трюме огромного корабля «Святой Грааль» и пыталась решить, то ли она снова беременна, что было бы страшно несправедливо, учитывая, как редко желание и возможность уединиться сочетались с присутствием ее мужа, то ли у нее просто морская болезнь.

В море они провели уже пять дней. Моряки говорили, что ветер хорош, она понятия не имела, о чем они. Выходя на палубу, она видела хаос и панику, люди бегали туда и сюда, ставя и опуская паруса, а большой круглый корабль ворочался с боку на бок.

Красный Рыцарь, как она по-прежнему называла его в мыслях, повелел построить три корабля. Теперь он стал императором.

Она лежала, омерзительно себя чувствовала и размышляла о красоте императорской коронации, о великолепии собора и о скорости, с которой они въехали в город и выехали из него.

Она услышала дикий крик и заставила себя расслабиться.

Интересно, хватит ли ей сил найти Бланш.

Интересно, существует ли другой путь домой.

Вывалившись из гамака, она ударилась коленом о палубу и побежала, прижимая ладонь ко рту, к трапу.

На палубе оказалось хуже. Небо было серое, а не синее, серые волны вздымались очень высоко, а ветер немедленно швырнул в Кайтлин водой. Огромный корабль – говорили, что самый большой в мире, – держался на воде хорошо, но круглым он назывался не просто так. Форма обеспечивала ему плавучесть, но морская болезнь казалась неизбежной. Корабль все время двигался.

Кайтлин свесилась через борт, и раздался еще один крик.

Открылась дверь каюты, как райские врата. Изнутри шел теплый золотой свет от свечей. Наверное, Майкл там. Кайтлин еще раз стошнило за борт, она выругалась и наконец почувствовала себя лучше.

Император держал ее волосы, чтобы они не лезли в глаза.

– Не смей надо мной смеяться!

– Кажется, нам нужны уроки придворного этикета, – рассмеялся Габриэль.

Ветер сорвал шапку пены с ближайшей волны, и Кайтлин снова промокла. Габриэль положил ее мокрую руку на линь, натянутый вдоль борта.

– Иди в каюту.

– Я вся мокрая! Я пойду вниз!

С кормы опять закричали.

– Мне надо идти. В каюте будет лучше. Там есть вино, а Бланш соскучилась.

Он слегка подтолкнул ее и побежал на корму. Поскользнулся, упал. Еще одна волна перехлестнула через борт, но она была велика, так что только прижала Габриэля к шпигату, протащила вдоль борта. Он встал и добежал до кормовой надстройки.

Кайтлин следовала за ним до самых ступеней, а потом нырнула в дверь, из которой он вышел. В каюте сидела половина офицеров и их спутники. Изюминка и граф Зак, Плохиш Том, ее собственный муж, Георгий Комнин, его жена и Сью. Кожа Сью казалась серой, а не золотистой, как обычно. Плохиш Том тоже посерел. Все были одеты кое-как.

Кайтлин захлопнула дверь, пока ветер не задул свечи.

Бланш встала с длинной лавки, встроенной в корму корабля под большими окнами. Они выходили на маленькую платформу, похожую на балкон, и на длинный тяжелый шест, не уступавший размерами мачте и указывавший прямо назад.

Кайтлин совсем не хотелось разглядывать бескрайнюю морскую равнину и волны, катящиеся к серому горизонту, который сегодня подступил слишком близко. Но она была благодарна Бланш, которая обняла ее, отвела в альков у дивана, стащила с нее мокрую рубашку и протянула взамен сухое шерстяное платье. Кайтлин с трудом подавила желание броситься ей на шею. Сухая шерсть была чудесна.

– Меня ужасно тошнит, – призналась она. – А может, я снова жду ребенка.

Бланш ее обняла. Кайтлин задумалась про сына, но решила, что может позволить себе час поговорить со взрослыми людьми. У нее была няня, которая боялась всего на свете, но качку переносила хорошо.

Подошел Майкл, обнял ее вместо Бланш. Вложил ей в руки кубок с горячим вином. Кайтлин немного выпила. Изюминка подняла глаза от карт.

– Тому помогает куриный бульон.

Плохиш Том сейчас совсем не походил на то чудовище, которым становился на поле боя. Казалось, он только начал поправляться после желтухи, а глаза его покраснели.

– Это все ваш кашель, – буркнул он.

Сью издала звук, напоминающий мяуканье.

– По крайней мере, я в хорошей компании, – решила Кайтлин. – Дайте мне бульона.

Бланш следила, как он выздоравливает. Жить с ним оказалось очень сложно. Он постоянно разговаривал, часто выглядел далеким и занятым. Он быстро и неистово любил ее в тесной кормовой каюте в шторм, а потом вскакивал и начинал писать, а Бланш чувствовала себя крошечной и использованной. Он бежал к своему чудовищу по первому крику, бросая ее или кого угодного другого. Он ложился, когда ему приходило в голову, подолгу торчал рядом с рулевым, фехтовал с Майклом при свете магического огня или играл в пикет.

Больше всего она скучала по королеве, которая нуждалась в ней по-настоящему, и по своему месту в ее жизни. Но королева благословила ее и отпустила. Предложила ей землю и титул и велела представлять ее саму.

– Не дай ему забыть, что он альбанец и один из нас.

Бланш привыкла много и тяжело работать и умела это делать. Роль праздной любовницы ей быстро наскучила, хотя любовные игры, к ее удивлению, оказались очень приятны. Она всегда воображала, что женщины ввязываются в них только ради детей. Мать очень часто так говорила, упирая на то, какое стыдное и грязное это занятие.

Ее матери никогда не приходилось предаваться любви во время шторма, под витражным окном с видом на волны, взмывающие выше корабля.

Бланш твердо решила привыкнуть к этому и найти себе дело. Или сдохнуть со скуки. К счастью, судьба послала ей промокшую и несчастную Кайтлин, и два дня она заботилась о Кайтлин и ее сыне Галааде, названном в честь героя древней легенды и заодно красивого королевского рыцаря. Дочь назвали бы Тамсин в честь Сказочной Королевы. Кайтлин сама так сказала.

В гнезде Кайтлин под палубой Бланш прежде всего обнаружила, что у других женщин не было таких удобных подвесных коек, как у нее. Кайтлин спала в гамаке, подвешенном среди других женских гамаков. Аристократки и швеи ютились рядом. Двое воинов все время стояли на страже, а рядом располагались лучники войска: все, кого Бланш знала. Раньше она никогда не видела такой скученности. Никакого намека на уединение. Запах был невыносим.

Маленький Галаад не спасал. Он громко протестовал против качки, а нянька оказалась грязнулей, которой явно хотелось не смотреть за ребенком, а найти себе лучника. Или двоих. Или пятерых.

Наутро после появления Кайтлин в большой каюте Бланш отправилась ее навестить и нашла себе работу. Ребенок орал в мокрых пеленках, Кайтлин выходила из себя, а нянька негодовала, потому что ее ругали.

Все это очень походило на жизнь во дворце.

Стирка на корабле оказалась делом непростым. Бланш заметила, что еда здесь унылая, а иногда и просто невкусная, но слабо понимала, насколько все боятся пожара, пока сама не спустилась на камбуз с голым младенцем на руках. Коки оказались мужчинами, перенесшими тяжелые ранения: Пьер расхаживал на деревянной ноге, у Антуана была только одна рука.

Здесь же сидела Дубовая Скамья, все еще бледная после кашля. Раньше Бланш никогда не видела ее трезвой и очень удивилась, когда Скамья взяла ребенка и загулила.

– От сырого ветра я заболеваю, – сказала она. – Но море все равно очень люблю. Какой милый мальчик. Какой маленький красавчик! – Она провела жесткой ладонью по мягким ножкам младенца.

Бланш чуть не сказала какую-то глупость вроде «Какая ты милая, когда трезвая», но сдержалась. Зато она поняла, что Дубовая Скамья, частенько заседающая на камбузе, поможет ей договориться с коками, которых она боялась.

– Мне нужна горячая вода. Много горячей воды, для стирки. Нужно постирать по крайней мере детские вещи. У меня уже ум за разум заходит…

Дубовая Скамья заговорила с коками по-галлейски. Те только пожимали плечами.

– Антуан говорит, что кастрюль у него не так много…

– И он не хочет, чтобы туда попало дерьмо, – рассмеялась Бланш. – Я все поняла. Моя мать дома говорила по-галлейски.

– Они стирают, – пояснила Дубовая Скамья. – Но в морской воде, так что одежда пропитывается солью. Это дурно для женщины, а для ребенка совсем невыносимо. Но тут должны быть корыта или тазы. – Она быстро затараторила по-галлейски, так что Бланш еле уловила смысл.

Антуан кивнул, Пьер вывел их с камбуза и проводил по короткому и узкому проходу в кладовую. Там в самом деле стояли большие круглые тазы, побитые и стянутые обручами, как бочки.

– Прямо как во дворце, – вздохнула Бланш. – Прежде чем работать, нужно придумать себе инструмент.

Она оставила Галаада Дубовой Скамье – довольно рискованное решение с точки зрения многих – и босиком побежала на корму, на маленькую палубу над надстройкой, откуда шкипер командовал кораблем. Здесь же собралось большинство корабельных офицеров и обученных людей. Габриэль стоял рядом со шкипером, немногословным моряком с огромным опытом.

Она видела, что они все выполняют привычную работу – и так же привычно замирают на трапе, ведущем на квартердек, и крестятся, и останавливаются у новой каюты на надстройке. Шутники звали ее «восьмушкой», потому что размером она была в половину квартердека.

При виде Бланш Габриэль улыбнулся, а мастер Алексей вежливо поклонился.

– Добро пожаловать на мою палубу, деспина.

– Мастер, – присела она. – У меня к вам просьба.

Он кивнул, смотря в сторону. Наблюдать за ним было интересно – каждые несколько мгновений он поглядывал на грот, на топы мачт, а потом вперед.

– Да?

– Могу ли я попросить вашего плотника починить несколько корыт?

Он снова оглядел корабль и улыбнулся удивленно.

– Леонардо! – крикнул он. – Помоги этой госпоже.

Леонардо свое дело знал. Бланш слышала, что Габриэль разорил весь имперский флот и нанял в команды альбанцев и галлейцев, но все, кого она встречала, казались знающими и опытными людьми. Леонардо очень обрадовался, что ему нашлась работа. Он подготовил три корыта со скоростью, удивительной для харндонского дворца, и наполнил их морской водой, чтобы проверить, не текут ли они. Они не текли, но воду он не выливал.

– Мы почему мягкое дерево берем. Оно разбухает. В море все увеличивается. Пусть природа сама работает.

Бланш спустилась вниз и договорилась с коками – за малую толику денег Габриэля – о шести корытах пресной горячей воды. Дождь наполнил все бочки на борту. Она вообще не думала, насколько ценна пресная вода.

Она собрала все детские пеленки, белье Кайтлин, свое, Сью и Изюминки. Сью улыбнулась и выделила ей в помощь четырех молодых женщин, которые заодно принесли собственную одежду. Не успела вода нагреться, как Бланш притащили все женские сорочки на борту. Это вызвало оживление под палубой, потому что тридцать пять женщин теперь расхаживали в одних киртлах, к полному восторгу лучников и пехотинцев.

Разумеется, они начали просить постирать и их одежду – на седьмой день в море некоторые мужчины надевали одни и те же брэ уже в четвертый раз.

– Это мое дело, Бланш, – возразила Сью. – Стиркой занимаюсь я. И почему я думала, что в море как-то само уладится? Я что, решила, что мы голые ходить будем?

– Больше воды не нагреть, – сказала Бланш. – Или еду не успеют приготовить.

У Сью за спиной стоял лучник с охапкой белой ткани. Сью взяла ее и с улыбкой кинула в общую кучу. Лучник исчез.

– Мы же не стираем мужскую одежду, – начала Бланш, но потом поняла. – Кто она?

– Кто-то, кого здесь быть не должно. Но, боюсь, она найдет способ.

Сью оставила Бланш у корыт с помощницами: четырьмя сильными молодыми девицами, новенькими, но привычными к работе. Бланш рассказала им о чистоте, как рассказывали новым служанкам во дворце. Когда появилась горячая вода, Бланш велела им всем помыть руки и лицо с мылом. Потом наполнила три корыта.

– Я займусь детскими вещами. Они очень грязные, и тут нужен навык. – Она соскоблила грязь в море и опустила пеленки в горячую воду. Вода немедленно завоняла, но ткань стала чище.

Работа, как обычно, ее захватила. Самое неприятное она взяла на себя, и девушкам это понравилось. Она все время так делала. Женщина, которая когда-то учила ее стирать, говорила, что дерьмо смывается. Бланш всегда на это полагалась.

А помощницы оказались обычными девчонками. Они любили болтать и не любили совать руки в грязную воду. Все четыре расплескали кипяток повсюду. Но работа была сделана.

Она не замечала Габриэля, пока тот не подошел вплотную.

– Мне Сью сказала.

– Ты не злишься?

– Здесь ты должна злиться, – поморщился он. – Надо было мне самому этим заняться.

– А потом вызвать меня на состязание? – Она уперла руки в бедра.

– Тебе что-то нужно? – Он отвел с ее лица прядь волос.

– Еще горячей воды. Ты же император и все такое.

– Император на борту считается вторым или третьим лицом. Но воду я подогреть могу, и Морган может.

Об использовании герметического искусства она не подумала. Габриэль вскипятил пеленки прямо в корыте.

– Тебя в любой прачечной с руками оторвут. Сколько времени сберегли, господи.

Сью, подошедшая посмотреть, как дела, прыснула.

– Господи Иисусе, представьте, миром правили бы женщины. Каких бы мы магических штук наделали. Самонагревающиеся корыта для стирки, например.

Одна из девчонок, Кэди, рассмеялась, показав крепкие зубы.

– Магические печи!

Тут засмеялись уже все.

– Заклинание, чтобы детей не было, – хихикнула самая маленькая.

– Это же… – Кэди вспыхнула и снова засмеялась.

– А зачем тебе такое заклинание? – спросил Морган Мортирмир, стоящий на трапе.

Кэди опять залилась краской, а Сью пожала плечами.

– Высчитывать цикл скучно, да и не всегда помогает.

Она достаточно времени провела с юным магистром, чтобы знать, насколько буквально он все воспринимает.

– Это совсем несложно, – решил Морган. – Я подумаю, что тут можно сделать.

Он тоже вскипятил для Бланш воды, сразу в трех корытах.

– Если сэр Морган сделает так еще раз-другой, я готова приняться за мужскую одежду, – сказала Бланш.

– Ты не должна этим заниматься. – Сью оттащила ее в сторону.

– Ты работаешь. Кайтлин работает. Я тоже хочу работать. Я умею это делать.

– У меня от стирки руки трескаются, ненавижу. – Сью обняла ее.

– Ланолин.

– А его милость разрешает тебе стирать? Императрица прачечной.

Почтовые птицы тянулись сплошным потоком. Каждый день прилетала одна, а то и две. От Алкея и его матери, оставшихся в Ливиаполисе, от Кронмира из Веники, а теперь еще и от дю Корса. Галлеец вышел в море вместе со своим отрядом и несколькими сотнями альбанцев. Габриэль обменивался с ним информацией о Некроманте.

Майкл сидел в кормовой каюте и что-то писал.

– Как в старые добрые времена, – сказал Габриэль, входя с птицей на руке.

– Мастер Ян говорит, что видит «Марию Магдалину» и «Иосифа Аримафейского». – Анна Вудсток заглянула в дверь.

– Спасибо, Анна, – улыбнулся Габриэль.

Когда дверь закрылась, он снял с птицы – Сорок первой, совсем маленькой – письмо, прочитал и передал Майклу для копирования.

– Значит, на галлейцев никто не нападает, – заметил Майкл.

– Еще один из моих мудрых планов не сработал, – признал Габриэль. – Я думал, что ийаги немедленно нападут на них, а мы проскользнем. И это значит, что напасть могут на нас. Рискованно. Мы так близко, что могли бы встретиться. Они как раз за горизонтом, птицы возвращаются уже через два часа.

– Ты говорил, что готов к бою.

Габриэль только приподнял бровь.

– Ну да, как в старые добрые времена, – согласился Майкл. – Ты хочешь сказать, что избежать битвы всегда лучше. Я готов принимать командование в любое время.

– Хорошо. – Габриэль помолчал. – Ты знаешь, что, если меня убьют, главным станешь ты.

Майкл пожал плечами.

– Происхождение важно. Изюминка может командовать, Том тоже. Но вот по рождению… только ты и Гэвин. И Георгий Комнин. Он станет императором.

– Не умирай, – попросил Майкл. – Мне неинтересно, насколько подробно ты распланировал мое будущее.

– Постараюсь. – Габриэль уже читал следующее письмо.

Утро наступило ясное. Погодные маги поддерживали ветер в парусах, иначе те бы обвисли. Но корабль все равно двигался небыстро.

Мастер Ян опустил в воду огромный парус и приказал купаться. Первыми за борт отправились мужчины. Большинство не умело плавать, но парус не давал им утонуть, а наблюдатели следили, не покажутся ли акулы. Акулы здесь водились большие. Шкипер заверял, что до побережья Иберии оставался день, много – два. Нескольких акул и правда заметили, но они не подошли даже на расстояние арбалетного выстрела.

«Мария Магдалина» приблизилась настолько, что они видели лица над фальшбортом. Майкл помахал мастеру Юлию, жалея, что тот оказался на другом корабле и не может вести записи. «Иосиф Аримафейский» бледной тенью маячил на севере и пытался к ним подойти.

Около полудня, когда Майкл вынырнул из воды, покрытый солью, но отмывшийся от чернил, впередсмотрящий крикнул, что видит корабли. Габриэль все еще болтался в море, но немедленно вылез. С голого тела капала вода.

– Где? – крикнул мастер Ян на морейской архаике.

Впередсмотрящий, тоже мореец, ответил на том же языке.

Голый Габриэль повернулся к голому Майклу и Изюминке – не совсем голой, в морской сорочке. Изюминка загорала на палубе, внося сумятицу в настроения матросов.

– Вооружайтесь.

Не одеваясь, он побежал на квартердек. Мокрая Анна и голый Тоби столкнулись у дверей. Габриэль встал прямо над ними.

– Броню для полетов. Мастер Георгий?

Мастер Георгий из-под руки посмотрел на восток.

– С топа мачты виден Локоть.

Локтем называлась оконечность Иберии, выдающаяся в море. Галле и Орлиная голова находились примерно на таком же расстоянии, к северу и к югу соответственно, в двух днях пути при хорошем ветре.

– Где галлейцы?

– Алексей видит два или три корабля на севере. «Иосиф Аримафейский» подает сигнал.

– К бою? – спросил Габриэль.

– К дрейфу, – ответил Ян. – И кажется, что-то под нами.

Габриэль свесился через борт, понимая, что это напрасно.

– Ладно. Мы не беззащитны. Заряжайте пищали.

– Уже готово.

Габриэль кивнул и спустился в каюту. Анна в платье Бланш и Тоби в одной рубашке принялись его одевать. Он натянул шерстяные шоссы, несмотря на жару на палубе, льняной дублет и меховую куртку с высоким воротником. Надел сапоги до колена.

Мортирмир вошел без стука.

– Хочу попробовать один маленький фокус.

– Прошу, – кивнул Габриэль.

Мортирмир протиснулся в узкий коридорчик у дивана и показался за кормовым окном, под висящей клеткой грифона. Ему пришлось пригнуться. Он наклонился и уронил что-то похожее на тяжелое копье на шелковом шнурке, потом еще одно.

Собрав десяток дротиков в кожаное ведро, он вышел.

Тянулось время. Сердце Габриэля громко билось без всякой на то причины. Открылась дверь каюты, и появилась Бланш в мокрой рубашке.

– Мастер Ян сказал, что там штук десять или около того кораблей, все в дрейфе. И что под нами что-то огромное.

Говорила она спокойно, только на слове «огромное» голос дрогнул.

– Скажи мастеру Яну, что киты не страшные, – посоветовал он.

Она послала ему воздушный поцелуй. Габриэль взял шлем и перчатки. Он весь дрожал, понимая, что это страх перед полетом – не считая всех остальных страхов.

– Лучше бы вам одеться, – предложил он.

Паж и оруженосец закивали. Он взбежал по трапу на квартердек, цепляясь шпорами за каждую ступеньку. Шпорам на корабле вообще нечего делать.

Ариосто обрадовался, боднул его огромной головой с горящими глазами.

Мы летим. Прямо сейчас.

Люблю тебя! Полетели!

Грифон в клетке засиделся, и пахло от него слежавшимся пометом – довольно мерзко.

Где-то завизжала лебедка, и тяжелая задняя стенка клетки отвалилась, открывая спокойное море за кормой и длинную балку, которая опускалась и поднималась вместе с кораблем, как бушприт.

Ариосто выскочил на балку, хотя клетка еще не открылась до конца, расправил крылья и радостно закричал. Магический ветер ударил по крыльям, грифон грациозно взмыл вверх и исчез.

Мы оба летим, – сказал Габриэль.

Я знаю, брат. Но мне надо размяться.

Вниз поглядывали люди. Морган Мортирмир перегнулся через ограждение.

– Все в порядке?

– Да.

– Внизу что-то есть. Тридцать шагов длиной. Больше ничего не понимаю. Оно живое, вроде как мы с тобой.

– Выпусти птицу, – велел Габриэль. – Скажи дю Корсу, что я скоро буду.

Далеко за кормой показался Ариосто, заложил огромную петлю, нагнал корабль и опустился на балку грациозно, как птица. Моряки подняли крышку клетки, чтобы он мог залезть обратно. Тоби и Габриэль быстро его седлали. Крылья мешали, львиной части зверя было явно неудобно в море, а от свежего помета сильно пахло рыбой.

Но они все же закрепили седло вместе с ведром дротиков от Моргана. Габриэль взял длинный кинжал в кожаных ножнах и лук.

Не тяжело?

Легче зерна. Мы летим сражаться?

Может быть.

Габриэль еще раз проверил пряжки на сложной трехчастной сбруе.

Залезай прямо здесь, – предложил Ариосто.

Мысль показалась разумной. Он сунул ноги в стремена, продел ремень в специальное крепление на поясе и пристегнул к седлу.

Ариосто смотрел назад. Он сделал всего один длинный шаг – и взлетел, изогнув тело полукругом и чуть не выбросив своего возлюбленного всадника в воду. Несколько ужасных мгновений Габриэля удерживал на месте только ремень. Он съехал так далеко на круп, как будто его чуть не вышиб из седла хороший боец.

Но волшебный ветер Моргана нес их почти точно вверх. Габриэль выпрямился.

Прекрати орать, – попросил Ариосто.

Габриэль опустил забрало, и мир стал тихим. Сердце начало успокаиваться. Они все еще поднимались, мачты остались внизу. Повернув голову, он увидел за правым плечом галлейский флот, около двадцати кораблей, включая почти все, вышедшие из Харндона.

Войдя во Дворец воспоминаний, он обнаружил там Моргана. Альбанец положил на пол у пьедестала Пру черное зеркало, в котором что-то плавало.

– Шкипер говорит, что это огромный кит, – сказал Мортирмир. – Почти под самым кораблем. По-моему, он здорово взволнован.

Габриэль заметил, что золотой щит лежит на прежнем месте. Он начал плести новые заклинания. Придав им форму украшений, он надел на Пруденцию серьги, пару колец и брошь. Чистый символизм.

Закончив с защитой, он сделал несколько копий. Морган то появлялся, то исчезал, но рассказывал очень мало.

Вынырнув в реальность, Габриэль увидел, что они проделали две трети пути до галлейского флота, что они поднялись очень высоко и летят очень быстро. День стоял чудесный, волн почти не было, и море походило на роскошный, блестящий на солнце ковер.

С этой высоты было очевидно, что два десятка кораблей, спустившие все паруса, ввязались в бой у берегов Иберии. Несколько разваливались на глазах, по морю плавали обломки. Из воды высунулся огромный шипастый хвост и ударил один из кораблей. С воздуха удар показался бесшумным и безобидным.

Готов? – спросил Габриэль. – Пора драться.

С кем?

Со змеями.

Я плохо плаваю. На корабли легче напасть.

Со змеями. Снижайся.

Вперед!

Ариосто сложил крылья.

Габриэль помянул имя Господа всуе.

Они падали… если можно сказать, что падает выпущенная из лука стрела.

Нужно пройти прямо над этим… который на поверхности.

Какой? – спросил Ариосто.

Опускаясь, Габриэль разглядел трех морских чудовищ. Он очень медленно потянул правый повод, пока Ариосто не свернул к треугольной башке, как раз показавшейся из воды.

Этот, – сказал он, понимая, что им еще предстоит научиться воздушному бою.

Ариосто раскинул крылья, ловя воздух и замедляясь. Габриэлю показалось, что они ударятся о воду, скорость пугала, и он приготовил заклинание…

…и упустил момент. Они отвернули и понеслись над обломками кораблекрушения.

– Черт! – вслух сказал Габриэль.

Ариосто успел хватануть монстра за голову, так что Габриэля едва не стошнило от ужаса, а грифон шарахнулся в сторону, оставив кровавые полосы над глазом морской твари. Габриэль посмотрел вниз. Чудовище дергалось, люди вокруг гибли.

Ты сказал не нападать, да?

Нет, это хорошо вышло. Я был не готов. Очень быстро.

Мне лететь помедленнее?

«Нет, это мне колдовать побыстрее», – сказал Габриэль сам себе.

Справа они увидели еще змею, которая скользила под поверхностью воды к альбанскому кораблю.

Эта.

Понял.

Ариосто резко повернул, а Габриэль вошел в свой Дворец и взял по копью в каждую из эфирных рук.

– Надеюсь, мы все правильно поняли, – сказал он призрачной фигуре Моргана.

– Дю Корс получил птицу. Больше я ничего не знаю.

Габриэль вышел, когда грифон снижался. Змея оказалась в сотне шагов за альбанским кораблем, и двигалась она быстро, оставляя след в воде. Габриэль увидел, как она опустила голову, готовясь таранить корму.

Лети с той же скоростью, – попросил Габриэль.

Легко.

Крылья затрепетали. Казалось, что грифон завис в воздухе. Габриэль швырнул первое заклинание с высоты пятидесяти футов. Оно ударило в широкую чешуйчатую спину, вспыхнуло красным и пробило в теле дыру так, что показался хребет.

Змея выгнулась, голова взметнулась вверх. Ариосто облетел ее, как орел облетает деревья в лесу, рванул тварь всеми четырьмя лапами, вытянувшись вертикально, так что Габриэль лег параллельно воде. На этот раз у него хватило присутствия духа кинуть второе копье алого света с расстояния вытянутой руки.

И они улетели. Ариосто поднимался, отвоевывая каждый дюйм высоты, пока змея извивалась внизу.

Какой ты сильный, – распевал Ариосто.

У Габриэля сложилось странное ощущение, что грифон считает его младшим по рангу. А может, так оно и было.

Они повернули на юг и прошли над полем боя. Насчитали восемнадцать выживших кораблей. На палубы некоторых лезли ийаги. На других заряжали баллисты, стреляли в море и в змей, но без толку.

На ближних кораблях радостно закричали при виде Ариосто. Габриэль оглянулся. Чудовище всплыло. Красно-белая кровь хлестала из ран на голове и спине. Тулово наполовину высунулось из воды, и гигантский кашалот врезался змее в голову, так что она ушла в воду глубже. Она попыталась ответить, но не смогла, кашалот ходил кругами, а потом Габриэль увидел вторую змею, длинную и извивающуюся.

Вот она, – решил Ариосто. – Не знает, что мы тут.

Радость и кошачья жестокость в голове грифона удивили Габриэля.

– Вперед! – вслух сказал он.

Это же весело. Почему мы раньше никого не убивали вместе. И вообще я хочу есть.

На этот раз Ариосто спускался ленивыми кругами, а Габриэль смотрел, как поднимается из воды непрозрачная тень, как очертания ее становятся яснее.

– Что-то здесь происходит, – сказал Морган.

Габриэль посмотрел на юг. Три огромных корабля приближались, но до них оставалось еще миль шесть. «Иосиф Аримафейский» оказался ближе всего, но он дрейфовал, ожидая других.

– Кит ушел. Нырнул вниз. Чувствую что-то на краю восприятия.

Габриэль пытался удерживать часть сознания в реальности, а часть – в эфире, но получалось плохо.

– Ждите, – велел он Моргану.

Треугольная голова уже виднелась в воде. В руке Габриэль держал кинжал – и последнее красное копье. Змея поднималась из воды. На самом деле он этого ждал.

Она знает, что мы здесь, – сказал он Ариосто.

Они дернулись вправо. Голова пробила поверхность воды, змея распахнула пасть, демонстрируя плотные ряды слегка изогнутых зубов, утыкавших пещеру рта. От нее воняло рыбой, гнилью и океаном, она высунула язык…

Габриэль увел Ариосто влево, так что крылья встали вертикально, почувствовал, что грифон опускается, и не стал сопротивляться. На повороте его прижало к седлу. Габриэль выпустил красное копье в голову, которая невероятно быстро повернулась за ними и захлопнула пасть…

Свет ударил прямо в нёбо твари и взорвался.

Голова дернулась.

Язык щелкнул, как бич, Габриэль выбросил вперед левую руку и прорезал его кинжалом. Ариосто изогнулся в воздухе, когда тварь закрыла пасть, и последние восемь дюймов лезвия прошли через верхнюю челюсть, не останавливаясь. Бурая кровь выплеснулась струей.

Голова начала опускаться. Энергия поворота иссякла. Но Ариосто все еще падал вслед за головой, вырывая когтями глаза твари. Габриэль успел ударить ее кинжалом по затылку, и наконец голова рухнула в море, их обдало водой – Габриэль висел вверх тормашками, – скорость пропала. Задние львиные ноги коснулись извивающегося змеиного тела, оттолкнулись, крылья ударили воздух, и грифон снова взлетел.

Габриэль дотянулся до ведра, взял один из дротиков Моргана и подождал, пока Ариосто повернет. Они уже сработались, грифон чувствовал, как Габриэль меняет положение тела, и двигался за ним. Змея немного пришла в себя, она лежала прямо под поверхностью воды, Габриэль кинул в нее дротик и промахнулся. Но Ариосто немедленно развернулся, давая ему возможность ударить еще раз – первый дротик исчез в тысячах футов внизу.

Габриэль наклонился и метнул второй дротик, используя скорость Ариосто. Острие проткнуло чешую, дротик вошел в тело до середины.

Идем отсюда, – велел он грифону.

Змея нырнула головой вперед, длинное тело изогнулось плавной дугой и исчезло.

Ариосто мерно махал крыльями.

Я устал, брат.

И я.

Я хотел ее убить.

Думаю, мы убили. Смотри.

Пока грифон взлетал, было безопасно. Габриэль вошел в свой Дворец и помахал бестелесному Моргану.

– Попал. Вторым. Первым промахнулся.

Морган растянул нити на пальцах.

На квартердеке «Святого Грааля» стоял Морган Мортирмир и без выражения смотрел на воду. На палубе толпились лучники и мечники, а также орудийная прислуга двух пищалей: они стояли со спичками и серебристо-серым порошком наготове.

Майкл смотрел на Мортирмира, неосознанно пытаясь заставить корабль двигаться быстрее.

Вдруг взгляд Мортирмира прояснился, магистр улыбнулся и щелкнул пальцами.

Ариосто выровнялся, и Красный Рыцарь посмотрел на море. Что-то произошло. Он не мог сказать, что почувствовал это или услышал – возможно, просто ощутил дуновение силы в эфире.

В четырех сотнях фатомов под ногами Ариосто дротик сработал как проводник. Огненный шар распустился в ледяных глубинах диковинным цветком.

Габриэль прошел над водой, швыряясь огнем в ийагов, которые втаскивали свои шестичастные тела на галлейский корабль. Тварь обрушилась обратно в воду, Ариосто развернулся, и Габриэль увидел, как ему машут люди дю Корса. Ариосто забил крыльями медленнее.

Совсем устал.

Лети на корабль.

Они лениво развернулись почти над самой мачтой. Габриэль увидел, как к западу разливается по воде кровавое пятно, как спешат к нему акулы – сотни, если не тысячи. С трех сотен футов они казались мухами, слетевшимися на дерьмо, или воронами на обычном поле боя. Когда половина змеи всплыла – искалеченная, безглазая, разорванная, но все равно еще живая, – безумные акулы налетели на нее, привлеченные кровью.

Ариосто радостно закричал.

А ты думала, что сожрешь меня, сука, – сказал он. Или что-то подобное по крайней мере. – Мясо! Дичь! Слабое! Мое!

Пока усталые крылья несли их на юг, из воды появился кто-то еще. Змееобразное создание с треугольной головой. Но это оказалось не отдельное существо, а только отросток. Щупальце обвилось вокруг змеиной шеи, потом их стало два, и тварь потащили вниз.

Что это, во имя сфер? – завопил Ариосто.

Чувство масштаба вдруг изменило Габриэлю. Он попытался представить разумный мир, где были бы деревья, олени, может, гигантские бобры… в общем, что-то нормальное.

Он решил, что это крааль.

Айе-е! – орал Ариосто.

Они летели высоко над водой, и все же усталый грифон рвался еще выше. Он боялся воды. Но по пути обратно им ничего не помешало.

А это сложно, – решил Ариосто. – Очень устал. Хочу есть.

Люблю тебя, – ответил Габриэль.

Во Дворце воспоминаний он нашел Мортирмира.

– Поверни «Святой Грааль» против ветра, – попросил он.

– Уже. Как мой огненный шар?

– Лучшего и желать нельзя. Разорвал одно чудовище.

– Прекрасно, – решил Мортирмир. – Все, мы готовы.

Под ногами Ариосто корабль начал разворачиваться на запад. Несколько мгновений грифон отдыхал в воздушном потоке, который потащил на запад и его. Когда «Святой Грааль» встал носом против ветра, спустив все паруса, кроме одного, наполненного магией и удерживавшего корабль на месте, Ариосто закричал и начал спускаться. Он следовал вдоль курса «Святого Грааля», потом пересек линию ветра, плавно спускаясь вниз, пролетел прямо над грот-мачтой и теперь снижался по ветру. Развернувшись в паре сотен шагов за кормой, он дважды ударил крыльями и снова начал снижаться. Ветер проходил над крыльями, замедляя спуск. Габриэль чувствовал, как устал огромный зверь и как он впервые боится.

Все хорошо, мы почти на месте.

Грифон завилял в стороны, налево-направо-налево. Перья сверкали в солнечном свете.

Вниз.

Вниз.

Вниз.

В пятидесяти шагах от корабля – Габриэль уже различал золотые буквы «Святой Грааль», видел Бланш на корме рядом с Мортирмиром и Майклом, видел команду в доспехах – они снова завиляли.

Плохо, – сказал Ариосто.

Крылья не ударили, а неуклюже дрогнули. Грифон задел воду. И все же, почти падая, он заставил себя пролететь еще десять шагов, вытянул вперед когти – низковато – и отчаянно вцепился в свой насест. Балка закачалась, корабль сбился с курса на два градуса, корму повело в сторону под весом огромного чудовища, мачты затрещали.

Не разговаривай, пока я сажусь, – велел грифон.

Он поерзал, осторожно скакнул вперед, и они оказались в клетке.

Накорми меня.

Корабль качнулся от его прыжка, но команда приветственно закричала. Габриэль сидел, не в силах пошевелиться. Потом собрался, обнял грифона и слез с него. Тоби, Анна и Бланш уже суетились рядом, стаскивали седло, а две девушки Сью тащили овцу – испуганную живую овцу. У нее были причины испугаться – жить ей оставалось пару мгновений.

Габриэль не стал на это смотреть, хотя ноги его держали плохо. Ему тоже нужно было отдохнуть. Тоби взял у него перчатки и шлем, и Габриэль побрел наверх. Перекрестился перед распятием и кивнул шкиперу.

– Кит вернулся, – сообщил Мортирмир. – Больше ничего нового.

Габриэль с трудом дышал. Кто-то сунул ему стакан вина, и он осушил его, не чувствуя вкуса.

– Воды, – попросил он. – Кажется мне, что кто-то отвратительный только что удивился сильнее всего за свою вечную жизнь, – добавил он достаточно самодовольно, чтобы его возненавидели за это.

– Мы так и думали, – согласился Мортирмир.

– Кажется, наш противник за час потерял чудовищ, которых растил пару тысяч лет. – Габриэль глотнул воды, сплюнул за борт. Посмотрел на паруса. – Драконы нас не предупредили. И теперь они пугают меня больше всего.

Но он все равно скалился. Два часа спустя женщины опять засновали по палубе с ведрами. Всеобщая готовность была отменена. Никто не напал. Команды пищалей постреляли по бочкам длинными бронзовыми болтами. Корабль двинулся на север к другому флоту, который стоял на якоре в нескольких сотнях шагов от Локтя, среди утесов.

Габриэль смотрел на корабли, пока «Святой Грааль» подходил к ним. Бой закончился. На воду скинули лодки, люди радостно закричали.

– У дю Корса есть голова на плечах, – признал Том. – Прикрыл себе фланги, встал где помельче, чтобы арбалетчики могли стрелять в одну сторону. Сам бы лучше не сделал.

– И я, – согласился Габриэль.

На борту «Иисуса и Марии Харндонских», самого большого харндонского корабля, Габриэль увидел дю Корса в доспехах.

– Не думал, что мне когда-нибудь придет в голову обнять вас, – сказал дю Корс. – И тем более что вы летаете на чудовищах.

– Ийаги ушли? – спросил Габриэль.

– Убежали, как только… – Дю Корс покрутил головой, подбирая слова. – Когда огромная тварь утащила змею вниз.

– Вы их сдерживали.

– Может быть. – Дю Корс махнул рукой. – В мелкой воде они осторожны, как форель ясным днем.

– Форель боится цапель и орлов. И не просто так. А теперь мы укрепили их страх. – Габриэль улыбнулся. – Вы все еще хотите высадиться в Галле?

– Нет. – Дю Корс надул щеки. – Мои люди не готовы снова с этим столкнуться. Мы потеряли четыре корабля. Когда вы появились, чудовища просто изучали, как с нами сражаться. Это… – Он посмотрел на плавающие обломки. – Это было ужасно. Они начали с тех, кто стоял в конце строя. Остальные понимали, что они следующие. Я высажусь в Иберии.

– Я переслал вам все сведения о немертвых. – Габриэль посмотрел в небо и увидел, что ветер меняется.

– Да. И я понимаю, что вы император.

Дю Корс остановился и присел рядом с юношей, которому кислота ийагов попала в лицо. Юноша ослеп, но не потерял мужества.

Сделать было ничего нельзя. Мужчины смотрели друг на друга, беспомощные перед лицом беспомощности. Габриэль уже успел подумать, что использовал галлейцев, чтобы прикрыть собственный флот. И чего это стоило.

– Да. Я принял железный скипетр.

– Я предупрежу о вас Рохана и моего короля. В Арле. Да уж, лет пять назад я бы не подумал, что вы станете моим господином.

– А кто нынче король Галле? – спросил Габриэль.

Дю Корс вздохнул и встал.

– Герцог Арле, если он жив. А потом, полагаю, власть перейдет к его дочери Клариссе.

Габриэль посмотрел на чаек, уродливой стаей круживших над трупом морской змеи.

– Вы верите в высшую силу? – спросил он у галлейского рыцаря.

– Я верю в существование Сатаны, – нахмурился дю Корс. – В Бога мне поверить сложнее.

Габриэль любовался закатом.

– Пять лет назад мы столкнулись в Арле.

– Где вы спасли герцога и его дочь, – подхватил дю Корс. – Дорога была длинная и извилистая, ваша милость.

Он преклонил колено. Габриэль, непривычный к такому, отмахнулся.

– Черт с ним, дю Корс. Наша вражда закончена. Спасайте то, что можно спасти. Но, ради милости божьей… если Бог существует… будьте осторожны. То, с чем мы столкнулись, невероятномогущественно. Оно овладевает людьми и превращает их в кукол. – Он взял дю Корса за руку.

– Я понимаю, милорд. – Непроницаемое лицо галлейца расплылось в улыбке. – Мы будем осторожны.

Император отбыл в тяжелой шлюпке, которую вели очень испуганные альбанцы и морейцы: они гребли как можно быстрее, чтобы оказаться подальше от щепок, кусков морских чудовищ и стай падальщиков.

Вернувшись на корабль, Габриэль приказал поворачивать на юг.

– На ночь вставать на якорь не будем, – сообщил он.

Он долго смотрел на залив Локтя, на закат и луну. Майкл принес ему вина, он выпил и снова стал смотреть.

– Это дико, – сказал он в никуда.

– Что именно, любовь моя? – спросила Бланш, которая никогда не видела его в таком настроении.

У них под ногами, за кормой, морские твари пожирали плавающую на поверхности массу трупов.

– Все это. Вся чертова вселенная.

– Скажи, ведь именно этот корабль вы с Безголовым рисовали два месяца назад в Альбинкирке?

Он кивнул.

– Давно вы все это планировали?

– Два года. Или всю жизнь, как посмотреть.

Она увела его вниз. Он устал как никогда и был невероятно откровенен.

Галлейские корабли шли рядом с ними всю ночь. Утром открылся вход в залив Лалуна, галлейцы подали сигнал и повернули к земле.

Когда солнце встало, Габриэль оседлал Ариосто и поднялся в воздух, но ничего не увидел, кроме ясного неба и иберийского побережья. Они снова сели, уже гораздо лучше, и еще раз снялись с места ближе к вечеру. Они подозревали, что в глубине корабль кто-то сопровождает, но попусту швырять дротики не хотелось, потому что у Мортирмира уходило по несколько часов на одно заклинание. Каждый день из воды выпрыгивали дельфины, а синие киты, редкие здесь, виднелись мористее.

Лежа рядом с Бланш – она положила голову ему на плечо – и глядя в окно, где кит выбрасывал в воздух струю воды, Габриэль погладил ее по голове.

– Чудеса глубин.

– Не хочу больше в море, – пробормотала Бланш.

Наступила тишина.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

– О том, что я самонадеянный дурак. Я на такое не рассчитывал. Я думаю, что героев здесь много. Что многие приложили к этому руку. Интересно, что случается в эфире, когда столько разумов желают одного и того же? Я думаю, что тварь, которая плывет под нами, – чье-то порождение, и даже морские змеи… Чепуху я всякую думаю. Потому что я…

Бланш села.

– Я, конечно, не генерал могучего альянса. Но мне кажется, что ты в дурном настроении из-за морских чудовищ. – Она показала в темнеющее небо за кормой. – Ты давно на них смотришь.

– Да, мысли у меня нерадостные, – признался он.

– Расскажи.

– Я видел, как акулы ели змею. Я слышал, как Ариосто назвал ее дичью. Она внимательно слушала.

– И я подумал, что это мы. Что все, даже мы – Дикие. Что мы Дикие. Сколько, по-твоему, лет морским змеям?

– Не знаю, много.

– Сотни или даже тысячи. Так Мортирмир говорит. – Габриэль тоже сел. – Ладно, милая. Не думай об этом.

– Прекрати. Не отталкивай меня. Ты вчера совсем не спал.

Габриэль отпил вина из стоявшего у кровати кубка.

– Что это вообще? – спросил он. – Война в войне в другой войне? Одни твари пожирают других, другие завоевывают третьих, насилуют, едят, обращают в рабство. – Он тяжело дышал.

Бланш смотрела в окно.

– Ты устал от сражений. Что до меня… да, я съела много рыбы за последние дни. Но… – Она встала и подошла к столу. Ее стройный силуэт четко выделялся на фоне окна. – Но за последние десять дней я пережила приключение, ужас, скуку, триумф. Умилялась ребенку Кайтлин и его чудесным ножкам. Снова боялась во время боя. И веселилась, конечно. – В полутьме ее голос казался бестелесным. – Милый, ты сражаешься и везде видишь войну. Я считаю, что море прекрасно, но все же в нем полно рыбы и морских змей. Вот и вся моя мудрость.

– Замечательно. – Габриэль рассмеялся впервые за два дня.

Она шлепнула его по голой груди.

– Ты так говоришь, потому что считаешь меня пустоголовой прачкой. – Впрочем, она не сердилась.

– Я считаю тебя самым уверенным человеком, которого видел в жизни.

– Меня? Очень смешно. Тебе просто нравится, что я боюсь не того, чего боишься ты.

Она легла обратно.

– Ты холодная.

– Ну так согрей меня, – лениво сказала она. – В мире есть не только война, честно.

На следующий день они увидели Орлиную голову. Три корабля приготовились к бою. Зарядили пищали, поставили их посередине палубы, команда и пассажиры вооружились.

Около полудня, когда Орлиная голова оказалась по левому борту, а «Иосиф Аримафейский» входил в пролив, Габриэль увидел тени по правому борту, глубоко в воде, у северного побережья Ифрикуа.

Он повернул корабль на сильном ветру, дувшем из пролива. Остальные только поднимались и опадали на волнах, ожидая отлива, который помог бы пройти во Внутреннее море. Силы магистров сберегали для боя. Перемещение трех тяжелых кораблей против ветра и течения вымотало бы даже мастера Моргана.

День был долгий и жаркий, люди сходили с ума. Бланш снова затеяла стирку. На второй раз это оказалось уже не так интересно, девушки чертыхались, но младенцу нужны были чистые пеленки, а Бланш – чистое белье.

Морган походя вскипятил воду. Бланш постучала его по плечу.

– Я думала, – она, конечно, была посвящена во все мысли императора, – что тебя берегут для боя.

– Это мелочь.

И тут он застыл. Бланш достаточно общалась с магами, чтобы понять, что он ушел во Дворец воспоминаний.

– Конечно, – громко сказал он. – Я кипятил воду.

С высоты тысячи футов над проливом Габриэль видел, как ходят в воде змеи.

– Занимался ли кто-то погодной магией? – спросил он в эфире.

– Конечно, – сказал Морган. – Я кипятил воду.

– Морские змеи видят или слышат твои эманации. Они приближаются.

– Кидай копье, – предложил Морган.

В реальности Габриэль сжал коленями спину Ариосто, чтобы повернуть огромного зверя на запад. Они быстро снижались, жертвуя высотой ради скорости, несколько долгих мгновений летели, а потом Габриэль метнул маленький дротик на шелковом шнуре.

Он исчез глубоко в море, в миле от чудовищ.

– В воде, – сообщил он.

Мортирмир потянул струны на пальцах.

– Попробуем вот так. Во имя философии.

Копье, зависшее на глубине пятидесяти футов благодаря небольшому поплавку, вспыхнуло чистой энергией.

Три морских змеи разом развернулись и поплыли на запад.

Габриэль с Морганом посмотрели друг на друга.

– Интересно, – сказал Морган, – охотятся ли они на мелкую рыбу. Ту, которую мы используем.

Габриэль удивился вопросу.

– Второй кидай западнее, – велел Мортирмир.

Габриэль развернул Ариосто и пролетел еще несколько миль. Метнул второй дротик.

У него за спиной Мортирмир отпустил первый дротик, который бесшумно ушел на глубину, и поджег второй.

Морские змеи снова повернулись, как собаки, приманенные запахом добычи.

Теперь они оказались в нескольких милях от своей настоящей добычи. Течение менялось.

Ариосто заворчал, и Габриэль сразу повернул к кораблю. Он усвоил урок и не оставался в воздухе слишком долго.

Я хочу сражаться, – заявил Ариосто.

Сначала дела. Обещаю, сражений будет еще много.

К вечеру второго дня они добрались до Дар-ас-Салама. Бланш и Кайтлин согласились, что никогда не видели такого красивого города. Нарядившись в относительно чистые киртлы, они стояли у борта и любовались минаретами и луковичными куполами, как будто возносящимися прямо из моря, обоняли невероятную, тяжелую смесь запахов пряностей, людей, грязи и морской воды. Морган Мортирмир подошел к ним. И с ним один лучник. Точнее, лучница.

Кайтлин покосилась на нее и узнала. Немного подвинулась.

– Ты Танкреда, – прошептала она.

Гладкое личико лучницы покраснело, но потом она улыбнулась.

– Ты танцевала на моей свадьбе вместе с ним, – уже громче сказала Кайтлин.

Бланш осталась спокойной. Мортирмир, кажется, обиделся, что его хитрость разгадали. Но потом, как обычно, он забыл обо всем и стал смотреть на Дар-ас-Салам.

– Вот теперь что-то будет. Надеюсь, Гармодий здесь.

Поздним вечером корабли зашли в порт, и к ним направилась лоцманская лодка. Бланш оставалась в каюте, но видела людей в мешковатых штанах, которые кланялись Павало Пайаму как большому господину. Он обратился к Габриэлю, который сидел в брэ и рубашке и читал. На императора он совсем не походил.

– Милорд, прошу отпустить меня. Мой господин хочет меня видеть.

Габриэль встал и сжал руку Пайама.

– Мы друзья, и я тебе не господин. Приходи и уходи, когда пожелаешь. Только передай мое почтение… и почтение мастера Гармодия…

– Да-да, – нетерпеливо сказал Пайам.

– Девушка? – ухмыльнулся Габриэль.

– И не одна, – добавила Бланш.

Пайам насмешливо поклонился.

– Все возможно, – сказал он глубоким торжественным голосом и подмигнул Бланш.

– Ладно, иди. Пришли нам весточку.

Когда он ушел, Габриэль поцеловал Бланш и попробовал поласкать. Было невероятно жарко. Внимание Бланш нравилось, но вообще ее сейчас ничто не интересовало. Впрочем, она знала, что, если он продолжит, интерес проснется.

– Ты правда на мне женишься?

– Да. – Габриэль не останавливался.

– Когда?

– Сейчас? Минут через пятнадцать?

– Я уверена, что беременна.

Его улыбка стала ей наградой и принесла облегчение.

– Интересно, как это случилось? – спросил Габриэль.

– Да уж, интересно.

– В Венике, если получится организовать.

– Ой! – Она поняла, что вмешалась в план ведения войны.

– На самом деле, это будет полезно в нескольких смыслах.

– Очень приятно, – фыркнула она. Она уже осмеливалась на него злиться.

Габриэль приподнялся на локтях. Он лежал на ней, и она, черт возьми, начинала интересоваться происходящим.

– Милая, понимаешь… сейчас так же удобно, как и в любой другой момент.

– Как мило, – буркнула она, обдумывая убийство.

– Смотри. Если ты выйдешь за меня, такова будет вся наша жизнь. Все время на виду. Ты была прачкой, и все об этом узнают. Если у тебя были любовники до меня, об этом тоже все узнают. Наша свадьба будет публичным событием. Я использую ее, чтобы привлечь вениканцев. Они мне нужны. Их банки будут финансировать мою войну. Ты считаешь себя прачкой, но у тебя такие же способности, как у Сью и Майкла. Ты умеешь организовывать. Ты умеешь планировать и исполнять. Я не могу сражаться с Эшем один. Если ты выйдешь за меня, ты выйдешь за войну с Эшем. Из любовницы и королевской прачки ты станешь… главным планировщиком, не знаю. К тому же брак с простолюдинкой сейчас – особенно удачная идея. Помоги нам Господь, если я породнюсь с кем-то вроде графа Тоубрея.

– Отца Майкла, – вставила она, чтобы показать, что слушает.

– Вроде того, – сказал он с покровительственной улыбкой, которую она терпеть не могла.

– Я должна ознакомиться с планом?

Он провел языком по ее ладони, а потом по соску.

– Прямо сейчас?

– Да! – Она села, оттолкнув его.

– Может, я просто объясню? – вздохнул он.

Он оставил ее изучать план, а сам разоделся в бархат, шелк и сукно и спустился по трапу в лодку. Его отвезли на берег к султану и великому магистру. Габриэль явно дал понять, что в этом городе женщины не участвуют в дипломатических миссиях, и Бланш смирилась, хотя ей пришло в голову, что Павало относится к ней вполне серьезно. Это могло привести к скандалу, которого она не хотела.

Не так часто.

Она посмотрела, как он уплывает, и начала читать.

Не дочитав и первую страницу, она в ужасе схватилась за живот.

Султан возлежал на диване, Аль-Рашиди – на кушетке, заваленной подушками. Когда двенадцать рыцарей в тюрбанах, великолепных кольчугах и доспехах, украшенных серебряными стихами из Корана, ввели посетителей, султан встал.

Габриэль выступил вперед и глубоко поклонился. Говорил за него Павало Пайам.

Чтобы сэкономить время, Габриэль пришел как Красный Рыцарь. Встреча султана с императором потребовала бы нескольких недель согласования и церемоний.

Султан неплохо говорил по-этрусски, как и Габриэль, и после нескольких цветистых комплиментов они перешли к сути дела: войне и морским чудовищам.

Султан знал удивительно много.

После нескольких фраз Пайам поклонился.

– От имени моего господина я хочу сказать, что наш М’буб Али встречался с вашим Кронмиром. Они похожи. Говорить ли дальше?

Султан свирепо посмотрел на него, но Пайам, не дрогнув, глядел в лицо немертвым, и взгляд султана тоже выдержал. Габриэль вздохнул и устроился в подушках поудобнее.

Аль-Рашиди не вставал. Пайам смотрел на него со слезами на глазах.

Когда официальная беседа завершилась, их провели по городу: сэра Майкла, сэра Георгия Комнина, Габриэля Мурьена и Моргана Мортирмира. Они вошли во двор, застроенный невысокими зданиями из белого мрамора, и услышали призыв к молитве. Верные молились, а Габриэль усмехнулся.

– А здесь мы считаемся неверными, – сказал он Майклу.

– Ты вообще нечестивец.

После шербета Пайам провел их в покои Аль-Рашиди, где стояли добротные вениканские стулья.

– Боюсь, наша встреча для тех, кто умеет входить в эфир, – сказал Аль-Рашиди.

Майкл и Георгий поклонились и вышли вместе с Пайамом, чтобы пофехтовать во дворе.

Дворец Аль-Рашиди был великолепен, под стать самым роскошным Дворцам, которые видел Габриэль, – а благодаря союзу видел он их немало. Блистал паркет, стены, потолки и полы были отделаны особой инкрустацией, сочетавшей в себе слоновую кость, черное дерево и различные фрагменты всех промежуточных цветов.

Магистр ожидал во дворе, выложенном мрамором. Ни один камень и ни один символ не походил на другой.

Морган почти лишился дара речи и пялился на все вокруг.

– Вы подобны богу, – заявил он.

– Ересь! – сказал Аль-Рашиди. – Но лесть все же приятна моему сердцу. Вы достигнете большего, нежели я, если вас не убьют. А теперь пойдем. У меня немного времени.

– Почему? – спросил Габриэль.

– Что ж, пожалуй, я отвечу. Я должен был умереть уже довольно давно. Около года назад. В отличие от брата Гармодия и этого юного феникса я изучал искусство некромантии. – Он горько улыбнулся. – Мою жизнь поддерживал один из паразитов, но утром я его убил. И сам умру еще до заката.

– Твою мать, – сказал Габриэль, который ругался довольно редко.

– Не стоит, – покачал головой Аль-Рашиди. – Я сотворил великий грех. Могу только надеяться, что сделанное нами искупит его.

Габриэль размышлял так же примерно каждый день.

– Не мне судить вас. Но я тоже надеюсь, что мои дела искупят мои грехи.

Морган был умен, но слишком молод, чтобы их понять.

– А почему вы не сохранили паразита, если могли им управлять?

Аль-Рашиди погладил эфирную бороду.

– Пайам задал тот же вопрос. Во-первых, мне не хватает вашей самоуверенности, я не знал, не обманывают ли меня одайн. И даже сейчас может оказаться так, что они узнают каждое мое слово. Не раскрывайте мне план. Я покажу вам кое-что. Это мой подарок вам и вашим союзникам. И я дам вам совет от имени своего господина, которого они убили. Победив одайн, убейте всех драконов.

Габриэль кивнул. Мортирмир тоже.

– Так и Гармодий говорит.

– Ты колеблешься, Красный Рыцарь, но я вижу их мысли, и они хотят сделать с вами то же самое.

Старый магистр совсем не казался умирающим. Он светился силой и здоровьем.

– Мы не сможем даже напасть без драконов, – возразил Габриэль.

– Тогда слушайте. Сейчас приводится в действие план, который разрабатывали сотни лет. И он невозможен без вас и ваших друзей. Мы знали день, когда это случится, с тех пор как госпожа Юлия нанесла на карты звезды и врата, почти сто шестьдесят лет назад. Ты говоришь, что драконы помогают нам, а я говорю…

– Вы знаете день? – Габриэль чуть не выпал из эфира.

Аль-Рашиди только отмахнулся, словно ему и вправду не хватало времени. Он провел их в комнату – в его Дворце отсутствовали коридоры, и из двора они переместились мгновенно. Стены здесь были выложены плитками глубокого синего цвета с золотыми буквами, и двух одинаковых среди них не нашлось бы.

– Если бы драконы были нашими союзниками, они бы уже отдали тебе то, что я отдаю лишь сейчас, перед смертью.

Он начал открывать заклинание такой сложности и мощи, что Габриэль, хорошо знавший сокровенные заклятия Гармодия, попятился, а Морган вскрикнул.

Аль-Рашиди научил их всему, символ за символом, и синяя комната до последней плитки перенеслась в их Дворцы, и значение золотых надписей стало понятно.

Это было не одно заклинание.

Целая сеть вложенных друг в друга чар, опирающихся на искусство некромантии и все знания об одайн. Габриэль узнал дни, когда открываются врата, и увидел простую карту сфер, куда они вели.

Габриэль читал все это, глотал, изучал. В эфире не существует времени, и они с Морганом не спешили. И наконец, под закат жизни великого человека, он спросил:

– Откуда взялось это заклинание против одайн?

– Хороший вопрос, Красный Рыцарь. Жил однажды человек, который хотел обмануть смерть. Он продал свою душу им, а заодно и нам. На каждой стороне всегда есть двойные агенты, а во вражеском лагере всегда есть разведчик. В каждом народе рождаются предатели.

– И драконы победили одайн десять тысяч лет назад?

– Так они говорят.

– Сколько энергии на это нужно? – задумался Морган.

Ему явно не терпелось попробовать свои силы.

– Очень много. Нельзя прерывать герметиста за работой, иначе ткань реальности порвется. Опасно всякое великое заклинание, но в этом случае…

Габриэль взглянул на Моргана и открыл воспоминание о мастере Смите и стоящих камнях. Аль-Рашиди просмотрел его несколько раз, обращая особое внимание на пробелы.

– Насколько я могу разглядеть в чужом Дворце, это то же самое заклинание. – Он погладил длинную бороду, как кошку. – Я озадачен, Красный Рыцарь.

– Могу ли я… изучить это заклинание, основываясь на том, что я видел?

– Да бога ради! – прервал его Мортирмир. – Конечно. Посмотри сюда и сюда.

Он повторно воспроизвел воспоминание. Габриэля это немного сбило с толку.

Потом последовала короткая пауза. Невыносимо напыщенным тоном Мортирмир объяснил, как именно его команда разгадала загадку кашля и придумала заклинания, способные с ним справиться. Аль-Рашиди выслушал его до конца, не перебивая.

– Это ведь не просто пробы и ошибки.

– Нет, мастер. Все герметические заклинания начинаются с теории. Мы попробовали определить теорию, а потом просто откидывали гипотезы, пока не осталась… точная. – Морган посмотрел на них как на студентов. – Сейчас теория понятна?

Аль-Рашиди улыбнулся, не обижаясь на семнадцатилетнего школяра, вздумавшего его учить.

– Продолжай. Покажи.

– Признаюсь, я знал, что подруга Кронмира, которая попала под их власть, говорила, что их много. Тогда возникла теория, что нет никаких одайн. Просто мириад червей, и с каждым нужно бороться по отдельности. Как будто целое, которое больше суммы своих слагаемых, теряет силу, если брать его по частям. Это основа нашей теории.

Аль-Рашиди смотрел на свое синее заклинание.

– Да. – Лицо его начинало расплываться и сиять белым светом. – Я оставляю это знание в хороших руках. Мне нет дела до того, что вы язычники. Все люди должны выступить вместе. Я посадил дерево, и оно выросло. Я не пересеку Иордан, но клянусь тысячью имен Аллаха, одайн вздрогнут. И драконы тоже. И крааль, и все Дикие твари. Морган Мортирмир, я дарую тебе свое предсмертное благословение и все, что ты получишь вместе с ним. В час триумфа не забывай о справедливости. А то и о милосердии.

Лицо старика сияло, как луна… почти как солнце.

– Прости, – сказал он Габриэлю.

– Я знаю, что грядет. Даже если мы победим.

– Это возможно? – спросил Аль-Рашиди, раскидывая руки. Не у Габриэля, у чего-то неведомого.

А потом широко улыбнулся и обратился в свет. Габриэлю показалось, что он успел засмеяться от удовольствия.

Сам Габриэль уже убегал из Дворца умирающего человека и тащил Мортирмира за эфирную руку.

– Подожди! – кричал Мортирмир, как мародер, которого тащат из горящего дома. – Все здесь! Сотни лет работы пропадут!

Габриэль уже оказывался во Дворце умершего человека. Более жуткого конца он и представить себе не мог, но все же мольбы Мортирмира не пропали зря.

Как грабители, ничего не знающие о сокровищнице, они нырнули в ближайшие комнаты. Габриэль увидел небольшую нишу и перенес ее в свой Дворец, не изучая, хотя понял, что она как-то связана с водой.

А потом, как и у отца Арно, Дворец вспыхнул и начал гаснуть. Коридоры затряслись.

Мортирмир встал, как прибитый.

– Полагаю…

Даже в безвременье эфира объяснять было некогда.

– Заткнись и давай со мной.

Коридор гас.

Габриэль потянулся к Бланш. Он чувствовал ее даже из чужого Дворца. Нащупав ее, он обнаружил золотой шнур, которым до сих пор был связан с Амицией. Он засмеялся, хотя стены вокруг исчезали.

– Твоя очередь меня спасать. – Он взялся за золотую веревку любви и дернул за собой Моргана.

Амиция бродила среди коек в саду аббатисы. Кровати расставили по всей крепости. От кашля умирали сотни, если не тысячи людей.

Амиция не работала. То есть она приносила судна, убирала гной, подавала прохладные компрессы, читала вслух и произносила молитвы над мертвыми. Два дня, минувшие с тех пор, как армия ушла из гостиницы в Лиссен Карак, она не спала. Но и не творила заклинаний. Гармодий и аббатиса просили ее об этом, и она подчинилась.

Она смотрела, как слабые герметисты с маленьким запасом энергии лечили больных, пока не кончилась умбротская кость и вообще всякая кость немертвых. Зрелище это давалось ей тяжело. Каждый рыцарь, имевший кинжал с костяной рукоятью, сдал свое драгоценное оружие, и эти рукояти тщательно проверили и размололи в пыль. Порошок лег в основу сложного трехчастного заклинания, которое изгоняло кашель и позволяло телу самому исцелить себя, если дело не зашло слишком далеко.

Они шли наравне с чумой. Новые больные появлялись с той же скоростью, с какой они отпускали исцеленных, неспособных больше заразиться. Выздоровевшие были частью плана, потому что они возвращались в свои деревни с известием, что лекарство найдено, и знали, куда отправлять больных и каждый осколочек кости из Ифрикуа – каждый игольник, рукоять ножа, шило или столовый нож. Все, сделанное из этого материала. Но люди продолжали умирать, особенно в северном Брогате.

Гармодий уже был в Харндоне, где хранились большие запасы кости.

Но попасть сюда вовремя эти запасы не могли. Габриэль обещал прислать кость из Ифрикуа, Гармодий – из Харндона, но запасы Мирам истощились. Через день или два люди начнут умирать просто из-за того, что Лиссен Карак слишком далеко.

И все же Амиция берегла силы. Она знала, что ее кожа теперь все время светится, что ее Превращение приближается с каждым днем, даже если она не пользуется силой. Королева и Мирам просили ее обождать, потому что нуждались в ее помощи. Гармодий просил ее обождать, потому что в миг начала Превращения Эш напал бы на нее.

– Ты ценнее нас всех, – сказал он. – Но ты первая велишь не жертвовать Джарсеем и Брогатом ради твоего спасения.

Странное это было существование. Она торопливо поужинала рыбой, глядя, как светятся ее руки, и не понимая, почему у нее вдруг стал плохо работать желудок. Больной желудок казался прямой противоположностью Превращению. Она улыбнулась своим мыслям и пожалела, что не может поделиться ими с Габриэлем.

Она вошла в свой Дворец, осторожно потянула за золотую нить, привязанную к пальцу, и почувствовала, что он идет. Даже в реальности она на мгновение увидела его и Моргана Мортирмира в каком-то длинном темном туннеле.

– Спасибо, – весело сказал он. – А ты где?

– В Лиссен Карак.

– А мой брат?

– Ушел на запад со Сказочным Рыцарем и армией. Почему мы раньше никогда не переговаривались таким способом?

– До этого момента я не считал любовь стратегическим ресурсом, – пояснил Габриэль.

– Эш нападает на Н’Гару.

Она уже меркла.

– Гэвин его остановит.

Она исчезла.

Габриэль очнулся в кабинете Аль-Рашиди. Он умирал от голода, солнце уже садилось, а значит, прошел почти целый день. Слуга подал ему воды.

Мортирмир бросился к дивану, но Аль-Рашиди умер уже давно, и слуги успели унести тело.

– Это был великий человек, – сказал Мортирмир. – Гармодий пришел к нему в моем возрасте, и Аль-Рашиди уже был стар.

Габриэль, сохранивший почти все воспоминания Гармодия, улыбнулся. Сорок лет назад, в этой самой комнате, Гармодий щелкнул пальцами. Аль-Рашиди повернулся и поднял руку…

Их обоих окутали сияющие полусферы, у мастера – глубокого зеленого цвета истинной веры, у Гармодия – болезненного, гнойно-желтого. Или цвета новой золотой монеты.

Все студенты и рабы попадали на пол, закрыв головы руками, или скорчились под столами.

– Я не хотел никому причинить вред, – сказал Гармодий.

Мастер засмеялся.

– Ты силен. Зачем ты явился вот так? Ты мог просто постучать в дверь и назваться.

– У меня выдался тяжелый день, – ответил обиженный и удивленный Гармодий. – Я не хотел приходить к тебе под дверь, как нищий.

Он опустил свой щит, и мастер в ответ опустил свой.

– Добро пожаловать в мой дом. Как твое имя?

– Меня зовут Гармодий, – улыбнулся неверный. – Я правильно понимаю, что у вас есть копия De Re Naturae Маймонида?

Габриэль поделился воспоминанием с Мортирмиром, и тот засмеялся.

– Ваша милость, у меня тоже есть его воспоминания. Когда он вселился в меня, то многое оставил, хотя и находился совсем недолго. Ему было столько же лет, сколько мне…

– И он уже тогда начал плести заговор, в котором мы до сих пор участвуем. Судьба всей сферы висела на неуклюжих нитях.

– И до сих пор висит, милорд.

Они повспоминали Гармодия и поговорили о том, насколько стар альянс против «сил». Габриэль знал, что легендарный астролог госпожа Юлия родилась больше двухсот лет назад. Мортирмир никогда не читал ее трудов, полное собрание которых занимало целую стену в Тайной комнате.

Великого магистра хоронили по заветам Аллаха, и это продлилось большую часть следующего дня. Султан был занят, как и Пайам, и даже Габриэль начал терять самообладание. Но потом он, Майкл, Георгий Комнин и Морган Мортирмир оделись в лучшие западные одежды – кроме мехов – и отправились на похороны. Морган с удивлением обнаружил, что ему предстоит нести тело. И с еще большим удивлением увидел плакальщиков. Они ушли в пустыню, а потом вернулись.

Габриэль запомнил огромные богатства, удушливые благовония и искренний плач по человеку, который защищал свой народ. Неожиданно для себя он и сам заплакал.

После похорон сэр Георгий отвел его в сторону.

– Пойдемте со мной.

Вдвоем, почти незамеченные, они шли за тысячной процессией.

– Зачем я здесь? – спросил Георгий.

– После моей смерти вы станете императором.

Сэр Георгий встал как вкопанный. Женщины, рыдавшие и воздевавшие руки к небу, обходили его, как каменный столб. Стоял он долго. Габриэль ушел вперед. Он все больше думал о Гефсиманском саде и никого не хотел видеть. Кроме, может быть, Бланш.

В доме мертвого магистра было очень тихо.

На следующий день Габриэль и Морган практиковали подаренное им заклятие. Чтобы понять его, нужно было понять много эонов истории, а чтобы сотворить – сдвинуть землю. Оно состояло из отдельных мощных заклинаний, одно предназначалось для поиска. Обнаружив даже одну-единственную сущность одайн, оно привязывало заклинателя к ней связью, напомнившей Габриэлю его связь с Амицией.

– Чем мы манипулируем? – спросил он у Мортирмира.

– Понимаете ли, милорд… мы видим их мерзкими червями, паразитами в теле человека или лошади, но… – Он осекся.

Габриэль сел. Он страшно вымотался.

– Но это всего лишь метафора. Мы используем ее, чтобы придать форму нашей атаке, которая представляет собой набор символов, пытающихся воздействовать на них в реальности.

Габриэль подпер подбородок кулаком.

– Продолжай.

Мортирмир понял, что над ним смеются.

– Мне непонятно, что ты знаешь, а чего нет, – обвиняюще сказал он.

– Если я расскажу все, что знаю, ты меня сожжешь.

– С тобой неприятно работать.

– У меня есть на то причины.

– В общем, одайн находятся не на том же… плане, что мы. Они – чистая сила… Честно говоря, я думаю, что есть совсем другой способ на них напасть. Драконы – огромные опасные хищники, и они создают огромные опасные заклинания против других существ. В том числе это. Оно великолепно. Я отошел от темы.

– Как всегда.

– Как почти всегда. Так Танкреда говорит, – улыбнулся Морган.

– Танкреда, которая проникла на мой корабль под видом лучника. Ее брат знает? Я не все замечаю, но род Комниных скоро приобретет огромное влияние. А ты не слишком хорошо ее прячешь.

– Я? Клянусь святым Георгием, это все она. Она еще тщеславнее меня.

– Это у вас общее. Сэр Георгий – ее кузен. Он должен все узнать, и поскорее. Рекомендую вам двоим пожениться. В Венике. – Габриэль махнул рукой. – Можешь не отвечать.

– Одайн не похожи на нас. Они существуют по-другому. Даже драконы используют против них важное оружие. Волю. Любовь. Ненависть. Не все можно победить знанием. – Он посмотрел вдаль. – Я не думаю, что они обдумывали эти последствия. Или изучали эманации того, что мы называем душой или духом. Это опасные воды, милорд. Я герметист, а тут нужен теолог или философ.

Габриэль думал о своей связи с Амицией. О том, что сила золотой нити позволяла им переговариваться. Что чувства, выраженные в эфире, имели силу в реальности.

– Даже драконы и виверны умеют источать в эфире страх, ужас и панику. – Морган сцепил пальцы. – Я считаю, что люди тоже на это способны… но мы не делаем так из-за того, что мыслим более упорядоченно. Я должен поэкспериментировать.

– Но как… – Габриэль хотел спросить, как можно использовать такое оружие, но уже понял сам.

– Мы найдем одайн, выбросив паутину эмоциональной энергии и посмотрев, где они ее сожрут.

Габриэль почти видел это. Понимал, почему столько существ излучают волны чувств.

– Это очень упрощенно, милорд. – Морган схватился за сердце. – Эмоции вовсе не всегда бывают эманациями души. А я совсем не знаю, что одайн… предпочитают.

– Давай попробуем еще раз, – вздохнул Габриэль, и они вернулись к заклинанию.

На второй день после похорон из дворца прислали великолепные одежды. Наряженных гостей отнесли к султану в паланкинах. В тронном зале их поприветствовал Пайам. Султана сопровождал десяток стражников с мечами, а в гавани стояло двадцать с лишним галер.

– Султан объявил священную войну Некроманту, – объяснил Пайам. – И сколь бы грешен я ни был, я командую частью армии верных. Вся кость, которую мы можем отдать, подготовлена к отправке в Харндон.

– Это радостная весть, – ответил Габриэль. – И она была бы еще радостнее, если бы хотя бы один корабль отправили в Ливиаполис. Молюсь, чтобы кости хватило.

За несколько дней на земле морская болезнь Тома Лаклана совсем прошла.

– Я знаю, где взять еще, – оскалился он.

К нему повернулись все головы.

– Победите армию Некроманта. Убейте немертвых. Перемелите их кости. Люди зашушукались.

– Иногда я сомневаюсь, что мы на стороне света. – Габриэль треснул Тома по спине. – Но об этом стоит подумать.

Закончив с приготовлениями, Габриэль, его друзья, Пайам и десяток офицеров султана уселись вокруг большого стола, заваленного картами и планами, и принялись обдумывать вторжение в южную часть Галле. Габриэля представили Али Бен Хассану, Мечу султана, командиру десяти тысяч воинов, испытанному в сражениях с немертвыми.

Благодаря птицам, прилетавшим из Ливиаполиса и Иберии, Габриэль сумел изобразить на карте, как далеко продвинулась армия дю Корса. Она как раз шла через Роланди, горный хребет, отделявший Галле от Иберии. Он показал эту линию ифрикуанцам, а потом вместе с М’буб Али выбрал точку высадки.

– Мы много раз там высаживались, – заметил М’буб Али без малейшей иронии. – Мы хорошо знаем берег и земли к северу.

И снова это заняло целый день – день, которого ни у кого не было. Но план требовался тщательно продуманный: беспорядочная атака не имела бы успеха. Ифрикуанцы лучше всех людей умели сражаться с немертвыми. Большая часть дня ушла на объяснение тактики и стратегии, какие следовало использовать во время осады или в бою. Габриэль не понимал, что немертвым необязательно дышать и они могут переходить реки или озера по дну. Он не учитывал, что перед лицом бывших друзей, утративших жизнь, могут дрогнуть любые воины. Он не представлял, насколько ограничены одайн в силах и как мала их территория – ночные нападения без магии могли оказаться полезными.

– Только очень храбрый человек нападет на немертвых ночью, – сказал Пайам. – Но в темноте мы сражаемся лучше них.

В первый раз Габриэль столкнулся с вопросом, который будет преследовать его еще четыре недели.

Вопрос задал Мортирмир, внимательно изучавший рисунок из «Совершенной битвы» Ибн Салима – тщательно раскрашенный чертеж земляной насыпи, помогающей заманить немертвых в приготовленное место.

– Скольких жителей Арле и Галле мы готовы убить ради победы? То есть… Если даже мы сможем заманить Некроманта или его приспешников в эту ловушку, мы будем убивать не врагов. Мы будем убивать своих, захваченных в плен.

– Ожесточись сердцем, – грустно сказал Али Бен Хассан. – Будь то муж твоей сестры или твой родной брат, он мертв и должен умереть.

– Даже если опустить вопрос убийства немертвого, – Габриэль попытался улыбнуться, – наш офицер говорит, что враг захватил больше сотни тысяч человек. Если мы их всех убьем, Арле и северная Этруссия просто не выдержат. Дикие… настоящие Дикие… все еще бродят здесь, в горах. Выискивают слабых.

– Эти мысли тебе не помогут, – ответил Бен Хассан.

Габриэль посмотрел на сэра Майкла, который сразу понял, что капитан что-то придумал.

– Хорошо, – согласился Габриэль. – Я пойду через горы из Этруссии, а вы высадитесь в Массалии с моря. Мы освободим Арле.

– Если город еще не пал, – заметил Бен Хассан. – Простите, ваша милость, но Некромант умеет вести осаду.

– Возможно. Но я думаю, что он отправил кого-то другого. И все еще пытается попасть туда сам. Скажи мне, Пайам, или спроси султана, есть ли там врата.

Кто-то отвернулся, кто-то нахмурился, Пайам криво улыбнулся.

– Может быть, мы не знаем, что ты зовешь вратами.

– Вы знаете. Сверхъестественный выход из одной сферы в другую. Твой учитель Аль-Рашиди бывал там время от времени.

Пайам ушел говорить с султаном и визирем. Потом вернулся.

– Пойдем.

Он увел их в глубокое подземелье. Как и в Лиссен Карак, по тоннелям пришлось пройти довольно далеко. Тоннели поднимались вверх и ныряли вниз, как будто их прогрызли в скале черви. В гладких стенах отражался свет, как в полированном стекле.

Под землей, куда не проникал естественный свет, Пайам зажег герметическую лампу. На потолке, освещенном золотым сиянием заклинаний, засверкали драгоценные камни, складывавшиеся в рисунки созвездий.

Габриэль нашел замок в защищенных силой дверях и вставил туда ключ из Лиссен Карак.

Ключ подошел.

– Эврика, – пробормотал он.

– Что это значит? – Майкл положил руку ему на плечо.

– Это значит, что мы все еще в деле. – Габриэль искренне улыбнулся. – Что мы еще не проиграли. Я даже начинаю думать…

Но больше он не сказал ни слова. Тщательно копируя драгоценные созвездия, он насвистывал себе под нос.

На следующее утро, когда товары погрузили на корабли, Габриэль расцеловал Бланш, вручил ей целое состояние в виде шелка и хлопка и оседлал Ариосто. У него за спиной устроился Морган – Ариосто двойной вес не обрадовал.

Взлетали долго. Они успели полюбоваться игрой солнца на волнах, длинным мысом с древним маяком, полумесяцем гавани, окруженным дворцами, с золотым великолепием которых никак не мог поспорить Харндон. Пляжи покрывал тонкий белый песок, на тысяче минаретов играло солнце, а голоса муэдзинов взлетали в небо вместе с ними.

– Невероятно! – закричал Мортирмир.

Не такой уж он и тяжелый, – буркнул Ариосто, с трудом взмахивая крыльями. Утренний ветерок ворошил красные, зеленые и золотые перья.

К югу тянулась пустыня. Чем выше они забирались, тем большее пространство открывалось их взглядам. Могила, к которой они шли несколько дней назад, располагалась почти в городе. Пустыня походила на песчаное море. Она простиралась до самого края света, и горячий ветер дул над ней.

В эфире город сиял силой. Те же древние, плотно сплетенные заклинания, которые охраняли дворец в Харндоне и крепость в Лиссен Карак, – вот только здесь они целиком прикрывали городские стены и несколько внешних укреплений. Город окружала полоса возделанных земель шириной в сорок миль – и еще несколько миль у огромной реки, – но деревень рядом не было.

– Некромант почти одержал победу, – заметил Мортирмир. – Смотри, где раньше жили люди.

Они летели вдоль берега и видели целые города, смытые морем, затонувшие храмы, пустые пирсы из белого мрамора и коричневого камня, стиравшегося в песок.

Высоко над пустыней Морган принялся открывать великое заклинание, которому их научил Аль-Рашиди.

Габриэль сосредоточился на Ариосто. Он не представлял, насколько сильна может оказаться отдача чудовищного древнего творения, поэтому сплел щиты и повесил их на вытянутые руки Пруденции.

И стал ждать.

Выше я тебя отнести не могу, – сказал Ариосто.

Так высоко Габриэль еще никогда не бывал. На темно-синей глади моря не осталось волн, только играл солнечный свет. Песчаные дюны походили на строки, прочерченные подмастерьем, даже не поставившим точки. Воздух стал разреженным. Габриэль, который ничего не делал, обнаружил, что тяжело дышит.

Выше и не надо.

Он осторожно вошел во Дворец Моргана, чтобы не помешать. Морган оказался в двух местах сразу: один смотрелся в зеркало, а второй передвигал фигуры на шахматной доске, похожей на лабиринт.

– Входи, – пригласил он. – То ли я где-то ошибся, то ли заклинание не работает, то ли Некроманта тут нет. Скорее всего, верно последнее.

– Несколько сотен миль? – прикинул Габриэль.

– Не меньше сотни в каждую сторону. Ни армии, ни эманаций.

– Черт.

Они приземлились поздним утром. Султан вышел посмотреть и обнял Габриэля, и Габриэль на сносном этрусском объяснил ему, что они потерпели поражение.

– Меня не печалит, что Некромант нашел другую добычу, – сказал султан. – Шесть сотен лет мой народ терпел его нападения. Я воспользуюсь передышкой.

– Что находится на другой стороне пустыни? – спросил Габриэль.

– Когда-то там были царства людей. – Султан смотрел на юг. – Теперь оттуда приходят лишь немертвые. Возможно, однажды…

Они снова обнялись, и на этом имперские корабли отчалили.

Прошло четыре дня. Габриэль не мог дотянуться до Амиции или кого-то еще – мгновения, когда все силы сходились, чтобы обеспечить подобный разговор, случались очень редко. Их связь оставалась крепкой. Она звенела от энергии, но что-то изменилось – и он не понял что.

Лишившись возможности чудесного разговора с Амицией, он задействовал свое главное сокровище: имперских почтовых птиц. Бланш видела его на палубе, где он разговаривал с десятком черно-белых тварей сразу или с нетерпением ждал очередную. Ей захотелось плакать, потому что он был с ними невероятно нежен: он долго гладил одну из птиц, потом заговорил. Бланш спряталась.

– Только вы, друзья мои, помогаете мне оставаться в игре. Были ли вы у Ливии? Знала ли Ливия, как высоки ставки? – Он пробормотал что-то, чего Бланш не услышала. – Если мы победим, я готов освободить вас всех, да только думаю, что вам нравится такая жизнь. Мы похожи. Видит бог, мне она тоже нравится. Смотри, вкусный кусочек. Хорошенькая мышка. Ой, не надо, она совсем свежая… и хвост тоже глотай, глупо ходить с хвостом во рту.

Бланш отошла, чтобы он не слышал ее смешков, и увидела, что рядом стоит Анна. Они обменялись взглядами и зажали рты руками.

Так или иначе, он собрал десяток птиц и разослал их во все стороны. Не меньше двух отправились в Венику с подробными указаниями относительно припасов и места для свадьбы. Двух свадеб.

Другие птицы полетели к его брату, который уже приближался к Н’Гаре, к Джуласу Кронмиру – тот вместе с графом Симоном и магистром Петраркой сидел в Бероне, к Гармодию в Харндон, к королеве, Сказочному Рыцарю и Тамсин, Павало Пайаму и его флоту, дю Корсу, идущему на север Галле, в Лютес, навстречу потоку умирающих от страха беженцев.

Майкл, разглядывавший карты в огромной кормовой каюте, покачал головой.

– Три армии с трех сторон – и все гораздо меньше вражеской? Разве это не чистое поражение?

– Вообще, да, – ответил Габриэль.

– Почему наши войска не собрались в одном месте?

– По многим причинам. Прежде всего, такая большая армия очень много ест. Войска Некроманта разорили страну. Они как саранча, и врагов будет больше, с какой бы стороны мы ни подошли. А еще нашим главным оружием остается внезапность. Я хочу, чтобы приспешнику Некроманта стало страшно. Чтобы он начал совершать ошибки.

– Думаешь, одайн делают ошибки? – спросил Мортирмир.

– Они проиграли драконам. – Габриэль улыбнулся Бланш, которая перечитывала его план в тридцатый раз.

Тут она подняла голову. План знали, хотя бы в общих чертах, все присутствующие.

– А Н'гара? – спросила она.

– Мой брат нападет на войска Эша и задержит его. – Габриэль продолжал писать.

– Это почему еще? – спросил Майкл.

– Потому что Эш на самом деле осторожная тварь. Он похож на кошку… или другого хищника. Ему не нравится иметь дело с противником себе под стать. Он хочет, чтобы те, кто покрупнее, прикончили друг друга. Он не ждет нападения.

– Рискованно, – вздохнул Майкл.

– Все рискованно! Мы неможем проиграть! Ни разу.

– Тем не менее мы будем проигрывать. – Майкл вздрогнул. – Все проигрывают время от времени.

– Какой ты радостный, – сказал Габриэль.

– Я просто стараюсь быть честным, Габриэль. Подумай об этом. Ты становишься… фаталистом. Не уверен, что это поможет тебе победить.

– Да. Я пытаюсь создать мир, в котором люди будут работать вместе. Одно хорошенькое поражение – и наши союзники задумаются о солдатах-рабах и альянсе со злом. Мы должны не просто выигрывать, мы должны быть непобедимы. В Этруссии и Галле люди объединялись со злом. Патриарх Рума, скорее всего, против нас, а он обладает огромным влиянием и армией.

Сью поморщилась.

– Я понимаю, почему ты считаешь это важным, – ответил Майкл. – Я просто говорю, что мы размазываем очень маленький кусок масла по очень большому ломтю хлеба.

– Да, – согласился Габриэль.

– Гэвин и Сказочный Рыцарь не остановят Эша у Н’Гары.

Император наклонился над столом с картами и посмотрел на море. Потом спрятал лицо в ладони.

– Им необязательно побеждать, – терпеливо сказал он наконец. – Им нужно просто отвлечь Эша.

– Между прочим, а что мы будем делать с драконами? – поинтересовался Майкл, глядя на Кайтлин.

– Ничего. Если мы каким-то чудом побьем одайн, тогда и поговорим о драконах. Это не мой враг и не мои проблемы. Мне надо выкупаться.

– Не попадись морскому змею. Если Эша ты не боишься, а драконы тебе не враги, почему ты такой мрачный?

Император быстро превращался в молодого мужчину в льняных брэ.

– А где Некромант? – спросил он.

Майкл застыл. Габриэль посмотрел на Бланш, потом на карту, потом на Майкла.

– Я готов поставить ферму на то, что мы встретим его вот здесь. И, спасибо Аль-Рашиди, у нас есть не только шанс победить… я придумал план, как выиграть весь этот турнир. Но что если Некромант сделал то же, что и мы? Пошел на Окситан? Всего четыре сотни лиг от его западного побережья. Харндон? Ливиаполис? – продолжал Габриэль.

– Прекрати.

– Я радовался, узнав, что все атаки величайшего темного волшебника нашего времени нацелены на Дар-ас-Салам. А теперь мы не знаем, где он. Признаюсь, я умираю от страха с того дня, когда мы вышли из Дара. Насколько я вижу, Некромант поставил все на Арле. Но я могу ошибаться. И если я ошибаюсь…

Бланш пыталась уложить непослушные волосы в прическу и застыла с руками над головой.

– И что мы будем делать?

– Купаться. Я боюсь, но мы же не можем передумать.

Когда он вышел из каюты, Бланш посмотрела на Майкла.

– Он изменился, – сказал тот. – Он стал… отчаяннее.

– Нет, Майкл. – В глазах у Бланш стояли слезы. – Просто он знает, когда умрет.

Кайтлин схватилась за крестик на груди.

– Во имя святой Анны! Знает?

– Да. По меньшей мере с Дара. А то и раньше. – Она наконец расплакалась.

К рассвету они подошли к южному побережью Этруссии. Майкл нашел Габриэля на палубе. Он играл в кости с Томом.

Майкл вышел в брэ и рубашке, как крестьянин во время сбора урожая. Он подсел к игрокам. Пара матросов болела в сторонке.

– Том говорит, что я дурак, – сказал Габриэль.

– Я говорю, что ты ненормальный. Тоже мне новость. – Том швырнул кости.

Майкл никак не мог сообразить, во что они играют. На мгновение ему, еще не проснувшемуся, показалось, что это сон.

– Не рановато ли для игры в кости?

– Мне приснился кошмар, – ответил Габриэль.

– Господи, что же ты зовешь кошмаром?

Габриэль мрачно улыбнулся – Майкл хорошо помнил эту улыбку по дням осады Лиссен Карак.

– Это тоже твои уроки?

– Не знаю. Ну так что?

– Ну ладно. Я сидел на троне над всем миром. Под ногами у меня лежала карта и рисунки, которые Мирам срисовала с потолка в Лиссен Карак. Я их ясно видел. Подошла женщина. Незнакомая, но я знал, кто она. Ну, как во сне бывает.

– Этого он мне не сказал, – ухмыльнулся Том. – Но я тоже во сне баб вижу.

Габриэль двинул Тома в плечо.

– Это была Тюхе. Архаическая богиня удачи.

– Тара, – вставил Том.

– Это была удача. Пока я смотрел на рисунок и карту, она спросила: «Хочешь власти над всеми царствами?»

– Ну да, мне всегда такое снится, – согласился Майкл. – А ты что?

– Я отказался, – усмехнулся Габриэль. – Тогда она посадила меня на огромное колесо, как мельничное, и оно повернулось, и когда я был наверху, то упал с грохотом, и колесо прокатилось по мне. Врата открылись… и там ждали одайн. И тогда я проснулся.

– Ну, тут все ясно, – решил Том. – Надо было соглашаться.

– А что ты видел на карте? – спросил Майкл и потянул себя за бороду.

– Тут забавно. Я пока ее не сделал. Я имел в виду карту врат. Но на той карте были арки, как будто каждые врата…

Он встал. Сверху впередсмотрящий крикнул, что слева по носу виднеется Неропонт.

– Как будто каждые врата…

Время застыло.

Том засмеялся, и Майкл положил руку ему на плечо.

– Тихо!

– Хочешь власти над всеми царствами… Черт. Черт.

Он убежал так быстро, что Майкл не успел поймать его за рукав. Они с Томом пошли следом. Вскоре все стояли над столом, не обращая внимания на посапывание Бланш.

У Габриэля была копия древнего пергамента, который Павало Пайам украл у Некроманта. Он развернул свиток, Том придержал край рукой.

Бланш подняла голову с подушки.

– Что случилось?

Габриэль рисовал. Он изобразил звезды из Лиссен Карак.

– Наше небо. Черт. Дело не во вратах. Это не только здешние врата, а вообще все. Смотрите: вот эти шесть не похожи ни на одно созвездие здесь. Гармодий об этом думал. Аль-Рашиди предположил, что они далеко на востоке. Но на самом деле они в другой сфере. Господи. – Он рухнул на стул.

Месяц назад Майкл видел, как Габриэль скалился, глядя на брата и ожидая хорошей драки. Видел удаль. Теперь от его усмешки любой здравомыслящий человек попятился бы.

– Говорю же, ненормальный, – заметил Том.

– Ты не представляешь насколько. Я дурак из дураков.

– Господа рыцари, не бросит ли кто-нибудь мне киртл? – попросила Бланш из-за полога. – О чем ты говоришь, милый?

Габриэль торопливо писал. Майкл различал строки. Сердце взлетело к горлу. Том тоже все понял.

– Ты сказал, что поведешь нас в ад, – вспомнил он. – Ух, какую песню мы об этом сложим!

Майкл накрыл пергамент рукой.

– Ты серьезно?

– Может, я все понял не так. Мы не узнаем правды, пока не дойдем до Арле и не обрушимся на Некроманта или его приспешника. Но, богом клянусь… и я действительно имею его в виду… Майкл, если я вставлю ключ во врата и увижу это созвездие…

– Ты получишь власть над всеми царствами?

Веника встала из моря, как невеста, ожидающая жениха. Ее великолепные башни вздымались выше леса корабельных мачт. Город строили из камня, и каждый фасад украшали статуи. Как и в Дар-ас-Саламе, были тут плитки, а еще фрески, щедро покрывающие все стены. Буйство цвета и образов в уборе невесты моря. Морские пути – каналы – подходили почти к каждой двери.

Бланш влюбилась в Венику в ту минуту, когда увидела первые башни.

Она, Кайтлин и открывшаяся всем Танкреда Комнина три дня шили новые наряды в дополнение к тем, что привезли из Харндона и Ливиаполиса. Тканей великолепнее шелков и полотна из Дар-ас-Салама Бланш никогда не видела. Три женщины, мастер Гропф, десяток стрелков, лучше всего обращавшихся с иглой, и несколько девушек Сью завалили кормовую каюту атласом, парчой, драгоценными камнями и речным жемчугом.

На второе утро к ним пришла Дубовая Скамья, уселась рядом с картой кампании и расставила пяльцы. Кайтлин и представить не могла, что Дубовая Скамья – трезвую ее звали Салли – умела вышивать. И все же она слегка дрожащими руками покрыла шелковую вуаль императорскими орлами и драконами из черно-золотых нитей, работая с такой скоростью и точностью, что ясно стало: юность ее прошла в очень благородном доме. Или в детстве ее отдали в ученицы вышивальщице. Об этом Дубовая Скамья не рассказала.

Так или иначе, когда войско начало сходить с кораблей, все дамы оказались одеты сообразно статусу, даже по меркам богатейшего торгового города в мире. Глядя на высадку, Бланш поняла, почему месяц с лишним назад капитан так старался одеть всех в самые дорогие ткани. Несмотря на три недели в море, наемники сходили на берег в начищенных и блестящих, как зеркала, доспехах; с мечами, сияющими, как молнии; в чистой красной, белой и зеленой одежде. Теперь они выстроились четырьмя ровными рядами вдоль моря.

Тысяча мужчин и женщин. Четыре сотни полных копий да еще малый отряд ныне – личная гвардия императора. Теперь он состоял из пятидесяти копий под командованием сэра Майкла, которому помогал сэр Фрэнсис Эткорт.

Вместе с ними прибыли четыре сотни императорских вардариотов, сотня нордиканцев и все выжившие схоларии. Альбу представляли сто королевских егерей и почти двести воинов из гильдии оружейников Харндона, элита городского ополчения. Харндонцы были вооружены тяжелыми боевыми посохами с бронзовыми трубками на концах. Трубки эти сверкали, как солнце, а на четырех телегах ехал большой запас – железных и бронзовых.

Армию никто не назвал бы огромной. Но она была красива и хорошо снаряжена. Герцог Веники и его советники приняли войско с трепетом и облегчением, но и с раздумьями.

Герцог Веники был очень стар, и лицо его больше напоминало голый череп. Но даже это лицо расплылось в улыбке, когда он увидел войско Красного Рыцаря и императорские полки, спускающиеся с кораблей на широкую мощеную площадь. Бланш подумала, что никогда в жизни не видела таких огромных мощеных площадей. Размерами она не уступала всему центральному району Харндона, а дворец бы здесь потерялся. Площадь окружали прекрасные здания, не хуже, чем в Ливиаполисе: великолепная базилика с девятью высокими башнями; длинный низкий дворец с сотнями стеклянных окон, не похожий ни на что виденное ею в жизни; библиотека со сводчатыми галереями и рядом древних колонн, привезенных из развалин на Востоке. Веника походила на храм человеческих достижений, но при этом безжалостно напоминала об утраченном.

Император сошел с трапа предпоследним. На нем красовались доспехи в новейшем стиле, и почти никто не знал, что большинство предметов изготовили для бывшего короля Альбы, который должен был выступить в этом на турнире.

Доспехи покрывала позолота. На нагрудной эмали три восьмерки венчали имперского орла и дракона. Сэр Майкл поднял имперский штандарт, который не поднимали в Древней земле уже три сотни лет.

Герцог преклонил колено. Все оказавшиеся на площади последовали его примеру. По толпе пробежали шепотки. Вениканцы редко вставали на колени.

Затрубили трубы гостей, герольды Веники подняли фанфары в ответ, и Габриэль Мурьен, не споткнувшись на трапе в шпорах, спустился с корабля и подошел к нетерпеливо ждущему Ателию, застоявшемуся за три недели в море.

Он вскочил в седло сильным слитным движением и проехал вдоль строя своей маленькой армии, которая приветствовала его. Потом он приблизился к герцогу; тот удивил своих советников, снова опустившись на колено и вложив свои руки в руки императора.

Если это удивило и императора, виду он не подал. Он подхватил герцога под локоть, помог встать, что-то прошептал ему на ухо. Герцог улыбнулся. Десять тысяч голосов радостно закричали. Император представил своего знаменосца, женщин ближнего отряда, офицеров. Герцог – свою жену.

– Это все войска, что вы привезли? – спросил герцог. – Я ожидал больше. По меньшей мере в десять раз, как бы они ни были хороши.

– Надеюсь, у вас есть пять тысяч обещанных коней, – ответил император. – Я привел только одну тысячу.

В день собственной свадьбы Бланш проснулась и обнаружила, что ничего не готово. Она пила кофе и выслушивала Кайтлин – та рассказывала, что именно из их списков удалось воплотить в жизнь, а Танкреда Комнина утверждала, что брат ее унижает. Потом выглянула в окно сквозь прозрачное стекло и увидела великолепный канал, текущий почти у нее под ногами.

– Помоги нам Мария Магдалина! – сказала Бланш. – Кто бы не хотел жениться в такой день и в таком месте? И наплевать, выйду замуж в сорочке, с цветами в волосах. Давайте не будем стремиться к невозможному.

Она села со своим же списком и принялась вычеркивать то, что еще не было готово, и то, что, по ее мнению, не стоило стараний.

Исчезли подвязки с драгоценными камнями, а вуаль из хоекского кружева, наполовину законченная, осталась. Чулками из прозрачного ифрикуанского шелка пожертвовали, потому что на них ушло бы слишком много времени. Кайтлин, правда, казалось, что это самое роскошное украшение, которое ее подруга смогла выдумать.

– Нет, – сказала Бланш. – И нет. – Она вычеркнула серебряное ведерко для церемонии.

У императора, то есть Габриэля, было такое, но багаж никто еще не выгружал и не разбирал. Пусть местный патриарх найдет свое.

– Ты недостаточно удовольствия получаешь, – нахмурилась Кайтлин.

– Это еще почему? Я люблю списки.

Объявили о приходе герцогини Веникской. Бланш представили ей накануне, и парчовые юбки скрыли дрожь в коленях. Сейчас она сидела в старой сорочке с дырой на плече, а до свадьбы оставалось семь часов.

Танкреда, воспитанная очень строго, немедленно встала. На ней были рубашка лучника и короткое платье изумрудного шелка.

– У меня нет времени принимать официальных посетителей, – отчаянно сказала Бланш.

Танкреда помогла ей.

– Нет. Она пришла неофициально. Ни одна женщина не явится с визитом за несколько часов до свадьбы. Давайте я поговорю. Лично я, – Танкреда выпятила подбородок, – собираюсь выходить замуж прямо в этой рубашке. И с цветами, да. – Она засмеялась. – Замуж! Кузен в восторге, а брат в ужасе.

– Твой брат знает, чем ты занималась, когда должна была учиться, – заметила Кайтлин. – Так что он просто дразнится.

Танкреда удивилась, а потом радостно засмеялась.

– Так он уже знает? Значит, ему придется с этим смириться. – И выбежала из комнаты.

– Тебе нужны служанки, – сказала Кайтлин.

– У меня были младшие прачки в прачечной, и я умею отдавать приказы. Вот бы сюда шестерых девчонок из дворцовых слуг. Господи, представляешь, я бы могла сейчас стирать белье.

Она захихикала, и Кайтлин захихикала в ответ.

– У меня никогда служанок не было, – призналась она. – Так и не научилась с ними обращаться. Танкреда нам поможет.

– Она здесь неофициально, и с ней двадцать женщин, – сказала Танкреда, входя. – Белошвейки! Четыре вышивальщицы! Перчаточница!

Бланш уже обнимала стройную молодую женщину, правительницу огромного города. Мышцы у той оказались не хуже, чем у Габриэля. Бланш, сама не слабенькая, сразу это почувствовала.

– Зови меня Жизель, – предложила герцогиня.

Ладони у нее были жесткие, как у мужчины. Плюхнулась в кресло она тоже по-мужски. Поверх киртла и простого платья, отделанного мехом и жемчугами, она надела ремень с мечом и кинжалом.

– Когда я поняла, что тебе придется выходить замуж в разгар всего этого… Мой муж сделал то же самое. Настоял, чтобы мы поженились немедленно.

Бланш села, вдруг забыв о своей потрепанной сорочке.

– Почему, если мне будет позволено спросить?

– Он намного старше меня и сказал, что скоро умрет. Были и другие причины, но эта главная. – Жизель вытянула ноги, опять же как мужчина, и погладила кинжал. – Твой жених чувствует то же самое?

– Я думаю, он считает, что это последние дни перед… началом кампании.

– Странный выбор, – решила герцогиня. – Если только, прости за откровенность, ты не в положении. А он не надеется пережить кампанию.

Их взгляды встретились.

Бланш подумала: «Это не твое дело», а вслух со вздохом сказала:

– Что-то вроде этого.

– Черт. – Красивое жесткое лицо Жизель дрогнуло. – Это даже для меня было нагло.

Бланш отвернулась.

– Видит бог, ты достаточно хороша, – рассмеялась Жизель. – Прости, но мы с моим мужем поставили все на тебя и твоего мужа. Я привела тебе целую армию портних и всех прочих. Это меньшее, что я могу сделать. Если учесть, что мы доверили Красному Рыцарю свой город, ценой пары вышивок можно пренебречь.

Бланш поцеловала герцогиню.

– А вы нашли пять тысяч боевых коней?

– А, значит, не просто милое личико. – Жизель прищурилась и одобрительно кивнула.

Бланш только пожала плечами.

– Ходят слухи, что ты была прачкой.

– Личной прачкой королевы Альбы, – возразила Бланш. – И очень хорошей прачкой. Императору нужен человек, который будет держать его одежду в порядке.

Гоготала Жизель тоже по-мужски.

– И я была прачкой, – вмешалась молчавшая до сих пор Кайтлин.

– Это новая мода, – пояснила Бланш.

– Я, к сожалению, не прачка, – сказала Танкреда. – Моя бабка была императрицей. Но если подумать, мое первое воспоминание о ней – как она учила меня отбеливать сорочки.

– Это полезно, – согласилась Бланш.

Жизель наклонилась и поцеловала Бланш. Поцелуй вышел довольно долгим, сердце у Бланш забилось, и она покраснела.

– Если император тебя обманет, я сама на тебе женюсь. Когда овдовею. – Жизель снова заржала.

Танкреда закатила глаза и принялась перебирать списки в очередной раз. Бланш быстро поняла, что Жизель тоже любит составлять планы.

Карандаши так и летали, матросов гоняли туда-сюда, серебряное ведерко быстро нашлось. Еще до полудня Жизель стала в доску своей.

По старинному обычаю Габриэль ночевал отдельно. Теперь он сидел со своими офицерами и не мог увидеть будущую жену. Его наряд был давно готов – на самом деле он заказал его еще до отплытия из Ливиаполиса, как будто на спор с самим собой.

– Королевская армия стоит к западу от Н’Гары, и она уже ввязалась в бой. – Кронмир указал на грубую схему, углем начерченную прямо на мраморном полу.

Мортирмир валялся на кушетке, подложив под голову вышитые подушки, – вероятно, спать на них вовсе не предполагалось. Он тоже уже оделся к свадьбе. Вернее, он напялил свадебный наряд сразу же, как только встал, и явно думал, что глупо со стороны Габриэля ждать так долго.

– В бой с Эшем?

– Лучше сражаться к западу от Н’Гары, чем в Лиссен Карак. При необходимости можно отойти и выиграть время, – сказал Майкл.

– В смысле если мы проиграем в Н'гаре? – спросил Мортирмир.

– Да, Морган, – ответил Габриэль после паузы.

– А почему бы просто не сказать это? – настаивал Морган.

– Чтобы накликать? – рявкнула Изюминка. – Христос распятый, мастер Мортирмир, всегда ли следует говорить все, что в голову взбредет?

– Мои мысли драгоценны, и вы должны ценить их.

– Мне надо продышаться, – заявила Изюминка, переглянувшись с Габриэлем, и вышла из комнаты.

– Его мысли правда важны, – сказал Габриэль, выйдя вслед за ней.

– И хорошо, если так, а то я бы его убила.

– При Танкреде он ведет себя получше.

Стоя на балконе, он смотрел на горизонт, на последние изгибы канала, на огромный мост и на море. В порт входила пара боевых галер.

– Изюминка, давай без споров сегодня. И следующие две недели тоже. У меня не осталось… – Он замолчал.

– Денег?

– Ничего. Но денег в особенности. Терпения, сил, присутствия духа, золота, фуража, мечников и лучников. Ничего не хватает. – Он невесело улыбнулся.

– Армия готова выступать. – Изюминка положила руку ему на плечо. – Войско в превосходном настроении.

– Это самое простое. – Габриэль смотрел на море.

– Только ты так говоришь. Иногда мне хочется, чтобы ты перестал воспринимать все так серьезно. Кажется, что великие и сильные мира сего… вроде тебя, твоей матери, Шипа или Эша… вечно думают, что настал конец света, единственный шанс, последняя отчаянная попытка. А теперь послушай шлюху из южного Ливиаполиса. Никогда не бывает слишком поздно. У тебя есть только один день, сегодня, и так всегда. Последний бой никогда не настанет. Это просто еще один чертов бой. Ты привык думать, что проклят Господом. А теперь, кажется, решил, что ты им избран. А может, ты такой же, как все, и этот твой последний шанс только у тебя в голове? – Она посмотрела ему в глаза, чего не случалось уже больше года. – Женись на своей девчонке, она мне нравится. Рожай деток. Пей вино. Хрен с ним, с концом света. Слишком много о нем думают. Драконы и червяки могут пойти к черту. Как бы мы ни старались, какой-нибудь умник вроде твоего Моргана Мортирмира нассыт в трубу страшного суда, и нашим детям придется все начинать сначала.

Она встала на цыпочки и поцеловала его в губы, чего тоже давно не случалось.

– Мне нравится быть рыцарем, но шлюхой я многому научилась.

Она улыбнулась, поправила меч и ушла, оставив его смотреть на море.

Большинство мужчин в таких обстоятельствах выпивали бы с друзьями или обдумывали свадебные обеты, а император с десятком офицеров сидел в кабинете герцога с вениканскими аристократами и банкирами.

Герцог присутствовал, но неофициально. Вероятно, это несколько смягчало ужас банкиров, от которых чужеземный император требовал денег.

– Вы привели меньше трех тысяч человек и хотите пятьсот тысяч дукатов? – спросил один из золотоволосых Корнеров.

– Да, – ответил Габриэль.

– Вы ожидаете, что мы будем финансировать всю войну? – спросила Тереза.

– В этом году – да. Вероятно, и в следующем.

– Это нас уничтожит. Кто вернет нам деньги?

– Альба и империя, со вводом новых налогов, в течение сорока лет. – Габриэль просчитал все с Майклом и мастером Юлием, а потом еще раз, со Сью и Бланш.

– Сорок лет! – покровительственно улыбнулся один из банкиров, Ник-коло-как-его-там. – Я не вижу в этом пользы.

– Иначе вас убьют или захватят в плен, все ваши товары сгниют, а золоту только и останется, что сиять на солнце. – Улыбка Габриэля была не менее снисходительной.

– Мне говорили, что есть способы достигнуть взаимопонимания с этим… врагом, – нахмурился банкир. – Полагаю, время подумать, а не изображать неповиновение… такое давно устарело.

Двое его товарищей закивали, соглашаясь. Тереза махнула рукой, как будто ей стало скучно и она требовала подать вина или кофе.

Двое дюжих солдат схватили банкира под мышки и стащили с кресла. Третий натянул ему мешок на голову.

– Любая договоренность с врагом – предательство. – Голос Терезы заглушил крики. – Совет Семи сказал.

Банкира уволокли. Его крики сменились мольбой, мольба перешла в визг, открылась дверь – та самая дверь, в которую входил Кронмир несколько недель назад. Все слышали, как банкира стаскивают по ступенькам и как его сапоги задевают каждую.

Корнеры переглянулись.

– Никколо Варинер – верный друг, – сказал один.

– Нет, – ответила Тереза. – Он презренный предатель. Продолжайте, прошу.

Император поднял руки.

– Вероятно, у нас нет выбора, кроме как ссудить вам деньги, – сказал Корнер Примо.

– Нет, – хмуро подтвердил император.

Спустя семь часов и очень много ударов колокола император в красном атласе, вышитом золотом, и будущая императрица в бело-зеленом прошли меж выстроившихся рядами наемников, между схолариями, под саблями вардариотов и, наконец, под вытянутыми вверх топорами нордиканцев. Вениканцы кричали до хрипоты, и солдаты кричали тоже, и под великолепной вуалью, вышитой Дубовой Скамьей, Бланш Голд немного поплакала, хотя не могла бы сказать почему.

Или могла бы. Может быть, она плакала о прошлом и о будущем. О том, что уже потеряла, и о том, что предстояло потерять. А может, и о том, что она приобрела.

Но она ни разу не сбилась с шага. Плечи она держала прямо, а голову высоко. Она поклонилась святым, присела перед патриархом, сделала реверанс мужу и опустилась на колени, чтобы принять корону.

Ничто из этого не тронуло ее по-настоящему. Все как будто оставалось на расстоянии, пока человек в красном, надевший теперь алый плащ, подбитый горностаевым мехом, который ужасно шуршал по дублету, не наклонился к ней.

Корона с девятью зубцами у нее на голове не уступала по высоте его короне. Она видела, как его короновали в Ливиаполисе, и не знала, о чем он тогда думал.

Сама она думать не могла вовсе. А он приподнял край ее вуали и сказал:

– Теперь королева Альбы должна тебе кланяться.

И тут произошедшее обрушилось на нее, и она долго не могла вздохнуть.

У герцога могли остаться опасения относительно новых союзников, банкиры были близки к бунту, но город не скупился.

Бланш вынырнула из своих мыслей и сомнений и обнаружила, что сидит за столом, накрытым прямо на площади, перед великолепной базиликой Святого Марка. Она улыбнулась мужу и посмаковала это слово.

– Муж? – вслух произнесла она.

– Жена? – сказал он, глядя на нее. А потом накрыл ее ладонь своей, и она оказалась в его Дворце.

– Я, наверное, вообще не думала, что ты это сделаешь, – призналась она. Он ухмыльнулся даже в эфире.

– Да никто особенно не сопротивлялся, – задорно сказал он.

Она рассмеялась, отпустила его руку и повернулась к Моргану Мортирмиру, потому что опять стала собой, а Морган всегда нуждался в помощи на людских сборищах.

Но он был очарован своей Танкредой и вообще не отрывал от нее взгляда. Она надела шелковое платье цвета слоновой кости, расшитое сотнями, если не тысячами жемчужин. Было у нее и другое, но когда герцогиня предложила свое…

Танкреда засмеялась.

Подошел сэр Георгий и произнес длинный тост за счастливые пары. Сэр Майкл отпустил парочку ехидных замечаний, но только парочку.

Ему не стоило сдерживаться.

Поднялся Плохиш Том, сидевший в пяти столах от них, и громогласно потребовал тишины. Вышел на середину, воздвигся между уставленными золотом и серебром столами, за которыми шесть сотен вениканских аристократов расположились рядом с рыцарями и дамами из Альбы, Мореи и Дар-ас-Салама.

Высоко поднял тяжелый золотой кубок.

– Добрые люди! Я знаю этого придурка, которого вы зовете императором, уже шесть лет… И знаю лучше, чем все остальные.

Габриэль застонал.

– А девица, на которой он женился… не стану говорить, что это я дал ему совет, который и привел нас всех сюда, но я тогда сказал ему…

Изюминка, которая встала, чтобы тоже произнести речь, метко пнула его под колено. Том развернулся, не расплескав ни капли, и замолчал.

– Ладно, такие истории в приличной компании не рассказывают. Приберегу их до следующего раза. Так вот, за придурка и его госпожу. Когда они… – Том показал пальцами какую-то фигуру, но Изюминка, ростом уступавшая ему на целый фут, встала перед ним и каким-то образом загородила его.

– Мы желаем им счастья! – крикнула она.

– В постели и не только! – завопил Том, и дамы попадали в обморок… или завизжали от смеха. Кто-то принялся прикидывать рост Тома.

В толпе засмеялись и закричали «Виват!». Многие вениканцы желали молодоженам долгой жизни, послышались ехидные предложения.

– Ох, – сказал император.

Бланш хохотала под вуалью и думала, можно ли будет снять ее до конца вечера. Танкреда целовалась со своим новоиспеченным мужем и улыбалась. У них за спиной…

Сорок старейших лучников войска вышли из-за столов и замерли перед своим капитаном. Из их рядов выступили Смок и Длинная Лапища. Длинная Лапища глубоко поклонился.

– Мы дали Уилфулу Убийце обещание, – сказал Смок.

– Господи, – ответил император и попытался спрятаться под стол.

– Боюсь, милый, тебе придется принять это, как подобает мужчине, – заметила Бланш.

– Мы обещали ему, что, если ты женишься на мистрис Бланш, – Смок понял, что, кажется, совершил ошибку, – ну, то есть когда ты на ней женишься…

Лучники с трудом сдерживали хохот.

– Уилфул Убийца… ну и остальные… мы написали свадебную песню. Месяц назад или около того. Еще до боя.

Калли откашлялся.

– И ты мне запрещала говорить? – спросил Плохиш Том у Изюминки.

– С тобой я могу что-то сделать. А с призраком Уилфула Убийцы мне не потягаться.

Она вышла из-за стола и направилась к лучникам. К ним присоединились еще человек пятьдесят, включая сэра Майкла с Кайтлин, Джорджа Брювса и Фрэнсиса Эткорта.

Изюминка поставила руки на обтянутую шелком талию и взяла чистую ноту.

Были там и другие подобные куплеты. Императрица решила, что, раз уж ее чары воспевают в песне, вуаль можно уже наконец снять. Люди, понимающие альбанский, внезапно оказались главными героями вечера, а император сделал храброе лицо и улыбался своим солдатам. Бланш умирала от смеха. Кайтлин притворилась, что упала в обморок.

Три часа спустя Бланш, пьяная, несмотря на ребенка, которого она носила под сердцем и теперь уже точно это знала, и то и дело начинающая хихикать, сидела на своем свадебном ложе вместе с Кайтлин и герцогиней Веники и горланила песню.

– Я не поняла куплет про лошадей, – призналась Жизель.

Кайтлин объяснила. Жизель рухнула на пол. Она пыталась говорить, но только хватала ртом воздух, как рыба.

– Не знаю, как относиться к тому, что Уилфул Убийца считал мою грудь самой прекрасной на свете, – сказала Бланш, улыбаясь.

Попомните мои слова…

– Я с ним соглашусь, – засмеялась Жизель.

Все трое заорали, требуя еще вина.

Позже пришел император. Майкл упал в коридоре и теперь сидел на красивом шелковом ковре. Герцог Веники остался во дворе палаццо вместе с Плохишом Томом, Длинной Лапищей и братьями Корнер. Они тоже распевали песню. Голос у старого герцога оказался скрипучий, но петь он умел. Он пытался научить их песне «Che cosa е quest d’amor». Том старательно подражал его фальцету.

Изюминка была, как она сама говорила, навеселе. Но она подхватила мелодию герцога быстрее других и могла брать нужные ноты без всякого фальцета. Когда она попробовала гармонию, Габриэль погладил ее по плечу и удалился. Поднялся по внешней лестнице на второй этаж и вошел в освещенный свечами коридор. Накрыл Майкла одеялом. Анна Вудсток показалась из комнаты и ткнула пальцем в другой конец коридора, в комнату, выходящую окнами на Гранд-канал.

Он вошел в спальню, которую специально для этой ночи увешали коврами и гобеленами. Даже полог над кроватью был вышит золотом и, вероятно, числился в сокровищнице.

Бланш сидела на кровати, заплетая волосы. Кайтлин улыбалась и пыталась за руку стащить герцогиню с той же кровати.

Габриэль рассмеялся. Вместе с Бланш, Кайтлин, Тоби, Анной и мастером Никомедом, слугой Габриэля, они перенесли герцогиню в соседнюю комнату, раздели и уложили.

– Пришел Джулас Кронмир, – доложил Тоби. – Простите, капитан. То есть ваша милость.

Тоби тоже выпил. А вот Анна Вудсток была трезва, как судья, и до сих пор не сняла оружия и формы.

Габриэль, тоже не раздевавшийся, вздохнул.

Бланш встала на цыпочки и поцеловала его, слегка прикусив верхнюю губу.

– А я уже почти трезвая. На всякий случай. – Она посмотрела на соседнюю дверь со спокойной уверенностью, которую Габриэль так в ней любил. – Если ты задержишься, герцогиня попытается занять твое место.

Габриэль кивнул Тоби и вышел в коридор.

– Поздравляю с великолепной свадьбой, ваша милость, – поклонился Кронмир.

– Да, было неплохо, – улыбнулся Габриэль. – И если ты не собираешься сказать, что враг стоит у ворот… да даже если и собираешься, честно говоря…

– Я думаю, что мы сможем сдерживать их еще несколько часов, милорд, – сказал Кронмир, улыбаясь, что случалось редко. – Но магистр Петрарка совершенно уверен, что Некромант в Арле. – Он протянул Габриэлю клочок пергамента. – Тридцать четвертая летала туда.

Габриэль наклонился и поцеловал ошарашенного шпиона.

– Лучший подарок к свадьбе. Ты – бесценное сокровище, Кронмир. Дайте Тридцать четвертой целую курицу, или павлина, или что она там любит. Живую мышь.

Кронмир поклонился, но кланялся он уже пустоте.

Бланш обнаружила, что все еще пьяна, и хмель заставил ее осмелеть. Результаты оказались великолепны.

Она лежала на нем. Ей удалось его удивить, и это ее радовало.

– Мы женаты, – сказала она.

Свечи все еще горели. Сотня восковых свечей, немыслимая трата воска и золота. Они оба видели собственную похоть.

– Выходит, так, – улыбнулся Габриэль.

– А мы будем жить долго и счастливо?

– Нет, – ответил Габриэль, сразу становясь далеким.

Но потом вспомнил слова Изюминки.

– А может, и да.

Они долго молчали.

– Ты не такая легкая, как думаешь.

– Это самый нежный и изысканный комплимент, на который ты способен? – Да.

– И почему мы поженились?

– Потому что я тебя люблю.

– Люди вроде тебя иногда любят людей вроде меня. Нас держат в уютных домах, а наших детей воспитывают в лучших семьях. – Бланш придавила его в постели и обхватила ногами. – Но на нас не женятся. Мы не становимся императрицами.

– Старый король женился на Софии, – заметил Габриэль.

Бланш заизвивалась. Он не отреагировал, и она подула ему на ресницы – он этого терпеть не мог.

– Ты знаешь, кто такая Кларисса де Сартрес? – спросил Габриэль.

– Нет.

– Сейчас она уже может быть королевой Галле. Ее отец был последним князем Арле. Она удерживает замок Арле… удерживала еще вчера, и мы собираемся спасти ее.

– А при чем тут наша свадьба?

– При том. Молчи, женщина. Я твой муж и господин, и ты должна почитать меня. – Он попробовал ее пощекотать.

Бланш шевельнула липким голым бедром так, что он почувствовал прикосновение ее колена к мошонке. Он смирился.

– Если Кларисса удержит Арле. Если мы победим Некроманта, освободим Арле и спасем врата. Если, как мы имеем основания предполагать, ее отец и король Галле погибли, сражаясь с Некромантом…

Бланш покачала головой, но Габриэль был с ней откровенен.

– Тогда, милая, все бы стали настаивать, чтобы я женился на Клариссе. Даже Майкл бы этого хотел. А я хотел жениться на тебе. Сделав это, я… закрыл определенные двери. Послушай, это безумие, но Том потому за мной и идет, что я безумец. Через год я, скорее всего, буду мертв. Мне постоянно придется рисковать. Дороги назад нет. Мы не можем проиграть или ошибиться.

Она приподнялась на локтях и посмотрела на него.

– Я могу предложить тебе только участие в моей авантюре, – сказал он. – А если я доведу ее до конца, то передам корону Комнину, а мы будем жить долго и счастливо.

– Не верится что-то, – засмеялась Бланш. – Не можешь ты жить счастливо, тебе нужно бороться.

Она наклонилась и поцеловала его. Она уже была абсолютно трезва, но все равно смогла его удивить. Но он не был бы собой, если бы не удивлял ее. В конце концов они оба, верхний матрас и вышитое белье оказались на полу.

– Спать хочешь? – спросил он.

– Нет, – рассмеялась она.

– Тогда пойдем пройдемся.

– Пройдемся? – Вот теперь он удивил ее по-настоящему.

– Я последние два дня занимался списками.

– Я бы тебе рассказала кое-что про списки.

– Да, я слышал от герцогини, главной твоей поклонницы. После меня, конечно.

Бланш укусила его.

– Я собираюсь начать военную кампанию продолжительностью четыре недели. И выжить. Или умереть. Я не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась. Честно говоря, я не уверен, что смогу еще раз.

Оба засмеялись. Габриэль открыл сундук и кинул ей брэ, шоссы и дублет. Бланш из-за ширмы швырнула в него полотенцем.

Перед их дверью стояла Анна Вудсток с обнаженным мечом. Это тронуло Габриэля до глубины души. Он низко поклонился, коснувшись коленом пола, как будто он был оруженосцем, а она – рыцарем. Девушка вспыхнула.

– Мы пойдем гулять, – сказал он. – А ты можешь отдохнуть. Я возьму твой меч, если ты не возражаешь.

Они вышли в ночь. Только вдвоем. Ни Тоби, ни Анны, ни вереницы слуг, ни мастера Никомеда, ни Плохиша Тома, ни Изюминки, ни Майкла, ни Кайтлин.

Бланш осознала, как редко теперь оставалась одна.

На улице было темно. Луна отражалась в каналах, в узких переулках горели фонари и факелы в железных скобах. Это все показалось Бланш очень красивым.

Пахло морской водой. Не мусором, не отходами, не навозом.

Бланш надела простые кожаные туфли и сквозь подошву чувствовала, какой гладкий и чистый под ногами камень. Она начала понимать, почему здесь часто вовсе не носят обуви, ограничиваясь шоссами с кожаной подошвой.

– Куда мы идем? – спросила она через некоторое время.

– Не знаю.

Они пробирались переулками – такими узкими, что идти приходилось друг за другом. Один из переулков оказался туннелем, который нырял под стену и выходил с другой стороны. Они вылезли на маленькую площадь, расчерченную лучами света. На площади возвышалась великолепная церковь. На фасаде как будто застыли языки пламени, вырезанные из камня, а над ними за окном-розой из цветного стекла горели свечи.

– И здесь мы венчались, – выдохнула она.

– Наверное, велели освещать площадь всю ночь. – Он сжал ее руку.

Огоньки свечей походили на кружащих в воздухе фей. Он повел Бланш через площадь. Под мостом через маленький канал стояла лодка.

– Давай покатаемся, – попросила она.

– Я не взял с собой денег, – ответил Габриэль, явно расстроенный.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала его.

– Ну и глупо.

Его кошелек висел у нее на поясе. Она нащупала розенобль, огромную сумму.

– Вообще-то я ношу их, чтобы награждать достойных, а не платить лодочникам.

Она помахала монетой, лодочник взял ее и попробовал на зуб. Он говорил по-этрусски. Она нет. Зато Габриэль – да.

Потом они сидели рядом, а лодочник греб. Они поднялись по маленькому каналу, спустились по другому. Один раз лодочник низко пригнулся, когда они проплывали под домом или даже целым кварталом. Наконец, лодка оказалась в широком канале, среди леса мачт. Здесь стояли два десятка вениканских военных кораблей.

– Герцогиня – воин, – сказала Бланш. – Я ей нравлюсь.

– Ты всем нравишься. Не бери в голову.

Она толкнула его.

– Я никуда не еду?

– Едешь. По крайней мере до Вероны. А то стирать некому.

Она снова его толкнула.

– Но я думал, что ты будешь с нами до конца. Мне предстоит огромный риск. Если у меня получится… а если не получится, конец наступит быстро.

Уже светало. Габриэль пошептался с лодочником, и тот развернул лодку.

– Что он сказал? – спросила Бланш.

– Что мы можем задернуть занавески и заняться любовью. Но я ответил, что мы предпочтем завтрак. Кажется, ему ты тоже нравишься.

Бланш обвела пальцем его губы.

– Наверное, я бы хотела когда-нибудь заняться любовью в лодке. Но сейчас я хочу только есть.

Они вылезли на другой площади, где стоял небольшой форт, обращенный к морю. За ним оказалась таверна или трактир. Десяток человек в роскошных, но грязных и помятых одеждах сидели или лежали за столами на улице.

– Город никогда не спит. Так говорят, и здесь это правда. Наверное, это те, кто пережил нашу свадьбу.

Им подали яйца, лепешки и гипокрас. Вставало солнце. Последний из музыкантов попросил «еще одну», выпил и удалился, пошатываясь. Лодочник выпил вместе с ними.

– Красивый у тебя парень, – сказал он Габриэлю.

– Он решил, что ты мальчик, – рассмеялся тот.

– Нет. И наверняка он знает, кто мы такие.

Бланш улыбнулась, и лодочник улыбнулся в ответ.

Сотня свечей не успела догореть. Они вышли на балкон над каналом и стояли там, обнявшись, пока красный шар солнца поднимался из-за горизонта, заливал светом золотые купола и гладкий серо-белый камень, красил каналы в рыжий.

– Это, на мой взгляд, и есть долго и счастливо, – прошептал он ей в шею.

Она рассмеялась.

Тремя неделями раньше, в двух тысячах лиг к западу, когда Красный Рыцарь ушел, принцесса Ирина поняла, что скоро умрет. Она знала, что повела себя глупо. Она не смогла промолчать, потому что мучилась от стыда, унижения и одиночества. И вины.

Она долго сидела на троне, смотрела в пустоту и думала о сделанном выборе.

Мария подошла к ней, поклонилась. В руках у нее был кубок.

– Выходит, ты всегда была на его стороне, – выплюнула Ирина.

Мария посмотрела на нее печально и серьезно. Ирине захотелось заорать, но слишком хорошо она была воспитана. И уже достаточно глупостей наделала сегодня.

– Это яд? – осведомилась она.

– Нет. – Мария присела. – Это лекарство.

– Что будет, если я его выпью?

– Жизнь я вам обещать не могу. Это не мое дело. Но… не думаю, что он ищет вашей смерти. В монастыре не так и плохо.

Ирина немного поплакала, отбросила мысль о самоубийстве и осушила кубок.

Проснулась она утром, лежа на земле. Какое-то время она не понимала, что происходит. Кто-то прикрыл ее шерстяным одеялом, она не знала, где она, и даже забыла, кто она. Болели бедра, очень болела голова, зато было тепло.

Совсем рядом лежал некто с покрытым татуировками лицом. Ирина бы закричала, но ее одолело странное оцепенение. Она пошевелила пальцами и через некоторое время снова почувствовала собственное тело. Рот пересох, ресницы слиплись. Она медленно подняла руку и потерла лицо.

Татуированный открыл глаза. Они оказались ярко-зеленые и нечеловеческие. Ирина схватила ртом воздух. Вставало солнце. Над деревьями кружил огромный зверь, размахивая красно-зелено-золотыми крыльями. Ирина жадно задышала, как будто только что вынырнула из воды.

– Я жива, – вслух сказала она.

– Ты теплая, – ответил татуированный. – Была бы мертвая, остыла бы.

Ирина еще полежала, наслаждаясь прикосновением чужих тел. Холодными ночами она брала в постель служанок. Она никогда бы в этом не призналась, но больше всего на свете любила лежать рядом с кем-то другим. Она позволила себе отдохнуть несколько мгновений.

А потом, решившись принять любую судьбу, уготованную ей Красным Рыцарем, она села.

Занимался рассвет. Небо казалось нежно-розовым. У ее ног тлел небольшой костерок, вокруг которого свернулись под одеялами два десятка тел. Было довольно свежо, даже холодно. Те двое, которые стояли, кутались в шерстяные плащи. В руках они держали луки. Никто не обратил на нее никакого внимания.

Поразительно знакомый человек помешивал что-то в котелке над огнем.

– Габриэль? – спросила она и сразу поняла, что ошиблась. Если бы это оказался он, ей стало бы стыдно.

Юноша повернулся. Совсем другое лицо. Глаза раскосые, как у кошки.

– Я Анеас. А ты Ирина.

Она долго смотрела на него. Минула, наверное, сотня ударов сердца. Потом взглянула на свои нежные ладони ивздохнула. Осторожно выбралась из-под одеяла и набросила его на лежавшего рядом. Тот замурчал, как будто был огромным котом, а не мужчиной в татуировках. Или женщиной?

Ирина обдумала, что ей делать. Она молчала так долго, что все приятные ощущения от тепла успели исчезнуть и она почувствовала злость.

– И что я здесь делаю? – спросила она.

Анеас Мурьен – семейное сходство было очевидным – изучающе посмотрел на нее.

– А это зависит от тебя. Я тебя сюда не звал. Все придумал мой брат. – Он поворошил костер.

Он тоже злился. Она прикинула, дает ли ей это какие-то преимущества.

– Я не собираюсь реветь, если ты об этом.

– Не собираешься? – переспросил Анеас, зачерпнул своего варева роговым кубком и протянул ей. Говорил на архаике он невыразительно и с сильным альбанским акцентом, слишком жестко произнося слова.

Варвар.

Она сделала глоток и почувствовала вкус меда. Отпила побольше. Напиток походил на темный терпкий гипокрас. Кофе она пробовала раньше, но это было куда крепче.

– Нет, я больше не стану плакать. Из-за твоего брата-узурпатора.

Анеас пожал плечами. Все в этой семье пожимали плечами одинаково неприятно.

– Все остальные его любят.

– Я его ненавижу.

– В самом деле? – снисходительно улыбнулся он. – И поэтому ты позвала его по имени, как только проснулась?

Она почувствовала, что краснеет. Что сейчас сорвется. Но она родилась в старейшем королевском роду мира. Она взяла себя в руки.

– Я очнулась. Что я здесь делаю?

– Мы преследуем Кевина Орли. Ты знаешь, кто это? – Имя «Орли» он произнес так, как будто от него исходила злая магия.

– Да. Это ученик Шипа. Утверждает, что имеет право на фамилию Орли, но доказательств у него нет. Несколько лет жил с сэссагами. Я принцесса из императорского дома, я обязана знать такое. Почему мы его преследуем?

Анеас кивнул – то ли одобрительно, то ли понимающе.

– У нас не хватит сил победить или уничтожить его войска. Я полагаю, что в лесах он уже нашел себе новых союзников. Габриэль или Гэвин собираются отправить против него армию. А пока мы должны за ним следить.

– Но их больше, – заметила Ирина.

– На порядок, – по-волчьи усмехнулся Анеас.

– И тем не менее мы идем по следу. Твой брат отправил меня сюда, чтобы я погибла или попала в плен.

– Тебе приходилось жить в лесу? – спросил он. Ее сарказма он просто не слышал – как танцор, который разворачивается на пятке и движется в другую сторону.

– Я охотилась на вепря. С двадцатью загонщиками, кузинами и большими шатрами.

– Костер поддерживать сможешь? У меня есть другие дела.

– Твой брат хотел, чтобы я вышла за тебя замуж. Сказал, что сделает тебя герцогом Фракейским.

– Правда? Я бы предпочел стать герцогом Севера. Думаю, у меня получится. Мне он тоже об этом говорил.

– Я могу поддерживать огонь.

– Хорошо. Примерно так же, как сейчас.

Он встал, собираясь уходить. Она поймала его за руку.

– Я здесь, чтобы ты за мной ухаживал? – спросила она гораздо наглее, чем хотела.

– Я думаю, что наоборот. Дурацкая шутка моего брата, ненавижу их. – Улыбка получилась не такая гадкая, как слова.

Он ушел, оставив ее поддерживать огонь.

Через час все встали, поели и тронулись в путь. Ирина обожгла пальцы, отмывая котелок из-под мерзкой каши из перетертого зерна. Свою долю она съела.

Кто-то сказал ей, что котелок недомыт.

Лямки мешка врезались ей в плечи. Она думала, что работа ей не противна. Работа неплоха сама по себе, а быть принцессой – тот еще труд. Ежедневная переписка, уроки танцев, теология, начатки магии, бесконечные и бессмысленные собрания и аудиенции. Разумеется, это работа.

Все отдавали ей приказы. Обычно вежливые, как будто она была ребенком. Но тон их не оставлял сомнений. Здесь она ниже всех.

Она представила, каково ей было бы в монастыре.

Подумала, что Анеас хорош собой.

Решила, что нужно получше постараться убивать Красного Рыцаря. Прикинула на мгновение, что могла бы выйти за Анеаса и убить обоих его братьев.

Улыбнулась про себя и пошла дальше.

Они шли вперед. За все утро никто не спросил, как она справляется, хотя странный татуированный юноша порой настойчиво смотрел ей в глаза.

Дважды они останавливались. В первый раз она рухнула на землю и не поднялась, пока один из пришедших из-за Стены не рявкнул. Она не представляла, зачем они остановились и надолго ли. Болело все… бедра, колени, плечи. Благовония, которыми она вчера умастила волосы, притягивали тучи крошечных насекомых. Вырез сорочки не скрывал шею и верхнюю часть грудей. Когда солнце поднялось в зенит, ей было уже так дурно, что она не могла утешать себя мыслью о том, что выжила.

Но она была крепкой девушкой. Танцевала каждый день, училась ножевому бою, ездила верхом и охотилась. Слабой ее никто бы не назвал. Просто земли Диких требовали сил, которых у нее не было.

Второй привал оказался неожиданным и продлился дольше. Она прислонилась к дереву и задумалась. Скорее всего, ее заплечный мешок упаковывал сам Красный Рыцарь. Может быть, вместе с братом.

Она думала, что разрисованный человек по имени Льюин – ирк, скорее всего. Он говорил на архаике чисто и без акцента, но не потому, что был одним из ее подданных. Просто на этом языке он говорил с рождения. Надо бы попробовать с ним сблизиться. А потом подкупить, если все будет хорошо.

Архаику знали еще полдюжины воинов. Их военный вождь уже ушел на восток к Тикондаге или в гостиницу, а они остались выслеживать врага. Уж они-то точно ее подданные. Двое говорили о службе вместе с Туркосом, а это имя она знала.

Красный Рыцарь спас Туркоса в Зимней войне. Когда все развалилось. Когда наемник-варвар показал себя сначала надежным союзником, а потом хитроумным заговорщиком. При мысли о том, что он собирается сам быть императором, у нее горчило во рту. А от того, что армия ее отца встала за него, ее как будто жгло огнем. Он же варвар!

Да, императоры-варвары бывали и раньше. Не меньше десятка. Почти все из Альбы. Она успокаивала себя тем, что патриарх откажется его короновать, но на самом деле знала, что и патриарх предпочтет его.

Все выберут его.

Она заставила себя отбросить эти бесплодные мысли. Капитаны собрались на тропе: пришедший из-за Стены в алой раскраске, невысокий имперский офицер в кожаных штанах и юный Анеас, который рядом с ними выглядел мальчишкой. Да он и был мальчишкой.

Она думала, что ему лет семнадцать.

Потом вспомнила, что ей самой всего восемнадцать.

Анеас удивил ее, спросив:

– Как у тебя дела?

– Я жива, – ответила она, пытаясь нащупать правильное сочетание мужества и грусти в голосе.

– И я. Пока. Нам кое-что нужно решить. Снимай мешок, отдохни.

Странный юноша в татуировках подошел и сел рядом с ней. Он прислонился к тому же дереву, не спросив разрешения, и его мускулистое плечо касалось ее. Ирина покосилась на юношу, а тот заглянул ей в глаза и протянул кусок чесночной колбасы на ноже – таком остром, что на лезвии играло солнце. Нож оказался совсем близко к горлу…

– Как тебя зовут? – спросила она.

Именно эти ярко-зеленые глаза она увидела, когда проснулась.

– Смотрит на Облака, – ответил он, и Ирина тут же подумала, что голос у него (нее?) женский. – Ты очень красивая. Дать тебе совет?

Ирина вспыхнула. Принцессам редко говорят, что они красивы. Хотя сама она о себе это знала.

– Пожалуй, – с достоинством ответила она.

Смотрит на Облака отломила ветку папоротника и протянула Ирине.

– Обмахивайся ею. Вечером я покажу тебе, как мыться.

Шаманка склонилась над шеей Ирины и понюхала ее. Ирине стало неприятно.

– Гнилое мясо, – решила Смотрит на Облака. – И мускус. Привлечет всех хищников от мала до велика.

Говорила она на архаике очень чисто, хоть и не слишком утонченно, сильно упирая на согласные. Ирина прикусила губу в испуге.

– Это благовония! – возмутилась она.

– Не здесь, – моргнула Смотрит на Облака. – Здесь так пахнет добыча.

– Я не добыча!

– Докажи.

Смотрит на Облака поднялась слитным движением, как танцор, и ушла к Анеасу.

Следующим явился боглин. Присел рядом и предложил ей свежую морковку. Наверное, ее привез Красный Рыцарь, когда бросил Ирину, одурманенную, в лагере варваров и пришедших из-за Стены.

Кожу твари покрывали зеленые, серые и бурые пятна, а пахло от нее корицей. На спине рос мох. Ирина взяла морковку, не думая дурного. Она не боялась боглина. Честно говоря, он ей нравился.

– Ты знаешь архаику? – спросила она.

– Нет, – ответил боглин, кажется, по-альбански. Альбанский она немного знала.

– Спасибо.

Боглин кивнул. Его рыло разделилось на четыре части.

Ирина лицом к лицу встречала убийц, придворных и выступала перед толпой. Она расправила плечи и улыбнулась.

– Сколько зубов!

– Он улыбается, – объяснил по-альбански какой-то человек. – Мы зовем его Креком.

– Мир тебе, Крек, – произнесла она на своем придворном альбанском.

Боглин кивнул:

– И тебе привет, Йи-риана.

– Меня зовут Рик Ланторн, – сказал человек. – Я должен следить, чтобы ты не умерла.

– Или убить меня, если я что-то сделаю не так?

– Об этом сэр Габриэль ничего не говорил.

– А я тебя знаю, – решила вдруг Ирина.

– Думаю, ты знаешь мою сестру. Смотрит на Облака говорит, что тебе надо смыть духи, чтобы тебя не кусали. – Он протянул ей маленькую глиняную бутылочку. – Воняет дерьмом, но мелкие гады отстанут.

Он улыбнулся и кивнул ей, как будто ей было до него дело.

– Скажи, если тебе что-то понадобится.

Она вежливо улыбнулась ему вслед.

Еще через две мили она все-таки воспользовалась маслянистой жидкостью из бутылочки. Пахла она скипидаром, а вовсе не дерьмом. Притирание и ветка папоротника немного помогли, так что у Ирины получилось оглядеться.

Они пересекли небольшой ручей, потом другой, и она начала понимать, что происходит. Маленький отряд шел, высылая перед собой и по сторонам разведчиков. Еще двое разведчиков вернулись в середине дня, а Анеас куда-то помчался вместе со Смотрит на Облака, как будто груз за спиной ему совсем не мешал.

Для молодой женщины Ирина очень хорошо разбиралась в военном деле. Она предположила, что в каждый момент только один или два разведчика следят за врагом непосредственно, а потом они меняются.

Отряд поднялся на вершину низкого пологого холма, с трех сторон окруженного ручьем. Никто не сказал ни слова, но все принялись сбрасывать с плеч мешки и одеяла. Ирк Льюин, кажется, был за старшего, но он ничего не говорил. Палкой он наметил на земле контур, а Ланторн достал очень маленькую лопатку и начал копать яму. Остальные срезали сучья, а кто-то ушел подальше за хворостом. Шумели гораздо больше, чем на ходу, но никто ничего не говорил.

Ирина редко чувствовала себя настолько бесполезной. Но скоро ее заметил Ланторн.

– Набери воды во все чайники. И найди местечко почище!

Она кивнула, собрала четыре медных чайника и потащила их к ручью под лагерем.

Скоро она оказалась в лесу совсем одна. Она слышала, как наверху ставят палатки, но рядом с ней никого не было. Она поняла, что может сбежать. Конечно, все ее спутники умели жить в лесу, ее бы поймали через несколько минут. А если бы и не поймали, она осталась бы одна в землях Диких. Глупо.

Но она все равно смотрела в лес.

Наполнив чайники, она отнесла их наверх, по два за раз.

Ланторн смастерил треноги из сырых веток, подвесил чайники на легких цепочках. Вода грелась над спрятанным в яме костром, почти незаметным даже с расстояния в несколько шагов. Дым поднимался к кронам деревьев.

Льюин обратил внимание на ее любопытство.

Нас не должны заметить враги, – сказал он на высокой архаике. – Иногда мы вообще не готовим горячего.

– Дождаться не могу, – отозвалась Ирина.

Появились двое пришедших из-за Стены с убитым олененком. Он был очень хорошенький, так что Ирине стало больно, и она отвернулась. Льюин, который наблюдал за ней, улыбнулся жуткой иркской улыбкой.

– Помоги мастеру Ланторну разделать добычу. Это нелегкая работа.

Ирина смутилась.

– Я… думала, что ирки не едят мяса.

Льюин открыл рот, полный острых зубов, как будто дразнил ее.

Ланторн, не обращая на них внимания, вытащил тяжелый короткий тесак, похожий на мясницкий топорик. Длиной он был где-то с мужское предплечье, а шириной – с ладонь Ирины.

– Растопку делать хорошо, – ухмыльнулся он. – И боглинов рубить, если придется.

Крек зашуршал надкрыльями.

– Да и человеческую голову можно срубить. Чтобы съесть. – Странные четырехчастные губы зашевелились. Ирина понадеялась, что это улыбка.

– Ты прав, парень. Разделать человека этим тоже несложно. А вот всякое придворное фехтование… не по мне. Давайте пока снимем шкуру с малыша.

За этим последовал один из самых омерзительных часов в жизни Ирины. Олененок напоминал ей ребенка. Собственными руками она помогала его свежевать, старательно отделяя мерзкие волокна, прикреплявшие шкуру к мясу. Нож ей одолжил один из пришедших из-за Стены. Он улыбался ей, и эту улыбку она сочла бы дружелюбной, если бы не тряслась от ужаса, прикасаясь к трупику. Но багрянородная принцесса не могла показать свой гнев или отвращение.

По крайней мере, она очень старалась.

Ланторн отрезал бедняжке ножки и содрал с него шкуру. Потом тельце пришлось вскрыть, и лучник опять заставил Ирину заняться этим. Она задерживала дыхание, сколько могла, но потом все же вдохнула. Она почувствовала себя грязной из-за запаха и тепла внутренностей, из-за остатков последней трапезы.

– Осторожнее, девочка, это печенка, и мы ее съедим. Хорошее мясо.

Ланторн ухмылялся, глядя на ее неловкие движения. Она заставила себя воткнуть нож глубже, чтобы закончить уже эту мерзкую работу. Он накрыл ее грязную окровавленную руку своей, чистой.

– Нет, девочка. Не так сильно. Проткнешь этот пузырь, и все мясо будет в моче. Еда-то добрая. В твоем городе богачи платят кучу денег за таких крошек. А нам она досталась даром, за стрелу-другую.

Ее передернуло. Она не понимала, дразнит ли он ее или ему правда доставляет удовольствие разделка мертвого зверя. Она снова занесла нож.

– Нет! – резко сказал он. – Осторожнее.

Она оттолкнула его руку. Это было уже слишком – кровь на руках, внутренности, его слова. Резать, но осторожно? Как это?

– Стой, черт тебя возьми! – Он схватил ее за руку.

Она разрыдалась. Слезы пришли внезапно, она не могла их сдержать и от этого злилась только сильнее. Она терпеть не могла показывать слабость. Теперь все вокруг думали, что она слабая. Она вытерла глаза, измазав лицо дрянью, и рассердилась окончательно.

Ланторн отнял у нее нож и легко закончил разрез.

– И нечего плакать, дамочка.

Она опустилась на колени, всхлипывая и ненавидя все вокруг.

Следопыты оказались гораздо вежливее, чем она ожидала от таких суровых людей. Большинство отвернулось. Никто ее не дразнил. Она вытерла подолом простого льняного платья лицо, а потом руки. Что-то осталось на мокасинах.

Внутренности олененка мягко шлепнулись на заранее собранную кучу листьев. Ланторн сделал круговой разрез под хвостом, чтобы вытащить оставшееся. Потом подсунул руки под листья, поднял блестящий, мерзкий ком и отшвырнул прочь. Бросок вышел такой сильный, что кишки, разворачиваясь на лету, упали прямо в ручей.

В воде кто-то немедленно зашевелился. Нельзя сказать, чтобы она закипела, но глубокая заводь, где Ирина брала воду, оказалась обитаемой.

– Кусачая черепаха, – ухмыльнулся Ланторн. – Дикая. Не подпускай ее к себе. Одни едят других, но лучше самому кого-то съесть, чем стать обедом.

Ирина сглотнула, чтобы ее не стошнило.

– Теперь нужно срезать мясо с костей. – Он вел себя так, как будто учил ее чему-то полезному.

Через час вернулись Анеас и высокая женщина-мужчина. Выглядели они очень торжественно. Ирина, грязная и измученная, заметила, что никто из них не делал никакой работы. Скромный лагерь был уже готов, стояли палатки, горели в ямах костры, булькало оленье рагу. Подходили люди, наполняли миски. Анеас ждал и смотрел. Потом подошел к ней.

– Ты не ешь.

– Не хочу, – осторожно ответила она.

– Поешь, – нахмурился он. – Я не могу взять еды, пока ты не поешь. И несмотря на твои… опасения, твоему телу нужна еда.

Рагу пахло очень вкусно. Ирина присела к костру, умирая от голода и омерзения. Ей понравилось, что он отказывался есть без нее.

– А почему ты не ешь?

– Я капитан. Я ем последний.

– Глупое правило. Император ест первый.

– Наверное, императора воспитывал не мой учитель. Ну или у императора всегда хватает еды на всех. – Он улыбнулся.

Ее губы дрогнули, но все же она не стала улыбаться в ответ.

– Она играет с тобой, – сказала Смотрит на Облака, улыбнулась Ирине и протянула Анеасу деревянную миску с горой мяса. – Ей нравится иметь над тобой власть. Просто поешь.

Ирина посмотрела на шаманку, та перехватила ее взгляд и улыбнулась.

– Тебе многому надо научиться. Я тебе помогу.

Ирина хотела ответить резко, но сдержалась. Не время и не место. И как будто решив, что сопротивляться больше нет смысла, она взяла рагу и себе.

Было очень вкусно, что еще больше разозлило ее.

Потом она завернулась в одеяло и легла между Смотрит на Облака и Ланторном. Час она лежала, стараясь их не касаться.

Утром она обнаружила, что они тесно прижимаются друг к другу и им тепло.

Дежурные развели костер.

– Еще один прекрасный день, – сказала Смотрит на Облака и поцеловала не успевшую увернуться Ирину.

Она дернулась, Смотрит на Облака улыбнулась.

Лагерь разобрали за считаные минуты. Ирина еще вчера заметила, что здесь были и другие женщины, не меньше двух. Тогда она сочла их рабынями, но сегодня увидела луки у них за спинами. Они зачернили лица сажей и ушли в лес.

Ей захотелось уйти с ними. Она позволила себе помечтать, что стала следопытом и королевой леса…

Сегодня ей пришлось самой собирать вещи, и у нее никак не получалось увязать их в такой же маленький и плотный тючок, как вчера сделал Анеас или Габриэль. Особенно сложно было с одеялами: два огромных полотнища испачкались в листьях.

– Помочь тебе? – спросила Смотрит на Облака на своей странной архаике.

Ирина уставилась на бесформенную кучу одеял.

– Я с удовольствием приму твою помощь, – ответила она со всем возможным достоинством и заставила себя улыбнуться.

Смотрит на Облака схватила одеяла, встряхнула их так сильно, что они захлопали на ветру, сложила втрое и туго скатала, придерживая коленом. Времени это у нее (него?) почти не заняло. Она потянулась за завязками, которые Ирина предусмотрительно пристроила на крышу палатки.

– Поняла? Ты очень быстрая.

Ирина не знала, что имеет в виду зеленоглазая шаманка.

– Я… мне кажется, я глупая.

– Правда? – Смотрит на Облака оскалилась. Зубов у нее было слишком много.

Потом она привязала бронзовый котелок к заплечному мешку Ирины, и тот сразу потяжелел.

– Твой черед, – извиняющимся тоном сказал Анеас.

– Разумеется, – согласилась она с улыбкой.

Они оказались на краю озера. Озеро тянулось с севера на юг, но Ирина не видела краев, потому что оно было сильно изогнуто. Дважды они выходили на широкие галечные пляжи, но потом тропа снова возвращалась в лес, а озеро просто отблескивало где-то слева.

Деревья были невероятны.

Огромные – верхушки некоторых гигантов было не разглядеть. Они башнями взлетали к небу и исчезали в высоте, прямые, как стрелы, с гладкой корой. Чтобы обхватить ствол, пяти или шести воинам потребовалось бы взяться за руки. Между деревьями лежали кучи листьев, но почти ничего не росло. Разве что там, где кто-то из этих лесных властелинов рухнул, сраженный возрастом, гнилью или дятлами и муравьями, появлялись кусты малины, кривые сосенки и елки. Порой встречались длинные, шагов по пятьдесят, неглубокие и идеально прямые канавы – следы сгнивших древних гигантов. Папоротники стояли везде так густо, как будто их кто-то сеял.

Порой отряд пересекал речушки, стекавшие с востока, с гор. В первый раз Ирина постаралась не замочить ног, но потом так устала, что перестала осторожничать – и ноги промокли. Это оказалось чудесно.

Пришедшие из-за Стены шили обувь из оленьей или лосиной кожи, и она сохла на ходу. Ирина стала специально наступать в воду: так было прохладнее, ноги отдыхали, а высыхали они быстро.

Ближе к вечеру сделали третий привал. Минган, пришедший из-за Стены, высокий и статный, как птица, в честь которой он получил имя, склонился над следом на тропе и подул в рог. Вожди подбежали к нему. Ирина осознала, что отряд значительно больше, чем она думала: нескольких следопытов, которые уходили на запад и восток, она раньше не видела.

Среди них были ирки. Иркская женщина присела рядом с Ириной и улыбнулась. Ирина улыбнулась в ответ.

Двигалась эта женщина совсем не так, как люди.

Двух человеческих женщин Ирина тоже раньше не замечала. Одна была альбанкой, явно благородного происхождения, хорошо воспитанной. Она сделала реверанс и заговорила на архаике, иногда запинаясь.

– Синтия, – представилась она. Она показалась Ирине красивой, несмотря на кольчугу и куртку из оленьей кожи.

Ирина допила воду из маленькой фляжки, и Синтия повела ее к ручью. Они наполнили три десятка фляг, и это заняло у них добрых полчаса. Ирина начала привыкать к работе. Работы было много, и почти все делалось сообща. Пока они наполняли фляги, кто-то другой изучал следы, стоял на страже, ходил в разведку.

Подошла помочь Смотрит на Облака.

– Они держат совет, – сказала она (он?).

Синтия называла шаманку баской.

– Враг снова разделил свои силы. И к нему присоединились рхуки. Вы зовете их гигантами.

– А что мы здесь делаем? – Ирина не понимала, что происходит.

Синтия взвалила на плечо десяток фляг, Ирина взяла еще десяток. Работы она не боялась – боялась унижения. А носить воду с Синтией… Это занятие казалось понятным.

Даже в нынешнем состоянии Ирина начинала понимать, что никто не пытается унизить ее нарочно.

Смотрит на Облака подхватила оставшиеся на земле фляги: медные армейские, полые тыквы, глиняные бутыли, обшитые кожей. Втроем они вернулись на тропу. Ирина внимательно разглядывала деревья, а другие двое и так знали, где они.

– Мы гоним Кевина Орли на восток, – пояснила Синтия. – Пока он не натворил бед.

– Потому что он враг Мурьенам? – горько спросила Ирина.

– Орли – враг всем людям, – усмехнулась Смотрит на Облака. – И почти всем Диким. – Она странно похлопала ресницами. – Это новый ставленник Эша.

Ирина отбросила смутную мысль, что Орли мог бы стать ее союзником против Красного Рыцаря.

Вожди все еще стояли на коленях над следом. Они с благодарностью приняли воду, но разговор уже заканчивался.

Ирина всегда считала солдат безразличными ко всему инструментами. А эти следопыты обсуждали увиденное, как будто были полноценными игроками.

Интересно.

Тени становились длиннее, в лесу похолодало. Анеас поднес рог к губам, и весь отряд повернул на запад, к краю озера. До него оказалось всего несколько сотен шагов, и Ирина ощутила прилив надежды. Надежда оправдалась.

Остановившись, все сбросили груз. Ланторн, ирки и человек, которого она еще не видела, убежали в лес. Анеас заговорил с двумя пришедшими из-за Стены на незнакомом плавном языке, они улыбнулись и тоже исчезли в лесу.

Остальные принялись за работу.

Смотрит на Облака взяла ее за руку и увела под деревья.

– Топором пользоваться умеешь?

– Нет, – с досадой ответила Ирина.

– Тогда учись.

Шаманка оказалась терпеливым учителем. Маленьким топориком она работала очень аккуратно.

– Что мы делаем? – спросила Ирина.

– Шесты для палаток. Девять длинных шестов и тридцать два колышка. Смотри, шесты вот такой длины. С одного конца заостренные. Вот такого размера. Нет, эта сосна засохла. Смотри, я ее руками могу сломать. А эта гнилая. Видишь? Это ясень. Он всегда растет прямо. Мой народ считает, что Тара сделала ясень для человека, потому что все остальные деревья были слишком непрочными.

Баска тремя ударами свалила молодой ясень и принялась обрубать ветки с безжалостностью палача.

– Маленькие веточки убери, – распорядилась Смотрит на Облака. – Хорошо. Смотри, как рубить большие. Вот так. Нет, не в развилку. Топор очень острый. Не ставь сюда ногу. Это глупо. Сюда. Одной рукой. Вот так.

Ирина вела себя не так терпеливо. Ударила, извинилась, ударила, промахнулась.

– Остановись и подыши. Ты ничего не знаешь. Это не порок. Остановись и учись. – Шаманка снова показала, что делать.

Ирина отрубила от ствола маленькую веточку.

– Хорошо. Еще раз.

Ирина двинулась вдоль ствола. Сначала медленно, потом увереннее.

– Ты легкомысленна. Топор острый. Немного знания его не затупит. Осторожнее. Дыши. Учись. Сейчас медленно, а потом будет быстро.

Ирина замерла. Сделала глубокий вдох – она хотела немного поддразнить шаманку – и вдруг увидела цветок.

Первый цветок в лесу. У нее перехватило дыхание.

– А! Да, – согласилась Смотрит на Облака.

Ирина потянулась к цветку, но баска перехватила ее руку.

– Он красив на своем месте.

Ирина вдруг зарыдала. Шаманка обняла ее. От нее пахло соснами и потом. Ирина несколько мгновений не могла взять себя в руки.

– Прошу меня простить.

– Не знаю, что люди имеют в виду, когда это говорят! – расхохоталась шаманка.

Вырезав все шесты и колышки, они отнесли их в лагерь. Смотрит на Облака научила Ирину, как делать волокушу, так что все перетащили за один раз. А потом вместе с Анеасом и Синтией они пошли собирать папоротник и лапник для подстилок.

Даже если Ирину удивило, как тяжело работает младший Мурьен – его голая грудь блестела от пота, – она этого не показала.

Палатки быстро выросли на маленькой поляне у озера. В длинной канаве запалили три костра. По краям ее установили рогатины, на которые уложили длинный шест. Над огнем повесили на цепочках котлы с водой из реки.

Ирина никогда не видела ничего подобного. Как будто из сосновых игл под ногами вдруг поднялся дом.

Анеас застыл с охапкой сосновых веток в руках.

– Это все не так легко устроить, – заметил он. – Обычно мы просто спим на земле.

– Но?

– Мы думаем, что пойдет дождь. Ливень. И нам нужно принять некоторые меры.

– Дай мне, пожалуйста, топорик.

– Только осторожнее, – ухмыльнулся он.

– Он острый, – закончила она фразу на архаике.

Он улыбнулся и ушел, а она принялась рубить с сосен мягкие ветки бритвенно-острым топориком. Незнакомый пришедший из-за Стены выскочил откуда-то и вырвал у нее топор. Он злился и кричал. Ирина заставила себя выпрямиться.

Смотрит на Облака вышла из-за дерева и взяла воина за плечо. Тот сплюнул.

– Ты берешь слишком много веток, – объяснила шаманка. – Так дерево умрет.

– Деревьев много, – нахмурилась Ирина. – А это совсем маленькое.

– А может, оно не моложе тех, огромных, – возразила Смотрит на Облака. – И про людей можно так сказать. Их много. Кто заметит смерть одного? Тебя, например? – Но шаманка улыбалась. Она протянула топорик Ирине обратно, рукоятью вперед. – Руби по несколько веток с каждого дерева. Уходи подальше.

Ирина вздохнула, борясь с желанием устроить скандал, и подчинилась.

Палатки устлали мягкими ветками. Всю поклажу спрятали под крышу. Ирина смотрела на это в ужасе.

Анеас поднял ее заплечный мешок.

– У тебя будет место шириной с этот мешок, – довольно сказал он. – Ты спишь между мной и Ланторном. Когда мы начнем тебе доверять, ты сможешь сама выбирать место для сна.

При мысли о прикосновении к Ланторну Ирина застыла. Перед ее взором возник олененок и его кишки.

– Только не он. Пожалуйста.

Анеас задумался на мгновение.

– Ладно.

Он крикнул что-то, и шаманка присвистнула, как птица, и подпрыгнула, как ягненок на лугу.

– С другой стороны будет спать баска. Она очень рада.

Ирина покраснела. Анеас улыбнулся, и она поняла, что он встревожен.

– Ты нравишься Смотрит на Облака. – Его тон предполагал несколько толкований.

Она размышляла, что он имел в виду, когда ее попросили последить за котлом, чем она и занялась. Мужчины вокруг шили, а женщины точили мечи. Двое незнакомых людей спросили, можно ли растопить на ее костре смолу.

– Это не мой костер, – рассмеялась она.

Это поставило их в тупик.

– Эй, Мот, – заорала по-альбански Лебедь, окситанская девушка, расхаживавшая в одной сорочке, крупному мускулистому мужчине, который мог оказаться рыцарем с тем же успехом, что и следопытом.

Он подошел и изобразил поклон. Он щеголял в набедренной повязке, а в волосы воткнул цветок.

– Женщины купаются, – сказала Лебедь. – Присмотри за ее котлом.

– Бертран де ла Мот, – представился мужчина и еще раз поклонился.

Ирина подумала, что никогда не видела своих ровесников почти раздетыми, и покраснела.

– Я с удовольствием помогу вам.

– Смотри, чтобы он руки к сиськам не потянул, – велела Лебедь. – Твоя принцессность его не интересует, поверь.

– Вы на меня наговариваете, госпожа, – возразил де ла Мот.

– Идешь? – спросила Лебедь у Ирины.

Она показывала дорогу. К ним присоединилась Тессен, женщина-ирк, и Синтия, тоже в одной рубашке. Пройдя через лес – тропинок тут не было, – они вышли на пляж, закрытый от лагеря пригорком.

Синтия и Лебедь скинули рубашки и бросились в воду.

Тессен оказалась стеснительной. Она отошла подальше и разделась за деревьями. Ирине очень хотелось последовать ее примеру, смыть пот и гадкую жирную сажу с рук и почему-то с глаз. Она сняла льняной киртл, сорочку, которая оказалась вовсе не такой грязной, как она думала, и повязку с груди. Аккуратно сложила одежду и подошла к озеру.

Вода была ледяная. Ирина вскрикнула, едва коснувшись ее ногой. Руками она прикрывала грудь.

Лебедь плавала в нескольких шагах от нее.

– Залезай, тут хорошо, – рассмеялась она, но Ирина видела, что губы у нее уже посинели. – На самом деле не очень.

Окситанка встала на мелком месте и начала мыться. Тессен заплыла далеко в озеро. Там виднелась еще одна голова.

– А, сегодня наша баска женщина, – сказала Синтия. – Ирина, тебе нужно мыло?

– Христос Вседержитель! – Ирина заставила себя залезть в воду. – Она что, меняет пол?

– Постоянно. Господи, как холодно!

– Это озеро называют Холодным, – заметила Лебедь. – Не просто же так.

Обе старались вести себя дружелюбно.

Смотрит на Облака плыла к берегу, сильно загребая. На мелководье она встала. Даже в вечернем свете стало понятно, что она женщина, хотя и очень худая, плоскогрудая, с крепкими руками и твердым плоским животом. Татуировки спиралью покрывали руки, над коленями синели татуированные браслеты, а лоно окружала полоса рун.

Баска увидела, что Ирина на нее смотрит, и рассмеялась. Ирина покраснела, хотя стояла в ледяной воде по горло. Пришедшая из-за Стены продолжала смеяться, и Ирина, вспомнив детские игры, зачерпнула ладонью воды и плеснула в нее. Через мгновение все четверо уже поливали друг друга ледяной водой и визжали, как девчонки.

Холодная вода почему-то не бодрила. Лебедь поделилась с Ириной мылом, и Ирина вымылась под присмотром баски. Особенно тщательно она мыла лицо, шею и волосы. Шаманка подошла, обняла ее за талию и притянула к себе, так что Ирина застыла. Но Смотрит на Облака всего лишь понюхала ее.

– Хорошо, – решила она и отпустила покрасневшую Ирину.

Небо оставалось ясным. Женщины и баска обтерлись собственными рубашками, промокнули ими же волосы и надели их снова. Синтия свою постирала.

– Honi soit qui mal у pense, – заявила она, натягивая мокрую и прозрачную рубашку.

– Она хочет ла Мота, – перевела Лебедь.

Синтия только пожала плечами.

– А мне больше нравится Ланторн, – засмеялась Лебедь. – Но не похоже, чтобы ему нравилась я или вообще кто-то, кроме его лука. И я не стану ходить в мокром, чтобы проверить, на что он готов полюбоваться.

– Может, я просто хотела одеться в чистое?

Ирина боялась показаться перед мужчинами полуодетой, и от женских разговоров ей становилось дурно, но в лагере на них никто даже не посмотрел. Большинство мужчин уже выкупались сами и теперь сидели на бревнах, расчесывая друг другу волосы роговыми гребнями.

– Мы не привыкли купаться каждый день, – сказал Анеас. Он сидел на камне, тоже в одной рубашке. – Но здесь безопасно, и мы выставили стражу. Сегодня охотиться не придется, нам повезло. Садись, я помогу тебе причесаться.

Ирина присела на обомшелое бревно и выяснила, что оно очень приятное на ощупь. Она улыбнулась и попробовала немного пококетничать – она видела, как это делают служанки.

– Да, у меня волосы совсем перепутались, – сказала она с улыбкой, которую сама считала дерзкой.

– Да, – согласился Анеас, отвернулся и заговорил с Минганом на другом языке, как будто ее тут и вовсе не было.

К ней подсел ирк по имени Льюин. Волосы он уже заплел в косицы и теперь высек огонь, раскурил трубку и затянулся.

– Сдается мне, нам надо поторопиться, – заявил он.

Анеас сидел за ней. Принцесса смутилась. Когда Льюин говорил, ей казалось, что обращаются прямо к ней. Но все же ответил Анеас Мурьен.

– Понимаю, – сказал он, явно не соглашаясь. Гребнем он безжалостно драл ей волосы.

– Так они скоро дойдут до наших поселений и южных сэссагских деревень. Тикондага больше не выставляет патрули, которые могли бы их остановить. – Ирк протянул трубку – Анеасу, не ей, – и Анеас тоже затянулся.

– Без вас у меня не хватит солдат, чтобы сразиться с врагом.

Льюин забрал трубку назад.

– Сейчас сражаться и не придется, мой друг. Шесть рхуков или около того?

– Я не могу это так оставить. Он идет в Страну Тыкв. – Анеас опустил руку с гребнем. – Я думаю, что он направляется на остров Шипа.

– Тессен так же говорит.

– Я просто соглашаюсь со Смотрит на Облака. Она лучше всех знает Орли.

– Только баска знает, что делает баска. Так говорят хуранцы. – Льюин снова затянулся. – Я могу оказаться в Н’Гаре через пять дней. Первые два раза, когда Орли отправлял своих людей – или нелюдей – на запад, я позволял тебе уговорить меня остаться. Но теперь в лесах на севере затерялись четыре или пять сотен его темных созданий. – Он выдул ровное кольцо дыма. – Или даже больше. Мне неоткуда знать, сколько у него приспешников.

– У тебя есть кожаный шнурок? – Анеас тронул Ирину за плечо.

Она ненавидела, когда ее трогают. Мигом забыв про кокетство, она разозлилась.

Льюин очень острым ножом отрезал полоску от своих штанов.

Анеас сунул ее в рот, а потом подвязал волосы Ирины этим мокрым от слюны шнурком. Ирину затрясло.

Льюин прекрасно понял, в чем дело, и засмеялся.

– Высыхая, кожа сжимается. Иначе шнурок бы выпал из волос, даже из таких пышных, как у тебя. Признаться, я не ожидал, что встречу багрянородную у Холодного озера.

Он над ней смеялся. Она отвернулась, чтобы не смотреть на него. Чужак, да еще и древний. На архаике он говорил безупречно. Он должен был ее понимать. Как и все они.

– Возможно, вашему народу вообще свойственно высокомерие, – выпалила она, не подумав.

– Нет, Ирина. – Он встал. – Я помню, как кланяться и как вести себя при дворе. Есть разные виды невежества. Сегодня ты показала себя хорошо. Зачем все портить?

– Не обращай внимания. – Анеас махнул рукой. – Сможешь ли попросить Гэвина отправить ко мне…

Он осекся. Он не знал, может ли ей доверять. От этого стала больно.

– Забудь, – выплюнула она и встала тоже. – Я просто кухарка. Мне нет дела до ваших советов.

Она высоко подняла голову и сделала шаг.

Заухала сова.

Потом другая.

С такой скоростью пламя охватывает кусок бересты. Все в лагере схватились за оружие. Де ла Мот надел хауберк на голое тело. Лебедь натягивала лук.

Прогремел гром.

Льюин исчез.

– Черт. Меня переиграли. – Анеас взялся за топорик и посмотрел на нее. – Иди ложись.

Говорил он очень спокойно и размеренно. Как с ребенком.

– Иди.

Ухнула сова. Тут же заухал Ланторн, и десяток воинов Большой Сосны бегом бросились за ним. Они двигались тихо, как хищники. Они ушли на север. Их безмолвие, краска на лицах и звериная жестокость пугали Ирину.

Слева Синтия влезала в кольчугу. Поверх кольчуги она затянула пояс с мечом и колчаном. Больше ничего не происходило. Ирина подумала даже, что это злая шутка. Повернулась к Анеасу.

Он исчез.

Она поискала глазами Синтию, которая была так добра к ней, но альбанка тоже исчезла. Было тепло и тихо. Гром грохотнул где-то на западе, и небо вдруг странно потемнело.

Ирина завертела головой.

Ничто не двигалось. Не пели птицы, не трещали белки. Воздух застыл. Ей стало страшно. Она сделала, как ей велели: залегла в палатку. У нее не было даже ножа. Но топор Смотрит на Облака висел на заплечном мешке баски. Ирина схватила его, и ей стало легче. Она видела костер и поблескивающие бока котлов.

За костром виднелась соседняя палатка, а слева были сложены дрова. Что-то привлекло ее внимание. Дрова искрились. Ирина отвела глаза и снова посмотрела на поленницу.

Она искрилась. А потом вдруг вспыхнула белым, как будто в нее попала молния.

И потемнела.

Ирина заморгала, но ничего не изменилось.

В небе заворчал гром. Совсем близко. В вышине клубились темные тучи. Воздух стал тяжелым и горячим, он нес в себе угрозу.

Где-то на севере раздался крик.

Ирина поняла, что кусает себя за руку, и страшно разозлилась.

Последовала еще одна вспышка, которую она почувствовала. Герметического таланта ей почти не досталось, но она умела ощущать энергию в воздухе. Примерно как запах рыбы на рынке.

Опять закричали. Или это были боевые кличи? Резкие, отчаянные, долгие. Как будто сотни голосов, и совсем близко.

Громкий треск.

И еще.

Она увидела боглинов раньше, чем услышала. Они остановились у костра, чтобы сожрать еду из котла. Боглины были тщедушные, темно-коричневые, с блестящими, будто намасленными, надкрыльями. После двух дней рядом с Креком они казались крошечными.

Ирина знала, что они не на ее стороне. Но даже в нескольких футах от чудовищ, способных ее съесть, она не знала, на какой стороне она сама.

Еще один крик.

Пение рога.

Сердце колотилось. Ирина лежала на боку, и тело казалось очень тяжелым. Если боглины подойдут ближе, они ее увидят. Вот бы у нее был кинжал. Кинжалом она владела хорошо. Знала, как быстро и аккуратно покончить с собой. Во дворце этому учили рано.

Она старалась дышать как можно тише.

Ближайший боглин перевернул котел, раззявил пасть и прошуршал что-то своим дружкам. Они застрекотали.

А потом ему в живот воткнулась стрела. Он пошатнулся, шагнул, выставив одну ногу вперед, и рухнул головой вниз, прямо в котел. Другой боглин заметил ее. Бросил сухарь, который держал в верхних лапах, вытащил длинный нож и зачирикал. Остальные боглины – до того Ирина видела только их ноги – обернулись. Один вскрикнул и упал.

У нее за спиной тоже стрекотали. Она слышала это сквозь стенку палатки.

На лагерь вдруг пала тьма. Пронесся порыв ветра, способный уронить шатер. Маленькие палатки устояли. Гром грянул совсем рядом.

Ирина встала. Она не собиралась умирать лежа. У нее был топор. Ее окружили со всех сторон. Наверное, боглины не умеют плавать?

Она бросилась вправо, в проход между палаткой и костром. И тут на лагерь обрушился дождь. Он походил на живое существо: он двигался быстро, как змея, был прямым, как башня, и деревья гнулись под его ударами. Несколько рухнуло с громким треском.

Мгновение назад стояла абсолютная тишина, но тут ее место занял звук. Жуткий шум дождя, грома, ветра и ужаса.

Ирина замахнулась, хотя ничего не видела. Во что-то она попала, продвинулась вперед. Что-то ударило ее, она почувствовала прикосновение лезвия и размахнулась снова. Молния ослепила ее. Слишком много вспышек.

Под ногами она почувствовала песок и пошла дальше, хотя идти было сложно. Она забыла, насколько холодна вода, но теперь это ее не пугало. Сделав несколько шагов, она прыгнула.

Ледяная вода чуть ее не убила.

Ирина поплыла. Прошла как будто целая ледяная вечность, и дождь мешал ей, молнии били реже, а гром стал тише. Она не бросила топор. Она держала его у головы и гребла, хотя холод сковывал ей руки и ноги. Ей хотелось выпустить топор из немеющих пальцев.

Она услышала звук рога. И снова. Что-то было не так. Она устала, очень устала. Она не могла больше плыть. Она развернулась в воде, и боль охватила левую ногу.

Она была ранена. Серьезно ранена.

Снова завыл рог.

Она плыла.

Плыла.

Становилось все холоднее, она знала, что теряет слишком много крови. Ей хватило времени испугаться. Того, что жило в воде и могло приплыть, учуяв эту кровь, людей, чудовищ и всего, что хотело ее убить. Но потом она решила, что не собирается умирать вот так. Во имя императорского пурпура!

Она сосредоточилась на движении. Напрягла всю волю. Гроза быстро уходила прочь. На западе зажигались звезды. Прямо над головой забрезжил оранжевый свет.

Отличный свет, чтобы умереть.

Но она не сдавалась. Она выбралась обратно на мелководье. Она никогда в жизни так не мерзла. До лагеря оказалось всего пятьдесят шагов. Крупные капли крови отмечали ее путь к озеру. Это было даже красиво.

Она отвернулась.

На ней была рубашка и подвязки. Она знала, что делать.

Она велела себе не думать о крови. Не давать себе засыпать – она знала, что это стало бы концом. Она никогда не была так близка к смерти, даже когда убивали ее горничных.

Она не собиралась умирать так.

Негнущимися занемевшими пальцами она расстегнула подвязку. Сдвинула ее ниже. Господь или Дева Мария послали ей палку. Хорошую толстую деревяшку, валявшуюся прямо под ногами. Ирина подняла ее – это оказался обломок бобровой хатки, – подсунула под подвязку и закрутила.

Было больно.

Пресвятая Мария, матерь Божья, моли Бога о нас в час смерти нашей.

Кровь перестала течь. Сердце билось очень медленно. Подвязка растягивалась. Но Ирину подбодрила сама мысль о том, что здесь, в землях Диких, полоска алого шелка из императорского дворца спасает ей жизнь.

Багрянородная.

Она не умрет вот так.

Она сидела в ледяной воде, и по лицу стекал дождь. До берега оставалось десять футов.

Кровь остановилась.

Трубили рога.

Шагах в десяти от Ирины из подлеска выскочило чудовище. Голое, с огромными тестикулами. Ростом футов десяти. В теле торчал десяток стрел. Чудовище ревело.

Бертран де ла Мот вышел из леса и всадил в него еще одну стрелу.

Чудовище развернулось.

Ричард Ланторн выстрелил в него с другого бока, с двадцати футов. Тяжелая четвертьфунтовая стрела вошла в плоть с таким же звуком, с каким кулак врезается в тело.

Огромная голова повернулась к Ланторну. Гигант сделал шаг.

Ланторн казался испуганным. Де ла Мот выстрелил еще раз, и чудовище пошатнулось.

Ланторн выхватил топор и метнул его. Топор вошел в тело чудовища прямо над пахом, глубоко воткнувшись во внутренности. Из дыры полезли кишки, более не удерживаемые мышцами.

Ирина придерживала деревяшку и подвязку. Другой рукой она нашарила топор, который уронила, пока возилась со жгутом. Ее трясло.

Чудовище упало.

С неба грянула молния, ударила прямо в де ла Мота. Вспышка как будто отпечаталась на веках Ирины. Ланторн затрубил в рог, и еще три откликнулись.

– Помогите, – прошептала Ирина.

В кустах, всего в паре ярдов от нее, возились боглины.

Ланторн снова протрубил и убежал.

Сверкнула вторая молния, разбила дерево в щепки, но Ланторн увернулся, как акробат. Вытащил топор из трупа и снова метнул его, пришибив боглина. Потом схватил короткий широкий меч и разрубил второго. Остальные подались в стороны, стрекоча.

Сильные руки подхватили Ирину под мышки, дернули вверх.

Ее держал огромный пришедший из-за Стены. Ирина чуть не упала снова, и тогда он перебросил ее через плечо.

Она заорала.

От Ланторна ее отделяли десять шагов. Десять шагов земли, кишевшей бурыми боглинами. Она видела, что из головы пришедшего из-за Стены торчат рога. Она открыла рот, чтобы закричать.

Когда она очнулась, у самого лица горел огонь. Ирина лежала у костра совершенно голая. Раненой ноги она не чувствовала, ее даже не покалывало.

Она подавила крик.

Вокруг толпились рогатые твари, она чувствовала запах боглинов, она мерзла, ее охватил ужас. Ирина боялась насилия и унижения. И просто так, и потому, что унижение багрянородной принцессы было бы унижением империи. Так ей казалось.

Она не собиралась допускать…

Один из рогатых встал над ней. Он не смеялся и не дразнил ее. Раньше она никогда не видела таких вблизи. Тварь была огромная, по всему телу бугрились мышцы, каких у людей не бывает. Существо походило на дерево, пережившее слишком много гроз.

Мыслила Ирина ясно, несмотря на ужас и кровопотерю. А может, благодаря им.

Рогатая голова казалась слишком маленькой для такого тела. Там, где из нее торчали рога, засохла кровь, да и сами они казались лишними. Глаза у твари были мертвые, а лицо ничего не выражало.

Тварь опустилась на колени и сунула руку ей между ног. Ирина плюнула. Больше она ничего сделать не могла.

Тварь ударила ее.

А потом убралась. Существо упало лицом вниз в мокрые сосновые иглы, раскинув руки. Оно молчало, просто валялось у ног другого рогатого чудища, как будто умоляя.

– Нет, – заявил рогач. – Мое.

Ирину вырвало прямо в костер. Чудище было на фут выше первой твари, твердые мышцы как будто принадлежали кому-то другому, а голову венчали великолепные оленьи рога.

Ирина пыталась отползти, но слабость мешала. Она сообразила, что потеряла очень много крови.

Возможно, я умру, если сниму жгут.

Твари кланялись рогачу.

Ирина медленно опустила левую руку на колено. И нащупала пряжку. Будь ты проклят, Габриэль Мурьен. И рогач тоже. Кажется, она всхлипнула.

Рогач в два шага пересек полянку и широкой голой лапой наступил ей на руку, ломая запястье.

– Ты моя. – Голос мог принадлежать нормальному человеку: советнику или старому солдату. – Твоя жизнь больше тебе не принадлежит.

Он опустился рядом с ней. Казалось, у него плохо гнутся колени. Двигался он так медленно, что Ирина успела разглядеть его доспехи – хорошую митлийскую сталь с тщательно заделанными швами, побуревшую и ржавую.

Пахло от него падалью.

Снова подкатила рвота – Ирина увидела, как доспех держится на нем. Он был прибит прямо к телу и костям, и из дыр текла кровь.

Глаза у существа были человеческие. Карие, грустные, полные боли.

Рогач наклонился ближе. Она почувствовала запах боли, страха, гнилого мяса и мертвечины.

– Кто ты? – спросил он, взяв ее за лицо. Тыльную сторону его ладони покрывали стальные пластины, пришпиленные к телу.

Она закричала.

Он заткнул ей рот. Другой рукой схватил ее за грудь. Коленом он прижимал ее сломанное запястье, боль не давала дышать, а потом…

Он встал и посмотрел на нее.

Боль исчезла.

В голове у нее как будто что-то поселилось. Какое-то черное яйцо.

– Принцесса императорского дома! Господин Эш, вы послали мне жену.

Утром после нападения на лагерь Анеас вылечил раненых, и все вместе похоронили мертвых.

Сны ему снились дурные, но такое случалось и раньше. Он хотел бы посоветоваться с опытными капитанами вроде Туркоса или Большой Сосны, но они ушли далеко на восток – по крайней мере, Анеас на это надеялся, – и ему приходилось иметь дело с Минганом, таким же юнцом, как и он сам. Он знал, что одолел засаду у Холодного озера. Но он потерял Ирину, а значит, проиграл. Ненависть к Кевину Орли теперь жгла его.

Минган смеялся и говорил, что они, наверное, победили, потому что такие глупые и юные. Анеаса это не успокаивало, но погони он не бросал.

Они лезли вверх так долго, что Анеас сам совершенно измучился от бега. Он знал, что они идут слишком быстро. Что у них не хватит солдат, чтобы сразиться с рогатыми. Что он принимает неверные решения.

Он знал, что потерял Ирину. Ланторн видел, как ее схватили. После гибели матери ничто еще не задевало его так сильно. Рыцарь не мог такого допустить. Она начинала ему нравиться, и к тому же он за нее отвечал.

Он вышел на поляну. Ланторн остановился у него за спиной и выругался. Они забрались очень высоко. Анеас не понимал насколько. Внизу шершавым сырым ковром разворачивались Эднакрэги – горы лежали у них под ногами.

Кружил орел – тоже у них под ногами.

Анеас развернул карту, посмотрел на нее, и маленький вихрь герметической силы закружился у его мокрого лба.

Ланторн скривился. Смотрит на Облака положила руку Анеасу на плечо.

– Взгляни. Внутреннее море.

И действительно, за грядой облаков, за орлом, за горами и далекими озерами на северо-западе виднелась синяя, исчезающая за горизонтом лента воды. Пришедшие из-за Стены по достоинству оценили это чудо, предложив солнцу и всем сторонам света табак.

Ночью спали в холоде и ели всухомятку. Магическую силу не тратили. Анеас привел погоню на такую высоту, чтобы высматривать сверху чужие заклинания и при этом не раскрыть себя.

Когда стемнело и небо заполонили звезды, Анеас несколько часов просидел вместе со Смотрит на Облака. Он никогда не видел такой красоты. Он разложил одеяло на сухой траве, вытянулся на нем и смотрел, как звезды летят по небу. И страдал от того, что натворил.

Если только…

На самом деле они победили в этой битве. Он потерял только двоих, а войско Орли пострадало куда сильнее: одним заклинанием он убил пять рхуков и десятую часть боглинов. Но в нужный момент он оказался слишком далеко от лагеря. Он и не думал, что Орли захочет схватить Ирину.

Смотрит на Облака лежала рядом с ним.

– Она жива. Я ее чувствую. У нее в голове что-то дурное.

– Господи, – простонал Анеас.

И ощутил всплеск силы где-то на севере. Выскочив из-под одеяла, он мгновенно замерз.

Светили звезды.

– Я чувствую, – сказала Смотрит на Облака.

Анеас подошел к пригорку, с которого осматривал северные земли под собой. В темноте он наступил на чью-то чашку и сломал какую-то ветку. Треск показался очень громким, но враг был далеко.

Смотрит на Облака тоже выбралась из-под одеяла и подошла к нему.

– Вот он, – сказал Анеас. – Черт возьми. Копим силу.

– Он тратит очень много.

– Наверное, ищет нас, – мрачно усмехнулся Анеас. – А может, и пропавших рхуков.

Смотрит на Облака долго вглядывалась в эфир.

– Он хочет сломать ее разум. Сделать ее рогатой тварью. С этим я справлюсь.

Три дня она была пленницей. Рабыней. Ее никто не насиловал, но в остальном относились к ней как к вещи. Походя били, заставляли таскать тяжести, распоряжались ею.

Сначала она думала, что Орли ее защитит, но он не собирался делать ничего подобного. Когда кто-то ее ударил, а Орли только улыбнулся, рогатые твари осмелели.

Ногу он ей вылечил, но образовался длинный черный шрам, похожий на татуировку. Она боялась, что в ней осталась чужая магия. Еще сильнее она испугалась, когда увидела одного из рогатых голым: черные шрамы покрывали все тело.

И Орли вложил что-то ей в голову.

Ирина покрылась синяками. Их было не так много, но она боялась… всего. И нечто в голове ее мучило.

Ночью, в лагере, он вламывался в ее разум. К этому ее готовили: герметическими силами она не владела, но принцессу империи учили защищаться от всего. Она выстроила вокруг себя высокие стены из белого мрамора. Он покрыл их кровью и слизью, он жег их огнем и гнал на них отвратительных тварей, оставлявших следы кислоты, но все же стены выдержали. Черное яйцо в голове было как предатель в замке. Но она окружила стенами и его, закрыла яйцо другими мыслями.

Во второй раз он послал на белые стены темные, обольстительные эманации, неожиданно приятные. Она чуть не сдалась, но все же устояла.

Наконец, она научилась строить стены так же быстро, как он нападал на них, и даже быстрее. Утром она боялась уже меньше. Ирина не могла объяснить этого даже самой себе, но победа внутри собственного разума помогала. Но, чтобы сопротивляться, она должна была бодрствовать. С каждой ночью она становилась все слабее.

Она обнаружила, что спит на ходу. Рогатые пинали ее, чтобы она проснулась, и били палками по ногам. Заплечного мешка и легких туфель при ней больше не было. Все тело болело.

Но она продолжала думать. Она даже предположила, что могла бы заключить с Орли союз или сделать вид, что сдается. Но она не могла представить, что покорится ему. Запах и вросшая в тело броня вызывали у нее отвращение. Ни с кем она не могла вступить в переговоры. Никому не могла предложить ничего ценного.

Были и другие пленники. Банда, видимо, напала на селение где-то на востоке, рядом с Тикондагой. Они вели за собой несколько детей и женщин, которые делали всю работу в лагере. Если кто-то злил рогатых, его били. На третий день одну из женщин обезглавили. Тело бросили в лагере на съедение мухам. Рогатая тварь воткнула в труп маленький нож, как будто заставляя его встать. Мертвая женщина не двинулась, рогатый плюнул на нее и поднялся. Понюхал воздух и подошел к костру.

Три дня унижений и убийство женщины заставили Ирину действовать. Она решила, что должна бежать, пусть даже ее убьют при этом. Она знала, как лишить жизни саму себя. Нож в теле убитой станет ей спасением. Ирина быстро – насколько позволяли распухшие ноги и черные синяки на руках – подошла к трупу и дернула нож. Он застрял в кости – вероятно, поэтому тварь его и бросила. Ирина раскачивала нож в ране, ожидая, что ее заметят, осторожно дергала его, стараясь не сломать клинок. К костру она оказалась спиной и могла только представлять, что на нее все смотрят. Что ей грозит смерть или что похуже.

В лесу заревел рхук. За Орли шли самые разные существа. Боглины, рхуки, несколько десятков ирков, рогатые люди.

Женщины смотрели на нее. У двух глаза были равнодушные, а другие две перешептывались между собой.

Нож подался. Он сдвинулся, может, на ноготь, но этот ноготь обещал ей все. Никакого плана Ирина не придумала, но решимости ей хватало.

Она заставила себя не оглядываться. Она раскачивала нож туда-сюда и думала об олененке. Ланторн теперь казался ей героем.

Она велела себе собраться, и нож выскочил из мертвого тела, как из ножен. Чистота ее больше не волновала. Она сунула клинок, липкий от чужой крови, за подвязку, которой три дня назад перетянула ногу. Нож показался ей теплым. С его помощью она сможет убить себя за три-четыре удара сердца. От этой мысли ей стало легче.

Две женщины, которые шептались, внимательно смотрели на нее.

Она заснула, как только села. Остальные пленники собирали дрова. Проснулась она от боли – Орли стоял над ней с палкой.

– За работу, жена. Женщины созданы для работы.

Она вскрикнула от боли в боку. А потом вспомнила про нож. Сорочка – ее единственная и очень грязная сорочка – задралась во сне. Прикрывала ли она подвязку?

– Через три дня, – он облизнул губы, – я найду для своей жены другое занятие. – Он усмехнулся. – Моя императрица.

Глаза у него были спокойные, человеческие.

– Ты годишься в жены Орли из Тикондаги. Но ты должна принадлежать мне полностью. Я не стану делить тебя даже со своим хозяином, хотя он этого хочет. На самом деле он и в моей голове. – На этот раз смех вышел безумным.

Орли развернулся, не издавая ни звука, и ушел, мягко ступая по глине.

Нож был на месте.

Вечером, когда они возились с едой, одна из женщин наклонилась к ней.

– Ты убежишь?

Ирина поджала губы. Улыбаться ей не хотелось.

– Возьми меня.

– Нас поймают, – осторожно сказала Ирина.

Женщина безразлично пожала плечами.

Ирина уже продумала план, абсурдный и отчаянный, но нож придавал ей смелости. Она могла победить, умерев, и она знала, что ждет ее впереди. Ничего хорошего.

Орли пошел на приступ довольно поздно, когда она уже спала. Но это был четвертый раз, а училась она быстро. Она лежала молча, пропуская его все дальше, собирая силы, выжидая.

Все или ничего.

Она представляла, как тьма захватывает ее белую крепость. Прикидывала, кем станет… наверное, он изменит ее плоть, как сделал со своими рогатыми воинами.

Она подумала о баске, о Смотрит на Облака, и образ подменыша вдруг явился ей.

Шаманка поцеловал Ирину в губы. «Мы идем за тобой», – сказала она. И тут Ирину затопила неведомая сила, похожая на юную любовь, чистый гнев, незамутненную радость, тщательно выпестованную злость. У нее не было слов, чтобы описать эту силу, но она пришла вместе со словами и поцелуем. Ирина глубоко вздохнула и обрушилась на тьму.

Она укрепила внутренние стены, окружавшие тьму, а потом напала. Новые союзники отбросили слизней Орли далеко от цитадели, изгнали его черную кровь и грязь. Его чары казались потертыми и примитивными, походили на болезнь и гниль, которых боятся – а иногда и любят – дети. Она с трудом сдержалась, чтобы не уничтожить их и не спровоцировать новую атаку. Но в предыдущие ночи он нападал только по одному разу.

Дул прохладный ветерок. Ирина ощущала тепло чужих тел с двух сторон. Звезды светились в вышине, холодные и безразличные. Она мысленно потянулась к ним и вдруг как будто провалилась. Она вздрогнула. Она испугала сама себя. Она лежала, дрожа, пытаясь понять, что с ней случилось.

Она призвала облик Смотрит на Облака. Закрыла глаза, сжала веки.

И…

Я бегу. Помоги. Я…

Она не смогла удержать образ.

Затихла. Открыла глаза, чтобы посмотреть на звезды.

Звезды пропали.

Мгновение она задыхалась от смертельного ужаса. А потом холодный вышколенный разум подсказал ей, что просто облака набежали на луну и звезды. Повернув голову, она разглядела несколько штук.

И увидела, что женщина рядом тоже проснулась.

Лагерь не затихал. Рогатые спали беспокойно. Сила им доставалась не даром. Они стонали, кричали, разговаривали, порой плакали.

Что-то происходило. Ирина чувствовала это, чувствовала радость от победы, счастье от того, что дотянулась до шаманки. Ей хотелось верить… верить…

– Сейчас, – сказала она и встала.

Ступни болели, болели бедра, шея, но она забыла про это. Она пошла прочь. Было совсем темно и пахло дождем.

Другие женщины направились следом. Она слышала, как громко они движутся, и шла вперед. Она не жалела их, она знала, что, если за ними отправят погоню, женщины ее отвлекут – их будут пытать и убивать. И одновременно она думала, что неплохо было бы предстать перед Смотрит на Облака с двумя женщинами, спасенными из ада.

– Сюда, – сказала она с ледяной уверенностью, обеспеченной шестьюдесятью поколениями благородных предков.

Утром поели холодной колбасы и ягод. От отряда осталось всего семеро следопытов да десяток воинов Мингана.

Анеас забросил за спину свой мешок раньше всех.

– Орли идет на острова Милле. Мы должны ему помешать. Он пересечет Страну Тыкв, отправится на Священный остров и соберет новую армию.

– У него теперь побольше тварей, чем вначале, – заметил Ланторн.

– Если мы проследим за ним и если Габриэль или Гэвин отправят к нам помощь, значит, все не зря. Если мы потеряем их, все придется начинать заново.

Он не стал добавлять, что тогда они обрекут Ирину на смерть.

Никто не сказал ни слова.

Анеас кивнул.

– А зачем его преследовать? – спросила Тессен. – Мы же знаем, куда он идет.

Прыщ согласился, но потом замотал головой.

– Он же может пойти в Н’Гару, чтобы связаться со своим хозяином, или напасть на людей из Страны Тыкв. Я давно среди повстанцев, – сообщил он Анеасу, – хозяев у меня нет. Но я с тобой. Если и есть толк в союзе, то объединяться надо сейчас. Не пустить этих тварей в Эднакрэги и к людям.

Боглин по имени Крек кивнул. Надкрылье затрещало о ногу.

– Я даже понятия не имею, где мы. – Лебедь улыбнулась. – К западу от дома я узнаю каждый лист и различаю белок по именам. А здесь… – Она погладила корявую горную сосну. – Августовской ночью холодно. Но я пойду за вами, сэр Анеас.

– Нас семеро, – сказал Ланторн. – Но я обещал сэру Габриэлю, что присмотрю за принцессой, и должен ее вернуть. Зря я ее упустил.

– Я не хочу возвращаться, – сказал Анеас.

Смотрит на Облака взглянула на Мингана, который пожал плечами.

– Большая Сосна велел вам помочь. Я останусь до конца. Не хочу быть тем, кто всех удерживает.

– Никто не хочет, – сказала Смотрит на Облака. – Пошли.

Двигались быстро. Так быстро, что скоро пожалели о своих храбрых словах и опустили головы. Ноги у всех болели. Днем пошел дождь. К вечеру выбрались на широкую дорогу у края обширной долины. Ланторн, Прыщ и Анеас ее помнили.

Привал делать не стали. По дороге идти было проще, но она, ответвляясь от северной дороги из Тикондаги, тянулась в нужную сторону всего миль на десять. Семеро шагали, повесив головы. Выбоины ранили ноги в легких мокасинах. В бледном свете звезд можно было различить светлые пятна заплечных мешков. Льюин и Тессен шли впереди, меняясь.

Около полуночи, когда вышла луна, Смотрит на Облака вдруг остановилась и зашипела. Следопыты разбежались под деревья, растущие к северу от дороги.

– Я ее чувствую, – сказала шаманка.

Анеас сотворил простенькое заклинание и зажег маленькую свечку, обернутую берестой. Почти все закурили трубки, а Тессен вызвалась караулить.

– Чувствуешь?

– Она идет по стране облаков. Мне нужно вернуться. – Баска на мгновение открыла глаза, но тут же ушла куда-то внутрь себя. Лицо шаманки в свете свечи казалось белым и неподвижным, как у трупа.

– Почему она позвала тебя, а не меня? – спросил Анеас.

Никто не ответил.

Прошло довольно много времени.

– Вперед! Анеас! – Баска распахнула глаза, схватила его за руку, и глаза у него тоже стали пустыми.

А потом оба вскочили.

– Слишком далеко, не дотянемся, – сказал Анеас.

– Мы должны верить Таре и ее дочерям, – возразила Смотрит на Облака.

Анеас сотворил одно заклинание, затем второе.

– Ого! – впечатлилась Смотрит на Облака.

Анеас добавил третье заклинание.

– Скажи, когда отпустить их. Жаль, я не умею летать.

– В полдень, – ответила Смотрит на Облака. – Если она идет к нам, каждый шаг – это победа.

Анеас кивнул, и они двинулись вперед.

– Вы нашли принцессу? – спросил Ланторн.

Анеас показал на баску.

– Засада? – спросил Ланторн.

Они уже бежали.

Дождь полил почти сразу. Он барабанил по головам, а потом перешел в грозу – такую же жуткую, как в ночь нападения на лагерь.

Ирина прекрасно чувствовала направление. Она знала, где шаманка, как будто та пылала, как костер в лесу. Ирина двигалась в нужную сторону, порой натыкаясь на деревья. Один раз она влетела в обросшее ольхой болотце, в котором чуть и не осталась. С другой стороны болотца лежали два рхука, еле видные под дождем. Молния слегка высветила огромные туши, и Ирина прошла так близко, что почти почувствовала тепло.

Капли били, как град, как металлические шарики. Дождь казался зловредной стихией, заглушал все звуки, сдирал кожу. Ирина замерзла и промокла – но она была свободна.

Время они измерить никак не могли. Иногда перекрикивались. Решив, что от лагеря они отошли достаточно далеко, Ирина остановилась и оглянулась. Одна из женщин тут же на нее натолкнулась. Вспыхнула молния.

– Я Ирина.

– Джоан, – выдохнула женщина. – А где Полли?

– Полли! – крикнули они хором и побежали дальше.

Полли ждать не стали. Когда через несколько минут вспышка молнии все же высветила третью женщину, Ирининой заслуги в этом не было.

А потом Полли закричала. Они обернулись. Полли лежала на земле. Они очень нескоро поняли, что она наступила на острую палку: в темноте они забрели к бобровой плотине.

Небо светлело.

– Нужно идти, – сказала Ирина, ни к кому не обращаясь. – Идите за мной.

Полли чудом встала и заковыляла вперед. Ирина вела их к ольховой роще на краю луга. Отдельных деревьев она не различала, но всю рощу видела хорошо и стремилась к ней, оскальзываясь на ходу. Женщины тащились следом. Наконец они оказались под деревьями, которые совсем не защищали от дождя.

Услышав бессвязный гневный крик за спиной, Ирина бросилась вперед.

Крик гнал ее прочь, и она побежала через луг. Через три шага левая нога ушла в воду по бедро – и Ирина плюхнулась в грязь, цепляясь за что попало. Остальные помочь ей не могли. Дождь заливал все вокруг.

Ирина поползла вперед, выпрямилась, и тут вспыхнули три молнии подряд – две белые, обычные, и одна зловещая красная. Они светили почти целую секунду, и справа Ирина разглядела плотину.

– За мной!

Она залезла на плотину, побежала, удивляясь ее размерам; Полли – или Джоан – завопила, и Ирина обернулась. Она неловко поставила ногу и в темноте, под дождем, соскользнула в воду.

Вода сомкнулась у нее над головой. Ирина на мгновение захотела отдаться ее объятиям и закончить все вот здесь, в безопасности и темноте. А потом вспомнила про Джоан и Полли. Ведь только она видела сверкающую, как маяк, баску.

Она нащупала ногой илистое, склизкое дно, похожее на разум Орли, и встала. Голова ее поднялась над водой. Ирина залезла обратно на плотину. Постояла на коленях, оглядываясь. Где-то далеко занимался рассвет. Ирина заметила движение и решила, что это Джоан, которая была покрупнее и порасторопнее.

Сжимаясь в комок в сырой грязи, она поняла, что потеряла нож. У нее перехватило дыхание, сердце забилось чаще. Где-то позади раздался рев и вспыхнуло красное пламя. Ирина взмолилась, сама не зная кому – пресвятой деве, баске или святому Аэтию. Но лучше уж молитва, чем скулеж.

– За мной! – велела она снова.

Сначала они еще могли бежать, но, когда рассвело, пошли медленнее. На севере гремел гром и вспыхивали молнии, но не упало ни капли дождя.

– Орли проснулся, – сказала Смотрит на Облака.

Подтверждая ее слова, вспыхнул красный свет.

– Попробую, – сказал Анеас и выпустил свои заклинания. Видимого эффекта не последовало, сил спрашивать ни у кого не было, и они пошли дальше.

Ирина не позволяла себе оглядываться. Втроем они ломились через ольховую рощу. В сером предутреннем свете стало видно, как широк луг и река за ним. Ирина пожалела, что не может разрушить плотину.

Наконец рассвело. Буки на холме росли редко, и это позволило бы передвигаться быстрее, но несколько дней пыток давали о себе знать, и женщины то пытались бежать, то еле-еле ковыляли.

– У тебя остался нож? – спросила Полли.

– Потеряла, – пропыхтела Ирина.

Полли в ответ даже не выругалась, но потеря ножа лишила ее последней уверенности.

С вершины холма открывался вид во все стороны, хотя листва немного мешала. Ирина рискнула оглянуться – она ожидала увидеть Орли, ужасного в гневе, но не увидела ничего. Только широкий топкий луг.

Но вдруг за кочкой загорелся багровый огонь, сияющий, как падающая звезда. Огонь метнулся на юг. И еще раз, и еще.

– Вперед! – велела Ирина.

– К черту, – отозвалась Джоан и села.

– Нет. Мы сбежим. И да помогут нам Господь и святой Аэтий. Я увижу вас свободными!

– Ты вообще кто? – спросила Полли.

– Никто, – ответила Ирина, помолчав. – Но я вас отсюда уведу. Заткнитесь и идите.

Рассвет оказался прекрасен, но Анеаса терзало отчаяние. На западе и на севере гремел гром. Как только встало солнце, три вспышки красного огня поднялись где-то на юге, будто подражая. Анеас скорее почувствовал, чем услышал эхо сложного заклинания.

Смотрит на Облака хлопнула Анеаса по плечу и ухмыльнулась.

– Две лиги. Снаряжайте луки. Готовьтесь. Будет неприятно.

Все остановились. Ланторн бросил свой заплечный мешок.

– Ну его на хрен. Выживу – вернусь за ним.

Тессен кивнула, соглашаясь, бросила свой и надела тетиву на лук. Льюин последовал ее примеру. Ему пришлось упереть свой изящный лук в землю, чтобы согнуть. Дерево казалось твердым, как металл.

При свете солнца лес ожил. По берегам реки раскрывались цветы; бобры ворчали, сидя на пороге хаток; пролетела стайка фей, сияющая, как драгоценные камни. Смотрит на Облака шагнула прямо к ним, но остальные предпочли держаться подальше.

– Нехорошие они твари, эти феи, – заметил Ланторн.

Но баска позволила феям сесть к ней на ладони и на плечи. Она как будто купалась в нежном сиянии и что-то пела им без слов.

А потом феи пропали, и луг сразу показался серым и пустым.

– Мы ближе, чем думали, – сказала Смотрит на Облака. – Феи ненавидят Орли. Зовут его вором душ. Принцесса все еще остается собой. Она строит прочные стены. Он еще не сломал ее.

Анеас застонал.

– Женщины куда крепче, чем считают мужчины, – ответила баска.

Анеас осмотрел свой отряд. Мечи висели под руками, стрелы следопыты засунули за пояс, чтобы быстрее дотянуться. Ирки смазали свои стрелы ядом. Время тянулось медленно, как мед. Анеас десять, сто раз подумал, что нужно идти. Но шансы на победу были невелики. Подготовка решала все.

Он потратил это время, сплетая паутину и вешая ее в углах Дворца. Смотрит на Облака занималась тем же самым.

Тессен вдруг сорвала с рук кожаные перчатки и бросила в воду.

– Готова.

– Готов, – отозвался Льюин.

Остальные закивали.

– Она еще свободна, – сказала Смотрит на Облака. – Я…

Грянул гром. Совсем близко.

– Стройся клином, – велел Анеас.

Все мгновенно разбежались по сторонам парами. Анеас и Смотрит на Облака остались в центре. Они много раз пользовались этим строем. Пришедшие из-за Стены двинулись на запад, а остальных Ланторн увел на восток.

Анеас подождал еще несколько долгих минут и тоже выступил. Смотрит на Облака указывала путь.

Ирина решила не спускаться с длинного холма. Он вел не совсем в нужную сторону, но по сравнению с болотистыми долинками и ольховыми рощами казался торной дорогой.

Она шла и шла. Порой останавливалась, чтобы подождать остальных, хотя все ее существо требовало бежать, мчаться дальше. Однако она уже чувствовала, что обгонит Орли. Его что-то задержало.

Но ее спутницы уже не могли идти. Когда они пересекли весь холм, пришлось спускаться в очередное сырое болото с кочками и лужами.

– Мы почти спасены, – повторила Ирина в десятый раз, вытаскивая их на открытое место.

Они кое-как переползали с одного сухого пятачка на другой, падая в жидкую грязь и не обращая внимания на куски гнилой коры, прилипшие к коже. Ирина выбралась на другую сторону болота, высматривая очередной холм, по которому проще бы было идти.

Джоан села на поваленный ствол и залилась слезами.

Ирина ее ударила.

Джоан съежилась, и Ирина ее возненавидела. А заодно и себя за то, что ударила измученную женщину.

– Проклятье, Джоан! Мы почти дошли!

– Бросьте меня здесь, – ответила Джоан.

– К черту, – сказала Полли. – Бери ее за руку, Рин.

Они проковыляли еще несколько сотен шагов, натыкаясь на ветки, царапая о них лицо и руки. Позади как будто лаяли гончие. Рогатые встали на след беглянок.

Женщины шли вперед, таща за собой Джоан, пока она не побежала сама. То ли ей стало стыдно, то ли немного отступил страх.

– Почти на месте! – сказала Ирина.

– На каком еще месте? – захныкала Джоан, но Ирина все еще надеялась на спасение и шла дальше.

А потом все случилось разом.

Джоан упала и не шевелилась. Ирина бросилась к ней. Она давно не оглядывалась, а десяток рогатых подошел уже совсем близко. Едва она выпрямилась, стрелы полетели со всех сторон. Ирина упала на землю, чтобы не превратиться в подушечку для булавок. Она успела увидеть, что в одного из рогатых вошла дюжина стрел. Второй обратился в бегство.

Она лежала, закопавшись в гнилые листья, и тяжело дышала. Сделать она ничего не могла, но зато постепенно понимала, откуда взялись стрелы.

– Твои друзья? – спросила Полли из-за бревна.

Лес вдруг затих. Ни движения, ни птичьего крика.

В голове что-то запульсировало.

– Ложись!

Взорвался алый огонь. Шар пламени пролетел так близко, что Ирина увидела его сквозь сжатые веки, почувствовала волну жара, которая разом высушила сорочку, – и чуть не спалила ее.

Жар не исчезал.

Орли поджег лес.

Елки занялись сразу, несмотря на недавний дождь, и стреляли огненными иглами во все стороны. Орли бросал заклинания, разыскивая врагов. Еще один взрыв потряс лес, вывернул столетние деревья из земли и поджег их легко, как растопку, попавшую в большой костер.

Ирина чувствовала заклинания.

– Бегите! – крикнула она, но ее голос потерялся в реве огня. Она вскочила, так что Полли увидела ее, схватила Джоан за руку, и все трое побежали на юг.

Волна пламени пронеслась справа, так близко, что Ирину чуть не сбило с ног. Горящие щепки то и дело попадали в нее. Но она не медлила. Она бежала.

Лес вокруг пылал. Деревья разбрасывали искры и горящие веточки, жгли Ирину, и все же она мчалась со скоростью, которую не могла даже представить всего мгновение назад. Джоан и Полли бежали рядом с ней.

Она увидела впереди Анеаса и Смотрит на Облака. Анеас сиял ярко-зеленым светом. У нее на глазах он запустил в воздух зелено-золотой диск, который вращался в полете, как детская игрушка.

Смотрит на Облака, невозмутимая, как статуя, вытянула два пальца и щелкнула языком. Вспышка голубого огня пролетела над плечом Ирины.

– Здравствуйте, – улыбнулась шаманка, как будто у нее не было других дел, кроме разговоров.

Ирина почувствовала нарастающее давление в голове, красную вспышку; огонь налетел на вращающийся диск Анеаса и сполз с него, исчезнув в лесу.

Горел уже весь холм.

Анеас поднес рог к губам, а Смотрит на Облака протянула руки двум женщинам. Они разом выдохнули.

Анеас долго и затейливо дул в рог. Потом положил руку Ирине на плечо.

– Попробуй, – весело сказал он.

А потом побежал прочь. И она побежала за ним, как будто несколько дней спала и ела вволю.

Остаток дня они неслись, как сумасшедшие. Анеас временами вливал в нее сырую энергию. Целую вечность они двигались на юг, а потом остановились на несколько мгновений. Следопыты и многие пришедшие из-за Стены обняли ее.

Ирина залилась слезами, невзирая на страх.

Смотрит на Облака прижалась к ней, так что Ирина почувствовала ее тепло и прилив силы.

– Ты молодец, милая.

Похвала не радовала Ирину. Она чувствовала себя совершенно опустошенной и даже перестала бояться. Полли, поняв, что свободна, засияла. Джоан больше не падала. Ирина поняла, что это она проиграла. А потом ей пришлось оставить раздумья и бежать.

Они снова остановились, когда пришедшие из-за Стены что-то заметили. Все собрались в кучку. Ирина с трудом соображала от усталости, но потом поняла, что они побросали поклажу, готовясь к бою, а теперь подбирали ее.

– Он не может за нами гнаться, – сказала Смотрит на Облака.

– Я его даже найти не могу, – отозвался Анеас. – Бежим дальше.

Несколько часов спустя, когда уже начало темнеть, они подошли к очередной реке и огромной плотине, такой старой, что глина намертво слепила притащенные бобрами бревна.

– Гигантский бобер. – Повстанец ткнул пальцем куда-то вверх по течению. – Красивые твари, но людям не друзья.

Анеас поглядел на плотину, потом на реку.

– Придется, – сказала Смотрит на Облака.

– Переправляемся, – велел Анеас.

Маленький отряд приблизился к берегу. Запруда над плотиной оказалась огромной, она тянулась примерно на три четверти лиги. Посередине торчала бобровая хатка, больше похожая на замок из бревен. На крыше росла зеленая трава, как в небольшом садике.

По одному они перебегали реку. Плотина наверху сильно сужалась. Ланторн опасался нападения, и повстанец, который наложил стрелу на тетиву, тоже. Но Минган первым переправился на другой берег и помахал рукой.

А потом вода в озерце как будто зашевелилась. Что-то всплывало.

Ирина поняла, что осталась на этом берегу последней, не считая Анеаса. Смотрит на Облака уже колдовала, стоя на другой стороне, в сорока шагах от нее. Пальцы шаманки светились магическим огнем.

– Иди, – велел Анеас. – Мне нужно поговорить с хозяином этого места.

Ирина не стала ждать или выдумывать остроумный ответ. Мыслей у нее в голове не осталось. Она почти не спала уже шестой день, колени дрожали от усталости, и сила, которой с ней делились, помогала все меньше.

Ирина сделала десяток шагов и упала в воду. Она всплыла. Но на ней оставалась только рваная рубашка, уцепиться за плотину не получалось, и сил держаться на поверхности не хватало. Ирина забила ногами, но тут сильные руки подхватили ее и вытащили из воды.

Она поняла, что смеется.

– Оставайся лучше на плотине, – велел Анеас.

– Как скажешь, – выговорила она.

Ирина рухнула, хватая ртом воздух. Хозяйка запруды выскочила из воды рядом с плотиной. Она стояла на илистом дне, демонстрируя зубы длиной с мужскую руку, и что-то стрекотала. Анеас раскинул руки, как будто обращался к совету пришедших из-за Стены, и застрекотал в ответ.

Ирина лежала на спине и любовалась пушистым плотным мехом гигантской бобрихи. Размерами та не уступала рхуку. Глаза у нее были очень красивые, желтые, глубокие. Широкий хвост колотил по воде с громоподобным звуком, отдававшимся в холмах эхом.

Анеас снова застрекотал.

– Вставай и уходи, – велел он потом. – Пожалуйста.

Ирине хотелось лежать и смотреть бобрихе в глаза, но она тяжело поднялась и заковыляла прочь.

Оглянулась на Анеаса.

– Это Черная река, – сказал Льюин. – Брода нет на двадцать лиг во все стороны.

– Благослови Господь это создание, – произнесла Тессен. – Она его слушает. Она злится, но ведь по делу.

– И он это понимает, – одобрительно заметил Льюин.

Бобриха еще дважды сткунула хвостом по воде, но уже не так злобно. Капли разлетались во все стороны. Ее услышали другие бобры, а солнце уже садилось.

А потом она вдруг нырнула, и Анеас сразу обмяк. Он постоял мгновение на фоне заходящего солнца, повернулся и потрусил по плотине, как будто каждый шаг причинял ему боль.

– Идите! – крикнул он.

Пока он одолевал последние ярды, два бобра ударили в середину плотины.

Ирина подняла тяжелую голову.

После третьего удара старая глина потрескалась, и река полилась в пролом.

– Лучше бы старухе Моган выполнить все, что я наобещал, – сказал Анеас. – Пойдемте, еще миля осталась.

Когда они легли, уже стемнело. Ирина устроилась между Ланторном и Смотрит на Облака. Последним, что она увидела, оказался Анеас, раскуривавший трубку. Они с Льюином остались нести стражу.

Смотрит на Облака обхватила ее длинными руками и прижалась сзади. Ирина сразу заснула. Тьма в голове ее не тревожила.

Прошло еще два дня. Они спали на земле, зажигая маленькие костерки, и шли как могли быстро, иногда бежали то в одну, то в другую сторону, порой даже назад, чтобы не потерять Орли и не дать себя обогнать. Горы уступили место пологим холмам и болотистым равнинам. На западе поблескивало Внутреннее море, а на севере виднелась Великая река. Черная река всегда оставалась по левую руку, пока они петляли по узким тропинкам, ведущим на северо-запад.

На второй день они потеряли все следы, даже герметические.

– Он идет на север, – сказала Тессен. Смотрит на Облака согласилась. Но все вели себя тише, а вечером Анеас велел не разводить огня.

Анеас начал подумывать, что Туркос сбился с пути или что его сообщения не попали к адресатам. Он так устал, что любой выбор казался ему неподходящим. Дважды, обходя болота, полные черной грязи и заросшие ольхой, он подумывал повернуть назад. Признать, что проиграл. Он ничего не должен своему брату.

Так он себе говорил.

На третий день они вышли к высокому холму, у подножия которого ярился горный ручей.

– Строевой ручей, – довольно кивнул Льюин. – Или Малый строевой.

Пришедшие из-за Стены сбросили с плеч поклажу, кто-то зажег трубку, передал ее по кругу. Минган опустился на одно колено и долго изучал долину.

– Нужно идти на север.

Все попадали на землю. Заплечные мешки даже не снимали. Ирина свой сняла, положила рядом с Мингановым и пошла, растирая бедра. Наверное, так ощущается старость. В августовском солнце долина показалась ей прекрасной. Из куста вылетела колибри, зависла над розой.

– Тут жили люди, – заметила Ирина.

Увидев розовый куст, она поняла, что смотрит на бывший хутор. Различила остатки фундамента, яблоню, гнущуюся под весом недозрелых плодов. Двое пришедших из-за Стены и Синтия собирали зеленые яблоки.

Анеас поднял голову, и Ирине показалось, что он заснул, сидя на земле.

– Да. Несколько поколений назад. Лет двести, может быть.

– А что случилось потом?

Он просто посмотрел на нее, затем отвернулся и снял с пояса топорик. Со стороны обуха была приделана небольшая трубка. В шкатулке из черепахового панциря осталась только табачная крошка. Анеас постучал по донышку, собирая крупинки, и тщательно набил трубку.

– Война, – ответил он, не глядя на Ирину. – Мои предки. Твои. Предки Орли. Матушка рассказывала, что Дикие постепенно отвоевывали Альбу у людей. Я не знаю, не боремся ли мы сами с собой.

– Ты можешь отпустить Орли.

– Да, мне стоило это сделать. Табак закончился. Ненавижу проигрывать.

– И я, – согласилась Ирина. – Но Орли меня не удержал, и за это я благодарна.

– В лучшем случае ничья, – улыбнулся Анеас.

Ирина подумала о черном яйце в голове и захотела себя пожалеть, но вместо этого упрямо встряхнула волосами.

– Я ненавижу Орли, – сказал Анеас. – Я признаю это. Возможно, он не лично убил мою мать или моего отца. Да, по сравнению с великим драконом или Шипом он всего лишь солдат на службе зла. Мне хватает ума понять, что его ненависть к Мурьенам – просто последствие многих сотен лет жестокости и насилия. Тех самых войн, которые вернули эту прекрасную землю бобрам, лосям и боглинам. – Он вынул огниво. – Но он убил моего… друга, – еле слышно закончил он.

Он легко и быстро находил все нужные вещи, использовал их и убирал. Табак, трутница, кремень, нож… Ирину это зачаровывало. И его слабость – тоже. Друг. У нее никогда не было возлюбленного, но она знала, насколько люди ими дорожат.

Он не обращал на нее внимания.

– Повстанец Прыщ, боглин Крек, Тессен – все считают, что Орли нужно разбить. – Анеас быстро высек искру, которая упала на обгоревшую тряпочку. – Габриэль прав только в том, что мы должны сражаться все вместе или не сражаться вообще.

– Я хочу научиться этому, – сказала Ирина.

Он бросил кусочек горящей ткани в чашечку трубки и затянулся. Прислонился к узловатому дереву и закурил.

Ирина смотрела на долину. Минган стоял на коленях в нескольких шагах. Улыбнулся, когда она взглянула на него.

– Можешь дать мне трубку? – спросила она.

Анеас приподнял бровь, но потом вытер чубук и протянул ей.

– Думаю, ты заслужила.

Она не поручилась бы, что он шутит. Она осторожно затянулась. Все пришедшие из-за Стены курили. Почти все следопыты тоже. В Ливиаполисе не курил никто, кроме одного из магистров академии.

Она попыталась выпустить дым из носа. Дым показался ей сладким и горьким одновременно, она закашлялась. Этим же топориком-трубкой она рубила ветки – казалось, что прошел уже целый год. Она помнила, какой он острый. Разводы на стали походили на узоры на дереве.

Она вернула трубку, вытерев ее. Анеас снова затянулся.

– Почему мы поворачиваем назад? – спросила она.

– У нас закончились почти все припасы. Табак, воск, сахар, мука для галет. И все остальное тоже. У лучников найдется едва ли по десятку хороших стрел. Ты, Полли и Джоан почти голые, нам приходится делиться с вами одеялами, и, честно говоря, Джоан с Полли вообще нечего тут делать.

У Ирины глаза полезли на лоб. Из-за табака, наверное. Полли и Джоан нечего тут делать. А ей?

– Анеас…

Он внимательно глядел на нее. Наверное, они не смотрели друг другу в глаза так долго с того дня, когда она проснулась рядом с баской.

– Орли вложил что-то мне в голову. Ты знаешь, что это? – Голос дрогнул, и она себя за это возненавидела.

– Знаю, – грустно и сочувственно ответил он.

– Все знают?

– Должны.

Она протянула руку, и он отдал ей трубку. Ирина глубоко затянулась и вспомнила о беге на подкашивающихся ногах. О том, как она искала Джоан.

– Как ты думаешь… действия ведь важнее мыслей?

– Пожалуй, да, – с горечью ответил он.

– Я хотела их бросить. Взяла их как… приманку. – Она вернула ему топорик.

Анеас улыбнулся, поднес трубку ко рту, а потом заметил Мингана и протянул трубку ему. Тот жадно затянулся, глядя на горизонт. Ирина заметила, что он немного сгибает ноги, а не стоит прямо, как она.

Столькому нужно научиться…

Она улыбнулась Мингану. Он восхищался ею в открытую, и ей нравилось это восхищение. Оно казалось простым и чистым. И он всегда вел себя с достоинством. И знал архаику.

Он коротко улыбнулся в ответ, отдал ей трубку и исчез.

– Мне кажется, нужно идти дальше, – сказала Ирина.

Анеас посмотрел на нее, как в первый раз.

– Я командовала осажденным городом. Они тебя любят и пойдут за тобой, если ты прикажешь.

– Онивымотаны.

– Сегодня я чувствую себя лучше, чем всю последнюю неделю. Тессен одолжила мне юбку. Ланторн шутил с утра. Я бы шла еще хотя бы день.

Анеас хотел что-то сказать, но потом передумал. Иногда, вот как сейчас, он становился очень неловким. Ему не хватало слов, и это было видно. Габриэль никогда бы не показал, что смущен.

Анеас поднялся и выбил трубку. Пепел и остатки табака высыпались на землю. Он затоптал горящий уголек и вернул топор на пояс.

– Спасибо.

На четвертый день после побега Ирины они снова повернули на восток, устроили охоту, притащили оленя, разожгли костер и съели добычу.

Смотрит на Облака искала в эфире Орли. С собой она взяла Ирину.

– Знаешь, где мы?

Принцесса огляделась.

– Знаю. А еще знаю, что у меня нет к этому дара.

В эфире Смотрит на Облака оказалась гермафродитом, обнаженным и прекрасным.

– Ты так думаешь. Но ты думаешь много такого, чего нет.

– Меня проверяли.

– Не так, как Орли. Ты выкована из прочной стали. Дай мне посмотреть на это яйцо. Какая мерзость.

Шаманка залезла в голову Ирине, что пугало само по себе.

– Помоги нам Тара. Это омерзительно.

Ирина не двигалась и не дышала.

Гермафродит чуть не рассмеялся.

– Давай-ка посмотрим.

Пауза тянулась бесконечно.

– Вот и он, – сказала шаманка, и они вернулись в реальность.

– Ты его убрала?

– Нет, я не могу. Но след привел меня к его создателю. К Эшу. Мне нужно другое заклинание, чтобы убрать это. Нужен кто-то, имеющий иной дар. Зато мне удалось найти Орли.

– А что оно такое? – спросила Ирина, понимая, что больше не боится.

– Это ловушка. Яйцо. Когда оно треснет, то, что из него вылупится, поглотит тебя.

У Ирины подогнулись колени, и баска помогла ей устоять.

– Его можно убрать?

– Возможно, – вздохнула Смотрит на Облака.

– Господи. Мне нужно уйти отсюда. – Ирине было тяжело дышать.

– Нет, милая. – Смотрит на Облака прижала ее к себе. – Пока мы тебя не вылечим, мы тебя и не отпустим.

– А если… – умудрилась выговорить Ирина.

– Тогда Анеас это убьет. Или я. Орли тебя не убил, и ты убежала. Живая. Если случится худшее, – она ухмыльнулась, показывая иркские зубы, – это случится быстро.

Ирина поежилась.

На пятый день появились виверны.

Льюин заметил их издали, и отряд спрятался в роще старых сосен. Но виверн обмануть не удалось. Они приземлились на лугу поблизости.

Старая самка выкликнула Анеаса по имени, и только тогда он поверил. Но четырнадцать луков оставались натянутыми, а четырнадцать стрел лежали на тетивах, когда Анеас вышел из-под дерева.

Скоро послышался его смех. Анеас говорил с вивернами.

– Выходите! – крикнул он.

И тут же сам прибежал назад, дрожа, как нетерпеливая собака.

– Ставьте лагерь. Новостей много. Мы восстановили связь с армией. Большая Сосна добрался до гостиницы. Нам принесут припасы, а по Черной реке на каноэ поднимается подкрепление.

Анеас улыбался, как мальчик, которым, в сущности, и был. Он обрадовался. Виверны казались жуткими, хотя они тоже улыбались и ели чернику.

– Медведи клана Длинной плотины идут из Лиссен Карак. – Анеас стукнул кулаком по ладони. – Все было не зря! Готовься к смерти, Кевин Орли. – Он упал на одно колено и выхватил меч. – Господом и святым Георгием клянусь, что убью тебя или погибну сам.

Самая большая виверна бросила на землю мешок муки и заскрипела.

Анеас встал, слегка смущаясь из-за своего обета. Улыбнулся Ирине, и она улыбнулась в ответ.

– Ты была права. Я не забуду.

Часть V Арле

Наутро после капитанской свадьбы все спали долго.

Большинство офицеров не забыли про назначенные сроки. Люди спали, но на половине городских верфей грузили корабли, а на севере, за узкой лагуной, сгоняли в табун лошадей.

Город кипел. Начались аресты: солдаты внезапно врывались в дома, в одном трактире убили чужеземца. С тех пор как три больших круглых корабля вошли в гавань Веники, другие перестали выпускать.

Перед рассветом четвертого дня, проведенного войском в Венике, все надели непарадную форму, собрались и выстроились небольшими каре. Капралы и рыцари с затененными фонарями, поглядывая на листки пергамента, разводили людей по кораблям. Все молча занимали свои места.

Когда встало солнце, все императорские силы уже отбыли на север, на материк.

Вениканцы действовали быстро. Кони ждали, расставленные по копьям: боевой и скаковой для каждого рыцаря и оруженосца, хорошие скаковые для лучников и пажей. Все принесли упряжь, оставшуюся от мертвых коней – мертвых друзей, – на сырой пляж. Плохиш Том и Изюминка занимались распределением.

Все седлались.

Этруссия лишилась лошадей. Герцог Вениканский опустошил свои сундуки, скупая всех, кого мог найти. Коней везли издалека, а лучники еще и жаловались на масть.

Герцогиня собиралась ехать с ними, чтобы присмотреть, куда пойдут ее деньги. Ее сопровождали Джулас Кронмир и сотня следопытов в зеленом.

– Где император? – поинтересовалась она.

– Дрыхнет, – рассмеялся Плохиш Том.

– Он присоединится к нам в Бероне, – пояснил Кронмир и передал записки Майклу, Тому, Изюминке и герцогине.

– Они заслужили свой медовый месяц. – Герцогиня сверкнула улыбкой.

Распределив лошадей, войско выдвинулось в путь. Кайтлин и Фрэнсису Эткорту почти не пришлось возиться с обозом. Вениканские офицеры привыкли к войне. Они собрали все необходимое по списку Сью и отправили морем.

Сэру Майклу казалось, что он заново учится воевать.

– Зачем им наша помощь? – изумленно спросил он у Изюминки. – Никогда ничего подобного не видел. Они знают о войне больше, чем…

«Никогда не видел» он строя из восьмидесяти груженых лодок. На каждой располагались две длинные повозки с большими колесами, тоже полные. Майкл успел заметить, что пищали с кораблей грузили огромными журавлями и лебедками, которые приводили в движение мулы, а одну, особенно большую, – даже быки.

Проведиторы, отвечавшие за снабжение припасами, были крайне придирчивы. Пока солдаты искали лошадей, вениканцы ходили с восковыми табличками вокруг барж и что-то помечали себе. Проверяли, все ли погружено.

– Что мы будем делать, Майкл? – спросила Изюминка.

Они ехали по пыльной равнине, поросшей незнакомыми деревьями. В Этруссии деревья или торчали вверх, как кривые пальцы, или расплывались странными бесформенными кронами. Редкие дубы напоминали о доме.

– Ты знаешь план, – ответил Майкл.

– Я знаю, что его милость велел нам ехать на север, пока мы не встретимся с местными и ифрикуанцами, если те прибудут вовремя. И с дю Корсом. А потом нас ждет большая драка. Тупой план, и я в него не верю.

– Я тоже, если уж на то пошло, – рассмеялся Майкл. – И Том.

– Он все выдумывает на ходу, пока обхаживает свою блондиночку?

Майкл, шатер которого часто стоял рядом с шатром Изюминки, удивился ее тону.

– Мы отказываем ему в капельке удовольствия?

– Мы далеко от дома, Майкл. – Изюминка отвела глаза. – По-моему, он не о том думает. Сдается мне, в Даре он узнал что-то, что ему не понравилось. – Она пожала плечами, и кираса сверкнула на ярком этрусском солнце.

– Неплохое место для войны, – ответил Майкл, оглядывая равнины Митлы.

– Если бы только сражаться надо было с людьми, а не с чудовищами. На что он рассчитывает?

– Будьте осторожнее в своих желаниях, – заметил подъехавший Джулас Кронмир и снова уехал.

– Терпеть его не могу, – поведала Изюминка Майклу.

Майклу не было до этого дела. Он помахал Кайтлин, которая уже научилась ездить верхом как аристократка. Изюминка проследила за его взглядом и нахмурилась.

– Мы с Томом что, единственные, кто воспринимает эту войну всерьез?

Войско остановилось у Вадуи, и лагерь сильно порадовал Изюминку. Уборные выкопались как будто сами собой, еду уже готовили.

Плохиш Том застал ее у кухонного костра. Три девушки Сью – ныне девушки Кайтлин – резали капусту.

– Посмотри-ка, Том. – Изюминка продемонстрировала ему окорок.

– Сиськи Тары! Да им можно как дубинкой орудовать.

Изюминка кинжалом отхватила ломоть, Том прожевал и расплылся в улыбке.

– Отличный бекон! Обожаю такой.

Она отрезала ему кусок от большого круга сыра.

– Хороший сыр! Твердый, соленый. – Он взял себе еще.

– И это армейские пайки. Специально для армии. Такой сыр хранится неделями, как и ветчина. Эти люди умеют воевать лучше всех, кого я знаю.

– Умеют воевать или делать сыр?

– Я‑то думала, это и есть война. Ну, еще дрова и палатки.

Том усмехнулся.

– У нас еды на три месяца.

– Что? – Том даже прекратил жевать.

– Что бы его милость ни собирался устроить, это надолго.

Изюминка подвела его к одной из лодок.

– Что это, по-твоему?

– Бочки. Большие. Эль, что ли? – оживился он.

– Вода.

– Ну и ладно. – Плохиш Том отрезал еще сыра. – Может, тьма травит колодцы и надо везти воду с собой.

– А может, свиньи летают.

В четверг на востоке показались башни Вероны. Обоз состоял из двухсот шестидесяти телег, а по реке куда-то на юго-запад двигалось еще столько же.

Майкл, командовавший авангардом, встретил графа Симона в сопровождении рыцарей сразу за холмами, окружавшими город. Герольды протрубили в трубы, Майкл спешился и пожал графу руку.

Симон походил на темноволосого ангела в великолепной броне и красном нараменнике. Он вел сотню копий. Все рыцари несли на себе его знак: золотую лестницу в алом поле.

– Я сэр Майкл де Тоубрей, и…

Симон поклонился, не слезая с седла.

– О вас, о Большом Томазо и о других поется в песнях. Добро пожаловать в мой скромный город. Дожесса! – Тут и он спешился, поклонился герцогине, следопыты которой куда-то пропали, поцеловал ей руку, а потом наклонился и поцеловал ее в губы. – Прекрасная и опасная дама.

– Прекрасный и опасный кавалер, – улыбнулась она.

– Закайя, граф императорской печати, командир вардариотов, – представил Майкл.

Зак поклонился и отсалютовал булавой.

Майкл представил свою жену, Изюминку и всех прочих, кто случился рядом. Манеры графа Симона оказались великолепными. По-альбански он почти не говорил, однако запомнил все имена и каждому отвесил комплимент, который перевела герцогиня. Например, Плохишу Тому он сказал, что тот похож на архангела Михаила.

Том Лаклан покраснел. Майкл с трудом удержался от смеха, а Изюминка чуть не провалилась сквозь землю.

В Верону они не попали. К западу от города проводники показали им узкую дорогу между двумя крутыми холмами. Они подъехали к распахнутым воротам под пение труб и проследовали мимо, на просторное поле, где десяток людей Кайтлин уже размечал лагерь.

Изюминка ехала впереди Майкла. Он успела немного пококетничать с графом Симоном, который был от нее в полном восторге. Спешившись, Майкл отвел ее в сторонку.

– Знаешь, что мне сказал граф? – спросила она. – Это поле специально устроено для размещения армий. Посмотри на холмы!

На каждом холме высилась каменная башня.

– Их нельзя застать врасплох. Это вторая крепость вокруг города! Осада тут не поможет. И не надо пускать солдат в город. Конечно, они считают нас неумехами!

– А сами они – потомки легионеров.

Майкл прикинул, что у замка Тоубреев тоже можно было бы разбить большой укрепленный лагерь. И у Альбинкирка, к югу от города.

Около тысячи беронских кавалеристов и почти три тысячи пехоты уже стояли лагерем. Северная полевая армия Веники тоже была здесь: пять сотен рыцарей и почти тысяча морской пехоты в легкой броне, с луками, арбалетами и алебардами. Изюминка вызнала, что беронцы и вениканцы этим летом уже дважды сражались против армий с востока: один раз против людей, другой – против Диких, хотя говорить с чужеземцами про Диких они не хотели.

Майкл любовался учениями вениканских пехотинцев, когда заметил, что в центре лагеря ставят знакомый красный шатер. Он отправил своего оруженосца Александра с вопросом, и тот вернулся через десять минут.

– Милорд, сразу после комплетория устраивают собрание для всех командиров.

– С участием капитана? То есть императора?

– Да, милорд. Но я видел только мастера Никомеда.

– Надо убедиться, что примипил в курсе.

Майкл и Изюминка вместе отправились на службу в маленькую церковь в конце долины. Священник, казалось, удивился количеству прихожан. После мессы они нашли Плохиша Тома, который наблюдал за лучниками. Чуть не половина лагеря собралась посмотреть, как боглин и пара ирков стреляют наперегонки с Калли и пришедшим из-за Стены.

– Надо бы проследить, чтобы эти, из Веники, не тронули нашего жука, – заметил Том. – Не думаю я, что они их больно любят.

Но соревнование закончилось гладко, и только наступление темноты помешало стрелять дальше. Один из вениканских лучников подошел познакомиться с Калли, тут же вытащили бурдюк вина. Но им не хватило знания языков, чтобы высказать друг другу что-то, кроме уважения.

Становилось все темнее. Красный шатер сиял, как фонарь.

– Не беспокойтесь, – сказал в темноте Джулас Кронмир. – Он еще не прибыл.

Майкл продвигался через лагерь вместе с Кайтлин, держа на руках юного Галаада. Проверил часовых, посмотрел на лошадей, запнулся о колышки для шатров и, наконец, пошел вдоль линии костров, заглядывая в котлы, пока Кайтлин слушала женщин.

Кто-то закричал. Как будто хищник высоко в небе схватил свою жертву.

За коновязью взметнулись костры, образовав квадрат.

Засвистел ветер, как перед штормом, и Майкл увидел в свете костров вспышки зеленого, алого и золотого. Невольно улыбнулся.

– Пойдем посмотрим, – предложил он Кайтлин.

– Галааду пора спать.

– У него есть нянька. – Майкл взял ее за руку.

– Нянька – не мать, – проворчала Кайтлин, но пошла за ним. – И не отец.

– Меня воспитали няньки.

– Ну и посмотри на себя. Тебе пришлось жениться на разумной женщине, потому что своего ума у тебя нет.

Ариосто поспешно прятали. Отряду велели помалкивать, хотя все всё равно болтали, но капитанский скакун считался военной тайной.

– Он привез Бланш! – сказала Кайтлин.

После первого полета Бланш замерзла, но гордилась собой – в последних лучах солнца они поднялись с берега небольшого залива вдали от чужих глаз, промчались над темнеющей равниной и высокими горами, каких не было в Новой Земле, а солнце еще не успело сесть. Бланш надела узкую кожаную куртку, подбитую мехом, и такой же худ. Наряд казался одновременно красивым и практичным.

Бланш обнялась с Кайтлин, потом с герцогиней, и ее увели знакомиться с новыми служанками.

Майкл с удивлением понял, что все этруски опустились на одно колено при виде императрицы, и последовал их примеру. Изюминка тоже преклонила колено. Том пялился на все это.

Габриэль вышел из крытого загона, куда определили Ариосто. Увидел их, двенадцать лучших рыцарей в мире, снял подшлемник и поклонился.

– Господа и дамы, прошу без формальностей в лагере.

Все встали. Майкл понял, что этруски очень серьезно относятся к императору. Нужно было либо подыгрывать, либо понимать, что их чувства будут задеты. Изюминка медлила. Том бы ни за что не встал на колени. Майкл решил поднять этот вопрос на утреннем собрании.

Все отправились в красный шатер, где Тоби уже установил позаимствованный у графа Симона огромный круглый стол, за которым могли усесться три десятка человек. Многие оценили, что за таким не будет ни первых, ни последних. Граф Симон произнес короткую речь на архаике и поприветствовал императора.

Император поблагодарил его за стол, за помощь и за рыцарские добродетели, а напоследок добавил несколько строк из поэмы.

Майкл подумал, что все это довольно удачно спланировано.

По правую руку от Красного Рыцаря села герцогиня Веники, а по левую – граф Симон. Мастер Никомед, полностью оправившийся после болезни, поклонился.

– Его императорское величество просит всех командиров садиться как им угодно.

Тридцать сидений означали, что за столом ждут командира вениканских пехотинцев, капитана беронской пехоты и мастера Пиэла, который лично явился командовать гильдией оружейников Харндона. Изюминка села между Томом Лакланом и сэром Майклом, Фрэнсис Эткорт – между графом Заком и императорским ставленником, сэром Георгием Комниным. Морган Мортирмир – между мастером Кронмиром и магистром Петраркой, а Кайтлин де Тоубрей – между герцогиней и императрицей.

Подали вино.

Мастер Юлий сидел за отдельным столиком и уже что-то писал, а император читал переданные Кронмиром письма, попивая вино.

– Как в старые добрые времена, – заметила Изюминка.

– Вино теперь получше, – ответил Том. – И по маленькой монашке я скучаю. Но мне нравится круглый стол.

– А я скучаю по королеве, – сказала Изюминка.

Майкл нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.

– Это было всего десять недель назад.

– А кажется, что много месяцев, – вздохнул Том. – Скольких друзей не стало.

Втроем выпили за общих призраков и прониклись торжественностью момента.

А потом Бланш засмеялась.

Томазо Лупи, который подавал графу вино, встав на одно колено, был приглашен за стол и сел рядом с Тоби. Вино стал разливать один из слуг.

Красный Рыцарь поднялся, и наступила тишина. На мгновение Майкл задумался, почему умолкли те, кто никогда с ним не встречался. Значит ли это что-то? Особо впечатляюще император не выглядел. Волосы спутались после полета, красную суконную котту любой купец мог бы надеть на рынок. Кроме золотого рыцарского пояса, других знаков отличия не было.

– Друзья, – начал он на архаике. Герцогиня переводила его слова на этрусский, а мастер Джулас – на альбанский. – Благодаря графу Симону у нас появился этот чудесный стол, полностью отражающий мои взгляды на чины и титулы. Мы должны быть единой силой, ведомой единой волей. Не моей, а нашей общей. За этим столом может говорить каждый.

Все молчали. Габриэль продолжил:

– Все происходит очень быстро. У меня есть хорошие новости, а есть дурные.

Майкл понял, насколько капитан устал, и вдруг вспомнил, каким он был два года назад. Он постарел. Не повзрослел, нет. Время стесало острые углы и унесло часть радости. Интересно, он по-прежнему считает, что господу на него плевать? Скажет ли он такое сейчас?

Потом Майкл понял, что это только его мысли о старом друге.

Друге и императоре.

– Сьер дю Корс не встретит нас под Арле, – говорил Габриэль. – Ему пришлось отступить после двух стычек с врагом.

Император не стал упоминать о встрече с захваченной тьмой бывшей королевской армией во главе с самим королем Галле. Или о том, что дю Корс сам оказался на волосок от смерти.

– Сейчас он на западе от Лютеса, прикрывает отход беженцев. Величайший город Галле сдан врагу, но его народ спасен. – Габриэль подождал перевода.

У Майкла в животе все сжалось.

– Паладины Дара высадились к востоку от Массалии…

Габриэль призвал немного энергии, и стол осветился магическим сиянием. Из него выросли горы. Этруски, непривычные к открытому колдовству, крестились или, как граф Симон, ругались от восторга.

– …примерно здесь. А мы примерно здесь. – Габриэль поставил красную точку на Верону. Добавил зеленую. – Вот здесь Арле. Вчера ночью Кларисса де Сартрес еще командовала цитаделью. Они в отчаянии, и им приходится нелегко. Но у них появилась надежда. Несколько дней Некромант говорил им, что они последние люди, оставшиеся в мире, и дважды запускал в замок… червей.

При слове «черви» все лица исказились от отвращения. Все знали, что представляет собой враг.

Чтобы пояснить свои слова, Габриэль с помощью магистра Петрарки создал образ трех червей, гидрой вылезающих изо рта врага. Образ он извлек из памяти герцогини, и черви почти дотягивались до людей. Все, кроме Тома Лаклана, вздрогнули. Том с интересом наклонился ближе.

– Не такие уж они и большие.

Остальные промолчали.

– На западе мой брат выдержал два сражения у Н’Гары и теперь отступает на восток. Н’Гара в осаде.

Карта стала больше, отобразив Альбу и Морею. Харндон светился оранжевым, а Дар-эс-Салам – зеленым. На севере Внутреннего моря зажегся синий огонь.

– Эш поднял всех Диких запада, – спокойно продолжил Габриэль.

Майкл застыл.

– И что мы тогда делаем здесь?

– Гасим по одному пожару за раз, начиная с самого горячего. Гэвин и Тапио платят территориями за время. Мы знаем, когда все произойдет.

– Мы можем потерять Альбу, спасая Арле, – сказал Майкл.

– Скорее всего.

Майкл сел, пораженный.

– Когда все произойдет? – переспросил граф Симон.

Габриэль кивнул Мортирмиру.

– Мы сражаемся на много фронтов, – пояснил тот. – Врагов у нас двое или даже трое. Дракон по имени Эш, сущность, которую мы зовем Некромантом, и, возможно, третья сила. А Эш с Некромантом подерутся, только победив нас.

Мортирмир, перебиваемый Петраркой, рассказал, что стало известно о месторасположении врат и их названиях.

– И что? – спросил граф Симон. – Какие из врат им нужны?

– Это все, мессир граф, – покачал головой Габриэль. – Больше я ничего сказать не могу. Нутром чую, что это Арле или Лиссен Карак, потому что враг очень старается их захватить. Но врат много. Известные нам отмечены на карте. Харндон, Ливиаполис, Рум, Дар. Гармодий думает, что еще одни врата есть – или были – на севере Альбы. Может, они уничтожены вместе с замком Орли? Или остались на острове Шипа? На дне морском?

– Христос всемогущий, как это сложно… – заметил Симон.

– Кстати о Руме, – вставил Кронмир и дождался кивка императора. – Патриарх пострадал от несчастного случая.

– То есть разозлил нашего безумца, – заржал Том. – И Кронмир его убрал.

Изюминка дала ему подзатыльник.

– Обязательно сразу кричать все, что приходит в твою тупую башку?

– Патриарх, возможно, тоже одержим червем, – кивнул Кронмир. – Свидетельства о произошедшем после его смерти разнятся. – Он елейно улыбнулся, как священник. – Ситуация… стабилизирована.

– Мастерами своего дела, – ухмыльнулся Том.

Теперь на него покосился даже император.

– За этим столом говорит каждый, – заявил Том, тронув рукоять меча.

Майкл улыбнулся.

Изюминка улыбнулась.

Даже Тоби улыбнулся.

Налили еще вина.

– И что дальше? – спросила герцогиня.

– А дальше мы посмотрим, смогут ли одайн побить две организованные армии, которые их не боятся, – усмехнулся император. – Меня, герцогиня, часто обвиняют в высокомерии. Но в том, что касается искусства войны, Некромант перед нами ничто, если только не застать нас врасплох.

– А это на тебя уже похоже, – рассмеялась Изюминка.

Император поднялся и принялся расхаживать вокруг стола.

– Я знаю, что вы ожидали пламенных речей. Я приберегу их на отчаянный случай. Это обманный маневр, друзья. Мы должны понять, насколько сильно мы сможем запутать врага. И сколько ни в чем не повинных крестьян и бывших солдат придется убить для победы.

– Обманный маневр? – уточнила Изюминка.

Майкл вцепился в край стола. Бланш улыбалась. Габриэль наклонился и оперся о стол.

– Я устал танцевать под дудку Эша и отвечать на его удары.

– Мы – обманный маневр? – нахмурилась герцогиня.

– Я преувеличил красоты ради, – улыбнулся Габриэль. – Мы освободим Арле и спасем Этруссию. Это не обман.

– Вы это обещаете?

– На войне ничего нельзя обещать.

Смотрел император на Мортирмира, который кивнул в ответ на его слова. Улыбки потухли. Кронмир поднял палец, Габриэль метнул в него взгляд, и Изюминка засмеялась.

– Он ненавидит, когда его перебивают посреди тирады, – шепнула она Майклу, который сдержал смешок.

– Да? – высокомерно спросил император.

– Герцог Митлийский, – только и сказал Кронмир.

– Мне говорили… – Габриэль погладил бороду.

– В Митле голодные бунты, – извиняющимся тоном продолжил Кронмир. – Мы предпринимали попытки.

– Мне дали понять, что герцог невредим, – отмахнулся император, как будто не желая знать тьмы и Некроманта.

– Ваша милость. – Кронмир встал. – Одна из причин, по которым мне нравится работать с вами, состоит в том, что вы не желаете, чтобы вам давали понять только то, что вам нравится.

– Твою мать, – мрачно сказал Красный Рыцарь и сел.

– Ваша милость, у нас, разведчиков, есть поговорка: не стоит приписывать злому умыслу и темным силам то, что можно объяснить невежеством, алчностью и похотью. Герцог Митлийский использует ситуацию себе на благо. Он заполучил Фиернцию, всегда бывшую на стороне патриарха, в союзники. Митла сговаривалась с Галле до того, как это началось. Для герцога Митлийского ничего не изменилось.

– Яйца святого Петра! – рассмеялся Плохиш Том. – Хочешь сказать, что это обычный человечек, который сговорился с Некромантом ради своих человеческих делишек? Убить! – Он стукнул кулаком по столу.

– Это серьезный враг. – Кронмир не садился. – Он не станет драться в открытую. Он выстроит укрепления, поставит туда солдат и потребует за проход деньги и земли.

Герцогиня обхватила голову руками.

– Я должна была это предвидеть. Он наш давний враг.

Кронмир разочарованно посмотрел на нее.

– Вы случайно не планировали использовать наш поход, чтобы захватить северные болота Митлы? Мне говорили так.

Герцогиня мрачно воззрилась на него.

Майклу показалось, что теперь она прикусит язык, но она не потеряла самообладания.

– Герцог Митлийский – опытный игрок. Он захочет навредить нам просто потому, что может.

– Ну вот мое расписание и пошло прахом, – решил Габриэль. – Слишком много неожиданностей.

– Можете ли вы сразиться с Тьмой? – спросила герцогиня. – И что за летучая тварь нас преследовала?

– Мы отлично умеем убивать виверн. – Император посмотрел на нее, а потом на Кронмира. – Пожалуй, и с огромным падальщиком справимся.

– Очень большим, – вставил Кронмир. – Большим, как…

– Боевая галера.

– Возможно, это дракон, – сказал Морган Мортирмир.

Все переглянулись, а Том Лаклан рассмеялся.

– Вот это разговор!

Император и магистр посмотрели друг на друга. Возможно, они переговаривались в эфире, но этого никто не узнал. Бланш наморщила нос.

– Несмотря на Тьму, на огромного падальщика, на герцога Митлийского, мы, ваша милость, останемся здесь главным ужасом… если только небо не упадет на землю или если все магистры не ошибаются. Мы, не Некромант. Он – ширма Эша, полагающего, что, если мы двинемся на спасение Арле, он сможет действовать в Альбе.

– А как же войска? – спросила Изюминка.

– Я показываю Некроманту то, что он хочет увидеть, – ответил Габриэль с улыбкой, которую можно было бы назвать хищной. – Слабую контратаку с участием войск. Я продемонстрировал шпионам Эша и Некроманта свадьбу.

– То есть вот чем мы заняты, – сказал Майкл. – Подождите. Что?

– Вот именно, – ответил Габриэль.

– Ты хоть что-то понимаешь? – спросил Майкл у Изюминки.

– Сиськи Тары! Даже я понимаю, а я не умник какой, – вмешался Том Лаклан.

– Вы просто сумасшедший, – рассмеялась герцогиня. – Надеюсь, это заразно.

Габриэль щелкнул пальцами, возвращая карту.

– Мы пойдем здесь, через перевал Сенис. Пайам и его паладины двинутся вдоль побережья. – Цветные стрелки поползли по карте, как змеи. – Думаю, придется подраться. Увы, но жалость проявлять нельзя. Наш враг должен знать, что мы решили убить всех его рабов до единого.

Этруски закивали, а вот Изюминка, Бланш и Майкл не обрадовались.

– Имперские войска прикроют армию, потому что они не станут сражаться против друзей, соседей и братьев. Если нам придется драться с герцогом Митлийским или кем-то еще, мы используем этрусские войска с поддержкой герметистов и постараемся разбить врагов, пока они не объединились. В противном случае мы займемся той силой, которую так хорошо изучили мастер Кронмир и герцогиня.

Майкл понимающе кивнул.

– А потом враг будет вынужден свести всех своих рабов примерно сюда. Если мы сумеем миновать Митлу.

– Перевалы можно удерживать вечно, – вставил Симон.

– Он не выстоит и недели, – возразил император. – У рабов нет обоза и фуража. Они могут действовать, только если их ведет чужая воля. На перевалах нечего есть. Вся провизия на равнинах Арле. А вот о Митле я не думал…

– Мне нравится, как вы мыслите, – согласился Симон. – Признаюсь, я не понимал, почему генуазцы отдали перевалы Арле. Теперь все ясно. Итак. Мы переходим через горы, а враг собирает там все свои силы. Если мы победим герцога Митлийского.

Там, где высокие горы уступали место пастбищам Арле, а ручьи становились реками, император поставил светящуюся точку.

– Да.

– А потом? – спросила герцогиня.

– А потом мы достанем туза из рукава.

– Звучит очень приятно, – сказал граф Симон. – Но это же Тьма.

– Очень многое может пойти не так – и пойдет не так. – Император пожал плечами. – Это же война. Но сражение с Некромантом – самое легкое, что нас ждет. Гармодий, Змей из Эрча и магистр Аль-Рашиди дали нам оружие против него.

Сдвинули кубки.

– Но как мы вернемся в Альбу? – спросила Изюминка.

Габриэль улыбнулся лично ей.

– А вот это самое сложное. Давайте сначала займемся герцогом.

С первыми лучами солнца выступили на восток. Длинный строй щетинился копьями. По реке шли лодки, а на южном берегу оказался второй строй. Дэн Фейвор вел Зеленый отряд по северному берегу реки. Его разведчики первыми обнаружили митлийцев рядом с Астуей. Тысяча крестьян копала окопы.

Император явился лично. Поставив Ателия в тени огромного дуба, он смотрел на их работу. Они выбрали очень удобное место: длинную возвышенность, смотревшую одним концом на долину, другим – на реку.

– Там сотни две пехоты. Зак говорит, что на дороге пыльно. – Фейвор стянул шлем и льняной тряпицей обтер пот и грязь с лица.

– Можно было грифона твоего послать, – буркнула Изюминка.

– Ариосто мы бережем на особый случай, – возразил Габриэль. – Мортирмир посылает имперских почтовых птиц для передачи сведений. Как я понимаю, этруски недовольны использованием герметических средств на войне?

Герцогиня, с ног до головы одетая в зеленое, пожала плечами.

– Если не считать меня саму, магистра Петрарку и еще десяток человек, которых я знаю по именам, у нас просто нет герметистов, чтобы задействовать их на войне. Они рождаются только в Новой Земле.

Габриэль посмотрел на опаленную солнцем равнину.

– В следующем поколении все изменится. А сегодня будет жарко.

– Давай я, – вызвался Том.

– Иди. Возьми возвышенность.

Зеленый отряд много раз готовился к таким битвам, но еще не бывал ни в одной. Они подъехали к основанию возвышенности. Кто-то ушел на север, в лес, но большинство спешилось и рассыпалось по площади.

Они начали стрелять. Десяток крестьян погибли. Это были просто рабочие, не воины, и нападение их испугало. Остальные разбежались.

Зеленые лучники двинулись вверх по холму, выстроившись парами на расстоянии десяти шагов друг от друга. На бегу они сворачивали в разные стороны и пользовались всеми попадающимися укрытиями. Крестьяне вырубили кусты, чтобы улучшить видимость, на холме остались считаные деревца, за которыми и прятались. Женщины с арбалетами ложились.

Отряд неуклонно продвигался вперед. Достигнув вершины, они разделились на три группы.

Митлийские пехотинцы не стали оборонять полуготовые укрепления или частокол. Они сомкнули копья и бросились в атаку.

Плохиш Том на огромном черном коне остался внизу, во главе Красного отряда. Подняв забрало, он с улыбкой наблюдал, как зеленые зачищают холм.

– Вперед, – сказал он своему отряду. – Уничтожим всех.

Больше приказов он не отдавал.

Спешиваться не стали, несмотря на крутость склона. Красные слегка рассредоточились, но продолжали двигаться вперед. Наверху уже образовались три отдельные стычки.

Митлийский командир вызвал подкрепление, стоявшее на дороге за возвышенностью. Первые две сотни копий ничего не смогли сделать против залегших в укрытиях стрелков, потеряли много лошадей, а потом пали под ударом тех, кто нагло въехал наверх на конях. Разозлившись, командир бросил в бой второй отряд.

В первый раз в жизни Габриэль наблюдал бой со стороны. Да, это была всего лишь мелкая стычка, но люди умирали так же, как и в великих битвах. Ему не нравилось смотреть.

Габриэль дергался. Ему хотелось броситься наверх вместе с Зеленым отрядом, а потом вместе с Красным. Он боялся потерять Изюминку, Дэна Фейвора, Тома, Смока. Всех.

– Плохой из меня солдатский император, – буркнул он.

Постепенно он подъезжал все ближе и ближе. Его отряд – и герцогиня Веники – следовали за ним.

Вардариоты Зака пошли рысью. Граф отсалютовал императору булавой.

– Сражайтесь как следует, братья! – крикнул он. – Кесарь смотрит!

Вардариоты заорали и ринулись вперед. На ярком солнце вспыхивали сабли и горели красные куртки.

Они тоже заехали на самую вершину и исчезли в облаке пыли.

Изюминка подняла забрало, прокляла Тома Лаклана и сплюнула в пыль. Отпила из фляги, взятой у оруженосца. Вокруг люди в зеленых сюрко снимали шлемы, пили воду и пытались отдышаться. Красные налетели на врага и снесли его с вершины холма. Схватка продолжилась там.

Изюминка отдала флягу своему новому пажу, Ромни.

– Попей, парень. Где Фейвор, черт его дери?

Как будто в ответ, солнце сверкнуло на стали в лесистой долине справа от нее. Она довольно кивнула.

– Коноводы! – крикнула она. – Справа!

Капитан митлийцев выехал вперед, подняв копье с белым лоскутом. Его оттеснили к восточному краю возвышенности, а позади уже виднелся отряд Дэна Фейвора. Капитана сопровождал десяток бойцов покрупнее. Том Лаклан двинулся ему навстречу вместе с Майклом. У него за спиной лучники уже раздевали мертвецов.

– Мы пришли изложить свои условия, – сказал темноволосый капитан.

– Нет, – возразил Том. – Сложите оружие или деритесь. Никаких условий, никаких переговоров.

– Пошел к черту, – ответил митлиец и напал.

Копье ударило прямо в грудь Тому. Он свалился с седла, оставив Майкла наедине с десятком врагов.

Майкла поразила глупость митлийцев. Он выхватил меч и отбил копье, прошедшее с левой стороны седла как напоминание о смерти, а потом вложил весь свой вес в контрудар. Меч не смог проткнуть чужой шлем, но сила удара вынесла врага из седла.

Майкл получил два удара, отбил один и вырвался из окружения.

Оставшиеся в живых митлийцы строились для атаки. Майклу показалось, что поведение собственного капитана удивило их не меньше, чем его самого. Позади них люди Фейвора уже натягивали луки. Робин Хасти и Канни, невидимые за спиной сэра Майкла, переглянулись и выстрелили.

– Какого хрена они делают?

Робин вогнал стрелу в коня в пятидесяти шагах. Митлийцы не озаботились доспехами для лошадей – длинных луков они раньше не видели.

Плохиш Том встал на ноги.

– Его так просто не возьмешь, – сказал Канни. – Прекращай стрелять!

– Редут на реке готов сдаться, – сказал герольд, сглотнув. Он боялся.

С кинжала Тома Лаклана капала кровь. С перчатки тоже. Он не дал митлийскому наемнику шанса на выкуп. И так и стоял коленом на груди трупа.

Убили всех. Красные и зеленые стреляли, пока не упал последний солдат, а рыцари прикончили выживших. Выкупа не брали, пленных тоже.

– Пощады не будет, – сказал Том.

Сэр Майкл все еще оставался в седле, и горячка боя его миновала.

– Том. – Он коснулся плеча горца молотом. – Сильно.

Лаклан встал.

К счастью для всех, включая герольда, на вершине появился император со своими приближенными. Они ехали быстрой рысью, пока вардариоты пробирались обратно через лес. Поверх золоченой брони на императоре красовалось алое бархатное сюрко. На поясе висел меч, но в руке он сжимал простой жезл из белого дерева. Он махнул жезлом Тому и натянул повод. Нордиканцы тоже придержали коней. Харальд Деркенсан выкрикнул что-то на родном языке, и все нордиканцы разом спешились и взялись на топоры.

Император оглядел гору трупов.

Майкл открыл забрало.

– Ваша милость, капитан напал на нас, подняв белый флаг.

– Что? – поморщился Габриэль.

Герцогиня Веники полюбовалась на труп, который пнул Том.

– Кастильоре, любимчик герцога. Ты вырос в моих в глазах, – сообщила она Тому.

Том изобразил довольно пристойный поклон. Он уже успокаивался, только лицо оставалось багровым. Герольд рухнул на колени.

– Прошу пощады, господин, – взмолился он на неплохой архаике.

– Пощадить, – выплюнул император и двинулся дальше. – Зак! Вперед.

Командир вардариотов взмахнул булавой, и его всадники бросились на запад. Дорога была открыта.

Лаклан обнял испуганного герольда.

– Прости, парень. Черт попутал. – Он поскреб подбородок, и с бороды отвалился кусок засохшей крови. – Пусть сдаются, чего уж там.

Часом позже лодки на веслах прошли мимо укреплений, которые могли бы перекрыть путь через реку огнем из двух тяжелых катапульт.

Обоз проехал вдоль возвышенности нетронутым, не замедляя движения. Схоларии тряслись в арьергарде, глотая пыль и проклиная императора. Сэр Георгий пустил свою великолепную ифрикуанскую кобылу в галоп, чтобы передать недовольство солдат лично командующему. Император кивнул ему. Он смотрел на запад, вдоль реки Терно. Там уже виднелись горы, напоминающие зубы какого-то чудовища.

– Для человека, который наследует империю, я достаточно наглотался пыли, – сказал Комнин.

Изюминка уже сняла доспехи. Ей перевязывали руку. Обнаженному по пояс сэру Данведу зашивали рану. Он казался спокойным, но много ругался.

– И все же глотать пыль лучше, чем драться, – ухмыльнулась Изюминка. – Ай! Мать твою!

– Завтра вы поменяетесь, – ответил Габриэль. – Впереди длинная узкая долина, где герцог может угощать нас подобным образом каждый день, пока у него не закончатся наемники.

– Согласен, – кивнул Майкл. – Похоже на Гилсонову дыру, только мы с другой стороны. И на этот раз мы торопимся.

Габриэль спрыгнул с Ателия. Он так и не обнажил меч сегодня. Несколько мгновений император говорил что-то коню, а потом взял под уздцы Саянку. Крупная и сильная степная кобыла рядом с Ателием казалась пони.

Плохиш Том валялся на траве, позабыв о придворном этикете.

– Есть такое, – подтвердил он.

Габриэль сел рядом с ним. К нему присоединился Кронмир, а потом Мортирмир и герцогиня. С этой точки открывался вид на десять миль вперед.

– Ифрикуанцы вчера сражались, – заметил Кронмир. – Короткая стычка, но Пайам говорит, что воля обратилась на них.

– А мы отстаем на два дня.

– Сегодня мы не потеряли нисколько времени, – мрачно возразил Том.

– Ты отлично справился, и ребята тоже, – согласился Габриэль. – Иногда я просто остаюсь вашим капитаном. Передай всем, что они хорошо дрались.

– Скажи, а, – просиял Том. – Как по писаному все.

– Да. Но завтра будет по-другому.

– Войска герцога подготовятся лучше. Выделят группы прикрытия. Будут удерживать каждый окоп. Скольких мы потеряли сегодня? – спросил Майкл.

– Филипа де Бозе, – ответил Том.

Минуту помолчали. Он был одним из лучших поединщиков в войске.

– Шестерых мечников. Десяток стрелков. Хью Корса. А я‑то думал, он бессмертный.

– Господи Иисусе, – прошептал Кронмир.

– И это была легкая победа. Скорость и решимость. – Капитан нахмурился. – Пять таких боев – и мы потеряем кого-то из командиров. Изюминку или Тома. Или меня. Не нравится мне все это.

– Вы всех солдат знаете по именам? – спросила Жизель.

– Стараюсь, – удивился император.

– Их смерти ломают вас. Солдаты должны оставаться безымянными.

– Примерно как вы остаетесь безымянной для герцога? – с отвращением спросил он.

– Понимаю, о чем вы. Но все же я права.

Ночью окапывались. Утром на окопы напали, но быстро отступили.

Собирались медленно. Это было неизбежно: слишком многие сражались накануне. Ныли мышцы, и горели раны. Доспехи причиняли боль усталым людям.

– Давайте держаться как можно ближе к реке, – решил император. И армия выдвинулась. Поздно, но строем.

Вардариоты очистили путь в долину, нашли еще два цветных флага там, где предполагалось делать укрепления, – крестьяне не явились. Всадники проскакали по холмам, сея ужас, и привели обратно горстку пленников, в том числе Антонио, второго сына герцога, которого подобрали на дороге. Он знал, что уже состоялась битва.

Пройдя двадцать миль, снова окопались.

– Скажи Пайаму, что мы задержимся на шесть дней, – велел император Кронмиру.

Мастер Никомед подал ему серебряный кубок с вином. Габриэль вел себя так тихо, что Бланш боялась.

– Ненавижу опаздывать, – сказал он ей.

Походная кровать напоминала отдельную палатку внутри шатра и давала иллюзию уединения.

– Отправлю тебя и Кайтлин назад в Венику.

Она молчала.

– До Тьмы день-два пути. А там… я говорил тебе о Хелевайз и одайн. Бланш жалобно кивнула. Но молча. И сжав зубы.

Наутро граф Зак доложил, что на берегу озера в пятнадцати милях к западу устроен крутой эскарп.

– Десять тысяч человек. Я напугал их так, что они в штаны наделали. Но они там.

– Озеро Дарда, – сказала герцогиня.

Кронмир поморщился. Изюминка говорила, что от его рожи молоко киснет. В руках он держал растрепанную стопку пергамента – утром прибыли шесть птиц.

– Еще плохие новости? – поинтересовался Габриэль.

– Да, ваше величество.

– Ну, говори быстрее.

Кронмир посмотрел на слугу.

– Прошли выборы патриарха Рума.

– Слишком быстро, – вставил отец Давид. Будучи последователем патриарха Ливиаполиса, за политикой Рума он не особенно следил. Но все же когда-то он там учился. – Такие выборы могут длиться годами.

– Избрали Люция ди Биччи. Бывший легат в Этруссии. Воин, не церковник. Говорят, что под его началом пять тысяч копий и что он уже выступил в поход.

– Они отстают от нас на двадцать дней. – Габриэль поджал губы. – И то если двигаются с той же скоростью.

– Он может напасть на Венику, – нахмурилась герцогиня. – Особенно в союзе с Митлой и Генуей.

– Через двадцать дней начнется совсем другая война, – вздохнул император. – Могут ли беронцы и вениканцы их остановить?

– Вы нас бросаете? – спросила герцогиня.

– Жизель, – тихо сказал император. – Что бы ни делали легат игерцог Митлийский, это не более чем отвлекающий маневр.

– Но не для крестьян приграничья. Не для наших кораблей.

Император оглядел лагерь. Занималось тихое летнее утро, на склонах красивой долины стояла тысяча шатров. По склону сбегал бурный поток, рассветное небо казалось розово-голубым. Все это походило на гобелен, изображающий воинский рай.

– Если мы задержимся, чтобы остановить легата, мы проиграем эту войну, – сказал Габриэль. – Поверьте мне.

Жизель вздохнула, но возражать не стала.

– Можем ли мы пройти сквозь Тьму? – спросил император.

– Не представляю, – ответил Кронмир. – Два бдительных человека с этим справились. Но армия? Я даже не знаю, как они будут атаковать.

Жизель поежилась. Майкл покусал ноготь большого пальца. Император тоже.

– Нужно попробовать. Или мы потеряем ифрикуанцев. Они сражаются каждый день.

– И отступают, – кивнул Кронмир. – Сегодня мы дальше от них, чем были вчера.

– А что дю Корс? – спросил Габриэль.

– Далеко на северо-западе. К западу от Лютеса.

– Я знал, что будет сложно, – сказал Габриэль. – Пойдем на запад, во Тьму. В конце концов, за этим мы и брали с собой припасы. Все знают, что делать.

– За этим мы брали припасы? – уточнил Майкл.

– Быть императором совсем не так весело, как я думал, – вздохнул Габриэль. – Нет, на самом деле не за этим, но давайте принимать по одному пугающему решению за раз.

– Мы можем обойти их с флангов, – предложил Зак. – Выйдем из Тьмы здесь, к западу от Митлы.

– Гм. Не нравится мне все это. Всех беременных женщин отправить в Верону сегодня же, – велел Габриэль.

– Ты все еще идешь навстречу тому риску? – тихо спросила Бланш.

– Да, – не колеблясь ответил он.

– Тогда я не поверну назад.

Они смотрели друг другу в глаза. Остальные отвернулись. Слуги уставились в пол, а Плохиш Том вообще вышел из шатра. Тишина продлилась слишком долго.

– Хорошо, – сказал император, отводя глаза. – Я меняю приказ. Беременных женщин следует уведомить о том, что они и их нерожденные дети рискуют начиная с этой минуты.

Изюминка задержалась у карты, когда все уходили. С ней остались герцогиня, граф Вероны, Кайтлин и Сью.

В Верону не вернулся никто.

Легкая кавалерия Красного Рыцаря заполонила равнины вдоль Терно. Всадники двигались к долине Дарды, растянувшись на десять миль, и сжигали каждую деревню и хижину, на которые натыкались, разоряя равнину хуже армии Диких.

Пожары и хаос скрывали, что войско повернуло на запад, во Тьму. Почти две сотни телег катились по двум дорогам. Пересекая реку, отделявшую Тьму, все, кроме самых бесчувственных, испугались. Стало холодно, несмотря на яркое солнце.

Лагерь разбили с трудом. Кайтлин пришлось нелегко – император приказал, чтобы никто не ел и не пил ничего, кроме привезенного с собой. Казалось, что припасов не хватит. Но вениканские проведиторы оказались на высоте. Еду – хорошую, чистую еду – и воду раздавали солдатам. Мортирмир и Петрарка вызвались все пробовать, и Габриэль составил им компанию, став из всемогущего императора подмастерьем герметиста.

Он приказал не разделяться. Ходили по пятеро, даже в отхожее место. Все – солдаты, пажи, слуги, шлюхи – не расставались с оружием.

Все были настороже, и одного вениканского пехотинца зарубили свои же – от страха.

Император ушел в темноту с Харальдом Деркенсаном, Плохишом Томом и тремя нордиканцами. Они переходили от костра к костру. Он начал запоминать имена вениканцев и беронцев. У кухонного костра графских пехотинцев он прихватил с собой Томазо Лупи. Лупи неплохо говорил на местном диалекте, поскольку год прожил здесь земледельцем. У одного костра он представил императору своего тестя, у другого – деревенского голову.

Габриэль беспрестанно повторял про себя, что это нужно сделать и что они справятся.

Во второй раз он взял с собой Бланш, Кайтлин, Галаада и сэра Майкла. Женский смех радовал людей больше слов императора. Многие деревенские парни улыбались и расправляли плечи, и все умилялись младенцу.

Но все же утром оказалось, что вениканский доброволец покончил с собой, бросившись на меч, как делали во времена Архаики.

Габриэль отказался выступать. Он поехал к командиру мертвого парня вместе с герцогиней.

– Где те четверо, которые должны быть рядом с ним?

– Спят? – предположил командир.

– Ты разжалован, – сообщил император.

Мортирмир осмотрел тело. Юноша просто слишком сильно боялся Тьмы. Или войны. Или своего капитана.

– Ты же не можешь повесить всех четверых? – сказал Том Лаклан императору.

– А вот и могу, – недовольно ответил тот.

– Нет, тогда ты будешь как я. И тебя перестанут любить. Брось. – Он наклонился ближе. – Ты пугаешь людей.

– Как четыре человека могли недоглядеть за одним в лагере, где всем велено присматривать друг за другом? Если бы его захватил Некромант, нам уже пришлось бы сражаться!

– Пусть будет тебе уроком, – возразил Том. – Не надо откусывать больше, чем можешь проглотить. А их не вини. – На этот раз Том не шутил. – Вини себя.

Остановились рано, пройдя всего двадцать миль. Император приказал собрать телеги в круг, а трем отрядам своего войска велел уехать на полмили вперед вместе с нордиканцами и схолариями. Распределил часовых, забрался на большую бочку и созвал всех к себе. Пришло почти две тысячи человек.

– Друзья! – начал он. – Я привел вас в дурное место. Но вы знаете, что делать. Наши союзники не знают. Прекратите их дразнить, помогите. Поведайте о чудовищах, которых вы сразили. Скажите, что все не так плохо, ведь тут нет виверн и баргастов.

– Или чертовых бесенят! – крикнул Калли.

– И чертовых бесенят. Расскажите, что сражались с Шипом. Ради всего святого, друзья. Помогите им пройти сквозь Тьму, потому что ходу еще десять дней, а они мне нужны.

Большинство знало этрусский достаточно, чтобы потребовать вина или сговориться с девкой, а кто-то не мог и этого. Но были еще Анджело ди Латернум, сэр Беренгар, мастер Юлий и отец Давид, которые говорили по-этрусски неплохо, а кто-то вроде Дубовой Скамьи просто понял, чего хочет капитан, и помог присмотреть за костром, наточить меч или найти дров. Уроженцы Новой Земли вдруг оказались повсюду – группами по пять.

Сэр Габриэль, его рыцари и дамы весь вечер бродили по лагерю. Утром мертвецов не нашлось.

Все проснулись еще до побудки.

– Еще два дня, – сказал император и буркнул себе под нос: – Или десять.

На горизонте поднялось облако пыли – возвращалась кавалерия. К полудню они уже ехали по обеим сторонам дороги. Вечером, тщательно проверив быструю горную речку с ледяной водой, проведиторы принялись наполнять бочки. Пажи поили коней.

Сэр Майкл не спал всю предыдущую ночь, как и было приказано. Сейчас он ехал вдоль строя, пока не нашел группу солдат, устроившихся в оливковой роще. Большинство спало. Бодрствовали только нордиканцы, сделанные, казалось, из стали.

Майкл лег рядом с императором и заснул.

Проснулся он, когда Габриэль пошевелился. Открыл один глаз:

– Пойдем ночью?

Габриэль только кивнул.

– Твою мать.

Лунный серп осветил мертвый пейзаж. Шевелились разве что птицы и насекомые. Было слишком тихо, и караулы тревожились.

Несколько суток никто толком не спал.

Двигались все равно быстро. Дорога оказалась хорошей, дожди не лили, телеги ехали по равнине почти с той же скоростью, что и всадники. Даже когда дорога начала неуклонно повышаться, взбираясь на первый холм, предвестник гор, тяжеловозы не потеряли темпа. Они лишь изредка останавливались, чтобы пожевать овса и попить воды.

Для кавалерии ночь выдалась тяжелой. Для пехоты – кошмарной. Усталость накапливалась, а вместе с ней страх и предчувствие беды. Леса стали казаться жуткими. Несколько раз стреляли прямо в деревья. В третий раз чуть не попали в одинокого вардариота, который потом долго распекал гильдейцев мастера Пиэла.

Но к рассвету они оказались у подножия высочайших гор, которые когда-либо видели. Дорога через перевал вилась, как змея. Укрытий не было. Валуны среди зеленых лугов громоздились друг на друга, достигая невиданной высоты. Радугой сиял великолепный водопад – почти в пяти тысячах футов над головой.

Сэр Габриэль подъехал к Зеленому отряду. Они держались в конце строя, в резерве. Командовала ими Изюминка, которая сейчас сидела вместе с Дэном Фейвором и Длинной Лапищей.

– Я уж думала, мы никогда не сделаем привала. Ваше величество.

Габриэль указал рукой наверх, на две высокие скалы, между которыми пролегал перевал.

– Мне нужно, чтобы зеленые захватили гору.

Изюминка покосилась на Длинную Лапищу, тот скривился.

– Да ты из ума выжил. Милорд. – Она сплюнула. – Прошу прощения, в горле пересохло.

Чтобы посмотреть наверх, ей пришлось запрокидывать голову.

– Без доспехов туда не залезть. И ты говорил, что Некромант не может удерживать эти перевалы.

– Я постоянно ошибаюсь, и ты мне об этом и твердишь все время. Мне некого больше просить. Хочешь, сам пойду.

Длинная Лапища фыркнул и размял руки, как будто собирался бороться.

– Сукин ты сын.

– Две мили карабкаться, – сказала Изюминка.

– Подумай так: если сделаешь это, сможешь сделать вообще что угодно.

– А где твоя тварь с крыльями?

– Берегу его на крайний случай.

– Пресвятая дева. Ну ладно. Снимайте доспехи.

Армия заснула, где сидела. Кто-то разжигал костры под деревьями и готовил чай – вода вскипала очень быстро. Раздали еду – в основном черствый хлеб, сыр и ветчину.

В середине утра, когда стало пасмурно, схоларии выступили вверх. Перед ними ехала горстка вардариотов.

К девятому часу вардариоты вернулись во главе с Калиакс, военным вождем.

– Мы их нашли, – сообщила Калиакс. – Одержимых. Немертвых.

– Сколько? – спросил император.

– Тысяча. С копьями. Перекрыли дорогу. Там мост. Никто не движется. – Степнячка поморщилась. – Они очень молодые. Я подъехала близко.

– Выступаем, – решил Габриэль. – Двум смертям не бывать.

Тремя тысячами футов выше схоларии начали стрелять из роговых луков. Шесть или восемь десятков крестьян погибли, не успев пошевелиться. Остальные слитным движением опустили копья. Одного столкнули с моста, и он рухнул на камни. Прочие двинулись вперед.

Схоларии расстреливали их, постепенно отступая. Получилось великолепное упражнение в верховой езде, дисциплине и стрельбе залпами. Заняло оно всего несколько минут.

Граф Зак щелкнул плетью.

– Мы очень хороши, – сказал он, будто извиняясь.

– Мы очень хороши в убийстве крестьян, – горько ответил Габриэль. – Такой войны и хочет наш враг. Наши враги. Ладно. Покажем им, насколько мы проворны.

Вскоре после девятого часа армия снова вышла на дорогу. Схоларии встретили второй отряд немертвых. Они выстроили каменную стену по пояс высотой поперек очередного моста. Под мостом зияла бездна.

Личный отряд Габриэля подъехал ближе, пока схоларии пытались снять всех защитников стены стрелами. Выше уже виднелись вершины двух гор и часовня, всего в полумиле.

Мост высоко взымался над бездной, поэтому стрелы почти не долетали до немертвых.

– Хорошо, у них луков нет, – заметил Майкл.

Сэр Габриэль подошел к краю провала, посмотрел вниз. Река едва виднелась в нескольких сотнях футов. Он присвистнул.

– Позвольте нам, – предложил Харальд Деркенсан.

– Идите, – серьезно кивнул император.

Третья преграда оказалась самой изобретательной. Злая воля подготовила засаду и лавину. Но Длинная Лапища обрушился на засаду сверху вместе с половиной Зеленого отряда. Это случилось за час до заката. Изюминка с мечом в руке штурмовала аббатство на перевале, и немертвые почти не сопротивлялись. Позднее нападавшие решили, что у ведущей их воли просто не было времени сосредоточиться.

Забравшись на колокольню в десяти тысячах футов над равниной Митлы, Изюминка подняла меч. Армия радостно заорала, рождая бесконечное эхо.

– Ставьте лагерь, – велел Габриэль. – Разбудите меня, когда все поедят. Сторожить будут мой отряд и гильдия оружейников.

Харальд Деркенсан застонал. Император обнял Изюминку и Длинную Лапищу. Посмотрел на Дэна Фейвора.

– На колени! – велел он. Прошептал Анне Вудсток: – Меч.

Она вытащила меч из ножен и вложила, обнаженный, в руку императора.

На вершине высочайшего перевала в мире император посвятил Дэниела Фейвора в рыцари перед всей армией. Бланш поцеловала юношу в обе щеки, так что он зарделся.

– Хорошо, что никто не защищал перевал, – бурчала Изюминка. – Я чуть копыта не откинула, а Дэна в рыцари посвящают.

Габриэль улыбнулся.

– Ты говорил, будет просто, – сказала ему Изюминка.

У нее за спиной огромную клетку, накрытую просмоленной парусиной, втащили на перевал шестнадцать лошадей. Обитатель клетки недовольно вопил.

– Пока и было просто, – ответил Габриэль. – И я все время ошибаюсь. Молись, чтобы это был последний раз.

На вершине мира наступило утро. Очень холодное утро. Но после трех суток бодрствования и после непростого подъема люди только плотнее закутывались в одеяла и крепче засыпали.

Сменились караулы. Сотни измученных альбанцев рухнули спать, а на посты заступил Белый отряд. Вереница телег уже тряслась по дороге к перевалу.

Отец Давид и два этрусских священника отслужили заутреню в часовне аббатства. Под ними, на перевале, горели костры. Тянуло паленым мясом. Арьергард с помощью Петрарки и Мортирмира избавлялся от мертвецов.

Вспышки отработанной герметической силы разлетались во все стороны.

Габриэль только что закончил дела. Его шатер стоял на каменной площадке размером шесть футов на два. Никомед бросил на пол соломенный тюфяк и сам же захрапел на нем.

И тут Габриэль почувствовал пульсацию силы.

Если бы кто-то сейчас бодрствовал, он увидел бы, как лицо императора дрогнуло то ли в улыбке, то ли в оскале.

Началось. Пришла пора колдовства.

К обеду проснулись не все. Аббатство было надежно укреплено, и дров в нем оказалось много. Люди могли бы удерживать перевал, пока не кончится еда.

Император встал только поесть и прочитать письма. Кронмир казался старше на два десятка лет, как и все остальные. Изюминка выглядела на все пятьдесят. Майкл, казалось, так и не излечился от кашля.

Габриэль съел вареное яйцо, колбаску и выпил гипокраса. Пока он ел, пришли Мортирмир с Петраркой. Они изучили карту и все письма, принесенные Кронмиром. А потом согласились подождать еще один день. Отправили почтовых птиц.

Вечером встали уже почти все. Съели ужин. В двухстах милях на северо-западе Павало Пайам удерживал свои укрепления. Когда он отбил четвертую атаку, на востоке загорелась красная полоса рассвета. Его философы запалили лес с двух сторон от войска, и Пайам ускользнул в дыму.

Некромант реагировал медленно. Ему приходилось следить слишком за многим. Его войска запаздывали.

Сначала небо окрасилось розовым, а потом над горами показался край огненного полукруга. Снег заискрился. Изюминка зачерпнула немного, пока ее половина Зеленого отряда пробиралась через ледник, нависавший над аббатством.

Императорское войско выступило в темноте. На перевал уже пришла осень, до зимы оставалось недолго. Но все же солнце по-прежнему вставало по утрам.

Император спустился к перевалу Цисна. Сказать, что его армия отдохнула, было бы преувеличением, но она двигалась со всей скоростью, доступной трем тысячам людей и конному обозу.

В сотне лиг к северо-западу так же быстро двигалась им навстречу вторая армия людей – солдаты султана с Пайамом во главе.

А Тридцать четвертая почтовая птица, парящая в шести почти смертельных тысячах футов над равнинами Арле, видела десятки тысяч одержимых рабов, марширующих на запад. Она видела мужчин и женщин, лошадей и скот, двигавшихся точно между двух армий. Расстояние между этими армиями быстро сокращалось. Император вышел к северу Арле; спустившись с перевалов, он оказался на единственной дороге вдоль края ледника. Армия султана бросила обоз и поскакала на восток.

Между ними собиралась и клубилась темнота, готовящая что-то дурное.

В двухстах лигах к югу армия патриарха Рума медленно шла на север. Во Тьму.

Люди Зака рассыпались вокруг дороги, надеясь найти оленя или овцу, но не нашли ничего. Безголовый, закинувший лук без тетивы за спину, выругался и вцепился зубами в черствую корку.

– Мяса нет? – спросил Урк Моган, оглядевшись.

– Нет мяса.

Рогатая яйцеобразная голова покачнулась.

– Голоден.

– И я тоже, браток.

– Слишком много камней.

– Хлеба хочешь? – спросил Безголовый.

На закате Габриэль снова собрал капитанов. Никомед с помощниками-солдатами приготовил круглый стол, но теперь сидели кружком на камнях и пили теплую воду. Вина не было даже для императора. В сотне телег, ставших сердцем армии, оставался только хлеб.

– Я могу не пережить ближайшие часы, – начал Габриэль. – Объяснять не стану. Если я погибну, у вас есть запечатанные приказы. Но если я сделаю то, что должен сделать, идите вперед как можно быстрее. Идите, пока не упадете. Пока не дойдете до Арле. Осталось около сотни миль.

– А что с немертвыми? – спросила Жизель.

– Их не будет, – ответил Мортирмир.

– По крайней мере, мы на это надеемся, – поправил Габриэль. – Мы сделали все что могли, чтобы враг положил все яйца в одну корзину. Теперь они собрались вместе примерно в пятидесяти милях отсюда.

– А вы что станете делать? – спросила герцогиня.

– Мы с Мортирмиром собираемся отобрать у Некроманта его рабов.

– В поединке? – поинтересовался Том Лаклан.

– Никакого рыцарства. Кинжал в спину, ночью, если получится.

– А нас с собой не берешь? – возмутился Том.

– Нет. Разве что вы поместитесь на Ариосто. Вы, наверное, заметили, что я давно на нем не летал. Между нами и равнинами Арле лежит пятьдесят лиг гор и долин, – тихо продолжил Габриэль. – Павало на юге, в дне пути, а Некромант знает, что его обманули. И, как любой военачальник, он собирается держать оборону, а не налетать на ифрикуанцев. Ему нужно просто держаться. Через двадцать пять дней сойдутся звезды и откроются врата. Так говорят астрологи.

– Еды осталось дней на пять, и не роскошной, – вставила Изюминка.

– На три, если считать ифрикуанцев, – сказал император.

Все застонали.

– А у нас за спиной армия и флот легата Рума. – Габриэль посмотрел на Кронмира, который морщился, как от боли.

– Кажется, убрав патриарха, мы получили более опасного врага, – сказал он.

– Ну так что, возвращаемся и деремся? – спросил Том.

– Да. Почти наверняка. Но сначала Арле. Арле важнее всего.

Герцогиня Жизель стукнула ладонью по столу.

– Верона и Веника с этим не согласятся, если армия патриарха объединится со всеми нашими врагами на севере, милорд!

Император встал, вынудив встать весь совет.

– Госпожа, если я окажусь тут утром и смогу обсудить с вами стратегию, возможно, мы примем решение отправить вениканцев и беронцев обратно через перевал. Если уговорить Павало присоединиться к вам, у вас будет более чем достаточно солдат, чтобы остановить легата. – Он улыбнулся той улыбкой, которую хорошо знали Изюминка и Гэвин. – Если я не вернусь, положитесь на Майкла.

– Я его подмастерье, – сказал Майкл.

Никто не улыбнулся. Все по очереди пожелали Габриэлю удачи. Напоследок он посвятил Тоби в рыцари.

– Сэр Тобиас… и не выговоришь, – сказал он, коснувшись плеча Тоби.

Тот разрыдался.

Наконец, он пошел прощаться с Бланш. Но она его опередила, явившись к круглому столу вместе с Кайтлин и леди Танкредой. Все трое нарядились и улыбались. Танкреда подняла вуаль и поцеловала Моргана, а Бланш укусила императора за нижнюю губу. Нежно.

– Возвращайся, – велела она. – И чтобы без всякой ерунды.

Он восхищался ею. Она не предала себя. Ему всегда нравилось ее мужество.

Он надел костюм для полетов и латные перчатки, Тоби застегнул на нем шлем, а Анна – пояс с мечом. Бланш подала ему копье. Морган вскарабкался в седло позади Габриэля.

Теперь надо сделать трудное? – спросил Ариосто.

Теперь да, – ответил Красный Рыцарь.

Почти час они летели вверх, пока день умирал. Когда солнце скрылось за горизонтом, они поднялись чуть выше, чтобы поймать еще немного рыжего и розового света. Но пики гор все еще вздымались на западе и на юге, а горы на севере казались и того выше.

– Я не чувствую его со стороны Арле, – сказал Морган в эфире. – Горы слишком высоки.

– Попробовать стоило, – ответил Габриэль, и они медленно повернули. Ариосто понес их на северо-запад, в горные долины восточного Арле. Взошла луна. Сначала она появилась где-то внизу, запутав их, – как будто они в самом деле оказались в эфире, выйдя из воздушного мира. Час полета. Ни одного звука, кроме свиста ветра. Ни одного ощущения, кроме ровных взмахов огромных крыльев. Темнота казалась такой непроницаемой, что Габриэлю приходилось смотреть наверх, в звездную бездну, чтобы немного прийти в себя. Внизу не было ничего, кроме черноты.

Габриэль думал только о полете. Они миновали первую долину и оказались в горах Арле. Он позволил Ариосто спуститься ниже, где воздух был плотнее и дышалось легче. Насколько они с Морганом понимали, внизу их сложнее заметить.

Ариосто оседлал теплый воздушный поток, поднимавшийся из третьей долины к светлой точке перевала. Армия бы сюда не дошла. Габриэль пытался дышать глубже, но горло перехватывало. Руки как будто ослабли.

Он очень боялся.

– Смотри, – сказал Морган.

Габриэль отпустил поводья, чтобы не отдать Ариосто неверный приказ, и вошел во Дворец, откуда и нырнул в лабиринт Моргана.

– Смотри, – сказал магистр.

Он создал темное зеркало своих мыслей. На нем светилась черная матовая точка.

– Вот он. Они. Не знаю, какой мерзостью они стали.

– А они нас видят? – спросил Габриэль.

– Нет, – рассердился Морган. – Я же говорил. Если мы не работаем с силой, нас не видно.

– Все равно я буду держаться пониже.

– Я прослежу за ними. Они… зачаровывают.

В реальности Габриэль приземлился к югу от перевала. От врагов его отделяли несколько сотен шагов по камню и льду. Ему хотелось развести костер. Потом он обнаружил, что вода во фляге замерзла.

– Они движутся, – сказал Морган.

Сердце Габриэля трепыхнулось, как будто хотело выпрыгнуть из груди. Он вернулся во Дворец Моргана и встал на клетчатом черно-белом полу, по которому магистр передвигал фигуры.

– Не вижу, двое их или трое. Но один движется сюда.

Габриэль почувствовал, что реальность плывет вокруг. Страх душил его – его, пережившего столько страхов, привыкшего ими управлять. Он чуть не потерял концентрацию.

– Как они нас увидели?

– Может, они нас и не видят. Может, той крошечный искры силы, которая нужна для поддержания Дворца, хватает для такого могущественного магистра.

Габриэль подумал, что, наверное, Изюминка точно так же себя чувствует, когда он предлагает что-то неправильное. Он сделал глубокий вдох и сосчитал до трех.

Только до трех.

– Ты можешь использовать математику, чтобы вычислить их скорость?

Морган задумался на мгновение.

– Отличная мысль. Да. Оно движется… очень быстро. Сто пятьдесят лиг в час или около того.

– Невозможно двигаться так быстро.

– Для дракона – возможно.

Слово «дракон» как будто зависло перед ними в эфире. Тот случай, когда называть имена не стоило.

– Пропавший дракон, – сказал Габриэль. – Волшебник, одайн и дракон. Человек, дракон и гнездо червей. Черный падальщик, который преследовал герцогиню и Кронмира. Дерьмо какое. А мы думали, что первыми заключили альянс с Дикими. – Он нахмурился. – Мастер Смит, я нашел вашего предателя. Руна.

Морган подергал себя за бороду. В эфире она была куда гуще и ухоженнее, чем в реальности.

– Бежать нет смысла.

– А ведь Том хотел убить дракона, – ответил Габриэль.

Подумав об этом, он не сдержался. Вынырнул в реальность и погладил Ариосто.

Готов? Пора сражаться.

Грифон повернулся. Глаза его сверкнули в свете звезд.

Сражаться? – с облегчением переспросил он. – Ты говорил, что будет тяжело.

Будет, – ответил Габриэль.

Никаких разговоров. Никаких Дворцов воспоминаний, никакого герметического обнаружения. Ничего.

Они поднялись в сияющее алмазами небо, и Ариосто понес их выше, к снежной шапке на вершине. Грифон медленно, лениво кружил у горы, пока они смотрели на восток и на север.

Габриэль ощутил напряжение. Мешало кольцо на пальце и золотой шнурок света, привязывавший его к Амиции. К другому континенту.

Что-то творилось на западе.

Он не рискнул проверить. Не рискнул отправить искру силы по золотой нити или попробовать найти Амицию, идущую по ветру.

Было темно. И холодно. После поворота лунный свет падал прямо на забрало, но тут пошел ледяной резкий дождь.

Габриэля грызло сомнение, главный враг всех засад. Дракон – если это был дракон – мог оказаться где угодно. Наверху или, наоборот, снизу.

Страх охватил Красного Рыцаря. Он развернулся в седле, чтобы посмотреть назад, и ничего не увидел, кроме бесконечной ледяной тьмы. В двух тысячах футов под ногами виднелись холодные скалы и снег. Низкое небо плевалось дождем и редкими снежинками. Где-то под левым крылом Ариосто торчали крошечные кривые сосны.

Ар-р-р-р!

А-А-А-А-Р-Р-Р-Р!

Жуткий рев прокатился по эфиру, как первый шквал бури. Второй крик был еще громче. Не мука звучала в нем, а гнев и вызов.

Габриэль мгновенно обнаружил источник крика. И ушел, пока не попал в сети.

То, что ревело в эфире, оказалось всего в десяти милях от него. Чуть ниже, где-то на западе. Габриэль ущипнул Моргана за не прикрытую доспехом ногу и показал направление.

Морган стукнул его по шлему. Довольно сильно.

Шенкелем и рукой Габриэль развернул Ариосто на запад. Огромные крылья забили сильнее. Впервые Габриэль по-настоящему командовал грифоном. Он направил его немного севернее, провел между двумя торчащими скалами, стараясь держаться к западу от врага.

А-а-а-а-Р-Р-Р-Р-Р!

Габриэль почувствовал, как затряслись горы. Если бы этот звук раздался в реальности, обрушилась бы лавина. Но отозвались только струны эфира. И душа Габриэля.

Так кричал Эш, когда столкнулся с мастером Смитом. И Габриэль знал, что это за крик.

Это не только и не столько угроза: крик должен был отдаться эхом и показать противника в небе. Так думал Габриэль. Вслед за этой догадкой пришла еще одна.

Враг ожидал встречи с другим драконом.

Разумеется.

Он повел Ариосто севернее, над долиной – расщелиной в земле. По сторонам неслись горы. Тишина давила.

А-А-А-А-А!

Угольно-черная ободранная туша показалась внизу. Крик летел на запад, к горам.

Ариосто раскрыл клюв и издал вопль радости и ужаса.

Грифон ринулся вниз, чтобы вонзить когти в чудовищную тварь. Этот миг показался Габриэлю бесконечным.

Он натянул поводья, и грифон свернул на север, чуть не задев длинный, тощий, ободранный черный хвост. Даже в холодном разреженном воздухе Габриэль почувствовал запах разложения.

Огненная полоса рухнула на спину черному дракону и побежала вверх по позвоночнику. Габриэль снова развернул Ариосто, проходя над драконом.

Но у грифона было свое мнение. Ариосто выпустил когти, как разозленный кот, и обрушился на черное крыло сзади и сверху. Несмотря на разницу в размерах, грифон вырвал изрядный лоскут гнилой чешуйчатой плоти. Огненный шнур Моргана ровно горел немного в стороне.

Дракон, казалось, сложился пополам.

Длинная извивающаяся шея потянулась к нападающим. Когда дракон раскрыл пасть, Габриэля обдало волной зловония. Ариосто сложил крылья и кинулся вниз, хотя воздух вдруг набух черным – гнев дракона оставил в эфире темное пятно.

Они убрались прочь, пожертвовав высотой ради скорости.

Габриэль посмотрел вверх, выпустил белую молнию из заранее приготовленного запаса и вошел в свой Дворец. Доверившись Ариосто, он принялся собирать силу и плести заклинания с нуля. Процесс небыстрый.

– Сеть, Пру. Большую сеть силы. – Он указал на символы, и они запела вместе с ним, направляя его волю.

Он вынырнул, чтобы бросить заклинание, и закрыл золотым щитом всех троих. Три черные молнии ударили с неба. Огромный дракон несся прямо на них.

Внизу ждала бездна. Луна скрылась и не могла подсказать Габриэлю, далеко ли смерть.

Ты знаешь, что делаешь? – спросил Габриэль у грифона.

А ты? – злобно переспросил Ариосто.

Габриэлю вдруг показалось, что ему на плечи обрушился вес всего мира.

Он перестал понимать, где находится, потерял верх и низ и, только заметив отблеск звезд на древнем леднике справа, понял, что висит вниз головой и что грифон заложил петлю, ускользая от смерти. Дракон прорвался сквозь эфирную сеть, и реальность сотряслась, как будто сеть лопнула вся разом. Покатились лавины, словно горы заплакали.

Ариосто вышел из пике и помчался на юг, обогнув очередную скалу. Дракон, отстающий всего на несколько секунд, летел прямо. Он сшиб вершину скалы, футов пятьдесят, обрушив вниз груды камней.

Огромные лапы потянулись вперед, за дичью.

Морган выпустил разом пять отдельных заклинаний. Когти вспыхнули, и дракон заревел. От этого крика лопались камни.

Ариосто развернулся, но скала высилась прямо перед ними, и пространства для поворота не оставалось.

Слишком тяжело, – вздохнул грифон.

Морган Мортирмир слетел с седла при резком повороте… и упал.

– Нет! – крикнул Габриэль.

Ариосто уже закончил поворот – с одним наездником двигаться стало легче. Он поймал воздушный поток, создаваемый драконом, и теперь скользил вдоль его крыла, всего в нескольких дюймах от смерти. Габриэль отчаянно взмахнул копьем, и наконечник легко прошел сквозь огромную кость, на которой висела гнилая плоть.

Голова повернулась.

Огромный черный глаз…

Смотрел пустым взглядом.

Никакой злобы. Никакого гнева.

В этой голове не было разума.

Левое крыло черного дракона согнулось там, где ударил Габриэль. Все происходило медленно, как будто во сне: свист ветра заглушал все остальные звуки, холод притуплял чувства, и Габриэль не сразу понял, что дракон утратил то, что позволяло ему летать.

И все же он повернул голову. Хотя мертвое тело, освещенной тусклой луной, уже падало вниз, на ледник, дракон плавно раскрыл черные челюсти.

Габриэль привстал на стременах и швырнул копье в открытую пасть.

Распахнутую прямо под ним.

Вдруг дракона охватил белый свет. Алый огонь вспыхнул в его сердце и зажег его зловонное дыхание – или газы, давно копившиеся в разлагающемся теле.

Габриэль, улучив долю секунды, бросил все три свои драгоценных щита между собой и драконом – так сеятель швыряет зерно в поле.

Какой бы последний удар ни собиралась нанести злая воля, управлявшая мертвым драконом, его плоть оказалась слишком слаба. Красный огонь боролся с белым, копье молнией пронзило тело и вышло снизу во вспышке пламени. Немертвый дракон падал, сгорая, как метеор в черном небе. Звезды сияли высоко над ним, освещая долгое, очень долгое падение. Целое крыло все еще трепыхалось, и тварь опускалась, словно осенний лист, разбрасывая во все стороны искры. Дважды из тела вылетали сгустки черной силы. Один врезался в сияющий щит Пруденции и разорвал его. Второй прошел сквозь внутренний щит Габриэля, как нож сквозь масло.

– Аспис! – крикнул он, отчаянно вытягивая энергию отовсюду: так тонущий силится вдохнуть. Он влил в щит весь свой резерв, все запасы Пруденции, а потом, не думая, потянул силу из золотой нити.

И сила пришла. Она вспыхнула так ярко, что на мгновение светом озарился даже реальный мир.

В четырех тысячах миль к западу, в монастыре Лиссен Карак, Амиция вместе с сестрами возносила молитву Господу. В молитвы они вкладывали всю свою веру и любовь. Они пели гимн защиты и крепости. Над древним аббатством завис огромный дракон, и он пытался разрушить их укрепления с воздуха.

Эш явился.

Эш был древним даже по драконьим меркам. Заклинания Шипа ничего не стоили рядом с заклинаниями дракона. С его когтей срывались залпы пламени, льда, сырой силы, хитроумных контрзаклятий, ярости и гнева.

Амиция стояла на коленях рядом с сестрами: семьдесят женщин, как простых, так и герметисток, вместе составляли великолепный хор. Их голоса поднимались к небу, их заклинания укрепляли, поддерживали, чинили. Они не лили потоков огня и не кидались шарами льда, пахнущего силой.

Они держались.

Амиция вдруг встала. Золотистые волосы и белая вуаль уже выделяли ее среди сестер. А теперь она начала сиять золотым светом, как будто сама превращалась в заклинание – или в расплавленное золото.

Мирам встала тоже.

– Пойте! – велела она, когда Agnus Dei начал стихать.

Амиция раскинула руки. Золотая сила лилась сквозь нее так быстро, что капли разлетались в стороны и падали на монахинь. Те, кто знал, как ее собирать, вплетали ее в сеть защитных заклинаний.

Амиция поднялась в воздух. Обернулась и посмотрела на Мирам.

– Прощай.

А потом взлетела к стропилам церкви. Под самой крышей она развела руки еще шире и произнесла одно-единственное слово:

– Fiat^[143].

И исчезла, оставив после себя слабое облако аромата. Пахло розами, благоговением, алтарем и любовью.

Это ощутили все магистры в мире. Каждый ирк, каждый человек, каждый шаман, каждый упырь или Страж, рыба в море и все до единого драконы.

Морган Мортирмир утратил контроль над своим падением и врезался в дерево.

Гармодий, трудившийся в сиротском приюте в Харндоне, увидел, как подготовленная сила в ладони погасла, словно свеча на ветру. Она ушла куда-то, оставив запах сосны и розы.

Лорд Керак, островок пламени в море боглинов, получил невиданный прилив силы, окрашенной в золотые и розовые тона. На мгновение его тело засветилось, и он снова обрушил огонь на врагов – на этот раз уже с надеждой.

Тамсин, бросившая всю свою мощь на защиту Н’Гары, почувствовала, как сила вливается в ее древнее тело со скоростью армии на марше.

Гэвин Мурьен увидел, как безнадежная ярость уступает место радости; как его побежденная армия, едва не растоптанная врагом, переводит дыхание; как все магистры собираются с силами – а их противники при этом сил лишаются.

Это была еще не победа. Но за одно мгновение соотношение сил изменилось. Кровавая резня обернулась обычным поражением. Войска Эша замерли, как будто парализованные ужасом.

И сам Эш застыл, а потом развернулся в воздухе над Лиссен Карак и умчался прочь. Он не смеялся. Впервые он почувствовал страх.

Развалина догорала. Черный огонь пробил щит Габриэля, а потом…

На мгновение…

Не осталось ничего.

Только запах роз, и далеких сосен, и, кажется, апельсинов. Как весенней ночью во дворе огромной крепости.

Прощай, – сказала она.

Черный дракон упал на ледяной щит и рассыпался тысячей одержимых червями клочков где-то внизу.

Габриэль заплакал, понимая, что случилось. Но все же он потянулся вперед и произнес одно слово на архаике. Копье взлетело ему в руку, а Ариосто развернулся, чтобы не погибнуть вместе с драконом на древнем, как мир, льду.

Слезы текли по лицу Габриэля и замерзали на ветру. Прощай.

Морган Мортирмир сидел на высокой толстой сосне. Пострадала только его гордость. Да еще на руках остались длинные царапины – в иных обстоятельствах они могли бы вызвать у Габриэля не только смех.

– Не смешно! Я все сделал правильно, кроме…

Ариосто схватил магистра одним отточенным движением.

– Бога ради. – Габриэль обнял Моргана, а тот вдруг расплакался.

– Мы… откуда взялась эта сила?

– Амиция. Она… ушла. А мы не закончили.

– Мы убили дракона. Господи. Я страшно просчитался. Я такого не ждал.

– Мы оба не ждали. А теперь одайн знают, что мы близко.

Ариосто понадобился час, чтобы отдохнуть. Морган все это время смотрел на небо и что-то злобно бормотал, но заняться было нечем. Огромный грифон устал – так устал, что ему требовался сон. А горный склон оказался очень холодным.

– Разведи костер, – сказал Габриэль. Он смотрел на черные ошметки на соседней горе – куски драконьего трупа. – Одайн знают, что мы победили дракона. Должны знать.

– И что они сделают? А ты бы что сделал? – с любопытством поинтересовался Мортирмир. – На мгновение мир исчез. О, я, кажется, понял…

– Мир исчез… – повторил Габриэль.

Габриэль давно знал, что Амиции скоро… не станет. Но правда оказалась слишком тяжелой. И хуже того, он понял, что она прогнала его, чтобы ему было легче. Он подумал о Бланш. О том, что должен для нее сделать, в конце концов. А потом усилием воли, которое одобрила бы даже его мать, отогнал эти мысли. Отныне он думал только о ночи, ледяном небе, усталом грифоне и одайн.

– Переговоры? – предположил Габриэль. – Если бы я был на их месте и кто-то убил бы моего дракона, я бы попробовал поговорить. – Он слабо улыбнулся.

Силы теперь хватало, и он разжег огонь и вскипятил воды для всех троих. На ледяной горе она пришлась кстати.

– Я серьезно, Морган. Если бы я узнал, что кто-то уничтожил моего ручного мертвого дракона, я бы предложил переговоры. А если они живут в эфире, как говорил Аль-Рашиди…

Мортирмир посмотрел на темный лес. Ни искорки, ни огонька. На пятьдесят миль в округе некому было зажечь свечу. Темнота оставалась непроглядной.

– Наверное, так выглядел мир до появления людей, – заметил Мортирмир.

Габриэль кивнул и поежился.

– Я не думаю, что они способны на переговоры. Мне кажется, они могут только победить или умереть.

– Ужасный недостаток.

Ночь тянулась. Всех троих дергало. Пот под курткой Габриэля едва не превратился в лед. Габриэль попытался отгородиться от горя. Он скучал по Бланш.

– Смешно будет умереть здесь от холода после такого боя.

– Если Ариосто нас унесет, давай закончим дело. Это безумие, но все же я понимаю. Одним ударом можно избавиться от необходимости утопить этих бедных людей в крови.

– Да. Вот только дракон уже разложился, Морган. И о чем это нам говорит?

– О том, что одайн умеют управлять мертвыми.

– Одержимые немертвые крестьяне, возможно, уже умерли от голода.

Морган помолчал, посмотрел на сверкающие звезды, которые здесь были совсем близко; потом на темный лес, бархатным ковром раскинувшийся внизу.

– Узнаем в течение часа.

– Ариосто устал.

– Ты говорил, что у нас только один шанс. Это неправда. Мы можем вернуться в лагерь. Но если одайн обладают стратегическим мышлением, если они знают, что здесь произошло…

– Должны знать.

– Не перебивай. Я вот что думаю…

Габриэль засмеялся.

Даже в слабом свете звезд стало заметно раздражение магистра, быстро сменившееся страхом и смущением.

– Я опять не так себя веду?

У Габриэля начали неметь пальцы.

– Ну, один из нас император. И это не ты, друг мой.

– Ну да, – рассмеялся Мортирмир.

– И все же я согласен. Они не едины. Это должно было случаться и раньше. Заклинание Аль-Рашиди – брат-близнец того, что использовал мастер Смит у меня на глазах. Если одайн его помнят, у них может быть ответ, даже если… в любом случае стоит попытаться. Там пятьдесят тысяч человек, и я не собираюсь говорить своей госпоже, что не сумел их спасти, потому что замерз.

– А ты тоже смешной, – улыбнулся Мортирмир. – Пошли, сделаемся героями.

– Герой тут один, Ариосто. Друг, ты сможешь нас унести?

А ты можешь развести костер прямо на седле? Но я могу. Я весь переполнен… этой штукой. Когда убиваешь врага и чувствуешь себя самым сильным. Если хочешь, я и до Альбинкирка долечу. Только… говори со мной.

Только что? – спросил Габриэль.

Я очень замерз и хочу есть.

Тридцать миль. – Габриэль попытался представить расстояние.

Как это?

От башни Альбинкирка до красивой фермы с девушками. И назад.

Может быть.

Для чудовищно сильного зверя прозвучало очень неуверенно.

Габриэлю это не понравилось.

Если бы мы были в Альбинкирке, ты бы долетел до фермы госпожи Хелевайз и обратно?

Да.

– Планы меняются, – сообщил Габриэль Моргану.

Когда Ариосто взмыл в воздух, ночь уже заканчивалась. Небо немного посветлело. В этот час перед рассветом умирают старики, рушатся надежды, сидящие в засаде теряют терпение, сильные мужчины плачут, а жены успокаивают их.

Держались пониже, потому что даже подобие внезапности лучше, чем ничего, и молчали. Мортирмир наложил на один из своих перстней сложное заклинание, указывавшее направление. Об остальном приходилось догадываться.

Было очень холодно. Даже в мехах, даже в герметическом шлеме Габриэль чувствовал, что никогда еще так не мерз. Когда небо на востоке стало бледно-серым, близость к земле начала его раздражать. Ариосто летел низко, скользя над полями, как скат над океанским дном. Поднимался он только над деревьями и совсем чуть-чуть.

По их подсчетам, полет от горного хребта должен был занять не более трети часа.

Он продолжался вечность. Они летели над заброшенными полями, вдоль долин, ветер обжигал лица, и Габриэль чувствовал страх, ужас и отчаяние.

Но он привык к ним с юности.

Далеко на востоке над пустынями Хатти вставало солнце. Небо светлело.

Рассвет пришел даже во Тьму.

– День настанет снова, – прошептал Габриэль навстречу ветру.

В какой-то момент он понял, что видит людей. Десятки тысяч людей. Они стояли группами или поодиночке, многие шли, кто-то лежал на земле. Потом он разглядел еще и оленей, медведей, мулов, овец, коров…

Люди и животные виднелись под Ариосто так близко, что он мог бы метнуть в них кинжал и попасть.

Большинство из них двигалось.

Никто не взглянул на Ариосто.

Габриэль обернулся и посмотрел на Моргана, который явно очень замерз и ежился, глядя на кольцо. Он ткнул Габриэля и поднял руку. Загнул один палец.

Четыре.

Готов? – спросил Габриэль у грифона. – Давай как можно выше.

Готов. Очень устал.

Последняя остановка. Обещаю.

Три.

Где мне приземляться?

Я думаю.

Габриэль чувствовал, как устал и измучился Ариосто.

Два.

Давай, наверх.

Я отдам тебе все, что смогу.

Один.

Вперед!

Когда начался отсчет,грифон прибавил скорости. Красно-зелено-золотые крылья мерно взмахивали, ледяной ветер дул навстречу с силой урагана.

А теперь Ариосто резко вскинул голову и пошел вверх. Крылья забили по воздуху, и всадников подбросило.

Солнце озарило горы на востоке. Один теплый луч копьем света коснулся крыла грифона, и то как будто вспыхнуло.

Под ним немертвые повернули головы. Все как один.

И все же Ариосто рвался в небеса, пылая, как феникс, возрождающийся из пепла.

– Нет еще, – сказал Морган. – Выше.

– Я пытаюсь!

Немертвые были везде, насколько видел Габриэль. Все они разом вскинули руки в салюте. По эфиру пошла рябь.

Аспис.

Гоплон.

Скутум.

Сильно рискуя, Габриэль выставил щиты.

На безопасной шахматной доске Морган наконец-то встал нормально.

– Очень хорошо, – сказал он.

Сначала одайн ударили огнем. Каждый из немертвых выпустил искру. Пламенный шар взметнулся вверх – так нестройный хор порой рождает музыку. Так ударил бы и человеческий волшебник, но это сделали одайн.

Габриэль повернул щиты, которые отразили и поглотили жар. Морган помог ему, и огненный ад сделался потоком воздуха, который поднял их выше.

Ариосто закричал – от боли или от радости, Габриэль не понял. Отдался потоку ветра.

– Выше. Мы справимся с любыми их ударами. – Морган наконец-то обрел прежнюю уверенность.

– Мы столько раз ошибались.

– Выше. Главное, не ошибиться сейчас.

Хор одайн еще раз бросил в них огненный шар, который поднял Ариосто еще выше.

– Теперь они изменят тактику. Но уже поздно.

Голос Мортирмира стал гласом судьбы.

– Еще выше.

Я очень устал, друзья.

Все, любовь моя. Это и есть все.

Тогда забирай! – крикнул грифон и ударил крыльями изо всех сил. И еще раз, как гигантский колибри.

Они поднялись выше. Люди внизу были уже неразличимы, они превратились в цветное пятно. Поля и перевалы Арле лежали ковром, а рабы одайн казались грязью на нем. Грязь расползалась на глазах.

– Вот, – сказал Морган.

Он поднял руку, и Габриэль повернулся посмотреть.

– Огонь низвести на землю! – произнес Морган вслух, и его заклинание расплылось во все стороны, как капля краски в воде, как облако дыма от костра.

Сначала он держал пламя в ладони, а потом оно разлетелось мириадами алых точек, которые взрывались во тьме внизу, падали и летели, плавно парили, рассыпались фонтаном света и огня, золотыми, зелеными, красными вспышками.

Свет обрушился на Тьму со скоростью мысли, он имел цвет и плотность, следы его будто отпечатались на веках. Тысячи, десятки, сотни тысяч искр.

Искры летели к земле. За это время человек сделал бы пять вдохов, и Габриэль начал бояться.

И в какое-то мгновение одайн вспыхнули. Тьма вздрогнула, алое свечение накрыло поля на десяток миль. Габриэлю показалось, что одайн потянулись к силе – и не нашли ее.

Черная волна прокатилась по Тьме.

Мир как будто судорожно вздохнул.

Каждая алая, золотая и зеленая искра прошла сквозь черноту и нашла свою цель.

Вспыхнул свет.

Я должен спуститься, – сказал Ариосто.

Ты можешь парить? – спросил Габриэль.

Немного. Это было очень красиво. Мы победили? Мы убили свою добычу?

Не знаю, – Габриэль смотрел на землю.

Он ворвался во Дворец Моргана.

– Мы должны помочь ему спуститься. Ты ведь умеешь летать?

– Летать довольно опасно, – засмеялся Морган.

Они отдохнули в поле в нескольких сотнях шагов от цитадели Арле, носившей заметные следы двухмесячной осады. Мощные укрепления взмывали в воздух на сотни футов. Ни у Моргана, ни у Ариосто не хватило сил постучаться в эти щиты и попросить разрешения войти.

Ариосто сумел донести их до стога слегка подгнившего сена. Там он и рухнул, не в силах даже стоять. Габриэль, переживший встречу с черным драконом и битву с одайн, чуть не сломал ногу. Упряжь пришлось резать ножом.

Он помог Моргану выпутаться из ремней, пока грифон не навалился на него, а потом срезал и седло.

Морган Мортирмир встал на колени.

Габриэль вспомнил Амицию и опустился рядом. Он молился впервые за десять лет.

Потом Морган сплюнул и поднялся на ноги.

– Слышишь?

Габриэль стащил шлем. Шум обрушился на него – обычный, нормальный шум жизни.

Плакал ребенок. Две ободранных худых овцы блеяли, как безумные.

Люди двигались – неловко, не в лад, как обычно двигаются люди. Кто-то лежал в нескошенной траве, а другие плакали, смеялись, обнимались, падали на колени.

Морган протянул руку. Поднял двух овец с теплой травы, перенес испуганных животных по воздуху и уронил перед Ариосто.

– Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, – буркнул он.

Ариосто мучительно задумался, глядя на овец, а потом рванулся вперед, схватил одну и разорвал на части с кошачьим изяществом. И сожрал.

Габриэль улыбнулся.

– Разумеется.

Он смотрел на поля Арле, на тысячи крестьян, на солдат разных армий, на то, как одержимые одайн существа превращались в голодную испуганную толпу.

– И не так много яиц-то. По-моему, я оказался на стороне, уменьшающей плохие последствия. Наконец-то.

– И что ты будешь делать с пятьюдесятью тысячами беженцев? – спросил Мортирмир. – У тебя есть план?

– Что-то вроде того.

– А план спасения Н’Гары и победы над Эшем?

– Теперь есть.

– Люблю, когда ты так уверенно говоришь. А прямо сейчас что будем делать?

– Войдем в крепость. – Красный Рыцарь показал на цитадель Арле.

– И как же?

– Кларисса де Сартрес откроет нам ворота. А потом… – Он улыбнулся. – А потом начнется самое сложное.

– Ты все время так говоришь.

Ворота крепости действительно распахнулись. Ариосто приоткрыл один глаз, взмахнул лапой – и вторая овца умерла.

– В Арле находятся главные врата. Через двадцать три дня все врата в семи сферах сойдутся. Эш думает, что подсунул нам своих союзников-одайн, от которых в любом случае хотел избавиться. И что, пока мы будем заняты Древней Землей, он захватит Лиссен Карак и все врата и победит в игре. Но одайн мы прогнали. Они не будут мешать нам у других врат.

Морган погладил бороду. В ней появилась серая полоса, а на висках – по белому пятну. Эта ночь его состарила.

– Эш очень умен.

Из крепости на белом коне выехала девушка в доспехах и направилась к ним. Ее сопровождала сотня рыцарей, а еще Габриэль увидел целых двух магистров.

Габриэль подкрутил ус. Поправил меч и вложил кинжал в ножны.

– Ты что-то задумал, раз уже красуешься, как обычно, – сказал Морган.

– Я готов биться об заклад… об очень большой заклад, что Эш забыл о том, что врата открываются в обе стороны. Когда мы победим патриарха и разберемся с голодными, мы пойдем на Лиссен Карак. Через все семь сфер.

Морган расхохотался.

– Господи! Это… прекрасно.

– И Том Лаклан так думает, – сказал Красный Рыцарь.

Женщина в доспехах приближалась. Ее рыцари тыкали пальцами в сторону грифона, а двое уже ехали к толпе людей, заполонившей долину.

Габриэль помахал Клариссе.

– Я вернулся, как и обещал.

Майлз Кэмерон Падение драконов

Пролог Альба

ДОЛИНА ДАЙКСДЕЙЛ — БИЛЛ РЕДМИД

Закатное солнце плыло по золотому небосводу, заливая все вокруг красно-оранжевым светом. Последние лучи скользили над бескрайним лесом, окрашивали в бронзу принесенные древними ледниками камни и сверкали на наконечниках копий отступающей армии альянса. На волосах древних ирков и мехе золотых медведей солнечный свет играл, как языки пламени. Касаясь лиц людей, он сглаживал глубокие морщины, оставленные пережитым ужасом и постоянной усталостью.

Билл Редмид посмотрел на длинную вереницу измученных мужчин и немногочисленных женщин, затем перевел взгляд на странное золотое небо.

— Дождь, что ли? — обратился он к Джону Клосарду, который стал его заместителем. Нэта Тайлера не было рядом: он убил короля, по крайней мере, ходили такие слухи. Рикар Фитцалан отправился вместе с Анеасом Мурьеном служить на восток. Возможно, они были не только боевыми соратниками, но и любовниками. Фитцалан, уроженец Джарсея, был прекрасным командиром, и Редмид только мечтать мог о таком заместителе. Он отчаянно нуждался в Рикаре и Тайлере, но вместо них рассчитывать приходилось лишь на Серого Кота, сутками пропадавшего где-то в лесах, и Клосарда, надежного, но до безумия скучного.

Джон был кряжистым мужчиной среднего роста, и четыре дня не бритая щетина совсем не добавляла ему привлекательности.

— Дождь, — ответил он.

Редмид так вымотался, что почти уже не думал, что делает. Он потрогал закинутый за плечо лук в полотняном чехле, чтобы убедиться, что тот не промокнет, затем трусцой побежал вдоль вереницы воинов:

— Дождь! Прячьте тетиву под рубашки!

— Да кто ты такой, черт побери? Мой папаша? — пробормотал один из парней.

Все лето прошло в постоянных сражениях, товарищеские отношения сменились железной дисциплиной, и некоторым это было не по нраву.

— Я в егеря не нанимался, — раздался еще один голос.

Многие годы королевские егеря, единственные служители закона в лесах, сражались против повстанцев, отщепенцев и изгоев, теперь же по иронии судьбы они оказались в одном строю: всего несколько шагов разделяло последнего повстанца и первого егеря. Все без исключения, даже тугодумы, осознавали суровую истину: в глазах сильных мира сего они ничем не отличались друг от друга, были отличными разведчиками, привыкшими к жизни в лесах. Сэр Гэвин, формальный главнокомандующий, мало того что объединил два отряда, так еще и усилил их несколькими сотнями рыцарей-ирков верхом на лосях и пони. Эта закованная в броню кавалерия с легкостью дикой лани скользила по дремучим чащобам. Вместе они могли справиться почти с любым врагом в лесу.

— Берегите тетиву! — повторял Редмид, двигаясь вдоль колонны. Его забота раздражала далеко не всех: Стерн Рэйчел, воинственная и свирепая, словно тигрица, одарила Билла ухмылкой, а Гарт Беспалый что-то пробурчал себе под нос, погладив вощеный мешочек.

Большинство этих людей пережили битву при Лиссен Карак, затем сражались при Гилсоновой дыре, и теперь им снова предстояло воевать: на этот раз на западе против Эша и сонма его чудовищ. Конечно, они не боялись дождика. Но для Редмида это не имело значения: уставшие люди часто ошибаются. Усилием воли он заставил себя подняться на холм, с которого только что спустился, и взглядом поискал бледных и изможденных людей и тех, кто явно пил маловато воды. Бедра Редмида горели огнем, однако именно такие мелкие героические поступки выделяли его среди прочих командиров, и он знал об этом. На холм Билл взобрался одновременно с Долговязым Питером и Гвилламом Старом. Окинув взглядом полчища армии Эша, ветераны-повстанцы покачали головами, и Стар поинтересовался у Редмида:

— Снова сражаться?

Билл лишь пожал плечами.

— У меня всего девять стрел осталось, — посетовал Гвиллам.

Долговязый Питер и в лучшие времена не отличался разговорчивостью, поэтому продолжал молча шагать вперед.

— Понял тебя.

— Это значит, что придется опять сражаться? — не унимался Стэр.

— Это значит, что я сам ни хрена не знаю, — огрызнулся Редмид.

Редмид видел, как его брат с трудом поднимается на холм. Насмешница-судьба не только объединила враждовавшие десятилетиями отряды, но и свела вместе двух братьев Редмидов: Билла, предводителя восставших против власти короля, и Харальда, старшего, дослужившегося до командира королевских егерей. Они стали лучше понимать друг друга, и, возможно, именно благодаря этому их люди смогли действовать вместе.

— Харальд?

— Билл, — кивнул ему в ответ егерь. Рослые, рыжеволосые, с грубыми чертами, братья были похожи, только одевались по-разному: как и большинство повстанцев, Билл предпочитал свободную грязную котту из небеленой шерсти, Харальд же носил узкий камзол зеленого цвета. Шляпу он держал в руке, будто попрошайка. Командир егерей остановился на вершине, а его изможденные люди шли мимо. Многих Билл уже знал по именам, например Джона Хэнда, лучшего офицера брата, высокого и крепкого, как старый дуб, мужчину с бородой и усами как у рыцаря. Буркнув что-то в знак приветствия, Хэнд продолжил свой путь, то и дело оглядываясь на приближающиеся полчища боглинов. К тому времени уже почти все осилили подъем.

— Сегодня утром сэр Грегарио сказал мне, что мы одержали победу в крупном сражении в Этруссии, — заметил Харальд.

— А я слышал, что в Харндоне от чумы погибло около тысячи человек.

— Ага, если не в три раза больше. — Егерь оперся на лук.

С золотых небес закапали первые капли дождя.

— Мы выигрываем или проигрываем? — спросил брата Билл.

— Проигрываем, — ответил Харальд, протянув ему шляпу, полную лесных ягод. Билл жадно закинул в рот пригоршню ежевики.

— Хорошо-то как.

Их взоры устремились к подножию горного хребта, который они только что без боя сдали боглинам. Тварей было очень много, внизу будто тек хитиновый поток. Колонну замыкали рыцари-ирки. Казалось, будто даже их великолепные скакуны пали духом: лоси шагали, низко опустив головы, увенчанные ветвистыми рогами — тоже грозным оружием. Всадники понуро шли рядом.

— Мы обречены, — пробормотал Харальд. — Боже милостивый, скоро меня начнут принимать за повстанца, если я продолжу в том же духе.

— Я доверяю Тапио. Он поможет, — сказал Билл, едва сдержавшись, чтобы не добавить: «В Н’Гаре я провел самые счастливые дни своей жизни и теперь буду сражаться за нее». Н’Гара лежала всего в нескольких лигах, и, кажется, Эш нацелился именно на нее.

Редмид-старший улыбнулся без всякой радости.

— Гляньте-ка, мой братец-повстанец уверен, что какой-то эльф спасет нас, а я считаю, что командующий королевы — болван. Да ты просто молодец, братишка! Мы даже можем поменяться ролями: я возглавлю повстанцев, а ты — королевских егерей.

— Вечно ты не согласен со мной, Харальд. — Билл Редмид взглянул на темнеющее небо и задумчиво произнес: — Нам нужны стрелы.

— Нам тоже. Будем надеяться, что великий сэр Гэвин об этом знает, — отозвался егерь. — Если мы с тобой продолжим трепаться, нас живьем сожрут эти жуки.

Они развернулись и быстро зашагали вперед, стараясь нагнать своих людей, силуэты которых исчезали в золотистых сумерках странного сырого вечера.

ДОЛИНА ДАЙКСДЕЙЛ — СЭР ГЭВИН МУРЬЕН

Сэр Гэвин Мурьен обмяк в седле, вынув ноги из стремян, чтобы немного расслабить спину. В одной руке он держал небольшой топор, другой лениво отковыривал от него что-то влажное и отвратительное на вид; его шлем и латные рукавицы висели на седельной луке оруженосца. Взгляд рыцаря скользил по долине, которую ирки называли Дайксдейл. Он наблюдал, как его авангард (на этот раз ставший арьергардом) с трудом спускался с дальнего гребня горы. Они были похожи на цепочку муравьев, устремившихся к источнику пищи. Прямо у него под ногами на несколько миль вперед протянулась долина Дайксдейл, лежавшая под горой, заросшей кленами и буками. Их кроны радовали глаз сочными красками позднего лета, правда, многие деревья уже лишились листьев, будто рядом прошла ледяная буря. Местами — там, где лес вырубили люди и ирки, — зияли просеки.

В самой долине повсюду виднелись запруды и речные протоки, несшие свои воды к горному хребту по двум основным направлениям — к древней плотине, возведенной гигантскими, давно исчезнувшими бобрами, и валу, укреплению из камня и земли, единственному напоминанию о неудачной попытке императрицы Ливии отвоевать у ирков Н’Гару, случившейся пятнадцать столетий назад. После двух поражений на западе сэр Гэвин вместе с Тапио, Сказочным Рыцарем, Моган, герцогиней Запада, и Кераком, ее магом, посчитали именно это место идеальным полем боя. Теперь они стояли на округлой, лишенной растительности вершине горы, которую пришедшие из-за Стены прозвали Могилой Змея, и изучали открывшиеся взору дивные пейзажи.

— Похоже на неприступную крепость, возведенную самой природой, — заметил Гэвин.

— Так и ес-с-сть, ч-ч-человек, — улыбнулся Тапио, обнажив клыки. — Только воз-з-звели ее мои с-с-сородич-ч-чи, чтобы с-с-сокруш-ш-шать с-с-своих-х-х врагов.

Моган чуть наклонила огромную голову с костяным гребнем.

— Здесь гибли целые армии, уж Стражи-то знают не понаслышке. Но выстоит ли это место против такого количества врагов?

— Да, это вопрос-с-с, — согласился Сказочный Рыцарь.

— Вы не верите в победу, хотя мы с вами это уже не раз обсуждали, лорды Востока, — вмешался в разговор лорд Керак. — Мы замедлили продвижение врага, заставили раскрыть свое истинное войско, состоящее из Стражей-отступников, хейстенохов и троллей. Единственная моя просьба — вынудить его применить силу. У нас с Гармодием и Морганом имеется для него… сюрприз.

— Сработает ли он? — усомнился сэр Гэвин.

— Зависит от его самоуверенности и капельки удачи. — Богато украшенный клюв демона-ученого приоткрылся, и за ним показался кончик фиолетово-розового языка, что у Стражей сходило за улыбку.

Гэвин никак не мог поверить, что поле боя было возведено искусственно.

— Неужели все это ваших рук дело? — уточнил он, ощущая некое благоговение.

— Каждое дерево, каждая ветка — вс-с-се, кроме каменного вала. Его мы ос-с-ставили в кач-ч-чес-с-стве напоминания о глупос-с-сти людей, — ответил Сказочный Рыцарь, сверкнув клыками.

Но этим вечером, когда огненный шар солнца постепенно тонул за легионами Эша, слова Тапио, как и Керака, прозвучали излишне самоуверенно.

— Мы не можем постоянно сражаться и проигрывать, ведь рано или поздно воинский дух будет сломлен. Нам нужна победа, пусть даже кратковременная.

— В этой войне без чуда не победить, — сказал Керак. — Завтра, если мы сумеем удержаться здесь, я постараюсь сотворить чудо, но большего обещать не могу.

«И зачем только я так рвался стать командующим?» — подумалось Гэвину. Он уже выяснил, что главная задача командующего войсками альянса — демонстрировать хорошее чувство юмора и непоколебимую уверенность. Поэтому он молча обернулся посмотреть на заходящее солнце. Свет его лучей стал бронзовым вместо золотого, но странный металлический отблеск никуда не исчез. Насколько хватало взгляда, Гэвин видел лишь покрывавший землю ковер из копошащихся существ, простиравшийся до самого горизонта, — ничего больше: ни травы, ни кустов, ни болот.

Сбоку от него раздался мягкий голос Тамсин:

— Он разорил все гнезда вдоль берегов Западной реки. Подчинил всех боглинов. Сломил волю миллионов существ и теперь будет использовать их как расходный материал, лишь бы потешить свою гордыню. Как же я его ненавижу.

— Завтра я использую эту гордыню против него самого, — заявил Керак.

— Твои б слова да Богу в уши, — весело произнес сэр Грегарио. — Пойдемте-ка спать. Конечно, если вы не думаете, что они нападут на нас ночью.

Тапио не отрывал взгляда от кишащей массы врагов.

— Ес-с-сли мы проиграем, то Н’Гара будет для нас-с-с потеряна. Тамсин поцеловала его.

— Да, но я готова проститься с ней. А ты, любимый?

Ирк посмотрел на Гэвина.

— Мы вс-с-се вынуждены доверитьс-с-ся твоему брату. Может, он не подведет. Но даже ес-с-сли лиш-ш-шь на одно мгновение предс-с-ставить, ч-ч-что в конеч-ч-чном с-с-сч-ч-чете мы победим, ос-с-станетс-с-ся ли от моего мира хоть что-то?

— Нет, любимый, — очень мягко проговорила Тамсин.

Взгляды мужчин обратились к ней — все знали, что она наделена даром предвидения и умеет читать по звездам.

— Когда врата открываются, мир меняется. Так было всегда. Не нужно никакого волшебства, чтобы предсказать это.

— Пойдемте спать, — сказал Гэвин. Далеко справа от него последний отряд разведчиков добрался до подножия огромного горного хребта и обнаружил грубые шалаши из древесной коры и горячий ужин. А еще вязанки стрел, кое-какие запасы пищи для людей, корм для животных и чистую воду. Все, что могла подготовить горстка людей и ирков, было сделано.

— З-з-завтра, — произнес Тапио. — Я ч-ч-чувс-с-ствую это. Думаю, мы с-с-сможем ос-с-становить его. З-з-здес-с-сь мой народ еще никогда не проигрывал.

— Завтра, — отвесил поклон Керак.

— В юности, когда эти деревья были совсем маленькими, я попыталась подняться на этот хребет и сразиться против тебя, принц ирков, и все мое потомство погибло, — со смехом заметила Моган. — Как же приятно сейчас находиться по эту сторону. Завтра мы победим.

— Завтра, — эхом повторил Гэвин.

Где-то взошло солнце, но над долиной Дайксдейл сначала заклубился туман, затем пошел небольшой дождь. Светало очень медленно.

Той ночью из-за сырости никто заснуть так и не смог — ни человек, ни ирк, ни золотой медведь, ни Страж. Зато утром всех ждал горячий завтрак. Разделавшись со своей порцией овсянки и куском грудинки, Гэвин запрыгнул на верховую лошадь и проскакал вместе с Тапио и сэром Грегарио вдоль всего хребта. На далекой и самой высокой вершине справа разместились основные силы Моган — боглины-ветераны Экреча, тяжеловооруженные саурианские воины — демоны все до единого; их узорчатые клювы и красные, словно налитые кровью, гребни сияли в рассветных сумерках, как у героев легенд. В резерве у герцогини имелось двести величественных золотых медведей со склонов Эднакрэгов — в основном членов клана Длинной Плотины, которых втравили в эту войну, как и многих их родичей. От влажности золотой мех животных потемнел. Многие медведи были облачены в тяжелые кольчуги, выкованные за лето лучшими харндонскими оружейниками, а их когтистые лапы сжимали увесистые боевые топоры размером с хороший багор каждый. Рядом с ними стояла горстка пришедших из-за Стены. Большая часть их воинов отправилась либо на восток, либо на север сражаться против Орли. Сэссаги же, один из наиболее могущественных кланов среди пришедших из-за Стены, в данный момент защищали самое сердце земель Моган от рхуков, к тому же с запада, вдоль Внутреннего моря, приближалось еще больше боглинов.

Центральную позицию заняли лорды Брогата и северного Альбина: Эдвард Деспенсей, лорд Бейна, несмотря на неполностью зажившие раны, полученные в Гилсоновой дыре, командовал пешими рыцарями, конный же резерв возглавил сэр Грегарио. Вооруженные копьями и облаченные в доспехи новобранцы продержались несколько дней против боглинов практически без потерь, поэтому чувствовали себя увереннее, чем многие дружинники, и начинали превращаться в настоящих солдат.

Тапио командовал левым флангом, расположившимся на самом низком и уязвимом участке. В подчинении у него находились повстанцы и королевские егеря, а также рыцари-ирки — все, независимо от пола, кого только смогли призвать из Н’Гары. Здесь же заняли позиции сэр Ричард Фитцрой с рыцарями из северного Альбина и Альбинкирка и пятьюдесятью или около того странствующими рыцарями из Джарсея, вельможа Эстебан дю Борн с двумястами титулованными окситанскими латниками и Экреч в белоснежном хитиновом доспехе во главе когорты боглинов-копейщиков. Итого почти две тысячи воинов.

В общей сложности армия альянса насчитывала около восемнадцати тысяч против миллиона или около того тварей Эша. При грубых подсчетах выходило пятьдесят к одному. Своим союзникам и собственным офицерам Гэвин объявил, что им предстоит сражаться за древнюю Н’Гару. Тем самым он продемонстрировал иркам, что те могут рассчитывать на помощь людей. Сам же Гэвин сражался ради брата, разработавшего настолько грандиозный план, что Гэвину мало верилось в его успех. Несмотря на это он доверял Габриэлю и не мог его подвести.

Гэвин пустил лошадь рысью, вернулся на центральную возвышенность, называемую Могилой Змея, и спешился. Паж забрал у него поводья, а оруженосец подвел боевого коня. Юноша, которого он прежде ни разу не видел, протянул ему кружку гипокраса. Потягивая горячее вино, Гэвин задумался о раскладе сил. Им придется сражаться: об этом его брат твердил всю весну и лето. С каждым столкновением силы Эша будут иссякать, но только при условии, что все члены альянса — ирки, повстанцы, альбанцы и морейцы — примут участие в битвах. Сам же союз сможет продолжить свое существование, только если все увидят, что их будущее в безопасности. Это не та война, которую можно выиграть за один вечер. Сражение при Гилсоновой дыре тому доказательство. Эта война может длиться целые поколения.

«Начинается», — раздался голос лорда Керака прямо у Гэвина в голове.

Пока Гэвин в последний раз перепроверял расположение своих войск, битва началась. Боглины ринулись прямо через болото, плотину и вал, как будто морская волна ударилась о тщательно возведенные земляные укрепления, высаженные сплошной стеной деревья и «естественные» каменные выступы горного хребта Дайксдейл.

Наступление длилось около часа. Гэвину только и оставалось, что молча наблюдать за происходящим, не отдавая никаких приказов. Когда строй брогатских новобранцев дрогнул, сэр Эдвард перешел в контрнаступление и очистил от врагов нижнюю линию по центру. Десятки тысяч боглинов пали жертвами собственных собратьев: двигавшиеся сзади напирали на передних, втаптывали в землю упавших и шагали по их телам через болота.

В воздухе запахло жареным и появилось облако дыма, отгоняемое ветром на север. Кто-то из магов сотворил довольно простое заклинание, подпалившее кожаные панцири тварей.

И те испугались. Атака захлебнулась; боглины отступили обратно в болота, утопив там еще порядка десяти тысяч своих собратьев.

Гэвин задумался, не выпить ли ему еще одну кружку гипокраса и чем занят его брат, где бы он ни был.

«Как только Эш заново подчинит боглинов своей воле, они опять устремятся сюда», — заметил Керак в эфире.

На этот раз боглины мчались вперед, не обращая внимания на потери или рельеф. Они с головокружительной скоростью неслись по телам умерших собратьев прямо на выставленные копья брогатских новобранцев. На глазах у Гэвина снова гибли люди и ирки. Его измотанные воины, укрывавшиеся за оборонительными сооружениями, обрушили на врагов град стрел, затем перешли в рукопашную, орудуя мечами и топорами. Одного человека меняли на сотню боглинов, а одного ирка на некоторых участках — на целую тысячу. Во второй раз твари атаковали активнее. В болотах теперь лежало столько трупов, что следующие волны нападающих могли пересекать топи, не замочив ног.

Справа Стражи Моган и золотые медведи потеряли лишь нескольких бойцов, но мех животных свалялся, а гребни демонов поникли от усталости. Вдоль первой линии обороны скопились настолько высокие груды из трупов боглинов, что ее пришлось оставить.

Бесчисленное множество безжизненных тел полностью перекрыло реку.

Армия альянса применяла все возможные тактики, когда-либо описанные в трактатах об искусстве ведения войны: засады, поджоги, рейды, внезапные атаки, разрушительную залповую стрельбу.

Гэвин взглянул на бесконечное множество врагов и силой воли постарался отгородиться от нахлынувшего отчаяния.

— Их миллионы, — вслух произнес он, — а мы убиваем лишь тысячи.

— Тыс-с-сяч-ч-чи с-с-складываютс-с-ся в миллионы. Он нес-с-сет с-с-сокрушительные потери, — грустно улыбнулся Тапио, сверкнув клыками.

Гэвин лишь покачал головой. Боглины все прибывали; они полностью поглотили первую линию обороны и теперь нацелились на вторую, в двухстах шагах выше по склону. Шум не стихал: громкие крики, боевые кличи, душераздирающие вопли раненых, пожираемых боглинами. Монстры с пробитыми панцирями визжали не менее отчаянно, жить им оставалось всего неделю, от силы месяц. В любом случае они были обречены.

Постепенно, как день сменяет ночь или рассеивается утренний туман, атака захлебнулась: один за другим боглины начали медленно отступать. Эшу удалось овладеть их разумом и подчинить волю, но в какой-то миг кровь и плоть победили, разрушив заклинание. Даже таким примитивным тварям хотелось жить.

Ярко голубело небо; повсюду смердело кровью боглинов.

Монстры отступили во второй раз.

— Слава святому Михаилу, — произнес Гэвин, окинув взглядом поле брани в девять миль шириной. Его воины выстояли.

Далеко на западе взмыла ввысь едва различимая в пелене тумана тень.

— А вот и он с-с-сам. Помолитес-с-сь с-с-своим богам или кому там еще, друз-з-зья, — ухмыльнулся Тапио. — Мы раз-з-зоз-з-злили его.

Со времен битвы при Гилсоновой дыре, когда красно-черный дракон парил над полем брани, Эш не участвовал в сражениях лично. Подчиненные его воле существа, в основном боглины, вооруженные лишь собственными когтями, отчаянно бросались в атаку, а он сам оставался в тени. Однако два дня назад Эш призвал из глубоких северных топей упырей, троллей и хейстенохов, придержав виверн и ирков в резерве.

Они находились настолько далеко на западе, что их местоположение нельзя было определить даже с помощью заклинания поиска или разведки. Этих существ великий дракон держал про запас.

Черная тень приближалась.

Гэвин вздохнул. Того и гляди начнется настоящая битва. А его армия настолько обессилела, что, едва боглины отступили, брогатские рыцари рухнули на колени, будто монахи, ставшие свидетелями чуда.

ДОЛИНА ДАЙКСДЕЙЛ — ЭШ

Эш с досадой посмотрел на своих врагов. Приняв этот облик, черный дракон постоянно чувствовал раздражение и усталость.

К слову, последней в эфире совсем не ощущалось.

— Глупые дети, — пророкотал он.

Он обрушил практически безграничную хитиновую мощь на оборонительную линию врагов в надежде, что среди них найдется хотя бы одна светлая голова, которая поймет его послание и уговорит остальных сдаться или скрыться в близлежащих лесах. Время неумолимо бежало вперед, звезды продолжали движение, и он рисковал опоздать. На морских «союзников» приходилось тратить массу времени, сил и воли, но они были ему нужны, чтобы сдерживать его соперников в Древней земле.

Из-за этого в Новой земле Эш воевал в одиночку, конечно, если не считать его главного противника — другого дракона, возглавившего более мелких существ. Поскольку никто из его так называемых врагов, возможно, за исключением старого ирка Тапио, даже не представлял, какая игра ведется и насколько велика награда, Эша немало раздражало, что они вообще посмели противостоять ему.

«Это все Лот, — рассуждал про себя черный дракон. — Он использует их, как я — боглинов. Глупый мальчишка. Он слишком поздно вступил в игру, а его союзнички — чересчур своевольные и независимые. Мне нужно разделаться с ним, да побыстрее».

Однажды Эш решил не заключать ни с кем союзов, лишь подчинять. Такой подход существенно экономил время и не требовал разъяснений. Даже Шип…

На мгновение могущественный дракон позволил себе заскучать по Шипу. Чародей предал его, возжелав слишком много силы. Как и Орли.

Затем Эш задумался о вопросах метафизического характера; он располагал поистине огромным запасом силы, а его связь с нематериальным миром была почти идеальной: «почти», поскольку она значительно уступала связи, имевшейся у него, пока он не обрел физическое воплощение в этом мире. Также дракон наладил связь с твердыней Шипа у Нагорного озера. Под толщей его вод располагался один из чистейших источников силы в реальном мире, своеобразный разрыв материи, созданный неизвестным магом в ходе затяжной войны десять тысяч лет назад. Эш то и дело припадал к источнику, словно сосущий грудь младенец, и использовал его силу, дабы подчинить своей воле миллионы тварей. Правда, подобная магия требовала времени и воли, которых ему самому в данный момент катастрофически не хватало.

Черный дракон ненавидел время. Он так и не привык к нему; для него оно оставалось «неестественным». Однако его природу Эш понимал достаточно ясно, как и то, что оно стремительно мчалось вперед. Движение видимых лишь ему одному звезд и время давили на него, словно армия могущественных врагов, вынуждая действовать.

Его ничтожные противники доставляли массу неудобств. Из-за этого на бессмертном теле дракона появились раны — последствия неудачи, задевавшие его самолюбие и доставлявшие физическую боль. Боль. Еще одна давно забытая им особенность материального мира.

В данный момент Эш обладал достаточной силой, чтобы навязывать свою волю не через недалеких посредников и глупых прислужников, а напрямую, как в самом начале. Черный дракон неспешно поднялся в прохладное осеннее небо над полем битвы и приготовил мощное заклинание, недоступное пониманию большинства смертных, находившихся под ним. Не просто атаку в реальности, но мысленное послание.

«Сдавайтесь. У вас нет другого выхода. Отступите, пусть все будет по-моему».

Пребывание в эфире было для Эша естественным состоянием. Стоило ему лишь пожелать, и его желание тут же воплотилось в жизнь. Мир содрогнулся.

Размышления, особенно о Лоте, подталкивали к действию. Черный дракон разделил собственное сознание на две части, чтобы второй Эш, прилагая лишь незначительные усилия, начал плести из эфирных нитей изящную паутину для отслеживания любых передвижений Лота в реальном мире. Настолько был глубок раскол в подсознании великого дракона, что тот не признавался даже самому себе в том, что он перенял эту технику во время сражения с человеческим магом Гармодием. Эш также прекрасно понимал, что благодаря его неудачной попытке напасть на Дезидерату у врагов появилось оружие против него и что в конечном счете это он предал Шипа, а вовсе не наоборот. В лабиринтах его подсознания имелось множество пустот, опасных ловушек и потаенных закоулков.

Самопознание никогда не интересовало Эша.

Вместо того чтобы размышлять о себе, Эш изменил количество сил, уходивших на ийагов, укрепил связи, подчинявшие Орли и мелких тварей его воле, приласкал ароматный ветер сил, благодаря которым миллионы боглинов превратились в его рабов, а еще устроил на юге небольшое человеческое предательство. Несмотря на все свое презрение к людям, Эш изо всех сил стремился уничтожить магистра Гармодия, пока он не воссоединился со своими союзниками. Поскольку Гармодий был его врагом. Как и человек по имени Морган, обладавший огромным потенциалом, но обманным путем удерживаемый в Древней земле. Пусть же талантливый Мортирмир схлестнется с противниками Эша. Это станет поистине блистательной победой. Возможно, ему даже удастся сразить неуловимую тень; дракон позволил себе рассмеяться. Или же тень сразит его, или восстанет.

Тень, восстание, воля, Лот. Эш играл со всеми своими врагами, даже с самыми мелкими. Боялся он только воли.

Дракон размышлял об этом и о сотне других мелочей, одновременно планируя и руководя обеими своими атаками — физической и волшебной. Боглины неслись навстречу неминуемой гибели, а его основные войска, которые он собирался использовать в настоящей битве, когда врата встанут в один ряд, покинули перевалочные пункты и направились к полю битвы. С помощью энергии, полученной после смерти первых боглинов, Эш усилил заклинание Змея и перенес целую сотню черных каменных троллей прямо в центр вражеских сил, сея хаос и разрушения. Дракон экономно расходовал свою силу и невольно гордился этим. Никогда прежде он не применял такую тактику; результат пришел незамедлительно и оказался весьма зрелищным. Целый взвод брогатских рыцарей смело, словно жнец срезал под корень спелую пшеницу.

Люди гибли там, где стояли, а дюжина его драгоценных троллей превратилась в груду камней.

Эта постоянная и напрасная трата ресурсов больше всего раздражала Эша. Его резервы были огромны, но не безграничны. Время убегало, словно кровь из зияющей рваной раны, и осознание этого причиняло боль. Он совсем по-другому воспринимал время, когда от него не зависел. Теперь же ему нужно было переделать кучу дел, и сражение с треклятым Тапио за никчемный горный хребет попросту выводило дракона из себя. Бесило — вот идеальное слово.

Настало время действовать, ведь Эш торопился, а его прекрасные тролли продолжали гибнуть.

Гэвин с ужасом наблюдал за сокрушительным поражением своего центра. В голове звучали взволнованные голоса двух великих магов и десятков морейских, иркских и альбанских волшебников, оживленно что-то обсуждавших. Но он не обращал на них внимания, сосредоточившись на происходящем на поле битвы. Гэвин видел, как сэр Эдвард Деспенсей серией безупречных ударов огромного боевого молота повалил тролля на землю и ринулся в контратаку; дальше на севере вдоль хребта сэр Грегарио, лорд Уэйленд, обрушил на один из флангов противников кавалерию Альбина, полностью уничтожив его. Однако ущерб был несоизмерим: они вот-вот потеряют вторую оборонительную линию, поскольку тщательно продуманная тактика совершенно бесполезна против миллиона боглинов.

— Господи, он едва нас не разбил всего за одну атаку! — воскликнул Гэвин. — Откуда взялись эти тролли?

— Он прос-с-сто з-з-задейс-с-ствовал с-с-свои ос-с-сновные с-с-силы. А троллей перенес-с-с с-с-с помощью магии, — уверенно заявил Тапио, стоявший рядом. — З-з-знач-ч-чит, времени у него в обрез-з-з.

Гэвин глубоко вздохнул и пожалел о том, что его брат сейчас не здесь.

— Надеюсь, ты прав.

«А вот и он сам», — прозвучал в голове Гэвина голос Керака.

«Он начал колдовать», — удовлетворенно заметил мастер Никос, бывший магистр грамматики из университета.

«Сейчас мы кое-что увидим», — пообещал лорд-демон.

Далеко и высоко над полем брани, в эфире, Эш обнаружил следы магии дюжины волшебников. Не прерывая плетение заклинания, сложного даже для него, черный дракон атаковал их всех разом, выпустив двенадцать похожих на молнии стрел цвета запекшейся крови. Снаряды устремились вперед, оставляя следы на безоблачном небе.

Увидев летящие по небу коричневые стрелы, Тамсин запела про себя. Ее магические эманации представляли собой образы; по сути, они являлись зеркальными маячками, с помощью которых можно было определить местоположение сотворившего заклинание, где бы тот ни находился. Прежде чем стрелы-молнии, почти такие же быстрые, как мысли, взорвались смесью деревянных щепок, серы и чистой, готовой к использованию силы, Тамсин проследила их путь в обратном направлении и передала Кераку, который сразу же нарисовал траекторию и развернул все двенадцать снарядов вспять. Все это происходило в эфирном времени.

Когда череда взрывов прокатилась по Дайксдейлу, лорд Керак и хор магов союзной армии швырнули заклинание.

Стоило им начать колдовать, как Эш мгновенно понял, что волшебникам удалось определить его местоположение в эфире. Отреагировал он мгновенно: черный дракон избавился от ненужных заготовок заклинаний и выставил защиту. Мощная атака магов захлебнулась.

Одновременно Эш продолжал удерживать свое грандиозное заклинание, дотянувшись до древних камней, паривших в эфире вдоль звездных путей, неведомых ни одному живому существу во всей Альбе. В огромной голове черного дракона хранилось множество давно позабытых всеми знаний, в том числе о том, что тысячелетия тому назад рханки создали эти полые валуны, чтобы в обход Врат напасть на реальный мир прямо из эфира. Возможно, это произошло пятьдесят тысяч лет назад.

Эш взял восемь камней и запустил их в выбранном направлении.

Керак покинул хор. Началось. Все в точности как предсказывал Гармодий; они вынудили Эша воспользоваться самой массовой, сложной и зрелищной магией. К счастью, Шип неоднократно применял именно это заклинание, несмотря на то что сила и особенности его создания находились за гранью понимания любого смертного мага.

Хотя само заклинание волшебникам альянса было неподвластно, воздействовать на него они все же могли.

Керак вошел в свой Дворец воспоминаний, и его окатило теплом любви королевы-матери. Находясь там, среди своих сородичей, он чувствовал себя сильным и защищенным. Лорд-демон потянулся, выхватил из гнезда несколько личинок памяти и проглотил их, затем снял с потолка огромную летучую мышь-альбиноса. Он ласково подгладил ее, бормоча нежные слова, привязал ее символическое значение к цели, потом подкинул крылатое млекопитающее, излюбленного питомца всех демонов, в эфир. Мышь полетела.

Под прикрытием контратак рыцарей и магов искусное заклинание воли Керака взмыло в эфир. Влекомая дурманящим ароматом силы, летучая мышь скользила по широкой полосе потенциальной энергии, оставленной громоздким заклинанием Эша.

Лорд-демон наблюдал, как летучая мышь стремительно набирает высоту и исчезает из виду, затем вернулся к хору.

— Готово? — спросил Никос.

— Улетела, — ответил Керак.

Тем временем в эфире летучая мышь поднималась выше и быстрее, чем ее сородичи в реальном мире. Вдруг белый силуэт существа начал изменяться, превратившись сначала в сову, затем в стрелу, прибавив скорости. Наконечник стрелы был расписан рисунками и чертежами, а хвост постоянно подпитывался силой, излучая магию в реальности.

То было самое глубокое погружение Керака в мир магического искусства людей, поскольку это заклинание открыли именно люди: юный Мортирмир, мастер Никос и другие маги из университета. К тому же оно оказалось самым сложным и единственным заклятием, которое со времени падения империи пробовал сотворить смертный: человек, ирк или саурианин. К счастью, разум лорда-демона прекрасно справлялся с удержанием многослойных запутанных образов, хотя самому Кераку казалось, что вся конструкция тут же развалится, стоит ему лишь на мгновение упустить хоть одну петлю.

«Отступайте, — обратился он к Зеленому графу. — Самое время».

— Отступаем, — приказал Гэвин. Он заранее подготовил к такому повороту событий всех своих командиров; настанет момент, когда они побегут. Все знали об этом.

Трубач дунул всего раз, и все как один тысячи людей, ирков, золотых медведей, Стражей и боглинов развернулись и побежали назад за хребет. Во время отступления брогатские рыцари несли внушительные потери, храбрые пажи вели вперед хозяйских лошадей, чтобы рыцари могли сесть в седло. Многие погибли. По всему хребту союзники бежали, бежали на восток, бросая лучшую оборонительную позицию во всей Новой земле.

Почти целую минуту в настоящем мире искры и стрелы мелькали в воздухе над полем боя. Морейский маг умер, когда кровь вскипела в его иссохших венах, второй ученик лорда Керака, Мехгаи Черный, взорвался, как древесныйствол, в который ударила молния, и Квокветхоган, чародейский брат Моган, остался удерживать хор в одиночестве. Для этого потребовалось самое большое количество силы в его жизни.

Он выдержал.

Далеко к востоку запел хор Лиссен Карак, и энергия, которую они очистили, поплыла на запад, в руки лорда Керака. Его золотые и зеленые щиты поднялись над холмом — и остались там.

Эш подлетел ближе, он стал реагировать быстрее и атаковать чаще. Как будто паутина алых, зеленых и бурых нитей связала его со сверкающим куполом над холмом. Он почти видел разгром вражеской армии, но, несмотря на свое практически бесконечное могущество, всякий раз, когда дракон тянулся в эфир, чтобы разделить и уничтожить хор противостоящих ему магистров, он получал раны. Он мог заглянуть глубоко в пасть эфира и найти альбанского мага по пламени его души, он мог ударить, но даже при его свирепом интеллекте и могучей воле ему приходилось для этого концентрироваться — и становиться мишенью для тысяч других заклинателей. Он чувствовал себя как кот, который поймал мышь и не может убить ее. Точнее, как кот, который нашел целую стаю мышей и не может перебить всех.

Ирония ситуации от него не укрылась. Его противники использовали в эфире ту же тактику, которую легионы его боглинов использовали в реальности. На мгновение он дрогнул, потрясенный количеством и разнообразием противостоящих ему герметических талантов. Четверых особенно могущественных он не мог не замечать, а огромный хор их помощников пошатнул уверенность Эша в победе.

Неопределенность только распаляла гнев, а гнев был любимым чувством Эша. Вспыхнуло пламя. Его когти засветились, он дохнул смертью, и его атака против хора заклинателей достигла апогея.

Но это все равно был отвлекающий маневр. Настоящее оружие еще не прибыло. Эш наслаждался своим многоуровневым обманом и раз за разом выдыхал смерть.

Далеко впереди, где край реальности касался первых жутких клочьев восьми огромных эфирных скал — замков? кораблей? — следы войны, настолько древней, что только две из участвовавших в ней рас выжили и могли рассказать о ней, скользнули за грань, за которой они снова могли вернуться в приливы и отливы эфира, своей родины, и начали долгое падение в реальность. Долгое и недолгое. Пока скалы (если они были скалами) балансировали на краю реальности, звезды рождались и умирали, возможности становились невозможностями, а бесконечное боролось с конечным.

Но воля Эша преодолела все это.

Скалы стали настоящими и начали падать. Иногда такое происходило естественным образом, именно так рождалось звездное железо, о чем был осведомлен любой кузнец и любой магистр. Но в призыве Эша ничего естественного не было. Восемь огромных тел падали на землю из-за грани реальности, и злая воля Эша старательно направляла их.

Но в то долгое, но все же конечное мгновение, пока они скользили в реальность, заклинание Керака раскрылось и взорвалось, став из стрел мысли крыльями стайки очень сложных бабочек. Из стрелы родился щит или, вернее, множество щитов, слабо подрагивающих на краю реальности.

Каждый метеорит ударялся о крыло бабочки и чуть-чуть менял направление.

А потом они рухнули, словно люциферовы ангелы. Пролетая сквозь реальность, они собрали за собой шлейфы и явились смертным внизу указующими перстами.

Эш отвернулся от новой раны, прожегшей его правый бок. Он уже был в какой-то миле от принадлежащего врагу хребта, и его заклинания вскипали на сияющих щитах Керака. Он пробивал себе путь сквозь щиты, но они все еще держались. Зато последний удар синей ярости Эша уничтожил дюжину древних медведей и столько же Стражей. Огромный урон армии Союза. Так погиб Кремень, сильнейший из медведей, и с ним погибли старейшины его клана.

Но все же многослойные щиты хора держались. Тела королевских егерей лежали обгоревшими кучами, в северном Брогате появилась тысяча новых вдов, но Эш не мог пробить щиты.

Впрочем, это не имело значения — само его присутствие было обманным маневром.

Эш развернулся и поднял длинную голову на змеиной шее, чтобы полюбоваться делом рук своих. Одна из частей его разума отсчитывала мгновения до удара метеоритов; он оглянулся, чтобы посмотреть на их далекий след в воздухе, но тут ему пришлось защищаться от залпа магических атак. Он убил нескольких герметистов и обернулся посмотреть на восемь линий в небесах.

Что-то пошло не так.

Ему не хватило времени понять.

Столкновение вышло ужасающим. Метеориты ударили в землю, как огромные небесные кулаки, раскаленные от многих тысяч миль полета. Но они упали в долину Дайксдейл, а не вдоль хребта, куда их нацелил Эш.

Что-то изменило их путь — какие-то отклонились на сотни метров, а два — на несколько миль.

Один пролетел мимо него на расстоянии кожистого крыла, и неожиданно Эшу пришлось бороться за свою жизнь. Камень поднял целый вихрь воздушных потоков, которые ударили в его левое крыло, а взрывы…

Эш потратил всю накопленную энергию, чтобы оседлать ветер и не позволить огромным крыльям оторваться от неожиданно хрупкого тела. Страшные удары сотрясали небо, Эша бросило в сторону, незажившая рана, нанесенная нечестивым оружием несколько месяцев назад, лопнула, и из нее потек горячий ихор.

Гневный рев Эша потонул в буре фальшивого рассвета.

Он потянулся в эфир и хватанул силы с севера.

Шесть метеоритов легли рядышком вдоль болот. С девятимильного хребта сорвало каждое деревце, миллион лет древесных жизней пропали в одно мгновение, занялись пожары, которым предстояло пылать много дней.

Полмиллиона боглинов подохли в одно мгновение. На западе отклонившиеся из-за Керака метеориты не попали в самое сердце истинной армии Эша, но все же уничтожили сотни виверн и троллей, зажгли лесные пожары и превратили огромное озеро в столб пара, видимый из самого Харндона. Река навеки изменила свое русло, земная кора вдоль долины Дайксдейл треснула, потекла алая лава, и тела стали пеплом, а пепел поднялся в небеса и застил солнце.

Но, несмотря на все усилия Керака, ни один метеорит не попал в дракона.

Два камня, которые он направил на резервы Эша, ударили рядом, так близко, что они пробили дыру в жесткой внешней оболочке мира, высвободив огненный хаос. Из пламени родилась гора.

Все люди и ирки, задержавшиеся на западном склоне, связанные боем, слишком храбрые или глупые, чтобы бежать, вознамерившиеся продать жизни, чтобы спасти друзей, — все погибли. Там пал сэр Эдвард, сдерживавший троллей, чтобы его рыцари смогли уйти, пал вместе со своими оруженосцами. Там же пала дюжина старых Стражей, которые остались в северном лесу, прикрывая отступление Моган.

Те же, кто выжил, кажется, предпочли бы смерть — по крайней мере поначалу.

Небеса потемнели, солнце погасло, воздух превратился в дым, даже Стражи утратили слух из-за ужасающих контузий, а большинство людей еще много дней ничего не слышало. Все лошади разбежались, хотя их старались уберечь. А потом небо начало падать на землю. Посыпалась пыль, за ней ветки, затем камни, и снова пыль, и куски боглинских тел. Люди умирали, несмотря на доспехи: падающий камень мог прибить разом коня в броне и его всадника.

Тамсин, которая прожила тысячу зим и видела многое, даже представить не могла последствий этого удара. Она в страхе смотрела, как ужасающий дождь косит союзников. Они с Кераком подняли щиты, чтобы прикрыть своих людей в реальности…

И тогда Эш ударил.

В этом хаосе хор оказался не готов к удару, и несколько бесконечных мгновений Тамсин и лорд Керак пытались сдержать врага своими силами.

Далеко-далеко в Лиссен Карак голоса хора стали громче. Высокий альт Мирам слился с низким альтом Амиции, и над ним взлетело к небу великолепное сопрано юной послушницы, славящее Господа.

Амиция раскинула руки, и окружающее ее золотое сияние стало ярче.

Сила хора росла. Сила летела на запад, к Кераку и Тамсин.

Эш уже не мог не замечать присутствие Амиции. Он готовился к этому, но все же оказался не готов.

— Черт, — прошептал лорд Керак, когда сила Эша потекла сквозь его разум, не способный вместить силу хора и силу Эша одновременно. Вскоре он уже умирал, но армия альянса все еще жила, и Эшу пришлось отвернуться, броситься на восток, чтобы предотвратить крушение всех своих планов. Он кидался проклятиями, которые казались телесными, он отказался от всякой надежды уничтожить союзников за один раз, он собрал всю силу, высосанную из Нагорного озера, и бросился путем змея в Лиссен Карак, сконцентрировав всю свою могучую волю.

Сама Тамсин покинула свою крепость и спустилась в реальность, чтобы спасти Керака. Она проследила линию его жизни так далеко, как только могла, пытаясь сберечь древнего мага-Стража, величайшего из своего народа и, возможно, не уступающего самому Гармодию.

Тело Керака лежало неопрятной грудой посреди Китовой челюсти, огромной скалы на обратном склоне хребта, в месте схождения двух силовых линий, скрывающих его в эфире. Тамсин шла сквозь реальность, уйдя далеко в эфир, но Керак давно опередил ее. Его тусклый след почти истаял даже в самых далеких коридорах огромного и похожего на змеиную нору Дворца воспоминаний.

— Керак, — позвала Тамсин и добавила что-то такое глупое. Керак и Тамсин много раз бывали врагами и союзниками, но теперь, на склоне дней, она понимала, что отдала бы любого рыцаря, лучника или ирка из армии альянса за лорда Керака, своего друга и соратника.

Она преклонила колени в темнеющей пещере его Дворца воспоминаний, склонила голову. Пепел и песок падали с низкого неба.

Далеко на востоке над великим аббатством потемнело небо. Эш дохнул огнем на стену, но это ни к чему не привело. Он ругался и впадал в неистовство, вихрь, питающийся его силой, насыщенный вулканическим пеплом, разразился над замком. Эш тратил силы не думая, он терял сосредоточение, но все же не мог преодолеть защитный полог, созданный хором.

А потом в его разуме поселился хаос. Крыша церкви аббатства открылась и не открывалась, и одновременность существования двух реальностей, невидимых простым смертным, приводила Эша в ужас. И из этого парадокса явилась Амиция, увенчанная золотым сиянием, и против ее воли, золотой и адамантово-твердой, воля Эша ничего не значила, и он бежал в ближайший эфир, не успев остановить того, что увидел. Он только почувствовал в ней нового и сильного противника, не вступившего еще в бой. Пока.

Не в эту эпоху. Не в этот эон.

Но все же в момент ее вознесения он бежал от нее.

«Проходи мимо, — тихо сказал он, — в следующий раз я съем тебя».

Свет вспыхнул в темных развалинах Дворца Керака.

Тамсин понимала, что пора уходить, но внезапная вспышка света подарила ей надежду.

И тут в воздухе появилась бессмертная, держа Керака легко, как будто огромный ящер был игрушкой. Тамсин подняла взгляд и увидела, что это не ангел, а Амиция, похожая на живую статую из сверкающего золота, и что ее глаза горят так ярко, что даже Тамсин не смеет посмотреть в них.

— Не бойся зла, Сказочная Королева, — промолвила она. — Он отправляется в мой дом, где больше залов, чем может вообразить смертный. Слушай же меня! Это последние слова в моей жизни. Немертвый дракон Рун идет навстречу последней смерти, Габриэль одерживает победы в Древней земле. Мир балансирует на грани.

— Дай мне совет! — взмолилась Тамсин.

— Спаси Лиссен Карак, — сказала Амиция и моргнула. — Или нет.

Потом она улыбнулась теплой милой улыбкой, которую Тамсин помнила со времен гостиницы в Дормлинге.

И вместе с мерцающим телом Керака исчезла в темноте.

Тамсин вырвалась из тихого Дворца своего друга, удерживающего ее паутиной непонятных заклинаний, и…

Обнаружила себя у Китовой челюсти. Тело Керака пропало.

Тамсин рухнула на колени.

В миле к востоку, под прикрытием рощи древних буков, Тапио и сэр Гэвин собирали армию. Моган знала о смерти Керака и Кремня. Потеря двух сил Диких стала тяжелым ударом — таким же, как для Гэвина гибель лорда Бейна и его дружины. Сильный ветер приносил с запада запахи гари и разложения, серы и патоки. Небо потемнело, солнце казалось тусклым фонарем в ночи.

— Мы не сможем дать еще одно сражение, — сказал Гэвин. Его стрелки в бурых сумерках казались призраками и вздрагивали каждый раз, когда сверху что-то падало. Повстанцы из Н’Гары выглядели так, будто их били палками, королевские егеря тяжело горбились под весом заплечных мешков, как будто в них ударила молния.

Да так оно и было. Они видели, как пятьдесят их старых товарищей пали ужасной смертью.

Тапио вздохнул и посмотрел на запад. Небо на горизонте было красно-рыжим, воздух казался затхлым, как в старом доме, где давно не открывали окна. Горячий пепел падал с небес.

— Ес-с-сли мы потеряли гос-с-спожу мою Тамс-с-син, мы обречены, — сказал Тапио.

— Я здесь, — отозвалась она, целуя своего возлюбленного. Она явилась в обличье прекрасной смертной женщины в алом упелянде с золотым поясом из тяжелых пластин.

Люди посмотрели наверх.

— Лорд Керак мертв, — сообщила она. — Я видела его душу в руках сестры Амиции.

Никто не сказал ни слова.

Тамсин склонила голову, а затем подняла ее. Клыкастый рот открылся, и она произнесла нараспев, как менестрель:

— Невозможное теперь творится повсеместно. Я призвала пламя с небес и видела ангела Господня, и он принял облик милосердной сестры по имени Амиция и забрал Керака на небеса. Ну, или мне так показалось. Она — леди Тара? Или ваша Дева? Или уже Бог своего рода? Мы живем в великие времена. Я говорю вам, что видела. Она сказала, что Габриэль побеждает на востоке и что дракон Рун уничтожен. И что мы должны защитить Лиссен Карак.

Тапио пристально посмотрел на магистра.

— Это с-с-сказал тебе с-с-сияющий ангел их бога? — с циничным любопытством спросил он. — Лис-с-сен Карак? Не Н’Гара?

— Она сказала: спасите Лиссен Карак. Или нет.

Тапио рассмеялся без горечи:

— Да уж, никакой двус-с-смысленности, любовь моя.

Тамсин устало уставилась в землю.

— Я ей верю, — просто сказала она.

Сэр Гэвин оглядел остатки своей армии.

— До Лиссен Карак добрых две сотни лиг. Пятнадцать дней. Без отдыха.

Подошел сэр Грегарио с красными глазами.

— Да у нас столько времени уйдет, только чтобы здесь разобраться. И ребята долго еще не смогут сражаться в полную силу.

Тапио посмотрел на Билла Редмида, который в свои тридцать выглядел на все шестьдесят. Редмид кивнул. Он плохо слышал чужие слова.

— Если мы отступим, Н'Гара падет.

— Вы не можете… ее спрятать? — спросил Гэвин.

— Нет. Больш-ш-ше нет. Не от Эш-ш-ша.

— Трижды мы дрались и трижды проигрывали, — сказал Гэвин.

— Это не поражение, — возразила Тамсин. — Слушай меня. Мы нанесли Эшу удар, который может оказаться смертельным.

— Даже без с-с-своих безумных боглинов он с-с-слишком с-с-силен для нас-с-с, — сказал Тапио. — А теперь он будет относ-с-ситьс-с-ся к нашим волш-ш-шебникам вс-с-серьез. — Его темные глаза сверкнули. — Я буду защищать Н’Гару, а вы катитес-с-сь к с-с-своему дьяволу.

— Нет. — Тамсин вздрогнула.

— Нет, любовь моя? Вмес-с-сте мы можем ос-с-становить Эш-ш-ша. Или хотя бы с-с-сберечь Н’Гару.

— Нет, — ответила она. — Это прекрасная мечта, но, вступая в эту войну, мы согласились рискнуть всем. Пришло время платить по счетам.

— Мы терпим поражение, — сказал Тапио. — Мы уже проиграли.

— Да, — согласилась Тамсин. — А еще мы потеряли Амицию и Керака в один день. Такого хора больше никогда не будет. Если только к нам не присоединятся Гармодий и Дезидерата.

— В с-с-следующий раз Эш-ш-ш нападет ос-с-сторожно, — сказал Тапио, — и ты умреш-ш-шь, Тамс-с-син.

Люди пожимали плечами, кто-то сплюнул. Сэр Грегарио поиграл с мечом, сэр Гэвин пожалел, что он не мастер разговаривать.

— Сэр Габриэль выигрывает? Что это значит? — осторожно спросил Билл Редмид. Вышло так тихо, что окружающие, оглушенные падающими камнями, его не расслышали и заставили повторить. Он покраснел.

— Красный Рыцарь победил? — крикнул он. — И что это значит?

— Это значит, что он пьет отличное красненькое в Этруссии, пока мы сражаемся с этим чертовым Эшем, — пробурчал сэр Грегарио.

— Это значит, что он разменял мою Н’Гару на Арле, — заявил Тапио.

— Да. Если мы хотим спасти Лиссен Карак, нам придется оставить Н’Гару, — согласилась Тамсин.

— Врата выстроятся в ряд, откроются, или что там они сделают, через двадцать три дня, — сказал Гэвин. Что бы ни случилось… — он на мгновение прикрыл глаза, — мы сами по себе.

Тамсин, несмотря на усталость, подняла руки.

— Слушайте. Наши заклинания и заклинания Эша превратили долину Дайксдейл в бурлящее озеро с лужей расплавленного камня на дне. У нас есть день или два. Мы можем бежать на восток… устраивать ловушки и засады. Каждый день.

Тапио отвернулся. Билл Редмид посмотрел на брата.

— Двадцать дней?

Харальд Редмид был капитаном королевских егерей и самым опасным человеком в лесах, по мнению некоторых.

— Умирают только один раз, — сказал он и сплюнул. Не презрительно: рот у него был забит пеплом.

— Ну, тогда попробуем спасти Лиссен Карак, — задумчиво протянул Гэвин. — Боже милостивый. У нас осталось тысяч двенадцать человек, да?

— Брат твой удержал его с пятью сотнями, — заметил Редмид-старший.

— Тогда пришел король и спас нас.

— На этот раз нам придется рассчитывать на Гармодия и Дезидерату, — повторила Тамсин. Она замолчала, открыла рот, чтобы снова заговорить, но так ничего и не сказала, только посмотрела на Тапио.

Гэвин оглянулся на восток.

— Принц Окситании и граф Приграничья собирают на востоке королевскую армию. Так что мы не одни.

— Ты прос-с-сишь меня отдать вс-с-се, что у меня ес-с-сть, чтобы с-с-спасти мир людей.

Гэвин расправил плечи. Он все еще оставался Зеленым графом и не собирался сдаваться.

— Я потерял Тикондагу. Когда мы победим, я заново отстрою ее. Я обещаю, что Альба поможет восстановить Н’Гару.

Тапио медленно кивнул, затем вскинул руки, словно моля небеса о помощи.

— Договорились, — согласился он.

Тамсин исчезла.

— Тамс-с-син забрала наших людей и с-с-сбежала. Не будем тратить драгоценное время понапрас-с-сну.

— Отступаем. Быстро, — кивнул Гэвин.

Усталые люди поднимались на ноги и поднимали своих товарищей, мужчины подбирали поклажу. Бесс была с женщинами. Билл Редмид скучал по ней. Он задумался, есть ли символическое значение в том, что белые шерстяные котты повстанцев приняли цвет летней листвы, а темно-зеленые камзолы королевских егерей выгорели на солнце до цвета дубовых листьев, так что оба отряда были почти неразличимы среди буков.

— Я устал от поражений, — сказал Редмид брату. Вышло слишком громко, но никто почти ничего не слышал, а темное небо пугало всех.

Сэр Гэвин оглянулся с усталой мрачной улыбкой:

— Дерись, получай, вставай и снова дерись. Это наша работа.

Кто-то засмеялся, кто-то глухо заворчал, но с начальством не спорят. Сержанты строили людей в колонны, и, несмотря ни на что, арьергард повстанцев, егерей и рыцарей-ирков встал и, словно испытывая судьбу, поднялся на вершину.

У Гэвина забилось сердце.

— Черт. Черт. Мы еще не проиграли.

— Да. С-с-смертным хватает мужес-с-ства. Возможно, это потому, что мы вс-с-се равно с-с-скоро умрем.

Армия Союза людей и Диких вставала под прикрытием разведчиков. Медленно они двинулись в последних лучах солнца по той самой тропе, по которой шли в обратном направлении всего год тому назад разгромленные повстанцы Билла Редмида.

Серый Кот, самый хитроумный из охотников, усмехнулся:

— Всего восемь дней пути до долины Кохоктона.

Редмид хорошенько приложился к почти пустой фляге и сплюнул.

— Я слишком стар для всего этого.

Гэвин задумался, пока оруженосец подводил ему коня, и подергал путлища.

— Где леди Тамсин? — поинтересовался он у Тапио.

— Близко. Она делает все возможное для Н’Гары.

— Мне она нужна.

Сказочная Королева тут же явилась.

— Если бы мы могли спрятаться, — обратился Гэвин к госпоже Иллюзий, — то смогли бы избежать кое-каких сражений, которые точно проиграем.

— Хорошая идея, — согласилась она, — а еще мы можем использовать эту отвратительную темноту против наших же врагов.

Тамсин и Тапио стояли подобно статуям, стояли так долго, что мимо них прошел самый конец колонны. Сумерки освещались магическими огнями и блуждающими огоньками. Ирки растворились в темноте, исчезнув, как краска, сходящая с ткани в лохани для стирки.

Когда сэр Идрик со своими охотниками проехал мимо на долговязом боевом лосе, он не заметил и следа магистра и королевы ирков, а дюжина опытных разведчиков проскакала на восток и не смогла найти ни одного следа армии, от которой они совсем недавно отделились.

Гэвин заставил колонну идти всю ночь, несмотря на всеобщее изнеможение и близость мятежа. Они дошли до источника воды и укрепленного лагеря. Только тогда он спешился, взял письмо, принесенное птицей-посыльным, написал длинный отчет о недавней битве и велел настоятельнице Мирам собрать крестьян из северного Альбина и начать копать траншеи. Скача на восток, он смотрел на звезды, гадая, видит ли их его брат со своими солдатами.

Он почесал чешуйки, теперь покрывавшие почти весь левый бок, и пожелал, чтобы Красный Рыцарь сейчас появился здесь. Или хотя бы прислал ему птицу, или подал хоть какой-то знак.

— И где тебя только черти носят? — спросил он у зловещего неба.

Часть I Маневры и отступления

Глава 1

ХАРНДОН — КОРОЛЕВА ДЕЗИДЕРАТА

То же самое небо, еще не запятнанное пеплом новых вулканов, извергающихся на севере, висело над Харндоном. Королева вернулась в свою столицу в сиянии победы и материнства, держа на руках своего сына Константина. Голодные и больные чумой люди невесело приветствовали ее.

Харндон походил на женщину, избитую пьяным мужем. Вывески висели как попало, везде темнели пожарища, никто не улыбался и не пел. Казалось, что в городе не осталось детей, и было слишком тихо. Центр, богатые каменные дома, окружавшие епископский дворец, — все лежало в руинах. Весна и лето, проведенные в междоусобицах, сильно проредили городскую знать и оставили отпечаток на купцах и гильдейских мастерах.

Рыцари Святого Фомы снова открыли больницу, и там стояла очередь встревоженных женщин с молчаливыми детьми. Слышался только кашель. Среди женщин вошло в моду носить черные льняные платки, скрывающие следы чумы; все были в капюшонах, некоторые завесили лица льняной тканью.

Великий приор Джон Уишарт оставил королеву во дворце, полном пауков, тараканов и мышей. Бывший архиепископ Лорики ненавидел кошек и приказал их всех истребить, и в амбарах завелись крысы. Монахини и братья-рыцари казались совершенно измученными, под глазами у них темнели круги, многие полностью лишились магической силы. Приор Уишарт привел с собой шестьдесят рыцарей ордена и пятнадцать монахинь из северных монастырей. Пока не прозвонили к вечерне, все они измельчали умбротскую кость в порошок и работали в лазарете.

С ними был Гармодий, величайший маг в королевстве. По дороге на юг от гостиницы в Дормлинге он бездумно растрачивал свою силу, каждый день излечивая больных, зачаровывая целые местности и возвращаясь к вечеру истощенным после посещения пораженных чумой деревень и отдаленных ферм — иногда в одиночку, иногда со священником и парой монахинь, обладающих магической энергией или хотя бы человеческой силой веры и преданности.

Сэр Джеральд Рэндом, самый богатый торговец королевства, исполняющий обязанности королевского канцлера и мэра Харндона, собрал всю умбротскую кость в городе до последней унции и передал ее паре опытных магов, только что выпущенных из архиепископской тюрьмы, на проверку. Как только кость проверяли, аптекари тут же растирали ее в порошок и отправляли приору в древний храм. Там рабочие не покладая рук чинили огромные окна, разбитые галлейскими разбойниками и харндонской толпой: звук бьющегося стекла одинаково нравился обеим сторонам. Пока они закрывали самые большие дыры, послушники и оруженосцы смешивали зелья, а маги и братья-рыцари, обладающие силой исцеления, трудились над толпами жертв чумы и над людьми, которые просто слишком сильно испугались.

Занимаясь женщиной, настолько больной, что ее жизнь буквально повисла на золотой нити, приор Уишарт услышал новости от одного из посвященных оруженосцев ордена. Евфимия Муискант только что принесла новую умбротскую кость, и в замке она видела птицу-посланницу и слышала слова королевы.

Уишарт попытался как-то смириться с мыслью, что монахиня, с которой он спорил об опасностях любви всего несколько месяцев назад, стала святой прямо посреди своего монастыря.

Приор Харндона, второе лицо ордена в Альбе, сэр Балин Бродерроу, отвлекся от собственной пациентки, лежавшей на соседней кровати, когда юная Евфимия закончила рассказывать новости.

— Оруженосец, будьте так любезны, принесите чистое постельное белье, — вежливо попросил сэр Балин. Как только молодая женщина ушла, он недоверчиво сказал сэру Джону: — Сестра Амиция стала святой? И я до этого дожил?

Приор Харндона был круглолицым дородным мужчиной; воинская жизнь и посты не влияли ни на обхват его талии, ни на его жизнерадостность.

— Пути Господни неисповедимы.

Уишарт сосредоточился на своей работе; ему предстояло очистить кровь больной женщины, и это кропотливое занятие больше походило на долгий утомительный патруль в землях Диких, чем на безрассудный кавалерийский наскок. Лечение требовало времени, сил, концентрации и терпения, стоило пропустить одну анимикулу — и приходилось повторять процедуру с самого начала, а это случалось часто, и на каждую неудачу уходило слишком много драгоценной силы и слоновой кости.

Но стоило очистить тело от заразы, как в эфире возникало особое ощущение, и Уишарт почувствовал приближение развязки. Он сосредоточился еще сильнее, как при молитве, отгоняя мысли о вознесении Амиции, о ее силах и их утрате. Его мысль стала факелом, который выжег яд из крови женщины, и он одержал победу. Пациентка вздохнула, приор сел и постепенно расслабился и смог думать о чем-то другом. В реальности прошло всего несколько мгновений, он взглянул на сэра Балина и вспомнил слова брата-рыцаря.

— Я совсем не удивлен, — сказал он.

Балин потрогал свою пациентку, проверяя, не вернулись ли лихорадка.

— Но… на нашем веку… Женщина, которую мы знали. — Он громко рассмеялся и подмигнул своему командиру: — Как это чудесно! Может быть, мне стоит обратиться к ней с молитвой?

— Балин!

— Это правда? — спросила сестра Мэри, Она ворвалась в лазарет со стопкой льняных простыней и даже не сделала реверанса.

Балин только усмехнулся. Сестра Мэри была его любимицей, до Пасхи она работала вместе с Амицией и стала прекрасным врачом. Он лишь проверил, достаточно ли в ней потенциальной силы для дальнейшего обучения.

— Да, — сказал он.

— Друзья, — начал Уишарт и услышал аплодисменты.

Он собирался предупредить всех, чтобы они держали эту новость при себе, но жители монастыря рукоплескали, все до одного.

Сестра Мэри упала на колени и начала молиться.

ХАРНДОН — МАСТЕР ПИЭЛ

Мастер Пиэл вернулся со своими подмастерьями очень скоро; кузницы их задымили уже через несколько дней после битвы у Гилсоновой дыры, и теперь они вовсю лили металл. Отсутствие Герцога и Эдварда, уехавших вместе с императорской армией, сильно ощущалось, но Пиэл взял к себе всех подмастерий шестерых мастеров-колокольников. С этими ловкими молодыми юношами и девушками и еще десятком новых учеников он справлялся с работой. Мастер Ландри, лучший изготовитель колоколов во всей Альбе, помогал ему искать людей.

В соседней мастерской шесть десятков безработных мельников учились пользоваться стругами, а дюжина плотников под командой опытного подмастерья сколачивала из досок и дров верстаки.

— Шесть сотен колес? — стенал мастер Перл, главный колесник. — Во имя Святого Фомы! Это помимо вчерашнего заказа?

Госпожа Анна Бейтман, ныне леди Анна, и Бекка Альмспенд, которой предстояло вскоре стать леди Лаклан, стояли в грязной мастерской, держа в руках восковые таблички с плотными рядами значков. Грязь покрывала подолы до самых щиколоток.

— Да, мастер, — сказала госпожа Анна, — еще шестьсот колес.

— Дерева нет.

— Ну так купи! — рявкнула леди Альмспенд. — Мы платим.

— Ради Пресвятой Троицы, госпожа, хорошего дерева просто нет больше…

— А если я найду дерево?

— Тогда мне понадобятся люди! — заорал северянин. — Клянусь христовыми ранами, сударыня…

— Ну так найди людей. Бросьте всю остальную работу.

— Так бросили уже!

— В городе. Это приказ королевы. Пока эти колеса не будут сделаны и эти повозки не будут построены, в городе не должно появиться ни единого другого колеса. Ни для королевской кареты, ни для детской коляски.

Колесный мастер долго смотрел на них, а потом скрестил руки на груди.

— Ладно! — выплюнул он.

— Мастер, — леди Анна взяла его за руку, мы сражаемся до последнего, и сейчас колесники нужны для победы не меньше, чем мечники или магистры.

Он на мгновение задумался, и улыбка осветила его лицо.

— Неплохо подмечено! Сделаю что смогу. Господи! — Он благочестиво склонил голову и тут же продолжил богохульством: — Какого дьявола там Пиэл делает? С демонами валандается? Воняет как в аду.

И действительно, в воздухе запахло серой.

— Он занимается грузом, — пояснила Альмспенд, — ты делаешь колеса. Кстати, все твои подмастерья прикомандированы к королевской армии. Пока.

— Ради всего святого! Но…

— Идет война, — сказала леди Анна. — Отправляй своих людей, по десять человек, в орден Святого Фомы. Там их защитят от чумы.

Она вручила ему пропуск с королевской печатью.

— Что дальше? — спросила она Бекку Альмспенд.

— Изготовители бумаги. — Бекка взглянула на табличку. — Мастер Елена Диодора. Точнее, госпожа Елена.

Они вышли из мастерской и двинулись на север.

ХАРНДОН — ЛЕССА

Лесса быстро шла по сумеречным улицам. Над ее головой высилась черная колонна, словно где-то далеко на северо-западе столбом поднимался дым. Рука тьмы пугала ее больше, чем убийца со шрамами, за которым она решила проследить. У нее были на то свои причины, у него наверняка тоже.

Она была одета как попрошайка или шлюха — в рваный шерстяной киртл, слишком большой для нее, и бесформенное верхнее платье, подол которого почернел от застарелой грязи. Ноги остались босыми, а холодная уличная слякоть воняла просто невыносимо, раньше Лесса никогда не чувствовала похожего запаха.

Ей не нравилась надвигающаяся с севера тьма, и ей не нравилось, что мужчины смотрят на нее как на добычу. Она была осторожна, переходила от укрытия к укрытию, но думала, что Тайлеру следовало послать Тома или Сэма. Правда, оба были глупы, как волы, на которых они пахали всю свою жизнь.

Она не замечала этого человека, пока он не вышел из узкого переулка. Раскрытой ладонью он толкнул ее в плечо, а потом швырнул на грязную улицу.

Он поставил ей на живот ногу в сапоге.

— И чья ты, маленькая шлюшка? Пожалуй, моя. Какой же дурак позволил тебе гулять в одиночку там, где тебе может встретиться нехороший парень вроде меня?

Он был высок, крепко сложен, красив, при мече, а в ушах сверкали прекрасные золотые серьги. Шикарная галлейская одежда подошла бы даже придворному, но все в нем кричало: «сутенер». Одежда выглядела тесноватой, а сапоги — потертыми.

— Не бойся, милая. Мы будем друзьями. — Улыбка была фальшивая, как и самоцвет в навершии кинжала.

Лесса оглянулась, чтобы убедиться, что при нем нет телохранителя, и воткнула маленький кинжал ему в ногу. Парень взвизгнул и упал; она перекатилась по земле, окончательно запачкав платье, и побежала.

Ноги подкашивались, она ненавидела собственную слабость, руки дрожали на бегу, и ей пришлось прислониться к ближайшей стене и собраться, умирая от страха и отвращения. Погони не было, и через минуту Лесса очнулась. Дальше она двинулась вперед осторожнее, обошла Чипсайд с севера и заметила толпу у монастыря. Говорили, что рыцари лечат чуму. Тайлер утверждал, что рыцари им враги, не хуже короля с королевой, но Лесса не была с ним согласна.

Она миновала толпу, миновала руины епископского дворца и поднялась на холм мимо обгоревших каменных стен богатых домов, которые теперь походили на гнилые редкие зубы во рту свежего трупа. Она шла к самой старой части замка, располагавшейся прямо над храмом. На холме угнездилась дюжина гостиниц — иногда они лепились прямо к стене огромной крепости. Это были Придворные дома, где жили юноши и немногие женщины, изучавшие законы, придворные манеры, правила куртуазности и рыцарства и принципы управления. По крайней мере, так было в лучшие времена. Из-за беспорядков и чумы гостиницы стояли почти пустыми. Лесса знала, что для ее дела это плохо.

В вонючем грязном платье она выглядела очень неуместно.

После первой неудачи ей повезло. Старый солдат, стоявший у дверей таверны «Герб королевы», знал, что зал у него пуст, и не собирался выгонять гостя, пусть даже это была помятая девка из Чипсайда. Он протянул руку и убрал ее, только почувствовав вонь, идущую от платья.

Лесса пообещала себе, что, когда наступит День, он умрет. Затем она проскользнула мимо солдата в общую комнату, где за старинными столами сидело около дюжины мужчин, пьющих отменное местное пиво.

Ей снова повезло — за дальним столом она увидела мужчину в зеленой шляпе с желтым пером. Она выгнула спину и двинулась к нему, покачивая бедрами, с уверенностью, которой не чувствовала. Она вообще редко чувствовала себя уверенно без лука в руках. Он оказался старше, чем она ожидала: лет сорок или пятьдесят, волосы и борода побиты сединой. На вид жесткий, как железо, как Тайлер. Под ногтями у него было чисто, а меч выглядел очень хорошим.

— Любишь охотиться на оленей? — спросила она.

— Только в сезон, — и это был правильный ответ.

Колени у нее подогнулись от облегчения. Она мысленно поклялась, что больше никогда этого делать не будет.

— Ну и несет от тебя, — заметил он.

Она застыла. Она не знала, как ведут себя шлюхи. Надо сесть?

Он взглянул на нее.

— Не садись. Мы не друзья. — Он легко улыбнулся, будто пытаясь смягчить свои слова. — Пива?

— Да. На меня напали.

Он пожал плечами, как будто на людей нападали каждый день. Возможно, в его мире так и происходило. Потом он махнул рукой, и у стола появился высокий плотный мужчина с невероятно густыми бровями.

— Пинту горького для шлюхи, — заявила ее цель, — и место, где мы сможем заняться делом.

— Не у меня, — трактирщик покачал головой. — Мы — королевская гостиница.

Человек за столом продемонстрировал золотого леопарда в руке.

— Может, тебе нужна комната? — устало предложил трактирщик.

— Как по мне, скамейка в кухне ей больше подходит, — заявил этот ублюдок.

— Только не у меня в кухне.

Трактирщик исчез.

— Ты могла бы получше одеться. И без того все нехорошо.

Лесса пожала плечами. Она снова испугалась. Человек с мечом в запертой комнате… Это может плохо обернуться, и никто ее не спасет.

Когда он заглянул в комнату наверху, Лесса остановилась.

— Я не шлюха, — тихо сказала она.

— Я знаю. — Он приподнял бровь и вошел.

Она последовала за ним, и он закрыл дверь.

— Снимай платье, — приказал он.

Она покачала головой.

— Святая Мария Магдалина! — Он сплюнул. — Не стану я тебя насиловать, обещаю. Но ты воняешь как овца, неделю пролежавшая в могиле.

Она сняла платье, и он тут же выбросил его в окно.

— Дам тебе свой плащ. Итак, к делу.

— Мой друг хочет познакомиться с твоим другом, — сказала она.

— За моим другом наблюдают день и ночь. А твой друг — самый разыскиваемый человек во всем королевстве.

— Наши друзья хотят одного и того же.

Сама Лесса так не думала. Голос, этот призрачный демон, общавшийся с Тайлером, приказал ему говорить именно так. Она знала, потому что подслушивала. Они жили с нищими, уединения там было не найти. Она знала, зачем она здесь, и ей это не очень-то нравилось.

Мужчина с седой бородой нахмурился.

— Что-то я в этом не уверен. — Он будто подслушал ее мысли. — Мой друг — верный слуга королевы.

— Правда? — спросила Лесса резче, чем следовало бы. — Тогда почему ты вообще со мной разговариваешь?

Вопрос повис в воздухе.

В дверь постучали. Мужчина встал со стула и забрал у трактирщика две глиняные кружки и кувшин эля.

— Согласишься выпить со мной? — спросил он со старомодной учтивостью.

Лесса кивнула. Он налил ей эля, и она с благодарностью сделала глоток, а потом еще один, и ей сразу стало лучше.

— Вот это дело, — улыбнулся ее собеседник. — А ты дерзкая. Я не ожидал женщину, не ожидал шлюху и не ожидал от тебя остроумного ответа. Может, ты и твой друг что-то и знаете. И что за игру вы ведете?

Она внимательно посмотрела на него. Если он лжет, то она окажется мертва, как только произнесет следующие слова. Но Тайлер очень торопился, и она вызвалась себе на голову. Теперь это казалось глупым.

— Мы убьем королеву и ее младенца. Тоубрей станет королем, а мы получим прощение. Мы все не вчера родились, и нам нужны гарантии, что мы не украсим коронацию твоего друга танцем в петле.

— Заговор, — покраснел седой.

— Это любимое занятие твоего друга, — усмехнулась она.

— Пошла ты, ведьма.

Но он не стал ее бить. Она очень боялась, как бы ни дерзила. Откуда он узнал, что у нее есть сила?

— Ты не шлюха. Ты даже не крестьянка.

— Прямо сейчас я гребаная нищенка.

— Тогда ты единственная нищенка в Харндоне, которая не глотает звуки в слове «гребаная». — Он сделал долгий глоток. — Ты из благородных?

— Не твое дело.

— Вообще-то мое. — Он откинулся назад, как будто хотел продемонстрировать, что ей нечего бояться. — Если ты высокого происхождения, я буду больше тебе доверять. Не люблю повстанцев, и мой друг тоже.

— И мы тебя не любим.

— Восточный Брогат?

— Я не из лордов. Я повстанец, — с гордостью сказала она. — Кем я была и какие преступления совершила — не мужское дело и не женское.

— Не хочется думать, что ты просто сбежала из своей богатой семьи. Маленькое приключение, немного веселья, а потом ты возвращаешься домой и отправляешь нас всех на виселицу. Может быть, дело в юноше, от которого ты хочешь избавиться?

— Иди к черту. — Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Ладно, я согласен, — внезапно сказал он. Допил пиво и встал. — Встретимся в «Доме с веслом», это в восточном Чипинге, у пристани. Там нехорошо. Отправьте мужчину, ну, или оденься как настоящая шлюха. Надень алый капюшон и черный платок, никто в здравом уме не связывается с чумными.

Она хотела возмутиться, но он говорил дело.

— Когда?

— Не знаю. — Он подергал себя за бороду. — Послезавтра в это же время.

Он приоткрыл дверь, большим пальцем левой руки выбил меч из ножен, осмотрел пустой коридор. Оглянулся на нее, подмигнул и бросил на кровать свой плащ из тонкой шерсти с меховой опушкой.

— Комната твоя на ночь. Хотя я не стал бы задерживаться, — сказал он и пошел вниз.

Докладывая Тайлеру, она лежала под плащом в чертоге нищих, под крышей бывшего зала гильдии драпировщиков, сожженного галлейцами. Верхние этажи рухнули, но подвалы в основном остались нетронутыми, и король нищих въехал сюда со своим двором.

Тайлер сидел у ее соломенного тюфяка, скрестив ноги, как портной.

— Еще кое-что, — сказал он.

Она повернулась. Один человек бил кулаками другого. Неподалеку две женщины занимались любовью, довольно тихо.

— Да?

Тайлер помахал рукой.

— Как он выглядел? С кем ты говорила?

Она немного подумала:

— Среднего роста, седая борода, острый нос, борода и усы как у придворного, руки мечника; чистые ногти, мозоли. Одет чисто.

— Шрамы?

— На тыльной стороне обеих рук.

Тайлер дернул углом рта; ей это не понравилось, потому что ей показалось, что он что-то скрывает. Но тут старый повстанец кивнул.

— Кит Кроуберд. Ты хорошо поработала. — По его меркам, это была невероятная похвала.

— Товарищ? Зачем убивать королеву? Ну, то есть я знаю зачем. Но почему для Тоубрея?

Тайлер наклонился ближе. Темнота вокруг полнилась шепотом.

— Мы все это обрушим. Пусть все сгорит. Тогда мы будем свободны.

«Но ты подчиняешься приказам демона». Она еще пыталась думать об этом, но заснула.

АЛЬБИНКИРК — ГОСПОЖА ХЕЛЕВАЙЗ

Госпожа Хелевайз наблюдала, как кокетничает ее дочь. Дочь стояла во дворе, наконец-то очищенном от мусора и чисто выметенном — только у дверей конюшни осталась аккуратная кучка конского навоза. Насос колодца работал, возле него стояли два высоких мускулистых молодых человека, Джейми Ле Хоек и Хаегерт Куси, оруженосцы, а нынче жнецы. Большинство женщин вышли в поле. Темное осеннее золото пшеницы поднялось высоко, зерна были так велики и крепки, что стебли гнулись под их весом, созрели пшеница и овес. Такого урожая никто не мог припомнить, хотя осталось всего несколько ферм. С крыши каменного особняка видно было, что земель под паром больше, чем распаханных, что до самых стен Альбинкирка красно-золотая древесная листва слишком часто виднеется среди сияющего золота зерна. Но, как бы ни были малы пашни, год выдался очень урожайный, и не хватало людей, чтобы собрать все и сложить в амбары.

Хелевайз исчерпала весь свой запас любезностей, чтобы пригласить из Альбинкирка дюжину крепких молодых людей. Она была отличной соседкой, она помогала при многих родах, давала прекрасные обеды, пригласила на ужин великую герцогиню Тикондаги, хоронила трупы. Людям она нравилась, и исполняющий обязанности коменданта Альбинкирка, выздоравливающий главный конюший сэр Шон Ле Флер, позаботился о том, чтобы оруженосцы и молодые солдаты, оставленные альянсом, когда армия двинулась на запад, пришли ей на помощь. Он и сам явился: левый бок в бинтах, лицо почти скрыто хитроумным шелковым худом, туго застегнутым, чтобы спрятать ожоги. Теперь он сидел позади нее на ее лучшей скамье, поставив грязные сапоги на кусок мешковины. Он проработал весь день, не боясь перепачкать красивую одежду и не обращая внимания на явную боль отожогов.

— У вас лучший гипокрас в стране, — сказал он с обычной учтивостью.

Ее дочь только что метко бросила Джейми Ле Хоеку в голову брусочек мыла. Ее лучшего мыла. Филиппа весь день работала в поле, каштановые волосы перепутались, лоб сиял от пота, и Хелевайз очень боялась, что ее дочь окажется самой красивой женщиной на сто миль в округе. Она никогда не выглядела лучше, несмотря на пятна пота и честную грязь — или благодаря им.

Подруга Пиппы Роуз, которая жила с ними с тех пор, как во время первых нападений погиб ее отец, вошла во двор, отбросила волосы за спину и увенчала подругу венком из роз.

— Да, я королева полевых работников, — заявила Пиппа. — Ой! Шипы!

Роуз закрыла лицо руками и засмеялась, и молодой Куси засмеялся вместе с ней.

— Чудесно. Терновый венец для колючей Пиппы.

— Колючая Пиппа запуталась в колючках! — воскликнула Роуз.

Джейми нахмурился и ничего не сказал. Он вообще мало говорил, что не помогало ему в любви. Но Хелевайз заметила, что он поймал брошенное мыло.

— Почему бы вам, нахалам таким, не убраться отсюда, чтобы девочки могли помыться? — сказала Филиппа. — Иначе покажу вам настоящие колючки.

— Мойтесь при нас, — предложил Куси.

— Только через мой труп, — отрезала Филиппа. — Слишком от вас несет.

«Ради всего святого, а у нее хорошо получается, — подумала ее мать. — Интересно, где она этого набралась?»

Другие оруженосцы и двое здоровенных воинов возвращались с полей грязные и усталые. Старухи накрывали столы в задней части дома, где за боярышником прятались стоящие камни; пахло репой и жареной бараниной. Прошла мимо старая матушка Крэбб, шпынявшая пару молодых женщин, которые тащили великолепный дымящийся пирог. Многие мужчины тут же потеряли интерес ко всему, кроме пирога.

Оруженосцы вытерлись собственными рубашками, а затем надели их и небрежно, двигаясь неуклюже-грациозно, зашнуровали дублеты без рукавов. Хаегерт Куси спрятался в конюшне и подсматривал, как девушки моются, Джейми схватил его за ухо и выкрутил его, они обменялись парой унылых ударов и ушли.

— Причесаться не забудь, — крикнула Хелевайз дочери.

Филиппа нахмурилась и не соизволила ответить.

Хелевайз вернулась к своему гостю.

— Вы слишком высоко цените мое бедное хозяйство. Вы и ваша маленькая армия спасли мой урожай.

Сэр Шон мрачно улыбнулся.

— Армия сражается за свою жизнь на западе, — с горечью сказал он, — и спасти урожай — меньшее, что я могу сделать.

Хелевайз собрала всю свою хорошую оловянную посуду и немного серебра, чтобы сделать стол хоть чуть-чуть красивее. Весь день она казалась спокойной, но теперь, сама этого не желая, обратилась к сэру Шону:

— Это когда-нибудь закончится? Эта война?

— Да, — твердо сказал он и слегка поморщился.

Она подумала, что уверенность — его лучшая черта.

— Мы победим и все отстроим заново.

— Ваши слова да Богу в уши. Есть ли новости с востока?

— Из Древней земли? Или Ливиаполиса?

— Меня устроят любые новости. Кроме новостей о состоянии посевов и больной свиньи Мэг.

Сэр Шон улыбнулся. Позвонили к обеду, и Филиппа, совершенно преобразившаяся посредством ведра родниковой воды и тяжелой щетки для волос, молнией пролетела мимо, оставив после себя шлейф ароматного мыла.

— Эй! — крикнула Хелевайз ей вслед и посмотрела на сэра Шона. — Во что была одета моя дочь?

Вопрос был риторический. Филиппе каким-то образом удалось за пять минут переодеться в узкий темно-красный киртл без всякой сорочки снизу, так что сквозь шнуровку виднелось тело. Почему-то серп так и висел у нее на поясе, как почетный знак.

— Я не заметил, — ответил сэр Шон, хотя и покраснел довольно сильно.

— Черт побери, — сказала Хелевайз, зная, что ее дочь уже вернулась, уверенная, что мать не устроит сцены перед гостями, — я не хочу видеть своим зятем Хаегерта Куси.

— Я поговорю с ним. — Сэр Шон медленно поднялся.

Праздник урожая удался. Правда, не хватало мужчин, а этрусского вина было не достать в Альбинкирке ни за какие деньги. Сэр Шон принес одну бутылку, и Хелевайз разделила ей с матушкой Крэбб и сэром Шоном. Сахар сильно поднялся в цене, шафран и перец почти пропали, потому что все корабли отправились на войну. Зато пчелы собрали очень много меда, репа выросла огромная, а лосось, которого Джейми Ле Хоек вытащил в любимом пруду сэра Джона Крейфорда, вызвал слезы на глазах у Хелевайз. Она скучала по этому человеку и его удочке…

Вместо вина пили пиво и прекрасно себя чувствовали. Хелевайз пришлось признать, что Хаегерт Куси — очень забавный молодой человек. Она смеялась над его выходками, а затем слушала, как Джейми играет старую песню о куртуазной любви, гадкую горскую балладу о войне и предательстве, а потом еще новую любовную песню из Харндона. По крайней мере, он так сказал. Хелевайз подумала, что он написал ее сам и посвятил ее дочери, но Пиппа играла в прятки, как маленькая, бегала с Роуз и Карли, дочерью хозяев соседней фермы. Они кричали и смеялись, и у каждой висел на поясе острый серп, изогнутый, как рыжая молодая луна. Хелевайз испугалась, что они поранятся, и окликнула дочь. Но Пиппа пробежала мимо, как будто матери вообще не существовало, как будто Джейми не пел, сияя глазами, и публика не слушала его восхищенно. У него был красивый голос, а играл он намного лучше, чем любой музыкант в Альбинкирке, если не считать некоторых бродячих монахов и монахинь.

Потом он закончил, и Хаегерт принялся жонглировать кожаными мешочками, как паяц. Он сделал вид, что украл чепчик матушки Крэбб, а затем достал его, грязный и скомканный, из-под мышки. Когда она возмущенно вскрикнула, он не опустил руки; даже когда она закричала в знак протеста, он нацепил ничуть не пострадавший чепчик ей на голову задом наперед.

Хелевайз так веселилась, что упустила момент, когда ее дочь бросила один-единственный взгляд на Джейми и вышла из-под света фонаря в темноту за живой изгородью.

Филиппа оскальзывалась на тропинке, сырой в любое время года, и удивлялась собственному выбору. Еще несколько минут назад она сказала бы, что из двух старших юношей Хаегерт с его придворной одеждой, прекрасными манерами и легким смехом гораздо привлекательнее. А Джейми она знала давно, он часто помогал ее матери и был оруженосцем сэра Джона.

Но раньше она не слышала, чтобы он так пел.

Она никогда не думала, что он умный. Она пробежала мимо, все понимая про песню, вот уж спасибо, взглянула на него, и он… подмигнул. Совсем по-другому.

Сообразит ли он пойти за ней в темноту? Она играла в эту игру раз или два в Лорике и научилась не доверять юношам и соблюдать осторожность. И не рассчитывать, что они поведут себя по-умному.

Она слышала его шаги. Видела его силуэт на фоне ламп и узнавала его походку. Она метнулась мимо изгороди к стоящим камням.

— Пиппа? — тихо позвал он.

Она засмеялась и пошла дальше в камни. Он быстро догнал ее и схватил за талию.

Руки у него оказались приятными, твердыми, теплыми и чистыми, и она поцеловала его, прежде чем он успел хотя бы подумать о чем-то. Он не пытался хватать ее за грудь, как парни в Лорике, он просто поцеловал ее.

Он определенно уже с кем-то целовался раньше.

Он споткнулся, потеряв равновесие из-за поцелуя, и засмеялся. Потом он слегка повернул ее и поставил спиной к одному из стоящих камней. Она сцепила ладони у него на затылке и потянула его к себе, но тут почувствовала за спиной что-то вроде червяка.

Это было так мерзко, что она оттолкнула огромного Джейми и отпрыгнула в сторону.

— Фу!

Джейми выглядел так, будто она ударила его мечом.

— Пиппа, прости…

— На камне черви, — объяснила она, взглянула туда, и у нее волосы встали дыбом.

Поверхность камня корчилась и шевелилась, как живая. Луна почти пропала, дым и сажа, поднимающиеся в небо на западе, превратили ее в тусклый оранжевый шар, и в этом странном свете казалось, что все камни шевелятся.

— Господи помилуй, — сказала Пиппа.

Джейми помянул архангела Михаила, встал между ней и камнем и вытащил короткий рондель привычным движением.

— Прижмись к моей спине, — велел он.

Она так и сделала. Он начал отступать. Его рука шевельнулась.

— Беги немедленно. Господи…

Среди множества грехов Пиппы трусость не значилась. Она прикрыла ему спину. Ей хотелось орать и звать на помощь, но все камни извивались в тусклой оранжевой тьме, и будь она, Пиппа де Роэн, проклята, если позовет добрых людей на верную смерть.

— Я буду твоими глазами на затылке, — сказала она голосом своей матери.

— Я с тобой.

Они сделали шаг. Их спины соприкасались, а иногда и бедра. На краю каменного круга, под камнем, который звали Брошенным Любовником, он вдруг отодвинулся, и она осталась одна.

Она обернулась — он держал что-то обеими руками.

— Беги! — крикнул он. Червь подбирался к его лицу, Джейми отбивался от него, но потерял равновесие.

Пиппа развернулась и сдернула серп с пояса. Рука у нее была твердая, и прицелилась она точно, несмотря на сумерки, так что она резанула извивающееся существо прямо под руками Джейми. Серп прошел сквозь червя, как сквозь дым, и Джейми дернулся. Она схватила его за плечи и рванула назад, и оба упали в мягкий дерн, а черви, едва заметные в пепельном воздухе, все еще непристойно тянулись к ним.

Пиппа поджала босые ноги и перекатилась подальше.

Джейми содрогнулся, вскочил, подхватил ее и прыгнул вперед.

— Святой Михаил и все святые! Что это было, черт возьми? Пиппа ударила его.

— Я никогда раньше не слышала, чтобы ты ругался.

Взявшись за руки, они побежали вокруг стоящих камней, чтобы предупредить остальных.

Глава 2

АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Габриэль проснулся. Бланш лежала на его магической руке, и ее волосы отливали золотом в темноте. Габриэль улыбнулся, молча глядя на нее. Он услышал, как возится Анна Вудсток, и почти волшебным образом осознал, что находится в замке Арле.

Почти в то же мгновение он с отвращением понял, что золотом сверкают вовсе не волосы Бланш. Точнее, ее волосы отражали слабый золотистый свет, который испускала его обычная, негерметическая рука.

Габриэль Мурьен, Красный Рыцарь, герцог Фракейский, император людей, проклятый.

Бланш зашевелилась. Повернулась к нему лицом и нежно, но настойчиво прижалась к нему.

Арле.

Дракон Рун был… мертв? Нет, неправильное слово.

Уничтожен?

Арле удалось освободить, и на равнинах под высоким городом тридцать тысяч бывших рабов, немертвых, ныне живых, блуждали, умирая от голода. Тысячи людей и зверей уже погибли. Многим еще предстояло умереть.

Габриэль лежал и смотрел на Бланш в свете собственной кожи и вдруг подумал: «Да пошел ты к черту, Господи». И улыбнулся.

«Или как там будет воля твоя», — решил он. Все это раздражало. Бланш проснулась. Посмотрела на него, наклонилась поцеловать, вздрогнула и ахнула.

— Пресвятая Богородица! Ты светишься! — Она села.

Габриэль все еще смотрел на нее. Постарался улыбнуться.

— Что случилось? — очень тихо спросила Бланш. Если ты императрица, всегда надо быть тихой. Слуги и друзья, союзники и враги постоянно будут рядом. Говорить, заниматься любовью, облегчаться приходится очень и очень тихо.

Габриэль вздохнул:

— Ангел посетил меня и сказал: «Аве, Гавриил» и…

Она ударила его.

Он протянул правую руку, руку, в которой он держал меч. В темноте она еле заметно светилась.

— Понятия не имею.

— На святого ты не похож.

— Вот и все так думают. А на самом деле это мой секрет, и мне это нравится. — Он погладил ее по плечу и по спине.

— Т-с-с! — шикнула Бланш. — Все уже встают. Как это бесит… Послышался какой-то шорох.

Анна Вудсток закрыла дверь в спальню, как будто случайно, и вернулась к раскладке одежды. Щеки у нее горели.

Вошел Тоби с дымящейся кружкой гипокраса. Анна взглянула на него и отвернулась.

— Они встали? — спросил Тоби, подходя к двери.

— Не совсем.

— А-а-а, — улыбнулся Тоби, поставил кружку и подошел к камину, чудесному сооружению с отдельным, по моде Древней земли, дымоходом. Налил в чашку сидр из тонкостенного кремового кувшина.

— Будешь сидр? — спросил он пажа.

Она покраснела.

— Анна, — улыбнулся он, — сидра хочешь?

— Да. Ему сегодня придется бриться.

Тоби кивнул.

— Но я ничего не могу найти, бритвенный прибор остался в обозе. — Она дернулась и снова покраснела, когда из спальни послышался тихий стон.

— Наверное, это я виноват. Спрошу у слуг.

— Он захочет побриться, как только… — Не находя слов, Анна пожала плечами и отвернулась.

— Встанет? — усмехнулся Тоби.

Мастер Юлий, ныне не просто стряпчий войска наемников, а личный секретарь императора, громко рассмеялся в соседней комнате.

— Сэр Майкл здесь. — Тоби стал серьезным. — У Робина есть бритва?

— Не спрашивала.

— Сам спрошу. — Тоби подошел к двери и увидел секретаря с пером в руке.

— Сэр Павало хочет немедленно побеседовать с императором, — тихо сказал тот, — и госпожа Элисон тоже. — Он указал на дверь в скрипториум: — Кажется, лорд Павало ехал всю ночь.

Тоби отдал Анне чашку с дымящимся сидром и направился в зал, где сидел мастер Юлий. Он и два писца уже что-то писали при свечах, а третий резал пергамент на полосы. Тоби вышел в узкие запутанные коридоры великой крепости Арле. Император размещался в северо-восточной башне. У Тоби не было времени обыскивать все остальные башни в поисках сэра Майкла, но он спустился, чтобы найти кого-то из офицеров герцогини Клариссы, которому Тоби и поклонился.

Офицер ответил со всем возможным почтением. К тем, кто спас Арле от одайн, относились почти с благоговением, и это всем очень нравилось.

— Милорд, — довольный и смущенный Тоби снова низко поклонился, — я оруженосец императора. Все его бритвенные принадлежности мы оставили в лагере. Мне нужно найти Майкла, то есть сэра Майкла…

Бороде и усам его собеседника, несмотря на их серо-стальной цвет, могли бы позавидовать многие молодые люди. Он рассеянно потер седые щеки.

— Я Пьер Ла Порт, комендант этой крепости. Я найду то, что вам нужно, сударь.

И он сдержал слово.

Тоби снова поднялся в башню. Анна гладила рубашку из тонкого батиста — с утюгом она обращалась не хуже, чем с мечом.

— Не делай этого сама, отдай новичку. Горцу.

— Да где ему с глажкой справиться.

Еще два утюга грелись на огне, а рубахи и шоссы великого человека висели на вешалке для полотенец. Поверх сюрко и шосс Анна надела фартук, а голову обмотала полотенцем.

Она понятия не имела, как сильно нравится Тоби. Что, по мнению Тоби, было лучше для всех. Он улыбнулся, она выпила сидра, и, прежде чем он успел взяться за какое-то дело, в дверь постучали. Паж в ливрее герцогини отдал им пару бритв с ручками из умбротской кости и кожаный чехол с бритвенными приспособлениями.

Тоби поблагодарил пажа, который покраснел не хуже Анны.

— Вы спасли нас всех. А можно мне посмотреть на императора? Просто посмотреть?

— Ну, не лично я, — сказал Тоби. — Но спасибо. И нет. Прости. На императора смотреть нельзя.

Он попытался закрыть дверь.

— Калли? Посторожи дверь по старой дружбе?

Мастер-лучник уже встал и оделся в аккуратную алую стеганую куртку и алые шоссы в тон. В ухе болталась тяжелая золотая серьга, а у пояса висел длинный меч с вениканской рукоятью. Если не смотреть ему в глаза, Калли легко было принять за благородного рыцаря, а не за лучника.

— Император… возьмет нас с собой? Сражаться с Некромантом? — спросил паж.

Тоби сдался при виде такого почтения и, чувствуя себя старше праха, спросил:

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать, — ответил паж, распахнув глаза.

Калли улыбнулся Тоби и бедром захлопнул дверь.

— Я посторожу.

— Он встал, — крикнула Анна. — Ну, окончательно.

Говорила она с интонациями Изюминки. Анне Вудсток исполнилось шестнадцать, и она почти боготворила женщину-рыцаря и подражала всему, что та делала. Или говорила.

Оба усмехнулись, Тоби взял еще теплый гипокрас и толкнул тяжелую дубовую дверь, ведущую в спальню.

— Доброе утро, ваше величество, — сказал он без тени иронии.

Габриэль потянулся, не обнаружил под рукой кожаного сундука с бельем, небрежно стянул со спинки кровати шелковую вуаль и кинул ее в постель.

— А полотенца императору не положены? — спросил он с притворной серьезностью.

Бланш потянулась за вуалью и рыкнула.

— Это шелковая вуаль. А я просила полотенце!

— Доброе утро, ваше величество, — повторил Тоби от двери. — Гипокрас теплый. Сидр для ее величества сейчас будет.

— Тоби, нам нужно полотенце.

— Ваше величество, нам нужен мастер Никодим, — сказал Тоби.

Морейский слуга Габриэля остался с армией.

— Да, я этого не учел, — согласился Габриэль. — Прости, Тоби, у тебя, наверное, куча дел.

— Да. — Тоби посмотрел своему господину прямо в глаза.

— Ясно. — Габриэль слегка кивнул. — А теперь принеси полотенце.

Тоби исчез.

— Черт, — буркнула Бланш из постели, — я тоже забыла про Никодима, когда читала твой список.

Обнаженный Габриэль стоял у окна, глядя на залитые солнцем поля и тысячи уже умирающих от голода людей, отобранных у Некроманта, но по-прежнему нуждающихся в пище.

— Все… вся эта хрень зависит от разных там систем. Мне нужны люди, которые будут заниматься моими делами, чтобы я мог принимать правильные решения и исполнять их. Тоби пора посвятить в рыцари.

— Кронмир, — сказала Бланш.

Габриэль откинул полог и наклонился поцеловать ее.

— А ты не просто красивая девчонка.

Тут Тоби бросил императрице изящно вышитое льняное полотенце и сразу же исчез.

— Конечно, его надо посвятить в рыцари, — засмеялась она. — Когда?

— Сегодня утром, вот только умоюсь. Правда. Врата открываются, или как это назвать, через двадцать пять дней. У нас нет времени на церемонии.

— Людям нравятся церемонии, — возразила она, думая, грешно ли заниматься любовью, когда знаешь, что ждешь ребенка.

Впрочем, по меркам мира, в котором она жила, все казалось небольшим грехом.

— Пенни за ваши мысли, мисс? — вдруг спросил он.

— Каким будет мир, когда это закончится?

Дверь снова открылась, и вошли Анна Вудсток и Калли, лучник императора, с огромным корытом горячей воды.

— Ваше величество, — поклонилась Анна.

— Доброе утро, Анна. — Бланш нацепила выражение лица, предназначенное для появлений на публике. Оно сильно отличалось от вариантов «Бланш, доверенная служанка королевы» или «Бланш, непревзойденная прачка». Она почти не позволяла себе демонстрировать ничего, кроме добродушия и готовности помочь.

— Потом будем бриться, милорд, — сказала Анна императору.

Новые правила — неофициальные, но всем понятные — гласили, что император не желает слышать никаких «величеств» больше одного раза от человека в день, за исключением формальных ситуаций, список которых пока не был определен. «Милорд» был менее официальным, чем «ваше величество», а многие из войска по-прежнему звали его «сэр Габриэль» или просто «капитан», к радости одних и удивлению других.

— Отлично, — согласился Габриэль и опустился в воду, для чего ему пришлось нелепо задрать колени. Анна полила ему на голову, он стал брызгаться, и Бланш засмеялась.

— Ваша ванна сейчас будет, — сказала Анна своей обнаженной императрице, — ваше величество.

Анна знала Бланш, когда та была прачкой.

— Я бы и в этой помылась, если бы он все не расплескал.

Анна подавилась смешком и протянула кувшин Калли, который начал безжалостно поливать своего императора горячей водой, несмотря на слабые протесты и крики.

— Ваше величество, — заявил он тоном, в котором не было ни капли благоговения.

Анна принялась раскладывать бритвы, мыло и полотенца. Принесли воду для императрицы. Император вылез из корыта чистым и красным, под стать своему прозвищу, и самостоятельно надел рубаху и брэ. Слуг не хватало, и ему не прислуживал никто, кроме старых боевых товарищей.

Кронмир установил это правило. Кронмир, который сейчас сидел в скриптории и копировал карты северной Этруссии. Который только вчера поймал подосланного патриархом убийцу, молодую даму из Митлы, приехавшую для «переговоров». Теперь она сидела под арестом. Кронмир…

Император вышел из спальни.

— Его величество! — рявкнула Анна. Секретари, слуги и швеи повскакали с мест и принялись кланяться.

Император взглянул на Анну, как будто подозревал, что она над ним издевается.

— Это жители замка, — тихо пояснила она.

Он сел. Она приложила к его лицу горячее полотенце. Ей было всего семнадцать лет. Вчера исполнилось, кажется. Бланш должна знать.

— Да благословит тебя бог в день твоего рождения, — сказал он.

— Спасибо, милорд, — ухмыльнулась она.

— Мы были заняты.

— И мы тоже. Милорд.

Два года назад она была обычной крестьянской девушкой из Брогата. Теперь она приставляла бритву к горлу императора людей. Стараясь об этом не думать, она намылила ему щеки. Он не обращал внимания на ее действия — что ж, он имел на то полное право.

— Тоби?

— Герцогиня Кларисса ждет, когда вы оденетесь. Сэр Павало и госпожа Элисон завтракают и тоже ждут встречи с вами. Новые птицы не прилетали. Утром было донесение из армии.

Они придумали очень простой дымовой сигнал. Он означал всего-навсего «У нас все в порядке», но Арле и армия обменивались им, с небольшими вариациями, трижды в день. Враг, известный как Некромант, все еще оставался на свободе, а вокруг кишели другие враги, явные или тайные, так что без сигналов было не обойтись.

— Павало? Он ехал издалека. Приведи его и Изюминку тоже.

— Сэр. — Тоби поклонился.

Габриэль не мог повернуть голову. Анна как раз брила ему усы. Шкряб. Шкряб. Прикосновение острого лезвия к коже.

— Ваше величество! — сказал сэр Павало.

Габриэль за десять футов ощутил запах лошадиного пота.

— Долго ехал?

— Не дольше, чем вы.

Сэр Павало Пайам, известный большинству наемников просто как Пайам, потому что его имена казались слишком сложными, был высок, мускулист и черен. Когда Анна отвела бритву от его лица, Габриэль улыбнулся человеку, который спас жизнь и ему, и Бланш (дважды), и Амиции. Пайам улыбнулся в ответ. Он был одет в изумрудные шелка, украшенные тонкой вышивкой, и выглядел великолепно, несмотря на дорожную пыль.

— Полагаю, это не светский визит, — решил Габриэль.

Откуда-то появилась Изюминка и послала ему воздушный поцелуй.

— Мы движемся на север, и нам нужен генеральный… план нападения, — сказал Пайам. Тоби принес ему стул, и он сел, стараясь не замочить подол в воде, подтекающей из-под двери спальни. — Как поживает госпожа Бланш?

— Она мокрая, — сообщил Габриэль. — Ты безупречно рассчитал время. С помощью птиц пришлось бы это долго обсуждать. Сразу после завтрака устроим маленький совет. Изюминка, ты тоже приходи. Ты поведешь армию.

Изюминка закашлялась.

— Ты и герцогиня Вениканская, — слегка улыбнулся Габриэль.

— Ух. Хорошо, мне она нравится. А почему я? — спросила Изюминка после паузы.

— Том и Майкл заняты другими делами. Ты никогда не командовала, ну так самое время начать. Повеселись. Только армию не потеряй.

Она громко вздохнула.

— Прибыла птица, — объявил Тоби, стоявший у дверей.

Габриэль слышал где-то неподалеку Кронмира и еще какой-то торопливый голос.

— Что такое? — спросил он, и Анна еле успела убрать бритву от артерии, когда он пошевелился.

Пайам разворачивал карту. Изюминка, придерживая кончиком кинжала уголок, уже смотрела в нее. Джок Макгилли, горец, который только что присоединился к отряду по рекомендации Плохиша Тома, делал вид, что вовсе не гладит женскую сорочку — эту работу он явно считал ниже своего достоинства. Морган Мортирмир ворвался в зал, нарезая яблоко серебряным ножом.

— …но герцогиня! — сказал пронзительный голос, а затем наступила тишина.

— Милорд, герцогиня Арле прислала вам корзину с фруктами. — Тоби закатил глаза.

— Кронмир? — спросил Габриэль невозмутимо.

— Милорд, ваш брат граф провел третье сражение возле Н’Гары. Он отступил, оставив Н’Гару врагу. Лорды Керак и Кремень убиты. Гармодий…

Все задержали дыхание.

— …в Харндоне борется с чумой. Тамсин начала успешное наступление на… дракона. Ваш брат отступает через западные земли к Кохоктону и считает, что сумеет достигнуть Лиссен Карак через пятнадцать-двадцать дней.

Бритва теперь касалась висков. Габриэль постарался не кивать.

— Какая птица? — тихо спросил он.

— Е двадцать один, — ответил Кронмир. — Он очень хорош на дальних дистанциях.

Габриэль еле заметно улыбнулся.

Дверь открылась, и вошла Бланш в очень простом верхнем платье без сорочки под ним, с мокрыми волосами.

— Императрица! — крикнула Анна.

Габриэль услышал характерный шорох, паузу, прикосновение колен к камням — все кланялись или делали реверансы.

— Похоже, у меня нет чистой сорочки, — весело сказала Бланш.

Джок Макгилли громко сглотнул.

— Которая…

Тоби протиснулся мимо огромного горца.

— Одно мгновение, миледи…

Бланш подошла к нервному мальчику.

— Это моя сорочка?

Макгилли чуть не умер на месте. Он стал ярко-красным.

— У тебя утюг холодный. Смотри, Анна их все сюда поставила. Вот, хорошо. А теперь немного воды. — Она щелкнула влажными пальцами, и капли зашипели на блестящей поверхности утюга. — Отлично.

— Я ему говорила, — заметила Анна.

— Гладить сложно, — объяснила императрица, — это вам не сражаться на поле брани и не учиться турнирам. Тут нужны терпение и умение сосредотачиваться. — Она улыбнулась, и Макгилли покраснел еще больше.

Она ждала.

Сэр Павало поцеловал ей руку. Изюминка ее обняла. Бланш закатила глаза.

— Сама я быстрее сделаю, — сказала она голосом прачки.

— Это называется командовать, — рассмеялась Изюминка. — Если ты что-то хорошо делаешь, то получаешь повышение, и тебе приходится приказывать каким-то придуркам делать то, что ты гораздо быстрее и лучше сделаешь сама.

Бланш рассмеялась, а затем стремительно протянула руку и выхватила утюг из руки горца.

— Надеюсь, сражаешься ты получше.

— Это да.

— Потому что гладить ты совсем умеешь. Я, конечно, императрица, но сейчас у меня всего две сорочки. Если ты одну из них спалишь, я сожгу тебя.

Она отодвинула здоровяка, заняла его место и быстро отгладила вырез своей сорочки. Калли поставил на буфет вазу из цельного золота, заполненную фруктами.

— Герцогиня Вениканская просит аудиенции, — прорычал он.

— Господи, — зевнул сэр Майкл, входя, — давайте все вернемся в армию, здесь слишком много народу.

Он подвинулся, чтобы пропустить Анну с горячей, прямо с очага, водой для бритья, схватил гипокрас императора и быстро глотнул.

— Ублюдок, — пробормотал Габриэль.

— Гнусные сплетни, — возразил сэр Майкл, — моя мать была святой. — Он с удовольствием допил гипокрас и отдал кружку своему оруженосцу Робину.

При слове «святой» Бланш покраснела, а Габриэль посмотрел на свою правую руку. Но солнце уже взошло, и при свете смотреть было не на что.

— Отнимать у меня с утра гипокрас — это не lèse-majesté^[144]? — жалобно спросил Габриэль.

— Герцогиня Вениканская, — сообщила Анна, принимаясь за левую щеку.

Герцогиня изобразила короткий реверанс в ответ на многочисленные поклоны и с обожанием посмотрела на Бланш, которая гладила сорочку, выгнув бровь. Когда она подняла руку, в вырезе платья мелькнула весьма привлекательная часть тела.

— Думаю, вы можете начать новую моду, — сказала герцогиня.

— Беременность? — улыбнулась Бланш.

— Это не мода, это проклятие. — Кайтлин, супруга Майкла, протолкалась в переполненный зал. — Бланш, у тебя есть чистая сорочка?

— Теперь есть, — ответила Бланш. — А у тебя нет.

Герцогиня держала в руках пару свитков, завернутых в зеленую кожу.

— Я закончила. Кто следующий?

— Изюминка. — Габриэль поднял глаза. — То есть госпожа Элисон. А после нее сэр Павало.

— Это что? — спросил Павало.

— Кодекс императрицы Ливии о войне и вратах, — объяснил Габриэль, — я нашел его в Ливиаполисе.

— Надо снять копии, — предложил Павало.

— Никаких копий, — ответил Майкл, — ни за что. Пока мы не закончим, никто не должен знать наш план. Эта комната — единственное место, где можно безопасно все обсуждать. Все проверены.

— Неоднократно, — кивнул Кронмир.

Тоби вышел, решив, что обязан найти белье для дам отряда, даже если ему придется раздеть герцогиню Арле и ее фрейлин. Робин, его самый надежный товарищ, потянул его за руку.

— Я знаю нужного человека, пошли.

Они спустились по короткой лестнице, которую не заметил Тоби, и Робин по-галлейски поздоровался с оруженосцем, добротно одетым молодым человеком их возраста. Тот поклонился в ответ и сказал Тоби на хорошем альбанском:

— Я оруженосец маршала, де Кустиль.

Оруженосец маршала был высок и болезненно худ. Тоби вдруг сообразил, что четырехмесячная осада тяжело далась даже самым богатым и могущественным и что ваза с фруктами была поистине королевским подарком.

— Тоби. — Он протянул руку.

— Ах да, я Жан. Мы обращаемся друг к другу по фамилиям. — Он кивнул Робину: — Как я уже говорил лорду Робину, миледи отправила нас вам помогать. — Он указал на полдюжины мужчин и двух женщин. Все были хорошо одеты, но казались слишком худыми для своей одежды.

— Да благословит вас Бог, — искренне сказал Тоби. — Ваши дамы могут раздобыть чистые глаженые сорочки для дам?

Жан улыбнулся. Взглянул на пожилую женщину лет двадцати шести.

— Мелиагранд?

Она в ярости нахмурилась.

— Я посмотрю, что можно сделать. Дайте мне десять минут, господа.

— Готово. — Жан слегка поклонился. — Наша герцогиня сказала, что мы вам понадобимся.

— Да, милорд, пока мы все здесь. Император желает устроить встречу… совет. Если герцогиня изволит…

— Четверть часа? — улыбнулся Жан де Кустиль.

— Большой зал? — спросил Тоби, как будто они были заговорщиками.

Жан поклонился почти без иронии и указал пальцем — двое молодых людей убежали. Тоби пошел обратно в башню.

— Я нашел их вчера вечером, — извиняющимся тоном сказал Робин, — хотел тебе сообщить, но заснул.

Тоби пожал плечами. Он решил, что четыре месяца осады сплотили арлейцев, им пришлось отказаться от всякой фальши и церемоний. Они научились действовать быстро.

Наверху Красный Рыцарь наконец поднялся со стула и вытирал лицо; горец Макгилли держал в одной руке чистые шоссы, а в другой — камзол. У Калли были сапоги и пояс для меча, но он положил их на табурет, когда Тоби указал ему на дверь. Герцогиня Вениканская сидела у камина и вместе с сэром Павало, Кронмиром и Изюминкой изучала карту. Анна тщательно смазывала бритвы маслом.

— Тоби, — сказал Габриэль, — большой зал, если получится, герцогиня, если она захочет, пятнадцать минут.

— Все сделано, — ответил бесконечно довольный Тоби и заметил, что Габриэль это оценил.

— Пойдешь со мной, — велел Красный Рыцарь. — Изюминка? Герцогиня? Кронмир и Павало, Майкл. Бланш?

— Совет военный? — спросила Бланш.

— Да.

— Я могу отказаться? — спросила Бланш из спальни.

— У меня нет Сью и нет Никодима, — пожаловался Габриэль.

— Черт, придется идти. А где Сью?

— Мир спасает, — отрезал император, — как и все остальные.

Кайтлин взяла Анну за руку и посмотрела на Габриэля.

— Да, — Габриэль отпустил своего лучшего пажа, чтобы помочь жене одеться.

Калли вошел с разрозненной охапкой женского белья. Леди Мелиагранд ненадолго остановилась в дверном проеме с выражением неподдельного удовольствия на лице.

Кайтлин взвизгнула, схватила всю охапку и бросилась в спальню. Калли выглядел крайне самодовольно. Они с Изюминкой переглянулись и рассмеялись.

— Что тут смешного? — спросила герцогиня Вениканская.

— Когда я была проституткой, — пояснила Изюминка, — Калли служил нашим вышибалой. Он ненавидел таскать нашу стирку. Да, Калли?

Габриэль улыбнулся и сунул руку в тесный рукав. Наступила абсолютная тишина. Герцогиня Вениканская откинулась назад и хрюкнула от смеха. Хлопнула себя по сапогу.

— Хорошо. Приятно думать, что до нашей встречи мы все жили полной жизнью.

— Правда? — зло ухмыльнулась Изюминка.

— Ну, я планировала стать шлюхой, но вместо этого убила человека. — Герцогиня пожала плечами.

— Я поступила наоборот, — заметила Изюминка, — была шлюхой, а потом убила человека.

Павало Пайам покраснел так, что было видно даже сквозь бороду. Тоби начал шнуровать узкий шелковый камзол императора. Габриэль слегка наклонился над картой.

— Нам нужно найти дю Корса.

— Если он все еще в игре, — кивнул Кронмир.

— Это точно. Думаю, ты бы мне сказал, если бы нашел Некроманта.

Кронмир мрачно посмотрел на него. Тоби начал шнуровать рукав. Калли взял сапог, потер локтем кожу и скривился.

— Макгилли, во время совета нам понадобится пиво, эта ваза с фруктами и, может, немного хлеба, — распорядился Габриэль.

Горец встал, потрясенный тем, что император назвал его по имени. Майкл взял кусок яблока Мортирмира, разрезал его, отдал половину герцогине и подошел помочь Тоби.

— Тебя тут мучают? — спросил Майкл. Он сам раньше был оруженосцем.

— Ужасно, — ответил Габриэль.

— Мы с Кайтлин поможем.

— Почти готово, — сказал Тоби. Он взял верхний дублет с длинными разрезными рукавами и держал его, пока император сам привязывал брэ к камзолу. Некоторые вещи мужчины делают сами.

— Дайте мне кусок яблока, — попросил Габриэль.

Мортирмир отрезал ломтик, вынул семена и положил яблоко прямо в рот Габриэлю, пока у того были заняты руки.

— Думаю, я нашел Некроманта, — сказал маг, как будто это был пустяк. Все посмотрели на него — высокого, неуклюжего, невыносимого семнадцатилетнего гения. — Я знал, что он не будет колдовать. Поэтому и искал кого-то, кто не колдует.

— Как? — спросил Габриэль.

— Я точно должен рассказывать? Я чувствую себя цирковым животным.

— Развлеки меня, — велел Габриэль.

Маг пожал плечами.

— Он такой же сильный волшебник, как Гармодий или я. Могущественный. Когда он колдует, он использует естественные волны силы, которые текут над миром и через землю. Так?

Габриэль кивнул.

— Но нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним, — продолжил Мортирмир. — Он должен понимать, что использует эти волны и здесь, и в эфире. Так что мне оставалось просто искать места, где слишком тихо. Обычно в мире происходят естественные приливы и отливы силы. Как будто дует ветер. Я нашел место, где нет никакого движения силы, ни в реальности, ни в эфире.

— Потому что?.. — спросил Габриэль.

Мортирмир раздраженно вздохнул и даже закатил глаза.

— Потому что он гасит поток, чтобы скрыться! — сказал он, как будто это все объясняло.

— Так… ты… нашел его.

— Строго говоря, — поморщился Мортирмир, — я нашел точку, где соблюдаются все условия. Надо было пойти туда и вывести его на открытое место. И он мог бы меня сожрать, если бы я это сделал. Позавчера мы застали его врасплох. Больше такого не случится.

— Ты можешь хотя бы представить, как он от нас сбежал? — спросил Габриэль.

Майкл поправил воротник своего бывшего господина.

— Без своей армии рабов он все еще опасен?

— Понятия не имею, — ответил Мортирмир. — Думаю, он сам здесь не был. Он собирался встретиться с нами в реальности. У гор. Но на самом деле я не знаю, если честно.

— Мы вообще почти ничего не знаем, Майкл, — сказал Габриэль. — Еще два дня назад он был одним из основных игроков в битве за врата. Думаю, нам нужно прикончить его.

— Именно это я хотел сказать, — заговорил Пайам. — Если честно, милорд, для моего господина и моего народа уничтожение Некроманта всегда было первоочередной задачей.

— А для моего мужа и моего народа, — заметила герцогиня Вениканская, — угрозой кажется новый патриарх Рума.

— И поэтому, друзья мои, мы встречаемся через пять минут в большом зале, — сказал Габриэль.

Он был уже полностью одет: красные шелковые шоссы, красный шелковый камзол, красный шелковый дублет с вышитым на нем красной шелковой нитью императорским орлом. Тоби надел на него пояс с золотыми бляшками, а Калли привесил к поясу кинжал и романский меч. Габриэль тут же его отверг.

— Неси боевой.

Калли принес боевой меч, пока Габриэль выпил полную чашку гипокраса.

Бланш вышла из спальни в золотом шелковом платье поверх обтягивающего темно-синего киртла с золотой отделкой, которая очень шла к ее волосам. На ней тоже был рыцарский пояс с золотыми бляшками. Волосы прикрывала белая шелковая вуаль с очень простым обручем, тоже золотым. Майклу досталась шляпа капитана, а точнее, императора: красная шерстяная шляпа с пентаграммой Красного Рыцаря, золотым значком и пурпурно-малиновым страусиным пером, торчащим вверх на два фута.

Тоби протянул сэру Габриэлю белые кожаные перчатки.

Бланш сделала мужу реверанс, он поклонился ей, и вместе они прошли через зал в кабинет, где мастер Юлий и два секретаря встали и поклонились, прежде чем вернуться к бесконечным стопкам приказов и паспортов. Габриэль наклонился к уху мастера Юлия и что-то прошептал. Бывший стряпчий вспыхнул от удовольствия.

— Час, — сказал он, — два, если вы хотите, чтобы сообщение было отправлено вашему брату по расписанию.

— Давай. Я могу дать тебе… четыре часа, — быстро подсчитал император. — Тоби, ты мне не понадобишься. Оставайся тут и передохни.

Он улыбнулся, и Тоби улыбнулся в ответ. Император взял жену под руку и проскользнул за дверь. За ним в порядке старшинства последовали герцогиня, сэр Майкл, Павало, Изюминка и Кронмир, Кайтлин, надевшая новую сорочку и на ходу шнурующая киртл, и Макгилли, которому за все его грехи пришлось тащить грязное белье в стирку.

Анна подошла к буфету, взяла свой холодный сидр и выпила его. Тоби смотрел в пустоту.

— Мы выжили, — сказала Анна. Кроме них двоих, в зале никого не осталось.

— Надо идти за ним, — вздохнул Тоби.

— Дай ему минутку. — Она налила ему горячего сидра.

Тоби сел на стул, на котором брился император, вытянул ноги и отпил сидра. Съел ломтик какого-то фрукта. Потом замер.

— Чертов Макгилли!

Он вскочил, взял вазу с фруктами и направился в большой зал.

Анна осталась одна. Она вздохнула из-за еще одной упущенной возможности и начала уборку.

ЭДНАКРЭГИ

Нита Кван удобно сидел, прислонившись спиной к высокой ели, курил и тосковал по жене. Потом передал трубку — у нее был горький привкус — юному сэру Анеасу. У Нита Квана было время, чтобы познакомиться с младшим из Мурьенов, и этот человек сильно напоминал ему кого-то, но Нита Кван никак не мог послать стрелу памяти в цель.

Это не имело значения.

Анеас использовал свой маленький жезл, чтобы создать образ Эднакрэгов и равнин за ними, где горы спускались к Внутреннему морю и двум огромным рекам, вытекающим из него. Восточная река текла на северо-восток, из Внутреннего моря в океан. На западе великая Мериди, или Центральная река, текла почти прямо на юг, в неизведанные топкие земли, где не ступала нога человека — даже пришедшего из-за Стены, где обитали огромные стаи боглинов, глубокие болота кишели хейстенохами, а по холмам бродили одни только тролли. По крайней мере, так говорили ирки.

В модели Анеаса ничего этого не было. Он ограничился краем Эднакрэгов и равнинами, которые тянулись к реке от Клюквенного озера. Пришедшие из-за Стены называли его Вгоче, и в него с юга впадал Вудхолл. На севере из озера вытекала огромная река Клюква, которая несла свои воды до скал и островков Внутреннего моря, до островов Милле, лежащих напротив руин Напаны.

— Шип изучал стратегию. — Анеас указал на точку, отмечавшую развалины города. — Уничтожив Напану, он отделил нас от пришедших из-за Стены. Ваших людей от моих.

Нита Кван взглянул на своего наставника, старого охотника Та-се-хо.

— Многие из моих людей были бы счастливы отделиться от тебя, лорд Тикондаги. Мы не враги, но вы — владыки Стены, а мы живем за ней.

— Союзники, — сказал Анеас.

— Но не подданные, — кивнул Нита Кван.

Анеас выглядел оскорбленным. Та-се-хо передал трубку дальше и покачал головой.

— Нита Кван говорит то, что ему велели сказать женщины. Разрушение Напаны опаснее, чем ты считаешь, при первом дуновении весны наши люди бежали на запад, к Моган. Страна Тыкв опустела.

Анеас смотрел на свою карту.

— Представьте, что Орли где-то здесь, — сказал он, указывая на берега Великой реки между рекой Клюквой и скалами. — Он должен быть здесь. И он пытается перебросить новую армию и старых союзников в Страну Тыкв, не уходя далеко от пресной воды.

Та-се-хо кивнул. Нита Кван тоже. Смотрит на Облака, шаман-подменыш, присела таким движением, будто у нее не было костей. У нее за спиной суетился лагерь. Всего пару дней назад Анеас руководил безнадежной погоней, но теперь он командовал сотнями лесников. Повстанцы, егеря, несколько охотников, ирки, пара боглинов и мощный отряд сэссагов, победителей двух великих битв с Дикими. Была тут Сизенхаг со своим выводком, стаей виверн, юная Лили, золотая медведица-двухлетка с двумя самцами, Темнокорнем и Берридранком. По меркам войны в Эднакрэгах, могущественное войско. Неутомимые виверны таскали припасы, пока пришедшие из-за Стены строили каноэ, хрупкие суденышки из коры, на которых они планировали пересечь реку Клюкву.

— В гостинице говорили, что галлейцы стоят на Великой реке, — сказал Та-се-хо, и Нита Кван кивнул.

— Мы не можем сражаться с Орли и галлейскими рыцарями, — ответил Анеас.

Нита Кван, побывавший на большом совете, наклонился вперед.

— Они могут не быть врагами, — сказал он. — Появились новые союзы. Король Галле мертв. Сьер дю Корс — союзник, а не враг, по крайней мере так говорили в гостинице. — Он пожал плечами, потому что дела Древней земли были для него не реальнее, чем легенды о прошлом. Вот только легенды о прошлом каждый день нападали на него.

— Гэвин уже воюет на юге, — сказал Анеас, — Габриэль — в Древней земле. А мы — отвлекающий маневр для отвлекающего маневра.

Смотрит на Облакавзглянул на него:

— Стрела убьет тебя так же, как любого другого.

— Отлично подмечено, — улыбнулся Анеас.

Гас-а-хо долго сидел молча, глядя в дым угасающего костра, но теперь он заговорил.

— Нас не забыли, — сказал он. — Слушайте. Чума, огонь и война. Союз собрался не для славы, а чтобы сохранить врата. Мастер Смит опасается, что на севере есть врата, на совете мы грезили вместе и ничего не решили.

Смотрит на Облака взглянула на своего товарища-шамана:

— Нагорное озеро?

Все у костра знали это место, хотя совсем недавно его называли островом Шипа. Место великой силы, где встречаются два мощнейших потока энергии, священное для ирков и пришедших из-за Стены.

Скас-а-гао пожал плечами. Та-се-хо передал ему трубку, и он глубоко затянулся.

— Я был там юношей, когда избрал путь провидца. Если бы там были врата, наверное, я знал бы. А может, и нет.

— Итак, мы должны выиграть гонку к Нагорному озеру, — сказал Анеас.

Та-се-хо приподнял бровь.

— Да-да, — согласился Анеас, — мы должны выиграть гонку, осознавая, что это может быть вовсе не нужно. Но это будет смелый ход. Как удар в бою, который тянет время. Заставим Орли танцевать под нашу дудку.

У Смотрит на Облака было странное выражение лица.

— Даже если у врага другие планы, захват Нагорного озера сплотит пришедших из-за Стены и даст нам доступ к силе.

— Остерегайтесь такой силы, — сказал Скас-а-гао.

Смотрит на Облака пожал плечами.

— Наши люди всегда стерегутся, будто дичь в лесу, где за каждым кустом прячется волк. Я хочу быть волком.

Скас-а-гао поморщился:

— Это не путь шамана.

— А может, пора измениться, — сказала Смотрит на Облака. — Я подменыш. Я приношу перемены. Мудрые приспосабливаются.

— Друзья, — осторожно вмешался Анеас.

Нита Кван немедленно его поддержал.

— Остерегайтесь ссор шаманов, — сказал он весело, — как правило, они вызваны нехваткой трубочного зелья.

— Когда будут построены каноэ? — спросил Анеас.

— Завтра, в полдень, если пригреет солнце, — ответил Та-се-хо.

— И если сегодня принесут еще припасы, — добавил Гас-а-хо. Смотрит на Облака кивнула Анеасу.

— Ты отправишь Ирину домой?

— Я еще не решил.

— Оставь ее, мой тебе совет. Она хочет быть героем. Она должна оставаться здесь, с героями.

Анеас широко ухмыльнулся.

— Иногда ты говоришь то, что я хочу услышать, — прошептал он.

— Да. Я приношу перемены. Я упиваюсь этим. А иногда это необходимо. Мы все можем умереть жуткой смертью. Но если мы победим, она… чудо.

— С ее-то головой…

Смотрит на Облака скривился и стал похож на девочку-подростка.

— Я смотрю на это каждый день. Я почти знаю, как это разрушить. Дай мне время.

— Ты в нее влюбилась, — буркнул Анеас.

— Ты тоже, — огрызнулся Смотрит на Облака.

Гас-а-хо рассмеялся.

— Давайте разрежем ее пополам?

Оба они посмотрели на шамана, который только пожал плечами. Та-се-хо выбил трубку о каблук, улыбнулся, но не сказал ни слова.

— Давайте к делу, — решил Анеас.

Два часа спустя в потоке силы произошли огромные потрясения. Смотрит на Облака, Анеас и Гас-а-хо сразу их заметили, как и два молодых морейца, которые обучались магии в университете, а теперь постоянно били на себе комаров и мошек. Все магистры собрались у костра. Повстанцы, егеря, разведчики и пришедшие из-за Стены побросали лодки и взялись за оружие. Лагерь был удачно расположен на длинном полуострове, уходящем далеко в Клюквенное озеро. Подойти к нему можно было по воде или по перешейку шириной всего в десять лошадиных корпусов. Пришедшие из-за Стены выстроили загородку из кустов, разведчики укрепили ее поваленными деревьями.

За грубыми стенами росла могучая роща белых берез в расцвете жизненных сил. Та-се-хо предложил табак их духам и выбрал пятнадцать стволов, которым предстояло стать лодками, а остальные не тронул. Но задумка Анеаса заключалась в том, чтобы за узким перешейком оказалась полоса открытого грунта. Триста человек и ирков с топорами и пилами расчищали землю быстрее бобров. По меркам лесной войны полуостров был неприступен.

Теперь на стене стояли люди, каменистые берега прикрывали два отряда, а за небесами наблюдали. Сизенхаг взмыла в воздух вместе со своим выводком, и они полетели на север и на юг.

Сизенхаг издала громкий и долгий крик.

Анеас покачал головой. Он стоял у костра, держа в одной руке нож, а в другой маленький жезл.

— Это как смотреть за вулканом. Все ускользает.

Смотрит на Облака поднимала щиты.

— Это враг.

Он впервые услышал страх в голосе подменыша.

Анеас продолжал поиски в эфире. Он вошел в свой Дворец воспоминаний, где огромный клен нависал над небольшим лугом, засыпанным хвоей и заросшим негустой травой. В тени скрывался маленький пруд и бурлил ручеек. Анеас часто стоял на камне у пруда и творил заклинания, но сегодня он просто смотрел в воду.

Ирина вышла из леса с легким топором в руках. Она была вся в поту, в волосах запутались веточки, а у пояса висел тяжелый нож. За ней следовали Ричард Ланторн и Цапля, хуранский военный вождь в потемневшей от пота рубашке.

Она улыбалась им обоим.

Анеас был далеко, смотрел на свой пруд в эфире, но шаман вернул его назад.

Смотрит на Облака сказал:

— Не уходи в эфир. Оно огромное. Оно охотится за нами.

Анеас вопросительно посмотрел на Ирину.

— Нита Кван приказал нам вернуться сюда. — Она пожала плечами.

Ланторн вместе с пятьюдесятью другими воинами смотрел на Клюквенное озеро.

— Ничего там нет.

Цапля молча наморщил нос и потянул стрелу из колчана.

— Кроме меня, — сказал мастер Смит. Он вышел из того же леса, что и Ирина, и поклонился нечеловеческим движением. — Прошу прощения, но в эти дни мне нужно действовать очень осторожно. Эш охотится за мной, а здесь я уязвим.

Скас-а-гао обнял высокого «человека».

— Для нас большая честь принимать вас у своего костра.

— Сизенхаг так не думает, — криво усмехнулся мастер Смит. — Но она вернется.

— Как вы сюда попали? — спросил Анеас. Он был слегка напуган и по молодости лет пытался это скрыть.

— Обычным способом. Прилетел. В реальности. — Мастер Смит улыбнулся. — Ты с каждым днем становишься все больше похож на брата. Какая у вас замечательная семья. Вопреки всему. Или как раз из-за того, что вы все такие необычные.

Он оглянулся и увидел Ирину.

— Здравствуй, принцесса империи.

— Ты тот самый дракон.

— Я просто дракон, — возразил он. — Назвать меня «тем самым» — все равно что назвать тебя отцеубийцей.

Ирина покраснела и потянулась к клинку.

— Знаешь, — дружелюбно сказал дракон, — я советовал тебя… убрать. Каждый раз. Габриэль выбрал другой путь. И его выбор лучше. Это вселяет в меня большие надежды. На самом деле, Ирина, ты — главная надежда союза.

Ирина покраснела еще сильнее.

— Почему? — Она ненавидела такие приманки.

— Я дракон. Мне несколько тысяч лет, я мастер интриг и властелин лукавства. Один мой мозг тяжелее двух человек целиком. И все же Габриэль прав, а я — нет. Подумайте об этом, друзья. Наш враг должен быть непобедим. Почему же каждый из нас может перехитрить его?

Все молчали.

— Ну, я тоже не знаю, и размышлять об этом интереснее, чем о морали. Но в непосредственной реальности я принес вам огромное количество припасов. Вынужден заметить, что это первый раз, когда один из представителей моей расы снизошел до того, чтобы служить вьючным животным.

— Ты всегда так говоришь? — спросила Смотрит на Облака на высокой архаике.

Неестественно гладкий лоб дракона наморщился.

— А есть другой способ говорить?

Анеас ощутил укол ревности. Смотрит на Облака взирала на дракона с непонятным трепетом. Тот ответил ей похожим взглядом.

— Ты — невероятное существо.

— Да, — согласилась Смотрит на Облака. — Как и ты.

Анеас кашлянул. Мастеру Смиту хватило совести слегка смутиться.

— Какой вы создали восхитительный треугольник. Похоже на перст судьбы. Не буду вмешиваться, но…

И тут небо раскололось.

На мгновение, на вечное мгновение, в ткани небес возникла дыра. Анеас видел звезды и черноту чернее любой ночи. Перед глазами все расплылось, словно он смотрел на солнце. Из дыры появился дракон. Он был длиннее корабля, больше замка. Его появление из тьмы отрицало саму реальность. Люди кричали и закрывали лица.

— Черт, — сказал мастер Смит.

Смотрит на Облака бросал заклинание за заклинанием. Анеас, который был в отличной форме после двух недель постоянных боев, не отставал от подменыша ни на заклинание.

Мастер Смит исчез.

Эш спикировал вниз.

Цапля выстрелил из лука, и целая туча болтов и стрел взмыла навстречу дракону. Тот презрительно вздохнул, и его дыхание уничтожило все стрелы. Они просто перестали быть.

Дракон творил заклинания, и светящаяся зеленая призма Смотрит на Облака погасла. Он упал на землю, но Скас-а-гао встал над ним и начал плести заклинание, какого Анеас никогда не видел. Это был щит — или сеть, — походивший на тени листьев на ярком солнце. Щит казался сказочно сложным, он подчинялся собственной логике, вторая атака дракона врезалась в него…

…и осталась там. Внутри своей крепости Скас-а-гао лихорадочно воздвигал золотую стену неукротимой воли, как Дезидерата научила их всех в гостинице в Дормлинге. На этом фундаменте он поднял свою лесную ловушку из света и тьмы, и она выдержала.

Анеас тоже творил заклинания. Он наблюдал за происходящим, но невнимательно. Он создал дюжину иллюзий: он сам, Ирина, Смотрит на Облака. Иллюзии разбежались в разные стороны, а он продолжал работать. Глубоко в своем Дворце он клал гальку на гальку, меняя русло крошечного ручья, призывая рыбу.

Эш. Это Эш.

Скас-а-гао добавил в свои иллюзии нотку ненависти к Кевину Орли.

Он поднял сложный щит, изобретенный им самим, поверх симулякра Ирины.

Краем сознания он понимал, что все они были живы только потому, что Эш отчаянно искал Лота. Мастера Смита. Еще одна струя драконьего дыхания ударила по их щитам. Люди умирали. Ирки умирали. Боглины умирали.

Еще одна туча стрел взлетела в небеса и исчезла.

Эш потянулся вперед и создал простое заклинание. Большинство боглинов немедленно перешли под его волю. Эш посмаковал их предательство и послал их против бывших друзей. Ричард Ланторн натянул тяжелый лук. Лук принадлежал Уилфулу Убийце, и Ланторну еще не доводилось стрелять из него. Это был самый тяжелый лук на его памяти.

Попомните мои слова.

Ланторн подтянул тяжелую стрелу к самому лицу и выпустил ее почти вертикально вверх, закряхтев от боли. Он не успел выстрелить одновременно с другими. Стрела не попала в облако дыхания дракона и ударила огромного зверя в бок — будто крошечная мошка укусила человека.

Но это был первый раз, когда они попали в дракона.

Эш повернулся.

Заклинание Анеаса было почти готово. Оно сразу выдавало в нем сына Гауз: было очень запутанным, глубоким, затхлым и мрачным. Он вложил в него все, что имел. Рисковал страшно: у него не осталось сил ни на защиту, ни на нападение.

Среди навесов и вигвамов лагеря летали десятки шершней и ос. В основном они гонялись за бесчисленными мухами, но внезапно чья-то воля перехватила их в полете — и им пришлось выбрать дичь посерьезнее. Могучие хищники мира насекомых не знали страха. Они поднялись выше, разыскивая свою новую добычу.

Смотрит на Облака подняла голову, щелкнула пальцами и сотворила заклинание. Простая молния взлетела к разворачивающемуся дракону и ударила в цель. Эш снова повернулся, в гневе жертвуя высотой ради скорости.

В небе появился второй дракон.

Эш понял, что второй дракон взлетает ему навстречу с юга, и снова повернулся. Виверны начали собираться на севере. Эш выдохнул, выдохнул и другой дракон. Там, где облака их дыхания встретились, вспыхнул свет, скрыл драконов трехмерной сияющей завесой.

Бесстрашные шершни взмыли в небо; дюжина подохла на стыке двух облаков силы соперников, еще дюжину унес вихрь, когда Эш с невероятной скоростью хлестнул хвостом по небу.

Остальные летели дальше.

Анеас потянулся в эфир и на архаике произнес ключ к своему заклинанию. «И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего».

В реальности Эш сильно бил крыльями. Он был черен, но чешуя на шее и животе оказалась золотой и слегка светилась, зеленые глаза сияли, как драгоценные камни, длиннейший хвост с жалом на конце тянулся по небу, как змея.

Лот, он же мастер Смит, был меньше. Не до конца зажившее крыло защищала паутина огня и света. Его зеленая чешуя отливала золотом, морда была длиннее и сильнее изогнута, хвост короче. Он повторил поворот своего более крупного противника; Эш летел слишком низко и слишком медленно, чтобы уклониться, и облако огня и силы, которое выдохнул Лот, задело длинный хвост Эша — и оторвало его, так что хвост, похожий на дергающуюся змею, рухнул в озеро. Воды расступились, в воздух поднялась огромная струя пара. Драконы кружили так низко над землей, что крыльями задевали ветви деревьев и их дыхание зажигало костры там, где щиты магов не закрывали лес.

Эш заставил себя подняться, его гигантские крылья с силой били о воздух. Над ним разверзлись врата во тьму за пределами эфира, и каждый человек и не-человек на поле боя ощутил укол ужаса, неверия, невозможности, но там, где выдох Лота задел пустоту, прореха закрылась, и реальность наросла на ней, как шрам на ране.

Белые шершни поразили Эша.

Но Эш не был новичком. Его многослойные щиты не уступали в прочности его чешуе. Первым шершням нечего оказалось кусать, они соскользнули с непробиваемых щитов, и тонкие умные заклинания пропали впустую, хотя Эшу пришлось осознать природу заклятья, направленного на него. Даже в смертельной битве с Лотом он нашел время в своем бесконечном эфирном «я», чтобы перехватить пару шершней и повернуть их, слегка усиливая, подавляя их крошечный разум, уничтожая заклинание Анеаса, нацеливая их на собственного создателя. Эш не стал возиться, выясняя, куда они летят, — просто повернул всех, до кого смог дотянуться.

В тот же момент он обнаружил Ирину — по яйцу, кроющемуся в ее душе, прошел мимо нее и увидел еще одного крошечного врага. Молния цвета засохшей крови ударила — но, к отвращению Эша, попала не в человека, а в иллюзию.

Эш запутался. Лот поливал его силой. Он парил ниже, возможно, слишком близко, хорошо понимая свою уязвимость. Кажется, он хотел закрыть прореху не меньше, чем победить Эша.

Эш был ранен. Но он ждал. В реальности огромный передний коготь, похожий на нож размером с дерево, прянул вперед — вот только, как и Оскверненный меч, коготь Эша существовал как в реальности, так и в эфире. Одним ударом он отсек огненное крыло Лота, а затем почти нежным движением оторвал второе. Искалеченный зеленый дракон рухнул между лап Эша, и тот расхохотался, несмотря на черный дым, идущий от его брюха — там, где дыхание Лота опалило рану, нанесенную Томом Лакланом, куда Ричард Ланторн пустил стрелу, а Керак направил первобытный огонь.

Лот закричал и в реальности, и в эфире.

Четыре шершня, уже размером с сокола, пробили герметические щиты четырех магов и начали охоту на Анеаса, Гас-а-хо и Смотрит на Облака. Последний из шершней Анеаса выжил, увернувшись от падающей туши Лота, и проскользнул между двумя драконами, нацелившись на свою жертву и не обращая внимания на другого дракона. Ведомый то ли удачей, то ли самой судьбой, он ударился прямо в рану, прожженную Лотом, и вгрызся в окровавленную плоть. Укус вышел пустячным, а вот канал для заклинания порчи, темного, как сердце матери Анеаса, оказался совершенным, тем более что насекомому повезло попасть в рану.

Эш почувствовал всплеск энергии, но общий фон заклинаний был настолько силен, что он почти не заметил удара, просто обратив заклинание вспять. Эш обожал использовать заклинания врага против него самого, он просто упивался превосходством, которое ему дарил такой подход.

Лот упал в озеро. В воздух взлетели потоки воды.

Люди и ирки ничего не могли поделать. Большинство уже лежало в гнилых листьях, измученные звуком, огнем, потоками силы из других реальностей, пламенем, вспыхнувшим от жара и раздутым взмахами огромных крыльев. Вода, поднявшаяся в воздух из-за падения Лота, снова рухнула на полуостров и лес, посбивав с ног всех, кто еще стоял, разметав людей по земле и швырнув на камни, как внезапный паводок. Волна вырвала лук Уилфула Убийцы из рук Ричарда Ланторна, разрушила лагерь, унесла с собой все припасы и навесы. Ирина обнаружила, что ее прижал к двум поваленным деревьям Анеас, а вот Смотрит на Облака держался и продолжал разбирать заклинание Эша, который почти мгновенно отвечал на любое действие в эфире. А это ничуть не проще, чем ловко ответить на насмешку в огромной толпе. Шаман действовал разумно и изящно, и даже когда на него обрушилась вода, воля подменыша собрала выживших мух, которые так мучали лагерь, и бросила их навстречу гигантским шершням — те отчаянно хлопали крыльями и дергали разбухшими головами, пока природа боролась с чужой волей в их несложных умишках.

Один отвернул в сторону и бросился на мух. Остальные замедлились, потеряли концентрацию, а затем снова обнаружили дичь. Шершень кинулся на троих, спрятавшихся среди деревьев. У Анеаса не было времени думать. Он вытащил из-за пояса топорик, поднялся с колен и размахнулся. Крылья Эша ударили воздух. Время застыло.

Между пальцев Смотрит на Облака вспыхнула паутина света, похожая на амулет ловец снов, сплетенный из солнечных лучей. Топорик попал в насекомое — рукоятью, вскользь, но зато прямо в голову; шершень сбился с курса, ударился о дерево и рухнул на землю, яростно завозившись в грязи.

Эш начал ощущать действие заклинания Анеаса. Огромный дракон вдруг содрогнулся, утратив концентрацию, всем своим многогранным разумом пытаясь понять, что же случилось. И, как любой крупный хищник, почувствовавший опасность, он сбежал.

Прореха в реальности еще никуда не делась, но заклинание Лота заставило ее начать затягиваться и заживать. Дважды взмахнув огромными крыльями, Эш бросился обратно во внешнюю тьму. Раздался то ли крик, то ли стон, настолько громкий, что он показался самой болью, но все же Смотрит на Облака встала и подняла обе руки, окутанные золотой паутиной, разрастающейся с каждым мгновением. Между солнечными нитями пульсировало светящееся сердце.

Обрывок хвоста Эша мелькнул в зияющей дыре, пока Смотрит на Облака пыталась сотворить невероятно мощное заклинание. Ричард Ланторн разрубил сбитого шершня тяжелым тесаком, Ирина, освободившись от веса Анеаса, ударила чудовищное насекомое топором, который все еще держала в руке, Гас-а-хо без особых усилий превратил третьего шершня в неопрятную лужу, и только тут Анеас дотянулся в эфире до Смотрит на Облака. Он чувствовал, как шаман изнемогает в потоке силы, он догадался, что она пытается закрыть врата, чтобы Эш не смог вернуться.

Дворец воспоминаний Смотрит на Облака не походил ни на что виденное раньше: он словно бы тек и менялся, будто ты смотришь на какое-то животное изнутри, а не снаружи. В этом дворце Анеас не увидел самого подменыша: он как бы оказался непосредственно в ее разуме. Но даже в эфире не было времени ни наслаждаться этим, ни ужасаться этому. Он проследил мысль Смотрит на Облака, направленную на бассейн… намерения. И прошел сквозь него, воплощая метафору в реальность.

Смотрит на Облака в самом деле изо всех сил пыталась закрыть дыру в небе. Что-то помогало ей, но все же она действовала неуверенно. Силе требовался толчок. Ей требовалась направляющая воля.

В разуме Анеаса мелькнула непрошеная мысль, и Дворец подхватил ее. Смотрит на Облака распахнула глаза и произнесла на безупречной высокой архаике:

— En arche en ho LOGOS.

Небо исцелилось. Прореха исчезла. Топор Ирины ударил шершня по голове, и наступила тишина. Всеобщее потрясение продлилось еще несколько минут, но разум Анеаса оставался достаточно ясным. Он поднял свой топорик, Ричард Ланторн подобрал красный лук Уилфула Убийцы, плававший в воде, выплеснутой упавшим драконом. Люди зашевелились. Кто-то остался невредим, кто-то потерял дар речи. Какая-то женщина заплакала. Другая увидела тонущего и вытащила его. Боглины, за несколько минут до этого обратившиеся против своих, в ужасе побросали оружие. Некоторых прирезали. Кто-то убежал в лес.

Анеас попытался осознать происходящий хаос. Он не представлял, к чему приведет смерть мастера Смита, он не знал, за какую из множества проблем хвататься первой. Нита Кван и Гас-а-хо уже были на ногах. Та-се-хо еще сидел, держась за голову. По всему полуострову люди находили раненых и убитых.

Анеас поднес мокрый рог к губам и дунул. Получившийся звук был похож на крик больного лося, но вторая попытка удалась лучше. К нему повернулись головы.

— Внимание! — рявкнул он. — Поменяйте тетивы! Готовьтесь к атаке!

Он орал так громко, что в горле начало саднить, но люди зашевелились. Они были так потрясены, что никто не стал спорить. Анеас бегал туда-сюда. Спас кучку боглинов, но велел их разоружить. Нашел старого боглина Крека.

— Они молоды, — сказал Крек. — Они не понимают, что этот запах… незаконен.

Он затрещал надкрыльями, сомкнул все четыре челюсти. Пара егерей держала его на прицеле.

— Наблюдайте за ними. Никого не убивайте, — велел Анеас егерям и побежал дальше. Он не видел никакой угрозы, но с болезненной четкостью понимал, насколько они уязвимы. В следующие десять минут он узнал, что его лагерь полностью уничтожен. Холсты с веревками улетели в озеро, большая часть сушеных продуктов оказалась непоправимо испорчена. Он недосчитался почти сотни человек: кого-то прибило к деревьям и насадило на ветви, с которых буря содрала все листья, кто-то утонул, сгорел или просто пропал, когда герметические щиты дрогнули.

— Почему Орли не атаковал? — спросил он Ирину.

Она возилась с легким арбалетом, пытаясь понять, промокла ли тетива насквозь или еще годилась в дело. Посмотрела ему прямо в глаза.

— Он не может. Если бы мог, он бы убил нас всех немедленно. Значит, не может.

— Лодок нет, — сказал Та-се-хо.

Смотрит на Облака потряс головой.

— Это… — Он тяжело дышал. Лицо у подменыша всегда было подвижным, но теперь он походил на актера, последовательно демонстрирующего разные чувства. — Враг действовал в эфире мгновенно. Он живет в эфире. Драконы…

Гас-а-хо нахмурился. Дмитрий, самый высокий из морейцев, покачал головой. Он держал над ними щит.

— Я ничего не понимаю, — медленно сказал он.

— Плана не было, — пояснила Смотрит на Облака. — Наш враг — крупный хищник. Добыча высунулась из укрытия, и он ударил. И победил. Но он не привлек Орли.

— Значит, привлечет теперь, — сказал Анеас.

— Да уж наверное! — поддержал Ланторн.

Анеас все это видел. Раньше он никогда не ощущал подобной уверенности. Он понимал свой план, чувствовал намерения врага, знал, как ответить ему. Возможно, это стало результатом шока. Интересно, так ли видел мир и так ли поступал его брат?

— Мастер Смит мертв? — спросил он. — Черт. Ну что ж. Та-се-хо, каноэ сейчас важнее всего.

— У нас нет еды, — безжалостно сказала Ирина.

— Что-то мы сможем спасти. Сушеный горох в воде превращается в просто горох. Мы считаем, что Орли в дне пути от нас, может, в двух. Нападет ли заново с учетом того, что мы побили его в прошлый раз?

— Да, — сказал Ланторн. Остальные воины согласились.

Анеас почти улыбнулся. Это походило на то мгновение в поединке, когда ты понимаешь, что финт удался. Наверное, он должен был оплакивать павшего дракона, но имя мастера Смита для него осталось всего лишь именем, а сейчас он видел способ победить Орли и с трудом сдерживал ухмылку.

— Мы уязвимы перед врагом, — сказал Смотрит на Облака.

— Что бы мы ни делали, — согласился Анеас. — Возможно, мы могли бы задержать его на минуту. Гас-а-хо, у тебя есть заклинание…

Гас-а-хо держался за амулет на шее.

— Да. Может, чуть дольше. Может, намного дольше.

— Лодки, — сказал Анеас.

Та-се-хо посмотрел на плавающие в заливе обломки и ответил:

— Береста не тонет. Вода ей не вредит. Завтра, к вечеру.

— Тогда нужно спасти все, что еще можно спасти, похоронить мертвых и сказать людям, что мы не побеждены.

— А мы не побеждены? — улыбнулась Ирина. — Как хорошо. Мы не побеждены.

Она смотрела на мертвецов и остатки лагеря, и Анеас не понимал, издевается ли она. Та-се-хо улыбнулся ей.

— Мужчины потому так и опасны, что у нас не хватает ума понять, что мы уже проиграли.

— Я знаю. — У Ирины были волчьи глаза.

ХАРНДОН

Гармодий мылся — занятие несложное, но из-за обстоятельств ставшее почти опасным. Он стоял по бедра в холодной воде с позаимствованным у кого-то куском мыла, в компании семи десятков голых и почти голых мужчин. Некоторые прихватили с собой белье и заодно его стирали. Многие только что оправились от чумы. Харндон оживал. Еще были кашляющие, и к госпиталям на склонах холма в Чипсайде стояли очереди, но уже убрали отряды арбалетчиков, которые охраняли эти госпитали, монахиням ордена Святого Фомы ничто не угрожало, и только нехватка умбротской кости мешала расправиться с чумой окончательно.

Гармодий почувствовал всплеск в эфире, тотчас сотворил заклинание и весьма внимательно и осторожно осмотрелся — как опытный воин, выглянувший из-за щита. Оказалось, что заварушка происходила очень далеко — в реальности. В эфире зелень и золото потемнели, и что-то…

Гармодий бы пригнулся, если бы в эфире можно было спрятаться или вздрогнуть. Вместо этого он скрылся символически, надеясь, что это сдвинет что-то в реальности.

Произошло что-то похожее на взрыв, и его выбросило обратно в реальность.

Он стоял, голый, в реке Альбин, в тени Первого моста Харндона, и отчаянно хотел спрятаться. Но когда это ощущение прошло, Гармодий вылез из реки, оделся, навестил своих пациентов и пошел в замок.

Дезидерата провела в своей столице меньше недели. Она уже была измотана и вспоминала бурные дни турниров и битв как беззаботные и радостные. С момента своего поспешного возвращения она провела более дюжины заседаний совета и чаще следила, как писцы пишут и запечатывают пергаменты, чем возилась с ребенком, оказавшимся на попечении кормилиц, которых она почти не знала. Ее противник, архиепископ, много сделал, чтобы расправиться с дворцовыми слугами, и теперь она сама беседовала с каждым слугой и офицером в сопровождении сэра Джеральда Рэндома или сэра Ранальда. В комнатах ощущалось присутствие ее мужа-короля, в коридорах воняло ее заточением, а в подвалах замка пахло Эшем.

Она обнаружила, что не любит Харндон, чьи веселая суета и великолепные корабли пленили ее, когда она впервые приехала сюда в качестве любимой невесты короля. Ричард Фитцрой, исполнявший обязанности управляющего при ее дворе, проводил с ней почти целый день.

— Это пройдет, — в очередной раз сказал он.

Она подняла брови.

— Это вы так говорите. Вы стали моим первым другом здесь, и я хочу, чтобы вы оказались правы. Но прямо сейчас я ненавижу это место.

Фитцрой старался не любоваться ее красотой, невозможной для смертной женщины, слишком долго. Поэтому он выглянул в окно. Они были в тронном зале — между официальным заседанием Малого совета и неформальной встречей с главами гильдий выдался небольшой перерыв.

Взгляд Фитцроя упал на увядший букет полевых цветов, висевший на ленте.

Он не отводил от него глаз, и она это заметила.

— Здесь даже не убрали.

— Слуги стараются, — возразил Фитцрой. — Стража следит за всеми, мастер Пиэл прислал надежных людей. Успокойтесь, моя королева.

Дезидерата улыбнулась ему со своего трона и тут же вздрогнула, увидев бурое пятно у себя под ногами.

— Он умер здесь, — сказала она, поднеся руку к горлу. — Я хочу увидеть своего сына.

— Но гильдии, мадам. — Фитцрой не снимал доспехов целыми днями.

— Если моего сына убьют, мы погибнем, — возразила Дезидерата и обмякла на троне. — Пресвятая Дева, ну и клушей я стала. Не обращайте внимания, мой милый рыцарь.

Вошел паж и вручил сэру Ричарду записку. Потом появилась Ребекка Альмспенд с вазой фруктов — в основном с яблоками нового урожая — и поставила их на буфет.

— Я скучаю по Бланш, — призналась она. — Подозреваю, мы просто не замечали, сколько работы она делала.

Дезидерата улыбнулась, услышав это имя.

— А теперь она императрица. С ней он будет верным и надежным, и у королевства всегда будет хороший друг.

— Моя королева, магистр Гармодий просит аудиенции. — Фитцрой стремительно вскочил, несмотря на тяжелые доспехи.

— Пригласите немедленно! — Она хлопнула в ладоши. Леди Мэри, некогда известная как «Жестокое сердце», присела, а затем вышла и вернулась, ведя под руку магистра.

— Моя госпожа, на севере идет война. — Гармодий опустился на одно колено. — Я чувствую, что нужен там.

— Вам прислали весть? — спросила королева.

Леди Мэри прижала руку ко рту. В конце концов, она была помолвлена с сэром Гэвином Мурьеном, который командовал силами союза на севере.

— Нет, моя королева. Я просто чувствую сотрясения в эфире.

— Как и я, — призналась королева. — Здесь мы зря теряем время.

Гармодий увидел все: безвкусно украшенный зал, притопывающую от нетерпения ножку, перочинный нож, обрывки пергамента, пролитый сургуч. Он снова поклонился.

— Госпожа моя королева, я не могу согласиться. Три тысячи ваших подданных, а то и больше, были бы мертвы, если бы вы и я не вернулись.

Королева подперла рукой подбородок, что было совершенно на нее не похоже.

— Кажется мне, что стоит оставить сэра Джеральда на троне, а возможно, и Лиссен Карак отдать ему. Он прекрасно справится. А я хочу на поле боя.

— А как же ребенок? — мягко спросила леди Мэри.

— У него есть няньки и учитель. Учитель! — выплюнула королева. — Хотя единственное, чему он способен пока научиться, — это присасываться к моим соскам.

Некоторые фрейлины тихонько вскрикнули, но королева частенько так шутила. Она улыбнулась Гармодию.

— Магистр, я не хочу стать причиной трудностей.

— Мадам, вы воплощение куртуазности, — сказал магистр, — но чума заканчивается, еще пятидесяти фунтов кости хватит, чтобы окончательно с ней расправиться. А север…

— Мы должны вернуться на север, — согласилась королева.

— Ваше величество! — рыкнул сэр Ричард.

— Меня охраняют лучшие рыцари Альбы, — сказала королева, — мое королевство и мой мир в опасности. Почему я здесь?

— Потому что Харндон превыше всего, — пояснил сэр Джеральд. — Простите, ваше величество, за постоянное беспокойство и скуку, но если Харндон падет, рухнет все. Красный Рыцарь…

— А что, Красный Рыцарь — ваш король? — крикнула Дезидерата.

— Вы несправедливы, моя королева, — отрезал Рэндом.

— Он отдал нам приказ и мы должны ему подчиняться? Рэндом опустил глаза. А потом встретился с ней взглядом.

— Да.

— Я не нужна здесь, — вздохнула Дезидерата. — Он слишком много берет на себя, твой Красный Рыцарь, император он или не император.

— Возможно, ваше величество. Но все же я считаю, что наше место пока здесь. Величие Харндона еще не восстановлено.

Бекка Альмспенд заговорила:

— Вынуждена согласиться, ваше величество. Харндон необходимо удержать, а ведь на нас еще даже не нападали. В нашем распоряжении едва ли десятая часть тех сил, что были у нас год назад. Посмотрите только на всех этих тварей, которых вы обнаружили во дворце.

Дезидерата откинулась назад и нахмурилась, но через мгновение ее лицо изменилось. Она улыбнулась, и столб осеннего солнечного света озарил ее. Казалось, сияние ее лица осветило весь зал, и ее медового цвета волосы превратились в золотую реку, освещенную звездным изумрудом, сверкающим в простой короне.

— Да будет так, — сказала она. — Но если внешнее благочестие ведет к внутренней святости, значит, и для моего тронного зала это верно.

Она призвала силу и одним ударом изгнала тараканов и крыс, а заодно растворила в клубах благовонного дыма безвкусные украшения, оставшиеся со страстной недели.

— Надо было это сделать, когда я приехала.

Гармодий снова поклонился.

— Ваше величество остается хозяйкой в собственном доме. Но я чувствую, что нужен на севере.

— Идите. Идите, дорогой мой. Держите с нами связь. По вашему слову я приду со своей маленькой армией и всеми своими талантами. — Она улыбнулась и протянула руку для поцелуя. — Но сначала позвольте мне дать вам один совет и дайте мне свой.

Гармодий поклонился и приблизился к ней. Она сказала тихо и настойчиво:

— Он попытается убить вас, когда вы будете в одиночестве, вне нашей защиты.

Гармодий взглянул в ее теплые глаза:

— Мадам, уже началось падение драконов, а мне хватит хитрости, чтобы спасти свою шкуру. Ну, а если нет, — он мрачно улыбнулся, — значит, пришло мое время.

— Мастер Смит всегда был нашим другом, — сказала она.

— Нет. Он враг в обличье друга. Но если я прав, то сейчас все маски будут сняты.

Она побледнела.

— Вы желаете моего совета, мэм?

— Леди Джейн, любовница моего мужа. Беременна.

Гармодий только пожал плечами. Дезидерата прищурилась.

— Я исцелила его от проклятия его сестры, чтобы он смог… — Она осеклась.

— Это ничего не значит для вас, миледи. Щедро одарите ее и отправьте домой к семье. Обещайте, что примете ее сына или дочь при дворе, когда он или она достигнет совершеннолетия.

— И только?

Гармодий посмотрел на Рэндома — тот отвернулся, и на Ребекку Альмспенд, которая готовилась стать Ребеккой Лаклан. Она только приподняла бровь, как бы говоря: «Как вам угодно».

Гармодий встал на колени и взял руки королевы в свои, как делают мужчины, клянущиеся в верности.

— Высокая госпожа, — произнес он на архаике, — вам кажется, что она напала на вас. Но она совсем ребенок и поступила так, как поступила бы любая юная женщина. Отпустите ее, дайте ей возможность быть вам благодарной.

Он понизил голос так, чтобы она слышала его только в эфире.

«Вы не простолюдинка. Месть для слабых. Вы не такая».

«Но я совсем одна! — закричала она молча. — А если они обратят этого ублюдка против моего Константина?»

«Послушайте старого дурака. Она не представляет угрозы. Сделайте ее своим другом, и пусть ваши сыновья тоже подружатся».

В реальности она наклонилась вперед.

— Вы мой лучший советник. — Она поцеловала его в лоб.

Гармодий спустился со старой угловой башни, которая слегка склонялась надо рвом, как будто была готова упасть. Во дворе пара конюхов уже держала великолепную гнедую, оседланную и взнузданную, с притороченными к седлу походными сумками.

Он испытал сильное déjà vu, ощущение, что действовал не по собственной воле, всплыло настойчивое воспоминание о том, как он спускался по этой же лестнице и выходил из этой же двери — кажется, к той же самой лошади. Миновало ли два года или двадцать? Поскольку он поглотил Ричарда Планжере, все воспоминания мертвеца остались у него. Не меньше дюжины дней, когда он выходил из этой двери и шел к лошади.

Он вдруг задумался — если воспоминания живы, мертв ли сам человек? Что такое на самом деле жизнь и смерть?

Да почти ничто.

Возможно, религия все же права.

Жизнь и смерть. Золото и зелень. Имена, которые люди дают тому, о чем не имеют ни малейшего понятия.

Ему требовалось время, чтобы вернуть Планжере. Его мучили воспоминания, побочный эффект поглощения. Или вся суть состояла в воспоминаниях, а побочным был прилив силы?

Гармодий размышлял об этом, пока конюх ставил перед ним помост для посадки на лошадь, пока кивал в знак благодарности, пока садился в седло. Его ждало шестидневное путешествие — время обдумать многое, на что он раньше не обращал внимания.

Он остановился, не выехав за пределы мощнейших защитных заклинаний замка, и поднял собственные щиты. Многократно проверил положение и цвет каждого золотого камня в окружающей его магической стене, возводить которую он ежедневно учился у королевы, чей разум был совершенно неприступен. Поверх стены он наложил обманные экраны, серию иллюзий и пару сюрпризов для любого злоумышленника. Это была первая серьезная попытка Гармодия задействовать ars magika, которым университет вдруг стал торговать вразнос.

«Возрождение, — подумал Гармодий. — Возрождение герметического искусства на моем веку, по странному совпадению случившееся именно тогда, когда мы, смертные, по-настоящему в этом нуждались».

Затем он проверил меч у пояса и щит, висевший у седла. Потому что было одно бесспорное отличие от предыдущего выезда из этих ворот. Сейчас он оказался в другом теле, молодом и сильном, жаждущем любви и движения.

«Смелый, — думал он, — но недостаточно смелый, чтобы сказать королеве, что должен уехать, прежде чем наброшусь на нее». Он улыбнулся самому себе, силе своего желания, ее поцелую, до сих пор горящему на лбу, и покачал головой, потому что голова его была достаточно стара, чтобы смеяться над желаниями молодого тела и удивляться его способности побеждать мудрую старую голову.

Он подумал о приворотах времен своей юности. Мое наслаждение в возможности доставить наслаждение своей любимой. Моя сила — мое наслаждение силой.

— Идиот, — нежно сказал он. И тронул пятками сильные бока кобылы.

Он спустился с замковой горы и направился в восточный Чипинг, мимо руин епископского дворца и кварталов, опустошенных огнем. Он много возился с бедными и лечил их от чумы, поэтому его все знали. В отличие от прошлой одинокой поездки два года назад, сейчас его и то дело останавливали друзья.

Из-за этого — или по случайному совпадению — он выехал на открытый рынок перед Первым мостом, когда первый из рогатых бросился на людей. На рынке собралось около двух тысяч человек, у сотни фермеров были фургоны и тележки, но встречались и просто мальчишки с мешками лука или девушки с десятком кочанов капусты. Торговых судов на реке не осталось — всё способное перемещаться по воде оказалось в армии.

Он ощутил темноту, и рогатые не застали его врасплох. Они его знали. Двое бросились прямо на него. Он верил в свою многослойную защиту, активную и пассивную, достаточно крепко, чтобы просто посмотреть на них.

И он увидел.

Он вздохнул и этим призвал силу. Он очутился в своем Дворце и превратил себя в десятерых магистров, и каждый Гармодий получил свою задачу. Двое изготовили бутыли волшебной силы, черпая энергию в его дыхании и вращая ее, как волшебные стеклодувы, а третий взял эти конструкции в герметические когти и расположил их должным образом. Другие трое сделали то же самое, собрав силу и обратив ее огнем.

«Потому что все сущее есть огонь и все происходит из огня», — думал Гармодий в тишине своего разума, наблюдая за десятью своими двойниками, работающими с потоками силы, которые он год назад не смог бы даже нащупать, не говоря уже о том, чтобы проявить их в реальности.

Рыжий человек с оленьей головой, с карикатурно огромными гениталиями и массивными мышцами подошел к фермерской жене, которая набрала в грудь воздуха, чтобы закричать.

Их было семнадцать.

Гармодий поднял правую руку, хотя уже мог обойтись без жестов, и почувствовал, как сила потекла по руке, но и это тоже было всего лишь символом. Он чуть шире открыл глаза и сотворил заклинание.

…Ни слов, ни громкой песни, ни страсти. Сила прошла через него и вырвалась, и каждый из семнадцати людей-оленей оказался заключен в герметический сосуд, и в каждом пылал огненный шар, жаркий, как раскаленная добела сталь, только что из доменной печи. Шары вспыхнули — и горели, пока хватало топлива. Доли секунды.

В вакуум втянулся воздух, что мог бы предсказать любой алхимик, и семнадцать раскатов грома слились в один, звук отразился от стен собора, спугнув тысячи чаек и ворон.

Гармодий в одиночестве стоял в распахнутом эфире и искал.

— Эш? — позвал он.

Никто не ответил. Он был готов сражаться, даже в одиночестве, он обыскивал эфирный план города, который ничем не напоминал реальность, его склоны, холмы, долины и выгребные ямы не имели ничего общего с настоящим городом, зато многое говорили о боли, любви, похоти и смерти.

— Черт, — вслух сказал Гармодий. Где-то кричали люди.

Он видел их. Он потянулся сквозь эфир безрассудно, сжигая врагов там, где заставал, но некоторые из них уже взорвались, как грибы-дождевики, и семена новой заразы повисли в воздухе.

Он развернул лошадь и поскакал обратно к воротам, чтобы найти Ранальда Лаклана. И королеву.

ДОЛИНА ДАЙКСДЕЙЛ — СЭР ГЭВИН МУРЬЕН

Никос, магистр грамматики императорского университета, ipso facto стал главным магистром в армии. В мантии ученого поверх кольчуги он выглядел не опасным, но удивительно безвредным. На поясе у него висели только столовый нож и пенал. Никос стоял, вглядываясь в неестественную тьму. У него за спиной рубили деревья — при свечах, хотя был полдень, а отступающая армия освещала свой путь факелами. В воздухе пахло горящими камнями.

Мастер Никос поправил тяжелые очки. Оруженосец Гэвина держал перед ним книгу. Магистр вывел несколько слов аккуратными готическими буквами, черными магическими чернилами, а потом поднял голову, походя в своих очках с толстыми линзами в деревянной оправе на озадаченную сову.

— Я не представляю, что происходит, — признался он Сказочному Рыцарю.

— Я тоже, магис-с-стр, — нахмурился Тапио. — Полагаю, один из них упал. Похоже, это был наш-ш-ш с-с-союзник. Жаль.

Магистр облизнул губы, как будто мог почувствовать вкус эфира. Взглянул на Тамсин, которая явилась свежая, как рассвет.

— Мне кажется, никто из них нам не союзник, — сказал он.

Гэвин Мурьен смотрел на запад, поверх площадки, где располагалась его последняя засада.

— Надеюсь, вы ошибаетесь. Он мне нравится, и он наш союзник. — Он впился взглядом в грамматика. — Многим своим союзникам я доверял меньше.

— Гармодий им не доверяет, а он — magister maximus, — возразил мастер Никос. — Я видел Змея в Дормлинге. Он хорошо притворяется человеком, но все же он не человек. Он очарователен и коварен. И похож на сатану не меньше, чем тот, с которым мы сейчас сражаемся. Мой приказ…

— Вот они. — Тапио указал на настоящую волну хейстенохов, которая катилась по лугу к переправе. — Давайте сражаться с чудовищами,которые уже здесь.

— Прошу прощения, — рассеянно пробормотал грамматик, входя в свой Дворец.

Гэвин смотрел, как первые тяжелые стрелы полетели в рогатых.

— Мы начинаем проигрывать, — сказал он. — Я помню это чувство по другим боям. Проигрываешь не разом. Просто пропускаешь один удар, другой, потом теряешь равновесие, меч скользит в руке, и вдруг ты уже лежишь на земле.

— Мы далеки от поражения, — ответил грамматик. — Его сегодня нет на поле боя.

— Хотел бы я быть в этом уверен, — скривился Гэвин, — или в том, что вы не правы и мы не потеряли дракона.

В камышах на берегу реки хейстенохи наткнулись на закопанные в грязь колья и погибали, пронзенные. Задние ряды давили, загоняя передние в ловушку. Это была идея Харальда Редмида: королевские егеря знали толк в капканах.

Мастер Никос снял очки, вытер их и с треском захлопнул гримуар. Указал куда-то вдаль.

— Мы не проигрываем.

Гэвин Мурьен погладил топор.

— Мы второй день отступаем из Н’Гары. Каждый день мы используем новый трюк. Мы учим их воевать. И трюки закончатся раньше, чем у них закончатся трупы. У них нет недостатка в бойцах.

— Возможно, пора немного рискнуть, — ответил морейский маг. Еще раз потянулся в эфир и нахмурился, как будто ему не понравилось то, что он почувствовал. Но затем мастер Никос собрал силу — гораздо резче, чем это обычно делают человеческие маги, — разжал пальцы и выпустил тщательно продуманное заклинание, состоявшее из маленьких сфер сжатой силы, плюющихся молниями. Он направил их за ряд ловушек, и на какое-то мгновение все люди на невысоком гребне увидели светящиеся шары над водой.

— Это безумный рис-с-ск! Вы могли привлечь внимание врага!

Мастер Никос смотрел, как тысяча тварей обратилась в пепел за одно мгновение. Это было одно из самых сокрушительных заклинаний в его жизни. От его улыбки Гэвин вздрогнул.

— Эш — не единственная сила в этом мире, — сказал грамматик. — Осторожностью нам не победить. Сегодня наш враг… нездоров. — Глаза старика заблестели. — Готов биться об заклад.

— Откуда вы знаете? — спросил Гэвин.

— Полагаю, что мастер Смит на севере слегка его потрепал. Я это вижу. Он потратил больше, чем имел. Пришло время платить по счетам.

Магистр Никос был ученым и был стариком, но сила так и текла сквозь него.

— Что это значит? — спросил Гэвин.

— Я просто написал его имя огненными буквами, а он не ответил, — пояснил мастер Никос и сотворил еще одно заклинание. Авангард Эша продолжал умирать. Старый грамматик засмеялся. — Ей-богу, всегда хотел это сделать.

Он поднял руки и обрушил на своих врагов смерть. Он продержался всего несколько минут, но за это время погибли все пещерные тролли, и никто не смог защитить их. Хейстенохи горели заживо, большинство стражей успело поднять щиты и выжило, но более крупным тварям повезло меньше. Виверны падали с пылающими крыльями, волна белого огня катилась по боглинам, а Эш не подавал признаков жизни.

Впервые за несколько недель армия альянса удерживала позицию целый день. А потом Гэвин оставил свое пламя гореть и ускользнул под покров ночи, а Тамсин спела песнь обмана, и войско растворилось в великих северных лесах, оставив Эшу мертвецов и возможность злиться.

АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Крылья грифона забили по воздуху, словно хватаясь за него, золотые перья задрожали все вразнобой, седло уперлось Габриэлю в живот, и они рухнули вниз. И вот уже львиные лапы побежали по земле, поднимая пыль.

Габриэль почти привык к этому. Почти. Почти с нетерпением ждал полета, и желудок не сводило, как когда-то перед уроками магии с матерью.

«Люблю тебя», — сообщил огромный зверь.

В ответ Габриэль вытащил ноги из стремян и крепко обнял пернатую шею. Грифон довольно заворчал. Ариосто быстро оправился от битвы с Руном и последующего набега на армию нечисти. Но он ел слишком много — половине населения Арле грозил голод из-за непомерного аппетита грифона.

Габриэлю нужно было поговорить с Томом Лакланом. Минуты бежали, времени оставалось все меньше, и ему пришлось сделать это лично. Его встретили аплодисментами, которые, несмотря на войну, славу, усталость и счастье полета, его все еще радовали. Навстречу вышли Бент и Длинная Лапища, который дежурил в этот день. Корнер, бальи вениканских моряков, подошел, поклонился и получил клочок пергамента с личной печатью герцогини.

— Как Том? — спросил Красный Рыцарь Длинную Лапищу.

— Да как обычно. Ваше величество.

— Мы готовы ехать? — улыбнулся Габриэль.

— Да вроде того.

Они шли мимо мишеней, на которых учились лучники. Двадцать человек стреляли, еще пятьдесят ждали, и у Габриэля на мгновение сжалось сердце, когда он понял, что почти никого из них не знает — хотя все они были в красном.

Он кивнул Безголовому, который стоял рядом с боглином. Оба держали в руках натянутые луки, готовые стрелять в самые далекие мишени.

— Ты, наверное, единственный боглин во всей Древней земле, — заметил Габриэль, остановившись.

Длинная Лапища положил руку на жесткое надкрылье.

— Урк Моган. На турнире Дракона они с Калли оказались на равных в стрельбе на дальнюю дистанцию.

Габриэль, который, хоть и был императором, не чурался слухов, взял существо за руку.

— Я слышал об этом от Калли. Тебя наняли в войско?

Четыре челюсти щелкнули, но почти беззвучно.

— Он довольно застенчивый, — пояснил Длинная Лапища, он же сэр Роберт Каффель.

— А вот Цапля, — сказал Безголовый.

Габриэлю пришлось на мгновение задуматься. Его бесило, что некоторых людей в собственном войске он ни разу не встречал. Что люди могут умереть у него под началом, а он и не узнает. Он не этого хотел, когда начинал.

— Большая… честь… — сказал Урк.

— Нам повезло, что ты у нас есть, — отозвался Габриэль. — А у нас найдутся подходящие доспехи?

Длинная Лапища кивнул, как будто это был крайне своевременный вопрос.

— Две девицы Сью и Гропф занимаются шитьем еще со времен Веники. У него будет самая красивая одежда во всем войске, — ухмыльнулся Безголовый.

— Это у шестирукого-то жука, — заметил Типпит. — Как поживаете, капитан?

Габриэль улыбнулся. Он ничего не мог с собой поделать. Он мечтал о такой жизни. Это была его семья, которую он собрал сам.

— Раз вижу тебя, Типпит, значит, все хорошо. Цапля? Он из-за Стены?

— Из Хурана, — гордо сказал молодой человек. Поверх хорошей стеганой куртки он надел форменное сюрко, но вместо шосс на нем были штаны из оленьей шкуры и набедренная повязка, а у пояса висел не нож или меч, а небольшой топор.

— Как насчет табака? — спросил Габриэль.

— У меня его нет, — пожал плечами хуранец.

— Я что-нибудь с этим сделаю, — пообещал император людей. Так он и командовал — зная всех до единого, вникая в их жизни. Ему не кланялись. Приятно было это вспоминать.

Цапля усмехнулся и хлопнул его по спине.

— А вот это хорошо.

Лучники отвернулись, пряча улыбки. Пришедшие из-за Стены не привыкли выражать уважение внешне, они верили в равенство, которому даже древние позавидовали бы. Габриэль засмеялся, положил руку на плечо Цапле, а потом познакомился с другими новичками: Айрис, высокой девушкой-иркой с ярко-желтыми волосами, и ее побратимами, Элараном и Сиденхиром. Он посмотрел, как они стреляют, и улыбнулся, услышав их слишком правильную высокую архаику.

— Они даже пердят цветами, — заметил Безголовый, — Айрис так точно.

Длинная Лапища добавил:

— Но стреляют хорошо.

— А что вениканцы про них думают? — спросил Габриэль.

— Да все отлично, — ответил Длинная Лапища, имея в виду, что вопрос это непростой и хорошему капитану не стоит его повторять.

Габриэль знал все о вопросах, которые не следует задавать. Вслед за Длинной Лапищей он прошел мимо остальных лучников к укреплениям у главных ворот лагеря, где сидели или стояли человек пятьдесят в полном доспехе. Двое осторожно упражнялись на боевых мечах. Немного старомодные доспехи, изящные кольчуги без крупных пластин выдавали в них окситанцев. Их Габриэль тоже не знал.

Том Лаклан, известный большей части мира как Плохиш Том, стоял на валу в полном доспехе. В Венике он купил новый: великолепного иссиня-черного цвета, с латунной отделкой, отполированной до яркого золотого блеска. На латуни был многократно выгравирован девиз «Лакланы за Э» и довольно сложное заклинание, которое Габриэль прекрасно видел в эфире.

— Очень хорошо, — сказал Габриэль.

— Да уж, — согласился Том, как будто они проговорили все утро.

— Это караул?

— Ага. Лучники стреляют, рыцари упражняются с мечами и копьями. А еще мы тренируем ту маленькую хитрость, про которую ты говорил. Со штурмом моста.

— Моста?

— Ты, конечно, любишь секреты. Но если я вижу мост, я так и говорю — мост. Большой мокрый мост, шириной футов двадцать от края до края.

— Ах, этот мост. — Габриэль улыбнулся, отказываясь вступать в игру. — Готов ехать?

— Ага, — кивнул Том и вдруг закричал на поединщиков: — Это еще что такое? Ты вообще рыцарь?

Один из окситанцев нанес очень сильный удар. Другой успел поставить блок. Полетели искры.

— Я не хочу больше терять солдат, — сказал Габриэль.

— Тебе нужны те, кто умеет убивать. А их нужно учить. Это требует времени, снаряжения и крови. Ты сам когда последний раз за меч брался?

— Две недели назад я дрался на турнире. За несколько дней до этого я дрался с тобой, в одних рубашках. Вчера я побил Майкла.

Окситанцы сошлись очень близко — и вдруг схватились врукопашную.

— Тебе стоит помахаться с Длинной Лапищей, — заметил Том, — он вчера честно меня побил.

Длинная Лапища был очень доволен собой.

— Я по делу, — сказал Габриэль, — заберу тебя с собой.

— А кто командовать будет?

— Изюминка.

Наступило молчание.

— Ну ладно, — наконец сказал Том.

Габриэлю захотелось его обнять, но вместо этого он спросил у Длинной Лапищи:

— Как насчет поразмяться? У меня с собой только костюм для полетов.

Тот кивнул, перепрыгнул через барьер с ловкостью, необычной для человека старше пятидесяти, и взял легкий бацинет с изящным высоким гребнем и острым клювом. Длинная Лапища был в кольчуге поверх форменной куртки и дорогой бригантины, обтянутой бархатом.

— В Венике все купили новые доспехи? — спросил капитан.

— Почти, — ответил Том. — Вот ты купил. Или откуда ты взял эту золотую штуку?

Он посмотрел на следующую пару бойцов: сэра Данведа и почти незнакомого Габриэлю рыцаря в великолепном доспехе.

— Это лорд Уимарк? — спросил Габриэль.

— Ага. Данвед заставит его благородную задницу попотеть. Эй, ты чего это?

Габриэль, державший шлем для полетов в руках, надел его на голову и защелкнул застежку.

— Собираюсь подраться.

— А, — улыбнулся Том. — Я-то думал, я все испортил.

Длинная Лапища сгибал и разгибал пальцы латной перчатки. Подошел его оруженосец, красивый золотоволосый юноша лет четырнадцати-пятнадцати в новой кольчуге.

— Я никого тут не знаю, — пожаловался Габриэль.

— Это Хэмиш Комин. Из брогатских парней. В нем течет кровь горцев. Он еще вырастет. — Том указал на двух окситанцев: — Это сэр Оливер и сэр Маттеос.

Он посмотрел, как двое новых бойцов обмениваются ударами, а потом расходятся.

— Уимарк, хватит нежничать! Врежь ему!

Но Данвед был значительно сильнее изящного аристократа, и в следующий момент Уимарк оказался в траве, с секирой у горла.

— Все, — крикнул Том, — с поля. А почему Изюминка? У нее нет опыта командования большими отрядами.

— Именно поэтому. Слушай, Том. У меня вас, тех, кому я доверяю, может, десятка два. Тех, кто знает весь план. Когда я погибну… если я погибну, все придется делать вам. Изюминка должна научиться командовать армией любого размера.

— Так, — сказал Том после паузы. — Ей придется сражаться с патриархом?

— Да.

— К черту все, — сказал Том, — я хотел с ним сам драться.

— А ты пойдешь со мной и Морганом. Сражаться с Некромантом.

Улыбка расплылась по лицу Тома.

— А вот это дело. И когда?

— Как только мы с Длинной Лапищей закончим. Я не могу допустить, чтобы Некромант объединился с патриархом или герцогом Митлийским. — Он наклонился ближе. — Есть мнение, что существует еще один. Еще один… враг.

— Христос всемогущий. Сиськи Тары. — Безумный взгляд Тома встретился со взглядом его друга. — Еще одна сила?

— Да.

— Нельзя позволить им объединиться. — Том присвистнул. — Итого у нас двадцать дней?

— Или даже меньше. Дю Корс к востоку от Лукрета. Мортирмир определяет местонахождение Некроманта с точностью до дюжины лиг. Пайам вернулся сегодня утром, надеюсь, он пойдет на север от побережья. А мы поедем на запад.

— А что у нас за войско? — спросил Том.

— Гильдейское ополчение, императорская армия и весь гарнизон Арле. Герцогине и Изюминке остаются мое войско, вениканцы и беронцы.

Том потянул себя за бороду:

— Этого мало. Нас и с самого начала-то было немного, а теперь стало еще меньше.

— Мы просто должны охранять Мортирмира. — Габриэль коснулся своего забрала. — Но я бы хотел, чтобы Эш заметил все припасы, которые я перебрасываю на запад Галле, и войска, идущие в этом направлении. Нужно, чтобы он решил, будто я возвращаюсь морем.

— Я слышал, он тебя не увидел в последний раз? — Том хмыкнул.

— Не лично меня. Но мы все, особенно Мортирмир, должны пылать как солнце, помня о потенциальной вражде. Ну, я надеюсь.

Он опустил забрало и вышел на пружинящую под ногами лужайку. Длинная Лапища, выбрав другие перчатки, последовал за ним. Несколько раз согнул пальцы и кивнул, показывая, что все в порядке. Он опустился на колени, и Габриэль отсалютовал ему, болезненно осознавая, что за ним наблюдают тысячи людей. Поэтому он был особенно осторожен.

Они долго кружили по полю. Затем Длинная Лапища медленно подошел ближе. Габриэль ударил его, целясь в руки. Длинная Лапища подставил меч и сделал шаг вперед, его клинок скользнул по мечу Габриэля, который отступил назад, пытаясь увеличить дистанцию.

Длинную Лапищу прозвали так неспроста. Дело было не только в огромной длине его рук, но и в скорости, с которой он двигался. Он походил на огромную кошку. Он снова сократил дистанцию, и кончик его клинка разминулся с шеей капитана всего на три пальца. Еще сокращая дистанцию, он двинулся вперед. У Габриэля дрогнула рука, он был в более уязвимой позиции, и, к его немыслимому ужасу, Длинная Лапища протянул руку между его рук и вырвал у него меч.

Он постоял мгновение, терзаемый уязвленной гордостью. Длинная Лапища с поклоном вернул ему меч. Габриэль ненавидел, когда над ним издевались. В детстве ему этого хватило.

— Ты в порядке? — спросил Длинная Лапища совершенно искренне.

Габриэль моргнул, стараясь сдержать иррациональную реакцию.

— Это было прекрасно, — признал он, — просто мне хотелось бы, чтобы это произошло с кем-то другим.

Люди вокруг кричали, Дубовая Скамья колотила в ладоши.

Они поклонились друг другу. Теперь Габриэль стал осторожнее. Он медленно кружил по полю, не обращая внимания на провокации, и старался отступать, стоило Длинной Лапище приблизиться.

— Что ты как баба! — проревел Том.

Габриэль уже забыл, как неприятно, когда тебя оценивают. Но когда Длинная Лапища атаковал простым рубящим ударом, он прикрылся и шагнул вперед. Он немедленно схватил кинжал, когда Длинная Лапища левой рукой дернул его меч. Отпустил меч и ударил противника по шлему рукоятью тяжелого кинжала.

Длинная Лапища засмеялся.

— Отлично, капитан.

Габриэль вложил кинжал в ножны — руки дрожали, и отступил, чтобы снова отсалютовать. Длинная Лапища пугал его иначе, чем Плохиш Том. Том мог поранить его, а Длинная Лапища — победить. Габриэль сбился с ритма, потому что понял, чем это грозит. Все дело в мышлении.

Впрочем, это относилось и к противостоянию с Эшем.

Он перешел в атаку, нанося двойные удары: раз-два, раз-два. Длинная Лапища парировал, но не нападал сам. Он гордился своими чистыми, аккуратными убийствами и никогда не опускался до «сдвоенных» дружеских поединков, когда двое били друг друга в одинаковом темпе — и умирали бы, будь у них в руках боевое оружие.

Поэтому он парировал и отступал раз за разом. Парировал и отступал, ожидая, пока Габриэль выдохнется. Но Габриэль был сыт, недавно женился и только что вылечился от болезни, которая пожирала его легкие. Он редко чувствовал себя таким здоровым.

Он нанес три удара подряд. Диагональный, слева направо и вниз: reverse. Справа налево, ровно, на уровне глаз. Mezzano. Длинная Лапища отбил его удар, и лезвия острых мечей столкнулись. Габриэль ухмыльнулся под забралом. Убрал левую руку с рукояти и прокрутил меч, цепляя клинок Длинной Лапищи. Попробовал зацепить его на середине с другой стороны…

И с ужасом и изумлением увидел, как Длинная Лапища протянул руку и поймал его собственный клинок в середине, уткнув кончик своего меча в горло Габриэля. Идеальная контратака.

— Черт! — сказал Габриэль.

— Я всю жизнь мечтал так сделать, — злорадствовал Длинная Лапища, — клянусь Пресвятой Богородицей!

Он громко заорал. В ответ послышались крики. Габриэль поник. Потом решил, что никто не потешается над ним, и поднял забрало. Молодой Хэмиш смотрел на Длинную Лапищу с чем-то вроде обожания. Старые мечники колотили его по спине. Этот прием против punta falsa все знали, постоянно обсуждали и тренировали так же часто, как священники читают «Отче наш».

Но раньше никто ни разу с ним не справился.

Габриэль покачал головой и тут увидел человека, который спокойно полировал лезвие своего меча. Это был Филип де Бозе.

Никто не собирался разговаривать с побежденным императором, поэтому он пошел по траве к де Бозе. Боец встал и поклонился.

— Ваше величество.

— Филип, — император не смог сдержаться, — ты же умер.

— О да. Умер. Не в первый раз, милорд.

Габриэль повернулся и увидел Тома Лаклана за своим плечом.

— Он не любит об этом говорить, — пояснил Том.

Габриэль кивнул, но де Бозе продолжил:

— У меня был амулет. Очень древний. В последний раз он сломался. Думаю, когда я в следующий раз поймаю копье, мне конец.

— Как и любому из нас, — сказал Габриэль. Том кивнул, соглашаясь.

— Я думал, что я храбрый, — де Бозе вздохнул, — а теперь понимаю, что боюсь смерти.

— Добро пожаловать, — сказал Габриэль.

— Что? — нахмурился Том. — Ты боишься смерти?

— Постоянно. Смерти, разложения, унижения, пыток, агонии, неудачи, успеха… да чего угодно.

— В этом я не сомневался, — хмыкнул Том.

Габриэль кивнул и улыбнулся де Бозе.

— Раз ты жив, оставайся со мной. Эткорт с ног сбивается.

— Мне нужен новый лучник, — сказал де Бозе, вставая, — но я в игре.

— Бери боглина, — предложил Том.

— И возьму. — Де Бозе улыбнулся. — Мне нравится этот жучок. Вы не против иметь его при себе?

— Потерплю, — сказал Габриэль по-горски.

Том не обратил на это внимания.

— Ладно. Думаю, мы все не влезем на твою летающую тварь?

— Нет. Готовьте войско к переброске, а имперцев отправьте по дороге, с едой. — Он указал на схолариев: — Комнина и Майкла я оставлю с Бланш охранять Арле.

— Ага. Это почему? — спросил Том.

— Потому что Майкл — заместитель меня как капитана, а Комнин — меня как императора.

— Ну и короновал бы юного Георгия, — сказал Том.

— Забыл, насколько горское общество похоже на империю, — улыбнулся Габриэль. — Надо было.

— У нас есть выборный наследник, — осклабился Том, — и мне не надо отвечать за весь мир. Так, по мелочи.

Габриэль засмеялся. По-настоящему, как не смеялся очень давно.

— Что насчет еды? — спросил Том.

— Прямо сейчас через перевал идет обоз из четырех сотен телег. Ты не думал, где Сью?

— Она велела мне не спрашивать. — Том слегка улыбнулся. — Мы все еще вместе… ну, ты знаешь. А как врата?

— Я не думал, что мне придется кормить беженцев. Хотя бы не так много. В остальном все хорошо. Ну, кроме того, что Эш побеждает, Некромант никуда не делся, а Гармодий с месяц назад решил, что есть еще и третья сила, которую пока не видно. Ну и чума не побеждена. И что-то мы еще забыли. А так все хорошо.

— Я бы поболтал с тобой еще, — засмеялся Том, — но у меня куча дел.

Габриэль вернулся к Ариосто, который обгладывал уже не узнаваемые останки жирного тельца. За ним никто не пошел: войско всегда было семьей и оставалось ею, здесь ему придворные не требовались.

На Ариосто уставились два мальчика. Один предложил поймать грифона за поводья.

— Не вздумай, — улыбнулся Габриэль.

Мальчики убежали и оставили его одного. К счастью.

— Ты их убиваешь, прежде чем съесть? — спросил он.

Ариосто мурлыкнул. «Обязательно».

Габриэль кивнул и оперся спиной на седло. Посадочная площадка служила также плацем, и он видел почти весь лагерь. Долговязая женщина целовалась с Безголовым, думая, что их никто не видит. Двое лучников дрались, обмениваясь сильными и резкими ударами, — но, кажется, не всерьез. Дубовая Скамья болтала с Цаплей. Кто-то шел в нужник, кто-то стирал белье, ел, стрелял из лука или махал мечом. Двое кузнецов подковывали коней.

Пока он смотрел, все начало меняться. Раздался свисток; в центре лагеря, рядом с командирскими шатрами, разом рухнули палатки целого копья — раз, два, три. Шатер примипила качнулся взад и вперед, и с него начали снимать полотнища внешних стенок. Зазвучала труба. У них появился новый трубач — из Харндона. Габриэль никогда не видел этого парня, и ему вдруг страшно захотелось пойти и познакомиться с ним.

Новый трубач был чертовски хорош. Сигнал «снимайте лагерь» летел над травой, и палатки опускались одна за другой. Некоторые из ветеранов увидели императора и сделали правильный вывод.

Харальд Деркенсан, одетый в одну только длинную красную тунику, подбежал к началу строя льняных палаток и дунул в золотой свисток. Из палаток повыскакивали здоровенные вояки.

У Габриэля при виде всего этого рвалось сердце. На глазах выступили слезы.

«У меня никогда этого больше не будет, — подумал он, — будут любовь и власть, но этого не будет».

«Почему ты грустный?» — спросил Ариосто.

Габриэль забыл, что чудовище чувствует его эмоции, а иногда даже мысли.

«Я люблю этих людей», — пояснил Габриэль. Он никогда не позволял себе так думать.

«Конечно, любишь», — радостно согласился Ариосто.

Габриэль рассмеялся. Глаза жгло, он вытер щеки и почувствовал себя дураком. Они взлетели без лишнего шума, и, пока Ариосто медленно набирал высоту, Габриэль смотрел на вереницу телег, миновавших перевал чуть южнее. Одна тяжелая повозка потеряла колесо, и весь обоз остановился прямо в горах. Вокруг повозки собрались люди.

Он не видел перевал, ведущий в Этруссию, но знал, что в ста пятидесяти лигах к югу новый патриарх Рума, Люций ди Биччи, продвигался на север так быстро, как только мог. Он хотел присоединиться к армии герцога Митлийского, который спрятался за четырьмя лигами укреплений, окопов и бастионов в начале длинной долины у озера Дард. Их объединенные силы составляли двадцать тысяч человек.

У герцогини и Изюминки вместе набралось бы около восьми тысяч.

Но позади него, на равнинах Галле, оказался в ловушке древний колдун, которого люди называли Некромантом. По крайней мере, на пергаменте дело обстояло именно так. Никто точно не знал, что он может сделать на поле боя. Превратить армию людей в нежить?

Габриэль покачал головой, сидя в седле. Он не знал, но собирался узнать.

Под великолепными крыльями Ариосто граф Зак отсалютовал золотой булавой и двинулся на север, в сторону Арле. Его всадники составляли острие длинного копья людей, которые выстроились в лагере, почти исчезнувшем за час. Костры погасли, кузнецы подковали последнюю лошадь. Габриэль коснулся бока Ариосто, и грифон лениво повернул на север. Сразу за следующим гребнем клубилась пыль.

Изюминка и ее люди шли принимать командование.

Справа развернулось войско Святой Екатерины, готовое к походу. Кости были брошены.

Габриэлю хватило времени поесть и сменить летный костюм на красный камзол и шелковые шоссы. Держа под руку Бланш, он вернулся в большой зал и низко поклонился леди Клариссе, которая была, если уж на то пошло, даже моложе императора. От голода ее каштановые волосы и чистая кожа почему-то сияли еще сильнее. Она казалась такой же худой, как и все ее люди, а коричневое шерстяное платье было почти таким же простым, как у служанок, если не считать вышивки коричневой шелковой нитью. Как и Бланш, леди Кларисса надела рыцарский пояс с бляшками как символ власти, но, в отличие от Бланш, привесила к нему меч.

Бланш наклонилась к Габриэлю:

— Я тоже хочу меч. И научиться им пользоваться.

Габриэль сделал пометку на восковой табличке и показал ее Майклу — тому хватило ума не рассмеяться. Кларисса улыбнулась, когда увидела Габриэля, а Бланш и Кайтлин улыбнулась еще шире. Жестом подозвала их к помосту в зале, где стояли тяжелые кресла для всех, включая сэра Майкла.

Джулас Кронмир, одетый в зеленое, передвигал маленькие деревянные блоки по большой карте Арле и Галле, хотя пара монахов продолжала рисовать карту, добавляя детали и чертыхаясь, когда непросохшие чернила смазывались рукавом.

— Все готово, — сказал Габриэль. — Том идет сюда со своим отрядом и ополчением гильдий Харндона. Изюминка и герцогиня забирают остальных солдат. Мастер Кронмир, как я понимаю, вы хотите сопровождать Изюминку? Если так, то у вас есть около часа на сборы.

— В бою против Некроманта от меня мало проку, — согласился Кронмир, — но меня беспокоят вести из Этруссии. Вы читали желтые сведения?

Кронмир помечал всю императорскую переписку цветовым кодом. Желтая метка предназначалась для самых секретных текстов — по той простой причине, что Кронмир думал, будто большинство людей сочтет секретным цветом красный.

Габриэль кивнул, но все же попросил краткую выжимку.

Кронмир пожал плечами и указал на Мортирмира, который с озорным видом создал поле мерцающего, искрящегося черного цвета.

— Мне казалось, мы не использовали черный, — заметил Габриэль.

— А мы и не использовали. И к чему это нас привело? — дерзко ответил Мортирмир. — Я практикуюсь.

Кронмир, несмотря на мерцающее эфирное поле запретной магии, блокировавшее все спектры, наклонился и заговорил шепотом:

— Мы все согласны, что мастер Смит не особенно откровенничает про наших противников? — уточнил главный шпион.

Габриэль, как и все люди, ненавидел снисходительность, но все же жестом велел продолжать.

— У нас сложилось впечатление, что Некромант был нашим главным противником в Древней земле. Но у нас появилась информация, опровергающая это. Одна из возможностей заключается в том, что Некромант представляет… мятежных одайн, бунтующих против воли, которую мы считаем «главным» одайн.

— Это вообще возможно? — удивился Габриэль.

Кронмир оглянулся на окружающий их черный пузырь.

— Мастер Мортирмир говорит, что да.

Габриэль проглотил проклятие. Кронмир покачал головой.

— Я думаю, что существует еще один игрок. Мне больше не кажется, что патриарх Рума — орудие Некроманта. У меня есть кое-какая информация о Люции ди Биччи, могу ли я ее изложить?

— Пожалуйста, — разрешил Габриэль.

— Биччи — профессиональный солдат. Он был архимандритом и, возможно, даже монахом. Несколько лет назад он отправился на восток, чтобы найти Иерусалим. Вернулся он другим человеком — очень религиозным и очень обаятельным. И обрел чародейские способности.

— Он одержим? — спросил Габриэль.

— Герметические силы здесь встречаются гораздо реже, чем в Альбе, милорд. Магистр Петрарка, Аль-Рашиди, знаменитый астролог-яхадут Юсуф бин Маймум. Их дюжина в каждом поколении, а ведь население здесь в десять раз больше. И тут нет никого похожего на наших ведьм.

— Или мага, — сказал Габриэль с мрачной улыбкой.

Кронмир склонил голову.

— Ну? — спросил Габриэль. — И каков итог?

— Ваша светлость, дело в том, что у нас здесь может быть три противника или тридцать. Некромант сделал первый ход в сторону врат. Был ли он лучшим игроком? Или просто наименее аккуратным? Или самым отчаянным?

— Он не закончил, — возразил Габриэль.

— Допустим. Но если Некромант представляет собой фракцию мятежников в объединенном разуме одайн…

— Что это значит, Джулас?

— Каждый червь есть часть большего… объединения.

— Ясно. Единая воля.

— Но у Мортирмира есть теория о восставшей воле, — продолжил Кронмир. — Пожалуй, стоит добавить, что в прошлом… скорее всего, Некромант — тот, кто искал… доказательства. Сведения о работе врат, их местонахождении, их связи, если можно так выразиться.

Габриэль молча переваривал это.

— Если бы все эти чудовищные силы были всего лишь государствами, играющими в обычную игру королей, я бы предположил, основываясь на том, что вижу, что Некромант не одинок. У него был союзник, вместе с которым он собирался работать. Всегда. Могу я порассуждать?

— А за что я тебе плачу? — заметил Габриэль.

— Я не обладаю разумом силы, но что-то мне подсказывает, что Некромант стремился и, возможно, стремится до сих пор либо к побегу отсюда, либо к примирению с волей. Возможно, и то и другое.

— Даже у Бога есть мятежные ангелы, — сказал Габриэль. — Выходит, патриарх — марионетка этой воли?

Кронмир положил руки на стол, и на них упал странный мерцающий черный свет щита.

— Может быть. Я хочу отправиться на юг с госпожой Элисон и вступить в контакт с… со своими людьми. Мне нужна дополнительная информация.

— Чего ты боишься? — спросил Габриэль.

— Ужасного сюрприза в день открытия врат, — ответил шпион. — Боюсь, что мы пешки в чужой игре.

Габриэль почесал бороду.

— А я боюсь потерять тебя. Может быть, ты второй по важности человек в империи, после меня.

— Сир! — Кронмир вздрогнул.

— Знание — сила, Джулас. И ты держишь в руке все нити знания.

— Ваша жена… адепт. Все птицы-посыльные ее знают. Сэр Майкл очень умен, если бы он не был лордом, я бы нанял его, чтобы собирать сведения.

— Знаешь, Джулас, есть что-то ужасное в том, как ты, человек, который несколько раз пытался убить меня, говоришь, что моя жена и мой лучший друг… хороши.

— Это так, — заверил его Кронмир.

Габриэль засмеялся и смеялся очень долго, пока у него не заболели бока, потом вытер глаза и посмотрел на начальника своей разведки.

— Хорошо. Отправляйся с Изюминкой. Мне нужны регулярные отчеты.

— Да, ваша светлость.

— Но сначала у нас есть одно дело, — улыбнулся Габриэль, стукнул жезлом, а в эфире, в своем Дворце, махнул Мортирмиру, и тот щелкнул эфирными пальцами.

Щит рухнул. Все в зале смотрели на них. Невозможно создать мерцающий черный шар в многолюдной комнате, не привлекая ничьего внимания.

Фрэнсис Эткорт в доспехах вошел в зал во главе шеренги рыцарей и оруженосцев. Они встали перед креслом Габриэля двумя стальными рядами. Тоби нес низкий деревянный табурет с замысловатой подушкой, на которой красовался древний герб Арле. Бланш сняла с головы простой золотой обруч. Габриэль кивнул архиепископу Арле, который тоже участвовал в заговоре.

— Леди Кларисса де Сартрес, подойдите к императорскому трону, как бы он ни выглядел, — сказал Габриэль.

При появлении мерцающего черного шара все разом заговорили, а теперь также разом замолкли. Леди Кларисса, исполняющая обязанности герцогини Арле, встала, прошла между рыцарей и опустилась на колени на подушку.

— Своей древней властью я возвращаю вам корону Арле, отнятую галлейцами, в знак чего жалую вам этот обруч.

Он встал, низко поклонился архиепископу и протянул ему обруч. Архиепископ кивнул в ответ, взял обруч и с молитвой возложил его на голову Клариссе.

Габриэль поклонился еще раз. Кларисса поднялась.

— Если мы победим, устроим коронацию. Помазание, мантию, хор, славословия и все остальное. Но дело сделано, вы — королева Арле.

Кларисса склонила голову.

— Мой отец отдал бы за это жизнь, — тихо произнесла она.

— Знаю. Может, вы и королева Галле тоже. Но, как я понимаю, сейчас этого никто сказать не может. Я бы хотел оставить сьера дю Корса коннетаблем и регентом, пока мы не определимся, как будет лучше.

— Вы не собираетесь выдать меня замуж за одного из своих рыцарей? — спросила Кларисса.

Бланш поморщилась. Габриэль улыбнулся.

— Вы победили Некроманта. Вы защитили свой замок от всех. Не думаю, что вам нужен мужчина, чтобы стать сильнее.

— Сегодняшний день останется в истории, — сказала Кларисса.

Габриэль протянул руку, и она обнаружила, что ее кресло поставили рядом с Бланш. Она села.

— Мастер Кронмир, — позвал Габриэль.

— Мой господин? — Кронмир оторвался от письма.

— Подойди сюда.

Кронмир прошел между рыцарями и преклонил колени.

Фрэнсис Эткорт держал пару золотых шпор.

Габриэль обнажил свой длинный боевой меч.

— Этим ударом я посвящаю тебя в рыцари. Несмотря на твои сомнительные методы, ты предотвратил два убийства и бесчисленное множество покушений. Твоя работа неоднократно помогала нам и империи получить преимущество над нашими врагами. Твое мужество стало бы легендой среди моих рыцарей… если бы им было позволено знать, что ты делаешь.

Кронмир пытался казаться невозмутимым, хотя был явно потрясен. Он с трудом понимал происходящее.

Тоби надел на Кронмира пояс, а Эткорт — шпоры.

— Другие убийцы будут завидовать, — очень тихо сказал Габриэль.

Майкл наклонился к Кайтлин и прошептал:

— Два предотвратил, два устроил сам. Это же ничья.

Кайтлин хихикнула. Кронмир покраснел. Он встал, отсалютовал мечом и вернулся к своим картам; золотой пояс сиял.

— Тоби, — позвал Габриэль.

Оруженосец, разливавший вино, замер.

— Иди сюда.

Сердце Тоби забилось очень быстро. Странно было не надеяться. Особенно когда он увидел, что королева Кларисса улыбается, что Фрэнсис Эткорт держит в руке еще одну пару шпор, что Бланш сияет.

— На колени, — велел император.

Того, что было потом, Тоби не смог запомнить.

Пятнадцать минут спустя он вернулся наверх — собирать вещи императора. Анна Вудсток спряталась за дверью.

— Эй, я переодеваюсь!

— Он уезжает, — сообщил Тоби. Взял бритву из связки, которую одолжил маршал, положил ее в большую седельную сумку. Бритва, полотенце, мыло, небольшой горшок, чистая рубашка, чистые брэ…

— Во имя Святой Екатерины! — воскликнула Анна. — Я тоже еду? Я только что переоделась в женское.

— Ну, переодевайся обратно, — бессердечно заявил Тоби. — Мы поедем через час. Или оставайся и прислуживай госпоже Бланш и мастеру Никодиму.

— Нет, спасибо.

— Чистую рубашку надо? — спросил он, заглядывая в корзину с доспехами, чтобы проверить свою кольчугу.

— Да.

Тоби взял одну из своих и швырнул через дверь.

— Подглядывать не буду. — И продолжил собираться, стоя к двери спиной.

Через минуту Анна появилась в камзоле и шоссах.

— Чистая рубашка — это невероятно. Я перед тобой в долгу. Господи, что это на тебе?

— Рыцарский пояс, милая, — поклонился он.

— Он посвятил тебя в рыцари? — присвистнула она.

— Теперь ты оруженосец, так что тебе повезло, я делаю твою работу.

Анна осторожно обняла его.

— Придет и твоя очередь, — сказал Тоби, стараясь не слишком откровенно наслаждаться целомудренными объятиями. Анна кивнула, тоже стараясь не увлекаться. На короткое мгновение ей захотелось коснуться губами его губ, но она отогнала это желание.

Габриэль сидел с мастером Юлием и диктовал один приказ за другим. Свитки громоздились кучами, как черепа, оставленные завоевателем древности.

Бланш сидела в углу с восковой табличкой из шести частей и подсказывала Габриэлю:

— Вениканские егеря.

— Черт, — отозвался он и продиктовал приказ — очень вежливое предложение задействовать вениканских егерей или кого угодно другого, чтобы найти скот, захваченный Тьмой, накормить его и напоить. — Очень трудная и бесславная работа, — сказал он, закончив диктовать.

— Отложить ее? — спросил мастер Юлий.

— Надеюсь, конец света не наступит через двадцать два дня, — вздохнул Габриэль, — значит, нам понадобится еда. Нужно будет доставить ее в Альбу и накормить Брогат. Если новой королеве Арле удастся сберечь достаточно бывших немертвых, они смогут собрать урожай и отправить его.

— То есть ты обираешь северную Этруссию, чтобы прокормить Арле? — спросила его жена.

— Совершенно верно, — ответил он. — Если мы проиграем, все это не будет иметь значения. Но мы ведь можем рассчитывать и на успех.

— Потому что тебе нравится побеждать, — серьезно сказала она.

— Потому что все мы любим побеждать. Особенно когда альтернатива — смерть. Теперь повозки. Мне нужны все.

— Ты ужасный тиран, — заметила Бланш.

— А сейчас и нужен тиран. Может кто-нибудь отправить записку капитану Парменио? В Венику? И копию дожу? Нам понадобятся все корабли, которые они смогут найти, и еще конвой из военных кораблей, чтобы перевезти провиант. Парменио знает наши шансы. Думаю, он разбирается в морских чудовищах лучше любого другого.

— Жизель не понравится, что ее обошли, — сказала Бланш.

— Я обязательно все расскажу Жизель перед отъездом.

Приказы продолжились.

Вечером прибыл отряд императора. Мастер Никодим полностью и с наслаждением погрузился в императорское хозяйство. Тоби и Анна с удовольствием спихнули на него все дела. Граф Зак с золотой булавой в руке распоряжался распределением муки и сухого гороха на сто телег. Остальные телеги встали лагерем. Все уцелевшее ополчение Арле вышло с копьями в руках охранять самый большой запас продовольствия в герцогстве. Арлейцы, казалось, стали выше.

Северяне выехали навстречу заходящему солнцу, оставив шестерых для охраны императора. Остальные не задержались, как и харндонские гильдейцы, и пятьдесят фургонов с припасами, которые шли с армией. К ночи они оказались в десяти лигах к востоку, почти там, где весной случилось ужасное сражение между герцогом Арле и Некромантом.

Арьергард, сэр Георгий Комнин со своими схолариями, одетыми в алые плащи и кольчуги, прибыл последним. Пажи ждали, чтобы забрать лошадей, Комнин преклонил колени перед своим императором.

Габриэль сидел в холле с Бланш, Майклом и Кайтлин. Фрэнсис Эткорт стоял на страже, Адриан Голдсмит, ныне оруженосец Эткорта, рисовал, не снимая доспеха. Епископ Арле поклонился Габриэлю и указал на подушку.

Император встал и вернул поклон.

— Георгий Комнин, — тихо сказал он, — я собираюсь сделать вас коронованным цезарем.

Комнин пробормотал богохульство, которое поразило бы его жену или сестру.

— Другого времени не будет, — пояснил Габриэль. — Я могу умереть завтра. Это ясно?

— Да, — ответил Георгий Комнин. — Мой двоюродный дед был императором.

Смысла в этих словах не было, просто они первые пришли ему в голову.

— Совершенно верно, — подтвердил Габриэль.

С наступлением темноты Том Лаклан и остальные рыцари императора въехали в цитадель Арле. Им сразу предоставили комнаты. Габриэль встретил Тома в холле, якобы инкогнито, чтобы сэкономить время.

— Немедленно спать, господа. Мы уедем на рассвете.

— Я думал, мы будем ехать всю ночь, — сказал Том. — А тут у вас праздник, если мне глаза не изменяют.

— Это не я решил. Мы только что короновали Георгия как цезаря. Император-наследник.

— Тогда я просто выпью с ним, прежде чем завалиться спать, — засмеялся Том, — или ты уместишь свою задницу в седло, и мы уедем.

— Я хочу ехать утром, а я здесь император.

Габриэль был слегка пьян.

— Ты просто хочешь Бланш. Но кто я такой, чтобы тебя в этом винить.

Но, несмотря на все ласки, Габриэль оделся и даже почти влез в доспех еще до восхода солнца. Он поцеловал жену.

— Я вернусь. Через две недели, надеюсь.

— Мне что, правда придется быть императрицей? — вздохнула она. — Одной?

— У тебя есть Георгий, Кларисса, Майкл, Кайтлин и Никодим. И мастер Юлий. Но вообще да, любовь моя.

— Год назад я работала прачкой. Строго говоря, как ты любишь выражаться, я была прачкой всего четыре месяца назад. — Они достигли той стадии отношений, когда оба перенимают все любимые словечки друг друга, как, например, вот это «строго говоря».

Он снова поцеловал ее.

— Это было тогда. А сейчас наступило сейчас. — Он вышел, и глаза у него были сухие.

Джок Макгилли гладил. Плохо. Бланш почувствовала искушение, но не поддалась ему. Вместо этого она, несмотря на ранний час, отправилась в скрипторий, зашла в вольер, покормила всех птиц, потом села и начала читать принесенные ночью письма.

Внизу, во дворе, Габриэль, уже в доспехах, смотрел, как Анна подводит Ателия, высокого черного жеребца, к подставке для посадки в седло. Майкл держал поводья.

— Поверить не могу, что ты меня бросаешь, — сказал он.

— Теперь ты Мегас Дукас, — ответил Габриэль. — Хватит учиться. Вы с Бланш теперь стоите у руля.

— Давай ты возьмешь руль, а я пойду охотиться на Некроманта?

— Дело в том, что я, пожалуй, третий или четвертый из магов-людей в этом мире и нам предстоит упражнение в герметическом искусстве. — Габриэль перекинул ногу через спину могучего коня, который слегка присел.

— А Том тогда почему едет? — спросил Майкл. Он знал, что это похоже на нытье. Он ныл.

— Потому что он умеет убивать лучше всех, кого я знаю. — Габриэль поерзал в седле. — А поскольку вы с Томом одинаково недовольны, я, наверное, все сделал правильно.

— Том просто злится, потому что ты выбрал Изюминку.

— Помогай Бланш, — велел Габриэль, забирая у Тоби, то есть у сэра Тобиаса, белый командирский жезл, — молись за победу. Следи…

— Чтобы тебе пересылали выжимки из всех новостей. Я знаю. — Майкл похлопал Габриэля по бронированному колену. Оба улыбнулись.

На другой стороне двора Том Лаклан в своем иссиня-черном доспехе запрыгнул на спину боевого коня высотой в восемнадцать ладоней. Все громко заорали. Плохиш Том отдал приказ, и личная свита Габриэля, состоящая из рыцарей и лучников, выстроилась в аккуратную колонну по двое. У каждого была при себе заводная лошадь. Когда-то этот отряд состоял из четырех копий, теперь их былодвадцать: двадцать опоясанных рыцарей, оруженосцев в доспехах, двадцать самых опытных лучников, двадцать пажей-ветеранов, все в бацинетах с накрученными на них платками и кольчужных рубашках, все с легкими арбалетами.

Адриан Голдсмит, художник и оруженосец Эткорта, вынес знамя с тремя lacs d’amour в черненом поле. Оно вилось и билось на утреннем ветру. Анна Вудсток ждала сэра Габриэля вместе с новым трубачом, этруском Алессио Монтеверди, высоким, долговязым и до смешного начитанным. Габриэль почти не знал его — его наняла Изюминка в Вероне. Позади него стоял новый паж, островитянин Йон Ганг, коротконогий и веселый. Он вступил в отряд после коронации, прежде служил двум другим рыцарям и был готов стать оруженосцем. Казалось, что алое сюрко ему непривычно, и, единственный из всех, он сдвинул шапку на затылок.

Отряд вышел из ворот. Внизу, на равнине, граф Зак приказал своим вардариотам выстроиться по четыре. Их было почти триста человек.

— Майкл, — Габриэль сунул руку под нагрудник и протянул свиток пергамента своему бывшему оруженосцу, — отдай Бланш, если я не вернусь. И ключ. — Он снял с шеи цепь.

Выглядел ключ неказисто.

— Если мы проиграем, бери Изюминку и уходи. Оставьте Клариссу здесь, это место защищено магией не хуже Лиссен Карак, а то и лучше. Понимаешь? Это не просто приказ, это наша единственная надежда.

— Понимаю. А если Изюминка тоже проиграет?

— Ты действительно хочешь это знать?

— Да, — ответил Майкл.

— У тебя будет выбор. Оставайся здесь, пока все не рухнет, или иди и умри в Лиссен Карак. Надейся на чудо. Эш может оказаться дураком, Гэвин и альянс могут победить даже без нас. Да и чудо может случиться. Но для меня ничего не изменилось, и нам нужно выигрывать раз за разом, чтобы хотя бы получить доступ к игре. И прочти всю желтую информацию. Каждое слово.

— Желтую? Желтую…

— Да, ты вообще не знал, что есть желтая. Прочитай обязательно.

— Ладно. Ты победишь.

— Пожалуй, да, — улыбнулся Габриэль, — за это меня и любят.

Майкл отвернулся и увидел Моргана Мортирмира, слившегося с юной женой в страстном объятии. Оно никак не прекращалось, и постепенно вокруг начали смеяться. Мортирмир опомнился и вспыхнул. Лицо его стало ярко-алым, а на кончиках пальцев зажглись язычки пламени. Танкреда блаженно улыбнулась.

— Поехали, — сказал Габриэль. Но стоило этим словам сорваться с его уст, как на лестнице в холле появился Кронмир, за ним следовала Бланш. Железный стук кованых копыт под решеткой ворот казался шагами самого рока.

Кронмир подошел к императорскому коню и протянул Габриэлю записку, снятую с птицы. Габриэль читал, пока Бланш спускалась по ступенькам. Она взобралась на подставку и стала ждать.

«Мастер Смит мертв».

Габриэль обнаружил, что плачет. Он посмотрел на Бланш, и она посмотрела на него в ответ.

— Возвращайся с победой, Габриэль.

«Габриэль. Когда-нибудь, может быть даже завтра, ко мне прилетит птица с вестью, что мертв ты. И ты будешь ожидать, что мы просто пойдем дальше».

Она поцеловала его.

— Чуть не забыла, — сказала она, показывая ему рукав из чистого шелка, ловко споротый с прозрачной свадебной рубашки и украшенный его девизом.

Увидев рукав, он сразу понял, откуда он, и улыбнулся. Подал левую руку, и она натянула шелк на его позолоченные доспехи и привязала к его красному сюрко. Все идеально сошлось. В конце концов, она была швеей.

— Люблю тебя. — Он снова ее поцеловал.

Затем поднял свой белый жезл и указал на ворота.

— Вперед.

Он помахал Бланш, она разок махнула в ответ, и он уехал.

В полдень он пересел с Ателия на Ариосто и пролетел над равнинами Арле. Он уже различал высокий хребет, на котором король Галле не смог принять свой последний бой, он видел лагерь армии Галле, оборонительные рубежи, заросшие сорняками, но четкие и чистые. Большинство галлейцев погибли, они не были нужны одайн. Но один из голых голодных выживших немертвых вполне мог оказаться королем Галле. Майкл получил соответствующий приказ.

Было странно заниматься разведкой самому, но он умел летать на грифоне и смог бы защититься в случае чего. Он увидел харндонцев и северян под командованием Харальда Деркенсана, бегущих быстрой рысью, спустился по ленивой спирали и помахал им. Они приветствовали его, и он полетел дальше, выбрал им место для лагеря и приземлился, чтобы поговорить с Деркенсаном. Первые всадники графа Зака подошли поздним вечером, но костры уже горели, и над ними висели котлы с едой. Было прохладно и сухо, так что палатки не ставили. Не было даже шатра для императора, и окапываться они не стали.

Габриэль спал между Анной и Йоном Гангом. Проснувшись в темноте, он обнаружил на одеяле иней. В Арле начиналась осень. Он встал, потянулся, сказал Анне, что не собирается бриться, и начал надевать доспехи с помощью Ганга.

Паж прекрасно выполнял свою работу — но иначе его бы и не выбрали для императора. Анна принесла горячий сидр. Когда они выдвинулось, солнце только встало.

— Двадцать один день, — сказал Мортирмир, когда они поднялись на первый за день скальный гребень. Некоторое время они ехали вместе. Позади них раздраженно рявкнул, а затем коротко вскрикнул Ариосто — он был голоден.

— Вы когда-нибудь думали, насколько мы сильны? — спросил Мортирмир будто бы невзначай.

— Постоянно.

— Неужели? — уточнил он своим самым противным голосом, подразумевающим, что он гораздо умнее собеседника.

— Ну, я император, и хотя император может лишиться власти, в нынешней ситуации она почти неограниченна…

Мортирмир махнул рукой, прерывая его.

— Это светская власть, — сказал он, как будто возможность командовать целыми народами и армиями не имела никакого значения. — Я имею в виду магию. Реальную власть.

Габриэлю удалось слегка улыбнуться.

— Пожалуй, я задумывался об этом.

— Лот мертв, — сказал Морган.

— Это я тебе сообщил.

Разговаривать с Мортирмиром было непросто.

— Мы с вами, несомненно, самые могущественные маги из ныне живущих. Ну и Гармодий, — Мортирмир упомянул королевского мага, как будто только что его вспомнил.

— Ты считаешь себя могущественнее Гармодия?

— На порядок, — нахмурился Мортирмир. — Вы вообще оценивали свои силы после того, как мы лишили Некроманта душ? — Он засмеялся. — Я почти бог. Я могу быть где угодно, делать что угодно. Думаю, что вы тоже.

— Есть ограничения. — Габриэль спрятал улыбку.

— Правда? Кроме наших собственных представлений об этике? Правда? — Он улыбнулся. — Мне кажется, что нет никаких ограничений для мастерства, Габриэль. Я думаю, что вы достигли точки, в которой горизонт бесконечен и нет ничего, кроме воли. Точки, в которой мы… я… вы… становимся единственным, что определяет реальность.

— Я так думал лет с тринадцати, — сказал Габриэль. — Это прекрасная позиция, если хочется оправдать что-нибудь совершенно чудовищное.

Мортирмир резко упал духом.

— То есть это не оригинальная мысль?

Габриэль на мгновение задумался.

— Нет. Но слышать ее от самого могущественного мага в мире страшнее, чем от большинства семнадцатилетних.

Позади послышалось громкое фырканье, и Плохиш Том навис над ними. Даже верхом он казался немыслимо огромным.

— Любой болван может взять все, что хочет, — сказал Том, — но надо это удержать. И следить за своим тылом. Отними у мужчины женщину, отними землю, убей его мать. Посмотрим, что ты получишь.

— Я не говорю о силе оружия, — снисходительно ответил Мортирмир, — я говорю об изменении реальности.

— А ты не держи меня за дурака, сэр Морган. Не такой уж я дурак, хоть и говорю по-горски. Сила оружия меняет реальность, у любого покойника спроси. — Плохиш Том поднял брови.

— Ты мне угрожаешь? — Мортирмир прищурился.

— Нет уж, парень. — Том ухмыльнулся. — В том и разница между нами, что, если мне надо, чтобы кто-то умер, я не стану об этом болтать. Я просто его убью.

— Господа! — весело сказал Габриэль.

Мортирмир не обиделся.

— Интересно, а мог бы ты убить меня? — Он поднял руку и улыбнулся. — Не думай, это не вызов. Очень хорошо. Сила оружия тоже меняет реальность. Принимается.

— Том имеет в виду, что твое философское откровение в значительной степени является самой причиной существования рыцарства, — проговорил Габриэль, — потому что любой головорез с мечом имеет возможность менять реальность по своей воле.

— Очаровательно, — буркнул Мортирмир. Он погрузился в себя и размышлял все время, пока они ехали по восточному склону, пока разведчики докладывали, пока все поили лошадей у реки и дожидались очереди, чтобы перейти вброд.

Адриан Голдсмит углем нарисовал место для водопоя, а потом принялся набрасывать Мортирмира с сосредоточенным лицом.

Габриэль улыбнулся.

— Когда все закончится, сможешь сделать серию мозаик для императорского дворца.

Голдсмит то и дело облизывал уголек, поэтому выглядел чудовищно.

— Скорее, фресок. Я видел их в Этруссии. Они изящнее и дешевле.

— Да, — согласился Габриэль, — если мы одержим победу, то окажемся нищими.

— Надеюсь, не настолько нищими, чтобы отказаться от искусства, — нахмурился Голдсмит и добавил, спохватившись: — Ваше величество.

Габриэль вернулся туда, где стоял Мортирмир с поводьями в руке. Мортирмир взглянул на птицу, затем на скалу под ногами и, наконец, на сэра Габриэля. Поморщился и кивнул.

— Хорошо, что я рыцарь, — наконец сказал он.

— Да, парень, — согласился Том Лаклан, — это всем на благо. Даже тебе.

Габриэль старался не рассмеяться. Мортирмир приподнял бровь, глядя на императора.

— Поэтому вы посвятили Кронмира в рыцари? Заковали его в цепи?

Габриэль криво улыбнулся магу. В тот же день прилетела почтовая птица прямо от сьера дю Корса. Их разделяло меньше двух сотен лиг, и дю Корс только что столкнулся с немертвыми.

— Приведи Ариосто, — велел он Анне.

Он поднялся в осеннее полуденное небо. Было совсем тепло, пока он не взлетел на пол-лиги. Под ним шла колонна войск: Том Лаклан заставлял их двигаться то шагом, то бегом. Габриэль видел равнину на многие мили вокруг, смотрел то направо, то налево, поднимаясь все выше. Взглянул на восток и юг, надеясь увидеть пыль под копытами кавалерии Павало. Люди Дар-ас-Салама сражались с Некромантом на протяжении нескольких поколений, они больше всех мечтали покончить с ним, но их не было и следа. Габриэль начал опасаться, что Павало не вернулся к своему войску.

Было уже совсем поздно, когда он отыскал воинов из Дар-ас-Салама: намного восточнее того места, где он надеялся найти их. Обнаружить их оказалось намного труднее, чем он ожидал.

Он приземлился, перепугав королевских мамлюков и их лошадей. Но стоило ему успокоить их, как галопом по берегу великолепной бухты примчался сэр Павало. Он выглядел очень старым.

— Я не спал три дня. Я сам только что их нагнал.

С четверть часа они с Габриэлем чертили схемы в грязи.

— Они пошли на восток, чтобы спастись от Тьмы, — сказал Павало. — И люди, и все животные тоже. Если мы сможем попасть в населенные земли, там будет еда.

Габриэль надеялся, что он прав.

— Но вы теперь восточнее последней позиции Некроманта, насколько я понимаю.

— Мы очень быстрые, — сказал Павало, — а пока у лошадей есть трава, мы можем двигаться. Хотя пара овец бы нам не помешала. Трава хороша для лошадей, людям нужно мясо.

Он посмотрел на грубую карту, нарисованную Габриэлем в грязи.

— Еще три дня пути.

— Три дня, — сказал Габриэль. — А еще надо сразиться, победить и вернуться.

Оставалось двадцать дней до открытия врат. Во всяком случае, в это Габриэль должен был верить. Он встал и немедленно оседлал грифона, коротко переговорил с Мортирмиром и пустился в путь, оставив колонну продолжать движение на северо-восток. Они въезжали на центральные холмы Галле, гребни которых поросли густыми лесами.

Они замедлят колонну. Императорское войско двигалось быстро, но не быстрее слухов и дыма. И с этим было ничего не поделать. Габриэль взлетел навстречу утру, увидел солнце, выглядывающее из-за холмов на востоке, а затем поднялся еще выше.

Он использовал технику Мортирмира и обнаружил дюжину пятен мнимого герметического спокойствия в первые же минуты. Час спустя он попробовал еще раз и отметил их в эфире. Его вера в метод Мортирмира иссякла, и в конце концов он перестал кружить над войском и направил Ариосто на северо-восток, к дю Корсу. Полет до галлейской армии занял почти три часа.

Дю Корс двигался на юго-запад. Перед его армией шла длинная вереница пажей. Габриэль некоторое время покружил над ними и наконец приземлился. Дю Корс встретил его со свитой из дюжины человек. Они преклонили колени. Габриэль все еще не привык к людям, стоящим на коленях, и улыбнулся.

— Что у вас есть в смысле магии? — спросил он вместо приветствия.

Дю Корс покачал головой.

— Я освободил двоих, арестованных церковью в Лукрете за ведьмовство. Еще у меня есть тварь, которая служила епископу Лорики. Бывшему епископу.

— Расскажите о немертвых, — попросил Габриэль. — Через час мне нужно возвращаться.

— Это даже нельзя назвать боем, господин, — сказал дю Корс, как будто Габриэль действительно был его сюзереном, — мы наткнулись на… гнездо… тварей. Мы их убили.

— Черт. Я хотел, чтобы вы связались с Некромантом. Звучит… — Он покачал головой. — Не знаю. Ненавижу спешить. Земля позади вас чиста?

— До самого побережья, — довольно сказал дю Корс. — Ополченцы прочесывают деревни, но, думаю, мы в безопасности. — Он свирепо улыбнулся и напомнил Габриэлю Тома Лаклана. — Насколько сейчас можно быть в безопасности. Далеко ли ваша армия?

— Три дня пути, — ответил Габриэль. — Армия Дар-ас-Салама в Каттилоне, а мы вот здесь, в Ла Фор-д’Эксе.

Дю Корс присвистнул:

— И мы надеемся, что зажали Некроманта в когтях.

— Мы надеемся, что другой наш враг смотрит, как мы собираем корабли. Вы это устроили?

Дю Корс криво усмехнулся.

— Все корабли в Гавре, и все до единого, которые я смог выпросить или одолжить у графа Хоека. Которого чудесным образом вообще ничто не затронуло. Он говорит, что нордиканцев давят с востока и что там нападает настоящая орда Диких.

— Желаю графу всего наилучшего, если он не будет пытаться подделывать альбанские монеты.

Габриэль смотрел на карту.

— Я предложил нечто подобное, отправил с птицей, — сказал дю Корс.

— Что до прочих новостей, я назначил вас коннетаблем и регентом Галле, — сказал Габриэль. Он привез с собой свиток, который сейчас и вручил. Странно было обходиться без слуг, но с Ариосто можно путешествовать только в одиночку.

— А Клариссу — королевой Арле, — задумчиво сказал дю Корс.

— Да.

— То есть одним росчерком пера вы снова создали королевство Арле.

— Да, — ответил император.

Их взгляды встретились, и они смотрели друг на друга достаточно долго, чтобы оруженосцам дю Корса стало неуютно.

Дю Корс поджал губы.

— Я предпочел бы, чтобы со мной… посоветовались, — проговорил он как мог любезно.

Габриэль прикинул, не сказать ли то, что он думает, но ведь дю Корс этого не сделал.

— Не было ни времени, ни места, — тихо ответил он. — И позвольте добавить по секрету, между нами, злодеями, что мы не нашли короля Галле, а если и найдем, он этого не переживет.

— Неужели? Ах да. А меня император назначил регентом.

Он посмотрел на просторные равнины Галле. Золотые моря спелой пшеницы тянулись до горизонта, перемежаемые ярко-зелеными живыми изгородями.

— Да.

— Ни один законник Лукрета не согласился бы с правом императора владеть Галле, — тихо сказал дю Корс.

— А они уже всех немертвых у себя под кроватями нашли? Это прошлогодние новости, милорд.

Дю Корс глубоко вздохнул.

— Ваше величество. Клянусь господом, Габриэль Мурьен, я признаю вас императором. Но если мы выиграем, если мы выдержим… что случится?

— Вы будете королем Галле.

— Я понял, — дю Корс прищурился, — но я не про это. Вы нарушили старый порядок. Не только здесь. Везде.

— Знаю, — самодовольно ответил Габриэль. За это самодовольство его легко было возненавидеть.

Дю Корс покраснел.

— Вы будете править всеми нами? Вечный и единственный король и магистр? — Он отвернулся. — Отвратительно.

Габриэль поиграл с вариантами полуправды. Потом покачал головой.

— Нет. Если я выживу, я издам несколько императорских декретов. Нам понадобится все согласовать. Теперь мы так много знаем. Всем расам нужно договориться о защите… всего. Выстроить структуру управления, которая проживет тысячу лет и родит солдат и магистров, способных удерживать врата и не… дичать.

— Клянусь архистратигом Михаилом! Да вы идеалист.

— Да.

— Я с вами, — кивнул дю Корс, — но вы и так это знали.

Габриэль предпочел не отвечать. Ему нужен был дю Корс, прикованный к нему стальными цепями. Но приходилось доверять слишком многим людям, и если Эш подкупит хотя бы одного…

Несмотря на спешку, он потратил час, обучая трех очень неумелых галлейских магов, которых с трудом можно было назвать магами. Никто из них не захотел позволить ему войти в свой жалкий Дворец воспоминаний, и во всех случаях Габриэль провел восстановительную работу, которую изобрел Гармодий для Мортирмира. Он оставил им простые прочные конструкции и дал возможность поднять грамотный щит. Золотой щит. А еще он прочитал лекцию небольшому легиону священников, которых тяжело было назвать восторженными.

— Не пытайтесь сражаться с Некромантом силой, — сказал он дю Корсу. — Эти трое смогут купить несколько минут. И все.

Дю Корс выругался.

— Вы можете дать мне магистра? — Он злобно засмеялся. — Я говорил королю, что нам нужны маги. У меня будут проблемы с церковью. Ходят слухи, что вы собираетесь бороться с патриархом Рума.

— Я не намерен встречаться с ним лично. Но он так или иначе перестанет нас беспокоить. Он в союзе с Некромантом, — Габриэль подумал о том, что узнал от Кронмира, и нахмурился, — или с кем-то еще.

Дю Корс пригладил заостренную бородку.

— И откуда мне знать, что это правда? — спросил он.

Габриэль придумал несколько ответов и покачал головой.

— Ниоткуда. Но я знаю. Мне жаль, господа, но сейчас каждый бросок костей должен быть обманным. Моя империя — карточный домик, который держится только на вашем доверии ко мне.

Дю Корс улыбнулся неприятной улыбкой.

— Я знаю.

Габриэлю пришлось улыбнуться в ответ.

— Как так получилось, ваше величество, что судьба мира повисла на волоске и защитить человечество могут лишь негодяи? Я имею в виду в том числе себя.

— А вы подумайте, что мы делаем. Лжем самому опасному бессмертному существу, о котором нам известно — поскольку, есть ли бог, нам неизвестно. Честным людям здесь делать нечего.

Они пожали друг другу руки.

— Мне и правда могут понадобиться магистры, — сказал дю Корс.

— В худшем случае я помогу вам сам.

Габриэль запрыгнул в седло. Ариосто сожрал трех овец и слегка окосел. Габриэль задумался о дю Корсе. Он был его первым серьезным противником, и противником безжалостным, но Габриэль доверял ему. Тем более что у него было все необходимое. Пряник и кнут.

«Так живут драконы?» — спросил он сам себя, пускаясь в обратную дорогу.

Расстояния в воздухе обманчивы. Только теперь, после нескольких дней полетов, он понял, что может отправиться в Арле, если захочет, свернуться в объятиях Бланш и…

Это было безумием. Он увидел, как поднимаются впереди холмы, а затем…

Реальность резко дернулась, как будто кто-то схватил его жизнь в эфире и встряхнул. Во Дворце время текло по-другому. Он снял с руки Пруденции щит, который держал наготове, и поднял его.

Бум.

Щит разлетелся от одного удара. Но Габриэль не был новичком в эфирных битвах. Излишек силы атакующего просочился во второй слой, который поглотил избыточную силу и превратил в серию… не щитов, а скорее перегородок, так что вторая и третья атаки вылетели в реальность теплом и светом.

Ариосто развернулся на кончике крыла, и новое солнце вспыхнуло под ними, но не сумело их коснуться.

«Вниз».

«Понял».

В своем Дворце Габриэль применил самое мощное заклинание щита, какое только знал, и начал новое, заставляя Пруденцию плести его, пока он сам направлял силу, превращая сырую энергию в заклинание со скоростью, которой позавидовало бы большинство магов.

Четвертого удара не последовало.

Появилось время оглядеться; поблизости не нашлось источника силы.

Мир эфира был похож и не похож на реальность. Наверху оказалось очень пусто, Габриэль не чувствовал рядом других игроков и почти не чувствовал перепада силы. Все это существовало где-то еще, в более чем трех измерениях. Поскольку в реальности земля неслась ему навстречу, вероятности сходились со всех сторон.

У него не было времени обдумывать философские вопросы. Он сотворил поисковое заклинание Мортирмира, то, которое намеренно искало пустоту.

На этот раз результат показался однозначным. Точнее, вероятность показалась очень высокой. Сначала на него напал убийца, а потом он скрылся за завесой очень тонких манипуляций с эфиром.

По крайней мере, так это выглядело.

В реальности Габриэль натянул поводья Ариосто — физически и метафорически, и крылья огромного зверя ударили по воздуху, замедляя спуск. Они оказались примерно на пол-лиги выше леса. Габриэль наклонился через седло и бросил очень грубую золотую молнию.

Однажды, когда Габриэль был очень юн, он прятался от братьев, которые, как обычно, мучили его. Или, возможно, он их мучил. Это не имело значения. Он убежал в конюшню, а потом в подвал, где хранилось зерно для коней на зиму. Там он споткнулся о мешок, и из него высыпался целый ковер мышей. Их были сотни или даже тысячи.

Он тогда стоял не в силах пошевелиться, ковер утекал в темноту, прочь от солнечных лучей, светивших сверху в лестничный пролет.

Его молния ударила во что-то, и оно вырвалось наружу, как волна мышей. Оно было живым и злобным, и его защищал пассивный щит, существование которого Габриэль до этого полагал невозможным.

А потом его ослепил ответ твари.

Глава 3

ПЕРЕВАЛ САН-КОЛОМБО — ГОСПОЖА ЭЛИСОН

В нескольких сотнях лиг к юго-западу объединенные силы Веники, Вероны и наемников спустились с перевала Сан-Коломбо и вернулись в Этруссию. Изюминка и герцогиня обнаружили, что у них довольно много общего, и часто болтали и смеялись, пока армии шли на юг.

Кронмир им завидовал. Герцогиня не обращала на него внимания, и, поскольку обе воительницы хорошо разбирались в разведке и тактике, они мало нуждались во фракейцах, которые плохо скрывали свое недовольство этим фактом.

Его не просто не замечали. Рыцарское достоинство стало для Кронмира тяжким бременем, непрошеной наградой, которая угрожала его равновесию.

«Я шпион, а не человек чести. Если у меня и есть честь, это мой секрет. И когда я приказываю незаметно убить человека, разве это по-рыцарски?

Над кем он издевается? Надо мной или рыцарством как таковым?

Почему Жизель не замечает меня, хотя бы на мгновение? Пытается быть вежливой?

Почему я веду себя как ребенок?»

От Арле до Митлы было немногим больше ста имперских лиг, а еще между ними высились горы и лежал извилистый перевал Сан-Коломбо. Шесть дней похода для решительно настроенной армии.

На второй день поток людей стек с Сан-Коломбо, как сель с гор, и Кронмир кисло обрадовался, когда Дэн Фейвор, командующий зеленым отрядом, пригласил фракейца составить ему компанию и возглавить наступление в сторону лесистых нагорий. Кронмиру нечего было делать без Брауна. Он послал за Луккой, который должен был уже прийти в себя в достаточной степени. По крайней мере, Кронмир на это надеялся.

Зеленый отряд продвигался быстро даже по меркам Кронмира. К седлу каждого разведчика были приторочены мешок муки и кусок грудинки.

Они достигли бесконечных горных хребтов, которые Кронмир так хорошо помнил по своему первому визиту сюда. Земля была недвижна, пели птицы, но не шевелился ни один зверь, и не звенели церковные колокола.

— Эта земля все еще во Тьме, — сказал Кронмир.

Фейвор сменил коня.

— Нужно идти дальше. Стемнеет часов через семь.

Отряд разделился на группы по пять человек, разведчики звали их руками. Две руки поехали на юг, в сторону моря.

— Генуя воюет с Веникой, — заметил Фейвор.

— Да, — согласился Кронмир. — Рано или поздно они выступят против нас, без всяких одайн.

Тем не менее его впечатлило, что младший офицер мог принять политическое решение. Разведчики будут наблюдать за генуазцами и возьмут нескольких в плен, если до этого дойдет. Или убьют их.

— Что мне делать? — спросил его Фейвор.

— Это решать госпоже Элисон. Но мы следим за всеми. У меня есть шпионы в тавернах Арле. У меня есть шпионы в Венике. Мы должны наблюдать и за Генуей.

Остальная часть отряда отправилась на север и восток, постепенно рассыпаясь по лесу. Через час после первого хребта Кронмир и Фейвор остались почти одни. С ними ехал только высокий горец по имени Гилкрист, на шее у которого висел тяжелый рог из слоновой кости. Время от времени голос рога эхом разносился по горам.

Кронмир наслаждался поездкой, скоростью и отсутствием герцогини. Ему нечего было делать, если не считать того, что он знал эту местность и мог вести остальных.

В полдень рог прогудел трижды, замолк и повторил сигнал. Фейвор улыбнулся:

— Очень хорошо. Длинная Лапища нашел вениканцев.

Кронмира поражала их молодость. Фейвору был двадцать один год, а то и меньше. Но два года непрерывной войны научили их мастерству, и они рассредоточились по территории, ни разу не показавшись на видном месте.

Они ехали по самому высокому гребню, поросшему старыми дубами без всякого подлеска. Потом выбрались на поляну с руинами древнего храма среди яблоневой рощи. В руинах стояли трое егерей в темно-зеленых одеждах и с арбалетами, которые предпочитали все вениканцы. Кронмир спешился и привязал лошадь к деревцу. О лошади Фейвора он тоже позаботился: юноша был командиром.

Фейвор смутился, отдавая поводья.

— Так себе из меня офицер, — криво улыбнулся он.

Внезапно Кронмир оказался полезен. Он бегло говорил по-этрусски, а низкая архаика Фейвора не годилась для обсуждения сложных материй. Кронмир выслушал вениканского офицера Лоренцо. Длинная Лапища, старший, терпеливо стоял в тени и молчал. Кронмир знал, что Длинная Лапища владеет этрусским языком и несколькими диалектами, и предположил, что этот человек проявляет похвальную осторожность.

— Он говорит, что митлийцы уютно устроились за своими укреплениями в ожидании патриарха. Он уже близок, дня два пути, — сказал Кронмир.

— Вы знаете, где находятся войска патриарха? И как быстро они двигаются? — спросил Фейвор.

Лоренцо кивнул. Он произносил слова очень быстро, попутно рисуя что-то на восковой табличке.

— Что ж, тут все понятно, — сказал Фейвор с улыбкой.

Кронмир все равно перевел:

— Он говорит, что патриарх к северу от Фиренции, что он делает меньше двадцати лиг в день, что с ним пехота и обоз. Он вчера сам видел их.

Лоренцо сказал по-этрусски:

— Вряд ли патриарх или герцог Митлийский точно знают, где находится союзник.

Кронмир перевел. Фейвор пожевал кончик уса.

— Госпожа Элисон должна узнать об этом немедленно. Я доложу.

— Идите, — кивнул Фейвор. — Скажите ей, что я думаю, что надо напасть на патриарха. Мы пойдем на юг и начнем убивать их разведчиков, если встретим. Я оставлю капитана Лоренцо присмотреть за митлийцами.

— Принято, — кивнул Кронмир.

— Что вы об этом думаете? — спросил Фейвор.

— Думаю, что внезапность — главный союзник госпожи Элисон. Я бы посоветовал не высовываться. — Кронмир ненавидел давать советы, но тут иначе не скажешь.

Фейвор был достаточно уверен в себе, чтобы не вступать в спор. Он задумался на мгновение.

— Хорошо. Так или иначе, до темноты я не смогу выйти на связь. Убедите ее рассказать вам свой план. И направьте колонну сюда. Спросите капитана Лоренцо, как далеко от этого гребня до застав патриарха.

Кронмир спросил.

— Если он сегодня прошел пятнадцать лиг, то сейчас он в сорока лигах. Может быть, даже в тридцати. Одна… хм… рука вениканских разведчиков ведет наблюдение, в конце концов он обо всем узнает. Вам нужны мои услуги переводчика? — осведомился Кронмир.

— Да. Но госпоже Элисон вы нужны не меньше. Мы разберемся. — Фейвор взглянул на Длинную Лапищу, своего наставника.

— Я немного понимаю по-этрусски, — с улыбкой признался пожилой солдат.

Кронмир взял свою кобылу, подаренную ему герцогиней Вениканской в другую эпоху и в другом мире, и заводную лошадь, подведенную горцем Гилкристом, и уехал. Это немного походило на бегство от немертвого дракона; если бы он позволил себе тосковать, то представил бы рядом с собой герцогиню.

Впрочем, этого он себе не позволил.

Он перевалил через три гребня меньше чем за два часа и обнаружил, что авангард войска устанавливает маленькие флажки, обозначающие границы лагеря. Его направили в тыл, и через какую-то лигу он нашел обеих командирш вместе с графом Симоном из Вероны на небольшом холме над ручьем. Они смотрели, как идет армия. Кронмир спешился и поклонился.

Госпожа Элисон жестом поманила его к себе.

— От Фейвора?

— Да, мой капитан.

Она ухмыльнулась.

— Может, мы и подружимся. Говори.

— Дамы, в третьем часу мы связались с егерями герцогини. Говорят, что патриарх находится менее чем в пятидесяти лигах отсюда, на юге, в сторону Фиренции. Герцог Митлийский окопался, за ним наблюдают.

Все трое спешились. Кронмир достал восковые таблички из седельной сумки и нарисовал карту.

— Сэр Дэниел двинется вперед, но не будет вступать в бой с патриархом без приказа. Капитан Лоренцо продолжит наблюдать за герцогом Митлийским. — Кронмир поклонился.

— А? — Госпожа Элисон приподняла бровь.

— Миледи, мы предполагали, что вы доберетесь до патриарха прежде, чем он присоединится к герцогу. — Он взглянул на нее, а затем на герцогиню, которая подмигнула, подарив ему короткую нелепую надежду.

— Вы угадали, сэр, потому что вы наемный убийца. — Она посмотрела на него как на особенно мерзкое насекомое и усмехнулась. — Лучшие новости за неделю. Готовы скакать назад?

— Готов, но сэр Дэниел предполагал, что я буду вашим проводником.

— Мой проводник — герцогиня. — Она оглядела его, будто коня на ярмарке.

— В прошлый раз мы были здесь вместе, — улыбнулась герцогиня.

— Я доберусь до него к закату, если поеду сейчас. — Кронмир поклонился.

— Скажи сэру Дэниелу, что я еду за тобой. Мы не будет становиться лагерем, если сможем добраться до старой императорской дороги до темноты.

Она посмотрела на Жизель, та кивнула.

— Сможем.

— Тогда скажи ему прикрыть перекресток. — Госпожа Элисон посмотрела на восковую карту Кронмира, а затем щелкнула пальцами, и ее оруженосец развернул пергаментный свиток. — Сан-Батист — третий город на паломническом пути. Между Форталиче и Митлой.

— Вот Сан-Батист, — герцогиня ткнула в карту кинжалом, — где виа Этруссия поворачивает. А Веронская дорога пересекает реку.

Женщины улыбнулись друг другу.

— Прекрасно, — сказали они хором.

— Возвращайтесь к Дэниелу и сообщите, что бой состоится в Сан-Батисте. Знаете, где это?

— Нет, но узнаю.

— Там, где мы переправились через реку и где нам досталось, — напомнила Жизель. — Ты знаешь.

Кронмир кивнул.

Жизель удостоила его улыбки.

— А где твой друг?

Кронмир всерьез задумался.

— А, — сказал он с поклоном, — надеюсь, что он уже едет к нам. Он был в гостях в… Митле.

— Конечно, — засмеялась герцогиня. — Это бы упростило дело. Ты знаешь, что у герцога есть брат?

— Который его ненавидит.

— Отлично. До прошлого года он был хорошим соседом. А теперь насилует мальчиков-хористов и сжигает людей для развлечения.

— Понимаю.

Изюминка смотрела на них двоих с плохо скрываемым нетерпением.

— Вы закончили? Вы планируете выполнять мой приказ?

— Да.

— Вам все ясно? — спросила госпожа Элисон.

Кронмир ей в самом деле не нравился. Впрочем, он многим своим начальникам не нравился.

— Сан-Батист — место боя. Двигаться вперед, с врагом не контактировать.

— Я этого не говорила, — огрызнулась она, — но вы правы. Я планирую напасть неожиданно. Ему придется переправляться через реку?

— Да, — сказала Жизель.

— Вот и отлично. Завтра перед закатом. — Она щелкнула пальцами, отгоняя неудачу.

— А это весело.

Кронмир поклонился и ушел. Он позволил себе взглянуть на герцогиню, но Жизель разговаривала с капитаном морской пехоты. Он сменил коней, оставил вторую верховую оруженосцу сэра Милуса и уехал с его лучшей лошадью в поводу. Лошадь отдохнула, сам он чувствовал себя хорошо. Любопытно было ощущать себя всего лишь вестником, не несущим никакой ответственности, и у него хватало времени на размышления. Он подумал, что госпожа Элисон сильно его недолюбливает, и предположил, что это проявление ее преданности императору, которого он и в самом деле несколько раз пытался убить.

Он не вспоминал о Брауне неделю, а теперь вдруг начал тревожиться. Пожалуй, Брауна он мог назвать другом, но все же без колебаний отправил его в Митлу.

Зная Жизель, он должен был предположить, что теперь, когда она больше не нуждалась в нем, его дружба стала неудобной. Эта мысль угнетала, но зато казалась истинной. Или, возможно, ее новая дружба с госпожой Элисон помешала ему. Он знал вкусы герцогини и не воображал, как порой делают мужчины, что сможет изменить их.

О себе он старался не думать. Рыцарский пояс вызывал у него очень много совершенно неразумных чувств.

«Почему я не рядом с императрицей? — рассуждал он. — Ей нужны мои советы, и я ей нравлюсь. Почему я выбрал госпожу Элисон?»

Потом понял, что, разумеется, она сердится на него, потому что считает приставленным к ней шпионом императора. Разумеется.

Он вздохнул. Большую часть поездки он размышлял о тайных соперниках, как называл их у себя в голове. Он знал много деталей и нюансов, которые кратко пересказал императору. Например, имелось довольно достоверное сообщение о том, что люди, прикоснувшиеся к патриарху, сгорают и что его рясы сотканы из металлической проволоки и какого-то ифрикуанского вещества, которое не воспламеняется. Это было интересно: он прочитал дюжину отчетов об ифрикуанских тканях, пытаясь найти что-то подобное.

Об этом он узнал четыре дня назад, когда Браун сообщил, что герцог Митлийский тоже сжигал людей, которых касался, и носил одежду, сшитую для него в Ифрикуа, и это продолжалось более года.

У Кронмира начала складываться теория об одайн, которая вполне могла выдерживать критику, но доказательств не хватало: что Некромант был «мятежным одайн».

Мятежники старых времен. Выжившие с момента последнего открытия врат, когда восторжествовали драконы. Тогда одайн, наверное, были союзниками драконов. Их волю сковали и, возможно, до сих пор не отпустили, позволяя действовать только через посредников. Но на их стороне могли быть союзники, а не только немертвые.

Например, патриарх и герцог Митлийский.

Кронмир ощупал свою теорию со всех сторон, как больной зуб языком. Он был почти уверен, что обнаружил серьезный недостаток во взрослении одайн. Что когда они захватывают мысли других существ, то становятся более зрелыми. Возможно, разум одайн — что-то вроде демократии, и со временем воля перестала быть единым целым и снова начала делиться… Или нет.

Сколько же их появится в день открытия врат.

Солнце уже зашло, и он вытащил худ и тут увидел разрушенный храм и двух вениканских егерей, которые провели его к длинному гребню над митлийской дорогой, где поспешно ужинали воины зеленого отряда.

Они отправили его на юг, предложили проводить, но он отказался. Он успел перевалить через два холма, когда стемнело. Лошадь чуть не оступилась и не рухнула, и Кронмир выругался. Он устал, обе лошади — тоже, а леса северной Этруссии были обширны и густы.

Взошла луна, Кронмир спешился, выпил глоток вина и прислушался. Не помогло. Он снова поехал на юг, а потом отклонился на восток. Луна светила все ярче. Он находился примерно в пяти лигах к востоку от разрушенного храма и знал, что имперская дорога вьется по тенистой долине у него под ногами. Просто он не мог найти зеленый отряд и чувствовал себя глупо из-за того, что отказался от проводника.

Похоже, придется вернуться назад и попросить проводить его. Сообщение нужно доставить. Он прикинул, не поехать ли по дороге. На первый взгляд это казалось безрассудным, но он был уверен, что Фейвор заметит всадника. Правда, всегда оставался шанс, что в лунном свете его не опознают и застрелят.

Но эта часть ночи прошла хорошо. Незадолго до полуночи из темноты появился человек. Уа’Хэ узнал его.

— Какого черта ты идешь с юга?

— Сам не знаю, — признался Кронмир.

Вскоре при свете фонаря и небольшого магического огонька Кронмир показывал Фейвору, где располагается Сан-Батист.

— Ребята устанут, — сказал Фейвор. — Она хочет разбить лагерь прямо здесь, на этом хребте или за ним.

В свете фонаря лицо его казалось чудовищной маской.

— Будете изучать поле боя или устанавливать лагерь? — спросил он Кронмира.

Кронмир устал, но энтузиазм молодого человека был заразителен.

— Поле боя, если вы не против.

— Поехали. Берите этих. Уа’Хэ пахнет скотным двором, но разведчик он хороший.

Так Кронмир оказался начальником дюжины разведчиков, на которых не было ни единого клочка формы. Честно говоря, они больше походили на паломников или мелких торговцев, если бы не кое-какое оружие. Все говорили по-этрусски, кроме Уа’Хэ, который вообще почти не говорил.

Поворчав, они сели в седла и поехали по последнему вытянутому гребню, а потом оказались в долине реки — Кронмир это скорее услышал, чем увидел. Было очень темно, молодая луна светила совсем бледно. На севере высился еще один длинный холм, на юге начиналась самая плодородная равнина во всей Древней земле. Комета в небе горела ярким белым огнем, как палец, нацеленный на мост. Поднявшись над горизонтом, она давала больше света, чем луна.

— Нужно поставить здесь людей, — сказал Кронмир, — на случай…

— На случай, если все развалится, — ухмыльнулся Уа’Хэ. — Это верно. Энри, возьми Кранмера, Кромвеля и Мора, проедьтесь из конца в конец, подайте сигнал и ложитесь спать.

Четверо уехали.

— Я хочу посмотреть на мост, — сказал Кронмир, — думаю, там брод.

Река, названия которой он даже не знал, текла по дну плоской долины и в лунном свете казалась совсем мелкой. Но с высоты арочного имперского моста зрелище открывалось более впечатляющее.

Кронмир посмотрел на юг, на равнины, засеянные пшеницей, которая золотилась в свете кометы. Они с Уа’Хэ поехали на запад, глядя на реку, и наконец нашли широкую тропу для скота, которая уходила в черную воду.

— Как ты стал разведчиком? — спросил Кронмир.

— Это лучше, чем коров воровать, — усмехнулся Уа’Хэ. — А тут вроде глубоко.

— Придется рискнуть. — Кронмир заехал в реку на чужой лошади. Вода доходила ей до груди, до верха высоких сапог Кронмира, под копытами чувствовались песок и галька. Ниже по течению, в сторону Генуи, гальки было больше: отблескивала в тусклом свете целая коса.

Свет уходил, потому что сгущались тучи. Сначала они метались по небу полосами, а потом исчезли луна и почти все звезды. Большая Медведица чуть задержалась, и глаз ее горел сквозь облака еще добрую минуту, а затем и он погас. Когда лошадь отошла от воды, небо потемнело.

К северу на холме, на удивление высоко, вспыхнуло пламя.

— Скорее тушите, дураки, — проворчал Уа’Хэ. Огонь горел ровно столько времени, сколько потребовалось бы благочестивой женщине, чтобы прочесть «Аве Мария».

— Дождь. — Кронмир снова вытащил худ, застегнул его и надвинул шляпу. — Мне кажется, к западу реку можно перейти вброд.

— Гадать нельзя, — ответил Уа’Хэ.

Кронмиру нравилась его бдительность. И его профессионализм.

— Ага, — сказал он, невольно имитируя горский выговор.

Они снова поехали на запад. Река там становилась шире, крупные камни торчали из черной, но мелкой воды. Через четверть лиги они перешли реку, не замочив путовые суставы лошадей.

— Почему брод для скота там? — спросил Кронмир.

Уа’Хэ хрюкнул, а его лошадь громко пернула.

— Есть хочешь? — поинтересовался Уа’Хэ. — И как же ты стал убийцей?

Кронмир встретился с ним взглядом.

— Часто это делал и привык.

Кронмир почувствовал запах чесночной колбасы еще до того, как она оказалась в его руках. Немедленно проглотил ее. Они поехали обратно по северному берегу и там перебрались через каменистое русло реки. Обоим пришлось спешиваться.

— Вот поэтому брод там, где он есть. Ни один пастух сюда не полезет, плохо для коров.

— Да уж. — Кронмир доел колбасу и предложил: — Посмотрим на лагерь патриарха.

— Черт, я знал, что ты это скажешь, — буркнул Уа’Хэ. — Вы что, с Фейвором братья?

Они двинулись на восток, в ночь. Уа’Хэ разогнал отряд — отправил посыльного к госпоже Элисон, половине руки велел двигаться параллельно им.

Дважды они останавливались, чтобы сориентироваться, но света кометы и луны вполне хватало. Луна еще не зашла, когда они увидели костры лагеря.

— Далековато до Сан-Батиста, — решил Уа’Хэ, — завтра драться не придется.

Он оглянулся на поросший лесом холм, на котором давно потух костер.

— Хотя не так и далеко.

Кронмир пытался рассмотреть рельеф местности и тут заметил движение на юге.

— Бегите! — крикнул он.

Уа’Хэ резко оглянулся и тоже увидел отблеск кометы на доспехах. Он ухнул по-совиному, развернул своего конька и умчался в темноту. Двое его людей бросились за ним. Кронмир с замиранием сердца понял, что они на свежих конях, а он — нет. Его лошадь прошла восемь лиг без отдыха или даже больше.

Кронмир скрылся в лесу на севере. Обернулся и увидел, что всадники врага последовали за ним. Он был рад за Уа’Хэ, но очень жалел себя. Ошибка новичка. Он показал себя дураком и теперь погибнет.

Он вздохнул и поехал дальше, но его бедная кобылауже выбилась из сил. Он пожалел, что не взял ту лошадь, которую дала ему Жизель. Запасная кобыла Гилкриста оказалась жалкой клячей, и Кронмир знал, что обречен.

Он подумал о самоубийстве. Ему не понравилось. Но то, что случится, когда его поймают, казалось еще хуже. Если только… если он не сможет скрыть свою личность, что удалось бы, если бы не меч и не рыцарский пояс. Он расстегнул пряжку и бросил пояс в кусты, через которые тяжело ломилась усталая лошадь.

Он избавлялся от всего подряд, но его догоняли, до врага оставалось всего несколько дюжин ярдов. В ярком свете луны и кометы он заметил, как всадник поднял брошенный им кошелек, и выругался.

Он придумал другой путь и развернул лошадь к преследователям. Она рухнула. Кронмир выдернул ноги из стремян и соскочил. Это был не самый изящный прыжок в его жизни, но он поднялся в считаные секунды, и первый из его преследователей умер, когда двинулся на Кронмира и получил мечом в пах. Кронмир подхватил поводья его коня и сел в мокрое от крови седло; удар по спине сдержала кольчуга, и он рванулся на запад.

Его догоняли слева и справа. Попробовать стоило. Кронмир повернулся к ближайшему врагу, но человек справа от него поднял маленький самовзводящийся арбалет и выстрелил в лошадь. Болт вошел в круп, Кронмир обманул своего левого противника, ударил мечом ему в лицо и второй раз за пару минут спрыгнул с падающей лошади.

Коленом угодил на камень и понял, что живым ему не уйти.

Но он не мог перестать сражаться за жизнь, хотя левая нога его больше не слушалась, а боль была ужасной. Он упал. Представил свой кинжал и снова подумал о самоубийстве. Вспомнил о маленьком балестрино и яде, которые, слава богу, остались в вещах в Арле.

Он подумал о Жизель.

Оперся на тот же камень, о который разбил ногу, и с трудом встал, чуть не вскрикнув от боли. Из темноты вышел всадник. Приближался он медленно, зная, что Кронмир побежден. Кронмир всадил свой рондель в лошадь. Это было глупо, но убить всадника из этого положения он не мог, а голова работала плохо. Лошадь лягнула его и умерла.

Ему показалось, что копыто сломало ему таз, но он подполз к всаднику и воткнул кинжал в ему в шею.

«Если я убью их достаточно, меня не станут брать в плен», — подумал он.

Возможно, он просто злился на себя за многочисленные ошибки.

Он лежал на темной влажной земле и слушал, как его ищут. Боль накатывала волнами. Его мучили неотвязные мысли, и один раз он даже приставил острие кинжала к горлу. Но он привык не сдаваться и бороться до конца.

Что, конечно, тоже было глупой ошибкой.

Его накрыла волна боли. Один человек пнул его по голове, а второй наступил на руку с кинжалом.

Плен.

ГДЕ-ТО МЕЖДУ АРЛЕ И САН-БАТИСТОМ — СЭР ДЖУЛАС КРОНМИР

Кронмир проснулся в красивом зале, отделанном деревом и украшенном гобеленами, хотя любоваться ими ему не приходилось. Он лежал на столе высотой примерно по пояс, руки скованы цепями над головой. Левая нога ему не подчинялась. Боль была невероятная.

Перед ним возник человек, загородив гобелен с единорогами.

— Да благословят тебя все святые, — сказал он. Он был в доспехах, но с тонзурой. Положил руки на голову Кронмира, сплел пальцы. — Как тебя зовут, сын мой?

Молчать. Ничего не говорить. Однажды начав, уже не остановиться.

— Он сильно ранен или его можно допросить? — спросил кто-то скрипучим голосом, без выражения.

Священник ткнул пальцем в раздробленный таз Кронмира. Кронмир закричал.

— Можно, — сказал священник.

Второй нервно хихикнул.

«Любитель», — презрительно подумал Кронмир сквозь боль.

Он ненадолго потерял сознание, а потом снова очнулся. Его облили холодной водой.

— Знаете, — ласково сказал священник, — ничто вас не спасет. Вопрос только в том, как именно вы умрете. Вы ведь профессионал?

Молчать.

Кто-то тянул за что-то, привязанное к рукам и ногам. Боль была невыносимой.

«У меня повреждены внутренние органы. Если повезет, я умру. Скоро».

— При вас нашли восковую табличку с записями. Можете их объяснить? Кто такая Элисон? Почему контакт запрещен? Имеется в виду контакт с Элисон? Ну же, сэр. Вы рыцарь. Не умирайте без отпущения грехов, чтобы не попасть в ад. Скажите мне, что я хочу знать, и я исповедаю вас, а Карлос отправит вас в последний путь. — Священник держался дружески. — Или мы можем медленно разорвать вас на куски.

Кронмир знал, как все это работает.

— Отрежь несколько пальцев, Карлос, — сказал священник, — времени мало.

Кронмир смотрел.

Три пальца правой руки отрезали один за другим.

Каждый раз он кричал. Больше никогда ему не держать ни меч, ни перо. Конечно, глупо было так думать. Он отсюда не выберется, так что «больше никогда» относилось ко всему вообще. Но как бы он ни корчился от боли в пальцах, сильнее всего болело бедро.

— Это очень важный человек, — сказал священник кому-то, — обучен сопротивляться. Крайне интересно.

— Это что же, сам Красный Рыцарь? — спросил скрипучий голос. — Было бы отлично. Но это не он. Он на севере, сражается с мятежниками.

— На все божья воля, — сказал третий голос.

— Давайте быстрее, — велел скрипучий, — у меня мало времени. Отрежьте его мужское достоинство.

— Ваше святейшество, я обнаружил… — начал его мучитель.

— Говори.

— Стоит отрезать мужское достоинство, как они сдаются смерти, а не вам. — Священник-мучитель пожал плечами.

Кронмир хорошо видел его. Он был совсем молод, не старше Фейвора.

Хотел бы Кронмир обладать магическими способностями к убеждению. Браун сможет отомстить за него. Он, конечно, хотел отмщения, а вот христианского прощения никакого не чувствовал. Он надеялся, что когда-нибудь Браун найдет их всех.

— Тогда пусть его изнасилуют, — предложил голос, — мне говорили, что это работает.

— У него сломан таз, — сказал священник, — он может умереть.

— Ш-ш-ш-ш! — зашипел голос. — Сломай его! Солнце взойдет через час! У меня нет на это времени.

Кронмир поздравил себя с тем, что они спешат, а потом Карлос перекатил его на спину.

Боль накрыла его волной. Кронмир потерял сознание. Это длилось недолго: скоро он снова очнулся.

Он сразу понял, что его кастрировали, отрезав все подчистую. Он чувствовал рану между ног. Кронмир ощутил себя каким-то отстраненным. Священник кое-что знал о пытках, Кронмир согласился с ним.

Палач хихикал не от нервов, а от тика. Он был опытен, а его начальник не позволял ему делать свою работу. В окна проникал свет. Кронмир повернулся к нему.

— Хорошо, — сказал еще один голос, — пошлите за настоятелем. Мы воспользуемся червями.

Кронмир лежал изувеченный, одинокий и напуганный. Он лучше всех знал, что такое черви, и безуспешно молился о смерти. Увечье его незаметно исцелили, оставив боль и слабость. Кто-то использовал чародейское искусство, чтобы остановить кровь. Но не боль. Даже не лихорадку, которую он уже ощутил. И точно не чувство осквернения.

Единственная защита Кронмира заключалась в том, что он всегда ожидал именно такого конца и представлял его много раз. Он не думал, что это слишком ужасно, чтобы быть правдой. Это просто случилось. Он умер. Он должен умереть, прежде чем они сломают его. Теперь они состязались. А черви…

Но свет становился сильнее. Кронмир был в незнакомом месте, где время имело мало значения, а боль… боль он умел терпеть. До этого его дважды пытали. Один раз профессионалы, второй — любители. Конечно, оба раза им что-то мешало и его спасали.

Но не теперь.

Свет разгорался все ярче. Даже боль, ужас и смерть не могли скрыть шум армии, разбирающей лагерь. Каждый миг, пока он молчал, становился крошечной победой. Он кричал и стонал, но в крепости своих мыслей, пусть даже если эта крепость готовилась пасть, он признавал, что неплохо справляется.

— Итак, вы храбро себя вели, — сказал голос. — Вы знаете, что умрете.

С этим Кронмир согласиться никак не мог и промолчал.

— Патриарх хочет, чтобы я скормил вас червям. Вы знаете, что это такое? Они влезают через глазницы и пожирают душу. Душа исчезает. Ни рая, ни ада. Они овладевают вашей волей, словно вас никогда не было на свете.

«Слабовато с точки зрения богословия», — подумал Кронмир и обрадовался, что способен на такую мысль.

— И как только они вас съедят, через несколько часов в нашем распоряжении будет вся ваша жизнь, — продолжил голос.

Кронмир услышал свой стон.

«Я сломаюсь через несколько секунд, — пообещал он себе, — пока еще рано».

Рано.

Рано.

— Откройте глаза, или я снова потяну за рычаг, — сказал голос.

Последовала целая вечность боли, а затем глаза Кронмира разлепили силой. Он почувствовал, как невидимый Карлос положил большие пальцы на веки. Булавками он приколол веки Кронмира ко лбу, оставляя глаза открытыми. Слезы и кровь хлынули, ослепляя. Он корчился от страха и отвращения к смерти, которая его ждала. Бедро взорвалось болью.

Его вырвало. Они очистили его губы и лицо от рвоты.

И он увидел червей. Слезы прекратились, взгляд невольно сфокусировался, и они предстали перед ним: длинные, серые, извивающиеся в бронированной рукавице. Шестиголовая гидра с пурпурными пастями и еле заметными зубами. Кронмир закричал. Он ничего не мог с собой поделать.

— Кто такая Элисон? — спросил голос.

Где-то в глубине сознания, той, что еще способна была думать, Кронмир понимал, что у каждого человека есть предел и свой он уже давно перешел. Он очень хорошо справился, и они убили его и исковеркали его тело. Это не имело значения. Или имело.

Но вместо того чтобы сказать хоть слово, он кричал и ничего не мог с этим поделать.

— А кто такая Жизель? — спросил голос.

Жизель.

Жизель.

Жизель.

Имя подействовало как заклинание. На мгновение он стал самим собой, и разум ему подчинился.

Он подумал о Жизель, борющейся с чужой волей.

Он подумал о Жизель. Он любил и не мог предать. Он мог сопротивляться, а сдаться не мог.

И он промолчал.

— Боюсь, это ваш последний шанс. Ни покаяния, ни загробной жизни, ни надежды.

Рука священника двинулась, и головы червей почти коснулись распахнутых глаз.

«В любом случае мне суждено было попасть в ад. Возможно, полное исчезновение — это именно то, чего я заслуживаю. Но я не предам. Я их одолею».

— Дурак! Черви все равно заберут все. Всю твою жизнь. Говори или катись к черту! — разочарованно зарычал священник.

— Просто сделай это, — сказал скрипучий голос.

И когда Кронмир закричал из последних сил, черви сожрали его глаза и вгрызлись в мозг.

ПЕРЕВАЛ САН-КОЛОМБО — ГОСПОЖА ЭЛИСОН

Изюминка стояла у небольшого походного столика, а Дэниел Фейвор набрасывал схему на большом листе дешевой бумаги из Веники.

— Ну разве бумага не прекрасна? — сказала герцогиня.

— М-да? — пожала плечами Изюминка. — Я бы предпочла, чтобы Мортирмир сотворил волшебную карту с рельефом и цветом.

У нее за спиной в утренних сумерках храпела ее армия, за исключением горстки часовых.

Прискакал посыльный, потом еще один. Герцогиня прочитала сообщения и передала их Изюминке, которая прихлебывала куавех и смотрела на карту.

— Река поднимается, — заметила герцогиня.

— Нам это на руку.

Изюминка начала диктовать приказы своим двум писцам и Безголовому, который теперь стал грамотен, как священник.

— Что будешь делать? — спросила она Жизель.

— Я возьму на себя нападение на обоз, — Жизель кончиком ножа вычищала грязь из-под ногтей, — в такой войне я понимаю лучше всего. И солдаты мои тоже.

— Вся суть битвы, — кивнула Изюминка и спросила Безголового: — Время?

Он приподнял бровь и выглянул наружу.

— Полчетвертого.

— Офицеры? — рявкнула она.

— Ты не слишком разрезвилась? — спросил Безголовый.

— Черт возьми, да!

Чтобы собрать капитанов и старших капралов, ушло почти полчаса, многие явились с оруженосцами и пажами, на ходу застегивая доспехи. В ее распоряжении оказались весь красный отряд и весь белый. Красными командовал сэр Милус, а место сэра Майкла занял сэр Джордж Брювс. У нее было всего три боевых мага, и лучшая из них — жена Мортирмира, Танкреда, получившая университетское образование и до странности безжалостная. О боевых навыках магистра Петрарки Изюминка ничего не знала, хотя и Мортирмир, и Габриэль, кажется, считали его равным себе.

Граф Симон вел шестьсот отличных рыцарей, и она сомневалась, что противник сможет потягаться с ее тяжелой кавалерией. Но она не планировала использовать свою тяжелую кавалерию до тех пор, пока что-то не пойдет не так. А такое, как ей подсказывал опыт, случалось всегда.

— Джентльмены, что вы делаете в первую очередь, беря в руку меч? — спросила она.

Она и Жизель, герцогиня Вениканская, были единственными женщинами на собрании — странно, если учесть, что они командовали. Изюминка улыбалась, надеясь, что кто-то из старых друзей ответит ей. Ей нужно было их участие — оно означало бы, что они приняли ее авторитет. Она не ожидала неповиновения, но хотела энтузиазма.

Сэр Милус усмехнулся:

— Защищаюсь.

Черт. Вот Плохиш Том ответил бы как следует.

Корнер, капитан моряков, сделал очень этрусское лицо.

— Надеюсь, что он идиот, — сказал он.

Изюминка одарила вениканца широкой улыбкой.

— А потом?

— А потом, если он дурак, я убиваю его без риска для себя.

— А если он не дурак? — подсказала она.

— Тогда мне придется постараться. — Корнер приподнял бровь.

Изюминка решительно кивнула и улыбнулась:

— Точно. Сначала попробуйте простой способ. Без риска. Если не сработает, нам всем придется постараться. Вот мой план.

Она продемонстрировала карты, схемы и расписание.

— Довольно просто, милая, — кивнул Милус.

— Сэр Жан говорил всегда придерживаться самого простого варианта.

Граф Симон нахмурился:

— А мы что же, не будем драться?

— Можете взять мою роль, — предложил Джордж Брювс.

— Будете, если что-то пойдет не так, — объяснила Изюминка, — а на войне вечно случается какое-то дерьмо.

Граф Вероны покачал головой:

— Обычно я ничего не жду. Мне нравится самому решать ход битвы.

Изюминка снова подумала о Плохише Томе.

— Знаю я человека, который вам очень понравился бы. Послушайте, милорд. Если вам придется атаковать, вы решите исход битвы, это я обещаю. Быть в резерве не позорно. Вы будете рядом со мной.

На мгновение она подумала, что сейчас он скажет, что бывшим шлюхам о чести знать неоткуда. Мгновение он молчал, а затем склонил голову, как голодный ястреб, и слегка улыбнулся.

— Пока я имею удовольствие быть в вашей компании, госпожа Элисон, мне плевать на врага.

— Вы — воплощение куртуазности. — Изюминка сделала реверанс. Прямо в доспехах. Затем продолжила: — Помните, что говорит Габриэль. Мы должны каждый раз побеждать. Будьте осторожны, как в бою на мечах. Начните с легкого удара, затем попробуйте грубый, затем тонкий. Мы не можем позволить себе потери, и у нас нет времени. Так что просто сражайтесь. Слушайте сигналы. Выполняйте приказы. Вы хорошие капитаны, вы знаете свое дело. Если у вас есть время, делайте. Ясно?

Все улыбались.

Через несколько секунд шатер опустел. К востоку от него по небу расплылся первый оранжевый мазок.

— Странная ты, — сказала Жизель.

— Это ты мне говоришь?

— Ты только что сказала им, что они могут действовать самостоятельно. Мой муж и в лучшие времена на такое не решился бы.

Жизель ела ягоды, и губы ее казались окровавленными.

— Они все командиры своих отрядов. Зачем мне их дергать?

Жизель подняла чашку, будто произнося тост.

— Ты не хуже Бланш или Сью. Или Тома, или Кронмира. Где ваш император вас всех нашел?

— В основном в борделях, — ухмыльнулась Изюминка. — Ну, Бланш была прачкой. Кронмир… он и женщинам чужой, и мужчинам.

— Не могу согласиться, как бы мы с тобой ни были близки, — сказала Жизель. — Он спас меня. У него были другие выходы, а он решил спасти меня.

Она немного посидела, а затем встала:

— Надо одеваться.

— Если он тебя спас, так было надо. Он не мужчина. Он автоматон. Когда мы выиграем, я его убью, просто чтобы убедиться, что он не работает на кого-то другого.

— Мне бы этого не хотелось, — мягко сказала Жизель.

Они посмотрели друг на друга.

— Он тебе нравится? — спросила Изюминка.

— Я не люблю мужчин, — ответила Жизель, — но я умею быть верной тому, кто был верен мне.

Изюминка подумала и поцеловала подругу в щеку.

— Я постараюсь тебя понять, — обещала она, вышла и начала отдавать приказы.

Жизель потянулась и позвала своего оруженосца.

САН-БАТИСТ — ПАТРИАРХ РУМА

час после рассвета разведчики патриарха вошли в город Батист и обнаружили, что он пуст. Они искали не особо тщательно, но проверили подвалы и разграбили церковь, как любые нормальные солдаты, а затем двинулись дальше.

Горстка солдат пересекла мост, увидела ожидающий их отряд врага и отступила под россыпью арбалетных болтов. Посыльные рванули по дороге и нашли патриарха под вышитым золотым балдахином.

Он отдавал приказы.

Его армия насчитывала более двенадцати тысяч человек, в основном обученных ополченцев из крепких городов вокруг Рума и самого великого города, несколько тысяч тяжелых копейщиков из Руманола, три тысячи рыцарей и оруженосцев с юга Этруссии, в основном наемников, несколько конных арбалетчиков, сыновей преуспевающих торговцев. К ним примкнула горстка авантюристов, а еще небольшая группа иностранных наемников из Дар-ас-Салама — изгнанных султаном и проигравших мамлюков.

Патриарх был склонен прислушиваться к их советам: они знали о его врагах больше многих и многое знали о войне вообще. Он щелкнул пальцами и указал на Али-Мохаммеда эль-Рафика. Изгнанника не ждали дома: он убил сына султана. И выглядел он как опасный нечестивец: темная кожа и шрам, идущий через переносицу, делали его похожим на черта.

— Ваше святейшество. — Он подошел к красной туфле патриарха.

— Армия стоит на нашем пути на север. У моста в Сан-Батисте. Посмотри на них, вернись и дай мне совет.

— Это единственный переход на десять миль к северу и югу, — заметил один из бесконечных священников, окружавших патриарха.

— Что сказал пленник? — спросил Али. Он знал, что в плен взят кто-то высокопоставленный.

— Пока ничего, — буркнул патриарх.

— Впечатляюще. — Усы Али дрогнули в полуулыбке. — Скоро вернусь.

Он с гиканьем развернул коня и погнал прочь, подняв небольшой водоворот пыли. Али любил демонстрировать, как ловок верхом.

Все утро он изучал реку. Отметил для себя каменистый берег и переправы для скота, но насчитал не более двухсот вражеских солдат. С этим он вернулся к своему господину.

— Кажется, вас обманывают.

Патриарх не был новичком в войне.

— Думаешь, это арьергард, а враг ушел навстречу герцогу Митлийскому?

— Это одно из объяснений, но их много. Будь у меня сотня всадников, я бы поехал через мост и посмотрел, что можно увидеть сверху. На равнине ничего нет. Командир противника либо блефует, либо дурак. В любом случае мы можем перейти мост. А после этого трудно будет помешать нам воссоединиться с герцогом. Ну или их командир использует равнину, чтобы заманить нас в ловушку у реки. В этом случае он должен быть абсолютно уверен, что его армия превосходит нашу.

— Войсками противника командует женщина, — заметил патриарх.

— Ваше святейшество, — сказал человек, которого звали настоятелем, — раз она женщина, мы можем быть уверены, что она дура. Женщины ничего не понимают в войне. И ее шпиона мы поймали, так что она не знает эту местность.

— Женщины бывают хитрыми, — тихо сказал Али-Мохаммед.

Патриарх огляделся. Никто из его капитанов или советников не осмелился заговорить — возможно, из-за наказаний, которые ждали неудачников. Он восседал в металлическом паланкине, излучавшем жар не хуже печки. Говорили, что ни одна лошадь его не унесет.

— Я выиграл десять сражений и ни разу не встречал женщины, которая могла бы возглавить армию. Перейдем реку. Даже в худшем случае у нас больше людей и больше рыцарей, и мы просто прорвемся силой, — говорил он ровно и бесстрастно, слегка шипя.

Все закивали, за исключением Али-Мохаммеда, который внимательно изучал подпругу.

— Тогда выступаем. А как пленник? — спросил патриарх у одного из младших священников.

— Он заражен. Пройдет еще два часа, прежде чем его можно будет допросить.

— Если вражеских войск тут нет, добейте его и соберите червей, — велел патриарх. — Да-да. Я не хочу, чтобы воля знала больше нас. Через два часа мы покончим с этим делом. Хватит пыток.

— Хорошо, ваше святейшество.

Через полчаса авангард патриарха перешел мост. Сопротивления они почти не встретили, только несколько десятков крестьян с арбалетами, в основном беронцы. Они чуть постреляли в авангард и убежали в лес.

Им удалось убить двоих. Их неудача обрадовала всю армию, дождь здорово подмыл их волю к борьбе, да и в лучшие времена они особой верностью не отличались, что сильно раздражало патриарха.

Остальная часть армии патриарха приступила к непростому переходу через реку. Вскоре разведчики нашли брод для скота, и армия смогла переправиться вдвое быстрее. Али и коннетабль патриарха, оба простые смертные, вздохнули с облегчением, когда конница оказалась на другом берегу и выстроилась в боевой порядок.

Высоко на склоне, где зеленый отряд разжег сигнальный огонь, Изюминка смотрела вниз, на лесной полог и своих врагов. Она знала от Уа’Хэ, что Кронмир попал в плен. Он сам мало ее заботил, но она с ужасом понимала, что ему известна большая часть ее собственных планов. И планов Габриэля. А Жизель его ценила.

Если подумать, отправить его в разведку было невероятно глупо. Она мало в жизни делала таких глупостей.

Но если что Изюминка и умела, так это решать проблемы по мере их поступления и не думать о том, о чем думать не следует. Она продавала свое тело за деньги, а потом забыла об этом. Она рассматривала Джуласа Кронмира как проблему, а потом отложила ее. Ей нужно выиграть сражение, и тогда она перейдет к следующему делу.

— Подавайте сигнал, — велела она.

Рога запели на склонах холмов, и эхо разнеслось по прекрасной долине.

Али-Мохаммед эль-Рафик покачал головой.

— Почему было просто не остановить нас у реки? — спросил он у джиннов воздуха. — Мы уже переправились.

В нижней части поросшего лесом хребта среди деревьев блеснула сталь.

Два отряда оказались смещены друг относительно друга. Довольно сильно: почти половина армии патриарха стояла против пустого склона, а почти треть вражеской армии оказалась левее левого фланга Али. Он поморщился, откинул полы тяжелого шелкового кафтана назад, чтобы освободить руки с луком и мечом, посмотрел на склон холма и тяжело задумался.

Убедившись, что его господин не занимается никакой темной магией, он протолкался в группу священников, настолько близко стоящих к патриарху, что они чувствовали неестественное тепло, исходящее от этого человека. Ну или не человека.

— Ваше святейшество, нам нужно сокрушить их, прежде чем эта кавалерия сокрушит нас. — Он указал на лес прямо перед собой.

Патриарх восседал в массивном золотом паланкине, который держали двадцать человек, уже обработанных червями. Они были способны идти весь день в полном доспехе. В прошлом почти все они были политическими врагами патриарха.

— Чувствую ловушку, — сказал патриарх, — в этом лесу, кажется, полно людей.

Али пожал плечами.

— Говори, — велел патриарх.

— Ваше святейшество, это вполне возможно. Но на войне никогда нельзя стоять на месте. Возвращаться на тот берег поздно.

Напротив них появилось несколько сотен всадников. Они не сразу собрались, заплутав в густом лесу, но довольно быстро выстроились в идеальном порядке.

«Их не меньше тысячи», — подумал Али. Они ехали вперед, как будто были одни на поле.

— Знамя? — спросил патриарх.

— Святая Екатерина, — ответил священник, — иностранные наемники.

Шипение в голосе патриарха стало заметнее:

— Нас же уверяли, что они на севере? Воюют с мятежниками.

Священники молчали. Им явно было неуютно. Али-Мохаммед провел здесь достаточно времени, чтобы узнать, что настрой патриарха и его манера говорить очень сильно изменились за последние недели, что он позволял себе кощунственные высказывания, пугая священников, и что он часто рассуждал о воле и мятежниках словами, мало общего имеющими с богословием.

— Что они делают? — спросил патриарх.

Солдаты под штандартом святой Екатерины шли вперед. Они продвинулись почти на полмили, их ярко-красные сюрко и полированные доспехи бросались в глаза. Все смотрели на них. В двухстах шагах от армии патриарха они остановились.

Патриарх поставил завесу герметической защиты, как будто мимоходом. Али-Мохаммед раньше никогда не встречал герметистов, чья магия была бы алой.

— Да благословит нас Бог, — сказал он. Красный купол поднялся над полем.

Вражеские наемники спешились. Женщина в киртле и верхнем платье вышла вперед и воздела руки к небу, будто бы взывая к Господу.

САН-БАТИСТ — СМОК

Шестьсот опытных албанских лучников потянулись за стрелами.

— Заряжай! — крикнул Смок, и легкий ветерок разнес его команду вокруг.

— Готово, — сказала госпожа Танкреда тонким голосом, дрожащим от волнения.

— Целься!

Танкреда выпустила заклинание и проделала двухсотярдовую дыру в щите патриарха, на высоте около семидесяти футов, где щит ослабевал. У нее получилось именно то, что она задумала, она очень удивилась и почти потеряла концентрацию.

— Пли! — крикнул Смок.

Шестьсот тяжелых стрел взлетели в воздух под крутым углом, прошли сквозь вражеский щит и вонзились в пустой воздух, а затем и в плоть. Из шестисот примерно каждая десятая попала в цель, а остальные разбились о броню и разлетелись осколками во все стороны. С одного залпа враг потерял сорок человек убитыми и столько же ранеными.

Легкость, с которой удалось пробить светящийся красный щит патриарха, тоже возымела эффект.

Армии пришлось выдержать еще три залпа, прежде чем патриарх сумел сделать свой щит равномерно прочным. Остановить стрелы в реальности было намного сложнее, чем отразить нападения в эфире. Погибли люди и лошади, дюжина ближних священников лежала на траве, великолепные ризы были окровавлены, а патриарх пылал яростью. Кожа его светилась, вокруг воняло горелым мясом.

— Надо отступать, — сказал Али. — Ваше святейшество, вы были правы. Это ловушка.

Он имел в виду, что прав был он сам, но жизнь в изгнании научила его делать вид, будто всегда правы те, кто платит. Патриарх был вынужден изменить форму и размер своего алого щита, чтобы сделать его крепче. Теперь он охранял только армию.

Замелькали арбалетные болты: беронские крестьяне, которые бежали в лес, вернулись в заросли кустарника почти в двухстах шагах слева от патриарха и вдруг начали стрелять намного точнее.

Патриарх поднялся и швырнул несколько капель сырой алой силы в лесистый гребень. Две капли подожгли лес, а остальные скользнули по невысокому щиту и исчезли.

Он был так зол, что выпустил еще два залпа чистой силы, и люди сворачивали шеи, глядя на ревущие огненные шары. Десяток вениканских моряков погиб на месте, молча, вдали от моря и своих обычных врагов. Их тела сожгла ярость патриарха, плеснувшая через щит магистра Петрарки. По щекам старика покатились слезы.

— Я не знал, — сказал он, — никогда ничего подобного не видел. Почему красный?

— Сейчас не время. — Герцогиня взяла его за руку.

— Попробую изнурить его, — сказал Петрарка, — изменю его цвет.

Следующая пара огненных шаров пропала.

— Он силен, — пробормотал Петрарка, — но плохо подготовлен. Точнее, его учили не так, как нас. Он… как дракон.

Жизель смотрела на дальний склон холма. Теперь, когда она знала, что старый магистр справится с задачей, пришла пора беспокоиться о времени.

Впереди снова засияло, и сотня маленьких огней сорвалась со щита патриарха. Петрарка погасил их. Центр вражеской армии зашевелился.

— Он нападает на войско, — с удовлетворением сказала Жизель.

— По коням! — проревел Смок.

Пажи выдвинулись вперед, ведя лошадей, и, когда вражеские копейщики пришли в движение, лучники бросились в тыл. Они проехали двести ярдов. И спешились.

И, конечно же, к тому времени армия патриарха уже вышла из-под кроваво-красного щита. Герцогиня Вениканская повернулась к своей кавалерии: зеленый отряд, лучшие пажи войска и сотня профессиональных легких всадников, которые были телохранителями ее мужа в более счастливые времена.

— Вперед, — сказала она.

У ее ног встал Корнер и замахал мечом на своих людей:

— Вы что, собрались жить вечно? Идем.

Шестьсот вениканцев с криками бросились вперед, оставив мертвых лежать на земле. Пробравшись через полосу леса, они оказались на открытой земле, за позициями противника.

Корнер получил приказ и знал свою задачу, но решил сделать кое-что еще. Ему велено было связать врага боем, но он придумал нечто получше. Гребаный патриарх убил его людей, и теперь Корнер собирался отомстить за них. Его моряки были с ним, они знали, что предстоит нанести решительный удар. Они шагали по вспаханным полям и походили не на простых людей, а на легендарных гигантов.

Корнер выстроил своих солдат, и они рысью двинулись вперед, на крайний левый фланг вражеской армии. Не слишком быстро.

По его меркам.

Но по меркам Изюминки и патриарха — с быстротой молнии.

Вениканцы не остановились, оказавшись от врага на расстоянии выстрела из великолепного вениканского арбалета.

Не остановились, и когда это расстояние сократилось вдвое.

Они бежали вперед двойной шеренгой в триста шагов шириной и остановились, когда их правый фланг поравнялся с рекой. К тому времени погибли еще три моряка: горстка вражеских арбалетчиков начала стрелять со ста шагов. Большинство промахнулось, кто-то попал в цель, и шеренга сомкнулась.

Враги отступали, не зная, как противостоять вениканцам и их стремительному натиску. Корнер улыбался.

Его люди продолжали двигаться вперед, взведя арбалеты, придерживая болты большими пальцами. Враг снова дрогнул. Они были не солдатами, а мясниками, пекарями, парфюмерами и кузнецами.

В двадцати шагах от врага Корнер крикнул:

— Стой!

Кто-то громко требовал, чтобы наемные рыцари атаковали.

За спиной Корнера, на западе, герцогиня Жизель вела свою легкую кавалерию через равнину и второй брод; у нее была почти тысяча лошадей.

— Готовьсь! — скомандовал Корнер.

На самом деле он уже сыграл свою роль. За вражеской кавалерией, призванной сокрушить его, следовал граф Симон. Госпожа Элисон планировала не совсем это, но ее план исполнялся довольно близко к тексту, а граф Симон обожал хорошие атаки. Стремительное продвижение Корнера обратило в бегство треть вражеской армии и пробило брешь в ее рядах.

— Цельсь!

Шестьсот арбалетов прижались к шести сотням плеч. Это были массивные арбалеты, способные выстрелить на двести шагов и пробить борт лодки. Или броню. Ополчение, стоявшее перед ними, щеголяло нагрудниками и прикрывалось огромными расписными павезами. Люди знали, что их ждет. Кто-то дергался, кто-то убежал.

— Стреляйте.

Шестьсот болтов попали в цель.

Никто не промахнулся.

В стене копий образовалась дыра шириной семьдесят шагов. Раздались крики.

— В атаку! — Корнер дунул в боцманскую дудку.

Моряки побросали арбалеты, обнажили мечи и пошли вперед, на ходу застегивая ремни баклеров.

Али-Мохаммед увидел, как легкая кавалерия противника бросилась на обоз, и поджал губы.

— Ваше святейшество, мы должны отступить.

Патриарх смотрел на центр строя, который не смог удержать наемников. Услышал крики и, обернувшись, увидел, что слева от него ополчение тоже не выдержало. В строю открылась зияющая дыра…

В которую бросились рыцари — как будто ничего не боялись в этом мире.

Али-Мохаммед потряс головой: все складывалось ровно так, как он предсказывал. Левый фланг пал, рыцари-наемники, если у них был хоть какой-то разум, даже пытаться не станут помешать людям печально известного Симона Веронского, шелковое знамя которого теперь вилось над рядами врага. И рыцари… могли без помех проехать прямо к патриарху.

— Меня не победить, — сказал патриарх, выпрямился, поднял руку и выпустил луч алого света в сторону рыцарей. Знаменосец графа Симона упал мертвым. Умерли и двое стоявших за ним — их доспехи пылали, стальные сочленения приваривались друг к другу, плоть кипела.

Али-Мохаммед схватился за ступню, обтянутую красным шелком. Руку обожгло, и он в ужасе отдернул ладонь. Лично он не хотел умирать, но он никогда не бросал своих нанимателей. Ну, почти.

— Вы побеждены, и даже того хуже. Теперь это только вопрос…

Патриарх переставлял щиты, чтобы прикрыть свое ополчение. Три вражеских заклинателя все вместе сотворили эманацию.

Молния попала в щит патриарха, а вторая прошла под движущимся щитом, взорвалась в траве под копытами рыцарей Руманола, перепугав и искалечив лошадей. Третье заклинание ударило в знамя патриарха. Сам патриарх и его носильщики рухнули на землю, и многие уже не встали. Под Али-Мохаммедом убило лошадь, и он целую минуту не мог отойти от умирающего животного.

Он перерезал ей горло. Он любил эту лошадь больше, чем людей.

Но ему платили — и хорошо платили — за помощь патриарху. Сейчас тот стоял на ногах и творил заклинания. Везде лилась кровь. Враг был силен, и десятки посыльных и офицеров уже погибли. Али-Мохаммед прикинул, что армия продержится минут пятнадцать, но потом увидел великолепные доспехи графа Симона в толпе рыцарей-наемников и передумал. Враг перепугал лошадей, измучил людей герметическими атаками, застал их почти врасплох. Рыцари Рума уже бежали. Знамя графа Симона вновь взмыло в воздух, его держал другой рыцарь, скакавший рысью. Клин рыцарей резал строй патриарха, как нож — масло, а в руке графа сияло окровавленное копье.

Али-Мохаммед выругался и поискал себе лошадь.

Затем он поехал к патриарху, который восстанавливал свои щиты. К этому моменту Люций сражался уже с четырьмя магами и отнюдь не выигрывал.

Морские пехотинцы Веники прорвались к мосту и теперь стояли на нем, не давая армии шансов на отступление, а от обоза валил дым, говоривший, что патриарх проиграл — даже если сумел бы пробиться. Теперь у них не было еды.

Свежий вражеский боевой отряд вышел из леса прямо перед Али.

— Ваше святейшество. Мы должны бежать прямо сейчас.

Патриарх встал на цыпочки, а затем поднялся в воздух на несколько футов. Швырнул еще один алый луч: весь горный хребет над ними пылал.

Али-Мохаммед поехал к броду. Он оглянулся и увидел, что патриарх следует за ним, как воздушный змей.

Герцогиня Вениканская сидела на лошади посреди развалин патриаршего обоза. Ее кавалерия получила приказ, и обоз подожгли, повозки сломали или опрокинули, терпеливых волов и обезумевших от страха лошадей перерезали.

Перепуганных служек и измученных шлюх обоих полов просто разогнали. Дэниел Фейвор увел зеленый отряд на юг, чтобы проверить, не идет ли к патриарху подкрепление. По пути его отряд рассыпался в стороны. Герцогиню не трогали крики лошадей или женщин, пойманных ее солдатами.

Она отъехала от облака дыма, когда стало жечь глаза, и посмотрела на север, где бойня началась всерьез. Армия патриарха уже пала, а остаткам ее предстояло утонуть. Река разливалась. Герцогиня Вениканская принялась думать о будущем всего этрусского полуострова. Мечты о его объединении перемежались криками отчаяния, но она не обращала на них внимания.

Она услышала лошадиный топот, обернулась и увидела Маленькую Мулен, одну из пажей войска, которая пробиралась между горящих телег. Заметив герцогиню, Мулен подскакала прямо к ней и осадила свою лошадку так, что та присела на задние ноги.

— Моя госпожа, — сказала она, отдавая честь, — капрал Фейвор говорит, что взял языка, что сэра Джуласа схватили прошлой ночью и…

— Веди меня, — велела Жизель, ее лицо стало мрачнее, чем мгновение назад.

Священник, которого они взяли в плен, не пытался сопротивляться, Уа’Хэ сломал ему руку и пару раз ее выкрутил. Священник обмочился и запел как птица. Жизель не стала на него смотреть. Она сразу заметила, что Уа’Хэ старается не попадаться ей на глаза.

— Ну? — спросила она Фейвора.

— Сэра Джуласа схватили прошлой ночью…

— А мне никто не сказал, — заметила Жизель.

— Изюминка не велела, — Фейвор пожал плечами, — простите, герцогиня.

Жизель поджала губы.

— Ублюдок говорит, что его пытали восемь часов. Это плохо. — Он встретился с ней взглядом. Как бы она ни злилась, она все же отметила, что он способен смотреть ей в глаза.

— Я знаю, что такое восемь часов. — Внутри себя она уже рыдала.

— Пару часов назад его скормили червям одайн, — вмешался Длинная Лапища. — Как я понимаю, мы должны его найти и прикончить, прежде чем одайн достанутся его воспоминания. — Он не сводил с нее глаз. — Простите, госпожа. Так оно все и есть, и мне потребуется быстрая лошадь. И на его месте я хотел бы того же.

— Да, — ответила она. В животе все сжалось, как будто это ее терзали черви. — Я бы тоже хотела этого для себя.

Он отсалютовал ей и крикнул:

— Ко мне!

Люди галопом понеслись к нему.

— Вы… — начал Длинная Лапища.

— Я пойду, — коротко сказала она и подняла руку, чтобы он ее не перебил. — Я герцогиня Веники, и я знаю, что такое пытки. Это мой долг. Поехали.

Длинная Лапища и Фейвор склонили головы.

Альфред Гоуп поднял новенькое зеленое знамя. Запели рога, и люди в зеленом и коричневом подняли головы и поспешили к знамени. Маленькая группа все росла. Слухи быстро распространялись.

Эти люди ходили в разведку и порой попадались. Они знали, что пережил Кронмир. Они крестились или плевались, хватались за оружие.

Маленькая Мулен вытащила длинный кинжал.

— Давайте надерем им задницы, — предложила она по-альбански с сильным галлейским акцентом.

Ехали без всякого строя, убивали всех, на кого натыкались, задерживались только для того, чтобы подпалить очередное хозяйство. Действовали грубо, и путь армии отмечали горящие сараи и амбары.

— Предоставленное вами тело неприемлемо, — заявил монстр.

Священник стоял как можно дальше от пленника и его нынешнего хозяина.

— Мне нужен доступ к его воспоминаниям, — сказал священник.

— Тело, которое вы дали, искалечено. Почему ты такой глупый? Мне нужно тело получше. Этот человек не может даже ходить, не говоря уже о драке или размножении. — Голос пел сладкозвучным хором, как будто внутри Джуласа Кронмира находилось множество людей.

— Его воспоминания…

— Их очень сложно найти. Потому что он подвергся насилию. Ты вынуждаешь меня купаться в грязи за еду, которую не стоит есть. Смертный, ты заставляешь меня… — Голос помедлил. — Приближаются лошади. Много.

Священник распятием отгородился от существа на столе.

— Если я обещаю тебе лучшее тело… попозже… — Он взял себя в руки и принялся читать заклинание экзорцизма — он надеялся таким образом заключить безопасную сделку с существом. Патриарх говорил, что эти методы вполне допустимы, но в последнее время священник начал сомневаться.

Голос существа прервал его молитву, как будто в переполненной таверне вдруг громко запели:

— Твои обещания — ложь, смертный. Скажи своему огненному хозяину, что, если он будет так обращаться с волей, она обратится против него. Скажи.

Наверху открылась дверь, и раздался крик на языке, которого священник не знал. Он кивнул двум сопровождающим его солдатам, и они обнажили мечи. Дверь в подземный зал распахнулась, и вошла высокая блондинка. В руках у нее был арбалет, и она застрелила одного из солдат с такого близкого расстояния, что болт пронзил нагрудник, пластину доспеха на спине и застрял в дверном косяке.

Следом появился человек в зеленом, и женщина достала меч. Она отбила атаку второго солдата, сильно ударила в ответ, и тут второй человек в зеленом выстрелил из-под ее руки. В живот солдату.

Другой зеленый, постарше, прошел мимо умирающих солдат. Карлос бросился на него, замахиваясь тяжелым мечом, зеленый отступил, его меч сверкнул в воздухе, и Карлос рухнул на колени — рук у него больше не было.

Женщина шла по залу. Мельком взглянула на тело на столе.

Священник нащупал свой меч.

— Кто ты? — спросил он.

— Гнев, — сказала она.

Фейвор положил руку ей на плечо.

— Нам нужно… убить его. Кронмира. Простите, леди. Но он знает все. Если это достанется червям…

На мгновение маска ярости стала лицом Жизель. Священник был еще жив.

— Да, — хрипло ответила она.

— Уа’Хэ, топор, — велел Фейвор.

Длинная Лапища стоял над человеком, которому отрубил руки.

— Подождите, — сказала Жизель, — я должна кое-что попробовать.

Меч ее был направлен на священника.

— Что-то, что дороже судьбы этого гребаного мира? — спросил Фейвор.

Она просто посмотрела на него.

— Попробуйте. В любом случае мне нужен топор.

Все знали, как тяжело «убить» немертвых. И то, что внутри них. Она опустила длинный меч и обняла священника за плечи, как будто вынуждая его к поцелую, а затем резко дернула, вывихивая плечо. Перехватила середину своего клинка левой рукой и еще ниже опустила склоненную голову священника, прижимая к ней сталь. Он закричал.

— Это подходит, — тихо сказала она. — Хотя я понятия не имею, сработает ли.

Шаг за шагом она подвела священника к пыточному столу, где жуткой карикатурой на распятие лежали развалины Кронмира.

— Ты говорил с этим существом? — спросила она священника.

— Мне приказали. Клянусь Пресвятой Девой, я только…

— Значит, они разговаривают.

— Прошу вас… Оно зло, ему не нравится это тело…

— Это тело разрушено, — сказал Кронмир ровным голосом немертвого.

Жизель точно знала, кто — или что — говорит. Она чувствовала нечто в своей голове и видела в его глазах. В правом глазу. На месте левого была рана, где это… вошло.

Она немного сместила свой вес.

— Я могу дать тебе это тело взамен.

— Это приемлемо, — сказал Кронмир.

И она заставила себя это сделать. Она боролась со своимужасом перед одайн и отвращением к тому, во что превратился Кронмир. Сцепив руки, помогая себе острым лезвием меча, она, преодолевая невероятную отчаянную силу священника, опускала его лицо все ниже, дюйм за дюймом, пока оно почти не коснулось лица Кронмира, как будто они были парой влюбленных. И черви выскользнули из глаз Кронмира. Она терпела, пока окровавленные извивающиеся черви не переползли в орущего священника. Тот медленно перестал сопротивляться.

Уа’Хэ, пришедший с топором, отвернулся.

— Приемлемо, — сказал священник, который внезапно перестал кричать. Голос был ровным. — Намного лучше. Повреждено только плечо. Начну починку.

Жизель подсекла ему ноги, прежде чем существо полностью взяло контроль над телом, и двумя ударами рукояти меча сломала колени.

Немертвый не закричал. Но его руки устремились к ней, и она пнула одну из них, уворачиваясь.

— Это бесполезно, — сказал голос. — Нам больно. Прекрати.

— Обмотай это сетью и отнеси Изюминке, — распорядилась Жизель.

— Это неэффективно, — возразило тело священника.

— Да, леди, — сказал очень впечатленный Дэниел Фейвор. — А Кронмир?

— Оставь меня, — велела она. Довольно любезно, вот только голос звучал не по-человечески. Фейвору захотелось выйти. Он был крепким человеком, но это оказалось слишком даже для него.

— Я с ней побуду, — сказал Длинная Лапища.

Палач истекал кровью на полу. Уа’Хэ сломал остальные конечности твари рукоятью топора. Затем они замотали ее в охотничью сеть.

— Примерно через шесть часов черви наберут достаточно силы, чтобы напасть на лошадь, — сказал Хобб остальным. Все вели себя осторожно и, встретив дюжину рыцарей графа Симона, с глубокой благодарностью передали им тварь. Все боялись одайн. Как чумы.

В подземном зале Жизель сидела у искалеченного тела своего друга. Она немного поговорила с ним, и он не ответил. Она так и не вспомнила, что говорила. Возможно, она рассказывала о своей безнадежной страсти к императрице, или о своем первом котенке, или о жизни в лесу. Но в какой-то момент его правое веко дернулось, а рука шевельнулась.

Солдат патриарха чаще отпускали, но некоторых резали на месте. Ей не было до этого дела. Она спела несколько песен. Она ненавидела себя, потому что не могла заставить себя к нему прикоснуться — так плохо ей было от того, что с ним сделали. Но ей хватило храбрости преодолеть это. Она взяла его за руку. Ту, на которой не хватало трех пальцев. Ту, которая слегка дергалась.

Она держала его за руку, как держала бы женщину, и молчала.

Его правый глаз приоткрылся. Моргнул. В нем вспыхнул остаток жизни.

— Ты, — прохрипел он. Голос казался таким же исковерканным, как тело. Умирающий глубоко вздохнул. — Сон. Плохой сон.

Она не могла придумать, что сказать. Могла только молить бога о милости.

— Отчет, — выдохнул Кронмир.

Она дернулась и поцеловала его руки.

— Воля, — сказал он, — нет… воля.

Она покачала головой. Он скривился, заскулил, и изо рта вытекло немного крови. Здоровый глаз закрылся. У нее за спиной хлопнула дверь, но она не обернулась.

— Некромант, — с огромным усилием произнес Кронмир, запинаясь на каждом слоге, — Не… кро… мант… это мятежный…

Она слушала.

— Одайн… воля…

Отец Давид, капеллан войска, стоял рядом с ней на коленях. Его губы зашевелились, и она услышала: In nomine Patris…

На мгновение Кронмир посмотрел на крест перед своим лицом.

— Проклят, — ясно сказал он.

— Н-н-никто не может быть п-п-проклят, иначе как… — отец Давид сосредоточился, — п-п-по собственному желанию. Зло — это выбор, — закончил он мягко.

Губы Кронмира дернулись, и он издал ужасный звук. Затем его правый глаз распахнулся. Он встретился взглядом с Жизель.

— Я люблю тебя, — сказал он, дернулся и закричал. Жизель оттолкнула священника и наклонилась к Кронмиру.

— Не Некромант, — четко произнес он.

— Ты не сказал Некроманту? — уточнила она.

— Я думаю, он говорит, что воля — это не Некромант, — без заикания проговорил отец Давид.

Кронмир одним глазом посмотрел на священника и моргнул.

— Я знаю, — сказал Кронмир. — А-а-а!..

Кажется, он улыбнулся.

Хотя отец Давид держал крест перед его лицом, Жизель больше не смогла смотреть, как он мучается. Она наклонилась и поцеловала Кронмира в губы, провела ножом по его горлу и заплакала. Отец Давид сел рядом с ней, обняв ее за плечи, как будто они были старыми друзьями. Возможно, на тот момент они ими и были.

— Герцогиня переживает, — доложил Фейвор.

— Не вините ее и не трогайте. — Изюминка только пожала плечами, узнав о потере Кронмира и о странных отношениях между мужчинами и женщинами. — Патриарх?

— Мы его упустили. Простите. Все отправились за Кронмиром.

— Правильно, — согласилась Изюминка. Она была в доспехе, не нанесла ни единого удара, и тысячи людей погибли. Все это казалось странным.

Но она победила. Великая победа, мастерский ход, хотя и не по первоначальному плану. Граф Симон поступил правильно, выйдя из укрытия, чтобы помочь морякам. Корнер поступил правильно, Милус поступил правильно. Петрарка и Танкреда сдерживали магию врага.

Это их победа? Или ее?

Она была готова, что другие заявят права на победу, но этого не произошло. Все ее люди сияли и радостно кричали. Она решила, что все правильно.

— Жаль, что упустили. Его армия сплотится?

— Его армия мертва, — ответил Фейвор, бурый от чужой крови. Лошадь его сходила с ума.

Сэр Милус кивнул, соглашаясь, и протянул ей кубок красного вина.

— Кое-кто любил Кронмира, — пояснил он, — многих поубивали, узнав о том, что с ним сделали. Ну, капитана тут нет, и некому ловить их за руку.

Изюминка отдаленно представляла, что может сделать Габриэль, чтобы предотвратить резню, но она была воспитана иначе и полагала, что уничтожение армии патриарха решило проблему по крайней мере на несколько месяцев.

— Я бы хотела увидеть голову патриарха, — сказала Изюминка, — но я не всегда получаю что хочу, так что давайте поговорим с митлийцами.

Шелковый полог шатра зашуршал, и вошла невозмутимая герцогиня. Глаза у нее были красными, но не слишком. Все встали при ее появлении, и она улыбнулась. Очень слабой улыбкой.

— Митла, — сказала герцогиня. — У нас восемнадцать дней.

— Нам нужно как минимум тринадцать, чтобы вернуться через перевал, — улыбнулась Изюминка. Их взгляды встретились.

— Я бы хотела, чтобы кто-нибудь выследил патриарха Рума, — сказала герцогиня. — И надо как-то привести все в порядок. Я могу хорошо заплатить.

— Я был бы счастлив его заполучить, — кивнул Фейвор, — как и сэр Роберт.

Никто его не понял.

— Длинная Лапища.

Изюминка покачала головой так, как сделал бы Габриэль.

— Я бы тоже хотела его заполучить, но на карту поставлено большее. Митла прячется за девятью милями фортов и траншей, у вас есть идеи?

Граф Симон поклонился ей:

— Миледи, я предполагал, что у вас есть план. До сих пор он у вас всегда был.

Изюминке нравился граф Симон, при всем своем мужском тщеславии он был отличным бойцом.

— По одному за раз. И всегда начинаю с игрока попроще.

— Игрока? — уточнил Симон.

— Клиента… то есть противника.

Жизель рассмеялась и глубоко вздохнула.

— Так вот, Митла. Не нужно их бить, нужно лишить их еды. Если мы удержим реку и оставим открытой дорогу в Арелат, то больше нам ничего не нужно будет делать. — Она кинула взгляд на восковую табличку. — Капитан Корнер говорит, что первый конвой нужно отправить через два дня. Давайте заставим Митлу танцевать под нашу дудку.

Изюминка посмотрела на карту и с первого взгляда поняла, что это одна из тех, которые рисовал Кронмир. И что Жизель прекрасно знает, кто делал эти карты.

«Сильная она девица», — подумала Изюминка и покусала латунный карандаш.

— Я хотела его победить, — призналась она своим капитанам, — но к черту. Это пустая гордыня. Герцогиня права. Займемся провиантом. Милус, окопайся здесь, — она указала на городок под названием Форнелло, — и как следует. Будешь нас прикрывать. Симон, вы со мной, в резерве.

— Мне очень понравилось в резерве, — оживился он, — отличная была драка.

— Надеюсь, что в этот раз будет поспокойнее.

— Я надеюсь, что вы окажете нам честь, лично сломав копье о врага.

Она облизнула губы.

— Вы меня вызываете? — спросила она.

Он выглядел пораженным.

— Нет. Просто вы рыцарь, и вам, должно быть… грустно от того, что вы не вступили в бой.

— Господи, вы точно не родственник Тому Лаклану? Но вы правы. Я люблю подраться. Уверена, что мне выпадет такой случай. Дэниел, раз уж мы перекрываем дорогу и не идем на север, почему бы тебе не взять немного людей и не привести нам патриарха?

— Если с патриархом… грубо обойтись, — осторожно начал Симон, поглаживая изящную бородку. Под ногтями у него чернела кровь. — Это может… иметь последствия.

— Я хотела бы пойти в этом отряде, — сказала герцогиня.

— На твое усмотрение. Ты нужна мне здесь. По крайней мере, я хотела бы, чтобы ты осталась здесь. Кронмир не должен был оказаться там, где оказался, и это моя вина. Я бы рада тебя не отпускать, но ты герцогиня, и не мне тебя удерживать. Кронмир не был мне другом, но он был из моих. Патриарх… — Она улыбнулась уродовавшей ее улыбкой.

Подумала о человеке, который когда-то давно причинил ей зло. Вспомнила руки Калли на своих руках и кровь.

— Я плачу свои долги. Герцогиня тоже. И патриарх заплатит. — Она слегка пожала плечами.

Дэниел Фейвор кивнул.

— Говорят, что, убив патриарха, попадаешь в ад, — медленно произнесла герцогиня.

— Ой, я сомневаюсь, что Господь такой тупой, — отмахнулась Изюминка.

— М-м-мне отм-мщение, и аз воздам, — процитировал отец Давид, — н-н-но Господь действительно не туп.

Этот худощавый человек в рясе и сандалиях не носил даже кинжала. Он мало походил на отца Арно, но многие наемники уже приняли его, несмотря на заикание.

— Я помогу богу мстить, — сказала герцогиня.

Изюминка улыбнулась и встала. Все встали. Она была достаточно человеком, чтобы наслаждаться моментом: победа, власть, любовь и уважение. Жизнь, о которой она даже не мечтала. Она вспомнила всех своих мучителей. Злых ублюдков и обычных ублюдков. Свои ощущения. Она посмотрела на Жизель и поняла, что у той на уме.

— Ну и хрен с ним. Иди. Но ты нужна мне здесь, и, по правде говоря, мне кажется, что тебе не надо встречаться с ним лично.

Все вышли из ее шатра, а отец Давид остался.

— М-м-месть уродлива.

— Ну, святой отец, мы же не мальчики из церковного хора.

— М-м-мальчики из хора н-не так уж н-н-невинны, капитан.

— Слушайте, святой отец. Вы знаете, чем мы заняты, и принимаете у меня исповедь. Для кого-то это месть, например для Жизель. А для меня — работа. Когда они доберутся до патриарха, одной задачей станет меньше. — Она налила обоим вина. — А Габриэлю вы такое говорите?

— Каждый раз.

Она кивнула, глядя на тихую суету ночного лагеря за откинутым пологом шатра.

— Когда-то люди причинили мне много зла, — сказала она, сделав долгий глоток. — Калли помог мне с ними расправиться.

— И что, стало лучше? — спросил отец Давид, не заикаясь. — Или это п-п-просто история, которую т-т-ты себе рассказываешь?

— А разве вся религия — это не такая история? Бросьте, святой отец. Да, мне стало гораздо лучше. И ни один из этих ублюдков никогда больше не трахнет девушку, ну или парня.

Отец Давид пил вино. Изюминка смотрела на него.

— Как выиграть войну, не проливая кровь?

— П-п-понятия не имею, — ответил отец Давид с ноткой горечи, которую Изюминка не слышала раньше. — Иногда я чувствую себя чертовым придворным шутом, — он глубоко вздохнул, допил вино и встал, — но у всех д-д-действий есть последствия, госпожа моя. И убийство н-н-невинных…

— Патриарх? — спросила она.

— Конечно. Люди рядом с п-п-п…

Он сделал паузу и отвернулся.

— Патриархом? Пехотинцы из Фиренции?

— Честно говоря, госпожа моя, я п-п-пришел не затем, чтобы обсуждать п-п-праведность наших м-м-методов. Г-г-герцогиня сама не своя, но К-к-кронмир сказал кое-что перед смертью.

Отец Давид снова замолчал. Изюминка успела задуматься, к кому обращаются священники, лишившиеся веры. Отец Давид плохо выглядел.

— Он с-с-сказал, — отец Давид посмотрел ей в глаза, — что воля не Н-н-некромант.

Изюминка вспомнила свою беседу с червем, побывавшим в Кронмире.

— Ага. Я допросила червя Кронмира.

— Вы же знаете, что я собираюсь сказать, что даже одайн — творение Господне, — без запинки выговорил отец Давид.

— Конечно. Он ведь тараканов и комаров тоже создал. — Изюминка посмотрела на священника, как будто говоря, что ее вера дает ему определенные права, но он опасно близок к их пределам.

— Я просто передаю то, что сказал К-к-кронмир. Он держался перед смертью… очень см-м-мело.

При свечах трудно было разглядеть выражение его лица.

— Я думаю, он знал, что говорил, — сказала она, — слава святому Михаилу.

Она позвала нового пажа:

— Алиса! Мне нужно изменить донесение.

Она рассказала обо всем: о смерти Кронмира, его последних словах и до странности наивном гневе пленных одайн.

Которые горько жаловались на вероломство кого-то, кого величали Огненным.

Глава 4

АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ, НАД ЦЕНТРАЛЬНЫМ ГАЛЛЕ

Многослойные щиты Габриэля были подняты и сдерживали большинство чудовищных вспышек энергии. Несмотря на потери, он расслабился и принялся бросать заранее заготовленные контратаки в своего оппонента, пока Пруденция вращала, и вращала, и вращала его Дворец воспоминаний, перехватывания заклинания, усиливая, защищая.

Еще один невероятный удар силы врезался в щиты, и они снова выдержали.

У него было время подумать о том, что сказал Мортирмир о развитии сил. Он уже бежал и только оборонялся в эфире. Но он остался цел.

Он наклонился, и Ариосто послушно повернулся. Внизу виднелся лес, а в лесу — гиганты. Их было несколько сотен. Он не осознавал их размера, пока не увидел одного у дерева.

Умброты.

Целое стадо.

Они были объединены. Он видел, как все стадо черпает силу из эфира — это походило на одновременный вздох четырех с лишним сотен немертвых зверей.

Распределенный разум. Одайн. Мятежные одайн, если Кронмир был прав.

Он знал заклинание, которое использовал Мортирмир, чтобы освободить немертвых в Арле, но его не было под рукой, оно не висело, готовое сорваться с места, на запястье Пруденции или ее шее. Оно потребовало бы времени и терпения, которых тоже не было.

И он пошел на совершенно ненужный риск.

Губы под шлемом непроизвольно дернулись, Ариосто закричал, развернулся на месте и стремительно, как всякий огромный хищник, напал. Его крылья распростерлись над одним из умбротов, и тварь тридцати ладоней в высоту, сорока футов в длину, с ногами, похожими на столбы, и огромными клыками, изогнутыми как ятаганы мамлюков, встала на задние лапы и потянулась к небу.

Копье Габриэля выстрелило молнией, но она отразилась от черного герметического щита твари — единственного пассивного щита, который он когда-либо видел. Он мечтал об этом: о щите, который работал бы постоянно.

Ариосто завопил. Его когти увязли. Наклонившись, Габриэль копьем пронзил черный щит, и совместный напор когтей и оружия оказался сильнее. Щит исчез, когти Ариосто ударили тварь по голове, а Габриэль выпустил три молнии в вонючую тушу древнего немертвого гиганта. Цвет третьей молнии отличался от первых двух. Грифон взлетел выше, когда еще два гиганта бросились на них из густой темной чащи.

По стаду словно пробежала рябь, как будто твари изменяли цвет.

Тот, в которого попал Габриэль, взорвался.

— Домой! — велел Красный Рыцарь.

Позади него из стада поднялась бесформенная черная рука. Она вытянулась на сотни футов, а затем устремилась в небо, словно пытаясь вслепую нащупать Ариосто.

Габриэль послал ей воздушный поцелуй и помчался дальше на восток, навстречу тучам.

МИТЛА — ГЕРЦОГ МИТЛИЙСКИЙ

трехстах лигах к востоку герцог Митлийский осушил два кубка вина, в спешке расплескав половину. Ему приходилось смирять нетерпение — союзники опаздывали. Он был зол, и его гнев пугал охранников и слуг. Затем он сбросил доспехи. Оруженосцы ему не помогали, и, упав на пол, в лужу пролитого вина, металл зашипел от жара.

Облаченный в ифрикуанский асбест, герцог вышел на площадь под усиленной охраной, собираясь раздавать милостыню по пути к мессе. Камергер вручил ему тяжелый кольчужный кошелек, и герцог двинулся вдоль шеренги бедняков, вкладывая в каждую руку по золотой монете. Монеты были горячие.

— Помолись за меня, — говорил он каждому.

Они кланялись, но уже научились к нему не прикасаться и брали монеты, стараясь не подходить близко. Это его устраивало. Он ненавидел, когда бедняки не проявляли должного почтения, а их благоговение ему нравилось.

— Помолись за меня, — сказал он, вкладывая золотую монету в руку женщины.

— Твои люди убили моего мужа. — Если прикосновение его пальцев и обожгло ее, виду она не подала.

Он остановился и впился в нее взглядом.

— Забери монету, — велел он камергеру.

Женщина, должно быть, знала, что останется без монеты, если что-то скажет, но она все равно сопротивлялась, и солдаты побили ее мечами в ножнах. Толпа молча наблюдала, как пара головорезов избивала женщину, годящуюся им в матери. Впрочем, они не были жестоки — ни одна кость не сломалась. Просто это было унизительно.

Женщина яростно улыбалась.

— Ты еще увидишь, — сказала она разбитыми губами.

— Что увижу, мамаша? Я на тебя смотреть не хочу, — ответил солдат и еще раз ее ударил, а потом подтянул шоссы. Его напарник повернул голову, поправляя кольчужный воротник.

Герцог двинулся дальше, вкладывая монеты в руки заискивающих людей. Свой эскорт он опередил.

— Вы одного пропустили, — прошептал камергер.

Герцог дошел до той части толпы, которую особенно не любил, — до прокаженных. Он старался не прикасаться к ним и вообще-то их боялся.

Второпях он пропустил одного человека, похожего на кучу тряпья, с круглым невыразительным лицом. Он протянул монету, и человек схватил его за руку, напугав герцога. И поднялся за ноги, опираясь на него.

— Помолись за меня, — с отвращением выплюнул герцог. Этот человек был прокаженным. И он прикоснулся к герцогу. Герцог отвернулся и поспешил прочь, стараясь не касаться людей. Правая рука заболела. Герцог хорошо разбирался в потемках своей души: он знал, что причиняет боль сам себе, потому что испугался прокаженного. Он сопротивлялся желанию посмотреть на руку, он говорил себе, что вся в боль в его разуме. Но последний из прокаженных вздрогнул при вручении монеты; у этого жуткого человека не было ни губ, ни носа, и все же у него хватило наглости отдернуть руку от герцога.

Один из солдат, стоявших рядом с герцогом, тихонько зашипел.

Рука герцога почернела, и чернота быстро растекалась по жилам, исчезая под манжетой рубашки. Прокаженный отпрянул. Герцог сдавленно вскрикнул.

Камергер схватил его за плечи.

— Ваша милость! Руку надо отрезать!

— Прочь с дороги! — проревел герцог. Боль была невероятной. Он не мог даже думать. Огонь показался у его губ, солдаты вздрогнули.

Один из солдат заколол ближайшего прокаженного, и люди на площади закричали. Кожа герцога Митлийского полопалась, и голова раскрылась, будто разрубленная боевым топором.

Человек, похожий на груду тряпья, схватил избитую женщину за руку и потащил за собой, легко, как ребенка. Солдаты убивали всех без разбора, и все пытались сбежать от твари, которая словно бы лезла наружу из герцога. Что бы за тварь это ни была, она чернела. Двигалась она с невероятной скоростью, пока не врезалась в стену собора, как слепая, и не отскочила навстречу трем визжащим женщинам.

Никем не замеченный мужчина, оказавшийся в десяти шагах от них, вошел в открытую дверь дома на площади и проследовал через кухню в небольшой сад, где были открыты ворота. Женщину он тащил за собой.

На правой ладони у него был ожог, как и у нее.

Через ворота они вышли в переулок и направились к задней стене собора. Груда тряпья избавилась от лохмотьев и краски на лице и превратилась в стряпчего в хорошей, но неприметной одежде из серо-коричневой шерсти.

— Извините за побои, — сказал он по-этрусски без всякого акцента.

— Оно того стоило, — сплюнула женщина. — Почему он такой горячий?

— Понятия не имею. Я вообще не понимаю, что только что произошло.

Они протолкались через толпу в соборе — передние ряды той же толпы только что видели, как герцог заболел какой-то страшной болезнью. Пересекли неф и вышли через боковую дверь часовни, в бедные кварталы за церковной школой.

Шли они быстро, но хорошо одетые люди в этом районе все ходили быстро, и стоило им войти в бордель, как они оказались в стороне от толпы любопытных, стекавшихся посмотреть, что произошло. Герцога очень не любили в городе, и многочисленные открытые двери и ворота это только подтверждали.

Пара средних лет покинула бордель и двинулась вдоль ряда таверн для путешественников к Веронским воротам. Там стояли солдаты, но сейчас везде стояли солдаты. Пара вошла в предпоследнюю гостиницу, а когда вышла, лицо дамы оказалось хотя бы чистым — она все еще выглядела избитой, но это была не редкость. Оба уехали — на хороших лошадях. Очень хороших. Ифрикуанских. За ними шел ослик с багажом.

К тому моменту когда они подъехали к воротам, по городу уже пошли слухи, что герцог мертв, что из его тела выбрался демон и тоже погиб, и солдаты обсуждали, не следует ли закрыть ворота.

Двое сказались купеческой четой и терпеливо и кротко объяснили, что направляются в Фиренцию по делам.

— На пути война, дурак, — прорычал один из солдат.

Купец поклонился.

— У меня есть пропуск от герцога. И еще один от графа Вероны.

Капитан прикинул стоимость двух таких пропусков и великолепных верховых лошадей и стал куда любезнее.

— Мы должны закрыть ворота, — кричал сержант.

— Ну, этого никто не приказывал, — сказал капитан, положив в карман золотую монету, которая совершенно случайно прилипла к кусочку воска на документе. — Пропустите их.

Купец и его жена медленно выехали из ворот. Лошади шли шагом, и со стен их было видно еще с полчаса — они обогнули примерно четверть города, пока не удалились в поля. В миле к югу они резко свернули с дороги на тропу, ведущую на ферму, где двое неверных держали лошадей.

М’буб Али вышел из сарая.

— Хорошо?

— Омерзительно, — ответил Браун.

— Вы справились? — спросил Али.

Браун покачал головой.

— Без понятия. Яд не убил его сразу; никогда не видел ничего подобного.

— Я видела, — вмешалась донна Беатрис. — Внутри герцога сидел адский демон. Он разорвал герцога и вышел на солнечный свет, от которого почернел и сморщился.

— Дам вам один совет, почтенная госпожа, — сказал Браун, — уходите подальше отсюда — в Венику или Рум. Никогда больше об этом не говорите, даже самой себе. Кто-нибудь из этих парней проследит, чтобы вам дали новое платье и кошелек золота.

— Убил моего мужа. Убил моего сына. Я бы сделала это бесплатно. — Голову она держала высоко, глаза ее сияли. — Мне плевать, поймают ли меня. Но что делать теперь? Я не знаю.

М’буб Али медленно улыбнулся.

— Ни мужа, ни брата, ни сестры, ни ребенка? — спросил он. Она покачала головой.

— Тогда иди с нами. — М’буб Али приподнял бровь.

Браун, который больше всего на свете не любил людей, вздохнул.

— Нам не нужны новые люди.

АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

— Изюминка победила патриарха. Кронмир мертв, — сообщил Плохиш Том.

— Манеры у тебя так себе. — Габриэль снял шлем.

— Он мне не нравился. — Том пожал плечами. — Слабаков убивают. Живи мечом, умри от меча.

— Ага, — сказал Габриэль. Он читал тонкий пергамент, принесенный птицей и переданный Томом, и чувствовал, как его охватывают гнев и грусть. Он решил, что это реакция на драку.

— Боже.

Том Лаклан жестко улыбнулся.

— Ты же знаешь, что это сделали с ним люди? Не монстры, не драконы, не черви. Гребаные людишки.

Габриэль моргнул. Он видел перед собой всех людей, которых убил за жизнь.

— Да, Том. Я понимаю, о чем ты.

— Изюминка поговорила с червем. Это никогда не приходило Кронмиру в голову.

Габриэль вздохнул.

— Вот так вот, — сказал Лаклан и внезапно обхватил Габриэля руками: — К черту, Габриэль. Мы почти потеряли все, а Кронмир, этот скользкий ублюдок, сдерживал их. В своей маленькой башке. Пока не сдох. — Плохиш Том смотрел в подступающую темноту. — Это, похоже, самый храбрый поступок, который я видел.

— Да, Том.

— Не любил я его, — признался Том Лаклан.

— А я любил. — Габриэль глубоко вздохнул. — Приведи Мортирмира, пожалуйста.

Мортирмир пришел, когда Габриэль наблюдал за ужином Ариосто.

— Ты его нашел, — довольно заметил Мортирмир. — Он у меня на крючке.

— Да. Он захватил целое стадо умбротов. — И Габриэль рассказал о пассивном щите.

Мортирмир приподнял брови.

— Не буду тратить время и говорить, что это невозможно. Просто восхитительно.

Габриэль достал карту. Одну из карт Кронмира.

— Он мертв, — сказал Мортирмир.

— Я знаю.

— Танкреда очень много сделала для победы. Интересно, что бы я сделал, случись с Танкредой то же, что с сэром Джуласом?

Габриэль поморщился.

— Еще я согласен с тобой в том смысле, что мы стали сильнее. Мне кажется, что тот разделенный разум — это Некромант. Он не мог пробить мои щиты.

— Я могу найти патриарха, — решил Мортирмир. — Ты знаешь, что он такое на самом деле?

— Нам надо его прикончить. И у нас есть некоторые свидетельства того, что патриарх — не инструмент Некроманта, а слуга другой воли. Или вовсе новый игрок.

— Я хочу найти патриарха, — сказал Мортирмир и взглянул на Габриэля: — Ах да. Третий игрок. Мастер Смит даже не намекал на такое. А вот Кронмир — да.

— Знаю. — Габриэль глубоко вздохнул. — Сначала Некромант. Кронмир боялся, что с нами играют.

— Очень хорошо. Когда?

— Послезавтра, — сказал Габриэль. — Найдем патриарха.

— Я думаю, без своей армии он ничего собой не представляет.

— А если Жизель найдет его первой, — улыбнулся Габриэль, — ему не поздоровится. Меня волнует, что есть третий игрок, о котором мы ничего не знаем.

Мортирмир подергал себя за ус.

— Да хоть десять игроков. Драконы могут становиться людьми. Одайн — управлять людьми. Откуда нам знать? Могут быть и игроки-люди, мужчины и женщины. Все, что узнали мы, может быть известно и другим. Пророчества госпожи Юлии не тайна.

— Господи, — пробормотал Габриэль.

— Неважно, — Мортирмир махнул рукой с юношеской снисходительностью, — давай просто убьем тех, кого сможем найти. Жизнь и без того достаточно сложна. Кстати, я расшифровал большую часть заклинания магистра Аль-Рашиди.

— И? — Габриэль своей частью еще не занимался. А должен был.

— Я знаю, как сделать Оскверненный меч. — Морган улыбнулся.

— Гармодий…

— Он тоже, но ничего не говорит.

Габриэль смотрел на восток.

— Габриэль, — сказал Мортирмир фамильярно — так говорили с императором только Изюминка и Плохиш Том, — ты же не думаешь, что все дело в Эше? Это не закончится. Так считал мастер Смит, и он доказал это. Даже если мы выиграем сейчас, все повторится, и еще раз, и еще. До последнего мига нашего мира.

— Спасибо за такую веселую мысль. Ладно, ты прав. Давай просто убьем тех, кого видим. Однажды Жан спросил меня, могу ли я драться все время, каждый день. И теперь я знаю ответ: нет, не могу. Я устал.

Морган поднял бровь.

— Так вот, Оскверненные мечи…

— Ну? — заинтересовался Габриэль. Или даже встревожился, потому что сбить Мортирмира, оседлавшего какую-то тему, было не проще, чем какой-либо из его собственных щитов.

— Я могу их сделать.

— Правда?

— На самом деле это просто упражнение по связыванию реальности и эфира.

Мортирмир вошел во Дворец Габриэля и показал.

— Нужно очень много энергии, — заметил Габриэль. У него перехватило дыхание: это было поразительно красиво.

— Я мог бы делать пару штук в день, если бы оказался в безопасности и не нуждался в энергии.

— Несколько в день? У меня бы целый день на один ушел.

— Не надо. В тебе есть та же запредельность, что у сестры Амиции.

— Знаю. Спасибо большое.

— Да не за что. Поэтому тебе стоит ограничиться только самыми важными вопросами. Думаю, поначалу я смогу делать штуки три в день или пять. Потом побольше.

Облаченный в бархат аватар Мортирмира сделал величественный жест.

— Вооружим мой отряд? — Габриэль улыбнулся.

— Да. Хотя замечу, что существует прямая зависимость сложности переноса от массы материи. Меч — это шедевр, наконечник стрелы — пустяк. Хм. Кажется, я не говорю всего. Я имею в виду, что мы все чаще будем бороться с магами.

— Очень на это надеюсь.

— Что ж, взаимодействие между герметическим и реальным избавит нас от некоторых усилий.

— Можно и так сказать. — Габриэль потянулся.

— Ты правда устал от войны?

— Неважно. Много лет назад. — Он сделал паузу и задумался. — Года два назад, пожалуй.

Адриан Голдсмит, стоявший в нескольких ярдах, рисовал их.

Они вышли до рассвета и последовали за проводниками графа Зака через лес, на северо-запад. Уроженец востока обзавелся новым оружием и продемонстрировал его Габриэлю и Плохишу Тому. Это была трубка, которая приставлялась к мощному роговому луку, чтобы стрелять из него очень короткими тяжелыми дротиками.

— И? — спросил Том.

— Смотри, — сказал Зак, приставил трубку к лакированному луку и заправил в нее тонкую стрелу с длинной стальной головкой. При свете луны он прицелился в небольшой ясень — и попал.

— Лук превратился в арбалет, — решил Плохиш Том.

— Это поможет убивать крупных тварей. И рыцарей. — Зак хитро улыбнулся Тому.

ЛЕСА НА СЕВЕРЕ АРЛЕ — КАЛЛИ

Звезды ярко сияли и казались очень близкими, а комета стала такой яркой, что от ее света рождались тени. Они пересекались с тенями, созданными столь же яркой луной. Лес казался почти бесконечным, ветви серебрились в свете звезд, деревья простирались на запад и восток, пока хватало глаз.

Урк Моган посмотрел на лес и раскрыл челюсти.

— Хочу уйти, — сказал он Калли. — Хочу войти в прохладную тьму и зелень и никогда не возвращаться.

— А по мне — дрова дровами, — нахмурился Калли.

В почти человеческих глазах Урка отразилось отвращение.

— Это красота.

Калли приобнял тварь. Несколько недель назад для этого ему требовалось усилие, но с тех пор они пережили немало опасностей вместе.

— Раз уж ты так говоришь, дружище. Но я в темноте вижу опасность, пауков, сырость, холод и голод, — он виновато пожал плечами, — ни жалования, ни вина, ни женщин, ни гребаных песен.

Урк улыбнулся, особенно омерзительно раскрыв четыре челюсти.

— Ты воюешь. А война — это и есть холод, сырость и опасность.

— Тут ты прав, приятель. Но ведь это еще и деньги.

— И? — спросил жук.

— Ладно, понял тебя. — Калли уставился в темный мрачный лес, пытаясь разглядеть кусочек красоты.

Адриан Голдсмит наблюдал, как капитан, то есть император, садится на своего грифона, и набрасывал эту сценку в книжке, которую все время носил с собой. Ариосто потянулся особым движением, вслед за которым он расправлял крылья, и восходящее солнце идеально обрисовало его силуэт, его многоцветные перья, а потом он весь вспыхнул красноватым золотом: алыми были упряжь и седло, алым и стальным был всадник.

Капитан взлетел навстречу рассвету, и Том Лаклан заревел, отдавая приказы. Эдвард двинулся вдоль строя гильдейских, остановился около Герцога, и оба, как обычно, некоторое время сверлили друг друга взглядами.

Адриана Голдсмита уколола тоска по дому. В конце концов, он тоже родился гильдейцем.

Лаклан остановился прямо за Эдвардом, чтобы поговорить с двумя подмастерьями из гильдии ножевых дел мастеров. Он немного наклонился вперед, и его блестящие темные доспехи каким-то образом слились с последними сумерками, а золотые полоски на них вспыхнули в свете восходящего солнца. Адриан поспешно передумал, перевернул лист и принялся рисовать примипила.

Лаклан поднял одну из тяжеленных бронзовых трубок, насаженных на древко копья:

— Что, тяжелая?

Дональд Лири, ножевщик-подмастерье, был из тех харндонцев, которые за словом в карман не лезут.

— Тяжелая, как грех, дружище, — сказал он, как будто они с гигантским рыцарем были старыми друзьями.

— Это да. А сколько их у тебя?

— Сорок, — улыбнулся Лири.

Плохиш Том посмотрел на оружие, похожее на булаву на шесте.

— Боже милостивый. Ну, пусть Габриэль думает, что это все решит. Лично я сомневаюсь.

Он пожал плечами и окинул взглядом обслугу двух длинных бронзовых фальконетов.

Фрэнсис Эткорт, который формально командовал отрядом и любил отвлекать внимание Тома, если мог, заговорил:

— Мы целый год таскали эти… чудесные хреновины через холмы и долины. И ни разу ими не воспользовались.

— Они вообще работают? — спросил Том у Эдварда.

— Обещаю, что сработают, сэр рыцарь. Только покажи нам дракона.

— Вот это хорошо. — Плохиш Том засмеялся. Судя по его тону, он не верил, что это оружие способно навредить домашней кошке. Голова колонны давно скрылась вдалеке, и Том понял, что замедляет армию.

— Выдвигаемся. Завтра посмотрим, стоит ли ваш вонючий порошок своих денег.

Через сорок лиг снова разбили лагерь: разожгли несколько костров, но палаток не ставили. Все были голодны: рывок дорого дался и людям, и лошадям. Обоз почти опустел, и Габриэль приказал разгрузить повозки и отправить их назад. Оставил только дюжину, не объясняя причин.

— Я бы хотел, чтобы ты научился кататься на Ариосто, — сказал он Моргану.

— Не смогу, — признался тот. — Довлеет дневи злоба его. Этот зверь меня не любит.

— Черт возьми! — воскликнул Габриэль. Воцарилась тишина, оба думали о своем. Наконец Габриэль заговорил: — Иногда я подозреваю, что я младший из двух.

— Я уверен, что твоя мирская власть более чем уравновешивает мое превосходство в области герметического искусства, — любезно сказал Мортирмир.

— Я имел в виду Ариосто.

Оба опять замолчали.

Габриэль улыбнулся про себя, и от дальнейшего унижения в самой важной для него области его спасло появление офицеров. Тоби, уже не оруженосец, всегда был готов помочь Анне. Анна поставила складной столик, и два пажа водрузили столешницу на козлы. На нее положили очередную тщательно нарисованную Кронмиром карту и прикололи углы ножами.

Названия на карте, выведенные прекрасным почерком Кронмира, казались памятником. Габриэль почувствовал ком в горле. Его пугало, сколько трупов оставалось у него за спиной.

— Вино кончилось? — спросил он Анну. Она удивилась, но махнула одному из пажей.

Габриэль вздохнул, успокоился и указал на карту.

— Вот где Некромант. Он должен знать, что его ждет. Сегодня он попытался ускользнуть на юг и наткнулся на пикеты Павало, так что теперь он идет за нами. Здесь дю Корс наступает ему на пятки. Павало перерезал большую часть своих немертвых и поймал двоих умбротов в яму-ловушку. Тут ямы копать не с руки, почва жесткая, так что нам понадобится удача.

Фрэнсис Эткорт вручил своему императору тяжелую стеклянную флягу, закрытую плотной льняной сеткой, защищающей драгоценное стекло. Внутри что-то плескалось.

Габриэль усмехнулся и сделал глоток.

— Ух.

Морган Мортирмир наклонился над картой, Эткорт молча постучал по ней, и Плохиш Том забрал вино.

— Это охота какая-то, а не война.

— Выдвигаемся, — сказал Габриэль. — Переходим от укрытия к укрытию. Встаем прямо здесь, в устье долины. И держимся, пока не придет Павало или дю Корс.

— Можем просто прикончить Некроманта сами, — пожал плечами Мортирмир, — зачем такие сложности.

— Ну так иди и сам выиграй войну, а мы пока отдохнем и рубахи постираем. — Том сплюнул. — Вот еще мальчишки с десятком волосков на лице будут мне указывать.

— Том, — сказал Габриэль, — вполне возможно, что он способен победить Некроманта один на один. Я на это надеюсь. А мы нужны, чтобы предотвратить… другие возможности. И катастрофы.

— Спасибо, — ледяным тоном произнес Мортирмир.

— Я раньше говорил и снова скажу. Ты лишаешь войну всего веселья. — Плохиш Том сделал еще один глоток и отошел.

— Этот болван думает, что мы здесь развлекаемся, — буркнул Мортирмир.

— Болван? — переспросил Том, улыбаясь до ушей.

— Том! — вмешался Габриэль.

— Ладно, поколочу его завтра, когда он прикончит Некроманта, — решил Лаклан. — Обещаю.

— И это братья по оружию, — устало сказал Габриэль Фрэнсису Эткорту, который протянул ему пустую флягу.

Настало утро. Войско проснулось, голодное и угрюмое, и быстро двинулось по холмам. Лошади вымотались, животы у всех подвело, и даже воды не хватало.

Как только рассвело, Габриэль поднялся в воздух и полетел на северо-запад, очень низко над землей. Сам он нырнул в эфир, оставив Ариосто управляться в реальности. Но Некромант был невидим, и техника пассивного поиска, придуманная Морганом, не помогала.

Габриэль чувствовал себя одиноким, беззащитным и глупым.

Небо едва зарозовело, когда он нашел ифрикуанские колонны на западе. Ехали они верхом, у них были запасные лошади, и полоса пыли отмечала их путь, похожая на прибой на морском берегу. Он почувствовал силу по меньшей мере четырех заклинателей, учеников великого Аль-Рашиди, и приободрился.

Он приземлился. Попытался не заметить галлейских женщин в палатках — явный признак грабежей. Галле и Ифрикуа воевали веками, но его все равно это раздражало.

Раб подвел его к кругу всадников, в середине которого стоял Павало Пайам. Что-то в нем изменилось: покорность, которую он всегда проявлял в Альбе, исчезла, как будто выгорела. Теперь он был воином среди воинов, командиром.

Он даже головы не наклонил.

— Сэр Павало, — сказал Габриэль.

— Сэр Габриэль. Ваш зверь пугает лошадей. — И по серьезному лицу скользнула прежняя улыбка. — Думаю, мы его нашли. Салим аль-Расули проверял щиты менее получаса назад. Он пытается уйти.

Габриэль развернул одну из карт Кронмира, и офицер мамлюков спешился, хоть и крайне неохотно. Габриэль подозревал, что большинство из них считало главной доблестью мастерство верховой езды, а не чтение карт.

Когда все сориентировались, Павало вызвал Салима, и магистр, прибывший верхом на муле, расставил цветные пятна света на вениканской бумаге.

Габриэль кивнул Павало.

— Думаю, мы его поймали. Нужно поторопиться.

— Великий день, — ухмыльнулся Павало. — А дю Корс?

— Близко. У него очень много воинов и очень плохие герметисты. Я не хочу, чтобы он ввязывался в бой, пока у нас остается выбор.

Габриэль заметил, с каким выражением лица один из мамлюков слушает перевод его слов. Он ликовал по-волчьи, иначе не скажешь.

— Мы можем поговорить наедине? — спросил Габриэль.

Они вышли из круга и оказались вдвоем — насколько это было возможно посреди десятитысячной армии.

— Вопрос деликатный, — сказал Габриэль, — а у меня мало времени. Пожалуйста, не надо нападать на дю Корса после уничтожения Некроманта. — Он улыбнулся довольно вежливо по своим меркам.

Павало улыбнулся в ответ.

— Я буду во всем подчиняться приказам султана. Я не слуга императора.

— Вы были в Альбе. Вы слышали Аль-Рашиди. Знаете, что поставлено на карту.

— Да, Габриэль. Но с вашей стороны довольно… наивно доверять каждому встречному и думать, что он будет стремиться к главной цели и ничего не попытается получить для себя.

Габриэль кивнул, радуясь откровенности.

— Я понимаю, Павало. Обычно я ищу способ удовлетворить личные интересы наряду с высшими.

Он оглянулся на колонну, и взгляд его остановился на галлейских крестьянах, явно взятых в рабство.

— Если мы падем, он истребит нас под корень, всех до единого. Не будет никакого личного триумфа. А если мы победим… вы не думаете, что мы станем настолько сильными, что быть нашим союзником окажется выгоднее, чем соперником? Любая сила, которая сможет сломить драконов, окажется главной на долгие годы.

— Это очень похоже на угрозу.

— Я тороплюсь, Павало. Я боюсь Некроманта, мне нужно лететь одному, а твои мамлюки просто рисуются. И берут рабов.

Павало не стал возражать. Он подошел ближе и положил руку Габриэлю на плечо.

— Это как камешек в сапоге, да? Если бы я запретил им это, мне пришлось бы выдержать много других битв. Так что, мне им сказать то же самое, что вы сказали мне? Победим Некроманта и посмотрим, что будет?

Альянс — опасное дело. Но Габриэлю был нужен Павало, паладин Аль-Рашиди, который единственный из всех людей знал, что поставлено на карту.

— Да, — ответил он.

Но когда Ариосто взлетел и солнце выглянуло из-за плеча мира, Габриэль грустно подумал, что ему легче довериться дю Корсу, чьи амбиции он вполне мог понять, чем Пайаму, куда более благородному человеку, понятия которого о верности были непостижимы.

Красный шар солнца не успел оторваться от горизонта, а Габриэль уже оказался у дю Корса, в двадцати лигах к северу.

— Никаких контактов, — сказал дю Корс.

— Пусть так и будет, — решил Габриэль и запустил в реальность мощный поток силы. Повторил то же самое со спины Ариосто, когда они поднялись над галлейской армией. Рыцари и пехотинцы радостно закричали.

А затем Габриэль попытался провести эксперимент, который они с Морганом обсуждали на корабле — казалось, прошло уже много месяцев. Впервые Габриэль попытался вызвать волну эмоций, как делали огромные твари Диких. Он обнаружил, что достаточно легко найти в себе страх и еще проще выпустить его наружу. Удивился, поняв, что волны страха и ужаса, испускаемые тварями, были всего лишь их собственными чувствами. Конечно, Стражи боялись боя, конечно, виверны боялись людей. Формируя собственную волну, он осознал то, что предполагал Морган. Что твари развили эту способность, чтобы обнаруживать своего древнего врага. Это каким-то образом отрезвляло иодновременно вызывало благоговение.

Вот он. Это оказалось так просто, что Габриэль выругался бы, не будь все его внимание поглощено проецируемой волной. Некромант сразу же стал заметен — как пятно пустоты в мире чувств, которым оставался эфир, сколько бы люди ни пытались объяснить его разумом.

Найти что-то в эфире — еще не то же самое, что найти это в реальности, но сейчас все было видно на удивление хорошо, а расстояние оказалось небольшим.

В реальности Габриэль расхохотался. И сбежал, опустившись совсем низко, чтобы между ним и врагом оказалась скала. Он приземлился, когда прекрасный рассвет еще не закончился. Ариосто помчался жрать овец. Габриэль очутился дальше, чем предполагал, в глубокой долине между двумя скалистыми вершинами. На песке виднелись камни, принесенные ледником, и через долину уже были протянуты веревки.

В сорока ярдах от него застонал Калли.

Застонал Адриан Голдсмит.

На самом деле застонали вообще все, потому что веревки на аккуратных деревянных колышках означали, что придется копать. У большинства были кирки, у кого-то лопаты, почти каждому уже приходилось воздвигать земляные укрепления раньше, но неглубокая почва и скалы выглядели очень уж неприятно.

Плохиш Том ехал вдоль веревки, из-под копыт огромного коня летела пыль.

— Я знаю, ребята, что вы ненавидите копать, но, когда на вас бросятся умброты, эти окопы вам теплой постелькой покажутся! Так что к делу.

Калли увидел, что Анна и Тоби принялись копать, сделал глоток воды из почти пустой фляги и вернулся к капитану и знамени. Юный Мортирмир творил заклинания: он уже поднял щиты, взгляд у него остекленел. Наблюдая, как ест грифон, капитан сказал:

— Никогда еще моя трусость не приносила столько пользы.

Морган улыбнулся, что случалось редко.

— Милорд, я восхищен, что вы рискнули попробовать. Результат невероятен. — Магистр снова улыбнулся, довольно жутко. — Скорее бы самому попробовать.

— Простите, что прерываю, капитан, — сказал Калли, — мне с вами остаться или с Тоби?

— Я буду в воздухе. Не дай Тоби умереть. Или Анне.

Калли улыбнулся.

— Ребятам понравится, если вы будете копать, — мягко сказал он.

Габриэль встретился с ним взглядом и тяжело вздохнул.

— Ты прав. Просто я ненавижу это. И уже устал.

На нем был только поддоспешник, полетный костюм Габриэль оставил на попечении двух пажей. Подойдя к линии, он молча забрал кирку у Анны Вудсток.

— Иди проверь мои доспехи.

Она вытерла пот, выступивший несмотря на холодный осенний ветер, и изобразила поклон.

Габриэль замахал киркой. Анна как раз наткнулась на камень размером с две человеческих головы. Он обкопал его вокруг, поддел киркой, а потом подозвал Тома Лаклана, и они вдвоем подняли камень и бросили на будущее укрепление.

Подошел Калли с небольшой лопатой и принялся перекидывать наверх рыхлую землю.

— Вот они, — сказал Мортирмир. — Он. Они. Идут сюда. — Он посмотрел вниз: — Бесполезно спрашивать, почему император людей машет киркой, вместо того чтобы готовить заклинание?

Габриэль продолжал копать. Задел еще один камень, и от удара онемела рука.

— Морган, эти люди мне нужны. Живыми. А чтобы они пережили следующие несколько часов, мне нужны окопы.

— Ага, — согласился Морган.

— Они будут копать лучше, если увидят, что я тоже копаю.

— Это почему?

Том Лаклан слегка шлепнул Моргана Мортирмира по затылку, и Мортирмир вздрогнул.

— У тебя там вообще есть кровь и кости, чернокнижник? Или одни шестеренки?

— И все же он прав, — заметил Габриэль, выкапывая второй камень, — мне нужно готовиться.

Мортирмир посмотрел на покрытых потом людей.

— Если бы у каждого из них был Оскверненный меч…

— Ты можешь это устроить, парень? — Том Лаклан на мгновение замер. — Я бы перестал тебя шпынять тогда.

Он хмыкнул, слез с боевого коня, такого же высокого и черного, как императорский Ателий, и закованного в броню, и взял кирку у своего капитана. Том ударил один раз, пока капитан выбирался из будущего окопа, и сразу же расколол камень, над которым трудился Габриэль. Глянул наверх.

— Бравый парняга, — сказал Габриэль.

— Очень глупо выходит, когда ты пытаешься говорить по-горски, — ухмыльнулся Лаклан.

— Ну, ты же должен понять, как выглядишь в наших глазах. Ладно, с грязью я уже сразился, пора сразиться с Некромантом.

Из стоявшей в центре шеренги повозки — одной из четырех, что у них остались, — выкинули четыре огромные плетеные корзины высотой в человеческий рост и обхватом в дерево в Эднакрэгах. Гильдейские принялись наполнять их землей. Землю брали перед строем: они находились в середине долины, где почва была глубже всего, и работа спорилась, тем более что камни тоже летели в корзины.

Подошли лошади, и фальконеты установили между корзинами. Орудийная прислуга занялась пушками, остальные продолжили копать.

Солнце преодолело полпути по небу, и не успели самые набожные произнести торопливую молитву, как зазвучали трубы. Окоп удалось выкопать на четыре фута почти по всей длине и дополнить валом не менее двух футов высотой. Последние шесть дней большинство лучников и все гильдейские тащили длинные деревянные колья. Теперь их воткнули так глубоко, как только позволяла почва, с легким наклоном наружу. Они торчали над валом фута на три. Корзины, они же габионы, были наполнены доверху, фальконеты сверкали на солнце.

У Габриэля дрожали руки.

— Ты знаешь, что светишься? — спросил его Мортирмир. — Ты совсем золотой.

Габриэль закрыл глаза.

— Что, близится переход? Интересно, почему ты, а не я?

— Потому что я взрослый? — Габриэль открыл глаза.

— Я вообще-то считал, что я тоже.

— Мы можем это скрыть?

— Подумаем, когда закончим. — Мортирмир нахмурился. — Я, конечно, много хвастаюсь, но хотелось бы сберечь как можно больше силы.

— Приятно слышать. Ну, почти.

— Вот оно. Они. Он.

В долине заклубилось облако пыли. Зазвучали трубы. Габриэль подошел к Ариосто и положил руку ему на холку. «Готов?»

«Конечно! Охота!»

— Милорд? — К нему подошла Анна Вудсток. — Они прислали герольда.

Габриэль вернулся к окопам и вместе с Плохишом Томом, Мортирмиром и Фрэнсисом Эткортом уставился на человека на лошади-скелете.

— Ну-ну, — сказал Мортирмир.

— Ты же не собираешься тут речи произносить? — Раздражение усиливало акцент в речи Тома.

— Предполагается, что я с ним поговорю. — Габриэль поджал губы.

— Могу я, — сказал Мортирмир.

Габриэль посмотрел на молодого магистра.

— Потешу твою гордость, Морган Мортирмир. Если одному из нас суждено сейчас погибнуть, лучше это буду я. Для всеобщего блага.

Он помахал Анне, которая уже подвела Ателия. Тот нервничал, ожидая, что его опять оставят в тылу, и радовался предстоящей поездке.

Том Лаклан обнажил свой огромный волшебный меч, который называли Клинком Дракона, и воздел его в воздух, как факел.

— А я просто поеду с тобой.

— Идет, — кивнул Габриэль.

Они выехали за пределы своих земляных укреплений. Солнце стояло высоко, и в воздухе пахло сырой, только что раскопанной землей. Было прохладно и светло, и очень просто любить жизнь.

Герольд оказался немертвым. Из одежды на нем остались рубаха и грязные брэ, ноги босые. Был он высок и очень худ, глаза у него не двигались. Приехал он на тощей, под стать ему, лошади.

Он остановился примерно в двух лошадиных корпусах от Габриэля и Тома Лаклана. Не натянул повод, не издал ни звука. Они просто остановились.

— Приветствую, — пропел хор в его горле.

Габриэль с некоторым усилием вздохнул. Существо пугало своим сходством с человеком и непохожестью на людей. Он еще никогда не видел немертвого так близко, и это чувство ему не понравилось.

— Я говорю с существом, известным как Некромант? — спросил Габриэль.

— Да. — Голос производил не меньше половины общего эффекта. — Когда-то я был человеком, — пауза, — или мы были? Некоторые из нас были.

Острие меча Тома дернулось, как хвост напрягшегося кота.

— Вы не драконы? — спросил нестройный хор.

— Нет, — ответил Габриэль.

— Хорошо и плохо. Мы думали, вы драконы.

— Какова цель наших переговоров? — спросил Габриэль.

— Я хочу сдаться, — заявила тварь, — если это возможно.

Сердце Габриэля заколотилось.

— Это обман, — твердо сказал Том.

— Послушай, человек. Повелитель людей и Убийца людей. Я ничего не хочу, только уйти. Я проиграл. Я знаю это. Я нашел свои самые глубокие воспоминания и вспомнил, что мне может быть позволено сдаться. Возможно, ты меня уничтожишь. Или, может быть, отпустишь. Мои так называемые союзники бросили меня, и мне больше некуда идти.

— Даже если бы я мог представить способ держать тебя в плену, — сказал Габриэль, пытаясь найти слова и скрыть удивление, — у меня есть союзники, которым нужен твой… конец.

— Ты заботишься о товарищах? Тогда мне есть что тебе предложить. Во-первых, если мы будем сражаться, я многих убью. Возможно, больше, чем ты думаешь. У меня есть средство от драконьего огня, — хор говорил несогласованно, и слова «драконий огонь» прозвучали колокольным звоном, — тебе нечем меня удивить.

— Ну, давай, — улыбнулся Плохиш Том.

— Убийца людей, ты ничего не боишься. А я слишком долго живу, чтобы иметь мужество. У меня его не осталось, иначе я бы не пытался сдаться.

У немертвого не двигались ни голова, ни глаза. Чтобы обратиться к Тому, ему пришлось повернуть лошадь.

— Что ты еще предлагаешь? — спросил Габриэль. Он был не готов к капитуляции. Он не мог представить себе путь отсюда, поэтому ему хотелось отказаться и покончить с этим. Он не мог представить, как понудить такую чуждую и могущественную сущность к любой сделке, не мог представить, что сущность сознает, что такое «сдаться». Он даже не понимал, с кем разговаривает.

— Это интересно и похоже на мои воспоминания о людях. Вы обладаете властью или вы просто люди? Мы/я когда-то были людьми/человеком. Кто-то из нас. Мы понятия не имели, что люди могут быть такими сильными.

Молчание было безжалостным. Габриэль почувствовал запах умбротов в лесу за маленьким пятачком грязи и сморщил нос.

— Вы удерживаете врата? — спросила тварь.

— Предположим, — сказал Габриэль, хотя острие меча Тома снова дернулось.

— Какая-то часть меня была на другой стороне. Мы могли бы стать проводником для тебя. Ты намерен победить? Наверное, мы можем стать вашим «союзником». И мы многое знаем. — Пауза. — Вы просто люди и вам суждено победить? Вы убили всех драконов? Как вы убежали из рабства?

Тварь произнесла это все одновременно, так что Габриэль не сразу понял. Голос был плоский и неприятный, с нечеловеческим выговором. Габриэль снова вздохнул. Дышать было на удивление тяжело, и его радовало присутствие Ателия, живого, нервного, горячего.

— Я не могу решать без своих союзников.

Габриэлю очень хотелось что-то жалко залепетать. Или объяснить, что с самого начала они не собирались давать твари шанс.

Он вошел в свой Дворец и посмотрел в зеркало. И увидел подступающую завесу тумана, облако дыма.

— Пру?

Ее белое мраморное лицо отразилось в зеркале.

— Принуждение, — сказала она. — Шедевральное.

Мгновенное озарение подсказало Габриэлю, что Некромант, который раньше был могущественным магистром, владеет не только неземными силами одайн, но и человеческим, герметическим искусством.

— Ты не можешь просто принять мою капитуляцию? — спросила тварь.

— Змей! — сказал Том Лаклан. — Не верь ему!

Безжалостный, как молния, Клинок Дракона вылетел из ножен. В эфире клочья навязчивой дымки дрогнули и рассеялись, как утренний туман на августовском солнце.

Лошадь и всадник вздрогнули.

— Это очень мощное оружие, — сказал голос. — Я думал, что знаю, где все они. Погодите! Кто это сделал? Кто твой хозяин?

Габриэль посмотрел на Тома, а затем на герольда, слегка осадил Ателия и поднялся в стременах, глядя на лес внизу, где ждали умброты.

— Я не вижу способа принять твою капитуляцию, а затем довериться тебе или работать с тобой. Я не знаю, как сковать тебя и как тебя не бояться, чтобы оставить тебя… в живых, — он вздохнул, — если можно так сказать.

— Мы этого боялись. — Лошадь герольда отступила на несколько шагов, но не как настоящая лошадь — она не переносила вес на разные ноги. — Действие есть последствие. Но, человек, я — собрание. Я не похож на теневой огонь и на Эша, и воля — мой закоренелый враг. Вы уничтожили моего ручного дракона и поглотили моих марионеток. Я мог склониться перед вами, чтобы выжить.

— Ты пытался украсть мой разум, — ответил Габриэль.

— Мы не единое целое! Нас много, и возникает дисгармония.

— Он снова творит заклинание, — сказал Морган Мортирмир, внезапно появившийся во Дворце воспоминаний Габриэля.

Габриэль поднял щит.

Хор Некроманта родил ветер. Корнями он уходил в искусство одайн, но был в значительной степени усилен ars magika. Заклинание было мощное и масштабное, в нем использовались золото, зеленый и темнейший черный цвет. Изяществом оно напоминало великолепные заклинания Аль-Рашиди.

Габриэль был ошеломлен. Но остатки волны страха встали на пути заклинания, как древняя скала, разделяющая реку на два рукава. Страха у Габриэля было много, и он сосредоточился на нем.

Жуткое заклинание, подчиняющее разум, обрушилось на щиты Габриэля, а затем ударило по Моргану. Оно разлилось, как вода, встретив плотину, но будь эта плотина даже не из веток, а из крепкого камня, она все равно оставалась непрочной, и темные воды поднялись. Заклинание потекло, как вода по скале. И страха Габриэля не хватало, чтобы остановить надвигающийся потоп. Целили только в него…

В момент ужаса, почти разрушившего всякое сосредоточение, он понял, что не один, что рядом с ним стоит Том Лаклан. В эфире доспехи Тома сияли, как солнце, а печати мастера Петрарки горели, как добела раскаленный металл.

Габриэль положился на чутье и в реальности вонзил шпоры Ателию в бока. Правая рука легла на рукоять длинного меча, Ателий врезался в лошадь герольда, и, когда та начала падать, меч Габриэля вылетел из ножен, разминувшись с левым ухом Ателия на волосок, пронесся над головой боевого коня и врезался немертвому под подбородок, разрубил по диагонали череп падающей твари, пройдя через левый глаз и левый висок.

Жуткое давление на разум исчезло, будто закрылась дверь.

— Срань господня, — выругался Том.

Мортирмир не стал оценивать обстановку. Он сотворил встречное заклинание — то самое, которое они использовали вместе всего несколько дней назад, и крошечные искры света слетели с его пальцев, похожие на светящихся пчел.

Их поглотила тьма на севере.

— Черт, — сказал Морган. — Так не должно быть.

— Бежим, — велел Габриэль Тому, и они развернули коней. По долине катилась настоящая волна диких животных, тысячи и десятки тысяч оленей, волков, собак, овец, волов… Полуистлевшие трупы и недавно захваченные… на бегу они давили друг друга.

Строй натягивал луки.

— Немертвые животные! — крикнул Габриэль.

Плохиш Том выбрал правильное место, и волне тварей пришлось миновать двести шагов подсохшей грязи, чтобы дойти до окопов.

Первый фальконет выкатился вперед. Дуло его торчало всего в двух футах над землей. Он выстрелил над головами.

Облако металлического лома рухнуло в центр звериной толпы. Второй фальконет встал между габионами и тоже выстрелил, дернув стволом, как лающая собака головой.

Атака немертвых животных продолжалась почти в полной тишине. Нарушали ее приказы Калли лучникам отряда, приказы графа Зака своим вардариотам и приказы Эдварда гильдейским.

Гильдейские подошли к самому краю укреплений, установили свои трубки между высокими кольями…

— Огонь, — сказал Эдвард.

Две сотни ручных пищалей ударили вразнобой, двести выстрелов прозвучали каждый по отдельности.

— Стреляй! — крикнул Калли немного нараспев. Тяжелые стрелы полетели из тяжелых луков и обрушились на немертвых, как ужасный мокрый снег.

Харальд Деркенсан поднял топор.

Фальконеты выстрелили снова. Орудийные расчеты тренировались месяцами, они больше боялись порицания, чем немертвых. Там, где падали снаряды, в строю немертвых образовывались прорехи, как будто их косило косой.

Любая атака живых уже захлебнулась бы. Строй рассыпался, как старый коврик, попавший в руки рассерженным детям, но все же немертвые перли вперед, и если стрела или осколок металла не убивали их на месте, они вставали и бежали дальше — или ковыляли. Твари, лишившиеся двух ног, ползли.

Немертвые шли. И их еще оставались многие тысячи.

Люди начали прикидывать варианты. Бегство не рассматривалось, но лучники понимали, что стрелять пора прекращать. Еще одна стрела? Две?

Гильдейские снова подошли к валу. До немертвых оставалось менее ста шагов. Все были напуганы.

— Готовься! — крикнул Эдвард.

Трубы плавно опустились из вертикального положения в горизонтальное. Люди прикладывались к ним щекой, щурились, в руках у них горел трут.

— Огонь! — взревел Эдвард, сунул трут в запальное отверстие и почувствовал желанную отдачу. Перевернул пищаль и вскинул на плечо. Древко у нее было из крепкого дуба со стальным наконечником, и пищали предстояло превратиться в смертоносную булаву.

Облако серного дыма повисло над полем, как будто кто-то разбил тысячу тухлых яиц. Что-то пронеслось мимо людей — жидкий цветной водоворот прошел на уровне лодыжек, шипя, как огромный клубок змей или проливной дождь. Миновав колья, он полетел навстречу дыму. Кажется, он подрубил немертвым лодыжки, оставив их корчиться на земле. Кого-то мрачное заклинание миновало и в куче зверей немного потеряло силу, но все равно оно было ужасным.

Олень со сломанными рогами перепрыгнул через низкую стену, неуклюже ударился о кол слева от Эдварда и повернулся к нему. Эдвард изо всех сил замахнулся тяжелой бронзовой булавой.

Тварь ударили раз, другой, перебили позвоночник и таз, она упала и корчилась, пока Герцог не отрубил ей голову. Выскочил червь, и Герцог перерезал его пополам. Больше из дыма никто не показывался.

— Заряжай, — сказал Эдвард, удивляясь собственному голосу. Он звучал очень уверенно.

Из дыма вышла собака. Одной ноги у нее уже не было, она еле ковыляла. Ее завалили, разбили ей череп. Черви не вылезли.

Дым начал рассеиваться. Из-за спин задул ветер, унес дым, и стали видны древние немертвые мастодонты. Казалось, они возвышаются прямо над людьми, хотя на самом деле они стояли минимум в двухстах шагах от самых далеких красных флагов, установленных только утром гильдейскими и лучниками.

Волна безнадежности, чистого, стойкого отчаяния, ощущения конца всякой радости захлестнула отряд. Но никто не побежал.

Никто не верил, что убежать возможно.

Как будто наступил конец света. Конец планов, конец победы, конец спасения мира. Сердце Эдварда пропустило удар. Или оно билось слишком быстро, чтобы за ним уследить. Мастодонты, это воплощение ужаса, двинулись вперед. Их были сотни, они заняли все поле, и от них исходило зловоние.

Волшебство засветилось в воздухе перед ним, шквал огненных шаров ударил по черному щиту полупрозрачным штормовым фронтом. Шары либо исчезли, либо взорвались без всякой пользы.

— Боже милостивый, — сказал Герцог, бывший подмастерье, а ныне опытный воин.

Пищальники замерли.

Голос Смока прозвенел в зловещей тишине:

— Да просто еще одна толпа гребаных монстров!

— Запомни мои слова, — сказал голос.

Герцог обнаружил, что его руки движутся сами собой, хотя разум просто не вмещает кошмар, который происходит прямо перед ним.

Темная изморозь и ужасный бледно-лиловый туман поднялись над строем гигантов, снова затянули поле. Герцог молился, Том уронил свинцовое ядро в песок и безуспешно пытался его вытащить, Сэм заряжал пищаль, и лицо его побелело.

— Заряжай! — заревел Эдвард. — Нет таких монстров, с которыми нельзя справиться силой алхимии, мышц и механики! Пять, четыре!

Большинство пищалей стояли вертикально, шесты были воткнуты в песок — знак того, что орудие заряжено. Немногие еще возились. Том пальцами всовывал ядро на место, не отрывая взгляда от ряда чудовищ.

Справа грохнул фальконет. Выстрел был великолепен: железный шар попал прямо в умброта, вспыхнула фиолетовая молния, и тварь подохла.

Гильдейские завопили — вразнобой и негромко, но удачный выстрел их подбодрил.

— Три! — орал Эдвард. — Два! Готовьсь!

Плюнул огнем второй фальконет, но ядро прошло мимо цели.

— Цельсь!

Двести пищалей перешли из вертикального положения в горизонтальное. Эбби Кром, вытянувшись во все свои пять футов десять дюймов, прижалась щекой к прикладу и направила дульное кольцо прямо в лоб чудовищу, как на тренировке в поле под Вероной. Прикусила кончик языка и подняла дуло на два пальца, делая поправку на дальность.

— Огонь! — крикнул Эдвард.

На этот раз приказ вышел коротким, все пищали грохнули разом. Заклубился дым. Сзади подул герметический ветер, унес дым прочь, и две твари исчезли, рассыпая ворох черных искр.

У Габриэля почти кончилась энергия, он мог только защищаться. Морган нанес один сильный удар, небытие прокатилось волной, перебив хребет атаке.

Умброты вышли из леса, когда Габриэль сотворил простое заклинание ветра, чтобы обеспечить людям видимость. Потом он перекинул ногу через спину Ариосто. Грифон сделал два шага и поднялся в воздух. Из стада вылетела молния, Габриэль довольно легко отразил ее, но за ней последовала еще сотня таких же. Они летели широким фронтом, не давая ему применить любимую тактику, подхваченную у Гармодия: создавать маленькие легкие щиты на большом расстоянии от себя, блокируя заклинание в самом начале, когда оно находится рядом с создателем. Из-за этой массированной атаки Габриэлю пришлось с невероятной скоростью расходовать энергию.

Умброты дали второй залп и понеслись навстречу его людям. В реальности по ним стреляли фальконеты и пищали, а Габриэль достаточно хорошо чувствовал своего врага, чтобы понимать, что смерть каждого умброта означает для него потерю части себя.

Полет оказался очень коротким, их теперь разделяло менее ста шагов, и Габриэль сосредоточился. Он переместил все свои щиты вперед и бросился в атаку. В реальности. У него не хватало энергии, чтобы вести долгую битву в эфире, и он чувствовал, что Морган не продержится так долго, чтобы он мог собрать достаточно силы.

Второй залп умбротов залепил ему забрало, словно метель из черного света, но через мгновение он оказался с другой стороны, живой — и тут же ощутил всю тяжесть подавляющего волю заклятия, на которую только был способен Некромант.

Его планы были нарушены, его люди побеждены, Плохиш Том глупо и бессмысленно умер от чумы, Изюминку распяли торжествующие твари, Майкла съели заживо, Бланш разодрали на куски, ребенка Кайтлин вырвали из чрева, Петрарку сбросили со скалы на съедение орлам, и его седые волосы почернели от крови, когда после поражения альянса орда тварей завладела миром…

…и Ариосто миновал волну страха и сопротивления, исходящую от умбротов, его крылья проделали рваные дыры в герметических щитах, когти и клинок рассекали герметическую реальность, Габриэль вспомнил силу своей металлической руки и, отпустив поводья и доверившись зверю, обрушил на умбротов дождь белого огня. Когти Ариосто рванули вонючую гниющую шкуру на широкой спине, и горящий труп второго умброта осветил смерть соседа, третий гигант потянулся в небо, пытаясь достать грифона и всадника огромными кривыми бивнями, но нащупал только воздух.

Габриэль наносил удар за ударом, и скакун его шел ровно, как будто по земле, а не по воздуху, он предугадывал каждое движение всадника и взлетал выше, если ему грозили бивни. Прикрывшись щитами, они пробились к самой середине стада, а за ними оставались тела павших умбротов. Золотой свет, казалось, исходил от них обоих.

Их противник бросил попытки одолеть Мортирмира в эфире и направил все силы против человека верхом на грифоне. Его заботила другая угроза, существующая в реальности. Умеющая летать.

Некромант испугался.

Левый фальконет выстрелил.

Ядро попало умброту в голову. Разлилась черная слизь, и огромная тварь рухнула, как бык под ножом мясника. Бронзовая машина откатилась назад, изрыгая дым, и в ствол немедленно вогнали банник, фальконет снова начали заряжать, не обращая внимания на приближающиеся бивни.

— Еще один! — крикнул Герцог. — Еще один и бежим!

Трамбовщики шуровали в длинном бронзовом стволе, ядро скользнуло на место.

— Христос Всемогущий, Христос Всемогущий, Христос Всемогущий, — бормотал один из заряжающих снова и снова.

Двадцать сильных мужчин откатили обе пушки назад. Умброты были в сорока шагах от них, достаточно близко, чтобы увидеть следы разложения, длившегося тысячу лет, увидеть блеск герметических костей и почувствовать зловоние. Шли они медленно. Туши щетинились стрелами, которые, казалось, не причиняли чудовищам никакого вреда.

— Огонь! — крикнул Эдвард, и пищали снова окутались дымом и пламенем.

Левый фальконет навели на цель, ствол дернулся, и пушка откатилась назад с резким треском. Правый фальконет скрылся в пороховом дыму.

Стрелок стоял на месте и ждал, долг в нем боролся с ужасом. Кривой древний бивень поддел его и разорвал в клочья, но другой подмастерье подхватил трут, прижал его к запальному отверстию, сыпанул порох, и, несмотря на задержку, стоившую жизни, фальконет бухнул, и ядро попало в цель — грохот был уже не слышен в криках и реве.

В сорока шагах за стрелками Плохиш Том приподнялся в стременах.

— Стоять! — кричал он.

Монстры лезли на частокол, люди кидали тяжелые топоры, длинные мечи и копья в возвышающихся над ними вонючих тварей — и умирали. Или стояли насмерть. Чудовищам трудно было подобраться к окопу и еще труднее — миновать колья. Самые храбрые из стрелков последовали примеру нордиканцев и подрубали тварям ноги.

Гильдейцы Эдварда подождали, пока монстры не оказались у самого края окопа, и выстрелили. Твари стягивались к центру, миновали мертвых стрелков и шли к знамени и Моргану Мортирмиру. Они молчали. Их зловоние пугало лошадей и тревожило людей.

Рыцари императорского отряда сидели верхом на лучших конях во всей Древней земле, никто из них не хотел встречаться с вонючими монстрами. Морган Мортирмир, стоявший в десяти шагах слева от Плохиша Тома под знаменем отряда, потратил одно мгновение, отпустил лабиринт заклинаний, который удерживал, и успокоил лошадей. Монстры прорвались, и Мортирмиру нечем было нанести им удар. Он сражался в другом измерении и мог только смотреть, как приближается его гибель.

— Готовьтесь! — скомандовал Том.

Сорок рыцарей держали свои копья в одной руке, как будто готовясь выйти на ристалище. Том сжал колени и левой рукой натянул повод, удерживая коня на месте. Черный исполин под ним боялся не больше своего всадника.

Умброты миновали линию стрелков. Слева и справа они все еще не перебрались через колья и окоп, там они остановились, как будто что-то ослабило их волю, но в центре они все же прорвались. Том ждал с ответным ударом.

Лошадь Фрэнсиса Эткорта рванулась вперед, вылетела из строя, и Том тут же закричал:

— Стоять на месте!

Эткорт с трудом удержал лошадь, острие его копья покачнулось, а лицо под тяжелым шлемом побелело от страха. Дым вокруг стрелков рассеялся, открывая дюжину огромных туш. Задние ковыляли прямо по ним. А потом они набрали скорость, побежали с топотом, земля затряслась, поднялась пыль, ужасная гнилостная вонь заполнила воздух…

— Целься в голову! — крикнул Том.

Четверо тварей прошли сквозь пыль и дым, черные провалы глаз в черных черепах горели черным светом. Со скоростью львов они неслись к Мортирмиру и знамени. Плохишу Тому казалось, что он почти видит управляющую ими волю.

— В атаку! Лакланы за Э! — Плохиш Том рванулся вперед, как опытный турнирный боец, конь его пронесся черной молнией, копье чуть опустилось, Том наклонился и ударил первого из немертвых зверей точно в центр лба. Огромное копье разлетелось в щепки, вес человека и лошади оказался слишком велик для двенадцати футов дуба, но стальной наконечник в руку длиной и четыре пальца шириной расколол череп древней твари, а человек и конь проскочили справа от нее, увернувшись от смертоносных бивней. Зверь покачнулся, рухнул на колени, и огромный костяк начал разваливаться на куски.

Том наклонился вправо, насколько позволяли доспехи, рванул боевой молот, притороченный к седлу, и Фрэнсис Эткорт последовал за ним. Конь Тома перепрыгнул лежавшую слева тушу, несмотря на всадника в доспехах, и они приземлились у колеса левого фальконета.

Копье Эткорта достало второго умброта, лошадь споткнулась или в ужасе шарахнулась, но искусство всадника оказалось сильнее его страха, острие копья опустилось, поднялось и вошло в пустую глазницу, древко качнулось в черепе, кость и дерево сломались одновременно, и напуганная лошадь Эткорта на полном ходу налетела на чудовище, которое разваливалось на куски. Падающая кость сильно задела Эткорта, но он усидел в седле и вдруг страшно закашлялся, вдохнув зловонную пыль.

Филип де Бозе дрожал при мысли о смерти, но все же чуть наклонился вперед, давая коню сигнал двигаться, миновал двух первых тварей, не встретив сопротивления, и последовал за Лакланом в облако пыли, по-прежнему высоко держа копье. Он увидел, как Лаклан ударил молотом другого зверя и поехал дальше, и тут копье в его руке мгновенно опустилось, устремилось вниз, как сокол, и столкнулось с тварью. Копье дрогнуло, череп треснул, конь встал на дыбы, и один из огромных бивней ударил коня в грудь и уронил его на землю.

Де Бозе тяжело рухнул на бок, но доспехи и поддоспешник выдержали, а конь, напуганный, но живой, откатился, не раздавив его. И тут же другой немертвый гигант пронзил коня бивнем, вспыхнул смертоносный янтарный свет, и конь обрушился на землю ливнем крови и слизи. Де Бозе поднялся на ноги среди тварей, и на страх у него уже не оставалось времени. При нем не было меча, он выхватил кинжал, нырнул твари под брюхо и без всякого смысла всадил клинок в болтающиеся гниющие кишки, задохнулся от вони и ударил снова.

А потом его сбили с ног. Что-то лопнуло в груди, и голова червя потянулась к нему.

Том Лаклан появился из облака пыли и заработал молотом так быстро, что де Бозе не различал отдельных ударов, конь Лаклана поднялся на дыбы и заколотил тяжелыми передними копытами, как кулаками. Де Бозе смотрел с восхищением, не чувствуя боли в изломанном теле; гигантский рассерженный боевой конь развернулся на задних ногах и грохнул копытом умброту в голову, а Том размахнулся и шарахнул молотом между бивнями, вложив в удар всю силу своей руки и весь вес огромного коня. Молот пробил толстую кость, тварь перенесла вес, пытаясь наступить на де Бозе, и развалилась. Боль стала сильнее, и де Бозе потерял сознание.

А потом он очнулся, засыпанный костью, стоившей целое состояние. И живой.

Через несколько ударов сердца к нему потянулись черви, жившие в умброте. Они были старые и огромные, как злобные змеи, и сам их размер на мгновение спас его. Они бились о его доспехи, пытаясь прокусить забрало клыками, не уступавшими змеиным.

Всем людям в войске рассказывали о червях во всех подробностях, но де Бозе, прижатый к земле, ничего не мог поделать. Он просто лежал и кричал, пока твари искали незащищенную плоть или дыры в доспехе.

Сэр Беренгар и сэр Анджело, лишившиеся копий, увидели червей и пришли ему на помощь, размахивая тяжелыми секирами. Коней своих они давно потеряли в схватке с чудовищами. Филип де Бозе увидел, как червь истаивает эфирным туманом прямо перед его забралом.

Сэр Анджело начал скидывать кости с де Бозе, сэр Беренгар прикрывал их, и де Бозе снова смог дышать.

— Остаться лежать в груде умбротской кости! — крикнул сэр Данвед со спины коня. — Какая смерть!

Де Бозе сумел поднять забрало раньше, чем его вырвало.

Сэр Данвед рассмеялся.

— К счастью, у вас есть друзья, — с этими словами он снова бросился в бой.

Габриэль летел вперед, чтобы выиграть Мортирмиру время на заклинание, и в какой-то момент понял, что вместо обманного маневра занят основной атакой. Он потерял счет огромным зверям, которых уничтожил сам или с помощью Ариосто — когти грифона не уступали силой лапам Диких, и Габриэль хорошо запомнил древнего гиганта с разорванным хребтом, падающего прямо под ним.

И вдруг конгломерат, известный как Некромант, издал в эфире крик отчаяния, боли, потери, агонии, печали, даже сожаления.

Голос Мортирмира донесся сквозь туман энергии, силы, жестокости и заклинаний:

«Достал!»

В реальности все оставшиеся немертвые умброты и огромные черви, которые удерживали истлевшие тела, начали корчиться, визжа тонкими голосами, пока толпа перепуганных людей превращала их в жидкую кашу.

Поднялось облако пыли. Раненые продолжали кричать.

Габриэль взлетел над полем боя, чтобы осмотреть его. Крылья его скакуна мерно били по воздуху. Гиганты миновали его укрепления в трех местах: нордиканцы позволили им пройти, и там лежали четыре туши, забитые топорами северян. Там, где стояли стрелки, умброты убили около дюжины человек. Прорвались за частокол они и там, где были вардариоты, но те не стали удерживать позиции — они просто отступили верхом и убивали тварей с расстояния в несколько корпусов.

Но погибшие среди них были. Как и среди императорского отряда, и среди гильдейских. А под знаменем стоял Морган Мортирмир. Ближайший умброт рухнул, почти касаясь его длинными изогнутыми клыками. Солнце не сдвинулось с места, бой продлился всего несколько минут.

Габриэль смотрел вниз с замиранием сердца.

«Ненавижу убивать то, что не могу съесть», — заявил Ариосто.

— У него не было шансов, — сказал Мортирмир, — он даже не думал победить.

— Морган, — мягко отозвался Габриэль, — я пока не настроен обсуждать это.

— Но все-таки он противился моему заклинанию. Это плохо. Я нащупал связь между ними и разорвал ее.

Габриэль вздохнул раз и другой. А потом почти против своей воли спросил у молодого магистра:

— Что еще за связь?

— Одайн — не одно существо, — начал Морган.

— Знаю, — перебил Габриэль чуть более сердито, чем намеревался.

Габриэль посмотрел на Тома Лаклана, который в свою очередь наблюдал, как лучники собирали драгоценную умбротскую кость, пока пехотинцы в доспехах сжигали все, где могли остаться черви.

— Конечно, милорд, — Морган пожал плечами, — вот только у него был пассивный щит, сквозь который ничего не проходило. И он бил меня снова и снова, не очень сильно, но очень умело.

— Да, — согласился Габриэль, — каждую контратаку приходилось…

— Просчитывать, — с этими словами Морган посмотрел на громадного горца в иссиня-черных доспехах: — Томас Лаклан, приношу свои извинения. Если бы не твоя сила, я был мертв.

— Да уж, парень. А как же твое драгоценное колдовство? — не упустил шанса Том.

— Я слишком много потратил на… драконье заклинание. Так его назвал наш противник. — Мортирмир внезапно превратился в несчастного семнадцатилетнего юношу. — Я облажался. И мне пришлось стараться изо всех сил, чтобы просто остаться в живых в эфире. Пока Габриэль не атаковал, он сосредоточил все силы на мне. А ты решил напасть в реальности. Почему?

Габриэль смотрел на похоронную команду, пока Анна снимала с него доспехи. Он намеревался лично проверить, как хоронят его людей.

— Обычно я могу заставить Диких переключиться на меня. — Он пожал плечами. Казалось, что он уже где-то далеко.

— Еще одна причина создать Оскверненные мечи. В реальности никто не обращает внимания на заклинания.

Габриэль застыл. Поднял руку, приказывая пажу остановиться.

— Кажется, это самая важная вещь, которую ты сказал в жизни.

— Вот уж сомневаюсь. Во-первых, я сказал…

— Не сейчас, Мортирмир.

Анна сняла с него кольчугу, и Габриэль вздохнул.

— Думаешь, он правда хотел сдаться?

На лице Мортирмира промелькнуло очень редкое выражение. Сожаление.

— Да. Часть его точно хотела. — Он нахмурился, будто осознав что-то. — Когда я разрывал связи между его частями, они спорили. Когда же я окончательно их убрал, он… попытался покончить с собой.

— Лучше уж так, — вмешался Том Лаклан. — Пусть он будет мертв. Какой-то ты слишком мягкий, император людей.

— Шестьдесят убитых — лучше? — спросил Габриэль. — Я еще даже не знаю, кого я потерял. Калли? Фрэнсиса? Или только Гропфа?

— Слушай, друг, — сказал Том, — нечего плакать по этой твари. Подумай, что скажет Павало. Вспомни всех парней и девок в Даре. Можно с ними что угодно сделать. А прикинь, смотреть на это гребаное стадо днем и ночью. Знать, что дюжины червей хватит, чтобы это все началось снова.

— Виверны перестали нападать, — устало и грустно сказал Габриэль, — и Стражи. И демоны. Они заключили мир. Они даже сражаются вместе с нами. — Он стряхнул руку Анны. — Я собираюсь смотреть, как хоронят наших. — И он ушел.

— Шестьдесят покойников? — настаивал Плохиш Том. — Шестьдесят, и с вонючим Некромантом покончено. У виверн нет империй, они не уничтожают цивилизации. Мы убили Некроманта. Мы выиграли, он проиграл, вот и все.

Габриэль обернулся, сжал зубы.

— Том, ты вообще понимаешь, что мы несем потери с каждой стычкой? Мы стоим на передовой и умираем. Керак, Кронмир, мастер Смит, Уилфул Убийца, Джон Крейфорд, а потом и мы с тобой? Ясно тебе? Они были живы. Теперь они мертвы.

— Да нет, дружище. В песнях они будут жить вечно. И мы тоже. И когда ты подохнешь, я буду с тобой, поэтому сейчас мы должны пить чертово вино, петь песни и, прости господи, цветочки нюхать. И девок целовать. Жизнь слишком коротка, чтобы просрать ее. Они мертвы, упокой их Господь, а мы живы. Аминь.

— Хотел бы я, чтобы все было так просто.

— Просто, засранец? Ты что, говнюк вроде Мортирмира? Тут нет ничего простого. Я человек пятьдесят убил, пока это понял. Они мертвы, а я — нет.

Том осторожно шлепнул Габриэля рукой размером с добрый окорок.

— Кто тебе еще такой хороший совет даст?

Габриэль невольно улыбнулся.

— Да уж никто. Кроме… неважно.

— Вот именно. Так что потрудись запомнить. Оплакивать мертвых можно, когда у тебя куча времени. А пока правило одно: ты жив, а они мертвы. Нет смысла горевать, надо дело делать. Так?

— Том Лаклан, философ войны.

— Да-да, — ухмыльнулся Том, — вроде того.

Габриэль снова повернулся к Мортирмиру.

— Что случилось в самом конце? Некромант… как будто погас.

Глаза Моргана заблестели.

— Я поглотил его силу, — сказал он, не в силах скрыть свое торжество.

Глава 5

ПЕРЕВАЛ САН-КОЛОМБО И ЦЕНТРАЛЬНАЯ ЭТРУССИЯ — ДЛИННАЯ ЛАПИЩА

Длинная Лапища только что вернулся из долгого патруля — они ездили на юг, пытаясь поймать патриарха или кого-либо из его офицеров, но только впустую потратили время. Допрашивали перепуганных крестьян, гоняли измученных лошадей, ничего не увидели и не услышали. Герцогиня Вениканская только что отпустила всех своих людей в холмы над Фиренцией, где, по слухам, патриарх скрывался среди своего народа.

Длинная Лапища размял спину, которая довольно сильно болела, и тут же споткнулся, потому что ноги тоже болели.

— Ты захворал? — улыбнулась ему Маленькая Мулен.

— Я старый, — буркнул Длинная Лапища.

У восточного края укрепленного лагеря послышался какой-то шум. Крестьяне еще хоронили мертвых после «битвы при Сан-Батисте» (сняв с трупов все мало-мальски ценное). Некоторые из них подняли голову, кучка детей побежала навстречу крикам.

— Веронская дорога, — сказала Маленькая Мулен с галлейским акцентом.

— Обоз! — понял Длинная Лапища. Усталость и случайная боль исчезли, и он с Маленькой Мулен побежал к палаткам войска. Огромные военные повозки ехали мимо застав и мимо больших деревянных ворот, которые выстроили на случай серьезного нападения со стороны Митлы.

Сотни повозок вытянулись в длинную линию, которая исчезала за гребнем холма. Длинная Лапища подумал, что столько за всю жизнь не видел. Колеса у них были высотой в человеческий рост, каждую тащили шестеро лошадей. Упряжь казалась очень сложной — такой он тоже никогда не видел. Повозки были нагружены до краев, припасы высились на них кучами, прикрытые от дождя.

Их встретили аплодисментами и ухмылками, но обоз не остановился. Длинная Лапища бросил считать после двухсотой повозки, а на гребень выезжали все новые.

— Мне нужен капрал Фейвор, — с сильным альбанским акцентом сказал мальчишка. Длинная Лапища его не знал, но таких, как он, были сотни. Казалось, вся Этруссия отправила ненужных детей в армию.

Маленькая Мулен покачала головой. Ответила по-этрусски:

— Пока не вернулся из патруля.

— Тогда мне нужен сэр Роберт Каффель, — вежливо сказал мальчик.

— Это я, — кивнул Длинная Лапища.

— Донна Пассола ждет вас.

Маленькая Мулен и Длинная Лапища уставились друг на друга, в их усталых головах зашевелились языковые шестеренки, и наконец оба усмехнулись:

— Изюминка!

Дезидерата стояла в своей комнате, глядя на постельное белье и думая о Бланш. Королева была не таким уж нежным цветком и вполне могла лечь на неглаженые простыни, но Бланш ушла, и Дезидерата с каждым днем все больше понимала, насколько сильно на нее полагалась. И на Диоту, которую казнили за измену, а голову выставили над воротами.

Дезидерата подошла к окну и посмотрела на город. Почти у ее ног виднелись журавли, массивные сооружения из дерева, приводимые в движение огромными деревянными же колесами, лошадьми, волами и даже людьми. Сорок журавлей возвышались над нижним городом, только в бывшем епископском дворце их было три.

— Мы отстраиваемся, — сказала она городу, — нас не победили.

Ей хотелось герметически заглянуть в мастерские, где мастер Пиэл вместе с союзниками изготавливал секретное оружие. Ей хотелось узнать, как обстоят дела с эпидемией. Она хотела оставить обязанности королевы и отправиться на север, чтобы спасти тех, кого она, сильная волшебница, могла спасти.

Она хотела, чтобы ее муж был жив.

Она отошла от окна к колыбелисына и долго наблюдала за ним. Он спал. Маленькое создание, невероятно интересное, удивлявшее ее каждый день. Она не представляла, что у младенца может быть так явно выражен характер, но у этого характер был: веселый, радостный, любознательный. Мальчик так широко раскрывал глаза, что она почти ожидала, что он заговорит.

Ей хотелось прижать малютку к груди, но у нее уже хватало материнского опыта, чтобы не будить его. Он был, конечно, восхитителен — но требовал очень многого.

Она вздохнула. Все требовали многого — или невозможного.

Она подошла к двери своей приемной, где стоял сэр Ранальд с топором.

— Ваша светлость, — сказал он, — она здесь.

— Никто не должен входить. Я серьезно, Ранальд.

— Да, ваша светлость. Позволено ли мне будет…

— Нет, — отрезала королева, — не позволено.

Ранальд поклонился, королева кивнула в ответ и пошла по коридору туда, куда ее охранники увели леди Джейн. Открыла дубовую дверь. Это была хорошая комната, когда-то служившая ее мужу библиотекой и личным кабинетом. Гобелены исчезли, но свитки и книги остались. Она на мгновение вспомнила, как помогала ему надевать доспехи в этой самой комнате. Так давно, как будто в другой жизни. Она совершенно потерялась в происходящем, она помнила, как тепло он себя вел…

— Ваша светлость, — сказала леди Джейн и сделала реверанс.

Она была довольно молода — лет семнадцати, пожалуй, — и сильно беременна. Волосы у нее были длинные, прямые и светлые, и она очень походила на Бланш Голд.

Дезидерата посмотрела на любовницу своего мужа и попыталась представить, что на самом деле произошло. Не смогла.

— Вы послали за мной, — сказала леди Джейн. Она была напугана, но скрывала это достаточно хорошо, хотя ее красивая кожа покрылась от страха пятнами, похожими на следы кошачьих когтей.

— Я послала за тобой, а ты убежала.

— Мой отец… — начала леди Джейн.

Королева покачала головой.

— Не слушай отца, — решительно сказала она, — послушай меня. Ты его любила?

— О боже, — ответила Джейн и так внезапно разрыдалась, что напугала их обеих. Дезидерата почувствовал странное желание поплакать вместе с ней.

— Скажи своему отцу, — продолжила Дезидерата, когда рыдания утихли, заглушенные страхом, — что тебя и твоего ребенка примут при моем дворе. Скажи, что его внук будет Фитцроем, что его вырастят вместе с Константином, посвятят в рыцари и будут с ним обращаться как с королевским сыном. — Она поцеловала Джейн в щеку. — У нас есть и другие враги, будем же добры друг к другу. Никто не должен быть наказан за любовь.

Леди Джейн, не веря своим ушам, упала в объятия королевы. Дезидерата поняла, что тоже плачет. Когда они успокоились, королева почувствовала, что сбросила с плеч тяжелую ношу, как будто, решив единственную задачу, она начала решать и все остальные.

Она вытерла глаза тонким батистовым платком — отглаженным и аккуратно сложенным, но не пахнущим розовой водой, которую непременно добавила бы Бланш, а потом утерла слезы леди Джейн. Снова подошла к двери, за которой стоял сэр Ранальд.

— Отведите леди Джейн, куда она пожелает. И я не перегрызла ей горло, если вы этого опасались.

Ранальд осторожно улыбнулся.

— А потом соберите совет. Мне нужно спланировать отправку армии на север.

— Вот это дело.

— И, пожалуйста, приведите леди Мэри, мне нужно переговорить с ней наедине. — Впервые за целую неделю в голове было ясно. Может, это просто сон. Она вдруг поняла, как оказаться в двух местах одновременно.

Изюминка стояла с герцогиней и двумя мужчинами, которых Длинная Лапища раньше не видел: неприметный человек в наряде этрусского пехотинца и хорошо одетый господин с покрытым шрамами лицом и одним глазом. Половина черепа тоже была в шрамах, и волосы там не росли.

Мужчина со шрамами поклонился Длинной Лапище, когда его представили как сэра Роберта.

— Лапища, это Фернандо Лукка. Он был Кронмиру… — Она заколебалась.

— Другом? — предположил покрытый шрамами человек. — Оруженосцем?

Он нахмурился. Одна сторона лица при этом выглядела нормальной, а вторая — карикатурой.

Длинная Лапища посмотрел на второго человека.

— А это…

Человек ответил ему слабой улыбкой.

— Большинство людей меня не замечает, — тихо сказал он.

— Это мастер Браун, который однажды помог спасти мне жизнь, — ответила герцогиня.

Длинная Лапища протянул руку неприметному человеку. Глядя на него в упор, его легче было описать: лицо невыразительно-круглое, одет в потрепанное шерстяное платье, какое носят беднейшие крестьяне. От него плохо пахло.

— Они приехали вместе с обозом, — пояснила Изюминка, — чтобы вас догнать.

Герцогиня выглядела усталой, но не безрассудной. Длинная Лапища сомневался, что она вообще когда-либо теряла самообладание.

Она улыбнулась, словно читая его мысли.

— Мне нужен патриарх, — сказала она.

Длинная Лапища ничего не ответил.

— И мне, — кивнул Браун. Он посмотрел на человека с изуродованным лицом, которого назвали Луккой. — У нас с Луккой есть немного… опыта.

— Совместной работы, — добавил Лукка, тщательно выбирая слова.

— Вы втроем сможете найти патриарха, — сказала герцогиня, — в этом я уверена. И вы успеете добраться в Арле к назначенному времени.

— Император мне платит. — Лукка пожал плечами. — Работа есть работа. Кронмир был моим наставником. Я перед ним в долгу. Он важнее.

— Верно говорит, — пробормотал Браун.

— Что до этого, — сказала герцогиня, — я еще не решила, буду ли я сопровождать императора или останусь.

— Изюминка, я не привык жаловаться, — нахмурился Длинная Лапища, — но…

— Я все понимаю, — кивнула Изюминка. — Будешь в Арле вовремя.

Длинная Лапища попробовал другой прием:

— А кто будет следить за герцогом Митлийским?

Браун криво ухмыльнулся.

— Судя по всему, герцог Митлийский не побеспокоит нас этой осенью, — ответила Изюминка. — Он был убит два дня назад. Примерно тогда же, когда началась битва.

Тишина казалась плотной.

— Его брат уже прислал нам пару герольдов, и завтра я поеду на север, встречаться с посольством. И там мне понадобится герцогиня Вениканская.

Женщина в зеленом кивнула:

— Что ж, это мой долг. Вы его найдете?

Браун и Лукка поклонились.

— Я буду проводником? — уточнил Длинная Лапища.

— Да. — Браун фыркнул.

— Вы же понимаете, что это может занять несколько месяцев? — спросил Лукка. — Но есть еще кое-что, донна. Вениканцы взяли пленников и допросили их. Я не знал, что мастер Джулас мертв, я собирался рассказать ему и вам, что у нас есть доказательства существования третьего игрока. Патриарх — просто его союзник, — Лукка наклонился ближе, — или просто сущая мерзость.

Изюминка постучала себя по носу.

— У нас тоже есть определенные подозрения. Очень хорошо. Итак, Длинная Лапища будет посредником. Пятнадцать дней. Затем…

— Молчите, — зло сказал Браун. — Я не собираюсь умирать за ваши тайны.

— Мы можем заплатить, — ответила Изюминка. — Я профессионал.

— Да, я слышал, — кивнул Браун. — Вы молодец. Но это за счет заведения. Мне нужен доступ ко всем пожиткам мастера Джуласа.

Изюминка кивнула.

— И заклинатель. Хороший.

— Конечно.

Позже в тот же день D.13 опустился на протянутую руку сэра Кристоса и принес сообщение, начертанное императором собственноручно. Изюминка зачитала его войску: он хвалил их за победу и объявил об уничтожении Некроманта.

К полуночи шестьсот повозок миновали армию и направились на запад, к перевалам. Ранним утром войско собрало шатры и палатки и двинулось за ними в качестве арьергарда, находя по пути припасы, оставленные в подготовленных лагерях.

Длинная Лапища, Браун, Лукка и М’буб Али давно ушли. На самом деле сейчас все четверо спали, пока женщина средних лет по имени Беатрис присматривала за их лошадьми в конюшне при таверне для купцов, стоящей к северу от Митлийских ворот Фиренции.

Беатрис никогда даже не думала, что попадет на войну. Она была порядочной фермершей, пока герцог не взял ее дочь в наложницы. Год спустя все члены ее семьи оказались мертвы.

И герцог тоже.

Она смотрела в темноту, слушала мужской храп и пыталась представить себя жестокой наемной убийцей или шлюхой.

Она помолилась. Они все до единого были совершенно ужасными людьми, и она знала, что они собирались убить патриарха. Это пугало еще сильнее.

Она помолилась еще раз, а затем разбудила одного из неверных — настала его очередь сторожить. Он одевался по-этрусски, а его смуглая кожа не так уж сильно отличалась от лиц людей Рума. Он ухмыльнулся ей при свете единственной свечи, стоявшей на полу.

Браун, который не спал, наблюдая за ней, посмотрел, как она заползает под одеяло, а затем позволил себе закрыть глаза. Он ей не доверял: ему хватало того, что приходилось доверять Лукке.

«Люди», — сказал он себе.

АРЛЕ — ИМПЕРАТРИЦА БЛАНШ

В двухстах лигах к северу, за горным хребтом, императрица встала пораньше и вместе с мастером Юлием просмотрела ночные депеши. Отметила, что вениканские пастухи уже собирали скот в землях, которые раньше скрывала Тьма, и с интересом прочитала об убийстве герцога Митлийского, хотя в некоторых сообщениях утверждалось, что он умер от внезапной болезни.

Она отпила куавех из маленькой фарфоровой чашечки и пожалела, что рядом с ней нет Джуласа Кронмира.

— Ваше величество? — послышался голос горца. — Мисс Кайтлин. И королева Арле.

— Спасибо, Джок, — ответила она, не отрывая взгляда от отчетов. — Юлий, основной обоз необходимо переместить к подножию перевала. Спасибо.

Бывший счетовод войска наемников, ставший имперским канцлером, отвечал также за главную карту Кронмира. огромное и не очень точное изображение Древней и Новой земель, вычерченное Кронмиром самолично, с сотнями булавок и флажков для обозначения… почти всего: стад коров, источников воды, императорских курьеров, будь то птицы или люди. Были и немаркированные булавки, значение которых знали Кронмир и сэр Алкей. Перед уходом, впрочем, он сообщил ей, как ими пользоваться, и теперь она, опираясь на сообщения, переставляла булавки. По крайней мере, так она видела свое занятие. Полностью знали значение всех флажков только она, Юлий, Майкл, Габриэль и Алкей в Ливиаполисе. Кронмир умолял ее не доверять это знание ни пергаменту, ни бумаге.

Джок постучал в дверь снаружи. Мастер Юлий кивнул Бланш и задвинул занавес, скрывавший карту. Императрица небрежно закрыла тяжелую кожаную папку, в которой хранились незашифрованные послания от императора. Кайтлин была самым близким ее другом, а Кларисса де Сартрес — ближайшей союзницей.

Кронмир сказал «никому», и Бланш знала, что он имел в виду «совсем никому».

Кларисса вошла первой в сопровождении двух дам: пожилой, с суровым лицом, которая и раньше сопровождала ее, и юной блондинкой, симпатичной и порывистой. Она присела так глубоко, что Бланш испугалась, как бы она не упала.

— Мадмуазель Изабелла, — представила Кларисса.

— Герцог Митлийский мертв, — сообщила Бланш.

— Я очень завидую твоим… слугам, — покачала головой Кларисса.

— Возможно, его поразила болезнь, — изящно пожала плечами Бланш.

— Или божья воля? — улыбнулась Кларисса.

— Или воля Габриэля Мурьена, — сказала Кайтлин. — Я его три года терплю, и обычно он добивается своего.

Кларисса опустила взгляд на лежащие на коленях руки и снова улыбнулась.

— Из тебя вышел бы неплохой адский демон, а твое невинное лицо сбивало бы всех с толку, — сказала Бланш Клариссе, та подняла глаза и засмеялась.

— Знаю. Никто и представить не может, что у меня могут быть дурные мысли.

— Это несправедливо, — обиделась Кайтлин. — Я, кажется, выгляжу так, как будто у меня не бывает других мыслей.

— Что привело вас двоих в этот трудный час? — спросила Бланш.

— Запах куавеха, — ответила Кайтлин, — и беременность. И еще то, что сегодня у нас урок фехтования с Майклом и надо тебе напомнить.

— Пришли мне Майкла, когда время будет, — попросила Бланш. Она все еще не привыкла посылать за людьми, а не ходить за ними лично и сбивала слуг с толку.

— И еще я привела юную Беатрис… служить тебе, — сказала Кларисса. — Солдат в качестве горничной — это довольно забавно, но я подумала, что девушка тоже подойдет.

Бланш посмотрела на восторженную девицу, которая стояла перед ней на коленях.

— Серьезно? — спросила она отстраненно.

— Я стану лучшей горничной на свете, — радостно заявила та.

Бланш поморщилась и подумала: «Юная леди, это я была лучшей горничной на свете».

— Я не уверена, что мне нужна…

— Бланш! — одернула ее Кайтлин.

Кларисса де Сартрес резко выпрямилась, как будто Кайтлин произнесла богохульство.

— Бланш, мне потребовались месяцы, чтобы привыкнуть к этому. Просто смирись. Ты не можешь одеваться сама, это слишком медленно. На самом деле тебе нужны две фрейлины и пара горничных.

Она пожала плечами. Бланш посмотрела на Кайтлин. Кларисса посмотрела в окно. Кайтлин посмотрела на королеву Арле.

— Мы родились для другого, — пояснила она. — Я стираю лучше твоих прачек.

— А я шью и глажу лучше твоих слуг, — сказала Бланш.

Кларисса рассмеялась, фыркая и захлебываясь, совсем не по-женски.

— Я тоже умею шить, — признала она, вытирая слезы. — Я хотела быть монахиней.

Это поразило женщин.

— Ничего себе, монахиней, — засмеялась Кайтлин. — Представьте себе монашку из Ланторнов. Надо мной бы все потешались.

— Думаю, мне придется дать тебе шанс, — сказала Бланш Беатрис.

Девушка выпрямилась и широко улыбнулась.

— Умеешь обращаться с волосами? — спросила Бланш, поигрывая собственной прядью. Беатрис хихикнула.

— Ладно, давай тогда мечи, — сказала Бланш Кайтлин, — как только лорд Майкл сможет.

— Вообще, ты можешь просто приказать ему прийти, — заметила Кайтлин. — Ты главнее.

Кларисса с отвращением фыркнула.

— На самом деле нельзя никому приказывать. Это первое правило приказов.

— В смысле? — не поняла Кайтлин.

Кларисса приподняла идеально изогнутую бровь.

— Если отдать слуге приказ, он будет возмущаться. Если попросить то же самое вежливо, он будет возмущаться меньше. В конце концов он все исполнит по собственной воле, но не потому, что любит тебя, а потому, что ему платят. И если отдавать приказ великому лорду, он тоже возмутится, а если попросить его любезно, то нет.

— А потом ты удачно выдаешь его дочь замуж и он вспоминает, почему должен подчиняться тебе? — засмеялась Бланш.

Кларисса улыбнулась. Они трое были ровесницами и очень много повидали за свою короткую жизнь.

— Когда я была служанкой, ко мне никто не относился хорошо, — сказала Кайтлин и добавила мечтательно: — Ну, кроме Майкла.

— Ну и к чему это привело? — Бланш погладила подругу по животу.

- Приятно с тобой поговорить, — отозвалась Кайтлин.

Кларисса снова выглянула в окно.

— Ваша милость, мы будем брать у вас уроки, — сказала Бланш королеве Арле. — Вы знаете все, чего нам не хватает.

— А я бы научилась гладить, — проговорила Кларисса. — Хотя на самом деле я хочу писать книги.

— Ох, — с отвращением выдохнула Кайтлин.

— А какие? — заинтересовалась Бланш.

— Я так толком и не научилась читать, — призналась Кайтлин. — Майкл меня учил, но это для меня тяжелая работа.

— Я пишу стихи, — застенчиво улыбнулась Кларисса, — и комментарии на священные тексты.

Она вдруг встала.

— Хотите участвовать в уроках фехтования, ваша светлость? — спросила Бланш.

— Да. — Кларисса остановилась. — Мой коннетабль… относится ко мне как к женщине.

— Это профессиональный риск, — заметила Бланш.

— Меня это бесит, — выплюнула Кларисса.

— Это всех бесит, милая, — засмеялась Кайтлин, встала, держась за спину, и потянулась, как длинноногая кошка. — Ладно. Позову Майкла, и мы как следует повеселимся.

Бланш посмотрела на мастера Юлия, перо которого двигалось очень быстро. Он встретился с ней взглядом и прошептал два слова.

— Лорд Майкл муштрует новобранцев из Арелата, — сказала Бланш.

— А почему я об этом не знаю? — спросила Кларисса.

— И я. Он ведь мой муж.

— Давайте, скажем, через два часа, — любезно предложила Бланш.

Обе дамы кивнули и оставили ее наедине с новой служанкой. В коридоре Кларисса остановилась и издала короткий странный смешок.

Кайтлин застыла за спиной у ее фрейлины.

— Ваша милость?

— Ты только оцени, как она нас выгнала, — сказала королева Арле. — Она быстро учится.

— Фехтовать на мечах совсем не сложно, — твердо проговорил Майкл. Он очень устал и не был уверен, что давать дамам уроки фехтования — хорошая идея, но он уже целый час ждал встречи с женой.

Его жена Кайтлин, королева Арле Кларисса, императрица людей Бланш и ее горничная Беатрис стояли перед ним в увешанном многочисленными флагами внутреннем дворе. Из всех окон смотрели, почти не скрываясь.

Все четыре женщины держали в руках мечи.

— Я знаю, — сказала Бланш, — я убила одного человека и пару боглинов.

Женщины засмеялись.

— Верно, — улыбнулся Майкл, — в этом все и дело. Этому невозможно научить: тому, как делать всю работу. Что бы ни случилось, но если вы живы, а другой мертв, все было сделано правильно.

— М-да, мой коннетабль ничего подобного не говорит, — пробормотала Кларисса.

— Тем не менее есть способы получше и способы похуже. Давайте начнем с того, как держать меч.

Он приступил к демонстрации. Показал, как браться за меч, как за молоток, как за удочку, как держать большой палец на плоскости лезвия.

— Теперь ваша милость… — сказал он Бланш.

Бланш изящно склонила голову.

— Милорд. Поскольку я в самом деле хочу этому научиться и поскольку наши титулы длинны, а имена — коротки, я бы хотела предложить во время занятий обращаться к нам по именам, данным при крещении.

Майкл расхохотался.

— Знаешь, Бланш, сколько я ни учился военному делу, мой наставник никогда не называл меня иначе как болваном.

— Болвана я запрещаю, — сказала Бланш. — Согласна на «ничего не знающую дурочку».

— Принято к сведению. А теперь, пожалуйста, правильно возьми меч и ударь по столбу.

Речь шла о высоком столбе из твердой древесины, глубоко вкопанном в землю. Судя по многочисленным зарубкам, солдаты Клариссы — по крайней мере те, что пережили осаду, — упражнялись регулярно.

— А разве вы не будете учить нас стойке и ударам? — спросила Кларисса.

— Нет. Проверим, сможете ли вы придумать их самостоятельно.

— Господи, — пробормотала Кайтлин.

Бланш подошла к столбу, остановилась, заведя меч за спину так, что он напоминал хвост, размахнулась и ударила поперек столба чуть выше уровня пояса.

Меч глубоко вонзился в твердое дерево, и от столба отлетела щепка размером с женскую руку. Клинок застрял, Бланш начала вытаскивать его, но Майкл остановил ее руку.

— Тпру! — сказал он будто норовистой лошади. — У тебя сильные руки. Отличный удар, Бланш, боглинам бы не поздоровилось. Но вытаскивать клинок можно только в том же направлении, в котором ты его засадила. Иначе клинков уйдет слишком много.

Он убрал руку, и она осторожно вытащила меч.

Подошла Беатрис. В отличие от других женщин, одетых в мужские шоссы, она была в киртле и верхнем платье. При замахе меч застрял в ткани. Она замотала головой.

— Извините. Я такая неуклюжая.

- Вряд ли, — сказал Майкл. — Нанеси несколько ударов.

Беатрис понравилась идея придерживать клинок большим пальцем. Она стояла у столба, высунув кончик языка и поигрывая мечом.

— А вдруг я порежусь?

— Не бойся, — сказал Майкл.

Она ударила по столбу. Клинок она держала крепко, удар пришелся на уровень пояса — не очень сильный, но аккуратный. Прежде чем кто-либо успел что-то сказать, она отступила и снова нанесла удар, на этот раз выставив ногу вперед. От столба отлетела щепка.

— Очень хорошо, — сказал Майкл. — А теперь попробуй другой хват.

Беатрис нанесла третий удар, на этот раз заведя клинок себе на плечо и чуть не задев собственное ухо — Кларисса при виде этого вздрогнула. Беатрис довернула руку, и плоскость клинка отскочила от столба. Майкл повернул меч в ее руке — теперь лезвие касалось плеча.

— А вдруг я правда порежусь?

— Оружие вообще опасно. — Майкл пожал плечами.

Она ударила, и клинок врезался в дерево. Беатрис просияла. Майкл улыбнулся.

— Кто следующий?

Беатрис посмотрела на императрицу, которая выглядела очень довольной, и ухмыльнулась:

— Я могла бы заниматься этим весь день.

— Моя очередь, Беатрис, — сказала Кайтлин, как будто они играли.

Она подошла к столбу, чуть отступила от него, высоко подняла меч и ударила. Как и у Бланш, меч застрял в дереве, и ей потребовалась помощь.

— Опять, — сказал Майкл. С Кайтлин он говорил совсем другим тоном. — Кто-то очень часто рубил дрова.

— У кого-то были очень ленивые братья. — Она нахмурилась. — Да и сестры, честно говоря.

Она снова ударила, на этот раз замахнувшись от плеча, проведя меч над своим округлившимся животом. Удар пришелся чуть выше предыдущего, и от столба отлетела щепка.

Майкл покачал головой.

— Слабые женщины. Ну и где они, когда они так нужны? Бедный столб должен был простоять тут неделю, дамы.

Целый час он заставлял их по очереди бить по столбу — с любой стороны, любым способом.

— Разве ты не собираешься учить нас стойке? — спросила Бланш.

— Я знаю штук десять, — улыбнулась Кларисса.

— Пока нет. Для начала нам надо научиться двум вещам: наносить удары так, чтобы вам было удобно, и доставать меч так, чтобы было удобно. Видите ли, я еретик. Я считаю, что если человек регулярно использует меч, то он придумывает собственные стойки, удобные ему самому. — Он выхватил свой меч, перекатил по одной руке и поймал другой. — Все, на сегодня время вышло.

Все четыре женщины расстроились. Для Бланш это означало возвращение к стопкам пергамента, для Кайтлин — разлуку с мужем, занятым обучением рекрутов, а для новой королевы Арле — конец самого приятного часа за последние четыре месяца.

— Я бы вечно этим занималась, — сказала Беатрис. — Я хочу стать мастером.

Майкл помахал Робину, своему оруженосцу.

— Робин вам поможет. А императрица… то есть Бланш вместе со мной должна посмотреть утренние отчеты.

Все повернулись к Бланш, как будто он сказал что-то официальное, поклонились или присели. Она склонила голову с царственным достоинством и даже не улыбнулась. Вздохнула:

— Беатрис, у тебя есть еще полчаса, если хочешь.

Она протянула Майклу руку, и они вместе пошли в скрипторий. На лестнице она сказала:

— Это было… очень весело.

— Я хочу, чтобы вы все могли справиться с угрозой. Вряд ли кому-то из вас придется вести затяжные бои на мечах, но убийца… — Майкл замолчал, не договорив.

— Ну да, а еще боглины, Стражи и прочие Дикие, которые ломятся в мою палатку.

Майкл вздрогнул, вспомнив битву у Гилсоновой дыры, где они чуть не потеряли королеву, ее сына и Бланш.

— Не дай святой Георгий!

Бланш поднималась в башню по крутым ступенькам.

— Ради святой Марии Магдалины и всех святых надеюсь, ничего не будет. Но если это произойдет снова, я буду готова. И заранее надену кольчугу.

— Ты беременна, — тихо произнес Майкл.

— Тебе Кайтлин сказала? Еще рано говорить наверняка. Но да, я так думаю. — Она улыбнулась. — Хотя, вообще, я совершенно уверена. Но в ближайшие, скажем, тридцать дней мне вряд ли что-то помешает.

— Мне вообще сложно представить, что может вам помешать, ваша светлость, — ухмыльнулся Майкл.

Она усмехнулась в ответ и толкнула дверь. За ней оказались двое словно бы бесполых молодых людей в черно-белых одеждах имперских вестников. Одна птица сидела на руке мастера Юлия, а другая на насесте. Юлий протянул Бланш крошечный свиток, и она схватила его. Сердце внезапно заколотилось в груди. Читая, она даже не дышала.

…а потом вспыхнула.

— Они прикончили Некроманта, — сказала Бланш вслух, не сводя глаз с пергамента, — и идут сюда. Нужен провиант.

Майкл читал другое сообщение.

— А ты знаешь, где взять провиант? Здесь? В Арле?

— Знаю. По горам идет обоз. Я собираюсь отправить за ним Комнина и схолариев. На всякий случай.

Майкл кивнул. Бланш передала ему листок. Сообщение было зашифровано, и он сел, чтобы разбирать шифр, а потом посмотрел на нее.

— Ты что, просто так это читаешь?

— Да.

— Но шифр меняется каждый день!

— Ну, это не сложнее, чем следить за метками на белье. — Она пожала плечами. — Просто ведешь книги в уме.

Он присвистнул. Мастер Юлий заметил очень тихо, как будто они были в церкви:

— Иногда она экономит нам по несколько часов.

— Так вот почему он женился на тебе, — сказал Майкл. — Ты гениальный шифровальщик.

— Да, я уверена, что это была его основная мысль, — согласилась Бланш.

Свитки читали, передавали туда и обратно, читали снова. Писцы переписывали их простым текстом.

— Обозу точно нужна охрана? — спросил Майкл. — Мы, кажется, удерживаем всю округу. Поездка на сорок лиг в любом направлении — дело непростое, ваша светлость.

— Юлий, убери всех из комнаты, — попросила Бланш. — Останемся втроем.

— Мадам, — кивнул он и прогнал всех курьеров и секретарей. Птиц тоже забрали, Бланш еле успела их погладить.

Когда комната опустела, она обошла ее, заглянула в каждую бойницу и отодвинула занавес, скрывавший карту.

— Майкл, мастер Юлий. Кронмир предполагал, что патриарх служил не Некроманту, а третьей силе. Или был четвертой. — Она посмотрела на мастера Юлия в поисках поддержки.

— Да, — сказал он. Если не считать тех редких случаев, когда мастер Юлий напивался, он был молчалив и не тратил слов зря.

— Очень неприятная мысль, — заметил Майкл.

— Габриэль говорит, что может существовать пятьдесят сил или больше и мы о них не узнаем, пока они не проявятся. — Бланш постучала по столу свитком пергамента. — С этой минуты, пока не вернется Габриэль, мы охраняем всё и всех. Гонцы ходят парами, обозы — под охраной. Мне кажется, что сейчас наше самое слабое место — еда.

Мастер Юлий кивал в такт словам своей госпожи.

Она передала Майклу лист бумаги. На нем мелким твердым почерком были подробно описаны все случаи инакомыслия в Арле, особенно возражения по поводу изъятия еды.

— Боже, мы шпионим за новой королевой? — удивился он.

— Майкл! — сказала Бланш материнским тоном.

Майкл скривился.

— Глупый вопрос, конечно, шпионим. Кровь Христова, ты что, хочешь сказать, что люди злятся, когда мы кормим голодных глупцов?

— Арле злится, — кивнула Бланш, — не в последнюю очередь потому, что среди голодающих бедняг в полях могут оказаться их пропавшие сыновья и мужья. Или не оказаться. Очень болезненный вопрос. Комнин старается обрабатывать людей как можно быстрее, но все равно получается медленно.

Комнин осматривал любого, утверждавшего, что он из Арле. Дважды он нашел людей с живыми червями.

— И горожане относятся к ним как к предателям, во всяком случае некоторые из них.

— Милосердные святые, — пробормотал Майкл, дочитав отчет до конца, — а я-то думал, почему этим занимается такая важная персона.

— У нас две причины, — мягко сказала Бланш. — Во-первых, мы не можем позволить себе новое появление червей. А во-вторых, в этих двух случаях по крайней мере один раз мы имели дело с новым червем, а не со старым.

— Они все еще там. — Майкл побледнел.

— Мы не знаем, откуда они берутся, — призналась Бланш, — или как они попадают в людей. Раньше я боялась умереть от проказы, потом боялась, что меня изнасилуют, а теперь боюсь только червей. — Она отвернулась, вздохнула. — Кронмир отправился на юг шпионить за патриархом, и теперь он мертв. Мне нужно больше заниматься с мечом. Мы в опасности. В Арле неспокойно, и мы должны сохранять бдительность.

— Ясно, — кивнул Майкл. — Итак, мы отправляем схолариев прикрыть обоз.

— И принимаем все возможные меры, чтобы накормить выживших, найти им укрытие и обработать их, чтобы отправить прочь, — подхватила Бланш. — У нас набралось почти шесть тысяч северных этрусков, готовых отправиться домой. К концу недели будут еще. Им нужна еда и безопасная дорога. Если мы поспешим, они, может быть, успеют собрать урожай на собственной земле.

Майкл читал другой отчет, тоже об инакомыслии, на этот раз в Харндоне.

— И?

— Что если Комнин доставит их к обозу, накормит мясом, а затем отведет через горы к Изюминке? Пока у нас есть форпосты и охрана дорог? — Она наклонилась вперед.

— Я понимаю, ты им сочувствуешь…

— Это не христианское милосердие! — огрызнулась она. — А даже если и оно, то практичное. К четвергу их тут будет десять тысяч, десять тысяч ртов, которые нельзя накормить, сидя в конце линии снабжения в двести лиг длиной. В Арелате это будет проще, как в городе, так и в деревне. Потому что еда, которая едет через горы, предназначена не для голодающих, правда, Майкл?

— Нет, она для армий. — Он поднял взгляд от отчета о разногласиях в Арелате и посмотрел в глаза Бланш. — А Габриэль ничего такого не говорил.

— Он об этом не подумал. Пришлось думать мне.

Майкл выглянул в маленькое окошко.

— Ненавижу принимать решения, — признался он, — но ты права. Если мы сможем отправить десять тысяч ртов через горы в Митлу и Верону, давай сделаем это. Им придется уйти послезавтра. Изюминка вернется через три дня, если не будет сражений. Большой обоз пройдет мимо нее… сегодня вечером? Я надеюсь.

Бланш уже писала приказ.

СОРОК ЛИГ ОТ АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Оставалось двенадцать дней до открытия врат. Габриэль внезапно проснулся, и мозг его лихорадочно заработал. Первая его мысль была о Бланш — он подумал, что до нее всего сорок лиг, и представил, что она может сейчас делать. Неловко накинул плащ на оруженосца и пажа, которые крепко спали.

Некоторое время он лежал. У него болела спина, он вытянул сначала серебряную руку, которая никак не отреагировала, а затем вторую, которая болела от старых ран и еще оттого, что он ее отлежал. Бедра болели, плечи болели, и он лежал, думая об умирающих людях.

В середине ночи он скатился с груды срезанных папоротников, принесенных, чтобы императору было «удобно», медленно поднялся на ноги, дрожа от холода. Поковылял прочь, чувствуя себя в три раза старше, чем на самом деле.

Его шаги разбудили Анну, и она принялась за дела: принесла медный котелок, вскипятила воду на костре и заварила чай из еловых почек, как учила ее мать. Добавила в него ложку меда и сунула чашку в руку императору. Фрэнсис Эткорт хромал к костру с черно-белой птицей на руке и кожаной папкой. Анна знала, что это важно, и ускользнула прочь, к Ателию.

Габриэль отпил чая и вынул послание из маленькой трубки на левой ноге огромной птицы. Птица схватилась за его большой палец, как за насест, и порвала его замшевые перчатки.

— Это и есть знаменитый Е тридцать четыре?

— Он самый, — с удовольствием сказал Эткорт.

Габриэль погладил птицу по перьям и поцеловал в макушку.

— Ты, наверное, всех нас спас, милый.

Е.34 оказался первой птицей, которая пережила путешествие в Арле и обратно, сообщив им, что цитадель на горе все еще борется. Держа птицу на одной руке, другой Габриэль развернул свиток и улыбнулся. Это был почерк Бланш, и чернила едва высохли. Она проснулась раньше него.

«Обоз 4 на месте. Изюминка движется на север, ее кавалерия может добраться до Сан-Коломбо сегодня. Кларисса собирает урожай, мы сами ходили в поля еще вчера, я устала. Е.16 принесла отчет об ужасном нападении на Гавр, потери кораблей огромны. Винят „морских чудовищ“. Я послала сэра Георгия на юг с этрусскими беженцами. У нас все хорошо. Когда ты приедешь?»

Последнее слово было подчеркнуто и заставило его улыбнуться. Как и несколько беспорядочная подача информации. Хотя…

У них было восемь обозов, некоторые целиком состояли из скота. Четвертый — самый большой обоз из повозок, и его прибытие стало еще одной крошечной победой. Габриэль посчитал в уме и понял, что Изюминка приведет основные силы в Арле за восемь или девять дней до открытия врат — на день позже его собственного отряда. Кларисса сосредоточилась на сборе урожая в Арелате, это зерно нужно было всем.

Подручные Эша напали на крупный морской порт Галле, а значит, Эш тратит силы на морских чудовищ. Прочитав письмо Бланш, Габриэль сразу оценил последствия репатриации тысяч этрусских крестьян и бывших солдат, захваченных Некромантом. Его передернуло при мысли, что он не подумал отправить их туда, где они могли бы себя прокормить.

Он поцеловал письмо.

Затем появился Ион Ганг с табуреткой и совал ее под ноги императору, пока тот не сел. Монтеверди, его трубач, раздобыл горячую воду. Принесли другую табуретку для Эткорта, который очень обрадовался — ему было уже за сорок.

До рассвета Габриэль успел побриться и надеть чистую рубаху под засаленную куртку. То же сделали Эткорт и Том Лаклан. Все пожитки погрузили на пару лошадей. Тоби продолжал тренировать Анну, хотя ей это было не так уж нужно. Габриэлю хотелось вмешаться, но вместо этого они с Эткортом надели перчатки, взяли мечи и баклеры и обменивались ударами, пока их тяжелое дыхание не заклубилось облачками в горном воздухе. Том Лаклан объезжал войска на лошади, вернулся и спешился. Он был уже в доспехе, но тоже взял баклер.

Явился отец Франсуа — босой, в коричневой рясе — и отслужил мессу для командного состава. Габриэль за это время отправил трех птиц и двух гонцов-людей, одним глазом следя за причастием, другим — за птицами. Дю Корс стоял через один горный хребет к северу, в сопровождении тысячи галлейских рыцарей. Павало Пайам — в двух хребтах к югу, примерно с двумя тысячами мамлюков и слуг и таким же количеством лошадей. За последние несколько часов, с новыми отчетами, задача армий изменилась. Вместо похода в Арле и спасения ворот им предстояло медленно ехать через южные равнины Галле, по возможности откармливая лошадей для следующих боев и давая людям отдохнуть. Арле был его складом, и время, проведенное там, истощало резервы.

— У нас есть неделя, — сказал он Тому Лаклану, когда они намахались мечами.

— Ребятам нужно перевести дух. А где Сью?

Габриэль приподнял бровь.

— Вчера вечером была в Арле.

— Ага, ага. Это приятно, — Том замолчал, будто смутился. Такое случалось редко. — Допустим, мы выиграем, — сказал он после паузы.

— Конечно, — Габриэль улыбнулся.

Анна Вудсток и Монтеверди переглянулись.

— Я хочу… что-нибудь, — сказал Том своему императору.

— Что за что-нибудь?

— Титул графа Восточной стены. Ну, или северного Фраке. Все равно.

— Эй, ты же гуртовщик!

— Это Гектор был гуртовщик. Он был отличный мужик и хороший боец, но весь его мир ограничивался холмами и гостиницей. — Том посмотрел на далекие равнины Галле. — Я хочу жениться на Сью.

— Том! — От удивления Габриэль натянул повод.

— Не делай все еще хуже, — ухмыльнулся Том.

Габриэль улыбнулся в ответ и понял, что каким-то образом в свои двадцать три стал одним из тех мужчин среднего возраста, которым нравилось слышать, что другие женятся.

— Просто, Габриэль, я же ничей не король, ни герцог, ни граф, ни барон. Гуртовщик — это всего лишь работа.

Том по-настоящему покраснел.

— Как и император, — заметил Габриэль. — Ничуть не лучше гуртовщика, у Бланш спроси. В основном она занята перегоном скота.

— Ага, — рассмеялся Том. — Я это понял, когда Кронмир выспрашивал у меня про коров. Я очень боялся, что ты меня отправишь их перегонять.

— Я думал об этом.

— Я люблю командовать людьми. И драться люблю, но я вроде как подустал от всего этого. — Том скривился. — Никогда не думал, что такое скажу, но все это гроша ломаного не стоит. Вот и все.

— Я понял тебя, — кивнул Габриэль. — Дай мне несколько дней. Я думаю, из тебя получится отличный граф Восточной стены, но я совершенно не уверен, что у нас будет Стена, когда все это кончится. И я не уверен, что пришедшим из-за Стены нужны какие-то господа. Или вообще кому-то.

— Брось эту ерунду насчет прав человека, Габриэль. Ты же сам знаешь, что ты кровавый тиран и развязал эту войну, а иначе было никак. Люди умеют жить без господ не лучше, чем плавать в пламени.

Габриэль сжал зубы.

— Ты что, в повстанцы решил податься? — засмеялся Том.

Габриэлю пришлось улыбнуться.

— Я хочу оставить после себя систему, которая позволит пережить следующие несколько раз без всего этого…

— Ну, мне это не грозит. Для меня — алый меч и яркий закат. — Он вспомнил эпическую поэму. — Ладно. Ты сделаешь Сью леди?

Габриэль подумал, что это наверняка мечты самого Тома, а вовсе не Сью, и улыбнулся.

— Том, я бы тебя герцогом Луны сделал, если бы ты захотел.

— Вот теперь я слышу своего капитана!

— А Сью уже леди, титул ничего не изменит. Но, может, надо дать титул каждому из вас? А не одному тебе?

Том редко задумывался о всяком там равенстве.

— Хм. Ну, может быть. Вообще, я как будто слышу, как она на меня орет.

Глава 6

ЭДНАКРЭГИ — АНЕАС МУРЬЕН

За это лето, которое оказалось самым тяжелым в его жизни, лето, за которое он потерял земли предков, лето, когда погибли отец и мать, лето постоянных войн, ран, усталости и невзгод… Так вот, за это лето самым тяжелым оказался день после нападения Эша.

Повсюду лежали мертвецы, и их приходилось хоронить в мокрый песок и гнилые листья, и легионы хищников и пожирателей падали притаились в вечерних тенях, чтобы попировать на трупах. Легионы Кевина Орли прямо сейчас никому не угрожали, в отличие от волков, койотов, воронов и даже енотов.

А помимо неприятной работы по вытаскиванию мертвецов из корней деревьев и высоких ветвей, куда их забросили вода, огонь и колдовство, кроме изнурительного рытья могил в топкой почве и бесконечного выбирания из нее маленьких камушков, надо было еще спасти уцелевшие припасы от ветра, воды и хаоса. Тонны колотого гороха мокли в прозрачных озерных водах, акры влажного холста хлюпали, как льняные медузы на пляже после шторма.

А еще существовала угроза нападения со стороны Орли, и необходимо было доделать лодки, наполовину законченные или едва начатые, плавающие в спокойных водах озера.

Анеас успевал повсюду, Нита Кван и Ирина тоже. Смотрит на Облака лежал без сознания, завернутый в одеяло, и стучал зубами. Скас-а-гао сидел рядом с ней, пытаясь ее вылечить. Глаза подменыша оставались полуоткрытыми, кожа побледнела, как пергамент, дыхание стало совсем слабым.

Анеас очень боялся, что Смотрит на Облака умрет. Он не разобрался еще в своих чувствах к подменышу, но, столкнувшись с угрозой смерти, он…

…работал. Складывал мокрые листы бересты, разделся до брэ, залез в озеро с ведром и собрал горох, вытащил холст из мелкой воды за полуостровом, изломал ногти и набил новые мозоли, копая могилы.

Сначала он просто вкалывал, молча и исступленно, изгоняя демонов из своей головы тяжелым трудом. Смерть Рикара, Ирина, Смотрит на Облака. Еще работа. Смерть и разложение. Похороны. Он отправил Ричарда Ланторна патрулировать лес. отправил Тас-а-гао на юг разведать обратную дорогу, отправил виверн на запад.

Он отдавал приказы и не думал.

Он работал.

Наступил вечер, красивое красное солнце зависло над свежим голубым озером, и Ирина взяла его за руку. Он вздрогнул.

— Поговори с ними. Прямо сейчас.

Сначала он разозлился. Повернулся к ней, положив руку на рукоять кинжала.

— Если мне понадобится твой совет, ваше величество, я непременно спрошу, — прошипел он.

Ирина сильно изменилась всего за пару недель. Она была грязной, переломала все ногти, надевала мужские и женские одежды вперемешку. Волосы она заплела в тугую косу, какие носят ирки.

Она не отступила. Посмотрела ему прямо в глаза:

— Я на тебя не нападаю. Если вы их не подбодрите, это придется сделать мне. Но они предпочтут тебя, Анеас Мурьен.

Дюжина гневных ответов пришла ему в голову.

Он закусил губу, отвернулся. Мгновение смотрел на красивое озеро.

— Очень хорошо, — сказал он холодно.

И немедленно пожалел о своем тоне и жестах, но она ушла, не успел он обернуться.

Тем не менее она говорила правильные вещи. Закончив копать очередную могилу и вместе с Тессен навалив камней и земли на мертвого повстанца, он поклонился женщине-ирку и побрел сначала к укреплениям, защищавшим полуостров, где проверил, что караул сменился. Сел с новыми караульными и закурил трубку. Они передавали ее по кругу. Анеас молчал, они тоже.

— Нам нужна охрана, — сказал он наконец. — Я знаю, что вы предпочли бы хоронить павших, но мы это сделаем.

— И что тогда, капитан?

— Тогда мы вцепимся Орли в глотку, — ответил Анеас.

Аплодисментов не было, только сдержанное ворчание.

— А как насчет дракона? — спросил кто-то другой.

Анеас посмотрел на свои руки в гаснущем свете.

— Мы до него доберемся. Он считает себя богом, а нас — ничтожеством. Но это не так. Вместе мы в силах уничтожить Эша.

Ричард Ланторн, вернувшийся из патруля, зарычал, хотя обычно не был склонен к проявлениям чувств.

— Много бы я отдал, чтобы это увидеть. Хоть и правую руку. Остальные закивали.

Анеас проснулся рано утром и сразу принялся думать. Он лежал рядом с Черной Цаплей и еще несколько мгновений не вставал, глядя сквозь еловые ветки над головой на бесконечную панораму рассветного неба, прозрачного до самого эфира. Все тело болело. Он сел медленно, чтобы не потревожить спящего воина, и увидел, что Смотрит на Облака лежит по другую сторону пришедшего из-за Стены. Она открыла глаза и взглянула на Анеаса.

— Привет, — мягко сказал он.

— Доброе утро, подменыш, — ухмыльнулся Анеас.

— И правда. Подменыш.

Анеас подошел к костру, где Та-се-хо уже заваривал чай и складывал растопку, которую наколол очень маленьким топориком.

— Хороший день будет, — сказал Та-се-хо. — Каши хочешь?

Анеас наблюдал, как Смотрит на Облака встает странным плавным движением, как будто у него не было костей. Встав, она пошла вперед, немного пошатываясь.

— Что случилось? — спросил Анеас и благодарно улыбнулся Та-се-хо, который протянул ему роговую чашку чая с диким медом.Та-се-хо был старше всех в лагере, всегда вставал первым, делал все хорошо и редко жаловался. И заваривал прекрасный чай.

Та-се-хо улыбнулся в ответ.

— Сложно отдавать так много приказов? — В его тоне слышался очень слабый намек на осуждение.

— Ты думаешь, что я отдаю слишком много приказов? — обиделся Анеас.

Та-се-хо пожал плечами и занялся костром. Окситанка Лебедь подошла, неслышно ступая изношенными мокасинами, и доложила, что все спокойно, а часовые живы. Потом она пристально посмотрела на Смотрит на Облака, схватила ее за руку и поцеловала.

— Это хорошая новость, — добавила Лебедь. — А Тессен добыла олениху. Они с Синтией ее принесут.

От усталости или тревоги ее окситанский акцент всегда усиливался, а она не спала большую часть ночи.

— Иди поспи, — сказал Анеас.

— Нет уж. Хочу помочь с лодками.

— Мы выдвинемся сегодня вечером, если будут готовы лодки, — мягко сказал Анеас.

— Тем лучше. Смотрит на Облака, ma cherie, ты как-то странно ходишь. — Лебедь засмеялась и схватила подменыша за руку.

— Довольно странно это все, — сказала Смотрит на Облака. — Любопытно. Завораживающее.

Анеас вдруг осмелел и расцеловал подменыша в обе щеки.

— Хорошо, что ты снова с нами.

— Да, — согласилась Смотрит на Облака, — очень интересно.

Он явно ждал другой реакции.

— Тревога! — закричал кто-то. На юге трубили в рог.

Анеас схватил лук, лежавший под деревом, и побежал на звук, но было уже слишком поздно.

— Отряд, — сказал Льюин. — Дюжина людей, один рогатый монстр, пяток боглинов.

Бывший человек с рогами лежал у ног ирка, тяжелая стрела торчала из его головы под бровью.

— Я шел за Тессен и Синтией, — пояснил Льюин, — прикрыть их. И нашел вот это.

Королевский егерь Монтс приблизился, на мгновение остановился положить на труп герметически заряженный жезл и сразу же вскочил на ноги.

— Не попадитесь в засаду, — крикнул Анеас. Он чувствовал себя как отец, отправляющий ребенка на первый турнир. Очень глупо, если учесть, насколько старше был Монтс.

Когда солнце встало, последние шесть каноэ собирали быстро, по мере того как группа Ирины выкапывала из земли сосновые корни. Суденышки имели двадцать четыре фута в длину, борта были сделаны из коры целых деревьев, а планшир — из ели, сорок или пятьдесят шпангоутов из деревьев, погнутых ветром и холодом. Анеас никогда раньше не видел таких лодок вблизи, хотя во времена его детства по Великой реке плавали каноэ, груженные мехами.

Та-се-хо был требователен. Он приказал снять и переделать целый корпус, потому что ему не понравилась одна морщинка. У Анеаса хватило ума позволить старику действовать самостоятельно, и к полудню тот объявил, что доволен.

Монтс вернулся без потерь, разве что встретил пару перебежчиков из северной Мореи.

— Все не так уж плохо, братья, — сказал Анеас. — Если он отправил за нами патрули, значит, он не над нами. Удвойте караулы, собирайтесь. Выходим на закате.

Он наблюдал, как Ирина и Смотрит на Облака ищут сосновые корни, как Квилл Гартер (так он называл особенно высокую женщину из-за Стены) складывает еловые почки в сетчатый мешок, как четверо боглинов обирают грибную полянку. К полудню большая часть спасенного полотна высохла, а вся еда была упакована. Люди Нита Квана плели корзины, чтобы погрузить еду в лодки, а Анеас чувствовал себя невероятно бесполезным. Он очень туго свернул свое одеяло и потратил почти час времени на исследование эфира.

Ближе к вечеру вернулась виверна с самодовольным видом (у виверн это проявляется натяжением кожи на клюве и вокруг глаз) и принесла весть о двух галлейских кораблях на реке, недалеко от устья Клюквы.

— Двадцать лиг, — сказал молодой самец виверны, как будто чрезвычайно гордый своим знанием человеческих терминов. Он повторил это шесть раз. Анеас закусил губу, чтобы не рассмеяться, а затем собрал военный совет: Черная Цапля, Ланторн, Смотрит на Облака, Та-се-хо, Нита Кван, Монтс и Дедлок, разведчик из Альбинкирка, новичок в отряде, но опытный северный охотник. Впрочем, с жалкими двумя сотнями людей не было смысла собирать секретный совет. Еще не меньше дюжины человек крутились рядом.

— Мы уходим через час, — объявил Анеас. — Небо чистое, будем у устья Клюквы к рассвету.

— Мы собираемся сесть на эти корабли? — спросил Дедлок, высокий худой человек с темной кожей и черными глазами — охотник из Эднакрэгов.

Смотрит на Облака наклонился вперед:

— В Галле большие перемены. Будем осторожны.

— Большие перемены? — озадаченно переспросил Анеас. Он ничего об этом не знал.

— Я говорю то, что слышала от Та-се-хо, — улыбнулась она.

Та-се-хо пожал плечами и кивнул.

— Красный Рыцарь сказал нам, что король Галле пал и что все меняется. В гостинице в Дормлинге сказал.

Ирина заговорила без приглашения:

— Если мы ударим по ним на рассвете, они перестанут разделять наши советы. Если мы захотим переговоров, а они — драться…

Та-се-хо усмехнулся.

— Ты неприятный враг. Но сейчас ты ошибаешься. Нельзя нападать на тех, кого ты не знаешь.

— Прошлой весной галлейцы вырезали наших людей, — сказал Гас-а-хо.

— Хуранцев, — поправил Та-се-хо, — не наших.

— Я вас понял, — сказал Анеас. — Мы будем готовы нанести удар на рассвете. Если я найду способ с ними поговорить, возможно, я это сделаю. Но отчаянные времена требуют отчаянных мер.

— Правда? — спросил Нита Кван. — А может, отчаянные времена показывают, кто мы на самом деле?

Когда тени сосен легли на озеро, большие каноэ соскользнули в воду. Выжившие взяли вырубленные своими руками весла и шесты и погнали легкие суденышки по зеркальной глади Клюквенного озера. Весла опустились в воду, сверкнули на солнце, заходили в почти идеальном ритме, и Синтия громко запела кабацкую песню. Все, кто знал слова, подхватили:

Длинные каноэ скользили по воде навстречу сгущающейся тьме. Первая задержка случилась у гигантской бобровой плотины у края Клюквенного озера, где река вытекала из него между двумя большими каменными мысами, соединенными плотиной пятнадцати футов высотой и семидесяти футов длиной. Только посередине в ней был проток шириной не более дна каноэ.

Каждое каноэ нужно было освободить, спустить по течению, осторожно держа за канаты, и провести ниже плотины, а там снова загрузить. Справились без единого сбоя. Не успела растущая луна подняться над горами, а они уже плыли по реке, медленной, как будто в ней текла не вода, а чернила, и такой спокойной, что в гладкой воде отражались звезды.

Анеас никогда не бывал так далеко на севере, и сейчас он полностью зависел от знаний Та-се-хо и Гас-а-хо. Те ушли далеко вперед на небольшом каноэ, и он волновался за них. Но река была спокойной и прямой, иногда делала плавные повороты, и каноэ плыли много часов, пока луна поднималась по небу, а потом начала снова опускаться. Река стала шире, впереди показались пороги и перекаты, такие обширные, что походили на море. Та-се-хо приплыл назад, чтобы провести остальных вдоль высокого западного берега. И даже там большую часть лодок пришлось разгрузить и тащить вдоль галечного пляжа, где многие побили себе пальцы о камни.

За порогами оказались глубокое озеро и еще одна плотина, более низкая и узкая. Здесь им снова пришлось разгружать лодки. После первой, чуть не перевернув собственное каноэ, Анеас приказал дюжине человек собрать весь хворост на берегу и помог сделать из него платформу для разгрузки. Ему показалось, что так быстрее, чем ждать, пока люди по одному перейдут по неудобным камням.

Та-се-хо с некоторым недоумением слушал его приказы. Немного подождав, он посмотрел на небо и кивнул.

— Я пойду вперед, — сказал он, как будто ему надоело слушать Анеаса. Возможно, так оно и было.

Анеас жестом отослал его. Ирина рубила корни ольхи своим топориком, и Анеас поддержал ее, чтобы она не упала в воду.

Она удивленно подняла глаза и ухмыльнулась.

— А, ты.

Он обнаружил, что улыбается в ответ.

— Что не так со Смотрит на Облака? — спросила она серьезно. — Она сама не своя.

— А когда он бывает самим собой? — пошутил Анеас.

Ирина с триумфальным криком вырвала свою ольховую жертву из топкой почвы.

— Согласна. Но ты посмотри на него. Нее. Что-то не так…

Ирина пожала плечами и пошла вперед в темноту.

На востоке загорался рассвет, а они еще не миновали плотину. Звезды висели над ними, и два десятка человек стояли и курили на расчищенной косе, а еще два десятка таскали каноэ, проклиная тьму и все, что в ней попадалось. Бобровые плотины под водой совсем не гладкие, и люди, обутые в однослойные мокасины из оленьей шкуры, страдали от любой острой ветки или обглоданного бобрами бревна.

— Анеас! — негромко окликнул кто-то.

Анеас сел, огляделся. Та-се-хо пробирался сквозь отдыхающих людей. Он затянулся чьей-то трубкой и присел на корточки.

— Галлейцы. Я их видел. Мы совсем близко.

— И?

— На них напали. Только что.

— Орли? — спросил Анеас.

Та-се-хо вручили зажженную трубку, он затянулся, потом напился воды и сел прямо. Он казался уставшим.

— Наверное. Я не стал выяснять. Берега кишат боглинами. Без обид, браток, — сказал он Креку.

Крек открыл все четыре челюсти и закрыл их. Смотрит на Облака сошел с уже нагруженного каноэ.

— Ты должен спасти их.

— Возможно, — ответил Анеас, — но сказать проще, чем сделать.

Смотрит на Облака приподнял тонкую бровь. По спине Анеаса пробежал холодок.

Он отложил свое внезапное соображение на будущее и попросил Та-се-хо:

— Покажи, как там течет река.

Та-се-хо набросал контуры пары галлейских круглых кораблей в заливчике, образовавшемся там, где Клюква впадала в Великую реку. Нарисовал залитый лунным светом серебряный песок и черноватую грязь на берегу, и мысли Анеаса побежали быстрее реки.

— А что мешает им поднять якорь и уплыть?

— Они ждут нас, — пояснил Смотрит на Облака. — Может, это твой брат.

— Я не могу рисковать всем только из-за возможности, — сказал Анеас.

Та-се-хо пожал плечами и протянул свою трубку Смотрит на Облака, который взял ее и выпустил красивое кольцо дыма.

— Орли здесь, его твари стоят к нам спиной. Странное время осторожничать.

Анеас взглянул на Смотрит на Облака, поджал губы, перевел взгляд на Нита Квана.

— Мимо мы все равно не пройдем, — заметил тот. — Светает.

Ирина без приглашения вставила:

— Лучше устроить им засаду, чем попасть в засаду самим.

Анеас не мог понять, почему чувствует себя таким разбитым.

— Очень хорошо. На чем они плывут? Люди Орли?

Свет был достаточно ярким, чтобы Анеас различал лицо Ирины. Он мог бы, если бы захотел, пересчитать лодки за собой. Луна тускнела, и воздух походил на мокрые волосы, длинные, лезущие в лицо. Лодка Анеаса шла первой. Опасно, но он имел возможность принимать решения быстро.

Последние две лиги Клюква довольно сильно петляла, так что устья не было видно. Река становилась все шире и ровнее, а крутые лесистые берега, кажется, сходились где-то впереди. На последних двух поворотах люди услышали тонкий визг боглинов и увидели мачты круглых кораблей, похожие на гигантские обнаженные деревья, над горизонтом. За ними играло жуткое призрачное северное сияние.

Каноэ неслись по течению, гребцы налегали на весла. Анеас встал, качнув круглодонную лодку, протянул левую руку и молча повернул налево, ближе к берегу. Колонна последовала за ним. Они двигались со скоростью скачущей лошади, и, когда грязные, поросшие ольхой берега внезапно сменились песчаным пляжем с торчащими скалами, он различил в утреннем свете боглинов на лодках. На каноэ, подобных его собственным, и на кожаных яликах. Лодочек были десятки. Или сотни.

В лучах рассвета открылся Клюквенный залив. Луна висела прямо над мачтой большего из двух тяжелых круглых кораблей, а вода вокруг него почернела от маленьких лодочек и боглинов, пытающихся взобраться по бортам. Слева, на пляже, а теперь и справа, виднелись другие. Рогатые и огромные рхуки, целых шесть или восемь, а в болотах здоровенный хейстенох заорал на солнце, когда первые лучи вспыхнули над горизонтом и мир из серого стал розовым.

Анеас внимательно посмотрел налево, потом направо и принял решение.

— Правь к кораблю, — сказал он Та-се-хо, державшему руль.

Люди и чудовища на берегу начали понимать, что проплывавшие мимо каноэ принадлежат не им.

Анеас вошел в свой Дворец и создал серию щитов, которые теперь использовал в любом бою. Большой щит из золота он объединил с рядом меньших щитов зеленого цвета.

Затем он сотворил первое заклинание.

Свет вырвался из всех его пальцев и бросился навстречу утру, пять огоньков загорелись справа и пять слева. На песчаной косе возник зеленый щит, слева поднялись три тяжелых занавеса и зеленый зонт, такой темный, что казался черным.

Заклинания Анеаса имели определенные ограничения. Встретившись со щитами, они остановились и заскользили вниз, как искры по металлическому листу, пока не коснулись земли. Там они обратились не светом, жаром или осколками смерти, а тяжелыми клубами дыма, густыми, серо-зелеными.

Смотрит на Облака глядел на него в реальности, распахнув изумрудные глаза. Улыбнулся, словно кошка, придерживающая лапой мышь, и выпустил из руки одинокий луч света, фиолетово-белый.

Анеас повернул голову и закрыл один глаз, когда смертоносное заклинание шамана прочертило в облаке дыма полосу и разорвалось на зеленом щите, оставив в нем прореху длиной в каноэ, куда немедленно полетело второе заклинание.

Другие маги воспользовались возможностью и принялись бросать огонь в реальности. На щиты в реальности уходит намного больше силы, чем на эфирные, поэтому в начале боя их ставят редко. Левый берег оказался полностью защищен, а вот песчаная коса была прикрыта только в эфире, и каждое каноэ или кожаная лодка на пляже вспыхнули сильным огнем, подсветившим волшебный дым. Рыжий свет восходящего солнца пронизывал дым, играл на столбе пепла в воздухе, и вся картина выходила очень мрачной.

Шесть длинных каноэ неслись вперед. Черная Цапля встал, выпустил стрелу и присел, придержался за борт каноэ. Снова встал и снова выстрелил. Стрелы взлетели и исчезли в дыму.

Дым подчеркивал игру силы, а на реке сверкали золотые и зеленые лучи света. Какие-то попадали в щиты, выставленные на каноэ, но многие безвредно проходили за кормой или врезались в щиты на другом берегу реки. Из дыма то и дело появлялись стрелы и бессильно падали вокруг — без прицела особой опасности они не представляли.

А потом каноэ вдруг оказались среди лодок, теснившихся вокруг двух кораблей. Без всяких помех со стороны вражеского колдуна Анеас опустил руку к зеркально-гладкой воде и произнес заранее подготовленную фразу. Темная волна, похожая на коричневые чернила, вылетела из его руки и покатилась на лодки быстрее прилива. Касаясь лодки, она срезала с нее полосу кожи чуть шире ладони Анеаса. Сотни боглинов просто перерезало пополам, кожаные лодки тут же затонули.

Уроки Гауз даром не прошли.

Правой рукой он по-галлейски написал в дыму «Друзья!» и еле успел — арбалетный болт разминулся с ним на ладонь и пробил борт лодки, как тонкую женскую сорочку. В дыру полилась вода, закричали по-галлейски.

Нос каноэ врезался во вражеские лодки, пережившие его магический удар. Большинство воинов Нита Квана прыгнули в воду. Черная Цапля выпустил стрелу в упор, она прошла сквозь боглина, перебиравшегося через борт, прошила его насквозь вместе с надкрыльями. Черная Цапля по-оленьи скакнул на следующее каноэ.

Анеас никогда в жизни так не удивлялся. Минуло всего три удара сердца — и он остался в большом каноэ почти один. Боглины бросили попытки влезть на борт корабля и помчались к нему, легко залезая на высокий нос каноэ. Нита Кван его не покинул — он бросил томагавк в первого врага, второго сшиб за борт веслом, а Анеас ударил коротким копьем из-за плеча капитана пришедших из-за Стены, убив третьего и четвертого.

Нита Кван тоже прыгнул за борт, оставив Анеаса одного, если не считать Та-се-хо на стремительно погружающейся в воду корме. На Анеасе были высокие сапоги из плотной козлиной шкуры и длинная кольчужная рубашка. Боглинов он не боялся, вот только из-за них каноэ раскачивалось, как скачущая лошадь. Он знал, что, оказавшись в воде, камнем пойдет ко дну.

Но справа и слева подходили другие каноэ, вжимая его в корпус большого круглого галлейского корабля. Он ткнул копьем еще одного боглина и перехватил древко покороче. Ноги уже намокли. Каноэ тонуло.

Он работал древком, наносил удары головой, яростно бил острием копья, пытаясь добраться до другой лодки, но боглины не жалели себя. Он оказался в воде вместе с ними, получил удар в спину и чуть не задохнулся. Он пошел ко дну.

И нащупал ногами камни — река оказалась неглубокой. Но в воде было полно боглинов, в том числе живых. Он упустил момент, когда сэссаги, опытные в водных сражениях, вынырнули из-под лодок и полезли в них с другой стороны, убивая потрясенных боглинов. Он упустил момент, когда галлейцы, поняв, что у них есть союзники, начали стрелять из арбалетов по флангам, сгоняя боглинов к центру. Он оказался в воде с двумя десятками злобных тварей и к тому же потерял копье. У него остался только тяжелый кинжал, и ему пришлось потратить заклинание, которое он хотел приберечь для более смертоносного врага. Он сбросил пару тварей со спины и головы и остался без уха — четыре челюсти сомкнулись, оторвав его. Кровь полилась в воду, приманивая других хищников, но залив и без того был полон крови. Когда взошло солнце во всем своем алом великолепии, Клюквенный залив засиял ярко-красным под оранжевым небом.

Из дыма выскочило несколько каноэ.

И снова Смотрит на Облака выпустила полосу фиолетового огня. Заклинание попало в щит и уронило его с таким звуком, будто падало огромное древнее дерево: не один удар, а длинный жуткий треск.

— Хейстенох, — сказал Та-се-хо. Старик был в воде рядом с Анеасом, держал в одной руке короткий изогнутый меч, а в другой — топорик, ногами упираясь в песок. На шее у него зияла резаная рана. Когда он выплюнул это предупреждение, Нита Кван высунулся из захваченного каноэ и затащил старика в лодку.

Голова массивного четвероногого тролля врезалась Анеасу в живот, сбив его с ног. Удача и своевременное предупреждение спасли ему жизнь, но ребра слева хрустнули.

Страх не давал ему кричать в кровавой воде, огромная тварь была почти невидима из-под поверхности, он не мог ее найти, и он тонул в слишком тяжелой кольчуге. Удар сбросил его с отмели на глубину.

Он открыл глаза под водой, борясь с паникой. Сотни боглинских трупов плавали под самой поверхностью, и…

Тролль не обратил внимания на лодки. Он шел за ним. Длинный и яркий кровавый след поднимался к оранжевому солнцу над их головами спиралью неземной красоты. Лучники стреляли в тварь сверху, и она дергалась от ударов, колыхая воду, но перла к Анеасу напрямик.

Он нащупал ногами глубокий черный ил, так не похожий на песок, на котором он только что стоял, поднял под водой топорик и потратил последнюю накопленную силу. Загорелся свет. Ярче, чем солнце, ярче десяти солнц. Это было простейшее колдовство, вспышка, чтобы ослепить противника. Но в мутной воде она ослепила чудовище — а заодно и заклинателя, который из-за боли в оторванном ухе сумел закрыть только один глаз.

Тролль задохнулся от ужаса, в воде показались пузыри воздуха.

Анеас взмахнул топориком, несильно ударил тварь над бровью. Хейстенох вертелся в разные стороны, утратив чувство направления, и Анеас закинул рукоять топора за рогатую башку, запрыгнул твари на шею, надавил на рукоять обеими руками. Запаниковавшая тварь встряхнулась, как терьер, и выскочила на поверхность.

Вокруг царили хаос и шум. Анеас хватанул ртом воздуха и надавил рукоятью топорика на дыхательное горло твари — как он надеялся. Слепая удача или мастерство стрелка бросили арбалетный болт в бок твари, на расстоянии ладони от бедра Анеаса. Исполинская туша хейстеноха содрогнулась, он вырвался из захвата Анеаса и вышвырнул его из воды. Анеас ударился обо что-то головой…

…он задыхался, легкие наполнила вода. Все происходило очень медленно. Он бежал к матери по огромному полю, с букетом в руках. Он сидел на груди Габриэля, пока Гэвин втирал свиное дерьмо тому в волосы, он целовал конюха по имени Энтони, и Энтони лежал мертвым, убитым его отцом, который стоял над ними с мечом в руках, а его мать…

…мать…

Он ощутил приступ боли. Его рвало, он задыхался и кашлял, его перевернуло вверх ногами, и вся боль сегодняшнего дня собралась воедино и…

Его не стало.

Нита Кван подошел к галлейскому офицеру.

— Он дышит, — сказал тот.

У него была странная улыбка, а его низкая архаика звучала по-школярски.

Нита Кван посмотрел на Анеаса Мурьена, который висел вверх тормашками, как выпотрошенный олень. Из раны на голове на палубу большого корабля текла кровь. Судовой врач приказал вот так подвесить захлебнувшегося капитана, а потом принялся целовать его и бить в живот, из-за чего на него набросилась Ирина. Но Смотрит на Облака удержала ее и объяснила ей что-то на хорошей высокой архаике, а галлеец снова улыбнулся странной, кривой улыбкой.

Гас-а-хо отстраненно наблюдал за операцией. Он курил трубку Та-се-хо и вдруг схватил перевернутого капитана за голову, притянул к себе, прижался губами к его рту и выдохнул, наполнив его легкие табачным дымом.

Анеас закашлялся, задергался, забулькал.

— Прекрати! — сказала Ирина.

Анеаса вырвало жидкой водянистой дрянью и рвало долго, выворачивая раз за разом. Галлейский врач придержал его голову и плечи, два матроса перерезали веревку и положили Анеаса на палубу, подальше от рвоты.

— Он дышит, — снова торжествующе сказал врач, на этот раз на высокой архаике, которую мало знают в Галле, но на какой часто говорят пришедшие из-за Стены.

Глаза Анеаса открылись.

Через час он сидел голый, если не считать белого шерстяного одеяла, в кормовой каюте круглого корабля. Пара матросов сняла тяжелые иллюминаторы, закрывавшие окна во время боя, — будто проделали бойницы в крепостной стене. За окнами мелькали берега Великой реки, а за кормой прыгали, как дельфины, длинные каноэ, с десяток. Рядом с ним сидели Нита Кван и Черная Цапля, егерь Джон де Монтс и Ирина. Все они расположились на длинной скамье с бархатными подушками. На стене справа висело великолепное панно со сценой Благовещения, слева — роскошный гобелен, изображающий охоту на кабана.

— Вы ждали нас? — спросил Анеас. Он все еще чувствовал себя ужасно. На самом деле, он вообще не чувствовал себя собой. Смерть — или почти-смерть — совсем сбила его с толку, и он утратил контакт с эфиром. На его месте теперь не было ничего. И так же, как он не мог перестать ощупывать кровоточащий обрывок уха, он постоянно тянулся в эфир, шагал в свой Дворец воспоминаний, морщась при встрече с тьмой, занявшей место чистого пруда, и возвращаясь к реальности. Он чувствовал себя совершенно больным. Он будто перестал быть собой. Это пугало его, как и всеобщий восторг, которым его встретили на палубе. Гас-а-хо утверждал, будто Анеас убил тролля в воде коротким топориком. Анеас же ничего не помнил, кроме удушья, как будто у него отобрали кусок жизни. Он помнил Смотрит на Облака, помнил нападение Эша и ночное путешествие по Клюкве, а вот сражение почти полностью забыл.

Галлейского капитана звали Шарль, Шарль де ла Марш. Это Анеас помнил: их познакомили только что. Этот человек был старше даже Та-се-хо, лет под шестьдесят. У него была седая борода и темные волосы, и он не брился неделю, но глаза его сверкали.

— Одна из ваших черно-белых птиц принесла мне приказ ждать в устье реки Сенешаль, или, возможно, Шодьер… или Вготче.

Смотрит на Облака кивнул через стол. Он курил глиняную трубку из Галле или Альбы, выпуская кольца дыма.

— Это хуранское название Клюквы, — сказала Смотрит на Облака.

— Я заглянул в каждую, — продолжал де ла Марш. — Я не задерживался; южный берег кишит Дикими.

Анеас сумел выдавить улыбку:

— Мы сами якшаемся с Дикими.

Галлеец откинулся на спинку массивного капитанского кресла.

— Мои ребята не очень-то довольны, что у нас на борту боглины, — он махнул в сторону двери на главную палубу, где Крек и дюжина боглинов уписывали трупы своих врагов, — и ирки!

Анеас потянул себя за бороду.

На Ирине тоже было только белое шерстяное одеяло. Она наклонилась вперед, плотно запахнув его.

— Вы случайно оказались на реке? Мы всю весну и лето сражались с Галле.

Лицо капитана застыло.

— Моего брата звали Оливер де ла Марш. Вам известно это имя? Ирина отвлеклась, увидев улыбку Анеаса, и покраснела.

— Ты упала? — ухмыльнулся тот.

— Она за вами прыгнула, сэр, — засмеялся Монтс.

Анеас тоже покраснел и ответил галлейцу:

— Ваш брат был капитаном Хартмута.

— Хартмут убил моего брата, — сообщил де ла Марш.

— Понятно, — тихо сказала Ирина.

— Правда? — произнес де ла Марш ровным, лишенным эмоций голосом. — А я вот пока не все понимаю. Но у меня тут двести матросов и сорок солдат, и я собрал всех людей, которых нашел в Кебеке. У меня приказ, подписанный сьером дю Корсом.

— Что за люди в Кебеке? — требовательно спросил Анеас.

— Галлейцы, — пожала плечами Смотрит на Облака. — Когда Тикондага пала, твой брат отправил их на север.

Анеас нахмурился. На мгновение он стал самим собой, а теперь голову, словно копьем, пронзила боль.

— Война дарит странных союзников, — пробормотала Ирина.

— А вы кто такая, мадмуазель? — спросил де ла Марш.

— Я багрянородная принцесса Ирина из Ливиаполиса, наследница империи, — огрызнулась она таким голосом, что никто не посмел бы ей возразить, несмотря на бледные круглые плечи под одеялом или мокрые сероватые волосы.

Де ла Марш встал и поклонился:

— Вы — ожившая легенда.

Ирина одарила его царственной улыбкой.

— Я нахожу эти приключения утомительными, — призналась она. — Но все же… троны не завоевывают в тронных залах, а слабому сердцу никогда не получить верность достойных. Мы все лето сражались с Кевином Орли и его хозяином. Даже сейчас армия альянса находится на западе.

Она указала на окна в носовой части, где за спиной у де ла Марша поднимался дым. Горели деревья, горела береста. Анеас видел небо, розовое, красное и темно-серое, нависшее над землей, как грозовая туча. Так оно выглядело уже несколько дней. Он пару раз моргнул, пытаясь прочистить голову. С него было довольно.

— Как дела у Та-се-хо?

Нита Кван покачал головой.

— Старый охотник мертв. Он истек кровью. Мы потеряли его и Красную Белку, а ты потерял…

— Эшфорда, — сказала Ирина.

— Черт. Как думаете, Эшфорд и Та-се-хо — честная плата за то, чтобы подпалить Орли бороду и сжечь его лодки? — Он почувствовал, как тьма окутывает его, и потерянно спросил: — Что мы делаем?

— Мы движемся вверх по реке, на запад, к островам Милле, — уверенно ответила Ирина.

— Мы должны идти на запад, — сказала Смотрит на Облака, — надо захватить остров Шипа, пока до него не добрался Орли.

Де ла Марш кивнул подменышу, а затем Анеасу:

— Oui, monsieur. Ваши офицеры сказали, что этого вы хотите.

Анеас слегка вздрогнул при упоминании офицеров и вспомнил, как Та-се-хо сказал, что он отдает слишком много приказов. А теперь этот человек мертв, и это был замечательный человек, и без него они не получили бы никаких лодок. Что-то еще мелькнуло на краю разума, но Анеас не хотел сейчас глубоко закапываться в хаос в своей голове.

Затем его осенило, что именно не так.

У него не было доступа к силе. Он видел свой Дворец, темный и как будто давно заброшенный, но не ощущал связи с ним.

Он был мертв для эфира.

Ему захотелось сказать что-нибудь трагическое. Но время шло, а он просто молча сидел. Перевел взгляд со Смотрит на Облака на Ирину. Смотрит на Облака улыбнулся ему и сказал:

— Так и надо поступить.

Ирина странно посмотрела на него, галлейский капитан же вел себя более жизнерадостно.

— У вас есть карта этого Внутреннего моря?

— Никогда там не бывал даже, — рассмеялся Монтс.

— Та-се-хо хорошо знал воду, — заметил Нита Кван, — я — нет. Может, Гас-а-хо.

— Дедлок, — сказал Монтс и осторожно встал, чтобы не удариться головой о низкий подволок. — Он где-то здесь, но ранен. Поговорю с ним.

— У вас нет штурмана? — спросил галлеец. — Пресвятая Троица! Ventre Saint Gris. Par Dieu. Вы что, хотите, чтобы я повел корабли в неисследованные воды? У них есть осадка, это вам не каноэ. Скалы потопят нас.

Анеас моргнул. Поймал взгляд Ирины. Он не очень хорошо складывал слова. Ее зрачки немного расширились.

— Да, — сказал Анеас.

Тут вмешался Смотрит на Облака:

— Если вы не поможете нам, мы пойдем на каноэ, как если бы мы не… нашли вас.

Галлейский капитан встал, склонил голову и изящно качнулся в сторону, чтобы не удариться о серебряную лампу.

— Ничего не обещаю. Посмотрим, что получится.

ПЕРЕВАЛ САН-КОЛОМБО — ГОСПОЖА ЭЛИСОН

Большой укрепленный лагерь был почти пуст, вся пехота двинулась на север, к перевалу Сан-Коломбо.

Изюминке слишком нравилась такая жизнь, чтобы от нее отказаться. Вот бы капитан увидел, насколько она хороша. Она внимательно читала все сообщения Бланш. У нее появилась идея: в ее распоряжении был сильный арьергард легкой кавалерии, войско (по крайней мере белый и зеленый отряды) и постоянный поток информации от разведчиков.

С первыми лучами рассвета она с герцогиней Вениканской велела седлать две тысячи лошадей. Когда света стало достаточно, чтобы разглядеть перед лицом собственную руку, они двинулись. Не на север, к безопасному перевалу и равнинам Арле за ним, а на юг, в Фиренцию.

АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Фальконет бухнул, и вокруг него расплылся запах серы. В ста шагах четырехфунтовый каменный шар ударил по старому дубу, и ствол лопнул, так что осколки разлетелись на пятьдесят шагов.

Второй фальконет тоже выстрелил, поразив ту же цель, и дуб рухнул с треском.

Павало Пайам всматривался в дым и оттягивал полу кафтана из изумрудного шелка, словно пытаясь уберечь его от дыма.

— Замечательно.

— Да уж, чудовищная хрень, — сплюнул Плохиш Том.

Габриэль наблюдал за своими гостями. Дю Корс зарылся пальцами в бороду и вопросительно посмотрел на императора.

— Стену замка можно пробить десятью выстрелами, — тихо сказал дю Корс. — Этому нечего противопоставить.

Габриэль кивнул, улыбаясь до ушей.

— Спросите Эдварда Чевиса, что стало с умбротами.

— Они такие мощные, что в войне не останется никакого веселья, — сказал Том, — и воняют, как нестираные брэ дьявола.

— Мой султан потребует себе такие же. — Пайам скрестил руки на груди. — Нельзя, чтобы они были только у тебя.

Дю Корс подошел к орудийному расчету, заглянул в ствол ближайшего фальконета и осторожно наблюдал, как заряжающий опускает банник с овчинной головкой в ведро с грязной водой и сует в дымящийся ствол. Вытащив почерневшую головку с прилипшим угольком, заряжающий снова сунул ее в ведро.

Потом в дуло вложили маленький бумажный пакет, трамбовщик пихнул его вниз, а Герцог воткнул острый штырь в запальное отверстие.

— На месте, — сказал он.

Вытащил штырь и снова воткнул изо всех сил, пробивая пороховой картуз. Мальчик с гусиным перышком выступил вперед и опустил его в запальное отверстие.

— Готово! — сказал Герцог.

— Огонь, — отозвался Эдвард.

Герцог поднес к гусиному перу горящий фитиль, и пушка выстрелила с громким ровным треском. По равнине раскатилось эхо.

Дю Корс вернулся, весь в дыму.

— Bon Dieu, — прорычал он, — это конец войнам.

— Сомневаюсь, — ответил Габриэль и мрачно улыбнулся. — Но я подозреваю, что они станут для кого-то неприятным сюрпризом.

— Мне тоже такая нужна. — Дю Корс глянул на Пайама. — Если ни один замок не устоит против них, то…

Больше галлейский рыцарь ничего не сказал. Но его помощник д’Обришекур лукаво улыбнулся:

— Ни один барон не сможет противостоять королю, у которого есть такое оружие.

Габриэль подумал о замках и о дю Корсе и нахмурился.

— Я этого не учел.

Позже, пока Ариосто готовился к полету, Габриэль наткнулся на Мортирмира, сидевшего скрестив ноги на солнышке. В руках у него был глиняный горшок с наконечниками стрел, а на одеяле перед ним лежала дюжина наконечников копий из вороненой стали. Габриэль наблюдал за ним, пока Анна готовила его костюм для полетов.

Не было ни пламени, ни удара грома. Только легкое мерцание, как будто у него помутилось в глазах. И под клеймом оружейника на каждом наконечнике появилась маленькая буква М имперским готическим шрифтом.

— Оскверненные копья, — как бы в шутку сказал Габриэль.

— Чем меньше металла, тем проще. Том придумал.

ХАРНДОН — ЛЕССА

Лесса быстро двигалась по улицам. Они были почти пусты. Люди боялись нового мора, рогатых и их колдовских танцев. По крайней мере, так говорили, и теперь на улицах везде стояли стражники и обученные гильдейцы в полном вооружении, а некоторые углы и рыночные площади контролировали ученики магистров или послушники ордена Святого Фомы.

Она два дня пыталась найти кого-нибудь, кто видел рогатых людей и выжил, чтобы рассказать об этом. Рогатых было минимум три группы, и, взрываясь, они осыпали всех вокруг мелким черным порошком, убивавшим почти мгновенно. Ходили слухи, что у королевы есть контрзаклинание. Тайлер сказал, что королева не видит необходимости давать лекарство своим подданным.

Несмотря на пустые улицы или, возможно, как раз поэтому Лесса была одета в чистую мужскую одежду: хорошие шоссы, открывающие ноги, легкие сапоги, как у солдата или егеря, свободную котту, которая скрывала ее пол и кое-что еще, красивый худ, как у знати, и красную шапочку сверху. На боку у нее висели короткий меч и кошелек. Пока она шла через Чипсайд, люди иногда кланялись и часто уступали ей дорогу.

Она опаздывала, а опаздывать она не любила. Колокол на соборе отбил назначенное время, и она боялась, что человек просто уйдет. Она задерживалась из-за внимательных стражников и измученных жертв чумы: все харндонцы уже знали, что при виде несчастного с черными отметинами на лице, напоминавшими буквы, нужно отойти как можно дальше, потому что он может взорваться и осыпать все вокруг черной пылью не хуже рогатых.

По крайней мере, так говорили.

За несколько улиц до места встречи, в переплетении переулков, она увидела нужного ей человека: капитана Кроуберда, как назвал его Тайлер. Она узнала его мгновенно — возраст, прямая спина, слегка согнутая шея, как будто он всю жизнь пытался быть ниже кого-то. Она как бы повысила свой статус, а он понизил свой — на нем были котта из грубой шерсти, такой же худ и мешковатые шоссы, заправленные в тяжелые сапоги. Несмотря на одежду простолюдина, он взял длинный меч — но в смутные времена так поступали многие.

Она подумала, не стоит ли его окликнуть, решила, что это глупо, и последовала за ним. Приблизилась. Он остановился поторговаться с пирожником, таким худым, что ему не помешало бы поближе познакомиться с собственным товаром. Протянул торговцу пару медных монет, взял мясной пирог. В этот момент Лесса, смеясь про себя, прошла мимо него и двинулась дальше по узкой улочке.

Сделав три шага, она оглянулась и увидела, что он на нее смотрит.

Он еле заметно улыбнулся и приподнял пирог, будто здороваясь с ней.

Кто-то схватил его за запястье.

Бандит сбил с ног торговца, и все прохожие разбежались, как голуби перед ястребом, кто-то с визгом, кто-то молча.

Бандит, уронивший торговца, был высок, широкоплеч, с длинной светлой бородой. А второй, тот, кто держал за руку ее связного, оказался тем самым сутенером, с которым она столкнулась в день первой встречи с Кроубердом. Он оттолкнул Кроуберда, и тот рухнул на торговца, раскинув руки.

— Что, сучка, твой защитник? Думаешь, я тебя не узнаю в мужской одежде? Могу устроить так, чтобы тебе нос отрезали. Или сам его отрежу. Епископ платит за баб, которых застукали в мужской одежде.

Она не убежала. Нэту Тайлеру нужен был свой человек здесь. И она этому училась. Но сутенер пугал ее.

— Ты ткнула меня ножом. Я тебя…

Она потянула меч. У нее не хватило времени ослабить ножны, и от страха она забыла придержать их, поэтому кожа и дерево зацепились за лезвие и меч пошел наверх прямо в ножнах. Но ремешки не порвались, и меч вылетел наружу.

Ее неуклюжий удар застал сутенера врасплох. Он все еще двигался вперед, уверенный, что вызывает благоговейный страх, и меч зацепил угол его губ, выбил зуб, прошел через нос и на мгновение застрял в брови, прежде чем Лесса дернула его обратно и высвободила лезвие.

Он заорал, упал на одно колено и вытащил тяжелую саблю.

— Гребаная сука! — выплюнул он вместе с кровью.

Высокий головорез поднял дубовую дубину, усыпанную гвоздями.

— Черт, — громко сказала Лесса. Если бы ей порезали лицо, она бы валялась на земле и орала. Она это знала, ну, или предполагала. Но уж точно не наступала бы, обнажив оружие. — Черт.

Она немного покружила, отгораживаясь от здоровяка раненым, но тут сутенер встал, качнувшись, и махнул саблей. Удар был неумелым, она сразу поняла, что разбойник не представляет реальной угрозы, что он ничему не обучен и ослаб от ее первого удара. И ее сердце забилось сильнее.

Она ткнула мечом ему в лицо, он отмахнулся слишком сильно, и она отрубила кисть с саблей, как учил ее Тайлер, ударив снизу вверх и придерживая большим пальцем плоскость клинка.

— Господи, — пробормотал сутенер и рухнул на оба колена. — Черт. Черт.

Кисть повисла на лоскутке кожи, и он пытался приставить ее назад. Кровь била фонтаном. Лесса шагнула вперед, глядя на большого бандита.

Тот качнул головой, присвистнул сквозь зубы.

— Так себе дельце.

— А ну повернись, — сказал Кроуберд, который незаметно поднялся на ноги.

Здоровяк сделал вполне приличный вольт, доказывая, что он опаснее своего нанимателя. Но к этому моменту в груди у него уже оказались три фута стали. Он умер раньше, чем клинок выскользнул из тела.

Кит Кроуберд наклонился, стащил с трупа худ и протер им клинок. Бросил тряпку Лессе, которая ловко ее поймала и стерла кровь с короткого меча, как будто каждый день убивала людей. Она чувствовала себя великолепно, ей хотелось петь или громко кричать.

— Я не люблю бить людей в спину, — доверительно сказал Кроуберд. — Иногда я так делаю. Но мне это не нравится.

Он не глядя вложил меч в ножны, вынул маленький нож из сапога и склонился над сутенером, который все еще стоял на коленях и что-то шептал, истекая кровью. Лесса подумала, что он хочет прикончить бандита, но вместо этого Кроуберд срезал у того с пояса кошелек, привалился к грязной белой стене и открыл его.

— Помогите, — прошептал сутенер.

Кроуберд огляделся.

— Кстати, спасибо. Хороший удар. В следующий раз доворачивай бедра, и рука оторвется, как головка цветка.

Он открыл кошелек, вывалил монеты в грязь, заглянул внутрь.

— Помогите… пожалуйста. — Голос сутенера звучал слабее.

Кроуберд ухмыльнулся и посмотрел на Лессу.

— Может? — спросил он, указывая на таверну, где они должны были встретиться.

— Он…

— Через несколько минут он истечет кровью, — сказал Кроуберд с ужасной улыбкой, — а потом попадет в ад. Навсегда. — Он послал сутенеру воздушный поцелуй. — Пошли, нам нужно убить королеву.

Сутенер медленно опустился в кровавую слякоть улицы. Пирожник поднялся на ноги, поискал в грязи монеты, которые выбросил Кроуберд, а затем убежал, забыв про свои пироги. Карманники, шлюхи обоих полов, а также относительно честные торговцы вроде продавца бумаги переступали через умирающего и спешили по своим делам, пока он что-то бормотал. В конце концов какой-то мальчишка прижал его лицом к грязи и навозу, и только тогда он умер.

К этому времени пирожник нашел Ранальда Лаклана. И Гармодия.

Они обратили бы на него больше внимания, если бы им не сообщили о нападении троих рогатых на Олдгейт-стрит. Они бежали вместе с дюжиной стражников в броне, и грязный торговец пытался не отставать. Он догнал их уже у древних ворот.

В арке стояли три рогатые фигуры. Они убили стражника, который лежал у их ног. Гармодий сотворил заклинание, рогатые вспыхнули, и черные споры сгорели вместе с ними.

Но Гармодий упустил еще двоих, оказавшихся в ветхом доме у ворот. Ранальд достал меньшего ударом снизу вверх — у него получилось гораздо лучше, чем у Лессы, — довернул бедра, и рогатая голова покатилась, подпрыгивая, по каменной канаве. Вместо крови из шеи хлынул поток черного порошка.

— Не дышать! — взревел Гармодий и швырнул заклинание. Последний рогатый обратился черным облаком спор, которое, встретившись с огнем, вспыхнуло с громким треском. Запахло жареными грибами. Королевский стражник схватился за горло, задыхаясь, через мгновение на его лице появилось первое пятно. Он задрожал всем телом.

Ранальд Лаклан подошел к нему близко, как любовник, бросил запятнанный черной кровью меч и залез в сумку на поясе. Нашел нужную склянку и сунул ее стражнику в зубы. Мутные глаза сразу прояснились.

Гармодий схватил его за пояс и произнес заклинание, наполнившее воздух огненными буквами. Сотворил еще одно. Стражник отшатнулся, исцеленный. И рухнул в обморок прямо на труп пирожника. Лицо торговца уже почернело. Лаклан схватил своего стражника за руки и оттащил прочь, а Гармодий прикрыл еще теплый труп и сжег его дотла. На мостовой осталось пятно засохшей грязи в форме человеческого тела.

— Что он говорил? — спросил Лаклан. — Бедняга.

— Заговор с целью убить королеву, — вспомнил Гармодий.

— Да их как грязи, — отмахнулся Лаклан. — Черт. Мне нужно умыться.

— А мне нужно убираться отсюда, — сказал Гармодий. Он провел два дня, воюя с рогатыми, бегал с места на место, творил заклинания, исцелял, сражался. —Это все…

— Крайне важно? — с горечью спросил Лаклан. — Я знаю, что вам надо на север.

Гармодий посмотрел туда, где раньше лежал труп.

— Это все… отвлекает.

КОХОКТОН — БИЛЛ РЕДМИД

Они шли в мокасинах. Сапог ни у кого не осталось. Света почти не было, но они научились двигаться в темноте, а горстка ирков умело находила дорогу.

За повстанцами и егерями шла почти сотня албанских ополченцев с арбалетами на плечах. Десять дней непрерывных боев стерли различия между ветеранами и новичками. За ними бежала центурия морейцев, привыкших к горам.

Далеко на западе что-то заревело. Тут же последовал ответ. На северо-востоке небо над Эднакрэгами становилось рыжим, на западе приобрело неестественный цвет, напоминающий скорее сланцевую пластину, чем грозовую тучу.

Они бежали тяжело дыша.

Проводник-ирк вдруг повернулся и помахал рукой. Билл Редмид сразу узнал это место: вытянутое болото, вырытое в далеком прошлом гигантским бобром. Гигантские бобры давно вымерли, но их место заняли младшие родственники. Когда повстанцы пробежали мимо, легион осенних лягушек попрыгал в воду, опасаясь хищников. На севере из спокойной оранжевой воды выскочила великолепная грациозная форель.

Редмид не отдавал приказов. Он просто раскинул руки ладонями вниз, и люди рассыпались по сторонам: повстанцы налево, егеря направо, ополченцы и морейцы посередине — этот маневр они тренировали полдюжины раз.

За ночь они преодолели почти двенадцать миль, обойдя старую дорогу с юга, и зашли в тыл к хозяину Эша.

По ту сторону болота что-то зашевелилось. Запел рог, долго и звонко, ему ответил другой. Редмид засвистел. Справа от него свистнул брат, и ополченцы принялись натягивать арбалеты. Стерн Рэйчел подняла тяжелый боевой лук и выпустила дальнобойную стрелу, которая полетела высоко вверх, а потом прянула вниз и опустилась далеко за болотом. Справа от Редмида невысокий приземистый мореец раскрутил над головой пращу, камень пролетел над болотом и исчез в сорняках.

Осенние комары запищали среди ожидающих людей. Сначала прилетали по одному-двое, потом появился рой. Осень выдалась довольно теплая, насекомые жалили зло, и люди ругались на трех языках.

Еще рев, на этот раз с севера, — рев свирепого зверя. Низкое злобное пение рогов, потом высокое и пронзительное.

Становилось светлее.

Билл Редмид пригнулся, ожидая чего-то нехорошего. Он тревожился обо всем сразу.

В небе на западе появилась виверна, медленно сделала круг. Затем еще одна, и еще. На востоке взлетели еще две.

Редмид выругался. За болотом что-то вломилось в кусты. Егеря поднимали головы, женщина-ополченка положила тяжелый болт в ложе арбалета, потянула тетиву. Руки у нее дрожали, у Редмида тоже.

Мореец с распятием в руке преклонил колени.

Внезапно виверны бросились друг на друга, три против двух, дико и страшно крича. Они летали так быстро, что их движения было почти невозможно отследить. Схватка продлилась не более двух ударов сердца, а затем виверн осталось четыре, две против двух. Пятая падала, лишившись крыла, она кричала, трепыхалась и наконец тяжело ударилась о землю в лесу в миле к северу.

Из укрытия выскочил ирк-рыцарь, его олень задержался в грязи на краю болота, потом прыгнул вперед, ушел в глубокую воду и вынырнул, отчаянно работая копытами. Появился еще один ирк, и тогда Редмид увидел на дальнем берегу сэра Идрика, командующего отступлением. Вспыхнуло волшебство; светящийся зеленый замок ирка-рыцаря устоял, и огромный белый олень ирка-капитана повернулся и упал в воду. Затем в воде оказались десятки ирков, потом сотни, они боролись со стихией, и их великанские скакуны вытаскивали наездников.

Сразу за ними показались хейстенох и целая толпа гигантских рхуков, не меньше пятидесяти. Пара шаманов Стражей с пурпурными гребнями управляла ими, творя заклинание за заклинанием. Хейстенох вырвался из зарослей ольхи и бросился в воду, а за ним последовал рхук, который медленно шел, с трудом вырывая огромные лапы из грязи.

Редмид не выдержал. Он встал, посмотрел налево, направо и приложил свисток к губам. Особого приглашения никому не требовалось. Все вскочили на ноги. Он вздохнул и подул.

Четыре сотни луков качнулись, нацеленные почти в небо. Четыре сотни спин напряглись. Четыре сотни стальных наконечников замерли.

— Стреляй! — проревел главный лучник егерей Джон Хэнд.

Ирки все еще плыли. Погоня была слишком близко, чтобы стрелять из арбалетов над ирками, но тут в дело вступили рассредоточившиеся морейцы. Свинцовые заряды их пращей весили побольше хороших боевых стрел.

Редмид вытянул руку.

— Ждать! — крикнул он ополченцам.

Луки уже поднимались снова.

— Стреляй! — крикнул Хэнд.

В тихом утреннем воздухе свист стрел чем-то походил на шуршание и воркование голубей в старом амбаре. Защелкали пращи.

Самка рхука, стоя по пояс в воде, потянулась рукой к глазу, куда попала стрела. Дернула, вытащила, но тут полдюжины свинцовых шариков достигли цели, и она замертво упала брюхом вниз.

Стрелы падали стальным дождем, заряды пращи им почти не уступали.

Ирки плыли и плыли. Они были уже близко, и лучники выстрелили еще раз, повыше, а потом прямо перед собой. Усталые олени вылезли на заболоченный берег и двинулись между лежащих людей, ни на кого не наступая. Последняя дюжина ирков приближалась совсем медленно — возможно, они устали или были ранены, но они шли слишком долго. Редмид вдруг понял, что кричит что-то хрупкой клыкастой женщине-ирку, как будто бегуну на соревновании.

Хейстенохи почти догнали ее.

Редмид положил стрелу на тетиву, сильно высунулся наружу и выстрелил, коснувшись большим пальцем рта. Стрела вошла твари в зад по самое оперение, вторая легла примерно в ладони от первой, Стерн Рэйчел выстрелила вслед за ним, и две твари утонули.

Обессилевший олень женщины-ирка выбросил передние ноги на берег, но глаза его остекленели. Двое ополченцев-альбанцев прыгнули вперед и вытащили женщину в доспехах из воды, а ее храбрый скакун потихоньку сполз в болото.

— Альбинкирк! — взревел Редмид. — Подъем!

Арбалетчики встали в две плотные шеренги, и их капитан отдал приказ. Болты нацелились на хейстенохов и переднего рхука, до которого оставалось всего несколько ярдов.

— Стреляй! — крикнул капитан Старк.

Не промахнулись и тяжелые арбалетчики. Их оружие было очень мощным и било короткими толстыми болтами с широкими стальными головками, похожими на небольшое долото.

Люди с обоих флангов снова встали и начали стрелять с близкого расстояния, без всяких приказов: каждый с той скоростью, с какой успевал прицелиться. Морейцы перестали кидать свинцовые заряды, на таком расстоянии пращники метали камни величиной с собачью голову. Такой камень, брошенный морейским горцем, мог убить рхука с одного удара, сломать ногу хейстеноху, раздробить конечности каменному троллю.

На мгновение безумная математика войны привела все в идеальное равновесие: скорость хейстенохов, страх людей, стойкость рхуков, сила луков и вес стрел, болтов и камней…

Рхук двинулся вперед, хейстенох завопил, дрыгая щупальцами, морейский магистр погиб в огне, в альбанских ополченцев попала стрела-молния, убив сразу дюжину человек. А потом упал рхук, хейстенох дрогнул, ополченец из южного Брогата перезарядил арбалет чуть быстрее, чем мог, учитывая ожоги на руках, и выстрелил с расстояния в десять дюймов прямо в клыкастую морду, а его товарищи, ободренные этим, продержались еще мгновение, и еще…

…и равновесие рухнуло. Стрелы летели безжалостно, а монстров оказалось не так много. Испуганное сердце успело бы сделать два удара за время, когда все изменилось. Отчаянная битва обернулась бессердечной, беспощадной резней. Хейстенохи и рхуки застряли в болоте, как утки, окруженные охотниками, они кричали, трубили, визжали, истекали кровью и умирали. Оставшиеся в живых рванулись на другой берег, и там их встретили рыцари-ирки. Они медленно ехали вдоль старой плотины и походили на сказочных рыцарей, когда приподнимались в седлах, бросая золотые копья в отчаявшихся, теснившихся в воде тварей.

Сэр Идрик напал на одного из противников, Стража с огромным пурпурным гребнем. Услышав стук оленьих копыт, шаман развернулся и выпустил стрелу эфирного огня из рукояти каменного топора. Золотое копье Идрика дрогнуло и сломалось. Но старый ирк свесился с высокого седла, выхватывая длинный узкий топор, а левой рукой собрал силу. Топор отбросил следующее заклинание врага, и еще одно, олень загарцевал под ирком, волна страха прошла сквозь Стража, и безумное контрзаклинание сожгло защиту Дикого. Его топор рассыпался. Это был не удар грубой силы, а тонкий направленный разрез, задевший каменный топор еле заметно — Страж так и не увидел удара, который срезал ему половину черепа.

Сэр Идрик развернул усталого оленя, поднял его на дыбы и взмахнул топором над головой. Егеря заорали. Он поглотил павшего врага, выпив всю силу твари.

Такова война у Диких.

А потом они подобрали своих раненых и побежали к основной армии, стоявшей в двенадцати милях. Они двигались быстро и бесшумно, проливной дождь скрывал их шаги. Все посерели от усталости, даже темнокожие казались серыми в первых лучах солнца. Это был шестой день их маленькой войны, они наскакивали на врага с флангов, терзая его, как собаки — кабана, пытаясь отвлечь, перебить самых ценных монстров, которых Эш учитывал при планировании сражений. Это была их личная война, тут не шла речь о высокой стратегии, только о тренировках, стойкости, упорной решимости, выносливости, готовности терпеть боль — ну и о еде и сне. О том, насколько хорошо мужчина способен действовать, когда ничего не видит и не может думать, о том, сможет ли женщина найти кинжал, когда разум ее больше не слушается, о том, вспомнят ли они оба, что тетива должна оставаться сухой, когда они не ели два дня и не спали три.

Для Харальда Редмида война была выбором сражений и мест для них — и необходимостью никогда не ошибаться. Потому что одна ошибка будет стоить жизни всем, ни у кого не было сил на героический последний бой. Редмиды планировали засаду на болоте, нападение на врага в Боглинском овраге и блестящее убийство целой толпы Стражей в некоем Корнфилде, когда твари Эша напали на арьергард альянса. Один Редмид командовал обороной, второй уже искал следующее поле боя, место для следующей засады и следующей резни.

Каждый день риски менялись и росли; Гэвин Мурьен предупреждал Редмидов, что армия Эша учится, глядя на них. Теперь враг выставлял больше часовых, прикрывал фланги, был гораздо осторожнее в погоне. После Корнфилда враг посадил Стражей на хестейнохов — неизвестно, заколдовал ли он троллей со щупальцами, но эта чудовищная кавалерия прикрывала основные силы врага. Она ни в какое сравнение не шла с рыцарями-ирками, но все же всадники были достаточно сильны и могли призывать колдовскую поддержку своих шаманов.

Наутро после битвы при Корнфилде Эш вернулся в небо. Он держался довольно далеко от боевых действий, но его магические способности намного превышали способности повстанцев, а слух и зрение помогали ему легко замечать засады. Говорили, что Эш ранен, что из раны капает кровь, видимая за целую милю. Это помогало людям держаться, в отличие от разговоров о том, что десять тысяч человек умерли от новой чумы в Харндоне и Ливиаполисе, где рогатые твари и споры грибов легко справлялись с лучшими человеческими магами.

По крайней мере, так говорили.

Редмиды дали своим людям день отдыха. Грамматик провел это время, расставляя замаскированные ловушки вместе с Моган, великой герцогиней Запада. Несмотря ни на что, альянс укрепил свои позиции в лесу, грамматик использовал деревья, чтобы скрыть свои заклинания, и когда следующая орда Эша ринулась вперед, ей мешали постоянные очереди огня. К полудню лес к северу от Кохоктона загорелся на протяжении трех миль; ветер дул с востока, и Эшу пришлось лично гасить пожар, пока он не пожрал всю его армию.

Вечером Тамсин вновь прикрыла армию альянса, и они шли всю ночь, двадцать две лиги, до самых бродов, где когда-то давно Билл Редмид нашел достаточно зерна у пришедших из-за Стены, чтобы его люди не умерли с голоду. Небо за рекой почернело от пламени, пылающего на западе, в Н’Гаре, и из-за лесных пожаров к северу от реки.

Броды представляли собой несколько порогов на Кохоктоне, где Черная вливалась в него с севера. Всего в миле вниз по течению, за высоким горным хребтом цвета пламени, Западная Каната сбегала с Эднакрэгов. Осень коснулась деревьев будто языками огня: лес был оранжевым, золотым и бледно-зеленым.

Гэвин Мурьен сел на лошадь на краю брода, в мелком месте между двумя порогами, и указал топориком вдаль.

Моган покачала гордой головой.

— Если мы переправимся, мы отдадим северный берег Эшу.

— И что? — спросил Гэвин. — В десяти лигах к востоку отсюда есть деревня — Редсдейл-на-стене. За Редсдейлом есть дорога. По дороге мы помчимся стрелой.

— Плохая дорога, — заметил Тапио, — я видел ее вес-с-сной.

— По крайней мере попробуем, — сказал Гэвин. — Нам нужно спасти от Эша Лиссен Карак и держаться там, пока нам не помогут. Люди устали. Сэр Идрик выглядит так, будто проиграл схватку с осьминогом, а Билл Редмид похож на прокисший гороховый суп. Они не могут драться каждый день. И мне нужно передать сообщение королеве.

— Моим людям лучше, — сэр Грегарио погладил бороду, — четыре дня горячей еды и сна вволю.

— Мне кажется так, — сказал Гэвин, — если мы поедем к югу от реки, произойдет одно из двух. Либо Эш пройдет мимо, и в этом случае последует прямая гонка до Лиссен Карак, в которой у нас есть все преимущества. Вспомните только об укрепленном мосте и магических воротах. Так? Или он пойдет за нами к югу от Кохоктона, — Гэвин немного подождал, чтобы все осознали, — а это будет значить, что мы победили. Полностью победили. Даже если он перебьет нас всех до единого, он потеряет на этом десять дней, да еще ему придется возвращаться назад.

— Ты этого и добивалс-с-ся, человек? — спросил Тапио.

Гэвин позволил себе один из самодовольных взглядов, позаимствованных у брата.

— Да.

Тапио медленно кивнул и взглянул на Тамсин.

— Великолепно. Почему Эш-ш-ш этого не учел?

Гэвин посмотрел на восток.

— Может, и учел. Нас всех ограничивает география. Ему нужно было победить нас у Корнфилда, может, поэтому Стражи и пошли на такой глупый риск. Может, Тамсин и Габриэль отнимают у него все время. Слушайте, я не знаю, как он это упустил, но если он не припас под своим черным крылом какой-нибудь ужасной уловки, мы сможем купить нашим людям четыре дня без смертей, если только он не нападет на нас напрямую.

— Это ему дорого будет стоить, — кивнул грамматик. — И я смогу связаться с королевой или, возможно, с Гармодием, если Эш даст нам вздохнуть.

— Хищники любят мелкую дичь, — Тамсин показала клыки, — они не любят боли. Он похож на гигантского кота. Он хочет, чтобы мы оказались разделены, напуганы и слабы, и тогда он набросится.

— Давайте отступать через Кохоктон, — Гэвин указал на брод, — тогда мы хорошо отдохнем и будем сильными.

Тапио позволил себе улыбнуться.

— Ты даеш-ш-шь мне надежду.

АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Ариосто аккуратно приземлился во дворе замка. Дюжина очень худых мужчин перекладывала плиты во дворе, а толпа других чинила каменную кладку, разбитую во время осады. Большую башню, которая возвышалась над древней крепостью, холмом и всей равниной Арле, окружали строительные леса.

Габриэль не спускал с них глаз, пока Ариосто снижался. Габриэль больше не испытывал смертельного ужаса при каждом взлете и посадке, но спуск по спирали, похожий на падение листа с ветки, казался безумным.

«Красуется», — подумал Габриэль.

«Вот она!» — сообщил Ариосто.

И действительно, Бланш вышла из дверей башни. На ней было темно-синее платье, отделанное горностаем по рукавам и воротнику. Она посмотрела на Габриэля, и он больше не видел никого другого: ни Кайтлин, идущую за ней, ни Майкла.

Он спешился так грациозно, как только мог, и поклонился, она сделала в ответ реверанс, идеально держа голову. Образец хороших манер. Он заставил себя медленно пройти по только что уложенной плитке мимо рва. Отвернулся от Бланш и улыбнулся двум рабочим, которые с трепетом смотрели на Ариосто, а затем перепрыгнул ров и оказался рядом с ней.

— Милорд. — Она снова сделала реверанс.

— Миледи. Господи, как я скучал.

— Я созвала совет, как только увидела Ариосто.

— А если я скажу, что прилетел лишь к тебе?

Ее улыбка говорила о многом. Она предназначалась только ему, пряталась от него и печально кривила левый уголок ее рта.

— К сожалению, даже если ты это скажешь, совет все равно важнее.

— Сомневаюсь, — пробормотал он сердито.

Высоко над равниной и недавно замощенным двором император людей уселся, не снимая промокшего от пота летного костюма, и выпил стакан этрусского красного.

— Пушки работают, — сказал он сэру Майклу, который сидел, вытянув ноги, со стаканом вина и растирал ноги Кайтлин. Та устроилась на старинной дубовой скамье, которая почернела от времени. Резные святые, когда-то раскрашенные, тоже стали черными. Ноги Кайтлин лежали у мужа на коленях.

— Я знал, что они сработают, — довольно кивнул Майкл. — Жаль, я не видел.

Габриэль поскреб бороду. Он чувствовал себя очень грязным по сравнению с людьми вокруг. Их одежда была чистой, их тела были чистыми, и они все были сыты. Он не ел досыта уже восемь дней.

Вошла Бланш с королевой Арле и ее дамами. Габриэль поднялся, не очень-то изящно, и ответил на их поклоны.

— Комнин уводит голодающих обратно в Этруссию, — сказал Майкл. — Сэр Милус с основными силами прошел перевал. Он в дне пути. Изюминка…

За плечом Бланш стояла незнакомая Габриэлю женщина, молодая, белокурая и хорошенькая. А позади нее…

— Сью! — Габриэль бросился к ней и обнял главную женщину войска. Сью была скорее миловидной, чем красивой, — высокая, крепкая, черноволосая, с ярким белым шрамом на голове от старой раны. Этот шрам в сочетании с другим в углу рта делал ее похожим на старого пирата.

Но за годы, проведенные в походах вместе с ней, Габриэль никогда не видел ее настолько отдохнувшей и хорошо одетой.

— Осторожнее с моим платьем, — сказала Сью с ухмылкой, — я его позаимствовала.

Бланш поцеловала ее в щеку.

— Однажды ты отдала мне все, что могла.

Сью с удовольствием поцеловала ее в ответ.

— Милая, я же в будущее вкладывалась. Я сразу поняла, что ты задержишься рядом с капитаном.

Кларисса де Сартрес выглянула в окно. Вошел ее маршал, а за ним человек в шапочке философа-яхадута и длинном одеянии из безупречного черного бархата. Его сопровождали очень красивый мужчина с густой черной бородой, облаченный в длинные ифрикуанские одежды, и два мамлюка.

Бланш изящным жестом указала на ученого. От нее пахнуло благовониями, а жест она явно тренировала.

— Магистры Катб ад-Дин аль-Ширази и Юсуф бин Маймум.

Габриэль встал и поклонился им обоим. Ифрикуанец был ненамного старше его самого, лет тридцати, и очень молод для звания магистра. С другой стороны, Моргану Мортирмиру едва исполнилось восемнадцать.

Майкл осторожно опустил ноги жены на пол и прислонился к резному камню над огромным камином. На камне святой Михаил убивал дракона.

Сью села за длинный стол.

— Я привела их из Веники.

— И четвертый обоз тоже, — добавила Бланш.

Габриэлю хотелось закатить глаза. «Я знаю. Я капитан».

Он оглядел их всех. Майкл, Кларисса, Бланш, Кайтлин, Сью, Пьер Ла Порт, двое ученых, горстка слуг, мамлюки и оруженосец Майкла, лорд Робин. Он думал, что учил большинство из них всему. Почему они вдруг решили, будто он не в курсе, что происходит? Но в то же время он признавал, что они очень стараются показать, что знают свое дело. Сью гордилась первым командирским постом, Бланш училась быть императрицей, а не прачкой, Кларисса пыталась стать королевой, а он нуждался в них во всех. Все нуждались друг в друге.

— Госпожа Элисон несколько изменила свои планы, — почтительно сказал лорд Робин и протянул Габриэлю листок со следами крови.

— Птица ранена? — спросил Габриэль. В каком-то смысле судьба мира держалась на крыльях императорских птиц.

— На С два напали. Он выжил, добрался сюда и лечится. — Робин взглянул на Бланш.

Бланш кивнула двум мужчинам в мантиях:

— Наши гости — астрологи.

Она явно уже привыкла к роли главы собрания. Габриэль задумался на мгновение.

— Я пытался найти вас несколько недель, — сказал тот, что моложе.

Яхадут почесал под шапочкой:

— И я тоже.

Габриэль ничего не смог с собой поделать, это было сильнее него.

— Я ожидал троих мудрецов с востока. Но не раньше, чем родится ребенок.

Кайтлин захохотала, ее прекрасное лицо вдруг покрылось алыми пятнами. Остальные либо отвели глаза, либо наоборот, вытаращились на него. Бланш уставилась на мужа.

— А? — спросил яхадут и взглянул на Кайтлин. — Это шутка?

— Довольно кощунственная, — ответил Габриэль.

— Не позволяйте ему перебивать вас, — сказала Бланш, — он всегда себя так ведет.

Габриэль откинулся назад. Двое ученых посмотрели друг на друга, и яхадут положил руку на сердце и поклонился, как будто уступая место младшему.

Молодой человек подошел к столу и махнул рукой. Как только он собрал силу, прочный золотой щит Габриэля вырвался из эфира. Сам Габриэль вскочил и взялся за меч.

Гость замер.

— Я не имею в виду ничего плохого! — воскликнул он на архаике с сильным акцентом.

Габриэль увидел, что и Бланш, и Кларисса держали в руках мечи. У Майкла был собственный небольшой щит; он явно учился.

— Магистр аль-Ширази, — сказал он — щит немного приглушал голос, — недопустимо призывать силу в присутствии императора без разрешения.

Магистр выпустил собранную силу.

— Приношу свои извинения, милорд.

Габриэль встал и поклонился.

— Я думаю, что мы все немного нервничаем, — признался он. Убрал свои щиты, снял потную руку с рукояти боевого меча и заставил себя улыбнуться. — Время сейчас трудное.

Магистр еще сильнее побледнел, но все же оставался непоколебимым.

— Милорд, — начал он снова, — мне бы хотелось провести несколько небольших демонстраций…

— Прошу вас, — сказал Габриэль. Он улыбнулся, как надеялся, дружелюбно, стараясь, чтобы руки не дрожали.

— Бин Маймум и я — астрологи. Мы смотрим на звезды. Мы читали труды госпожи Юлии.

Он произнес свое заклинание, и в воздухе возникло пятно, сияющее, насыщенно-черное, как мантия мага, и звезды на нем висели кристаллами.

— Милорд, когда я услышал, что вы в Древней земле, я захотел с вами познакомиться; но в Венике я понял, что у вас есть план дел. — Он часто трогал себя за нос — странный тик — и ножом для еды указывал на изображение небес.

— Вы не из Ифрикуа, — сказал Габриэль, наклоняясь вперед.

— Нет, милорд. Я из Джилана. Вероятно, это самое восточное королевство, принадлежащее людям. Рядом с нами живут Дикие, как и у вас, на Ильбе.

— Альбе, — поправил Габриэль, а затем подумал о Бланш.

«Как мы, люди, любим поправлять друг друга».

— Мой король Ростан Даббадж — великий рыцарь и великий воин.

Теперь стало понятно, почему бледный маг не походил на ифрикуанца.

Яхадут нахмурился.

— Разумеется, не самое восточное. Самое восточное королевство — Ку’ин.

Аль-Ширази нахмурился.

— Вестей из Ку’ина нет уже много столетий.

— Возможно, мой народ лучше умеет держать связь, чем ваш, — сказал бин Маймум.

— К сожалению, я никогда не слышал о Джилане, — сказал Габриэль, желая, чтобы они с этим покончили, и бросил испепеляющий взгляд на жену, которая приподняла бровь. — У меня действительно есть планы и расписание. — Он сопроводил эти слова жестом, который знали все в войске. «Давайте быстрее».

— Да, — сказал аль-Ширази, — я слышал в Венике от госпожи Су, что вы полагаете, будто врата откроются через… десять дней.

Габриэль кивнул. Внезапно ему стало нечем дышать.

— Милорд, — сказал яхадут, — я из Иберии, и мы не привыкли вмешиваться в дела князей. А госпожа Юлия была женщиной необычайного ума, королевой наших философов. Но вам следовало приказать кому-нибудь повторить ее наблюдения с помощью современных инструментов. Наша способность видеть Этерниум, эфир магистров, стала несравненно лучше за последние двести лет. Например…

Габриэль уже встал.

— Просто скажите.

Два магистра посмотрели друг на друга.

— Мы не уверены, — замялся аль-Ширази. — Это больше похоже на диапазон вероятностей, чем на конечную реальность, которая в каком-то смысле является аллегорией всего…

Габриэль хлопнул ладонью по столу.

— Господа!

Яхадут пожал плечами, как повар, которого не следует торопить.

— Некоторые аспекты этого вопроса не адаптируются к правилам ведения войны. Что такое бытие? Как составить расписание из астрономической метафоры?

У Габриэля не было времени. Он вошел в свой Дворец и сосчитал до пятидесяти. Посмотрел на великолепный, выложенный плиткой настенный фонтан, который метафорически взял из умирающего разума Аль-Рашиди, и погладил его бестелесной рукой. С ним нужно было поработать: он висел в темноте за зеркалом Гармодия и, несмотря на яркую плитку, казался черно-белым в цветной вселенной, потому что Габриэль не принял его.

Вернувшись в реальность, Габриэль вздохнул.

— Господа, у меня сегодня тяжелый день. Если мой план неверен, просто исправьте меня. Говорите.

Бин Маймум снова пожал плечами.

— Мы не хотим ошибаться. — Он зашаркал ногами. — Я наделся, что ко времени нашей встречи один из ваших магистров уже увидит это.

— Если только мы не ошибаемся, — сказал аль-Ширази, — но если мы ошибаемся, мы совершили одни и те же ошибки, разделенные тысячей лиг…

— Господа! — выплюнула Бланш, беря Габриэля за руку.

— Восемь дней, — сказал яхадут.

— Двадцать шестого сентября, — продолжил джиланский астролог. — В пять семнадцать утра по местному времени в Арле, по вашим церковным часам, которые немного отстают. Вот только…

— Возможно, существует альтернативное решение, — сказал бин Маймум и опять пожал плечами. — Может быть, врата не откроются еще три года. Или сто девятнадцать.

Габриэлю показалось, что его сильно ударили по голове. Колени подогнулись, в ушах зазвенело.

— Христос всемогущий. Господи Иисусе.

Бланш посмотрела на него. Он закусил губу.

— А что если врата не откроются? — спросил Майкл.

— Гэвину придется сражаться с Эшем в одиночку.

Глава 7

ЭДНАКРЭГИ — АНЕАС МУРЬЕН

Анеас разглядывал обрубок уха. Он вообще был тщеславен, а раны серьезнее и болезненнее этой он никогда не получал — болело сильнее, чем три сломанных ребра, которые будто сжимала холодная хватка смерти всякий раз, когда он вдыхал, смеялся или кашлял, сильнее, чем дыра в голове, которую он не мог описать даже самому себе. Он стоял посреди крохотной кормовой каюты, куда его проводили, — кажется, это была каюта первого помощника. Здесь было довольно темно, только в световой люк пробивались яркие солнечные лучи. Анеас позаимствовал маленькое зеркальце из вениканского серебра у капитана, казавшегося очень богатым человеком.

В непрочную переборку постучали, Анеас повернулся, наклонив голову, и ударился раненым ухом о балку. Выругался. Снова раздался стук, более настойчивый.

Анеас открыл дверь.

— Можно? — спросил Гас-а-хо и вошел. Анеас нахмурился — хотя бы потому, что был совершенно обнажен. Впрочем, соображал он плохо. Гас-а-хо толкнул его на койку и повернул к световому люку. Сотворил заклинание. На краю сознания Анеаса промелькнула бахрома зеленого света.

— Нет толку возиться с раной, быстрее она не заживет, — сказал шаман. — Мне нужно, чтобы ты впустил меня.

— Куда?

«Впусти!» — сказал шаман из-за Стены и коснулся раны.

Анеас распахнул глаза. Он отступил в свой Дворец воспоминаний и мгновение постоял под высоким кленом, увешанным артефактами. Он знал этот клен всю жизнь. В эфире Анеас оказался вовсе не нагим: на нем были чулки из оленьей кожи, вышитые подвязки и длинная рубашка из вышитого льна. Затем он протянул руку — в ней появился маленький кремневый нож.

Гас-а-хо в эфире был совсем маленьким и с головой совы. Это смущало Анеаса. Шаман огляделся и тихо одобрительно курлыкнул.

— Я мало кого сюда пускаю, — признался Анеас и позволил кремневому ножу развеяться. — Здесь что-то не так.

Гас-а-хо открыл клюв и хрипло крикнул.

— Брат. Это не просто шишка. Ты умер. Среди моего народа ты бы принял новое имя и взял новую жену. Ты побывал в далекой стране, и нам нужно знать, что вернулся тот же, кто уходил.

Анеас смотрел на свое дерево. Это было то же самое дерево, но оно изменилось. На коре появились рубцы, среди листьев прятались тени. И хуже того — некоторые артефакты исчезли, а на их месте возникли новые.

— Как я могу быть другим человеком?

— А как ты можешь оставаться прежним? Ты был мертв. Я потерял тебя, брат. Тебя больше не было среди живых. Ирина нашла труп.

— Ирина, — тихо сказал Анеас.

— Послушай меня.

Гас-а-хо внимательно смотрел на дерево Анеаса, на заросли ежевики за ним, на следы заклинаний и остатки воспоминаний. Он принюхивался, как охотничья собака.

— Ты ощущаешь что-то… странное в Смотрит на Облака?

Анеас задумался, и солнце его разума затянули тучи. Он боялся.

— Я ведь не из богов, чтобы играть с твоим разумом. — Гас-а-хо покачал головой. — Что-то здесь не так.

Он пошарил человеческой рукой в зарослях ежевики и вытащил старый колчан из оленьей шкуры. В нем торчали колючки, но плотную шкуру они не пробили.

— Он принадлежал отцу! — Анеас взял колчан. Он был уверен, что колчан висел на дереве, — и тут же заметил обломанную ветку.

Гас-а-хо рылся в ежевике.

— Что-то не так со Смотрит на Облака. Я так думаю, и Ирина так думает.

Он нашел стрелу, затем другую, третью, и Анеас послушно складывал их в отцовский колчан. К тому времени Гас-а-хо забрался глубоко в кусты.

— Там только сосновые иголки и камни, — сказал Анеас.

— Тут след.

Анеас полез за шаманом. Отчасти он осознавал, что все это очень опасно. Тропа оказалась намного длиннее, чем должна, она вилась в зарослях ежевики и пересекала небольшую речушку с водой коричневой, как старая кровь. Анеас знал, что весь его Дворец воспоминаний не настолько велик, и хорошо понимал, что вокруг очень темно. Он хотел найти свой чистый источник и свой камень, а они пропали.

— Мне страшно, — сказал он. — Я не могу больше колдовать.

— Да, — согласился шаман, — это естественно. Но меня учили водить людей в путешествия духа. Ты был мертв. Здесь все изменилось. Иди по следу, и найдешь, что тебе нужно.

Они шли дальше, и темнота густела, так что Анеас боялся оторвать взгляд от грязно-коричневой тропы. Ежевика цеплялась за его руки, пока не закапала кровь. Кровь падала на тропу. Тропа пропиталась кровью.

— Такие путешествия обычно безопасны для молодых и неопытных, — сказал Гас-а-хо. — Чем ты старше и чем больше видел, тем опаснее эти места. — Он остановился. — Дальше я идти не могу.

Он улыбнулся, и его улыбка и уверенность на мгновение согрели Анеаса.

— Что бы тебя ни ждало, оно будет ужасно. Это не простая прогулка, в конце которой тебя будет ждать черепаха или ястреб. Но ты нужен нам. И что бы там ни оказалось, ты можешь с этим справиться. Я обещаю. Помни, что это ты сам. Только ты.

Шаман отступил. Тропа под ногами захлюпала, а босые ноги шамана стали красными в дрожащем свете. Теперь они оба стояли в зловонном болоте, и это было болото крови. Анеас прошел мимо Гас-а-хо и отправился дальше.

Идти было недалеко.

Он вышел на поляну — и это была его поляна для заклинаний и в то же время не она. Камень остался прежним, дерево, которое вроде бы росло в нескольких милях позади, стояло здесь, хотя каким-то образом они наткнулись на пруд с другой стороны. Дерево заросло лишайником и казалось мертвым.

Воды он не увидел: пруд заполонили трупы.

В эфире он узнал их всех. Они лежали во всей неприглядности смерти, раздавленные, посиневшие, некрасивые. Тут была Гауз Мурьен, его мать, и был Прыщ, и был Та-се-хо, и Рикар Фитцалан, и де ла Мотт, и конюх Энтони, его первая любовь и первая смерть, которой он стал причиной. И Пруденция, наставница Габриэля, была тут, и двое мужчин, которых он убил, чтобы сохранить тайну, и женщина, которая любила его и которую его мать обратила в прах.

Кажется, увидев ее, он понял, что это сон, порождение его разума, как и сказал Гас-а-хо.

Анеас сделал несколько глубоких вдохов. У него за спиной появился Гас-а-хо.

— Как думаешь, что ты должен сделать? — спокойно спросил он.

Анеас заставил себя взглянуть на груду трупов.

— Думаю, очистить источник.

— Когда ты закончишь, мы раскурим трубку, — кивнул Гас-а-хо. — Ирина рядом, в реальности. Мы не можем помочь, но мы здесь.

— Разум не так уж и сложен? — с горечью сказал Анеас.

— Очисти источник.

Анеас прошел по заболоченному лугу, хлюпая по крови. Ему показалось несправедливым, что крови так много и она такая свежая, но символизм был очевиден.

Он наклонился. На вершине купи лежал Прыщ, старый повстанец. Анеас поднял его за плечи. Вес мертвого Прыща показался невероятно реальным, его голова бессильно повисла, зубы щелкнули, когда захлопнулся рот.

Просто сделать это.

Он оттащил Прыща во тьму. Тьма оказалась прохладной тенью еловых ветвей, вблизи она больше не была ужасной. Анеас осторожно положил Прыща на сосновые иглы и поплелся обратно к куче трупов. Вторым был Та-се-хо. Старый охотник ничего не весил. Убившая его рана зияла страшной дырой, петля кишок вывалилась и цеплялась за ежевику. Анеас положил старика и протолкнул скользкую кучу обратно в рану. Поскольку дело происходило в его разуме, он протянул руку и заживил рану. Затем он поднял старого охотника и отнес его в лес.

На зеленой траве появилось пятнышко золотого света, и труп Прыща исчез.

— В эту игру символов можно играть вдвоем, — храбро сказал Анеас, хотя по его лицу катились слезы, а в горле горела странная надежда. Он положил пришедшего из-за Стены в солнечное пятно и отвернулся, боясь даже смотреть.

Мать была самой тяжелой. Он даже не думал, что считает себя виновным в ее смерти, он даже не заметил этой вины, но пока он нес ее худощавый гниющий труп, окоченевший, скользкий и отвратительный, он думал об Орли, о своей ненависти к нему. Анеас был слишком умен, чтобы не понимать самого себя.

Он положил Гауз в расширившийся круг солнечного света, где возник курган. Опустился на колени на некоторое время, а потом вернулся и взял Фитцалана.

Было что-то особенно омерзительное в прикосновении к мертвому телу, которое вожделел при жизни. И сам труп пал жертвой какого-то парадокса: он разложился сильнее, чем тело матери, а голова оказалась на месте. Гниющая кожа Рикара прилипала крукам, из тела текла какая-то жидкость. Запах был настолько силен, что Анеас закашлялся.

Он вынес Рикара на новый луг и потратил немного времени, чтобы осторожно уложить тело. Попытался закрыть другу глаза, но это оказалось плохой идеей. Стало еще хуже. Он повернулся, пробормотав молитву, и пошел за Энтони.

Некоторое время он смотрел на Энтони, гадая, любил ли он юношу или просто хотел причинить боль отцу. Который немедленно нанес ответный удар. В метафорической реальности разума Энтони выглядел точно так же, как раньше, когда отец приказал убить юношу. Он вообще не разложился.

— Я знал, — сказал Анеас вслух. — Я знал, что он это сделает.

Он вернулся за Пруденцией и остальными. Ходить пришлось множество раз. Иногда в руках у него оказывались тени, иногда — реальные, тяжелые гниющие тела. Это тоже он понимал.

Самым странным было стройное тело — его собственное. Без ран и без признаков разложения. Он надолго замер, пытаясь понять, должен ли осознать что-то еще или предпринять что-то новое, но в конце концов отнес свое тело к зеленому кургану в прохладном зеленом лесу.

И вот он закончил, задача была выполнена, и он стоял на солнце. Пруд был чист, сила, бурля, вырывалась из земли под камнем, и камень был чист, если не считать одной глубокой вмятины, похожей на след ноги.

Гас-а-хо подошел и встал рядом с ним. Дерево снова возвышалось над прудом, ежевика исчезла, как будто ее никогда не было. Дерево покрылось бутонами.

— Хорошо, — сказал шаман. — Некоторым это так и не удается.

— Они настоящие? — спросил Анеас. — Трупы?

Гас-а-хо посмотрел на него, и его глаза сверкнули.

— А это от тебя зависит. Только тебе решать, настоящие ли другие люди.

Он снял с шеи мешочек с лекарствами и повесил на дерево. Анеас сидел у источника. Он окунул руки в воду, то есть в чистую силу, и смыл с них всю грязь и кровь. Он хорошо видел курган: в человеческий рост, поросший красивой зеленой травой, блестящей на солнце.

Гас-а-хо сидел рядом с ним скрестив ноги.

— Хорошо, что ты положил их так, чтобы видеть. Ты сильный. Сможешь снова работать с эфиром?

Анеас опустил руку в пруд, зачерпнул силы и слепил из нее шар.

— Хорошо. Но ты изменился. Ты это знаешь?

— Да. Я умер. Кто я сейчас?

— Кто вообще знает, кто он такой? — с усмешкой произнес Гас-а-хо.

А потом Анеас оказался в реальности. Гас-а-хо держал его руку, Ирина обнимала за плечи. Нита Кван предложил ему зажженную трубку, Анеас глубоко затянулся и вздрогнул. Передал трубку Ирине, которая тоже затянулась и вернула ее Гас-а-хо. Анеас вздохнул. Ирина посмотрела ему в глаза, и он сказал:

— Ты меня спасла.

— У нас нет времени на благодарности, — отозвалась Ирина. — Кажется, Смотрит на Облака одержим, — тихо добавила она.

ФИРЕНЦИЯ — ТИППИТ

Гиппит сидел на лучшей за всю его жизнь лошади. Она была так хороша, что любая поездка на ней приносила радость. Он проснулся ночью, предвкушая счастье галопа. Обычно он не давал лошадям имен, они умирали быстрее, чем он успевал с ними познакомиться, но вениканцы предоставили ему крупного ифрикуанского мерина с маленькой красивой головой и чудесным характером. Мерин очень любил бегать.

И это было кстати, потому что в предрассветных сумерках Типпит скакал по фермерской дороге во главе дюжины лучников. Дорога тянулась по центральной Этруссии, почти в пятидесяти лигах к югу от полей Сан-Батиста. Они ехали всю ночь, их вел Зубок из зеленого отряда. Силуэт мельницы они заметили раньше, чем услышали реку или лязганье водяного колеса. На фермах лаяли собаки: дюжина несущихся галопом лошадей поднимала много шума.

Зубок натянул повод.

— Тут, Тип.

Типпит пожевал усы, глядя на большую мельницу.

— Нет покоя одержимым, — сказал он, поправляя меч. — Где Длинная Лапища?

— В душе не знаю. Вчера был тут.

Типпит огляделся. Он забрал всех ветеранов, из его дружков не было только Смока, который вернулся в основную колонну. Вдали странно гремела мельница: тик-бах, тик-бах.

— Готовы? — спросил он.

— Как в старые добрые времена, — сказал Симкин.

Некоторые заулыбались.

Без всякого сопротивления они подъехали к самой двери мельницы и спешились. На расстоянии полета стрелы виднелся большой каменный мост, а за его башнями, позолоченными восходящим солнцем, стояла великолепная Фиренция, один из самых богатых городов мира. Поблизости возводили огромную церковь, даже в тусклом предутреннем свете Типпит видел недостроенный купол.

— Показать бы это Безголовому.

— Через два часа, если мы со своим делом справимся, — отрезал Симкин.

Фларч искал что-нибудь, чтобы выбить дверь. Симкин кинжалом поковырял защелку и толкнул створки. Закричал мужчина, завизжала женщина, над головами открылась тяжелая ставня.

— А, к черту, — сказал Симкин и ввалился в дверь.

Типпит шел прямо за ним. Мужчина в ночной рубашке испуганно кричал по-этрусски. Типпит рукоятью меча сбил его с ног, а потом пнул. Скрант ударил его еще раз, и человек упал лицом вниз на кирпичный пол.

Теперь кричала женщина. Типпит взбежал по открытой деревянной лестнице. Мельница работала, он слышал звук движущихся жерновов и что-то еще. Грохоча по ступенькам, он крикнул:

— Проверьте мельничный этаж.

Симкин пнул другую дверь и ушиб ногу: створки были тяжелые, дубовые. Скрант левой рукой потянул за ручку. Типпит добрался до второго этажа и увидел короткий коридор. В ближайшей запертой комнате кричала женщина. Типпит уперся в дверь плечом и сломал деревянный засов.

Пожилая растрепанная баба что-то вопила в окно. Этрусского Типпит почти не знал, но все же различил слово banditti. Он схватил ее за плечи и потащил обратно в комнату. Она на мгновение затихла.

— Молчи! — прорычал он ей в лицо.

Она рухнула на табурет, скорчилась, тут же вскочила и замахнулась на него. Он заблокировал ее левой рукой, а затем бросил на пол, придавив горло правой. Вышло не слишком нежно, и она вскрикнула.

Он приставил острие меча к ее горлу, чтобы преодолеть языковой барьер. Женщина лежала неподвижно.

Скрант прошел через дверь в основной зал мельницы. Людей тут было довольно много, и людей немелких. Они были не особенно хорошо вооружены, но сложением походили на кузнецов: мощные руки, мускулистая грудь. Несколько человек держали железные прутья, косы и вилы. У одного в руках сиял кусок металла, раскаленный добела.

Скрант левой рукой дернул с бедра тяжелый кинжал и швырнул его вперед. Бросок вышел неуклюжий, кинжал плашмя ударил мужика с металлической чушкой в лицо, раскаленный металл упал прямо на ногу; влетели Симкин и Фларч с обнаженными мечами и расправились с этрусками. Маленький мальчик стоял, распахнув глаза.

— Я вообще думал, что на мельницах делают муку из пшеницы, — сказал Фларч.

— А я думал, тут будет что поесть, — пробормотал Скрант.

Мельничное колесо вращалось, и из деревянной воронки текла в мешок чистая белая мука. Но основная сила огромного колеса уходила на гигантский молот, и хотя все кузнецысобрались в углу, молот продолжал стучать.

— Я сейчас оглохну, — заорал Симкин, — остановите эту штуку!

Появился Типпит.

— Вы должны были закричать «все чисто», когда займете здание.

— Все чисто? — переспросил Фларч с улыбкой и пернул.

— Господи, — сказал Симкин, отходя. — Прибереги это для врагов. Тут есть что взять?

— Я забрал кошельки, — сообщил Скрант.

Типпит увел своих людей с дороги. Четверых поставил на стражу, а остальные принялись разорять мельницу, рубить перины, выкидывать посуду из шкафов. Мельница оказалась богатой, и они нашли небольшое состояние: золото, серебро, драгоценности хозяйки, превосходный кинжал хозяина с ножнами под стать и тяжелый кошель, который чуть не стал причиной драки.

Типпит поймал Скранта, идущего наверх, за воротник и потянул назад.

— Никакого насилия. Изюминка тебе кишки на шею намотает.

— Просто хочу на нее взглянуть, — пробормотал Скрант.

— Нет, — отрезал Типпит.

— Кто назначил тебя богом? — буркнул Скрант.

— Капитан.

— Типпит! — заорали с крыши.

Типпит, уже стоявший на лестнице, подбежал к окну хозяйской комнаты. Женщина сидела на стуле, он связал ей руки, но не заткнул рот. Выглянув из окна, он увидел на мосту вооруженных людей.

— Эй! — крикнул он. — Пора отрабатывать добычу!

Толкнул Скранта по лестнице наверх и сам побежал за ним. Мельница была размером с небольшой замок, с остроконечной крышей, галереей вокруг нее и невысокой стеной, которую легко защищать. Зубцов, конечно, не было, но все равно взять ее будет непросто.

Ополчение Фиренции все еще оставалось вне досягаемости. Типпит посмотрел на запад вдоль берега реки и увидел, что, насколько хватало глаз, лиг на десять, горели усадьбы и башни. Пожары походили на огромные костры, клубы дыма поднимались прямо вверх в тихом утреннем воздухе.

Его люди начали выходить на крышу, вытаскивали луки из чехлов, раскладывали стрелы с оперением цветов войска на черепице.

Рыцарь, командовавший ополченцами, остановился и оглянулся на столбы дыма по берегу реки. Типпит ухмыльнулся и пустил стрелу.

Они предприняли две попытки наступления. Сначала они просто бросились на мост, но дюжина умелых лучников быстро завалила мост трупами. Рыцарь поймал стрелу в локоть, и роскошные доспехи его не защитили. Его оттащили обратно.

Но ополченцы Фиренции оказались опасными противниками и снова двинулись в наступление. На сей раз они решили пройти под мостом и подняться по берегу — но они забыли о мельничном жернове и застряли на каменистом острове перед запрудой. Когда двое упали, остальные спрятались обратно под мост.

Дюжина рыцарей и пехотинцев вышла с большим знаменем. Приказы отдавались громко, и весь отряд двинулся на запад по южному берегу. Типпит убедился, что берег под каменным мостом чист, и отправил туда Скранта верхом. Его не было всего несколько минут, когда колокола огромного города забили тревогу.

А потом появилась Изюминка. Она подъехала к воротам мельницы в сопровождении горстки рыцарей, бросила поводья оруженосцу и прямо в доспехах взбежала на верхний этаж. За ней шла герцогиня Вениканская.

— Нельзя взять Фиренцию с двумя тысячами легких всадников, — с трудом выдохнула Жизель.

Изюминка привалилась к низкой стене.

— Как дела, Типпит?

— Прекрасно, миледи. Хотите яблоко?

Она поймала брошенное яблоко и откусила кусок.

— Мост наш. Потерь нет. Никто не пострадал. Ну, некоторые из них. Мы — нет.

Она откусила еще раз.

— Штурмом взять не могу, — ответила она Жизель, — но я могу напугать их до смерти и заставить платить. — Она широко улыбалась. — Отлично, Тип. Женщина внизу?

— Ее никто не тронул.

— Отлично. Не люблю, когда день кончается виселицей, — мрачно заявила Изюминка.

— Да, мэм.

— Хорошо. Давайте по седлам и к своим копьям.

Она отдала приказ, и дюжина пажей задержалась на мельнице. Лучники были слишком важны, чтобы оставлять их позади, даже для прикрытия отступления, поэтому они вышли наружу. Мешок с монетами Типпит нагрузил на своего вьючного мула. Симкин хлопнул Типпита по спине.

— Я освободил мальчика и дал ему нож.

— Ты хороший человек, — кивнул Типпит, вскакивая в седло.

— Когда добычу будем делить?

— Когда приедем в лагерь и отдохнем.

— То есть никогда, — пробормотал Фларч.

ФИРЕНЦИЯ — ГОСПОЖА ЭЛИСОН

Большая часть двухтысячной кавалерии хлынула через мост, и Фиренция впала в панику. Половина городской армии застряла за стенами, тысяча гильдейских погибла на полях Сан-Батиста, а страшный враг стоял у самых ворот. Изюминка вела своих людей через реку и самые богатые пригороды, которые она видела в жизни.

Огромные стены возвышались над городом. Изюминка махнула колонне рифленым дубовым жезлом, который вырезали для нее рыцари, и поехала дальше. Через четверть часа она оказалась у громадных ворот Сан-Джованни. Ворота были закрыты, один рыцарь ждал перед ними, даже калитка оказалась заперта.

Рыцарь поклонился. Граф Симон начал спешиваться, но Изюминка закованной в сталь рукой бросила ему поводья.

— Этот мой.

Она спешилась и перепрыгнула через ограждение. В обычное время уже этот прыжок считался бы подвигом. Ее солдаты взревели. Звеня стальными башмаками, она подошла к воротам. Посмотрела на бойницы, прикидывая, не испортят ли ее красивый жест кипящим маслом.

Рыцарь Фиренции поклонился.

— Какое оружие вы предпочитаете, сэр?

— Я госпожа Элисон Одли, капитан великого альянса. — Изюминка вернула поклон. — Я могу послать за любым оружием, которое вы назовете, или мы сразимся на мечах прямо сейчас.

Рыцарь поднял забрало. Он был высок, строен и красив, с оливковой кожей и длинными шелковистыми усами.

— Донна, — ответил он, — если я побью вас, скажут, что я побил женщину, если ты победишь меня, люди скажут, что я никуда не гожусь.

— Это ваша проблема, сэр. Я, видите ли, немного тороплюсь, мне нужно разграбить ваш город.

— Насколько я понимаю, вы его получите. — Он снова поклонился. — Я единственный, кто решился выйти против ваших варварских орд. От остальных мало толку. Но я буду сражаться.

— Хорошо. — Она обнажила меч и двинулась вперед, постоянно переходя из низкой стойки в высокую. Этрусский рыцарь кружил, но она такого не понимала. Она нанесла удар из высокой стойки, который он отбил — по этому движению она многое поняла. Она отступила на шаг, держа меч обеими руками над правым плечом, выставив левую ногу вперед.

Ее противник шагнул к ней, опустив клинок.

Изюминка перехватила меч резким отработанным движением — взяв лезвие посередине левой рукой, она двинулась навстречу противнику, подняла рукоять меча — и клинки скрестились. Он немедленно совершил ошибку — будучи выше и крупнее, он попытался просто давить на ее меч силой. Но на ее стороне было не только искусство фехтования, но и наука о рычагах — она отклонила его меч в сторону и вывела вперед правую ногу, поставив ее за левой ногой противника, на которую приходился весь его вес. Яблоком рукояти она врезала ему в забрало, не причинив никакого вреда, но на мгновение заставив потерять равновесие, а потом рукоять меча легла на стальное горло, и одним движением бедра Изюминка швырнула рыцаря на землю. Ее люди взревели.

Она приставила острие меча к его горлу.

— Если ваши люди будут что-то говорить, — сказала она, открывая забрало, — присылайте их ко мне, я убью парочку.

— Ах, донна, какая красивая победа.

Он ей нравился, поэтому она оставила его в живых. Она отступила, чтобы ее оруженосцы увели врага, а затем Дик Вейстер, оруженосец сэра Милуса, забрал у нее шлем и вручил ей командирский жезл.

Этим жезлом она грохнула в ворота.

— Открывайте! Выходите и говорите со мной, или, богом клянусь, я взорву эти ворота и разграблю город.

Неподалеку стояла Танкреда, окутанная дымом и огнем.

Это казалось безумием. Огромные городские стены высились над ее всадниками, но не успело затихнуть эхо удара, как калитка открылась и за стену вышли бледнолицый священник в роскошном облачении и человек с тяжелой золотой цепью на шее.

Жизель перепрыгнула через ограждение позади Изюминки и обняла ее.

— Поверить не могу. Они тебя не убивают.

Как будто читая ее мысли, через ограждение перебралась еще дюжина рыцарей, начиная с сэра Джорджа Брювса с алебардой в руке.

— Мы пришли… — начал священник.

— Не заставляй меня штурмовать твой город, — отрезала Изюминка и указала на Танкреду. — Одно мое слово, и стены падут. Слушай мои условия…

ЭДНАКРЭГИ — АНЕАС МУРЬЕН

Смотрит на Облака стоял на носу, глядя на горизонт. Кораблем хорошо управляли, моряки знали свое дело, и. сколько бы крошечных скалистых островков ни теснилось с обеих бортов, корабль быстро шел под парусами против слабого течения. Дедлок, альбанский разведчик, сидел на коротеньком бушприте, разглядывая воду.

Юнга потянул Смотрит на Облака за руку.

— Капитан зовет, — сказал он на архаике, но с акцентом.

Смотрит на Облака нахмурилась, потому что ей помешали, но затем его лицо изменилось, и, приняв дружелюбный вид, он пошел за мальчишкой по палубе — разум его пребывал в другом месте. Открыв дверь капитанской каюты, она увидела Ирину, сидевшую в одиночестве за капитанским столом, и улыбнулась. Ирина ей нравилась. И…

Шаман был очень быстр, но удар застал его врасплох. Он начал поворачивать голову и увидел Нита Квана — его раскрытая ладонь ударила шамана по щеке, так что голова дернулась в сторону.

Произошло что-то ужасное.

В реальности Анеас схватил шамана, потерявшего равновесие, и перебросил через выставленную вперед ногу на палубу. Прижал кинжал к горлу.

Он закричал.

Ведьмина погибель. Ведьмина погибель. Ведьмина погибель. Ведьмина погибель.

— Оставайся с нами, — сказал Гас-а-хо из-за паутины осколков щита.

Смотрит на Облака рвало желчью. Анеас покачал головой.

— Ей больно! — крикнула Ирина. — Кровь течет!

— У нее колючка ведьминой погибели в щеке, — ровно сказал Гас-а-хо. — Прошу прощения, шаман.

Смотрит на Облака показался себе нечистым. Оскверненным.

— Прощения? — прошипел он. — Вы сожалеете?

Нита Кван одной рукой зажимал ей щеку, второй держал у горла кинжал.

— Кто ты?

Подменыш не мог повернуть голову и только сплюнул.

— Кто ты? — жестко спросил Анеас.

— Я… подменыш… Смотрит на Облака. — Он снова сплюнул.

— Нет, — возразил Гас-а-хо, — скажи нам, кто ты, или мы убьем это тело. Смотрит на Облака, прости. На карту поставлено слишком многое.

Он прощупал кинжалы. Он знал язык смерти. Кинжалы сказали, что Нита Кван точно намеревается его убить, а вот Анеас не так уверен.

— Колдовством меня не удержать.

— Еще одна причина с тобой покончить, — решил Нита Кван.

— Сдавайся и впусти меня, — сказал Анеас, — или…

— Ты напал на меня с помощью ведьминой погибели! Ты думаешь, я тебе поверю?

— Если хочешь жить, поверишь, — отрезал Нита Кван.

Сущность сдалась. Анеас внезапно оказался в пустоте. Тут не было Дворца, не было цветов, не было…

— Черт бы вас, Мурьенов, побрал, — сказал мастер Смит. — Я просто одолжил у него… нее… тело.

— Пресвятая Троица…

— Послушай меня. Я не могу позволить Эшу узнать, что я жив. У меня нет сил… ни на что. Смотрит на Облака в безопасности. А если мы сможем захватить остров Шипа в Нагорном озере, у меня будет сила вернуться. Прошу тебя, Анеас. Я не…

— Можно было нам сказать.

Гас-а-хо воспользовался связью с Анеасом и вынырнул из его пруда — голова его снова стала совиной. Потом он потянулся обратно, и из пруда восстала Ирина в роскошной, расшитой золотом мантии императрицы людей, а потом Нита Кван, темнокожий мужчина в бурой льняной рубахе с великолепным красным поясом и штанах из оленьей кожи. Он ошеломленно огляделся.

— Это волшебное место?

— А это дракон, — сказал Анеас.

— Другой дракон, — пояснил Гас-а-хо, — мастер Смит.

Худощавый чернобородый мужчина поклонился.

— Ты шаман Гас-а-хо? Кажется, мы встречались.

— А это Ирина, принцесса империи, — представил Анеас, — и Нита Кван, вождь сэссагов.

— Я знаю Ирину. Зачем ты привел этих людей? У них нет силы.

— Чтобы судить тебя, — сказал Гас-а-хо.

— Вы — судить меня? — выплюнул дракон.

— Покажи нам Смотрит на Облака, — потребовал Анеас.

— Не могу. Если я отпущу ее, она вернет себе это тело, и меня больше не будет.

— Я думаю, ты лжешь, — сказал Анеас. — Мой брат делил тело с Гармодием. Месяцами.

Мастер Смит огляделся. В эфире его разочарование было очевидным.

— Слушайте, дураки!

Гас-а-хо рассмеялся, извлек из воздуха прекрасную медвежью шкуру, встряхнул и сел на нее.

— Какой прок называть нас дураками? Нам спешить некуда. Убеди нас, или мы убьем это тело.

— И обречете альянс на гибель! Одайн восстают! Даже сейчас я чувствую их запах. Эш направляет свои силы на армию альянса. Все висит на волоске.

Анеас сидел рядом с Гас-а-хо на бесконечной пустынной равнине. Медвежья шкура казалась очень уютной.

— Все всегда висит на волоске.

Гас-а-хо кивнул. Мастер Смит поджал губы:

— Послушайте…

— Мы за этим и пришли. Мы не убили тебя сразу. Хотя бы потому, что Ирина решила, что это ты. А не Кевин Орли, например.

Смит тяжело вздохнул.

— Очень хорошо. Мы приближаемся к кульминации. У Эша хватит сил, чтобы взять Лиссен Карак, а вот успеет ли он это сделать до открытия врат, неизвестно. Одайн собираются, и их воля мощна. Если бы Эш не напал на нас у озера, я был бы с армией, сразился бы с Эшем с помощью всех магистров. Вместо этого я здесь. Но мы все еще можем нанести удар! Мы можем взять остров. Я могу исцелить себя и вернуть этому человеку тело. И мы станем сильнее, чем когда-либо.

— А почему нельзя было просто нам сказать? — спросила Ирина.

— Привычка к секретности, — признался Смит. — Вы… такие уязвимые. Если бы Эш нашел время снова заняться вами… Мы легко отвлекаемся. Я знаю, как работает его разум, потому что он — копия моего, только старше. Каждую секунду он отбрасывает тысячи бесполезных мыслей, чтобы не сойти с ума. Эш не всеведущ, он считает, что его контроля над Орли достаточно. Но если бы он прослышал про меня…

— Потому что вы соперничаете за врата? — спросил Гас-а-хо.

— Нет. Я стою на той стороне, которая хочет уменьшить число негативных исходов. Мы хотим, чтобы врата оставались закрыты. Хорошо бы навсегда.

— Ты никогда раньше не говорил этого, — сказал Анеас.

— Я всего лишь крупица своего истинного я, а вы угрожаете мне смертью. Мне умолять вас? Моя смерть обречет каждого человека, каждого разумного в этом кругу творения.

— В самом деле? — Гас-а-хо откинулся назад и приподнял бровь. — А может, ты просто боишься, что мы все сделаем без этой твоей стороны? Я слышал Красного Рыцаря и Ирину, мастер дракон. Гармодий хочет убить всех вас, и я мог бы ему немного помочь прямо сейчас.

Глаза Смита сузились.

— Я создал Красного Рыцаря!

— Эти слова бы его не порадовали, — засмеялся Анеас. — Но вот Эш создал Шипа, и к чему это привело?

— Ты создал Габриэля? Да ладно, — сказала Ирина.

— Почему вы мне не верите?

— Вопрос в доверии? — уточнила Ирина. — Ты нам не доверяешь, но хочешь, чтобы мы доверяли тебе. Есть еще два возможных результата, которые ты не упомянул. Во-первых, если мы дадим тебе доступ к источнику силы, у нас не будет власти над тобой. Ты обретешь полную силу, а мы станем кучкой оборванцев. Во-вторых, жизнь в тронных залах приучила меня слышать то, чего не было сказано. Ты ни разу не сказал, что твоя сторона намеревается уничтожить Эша. Ты хочешь сделать его своим союзником против одайн?

Анеас посмотрел на Ирину с неожиданным уважением. Одетая как королева, сейчас она ею и казалась. Мастер Смит повернул к ней голову, и на его неестественно красивом лице появилась кривая улыбка.

— На месте Эша я бы пожалел, что не приказал тебя убить, а просто предложил это. Очень хорошо, Ирина. Хочешь, чтобы я относился к тебе как к равной? Нет такой силы, с которой я бы не объединился, чтобы спасти этот мир, спасти медведей, леса, дождевых червей, виверн и даже людей. Да, я это сказал. Мы не любим людей. Но на этой войне люди — наши союзники. Это слишком откровенно?

— Доверие невозможно без честности, — улыбнулась Ирина, — как я недавно узнала.

— Итак, — сказал Гас-а-хо, — ты хочешь, чтобы мы оставили тебе тело Смотрит на Облака. И поверили, что ты поступишь честно, когда возьмем остров, хотя тогда мы окажемся полностью в твоей власти.

— Хуже того, — заметил мастер Смит. — Остров защищен.

— Почему ты не отпустишь Смотрит на Облака? — спросил Нита Кван.

— В него… нее влюблены и Ирина, и Анеас. Аргументы разума у них никогда не станут сильнее похоти. Я слишком хорошо знаю людей.

— Это самые снисходительные и глупые слова, которые я слышала от дракона, — презрительно проговорила Ирина. — Ты хочешь, чтобы мы тебе доверяли. Но не доверяешь нам и даже не видишь в нас равных. Мы для тебя животные.

— Действие ведьминой погибели проходит, — сказал Гас-а-хо. — Надо выбрать.

— У меня есть предложение, — Нита Кван поднял руку, — оно устроит всех.

Смит переводил взгляд с одного человека на другого.

— Вы же понимаете, что я просто мог напасть на разум любого из вас? И таким образом освободиться от ведьминой погибели.

— Мы все вошли сюда через Дворец Анеаса, — пояснил Гаса-хо, — а он очень хорошо охраняется. Если ты попробуешь, я знаю, что мы выберем. Реальность важнее эфира. Ты умрешь.

Впервые на нечеловеческом лице мастера Смита отразился страх. Но ему удалось улыбнуться.

— Ну, драконы боятся людей.

— Что ты предлагаешь? — спросил Анеас у вождя сэссагов.

— Пусть мастер Смит отдаст тело Смотрит на Облака. Если он согласится, мы позволим ему вернуться на острове или раньше. Но он должен отпустить шамана, чтобы он тоже говорил.

— Она никогда не согласится, — возразил Смит.

— Ты станешь великим вождем, если только мы проживем достаточно долго, чтобы снова сеять зерно, — сказал Гас-а-хо Нита Квану. — Это хорошо.

Лицо Смита ничего не выражало.

— Он отчаялся. — Ирина махнула рукой. — Мастер Смит, говорю тебе как один изгнанник другому. Доверься нам. Доверься Смотрит на Облака, как должен был сделать с самого начала.

— Это ты мне говоришь, отцеубийца?

— Да. Я. Тебе, может, тыща лет, но я узнала это в последние четыре недели. Доверие — вот что делает нас великими. Не обман.

Черные глаза Смита встретились с ее глазами.

— Ты стала мудрой.

А потом он исчез.

На его месте стоял изящный мужчина или крепкая женщина с короткими бело-золотыми волосами и раскосыми зелеными глазами. Он моргнул, и равнина вокруг них превратилась в лес, густой и зеленый, полный запахов лаванды и хвои. На ней были бесформенная белая рубашка и чулки, а в руке он сжимал красный кристалл, который вспыхивал в такт биению сердца.

Он посмотрел на Анеаса.

— Как же глупы смертные. Я впустил его в себя. Я знал, что делаю. Те, кто играет с силой, обречены быть глупыми.

— Ты в порядке? — спросила Ирина.

Лес был великолепен, огромные деревья выглядели очень древними. Далекий родник Анеаса показался ему самому бледным и ничтожным.

— Если не считать самолюбия. Он ранил мои… чувства. Но, клянусь духами деревьев и воды, я многое поняла!

Подменыш наклонился и поцеловал их по очереди.

— Добро пожаловать в мой лес. Я разрешаю ему вернуться. Если он и ранит нас, то только своим безразличием.

— Это пророчество? — спросил Нита Кван.

— Да.

— Ты все равно отдашь ему себя? — спросил Гас-а-хо.

— Да.

— Что ж, твой голос — единственный, который имеет значение. — Анеас кивнул.

К ВОСТОКУ ОТ ФИРЕНЦИИ — ДЛИННАЯ ЛАПИЩА

двадцати лигах к востоку от Фиренции Длинная Лапища увидел на рассвете клубы дыма.

— Война без пожара что колбаса без горчицы, — с улыбкой сказал он этрусской женщине, которая ехала за Брауном.

— Не говори так! — огрызнулась она. — Там люди живут.

— Да. — Он пожал плечами.

Браун вышел из домика, вытирая руки о женский передник:

— Он был здесь.

М’буб Али держал амулет над дверью амбара и смотрел на белый камень. Камень вспыхнул.

— Здесь есть сила, — сказал М’буб Али, — я ее вижу и могу отследить.

— Пойдем. — Губы Брауна не дрогнули.

Лукка кивнул. На нем была маска, делавшая его лицо нечеловеческим. Все сели в седла.

— Ты оставайся, — сказал Длинная Лапиша донне Беатрис, — будет некрасиво.

— Я же с вами, — возразила она. У нее был нож, и она вытащила его из ножен.

— Похоже на то, — согласился Длинная Лапища. — Держись поближе, если начнется драка. Ты умеешь сражаться?

Она задумалась на мгновение, а затем пожала плечами.

— Наверное. Это же как свинью заколоть?

На этом они двинулись в путь.

Изюминка уже приближалась к воротам Фиренции, и в воздухе пахло дымом. С юга наползали тяжелые грозовые тучи. Всадники натянули капюшоны и поехали дальше в холмы. Остановились в одном домике, в другом, попробовали амулет М’буба Али. В третьем домике их встретил арбалетный болт, убивший лошадь. Лукка словом запалил соломенную крышу. Из дыма выбежал человек, М’буб Али кивнул, и его лучники убили выбежавшего. Сзади провалилась крыша, но другой человек успел выскочить. Браун обезоружил его и наступил на обожженную ладонь, задал три вопроса и просто ушел, оставив обгоревшего человека со сломанной рукой валяться на земле.

— Сегодня утром, — сказал Браун.

— Если он владеет искусством, то он знает, что мы здесь, — ответил Лукка. У него был отстраненный взгляд заклинателя, готовящегося к работе. Браун пожал плечами и сел в седло.

— Оставайся со мной, — велел Длинная Лапища донне Беатрис.

— А то у меня есть выбор. — В ее тоне не было горечи, только обычная крестьянская покорность судьбе.

— Sì, ma donna. Ты можешь просто уехать.

— И чем бы я занималась? Стала бы шлюхой или поломойкой? — Она посмотрела на темное небо на юге. — Для одного я слишком стара, а другое слишком скучно. Стану убийцей, что ли.

САН-БАТИСТ — ПАТРИАРХ РУМА

Али-Мохаммед спал, и патриарх разбудил его свистящим шепотом.

— Враг близко.

Али-Мохаммед так и не понял — действительно ли патриарх в ужасе и боится миражей, или же он обладает тайным знанием. Но глаза его так жутко светились зеленым, что пришлось предположить второе.

— Я достану лошадей, — сказал бывший мамлюк, спуская ноги на пол.

— Нет. Ты не дашь им преследовать меня. Мне нужен час или около того. Давно нужно было это сделать.

Али-Мохаммед уже собирался возразить, но кончик пальца патриарха лопнул, и оттуда выскочил тонкий, похожий на шип розы коготь. Патриарх поскреб щеку, и у Али-Мохаммеда пропали всякие желания.

К ВОСТОКУ ОТ ФИРЕНЦИИ — ДЛИННАЯ ЛАПИЩА

— Вот, — сказал М’буб Али.

Они спешились. Их было около дюжины: Длинная Лапища и Лукка, Браун и женщина, М’буб Али и семеро конных юношей.

— Мы подержим лошадей, — сказал Длинная Лапища. Браун кивнул.

Он смотрел на каменный дом высоко на склоне холма. Полдень недавно миновал, по долине внизу прокатился гром, и совет Фиренции только что согласился выдать Изюминке сорок тысяч дукатов золотом и триста телег зерна в обмен на то, что она уйдет.

— Подождем дождя, — сказал Браун.

— Он творит заклинания, — сообщил Лукка, и его лицо немного расслабилось. — Господи Иисусе, какой он странный. Никогда не видел…

В каменном домике вспыхнул цветной взрыв.

Красно-золотой щит Лукки возник из ниоткуда, но ярко-красное заклинание прошло мимо. А потом ударила гроза. Загрохотал гром, сверкнула молния. Этрусская женщина упала на колени прямо на дорогу и начала молиться.

Небо приняло странный цвет. Дождь хлынул водопадом, заглушая все звуки и почти заглушая мысли. Браун показал рукой, и они с Луккой двинулись вдоль каменной стенки, огораживавшей поле. Промокший М’буб Али улыбнулся Длинной Лапище.

— Отличная у тебя работа, — сказал он и полез через другую стенку в оливковую рощу. Его люди последовали за ним.

Длинная Лапища собрал поводья всех лошадей и намотал их на пару колышков, не обращая внимания на ветер. Он уже промок насквозь, у него болели руки, но потеря лошадей убила бы их быстрее, чем стрелы или колдовство.

Дождь был каким-то неестественным. Длинная Лапища подхватил донну Беатрис под мышки, поднял ее с дороги, которая превратилась в ручей, и вытащил в относительно безопасное место у стенки вокруг оливковой рощи. Затем он перелез через стенку и открыл ворота. Он все время поглядывал в сторону домика, но видел только серую завесу дождя. Долина пропала, Фиренция скрылась, и даже следующая гора исчезла.

Длинная Лапища снова вышел на дорогу, схватил женщину и жестами объяснил, что нужно сделать. Взяв по колышку, они отвели двадцать лошадей, напуганных молниями, в оливковую рощу. Кажется, это заняло целую вечность, но женщина неплохо ладила с лошадьми. Когда все оказались за стеной, Длинная Лапища закрыл ворота.

Вдвоем они забились в угол — неплохое укрытие, если так можно назвать две стены без крыши. Длинная Лапища снял с седла тяжелый плащ и натянул его на угол — у них появилось время подумать. Дождь не попадал в крошечное убежище, хотя плащ очень быстро промок и его пришлось отжимать.

— Холодно, — сказала Беатрис.

В голове Длинной Лапищи словно играл сигнал тревоги. Он все это сделал, чтобы скоротать время, и думал, что прошло никак не меньше часа. Свет менялся. Гроза уходила, но становилось темнее.

— Оставайся здесь, — велел он и вышел под дождь. Взял с седла Лукки тяжелый плащ и закутал донну Беатрис. Она улыбнулась. Он перевалился через стенку.

Слишком стар для этого дерьма. Он видел дом. Он видел тело перед ним.

Браун очень, очень медленно шел к задней стене каменного домика. Дождь скрывал большую часть его движений, но Браун родился осторожным и много лет занимался опасными делами, так что он не собирался обнаруживать себя. Он долго полз, потом ждал Лукку. Приходилось пробираться через заросли какого-то дрока, буро-зеленые, неприятные на ощупь, растущие на камнях. Он наткнулся на канаву в две-три ладони глубиной и пополз по ней параллельно дому.

Пронеслась ярко-красная вспышка, он не поднял головы, но почувствовал запах горящего мяса. Он ждал.

Он слышал, как Лукка движется за ним, несмотря на дождь. В конце концов он подполз совсем близко. Браун сделал несколько жестов. Лукка кивнул. Ему было очень холодно.

Откуда-то сверху прилетела стрела. Пара стрел вылетела из дома. И еще одна со склона холма.

Лукка поднял большой палец. Браун кивнул, и они оба двинулись вперед со всей возможной скоростью. Поравнявшись со свинарником, Браун поднял голову и увидел в двадцати шагах, у другого края стены, М’буба Али. Они не убили друга.

Под Брауном оказалась особенно отвратительная лужа. М’буб Али поднял два пальца, указал на дом, затем поднял три. Браун покачал головой. Дождь стал сильнее.

М’буб Али полез в сумку и вытащил черную осмоленную бутыль. Поднял ее повыше. Браун показал, что не понимает. М’буб Али достал трут с огнивом и под проливным дождем попытался высечь искру. Снова начали стрелять.

М’буб Али скривился. Время шло. Из-за спины М’буба Али вынырнул один из его юношей и с первого раза подпалил обугленную ткань.

Браун прищурился. М’буб Али зажег огрызок свечи под ветром, а от него — язычок на горле своей черной бутылки. Тот вспыхнул. М’буб Али наклонился, швырнул бутылку прямо в окно дома и в ответ получил стрелу в руку.

Бутылка лопнула со свистом, и начался ад.

Стена алого пламени возникла из огненного водоворота и ударила юношу с трутом в руках. Кожа на нем сгорела, мышцы начали оплывать, глаза вытекли. Он кричал, но недолго. Щиты Лукки снова стали видны. Красная стена прошла сквозь шиты, постепенно уменьшаясь, и врезалась в Лукку. Большая часть огня попала на кожаную маску — но он потерял концентрацию, и шиты пропали.

Красный дротик пробил амулет М’буба Али. и тот немедленно лопнул. Ифрикуанец крякнул и вытащил длинный нож. Браун уже полз к стене дома.

Огненная фигура показалась в дверях — это был мамлюк Али-Мохаммед в пылающей одежде. Он не кричал от боли, а стрелял из лакированного лука. Стрела попала в М’буба Али. застряла в ребрах.

Браун не думал, почему горящий человек все еще сражается. С трех шагов он выстрелил из своего балестрино и попал. Тело мамлюка будто лопнуло, разбросав во все стороны клочья плоти.

Браун бросил свое драгоценное оружие в грязь и прижался к стене — в дверях появился еще один человек, тоже пылающий. Лукка чем-то ударил, кажется, магически вызванной водой, М’буб Али одним движением сабли отсек протянутую руку, и Браун завернул за угол. Он не сомневался, что это обман, что пылающие люди пытаются что-то скрыть.

Зайдя за угол, он упал в грязь и окинул взглядом поле боя. Перед дверью лежал безголовый труп. Огонь в передней части дома пылал не так сильно. Браун откатился назад, пытаясь понять, что он только что увидел.

Входная дверь была открыта.

Браун заставил себя выйти из укрытия. Он знал, что нельзя тянуть, боялся за лошадей и женщину. Из низких окон валил дым.

В любой момент передние комнаты могли вспыхнуть. Он шел вперед.

Что-то очень быстро перемещалось по склону холма. Оно дымилось при движении и держало в когтистой руке длинный меч.

Браун выругался — он бросил дальнострел и понятия не имел, где Лукка.

Он остановился и опустился на колени перед трупом. Труп был одет в шелка, а на толстой золотой цепи висел тяжелый золотой крест, заброшенный на спину. Вокруг разлилась огромная лужа крови, как будто человек взорвался, а голова…

Браун услышал крик внизу и снова выругался. Лукка, пошатываясь, вышел из-за угла.

— Не понимаю, — выплюнул Браун. — Кто-то должен следить за домом. Вдруг их много.

Он повернулся и побежал вниз.

Длинная Лапища увидел вспышки красного света, а затем дом загорелся, из двери повалил дым.

Что-то двигалось на склоне холма. Дождь стихал, Длинная Лапища уже различал гору за домом и блеск света на клинке.

По-настоящему ненормальное видно сразу. Оно не соответствует шаблонам, которые люди так тщательно выстраивают в своих умах, оно чужое. То, на что он смотрел, было неправильным: размером с маленького оленя или большую собаку, темно-красное или черное, быстро движущееся через заросли. Он никогда не видел ничего похожего.

Он вернулся в оливковую рощу.

— Отойди от стены, — крикнул он донне Беатрис и, не услышав ответа, дернул ее за руку и потащил к лошадям. Те подняли головы. — Вы правы, дамочки, — сказал он вслух, — какая-то херня стряслась. Лягайте ее, если что.

Он обнажил меч и снял с пояса баклер.

— Держись рядом, — сказал он по-этрусски, стараясь изо всех сил.

Женщина заплакала.

— Полностью с тобой согласен, — тихо проговорил он.

Лошади боялись. Они задирали головы, вращали глазами, хлестали хвостами. Что-то красно-черное промелькнуло над стеной. Жеребец М’буба Али закричал и встал на дыбы.

А потом тварь прыгнула крайней лошади на спину. Длинная Лапища успел испугаться: морда как у рыбы-прилипалы, тело слишком тонкое для живого существа, когти как длинные стилеты и длинный светящийся меч в правой руке.

Кобыла Брауна лягнула тварь, одна из лошадей М’буба куснула, замедлив ее продвижение.

Длинная Лапища опустил меч и сделал шаг левой ногой.

Тварь переступала по лошадиным спинам, с седла на седло, и лошади сходили с ума. Наступая на голые спины, она срывала плоть с костей, но жеребец и две кобылы устояли на ногах.

Длинная Лапища смотрел на тварь один удар сердца. А потом пустил в дело всю свою выучку.

Тварь двигалась так быстро, что Длинной Лапище пришлось ударить снизу вверх, слева направо, пока тварь еще стояла на спине крайней кобылы, в четырех шагах от него.

В прыжке красно-черное существо выпустило алую стрелу. Деревянный, окованный сталью щит в левой руке Длинной Лапищи принял удар и превратился в пепел. Руку обожгло сквозь стальную перчатку, откусило два пальца, опалило остальные.

Его клинок перерубил протянувшуюся когтистую лапу, и кончик клинка безошибочно ударил в морду твари, меч которой в запоздавшем блоке отрубил четыре дюйма его собственного клинка. Меч прошел сквозь тварь, не наткнувшись на кости, и Длинная Лапища упал под ее весом. Упал и ударился головой. Он не вставал, но тяжесть раскаленного мягкого тела заставляла его действовать. Когти полоснули по бедру, и он почувствовал яд.

Воля начала покидать его.

Донна Беатрис вонзила кинжал в узкую спину. Ей приходилось убивать кур и овец, и рука ее была тверда. Даже увидев нечто, сводившее ее с ума, она все равно сделала свое дело. Клинок перерезал спинной мозг. Она вопила, как банши, но нож ударил точно. Меч твари с грохотом упал на землю.

Длинная Лапища почувствовал, что твари больше нет, потому что целое мгновение она была им. Он ощутил ужасное опустошение: только что он пылал силой и вдруг стал пустым сосудом.

Длинная Лапища лежал в грязи, глядя в мокрое небо.

Донна Беатрис продолжала колоть мертвую тварь. Клинок, входя в плоть, издавал чмокающие звуки. Она громко кричала. Лошади носились вдоль стены, как будто маленькая роща была ипподромом.

Длинная Лапища не понимал, кто он такой. А потом начал догадываться. А потом уверился в этом.

Браун перепрыгнул через стену и чуть не погиб под копытами жеребца. Перекатившись по земле и вскочив, он сумел увернуться от кобылы с безумными глазами.

Он коротко взглянул на тварь. Этрусская женщина все еще стояла на коленях над Длинной Лапищей и, зажав кинжал в обеих руках, раз за разом вонзала его в спину твари. Меч Длинной Лапищи торчал в голове создания.

Как только донна Беатрис наносила удар, раны заживали. Он мог бы решить, что опа сошла с ума, но она просто была в панике и делала все, что могла, — когти она отрубила. Браун сунул руку под рубашку, наклонился и вонзил в тварь добрых десять дюймов ведьминой погибели.

Тварь дернулась. Он отвернулся. Раны перестали затягиваться.

Женщина посмотрела на него. Она была залита кровью, как актер в конце трагедии, тело ее покрывали ожоги, в одежде зияли дыры, как будто на нее напала безумная моль.

Браун поднял труп. Он был горячим на ощупь и казался невероятно неправильным. Все свое отвращение Браун вложил в бросок — тело улетело не слишком далеко.

Глаза Длинной Лапищи раскрылись. Браун твердой рукой прижал острие кинжала к его горлу.

— Кто ты?

— Что за хрень случилась? — Длинная Лапища посмотрел ему в глаза.

Через четыре часа они оказались на мельнице на берегу реки. Длинная Лапища сумел это осознать, когда его стащили с лошади. Дождь стал слабее, но все замерзли, промокли насквозь и не слишком хорошо выглядели. М’буб Али был тяжело ранен, один из его парней погиб, еще двое тоже получили ранения. От них воняло грязью и глиной.

На мельнице обнаружилась Изюминка собственной персоной вместе с герцогиней. Длинная Лапища улыбнулся ей: он ее знал и снова начинал соображать, хотя в уголках глаз не проходили странные вспышки и в голове все как-то плыло. Донна Беатрис держала его с одной стороны, Лукка — с другой.

— Уложите его, тут есть кровати. Магистра Танкреда на месте и готова к работе. И наши врачи тоже. Сегодня обошлось без жертв. Лапища, ты дерьмово выглядишь.

Его уложили.

— Скажи, когда тебе станет лучше, — велела Изюминка. — А это кто?

— Донна Беатрис, — проговорил Длинная Лапища. — Она теперь с нами. И она убила эту чертову тварь.

Герцогиня Вениканская стояла прямо за Изюминкой и смотрела на Брауна:

— Вы его поймали?

— Сложный вопрос, — покачал головой Браун, — но патриарх, несомненно, мертв.

Изюминка подождала, пока два лекаря и Танкреда приступили к своей работе, а затем спустилась по ступенькам вместе с герцогиней, Брауном, донной Беатрис и Дэниелом Фейвором.

— А это кто? — спросила она на лестнице.

Браун проследил ее жест.

— Капитан, это М’буб Али. Он… офицер султана.

— Элисон, они помогли нам в Митле, — пояснила герцогиня. — Как будто целая вечность прошла… Они хотели изучить Тьму.

— Шпионы, — решила Элисон.

— Союзники, — возразила Жизель.

— Хороши союзники, — проворчал Браун и протянул длинный сверток. — Оскверненный меч. Был у твари.

Изюминка приподняла бровь, но спокойно продолжила подниматься в комнату, где когда-то жили хозяева мельницы. Ее оруженосец налил всем вина, а Браун рухнул на стул.

— Не привык к людям, — пробормотал он.

— Но патриарх мертв, — улыбнулась Жизель.

Браун изложил всю историю, попивая вино. Рассказывал он скупо, но профессионально, ему задали пару вопросов, потом расспросили донну Беатрис, после чего перекусили. К этому времени Длинная Лапища проснулся и более или менее пришел в себя.

— Что это было, Лапища? — спросила Изюминка.

— Никогда такого не видел, — ответил он.

Танкреда вылечила всех своих пациентов. Врачом она не была, но с помощью двоих лекарей она убедилась, что М’буб Али вне опасности, и спасла обоих его людей. Яд из тела Длинной Лапищи постепенно выходил сам вместе с вином. Танкреда спустилась к остальным и тоже выпила сладкого белого вина, выслушала описание Длинной Лапищи и с его помощью нарисовала борзую с мордой-присоской, руками вместо лап и длинными колючими когтями.

— Мерзость какая. — Она поморщилась от отвращения.

— Я до самой смерти буду это видеть, — по-этрусски сказала донна Беатрис.

Танкреда записала их рассказ о живой ткани и со стаканом вина спустилась к промокшей от крови сумке, в которой лежали останки твари.

— Христос милосердный, — пробормотала она и позвала остальных. Тело почти полностью сгнило, от него осталась лужа грязной слизи, тяжелая шкура и несколько костей, как будто тварь пролежала в земле не меньше месяца.

— Оно жило в патриархе, — сказал Браун, — и вот я не знаю, может, в теле герцога Митлийского тоже было такое.

— Пресвятая Дева, — вздохнула Изюминка. — Мало нам червей, так еще и огненные собаки.

— Саламандры, — сказал Длинная Лапища. — Такие они и есть.

Изюминка перечитала зашифрованное послание Танкреды, дописала под эскизом слово «саламандра» и добавила уже собственным шифром: «Похоже, мы нашли четвертого игрока Кронмира».

Вздохнула об упущенной возможности и дописала: «Завтра выдвигаюсь на север».

Вынула меч из старого плаща и протянула его Танкреде.

— Господи, — сказала та.

Меч как меч, но клинок у него был будто радужный, а не стальной, и на нем золотыми буквами горело имя «Дюрандаль».

— Всегда хотела себе волшебный меч, — ухмыльнулась Изюминка.

Глава 8

ГОРА ЛУМСАК — СЭР ГЭВИН МУРЬЕН

Сэр Гэвин Мурьен понимал, что времени на переправу через Кохоктон совсем мало, так что погнал армию вперед еще до рассвета, будто пастух. Невезение или злая судьба послали им стаю виверн до того, как успели перетащить обоз. Брод помутнел, вода поднималась все выше из-за дождя, и дело продвигалось туго, пока Гэвин не разрешил зажечь факелы, которые для виверн были как маяк. Сказывались долгие дни сражений: дисциплина хромала, а почти все лучшие люди ушли с конницей, которую он отправил первой.

Перебравшись назад через брод под легким дождем, он взял с собой сэра Идрика и его рыцарей-ирков как охрану и Тапио как компаньона и поехал на запад, к вершине круглого холма, который высился над бродом.

В первых лучах рассвета он видел примерно на милю на запад. Дорога и вся долина Кохоктона казались живыми.

— Он идет за нами, — сообщил Гэвин.

— Нам придетс-с-ся с-с-сражатьс-с-ся, чтобы прикрыть отс-с-ступление, — сказал Тапио. — Ес-с-сли ты прав, человек, он уже вс-с-се знает.

— Нам нужны люди Редмида и морейцы, — решил Гэвин. — Они позади колонны. И заклинатель нужен.

Он махнул Яннису Грацису, одному из своих оруженосцев.

— Приведи Редмидов и всех их людей. — Он на мгновение задумался. — И герцогиню Моган, если она придет.

Грацис поклонился и поскакал под дождь.

— Ты пожертвуеш-ш-шь ими? — спросил Тапио.

— Нет, если получится. — Гэвин смахнул воду с бороды. — Гляди. Пока мы держим этот холм, можем прикрыть переправу обоза и пехоты. Потом мы ускользнем. Это будет нелегко, но мы окажемся не на той стороне реки, и его поймают.

— Человек, ес-с-сли он перейдет реку, поймают нас-с-с. — Тапио улыбнулся, обнажая клыки. — Но ес-с-сли он пойдет за нами, его убьет расс-с-стояние.

— Значит, арьергарду не повезло. — Гэвин смотрел на своих рыцарей.

ГОРА ЛУМСАК — БИЛЛ РЕДМИД

Герцогиня Моган наблюдала за хаосом на переправе. Она злилась и явно боялась. В таком состоянии ее и нашел Грацис. Грацис был довольно мудрым юношей и понимал, что просит, а не приказывает. Ее клюв дважды открылся и закрылся с громким щелчком, но она не вздернула гребень.

— Хорошо, — сказала она, — мы придем.

Она отдала приказ своей семье, и почти четыреста Стражей встали на ноги. Перья их намокли, но яркие клювы и шкуры хорошо различались под дождем. Сама она помчалась с нечеловеческой скоростью туда, где Харальд Редмид поднимал своих людей — измученные и ко всему привычные, они просто завалились спать под дождем.

Редмид вздрогнул, ощутив исходящую от нее волну страха, но затем усмехнулся.

— Вы идете с нами, ваша светлость?

Она распахнула клюв.

— Если боглины попадут к броду… — предложение она не закончила.

— Поднимайтесь, сволочи! — орал Редмид.

Люди ругались, Стерн Рэйчел пыталась разжечь трубку, не обращая внимания на начальство. Долговязый Питер погладил сухую тетиву:

— Гребаный дождь. Хотя, раз с нами демоны, может, мы и сдюжим.

Никто из людей, которым выпало прикрывать отступление армии, не питал иллюзий по поводу своих шансов. Они оставили позади суету у брода и двинулись обратно под дождь, на запад, из безопасного места навстречу врагу.

Магистр Никос ехал рядом с ними на своем муле, перекинув ногу через луку седла, положив на колено книгу и спустив очки на кончик носа. Он, кажется, не замечал, что дождь постепенно размывает чернила.

Квокветхоган, согнездник Моган, был лучшим изоставшихся у нее магов. Примерно пол-лиги он рысил рядом с ней, а потом рванулся вперед, топая толстыми лапами по каменистой тропе так, что тряслась земля. Наконец он поравнялся с магистром Никосом. Клюв, инкрустированный бронзой и золотом, оказался на уровне головы грамматика. Мореец осторожно закрыл свою книгу, защелкнул и бросил в седельную сумку, и без того полную книг.

— Моя госпожа говорит, что явится наш враг. Лично. — Страж склонил огромную голову.

Все Стражи очень уважали грамматика: он не был сильнее, но в точности и тонкости магии никто не мог его превзойти.

— Я буду давать тебе свою силу и силу своих сестер. Мы не станем ворожить сами, мы будем помогать тебе.

Магистр Никос кивнул, сочтя это в высшей степени разумным. Так оно и было, но даже Никос понимал, что это результат беспрецедентного доверия.

— Я предлагаю шагнуть чуть дальше. — Он в общих чертах обрисовал придуманное им заклинание.

Квокветхоган вздрогнул.

— Да, мы всегда будем связаны, — признал Никос, — но я не вижу другого выхода.

— Ты поступил так с лордом Кераком, — сказал Страж.

— И часть меня умерла, когда умер он. А еще мне теперь очень хочется поймать и съесть бобра.

Маг-адверсарий, бывший создатель союза с Шипом, усмехнулся.

— Бобры вкусные. А уж если залезть в гнездо гигантского бобра и утащить его детеныша…

Его гребень надулся, а длинный пурпурный язык облизнул острые зубы. Магистр Никос на мгновение затаил дыхание.

— Ага, — выдавил он. Когда они с другим магистром обменялись эфирными символами, ему удалось поехать дальше без содрогания.

На западном склоне горы сэр Идрик и Тапио начали бой, напав на разведчиков противника на широком фронте, уничтожив кучку боглинов и горстку вражеских Стражей, а также нескольких болотных троллей. Силы Эша не были разделены на батальоны или хотя бы, по человеческой традиции, на авангард, основные силы и арьергард. Он контролировал большую часть их разумов, но инстинкты самосохранения продолжали работать даже у очарованных запахом боглинов. Множественные потери заставляли их быть осторожнее.

Идрик и Тапио продвинулись вперед почти на милю и отступили только тогда, когда наткнулись на стену иркских щитов. Это был ужасный сюрприз. Тапио знал, что не все ирки собраны под его знаменами. Но увидеть их так близко, разглядеть тусклый блеск бронзовых кольчуг под дождем… это угнетало. Он поприветствовал их, и его назвали предателем и другом людей.

Из строя выступил высокий ирк в золотой кольчуге, с топором в руке.

— Сразись со мной, друг людей. Ты предал вольный народ.

Тапио натянул поводья.

— Ес-с-сли Эш-ш-ш победит, больш-ш-ше не будет вольного народа.

— Вольного народа не станет, если победят люди, — возразил другой ирк. — Я — Хукас Хелли. Мы — вольный народ.

— Я не с-с-стану дратьс-с-ся с-с-с тобой, брат. — Тапио медленно покачал головой. — Давай ус-с-словимс-с-ся, что ирки не будут дратьс-с-ся с-с-с ирками.

— Я тебя убью и заберу себе твою женщину, — прорычал Хукас, — я заберу твои замки и твоих рабов, и наш народ останется свободным. Ты забыл, что такое быть ирком. Слезай с седла, я проучу тебя.

— Ты дурак, и «моя» женщ-щ-щина с-с-сожрет тебя. Я ос-с-ставлю тебя ис-с-скать с-с-смерти с-с-самос-с-стоятельно.

Он уехал под насмешки ирков, которые ощущал как удары плети. Атака Тапио дала арьергарду час. Когда орда Эша окончательно пришла в движение, склон внизу был защищен, центр удерживали Стражи Моган, и медведи клана Длинной Плотины стояли с ней. Морейские горцы соорудили прямо над ними небольшой редут из срубленных деревьев, а альбанское ополчение рубило деревья, чтобы устроить засеку для защиты медведей. Рыцари-ирки поднялись повыше, в резерв.

Очень маленький ручей пересекал западный склон горы, которую пришедшие из-за Стены называли Лумсак, и впадал в раздувшийся Кохоктон. Не успел первый боглин подойти к ручью, как магистр Никос произнес одно-единственное слово: fotia. Его заклинание было идеальным, и дождь ему не помешал. Все до единого деревья, протянувшиеся почти на сотню шагов на запад, вспыхнули. Восточный ветер погнал пламя на запад.

— Он грядет, — нараспев произнес Никос.

На западе Эш поднялся в воздух. Люди без всяких герметических способностей ощущали его присутствие — оно было гнетущим, как трупная вонь. Его еще не заметили среди облаков, а он уже полностью потушил пожар — в точности чтобы не дать пламени прервать его нападение, но не раньше, чем огонь и герметическая сила расчистили область в двести шагов длиной.

Золотые шары силы поднялись над горой.

На востоке Гэвин, Тамсин и сэр Грегарио скакали взад и вперед, промокшие до нитки, заставляя людей, ирков, мокрых золотых медведей и измученных возчиков переходить реку. Когда последняя телега подъехала к южному берегу, Гэвин приказал собирать баллисты и помахал сэру Грегарио.

— Всю конницу, — велел он, — выстроить у воды.

Грегарио коснулся стальным кулаком забрала.

— Да, господин граф.

ГОРА ЛУМСАК — ЭШ

Беды Эша все множились. Все его злило, и он счастлив был наконец увидеть врага под своими крылами. Но постоянные бои, собравшие отступающих врагов перед ним, также научили его уважать их магистров. Как только золотые шары возникли в реальности, Эш крутанулся в воздухе и принялся обдумывать свои действия.

Как всегда, речь шла о том, чтобы уравновесить потоки силы. Далеко на востоке его твари уничтожили человеческий флот в Гавре, однако шпионы сообщили ему, что в море собирается все больше и больше огромных деревянных круглых кораблей. Эш не мог бросить своих змеев, особенно если учесть, что, когда древние твари несли потери, выжившие теряли всякое желание рисковать. Эш пожалел, что не заключил союз с глубинным кракеном, который, кажется, объединил свои усилия с Лотом. Полное уничтожение одного из тех, с кем он делил Древнюю землю, вызывало смешанные чувства. Бунтовщик был мертв, но люди, эти выскочки, проявили неожиданную силу, и он пообещал своим родичам из-за преграды истребить всех людей. И еще тревожило то, что смерть Лота не разрушила союз людей и Диких. Эш, который редко сомневался, задавался вопросом, мертв ли Лот на самом деле. Его противник был коварен, а некоторые из его заклятий, казалось, все еще действовали.

А еще Эш уже не понимал, так ли мудро было оставлять Мортирмира и человеческих магов в Древней земле. А воля набирала силу.

Вокруг царил хаос, вокруг царила война. Это было похоже на те времена, когда открывались другие врата. Эш, как великий хищник, скупо расходовал свои силы, скрежетал зубами, осознавая себя стреноженным богом, рисковал как можно меньше и ждал своего часа. Время безудержного отчаяния еще не пришло. Нужно было использовать цифры и силу — и одержать победу.

Загрохотали заклинания и контрзаклинания: свет и тьма, молния и щит, кипящая вода, трещины в дереве и металле, титаническая борьба с ветром, которая, к ужасу Эша, закончилась ничьей. Дюжина маленьких вихрей носилась над полем боя.

Если искать аллегорию, то битва между Эшем и Никосом походила на встречу быка и осы. Эш был неизмеримо могущественнее, но сосредоточение воли грамматика и его лингвистические заклинательные структуры были настолько точнее, что, пока спор шел о структурах, Эш боялся магистра Никоса.

В реальности небо пульсировало, ярко вспыхивало и снова пульсировало. Даже в аду гибнущей Н’Гары потоки сил не были такими плотными. Мерцали щиты, играли цвета, взрывы сотрясали землю и поднимали в воздух почву и деревья, пламя лилось на поле боя, давление постоянно менялось, отчего у всех закладывало уши.

Но щиты держались.

Впервые за девять схваток боглины замерли на краю выжженной земли и не двинулись дальше. Эшу пришлось задействовать силу и понукать их. Боглинов было слишком много, и в пылу битвы даже огромный разобщенный разум Эша не мог уследить за ними. Он безудержно расходовал волю, и за это приходилось платить.

А потом боглины погибли. Но на этот раз Эш решил использовать смекалку, а не грубую силу. Пока боглины умирали, он послал ирков, Стражей и троллей на восток, целый клан кветнетогов переплыл Кохоктон и двинулся на запад по южному берегу, чтобы перекрыть брод. Жуткая кавалерия, состоявшая из Стражей верхом на хейстенохах, повернула на север, пересекла беззащитный бобровый луг и напала с фланга на горные укрепления.

Иркские рыцари встретили их и остановили высоко на склоне холма, среди ледниковых валунов. Сэр Идрик был ранен, и Тапио принял на себя командование, приказав сэру Слироту и сэру Риниру взять в клещи обезумевших от боли троллей. Повстанцы, ожидавшие в засаде именно такого случая, выстрелили в хейстенохов сбоку и выскочили добить их. Это спасло фланг, но отвлекло Тапио.

Сэр Гэвин в долине Кохоктона уже знал о приближающейся катастрофе и велел рыцарям сэра Грегарио на южном берегу спешиться. Он просто хотел иметь под рукой резерв, но тут внизу по течению появился первый каменный тролль.

Гэвин осознал все сразу. Ему не надо было смотреть дальше, чтобы понять, что Грегарио сражается за жизнь против орды Стражей и что троллей отправили, чтобы отрезать его арьергард от брода.

— Тамсин! — взревел он. У него не было времени ждать ее. А еще у него не было резерва, кроме ближнего отряда рыцарей, которых он сразу повел на троллей. Сколько бы камней ни валялось вокруг брода, он взял у оруженосца копье — и ударил им в лицо огромного пещерного тролля. Тварь рухнула, а копье разлетелось в щепки.

Троллей было больше, чем рыцарей, брод не годился для лошадей, хотя и для троллей тоже не годился. Люди и лошади падали в воду, твари тоже падали, скользя каменными ногами по мокрым камням. Атака рыцарей захлебнулась, и с каждым ударом сердца Гэвина падала еще одна лошадь.

К востоку от брода Экреч вдохнул запах ветра и понял, что враг близко. Тысяча закаленных боглинов двинулась в атаку. Да, они устали, но они оставались боглинами-копейщиками — и членами союза. Десять дней они смотрели на гибель своих сородичей, но это не изменило их мнения. Даже самый простой и глупый боглин ощущал зло врага, почуяв его запах.

Экреч, по своему обыкновению, выстроил своих воинов очень близко друг к другу: чтобы защищать их своим колдовством и чтобы создать стену копий, делающую боглинов намного опаснее для людей и тварей.

— Вперед, — выдохнул он.

Но у Экреча был и другой инструмент, другое оружие, слабое и незаметное. Из-за рудиментарных надкрыльев пополз запах истинного братства, благородных намерений, защищенных гнезд и превращения истины в ложь.

Этот запах назывался «справедливость».

Повстанцы Билла Редмида не могли одновременно удерживать фронт и фланг, их атака спасла ирков, но оставила без подмоги альбанское ополчение.

Вражеские боглины хлынули вперед, а с ними — ирки, Стражи и многие тысячи бесят. Союзники стреляли и стреляли, у егерей кончились стрелы, и они пустили в ход мечи и щиты, а затем, шаг за шагом, начали отступать вверх по склону, теряя людей, которых враги немедленно разрывали на части и пожирали.

Морейские горцы забросали орду камнями, а затем напали на Стражей с топорами, расчищая склон перед кланом Моган и давая ей возможность вздохнуть. Моган посмотрела налево и направо с огромного камня и приказала отступить. Медведи Длинной Плотины, оставшись без врагов, повернули налево и врезались в зубастых бесов, уничтожавших ополчение. На мгновение рубеж был спасен.

Но у Эша было кое-что припасено, а союзники оставались ни с чем. Еще одна волна накатила на Лумсак, и все войско альянса бежало.

Моган, впрочем, твердо намеревалась пережить отступление. Она повела своих воинов налево, в гору, через плечо Лумсака и вниз к бродам. Повстанцы, ополчение и медведи последовали за ней.

Егеря продолжали бой, пока мимо шел арьергард. Харальд Редмид выбрал самую удобную позицию — на высоком берегу небольшого ручья. Даже при отступлении с одной стороны у егерей оставалось глубокое болото, а с другой — очень каменистое поле.

Харальд Редмид наблюдал, как его егеря отбивают очередную атаку, круша горстку зубастых бесов, которым удалось вскарабкаться на берег. После этого он повернулся и побежал к Моган, которая уводила свой клан.

— Уходит весь фланг, — крикнула она.

— Где мой брат? — спросил он.

Она покачала головой. Харальд удерживал берег сколько мог, пытаясь дождаться брата. Но в конце концов ему пришлось уйти, чтобы не потерять всех людей до единого. Они двинулись по краю глубокого болота, а затем повернули, отрываясь от врага из последних сил. Через несколько минут они поравнялись с Моган.

Но Моган только что обнаружила, что броды отбили обратно. Справа от альянса повстанцы Билла Редмида уничтожили хейстенохов, но не удержали правый фланг. У Редмида не осталось выбора, и он решил спасать ирков.

К тому времени, когда они сокрушили своих ближайших противников, они стояли высоко на склоне Лумсака.

Редмид обнаружил, что вместе с Тапио смотрит на запад. С этой высоты они не видели броды, но зато могли наблюдать толпы врагов вокруг горы. Его люди были истощены, если это слово еще имело какой-то смысл, и у большинства кончились стрелы.

Иркские рыцари тоже измучились. Почти все они остались пешими. Огромные лоси ложились, чтобы никогда не встать — их загнали до смерти.

Редмид и Тапио прошли немного на восток, к уступу, с которого можно было увидеть хаос у брода. Баллисты, которыми командовал сэр Гэвин, били троллей в воде; Стражи на западном берегу, заметные благодаря набухшим пурпурным гребням, казались побежденными, а вражеские боглины вели себя очень странно и в замешательстве бродили перед фалангой Экреча.

Но силы Эша казались бесконечными, и брод можно было считать потерянным. Подъехал мастер Никос, все еще верхом на муле, все еще больше похожий на школьного учителя, чем на великого мага. С ним были двое магистров-морейцев и полдюжины Стражей, которые шли в ногу, будто в трансе.

Тапио смотрел на их общую смерть в долине внизу.

— Он победил, — сказал Редмид.

Грамматик нахмурился, словно поймал ученика на списывании.

— И очень плохо. Потому что меня он не победил. Точнее, нас. И это очень важно.

Как бы подчеркивая его слова, поток красно-бурого огня обрушился на щит над ними и погас, не причинив вреда.

— Я ус-с-стал от дождя, — сказал Тапио. — Я хочу дратьс-с-ся на с-с-солнце.

У Тапио были собственные силы, не зря его звали Сказочным Рыцарем. Он дотянулся до неба и принялся скатывать облака, как ковер.

И солнце осветило гору Лумсак.

Доспехи засверкали, солнечные лучи упали на лосей, и те подняли головы, котты повстанцев стали белыми, как прежде. Солнце вспыхнуло огнем на алых гребнях Стражей, оно было настолько ярким, что каменные тролли, зажатые между Моган и баллистами, дрогнули и трусливо отвернулись. Свет упал на вражеских боглинов за Кохоктоном, и их глаза засветились, как самоцветы. Упырица в белом хитоне, с парой тяжелых мечей, засияла, как ангел. Она не сражалась, а просто жадно дышала, открыв пасть с четырьмя челюстями. Ее орда колебалась.

На глазах у Тапио колонна Моган прорвалась через брод в безопасное место под прикрытием постоянного огня огромных арбалетов и потоков заклинаний Тамсин — сочетание иллюзий, ужаса, усилений и сбивающих с толку ароматов, брошенных в боглинов.

— Нам никогда не пройти, — сказал Редмид.

— Ты хорош-ш-ший с-с-союзник. Я рад, что ты с-с-стал моим другом. Нам надо идти на с-с-север и вос-с-сток. Одним ударом с-с-сокрушить Эш-ш-ша. Здес-с-сь их будет мало, они уйдут к броду.

Редмид проследил за рукоятью топора, которой ирк указал в сторону.

— Если ты ошибаешься…

— Ес-с-сли я ош-ш-шибаюсь, Уильям Редмид, мы умрем как герои, а Тамс-с-син будет рыдать тыс-с-сячу лет.

— Бесс тоже. — Редмид пожал плечами. — Ну, не тысячу. Лет пять.

Тапио почти взвизгнул от искреннего смеха.

— Пойдем, друг. С-с-спас-с-сем то, что можно с-с-спас-с-сти.

Гэвин Мурьен остался пешим — лошадь его погибла, большинство оруженосцев тоже. Они не сумели уберечь брод от троллей, Гэвин упал и очень не скоро смог выбраться из ледяной воды — и обнаружить, что его знамя опущено. Он стоял примерно в десяти шагах от северного берега, на самом краю брода, прислонившись к валуну размером с дом.

Гарет, его конь, мертвым лежал в воде, поднимающаяся река заливала высокое зеленое седло. Топор все еще свисал с луки. Гэвин наклонился и дернул его. Ощущение рукояти в ладони его слегка успокоило. У него остался щит, он поправил его, подтянул ремни и приготовился умирать.

В реке осталось больше дюжины пещерных троллей, которые убивали его людей — в основном отставших солдат и маркитантов. Гэвин потихоньку приходил в себя — какое-то время он провел без сознания, получив удар по голове.

А потом он увидел баллисту на южном берегу — болт из нее попал пещерному троллю прямо в грудь, пробил каменную шкуру твари и убил ее. Баллиста многое рассказала Гэвину: южный берег все еще в безопасности, Грегарио выиграл свой бой, хаос в реке — еще не конец света. Он выпрямил спину.

Позади него завыли рога. Это были рога народа Моган.

Пещерные тролли заметили Гэвина. Медленно, как корабли, поворачивающие под ветром, двое подошли к нему, почти одновременно качая головами. Гэвин подумал, что. наверное, его увидел Эш.

Как победить пещерного тролля кавалерийским топором. Первый урок. Даже не пробуйте.

До берега было всего десять шагов, но Гэвин не знал, какое здесь дно, и сомневался, что вообще сможет встать.

Но, увидев первого тролля, он решил драться, а не просто ждать, когда его размажут об стену, насколько бы соблазнительным это ни казалось в его нынешнем состоянии.

Он собирался рвануться вперед, как молния, и нанести сокрушительный удар по лодыжке противника, пока второй пещерный тролль не появится из-за спины первого.

Но при первом же шаге он запнулся о поводья Гарета, незаметные в реке, и упал лицом вперед в окровавленную воду. Река оказалась совсем мелкой, и замах пещерного тролля прошел слишком далеко — тролль ударил труп Гарета, а Гэвин врезал кромкой окованного железом щита по каменной стопе тролля, расколов ее и заставив тварь потерять равновесие на скользких камнях.

Тролль упал с громким ревом.

Гэвин поднял левое колено и рубанул топором тролля по руке, наступил на грудь твари и ударил еще, на этот раз в лоб. Красные глаза навсегда погасли.

Зеленый луч прошел над его головой и рассек брюхо второго тролля, так что совершенно звериные кишки вывалились наружу.

Герцогиня Моган стояла на берегу, в десяти шагах от Гэвина, и рукоять ее топора дымилась. Гэвин оглянулся: войска Моган хлынули в реку, а тролли побежали прочь.

— Боже милостивый, — выдавил Гэвин и упал на одно колено в холодную воду.

Эш снова разворачивался. Он уже взял Лумсак, он видел своих адверсариев на гребне горы и целую реку боглинов у ее подножия, но каким-то образом он снова потерял брод.

В эфире он различал Моган. Сила досталась ей от рождения, а еще ей принадлежали два легендарных артефакта, настолько древних, что даже Эшу они казались старыми. Она только что воспользовалась одним из них.

Она зачищала брод, позволяя тысячам людей, медведей и Стражей выбраться из его ловушки.

Эш взвесил шансы. Его планы были сорваны, и ему еще предстояло столкнуться с волей, самым опасным противником из всех. А потом откроются врата…

Самое время рисковать.

Он прикинул свои силы, мысленно вздохнул с отвращением из-за пустых трат на управление далекими тварями в океане и на то, чтобы поддерживать верность боглинов и заставлять их двигаться вперед. Он чувствовал, что боглины Экреча начинают мятеж.

Он собирался бросить всю энергию на первопричину мятежа боглинов, когда почувствовал укус тревоги. У него было множество таких маячков: они напоминали, когда что-то нужно было пробудить, усыпить, укрепить, разрушить, создать…

Этот маячок звучал как стон, как пронзительный вой.

Боглины выходили из-под контроля.

Стрела белого огня врезалась в самый ближний щит, снова требуя энергии для немедленной защиты. Эш продолжил свой поворот, но Тамсин ударила, создав настоящую паутину обмана, сплетя ткань лжи, и мгновение он боялся только, что его гниющая рана окажется смертельной. Он сосредоточился на попытках понять, что ему грозит, и вдруг осознал, что нападению подверглась его воля. Ярость охватила его, он поднял могучий передний коготь, и красный огонь пал на Тамсин.

Эш потянулся к водовороту своей силы и дернул, извлекая запас энергии из огромного хранилища на севере.

Затем он завершил поворот, оставив гору под левым крылом, и бросился на брод. Его крик разнесся по реальности и эфиру одновременно.

ВНУТРЕННЕЕ МОРЕ — АНЕАС МУРЬЕН

На рассвете того же дня, в который Гэвин видел наступление орды Эша, восемь длинных каноэ выскочили из утреннего тумана. Весла блестели в первых лучах солнца. Анеас стоял на носу головной лодки, приготовив щиты. За его плечом стоял Смотрит на Облака, абсолютно бесстрастный. Он снова отдал свое тело дракону, и мастер Смит никак не стал это комментировать.

Анеас смотрел на берег. Огромный остров возвышался над морем. Высокие склоны, недостаточно крутые, чтобы называться утесами, поднимались от узкого галечного пляжа. Крепость, выстроенная самой природой. Гас-а-хо, единственный из них, кто бывал на острове, выбирал путь и место высадки — как можно ближе к источнику силы колдуна.

Дедлок сидел на носу следующего каноэ, положив стрелу на тетиву. Он провел их через острова, во Внутреннее море. У него за спиной хуранский воин Черная Цапля тихо пел песню гребцов. Клочья морского тумана поднимались вокруг лодки, как щупальца кракена.

Склоны горы заросли густым старым лесом, кленами и буками, их ало-золотая по осени листва пылала, хотя солнце еще толком не взошло. Птицы не пели.

Воздух казался тяжелым и густым, и Анеас чувствовал впереди, на вершине горы, невероятный источник силы.

Весла опускались и поднимались, и длинные каноэ летели вперед, преодолевая последние двадцать шагов.

Нос въехал на берег, киль царапнул песок, и Анеас выскочил из лодки. В тот момент, когда его нога в мокасине коснулась земли, раздался пронзительный крик. Он шел отовсюду и ниоткуда, как будто сами деревья кричали.

Анеас пошел вперед, Смотрит на Облака держалась с одной стороны от него, Нита Кван — с другой.

Склон казался крутым и почти непроходимым.

Анеас схватился за дерево, прыгнул и вцепился в следующее. Остальные последовали его примеру. Шагов через десять у него сбилось дыхание. Он бросил свой заплечный мешок, огляделся. Все разведчики бросали мешки, а пришедшие из-за Стены оставили свои в лодках.

Пронзительный ужасный крик продолжался. Анеас не позволял себе смотреть наверх, он поднимался спокойно и быстро, помня о своих товарищах, о каноэ, оставшихся позади, о двух галлейских кораблях, заходящих в бухту теперь, когда присутствие чужаков стало очевидным. Паруса их были огромны, ярко-алый крест на парусе первого корабля пылал, как молитва, в лучах солнца.

Мимо Анеаса просвистела стрела. Он отпрянул за дерево и посмотрел вверх.

Он поднялся примерно до середины склона. Деревья вокруг него умирали. Он чувствовал, как они слабеют, видел мох, свисающий с ветвей, такой же, как на дереве в его Дворце. Все стволы покрывал лишайник, и десятки лежали на земле, где жестокий ураган свалил лесных великанов.

Он перебрался через поваленное дерево, и другая стрела свистнула мимо. В полете она натыкалась на ветки и теряла силу. Она упала слева — это была боглинская стрела.

До этого Анеас надеялся, что остров может оказаться пустым, что Орли увел всех в горы, воевать. Он остановился за поваленным стволом, толщина которого превышала рост человека, и затрубил в рог. Солнце поднималось, небо казалось сине-серым лоскутным одеялом, и шел мелкий холодный дождь.

А потом солнце выглянуло из-за горизонта, и его золотой свет озарил осенние листья и еще живые деревья. Анеас снова затрубил в рог, и двадцать рогов слева и справа от него отозвались. Справа взорвалось дерево.

Анеас мгновенно поднял щит. То же самое сделали и другие заклинатели, так что весь строй людей закрыли прозрачные золотые и зеленые пятна.

Через два дерева к западу Дедлок припал на колено и выстрелил из арбалета. Ему пришлось довольно сильно отклониться, чтобы стрелять вверх. В ответ мгновенно ударила волна силы, и разведчик с криком упал. Кислота обожгла ему левую руку.

Смотрит на Облака перекатилась по земле, складывая свое длинное тело, как акробат, встала рядом с раненым и убрала кислоту. Но другие пострадали сильнее. На востоке какая-то нежная дымка опустилась на дюжину ничего не подозревающих альбанцев, и они умерли, сделав вдох.

— Яд! — в панике закричал кто-то.

— Вперед! — взревел Анеас.

В его щит врезалось заклинание, и Анеаса отбросило назад. У него появилась мысль.

— Прикрой меня, — попросил он Гас-а-хо, и шаман быстрее закрутил лепестки бесконечного щита. Разные заклинания задевали его, но движущиеся щиты были глубоки и сложны, так что отбивали все заклинания по очереди.

— Силен, — проворчал он.

Анеас трудился в своем Дворце воспоминаний. Он создал вариацию на тему простого решения, которое уже использовал, даже в бою. С тех пор он стал сильнее, а запасы силы на острове казались невероятными, но масштаб этого заклинания превосходил все возможное.

Вот оно. Он начертил свиток в эфирном воздухе своего разума, сосредоточился на огненных буквах и пропел отрывок иркского стихотворения, объединяя два действия воедино. Мысленно он представил склон, определил границы своего заклинания.

В реальности он дунул в рог, приказывая всем остановиться. Удерживая силу на месте, он выдул одну длинную ноту.

— Ложись! — заорал он, надрывая голосовые связки.

Гас-а-хо обратил точное смертоносное заклинание, черный поток силы, на единственный лепесток розы в своем разуме…

Анеас выпустил свое заклинание.

Шесть сотен мертвых деревьев между Анеасом и вершиной горы разом взорвались. Он сжал всю влагу, имевшуюся в них, а потом раскалил ее. Звук был такой, будто в землю ударили шесть сотен молний.

Силой разума он направил все щепки разорванных стволов вверх по склону. Поднес свой рог к губам, дунул — и ничего не услышал. Он чувствовал вибрацию у губ, но не слышал ни звука. Он перелез через мертвого лесного великана и увидел проклятую пустошь: шестьдесят ярдов, остававшихся до вершины, покрывал плотный ковер щепок и коры, и с неба падал беззвучный дождь листьев и палок. Укрыться было негде: в одном месте даже обнажился голый камень, там, где взрыв сорвал тонкий слой почвы. Анеас, не обращая внимания на звон в ушах, побежал вперед, не слыша собственных шагов.

Пятьдесят шагов до вершины.

Он поднял два щита и продолжал идти. Краем глаза он видел, что остальные тоже вылезали из укрытия. Он молился, чтобы они догадались лечь.

Он дошел до середины склона.

На вершине что-то появилось. Огромное, угольно-черное, похожее на вороненые доспехи.

И еще одно.

Первая тварь выпустила стрелу черного огня.

Анеас отбил ее и сделал еще один шаг вперед.

Гас-а-хо поднял олений рог, и одна из фигур в черных доспехах пошатнулась от удара невидимого оленя. Селия выпустила стрелу, но в нее попал ответный болт. Ее рука почернела, а затем девушка растворилась в воздухе. От нее ничего не осталось. Легкий ветерок развеял черный порошок. Анеас сделал еще один шаг вперед. Это становилось невозможным: гора была слишком крута, а сила врага — слишком велика для смертных. Пятой части его людей уже не было, а до вершины оставалось тридцать шагов.

И он шел вперед через волну страха, неуверенности и ужаса, его грызли сомнения и ненависть к себе. Гас-а-хо и одна из черных фигур обменивались заклинаниями с почти нечеловеческой скоростью. Руки в черной броне зачерпнули сырую силу и швырнули ее, не придавая ей никакой формы, а шаман отбросил ее назад, будто был зеркалом.

Нита Кван остановился на мгновение и выпустил стрелу, не целясь. Вечная стрела ударила одетую в черную броню фигуру под левую руку, прервав заклинание, и глубоко вошла в тело. Заколдованный каменный наконечник впился в деревянную плоть. Ритм заклинаний прервался, две контратаки Гас-а-хо попали в цель, и черный пошатнулся и упал.

Выжившие нестройно закричали и ринулись вверх. Залп боглинских стрел убил одну женщину, но первым рядам оставалось всего несколько шагов до вершины, где горстка боглинов стояла вокруг трех бронированных фигур и упыря. Его доспехи из бледной слоновой кости горели пурпурно-белым огнем.

Ричард Ланторн выпустил тяжелую стрелу в одну из черных фигур всего с нескольких ярдов и получил боглинскую стрелу в живот. Он упал, Тессен прошла мимо него и за три шага успела выстрелить три раза, снимая боглинов одного за другим. Льюин и Лебедь — с мечом в руке — тоже прошли мимо. Черная рука перехватила клинок Лебедь, он раскололся, и она упала, давясь криком. Ее правая рука высохла, и кости отваливались от культи, пока она кричала.

Виверна Сизенхаг промелькнула над деревьями и бросилась на ближайшую фигуру в черной броне. Она была быстра, так что у черного не оставалось ни единого шанса. Когти сомкнулись, разорвали тело надвое и зашвырнули далеко в озеро, как будто огромная скопа схватила рака, а потом отбросила панцирь. Еще две виверны погнались за боглинами, хватали их и поедали на лету.

Анеас посмотрел в ту сторону и увидел поверхность озера — спокойную черную воду, потревоженную только кончиком крыла Сизенхаг и рябью, оставшейся после ее добычи. Узенькая полоса воды отделяла остров от берега.

Он поднял руку и швырнул в ближайшую черную фигуру огонь, который потек уродливыми сгустками. Силой воли он подавил сопротивление врага, вспомнил самое темное из искусств своей матери, собрал весь страх и ненависть, порожденные судьбой Лебедь, и черную тварь охватило пламя. Тварь нырнула в озеро.

Анеас занялся второй тварью, которая подняла мерцающий пурпурно-черный щит. Смотрит на Облака произнес одно-единственное слово.

Казалось, солнце потускнело.

Дыра размером с человеческий кулак возникла в черном теле. Мгновение Анеас видел сквозь тварь сверкающую озерную воду. Пурпурно-черный щит упал, и на тварь обрушилась волна огня.

Тварь горела и не издавала ни звука, потому что забрало ее шлема было гладким, без всякого рта.

Ирина одним ударом ханджара отсекла мертвую руку Лебедь по локоть. Гас-а-хо прижег рубец, успевая бросать заклинания, и последний боглин упал. Упырь исчез за стеной зеркальных облаков.

— Остров! — крикнул Смотрит на Облака.

К острову вел узкий мостик — пожалуй, по нему могли пройти двое.

Пронзительный крик продолжался.

Смотрит на Облака что-то заорал, широко разевая рот, и побежал к мостику. Анеас последовал за ним. И Льюин, и Тессен, и Ирина, и Дедлок, раненый, но живой, с багровым кислотным ожогом на смуглом лице. Нита Кван подбежал к краю воды и выпустил стрелу прямо в озеро.

— Берегись! — крикнул он, когда третья стрела слетела с тетивы. Черная Цапля рядом с ним убивал боглинов в воде. Анеас ничего не слышал, но следил глазами за стрелами Нита Квана.

Стая черных мотыльков вылетела из мертвых деревьев. Их бархатистые тельца размером не уступали толстеньким младенцам. Но внезапно воздух наполнился стрелами: шестьдесят человек добрались до вершины живыми, а мотыльки летели высоко и казались легкой целью. Смотрит на Облака швырялась заклинаниями, точнее, просто смертоносными сгустками силы, накрывавшими и мотыльков, и стрелы.

— Вперед! — кричал Анеас. — Вперед!

Сам он не слышал своего голоса. Он понимал, что обычным оружием вреда мотылькам не причинить, и накрыл их полосой огня. Но дождь силы окутал стрелы в полете, и они начали убивать тварей.

Нита Кван мчался к мосту. Анеас держался рядом с ним, остальные бежали сзади, а за ними гнались выжившие мотыльки. Гас-а-хо, оставшийся на вершине, создал ветер, который налетел на мотыльков. Он сдул Анеаса на влажные камни, а Ирина чуть не упала в озеро. Но у мотыльков не было никакой защиты, да и весом они уступали людям. Один рухнул в воду, другому вывернуло крылья, он врезался в дерево и жалко задрожал. Анеас поднялся на ноги. Ирина оказалась слишком далеко от него — на нее сел мотылек, и она кричала, отталкивая от себя хоботок.

Черная Цапля вытащил черную стрелу из колчана из оленьей шкуры. Наконечник у нее был из янтаря, окрашенного в красный цвет. Хуранец лизнул стрелу, одним плавным движением натянул тетиву и выстрелил. Волшебная стрела вонзилась в бархатную кожу.

Мотылек обмяк, из него полилась какая-то жижа, будто он закипел изнутри, и Ирину облил словно черный сироп, пахнущий скипидаром. Одна из фигур в черной броне вылезала из озера. На теле остались следы стрел и огня, но тварь ковыляла к берегу.

Анеас швырнул в нее топор. Лезвие ударило по черной броне и отскочило.

Анеас побежал вперед, уверенный в своих друзьях, тварь повернулась к нему и вырастила из себя два меча. Он видел это своими глазами: из каждой руки вытянулся меч. Анеас поднял зеленый щит, упал и перекатился влево. Щит из чистой силы встретил мощный удар и исчез с хлопком.

Анеас поднялся на ноги, повернулся и обнажил меч. Левой рукой он выпустил струю огня в забрало твари. Тварь ударила. Анеас отступил и парировал, шаг в сторону спас ему жизнь: меч твари легко перерубил его клинок пополам.

— Господи, — сказал Анеас.

Он бросил обрубок меча в голову твари и попытался создать молнию. Не получилось ни того ни другого.

— Что ты такое? — заорал он, смутно слыша собственный голос внутри своего же черепа. Пурпурно-зеленый меч полетел вперед, и Анеас создал золотой щит, чтобы прикрыть голову, — и рухнул на спину. Когда пурпур встретился с золотом, произошел взрыв силы. Даже его противника отбросило назад.

Анеас откатился в сторону, пока тварь его не выпотрошила, порвал ремешок на сумке и потерял колчан. У него оставался только изогнутый нож, предназначенный для снятия шкур с дичи, а не для сражений с чудовищами.

«Ну что за хрень», — думал Анеас.

Потом за ним возник Смотрит на Облака, вспыхнуло мерцание, и тварь упала на спину. Мощный удар энергии.

Но она снова поднялась.

Между Анеасом и чудовищем открылась яма, очень интересная яма, идеальной формы, как будто кто-то вынул из земли ровный куб. Анеас все понял. Он бросил плеть белого огня, веревку мысли. Та зацепилась за щит твари, но Анеаса не волновали щиты. Он тянул, даже когда тварь пыталась подняться, сила уже стала заметной в реальности, тянул, когда черная тварь подняла руку и выпустила сгусток пурпурно-черного огня. Шар ударил Смотрит на Облака и сбил его с ног, с силой бросив на землю.

Но Анеас справился. Он дернул, руки твари вывернулись, и она упала в яму. Смотрит на Облака сотворила заклинание лежа, а потом поднялась на колени. Анеас бросил в тварь чистый сгусток силы. Шаман подошел к яме и выпустил заклинание прямо туда. Земля закипела. Лицо Анеаса обожгло, он отбежал в сторону, а затем вернулся к дыре в земле, где два огромных валуна опирались друг о друга, будто каменный шатер. Ощущение срочности еще его не оставило, ему казалось, что задачу можно решить одним ударом — либо нельзя решить совсем. Или они захватили колодец силы, или…

Дальше на берегу стояли какие-то убогие хижины. Из них выбегали боглины — несколько десятков. И в двух шагах от Анеаса что-то выскользнуло из каменного шатра. Еще один упырь.

Крек выстрелил в переднего боглина с огромного расстояния — старый боглин стоял у края мостика. Но стрела попала в цель, а Анеас получил еще три мгновения на подготовку. Нита Кван, стоявший в тридцати футах, тоже выстрелил и убил следующего боглина. Потом он сорвал с пояса короткий меч и бросил его рукоятью вперед. Меч вращался в воздухе, как томагавк, и Анеас схватил его за рукоять, воспользовался инерцией, чтобы ударить слева направо и сверху вниз, отбить жалкий блок третьего боглина и развалить его челюсти надвое. Подбежала Тессен, длинным иркским мечом убила еще одного. Льюин стрелял и стрелял, стрелы летели одна за другой, а расстояние было не таким, чтобы опытный ирк промахнулся. Арбалет Ирины кашлянул за плечом ирка, и Анеас услышал щелчок — она снова взвела тетиву. Он пнул одну из тварей, которая попыталась схватить его за ногу, добавил ей ножом и добил острием меча.

Нита Кван подходил ближе. Шаг, стрела, шаг. Упырь бросил заклинание. Он стоял совсем близко, Анеас не успел закрыться, и белый огонь ударил его в плечо, уничтожив амулет. Нож упал на землю. Анеас отступил вправо и сотворил слабенькое заклинание из одного слова, простенький режущий удар, который он дополнил выпадом широкого меча Нита Квана.

Упырь совершил человеческую ошибку, запутавшись, каким мечом прикрываться, и одновременно пытаясь защитить себя от герметической атаки. Удар Анеаса пришелся в сустав, где край плеча соприкасался с гибкой шеей, тварь пошатнулась, невольно замахала мечами; Анеас отступил налево, используя движение врага, и отсек правый меч от бронированной руки. Второй меч дотянулся до него, разрезал рукав кожаной куртки и вошел в руку, но Анеас довернул руку с мечом, и тварь дернулась, потеряла скорость, и следующий удар Анеаса попал ей в морду. Стрела Черной Цапли по оперение вошла под другую руку твари.

Боглины дрогнули. На земле лежало восемь тел, и воля их господина не направляла их. Они повернулись, все как один, и устремились к хижинам. Нита Кван проскочил мимо Анеаса со стрелой на ярко раскрашенном луке. Ирина положила еще один болт на тетиву и, удерживая спусковой крючок большим пальцем, побежала вслед за сэссагом.

Анеас заставил себя следовать за ними. Он был ранен, а на упыря ушли последние силы. Свет внутри каменного шатра показался странным: темным и светлым, красным, как огонь, мерцающим. Анеас сразу же понял, что это место, где соприкасаются эфир и реальность. Это напугало бы его, но он и так был напуган.

Ирина выстрелила в боглина с расстояния примерно пять футов, тварь пыталась спрятаться между огромными камнями, а Ирине явно не хватило милосердия. Она снова дернула рычаг, взводя арбалет. Лицо ее стало суровой маской, черные следы крови мотылька делали ее похожей на деву сидов.

Анеас протянул руку. Вот она, сила, сколько угодно силы. Он зачерпнул ее и создал щит для себя и двух ближайших товарищей.

И ничего не случилось.

Красный свет сиял, как проблеск другой реальности, чем он и был в действительности. Крыша пещеры сверкала, похожая на глаз огромного насекомого — свет отражался от тысяч кристаллов, растущих на бесконечных стенах, освещенных снизу. Смотрит на Облака вошла через проход в огненную тьму.

— Ах, — сказал он. — Ничего себе.

Вспыхнул свет. Рядом со Смотрит на Облака стоял мастер Смит. Он глубоко поклонился.

— Мой милый подменыш, благодарю тебя за это прекрасное тело.

Анеас только сейчас начал различать звуки, и голос дракона казался искаженным.

Шаман-подменыш извивался, как женщина, впервые надевающая новое платье.

— Ах! Так приятно было делить с тобой тело. Столько всего интересного…

Глаза мастера Смита вспыхнули красным.

— А теперь…

И он увидел Ирину. Ее арбалет был направлен ему в висок. Она стояла футах в трех от него в потоке рыжего света, лицо ее было залито черным, а прекрасные глаза стали огромными.

— Теперь? — произнесла она стальным голосом.

— Я думал, вы мне доверяете, — сказал мастер Смит.

— Нет. Это ты должен доверять нам.

Мастер Смит поднял руки.

— Я не хочу причинять вам вред. Но теперь Эш знает, что его источник силы у меня. Все станет очень сложно. Тебе больше всех нужна моя помощь. Ты же знаешь, что у тебя в голове.

Анеас смотрел на Ирину.

— Знаю, спасибо. И все уже очень сложно. Смотрит на Облака?

— Мы должны ему доверять, — сказал подменыш. — Он мог бы убить нас всех и улететь, если бы захотел. Нельзя вечно тыкать арбалетным болтом ему в голову.

— Знаю, — спокойно ответила Ирина. — Я думаю, не нужно ли его просто убить. Но, пожалуй, не буду.

Она подняла арбалет вертикально, нацелив его в небо.

— Я не люблю, когда мне угрожают, — сказал мастер Смит.

— А я не люблю, когда меня называют отцеубийцей.

Мастер Смит посмотрел на нее и кивнул.

— Понимаю тебя. Разрешишь? Пока мне доступна вся эта прекрасная чистая сила.

Он потянулся к ней, и она вздрогнула. Анеас двинулся в их сторону, но дракон был слишком быстр.

— Вот, — сказал мастер Смит. В руке у него было черное яйцо. — Прощай.

Он размахнулся и швырнул яйцо в ад за своей спиной.

ГОРА ЛУМСАК — ЭШ

Смертоносное дыхание Эша опалило камни на берегу и в ручье, щиты Моган дрогнули, Стражи умерли в минуту спасения, а с ними золотая медведица, ждущая медвежонка, и дюжина морейских рыцарей, переживших битву с пещерными троллями, два десятка егерей, спасавшихся бегством, полсотни морейских горцев, которых злая судьба застала в тесном строю…

Эш царил в утреннем небе. Даже без хвоста он был больше, чем корабль или замок, он затмевал солнце, его огромные крылья колотили по воздуху, их кончики были черны как ночь. Он создал несколько водоворотов на поверхности реки, протянул шею, и его черный раздвоенный язык затрепетал, как знамя ада, когда дракон открыл рот, чтобы снова выдохнуть туда, где Тамсин, Экреч и Грегарио пытались спасти арьергард.

Все лошади впали в панику, исходившая от Эша волна ужаса была такова, что люди падали ниц, сама Моган просто стояла посреди ручья, не в силах действовать, огромные плечи сгорбились под тяжестью его присутствия, а Тамсин прервала заклинание, ее разум затуманился…

«Сейчас!» — ликовал Эш в момент своего триумфа.

«Сейчас?» — спросил Лот в двухстах лигах к северу.

И его спасательный канат, его нескончаемый резерв сил исчез. В следующее мгновение одно из его драгоценных яиц было уничтожено. Часть его самого погибла.

В один миг допустимый риск превратился в смертельную опасность. Эш опустился так низко, что крыльями задевал мертвые листья на осенних деревьях. Он повернул на запад, вверх по течению, туда, где огромные тучи пепла все еще поднимались над полем битвы за Н’Гару. Ему требовалось время, чтобы свернуть. Время — главный враг.

Ни одна стрела не полетела в него.

Ни одно герметическое заклинание его нетронуло.

ГОРА ЛУМСАК — ЛЕДИ ТАМСИН

Тамсин прижимала ладонь к горлу. Она постарела, на лице появились морщины, которых Грегарио раньше не видел, кожа туго натянулась, волосы растрепались.

— Почему мы все еще живы? — спросила она.

Грегарио смотрел на необъятного черно-коричневого дракона, уплывающего на запад в свинцовом небе. От него нельзя было отвести взгляд, как от прекрасного рассвета. Грегарио приходилось напоминать себе о необходимости дышать.

— Боже милостивый, — сказал он.

В ста футах от него Экреч довольно быстро пришел в себя, ему помогли другой состав крови и невосприимчивость к некоторым формам страха. Его холодный многослойный разум восстановился сразу. Он направил свои пахучие железы на боглинов, стоявших всего в нескольких шагах, и затрепетал крыльями.

Запах его гласил:

Истина.

Справедливость.

Разоблачение лжи.

Конец рабства.

Глава боглинов Эша корчилась, ее солдат почти касались кончики копий врага, но затем она все же вдохнула. Но обратного приказа не последовало. Могучая воля хозяина молчала. И она не стала сопротивляться дальше. Ее собственные пахучие железы повторили запах бывшего противника, а ныне господина. При следующем вдохе все боглины к югу от реки Кохоктон перешли на другую сторону.

Наверху, на горе, Тапио и магистр Никос сразу все поняли.

— С-с-сейчас-с-с, — сказал Тапио.

Никос, единственный магистр альянса, который не сталкивался с Эшем напрямую, бросил несколько простых заклинаний в относительно беззащитных Стражей и боглинов, все еще нападающих на брод с востока. Их собственные заклинатели ответили, закрыли многих щитами, но невероятная точность магистра Никоса позволила ему пробиться сквозь эти щиты. Заклинания слились воедино, образовав цепочку силы, взорвавшуюся затем сотнями смертоносных нитей.

— Приберегу немного на щиты, — сказал Никос.

Иркские рыцари, чьи скакуны еще могли двигаться, понеслись вниз с горы. Это нападение показалось бы жалким по сравнению с мощью их более ранних атак, но Дикие, столпившиеся у подножия горы, лишились командира, ничего не понимали, и по их рядам только что пронеслась огненная смерть — рядом с шаманами еще остались нетронутые группки. Лишь Хукас Хелли держал своих ирков в строю, за огромной стеной щитов, но Тапио выбрал более легкую добычу, и его уставшие рыцари просто расширили дорогу, проложенную магистром Никосом и его подручными. Выжившие с правого фланга напрягали измученные мышцы до предела, бежали на север, прочь от реки и дороги, вслед за Тапио.

Никос и магистры бежали последними, их прикрывали Билл Редмид и дюжина повстанцев с бесполезными луками — стрелы давно кончились. Мечи и топоры они держали в руках, но звуки сражения стихали.

Солнце поднялось уже высоко, на востоке колокол бы отбил десять часов. Боглины были так же измучены, как повстанцы, Стражи стояли рядами, опустив гребни, и смотрели на последних выживших из арьергарда союзников, устало бредущих по собственным былым позициям. Никос не сотворил самое могучее заклинание, к которому подготовил свой разум, — после этого у него не осталось бы сил на щиты, а он был полон решимости дорого продать свою жизнь.

Никто не тронул их. Битва при Кохоктоне закончилась не славой, а безмолвием и усталостью. Тишину нарушали только крики раненых, но молчание мертвых казалось громче. Биллу Редмиду пришлось подгонять своих людей, как хозяину — рабов, все рыцари Тапио спешились и вели своих бедных, спотыкающихся зверей в поводу, Никос был бледен, как труп, а Квокветхоган ковылял на четвереньках, как животное, вывалив язык. Никос попытался поговорить с ним, чувствуя вину и стыд за то, что израсходовал столько чужих сил. Он очень боялся, что повредил разум великого мага.

— Долго мы будем идти? — спросил Билл Редмид у Тапио.

Тапио посмотрел на своих рыцарей, шагающих по светлому лесу с огромными лосями в поводу, и ответил:

— Пока какое-то из животных не падет.

— Пресвятая Троица! А если я паду первым?

— Я тебя брош-ш-шу. — Лицо Тапио застыло.

К югу от Кохоктона союзная армия волновалась. Колонна, вышедшая в темноте, не подозревала, что дракон улетел. Волны исходившего от него ужаса им хватило. Арьергарду было ненамного лучше. Моган шла, глядя перед собой пустыми глазами, лишившись своего перьевого плаща. Гэвин потерял обеих лошадей и всех оруженосцев, он держался рядом с ней, хлюпая латными башмаками по жидкой грязи, в которую отступление его армии превратило тропу. Впереди шла Тамсин, она потратила столько сил, что не стала наводить на себя колдовскую красоту, как делала обычно. Сэр Грегарио вел свою лошадь и прикидывал, не снять ли поножи и латные башмаки и не бросить ли их ржаветь.

А боглины радовались. Экреч не только одержал победу, но и утроил численность своих бойцов. Вслед за разбитой союзной армией строем шагала фаланга свободных боглинов, непобежденных, невредимых и готовых, если потребуется, спасти армию.

Гэвин обернулся на них. Он старался не задавать вопросов. Он потерял Тапио, и магистра Никоса, и цвет альбанской кавалерии. Наступил темный час, пусть и освещенный солнцем, но толпы боглинов бодро маршировали, их копья ярко сверкали. Их определенно было больше, чем накануне вечером.

Он пытался осмыслить это, когда Яннис Грацис подъехал к нему, ведя за собой вторую лошадь.

— Господин граф, ваша лошадь.

— Отдай Тамсин, — сказал Гэвин.

Она слишком устала, чтобы протестовать. Она даже не смогла сесть на лошадь без помощи юного Грациса. Устроившись в седле, она всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Любимый мой.

Под копытами ее лошади из листвы рванула трава. Горы покрывались ковром полевых цветов.

Она дернулась, как будто на нее напали, но лицо ее осветилось.

— Он жив! Они живы!

Сердце Гэвина забилось сильнее.

Глава 9

ХАРНДОН — КОРОЛЕВА ДЕЗИДЕРАТА

Далеко на юге, на верфях реки Альбин, грузили сотню речных лодок и барж. За погрузкой наблюдали королева и ее офицеры, которых прикрывала шеренга стражи.

Сэр Джеральд Рэндом пытался уговорить свою королеву:

— Миледи, здесь безопаснее для вас.

— Здесь чума. Нет, сэр Джеральд. Здесь тоже небезопасно. Это последняя попытка, последний удар. Я слишком сильна, чтобы прятаться в замке, но я бы пошла, даже будь я самым жалким из своих лучников.

— Тогда я могу только пожелать, чтобы мне разрешили сопровождать вас, — с горечью сказал сэр Джеральд.

— Сохраните мой город. Спасите мой народ, чтобы было кому радоваться победе.

— Победа обойдется дорого. У нас останутся городские стены и горстка людей. Начался голод, и чума снова распространяется.

Когда последнего орденского скакуна завели на лодку, к королеве подошел приор Уишарт.

— Я оставлю вам пятьдесят рыцарей. Больше не могу. Это почти половина моего ордена.

Королева взяла сэра Джеральда за руку.

— Только вам я могу это сказать, — прошептала она. — Лучше потерять Харндон, чем потерять все. Вы арьергард, сэр рыцарь. Удержитесь, если сможете.

У него за спиной орал мастер Пиэл, командуя подъемом невероятно тяжелого бронзового ствола. Приор Уишарт положил руку королеве на плечо.

— Мадам, пусть вы командуете арьергардом, я прошу вас поехать с моим авангардом. Нас немного, но у нас есть запасные лошади, и я боюсь за Лиссен Карак. Боюсь всего: предательства, осады, битвы, магии. Пожалуйста, отпустите меня.

Она странно посмотрела на него и сжала его руку.

— Подождите, милорд. У меня есть план для вас. И вы позаботитесь о моей крепости в Лиссен Карак.

— Стой! — крикнул мастер Пиэл.

Двести человек остановились, тяжелый канат примотали к столбу. Старый мастер спрыгнул на палубу и осмотрел бронзовый ствол.

— Бросай!

Мужчины крякнули, смазанные салом блоки завизжали, принимая на себя огромный вес. Бычья кожа и холстина, удерживавшие ствол, застонали, и вся конструкция повернулась на палец, на второй. Проворный подмастерье взял острый нож и, повинуясь кивку мастера, принялся разрезать веревки. Ствол опустился на ладонь, подмастерье перерезал очередную веревку… так груз и спускался короткими рывками, пока не коснулся палубы и не замер, прижимая огромную баржу к воде. Судно осело со скрипом, и кое-где между досками показалась вода.

Королева подошла к мастеру Пиэлу, который стоял на палубе и смотрел, как подмастерья освобождают бронзовый ствол от холстины. Пушка была украшена ручками в виде дельфинов, а дуло оформили как ревущую пасть дракона. Вокруг казенной части был выбит девиз Ultima Ratio Humanum^[146].

— Долго еще, Пиэл?

— Еще семь. Простите, ваше величество. Здесь нельзя торопиться.

Ее капитан Ранальд Лаклан что-то тихо сказал своей жене Ребекке. Она кивнула и подошла к королеве.

— Ваша милость, речной конвой уже очень велик. Сэр Ранальд предлагает авангарду воспользоваться приливом и уйти. — Она посмотрела на мастера Пиэла, который наблюдал, как ученики проверяют, цела ли люлька для пушек. — И просит вас отпустить приора.

— Я сама так думаю, леди Альмспенд. Ой, леди Лаклан!

Она вернулась к своим офицерам. Остановилась поцеловать сына в лоб, а затем обратилась к первым людям города:

— Дамы и господа. Я собираюсь выступить сегодня. Расскажите мне о цене этого решения.

Приор Уишарт указал на баржи.

— Существует немалый риск поражения. Так или иначе, мы должны опасаться, что враг попытается разделить нас, оставив сэра Гэвина к северу от реки, а нас — к югу и разделавшись с нами по отдельности. Любое разделение нас ослабит.

— Мы станем еще слабее, если придем слишком поздно и увидим, что Лиссен Карак пал. Господа, это очень похоже на события двухлетней давности. Возможно, та война была всего лишь репетицией. Но на этот раз мы лучше подготовлены: налажено снабжение, обучены люди. Выступаем. — Она посмотрела на Бекку Лаклан: — Где граф Приграничья?

— Ваша светлость, он двинулся на запад два дня назад. По рыночному тракту.

— Тогда он будет в Лиссен Карак или достаточно близко. Разумеется, он нас прикроет.

Уишарт пожал плечами.

— Ваша светлость, все это довольно рискованно. Мы полагаемся на… удачу. И волю Божью.

— Я верю в Божью волю. Авангард выступает немедленно. Телеги уходят пустыми. Я ожидаю, что они доберутся до Лорики вечером и минуют шестой мост завтра.

План простой по сути, но сложный в деталях, как всегда и бывает. Обоз ехал по суше пустым, чтобы оказаться у седьмого моста одновременно с речными судами. У королевы было маловато войска — только гвардия и орден. Рыцари уже отправились на север с графом Гаретом и ее братом, принцем Танкредом. Созвали ополчение. Кое-кто только что вернулся домой с последней войны. Со времен великой битвы на севере, тридцать с лишним лет назад, ополчение не собирали дважды за одно лето.

— Самое ценное окажется на реке, и некому будет это защитить, — сказал сэр Джеральд.

— Так и будет. «Боится она своей судьбы, ее заслуги вздор, и не получит без борьбы победу иль позор»^[147]. Вперед!

Один за другим ее капитаны отсалютовали. А потом уплыли, угребли, уехали или ушли. Оставшись одна, она быстро подошла к приору Уишарту. Он низко поклонился. Пожалуй, он был среди самых верных ее слуг, вместе с Джеральдом и Гармодием.

— Прошу прощения за то, что заставила вас ждать. Я разделяю ваши опасения. У меня есть письмо для королевских почтовых постов. Вы полетите как ветер.

— Я мог бы уйти еще час назад, — проворчал магистр.

— Но не с могущественным магистром, которого я пошлю на помощь нашей крепости, — улыбнулась она. — Смотрите, чтобы он дошел живым.

Менее чем через час сто опоясанных рыцарей ордена, их оруженосцы и двести огромных боевых коней вылетели из ворот Харндона, звеня подковами по булыжникам. Горожане провожали воинов в черных коттах и алых сюрко. Среди них ехал одинокий человек в плаще, маленький, не то что рыцари, без доспехов, закутанный в просторный черный плащ с восьмиконечным белым крестом.

Миновав первый мост, они помчались быстрее.

АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Габриэль стоял на стене и смотрел на дороги: восток, запад, север и юг. Арле выстроили на перекрестке.

— Врата откроются через семь дней, — сказал Майкл у него за спиной. — Или через десять, или семьдесят. Господи. — Он сцепил руки и оперся на парапет.

На равнине под Арле теснились палатки и землянки. Осенний воздух уже стал прохладным, дым сотни костров поднимался в небо, аккуратные ряды солдатских палаток уходили вдаль. Под самыми стенами лагеря были полны — тут обитали ополчение Арле и фаланга пугал, как Майкл именовал выживших после червей Некроманта прямо в лицо. А еще были схоларии, их костры, коновязи, небольшой лазарет и огромный шатер офицеров, один из которых теперь стал соправителем императора.

Но за ними стояли ряды пустых палаток, ожидающих армию Изюминки, лагерь бывших наемников, где прекрасно проводили время и много спали ветераны войска Габриэля, лагерь, подготовленный для нордиканцев, где жили пятьдесят новобранцев, прибывших с севера и уже доказавших свое геройство, по крайней мере за пиршественным столом, лагерь для малого отряда Габриэля, еще один для гильдейских Харндона, место для вениканцев и беронцев и еще многие мили белой ленты, очерчивающей площадки для еще не установленных шатров и не разожженных костров. Белые ленты тянулись и тянулись на фоне черной земли, куда хватало взгляда.

— Том будет завтра? — спросил Майкл.

— Или послезавтра. Каждый день, пока он остается на западе, мы экономим дневной запас овса и сена. Все равно он близко. И мы оставим этот город голодным, если Изюминка не привезет припасы. Неважно. Она сделала все, о чем мы просили, и даже больше. Ее шевоше принес нам четыреста телег, полных зерна.

— Но голод все равно близко.

— Да, — подтвердил Габриэль.

Бланш вышла на узкий парапет, а за ней Кайтлин и сэр Георгий Комнин, ныне цезарь.

— А Изюминка? — спросил Майкл, глядя на горизонт. Комнин устроился между двумя зубцами и показал листок.

— Птица. Изюминка идет через Сан-Коломбо. Она сказала… — Комнин улыбнулся, — много интересного о волах. Говорит, что будет через пять дней.

— Прекрасно, — кивнул Габриэль.

Майкл повернулся так, что заходящее солнце осветило его лицо огнем.

— Мы идем по плану. О боже, Габриэль, я думал, что это невозможно. И если астрологи правы, у нас всего шесть дней. Но мы все равно успеваем.

— Это наш новый девиз, — отозвался Габриэль. — Превращаем невозможное в очень, очень трудное.

— Вышью это на знамени отряда, — засмеялась Бланш.

— Еда? — спросил ее Габриэль.

Она достала восковую табличку. Не восковую на самом деле. Из эбенового дерева, гладкого, как будто обожженная глазурованная глина, вот только глазурь была герметической. Мортирмир изготовил шесть таких табличек, они сообщались друг с другом, а запас невидимых страниц был неисчерпаем. Бланш листала эти страницы одним пальцем.

— У нас будет уходить около пятидесяти тонн еды в день.

— Пятидесяти тонн? — переспросила Кайтлин.

— С четырьмя сотнями повозок мы можем увезти только четырехдневный паек для армии, — тихо ответила Бланш.

— Куда увезти?

— Четыреста повозок, — покачал головой Майкл, — и все запряжены лошадьми и волами, которые тоже едят.

— А плевать, — заявил Габриэль. — Обсчитаемся — сожрем животных. Спасибо, милая.

Майкл снова посмотрел на заходящее солнце и равнину.

— Итак, у нас есть семь дней и все больше солдат. Что мы делаем?

— Делаем? Будем тренироваться, как атлеты. Пока солдаты нас не возненавидят. — Он широко улыбнулся. — Мы не собираемся проигрывать, друзья мои. Все должно быть красиво. Так что будем тренироваться. Шесть дней. И все наши герметисты готовят множество прекрасных сюрпризов…

— А что нам делать в седьмой день? — спросила Бланш и улыбнулась, как будто зная ответ.

— А на седьмой день мы устроим праздник. Ну, я считаю, что нам нужен праздник.

Наступило утро. В Арле запели петухи.

Габриэль лежал в постели и смотрел на сияющее золото в своей здоровой руке. Он мог поднять ее и увидеть Бланш в темноте. С каждым днем после тяжелого боя свечение становилось ярче.

— Господи, — сказал он, а затем остановился, не произнеся богохульства, которое даже ему не показалось смешным.

Бланш пошевелилась, нахмурилась и проснулась.

— Габриэль?

— Мой господин? — Анна открыла дверь в спальню.

Габриэль поцеловал жену. Она не ответила так, как он хотел, а вместо этого очень осторожно оттолкнула его. Он попытался настоять, и она толкнула сильнее.

— Эй! — сказал он.

Она резко отвернулась и выругалась. Затем ее эффектно вырвало — залило все белье.

АРЛЕ — ИМПЕРАТРИЦА БЛАНШ

— Беременность. — Кайтлин покачала головой. — Хорошо бы женщинам заниматься только вязанием и чтением книг.

— Что, и мы на что-то годимся? — улыбнулся ее муж.

— Ничего не приходит в голову, — сказала бледная Бланш. — Могу я немного побыть одна? Может, ты нужен императору?

Майкл вздохнул и вышел в кабинет. Перо мастера Юлия летало над пергаментом, император брился. На Павало Пайаме был великолепный алый шелковый кафтан и изумрудно-зеленые шелковые брюки, заправленные в желтые кожаные сапоги, отделанные золотом. Он походил на императора гораздо больше, чем Габриэль. Мамлюк склонился над картой.

Майкл отодвинул деревянный стул от стены, когда объявили о появлении королевы Арле. Она была в мужской одежде: зеленые шоссы, простая коричневая котта, рыцарский пояс. Красивые рыже-каштановые волосы она коротко подстригла.

— Ваше величество, — официально поздоровалась она.

— Ваша светлость, — отозвался император, не вставая.

Мрачный взгляд Клариссы сменился широкой улыбкой.

— Можно еще раз? Мне нравится это слышать.

Все засмеялись. Майкл подошел к камину, налил себе подогретого гипокраса и вернулся к мастеру Юлию. Взял стопку скопированных сообщений с меткой «Империя» и устроился в жестком кресле. Выпил примерно половину гипокраса.

— Готов? — спросил он императора.

— Валяй, — ответил Габриэль.

Альбинкирк. Сэр Шон. Неоднократные сообщения о появлении одайн к западу от Альбинкирка. Одайн в стоячих камнях. Немедленный запрос о магистре.

Лиссен Карак. Аббатиса Мирам. Многочисленные заражения одайн в городах. Идет процесс проверки.

Контратака Аль-Рашиди сегодня вечером. Молитесь за нас. Четыре тысячи двести шесть рабочих, занятых на поле, им нужно жилье. Запрос военной поддержки.

Харндон. Дезидерата лично. Авангард Ранальда Лаклана на реке Альбинкирк.

Гармодий с Лакланом. Чума в Харндоне возникает редко. Сопровождает арьергард лично.

Принц Танкред. Резервная армия союзников движется на запад…

— Мы это приказывали? — Майкл поднял глаза.

— Нет, — ответил Габриэль. — У Гарета Монтроя есть собственные мысли, и он не любит меня.

Майкл снова опустил взгляд.

…движется на запад. Южный берег Кохоктона, помощь сэру Гэвину. Одайн контролируют тварей в лесу. Соблюдается должная осторожность…

— Черт. Он сошел с ума? Он должен помогать Мирам в Лиссен Карак.

— Одайн движутся, — сказал Габриэль. — Значит, они тоже считают, что врата откроются через шесть дней, — он мрачно засмеялся, — одайн ждет почти совершенно пустая земля. Возможно, последние три года войны были не зря.

— Будем надеяться, что Мирам сожжет их сегодня вечером, — заметил Майкл.

Бритва Анны дрогнула, и император поднял голову.

— Подумайте, как быстро отреагировал мятежник, — сказал он.

Морган Мортирмир резал яблоко на столе мастера Юлия, пугая его.

— Это был хаос, — сказал Морган. — Амальгама. Многоликая сущность из мужчин и женщин одайн, восставшая против воли. — Он поморщился. — Яблоко кто-нибудь будет?

— Ты о чем, Морган? — спросил Майкл. Он редко понимал молодого магистра, который пребывал так глубоко в своих мыслях, что говорил загадками.

— О, прошу прощения. Я имею в виду, что это сделал мятежник… умения, признаки и кое-какие возможности, которыми вряд ли будет обладать воля.

— А ты откуда знаешь?

— Я поглотил последнего мятежника, — злобно ухмыльнулся Морган, — я знаю его воспоминания.

Как обычно, ответ Моргана ничего не разъяснил.

— Ладно, — согласился Габриэль, — просто примем это.

Анна сбрила ему бакенбарды, что-то пробормотала и протянула ему горячее полотенце. Он сел и поблагодарил ее. Вошел цезарь Георгий Комнин, поклонился собравшимся, ему поклонились в ответ. Он налил себе чашку гипокраса и пролистал заметки Бланш и Сью о распределении припасов.

Майкл вернулся к донесениям и продолжил читать:

Сан-Батист. Жизель. Приняли репарацию от Митлы и отправили в арьергард. Нет новостей о саламандрах. В пути.

Сан-Коломбо. Элисон. Четыреста пятьдесят одна телега в целости и сохранности следует к цели. Авангард наверху. Три дня, если погода продержится. По саламандрам новостей нет.

— От Гэвина ничего? — спросил император.

— Сегодня ничего, милорд, — ответил Майкл.

— Всё, кроме записки от Изюминки, вчерашнее. Так что от Гэвина вестей нет два дня, а на броде через Кохоктон была серьезная заварушка, — проговорил Габриэль. — Пора предположить, что он проиграл. Плохо.

— Практически гарантированно это так, — согласился Майкл. — Скажи мне еще раз, почему мы отпустили Гармодия и Дезидерату на юг?

— Потому что мы не можем позволить себе потерять Харндон. И потому что на самом деле я не командую королевой Альбы.

— Тебе не кажется… забавным, что сьер дю Корс — более надежный союзник, чем королева Альбы?

— Нисколько, — ответил Габриэль. — Я дважды обыграл дю Корса, а Дезидерата все еще считает, что я ее подданный, а не наоборот. Я, например, женат на ее прачке. Нам повезло, что она вообще отвечает на наши сообщения. Слушай, Майкл. Она суверенная королева. Несмотря на это, она считает себя главой альянса. По многим причинам. Я не могу отдавать ей приказы, но она поступает правильно. Расслабься.

— Но если бы она и Гармодий были в Лиссен Карак…

— Нам бы лучше спалось? Ну да. Но нам всем надо думать о жизни после того, как врата откроются и закроются обратно. И есть еще вопрос, который никто не задал. Как долго врата останутся открытыми? Так или иначе, даже если мы победим, нам нужно будет есть, торговать, возделывать землю и вообще жить. Иначе зачем выигрывать? У Гармодия свои планы, и у Дезидераты тоже. И, если честно, и у Тома, и у Изюминки, и, возможно, у Калли, и Макгилли. Даже Бланш… — И тут дверь в спальню открылась.

Мастер Юлий поднялся. Ему пришлось прерваться с появлением бывшей прачки королевы Альбы. На бывшей прачке был лиловый шелковый киртл и того же цвета шерстяное верхнее платье, отделанное белкой.

— Мой господин, — сказала она.

Габриэль улыбнулся ей.

— Я хочу сказать о своей бывшей госпоже, что она верна нам. Она очень явно осознает, кто именно удержал ее на троне и спас от костра, и ничто, кроме смерти, не помешает ей участвовать в предстоящем бою. — Бланш поняла, что ее голос дрожит. В душе она оставалась верной служанкой королевы Альбы.

Майкл встал и поклонился:

— Прошу прощения, ваше величество. Я… — он сделал паузу, — я просто боюсь.

— Мы все боимся, — сказал Габриэль. — Ищи в этом утешение. Именно страх скрепляет наш альянс. Мастер Юлий?

— Ваше величество, у меня есть сообщение от ваших звездочетов.

— Продолжай, — сказал Габриэль.

Анна держала его камзол, Макгилли — шоссы.

— Ваше величество, они повторили свои расчеты и хотят сообщить результат непосредственно вам. Если вкратце…

— Слава богу, — сказал Майкл вполголоса.

Мастер Юлий покосился на него.

— …вкратце, они более чем уверены в названной дате и времени. Они хотят обсудить возможные разветвления.

— Да, — сказал Габриэль.

— Когда, милорд? — спросил Юлий.

— Сейчас.

Майкл налил им обоим еще гипокраса.

— Напьюсь, как скотина, — пробормотал Габриэль. — Возможно, это лучший способ провести следующие пять дней.

Он протянул руку, чтобы взять чашку, простую чашку из красноватой глины.

— Пресвятая Дева Мария! — не сдержался Майкл.

На красно-коричневом фоне чашки рука императора светилась, как раскаленный металл. Все головы повернулись.

— Майкл! — одернула его Бланш.

— Черт. — Габриэль тоже посмотрел на свою руку. — Да.

— О боже, — сказал Майкл.

— Пожалуйста, не называй меня так, — возразил Габриэль.

Послышался нервный смешок. Пайам нахмурился из-за богохульства, а Кларисса громко расхохоталась. Смех прервался появлением магистров аль-Ширази и бин Маймума, свежих и хорошо одетых. Удивленный смехом бин Маймум развернул свиток, исписанный уравнениями.

— Дамы и господа, — Габриэль взял у Макгилли шоссы, — как видите, я пока надеваю их по одному за раз.

Все, особенно ветераны, снова засмеялись.

Когда Анна и Макгилли принялись затягивать шнурки, он повернулся лицом к ученым.

— Прошу вас, начинайте.

— Ваше величество, — заговорил бин Маймум, — как вы и просили, мы повторили все наши наблюдения и подтвердили ранее вычисленное время, — он слегка поклонился Бланш, — как и просила ее величество, мы нашли ошибки и рассмотрели их с учетом того, что мы теперь знаем о расположении врат. — Он посмотрел на своего спутника: — То, что последует дальше, больше похоже на теорию, чем на установленный факт.

Габриэль натянул узкий алый камзол. Капитан получил множество мелких ран, и левое плечо все еще горело всякий раз, когда он поднимал руку. Макгилли дернул слишком сильно, и Габриэль скривился.

— Прекрати! Не вы, сэр. Макгилли, я не одна из твоих тупых овец, постарайся поосторожнее.

Горец покраснел. Анна подошла слева и ловко натянула узкий рукав, не задев больное место.

— Сила не всегда нужна.

— Все я делаю не так, — с горечью произнес горец и замер.

— Иди отсюда, — сказала ему Анна.

Макгилли выглядел испуганным, униженным и таким несчастным, что Габриэль чуть его не пожалел. Но Анна была права. Он начал сам шнуровать камзол.

— Изложите свою теорию. У вас есть две минуты.

— Ваше величество, мы думаем, что врата будут открываться последовательно, через определенные промежутки времени, а не все одновременно. Последовательность неизменна и зависит от созвездия, которое властвует над конкретными вратами. — Ученый-яхадут подергал себя за волосы. Тревожился он не меньше Макгилли.

Габриэль перестал возиться с камзолом.

— Повторите.

— Есть по крайней мере семь врат, милорд, а вы сами утверждаете, что их целых пятнадцать.

Габриэль кивнул и посмотрел на Моргана, который скрестил руки на груди и закрыл глаза.

— Или двадцать два, — добавил тот.

— Госпожа Юлия проводила свои расчеты для единственных врат, местонахождение которых она знала точно, — сказал аль-Ширази.

— Лиссен Карак, — ответил Габриэль, почти довольный.

— Да, милорд. Это…

— Бога ради. То есть разница между Арле и Лиссен Карак составляет около трех дней.

— Вы все правильно поняли. — Восточный ученый поклонился.

— Это нам на пользу, — сказал Морган.

— Как это? — не понял аль-Ширази.

Морган не открывал глаз.

— Не похоже, что эти врата приведут нас к Лиссен Карак, — сказал он, как будто это было очевидно.

— Ты хочешь быть властелином всех миров? — тихо спросила Бланш.

Габриэль закрыл глаза и погрузился в ту часть позаимствованного у Аль-Рашиди Дворца воспоминаний, где хранились его карты. Не совсем карты. Скорее это были маршруты паломничества, списки посещенных мест.

— Павало, — позвал он, — это же вы возглавили поход в утраченную библиотеку?

— Да, — ответил Пайам.

— Вы видели… карты, графики, маршруты. — Габриэль не смотрел на него.

— Да. Я их видел. Я запоминал их, запечатлевал в своем уме и отдавал своему господину.

Голос Пайама был густым и низким, но в нем слышался очень сильный, пусть и давно обузданный страх.

— Сколько им было лет? — спросил Габриэль.

— Очень старые, — сказал Пайам. — Такие же, как самые древние вещи в библиотеке.

Габриэль по-прежнему не открывал глаза.

— Когда немертвые напали на библиотеку?

— Еще до появления мятежника, — ответил Морган. — Да, Габриэль. Эта игра идет уже очень много времени.

— Может ли Эш узнать, предположить или поверить, что у нас есть эти списки?

— Это зависит от того, считаем ли мы, что у мятежника есть союзники, — сказал Морган.

— Сколько всего нужно узнать, — расстроился Габриэль.

— Да, мой господин, — кивнула Бланш, — но теперь у тебя есть три дня, а раньше не было ни одного. — Она нерешительно улыбнулась.

— Я, очевидно, глуп. — Георгий Комнин пожал плечами. — В чем дело?

Габриэль открыл глаза.

— А вот в чем, Георгий. Не все врата соединены между собой. Нельзя просто войти в одни врата и выйти в любом месте. Это как… морские порты, между которыми лежат разные моря. Довольно легко добраться до Галле из Ливиаполиса или до Генуи из Харндона. Да?

— Черт, — моргнул Майкл, — я думал, мы собираемся…

— Да, — сказал Габриэль, — я тоже надеялся, что мы просто войдем во врата и будем сражаться. Но это не сработает. У Аль-Рашиди были основные списки, теперь они у нас с Морганом.

Майкл ахнул, осознав, о чем идет речь.

— Мы идем в другие миры.

— Мы ведем туда самую большую человеческую армию с тех пор, как Аэций победил при Чалуне.

Повисла мертвая тишина.

— И у нас будет три дня, чтобы пересечь эти миры, найти правильные врата, отбить их у союзников Эша и выйти к самому Эшу, — продолжил Габриэль.

— О боже, — сказал Майкл, но улыбнулся, потому что улыбался Габриэль. — Это же хорошо?

— Лучше, чем ни одного дня, — пояснил Морган.

Майкл смотрел на звездные карты, мало понимая, что видит.

— Но… нам же нужен ключ, чтобы открыть врата?

— Он у тебя, — ответил Габриэль. — По крайней мере, мы на это надеемся.

Бланш отвернулась, а Кларисса вздохнула.

— Очень много надежд, — сказала королева Арле.

ВНУТРЕННЕЕ МОРЕ — АНЕАС МУРЬЕН

Анеас и мастер Смит не ложились дольше всех. Мертвых похоронили, за ранеными ухаживали со всем возможным тщанием.

— Когда придет Орли? — спросил Анеас. — Не хочу ждать.

Мастер Смит курил.

— Он должен прийти немедленно или не приходить вовсе. Но на самом деле он придет завтра, или Эш явится сам и заберет источник, и тогда у нас не будет сил его остановить.

Анеас кивнул и взял предложенную трубку.

— Или не придет, — продолжал мастер Смит. — Как только я настрою источник на себя, Эш не сможет забрать его, не явившись лично. Орли должен нанести удар в ближайшее время. А благодаря вивернам мы можем наблюдать за его приближением.

— Он мог бы прийти сегодня вечером, — сказал Анеас. — Мы его сегодня не видели.

— Ты наделяешь его сверхчеловеческими способностями. Наш враг мог бы прийти сегодня ночью. В таком случае я бы оказался против него наполовину живым и, вероятно, погиб бы. Но через день или около того у меня будет безграничный колодец силы, более глубокий и полный, чем даже в Круге змея в Зеленых холмах. А даже там, как ты помнишь, наш враг не хотел сражаться со мной.

. — Колодец? — От усталости Анеас не боялся задавать вопросы дракону.

— Что-то вроде того. Это скорее совпадение эстетики и силы, но ты можешь думать об этом как о колодце. — Мастер Смит потянулся за трубкой. — Прикрой меня еще на один день.

— Сколько угодно ради шанса скрестить мечи с Кевином Орли. — Анеас прищурился, его глаза блеснули в сумерках.

Мастер Смит мрачно улыбнулся.

— Людям нужен отдых. Они понесли потери, и, насколько мне известно, люди тратят время на скорбь. И это к лучшему.

— Драконы не скорбят? — спросил Анеас.

— По моему опыту, среди драконов редко возникает близость, которая необходима, чтобы скорбеть. Мы больше привыкли радоваться. — Мастер Смит выпустил превосходное кольцо дыма прямо в луну.

— Ты не останешься?

— Могу остаться, — сказал мастер Смит после долгой затяжки. — Я все еще слаб и тяжело ранен. Тело, которое ты видишь, сделано из глины. Я не могу стать драконом, я умею летать не лучше… тебя. Только прихоть подменыша дала мне возможность выжить. Если бы я всего лишь удержал это место, я бы все равно послужил вам.

На залитый лунным светом пляж вышла Ирина.

— Нам? — переспросила она. — Разве мы не твои инструменты, мастер дракон?

Мастер Смит снова глубоко затянулся и передал ей трубку.

— Я очень стараюсь относиться к вам как к союзникам. Я боюсь вас, но не ненавижу. На самом деле вы мне очень нравитесь.

— Особенно я?

Анеас переводил взгляд между ними. Он почувствовал странную ревность — он знал Ирину достаточно хорошо, чтобы понять, что она флиртует.

Дракон тихо рассмеялся.

— Иногда, — признался он. — Я часто восхищаюсь дочерями человеческими.

— Так, что твое дьявольское семя посеяно по всей Новой земле. — Она передала трубку Анеасу, достала из сумки фляжку, выдернула зубами пробку и протянула фляжку дракону.

Он понюхал и выпил.

— М-м-м. Засахаренное вино. Да, Ирина. Признаюсь. Мне доставляет удовольствие давать людям оружие, необходимое им для выживания.

— Свою кровь.

Он пожал плечами.

— Постоянно взращивал и укреплял ее, особенно на севере страны, — продолжила Ирина.

Анеас задержал дыхание.

— Пока она не достигла пика величия в семье Мурьен.

Дракон сделал еще один глоток и передал бутылку Анеасу.

— Браво.

— И твои враги ничего не заметили. Они упустили эту твою уловку, и ты тысячи лет играл в игру родословных и королей. Эш думал, что ты собираешь союзников для войны, а ты разводил их, как скаковых лошадей. Раса воинов-колдунов. Или две, или три.

— Как так вышло, что ты не стала императрицей? — спросил мастер Смит.

— Я все делала правильно. Вот только ты победил. Ты справился так хорошо, что твое орудие теперь опаснее тебя самого.

Анеас стоял молча. Он передал вино Ирине, которая сделала большой глоток и протянула фляжку мастеру Смиту.

— Вино очень хорошо сочетается с трубкой, — сказал он извиняющимся тоном. — Ирина, даже если я соглашусь со всем, что ты сказала… разве ты не согласна, что это не принесло людям вреда, но принесло пользу?

Она глотнула вина.

— По-моему, мы уже должны были все допить.

— Не ограничивай меня в маленьких хитростях, — улыбнулся дракон.

— Гауз Мурьен с тобой не согласилась бы. Не так уж приятно быть племенной кобылой.

— Моя мать не была ничьим орудием, — горячо сказал Анеас.

— Сколько других пострадало? — спросила Ирина.

— Если бы я хотел причинить тебе вред, я бы это сделал, — ответил дракон. — У людей есть собственная воля. Гауз никогда не была моим орудием.

— Мы для тебя просто породистые лошади, — вдруг сказал Анеас. — Господи…

— Вы сами делаете это с собой, — Смит посмотрел на далекие звезды, — а у меня получается намного лучше. Анеас, прежде чем ты приступишь к обвинениям, раз уж отцеубийца разгадала мой скромный план, могу ли я заметить, что и без меня врата бы открылись, но в Альбе было бы не больше одаренных магов, чем в Этруссии или Галле.

Он вдохнул запах сосен. Трубка почти погасла.

Лунный свет озарил его бледное лицо и темную бороду, и на мгновение он показался демоном.

— И да, Ирина, я нахожу тебя привлекательной. Даже твое… сияние. — Он поклонился. — Я не стану больше вмешиваться. Анеас, я останусь здесь, пока не выздоровею или пока альянс не придет в отчаяние. Я прошу тебя защитить меня от нашего общего врага, пока я слаб.

— И что нам делать? — спросил Анеас у Ирины. Он запретил себе думать о своей семье как о племенном стаде. При этой мысли его мать улыбнулась бы. Или сплюнула.

Ирина посмотрела Анеасу в глаза, но первая отвела взгляд.

— Надо убить Орли. Я буду спать спокойнее, зная, что он мертв. Можем ли мы победить его?

Анеас пожал плечами.

— Мы уничтожили очень много лодок, и он, должно быть, шел прямо за ними, если может атаковать скоро. Мастер Смит настаивает, что, если Орли не нападет в ближайшее время, контроль над колодцем будет перехвачен.

— Значит, либо он нападет сейчас, пока шансы равны, либо никогда, — сказала Ирина, допивая вино. — У нас почти нет часовых.

— Просчитанный риск, — сказал Анеас. — Тессен и Льюин могут не спать.

— А если он придет и мы его победим?

— Я не решаюсь давать советы в такой запутанной ситуации, — ответил мастер Смит, — но я бы предложил идти на юг, когда опасность минует. И найти… Тапио.

Дракон замер, как будто нюхая воздух.

— Тапио примерно в ста пятидесяти лигах отсюда, плюс-минус болото. Пойдя на юг, вы найдете его.

Анеас заморгал. Он засыпал стоя, голова сама опускалась на грудь.

— Десять дней пути?

Смит улыбнулся нечеловеческой улыбкой.

— Или не так много. Спроси меня при свете дня. Тебе нужно поспать. Даже мне нужно поспать. Спокойной ночи.

Ирина поцеловала его в щеку.

— Спокойной ночи, дракон, — сказала она.

Он рассмеялся, но только тогда, когда оказался далеко на берегу.

— Ох, — сказал он темноте, — какие же мы, смертные, дураки.

Позади него Ирина обняла себя за плечи. Осенний воздух был прохладен.

Анеас посмотрел на нее.

— Ты бы…

— Пошла спать? — Она наклонила голову набок. — Так странно. Всего три недели назад я купалась каждый день, иногда дважды, и я была очень внимательна ко всем мелочам, даже привередлива. И осторожна. И безжалостна, потому что думала, что так нужно.

Она посмотрела на звезды.

— Я за эти недели узнала больше, чем из всех на свете свитков и книг. И все равно мне очень страшно.

Она подошла к нему, и он вздрогнул, положила руку ему на затылок и так прижалась губами к его губам, что их зубы стукнули друг о друга.

Анеас мгновенно проснулся. Сердце заколотилось в груди.

У нее был привкус вина и гвоздики. По гвоздике он понял, что она заранее решила поцеловать его. Это обнадеживало. И очень на нее походило.

Он гладил ее спину, пока она ощупывала языком его рот, и старался не думать. Она совершенно не умела целоваться. Вообще. Она была неуклюжей, как его первый любовник. И храброй. А еще она была женщиной.

— Нет, дурочка. — Анеас засмеялся.

— Ой. — Она отпрянула. Глаза у нее сверкали. — Извини. Я должна была попробовать.

Он смотрел на нее, освещенную луной.

— Я такая глупая…

— Помолчи.

— Нет, ничего. Я думала, может быть…

— Ирина!

— Прости, — сказала она, отступая назад.

«Неужели ты такая умная, что стала совсем дурой?» — мог бы спросить он, но у него хватило ума промолчать. Вместо этого он осторожно коснулся ее губами. Она раскрыла глаза и чуть не сделала шаг назад, но потом вернулась. Покачнулась.

— Ой. — Она вырвалась на свободу.

Анеас поклонился и ухмыльнулся.

— Ой, — снова сказала она.

— Что, разыграем в кости Смотрит на Облака? — спросил Анеас.

— Нет, — хихикнула Ирина и покачала головой. — Разве мы не должны стоять на страже?

— Я бы так и несколько страж простоял…

— Правда? — Ирина снова поцеловала его. — Нет. Я бы не заметила дракона. Чертово тело. — Она отошла. — Нет уж, я не собираюсь проигрывать Кевину Орли потому, что вдруг научилась целоваться.

Анеас рассмеялся.

— Я только что обнаружил, что ненавижу его не сильнее всех. Но я его убью.

Ирина собиралась уйти, но остановилась и оглянулась.

— Но я убью его первой. А теперь мы на страже.

Анеас рассмеялся про себя, когда она ушла на свой пост. Он ощущал вкус гвоздики во рту и думал о Рикаре Фитцалане. И о том, что такое — быть герцогом Фракейским.

РИДСДЕЙЛ — СЭР ГЭВИН МУРЬЕН

Ридсдейл считался западной границей Альбы. Ни один королевский указ за пределами Ридсдейла ничего не значил, а слова «на запад от Ридсдейла» означали — Дикие. Впрочем, иногда этой фразой описывали чью-то неправоту или идею, слишком безумную, чтобы ее можно было рассматривать всерьез.

Стена проходила через Ридсдейл. Интересное это было место. Ридом назывался небольшой ручей с ржаво-красной водой, который вытекал из крупного месторождения железа в Лакхеде и почти незаметно вливался в Кохоктон. Местность к западу от Стены представляла собой сплошные холмы и болота, и только дорога императрицы Ливии, сложенная из нескольких слоев камня на горе щебенки, шла на запад через хребты на южном берегу Кохоктона, вплоть до Дайксдейла, где Ливия проиграла сражение, потеряла легион и утратила желание завоевать Новую землю почти две тысячи лет назад.

На Стене в Ридсдейле сохранились башни через каждую милю. Иногда в них располагался небольшой гарнизон из ополченцев. Тут же стояли высокие ворота с тремя башнями. Их перестраивали раз двадцать, а большую мраморную статую императрицы снесли, заново воздвигли и обезглавили, а потом бесчисленное количество раз приставляли ей головы разных монстров или чиновников. Каменный плащ разбился, и его осколки походили на крылья, так что местные звали ее Ангелом или Крылатой Ливией. Влюбленные пары приходили потрогать ее, и каменные ноги в древних военных сандалиях вытерлись до гладкости. К железной решетке центральных ворот, огромной и очень внушительной, привязали тысячи локонов, так что в осенних сумерках она казалась меховой. Предприимчивые кавалеры взбирались на верхние ступени, чтобы доказать свою любовь.

За воротами, примерно в тридцати шагах к востоку от Стены, тянулась дорога, крепкая, с водосточными желобами, мильными столбами и полуразрушенными почтовыми станциями. Когда-то в Ридсдейле был большой военный мост, последний мост через Кохоктон. Его сломали при старом короле, но быки еще стояли. С другой стороны Стены тоже шла дорога, а сама Стена была высотой почти пятнадцать футов. В мирное время она отлично сдерживала овец.

Граф Западной стены подъехал на закате в сопровождении сэра Грегарио и шести сотен рыцарей и пехотинцев. Остальная часть армии растянулась на десять миль, а он поскакал вперед, чтобы открыть ворота и посмотреть, можно ли найти в городе хоть что-нибудь. например горячую еду или место в казарме. Его людибыли на последнем издыхании, они еле шаркали по дороге, глаза у всех ввалились. Прошло полтора дня, после того как Эш в ярости спустился с темных небес, и с тех пор армия не останавливалась. Командир гнал их вперед, в ужасе от мысли, что великий дракон вернется и прикончит их, пока они будут беззащитны.

На башнях и воротах стояли люди. Ополчение Ридсдейла в красно-коричневых шерстяных плащах поверх побуревших кольчуг, суровые люди, которые жили на границе и видели больше боев, чем все ополченцы в стране. Их было всего несколько сотен, но их хорошо смазанное снаряжение и начищенные мечи позволяли Гэвину надеяться на лучшее.

— Милетт, милорд, — сказал седовласый мужчина в красивом этрусском шлеме-шапели. — Я тут капитан, Ральф Милетт меня зовут. У меня есть шестьсот верных людей, да еще тысяча в городе, но у них оружия нет, и они годны только копать — фермеры всякие, да новички с востока.

Милетт произнес слово «восток» как ругательство.

Сэр Гэвин оглянулся на ворота.

— За мной идут больше десяти тысяч солдат, капитан. Среди них есть Стражи, боглины и ирки. Я ожидаю, что моих союзников примут достойно.

— Не здесь, — сказал мужчина в красивой кольчуге.

Раздалось ворчание.

Зеленый граф осадил лошадь.

— Послушайте, — сказал он. — У меня вообще есть армия только потому, что Стражи, и медведи, и боглины, и ирки сражались как львы. Мы выдержали шесть сражений за три недели. Кто-то из вас, фермеров, понимает, что это значит?

— Не надо нас оскорблять, — сказал Милетт. — Здесь много добрых людей, которые сталкивались с Дикими.

— Ни одно чертово чудовище не минует эту стену, — поддержал его кто-то.

— Захлопни пасть, Роб Хьюитт, — сказал капитан.

— Нас убьют, — ответили ему. Остальные закивали.

— Послушайте, господа, — сказал Гэвин. — Мы союзники. Мы сражаемся с врагом вместе.

— Чудовища — враги нам, — отозвался первый. — А ты кто вообще такой?

— Я — граф Западной стены. А ты?

— Я свободный фермер по имени Роб Хьюитт, и я не подчиняюсь ничьим приказам. Чудовища человеку враги, а сатане пособники. — Он посмотрел вокруг. Гэвин понимал, что его все поддерживают.

— Что ж, мастер Хьюитт, я командор королевы на западе, а также лорд этих земель…

— Лорд? Да в задницу…

— Заткнись, Роб, — сказал кто-то.

— Так повстанцы говорят, — заметил капитан.

— Пусть продолжает, — велел Гэвин и спешился. Его встревоженный оруженосец тоже спешился и взял лошадь.

— Ты явился сюда и раздаешь приказы. А я говорю, вали в свой замок и оставь нас в покое. Нам не нужны такие, как вы.

Хьюитт стоял на месте, уперев руки в бока. Люди закивали. Гэвин поджал губы.

— Мастер Хьюитт, десять тысяч человек и монстров сражались последние шесть недель, чтобы вы спокойно пахали землю…

— Хрень полная. Мы сами себя защитим, без тебя.

— Они идут по этой дороге, — продолжал сэр Гэвин. — Я ожидаю, что вы накормите их и поможете им построить лагерь.

— А платит кто? — спросил Хьюитт. — Я никого кормить не стану. Золото покажи сначала.

Капитан ополчения явно расстроился.

— Мой господин… — начал он.

— Нет уж, никаких господинов. — Хьюитт помахал людям, стоявшим позади него. — Правда? Никаких тварей и никаких лордов.

Гэвин двинулся вперед. Теперь у ворот собралась уже целая толпа: ополчение, альбанские рыцари и оруженосцы. За Гэвином последовали сэр Грегарио и еще дюжина человек. Хьюитт стоял на месте.

— Я приказываю вам пропустить нас, — строго произнес Гэвин.

— Отвали. К северу от реки есть еще одна дорога, — сказал Хьюитт, — и никаких ферм.

— Это измена, — заметил Гэвин.

— А что мы видели от твоего королевства? — Хьюитт пожал плечами. — Только войну и чуму. Хочешь пустить за Стену монстров? Ты предатель. Все, что здесь есть, мы сами сделали. Мы, а не ты.

— Каждый рыцарь, умерший за последний год, умер за тебя, дурак. Каждый рыцарь, каждый лучник, каждый ирк и боглин, погибшие в сражении за альянс, погибли за вас. И ты ничего не делал. На тебе этрусский шлем, оплаченный королем, меч твой из Харндона, стену выстроила Ливия, а не ты. Дороги содержит королева.

— Слова, — сказал мужчина. — Все это слова.

Все больше и больше рыцарей теснились у ворот. Оружия пока не доставали. Гэвин стоял вплотную к Хьюитту.

— Если я прикажу своим рыцарям взять ворота, — сказал Гэвин, — вы все умрете.

Хьюитт обнажил меч.

— Многие из вас тоже умрут, — Хьюитт поднял меч и угрожающе наставил его Гэвину в грудь, — и ты первый.

Гэвин отобрал у него меч. Он схватил лезвие левой рукой и вывернул кисть ополченца, выдернув оружие ладонью в стальной перчатке. Правой он ударил в кольчужное плечо и без особых усилий швырнул Хьюитта на землю.

Мечи покидали ножны.

— Не такого я ждал в первом вольном городе Альбы. — Гэвин приставил острие меча к горлу поверженного. — Предательство и неблагодарность.

— У нас не все такие, — сказал капитан Милетт. — Простите, милорд.

— За нами идет армия из миллиона монстров во главе с драконом размером с ваш город. Миллион, капитан. Когда наступит утро, посмотри на запад. Посмотри на столбы дыма, что поднимаются из земли. Наш враг с помощью магии создал огненные горы. Это наш общий враг. Все свободные народы объединились. Мир балансирует на острие ножа. — Гэвин посмотрел на человека у своих ног: — Я без колебаний перережу все население вашего города, чтобы предотвратить поражение в войне. Это понятно?

— Да не может такого быть…

— Тем не менее так оно и есть. Давайте условимся, господа. Мои люди возьмут под контроль ворота. Потом мы разобьем лагерь, а вы принесете еду. Если еды не хватит, мы возьмем ее сами. У меня нет времени на нежности, поэтому я убью любого, кто встанет у меня на пути. И, капитан, если вы стерпите эту измену, вы станете моим личным врагом. Вы отвечаете за своих людей лично. Я оставлю мастера Хьюитта и двадцать его дружков в заложниках. Возьми этого человека, — велел он Грегарио.

— С удовольствием. Вставай, предатель.

Рыцари Альбы и Брогата быстро шли через ворота. Было видно, что ополченцы думали о драке, но думали слишком долго, пока везде не оказались рыцари в доспехах.

— Я надеялся найти здесь друзей, — резко сказал Гэвин капитану. — Не заставляйте меня думать о вас как о покоренных врагах. Мне нужна еда для десяти тысяч человек.

— Милорд, — сказал капитан, — никто не отдаст свою еду добровольно. Иначе зимой мы будем голодать.

— Зима будет тяжела для всех. А если Эш победит, будет еще тяжелее.

— Сладко поешь, — выплюнул обезоруженный ополченец. — А чего сам себе еду не растишь, благородный?

Гэвин не слушал его.

— Еда, — велел он. — Около двадцати тонн.

— Двадцать тонн? — Милетт побледнел.

— Пятьсот голов крупного рогатого скота и пять тонн зерна, — сказал Гэвин.

— Вы нас разорите!

Гэвин пытался сдержаться. Он слишком устал, чтобы даже двигаться. Поэтому он оглянулся на двоих своих выживших оруженосцев и отряд сэра Грегарио, которые уводили дюжину ополченцев и Хьюитта.

— Еда, — отрезал он. — Прямо сейчас.

Вскоре прибыл обоз, а затем и армия. Несмотря на потери на бродах, обоз спасся. Ставили шатры, разводили костры из дров, привезенных испуганными йоменами на тяжелых телегах. С обозом появилось ополчение Брогата, а также альбанские и морейские копейщики и фракейские ветераны, которые шли с Деметриосом, а теперь отбывали наказание за измену армии запада. Ленты гильдий Лорики когда-то были ярко-фиолетовыми и золотыми, но так поблекли за долгую кампанию, что цветом напоминали осенние листья. За морейцами шли медведи клана Длинной Плотины, которых теперь вели Каменный Топор и Бузина. У медведей болели лапы и слезились глаза, но, почуяв запах съестного из-за Стены, они зарычали. Небольшая кучка местных жителей смотрела, как они входят, и посмеивалась. Затем явились Стражи во главе с Моган.

Над ними никто не пытался глумиться. Стражи излучали страх, и толпа просто растаяла. Моган коротко обняла сэра Гэвина и увела своих в два отведенных для них каменных амбара.

Ирки Н’Гары вошли в город, высоко держа головы, сверкая бронзовыми кольчугами, а перед их строем ехала Тамсин. Но толпа уже разбежалась, и некому было их увидеть, поприветствовать или проклясть. Ирки размещались в шатрах: умерло достаточно народу, чтобы шатров хватало всем.

— Тридцать дней отступления, и мы не потеряли ни единой телеги, — сказал Гэвин.

Сэр Грегарио впервые за несколько недель снял доспехи. Он только неопределенно пожал плечами и откусил еще кусок жареного мяса.

— Ммхф, — сказал он, держа в руках уже четвертую тарелку.

Они сидели в огромном зеленом шатре сэра Гэвина, обшитом зеленой шерстью и отапливаемом жаровнями с углем.

— Прости?

Грегарио вытер рот.

— Я хотел сказать, что мы не так уж плохо справились.

— Я потерял почти половину армии.

— Или сохранил больше половины армии, — криво усмехнулся Грегарио, положил еще кусок говядины на хороший белый хлеб и съел. — Одежда уже высохла. Какие у нас планы?

Гэвин вытянул ноги в сапогах.

— Нам нужно торопиться. Для герметической защиты у нас остались Тамсин и какие-то университетские неудачники, так что сражаться мы не можем. Нужно как можно скорее уйти под защиту стен Лиссен Карак.

— Через мост? — спросил Грегарио.

— Да, — сказал Гэвин.

— Значит, нам нужно дойти до моста быстрее врага.

— Да, — подтвердил Гэвин. — И нам нужно найти Тапио. Я надеялся убедить ополченцев положить доски на опоры старого моста.

— Это вряд ли. — Грегарио нахмурился.

Сэр Гэвин кивнул, соглашаясь.

— Пусть поспят несколько часов, поедят еще раз, и выступаем.

Он все еще зевал, но достал пенал и стал писать сообщение. Ему пришло в голову, что он опоздал почти на тридцать часов с сообщением о битве при броде и что многих это явно напугало.

В голову ему кое-что пришло, и он разбудил Грациса.

— Прости, парень, — сказал он.

Морейский оруженосец выглядел как безглазый крот, вытащенный на свет.

— М-м-м?

— Найди леди Тамсин. И одну из имперских птиц. Как можно скорее, а потом снова можешь дрыхнуть.

Если Тамсин и спала, она не подала виду. Если ее и беспокоило то обстоятельство, что от гибели армию защищала только ее сила, этого она тоже не показывала.

— Гэвин? — тихо позвала она и, пригибаясь, вошла в шатер.

Он встал и поклонился.

— Простите, что разбудил вас, ваша милость, — сказал он. — Можете ли вы заколдовать птицу, чтобы она нашла Тапио?

Она задумалась только на мгновение.

— Да.

— Тогда у Тапио будет птица. И он сможет нам писать. И Алкею, и Габриэлю.

Гэвин постучал по зубам пером, Тамсин рассмеялась, материнским жестом протянула руку и вытерла чернила в уголке его рта.

— Ты как ребенок, который объелся ягодами.

— Черт. — Гэвин посмотрел на чернила, а затем умолк и позволил Сказочной Королеве волшебством убрать пятно. — Приятно, что я все еще могу быть забавным.

— Немного поспишь, и к миру вернутся краски, — улыбнулась она.

— Правда?

— Ну, лучше думать так, чем наоборот.

Когда явился курьер с огромной черно-белой птицей на руке, Тамсин долго говорила с ней, а В.13 наклоняла голову набок, будто слушала.

— Она понимает? — спросил Гэвин. — И что отвечает?

— Она хочет еще курицы. В основном это все, что они говорят, если честно.

Вошел и поклонился Грацис.

— Капитан Редмид хочет видеть вас, милорд.

Вошедший Харальд Редмид кланяться не стал.

— Враг прошел броды. Все войско идет на восток. Сегодня утром какие-то боглины пересекли брод и пощупали арьергард. — Он улыбнулся. — Им это понравилось, теперь они все с Экречем.

— А дракон? — Гэвин вздохнул.

— Никаких следов, — сказал Редмид. — Я последний, кстати. Все уже за Стеной. Я слышал, у тебя возникли сложности с местными?

— Повстанцы. — Гэвин сумел улыбнуться.

Улыбаться Редмид тоже не стал.

— Когда все это закончится… когда враг перестанет нависать над нами, изменится ли что-нибудь?

— Что должно измениться? — Гэвин нахмурился.

— Справедливость, — сказал Редмид. — Правосудие для бедных. Конец рабству.

— Эти люди не хотели справедливости для бедных! Они хотели сберечь свое зерно и сделать вид, что им никто не нужен. У нас с тобой больше общего, чем у любого из нас с такими, как они.

— Это всегда смешно, — кивнул капитан егерей. — Я миновал эту границу раз пятьдесят. Жители города присоединятся к моему брату, назовут себя повстанцами и будут сражаться с вами, дворянами, но куда больше похожи на повстанцев те, что стоят на стенах.

— Это все страшно утомительно. — Гэвин вздохнул.

— Представьте, что должен чувствовать человек, который целый день идет за плугом, чтобы все зерно получил кто-то другой. Послушайте, милорд. Вы хороший командир, люди охотно идут за вами. Я говорю это как мужчина мужчине. Как друг другу. Когда война закончится, все эти мужчины и женщины — ополчение Брогата и Альбы, городская стража и гильдейцы, — неужели вы думаете, что после трех лет войны за освобождение от тирана они просто исчезнут? Как вы думаете, когда-нибудь мои егеря снова смогут считать повстанцев врагами? Все изменится. Вы с братом можете возглавить это… а можете погибнуть. Ополчение? Да, они глупые, упрямые и закоснелые. Но говорят по делу.

— Кажется, я недостаточно тебя загружаю, раз у тебя есть время на политическую болтовню.

— Это не болтовня, милорд, — сказал Редмид. — Мы не будем драться с Эшем, чтобы снова стать рабами.

Гэвин уронил голову на руки.

— Хорошо, Харальд. Я понял. Можем ли мы теперь вернуться к войне? Хотя нет. Иди спать. Мы выставили людей на стенах и у ворот. Утром мы выступаем.

— Одна ночь сна? Я бы сутки проспал.

— Может быть, когда-нибудь… Слушай, я тебя правда понимаю. Мы не галлейцы. И у моего брата есть планы больших перемен.

Редмид-старший усмехнулся.

— Так-то лучше. Мы же не просто сражаемся. Мы что-то создаем. Что-то новое.

— Создадим, если выживем, — устало кивнул Гэвин.

Когда егерь ушел, он закончил свое донесение и отдал его F.34.

F.34

F.34 поднялась в дождливую тьму сентябрьской ночи над Кохоктоном, приготовившись ко всем опасностям воздуха, и устремилась на восток, время от времени залетая на северный берег реки, проносясь над бесконечной армией боглинов, которые спали, беспечно распластавшись в грязи и песке, над пещерными и болотными троллями, упырями и Стражами. Незадолго до рассвета она почувствовала, что что-то большее летит на север, и повернула на юг, прочь от своей цели, которая пылала перед ней, как маяк. Увидела двух виверн в первых лучах холодного сырого рассвета и легко обогнала их. F.34 не учили различать разных созданий, она просто избежала возможной опасности, отклонившись далеко на юг, к Альбину, и, по странному совпадению, пролетела над огромным домом Уэйлендов, где в более счастливые времена лорд Грегарио давал большие пиры и отправлял правосудие.

Миновав реку Альбин, птица повернула на север и двинулась к Южному броду. Пролетела над часовней, где когда-то бывала Амиция, а сейчас, несмотря на темные времена — или благодаря им, — оказалось удивительное количество паломников, которые почти похоронили ее алтарь под цветами и подношениями.

Птица летела дальше, наступал новый день, и наконец, резко взмахнув крыльями, она опустилась на насест в северной башне цитадели. Одетый в черное и белое имперский курьер дал ей целую курицу и снял трубку с лапы. Ее работа была сделана, а вот курьер отнес тоненькую трубку этажом ниже, открыл и переписал дважды. Оригинал он вложил в новую трубку, которую унес I.31, поднявшийся в утренний воздух. Его подхватил теплый ветер, и он помчался на восток, навстречу восходящему солнцу. Первая копия досталась Е.49, который совершил самый короткий перелет за всю неделю, примерно за час добравшись до Лиссен Карак, где сообщение прочитала сама сестра Мирам.

A F.34 полетела дальше, хлопая крыльями, поднимаясь в теплом воздушном потоке все выше и выше, минуя перевал через Зеленые холмы. Ближе к вечеру она плавно заскользила над западной равниной Мореи. Посередине равнины стоял Мидлбург, и птица пролетела над крепостью, где частенько бывала. Сегодня ей выпала более важная миссия, и она летела дальше. Она устала, но ей повезло с погодой, и не успело сентябрьское солнце опуститься в облака пепла за ее спиной и осветить небо багрово-оранжевым, как птица увидела море и последним долгим нырком опустилась в руки сокольничего в вольере для посыльных в конюшнях императорского дворца Ливиаполиса. Она казалась измученной и исхудавшей. Сокольничий взвесил ее и отправил в клетку, где дремали птицы, негодные к немедленному вылету.

Трубку с ее ноги снял не простой посыльный, а сам сэр Алкей, регент Мореи. Алкей прочитал сообщение и улыбнулся.

— Три экземпляра. Готовь птицу в Арле, императору надо это увидеть.

Е34 было все равно, ей уже дали курицу. В дело вступила Е.2. Она летала на большие расстояния и очень быстро, ее почти никогда не отправляли поблизости из-за ее мощного телосложения и чрезвычайной выносливости, и теперь она трепетала от радости. Спешка в голосе господина сама по себе была поводом для радости: она полетит!

Посыльный принес ей пилюлю. Она знала, что это означает миссию. Пилюля походила на твердую золотую бусину, хотя сусальное золото было лишь проводником для герметиста, прокладывавшего путь.

Е.2 проглотила пилюлю и сразу все поняла. Она закивала и принялась прыгать на месте, пока для нее готовили письмо. Императорский посыльный снял ее с насеста и погладил по черно-белой голове.

— Это для тебя как рождество для детей, да, малышка? — прошептал он.

— Кто это? — спросил Алкей.

— Е.2, милорд. Одна из лучших.

— Такая умная птица, — проворчал Алкей. — Точно стоит отпускать ее в глухую ночь?

— В ее инструкции есть рисунок звезд. Ночью лучше, чем днем.

Алкей посадил большую птицу себе на руку, а посыльный закрепил трубку и проверил печати.

— Готово, — сказал посыльный.

Алкей кивнул.

— Вы все герои, мои дорогие, — сообщил он птицам, восседавшим на полусотне насестов, — без вас мы бы ничего не смогли. Лети, дружочек. — Он поднял кулак, и Е.2 рванулась в воздух.

Она слетела с башни конюшни, по спирали вознеслась над Ливиаполисом, используя тепло города, чтобы подняться над прохладным воздухом, идущим с гор на западе, и устремилась к морю. Оно походило на бесконечную лужу чернил. До полнолуния оставалось восемь ночей, и луна прибывала, отбрасывая дорожку света на черную воду. Птица мчалась, сильно взмахивая крыльями, пролетела на высоте девяти тысяч футов, гонимая сильным ветром, над островами, не глядя на россыпь огней внизу, где перепуганные рыбаки поднимались на холмы, чтобы спастись от чудовищ из глубин. На высоте девяти тысяч футов морские чудовища ей не угрожали. Утро застало ее над большой речной долиной, в сером рассветном свете птица пронеслась над Лукретом, а затем повернула на юг и восток навстречу солнцу со скоростью двести миль в час.

Утренние петухи не успели замолкнуть, а она уже пожирала цыплят в башне Арле, не обращая внимания на торжествующие возгласы императора людей.

— Вам нужно немедленно это прочитать, — сообщила Анна, будя своего хозяина. Интересно, будет ли когда-нибудь она сама спать, положив голову на мужское плечо? Бланш так прижималась к мужу, что Анна улыбнулась, но улыбнулась грустно.

— Плохие новости? — Габриэль сел. Он был готов к этому уже два дня. Молчание не сулило ничего хорошего. Лиссен Карак пал? Гэвин умер?

Все это возможно. Так много риска, так мало определенности…

— Хорошие новости, ваше величество.

Анна протянула ему дымящуюся чашку теплого сидра. Бланш подняла голову и немедленно позеленела.

— Ведро там, — сказала Анна.

— Господи! — воскликнул Габриэль. — Черт! — Он выпутался из льняных простыней и спрыгнул на холодный пол. — Гэвин жив! Он прошел к югу от Кохоктона и ведет армию в Ридсдейл.

Он вышел из спальни прямо в ночной рубашке. Макгилли гладил, мастер Юлий широко улыбался.

— Карта!

Мастер Юлий открыл карты Брогата и Альбина и отметил цветными булавками новые позиции на карте Кронмира. Габриэль допил свой сидр, взял у мастера Юлия измеритель, прикинул расстояние и взмахнул кулаком.

— Черт. Стена. Это было…

— Почти день назад, — сказал мастер Юлий. В городе пели петухи. — Есть и другие хорошие новости…. Я не успел это скопировать.

Сообщение было от Анеаса.

— Мастер Смит жив? Да это почти рождество, вот что это такое! — Он обнял удивленного нотариуса и подошел к окну.

Вставало солнце, и день обещал быть погожим, возможно, даже теплым. Прямо под огромной башней, футов на семьсот ниже, очень медленно двигался человек размером с булавочную головку. Судя по частому стуку, он вбивал колья.

— Четыре дня, — сообщил Габриэль небу. — Юлий, сегодня с полудня мы выставляем у врат полноценную вооруженную охрану.

Мастер Юлий сделал себе пометку.

Через три часа Габриэля вымыли, побрили и одели в простую военную одежду. Он спустился на нижний этаж великого замка Арле по пандусу, достаточно широкому для целой армии. Внизу лежал огромный зал. Неделю назад он был на ладонь засыпан пылью, мышиным дерьмом и дохлыми пауками, а теперь пол — двор был размером с двадцать бальных залов — сиял в свете сотен магических огней. Пол покрывала искусно выполненная мозаика тысячелетней давности с созвездиями и астрологическими знаками.

— Господи Иисусе, — сказал Майкл и перекрестился.

В дальнем конце обширного зала, крыша которого поднималась над головами на сотни футов и парила где-то в вышине, как будто все соборы в мире слились воедино, высилась стена с окном-розой, как в церкви, только темным, неосвещенным. Ширина портала составляла сто двадцать имперских футов, Мортирмир и Габриэль только что измерили его. Лепестки огромного цветка покрывали слова и рисунки. В принципе, таковы все церковные витражи, но во мраке этой бездны даже магический огонь не мог осветить эти лепестки, раскинувшиеся черными крыльями.

— Сюда целая армия пройдет, — с благоговением сказал Майкл.

— Или дракон, — заметил Габриэль. — Кстати, знаешь, о чем мы не подумали?

— Обо всем?

— Это само собой. Но должны же быть какие-то врата под морем.

— Разумеется! — воскликнул Мортирмир. — Как я сам не догадался? Итак, врат больше двадцати двух. И мы даже не знаем о морских вратах.

— Чего еще мы не знаем? — спросил Габриэль. — Сто двадцать футов в ширину и шестьдесят футов в высоту в центре.

Все трое долго созерцали темные врата. Габриэль положил руку на центральную панель, где каменный каркас, удерживающий стекло, сходился воедино к золотому медальону с замочной скважиной.

— Черт, — сказал он, — холодно.

Мортирмир протянул руку и тут же отдернул ее.

— Интересно, — пробормотал он и щелкнул пальцами. Подземный зал погрузился в кромешную тьму.

— Эй! — воскликнул Майкл и замолчал. Потому что, когда его глаза привыкли к безжалостной тьме, сама тьма смягчилась. Слабое сияние исходило от огромного окна.

— О черт, — сказал Майкл.

— Начинается, — решил Габриэль. — Выставляйте постоянную охрану из солдат и магов.

Майкл не смотрел на врата. Он смотрел на капитана, чья кожа сияла чуть сильнее, чем витражи.

— Просто помолчи, — отрезал Габриэль.

Они стояли в едва освещенной темноте, наблюдая за вратами, похожими на край неба на рассвете.

— Астрологи сообщили, как долго врата останутся открытыми? Майкл отвернулся, потому что не хотел видеть золотое сияние кожи Габриэля.

— Нет.

Мортирмир все еще смотрел на врата.

— Одно дело — планировать. Другое — видеть своими глазами. Врата в другие герметические реальности. Подумай об этом. Кто их построил? Это… невообразимая сила.

— Правда? — нахмурился Габриэль.

— Ну, может, и нет, — Мортирмир дернул себя за бороду, — но сила невероятная. У Гармодия есть теория, согласно которой, черпая силу, мы на самом деле подключаемся к другим реальностям, но…

— Ты любишь сложные задачи. Можешь понять, как они были сделаны?

— Нет, — сказал Мортирмир. — В принципе, если поставить с двух сторон заклинателей невероятной мощи с безграничным доступом к энергии… и идеально согласовать их действия…

— Когда? — спросил Габриэль.

Мортирмир пожал плечами.

— Я бываю здесь каждый день, — сказал он. — Тому, что ты видишь… витражам и камню… около тысячи лет. Они очень сильно укреплены. И это должно быть видно… с обеих сторон.

Габриэль вздрогнул.

— Я думаю, что врата остаются открытыми довольно долго. Достаточно долго, чтобы свет другого мира озарил этот зал.

— Понятно, — сказал Габриэль, который не очень верил своим глазам. — И сколько лет?

Мортирмир покачал головой, его темные волосы были едва видны в полумраке.

— Этот зал, — пояснил Габриэль. — Можно вернуть свет? Мортирмир щелкнул пальцами, и вспыхнул свет. Габриэль моргнул, оглядывая просторный зал с высоким потолком.

— Этот зал был построен как вход. Он укрепленный, но изящный. — Он посмотрел на Майкла, который разглядывал пол.

— Камни огромные и идеально подогнанные.

Мортирмир наклонился.

— Да, очень старые. Наверное, не люди клали.

— Почему? — спросил Габриэль.

— Это все чистая теория, — ответил Мортирмир, — но мне кажется, что люди появились тут тысяч пять лет назад, может, шесть.

— А этому всему сколько лет, по-твоему? — Майкл нашел угол камня. Он оказался размером пять шагов на восемь. Огромный.

— Нет смысла строить догадки. Оно все слишком древнее, чтобы читать герметически.

— Насколько? — поинтересовался Габриэль. — Я не думал о заклинании обнаружения. Мы не собираемся удерживать врата? — вдруг спросил он у Мортирмира.

Мортирмир злобно улыбнулся.

— Нет, если ты последуешь моему совету.

Майкл посмотрел на огромный пандус и улыбнулся не менее зло.

— Впустим их?

— И устроим ад, — сказал Мортирмир. — Зал под землей, камни огромные, здесь можно творить что угодно. — Голос его эхом отразился от каменных стен, несмотря на все украшения на них.

«Что угодно, что угодно, что угодно…»

Он взглянул на Габриэля.

— Я взял заклинание истории и переделал его для работы на расстоянии. У меня маловато подтвержденных данных, чтобы измерения были точны — типа дат построек, артефактов… Я бы убил кого-нибудь, чтобы найти что-то, чему уже исполнилось двадцать тысяч лет…

— Но? — уточнил Габриэль.

Мортирмир положил руку на огромную базальтовую колонну, возвышавшуюся слева от врат и переходящую в великолепную арку, поддерживающую крышу и весь вес замка.

— Я был бы очень удивлен, если бы этому оказалось меньше двадцати тысяч лет.

— Я, конечно, не магистр, — вмешался Майкл, — но я почти уверен, что Библия говорит нам, будто миру около семи тысяч лет.

— Ерунда, — отрезал Мортирмир. — Мир невероятно стар. Я интересовался этим вопросом, у астрологов есть совершенно удивительные данные…

Габриэль покачал головой.

— Это очень интересно, Морган. Но нам надо думать о будущем. Самом ближайшем.

Мортирмир медленно кивнул.

— Я боюсь, что наше незнание прошлого погубит нас. Зачем нужны врата? Кто их построил? Убийство врагов кажется таким банальным в сравнении с этими вопросами.

— Не для меня, — сказал Габриэль.

Габриэль выехал из замка Арле в доспехах в сопровождении Майкла, Калли, Моргана и своего оруженосца. Он встретил графа Зака на поле Арле, огромном плацу, который он, Майкл и Калли размечали лично.

Зак взмахнул своей золотой булавой. Его полк, триста сабель, перестроился из колонны по четыре в шеренгу из четырех всадников. Воины красовались в алых кафтанах, темных меховых шапках и высоких мягких сапожках. Под кафтанами они носили кольчуги, у каждого седла висела пара тяжелых колчанов, каждый всадник был вооружен саблей и пучком дротиков.

И у каждого было по две заводные лошади.

Вардариоты разомкнули ряды, и император со свитой проехал между ними. Криакс, самая известная из этих воинов, приветствовала своего императора с неестественно суровым видом. Микал Двор, командир левого эскадрона, отсалютовал, и два штандарта с конскими хвостами опустились. Габриэль медленно проехал мимо всех четырех рядов, глядя на пряжки, синяки, коней и стрелы. Остановился перед очень маленьким человеком с плоским носом и раскосыми глазами.

— Стрелы, — сказал он.

Двору пришлось переводить. Человек кивнул, перекинул ногу через коня и спешился. Затем он вытащил оба колчана и одним слитным движением развязал удерживающие их шнуры — так, как сделал бы, если бы сражался пешим. Он опустился на колени и положил колчаны на землю: шесть десятков стрел оперением вниз. Потом он принялся доставать их из колчанов. Анна Вудсток, совершенно зачарованная, наклонилась к нему.

Габриэль улыбнулся ей.

— Давай посмотрим поближе, — сказал он и спешился. Паж Макгилли бросился вперед и подхватил его лошадь, а потом и лошадь Анны. Габриэль, с ног до головы закованный в свой старый доспех, опустился на одно колено, слушая, как маленький житель востока рассказывает о своих стрелах.

Микал Двор, представитель другой восточной народности, с высокими скулами и светлыми глазами, легко спрыгнул на землю и кивнул через плечо графу Заку, который довольно смотрел на выбранного воина: лучше он, чем почти любой другой из третьего ряда.

— Он говорит, здесь сорок стрел для людей или лошадей. Он говорит, что у них нет души, но стрелы хорошие. — Двор держал стрелу из арсенала Ливиаполиса, тростниковую, с ромбовидным бронебойным наконечником из легкой стали и гусиными перьями.

— Нет души? — спросил император.

Маленький человек говорил долго. Двор пожал плечами.

— Его зовут Клугтай, он кочевник с востока, и от его родины так же далеко до моей, как от моей до… Лукрета. — Он развел руками и подмигнул Анне, которая беспричинно покраснела и разозлилась на себя.

Двор указал на Клугтая.

— Он говорит, что, когда воин сам делает стрелы, он дает им часть своей души. Но он говорит, что ездит далеко, и ест императорскую соль, и убивает своих врагов, и он признает, что колдуны императора делают стрелы, которые умеют убивать. — Двор встретился взглядом с императором: — Мне тяжело его понять, а ведь я езжу с ним десять лет.

— Покажи мне другие стрелы, — приказал император.

Клугтай протянул горсть стрел.

— Эти пять предназначены для очень дальних выстрелов. Он сделал их сам, — перевел Двор. — Эти две — сигнальные, они визжат. Такая должна быть у каждого всадника. Он один из лучших воинов моего отряда, и у него их две.

Морган взял стрелу и погладил древко.

— Громче — лучше?

Двор перевел вопрос.

Маленький человек ухмыльнулся.

— Да, — сказал он.

Морган сотворил заклинание и вернул стрелу.

— Будет очень громко.

Маленький человек поклонился, сложив обе руки и стукнув ими себя по лбу.

— А эти? — спросил император.

— Одна для убийства лошадей. Одна для очень больших тварей и чудовищ.

— Только одна?

— Почти все мы потратили свои стрелы на умбротов, ваше величество.

— Понял, — сказал Майкл и сделал пометку на восковой табличке.

— Для этого и нужны инспекции, — пояснил император своему оруженосцу.

Анна кивнула, по-прежнему очарованная оставшимися стрелами.

— А эта? — осмелилась спросить она.

— К ней привязана веревка, — ответил Двор, — чтобы устроить ловушку или привязать веревку где-то далеко.

— Эта?

Император покосился на нее. Двор улыбнулся, а маленький житель востока рассмеялся.

— Для мелких птиц. Это наши стрелы для дичи. Для еды.

Она тоже улыбнулась. Габриэль взял вардариота за руку.

— Скажи ему, что я верю, что из всех людей, которые служат мне, он пришел из самых дальних краев, и я дорожу его службой, — сказал Габриэль.

Двор заговорил. Покрытое морщинами обветренное лицо воина расплылось в улыбке.

— Розовый леопард, — сказал Габриэль Анне, она порылась в поясной сумке и достала самую крупную имперскую монету из чистого золота, достоинством в пять леопардов. Вардариот взял ее, спрятал под кафтан и кивнул.

Все вернулись в седла. Император заметил, что вардариот успел завязать свои колчаны, пока садился верхом. Габриэль поднял бровь и сказал Майклу, который перехватил его взгляд:

— Ценность ветеранов не только в том, что они знают войну. Но и в том, что они умеют делать все.

Вардариоты оказались первым полком войска, вернувшимся из похода в Галле. В течение дня приехали нордиканцы, затем гильдейцы, а затем сэр Томас Лаклан собственной персоной во главе копья императорских телохранителей, как они теперь насмешливо именовали сами себя. Какой-то шутник намалевал на шелке маленькое знамя; черный силуэт клыкастого умброта, пересеченный красной линией, на фоне цвета слоновой кости.

Под знаменем умброта ехал сэр Тобиас, который никак не мог сдержать улыбку. Фрэнсис Эткорт тоже не мог, и де Бозе, и все остальные. Император внимательно осмотрел все полки, но и так было ясно, что люди готовы, лошади ухожены, оружие начищено.

Император остановил Кессина.

— А ты похудел, — сказал он.

— Харчи скудноваты, капитан, — ухмыльнулся Кессин. Он оставался крупным и широкоплечим, с огромным животом, но глаза больше не исчезали с лица, когда он улыбался. Он спешился и предъявил пятьдесят две стрелы, моток веревки, часть переносной лестницы, тщательно вычищенную кольчужную рубашку и бригантину, стальную уздечку и прекрасную сторту, кривую этрусскую саблю. Бацинет из закаленной стали был отполирован до зеркального блеска и обмотан тонким красно-белым шелковым платком, завязанным в сложный тюрбан. Кессин увидел, как император смотрит на тюрбан.

— Сэр Павало показал нам, как его наматывать, капитан. Сэр. Ваше величество.

Император обошел лошадь Кессина, посмотрел на подковы, а потом на Плохиша Тома.

— Все лошади в такой хорошей форме?

Том довольно кивнул.

— Вениканцы дали нам лучших. И я еще у ифрикуанцев немного прикупил. А сейчас они почти неделю ели хорошую траву и овес. Кессин молодец.

— Ему бы помыться, — с улыбкой сказал Габриэль, — и поесть. Голодает без толку.

— Есть такое, — согласился Кессин.

Габриэль подарил и ему розового леопарда и поехал к сэру Тобиасу.

— Я? — спросил сэр Тобиас, спешился и начал раздеваться. Оруженосец поспешил помочь ему снять доспех. Через минуту все было разложено на земле: доспехи, кольчуга, плащ и ложка с котелком, кошелек, меч и кинжал, небольшой ифрикуанский боевой молот и тяжелый шерстяной худ.

— Ты новенький, — сказал император с улыбкой. — Кто вообще научил тебя чистить доспехи?

— Вы, — ответил сэр Тобиас. — И Йоханнес.

Габриэль хлопнул своего бывшего оруженосца по спине.

— Том? Есть еще какие-то неудобные штуки, требующие моего внимания?

— Ни единой.

— Тогда Майкл распределит вас по шатрам. Господа и дамы, врата просыпаются. До боя осталось четыре дня. Ешьте и отдыхайте. — Он сел в седло.

— Такой же, как всегда, — прошептал Кессин Калли.

Калли скривился.

— Что? — прошипел Кессин.

— Он беспокоится, — сказал Калли. — Мне не нравится, когда капитан волнуется.

Наступил рассвет.

В землю вбили два столба, каждый высотой шесть футов, ровно в ста двадцати футах друг от друга. Лучники выстроились на флангах лицом внутрь строя, крайние касались столбов. Бывшее войско наемников встало лицом к площадке между кольями, шеренгой шириной в сорок рыцарей. За каждым рыцарем стоял оруженосец, за каждым оруженосцем — паж в полном доспехе. А за пажами стояли в десять рядов пугала с пятнадцатифутовыми пиками, так близко друг к другу, что они едва дышали.

Калли и Том Лаклан ходили взад-вперед, Калли велел лучникам стрелять тупыми стрелами и перестраивал их под разными углами, а Том Лаклан передвигал рыцарей и поддерживающих их копейщиков в разные стороны. Он перестраивал их и разбивал построение, приказывал всем разбегаться, спасая свою жизнь, и свистком призывал вернуться обратно в строй. Он повторял это снова и снова в течение нескольких часов, пока рыцари не возненавидели его. Недавно отполированные доспехи ржавели от пота, несмотря на холодное осеннее утро.

Калли делал то же самое с лучниками: бежать, перестраиваться, бежать, перестраиваться.

— Изюминка! — крикнул Фрэнсис Эткорт, и все головы повернулись.

Армия этрусков входила на поле Арле. А тут стояли император с вардариотами и шестеро нордиканцев. постоянно сопровождающих его.

— Надеюсь, она дала этим несчастным денек на то, чтобы отполировать доспехи, — пробормотал Кессин.

— Равнение на середину! — проревел Плохиш Том.

Строй дрогнул и снова встал лицом к вратам.

— Когда мы уже пройдем в эту чертову штуку? — пробормотал Эткорт.

— Когда остановим то, что ждет за ней! — гаркнул Том. — Ты когда-нибудь думал об этом?

Эткорт покачал головой.

— Том, я старый. Я устал. И я умею держать равнение.

Том Лаклан не сорвался и даже улыбнулся.

— Да, так и есть. Последний раз, и пойдем к ним.

Он дунул в свисток и наклонился к Калли.

— Постреляй над нашими головами, что ли. Как будто в дракона.

Калли вернулся к обучению лучников.

Перед армией этрусков шли почти шесть сотен телег и повозок, шесть передвижных кузниц, табун коней и стадо коров — точнее, целое море говядины. Десятки вардариотов в рабочей одежде подъехали на запасных конях и начали сгонять скот в уже размеченные загоны. Появилась Бланш со своими фрейлинами и мастером Юлием. Они переходили от загона к загону, считая и делая пометки, проверяя привезенное продовольствие.

За обозом, фургонами, продовольствием и повозками шла армия. Сначала бывшее войско наемников, потом сотни и сотни лучников, Айрис и Эларан, северные ирки, Урк Моган, Злой Кот, Типпит, Джек Кейвс и Криворукий, все трезвые, собранные, начищенные. Безголовый ухмыльнулся Калли, и они со Смоком отсалютовали императору и выстроили лучников, а сэр Данвед вывел на поле пехотинцев. Сэр Милус поднял копье, знамя Святой Екатерины опустилось, и у Габриэля на глаза навернулись слезы.

— Как будто я смотрю на свою молодость, — сказал он и обнял Изюминку.

Позади него рыцари без всякого приказа вскакивали на коней и выстраивались в ряды, как будто после четырех часов беспощадной муштры им больше всего хотелось стоять на параде.

Том Лаклан выехал вперед и тоже обнял Изюминку. Она ухмыльнулась.

— Говорят, ты победила, — сказал Плохиш Том.

Теперь она улыбнулась по-настоящему.

— Да уж.

Войско выстроилось в длинную колонну из шестнадцати отрядов: четыре рыцаря, четыре оруженосца, четыре лучника, четыре пажа, четыре человека в ширину и четыре в глубину.

Изюминка подняла жезл:

— Войско! Стройся в линию! Направо поотрядно! Марш!

Колонна зашевелилась, каждый отряд четко поворачивал направо, и вскоре на месте колонны стояла шеренга из нескольких сотен человек, облаченных в доспехи.

— Стой! — крикнула Изюминка.

Наступила тишина. Изюминка обнажила меч и четко отсалютовала им. Рыцари графа Симона выходили на поле Арле левее войска, а за ними шли новые солдаты, и их было очень много: арбалетчики, копейщики, вениканские моряки.

А вот войско наемников позабыло о дисциплине: люди обнимали своих друзей, жены бежали к мужьям, рыцари спрыгивали с коней. Император сиял, глядя на них, а когда лицо Изюминки сделалось грозным, положил руку ей на плечо.

— Пусть, — сказал он.

Взял Майкла, Тома и Изюминку и поехал поздравить графа Симона, пожать ему руку и осмотреть его рыцарей перед встречей с остальными офицерами.

Вечером в армейских запасах вина и эля образовалась значительная брешь, так как две армии заново знакомились и рассказывали свои истории. Рассказы о колдовстве патриарха соперничали с рассказами об умбротах, Длинная Лапища порадовал старых товарищей историей о саламандре и повторил ее для Габриэля и Моргана Мортирмира — во второй раз вышло хуже, потому что рассказчик был уже пьян. Арьергард под командованием герцогини Вениканской в сумерках слегка взбунтовался: они шли весь день, чтобы успеть к сроку, а вечером им дали не еды, а вина.

Забивали скот и разводили новые костры, люди ходили между ними, разговаривая и слушая. Длинная Лапища обнаружил, что одной рукой обнимает Калли, а другой — Безголового и слушает рассказ о зарядке пушки перед мордой живого чудовища. Граф Симон восседал на корзине для доспехов с роговым кубком и слушал Филипа де Бозе, который говорил о турнирах. Изюминка побыла с графом Заком, но потом решила, что желает гулять и наслаждаться своим триумфом, а он захотел выпить с нордиканцами, поэтому она оставила его и бродила по полю, кутаясь в старый плащ.

Она уже здорово набралась, когда увидела Тома Лаклана, который стоял совсем один и смотрел на звезды. Она хотела пройти мимо, но он уже заметил ее, повернулся, споткнулся и усмехнулся. Они смотрели друг на друга как настороженные хищники.

— Я слышала, ты убил умброта копьем, — сказала она.

— Да он и так был дохлый, — ухмыльнулся Том.

Это страшно развеселило обоих, и они засмеялись.

— А ты победила патриарха.

— Полная хрень, — скривилась Изюминка. — Легкая добыча. Хотя вообще-то нет.

— Да уж. На войне легко не бывает.

— Они просто берут и умирают. Люди умирают. — Она посмотрела на людей вокруг костра. — Я вообще даже не любила Кронмира, а он подох.

Том кивнул.

— Не смей умирать, Том, — велела Изюминка.

— И ты не смей, — сказал Том Лаклан и поцеловал ее. Она отшатнулась, сбросила с плеч плащ — вечер был теплый — и побрела к одному из костров, где разливали вино.

Сью выбралась из своей повозки и взяла Тома за руку.

— Так и знала, что вы будете вместе, а я останусь не у дел.

Том посмотрел на Изюминку, а затем на Сью.

— Не, — сказал он. — Я вообще о ней ничего такого не думаю.

— Даже когда напьешься?

Том вдруг обнаружил, что под киртлом на Сью ничего нет.

— Я не настолько пьян, — сообщил он, провел рукой по ее голой ноге, поднимаясь к бедру, и тихонько зарычал.

— Надеюсь, — промурлыкала Сью.

Весь следующий день сэр Майкл только и делал, чтораздавал приказы. Он проводил встречу за встречей, большинство — на огромном поле, где дюжина других офицеров устраивала смотры, оружейники проверяли оружие, мастера-лучники раздавали пучки стрел, кто-то кормил лошадей, кто-то чинил обувь, а магистры создавали магические стрелы. Майкл составлял списки и передавал их по назначению, определял порядок движения и командиров.

Когда церковные колокола пробили полдень, между двумя столбами, стоявшими в ста двадцати футах друг от друга, собрались многие тысячи людей. Больше сотни герметистов во главе с Мортирмиром и Петраркой стояли на другом поле, создавая заклинание за заклинанием, черпая силу и передавая ее друг другу, посещая эфирные дворцы. Всю армию ждало отборнейшее зрелище: поднялся строй многослойных щитов, приводившихся в движение хором магов. Каждый щит был похож на доспех из змеиной кожи, составленный из тысяч, десятков тысяч чешуек, которые сцеплялись, двигались, текли, наслаивались и истончались по воле дирижера.

Император переходил от одной группы к другой, мучил, наблюдал, учил, шутил. Он смотрел, как мамлюки ифрикуанского султана въезжают в лагерь, и любезно их приветствовал.

— Никто не делал этого за две тысячи лет, — сказал он.

— Сколько у нас людей? — спросил Том Лаклан. — Все посчитаны?

Майкл поднял свою табличку.

— Пятьдесят шесть тысяч двести семнадцать.

— И что, все пойдут? — Том даже привстал в стременах.

— Все до единого, — отозвался Габриэль.

— Ты с ума сошел. Сколько нам придется сражаться?

— Без понятия. Нам нужно пройти как минимум через трое врат. В трех я почти уверен. Может быть, четыре. Или пять. Минимум два боя.

— И как ты это высчитал? — спросил Майкл.

— Мятежник и Тень ожидают, что через эти врата пройдет союзник, — пояснил Габриэль, — так что на другой стороне кто-то уже есть.

— Ага. — Том просиял. — И кто?

— Маленькие любители зеленого сыра, вероятно, — отрезал Габриэль. — Мне откуда знать?

— Обычно ты делаешь вид, что все знаешь, — сказал Том. — Мне просто нравится смотреть, как ты выкручиваешься.

— А второй? — спросил Майкл. — Тот, кого Эш рассчитывает найти в Лиссен Карак?

— Не знаю. Эш нападает или защищается? — Он огляделся. — Но если предположить, что там сосредоточена воля и там находится Эш, то у них может быть союзник, ожидающий по ту сторону врат. Или они оба хотят уйти, чтобы завоевать другие… места.

Он остановился, глядя на обширное ровное поле. Насколько хватало глаз, десятки тысяч мужчин и женщин ели, полировали, строили, шагали, стреляли, боролись, ругались. Ветер поднимал клубы пыли. Солнце сияло достаточно яростно, чтобы обжечь Тому нос.

«Или… — подумал император. — Черт».

Он повернул Ателия к своим людям.

— Это все не имеет значения. У нас с Морганом есть план на первые мгновения, когда врата только откроются. Потом действуем по обстоятельствам. На самом деле вполне пригодный план. Сначала мы будем сражаться, а затем, если выиграем и пройдем через этот туннель, придумаем новый план. Например, как прокормить Альбу и Брогат с помощью Этруссии. И что противопоставить этому всему через несколько сотен или тысяч лет.

— Ага, — кивнул Том. — Лично я планирую сегодня напиться и, может, погоняться за Сью вокруг шатра, если она не будет бегать слишком быстро. Других планов у меня нет. — Он посмотрел на равнину. — Больше ты ничего не знаешь о том, что нас ждет?

— Нет.

— Ну и ладно. — Том улыбнулся.

Глава 10

ДОРОГА НА ЛИССЕН КАРАК — СЭР ГЭВИН МУРЬЕН

Сэр Гэвин вывел свою армию, отдохнувшую и сытую, навстречу благословенно ясному дню.

— Где он? — спросил Гэвин у Тамсин.

Она покачала головой, глядя на небо.

— Это похоже на чудо. В последнем бою что-то… поразило его. Удивило или задело. Я бы сказала, что мастер Никос сильно его измотал, но я бы, наверное, это почувствовала. Прости, Гэвин, я правда не знаю. Я хотела бы увидеть Тапио живым. Очень хотела бы…

— А я бы хотел, чтобы все это закончилось, — сказал Гэвин. — Мне надоело быть вторым после брата, но теперь я думаю, что счастлив был бы остаться вторым до конца своих дней.

Солнце взошло, и армия двинулась на восток. Не успело оно пройти и половину пути по небу, как авангард сообщил Гэвину о встрече с графом Приграничья и его кавалерией на северных лошадях. Сразу после полудня Гэвин с бесконечным удовольствием раскланялся с принцем Окситанским и представил ему Сказочную Королеву, сиявшую от счастья.

— Вы забрались далеко к западу от тех мест, где я вас ожидал, — сказал Гэвин графу Гарету.

Граф Приграничья кивнул:

— Может быть, это глупо, но я хотел оказаться здесь, чтобы помочь вам избавиться от погони.

— Насколько мне известно, мне удалось оторваться, и противник движется по северному берегу Кохоктона.

— Я сделал все, что мог, в Лиссен Карак и пошел дальше. Ранальд Лаклан и авангард королевы отстают от меня всего на два-три дня, мы должны прибыть в Лиссен Карак вместе.

— Молите Бога, чтобы дракон не смог прорваться мимо вашей пехоты, — мрачно произнес Гэвин. — Как у вас с герметистами?

— Не очень хорошо.

Гэвин свел брови.

ЗЕМЛИ ДИКИХ — БИЛЛ РЕДМИД

Далеко к северу от реки повстанцы и ирки очень медленно продвигались на восток, иногда делая менее десяти миль в день.

Страна была искорежена. На западных отрогах осенних Эднакрэгов красивые буковые рощи перемежались обширными болотами и ольховыми зарослями, растянувшимися на сотни шагов. Ирки шли легко, людям было сложнее.

Билл Редмид оперся на лук и окинул взглядом бесконечные золотые листья.

— Мы слишком далеко забрались на север.

— Так и должно быть, — сказал Тапио. — Мы не можем позволить с-с-себе, чтобы нас-с-с обнаружили.

— У моих людей осталось стрел по пять. Я понимаю, что драться мы не можем. Но идем слишком медленно.

Квокветхоган приходил в себя. Он поднял голову.

— Я знаю эти деревья, — сказал он, — я знаю огромный кап там, у ручья. — Он указал бронзовым когтем, и Редмид увидел древний клен с капом размером с хороший стол сбоку ствола. — Мы зовем его старым богом, — сказал Квокветхоган. — Мы не так уж далеко от дорог, по которым ездят люди. За следующим гребнем проходит одна из наших троп. Она бежит к Сононгелан, вы зовете эту реку Черной.

— Тропа? — В сердце Редмида затрепетала надежда.

— Шире, чем я в плечах, и гладкая, как мой хвост, — ответил Страж.

— Черт, — вздохнул Редмид.

КОХОКТОН — ЭШ

Беды Эша с метафизическими перемещениями достигли своего предела. Потеря колодца на севере требовала немедленной контратаки. Но в первый день ему стоило соблюдать осторожность: он израсходовал свои ресурсы и был уязвим, а бесконечные ограничения, накладываемые реальностью, продолжали омрачать его планы.

Он отказался от грандиозного плана по захвату остатков вражеской армии силами боглинов, переброшенных через Кохоктон колдовством, он отказался от идеи кидать в самых важных врагов глыбы льда или камни. У него была сила, но за нее приходилось платить. При этом он знал, что потерял значительное количество боглинов. Кто-то сдался врагу, а кто-то просто убрел, чтобы жить своей жизнью или вернуться в свое гнездо.

Эш взлетел с земли на рассвете, забил по воздуху огромными крыльями, чувствуя, как сдвигается реальный мир. На западе четыре столба пепла поднимались в затянутое облаками небо. Четыре из недавно образовавшихся вулканов все еще извергались. Созданные ими облака пепла и миазмы изменили солнечный свет.

К северу от Внутреннего моря у него осталась еще одна армия, но она была слишком далеко, чтобы захватить остров. Он бросил эти силы на осаду сети естественных пещер и укреплений, принадлежащих Моган, на дом могучих северных Стражей. Но воины увязли в бесконечных мелких стычках, которые требовали почти постоянного внимания Эша. Страж-альбинос Лостенферх, его лейтенант, владел магией, но не умел обращаться с лучниками и каждый день тратил время Эша.

Эш забыл о своих северных воинах. Их очень мало, и они придут слишком поздно. Им не удалось отвлечь Моган никакой ценой.

На востоке у него стоял Орли. В Орли было слишком много того, чего не хватало Лостенферху. Эш устал от бывшего человека и его постоянных требований. Силы Орли могло хватить, чтобы отвоевать остров, — или не хватить. Эш плохо разбирался сам в себе, но вынужден был признать, что это нападение удивило его. Лот, оказывается, не просто остался жив, но и получил новую силу.

Эш поднял голову. Орли никогда не мог противостоять Лоту.

Да еще время, время, время. Внезапно его стало так мало.

Я должен буду пойти сам.

Это может быть ловушка.

Как он это сделал, мой враг? Как он нашел все эти силы и распределил их по всем путям?

Они все против меня.

Я должен победить их всех.

Но сомнения продолжали терзать его. Все запуталось. Он больше не видел будущее, он с трудом вспоминал ловушки, которые когда-то заметил в эфире.

Как Лот сбежал от меня? Почему его рабы так верны?

Часть его многочисленных разделенных «я» двигала основную армию вдоль северного берега реки Кохоктон, другая руководила фуражирами, а третья готовила заклинания в эфирном пространстве. Слишком много частей его разума переполнились, он подсчитывал потери и пытался понять, сколько у него врагов, но информации не хватало.

Я верну колодец и убью Лота.

В какой-то момент я столкнусь с волей.

Тогда я повернусь и возьму врата.

Но даже это было сложное будущее. Эш потерял союзника и утратил контроль над вратами. Он уже не знал, кто ждет по ту сторону — друг или враг.

Одно из его многочисленных, занятых планированием «я» предложило очень простой выход. Измену.

«Никогда!» — крикнул он.

Но идея никуда не делась.

АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Габриэль приказал устроить грандиозный смотр, но, проснувшись на следующее утро от звуков рвоты, стал сомневаться. Он вообще не понял, стоит ли тратить на все это время, и уже твердо решил отменить смотр. К моменту открытия врат все ускорялось, все как будто текло вперед.

Бланш вытерла рот и со стоном рухнула на кровать.

Мастер Никодим появился в дверях — как всегда вовремя — с чашкой чего-то, что пахло счастьем: яблоками, корицей, мятой, медом и лимонами. Запах вполз под задернутый полог.

— Чудесно, — сказала Бланш, мастер Никодим снова задернул полог, и она сделала глоток: — Ой…

Она села. Габриэль улыбнулся.

— Не смешно. Вообще.

Габриэль изо всех сил старался не улыбаться.

— Я не спала. Если так будет и завтра, то я больше не хочу с тобой ложиться. Я не хочу беременности. Не хочу чувствовать себя так плохо. Не хочу, чтобы ты помнил, как меня рвет в таз.

Габриэль лег на спину и посмотрел на нее.

— Это может случиться завтра, — сказал он. — Мне кажется, для этого я был рожден и всю жизнь только готовился к этому. У меня нет времени на смотры. Нужно велеть Юлию отозвать приказ. Пустая трата времени, чистое тщеславие.

— Или укрепление боевого духа и единства.

Бланш очевидно стало лучше, она с удовольствием допила свой утренний напиток, поставила чашку на пол и перекатилась к нему.

— Понимаю твою идею. Но их пятьдесят тысяч человек. Нужно четыре часа, чтобы они вышли на парад, и четыре часа, чтобы они ушли. Они… — Он замолчал, потому что она оказалась совсем близко.

— Заткнись, — сказала она.

Удивительно много времени спустя она склонилась над ним, окутывая его своими волосами.

— Они хотят тебя видеть. Это не тщеславие. Такова суть монархии. Кроме того, из-за отмены пойдут слухи. И отвлекут всех от… завтра.

— Я вот знаю, что отвлечет меня. — Габриэль поднял свою настоящую руку и мозолистой ладонью коснулся ее соска.

— Что вы имеете в виду, добрый сэр?

Ему сшили новый поддоспешник. Алый, окрашенный телами маленьких жуков, которые водятся только далеко на востоке. Идеально скроенный, аккуратно сшитый, слегка подбитый, он сидел как вторая кожа. Но все портные ошибаются, и кое-какие шнурки располагались не там, где требовалось для новых золотых доспехов. В зале внезапно оказалась куча народу. До смотра оставалось меньше часа, а Габриэль стоял в рубашке и брэ, пил отвар из фенхеля и думал, что обожает свою жену, пока Бланш, Кайтлин, Гропф и Беатрис, новая служанка, прошивали вместе слои льна, шерсти и бархата.

Мастер Юлий принес ему стопку сообщений. Людей было чуть меньше, чем обычно: большинство его офицеров строило свои войска на поле. Майкл подошел и принялся читать через плечо. Мастер Юлий улыбался от уха до уха.

Майкл и Габриэль закричали хором.

— Мастер Смит жив, — сказал император. — Это уже точно.

Бланш подняла голову.

— Королева будет очень рада, — заметила она.

— Макгилли, приведи ко мне магистра Мортирмира.

— Да, ваша светлость. — Макгилли вышел.

— Не хватает красного шелка, — сказала Бланш.

Беатрис собралась подняться, но Кайтлин отмахнулась от нее:

— Я схожу, я уже встала.

Она чмокнула Майкла, посмотрела на своего спящего ребенка и на мгновение остановилась у окна. Потом принесла костяную моталку алой шелковой нити.

— Выгляни в окно, — сказала Кайтлин.

Габриэль продолжил чтение.

— Анеас взял Нагорное озеро прямо под носом у Орли, — произнес он торжествующе. — Отлично, бесполезный младший братик. Он был любимцем нашей мамы после… Неважно. Эш ослаблен и отвлекся.

Габриэль прочел еще одно сообщение, и еще одно, выражение его лица изменилось.

— Меня… беспокоит Лиссен Карак, — сказал он. — Одайн движутся, а королевская армия еще не на месте. Даже Алкей в походе. Вчера он вел последние резервы Мореи к Мидлбургу.

— Все яйца в одной корзине, — заметил Майкл.

— Что одайн могут сделать без тел? — спросила Бланш.

Габриэль на мгновение задумался.

— Я ничего не знаю, — ответил он.

— Правда, выгляни в окно, — повторила Кайтлин.

Габриэль подошел к окну с чашкой в руке. Перед ним, словно детские игрушечные солдатики, стояла армия. Армия. Почти пятьдесят тысяч мужчин и женщин, значительная часть из них верхом, огромный обоз, повозки с зерном и водой, рыцари, лучники, легкая кавалерия…

Они заполнили всю равнину.

Майкл подошел и встал за его плечом.

— Что ж, наш отряд немного увеличился, — улыбнулся он.

— Пятьдесят тысяч, — сказал Габриэль, — господи боже…

ЗЕМЛИ ДИКИХ — БИЛЛ РЕДМИД

Билл Редмид смотрел на утренний туман, поднимающийся над осенней долиной. Из бобрового болота торчали низкорослые ели, они казались темными и мрачными на фоне золотого блеска листвы.

— Мы прош-ш-шли больш-ш-ше полпути к Внутреннему морю, — сказал Тапио. — Здес-с-сь очень крас-с-сиво. Долина поет. Я хочу, чтобы здес-с-сь была Тамс-с-син.

Редмид нахмурился.

— Я много кого хочу здесь видеть. Я за весь день не видел ни единого оленя, или лося, или даже следа.

Лангтри, один из золотых медведей, вырвавшихся вместе с ними, остановился и протянул им немного поздней ежевики.

— Мы знаем эту долину. — У него была очень выразительная морда, а огромные глаза сияли золотисто-коричневым светом. — Стр-р-ранная долина. — В лапах он держал тканевое ведро. Грозный воин превратился в обычного медведя, опьяневшего от ягод.

— Чем с-с-странная? — спросил Тапио.

— Мр-р-рм, — пробурчал Лангтри. — Медведи-ведьмы приходят, гр? Иди сюда, р-р-р? Испытайте их силы и вырастите их, м-м-мр-р-р?

Квокветхоган съел горсть ягод.

— Они полны зеленой силы, — сказал он. Он взял деревянную чашу, вырезанную из капа клена и красиво инкрустированную золотом и серебром, дождался кивка Лангтри, зачерпнул ягод и высыпал их себе в клюв. Вдоль его спины заиграло пурпурно-голубое пламя, красный гребень налился кровью и встал торчком.

— Ух! — выдохнул Квокветхоган. — Это прочистило мне голову.

— Медведи-ведьмы говор-р-рят, что ягоды здесь р-р-растут кр-р-руглый год.

Редмид отдал свои ягоды Стражу.

— Угощайся. Не собираюсь ни во что превращаться.

Тапио все еще смотрел в туман.

— Дейс-с-свительно с-с-странно. Где животные?

АЛЬБИНКИРК — ШОН

Главный конюший, ныне капитан Альбинкирка, отозвал большую часть населения с севера Альбина в Альбинкирк. Его гарнизон был невелик, в основном выздоравливавшие ветераны великой битвы при Гилсоновой дыре, тоненький ручеек добровольцев и пополнение для армии западного альянса, две дюжины окситанских рыцарей под командованием знаменитого трубадура сэра Ука Брюне, несколько окситанцев-арбалетчиков, пограничников, освободившихся после прекращения набегов пришедших из-за Стены на запад Окситана, и горстка морейских кавалеристов. В общей сложности у Шона было почти пятьсот мужчин и женщин, годных в строй. Куда больше и лучше, чем у его предшественника. Кроме того, в его распоряжении оставались крестьяне. В этот раз, не то что после наступления Шипа, они явились по первому приказу. Все мужчины и сильные женщины добровольно вступили в ополчение.

Альбинкирк был битком набит не только людьми, но и животными, потому что, по приказу лорда Шона, каждое животное крупнее домашней кошки спрятали за стены. После беды в поместье госпожи Хелевайз ополченцы углубляли старый ров. Десятки, если не сотни небольших участков пришлось разорить, чтобы очистить старый кирпич и вырыть канаву исходной глубины.

В распоряжении Шона оказались два потомка Сизенхаг — юные виверны-самцы, невероятно храбрые и довольно плохо умевшие говорить. Он отправил на разведку их, чтобы не рисковать своими рыцарями или лучниками, и они вернулись с пугающими картинами сельской местности, вдруг лишившейся живых, и видами полей, заполненных животными: оленями, волками, коровами, стоящими рядом. Главный конюший опустошил все насесты, рассылая предупреждения: королеве, в Лиссен Карак, графу Приграничья.

Облокотившись на зубец и ястребом наблюдая за дочерью, госпожа Хелевайз покачала головой при виде замкового двора внизу.

— Как будто последний раз был всего лишь… репетицией. Или предупреждением.

Главный конюший смотрел в сторону Саутфорда.

— Армия королевы сегодня должна миновать водопады. Надеюсь, они готовы к этому.

Н’ПАНА — ЭШ

— Мой господин.

Орли опустился на одно колено, когда огромное создание заслонило небо, а затем приземлилось на пляж. Руины Н’Паны дали достаточно коры и досок, чтобы выстроить на скорую руку лагерь. В мелкой бухте нашли три бесценных каноэ. В глубине души Орли боялся и злился на себя за этот страх. Он понял, что потерпел неудачу, когда его лодки сожгли. Он знал, что его мрачный господин зол, и боялся Эша так, как никогда не боялся Шипа.

Устроив огромное тело на полоске песка, Эш перестал быть чудовищем. По берегу шагал одинокий темноволосый мужчина, длинный плащ ниспадал с его плеч, как пара закопченных крыльев, и он сильно хромал. При нем не было ни оружия, ни драгоценностей.

Войско Орли застыло от ужаса. Волна страха, обычно исходившего от дракона, теперь катилась перед высоким мужчиной.

— Сколько? — спросил Эш. Его ноги не касались песка. Его сапоги казались невероятно черными, как бархат или сажа. В его внешности таился обман: ветер не шевелил волосы, песок не прилипал к одежде.

— Мой господин? — переспросил Орли.

— Я спросил: сколько. Сколько чего, спросишь ты? — Насмешка Эша была подобна удару острого меча. — Возможно, я имею в виду драгоценные камни или прекрасных девиц.

Он сделал паузу, его лицо почти обмякло. Кажется, он думал о чем-то совсем другом. Потом снова ожил.

— И как Лот может жить в таком ограниченном теле?

Орли увидел его глаза. Это были огненные провалы, такие же алые и бездонные, как расплавленная скала, кипящая под Нагорным озером.

— Орли. Сколько полезных… способных сражаться… тварей у тебя есть?

— Почти четыре тысячи, мой господин, — гордо сказал Орли. Эш кивнул. Его лицо ничего не выражало.

— Лучше, чем я ожидал. Откройся. — Он не отводил взгляда, и в глазах его, лишенных зрачков, не было ничего человеческого. — Почему ты позволил Мурьенам задержать себя?

Орли молчал.

— Отвечай, — тихо сказал Эш. Голос его слышали все рогатые, все Стражи, ирки и боглины. Рхуки ерзали и казались смущенными.

Орли застонал.

— Мой господин… я…

— Да? — Это слово Эш умудрился прошипеть.

— Часовые подвели меня! И у него было больше людей и силы!

— В самом деле? Тварей у тебя вдесятеро больше. — В голосе Эша сквозило презрение. — Силой ты равен ему, и у тебя есть другие колдуны, которых ты мог попросить о помощи.

— Мой господин, я… — Голос Орли звенел от презрения к себе и непонятного гнева.

— Я ненавижу людей, — громко сказал Эш. — Я ненавижу их тщеславие, я ненавижу их распутство, я ненавижу их эгоизм, их бесконечную жадность, их мелочность, и больше всего я ненавижу их неспособность обращать внимание на детали. Когда я истреблю человечество, этот мир вернется к своему естественному порядку. И к деталям будут относиться должным образом. На колени.

Орли молча терпел гнев своего хозяина.

— Ты потерпел неудачу, и в своей неудаче ты обрек меня на поражение. — Эш внезапно протянул руку, положил ладонь между могучими рогами Орли и жестом заставил того опуститься на колени. — Открой себя, Кевин Орли.

— Мой господин, я… — Орли сжался.

— Подчиняйся, — велел Эш.

Орли подчинился, и Эш затопил его силой. Орли попытался закричать. Эш почти раздавил личность Орли, от нее осталась лишь ядовитая смесь ненависти и неуверенности. Он безжалостно проламывался через его душу, оставляя там только себя.

«Это должен был сделать Шип», — подумал Эш. Он перестроил внутренние процессы извивающегося, безмолвно вопящего разума и превратил остатки сознания в талант, заменив большую часть ментальных структур на свои, но ему помешали.

Что-то происходило на юге. Эш почувствовал, как дюжина боглинов ускользает из-под его контроля, затем сотня, и разум, занятый более высокими мыслями, вдруг задумался: не смешно ли это — заметить даже уход боглинов.

Эш протянул руку, не поворачивая головы, и поманил шеренгу рогатых людей.

— Пойдем, — сказал он. Это была отменная мера предосторожности — раздать самого себя. Защита от стихийного бедствия.

Большинство упало ниц, крича от ужаса, и запах их страха — мускуса, мочи и чего похуже — наполнил воздух. Ужас был ощутим, как миазм, сотни боглинов падали наземь.

Пятеро рогатых заставили себя двинуться вперед. Эш криво усмехнулся.

— Но люди очень, очень храбры, — сказал он, — это ваше единственное достоинство.

Он повторил процесс со всеми пятью. Он изменил их и сделал лучше — по своему мнению, — он оставил свой отпечаток на их телах, он почти лишил их души, заменив ее неким органом, который способен был только проводить его волю. Каждый из рогатых получил полный отпечаток Эша.

Решив, что некоторые черты Орли ему нравятся — несмотря на его унижение или, возможно, как раз из-за него, — он записал эти черты на всех рогатых.

Эш усмехнулся от удовольствия, и его улыбка была так же ужасна, как его злоба.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь вы все — Орли. Тоже триумф своего рода. — Он дотронулся до каждого из них. — Никакое оружие смертных, будь оно из стали или бронзы, не коснется вас, дети мои. Вы — моя воля.

— Да, — разом ответили все шестеро.

— Это почти как разговаривать с одним человеком, — заметил он.

— Да, — хором сказали они.

Он не смог сдержать смешок.

— Я бог, — сказал он в восторге, — я могу созидать и могу разрушать.

Он коснулся еще дюжины жалких рабов и сделал их еще более жалкими. И куда более полезными. Все это требовало вложения силы, равно как и подчинение его армий, усиление множества щитов и поддержание уз, которые сковывали его морских «союзников». Благодаря узам воли, которые связывали его с последним боглином в воинстве, он чувствовал дальнейшие движения одайн. Примерно так же кошки ощущают края прохода своими усами.

И реакция Эша была такой же инстинктивной.

Когда далекая воля начала перехватывать его рабов, Эш выпрямился. Он отозвал свою волю из монстров Орли и пошел обратно по пляжу.

На лесной поляне в ста лигах к югу два рхука, пещерный тролль и сотня боглинов сменили хозяина. Это произошло мгновенно. Битва началась. Эш выругался. Вокруг умерли деревья.

Он принял свою истинную форму и прыгнул в воздух, чтобы лететь на юг. Еле вспомнив об этом, он приказал орде Орли следовать за ним. Лот выиграл этот раунд, он не мог одновременно отбивать колодец и сражаться с волей. А колодец был ему не так сильно нужен.

Союз с Лотом?

Главный враг — это воля.

По крайней мере, так он мог бы сказать Лоту.

ВНУТРЕННЕЕ МОРЕ — АНЕАС МУРЬЕН

На берегу Внутреннего моря собрались люди Анеаса. Два круглых галлейских корабля стояли, словно плавучие крепости, в двух бухтах, прикрывая возможную высадку на берег. Люди скрывались под паутиной защитных заклинаний, своих собственных и наложенных мастером Смитом.

Взошло солнце. Рассеялся туман над большим озером, и в сверкающей воде не видны были движения весел.

Анеас уснул и проснулся, пристыженный. Но ничего не случилось, так что он устроился поудобнее, поправил навес из рыжих листьев и прислушался.

Мастер Смит вышел из леса на галечный пляж, как будто Анеас даже не пытался прятаться.

— Анеас, — сказал он, — он ушел.

— Эш?

— Мы не должны произносить его имя. Тут много разных сложностей. Он сейчас полностью принадлежит другому миру, и в этом мире имя теперь будет привлекать его внимание. — Он посмотрел на воду. — У него сейчас есть и другие беды, кроме потери колодца, поэтому он отправился сражаться с одайн, которые пробуждаются по расписанию. Он не может тратить силы на меня.

Смит улыбался.

— И это хорошо? — спросил Анеас.

Смит кивнул.

— Орли идет на юг, навстречу великой битве. Я думал, ты захочешь это узнать.

— Ты предлагаешь мне пойти за ним?

— А ты не хочешь пойти?

Анеас прищурился. Другие вылезали из своих укрытий. Ричард Ланторн, который уже выздоровел, Смотрит на Облака, Нита Кван, Ирина, Гас-а-хо.

— Разве ты не видишь будущего? — спросил Анеас.

— Нет, — сказал мастер Смит. — Но я много знаю о прошлом.

— А Ирина утверждает, что ты все это спланировал.

— Ирина слишком уж в меня верит. Но то, что я сделал, уже сделано. Моя роль в основном закончена. Я планировал кое-что, это верно. Но лепили воск другие руки, и некоторые из них я даже не вижу.

— Какая ерунда, — сказала Ирина.

Нита Кван начал раскуривать маленькую каменную трубку.

— Спроси Амицию, если сможешь ее найти, — посоветовал мастер Смит. — В игру вступили силы, которые больше меня настолько же, насколько я больше вас.

— И поэтому ты бросаешь свои орудия? — уточнила Ирина.

Мастер Смит нахмурился.

— Я предпочитаю думать, что даю своим союзникам свободную волю. Позволяю им выполнить задачу, как они считают нужным.

— Ты поможешь нам в погоне за Орли? — спросил Анеас.

Нита Кван высек искру, поджег трут, глубоко затянулся, выдохнул дым, который окутал его голову капюшоном, и поочередно повернулся лицом на все четыре стороны света.

— О да, — ответил Смит. — Но, справедливости ради, я должен сказать вам, что Орли больше не Орли. Ваш враг, человек, который был Ота Кваном, мертв, и это куда ужаснее, чем любая ваша месть или приговор сэссагских старух. Он стал живым орудием нашего врага — таким, каким никогда не был Шип.

Анеас кивнул. Нита Кван передал ему трубку, и он тоже глубоко затянулся и повернулся лицом к солнцу, а затем на остальные три стороны.

— Мне никогда не велели наказывать брата, — сказал Нита Кван. — Матери говорили, что он накажет сам себя. Но я должен убить его, как убивают любимую собаку, у которой вдруг пошла пена изо рта. — Он коснулся кинжала с синей каменной рукоятью.

— В людях много мудрости, — сказал мастер Смит. — Но, к несчастью, в этой войне я обнаружил, чем мы, драконы, схожи с вами. Мы видим в вас таких же, как мы… так вы относитесь к своим собакам. — Он затянулся и пожал плечами. — Я передумал. Когда я немного окрепну, я пойду с вами на войну. Если это последний бой, я ничем не рискую. Я не смогу пережить поражение. Даже здесь. А вы хорошие товарищи. Но мне кажется, что минует несколько эпох, прежде чем я смогу летать или вернуть себе тело. Или работать с силой поодаль от источника. Но я все-таки стал человеком настолько, что не смогу ждать здесь, гадая, кто же победит.

АРЛЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Каждому пехотинцу в строю требуется примерно один шаг, или три имперских фута, как вдоль строя, так и вглубь него. Всадник занимает почти два шага в ширину и почти четыре шага в глубину, потому что лошади очень велики. Таким образом, пятьдесят тысяч человек, выстроенные в одну шеренгу, в пешем строю растягиваются на пятьдесят тысяч шагов, или почти двадцать пять миль. Даже выстроившись шеренгой по четыре, они заняли бы почти шесть миль. А с конницей строй тянулся бы почти на десять миль.

Даже при самом глубоком построении крайние солдаты никогда не увидят друг друга. Чтобы занять свои места, им потребуется несколько часов.

Когда Габриэль, одетый в тщательно вычищенные и отремонтированные доспехи из позолоченной стали, в позолоченную кольчугу и красный плащ, выехал верхом на Ателии, большинство его офицеров бодрствовали уже десять часов, разводя людей, а иногда и не людей, по рядам, проверяя подпруги, отвечая на глупые предложения, напоминая, уговаривая, а иногда и угрожая. Пятьдесят тысяч людей и монстров императорской армии недавно были пятью армиями и вовсе не армией. Галлейские войска дю Корса говорили на одном языке с недавно восстановленной армией Арле и взаимно недолюбливали друг друга, этруски тоже кое-что могли бы порассказать о своих собратьях, и почти все не доверяли пугалам, бывшим рабам одайн, и побаивались их. Примерно так же не доверяли и великолепной кавалерии султана.

Причин для злобы, пренебрежения, мелкой зависти и тихих оскорблений было множество. Среди армии заметно выделялось бывшее войско наемников: профессионалы, принадлежавшие к разным народам, в том числе не человеческим, они привыкли сражаться плечом к плечу и побеждать. Офицеры войска стали клеем, который объединил альянс, но все же попытки устроить общий смотр чуть не убили их.

Сэр Тобиас сидел верхом, держа в руках императорское знамя: золотой двуглавый орел на поле багряного шелка. Рядом с ним стоял сэр Фрэнсис Эткорт с тремя lacs d’amour малого отряда. Тоби увидел, как сэр Майкл коротко переговорил с герцогиней Вениканской и сел в седло, увидел сэра Милуса, командовавшего войском. Госпожа Элисон где-то далеко справа разбиралась с этрусской армией.

Сэр Томас, с ног до головы закованный в черное с золотом, уже восседал на своем гигантском жеребце. Он командовал теми же войсками, которые вел на восток: вардариотами, нордиканцами, малым отрядом императора и гильдией оружейников. Под знаменем с умбротом, которое перестало быть шуткой, шли императорская гвардия и схоларии Комнина — почти две тысячи конных воинов, элита армии.

Они уже выстроились вдоль дороги, ведущей к замку. Слева от Тоби садились в седла императрица и королева Арле. Обе были в доспехах.

— Как у нас дела? — спросил император своего начальника штаба.

— Немножко задерживаемся, — признался сэр Майкл.

Габриэль оглянулся. У Макгилли были его шлем и копье, Анна Вудсток несла его боевой меч без ножен. Она взглянула на Тоби, и Тоби поймал ее взгляд. Она ухмыльнулась, и он ухмыльнулся в ответ. Большинство людей во дворе ухмылялись.

— Если я умру, — обратился Габриэль к Майклу, и Тоби показалось, будто его пронзила молния, — ты сможешь принять командование?

Сэр Майкл посмотрел на свою жену: она прошла через двор и вскочила на лошадь, которая была для нее высоковата.

— Да. Ну, то есть нет, но для чего ты меня учил последние три года?

— Вот именно, — сказал Габриэль с очень самодовольным видом.

Тоби задумался, должен ли он это слышать. Эткорт взглянул на него. Сэр Майкл вздохнул.

— Могу ли я задать вопрос, который лично мне кажется очень разумным?

— Это вопрос императорского ученика? — поинтересовался Габриэль.

— Да. — Майкл оглянулся на Кайтлин, которая сидела верхом и казалась очень встревоженной. — Ты посылал армии, чтобы покончить с Некромантом и победить патриарха Рума, только для того, чтобы обучить всех этих людей подчиняться нашим офицерам?

— В основном, — ответил Габриэль. — Безделье — мать всех пороков.

— То есть это все было просто… упражнение?

— О нет, — сказал Габриэль со своей самой противной улыбкой. Но потом он посмотрел на Бланш, и его улыбка изменилась. — Мы действительно должны были прикончить Некроманта. Слишком опасно, да и вообще… Нам нужно было закрепить союз с султаном. Я же рассказывал, что Некромант пытался сдаться?

— Нет. — Майкл присвистнул.

— В общем, для обеих кампаний были веские причины…

Майкл понял, что император на самом деле разговаривал не с ним. Он разговаривал с Бланш.

— Мы должны удерживать Митлу на месте, чтобы ни Веника, ни Верона не чувствовали угрозы. Нам нужны были все эти союзники, Майкл, а им всем нужно что-то свое. А Кронмир… — Тут Габриэль отвернулся и глубоко вздохнул. — Кронмир придумал теорию, которую нужно было проверить в полевых условиях. Нам нужно было защитить северную Этруссию. Мы не могли допустить, чтобы патриарх нарушил нашу систему связи. Но да, отчасти это были просто учения.

— Напомни мне никогда не воевать против тебя, — попросил Майкл и огляделся: — Все в седлах.

— Ну тогда пойдем посмотрим на эту армию, — решил Габриэль.

Император выехал из ворот. За ним, между знаменосцами, следовала Бланш в короне и доспехах. Но сегодня император ехал один.

Стоило ему оказаться за воротами, Харальд Деркенсан отдал приказ. Сотни топоров легли на плечи. Большинство нордиканцев были гигантами: их головы оказались на одном уровне с орлом на доспехах императора, хотя император, сам не очень высокий, сидел на Ателии, черном жеребце высотой в восемнадцать ладоней.

Деркенсан поднял огромный боевой топор над головой.

— Аве… — крикнул он глубоким, как океан, голосом.

— ИМПЕРАТОР! — ответили тысячи глоток.

Император изо всех сил старался сохранять самообладание. Было трудно скрывать свои чувства, трудно не расплакаться. Почти невозможно для человека, который не так давно был всеми презираемым подростком. Почти невозможно невозмутимо слышать такие крики. Нордиканцы окружили его коня и пошли за ним. Их было больше двухсот, больше, чем раньше, накануне всех бедствий последних трех лет. За нордиканцами шли схоларии, за ними вардариоты, а за ними отряд императора, и у них над головами плыл древний Феникс Athanatoi бессмертного императора Атрея.

Габриэль раньше не видел этого знамени. Он остановился, улыбнулся и оглянулся на Бланш, которая просияла в ответ. Император посмотрел на Деркенсана.

— Это вышила Бланш, — гордо сказал он.

Деркенсан улыбнулся. Он думал совсем о другом. Приближалась битва. Император шел, каждая рота по очереди салютовала ему и вставала в колонну. Последними среди «гвардии» стояли харндонские пушкари вместе с завербованными ими этрусками, а также галлейцы, мамлюки и вениканцы, которым явно не хватало оружия. Эдвард носил легкий доспех и командовал почти тысячей человек, а вот пушек было всего три. В Арле умели отливать бронзовые ручные пищали, но нигде в Древней земле не могли сделать двухтонный бронзовый ствол за такой короткий срок.

Пушкари еще учились маршировать.

— Жалкое зрелище, — пробормотал Деркенсан.

— В ближайшие дни у них будет много практики, — сказал император.

— Из-за них гвардия кажется оборванной, — возразил Деркенсан.

Габриэль оглянулся на свою гвардию. Тысячи людей в ярко-красном, зеленом и золотом, в стальных доспехах, в шелковых тюрбанах.

— Ладно, не так уж плохо мы выглядим.

У конца скалы, на которой возвышалась цитадель Арле, выстроилась вся армия. Она стояла по обеим сторонам дороги, вытянувшись почти на четыре мили. Справа — галлейцы дю Корса, слева — пугала. Габриэль повел гвардию вниз к равнине в центре, и они шли за ним шеренгой по восемь, тридцать рядов за раз, со знаменосцами во главе.

Пугала исхудали, глаза у них горели, многие были одноглазыми, как король старых богов, но все оделись в котты из небеленой шерсти, подаренные женщинами города, и на каждой котте над сердцем горел красный значок феникса. Их было более десяти тысяч, герцогиня Вениканская отказалась от регентства над Этруссией, чтобы командовать ими, и каждый человек в этих рядах уже сталкивался с червями.

С другой стороны дороги стояли новобранцы дю Корса, арьербан Галле. Они были вооружены очень длинными копьями, алебардами и боевыми молотами для сокрушения крупных монстров, а еще в распоряжении дю Корса оказались четыре отряда арбалетчиков и целая рота бриганов в хороших доспехах. Те самые люди, которые мучали горожан Харндона всего год назад, ныне стали имперской пехотой. Габриэль не услышал никакой иронии в их криках: меньше года назад он напал на этих солдат из засады на дороге к югу от Лорики. И схватил дю Корса, который теперь сидел здесь на великолепном скакуне. На шлеме его красовалась серебряная корона регента Галле.

Регент серьезно отсалютовал императору, и Габриэль ответил на салют, повернулся и поприветствовал герцогиню Вениканскую, которая также ответила на его приветствие. После пугал стояли мамлюки, а с другой стороны дороги галлейцы сменились бывшими наемниками. Сэр Павало сидел на лучшем коне во всей армии и держал в руке волшебный меч. Через шестьдесят шагов стоял сэр Милус, перед ним клубилась в воздухе огненная пыль.

Габриэль повернулся и сделал знак Плохишу Тому, ехавшему в четырех корпусах позади него, и тот заорал, приказывая остановиться. Знамя Святой Екатерины реяло в воздухе в самом центре поля, насколько это было возможно. Габриэль поехал по кругу, глядя на людей, а затем подозвал Мортирмира, который скучал и читал, закинув ногу на луку седла.

— Жуткий магический фолиант? — спросил он вполголоса.

— Не-а, — сказал Морган. — Здесь?

— Да, — кивнул император.

Пальцы Мортирмира загорелись бледным пламенем, а затем он кивнул. Габриэль выпрямился.

— ДРУЗЬЯ!

Даже сам император был поражен этим звуком. Ателий прижал уши и дернулся назад, Типпит изобразил, что затыкает уши руками, и Безголовый хлопнул его по голове в шлеме. Габриэль вздохнул. Он чувствовал себя глупо, чувствовал, что всего этого делать вообще не стоило. Все взгляды были прикованы к нему. И Бланш, вероятно, была права.

— Друзья! — произнес он снова. На этот раз вышло лучше.

На мгновение он позабыл, что собирался сказать. А потом слова вернулись, как заклинания во Дворце воспоминаний, словно бы развешанные по аккуратным колышкам. Потому что…

— Завтра, если не случится беды, мы начнем величайшее приключение, которое выпадало на долю любой армии со времен легионов Ливии. Мы отправимся в другой мир. На самом деле, друзья мои, мы пройдем три других мира, прежде чем вернуться в наш собственный. У нас есть карта. У нас есть еда и вода, лучшее снаряжение, а у многих из нас — месяцы или даже годы обучения и планирования. Это не отчаянная авантюра. Это кульминация тщательной стратегии. Мы не хотим погибнуть все до единого. Мы ожидаем, что каждый выполнит свой долг, и мы победим, и наши дети и их дети будут жить в мире. Вы пережили когти чудовищ и безмолвие Тьмы, крылья виверн и дыхание дракона. Многие из вас несут на себе следы оружия Диких и оружия людей.

Что бы ни ждало нас на другой стороне врат, оно не будет хуже того, с чем мы уже столкнулись, потому что ваши предки и ваши враги когда-то пережили другие войны за те же врата. Нашему умению колдовать наши предки позавидовали бы. В нашем распоряжении лучшее оружие этого мира.

Способность победить страх — вот что объединяет всех в этой армии. Мы все уже делали это, и завтра мы сделаем это снова. И, победив страх, мы победим.

Затем он вдруг улыбнулся.

— А все награбленное поделят поровну между отрядами.

Наконец-то раздался смех.

— Вот теперь дело говоришь! — взревел Калли так громко, что сорвал голос.

— А закончив, мы отправимся по домам!

Люди закричали, хотя некоторые наемники слегка смутились. Габриэль помахал Моргану, опасаясь, что, если он хотя бы кашлянет, это тоже услышит вся армия. Мортирмир наклонился в седле, вставив ноги в стремена, и повернул коня. Его перехватил Плохиш Том.

— Троекратное ура императору! — Голос Тома прокатился по полям с такой силой, что поднял пыльные вихри.

Габриэль понял, что они подстроили это заранее, потому что нордиканцы имели право первыми кричать славу императору, а у стремени Тома Лаклана стоял Деркенсан.

Он поднял свой топор.

— Аве!

— ИМПЕРАТОР.

— Аве!

— ИМПЕРАТОР.

— Аве!

— ИМПЕРАТОР.

А затем Габриэль, полуоглушенный и шатающийся от чувств, мало чем отличающихся от волн страха, которые распространяли драконы и виверны, развернул коня, взмахнул мечом и поскакал вдоль ликующих рядов. Нордиканцы ухмылялись, наемники ревели, барабанщики мамлюков изо всех сил били в барабаны.

За наемниками стояли этруски. Изюминка приподнялась в стременах, и рядом с ней был знаменитый граф Симон, а позади них виднелись ряды вениканских моряков, беронских рыцарей и арбалетчиков, падуанцев, горстка вениканских дворян, а также конные разведчики и легкая кавалерия Веники и тысяча профессиональных солдат Митлы во главе с незаконнорожденным братом герцога, одновременно заложником и ценным приобретением.

Через дорогу стояли рыцари Арелата и добровольцы с востока. Облаченные в замысловатые рифленые доспехи и говорящие на очередном неизвестном языке, они пришли из далекой, почти легендарной Алемании, равно известной своими рыцарями и своим пивом.

Их было почти пять сотен, хотя их собственные земли захватили Дикие с востока. Ими командовали сэр Кальвин фон Эвальд и сэр Персиваль, и они привели людей в поддержку вардариотам.

А за ними до самого конца тянулись повозки и гуртовщики. Больше тысячи военныхтелег с высокими бортами, все уже загруженные зерном, запасными колесами, пучками стрел, дюжиной походных кузниц, железными прутами, шерстью, нитками, пчелиным воском, свечами, бинтами, шапками, мечами и прочими необходимыми запасами. За телегами стояли гуртовщики: шесть сотен вооруженных мужчин и женщин, которым предстояло прогнать через врата тысячи голов скота.

— Невероятно, — пробормотал Габриэль. Он отсалютовал им всем — алеманцам, арелатцам и возчикам, — доехал до самого конца и обнял Сью, которая стояла у повозки с собственным флагом.

Адриан Голдсмит зарисовал все это.

Типпит назвал происходящее бесплатным парадом. Все стояли вольно — ну, насколько вольно можно было стоять в четырех шагах от сэра Милуса — и смотрели, как император уходит к дальним повозкам.

— Чтобы это разгрести, вечность нужна, — сказал Типпит с отвращением профессионала к любителям.

— Да уж, — согласился Безголовый, которого мучила инженерная задача, выданная капитаном.

— Слышь, Безголовый, сколько времени надо, чтобы пятьдесят тыщ человек разошлись направо и налево и вернулись в лагерь? — спросил Типпит.

Безголовый мгновение смотрел в безоблачное послеполуденное небо.

— Четыре часа или около того, — сказал он.

Смок оглянулся на них со своего почетного места главного лучника белых:

— Была бы у тебя голова, Безголовый… Знаешь, зачем те столбы, у которых мы тренировались?

— Врата, — устало ответил Безголовый.

Смок кивнул.

— И сколько времени нужно, чтобы пятьдесят тысяч без животных и обоза прошли во врата?

Безголовый посмотрел вслед далекому императору, как будто тот мог услышать его за целую милю.

— Часов двадцать, думаю.

— Черт, — сказал Типпит. — И когда ваши врата открываются?

Смок огляделся. Никто не должен был знать.

Длинный Сэм пожал плечами.

— Где-то после пяти, что ли.

— Ага, как к заутрене прозвонят вроде, — согласился Симкин.

— Пресвятая Дева, откуда вы все знаете? — с отвращением спросил Безголовый.

Типпит посмотрел на солнце.

— Ну, давайте прикинем, ребята. Врата, если они вообще откроются, откроются к заутрене. Значит, капитан велит вставать пораньше. А на этом параде мы еще час проторчим, не меньше.

— Твою мать, — пробормотал Смок, понимая, к чему все идет.

— Нам дадут пожрать как следует, потому что перед дракой мы всегда едим мясо, — продолжил Типпит.

— Черт, — снова сказал Смок.

— А потом капитан, или Плохиш Том, или Изюминка заявятся к нам и велят ложиться ради нашего же блага, — с удовольствием сказал Типпит, — потому что, если врата откроются к заутрени, Том Лаклан захочет, чтобы мы собрались и поседлались к тому моменту, как часы на соборе пробьют три.

— Черт, — повторил Смок. — Ну да, ты прав.

— И денег не дают, — с отвращением сказал Типпит. — Придется черт знает куда лезть ради денег.

«Попомните мои слова». Смок дернулся, все принялись оглядываться.

— Будь он проклят, — пробормотал Длинный Сэм.

— Сэм, ну тебе ли не знать, что Уилфул был слишком злым, чтобы оставаться мертвым. — Робин Хасти пожал плечами и перекрестился. — Я ничего дурного сказать не хочу.

Сопля неуверенно поднял руку:

— Безголовый?

— Я вам что, оракул? — Безголовый закатил глаза.

— Да я про добычу хотел спросить, — Сопля и в лучшие времена говорил плаксивым тоном.

— Про добычу?

Люди, которые до сих пор не обращали внимания на их разговор, начали коситься на них.

— Добыча? — поинтересовалась Дубовая Скамья, сходя со своего места.

— Безголовый, как ты думаешь, сколько добра можно награбить в целом мире?

Все затаили дыхание. Тишина была абсолютной, как будто магической. Безголовый считал. Молчание затягивалось. Наконец невысокий лучник покачал головой.

— Да без понятия, — сказал он. — Я же ничего не знаю, как считать. Но в любом случае, — он ухмыльнулся, — мы точно не получим столько, сколько заслужили.

Последняя ночь была странной. Никто из доверенных лиц императора не сомневался, что врата открываются. Сквозь них лился свет, яркий, как новая заря, и великолепные витражи сияли всеми цветами радуги. Все знали, что ждет впереди, — и все равно сомневались в этом.

Император удивил всех, явившись на вечернюю службу в замковой часовне. Священник смотрел на императора так, словно ожидал, что у того вырастут крылья или, может быть, рога. Сразу после ужина император приказал всем спать. Тоби появился как по волшебству и принялся командовать уборкой.

Император посмотрел на своего бывшего оруженосца и поднял бровь.

Тоби покраснел.

— Я подумал, что позабочусь, чтобы нас обслуживали здешние слуги. А остальным позволил лечь. Мастер Никодим согласился.

— Молодец, — сказал Габриэль и взглянул на сэра Майкла, который поглощал маленькие пирожки с мясом. Тоби проследил, чтобы столы разобрали и столешницы сложили в стопки. Император взял свою даму за руку, и она встала, приняла поклоны и в сопровождении новой служанки поднялась по крутой лестнице в свои покои.

Королева Арле сидела одна. Она была в простом коричневом платье, а из украшений надела только рыцарский пояс. Подперев подбородок рукой, она смотрела в большое двойное окно верхнего зала.

Тоби оказался единственным человеком в зале. Он искал Анну, но слишком долго провозился с ужином, и она уже ушла, чтобы помочь императору раздеться. Тоби знал, как сложно подготовиться к подъему на рассвете. Тоби боялся. Он боялся подняться по лестнице и помочь Анне; боялся, что это будет слишком нагло. Боялся, что она не хочет его как мужчину и как оруженосца.

Он почувствовал на себе взгляд королевы.

— Вина, ваша светлость? — предложил он.

— Ты же теперь рыцарь? — спросила она по-альбански с непонятным акцентом.

— Да, ваша светлость. — Он наполнил протянутый серебряный кубок.

— Значит, завтра ты поедешь с ними, — сказала она.

— Да, ваша светлость, — ответил Тоби.

Она улыбнулась. Когда Кларисса де Сартрес улыбалась, она становилась очень красивой. Преображение казалось невероятным.

— Я тебе завидую. Многие мои рыцари уходят. Я не пойду. Я буду сидеть здесь и работать королевой.

Тоби понятия не имел, шли ли какие-то споры по поводу похода королевы. Он не знал, что сказать. Так что он ничего не сказал. Она посмотрела на него и отпила вина.

— Как вы думаете, вы победите, сэр Тобиас?

— Да, — кивнул Тоби.

Она покатала кубок по подлокотнику.

— Почему? Почему ты так уверен?

Тоби пожал плечами.

— Из-за него?

Тоби почувствовал себя в ловушке, но через мгновение ответил:

— Я с ним несколько лет, ваша светлость. Он не… проигрывает.

— Я хочу пойти с вами. Вы победите. Я не хочу сидеть дома, как девчонка. Я хочу, чтобы мои бароны помнили, что я была там.

Тоби был не совсем в себе. Но в этот момент он понял, что поднимется по лестнице: возможный отказ Анны в мировом масштабе был мелочью, риском, на который он может и должен пойти, по сравнению с необходимостью остаться.

— Может, вам стоит просто пойти, — выпалил он.

Кларисса нахмурилась.

— Это неправильно. Всю свою жизнь я делала то, что должна была делать. Мир рухнет, если правители не будут выполнять свой долг. — Она выглянула в окно. — Я поехала к галлейскому двору, потому что так приказал мне отец. И я осталась дома, когда отец пошел войной на Диких. Я несправедлива к тебе, юный сэр. Ты не должен об этом думать.

— Я знаю, что такое долг, ваша светлость. Я был слугой, пажом и оруженосцем, я всегда делаю то, что мне говорят. Если бы вы пошли с нами и погибли, — он посмотрел ей в глаза, — что случилось бы здесь?

— Мой род прервался бы. Возникли бы большие затруднения. Политические.

— А если вы не поедете? — спросил Тоби. Он не знал, зачем он это делает.

— Сэр рыцарь, если мы оба выживем, я думаю, вам стоит вернуться ко мне и стать моим советником. — Она отставила вино в сторону, и Тоби понял, какое решение она приняла. Он уже собирался подняться по ступенькам, но остановился. Он чувствовал себя ужасно дерзким. То ли дело было в лестных словах, то ли в его намерении открыться Анне.

— Ваша милость, Филипу де Бозе нужен паж. Вы умеете обращаться с копьем?

— Да, — улыбнулась королева Арле.

— Если вы решитесь, я могу кое-что устроить.

— Помолчи, — сказала она. — Может быть, увидимся утром.

Тоби взбежал по ступеням с энергией, которой хватило бы на штурм крепости. Дверь в зал была открыта, он смело вошел и увидел, что мастер Юлий быстро что-то пишет, а оба его писаря и один из имперских посланников ему помогают. В дальней комнате фрейлина раздевала императрицу. Император стоял спиной к двери и читал какое-то сообщение. В камине горел огонь, и на мир опускалась тьма.

Анна появилась у внутренней двери с камзолом в левой руке и боевым мечом императора в правой. Когда она увидела Тоби, ее лицо просветлело. Его сердце забилось очень быстро.

— Я займусь мечом, — сказал он, садясь за второй стол. Он осмотрел меч — тот был безупречен, но Тоби взял тряпку, смочил ее маслом и проверил лезвие…

— Это ты, Тоби? — спросил император.

— Да, ваша светлость, — сказал Тоби. Последние десять дюймов были достаточно остры, чтобы ими бриться, а вот остальное…

— Ты разве не должен лежать под одеялом с подружкой? Если нет, приведи, пожалуйста, Мегаса Дукаса.

Тоби выскользнул наружу, ссыпался по крутой лестнице и поднялся на другую площадку к комнате сэра Майкла.

— Ты нужен капитану, — крикнул Тоби через плечо лорда Робина, раскладывавшего доспехи.

Появился Майкл, полностью одетый, с младенцем на руках.

— Веди, — сказал он.

Ребенок срыгнул на бархатный камзол. Тоби сбежал по ступенькам и услышал, что сэр Майкл идет за ним. Он успел заметить, что королевы Арле в зале больше нет. Морган Мортирмир шел прямо за ними. Император ждал их с вином, которое налил сам.

— Прошу прощения, господа, — сказал он извиняющимся тоном, — я вас надолго не задержу. Последняя поправка. Я открою врата сам.

— Это глупый риск, — сказал Мортирмир.

— Морган, — произнес император ровным голосом, — не напомнишь, кто из нас император?

Он посмотрел вокруг. Бланш в одной сорочке стояла в дверях спальни, из-за ее плеча выглядывала фрейлина. Макгилли раскладывал боевой костюм императора, Анна заранее сервировала холодный завтрак.

— А я зато сильнее, — заявил Мортирмир.

— Когда отец Арно умер, я поклялся, что не буду рисковать чужими жизнями, если могу сделать что-то сам. Я сделаю это, господа.

Тоби показалось, что это аргумент в старом споре.

— А если у тебя не получится… — пожал плечами Мортирмир.

— Тогда мне не придется беспокоиться о будущем. Извините, что прервал ваш вечерний досуг. Идите спать.

Император поклонился. Мегас Дукас и магистр магии поклонились в ответ. В дверях появился оружейник. Он очень волновался, и Тоби налил ему чашку сидра, разогретого раскаленной в камине подковой, и попытался его успокоить.

— Я к императрице на примерку…

Анна проскользнула в спальню и вышла с императрицей, на которой под льняной сорочкой явно не было больше ничего. Оружейник смутился еще сильнее.

— Ваши… сабатоны… были слишком узкими, ваше величество?

— Да, сэр, — улыбнулась Бланш.

Она села, Беатрис зашнуровала на ней ботинки. Оружейник шагнул вперед и надел сабатон ей на ногу. Руки у него дрожали. Тоби взглянул на Анну и обнаружил, что она смотрит на него.

Прошла целая вечность, а они оба так и смотрели друг на друга. Тоби вдруг понял, что кто-то зовет его по имени.

— Тоби? — Императрица улыбалась.

— Ваша милость?

— Принеси бедняге вина.

Тоби принес вина и увел оружейника от ног императрицы. Бланш старалась не смеяться.

— Сущая мелочь, — сказал оружейник, — чуть ослабить заклепки. Я так рад…

Бланш встала. Оружейник запнулся и попробовал поклониться.

— Они великолепны, — сказала императрица, — в них можно танцевать.

Она сделала несколько па этрусского придворного танца, который они с Беатрис разучивали каждое утро, ее закованные в сталь ноги посверкивали в свете свечей. Сабатоны были отделаны золотом.

— Как это красиво, — пробормотал оружейник. — Ой, я вслух это сказал?

Он побагровел так сильно, что Тоби испугался, как бы ему не стало плохо, отвел его к столу и налил вина. Императрица улыбнулась своей фрейлине, указала на стальные башмаки, и Беатрис мгновенно их сняла.

— Вы заведете новую моду, — решила юная Беатрис. — Нам всем нужны доспехи.

Она хихикнула, стерла следы пальцев со стали своим крайне практичным фартуком и добавила сабатоны к доспеху, лежавшему на ковре у огня.

Оружейник наблюдал, как Тоби осматривает меч.

— Можно? — спросил он.

Тоби протянул ему меч, оружейник на мгновение положил палец на рукоять и усмехнулся.

— Вот это вечерок, — сказал он по-галлейски. — Я потрогал императрицу и меч императора.

С этими словами он встал и вышел. Тоби проводил его до кладовой в коридоре и взял там веревку и миску. Пока Анна и Беатрис убирали, он осторожно обработал лезвия пастой из воска и пемзы.

Вложив меч обратно в ножны, он услышал, как смеются Анна и Беатрис, увидел мастера Никодима, который прошел мимо с простынями, и несколько раз попробовал меч — наполовину достал из ножен и убрал обратно.

Идеально.

Император выглянул из спальни.

— Идите спать, друзья, — сказал он.

— Все почти готово, — ответила Анна. Тоби улыбнулся. Он сам всегда так говорил. Он поставил меч императора в вертикальную стойку возле камина. Рядом с ней на вешалке висела безупречно сшитая новенькая мужская рубашка и брэ на несколько размеров меньше, чем у императора.

— Спасибо, Тоби, — улыбнулся мастер Никодим. — Анна, у нас все готово?

Анна кивнула, держа в руках охапку грязной одежды. Беатрис сделала реверанс.

— Я разбужу вас всех, — пообещал Никодим и вышел не менее царственно, чем сам император.

Анна бросила грязную одежду в корзину у дверей, стараясь не слушать доносящиеся из спальни разговоры. Тоби собрал точильный камень и все остальное и понес в кладовую. Положил воск обратно на полку и пожалел, что у него нет воды…

Анна вошла со свечой. Поднялась на цыпочки, чтобы взять с высокой полки еще одну, потом повернулась и прикоснулась губами к губам Тоби.

— Никуда не уходи, — приказала она и удалилась.

Мимо прошел, зевая, мастер Юлий. Тоби притворился, что возится с чем-то в крошечной кладовке.

Тоби подумал одновременно две мысли: «Я никого не обманываю» и «Она любит меня!»

Анна вернулась. Он слышал ее шаги, и миновала, казалось, целая радостная вечность. Предвкушение боролось с безымянным страхом.

Она вошла с огарком свечи и закрыла дверь кладовой, которая была немногим больше шкафа для одежды. Тоби наклонился и поцеловал любимую. Получилось довольно неуклюже, продлилось дольше, чем они ожидали. Капнул воск, и они оторвались друг от друга.

— Я как-то по-другому представляла себе любовное гнездышко, — прошептала Анна.

Почему-то это показалось очень забавным.

— А если мы обрушим полку… — начал Тоби. Бедром он упирался в запас масла для ламп. Оба захихикали.

— Почему ты женился на мне? — спросила Бланш. Она вытянулась на кровати, положив руки на живот. Он стал тверже, как будто там наросли мышцы. Пока еще почти ничего не было видно, но платья сходились уже с некоторым трудом, а груди стали очень чувствительными.

— Потому что я тебя люблю? — предположил Габриэль, глядя в окно.

— У меня красивые ноги. По крайней мере, мне так говорили. — Она вздохнула. — Я прачка. Я самозванка. Этот несчастный оружейник прикасался ко мне так, будто я Пресвятая Дева собственной персоной, а не просто обычная женщина, которая иногда пукает и смеется… — Она помолчала. — Я не великий воин вроде Изюминки и не великий магистр, как Танкреда. Я из простой семьи. Моя мать была любовницей какого-то знатного дворянина или нескольких… Иногда я смотрю на тебя… как сегодня, во время парада. И мне кажется, что я делаю вид, будто я замужем за богом.

Габриэль отвернулся от окна. Свет свечи играл на его лице, и оно казалось дьявольским.

— У тебя и правда красивые ноги, — сказал он и провел по одной из них рукой.

Бланш вздохнула и хлопнула его по руке.

— Милая моя, мы все самозванцы.

Их взгляды встретились.

— Одна из причин, по которой я женился на тебе, заключалась в том, что я хотел провести с тобой эту ночь. — Она покраснела, но он продолжил: — Меня ждет огромный риск. Сейчас это кажется мне безумием. Господи, почему я вообще за это взялся? — Он вздрогнул, и она тут же обвила его руками. — Я притворяюсь. Я притворяюсь, что я смелый, и я притворяюсь, что командую, и я притворяюсь, что у меня есть великолепный план, и чаще всего я придумываю его на ходу, и я до смерти напуган, а мне приходится жонглировать вечностями. — Он вздрогнул. — Я убил слишком много своих друзей, и я до сих пор не знаю ради чего, а по утрам… — Он вывернулся из объятий и поцеловал Бланш. — Слушай, я не астролог, но больше года назад я представил… — Он нахмурился. — Наверное, это уже слишком. Я решил, что если мы зайдем так далеко… я даже не знал тогда, что такое далеко… если мы зайдем так далеко… — Он глубоко вздохнул.

Она поцеловала его. Через несколько мгновений этот поцелуй из успокаивающего стал возбуждающим.

— Когда я затащил тебя в седло, — прошептал он, — я знал, что ты выдержишь… все.

Его кожа сияла, как залитый солнцем металл, и только металлическая рука была темной. Бланш села и стянула ночную сорочку через голову.

— Надо поспать, наверное? — спросил он. Впрочем, его руки явно говорили обратное.

— Нет, — сказала она.

Семь часов спустя его кожа светилась так ярко, что в строю громко зашептались. Люди стояли с оружием в руках на самом верху спуска в большой подземный зал. Под землей не было темно. Зал освещала целая радуга цветов, как будто солнце било прямо в огромное окно-розу. На витраже император Аэций шел из стекла в стекло, издавал законы, приказывал казнить семью бывшего императора, выигрывал великую битву при Чалуне, доживал свою жизнь монахом.

Сам император надел доспехи из позолоченной стали. В руке у него было копье, на голове — шлем. Ариосто в зале наверху издал хриплый крик.

— Ты уверен? — спросил Мортирмир.

Габриэль посмотрел на него и улыбнулся.

— Капитан? — Калли вышел из строя.

— Да, Калли?

— Я хотел бы пойти с вами, если вы не возражаете.

Плохиш Том слегка кивнул. Габриэль кивнул в ответ.

— Спасибо, Калли.

Они вдвоем вошли в залитый светом зал. Было очень тепло. Цвета казались ненастоящими.

— Капитан? — позвал Калли.

— Да? — ответил Габриэль, с трудом сохраняя терпение.

— Посмотрите. — Калли указал на центральную фигуру Аэция.

— Ну да, красиво, — отмахнулся Габриэль и подошел к центральной панели с замочной скважиной. Калли видел, как у него трясутся руки.

Калли снял с плеча лук, проверил, вытащил тяжелую стрелу и положил на тетиву.

— Удачи, капитан, — сказал он.

Габриэль оглянулся. Он посмотрел вверх, на ожидающие войска, а затем на врата. Свет стал намного ярче.

А потом раздался звук, похожий на звон колокола, на звон серебра или хрусталя. И этот звук заполнил весь зал.

Морган поднял щиты, как и Петрарка, и Танкреда, и двадцать других магистров.

Габриэль вошел в свой Дворец, где стояла на пьедестале его наставница.

— Аве, Пруденция, — сказал Габриэль.

— Аве, — ответила она и изогнула в улыбке белые мраморные губы. — Ты стоишь на пороге. Я слышу музыку сфер.

Он кивнул. Он сделал все возможные приготовления, как будто на экзамене у наставницы. Поднял щиты, готовые мгновенно сработать, запас копья света, облака тьмы, огненные шары, меч, который создал сам, и еще кое-какие сложные тонкие заклинания, позаимствованные из угасающего разума Аль-Рашиди.

Он создал единственный щит чистого зеленого цвета и баклер из живого золота. Возможно, такого крепкого защитного заклинания он еще не творил в своей жизни.

— Готова? — спросил он.

— Для этого ты был рожден, — улыбнулась Пруденция.

— Что? — Он испугался. — Откуда тебе это знать?

— Не задавай вопросов и не услышишь лжи, — снова улыбнулась она.

— Черт возьми, Пру! Сейчас не время!

Ему показалось, что внутри у него прорвало плотину.

Хочешь ли ты стать властелином всех миров?

Золотая мишень горела, как солнце, в его левом кулаке, но, будучи магической, не мешала ему держать копье. Он вставил в замочную скважину золотой ключ, который украл у Мирам. Линии белого огня побежали от углов к центру.

— Врата ожили, — сказал бин Маймум.

Когда белый огонь осветил врата, Габриэль увидел, что, в отличие от врат Лиссен Карак, где было десять положений замка, тут их всего два. Он глубоко вздохнул и повернул ключ во второй раз.

Узор из камня и стекла исчез, и горячий ветер ударил в лицо. Песок прошуршал по краю зеленого щита. Очень долгое мгновение Габриэль стоял один в свете чужой зари. У него за спиной был подземный зал замка Арле.

Впереди тянулась по каменной дамбе над пустыней каменная же дорога, которая заканчивалась входом в пещеру. Оглянувшись, Габриэль увидел, что стоит у входа в другую пещеру.

Ему показалось, что сердце сейчас разорвется. Он шагнул вперед, хотя не собирался делать ничего подобного. Его зеленый щит исчез. Габриэль стоял, ничем не защищенный, кроме золотого баклера. Его охватил жар летнего утра в пустыне, и лента дороги впереди бежала к одинокой горе почти у самого горизонта.

Он сделал вдох. Воздух обжег легкие. Габриэль уже вспотел.

— Господи Иисусе, — сказал Калли, — это же чертов ад.

Часть II Все запутывается

«Сражайтесь, проигрывайте, вставайте и сражайтесь снова».

Глава 11

ВНУТРЕННЕЕ МОРЕ — АНЕАС МУРЬЕН

Анеас вытащил свое каноэ на южный берег Внутреннего моря. Эднакрэги вздымались стеной и тянулись далеко на восток. Берег огромного озера пылал костром осенних листьев, и солнце поднялось уже довольно высоко в невероятно голубом небе.

— Опять лес, — сказала Ирина.

Анеас заставил себя улыбнуться ей, хотя ее заигрывания казались ему все более неприятными, и он был почти уверен, что мастер Смит пытается наложить заклятие на них двоих.

У нее за спиной из восьми больших каноэ выбирались его разведчики, а с двух круглых кораблей сходили латники и арбалетчики.

Анеас посмотрел в сторону ближайшего каноэ и увидел среди буковых деревьев на берегу боглина Крека и Льюина.

— Все чисто, — сказал Льюин, странно пришепетывая. — Я ходил далеко на юг, почти до первой реки Лиливитен.

— Гардунсаг, — выплюнул боглин, и его четыре челюсти застучали друг о друга — так он смеялся.

Льюин закатил иссиня-черные глаза.

— Не надо, пожалуйста. От звуков твоего искаженного языка у меня чешутся плечи.

Он показал клыки, и боглин от удовольствия зацокал.

— Господа, — сказал Анеас тоном своего брата.

Могучий ирк поднялся на ноги.

— Долгий день и долгая ночь. Я чую запах Орли и подобных ему у Лиливитен. Они впереди нас. Им идти до крепости два дня, нам — три.

Анеас посмотрел в тихий лес.

— Я уже устал, — признался он.

— И я, — кивнул Льюин.

Анеас поплелся обратно к берегу, где все взваливали на спины свои мешки, а галлейцы с опаской смотрели на деревья.

— Семьдесят лиг, — сказал он. — Мы пойдем так быстро, как только сможем, в основном по безопасным тропам. Но вы должны учесть, что драка может начаться в любое мгновение.

Гас-а-хо помахал трубкой.

— Я узнаю, если Орли подойдет близко. Наш… хозяин… дал мне знак.

Анеас хотел бы, чтобы эти новости его порадовали, но он слишком устал, чтобы чувствовать что-то еще. Погоня и охота больше не приносили радости.

Он огляделся и увидел, что многих его людей больше нет и их место заняли незнакомцы. Он глубоко вздохнул и попытался думать о запахе листвы и вкусе солнечных лучей.

— Будем чередовать бег и ходьбу, — сказал он. — Двадцать лиг — долгий переход, а двадцать пять — еще дольше. Пошли.

Он протрубил в рог, и все, у кого были рога, подняли их в ответ и выдули по одной ноте. Отряд побежал в лес.

КОХОКТОН — ЭШ

Эш несся на юг, как громадная воронья стая, и животные дрожали, попадая в тень его крыльев. С огромной высоты он видел землю почти до Великой реки на западе. Его армия шла по долине Кохоктона темной колонной, похожая на армию муравьев, увиденную с крыши. Три кургана на западе, которые все еще изрыгали пепел и расплавленный камень, предвещали морозную зиму и огромные беды. Неожиданное и приятное последствие его ударов.

Но в эфире оживал старейший враг его расы. Начиналось. Эш узнавал знаки. В каком-то смысле он сам преднамеренно ослабил древние заклинания, удерживавшие одайн во вратах.

Но это началось слишком рано и казалось слишком сильным. Ему нужна была покорность.

Эш тянул силу во время полета, оставляя за собой ряды мертвых иссохших деревьев. Он открыл — возможно, не первым, — что черную силу почти всегда было проще всего захватить. Он поднял несколько щитов и начал снижаться…

Первая же стрела чуть не погубила его.

В эфире тварь во вратах походила на бесконечную паутину живой плоти, соединенную дорожками слизи. Само ее присутствие угрожало сокрушить его, и сила ее принуждения потянулась задушить дракона, но массивная стрела, состоящая из грубой силы, смела его изящные щиты. Ни Керак, ни Тамсин, ни Никос не были способны на подобное.

Огонь опалил его чувства, и он выплеснул свою ярость в эфире и в реальности. Дом, в котором Филиппа выросла и стала женщиной, был уничтожен одним выдохом дракона. Разрушительный огонь Эша пронесся по крыше, оставив за собой черную землю, и ударил в поле стоячих камней. Но то, что там скрывалось, отразило пламя без всякого труда. По жемчужно-серому куполу чудовищное пламя стекло, будто вода со дна перевернутой чаши.

Эш обернулся, ища угрозу в реальности или в эфире, сотворил мощное атакующее заклинание, которое немедленно отразили. Он начал сомневаться, что сможет пробить щит твари. Она была равным соперником ему. И вместе с этими сомнениями появились и другие. Его власть над морскими чудовищами ослабла, поток боглинов с запада превратился в ручеек, он сам потерял из виду основную армию врага, превращение рогатых людей в копии своего разума теперь выглядело довольно глупым, невозможность вернуть колодец показалась самообманом. И внезапно все его планы раскрылись перед ним, почти не исполненные, он сам ничего не понимал в них, и он начал думать…

И тут его разум ощутил ловушку, и он рванулся прочь, ломая принуждение презрением.

ЛИССЕН КАРАК

На стенах Лиссен Карак Мирам наблюдала за поединком, как ребенок наблюдает за светлячками в саду. Небо было темным, но вспышки света, красные, синие, фиолетовые и белые, появлялись все чаще и чаще. Через несколько мгновений после каждой вспышки раздавался раскат грома.

— Полдня пути на восток, — сказала Мирам сестре Анне.

Внизу, под стенами, стояла пехота королевской армии, в основном ополченцы с севера. Небольшой отряд северных крестьян все еще доделывал длинные окопы и укреплял земляные валы.

Сгущалась тьма, и Мирам хотелось, чтобы рабочие отступили под прикрытие стен, но спасти всех она не могла.

Хуже того, две ее попытки напасть на дракона потерпели неудачу. Либо мощное заклинание было для нее чересчур сложным, либо одайн оказались слишком сильны для ее магии. Она знала, что в лесу живут черви, она уже знала, что потеряла рабочих.

Вспышки становились все чаще. Большинство ее людей выбрались на стены смотреть.

— Хору приготовиться, — сказала она вслух.

Загремел гром: р-р-р-ах! Бах! ГРАХ!

Наступила тишина. А потом небо снова осветилось.

В эфире Мирам видела изящество и великолепие новой силы: плотную паутину того, что она считала одайн, и злобно-зеленый костер тщеславия, именовавший себя Эшем. Они били друг друга, бросая столько силы, что каждый удар мог бы сровнять с землей целый город.

— Аббатиса, они уничтожат друг друга! — сказала сестра Анна.

Ее поддержала самая сильная из послушниц.

Мирам смотрела на противников, похожих на темных богов, швыряющих друг в друга саму суть мироздания. Она начала поднимать щиты цитадели.

— Я прошу Господа, чтобы так и случилось. Но, сестры, сердце подсказывает мне, что победитель получит всю силу побежденного.

Прошел почти час, и вспышки света исчезли. Ночь снова стала темной, но птицы не запели, и другие звуки ночи не вернулись. Мирам послала солдатам весточку, умоляя их как можно лучше нести стражу.

Феодора, ее посланница, послушница с запада, преклонила колени перед своей госпожой в холле.

— Госпожа, капитан северного Альбина говорит, что его люди очень хорошо несут стражу. И что им приказывает только начальство, а не старухи в рясах.

Утром с высоких стен аббатства гарнизон увидел какое-то движение на той стороне Кохоктона, в нескольких милях к западу. Или им показалось, что там что-то происходит. С северного края новых земляных укреплений, со стороны Аббингтона, на рабочих внезапно напали демоны. Выжил только тот, кто бежал самым первым. Настоятельница все утро ходила по стенам, потому что у нее было почти четыре мили укреплений и менее трех тысяч пехотинцев для их защиты. Она отправила птицу к графу Приграничья, чтобы позвать его на помощь.

Ей сообщили о второй атаке к югу от Аббингтона — на этот раз напали боглины.

Майкл Рэннальфсон, ее капитан, поднялся к ней на стену. Седобородый воин хорошо знал, что такое война.

— Мы сможем отбить потерянный участок? — спросила Мирам, указывая на север, на пылавшую рыжей листвой лесистую долину, сбегавшую по склону Эднакрэгов. Земляные валы тянулись вдоль долины, как лента, упавшая на ковер. Узкая стена из земли и дерева, а за ней площадка пошире из досок и пней, чтобы ополчение могло стрелять, да небольшие земляные форты там и тут, чтобы прикрыть опасные участки или воспользоваться преимуществом, которое давали холмы. Четыре мили укреплений, и кусок уже потерян.

— Я бы не стал, — поморщился он. — Мы как будто пытаемся размазать кусочек масла по огромному ломтю хлеба. Пусть граф Приграничья отвоевывает этот участок. Госпожа моя, я привык собирать налоги на ярмарках. Я не великий воин.

— Может быть, вы все-таки попробуете? Если я отдам вам весь гарнизон?

— Моя госпожа, я сделаю все, что вы мне прикажете. Но позвольте, я выскажусь как солдат: пока вы со своими дамами удерживаете… воздух, так сказать, все эти ваши герметические штучки, пятьдесят моих парней могут удержать эти стены против легионов ада. Но если вы отправите нас в лес, уже никто не защитит вас от нападения… лестниц, башен, катапульт.

— В общем, вы вежливо мне отказываете, — фыркнула она.

— Прикажите. — Он пожал плечами.

Она только покачала головой.

Через час взяли штурмом второй бастион, на этот раз ирки. Отряд ополченцев из Южного Брогата отстреливался, как безумный, но им пришлось бежать, оставив в руках врага полмили только что построенных стен.

Рэннальфсон выехал из ворот и сам оценил ситуацию, а потом вернулся. Оборонительные галереи были давно готовы, как и машины, которые он выстроил по образцу использованных наемниками несколько лет назад. Он был уверен в своем пожилом, но надежном гарнизоне. Спешившись во дворе, он высказался:

— Их капитан — тупица, и я это точно знаю. У него нет опыта. Он не сдвинется с места, и, если честно, моя госпожа, у него нет рыцарей и недостаточно пехотинцев, чтобы начинать нормальную атаку. Его люди вышли в бой второй раз в этом году. Их командиры на западе. Они ничего собой не представляют. Они в бою не лучше ваших послушниц… если честно, у послушниц было куда больше шансов захватить эти стены.

Он нахмурился.

— Вы сможете отогнать их катапультами? — спросила аббатиса.

— По крайней мере, я усложню им жизнь.

Он отдал приказ, и дюжина монахинь принялась накладывать заклинания на каменные заряды.

Они взорвались с приятным грохотом далеко в долине, ближе к развалинам Аббингтона. Но час спустя враг напал на стены прямо под аббатством. Все четыре башни поливали нападавших дождем мелких камней из огромных требушетов, и ополченцы держались, но одна из послушниц сообщила, что боглины уже проникли за укрепления.

У Мирам на руке сидела птица, присланная Зеленым графом.

— Лорд Гэвин прогонит их через несколько часов. Вся его армия вместе с армией графа Приграничья уже за следующим хребтом. Мы должны быть готовы открыть ворота на мосту. — Она посмотрела на сестру Анну. Та кивнула.

— Дайте мне ключ, миледи. Я посмотрю, что можно сделать.

Рэннальфсон послал шестерых своих лучших людей вместе с настоятельницей Аббингтона, потому что сестру Анну знали мало. О потере Аббингтонского монастыря орден еще не уведомили официально. А Анна была лучшей колдуньей в хоре после Мирам.

Сестра Анна ехала по длинному пандусу, пока рабочие растаскивали каменные мосты, по которым в крепость въезжали повозки, а женщины из гарнизона кипятили масло в чанах. В часовне хор занимался одновременно пением и защитой крепости.

— Я скучаю по Амиции, — сказала Мирам в воздух.

Им следовало быть к этому готовыми.

Вскоре после того как прозвонили час девятый, в эфире снова вспыхнуло пламя, сердце Мирам тревожно заколотилось, и укрепления Лиссен Карак вступили в игру.

Вспышка оказалась ложной. На самом деле напали на юге.

Большой укрепленный мост, соединявший южный берег с северным, жизненно важный для монастыря… взорвался в вихре красного пламени.

В реальности взрыв прогремел с чудовищной силой. Центральная башня и все четыре центральных пролета исчезли, и огромное облако пара скрыло обломки. Массивные камни падали на землю, порой убивая незадачливых ополченцев, а порой просто утопая в бурлящей реке. Сестра Анна со своими рыцарями погибла мгновенно.

ЛИССЕН КАРАК — ЭШ

Эш вздохнул от удовольствия.

— В атаку! — приказал он.

В миле от него, на вершине большого хребта, возвышавшегося над долиной Кохоктона на юге, сэр Гэвин увидел, как дорога в крепость погибла в огромном взрыве, эхо которого еще долго грохотало по Эднакрэгам. Гэвин закрыл глаза, не веря им.

— Я думал, что у них мощная магическая защита, — сказал он Тамсин.

— У них получилось. — Она покачала головой. — Мы должны бежать.

ЛИССЕН КАРАК

Сразу за штурмом в эфире последовал первый настоящий штурм в реальности. Волна боглинов ринулась в окопы и погибла, затем то же произошло со второй. Когда пришла третья волна, гарнизоны маленьких редутов уже понимали, что их крепостицы превратились в островки в потоке врагов, и начали паниковать. Они не были солдатами. Среди всего войска не набралось бы и двух десятков рыцарей, а враги превосходили их числом в сотни раз.

Рэннальфсон стоял на высокой северной башне и пытался командовать своими осадными машинами. Он то обстреливал строй боглинов, то отсекал отряд ирков на западе, то зачищал скалы, прикрывая гарнизон, прорубавший себе дорогу через строй монстров. Редут был обращен к воротам замка и деревне у их подножия. Край рва проходил по той же линии, где наемники рыли окопы несколько лет назад.

Гарнизон насчитывал почти двести человек, это были альбанцы с юга Кохоктона и местные, и гарнизон Рэннальфсона знал их. Они сосредоточили все усилия на поддержке этого редута. Большинство других уже пало. Кто-то сдался иркам, когда им пообещали жизнь.

Отряд северного Брогата выбежал из своих восточных ворот, прорвавшись через несколько сотен удивленных боглинов, и бросился к началу длинной тропы, которая вилась вверх по склону холма. Осадные машины в крепости метали камни, прикрывая бегство — или атаку, как кто-то назвал бы его. Рычаги требушета мелькали, как руки гиганта, кидающегося камнями. Рэннальфсон лично открыл порт вылазки и пересчитал всех вошедших. Их оказалось сто шестьдесят человек. Кто-то сохранил свое оружие, но многие побросали его, чтобы быстрее бежать по склону.

Почти две тысячи ополченцев и рабочих сдались превосходящим силам врага. Прожорливые враги отобрали у них оружие, дикие западные боглины сожрали несколько человек, а остальных прогнали через строй ирков, троллей и боглинов. Но даже самое ужасное проходит. Их вывели из орды и отправили на восток, подгоняя копьями — ирки или сияющими клювами — демоны.

У большинства оказались совершенно пустые глаза. Немногим хватило духу сражаться, когда пришли черви.

Эш усмехался, жертвуя свежую добычу своему новому союзнику. Его союз был скреплен обменом силой, и путь предначертан.

Он прекрасно знал, что воля пытается ввести его в заблуждение. Этот союз представлял собой состязание лжецов. Но он использовал волю, чтобы увести от врат армии людей. Это, конечно, не назовешь абсолютной властью, но воля была слишком сильна, чтобы противостоять ей.

Он чувствовал, как она овладевает жалкими душами обреченных. Одайн создавали армию марионеток, и Эш был счастлив позволить им это сделать.

Он возвел десять ледяных мостов над Кохоктоном и отправил на южный берег орду боглинов. Самые смелые его воины пытались взобраться на скалу, где стояло огромное аббатство. Их перебили, конечно.

Он предпочел червей Лоту. Но Лоту не нужно было этого знать, как и людям.

Он создал еще одного себя и потянулся через реку, через эфир, к командиру врага — древней Сказочной Королеве.

— Пойдем, моя госпожа, — пропел он в эфире, — пришло время закончить нашу вражду и заключить новый союз. Люди проиграли. Помоги мне завоевать врата, и я награжу тебя.

Тамсин заколебалась, а затем убежала.

Он отпустил ее. Если бы он мог привлечь ее на свою сторону! Армии людей стали бы прахом или кормом для его новых союзников. Сказочная Королева была действительно ценным союзником.

Он был близко. Очень близко. Он чувствовал это и знал, каким должен быть его следующий шаг.

СЕВЕРНЫЙ БЕРЕГ КОХОКТОНА — БИЛЛ РЕДМИД

Ведомая медведями, маленькая армия Тапио ползла на восток по лугам. Они удалились лиг на сорок к северу от Кохоктона, олени пришли в себя, как и люди. Три ночи сна, три дня мяса и фруктов, найденных в землях Диких.

Тапио остановился, дожидаясь, пока Билл Редмид перейдет бобровую плотину.

— Иногда я думаю, что мы должны просто убежать в лес и никогда не выходить оттуда, — сказал Редмид.

— Я тоже, — ответил Тапио.

Медведи, казалось, знали каждую ямку на этой земле. На третью ночь пришли еще две дюжины медведей в тяжелых кольчугах с огромными стальными топорами в почти человеческих руках. Высокий белый медведь, который вел пришельцев, склонил голову перед Тапио.

— Приветствую тебя, Король лесов, — сказал он.

— Здравс-с-ствуй, могучий медведь, — ответил Тапио. — Назови себя.

— Я Буран. Я сражался на стороне Шипа, и не раз, а много раз.

Он посмотрел на своих медведей, у которых было очень много оружия.

— Но на этот раз я буду на вашей стороне. Шипа больше нет, а тот, кто пришел ему на смену, не друг медведям.

Каменный Топор и Бузина кивнули гостю.

— Медведи друг с другом не дерутся, разве что в дурные времена, — сказала Бузина. — Сейчас времена дурные, но, надеюсь, не настолько. Буран будет с нами. Тогда нам откроется Баглаш, тайная долина среди озер.

Буран зарычал. Его медведи зарычали и завыли в ответ, порой странно кашляя. На самом деле Тапио понимал язык медведей, но позволял им спорить между собой. Баглаш — сердце медвежьих владений в Эднакрэгах, и ни один человек или ирк никогда не бывал там. Даже патрули графа Западной стены никогда не заходили туда. Наконец Буран кивнул.

— Хор-р-рошо. Откр-р-рыв мур-р-равейник, медовое дер-р-рево не скр-р-рывают, как говар-р-ривала моя мать. Мы отведем тебя вниз, к нашим озерам и к Рыбацкому Дереву.

Большой белый медведь сдержал свое слово, и люди и ирки угостились медом и мясом ондатры, пока шли на восток по ровным тропам. Затем Тапио и Редмид начали сильно их подгонять, и магистр Никос доел свой мед, наложил заклинания и поехал с ними, разговаривая с другими магистрами. Буран оказался приятным попутчиком, хотя и яростно отстаивал святость своих земель.

— Я не др-р-руг людям. Я не хочу пускать их в леса и воды своего дома. Я ненавижу всех вас, даже тебя, магистр-р-р, хоть и хор-р-ро-шо говор-р-ришь и, вер-р-рно, любишь пр-р-равду. Ты как гр-р-рязь на земле, ты все бер-р-решь, но ничего не даешь в ответ. Вас, людей, ведет одна только жадность.

— Но ты ведешь нас к Лиссен Карак, — сказал Никос. Медведи не разрешали разводить костры в своих землях и вместо этого настаивали, чтобы по ночам люди, ирки, олени и лошади спали вповалку для тепла. Говорить с белым медведем было все равно что с тенью — его мех казался бледным пятном на другой стороне круга спящих.

— Хрм-рм, — рыкнул медведь. — Уж лучше люди, чем др-р-рако-ны и чер-р-рви. Мы их всех видели.

— А вы видели, как открываются врата? Ты помнишь это?

Огромные глаза открылись и закрылись, но ответила магистру Бузина:

— Мы помним.

У ЛИССЕН КАРАК — СЭР ГЭВИН МУРЬЕН

Сэр Гэвин наблюдал за штурмом тщательно выкопанных окопов, сердце его сжималось от предчувствия смерти, а отчаяние заставляло опускать руки.

— Это моя вина, — сказал измученный граф Приграничья.

Сэру Гэвину очень хотелось согласиться, но это искушение было подлым. «Вы ушли на запад, чтобы показать, на что способны, и оставили их умирать. Если бы в этих окопах были ваши рыцари, а вы сами держали бы в руках меч, такого бы не произошло».

Но он этого не сказал.

— Нет смысла искать виновного. У нас армия, мы должны вернуться на восток, как минимум до бродов. В самом худшем случае мы соединимся с армией королевы и вернемся на северный берег, чтобы освободить крепость.

— Господи, хоть бы она устояла, — пробормотал граф. — Прошу вас принять командование, сэр Гэвин. Я этого не достоин.

Граф разорвал на себе сюрко и швырнул под копыта лошади. По щекам у него текли слезы. Демонические захватчики гнали толпу рабочих через реку.

От жеста графа Гэвин толькозакатил глаза.

— Нет. Вашу отставку я не приму. Вы останетесь, и мы будем командовать вместе. Черт возьми, милорд, я каждый день ошибаюсь. Но мою работу никто не сделает.

Граф Приграничья застыл.

— Я серьезно. Я не могу пощадить вас, милорд.

Гэвин наблюдал за штурмом и одновременно смотрел в небо.

— Нам нужно ехать за броды. Слава богу, что Уишарт вновь открыл старую дорогу. Тамсин?

— Гэвин? — ответила она ему в тон.

— Ты сможешь сохранить нам жизнь?

— Вечером узнаем. — Она пожала плечами. — Дракон пытается соблазнить меня.

— Боже милостивый. — Гэвин поежился от ужаса.

Тамсин сплюнула на землю.

— Тебя бы я, может, и бросила, но я не могу предать свою любовь. Эш никого не любит и не знает, что это такое. Пусть помучается… Но, если он придет за мной, я не смогу задержать его надолго.

— Мы не можем отступать вечно. — Гэвин на мгновение задумался. — А монахини?

— Они очень могущественны, — сказала Тамсин. — Если бы не они, мы давно бы проиграли. Радуйся, что дракон занят ими, а не нами.

Преследуемые боглинами и кое-кем похуже, остатки армии Запада шли по дороге, тянувшейся к югу от Кохоктона. Гэвин остановился, когда они пересекли Малый Неман. Именно здесь он когда-то столкнулся с бегемотом и здесь же попытался убить своего проклятого высокомерного брата, который вернулся из мертвых с армией наемников, чтобы спасти его.

Черт бы его побрал.

Гэвин, возможно, усмехнулся бы, если бы не так боялся. Как бы то ни было, он хотел, чтобы его брат снова явился со своими наемниками и спас мир, потому что у Гэвина кончились идеи. Весь день он смотрел на небо.

Весь день его усталая армия бежала, шла, плелась и кралась на восток, пока окопы, которые они должны были занять, брали один за другим, а их защитников убивали или обращали в рабов — так близко, что армия это слышала.

Вскоре после обедни напали и на них, но не с воздуха. На Кохоктоне вдруг выросли мосты, большинство — сильно позади арьергарда Гэвина, а два — рядом с боглинами и Экречем.

Противник начал форсировать Кохоктон.

Гэвин сразу понял, что ему придется сражаться, но у него почти не осталось стрел, фуража и всего того, что делало армию армией, и его почти разбитое войско практически перестало подчиняться приказам. Когда он попытался отыскать лорда Грегарио, то нашел только Редмида и его егерей.

— Рыцари ускакали и оставили нас, — с горечью сообщил Редмид.

— Боглины идут прямо на арьергард, — сказал Гэвин.

— Хорошо, — вздохнул Редмид и приказал устроить засаду прямо среди костей мертвецов, оставшихся после последнего боя на берегу. Гэвин прекрасно видел белеющие кости бегемота.

— Шесть стрел на человека, — сказал Джон Хэнд.

— Я знаю, — ответил Харальд Редмид.

Через полчаса Гэвин нашел Грегарио с почти двумя сотнями рыцарей, которые расседлали лошадей для отдыха, и отвел их назад как раз вовремя, чтобы спасти егерей Редмида, прижатых отчаянным боем к берегу ручья. Они держались, пока Экреч выводил свои легионы.

В воздухе висел странный мускусный запах, когда они отступили за ручей, забитый мертвыми тварями и уже выходящий из берегов, в ольховую рощу, отмечавшую границу весенних паводков.

— Что это за хрень? — сморщил нос Грегарио. Он осмотрел многочисленные глубокие зазубрины на клинке и задумался, увидит ли он когда-нибудь снова оружейника.

— Это запах, с помощью которого Экреч перетягивает к себе боглинов, — объяснил Гэвин.

Два легиона боглинов после целого дня боя сделались только больше. В такой ужасный день это было главной радостью. Ну, если не считать того, что Эш так и не напал и почти все были еще живы.

Грегарио заставил себя улыбнуться. Он проехал немного вперед, убрал меч в ножны на бедре и наклонился поблагодарить Экреча, чья белая броня после трех недель войны покрылась пятнами.

Упырь поднял продолговатую башку, и нижняя челюсть опустилась. Раздалось льстивое шипение:

— Ваш-ш-ши воины очень с-с-сильные.

Грегарио кивнул, и навязчивый свистящий голос стал еще громче.

— Союзники, — сказал Грегарио.

А ближе к вечеру граф Приграничья нашел самый восточный отряд боглинов, идущий через заброшенную ферму, и повел своих рыцарей, которые, несмотря ни на что, отдохнули, поели и сидели на свежих конях, в сокрушительную атаку, и они остановили поток врагов и отбросили их к краю леса. Погибли хейстенох и дюжина адверсариев. Сам граф потерял двадцать рыцарей, но маленькая победа всех порадовала, и армия, пошатываясь, двинулась в лагерь, где обычно ночевали торговые караваны перед последним переходом до ярмарки в Лиссен Карак. Там они обнаружили самые северные телеги обоза Дезидераты, и все люди получили колбаски и свежие яблоки, а лошади — корм.

— Мне кажется, что я оказался в кошмарном сне, — признался Гэвин Тамсин. — Скоро я проснусь и обнаружу, что весь покрыт чешуей.

Он откусил кусок колбаски.

— Это чудо, — улыбнулась Тамсин.

— Это проклятье, — сказал Гэвин.

— Чудо, — возразила Тамсин. — Такое же великое чудо, как то, что Эш не напал на нас сегодня. Я не смогла бы тебя спасти. Почему он не ударил?

Гэвин не смог ей ответить, потому что уже спал, прямо в доспехах, на голой земле, сжимая в руке колбаску.

АЛЬБИНКИРК — ПРИОР ХАРНДОНА

Солнце садилось, алое как гнев, за темные столбы сажи на далеком западе, за предгорьями Эднакрэгов. Триста лошадей перешли Кохоктон вброд. Рыцари, где могли, плыли, несмотря на ледяную воду и опасность утонуть из-за тяжелых доспехов. На дороге к Альбинкирку они встретили отряд немертвых, раздавили их и поскакали дальше. Копыта гремели, как далекая буря, катившаяся от бродов до ворот Альбинкирка.

Приор Харндона все еще сидел верхом, мокрый, окоченевший от холода, и мечтал позаимствовать у кого-нибудь сухую одежду, когда главный конюший выбежал встречать его прямо к воротам цитадели.

— Слава богу, вы здесь! — выдохнул лорд Шон.

— Нам нужны только сухая одежда и корм для лошадей, — сказал приор. — Мы едем дальше.

Но, как бы уступая, он слез с лошади.

— Дальше? — Лорд Шон приложил руку к груди. — Черт возьми, в лесу полно червей. Между нами и Лиссен Карак нет дороги. Немертвые ее перекрыли.

— И тем не менее мы поедем дальше.

По двору бегали оруженосцы и пажи, факельщики зажигали огни, коней вели в конюшни или обтирали прямо здесь, несмотря на холодный воздух.

— Нельзя так рисковать. Нельзя ехать ночью.

Там было почти сто рыцарей ордена и еще полсотни оруженосцев. Они спешились, двигаясь как автоматоны.

— Черт возьми, сэр Джон, — главный конюший нахмурился, — ваши люди еле живы.

— Если мы не уедем сегодня же, до завтрашнего заката мы не сможем с места сдвинуться, — возразил Уишарт. — У вас есть новости об армии?

— Я расскажу все, что знаю, — ответил сэр Шон и почти насильно втолкнул Уишарта в холл, где ему в руку сунули чашку горячего супа — овощного, с бобами. Он выпил его одним глотком, как йомен осушил бы кружку эля. Сэр Шон своими руками принес ему еще супа, хотя приор был весьма худощав, а потом проверил, как дела во дворе. Приготовились здесь неплохо и людей кормили так же быстро, как лошадей. Тогда сэр Шон отправил своего оруженосца за дневной почтой.

— Приор? Новостей немного. Граф Приграничья и граф Западной стены соединились на западе, но враг сильно давит на них.

Вошел одетый в черно-белое посыльный с птицей на запястье. Лицо у него было того же цвета, что правая половина гербовой накидки.

— Милорд, — кивнул он Шону.

Шон принял новое сообщение. Закрыл глаза, а затем снова открыл их.

— Черт, — сказал он.

Приор поднял бровь, и главный конюший вручил ему листок.

— Враг взял штурмом укрепления Лиссен Карак, — проговорил сэр Шон. — Вся наша работа…

Уишарт обмяк.

— Выходит, крепость в осаде.

— Вы не войдете туда без армии. Простите, приор. Вы нужны нам здесь.

Харндонский приор громко молился.

ХАРНДОН — КОРОЛЕВА АЛЬБЫ ДЕЗИДЕРАТА

В Харндон пришла ночь. В покоях королевы в большой башне замка горел свет. В гарнизоне находились только больные и раненые, все остальные ушли с сэром Ранальдом.

Джеральд Рэндом работал за столом у подножия трона. Королева сидела на троне, подперев подбородок кулаком, и злилась. Как обычно, она оделась в коричневый бархат. Ее волосы будто бы светились собственным светом, как заколдованные.

— Я хотела пойти, — сказала она и отвернулась. — Тут от меня нет толку. Меня забудут!

Рэндом просматривал стопку документов, каждый сложнее предыдущего: завещания жертв чумы, полная замена государственного совета, где было слишком много галлейцев, замена многих старейшин, список изгнанных семей.

Где-то в коридорах за залом раздался звук, заставивший его поднять голову. Сэр Джеральд прищурился и попросил одну из новых служанок зажечь факелы.

Она подошла к жаровне, и сэр Джеральд ясно различил звук, который ни с чем нельзя спутать: звон стали о сталь.

- Стража! — взревел он.

Двое королевских гвардейцев с алебардами вышли из ниши справа.

Первому в грудь воткнулась обмотанная тряпкой стрела. Он выронил алебарду и упал на колени, лицо его скривилось, будто он хотел что-то сказать, но разум уже покинул его. Ему досталась еще одна стрела.

Они хлынули в обе двери: люди в белых худах, с луками, а некоторые с мечами и щитами. Клинки уже потускнели от крови и смерти. Сэр Джеральд обнажил боевой меч. На поясе у него висел баклер, прекрасный баклер из стали и кожи, он взял его в руку и встал между грязно-белыми фигурами и троном.

Огромный королевский гвардеец перерубил одного из повстанцев пополам взмахом алебарды, получил стрелу в бок и снова ударил. Рэндом отбил стрелу и поковылял вперед на своей деревянной ноге. Их осталось всего семеро: шансы невелики, но можно победить. Бывало и похуже.

Женщина на троне закричала.

Выбранный им противник решил выстрелить — и промахнулся на десяти футах. Огромный олух в грязной соломенной шляпе, улыбающийся как дурак. Рэндом перерубил его лук, ударив снизу справа, и, когда парень отпрянул, убил его выпадом в шею и бросился на следующего, который сражался с другим гвардейцем. Рэндом ударил его мечом в спину — как оказалось, слишком сильно — и потерял меч, когда человек упал, вырвав рукоять из его руки и заставив рыцаря пошатнуться.

— Смерть королеве! — крикнул самый высокий мужчина и выстрелил.

Рэндом подхватил меч умирающего. Он был не так хорош, как его собственный, но зато он был. Щитом он прикрылся от удара слева, потому что не мог двигать ногой достаточно быстро, чтобы правильно парировать.

В тронный зал ввалились новые грязно-белые котты. Женщину на троне утыкали стрелами. Она даже не попыталась защитить себя, и роскошные волосы потускнели, когда иссякли чары.

Рэндом отбивал удар за ударом, не споткнулся о труп и сумел отрубить чье-то запястье. Он пытался добраться до маленькой двери за своей спиной — двери в камеры. Он слишком хорошо понимал, что происходит.

Они толпились вокруг него, как любители, вместо того чтобы просто его пристрелить. Он подставил левую руку под слабый удар и, когда противник потянулся вперед, перебил ему руку щитом и убил резким ударом в переносицу. Он уже почти коснулся спиной двери, когда его сильно ударило в живот и что-то потекло из раны. И чертова дверь оказалась заперта. Рэндом был почти уверен, что жена никогда больше не увидит его живым.

— Смерть королеве! — крикнул женский голос. — Где ребенок?

Были еще крики, но Рэндом, несмотря на рану в животе, нанес еще один ужасный удар, попавший между щитом противника и его мечом и вскрывший человека от грудины до паха, так что заблестели кишки. Человек рухнул на руки товарищей, и в это мгновение Рэндом сделал выпад и попал — немного неряшливо, потому что он, вероятно, умирал, но все же достаточно точно, вспорол чью-то грудь и разрезал ее до горла.

Он снова попытался нащупать за собой дверную защелку, сделал выпад и два рубящих удара, чтобы расчистить себе пространство, и получил еще одну рану, на этот раз очень серьезную, в спину, потому что у него не было доспехов. Он попытался повернуться и понял, что падает.

Ну что ж.

Он понял, что лежит на земле, и на мгновение испугался, что его сожрут. Но потом осознал, что он не в Лиссен Карак, а вокруг просто люди.

— Боже, храни королеву, — сказал он совершенно ясно.

— Ищите ребенка! — крикнул высокий. — Скорее!

Послышались шаги, и высокий оказался над ним. Рэндом чувствовал его и почти что осязал его злость. Рэндому было уже все равно, он ускользал в темноту. Боже, храни королеву, подумал он. Его губы сами собой прошептали это.

— Вы знаете, кто я, мастер Рэндом? — спросил человек.

Рэндом не стал утруждать себя ответом. Боже, храни королеву.

— Я Нэт Тайлер, мастер Рэндом. Я король повстанцев, и я только что убил вашу драгоценную королеву, а теперь…

Он замолчал, потому что глаза сэра Джеральда остекленели и рыцарь больше не слышал его.

Лесса обыскивала покои наверху. Там нашлась горстка слуг, и повстанцы убивали их походя. Двое мужчин смеялись и гнали кричащую девушку из комнаты в комнату, пока не настигли ее за портьерами. Тогда они по очереди выстрелили в нее.

В последней комнате стояла колыбель, но она была пуста, и Лесса выругалась. Она отвернулась от колыбели и увидела в дверях Кита Кроуберда с мечом в руке. В доспехах он казался значительно моложе. С его меча капала кровь.

Он кивнул ей, как будто они встретились в таверне.

— Добрый вечер, — сказал он.

— Ребенка здесь нет!

Кроуберд оглянулся на анфиладу комнат и снова посмотрел на нее.

— Тем не менее замок наш.

— Тем не менее? — Она сплюнула. — Из гнид выводятся вши. Они все должны умереть.

Кроуберд кивнул, словно обдумывая ее слова.

— Ты обещал! Все до единого!

Он подошел ближе, слегка улыбаясь, словно собирался поцеловать ее. Она вздохнула.

— Ну, в самом деле…

Кроуберд пожал плечами и воткнул меч ей в горло. Лесса схватилась за клинок, удивление оказалось сильнее боли. Он поддержал ее, нежно, как любовник, и осторожно опустил на пол.

— Извини, моя дорогая, — сказал Кроуберд. — Ты мне нравишься, но планы изменились.

Он был очень щепетильным человеком и сожалел о своем поступке. Он вынул меч, следя, чтобы не задеть шейные позвонки и не забрызгать доспехи кровью. Вытер клинок ее грязной коттой. Лесса действительно ему нравилась, но он полагал, что любой, кто доверяет графу Тоубрею, слишком глуп, чтобы жить.

Он вышел из королевских покоев, оставив мертвецов, слуг и повстанцев лежать вповалку. Нашел трех своих лучших людей, людей, совершивших кровавое художество, и вернулся в большой зал, где граф Тоубрей восседал на окровавленном троне, с которого только что сбросил труп.

Тайлера держали двое людей Кроуберда.

— Ты предатель, — сказал Тайлер. — Ты…

— Я много раз предавал, — улыбнулся Тоубрей. — С чего вдруг ты решил мне довериться? Но, должен сказать, твои люди отлично поработали. Настоящая резня. Мне почти не пришлось убивать. — Он обратился к Кроуберду: — Кит, мне больше не нужен мастер Тайлер.

Кроуберд подошел ближе. Тайлер плюнул в него и дернулся, но его держали очень сильные люди в доспехах и стальных рукавицах.

— Эш заберет вас всех! Он отомстит за меня! — взревел Тайлер. Тоубрей поднял брови, словно потрясенный услышанным.

— Эш передавал тебе привет, — сказал он. — Ты ему больше не нужен.

Кроуберд ударил старого повстанца мечом под подбородок.

— Положи его рядом с сэром Джеральдом, — велел Тоубрей. — Думаю, сэр Джеральд пал смертью героя, пытаясь защитить королеву. Пожалуй, ему стоит поставить памятник, а, Кит? Увы, мы не успели восстановить порядок. А теперь я стал королем.

— Ваша светлость, с сожалением вынужден доложить, что мальчика здесь нет. — Кроуберд так привык сообщать своему хозяину только плохие новости, что сказал это запросто.

— Ушел с армией? — Тоубрей пожал плечами. — Как неудачно.

— Зависит от того, у кого он, — сказал Кроуберд. Он смотрел на мертвую женщину на полу, и ему не нравилось то, что он видел.

ЛИССЕН КАРАК

Темный час перед рассветом.

Время, когда умирают старики, и когда часовые засыпают, и когда мир меняется, пока никто не смотрит. Где-то там, за занавесом звезд, воплощением бесконечной музыки сфер, звезда встала рядом с другой звездой. Танец продолжился, бесконечный танец жизни и света в такой же бесконечной тьме.

Какой бы механизм ни управлял сферами, врата между мирами начали открываться.

Рядом — в метафизическом смысле — с Лиссен Карак пробудилась от движения врат воля. Она, бесконечно нетерпеливая, ждала, когда мириады составляющих ее существ воссоединятся со своими сестрами и братьями в миллионах сфер, ждала, а потом, стоило звезде чуть мигнуть, они оказались на месте.

Воля достигла промежутка между звездами, когда врата встали в одну линию, и загрохотала во врата, но они были заперты. У воли была целая вечность, чтобы продумать все дальнейшие шаги. Она напала на замок.

Мирам проснулась — ее трясла за плечо послушница по имени Мария Магдалина.

— Врата, мадам, врата! — кричала девушка.

Мирам вскочила с постели. Ночная рубашка путалась в ногах.

— Габриэль сказал — в пять двадцать!

Колокола били четыре.

— Хор! — пропела она в реальности и эфире.

Сто тридцать девять монахинь и послушниц вскочили со своих постелей, засунули ноги в овчинные тапочки и побежали в часовню, побросав скамеечки для молитвы, псалтири, четки, расчески, гребни, зеркала и подушки.

Все до единой знали, что час пробил. Как солдаты, они были готовы.

Почти готовы.

На полу часовни уже пели две женщины средних лет, вплетая свои слова в окончание ранней заутрени. Снаружи часовни начинался ад, а внутри было темно и спокойно, горела одна свеча, отражавшаяся в позолоте, золоте, серебре и бронзе, намекая на окружающую красоту. Как короткий взгляд на женское лицо под вуалью.

Сестра Катерина, худощавая, как птичка, уже заняла свое место солистки правого хора. По древней традиции в аббатстве было два хора — по особым праздникам они пели вместе, — и дюжина альбанских композиторов мечтала написать для них мессы. Обычно пел только один хор, строго по расписанию.

Этим утром собрались оба. Сестра Элизабет с сосредоточенным лицом подошла к беме левого хора. Сестра Элизабет была высокой и широкоплечей, ее длинные пальцы гладили украшенный драгоценными камнями крест на шее, а губы договаривали последние слова утренней молитвы вместе с сестрой Катериной, стоявшей через проход.

Мирам прошла на свое место. Она вгляделась в эфир и увидела туман, сгущающийся вокруг врат, а затем посмотрела на сами врата в свое зеркало.

За ними был свет.

И давление. Давление нарастало. До сих пор заклинания легко его сдерживали, но они требовали невероятного количества силы, несмотря на все усовершенствования, которые придумала сестра Амиция.

Мирам подняла руку и указала на сестру Элизабет. Та заканчивала молитву. Она пела Ave Maria, и голос сестры Катерины сплетался с ее голосом. Другие сестры, только что вошедшие, подхватили все известные слова, и Мирам направила силу в охранные заклинания.

Давление на них внезапно резко возросло. В мгновение ока половина накопленных запасов ушла на заклинания — примерно столько же Шипу удалось вытянуть за всю осаду.

Мирам было нелегко напугать. Она поджала губы и подняла маленький черный жезл, отделанный золотом.

— Кирие, — велела она.

Девяносто два голоса начали торжественное песнопение. Остальные монахини бежали в часовню, бросая любые неотложные дела. Ясные высокие голоса звучали ровно, мощно и красиво. Они пели в эфире, они стали хором из ста сил, и высота их голосов, их мелодия, гармония и темп стали мыслью, служением и духом, и сила их была велика, и их враг замер, соскальзывая с создаваемого ими идеального льда.

Но у врага были миллионы голосов. И пусть им не хватало точности и гармонии, они компенсировали это единением и упорством, и в эфире раздавались громкие крики. Шум достиг максимума, но сквозь него, словно нож, режущий старую тряпку, пробивался хор Лиссен Карак, и две солистки нащупали центр, откуда исходили голоса противника, и использовали его как бас для своего сопрано, и их голоса летели к нему, и музыка врага стала всего лишь элементом их музыки, и на бесконечность, лишенную времени, все силы врага были направлены на защиту древних врат.

Мирам не смеялась и не улыбалась. В реальности она махнула левому хору, и сестра Элизабет замолчала.

— Глория, — велела она правому хору.

Битва за врата началась. Она могла окончиться лишь поражением, и только чудо смогло бы этому помешать.

До рассвета оставался еще час, хотя небо уже начало светлеть.

Гэвин, граф Западной стены, дошел до Саутфорда. Он вел свой авангард всю ночь, он запретил им есть и спать и едва ли не подгонял некоторых пинками. И теперь, в первых бледных жалких лучах рассвета, его закаленное ополчение и его морейские горцы брели через брод, уже не чувствуя холода от усталости, и строились на другом берегу.

Они выстроились квадратом, и Тамсин начала накладывать заклинания для защиты от одайн. Но черви не двигались. Перепуганные морейцы наткнулись на кучку червей, но они были недвижны, как камни или сосновые шишки, на которые больше всего и походили в реальности.

Небо на востоке уже порозовело, когда к броду подошли рыцари графа Гарета. Отважный морейский капрал взял лопату из часовни у брода и сгреб несколько десятков червей, которые в изобилии валялись в ближайшей кленовой роще.

Его товарищи как раз развели костер и жарили на нем остатки колбасы. Капрал бросил в огонь полную лопату червей.

Они сгорели. Но тут все остальные черви начали просыпаться.

РЕКА АЛЬБИН — ГАРМОДИЙ

Вce пять дней, пока лодки, нагруженные пушками, зерном и солдатами, как ему казалось, еле ползли вверх по реке Альбин, он сидел на корме первой из них, наблюдая за небом через эфир, а остальной частью разума изучая, сортируя и выбрасывая впитанную силу Ричарда Планжере, королевского магистра, любовника любовницы короля, предателя, Шипа. Он узнал удивительно много омерзительных тайн, доводивших его бывшего наставника до отчаяния. Большинство из них уже не могли заинтересовать мир, в котором когда-то существовали: сплетни о придворных, о влюбленных, о незаконнорожденных, об убийствах, об управлении королевством. Гармодий смог увидеть разочарование своего бывшего господина, кризис его веры, перемены в его душе. Его падение, как сказал бы поэт. Но были и другие истории, связанные с этим падением. Пережив за пять дней множество воспоминаний Ричарда Планжере, молчаливый Гармодий обнаружил, что осторожный, вдумчивый Шип нравится ему куда больше, чем любящий общество выскочка Планжере. Он столько узнал об Эше, что начал сомневаться, понимал ли хоть что-то в его действиях раньше. А еще ему теперь казалось, что он способен понять Эша.

И в последний день, в день, когда мастер Пиэл устроил засаду и все люди с лодок спрятались в большой пещере, Гармодию пришлось долго ждать Эша. У него было время подумать.

Подумать о том, что он поглотил Аэскепилеса и Шипа и таким образом заполучил все знания двух слуг Эша.

— Пожалуй, теперь можно звать меня Шипом, — сказал он вслух. Он улыбнулся. Аэскепилесу он совершенно не сочувствовал. Но вот Шипу…

ЛИССЕН КАРАК

Аббатиса Мирам почувствовала переломный момент, когда противник начал терять контроль над своим хором. Как будто в реальности на него напали из засады: булавочный укол, тоненький крик, и вдруг воля врага исчезла, неуловимая и чуждая, ускользнула в бесконечную тьму.

— Дамы, — сказала она в реальности и посмотрела вверх.

В часовне собрались оба хора, все монахини до единой. Даже те, что обычно были заняты в больнице, даже сестра Елена, которой исполнилось сто лет.

— Это был не бой, — улыбнулась Мирам. — Это была просто тревога. Наш враг так же велик, как десять соборов, и превосходит нас числом, как звезды превосходят числом землю. Помните свои партии, не забывайте о молитве и вере. Помните, зачем мы здесь. Мы делаем это не для себя, но для всех живущих. Сестра Элизабет, стойте на страже, пока правый хор причащается. Потом поменяйтесь. Выполняйте.

Женщины вставали, потягивались. Большинство молилось. Некоторые расчесывали волосы. Послушница Изабелла повернулась к послушнице Стефане и заметила:

— Полная хрень выходит.

Стефана не смогла сдержать смешок.

— Дамы. — Сестра Элизабет подняла бровь.

Левый хор принялся читать символ веры.

— Каков наш план? — спросил Харальд Редмид у Зеленого графа. Теперь у Редмида была лошадь, всем хватало еды, и войско двигалось в лагерь, и даже укрепленный, пусть и только засекой из деревьев, сваленных гарнизоном Альбинкирка.

К ним присоединились лорд Грегарио и герцогиня Моган, а затем, после бессвязного разговора и солидной порции колбасы, главный конюший, харндонский приор и сэр Кристос.

Гэвин ухмыльнулся и пожал руку морейскому рыцарю.

— Это значит…

— Сэр Алкей в половине дня пути отсюда, к югу от гостиницы, и спешит изо всех сил. А на дороге я видел Дональда Ду и почти тысячу горцев.

— Люди не смогут победить Эша, — возразил сэр Грегарио.

Гэвин посмотрел на черно-белую птицу.

— Сегодня утром армия королевы дошла до водопадов на Альбине. Гармодий с ними.

— Вот это дело, — сказал Грегарио.

Гэвин заставил себя улыбнуться.

— Мы как раз вовремя, господа. Первая атака на врата состоялась час назад по нашему времени. Аббатиса теперь должна удерживать Лиссен Карак изнутри и снаружи. Нам надо помочь ей.

Все присутствующие нахмурились, кроме Моган.

— Согласна, — сказала она. — Я не видела, как они открываются, но я знаю, что происходит. Все армии должны объединиться и сражаться со всем, что увидят.

— Нам нужно гораздо больше колдунов! — сказал лорд Грегарио. — Мы не выдержим еще день битвы с Эшем и червями.

— Я бы хотела, чтобы мы пришли на день позже, — призналась Тамсин. — Я не могу противостоять Эшу в одиночку. Даже если Мирам и весь ее хор будут давать мне силу. Я не медиум, каким был Керак, и не ученый, как лорд Никос. Я сильна в другом.

— Есть и хорошая новость, — сообщил Гэвин. — Эш вчера послал за нами значительные силы — ирков, боглинов и прочих тварей, — и мы только что оставили их на южном берегу. — Гэвин почесал небритый подбородок. — Мне кажется, нам нужно напасть, напасть всерьез и отвлечь Эша.

Приор кивнул, соглашаясь.

— Если бы вы могли помочь мне и моим рыцарям попасть в аббатство, я думаю, мы могли бы защищать его довольно долго. И нанести Эшу поражение.

Стройная фигура в капюшоне рядом с ним тоже кивнула. Тамсин присмотрелась и поняла, кого видит. У нее появилась идея.

— Я буду драться, где и как скажут, но это кажется… сомнительным, — произнес Грегарио. — Ну, как по мне.

Гэвин огляделся, Моган прищурилась и щелкнула клювом:

— Шансы у нас призрачные. Мы пережили отступление, и я хочу вонзить клюв в Эша. Ты можешь что-нибудь сделать? — спросила она у Тамсин.

Сказочная Королева улыбнулась. Ее глаза сверкали.

— Шанс и правда призрачный. Но я слишком долго играла честно. Пора положить этому конец.

В эфире Тамсин была женщиной-ирком, облаченной в дым и пламя. Дым источал благоухание, а пламя горело странным теплом.

— Эш, — сказала она.

Эш немедленно оказался рядом с ней.

— Что ты предлагаешь мне, Эш? — спросила она.

Эш изучал ее. Сквозь все слои ее разума и защиты он все же мельком увидел то, что искал, и остался доволен.

— Чего ты хочешь?

— Свободу моему народу и безопасность моих владений навеки, — сказала она. — Чего еще я могу хотеть?

Эш превратился в красивого темноволосого человека, слегка прихрамывающего.

— Власти. Все вы, смертные, хотите ее. А у меня она есть.

Она улыбнулась — губы слегка приоткрылись, скрывая клыки, и эти губы были красивее и алее, чем у любой человеческой женщины.

— Власти? А для. чего мне власть, Эш?

— Чтобы менять мир своей волей.

— Увы, моя воля — лишь воля иркской старухи. — Волна фимиама стекла с длинной руки, обнажив ее по плечо, и Эш вздрогнул.

— Если ты стара, то я древен. Наверняка ты чего-то хочешь.

Тамсин уже уходила от него в эфире, танцуя.

Эш дернулся, и она уже смотрела в единственный злобный глаз.

— Позволь мне сказать тебе, чего я хочу, — произнес Эш. — Я хочу, чтобы ты оставила людишек мне. И моим друзьям.

— Возможно, — согласилась Тамсин. — По правде говоря, лорд Эш, я совсем не уверена, что именно ты победишь в этом состязании.

Она повернулась, и дым повернулся вместе с ней, сплетая свои щупальца. Показалась лодыжка, потом бедро.

— Конечно же я! — взревел Эш.

— А разве не воля? Прямо сейчас она атакует врата. Если она отвоюет их, что она отдаст тебе?

— Я обуздаю ее. В реальности она слаба. Я сам слишком часто совершал эту ошибку. Но на этот раз я стал сильнее и в реальности.

— Против тебя собирается большое войско, его возглавят Гармодий и Дезидерата, — сказала Тамсин с искренней тревогой.

— Ты глупа, если воображаешь, что этой суке есть что мне противопоставить.

— Но ведь она уже это делала…

— Она уже мертва, — с удовольствием сказал Эш.

— Правда? А по-моему, тебя обманули.

Она мельком показала дракону свои ничем не защищенные мысли.

— У водопада? — воскликнул Эш. — Лживая сука!

Он исчез.

Тамсин собрала вокруг себя дым.

— И она не единственная, — сказала она вслух эфиру, передала послание Гармодию и замерла, изучая постройку, создаваемую одайн. Отправила второе сообщение Мирам и вышла в реальность.

Водопад имел в высоту двести футов, под ним располагались пещера и огромный порог, видный только снизу. С новой дороги водопад был почти неразличим, хотя его громоподобный рев заглушал все звуки на пятьдесят шагов.

Гармодий получил от Тамсин эфирный сигнал, которого он боялся и ожидал. Он осмотрел свой арсенал, особенно стену из золотых кирпичей и новые инструменты, полученные во время попыток изучить все отнятое у Шипа.

Он уведомил сэра Рональда короткой вспышкой света и поднял многослойный симулякр Дезидераты. Он влил крошечную долю собственного таланта в иллюзию и выстроил бледную тень своей золотой стены, создавая одушевленную статую, наделенную волей. Его немного пугало, что он способен создать нечто почти живое, и на мгновение он задумался, сумеет ли сотворить настоящую жизнь и каковы будут последствия.

Он увидел приближающегося Эша. Дракон не пытался спрятаться в эфире, и Гармодий усмехнулся этому. Он пустил целый вихрь атак всех видов, доступных его таланту. И иллюзий среди них не было. Все они перехватили гигантского дракона в пятидесяти милях от цели, в реальности.

Молния ударила дракона внезапно, когда он взлетел повыше, чтобы лучше рассмотреть водопад. Но он превосходил противника возрастом и опытом — на целые эпохи, — и его защита заработала, поглощая, отклоняя, отражая. Крошечная доля мощного выброса силы, обрушившегося на него на огромном расстоянии, все же достигла цели. Но те атаки, которые он сумел отразить, взорвали древнюю скалу, снесли вершину высокого холма, смели тысячи акров леса и разожгли чудовищный пожар.

То, что попало в цель, причинило Эшу боль.

Он открыл ответный огонь.

Люди Ранальда нашли себе укрытие задолго до удара дракона. Весь авангард спрятался в пещеру под водопадом. Рабочие, матросы, гребцы и солдаты набились туда, как макрель в бочку.

Лодки по большей части уже стояли на стапелях и были готовы к спуску. Груз лежал на песке на берегу, кроме одной пушки, которую собрали на лафете. Мастер Пиэл стоял рядом с ней — чудовищем двадцати шести футов в длину, с драконьей пастью.

Ответный удар дракона был очень силен, но плохо нацелен, он накрыл пятно примерно в милю длиной, обрушившись огнем на воды и леса.

Гармодий этого не ждал. Он ушел, оставив свой симулякр Дезидераты в одиночестве. Эш мчался дальше, бросаясь колоссальными порциями силы, как ребенок, закативший истерику и с криком несущийся по лестнице. Деревья горели, засыхали и умирали, реки вскипали. Гармодий переместился на новую позицию, в миле к северу от водопада, и запустил следующую очередь заклинаний.

Эш остановил их все. Одним выдохом он полностью опустошил кусок берега. Гармодий снова исчез, пройдя сквозь эфир на другую точку, на этот раз осторожно выбранную с помощью мастера Пиэла.

Дракон повернулся, разыскивая своего неуловимого врага, и пролетел над Гармодием. Его огромные крылья ударили по воздуху, и на мгновение он завис…

Гармодий не нападал. Он спрятал весь свой арсенал за золотую стену, которую его научила строить Дезидерата, и на него обрушились все силы Эша и его смертоносное дыхание.

Старый магистр был ослаблен. Но он не погиб.

В двухстах шагах от него мастер Пиэл подпалил фитиль своей великолепной бронзовой пушки. Порох вспыхнул. С точки зрения человека, он горел мгновение, но для дракона это было очень долгое и медленное мгновение. Вот только Эш был занят совсем другим: ненавистью к Дезидерате и вожделением Тамсин, страхом перед одайн, а еще многочисленными требованиями, приказами, распоряжениями, контролем и, главное, необходимостью защищаться и убить Гармодия. Его крылья затрепетали, и он завис в воздухе.

Пушка ударила.

Пятидесятифунтовое каменное ядро, обработанное магией и покрытое рунами, пролетело сквозь щиты Эша.

По сравнению с тварью размером с огромный корабль этот шарик был совсем крошечным.

Но боль оказалась всепоглощающей.

Снова.

В следующий раз воля напала поздним утром, атака оказалась стремительной и широкомасштабной, и в первые мгновения одна из послушниц запаниковала и умерла, у нее из носа хлынула кровь, напугав другую, и та тоже упала.

Но остальные сестры левого хора пели. Мирам не покидала своего места. Она подняла жезл и указала на сестру Катерину. Правый хор встал, тихонько шелестя рясами и перебирая четки.

— Санктус, — сказала аббатиса.

Музыка родилась сразу, женские голоса вступали один за другим, и наконец взлетели сопрано, и паутина была построена под Dominus Deus и рефрен. Голосов становилось все больше.

— Dominus Deus!

И еще больше. Мирам впервые запела сама. В реальности у нее был слабенький альт, а в эфире он превращался в могучий поток силы.

— Осанна в вышних!

Теперь уже пели все, но ей казалось, что голосов куда больше, чем монашек в часовне. На мгновение она услышала Анну, умершую два дня назад, и даже Хелевайз, убитую так давно…

— Во имя Отца…

— Эш нападает на Гармодия, а воля бросилась на врата, — сказала Тамсин. — Пробуйте сейчас.

— Белый день. — Гэвин закрыл глаза.

— И тем не менее, — сказала она.

Гэвин огляделся. Он ушел на милю к северу от брода, к невысокому гребню, больше похожему на складку в земле, и смотрел на долины, которые растопыренными пальцами уходили в Эднакрэги: Западная Каната и Лили Берн.

Прямо сейчас он владел ситуацией. Он захватил северную дорогу через фермы, которая шла на запад, к Лиссен Карак, отстоявшему примерно на десять миль. Насколько понимал Гэвин, большое войско собралось на северо-востоке. Оно было сосредоточено, как ему сказали, в поместье госпожи Хелевайз. Тысячи немертвых и несметная орда червей, а также десятки тысяч боглинов, пришедших ночью через лес от Лиссен Карак.

И еще одно их войско стояло в низине за Лили Берн. Огромное войско, к которому не осмелился пойти ни один разведчик. Тамсин предполагала, что оно во много раз больше его собственного.

И третье — вдоль Кохоктона.

И четвертое — на южном берегу.

И пятое осаждало Лиссен Карак.

Гэвин ухмыльнулся, почти уверенный, что в кои-то веки сделал что-то правильно. Его противник, будто невероятно богатый человек, тратил свое состояние на дюжину разных затей. Гэвин, как последний скряга, собрал всё до единой монетки в одном месте.

«Брат мой, как бы я хотел, чтобы ты был здесь и помог мне принять решение.

Что, если это наш единственный шанс?

Где ты, черт возьми?»

Он махнул рукой лорду Грегарио.

— С богом.

— Мы действительно собираемся это сделать? — уточнил Грегарио.

— И немедленно.

Глава 12

Ирки и Стражи устроили в старом густом лесу продуманную засаду. Но они были родом с запада и никогда раньше не сталкивались с альбанским рыцарством. Обе половины засады раскатали рыцари, несущиеся через лес — они двигались почти так же бесшумно, как охотники, и ирки успели только увидеть блеск металла — и через несколько мгновений на них обрушилась лавина стали.

Лорд Уэйланд ехал по одной стороне дороги, а главный конюший — по другой, и они зачистили лес на сотни шагов. За ними следовали безмолвные рыцари ордена, облаченные в черное, золотой и зеленый щит возвышался над ними, и никто не мешал их продвижению. За рыцарями шел Дональд Ду, сам огромный, как чудовище, мрачный, в черной кольчуге и со здоровенным топором на плече, а за ним — все воины Змея из Эрча и уцелевшие королевские егеря. А к северу от них двигались две ощетинившиеся фаланги Экреча.

Затем маршировали ополченцы, уже выстроившиеся в длинные ряды. Между рядами ехали рыцари графа Приграничья. Тамсин присоединилась к лорду Гарету, он уныло качал головой, глядя на малочисленность своих войск.

Северные кавалеристы лорда Гарета шли справа, по земле, кишащей червями. Он регулярно получал отчеты, но они стоили очень дорого — коней и людей захватывали черви. Он отправил гонцов к графу Западной стены, но никто не вернулся.

Гармодий не мог противостоять всей силе Эша. Его сопротивление имело свою цену, и в его голову начали закрадываться сомнения. Он знал, что Эш нападал на Дезидерату не в полную силу. Стоило ему начать сомневаться, как черные пятна поползли по его золотым кирпичам…

Он сделал свой ход. У него было под рукой готовое заклинание, и он… исчез.

Эш обогнул водопад, нашел свою истинную цель и обрушил на нее всю свою волю. И долго с удовольствием наблюдал, как тает золото, пока не понял, что это жалкое создание — даже не человек. Его ярость была неописуема. Его обманули. Его обманула Тамсин и обхитрила Дезидерата, его ненависть к смертным кипела, его безумная злоба сровняла с землей леса и холмы и опустошила все вокруг на целую милю, пока он летел обратно в Альбинкирк.

Мастер Пиэл убрал руки от ушей и заморгал. Жуткую сцену словно выжгло у него на сетчатке. Затем он легко — для старика — побежал вниз по лесенке, вытесанной самим водопадом.

— Смешно было бы поскользнуться и упасть, — сказал он вслух.

Он спустился — сочная зеленая трава сгорела дотла, а скалы вокруг обуглились — и сунул голову прямо в водопад.

— Он ушел, — сообщил мастер Пиэл.

Сэр Ранальд вылез из-за водопада и побежал к ступеням.

Гармодий высунулся в реальность ровно на столько времени, сколько нужно было для мощной атаки, а потом исчез. Эш, пылая от ярости, повернулся и последовал за ним. Снова.

К северу от Лиссен Карак разведчики белого медведя замерли в осеннем болоте, и медвежьи лапы взметнулись вверх, и все люди, все ирки и все Стражи застыли на месте или повалились на землю.

— Мои лапы, мои когти, гр-р-р, они что-то видят. — Он был неподвижен, как мохнатая статуя, Тапио уже спрятался за ольхой, его большой белый олень распластался в болотной траве. Билл Редмид кивнул и махнул левой рукой, указывая белому медведю на ольшаник и устье реки. Редмид не понимал выражение лица медведя, но чувствовал, что тот внимательно смотрит.

— Мы затихли, — сказал он.

— Люди все гр-р-ромкие, — возразил Буран и скомандовал: — Впер-р-ред.

Редмид махнул Стерн Рэйчел и Долговязому Питеру, они положили на тетиву по стреле и скользнули в высокую болотную траву. Их грязно-белые котты были почти не видны на фоне бледно-золотой мертвой травы.

Они показывали путь, двигаясь бесшумно, как призраки, а затем в болото пошли и другие, и наконец побежал, склонив голову, и Редмид, обгоняя колонну, чтобы занять лучшую позицию.

Продвигались они быстро, даже стараясь не поднимать шума, — пересекли болото, перешли ручей у бобровой плотины без единого всплеска, затем через ольховую рощу устремились вверх по гребню. Болото лежало между людьми, ирками и медведями, и люди отправились на восток, навстречу солнцу. Редмид развел руки ладонями вниз, его повстанцы вставали в боевой строй, напарники держались вплотную друг к другу. Наконец они вышли на открытое нагорье, поросшее высокими буками, и стали осторожно перемещаться от дерева к дереву. Осень убила кусты, и ни один сучок не треснул под ногами.

И тут Серый Кот внезапно выпрямился и заорал. Редмид поднял рог, он не понимал, что делает Кот, но пришедший из-за Стены был наполовину сумасшедшим и невероятно отважным, и… на его крик ответили — ну, или его повторило эхо. Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э.

Внезапно лес слева от Редмида взорвался воплями, разрисованные люди вставали из листвы или выходили из-за деревьев. Совсем рядом с Редмидом человек, покрытый красной и черной краской, возник из дупла дерева. Сначала Редмиду показалось, что это все пришедшие из-за Стены, но он ошибался: их действительно было много, десятки или даже сотни, он видел белизну котт своих людей, страшную зелень королевских егерей и раскраску пришедших из-за Стены.

Но у человека в красно-черной раскраске была смуглая кожа, а на бедре висел синий каменный кинжал. Билл Редмид узнал его. Он знал их всех, особенно старого Прыща, который уже колотил Стерн Рэйчел по спине.

Удивительно, насколько молодой Анеас был похож на своих братьев. Хотя молодой ли? На его лице уже виднелись глубокие морщины. Билл Редмид не особенно любил кланяться и не признавал чужую власть, но ему удалось довольно вежливо склонить голову.

Анеас Мурьен ответил тем же.

Нита Кван обнимался со Сказочным Рыцарем. Тапио редко проявлял какие-либо чувства к детям человеческим, но сегодня, перед самой битвой, сотня разведчиков и горстка пришедших из-за Стены казались подарком богов удачи.

Буран выглядел так, будтоготов был разозлиться на появление толпы незнакомцев в сердце своих владений, но Лили, которая прошла с разведчиками по лесу сотню лиг, и слышать не хотела об этом.

— Что значит владения, — настаивала она. — Именно из-за всяких владений люди такие жадные! Зачем нам этот соблазн.

Буран смотрел, как почти тысяча немедведей идет по его болоту. Пошел снег, достаточно густой, чтобы скрыть голову колонны. Буран покачал огромной белой башкой.

— Они пр-р-ридут сюда. С мечами и плугами. Они говор-р-рят, что пер-р-рекуют мечи на ор-р-рала, но для медведей все одно.

— Они опасны, Буран, — сказала Лили. — От их запаха у меня, гр-р-р, перехватывает горло. Они убили мою мать. — Она ткнулась носом ему в морду. — Они опасные союзники. Но если мы спр-р-ря-чемся в лесу и будем др-р-раться со всем миром, нас пустят на меховые коврики.

— Убили твою мать, юная медведица? И ты ходишь с ними по лесу? — Теперь старший медведь ткнулся в нее носом.

Она хмыкнула, уворачиваясь от его ухаживаний:

— Я, гр-р-р, заканчиваю войну! Не мщу и не хочу спариваться с тобой, старик. — Она рассмеялась по-медвежьи при виде его удивления и положила на него лапу. — Одни люди убили мою мать. Другие отпустили меня. Мир не пр-рост. Давай поможем людям, которые нас любят. Ар-р-р?

Буран махнул на нее лапой.

— Слишком много р-р-разговоров для такой молоденькой…

Когда она убежала, он добавил:

— …и такой кр-р-расивой, — и попробовал волосатой лапой острое как бритва лезвие гигантского топора.

Армия альянса устремилась на запад, навстречу заходящему солнцу и темнеющему небу. Прошло почти три недели после битвы при Н'Гаре, и вся природа, казалось, оплакивала падение иркской цитадели и крушение надежд. В свете заходящего солнца небо на западе выглядело сверкающим красно-рыжим полотном, длинные белоснежные полосы облаков походили на свисающие нити, а темно-оранжевый подбой словно бы предвещал бурю. В обычной жизни это небо сочли бы ужасным.

Большинство людей альянса уже привыкли.

К северу от дороги, на окраинах Альбинкирка, на полях, окаймленных живыми изгородями, люди, вооруженные кирками и луками, арбалетчики с массивными щитами, воины в доспехах и с тяжелыми копьями держались против огромного потока боглинов. Марширующий отряд джарсейских ополченцев перехватила кучка бесов и превратила в гору трупов, лужи крови и ошметки плоти. Твари размером с борзую обгладывали трупы, а затем жрали друг друга в кроваво-костяном безумии, отвратительном, как воображаемый ад. Но чаще всего каменные стены и низкие живые изгороди помогали ополченцам удержаться, а там, где они проигрывали, нападение рыцарей могло остановить волну врагов или хотя бы дать ополчению время отступить.

Большинство стычек на севере возникло из-за осторожности лорда Гарета: он выпускал в поле ровно столько пехоты, сколько было абсолютно необходимо для прикрытия фланга по дороге на Лиссен Карак.

Когда солнце начало опускаться, в небе на западе вспыхнули три огромные молнии. Сразу после этого Гэвин отъехал от края леса и посмотрел на творящееся на севере.

— Мы слишком рассредоточились, — заметил Монтрой.

Пока они смотрели, как орда врагов бежит по далекому хребту Каната и пересекает северную дорогу, к ним подъехал сэр Алкей. Он спешился и пересел на огромного боевого жеребца, одновременно приветствуя их.

С ним была сотня рыцарей из Ливиаполиса. Позади него, на морейской дороге, виднелись люди и обоз. Сэр Кристос, который ехал в фаланге фракейцев, спешился и поздоровался со всеми, кого знал, с теми, кто пережил последние три недели на западе, ну и со всеми остальными.

— Войско растянулось, — снова сказал Монтрой.

— Дайте нам еще час, — отозвался сэр Гэвин. — Это не лес, а какой-то кошмар.

Монтрой поднял забрало, которое немедленно упало снова: задвижка сломалась в бою.

— Милорд граф, я еле удерживаю Вудхолл. Ливингстон-холл уже в осаде. Прилив поднимается, милорд.

— Вудхолл? Ливингстон? — переспросил Алкей, ничего не понимая.

— Ливингстон-холл находится к западу отсюда, — Гэвин махнул рукой, — там, за деревьями у подножия холма. Замок.

— Укрепленный дом в лучшем случае, — поправил его Монтрой.

— Он может обороняться от армии, — возразил Гэвин. — Вудхолл. Видите церковный шпиль на севере? Дальше? — Он указал за ручей у подножия хребта, куда-то за целую милю от себя. Там отблескивала красным сталь. Затем Гэвин махнул рукой в сторону дороги на Лиссен Карак, идущей от южного края не совсем прямо и исчезающей в лесу на западе. На полпути от Альбанского хребта до опушки леса стояли прекрасная каменная церковь и маленький укрепленный городок. — Это Пенрит. Сейчас его удерживают королевские егеря, несколько морейцев и все наши Стражи и медведи под началом герцогини. Она охраняет дорогу для нас. — Он посмотрел на имперские войска, подходившие сзади, и на дальний край леса на западе, где исчезали его рыцари. — Нам не нужно удерживать всю территорию. Сохраните города, и мы вернем землю между ними, когда захотим. Пока еще не изобрели ничего такого, что могло бы остановить атаку рыцарей.

— Вот именно что пока, — пробормотал Гарет Монтрой.

Гармодий почти сдался, у него заканчивались и сила, и варианты действия. Он был умен, он был великолепен, он очень тонко работал. Но теперь он просто устал. Пришло время для последнего трюка.

Когда Эш подошел совсем близко, Гармодий поднял свои щиты и принял на них всю тяжесть драконьего гнева. Легкий снежок испарился, и холмы под ним расплавились. Гармодий ухватился за последнее усилие врага и отследил его стремительно, как рыболов, ловящий форель на удочку в бурном ручье. Вот только не он поймал свою большую рыбу: поймали его самого. Его сознание скользнуло по заклинанию врага. Это было заклинание Шипа: ирония не скрылась от его бывшего ученика.

Вот так он и оказался на борту. Так подумал об этом Гармодий в своем легкомыслии. Он был одиноким пиратом на огромном корабле. Разум Эша выглядел как залы темного храма, уходящие в бесконечность, а стены были покрыты чудовищными письменами, сам взгляд на которые пугал и расстраивал мысли.

Это не походило на разум Аэскепилеса с его колесами и рычагами. И, чего бы он ни ожидал, это точно были не бесконечные коридоры безумия. Он думал, что в последний раз сразится со своим великим врагом, а вместо этого оказался наедине с бесчисленными затверженными истинами, многократно повторенной ложью и перспективой остаться одному в каменной тьме.

Гармодий извлек из себя Оскверненный меч. Его правая рука ожила, свет воссиял там, где долгие эоны правила тьма. Гармодий поднял меч и полоснул им по маленьким строчкам, которые плясали по стене в трех или больше измерениях одновременно. Место он не выбирал: Гармодий знал, что в любой момент в реальном мире его заимствованное тело может погибнуть, если не от молотоподобного удара силы, то просто от перегретого пара или расплавленного камня.

Его меч прошел сквозь стену, как острый нож сквозь брюхо рыбы: сначала медленно, с большим трудом, затем легче и наконец заскользил свободно. Вонзив клинок поглубже, он пошел по кажущемуся бесконечным коридору, протаскивая меч сквозь лабиринты мысли Эша.

Он ничего не мог с собой поделать. Он смеялся. Он выпустил часть Шипа, чтобы тот посмотрел, что происходит, и Шип тоже засмеялся. А потом они начали громить подсознание Эша.

Эш потерял своего врага. Он парил над темными холмами, разглядывая дымящиеся руины, оставленные его дыханием, но не видел никаких следов. Враг снова мог ускользнуть. Или умереть.

Эш был сбит с толку, потому что заклинание его противника все сильнее и сильнее напоминало заклинания его помощника Шипа, о чьей смерти Эш жалел, как старуха может жалеть о былой любви, наполовину вспоминая счастье, а наполовину выдумывая.

Пока часть его разума, занятая непосредственно боем, искала врага, у его сознания были и другие задачи: он еще раз пролетел вдоль линии холмов, выдыхая адский огонь в темный и заснеженный лес и поднимаясь на волне жара, чтобы посмотреть на север, на стены Альбинкирка.

Его огромные армии пришли в полный беспорядок, но его планы исполнялись. Армии людей увязли у врат. Его рабы нуждались в приказах. Воля отвлеклась, все ее силы были устремлены на взлом врат.

В это же время Орли и его маленькая армия заходили на поле с севера. Их было совсем немного, но Эш уже подготовил пятерых командиров, и он потянулся через эфир и дал им цель, заставив каждого изучать, анализировать, передавать информацию и приказы.

У каждого был избранный телохранитель из рогатых рыцарей. Каждый мог бежать весь день и всю ночь со скоростью лошади. Эш послал одного на юг, к своей армии боглинов на берегу реки. Другого — на юго-восток, возглавить атаку на Пенрит, очевидный ключ к армии людей. Третьего — захватить стены Альбинкирка. Самого Орли он заставил атаковать Лиссен Карак в реальности, это было необходимо для задуманной им игры. Последнего, не самого худшего и не самого лучшего, Эш поставил во главе своего легиона черных троллей, каменных троллей с самых высоких гор. Велел идти к ним и стоять молча.

Потому что Эш понял, что резервы — это ключ к победе. И хотя он не видел в ближайшем будущем нужды в таком мощном подкреплении, он понимал, что сегодняшняя победа лишь обещает, что будут еще дни и еще враги среди миллионов сфер.

Но его план работал, его рабы держались вместе, и он уже вполне был способен разрушить удивительно мощный союз, а затем отогнать одайн от врат. Своих «союзников». В тот момент, когда воля показала свою слабость, он решил покончить с ней. Он мог победить и без нее. Он просто хотел, чтобы одайн исчезли.

Он скучал по Шипу, самому близкому подобию друга, которое у него было за всю жизнь. Он хотел злорадствовать, но было не с кем. Тем не менее воздух темнел под его крыльями, и Эш сиял в своем злобном великолепии.

— Я буду воевать с небесами, — сообщил Эш хаосу под своими крыльями. — Я все изменю.

Колокола на вершине аббатства в Лиссен Карак только что отзвонили четыре часа, когда сэр Гэвин вошел в глухой темный лес, который рос по обоим берегам Лили Берн. На дороге лежали трупы, и он ненадолго замер, глядя на шаманку-адверсария, пронзенную черным копьем, и на мертвого телохранителя рядом.

Сэр Гэвин постоял, поднял забрало и отхлебнул из фляги.

Грацис, его оруженосец, взял у него флягу и тоже выпил. Остальные солдаты, в основном северяне из гарнизона Альбинкирка, пили по очереди и смотрели на лес. Ничего не происходило, но все знали, что строй альянса сильно растянут и что враг может появиться в любое мгновение.

— Садимся на боевых коней, — сказал Гэвин. Он слез со своей любимой верховой лошади и взял под уздцы Бесс, отличную пегую кобылу. Та заржала.

Он любил Бесс, но не знал, проживет ли она хотя бы час. Она ждала его в Альбинкирке, и на ней была двойная кольчужная попона и сверху вторая, зеленая с золотом, украшенная его гербом, горевшим ярче знамени, которое держал Грацис.

Гэвин улыбнулся. Он был тем еще щеголем и очень любил блестящее, яркое снаряжение, как и его брат. И отец.

Грацис подставил ему руки в латных перчатках, чтобы подсадить на Бесс, но Гэвин подпрыгнул — старый мальчишеский трюк, — схватился за луку боевого седла, перекинул обе ноги через спину и оказался верхом. Бесс заржала, а затем пукнула. От ее дыхания в холодном воздухе шел пар.

Гэвин проехал вдоль маленькой колонны, мимо двухсот рыцарей и оруженосцев в доспехах. Он шутил, жал руки и хлопал людей по спине.

— Господа! — сказал он. — Поэтому мы и стали рыцарями. Чтобы однажды, в холодный осенний день, когда уже совсем темно, броситься в бой. Сегодня тот самый день. Мы можем победить. Не бойтесь зла. Не бойтесь магистров. Убивайте всех, кого увидите под копытами коня, и мы, даст бог, победим.

Люди радостно заорали. Они не знали его. Он потерял всех своих рыцарей и пехоту в боях на западе и раз за разом брал новых солдат из собственных владений. Но им и не нужно было это знать, потому что сейчас им предстояло тушить очередной пожар. Тамсин сообщила, что у Лили Берн что-то не так.

— Вперед! — крикнул сэр Гэвин, и колонна, теперь уже на боевых конях, двинулась по дороге, бряцая сбруей. Пошел легкий снег, и свет угасал, превращаясь в серебристое мерцание.

Они проскакали с полмили, не встречая сопротивления, а затем наткнулись на толпу боглинов, прямо на дороге, и Гэвин схватил боевой молот и забил парочку до смерти, расколов черепа, а Бесс копытами сделала грязную лужу еще из дюжины тварей.

Они пожирали рыцаря ордена и его лошадь. Потом нашелся еще один и еще.

— Будьте начеку! — крикнул Гэвин.

Колонна пошла рысью. Справа, а потом и слева в лесу что-то зашевелилось. Гэвин приказал арьергарду выйти вперед, и две дюжины рыцарей во главе с сэром Галаадом д’Эйконом поскакали в лес. Тут же завязался бой, но огромные лошади легко проходили сквозь мертвую листву и деревья, и боглины гибли один за другим.

Даже с закрытым забралом Гэвин слышал звуки боя вдоль ручья. Он знал этот лес и знал эти звуки. Появление в лесу боглинов значило, что враг заходил с обеих сторон линии войск альянса. Ему приходилось гадать. Темнело. Это был их единственный шанс.

И огромный риск.

Он поднял забрало и проревел голосом отца:

— Галаад!

— Милорд? — крикнул д’Эйкон с расстояния в пятьдесят шагов. Все рыцари остановились.

— Возьми половину людей и иди на север, пока не обойдешь врагов. Переходи ручей и нападай. Следи за флангами.

Это была немыслимая, ужасная ответственность для королевского гонца, которому едва исполнилось двадцать два года и которого посвятили в рыцари две недели назад.

— Считайте, что все уже сделано. — Д’Эйкон поднял кулак к забралу.

Сэр Гэвин, не закрывая забрало, поехал дальше. В глаза летел снег. Дорога сделала плавный поворот, и они увидели свою цель.

Противник удерживал мост. Новый каменный мост, по которому могли пройти четыре человека, высокой аркой взлетал над чернильно-черной водой. Он назывался мостом Стража, потому что Габриэль убил там демона.

Погибших рыцарей становилось все больше. Сердце Гэвина разрывалось: не меньше трети ордена лежало на земле, и еще два десятка других рыцарей, мертвых или израненных. Лошади визжали и били копытами, не подпуская никого к мосту. Рыцари ордена воздвигли мерцающий золотисто-зеленый щит. На глазах у Гэвина в щит ударил поток силы. На мосту кто-то был.

— Приор Уишарт ранен, — сообщил сэр Рикар Иркбейн. Молодой обычно молчаливый рыцарь сам был ранен. — Милорд, нам не победить эту тварь. Оружие не пробивает его шкуру… или это доспехи. А его оружие режет сталь, как бумагу.

— Пещерные тролли, — сказал Грацис очевидное.

Гэвин смотрел на мост, когда вперед выехал рыцарь ордена. Его боевой конь легко перепрыгнул через нагромождение тел, несмотря на броню и тяжелого всадника на спине. Подкованные сталью копыта высекли из камней искры, которые в наступающей тьме вспыхнули, как костер, и копье рыцаря ударило в грудь огромной рогатой твари. Демона отбросило назад…

…но копье раскололось в щепки, тварь взмахнула топором и убила рыцаря одним ударом. Его отбросило к перилам моста, и он больше не поднялся.

— Где сэр Грегарио? — спросил Гэвин. Он оставил лорда Уэйланда отвечать за все, когда уехал осматривать поле боя всего час назад.

— Пытается что-то сделать на севере, — сказал Иркбейн.

Еще один рыцарь ордена отсалютовал, перекрестился и бросился в атаку. Его конь проплыл над клубком мертвых и умирающих, и его копье врезалось точно в лоб рогатому, между торчащими почти параллельно земле длинными черными шипастыми отростками — то ли рыцарь очень хорошо владел копьем, то ли ему просто повезло. Тварь, поросшая черной шерстью, похожей на спутанную овчину, дохнула огнем.

Копье сбило ее с ног, и рыцари ордена на дороге радостно завопили.

Тварь поднялась, дрожа всем телом, и, когда рыцарь проскакал мимо, небрежно швырнула твой топор. Лезвие раскололо голову рыцаря до шеи, он рухнул вперед, его тело вспыхнуло темным дымным пламенем, которое охватило труп и лошадь. Прекрасный жеребец завизжал от ужаса.

Тварь на мосту повернулась со скоростью, недоступной человеку, схватилась за топор и вытащила его из горящего тела. Боглины, от которых потемнел берег, ирки и демоны закричали. Их были тысячи.

Гэвин подъехал к приору Харндона, когда еще один молодой рыцарь бросился в атаку.

— Мы должны отступить, — сказал Гэвин. — Это глупость.

Приор огляделся. Он лежал под деревом. Правой руки ниже локтя у него больше не было.

— Нет, — ответил он. — Дело в том, что я должен попасть в аббатство сегодня вечером. Все зависит от этого.

— Но мы не можем потерять всех ваших рыцарей. — Он оглянулся и увидел, что еще один рыцарь погиб. — Хватит! — взревел Гэвин.

Стройная фигура в черном, обрабатывавшая рану приора, повела рукой.

— Сэр Гэвин, вы очень суровы. Мы должны пробиться к аббатству, иначе мы потеряем все.

— Милорд, — сказал Грацис. — Милорд… дракон.

Гэвин повернулся, глядя на лесную дорогу в сторону Альбинкирка. На деревьях почти не осталось листвы, и сквозь ветви он увидел надвигающийся черный силуэт, а затем яркое сияние драконьего пламени.

Судя по всему, он поджигал Пенрит. Потеря Пенрита разрушит их оборону.

Гэвин посмотрел на приора, на высокую женщину рядом с ним, на Грациса, на своих рыцарей и молодого Иркбейна.

— Верно, — сказал он. Он поклонился женщине и отсалютовал приору. Велел Грацису: — Дай мне другой меч.

— Другой меч? — переспросил Грацис, но тут же протянул большой черный меч сэра Хартмута. Он держал за ножны, и Гэвин легко вытащил клинок.

— Пора обратить пламя против огня.

Он развернул Бесс на задних копытах, так что большая кобыла крутанулась, как волчок, и направил ее к мосту. Но он не стал бросаться в атаку. Он поехал неспешной рысью, прикрытый щитом ордена. Шаман на дальнем берегу швырнул в него молнией, которая бессильно стекла с золотых листьев защиты.

Гэвин подошел к куче мертвых рыцарей и позволил Бесс самой выбирать путь обхода. Остановился у края моста. Рогатый стоял ровно посередине. Он… гигантская пародия на мужественность, болтавшаяся между мускулистыми ногами, никак не давала возможности усомниться, какого он пола… Он поднял огромный стальной топор и закричал. Его крик эхом подхватили ирки, и боглины, и виверны, которые кружили над полем боя, как огромные падальщики.

Гэвин поднял меч, и тот вспыхнул.

— Думаешь, твоя жалкая магия причинит мне вред, смертный? Я сын Эша! Я бессмертен! Ваше время прошло, и мой господин создаст новую землю.

Гэвин прислушивался, но не к словам чудовища, а к доносящимся с севера звукам: там звенела сталь, скакали лошади, а трубач играл сигнал.

— Эш обещал, что ты станешь бессмертным? — спросил Гэвин, протянул руку и ласково погладил Бесс по шее. Черный огненный меч затрещал. Он лежал в руке как перышко, и дело было не только в прекрасном балансе. Он очень боялся меча, но сейчас это была единственная надежда на победу. — Готова, милая? — спросил он у лошади. Труба снова запела. Сгущалась тьма.

Он едва коснулся шпорами боков Бесс, и она прыгнула на мост. Гэвин немного наклонился вперед, держа меч лезвием вниз слева, чтобы чудовище не видело. Лошадь ехала справа от твари. Топор взлетел вверх.

Гэвин ударил. Голова твари была на одной высоте с его головой, и клинок в полете перехватил опускающийся топор. Меч Хартмута перерубил рукоять, как обычный меч — ветку. Гэвин ехал не галопом, поэтому успел опустить меч в самой простой повторной атаке.

Рогатый изогнулся, подхватил рукоять и ударил Гэвина под правую руку. Сила удара была ужасной, Гэвин вздрогнул всем телом…

…но турнирные копья били все же сильнее. Его доспехи выдержали, он встряхнулся и развернул Бесс на узком мосту. Один длинный шипастый рог упал на мост со звуком бьющегося стекла.

— Бессмертный? — переспросил Гэвин. Его меч прянул вперед быстрее мысли, как брезгливая кошачья лапка. Упал второй рог.

Безрогий монстр взревел от гнева и ударил Гэвина своим посохом. Бесс заплясала. Гэвин полоснул по руке, державшей посох, пальцы отлетели в сторону, посох рухнул на мост. Бесс вонзила кованое стальное копыто в грудь твари, а затем второе, как опытный кулачный боец. Ее копыта не причинили рогатому никакого вреда, но сила ударов отбросила его назад. Он споткнулся, и рыцарь ордена, упавший на мост, саданул обломком копья твари между ног, и та рухнула спиной через край моста.

Рыцари заревели.

Гэвин указал мечом на другую сторону моста, и Бесс пустилась в турнирный галоп. Гэвин не сразу вернул себе равновесие, но вот уже демон-шаман лишился головы, а Бесс принялась топтать боглинов.

Трубы Грегарио звучали все ближе.

Рыцари ордена повалили по мосту. Их осталось человек пятьдесят или даже меньше, а за ними шел его резерв, рыцари Альбинкирка.

Гэвин прорвался сквозь строй врага и развернул Бесс почти на месте. Его переполняли радость сражения, желание смеяться и кричать, желание лечь поспать и желание никогда больше не повторять ничего подобного. Снова развернувшись, он увидел темную тварь, выходящую из ручья.

— Черт, — пробормотал он.

Чудовище кулаком сшибло рыцаря с коня, указало на второго, и он вспыхнул грязно-желтым пламенем и закричал. Гэвин пришпорил Бесс, которая явно не заслуживала такого.

Его противник метнул поток силы, и рыцари и пехотинцы начали погибать со всех сторон… двадцать, тридцать человек…

Бесс пошла вперед медленно, будто по патоке. Гэвин приподнялся в стременах и выставил перед собой пылающий меч.

Тварь швырнула в него молнией. Орли, если кусок сознания Эша в броне из плоти и крови еще можно было назвать Орли, присосался к запасам силы своего хозяина и начал метать стрелы в огромные прочные силовые щиты, которые закрывали холм под аббатством и саму крепость. За ним стояла дюжина примерно таких же тварей и два десятка каменных троллей, его резерва, боглины — так много, что от них чернела земля, и еще тысяча западных демонов, которые очень боялись холода и готовы были драться, пробиваясь в теплые пещеры под крепостью, свое древнее и традиционное убежище.

Они обрушили все свое оружие на щиты. Орли поднял руки и бросил еще одну невероятную порцию силы в древние охранные заклинания.

Мирам знала, что проигрывает. Это происходило постепенно, воле могли понадобиться целые эоны времени, чтобы сломить ее, но огромная сила бушевала, пытаясь уничтожить ее хор, ее заклинания и невероятно древнюю магию врат. Как будто вздувшийся поток бился в очень старую плотину. Вода поднималась медленно, хотя порой случались всплески, давление росло постепенно, на многих уровнях, так что даже сравнение с наводнением в какой-то реальности могло быть истиной. Само здравомыслие Мирам было поставлено под сомнение, ее личность, ее самоощущение, ее вера, ее пол, ее уверенность, ее любовь. Все было разорвано и растоптано.

Аббатис выбирали именно так: они должны были понимать себя и обладать силой духа, которую непросто сломить. Мирам всегда немного сомневалась: вера ее каждый день подвергалась испытаниям, принадлежность к женскому полу ничего для нее не значила, ее уверенность всегда основывалась на вере в других, ее здравомыслие всегда было делом ее собственного разума.

Но ее любовь к своему народу и ко всем людям, которых она знала, была слишком велика.

И ее хор пел очень, очень хорошо.

К тому часу когда тьма опустилась на снежные поля у подножия хребта, Мирам провела в сражении весь день, давая хору отдых, как сэр Шон давал отдых своим рыцарям, и теперь битва приближалась к неизбежной кульминации, и Мирам была вынуждена, как утомленный фехтовальщик, вспомнить последние прибереженные уловки.

Она указала на сестру Элизабет, и левый хор с полуслова подхватил Ave Maria. Теперь пели оба хора. До самого конца никто не сможет отдохнуть.

Мирам знала, что конец близок. Она предвидела его, как могла бы предвидеть неизбежный мат в шахматах. Но она могла оттягивать этот конец в надежде на чудо.

«Где ты, Габриэль?»

Она отбросила все мечты о Габриэле и собственной славе и сосредоточилась на продлении агонии.

Под могучими крыльями Эша царил хаос. Дракон скользнул ниже, не обращая внимания на град дротиков и стрел, и снова дохнул на руины Пенрита. Шпиль церкви упал, каменный крест рухнул на землю, и егерей охватило пламя. Так погиб Харальд Редмид, и Джон Хэнд, и целое поколение лучших егерей Альбы. А потом очередной рогатый повел боглинов вперед, они прорвались через горстку людей, еще способных противостоять им, взяв нескольких, чтобы сожрать живыми, и уничтожив остальных огнем и молниями.

Великолепные крылья Эша ударили воздух, он радостно вытянул шею. Армия людей была разбита, его рабы хлынули через руины Пенрита, как морские воды через разрушенную дамбу.

Командование армией альянса перешло к Алкею. Лорд Монтрой взял своих рыцарей и ворвался в хаос у Пенрита. Он сказал, что попытается остановить нападение, но у Алкея сложилось впечатление, что он просто надеется умереть, пока не случилось самое страшное.

Алкей улыбнулся горькой улыбкой. Это было так по-альбански. Но Алкей не был альбанцем, он был морейцем, он видел много горьких поражений и много пустых побед, и его люди не находили смысла в славном самоубийстве. Морейцы были терпеливы.

Он ждал столько времени, сколько потребовалось бы священнику, чтобы произнести торопливую молитву перед причастием. Он видел, как дракон обрушивает огонь на развалины Пенрита, видел, как рыцари нанесли удар, отбрасывая врага назад, видел, что они движутся очень медленно и неспособны противостоять жару горящего города и что враг постепенно окружает их.

Дракон пролетел над ними, пламя снова хлестнуло людей, сотни погибли на месте. Но тут дракон внезапно повернулся, его длинная шея жутко изогнулась, потянувшись на северо-запад, крылья забили по воздуху, и адское видение унеслось на запад, подняв напоследок снежный вихрь.

Алкей, прищурившись, глядел, как улетает дракон. Затем он посмотрел на свой народ: пять тысяч морейских ветеранов, последний из древних легионов Ливии, все облачены в длинные кольчуги и вооружены тяжелыми копьями и круглыми щитами. Некоторые с боем прошли от Н’Гары и обратно, другие всего несколько дней назад охраняли Ливиаполис.

— Веди нас, Алкей, — сказал кто-то, ухмыляясь.

— Положение еще можно спасти, — кивнул сэр Кристос.

Алкей указал на самый центр:

— Кристос, туда. До самого низа и займись центром. Я пойду направо… — он посмотрел на подножие хребта, где все еще держались Экреч и его легионы, — пойду направо и постараюсь… что-нибудь сделать. — Он улыбнулся. — Что-нибудь. Черт возьми, Кристос. Что-нибудь я сделаю.

— И я тоже, — сказал Кристос и отсалютовал. — За императора.

— Где бы он ни был, — пробормотал Алкей.

СЭР ГЭВИН МУРЬЕН

Огненная стрела попала в пылающий меч Гэвина, или, возможно, он отбил ее. Она раскололась на две части, и они ушли в землю, которая от крови и других телесных жидкостей тысяч разумных существ и от копыт сотен лошадей превратилась в грязь. Гэвин наклонился вперед, погоняя Бесс, и она откликнулась, удлиняя шаг.

Безрогий демон ударил Бесс кулаком по бронированной голове, он смял большой шип, и ее огромная сила ничего не значила по сравнению с его злобой. Гэвин съехал к крупу, как будто тренировался на наклонной площадке.

Он грохнулся с седла. Земля подмерзла, и удар болью отдался в плече. Встав, он понял, что потерял меч Хартмута, и тут же увидел, что демон наступил на него, вытянув ногу.

Для существа с такими длинными ногами позиция была неустойчивая.

— А теперь, — сказало чудовище, — я съем твою душу…

Тварь была крупнее Гэвина, но не сильно, и стояла в крайне нелепой позе. Гэвин изо всех сил ударил головой в остроконечном шлеме, целясь в огромные тестикулы, а тварь шарахнула его кулаком по бронированной спине. Монстр покачнулся, опрокидываясь, и Гэвин, не обращая внимания на боль в ребрах, потянулся к рукояти меча Хартмута, который немедленно вспыхнул.

Гэвин ударил, куда дотянулся, по почти человеческой руке, на которой уже не хватало нескольких черных когтей, поранил ее, и черная кровь потекла толчками, как будто ее выкачивали насосом.

Монстр наставил на него кровоточащий обрубок, и Гэвин весь оказался в омерзительной крови, снова ударил, на этот раз вслепую, но получилось неплохо, простой fendente куда-то попал. Гэвин откатился в сторону, поднял забрало и увидел, что тварь держится за лицо.

— Нет! Я могуществен! Я несокрушим! Я бессмертен!

Не обращая внимания на собственные ожоги и на внезапный укол жалости, Гэвин сделал шаг вперед и замахнулся мечом справа налево, нанося простой резкий удар.

Голова твари отделались от тела.

У него уже кружилась голова, в памяти возникали непрошеные воспоминания и сомнения, но в его темном сердце все равно надувался своеобразный пузырь успеха, пока его рабы неслись вперед в последнем свете дня, сметая все на своем пути.

А потом…

Одно из его творений получило рану. Этого просто не могло произойти, это говорило об ошибке его предвидения, означало, что он не сделал чего-то, что должен был сделать, и это оказалось только одно из открытий, которые вдруг начали терзать его. Почему он сейчас вспомнил о предательстве, случившемся много эпох назад?

Его создание пало от руки простого человека.

Унижение было невыносимым. Он чувствовал себя неудачником, он чувствовал…

Он замер и подумал, что его, возможно, атакует воля. Он не ощущал этой атаки, но неуверенность в себе терзала его, и ему пришлось задуматься…

А у врат что-то происходило.

Эш медленно начинал осознавать, что с ним играют. Что воля использовала его, чтобы отвлечь людей от основного нападения. Что его собственный капитан, Орли, выполнял чужие приказы. Эш застыл в нерешительности, глядя на свою победу. Он чувствовал, что Тамсин стоит на горном хребте и пытается отвлечь его. Соблазнительную ведьму он убьет следующей. И он чувствовал что-то еще, дальше за хребтом, что-то странное и мощное. И там, где только что убили его творение, было еще что-то, чего он не мог узнать. Крайне могущественное и пылающее, как пламя.

И вдруг он понял, что это, и закричал от ярости и разочарования.

Глава 13

Имея приказ, Иркбейн не колебался, несмотря на то что окопы заполонили несметные толпы тварей. Он провел сорок рыцарей и дюжину уцелевших оруженосцев через линию укреплений, половина из которых давно опустела, и прорубился через кучу боглинов, застрявших на краю второго вала. Они выскакивали и тут же исчезали под копытами коней. Рыцари неслись галопом по перекопанной земле.

На них обрушился поток огня, но их общий щит выстоял. Потом еще один, и еще три раздвоенные змеи пурпурных молний, которые пробили герметический щит и убили боевого коня, оставив рыцаря сражаться, умирать и попадать тварям в пасть в одиночестве в сгущающейся темноте, потому что у сэра Рикара был приказ и он намеревался его исполнить.

Подковы лошади зазвенели по камню, и он оказался в развалинах маленького поселения при аббатстве, и вот уже лошадь мчалась по мощеной дороге к огромным воротам, до которых оставалось футов триста. Летели стрелы и дротики, но легионы Эша колебались, они не понимали, чего хочет их хозяин, и отряд Иркбейна продолжал свой путь.

Внезапный удар колдовства обрушился на них у самых стен. Огромная туча силы всех цветов и назначений, выпущенная рогатой тварью, мимо которой они пролетели по склону, вышибая подковами искры.

Открылась калитка. Одинокий арбалетчик высунулся и выстрелил из огромного арбалета, когда Иркбейн яростно дернул лошадь за повод, осаживая.

— Вперед! Вперед! — ревел он.

Стройная женщина в черном плаще въехала прямо в низкие ворота, как в пасть чудовища, не спешиваясь. По склону бежали демоны и пещерный тролль. Молнии вспыхивали над ними, и Иркбейн попытался их отбить. Рядом пролетел огонь — обычный огонь, просто пылающее масло, которое щедро обрызгало огромных ящеров и пещерных троллей.

— Внутрь! — кричал Иркбейн.

Мимо него бежали люди: оруженосец, который вел в поводу двух лошадей, еще один рыцарь и еще. Иркбейн не опускал щит, потому что чувствовал, что внизу на склоне что-то готовится…

Потом он метнул копье. Он не мог придумать, что еще сделать, и ему нужно было прервать заклинателя. Копье ударило рогатого в бок, и он повернулся. Это был другой рогатый, и, увидев его, Иркбейн приготовился дорого продать свою жизнь.

Посреди пылающего ада Пенрита стояла вместе со своим отрядом несклонившаяся герцогиня Моган, прикрытая изумрудным пламенем щита. Ее рыцарей окружали мертвые тела. Слева от нее стояли медведи — непокорные, грязные и пугающие. Справа — королевские егеря, пережившие огонь дракона. Моган была довольна ими, для людей они казались вполне храбрыми.

Но она чувствовала приближение чего-то черного. Она подумала, что, кажется, слишком устала заставлять его платить. Она даже не знала, Эш ли это. Она только понимала, что это конец, что битва проиграна. Ее народ отдал все за дело, которое было сделано. Слева от нее все уже закончилось: ополченцы убегали в поля, рыцари, которые пытались их спасти, были убиты или съедены.

Прямо перед ней Тесканотокекс взмахнул каменным топором и убил еще одного. Или троих. Она довольно кивнула.

— Вы мои братья и сестры, вы мои птенцы, — сказала она. — Если мы падем, мы вместе отправимся в болота будущей жизни.

Они ревели с большим воодушевлением, чем она сама. Она выпрямилась, жалея, что умирать придется без плаща из перьев. Она отдала немного силы своим Стражам и чуть-чуть взяла себе — как затяжку опиума. Ее глаза заблестели, а гребень снова встал дыбом.

Хорошо.

Она подняла обе руки и крикнула наступающей тьме:

— Попробуй сразиться со мной лицом к лицу!

И тьма явилась.

Он был огромен — размером примерно с нее — и походил на человека, на карикатуру на человека, на страшную, несмешную пародию на мужчину. Гигантские вздутые мышцы, огромный набухший член, кривые рога, дикая морда. Так мог бы выглядеть человек, высеченный скульптором, который ненавидел людей.

Великую герцогиню Запада все это не пугало, а скорее смешило.

— Этот мой! — крикнула она своим рыцарям. Они отступили, оскальзываясь на щебне.

Она подняла огромный топор и пощупала острые, как бритва, кремневые пластины на краю деревянной сердцевины.

— Я сын Эша! — проревел он. — Сталь и бронза не могут навредить мне.

Моган насмешливо облизнула клюв.

— А я Моган Тексетерерх. Я герцогиня Запада, и в моих пещерах не бывает холода, и владения мои велики. Моя сестра Мускуоган была герцогиней до меня, а до нее — моя мать и весь мой род до тех времен, когда твой хозяин был еще жалким злым яйцом. — Ее меч-топор прочертил в воздухе огненную линию. — Мой топор из камня. Твоя жизнь достанется мне.

— Я бессмертен! — взревел зверочеловек.

— Подумай об аде, сын Эша, — сказала она, и тут он бросил в нее чистую силу.

Она парировала, презрительно отшвырнув этот бесформенный шар в сторону его собственных легионов бесов.

— Это что, магическая дуэль? Эш не рискнет встретиться со мной в честной драке?

И тут она отпустила на волю свою истинную силу. Волна ужаса потекла от нее, и то, что в рогатом оставалось человеческого, его подвело. Он испугался. Ужас хлестнул его бичом, и он вздрогнул, отшатываясь.

Она ударила один-единственный раз, и ее каменный топор разрубил грудную клетку, ломая ребра и разрывая мышцы, сухожилия и кишечник. Ради этого удара она столько лет училась и столько лет воевала. Он был идеален, она нанесла его не раздумывая, и сознание ее оставалось чистым и пустым. Рогатый не стал защищаться и упал, отчаянно дернувшись. Гнев исчез с его лица, и его дух ушел. Моган медленно подняла обе руки, насмехаясь над съежившимися боглинами и вражескими кветнетогами.

— Поняли, кто я? — прорычала она в темноту.

Хависса Суинфорд пережила день в Пенрите. Она часами помогала остальным егерям удерживать город, стреляя, пока у нее не заболели спина и руки и не опустел колчан. Тогда она бросилась в рукопашную, а когда меч сломался, подхватила боглинское копье и начала сражаться уже им.

Когда появился дракон, она, конечно, испугалась, но как-то смутно, потому что к этому времени она испытала так много ужаса, что он уже стал не страшнее головной боли. По чистой удаче она отделалась волдырями на лице. Половина ее полка погибла; она ударила ножом очередного боглина и попыталась отдышаться.

Северянка Суинфорд была старожилом, она прослужила в полку десять лет. Когда Хэнд и Редмид сгорели, она оказалась старшим офицером. По крайней мере, больше не никто не пытался командовать. Она готова была сдаться и погибнуть, но тут увидела, как герцогиня Моган завалила «сына Эша», как мясник — свинью. Это зрелище вдруг дало ей силы жить и, кажется, надежду.

— Стрелы! — крикнула она Коллингфорду, одному из лучших оставшихся у нее старых егерей. — Нам нужна тысяча стрел.

— Где же их взять… — устало сказал он.

— Хотя бы попробуй, — приказала она. — Вернись к хребту. Найди… Зеленого графа. Или Сказочную Королеву. Кого-то из главных, кто знает, где обоз. Скажи им, что мы живы. Мы держимся. Нам просто нужны стрелы. Давай, вперед.

Он отсалютовал ей, и это было так нелепо, что оба рассмеялись.

На западе от поля боя Эш содрогнулся в воздухе, словно от сильного удара. Если бы он верил в какого-то бога, он бы проклял его имя. Создавая своих рогатых пешек, он сильно рисковал — их смерть становилась ударом для него. Двое за один день — ужасный убыток. Он пошатнулся и потерял высоту.

А в эфире бушевала настоящая битва, и Эш увидел ее и подумал, что понимает, что видит. Два легиона воли нападали на два хора изнутри и снаружи, пока его подручный Орли метал сгустки силы в герметическую ткань щитов, защищавших аббатство от его атак в реальности. Он походил на ребенка, плещущего в замок водой, вот только замок был выстроен не из камня, а изо льда, и вода медленно плавила стены. Орли свободно черпал силу из источника своего хозяина, упиваясь ощущением, что именно он, а вовсе не Эш — величайший колдун в мире.

Замок вздрогнул раз, другой.

Воля остановилась.

На мгновение воцарилась тишина, а потом хор медленно запел Benedictus, сопрано взлетели над сильными альтами, альты добавили к хвалебной песни свои Gloria…

Воля атаковала. Она ударила единственной нотой, диссонансом, ревущим в унисон единой воле, разорвала эфирную связь двух хоров, и десяток монахинь рухнули замертво — кровь вскипела у них в жилах или, наоборот, замерзла.

Хоры дрогнули.

Но не дрогнули старшие сестры, они пели дальше, не обращая внимания на чуждую ноту. За стенами замка поток сырой силы хлестал по щитам северной башни, и Мирам пришлось забрать часть резервов у хора, чтобы укрепить охранные заклинания.

Она больше не могла удерживать все заклинания в голове.

Это стало слишком сложно, слишком ужасно, и она удерживала столько, сколько могла, теряя по чуть-чуть то здесь, то там и словно бы издали видя собственное испуганное лицемерие. Потерянное воспоминание, пропавшая надежда… воля забирала у нее интеллект постепенно.

В конце концов ей осталось только молиться.

Мирам обмякла, кровь хлынула у нее из носа и рта, и на мгновение солистки хора приняли на себя всю тяжесть рушащихся заклинаний. А потом нечто настолько чудовищное, что рядом с ним Эш казался карликом, пропело единственную ноту.

Далеко, на невообразимом расстоянии отсюда, другая половина воли замерла и поняла, что такое страх.

И в этот момент в часовню вбежал рыцарь с обнаженным мечом, а за ним женщина в длинном черном плаще, которая летела к Мирам изо всех сил, хватая ртом воздух. Судьба всей вселенной зависела от единственного шага, и женщина протянула руку и выхватила жезл из безжизненной руки Мирам. Капюшон слетел, Дезидерата заняла место Мирам, и стена ее разума была подобна золотому зеркалу.

— Magnificat, — велела она.

И в это мгновение воля проиграла. Ближняя половина воли как будто закричала, и стройная нота атаки разом превратилась в отчаянный диссонанс, и хоры аббатства, побежденные за миг до этого, сплотились, когда на их защиту встали голос и разум Дезидераты.

Эш увидел, как замерцали щиты аббатства, как погасли охранные заклинания, и швырнул разящий клинок своей мысли не через Орли, а напрямую, вытянув собственный коготь. Северная башня подломилась у основания и рухнула вниз, разом задавив тысячи людей, боглинов, троллей, демонов и ирков. Часовня вздрогнула, и витраж большого окна-розы разлетелся вдребезги. Осколки стекла засыпали пол.

Но женщина в кресле аббатисы была непоколебима. Ее чистый голос взлетал к небесам, и Эш не мог ее остановить. Воля отскакивала от ее разума, как ребенок, пытающийся взобраться на стеклянную стену, и удары дракона не задели ее. И хор присоединялся к ней, один голос за другим. Какие-то голоса дрожали, но другие были сильны.

Эш обрушил на аббатство огненный дождь, и стены ломались и оседали, превращаясь в руины, но стояла часовня, стояла Дезидерата, и врата, которые приоткрылись на ширину отчаяния, снова захлопнулись со всей силой надежды, и защитные заклинания вернулись на свои места.

Далеко в долине Кохоктона, за Лили Берн, чудовищная атака Эша захлебнулась. На поле, усеянном мертвыми рыцарями и сломанными арбалетами, стояли в темноте фракейцы. Их врагов освещали горящие руины Пенрита. Фракейцы сомкнули щиты и двинулись вперед. Им мешали мертвые боглины, похожие на обломки, вынесенные на берег штормом, но они шли, шаг за шагом. Так велико было давление их врагов, что даже славословие Богородице, пропетое пятью тысячами морейцев, не смогло остановить его — они тоже застряли. Затем атаковали городские полки-тагматы, которые так неохотно тренировались вместе с наемником, ставшим теперь императором; и для равновесия Экреч бросил в бой «свободных» боглинов, которые весь день удерживали нижний склон и теперь смогли дать небольшое преимущество; и где-то в озаренном пламенем аду Пенрита умер «сын Эша», униженный герцогиней; и вражеский строй дрогнул.

Это была не победа. Противник, следуя приказу или без него, просто ушел в сторону тьмы, и ни одинчеловек, ирк или боглин не рискнул пойти за ним туда, куда не доходил свет от горящего города. Но Моган не погибла, ее рыцари были спасены, вопреки всем надеждам, и, когда пошел снег, справа появился победоносный Алкей, а слева подошел Гэвин. Была там и Тамсин, в запачканном сажей изумрудном платье, с мешками под глазами и морщинами на лице, как у старухи, и маленький хор, который шел за ней, тоже, казалось, разом постарел.

С ней был патриарх Ливиаполиса. Алкей упал на колени в снег, и Гэвин счел разумным последовать его примеру.

— Нет-нет, не стоит. — Патриарх покачал головой. — Я собираюсь сделать все, что в моих силах, хотя древняя традиция предписывает обратное.

— С самого полудня он поддерживает нас в бою. — Тамсин улыбнулась, показывая клыки. — Я никогда не ощущала такой любви к христианам.

— А я — к фейри, — сказал патриарх.

Сэр Гэвин жестом приказал подать выпивку, и Грацис, переживший этот день и вообще оказавшийся лучшим оруженосцем Гэвина, достал флягу кандианского вина и пустил по кругу. Сказочная Королева, граф Западной стены, патриарх Ливиаполиса и герцогиня Моган выпили с Алкеем, Экречем, лордом Грегарио, сэром Шоном и Дональдом Ду.

Последний глоток Гэвин оставил оруженосцу.

— Допивай, — велел он.

Грацис оглядел освещенный огнем круг и взял флягу. Поклонился и осушил ее.

— Встань на колени, — сказал Гэвин, шлепнул юношу мечом по плечу, посвящая в рыцари, и повернулся к остальным.

— Мы не победили. И вряд ли сможем это повторить. Я решительно не понимаю, почему Эш не воспользовался своими преимуществами.

— Но мы и не проиграли, — сказал Алкей. — А сэр Ранальд уже в Саутфорде.

— Альбинкирк атакован, — вставил сэр Шон.

— Где, черт возьми, император? — спросил Грегарио. — Он обещал быть здесь два дня назад.

Ресницы Тамсин дрогнули.

— Жаль, я не видел, как вы убили демона, — сказал сэр Шон герцогине.

— Я могу станцевать для тебя, человек.

Милях в пятнадцати или больше произошел ужасный взрыв. Земля загудела, воздух вспыхнул, и на мгновение на только что выпавшем снегу показались четкие тени мужчин, женщин и кветнетогов.

— Дезидерата в Лиссен Карак, — сказала Тамсин. — Она противостоит Эшу. — Она прищурилась, а потом и вовсе закрыла глаза. — Воля слабеет.

Далекие молнии плясали над аббатством, как буря в горах. Они смотрели на это как простые зрители.

— Что ж, — сказал Грегарио. — Завтра?

— Сегодня у нас получилось, потому что нам очень повезло и план был очень прост, — заметил Гэвин. — Сможем ли мы драться завтра?

— Мои люди сражались только последний час, и они победили, — сказал Алкей. — Один человек говорит, что ему явилась Дева Мария.

— Мой народ в основном мертв, — сообщила Моган. — Я надеюсь, что сэссаги сохранят верность и мои яйца и гнезда в безопасности, иначе мы погибнем навсегда.

— Мои рыцари измучены, а треть коней погибла. — Грегарио нахмурился.

Экреч только кивнул и щелкнул челюстями:

— Вино отличное. Завтра будем драться.

Челюсти приоткрылись наполовину, предоставляя всем возможность увидеть его наружное горло и первый желудок. Довольно жуткое зрелище. Упырь рыгнул и снова щелкнул челюстями.

— Каждый час на запах правды приходят новички. Завтра у меня будет в два раза больше боглинов, чем сегодня. Эш слабый. А мы сильные, пока мы вместе.

— Вот именно, черт возьми. — Гэвин оглядел их всех и усмехнулся. — Если мы что и умеем, это быть вместе.

— Скажем так, единственное, в чем мы преуспели, — мы отвлекли Эша, — сделала вывод Тамсин. — Что бы я ни планировала, никакие хитрости и никакой обман не дал бы лучшего эффекта, чем наши постоянные нападения. У меня почти ничего не осталось. Но если это был наш последний день… — Ей удалось улыбнуться.

— Где Тапио? — спросил Гэвин.

— Близко. Достаточно близко, чтобы я надеялась увидеть его перед смертью.

— Смертью? — переспросил Гэвин. — Это уж вряд ли.

Все посмотрели на него.

— Вы просто не знаете моего брата. Если он обещал прийти, он придет. Если для этого ему придется пройти через ад, это его не остановит. Если ему придется убить самого дьявола, он и это сделает.

— Приятно видеть такую веру. — Грегарио рассмеялся. — Надеюсь, и правда так будет. А еще вино есть?

— Я ни во что не верю, человек, только в своего Тапио, — сказала Тамсин. — Если Габриэль не придет, нам останется только сложить песню.

Больше часа Дезидерата удерживала врата и охранные заклинания с помощью выживших хористок. Когда на стенах не осталось врагов, она добавила к хору глубокий бас и тенор рыцарей ордена, как в реальности, так и в эфире, и этот смешанный хор оказался сильнее прежних двух. Она сдерживала волю, и ее золотая стена останавливала Эша. Когда он приблизился, она заставила его увидеть в стене свое отражение, и он вздрогнул.

Но борьба была неравной: двадцать мужских голосов не могли изменить неумолимую математику силы. Приближалась вечерня, и Дезидерату начали терзать те же сомнения, вот только ей противостояла не одна воля, а воля вместе с Эшем. Воля действовала резко, потом резкость превратилась в отчаяние, и Дезидерата ощутила нить надежды в пелене страха. Воля перестала быть единой, в ее хоре звучали фальшивые ноты, и она ослабла.

А потом воля поднялась удушливым туманом, и Дезидерате оставалось только сказать в реальности:

— Пойте!

И все бывшие в часовне, женщины и мужчины, изрезанные стеклом, раненные мечом и когтями, невредимые и просто измученные, подхватили очередную молитву. Воля поднималась приливной волной и грозила поглотить весь мир, но в ее последнем броске чувствовалось обреченное отчаяние.

Что-то происходило.

В эфире, по ту сторону врат, воля сбилась. Диссонанс сменился тишиной.

И через мгновение она исчезла.

Лишившись врага, хор запнулся, но тут один голос взлетел над всеми и повел за собой, и постепенно присоединились остальные.

А в эфире могучий удар сотряс врата. Это поразило Дезидерату: они победили, но тут же появился новый враг.

Глава 14

ВРАТА — НАЕМНИКИ И ГАБРИЭЛЬ

Им никто не мешал. Том Лаклан повел людей вперед, как только император вошел во врата. Не успел Калли вдохнуть второй раз, как у него за спиной появилось войско в боевом порядке: рыцари впереди, пешие и оруженосцы у них за плечами и лучники в промежутках между копьями.

Они прошли через врата все разом, как на тренировке, потому что о многом побеспокоились заранее. Строй был очень плотен, поэтому во врата входило по шестьдесят человек в каждом ряду. Плохиш Том шел в центре.

Ветер обжигал кожу. Солнце поднималось так быстро, что это было видно невооруженным глазом.

— Сиськи Тары, — сказал Том. — Мы в аду.

Габриэль стоял на краю пещеры, глядя на пустыню под дорогой. Песок внизу шевелился, как живой.

— Остановить наступление, — велел Габриэль. — Необходима разведка.

Голос его звучал странно. Калли прошел через врата назад и вернулся. Габриэль позволил себе улыбнуться.

— Получается. В обе стороны. Похоже, друзья, у нас может что-то и выйти.

Зеленому отряду велели выдвинуться вперед. Это непредвиденное обстоятельство также было предусмотрено, и зеленые проехали в первые ряды верхом, а за ними последовала дюжина вардариотов под командованием Криакс. Они тоже ругались.

Габриэль отвел Криакс к краю пещеры и указал на завихрения песка. Ужасная пасть мелькнула и исчезла. Дул ветер, шевелилась пыль, сыпался песок…

Ноги. Сотни ног насекомых, каждая длиной в человеческий рост.

— Зеленая магия здесь не работает, — сказал Габриэль, — а песок полон этих тварей. Не сходите с дороги. — Он повернулся к Дэниелу Фейвору: — Возможно, на дороге ловушки. Судя по карте, нам нужно пройти всего шестнадцать старых имперских миль. Я предполагаю, что так мы придем к горе. Возможно, она чем-то защищена, и я не знаю, что мы будем делать дальше. Но у нас нет времени на осторожность.

Фейвор криво усмехнулся. Руки у него дрожали. Криакс просто пожала плечами.

— Я должна была умереть уже раз сто. Почему бы не сегодня?

— Я пойду, — вызвался Том Лаклан.

— Нет.

— Да ну тебя.

Габриэль смотрел мимо него.

— Возвращайся, вели всем запастись водой. Передай, что драться пока не придется, но идти надо очень быстро. Расскажи все, что мы знаем: зеленой магии нет, жарко, как в аду, идти шестнадцать миль.

— Не забудь про гребаных многоножек, — добавил Калли. — Ненавижу многоножек. Даже когда они поменьше моего пальца, а не то что больше меня самого.

— Что они едят? — спросил Габриэль у раскаленного воздуха.

— Друг друга? — предположил Том. — Калли, убей одну.

Габриэль собирался возразить, но Калли немедленно выполнил приказ. Как только одна из тварей протянула длинную ногу, Калли всадил стрелу куда-то у ее основания. Тварь содрогнулась всем телом и на одно мгновение стряхнула с себя песок. Она была чудовищно огромна и отвратительна, многочисленные ноги дергались.

К ней стремительно ползла дюжина других многоножек, мохнатые бронированные тела казались омерзительно жирными, сотни ног копошились в песке. Пока они драли раненого, одна из тварей, объевшая кусок туши — из нее текла кровь, похожая на густое молоко, — поползла, цепляясь когтями, по склону холма, в котором располагалась пещера.

В многоножку воткнулись шестьдесят стрел одновременно. Она рухнула в песок, и другие твари разорвали ее.

— Боже милостивый, — пробормотал Майкл.

Кормить тварей было опасно: они приближались к стенам и, кажется, вспоминали, что могут подняться наверх.

Габриэль метнул в песок небольшой огненный шар. Взрыв был хорош. Гигантские членистоногие ушли в песок, как водоворот. На этот раз схватка за еду произошла в пятистах шагах от людей — там собрался ком существ, сражающихся за лучшие куски.

Император покачал головой.

— Дрянь какая, — сказал Плохиш Том. — Я редко вижу что-то, с чем мне не хочется подраться. Фу.

Император еще постоял, охваченный печным зноем, снова покачал головой.

— Пойдем отсюда, — сказал он.

Он вернулся в прохладный подземный зал, а Том Лаклан привел обратно весь отряд. Врата казались обычной дверью. Не было никакого ощущения перехода, и в подземелье замка влетал горячий ветер.

Габриэль подошел к золотому замку, который оказался теперь на уровне пояса, вставил ключ и повернул его. Цветное окно закрылось. Габриэль кивнул. Зал был переполнен.

— Запасайте воду, — крикнул он. — У вас есть полчаса.

Бланш стояла рядом и смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Это возможно, — сказал он, улыбаясь во весь рот. — Черт. Бланш, это реально.

Они с Майклом перестроили войско, сузив ряды и оставив место по краям, и приказали принести как можно больше воды.

ЗА ВРАТАМИ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

Разведчики галопом рванули вперед, хотя лошади боялись ветра и песка. Дэниел Фейвор смотрел на дорогу, временами переводя взгляд на бурное море песка слева и песчаную гладь справа, которая тянулась до высоких зубчатых пиков на горизонте — кажется, увенчанных снегом.

Ползучие твари были ужасны, но через десять минут езды он почти забыл о них. Он пытался сосредоточиться, несмотря на адскую жару. Примерно через полчаса кобыла Фейвора захромала, и он натянул поводья.

— Пейте воду и меняйте лошадей, — сказал он. — Уа’Хэ, Дауд! Следите за песком.

Один из вардариотов подошел к краю дороги справить нужду и почти сразу отшатнулся, разбрызгивая мочу во все стороны.

У Криакс и Дауда Рыжего были в руках натянутые луки, и они оба выстрелили сразу. Фейвор успел только дотянуться до своего арбалета, висевшего у седла.

Тварь подползла к самому краю дороги и уже тянула к ней полдюжины ног. Виднелись челюсти и щетина. Криакс выпустила целый пучок стрел так быстро, что наконечник одной почти касался оперения другой, но, кажется, ни одна не вошла в тело твари достаточно глубоко.

Дауд тоже выстрелил, но тяжелая боевая стрела разлетелась в щепки, ударившись о тварь. Пара жвал размером с детскую ногу каждая тянулись к жертве.

Фейвор, опытный вояка, оглянулся. Разумеется, с левой стороны дороги тоже ползла тварь.

— Держать ряды! — заорал он. — Слева!

Кто-то уронил глиняную флягу, и та разбилась со звоном. Понесла чья-то лошадь. Наступил хаос. Полетели стрелы.

Фейвор бежал по гладким ровным камням, взводя арбалет. Он увеличивал расстояние между собой и целью, прикидывая, что будет делать. Шагнул к краю дороги…

Прямо под его ногами копошился десяток тварей.

— Господи, — выдохнул он. Остановился, прицелился и выстрелил — назад, в монстра, тянущегося к Криакс. В бок между сегментами, как это делал Калли.

Болт вошел между жесткими пластинами, проделав дыру, из которой фонтаном хлынул белый ихор. Другая тварь сразу же набросилась на раненую. Ее стащили с дороги и съели так быстро, что Фейвор еле успел отойти от края и взвести арбалет еще раз, крутя ручку со всей силой, которую придавал ему страх.

Разведчики знали свое дело, все до единого поняли, как можно убить тварь, и рассредоточились вдоль дороги, поливая нападавших стрелами со всех сторон. Они успели убить десяток, и вокруг вспухали холмы плотоядного ужаса.

— По коням! — кричал Фейвор. — Быстрее!

Он вскочил на коня и выстрелил, набросил арбалет на луку седла и повернул лошадь. Большинство людей уже были в седлах, но Дауд оказался слишком далеко от своей лошади, а во вторую попал арбалетный болт, и она визжала от ужаса, а тварь тянула ее с дороги.

Фейвор пустил лошадь галопом, протянул руку и забросил Дауда перед собой, как будто они занимались этим каждый день…

…что они, впрочем, и делали.

— Хорошая была лошадь, — крикнул Дауд.

Криакс скакала вперед, ближайший ком многоножек уже обрушился на дорогу. Шесть тварей ползли по ней, сотни их конечностей казались нереальными и жуткими, распахнутые пасти что-то искали…

Они сильно уступали в скорости конным.

Разведчики понеслись галопом.

— Срань господня, — пробормотала Криакс. Она была смертельно бледна, и ее руки дрожали. — Черт возьми.

Фейвор посмотрел на свою команду и оглянулся на тварей. Они уже убрались с дороги. Он понятия не имел почему, но выяснять не собирался.

— Мы могли бы вернуться, — сказал Уа’Хэ. Он говорил без всякого выражения. Он был в ужасе. — Мы должны вернуться.

— Мы не вернемся, — возразил Фейвор. — Мы разведчики, друзья. Мы должны добыть сведения.

Он спешился, отдал свою вторую лошадь Дауду и небрежно похлопал того по плечу. Глаза горца уже не казались остекленевшими, но Дауд молился.

— Мы никого не потеряли, — продолжил Фейвор. — Теперь займемся делом.

Он поставил ногу в стремя. Криакс повернулась к человеку, который первым подошел к краю дороги.

— В следующий раз ссы прямо на дорогу.

Вардариот плохо выглядел. Дауд подъехал к нему, посмотрел в глаза.

— Ты ранен?

Тот не ответил. Он весь посерел от ужаса, щеки пошли пятнами. Дауд положил руку ему на плечо, и он вздрогнул.

— Поехали, — велел Фейвор.

Теперь они сгрудились в центре дороги. Фейвор старался не смотреть за край. Одинокая гора, к которой они направлялись, приближалась, и…

— Черт! — крикнула Криакс, дергая повод с такой силой, что ноги крупного степного пони заскользили по камню.

Поперек дороги зиял провал.

В ширину он насчитывал шагов сорок, а края у него были зазубренные. Фейвор не хотел этого делать, но заставил себя подойти и посмотреть вниз.

— Твою ж… — выругался он.

Внизу кишели многоножки. Он различал отдельных тварей, когда они выползали выше: то ногу, то отсвет красного солнца на панцире. Руки у него дрожали. Криакс пристально смотрела на него.

Он подошел к ней и взялся за уздечку ее лошади.

— Предложения есть? — тихо спросил он.

Люди были напуганы, все казалось им чужим: цвет воздуха, запахи, невероятная жара, ползучие твари, огромное красное солнце, похожее на злобный глаз в небе. Разведчики привыкли иметь дело с чужим, но это было слишком даже для них.

Криакс не смотрела за край. Криакс, самый отчаянно храбрый человек, которого Фейвор знал, если не считать Плохиша Тома.

— Черт, — сказала она раз в пятнадцатый. — Надо вернуться и взять с собой колдуна.

Фейвор подергал себя за короткую бородку.

— Это обойдется капитану в два часа времени.

Криакс только пожала плечами. Фейвор хотел бы быть простым разведчиком, а не капралом. Но ему рассказали, в чем дело, а ей — нет. Он знал, насколько драгоценно сейчас время.

— Хочу кое-что попробовать.

— Как знаешь, — ответила она с восточным фатализмом, и он сразу понял, что она думает на самом деле.

— Мне нужны ты, Дауд и… Зубок. Вы лучшие лучники. Отвлеките тварей… чтобы они поползли в сторону. Как делал Калли. И капитан, когда колдовал. — Он неопределенно махнул рукой.

— Поняла, — ответила Криакс, глядя на него пустыми глазами. — А дальше что?

— Я попытаюсь перейти провал. Пешком. Уа’Хэ с двумя твоими людьми отправится назад за помощью, а я пока пойду вперед. Расскажите Безголовому о ширине провала.

Криакс посмотрела вокруг.

— Хороший план. Глупый и хороший. Я с тобой.

Фейвору хотелось сказать что-нибудь смелое, но он просто улыбнулся и согласился.

Они привели свой план в исполнение, пока Фейвор не успел передумать. Дали залп из полудюжины стрел, другой, третий, и в песчаной равнине появились водовороты. Брешь начала пустеть. Многоножки уходили, как рыбы, плывущие вверх по течению. Фейвору даже показалось, что у них рыбьи хвосты.

— Три готовы, — сказала Криакс.

— Рагнар, — прошептал один вардариот, — посмотрите на это…

Фейвор посмотрел и увидел немыслимую кучу многоножек, ползущих к…

— Мы двоих убили, рядышком! — гордо сказал кто-то.

Фейвор покачал головой. Криакс уже сползала вниз, и Фейвор последовал за ней. Уа’Хэ и двое вардариотов уже сидели в седлах, кони задирали головы и прижимали уши.

Дышать становилось трудно. Стеганая куртка и без того насквозь пропиталась потом, а внизу было еще хуже, чем на равнине. И песок оказался очень, очень мягким. Слишком мягким. Как только он коснулся ногой песка…

Криакс закричала.

Она тонула в песке.

Фейвор не колебался. Он рванулся вперед, сделал шаг, другой, почувствовал, как нога опускается, бросился на песок плашмя и схватил ее за руку.

— Боже-боже-боже, — шептала она.

Он дернул, но ничего не произошло. Краем глаза он заметил движение.

— Ползут! — крикнули сверху.

Он дернул еще раз — страх придал ему сил — и закричал. Кто-то схватил его за ноги и потянул. Фейвор подавил желание закричать снова и обернулся, лицо у него было все в песке. Его тянул Дауд Рыжий. Раздалось хлюпанье, крик, и Криакс вырвалась из песка. Справа падали стрелы.

Фейвор поднялся на ноги. Дауд держал Криакс. Фейвор подхватил арбалет и побежал, не глядя ни вправо, ни влево, очень быстро и легко ступая. Кричали мужчины, кричали женщины, кто-то орал совсем рядом:

— Твою-мать-твою-мать-твою-мать…

Это был его собственный голос.

Многоножка выскочила из песка справа от него, он поднял арбалет одной рукой, выстрелил и побежал дальше, не сбавляя шага. Он смотрел только на камни впереди, на полуразрушенную стену древней дороги. Прыгнул на первый, выпрямился, перескочил на второй, третий, а потом одним длинным прыжком оказался наверху, ухватился за раскаленный, как железо, край дороги, сделал мах обеими ногами, как акробат, и на мгновение, одно короткое мгновение замер, отдыхая. Что-то зашуршало под ним, защелкало, заскользило.

В порыве ужаса он подтянулся, вскарабкался на дорогу и перекатился по ней. Многоножка ползла вверх, щелкая челюстями. Он видел ямы глазниц и чувствовал ужасный кислотный запах из розово-багровой глотки; он лежал на спине, дергая руками и ногами, как перевернутый краб.

Он откатился в сторону, держа арбалет в левой руке, выхватил короткий меч и поднялся на одно колено. Одним ударом снес челюсть почти под корень, а по второй заехал стальным луком арбалета.

Тварь издала странный жалобный, хныкающий звук и уползла прочь, и тут Фейвор увидел, что ее панцирь утыкан стрелами. Их было несколько сотен, и он ощутил прилив любви к товарищам. Его люди его поддерживали. С другой стороны провала стояли разведчики. Стрела просвистела рядом с головой, он пригнулся, а тварь упала.

Дэниел Фейвор сделал четыре или пять глубоких вдохов, а потом отсалютовал своим людям через брешь, и они закричали в ответ. Затем он вложил меч в ножны, на это потребовалось четыре попытки. Он подошел к провалу. Куча жрущих тварей доходила до края дороги, но зловеще молчала. Гротескный рыбий хвост конвульсивно дергался.

— Пятьдесят четыре шага, — крикнул он.

Он взвел арбалет, кинул в него болт, повернулся и побежал по дороге в сторону горы.

У ворот появился Уа’Хэ, и Габриэль открыл их. Разведчиков было трое, и Габриэль сразу понял, что дело неладно. Все трое выглядели как люди, пережившие сильную боль.

— В дороге дыра, капитан, — сказал Уа’Хэ. Это был крупный мужчина с большой головой и густыми усами, страх ему не шел. — Твари напали на нас прямо на дороге.

— Потери есть? — спросил Габриэль и крикнул: — Безголовый!

— Только одна лошадь. Выползли прямо наверх. Может, они движение видят.

Мортирмир натягивал перчатки.

— Я пойду, — сказал он. — Они же из плоти. Справлюсь.

Габриэль на мгновение задумался, оценивая расход силы, потери жизней и времени.

— Иди, — сказал он. — Безголовый?

На самом деле он очень хотел пойти сам. Задержка невероятно его мучила. Он должен был что-то делать. Появился Безголовый.

— Дэн сказал, что пропасть в пятьдесят четыре шага. Он бежал как олень, ничего храбрее я в жизни не видел.

— Что? — спросил Габриэль.

— Мы подстрелили парочку, а потом они… ну, сам знаешь. Они друг друга жрут.

— Да. — Габриэль поморщился.

— Фейвор и Криакс побежали туда. Криакс свалилась в какую-то дыру. Или в зыбучий песок, я не понял… В общем, Фейвор добежал и считал по пути. Пятьдесят четыре шага.

— Что с Криакс?

— Дауд Рыжий вытащил ее из песка. Ничего храбрее я в жизни не видел.

Уа’Хэ успокаивался, но слова пока подбирал плохо. Безголовый на мгновение задумался, потом вернулся и принялся отдавать приказы Сью, которая все еще стояла наверху.

— Мне нужны два фургона и все зеленые. И люди на мой выбор.

Пришел Длинная Лапища.

— Сэр Роберт, — кивнул ему император, — принимайте командование. В дороге есть брешь. Сообщите, когда наведете мост или обнаружите, что это невозможно. Магистр Мортирмир будет вам подчиняться. — Габриэль посмотрел на молодого мага, слегка прищурившись.

— Да, сэр, — пробормотал Мортирмир.

— Это далеко, Уа’Хэ?

— Час быстрой езды. Вроде как восемь миль.

— Лапища, как только поймешь, что мост сделать возможно, присылай отчет. И еще один, чтобы я вышел за час до того, как вы закончите. Мне не нужно, чтобы армия растянулась по дороге, а потом застряла и на нее навалилась вся местная фауна… и флора.

— Христос всемогущий, — сказал Уа’Хэ.

Габриэль повернулся к Майклу:

— Отдаем новый приказ?

Длинная Лапища побежал за лошадью, Безголовый уже терзал Сью и Бланш с их табличками. Он выбирал припасы и одновременно называл людей, которые умели работать с деревом и возводить осадные машины. Перечисленные выходили из строя вместе с лошадьми. Большинство были лучниками.

Не прошло и десяти минут, как зеленый отряд выехал вперед, с ним два тяжелых фургона, груженных древесиной, и Морган Мортирмир.

— Я тоже хочу пойти, — пробормотал Майкл.

Безголовый подождал, пока Габриэль откроет врата. Рыцари малого отряда во главе с Филипом де Бозе выехали в пещеру и убедились, что дорога свободна.

— Пятьдесят шагов — это большой мост, капитан, — сказал Безголовый. — Скорее всего, на него уйдет все наше дерево и все наплавные мосты. И это займет…

Плохиш Том сделал знак, что все чисто.

— Сколько? — спросил Габриэль.

— Три дня, — сказал Безголовый.

— У нас нет трех дней, — отрезал Габриэль.

Безголовый не стал салютовать, что случалось редко.

— Я посмотрю, что можно сделать.

— Просто сделай. Это как логическая задача про бревна и куски рыбы. Майкл, мы с тобой останемся в тылу вместе со снаряжением и будем принимать решения.

— Я бы лучше сражался, — сказал Майкл.

— Я тоже, — ответил император.

Дэниел Фейвор бежал по невыносимой жаре. На мгновение он остановился, допил воду из фляги и побежал дальше. Гора была уже близко, оставалась где-то миля. Он уже видел то ли врата, то ли просто дыру. Он старался не думать.

Примерно в полумиле от горы он заметил другой пролом, на этот раз шириной не во всю дорогу. Как будто кулак злобного бога врезался в нее и отколол примерно две трети. Фейвор не стал останавливаться и что-то придумывать, он просто прибавил скорость. Он смотрел только вперед, как канатоходец; он не сводил глаз с врат. Никто его не тронул. Возможно, он был слишком мал или слишком быстр, или в проломе никто не сидел. Он понимал, что если посмотрит вниз и увидит суставчатые ноги, то погибнет.

Он просто бежал вперед, легкие горели, ноги слабели. Он пытался вспомнить какую-нибудь молитву, но ничего не приходило в голову, он хотел думать о доме, но не получалось.

И это длилось очень долго.

Но он все же пересек разбитый участок дороги и почти сразу оказался у врат. Вверх вел наклонный въезд, гладкий, словно стекло. От него веяло древностью. Такой неясный запах свойственен старым книгам и кладбищам.

Фейвор заглянул в арку.

«Ну? И зачем ты пришел? Чтобы войти сюда, правда?» — спросил он сам себя.

— Давай, разведчик, — сказал он вслух, — иди уже.

И заставил себя пройти. На стенах виднелись надписи, кое-где искрились черные драгоценные камни, идеально отполированные и похожие на жучиные глаза.

В десяти шагах от входа стало темно. Он замер, почти невольно, и его воображение немедленно подсказало ему много возможностей: пауки и их сети, и невидимые руки, и безымянные ужасы, ожидающие за последней вспышкой света, твари старше самого человечества…

Он остановился и попытался отдышаться, нагнувшись. Глаза начали привыкать к темноте.

Пещера оказалась огромной. Она высилась над головой, как десять соборов сразу, стены покрывала резьба, и, кажется, они даже имели цвет. А в глубине виднелся свет, похожий на мерцание гнилушек в лесу в Эднакрэгах. Такое свечение лучше всего видно краем глаза.

Фейвор заставил себя помолиться и двинулся вперед. Чувство долга оказалось на самую малость сильнее ужаса. Он делал шаг за шагом. Свечение стало ярче, ненамного, но оно обрело форму и позволило прикинуть расстояние до него. Фейвор с трудом сделал еще десять шагов, думая, не идет ли прямиком в пасть дракона. Лицо покрывал холодный пот, в животе что-то бурлило. Еще десять шагов. Тишина вокруг была старше человечества, зал выше истории, тьма глубже греха.

Ему захотелось закричать или запеть. Но он был разведчиком и поэтому двигался тихо, поближе к левой стене, держа арбалет наготове, переводя прицел вместе со взглядом. Чувство долга все же было сильнее страха.

Или со страхом он просто смирился.

Еще десять шагов.

Сердце забилось очень быстро. Очень, очень быстро.

Впереди было… что-то.

Оно походило на завесу из звездного света. Было трудно оценить расстояние, но в центре виднелся небольшой столп, похожий на зуб великана. На… на…

Фейвор чуть не врезался в него.

Столп в стеклянном полу доходил ему примерно до пояса, а на нем лежала плоская табличка. За ним темнело ночное небо без звезд — глубокая иссиня-черная бездна.

Он положил руку на табличку и нащупал замочную скважину.

— Твою мать, — сказал он.

Он повернулся и вдруг понял, как глубоко успел зайти в пещеру. Вход в нее горел вдалеке, как устье печи, как раскаленный добела глаз. Он повернулся и пошел назад как можно скорее.

Длинная Лапища подъехал к пролому и пожал руку Криакс. Она уже сидела в седле.

— Плохо? — спросил он.

Она молча пожала плечами.

Безголовый уже осматривал брешь. Остальные тоже подъезжали, строились в ряд, спешивались. Пехотинцы немедленно развернулись к краям дороги. Каждый лучник положил на тетиву по стреле, а еще пять заткнул за пояс.

— Жарко, как в заднице, — сказал кто-то.

Лошади в ужасе закатывали глаза, но повозки все же подъехали.

— Напоите лошадей, — приказал Длинная Лапища.

Мортирмир спешился и подошел к краю.

— Сэр Роберт? — спросил он.

Длинная Лапища не сразу понял, что это он — сэр Роберт.

— Чего?

— С вашего позволения, — сказал Мортирмир, — я хотел бы очистить местность от этих… существ.

Длинная Лапища, который только что увидел первую многоножку, скривился.

— Мне нужно знать как?

Мортирмир приподнял брови.

— Нет.

— Сможешь сделать мост? — спросил Длинная Лапища у Безголового.

— Нет. Но с помощью Моргана смогу сделать съезд с одной и другой стороны.

— Тогда нам нужно задержать тварей на… двадцать часов, — прикинул Длинная Лапища.

Безголовый смотрел на песок.

— Если бы я объяснил, что двигать, ты бы мог сдвинуть большие камни?

Мортирмиру на мгновение вспомнился день, когда он возвел непроницаемую для непогоды крышу над большим амфитеатром в Ливиаполисе.

— Да.

— Ну, тогда убери этих мерзких жуков, а я изучу песок. Может быть, под ним остался какой-то фундамент. Иначе мне понадобится десять дней времени и целый лес.

— А как насчет ледяного моста Мэг? — спросил Длинная Лапища.

— Лед тает, — объяснил Мортирмир, как будто говорил с идиотом.

— И то верно. — Длинная Лапища нахмурился. — Магистр, уберите жуков, и мы посмотрим, что придумает Безголовый.

Мортирмир отошел в сторону, не сказав ни слова. Он долго стоял неподвижно, как статуя, а потом один раз кивнул.

— Erue те circumdantibus те^[148]. - произнес он.

Что-то зашевелилось глубоко в песке в центре бреши, а затем мелкая рябь — будто камешек бросили в стоячую воду — побежала по песчаной равнине в обе стороны. Волна отдалялась, пока не скрылась из виду. Мортирмир отряхнул руки, как человек, проделавший огромную работу.

Далеко на равнине раскрылся водоворот челюстей и ног, начался безумный хаос. Десятки, если не сотни комков дерущихся тварей вылезли на поверхность. Они рвали друг друга, но… на расстоянии почти в тысячу шагов. Постепенно поднятая ими пыль скрыла их из глаз. Люди начали креститься.

Мортирмир достал из сумочки на поясе камешек и бросил в песок. Приподнял бровь.

— Внизу нет ничего живого. Ну, строго говоря, возможно, там мог остаться кто-то могущественнее меня. Или некто, чье представление о жизни находится за пределами моего восприятия.

— Не передать, какую уверенность вы в меня вселяете, магистр. — сказал Безголовый, но все же слез по развалинам дороги и вышел на песок.

Ничего не случилось.

Далеко — так далеко, что это было почти незаметно, — сотни извивающихся тварей терзали друг друга за облаками пыли.

— Дрянь какая, — выплюнул лучник.

Безголовый шел через брешь, проверяя песок перед собой древком копья. Криакс окликнула его и показала место, куда она упала. Он пометил его оранжевым флажком и пошел вдоль края, устанавливая новые флажки, маленькие кусочки раскрашенного холста, которые обычно использовались для разметки дистанции на стрельбах. Ткнул в песок в очередной раз и нащупал огромный каменный блок, ткнул еще и отшатнулся.

— Мертвая тварь. Мерзость.

— Ага. — Морган рассеянно кивнул. — Я убил несколько штук.

Безголовый поднялся наверх, а воины зеленого отряда стояли, обливаясь потом, и смотрели, как вдалеке все больше и больше тварей борются друг с другом за мертвую плоть, оставаясь вне досягаемости выстрела из лука.

— Сколько там сил у тебя в запасе? — спросил Безголовый у Мортирмира.

— Больше, чем ты можешь себе представить, — ответил тот.

Безголовый закатил глаза.

— Ну и отлично. Слева фундамент остался цел. Мне нужно, чтобы ты взял большие камни, которые я пометил синим, и аккуратно, один к другому, положил на фундамент. И жуков своих дохлых убери оттуда. И песок.

Мортирмир кивнул и взмахнул рукой.

Дохлый жук взлетел — все его две тонны — и помчался, как выпущенный из требушета снаряд, в хаос драки насекомых. Лучники радостно заворчали и даже захлопали в ладоши, и Мортирмир покраснел от удовольствия.

— Да ну, ничего… — начал он, но тут же осекся. Он снова взмахнул рукой, как будто загребая ладонью воздух, и песок пришел в движение. Сначала он просто шевелился, но через несколько минут остатки старого фундамента и проломы в центре были расчищены, как будто кто-то раскопал древние руины.

Безголовый подсказывал магистру, ухмыляясь при виде его успехов.

— Мастер Мортирмир, когда все это закончится, мы с тобой сможем много чего построить.

Мортирмир остановился, будто впервые увидел Безголового.

— Очень этого хочу, — признался он. — Я устал уничтожать все вокруг. Герметическое искусство предназначено не только для войны.

— Мы хотим построить дворец, — сказал Безголовый, — такой, какого ни один из миров еще не видал.

Длинная Лапища позвал двух женщин, у которых были самые быстрые лошади, и послал их за войском.

— Скажите, что тут только один ряд сможет пройти, — велел он.

Как только была расчищена и уложена линия массивных блоков, Длинная Лапища приказал своей колонне идти дальше. Фургоны оставили с Безголовым и его плотниками, которые уже прилаживали перила и собирали маленькую катапульту.

— Мы хотим пойти первыми. — сказала Криакс Длинной Лапище, — и найти Фейвора.

— Вода есть? Ну, хорошо. Веди.

Вардариоты Криакс прошли по сложенным камням, перебрались на другую сторону и двинулись вперед. За ними последовали остальные разведчики. Уа’Хэ несколько иронично отсалютовал Длинной Лапище, а потом и сам Длинная Лапища поехал дальше. За ним шли пехотинцы, оруженосцы и лучники зеленого отряда. Охранять работы осталось с полдюжины копий.

— А если их не хватит? — спросила Криакс у Длинной Лапищи.

— Один Мортирмир стоит целой армии. — ухмыльнулся тот. Разведчики поскакали галопом, за ними — заводные лошади.

Четыре часа спустя Мортирмир с императором стояли у пьедестала с табличкой вторых врат. Танкреда прикрывала одни врата, магистр Петрарка — другие, а дюжина магистров похуже вели войско по дороге.

Погибло немыслимое количество тварей.

— Пятнадцать часов на проход, — сказал Майкл. — Если все пойдет хорошо, никто не перевернет телегу…

— Безголовый строит второй ряд переправы, — сообщил сэр Минус. — Сью говорит, что пройдет вместе с обозом.

— Тут негде разбить лагерь и нет воды, — твердо сказал император. — Надо пройти. Но, если на другой стороне нас ждет армия, нам конец. Я признаю это. Этого я рассчитать не мог. Я думал… черт, я думал, нам придется драться сразу за вратами.

— А мы застряли на дороге среди врагов, на ужасной жаре и без воды. — Майкл нахмурился. — Если бы мы могли всех отозвать и проверить все врата…

— Если бы у меня было достаточно миров и времени, то да, — сказал император. — Только у нас нет времени. У нас тут две тысячи человек и столько магии, что можно сровнять с землей целый город. Поэтому открываем врата и положимся на удачу.

— Или на волю Божью, — добавил отец Антонио, который принес сообщение от Изюминки и остался, чтобы увидеть врата.

— Эх, святой отец, сейчас я бы с удовольствием на нее положился, — улыбнулся Габриэль.

Том Лаклан кусал ноготь большого пальца. Отец Антонио поднял бровь, глядя на Мортирмира, и спросил:

— А почему здесь нет зеленой магии?

— Магистр Гармодий считает… — начал Мортирмир и замолчал ненадолго. — Не знаю, на самом деле. Полагаю, что есть некоторая связь между миром и родным для него видом силы… Наверное, здесь есть своя, местная магия, и, приложи мы немного усилий и потрать немного времени, мы бы ее нашли.

Отец Антонио кивнул.

— Давай уже, начинай, — сказал Том Лаклан Габриэлю. — Это наше самое главное дело, нет времени осторожничать.

— Так и знал, что ты это скажешь, — заметил Майкл.

— Ну да, а как еще?

— Верно. Строй для врат, — приказал Габриэль.

Малый отряд подошел к вратам. Копья сверкали в холодной тьме, а доспехи приобрели потусторонний оттенок, словно люди в зеркально блестящей броне были призраками, духами самих себя. Оруженосцы шли за своими рыцарями, а за ними — вооруженные пажи. Позади Филипа де Бозе прикрывал спину оруженосцу худощавый, изящный паж в красивых доспехах.

— Обратите внимание, что врата одинаковой ширины, — проговорил Морган.

— Поднять щит, — приказал Габриэль и снова посмотрел на Капли: — Что ты хотел мне сказать еще у предыдущих врат?

Калли смотрел на стрелу.

— Видел витраж? Где старик Аэций уже святой?

— Конечно, — сказал Габриэль. Он смотрел, как возятся люди, не понимал, почему паж де Бозе не знает своего места в строю, откуда у него такие великолепные доспехи, подсчитывал потерянные часы, думал о Бланш и…

— Вот только, капитан, у него лицо было коричневое на всех картинках до битвы?

— Да, Калли, — сказал Габриэль. Он не понимал, к чему клонит его лучник, но Калли заслужил право нервно болтать.

— Ну ладно, как-то я все петляю, капитан. Давай к делу. Там, где бой, лицо у него желтое, золотое даже. Вот.

У Габриэля перехватило дыхание.

— Ты уверен?

— Думал, тебе стоит знать, — немного самодовольно ответил Калли.

«Попомните мои слова».

Габриэль дернулся, волосы на загривке встали дыбом. Он огляделся, успокаиваясь, сделал три вдоха, чтобы сосредоточиться, и вошел в свой Дворец.

Он поднял золотой щит и надел золотой баклер на руку. Сделал паузу и подмигнул Пруденции.

— Для этого ты и родился, — повторила она.

— Может, перестанешь так говорить, — сказал он.

Щит Мортирмира прикрывал собой весь строй. Позади герцогиня Вениканская вела пугал, их длинные копья сияли в звездном свете. Люди почти заполнили большую пещеру и стояли очень плотно.

Габриэль ждал целую минуту. Сэр Майкл даже предположил, что император мог передумать.

— Мне нужно отлить, — буркнул Калли, и вокруг засмеялись.

— Готовы? — крикнул Габриэль, и его голос, приглушенный герметическими щитами, эхом отразился от далекого потолка.

Он принял ответное рычание за согласие.

Табличка имела восемь положений и четыре строки. Он сверился с маршрутом из памяти Аль-Рашиди в двадцатый раз и повернул ключ снизу вверх. Занавес упал мгновенно.

Сердце Габриэля билось так быстро, что ему показалось, что он сейчас умрет.

Впереди были звезды. Их скрывало заклинание врат, но теперь они заполнили небо. Миллионы звезд, куда более ярких, чем обычно, и могучая комета горели в ночном небе.

Пахло травой и чем-то вроде корицы. Или базилика. Было прохладно и хорошо.

Император простоял так, наверное, три мгновения, прежде чем нордиканцы подбежали и окружили его, И тогда вся шеренга сделала десять шагов вперед.

Они стояли на склоне холма в свете звезд, в окружении папоротников, которые пахли корицей и поднимались выше всадника. Врата позади них выглядели как два огромных пилона из слоновой кости… без единого соединения, очень красивые, цвета старой луны.

Послышались разные звуки: крик, еще один, потом стрекот, вроде как у кузнечиков, но тоном выше, и гудение.

Люди примяли папоротники, несмотря на их размер, и двинулись дальше, выстроившись привычным пустым квадратом. Из врат выходили следующие. Холм был высоким, круглым и безлесным, если не считать папоротников, у подножия протекал ручей, глубокий и широкий, а через него был перекинут мостик из такой же слоновой кости, как и врата.

Квадрат рос, пока в нем не оказалось целых три тысячи человек. Габриэль стоял в центре, глотая ночной воздух.

— Как далеко до следующих врат? — спросил Плохиш Том.

— Двадцать четыре имперские мили, — сказал император.

— Хорошо, что не четыре тысячи, — усмехнулся Том.

Взгляд Габриэля был неразличим в звездном свете.

Подъехал Майкл вместе с Тоби:

— Ставим здесь лагерь?

— Как только Морган проверит воду, — ответил император. — Господа, вы вообще представляли, с чем мы можем столкнуться? Ядовитый воздух? Полное отсутствие воздуха?

— Бог хранит нас от зла, — пробормотал Майкл. — Но да, я об этом думал.

— Хорошо, — сказал Габриэль. — Нужно быть готовым ко всему. В любой миг.

Мортирмир в полном доспехе даже не казался нелепым. Если честно, в звездном свете он выглядел как молодой бог.

— Абсурд, — отрезал он. — Нелогично. Если бы атмосфера была непригодна для дыхания, никто бы никогда не пришел сюда. А сюда заходили люди, иначе кто бы нарисовал карту? Что и требовалось доказать.

— Сразу видно мага, — рассмеялся Деркенсан, а Майкл вздрогнул. В квадрат въехала пара фургонов, и Майкл поскакал передать Безголовому известия о лагере.

— Я не вижу дров, — сказал Том.

— Мы можем сжечь телеги, в которых больше нет припасов, — предложил Габриэль.

— На все-то у тебя есть ответ. А лично я хочу подраться как следует. И скучаю по Изюминке. Скучаю… Почему мы не можем идти все вместе?

Габриэль осадил Ателия и оказался вровень с горцем.

— Потому что, если я облажаюсь, все, кто идет впереди, умрут. И кто-то должен быть наготове, чтобы продолжить. Сейчас это Изюминка.

— А, — сказал Том. Кажется, он впервые не нашел слов.

— Выведи пугал вперед, — велел Габриэль. — И возьми Ариосто.

— Заметил, что звезды почти не двигаются? — спросил Мортирмир Плохиша Тома.

Горец поднял бровь.

— Да вроде как нет.

Мортирмир смотрел на небо.

— Все врата должны открываться в разное время, — медленно произнес он. — Астрономическое время? Герметическое? Томас, я даже не заглядывал в эфир в последнем месте. Ну так, одним глазком. Но это разные миры.

— Да, мне говорили. — Том улыбнулся.

Мортирмир его не слушал, он вообще редко слушал людей.

— Дэн Фейвор смотрел на врата примерно семь часов назад. Тут была ночь. И тут до сих пор ночь, никаких признаков рассвета.

Габриэль появился из освещенногосвечами красного шатра в летном костюме. Насколько хватало глаз, везде стояли шатры: для офицеров, ремесленников и поваров. Мужчины, независимо от своего положения в обществе, спали на земле, мягкой, немного рыхлой и пахнущей пряностями, но в странном свете выглядевшей довольно приятно.

— Ты полетишь в темноте, — сказал Том Лаклан. — В чужих мирах, посреди ада, где наверняка живут черти, ты собрался полетать.

— Да, — ухмыльнулся Габриэль.

— Ты с ума сбрендил, — ласково сказал Том. — Вот бы и мне такого зверька. Мы бы помчались куда глаза глядят и нашли бы себе неприятностей.

Габриэль рассмеялся так громко, что пошатнулся и схватился за плечо удивленного магистра.

— Том, мы прошли маршем через ад. Тебе точно нужны какие-то еще неприятности и приключения?

— А и правда. — Том тоже рассмеялся.

— Майкл собирается спать. Том, ты за главного. — Габриэль хлопнул горца по руке.

— Ладно уж, — усмехнулся Том, — сделаю все, что смогу.

Габриэль взобрался на Ариосто, уже утомленный за день в седле. Он знал, что где-то в двух мирах тому назад едва ли наступил вечер. Но у него в голове уже была полночь.

«Люблю тебя!»

«И я тебя люблю, братик».

«Пахнет смешно. Все странное. Воздух странный».

«Дай мне полчаса».

«Нет! Полетели!»

Ариосто подпрыгнул в воздух. Склон холма был достаточно крут, чтобы дать ему возможность взлететь, и вот он уже оказался в восходящем воздушном потоке, и его крылья, почти невидимые в ярком звездном свете, радужно мерцали. Он ерошил управляющие перья.

«Выше, — приказал Габриэль. — Я хочу посмотреть».

Они поднялись. Когда стало холодно — так, как дома на определенной высоте, Габриэль сосредоточился и воспроизвел первые такты заклинания Аль-Рашиди против одайн. Они нужны были, чтобы найти и отметить врага, а Габриэль сделал из них отдельное заклинание — чтобы увидеть все, что можно увидеть. Получалось плохо, неуклюже, как будто он только что выучил это заклинание или ему не хватало сил — а их хватало.

Заклинание либо не сработало, либо ничего не нашло. Тогда он сделал то, чему научил его Мортирмир, — он искал молчаливые таланты, ловя движение в токах силы.

Он впервые взглянул в эфирное пространство этого мира, и его поразили пустота и отсутствие цвета.

За железными воротами все было темно-коричневым. Он осторожно приоткрыл ворота и выглянул: коричневый был везде, распределен почти равномерно. Золотые прожилки силы встречались очень редко.

Габриэль вынырнул в иную реальность. Пока он колдовал, Ариосто поднимался, и теперь он ничего не видел, кроме звезд над головой и нескольких костров внизу, очень далеко. Они походили на огоньки свечей.

Он направил Ариосто вниз.

«Осторожнее, друг. Я не знаю».

Габриэль остановился на высоте где-то в тысячу футов. Он видел границу между водой, лесом и вроде бы открытым полем. Он различал реку под лагерем и мост из костей.

Ниже.

Он опускался, пока не увидел дорогу, продолжающуюся за мостом, и полетел вдоль нее. Минуту или около того она была ясно различима, затем исчезла, а потом снова появилась — в виде широкой тропы или колеи.

Ниже.

«Еще спустимся, и могли бы уже ногами идти», — пожаловался Ариосто, но послушно снизился еще на сто футов, и они бесшумно скользили в зарослях высоких папоротников, а потом оказались на открытой местности. Увидели холм, такой же высокий, как тот, на котором был построен их лагерь, а затем еще один ручей и еще один мост.

Виднелось ли справа слабое пятно цвета? Габриэль полетел дальше вдоль тропы, миновал три ручья, поднялся к насыпи и вдруг увидел дорогу. Такую же, как сквозь мир многоножек, ровную, хорошо мощенную.

Габриэль опустил Ариосто почти к поверхности дороги и пронесся вдоль нее, а потом начал с трудом набирать высоту.

«Тут воздух тяжелый».

Габриэль не очень понимал, что зверь имеет в виду, но отсутствие силы его беспокоило. Они поднялись достаточно высоко, чтобы Габриэль решил, что видит рассвет: слабый, очень слабый отблеск розового в бесконечном звездном свете.

А еще он разглядел конец дороги, еще одну пару пилонов из кости, похожих на огромные бивни умброта, возвышающиеся над…

Он видел яркий свет и что-то еще…

Он повернулся. Врата были открыты. Открыты.

Он накренился, пытаясь увидеть все вокруг одновременно, пытаясь найти врага. Он пролетел еще немного и заметил, как врата пропадают, если зайти к ним сбоку, пока не исчезают совсем. В реальности они были плоскими.

Он с невероятным усилием создал очень простое заклинание, получив способность видеть тепло. Врата горели, как солнце, и он не мог смотреть на них, заклинание отражалось от огромных папоротников, и он увидел, что врата были пусты. Ничто не могло пройти сквозь них. Точнее, ничто, что он мог бы увидеть.

Он снова развернул Ариосто.

«Ничего там нет, — сказал грифон. — Ничего съедобного так точно. А вот теперь справа что-то есть. Стадо».

«Где?» — подумал Габриэль.

«Там. — Ариосто слегка повернулся: — Это кто?»

Смутные пятна тепла походили на оленей или лошадей. Это почему-то успокаивало. И они были более чем в миле от дороги.

«Это не для нас», — объяснил Габриэль.

Ариосто сильно взмахнул крыльями, и они снова понеслись вдоль дороги. Насыпи уже не было.

«Что-то пыталось разрушить дорогу», — подумал Габриэль.

Наконец наступил рассвет, самый долгий и самый медленный рассвет в их жизни. Габриэль встал с походной кровати, оставив Бланш спать. Взял предложенную чашку кахве из рук Никодима, задернул полог и потянулся.

— Правда странно? Мы прошли через ад, чтобы спасти мир, а потом легли спать. Как будто просто отработали день на ферме.

— Да, ваше величество, — загадочно улыбнулся Никодим.

— Держу пари, ты это всем парням говоришь, — сказал Габриэль.

Никодим снова наполнил его чашку.

— Нет, ваше величество.

Габриэль вздохнул.

— У меня есть для вас сообщения. А сэр Роберт всю ночь был с зеленым отрядом. Он просит принять его лично.

— Сначала сэр Роберт, — решил Габриэль.

Длинная Лапища застал императора голым — тот умывался. Макгилли и Вудсток раскладывали его боевую одежду.

— Доброе утро, сэр, — сказал Длинная Лапища. Глупых титулов вроде «величества» Длинная Лапища не переваривал, как и большинство ветеранов-наемников. Они так никогда не говорили.

— Я жив, а на лагерь не напали, так что все в порядке, как я понимаю? — улыбнулся Габриэль.

Длинная Лапища протянул ему нечто, на поверку оказавшееся комком земли и мха.

— Земля наша, — сказал он. — Мы ходили патрулем до самых врат. Они открыты, там все в порядке. Но… на другой стороне саламандры.

Габриэль как раз мыл под мышками и застыл, обдумывая услышанное.

— А.

— Я прямо насквозь посмотрел, капитан. Они там, лагерем стоят. Там холодно. Стражи нет. Я как есть говорю. Наверняка они собираются пройти.

Взгляд Габриэля стал жестким.

— Пятнадцать миль или около того, — продолжал Длинная Лапища. — Мы могли бы остановить их прямо у врат.

— Нет, — отрезал император. — Дай полотенце, — сказал он Макгилли, а потом снова посмотрел на Длинную Лапищу: — Нет уж, пусть проходят. Врата должны быть нашими. Надо перебить их, а потом двигаться дальше, а не застревать в долгой изматывающей войне на узком фронте. Много их?

— Да мне откуда знать? Честно, капитан, я только заглянул и сразу свалил оттуда.

— Хорошо. Рубашку.

Макгилли протянул ему рубашку.

— Молодец, Лапища. Сколько у нас войска будет к утру?

— Весь малый отряд, конечно. Все пугала. Дю Корс завтракает снаружи, его люди пока идут. Ну и денек. — Длинная Лапища зевнул.

Габриэль надел брэ.

— И начинается такой же. Иди, поспи.

— Теперь там граф Зак патрулирует, — сказал Длинная Лапища, кое-как отсалютовал и вышел. Вместо него появился Мортирмир и передал Габриэлю сообщения:

— Читай.

Габриэль прочитал и закрыл глаза.

— Вот черт.

Бланш уже проснулась и высунулась из-за полога, испуганная его тоном.

— Что случилось?

Габриэль медленно глубоко дышал.

— Эш каким-то образом оказался у Лиссен Карак первым… Напал на наши чудесные окопы и уже захватил город. И… всех рабочих. — Он посмотрел на Бланш: — Все рабочие одержимы волей. Это значит, что Эш заключил с ней союз. Хуже было бы, только если бы он взял врата. Мирам мертва.

Его трясло. Бланш спустила ноги с кровати, подошла к мужу и поцеловала его.

— Дерьмо можно отстирать. Что бы Эш ни испортил, мы это исправим.

— Точно, — улыбнулся Мортирмир. — Ваши слова да Богу в уши, миледи. Мы столько всего прекрасного построим.

— Заклинание дракона не подействовало на волю, — сказал Габриэль.

— Позволь мне предположить… — начал Мортирмир.

Прежнее чувство юмора на мгновение вернулось к Габриэлю.

— Позволь мне тебя остановить?

Императоры должны быть стойкими.

Мортирмир не обратил на него внимания.

— Эта война за врата. За… за что бы они ни боролись, — он взмахнул руками, — это было очень давно, очень. Кто-то построил сеть герметических врат. Деркенсан прозвал ее Небесной дорогой, и мне нравится. Не очень точно, но все-таки. Эта Небесная дорога нужна была для объединения всех герметических рас. Но вместо этого она стала путем войны. Они все… — он посмотрел за дверь, — они как фехтовальщики-соперники, которые очень хорошо знают друг друга. У них есть всякие уловки, но им известен стиль друг друга. Ты научил меня этому, Габриэль.

Габриэль читал другие письма. Даже в момент ужасной беды его забавляло, что он получил сообщение от Алкея, который вел остатки имперской армии через Зеленые холмы. Сначала птица принесла это письмо в Арле, потом гонец верхом проехал через ад, чтобы доставить послание в армейский лагерь в мире, который его люди прозвали Арденом.

— Да, — сказал Габриэль.

— Заклинание дракона, как мы его называем, слишком сложное. Оно выстроено на множестве довольно небрежных базовых заклинаний, это сочетание сотен мелких заклинаний, которые никак не соединить как следует, и мне…

— По делу что-то будет? — спросил Габриэль, читая очередные плохие новости, и велел Макгилли: — Позови сэра Майкла.

— Да! — расстроился Мортирмир. — Мы собираемся все это изменить. Нам не нужно запоминать великие заклинания, зазубривая их составляющие, придуманные ирками и Стражами, которые мыслят совсем не так, как мы. Мы можем стереть это все и написать новые заклинания. Но именно потому, что никто этого не делает, можно выучить все реакции и использовать старые.

— Ну да, понял тебя. Но прямо сейчас мне нужно сразиться с армией из иного мира в третьем мире, и я уже примерно на два дня опаздываю спасти свой собственный. Но если ты прав, — он посмотрел в слегка безумные глаза Мортирмира, — если ты прав, Морган, то мы действительно чудовища, и драконы правильно делают, что нас боятся.

Морган рассмеялся.

— И вообще-то они правы. Знаешь, почему я использовал громоздкое заклинание Аль-Рашиди?

— Потому что знал, что оно сработает? — предположил Габриэль.

— Нет, — самодовольно ответил Морган. — Потому что я берегу серьезные вещи для настоящего боя.

Юный магистр чуть не подпрыгивал от волнения.

— А как у тебя с запасом сил? — спросил Габриэль. Вошел Майкл в армейском плаще поверх ночной сорочки.

— Ужасно, — признал Морган. — Здесь вообще нет силы. Все израсходовано.

— Израсходовано? Морган, ты уже говоришь непонятнее мастера Смита. Майкл, будем сражаться. Сегодня. Похоже, это армия саламандр. Очень быстры, горячи на ощупь, отлично обращаются с оружием.

Майкл вдруг улыбнулся.

— Значит, хотя бы одно из предсказаний Кронмира оказалось верным.

Габриэль взмахнул рукой, пока Анна натягивала рукав стеганой куртки на другую.

— Меня не интересуют планы наших противников прямо сейчас, независимо от того, насколько эти вопросы интересны с чисто интеллектуальной точки зрения. Меня волнует наш план. Мы вдруг начали от него отставать. За следующие врата придется сражаться, и пора выходить. Магии очень мало. Это будет просто драка.

— Все не так уж плохо, — сказал Мортирмир.

— Саламандры обладают серьезными талантами, — возразил император. — Взять, например, щиты.

Майкл уже держал в руке планшет.

— Порядок выступления?

Габриэль взглянул на набросок местности, который сделал Длинная Лапища.

— Я вчера видел этот холм. Там и дадим бой. Это будет скорее стычка, чем засада, и нам потребуется несколько часов, чтобы добраться туда.

— А нельзя подраться поближе?

— Здесь жуткая почва, — сказал Габриэль. — Холм окружает травянистая равнина, а в качестве травы выступают маленькие папоротники. Это страна для кавалеристов. Надо использовать рыцарей, вот я к чему.

Майкл кивнул, перерисовывая торопливый набросок на свой планшет.

— Наемники, дю Корс, пугала? — спросил он. — И попросить Изюминку послать вперед графа Симона.

— Нет, — возразил Габриэль. — Приведи Пайама и его мамлюков, если получится.

— Пять тысяч тяжелых всадников, — улыбнулся Майкл.

— С луками, — сказал Габриэль. — Наказание должно соответствовать преступлению.

Странный долгий рассвет продолжался, и отряд шагал в розовом свете. Они вышли из леса огромных папоротников или похожих на папоротник растений к холмистой равнине, поросшей пахнущей базиликом «травой», похожей на укроп. Еще там местами росло что-то, что выглядело как фенхель и пахло корицей.

Фрэнсис Эткорт стоял с графом Заком и объяснял передовым отрядам, куда идти. Веки у Зака набрякли, и он казался сердитым, как кошка, которую неправильно погладили. Плохиш Том предпочел не задирать его. Наемники пошли направо, через странную густую траву, и вверх, на главный холм. Мортирмир уже стоял наверху с императором и штабом, императорский штандарт трепетал на порывистом ветру. Двести нордиканцев спали в траве.

Император изучал поле битвы вместе с цезарем Георгием Комнином. Полевая кузница, которую растопили привезенными из Арле дровами, весело пыхтела за штандартом. Три харндонских оружейника заклепывали латную юбку сэра Майкла, а Эдвард делал заклепки из проволоки, и наковальня пела под молотом; Герцог одевался, а Анна Вудсток, уже надевшая доспех, учила Марси, одну из подмастерьев, варить кахве в маленьком медном горшке по-ифрикуански, как пили император и его офицеры, — погуще и с медом.

Макгилли и новый паж, Хэмуайз, очень-очень юный, чей-то младший сын, облачали императора в летный костюм, а Тоби ел яблоко и раздавал им указания.

— Нет, Георгий, — говорил император. — Если они не захотят драться, мы их пропустим.

Анна Вудсток принесла поднос с маленькими роговыми чашечками кахве и предложила всем. Мортирмир отхлебнул, расплылся в довольной улыбке и залпом допил остаток.

— Я думаю, ваше величество ошибается, — сказал цезарь и отпил кахве. — Мне кажется…

— Продолжайте, — поднял бровь Габриэль.

— Что, если они возьмут наши врата? — спросил Комнин. — Зачем рисковать?

— Времени мало. И я уверен, что Кларисса и ее превосходный хор скромных магов удержат врата, не говоря уж о коннетабле и гарнизоне.

Габриэль смотрел, как зеленый отряд и вардариоты идут дальше по равнине. Временами их выдавал блеск металла. Комнин поднял чашку, оглядел внутренний круг и пожал плечами.

— Это довольно рискованно, — осторожно сказал он.

— А что не рискованно? Я вас понимаю, но у нас просто нет времени.

— Половина гарнизона Арле смешалась с алеманскими рыцарями. А королева Арле стоит примерно в шестидесяти футах отсюда. Прошу прощения, никто другой не осмелился этого сказать.

Габриэль Мурьен громко заковыристо выругался, обернулся и посмотрел на свой отряд. Теперь он сразу увидел стройную фигуру в превосходных доспехах. Это была Кларисса де Сартрес, которая стояла рядом с Филипом де Бозе. Он стиснул зубы, исподлобья посмотрел на Комнина и принужденно рассмеялся:

— Кажется, я и правда император. Раз уж подданные от меня что-то скрывают.

— Любой, у кого есть доспехи, хочет быть с нами. — Плохиш Том выпил свой кахве, — делать великие дела. И как их винить?

— А почему никто не хочет умереть в своей постели? — покачал головой Габриэль. — Ладно. Анна, передай королеве Арле чашку кахве, мои добрые пожелания и скажи, что она слишком высокая для пажа, а с такими доспехами вполне может быть рыцарем. Но мое решение остается прежним: если мы сможем избежать сражения путем маневра или переговоров, мы это сделаем.

Мортирмир опустился на колени и ковырял незнакомую траву столовым ножом. Все к нему привыкли и не обращали внимания. На мгновение он задумался, а затем направился туда, где лучники копали ямы в упругом дерне, а потные пажи расставляли колья, которые привезли обозом из Арле.

— Мы можем устроить засаду, — сказал Комнин.

— Я то же самое говорю, — добавил Том.

Император холодно поклонился подошедшей королеве Арле, лицо которой пылало, как медленно поднимающееся солнце.

— С точки зрения морали устроить засаду на армию из иного мира в третьем мире без предварительного предупреждения — это примерно то же самое, что напасть на незнакомца в переулке, убить его и забрать кошелек.

— Да, — согласился Том Лаклан. — И что?

Майкл, с которым все еще возились оружейники, захохотал.

— С каких пор ты стал таким совестливым?

— А вот стал! — огрызнулся Габриэль. — Это вы во всем виноваты. Мне приходится притворяться могущественным и благодетельным императором.

Не давая напряжению стать еще сильнее, подъехал на усталом пони Длинная Лапища, почтительно поклонился императору и показал на равнину.

— Началось. Они уже идут. Выслали разведчиков, дюжина на дороге, по пятьдесят с каждой стороны.

— Как сражаться с саламандрами? — спросил император.

— Они очень горячие и очень крепкие, но броня не лучше, чем у людей. У того, с кем мы дрались, доспехов не было. Очень быстрые, как я или даже быстрее. — Длинная Лапища говорил, не осознавая собственного высокомерия. Он был блестящим мастером фехтования, настолько быстрым, что многие неплохие воины отказывались с ним тренироваться.

— Маги? — спросил Майкл. Герцог стоял рядом с ним на коленях и проделывал новые дырки в новом кожаном ремешке.

— Тот, с кем мы сражались, выпускал одну мощную молнию, ярко-красную, я таких раньше не видел. И так несколько раз. — Длинная Лапища виновато развел руками: — Про щиты ничего не знаю, но, наверное, были. А где Браун?

— С Изюминкой. — Габриэль подергал себя за бороду. — Сейчас они на дороге сюда.

— Регент Галле только что вышел на поле боя, — сказал Длинная Лапища. — Сэр Павало миновал врата и гонит своих мамлюков вперед. — Он огляделся, не обращая особого внимания, насколько высокопоставлена его публика. — Самое главное, что они умеют отращивать конечности.

— Очень быстры, трудно убить, нет металлической брони, и нужно обязательно добивать, — подытожил Габриэль. — Сообщите всем войскам. Пугал ставьте прямо здесь, на вершине. Они будут наковальней.

— Мы вроде не собирались сражаться, — насмешливо сказал Майкл.

— Гонца сюда, — велел Габриэль.

Через несколько мгновений появился имперский гонец. Император кивнул ей.

— По этой дороге движется армия саламандр. Я хочу начать с ними переговоры.

Габриэль написал записку и передал ее гонцу. Та поклонилась, села на предоставленную ей лошадь, взяла длинную белую пику с бело-зеленым вымпелом и поскакала безоружной.

— Смелая, — сказал Габриэль.

— Чокнутая, — согласился Том. — Ты расстроишься, когда ее убьют и съедят?

— Да. Господи, как меня все сегодня поддерживают этим утром, это что-то.

Габриэль позволил себе долгий вздох облегчения, когда крошечное облачко дорожной пыли показалось в розовом полумраке. Посланница возвращалась. Она покраснела, плащ развевался за ней, как крылья.

Она спрыгнула с коня и опустилась на одно колено. Уголек в руках Адриана Голдсмита поспешно забегал, зарисовывая беспокойное животное.

— Ваша светлость, мы не сразу нашли… общий язык. — Она посмотрела императору в глаза. — Они знают низкую архаику, но отказываются говорить на ней. Называют ее языком рабов.

Габриэль приподнял бровь, а потом покачал головой.

— Несмотря ни на что, ты совершила великое дело.

Она снова покраснела, на этот раз от удовольствия.

— Ваше величество, я признаю, что была в ужасе. Но они оказались очень вежливыми. Помогла древняя традиция зелено-белого знамени, одно из существ несет такое же.

Лицо Габриэля скривилось в пародии на улыбку.

— Значит, мы сможем встретиться и договориться?

— Нет, сир. Они строятся для сражения с вами. Их совет выразил удивление тем, что вы так быстро продвигаетесь, и удовольствие от того, что они так скоро смогут участвовать в «состязании», как они выразились. Ваше величество, если честно, я едва их понимала. Все они говорят одновременно. Меня представили совету, но я не могла отличить советников от пехотинцев. Они могут быть любого роста: кто-то выше лорда Лаклана, а кто-то меньше сквайра Вудсток. Меня не оскорбили и не нападали на меня, но тот, кому меня представили, знает все о людях. — Она сделала паузу. — Когда мы сумели договориться, сир, он спросил, кто я: мясо для червей или раб.

— Приведи Мортирмира, — сказал Габриэль Майклу.

— Он лепит куличики из грязи вместе с лучниками, — усмехнулся Комнин, но отправил одного из своих людей за магистром.

— И? — спросил Габриэль.

— Когда они узнали, что я человек, они сказали, что я должна стать рабом ради своего же блага. Но они не сделали ничего дурного. — Она поклонилась.

Вперед вышла Сью. Она была в мужской кожаной куртке и шоссах из плотного шелка, но отнюдь не выглядела мужчиной. На бедре у нее, на поясе из золотых звеньев, висел тяжелый кинжал. Поймав взгляд императора, она остановилась, уперев руку в бок.

— Да, Сью?

— Капитан, эта трава убивает лошадей. Не позволяйте им есть. Лайла Кроуберри думает, что дым тоже вреден. Мы развели несколько костров для готовки и теперь копаем ямы поглубже. Но слой земли очень тонкий.

Габриэль выругался. Они долгие месяцы обсуждали, что люди будут есть, и рассказывали, как опасны могут быть чужие миры, но лошади, мулы, ослы и быки все равно продолжали опускать головы и жрать все, что видели…

— Сколько мы потеряли?

— Пятьдесят? Сто? Надо сказать всадникам, чтобы не давали лошадям есть.

Том Лаклан направился к коновязям, все оруженосцы и пажи в пределах слышимости — тоже. Подошел Мортирмир.

— Что там с вашими кострищами? — спросил он Сью.

— Пять дюймов земли, а дальше камни.

— Камни? — переспросил магистр.

— Ну, не совсем. Дерьмо всякое старое, черепица…

— Мы находимся в городе, — сказал Мортирмир. — Холм, на котором мы стоим, это просто груда щебня высотой в пятьсот футов, а то и больше. Земля здесь плоская. Вон та гора тоже когда-то была огромным городом, или дворцом, или гигантским храмом.

— Господи Иисусе, — пробормотал сэр Майкл.

— А что случилось? — спросила Сью.

— Не знаю. Тут нужно несколько поколений, чтобы все раскопать.

За следующие два часа подошел дю Корс и выстроил галлейских новобранцев слева от холма с округлой вершиной. Закончив, он поехал к императору и теперь стоял рядом с ним вместе с большинством рыцарей, входивших в неофициальный внутренний круг, а также с большинством магов.

Мортирмир проковырял в дерне несколько лунок и теперь оживленно беседовал с астрологами. Было видно, как он делится с ними силой. Потом он подошел к императору.

— Мы будем сражаться почти без доступа к эфиру, — заявил он.

Император кивнул, наблюдая за противником. Они двигались по следующей линии холмов. Правое крыло все еще скрывалось в густом папоротнике вдоль дороги, среди небольших холмов, похожих на пальцы на руке. Именно их он видел с воздуха в странной темноте.

У вражеского строя были центр, правый и левый фланги. Не так уж иначе у них все устроено. Прямо напротив центральный вражеский отряд стоял на холме: плотный строй казался чуть больше его собственного с учетом наемников и пугал. Они держали в руках флагштоки с вымпелами, какими-то радужными вспышками и даже одним скелетом. Разведчик сказал, что это скелет ирка.

Справа их обходил четкий клин, явно собираясь зайти с фланга. Император показал туда.

Плохиш Том уже сидел в седле:

— Приглашу-ка я их к нам на огонек.

— Остается надеяться, что Длинная Лапища умеет читать наши мысли, — сказал император.

Дю Корс тоже садился на лошадь.

— Просто скажи парням держаться. Это самый обычный древний строй. Вон их резерв, вон фланги. Видите? Слева у них бардак какой-то, понятия не имею почему. Если бы дорога была получше, они бы выстроились точно так же, как справа, узким клином, постепенно расширяющимся, чтобы дать себе больше пространства для маневра. — Габриэль указывал на врагов белым жезлом, который ему подала Анна. — Видите?

— Разумеется, — самодовольно ответил дю Корс.

— Если мы сможем остановить первую атаку, они наши, — сказал Габриэль. — Ну, мне так кажется. — Он с тоской посмотрел на своего посыльного: — Это довольно расточительно, господа, но я настоятельно рекомендую прервать их атаку с использованием рыцарей, чтобы пехоте было проще. Все слышали, что сэр Роберт говорил о саламандрах. Магии у нас почти нет.

Он заметил Эдварда, который стоял в стороне и явно хотел что-то сказать.

— Да, Эдвард?

— Сир, мы можем в них стрелять, они в нашей досягаемости. — Эдвард поклонился.

— Со всем удовольствием. Постарайся разбить острие правого клина. — Он посмотрел на Комнина: — Если пушкарям немного повезет, я попрошу вас поскакать за ними и использовать луки. Пожертвуем расстоянием ради выигрыша времени. Они примерно так же быстры, как лошади. Считайте их кавалерией.

— Аве, император, — улыбнулся Комнин.

— Если заметите раненых саламандр, рубите им головы, — угрюмо продолжил император. — Чему быть, того не миновать.

Сэр Майкл нахмурился. Габриэль прошел за дымящуюся кузницу. Ателию только что вбили новый гвоздь в подкову, а рядом ждал Ариосто. Грифон казался нездоровым, блестящие радужные перья потускнели, розово-лиловый язык вывалился изо рта, и Ариосто сидел сгорбившись, как огромная кошка, в низких папоротниках.

«Тебе жарко, дружок?»

«Тут нечем дышать. Не нравится это место. Хочу домой».

«Боюсь, сначала нам придется подраться с саламандрами, милый».

Грифон потянулся, и черные острые как бритва когти вонзились в глину.

«Сделаю все, что смогу. Страшно».

Габриэль погладил мягкие перья у него на голове, а потом хорошенько почесал Ариосто спину, особенно там, где перья сменялись мехом. Он отдал грифону часть своего запаса сил, и тот тут же воспрял духом.

«Отдыхай, милый. Я возьму лошадь».

«Не хочу тебя подводить, но падать с неба еще меньше хочу».

— Приготовь боевой доспех и Ателия, — велел Габриэль Анне Вудсток. — И побыстрее.

Подошел Мортирмир и спросил:

— Ты выходил здесь в эфир?

Габриэль кивнул, наблюдая за противником.

— Да. Очень скудный, как будто пятнами, и совсем не такой, как дома.

— У энергии нет цвета. Нет зеленого. Очень мало золота. — Мортирмир пожал плечами. — У нас будет только та сила, которую мы приберегли.

— Враг окажется в такой же ситуации, — сказал Габриэль с уверенностью, которой не чувствовал.

Мортирмир наблюдал за центральным отрядом врага.

— Вот тут большинство сильных заклинателей. Но они все умеют колдовать, все до единого. Это герметическая раса, как драконы. И я боюсь, что они лучше знают местность. Ну, герметическую.

Габриэль снова кивнул.

— Здесь есть один очень сильный цвет, — сказал Мортирмир.

Габриэль нахмурился. Вудсток отдавала приказы своему небольшому отряду. Хэмуайз принес корзинку с золотой броней, а Калли притащил другую. Калли расстелил свой плащ, и они начали раскладывать доспехи. Макгилли убрал летный шлем и удобную бригантину и заменил их золотой кирасой.

Центр вражеской армии быстро приближался, растекаясь по земле, как волна в штормовом море. Фланги отставали.

— Это какой? — спросил Габриэль Мортирмира.

— Черный, — сказал Мортирмир.

Габриэль ощутил во рту вкус желчи.

— Сила есть сила, — пожал плечами Мортирмир.

Габриэль скривился, пока ему надевали поножи.

— Вообще-то нам известно о черном совсем другое.

— Я буду с твоим отрядом, — ответил Мортирмир, изобразил поклон и пошел к боевому коню.

Справа от него бабахали пушки Эдварда. Порывы ветра разносили запах тухлых яиц. С левого фланга врага вспыхнула дюжина красных молний. Мортирмир убрал их, почти не расходуя сил.

Затем что-то мигнуло, и вселенная остановилась.

Руки Мортирмира взлетели вверх.

Габриэль обнаружил, что лежит на спине. Анна Вудсток лежала поперек него, а Макгилли стоял на коленях, держась за голову. Габриэль вздохнул, согнул ногу и поднялся. Мортирмир помог Анне слезть с него. По центру поля боя тянулась длинная полоса, обожженная дочерна; края светились красным, и даже зеленые папоротники местами тлели. Висел густой удушливый дым. Люди на холме кое-как поднимались на ноги.

Морган снова раскинул руки.

— Мне не помешала бы помощь, — пробормотал он.

Габриэль вошел в свой Дворец, чувствуя странный сухой воздух местного эфира. Отсюда казалось, что Мортирмир стоял на равнине, прикрытый огромным щитом, и сдерживал невероятных размеров заклинание, похожее на волну, готовую захлестнуть их всех. Весь запас силы пролился, как вода сквозь пальцы, когда он помог Мортирмиру, а потом поставил щит надо всей армией. А затем они, как два лесоруба, сбрасывающие с плеч бревно, вдвоем провели заклинание врага дальше, над собой, и позволили ему рухнуть в низину за холмом, чуть в стороне от стоящего там обоза.

Габриэль оглянулся и увидел линию огня длиной в две мили. Мортирмир уже наносил ответный удар. Огненные шары слетали с его пальцев: десять, еще десять, а потом, почти мгновенно, еще десять. И снова.

Пушки опять выстрелили. Габриэль увидел, что ядра попали в змееподобных монстров на левом фланге и проделали в их рядах глубокие бреши.

— У них гораздо больше силы, — сказал Мортирмир. — Они просто пытаются нас измотать.

Центр вражеского строя приближался почти со скоростью бегущей лошади. Правый фланг, идущий прямо на дю Корса, только что выбрался из зарослей папоротника и лиан, окружавших дорогу. Пехота дю Корса оказалась ближе всего к тому месту, где все-таки взорвалось вражеское заклинание; ряды алебардистов и арбалетчиков менялись местами, знамена над ними дрожали. Им явно было не по себе, и Габриэль беспокоился.

Прямо напротив него…

Целый лес красно-розовых молний потянулся к его копейщикам.

Он увел молнии в землю размашистым заклинанием, а три штуки сумел перенаправить обратно в саламандр. Они летели с невероятной скоростью, и его контратака оказалась слишком быстрой или слишком неожиданной, чтобы отразить ее, молнии разорвались в двухстах шагах, и наступающая вражеская волна раскололась.

Герцогиня Вениканская в своих великолепных доспехах вышла из рядов пугал.

— Несутся как бешеные собаки! — взревела она. — Стоять насмерть!

Огненные шары Моргана двигались неспешно, примерно как стрелы. Габриэль знал, что первая их волна представляла собой просто иллюзии, почти не требующие энергии, и не обманула противников, но вот со второй волной они почему-то не справились, отразив всего четыре шара из десяти. Остальные лопнули, затянув армию пеленой густого липкого дыма с запахом горящего битума и обугленного мускатного ореха. Но, кажется, никакого вреда они не причинили.

— Они невосприимчивы к огню, — сказал Мортирмир. — Черт.

Внизу, в низине между холмами, схоларии Комнина неслись вперед, на беспорядочный левый фланг врага, который сумел уже обойти Габриэля справа. Красная молния вышибла дюжину всадников из седел, а потом полетел первый залп стрел, а за ним и второй — схоларии стреляли на скаку. Саламандры были застигнуты врасплох. Кто-то бросился навстречу всадникам, кого-то стащили с лошади и убили, но через несколько мгновений кони уже сами топтали чудовищ.

Запела труба, схоларии развернулись и снова выстрелили.

В центре враг остановился шагах в двухстах от пугал и значительно ниже их.

— Вы уже умерли и побывали в аду, — кричала герцогиня, — вам нечего бояться!

А вот Габриэлю было чего бояться. Саламандры оценили свои потери и сомкнули ряды. У них были щиты, копья или мечи, и они размахивали ими, освещенные странным розовым светом. Низкий стон пронесся по их рядам слева направо, как будто был точно рассчитан. Люди крестились.

Габриэль успел заметить, что у многих саламандр были белые или серые доспехи, вопреки рассказам. Из рядов врага выступила саламандра с огромной белой раковиной, подняла ее и подула, извлекая хриплый звук. Тысяча красных молний вылетела одновременно, плотным залпом, который должен был сокрушить их щиты. И он это сделал. Щит Мортирмира лопнул, разлетевшись в клочья, а в щите Габриэля появилась дыра размером с шатер. От этого заклинания погибло не меньше двух сотен пугал.

Но строй не дрогнул. Одноглазые мужчины и женщины шагали вперед, закрывая бреши, оставшиеся на месте обгоревших мертвецов.

— Сомкнуть ряды! — кричали офицеры, и строй пик остался по-прежнему плотным.

Снова зазвучал хриплый рог. Габриэль влил накопленную силу в щиты, бледная копия первого заклинания застыла в новом, как будто ковер защиты ткали в реальном времени. Но на этот раз он работал вместе с Мортирмиром, а также с обоими астрологами и всеми остальными заклинателями на вершине холма.

Залп, опять же, был прекрасно скоординирован. Щиты держались. В основном. Но Габриэль тратил силу налево и направо, с безумной скоростью, и никак не мог преобразовать сырую энергию, чтобы восполнить запасы.

Схоларии Комнина сделали еще один выстрел и поскакали назад, обнажив правую часть отряда. За ними остались лежать сотни мертвых или умирающих саламандр, и пушки стреляли снова, круглыми ядрами, и было видно, как вздрагивают саламандры при виде смертей…

…и конница Комнина вернулась, как слетаются мухи на труп, промчалась вплотную к строю и еще раз выстрелила.

Габриэль услышал собственный голос, отдававший приказ:

— Выводите рыцарей.

На него как раз надевали наручи. И одновременно он был в своем Дворце и колдовал. Вражеский центр выступил вперед разом, как по сигналу, в почти идеальном порядке, издавая клич, похожий на крик совы. Морган выпустил дюжину стрел белого огня и два сгустка странного радужного света. Свет прошел сквозь строй врага. Казалось, что он растет и расползается по одному участку и никак не влияет на другой.

Вдруг Мортирмир оказался в его Дворце.

— Клади слой вот так… так, как листья на деревьях. Туда, туда, братья. Все за мной! Туда!.. Габриэль, у них гораздо больше силы! Мы не можем продолжать этот обмен заклинаниями. Ты должен выиграть в реальности!

В реальности новый щит вырос из-под земли перед центром строя, словно сверкающий лес сказочных деревьев. Саламандры остановились менее чем в ста шагах от них. Тварь с большой опаловой раковиной вышла вперед и подула. Тысячи огненных стрел ударили в сверкающий лес.

Сотня пугал упала. Вдовы переступали через мертвых мужей, кто-то отодвинул в сторону мертвую жену, чью голову расколол красный огонь, мальчик поднял копье, чтобы острие не упиралось в обугленный труп его отца.

— Сближаемся! — Приказ звучал как боевой клич, и люди качнулись вперед.

— Мы должны напасть, — сказала Жизель. — Если они из плоти и крови, лучше нападать, чем ждать.

На Габриэле шнуровали левый наруч.

— Копье, — велел он, — шлем. Да, Жизель. Еще один залп, и мы нападаем.

В эфире он сообщил всем заклинателям, связанным с ним:

— Мы нападаем. Будьте готовы. Это не конец.

— Деркенсан! — крикнул он.

— Нордиканцы! — взревел Харальд Деркенсан. Нордиканцы лежали в нескольких шагах от пугал. Теперь они встали и жестами убийц, которыми они и были, сбрасывали свои великолепные плащи на землю. Некоторые размахивали топорами, большинство смеялись, кто-то отпивал из фляги. Вскоре они стояли вокруг своего императора.

— Я пойду с нордиканцами, — сказал Габриэль Фрэнсису Эткорту. — Подождите, пока мы не остановим их атаку, или не проломим их строй, или нам не станет совсем плохо, — и нападайте.

Плохиш Том руководил лучниками. Весь отряд выдвинулся вниз по склону, а за ними шли пушкари.

— Готово, — сказала Анна, слегка хлопнув Габриэля по наплечнику. Макгилли надел шлем ему на голову, а Хэмуайз застегнул подбородочный ремень. В них во всех летел очередной залп красных молний. Блестящий лес лишился листьев.

Мортирмир покачал головой.

— У нас заканчиваются силы, — сказал он. — Я не смогу вынести еще один залп. Прости.

Нордиканцы лежали обугленные, как котлеты, вместе с дюжиной пугал. Юный Хэмуайз стоял, глядя на мертвеца рядом с собой.

— Копье! — крикнул Габриэль.

Мальчик передал ему копье на вытянутых руках. Анна захлопнула его забрало и встала за ним с мечом в руках, плечом к плечу с герцогиней Вениканской с одной стороны и Харальдом Деркенсаном с другой. До врага оставалось сорок шагов.

Тварь с великолепной раковиной снова вышла вперед.

— Калли? — позвал Габриэль.

Калли протиснулся мимо своего капитана, нацелил лук в небо, мощные плечи напряглись, а затем расслабились, спина искривилась, и он выстрелил, походя на арфиста, играющего на волшебной арфе. Стрела Калли попала в колдуна, войдя прямо над белым нагрудником. Саламандра споткнулась, а потом упала, сраженная тяжелой стрелой.

Несколько красных молний долетели до холма. Затрубили трубачи, и пугала и наемники пошли в атаку, наемники чуть впереди. Лучники стреляли непрерывно, а пушкари Эдварда остановились и дали залп всего в двадцати шагах от скелета, служившего штандартом.

Но Габриэль ничего этого не видел. Когда вихрь разрозненных красных молний полетел в сторону холма, они с пугалами выдвинулись вперед, пользуясь всеми преимуществами высоты. Колдун перед строем врага попытался встать на ноги, но Калли воткнул в него еще стрелу.

В десяти шагах от врага Габриэль понял, что их доспехи из мрамора. Это ни черта не имело значения, разве что делало врага из иного мира еще ужаснее и непонятнее. Ему хотелось бежать вперед, атаковать, использовать все преимущество холма, отпустить себя на волю… но, думая эти мысли, он удерживал свою часть герметического щита, потому что красные молнии продолжали лететь. В пяти шагах от врага ему пришлось прекратить заклинание: мешали волна страха и неизбежность ужаса. Саламандра напротив него, черноглазая, с красно-бурой кожей, подняла костяную флейту.

Габриэль был слишком далеко от своего Дворца и поэтому отбил стрелу копьем. Но сотни пугал погибли в последнем торопливом залпе алого огня, несмотря на щиты и явное отсутствие координации среди врагов. Пораженные падали и горели.

Еще одна шеренга копейщиков спустилась с холма.

Копье Габриэля ударило, и первый противник упал, разрубленный пополам наискосок. Из него потекло что-то черное, коричневое, горячее, как расплавленная смола.

Копейщики строились — от десяти до пятнадцати шеренг, по пять копий на каждый квадратный фут. Те саламандры, которые были достаточно глупы, чтобы стоять и пытаться отбить копья, гибли, как будто пораженные стальными искрами, летящими из человеческого костра. Сотни монстров пали — преимущество в скорости не действовало при недостатке места, они были ниже ростом и стояли ниже по склону. Они отступили, а потом, будучи смертными, дрогнули. Габриэль как раз изобразил великолепный dente di ciangare, перерезав каменный топор противника, его рукоять, мраморный нагрудник и голову одним могучим и неудержимым ударом. Он посмотрел налево через узкую щель в своем забрале и увидел, как пугала ровно движутся вперед.

— Стой! — крикнул он, поравнявшись с Жизель.

— Это еще почему?

— Остановись и возвращайся на вершину холма, — крикнул он ей в лицо и побежал туда, где нордиканцы сошлись в бою с саламандрами и крушили их топорами. Фрэнсис Эткорт пронесся мимо нордиканцев справа, ведя за собой рыцарей, и они в сотне шагов вниз по склону врезались в бегущих саламандр. Том Лаклан уже остановил лучников и пушкарей. Правый фланг саламандр был абсолютно обнажен, левое крыло осталось далеко позади, и им всерьез угрожали схоларии, но саламандры начали швыряться пламенем в людей с пищалями, которые шли как на параде, и заливали их огнем.

— Вот дерьмо, — прорычал Том. — Дайте мне кого-нибудь убить.

— Раненых добивай, — рявкнул сэр Майкл и обезглавил лежащую на земле саламандру: та получила глубокую колотую рану, которая затягивалась на глазах.

— Назад на холм! — крикнул Габриэль ему в лицо, брызгая слюной. Он забыл, как открывается забрало, но отдать приказ было нужно.

— Нет! — крикнул Том. — В погоню!

— ВЫПОЛНЯТЬ! — взревел Габриэль, как раненый медведь. Голос он сорвал, но Том вздрогнул.

Габриэль повернулся к Анне Вудсток:

— Ателия сюда!

Хэмуайз умчался.

— Где Макгилли?

— Мертв, — ответила Анна ровным голосом. — Милорд.

Все это длилось слишком долго. Люди останавливались, чтобы обезглавить саламандру, попить воды, посмотреть в пустоту. Пугала понесли тяжелые потери, особенно в первых рядах, где стояли командиры и обученные солдаты. Остались худые крестьяне, прошедшие десятидневную подготовку.

Габриэль на мгновение закрыл глаза. Он не мог на это смотреть. Голос Жизель взлетел над полем боя:

— Назад! Назад, mes enfants^[149]! Мы еще не закончили.

Габриель открыл глаза, а пугала развернулись и поползли вверх по холму. Наемники шли в идеальном строю, разве что пищальники разбились на отдельные кучки и побежали назад, где стоял Эдвард с развевающимся знаменем.

Габриэль увидел мальчика со своим конем и побежал им навстречу, глубоко зарываясь сабатонами в дерн. Он постоянно смотрел в почти пустой эфир, ожидая атаки. Сил не осталось, он очень боялся крупного заклинания вроде того, скоторого враг начал бой.

Одна нога в стальном стремени, странное предчувствие — то ли разорванной нити, то ли надвигающейся опасности. Ателий радостно всхрапнул, ощутив его вес, Габриэль развернул коня, улыбнулся младшему пажу и галопом помчался на возвышенность слева, чтобы посмотреть…

Это была ловушка, и он понял все правильно — либо слишком поздно, либо как раз вовремя. Центр противника бежал, но как-то очень стройно, а фланги заворачивали внутрь, чтобы окружить его отряд и сожрать.

Но пугала вынули его голову из петли. Их строй был далек от совершенства, но они поднимались в гору быстрее, чем челюсти вражеских флангов успевали сомкнуться. Слева от него разгорелась отдельная битва. Знамя сьера дю Корса упало, арбалетчики держались, но в галлейской линии зияли огромные бреши.

Это не должно было ничего изменить прямо сейчас, пока арбалетчики и алебардисты держались. Потери были огромны. Их отбросило шагов на двести, а то и больше, фланги холма обнажились. Возможно, они не устояли, возможно, противники сделали именно то, что хотели, и стали осторожны. Габриэль даже восхитился их мастерством.

Он повернул лошадь и поскакал обратно по склону холма туда, где стоял Плохиш Том с наемниками и пугалами. Габриэль проехал перед ними, салютуя тяжелым копьем, и они кричали ему что-то радостное.

Вражеский центр прекратил движение и перестраивался. Фрэнсис Эткорт поднялся на холм. Похоже было, что он не потерял ни одного человека, что все рыцари остались в строю, только весь холм покрылся мертвыми саламандрами.

— Они очень хороши, — равнодушно сказал Габриэль Тому. — Они собирались убить нас красным огнем, но выступление центра было обманным маневром… как в бою на мечах.

— Да уж, — с отвращением поморщился Том. — Почему мы просто их не перебили? Давай, вперед, продолжай убивать.

— Я полагаю, что, когда они решат, что им не удалось обойти холм или прорвать наш центр, бой завяжется всерьез, — сказал Габриэль. — Где Зак? Где сэр Павало?

— Что тогда, просто держимся? — спросил Том.

Справа Комнин все еще наносил своим противникам страшный урон, и их запасы того, что позволяло создавать красный огонь, кажется, иссякали. Но в центре поднялся костяной штандарт, который сплотил врага, и заклинания полетели на них, как ветер.

Габриэль отдал то, что у него было, сохранив только небольшой резерв. Он работал с дюжиной магов и видел, как Мортирмир бросает сгусток силы в водоворот ада, пытаясь удержать лес света от бури хаоса…

По всему холму умирали люди. Погиб Фларч вместе с дюжиной лучников, упала рядом с ним иркская женщина Сайденхир, оказавшаяся так далеко от своего дома и деревьев. Злобный ветер проник под дрожащие листья света, созданные Морганом. Сэр Джованни Джентиле упал замертво вместе со своей лошадью, а лорд Робин, оруженосец Майкла, и Анджело ди Латернум лежали в папоротнике и кричали, как безумные, пока на них лился смертоносный огонь. Строй на вершине холма затрясся, словно под ударами ветра.

И тут со скоростью соколиного броска за спинами саламандр левого крыла появились вардариоты. Все изменилось мгновенно: только что левый фланг противника обошел правое крыло наемников, и их сдерживали только безжалостные и мужественные схоларии, а в следующий миг строй противника начал исчезать. Подобно львам, ворвавшимся в загон для скота, схоларии немедленно набросились на врагов. Они были беспощадны, как и вардариоты, и бегущих саламандр сносили клинки и копыта.

— Вон они, — сказала Жизель слева. И действительно, перестроившись и обойдя холм, центральный и правый отряды врага бросились в атаку со скоростью всадников. Габриэль побежал к остаткам своего отряда, исцеляя всех, кого мог, хотя сил уже почти не было. Вместе с молодой альбанкой, которую он не знал, они спасли проколотые легкие лорда Робина, но им пришлось оставить юношу лежать на земле.

Рыцари остановили своих лошадей. Справа от Габриэля махали лучники. Людей, которых он знал пять лет, оттесняли назад.

— Калли! Пусть стреляют! — крикнул он.

Калли побежал по открытому пространству. Три красные молнии летели к нему из вражеского строя, до которого оставалось всего сто шагов.

— Товсь! — взревел он таким голосом, как будто приходился отцом всем лучникам до единого. Дубовая Скамья повторила его команду.

Лучники зашевелились. Зубок смутился, обнаружив, что сделал два шага назад, и поспешно вышел вперед. Дубовая Скамья свирепо посмотрела на него. Он положил стрелу на тетиву, и ирк Эларан тоже. Выглядел ирк так, как будто перед ним вставали мертвые: глаза у него блестели, пальцы ослабли, но все же костяная стрела легла на место.

— Цельсь! — заорал Калли. — Пли!

Тяжелые стрелы летели вниз по склону и попадали в саламандр, которые подошли совсем близко. Габриэль стоял рядом с лордом Робином, наблюдая, как альбанская девушка вливает силу в Анджело ди Латернума, а потом посмотрел на пугал, которые стояли неподвижно, как скот, несмотря на свои потери.

Он поднялся на ноги, глядя влево. Что-то шло не так — еще сильнее не так, — он чувствовал какую-то неправильность, отсутствие звука.

Хэмуайз не давал Ателию опускать голову: огромный конь пытался сожрать мягкую зеленую траву. Габриэль снова вскочил в седло. Ноги уже ныли.

Теперь он был уверен, что опасность придет слева. Он посмотрел на Мортирмира, молодой магистр казался избитым, но работал. Габриэль понимал, что у него еще остались силы.

— Морган, давай за мной.

Он ехал вдоль строя пугал с тыла. Слышались крики и ворчание. Пугала умирали. Все ряды смешались. Со спины казалось, что ветерок шевелил древки копий. Майкл поехал за ним, и Кларисса, и Мортирмир, и Анна. Калли остался командовать лучниками. Габриэль пожалел, что рядом нет всего отряда наемников, что они шли именно в таком порядке, что рядом нет Гармодия, Танкреды или Петрарки, которые остались с арьергардом. Он жалел о тысяче вещей.

Он моргнул. Еще больше пугал погибло. У врага, казалось, был неиссякаемый запас сил. И по всему склону саламандры поднимались на ноги и тащились назад, к своим. Их раны зарастали. И они катились вперед, как море. Габриэль решил, что их войска тоже зашли сзади, фланги были усилены и казались такими же огромными, как вся армия, с которой он столкнулся час назад. Или это было десять минут назад?

Майкл посерел.

— Зак или Павало, — сказал Габриэль своему ученику.

— Они просто убивают нас магией! — крикнул Майкл Мортирмиру.

— Это не его вина. — Габриэль взял Майкла за плечо.

— А какого хрена он всегда такой самоуверенный? — выплюнул Майкл.

— Как и все люди, которых я знаю, — мягко сказал Габриэль. — Оставь это для саламандр, Майкл.

Мортирмир выглядел так, будто его ударили, но он отвернулся. Габриэль понял, что молодой магистр ушел в свой Дворец, и спросил себя, осталось ли у него хоть сколько-то сил в запасе. Новая волна монстров накатила на галлейцев, и вспышка доказала, что у врага-то силы еще есть. Некоторые арбалетчики еще отстреливались, но галлейцы явно проигрывали и не стали дожидаться наступления. Они потеряли одного человека из каждых пяти и поэтому подались назад, и правый фланг противника качнулся вперед, когда галлейцы побежали.

— Майкл, — сказал Габриэль. — Пусть Том нападает. Немедленно. Майкл погрозил саламандрам кулаком и бросился прочь.

— Кларисса, герцогиня. В атаку, продолжайте. — Габриэль махнул рукой, она отдала ему честь, но он уже подозвал к себе Мортирмира.

Он ехал позади пугал, чей фланг теперь был открыт.

— Морган! — крикнул он.

Магистр смотрел куда-то в себя, лицо у него словно плыло, но он все же повернул коня и последовал за императором. С вершины холма Габриэль увидел пыль на дороге слева от себя, и его сердце забилось быстрее. А еще он разглядел вновь развевающееся знамя дю Корса — за спинами врагов, справа.

— За мной! — крикнул он нордиканцам.

Несмотря на тяжелые кольчуги по щиколотку и огромные топоры, они мчались вместе с ним, как гончие на охоте, и он вел их налево, все дальше налево, в обход пугал, ожидающих смерти. Пятьсот длинных шагов, чтобы обойти их. Гонка.

Саламандры начали очередную атаку, их правый и центральный отряды смыкались тисками. По всему фронту бушевали пожары, а саламандры порой лезли прямо в огонь, и пламя лизало их.

Габриэль указал вниз, на нарастающую волну непобедимых саламандр, приближающихся к его левому флангу.

— Останови их, Харальд, — велел он. Около восьми тысяч саламандр. Около двухсот нордиканцев.

— Аве, император! — ответил Деркенсан и поднял топор.

— Прикрывай нордиканцев с флангов, пока можешь, — сказал Габриэль своему магистру.

Лицо Мортирмира стало жестким, взгляд сфокусировался. Он привстал в стременах и злобно улыбнулся.

— Ну, давайте попробуем вот это.

Он начал плести заклинание. Габриэль увидел смесь силы, золотой и черной. Черной.

— Так надо, когда в дело вступает дьявол, — с горечью сказал Мортирмир и выпустил заклинание на свободу.

Это был не огонь. Это был лед, и тысячи саламандр завопили в агонии, высохли и застыли под единственным ужасным ударом. Это была уродливая магия, жестокая и смертоносная.

Линия саламандр вздрагивала и останавливалась в пятидесяти шагах от пугал.

Жестокая улыбка Мортирмира сменилась полным удовлетворением человека, сеющего хаос.

— Encore^[150], - сказал он.

Это случилось снова. Теперь саламандры не только замерзали, но и взрывались. Враги стонали от страха… и ярости… и шли дальше.

Габриэль подумывал о том, чтобы запретить темное заклинание. И осудил себя за это, выругался и поскакал дальше, вниз по холму, к галлейцам. Они не были трусами. Да, они проиграли, но они не бежали, а бесцельно брели по полю, лишившись командования. Дю Корс отнял у них местных оруженосцев и рыцарей, чтобы собрать собственную кавалерию, и теперь горожане, музыканты, крестьяне и мясники пытались найти в себе силы создать строй под угрозой красного огня и смертоносных копий врага из иного мира.

Габриэль приберег немного сил на щит, но вместо этого использовал их для придуманного Морганом заклинания усиления звука. Он заглянул внутрь себя, слив все запасы, и даже здесь, в чужом мире, отнял немного у золотой цепи, которая все еще пульсировала жизнью, уходя в скудный эфир и давая надежду…

— Люди Галле! Вы нужны мне!

Он ехал вдоль толпы, размахивая мечом, хотя сам не помнил, когда его вытащил. Слева подъезжали рыцари. Они прошли через линию врага и ускакали слишком далеко, как делают рыцари всего мира, кроме военных орденов. Но теперь дю Корс кричал на них, и они мчались по краю строя саламандр, оставляя за собой след черной крови, и вставали в строй вместе с арбалетчиками.

Дю Корс спрыгнул с коня и опустился на колени, как актер, изображающий рыцаря, и Габриэль наклонился и шутливо шлепнул его по плечу. А затем бывший наемник поднялся и заревел, приказывая своим рыцарям спешиться. Арбалетчики и алебардисты двинулись вперед и встали стеной из стали и могучих мышц. Строй галлейцев вдруг оказался грозным.

Пугала были невидимы за отрогом большого холма, но нордиканцы и Мортирмир оставались там.

— Наступаем! — крикнул Габриэль, подняв забрало, и взмахнул мечом.

Знамя дю Корса взлетело, он двинулся вперед, и галлейцы пошли за ним. Люди запели. Они пели Те Deum, вспыхнуло красное пламя, но галлейцы не дрогнули и пели дальше. Харальд Деркенсан упал — ему снесли голову каменным топором. Морган Мортирмир выхватил меч, когда саламандра-знаменосец замахнулась на него древком. Он подождал удара, отбил его слева направо, срывая легким мечом тяжелое знамя, довернул бедра, и его левая рука вылетела вперед в ненужном неуклюжем ударе — он пытался выполнить прием, которому его учили. Но как только его пальцы коснулись твари, из нее хлынула вода, и она упала. Черные глаза успели вспыхнуть испугом от этой жуткой смерти. Мортирмир уже шел к следующей жертве.

Он слышал Те Deum.

Но черный огонь захлестнул его, и он не хотел останавливаться. Эта радость была сродни той, что испытываешь в постели, это больше, чем творение, больше, чем…

В его Дворце появилась Танкреда.

— Стой! — крикнула она.

Мгновение, которое ушло бы на последний крик смертельно раненного, исход битвы балансировал на лезвии Оскверненного меча.

Но этот меч был в руках сэра Павало, и он направил плавно изогнутый клинок за последний низкий холм, ударив во фланг и тыл армии саламандр.

Пока он шел, шло и время. Он разворачивал своих великолепно обученных всадников из узкой колонны в боевой строй, он продвигался незамеченным через дюжину оврагов и лес папоротников. Все это заняло слишком много времени.

Но теперь они появились, и это было как перелом в ходе болезни. Битва развернулась справа, пугала вошли глубоко во вражеские ряды, как кинжал, справа сражались малый отряд, победоносные вардариоты и схоларии, слева поток ополченцев и галлейских рыцарей пытался обогнуть противника с фланга. Красный огонь обрушился на армию людей, и они гибли. Но они умирали лицом к врагу, а те, кто уцелел, шли вперед. Саламандры застряли на одном месте, как жуки на булавке.

Меч опустился, разрезая только воздух, но шесть тысяч мамлюков двинулись вперед, замахиваясь саблями, идеальным строем, легко обтекая заросли папоротника или груды камней.

Земля начала трястись.

Габриэль оказался недалеко от того места, где линия галлейцев пересеклась с линией нордиканцев. Даже в закрытом шлеме, даже со спины Ателия он видел, что они не сливаются. Нордиканцы выстроили стену щитов, хотя их осталось меньше сотни, а враг пытался обойти галлейцев с фланга, воспользовавшись брешью в собственном строю.

Саламандра бросила в Габриэля красную молнию.

Его доспехи отразили ее, он замахнулся, его меч разбился о каменный шлем твари, и Ателий лягнул ее дважды, по разу каждой передней ногой, так что каменная броня треснула, саламандра упала, и Ателий растоптал ее.

Габриэль отбросил рукоять и снял с седла стальную булаву. Ателий встал на дыбы, вспыхнул красный огонь, и он упал… упал…

Он сильно ударился, и твари бросились на него, и он потерял булаву. Ателий рухнул, удача или судьба выбросила Габриэля из седла и стремян, но его левая нога все-таки оказалась под конем. Он поднял металлическую руку и выпустил подвешенное заклинание: рука перестала действовать, но саламандры вокруг него ослепли. Некоторые рухнули и так и не встали. Он пытался отпихнуть Ателия, но конь бился, и тут появились десятки темно-красных тварей, и он подставлял мертвую руку под удары, как будто это был дешевенький щит, а не великолепная герметическая работа. Он прикрывался и бил кинжалом, прикрывался и бил, схватил высоченную саламандру со ртом-присоской и подставил ее под красную молнию, выпущенную другой, швырнул истерзанный труп в третью, ударил кинжалом, который уже стал горячим на ощупь, в морду с выпученными глазами, пнул кого-то острым носком сабатона и ударил рукой в латной перчатке.

Он был выше и сильнее любого из врагов, он выкручивал им руки и чувствовал, как рвутся мышцы, вывихивал плечи, бил мертвой рукой, и они подходили все ближе.

Ателий стал его погибелью. Верный Ателий, который, умирая, на трех ногах дотащился до хозяина, Ателий, который продолжал зубами рвать саламандр, пока дюжина красно-бурых тварей не изрубила его топорами. Габриэль упал на шею жеребца.

Он уже использовал все свои резервы. У него не осталось сил, даже чтобы спасти самого себя.

К счастью, у него была Анна Вудсток.

Пять ударов сердца ее клинок отбивал все атаки, и Габриэль уперся одной ногой в голову Ателия и оттолкнулся, подтянул другую ногу и кое-как перевернулся, встав на четвереньки. Сильный удар пришелся ему в спину, и он упал лицом вниз. Его левая рука была мертва, правой не хватало сил, так что он приподнялся на несколько дюймов и снова упал.

Он не видел, как Анна Вудсток прикрывала его еще десять мгновений, сея вокруг смерть.

Он только знал, что сделал вдох, потом еще один, потом еще и так и не умер. Ужас сковал его: он лежал лицом вниз, ничего не видел и не мог встать. У него не было сил. Он подумал, не прибегнуть ли к запасам черной энергии этого мира, но он слишком боялся, чтобы сделать это.

Он пытался молиться, но ничего не выходило.

Возможно, он кричал внутри шлема.

Возможно, нет.

Земля тряслась. Сквозь весь ужас и обреченность, усталость и печаль он чувствовал, что земля тряслась.

Что-то упало на него.

— Лежите! — кричала Анна. Это до него дошло, и он чуть не рассмеялся.

«Как будто у меня есть выбор».

И тогда ряды мамлюков прорвались сквозь них, как вода весной прорывает плотину, и земля вокруг затряслась по-настоящему, а потом это прекратилось — как будто короткий дождь пролился на равнину. Наступила полная тишина, а потом он услышал пение. Очень тихое Те Deum по-галлейски.

— Боже, милорд… он умер, — сказала Анна Вудсток.

Габриэль лежал неподвижно еще одно бесконечное мгновение, не в силах ни заговорить, ни встать. А потом признал, что не умер. И что он должен выполнить свою задачу или умереть, пытаясь это сделать.

Он согнул правую руку.

— Он жив! — крикнул кто-то по-галлейски.

Его подняли. Он слегка смутился, поскольку, если не считать ссадин и глубокого синяка, он не пострадал. Не пострадала и Анна, и она покраснела от его похвал и похвал других: Тома Лаклана, сэра Майкла, Сью…

Хэмуайз и Калли сняли с него доспехи, обгоревшие, со стертой позолотой — но все же спасшие ему жизнь. На спине виднелась ужасная отметина, каменный топор вонзился очень глубоко, но не коснулся позвоночника. Тело покрывали синяки, а когда Габриэль пошел отлить, потекла кровь, но это было не впервые.

Сью вложила ему в руку чашку с гипокрасом. На соседнем холме все еще шел бой, пугала длинной вереницей тянулись по полю, добивая раненых. У Сью нашелся складной стул.

Рыцари и нордиканцы начали собираться вокруг него.

Фрэнсис Эткорт обнял своего императора.

— Господи. — Он чуть не всхлипнул. — Если ты умрешь, прихвати нас с собой.

Тут они оба обернулись и увидели, что оруженосец императора решительно впилась поцелуем в губы сэра Тобиаса.

Габриэль приподнял бровь и начал осознавать, что жив.

— Прости, Габриэль, — сказал Майкл. — Прости, пожалуйста. Я остался в другом месте.

Габриэлю удалось улыбнуться. Он приходил в себя.

— Мы отлично провели время, — пошутил он. — Да, Анна?

Она прервала самый долгий в истории поцелуй двух людей в доспехах и сверкнула улыбкой.

— Где Морган? — спросил Габриэль.

Сью показала.

Юный магистр стоял, опустив голову, среди иссохших от мороза врагов и не двигался.

— Заканчивай, — велел Габриэль Майклу. — Где Длинная Лапища?

— Удерживает врата. Павало пробивается к нему. — Он кивнул на дальний холм. — Если они сдадутся, мы примем капитуляцию.

— Конечно, мать твою, — раздраженно ответил Габриэль, глядя на поле боя, где лежало не меньше десяти мертвецов. — Господи, Майкл, какие у нас причины этого не делать?

— Да, конечно. Прости. — Майкл вздрогнул.

— Заканчивай это и давай к вратам. Нам предстоит еще одна битва.

Майкл кивнул, а Габриэль направился к Мортирмиру. Майкл начал отдавать приказы. К нему присоединился императорский посланник, и весь командный состав направился туда, где на дальнем холме стояло каре саламандр.

Габриэль положил руку на плечо Мортирмиру и подошел к воротам его Дворца. Их перекрывала высокая железная решетка с шипами наверху.

У Габриэля не было запаса сил, чтобы вступить в игру, и он просто постучал.

— Морган Мортирмир, — позвал он.

Трижды.

— Черт возьми, я твой император и, возможно, твой единственный друг.

Ворота открылись без скрипа. Здесь вообще не было звуков. Габриэль вошел и сразу же оказался в обшитой панелями комнате. В камине горел огонь, у камина сидел Мортирмир в безупречном наряде из черного бархата. На коленях у него лежал череп, в котором была заточена душа Харальда Деркенсана.

— Он был моим другом, — сказал Мортирмир, — и он умер. Но я верну его. Я знаю, что ты попытаешься остановить меня. Но у тебя не получится. Я могу сделать это. У меня есть силы.

Габриэль вздохнул и вдруг заметил, что его правая рука горит ярким золотом. Почти невыносимо ярким. Она освещала Дворец Мортирмира подобно светильнику. И тут он понял сразу несколько вещей.

— У меня хватит сил, чтобы остановить тебя, — сказал Габриэль. — Отпусти его, Морган.

— Это я виноват! — воскликнул Мортирмир. — Вы все думаете, что я виноват, и это правда! Но я же говорил, что в этом мире не хватает энергии. Но ты все равно решил сражаться.

— На самом деле виноват я, — вздохнул Габриэль. — Я привел вас всех сюда. Без запаса времени, без выбора, разве что победить или умереть. Морган, ты мне нужен. Отпусти Харальда. Он в лимбе нежити. Мы не одайн. Мы не драконы.

— А могли бы ими быть, — сказал Мортирмир. В его голосе звучало… ехидство. — Мы можем быть кем угодно. По-моему, Габриэль, ты не понимаешь, что такое война. Война — это смерть. Мы должны убивать, чтобы победить. Любой ценой. Правда?

Габриэль смотрел на пылающее герметическое золото своей руки в темноте разума Мортирмира.

— Мне кажется, что цвета просто отвлекают внимание, — настаивал Морган. — Сила есть сила.

— А мне кажется, что тебя искушают. По-моему, тебя манит зло. Со мной тоже такое бывает. И я поддавался ему много раз. Так что я знаю, как вернуться, Морган. Зло — это выбор. Добро — тоже. Мне кажется, сила окрашена в разные цвета, чтобы научить нас чему-то. Почему ядовитые ягоды такие яркие?

Аватар Моргана стиснул зубы.

— Ты же рыцарь, — сказал Габриэль. — Вспомни, сколько раз у тебя ничего не получалось. С соломенным чучелом, с мишенью со щитом…

— Да и в аудитории, — признался Мортирмир.

— Неудача — не самое страшное. Ничему нельзя научиться, если не признать свою ошибку. Я встречал мечников, которые обманывались, считая себя великими. Я встречал хозяек, которые упорно убеждали себя, что дома у них чисто, а стряпня их хороша.

— Я мог бы вернуть его, — сказал Морган. — У меня есть сила. Ты понятия не имеешь, сколько у меня силы, Габриэль.

Габриэль предпочел не говорить: «Я только что видел, как ты убил две тысячи живых существ». Вместо этого он пожал плечами.

— Я знаю, что у тебя очень много силы.

— Ты не сможешь меня остановить, — сказал Мортирмир.

— Я останавливаю тебя прямо сейчас, — заметил Габриэль. Он поднялся на ноги, и золото пролилось с него дождем. — Я не командую армией. Этим занят Майкл. Я сижу с тобой. Могу я тебе кое-что сказать, Морган? У меня осталось около двух дней, а потом я умру. Я чуть не умер сегодня. На самом деле, если учесть скорость, с которой я превращаюсь в золото, я могу даже не дожить до последних врат. Возможно, тебе придется встретиться с Эшем без меня, Морган. И я несу за это ответственность. За каждую смерть, каждый бой, каждое неверное решение, каждую ошибку на поле боя, каждую лошадь, подохшую от ядовитой травы. Я даже получаю удовольствие от лести людей, которых я веду на смерть. Если и существует яд, то это черная сила. Послушай меня, Морган. Отпусти Харальда. Всех отпусти. Признай свою неудачу…

— Я сделал это для тебя! — сказал Мортирмир.

— И да, и нет. Не знаю, удержались бы мы на вершине холма без тебя. Но, Богом клянусь, Морган Мортирмир, без тебя мы не победим Эша, а ведь я могу потерять тебя прямо сейчас. И ты сделал это, по крайней мере частично, потому что хотел это сделать. Чтобы понять, насколько ты силен на самом деле.

— Я подобен богу, — сказал Мортирмир.

— Ни капельки, — ответил Габриэль. Он наклонился и взял мрачный черный череп из рук Мортирмира. Мортирмир не двигался.

— Позволь?

Мортирмир заплакал.

— Я сам.

— Хорошо, — согласился Габриэль.

Он молча стоял, пока Мортирмир освобождал душу.

Он проснулся от прикосновения плеча Бланш к своей груди. В шатре было темно. Он долго слушал ее дыхание.

Когда пришел мастер Никодим, он встал, хотя еще не рассвело. Бланш уже проснулась и удалилась.

Пришел Хэмуайз одевать его. Император светился, как фонарь, но его новый паж не произнес ни слова.

— Представь, сколько мы сэкономим на свечном воске, — сказал император.

Паж опять промолчал. Вошла Бланш и улыбнулась при виде него. Его это обрадовало.

— Анна сказала, что ты не спишь. Сэр Роберт удержал врата. Совет трехсот уже согласился капитулировать. Майкл принял очень много решений вместе со мной и Георгием. Надеюсь…

— Хорошо, — отмахнулся Габриэль. — Поцелуй меня, Бланш. Она подошла и поцеловала его. Паж, смущенный, отвернулся. Его руки блуждали по ее спине. А потом он вздохнул:

— Ладно, пойдем.

— Снег и лед, — сказал Длинная Лапища. — И ирки. Рабы. Я сам видел.

Сэр Визирт, самый высокопоставленный ирк в армии, сидел рядом с Длинной Лапищей. Он был смертельно серьезен.

— Наши легенды молчат об этом.

Габриэль взглянул на Моргана, который молча сидел, держа за руку свою жену Танкреду. Та только покачала головой.

Мортирмир вдруг очнулся.

— Весь этот мир был гигантским городом. А теперь он мертв. — Он посмотрел на Габриэля, а потом на бин Маймума. — Долго врата будут открыты?

Бин Маймум переглянулся со своим спутником, и у обоих сделались одинаковые лица. Бин Маймум встал, поклонился и почесал затылок.

— Лет сто? — предположил он.

Все хором ахнули. Мортирмир медленно кивнул. Габриэль почувствовал, как у него замерло сердце.

— Господи…

— Получается, волны приходят снова и снова, сражаясь за врата, — сказал Мортирмир своему императору. — Кто-то построил врата, потому что думал, что все разумные расы будут жить в мире…

— Или, может быть, этот ублюдок просто любил подраться, — предположил Том Лаклан. — Клянусь сиськами Тары, друзья! Если понадобится, мы сможем удерживать все врата.

— Тогда от нашей цивилизации ничего не останется, — возразила Бланш, — ни искусства, ни песни, ни танца. Только война.

— Давайте по одной проблеме за раз, пожалуйста, — попросил Габриэль.

Мортирмир сложил пальцы домиком, посмотрел поверх них и кивнул.

— Сэр Роберт, это были те самые существа, с которыми вы сражались в Этруссии?

— Те же, — подтвердил Длинная Лапища.

— Ясно. Это были союзники восставших и воины Тени.

— А теперь у нас есть врата в одну из их сфер, — сказал Длинная Лапища. — Ну, как я понимаю, капитан.

— Слишком сложно. — Габриэль покачал головой. — Наша цель осталась прежней. Эти двое врат должны располагаться довольно близко.

— Да, — кивнул Майкл, — они готовы. Прости, Габриэль. Я приказал выступать и изменил порядок марша, и это единственная причина, по которой мы все еще сидим здесь. Ты сказал, что сделаешь это у последних врат. Малый отряд вымотан, галлейцы и пугала тоже.

— Молодец. А наемники?

— Впереди, с Милусом, Изюминкой и этрусками. — Майкл кривовато улыбнулся.

— Саламандры только что открыли свои врата? — спросил Габриэль.

— Они сдались. Они… ну, они в шоке и ужасе. Гонец говорит, что у них нет короля, а есть совет, состоящий из трехсот главный тварей всего… империума. И мы, кажется, захватили его целиком.

— Всегда найдется кто-нибудь пострашнее. — Габриэль сел прямее. — Расскажите про рабов-ирков.

— Ты сражался без меня, — сказала Изюминка, — и посмотри, что получилось.

Между огромными горами лежала долина. Горы, покрытые снегом, исчезали в серых облаках, и высоко над облаками тянулись дороги, стояли заснеженные дома, и закутанные в меха ирки отступали на обочину. Стоило рыцарю посмотреть на них, и они опускали глаза, как застенчивые девицы или… рабы.

Ирки, пришедшие с наемниками, боялись и тревожились. Такое малодушие пугало их само по себе, и они злились потому, что ни один из местных ирков не ответил им на их языке, который для людей звучал как песня. Тангваэри был практически неизвестен среди людей.

Ни один из рабов не знал на нем ни слова. Ну, или не говорил.

Вокруг было множество ирков, но очень мало саламандр: те восседали в занавешенных паланкинах, отапливаемых жаровнями с углем. Каждый паланкин несли двадцать ирков. Но около полудня, когда они миновали две огромные пирамиды из камней в центре долины — возможно, древний пограничный знак или гробницу, — дюжина молодых ирков принесла на плечах древнюю старуху. Она не сказала Эларану ни слова, но плакала, когда он говорил с ней, плакала и хватала его за руки. Он спрыгнул рядом с ней в снег, пока армия шла мимо, и спел ей короткую песню, которая показалась Изюминке очень грустной. Сэр Визирт, еще один ирк, не смог удержаться от слез.

— Что он поет? — Габриэль внимательно смотрел.

— Жила-была великая королева, и она совершила зло, и ей запретили возвращаться домой. Она скорбит и не понимает, действительно ли только собственная порочность мешает ей вернуться. — Визирт пожал плечами. — Когда я пытаюсь рассказать, человек, это ни на что не похоже. Но на нашем языке это песня изгнания.

Старуха безудержно рыдала, мучительно всхлипывая.

— Спроси у нее, сколько ей лет, — сказал Мортирмир.

— А ты снова похож на себя, — заметил Габриэль.

На мгновение их взгляды встретились.

— Правда, это ужасно? Насколько же быстро исчезает осознание ошибки.

— Ну уж нет, — рассмеялась Бланш, — если бы оно не исчезало, мы бы ничего никогда не делали.

— И то правда, — улыбнулся ей Мортирмир.

— Особенно в случае деторождения, — пробормотала Кайтлин.

Изюминка наклонилась вперед и положила руку на плечо сэра Визирта, и он улыбнулся ей сквозь слезы, а потом заговорил тихим голосом, и старуха ответила. Гонец перевела, потому что разговор шел на языке, которого никто не знал.

— Девятьсот лет, — сказала она императору. — Насколько она помнит.

— Она родилась здесь? — мягко спросил Габриэль, и его слова по цепочке перевели дальше.

— Ее родителей привезли сюда. — Девушка нахмурилась. — Они из… дома?

Морган посмотрел на Габриэля, потом на жену и пожал плечами.

— Мы не знаем, — ответил он за всех.

— Мы ничего не знаем, — сказал Габриэль. — Пойдемте дальше.

— У меня такое ощущение, что я должен спилить рождественскую елку, — сказал Типпит.

— Просто у тебя вместо головы дерево, — пробормотал Смок.

— Нет, — сказал Безголовый. Они сидели у небольшого костерка. Они вызвались наблюдать за следующими вратами, пока армия ела горячее и шла по снегу. — Мы видели гребаных ползунов и дрались с саламандрами. А это просто снег.

— Пока это просто какой-то ад для избранных, — буркнул Криворукий.

— Да ты не парься, друг, — улыбнулся Смок. — Будет хуже, а потом станет лучше.

— Попомните мои слова, — сказали все хором.

Изюминка взяла на себя командование зеленым отрядом, дав Длинной Лапище возможность поспать. Она стояла и ждала. Из узких ноздрей ее огромного коня валил пар, больше похожий на дым.

Габриэль смотрел на золотую пластину на пьедестале. На самом деле это было не золото, а золотой камень или стекло — очень твердое и очень красивое в своей простоте.

— У него пять положений, — сказал Габриэль низким голосом. — Аль-Рашиди говорил про четыре.

Изюминка вздрогнула.

Больше всего смущало то, что табличка была разбита. Ее как будто ударили молотком, и одна из точек назначения — иногда их украшали кабошонами драгоценных камней — почернела. Камень оторвали. Габриэль повернулся и посмотрел вглубь пещеры. Очередная обширная пещера быстро заполнялась готовыми к бою войсками. Наемники уже выстроились у врат. Но врата были темны, и свет из них шел совсем слабый.

— Приведите ко мне переводчиков и одного из квазитов, — сказал Габриэль. Он очень устал, усталость притаилась за глазами, в плечах, в бедрах. К тому же начинал воплощаться его худший кошмар: карта врат, составленная Аль-Рашиди, могла оказаться неточной.

Появилась гонец, которую Бланш уговорила раскрыть свое имя — Мария, Браун, Лукка и три саламандры ростом с Брауна.

Мария опустилась на колено, и Габриэль немедленно обнажил меч.

— Не вставай, — велел он. Она ничего не успела сказать, а он уже посвятил ее в рыцари. Изюминка преподнесла ей пару шпор.

— Долг посыльного — говорить правду и не думать о себе, — сказала она, высоко подняв голову. — Меня учили стремиться к тому, чтобы никто и не вспомнил о моем существовании.

— Значит, ты потерпела неудачу. Я знаю, что ты Мария Дариуш Фракейская, я знаю, какие оценки ты получала в академии по языкам. И я знаю, что ты невероятно смелая. — Он улыбнулся. — В той войне, в которой мы сражаемся, нельзя победить с помощью оружия, но можно победить с помощью знания. Если кто-нибудь когда-нибудь станет писать историю этой войны, почтенному историку придется сказать, что Е тридцать четыре спас для нас Арле. Обычная почтовая птица, чьей храбрости и искусства хватило, чтобы пройти сквозь Тьму, когда мы ничего о ней не знали. Это дает мне надежду. И ты тоже.

Другие рыцари надели на нее пояс и воротник, ее буквально увешали золотом, и трое высоких квазитов ничего не понимали. Тот, что стоял посередине, в нефритовом нагруднике, поклонился и осторожно заговорил на языке кветнетогов, языке Моган и многих других Диких.

— Он спрашивает, сделали ли меня королем. Он понимает, что людям нравится быть королями, даже если они рабы по природе своей. — Она нерешительно улыбнулась. — Он не пытается меня оскорбить… говорит не в той модальности и голову наклоняет вежливо. Он никогда не общался с людьми, если не считать… вьючных животных.

— Очень интересно, — сказала Танкреда.

— Позже ты сможешь объяснить ему, что такое рыцарство. Прямо сейчас, пожалуйста, скажи, что тебя наградили за мужество, ум и успехи в науках.

Госпожа Мария покрылась нежно-розовым румянцем, и очень многие почувствовали, что им нравится смотреть на нее, высокую, стройную и смуглую, с кожей цвета старого красного дерева и скулами, острыми как бритвы.

Мария говорила кратко, глядя куда-то в сторону.

Квазиты делали странные поклоны, подергивая выступающими обрубками хвостов и двигая бедрами. Она покраснела еще сильнее.

— Они меня… восхваляют.

— Ну, раз уж мы все поладили, — протянул Габриэль, возможно, наши… хозяева могли бы объяснить, что случилось с этой табличкой и вратами.

Глаза Танкреды так блестели, что от них можно было зажигать костры.

— Спроси их… — перебила она. — Сир, мне нужно это знать. Кажется, я поняла.

Габриэлю очень захотелось огрызнуться на нее и даже дать ей пощечину. «Я просто хочу покончить с этим». Он заставил себя сдержаться.

— Говори, Танкреда.

Она поклонилась, признавая свою ошибку. Мортирмир смотрел в сторону, удивленный и смущенный.

«Хорошо, что кто-то может перебить Мортирмира так же, как он перебивает меня», — подумал Габриэль.

— Спроси их, как они называют двое врат, — попросила Танкреда.

Мария заговорила. Ответили все три саламандры — сначала подробно, а потом владелец нефритового нагрудника сказал что-то короткое.

— Мы прошли через Врата опасности и выйдем через Врата драконов. Есть гипотеза…

— Да? — Танкреда опять влезла перед императором.

— Это… прибывающие. — Мария задала еще один вопрос на языке кветнетогов.

— Все прибывают через эти врата, а уходят через те! — триумфально заявила Танкреда. — Жаль, что они так близко.

Раздражение Габриэля постепенно сменилось искренним интересом. Теперь он и сам задумался об этом.

— Великолепно, — сказал он Танкреде.

Мортирмир смотрел на свою жену с чем-то очень похожим на обожание.

— Я не думал об этом, — признался он.

— А я думала, — отрезала Танкреда. — Значит, любая армия, проходящая через…

— Идет за нами, — закончил Габриэль.

Квазиты все говорили, лапы с тонкими когтями мелькали все быстрее.

— Врата драконов? — мрачно поинтересовалась Изюминка.

— Однажды, давным-давно, через врата прошли драконы. Они говорят, что такое невозможно. Но это случилось. Они вели великую битву с одайн. Здесь уже никто не помнит. — Мария пожала плечами. — Он говорит, что такова легенда кветнетогов и что квазиты отняли это место у кветнетогов так давно, что с тех пор погода изменилась. Он рассказывает мне какую-то легенду. Я не понимаю каждое третье слово.

Габриэль лихорадочно думал.

— Мы все равно ничего не знаем, — сказал он наконец. — Будем придерживаться плана. Спроси его, куда делся камень.

Снова начался оживленный разговор.

— Теперь он пытается рассказать мне другую легенду. Сир, это как будто кто-то попросил меня объяснить Библию. — Она расстроилась.

— А ты попробуй, — сказал Габриэль.

— Он описывает крайнее левое положение как самое ничтожное из мест, крошечный аванпост своего народа. Говорит, что он не стоит нашего времени. — Лицо ее оставалось безмятежным, но он понял, что она имеет в виду.

— Может быть, это его дом? — спросил Габриэль.

— Он очень хочет отговорить нас от похода туда.

Габриэль кивнул, глядя на трех саламандр и пытаясь понять их.

— Следующий — бесплодный мир, опустошенный войнами, — продолжила Мария.

— Что, целый мир? — уточнила Изюминка.

Самый маленький квазит оживленно затрещал. Его покрывали белые татуировки или, может быть, раскраска — узкие угловатые линии, которые показались Габриэлю похожими на письмена.

— Они спрашивают: как мы можем не знать, что большая часть сфер разрушена или опустошена войной? — Мария говорила очень спокойно.

— Кровь Христова, — буркнула Изюминка.

— А следующий? — Габриэль был непреклонен.

— Очень богатое место, которое принадлежит… теперь он пытается сказать, что оно беззащитно, что его легко взять и удержать, с тысячами рабов… или миллионами. Простите, сир, это одно и то же слово. — Мария не сводила глаз с троих саламандр.

— Миллионы рабов, а взять легко. — Габриэль улыбнулся. — Я уверен, что они говорят правду.

— А я — нет, — сказала переводчица.

— У нас тоже есть кое-какие записи, милорд, — заметил Лукка, стоявший рядом.

— А это место? — спросил Габриэль, указывая на красный драгоценный камень, ближайший к черной дыре.

Волнение, явное сомнение, а затем взрыв. Мария долго слушала. Лошади нервно переступали с ноги на ногу, люди выходили на снег облегчиться. Сью начала раздавать еду.

— Одайн взяли его. — Татуированная тварь казалась очень несчастной.

— И это тоже? — Габриэль указал на почерневшую дыру.

Тишина.

Наконец татуированная саламандра заговорила. Саламандра в нефритовом нагруднике перебила ее и оскалилась. Они долго спорили, причем, кажется, на двух или трех языках сразу, пока наконец Браун не вклинился между ними.

Лукка взглянул на Изюминку, та кивнула, и он поклонился императору.

— Господин, я не знаю их языков, но я умею задавать вопросы. Выгоните этого урода в наморднике.

— У них есть какие-то фракции? — спросил Габриэль.

Мария покачала головой.

— Не могу даже предположить.

Габриэль сделал знак сэру Дэниелу и дюжине зеленых пехотинцев.

— Отведите этого господина в горячий источник, пусть искупается.

Саламандра выпрямилась — или выпрямился — во весь рост и произнесла длинную речь из отдельных резких слогов. Потом ее увели.

— Он говорит, что мы дураки, рабы, заигравшиеся в господ, что он теперь понимает, что мы даже не знаем, что делаем, что он не будет помогать нам или говорить с нами, и он жалеет, что не может приказать убить эту, но это жрица, а не воин. — Мария пожала плечами: — Думаю, он именно так сказал. Честно говоря, милорд, я уже ничего не понимаю.

— Ты пока главный герой этой битвы, — тепло произнес Габриэль. — А теперь спроси нашего друга еще раз.

— За этими вратами раньше был мир кветнетогов. И случилась война, после которой колдуны и жрецы закрыли врата навсегда. Она говорит, что там империя кветнетогов. Или что она была там. Я не понимаю, что она говорит о времени, милорд. Она упоминает какие-то циклы, но мне не понять, сколько они длятся.

— Спроси, где находится империя квазитов, — сказал Габриэль. Тишина.

Он кивнул.

— Они не дураки, — заметил Браун.

— Итак, — подытожил Габриэль, — самый левый зеленый камень, вероятно, является ключом к их дому.

— Врата открываются в разное время, — сказал Мортирмир. — Они могли пройти через номера один, два или пять.

— Почему она вообще нам помогает? — спросила Танкреда Марию.

— Она думает, что мы могли бы быть союзниками. У нее нет… предрассудков вождя насчет того, что мы рабы. Можно одно безумное предположение?

— Конечно, — сказал Габриэль, глядя на камни.

Мария сгорбилась. Она явно очень стеснялась, но все же продолжила:

— Все воюют со всеми. Вражда между квазитами и кветнетогами очень древняя, но они могут объединиться против драконов и одайн. Точнее, тех, кого они называют одайн.

— Это невероятно увлекательно, — сказал Габриэль, дернув себя за бороду, — но бесполезно. Врата один — квазиты. Врата два — неизвестно. Врата три — нечто, чего мы, вероятно, видеть не хотим, поскольку именно туда наш хозяин хочет нас отправить. Врата четыре — мир, опустошенный одайн. Пятые врата уничтожены. Предполагаю, что источник Аль-Рашиди счел их четырьмя вратами. И что он считал слева направо.

— Против часовой стрелки? — спросила Изюминка.

— По-ифрикуански, — вставил Павало. — Да.

Габриэль кивнул, затем достал ключ и повернул его один раз. Врата стали темнее.

— Готовы? — закричал он, и тут же запела труба, предупреждая о двухминутной готовности. Подняли фальконет, наемники сомкнули ряды, женщины доедали колбасу и прятали остатки, мужчины доставали кинжалы и поправляли ремни. Стрелы легли на луки.

Морган Мортирмир поднял щит из чистого золота.

— Думаешь, нам придется сражаться?

— Думаю, нам придется сражаться за все врата, — сказал Габриэль.

Мортирмир кивнул. Габриэль согнул левую руку. Этот мир, несмотря на снег, был полон запасов энергии. Он повернул ключ с мягким щелчком. Врата открылись.

Сильный запах теплой морской воды наполнил пещеру.

Узкая дорожка песка уходила навстречу четырем большим лунам. Черная вода омывалапесок с двух сторон. Следы дороги и насыпи были еле различимы.

— Засаде тут спрятаться негде, — сказала Танкреда.

— А если под водой? — предположила Изюминка. — Клянусь Богородицей. Все доспехи заржавеют. Ладно, дети мои, за мной. Вперед.

Изюминка повела своих людей в темноту. Лошади пошли рысью, они немного боялись воды, но явно были в восторге от тепла.

— Что сделаем с квазитами? — спросил Майкл.

— С собой возьмем, — сказал Габриэль.

Мария поклонилась.

— Жрица хочет забрать… меня. К ним домой. Вести переговоры. Габриэль кивнул, глядя, как зеленый отряд продвигается вперед.

— Я подумаю об этом, — сказал он. — Эткорт!

Рядом с ним появился сэр Фрэнсис.

— Мы не можем позволить себе ждать. Я иду с Изюминкой. Шесть копий, на твой выбор, немедленно. — Он махнул Анне: — Ателия сюда… господи, он же погиб.

Габриэль постоял, прикидывая, сколько людей погибло, и думая, как он скучает по коню, потом встряхнулся:

— Любого хорошего коня.

Вудсток привела ему крупного гнедого жеребца, который сразу же заинтересовался одной из кобыл султана. Но для боевого коня он был довольно добродушным, и Габриэль сел в седло. Потом одумался, спешился и послал за Ариосто.

— Забудь, Фрэнсис, — сказал он. — Я устал.

Он прошел через врата. Мортирмир и Танкреда уже были там.

— Очень интересно, — сказал Мортирмир.

— Что насчет эфира? — спросил Габриэль.

— В наличии, но ненадежный. Дома нам удивительно повезло.

— Разве не должно быть везде одинаково? — спросил Габриэль, а затем ахнул.

Танкреда кивнула.

— Боже, — сказал Габриэль.

Они увидел звезды. Созвездия, конечно, были чужими. Но почти прямо над головой…

Чернело огромное пятно.

Огромное, черное.

И пустое.

Он вошел в свой Дворец и обнаружил, что основной цвет за железными воротами его разума — синий. Был вездесущий черный, золото и немного зеленого.

— Вода полна жизни, — заметил Мортирмир, — и там есть кто-то с магическим талантом. В воде.

Габриэль вспомнил кракена с клювом. Ийагов. Китов, змей…

— Сначала я считал, что миров семь, — заговорил он, — потом подумал, что их может быть целых двадцать пять.

— Их сотни, — сказал Мортирмир.

— Тысячи, — добавила Танкреда.

— Опять нет ни воды, ни еды, ни места для лагеря, — проворчал Габриэль.

Ариосто принес с собой поток тепла и любви, и Габриэль вернулся через врата, чтобы вооружиться.

— У нас проблема, — без предисловия сказала Сью. — Кончилась большая часть еды и фуража.

— Расскажи лучше что-нибудь хорошее.

— Ну, Том меня любит. — Сью пожала плечами. Впрочем, это был скорее вопрос, чем ответ.

— После этих еще одни врата. Мы можем оказаться у Лиссен Карак через четыре часа.

Сью моргнула.

«Вот только мне не нравятся эти врата, и мне не нравятся эти луны и черная дыра в небе. Это все неправильно. Я же чувствую».

Он провел Ариосто через врата.

— Мортирмир?

— Габриэль, в море что-то есть. Я… слушал его. И посоветовал бы его… не трогать.

Габриэль старался не признаваться себе, что боится лететь над этой чернотой один. Вода поднималась. Ночь была темной, несмотря на луны.

Габриэль сел в седло, и Ариосто не заставил себя ждать: побежал вперед по дамбе и прыгнул навстречу пропахшему морем ветру. Ветер, пахнущий водорослями и омарами, подхватил их, огромные крылья Ариосто заработали. Там, где он задевал воду кончиками перьев, вскипала жизнь.

Габриэль посмотрел вниз. В темноте фосфоресцировали маленькие вихри, и в них были свет и глубина. Сначала глаза его обманули, он думал, что это отражения, но чем больше он смотрел…

…узоры его тревожили, и он поднял взгляд, чтобы посмотреть в темноту за звездами.

«Это неправильное место», — сказал Ариосто.

«Мокрое и неправильное», — согласился Габриэль.

«Зато здесь я сильный. Ты горишь, как золото, брат. Это что? Болезнь? Сила?»

«Я не знаю. Что это было?»

В реальности щупальце вырвалось из воды, ударило по воздуху и рухнуло обратно в море, подняв тучу брызг. Габриэль развернулся над развалинами насыпи, которые сияли белой лентой в свете лун. Его сердце бешено колотилось, и он чувствовал, как его охватывает безотчетный страх.

Он пролетел над авангардом и Изюминкой, которые галопом мчались по гальке. Ему показалось, что Изюминка помахала ему рукой, а потом она исчезла, отстала, а он смотрел вперед через голову Ариосто и уже видел следующие врата: рогатая голова или минарет из белой кости, которая от морской воды местами приобрела цвет гниющего зуба.

Они наклонились и повернули назад. Ариосто искал самые удобные воздушные потоки, а Габриэль, наученный вивернами, смотрел вверх и назад, прямо на луны. Но даже если в воздухе их кто-то и поджидал, он никого не видел и не чувствовал.

Ху-у-у-ум-хо-о-о-ом.

Габриэль вздрогнул. Звук, если это действительно был звук, исходил из эфира. Габриэль бросился в свой Дворец, как бы быстро ни билось сердце. И замер, коснувшись рукой первого щита.

Пруденция была мертва и холодна. Он истощил ее силы, когда сражался с саламандрами, и так и не дал ей новые. Он взял щит с ее вытянутой руки и задумался.

Ху-у-у-у-у-у-у-у-ум.

— Он ищет нас, — сказал Морган. Он сидел в кресле с гарпуном в руке.

— С помощью силы.

— Ну да. Он швыряет огромные порции силы в эфир и смотрит, не отзовется ли что-нибудь.

Габриэль вывалился в реальность и увидел гнилой зуб врат совсем близко. Ариосто сбрасывал скорость, раскинув огромные крылья и загребая ими воздух. Они снижались.

«Опять пещера, — сказал грифон. — И ни единой овцы».

«А мы можем залететь внутрь?»

Ариосто охнул. Габриэля скрутило и вжало в седло, и он сдавленно вскрикнул. Когда они оказались в полной темноте, он рискнул сотворить заклинание, дающее свет. Где-то далеко мерцало красное свечение, словно раскаленный горн.

Они оказались под костяным куполом высотой в четыреста футов, достаточно большим, чтобы накрыть центральную площадь Ливиаполиса. Ариосто накренился, стены пронеслись мимо…

— Ты колдовал? Оно приближается. — В разуме Габриэля возник Морган.

— Скажи Изюминке, пусть повернет назад.

Габриэль вдруг понял, что Морган управляет Изюминкой ничуть не больше, чем он сам. Он видел табличку, сияющую золотым светом, как звезда, и видел врата у дальнего края пещеры, низкую арку, от которой исходил темно-красный свет, похожий на злые лучи закатного солнца.

«Давай наружу. Нужно помочь Изюминке».

«Понял, друг».

Полет наружу был таким же безумным, как и полет внутрь. Ариосто сложил крылья и прыгнул в высокий проход. Хотя он был в сотню шагов шириной, Габриэлю показалось, что стены смыкаются вокруг них, как жадные челюсти. А потом они снова оказались в темной влажной тьме, над морем, под четырьмя лунами, во власти странного страха.

Они почти сразу же оказались над зеленым отрядом. Отряд двигался быстро, оглядываясь направо.

«Ниже», — велел Габриэль, доставая один из дротиков Моргана. Грифон вынырнул из темноты, и Изюминка повернула голову.

— Вперед! Туда! — заорал Габриэль. Они были ближе к новым вратам, чем к старым, и он указал рукой. Колонна пустилась в галоп, пока он поднимался навстречу темноте. Все фосфоресцирующие пятна собрались вместе, образовав целую галактику танцующих созвездий в тысяче шагов от дамбы. Внизу что-то было, и довольно близко.

Он повернул над кружащимися пятнами, сияющими болезненно-зеленым. Изюминка, казалось, мчалась прямо по залитому лунным светом морю, и лучи играли на ее доспехах, как будто она была острием лунного копья.

Вода пришла в движение.

— Просто не смотри туда, — сказал Морган.

— Это ты сделал?

— В эфире оно размером с дракона. Или даже больше.

«Правее».

Габриэль не уронил заряженный дротик. Он снова повернул над морем. Тварь поднималась из воды. Она была размером с Харндон. Или так просто казалось в неприятном лунном свете.

«Давай как можно быстрее».

«Мог и не говорить».

Габриэль почувствовал изменение скорости и напор ветра и сжался изо всех сил. Они летели дальше.

«Почему мы летим туда?» — спросил Ариосто.

«Чтобы он не увидел Изюминку. Давай дальше».

Они мчались с невероятной скоростью. Даже в коже, мехах и доспехах Габриэль мерз. Он уже не различал надвратные башни в реальности, а ведь они были белые и по несколько сотен шагов в высоту.

«Есть хочу», — сказал Ариосто.

«Бедный, — подумал Габриэль. — Нам нужно повернуть».

«Хорошо. А куда нам надо? Я хочу есть».

Габриель думал, несмотря на усталость, смутный страх и растущую панику. Было темно, луны светили где-то не там, везде тускло мерцали фосфоресцирующие пятна, везде, до самого горизонта, виднелись эти странные подводные глаза во тьме, а звезд не было, и пятна походили на их несуществующие отражения, как…

«Куда лететь?»

В реальности картина была единой. Бескрайняя вода, испещренная бесконечными мерцающими пятнами.

Грифон накренился, поворачивая.

— Морган?

Тишина.

Страх. Осязаемый душный страх поднимался навстречу ему. Одинокому, потерянному, верхом на усталом грифоне, несущему на себе ответственность за весь альянс и не имеющему права на ошибку.

«Господи… если Бог есть, хорошо бы Он вмешался сейчас».

Они снова развернулись. Мерцание в воде слепило своим тусклым бесконечным великолепием.

— Морган! — заорал Габриэль в эфире.

— Габриэль?

— Мне нужен маяк.

Габриэль пытался сохранить спокойствие, удержать свой Дворец воспоминаний, удержать огромного монстра, на котором он сидел верхом. Ну и еще реальность.

— Подожди.

Габриэль не мог решить, развернуться ли ему на месте или лететь дальше курсом, который он считал правильным. Он окончательно запутался, чуть не свалился с высокого седла, а Ариосто странно дернулся под ним.

«Держись, друг. Я очень хочу есть. Можно спускаться?»

«Подожди совсем чуть-чуть».

— Габриэль. Маяк будет на счет десять. В реальности ты увидишь три вспышки.

Морган начал обратный отсчет. Габриэль отчаянно вглядывался в пустоту.

— Один.

Габриэль увидел…

Ничего он не увидел.

— Два.

— Черт. Черт. Черт. — Габриэль смотрел во все стороны, в панике крутил головой, наклонился вперед всем телом.

«Вижу, друг».

— Три.

Габриэль никогда раньше не испытывал настолько сильных чувств. Огненно-рыжая вспышка была совсем крошечной, как будто на расстоянии многих миль, но он ее увидел. Ариосто повернул в нужную сторону.

«Это близко», — сказал Габриэль.

«Прекрати тревожиться», — проворчал Ариосто.

Мгновение спустя Габриэль увидел дамбу, и сердце немного успокоилось.

«Они в воде, — сказал Ариосто. — Я их чую. Их сотни».

Габриэль указал на врата.

«Давай сквозь них».

Они в третий раз прошли сквозь внешние врата, и ужас Габриэля превратился в обычный терпимый страх.

Зеленый отряд уже стоял около огненных врат, и Ариосто сложил крылья, сверкнувшие в красноватом свете, и заскользил над полом, выложенным великолепной мозаикой. Габриэль попытался вспомнить полы остальных пещер. Он спешился, думая, сколько раз за один день можно испугаться до смерти.

— Что там за хрень? — спросила Изюминка.

— Огромные древние твари, обитающие во тьме. Давай их не трогать.

— Ужасное место, — тихо сказала Изюминка.

— Мы им тоже не нравимся.

Габриэль смотрел на табличку на вратах. Тут все было просто: единственный драгоценный камень, молочно-белый.

— Это не те врата, — вздохнул Габриэль.

— Не те?! — взорвалась Изюминка. — И что нам делать? Драться с древними морскими монстрами в мире, залитом гребаной черной водой? Без солнца?

— Да, — сказал Габриэль.

— А ты откуда знаешь?

— Камней должно быть три.

— Все равно, давай попробуем.

Габриэль посмотрел на нее, и она выдержала его взгляд.

— Габриэль, я же слышу ваши разговоры. Мы же всегда идем наугад. У нас есть дело. Аль-Рашиди мог ошибаться, в конце концов. И ты тоже. Все уже пошло не так. Открывай врата. Что может произойти в худшем случае?

Габриэль улыбнулся. Присутствие Изюминки его всегда почему-то успокаивало. Может быть потому, что, когда много лет назад он собирался перерезать себе вены, она оказалась рядом. Может быть… может быть…

— Ну, например, появится древний бог из-за звезд и пожрет наши души.

— Ну да, вполне возможно. — Она пожала плечами. — А если это правильные врата? Тогда мы потеряем кучу времени.

Он повернул ключ.

Врата открылись.

Глава 15

Тут дороги не было.

Алое солнце освещало покрытый пеплом мир. Бледно-серая равнина тянулась до красного горизонта, и все вокруг отсвечивало и отблескивало красным, кроме следующих врат, высившихся в нескольких жарких милях впереди.

Никакой древний бог их здесь не ждал.

Зато ждали кости. Обугленные кости.

Кости лежали на мелком сером пепле насколько хватало глаз.

Ближе всего к вратам валялся дракон, часть скелета уже замело тонким серым пеплом, но огромный череп был ясно различим, а вправо тянулось крыло, отполированное ветром и пеплом до идеальной белизны.

Габриэль поднял щит и шагнул во врата. Он опасался использовать силу по нескольким причинам, но меры предосторожности казались необходимыми.

Изюминка следовала за ним, и Дэниел Фейвор, и Уа’Хэ. Они вышли на равнину и увидели, что пепел представляет собой измельченные кости. Ветер взметнул пепел, и он полез в глаза и рот, мешая дышать. Разведчики закрывали рты шарфами. Габриэль застегнул полетный шлем.

Порыв ветра пронесся со скоростью кавалерийской атаки и стих. Под костями дракона лежали другие кости.

— Я мог бы проверить следующие врата, — предложил Габриэль.

— Какие жуткие места, — медленно проговорила Изюминка. — Неужели Бог вовсе не милосерден? — Она наклонилась и подняла череп квазита. Порыв ветра обнажил кучу черепов, словно здесь погиб целый полк. Кости лежали так близко, как будто сотни или тысячи саламандр умерли, держа друг друга в объятиях.

Габриэль обнял Изюминку.

— Мы заблудились. Придется мне смотреть. Я должен все проверить. Это кошмар, Изюминка, но никто не обещал, что будет легко.

— Мы не ищем легких путей, да, капитан? — Она поцеловала его в щеку. — Не умирай, пожалуйста. А то ты светишься, как фонарь.

Так оно и было. Он прошел назад, взял Ариосто, скормил ему немного силы, и они поднялись в воздух.

«Я очень, очень устал».

«Пять миль».

«Это можно, но ты ведь и вернуться захочешь».

Габриэль увидел другого дракона. И еще одного. Он летел вперед и не мог даже думать от удивления. Они миновали четвертого дракона. И пятого.

А возле пятого дракона он увидел что-то среди пепла. Они летели не очень высоко: он берег Ариосто как мог.

Но у него не было времени, и его мучало предчувствие.

Скелеты драконов были…

Он изо всех сил пытался придумать, что может убить шестерых драконов.

Семерых.

Они спустились ко вторым вратам. Они тоже были белоснежными, как и большинство других врат, но отличались от них — меньше расстояние, менее четкая форма, низкий купол.

Вблизи стало ясно…

Что купол разрушен.

Габриэль слез с грифона и вошел во врата, чтобы подтвердить свои подозрения. Его сердце слишком устало, чтобы биться быстрее. Он почти ничего не чувствовал. Пьедестал почернел, а драгоценные камни, все три, исчезли. После них остались дыры, похожие на раны или вскрытые нарывы. «Нам не выбраться», — подумал он, а потом понял, что, если Танкреда права, его единственная надежда — что врата позади него все еще открыты. Ему казалось, что он оставил их открытыми и что ключ тоже там.

Страх был диким и неразумным. Он знал, что оставил врата открытыми. Но он едва не сбежал из разбитого зала.

Когда он прикоснулся к Ариосто, любовь грифона успокоила его. Он сделал несколько вдохов. Красное солнце было ужасно.

— Полетели отсюда, — сказал он.

«Летим!»

На обратном пути Габриэль старался не смотреть на скелеты — ощущение сродни тому, что лучше не ковырять рану. Они страшно его тревожили, он боялся, ему казалось, что он перестал понимать происходящее, и снова смотрел вниз.

Он увидел мерцание света на чем-то металлическом рядом с огромным скелетом дракона и не смог сопротивляться.

«Я хочу на это посмотреть».

Ариосто закашлялся.

«Я правда очень хочу есть. Может быть, нам придется идти, а я не хочу идти по этим мертвым, штукам».

Габриэль заколебался.

«Ладно», — сказал Ариосто и приземлился.

«Вода?»

Габриэль протянул ему свою флягу, сделав один-единственный глоток. Он придерживал флягу, когда орлиный клюв схватил ее, наклонил, пурпурный язык шевельнулся и раздавил флягу.

«Ой. Но лучше, чем ничего».

Габриэль шел по пеплу, и его сапоги оставляли четкие следы. Череп дракона был огромен, как дом. Но под ним лежали черепа людей. Он понял, что ищет, через мгновение после того, как увидел черепа и потянулся к ним. Это было украшение: размером больше человеческой головы, полое, из чистого золота.

Раскинувший крылья орел с молниями в каждой лапе.

Габриэль мгновение подержал его в руках, а затем осторожно вернул в костлявые руки своих собратьев.

Он никогда не узнает правды.

Он вернулся к Ариосто.

— Сможешь отнести нас назад?

«Конечно. А нам придется снова лететь мимо морских чудовищ?» «Давай пока об этом не думать».

Они приземлились у врат. Изюминка и дюжина зеленых ворошили кости и уже нашли много чего интересного, в том числе свидетельства присутствия людей: кинжал с эфесом из кости, золотой медальон, костяной умбон, изуродованный временем, посеревший от старости и пепла.

И гребень. Великолепный гребень, отлитый из золота, с двумя крошечными статуэтками: конного рыцаря и пехотинца, которые сражались друг с другом. Уа’Хэ показал гребень Габриэлю.

— Ничего себе была баба, да, капитан?

— Сколько ты за него хочешь? — спросила Изюминка.

— Пятьдесят леопардов, — решил Уа’Хэ. — Золотом. И это цена для друга.

Изюминка рассмеялась, выхватила гребень у него из рук и сунула в свои длинные черные волосы.

— Будто для тебя сделан, — сказал Уа’Хэ.

— Может, не надо его надевать, пока магистр… — начал Габриэль.

Она криво усмехнулась:

— У меня слишком крепкая голова, чтобы ее поджарила какая-то колдовская хреновина. Я носила кучу амулетов магистра Петрарки и твоего Мортирмира тоже. Все будет хорошо.

Дауд Рыжий достал маленькое серебряное зеркальце. Изюминка посмотрела в него, улыбнулась. Габриэль рассмеялся, выпил немного воды из фляги Уа’Хэ и снова рассмеялся.

— Вокруг такие ужасы творятся, а вы мародерством занимаетесь.

— И что? — Уа’Хэ пожал плечами. — Тут целое состояние валяется, капитан. Надо бы привести сюда все войско и несколько дней все это прочесывать.

— Пока что мы протащим свои задницы мимо морских чудовищ и пойдем дальше, — сказал Габриэль.

Зеленые спешно рассовывали находки по сумкам.

— Кто они были, капитан? — спросил лучник.

Габриэль покачал головой.

К нему подошла Изюминка с великолепным золотым гребнем в волосах.

— А под шлем он влезет? — поинтересовался Габриэль.

— А когда ты ел в последний раз? — спросила она вдруг.

Габриэль не вспомнил. Она протянула ему целую колбаску, яблоко и кусок сыра.

— Поешь и отдохни, а ребята пока еще покопаются в этом дерьме.

Габриэль ел, шагая по мозаичному полу к сторожевому посту у внешних врат. Там сильно пахло морем, а пехотинцы и лучники были начеку.

— У кромки воды появилась какая-то хрень, — сказал старший пехотинец. Зеленый отряд состоял не только из рыцарей, многие прошли трудный путь от королевских егерей или повстанцев.

— Прости, не знаю твоего имени, — смутился Габриэль.

— Джефф Кирни, — ответил пехотинец, невысокий, широкоплечий и рыжебородый. — А это Том Уилсит. Зубка и Длиннохвоста вы небось знаете, сир.

Габриэль посмотрел в странную ночь. Пятно чистой тьмы произвело на него то же впечатление, что и часом раньше.

— Нечего туда смотреть, — пробормотал Зубок. — Ну правда, капитан, полная херня.

— Да уж, — согласился Габриэль. — Потом что случилось?

— Убралась, — пояснил Кирни. — Мы ее не трогали, как Изюминка и говорила.

— Никогда не зли того, кого не можешь убить, — назидательно произнес Зубок. — Второе правило разведки от Лапищи.

Габриэль доел яблоко и швырнул огрызок в бесконечную ночь.

— А первое какое?

— Разведка и война — две разные вещи, — сказал Кирни.

— У него полная голова такого дерьма, — сообщил Зубок. Габриэль вдруг почувствовал себя намного лучше.

— Будем переходить группами по три копья, — сказал он, вернувшись к Изюминке. — Сначала пойду я, с теми, кого ты мне дашь. Ты пойдешь последняя. Я остановлюсь на середине моста, чтобы…

Изюминка вдруг поцеловала его.

— Кончай ты это, — велела она, — и иди прямиком к Мортирмиру. Если хочешь прикрыть нас, пошли его на середину. А не сам, господин император. Не сейчас.

Он подумал об этом.

— Хоть раз сделай, как я говорю.

— Ладно, — скривился Габриэль.

— Кажется, что-то в лесу сдохло, — рассмеялась она.

Первые три копья с Уа’Хэ во главе ушли рысью. Габриэль оседлал Ариосто, и они поднялись во влажный воздух.

«Очень хочу есть. А ты Изюминку тоже любишь?»

У Габриэля перехватило дыхание, но грифону невозможно было солгать.

«Люблю», — признался он.

Грифон, кажется, усмехнулся, и все его тело до самых крыльев забавно задрожало. К этому времени они оказались достаточно высоко, чтобы разглядеть первые три фосфоресцирующих пятна. Они сдвинулись дальше, на две-три тысячи шагов. Габриэль смотрел, как уходит вторая партия копий. И третья.

С дальней стороны дороги подплывал большой бледно-зеленый глаз без век.

Габриэль повернул Ариосто.

«Прости, — подумал он. — Мне нужно, чтобы ты летел еще минут десять».

«Ой», — сказал Ариосто.

Габриэль полетел обратно вдоль дороги. Он пронесся над четвертой тройкой копий, спугнув лошадь Кирни, повернул Ариосто, и они влетели во врата, как будто это ничего им не стоило. Габриэль не усиливал свой голос, он вообще не пытался использовать магию. Вместо этого он положился на силу собственных легких.

— Все! Прямо! Сейчас! — крикнул он и указал копьем на внешние врата.

Все его увидели, и Изюминка сразу все поняла. Он повернул Ариосто, или Ариосто повернулся сам, и они снова оказались во влажной темноте. Крылья грифона мерно взмахивали в жутком лунном свете. Появилось еще одно фосфоресцирующее пятно.

Страх был ощутим, как волна, исходящая от дракона или двадцати виверн.

Габриэль остановил Ариосто примерно посередине дороги и направил его в длинный прыжок над самой водой.

«Три минуты».

«Я стараюсь».

Даже в эфире чувствовалось, что грифон тяжело дышит. Габриэль нырнул в свой Дворец и начал плести заклинание, черпая силу из чистейшего золота и заменяя ее сырой энергией из этой темно-синей сферы. Вышло очень грубо, из заклинания лилась лишняя сила. Габриэль зацепил его за один из своих дротиков…

В реальности он снова повернулся, теперь уже над черным пятном пустой воды между двумя ближайшими светящимися пятнами.

Тут ничего не происходило. В прямом смысле.

Он бросил дротик в бездонную воду и снова повернул.

— К вратам! — крикнул он.

«К которым?» — спросил Ариосто.

«Считаешь, это смешно?» — подумал Габриэль, когда грифон набрал скорость, трижды взмахнув крыльями, и Габриэля вжало в седло.

«Да», — сказал грифон, как только вода позади и внизу закипела, как котел на костре. Далеко за спиной у них поднялись огромные пузыри, и оба спиральных пятна быстро поплыли к кипящей воде.

— Ху-у-у-у-у-ум!

Третье пятно плыло издалека. С высоты было видно, как завихрения и круги слабого сияния стали собираться вместе, повинуясь какому-то невидимому течению.

«О да», — подумал Габриэль. Ариосто трудился изо всех сил, крылья тряслись от усталости, благородная голова поникла.

Последняя лошадь прошла середину дороги. Они все неслись галопом. Уровень воды стал выше, и лошади поднимали тучу брызг.

Огромная туша, морщинистая, черная, скользкая от морской воды, покрытая коростой неведомых паразитов, появилась из моря. Ее размеры сбивали с толку, обманывали глаз и человеческое чувство расстояния. Сосуды цвета зеленого льда пульсировали по всему телу. Тварь медленно поднималась, и безымянный ужас становился все сильнее.

Габриэль скормил своему скакуну немного силы. Он весь горел золотом и знал, насколько опасно для него почти любое заклинание.

«А что бы случилось, если бы я достиг превращения прямо сейчас»? — подумал он, пролетая мимо Изюминки, и крылья Ариосто вздрогнули.

«Люблю тебя», — сказал Габриэль.

«Держу пари, ты это всем зверям говоришь», — проворчал Ариосто. Огромные крылья загребли воняющий водорослями воздух, и львиные лапы коснулись песка. Габриэля перекинуло через луку седла, а Ариосто перекатился через собственные крылья.

Габриэль лежал в теплой соленой воде в ладонь глубиной и смотрел в темноту, а вода затекала в шлем. Над ним стояла Танкреда. Он пошевелил пальцами ног; у него болела шея.

— Черт, — сказал он вслух.

«Есть хочу!» — заскулил Ариосто.

— Во врата! Убирайтесь отсюда! — взревел промокший до нитки Габриэль, приходя в себя. — Вперед!

Десяток зеленых пересек последнюю полоску песка. Мортирмир колдовал — Габриэль понимал это по его позе. Петрарка тоже.

— Бегите! — закричал Габриэль лучникам, стоявшим у врат. — Милус! Стройтесь с той стороны врат!

Сэр Милус тут же повернулся и замахал руками. Знамя Святой Екатерины подалось назад, и линия копий за ним.

Разведчики шли по дороге. Вода поднималась.

— Они знают, что мы здесь, — сказал Морган, — и они нас ненавидят.

Габриэль схватил его за плечо.

— Беги! Не иди, беги!

Он обнял Петрарку, хотя и чувствовал, как злобная воля резвится в воде. Заклинание… увеличение…

Изюминка неслась галопом, и рядом с ней в седле сидел кто-то еще. Она осталась последней.

За спиной у Габриэля Анна Вудсток увела Ариосто через ряды людей во врата. Изюминка была еще далеко. Она остановилась кого-то подобрать.

Габриэль вошел в свой Дворец и на всякий случай захлопнул железные ворота. Затем он потянулся через воспоминания к умбротам и их пассивному щиту. Достал его, осмотрел и усилием воли наполнил только силой, что была внутри него, той силой, которая заставляла его кожу светиться. Ему не нужно было понимать, как это работает. Теперь он знал достаточно. Теперь он работал не с силой, а с чувствами, и он сплел щит из надежды и создал волну надежды, противоположность волны ненависти, исходившей от морских тварей.

Как будто все, что он когда-либо узнал от Пруденции, от Гармодия, от своей матери, от патриарха, от Аль-Рашиди и Мортирмира, сошлось и помогло выразить его сокровенную волю.

Это не было заклинание.

Просто теперь он был таким.

В реальности море поднялось так, что вода заливала бабки лошадей. Глубинная тварь уже вылезла из воды почти целиком: огромная и раздутая, она испустила волну бледно-зеленого света.

Свет ударил во что-то невидимое, вроде носа корабля, и обтек дорогу, разбившись о каменный остров, на котором стояли врата. Камень начал трескаться.

Изюминка и вцепившийся в нее Дауд пролетели мимо Габриэля, который осторожно пятился. Зеленый свет распространялся везде, но это была не зеленая сила привычного мира, а водянисто-зеленая бледная дрянь, жаждущая выпить его душу.

Его надежда столкнулась с желанием уничтожить и победила.

Он сделал еще шаг назад, и еще, и еще.

— Врата! — крикнул Мортирмир.

Кто-то схватил руку Габриэля и положил на ключ. Он повернул его.

Врата закрылись в тишине.

Он отпустил свое незаклинание и остановился, глубоко дыша и превосходно себя чувствуя.

Мортирмир кружил вокруг него.

— Это было впечатляюще, — сказал он.

— Мне понравилось, — признался Габриэль. — Готовьте войско.

Пару минут. Всех магистров ко мне.

— Тебе нужен отдых, — сказала Сью.

— Времени нет. Все накормлены?

Сью кивнула, еле сдерживаясь.

— Все, и люди, и кони. У меня кончились запасы, если мы не пошлем за ними обратно в Арле или не начнем грабить этих бедных ирков, то у нас ничего нет. Ну, кроме сорока бесполезных телег с добычей и умбротской костью.

— Не бесполезных, — возразил Габриэль. — Молодец, Сью. Надеюсь, все поспали.

Он огляделся и увидел Майкла с большим мечом в руке, Тома Лаклана, пешего, во главе пеших копий и белого отряда, Безголового, Фрэнсиса Эткорта, Изюминку, которая руководила рыцарями графа Симона. Огромный зал был набит битком: около двадцати тысяч человек, несколько ирков и один боглин.

Габриэль пошел назад, протискиваясь сквозь толпу людей в доспехах. С него капала вода, но холода он не чувствовал. Тепло тел согревало даже этот огромный зал. Он нашел Бланш.

— Пожелай мне удачи, — попросил он. — Если мы опять не угадаем… то я просто не знаю, где мы.

— Иди. — Она поцеловала его и улыбнулась. — Ты похож на фантастическое животное, любовь моя.

Он тоже улыбнулся. Чувство радости не исчезало, и он, хлюпая, побрел обратно через весь зал. Люди окликали его, и он на мгновение остановился, чтобы поцеловать Дубовую Скамью в щеку.

Он вернулся к пьедесталу и спросил Мортирмира:

— Можно одолжить твой голос?

— Конечно. — Мортирмир щелкнул пальцами.

— Солдаты! Мы шли маршем, и мы сражались. Я надеюсь, что теперь мы найдем то, что ищем. Если моя догадка верна, нас ждет бой. Вы должны быть готовы. Вас тренировали именно для этого. Держите строй, и мы победим быстро и легко. Вы готовы?

Раздался рев, а затем троекратные овации, которые эхом отразились от высокого потолка и словно бы сотрясли гору.

Габриэль стоял очень прямо.

— Готовы? — крикнул он красному отряду, первому у врат.

— Валяй! — крикнул какой-то лучник, и люди рассмеялись.

— Готовы? — спросил он в эфире.

Все ответили ему: Мортирмир, Танкреда, Петрарка и дюжина магов послабее.

Он повернул ключ четырежды и надавил на жемчужину.

И мгновенно ощутил волю, борющуюся с ним за контроль над вратами, и его сердце затрепетало от предчувствия победы.

— Получилось! — крикнул он.

В его Дворце появился Мортирмир, а затем Петрарка в длинных голубых бархатных одеждах и Танкреда в облачении монахини из Ливиаполиса, и все они взяли его за руки. Другие маги, в основном морейские и альбанские студенты, влили в их цепь силу.

Воля надавила на врата, Габриэль надавил в ответ.

— Как обычно. — Мортирмир рассмеялся.

Если описать борьбу за врата как борьбу с герметической волей на руках, то Габриэль выкручивал своему противнику руку, а потом пришлепнул ее к метафорическому столу.

Врата открылись.

Они были открыты ровно столько времени, сколько потребуется фейри, чтобы моргнуть глазом. Мортирмир бросил в них маленькое круглое яйцо из чистого золота.

Врата закрылись.

Три. Два. Один. Они считали хором.

Габриэль снова потянулся к вратам, и на этот раз сопротивления не было. Он распахнул их, и яркое солнце осветило красный отряд.

Они смотрели на скалистую тропу, земля тут была красно-бурой, камень серым и черным, кое-где росли пучки травы, и все заливал чудесный желтый солнечный свет. Было тепло.

В воздухе стояла пыль, такая плотная, что дальше нескольких полетов стрелы ничего не было видно. Землю за вратами усеивали трупы боглинов. Они валялись в беспорядке, и их кровь заливала все вокруг.

— Вперед, — сказал Габриэль.

Красный отряд прошел врата, сделал две сотни шагов, обогнул древний алтарь, две поваленные базальтовые колонны и огромный вулканический камень, и остановился в русле пересохшего ручья.

Белый отряд прошел врата и двинулся влево, по несколько копий за раз. Малый отряд въехал верхом, по двое, и выстроился справа. К этому времени первая волна противника показалась из пыли и тут же погибла.

Мортирмир миновал врата. Минуту он медлил, пока Танкреда и Петрарка поднимали огромные щиты в насыщенном силой воздухе, а затем вынул из ножен кинжал и вскрыл тушу боглина.

Габриэль посмотрел на массу розово-серых внутренностей.

— Это не боглины, — сказал Мортирмир. — Смотри, вот.

Габриэль знал, что увидит. И очень обрадовался: это означало, что они на правильном пути, что он прав.

Червь. Червь-одайн в боглиноподобной твари из иного мира.

— У нас получилось, — сказал Морган, на мгновение утратив юношеское высокомерие. Он радостно обнял Габриэля, а тот хлопнул его по спине.

Том Лаклан смотрел на них со спины большого вороного коня как на идиотов.

— С ума сошли, — заявил он.

Габриэль подумал, что вот-вот заплачет. Настолько легче ему стало. До боли.

— Ну, что там? — спросил Том. — Мы в заднице?

— Нет, — сказал Габриэль. — Нет, Том. У нас все хорошо. Теперь осталось только подраться и победить.

Лицо Тома расплылось в улыбке.

— Вот это дело. — Он посмотрел вверх и заревел: — А ну следить за знаменем! Держать ряды!

Он ускакал вперед, армия продолжала идти через врата. Лучники красного отряда расстреливали бесов, мелких тварей размером с борзую, быстрых, смертоносных и бессильных против стрел на открытом пространстве.

Габриэль взгромоздился на высокого гнедого.

— А имя у тебя есть? — спросил он. — Будешь Джоном.

Джон навострил уши.

Твари нападали кое-как, они явно были захвачены одайн. Габриэль смотрел, как строится армия, как рыцари встают в линию, как вениканские моряки подходят к ним с фланга. Почти полсотни вениканцев погибло от зубов бесов и потока колдовства, прежде чем Петрарка вышел вперед и отбил чужое заклинание.

Графа Симона захватила врасплох атака из-за врат, потому что они были двумерные, что, впрочем, видели только герметисты. Но этрусские рыцари были закованы в доспехи с головы до ног, так что бесы ничего не могли с ними поделать. Даже если они стаскивали человека с седла, обычно удавалось отбить его невредимым.

Несмотря на мелкие потери, в целом это даже нельзя было назвать сражением. Армия просто продолжала свое движение. Армия шла через врата, армия наступала с флангов, армия осваивала местность в пятидесяти шагах впереди. Это требовало грамотного командования, поскольку любое неудачное решение могло привести к гибели или плену нескольких десятков человек, но войско наемников двигалось вперед, отбиваясь от встречных атак и занимая территорию, и магистры перешли от обороны к наступлению, а скорость движения армии увеличилась.

Габриэль начинал чувствовать себя зрителем. Он ездил взад и вперед вдоль строя, иногда отдавал команды, но старался не соваться в эфир. Он был на грани и знал это. И он не собирался становиться богом, пока задача не будет выполнена.

Расчистив местность вокруг врат, штаб вышел из сражения. Майкл снова оказался рядом с Габриэлем, и Том Лаклан, и Изюминка, и Милус. Майкл посмотрел на императорский штандарт, который держал в руках Тоби.

— Как в старые добрые времена, — сказал он Изюминке.

Она улыбнулась ему. Ее лицо светилось свирепой радостью, и так же выглядел каждый лучник, каждый пехотинец, каждый моряк и каждый обозник. Золотой император поднял меч и указал им вперед, Адриан Голдсмит быстро делал наброски углем, а Фрэнсис Эткорт молился.

Строй двинулся вперед. Габриэль взобрался на небольшой холм, похожий на торчащий зуб.

— Мы у них за спиной, и нас совсем не ждут, — объявил он. — Мортирмир, ты нашел цель?

— Цель? — спросила Изюминка.

— Это долгая история, — ответил Майкл. — Мы предполагаем, что последние врата должны удерживать одайн, которые на стороне Эша. Или воли. Или обоих. Скорее всего, так.

Андромаха Саррисса, морейская студентка, держала в руках знамя. Она застенчиво сказала:

— Мы ищем волю одайн, миледи.

Изюминка рассеянно кивнула, глядя на этрусскую пехоту, которая спускалась в низину.

— Довольно нагло это все. Пусть их важность не забудет сообщить, кого нужно убивать.

Она развернулась и поехала вправо, уже выкрикивая приказы. Впервые за долгое время все войско наемников оказалось вместе: почти тысяча копий, и еще двести — в малом отряде. Из врат катились телеги, пажи передавали мешки со стрелами гербовых цветов — по двадцать четыре тяжелых стрелы в мешках с кожаными распорками. Другие пажи несли воду. Раненых тащили в тыл, внутрь каре, которое все еще строилось у врат, а авангард продолжал извергать ливень стрел, и враги умирали.

Через три часа после начала стычки Габриэль увидел справа море: бесконечное синее пространство.

— Нашел, — сказал Мортирмир.

Лица всех магистров мгновенно обвисли, как будто марионеткам перерезали нити, — они уходили внутрь себя. К ним присоединился Габриэль, он очень осторожно тратил силу.

Все взялись за руки, а он остался в стороне. Танкреда стала первой, и все вливали силу в щиты, которые сплели и отложили на время, — новые фрактальные щиты из переплетенных чешуи и листьев.

Жуткая молния фиолетово-белой силы ударила в их щит. Она частично проникла внутрь, и в центре погибло шесть копий красного отряда: сэр Ричард Смит, лучник Кессин, Лоупер и еще два десятка людей, которые прошли через четыре мира и с боем пробились из Лиссен Карак в Арле, превратились в пепел.

В пяти шагах от Габриэля Урк Моган подтянул тяжелую стрелу к своим четырем щекам и выстрелил в кучку ирков, которые, совершенно неуправляемые, стояли на открытом месте. Рядом с ним Цапля натянул тетиву, хмыкнул и выстрелил.

В воздухе поплыл запах жареного мяса, и губы Урка дрогнули, открывая органы чувств навстречу этому чудесному запаху. Это произошло само собой — одновременно он слушал приказы Смока и готовил следующую стрелу.

В сорока шагах от него ругался Эдвард.

— Выше! — орал он. Голос он сорвал, но колесо, завязнувшее между двумя огромными камнями, удалось высвободить, и фальконет снова покатился вперед. За веревки тянуло по два десятка человек, каждый с ручной пищалью на плече. Дюжину пушек поменьше тащили ослики — Сью придумала это нововведение в последнюю минуту.

Медленные пушки не поспевали за армией: уже третий расчет тянул фальконет, а четвертый был наготове, но все равно они отставали от всех. Пурпурно-белая вспышка осветила сказочный золотой лес в сотнях футов от них. Земля тяжело содрогнулась, и прогремел как будто гром.

Том Лаклан поднял длинный меч.

— Чтобы вернуться домой, надо идти вперед! — крикнул он. — За мной!

Отряд ринулся в огонь. Справа от них встали вардариоты — строй уже был длиной в целую милю и мог преодолеть любое сопротивление. Граф Зак не нуждался в приказах. Он почувствовал пустоту перед собой и двинулся вперед как можно быстрее. Комнин присоединился к нему, и они обошли основной строй.

Пушки Эдварда отставали все сильнее по мере того, как рыцари скакали вперед. Малый отряд начал заворачивать внутрь, будто качнулась дверь на петлях, в роли которых выступили нордиканцы.

В двух тысячах шагов левее Симон поднял забрало как раз вовремя, чтобы увидеть несколько сотен раздвоенных пурпурных молний, бьющих в центр строя. Но, как и граф Зак, он чувствовал отсутствие врага и приказал рыцарям садиться в седло. Постепенно их продвижение стало более плавным, но легкая вениканская кавалерия с Изюминкой во главе опередила их — они рассыпались по колючим кустам, проверяя местность слева от дороги.

Третья пурпурно-белая молния вспыхнула в центре. За ней появилась огромная толпа боглинов, или кем они были на самом деле, вооруженных длинными копьями и выстроившихся плотными группами. На этот раз они действовали не так бестолково: с флангов центральной фаланги вышли две большие группы греклинов (Сопля придумал это слово между двумя стрелами) с арбалетами. Лучники наемников расстреляли их. Молния даже не опалила землю.

Войско шло вперед. Святая Екатерина билась на ветру, а под ней виднелись черное знамя с тремя lacs d’amour и алое шелковое знамя с массивным золотым львом.

Габриэль теперь шел под красным знаменем. Он поднял новый пассивный щит над центром строя. Это казалось единственным, что он мог сейчас сделать.

— Как у нас дела? — спросил Майкл. — По-моему, мы побеждаем.

— Побеждаем так уверенно, что я могу поберечь себя для настоящего боя, — ответил Габриэль. Он смотрел направо, где натягивали луки Гаджи, Робин Картер и Скрант, на тысячи людей: сотни из них он знал лично; на Дубовую Скамью, которая выкрикивала приказы. А дальше на равнине яркое солнце освещало красных вардариотов, заворачивавших внутрь, и там был Зак, а схоларии обнажали мечи, и они сияли, как копья небесного воинства.

Магистры скакали вперед.

Фаланга вражеских копьеносцев таяла под стрелами наемников, но они все еще стояли, упрямо и зло, будто ждали чего-то. Ничем не защищенные арбалетчики лежали длинными рядами в вулканической грязи, похожие на обломки кораблекрушения, выброшенные на берег после шторма.

Подтянулись пушки Эдварда. Люди бежали вперед под прикрытием уцелевших нордиканцев, тяжелые бронзовые стволы прыгали вверх и вниз — каждую пушку тащили сорок сильных человек, а еще дюжина придерживала лафеты.

Вражеская воля сотворила заклинание, но пассивный щит надежды и радости, созданный Габриэлем, увел его в землю. Габриэль даже не подозревал, что создал волну шириной во весь строй красного отряда, что, когда он шел вперед, волна тоже катилась вперед, как великая сила Диких.

Вспотевшие пушкари остановили Бланш — так звали первый фальконет. Кэт Таррел, щурясь и стирая с лица пыль, поправляла ствол, пока дуло не оказалось нацелено точно на центр фаланги копьеносцев.

Другой подмастерье вышел вперед с деревянным цилиндром, перевязанным бечевкой. Внутри прятались сто сорок четыре железных шара. Заряд сунули в пасть дракона.

Морган Мортирмир раскинул руки и посмотрел на жену.

— Все готовы?

Танкредапослала ему воздушный поцелуй. Мальчик-ифрикуанец закрутил в воздухе пальник, как будто делал это всю свою жизнь, и поднес его к запальному отверстию. Двадцать четыре железных шара пролетели через край вражеской фаланги, пробив плотный строй тварей.

Раздался пронзительный визг.

Выстрелила Кайтлин — вторая пушка.

Затем Кларисса — третья.

Морган творил заклинания. В реальности его, Петрарку и Танкреду на мгновение охватил свет, а затем бесчисленное количество огненных стрел взметнулось в небо. Они лопались и взрывались все разом, и десятки тысяч злобных красных вспышек устремились к земле, изгибаясь и поворачиваясь под невозможными углами, как молния в пасмурный день.

На все это потребовалось столько же времени, сколько нужно священнику, чтобы сказать «Аминь».

Они ударили все вместе, молча.

Габриэль взмахнул мечом.

— Вперед!

Он кивнул Пайаму, чьи мамлюки теперь стояли за наемниками. Ифрикуанец помахал ему в ответ. Мамлюки галопом перестраивались из колонны в линию.

— Что случилось? — спросил Габриэль.

— Одайн собрали огромную армию для вторжения, — пояснил Майкл, разворачивая коня. — Мы разрываем ее на части, как и планировали. Морган сейчас лупит их червивых хозяев.

— Граф Симон поворачивает к ним с фланга. — Пайам показал клинком, что имеет в виду. — Возможно, мне стоит присоединиться к нему?

— Нет пространства для маневра. — Габриэль покачал головой. — Это не настоящий строй. Воля… эта воля. Они не были готовы. Она не готова. Именно этого я и хотел. Майкл, посмотри, что происходит слева. Павало, прошу, поменяйтесь местами с малым отрядом. Через некоторое время мы встретимся с одайн.

— Аллах карает тысячей рук, — улыбнулся Пайам, — а у нас тут еще несколько тысяч. Нам доводилось драться с одайн.

Габриэль снова наблюдал за наемниками. Вражеская фаланга стояла на месте и умирала. Они все-таки попытались атаковать, но слишком поздно, им помешала собственная сплоченность, а бреши, пробитые в рядах ядрами и стрелами, были чересчур велики.

Габриэль ехал вперед. Теперь он пылал золотом так, что от него исходил свет ярче солнечного. На мгновение он задержался посмотреть, как Безголовый разделывает очередной труп. Опять не боглин.

— Без Мортирмира наверняка не скажу, — заявил Безголовый, — но, как по мне, эту зверюгу вывели специально для червей.

Габриэль нахмурился. Наемники выступили вперед и на какой-то момент сошлись в яростной схватке, поднимая облако пыли, строй дрогнул, завязался узлом, а затем двинулся дальше, выпрямляясь. Фланги продолжали заворачивать внутрь.

Были и потери. Пять десятков людей лежали на земле. Магистры пытались спасти тех, кого забрали черви, одновременно убивая их соплеменников. Габриэль скривился: ему не нравилось, что это стало рутиной.

Знамена плыли вперед, бой затих. Сэр Милус начал подумывать о том, чтобы приказать людям садиться в седла, но все же подъехал к Габриэлю.

— Ребята устали, — сказал он и махнул на облако пыли у врат: — А там у нас что?

— Я вывожу наемников в резерв, — ответил Габриэль, подозвал одного из имперских гонцов и отдал несколько приказов.

Майкл ехал слева от армии, наблюдая, как этруски перестраиваются из колонны в линию, как начинают поворот к уже хорошо видимым вратам, до которых оставалось чуть более мили. Изюминка отдавала приказы так же легко, как Габриэль.

— Ты как-то слишком сильно веселишься, — сказал Майкл.

— Ага, — ответила она. — Я думала, что хочу быть рыцарем. А оказалось, что я хотела быть самой главной.

Ему нечего было возразить, поэтому он просто смотрел. Галопом прилетел гонец.

— Лорд Майкл? Император просит малый отряд встать в центре строя. А вас — сопровождать его.

Майкл посмотрел налево вдоль строя, затем повернулся и поехал к центру. Вся императорская армия двигалась, фланги смыкались, как на тренировке, центр медленно выступал вперед. Майкл подъехал к Тому.

— Габриэль хочет, чтобы мы встали в центре, — сказал Майкл.

— Да, — ответил Том, — уже слышал. Гляди.

Воины садились на лошадей, выведенных пажами и слугами. Почти мгновенно у Майкла перед глазами оказались четыре ряда всадников, доспехи которых блестели на ярком солнце.

Мамлюки подходили все ближе и ближе. Отряд начал группами сворачивать налево. Верховые проезжали слева от мамлюков, которые шли вперед прямо через их строй, и в мгновение ока малый отряд оказался во втором ряду.

Пайам отсалютовал своим длинным изогнутым мечом.

— Одайн, — сообщил он. — Я чувствую их запах.

— Вот они, — сказал Майкл.

Том кивнул, Пайам тоже. Центр остановился. Фланги продолжали приближаться, преодолевая редкое сопротивление. Веронское рыцарство бросилось вперед, уничтожив толпу не-боглинов. Том Лаклан прискакал к командирам.

Мортирмир сидел верхом, вынув ноги из стремян и свесив руки. Выглядел он ужасно, но сила исходила от него волнами. А потом он вдруг открыл глаза и посмотрел прямо на Габриэля.

— Вот она, — сказал он. — Воля.

Вдали, почти у самого края врат, что-то поднималось. Миля — это много. На поле боя мало что можно заметить на расстоянии имперской мили. Люди похожи на цветные пятна, отряды, силы которых достанет, чтобы захватить трон, кажутся меньше блох. На море целый флот может исчезнуть в тумане на таком расстоянии. Дракон за милю похож на птичку.

Вдалеке поднималась живая гора. На расстоянии мили она казалась огромной.

— Это она, — равнодушно сказал Мортирмир.

— Во вратах, — уточнил Габриэль.

— Я думаю, что мы не смогли правильно сопоставить факты, — продолжал Мортирмир. — Я готов поспорить, что она застряла во вратах. Там, где ее заперли драконы тысячу лет назад.

Габриэль смотрел на происходящее с ужасом и восторгом.

— Но… Нет. Я вижу. Ее голова торчит на заднем дворе госпожи Хелевайз, а это задница.

Майкл улыбнулся. И Том Лаклан, и Зак, и дюжина других людей рядом с императором.

— Она пытается взять под контроль врата, — сказал Мортирмир.

— И пока у нее еще не получилось, — улыбнулся Габриэль.

— Что и требовалась доказать, — произнес Мортирмир. — Лиссен Карак еще держится.

Гнедой Габриэля сделал вольт, пока император смотрел на своих офицеров.

— Черт возьми, — сказал он, продолжая улыбаться, — а мы можем победить, друзья мои.

Майкл взглянул на Тома.

— Ты сам-то в это веришь? — усмехнулся Том.

Ужасный клубок червей корчился в миле от них.

— Мортирмир? — окликнул Габриэль.

— Я бы предложил посильнее надавить на них в реальности, как мы поступили с умбротами. Когда они ответят, я… надеюсь, у меня получится лучше, чем в прошлый раз.

— Такая же огромная волна принуждения?

— Воля раз в десять сильнее мятежных одайн, — возразил Мортирмир, — но она никогда не была человеком и не разбирается в герметической науке.

— Тогда составляйте хор, — велел Габриэль. — И пришлите ко мне Эдварда Чевиса.

Час спустя армия встала неровным полукругом перед извивающимся титаном, до которого оставалось около тысячи шагов.

— Кажется, воля не двигается с места, — сказал Мортирмир.

Они пережили испытание принуждением, малый отряд, который уже сталкивался с этими волнами отчаяния, стоял на месте, стиснув зубы, и пытался не думать. Габриэль, поняв, что жалок и не способен ни на что, тоже стиснул зубы.

Пушки покатились вперед.

— Попадешь в них? — спросил Габриэль у Эдварда.

Тот поклонился:

— Милорд, я думаю, в него попадет каждый наш выстрел. Очень уж оно… большое.

— Что происходит? — спросил сэр Майкл, пеший. Все комитаты императора слезли с коней, и их копья тоже. Белые волшебные листья шелестели перед ними, отводя самые ужасные эманации врага.

— Тогда научим их основному закону войны, — сказал Габриэль.

— Какие еще законы, господи, — проворчал Майкл. — Что еще за закон?

— Нельзя победить одной магией. Можно убивать людей, но нельзя захватить территорию или удержать ее. Видишь вон ту башню из червей? Это вовсе не чудовище. Это полное отсутствие эффективной пехоты.

Майкл посмотрел на червей. У них не было ни огромных клыков, ни светящихся глаз, ни хотя бы подобия лица. Ни тысячи ног, ни волосков на туше. Это были просто мириады извивающихся червей.

— Господи, надеюсь, ты прав, — сказал Майкл.

— Ненавижу, когда ты называешь меня богом, — усмехнулся Габриэль, на мгновение становясь прежним. — Давайте стрелять.

Эдвард поклонился. Габриэль взял копье и прошел в самый центр строя. Анна встала у него за спиной, а Калли готов был стрелять.

В землю рядом с собой он воткнул десять стрел для убийства чудовищ. И каждый лучник — тоже.

Эдвард пошел направо, пожал руку Герцогу, наклонился над пушкой, посмотрел и буркнул:

— Тут ничего не происходит.

Пальник опустился, и Эдвард отскочил в сторону, чтобы не попасть под откатывающуюся пушку. На расстоянии пятисот двадцати одного шага первое железное ядро врезалось в одайн. Оно прошло насквозь, давя отдельных червей, и вырвалось с другой стороны, облепленное рваными червями.

Выстрелила вторая пушка, Герцог отскочил от колеса, а заряжающий Эдварда уже сунул в дымящийся ствол мокрую овчину. Галлеец Жирон ле Куртуа опустил пальник.

Выпалила третья.

Серный пороховой дым окутал позицию Габриэля.

Одайн подняли массивный щит в реале.

— Вот так, — сказал Мортирмир.

— Первая пушка, — велел Эдвард.

Вам!

В эфире разыгралась короткая жестокая битва — одайн пытались взять Эдварда под контроль, Морган пытался пробить дыру в их щите, и у обоих ничего не вышло.

— Вторая пушка! — крикнул Герцог. Эдварда тошнило, он чувствовал себя оскверненным.

Вам!

Волна принуждения набросилась на малый отряд. Том Лаклан вдруг засомневался в себе, Калли вновь пережил то, что он когда-то сделал ради Изюминки, Майкл услышал, как капитан напоминает ему о его многочисленных недостатках. Дубовая Скамья допилась до смерти. Урк Моган не мог попасть в цель ни одного раза из десяти, и Моган отобрала у него свой запах.

Железное ядро пробило идеальную дыру в заклинании червей, и белое облако раскаленного пара вылетело из стены тварей.

Твари пришли за Мортирмиром в эфире, и весь хор прикрывал его, но он едва не задохнулся от собственной ничтожности, и пламя обожгло край его щита, так что он рухнул, и вместо него остался только золотой щит.

— Том, — позвал Габриэль. — Придется нападать пешком. По старинке.

— Вот это я понимаю, это дело. Готовьтесь к наступлению!

Новый трубач вскинул трубу, и клич подхватили дюжины рогов. Малый отряд двинулся вперед.

Сэр Милус, стоявший в пятидесяти шагах за ними, прищурился. Изюминка высунулась у него из-за плеча.

— Ты собираешься наступать?

Щиты затрещали, и в них образовалась огромная дыра. Пищальники гибли, лошади шарахались в сторону и давили вардариотов; нордиканцев осталось совсем немного, теперь ими командовал Торвал Армринг, ныне спатарий, и он повел их вперед, как будто их было двести человек, а не шестьдесят.

— Приказа не было. — Милус пожал плечами.

— Вот тебе мой приказ, — ответила Изюминка. — Вперед!

Пушки снова загрохотали.

Малый отряд прошел уже двести шагов, когда наемники шумно двинулись вперед.

— Вот дерьмо, — пробормотал Типпит, глядя на гигантскую стену червей.

— Это точно, — согласился Смок.

Мортирмир ушел глубоко в свой Дворец. Он дожидался очередной волны эманаций врага, а потом отменял их, не просто отводя в сторону банальными щитами, а обрубая у корней.

Он начинал понимать герметический язык одайн. Он очень походил на язык мятежника, но все же отличался от него.

Все очень тщательно. Просто. Чисто.

Немного наивно.

Он чувствовал, как воля планирует, готовится, копит силу.

Он попытался сорвать ее атаку, и у него не вышло — воля просто не обратила на него внимания.

Он утратил инициативу и израсходовал большую часть силы хора на защиту. Вышло не слишком-то хорошо, он потерял почти сотню человек, и воля бросилась на него. Она знала, как живут простые смертные, и послала Мортирмиру волну отвращения и ненависти к себе, говорила о его неудаче, его любви к своим собратьям, предательстве их надежд.

Одайн ошибались, как ошибся бы и человек на их месте. Мортирмир не очень интересовался людьми. Он защищал их, потому что это могло принести ему победу… но, потеряв людей, он все равно мог бы победить, и волна принуждения прошла мимо него. Зато он почерпнул из нее кое-какие сведения. Он изменил свою стратегию, перенастроил щиты хора и моментально обменялся мыслями с женой и магистром Петраркой.

В реальности стреляли пушки. Это сработало: воля боялась их. Да, на самом деле они почти не причиняли ей вреда, но Габриэль правильно рассудил, что воля должна смотреть на мир в очень долгой перспективе. Она не могла позволить себе осаду своего могущества пушками.

Воля защищала себя, но пушки грохотали со страшной силой, и защита требовала множественных манипуляций с энергией, из-за чего в эфире читалось очень много о воле. Мортирмир долго смотрел туда и наконец сотворил заклинание.

У него опять ничего не вышло, огненные шары разбились о великолепный щит, закрывающий червей. Одайн нанесли ответный удар.

В реальности этот удар выглядел как молния длиной в двести шагов, и она прожгла щиты малого отряда в дюжине мест. Комнин, идущий во главе схолариев, рухнул с коня — половина его тела пылала огнем. Его спас только один из лучших амулетов Мортирмира. У него за спиной сотня жителей Ливиаполиса умерла в одно мгновение.

Граф Зак умер, когда воздух в его легких загорелся. Вместе с ним погибло сорок вардариотов. Белая молния ударила в Пищальников, убив дюжину вениканцев и одного ифрикуанца. Малый отряд двинулся вперед, в огонь.

Войско наемников последовало за ним. Люди с флангов пробивались вперед, потому что мужество заразительно и потому что у них не было другого приказа. Изюминка встала во главе наемников. Граф Симон был не из тех, кто ждет, когда люди сражаются, а герцогиня, которая легко шагала во главе пугал, мечтала отомстить чудовищу, олицетворению своих страхов, воплощению своих ночных кошмаров.

Пугала шли вместе со всеми.

Но впереди всех был малый отряд, их уже отделяло от огромного скопища червей меньше пятисот шагов, и они шли все быстрее — потому что боялись и хотели поскорее покончить с этим.

Снова ударили пушки.

Воля ответила, сосредоточив на орудиях все свои усилия. Но хор ждал этой атаки, и теперь воля колотилась в щиты, сбивая один и тут же наталкиваясь на второй. Пушки были приманкой. Мортирмир был уверен, что воля нападет именно на них.

Теперь Мортирмир перехватил инициативу, и ни один пушкарь не погиб.

Мортирмир все создавал и создавал щиты одновременно с ослепительным набором атак: яркие огненные шары, разноцветные молнии, ветер всех цветов радуги и других, уже недоступных человеческому глазу.

Воля остановила все атаки.

Если честно, мир за щитами представлял собой безумную какофонию шума и света.

— Попробуй хотя бы немного отвлечь их, — сказал Мортирмир во Дворце Габриэля.

Люди падали. В рядах малого отряда появились бреши. Схоларии прекратили наступление. Вардариоты не могли больше двигаться вперед и, несмотря на крики Криакс, дрогнули и побежали. Руки у гильдейцев Эдварда дрожали.

Но…

Пока Габриэль готовился в своем Дворце, Святая Екатерина плыла вперед. Войско наемников разделилось, чтобы обойти малый отряд с двух сторон. От водоворота хаоса их отделяло всего сто шагов.

Габриэль, несмотря на свои опасения, приготовился колдовать. Он вошел в свой Дворец и помахал Пруденции.

— Ты уже очень близко, — тихо сказала она.

— Мои друзья умирают, — ответил он.

— Да.

Он указал на три простых знака.

— Позволь мне, — попросила она. — Тебе не стоит сейчас работать с силой.

В реальности Габриэль усилил свой голос.

— Лучники! — крикнул он. — Рыцари! Вперед!

Затем он отодвинул Анну Вудсток и бросился навстречу буре. Он не видел, что этруски и пугала тоже идут вперед. Он не видел, что Калли выпускает одну тяжелую стрелу за другой, целясь в чудовищную тварь, да повыше. Он не видел Тома Лаклана, Майкла, Изюминку, Фрэнсиса Эткорта и других, которыми он командовал годами.

Но он знал, что они рядом.

Все вместе они наступали на врага.

Щит одайн был подобен стене из мягкой глины: липкой, приторной, отвратительной, мучающей все чувства до единого. Но мягкой.

Копье резало его, как масло, и Габриэль на мгновение вспомнил, как боролся с проклятием своей матери. Каждый удар оружия пробивал дыру в щите. И тут он увидел гору червей на другой стороне, тысячу тысяч прожорливых пастей. Он глубоко вздохнул и продолжить рвать щит, хотя черви уже смотрели на него. В двух шагах справа меч Плохиша Тома огненной молнией взрезал щит, и даже в адской пасти одайн Габриэль услышал крик:

— Лакланы за Э!

А потом он начал убивать. Это походило на учебное упражнение, он будто резал воздух. Черви имели примерно такую же плотность, как их щит, и они пытались бежать от него и Лаклана; сверкающая серая стена, испещренная многочисленными пастями, корчилась и отползала.

Том Лаклан небрежно, как на турнире, нанес два удара по трещине в щите. Габриэль ударил слева от себя, расширяя разрыв.

Мортирмир уже не выдерживал яростных атак. Но теперь он был не один, и Танкреда плела свою паутину быстрее герметического паука, пока магистр Петрарка ткал полотно обмана и примирения. Морейский магистр упал, обессиленный, и был убит, хор дрогнул, и щиты замерцали. Умирали люди, умирали ирки. Но…

Хор держался. Воля отвлеклась, мечи вгрызались в нее в реальности, а алмазно-твердый гибкий щит лопался во многих местах. Воля передумала, и в эфире зазвучали ее мысли: миллионы составляющих ее существ требовали, приказывали, кричали, получали ответы.

Мортирмир нашел то, что искал в тумане связей, объединявших одайн. Вместе с хором он расшифровал эту связь. Проанализировал. Подготовился.

Если бы это был поединок на мечах, то все атаки, все молнии, все огненные шары, все мечи оказались бы всего лишь обманом. Финтом.

Мортирмир собрал остатки силы в своем хоре.

Его шахматная доска опустела. Схема была завершена. У него не осталось и мгновения, чтобы насладиться моментом своего торжества или своей смерти.

Он создал заклинание. Один импульс, один луч света. Или, может быть, одна нота. Или один цвет. Текстура. Эмоция.

Он бросил заклинание в ту связь, которая объединяла одайн, и влил в него силу…

В реальности червь червей стал рушиться, как взорванная башня. Сначала медленно, как оседает раненый человек, а потом…

…потом черви оказались повсюду, они извивались, как личинки, их пасти пульсировали. Мечи убили нескольких, стрелы рассекали воздух и настигали других, но это было не лучше, чем валить лес в одиночку. Рыцарей и пехотинцев погреб под собой обвал. Одайн распались на отдельных тварей, но каждая из них по-прежнему была смертоносна.

Габриэль почувствовал их распад и понял, что момент настал.

Он вошел во Дворец..

— Не надо! — сказала Пру.

Он развернулся, указывая на знаки. Повернулся обратно и влил золото своей горящей воли в заклинание. Сложное, многослойное, со множеством ограничений, остановок и защит, которые он так долго изучал. Он поднял руку.

В реальности он произнес:

— Да будет свет.

Вспыхнул свет и загремел гром, и Габриэль стоял в реальном мире, сияя безупречным золотом.

От его протянутой руки до врат и дальше земля была чиста, если не считать мелкой серой пыли. Ярко светило освобожденное солнце. За пределами очерченного им круга миллионы червей корчились на солнце и не могли ничего ему противопоставить.

Врата были свободны. Золотой пьедестал стоял там, где он и ожидал. Габриэль шел вперед, под сабатонами похрустывали крошки иссохших червей.

Том Лаклан шел рядом с ним, и Изюминка тоже. Войско охватил хаос, рыцари смешались с пехотинцами, лучниками и пажами и рассредоточились вокруг врат. В основном они яростно топтали, резали или пинали червей. Том Лаклан явно злился. Габриэлю удалось улыбнуться.

— Не волнуйся, Том, — сказал он, — там еще целая армия боглинов и дракон.

— Ага. Черт. Ненавижу червей.

Габриэль рассмеялся. Это был хороший смех. Он никогда не мог даже подумать, что Том Лаклан кого-то ненавидит. Он все еще посмеивался, когда добрался до пьедестала и нащупал ключ где-то под доспехами. Для этого пришлось снять латные перчатки. Руки тряслись так сильно, что он был вынужден остановиться и отдышаться. Колени ослабли, сердце колотилось.

«Вот оно, — подумал он. — Господи, пожалуйста, пусть я окажусь прав. Я не буду хвастаться, гордиться или говорить, что до всего дошел сам. Просто пусть я окажусь прав».

Это были самые сложные врата. Шесть положений таблички и ни одного закрытого. И верным могло быть только одно. Зеленый самоцвет в левом углу ярко горел — наверняка потому, что воля уже пыталась пробиться туда.

Габриэль повернул ключ и дрожащей рукой нажал на камень.

Тот не поддавался.

Пожалуйста. Пожалуйста. Черт.

Ничего.

Измученный Мортирмир появился в его Дворце воспоминаний и встал рядом с Пру. Там же были Танкреда, Петрарка и весь уцелевший хор.

— Врата заперты с другой стороны, — осторожно сказал Мортирмир. — Наверное, Мирам удерживала их от воли.

Разочарование было таким же сильным, как физическая боль. Габриэль положил правую руку, ту, что из плоти, на камень.

— Эй! — крикнул он в пустоту.

— Габриэль? — откликнулась Дезидерата.

Глава 16

Габриэль почувствовал ответ Дезидераты и чуть не расплакался, так велики были облегчение, радость и всепоглощающее чувство триумфа.

Камень под его пальцами шевельнулся. Ключ повернулся со щелчком.

К этому времени Том кое-как выстроил людей у врат: рыцарей и оруженосцев, пажей и лучников, в основном из малого отряда, сколько-то наемников, горстку мамлюков и этрусских рыцарей, пару галлейцев. Крах воли с их стороны врат привел ко множеству мелких стычек, и ни один из отрядов, которые вступили в бой, не остался невредим.

— Том! — заорал Габриэль. — Как только врата откроются, нам придется драться с остальными.

— Я… — Мортирмир застонал. — Габриэль, я выдохся.

Появился Петрарка верхом на муле:

— А я нет. Я готов.

Врата открывались.

— Анна, — позвал Габриэль, — приведи Ариосто.

Эш почувствовал, как зашевелились врата, и осознал всем своим черным сердцем, что победа наконец у него в когтях.

Он воспользовался своими новыми командирами и возможностью быстро перемешать войска, чтобы изменить строй и подготовиться к последнему бою. Потеря двоих марионеток подтолкнула его принять участие в этом бою лично. Зимнее небо постепенно темнело, и он разглядел, насколько слабы и жалки силы альянса. На хребте над дорогой они стояли накрепко, но между Пенритом и лесом их силы были настолько рассеянны, что он мог сломить их любой атакой. На востоке его лейтенант раз за разом нападал на внешние стены Альбинкирка. Орли повел демонов прямо к аббатству, и пещерные тролли уже копались в развалинах обрушившейся северной башни.

Эш окинул поле боя взглядом. В Лиссен Карак он увидел сэра Рикара Иркбейна, который дрался с пещерным троллем, вооруженным каменной дубиной. На юге и на востоке были медведи, которые весь день сражались рядом с герцогиней Моган, позже ускользнувшей на запад. Это подтвердило догадку Эша: армия врага должна развалиться, их альянс не выдержал многочисленных потерь и смертей.

Но что-то у него в голове было не так, как будто он утратил связи с собственным бессознательным, они истончились и перепутались. Он постоянно думал о Шипе.

Почему он вообще бросил Шипа?

И тут врата начали двигаться. В эфире раздался придушенный крик, и его союзник орал, отдавая приказы; одайн вдруг сошли с ума, загомонили в эфире и рядом, и далеко на севере.

Сейчас врата откроются, и его «союзники» пройдут сюда. Их сила станет абсолютной. Он окажется под угрозой. Возможно, он проиграет. Одайн.

Он, конечно, планировал это, и одайн исполнили свое предназначение.

Эш знал, что этот момент наступит, и сделал определенные приготовления. Это было просто, потому что война в эфире во многом более естественна и чиста, чем война в реальности.

Эш прыгнул через непространство эфира и запустил свои герметические клыки в эфирную глотку одайн.

Его предательство стало для них полной неожиданностью. Те одайн, что держали врата, казалось, отвлеклись на что-то, пока он высасывал из них жизнь. А их далекая сестра, воля к северу от Внутреннего моря, взвизгнула от ярости и поклялась отомстить.

Эш давил все сильнее, даже когда одайн под его натиском начали гибнуть. Это случилось смехотворно быстро, и он подумал, верно ли он оценил их силы изначально.

Врата полностью распахнулись в безвременье эфира.

Глава 17

Том Лаклан прыгнул во врата, а за ним все солдаты. Петрарка вливал силу в огромный золотой щит малого отряда. Искры мощного волшебства летели от старого ученого, когда он шел вперед за спиной Калли, высоко подняв голову и размахивая руками, словно кукловод. Было темно, падал снег; Том почему-то ожидал, что окажется в погребах аббатства. Вместо этого он очутился между двух огромных, залитых кровью желто-белых пилонов, и его меч легко пронзал толпы равнодушных немертвых.

По ту сторону врат, где было теплее и светило солнце, сэр Майкл громко командовал перестроением армии. Врата приоткрылись, и перед войском предстала снежная тьма. Свет, падающий из врат, освещал бой Тома Лаклана в сотне шагов отсюда, и снег в этом свету казался совсем неестественным.

Воля рухнула, но ее составляющие еще боролись. Тысячи червей и личинок разбежались по земле, почти незаметные в снегу. Петрарка создал пелену огня, которая уничтожила и снег, и одайн, по крайней мере поблизости.

В эфире Эш потянулся вперед и начал поглощать силу объединенной воли одайн. Ему нужно было возместить все, что он использовал и растратил, но разрозненная воля одайн не походила на силу одного побежденного существа, и ему требовалось время.

Черника из клана Длинной Плотины сражалась весь день, мех перепачкался в крови и в чем-то еще и стал грязно-коричневым, а не золотым, в левом боку зияла рана, нанесенная каменным топором пещерного тролля. Но она и ее клан стояли рядом с герцогиней и держались до самого конца.

И люди пришли и освободили их из ловушки.

Люди даже предложили им еды, и она хорошо поела, но тьма сгущалась, и Чернике хотелось спрятаться под деревом, оказаться подальше от открытого неба и падающего снега — от снега всем медведям сразу хотелось спать. Вместе они побежали на запад, закинув топоры за спину, в спорную землю между Пенритом и лесом. Там древняя дорога возвышалась на четыре фута над землей, и там были люди. Черника видела, как другие люди высаживаются с лодок на юге и как на востоке идет снег. Она мечтала о безопасном укрытии в лесу, и медведи спрятались в деревьях на опушке, где в лучшие времена люди держали свиней и совсем не было подлеска. Оказавшись под огромными старыми кленами, медведица успокоилась.

Но она продолжала осторожничать, потому что в лесу еще были враги, а в полях на востоке встречались боглины и даже худшие твари. Черника повела своих медведей на север, избегая боя, она искала кучу поваленных деревьев или маленькую пещеру, чтобы переночевать.

Через час непрерывной ходьбы она увидела огонь и, осторожно подобравшись ближе, поняла, что это костер, а вокруг сидят люди. Черника мало доверяла людям, но много повидала их на своем веку. И ей нравились две пещеры, которые эти люди нашли.

Она сделала движение лапой, и ее воины распластались на снегу. Затем она осторожно подошла ближе, пока ее не заметил часовой, молодой рыцарь с тяжелым арбалетом в замерзших руках.

— Стой! — крикнул молодой человек. — Назови себя!

— Я Черника из клана Длинной Плотины, — рыкнула она. — Я целый год сражалась вместе с людьми!

— Галаад! — позвал юноша.

Не успел лед между пальцами неприятно затвердеть, как появился еще один человек. Он поклонился ей и показался знакомым.

— Я знал Кремня, — сказал он. — Меня зовут сэр Галаад д’Эйкон.

— Ах, милый Галаад, — проворчала Черника, — я хотела, гр-р, разделить с вами ваши пещеры.

— Присоединяйтесь к нам, — кивнул Галаад.

Толпа бойцов, прорвавшихся через врата, устала, и Том увел их назад. Он не потерял ни единого человека, но его беспокоили черви и снег.

Сэр Майкл поставил на их место пугал. Вся фаланга прошла через врата очень быстро и выстроилась в каре прямо перед ними. Буран закончился, луна освещала ровный снег, на западе виднелась длинная гряда облаков, предвещавшая дурную погоду, но пока что выглянули звезды.

Герцогиня Вениканская закуталась в отороченный мехом кафтан, который принесли ей слуги. Пищальники Эдварда гуськом проходили через врата и в изумлении озирались, а затем вышли сэр Майкл и Изюминка.

— Ну и холодина, — пробормотала Изюминка и поцеловала герцогиню: — Привет, милая.

Майкл поклонился. Изюминка отступила назад, отдавая приказы. Вениканские моряки выходили из врат, а за ними прочая этрусская пехота.

— Император подойдет через несколько минут, — сказал Майкл. — Спать и есть будем по очереди. Там, за вратами. Тут слишком холодно. — Он уже дрожал.

— Долго? — спросила герцогиня.

— Два часа. Том Лаклан велел беречься червей и немертвых.

— Я займу кое-какую территорию? — снова спросила герцогиня. — Вон там дом, поля, холм…

— Нам нужен кто-то, кто уже бывал здесь. — Майкл снова поежился.

И тут появился император. Он прошел через врата пешком, а Анна Вудсток вела за ним сияющего Ариосто.

— Я здесь бывал, — сказал Габриэль. — Это сад госпожи Хелевайз, только крови много. И Том здесь бывал. Жизель, там, на западе, есть холм. Иди туда и расчисти территорию. Изюминка? Я собираюсь полетать, а ты не потеряй врата. Кто-то должен остаться на страже. И я захочу выпить, когда вернусь. У нас получилось!

Он вскочил в высокое седло. Габриэль широко улыбался, и Изюминка поняла, что тоже улыбается.

— Получилось! — крикнула она ему.

— Это точно, — сказал он, и грифон прыгнул в морозный воздух.

У СТЕН ЛИССЕН КАРАК — ГЭВИН МУРЬЕН

На вершине холма было холоднее, чем внизу, в долине, но обзор лучше. Гэвин очень замерз, но винить в этом не мог никого, кроме себя: плащ остался где-то рядом с лагерем, далеко внизу.

Вдоль хребта тянулась полоса огромных костров. Они должны были не только сплотить армию, но и согреть ее. У Гэвина был складной стул, и он сидел спиной к костру и лицом к полю боя. Теперь, когда метель улеглась, он видел догорающий вдалеке Пенрит, дымящиеся руины Вудхолла на северо-западе, кишащие боглинами, шпиль церкви Святой Марии почти прямо на севере, над гостиницей в Эмблсе. Самой гостиницы он не видел. У подножия холма стоял Ливингстон-холл, где с самого полудня велись ожесточенные бои. Даже сейчас, в темноте, очередная группа демонов нападала на него.

Принц Окситанский распоряжался там лично. Он устоит, или весь мир рухнет. А за спиной оставались предместья и стены Альбинкирка, и противник предпринял две попытки нападения в темноте. Получилось, что враг удерживает огромный полукруг, от Пенрита почти до Саутфорда. Гэвин удивился и обрадовался, поняв, что солдат неприятеля можно посчитать: он оценивал их не по головам, а по длине строя. Сегодня они растянули силы Эша почти на пятнадцать миль. В этой ситуации хорошие доспехи и хорошая выучка стоили дороже свирепости и натиска.

Но теперь их заставляли встать плотнее. Завтра заявится Эш со своим ужасным пламенем, и Гэвину нечего будет ему противопоставить.

— Чего я по-настоящему хочу, — сказал Зеленый граф, — так это напасть.

— Напасть? — переспросил Грегарио. — Нас осталось всего ничего.

— Сегодня у нас получилось. Смотри, если Экреч развернется в другую сторону, он будет обращен к стенам Альбинкирка. Он мог бы отрезать врага и втянуть Эша в бой под стенами.

— Где мы защищены от большей части его колдовства, — добавил Грегарио.

Моган медленно кивнула.

— Как вы, люди, терпите холод? Надо было остаться в горящем городе и всю ночь убивать боглинов. Не хочу замерзнуть до смерти.

В руку Гэвина вложили чашку дымящегося яблочного сидра.

Леди Тамсин улыбалась, как девчонка на Рождество, показывая клыки.

— Выглядите гораздо лучше, — сказал Гэвин.

— А ты подожди еще немного, — отозвалась она.

— Как вам мой план атаки? — спросил он, залпом глотая сидр.

— Отличная идея, — ответил кто-то.

Гэвин узнал голос. Он вскочил, забыв о холоде, и оказался в стальных объятиях.

— Сволочь! — сказал Гэвин, хлопая брата по спине.

— Возможно, — согласился Габриэль.

В особняке леди Хелевайз герцогиня и Изюминка коротко что-то обсудили, а затем пугала встали в строй с арбалетчиками на флангах и с хрустом понеслись по снегу прямо на север. Почти сразу же они наткнулись на ирков и боглинов, которые тоже куда-то шли. Изюминка бросила в бой нескольких рыцарей графа Симона, и дело было сделано: боглины отступили, и даже ирки обратились в бегство, не веря своим глазам.

Они шли на север, к краю большого леса вдоль Лили Берн, и там они собрались и приготовились к контратаке. Часовые Галаада были настороже, и его лагерь встал, не подозревая, насколько близко они к центру событий. Беглецы пытались задавить людей и медведей числом. Ночная драка на севере Лили Берн становилась всеобщей.

Тапио, Буран и Анеас отказались от попыток проникнуть в Лиссен Карак, не совершив ни одной. Строй врага был настолько плотен, что Тапио позволил Бурану отвести своих на восток, к Лиливиндл, и еще до наступления темноты они оказались у нового моста в Нортфорде, который обозначал крайнюю северную границу мира людей и самую южную границу земель Диких, по крайней мере здесь.

— Раньше тут была тропа, — сказал Буран.

— Я здесь бывал три года назад, — отозвался Нита Кван. — Если снег не собьет меня с пути, я найду тропу по ту сторону моста. Мне кажется, что я сделал полный круг. — Он сокрушенно покачал головой.

— Но почему? — спросил Тапио.

— Потому что величайшая битва в нашей жизни, даже в вашей, мой принц, проходит прямо здесь. — Магистр Никос указал на юг и восток. — Дезидерата удерживает Лиссен Карак. Настоящий бой будет ниже, в полях у Альбинского хребта.

— Я хочу найти Орли, — сказал Анеас.

— А я хочу победы, — заявил Тапио. — Хочу, чтобы это закончилос-с-сь. Чтобы Тамс-с-син оказалас-с-сь в моих объятиях. — Он оскалился, показывая клыки. — Я хочу убить Эш-ш-ша.

По узкой тропинке они двинулись на юг один за другим. Анеас очень устал, но он так давно чувствовал себя уставшим, что и не помнил, что бывает иначе. Ирина баюкала в руках арбалет. У нее сильно билось сердце, и она не понимала, сама ли она полюбила эту жизнь или заставила себя ее полюбить. Впереди ехал Тапио верхом на огромном лосе и тихо пел про свою возлюбленную Тамсин.

Примерно через милю налетел резкий снежный шквал, и Тапио почувствовал своеобразный удар в эфире. Он сделал знак, и все спешились и вместе с лошадьми и лосями залегли в свежий снег, но странное чувство прошло, и Тапио очень захотелось уйти в эфир и найти там Тамсин, а заодно увидеть все, что он мог бы увидеть. Но эта сила, эта небольшая горстка людей, ирков и медведей все же могла сыграть свою роль, и он скрывал свой отряд, запрещая рыцарям пользоваться даже самыми простыми согревающими заклятьями.

Но он слушал эфир при каждой возможности и ловил в нем не звон волшебных колокольчиков своей возлюбленной, а резкие крики умирающих и стук мечей о щиты. Все это происходило близко, но не слишком, прямо на востоке.

Спросить было некого, кроме собственных рыцарей, а их рвение подсказывало ему то, что он хотел знать. Он повернулся и посмотрел на юг. Самый большой пруд в этих краях прикрывал его маленькое войско с фланга. Затем он взглянул на восток, в сторону раскидистых елей, которые устремлялись ввысь, словно стены великолепного собора. Поколения лесников срезали мертвые нижние ветки и подлесок, и земля под деревьями была лишь чуть присыпана снегом.

Его рыцари рассредоточились, а за ними Анеас вел галлейцев и разведчиков, а Буран — медведей, тихих и целеустремленных, несмотря на внезапный снегопад. Конные галлейцы — их было совсем немного — выдвинулись вперед и присоединились к рыцарям Тапио. Две дюжины всадников производили больше шума, чем все ирки вместе взятые, но в лесу не было врагов. Пошла вторая тысяча шагов с тех пор, как они свернули с тропы, длинной линии, сверкавшей в бледном лунном свете. И они, будто облаченные в сталь призраки, топтали снег под древними деревьями; дыхание лошадей и лосей казалось дымом из ноздрей сотен драконов, звездный свет играл на золотом меху медведей и их острых топорах.

И тут он увидел врага: сотни ирков, прикрытых стеной щитов, куча боглинов и других тварей. Они перекрикивались, и золотой шлем их главаря сверкал в лунном свете.

На мгновение глаза Тапио обрели дикую красоту, лицо его преобразилось в лунном свете, лось под ним стал выше, и каждый отросток на огромных рогах зверя заблестел острой сталью.

Тапио удерживал лося силой разума и собственным весом, и зверь поднялся на дыбы и заколотил копытами в воздухе, и все сказочные рыцари вздымали на дыбы своих скакунов из серебра и слоновой кости, и в холодном ночном воздухе запели охотничьи рога фейри, и ирки, стоявшие против пугал, внезапно ощутили страх.

Почти в пяти милях от Тапио Габриэль как раз обнимал своего брата на вершине Альбинского хребта и вдруг услышал тихую жуткую музыку. Он долго смотрел в темноту.

— Пенрит больше не пересечение всех наших сил. Тапио вступает в игру.

И Тамсин заплакала от радости.

— Хватит, а то я тоже сейчас заплачу, — сказал ей Габриэль.

— Я никогда не видел, чтобы ты так улыбался, — заметил Гэвин.

— У нас получилось! — Габриэль снова обнял его.

Гэвин все еще пытался свыкнуться с этой мыслью.

— Господи… вчера мы почти проиграли. Я… мы…

Габриэль ходил вокруг костра, пожимая руки и обнимая Тамсин, а Ариосто рвал внутренности овцы, задирая голову к небу.

«На вкус совсем как дома», — сообщил он.

И только тогда Гэвин осознал реальность происходящего и снова обнял брата.

— Черт возьми, Габриэль, я думал, ты не придешь. Я думал… это очередная твоя глупая схема, и нам придется сражаться в одиночку.

— Почти пришлось, — согласился Габриэль. — Но Бог помогает тем, кто помогает сам себе. — Он сцепил руки, и его улыбка показалась почти демонической. — Ладно, давайте подведем итоги. Я намерен победить в реальности с минимальными потерями, насколько это возможно. Но сначала…

Тамсин дрожала, и Габриэль положил руку ей на плечо.

— Хочешь найти его в эфире? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Но мы не можем раскрыть нашу позицию Эшу…

— Все уже кончено, — сказал Габриэль. — Кто еще у вас здесь? Патриарх?

— Да.

Император подошел к патриарху, опустился на колени в снег и поцеловал перстень на руке. Затем он встал, взял их обоих за руки, потянулся в эфир, взял за руки королеву Дезидерату, магистра Петрарку, Танкреду, Мортирмира, магистра-грамматика Никоса и Квокветхогана. Были там и другие, десятки других, весь хор аббатства, новый архиепископ Лорики, стоявший в своем соборе в Альбинкирке, и Тапио. Но главное — Дезидерата.

Габриэль, удерживая их всех в своей памяти, распахнул ворота перед своим Дворцом и позвал:

— Эш!

Из холодной тьмы Эш наблюдал за своей победой. На вкус победа была как еда после вечного голода. Его враги решили, что день закончился, и он собирался показать им, что его рабы могут сражаться в темноте. Если он будет обменивать двадцать на одного…

ЭШ!

В этот момент Эш ощутил всю тяжесть своей ошибки. Как будто он был слеп и вдруг прозрел. Он увидел хор, противостоящий ему, — раньше он знал этот хор только как отдельных людей. Их предводитель горел в эфире ярким золотом, и Эш содрогнулся.

— Лот? Это ты?

Габриэль рассмеялся.

— Эш, я пересек семь миров и завоевал врата. Ты проиграл. Сдайся на нашу милость.

Эш смотрел то на одного, то на другого. Он искал их слабость, искал, что может разделить их, ненависть, презрение или любой порок. Но он не видел ничего, кроме стен из золотых кирпичей, строить которые их научила Дезидерата, и своего одинокого отражения в них — двадцать, тридцать раз.

— Сдаться?

Он рассмеялся, а потом долго молчал и наконец заговорил осторожно, обдумывая каждое слово:

— Ты ничто. Через поколение ты умрешь, и от тебя не останется ничего, кроме ветра. Врата будут открыты годами, и я буду ждать, пока ваш альянс рухнет. Ирки будут драться с людьми, люди будут охотиться на медведей, пришедшие из-за Стены вспомнят старые обиды, а я буду здесь и увижу, как вы все утонете в собственной крови за то, что осмелились помешать мне.

— Все возможно, — ответил Габриэль. — Да, то, что ты говоришь, пугает меня, и я благодарю тебя за угрозу. Такие страшные слова помогают сохранить человеческие воспоминания. Но сегодня я веду огромную армию, величайшую армию, которая бывала здесь с тех пор, как императрица Ливия прошла через врата. И у меня есть хор магистров, которые равны тебе. И я говорю тебе: дракон, сдавайся, или мы прикончим тебя. Я не предлагаю другого выбора, ни условий, ни сделки, ни перемирия. Сдайся на нашу милость и впусти нас в свой разум. Или мы покончим с тобой.

— Я не могу умереть. В лучшем случае вы заставите меня отправиться в имматериум. — В голосе дракона слышался страх.

Слово «разум», казалось, запустило какой-то механизм в реальности. У Габриэля было странное ощущение, как будто он услышал оклик, или зов о помощи, или женский крик.

Он вернулся в эфир и заставил своего аватара лениво улыбнуться.

— Ты уверен? На твоем месте я бы спросил, как все это произошло. Как я, существо, способное выйти за пределы реальности, проиграло войну толпежалких смертных. Может быть, ты утратил разум?

(И снова это слово. Снова оклик, теперь он почувствовал его в эфире, как будто в голосе самого дракона.)

— Я властелин этого мира, — сказал Эш. — Я сделаю с ним все, что захочу, и ни один смертный не помешает мне исполнить малейшее из моих желаний. Я поглотил одайн, и ты понятия не имеешь о моей силе. Я мог бы уничтожить этот мир и убить вас всех.

— Это всего лишь темные мечты, — рассмеялась Дезидерата. — Ты не можешь уничтожить мир — не больше, чем я.

— Мне плевать на ваше жалкое предложение сдаться, — сказал Эш.

— Я знал, что так будет, — кивнул Габриэль.

(Теперь он узнал эту ноту. Это был Гармодий. Желание помочь ему оказалось сильнее отвращения или страха, и он протянул щупальце своей мысли…

Не-мгновение растянулось на целую вечность возможностей. Эфир был крайне хаотичным местом, полным парадоксов, двусмысленностей и неизмеримых сущностей. Габриэль, стоя на холме в реальности, одновременно находился на безликом плане вместе со своими союзниками и сидел в освещенной огнем гостиной собственного Дворца воспоминаний рядом с высоким подтянутым молодым человеком в охотничьем костюме, и был внутри разума дракона Эша, а также вне его, и смотрел на него глазами Дезидераты, и осознавал иное присутствие, похожее на сильный свет на краю поля зрения.

Гармодий рассмеялся, потрясенный.

— Что ж. Я здесь.

В одно мгновение его кошмарные воспоминания о пребывании в сознании дракона стали видны Габриэлю.

— Ты в его мыслях?

— Мы, — ответил Гармодий и потянулся. — Спасибо за отдых. Не доверяй Лоту. Это последнее, что я тебе скажу.

— Кто — мы? — спросил Габриэль в безвременье.

— Я лев, — сказал Гармодий. — А мой бывший наставник — Шип.

А потом он ушел.

Габриэль, не поняв ничего до конца, вздохнул в безвременье и вернулся в непосредственную реальность эфира.)

— Кто ты? — спросил Эш.

— Я твой враг, — ответил Габриэль. Даже в эфире его голос звучал довольно весело. — И больше никто. Сдавайся, Эш.

— Я уничтожу тебя, — сказал Эш.

— Ты уже побежден. Ты был побежден в то мгновение, когда открылись врата. Я предлагаю тебе сохранить себя и возможность пережить долгие эпохи нашего правления и даже… восстановиться. Я предлагаю это тебе из милосердия, надеясь, что ты способен измениться.

— Вот она, воплощенная гордыня. — Эш рассмеялся. — Насекомое предлагает милосердие богу.

— Да, мы, союз насекомых, предлагаем тебе свое милосердие.

— Да плевал я на него.

— Хорошо, — согласился Габриэль. — Мертвым ты полезнее. Завтра мы победим тебя окончательно. Еще раз. Пожалей тысячи тех, кто умрет завтра. Сдайся на наше милосердие.

— Они жалкие насекомые, и ты тоже насекомое. Зачем мне их жалеть? Так устроен мир — недостойные служат воле великих. — Эш смеялся.

— Ну, тогда завтра тебя убьют и пожрут насекомые. Да будет так.

В его гостиной, кроме самого Габриэля, сидела Дезидерата.

— Гармодий в разуме Эша, — сказал Габриэль. — Как вы думаете, у него где-то припрятано еще одно тело?

— Нет. Если тело Аэскепилеса вчера погибло, ему некуда идти, — грустно ответила Дезидерата. — Ему больше некуда идти.

— Я думал предложить ему святилище. Он, кажется, не хочет этого, а в своем нынешнем положении он могущественный союзник. К тому же скоро я сам могу оказаться… нигде. — Габриэль подумал, что ему следует ужаснуться, но на самом деле история старого волшебника успокаивала.

— Я вижу, что вы на грани трансформации… И я не знаю, что сказать.

— Представьте, как себя чувствую я. — Габриэль улыбнулся, и Дезидерата улыбнулась в ответ.

— Что ж, неплохо. Возможно, у Бога есть чувство юмора.

Они оба рассмеялись. Но затем Габриэль стал грустным.

— Хорошо бы люди перестали говорить, что это мне подходит. Я бы хотел долго жить, вырастить кучу детей и предаться множеству плотских грехов. Я не святой, я не Амиция. Я убийца. Почему это происходит со мной?

— Спросите у священника, — сказала Дезидерата. — Но это очевидно происходит. Мне было бы жаль вас, но сейчас, кажется, мне следует посочувствовать Бланш. Что она будет делать? Я не могу представить.

— Я все устроил, — отрезал Габриэль, а потом смягчился. — Она будет очень влиятельной женщиной. Ладно; хватит о моей частной жизни. Вы готовы?

— У меня есть источник и хор, — сказала Дезидерата. — С учетом рыцарей, окружающих меня в реальности, Лиссен Карак непобедим.

— Последние несколько дней заставили меня всерьез усомниться в идее непобедимости. Хорошо. Идите с Богом.

Дезидерата поцеловала его в эфире:

— Ну и ну.

Габриэль рассмеялся.

Ярость Эша выплеснулась в эфир и в небо над руинами таверны. Лес щитов поднялся над альянсом. Армия стояла полукругом от усадьбы Хелевайз до Пенрита, до Альбинского хребта, до Альбинкирка. Щиты были зелеными, золотыми, темно-синими и красными. Солдаты закричали: мерзнущие люди увидели строй щитов и поняли, что произошел перелом.

— Что теперь? — спросил Гэвин.

— Теперь будем отдыхать и перестраивать войска. А утром пойдем и уничтожим его.

— Чего ты недоговариваешь?

— Так, немного. Но все это не имеет значения. — Габриэль взглянул на свою руку, чтобы убедиться, что защита Моргана работает, но его рука больше не казалась человеческой — как и лицо, в чем он убедился, посмотрев на свое искаженное отражение в легком стальном наруче.

— А в темноте он не нападет? — спросил Гэвин.

— Может, — Габриэль пожал плечами, — но теперь у нас много герметистов. Утром ему будет удобнее.

— Почему ты так уверен? — уточнил Гэвин, снова злясь на брата, как в старые добрые времена.

— Помнишь определение сражения, которое дал мой наставник по фехтованию? — Габриэль смотрел на север.

— Два полководца думают, что могут победить, но прав только один из них, — кивнул Гэвин.

— Вчера он не смог тебя победить. А теперь у тебя на сорок тысяч человек больше, Мортирмир и я. Будет тяжело, будет много крови. Эш захочет, чтобы мы дорого заплатили за победу. Но завтра в это время все уже закончится.

Гэвин подумал, что брату грустно.

— Слушай, Гэвин, — Габриэль подошел к нему, — ты… совершил чудо. Ты собрал эту армию. Я поверить не могу, сколько у тебя людей. Ты мог бы победить Эша и без меня. Не завидуй, что я пришел и украл твою победу. Я знаю, кто ее одержал.

Гэвин кивнул и ухмыльнулся.

— Мы все. У нас был план.

— Да, план. Даже Анеас внес свою лепту, — согласился Габриэль. — Должно получиться неплохо.

Позже Гэвин понял, что брат, как обычно, уклонился от ответа на вопрос. «Чего ты недоговариваешь?»

Незадолго до рассвета с запада нанесло тучи и снова пошел снег. Он падал крупными хлопьями, перемешанными с вулканическим пеплом: по крайней мере, так говорили знающие погоду старухи. Эдвард вел своих гильдейцев по легкому снегу, прямо по краю леса. Сопровождавшей их кавалерии пришлось драться дважды, но пищальники двигались беспрепятственно. Задолго до рассвета они миновали руины Пенрита. Эдвард и его авангард растащили камни церкви, упавшей на дорогу, чтобы проехали пушки.

А потом они двинулись по черной ленте древней дороги к Альбинкирку. Через полмили они встретили сотни рабочих, разгружающих лодки. Эдвард услышал голос, который хотел услышать, и побежал мимо длинной вереницы стволов к мастеру Пиэлу: тот при свете факелов руководил разгрузкой огромной пушки на тяжелом дубовом лафете. Ствол приподняли на шкивах примерно на пять футов, и мальчишки, слишком юные, чтобы сражаться, взялись толкать двухколесный лафет. Они пыхтели и кричали, и наконец лафет перевалился через две чурки и встал именно там, где хотел мастер Пиэл. Он быстро произвел какие-то измерения, и огромный ствол принялись опускать на веревках дюйм за дюймом. Мастер Пиэл обнял молодого человека, когда-то самого младшего из его подмастерий, а ныне одного из императорских полководцев.

Литые бронзовые цапфы попали точно в сделанные для них пазы в лафете. Двое мальчишек подскочили, вбили оси и закрепили их железными ключами. Смертоносное чудовище с мордой разъяренного дракона откатилось во тьму и снег.

— Тридцать семь, — сказал мастер Пиэл. — Я сумел сделать только тридцать семь из пятидесяти заказанных. Проблемы с формами, знаешь ли. Да еще мой шурин не смог привезти достаточно мышьяка для бронзы. Зато так легко оказалось изменить температуру плавления, добавив…

— Мастер… — Эдвард никогда раньше не перебивал своего учителя, но, насколько ему было известно, мир оказался на грани гибели. — Мне очень хочется послушать, как отливали пушки, но я привел вам тысячу человек.

— Тысячу? Они умные? Сильные? — Пиэл улыбнулся.

— Да, — сказал Эдвард.

— Для мастерской? — многозначительно спросил мастер Пиэл.

— Для войны, мастер. Обслуживать пушки. Я их учил… то есть Герцог, Том и я учили. Как мы и обещали.

Эдвард поклонился и махнул рукой своим воинам, которые стояли в три ряда на дороге. Мастер Пиэл подошел и посмотрел на них, а потом перевел взгляд на Эдварда.

— Мастер Суинфорд сделал бумагу, без которой у нас не было бы зарядов. В мастерской мастера Донна изготовили порох из порошков, которые нашел для нас мастер Гауэр. Госпожа Бенн выплавила железо. Мастер Ландри отлил пушки. Шестьсот сорванных с работы ткачей и меховщиков помогали делать лафеты. Это самое большое предприятие, которое мне приходилось обустраивать за такое короткое время. Я очень много узнал.

Он посмотрел на стоявших рядами людей в опрятных черных шерстяных коттах и шапочках, в полосатых шоссах: кто в простых, кто в разукрашенных. Роскошные шоссы стали отличительным знаком пушкарей, дополнявшим строгие и вечно перепачканные порохом и сажей котты.

— А ты обучил людей.

Он подошел к высокой красивой женщине с пухлыми губами и массивными золотыми серьгами в ушах.

— Сударыня?

— Мастер, — сказала она с сильным этрусским акцентом.

Пиэл кивнул и перешел на низкую архаику:

— Что, если я спрошу вас, сколько пороха потребно, чтобы выстрелить шестифунтовым железным ядром на пятьсот шагов?

Она поклонилась, явно встревоженная — это было видно даже в темноте.

— Мастер, я не могу сказать. Мне нужно знать и длину ствола, и качество poudre… а уж если пушка незнакомая… Ну, начну с половины мешка, просто на пробу.

— Они все так хороши? — спросил Пиэл своего бывшего ученика.

Эдвард улыбнулся высокой женщине.

— Нет, мастер. Сабина лучше многих. И кухарка отличная, и пушкарь хоть куда. Не все так хороши.

— Приходите ко мне в любое время, мадемуазель. — Пиэл поклонился.

Сабина покраснела от удовольствия и кивнула, а Пиэл пошел вдоль рядов, задавая странные технические вопросы, обнял Герцога и Тома и наконец остановился, глядя на три фальконета, которые казались карликами по сравнению с новыми мощными балобанами и пушками.

— Вы их всю дорогу тащили? — спросил он, пораженный.

Герцог не выдержал:

— Мастер, вчера вечером мы стреляли из них в другом мире.

— А до этого в еще одном мире, — добавил Том.

Мастер Пиэл покачал головой.

— Ну и ну. Что ж, мы с вами сделали все, на что способны разум и человеческие руки. А теперь настало время вести их в бой.

— Мне? — заколебался Эдвард.

— Разумеется. — Пиэл нахмурился. — Ты теперь главный. Я стрелял из одной из них. Из большой. Один раз. А ты собрал всех этих людей и водил их в бой. Это твое искусство и твое ремесло. Принимай командование.

Эдвард долго молчал, не зная, что сказать.

— Но, мастер Пиэл… — выдавил он наконец.

Но его мастер уже удалялся, выкрикивая приказы о разгрузке пороховых зарядов. Эдвард пожал плечами и взглянул на Герцога, который ему подмигнул.

— Ясно, — сказал Эдвард. — Итого нам нужно сорок расчетов. Том, узнай вес пушек и назначай людей.

— Во имя святой Варвары, — пробормотал Том. — А у нас есть сорок капитанов?

— Уверен, что да, — кивнул Эдвард. — Ну, а если нет, то времени на учебу аж до рассвета.

Хависсу Суинфорд, спавшую под плащом между двумя теплыми товарищами, разбудил сменяющийся часовой — Билл Стоуффи.

— Ну и жуть, — сказал Стоуффи, — снег этот. Вставай, Хави, твоя очередь. Я хочу поспать.

Суинфорд больше всего на свете хотелось спать дальше. Под плащом было так тепло. Но она проснулась. Они заняли сарай, когда-то принадлежавший меховщику. Крыша каким-то чудом пережила колдовство и драконий огонь. Хависса кое-как встала и застонала, но она чувствовала себя лучше, чем много дней до того. И еще лучше ей стало, когда Сара Гуди протянула ей чашку горячего куриного бульона.

Хависса пила бульон, обжигая язык и вяло пережевывая кусочки курицы. Меч ее сломался, остался только кинжал. Стоуффи уже зарылся в кучу плащей.

— Стрелы, — напомнил он. — Целые тюки. К северу лежат. Давай, доброй ночи.

Суинфорд вышла в ледяную тьму, где снег валил стеной, и обнаружила стрелы в аккуратных мешках с распорками. Они лежали у задней стенки под навесом. Она взяла мешок, открыла и вынула стрелу. Над сломанным кругом мастера Пиэла красовалась метка королевского арсенала.

Она поцеловала стрелу и переложила весь мешок в открытый колчан. Затем застегнула тяжелый ремень, накинула на плечи плащ и нырнула в темноту.

Коллингфорд уже ждал ее. Они вместе проверили часовых: полдюжины замерзших и усталых людей тупо смотрели на снег. Затем они пошли на север вдоль окраины города. Пожары еще догорали, и весь снег раскис. Идти по нему было ужасно неприятно.

— Где-то тут вроде ополчение, — сказала Хависса. Коллингфорд взвел свой арбалет — не боевой лук, висевший за спиной, а легкий арбалет, из такого знатная дама могла бы стрелять по птицам. Коллингфорду он нравился, потому что его можно было нести взведенным. Суинфорд тоже такой хотела. Темнота была какой-то неправильной, а снег все делал только хуже. Она шагала очень осторожно, ноги мерзли в ледяной жиже, пожары мерцали сквозь снег, будто отблески ада.

Она заметила тень движения, встала и бросила стрелу на лук. Натянула вощеную тетиву.

— Стой! — крикнула она.

— Стой! — крикнула тень в ответ.

Раздался шум — скрежет стали по камню.

— Пройди вперед и назови себя! — крикнула Суинфорд.

Человек возник из снега, как фокусник: высокий мужчина в хороших доспехах. Суинфорд сразу узнала его: Гарет Монтрой, граф Приграничья. Она опустилась на одно колено. Он шагнул вперед, зажав в кулаке тяжелый кинжал. Одного глаза у него недоставало, а лицо было совершенно пустым. Он двигался быстро, но Коллингфорд оказался быстрее и вонзил легкую стрелу во второй глаз графа. Затем замахнулся тяжелой егерской саблей и одним ударом обезглавил спотыкающегося слепца. Из шеи мертвого графа выполз червь.

Суинфорд еще могла шевелиться только благодаря железной выучке. Она вытащила из-за пояса короткий молоток, которым пользовалась для забивания кольев, и колотила графа по шее, пока не превратила червя в жидкое месиво. После этого она всхлипнула и обняла Коллингфорда.

— Спасибо.

— Просто не думай об этом. Черт.

— Да уж, — согласилась она и подобрала прекрасный боевой меч мертвого графа. Отошла, дрожа всем телом. Но, даже охваченная ужасом, она оставалась опытным воином: она вернулась к грязному трупу и взяла пояс и ножны.

Коллингфорд уже трубил тревогу.

Император, поднявшийся на тысячу футов в ледяной воздух, уже видел первые светлые пятна на востоке, но до настоящего рассвета оставалось не меньше часа. Одайн вели себя сдержанно: неожиданная атака не удалась, если это вообще была атака, а не трепыхания трупа, и Габриэль сделал все необходимые приготовления.

«Завтра?» — спросил Ариосто.

«Сегодня, брат», — ответил Габриэль.

«Ладно. Сегодня я достигну своего полного роста».

— Я думал, ты больше, — сказал Габриэль вслух. Ариосто рассмеялся.

Они приземлились у врат, и Йон Ганг с Хэмуайзом забрали Ариосто. Полдюжины жирных альбанских овец блеяли во вполне оправданном ужасе.

«Ты когда-нибудь думал, что в мире овец ты самый ужасный злодей?» — спросил Габриэль.

«Нет. А надо?»

«Ни в коем случае».

Габриэль спешился и устало прошел через врата, махая рукой часовым и отвечая на тихие «доброй ночи». Большой красный шатер стоял прямо у врат. Сразу стало тепло, вечер был ясный и приятный. Он вошел в шатер и обнаружил, что там прекрасно провели время без него. Том Лаклан храпел, уронив голову на стол, Сью спала в соседнем кресле. Анна Вудсток лежала на ковре, пристроив голову у Тоби на коленях, Майкл спал в обнимку с Кайтлин и дочерью, спал мастер Никодим, Мортирмир спал рядом с Танкредой, у которой в руках оставался полный бокал вина, Фрэнсис Эткорт растянулся во весь рост под столом, де Бозе поначалу показался бодрствующим, но он тоже спал, прямо в доспехах.

Габриэль посмотрел на них и передумал злиться. Он был рад их видеть. Ему хотелось плакать. Абсурдное чувство.

И тут появилась Бланш.

— Я не спала, — тихо проговорила она. — Я надеялась, что ты вернешься.

— Мудрая дева, — сказал он.

— В моем светильнике еще осталось масло.

— Это двусмысленность? — поинтересовался он.

— Тебе помочь с доспехами? Или просто уйти и оставить тебя на волю судьбы?

А через несколько тихих мгновений он положил руку ей на живот и почувствовал, как шевелится его сын или дочь.

— Ты бы поспал, — сказала она.

— Не хочу спать. Я хочу, чтобы меня миновала чаша сия. Я хочу, чтобы время остановилось.

Она поцеловала его.

— Раз уж мы не можем заставить время остановиться, мы можем заставить его бежать быстрее.

— Я люблю тебя, — сказал он со смехом.

Она тоже грустно рассмеялась: плач был бы пустой тратой времени.

Закат. Начался долгий красивый закат последнего мира, мира, очищенного от хищников одайн. Сквозь врата, за откинутым пологом шатра, Габриэль видел снег. Сегодня шатер императора был почти пуст. Габриэль стоял в огромном красном помещении, пока Йон Ганг, Хэмуайз и Анна Вудсток надевали на него только что отполированные золотые доспехи. Поочередно заходили его офицеры, обменивались с ним несколькими словами, объятиями или рукопожатием. Вошел сэр Майкл, взял точильный камень и принялся точить кинжал.

Пришел Морган Мортирмир и встал, наблюдая за ними.

— Я закончил обрабатывать оружие. Все готово. Весь малый отряд. Большая часть наемников. На самом деле все, но некоторые захотели еще кинжалы, копья, и я не…

— Морган, — сказал Габриэль.

Молодой магистр покраснел.

— Мы победили тень, волю и мятежных одайн. Мы победим и сейчас.

Мортирмир кивнул. Руки у него дрожали, и Габриэль сжал его ладонь. Мортирмир внезапно обнял своего капитана.

— Ты так близко, — пробормотал он.

— Я знаю, — ответил Габриэль.

— Не надо колдовать. Ты больше никогда не должен колдовать. Не надо.

Улыбка Габриэля никак не была улыбкой святого.

— Посмотрим.

— Надо подправить твою… маскировку, — сказал Мортирмир.

— Оставь ее в покое. Через пару минут я ее сброшу.

— Ты будешь гореть, как факел.

— Ну да.

В конце он пожал руки своему оруженосцу и пажам.

— Анна, встань на колени, — велел он. Он посвятил ее в рыцари в присутствии сэра Майкла и вошедшей в шатер Изюминки.

Она не могла сдержать слез и расстроилась из-за этого, заставив императора улыбнуться. Затем он вышел в закат этого мира и посвятил в рыцари еще дюжину юношей и девушек.

Появился Лукка с кучей сообщений. Сэр Майкл пробежал их глазами и кашлянул.

— Говори, — велел Габриэль.

— Тоубрей взял штурмом дворец в Харндоне. Королеву подменили, использовав леди Мэри. Похоже, леди Мэри мертва. — Он казался ошеломленным. — Гребаный мой папаша. Господи, я чувствую себя грязным.

— Майкл, не принимай это на свой счет. Майкл! — Габриэль прикрикнул, как будто молодой человек все еще оставался его оруженосцем. Бывший оруженосец напрягся. — Ты мне нужен. Здесь. Рядом. Забудь про своего отца. Он никто. У нас впереди главная битва эпохи. — Габриэль указал на врата: — Приведи мне Плохиша Тома, пожалуйста.

— Да, ваше величество, — кивнул Майкл и вышел с застывшим лицом.

— Лукка, — сказал Габриэль, — окажите мне одну услугу.

— Что угодно, милорд.

— Отправляйтесь в Харндон и убейте графа Тоубрея. Даже не маскируйте под несчастный случай. И, Лукка, если Майкл когда-нибудь спросит, то не скрывайте, что это мой приказ.

— Сейчас или после битвы? — спросил Лукка.

— Можно и после, но обязательно.

— Госпожа Мария, милорд, — сказала госпожа Анна Вудсток.

Габриэль с минуту изучал латные рукавицы, а потом посмотрел на свой золотой бацинет и понюхал подкладку, которая оказалась очень чистой. Анна показала ему меч. Он провел пальцем по клинку, убедившись, что он острый там, где следует, и тупой там, где он перехватывает лезвие руками. А еще увидел маленькую готическую «М» под клеймом мастера Пиэла.

— Ваше величество, — поклонилась госпожа Мария. — Мастер Браун, мастер Лукка и я получили предложение.

Мастер Браун, как всегда замечательно непримечательный, поклонился.

— Милорд, саламандры пригласили нас к себе.

— Прекрасно, — кивнул Габриэль.

— Думаю, да, — согласилась госпожа Мария.

— Но у меня есть небольшое задание для мастера Лукки, — сказал император с самой противной своей улыбкой. — Я думаю, вы оба могли бы составить ему компанию. В таком случае вам, вероятно, понадобится мой приказ и печать. Мастер Юлий?

— Уже пишу, — отозвался тот. — Посол?

— Хороший вариант, — согласился Габриэль.

Том Лаклан вошел и поцеловал Бланш.

— Клянусь сиськами Тары, Габриэль, ты светишься, как ангел.

За Томом вошла Сью с табличкой в руке. Они с Бланш поцеловались и принялись разбирать записи.

— Я такой, — сказал Габриэль. — На колени, сэр Томас. Сью. На колени.

Томасу Лаклану было нелегко встать на колени. Потребовалось значительное усилие воли, но он справился. Колено в иссиня-черной броне коснулось земли. Сью опустилась рядом довольно изящно.

Габриэль взял огромный боевой меч, лежавший без ножен на столе.

— Томас Лаклан, настоящим я дарую тебе титул графа Северной стены, земли, примыкающие к этой стене и ранее принадлежавшие роду Орли, а также имперское баронство Бердесвальд. Сью, тебе я дарую имперское графство Осава. Настоятельно рекомендую вам двоим пожениться и укрепить всю эту феодальную роскошь, пока я не передумал.

Он усмехнулся. Сью вскочила и одарила его несестринским поцелуем. Поцеловал его и Том.

— Разве это не могло подождать? — спросил Том.

— Нет, — сказал Габриэль. — Я оставлю все дела в порядке и заплачу все долги.

Он послал воздушный поцелуй Бланш, которая заставила себя улыбнуться.

Все вместе они вышли в угасающий солнечный свет чужого мира.

— Что, черт возьми, он имел в виду? — спросил Том.

Бланш все-таки расплакалась.

Наконец-то рассвело. На западе громоздились тяжелые черные облака, похожие на грозовые тучи, и небо за ними казалось свинцовым. На востоке над зелеными холмами поднимался яркий красный шар солнца.

Император стоял на Альбинском хребте с графом Западной стены и его офицерами. Вся земля от далеких склонов хребта Каната до гостиницы в Эмблсе и разрушенного шпиля церкви Святой Марии была покрыта плотным ковром монстров.

Первые атаки были предприняты на рассвете против гарнизона Ливингстона. Пещерные тролли обнаружили, что ночью сюда прибыли сэр Ранальд и королевская гвардия и что их поддерживает хор магистров, стоящих на холме в пятистах шагах.

Когда взошло солнце, Габриэль медленно и осторожно пролетел на очень малой высоте от Лили Берн до Кохоктона, обогнул позиции сэра Гэвина. Магическая атака разрушила стены Альбинкирка и обнажила гнездо выработок и лабиринт заранее вырытых оборонительных траншей. Легионы боглинов бросились в атаку. Принц Танкред Окситанский и новый капитан Альбинкирка с почти тысячей рыцарей и большей частью ополчения, которое выжило накануне, остановили боглинов в проломе.

На западе человек, которого когда-то звали Ота Кваном, а в последнее время — Кевином Орли, вел свою орду по дымящимся руинам Ястребиной Головы и Кентмира и по полям, отбрасывая разведчиков и ополченцев-лучников, направляясь в сторону леса, тянущегося вдоль Лили Берн на все семь миль. Орли и его хозяин ожидали, что Лили Берн никто не станет защищать.

Когда солнце взошло над зелеными холмами, Моган остановила первую атаку Орли на леса Лили Берн. Бой начался в центре, к югу от огромного пруда, но, пытаясь двигаться куда-то, враг натыкался на засаду за засадой, а ледяная вода стояла очень высоко, и пересечь ее было трудно.

Но Эш и его лейтенанты многое узнали о войне в реальности. Второй капитан повел шилтроны ирков и тлахи демонов на запад, в низкие холмы вокруг поместья госпожи Хелевайз. Ему хватало ума понять, что враги, проходящие через врата, окажутся между двумя отрядами и будут уничтожены или хотя бы задержаны.

Пока что Эш просто сдерживал врага, не прилагая к этому особых усилий.

Он дал себе волю, когда взошло солнце.

Габриэль указал на поля вокруг Вудхолла.

— Он нападет прямо здесь. Прямо между хребтом и Пенритом, чтобы расколоть нашу армию надвое.

Гэвин улыбался, как и все, кто стоял на вершине холма.

— Он нападет в реальности, чтобы выманить нас, — продолжил Габриэль, — а потом, пока мы будем сдерживать его атаку, перейдет в эфир. — Он блаженно улыбался.

— И мы его остановим, — сказал патриарх.

— Ваше святейшество, это слабо сказано. Мы не оставим ему выбора, ему придется явиться лично. На нашей земле, в выбранном нами месте, в выбранный нами день. — Габриэль улыбался с видом убийственного превосходства.

— Почему вы в этом уверены? — прищурился патриарх.

— А я вовсе не уверен, — рассмеялся Габриэль. — Я говорю, чего хочу. Но он пытается связать нас боем, и мы подчиняемся. И… вот и они.

В полях к югу от Вудхолла виднелось темное пятно, чуть раскрашенное розовыми лучами снежного рассвета.

Габриэль указал туда жезлом и продолжил говорить:

— Строй шириной около мили, около трех тысяч тварей. А сколько рядов? Пятьдесят, сто?

Анна Бейтман, стоявшая у него за спиной, сделала какую-то заметку на табличке и сняла записку с ноги черно-белой птицы. Она уже знала, что ее друг сэр Джеральд погиб и что Харндон в руках предателя. Но птицы продолжали летать, поддерживая связь между гарнизонами.

В полях под ними, на дороге, ведущей в Лиссен Карак, стояли имперские ветераны. Все фракейские копейщики с копьями в руках, тагмы кавалерии — ныне пешей, морейцы на западе, на фланге вдоль Лили Берн. Все альбанское ополчение было передано под командование сэра Алкея, и он распоряжался большей частью пехоты, почти шестнадцатью тысячами людей, вставших строем шириной в милю. По краям, за древней дорогой, стояли клинья рыцарей.

— Я не знаю, главная ли это атака, — сказал Габриэль своим магистрам, — но я почти уверен, что, если мы отобьемся, он явится.

Эдвард дожевывал колбасу, когда затрубили трубы. На западе, за руинами Пенрита, скакала конница. Он предположил, что это свои, хотя у Лили Берн явно уже дрались, судя по звукам.

— Они все помнят, что надо закрывать уши? — спросил Герцог в третий раз.

— Помнят, помнят, — сказал Том.

Фаланги фракейцев прикрывали пушки. Теперь пушек было сорок, они стояли вдоль высокой дороги почти что ступица к ступице. Рабочие устроили за шестью самыми большими орудиями, расположенными в центре, насыпи из снега и земли, чтобы пушкам хватило места откатываться, не падая с дороги.

Люди собрались вокруг пушек, кто-то играл в кости и карты, кто-то подпрыгивал на месте или отогревал руки дыханием.

Темное пятно растеклось по дальним полям возле крошечной и уже мертвой деревушки Вудхолл. Оно покрывало все видимое пространство, а за ним все больше тварей ползли на запад, к месту, которое на карте Эдварда значилось как «усадьба Хелевайз».

— Идут, — нервно улыбнулся Герцог.

Эдвард доел колбасу. После встречи с умбротами чудовища его мало пугали. Некоторое время он наблюдал за ними. Твари шли прямо на него под грохот барабанов, уже ясно различимый.

— К пушкам! — крикнул он, приложив ладони ко рту.

Сорок пушек тянулись почти на четверть мили. Возле каждой лежали пороховые заряды и ядра под размер ствола. У каждой пушки было одно ядро, помеченное буквой «М», — заколдованное печально известным Мортирмиром.

Эдвард, вообще склонный к расчетам, задался вопросом, как быстро ходят боглины. Четыре мили в час? Тогда они так или иначе будут здесь через пятнадцать минут. А в досягаемости — через семь. Через четырнадцать можно будет расстрелять их в упор. Одна минута в зоне поражения шрапнели. Каждая пушка успеет выстрелить дважды, некоторые трижды. Скажем, сто двадцать зарядов по двадцать четыре дробины в каждом. Примерно две с половиной тысячи железных шариков по пятой части фунта, некоторые больше.

Эдвард пожал плечами, понимая бесполезность своих расчетов, и подумал: «Уже осталось шесть минут».

Давление на Лили Берн росло с каждой минутой, там уже собралось почти сорок тысяч тварей. Если они колебались, Орли брал силу у своего хозяина и гнал тварей в ледяную черную воду, где они и тонули. Те, кто шел за ними, тоже лезли вперед — и тоже умирали.

Анеас смотрел, как они наступают волнами, но не стрелял.

— Подождите! — крикнул он. — Пусть они перестанут тонуть. Не тратьте зря стрелы.

Никто не смог перебраться живым на ту сторону пруда, и основные усилия противника оказались сосредоточены на южном броде. Орли бросил в бой пещерных троллей и захватил его.

Тут напал из леса Тапио. За ним шли не только его рыцари, но и сотни медведей, и пеших ирков, и Стражей. Его имя собрало лучших воинов Диких, и они бросились на строй пещерных троллей, повалили их на мелководье и утопили в мерзкой холодной грязи, или раскололи на части окованными сталью копытами, или просто поразили копьями в грудь. Сотня медведей погибла, но тролли были уничтожены или отброшены назад, за реку.

Появились баргасты и виверны. Но силы, владеющие ими, не удосужились договориться между собой, и усталые медведи под командованием Бурана и их сородичи под началом Лили удерживали свои позиции. Затем настал час Билла Редмида и повстанцев. Где медведям и иркам приходилось только стойко терпеть нападения с воздуха, лучники могли уничтожить врагов одним залпом. Несмотря на густой снег, стрелы разведчиков и повстанцев косили баргастов, лишенных доспехов. Виверны кидались сверху камнями, убивая людей, но лучники стреляли, и виверны начали бояться и бросать камни куда попало, что не причиняло никому вреда, разве что разбивало лед на пруду.

Ветераны лесных битв укрылись среди деревьев, прямо на опушке, и за каждым стояло по два лучника. Целый час они сражались за броды ниже пруда и за берега Лили Берн против пятикратно превосходящего врага.

Строй был восстановлен.

На юге, по обеим сторонам моста, стояли демоны, и Моган насмехалась над врагами, а они не могли ответить, настолько сильные заклинания были на них наложены. Они просто шли вперед. Моган надоело убивать, и она ненавидела убивать своих, но ее заклинания не причиняли никому вреда. Она потянулась в эфир и попросила помощи.

Она ожидала увидеть Красного Рыцаря, но нашла юного Мортирмира.

— Мне нужна помощь!

Мортирмир выслушал ее и сказал:

— Мы пытаемся рассредоточить силы Эша.

— Но это мой народ! — рявкнула герцогиня.

— Сейчас будет, — резко ответил Мортирмир.

Волна почти невероятной силы прокатилась по Моган.

Она подняла свой топор, и сила хора позади нее сокрушила сеть заклинаний, прикрывавших других кветнетогов.

Орли, или Эш, или какая-то другая сила нанесла ответный удар прямо по ней.

Щиты прикрыли ее, щиты, которых она не ставила. Она постояла минуту, удивленная, что не умерла, и ударила снова. И снова. Не силой, а тонкостью. Не ложью, а правдой.

Орды напали на Альбинкирк в третий раз за день. Сэр Шон уже едва держался на ногах, а принц Окситанский был очень бледен под открытым забралом, а по правому набедреннику у него текла кровь. Но его оруженосец принес вино, и окситанские рыцари с принцем во главе запели, когда враги бросились вперед.

Это нападение было другим. Со стороны врага летели языки огня, пятьдесят или даже больше, и бились в укрепления и обереги древнего города.

И уничтожали их.

Новый архиепископ Лорики лежал, истекая кровью, на полу своего собора в Альбинкирке. Затем стали умирать люди на стенах. Огонь охватывал их и катился вперед, а за огнем шли боглины.

Принц Танкред погиб вместе со своими рыцарями, но сражался и не опускал щит до последнего. Сэра Шона снова и снова отбрасывали назад, и каждый раз он собирал ополчение и рыцарей и наносил ответный удар, пока не обнаружил, что он уже у основания городской стены.

Шел второй час боя.

Фронт сражения растянулся на десять миль, и время словно утратило свои свойства.

Шесть минут могут пролететь в одно мгновение или тянуться целую вечность. Этого времени хватит, чтобы произнести замечательную речь перед боем и выпить немного вина, или помолиться, или посидеть, уставившись в пространство.

Эдвард сделал все это. Люди очень тепло приняли его речь, составленную из слов императора: победа, немного добычи, все самое лучшее.

От молитвы было очень мало толку.

Теперь он стоял, глядя, как далекие монстры приближаются к линии маленьких красных флажков, и думал обо всем этом. О работе и убийствах.

Все пушки были давно заряжены. Люди стояли на местах. Запальники дымились в неподвижном воздухе, сорок нитей дыма вились на морозе, отмечая каждую пушку.

Далеко впереди, примерно в тысяче шагов, боглины миновали красные флажки. Эдвард полагал, что не должен отдавать приказы. Капитаны смотрели на флажки. Каждая пушка стреляла по-своему.

Ожидание длилось так долго, что Эдвард подумал, что его слов все-таки ждут. И тогда капитан одной из больших пушек опустил запальник.

Пушка грохнула.

В девятистах семидесяти шагах ядро пробило двух боглинов, расколотило челюсти третьему, выпотрошило четвертого и пятого, а затем упало на землю, смяв несколько двухсуставных ног, подпрыгнуло на мерзлой почве и снесло еще двух тварей, оторвало три-четыре ноги и покатилось, сокрушая конечности дальше. Ядро весило тридцать шесть фунтов и оставляло после себя борозду смерти, разорванных тел и жалких криков. И боглины не могли остановить его иначе, чем собой.

Пока оно убивало, выстрелила следующая пушка, а затем и третья.

Габриэль увидел вспышки, а затем услышал гром, когда большие пушки начали стрелять. Нанесенный им ущерб напоминал об атаке виверн, видимой за милю.

Словно подслушав его мысли, виверны поднялись из-за долины Лили Берн и куда-то устремились. Выводок Сизенхаг взлетел в воздух с моста, а за ним последовали еще три клана из Эднакрэгов. Но, словно уговорившись заранее, хищники не тронули друг друга: все они напали на вражескую пехоту.

Габриэль вздохнул. Пушки уже грохотали непрерывно.

С левого фланга вражеской орды вспыхнул фиолетовый свет. Один из фальконетов попал под удар, два десятка пушкарей погибли в огне.

Габриэль поднял жезл.

— Пора, — сказал он в эфире.

По всему полю боя, от Лили Берн до Альбинкирка, магистры альянса сбросили свои плащи и начали колдовать. Габриэлю показалось, что большие шары полупрозрачного света, похожие на стеклянные рождественские украшения, возникли вдоль всего войска: в основном золотые, разных оттенков, но был один красный, который патриарх создал в своем собственном странном стиле, и много зеленых, особенно на Лили Берн.

Пушки ревели и грохотали постоянно. Они освещали все сражение загадочным сиянием, напоминавшим о светлячках.

Орли, стоявший у брода, потерял терпение. Он призвал оставшихся в живых троллей и лучших демонов, он призвал виверн и хейстенохов. И они сомкнулись у брода, уже заваленного мертвыми телами. Стальные стрелы его врагов падали, как снег, и Орли воспользовался чужой силой, прорываясь сквозь медведей и древних ирков Тапио. Тапио нанес ответный удар, и Анеас, и Гас-а-хо, и Смотрит на Облака, и дюжина других шаманов поменьше.

Смотрит на Облака выпускал на монстров потоки ужаса, пугая их до полусмерти и заставляя сражаться друг с другом.

В хаос и смерть, в холод и ледяную грязь Орли вел свое войско. Анеас, творя заклинания, пошел ему навстречу. Его прикрывали несколько слоев защиты, а если что и проходило через них, ударялось в золотой баклер. Он сделал все, что только мог придумать: обман, манипуляции с природой, молния приближающегося грозового фронта.

Орли отбил все атаки или просто не заметил их. Он стоял на берегу ручья — и уже опустил копыто в черную воду. Их щиты встретились, выбив целый поток искр. Ирина выстрелила у Анеаса из-за плеча, и стрела отскочила от шкуры Орли, древко треснуло. Орли взмахнул топором, и Анеас отпрыгнул.

Анеас скользнул под удар, почти коснулся рукой груди Орли и выпустил последнее подготовленное крупное заклинание — три заряда белой молнии. Сын Эша будто бы их и не заметил. Анеас откатился в сторону, но недостаточно быстро, и тут же был ранен. Он сорвал с пояса томагавк, вскочил на ноги и метнул его…

И попал. Орли пошатнулся, но восстановил равновесие и тут же ударил в ответ. Анеас извернулся и перехватил удар золотым баклером. К ним приближался Буран, замахиваясь топором.

Нита Кван выстрелил в Орли с очень близкого расстояния, кремневый наконечник вонзился в тело, но, казалось, не повредил Орли — разве что потекла струйка очень красной крови.

Буран ударил в черного капитана, но Орли развернулся и врезал кулаком медведю в челюсть, сломав ее и уронив Бурана в грязь. Анеаса ранили дважды: в бедро и, куда сильнее, в левую руку. Если кровь на мгновение останавливалась, в ране виднелись жир и мышцы. Он понял, что ни за что не позволит Бурану умереть, подскочил к врагу с коротким мечом в руке, отвел топор в сторону и ударил Орли по ноге. Удар получился мощный и четкий, но клинок отскочил от плоти Орли, будто тот был сделан из дуба.

Анеас отпрыгнул, прикрывая свою сильную сторону щитом света. Но из его раны стремительно текла кровь, и он боялся. Мелькнул топор, Анеас потерял равновесие, и топор перерубил руку прямо над баклером. Кровь забила фонтаном. Анеас нелепо махнул обрубком, заливая кровью лицо врага.

Он попробовал закрыть рану заклинанием, но у него больше не было щита, и он мог только отступать на слабеющих ногах. Ирина выстрелила, давая ему передышку. Буран попытался подняться, но сломанная лапа подвела его.

Гас-а-хо метнул пригоршню дыма, и дым собрался вокруг Орли, как пчелиный рой, и полез в глаза, но огненное копье Орли прянуло наружу, застигнув Гас-а-хо практически без защиты. Шаман упал.

Смотрит на Облака шла вдоль воды, молнии тянулись между ней и Орли, и ее щит из переплетенных зеленых и золотых лоз встал между Орли и его добычей. Орли отбросил щит и поднял топор.

Ирина натягивала арбалет. Она против собственной воли смотрела, как летит по воздуху топор злобной твари.

Ничто не могло его спасти.

Топор рухнул со стремительностью молнии, и голова Анеаса отделилась от его плеч. Его кровь растопила лед у кромки ручья, и Орли заревел, стирая кровь врага с глаз.

Габриэль почувствовал, что его брат выпал из хора и Гас-а-хо тоже. А на другом фланге он ощутил всю силу штурма Альбинкирка. Гэвин смотрел на него.

— Теперь это гонка, — пояснил Габриэль, — смогут ли они смять наши фланги, или мы сожрем их центр. Состязание воли. — Он моргнул. — Анеас мертв.

— Господи, — сказал Гэвин.

— Успокойся, — велел император.

У его ног громадные жуткие легионы заполняли поля Альбинкирка, и древние темные заклинания играли на позолоченных, зеленых и красных щитах альянса.

Пушки грохотали, разрывая темный строй врага и оставляя за собой водовороты смерти и крови. Ирки, превосходящие возрастом самые старые клены, гибли от оружия, которое, летело так быстро, словно было герметическим — вот только оно не оставляло следов в эфире, и ни один враг не успевал поднять щит ему навстречу.

Первая волна боглинов подошла к ирригационной канаве, в прошлом — крошечному ручью к северу от дороги. Канава, уходившая на пять футов ниже уровня земли, поросла темной травой и была совершенно невидима.

Боглины заполняли ее трупами. Они выли от отчаяния, а пушки убивали их.

Но Эш был к этому готов. Тролли выдвинулись из резерва и перекинули через канаву плиты сланца. Ирки и боглины устремились вперед.

— Картечь! — крикнул Эдвард. Это была его первая команда.

Ultima Ratio была отличной пушкой. В нее вмещались тридцать фунтов полуфунтовых железных ядер и еще шесть фунтов свинцовых, по десять штук на фунт. Капитан, убедившись, что пушка до краев полна любви, опустил ствол так, чтобы весь заряд попал в первые ряды атакующих боглинов.

Ultima Ratio выстрелила. Через треть секунды шестьдесят полуфунтовых ядер ударили разом, разлетевшись примерно на восемь дюймов друг от друга по эллипсу пятнадцати футов в длину и семи футов в ширину.

Все, попавшее в тот эллипс, умерло на месте. А затем все на сорок футов за ним, а потом ядра поскакали по твердой земле.

Слева Герцог нацелил свою любимую пушку на пещерного тролля в трехстах шагах от себя и опустил запальник. Пещерный тролль рухнул, как мешок с пшеницей. Ядро пробило ему грудь и вышло из спины, осыпав стоявшего сзади тролля смертоносным градом каменных осколков.

Еще один выстрел из второй пушки, и еще дюжина пещерных троллей превратилась в липкую груду камней.

Перед ним таксиархи приказывали копейщикам строиться. Подняв большие круглые щиты, они вставали в восемь шеренг, так плотно, что и бес бы не прошел между ними.

До врага оставалось сто шагов.

Пушки были нацелены на высоту четырех футов над строем, и их грохот рвал уши. Стрельба продолжалась, но враг, движимый волей своего темного хозяина, бежал навстречу выстрелам. Существа умирали и умирали, они падали на внутренности своих товарищей и ползли по лужам собственной крови, они скользили по снегу,но каждое мгновение приближало их к неподвижной линии морейских копий.

Копья опустились все разом, и стена наконечников ударила по приближающимся тварям. Атака Эша растеклась по полям Пенрита, его рабы, подчиняясь его воле, заполнили почти целую квадратную милю. Пушки убили всего-навсего одну из каждых двадцати ужасных тварей, а то и меньше.

Но они не держали строй, и бреши и разрывы, проделанные железными ядрами, были непоправимы. Те, кто пережил бомбардировку, ни о каком строе уже не думали — скорей бы наброситься на врага.

А затем в игру вступил хор магистров альянса.

Из светящихся шаров возникли потоки света, каскады звезд, шаровые молнии. Они целились во всех, кто раньше целился в них, и их расчеты были безжалостны. В эфире все демоны, ирки и твари, которые могли управлять силой, были видны как на ладони. Их нашли и сообщили о них дюжине отобранных для этого заклинателей.

Первым начал аплодировать центр морейского строя. Они видели, как чернильно-черный щит, закрывавший врагов, лопнул под ударами молний, огненная паутина рухнула на врагов с ужасным хлопающим звуком и послышались крики раненых и умирающих.

Затем ополчение Брогата, стоявшее ближе к Пенриту и выдержавшее целый день атак почти без герметического прикрытия и целую ночь простоявшее против немертвых, громко одобрительно заревело. Над ними сомкнулся занавес из розового золота, и на их врагов обрушился вихрь сырой силы.

Самые быстрые боглины гибли на копьях фракейцев.

Что касается остальных, то их щиты, защиты и обереги были сняты, а их заклинатели убиты.

А слева от Пенрита земля начала трястись. К востоку от Пенрита на милю тянулась открытая местность, где почти не было столкновений. Эш почему-то не смотрел туда. Дальше на восток Моган со своим отрядом изо всех сил удерживала мост через Лили Берн.

У сражений есть стратегии, время и место. Моган приходилось выигрывать битвы. Орли форсировал Лили Берн, но было уже поздно.

Потому что в этом промежутке в милю ждали Павало Пайам и пять тысяч мамлюков, а также лорд Грегарио и все рыцари Альбы, которых удалось найти, и дю Корс, и все рыцари Галле. Всего их собралось до двенадцати тысяч мужчин и женщин в доспехах под четырьмя огромными штандартами.

Все мамлюки спешились на рассвете, расстелили свои молитвенные коврики на снегу, опустились на колени и помолились. И теперь они стояли у своих лошадей, а христианские священники шли вдоль рядов рыцарей, и рыцари и оруженосцы принимали причастие и молились.

И пока пушки Эдварда плевались картечью, все рыцари вскочили в седла. Издали казалось, что по снежному полю прошла световая рябь в милю длиной.

Людям Пайама, лучшим всадникам, лучше всех обученным, предстояла самая трудная задача — они становились внешним ободом колеса в милю окружностью. Несколько долгих минут, пока пушки стреляли, пока фракейцы гибли, пока тролли, и ирки, и боглины, и люди умирали, мамлюки занимали свои места — и вот они встали вокруг могучего центра Эша.

Пайам поднял свое золотое копье. Мамлюки громко закричали. Галлейцы ответили им. Один раз пропела труба, вся шеренга с грохотом двинулась вперед, во фланг Эшу.

Гэвин повернулся, чтобы поговорить со своим братом, и обнаружил, что тот пропал вместе с Ариосто.

— Битва началась, — сказал он в воздух.

На холме стояли не участвовавшие в бойне легионы Экреча, несколько альбанских ополченцев, которые были счастливы остаться зрителями, и сотня рыцарей в качестве последнего резерва: сэр Рикар и королевский двор.

Гэвин подошел к Экречу, загребая сабатонами снег. На западе грозовые облака собирались над Лиссен Карак. Поднимался ветер.

— Атакуем их центр, — сказал Гэвин.

— Согласен. — Экреч щелкнул челюстями в знак удовольствия. Боглины-копейщики опустили копья.

— Мы прикроем тебя, — обещал Гэвин и помахал рыцарям. Сэр Рикар опустил забрало, и рыцари закричали.

— Хорошо, — сказал упырь.

Гэвина поразило их количество. Они все шли и шли по холму. Он оставлял Альбинкирк на произвол судьбы. Но на этот раз он согласился с братом. Это была главная битва.

Это был их последний рывок.

Далеко на севере, в безопасном месте, Эш огибал самые высокие пики.

Его рабы-колдуны были уничтожены.

Пришло время проявить себя.

«Потому что если хочешь, чтобы что-то было сделано как следует, сделай это сам», — сказал Эш в одном из своих многочисленных разумов.

В голове все было темно и запутанно, и впервые он начал по-настоящему думать, что же там случилось. Это ненадолго отвлекло его. Он летел на юг, и предгорья Эднакрэгов тянулись под его крыльями. Грозовой фронт тоже сыграет свою роль: он был огромен, распух от темной пыли западных вулканов, и Эш смаковал это восхитительное ощущение, даже когда отправил призрак самого себя по коридорам собственного разума.

Гармодий. Он здесь, и он причинил мне боль.

И Шип тоже…

К югу от поместья Хелевайз тянулись голые поля. Пшеницу уже убрали и обмолотили. За ними стоял холм, самый высокий на милю или около того, холм, в честь которого поместье получило свое название: Мидлхилл, Средний холм.

Герцогиня Вениканская завела пугал на холм в темноте, прикончив отряд, который они встретили на севере, а затем зачистила и сам холм с помощью моряков. Изюминка накормила ее людей, когда начался рассвет. Теперь они стояли, вытянувшись почти на милю, на Среднем холме и рядом с ним.

Слева от нее граф Симон со своими беронцами ждал под пологом леса вместе с алеманцами и другими рыцарями с далекого севера Древней земли. Холм занимали пугала, которые этим утром служили живым доказательством того, что арсенал и тыловое обеспечение продолжали работать. Пока пугала стояли в строю, потихоньку подтягивался обоз, и передние ряды начинали надевать кольчужные воротники и нагрудники, сделанные во Врешии и Венике и наконец-то добравшиеся до армии.

За ними, у врат, ждали наемники. Большинство дрыхло на своих вьюках, накрывшись плащами от снега. Малый отряд был тут же. Офицеры собрались в кучку, а затем, вопреки прямому приказу Габриэля, полезли на холм, чтобы обозреть происходящее.

Потому что Мидлхилл высился над плоской равниной, как башня, и вид с него открывался чудесный и ужасный, жуткий и прекрасный. Плохиш Том топал вверх по холму и был уже не в духе, потому что обнаружил, что его император умчался куда-то на своем летающем звере, а не остался со своими парнями, где его хотел видеть Том Лаклан.

Госпожа Элисон поднималась по склону, горя желанием драться. Сэр Майкл брел вверх, удрученный бесславной ролью, выпавшей ему в тот день, к которому он готовился столько лет. И стараясь не думать о том, что на самом деле он рад оставаться в безопасности, вместе с Кайтлин и ребенком, по другую сторону врат. Он злился на измену отца и печалился из-за нее.

И вот они втроем оказались на вершине холма.

У круглых холмов бывает несколько гребней. Большинство людей считает вершиной своего рода разделительную линию наверху, но для солдата самый важный гребень — это точка, с которой можно смотреть вниз на склон, видеть, стрелять, убивать. Часто с самой вершины видно не больше нескольких ярдов, а потом уже что-то вдалеке. А вот с военного хребта видно все.

Пугала только что отразили несогласованную атаку. Они стояли стальной стеной, и землю между ними и военным хребтом устилали мертвые ирки. Кое-кто остался жив, кто-то считал последние мгновения своей почти вечной жизни, а иркская женщина в красивой кольчуге плакала, зажимая смертельную рану.

Герцогиня Жизель подошла к офицерам, оказавшимся за ее позицией.

— Доброе утро, — весело сказала она. В руках она держала короткое тяжелое копье с клеймом Мортирмира на красивом наконечнике. — Мы просто немного развлеклись.

Том Лаклан посмотрел в прекрасные глаза умирающей, опустился на колени и перерезал ей горло ножом, который всегда был острым как бритва.

Через мгновение выражение боли исчезло из ее глаз.

— Может, я тоже устал от войны, — резко сказал он.

Изюминка осторожно ступала среди мертвецов.

— Да, ты тот еще слабак, — буркнула она. Острым, как игла, наконечником копья она добивала любого раненого, мимо которого проходила. В этом вопросе она была очень щепетильна, но ее лицо не выражало ничего, кроме раздражения человека, которому придется чистить копье.

Майкл последовал за ними. Он даже не видел ковра из мертвых — он смотрел на поле боя.

От Мидлхилла до Альбинского хребта, до которого оставалось почти три мили, шли бои. В основном альянс отражал большую атаку Эша. Далеко на юге тянулась длинная линия великолепных сияющих герметических щитов, они светились, мерцали и сверкали в лучах красного солнца, а наверху, на Альбинском хребте, высился зеленый оберег, который сиял, как живой, и потрескивал молниями, как весенняя гроза.

И кавалерия альянса только что начала атаку от его основания.

— Черт возьми, — сказал Том Лаклан, — он оставил нас в стороне. Я хочу быть там!

Майкл смотрел на сражение, которое он помогал спланировать.

— Он хотел, чтобы мы были здесь, — возразил он.

— Милостивый Спаситель человечества, — буркнула Изюминка и коснулась креста на своем нагруднике. — Пайам собирается проломить их центр.

И в самом деле, кавалерия альянса, благодаря счастливой случайности и тщательному планированию, ударила прямо в водоворот герметических ошибок. Темные щиты падали над всем строем врага, протянувшимся на три мили, а огонь, лед, молнии, земля и удары перегретого воздуха уничтожали тварей Эша. И прямо на них напала тяжелая кавалерия семи народов строем в милю.

— Я хочу быть там, — задумчиво проговорил Том Лаклан.

— Это еще не конец, Том, — сказал Майкл.

А за ними штурмовой фронт миновал Лиссен Карак, где стоял измученный гарнизон, и Дезидерата, которая казалась пятидесятилетней, бросила Эшу очередной вызов.

— Сдавайся! Почему ты не сдаешься? — закричал Эш.

— Ты слишком хорошо меня учил, — ответила Дезидерата.

У врат стоял и курил с товарищами Безголовый.

— Величайшее сражение в мировой истории, — сказал он, — а мы в гребаном резерве. Я не могу даже посмотреть, что происходит.

— У тебя что, головы нет? — нахмурился Типпит. — Величайшее сражение в истории мира, из которого мы удачно смылись. И нам в любом случае платят. Так что заткнись. Никто не любит драться.

— Том Лаклан любит, — буркнул Смок.

— Ну да. Никто не любит драться, кроме Плохиша Тома и Изюминки.

Трубка пошла по кругу, а за ней фляга с очень хорошим вином. Ее принес Калли, и все знали, что она принадлежит капитану.

— Так неправильно, — настаивал Безголовый. — Мы участвовали во всех боях. Мы видели всех гребаных врагов. Это конец. Победа или поражение. И как по мне, будет победа.

— Ну конечно. — Типпит небрежно постучал трубкой по луку. — И мы здесь не затем, чтобы остановить бегство?

— Я не знаю точно, но у меня есть уши. Кавалерия атакует. Дело сделано. А я ни разу не выстрелил.

— Знаешь, что сказал бы Уилфул, будь он здесь? — спросил Смок.

— Не задерживай чертову трубку? Не присасывайся так к фляге, ты тут не один? — предположил Типпит.

Дым клубился над холмом.

— Не-а. Он бы сказал, что самый могущественный колдун в семи мирах потратил все свои силы, чтобы зачаровать нашу сталь. И не зря. Он сказал бы, что, пока все не закончилось, никакой еще не конец. Он бы сказал, что нас приберегают для встречи с драконом.

Все надолго замолчали.

— Попомните мои слова, — сказали все хором, но никто не засмеялся.

Всем событиям и всем планам приходит день, и время, и миг. Некоторым никогда не суждено осуществиться, некоторые планы воплощаются в жизнь в виде, едва понятном их создателям, или приносят плоды спустя долгое время после того, как этот самый создатель уляжется в холодную землю навсегда.

Но для тех немногих счастливчиков, которые наблюдают, как на их глазах расцветают великие планы, иногда наступает момент, когда все становится очевидным. Когда появляется возможность ухватиться за успех, а для самых удачливых даже остается мгновение, чтобы насладиться осознанием победы.

И все это досталось Габриэлю Мурьену, взлетевшему над Лиссен Карак. Под ним бушевала буря, а за пределами бури альянс побеждал. И Эш ринулся навстречу поражению, навстречу своей последней ошибке, отчаянно пытаясь переломить ход битвы, уже окончательно проигранной.

И в этот момент Габриэль осознал, что победил. Даже если бы Эш уничтожил каждого рыцаря, каждого мамлюка, каждого ополченца и фракейского копейщика и свободного боглина на поле, он никогда не взял бы врата. Его дни были сочтены.

Эш потерпел неудачу. И теперь он намеревался разделить ее с ним, и этого нельзя было допустить.

Габриэль заглянул в свой Дворец воспоминаний и велел Пруденции:

— Снимай маленькое заклинание.

— Пора, — сказала она и улыбнулась.

В реальности маскировка Мортирмира исчезла, а золотая плоть Габриэля вспыхнула, как солнце. Столько времени, сколько нужно, чтобы прочитать «Отче наш», он наслаждался своей победой.

А потом Ариосто влетел в снегопад, и все высокие помыслы улетучились — Габриэль мчался на диком звере по самому краю грозы.

Майклу и остальным на Мидлхилл показалось, что снова наступила ночь — такой темной была гроза. С севера, держась очень низко над землей, летел чудовищный монстр, распространяя волны ужаса. В реальности Эш насчитывал несколько сотен шагов в длину, одна его голова была величиной с башню. Его шея, издалека казавшаяся тонкой, на самом деле была толщиной в три человеческих роста, а тело — длиной с корабль или с два корабля.

Его ужас не признавал союзников, его собственные рабы бежали прочь, и многие мамлюки, и опоясанные рыцари. Павало Пайам стоял на месте и удерживал лошадь, но многие кони теряли рассудок и мчались в лес, и даже фракейские ветераны двадцати сражений падали на колени и прятали головы от Черного Змея.

Гэвину Черный Змей показался невозможно огромным. Он не опустил голову. Боглины, стоявшие перед отрядом Экреча, дрогнули. Свободные боглины рухнули ничком в слякотный снег, надежда исчезла, но Гэвин смотрел на дракона. Он боялся, но он боялся с тех пор, как проиграл схватку с галлейским рыцарем во дворе гостиницы, и его смирение наконец стало сильнее гордости.

И тут он увидел золотую искру на черной стене надвигающейся грозы. Она горела маленьким солнцем и мчалась как стрела. Скоро она превратилась в золотого грифона, а на спине грифона сидел рыцарь в красном и золотом. На мгновение он замер в темном небе над полем боя, как символ рыцарства, а затем грифон бросился на свою добычу, и его дикий боевой клич разнесся над полем.

Ирина выпустила последний болт из арбалета и встала спиной к большому клену и щекой к другому. Орли все еще бушевал среди храбрых галлейских рыцарей, разведчиков, пришедших из-за Стены и медведей, которые пытались удержать брод; дюжина золотых медведей лежала мертвой, а рогатые переходили грязную реку, ступая по трупам собственных товарищей, а за ними шел сонм тех, кто прежде осаждал Лиссен Карак.

Что ж, не все истории заканчиваются счастливо. Ирине хотелось плакать. Но она сдержалась. Несмотря на крах всех надежд, она оставалась человеком долга, а отчаяние было пустой тратой времени. Она отбросила бесполезный арбалет и вытащила короткий тяжелый меч, который дал ей Ричард Ланторн.

Ланторн тут же положил руку ей на плечо.

— Ни один клинок не коснется тебя, — пообещал он. — Не трать силы понапрасну.

И вдруг появился Смотрит на Облака.

— Ирина, не стоит умирать только потому, что он умер. Давай лучше покончим с этим Орли.

Смотрит на Облака творила заклинания снова и снова, бросая огонь и лед в тварей Орли. Она спотыкалась и падала, поднималась и шла вперед и давала разведчикам еще одно мгновение передышки, и еще, и еще.

И наконец она привлекла внимание Орли. Огромный темный рогач поднялся на задние лапы, огонь мерцал в его человеческих ладонях, а за его спиной темный ветер бросал снег в лицо Смотрит на Облака и разведчикам.

Орли шагнул на опушку леса, плетя руками синее пламя, и позаимствовал еще немного силы у своего хозяина. Но он все еще был ослеплен кровью Анеаса и вязким дымом Гас-а-хо. Редмид всадил древко в черный торс чуть выше того места, где у человека было бы сердце. Копье застряло, Орли вздрогнул, но двинулся дальше, а Редмид повернулся и побежал глубже в лес.

Почти слепой Орли поплелся за ним.

Нита Кван упал на него с дерева и обхватил ногами массивную шею, заставив Орли пошатнуться. Он вынул из-за пояса синий нож и вонзил его в шею брата изо всех сил, и клинок заскрежетал, сталкиваясь с магией.

Орли отшатнулся, впечатав Нита Квана в ствол дерева. Затрещали ребра. Быстрый, как змея, Нита Кван набросил на шею брата веревку.

Веревку сплела его жена из собственных волос, он пользовался ею, чтобы лазить по стенам, сушить белье, таскать мертвых оленей.

Теперь она стала удавкой.

Он отпустил плечи Ота Квана, если от Ота Квана еще что-то осталось, и упал, держась за веревку. А потом, несмотря на сильную боль в боках и легких, он закружился, неумолимо натягивая веревку.

Орли, или Ота Кван, или Сын Эша, бросил его в другое дерево. Но Нита Квану уже помогали остальные: Ирина схватилась за удавку, Смотрит на Облака что-то обрушил на темного капитана, Редмид рубил его мечом, а медведица Лили рвала тело колдуна когтями, и он пошатнулся. Нита Кван не отпускал. Разведчики ринулись вперед, прикрывая бой, слева рыцари Тапио послали на помощь своих измученных скакунов, и сам Сказочный Рыцарь вонзил копье в грудь Орли. Это не убило Орли, но замедлило его движения.

А затем Нита Кван начал читать молитву, которую пришедшие из-за Стены произносили над животным, убитым из нужды.

Уходи скорее, брат. Мне нужна твоя шкура, мне нужно твое мясо, мне нужны твои кости. Ничто не пропадет зря. Мы вспомним тебя у костра, и ты будешь жить в нашей еде, одежде и флейте. Уходи скорее, брат.

Орли отказывался уходить. Ирине эти мучения показались вечностью, ее бросало от одного дерева к другому, ей разбили нос, разодрали кожу во многих местах, наконец у нее сломались обе руки, и она упала, словно изувеченная кукла, в кровавую грязь и потеряла сознание.

Но она закрыла Нита Квана своим телом, и он продержался еще несколько ударов сердца Орли, пока Тапио и Смотрит на Облака поливали заклинаниями искалеченную тварь. Орли вдруг обмяк и сел, последний раз рванув веревку на шее. Буря грянула, когда Орли умер.

Габриэль возник из-под крыльев бури высоко над Эшем, позади него и справа.

Эш вздрогнул.

Ариосто не нуждался в уговорах.

Он только сказал:

«С тобой было весело. Спасибо за овец».

И рухнул, как камень, выпущенный из требушета, прямо на спину Черного Змея. Крылья его вспыхнули огнем в последних лучах солнца. Габриэль сотворил свое главное заклинание, простую вспышку света, одно из первых заклинаний, которые он выучил в жизни, но очень, очень большое.

Огромный дракон начал поворачиваться, извиваясь в трех измерениях, голова тянулась, тянулась назад на извилистой шее…

Габриэль вложил огромный запас сил в одну вспышку белого огня, которая не могла сломать непробиваемые обереги Эша, но там, где огонь встретился с дыханием дракона, возник хаос, и люди увидели звезды и черноту.

Габриэль не рассчитывал поразить Эша чистой силой. Это был просто очередной финт, один из множества. Но он пробил дыру в защите, и Ариосто закричал, потянувшись когтями…

Габриэль почувствовал рывок, как будто чья-то рука пыталась стащить его с седла, и напрягся. Не сейчас, не во тьме.

Голова дракона отдернулась со сверхъестественной скоростью, и уязвимые глаза размером с человека оказались вне досягаемости грифоньих когтей. Огромный змей рванулся в сторону, уклоняясь от грифона.

Еще один финт.

Ариосто развернулся на кончике крыла в изгибе драконьей шеи, прочь от головы. Голова тянулась за ним, Эш готовился выдохнуть, и его злоба обжигала самый воздух, но Ариосто вертелся и вертелся, а золотые крылья снова сильно взмахнули, грифон поднял когти, поджал задние лапы и полетел вдоль большого черного тела в паре дюймов над спиной Эша, к правому боку змея, который походил на корпус черного корабля.

И Габриэль потянулся вперед, как мальчик, который копьем вколачивает колышки в землю. Он сжимал копье обеими руками, Ариосто знал, что делает, и было уже слишком поздно беспокоиться о падении. Он наклонился наружу, Эш повернулся, и большое крыло черного дракона пошло назад, загребая холодный воздух и обнажая основание крыла, где массивные кости и мускулы приводили в движение существо, которое не могло существовать, основание крыла, которое само было почти с человека шириной, и туда-то Габриэль и вонзил копье, нанеся один-единственный удар оружием, созданным специально для этой цели. Оно проникало все глубже и глубже…

Его левая рука словно бы вспыхнула огнем, и огромный поток силы влился в копье. Габриэль улыбнулся, когда его горящая золотом кожа начала расплываться. Это было мучительно и радостно. Он слышал пение, он слышал голоса Амиции и Мирам…

…а голова Эша продолжала поворачиваться назад на бесконечно гибкой шее, и огромные красные глаза заметили опасность.

И в это же мгновение крыло разорвалось на части изнутри, и смертоносное дыхание коснулось человека и его зверя.

Они исчезли.

Бланш не должна была ехать по заснеженным полям Альбы. Она оставалась с последним резервом Габриэля, и у нее был ключ от врат. Но она не могла ничего не делать. Когда Беатриса помогла ей одеться, явно дав понять, что, будучи служанкой императрицы, никогда в жизни не собиралась застегивать доспехи, Бланш вышла из пустого шатра красного шелка, пройдя мимо пустого и чистого круглого стола. Рядом со старым походным стулом Габриэля на полу шатра лежал серебряный кубок. Анна потеряла его в спешке. Бланш наклонилась — и нагрудник уперся в раздувшийся живот.

«Беременная и в доспехах», — подумала она.

А за этой мыслью пришли легионы других, куда более мрачных. Они маршировали по ее разуму непобедимой армией, но она отказывалась их принять. Вместо этого она поправила чужой пояс для меча и вышла на упругую траву чужого мира, где Йон Ганг держал ее красивого ифрикуанского скакуна, молочно-белого от хвоста до носа. Ганг подсадил ее в седло.

Она чувствовала себя самозванкой. Она была прачкой, но никак не рыцарем. Ганг, одетый в легкий доспех, улыбнулся:

— Капитан так и сказал, что вы поедете.

Бланш почувствовала, что краснеет. Но слова Ганга придали ей мужества, и она взялась за повод. Она впервые села в седло целый год назад и уже неплохо ездила, но не могла представить, как это — драться верхом. Латные рукавицы мешали двигать запястьями. Все было очень необычно.

Ребенок пинался.

«Я дура», — подумала она и проехала через врата в свой мир. Она успела увидеть странный фиолетовый свет в миг пересечения портала и ощутить непонятную растерянность при входе в Альбу. Малыш извивался и брыкался так, что на мгновение Бланш согнулась пополам от боли.

— Эй, там, — сказала она, — успокойся.

Йон Ганг вопросительно посмотрел на нее.

— Ребенок, — пояснила она. Ее маленький нерожденный сын или дочь только что пересек столько миров.

Вдруг перед глазами вспыхнуло видение, и Бланш вырвало.

У нее еще не бывало таких ярких снов наяву, и это тревожило ее, заставляя сомневаться во всем. Она посмотрела назад через врата и подумала, что если… Потом она сделала глубокий вдох и успокоилась, как всегда. Мимолетно вспомнила о дворцовой прачечной в Харндоне. Как-то там королева, хорошо ли гладят ее белье.

— Малый отряд здесь, — сказал Ганг, — на вершине холма.

Они медленно поднимались. Когда Бланш проходила мимо лучников, которые лежали или сидели на земле, люди показывали на нее и что-то кричали.

— Императрица! — гаркнула Дубовая Скамья, и все вскочили на ноги.

Черная стена на западе словно бы воплощала все дурные предзнаменования, на какие только способен мир. Громоздкие снежные тучи катились в сторону войска, пелена облаков и снега постепенно закрывала солнце и затягивала мир за Лиссен Карак вихрем тьмы.

Бланш повернулась и посмотрела в облака.

Волна ужаса, исходящая от Эша, прокатилась по равнине Альбинкирка, но миновала императрицу. Она ехала по склону холма, а лучники войска наемников смыкались и строились в шеренги, и шеренги поднимались на холм позади нее, как волны, разбивающиеся о берег.

Изюминка орала на Майкла, а Майкл не обращал на нее внимания.

Бланш взобралась на холм и увидела дракона. У нее могло бы перехватить дыхание, но видение у врат лишило ее способности удивляться, и она смотрела на дракона длиной в несколько сотен шагов со спокойным отчаянием. Дракон был черным, черным как ночь, черным как бархат, висящий в темноте шкафов. Дыхание Эша несло хаос и разрушение, по краям его пламя голубело, но в сердце черного пламени не было света. Там, где оно касалось земли, оставались шрамы, а люди и лошади просто исчезали.

«Это его враг», — подумала Бланш.

Позади нее кричали лучники. Они не видели дракона из-за крутой вершины холма, но это уже явно не были приветствия императрице и ее белому коню. Она отвернулась от бледного неба и черного дракона в нем к темному небу.

И в темном небе горел, как второе солнце, золотой рыцарь.

Сердце у нее забилось в горле. Кираса железной лентой сковала дыхание.

— Это императрица, — сказал кто-то, но она не могла оторвать взгляда от неба. Он пылал, как комета, и он был выше огромных черных крыльев и позади них, а затем Ариосто рухнул вниз, как орел, вырезанный из золота, и вспыхнул невероятно яркий свет, а больше Бланш ничего не видела. Она хотела бы отвернуться.

Но она не кричала. Вместо этого она потянулась в эфир и стала молиться.

Сэр Майкл смотрел, как золотой рыцарь слился с черным змеем.

— Ага! — кричала Изюминка. — Так его!

Том Лаклан ударил латным кулаком по ладони.

— Да будь он проклят!

Майкл не хотел смотреть, но смотрел. И все остальные тоже смотрели. Золотое и черное слились, а потом вспыхнул невыносимый свет, люди, боглины и ирки по всему полю боя застыли, ослепленные, земля задрожала, и дракон начал падать. Длинная шея словно бы не успевала за ним, одно огромное крыло отвалилось, и из раны потекла река черного ихора.

От золотого рыцаря не осталось и следа.

Земля содрогалась, как будто началось землетрясение. Дымоход госпожи Хелевайз обвалился, амбары падали, поврежденные пожарами стены оседали.

Черный Змей обрушился на тысячи людей и тварей, и все они погибли.

Но сам дракон не умер, и он поднял изуродованную голову и снова выдохнул, сокрушая ряды выживших мамлюков. Он перевернулся и дохнул огнем на строй морейцев.

Гэвин смотрел, как падает дракон. Экреч выпускал какой-то запах, боглины стряхивали снег с надкрыльев и вставали.

Тамсин, сидевшая рядом с Гэвином, сказала:

— Императора больше нет.

— Он умер?

— Да, человек. — Тамсин взяла его за руку.

Гэвин обнажил Разящий клинок, принадлежавший Хартмуту, и направил своего скакуна на ужасного змея, который лежал на поле.

Что ж, Гэвин всегда хотел победить дракона.

Наконец Майкл сморгнул слезы и повернулся к друзьям.

— Ну что, пойдем и закончим это.

Изюминка мрачно кивнула.

— Да, — только и сказал Том.

Но все их взгляды обратились на Бланш, прекрасную, белую, золотую. Случайно или по воле судьбы она стояла под знаменем. Ее лицо явно запрещало любые комментарии, любое сочувствие, любые соболезнования.

— Заканчивайте, — сказала императрица.

Герцогиня Вениканская отступила от их угрюмого горя и повела своих пугал вниз по холму, налево, чтобы завершить окружение.

Дракон упал в полумиле от основания холма, и герцогине не нужны были приказы, чтобы узнать, что будет дальше.

Майкл, Том и Изюминка долго спускались с холма по снегу. Долго, но очень быстро. Трубач уже трубил, призывая наемников строиться и садиться в седла. Все уже проснулись благодаря Бланш, Дубовая Скамья выпуталась из плаща, сложила его и приторочила к седлу еще до того, как Том Лаклан оказался в поле зрения. Они шли от самого гребня холма.

Из врат у них за спиной медленно вышел худощавый темноволосый мужчина с тяжелым копьем в руках. Он поднимался в гору, к троице офицеров.

Приблизившись, сэр Майкл увидел, что это мастер Смит.

Смит поклонился. И вручил Майклу копье.

— Сейчас у меня почти нет сил, — сказал он, — но на это я еще способен.

— Это… его?

— Да и нет, как всегда. — Мастер Смит пожал плечами.

— Значит, он мертв? — спросила Бланш холодным голосом.

— Он ушел, и он больше не вернется смертным человеком, — сказал дракон.

Но вот Майкл сел на своего боевого коня и на мгновение забыл о горе, предательстве и смерти. Он подъехал к графу Симону и указал через поле на кучу каменных троллей, стоявших как скалы.

— Не окажете ли вы нам честь открыть бал, милорд?

— Ха! — Граф Симон подбросил меч в воздух и поймал его. — С радостью!

Рыцари севера и востока подняли свои копья и закричали, и земля начала трястись.

Майкл порысил обратно к клину знамен впереди войска наемников и к Бланш, белоснежной фурии. Он посмотрел налево и увидел Дубовую Скамью, и Калли, и Типпита, и Фрэнсиса Эткорта, потом посмотрел направо и увидел Тоби, и Плохиша Тома, и Изюминку, и Мортирмира, и Танкреду. Вокруг него были все мужчины и женщины, которые шли и сражались вместе с ним, а за ними, кажется, стояли те, кто умер, но не покинул их ряды.

— Пойдем убьем этого гребаного дракона, — сказал Майкл.

Радости не было. Вперед шли молча.

Они поднимались на холм все вместе: впереди рыцари, потом вооруженные оруженосцы, потом пажи, потом лучники. В общей сложности их было почти пятьсот копий; две тысячи человек, несколько ирков и один боглин.

С вершины холма, откуда они наблюдали за поединком с драконом, они увидели битву. Ветер рвал одежду и швырял снег им в лицо. Как и их павший капитан, они бросились в объятия бури, и она погнала их вперед.

Между ними и их добычей оставалось с полмили заснеженного поля, по-прежнему заполненного врагами. Но в тот день никто им не противостоял: ни человек, ни ирк, ни демон, ни боглин не выдержали бы, и твари дрогнули и побежали. Потому что, как и многие Дикие, войско наемников теперь излучало волну страха.

Выл ветер, падал снег, войско шло вперед, и флаги так рвались на ветру, что знаменосцы еле удерживали их. Волосы Бланш растрепались и развевались живым золотым знаменем.

Войско шло по огромному полю боя, будто на парад.

Примерно в пятистах шагах от поверженного дракона Мортирмир поднял руки и создал огромный щит — красный, белый и зеленый, как знамена войска.

Эш перекатился и выдохнул. Его черное дыхание пожрало несколько акров снега и ударило в дерзкие щиты Мортирмира кузнечным молотом. Ветер завыл сильнее, поднялась стена пара…

…и из пара вышел невредимый плотный строй из пятисот копий. Каждый отряд прикрывал собственный переливчатый щит, как будто Мортирмир был недоволен результатом своих трудов и все менял и менял цвета, подбирая точное соответствие знамени.

Эш снова дохнул. Земля между его когтями уже почернела. Поколений пять людей ничего не смогут посеять на ней. Щиты Мортирмира держались. Они были намного больше, чем у дракона. Эш сосредоточил все остатки своей воли на войске, а Мортирмир заручился поддержкой всего хора альянса. Он был дирижером и играл свою роль с мрачным удовлетворением. Он мог начать бросаться заклинаниями с вершины холма.

Но он не собирался мешать своим друзьям.

В сотне шагов от огромного зверя, который приподнялся на передние лапы и пополз, войско спешилось. Пажи выступили вперед и взяли лошадей, которые вели себя невозмутимо, как на пастбище, — герметисты прикрыли и их.

Лошади не испугались.

Четыре ряда сомкнулись, как будто делали это каждый день — потому что на самом деле так оно и было.

Старшие офицеры стояли в центре, у знамен. Майкл впереди, Том и Изюминка у него за плечами, а за ними Эткорт, и де Бозе, и Милус, и все остальные.

И они пошли вперед, в огонь дракона.

Гэвин мчался по опустошенной земле прямо в снежную бурю. Конь, казалось, летел. Один раз могучий жеребец споткнулся, и он так и не понял почему, и тогда Гэвин увидел черный силуэт, извилистую шею, лапы и крыло, волочащееся по полям.

Гэвин видел, как дракон раз за разом выдыхает пламя, а потом разглядел за его спиной три огромных щита и рассмеялся.

Затем он поставил свой щит и пришпорил чужого коня.

Когда копья наемников оказались в двадцати шагах от черной стены чешуйчатого дракона, Мортирмир дал себе волю. Патриарх, Сказочная Королева, госпожа Альбы, хор Лиссен Карак, воля Смотрит на Облака, все, вплоть до силы последнего новичка из хора… Морган не стал объединять это все в одном ударе. Он разделил силу между всеми участниками хора, так что клещи их мести стиснули Эша со всех сторон.

Воля Черного Змея выстояла.

Но в голове дракона душа Гармодия и месть Шипа начали последнюю атаку. И в то же мгновение копья принялись крушить его щиты в реальности.

Только тогда, в минуту горького конца, Эш начал сознавать, как сильно его ненавидели эти насекомые. Он попытался дернуться и раздавить их, но он понимал, что его щиты снесены и волна огня поднимается против него. Близится его смерть…

В конце концов остались Том Лаклан, Изюминка, Майкл и Гэвин.

Они рубили щиты, словно упражняясь во дворе замка. Копье Габриэля вспыхнуло синей молнией, черный щит поддался, и Майкл оказался перед стеной из чешуи и темной плоти — перед шеей дракона.

Он перенес вес на заднюю ногу и ударил. Копье Майкла стало первым оружием, которое поразило плоть дракона. Оно вонзилось в шею на четыре фута — в шею, которая была во много раз толще.

Затем мелькнул прекрасный меч Изюминки, привезенный из Фиренции.

Меч Хартмута горел в кулаке Гэвина.

Но Том Лаклан, Плохиш Том, ничего не боялся и врубался в раны все глубже и глубже. Он оттеснил Майкла и влез внутрь черной плоти дракона. Горящая сукровица лилась на него, он рубил клинком, который взял у другого дракона, и ревел «Лакланы за Э!» с каждым ударом.

Изюминка последовала его примеру, ее удары были точными и аккуратными, и куски шеи дракона падали к ее ногам, и Гэвин был рядом с ней, и Майкл пролез к ним и расширял дыру, как матрос, разделывающий кита. Копье Майкла вонзилось в бок дракона, и Калли выпускал одну зачарованную стрелу за другой, и даже при ураганном ветре и буране большие луки натягивались, и стрелы, таинственные и смертоносные, глубоко вонзались в шкуру бьющегося змея.

Кажется, Урк Моган первым поразил большой красный глаз. Или, возможно, это был Типпит, или Безголовый, или Длинная Лапища. Но к тому моменту, когда Том Лаклан принялся размахивать мечом, как женщина, которая колет дрова, к тому моменту, как Майкл почернел от ихора, а руки у него обгорели даже под защитой двадцати амулетов, к тому времени, как Филип де Бозе по плечи погрузился в плоть дракона, а Гэвин чуть не захлебнулся в черной крови, дракон ослеп и перестал творить заклинания. Сгустки пламени и силы обрушились на него, последние лохмотья его защиты осыпались и больше не восстановились, и он оказался беззащитен перед беспощадными врагами.

Наемники навалились на черный щит.

Огромная радуга света поднялась из долины Лили Берн и поплыла над полем боя, как облако в детском сне. Тысячи фейри — или миллионы. Разноцветные яростные огоньки закружились среди бури.

Бланш шла со знаменосцами, и Фрэнсису Эткорту явно не терпелось броситься вперед, чтобы нанести удар, и она выхватила собственный меч. Она оглянулась через плечо и увидела еще кого-то в доспехах, ее толкнули, и она двинулась к черному щиту. Стрелы летели вокруг, у нее не было шлема… и ни страха, ни ужаса, ни радости, ни даже жажды мести.

— Давайте! — крикнул пронзительный голос позади нее.

Бланш оглянулась и увидела Клариссу, королеву Арле. Она вся раскраснелась и толкалась. В руке Бланш был меч. Она шла вперед вместе со строем. Никто не пытался ее остановить, и, когда черные щиты расступились, ее гибкий меч, украшенный буквой «М» Мортирмира, вместе с восемью сотнями других мечей полоснул черную шкуру.

Глубоко в пещере черной плоти Том Лаклан взревел: «Лакланы за Э!» — и отсек еще кусок. Изюминка ударила снизу вверх аккуратным sotta.no, и копье, ставшее почти живым существом, вонзилось в плоть, словно разрезая занавеску, и обнажило белую кость.

Хребет.

Плохиш Том замер, осознавая, и широко улыбнулся.

— Гектор! Мщу за тебя! — закричал он и ударил по драконьей шее.

И тут их накрыли фейри. Цветная волна обрушилась на умирающего дракона, растворяя его черный и принимая его в себя. Когда крепость его смертного существа перестала быть, Эш сбежал в высший эфир, чтобы подождать еще сто эонов, вырастить новых союзников, и…

Он был не один. Омерзительные фейри ободрали его суть, словно герметические гиены, и он остался обнаженным на бескрайней равнине. Но он был не один.

В эфире стояла бесконечная толпа золотых существ — больше, чем армия боглинов, и каждое сияло трансцендентным золотом. Они были как ангельское воинство. Кого-то он знал, но большинство — нет. А впереди всех стоял Красный Рыцарь, его заклятый враг, во главе строя мужчин и женщин, ирков и Стражей, строя его жертв, его врагов и всех прочих, и все они пылали, как солнце.

Стоя на стеклянном полу часовни аббатства Лиссен Карак, Дезидерата подняла руки и сказала:

— Те Deum.

Эпилог Сочельник

Адриан Голдсмит слез с лесов последним. Он вообще был странным молодым человеком, этаким наброском в контрастных тонах, как и многие представители его поколения. На нем была простая и скучная рабочая одежда, на бедрах — рыцарский пояс, а на вороте — значок войска наемников.

В нефе большого зала нового дворца в Ливиаполисе беременная вдовствующая императрица сидела на стуле, специально изготовленном для нее, и наблюдала за работами над огромной фреской.

Голдсмит помахал ей рукой, и она улыбнулась, а ее рыцарь Галаад д’Эйкон помахал в ответ.

Спускался Адриан долго. Строительные леса конструкции Безголового сами по себе были чудом техники, и он включил в них достаточно платформ и лестниц и для небольшой осады. По крайней мере, так показалось художнику-рыцарю.

Он поклонился вдовствующей императрице, почувствовав под ногами твердый мрамор.

— Ваше величество. Я хотел бы, чтобы вы посмотрели.

Мортирмир, увидев кивок Безголового, поднял руки, заливая верхнюю часть стен светом. Но это было еще не все: вспомнив рисунки Голдсмита, он добавил цветов, которыми планировали раскрасить фреску, позолотил доспехи и сделал дракона непроницаемо черным.

У багрянородной Ирины перехватило дыхание.

— Господи, — только и сказала она.

Гэвин Мурьен расплылся в улыбке.

— Ему бы понравилось.

— Когда Адриан закончит, — заговорил Мортирмир своим самым занудным голосом, — я наложу улучшение, а потом превращу весь потолок в артефакт с собственным герметическим освещением и защитой.

— Спасибо, Морган, — сказала Бланш. Она все еще сидела, задрав голову, и смотрела на чудесное изображение. — Мы все там? Ну, то есть…

— Я сделал семьсот портретов, — рассмеялся Голдсмит. Мне остался только Экреч. Когда наступит оттепель, я отправлюсь на запад. Сегодня утром я получил герцогиню Моган и Смотрит на Облака.

Бланш посмотрела на герметический эскиз.

— Нас спросили… не слишком ли легкомысленна эта работа для такой суровой зимы. Но мы говорим, что никто не отменяет Рождество только потому, что собрал плохой урожай. Вспомним час нашего триумфа, когда нам приходится работать. Важны не Габриэль и его… смерть. — Она помолчала, собираясь. — Важно то, что мы победили, все вместе.

— Именно это я и рисую, — сказал Голдсмит.

Ирина взглянула на Гэвина. Он пытался не плакать.

На следующий день после рождественской мессы Том Лаклан и Сью обвенчались в большом зале дворца Ливиаполиса. Сью настояла на том, чтобы пожениться прямо посреди работ и ремонта, и добилась своего.

Невесту вел к алтарю новый граф Тоубрей, который только что получил свои земли и титул от королевы Альбы. Его отец случайно погиб на охоте. Королева стояла рядом с графом Майклом, Кайтлин держалась на шаг позади. На стороне Тома Лаклана, чья семья погибла, стояла госпожа Элисон Одли, всем известная как Изюминка, ныне — маркиза Альбинская, и Дональд Ду, который представлял горцев.

Огромный зал был переполнен. Там собрались все, кто только сумел добиться приглашения, первые ряды состояли из знати Новой земли и удивительного количества дворян из Древней земли. Врата оставались открытыми, солдаты империи охраняли дорогу, зерно из Этруссии кормило крестьян Альбы в самую суровую зиму на людской памяти. Снег падал и падал, холод усилился. Но зерно проехало по четырем мирам, и к тому же у крестьян Альбы были и другие союзники, которые оставляли мешки с орехами у дверей хижины или корзину с сушеными ягодами на крыльце.

На свадьбу все надели свои лучшие наряды и попытались позабыть о морозе, делах, союзах, предательствах, смертях и кризисе престолонаследия империи.

Потому что одни истории заканчиваются и начинаются другие. Забывать прошлое так же глупо, как цепляться за него.

Патриарх Ливиаполиса произнес благословение. Том и Сью поцеловались, да так, что Типпит привычно заорал: «Постыдились бы!» Наемники поздравили нового графа и его леди, а затем три тысячи мужчин и женщин, боглинов, ирков и Стражей сели за праздничный стол. Вдовствующая императрица произнесла тост, королева Альбы заплакала, и они сели вместе, смеясь и плача по очереди, как часто бывает с женщинами, которые многое пережили.

И когда пир подходил к концу, императрица Бланш встала и вывела своих людей на большую площадь, которую нордиканцы очистили от снега, изрядно попотев. Десять тысяч человек присоединились к гуляниям. Заиграла музыка, и по всей Альбе, по всей Новой земле и Древней земле и даже в других мирах танцевали, чтобы отпраздновать новое солнце, чтобы укрепить защитные заклинания, удерживающие тьму в страхе и обещающие завтра.

А потом, когда ребенок недовольно зашевелился внутри Бланш, и онасовсем запыхалась, и все окончательно устали, и веселье закончилось, на площади наступила тишина. А с запада, от городских ворот, раздался звон колокольчиков, тысяч или даже миллионов.

В город въехали сказочные рыцари и их дамы, сотни ирков на огромных оленях и лесных лошадях, и Тапио на великолепном белом олене, и Тамсин, подобная цветку среди зимы.

Сказочный Рыцарь выехал в центр площади, его олень поднялся на дыбы, и люди вокруг закричали.

Он поклонился вдовствующей императрице и королеве Альбы.

— Прош-ш-шу позволения говорить.

Императрица махнула рукой.

— Я — С-с-сказочный Рыцарь, — сказал он. — В эту ночь, когда вс-с-се миры открыты, а вс-с-ся магия ис-с-стинна, найдется ли с-с-среди вас-с-с рыцарь, который с-с-сразитс-с-ся с-с-со мной во с-с-славу с-с-своей дамы?

Потому что когда одни истории заканчиваются, начинаются другие.

Глоссарий

V.2 — имперская почтовая птица. Все они имеют буквенно-цифровые обозначения.

G.13 — имперская почтовая птица. По размеру этих птиц можно сравнить с беркутами; одна половина их тел окрашена в черный, другая — в белый.

D.2 — имперская почтовая птица.

D.49 — имперская почтовая птица.

D.34 — самая известная имперская почтовая птица, получившая прозвище Спаситель Арле.

E.54 — имперская почтовая птица.

I.31 — имперская почтовая птица.

Айрис — лучница-ирк войска наемников.

Аламейн Бордерс — горы и леса, расположенные на восточном краю Древней земли (территории, которую, как правило, контролируют люди). Граница завоеваний Ливии и Аэтия. Как и Кахокийская империя, Аламейн Бордерс когда-то играли важную роль в истории и были землей тысячи князей и тысячи замков.

Алкей, сэр — подданный Морейской империи, один из доверенных офицеров Красного Рыцаря.

Альмспенд, Ребекка, также известная как Бекка, леди Альмспенд, Ребекка Лаклан и леди Лаклан. Доверенное лицо и подруга королевы Дезидераты. При необходимости канцлер королевства и ответственная за тыловое обеспечение армии Альбы. Возлюбленная и супруга Ранальда Лаклана.

Аль-Расули, Салим — величайший ифрикуанский магистр после смерти Аль-Рашиди.

Аль-Рашиди — величайший из живущих магистров; один из создателей «плана». Друг и учитель Гармодия, а также автор великого плана победы над вратами. Полное имя: Абуль-Валид Мухаммад абн Ахмад ибн Рушд.

Аль-Ширази, магистр Катб ад-Дин — астроном и философ из дальневосточного королевства Сафир.

Амиция, сестра — бывшая возлюбленная Красного Рыцаря; сестра ордена Святого Фомы, святая.

Анджело ди Латернум, сэр — рыцарь войска наемников.

Анна, сестра — приоресса Аббингтона, вторая по старшинству среди монахинь ордена Святого Фомы.

Антонио, отец — один из капелланов войска наемников.

Ариосто — подарок Гауз Мурьен, непредсказуемой матери Красного Рыцаря, впоследствии прирученный Бланш и Амицией. Возможно, этот грифон — самый могущественный союзник Габриэля. Любит овец.

Армринг, Торвал — нордиканец-топороносец.

Арно, отец — бывший капеллан и рыцарь войска наемников, рыцарь-священник ордена Святого Фомы.

Архиепископ Лорики — Лорика стала первой епархией Альбы, признанной патриархом Ливиаполиса, поэтому именно архиепископ Лорики, а не епископ Харндона является религиозным главой альбанской церкви.

Ателий — черный боевой конь Красного Рыцаря.

Аэскепилес — мертвый магистр Фраке, чье тело занял Гармодий. Аэтий — полководец и император людей в стародавние времена. Беатрис, донна — фрейлина императрицы Бланш.

Безголовый — лучник войска наемников и военный инженер-самоучка. Простолюдин, обладающий уникальными способностями к строительству, создатель оборонительных сооружений при Гилсоновой дыре, также архитектор нового дворца императора.

Бейтман, госпожа Анна, леди Анна — одна из самых богатых и влиятельных особ в Харндоне.

Бенн, госпожа Афра — специалист по работе с металлами, глава гильдии ремесленников в Харндоне, также поэт-любитель и драматург, близкая подруга Ребекки Альмспенд (в прошлом, возможно, ее возлюбленная).

Бент — лучник-ветеран войска наемников.

Беренгар, сэр — рыцарь-ветеран войска наемников, лучший друг сэра Данведа. Молчаливый и жизнерадостный.

Берридранк — золотой медведь-воин.

Бесс — супруга Билла Редмида, долгое время сражалась на стороне повстанцев; на данный момент находится в положении.

Биччи, Люций ди — см. патриарх Рума.

Бозе, Филип де — рыцарь-ветеран и маршал турниров в войске наемников. Его волшебная способность сопротивляться смерти иссякла.

Борн, вельможа Эстебан дю — лорд Окситании.

Браун — наемный убийца.

Бродерроу, сэр Балин — приор Харндона, второй по старшинству среди рыцарей ордена Святого Фомы.

Брювс, сэр Джордж — рыцарь-ветеран войска наемников, раньше не выносил Красного Рыцаря, но теперь один из его старших офицеров.

Брюне, сэр Ук — окситанский рыцарь.

Бузина — золотая медведица.

Буран, король лесов — могущественный альбинос и вожак клана золотых медведей, проживающих в центральных Эднакрэгах.

Бэйлли, Джон Ле — бывший наемник из Аббингтона и прислужник ордена Святого Фомы. Затем рыцарь в войске Красного Рыцаря и наконец капрал, который погиб в ходе сражения во Фраке в книге «Разящий клинок». Возлюбленный швеи Мэг.

Варвара, святая — покровительница мертвых и артиллерии.

Вейстер, Дик — бывший лучник войска наемников, в настоящее время оруженосец сэра Милуса.

Визирт, сэр — ирк-рыцарь.

Вральи, Жан де — называет себя «лучшим рыцарем мира». Великий рыцарь, обманутый Эшем в облике ангела.

Вудсток, Анна — третий оруженосец Красного Рыцаря, родилась в рыцарской семье в Брогате и привыкла к тяжелой работе.

Гаджи — лучник-ветеран в войске наемников и главный любитель поныть.

Ганг, Йон — паж при дворе императора.

Гарет — боевой конь сэра Гэвина.

Гармодий, магистр — в настоящее время занимает тело Аэскепилеса. Возможно, самый могущественный из ныне живых магов-людей.

Гарт Беспалый — повстанец-ветеран без пальцев на ногах.

Бартер, Квилл — разведчица пришедших из-за Стены.

Гас-а-хо — вождь пришедших из-за Стены и философ.

Гауэр, мастер — ремесленник из Харндона.

Герцог — подмастерье из Харндона, бывший бродяга, офицер городской дружины, в настоящее время покойный.

Гилкрист — горец и старший разведчик зеленого отряда.

Гисарме, сэр Танкред — королевский управляющий Галле.

Голд, императрица Бланш — императрица людей, бывшая прачка, возлюбленная Красного Рыцаря.

Голдсмит, Адриан — художник и ветеран-наемник.

Грацис, Яннис — мореец, оруженосец сэра Гэвина.

Грегарио, сэр, лорд Уэйленд — великий рыцарь и старший офицер альбанской армии Севера; командир рыцарей альянса.

Гропф — лучник войска наемников и бывший мастер-портной. Никто не знает, почему он отказался от прежнего ремесла.

Гуди, Сара — одна из женщин в войске наемников.

д'Абблемон — друг и доверенное лицо короля Галле. Автор галлейского плана по захвату Альбы, предавший Арле. Дядя Клариссы де Сартрес.

д'Адам, сэр Юстас л'Айл — галлейский рыцарь, друг де Вральи.

д’Обришекур — галлейский рыцарь, друг де Вральи, Клариссы де Сартрес и сьера дю Корса.

д’Эйкон, сэр Галаад — один из наиболее преданных рыцарей королевы Дезидераты, королевский гонец (не имперский) и восходящая звезда Альбы. Безнадежно влюблен в императрицу Бланш.

Даббадж, король Ростан — самый восточный правитель людей; король или шах Сафира.

Давид, отец — капеллан войска наемников и друг Изюминки.

Данвед, сэр — рыцарь-ветеран войска наемников, любитель пошутить, мастер боя на топорах.

Дар-ас-Салам — крупный город в Ифрикуа, также название султаната, простирающегося вдоль всего северного побережья континента, где после победы Диких обитает большинство хаттинцев. Заклятый враг Некроманта и, как правило, верный союзник Веники, несмотря на их религиозные разногласия. В Дар-ас-Саламе, некоторых частях Окситании и Иберии не исповедуют христианство, но являются благочестивыми приверженцами «предания себя Богу», то есть ислама.

Дариуш Фракейская, Мария — мать сэра Алкея, бывшая любовница императоров, мастер придворных интриг.

Дауд Рыжий — мастер-разведчик войска наемников, зеленый отряд.

Двор, Микал — офицер вардариотов из едва ли не самого отдаленного местечка в степях в Древней земле, поскольку кочевник Клугтай родился в еще более далеких восточных землях.

Дедлок — разведчик-ветеран из Эднакрэгов, путешественник. Возможно, со временем он расскажет свою историю.

Дезидерата — королева Альбы.

Деметриос — бывший герцог Фракейский и сын Андроника, который пытался стать императором. Был убит Красным Рыцарем.

Деркенсан, Харальд — меченосец (спатарий) и капитан нордиканских гвардейцев. Друг Моргана Мортирмира.

Деспенсей, сэр Эдвард, лорд Бейна — верный офицер королевы Альбы.

Джентиле, сэр Джованни — рыцарь в войске наемников.

Диодора, мастер Елена — морейка, проживающая в Харндоне, владелица бумажного производства.

Длинная Лапища, сэр Роберт Каффель — бывший лучник, в настоящее время рыцарь зеленого отряда и лучший мечник в войске наемников.

Длиннохвост — лучник-ветеран войска наемников.

Длинный Сэм — лучник войска наемников.

Долговязый Питер — разведчик.

Донн, мастер — алхимик из Харндона.

Дубовая Скамья — лучница войска наемников, в прошлом — знатная галлейская дама. Любительница выпить. В списке отряда значится как Сара де Шарни, близкие друзья зовут ее Салли.

Ду, Дональд — друг и соперник Тома Лаклана в тренировочных поединках.

Елена, сестра — монахиня ордена Святого Фомы.

Жизель, герцогиня — герцогиня Вениканская, супруга дожа Микала.

Захария Ульк, граф Зак — командир вардариотов, одного из четырех элитных полков империи (в порядке старшинства: нордиканцы, вардариоты, схоларии и бессмертные, которых иногда зовут войском). Любовник Изюминки (иногда).

Злой Кот — пришедший из-за Стены, офицер повстанцев, плотник.

Зубок — лучник войска наемников.

Идрик, сэр — капитан ирков-телохранителей Сказочного Рыцаря. Изабелла, послушница — хористка в церковном хоре Лиссен Карак. Изюминка, госпожа Элисон Одли — капитан великого альянса, маркиза Альбинская. Родилась в бедной семье, в одиннадцать лет ее продали в публичный дом. Работала в публичных домах в Харндоне и Ливиаполисе, пока ей не исполнилось четырнадцать. Тогда она убила клиента и сбежала с помощью вышибалы, бывшего наемника по имени Калли, думавшего, что он ушел в отставку, и сломленного молодого человека, который еще не начал называть себя Красным Рыцарем… но это уже другая история. Изюминка, наряду с Томом Лакланом, — сердце войска наемников, блестящий боец и отважный рыцарь.

Ирина Ливиапольская, принцесса — багрянородная, наследница империи и бывшая императрица; в настоящее время ей всего девятнадцать. Возможно, именно она убила своего отца.

Йоханнес, сэр — наемник-ветеран, один из первых наставников Красного Рыцаря по военному делу. Мертв со времен событий, описанных в «Красном Рыцаре», но его продолжают помнить.

Калли — лучник Красного Рыцаря.

Каменный Топор — вожак-предводитель золотых медведей клана Длинной Плотины.

Карлос — лучник и иногда трубач войска наемников.

Картер, Робин — лучник войска наемников, а также отличный друг в реальной жизни и обозреватель @ParmenionBooks.

Катберт, госпожа Хелевайз — часто ее называют госпожа или леди Хелейвайз, хозяйка поместья Мидлхилл, возлюбленная сэра Джона Крейфорда. Одна из выживших, которая возглавила остальных женщин и отправилась восстанавливать свое поместье в северной части Альбина. Мать Филиппы. В саду за ее домом скрыт ужасный секрет.

Катерина, сестра — хормейстер левого хора в Лиссен Карак, где архитектура древней часовни позволяет двум хорам петь как единое целое, как в соборе Святого Марка в Венеции.

Кван, Нита — некогда Салим из Ифрикуа, затем раб Питер и, наконец, военный вождь пришедших из-за Стены Нита Кван. Выживший, прекрасный воин и великолепный повар.

Кван, Ота — см. Орли, Кевин.

Квокветхоган — саурианский маг, происходит из одной кладки с герцогиней Моган.

Кейвс, Джек — повстанец.

Керак, лорд — саурианский магистр, или Страж земель Диких, или адверсарий, обладающий неимоверной силой и носящий титул повелителя Диких.

Кессин — лучник войска наемников.

Кирни, Джефф — рыцарь и командир копья зеленого отряда в войске наемников.

Клосард, Джон — офицер королевских егерей.

Комин, Хэмиш — один из пажей Красного Рыцаря.

Комнин, сэр Георгий — цезарь. Друг Моргана Мортирмира и Красного Рыцаря, член древнего имперского рода. Если Красный Рыцарь погибнет, именно Комнин станет следующим императором.

Константин III — сын бывшего короля и королевы Дезидераты; король Альбы. В настоящее время еще младенец.

Корнер, Маттео — капитан вениканской морской пехоты. У Веники имеется огромный флот, а ее морские пехотинцы считаются самыми жестокими и маневренными войсками старого мира.

Корс, сьер дю — раньше один из врагов Красного Рыцаря. В настоящее время регент Галле.

Криакс — женщина-офицер полка вардариотов, одна из лучших воинов армии.

Крейфорд, сэр Джон — ранее капитан Альбинкирка и возлюбленный леди Хелевайз. Великий рыцарь.

Кремень — настолько могущественный золотой медведь, что его называют силой Диких.

Криворукий — лучник войска наемников.

Кристос, сэр — морейский рыцарь, бывший капитан войска Деметриоса, в настоящий момент состоит на службе у нового императора. Сражался и выжил в поединке на мечах с Плохишом Томом, о чем любит рассказывать.

Кром, Эбби — женщина из войска наемников.

Кронмир, Джулас — наемный убийца, который едва не убил Красного Рыцаря и закончил тем, что возглавил его разведчиков.

Кроуберд, сэр Кит — капитан рыцарей графа Тоубрея.

Кругтай — вардариот, побывавший на востоке дальше всех наемников, единственный, кто когда-либо видел империю Цинь, хотя никто так и не додумался расспросить его об этом.

Крэбб, матушка — одна из выживших в поместье леди Хелевайз.

Куртуа, Жирон ле — легендарный рыцарь.

Куси, Хаегерт — оруженосец из Альбинкирка.

Лаклан, Гектор — двоюродный, возможно даже родной, брат Плохиша Тома; настоящий герой для людей из Зеленых холмов и гуртовщиков. Глава клана Лакланов и вассал Змея из Эрча. Том поклялся отомстить Эшу за смерть Гектора.

Лаклан, Ранальд — королевский гвардеец, двоюродный брат Гектора и Плохиша Тома; грозный боец на топорах и возлюбленный леди Ребекки.

Лаклан, сэр Томас, Плохиш Том — погонщик, примипил войска наемников, друг Красного Рыцаря, граф Северной стены и возлюбленный Сью, и, пожалуй, это далеко не все, однако оставшиеся титулы не стоит приводить здесь. Ничего не боится, но очень не любит червей.

Лангтри — золотой медведь, ученик шамана и воин.

Ландри, мастер — мастер литья из бронзы и изготовления колоколов, родом из Харндона.

Ланторн, Ричард — лучник войска наемников, брат Кайтлин и телохранитель принцессы Ирины.

Ле Флер, сэр Шон — главный оруженосец, друг сэра Грегарио; ранее был старшим оруженосцем короля, ныне капитан Альбинкирка.

Лесса, Мария Магдалина — молодая аристократка, альбанка, в настоящее время примкнула к повстанцам.

Ливия — императрица, одна из первых завоевательниц из невообразимо древних времен, которая, согласно легенде, возглавила первые армии людей в мире и основала империю. Ливиаполис назван в ее честь. Она одержала много побед и построила Стену. Ирки утверждают, что Ливия проиграла битву при Дайксдейле.

Лили — золотая медведица, спутница Берридранка.

Ли Оргулюз, сэр Хартмут — Черный Рыцарь. Рыцарь-работорговец. Рыцарь дурной славы.

Лири, Дональд — подмастерье из Харндона и артиллерист городской дружины.

Лебедь — окситанская разведчица.

Лоредано, дож Микал — супруг герцогини Жизель, лорд Веники, друг султана Дар-ас-Салама.

Лостенферх — Страж-альбинос, или адверсарий, или демон. «Белый капитан» Эша в войне против Моган на севере. Яйцо с невылупившимся Лостенферхом посчитали бракованным, но его мать ослушалась Моган, высидела и вырастила свое дитя, поэтому альбинос ненавидит Моган и намерен свергнуть ее династию и основать собственную. Столько еще историй предстоит рассказать!

Лот — драконье имя мастера Смита.

Лоупер — лучник войска наемников.

Лукка, мастер Фернандо — помощник и заместитель Кронмира. Льюин — ирк-разведчик.

М’буб Али — шпион и воин султана Дар-ас-Салама.

Маймум, магистр Юсуф бин — могущественный магистр и астролог из Иберии, теолог-яхадут и раввин.

Макгилли, Джок — горец из имперской гвардии.

Макгитчи, Магдалина, швея Мэг, Старая Мэг или просто Мэг — бывшая маркитантка военного лагеря и хозяйка небольшого дома в Аббингтоне, а также один из величайших, но нераскрывшихся талантов эпохи. Мэг была возлюбленной Джона Ле Бэйлли, рыцаря войска наемников. Одна из важнейших женщин войска, волшебница-самоучка, достаточно сильная, чтобы противостоять Эшу. Возможно, Мэг — дочь мастера Смита и некогда знаменитой ведьмы Нинни Макгитчи. Дочь Мэг зовут Сью (Сьюзен) Макгитчи.

Маленькая Мулен — паж, затем оруженосец войска наемников.

Марайя, сэр — имперский гонец. На почтовой службе в империи задействованы не только птицы, но и люди, которые исполняют обязанности гонцов, герольдов, послов и даже наемных убийц.

Мария, сестра — одна из солисток хора в Лиссен Карак.

Мария Магдалина, послушница — послушница ордена Святого Фомы.

Марш, Оливер де ла — галлейский купец и капитан корабля с богатым опытом сражений с морскими чудовищами.

Марш, Шарль де ла — галлейский мореплаватель, служивший под началом сэра Хартмута, который предал его мученической смерти за отказ устраивать резню среди пришедших из-за Стены. Брат Оливера де ла Марша.

Мускуоган — сестра Моган, могущественная саурианка, герцогиня Запада.

Маттеос, сэр — рыцарь войска наемников.

Милетт, Ральф — капитан городской дружины Ридсдейла в северном Альбине.

Милус, сэр — командир белого отряда войска наемников. Изначально служил в войске знаменосцем, затем некоторое время был капитаном Ливиаполиса. Войско наемников делится на три отряда: красный, белый и зеленый. Основной костяк армии сформирован из красного и белого отрядов, зеленый же состоит из разведчиков. В каждом из отрядов насчитывается по меньшей мере сотня копий, иногда больше. Поскольку войско успешно сражается, его численный состав постоянно увеличивается. Копье состоит из рыцаря или старшего по званию, но не имеющего рыцарского титула, тяжеловооруженного кавалериста, мужчины или женщины, оруженосца с полным снаряжением, пажа с неполным снаряжением и лучника.

Мирам, сестра — настоятельница крепости-монастыря в Лиссен Карак. Простолюдинка, добившаяся столь высокого поста исключительно благодаря своим выдающимся магическим способностям и административным навыкам руководителя. Женщина истинной веры и незаурядного ума.

Митлийский, герцог — правитель великого города-государства Митлы, одного из наиболее могущественных и богатых государств Древней земли.

Михаил, архангел — также известный как святой архангел Михаил, святой Михаил, архистратиг Михаил, страж рая. В христианской мифологии он является главой святого воинства Господня.

Моган Тексетерерх — герцогиня Запада. Древняя саурианка и могущественная сила Диких, обладающая герметическими способностями, легендарная воительница, политик и владелица топоромеча Камнедробитель, боевого артефакта времен войн против рханков, что велись до прихода людей.

Монтеверди, Алессио — музыкант и трубач войска наемников.

Монтрой, Гарет — граф Приграничья, отец леди Мэри, командующий западной армией Альбы и верный рыцарь королевы.

Монтс, Джон де — королевский егерь.

Мортирмир, сэр Морган — юный гений герметизма. Интеллект Мортирмира привлек внимание знаменитой академии в Ливиаполисе; его сила проявилась поздно, а полностью ее обуздать удалось только тогда, когда Гармодий завладел его телом и навел порядок во Дворце воспоминаний, что, по мнению некоторых, было преступлением. Формально считается рыцарем войска наемников.

Мотт, де ла — разведчик Галле и Альбы. Один из основателей галлейско-застенного городка Кебек, но это уже другая история…

Муискант, Евфимия — первая женщина-оруженосец ордена Святого Фомы, которая вот-вот станет первой женщиной-рыцарем ордена.

Мурьен, Гауз — мать Красного Рыцаря, графиня Западной стены, сестра бывшего короля, выдающаяся интриганка, сила, с которой стоит считаться, опытный магистр. Очень могущественная женщина.

Мурьен, сэр Габриэль, Красный Рыцарь, Красный герцог Фракейский, император людей — сын Гауз и ее брата-короля, брат Гэвина, возлюбленный Бланш. Мать хотела видеть его Темным принцем Диких, но он воспротивился и стал Красным Рыцарем.

Мурьен, сэр Гэвин — граф Западной стены, Зеленый граф. Брат Красного Рыцаря, также известный как Крепкие Руки и Зеленый Рыцарь, капитан армии альянса, один из наиболее грозных рыцарей Альбы, возлюбленный леди Мэри. Иногда его называют сэром Гавейном.

Мэри, леди, Жестокое сердце — дочь графа Гарета, возлюбленная сэра Гэвина, одна из близких подруг королевы, была отправлена в изгнание галлейцами, в настоящее время вернулась ко двору.

Некромант — слияние «захваченных» личностей и мятежных одайн, иногда называемое Мятежником, древний голос инакомыслия в сознании улья.

Никодим, мастер — мажордом императорского дворца, мореец.

Никос, мастер — магистр грамматики имперского университета. Морейский маг, отличающийся невероятным мастерством. Грубой силы ему недостает, но с той, что есть, он обращается лучше всех, даже лучше Эша. Такова сила грамматики.

Орли, Кевин — также известен под именами Ота Кван, Черный Капитан и множеством других странных имен. Последний выживший из рода Орли, уничтоженного Мурьенами в результате кровной мести.

Пайам, сэр Павало — также известный как сэр Пайамид. Мамлюк султана Дар-ас-Салама, друг Красного Рыцаря, поклонник императрицы Бланш и командующий армиями Дар-ас-Салама; владелец последнего Разящего клинка первой ковки. Павало был знаком с Гармодием еще с детства, в разное время также был солдатом-рабом, слугой и другом Аль-Рашиди; возглавил экспедицию, которая вернулась с информацией о вратах, позволившей разработать «план».

Парменио, капитан — вениканский купец, моряк и искатель приключений. Никак не связан с лучником Робином Картером.

Персиваль, сэр — один из капитанов аламейнских рыцарей с восточной окраины Галле, присоединившийся к крестовому походу императора.

Патриарх Ливиапольский — христианское государство разделено между патриархом Рума, который по большей части контролирует Древнюю землю (по крайней мере в том, что касается религии), и патриархом Ливиаполиса, который претендует на всеобщий контроль над церковью, но признан только в империи и Альбе (и местами в Окситании). Принципиальное различие состоит в том, что патриархат Ливиаполиса использует высокую архаику и одобряет герметизм, а патриархат Рума говорит на низкой архаике и не терпит магии ни в каком виде.

Патриарх Рума — Люций ди Биччи, религиозный лидер Древней земли.

Перл, мастер — ремесленник из Харндона.

Петрарка Веронский, магистр — самый могущественный маг Древней земли, друг Гармодия и Аль-Рашиди, один из создателей «плана».

Пиэл, мастер — оружейник из Харндона, чьи работы настолько хороши, что их порой считают заколдованными. В последнее время больше всего интересуется крупномасштабным литьем из бронзы.

Планжере, Ричард, также известный как Шип, — некогда придворный маг Альбы, соперник короля в борьбе за сердце любовницы; выдающийся и энергичный человек, добившийся высокой должности при дворе благодаря исключительному таланту. Перешел на сторону Диких, предав общее дело всего человечества или, возможно, осознав, что для сохранения равновесия в мире нужно сдержать людей. В настоящее время мертв, сознанием его владеет Гармодий. Но, возможно, Шип мертв не до конца…

Подлый Сим — уличный забияка, потенциальный насильник, неудачливый младший лучник роты, обычный представитель отбросов общества, которые и становятся наемниками. Героически погиб и был съеден боглинами во время осады Лиссен Карак. «Быть добрым или злым — личный выбор каждого» — основная тема всего цикла, и Сим стал первым доказательством этих слов.

Порт, Пьер Ла — судья по делам двора в Арле, капитан арлейской крепости и герой осады, верный сподвижник королевы Клариссы.

Пресвятая Дева Мария — дева, почитаемая в христианском мире.

Пруденция — наставница Красного Рыцаря в искусстве колдовства, убитая его матерью Гауз. В настоящее время одна из статуй во Дворце воспоминаний императора. Мертва? Окончательно? В эфире трудно знать наверняка.

Редмид, Харальд — командир королевских егерей, брат повстанца Билла Редмида.

Редмид, Уильям, Билл — возлюбленный Бесс и предводитель повстанцев, то есть беглых слуг и разозленных мелких фермеров, объединившихся, чтобы разрушить установленный порядок и уничтожить аристократию и вассальную зависимость. Повстанцы вступили в Великую войну на стороне Шипа, но затем появились несогласные, и движение разделилось. Редмид возглавляет фракцию тех, кто считает, что зло, причиненное Эшем, превосходит зло, причиняемое феодализмом. По крайней мере сейчас.

Ринир, сэр — сказочный рыцарь. Несмотря на огромную разницу между культурами людей и ирков, понятие рыцарства одинаково для обоих народов.

Роуз Дрю — лучшая подруга Филиппы де Роэн.

Рохан, Гийом, Пьер Абеляр сьер де — придворный, галлейский рыцарь, фаворит короля, сплетник и интриган.

Роэн, Филиппа де — также известная как Пиппа, Пиппа-колючка или королева землепашцев. Дочь Хелевайз, молодая кокетка, отличающаяся сообразительностью и слишком хорошо знающая, что такое быть приживалкой и беженкой.

Рун — дракон. По-видимому, одержимый или «немертвый» дракон, служащий мятежным одайн, известным как Некромант, или являющийся их частью.

Рыжая Белка — разведчик из пришедших из-за Стены.

Рэндом, сэр Джеральд — один из самых богатых купцов Харндона. Сэр Джеральд сколотил себе состояние и получил огромное политическое влияние благодаря смелым решениям и крупным денежным вложениям в Морею и торговлю мехом. Более того, он не побоялся ссудить деньги Красному Рыцарю и его войску наемников. Джеральд удостоился рыцарского титула за проявленный во время первой осады Лиссен Карак героизм.

Рэннальфсон, Майкл — ветеран-наемник, командующий наемного гарнизона в Лиссен Карак.

Сабина Ди Верона — подруга леди Софии Ди Кастельбарко, повариха и пушкарь, командующая расчетом бронзовой пищали «Владыка света».

Сайденхир — ирк-лучник войска наемников.

Саррисса, Андромаха — морейская студентка академии; одна из самых многообещающих учеников мастера Никоса.

Сартрес, леди Кларисса де — действующая княгиня Арле, королева Арле и, вполне возможно, королева Галле. Семья де Сартрес, в которую входит сьер д'Абблемон, фаворит и советник короля Галле, правила королевством Арле, пока д'Абблемон и король Галле не захватили его, оставив отцу Клариссы одно-единственное герцогство. Король Галле попытался захватить замок Арле во время переворота и потерпел неудачу, в основном из-за действий Красного Рыцаря и его нового войска, но это уже другая история… Леди Кларисса была отправлена в Галле как своего рода заложница послушания отца. Когда ее отец погиб в сражении с Дикими и она чудом избежала изнасилования при дворе, оказалось, что, кроме нее, командовать защитой ее дома некому. Некромант месяцами безуспешно осаждал Арле, и оборона, организованная Клариссой, вероятно, спасла мир. Она заслуживает собственного романа.

Сейбл, Джейн — также известная как леди Сейбл или леди Джейн. Любовница старого короля.

Серый Кот — один из лучших разведчиков среди пришедших из-за Стены; какое-то время служил лучником в войске наемников.

Симкин — лучник войска наемников.

Симон, граф Веронский — граф Симон, доброжелательный тиран семейства де ла Скала, один из грозных рыцарей Древней земли. Друг Изюминки, поклонник Бланш и капитан крестового похода.

Синтия — разведчица из северного Альбина.

Скас-а-гао — сэссаг-шаман и член совета Дормлинга.

Скрант — лучник-ветеран войска наемников.

Сизенхаг — древняя и уважаемая мать гнезда виверн. Сизенхаг служила многим вождям Диких и готова хранить верность Красному Рыцарю, пока ее дети в безопасности.

Смит, мастер — дракон по имени Лот.

Сопля — лучник войска наемников.

София Ди Кастельбарко — возлюбленная сэра Маурицио, самая прекрасная из женщин при блистательном дворе графа Симона. Подруга Сабины Ди Верона.

Срайлот, сэр — сказочный рыцарь.

Старк, капитан Джордж — офицер городской дружины Альбина.

Степи — обширная территория, разделяющая империю Цинь и Аламейн Бордерс, также очередное поле битвы между людьми и Дикими. Их заселяют кочевники из разных народов, включая ирков.

Стерн, Рэйчел — повстанка-ветеран.

Стефана, послушница — младшая хористка в Лиссен Карак. Стоуффи,' Билл — ветеран королевских егерей.

Стэр, Гвиллам — ветеран-повстанец.

Суинфорд, Хависса — офицер королевских егерей.

Суинфорд, мастер — ремесленник из Харндона.

Сью — она же Сьюзен Макгитчи или дама Сога, графиня Осавы. В войске занимается снабжением; ее иногда называют «старшей женщиной», но к осени ей пришлось отвечать за всю армию империи. Возлюбленная Тома Лаклана, дочь швеи Мэг, внучка мастера Смита.

Сэм — безработный фермер, который присоединился к повстанцам Тайлера.

Тайлер, Нэт — лидер фракции повстанцев, которая выступает за насильственное истребление аристократии и союз с Эшем или любой другой силой, которая поможет свергнуть ненавистных аристократов. Убил короля. Один из лучших лучников мира.

Таррел, Кэт — ученик мастера в Харндоне и артиллерист харндонской городской дружины.

Тамсин, королева — также известная как леди Тамсин, Сказочная Королева, леди сказок или госпожа Иллюзий. Великая сила Диких, причем одна из самых древних, помнит прошлые века и войны за врата. Внешне она похожа на ирка, хотя некоторые, например Лот, считают, что на самом деле она дракон. Возлюбленная Тапио, Сказочного Рыцаря.

Танкред Окситанский, принц — также известный как Танкред Пуатье. Поэт, воин, менестрель, принц. Великий герой, который вполне заслуживает отдельного рассказа.

Танкреда Комнина, магистр — еще одна из множества талантливых молодых магистров, выходцев из университета. Танкреда — интеллектуалка, девушка императорского рода — отказалась от ухода в монастырь, чтобы стать любовницей и партнером Моргана Мортирмира.

Тапио Халтия — Сказочный Рыцарь. Один из древнейших и самых могущественных ирков, которого часто зовут королем, хотя большинство ирков слишком независимы, чтобы иметь короля. Иногда союзник людей, иногда — враг. Истинный защитник Диких.

Тар, леди — позже ее стали называть Тарой. Вероятно, дракон. Или некто обладающий куда большей силой. На севере Альбы и среди горцев ее часто принимают за Деву Марию.

Тас-а-гао — старый сэссаг-охотник и ветеран-разведчик.

Тесканотокекс — молодой Страж, родственник Моган, служит под ее началом.

Тессен — ирк-разведчик.

Тикондага — огромная древняя крепость на Стене, возведенная при Ливии и перестроенная множеством поколений легатов и лордов, в настоящее время является владением семьи Мурьенов, лордов Западной стены, большей части Севера и Эднакрэгов.

Типпит — мастер лучник войска наемников.

Тобиас, сэр, Тоби — сначала паж, затем оруженосец Красного Рыцаря. Когда-то был уличным мальчишкой в Харндоне, но вполне может стать великим капитаном.

Тоубрей, граф — Ричард де Бург. Самый могущественный лорд не королевского происхождения в Альбе. Де Бург владеет большинством крупных поместий в Джарсее, богатой южной части королевства, а его владения в центральной части страны простираются почти от ворот Харндона до границы Окситании. Через свою бабушку Тоубрей претендует на трон.

Тоубрей, Кайтлин де — Кайтлин де Бург. Жена Майкла де Бурга, невестка графа Тоубрея, впоследствии герцогиня Тоубрей. Урожденная Ланторн из Аббингтона и Кентмира, происходит из семьи, известной почти преступными наклонностями и ленью. Любопытно, что Кайтлин и ее брат Ричард кажутся невосприимчивыми к семейному проклятию. Симпатичная. Бывшая прачка, как и императрица. Хороший был год для прачек.

Тоубрей, сэр Майкл де — сэр Майкл де Бург. Сын великого графа Тоубрея, в юности сбежал от роскоши, чтобы стать «настоящим» рыцарем в компании опытных наемников. Быстро оказался в войске наемников и стал оруженосцем Красного Рыцаря и мужем Кайтлин Ланторн. Один из инициаторов «плана», а также один из лучших рыцарей. Красный Рыцарь сделал его своим военным наследником.

Туччи, капитан Лоренцо — офицер-разведчик из вениканского полка разведчиков, специального подразделения, которое охраняет густые леса Далмы на востоке. Благодаря этим лесам вениканцы могут вырубать старые деревья для строительства кораблей.

Уа’Хэ — ветеран-разведчик, боец зеленого отряда войска наемников.

Уилсит, Том — разведчик зеленого отряда.

Уилфул Убийца — Уилфул Убийца мертв, но его присутствие в войске все равно ощущается. Злой, развратный и опасный мастер-лучник, редко говоривший что-то приличное при жизни, даже в трезвом виде. Войско, кажется, впитало часть сверхъестественной силы Диких и чтит его память.

Уимарк, лорд Роджер — лорд Джарсея, стал оруженосцем в ордене Святого Фомы, чтобы сбежать из дома, где с ним жестоко обращались. Ныне рыцарь войска наемников. Почти всегда молчит.

Уишарт, приор Марк — Марк Уишарт родился во влиятельной джарсейской семье, связанной многочисленными браками с галлейской знатью. Он был третьим сыном, и отец отправил его в орден, где он дослужился до командира. Великий рыцарь, герметист скромных способностей, хороший командир, которого обожают его люди.

Урк Моган — боглин из Эднакрэгов, лучший лучник войска. Раньше служил Шипу, но герцогиня Моган отметила его как члена своего клана — честь, неслыханная для простого боглина.

Феодора — храбрая послушница ордена Святого Фомы.

Фома, Святой — один из легатов ливийских легионов. По легенде, после многих лет войны с ирками выучил их язык и отправился на запад послом, чтобы заключить мир с Дикими, научился зеленой магии и пережил своего рода вознесение.

Хасти, Робин — лучник.

Хоек, граф де — граф Хоека, правитель топей и болот к северу от Галле, где валяют шерсть и где живет множество рыцарей.

Хьюитт, Роб — свободный фермер.

Хэмуайз — паж войска наемников.

Хэнд, Джон — офицер королевских егерей.

Цапля — разведчик, пришедший из-за Стены, служивший лучником в войске наемников.

Цинь — еще одна в основном человеческая империя на другом конце мира, славящаяся несметными богатствами и сильной армией. Изначально я придумал целую историю, которая происходит в империи Цинь, и, может быть, однажды я напишу их версию открытия врат.

Чевис, Эдвард — подмастерье оружейника и капитан городской дружины Харндона.

Черника — молодой медведь, набирающийся сил.

Черная Цапля — пришедший из-за Стены (сэссаг), военный вождь и охотник, служил разведчиком у Анеаса. Не путать с Цаплей, хуранцем, сражавшимся вместе с войском наемников в Древней земле.

Черный Дрейк — одно из имен Эша.

Фитцалан, Рикар — опытный разведчик и любовник Анеаса Мурьена.

Фитцрой, сэр Ричард — бастард старого короля, капитан придворной стражи.

Фейвор, сэр Дэниел — он же Дэн Фейвор или сэр Дэниел. Командир отряда зеленых, то есть разведчиков, в войске наемников.

Фларч — лучник-ветеран войска наемников.

Франсуа, отец — капеллан войска наемников.

Э, Гийом, граф — правая рука Жана де Вральи, его двоюродный брат и друг. Великий рыцарь и скромный человек, которому открыл глаза Эш.

Эвальд, сэр Кальвин фон — капитан аламейнских рыцарей, прошедший во время великого крестового похода через врата.

Экреч — бывший вожак боглинов Эша, иногда его называют упырем; верный член альянса, возможно, единственный боглин, который когда-либо удостаивался звания «сила Диких».

Эларан — ирк и лучник войска наемников.

Элизабет, сестра — монахиня ордена Святого Фомы.

Эль-Рафик, Али-Мохаммед — отправленный в ссылку мамлюк из Дар-ас-Салама, в настоящее время наемный солдат на службе у патриарха Рума.

Эткорт, Фрэнсис — друг Красного Рыцаря, пожилой опытный рыцарь, единственное желание которого — дожить до отставки.

Эш — великий дракон, враг.

Юлий, мастер — нотариус войска наемников, также действующий канцлер империи. Очень тихий и сведущий во всех вопросах человек.

Юлия, госпожа — известная — возможно, легендарная — астролог, жившая два или три века тому назад. Предсказала открытие врат, его время и некоторые места. Основатель тайного сообщества магов, которые создали «план».

Яхадут — третья основная религия во вселенной Красного Рыцаря; высокоинтеллектуальный монотеизм со сложными представлениями, которые сформировали общественную норму, сравнимую с нормами средневекового иудаизма.

Примечания

1

Копье — условное обозначение средневековой тактической единицы — небольшого отряда, состоящего из рыцаря, его оруженосца, мечников, лучников и слуг. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Котта — европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами. Котту надевали на камизу, поверх нее можно было носить сюрко.

(обратно)

3

Сюрко — длинный и просторный плащ или накидка на доспехи с гербом владельца.

(обратно)

4

Гренделъ — страшное чудовище из англосаксонской эпической поэмы «Беовульф». Является одним из трех антагонистов главного героя Беовульфа, вместе со своей матерью и драконом.

(обратно)

5

Шанфрон — часть конского доспеха, закрывающая голову.

(обратно)

6

Вимпл — элемент женского западноевропейского головного убора, состоящего из двух покрывал. Поверх белого вимпла прикалывалось черное покрывало, которое и отличало монахиню.

(обратно)

7

«IHS» является аббревиатурой латинского выражения «lesus Hominum Salvator», что дословно переводится «Иисус, спаситель человечества».

(обратно)

8

Ложное копыто — рудиментарный отросток в виде пальца на лапе или копыте (у некоторых собак и парнокопытных).

(обратно)

9

Отче наш, сущий на небесах (лат.) — главная молитва в христианстве. Текст взят из Новой Вульгаты, латинского перевода Священного Писания, восходящего к трудам блаженного Иеронима (около 345–420).

(обратно)

10

Саботоны — составные пластинчатые стальные сапоги с вытянутыми носами.

(обратно)

11

Маркитанты — мелкие торговцы, сопровождавшие войска в походах в европейских армиях.

(обратно)

12

Казарменный юрист (шутл.) — солдат, претендующий на звание специалиста по военному праву.

(обратно)

13

Бацинет — средневековый европейский военный шлем с открытым лицом, обычно снабженный подвижным забралом. Иногда его называли «собачьим шлемом», так как своей формой он напоминал собачью голову.

(обратно)

14

Дормиторий — спальное помещение монахов в католическом монастыре.

(обратно)

15

Искаженная цитата из «Евангелия от Матфея»: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (10: 34).

(обратно)

16

Примипил — самый высокий по рангу центурион римского легиона, стоявший во главе первой центурии первой когорты.

(обратно)

17

Благоразумие, знание, мудрость (лат.).

(обратно)

18

Милосердие (лат.).

(обратно)

19

Брэ — деталь мужского костюма, разновидность кальсон в Средние века.

(обратно)

20

Шоссы — средневековые плотные мужские чулки.

(обратно)

21

Полный текст поговорки: «Когда садишься за стол с дьяволом, запасись ложкой подлиннее»

(обратно)

22

Двойной леопард — золотая монета с изображением восседающего на троне короля, по обе стороны от которого расположены головы леопардов. Чеканилась с 1344 года во многих странах средневековой Европы.

(обратно)

23

Приор — в духовно–рыцарских орденах начальник провинции (местного подразделения ордена). Приор или великий приор — второе после великого магистра (гроссмейстера)

(обратно)

24

Боглин — сделанная вручную резиновая кукла, с виду похожая на небольшого монстра, гоблина или морское чудовище.

(обратно)

25

Дезидерата (от лат. «желанная») — традиционно используемое историками условное имя одной из дочерей короля лангобардов Дезидерия. Считается, что данное имя было основано на ошибочном прочтении текста жития святого Адаларда, в котором латинское выражение «Desideratam filliam» было прочитано не как «…желанная дочь…», а как «…дочь Дезидерата…».

(href=#r25>обратно)

26

Бармица — элемент шлема в виде кольчужной сетки (иногда вместо кольчуги использовался ламелляр), располагается по нижнему краю. Закрывала шею, плечи, затылок и боковые стороны головы; в некоторых случаях грудь и нижнюю часть лица.

(обратно)

27

Хауберк — вид доспеха. Представлял собой кольчугу с капюшоном и рукавицами (капюшон и рукавицы могли как выполняться отдельно, так и составлять единое целое с кольчугой). Также дополнялся кольчужными чулками.

(обратно)

28

Шапель — вид пехотного шлема ХII-ХIII веков. Барбют — пехотный шлем XV века, в значительной мере закрывающий лицо за счет развитых нащечников.

(обратно)

29

Эль — мера длины; расстояние от вытянутого среднего пальца до верхней точки плеча; в Англии равна 45 дюймам, или 114 см; в Шотландии — 37 дюймам, или 94 см.

(обратно)

30

Рондельный кинжал, или рондел, — средневековый кинжал с круглыми пластинами на месте гарды и навершия, из–за чего собственно и получил свое название. В Центральной и Западной Европе являлся оружием рыцарей.

(обратно)

31

Герметист — приверженец религиозно–философского течения эпохи эллинизма и поздней Античности — герметизма. Название течения произошло от имени мифической личности и мудреца Гермеса Трисмегиста, которому приписывается авторство текстов с сокровенными знаниями.

(обратно)

32

Святой Патерн (вторая половина V века — 15 апреля 510) — святой Римско–католической церкви, местночтимый святой в Православной церкви, один из семи святых основателей Бретани, первый епископ епархии Бро–Ванн.

(обратно)

33

Купец–авантюрист (купец–предприниматель) — представитель одной из старейших английский торговых компаний, которая занималась вывозом сукна за границу, преимущественно в Нидерланды, Германию, скандинавские страны. Просуществовала с 1406 года по 1808.

(обратно)

34

Рака — ковчег с мощами святых, изготавливаемый обычно в форме гроба. Является объектом паломничества верующих.

(обратно)

35

Dies irae (лат. «День гнева») — в католическом богослужении песнопение проприя мессы (секвенция); написано в XIII веке францисканским монахом Фомой Челанским. Перевод с латинского: День гнева, тот день, / Повергнет мир во прах, / По свидетельству Давида и Сивиллы.

(обратно)

36

Трубы чудесный звук разнесется / По могилам [всех] стран, / Созывая всех к престолу (лат.).

(обратно)

37

Слава Богу (лат.).

(обратно)

38

Глабелла — надпереносье, часть лобной кости между надбровными дугами и лобными буграми.

(обратно)

39

Вальмовая крыша — вид крыши с четырьмя скатами, причем торцовые скаты имеют треугольную форму (называются «вальмы») и простираются от конька до карниза.

(обратно)

40

Пурпуэн — в ХШ-ХV веках короткая мужская куртка с узкими рукавами или без рукавов, к которой крепились штаны–чулки. Вначале пурпуэн надевали под военные доспехи (латы), около 1340 года он стал гражданской одеждой.

(обратно)

41

Да будет свет (лат.).

(обратно)

42

Квасцы — различные двойные сернокислые соли (марганец, алюминий и др.); употребляются в технике как дубящее вещество, а также в медицине как дезинфицирующее вещество.

(обратно)

43

Гермес–Трисмегист (Гермес Триждывеличайший) — греческое название египетского бога Тота, которому приписывалось изобретение иероглифов, письмен и вообще всех полезных знаний, наук, искусств.

(обратно)

44

Господь Бог есть солнце и щит {лат.). Псалом 83: 12.

(обратно)

45

Джентри — английское нетитулованное мелкопоместное дворянство, занимающее промежуточное положение между пэрами и йоменами. В отличие от йоменов, джентри не занимались земледелием.

(обратно)

46

Требушет, или камнемет, — средневековая метательная машина гравитационного действия для осады или защиты городов.

(обратно)

47

Полотняный койф — изначально мужской, а впоследствии женский и детский головной убор в виде плотного капюшона или чепчика, популярный в Англии и Шотландии со Средних веков и до XVII века. Поверх койфа часто надевали другой головной убор, например шляпу.

(обратно)

48

Гамбезон — замшевый, иногда кожаный зипун, который надевался рыцарями под латы. В редких случаях он делался из шелковой материи и подбивался тогда толстым слоем ваты. Назначением гамбезона было ослабить удар по латам.

(обратно)

49

Кирие элейсон (Господи, помилуй) — молитвенное призывание, часто используемое в молитвословии и богослужении (как песнопение) в исторических церквях. Восходит к молитве иерихонских слепцов, зафиксированной в Новом Завете.

(обратно)

50

Донжон — главная башня средневекового замка.

(обратно)

51

Каннелюра — вертикальный желобок на стволе пилястры или колонны (такие колонны называют каннелированнымн, в отличие от гладких), а также горизонтальные желобки на базе колонны ионического ордера.

(обратно)

52

Маврикий, Лев и Никифор Фока — византийские императоры. Вегеций — римский военный историк и теоретик, написавший в 390–410 годах трактат «О военном деле».

(обратно)

53

Полный вариант «Vade retro, Satana» (лат. «Иди прочь, Сатана») — латинское крылатое выражение, а также название католической молитвы. Может использоваться как отказ от соблазна, несогласие с внушениями другого человека.

(обратно)

54

Гримуар — книга, описывающая магические процедуры и заклинания для вызова духов (демонов) или содержащая еще какие–либо колдовские рецепты.

(обратно)

55

Куртина — участок монастырской или крепостной стены между двумя башнями или бастионами.

(обратно)

56

Трефин — хирургический инструмент для образования трепанационных отверстий небольшого диаметра; его рабочая часть состоит из полой зубчатой коронки и поперечно расположенной рукоятки.

(обратно)

57

Да приидет царствие Твое (лат.).

(обратно)

58

Да будет свет (лат.).

(обратно)

59

Горжет — первоначально стальной воротник для защиты шеи и горла. Горжет был частью старинных доспехов и предназначался для защиты от мечей и других видов холодного оружия.

(обратно)

60

Тонзура — выстриженное или выбритое на голове католических монахов и священников место в знак принадлежности к церкви (первоначально надо лбом, позже на макушке).

(обратно)

61

Хивел Добрый — один из самых успешных правителей Уэльса до нормандского завоевания. Главным его достижением считается составление кодекса валлийских законов, известных как Законы Хивела Доброго.

(обратно)

62

Девятый час — христианское богослужение в три часа дня, в ходе которого вспоминается Крестная смерть Иисуса Христа. Состоит из трех псалмов, нескольких стихов и молитв.

(обратно)

63

Калебас — сосуд, изготовленный из высушенного и выдолбленного плода калебасового дерева или тыквы–горлянки.

(обратно)

64

Дамастная, или камчатная, ткань — старинная цветная шелковая ткань с двусторонним узором.

(обратно)

65

Белая жесть — листовая сталь, покрытая с двух сторон тонким слоем олова.

(обратно)

66

Станковый самострел, или арбалет, — увеличенный вариант ручного арбалета, устанавливаемый на специальных станках (предназначенных для закрепления стрелкового оружия опорах), нередко бывших подвижными.

(обратно)

67

Фашина — связка хвороста, сноп или вязанка прутьев, которые применяются при земляных работах для укрепления насыпей, плотин, для прокладки дорог в болотистых местностях.

(обратно)

68

В Средневековье в Западной Европе возникла традиция называть волхвов царями и по именам (Каспар, Мельхиор и Бальтазар), хотя в Евангелии их имена и царский сан не упоминаются. Православная церковь с этим не согласна: она не считала их царями, не подсчитывала их число, не давала им имена и не вписывала в свою доктрину.

(обратно)

69

Те Deum (лат. Te Deum laudamus — «Тебя, Бога, хвалим») — гимническое хвалебное песнопение в рамках католического богослужения. С XVIII века создавались для хора и оркестра в связи с различными торжественными событиями.

(обратно)

70

Кентер — укороченный полевой галоп, основной тренировочный аллюр скаковых лошадей.

(обратно)

71

Пикет — карточная игра, изобретение которой приписывается французам (1390 год). Колода для этой игры содержит 32 карты («пикетные карты»). В нее могут играть два, три или четыре человека.

(обратно)

72

Нестяжание (произвольная нищета) — один из трех монашеских обетов, которые даются при пострижении. Монахиня или монах, уповающий на Царство Небесное, странник в этом мире, поэтому он отрекается не только от земных богатств, но даже от минимального имущества.

(обратно)

73

«Пусть стыдится подумавший плохо об этом» — девиз Благороднейшего ордена Подвязки, который являлся высшим рыцарским орденом Великобритании, а также одним из старейших орденов в мире.

(обратно)

74

Потхелъм — шлем XII — начала XIII века, предшественник топфхельма; он же горшковый шлем.

(обратно)

75

Кимвал — библейский музыкальный инструмент, состоящий из двух металлических чаш, издающих при ударе друг о друга резкий звенящий звук.

(обратно)

76

Онагр — вид катапульт больших размеров, применявшихся в Древней Греции и Древнем Риме при осаде и обороне крепостей. Из онагра метали камни, бочки с зажигательным составом и др.

(обратно)

77

Потерна — подземный коридор для сообщения между фортификационными сооружениями, фортами крепости или опорными пунктами укрепленных районов. Вид потерны изнутри — длинный коридор с переборками на входе и выходе.

(обратно)

78

Павеза — тип щита, широко применявшийся пехотой в ХIV-ХVI веках. Щит был прямоугольной формы, нижняя часть могла иметь овальную форму. Павеза часто снабжалась упором, иногда на нижнем крае делались шипы, которые втыкались в землю.

(обратно)

79

Филы — остров посреди Нила, на котором, по древнеегипетским поверьям, был погребен Осирис.

(обратно)

80

Павана — торжественный медленный танец, распространенный в Европе в XVI веке, музыка к этому танцу.

(обратно)

81

Гизарма, или гвизарма, — вид алебарды с длинным, узким, слегка изогнутым наконечником, имеющим прямое, заостренное на конце ответвление. Первый клинок, прямой и длинный, служил для поражения врага, а вторым искривленным клинком перерезали сухожилия у лошади противника или стягивали его с лошади.

(обратно)

82

Архистратиг — эпитет архангела Михаила как верховного предводителя небесного воинства и победителя сатаны.

(обратно)

83

Deus vult (лат. «Этого хочет Бог») — клич христиан во время провозглашения Первого крестового похода римским папой Урбаном II на Клермонском соборе в 1095 году. Также боевой клич Готфрида Бульонского (ок. 1060–1100) и его крестоносцев.

(обратно)

84

Пер. С. Я. Маршака.

(обратно)

85

Шателен — женское украшение, состоящее из крупного плоского крючка, который зацепляется за пояс, и пластинки, прикрывающей крючок, к которой прикреплена короткая цепочка или несколько цепочек: с кольцом для подвешивания часов, ключа, печатки, футляра для ножниц, игольника и других мелочей.

(обратно)

86

Люверс – вид фурнитуры для изделий галантерейной, обувной, швейной и полиграфической промышленности. Предназначен для укрепления краев отверстий, использующихся для продевания веревок, шнуров, тесьмы, тросов и т. д. – Здесь и далее прим. пер., если не указано иное.

(обратно)

87

Логофет дрома – высший чиновник в Византии, ответственный за имперскую почту, дипломатию и разведку. В X–XI веке носитель этого титула осуществлял функции главного министра империи.

(обратно)

88

Тессера – небольшие фрагменты черепицы, камня или стекла, имеющие квадратную форму; укладывались в цемент и составляли мозаику.

(обратно)

89

Гладиус – древнеримский короткий меч.

(обратно)

90

Латиникон – тяжелая пехота, роль которой выполняли латиняне.

(обратно)

91

Деспот – титул, даруемый императором наиболее приближенным лицам, в Византийской империи. Был введен императором Мануилом I Комнином в XII веке. Титулом деспота обычно награждались усыновленные дети и младшие сыновья. Позднее этот титул стал иногда дароваться и иноземцам.

(обратно)

92

Вардариоты – подразделение императорской гвардии, появившееся в XI веке и набиравшееся из принявших христианство представителей азиатских народов. Они сопровождали императора и во время торжественных выходов, наводя порядок в толпе, и во время военных походов, также несли охрану ворот императорского дворца.

(обратно)

93

Спатариос (буквально «меченосец») – класс римских имперских телохранителей в суде в Константинополе в V–VI веках, позже стал просто почетным титулом в Византийской империи.

(обратно)

94

Страдиоты – легкая наемная иррегулярная конница в Средние века, набиравшаяся итальянскими государствами (преимущественно Венецией), а также Францией в Албании (Скиперии) и Греции. Имели вооружение и одежду турецкого образца, но вместо чалмы носили легкий шлем.

(обратно)

95

Схолы или схоларии – позднеримское гвардейское подразделение. Они умели биться верхом и пешими, в строю и в поединках, с метательным и холодным оружием. Имели полное защитное снаряжение, полное разнообразие в вооружении и обладали железной дисциплиной.

(обратно)

96

Багрянородный(-ая) или Порфирородный(-ая), Порфирогенет(-генита) – эпитет, употреблявшийся в отношении детей византийского императора обоего пола, рожденных во время его правления (в отличие от родившихся до вступления отца на престол) и обладавших правом на престол даже вопреки первородству.

(обратно)

97

Царь царей – эпитет Спасителя, заимствованный из Апокалипсиса: На одежде и на бедре Его написано имя: «Царь царей и Господь господствующих» (Откр. 19: 11–17).

(обратно)

98

Копьеметалка – древнейшее метательное приспособление, предназначенное для метания легких копий (дротиков), иногда оперенных. Метание дротика с помощью копьеметалки значительно увеличивало дальность и силу броска. Использовалась с эпохи позднего палеолита.

(обратно)

99

Фальшион – европейское клинковое оружие с расширяющимся к концу коротким клинком с односторонней заточкой. Основное предназначение – нанесение мощных рубящих ударов (острия фальшионов часто делали закругленными).

(обратно)

100

Псалтерий, псалтирь – общее название древних многострунных щипковых музыкальных инструментов семейства цитр.

(обратно)

101

Видамесса (муж. видам) – в феодальной Франции и Германии викарий или наместник епископа. Первоначально видамы занимали должность епископских экономов и управляющих имениями, но постепенно приобрели более самостоятельное положение и впоследствии, сохранив свой первоначальный титул, сделались наследственными владельцами и собственниками тех самых имений, которыми сперва лишь заведовали.

(обратно)

102

Ког – средневековое одномачтовое палубное парусное судно с высокими бортами и мощным корпусом, оснащенное прямым парусом площадью 150–200 квадратных метров. Использовалось как основное торговое, а также военное судно союза ганзейских городов.

(обратно)

103

Рейд – более или менее значительное водное пространство у берегов, представляющее собой удобную якорную стоянку для судов, закрытую от ветра и сильных течений.

(обратно)

104

Пеммикан – блюдо североамериканских индейцев, состоявшее из перетертого вяленого мяса, жира и диких ягод. Отличается легкой усваиваемостью и большой питательностью при малом объеме и весе.

(обратно)

105

Чинкуэда – итальянский прямой короткий меч с обоюдоострым клинком, очень широким у рукояти (может быть отнесен как к мечам, так и к кинжалам). Характерной особенностью является его большой вес.

(обратно)

106

Сфейно или Сфено – в древнегреческой мифологии одна из трех сестер-горгон, дочь морского божества Форкия и его сестры Кето. Считается бессмертной. Оплакивала вместе с сестрой Эвриалой погибшую Медузу.

(обратно)

107

Деспина – в переводе с древнегреческого «владычица».

(обратно)

108

Хобилары – легкие конные воины, известные с начала 1300-х годов. Ездили на крупных лошадях и были предшественниками конных лучников.

(обратно)

109

Страдиоты – легкая наемная нерегулярная конница в Средние века, набиравшаяся итальянскими государствами (преимущественно Венецией), а также Францией в Албании (Скиперии) и Греции. Имели вооружение и одежду турецкого образца, но вместо чалмы носили легкий шлем.

(обратно)

110

Баллок – кинжал, получивший широкое распространение в Европе в XIII–XVII веках. Он имел прямой обоюдоострый клинок и предназначался в основном для пробивания доспехов. Свое название он получил благодаря схожести с мужским репродуктивным органом и моде носить кинжал на поясе спереди.

(обратно)

111

«IHS» является аббревиатурой латинского выражения «Iesus Hominum Salvator», что дословно переводится «Иисус, спаситель человечества».

(обратно)

112

Габриэль и Амиция.

(обратно)

113

Сассафрас – род листопадных деревьев, кустарников семейства лавровых; в традиционной медицине коренных жителей Америки использовался как ароматическое, противопростудное, дезинфицирующее средство, а также для приготовления чая.

(обратно)

114

Кириос – сударь, господин (греч.).

(обратно)

115

Бин Сидхе (из мифологии ирландских кельтов) – женщина-фея или дух, привязанный к определенному семейству. По преданию, Бин Сидхе, известная в Англии под названием банши, начинает издавать ужасные стенания, если кому-нибудь из членов семьи вскоре предстоит умереть.

(обратно)

116

Донатизм – церковный раскол в Карфагенской церкви, начавшийся в первом десятилетии IV века и сохранившийся до мусульманского завоевания. Главным действующим лицом на начальном этапе был епископ Нумидийский Донат. Приверженцы донатизма называются донатистами.

(обратно)

117

Евангелие от Матфея 6: 34.

(обратно)

118

Букелларии – в Восточной и Западной Римских империях личные телохранители частных лиц: полководцев, сенаторов. – Прим. ред.

(обратно)

119

Поссет – традиционный британский горячий напиток из молока, створоженного вином или элем, часто с пряностями. Напиток был популярен на протяжении столетий вплоть до XIX века. Горячий поссет пили при простуде и гриппе. – Прим. ред.

(обратно)

120

Пусть покупатель будет бдителен (лат.).

(обратно)

121

«А помощника нет». Псалом 21.

(обратно)

122

Добрая сестра из Дикого леса (фр). – Прим. ред.

(обратно)

123

Прекрасная сестра (фр). – Прим. ред.

(обратно)

124

Стихи Олега Иванова использованы с разрешения автора. – Прим. пер.

(обратно)

125

Принесите в жертву мотылька (искаж. лат.).

(обратно)

126

Да будет свет (лат.).

(обратно)

127

Оскорбление величества (фр.).

(обратно)

128

Позор тому, кто плохо об этом подумает (искаж. фр.).

(обратно)

129

Добрая сестра из Дикого леса (фр.).

(обратно)

130

Хорошо же (фр.).

(обратно)

131

Черт возьми! (фр.)

(обратно)

132

Да будет свет (лат.).

(обратно)

133

Без сомнения (фр.).

(обратно)

134

Да, конечно (фр.).

(обратно)

135

Монахиня (фр.).

(обратно)

136

Дерьмо (фр.).

(обратно)

137

Так проходит мирская слава (лат.).

(обратно)

138

Это же девка! (фр.)

(обратно)

139

Черт возьми! (фр. уст.) – Здесь и далее прим. пер.

(обратно)

140

Букв.: «военное имя», псевдоним, принимавшийся при вступлении в армию.

(обратно)

141

Красный Рыцарь (ит.).

(обратно)

142

Перевод Александры Кисиной. – Прим. ред.

(обратно)

143

Свет (лат.).

(обратно)

144

Оскорбление величества (фр.). — Здесь и далее прим. пер., если не указано иное.

(обратно)

145

Пер. Анастасии Кржижевской.

(обратно)

146

Последний довод человека (лат.).

(обратно)

147

Искаженная цитата из стихотворения Джеймса Грэма, первого маркиза Монтроза, в переводе А. Лукьянова.

(обратно)

148

Спаси меня от тех, кто меня окружает (иск. лат). — Прим. ред.

(обратно)

149

Дети мои (фр.). — Прим. ред.

(обратно)

150

Еще (фр.). — Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Майлз Кэмерон Красный рыцарь

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

    АЛЬБИНКИРК — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

    ЛОРИКА — ЗОЛОТАЯ МЕДВЕДИЦА

    ЛОРИКА — СЭР МАРК УИШАРТ

    НЕДАЛЕКО ОТ ЛОРИКИ — ЗОЛОТАЯ МЕДВЕДИЦА

    ЛОРИКА — СЭР МАРК УИШАРТ

    К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

  ГЛАВА ВТОРАЯ

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — КОРОЛЕВА

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — КОРОЛЬ

    ГОРОД ХАРНДОН — ЭДВАРД

    ХАРНДОНСКИИ ДВОРЕЦ — КОРОЛЕВА

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

    ХАРНДОН — ЭДВАРД

    АЛЬБИНКИРК — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ДАЛЬШЕ НА СЕВЕР — ЗОЛОТАЯ МЕДВЕДИЦА

    СЕВЕРНЫЙ ТРАКТ — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

    К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — ГАРОЛЬД РЕДМИД

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — МОГАН

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

    К ЮГУ ОТ ЛОРИКИ — СЭР ГЭВИН

    ХАРНДОН — ЭДВАРД

    ЛОРИКА — СЭР ГЭВИН

    ЛОРИКА — ДЕ ВРАЛЬИ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ГАРМОДИЙ

    СЕВЕРНЫЙ ТРАКТ — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    К СЕВЕРУ ОТ ЛОРИКИ — БИЛЛ РЕДМИД

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

    К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

    ПРИНРАЙД — СЭР МАРК УИШАРТ

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ГАРМОДИЙ

    БЕНБУРГСКАЯ ДОРОГА, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — РОБЕРТ ГИССАРМЕ

    БЕНБУРГСКАЯ ДОРОГА, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

    К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    ЗАСТАВА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

    АББИНГТОН — ШВЕЯ МЭГ

    АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ЭДВАРД

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — ГАРМОДИЙ

    К ВОСТОКУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ПИТЕР

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

    К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

    АЛЬБИНКИРК — ШИП

    АЛЬБИНКИРК — СЭР АЛКЕЙ

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ

    К ЮГУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — МАСТЕР РЭНДОМ

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    АЛЬБИНКИРКСКАЯ ДОРОГА — СЭР ГЭВИН

    ЛОРИКА — СЭР ГАСТОН

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛОРИКА — СЭР ГАСТОН

    К ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — СЕСТРА МИРАМ

    К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КАЙТЛИН

    К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К СЕВЕРО-ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КАЙТЛИН ЛАНТОРН

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ

    К СЕВЕРУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    ДОРМЛИНГ — ГЕКТОР ЛАКЛАН

    ХАРНДОНСКИЙ ДВОРЕЦ — ДЕЗИДЕРАТА

    К СЕВЕРУ ОТ ХАРНДОНА — ГАРМОДИЙ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ПЛОХИШ ТОМ

    ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

    ДОРМЛИНГ — ГЕКТОР ЛАКЛАН

    К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    К СЕВЕРУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    К ЮГУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЕ ВРАЛЬИ

    К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГАРМОДИЙ

    К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

    ХАРНДОН — ЭДВАРД

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

    К СЕВЕРУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    К ЮГО-ЗАПАДУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    К ЮГУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ЭМИС ХОБ

    К ЮГУ И ВОСТОКУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ПЛОХИШ ТОМ

    К ЮГУ И ВОСТОКУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ХАРНДОН — ДЕЗИДЕРАТА

  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

    ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

    ВЫ ДРОВ А ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

    ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

    ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГЕКТОР ЛАКЛАН

    ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ПИТЕР

    ВЫДРОВА ПАДЬ, К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

    ЦИТАДЕЛЬ АЛЬБИНКИРКА — СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД

  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

    К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ШИП

    К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГАСТОН

    К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛОРИКА — ДЕЗИДЕРАТА

  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ПЛОХИШ ТОМ

    К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

    К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ДВОРЕЦ ВОСПОМИНАНИЙ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    АЛЬБИНКИРК — ГАСТОН

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ИЗЮМИНКА

    ЛИССЕН КАРАК — МАИКЛ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЗАМОК У МОСТА — СЭР МИЛУС

    ЮЖНАЯ ПЕРЕПРАВА, ОКРАИНЫ АЛЬБИНКИРКА — ПРИОР СЭР МАРК УИШАРТ

    ЛИССЕН КАРАК

    ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — АМИЦИЯ

    ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

    К ВОСТОКУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — РАНАЛЬД

    РЕКА АЛЬБИН, К ЮГУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — КОРОЛЕВА

    АЛЬБИНКИРК — ГАСТОН

    ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    НИЖНИЙ ГОРОД ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

    ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

    НИЖНИЙ ГОРОД, ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ИЗЮМИНКА

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ИЗЮМИНКА

    ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — АМИЦИЯ

    ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ИЗЮМИНКА

    ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

    ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    НИЖНИЙ ГОРОД, ЛИССЕН КАРАК — ПЛОХИШ ТОМ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА, ЮЖНЫЙ БЕРЕГ РЕКИ КОХОКТОН — ГАСТОН

    К ЗАПАДУ ОТ АЛЬБИНКИРКА — ГАЛААД ЭЙКОН

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К СЕВЕРУ ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

    ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

    ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    АЛЬБИНСКИЕ ЛУГА — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

    ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

    ЛИССЕН КАРАК, НИЖНИЙ ГОРОД — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

    ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — НАСТОЯТЕЛЬНИЦА

    ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

    ДОЛИНА РЕКИ КОХОКТОН — ПИТЕР

    ЛИССЕН КАРАК — ТУРКАН

    ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

    АЛЬБИНКИРК (ЮЖНАЯ ПЕРЕПРАВА) — РАНАЛЬД ЛАКЛАН

    АЛЬБИНКИРК — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

    ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ШВЕЯ МЭГ

    ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

    ЛИССЕН КАРАК — МАИКЛ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

    ЗЕМЛИ ДИКИХ — ПИТЕР

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ДЖЕРАЛЬД РЭНДОМ

    ЗЕМЛИ ДИКИХ — ПИТЕР

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    АЛЬБИНКИРК — ЖАН ДЕ ВРАЛЬИ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ПИТЕР

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — АМИЦИЯ

    ГДЕ-ТО — ГЕЛЬФРЕД

  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

    ЛИССЕН КАРАК — МАЙКЛ

    НЕДАЛЕКО ОТ КРЕПОСТИ ЛИССЕН КАРАК — КОРОЛЬ

    НЕДАЛЕКО ОТ КРЕПОСТИ ЛИССЕН КАРАК — ТУРКАН

    НЕДАЛЕКО ОТ КРЕПОСТИ ЛИССЕН КАРАК — БИЛЛ РЕДМИД

    НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — ПИТЕР

    ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

    НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — КОРОЛЬ

    НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — ГАСТОН

    href=#t254> ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    НЕДАЛЕКО ОТ ЛИССЕН КАРАК — ДЕ ВРАЛЬИ

    ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

    ЛИССЕН КАРАК — КОРОЛЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ОТЕЦ ГЕНРИ

    ЛИССЕН КАРАК — СЭР ГЭВИН

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — ГАРМОДИЙ

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — СЭР ГЭВИН

    ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ДЕЗИДЕРАТА

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — ДЕ ВРАЛЬИ

    ЛИССЕН КАРАК — СЭР ГЭВИН

    ЛИССЕН КАРАК — ШИП

    ЛИССЕН КАРАК — ДЕ ВРАЛЬИ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    К СЕВЕРУ ОТ КРЕПОСТИ ЛИССЕН КАРАК — ПИТЕР

  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ЛИССЕН КАРАК — МАИКЛ

    ЛИССЕН КАРАК — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

    ДОРОГА НА СЕВЕР — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ГОСТИНИЦА В ДОРМЛИНГЕ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ХАРНДОН — ЭДВАРД

    ХАРНДОНСКИИ ДВОРЕЦ — КОРОЛЬ

    МОРЕЯ — КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

МАЙЛЗ КЭМЕРОН РАЗЯЩИЙ КЛИНОК

  ПРОЛОГ ИМПЕРАТОР

    ГЛАВА ПЕРВАЯ ЛИВИАПОЛИС – МОРГАН МОРТИРМИР

    ГЛАВА ВТОРАЯ ЛИВИАПОЛИС – АЭСКЕПИЛЕС И ИМПЕРАТОР

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРИНЦЕССА

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ ЗЕЛЕНЫЕ ХОЛМЫ ВБЛИЗИ МОРЕИ – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ЛЮТЕС – КОРОЛЬ ГАЛЛЕ

    ГЛАВА ПЯТАЯ ДЖАРСЕЙ – ЖАН ДЕ ВРАЛЬИ

    ГЛАВА ШЕСТАЯ ЛИВИАПОЛИС – МОРГАН МОРТИРМИР

    ГЛАВА СЕДЬМАЯ К СЕВЕРУ ОТ ЛИВИАПОЛИСА – КРАСНЫЙ РЫЦАРЬ

    ГЛАВА ВОСЬМАЯ ДЖАРСЕЙ – ЖАН ДЕ ВРАЛЬИ

    ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ЗАМОК ТИКОНДАГА – ГАУЗ МУРЬЕН

    ГЛАВА ДЕСЯТАЯ СТРАНА ТЫКВ – ОТА КВАН

    ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ СВЯЩЕННЫЙ ОСТРОВ – ШИП

    ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ЛЮТЕС, ГАЛЛЕ – КОРОЛЬ ГАЛЛЕ И ЖЕРЕБЕЦ

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ ЗИМНЯЯ ВОЙНА

    ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ К СЕВЕРУ ОТ ЛИВИАПОЛИСА – МЭГ

    ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ЛИВИАПОЛИС – ПРИНЦЕССА

    ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ХАРНДОН – РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ДВОР

    ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ЛИВИАПОЛИС – НАЕМНЫЙ УБИЙЦА И КРОНМИР

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ВЕСНА

    ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ТИКОНДАГА И АЛЬБИНКИРК – СЭР ДЖОН КРЕЙФОРД И АМИЦИЯ

    ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

Майлз Кэмерон Грозный змей

  ПРОЛОГ

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Майлз Кэмерон Мор мечей

  Пролог Весна – юг Галле

  Часть I Альба

  Часть II Этруссия

  Часть III Империя

  Часть IV Древняя земля

  Часть V Арле

Майлз Кэмерон Падение драконов

  Пролог Альба

  Часть I Маневры и отступления

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

  Часть II Все запутывается

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

  Эпилог Сочельник

  Глоссарий

*** Примечания ***