За эти годы многое изменилось… При каждой нашей встрече мне все интереснее за тобой наблюдать, потому что уже как месяц ты вечерами заходишь в холодные стены дальней комнаты, чтобы с еле уловимой улыбкой на лице побеседовать наедине с уставшей душой. Неторопливо отодвигаешь скрипящий стул и, опираясь о деревянную трость, садишься за письменный стол, который с трудом освещает мигающая лампочка в торшере.
Почему-то именно сегодня ты дрожащими от старости руками достал из ящика потертую временем папку, которую даже мне довелось видеть за эти 60 лет всего несколько раз. Глубоко вздохнув, ты аккуратно положил ее перед собой и на миг замер в раздумьях.
«Дин-доон!» — нарушил я безмолвную тишину. И уже через несколько секунд твой томный взгляд сменяется ужасом и начинает пугливо наблюдать, пока я неспешно, шаг за шагом, иду по циферблату.
«Тик-так, тик-так, — я показываю пять минут одиннадцатого. — Ты хочешь, чтобы мы остановились прямо сейчас и дали тебе еще немного времени? Но это не в нашей власти. Я всего лишь покорные часы, которые наблюдают, как ты сожалеешь о том лете.». И, отводя виноватый взгляд в открытое ночное окно, ты смотришь на тусклый уличный фонарь, что освещал всю твою жизнь, как редкий огонек воспоминаний.
Медленно опустив руки на стол, ты открыл заветную папку, которая десятки лет хранила в себе всего два, но столь драгоценных, письма. Одно из них лежало в потрепанном белом конверте с нарисованным цветком сирени в углу. Бережно достав пожелтевший отрывок бумаги, где даже чернильные буквы потускнели от времени, ты медленно стал его перечитывать, хотя каждую строку знал наизусть, потому что все ее слова, как и та бессонная ночь, остались навсегда в твоем сердце высеченной гравюрой. И сейчас эти воспоминания отчетливо всплыли из глубин памяти, будто все это было только вчера…
***
На дворе стояла невыносимая июньская жара 1977 года. Горячее дыхание ветра подогревало азарт долгожданных трех месяцев свободы. Лежа в сочной и зеленой траве, я наблюдал за проплывающими редкими облаками, которые сменялись солнечными бликами, играя в листве раскинувшегося клена.
«Как же хорошо!» — сказал я самому себе.
Впереди целое лето. За плечами остался девятый класс и теперь можно днями напролет наслаждаться безмятежной свободой. Бабушкины пироги, игры у озера, дискотеки и песни у костра станут настоящим путешествием в мир новых воспоминаний. Ну разве не сказка?
— Ян! Ян! Вставай! — спешным ветром донеслись знакомые голоса. Я одним махом уже был на ногах и мчался что было мочи к парням, которых не видел весь учебный год.
— Кирилл! Миша! Стас! — я загреб в охапку всех троих, прыгая и крича от радости. — Готовы к незабываемому лету и танцам до утра?
— Так точно, наш капитан! — резко встав по струнке, с серьезным лицом ответил Кирилл. И в следующую же секунду наш смех разлетался на всю деревню.
— Как же мне этого не хватало!
— И мне! И мне! — с возгласом подхватывали парни один за другим.
А как иначе, ведь вчетвером мы были самыми главными проказниками на всю деревню. Как только наступало лето, все соседи были во всеоружии из-за наших проделок. И самым главным праздником для них было наступление осени, когда бесстыдный квартет возвращался в город на учебу.
— Мне одному так жарко? Может к колонке на перегонки за холодной водичкой? — сказал я и в одно мгновение побежал без оглядки в сторону дома.
— Стой! Так не честно! — сзади меня слышались крики и смех парней, обвинявших меня в фальстарте.
Вот уже через несколько минут, дурачась на всю деревенскую улицу и обливаясь водой из бутылок ситро, мы охотно делились историями из жизни школьных дней, изрядно потрепавшими нервы нашим родителям. И в этот момент никто из нас даже не мог предположить, что неожиданно из-за угла выбежит златовласая девочка, и вместо Кирилла я порцией ледяной воды окачу незнакомку с ног до головы. На мгновение все замерли в ожидании крика. Но через несколько секунд златовласка лишь громко засмеялась и начала убирать мокрые волосы с лица, стряхивая остатки воды. И когда она подняла свою мокрую голову, на меня посмотрели завораживающие янтарные глаза, которые, как потом оказалось, захватили безоговорочно все это лето. Так и началась наша дружба.
***
Все время мы проводили вместе. Наш квартет дополнила звонкая девочка Мирра с глазами цвета янтаря, которая своей лучезарной улыбкой могла поднять настроение кому угодно. Все мы на нее смотрели как на юное божество, потому что в такую, как она, было невозможно не влюбиться. Хрупкая стать и миловидная внешность, что дополнялось искренней добротой и обаянием, сводила с ума каждого. Мы, как четыре рыцаря в доспехах, охраняли свою принцессу от невзгод мира, о котором в этом возрасте не особо то и знали.
Лето наполнилось походами в кино, купанием в озере, спелыми персиками и мороженным, что таяло в такую жару быстрее, чем мы успевали его съесть. А самое важное, мы постоянно искали пятилистную сирень. Мирра верила, что есть найти такой цветок, аккуратно его сорвать, прошептать заветное желание и высушить в любимой книге, то оно непременно сбудется. И знаете, однажды ей удалось найти его на кусте белой сирени прямо у моего дома. Правду видимо говорят, что иногда нужно обойти весь мир, чтобы найти клад, который зарыт у твоего собственного дома. Она осторожно сорвала дорогой ей цветок, положила в приоткрытые ладони и с закрытыми глазами что-то прошептала. Казалось, что происходит таинство, нечто необъяснимое, но столь важное для нее. Открыв глаза, Мирра улыбнулась и радостно убежала в сторону дома. Видимо, чтобы положить долгожданное сокровище в любимую книгу. И по ее возвращению, мы вчетвером до самого вечера просили рассказать, что же она загадала. Но ее непреклонность была решительной, и в ответ мы только слышали, что если расскажет, то желание не сбудется. Какой она была удивительной…
Не знаю, как остальные парни, но с каждым днем я осознавал, что златовласка становится для меня самым дорогим человеком. Мы никогда не обсуждали эту тему. Ведь для каждого из нас Мирра была маленьким кусочком счастья, и этими сокровенными мыслями ни с кем не хотелось делиться. А вдруг, если о них рассказать, то они не сбудутся, как желание таинственного цветка.
***
Наступил конец июля. Все так же стояла мучительная жара. На ярко голубом небе было ни облачка, хотя в воздухе отдаленно пахло дождем. Позавтракав впопыхах, я с огромным предвкушением спешно направился к Мирре, потому что сегодня все ее внимание достанется только мне одному. Парни с отцом Стаса еще до восхода солнца уехали в соседнюю деревню на рыбалку, чтобы словить долгожданный трофей. А так как я не был любителем этого развлечения, как в прочем и Мирра, мы договорились сходить за ягодами в лес, чтобы собрать вкусную начинку для бабушкиных пирогов.
Подходя к ее дому, я уже издали видел, как она меня ждала с двумя плетеными корзинками в руках. В летящем зеленом сарафане Мирра была как никогда красива. А высокий хвост на голове, который она делала почему-то очень редко, был необычайно ей к лицу, открывая утонченную шею и хрупкие плечи.
— Привет! — воскликнул я, радостно махнув рукой.
— Привет! — звонко выкрикнула она и направилась в мою сторону, напевая слова знакомой песни:
«Покроется небо пылинками звезд,и выгнутся ветки упруго.Тебя я услышу за тысячу верст.Мы — эхо,Мы — эхо,Мы — долгое эхо друг друга.»
Ее голос был прекрасен, как и она сама. Бывает же так, смотришь на человека, а в нем все прекрасно. Будто каждый малюсенький пазл найден и переплетается в необыкновенно красивую картину, которая будет радовать взор долгие века. И даже на протяжении многих лет, кинув мимолетный взор, найдется новый мазок, который своей глубиной покорит сердце снова. Встретившись посреди улицы, Мирра сразу сунула мне обе корзинки в руки со словами: «Ты — мужчина, ты и неси!». На что мой смех разлетелся на всю улицу, вслед за ее пением.
— Хорошо. Я и не против. А плед нам зачем?
— Чтобы, лежа на мягкой траве, любоваться красотой леса. Разве не понятно?
— Ааааа…
— А какие ягоды мы будем собирать сегодня? — продолжила Мирра.
— Мне нравится земляника, но если найдем бабушкину любимую ежевику, то ею наполним доверху обе корзинки. И я даже знаю куда надо идти, — не моргнув, уверенным голосом ответил я.
— А если найдем только малину?
— Значит малину мы будем есть, есть и есть, пока не лопнем. А землянику с ежевикой хоть тресни, но ищем до последнего.
После этих слов, мы звонко рассмеялась и уверенным шагом пошли в сторону леса, не умолкая ни на минуту. Разгорячённый воздух, который пыхтел жаром, будто из печи, начал сменяться лесной прохладой. Под ногами колыхались дикие травы и лесные цветы, что пробивались сквозь лапы высокого папоротника. Тропинки иногда то исчезали, то возникали из ниоткуда, и мне приходилось аккуратно отодвигать ветви деревьев и кустарников, чтобы Мирра могла свободно пройти и не пораниться. Ноги нас вели все дальше вглубь зеленого леса в поисках долгожданной ежевики. По пути, как мы и предполагали, попадалась спелая малина, завлекающая своим ароматным и сочным соком съесть весь сладкий куст. Смотря по сторонам, мы наблюдали за звонко щебечущими птицами, которые пытались что-то рассказать друг другу даже через сотни метров. А перепрыгивающие с ветки на ветку рыжие белки уже вовсю прятали запасы к зиме. И вот, в очередной раз потеряв тропинку, я отодвинул ветки густого кустарника. В одночасье перед нами возникла поляна, залитая яркими бликами солнца, полностью усыпанная спелой ежевикой.
— Ура! Нашел! — так громко и радостно закричал я, что даже птицы взметнулись с кроны высоченных деревьев.
Обернувшись, я увидел, как Мирра смотрит на меня изумленно-счастливым взглядом, от которого я вдвойне себя почувствовал героем. Будто нашел бесценный клад, который не удавалось никому отыскать до этих дней. Ринувшись к поляне, мы погрузили руки в колючие кусты, где среди редких цветов гудели пчелы и начали наполнять корзинки.
— Раз, два, три, — считал каждый из нас, спешно кидая ягоды на дно плетенки, будто на перегонки, кто быстрее соберет бабушкино лакомство. И вот уже почти до краев наполнив корзинки, прямо за спиной что-то загромыхало. Подняв голову вверх к кронам деревьев, мы увидели черную, как смоль, тучу, почти съевшую яркое солнце. Внезапно поднялся ветер, заигравший листьями деревьев, как оркестр, и за считанные секунды с неба обрушился ливень.
— Бежим! — выкрикнул я и, схватив Мирру за руку, мы побежали к земляному отвесу, находившемуся неподалеку от лесной реки.
Теряя по дороге спелые ягоды, прикрываясь зеленым пледом, мы мчались по теплым июньским лужам, зажмурив глаза от проливного дождя. Под ногами бурно текли ручьи, уносившие лепестки цветов и палые листья с уходящим потоком в реку. А звонкое пение птиц, которое, казалось, не закончится никогда, сменилось громкой мелодией капель. Уже через несколько минут мы были в земляном убежище, что удерживалось массивными корнями деревьев на берегу. Самому сложно поверить, как за столь короткий срок можно так насквозь промокнуть. Будто одним махом, как из бочки, нас окатили водой с ног до головы. Но даже это не помешало вдоволь смеяться от неожиданного подарка судьбы.
— Вот почему сегодня утром пахло дождем. Я думал, что мне показалось, — сквозь хохот выдавил я.
— Мог бы и поделиться предчувствием, я бы дождевики захватила, — ответила Мирра, вытирая с лица то ли дождь, то ли слезы.
— Думаешь они бы нас спасли?
Но Мирра так продолжала безудержно смеяться, что не смогла ничего сказать в ответ.
Будто посреди иного мира, до нитки мокрые и с улыбками на лицах, мы продолжали смотреть на сердитую бурю, безжалостно менявшую очертания леса. Грубый ветер, дыша свистом, местами ломал ветки деревьев, а трава под тяжестью воды покорно прильнула к земле. Даже спокойная река превратилась в бурлящий поток, который с воем мчался вперед, слизывая песчаные берега. И только корни деревьев, как могучие титаны, мешали ее коварному плану.
Наблюдая за этим бесчинством природы, я краем взгляда заметил, как Мирра стала растирать от наступившей прохлады руки и скрестила их на груди.
— Ты замерзла? — спросил я.
— Да, есть немного, — с дрожью в голосе ответила она.
И неожиданно какая-то неведанная сила толкнула меня к ней, заставив переступить через невидимую черту, что разделяла нас несколько месяцев. Сделав уверенный шаг, я крепко обнял Мирру, положив руки на ее тонкую талию. Она замерла… Ведь теперь наши лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга, мы дышали с ней одним и тем же воздухом. Будто за секунду звонкая девчонка превратилась в маленькую и испуганную мышку, которая не могла никуда спрятаться. В ее янтарных глазах читалась растерянность и неловкое смятение, что для нее было несвойственно. Но именно в этом зависшем молчании я мимолетно ощутил настоящую минуту счастья. Для меня ее дыхание стало легким трепетом, меня наполняло новое и таинственное чувство, которое сложно было описать словами. Но одно я знал точно: над этим падением в неизвестность я не имел власти. Я лишь продолжал заворожённо смотреть на Мирру, которая, улыбнувшись, опустила смущенный взгляд. А после медленно положила голову мне на грудь и прошептала:
— Ян, ты мне нравишься.
За секунду все изменилось и меня бросило в жар. То, что я почувствовал от этих слов, потрясло до самого сердца, и останется теперь со мной навсегда. Я понимал, что испытываю к ней то же самое. Нежное и искреннее чувство переполняло нас двоих. Ее признание настолько испугало меня, что я стоял как вкопанный и не мог вымолвить ни слова. «Почему я не был готов это услышать? Неужели в душе я еще маленький мальчик, что не может признаться в этом самому себе?» — эти мысли не давали мне покоя. А дождь все шел и шел… Десять минут, а может быть и больше…
— Пойдем, дождь уже закончился, — будто из-под толщи зыбкой воды я услышал ее приглушённо далекий голос.
Как после свирепого шторма, я вынырнул из пугающих глубин и сделал долгожданный вдох. Подумать только, буря действительно прекратилась. Вокруг, но не внутри меня… Слабый луч солнца, как хрупкий побег, пробивался сквозь остатки свинцовых туч, а умытые дождем деревья стряхивали остатки прозрачной воды. Я медленно опустил руки и посмотрел на Мирру. Она, не поднимая глаз, разглядывала свои промокшие сандали. Увы, но в моих холодных объятиях она так и не смогла согреться. Не проронив ни слова, я молча взял мокрый плед, корзинки с земли и, развернувшись, медленно пошел в сторону дома. Изредка поворачивая голову, я видел, как златовласка неспешным шагом идет позади, находясь теперь где-то далеко в раздумьях собственного мира. Дойдя до ее дома, я растерянно обернулся. Мирра неспешно подходила ко мне, так и не поднимая взгляд, и, остановившись на расстоянии одного шага, лишь протянула руку, чтобы забрать корзинку.
— Спасибо, — тихо сказала она и направилась к двери.
Больше этим летом я ее не видел…
***
Вот уже и конец мая 1978 года. Очередной учебный год пролетел, как скоростная электричка, с короткими остановками на не известных, а бывает и опустевших, перронах. За эти прошедшие месяцы было множество новых знакомств, встреч и свиданий. Вначале я думал, что пройдет какая-то неделя или две и я смогу забыть ее слова, как заголовок воскресной газеты. На мгновение мне даже так показалось. Но почему-то в глубине души не покидало одно стойкое и непривычное ощущение. Что-то крошечное семя, которое она посадила в моем сердце, уже дало маленький и хрупкий росток, а после нашего расставания замерло. Но стоит его только полить, и он начнет быстро разрастаться, заполоняя все, что внутри меня. «Смогу ли я после ухаживать за столь прекрасным цветком, который станет благоухать алым бутоном в моем саду?» — эта мысль до сих пор необузданно пугает раз за разом. Казалось, что именно этот цветок заставит меня пойти покорно ко дну без лишнего всплеска и ряби, где через прозрачную толщу воды весь мир будет казаться совсем другим. Каждый день по моим жилам все больше разливалось желание нашей встречи, которое сменялось непомерной тяжестью и страхом. Будто между собой боролись две силы и выясняли, кто из них прав: где-то одна побеждала и завладевала всем, где-то — другая.
Будучи наедине со своими размышлениями, я возвращался из магазина под гаснущие окна домов, чтобы купить побольше муки и яиц для завтрашнего пирога, который в честь моего приезда испечет бабушка. Идя по деревенским дорогам в столь теплых вечерних сумерках, мне казалось, что вот-вот встречу хрупкий силуэт Мирры, который мерещился за каждым углом проходящего двора. Но в ту же секунду он ускользал, как пойманный руками ветер.
Зайдя домой, я направился в свою дальнюю комнату, пропитавшуюся тишиной за долгие месяцы моего отсутствия, и, сев за письменный стол, за которым еще училась моя бабушка, стал читать с полки первую попавшуюся книгу. Время от времени я поднимал свои глаза и смотрел на висящие над столом часы, которые почему-то шли сегодня особенно медленно. Изредка переводя взгляд в полуоткрытое окно, я украдкой наблюдал, как непостижимо высокое небо давно стерло все краски заката, и наполнилось серебристым молчанием луны. Все ниже и ниже опускались мерцающие звезды, и спокойная ночь укрыла тенями засыпающие дома, оставляя меня в пустынном ожидании, так и не словив ускользающий силуэт.
***
Так день пролетал за днем, и май сменился августом. Но ни на одной из деревенских улиц я так и не встретил ее янтарных глаз. Все лето напролет мы так же с друзьями шли на озеро, ели бабушкины пироги и собирались под песни гитары у костра. Вроде привычные места, те же дома и дороги, но все равно что-то было не так. Мороженное стало не таким уж и вкусным и персики с соседского дерева не такими и сочными. Даже ночь потеряла свою глубину с длинными разговорами ни о чем. Это было необъяснимое чувство. Словно каждый из нас прошел десятки противоречивых троп, которые необратимо нас изменили. А возможно это всего лишь обычная шестеренка, которая внутри стала вращаться по-другому? Кто знает. С какого бока ни посмотришь, но всего за каких-то девять месяцев от прежних людей осталось слишком мало. Будто все мы стали смотреть на себя через тонкий слой пыли, что был по другую сторону наглухо закрытого окна, которое невозможно протереть.
Все беседуя с тенью ушедших трех месяцев, я с грустью понимал, что уже наступила последняя неделя августа, и стал собирать чемоданы в обратный путь. Неожиданно по ночной крыше застучали капли дождя, и перед глазами всплыла яркая картинка того ежевичного дня. Как под шум ливня я трусливо стоял, оставив Мирру одну, в своих холодных и молчаливых объятиях. Тогда мои мысли будто заблудились в лабиринте недосказанности, которые каждый раз выводили меня на край глубокого ущелья, перед которым я вечно пытался найти обход. И раз за разом, начиная ходить по кругу уже вытоптанных троп, боялся шагнуть на ту, что вела к ней, по ту сторону опасной пропасти. Потому что именно эта тропа была для меня столь извилистой, дикой и капризной. И не было ей ни конца, ни края, ведя через самую непроходимую чащу.
«Дин-доон!» — часы пробили полночь и резко вернули меня из жгучих воспоминаний в реальный мир. Я опустил глаза в едва собранный чемодан и собрался было направиться в другую комнату за купленным платком для матери, как вдруг…
«Брям-ссс!» — послышался звонкий удар маленького камня по стелу. Обернувшись, я подошел к окну и увидел столь желанный силуэт под тусклым фонарем у белой сирени. Мое сердце бешено заколотилось… «Она пришла», — с волнением подумал я и наощупь в полумраке спешно направился из комнаты, оставив всю жизнь позади.
Захватив по пути зонт и шмыгнув за спящую дверь, я нерешительно шагал по мелким лужам, подходя к ней все ближе и ближе. Оказавшись уже на расстоянии вытянутой руки, я увидел, что она ничуть не изменилась. Такая же добрая улыбка, золотые волосы и янтарные глаза, которые смотрели на меня, с какой-то непостижимой нежностью. Стоя друг напротив друга, я осторожно открыл зонт и укрыл ее от струящихся капель дождя, только для нас двоих тихо напевавших знакомую мелодию прошлогоднего лета.
— Привет, почему без зонта? — неуверенным голосом произнес я.
— Привет. Так вышло. Прости, что поздно, — тихо ответила Мирра и застенчиво опустила взгляд.
— Я уже не ожидал тебя увидеть. Что-то случилось?
— Все хорошо. Просто я приехала всего на день и завтра уезжаю из города, — ее слова прозвучали как гром среди ясного неба…
— Что? Почему? — тяжелыми и уже неповоротливыми губами продолжал я.
— Отцу в другой стране предложили работу, поэтому всей семьей мы переезжаем. Поезд уже завтра утром. Я здесь была одним днем в конце мая и хотела все рассказать, но так и не осмелилась к тебе зайти. А сегодня… Я не хочу уезжать вот так, не попрощавшись, — с печалью ответила Мирра.
— Ты и вправду… ты уезжаешь? — и мой голос постепенно замер.
Теперь каждое ее слово становилось все тише и тише, и из-за этого казалось, что в ночной глуши все громче слышалось биение моего сердца. Мне даже в голову не могло прийти, что я когда-то это услышу. Меня кинуло в жар и в ушах резко зазвенело. Теперь в двойственном молчании, что было яснее слов, я поднял обескураженный взгляд и стал всматриваться в мокрое небо. Вдох — выдох. В зависшей темноте я был готов смотреть куда угодно, но только не на нее, боясь, что в моих глазах она увидит слезы.
Вдруг Мирра сделала шаг ко мне, поднялась на цыпочки и, оказавшись сбоку у моего разгоряченного лица, прошептала своим теплым дыханием:
— Ты мне не просто нравишься, я люблю тебя, — и нежно поцеловала в щеку. Мой мир вновь пошатнулся. Все повторилось в точности, как и тогда, но падение в пропасть было в десятки раз быстрее.
Мирра сделала неторопливый шаг назад и посмотрела в мои смущенные глаза, которыми теперь я пристально смотрел на нее. Все, что я смог сделать, — это вновь струсить. Испугаться от тех слов, которые так хотел услышать от девочки со звонким смехом, которая так внезапно ворвалась в мою жизнь еще прошлым летом.
— Мирра, — еле шевеля губами, произнес я.
— Я все понимаю. Ничего не надо говорить. Можешь даже сделать вид, что не услышал меня, — продолжила она и вложила мне в руки белый конверт, который незаметно сжимала в руках все это время.
— Остальное я написала в письме, — тихо сказала она и, робко улыбнувшись, ускользающим силуэтом ушла в промокшие тени ночи, которые смывал прохладный дождь.
Оставшись одиноко под зонтом, я стоял, как вкопанный, всматриваясь в пустоту промокшей улицы. Тусклый фонарь, запах сирени, поцелуй на щеке… «Что значит «остальное в письме?», — промелькнуло в моей голове и через минуту я был уже в комнате, зажигая наощупь свет старого торшера.
Доставая письмо, неожиданно из конверта выпал высушенный пятилистный цветок сирени, именно тот, который когда-то Мирра нашла у моего дома. Меня кинуло в дрожь. Крохотное письмо будто начало обжигать мне руки. «Почему он здесь?», — подумал я и начал жадно читать рукописные строки.
«Знаешь, каждый день без тебя пролетел безвозвратно, как отрывной листок календаря, что больше не вернется на свое место. Пока мы были вместе, только в твоих глазах я видела отражение счастливого будущего, которое ты не осмелился для нас позволить.
Завтра я уезжаю очень далеко и, скорее всего, больше не вернусь. Но если ты попросишь меня остаться, то я останусь. На жизнь, год или всего лишь день, но останусь, чтобы смотреть в твои глаза. Потому что я люблю тебя. Поезд № 1807, 08.27, 9 вагон».
***
«Тик-так, тик-так… Помнишь, как я спешно шел по циферблату и с невыносимой болью наблюдал за тобой? Растущая луна спряталась за дождливыми тучами, и только стылый ветер перешёптывался с тобой, пока развевал занавески открытого окна. С ним на пару мы беспомощно смотрели, как ты раз за разом перечитывал волнующие строки. А после, переводя взгляд на засушенный цветок сирени, то возносился к вершинам счастья, то погружался в бездну отчаяния. Наконец понял, какое желание было загадано в тот день? Да, из вас четверых никто даже не мог предположить, что ее сердце выберет именно тебя.
Не выпуская из рук ее письма, ты то резко вставал и начинал ходить по комнате, как загнанный в клетке зверь, то вдруг неожиданно садился обратно, как каменное изваяние, погружаясь в сумбурные размышления. Я все понимаю. Ты выбирал как поступить? Быть с ней или нет? Разбиться, достигнув дна, или остаться в вечной невесомости? А я все наблюдал и надеялся, что в этой непроглядной ночи, ты все-таки шагнешь на тернистую и извилистую тропинку, что полна страха, но ведет на другую сторону глубокого оврага.».
«Дин-доон!» — я прокричал пять, шесть, семь утра… Но с каждым часом тебе становилось лишь тяжелее дышать. Ты будто прирос к стулу и превратился в лесного исполина, который вековыми корнями намертво вцепился в твердую почву. «А это помнишь? Как медленно подняв голову и посмотрев в окно, мы оба проводили взглядом последний автобус, который успевал на утренний поезд.».
И тут я услышал: «Что же я делаю!», — почти неслышно прошептали твои губы, и юные руки быстро отложили письмо. Одним движением вырвав лист из первой попавшейся тетради, ты написал одно слово и, резко встав и опрокинув стул, пулей выбежал из комнаты. Теперь на всю утреннюю деревню разносился надорванный голос:
— Кирилл, Кирилл! Дай машину! — кричал ты что есть мочи и, сбив друга с ног, залетел в двери его гаража.
— Ян, что случилось? — лежа теперь на бетонном полу, испуганно спросил Кирилл.
— Некогда объяснять, дай ключи!
— Только успокойся…
Кирилл безоговорочно полез в карман. Но не успев даже протянуть руку, ты хлестко выхватил ключи, открыл дверь и, быстро запрыгнув в машину, дал по газам.
Деревня оставалась далеко позади, спешно мелькали покосившиеся дома, сменявшиеся пятиэтажками. «Я почти приехал, еще чуть-чуть», — повторял без устали ты раз за разом. И вот осталось каких-то пару километров до вокзала, но неожиданно звук колокола, красный свет и закрытый шлагбаум переезда. Часы в машине показали 08:13.
«Нет! Только не это!» — крик во весь голос и, оглядываясь по сторонам, быстро решаешь, что делать дальше. Коробка передач, руль в сторону и, резко свернув вправо, сдаешь назад, оставляя машину у обочины. Захлопнув громко дверь, ты рванул в нелегкий путь, как никогда ранее. И бежал… бежал… бежал так же быстро, как в тот день к колонке наперегонки. Непослушные волосы трепал переменчивый ветер, а брызги луж от ночного дождя разлетались во все стороны. Вновь мелькали дома, остановки, витрины. Уличные стрелки часов остановились на 08:23.
Завернув за последний угол дома, показался вокзал. Привокзальная площадь — 08:25, взметнувшаяся стая голубей, расписание. Поезд № 0718, платформа 5, 10 путь, время отправления — 08:27, ступеньки вниз…
И впереди самый длинный тоннель, который разделял всю жизнь на до и после. Крики детей, пролитый кофе и нескончаемый багаж под ногами. Задыхаясь, ты пробираешься сквозь толпы людей, спины, лица… платформа 5, 10 путь, ступеньки вверх — 08:28…
И стоя почти на опустевшем перроне, ты смотрел ошарашенным взглядом на последний вагон уходящего поезда, где один пассажир так и не увидел заветное слово «останься», которое все это время на одиноком листе бумаги крепко сжималось в левой руке.
Теперь все часы в городе знали эту историю. Ведь каждые из них с интересом провожали тебя и надеялись, что твоей истории суждено иметь счастливый конец.
Но увы, мы все ошибались. Теперь будучи в толпе незнакомых людей и ненужных лиц, ты одиноко сидел на лавочке на 10 пути, провожая взглядом поезда. И все никак не мог поверить, что ни один из них уже не доставит тебя в нужное место, которое есть на карте, но в драгоценных строках ее письма. Всего одна минута решила всю твою судьбу. Медленно смеркалось, зажигались вокзальные фонари, а где-то вдалеке одна девочка больше не поверит в пятилистную сирень…
***
«Дин-дон!». А вот и полночь, как и тогда, но уже прошло без малого 60 лет. Так же за окном стучит дождь, напевая тихо свою мелодию. Вернувшись из наших с тобой воспоминаний, ты открыл глаза, из которых по щекам текли горькие слезы. Каждая минута того прошлого ни на день не потускнела в памяти, и, будто пожелтевшее письмо, до сих пор пахло чернилами и сиренью. Ко второму конверту ты так и не смог притронуться, где на листе в клеточку было написано восемь заветных букв, которым в тот день так и не суждено было стать увиденными.
«Тик-так…». А вот уже и половина первого. С трудом встав со стула, ты взял трость и, сделав несколько шагов, сел в любимое кресло, укрывшись потускневшим зеленым пледом. Слегка улыбнувшись, ты напоследок взглянул в ночное окно, где все более тускло светил одинокий уличный фонарь, и, закрыв глаза, вновь на мгновение замер с ее поцелуем на юной щеке.
А я пробил час, половину третьего и семь… Но видимо этим сном и закончится август 1978 года у белой сирени. Надеюсь, теперь ты успел на этот поезд.
