Шел третий час новогодней ночи, когда шумная наша компания, по существующей в те годы традиции, вывалилась из-за праздничного стола и отправилась догуливать на улицу — на театральную площадь города, уже заполнившуюся такими же компаниями, где гремела музыка, и яркая городская елка сверкала пьяными огнями.
Это была двадцатая новогодняя ночь в моей жизни, и меня еще мало волновали посторонние мысли, что вот кончился еще один год, и я еще ничего не сделал в жизни и что все меньше еще остается таких лет …
Какое там! Впереди еще было бесконечное множество таких ночей и вообще волновало меня только одно — когда же мы с моей девочкой, которую я держал за руку, вернемся в квартиру и окажемся, наконец, в постели и начнется самое главное в этой новогодней ночи!
Девочка была новая, в с компании с ней я еще никогда не был и уже час, как я изнывал от страсти и прекрасной неизвестности и ждал, когда же мои друзья разойдутся!
Мы с моей новой подругой условились, что только проводим ребят до улицы и тут же вернемся, тем более, что родители, предоставившие нам квартиру для вечеринки, дали условие, что к шести часам утра, когда они вернуться из гостей, никого кроме меня и духа не будет, и все будет прибрано и посуда вымыта.
Времени оставалось все меньше. Новогодняя сказка заканчивалась.
Чья-то фигура почудилась мне посреди заснеженного пустого двора, окруженного пятиэтажными домами, одинокая фигура в эту новогоднюю ночь.
— С новым годом! — негромко раздался мальчишеский голос, и я узнал голос Витьки, тринадцатилетнего пацана, жившего в соседнем доме, сына знакомой мне девушки Людки, жившей, в однокомнатной квартире на третьем этаже.
С Людой, молодой красивой девушкой, старше меня лет на десять, знакомы мы были давно, как знакомы почти все, жившие в этом дворе и года два назад она еще была девушкой общедоступной. Ну не в том смысле, что давала всем, но тем, кто ей нравился, давала без всяких проблем.
Легко жила! Хотя и был у нее уже маленький Витька, неизвестно от кого, а вообще она была душей компании.
И года два назад — я только что окончил тогда школу — возвращались мы с ней из одной веселой компании, я как бы шел ее провожать, она как-то потеснее прижавшись ко мне, взглянув на часы, сказала:
— То ли забрать мне Витьку, то ли поздно уже?!
— А где он?
— Да родителям я на сегодня его подкинула, кто его знал, когда вечеринка закончиться!
— Не забирать! — догадался я.
— Да ты что!? — деловито засмеялась она, — и уже по-деловому сказала:
— Только с презервативом!
Я растерялся:
— А у меня его нет!
— Вот дурачок! — улыбнулась Людка.
И, когда мы поднялись в квартиру, открыла ключиком ящик тумбочки:
— Выбирай!
Каких презервативов там только не было!
И когда я, воспаленный от одного только движения расстегиваемой ею кофточки, рванулся к ней, она остановила:
— Тихо, тихо! Мне не надо быстро — быстро, сама — сама! Ложись.
Секс с девчонками несколько раз в кустах пробовался, но я представления не имел, что это может быть так прекрасно!
А она представления, видимо, не имела, сколько раз хочет и может восемнадцатилетний парень!
Через пару часов она выгнала меня из квартиры:
— Ну, хватит! Я спать хочу!
Все мои попытки в последующие дни не имели успеха.
— Ну, что ты маленький! — ласково говорила она, — ты меня с кем-то перепутал!
… С Новым годом! — повторил Витька.
Мы с моей девчонкой подошли к нему.
— Витек, а ты что, на улице Новый год встречаешь?!
— Там у мамки взрослая компания, — объяснил Витька, — мне не интересно, да и им мешаю. Я еще часа два погуляю и домой пойду!
— Да иди сейчас, замерз уже!
— Не, я видел гости только что ушли.
— Ну, тем более.
— Не, дядя Саша еще остался. Мамка с ним часа два побудет, тогда пойду!
Мне, понятно, и самому домой скорей хотелось.
— Ладно, Витька, — сказал я, — с Новым годом!
— А, может, мы его с собой возьмем?! — шепнула мне на ухо моя девочка.
Надо сказать, что Витька и так сильно испортил мое первое свиданье.
Время от времени, прерывая наши объятия, девушка шептала:
— Слушай, а может быть, мы его все-таки возьмем! В кухню посадим, пусть поспит немножко!
Я разозлился и как был голый с торчащим членом, подошел к открытой форточке и заорал на весь двор.
— Витька, иди сюда!
Никто не ответил.
— Ушел! — сообщил я девушке.
Она успокоилась, и ночь стала совсем другой!
… Прошло десять лет. Я окончил институт, давно жил в другом городе, женился, у меня уже было двое детей.
Иногда я вспоминал, эту странную новогоднюю ночь, одинокого мальчишку среди пустого двора, его светлую улыбку, когда рассказывал нам, что не хочет мешать взрослым, и как будто, он не был совсем опечален одиночеством.
Все что теперь меня связывало с родным городом, это родители. Хотя и встречались мы пару раз в год, но это они ездили ко мне. Потому что я жил в Москве, и им было интересно еще походить, побывать в театрах и поиграть с внуками в больших развлекательных центрах.
А в этом городе куда пойдешь?!
О Витьке они ничего не слышали. Так, видели несколько раз во дворе и едва узнали его, повзрослевшего. О Людке знали. Якобы, вышла она замуж за турка и уехала к нему. Квартиру оставила сыну.
… В этот год я впервые приехал к родителям и привез подросших уже детей, чтобы показать им мой родной город.
Стояла зима, зимние каникулы, бесконечные выходные дни, от которых некуда было деться.
По сравнению с моим детством, эту погоду зимой было назвать трудно. Шел мокрый снег, практически дождь. Под ногами чавкала снежная мешанина, и детей я с собой на кладбище не взял, пусть внуки лучше порадуют родителей. А могилу бабушки навестить было надо, все же не приходил я к ней уже десять лет.
Могила располагалась рядом у стены кладбищенской церкви, эту честь, когда-то заслужил бабушкин дед, известный купец, который много жертвовал городу, в частности, этой церкви.
Подходя к месту, я вдруг увидел странное сооружение из натянутого целлофана на одной из соседних могил.
Сооружение зашевелилось, и из-под него на свет божий выползла через открытую калитку толстая с опухшим лицом баба, замотанная в старые пальто и тряпье.
Баба выкинула что-то прямо в снежную лужу из железной миски. Как-то неприятно было видеть такое возле моей бабушки.
— Ты что тут делаешь? — задал я глупый вопрос, хотя и так было понятно.
— Живу, — хрипло и кратко ответила баба и полезла обратно в укрытие.
— Слышь, баба! — постучал я поднятой палкой по целлофану, тебе кто разрешил?!
— Иди отсюда! — опять кратко ответила баба и добавила крепкое словцо.
— Ладно, позвоню в полицию! — решил я, и, постояв у могилы бабушки, отправился обратно.
Но, проходя мимо открытых в этот час дверей церкви, решил сделать проще.
— Кто-нибудь есть?! — спросил я, в гулкую темноту пустого помещения.
Включился свет, и откуда-то сбоку вышел молодой человек с бородкой и в гражданской одежде.
— Здравствуйте, — начал я, — Тут у Вас…., — и осекся.
— Витек, ты что ли?! — еще не веря, что узнал, воскликнул я.
— А это вы?! — молодой человек приблизился и вдруг обнял меня и радостно затряс мою руку!
— Ты что, в священники подался?! — уже отойдя от первого впечатления, спросил я.
— Нет, сана у меня нет. Я служка!
— Мне это мало о чем говорит.
— Это вроде служащего, гражданский чин, я ведь никаких церковных заведений не оканчивал. Просто, как место работы.
— А другой работы не нашел?
— Здесь я, вроде как, при боге, дело делаю доброе. А в миру много зла. Да и специальности у меня толком нет.
Рассказал Витька, что он женат, дети у них, мальчик и девочка, квартира от мамы есть, кое что церковь платит, что еще надо?
Он доволен.
— А жена? — осведомился я.
— Она из этой среды, поет в церковном хоре, — пояснил он. А детей я не спрашивал, они еще говорить не умеют, — и засмеялся.
— Слушай, а баба какая-то тут… — начал свой вопрос, из-за которого и пришел.
— Не трогай ее. Куда ей деться? Мы сирых жалеем, им надо помогать. А то, что близко к церкви бомжатник устроила, так это для безопасности — в церкви ночью дежурит сторож.
— Иногда я ей похлебку приношу, — добавил он, — редко правда, если не хватает, какие уж тут деньги!
Мы сели на лавку у стены, и Витька долго рассказывал, что он хочет создать жизнь своей семьи доброй и радостной, чтобы все жили в любви, а дети не знали злобы и прожили такую же жизнь, добрую и светлую.
— А мать приезжала?
— Пока нет. Она ведь только пять лет, как уехала. Может, потом как-нибудь приедет, говорит, что очень хочет внуков увидеть! Но это, если только турок денег даст.
Пока он рассказывал, мне показалось, что в самой церкви стало светлее, хотя и жизнь Витьки тоже казалась какой-то светлой, и на моей душе стало светлей, и погода за окнами уже не виделась такой мрачной.
Но чувство какой-то своей вины и виновности меня не покидало и, прощаясь, я все-таки решился:
— Вить, можно я тебе денег дам? Тоже как-то хочу помочь.
— Нет, — спокойно ответил он, — я не побираюсь. А деньги должен заработать!
— Ну, тогда отдам я их той бабе! — придумал я.
— Нет, она их пропьет! Да не переживай ты! Живи спокойно!
И он обнял меня и перекрестил.
… Стоял август. Все, что только могло взойти и распуститься в шикарном монастырском саду к этому времени, цвело буйным цветом, и, стало быть, вся обширная территория монастыря с его дорожками, клумбами вокруг зданий, и спускам к купели, и колодцы со святой водой, которую неистово наполняли в пятилитровые канистры паломники и просто посетители, очевидно, верующие в святость этого места.
Прекрасен был в эту пору сад и если кто-то верил, что где-то есть рай, то первое представление о нем и давал этот ухоженный и вылизанной до последней травинки сад.
С тех пор как я в последний раз видел Виктора, прошло пятнадцать лет.
Родители мои состарились, и в Москву им ездить было тяжело, и в последние годы я сам стал ездить к ним, раз в два — три года.
В этот раз мы приехали в родной город всей семьей, потому что дети уже совсем выросли, и мы с женой надеялись, что им уже это интересно.
А самым интересным в наших местах был реставрированный километрах в ста монастырь, который считался учебным центром православия и для бесед с умными людьми сюда приезжали многие. Мы шли среди роз по мощеной дорожке к святому источнику, когда какой-то голос из цветущих кустов окликнул:
— Здравствуйте!
Я оглянулся. Голос был какой-то знакомый. Мужчина, который стоял на зеленом газоне, опираясь на грабли, помахал нам рукой. Он явно не был монахом, одет был в обычную гражданскую одежду, на голове была черная шапка.
— Я — Виктор, — сказал он, поняв, что я его не узнаю.
Да, это был Витек, узнать его можно было по светлой, какой-то безобидной улыбке. Да и внешне он мало изменился.
Он подошел к нам, мы обнялись.
— Как ты здесь?! — удивился я.
— Ну, мы с женой расстались, квартиру, конечно, я им оставил, а жить где-то надо. Работаю теперь в монастыре, тоже служкой, зато и ночлег есть и кормят.
— А расстались? Ты ушел или жена.
— Жена. Надоело ей в нищете и бедности. И дети еще на ней. Да, я ее не осуждаю, и так долго терпела, — улыбнулся он.
— И давно?
— Пять лет уже.
Мы отпустили детей в самостоятельное путешествие, и присели на скамейку в стоящей рядом беседке. Я познакомил Витю с женой.
О своем знакомстве с ним и о той последней ночи я ей как-то рассказывал.
— А она тогда встретила как раз мужчину, который предложил ей жить вместе, — продолжил Виктор, — хороший такой мужчина, состоятельный, у него свой бизнес.
— Замуж вышла что ли?
— Нет, так живут. У него за год до этого умерла жена, осталась дочь, моим детям ровесница. Одному ему трудно жить было, он ведь все время на работе, да и приготовить что-то надо, постирать.
— Он, что, свободных женщин не мог найти?
— Я так понимаю, что все от него что-то хотели. А ему нужно было что-то простое. Жена моя хорошая, добрая, ну ты же знаешь!
Я напомнил ему, что никогда не видел его женщину.
— Ну ладно, все равно. И детей наших он принял. Так что первое время я жил один в квартире.
— Потом что они разошлись?
— Нет. Они и сейчас живут вместе, только в разных квартирах. Он с дочкой в своей, а наши вернулись. Так что мне пришлось уйти.
— Как это?
— Ну, дети наши вошли в переходный возраст, начались конфликты. Сын вообще категорически его не терпел, девочки стали ссориться между собой. К тому же он счел, что наши дети своим воспитанием оказывают плохое влияние на его дочь. Мы же их в доброте и всепрощении воспитывали.
— А он считал, что жить нужно так, чтобы выжить в этой жизни. Теперь я думаю,
что он, наверное, прав.
— Постой, ты сказал, что они продолжают жить вместе, хоть и в разных квартирах.
— Ну, да. Это вроде как сделка, он же человек деловой. Жена приходит к нему на несколько часов, делает все по хозяйству, готовит, убирает, покупает продукты, и возвращается домой. Он за это содержит ее и нашу дочь.
— А сына?
— Сын три года назад попал в колонию для несовершеннолетних. Видишь ли, мы его в доброте воспитывали, думаю, и били его везде — и в школе, и во дворе. А он здоровый, сильный. Плюнул он на наше воспитание и стал всем мстить. Собрал свою команду и сам стал всех бить. В одной драке проломили парню голову, остался инвалидом.
На суде товарищи его, все свалили на него, что последний удар железной трубой нанес он. Может, так и было. Дали три года. В этом году должен выйти.
— Ну, а не пробовал сойтись с женой?
— Пробовал. — Витька помолчал, а потом все-таки произнес, — знаешь, что она мне сказала: «Ты что, сможешь жить с женщиной, которая только что выползла из-под другого мужика?»
— Видимо, — улыбнулся он своей светлой улыбкой, — Это тоже было одним из условий сделки, — добавил он. — Каждый устраивается в этой жизни, как может! Были бы все живы, — снова улыбнулся он, и день в очередной раз осветился. — А суд будет там! — он показал на небо.
— А ты, что за свою жизнь не боишься? — пошутил я.
— А что я сделал не так? — он пожал плечами.
Мы еще немного посидели, поговорили, и он спохватился.
— Ну, прощайте, а то я совсем свою работу забросил!
Он перекрестил нас и стал медленно уходить.
— Какой светлый человек, — вздохнула жена и поглядела ему в след.
— А ты хотела бы, чтобы у тебя был такой муж? — пошутил я.
— Не. Нет, конечно! Жена улыбнулась. — Это разные профессии.
… Мы забрали детей, и пошли к выходу.
Уже садясь в машину, оглянулись.
На пригорке, окруженным кустами роз, одиноко стояла фигура Витьки, опершись на грабли. Видимо он нас увидел. И еще раз перекрестил.
