Наследный принц Андрюша [Владимир Георгиевич Машков] (fb2) читать онлайн

ПРИБЫТИЕ НАСЛЕДНОГО ПРИНЦА

На вокзал я попал задолго до прибытия поезда. Сверил свои золотые с вокзальными часами — идут тютелька в тютельку. Значит, мне куковать на перроне целый час. А если поезд из столицы опоздает? Нет, столичные поезда приходят по расписанию.

Я выбрал себе наблюдательный пункт возле газетного киоска. Отсюда хорошо просматривалась водонапорная башня, выложенная из потемневшего от времени красного кирпича. Из-за нее и должен был появиться столичный поезд.

Настя мне говорила:

— Не связывайся ты с вездеходом, езжай на автобусе.

Но я не послушался ее:

— У Андрюши, я уверен, большой багаж.

— Такси возьмете,— ответила Настя.

— На такси два часа стоять,— не сдавался я. — Поеду на вездеходе.

Видя такое с моей стороны упрямство, Настя отступила и махнула рукой.

— Интересно, что ты будешь делать, когда вездеход станет вдруг посреди дороги?

— Пойду на автобус,— все, что мог я ей ответить.

— Так не лучше ли сделать это с самого начала? — произнесла моя мудрая Настя.

Вездеходом мы прозвали старый, первого выпуска «Москвич», известный у автолюбителей под кличкой «горбатый». Чиненный-перечиненный, вездеход исколесил сотни километров, и везде ходил, всюду побывал — вот откуда у него такое лестное прозвище.

Но Настя была права, водилась за моим вездеходом такая вредная привычка — вдруг ни с того ни с сего станет посреди дороги. И что с ним ни делай, не сдвинется с места.

Не раз вездеход (и меня заодно с ним) отбуксировали в гараж. Приходили мастера, ковырялись в моторе, и вновь вездеход обретал спортивную форму. На время, конечно. А потом все повторялось сначала.

Однажды явился долговязый длинноволосый парень. Не осмотрев толком машину, поставил диагноз:

— На пэнсию!

Он так и произнес — вместо «е» — «э». Я возмутился, даже руки задрожали.

— Это почему же на «пэнсию»? — вслед за ним я исковеркал ни в чем не повинное слово.

Долговязый только сейчас заметил меня:

— А потому что, дед, запасных частей к твоей кобыле нет, не существует в природе.

Но все-таки сжалился надо мной, поковырялся в моторе, и вездеход снова ожил.

— Покупай, дед, новую тачку! — посоветовал на прощанье долговязый. Я уже знал, что в переводе с современного языка это означает — покупай, дед, новую машину! Но на какие шиши, спрашивается? В переводе со старинного языка это означает,— на какие мани, то есть, на какие деньги?

Поскольку денег на покупку нового автомобиля у меня не водилось, я водил старый вездеход. И мне кажется, понял его душу. Вездеход любил, чтобы обращались с ним по-человечески. Ему нравилось, когда его просили: мол, так и так, старый приятель, надо съездить туда-то и туда-то, будь другом, подвези… А еще, стоило ему с недельку постоять в гараже, чуток отдохнуть, и он снова был на ногах, то есть на колесах.

Перед приездом Андрюши вездеход уже дней десять отдыхал в сарае. Вот почему я не послушался Насти и поехал на нем. У меня было предчувствие, что сегодня он не подкачает. К тому же, чего скрывать, захотелось пофорсить перед внуком, прокатить его с ветерком на вездеходе — мол, смотри, какой у тебя дед молодчина, лихо, как заправский гонщик, водит машину. Но на всякий случай я выехал пораньше. Вот и кукую теперь на вокзале в ожидании поезда.

Я полез во внутренний карман пиджака и достал фотографию Андрюши. С любительского нечеткого снимка глядела на меня лупоглазая недовольная мордашка шестилетнего внука. Сфотографировали Андрюшу зимой, на санках, в меховой шапке и шубке, отчего разглядеть его лицо было нелегко. Ко всему прочему внук, раздосадованный, что его оторвали от любимого занятия, имел вид недовольный и даже сердитый.

У меня впервые екнуло сердце — узнаю ли я внука? Не прогляжу ли его в вокзальной кутерьме? Ведь Андрюше недавно стукнуло одиннадцать лет. Вся надежда на то, что он узнает меня. Ведь последний раз родители его привозили к нам лет пять назад. Или шесть. Ну, не важно. Главное, что я с тех пор не очень изменился. Седым я был и пять лет назад. Разве что давление стало повыше да сердце стучит чаще, но этого внук не заметит.

Вот не могли, посетовал я на Андрюшиных родителей, прислать фотографию поновее. А еще лучше — приехали бы сами и привезли внука. Ведь поначалу так и договаривались. Перед своей поездкой за границу Сережа с Ириной приедут к нам, погостят недельку, попрощаются перед долгой разлукой. Три года они будут жить в Африке, где Сережа должен строить электростанцию. А внук на те же три года останется у нас, у деда с бабой.

Так нет! Родители посадили ребенка в поезд, а сами отбили телеграмму: встречайте внука…

Объявление по радио о прибытии столичного поезда я все-таки пропустил и увидел уже локомотив, который обогнув водонапорную башню, въезжал на первый путь и тянул за собой вагоны. Я рысцой устремился навстречу поезду. То, что я прослушал объявление, имело самые серьезные последствия. Я не знал, откуда идет нумерация вагонов — с головы или с хвоста. И потому должен был ориентироваться на ходу.

Так и есть. Нумерация вагонов шла с хвоста, и потому мне пришлось совершить крутой поворот и помчаться в обратную сторону, не забыв прибавить газу.

Когда, запыхавшись, я прибежал к седьмому вагону (давно таких пробежек не делал!), его покинули почти все пассажиры. Сходила пожилая пара — их встречала шумная ватага родственников.

Больше никто не появлялся. Неужто проворонил внука?

Кляня себя на чем свет стоит за опоздание, я вытащил Андрюшину фотографию и предъявил молоденькой проводнице для опознания.

— Скажите, пожалуйста, этот мальчик не ехал в вашем вагоне?

Розовощекая девица бросила беглый взгляд на снимок:

— Маленьких детей в вагоне не было.

— А это седьмой вагон? — на всякий случай я не поверил своим глазам.

— Вы что, не видите?

— Вижу,— покорно кивнул я.— Скажите, пожалуйста, а все сошли?

— Кажется,— на безмятежном лице проводницы появилось облачко сомнения,— мальчик еще остался…

— Ага, мальчик,— возликовал я и вскарабкался по крутой лестнице в тамбур.

Оттуда проник внутрь вагона и пошел по коридору, заглядывая в распахнутые двери купе. В третьем купе сидел мальчишка в джинсовом костюме и со скучающим видом поглядывал в окошко. Нет, решил я, ничего общего с моим внуком.

Я проскочил в конец вагона, а назад пошел уже медленнее. В висках стучало — проморгал, не встретил внука. Настя мне задаст перца. В противоположном конце вагона стояла проводница и, как я понимаю, на всякий случай присматривала за шустрым старичком.

У третьего купе я остановился:

— Простите, молодой человек…

Мальчик повернул ко мне хмурое, недовольное лицо — дескать, кто его отвлекает от раздумий о бренной жизни.

Если бы я мог, вернее, если бы мне не мешал избыточный вес, я бы подпрыгнул от радости. Я узнал своего внука. Точно такая же сердитая мордашка была у него и пять лет назад на любительской фотокарточке.

— Андрюша! — Я ворвался в купе, обнял и прижал к груди внука.

— Дедушка?! — в голосе внука прозвучало удовлетворение.

Судя по всему, он не сомневался, что его найдут и встретят. В конце концов, он не иголка в стоге сена, а личность и потеряться не может.

Андрюша оказался на голову выше меня. Но в отличие от меня — круглого, толстого — худым, костлявым мальчишкой.

— Экий ты, брат, худой,— огорчился я, но тут же нашел выход из трудного положения.— Ничего, бабушка тебя откормит.

Из коридора подала голос проводница:

— Граждане, освободите вагон.

— Это всё твои вещи? — с некоторым испугом я посмотрел на огромный чемодан, большую сумку и странное сооружение, похожее на чемодан, поставленный на попа.

— Мои,— сказал внук.

Я подхватил чемодан и странное сооружение, Андрюша перекинул сумку через плечо. Так мы прошествовали мимо проводницы.

— Внука встретил,— поделился я с ней радостью и добавил: — До свидания.

На перроне я снова подхватил чемоданы. От того, что один чемодан был выше другого, мне пришлось согнуться, и в таком скособоченном виде я решительно понесся к выходу на привокзальную площадь, где ждал меня верный вездеход. Но я переоценил свои силы и, не сделав и десяти шагов, вынужден был остановиться. Ко мне неторопливой походкой подошел Андрюша.

— Ты что, кирпичами чемодан набил? — пошутил я, чтобы оправдать свою остановку.

— А он на колесиках,— спокойно объяснил внук. Я нагнулся и увидел, что странное сооружение — то ли сумка, то ли чемодан — уверенно стоит на колесиках и его вовсе не обязательно тащить, изгибаясь, а можно просто толкать, что я и сделал.

— Здорово придумано,— восхитился я, увидев, как чемодан ловко заскользил по перрону.

На привокзальной площади я остановился возле вездехода.

— Полчаса, и будем на даче.

Андрюша с любопытством оглядел машину, даже обошел вокруг нее.

— Это что — «Роллс-Ройс» или «Лоррен-Дитрих»? — поинтересовался он.

Я засмеялся, услышав, что Андрюша сравнил мой вездеход с машинами начала века. Честно говоря, я питаю слабость к веселым, остроумным людям. Я очень обрадовался, что внук из их числа, а то сперва он показался мне хмурым, нелюдимым, короче говоря, букой. Хорошо, что первое впечатление оказалось обманчивым.

Мы погрузили нормальный чемодан и сумку в багажник, а чемодан на колесиках устроили на заднем сиденьи.

— Дед, так это и есть твой автомобиль? — спросил Андрюша, усаживаясь рядом со мной.

— Ага,— с гордостью подтвердил я.

— Отец мне все уши прожужжал — «у дедушки автомобиль, у дедушки автомобиль»,— внук и не скрывал разочарования.

Я, конечно, понимал, что мой вездеход рядом с «Жигулями» и «Волгами», не говоря уже об иномарках, выглядит нелепо, смотрится смешно, как старик, затесавшийся в компанию молодежи.

Я вставил ключ зажигания, нажал на педаль газа, но мотор не заводился…

— Странные вы люди, взрослые,— внуку изменило чувство юмора, он говорил зло,— вместо того чтобы говорить правду, вы беспрерывно врете своим детям…

Про себя я принялся уговаривать вездеход: «Мой старый приятель, заведись. Не дай осрамиться! Я понижаю, что ты обиделся. И я обиделся за тебя. Но он же мальчишка — ляпнул не подумав. Прости его и заведись с полуоборота. Давай покажем, что у нас еще есть порох в пороховницах…»

В старинных романах в таких случаях писали: «И свершилось чудо…» Сейчас никакого чуда не произошло, а просто мой старый приятель внял моей просьбе и завелся.

— О, этот драндулет еще работает,— насмешливо протянул Андрюша, но в его голосе я уловил и удивление.

— Увидишь, как он на шоссе пойдет,— пообещал я, а сам подумал: «Только бы вездеход — тьфу-тьфу через левое плечо! — снова меня не подвел».

Но вездеход катил по шоссе так, словно он только что родился, словно его только что собрали, смазали и выпустили на большую дорогу.

И внук прикусил язык. Перестал изгаляться над моим старым приятелем. А я торжествовал, упивался победой, но молча, про себя. Между прочим, боялся, что сглажу, да и негоже старому человеку смеяться над ребенком.

Я включил приемник. Хотел найти музыку. Но по всем программам передавали речь Леонида Ильича. Покосившись на внука, я выключил приемник.

Когда мы свернули с шоссе и покатили по проселочной дороге, я спросил:

— Да, а почему папа с мамой не приехали?

— А они и не собирались,— ответил Андрюша в своей небрежной манере, когда я терялся в догадках и не знал, шутит он или объясняется всерьез, врет безбожно или говорит чистую правду.

— Как это не собирались? — рассмеялся я.— Ты, наверное, всего не знаешь. Может, какие-нибудь серьезные обстоятельства помешали им осуществить свои планы?

— Никаких обстоятельств нет,— скривился Андрюша.— Они просто водили вас за нос.

— То есть? — не понял я.

— Они дурачили вас, а сами и не думали приезжать,— зло бросил Андрюша, рассердившись на непонятливого деда.— Меня к вам сплавили, а сами завтра улетают…

Я увидел, что на сей раз внук не шутит, и не стал больше спорить. Переживает Андрюша разлуку с родителями, вот и возводит на них напраслину. Но ничего, перемелется — мука будет, время — лучший лекарь, поживет внук у нас на даче, отдохнет душой и телом.

Вездеход въехал в дачный поселок. В окружении зелени показались домики.

— Андрюша, я хочу тебя попросить,— я почувствовал смущение.— Давай мы скажем бабушке, что маме и папе сделали прививки (а им и вправду сделали кучу прививок), и поэтому им никуда нельзя было ехать, кроме как за границу. Договорились?

Впервые Андрюша улыбнулся.

— Дед, а разве ты не знаешь, что обманывать некрасиво?

Я заерзал на сиденье. В который раз за сегодняшний день внук вогнал меня в краску.

— Андрюша, пусть это будет наша с тобой маленькая тайна,— робко предложил я.

— Дед, я не люблю тайн,— покачал головой внук.— Но я готов оказать тебе услугу.

Увидев, что до меня не дошел смысл сказанных им слов, Андрюша объяснил — так растолковывают что-нибудь непонятное родители своему ребенку-несмышленышу:

— Не трусь, дед, скажу, как ты просишь…

— Спасибо, Андрюша.

Я очень обрадовался, что мы успели заключить соглашение как раз в ту минуту, когда подъехали к даче.

Не вылезая из машины, Андрюша оглядел домик, едва видневшийся в зелени деревьев и кустов.

— И это дача?

И когда я кивнул в ответ, Андрюша не удержался от иронии:

— Умеете вы, взрослые, приукрашивать действительность.

«ДЕД, А ТЫ НАПИСАЛ ЗАВЕЩАНИЕ?..»

Бабушка готова была тискать внука и не выпускать его из объятий целую вечность, но Андрюша мягко и решительно высвободился сам.

— Ой, сплошные косточки,— сокрушалась бабушка.— Что же тебя мама плохо кормит?

— Я на диете, бабушка,— и, увидев, что она не поняла, растолковал: — Если много есть, скоро состаришься. А я хочу жить долго.

Настя повернулась ко мне за разъяснениями.

— Они в столице диету соблюдают, чтобы не толстеть,— слегка повысив голос, произнес я.

Я поймал недоуменный взгляд Андрюши. Вот тебе и на! Выходит, он не знает, что бабушка плохо слышит? И чтобы она поняла тебя, надо громко и четко выговаривать слова.

— А говорили, что в столице хорошо с продуктами,— протянула бабушка и, наконец, высказала затаенную обиду: — А почему мама с папой не приехали?

Андрюша выразительно посмотрел на меня. Я не знал, куда деваться. Я ощущал себя карасем, который, оказавшись на сковородке, не испытывает от этого никакого удовольствия. Выдержав паузу, Андрюша еле заметно подмигнул мне.

— Прививки! — крикнул Андрюша, чтобы бабушка услышала.

— Не кричи, я не глухая,— бабушка замотала короткоостриженной седой головой. Она не любила, когда ей напоминали, что она плохо слышит.

Я уже пришел в себя и невозмутимо ответил:

— Я же тебе говорил — прививки.

Бабушка не сводила с меня глаз. Я чувствовал, что она мне не верит. Я знал за собой такую слабость — на моем лице было написано все, что я думаю. Да и чувств своих я скрывать не умел. Взрослые раскусили бы меня в два счета. Вот почему я стал детским врачом. Дети еще не умеют читать, тем более по лицам.

— А что мы стоим? Приглашай внука в дом,— попытался я отвлечь Настю от неприятных размышлений.

На этот раз внук помог мне поднести чемоданы, чем несказанно меня растрогал.

На веранде нас встретила Анюта.

— Это наш Андрюша,— я познакомил детей друг с другом,— а это наша Анюта.

Я заметил, что встреча с Анютой была для Андрюши полной неожиданностью. Невозмутимый, уверенный в себе, он вдруг заволновался. Ну, все понятно. Андрюше понравилась наша Анюта — милое, маленькое, пухленькое существо. А кто останется равнодушным при виде Анюты? Нет таких людей на свете.

— Очень приятно, рад познакомиться,— Андрюша уже поборол секундное замешательство, на его лице появилась улыбка, он был сама любезность, короче говоря, демонстрировал столичные манеры.

— Ты меня узнал? — Анюта протянула Андрюше руку.— Мы с тобой виделись пять лет назад.

— Кнопка мне все уши прожужжала,— выдала бабушка Анютин секрет.— Когда Андрюша приедет, узнает он меня или нет? Ну что, узнал нашу любимицу?

—- Конечно, узнал, как не узнать. Хотя пять лет прошло, а я все помню, словно это вчера было,— но глаза его, обращенные ко мне (готов поклясться!), тревожно вопрошали: а кто она такая?

И тут на веранде появилась Света, одетая в дорогу.

— Это Света, Светлана Петровна, Анютина мама,— представила ее Настя.

— Я на дежурство,— сообщила Света. А когда я предложил подвезти ее, отказалась: — Я на автобусе. Вы только что приехали, дядя Коля, с внуком еще не наговорились…

От меня не укрылось, каким внимательным взглядом проводил Андрюша Свету, когда та, попрощавшись, отправилась на остановку автобуса.

Эта настороженность не покидала внука до тех пор, пока мы не уселись за столом в беседке.

— Ты извини, внучек,— съязвила бабушка,— я не знала, что ты на диете…

— Один раз можно нарушить,— ответил Андрюша.

Андрюша не только лопал молодую картошку со сметаной и свежим огурчиком, но и острил, шутил.

Бабушка только успевала ему подкладывать. А вот с Анютой творилось неладное. Обычно она не страдала отсутствием аппетита, и любо-дорого было смотреть как она ест. А сегодня она внимала словам Андрюши и совсем забыла о еде.

— Кнопка, ты почему ничего не ешь? — спросила бабушка.

Анюта вспыхнула, но сдержалась, не стала перечить бабушке и принялась ковырять вилкой в тарелке.

Андрюша и это усек. Я видел, что он все замечает — так сказать, наматывает на ус, хотя усы у него еще не пробились. Или, вернее, складывает про запас. Авось когда-либо пригодится. Ну что ж, наблюдательность — прекрасная черта. Например, врачу просто необходима наблюдательность. Может быть, внук Андрюша выберет профессию врача и пойдет по моим стопам, то есть станет моим наследником? Вот же мой сын Сережа не пошел по моим стопам, несмотря на то, что я водил его к себе в больницу. А может, потому и не пошел, что водил?

— Спасибо тебе, бабуля,— наконец отвалился от стола Андрюша,— никогда так вкусно не ел.

Бабушке — что надо? Похвалил ее внучек, она и счастлива.

Вспомнив утреннюю стычку с Настей, я сказал ей:

— Говорила, не бери вездеход. А машина работала, как часы. Не веришь, спроси у внука. Правда, Андрюша?

Андрюша неторопливо поднял на меня глаза и снова посмотрел так, что вогнал в смущение. И я сразу вспомнил, как нехорошо поначалу вел себя вездеход на привокзальной площади, как долго не заводился. Я почувствовал, что мои щеки пылают. Наверное, так краснеет мальчишка, пытавшийся обмишулить своего деда, когда обман раскрывается.

Точно заправский актер, Андрюша выдержал паузу, насладился моим смущением и, незаметно подмигнув мне — мол, о чем речь, я все помню, мы же заключили с тобой договор, а договор, как известно, дороже денег,— наконец соизволил подтвердить:

— Отличная машина.

Я перевел дух. Фу, пронесло! Нет, Андрюша — настоящий мужчина, с ним можно идти в разведку… Всё-таки мужская солидарность — великая вещь.

Бабушка с Анютой принялись мыть посуду. Я уже подумал, хорошо бы сейчас вздремнуть, а то встал ни свет ни заря, как вдруг Андрюша предложил:

— Дедушка, покажи мне свое поместье.

— С удовольствием,— ответил я.

Честно говоря, меня хлебом не корми, а дай порассказать о саде-огороде, о том, где что растет. Потому всякий свежий человек для меня находка. Тем более внук, так сказать, наследник моих трудов и дней.

Андрюша оказался внимательным слушателем, ему все было любопытно. Он то кивал с видом знатока, то ахал от удивления, восклицая: «Что ты говоришь? Не может быть!», чем приводил меня в умиление. И я с еще большим жаром продолжал рассказ.

— Действительно, пять Франций,— неожиданно произнес Андрюша.

— Что? — непонимающе протянул я, настолько невпопад были слова Андрюши.

— Я никогда не думал, что на таком небольшом пространстве,— объяснил внук,— можно сказать, на клочке земли ты вырастил столько деревьев и кустов…

Я чуть не прослезился. Было от чего — внук оценил мой труд. Значит, мои старания были не напрасны…

Мы оказались в дальнем углу участка, где вдоль забора росла малина. Пока я говорил, Андрюша не терял времени даром и лакомился малиной, благо она в этом году уродила на славу.

— Этой малине всего второй год,— начал я, но внук перебил меня:

— Дед, а ты завещание написал?

Я расхохотался. Ну, Андрюша, ну, уморил, ну, выдал! Нет, мне определенно повезло с внуком — юморист да и только.

Но Андрюша, как оказалось, вовсе не расположен был шутить. Он глядел на меня серьезно, и глаза его были печальны…

— Я помирать не собираюсь,— неожиданно обиделся я и уточнил: — В ближайшее время…

Я, конечно, понимаю, что мы все когда-нибудь там будем, но лично я туда не очень тороплюсь.

— Ну, дед, ты даешь! — Андрюша хлопнул себя по коленям и рассмеялся.— Да живи ты сто, двести, тыщу лет, ради Бога! Разве я против? Но завещание необходимо написать… Так во всех цивилизованных странах делают…

И вновь я ощутил смущение, в некотором роде неловкость. Дожил, что называется, до седин, а таких простых вещей не знаю, которые там, в цивилизованном мире, известны любому мальчишке.

— Человек, достигший известного положения в обществе,— терпеливо объяснял внук мне, непонятливому, старому деду,— составляет завещание о том, как должны распорядиться имуществом в случае его…

Андрюша запнулся. Да, хочешь — не хочешь, но придется произнести это страшное слово, которое и про себя вымолвить страшно... Ну, любопытно, как выкрутится Андрюша. Я навострил уши.

— Там завещание составляют в тридцать лет, а, сам понимаешь, в таком возрасте никто и не думает переселяться в мир иной…

Все-таки выкрутился, не назвал вещь своим именем.

— А твои родители составили завещание? — поинтересовался я.

— Конечно, и в мою пользу,— уж очень поспешно отрапортовал внук, из чего я заключил, что он, кажется, выдает желаемое за действительное.— Я их единственный наследник.

— Так зачем огород городить? — ухватился я за последние слова внука.— Если ты наш единственный наследник, а это правда, все достанется тебе, подожди, не торопись.

Экскурсия по саду-огороду завершилась, но разговор имел продолжение.

— Дед,— Андрюша лукаво улыбнулся и по-приятельски подтолкнул меня локтем.— Признайся, Анюта — твоя внучка?

— Что ты сказал? — Я опешил, решил, что ослышался.

— Всякий беспристрастный наблюдатель вынужден констатировать,— тоном судьи, зачитывающего приговор, произнес Андрюша,— что Анюта похожа на тебя как две капли воды…

— Да как ты смеешь? Как у тебя язык повернулся такое сказать?!

Анюта с Настей мыли посуду и мирно болтали. На мой крик Анюта испуганно обернулась. Впервые я подумал, как все-таки хорошо, что Настя плохо слышит.

— Как ты уже знаешь,— я старался говорить спокойнее,— Анюта — дочь Светы, а Света — дочь Альбины, бабушкиной школьной подруги. Аля рано умерла, вскоре после войны. Да, Света нам, как родная, и Анюта тоже…

Да оттого мы с Настей прикипели душой к Свете и Анюте, что годами не видели ни Андрюшу, ни его родителей. Вместо того чтобы привезти на лето к деду и бабе внука, Сережа и Ирина катили вместе с Андрюшей на юг. А человеку необходимо кому-то отдавать свою любовь и заботу.

Андрюша с иронической улыбкой выслушал мою исповедь. По его виду я понял, что он не поверил ни одному моему слову. И тогда я снова вспылил:

— Наглец, как тебе такое взбрело в голову?

Я почувствовал, как что-то сильно сжало сердце, пошарил в кармане, нашел пузырек с таблетками, торопливо глотнул сразу две… Прислонился спиной к яблоне и закрыл глаза.

— Дед, а дед,— тихо позвал Андрюша.

Я молчал.

— Дед, ты чего? — по голосу внука я понял, что он забеспокоился.

Сжав зубы, я не издавал ни звука.

— Дед, ты живой? — в голосе внука послышался неподдельный испуг.

— Еле живой,— больше я не мог испытывать его терпение и открыл глаза.

— Дед, я пошутил,— Андрюша прижал руку к груди, точно просил у меня прощения.— Забудь все, что я тебе говорил. Ты в порядке?

— Нормально.— Мне и вправду стало легче, сердце отпустило. Наверное, прикосновение к яблоне оказалось для меня целительным.

— Дед,— Андрюша обнял меня за плечи и повел к дому,— а не вздремнуть ли нам минут пятьсот? Я не спал в поезде, а ты встал ни свет ни заря, завел вездеход, доехал до города, ждал меня на вокзале, потом добирался до дачи… В общем, устал…

— Устал как собака,— согласился я.

Мою обиду на внука как рукой сняло. Ну, пошутил мальчишка, прямо скажем, неудачно пошутил. А я, старый дурень, тоже хорош. Раскричался, расшумелся… Внук первый день, как приехал, пять лет не виделись, а я на него ору. Чуть-чуть не поссорились…

Наконец я с удовольствием прилег на диванчике на веранде. Андрюше мы отвели отдельную комнату — как-никак гость.

БРАТ МИЛОСЕРДИЯ

Андрюша держал свое слово. Целую неделю не заводил речь о завещании. Я, честно говоря, уже и забыл о нашей с ним стычке. Как вдруг все началось сначала…

На завтрак Настя испекла драники. Мы с Андрюшей наперегонки уплетали румяные хрустящие оладьи.

— А где Анюта? — спросил я.

— Пошла на озеро, там она делает гимнастику этих… как они называются? — Бабушка забыла слово.

— Йогов,— подсказал Андрюша.

— Вот-вот, йогов,— обрадовалась бабушка,— потом поплавает немного и придет. Что-то задерживается…

Бабушка с гордостью за дело рук своих глядела на Андрюшу. Нельзя сказать, что он поправился или растолстел за эту неделю, но мордочка округлилась, на щеках засиял румянец.

Настя отправилась печь очередную порцию драников, и Андрюша спросил:

— Дедушка, а не пора ли нам вернуться к прежней теме?

— Какой? — не понял я. Воспользовавшись отсутствием Насти, я налег на драники, обильно полив их сметаной.

— О завещании,— напомнил внук.

Я поперхнулся, закашлялся, Андрюша ловко хлопнул меня по спине, и я с трудом проглотил картофельную оладью.

— Ты же сказал, что это шутка,— сказал я.

— Когда я говорю о делах, я не шучу,— произнес Андрюша таким тоном, что я почувствовал себя нашкодившим школьником, который получает нахлобучку от строгого учителя.

— Я не вижу смысла в завещании,— я дал себе слово не заводиться и потому говорил спокойно,— ведь и так все достанется тебе, ты же единственный наследник.

— Сперва все достанется родителям,— сухо уточнил Андрюша.

— Но потом же — тебе,— я и не заметил, как закричал.

Из летней кухни послышался голос Насти:

— Я уже несу. Зачем, спрашивается, кричать, когда я все слышу.

Настя принесла полную миску драников. И тут на дорожке появилась Анюта. Она шла вприпрыжку, размахивая полотенцем.

— А вот и я,— объявила радостно Анюта.

Она чмокнула бабушку в щеку, обняла, поцеловала меня — такой ритуал у нас заведен был давно — и поздоровалась с Андрюшей.

Я обрадовался Анютиному приходу — хоть на время прекратятся странные разговоры о завещании. Как будто нам не о чем больше поговорить!

И вдруг меня осенило. Андрюша обиделся на родителей за то, что они не взяли его с собой за границу, хотя прекрасно знает, что в Африку детей не пускают. И чтобы насолить родителям, Андрюша хочет лишить их наследства. Нет, я ему не поддамся.

— Быстрее садись завтракать, а то драники остынут,— проворчала бабушка для порядка, на Анюту грех было сердиться — столько в ней было непосредственности, доброты.

Анюта положила на тарелку драник, подумала-подумала, добавила еще один, капнула сметаны и, старательно пережевывая, стала есть.

— Это что, все? — Бабушка и не думала скрывать своего недовольства.

— Все. — Анюта была настроена решительно.— А чай без сахара!

— Кнопка,— рассердилась бабушка,— что с тобой стряслось?

— Наверное, у нее пропал аппетит,— философски заметил я, накладывая себе новую порцию оладушек.

— Кнопка села на диету,— рассмеялся Андрюша,— я слез, она села…

Анюта покраснела, расстроилась и уже не хотела есть свои драники.

Андрюша сладко, до хруста в суставах, потянулся и неожиданно спросил:

— А у меня, вроде, имеется еще один дед?

— Имеется,— я с удовольствием перевел разговор на другую тему.— Дед Матвей, Матвей Васильевич…

— Надо бы мне его повидать,— сказал Андрюша,— а то неудобно получается, неделя, как я приехал, а мы еще не виделись…

— Он из принципа к нам не приезжает,— встряла в разговор Настя.

— Из какого принципа? — Андрюша оказался чрезвычайно любопытным.

— Видишь ли,— принялся я объяснять,— Матвей — человек старой закалки, и ему не по душе все эти автомобили, дачи…

— Приедет к нам, погостит пару дней,— продолжала Настя,— а потом поднимает крик: «Частники! Собственники! К стенке вас всех! Разве за это мы кровь проливали?!» И уходит на автобус…

— А что, у него никакой собственности нет? — уныло протянул Андрюша.

Я покачал головой. Мне показалось, что Андрюше сразу расхотелось тянуться по жаре к странному деду, у которого за душой нет ни гроша.

— Никого,— по-своему поняла вопрос внука бабушка.— Варвара, еще одна твоя бабушка, четыре года, как умерла. И сейчас один как перст. Заболеет — некому стакан воды подать…

— Матвей — железный человек, ничем и никогда не болел,— возразил я Насте.— Одна язва ему время от времени досаждает…

— Он не жалуется,— поправила меня Настя.— И к врачам не обращается…

— Очень интересно,— пробормотал Андрюша и задумался.

У него был вид шахматиста, который считает, какой ему ход сделать. Выгоден ему этот ход или нет. И может шахматист, как компьютер, на двадцать ходов вперед просчитать, что ему сулит этот ход — выигрыш или поражение…

А что расчитывать и просчитывать?! Радуйся жизни, и все тут! У тебя каникулы, родители уехали к черту на кулички, ты в гостях у бабы с дедом, которые в тебе души не чают, пользуйся этим. К тому же погода стоит как по заказу. Неделю солнце сияет и сверкает, словно, по случаю твоего приезда.

Эх, мне бы такую жизнь! А разве у меня не то же самое? У меня ведь каникулы, как говорится, до самого конца…

Анюту все оставили в покое, на нее никто не обращал внимания, и она спокойно справилась со своими драниками.

— Ну что ж,— Андрюша выключил свой компьютер,— если гора не идет к Магомету… Короче говоря, я поеду к деду Матвею.

— Заведи вездеход, дед,— скомандовала Настя.

Но Андрюша категорически воспротивился и сказал, что прекрасно доберется на автобусе.

— А как ты найдешь Матвея? — заволновалась бабушка.

— Я ему нарисую маршрут,— торопливо произнес я.

Вооружившись ручкой, я стал чертить на бумаге маршрут для Андрюши. Честно говоря, я обрадовался, что внук поедет на автобусе. Мне не хотелось оставаться с ним наедине в машине. Я боялся, что он вновь заведет разговор о завещании.

— А он не потеряется в городе? — переживала Настя.

— Бабушка, я в столице не терялся,— подал голос Андрюша.

Он уже успел облачиться в джинсовый костюм, упаковал свою сумку. У меня было ощущение, что внук собрался загодя. Казалось, уже утром знал, что после завтрака поедет в город.

— Ты что, надолго к Матвею? — Настя ревниво покосилась на сумку.

— Я скоро вернусь,— пообещал Андрюша.

— К вечеру возвращайся,— вроде бы велел, а на самом деле попросил я.

— Я тебя провожу,— предложила Анюта.

— Валяй,— милостиво разрешил Андрюша.

Обрадованная Анютка бросилась переодеваться и вскоре вернулась в брючках и блузке. Настя собрала Матвею кое-что из даров сада-огорода, и Андрюшина сумка совершенно распухла.

Мы попрощались, и дети пошли на автобус.

На столе оставались еще драники, и я решил их доесть.

— А ты бы мог ради меня похудеть? — вдруг спросила Настя.

Она сложила руки на груди, а взгляд ее был устремлен на лесную дорогу, по которой шли Анюта и Андрюша.

По правде говоря, я люблю поесть. Я понимаю, что в моем возрасте необходимо сдерживать свой аппетит. Так сказать, умеренность в еде — залог вашей долгой жизни. Когда мне советовали сбросить лишний вес, а ради этого сесть на диету или еще лучше пару недель поголодать (и буду я стройный, как юноша), я жалобно отвечал: «Кушать хочется». Слава Богу, вернее, не дай Бог, поголодали в свое время — в войну, и после войны, так зачем же сегодня добровольно обрекать себя на эту муку?

— А она ради него худеет,— на губах у Насти появилась загадочная улыбка.

— Кто и ради кого? — не понял я.

— Анюта худеет ради Андрюши,—объяснила Настя, сердясь на мою бестолковость.

— Но зачем? — задал я вопрос, который долго таился в глубине моего существа.

— Он ей нравится,— просто ответила Настя.— Я была бы счастлива, если бы они поженились…

— Ты с ума сошла, они же еще дети,— вскричал я.

— Тогда можно было бы и спокойно помереть,— на Настином лице появилось странное умиротворение.

— Нам еще рано об этом думать,— проворчал я.

Я вспомнил, как пару дней назад стал невольным свидетелем разговора Насти и Анюты. Настя, как обычно, обращаясь к Анюте, то и дело называла ее кнопкой. «Бабушка,— попросила Анюта,— не называй меня, пожалуйста, кнопкой».— «Это почему? — удивилась Настя.— Столько лет ты была кнопкой и тебе нравилось. Что случилось?» — «Ничего не случилось,— ответила девочка.— Просто с сегодняшего дня мне не нравится…»

Это прозвище придумала Настя за малый росточек Анюты. Оно прилепилось к девочке, стало ее домашним именем, совершенно не обидным, а даже ласковым… Теперь я понял, что Андрюша был причиной того, что Анюта не захотела, чтобы ее называли кнопкой…

Вскоре вернулась Анюта и сообщила, что посадила Андрюшу на автобус. На лице ее блуждала та же странная, загадочная улыбка, что и у Насти.

День, как обычно, прошел в трудах и заботах. Лишь вечером, когда солнце собиралось на покой, мы спохватились, что Андрюша до сих пор не приехал. Первой забила тревогу Анюта. Беспокойство девочки передалось Насте, и они бросились ко мне. А я в это время поливал из шланга огород — уже с неделю не было дождя. Для такой работы я облачался в видавшие виды штаны, сползавшие ниже пупа, и ботинки, давно просившие каши, а на голову напяливал старую, выгоревшую шляпу. Видя меня в подобном наряде, Настя говорила, что нам совершенно незачем ставить пугало в огороде, оно уже имеется.

Больше всех других работ в саду и на огороде я люблю полив. И не только потому, конечно, что не надо нагибаться и пыхтеть от натуги, а потому еще, что наступает особенная тишина, когда замолкает все в природе. В такие минуты я перебираю в памяти события дня, разговоры, строки из прочитанного. Размышляю и о вечности, о том, что наступил вечер жизни, а как она, жизнь, прожита, что ты сделал, с чем явишься туда, откуда нет возврата. Мне казалось, что я наедине со всем мирозданием, что мне понятен ход истории. И хотя посещали меня печальные мысли, уныния я не испытывал, наоборот, приходила ко мне удивительная умиротворенность, просветленность…

Но сегодня Настя и Анюта нарушили мое уединение.

— Он тут размечтался, а внука до сих пор нет дома,— расшумелась Настя.

В другой раз я бы нашелся, что ответить на ее нападки, но меня словно холодной водой окатило — внук пропал. Я спросил у Анюты, что ей сказал при расставании Андрюша.

— Он выразился неопределенно,— ответила Анюта.

— То есть?

— Он сказал: «Пока».

— И все?

— И все.

В сердцах я обрушился на Анютку — как это она не могла толком расспросить Андрюшу, когда он намерен вернуться. Анюта не выдержала упреков и разревелась. Настя со слезами на глазах принялась утешать девочку и стала нападать на меня, дескать, ничего бы со мной не случилось, если бы я, вместо того чтобы уплетать драники, завел вездеход и отвез внука в город.

— А что произошло? — прервал я причитания Насти.— Ничего не произошло, поэтому не надо подымать панику, а надо все выяснить.

Настя и Анюта, как по команде, вытерли слезы, тем более что я обнял девочку, погладил по голове, попросив, таким образом, у нее прощения.

— Да, да,— сказала Настя,— сходи, позвони Матвею…

— Нет,— я почувствовал себя хозяином положения.— Я возьму вездеход и поеду к Матвею, а по дороге позвоню из дома отдыха.

— И я с тобой,— заявила Анюта.

На сей раз мы с Настей объединились и вдвоем напали на Анютку: мол, нечего ей ехать на ночь глядя.

Ближайший телефон-автомат был в километре от поселка, в доме отдыха. В одной будке телефон оказался испорченным, а к другой тянулась длинная очередь. Я пристроился в хвосте, время от времени поглядывая на дорогу, по которой шли с автобуса дачники. Андрюши среди них не было.

Когда дошла моя очередь, я набрал номер Матвея и долго ждал, пока возьмут трубку. Наконец на том конце провода незнакомый голос сказал:

— Алло!

— Кто это? Матвей, это ты?

— Вы не туда попали,— устало произнес незнакомый голос.

— Как не туда? — крикнул я уже в пустоту, звеневшую короткими гудками.

Я снова набрал номер. На этот раз что-то щелкнуло в трубке, и она опять загудела короткими гудками.

Я понял, что к Матвею легче приехать, чем дозвониться.

По дороге я думал, что же стряслось с Андрюшей. Версию о том, что внук потерялся, я сразу отверг. В столице, предоставленный самому себе, он не потерялся, чего же ему теряться в нашем, в общем, небольшом городе. Значит, Андрюша добрался до Матвея и что-то его у деда задержало. Да Матвей его и задержал. Посидели, попили чайку, покалякали. Что тут особенного — встретились дед с внуком, которые не виделись пять лет.

Но была в моих стройных логических рассуждениях одна неточность. Матвей не из тех людей, кого называют гостеприимными. Он, конечно, порасспросит внука о том, о сем, может и чаем угостить, а потом распрощается и отправит его к нам, на дачу.

В общем, пока добрался до Матвея, перебрал в уме несколько вариантов и ни на одном не остановился.

Дверь открыл Андрюша. Увидев меня, он не удивился, не ахнул, словно знал, что я приеду.

— Проходи, дед.

Вообще, я не припомню, чтобы Андрюша хоть удивился, поразился, или, хуже того, растерялся, впал в панику. Это я поражался, восхищался, удивлялся, а внук лишь посмеивался надо мной, как умудренный жизнью человек, которому про все на свете ведомо и знамо.

— Ты почему не приехал? — накинулся я на него.— Бабушка с Анютой переполошились…

— Я не могу оставить дедушку одного,— невозмутимо ответил внук.

— А что с ним? — встревожился я.

Матвей лежал на диване, укрытый пледом, и пил чай из кружки, стоявшей на табуретке.

— Здоров! — приветствовал я Матвея.

— Не здоров, а болен,— огрызнулся Матвей.

— Ты что надумал в такую жару хворать? — Мне показалось, что Матвей выглядел как обычно.— Дай-ка я тебя посмотрю, все-таки я хоть и на пенсии, но врач…

— Детский,— не преминул меня уколоть Матвей.

В его устах это прозвучало, как невсамделишный, игрушечный врач.

— А старые люди, что малые. Одни болезни, одни капризы,— не остался я в долгу, щупая пульс.— А ну-ка, покажи язык.

— С большим удовольствием,— Матвей открыл рот и высунул язык.

— Закрой пасть! — бесцеремонно приказал я и, прижав ухо к худой груди друга, послушал сердце.— Вроде, все более-менее… На что жалуешься?

Матвей бросил вопросительный взгляд на внука.

— Когда я приехал к деду, на нем лица не было,— объяснил Андрюша.— Я решил, что он заболел…

— Ах, так это ты решил,— не сдержался я.

— Да, я решил остаться,— не дал себя сбить с толку Андрюша,— а то некому стакан воды подать…

Матвей шмыгнул носом и поспешно отвернулся к стене. Чтобы никто не заметил, что у него на глаза навернулись слезы. Укатали сивку крутые горки! Железный человек, и вдруг — слезы! Я считал: выдавить из Матвея слезинку — всеравно что из камня выдавить каплю воды. Ничего не получится, как ни старайтесь. Выходит, ошибся…

— Ты меня извини, дедушка,— Андрюша обратился ко мне,— но не по душе мне эти дачи, автомобили.

Я чуть не задохнулся — какая наглость! Только что утром, просил-молил, чтобы я составил завещание, куда бы, естественно, были бы внесены и дача, и автомобиль, и яблони, а сейчас пламенно выступает против частной собственности…

— Моя кровь,— с гордостью произнес Матвей. Он уже не стыдился своих слез, потому что это были слезы радости.— Все-таки пробилась, проявилась во внуке...

Ну, ладно, убедился, что Андрюша не потерялся, и пора на дачу — бабушка с Анютой волнуются…

— Мне пора, Настя с Анютой, поди, с ума сходят,— я пожал руку Матвею.— Поправляйся!

Андрюша проводил меня до входной двери.

— Когда тебя ждать? — спросил я у внука.

Андрюша пожал плечами. Мол, откуда он знает? Когда дед поправится, Андрюша и приедет…

Я вел машину и думал о том, какой прекрасный у нас внук. Сидит у постели больного деда и заботится о нем. Настоящая сестра, вернее, брат милосердия. Пусть дед и не шибко болен, но у стариков хворей предостаточно, искать не надо, сами найдутся, и тепло и забота им нужнее, чем кому-либо… Андрюша — молодец, возится с больным, капризным стариком, которому трудно угодить, обрек себя на сидение в душном, насыщенном выхлопными газами, городе, когда на улице лето, каникулы, и совсем рядом — дача с озером, свежим воздухом и вкусными бабушкиными обедами. И вот человек — мальчишка, пацан! — от всего этого отказывается, чтобы не отходить от постели больного деда. Было от чего прийти в умиление!

Но время от времени ко мне приходила иная мысль. Я гнал ее в дверцу, она влезала в окно. А не устроил ли Андрюша все это представление, да-да, именно представление с больным, чуть ли не умирающим дедом в пику мне? Мол, ты отказался даже вести речь о завещании, ну так в отместку тебе я переметнулся к другому деду…

Мне стыдно было, что подобная мысль посещала меня» и поэтому я не стал делиться своими сомнениями с Настей, а просто рассказал ей и Анюте о том, чему стал свидетелем у Матвея в квартире.

— Какое у него доброе сердце! — воскликнула Настя, имея в виду, естественно, Андрюшу.— Как у нашего Сережи!

Анюта ничего не сказала, но по ее сияющему лицу было видно, что она восхищается самоотверженным поступком Андрюши.

БУДУЩЕЕ ЗА ТЕМИ, КТО РАНО ВСТАЕТ

Каждый день, ближе к вечеру, Анюта бегала в дом отдыха и звонила в город. Когда она возвращалась, добиться от нее чего-нибудь путного было невозможно. На все наши вопросы отвечала, что дед Матвей пошел на поправку и, вообще, у них все хорошо.

— О чем же вы так долго разговариваете? — удивилась Настя.

Анюта загадочно молчала. По ее милому простодушному лицу можно было догадаться, что разговоры они ведут интересные, а их содержание не предназначено для чужих ушей.

Поэтому на четвертый день я решил проведать Матвея и Андрюшу. Настя напекла и нажарила полную сумку, добавила яблок и слив. Я стал готовить машину в дорогу, как к нам пожаловали гости — Матвей и Андрюша.

В войну Матвею прострелили ногу, и она не гнулась в колене. И поэтому при ходьбе создавалось впечатление, что он подпрыгивает. За эту подпрыгивающую походку его прозвали Кузнечиком. Впрочем, эту кличку он заслужил не только за походку. Он умел неожиданно появляться там, где его не ждали. Матвея, как огня, боялись работники торговли, с ним не хотели связываться чиновники — знали, что он завалит своими жалобами инстанции…

За Матвеем поспешал, как верный оруженосец, Андрюша с сумкой через плечо. Матвей с Андрюшей прошествовали по дорожке на веранду. Сев на стул, предусмотрительно подвинутый Анютой, Матвей снял кепку и вытер платком лысину. Был он, несмотря на жару, в темном костюме, с орденскими планками на пиджаке.

— А я к тебе собрался,— признался я.— Как самочувствие?

— Отлично, — ответил Матвей, надувая щеки. Увидев Матвея таким надутым от важности, я сразу понял, что они явились неспроста. У меня защемило сердце от дурных предчувствий.

А Настя тем временем обняла Андрюшу и заойкала:

— Только жирок стал завязываться, и снова все растряс,— Настя не умела долго унывать.— Ничего, это дело поправимое, поживешь на даче, снова жирок нагуляешь…

Андрюша, не сказав ни слова, выскользнул из бабушкиных объятий.

— Я пойду принесу что-нибудь перекусить,— Настя обвела всех озабоченным взглядом.

— Постой, Настя,— остановил ее Матвей.— Сядь, поговорить надо.

— Давай поговорим,— согласилась Настя, присаживаясь на диван.— Но, может, лучше поедим и поговорим одновременно?

Настя вскочила на ноги, но Матвей сердито стукнул палкой об пол, и она покорно села на диван, сложив руки на коленях.

— Так вот, — важно начал Матвей,— я решил, что Андрею, моему внуку, бессомненно, лучше будет переселиться в мою квартиру. Лето кончается, скоро — первое сентября, и в городе Андрею лучше жить у меня — у меня двухкомнатная квартира на одного, а у вас на двоих… И, вообще…

— И вообще? Договаривай,— нетерпеливо произнес я.

С первых же слов Матвея я впился глазами в Андрюшу. Внук, глядя на Матвея, шевелил губами, точно суфлер, подсказывающий актеру слова роли. Я не сомневался, что Матвей высказывал мысли, которые внушил ему Андрюша. И это тот самый Матвей, который всегда имел собственное мнение и, не боясь, говорил все, что думает…

— И вообще, я думаю, что, бессомненно, дам внуку правильное воспитание, лучшее, чем он получит — закончил Матвей.

Ну, это, пожалуй, Матвей и сам мог придумать, как и нелепое слово — «бессомненно», чудовищный гибрид, составленный из вполне нормальных слов — «без сомнения» и «несомненно».

— Может, у тебя Андрюша и получит лучшее воспитание, не знаю,— Настя вступила в бой с открытым забралом,— но то, что он похудеет, я уверена… Кто у вас будет готовить обеды?

Матвей заерзал на стуле, поглядывая на Андрюшу. Ага, значит, как отвечать на этот вопрос, они не договорились. Все правильно, для мальчишки еда — дело десятое, открыл холодильник и перекусил.

— Я буду готовить,— не дождавшись подсказки, брякнул Матвей.

— Знаю я твои овощные супчики из концентратов,— махнула рукой Настя.— Себе желудок угробил, язву нажил, и внуку хочешь? Я тебе не позволю.

Я заметил, что при этих словах бабушки Андрюша сглотнул слюну. Ага, в обороне противника появилась брешь. Если как следует нажать, можно уложить его на лопатки.

— Во-первых, язву я нажил в партизанах,— в Матвее проснулся заядлый спорщик,— а во-вторых, мы будем ходить в столовую…

— В столовой еще легче угробить желудок,— не сдавалась Настя.

Матвей снова оглянулся на Андрюшу. В их расчеты, по-видимому, не входило такое яростное сопротивление Насти, и Матвей уже не знал, чем крыть ее аргументы. Но тут вскочила Анюта, сидевшая рядом с бабушкой на диване.

— Я буду готовить обеды Андрюше,— выпалила девочка,— и деду Матвею тоже.

— Не встревай, кнопка! — не стерпела Настя.

— Я не кнопка,— обиделась Анюта.

— Твоя дочь доверила мне сына,— Настя снова напала на Матвея,— значит, она считала, что у меня ему будет лучше, чем у тебя… Нет, я никуда не отпущу внука…

— Моя дочь тебе доверила, а я отменяю ее решение, потому что я отец…

Матвей стукнул палкой об пол, словно ставил точку в затянувшемся споре.

Я изредка бросал взгляды на Андрюшу и видел, что он с любопытством наблюдает за перепалкой деда и бабы. Мне кажется, ему доставляло наслаждение, что из-за него разгорелся сыр-бор, ломаются копья и перетягивают канат… Семь городов спорили из-за Гомера… А из-за Андрюши — два деда и одна баба…

— Братцы! Настя, Матвей! — примирительно начал я.— Что же мы решаем за внука? Пусть Андрюша сам скажет, где он хочет жить.

Ну посмотрим, как внучек выкрутится. А то, понимаешь, привык прятаться за чужой спиной и загребать жар чужими руками…

— Ну, посуди сама, бабушка,— заговорил Андрюша проникновенно.— Дедушка живет один-одинешенек, а теперь с ним будет живая душа… Заболеет, хоть стакан воды подам…

Бабушка притихла. Прав внучек — сто раз прав. Побил ее внучек, ее же словами побил. Может торжествовать победу. И расправляться с побежденным, как ему захочется. Но внук великодушен.

— Бабушка, как же я обойдусь без твоих обедов, без твоих оладушек,— подлизался Андрюша к бабушке.— Я к тебе часто буду приезжать.

Умеет, чертяка, улыбнуться, в нужный момент сказать нужное слово, и бабушка уже размякла, забыла о перепалке.

— Кстати, когда у нас сегодня обед? — спросил Андрюша.

— Ой, пора готовить,— спохватилась бабушка.

— Дед, как здоровье? Вездеход в строю? — и для меня у Андрюши нашлось доброе слово, и меня он не забыл и одарил улыбкой.

И об Анютке вспомнил:

— Ну что, кнопка, пошли искупаемся, а то скоро лету конец…

У Анюты на глаза навернулись слезы.

— Я не кнопка, сколько можно говорить!

— Извини, пожалуйста,— Андрюша прижал руки к груди.— Аня, Анна, Аннушка…

Удивительно, как быстро могут высохнуть слезы у одиннадцатилетней девочки. В одно мгновение. Даже быстрее.

Вот и поговорили — по-родственному, душевно, тепло. Никого не обидели, всех утешили. Ах, внучек, ах, волшебник! У них в столице все такие разумные или он в единственном числе?

Дети пошли на озеро, Настя занялась стряпней, а я потащил Матвея, который снял, наконец, пиджак, на огород похвалиться тем, как все растет и процветает. Не оставлял я надежды обратить Матвея в свою веру — сделать из него садовода. На сей раз Матвей благосклонно внимал моим рассказам. Он был рад, что трудный разговор позади.

Но он рано радовался. Я держал про запас еще один каверзный вопрос. Его я решил задать после обеда.

Настя долго готовила обед. Мне кажется, в душе ее теплилась надежда — а вдруг обед перевесит все аргументы и внук останется у нас, на даче.

Обед пришелся Андрюше по вкусу. Видно, супчики из концентратов сидели у него уже в печенках. Он мычал от восторга, потому что рот был занят. Настя бросала торжествующие взгляды на Матвея. Но тот старательно жевал вставными зубами мясо и был так поглощен этим занятием, что ничего не замечал вокруг.

Обед приближался к завершению, когда я задал вполне невинный вопрос:

— А как быть со школой?

— С какой школой? — переспросил с набитым ртом Андрюша.

— Специализированной, английской,— объяснил я.

— Ох, как мне надоели эти специализированные школы,— поморщился Андрюша.

— Но ведь твоя мама просила,— сказал я.— Я ходил, договаривался с директрисой. Поверь, это было нелегко… Сейчас надо оформлять документы…

Неожиданно мне на помощь пришла Анюта.

— Это очень хорошая школа,— подала она голос.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросил Андрюша.

— А я в ней учусь,— сказала Анюта.

— Ну раз там учится Анюта,— объявил Андрюша,— пойду и я в эту школу. Тебе это устраивает, дед?

Меня это устраивало. И тут я выложил ту каверзу, которую держал про запас.

— Но дело в том,— я долго хрустел огурчиком, пока все не уставились на меня,— дело в том, что английская школа находится неподалеку от нашего дома, а ты собираешься жить в противоположном конце города.

— Верно,— подтвердил Матвей.— Я живу на Западе, они на Востоке…

— И тебе придется рано вставать и через весь город ехать в школу…

Вот какой довод я приберег напоследок. Знал я за внуком такую слабость, подметил за неделю, что больше всего на свете Андрюша любил поспать. И разбудить его бывает совершенно невозможно. Хоть из пушек пали, внук спит как убитый.

— Раз ты столько хлопотал, дед, пойду я в Анютину школу,— неожиданно ответил Андрюша.— Я дома четыре года ездил в школу на другом конце города, поезжу и пятый. Кстати, будущее за теми, кто рано встает…

— Значит, будущее за дедами? — спросил Матвей.

— Конечно,— ответил Андрюша и весело, открыто посмотрел на меня.

Ну что, говорил его взгляд, ты доволен моим ответом, дед? Отбрось сомнения, поверь, нет у меня задних мыслей, я весь перед тобой — как на ладони…

И я ответил внуку искренней улыбкой. Ну, слава Богу, гора с плеч. А я-то думал, что внук устроил визит Матвея неспроста, с единственной целью — заставить меня написать завещание, о котором я и слышать не хотел. Ужасно и унизительно для порядочного человека подозревать другого в чем-то нехорошем… Спасибо Андрюше, он избавил меня от подозрений.

Все бы так и закончилось на веселой ноте, если бы не Настя. Она явно не смирилась с поражением. И, оказалось, тоже приберегла последний аргумент.

— Раз вы решили, что Андрюша будет жить у Матвея, ладно, пусть живет, хотя я и категорически против,— воскликнула Настя.— Но я не понимаю одного, до первого сентября еще две недели, пожил бы ты, Андрюша, на даче, да и Матвей мог бы остаться… Место найдется…

— Я бы с удовольствием,— начал Андрюша и запнулся.— Да вот мы с дедом затеяли одно дело…

— Какое дело? — спросил я.

— Я бы рассказал, да дед велел мне молчать, хранить тайну. Правда, дед? — весело спросил Андрюша.

И Матвей, важно надув щеки, кивнул.

Я почувствовал, как краска стала заливать мое лицо. Я вновь заподозрил неладное.

Я знал, что Матвей обожал тайны. С тех еще времен, когда тайна бывала каждый день и даже по нескольку раз в день, когда тайной было все.

Хотя я и сам был из того же времени, но тайн не любил. И сейчас подумал: наверное, Матвей возвел какую-нибудь чепуху в разряд тайны, спрятал под ее покровом ерунду на постном масле.

Но подозрение снова поселилось в моей душе, стало расти, и я не знал, что с ним делать. Как вдруг напряжение разрядила Настя.

— Знаю я вашу тайну,— беспечно протянула она.

— Что ты знаешь? — прошептал Матвей.

Казалось, он сейчас грохнется на пол всем своим костлявым телом.

— Обои переклеиваете,— сказала Настя,— вот и все ваши секреты.

Первым прыснул, а потом залился смехом Андрюша. Следом за ним — Матвей. Но сначала его лысина из бледной стала красной, затем — багровой, и только потом он уже засмеялся. Смешливая Анюта, которой лишь палец покажи, хохотала до упаду.

— Ну чего я смешного сказала? обиделась Настя.— У тебя, Матвей, такие лохматые обои, их давно пора сменить…

— Ой, бабуля,— стонал от хохота Андрюша,— уморила…

Когда внук смеялся, он превращался в обыкновенного мальчишку, которому всего-навсего одиннадцать лет. И откуда у такого ребенка каверзные планы? Нет, это все мне приснилось в кошмарном сне.

— Дед,— подначил Матвея Андрюша,— а давай раскроем нашу тайну. А?

И снова залился смехом. На сей раз Матвей его не поддержал. Краска сошла с его лица, и он сердито стукнул палкой об пол.

— Балаболка ты, распустил язык, как баба.

— Все, молчу, дед. Критика справедливая, принимаю,— Андрюша в одно мгновение превратился из веселого мальчишки в делового человека.— Ну что ж, спасибо за хлеб-соль. Нам пора.

— Я вас довезу,— предложил я.

Прощание выдалось грустным, хотя Андрюша и обещал приезжать чуть ли не каждый день. В общем, погрузив сумки и чемоданы, мы вскоре катили по лесной дороге.

Ехали молча. Матвей еще не остыл от вспышки гнева, кряхтел, ворочался на заднем сидении. Андрюша тоже повесил замок на рот.

Когда я за рулем, я не отвлекаюсь на разговоры. Успевай только смотреть по сторонам.

Вездеход чихнул раз-другой и встал посреди дороги.

Я вылез из машины, покопался в моторе, и через минуту вездеход поехал.

Когда же он встал во второй раз, уже на шоссе, вслед за мной вышел размять ноги Андрюша.

— Дед, а почему бы тебе не купить новую машину? — глядя на пролетающие «Жигули» и «Москвичи», спросил внук.

— Да, понимаешь, и очередь большая, и денег нет,— я снова выглядел перед ним несмышленышем.

— Эту можно выгодно продать,— учил меня уму-разуму внук, как повидавший жизнь человек.— И при чем тут очередь? Ты же ветеран. Перед тобой должны все расступиться.

— Никто не должен передо мной расступаться,— поморщился я.— Вездеход еще мне послужит… А сейчас он просто не хочет, чтобы ты уезжал.

Точно в подтверждение моих слов вездеход завелся, и мы благополучно добрались до Матвеева дома.

Я помог внести Андрюшины чемоданы.

— Ну, как вы тут устроились? — поинтересовался я.

Мое любопытство было легкообъяснимым. Я знал, что Настя не отстанет от меня, пока я не дам полного отчета о том, как устроился Андрюша у Матвея.

— Отлично! — воскликнул Андрюша.— У меня отдельная комната. И деду не так скучно. Есть с кем поговорить, передать свой опыт, свои знания… Поведать историю своей жизни…

Надув щеки, Матвей важно закивал лысой головой.

— И гордиться надо не тем,— нравоучительно заметил Андрюша,— сколько ты добра нажил, а что ты сделал для других, какую пользу принес людям.

Матвей отвернулся и зашмыгал носом. Его лысина сияла от удовольствия. Матвею явно нравилось, что внук повторяет его слова. И он считал, наверное, что этого достаточно. Но я ведь знал, что люди говорят одно, думают другое, а делают третье… Не раздвоение даже, а растроение… В общем, сплошное расстройство…

Я испытывал неловкость от Андрюшиных слов.

Я чувствовал, что он фальшивит. Мне было стыдно за него. А Матвею эта грубая лесть была по душе.

Я и сам не без греха. Обдуривал, случалось, Настю… Но это были невинные шуточки, простодушные розыгрыши, а тут человек, как говорится, врет и не краснеет.

Я больше не мог этого слушать и, поспешно распрощавшись, направился к выходу. Андрюша пошел меня проводить. И тут меня словно черт дернул… Но поскольку я не верю во всякую чертовщину, скажем так, какой-то нехороший человек дернул меня за язык, и я, взявшись за ручку двери, сказал:

— Кстати, Андрюша, мы с тобой недавно говорили о завещании…

Я выдержал паузу и увидел, как Андрюша навострил уши.

— Так я его составил,— небрежно бросил я и стал спускаться по лестнице.

Не успел я одолеть и один лестничный марш, как меня догнал Андрюша.

— Постой, дед. Это в корне меняет ситуацию. Честно говоря, я надеялся на твое благоразумие. Верил, что и в твоем патриархальном поколении есть деловые люди.

Полуобняв, Андрюша вернул меня в квартиру, оказывая мне всяческие знаки внимания.

Ноги меня не держали, и я плюхнулся в кресло. Честно говоря, я уже не рад был, что затеял этот эксперимент. Оправдался самый худший мой прогноз — Андрюша устраивал это представление только для того, чтобы вынудить меня составить завещание. Значит, все разговоры о том, что он хочет скрасить одинокую старость деда Матвея, это пустые слова и больше ничего.

— Ну что, дед, поехали на дачу?

Андрюша взял свои нераспакованные чемоданы.

— Ты куда, Андрей? — Матвей, конечно, ничего не понял. Вытянув ноги, он полулежал в кресле. День для него выдался трудным.

— Видишь ли, дедушка,— невозмутимо принялся объяснять Андрюша,— я все взвесил и решил, что остаток каникул мне лучше провести на даче — там свежий воздух и вкусные бабушкины обеды… А от твоих концентратов, ты меня извини, конечно, у меня несварение желудка…

— Андрей, я сегодня очень устал и ничего не понимаю,— жалобно протянул Матвей и повернулся ко мне за разъяснениями.— Николай, может, ты мне объяснишь, что происходит?

— Все очень просто, Матвей,— вздохнул я.— Наш единственный горячо любимый внук обвел нас вокруг пальца, разыграл комедию…

— Значит, ты притворятся, врал? — Матвей живо вскочил на ноги. — Где моя палка?

— Бери чемоданы и скорее вниз, к машине,— скомандовал я внуку.— А я постараюсь его задержать.

Андрюшу не надо было долго уговаривать. Подхватив чемоданы, он кубарем скатился по лестнице.

Я усадил Матвея в кресло.

— Успокойся, я тебе сейчас все объясню.

И я рассказал Матвею о том, о чем он не имел представления. О том, как в первый же день по приезде Андрюша огорошил меня вопросом: а составил ли я завещание? Когда же я отказался вообще говорить на эту тему, внук решил переметнуться к другому деду. Дескать, хочешь писать завещание, я с тобой и жить не буду.

Матвей слушал меня и кивал головой. Но я чувствовал, что он кивает не мне, а своим мыслям, давним, выношенным.

— Вот оно до чего дошло! — наконец прорвало Матвея.— Все эти дачи, автомобили, частная собственность отравила детские души… Сейчас они за пятак готовы продать Родину… За что мы кровь проливали?

— Мы кровь проливали за то, чтобы люди хорошо жили, по-человечески,— возразил я.

Едва мы встречались, как снова начинали, или, вернее, продолжали старый спор, у которого не было конца.

Но сегодня у Матвея не было желания спорить, он лишь устало сказал:

— Но мы ведь такими не были.

— В наше время всякие люди были,— ответил я.— Не надо идеализировать наше поколение.

— Но мы с тобой такими не были,— стоял на своем Матвей.

— Мы не были,— согласился я.— А наши дети?.. А он их сын…

Матвей опустил голову. Впервые он признал свое поражение.

— Ты всыпь ему там за меня,— попросил он.

Я покачал головой.

— Ах, либерал, гуманист! — разозлился Матвей.— Из-за вас, гуманистов, и все беды…

Спор снова был готов разгореться, но я встал и протянул Матвею руку:

— Я позвоню тебе завтра.

В машине меня ждал Андрюша.

— Ну и темперамент у деда! — восхитился он.— Вулкан! Еще бы минута и пришлось бы писать картину: «Дед Матвей убивает своего внука Андрюшу».

Я хмыкнул. С Андрюши как с гуся вода. Острит, зубоскалит. А что, если последовать совету Матвея?

— Вот приедем,— буркнул я, включая зажигание,— всыплю тебе как следует. Не боишься?

— Не боюсь,— хохотнул Андрюша.— Ты — добрый дед. Я это сразу усек.

— Ты вообще догадливый,— я вывел машину со двора, и мы покатили по улице.— Что бабушке скажем, почему ты вернулся?

— Что-нибудь придумаем,— беспечно махнул рукой Андрюша.— Не трусь, дед, выкрутимся.

Ах ты, обормот. Он снова делал меня своим сообщником. И опять поставил все с ног на голову.

— Бабушка обрадуется, что я вернулся,— после некоторого раздумья произнес Андрюша.— И не будет ни о чем расспрашивать…

НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ ОСМАТРИВАЕТ ВЛАДЕНИЯ

Андрюша точно в воду глядел: бабушка обрадовалась его возвращению и потому не задала ни одного вопроса. Внучек снова у нее под крылом, накормлен и напоен, дышит свежим воздухом, а что еще надо?

На следующий день Андрюша встал другим человеком. Прежде всего он встал рано. Ту, самую первую, неделю на даче Андрюша, можно сказать, проспал. Просыпался лишь для того, чтобы поесть. А потом снова на боковую. Ходил на озеро, но и там, искупавшись, дремал на надувном матраце.

А тут проснулся рано. Правда, я уже копался в огороде. Андрюша обошел участок, похлопал каждую яблоньку по шершавому стволу, сунул нос во все грядки. А когда Андрюша вызвался помочь мне вырезать сухие побеги малины, это растрогало меня.

Я всегда считал, что любой труд полезен. Но особенно целителен труд на земле. Человек, который приобщился к труду на земле, становится краше, благороднее. Все плохое — дурные привычки, черные мысли — исчезает у человека, едва он прикоснется к земле. И очень хорошо, когда ребенок с малолетства тянется к труду на земле. Из такого ребенка непременно вырастет хороший человек.

После завтрака Андрюша осмотрел дом — походил по комнатам, поднялся на чердак.

Увидев на чердаке старый, потертый диван, внук вдохновился.

— Здесь вполне можно соорудить мансарду.

— Получится второй этаж, а это категорически запрещено,— возразил я.

— Ничего,— не терял надежду Андрюша,— нет таких запретов, которые нельзя было бы обойти…

Сарай, в котором стоял вездеход, вызвал у внука ироническую улыбку. Он поглядел сквозь крышу на небо и спросил:

— Дед, не боишься, что вездеход умыкнут?

— В каком смысле? — не понял я.

— Ну, украдут машину,— растолковал внук.

— А я не оставляю ее здесь на зиму,— объяснил я.— А в городе у меня гараж, хотя и старый, но еще крепкий.

Андрюша похлопал по доскам рукой, и сарай заскрипел, зашатался.

— Держится на честном слове,— определил внук.

За оградой интерес Андрюши вызвала березовая рощица.

— Дед, если вырубить березы,— осенило внука,— можно увеличить участок.

— А березы — куда? — спросил я.

— Знаешь, из березовых дров какие уголья для шашлыков получаются,— у Андрюши уже все было продумано.

— Не разрешат,— робко возразил я.

Когда я получил участок, здесь росли маленькие березки. И я тоже хотел вырубить их, чтобы посадить картошку. Но рука у меня не поднялась. И сейчас я благословляю это мгновение. В рощице мы и грибы собираем, и скамейку я поставил — можно посидеть, отдохнуть.

К тому же рощица отделяла нас от всего поселка. Мы жили вроде вместе со всеми и в то же время на отшибе. «На хуторе»,— фыркал Матвей.

Когда, закончив осмотр, мы уселись на скамейке в рощице, Андрюша сказал:

— Я думаю, сарай надо снести. А на этом месте построить кирпичный, и там душ соорудить, и теплый туалет, а может быть, и баньку. Или — лучше всего здесь, в роще.

— Никто не разрешит,— затянул я свою песню.

— Разрешат,— уверенно объявил Андрюша.— Наденешь свои медали и — вперед! Никто не устоит!

— Ну что ты,— изо всех сил я сопротивлялся натиску внука,— из-за туалета…

— Не только,— прервал Андрюша.— Я слыхал, что вышло послабление. Можно строить двухэтажные, какие хочешь дома…

— Ну это в столице послабление,— не сдавался я. — А у нас все по-прежнему…

— Неужто тебе, дед, не хочется построить дом, который бы лет сто, а то и двести стоял?

— На наш с бабушкой век и этого хватит,— легкомысленно ляпнул я и вскоре пожалел об этом.

— Эх, дед,— укоризненно покачал головой Андрюша,— только о себе и думаешь…

И тут, наконец, до меня, бестолкового, дошло. Внук совершенно всерьез воспринял слова, которые у меня вчера вырвались нечаянно. И сейчас я присутствую на своего рода историческом событии. Наследный принц осматривает свои владения. Ничего не скажешь, придирчивый хозяин, такой спуску никому не даст.

Что я натворил?! Обманул внука. Я почувствовал, как краска заливает мое лицо. И, вместо того, чтобы выложить всю правду, смущенно пролепетал:

— Да, да, Андрюшенька, ты прав…

Андрюша огляделся по сторонам, словно прикидывая, куда приложить силы.

— Ну, ладно, дед, до конца сезона отдыхай, а в сентябре начнем…

Я хотел было сказать, что сезон у нас с Настей не кончается в августе, что в сентябре как раз самый разгар хлопот, ведь все надо собрать и обработать. А если погода позволяет, мы и октябрь живем, и лишь после первых заморозков перебираемся в город, откуда уже совершаем редкие набеги на дачу.

Но я не решился перечить, не молвил слова поперек. В общем, прикусил язык. Наверное, Андрюша решил, что мне такая перспектива пришлась по душе. Как известно, молчание — знак согласия.

В общем Андрюша не стал больше предаваться мечтаниям и строить планы, от которых у меня захватывало дух. А может, у него еще не появилось других планов, ведь он совсем недавно почувствовал себя наследником.

Но и нескольких слов Андрюши было достаточно, чтобы у меня разыгралось воображение. Я представил, как, нацепив медали, обиваю пороги различных учреждений, а в это время халтурщики оккупируют мою дачу, стучат, шумят, все захламляют. То есть надо будет забыть напрочь об отдыхе, распрощаться с мечтами о сентябре.

А я уже давно больше других месяцев люблю сентябрь. Этот месяц в наших краях обычно теплый, не дождливый. И тихий. Дачи пустеют, разъезжаются дети, остаются одни пенсионеры. Вроде меня и Насти. И наступают тишина и покой.

И вот сейчас это спокойное течение жизни может взорваться и полететь вверх тормашками. Было от чего разволноваться.

Правда, в этом году полностью насладиться сентябрем не удастся — у нас теперь Андрюша, его надо провожать в школу и встречать после нее. Но все-таки можно через день наезжать на дачу. А если здесь начнется реконструкция, перепланировка, то никакого желания приехать сюда у меня не будет.

Несколько дней я не находил себе места, все валилось из рук. А чего, спрашивается, он распоряжается здесь, словно хозяин? Ведь хозяин по-прежнему я… И никакого завещания я не писал. Но Андрюша этого не знает… Значит, надо ему всю правду-матку и выложить… Нет, духу не хватает решиться…

Не забывая о том, что он наследный принц, Андрюша вел себя иногда, как обыкновенный мальчишка. На чердаке я нашел старый, еще Сережин, велосипед, смазал его, сменил камеру. И вскоре Андрюша гонял вместе с Анютой по окрестностям.

Андрюша милостиво, как и подобает наследному принцу, принимал знаки почтения, которые оказывала ему Анюта. Он позволял девочке, чтобы она всюду сопровождала его, а ей это и надо было.

— Погоди,— говорила Анютка,— я только переоденусь.

Переодевалась Анюта по сто раз на дню. И откуда она брала такую уйму нарядов?

— Что с Анютой? — недоумевал я, поражаясь, что вот минуту назад она была в одном платье, а сейчас уже в другом.

— Разуй глаза! — сказала Настя, и я, любитель изящной словесности, досадливо поморщился.— Анютка втюрилась в Андрюшу.

Для меня оставалось загадкой, каким образом Настя, при ее глухоте, нахваталась жаргонных словечек.

— А он? — спросил я.— Он тоже втю… симпатизирует ей?

— В том-то дело, что нет,— вздохнула Настя.— Андрюша позволяет Анюте восхищаться им, словно он король или…

Настя запнулась, подыскивая слово. Я пришел ей на помощь:

— …или наследный принц?

— Точно, наследный принц,— подтвердила Настя.— А она, бедняжка, счастлива по уши и совершенно не замечает, что ею помыкают.

Наверное, в эту минуту в моей голове родился коварный план. Но осуществил я его лишь на третий день, когда Андрюша предложил:

— Я смотрю, дед, у тебя старые деревья. И сплошные антоновки… А антоновка, я проконсультировался, плохо лежит… Всего до нового года. Есть прекрасные, лежкие сорта — уэлси, джонатан… Надо их привить к антоновкам, и этой же осенью…

В принципе я был не против прививок. Но тон, каким он со мной разговаривал, вывел меня из себя.

— Ты меня извини, Андрюша,— пробормотал я, отводя глаза от внука, — но про завещание я тебе сказал неправду. Вернее, не всю правду.

— Ты не составил завещание? — упавшим голосом произнес Андрюша.

— Я составил,— поспешно сказал я,— но не в твою пользу.

— А в чью же, если не секрет?

Андрюша держался молодцом. Он не падал в обморок, не заламывал руки и не бился головой об стенку. Впрочем, может, потому, что стен вокруг не было, а беседу мы вели под сенью антоновки.

— В пользу Анюты,— выпалил я и отвернулся, чтобы не выдать себя.

— Ты хочешь скакать, что этот драндулет в дырявом сарае, это хилое сооружение с подслеповатыми окошками, которое ты сгоряча, не подумав, назвал дачей, этот участок, на котором надо выкопать старые и посадить новые деревья, что все это принадлежит Анюте? Что она является твоей наследницей?

Нет, все-таки Андрюшу задело ка живое. Иначе бы у него не хватило пороху на такой длинный, полный иронии, монолог.

Я лишь молча кивнул.

— А кем же она тебе приходится, не очень почтенный старец?

Андрюша уже преступал черту дозволенного. Но я не останавливал внука, потому что понимал его состояние.

— Ты угадал, Андрюша, грехи молодости,— врал я напропалую.— Анюта растет без отца, и завещание я составил еще до твоего приезда…

Я представляю, какой у меня был растерянный вид. Потому что вранье мне давалось с трудом. И, как ни странно, растерянность оказалась мне на руку. Мне кажется. Андрюша поверил, что я говорю правду.

Сыграло, видно, свою роль и то обстоятельство, что я невольно похвалил его проницательность. Ведь он угадал, что Анюта приходится мне внучкой…

— Да, дед, с тобой не соскучишься,— процедил Андрюша сквозь зубы.

А как ты думал?! Не все коту масленица… В смысле, не все тебе меня загонять в угол! Наконец-то я тебя обошел.

Вообще, в тот день Андрюше не везло. Бабушка, наконец, вспомнила о Матвее.

— Как он там один? — пригорюнилась Настя.— Николай, что у вас тогда стряслось? Андрюша, почему ты скоропалительно вернулся?

Вот и задала Настя вопросы, которых я ждал. Но поскольку последний из них был адресован Андрюше, пусть он и выкручивается.

— Вспомнил, бабушка, твои оладушки, омлеты и понял, что без них не обойдусь…

Что-то похожее он уже говорил. Да, выдыхается наследный принц… Судя по всему, и бабушку ответ не удовлетворил.

— Сходил бы ты, Николай, позвонил Матвею,— велела мне Настя.

— Зачем звонить? — вскочил Андрюша.— Я съезжу, навещу дедушку.

Нет, с наследным принцем определенно что-то случилось. Он повторяется. Похожий ход Андрюша уже делал, отправляясь в отместку мне к Матвею. Неужели у него нет никаких свежих идей? Честно говоря, мне даже стало его жалко. Да и победа, доставшаяся такой легкой ценой, не радовала.

Все было, как в прошлый раз. Андрюша вышел, одетый в дорогу, с сумкой через плечо, прихватил целлофановый пакет с дарами сада-огорода для деда. От машины внук категорически отказался. Снова Анютка вызвалась его проводить, и Андрюша опять милостиво позволил.

Правда, одна деталь не совпадала. На бабушкин вопрос, когда он вернется, Андрюша не стал наводить тень на плетень, а высказался весьма определенно:

— Завтра, к обеду.

По-видимому, на моем лице появилось замешательство, потому что Андрюша улыбнулся. Вот он и озадачил деда.

Но я, быстро совладав с собой, хмыкнул. Держи карман шире. Ты еще не знаешь деда Матвея. Скажи спасибо, если по твоей спине не погуляет его палка. Но не сомневайся, что он схватит тебя за шиворот и спустит с лестницы. Я знаю Матвея, он никому не прощает обиды. Чего-чего, а решительности у него в избытке. Так что ты, дружок, вернешься сегодня же. Вот что было в моем взгляде, брошенном на Андрюшу.

Нет, дед, прочитал я в его взгляде, может, ты и знаешь дедушку Матвея, но ты не знаешь меня. Не спустит меня дед Матвей с лестницы, не прогуляется его палка по моей костлявой спине. Кстати, что у вас за нравы в провинции? Огреть палкой единственного внука, даже если он допустил оплошность, это же некрасиво, неэстетично… Ты хочешь знать, что сделает дед Матвей, увидев на пороге своего дома раскаявшегося внука? Он введет его в дом, напоит чаем, постелит чистую постель и оставит ночевать. А завтра внук сам, заметь, сам, безо всякого принуждения, тепло попрощавшись с дедушкой, вернется к бабушке на дачу…

Вот такой обмен взглядами — быстрыми, как выпад шпаги,— произошел у нас с Андрюшей.

А вслух я решился все-таки предупредить единственного внука:

— Ты будь там поосторожнее. Матвей — человек неуравновешенный, горяч на руку…

— Да ты что,— возразила мне Настя.— Матвей и мухи не обидит.

— Ты забыл, дед,— бодро ответил Андрюша,— что у нас с дедом Матвеем есть тайна… Так что не боись, все будет хоккей…

Да, снова последнее слово осталось за ним. Вечером Андрюша не вернулся. Поскольку он и не обещал, никто и не волновался. Кроме меня.

Конечно, я всерьез не думал, что Матвей огреет внука палкой, но то, что спустит с лестницы, не сомневался.

Но раз Андрюша не приехал, значит, ничего страшного не произошло. Да, а что за тайна у них с Матвеем?

Как это Андрюша сказал? «Дед, с тобой не соскучишься…» Все с точностью наоборот — это с ним, с нашим единственным внуком, не соскучишься.

БРАКИ ПО РАСЧЕТУ ТОЖЕ ЗАКЛЮЧАЮТСЯ НА НЕБЕСАХ?

Как и обещал, Андрюша появился на следующий день к обеду. Даже чуть раньше, почти сразу после завтрака. Но есть отказался, объяснив, что вполне прилично позавтракал с дедом Матвеем, который чувствует себя хорошо и занят делом.

— Тем самым,— подмигнул мне Андрюша,— о котором следует хранить тайну…

Я почувствовал, как мои щеки заливает краска. Снова внучек утер нос деду…

Что у них там за тайна с Матвеем? А, какая-нибудь ерунда на постном масле… Нет, пожалуй, не ерунда, если Матвей, вопреки своим принципам, не прогнал внука.

— Анюта, пошли купаться,— позвал Андрюша.

— Сейчас, только переоденусь,— откликнулась Анюта.

Спокойный, уверенный вид Андрюши вывел меня из себя.

С первой минуты появления внука на даче я был как на иголках.

Что он задумал? То, что он готовит ответный удар, я не сомневался. Не такой Андрюша человек, чтобы подымать лапки и сдаваться на милость победителя.

Одним словом, крепкий орешек.

Мне не по зубам. Хотя и не вставным…

Приезд Светы на время отвлек меня от неприятных мыслей. Тем более что она явилась, как на праздник: с букетом цветов и тортом. Я вспомнил, что уже давно Света не бывала на даче. Да, пожалуй, с того дня, как приехал Андрюша. Снова — Андрюша! По врожденной деликатности Света, наверное, решила, что она будет теперь лишней на даче. А, кстати, Света была моей настоящей наследницей и врачом стала, как я, и в той же детской больнице работала.

Но первый же вопрос Светы нас просто огорошил:

— Что-то я не припомню, какое у вас сегодня торжество?

— Да вроде никакого,— в недоумении переглянулись мы с Настей.

— А мне вчера позвонил Андрюша и передал вашу просьбу безотлагательно приехать на дачу к обеду,— объяснила Света причину своего неожиданного появления на даче.— Когда же я испуганно спросила: «Что случилось?», он успокоил меня и сказал, что ожидается торжественное, радостное событие…

Вот оно, начинается! Я невольно сжал кулаки… Что задумал горячо любимый внучек?

— А я люблю сюрпризы,— воскликнула Настя.— Без них жизнь пресная… Пошли, Света, готовить… Как я понимаю, без обеда никакого торжества не бывает…

Мне недолго пришлось теряться в догадках. Вскоре на лесной тропинке появились Анюта и Андрюша.

Что-то меня насторожило в их поведении. Они шли, взявшись за руки. Обычно длинноногий Андрюша оставлял девочку далеко позади, а Анютка семенила следом за ним, делая попытки догнать мальчишку, но ей это редко удавалось. Андрюша мне напоминал крейсер, уверенно идущий по бурному морю, а Анюта — катерок-лодку, которая то вырывалась вперед, обходила своего могучего собрата, то, обессилев, плелась в хвосте.

А сейчас Анюта и Андрюша шли рядом, размахивая руками, и лица их сияли от радости. Не дойдя нескольких метров до меня, они неожиданно бухнулись на колени и смиренно склонили головы.

Я невольно сделал несколько шагов назад, к веранде, и хрипло позвал:

— Настя! Света!

На веранде появились женщины, и я им молча пальцем показал на детей.

— Бабушка, дедушка, Светлана Петровна, благословите! — подал голос Андрюша, а Анюта зарделась, как маков цвет.

Я опешил. К такому повороту событий я, признаться, не был готов. У меня отняло речь, я лишь пыкал-мыкал…

А Настя все сразу поняла и хотела было, наверное, броситься в дом за иконой, но, вспомнив, что ничего подобного там нет, сказала просто и ясно:

— Благословляю вас, дети мои! Дай вам Бог счастья!

— Вы что, жениться собрались? — я, наконец, обрел дар речи.

Тут уж и Андрюша потупил свои, честно скажу, бесстыжие глаза.

— Да вы же еще дети! — взревел я, словно раненый зверь. Потому как понял, что внучек перехватил инициативу, обошел меня и, вообще, как ни старайся, не лезь из кожи, мне не одолеть его.

— Не волнуйся, дедушка,— успокоил меня Андрюша,— Это не женитьба, а… как это называется?..

Андрюша повернулся за подмогой к Анюте, и та нашла нужное слово:

— Обручение.

Но Настя, которая неизвестно откуда знала все, покачала головой:

— Это помолвка… Поднимитесь, дети, вы помолвлены… Придет время, и вы станете мужем и женой…

Анюта и Андрюша поднялись с колен. Пребывали они в великом смущении. Даже Андрюша.

Света обняла и чмокнула Анюту. Андрюша, как галантный кавалер, поцеловал Свете руку.

— И вправду, по такому случаю полагается праздничный обед,— сказала Настя.— Анюта, будь добра, помоги нам с мамой…

Мы остались с Андрюшей вдвоем.

— Дед,— между прочим, словно выдавая мне справку, произнес Андрюша,— а ведь муж наследницы является полноправным владельцем всегоимущества…

— Да-да,— пробормотал я, не зная, куда деваться.

И тут, как всегда, меня выручила Настя.

— Николай,— крикнула она,— не осталось ли у нас прошлогодней наливки?

— Сейчас поищу,— я торопливо вскочил, только бы не оставаться наедине с Андрюшей.

В кладовке сыскалась покрытая пылью бутылка, и вскоре она уже украшала стол рядом с гвоздиками, привезенными Светой. Детям налили яблочного сока.

— Сегодня самый счастливый день моей жизни,— поднялась с бокалом Настя.— Признаюсь, я давно об этом мечтала. Анюта, Андрюша, по-моему из вас выйдет замечательная пара… Анюта — добрейшее существо, отличная хозяйка, о себе забывает ради другого, будет очень хорошая жена… У тебя, Андрюша, много мусора в голове… Ты хочешь казаться взрослым, а на самом деле ты ребенок, добрый и славный мальчик, которому просто не хватало в детстве ласки. Я уверена, что Анюта окажет на тебя благотворное влияние… Пью за ваше счастье…

И Настя лихо осушила бокал, в котором на самом донышке алела настойка.

— Горько! — крикнула Настя, и тут силы оставили ее, и она плюхнулась в плетеное кресло.

— Ты что, с ума сошла? — вспомнив, что совсем недавно был детским врачом, вскипел я.— Они же дети…

— Ну и что, что дети? — В Настю словно черт вселился или так подействовал на нее глоток наливки.— Между прочим, я впервые поцеловалась с мальчиком, когда мне было шесть лет.

— А ему? — спросил я.

— Что ему? — не поняла Настя.

— Сколько было лет тому мальчику, с которым ты целовалась? — повторил я свой дурацкий вопрос.

— А, не помню,— махнула рукой Настя и добавила, чтобы меня утешить: — И, вообще, он был сопливый, невзрачный мальчик…

— Так зачем ты с ним целовалась? — с обидой произнес я, никогда не ожидал, что во мне скопилось столько ревности.

— Погоди,— дернула меня за рукав Настя.

Анюта и Андрюша потянулись друг к другу. Губы мальчика коснулись губ девочки. И, словно обжегшись, Андрюша и Анюта отпрянули друг от друга.

— Дело сделано,— поставила точку Настя,— теперь и помирать можно… — Настя шмыгнула носом, на глазах у нее появились слезы...

Не стеснялась слез и Света, когда сказала, обращать к Анюте:

— Будь счастлива, доченька,— а потом повернулась к Андрюше: — Береги ее, пожалуйста…

Да что это за всеобщее помешательство? Неужели никто не видит, что со стороны Андрюши это брак по расчету, что у него одна цель — завладеть наследством, а потом и избавиться от супруги?.. Вот сейчас встану и рубану правду-матку! Но взглянул на Анютку, и моей решимости поубавилось… Девочка сияла от счастья. Ладно, не буду ей портить праздник, не изверг же я, в конце концов…

Конец обеда прошел уже весело. Андрюша острил, потешал публику. Первой смеялась Анюта, а вслед за ней Настя. Ведь бабушке надо было по губам прочитать то, что говорит внучек. Поэтому, мне кажется, она поступила проще — увидев, что Анюта залилась смехом, тоже принималась хохотать. Даже на лице обычно сдержанной Светы то и дело появлялась улыбка.

Наверное, портила обед (или обедню) моя кислая физиономия, потому что Андрюша не утерпел и спросил:

— Дедушка, а ты не хочешь нас поздравить?

— Поздравляю,— буркнул я и попытался выдавить из себя улыбку.

— Коротко и ясно,— иронично прокомментировал Андрюша.

И все женщины дружно рассмеялись.

После обеда Андрюша с Анютой отправились… чуть не сказал, в свадебное путешествие… Нет, отправились кататься на велосипеде… Но если раньше Андрюша крутил педали, а Анютка бежала следом, то теперь он подсадил ее на раму, и они поехали вместе. Идиллия — да и только! У Насти и Светы глаза снова увлажнились.

Мы давно не виделись со Светой, и она стала мне рассказывать, как идут дела в моей больнице. Но, честно признаюсь, слушал я ее вполуха, потому что голова была занята другим.

Что бы я ни предпринимал, у Андрюши на все находился ответ, который я не мог предугадать. Значит, мне, старику, не под силу тягаться с ним, с мальчишкой. Нет, поднять лапки и расписаться в своем поражении я не мог. Это было выше моих сил. Я уже вошел в азарт.

И к тому же у меня в запасе был козырной туз, о котором он не имел представления. Так что у меня есть шанс испортить ему игру…

Увидев, что я ее слушаю невнимательно, Света прервала рассказ:

— Дядя Коля, я вижу вы сегодня устали… В другой раз поговорим…

— Давай отложим разговор,— охотно согласился я,— но ты надолго не пропадай…

Вечером, когда я поливал огород, неподалеку от меня остановился Андрюша.

— Дед, а ты знаешь, что муж наследницы имеет право познакомиться с завещанием?

В голосе Андрюши мне послышалось с трудом сдерживаемое торжество, и этого я уже не мог стерпеть.

— Знаю,— ответил я,— но ты не все еще знаешь.

— Что? — насторожился Андрюша.

— А то, что никакого завещания вообще не существует, я его не составлял и составлять не намерен! — выпалил я одним духом и для того, чтобы дошло до Андрюши, направил на него струю воды.

Холодный душ привел его в себя. Он торопливо отбежал от меня и произнес загадочную фразу:

— Ну, дед, погоди!

А я захохотал. Ну такой смех на меня напал, что я не мог остановиться.

— Я уложил его на лопатки! Я пришел к финишу первым! Я взял верх! — шептал я, совершенно обессиленный от смеха.

Назавтра Андрюша вел себя так, как будто ровным счетом ничего не произошло. Было такое ощущение, что он проглотил пилюлю, которую я ему приготовил, и даже не поморщился. Завидная выдержка у внука!

И в последующие дни — вплоть до самой школы — поведение Андрюши не претерпело изменений. У меня создалось впечатление, что он взял тайм-аут. То есть взял двухнедельный перерыв, чтобы расслабиться, отдохнуть перед школой. Попросту говоря, вспомнил, что идут летние каникулы.

С Анютой он по-прежнему был добрым, милым, не забывал, что между ними заключена помолвка. Да и к бабушке его отношение осталось прежним, а вот ко мне… Не то, чтобы он совсем меня не замечал, нет… Правда, иногда я ловил на себе его невидящий взгляд: то есть он смотрел так, словно никого перед собой не видел… И все-таки, о чем бы я его ни попросил, он выполнял, не бегом, не сразу, а словно все обдумав, взвесив «за» и «против».

Не то чтобы мы с ним перестали разговаривать, но чаще всего обменивались односложными словами, что меня, конечно, огорчало. Но, с другой стороны, Андрюша больше не заводил речи о завещании, что меня очень радовало.

Ладно, решил я. Будем считать, что первый тайм закончился вничью: 0:0.

Я тогда и не предполагал, что решающие схватки не за горами. Как говорится, это были цветочки, а ягодки впереди.

МАФИЯ ТРЕБУЕТ ВЫКУП

— Дед, они требуют выкуп! — выпалил Андрюша.

Я только что поудобнее устроился в кресле и погрузился в чтение газет. Два дня я провел на даче, газет скопилось уйма, да еще прикупил по дороге.

Читал я по своей методе. Утром, когда приходили газеты, я набрасывался на них как голодный и проглатывал заголовки, то есть узнавал, о чем сегодня напечатано. А потом откладывал газеты в сторону, их черед наступал после обеда.

Тогда я уже читал газеты основательно, от корки до корки, лакомился ими, как сластена, как гурман.

Правда, чтение длилось недолго и вскоре я похрапывал в кресле. Но спать в такой неудобной позе было трудно, и я просыпался.

Если в комнату заходила Настя, она всегда говорила:

— Опять храпел!

— Откуда ты знаешь, ты же плохо слышишь? — парировал я.

— От твоего храпа стены трясутся,— у Насти на все был готов ответ,— и ты хочешь, чтобы я этого не заметила.

Я снова принимался за чтение, но ненадолго. Меня снова смаривал сон, и я засыпал с газетой в руках.

Но тем не менее я успевал прочитать все газеты и, главное, запомнить прочитанное. Более того, я пересказывал Насте содержимое газет со всеми подробностями.

Настя качала головой, приговаривая:

— Правду пишут, что во сне хорошо запоминается!

Сама Настя газет не читала, а из телевизионных передач отдавала предпочтение фильмам и концертам.

Вот так я успевал и вздремнуть, и познакомиться с газетами.

Правда, иногда мне бывало не до сна. Это когда в газете была напечатана статья про мафию или какое-нибудь уголовное преступление. Как все мирные, спокойные люди, я обожал читать о всяческих преступлениях.

Выйдя на пенсию, пристрастился к детективам.

И хотя по-прежнему считал их литературой второго сорта, нередко предпочитал детективы хорошим книгам. Так и тянуло меня в мир таинственных и загадочных приключений, так и хотелось пощекотать нервы.

Впадаю в детство, подумал я. Но не огорчился, а обрадовался. В конце жизни человек обязательно куда-нибудь впадает, поэтому детство — не самый худший вариант.

Сегодня у меня было приподнятое настроение — сразу в двух газетах напечатаны судебные очерки. А это обещало увлекательное чтение.

Поэтому за обедом я был рассеян и съел две порции второго да еще попросил добавки. Может, это обстоятельство и вывело из себя Настю.

— Где ты витаешь? — набросилась на меня Настя.— Не видишь что ли — внук ничего не ест, он явно не в своей тарелке.

Я очнулся и обратил внимание на Андрюшу. Внук и вправду был не в своей тарелке. Так говорят о человеке, который настолько расстроен, что совсем забыл о своей тарелке и ничего не ест, а занят совершенно посторонним делом. А каким же, интересно, делом ты можешь быть занят, если перед тобой стоит тарелка, на которую бабушка положила вещи такие вкусные, что пальчики оближешь. А внук воротит нос от еды. Тут одно из двух — или внук сыт по горло (исключено, поскольку всего пять минут, как он пришел из школы), или он так расстроен, что ему лакомый кусок в рот не лезет.

Я пригляделся и понял: у Андрюши что-то стряслось. И стряслось нечто серьезное, потому как отсутствием аппетита последнее время внук не страдал.

— Андрюша, что с тобой? — спросила напрямую Настя.

Она обладала редкой способностью — говорила то, что думала.

Заметив, что на него обратили внимание, Андрюша пробормотал нечто невразумительное, мол, ничего не стряслось, и налег на еду.

Настя вздохнула с облегчением. Если внук ест с аппетитом, значит, с ним все в порядке.

И я успокоился. А после обеда устроился в кресле и принялся за чтение.

Я только углубился в первую, статью, как в комнату вошел Андрюша.

— Дед, мне надо с тобой поговорить…

Мне бы оторваться от газеты, ведь давно мы не вели разговоров с Андрюшей, а я лишь пробормотал:

— Я тебя слушаю, Андрюша…

Статья была настолько увлекательной, что она полностью захватила меня, и я услышал лишь одну фразу, произнесенную внуком:

— Дед, они требуют выкуп…

— Сколько? — машинально поинтересовался я, не подымая глаз на внука.

Андрюша назвал сногсшибательную сумму, с несколькими нулями. Тут мое любопытство проснулось и я уставился на внука:

— В долларах или лирах?

Андрюша на мгновение задумался.

— В рублях.

— Интересно, зачем итальянским мафиози выкуп в рублях? Я бы на их месте предпочел выкуп в долларах. Лира снова упала в цене.— Я снова уткнулся в газету.

— Дед, оторвись на минуту от своей газеты,— чуть ли не кричал Андрюша,— это с меня требуют выкуп, с меня…

Тут-то до меня стало что-то доходить, и я жалобно попросил:

— Расскажи еще раз, Андрюша… И, пожалуйста, по порядку…

Честно признаюсь, услышав историю, которую мне поведал Андрюша, я почти ничего не понял. Из его сбивчивого рассказа следовало, что он попал в плохую компанию, взрослые ребята опутали его, окрутили и сейчас, если Андрюша не выложит им кругленькую! сумму, могут с ним расправиться…

— Ну, мафиози, обнаглели!.. Я им покажу, где раки проводят зимние каникулы,— чертыхнулся я и решительно поднялся с кресла.— Пошли!

— Куда? — спросил Андрюша.

— Как куда? В милицию…

В прихожей я сел на стул и стал обуваться. Нагибаться из-за живота мне было трудно. Поэтому я использовал длинную штуковину, чтобы, сидя, одевать чувяки, как я называл туфли. Обувшись, я сидел некоторое время, отдуваясь.

— Если ты хочешь, чтобы они меня… — Андрюша безжалостным, красноречивым жестом провел по шее.— Тогда иди!

Внук пошел к себе. В кухне журчала вода. Настя мыла посуду и что-то напевала. Может, ей рассказать? Нет, ни в коем случае. Это мужское дело. И Настю вмешивать не надо. Она ничего не поймет. Тем более что я сам ничего не понимаю. Поднявшись, я пошел в комнату Андрюши.

Внук сидел, откинувшись на спинку кресла. Глаза его были закрыты, но он, конечно, не спал. Мужественно держится, ничего не скажешь. Весь в деда!

— Ты считаешь, что дело зашло так далеко? — осторожно спросил я.

Андрюша открыл глаза и кивнул.

— Но откуда у нас мафия? — вскричал я в сердцах и прикусил язык, как бы Настя не услышала.

И Андрюша снисходительно посмотрел на меня. Эх, дедушка, прочитал я в его взгляде, дожил ты до седых волос, а не знаешь простых вещей, которые известны любому первокласснику.

— Придется платить! — жестко произнес внук.

— Но где я достану такие сумасшедшие деньги? — вскипел я.

Андрюша словно ждал этого вопроса — вскочил на ноги и заходил по комнате.

— Надо продать все, что можно. Сперва — автомобиль. Конечно, я понимаю, что трудно назвать автомобилем эту старую развалину на колесах, но машины сейчас хорошо идут на рынке. К тому же автомобиль мы продадим не один, а вместе с гаражом, который находится в центре города. Поэтому за машину и гараж можно выручить приличную сумму. Далее — дача. По правде говоря, самонадеянно называть дачей ветхое строение из двух комнат с верандой. Но дачи, как и прочая недвижимость, нынче в цене. В результате этой финансовой операции мы получим приличную сумму. Если не хватит, поможет дед Матвей.

— У Матвея хоть шаром покати,— вставил я.

— Финансовое положение деда Матвея мне хорошо известно,— возразил Андрюша.— Но он сейчас занят делом, о котором просил не распространяться и которое ему может принести неплохой доход. В общем, не трусь, дед, наскребем сумму, которую требуют, как ты их назвал, мафиози. Выкрутимся. К тому же они ведут себя, как деловые люди. Выкуп требуют не сразу, не завтра, а через две недели. Я думаю, что с ними можно и поторговаться…

Внук, как всегда, оказался прав. Устраивать панику раньше времени не стоило. Может, если осуществим план Андрюши, и вправду выкрутимся.

Значит, сперва надо продать эту старую развалину на колесах, которую я, наверное, по привычке, называю автомобилем. Придется расстаться с верным Росинантом, тридцать лет возившим меня, со старым другом-приятелем, с которым вместе столько исколесили дорог. Ну, ладно, если надо — придется. Чего не сделаешь, если надо. Кстати, и глаза уже не те стали, и руки не так крепко баранку держат.

И с дачей придется расстаться. Конечно, какая она дача?! Обыкновенный садовый домик с двумя комнатками и верандой. Нет, дачу нельзя продавать! Для Насти, которая возится на ней с весны до осени, это жизнь. Отними у нее сейчас дачу, и Настя отдаст Богу душу.

— Дачу продавать нельзя, это убьет бабушку,— вслух и твердо произнес я.

Андрюша, видимо, не ждал от меня столь решительного тона и на некоторое время призадумался.

— Бабушку — еще неизвестно, бабушка надвое сказала,— протянул он,— а вот меня убьет — это точно!

— Да-да, ты прав, ты, как всегда, прав,— поспешно согласился я.— Конечно, я все продам, чтобы спасти единственного внука…

Андрюша, как мне показалось, был удовлетворен моим ответом. Ну, конечно, бедный ребенок перепугался, а я пустился в рассуждения. Речь идет о жизни и смерти моего единственного внука, моего наследника, а я, его единственный дед, развожу дискуссии, как в парламенте.

Но почему я единственный дед, если у Андрюши есть еще один дед. Матвей — вот с кем мне надо посоветоваться.

Я решительно направился в прихожую.

— Ты куда? — с некоторым беспокойством спросил внук.

— К деду Матвею,— ответил я.— Будем вместе выкручиваться.

— Но, дедушка, никакой милиции,— напомнил Андрюша.

— Не волнуйся,— ответил я, надевая плащ и шляпу.— Мы тебя в обиду не дадим.

— Теперь я чувствую, что все будет в порядке,— сказал Андрюша.— Я начну делать уроки. На завтра столько задали, с ума сойти можно.

— Да-да, делай уроки,— пробормотал я.— Кстати, Андрюша, бабушке ни слова, ни полслова…

— Дед, о чем речь? — протянул Андрюша.— Это мужское дело…

— Передай бабушке, что я пошел к деду Матвею, — попросил я.

— Бу сделано, — пообещал Андрюша.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВО В ТЕМНЫХ ОЧКАХ

Это я при Андрюше храбрился, хорохорился, а сейчас, едва захлопнулась за мной дверь, почувствовал, что силы оставляют меня. Я прислонился спиной к двери и так постоял, переводя дыхание. А потом оттолкнулся и стал спускаться по лестнице.

Я поехал к Матвею автобусом, но за пару остановок до его дома сошел и отправился пешком. Ходьба меня всегда успокаивала, подымала настроение.

Так оно и произошло. Ходьба меня взбодрила, и я подумал, что не так страшен черт, как его малюют.

Матвей в таких делах разбирается, он знает, что к чему. По этой части он дока. Он разгадает коварные замыслы мафиози, разрубит гордиев узел.

Я так поспешно, в расстроенных чувствах покинул собственный дом, что забыл предупредить Матвея о своем визите. И только когда оказался рядом с его домом вспомнил, что надо было сперва позвонить и договориться о встрече. Ведь застать Матвея дома было почти невозможно. Если он не дежурил сутки в своей конторе, то без устали носился по городу в поисках недостатков. Обнаружив недостаток, Матвей садился и писал жалобу, как он говорил, сигнализировал в вышестоящие инстанции. А поскольку недостатков у нас хоть пруд пруди, работы у моего старого друга хватало.

К моему удивлению, Матвей оказался дома.

— Что это ты заделался домоседом? — не преминул я поддеть его.

Матвей никогда не оставался в долгу. Слово за слово, и начиналась перепалка. Но сегодня Матвей не был расположен к пикировке.

— Дело есть,— напустив на себя загадочный вид, Матвей сел за письменный стол. Нацепив очки, вооружился ручкой со школьным пером и задумался. Потом обмакнул его в чернильницу и принялся старательно выводить буквы, словно писал не самую заурядную жалобу, а, ни больше ни меньше, сочинял «Войну и мир».

— Эй,— окликнул я друга,— отложи перо, я к тебе по делу пришел…

— Я тоже не пустяками занимаюсь,— важно ответил Матвей и похвастался: — Я мемуары пишу…

И, чтобы убедить меня, продемонстрировал первую страницу, на которой было выведено: «Записки партизанского разведчика».

— Не ожидал,— откровенно сказал я.

— Андрюша мне посоветовал,— в голосе Матвея послышались теплые нотки.

Ах вот оно что! Это то самое секретное дело, о котором они дружно хранили тайну. Под рукопись Матвея Андрюша собирался получить аванс.

— Кстати об Андрюше,— я оглянулся по сторонам и перешел на шепот (кто их знает, мафиози, может, они уже успели всюду понаставить подслушивающие устройства).— Ему грозит опасность…

— Какая опасность? — рассмеялся Матвей.— Он мне с полчаса, как звонил, справлялся о здоровье… Голос, как всегда, был бодрый, энергичный…

Признаюсь, я был удивлен, услышав, что Андрюша звонил Матвею. Зачем он это сделал? Андрюша знал, что я направил свои стопы к Матвею. Значит, хотел удостовериться, что Матвей дома, а если бы Матвей пустился в бега или отправился на суточное дежурство, Андрюша, наверное, догнал бы меня и предупредил. Он же видел, в каких расстроенных чувствах я вышел из дому. Нет, все-таки заботливый у меня внук, чуткий, внимательный…

Матвей снова заскрипел пером и вывел меня из состояния умиления.

— Матвей, я совершенно серьезно говорю,— прервал я благородное занятие друга.

И, забыв про мафиози и про их подслушивающие устройства, поведал Матвею о том, что наш единственный внук попал в нехорошую компанию, что у него вымогают деньги. Очень много денег. Чтобы им заплатить, мы должны продать все, остаться в чем мать родила. В противном случае (весьма противном) может произойти самое страшное, язык даже не поворачивается сказать о том, что они могут сотворить с нашим внуком. Андрюша категорически запретил обращаться в милицию — ему ничем не поможешь, только навредишь.

Все это я выпалил с бешеной скоростью, не давая Матвею и рта открыть.

— Наши дети доверили нам Андрюшу,— на грустной ноте заключил я свой рассказ,— а мы его не уберегли…

— Вот до чего дошло! Я всегда говорил, что каленым железом надо выжигать эту заразу! — Матвей вскочил из-за стола и заходил, вернее, запрыгал по комнате. Но убедившись, что комната мала, снова сел и задумался. Только ковырял пальцем в носу.

— Матвей,— прервал я его раздумья,— что нам делать?

— Где доказательства? — встрепенулся Матвей.— Пока я слышу одни слова…

— Ты не веришь Андрюше? — спросил я в лоб.

— Я верю Андрюше,— заупрямился Матвей,— но тем более мне нужны доказательства.

Он встал и принялся одеваться.

— Пойдем,— коротко бросил Матвей.

— В милицию? — с надеждой спросил я.

— К тебе,— ответил Матвей.— Я хочу поговорить с Андреем…

В автобусе я вспомнил о письме, которое уже несколько дней носил в кармане пиджака. Его прислали наши дети, родители Андрюши.

Я протянул письмо Матвею. Пока он его читал, я размышлял. Надо сказать, что наши дети не баловали нас письмами. Это было первое послание за два месяца.

Собственно, это было не одно письмо, а целых три.

В первом, которое написал Сережа, он рассказывал о том, как строит электростанцию, какая жара стоит там у них в Африке.

Второе, короткое, письмо было для Андрюши. Он повертел его в руках, пробежал глазами и оставил на столе.

В третьем Ирина сообщала о том, как они устроились на новом месте. Но самым интересным было несколько слов об Андрюше.

«Я надеюсь,— писала Ирина,— что Андрюша вам скучать не дает (Это точно!). В последнее время мы устали от его фантазий. Он просил нас взять его в Африку, потому что, мол, ему угрожают рэкетиры, вымогатели… Николай Иванович,— обращалась Ирина ко мне,— вы должны, как врач, знать, что в переходном возрасте детей посещают странные фантазии…»

Мне бы хотелось, чтобы Матвей обратил внимание на это место из письма дочери.

— Что ты скажешь про фантазии? — спросил Матвей, закончив чтение.

— Действительно, у детей они нередки в этом возрасте,— ответил я.— Но наш внук практичный парень, стоит обеими ногами на земле…

— Мне тоже так кажется,— произнес Матвей.

…Дверь нам открыла Настя. В спешке я забыл свои ключи на столике в прихожей.

— О, Матвей, сто лет, сто зим,— приветствовала Настя свата.

Но Матвей не расположен был сегодня к излияниям родственных чувств, а потому коротко спросил:

— Где Андрюша?

— Дома,— ответила Настя.— У него приятель. Очень симпатичный молодой человек.

Мы с Матвеем переглянулись. Приятель — что бы это значило?

— Что это у вас вид, как у…— начала Настя.

— Какой? — нетерпеливо спросил Матвей.

— Как у заговорщиков,— закончила Настя.

— Что тебе взбрело в голову? — рассердился я.— У нас самый обычный вид.

Я не знаю, почему мы оба насторожились, услышав, что к Андрюше пришел приятель. Ведь у него бывали одноклассники… Вот именно, одноклассники, а приятель пожаловал в первый раз. И когда он, собственно, успел разжиться приятелем, если не прошло и месяца, как мы переехали в город?

Наконец я понял, что у меня вызвало тревогу,— очень симпатичный молодой человек, как его представила Настя. Значит, он не одноклассник, наверняка старше Андрюши и вполне может быть человеком оттуда.

Я почувствовал, что на правильном пути и мои догадки разделяет Матвей. Во всяком случае, сняв плащ, он покрутил в руке палку, словно взвешивая, годится ли она для серьезного дела, и убедившись, что годится, кивнул мне, будто скомандовал:

— Пошли!

И зашагал первым к полуприкрытой двери, из-за которой доносились тихие, спокойные голоса, свидетельствующие, что беседа ведется в дружеской обстановке.

При нашем появлении Андрюша и его приятель встали. Андрюша бросился обнимать Матвея. Тот сопел от удовольствия, но палку свою отставлял в сторону, словно боялся, что внук ее отберет.

А я тем временем приглядывался к приятелю Андрюши. Я, как его увидел, сразу понял, что это и есть доказательство, которое требовал Матвей. Андрюша точно подслушал наш разговор. Или по телепатическим каналам получил сообщение о том, что Матвей потребовал доказательство, и Андрюша тут же его представил.

Доказательство оказалось и вправду (Настя не ошиблась) симпатичным молодым человеком. Аккуратно причесанный, даже прилизанный, он был старше Андрюши, учился, наверное, в классе девятом или десятом, одет, как и наш внук, в джинсовую куртку и брюки. Что у них, форма такая? Матово-бледное его лицо, как писали романисты прошлого, хранило следы пороков. А можно было сказать проще — человек редко бывает на свежем воздухе, поздно ложится спать, оттого кожа бледная, с нездоровым желтым оттенком… Правда, я не видел его глаз — они были прикрыты дымчатыми очками. Улыбался приятель дружески, располагающе, когда Андрюша представил нас ему:

— Полюбуйся, Гоша, перед тобой, я не преувеличиваю, исторические, легендарные личности… Богатыри, не мы… Старая гвардия, спасители отечества…

Умеет, собака, заливать, ничего не скажешь. Никогда не думал, что лесть так приятна. Причем, лесть откровенная, грубая. У меня защипало в глазах.

Ага, значит, у доказательства имеется имя. И вполне нашенское — Гоша. Выходит, никакой он не мафиози? И улыбается радушно. Нет, определенно он славный человек и ничего страшного нашему внуку не сделает.

Я улыбнулся ему в ответ и повернулся к Матвею. Но старый друг не разделял моего оптимизма. Освободившись из объятий горячо любимого внука, Матвей ткнул палкой в сторону Гоши. Мне показалось, что он с удовольствием проткнул бы насквозь нежеланного гостя, но тот предусмотрительно держался на почтительном расстоянии.

Кстати, какие они предусмотрительные, эти нынешние ребята! Мы в свое время рубили сплеча и, снявши голову, не плакали по волосам. А у них все наперед рассчитано, предусмотрено. Может, научились на наших ошибках?..

Но я отвлекся. Не сумев проткнуть Гошу палкой, Матвей бесцеремонно спросил:

— А это кто такой?

— Это Гоша, мой приятель,— Андрюша, поддерживая под ручки Матвея, бережно усадил его в кресло.— Давайте сядем и мирно все обсудим. Дедушка, ты что стоишь?

Последнее замечание относилось ко мне, и я покорно устроился в кресле. Лишь один Гоша отказался сесть, придумав для этого благовидный предлог.

— Я книги посмотрю.

И, не снимая темных очков, принялся шарить глазами по корешкам книг. Видно, он все-таки побаивался Матвея и решил держаться от него на расстоянии. А тот был доволен, что нагнал страху на мафиози, и спросил у Андрюши:

— Так что у тебя случилось? А то твой дед впал в панику и пытался меня напугать, но не на того напал — я не из пугливых.

— Когда я паниковал? — воздел я руки вверх.— Просто положение очень серьезное и требует к себе серьезного отношения…

Андрюша был готов к тому, что его будет расспрашивать Матвей. И внук коротко и все-таки не очень ясно поведал деду о том же, что и мне. Рассказ Андрюши Матвей выслушал спокойно и снова ткнул палкой в сторону Гоши:

— Этот из их компании?

Андрюша покачал головой. Гоша на всякий случай сделал шаг к балкону, из чего я заключил, что бдительности он не терял. Не терял он из виду и Матвея, а не разглядывал, как я наивно предполагал, мои книжки.

— Я посредник,— быстро ответил он на вопрос Матвея,— по-вашему — связной.

— Значит, выкуп получишь ты и ты же его передашь? — задал следующий вопрос Матвей.

— Да,— ответил Гоша.

— Кому?

Матвей попытался подловить Гошу, но тот оказался стреляным воробьем, которого, как известно, на мякине не проведешь, и потому лишь дипломатично развел руками.

— Итак, через две недели деньги вынь да положь? — не отставал Матвей.

Гоша молча кивнул.

— А если не успеем? — задал я робкий вопрос.— Не соберем деньги…

— Последствия могут быть непредсказуемыми,— загадочно усмехнулся Гоша.

У меня от этой зловещей улыбки мороз по коже пробежал. А слова Гоши вывели из себя и Матвея. Он вскочил, взмахнул палкой и крикнул:

— Очки сними, когда со старшими разговариваешь, сопляк!

И сделал попытку ринуться на доморощенного мафиози. Но Андрюша был начеку и повис на Матвее спереди, я схватил его сзади за руки. В общем, едва утихомирили и усадили в кресло.

К тому же Гоша проявил благоразумие и снял очки. Но лучше бы он этого не делал.

Еще недавно я давал ему лет шестнадцать-семнадцать, но сейчас, без очков, он выглядел на все двадцать пять, а может, и тридцать. Настолько старыми были его глаза, которые, по-видимому, боялись света и щурились. Это были глаза человека, который все в этом мире видел и его уже ничем не удивишь.

Вот тут мне по-настоящему стало страшно. Я понял, что этот Гоша не пощадит нашего внука — настолько беспощадными были его глаза.

А Матвей, как ни странно, был доволен, что узрел глаза Гоши.

— Давно бы так! — с удовлетворением произнес он, усаживаясь поудобнее в кресле, и переспросил: — Значит, через две недели встречаемся здесь, на этом месте?

Гоша бросил быстрый взгляд на Андрюшу и кивнул.

Матвей неожиданно застонал.

— Что, нога? — обеспокоенно спросил я.

— Она, проклятая,— от боли Матвей даже заскрипел зубами, с трудом, но все-таки поднялся.— Я поехал. Мне надо полежать, из дома носа не высовывать. Я правильно говорю, доктор?

— Совершенно верно,— подтвердил я.— И к тому же — ногу необходимо держать в тепле.

— Вот-вот, в тепле, а на улице дождь, холод,— воскликнул Матвей и добавил, заметив, что я поднимаюсь: — Меня не надо провожать, я сам доберусь. До встречи!

Последние слова Матвея прозвучали и как обещание, и как угроза.

Когда я остался наедине с ребятами, то не знал, что делать и о чем говорить. Я старался не глядеть на Гошу — по моим глазам он сразу догадается, что я его терпеть не могу.

Неловкую паузу разрядил Андрюша.

— И мы пойдем,— поднялся он.

— Да, нам пора,— заторопился Гоша.

Он нацепил темные очки и снова превратился в симпатичного молодого человека с несколько бледным лицом. Когда ребята ушли, я этому очень обрадовался. Мне надо было привести мысли в порядок. А это занятие не для посторонних глаз.

Но побыть одному мне не удалось — вошла Настя с подносом, на котором стояли чашки.

— А где все? — обвела она недоуменным взглядом комнату.

— Ушли,— развел я руками.

— А как же чай?

— Будем пить,— успокоил я ее.

И вскоре мы пили чай, и Настя говорила без умолку. Как и все глухие люди, она не требовала, чтобы ее слушали, она была уверена, что ее слышат.

— Я рада, что у Андрюши появился товарищ. В Андрюшином возрасте нельзя без товарища. Правда, он несколько старше, ну да это лучше — будет и советчиком, и защитником, если понадобится. Андрюша такой одинокий, неприкаянный… Анюта — не в счет, она девочка… Хотя, если б не было Анюты, ему было бы совсем плохо…

Под Настины монологи я не только мог спать, но и думать. Вот что мне не давало покоя — отчего в таком пожарном темпе сбежал Матвей? Это было на него непохоже. То есть сбегал он и прежде, и всегда самым неожиданным образом, не обращая внимания на то, как воспримут его исчезновение окружающие. Непохожим было другое — Матвей пожаловался, что ему больно. Бывало, сожмет губы, побледнеет и молчит, ни слова, ни полслова жалобы от него не услышишь. А тут разнюнился, расхныкался при мальчишках, хотя именно перед ними должен был держать фасон.

Значит, ему не так заболело, как приспичило сбежать. И ничего поинтереснее чем больная нога он придумать не мог.

Наверное, на то была причина.

Но какая?

ЧИСТО МУЖСКОЕ ДЕЛО

Весь следующий день я просидел на телефоне. То есть, поудобнее устроившись в кресле, я беспрерывно крутил диск телефонного аппарата. И каждый раз в трубке раздавались долгие гудки. Это значило, что человека, которому я звоню, нет дома. А он как раз должен был быть дома, потому что звонил я Матвею. Если у него и вправду разболелась нога, а я прописал ему покой и постельный режим, значит, он должен смирно лежать на диванчике, а не носиться сломя голову по улицам, где идет дождь и ветер пробирает до костей.

А Матвей носился. Выходит, вчера он так поспешно покинул мой дом неспроста. Меня так и подмывало узнать, отчего Матвей сбежал. Поэтому я чуть ли не весь день просидел на телефоне.

Правда, когда пришел из школы Андрюша, я стал звонить реже. Ну, может, раз в полчаса или даже в час. Сам не знаю почему. Что-то мне подсказало — не надо, чтобы об этом знал внук.

Сегодня Андрюша задержался после школы. Настя дважды разогревала обед. Я не выдержал и поел в одиночестве. Когда же внук явился, бабушка набросилась на него с упреками. На что Андрюша, лучезарно улыбаясь, ответствовал:

— Ходили по домам, собирали макулатуру… Через час снова пойдем…

Быстро расправившись с обедом, а потом и с уроками, Андрюша убежал на улицу. А я снова уселся на телефон. Но все мои попытки дозвониться оказались безрезультатными Матвей не отвечал.

— Может, он в больницу попал? высказала предположение Настя.

— Если б попал, дал бы нам знать,— спокойно ответил я, так как был уверен, что Матвея нет дома совсем по другой причине.

— А вдруг лежит без сознания и нету у него никаких сил доползти до телефона? — не отставала Настя.

— Ну и разыгралось у тебя воображение,— пробурчал я.— Носится, небось, твой Матвей по улицам, нагоняет страх на нарушителей правил социалистической торговли…

— А что же ты целый день сидел на телефоне? — Настя знала, чем меня крыть.— Заведи вездеход, проведай Матвея…

Не мог же я ей объяснить, что волнуюсь совсем не из-за Матвея. Вернее, не из-за его больной ноги, а из-за того, что он так надолго пропал, не сказав мне ни слова.

Но Настя добилась своего — мне уже не сиделось и не читалось в уютном кресле. Кряхтя, я поднялся, оделся и вышел из дома.

Возле гаража меня окликнула Анюта:

— Дедушка Коля, ты куда?

Я объяснил, что еду к Матвею.

— Вот и хорошо,— сказала Анюта,— мне как раз надо с тобой поговорить наедине.

Я внимательно посмотрел на девочку — она была явно взволнована.

На этот раз вездеход завелся с полуоборота. Нет, что ни говори, а у нас, у стариков, есть чувство долга, чувство ответственности.

Когда мы выехали на улицу и вездеход влился в поток машин, я с улыбкой спросил:

— Так о чем ты хочешь со мной поговорить?

— Не о чем, а об Андрюше,— поправила меня Анюта и выпалила: — Дедушка Коля, ему грозит опасность…

— Он заглядывается на других девочек? — я попытался все перевести в шутку, хотя слова Анюты встревожили меня.— В его годы это простительно. Скажу тебе по секрету, когда мне было столько лет, сколько сейчас Андрюше, я влюблялся каждый день. И даже два раза на день… Я чувствую, что Андрюша весь в меня.

Но она не приняла моего шутливого тона. Анюта, смешливая Анюта — ей палец покажи, она расхохочется — была сегодня удивительно серьезной. Мне кажется, она стала серьезной в тот день, когда мы разыграли их помолвку. Вернее, она все восприняла не в шутку, а всерьез.

— Извини,— откашлялся я,— я тебя внимательно слушаю…

И вот что Анюта мне рассказала. Дня три назад она оказалась свидетельницей (случайной, как уверяла Анюта, в чем я лично сомневаюсь) разговора трех старшеклассников с Андрюшей. Разговор шел на повышенных тонах, хотя Анюта находилась сравнительно далеко и слов, естественно, не разобрала. И вообще, мальчишки вели себя по отношению к Андрюше весьма агрессивно, размахивали руками… При появлении Анюты они оставили в покое Андрюшу и удалились.

Анюта тогда не придала значения этому случаю, но сегодня все повторилось. Андрюша вновь оказался в кольце старшеклассников. При появлении Анюты они нехотя, посмеиваясь, разошлись.

— А как вел себя Андрюша? — спросил я.

— Андрюша очень расстроился,— сказала Анюта,— наверное, поэтому сорвал на мне злость…

— Он что-то сказал?

— Да,— кивнула Анюта.— «Что ты за мной бегаешь, словно ты моя жена?» Вот что он сказал…

— У тебя не создалось впечатления, что они от него чего-то требовали? — поинтересовался я будто невзначай.

Анюта задумалась лишь на мгновение.

— Создалось,— подтвердила она.— Дедушка Коля, ты что-то знаешь?

— Я ничего не знаю, с чего ты взяла? — пожал я плечами.— Я просто хотел поподробнее расспросить тебя… Если Андрюше действительно что-то угрожает — а я в это не верю,— мы должны принять меры…

Я не особенно кривил душой перед Анютой. Мне и вправду мало что было известно. Но ее рассказ подтверждал мои подозрения. Андрюше и вправду угрожают. И решили каждый день напоминать об этом. Нет у этих жуликов ни чести, ни совести. Впрочем, что с них возьмешь? Одно слово мафиози. Но Анюта не должна ничего знать. Нельзя ее, как и Настю, впутывать в это дело. Это число мужское дело. Мы с Матвеем сами во всем разберемся.

— Скажи, пожалуйста, а не было среди тех, кто приставал к Андрюше,— неожиданно для себя спросил я,— парня в темных очках, в джинсовом костюме? У него еще такое бледное лицо, словно он давно не был на свежем воздухе?

На сей раз Анюта думала подольше, а потом покачала головой.

— Нет, мне кажется, нет. Точно не было,— и резко повернулась ко мне: — Дедушка Коля, я чувствую, ты что-то от меня скрываешь, не хочешь огорчать меня…

Как же я попался?! Совсем потерял бдительность. И вместо того, чтобы успокоить Анюту, усилил ее подозрения.

Но тут мне повезло. Мы как раз подъехали к дому, где жил Матвей, и это обстоятельство избавило меня от подробных объяснений. Я рассказал Анюте, что вчера к Андрюше приходил джинсовый парень в темных очках, которого Андрюша представил как своего приятеля. На всех нас, особенно на бабушку, он произвел благоприятное впечатление.

Анюта, кажется, удовлетворилась моими объяснениями, и мы вместе с ней поднялись на второй этаж. Я долго жал кнопку звонка, но на пороге никто не появлялся. Неужто с Матвеем что-нибудь случилось? Я не выдержал и постучал, но за дверью было тихо.

На стук из квартиры напротив вышла соседка Матвея — маленькая, сухонькая старушка.

— Убежал ваш Кузнечик спозаранку,— сообщила она.

Поблагодарив соседку за информацию, мы с Анютой спустились вниз и сели в машину.

Ну что ж, думал я, поглядывая на дорогу, я знаю точно одно — Матвей жив-здоров. Но куда его понесло спозаранку?

С Анютой мы перебрасывались ничего не значащими фразами, и это не мешало мне следить за дорогой, а также думать.

Все большая обида на Матвея овладевала мной. И не простая обида, а пополам со злостью. Тут надо что-то делать, а он исчез, пропал, от него ни слуху ни духу. Противник, судя по сообщениям Анюты, переходит к наступлению по всему фронту, не брезгуя никакими средствами, в том числе шантажом, а мы сидим сложа руки… Может быть, сижу один я, а Матвей предпринимает решительные действия. Но почему тогда он не взял меня с собой в разведку?

Тут я должен сделать отступление. Ни разу, даже в самые трудные минуты, у меня и в мыслях не было, что Матвей струсил, драпанул с поля боя. Нет, если говорить откровенно, я больше всего боялся, что Матвей безрассудно, очертя голову, бросится в бой с мафией и тем все испортит.

Когда мы въехали к нам во двор, я попросил Анюту:

— Пожалуйста, не рассказывай о своих подозрениях бабушке…

— Ну что ты, дедушка Коля,— ответила Анюта,— я понимаю, что бабушку нельзя волновать…

— Ну и хорошо, — с облегчением вздохнул я. — Попробую осторожно выспросить у Андрюши… Кстати, друзья у него в классе есть?

Анюта рассмеялась. Как я обрадовался ее смеху! Потому что серьезная Анюта — это не наша Анюта, это совсем другая девочка.

— Ой, дедушка Коля, ты знаешь, что он ребятам в классе рассказывает? Никогда недогадаешься…

Анюта снова залилась смехом.

— Он рассказывает, что его родители работают в Америке, в посольстве, и что совсем скоро он тоже туда поедет… А пока родители шлют ему подарки. Скоро должен прибыть видик, маг…

Я тоже улыбнулся. Ну и мастак на выдумки Андрюша.

А может, от этих хвастливых россказней тянется ниточка? Натрепался, а мафиози и клюнули. И потребовали: неси выкуп!

Насте я рассказал о результатах нашей с Анютой поездки и узнал, в свою очередь, что Матвей не звонил.

Уже вечером, когда мы уселись у телевизора, чтобы посмотреть программу «Время», раздался звонок. Я бросился к телефону и поднял трубку.

— Пипри пивет! — услышал я.

А следом — оглушительный чих.

— Перестаньте хулиганить!

Раздосадованный, я бросил трубку.

— Кто звонил? — спросила Настя.

— Дети балуются,— разозлился я не на шутку.— Нашли, понимаешь, время. Тут ждешь звонка, а они развлекаются. Я мягкий человек, но попадись мне такой шалун, выпорол бы его и не испытал угрызений совести.

Не успел я донести свое тело до кресла, как снова раздался звонок. Чертыхаясь, я направился к телефону.

— Пипри пивет! — вновь послышалось в трубке.

У меня терпение лопнуло, и я заорал, не помня себя:

— Ну знаешь ли! Положи сию минуту трубку и больше не звони, а то я надеру тебе уши!

— Не бросай трубку, балда! — послышалось в ответ.— Это я, остолоп! Слушай меня внимательно…

Было отчего прийти в замешательство — я узнал голос Матвея.

МЫ ВЫХОДИМ НА ТРОПУ ВОЙНЫ

Я переминался с ноги на ногу, глядя на освещенную витрину. Стал накрапывать дождь, и, похвалив себя за предусмотрительность, я открыл зонт. Мимо меня торопливо пробегали прохожие. Но где же Матвей? Велел мне, не медля ни секунды, приезжать сюда, к Центральному универмагу, а сам не появляется.

Дождь уже лил как из ведра. Я придвинулся к стене дома, но не уходил.

После того как Матвей обозвал меня нехорошими словами, которые я вынужден привести ради правдивости повествования, он снова перешел на «птичий» язык. Он совсем несложный, этот язык. Его знают все, кто когда-нибудь сидел за школьной партой. Слово раскладывается на слоги, и к каждому слогу добавляется «пи». Поэтому так возмутившие меня слова «пипри пивет» означают всего-навсего «привет». То есть здравствуй, добрый вечер. И если ты понимаешь этот язык, ты не будешь вопить благим матом или стучать башмаками, а быстро поймешь, что хотел тебе сказать собеседник. Я понял и вот уже минут пятнадцать мокну под дождем в ожидании Матвея.

— Закурить, батя, не найдется? — ко мне боком приблизилась фигура в черном плаще, в надвинутой на глаза кепке.

— Извините, не курю,— вежливо ответил я, на всякий случай отодвигаясь подальше.

— Хвост с собой не привел? — заговорила фигура знакомым, Матвеевым, голосом.

Я поднял глаза — возле меня стоял Матвей. Он сам и ответил на свой же вопрос:

— Кажется, не привел. Я пятнадцать минут за тобой наблюдаю. Но береженого Бог бережет. Не задавай никаких вопросов и слушай внимательно,— прошипел он, увидев, что я хочу открыть рот.— Через пять минут после того, как я уйду, садись на автобус и езжай на вокзал. В здании вокзала я тебя найду…

Матвей так же неожиданно исчез, как и появился. Словно растворился в дожде, который лил не переставая. Я выждал, как он велел, пять минут и пошел к автобусу.

В здании вокзала стояла невообразимая сутолока. Казалось, что чуть ли не весь город сегодня собрался здесь, чтобы куда-то уехать. Я вертел головой по сторонам, пытаясь обнаружить Матвея, но его нигде не было.

Тогда я направился в зал ожидания. Хотя я и не жду поезда, но жду Матвея. Почти одно и тоже. С трудом я нашел место и сел. Вокруг меня было настоящее сонное царство. Сидя и лежа на скамейках, всюду спали люди. Я быстро сообразил, что моя бодрствующая физиономия может привлечь к себе внимание и закрыл глаза — сделал вид, что сплю.

Возле меня кто-то присел. Я слегка приоткрыл и скосил глаза. Рядом со мной сидел Матвей. В руке он держал кулек с пирожками.

— Подкрепись,— предложил он, и сам первый взял пирожок.

— Да я только что ужинал,— отнекивался я, но от пирожков шел такой одуряющий запах, а Матвей так аппетитно хрустел, что я не выдержал и потянулся рукой к кульку.

— А я проголодался,— признался Матвей, уписывая за обе щеки пирожки.— Целый день на ногах…

— Слушай, зачем эта… Я чуть не произнес «дешевая», но сказал: — …киношная конспирация? Эти таинственные встречи?

Признаться, с той самой минуты, как позвонил Матвей и позвал меня, на ночь глядя, на улицу, я не испытывал большой радости. Конечно, меня снедало любопытство, отчего Матвей так поспешно покинул мой дом и где он пропадал целый день, но, честно говоря, я вполне мог подождать и до утра.

— Мы ступили на тропу войны,— Матвей сурово поджал губы.— И должны быть ко всему готовы. Противник коварен и способен на все.

Я почувствовал, как моя душа стала стремительно приближаться к пяткам. Честно говоря, все эти два дня, с той самой минуты, как Андрюша рассказал, что ему угрожает мафия, я жил надеждой, что все самым чудесным образом переменится. Знаете, как во сне бывает? Приснятся всякие ужасы, страхи, в общем, черт знает что, а проснешься утром в холодном поту,— и, оказывается, ничего этого на самом деле не было, ты зря боялся. А тут, судя по всему, я не зря боялся.

— Бледнолицый больше не появлялся? — спросил

— Кто? — не понял я.

— Ну, посредник, связной,— скривился Матвей.

— А, Гоша,— вспомнил я.— Нет, не появлялся.

— Давай пройдемся,— сказал Матвей.

Я видел, что он устал. Наверное, давала о себе знать нога. Но я понимал, что он хочет уйти подальше от «сонного царства».

Мы встали и неторопливо побрели из зала в зал. Нас толкали, мы уступали дорогу. Матвей взял меня под руку, и со стороны мы, наверное, выглядели парой старых друзей, которые в ожидании поезда прогуливаются и мирно беседуют. Нет, что ни говори, а Матвей был великим конспиратором.

Как я и предполагал, нога Матвея в тот день, когда он столь поспешно сбежал из нашего дома, не беспокоила. А прикинулся он больным с единственной целью — выйти из дома раньше бледнолицего Гоши и проследить, куда он пойдет. Сбило Матвея с толку, что бледнолицый вышел не один, а вместе с Андрюшей. Они какое-то время постояли, весело переговариваясь, а потом пожали друг другу руки. И бледнолицый отправился на остановку автобуса. Матвей пошел за ним и успел вскочить в автобус в последний момент. За ним тут же захлопнулись двери, прищемив ему плащ.

Весь вечер Матвей следил за бледнолицым. Тот побывал в двух ресторанах. Входил он не с парадного, а с черного входа. На следующий день бледнолицый отсыпался до обеда, а Матвей караулил его у подъезда. Проснувшись, Гоша отправился на рынок, потом в магазин и, в конце концов, в ресторан. И всюду что-то кому-то передавал, что-то от кого-то получал.

— Бледнолицый — мелкая сошка,— скривился Матвей, словно проглотил горькое лекарство,— но он связан с нехорошими людьми… Я эту публику знаю… Я сперва думал, что это детские игры, фантазии Андрея…

— Я тоже думал, что фантазии,— торопливо произнес я и спросил: — И что ты собираешься делать дальше?

— Продолжать наблюдение за бледнолицым,— как давно решенное, высказал Матвей.— Ну и за теми, с кем он общается…

— А они тебя, как это сказать, не засекли? — с тревогой за друга спросил я.

Матвей рассмеялся.

— Ты забыл, кем я был в войну? Да еще не родился жулик, чтобы меня засветить…

Я, конечно, помнил, кем был Матвей в партизанах. Он был отчаянной храбрости разведчиком. Лучшим в отряде. Из любых передряг выходил сухим. Я ему тогда страшно завидовал. Но на задания меня не посылали. К началу войны я успел окончить два курса мединститута и в партизанах стал врачом. Работы хватало…

Правда, я подумал, что тогда Матвей был молодым, горячим парнем и обе ноги у него были целыми и невредимыми…

— А может,— я сглотнул слюну и оглянулся по сторонам, не следит ли кто-нибудь за нами,— все-таки обратиться в милицию?

— Еще не пришло время,— твердо произнес Матвей.— У нас нет неопровержимых фактов, доказательств. Да в милиции просто подымут на смех двух выживших из ума стариков! И будут абсолютно правы…

Но я, как застоявшийся конь, рвался в бой.

— Тогда давай вместе вести наблюдение за бледнолицым,— робко предложил я.

Матвей отрицательно покачал головой.

— Ты должен сидеть дома. Если кто-нибудь зайдет к Андрею, сфотографируй его…

— А я фотоаппарат оставил на даче,— спохватился я.

— Сфотографируй — это значит запомни приметы незнакомца, и главное, особые приметы, ну там нет одного глаза, шрам на щеке и тому подобное,— наставлял меня Матвей.— Твоя задача — не отлучаться из дома, слушать разговоры Андрюши по второму аппарату…

— Ты хочешь сказать — подслушивать,— у меня задрожал от волнения голос,— но разве ты не знаешь, что подслушивать — нечестно, некрасиво…

— А они с нами — честно, красиво? — оборвал меня Матвей, и я вынужден был прикусить язык.

В киоске мы купили по вечерней газете и поглазели по сторонам. Вроде, никто за нами не следил.

— Кстати, звонить я тебе больше не буду,— Матвей на ходу давал мне дальнейшие указания.— И ты мне не звони, не исключено, что противник подслушивает телефон.

— Но это как раз вызовет подозрения,— возразил я.— Ведь до сих пор мы с тобой перезванивались и вдруг перестали, словно набрали в рот воды.

— Ты прав,— согласился со мной Матвей после некоторого размышления.— Будем перезваниваться и, чтобы запутать противника, важные разговоры вести на птичьем языке…

Матвей подмигнул мне. Мол, не трусь, все не так плохо, выкрутимся. Я улыбнулся в ответ, а потом рассказал ему о том, что поведала мне Анюта.

— Это хорошо,— задумчиво протянул Матвей и, увидев, что я в недоумении, растолковал: — Хорошо, что у нас есть еще один источник информации…

— Но Анюта не должна знать, в какую историю попал Андрюша,— предупредил я Матвея.

— Как и Настя, само собой,— согласился он.— Это чисто мужское дело.

— Конечно,— подтвердил я.

— А что ты сказал Насте, когда уходил?

— Сказал, что иду к тебе, ты расхворался,— объяснил я.— А что, я неправильно поступил?

— Правильно,— успокоил меня Матвей.— Значит, завтра встретимся здесь, в это же время… Ты иди первым… Я за тобой. Пока.

— Будь здоров!

Попрощавшись с Матвеем, я пошел на привокзальную площадь, к остановке автобуса.

Сидя в полупустом автобусе, я восстанавливал в памяти подробности нашей встречи с Матвеем. Я понимал, что он не все мне рассказал, многое утаил, скрыл. Это был бы не Матвей, если бы он не умел хранить тайну. Но и того, что я услышал, было достаточно. Остальное дорисовало воображение. Андрюше и вправду угрожает опасность…

Домой я добрался, когда было уже совсем поздно. Но Настя не спала.

— Как Матвей? — спросила она.

— Немного лучше,— ответил я.— Завтра зайду, проведаю.

— А что ты стетоскоп не взял с собой? — не отставала Настя.— Да и, вообще, саквояж забыл?

Да, дал я маху. Нарушил законы конспирации. Так торопился на встречу с Матвеем, что забыл саквояж с медицинскими причиндалами. Ну, всего предусмотреть невозможно.

— Я Матвея знаю столько лет, что и без стетоскопа могу определить, чем он дышит,— попытался я выкрутиться, стараясь не глядеть Насте в глаза, и перевел разговор на другую тему: — Андрюша спит?

— Спит.

— И нам пора.

В постели, на сон грядущий, я люблю почитать. Но сейчас, как говорится, я глядел в книгу, а видел фигу. То есть я абсолютно не понимал того, что читаю. Моя голова была занята совсем другим — как помочь Андрюше.

Но ничего придумать я не мог. Тут я целиком положился на Матвея. Да и на счастливый случай.

За стеной, в соседней комнате, было тихо. Внук и вправду спал.

Андрюша надеется на нас, на своих дедов. Мы не можем обмануть его надежды. Мы его не подведем.

ТЕЛЕФОН ВЕДЕТ СЕБЯ ПОДОЗРИТЕЛЬНО

Только я после завтрака уселся в кресле, чтобы почитать газеты, как раздался звонок. Я стремглав устремился к телефону.

— Это поликлиника? — исключительно любезно поинтересовалась трубка.

— Нет, это квартира,— также любезно ответил я.

— Простите, пожалуйста,— рассыпалась в извинениях трубка.

— Пожалуйста,— не остался я в долгу.

Едва я опустился в кресло, как вновь зазвенел телефон.

— Это магазин? — вежливо спросила трубка.

— Нет, это квартира,— также вежливо ответил я.

— Что вы говорите? — искренне огорчилась трубка,— а я думала, что это магазин.

— Мне очень жаль, но это квартира,— повторил я.

— А вы не знаете, как позвонить в магазин? — мило поинтересовалась трубка.

— В какой? — задал я встречный вопрос.

— Который на углу,— уточнила трубка.

— Не знаю,— извинился я.

— Ну, ладно, я позвоню в справочную,— закончила, наконец, трубка переговоры, прошедшие в дружеской обстановке.

Не успел я с комфортом расположиться в кресле, как новый звонок поднял меня на ноги.

На этот раз спросили:

— Это аптека?

Вежливости у меня поубавилось, но тем не менее я ответил:

— Нет, это квартира.

Звонки следовали один за другим. Меня спрашивали: «Это почта? Детский сад? Школа? Прачечная? Станция техобслуживания?» И снова по кругу — поликлиника, магазин, аптека…

Сперва я считал, что звонят разные люди. Но постепенно мне стало казаться, что по телефону говорит один и тот же человек, который просто искусно меняет голоса.

Когда я, наверное, в сотый раз приземлился в кресло, испуганно глядя на телефон и ожидая от него очередной пакости, то есть звонка, в комнату вошла Настя.

— С кем это ты беспрерывно разговариваешь по телефону? — спросила она.

— Это не я разговариваю,— возразил я.— Это со мной разговаривают.

— Ну хорошо, кто с тобой разговаривает? — задала новый вопрос Настя.

Я пожал плечами. А почем я знаю, кто мне звонит.

— Все время ошибаются телефоном,— объяснил я.

— Так часто? — не поверила Настя.— Не может быть…

Я согласился с Настей. Телефон вел себя весьма подозрительно. А может, он попросту сошел с ума? Ну, попал в аппарат вирус бешенства, и все закрутилось.

Настя не дала мне сосредоточиться на плодотворной идее и предложила:

— Сходи прогуляйся, а заодно купи хлеба и молока…

Я послушно направился в прихожую, но по дороге вспомнил, что Матвей велел мне ни под каким видом не отлучаться из дому, и на полпути вернулся:

— Я не могу.

— Но почему? — удивилась Настя.

Походы по магазинам были моей обязанностью, и я никогда не манкировал ею. То есть никогда не отлынивал, а добросовестно ходил по магазинам.

— Я жду звонка,— ответил я.

— От кого? — не отставала Настя.

— От Матвея,— совершенно искренне признался я.

— А почему ты ему сам не можешь позвонить? — удивилась Настя.— Ведь он, если верить твоим словам, хворает и, значит, лежит дома…

Пропустив мимо ушей ядовитое замечание Насти («если верить твоим словам»), я вынужден был с ней согласиться.

— Да, ему нездоровится… Но с утра он пошел к врачу… Вот я и жду, что ему сказал врач…

Глянув на Настю, я понял, что совершенно запутался. Я, врач, жду, что скажет другой врач. Тогда я привел более удобоваримую причину:

— А я сам простыл, поэтому мне лучше не выходить…

Вечерняя прогулка под дождем не прошла даром! С утра я слегка хрипел и хлюпал носом. Вполне достаточная причина, чтобы не выходить из дома.

И тут зазвонил телефон.

— Это поликлиника? — интеллигентным голосом осведомилась трубка.

Они пошли по третьему кругу! На сей раз моей выдержки хватило лишь на то, чтобы спокойно произнести:

— Нет! — а потом я заорал: — Правильно набирайте номер! Это не поликлиника, не аптека, не магазин, не прачечная…

Я бы, наверное, перечислил все адреса, куда безуспешно пытались дозвониться не известные мне люди, но кашель прервал мой крик. Не знаю, может, мне показалось, но трубка, перед тем как повеситься, радостно хихикнула.

Когда я добрался до кресла, я был совершенно без сил. Настя напоила меня горячим чаем и сама отправилась в магазин, а я остался дома, чего и добивался.

Но, самое удивительное, после моего вопля звонки прекратились, их как рукой сняло. Словно невидимые хулиганы добились того, ради чего с утра беспрерывно звонили — вывели меня из терпения.

Снова позвонили после того, как пришел из школы Андрюша. Увидев меня, укутанного в плед, кашляющего, шмыгающего носом, внук озабоченно спросил:

— Ты что, дед, захворал?

— Ничего страшного,— махнул я рукой.— К вечеру буду уже на ногах.

Как всегда наш разговор с Андрюшей не свелся к банальному обмену любезностями. За привычной фразой внука я уловил отчетливый упрек: «Ты, дед, совсем некстати расхворался. Пошел третий день, а вы с дедом Матвеем и не чешетесь. Неужели вам совсем не жалко своего бедного внука?»

И мой бодрый ответ вовсе не так был прост. Я вот что хотел сказать Андрюше, и, надеюсь, до него дошло: «Мы с Матвеем не сидим сложа руки. Мы вертимся как белки в колесе. И то, что я слегка приболел, совершенно ничего не значит. Я, как пионер, готов в любую минуту, по первому зову…»

Как я уже сказал, снова позвонили после того, как Андрюша пришел из школы, пообедал и сел за уроки. Первым он и снял трубку. В его комнате, бывшей когда-то моей, стоял второй аппарат.

Не сказать, чтобы я навострил уши. Но все-таки прислушался. Наверное, потому, что Андрюша говорил громко, отчетливо выговаривая слова. И тут хочешь не хочешь, а кое-что услышишь.

— Я знаю,— убеждал невидимого собеседника Андрюша,— сроки поджимают, терпение скоро лопнет, может произойти самое ужасное, непоправимое, все висит на волоске, да-да, но надежда умирает последней.

Я вспомнил, что мне приказал Матвей: мы должны знать коварные планы противника, а для этого все средства хороши, потому что на войне, как на войне. Но подслушивать — это же некрасиво, неприлично... Искушение было слишком велико. В свое оправдания скажу лишь одно — я делаю это ради внука…

Осторожно, чтобы Андрюша не услышал, я снял трубку.

— Я надеюсь,— быстро произнес Андрюша,— что мои деды сделают все, что в их силах…

— Пусть они поторапливаются,— раздался в трубке хриплый голос, от которого у меня мурашки побежал по всему телу,— а то мы церемониться не будем, предупреждаем…

Более противного голоса я в своей жизни не слышал! С утра мне звонили милые интеллигентные женщины, обладавшие ангельскими голосами. Нет сомнения, что этот Хриплый (так я окрестил собеседника Андрюши) из их шайки-лейки…

— Мои деды предпринимают все меры,— настойчиво повторял Андрюша, но Хриплый не хотел его слышать.

— А где результаты?

— Но время еще терпит,— пытался защищаться Андрюша.

— Времени осталось в обрез,— гнул свое Хриплый.— Да, кстати, скажи своим дедам, чтобы они не совали свои длинные носы, куда не надо…

Я похолодел. Неужели они засекли Матвея?

— По-моему, они не суют,— робко оправдывался Андрюша.— Во всяком случае, они меня заверили.

— По-твоему… Они тебя заверили… — передразнил Андрюшу Хриплый.— Я знаю, что говорю… Передай им, а то без носа останутся,— довольный своей шуткой, он захохотал, и от этого его голос стал еще противнее.

Хриплый положил трубку. А я держал свою возле уха, слушал короткие гудки и лихорадочно размышлял! Нет никакого сомнения — они заметили за собой слеж! ку… Ну, конечно, Матвей — пожилой человек, где ему гнаться за молодыми да шустрыми… И к тому же его хромота. Она выдает Кузнечика с головой. Да и многие из тех, кому он насолил, знают его в лицо… Надо срочно предупредить Матвея. Но ведь он запретил ему звонить без надобности… Но бывают случаи, когда нельзя терять ни минуты…

Я решительно набрал номер телефона Матвея. На мое счастье, он оказался дома. Видно, забежал перекусить.

— Пио пини пите пибя пиза писе пикли,— четко, как диктор по радио, выговаривая слова, произнес я.

В переводе с нашего птичьего языка это означало: «Они тебя засекли».

Затаив дыхание я ждал, что ответит Матвей. Я понимал, что ему необходимо время для перевода.

— Молодой человек, перестаньте хулиганить,— сердито воскликнул Матвей и повесил трубку.

Все ясно — до него дошла моя информация. У меня сразу поднялось настроение. Ведь я выполнил свой долг.

Но не долго у меня держалось хорошее настроение. Его испортил Андрюша. Он вошел в комнату и уставился на меня испытующим взглядом. Я почувствовал, как краска стыда заливает мое лицо. Он заметил, что я его подслушиваю. Но Андрюша повел речь о другом.

— Дедушка, я тебе еще не все рассказал…

Мое лицо, наверное, из красного стало белым.

— О тех, кого ты называешь мафиози,— уточнил Андрюша.— В столице мне тоже угрожала мафия. Я просил-молил мать и отца, чтобы они взяли меня с собой в Африку. Там, я думал, скроюсь от мафии надолго, а может, и навсегда. Но мамочка высмеяла мои страхи… Сказала, что это фантазии переходного возраста…

Я был поражен — Андрюша говорил так, словно читал письмо своей матери, адресованное мне. А если действительно читал? Не может быть, я все время ношу письмо во внутреннем кармане пиджака.

— Я был очень рад,— продолжал Андрюша,— когда оказался здесь, у вас… Думал, что сюда они не доберутся… Но, оказалось, их руки дотянулись и сюда… Ты помнишь, сразу по приезде, я завел речь о завещании?

Я кивнул. От волнения я не мог говорить.

— Я думал, что, предъявив им завещание, на некоторое время откуплюсь от них. Мол, подождите, вырасту и заплачу… Но они, как видно, не захотели ждать.

Андрюша замолк. Я не знал, что ему сказать.

— Ты не волнуйся, мы с Матвеем делаем все, что в наших силах.

Андрюша улыбнулся.

— Пойду делать уроки…

Остаток дня я то впадал в отчаяние, то загорался надеждой. В конце концов понял: пока не расскажу все Матвею, не обрету душевного спокойствия.

Вечером я стал собираться на встречу с Матвеев

Когда я одел плащ, Настя строго спросила:

— Ты куда?

— К Матвею.

— Он тебе звонил? — допытывалась Настя.

Если на первый вопрос я ответил честно и открыто, то на второй пришлось выкручиваться.

— Звонил и просил зайти.

— Но ты же сам простужен,— Настя сделала последнюю попытку удержать меня дома.— А на улице дождь…

— Я возьму зонт,— нашел я выход из трудного положения.

С зонтом в руке я улыбнулся.

— Я скоро приду.

— Привет Матвею,— в голосе Насти прозвучала ирония.

Но тогда я не придал этому значения, потому что очень спешил.

На этот раз я вел себя, как заправский конспиратор. Сел не в первый автобус, а во второй. И лишь после того, как убедился, что за мной никто не следит.

На вокзале я сверил свои часы с часами в зале и убедился, что у меня в запасе есть время. Не спеша направился к киоску, купил вечернюю газету и, сев на лавку, углубился в чтение. Иногда я стрелял глазами поверх газеты и поверх очков. Но никому вокруг до меня не было дела.

Я играл роль человека, который приехал на вокзал, чтобы встретить ближайший поезд. И коротал время, почитывая газету. Но поскольку поезд опаздывал (вернее, поскольку не появлялся Матвей), я встал и направился в буфет. У одной стойки я увидел Матвея. Он жевал свои любимые пончики, запивая их молоком из пакета. Но я не бросился к нему с распростертыми объятиями, а, слегка кивнув, стал в очередь к буфетчице. и вскоре со стаканом мутного кофе и пирожком пристроился рядом с Матвеем.

Я пил кофе и изредка бросал взгляды на своего старого друга. Эти дни не прошли для него даром. Матвей никогда не был упитанным, но сейчас он еще больше похудел и стал похож на портрет, нарисованный Настей. Однажды она обмолвилась о Матвее: кожа да кости. Сегодня я бы добавил: и глаза. Глаза Матвея горели яростным огнем.

Он сделал мне знак следовать за ним. Некоторое время мы молча шли рядом. По тому, как Матвей сердито сопел, я понял, что он чем-то расстроен.

— Что случилось? — прервал я затянувшееся молчание.

— Почему ты нарушил конспирацию? — сурово спросил Матвей, сжав палку.

Я на всякий случай отодвинулся от него, опасаясь как бы он не огрел меня невзначай. Хотя я не знал за собой никакого греха, наоборот, мне казалось, что сегодня я вел себя, как прирожденный конспиратор.

— Где? Когда?

— Почему ты мне позвонил? — Матвей остановился и обжег меня взглядом.

Я рассказал, что по его приказу подслушивал разговор Андрюши с Хриплым, одним из членов этой банды. Из разговора я понял, что они обнаружили за собой слежку.

— Мы договорились звонить лишь в крайнем случае, если кому-нибудь будет угрожать опасность,— процедил сквозь зубы Матвей.

Честно говоря, мне казалось, что я заслужил похвалу. Ведь я без запинки выпалил фразу на птичьем языке, предупредил Матвея. А он недоволен. Нет, я ничего не мог понять.

— Во-первых, мы так не договаривались,— во мне, вероятно, от обиды, проснулся спорщик,— мы договаривались перезваниваться, а особо важные сообщения передавать на птичьем языке. А во-вторых, кто нас может подслушать? Неужели ты подозреваешь, что Андрюша с ними заодно?

Ошеломленные ужасным открытием, мы уставились друг на друга. Все эти дни мы боялись себе признаться в том, что в глубине души каждого из нас свило гнездо чудовищное подозрение — мы его гнали в дверь, а оно влезало в окно.

Одновременно мы дружно замотали головами.

— Нет, этого не может быть,— пробормотал Матвей.

— Нет, это уже слишком,— я согласился с ним.

И в подтверждение своих слов поведал о том, что мне рассказал сегодня Андрюша. Мафия протянула к нему руки из столицы…

— Я всегда говорил, каленым железом…— Матвей заскрипел зубами, но свой любимый лозунг не продолжил. То ли решил, что здесь, в вокзальной сутолоке, он прозвучит смешно, то ли подумал, что никакой пользы от этого лозунга нет, произноси его или не произноси.

— Что еще сегодня произошло? — спросил Матвей, когда мы снова не торопясь двинулись в поход по вокзалу.

— Ничего особенного,— пожал я плечами.

— А все-таки? — не отставал Матвей.— Для нас важна всякая мелочь.

Тогда я сообщил ему об утренних дурацких звонках.

— Ты знаешь, было полное впечатление, что телефон взбесился.

Мой рассказ обрадовал Матвея.

— Они пытаются вывести нас из равновесия,— хмыкнул он.— Значит, мы наступили им на хвост.

— Ты считаешь, что это они звонили? — протянул я.

— Бессомненно,— как отрубил Матвей.

— Они струсили,— подхватил я.— Они сдрейфили… Они наложили в штаны…

— Ты преувеличиваешь,— охладил мои восторги Матвей.— Я бы не сказал, что почва под ногами у них зашаталась, но подземный гул уже слышен…

Некоторое время мы шли молча, наслаждаясь, нет, не победой — до победы было еще ох как далеко,— а слабыми признаками того, что мафия нас побаивается… Не все же нам одним пугаться и впадать в панику.

— А у тебя какие новости? — спросил я и чихнул.

— Никаких,— устало ответил Матвей.— Абсолютно пустой день.

— Давай я тебя подменю,— предложил я.— Они меня не знают…

У меня такая идея появилась сразу же после того, как я подслушал телефонный разговор. А когда приехал на вокзал и увидел исхудавшего Матвея, идея превратилась в твердое решение.

— Они применили новую тактику,— сказал Матвей.— Бледнолицый пересел на автомобиль. «Жигули», пятая модель, красного цвета.

— Хорошая машина,— похвалил я.

— А что твой вездеход? — полюбопытствовал Матвей.— Дышит?

— Дышит,— уже догадываясь, к чему он клонит, ответил я.

— Придется его запрячь,— сказал Матвей.— Ты помнишь неподалеку от моего дома аптеку?

— Помню.

— Завтра, в 10 часов, будь с машиной возле аптеки,— тоном, не терпящим возражений, приказал Матвей и, прежде чем я кивнул, исчез в толпе.

У меня снова поднялось настроение. Наконец-то и я буду участвовать в деле. А то сидел все время в засаде. А у самого руки чесались — я рвался в бой.

Правда, я хотел, чтобы Матвей меня ввел в курс дела. Попросту говоря, объяснил, что я должен делать. Ну ничего, научусь по ходу операции.

Мое воображение рисовало картины одна увлекательнее другой. Мы догоняем «Жигули» Бледнолицего. Испуганно шарахаются прохожие. Визжат, как недорезанные поросята, тормоза.

Вероятно, у меня была сияющая физиономия, когда я появился дома, потому что Настя не преминула подколоть меня:

— Судя по твоему лицу, Матвей уже поправился…

Я погасил неуместную улыбку и озабоченно произнес:

— Да, он действительно чувствует себя лучше, но очень ослаб, исхудал…

— И ему положен постельный режим? — уточнила Настя.

— Ты права, вставать ему нельзя ни под каким видом,— попался я на ее удочку.

— Странно, а я уже второй день ему звоню, а его дома нет,— сказала Настя и спросила: — Скажи мне правду, где ты был сегодня и вчера?

Она смотрела на меня испытующе и строго. Я почувствовал себя ужом, совершенно некстати оказавшимся на раскаленной сковороде. Ничего себе — скажи мне правду, когда правду как раз и нельзя говорить. Потому что мы решили не впутывать в это дело Настю.

— Можешь мне не отвечать, я и так все знаю,— Настя повернулась и пошла на кухню.

Вот тебе и на! Скрывались, таились от мафиози, а про Настю забыли. А она, выходит, нас раскусила. Хороши конспираторы!

Я поплелся вслед за ней на кухню. Как же у Насти узнать, что ей известно? Но разузнавать мне ничего не пришлось, потому что Настя огорошила меня вопросом.

— Значит, ты решил завести себе новую бабу, которая получше слышит?

— С чего ты взяла? — поразился я.

— Факты — упрямая вещь,— обиженно отвернулась от меня Настя.

Ах вот оно что! Она решила, что я по вечерам хожу на свидание. Ну и Настя! Вероятно, от нервного напряжения я расхохотался.

— Тише, разбудишь Андрюшу! — прошипела Настя.— Ему смешно! Плакать надо, а не смеяться…

Я вытер слезы и попытался утешить Настю.

— Зачем мне новая бабушка? Ты меня вполне устраиваешь,— я обнял ее за плечи.— А встречался я и вправду с Матвеем, на работе… У него снова конфликт с администрацией… Просил меня помочь. Завтра с ним подъедем в одну контору, может, там повезет.

Куда бы Матвей ни устраивался вахтером, он сразу начинал всех выводить на чистую воду, принимался разоблачать, срывать все и всяческие маски. А кому это нравится? Да никому. Вот и возникал конфликт. Матвея, инвалида войны, нельзя было уволить, но атмосфера вокруг него становилась совершенно невыносимой. И он уходил по собственному желанию. Так говорят о людях, которые совершенно не хотели уходить с работы, у них не было никакого желания уходить, а их заставили — или попросту — вытурили.

— Бедный Матвей! Когда он угомонится? Плетью обуха не перешибешь…

Настя мне поверила и успокоилась. А я нежданно-негаданно избавился от необходимости лгать завтра. Хватит, наплел сегодня Насте с три короба. Уже вру и не краснею. А все мафиози виноваты. Не будь их, жили бы мы тихо-мирно.

ВЕЗДЕХОД ИДЕТ ПО СЛЕДУ

Минут за десять до назначенного срока я на вездеходе был у аптеки. С полным баком бензина. В общем, я готов был мчаться за мафиози хоть на край города. Нет-нет да и грыз меня червячок сомнения — а вдруг вездеход сегодня снова забарахлит? Честно говоря, я не был уверен в своем старом приятеле на все сто. Но не сомневался, что в нужную минуту он не подведет.

Стрелка часов перевалила за десять. А Матвей не появлялся. Это на него непохоже. Обычно он был точен, как часы. По нему можно было сверять время.

Я вылез из машины немного поразмяться, а сам косил глазом по сторонам — откуда появится Матвей. Заглянул в аптеку — может, стоит в очереди за лекарством. В аптеке была очередь, но Матвея в ней не было.

Я снова сел в машину и подумал о Матвее: «Где его черти носят?» Как вдруг за спиной раздалось повелительное:

— Гони вовсю! И не оборачивайся!

Честно говоря, услышав такое, я струхнул — мафия захватила мою машину. Но глянул в зеркало и успокоился. На заднем сиденье полулежал Матвей. Между прочим, с улицы совершенно невозможно было его заметить. Интересно, когда он успел проникнуть в машину?

Я вставил ключ зажигания. Вездеход задрожал от возбуждения и решительно взял с места. Неплохо для начала, про себя похвалил я старого приятеля. Да, а куда же ехать? Но команда не замедлила прозвучать:

— Налево!

Я лихо заложил вираж, тормоза завизжали. Обошел на скорости пару грузовиков, как вскоре услышал новую команду:

— Направо!

Я повернул и, не сбавляя скорости, помчался по широкой улице, вдоль которой стояли высокие дома.

Команды следовали одна за другой, пока в результате маневров мы не очутились в тихом переулке, сплошь заставленном деревянными домами. Тут мне пришлось сбавить скорость, потому что асфальт кончился, и я принялся лавировать между лужами. Да и Матвей великодушно разрешил:

— Можешь ехть потише,— и, вздохнув с облегчением, добавил: — Кажется, оторвались…

— А кто это был? Мафиози? — спросил я.

Мое любопытство было не случайным, потому что сколько я ни вглядывался в зеркало, я не видел, чтобы за нами кто-нибудь гнался.

— На всякий случай не мешает запутать следы,— глубокомысленно заметил Матвей.

Между тем переулок остался позади, и я уже петлял между лужами на проселочной дороге.

— А вездеход — молодец,— скупо похвалил Матвей и задал совершенно неожиданный вопрос: — А куда ты едешь?

— Куда ты приказываешь,— ответил я и остановился, потому что ехать и вправду было некуда.

Я вышел из машины. Мы очутились на опушке то ли леса, то ли запущенного парка. Дорога, по которой мало ездили, терялась среди деревьев. Я почувствовал себя неуютно, может, оттого, что вокруг не было ни живой души.

— А сейчас куда? — спросил я, усаживаясь в машину.

— В центр,— приказал Матвей.

Вездеход ощупью, медленно пробирался между лужами. Когда оказался на шоссе, покатил резвее.

Район, в котором мы очутились, удирая неизвестно от кого, был мне незнаком. И пока мы добрались до центра, прошло немало времени.

На проспекте Матвей велел остановить машину неподалеку от большого гастронома.

— Тут иногда ошивается Бледнолицый,— небрежно бросил Матвей.

Другой информацией он не стал со мной делиться. Считал, наверное, что с меня достаточно. Ну, ладно, это его дело. Главное, чтобы мы хоть что-нибудь разузнали. А кстати, что мы хотим узнать? Связан ли Бледнолицый с мафией? То есть по-прежнему хотим узнать, сказал ли нам правду Андрюша? Нет, я, например, хочу удостовериться, действительно ли угрожает опасность нашему внуку.

— А время, между прочим, идет… Четвертый день уже…

Я не заметил, как последние две фразы произнес вслух.

— Я знаю,— сухо ответил Матвей.

— А что мы ищем? — задал я вопрос, который меня давно мучил.

Поскольку мне не надо было крутить баранку, я не прочь был потрепаться. А Матвей явно не был расположен болтать. Вооружившись биноклем, он вел наблюдение за магазином, за всеми, кто входил и выходил из него.

— Не что, а кого,— не удержался и поправил меня Матвей.

— Ну ладно, кого же мы ищем? — не отставал я.

— Что-то не видно его машины.

— Кого?

— Ты бы лучше вышел,— Матвея разозлили мои надоедливые вопросы,— и посмотрел, нет ли поблизости «Жигулей», пятая модель, красного цвета, номерной знак…

— С удовольствием,— я вышел из машины, хлопнув дверцей.

Я направился вдоль строя машин, припаркованных возле гастронома. Конечно, мой вездеход имел вид бедного родственника, случайно затесавшегося в аристократическую компанию. «Жигулей» красного цвета среди них не было.

Когда я повернул в обратную сторону, увидел, что Матвей, высунувшись из вездехода, вовсю машет мне рукой. Ясное дело, что-то стряслось. Я со всех ног припустил к машине. Когда, запыхавшись, прибежал к вездеходу, Матвей набросился на меня с упреками.

— Где ты шляешься? Бледнолицый уже укатил. Машина, оказывается, стояла во дворе.

— Ты же сам послал меня поискать «Жигули», пятую модель, красного цвета, номерной знак… — огрызнулся я, заводя машину.— Куда он поехал?

— Прямо,— махнул рукой Матвей.

Вездеход уверенно покатил по улице. Как я ни всматривался, но впереди не было видно «жигуленка» красного цвета. Но Матвей, удивительное дело, не проявлял нервозности.

— Сверни к ресторану «Аленький цветочек»,— велел он.

Я выполнил его приказ и въехал на площадку перед рестораном. Там, неподалеку от фонтана, стояло несколько машин. Крайним в ряду был «жигуленок» красного цвета.

— Настигли,— обрадовался я и добавил скромно: — От нас не уйдешь!

Матвей ничего не сказал, но по тому, как хмыкнул, я понял, что он тоже доволен. Я попытался было припарковаться рядом с «жигуленком», но Матвей сердито бросил:

— Стань с противоположной стороны!

Ну, конечно. Как же я сам не догадался? Ведь нам надо, чтобы Бледнолицый нас не заметил. Я проехал вдоль ряда и стал там, где росла плакучая ива.

Матвей кивнул, из чего я понял, что он одобрил мои действия. Потом он достал бинокль и, опустив окно, стал смотреть по сторонам. В конце концов Матвей навел бинокль на второй этаж. Там за опущенными легкими шторами можно было разглядеть людей, сидящих за столами.

— Ну что? — прошептал я, как будто здесь нас мог кто-то подслушать.— Что-нибудь видно?

Матвей покачал головой, но глаз от бинокля не отрывал.

Потянулись томительные минуты ожидания. Первое время я с любопытством глядел на здание ресторана, гадая, когда же появится Бледнолицый. Но того все не было. Вскоре мне надоело глазеть, и я совсем не знал, чем заняться. Пожалел, что не захватил с собой утреннюю почту. Сейчас бы скоротал время с газетой или журналом в руках. А вон, кстати, возле ресторана киоск, пойду куплю сегодняшние газеты.

Но едва я сделал попытку выбраться из машины, то есть лишь только взялся за ручку дверцы, как Матвей зашипел:

— Ты куда?

- Размять ноги,— прошептал я.— И купить газетку.

— Сиди и не шевелись,— тоном, не терпящим возражений, приказал Матвей.

Я повиновался. А что мне оставалось делать? Как говорится, назвался груздем — полезай в кузов. То есть если я напросился с Матвеем в разведку, значит, должен сидеть и не рыпаться.

Словно угадав мои мысли, Матвей, не отрывая глаз от бинокля, произнес как по писаному:

— Бывало, сидишь в засаде день, другой, мороз под тридцать, а костра разжечь нельзя — выдашь себя… И ничего, сидели, не хныкали…

Матвей неспроста поделился со мной партизанскими воспоминаниями. Наверное, он хотел этим вдохновить меня на подвиг долгого сидения, а может, и пристыдить — мол, ты в тепле спокойно посидеть некоторое время не можешь, а мы в партизанах в лютые холода сидели в засаде — и хоть бы хны… Своего он добился — я устыдился своего желания и затих.

Матвей не сводил бинокля с ресторана. Что он там видел, я не знаю. Со мной он своими впечатлениями не делился.

А Бледнолицый не появлялся. Интересно, что он там делает и так долго?

Между тем я начал проявлять беспокойство. Я ощутил первые, еще неясные признаки волнения. Это было точно дуновение ветерка, рябь на воде, глухое бурчание грома…

Впрочем, при чем тут гром? Глухое бурчание раздавалось в моем животе. Я глянул на часы — батюшки святы, пора обедать. И тут же меня осенило, в одно мгновение и нашел разгадку. Я понял, чем занимаются Бледнолицый и вся остальная шайка-лейка: они лопают, они поглощают пищу, они уплетают за обе щеки. А чем же еще они должны заниматься, если сидят ресторане в обеденное время?

— Матвей, мне кажется, что они обедают, — высказал я свою догадку робким голосом подчиненного, который знает, что начальнику все доподлинно известно, и онн просто ему напоминает.

— Я вижу, — не прерывая наблюдения, невозмутимо ответил Матвей.

— Ты видишь, как они едят? — поразился я.

— Их я не вижу,— в голосе Матвея послышалось сожаление, — я вижу других.

И он невозмутим. Видит, как другие едят, а сам спокоен. Действительно, гвозди быделать из этих людей. А то гвоздей нет в продаже. А я не железный, я обыкновенный человек, и когда приходит время обедать, я хочу есть.

У меня обострился аппетит, а еще раньше обострилось зрение, и я углядел, что на первом этаже ресторана находится кулинария.

— Матвей,— решительно произнес я,— мои кишки марш играют.

Матвей не сказал ни «да», ни «нет», но мне показалось, что он колеблется.

— Да и твою язвочку пора подкормить, — перешел я в наступление.— Никуда Бледнолицый не денется, а мы успеем заморить червячка…

У Матвея заходили желваки на скулах.

— Хорошо,— наконец он принял решение, — ты иди возьми что-нибудь, а потом подашь мне знак…

Я так и сделал. На наше счастье, очередь в кулинарии была небольшой, и вскоре я уже махал Матвею рукой — мол, давай, присоединяйся к трапезе.

Хлопнув дверцей, Матвей, подпрыгивая, заспешил к кулинарии. Все ясно — его язвочка просит нищи.

С булочками и стаканами молока мы расположились возле окошка, чтобы в поле зрения находились и вездеход, и «жигуленок». Но, наверное, увлеклись едой и потеряли бдительность.

Я вдруг увидел, что Матвей застыл с открытым ртом. Я перевел взгляд на площадку возле фонтана. Ярко-красного «жигуленка» и след простыл.

Матвей чертыхнулся и, бросив на столе недопитый стакан молока и половину булочки, бросился к выходу.

Я допил свой стакан и, на ходу дожевывая булочку, устремился вслед за ним.

Матвей носился вокруг фонтана.

Я огляделся по сторонам и увидел «жигуленка». Он стоял возле служебного входа, оттуда какие-то парни выносили картонные ящики и ящички и загружали их в багажник.

Остановив на ходу Матвея, я вложил ему в ухо ценную информацию, и мы направились к вездеходу.

Усаживаясь поудобнее на сидении, я с удовлетворением подумал: «Хорошо, что я не поддался панике и все слопал». Матвей тоже был доволен, что мы не упустили Бледнолицего, что тому не удалось удрать. Впрочем, судя по всему, тот и не собирался убегать. Стоял и трепался с такими же, как и он, джинсовыми парнями. Наконец сел в машину и поехал.

Выждав пару минут, я покатил следом.

Бледнолицый ехал не спеша, не делая попытки смыться или запутать следы. Не догадывается, поди, что за ним следят. Подобно Матвею, я надул щеки от гордости. Вот как аккуратно мы ведем за ним наблюдение. Как говорится, комар носа не подточит.

«Жигуленок» свернул и въехал в арку нового огромного, на целый квартал, дома.

— Притормози,— велел Матвей.

— А если там есть проезд? — возразил я.— Надо проверить.

Матвей согласился со мной, и я поехал следом за Бледнолицым. Оказавшись во дворе, я сразу заметил «жигуленка». Тогда я проехал чуть дальше и остановился у следующего подъезда. Куда направился Бледнолицый, мы не знали, и нам оставалось одно — ждать.

Ждать пришлось долго. Меня стало клонить ко сну. Ничего удивительного — послеобеденное время. Хотя какой там обед. Так, легкий перекус.

Я стал клевать носом. Матвей на заднем сидении бодрствовал и не спускал глаз с «жигуленка». Тогда я поудобнее устроился на сидении — мне не привыкать спать в кресле — и, наверное, задремал.

Сколько спал, не знаю. Разбудил меня Матвей. Он довольно бесцеремонно растолкал меня и прошипел со злостью:

— Заснул на посту — это преступление.

— На каком посту? Где ты видишь пост?

— Заснул во время выполнения боевого задания — это еще большее преступление,— Матвей был непреклонен.

Наконец я очухался и увидел, из-за чего Матвей поднял шум. Возле «жигуленка» появились Бледнолицый и крашеная блондинка из тех, кого в годы моей молодости называли фифочками.

Бледнолицый и блондинка сели в машину и покинули двор. Я тронулся вслед за ними.

Сперва я держался в отдалении, боясь привлечь их внимание. Но короткий осенний день переходил в вечер, загорались уличные фонари. И чтобы не потерять из виду «жигуленка», я приблизился к нему почти вплотную.

Бледнолицый в неизменных дымчатых очках весело трепался с блондинкой. На нас они не обращали никакого внимания.

Я обернулся к Матвею — мол, все идет отлично. Мой друг кивнул.

Но, должно быть, я сглазил. Когда все машины стали тормозить на желтый свет, Бледнолицый неожиданно рванул вперед и проскочил перекресток.

Конечно, будь на моем месте настоящий сыщик, он бы не раздумывая бросился вдогонку. А я промедлил и остался с носом. Меня не оставляла в покое мысль: неужели Бледнолицый заметил слежку? Усыпил нашу бдительность, а в тот момент, когда мы не ждали от него подвоха, рванул.

— Проворонил, шляпа,— пробурчал за моей спиной Матвей.

— Я не могу нарушать правила,— оправдывался я.

— А он может?

Я пожал плечами. Времени на разговоры у меня уже не было. Загорелся желтый, и я рванул вперед. Мне удалось первому выскочить на срединную полосу. И до следующего перекрестка я никому не уступал лидерства. Но красного «жигуленка» нигде не было.

— Упустили, эх, упустили,— скрипел вставными зубами Матвей.

Я не отвечал на нападки. Но азарт охотника, который шел по следу и внезапно потерял его, уже овладел мною. Я должен нагнать машину Бледнолицего. Во что бы то ни стало.

Не знаю, показалось мне или я вправду увидел, как «жигуленок» свернул с шумного проспекта в тихий переулок. Я поехал за ним, не уверенный, что это машина Бледнолицего. Просто последовал за ней по наитию. И каково же было мое удивление, когда в метрах пятнадцати я увидел красного «жигуленка» со знакомым номером. Неужели догнал? Еще не веря в удачу, я включил дальний свет. Точно — он!

Наконец узрел машину и Матвей.

— Ты смотри-ка, догнали! — поразился он.

— От нас не уйдешь,— скромно заметил я, хотя в душе у меня все пело: не упустил, не проворонил, не прошляпил…

«Жигуленок» неожиданно приткнулся к тротуару. Я едва успел затормозить буквально в двух шагах от него. Мотор я не выключил, в полной уверенности, что «жигуленок» снова начнет гонку. И я должен быть начеку.

Однако машина Бледнолицего стояла неподвижно. И никто не выходил из нее.

Редкие прохожие скользили мимо нее, словно тени. Матвей попытался открыть дверцу.

— Не выходи,— прошипел я.

— Почему? — шепотом спросил Матвей.

— Они явно что-то замышляют,— ответил я.

Не знаю, то ли мой страх передался ему, то ли была иная причина, но Матвей послушался и не вышел из машины.

Мне казалось, что Бледнолицый свернул в темный переулок неспроста. Заметив погоню, он решил притормозить, отлично зная, что мы тоже остановимся. Когда же Матвей выйдет посмотреть, что к чему, Бледнолицый неожиданно выскочит из машины и ударит его.

Пока я буду оказывать помощь Матвею, Бледнолицего и след простынет.

Прошло еще несколько минут. Воображение мое разыгралось не на шутку. А что, если Бледнолицый решил избавиться от ненужного свидетеля, от этой крашеной блондинки? Время и место самые подходящие — темный вечер, глухой переулок… Значит, нам нельзя сидеть в бездействии, а необходимо вмешаться и спасти несчастную девушку, даже если она из их шайки-лейки…

Теперь я сделал попытку отворить дверцу.

— Ты куда? — спросил Матвей, который, конечно, уже навел бинокль на машину Бледнолицего.

— Надо прийти на помощь бедной девушке,— пробормотал я,— пока Бледнолицый не задушил ее…

— Ты прав,— хмыкнул Матвей,— он ее сейчас душит в объятиях…

Ах, вот оно что! И в этот момент, разрешая все наши сомнения, «жигуленок» неожиданно завелся и поехал по переулку. На этот раз я был начеку и покатил за ним. «Жигуленок» выбрался из переулка на людную, освещенную фонарями улицу, и здесь в него словно вселился бес. Он помчался, обгоняя машины, я едва успевал за ним.

Один поворот, второй, третий. Нет, все-таки Бледнолицый заметил слежку и решил оторваться. Но не на того напал. Я висел у него на хвосте.

— Гони! — командовал Матвей.

Хотя не было смысла подгонять меня — я и так выжимал газ на полную катушку.

И вдруг мотор застучал, стал работать с перебоями, а потом и вовсе заглох. Вездеход замедлил бег и остановился. Хорошо, что я успел приткнуться к тротуару.

А «жигуленок», уже недосягаемый, пыхнув напоследок дымом, повернул направо и исчез.

Матвей выскочил из вездехода и запрыгал по улице вслед за «жигуленком».

Сказать, что я был огорчен, значит, ничего не сказать. В самый нужный, не побоюсь этого слова, исторический момент, вездеход заглох. Ну что за напасть?

Я увидел, что стрелка застыла на нуле, мне даже показалось, что ниже нуля. Бензин кончился. Значит, вездеход ни в чем не виноват. Напрасно я его ругал. Он меня не подвел.

— Прости, приятель,— я похлопал по приборной доске. А то, что бензин кончился, нет ничего удивительного. Столько сегодня гоняли и впустую, и за Бледнолицым. Тут никакого бензина не хватит.

Я вытащил из багажника канистру и стал с ней у вездехода. Мой вид красноречиво говорил о том, что мне нужен бензин. Вскоре возле меня остановился самосвал. Высокий парень в куртке налил мне полную канистру. Я расплатился с водителем самосвала и залил бензин в бак. Вездеход сразу же заработал.

Не торопясь я покатил по следу Матвея. Я помнил, что он свернул в этот переулок. Ехал я медленно, чтобы в темноте не разминуться с Матвеем. Наконец я увидел впереди высокую фигуру. По прыгающей походке я догадался, что это Матвей. Он шел навстречу.

Я остановился и открыл дверцу.

— Ты узнаешь этот переулок? — спросил Матвей, усаживаясь рядом со мной.

Я пожал плечами. Разве упомнишь все переулки в городе?

Я ждал, что он набросится на меня с упреками. Мол, твой вездеход — старая развалина да и сам ты не лучше. А у Матвея, как ни странно, был вид человека, который выиграл в лотерею автомобиль.

— Давай проедем еще,— предложил Матвей.

Мы осторожно поехали. Осторожно потому, что я едва успевал лавировать между лужами. Вот по лужам я узнал его, этот переулок.

— А, мы здесь утром были,— протянул я.

— Бессомненно,— Матвей впервые за целый день улыбнулся.— И сюда свернул и исчез Бледнолицый… Между прочим, вместе с машиной и девушкой…

— Случайное совпадение,— пожал я плечами.

Матвей покачал головой. Ясное дело, в случайности он не верит.

Мы проехали весь переулок и вновь очутились на опушке то ли леса, то ли парка. Вокруг не светилось ни одного огонька. Не ожидая приказа, я повернул назад.

Пристально глядя на дорогу, я думал над словами Матвея. Возможно, не случайно, что мы сегодня дважды оказались в одном и том же переулке. Возможно, это совпадение имеет символический смысл. Но какое это все имеет отношение к Андрюше? За целый день, пока мы гонялись за призраками, у меня создалось впечатление, что жизнь Бледнолицего, его подруги, его приятелей совсем не стыкуется с жизнью Андрюши. Они, жизнь Андрюши и жизнь Бледнолицего, существуют сами по себе и, как параллельные прямые, не пересекаются…

— Так отчего остановился вездеход? — спросил для порядка Матвей, когда мы выехали из переулка.

— Бензин кончился.

— Значит, с вездеходом можно идти в разведку,— глаза у Матвея заблестели.

— Старая гвардия не сдается,— подтвердил я.

Если быть точным, историческая фраза звучит так: «Старая гвардия умирает, но не сдается».

Но о смерти говорить не хотелось, так как я надеялся, что мы еще принесем пользу человечеству и нашему внуку Андрюше.

ПОХИЩЕНИЕ СРЕДЬ БЕЛА ДНЯ

Назавтра я ждал Матвея в машине у кинотеатра «Салют». С полным баком. Да еще и канистру прихватил. Сегодня нам не страшны никакие непредвиденные обстоятельства.

Вчера вечером я наотрез отказался с утра пораньше бросаться в погоню.

— Второй день подряд без обеда я не выдержу,— решительно заявил я.— И тебе не советую…

Матвей тут же стал в позу.

— Для тебя интересы собственного желудка выше интересов дела.

— Какого дела? — я тоже был не простачок, меня на мякине не проведешь.— Целый день напролет следили за этим жуликом, спекулянтом, наблюдали, как он есть, пьет, обнимается со своей подружкой… И скажи на милость, какое это все имеет отношение к нашему Андрюше?

— Самое прямое,— сжал губы Матвей.

— А поконкретнее нельзя?

— Нельзя, — отрезал Матвей и, смягчившись, добавил: — Пока нельзя.

Я не знал тогда, что сыплю соль нараны, что сею в его душе сомнения, которые вскоре дадут обильные всходы.

Когда же я предложил встретиться после обеда, Матвей ответил обиженно:

— Буду вести наблюдение один.

— Будешь прыгать за машиной, как кузнечик, — вернул я Матвея с небес на землю. — Ты же видишь, эта публика поздно ложится и поздно встает. Встречаемся у твоего подъезда в 2 часа дня.

Матвей надолго задумался, но все взвесив, произнес:

— Ладно. В час тридцать у кинотеатра «Салют».

Как обычно, последнее слово осталось за ним. Хоть полчаса да он выиграл. И конспирации ради место встречи было назначено у кинотеатра «Салют», в двух шагах от дома Матвея.

И вот Матвей, как всегда с биноклем, уселся на заднее сидение. Я вставил ключ зажигания, мотор заработал, и мы поехали. Я не спрашивал, куда ехать. Потому как знал, что в это время Бледнолицый ошивается возле ресторана «Аленький цветочек».

Изредка я бросал взгляды в зеркало. Матвей сидел с непроницаемым видом и то и дело надувал щеки.

Я чувствовал, что он хочет сообщить мне нечто важное, но не решается.

— Чем ты занимался до обеда? — потянул я его за язык.

Но старый конспиратор не поддался на мою уловку.

— Я время понапрасну не терял,— загадочно произнес он.

Ну ладно, не хочешь говорить — не говори. Придет время — сам расскажешь. Хотя, честно говоря, было обидно. Вместе идем на одно дело. Между прочим, очень опасное дело. Мало ли что может случиться, а у нас друг от друга секреты, тайны.

Когда мы подъехали к «Аленькому цветочку», знакомый «жигуленок» стоял на площадке у фонтана.

Я снова припарковался на старом месте, под плакучей ивой.

У входа в ресторан стояли, покуривая, Бледнолицый и небритый парень. При появлении вездехода они сделали стойку. Так говорят про охотничьих собак, завидевших добычу. Я в этом ничего удивительного не увидел. На мою машину все глазеют, даже пальцем показывают. Верно, такой допотопный автомобиль не каждый день встретишь на улице.

Матвей достал бинокль и, не опуская окошка, чтобы не выдать себя, принялся разглядывать Бледнолицего и его приятеля.

— Ну дают! — чертыхнулся он.— И тот, и другой в джинсовом костюме, и к тому же у обоих темные очки. Как же мне их различать?

Я не успел ответить Матвею. Бледнолицый и его приятель побросали сигареты и направились к «жигуленку». У меня создалось впечатление, что они нас ждали и не особенно это скрывали.

Сегодня мне уже не надо было приказывать. Я тут же пристроился хвостиком за «жигуленком». Впрочем, Бледнолицый не спешил, словно его больше всего заботило, как бы я не упустил из виду его машину.

И, самое главное, ехал Бледнолицый не по привычному маршруту. Неужели он направляется в наш район?

Вот тогда, наверное, и шевельнулось где-то на самом донышке души еще неясное чувство тревоги. Бледнолицый и его приятель что-то затевают.

Свернув с проспекта, «жигуленок» покатил вдоль канала. Вдали показалось темно-красное здание, вернее, несколько двух-и трех-этажных домов, из которых состояла школа, в которой учились Анюта и Андрюша.

И тут впервые Бледнолицый увеличил скорость. На некоторое время я потерял «жигуленка» из виду. Но Матвей не спускал с него бинокля.

— Ух, черт бы их пробрал!

Матвей, конечно, выразился покруче, как говорится, не для печати, но не по словам, а по стону, вырвавшемуся у него из груди, я почувствовал, что произошло неладное.

— Что случилось?

— Дети,— взревел Матвей.— Гони во всю!

Какие дети?! Неясная тревога разрасталась во мне.

Но гнать я не мог. Дорогу мне преградил КАМаз, который надумал разворачиваться. Но едва грузовик подался вперед, я бросил вездеход в образовавшуюся щель.

Еще издали я увидел, что в «Жигули» садятся Андрюша и Анюта. Причем, Андрюша — смело и решительно, а Анюта — с явной неохотой.

— Что происходит? — спросил я у Матвея.

— Они похищают детей, гады,— Матвей добавили еще пару крепких словечек.

За Анютой и Андрюшей захлопнулись дверцы, и «жигуленок» помчался. Бледнолицый направился к кольцевой дороге. Я выжимал все, что мог, но не отставал.

Мы оба были так потрясены, что на некоторое время потеряли дар речи. Можно сказать, похитили детей у нас прямо из-под носа. Средь бела дня, на виду у почтенной публики.

— Куда же они везут ребят? — Я первым пришел в себя.

— Мне кажется, я знаю,— напустив на себя загадочный вид, произнес Матвей.

— Но пока не скажешь?

Матвей кивнул, важно надувая щеки.

— А если они сейчас оторвутся, куда мне поворачивать?.

Его страсть к тайнам меня уже начала бесить.

— Тогда я скажу, куда ехать,— ответил Матвей.

Ладно, из этого конспиратора больше ничего не вытянешь. Даже под пыткой. А вот из меня можно — я сам проболтаюсь, не надо ничего вытягивать.

Самое странное, «жигуленок» и не собирался уходить в отрыв. Но и не подпускал к себе близко. Едва я начинал настигать его, как «жигуленок» делал стремительный рывок. Короче говоря, Бледнолицый держал нас на расстоянии.

Хорошая машина, неожиданно для себя подумал я о «Жигулях». Когда все это кончится, неплохо бы поменять вездеход на «Жигули». Но когда все это кончится? И, главное, чем кончится?

На кольцевой дороге «жигуленок» свернул в сторону водохранилища.

— Вроде сезон уже закончился.

На лице Матвея появилась растерянность.

— Решили искупаться? — попытался я пошутить. Матерый разведчик явно допустил промашку. Наконец понял ход его мыслей. Он был уверен, что Бледнолицый повернет направо, в сторону переулка с лужами и деревянными домами… Дался ему этот переулок!

— А может, они твою дачу надумали навестить? — выпалил Матвей, сам не веря тому, что сказал.

И вправду, наш дачный поселок в лесу, неподалеку от водохранилища. И я нередко езжу этой дорогой. Она длиннее, но зато сплошной асфальт.

— Но зачем? — недоумевал я.

— Намерения преступников понять трудно.— Матвей снова напустил на себя глубокомысленный вид.

— Они же не знают дороги,— наседал я на Матвея.

— А дети на что? — сказал Матвей.— Дети расскажут…

— Анюта ни за что не расскажет.— В девочке я был абсолютно уверен.

— А Андрюша? — насмешливо спросил Матвей.

Что-то помешало мне также уверенно заступиться за внука.

— Слушай, а другая дорога, покороче, есть? — поинтересовался Матвей.

— Есть,— ответил я.— Но плохая, по лесу. Скоро — поворот.

— Давай на нее и гони во весь дух! — приказал Матвей.— Мы должны быть на даче раньше Бледнолицего. Во что бы то ни стало!

Я чуть было не сказал: «Слушаюсь, товарищ командир!» Я не спросил у Матвея, зачем нам надо было опередить Бледнолицего. Да, я думаю, он и сам этого не знал. Главное, обойти, обогнать, перехватить инициативу, чтобы застать Бледнолицего и его дружка врасплох.

Потихоньку я стал замедлять ход. Бледнолицый, уверенный, что мы за ним едем, как привязанные, не должен был заметить моего маневра. Я неожиданно свернул вправо и нырнул в лес. И вскоре мы уже ползли, покачиваясь, по лесной дороге. Собственно, это была не дорога, а просека, приспособленная под дорогу теми, кто всегда спешит.

— А вдруг они едут не на дачу? — поделился я ими сомнениями с Матвеем.

— А куда же еще? — Матвей уже принял решение и не колебался.— Бессомненно — на дачу.

Лесная дорога обладала одним несомненным достоинством — на ней так подбрасывало, что сами собой прекращались все разговоры — можно было прикусить язык.

В молчании мы добрались до дачи. Мы своего добились, опередили Бледнолицего. Обошли, обставили. Кто — кого? Они — нас или мы — их?

При виде дачи на меня нахлынули разнообразные чувства. Как давно я здесь не был, а все требует моего внимания, моих рук. В прежние годы мы с Настей жили весь сентябрь да еще половину октября прихватывали. А в нынешнем сезоне нам не до дачи. Приехал внук, и все расстроилось.

Кстати об Андрюше. С минуты на минуту здесь могут оказаться мафиози, а я стою столбом, охваченный сентиментальными воспоминаниями.

Куда же девался Матвей? А вот он спешит ко мне, выбрасывая свою негнущуюся в колене ногу.

— Что ты стоишь пень пнем? — набросился Матвей на меня и тут же объявил: — У меня есть план.

Размахивая руками, Матвей изложил свой план. Я его принял, хотя и обнаружил в плане большой недостаток. Нам надо было так укрыться с вездеходом в березовой рощице, чтобы Бледнолицый и его дружок, проезжая мимо, не заметили нас.

— Они станут глядеть на твою дачу и бессомненно не заметят,— уверенно произнес Матвей и скомандовал: — По коням!

Давненько я не слыхал от Матвея этих слов. Значит, нам предстоит бой, и нешуточный…

Мы торопливо сели в вездеход, и я увел его в березовую рощицу. Вот когда я пожалел, что роща маленькая — не спрячешься. Здесь мы и затаились в ожидании «жигуленка». Ждать пришлось недолго.

Послышался шум мотора. И вскоре показался «жигуленок», ныряющий по проселочной дороге. Вот он проехал мимо нас. Кажется, мафиози не заметили засады…

— Дети в машине? — От волнения я пригнул голову не увидел в «жигуленке» Анюты и Андрюши.

— В машине,— ответил Матвей.— Ты не волнуйся. Действуй по плану.

Легко сказать — не волнуйся, когда речь идет о детях. Я как-никак детский врач. И не могу допустить, чтобы жизни детей угрожала опасность. А от этих мафиози можно всего ждать, они на все способны.

— Двигай,— из задумчивости меня вывел властный голос Матвея.

Вездеход задом выехал из рощицы и покатил к даче.

Между тем «жигуленок» развернулся на опушке леса, потому что дальше дороги не было. Видно, собрался возвращаться домой. А назад дороги нет. Единственную дорогу преградил вездеход. Для большей надежности я поставил машину поперек дороги.

— Захлопнулась мышеловка,— не удержался я от комментария.

Матвей ничего не сказал. Я видел, как у него ходят желваки на скулах. Он ждал, что предпримут мафиози.

«Жигули» дали сигнал. Эй, букашка, убирайся с дороги! Но букашка и не думала убираться. Вездеход стоял как вкопанный.

Если бы у них был «Мерседес», они пошли бы на таран. И тогда от моего вездехода остались бы рожки да ножки, то есть одни колеса. Но, к нашему счастью, у них не было «Мерседеса».

Короче говоря, «жигуленок» остановился. А нам только этого и надо было.

Я могу себе представить, как все это выглядело со стороны. Одновременно распахнулись дверцы вездехода, и вышли богатыри — не богатыри, но два еще крепких деда. У одного в руках была палка (я думаю, вы узнали Матвея), а у другого — гаечный ключ (это был, естественно, я). Они вышли, но далеко от машины не отходили, словно вызывая на честный поединок притаившихся в «Жигулях».

В стане противника царило замешательство. Никто долго не показывал носа из машины. Наконец дверца распахнулась и появился молодец, о котором говорят — косая сажень в плечах. Он скинул куртку, закасал рукава рубахи, демонстрируя мускулы. Следом показался Бледнолицый. Был он, конечно, пожиже своего дружка, но тоже здоровый парень. В руках у них ничего не было, Они, вероятно, думали, что, едва завидев их, деды разбегутся кто куда.

А деды и не думали разбегаться. Деды стояли, как на последнем рубеже обороны.

Молчание затягивалось. У всех нервы были напряжены до предела.

— В чем дело, дорогие дедушки? — первым подал голос Бледнолицый.— Мы приехали в гости, а вы нас так нелюбезно встречаете…

— Мы вас в гости не звали,— отрезал Матвей.

Он, как всегда, был непреклонен и не шел ни на какие компромиссы.

А я видел, как глядят на нас Анюта и Андрюша. Они сидели в машине, словно испуганные воробышки, и боялись подать голос.

— Вы нам отдаете детей, а мы вас пропускаем,— решительно высказал я мирное предложение.

Краем глаза я видел, как Матвей поморщился. Потому что я нарушил план. По плану мы должны были штурмом захватить «Жигули» и освободить детей.

— Да мы их и не похищали,— ворковал Бледнолицый, делая знак Андрюше и Анюте, чтобы те выбирались из машины.— Мы просто решили отвезти их за город, чтобы бедные дети подышали свежим воздухом…

Анюта вылетела из машины и бросилась ко мне. Повиснув на шее, дала волю слезам.

— Дедушка Коля! Дедушка Коля! — повторяла она одно и тоже.

Андрюша держался молодцом, как и подобает мужчине. Но по тому, что он был молчалив, чувствовалось, что и ему это путешествие далось нелегко.

Матвей похлопал Анюрюшу по спине. Какие могут быть телячьи нежности у настоящих мужчин!

— Извини, батя,— произнес небритый парень хриплым голосом, отодвигая меня от машины.

Этот голос показался мне знакомым. Но ума не приложу, где я его мог слышать. Правда, на этом мои воспоминания закончились, так как то, что я увидел потрясло.

Парни подняли мою машину и перенесли ее в сторону на пару метров. Ровно настолько, чтобы могли проехать «Жигули». А потом сели в машину и укатили. Причем, Бледнолицый помахал на прощанье рукой.

— Дедушка Коля, я так рада, что вы нас спасли,— всхлипывая, Анюта прижалась ко мне.

— Ну, успокойся, все кончилось,— утешал я девочку и поторопил остальных: — Пора ехать, а то бабушки наверное, уже с ума сходит…

УДАР НИЖЕ ПОЯСА

Мы сели в машину, и, сам не знаю почему, я снова поехал по лесной просеке. Как говорится, береженого Бог бережет. А попросту говоря, не хотелось мне снова встречаться с Бледнолицым и Хриплым. Не доставляли мне никакого удовольствия эти встречи. Тем более что я вспомнил, где слышал этот противный, хриплый голос. Его обладатель говорил Андрюше по телефону, чтобы деды не совали нос, куда не надо.

Сидевшая рядом со мной Анюта трещала без умолку. Натерпелась, бедная, страху и вот говорит не переставая.

Судя по ее рассказу, они с Андрюшей вышли из школы, как вдруг возле них с ужасным визгом остановились «Жигули». Из машины высунулся Бледнолицый и подозвал Андрюшу. Анюте показалось, что они слишком долго разговаривают и к тому же на повышенных тонах, и она подошла поближе.

Бледнолицый предложил прокатиться за город, мол, Андрюша уже дал согласие. Анюта заявила, что сама не поедет и Андрюшу не пустит, Андрюша тут же вспылил: «Кто ты такая, чтобы меня не пускать?» — и сел в машину. Тогда и Анюта последовала за ним. Решила, что если будет рядом с Андрюшей, они ничего с ним не сделают…

Чистая душа! Анюте и в голову не пришло, что ее могут обидеть… Она думала только о нем…

— Скажи, пожалуйста, Андрюша,—спросил Матвей,— о чем с тобой говорил Бледнолицый. Ну, Гоша, связной?

— Ты прекрасно знаешь, дедушка, о чем,— насмешливо протянул Андрюша.— Все о том же, первая неделя подходит к концу, а деды не чешутся…

Да, у нас положение щекотливое. Анюта ничего не знает, и при ней лучше Андрюшу не расспрашивать.

Матвей на минуту умолк, а потом задал Анюте невинный вопрос:

— А вы обычно из школы вдвоем с Андрюшей ходите?

Но первым ответил за него Андрюша.

— Не все ли равно, дедушка?! — в голосе внука проскальзывало явное раздражение.

— Обычно… — начала Анюта и запнулась.— Если говорить честно, то первый раз… Не скрою, мне это бью очень приятно…

— Дедушка,— все в той же насмешливой манере произнес Андрюша,— а тебе не кажется, что ты вторгаешься в область, куда вход воспрещен?..

— Кажется,— оборвал внука Матвей,— и скажи еще, Аня, о чем говорили похитители, когда наша машина неожиданно исчезла?.. Помнишь, мы гнались за вами и вдруг пропали…

— Помню,— ответила Анюта.— Бледнолицый вдруг забеспокоился: «Куда запропастились деды? Может, с машиной что-нибудь случилось?» — «Наверное, поехали по лесной дороге»,— сказал Андрюша. «Тогда все отлично»,— объявил Бледнолицый.

— Я не понимаю, что я сказал особенного. Я дал простой ответ на простой вопрос,— вновь вмешался в разговор Андрюша. От его насмешливой манеры не осталось и следа.— И, вообще, я смотрю, здесь начинается допрос…

— Какой допрос? О чем ты? — Матвей прижал руки к груди.— И чтобы ты не думал обо мне нехорошо, я умолкаю…

— Дедушка Коля,— вступилась за мальчика Анюта,— Андрюша себя вел, как настоящий мужчина, меня защищал и, вообще…

— Помолчи лучше,— бросил сердитую реплику Андрюша,— и, вообще…

Всю остальную дорогу мы провели в молчании. Анюта выговорилась да еще и обиделась на Андрюшу. Матвей был страшно доволен разговором с Анютой и, конечно, самим собой… Андрюша, наверное, переживал, что впервые (историческое событие!) вышел из себя.

Возле самого дома Матвей попытался было смыться, сославшись на неотложные дела. Но я его не отпустил, справедливо, как мне кажется, решив, что чем нас будет больше, тем легче нам будет выдержать трудный разговор с Настей.

— Анюта, Андрюша,— начал я и почувствовал, что сбился на просительный тон, и от этого разозлился на себя,— вы же знаете, что бабушке вредно волноваться...

— Не беспокойся, дедушка Коля,— Анюта поняла меня с полуслова.— Я буду нема как рыба…

Надо сказать, что для Анюты подобное обещание сравнимо с подвигом. Быть свидетельницей истории с похищением, да что там свидетельницей — одной из главных участниц, и не иметь возможности поделиться своими впечатлениями. Это ведь все равно что признать, что никакой истории и не было…

— Что же мы бабушке скажем? — озабоченно пробормотал я.

— Дедушка, положись на меня,— Андрюша уже пришел в себя.— Прорвемся…

Ну внучек, молодец. Снова он дедов выручил, избавил нас от необходимости выкручиваться, врать…

Хотя я давно заметил, что люди предпочитают правде ложь. Причем, прекрасно знают, что их обдуривают, но верят. Ведь ложь всегда слаще правды. У правды горьковатый привкус. Не верьте тому, кто говорит: я не знал, что меня обманывают… Он знал, больше того, он хотел быть обманутым.

— Слушайте, где вы все пропадали? — таким вопросом встретила нас бабушка.— Я уже пятый раз разогреваю... О, Матвей, хорошо, что ты пришел… Пообедаем вместе...

Как я и предполагал, Настя отвлеклась на Матвея и забыла о своем вопросе. Но ненадолго. За обедом она не преминула вернуться к нему:

— А что случилось, я уже начала волноваться?.. И как вы все вместе оказались?

Ну и задала вопросик Настя. Да не один, а целых два. Мы повернулись к Андрюше. Мол, ты обещал, что прорвемся, давай прорывайся…

— У нас сбор был,— уверенно произнес Андрюша.— Приходил капитан из милиции…

— Зачем? — испугалась Настя.

— Рассказал, что преступность подняла голову, обнаглела,— не жалел черной краски Андрюша.— В нашем городе появилась организованная группа, которая занимается вымогательством, шантажем, похищением несовершеннолетних детей…

— Ой, а куда же смотрит милиция? — воскликнула Настя.

Она одна принимала разглагольствования Андрюши за чистую монету.

— А что милиция? — вопросом на вопрос ответил Андрюша.— Милиционеров мало, они плохо вооружены, у них маленькие зарплаты…

— Что же делать? — не отставала Настя.

— Я думаю, что на милицию надежды нет. Надо самим спасаться, и лучше отдать похитителям деньги, чем ставить под угрозу жизнь своих детей и внуков,— мудро, как столетний дед, заключил Андрюша.

Тут уж и я понял, куда целит Андрюша. Так сказать, не в бровь, а в глаз. Что вы, деды, рыпаетесь, ничего у вас не выйдет. Они всесильны, они повсюду.

Словно Андрюша знал, чем мы с Матвеем почти неделю занимались, и между делом, походя, все наши усилия перечеркнул. И предлагал нам сдаваться на милость победителя. Мол, почетные условия сдачи гарантируются.

Матвей заерзал на стуле, и до него дошло, в чей огород бросил камушек внучек. Но Матвей не привык уходить в кусты при первых звуках опасности, вообще, отступать было не в его правилах.

Но Андрюшу неожиданно поддержала Настя:

— Я забыла вам показать, что мне сегодня в магазине подбросили…

Настя встала из-за стола, вышла в прихожую и вскоре вернулась с листком бумаги.

Листок оказался в руках Матвея. Он впился в него взглядом. Его длинный нос при этом едва не касался бумаги, и казалось, что Матвей принюхивается. Прочитав, он молча протянул листок мне.

Я взял его, и у меня задрожали руки. Это был грязный, гадкий листок. Я не стану приводить полностью того, что было там намазюкано.

В листке была грубая угроза. Мол, если вы будете тянуть резину, не видать вам вашего пацаненка целым и невредимым…

— Ну знаете ли,— я почувствовал, как кровь хлынула мне в голову.— Это удар ниже пояса…

Я швырнул на пол листок. У меня появилось инстинктивное желание вымыть руки, и я отправился в ванную.

А Матвей поднял листок, сложил его аккуратно и сунул во внутренний карман пиджака. А потом поинтересовался у Насти, не заметила ли она, кто ей подбросил эту грязную бумаженцию…

— Заметила,— ответила Настя.— Какой-то ханурик… Привалился ко мне в очереди, дыхнул — я отвернулась, ну и, наверное, в этот момент и подбросил в сумку…

Матвей молча переваривал обед и информацию.

— Так вы, наконец, мне объясните, что происходит? — Настя вопросительно уставилась на нас.

Я уже вернулся из ванной, но сделал вид, что нем понимаю, о чем идет речь. Матвей опустил глаза. Анюта сосредоточенно пила яблочный сок. Один Андрюша выдержал бабушкин взгляд.

— Ну если вы молчите, я сама все объясню,— Настя решительно тряхнула седыми волосами.— Эти дни я чувствовала, что беда грозит Андрюше… С той минуты, как в нашем доме появился этот Гоша… Мне он сразу не понравился…

Если мне не изменяет память, было с точностью наоборот. Настя восхищалась Бледнолицым…

— А вы оба ходили с видом заговорщиков,— продолжала Настя.— Я понимаю, вы хотели помочь внуку… Но плетью обуха не перешибешь… Поэтому послушайтесь Андрюшу и отдайте этим вымогателям все, что они требуют… И не играйте с огнем, это опасно… У меня есть серебряные ложечки, от мамы-покойницы остались, я их продам…

— А у меня на сберкнижке имеются деньги,— подала голос Анюта,— я тоже отдаю их Андрюше.

Мы с Матвеем не смотрели друг на друга. Вот тебе и на! Такую конспирацию соблюдали. Казалось, никто ни о чем не может догадаться. И все насмарку. Настя взяла и раскусила нас… Правда, не без посторонней помощи…

Я глянул на Андрюшу. На глаза у него навернулись слезы. Наверное, и он не ждал от бабушки и Анюты такого порыва…

Матвей торопливо вскочил и зачастил скороговоркой:

— Я совсем забыл… Мне пора на дежурство… Надо бы пару часов вздремнуть, а то ночью будет не до сна.

Он служил вахтером в солидном министерстве, следил за порядком. Дежурил сутки, а потом двое суток отдыхал. Но последнюю неделю Матвей уже одно дежурство пропустил, потому что следил за Бледнолицым.

Я ждал, что Матвей подаст мне знак или попросит проводить. Но он упрямо прятал от меня глаза. Тогда я не выдержал и спросил:

— Пиа пичто пизав питра?

Сам не знаю, почему я заговорил на птичьем языке. Видно, уже в кровь вошла конспирация…

— Пизав питра пия пина пира пибо пите,— автоматически ответил Матвей.

— Пиа пичто пимне пиде пилать? — не отставал я от него в надежде получить вразумительный ответ.

— Пиду пимать,— коротко и не очень ясно ответил Матвей.

Настя переводила взгляд с меня на Матвея в тщетной попытке понять, о чем мы чирикаем.

— Дети, вылитые дети, на старости лет впали в детство,— неодобрительно покачала она головой.— Анюта, с ними пива не сваришь, придется нам брать это дело в свои руки…

Поблагодарив Настю за обед, Матвей ушел. Вернее, попросту сбежал, оставив меня отдуваться и за себя, и за него.

— Ой, дедушка Коля, как смешно вы разговаривали,— на лице Анюты сияло неподдельное восхищение,— только я ничего не поняла…

Я открыл ей нашу с Матвеем тайну. В наше время школьники друг с другом разговаривали, прибавляя к каждому слогу «пи».

— Ой, как интересно,— обрадовалась Анюта, забыв обо всем пережитом сегодня,— пойду бабушке расскажу…

Настя уже мыла посуду и кляла на чем свет стоит нас с Матвеем.

Андрюша проводил Анюту снисходительным взглядом. Ему-то, как я понял, не составляло большого труда разгадать птичий язык. Для него это был детский лепет…

И, вообще, сегодня нас с Матвеем все раскусили. Какой-то, право, день открытых тайн…

Зазвонил телефон. Пару дней назад я бы со всех ног кинулся к нему. А сейчас я даже не пошевелился. Мне хотелось одного, чтобы меня оставили в покое, чтобы я тихо-мирно посидел, подремал в кресле.

Взял трубку Андрюша.

— Слушаю тебя, дедушка!

Вот те на! Я сразу навострил уши. Матвей звонит. Интересно, что он забыл у нас? Не прошло и получаса, как Матвей ушел. Нет, я к телефону не пойду.

После короткого молчания Андрюша произнес:

— Хорошо, я все понял. Передам дедушке. Нет, не забуду.

Спустя мгновение Андрюша предстал пред мои полусонные очи.

— Дед Матвей просил тебе передать — слово в слово: «Я нашел покупателя. Этот самый покупатель придет ко мне в девять на службу. Я прошу Николая приехать на час раньше — в восемь. Или — лучше всего — в половине восьмого». Все.

Андрюша задумчиво потер переносицу. Судя по всему, он не ожидал от Матвея такого звонка. А что говорить обо мне. Когда Матвей успел найти покупателя, если пару часов назад о нем не было и речи? Может быть, все-таки сегодня? Ведь он с таинственным видом намекал, что не терял времени даром. Нет, пожалуй, о человеке, который купит у нас дачу и автомобиль, с таким видом не говорят.

И, самое главное, почему Матвей не позвал меня, а изложил все Андрюше? То есть начисто забыл о всякой конспирации…

Когда я остался один в комнате, поудобнее устроился и кресле. Рядом, на столике, лежали нечитанные за несколько дней газеты. Но мне и сегодня не читалось.

Ко мне стали приходить странные мысли… Настолько странные, что я гнал их прочь.

Если не хочешь слушать, что вещают по радио и телевидению, возьми да выключи. Если тебе не нравится, что написано в газете, отложи ее в сторону. Если раздражает, что говорят близкие, заткни уши или уйди на улицу.

А вот как поступить, если к тебе приходят мысли? Прогнать? Не выходит. Не думать? Не получается. Как говаривали мудрые, мыслю, значит, существую…

Нет, определенно мне сегодня не уснуть. А мне так необходимо подкрепить свои силы. Разговор с Матвеем предстоит нелегкий…

Но все-таки сон сморил меня. Подхватился, глянул на часы — половина седьмого. Пора ехать к Матвею.

— Ты куда? — на моем пути выросла Настя.

— На работу к Матвею,— ответил я.— Он нашел человека, который может одолжить нам денег…

Все-таки за последнее время я разучился говорить правду.

— Но я прошу тебя и Матвея помнить,— горячо попросила Настя,— что вы не мальчишки, хоть и не совсем старые, но уже солидные люди… И вести себя надо соответственно…

Я не менее горячо пообещал Насте вести себя соответственно.

Министерство, в котором Матвей служил, располагалось в шикарном двенадцатиэтажном здании на широком, продуваемом всеми ветрами проспекте.

Матвей сидел на первом этаже, у самого входа, возле пульта, на котором горели разноцветные лампочки. Он подготовился к моему приходу — вскипятил воду, купил сушек. И вскоре мы пили чай с сушками.

— Ну и кто твой покупатель? — спросил я безо всяких предисловий.— Просто любопытно, когда ты успел его найти?

— А я его и не искал,— невозмутимо ответил Матвей и, выдержав паузу, добавил: — потому что никакой покупатель нам не нужен…

КТО КОГО ВОДИЛ ЗА НОС

Матвей, наверное, ждал, что я упаду со стула от неожиданности или в крайнем случае вскочу, воскликну какую-нибудь историческую фразу, а я, хлебнув горячего, хорошо заваренного чая, переспросил:

— Не нужен? Интересно — почему?

Матвей, конечно, мечтал насладиться моим изумление, но, не увидев ничего подобного, буркнул сердито:

— Потому что любимый внучек водил нас обоих за нос…

— Ну, положим, не всех он водил,— протянуля.

— Ты хочешь сказать,— от удивления Матвей чуть не задохнулся,— что не попался на его удочку?

В ответ на этот вопрос я предпочел дипломатично промычать нечто невразумительное.

Тогда Матвей вознегодовал по-настоящему:

— А кто прибежал ко мне и завопил с порога: «Внучек погибает, выручай, спасай». Да на тебе лица не было от страха…

— Честно признаюсь, я струсил,— я и не думал-оправдываться.— Но с самого начала я и верил его словам, и сомневался…

— А я с самого начала не верил ни одному его слову! — воскликнул Матвей.

— Ну-ну! Ври да не завирайся,— повысил я голос.— Чего же ты, спрашивается, следил за Бледнолицым до посинения? Чего ты придумал эту дурацкую конспирацию, этот птичий язык?

— Чтобы усыпить бдительность Андрея,— у Матвея на все готов был ответ,— чтобы он ничего не заподозрил.

— Интересное кино,— присвистнул я.— Значит, я устраивал бешеные гонки на вездеходе, чтобы усыпить бдительность внука?

Тут уж Матвею нечем было крыть.

— А если вдруг на каком-нибудь вираже мы бы с тобой полетели вверх тормашками, после чего уснули навеки… И все, выходит, ради того, чтобы усыпить бдительность внука?

Вместо того чтобы признать очевидную истину — Андрюша нас объегорил, облапошил, подкузьмил, обдурил, короче говоря, обвел вокруг пальца, как малых детей, он выдумывает смехотворные оправдания…

— Обвел вокруг пальца, облапошил, обдурил,— неожиданно моими словами заговорил Матвей.

Вот это другое дело!

— Заставил двух старых, не очень здоровых дедов носиться как угорелых по городу…

— И за городом,— добавил я.

— Да, надо сказать честно, мастерски нас внучек разыграл.

— Как ты считаешь,— остановил я самобичевания, самоистязания, которым предавался Матвей,— а зачем ему все это понадобилось?

— Он хотел выцыганить у нас деньги.— У Матвея не было сомнений.

— Верно,— согласился я.— Своеобразный вариант завещания. Как говорится, не мытьем, так катаньем.

— Вот оно, тлетворное влияние Запада,— Матвей не преминул воспользоваться случаем для того, чтобы прочесть проповедь.— Одно у ребенка на уме — деньги…

— А когда ты убедился, что он водит нас за нос? — я поспешил перевести разговор на другую тему.

— Заподозрил с первого дня, но раскусил только сегодня,— признался Матвей.

— И я только сегодня,— вздохнул я с облегчением.

Как хорошо сказать правду, а не корчить из себя Шерлока Холмса.

— Уж очень явно они демонстрировали, что похищают детей,— фыркнул Матвей.

— Как они старались, чтобы, не дай Бог, вездеход не отстал от «жигуленка»,— добавил я.

— Да если бы они собрались похитить детей по-настоящему, разве бы так они действовали? — ухмыльнулся Матвей.

— И с нами бы они не церемонились,— подтвердил я.

Мы стали день за днем припоминать, как нас Андрей за водил за нос.

— Бессомненно,— начал Матвей,— что внучек подсказал Бледнолицему: дед, мол, строчит жалобы на торгашей, якшается с милицией, ты ему продемонстрируй, что связан с нехорошими людьми, припугни, он сразу и запаникует… В первый день Бледнолицый провел меня чуть ли не по всем злачным местам…

— И ты решил, что дело пахнет керосином,— попытался я пошутить.

— Да, я решил, что дело серьезное,— не принял шутливого тона Матвей.— А на следующий день Бледнолицый пересел на автомобиль… Ему уже ничего не надо было демонстрировать, ему надо было делать деньги…

— И ты запрыгал за «жигуленком», как кузнечик?

— Да, я остался с носом,— вздохнул Матвей.

— А еще раньше Андрюша подговорил ребят,— поделился и я своими воспоминаниями,— чтобы они потолковали с ним на повышенных тонах да помахали руками, и чтобы все это произошло на глазах у Анюты.

— И вот результат,— добавил Матвей,— прибегает к тебе Анюта, вся в слезах: Андрюше угрожают мальчишки…

— Точно,— подтвердил я.— А беспрерывные телефонные звонки с утра?

— Они хотели вывести нас из терпения,— объяснил Матвей.

— Теперь я уверен, что тогда звонила подружка Бледнолицего, крашеная блондинка,— продолжал я.— Андрюша предположил, что мы станем подслушивать его телефонные разговоры, и подсунул мне эту дешевую инсценировку — разговор с Хриплым…

— А мы приняли все за чистую монету,— покачал головой Матвей,— но когда мы сели в твой вездеход, уверен, они этого не ожидали… Тут и мы их обошли у повороте.

В голосе Матвея звучало торжество.

— Ну и что мы узнали? — Я скептически скривился. — Ровным счетом — ничего.

— Ты забываешь о переулке.— Матвей поднял вверх палец.

— О каком переулке?

— О том, который заканчивается на опушке то ли леса, то ли парка.

— Понятно, где ты провел первую половину дня,— протянул я.— Андрюша знал, что мы из поколения подозрительных, из тех, что из мухи делают слона…

— Да, все было ясно как Божий день.— Развел руками Матвей.— А мы тем не менее попались на удочку…

— Меня больше всего задело, что он втянул в эту грязную игру Настю,— от прилива чувств я всхлипнул,— да и Анютку заставил мучаться…

— Поизмывался сопляк над стариками,— скрипел зубами Матвей.— Я ему этого не прощу, я ему покажу…

Что-то в последних словах Матвея заставило меня насторожиться.

— Ты что задумал? — спросил я.

— Надо его проучить,— кипел Матвей.— Как он с нами, так и мы с ним…

— Побойся Бога,— вырвалось у меня.— Это ничего не даст…

— Ты всегда был добреньким, иисусиком,— скривился Матвей,— а с Андреем надо пожестче, по-мужски. Твой сын его избаловал…

— Это я во всем виноват,— покаялся я.

— В чем? — Матвей с любопытством поглядел на меня.

— В том, что Андрюша такой.

И увидев, что Матвей ничего не понял, напомнил ему, как развивались события после приезда Андрюши. Едва очутившись на даче, внук потребовал, чтобы я составил завещание. А когда я категорически отказался, переметнулся к Матвею. Когда же я пообещал написать завещание, и, естественно, в его пользу, Андрюша оставил Матвея и снова был на моей стороне. Вот так я играл с ним, как кошка с мышкой, Андрюша обозлился и придумал эту историю с мафией и выкупом…

Все мы разложили по полочкам. Каждый шаг Андрюши взвесили и разоблачили. Одно осталось невыясненным — место из письма Андрюшиной мамы, где она говорит о фантазиях сына, которому кажется, что ему угрожает мафия. И собственные слова Андрюши о том, что мафия дотянулась из столицы до нашего города…

— Нечего ему, вообще, забивать голову всякими завещаниями, он должен учиться, слушаться старших.— Матвей был неумолим.— А проучить его хорошо бы старинным дедовским способом…

Я покосился на палку и сглотнул слюну. Матвей перехватил мой взгляд.

— Розги — лучше. Но где ты их достанешь? Дефицит.

— Дефицит,— обрадованно согласился я.

— Хорошо бы ремешком пройтись по его попке,— у Матвея явно чесались руки.— Но это для него, паршивца, не наказание,— все равно что влепить пару пстричек…

— Что же ты задумал? — повторил я свой вопрос.

Ну Матвей и кровожадный! Если для него отхлестать ремнем внука — то же, что и влепить пару щелбанов, что же тогда ему втемяшилось в башку?

— Надо над ним всласть поизмываться,— мечтательно протянул Матвей.— Он нам прокрутил кино, детектив, а мы ему устроим спектакль, большое театральное представление… Мы отдадим ему деньги. Все, что он просил. До копеечки.

— Ты что, рехнулся? — опешил я.— Отдать мальчишке деньги, нажитые нашим трудом, потом, кровью? А перед этим придется продать машину, дачу… Зачем, с какой целью?

Полюбовавшись произведенным эффектом, Матвей рассмеялся.

— Да ничего продавать не надо, не волнуйся.

— Я тебя не понимаю,— признал я свое поражение, потому что не мог разгадать замысел друга.

— Мы ему отдадим не настоящие деньги,— брякнул Матвей.

— Фальшивые? — вскричал я. Час от часу не легче. Нет, с Матвеем не соскучишься.

— Ты с ума сошел,— с обидой проговорил Матвей. — Какие фальшивые? Ты слыхал что-нибудь о кукле?

Я наморщил лоб и покопался в памяти. И вспомнил, что куклой называют пачку, в которой лежат листы бумаги, очень похожие на деньги… А сверху и снизу — для большей достоверности — кладут настоящие деньги…

— Слыхал,— наконец кивнул я.

— Вот мы и всучим Андрею такую куклу.— Глаза Матвея загорелись в предвкушении того, как мы объегорим внука.

— Но это же мошенничество,— я чуть было не испортил радужную картину, которую Матвей рисовал в своем воображении.

— Это не мошенничество, а игра, спектакль,— увещевал меня Матвей.— Когда Андрей убедится, что мы обвели его вокруг пальца, облапошили, обдурили, он явится к нам и скажет: «Я вас разыграл, и вы меня разыграли. Теперь мы квиты». Ничья, в общем. Вот тут мы все вместе посмеемся…

— Да, ты прав,— согласился я.— Смех — единственное лекарство, которое может спасти Андрюшу. Когда он смеется, сразу превращается в симпатичного мальчишку…

Свет настольной лампы отбрасывал огромные тени на высокий потолок. В пустом огромном вестибюле наши голоса звучали, как в храме,— гулко и торжественно. Может, поэтому я спросил, переходя на шепот:

— Ты веришь в переселение душ?

— Муть собачья,— презрительно ухмыльнулся Матвей.

— А я верю,— твердо произнес я.

— Но ты же врач,— кинулся спорить Матвей.— И знаешь, что это ерунда на постном масле, и, вообще, душа — не материалистическое понятие…

— А я верю,— продолжал я мечтательно,— что моя душа после того, как я… ну, в общем, в мир иной… моя душа переселится в Андрюшу…

Матвей удивленно уставился на меня, но не заперечил. Он долго пыхтел, сопел. Мне показалось, что я слышу, как ворочаются шарики у него в голове. И наконец, он выдавил из себя:

— И я надеюсь, что моя душа, или как она там называется, переселится в Андрея…

Честно говоря, я не ожидал такого признания от Матвея. Я понимал, чего стоило ему произнести эти слова. Но Матвей на этом не остановился:

— И будет у Андрюши две души.

Тут уж я не сдержался:

— Ты хочешь сказать, что у него нет души?

— Я хочу сказать,— Матвей снова превратился в заядлого спорщика,— что он бессовестный тип, негодяй, что его надо поставить…

Матвей осекся. Эка тебя, приятель, занесло! Матвей едва не сказал: поставить к стенке. Так говаривали в годы нашей молодости. Чуть что, сразу к стенке. Хорошее было времечко, все проблемы решались быстро и просто.

— …надо поставить в угол,— перевел я все в шутку,— на горох.

— Лучше на гречку,— возразил Матвей.— Тебя ставили в детстве на гречку?

— Ставили,— вздрогнул я.— До сих пор помнится…

— То-то и оно,— губы Матвея тронула улыбка.— А все-таки не мешало бы ему всыпать…

— По первое число,— подхватил я.

— Лучше — по тридцать первое.— Матвей сегодня был неистощим на выдумку.

И не выдержал — первый рассмеялся. Я — вслед за ним.

Мы хохотали, а я думал, как давно мы с ним не смеялись. Наверное, со времен войны…

Все больше ругались — до хрипоты, до дрожи в пальцах, до сердцебиения… И расходились врагами не на жизнь, а на смерть. А сейчас, выходит, нас внук помирил и подружил…

— Послушай,— задал я вопрос, который не давал мне покоя,— а как мы эту куклу сделаем?

— Не твоя забота,— Матвей снова напустил на себя загадочный вид, но увидев, что я недовольно поморщился, сжалился и объяснил: — Ты моего приятеля помнишь, Ивана Васильевича? Иван проработал всю жизнь в банке, я думаю, он нам поможет… А вот и он, легок на помине… Точен как часы…

За стеклянной дверью переминался с ноги на ногу сухонький, невысокий старик в очках, с улыбкой на лице. Матвей пошел открывать, и вскоре я уже пожимал маленькую крепкую руку Ивана Васильевича.

Мы поговорили пару минут о том, о сем, а в основном, о здоровье, и я стал прощаться:

— Мне пора… Настя волнуется…

— Еще не время,— жестко оборвал меня Матвей.— Посиди с полчасика… Ничего с твоей Настей не случится… А чтобы не скучать, сыграем в дурака…

— Раз у нас собралась такая славная компания, давайте сыграем в тысячу,— предложил Иван Васильевич.

— В тысячу не успеем,— сказал Матвей.— В пятьсот самый раз…

Мы сыграли три партии. Иван Васильевич первым набрал пятьсот, и Матвей отпустил меня:

— Можешь идти к своей Насте… Я тебя буду держать в курсе…

На проспекте горели редкие фонари. Но я все-таки разглядел пару ребят в джинсовых костюмах, сидевших на скамейке.

И тогда меня осенило — а ведь Иван Васильевич, который приходит к Матвею перекинуться в картишки и тем скрасить его дежурство, и есть тот самый «покупатель», о котором Матвей сказал по телефону Андрюше. И задержал меня Матвей вовсе не для игры в карты, а для того, чтобы сделать вид, что мы ведем переговоры относительно продажи недвижимости (дача) и движимости (вездеход).

В который уже раз я восхитился Матвеем: все предусмотрел, ничего не упустил. Но на душе у меня скребли кошки: вдруг начнутся новые приключения? А мне так хочется отдохнуть… Ну нет ни минуты покоя с тех пор, как появился Андрюша…

ДЕДЫ ИГРАЮТ В КУКЛЫ

И вот мы снова сидим в Андрюшиной комнате в прежнем составе: Матвей, Андрюша, я и Бледнолицый. Словно и не было этих тревожных дней.

Мы старательно улыбались друг другу. Мы знали, что так нужно вести себя на дипломатических переговорах или приемах. В душе ты можешь люто ненавидеть сидящего напротив и при этом костерить его последними словами, но по правилам дипломатического этикета ты обязан изо всех сил улыбаться, а с твоих губ должны слетать лишь самые любезные выражения.

Впрочем, Матвей не утруждал себя дипломатическими правилами. Взгромоздив на стол сумку, с которой ходил по магазинам, он вытащил из нее пачку денег, перевитую бумажными лентами с красной полосой — прямо из банка.

— Ну что ж, стервятники, получайте свою добычу,— И бросил ее на стол решительным жестом опытного карточного игрока.

— Дед Матвей большой оригинал,— спасая положение, Андрюша попытался перевести все в шутку.

— Очень остроумный человек,— очаровательно улыбаясь, Бледнолицый вертел в руках пачку.

Я в испуге опустил глаза. По первоначальному плану, пачки должен был вручать я. Матвей считал, что моя простодушная физиономия вызовет абсолютное доверие у Бледнолицего, а потому вся операция пройдет без сучка и задоринки. Я высказал сомнение, присовокупив, что на моей так называемой простодушной физиономии все будет написано крупными буквами, и Бледнолицый без труда обо всем догадается. Подумав, Матвей взял в свои руки непосредственное исполнение операции.

— Чего ты разглядываешь? Все как в аптеке.— Матвей потянулся к палке.

Бледнолицый поспешно бросил пачку в свою сумку. Матвей выкладывал одну за другой пачки, а Бледнолицый не глядя отправлял их в сумку.

— Все, как в банке,— подал я голос.

Андрюша провожал каждую пачку взглядом. Я видел, что он считает. А когда все пачки очутились в сумке Бледнолицего, мне показалось, что на лбу Андрюши зажглось табло — с суммой сделки. Андрюша закрыл глаза, и на лице его появилось подобие улыбки.

Некоторое время мы сидели, молча поглядывая друг на друга. Вроде бы дело сделано и пора расходиться. А расходиться просто так неудобно. После успешного завершения переговоров полагается чокнуться бокалами с шампанским. Мы, конечно же, не хотели с Бледнолицым чокаться даже кружками с чаем.

Андрюша напускал на себя хмурый вид, приличествующий данной ситуации. А на самом деле ему хотелось расслабиться. Он испытывал удовлетворение от проделанной работы и страдал от того, что не с кем поделиться радостью.

Затянувшееся молчание бесцеремонно прервал Матвей. Взяв в руки палку, он в упор уставился на Бледнолицего.

— Ну что мы сюда пришли чаи распивать?

— Да, вы правы,— подхватился Бледнолицый, не сводя глаз с палки.— Извините, что отнял так много вашего времени.

Ишь, какой вежливый. Какими воспитанными становятся жулики после того, как ограбят вас. Какие изысканные манеры у них появляются, словно они не обычные разбойники с большой дороги, а воспитанники пажеского корпуса.

Раскланиваясь налево и направо, с сумкой в руках Бледнолицый направился к выходу.

— Я тебя провожу, вскочил Андрюша.

Разве так обращаются к человеку, который угрожал тебя убить и не осуществил своих замыслов лишь потому, что ты откупился от него кругленькой суммой. Андрюша выдал себя с головой.

Едва за ними затворилась дверь, мы так и покатились со смеху.

— Охо-хо! — хохотали мы, глядя друг на друга. Вот это обдурили, вот это обвели вокруг пальца. Ай да мы, молодцы! А Бледнолицый с Андрюшей не заметили подвоха. На то они и пацаны, шкеты, несмышленыши, мелюзга, чтобы ничего не замечать.

В общем, хохотали мы до упаду. То есть, упав в кресла, повизгивали от смеха, потому что уже не было сил на настоящий хохот. В таком состоянии нас и застала Настя, появившись с подносом, на котором стояли чайник и чашки.

— А где мальчики?

Настя в удивлении оглядела комнату.

- А мы что, не мальчики? — Вскочил на ноги Матвей и, подпрыгивая, пошел вокруг Насти в странном танце, смахивающим на грузинский.

- Лучше мальчиков не было и нет!

Взяв из рук Насти поднос, я поставил его на стол, а потом тоже завертелся в танце вокруг Насти.

Той ничего не оставалось, как поддаться общему веселью. Настя танцевала грузинский танец, чем-то неуловимо похожий на индийский. Во всяком случае, головой она делала утиные движения, точно как индийские танцовщицы.

Наконец, в изнеможении мы бухнулись в кресла. А Настя еще продолжала танцевать. Но и ее сморил танец. Опустившись на диван, она снова вспомнила об Андрюше и Бледнолицем.

— А куда девались мальчики? И кто будет пить чай?

— Мы,— ответил я на последний вопрос Насти.

— Пить будем, гулять будем,— затянул Матвей и спросил у меня: — А чего-нибудь покрепче у тебя не найдется?

— Найдется наливка.

Я вынул из шкафчика бутылку, разлил густую темную жидкость по рюмкам.

Матвей поднял свою.

— За успешное окончание операции!

— Кому сделали операцию? — поинтересовалась Настя, разливая чай.

Матвей загадочно ухмыльнулся. А я попытался объяснить:

— Одному нашему общему знакомому. Очень запущенная болезнь. Диагноз — преждевременная старость. Терапевтическое лечение не дало результатов. Поэтому решились на операцию.

— Это что, операция на омоложение? — поняла по-своему Настя.

- Что-то вроде этого,— Матвей засмеялся.

- Погодите, погодите,— вдруг насторожилась Настя.— А вы снова чего-нибудь не натворили?

— Да ты что? — я изобразил на лице искреннее возмущение.— За кого ты нас принимаешь?

— Вы мне сказали, что одолжили у знакомых ветеранов деньги и сегодня отдадите выкуп этому Гоше, чтобы он оставил в покое нашего Андрюшу. Вы отдали деньги? — Настя поставила вопрос ребром.

— Отдали,— ответил я.— Бледнолицый ушел с полной сумкой…

Мы, естественно, не могли сказать Насте, какой великолепный розыгрыш придумали для Андрюши, и потому сочинили историю со взятыми взаймы деньгами.

— А зачем вы отпустили с ним Андрюшу? — покачала головой Настя.— От этого Гоши можно всякой пакости ожидать… Ну до чего же малосимпатичный тип…

— Андрюша скоро вернется,— пообещал Матвей.— А бледнолицего Гошу вы гоните взашей. Если сами не сможете, зовите меня на помощь. Я в два счета спущу его с лестницы…

— Да ну вас,— махнула рукой Настя.— А, впрочем, такими вы мне больше нравитесь. На мальчишек похожи… А то ходили мрачные, с загадочным видом, а на самом деле у вас были такие дурацкие физиономии… Ну, слава Богу, что все кончилось…

Перебрасываясь подобными фразами, мы пили чай, а когда глянули на часы, удивились,— прошло два часа после ухода Бледнолицего и Андрюши.

Я представил, как отворяется дверь и входит Андрюша. Наверное, это будет похоже на возвращение блудного сына, то есть внука. Андрюша подойдет, уткнется носом в плечо сперва одному деду, потом — другому, оросит слезой наши орденоносные пиджаки, преклонит колени и скажет, как он это умеет: «Все, деды, ваша взяла, сдаюсь на милость победителей». Мы захлюпаем носами, велим ему, чтобы он немедленно встал, и обнимем раскаявшегося внука.

Но что-то в этой идиллической картине меня смущало. Я ощутил в ней некий изъян. Нет, наш внучек не таков, чтобы так просто сдаться на милость победителей. Да, признать свое поражение он признает, это ему ничего не стоит, он и голову склонить может, дескать, повинную голову меч не сечет. А что он думает на самом деле и, главное, что он выкинет в ближайшую минуту, того никто, кроме него, не знает.

Прошел еще один час. Меня охватило смутное чувство тревоги.

Матвей не уходил домой. На его лице иногда появлялась тень, нет, не тревоги, а беспокойства, и тут же исчезала. И на мой вопрос, куда же запропастился Андрюша, Матвей бодро отвечал:

— Бессомненно сейчас появится.

Когда раздался звонок, я опрометью кинулся к телефону в полной уверенности, что услышу насмешливый голос Андрюши: «Ну, деды, вы даете!»

Но звонила Света, Анютина мама. Она спросила, нет ли у нас Анюты.

— Нет, сегодня Анюта к нам не приходила,— сказал я.— А что случилось?

— Ранец ее на месте,— объяснила Света.— Значит, из школы она пришла. Но не оставила записки, не позвонила мне. Это так на нее непохоже.

— Может, на экскурсию всем классом пошли? — высказал я предположение.

— Дядя Коля, но ведь уже восьмой час,— голос у Светы задрожал.

Да, попал я пальцем в небо.

— Может, Андрюша знает, где она,— сказала Света.

И я вынужден был ей ответить, что Андрюши тоже нет дома, более того, мы не знаем, где он.

— Погоди, может, Анюта что-нибудь передала бабушке.

Настя взяла трубку, а я вернулся к Матвею и поведал ему о Светином звонке. Матвей ничего не сказал, но я почувствовал, что и у него в душе поселилась тревога, а уж моя тревога заставила меня вместо того, чтобы опуститься в кресло, несколько минут топать вокруг него, а потом замереть в позе телеграфного столба. Что произошло? Что случилось?

— Неужели он снова обдурил нас? — вдруг прорвало Матвея.— Нет, не может быть.

— И Андрюши нет, и Анютка пропала.—Настя положила трубку и вернулась в комнату.— Заговорщики, скажите правду, пока не поздно.

- Ей-Богу, ничего не знаем,— клялись мы с Матвеем, но я видел, что Настя нам уже не верит.

Снова зазвенел телефон. Я бросился к нему с мальчишеской прытью.

— Гони выкуп, дедуля,— раздался хриплый, противный голос.

— Простите, с кем я говорю? — спросил я, но уже понял, догадался, что это они, мафиози.

— Это я, Гоша,— в трубке послышался голос Бледнолицего.— Или, как вы меня прозвали, Бледнолицый. Николай Иванович, не ожидал я этого от вас… Интеллигентный человек, врач, а занимаетесь мошенничеством… Вы хотели разыграть Андрея, а получилось, что разыграли нас… Андрей и его супруга у нас, в надежном месте. В течение двух суток мы ждем выкуп. Но на этот раз, Николай Иванович, давайте без шуток, а то мы шуток не понимаем…

— Алло, я слушаю,— крикнул я в трубку, потому что Бледнолицый неожиданно пропал и вместо него снова появился Хриплый, из чего я заключил, что разговор ведется из телефонной будки.— Все понял, дедуля? Гони монету!

— Извините, а какая сумма? Прежняя? — бессознательно, сам не зная почему, я стремился продолжить разговор.

— В полтора раза выше прежней,— сказал Хриплый и объяснил: — Инфляция, дедуля.

— Согласен, торопливо ответил я, потому что боялся, что он бросит трубку.— Но прошу вас, возьмите меня вместо них… Умоляю.,.

— Да ты не волнуйся, дедуля,— рассмеялся Хриплый. — Твоим внукам у нас хорошо… Но вы с Кузнечиком не тяните резину, а то детки могут простудиться…

— А куда принести?.. — я запнулся, слово «выкуп» мне трудно было выговорить.

— Это не твоя забота, дедуля. Я тебя найду. И не впутывайте в это дело дружков Кузнечика, а то мы — слыхал? — шуток не любим…

Хриплый захохотал и нажал на рычаг. А я с трубкой возле уха ждал, что к телефону подойдет Андрюша и скажет: «Извини, дедушка, я пошутил. Неудачно пошутил, согласен. Но я больше не буду…»

Неужели он стоял в телефонной будке и слушал, как издеваются над его дедом? Нет, на такое Андрюша не способен…

— Кто звонил? — спросила Настя, когда я положил трубку, в которой давно раздавались гудки.

— Это звонил Гоша,— начал я привычно сочинять историю для Насти.— Андрюша задерживается у него на даче. И Анюта с ними. Отмечают день рождения… Чувствуют себя прекрасно, передают нам большой привет…

В середине своей завиральной речи я и сам поверил в то, что говорю.

— Завтра воскресенье,— плел я дальше свою историю, вдохновляясь вниманием слушателей.— Они погуляют в осеннем лесу и к вечеру вернутся…

Я шумно выдохнул. Если бы я не был детским врачом, я бы стал детским писателем. Сочинять небылицы я умею.

По глазам Матвея я понял, что он уже обо всем догадался. Я умолял его взглядом ни о чем не спрашивать. Мол, найдем благовидный предлог, смотаемся на улицу и там обо всем поговорим.

— Сейчас позвоню Свете, скажу, что для волнения нет причин,— я снова направился к телефону, но Настя преградила мне дорогу.

— Ты долго мне будешь лапшу на уши вешать? — огорошила она меня вопросом.

— Настя, где ты нахваталась этих слов? — поморщился я, — Побойся Бога и детей…

Кстати, вот загадка природы. Каким образом Настя слышит подобные выражения?

Но Настю сегодня этим было не устыдить и не остановить.

— Ну, заговорщики, что вы натворили? Я же вижу, что дети попали в беду…

— Какая беда? О чем ты говоришь? — начал было я, но Матвей перебил меня:

— Николай, это тот случай, когда надо сказать правду. У нас, как я понимаю, мало времени?

— Два дня,— ответил я.

— Двое суток,— пересчитал по-своему Матвей.

Мне ничего не оставалось, как рассказать Насте всю правду. О том, как на старости лет мы впали в детство и стали играть в куклы и что из этого получилось.

Против ожидания, Настя восприняла мой рассказ мужественно.

— И чего вы сидите? — накинулась она на нас.— Надо же что-то делать…

— Ты права,— Матвей достал из кармана пиджака записную книжку и принялся торопливо ее листать.

Я понял, что он хочет позвонить своим приятелям из милиции.

— Матвей,— остановил я его,— они сказали, чтобы ты не впутывал своих дружков…

— Да, лучше по телефону не звонить,— Матвей задумался.— А что они еще сказали?

— Что шуток не понимают,— ответил я.

— Люди без чувства юмора — жестокие люди,— вздохнула Настя и повернулась к Матвею: — Давай, что тебе нужно передать? Я отнесу…

— Ты с ума сошла! — возмутился я.— Я тебя никуда не пущу…

— Не волнуйся, я все обдумала,— ответила Настя и не преминула съязвить: — Между прочим, женщины сперва думают, а потом делают, в отличие от мужчин, которые заварят кашу, а расхлебывать должен кто-то другой…

Я не возразил Насте. Да и что я ей мог сказать? Попались мы с Матвеем, как дети…

— Я все обдумала,— повторила Настя,— я схожу к Светлане, постараюсь ее успокоить и попрошу ее зайти к человеку из милиции. Ну, каков план?

— Потрясающе! — восхитился я и пожалел, что мы с самого начала не открылись Насте. Тогда бы, возможно, не было ужасных событий последних часов, тогда наверное, ничего бы не было.

Настя пошла одеваться, а Матвей принялся что-то строчить в записную книжку. Когда Настя в плаще и с зонтом появилась в комнате, Матвей вырвал лист из записной книжки и протянул ей. Настя, как настоящая подпольщица, не сунула его в сумку, а внимательно прочитала написанное и потом, закрыв глаза, повторила про себя. Было заметно, как шевелились ее губы. Открыв глаза, она глянула на листок, и довольная улыбка появилась на ее лице.

— Кажется, склероза у меня еще нет. Наверное, милиции понадобятся их фотографии… Я возьму у Светы, ту, с помолвки… На ней они оба такие красивые…

Настя шмыгнула носом, но тут же взяла себя в руки. Она отдала листок Матвею. Тот вытащил зажигалку и сжег на огне бумажку. Таковы суровые законы конспирации.

— Я скоро вернусь,— сказала Настя,— без меня ничего не предпринимайте.

Само собой получилось, что Настя стала командиром нашей подпольной группы. Даже Матвей вынужден был ей подчиняться. А меня огорчало другое. Как мы ни старались не впутывать в это чисто мужское дело женщин, оказалось, что без них невозможно.

— Вот что,— предложил Матвей, как военный советник,— после того как Света посетит моего приятеля, пускай она нам позвонит и скажет, что была у нашего общего знакомого и что тот обещал одолжить крупную сумму… Из этого я пойму, что ты все передала…

Настя отправилась на задание, а мы с Матвеем принялись обсуждать, где же мы допустили промашку. Даже не промашку — ошибку.

— Что же получается? — недоумевал я.— Мы думали, что мы их надули, а на самом деле — они надули нас…

— Получается,— покачал головой Матвей.— Ну ничего, мы еще посмотрим, кто кого… На этот раз я с ними цацкаться не буду, в бой пойдет тяжелая артиллерия…

— Неужели,— высказал я мысль, не дававшую мне покоя,— неужели Бледнолицый с самого начала решил обмануть Андрюшу?

— Думаю, что так,— подтвердил Матвей.— Андрюша хотел заплатить Бледнолицему за услуги процент от вырученной суммы, а тот сразу смекнул, зачем ему процент, если можно получить все… Но меня все время не оставляет сомнение, не заодно ли Андрей с ними…

— Ты хочешь сказать,— попытался я угадать ход его мыслей,— что Андрюша предложил сам себя похитить и спрятать…

— Вот именно,— подтвердил мою догадку Матвей.

— Ты просто хочешь оправдать свои безрассудные действия,— схлестнулся я в споре с Матвеем.— Когда ты задумал устроить спектакль, чтобы посмеяться над Андрюшей, я тебя предупреждал: это опасно… Но ты со мной не согласился. И вот результат.

Вот попали мы в переплет. А еще хуже Андрюше и Анюте. Анюта уж вовсе ни в чем не виновата. За что ей такие страдания?

— Ну, во-первых, не я с тобой не согласился, а ты меня поддержал,— Матвей был заядлый спорщик, и одолеть его в споре было трудно, а то и невозможно.

А во-вторых… вот тебе доказательство — Анюта. Как Анюта могла очутиться вместе с ними?

— Ну не знаю, — пожал я плечами.— Случайно встретилась с Андрюшей на улице…

— Нет здесь никакой случайности, а налицо преступный сговор,— прокурорским тоном произнес Матвей.— Увидев, что мы его обманули, Андрей не вернулся к нам со словами: «Все, сдаюсь, ваша взяла», чего мы от него ждали… Он решил продолжить борьбу… Так сказать, начал второй раунд…

Насладившись моей растерянностью, Матвей продолжал:

— Ты помнишь, Света тебе сказала, что Анюта, когда куда-нибудь уходила, всегда оставляла записку… А сегодня этого не сделала…

— Ну и что из этого следует? — сердито спросил я, потому что чувствовал в словах Матвея правду.

— А вот что,— ответил Матвей,— Андрей позвонил Анюте из автомата и сказал: «Выйди на минутку». Анюта выбежала с радостью, он усадил ее в известные тебе «Жигули» красного цвета, номерной знак, я надеюсь, Настя не забыла, и машина уехала в неизвестном — пока неизвестном — направлении…

— Я согласен с тобой, так оно, вероятно, и было, — сказал я,— но я уверен, что Бледнолицый заставил Андрюшу позвонить Анюте… Андрюша — жертва преступления, а не соучастник… Если бы они не похитили Анюту, неужели мы бы не бросились спасать одного Андрюшу? Зачем им понадобилась Анюта?

— А вот зачем,— ответил Матвей.— Вспомни, как мы гнались за машиной, в которой сидели Андрей и Анюта… Они тоже этого не забыли и решили повторить удачный опыт…

Так мы препирались, но не для того, чтобы досадить друг другу, а чтобы убить время в ожидании Насти. А оно тянулось ужасно медленно. Мы обменивалиси ядовитыми репликами, а сами прислушивались, не зазвенит ли телефон, не раздадутся ли шаги на лестничной площадке, не повернется ли ключ в замке. Но все наши ожидания были тщетными. Телефон молчал, словно воды в аппарат набрав, да и Настя не появлялась, хотя ей давно пора было вернуться.

А, с другой стороны, хорошо, что время еле-еле движется. Потому что у нас его совсем мало, с гулькин нос, как говорится, кот наплакал — всего два дня, двое суток… Уже меньше, чем двое суток… На два долгих часа, которые прошли с тех пор, как ушла Настя.

— Чего так долго нет Насти? Неужели и она попала в их лапы? Этого еще не хватало!

Я вскочил на ноги и заметался по комнате. Матвей последовал моему примеру. Мы заметались вдвоем по комнате, мыча нечто нечленораздельное.

Мы тут сидим, правда, уже не сидим, а, носимся, сталкиваясь друг с другом, по комнате, а Настя, наверное, разделила участь Андрюши и Анюты. Мы, пусть не очень здоровые, но все-таки мужчины, отправили на рискованную операцию женщину не первой молодости и не богатырского здоровья, а сами выясняем, кто из нас больше виноват. Да мы оба виноваты, мы, лопухи, олухи царя небесного.

Этот крик — «мы — олухи царя небесного» — наконец пробился сквозь немоту и вырвался из наших глоток, и тут дверь отворилась и вошла Настя. Увидев наше беспорядочное движение, которое в науке получило наименование броуновского, она спросила с испугом:

— Что случилось?

Мы, как нашкодившие школьники, разом замерли. А потом с радостным воплем бросились к ней.

— Ты жива-здорова? — спрашивали мы, поглаживая Настю по спине, словно не верили тому, что видим ее целой и невредимой.

— Что вы носились как угорелые? — допытывалась Настя. А мы, не в силах ей ничего объяснить, глядели на нее глупыми от радости глазами. И тогда Настя покачала головой: — Нет, честное слово, как дети, нельзя одних на пять минут оставить…

— Ну, во-первых, два часа прошло,— заперечил Матвей,— а во-вторых… Ты все передала?

— Конечно,— ответила Настя таким тоном, мол, как вы могли сомневаться, что я не выполню задания.

— А почему так долго? — не удержался я от упрека, принимая из ее рук зонт и плащ.

— Должна же была я хоть немного успокоить Свету, и потом,— Настя выдержала паузу,— мой поспешный уход вызвал бы подозрения…

Как всегда Настя была права. Суровые законы конспирации она знала не хуже нас.

— Слежки за собой не заметила? — спросил Матвей.

— Нет, за мной никто не следил,— уверенно ответила Настя.— А что у вас слышно?

Настя кивком головы показала на телефон. Я развел руками. Телефон не подавал признаков жизни.

— Я велела Свете выходить минут через десять — пятнадцать после того, как я уйду,— сказала Настя.

Все она предусмотрела. Значит, скоро Света позвонит. Ждать осталось недолго. А я подумал, что снова за нас все делает женщина. Но мы, как говорят разведчики, засветились. Нас мафиози знают как облупленных. Мы даже в сумерках видны, как днем.

Что-то бубнил телевизор. Мы делали вид, что не отрываясь смотрим последние известия, а сами ждали звонка.

И дождались. Звонок был настолько резким, что я даже вздрогнул и опрометью бросился к телефону.

— Алло, дядя Коля? — послышался в трубке голос Светы.

— Да, это я,— от волнения я пустил петуха.

— Я была у нашего общего знакомого, и он обещал одолжить деньги,— передала зашифрованный ответ Света.

— Спасибо,— сказал я.— Выпей успокоительного и ложись… Все будет в порядке. Не волнуйся.

— Спокойной ночи, дядя Коля.— Света повесила трубку.

Настя и Матвей вопрошающе уставились на меня.

— Света все передала,— сказал я и, обратившие к Матвею, добавил: — Твой приятель начинает действовать…

ЛОВУШКА ДЛЯ СТАРИКОВ

Настя плохо спала в ту ночь. Все время ворочалась, часто вставала, смотрела на часы, шлепала в тапочках в Андрюшину комнату, потом пила снотворное и пыталась уснуть. Я делал вид, что сплю, усердно сопел и храпел, чтобы ввести Настю в заблуждение, и, наверное, так преуспел в этом деле, что заснул по-настоящему. Подхватился под утро. Показалось, что звонит телефон. Нет, в доме было тихо.

Пошел в комнату Андрюши. Но находиться там долго не мог, слишком грустные мысли наводила она.

Отправился на кухню, согрел чаю. Встала Настя, мы позавтракали. О чем-то мы говорили, но я совершенно не помню о чем. Вдруг оказалось, что без Андрюши не жизнь, а сплошная тоска и печаль.

Раздался звонок. Что за ранняя птаха к нам пожаловала?

Мы переглянулись с Настей, и оба одновременно подумали — Андрюша вернулся. Быстрее реакция оказалась у Насти. Она вскочила и в одно мгновение очутилась у двери. Я бросился вслед за ней и увидел, что это вовсе не Андрюша, а Матвей.

Мы встретили его немым вопросом. Матвей развел руками. Все ясно — никаких новостей, а это, как известно, неплохая новость.

— Милиция предпринимает все меры,— коротко сказал Матвей.

Он крепился, бодрился, но по всему было видно, что эту ночь Матвей провел без сна.

— Знаешь, Николай, давай поездим по нашим партизанским друзьям, попросим одолжить денег,— предложил он, и мне показалось, что он хочет сообщить мне нечто важное, но при Насте не решается.— Как ты считаешь, Настя?

Это был удачный ход. Не смываться, как это делали мы прежде, чем вызывали подозрение у Насти, а советоваться с ней и даже вроде испросить у нее разрешения.

— Правильно,— согласилась Настя.— Сидеть сейчас в бездействии преступно.

— Ну так поехали,— сказал Матвей, не ожидавший, что Настя быстро уступит.

— И я с вами,— решительно произнесла Настя.

Вот тебе и на! Мы совсем забыли, что со вчерашнего дня Настя наш командир и мы теперь без нее ни шагу. Но Матвей помнил об этом и предусмотрел, как обойти неожиданное препятствие.

— Кому-то надо подежурить у телефона,— сказал он.— Могут позвонить из милиции… Запомни, или лучше, запиши все, что они скажут…

— Если позвонит Хриплый,— дал и я поручение Насте,— передай ему, что мы собираем деньги…

— Не волнуйся, я знаю, как с ним разговаривать.— Настя сжала губы, что было у нее признаком гнева.— Я ему скажу такое, что он надолго меня запомнит…

— И все испортишь,— вскричал я.

— Интересно,— протянула Настя.— Кто все испортил?

— Мы испортили,— поспешно согласился я.— И мы все исправим. Сегодня же.

— И все-таки при разговоре с Хриплым держи себя в руках,— попросил Матвей.— И постарайся побольше у него выведать…

— Ладно, подежурю у телефона,— поддалась Настя на наши уговоры.— Но вы тоже не лезьте на рожон, не делайте глупостей. Берегите себя. Помните, что вам не по десять лет, а раз в семь больше…

Провожаемые такими словами, мы спускались по лестнице. На ходу я обернулся и увидел, как Настя, стоящая у открытой двери, перекрестила нас. Словно благословила на подвиг. Словно предчувствовала, что это благословение нам пригодится сегодня.

Во дворе Матвей без всякой подготовки огорошил меня неприятным известием.

— Сегодня на рассвете милиция взяла их базу... Ворованного добра там оказалось на сотни тысяч, но ни Андрея, ни Ани не обнаружили…

— Какую базу? — не понял я.

— Ну, помнишь, на опушке то ли леса, то ли парка Бледнолицый бесследно исчез, словно испарился,— объяснил Матвей.— Так вот, у них там оказался потайной склад… Милиция давно подозревала. Наши сведения помогли…

— Слава Богу, что хоть в чем-то мы не напартачили,— вздохнул я.

— Слава да не совсем,— Матвей не дал мне и минуты порадоваться нашим успехам.

— А что? — испуганно обернулся я к нему.

Я как раз открывал ворота гаража да так и застыл с замком в руках.

— А то,— Матвей слегка подтолкнул меня, и мы очутились в полумраке гаража вдали от любопытных глаз и ушей.— Когда они узнают, что на их базе побывала милиция, они сразу догадаются, чьих это рук дело, и тогда…

Матвей осекся. Я понял, что он хотел сказать. Тогда они отомстят Андрюше и Анюте.

— В общем, пока они не хватились, в нашем распоряжении два, три часа времени, от силы — полдня,— заключил Матвей и скомандовал: — Заводи машину!

Как томительно ожидание, как тоскливо бездействие!

И как прекрасно, когда ты идешь, едешь, действуешь…

Когда мы выехали на улицу, я спросил, имея ввиду наших партизанских приятелей:

— К кому первому направимся?

— Как к кому?Бессомненно — к Бледнолицему,— озадачил меня Матвей.

— Послушай,— я прижался к тротуару,— может, ты перестанешь играть в тайны, в конспирацию, в сыщиков, в разведчиков, а скажешь мне ясно и понятно: мы едем туда-то, потому что там то-то.

— Хорошо,— Матвей, видно, не ожидал такой вспышки гнева от меня.— Мы едем сперва в милицию, а потом вместе с группой захвата отправляемся на дачу Бледнолицего, где находятся Андрей и Аня.

— Ну вот и отлично,— обрадовался я, выруливая на середину улицы.— А то привык говорить загадками…

Где находится городская милиция, я знал, а потому уверенно вел машину.

— По дороге и заправимся,— прикидывал я вслух план действий.— Нет, наша милиция все-таки на высоте. Признаться, в последнее время мое мнение о ней несколько ухудшилось, а сейчас… Интересно, как в милиции узнали, что наши дети на даче у Бледнолицего?

— От меня,— ответил Матвей.— А я от тебя.

Я снова свернул к тротуару и, не заглушая мотора, обратился к Матвею:

— Когда я такую ерунду говорил?

— А вчера,— ответил Матвей.— После разговора с Хриплым ты сказал, что дети на даче у Бледнолицего, гуляют по осеннему лесу…

Было от чего прийти в смущение. Получается, что я ввел в заблуждение милицию. Я только представил, что группа захвата садится в машину и мчится на дачу Бледнолицего, как мои редкие волосы встали дыбом под шляпой.

— Ты успел сказать об этом в милиции? — осторожно поинтересовался я.

— Не успел,— ответил Матвей.— Я вспомнил об этом, когда ехал к вам…

Я перевел дух. Неужели непонятно, что я наплел с три короба о даче и о прогулках в осеннем лесу только для того, чтобы утешить Настю?

— Нет, ты неспроста завел речь о даче,— не верил Матвей.

— Я сказал первое, что мне пришло в голову,— объяснил я как можно правдивее свое вранье.

— А почему именно это тебе взбрело в голову? — не отставал дотошный Матвей.

Откуда я знаю? Впрочем, кажется, причина была. Я стал восстанавливать в памяти разговор с Хриплым. Действительно, после каких-то его слов у меня родилась эта шальная мысль про дачу.

Видя, что у меня идет мыслительный процесс, Матвей не подгонял меня, но изредка демонстративно поглядывал на часы. Этим он хотел мне напомнить, что у нас осталось мало времени. А если быть точным, совсем ничего не осталось.

— Вспомнил! — воскликнул я.— Хриплый сказал: «Вы не тяните резину, а то дети могут простудиться». И я сразу вообразил свою дачу, в которой сейчас по ночам холодно, а вот если протопить как следует печь, будет самый раз…

Я вдруг почувствовал, что меня осенило. В горле стало сухо, я сглотнул слюну, откашлялся и торжественно произнес:

— Матвей, делай со мной что хочешь, но они на нашей даче.

— Опять взбрело в голову? — Матвей насмешливо, но в то же время с любопытством глядел на меня. Неожиданные ходы в расследовании он любил.

— Я понимаю, у меня нет доказательств,— сбивчиво говорил я,— но интуиция мне подсказывает…

— Почему же Бледнолицый с Хриплым не затопили печь? — перебил меня Матвей.

— Чтобы не привлекать внимания соседей. Увидев дым, кто-то может зайти.— Я снова стал выруливать на середину улицы.— Матвей, у нас мало времени, взвесим все «за» и «против» по дороге.

— Хорошо,— сказал Матвей, и я понял, что он одобрил мой план.— Но по пути притормози на пару минут неподалеку от милиции.

Я так и сделал. Остановился метрах в двухстах от милиции (конспирация!), и Матвей, подпрыгивая, помчался к своему старому приятелю. Что он ему рассказал, я не знаю, но вскоре мы уже неслись по направлению к кольцевой. Ну, неслись это сказано чересчур, но ехали все-таки быстро.

— А если вдруг хозяева в эти два дня заявятся на дачу? — Матвей продолжал испытывать на прочность мой план. Он не спрашивал, а словно рассуждал вслух.

— Не заявятся, в этом весь расчет,— помотал я головой.— Хозяева, то есть мы, собирают деньги на выкуп. Им некогда ездить по дачам.

Матвей кивнул, видно, это совпадало с тем, что он думал, и добавил:

— К тому же дача на отшибе, на хуторе…

— А еще немаловажное обстоятельство,— сказал я,— они здесь уже были, дорожка протоптанная, путь проторенный…

Мы свернули на кольцевую, и я невольно прибавил газу.

— А ключи у кого? — выставил еще один аргумент Матвей.

— У меня,— я похлопал по куртке, где в кармане хранились ключи от дачи.

— Как же они проникнут в дом? — спросил Матвей.

— Есть запасные, лежат в сарае.

— Андрей знает о них?

— И Андрюша, и Анюта,— ответил я уже, наверное, на последний вопрос Матвея.

Я не сводил глаз с мокрой после дождя дороги. Мне некогда было любоваться рыжей листвой деревьев, проносившихся мимо.

— Дьявольский замысел,— заскрежетал зубами Матвей.— Бессомненно он возник в голове нашего внука.

— Ты хочешь сказать, что он по-прежнему против нас? — Я почувствовал, как часто забилось сердце.

Не вовремя разыгралось мое сердчишко, сегодня мне необходимо быть в форме. Ведь битва предстоит нешуточная. До сих пор были цветочки, а сейчас появились ягодки.

— Я хочу сказать,— мягко уточнил Матвей,— что он по-прежнему не за нас.

— Значит, на него рассчитывать не будем? — я размышлял вслух.— Тогда три на три. Ну что ж, честно.— И растолковал Матвею: — По-моему, их двое: Бледнолицый и Хриплый. И плюс Андрюша. Хотя относительно нашего внука у меня большие сомнения… Да, и за нас, естественно, Анюта…

— Итак, на чьей стороне перевес? — прикинул Матвей.

— Я думаю, на нашей,— ответил я,— Мне почему-то кажется, что Андрюша возьмет нашу сторону.

— Он может переметнуться на нашу сторону, когда почувствует, что это ему выгодно,— ухмыльнулся Матвей.— В общем, на Андрюшу надейся, а сам не плошай.

Когда свернули с кольцевой на лесную, заросшую травой дорогу, мы замолчали. Да, наверное, мы трепались безостановочно только оттого, что были возбуждены предстоящими событиями. В моем воображении они рисовались так. Я толкаю ногой дверь. Матвей распахивает окно. И мы одновременно орем благим матом: «Руки вверх!» Похитители наших детей трусливо подымают лапы. В общем, точно, как в кино.

— Глуши мотор! — прошипел у меня над самым ухом Матвей.

— Но до дачи еще далеко,— очнувшись от розовых мечтаний, я вернулся на грешную землю.

— Пойдем пешком,— Матвей по-прежнему говорил шепотом, словно нас кто-нибудь мог подслушать.

Я съехал с дороги в лес и выключил мотор. Мы вылезли, с удовольствием разминая ноги.

Матвей поднял с земли сухую палку, подержал ее в руке, словно прикидывая, на что она сгодится, потом протянул мне.

— Зачем? — спросил я.

— Мы же не в гости идем,— объяснил Матвей.

— А как же ты? — задал я новый и еще более глупый вопрос.

— Мое оружие всегда со мной,— Матвей поднял свою палку и отсалютовал ею, как это делали, конечно, шпагами перед боем мушкетеры.— Пошли, но осторожнее.

Мы двинулись вперед, но не по дороге, а лесом. Шли крадучись, слегка согнувшись. В любую минуту мы готовы были упасть на землю и затаиться. Ну, если говорить правду, не в любую минуту, а в минуту опасности.

Внезапно Матвей замер. Я тоже остановился и услышал, как совсем неподалеку подала голос кукушка. Два раза прокуковала и умолкла. Потом снова дважды огласила своим криком окрестности и замолчала надолго. Да, не густо! Но и на этом спасибо…

Матвей опять пошагал вперед. Я плелся следом. Вскоре в просвете между соснами показалась крыша дачи. Надо будет весной покрасить крышу, совсем облезла, ни к селу ни к городу, подумал я. Из трубы дым не валил. Все ясно, печь не топят, чтобы себя не выдать. А как же в таком холоде себя чувствуют Анюта с Андрюшей? Впрочем, у нас всяких одеял и покрывал хватает, не должны замерзнуть.

А если на даче никого нет — ни Анюты с Андрюшей, ни похитителей? Тогда мы понапрасну убьем время. Время, которого у нас совсем нет. Вот так всегда. Вместо того чтобы заняться делом, то есть одалживать деньги, мы пускаемся в очередную авантюру. И, как всегда, во всем виноват Матвей. Нет, извините, на сей раз виноват я. Один я.

Шедший впереди Матвей поднял руку. Это значило — внимание! Я осторожно, стараясь не особенно шуметь, подкрался к нему. Матвей опустился на колено, вытащил из-за пазухи бинокль и навел его на дачу. Ни один мускул не дрогнул на лице Матвея. Интересно, что он увидел?

Наконец Матвей протянул мне бинокль, но при этом предостерегающе приложил палец к губам. Я припал к биноклю и едва не вскрикнул, потому что увидел Анюту и Андрюшу. Они сидели на веранде и разговаривали. Я видел, как шевелятся их губы. Выглядели Анюта и Андрюша неплохо. Меня смутило, что дети ведут себя очень скованно. Сидят на стульях, словно привязанные. Я пригляделся внимательнее — да и они вправду привязанные. Руки заложены за спинку стула и привязаны бельевой веревкой. Ну, изверги рода человеческого — так я обозвал Бледнолицего и Хриплого. Точно как Матвей, я заскрежетал зубами.

Мной овладело одно желание — вскочить и мчаться очертя голову на дачу, чтобы освободить пленников.

Матвей, вероятно, почувствовал мое состояние, потому что отобрал у меня бинокль и предупредил свистящим шопотом:

— Не пори горячки!

— Как это не пори! — возмутился я, правда, тоже шепотом.— Надо поскорее выручать детей, пока Бледнолицего и Хриплого не видно.

— Вот это меня и беспокоит,— озабоченно пробормотал Матвей, не отрываясь от бинокля.

— А дети мучаются, связанные,— пробурчал я.

— Да, выставили их напоказ, как в музее,— сомнения не оставляли Матвея.

Я попытался встать.

— Сиди,— прошипел Матвей.

— Но я не могу сидеть,— обиделся я.— Мне неудобно.

— Тогда ложись,— разрешил Матвей.

Я улегся под сосной, а Матвей продолжал наблюдение.

Время текло удивительно быстро. Оно уже не текло, а бежало, летело, а Матвей все не отрывал глаз от бинокля.

— Дети надеются на нас, как на богов,— ныл я шепотом,— они уверены, что мы их спасем, а мы тут лежим в лесу, отдыхаем…

Матвей на мои причитания — ноль внимания. Прилип к биноклю и ничего не хочет видеть и слышать. Ну как можно быть таким глухим к страданиям детей!

— Надо выждать,— цедил сквозь зубы Матвей, словно отвечая на мой непроизнесенный вопрос,— если Бледнолицый и Хриплый на даче, они себя выдадут… Не могут не выдать…

— Сам же говорил,— напомнил я ему,— что у нас в запасе два-три часа. Пока они хватятся…

— Все,— прервал меня Матвей.— Ждем еще десять минут и начинаем операцию… На, посмотри внимательно, нет ли чего-нибудь подозрительного возле дома.

Матвей передал мне бинокль. Я впился в него глазами. Да нет, все, как прежде. Боже, как я соскучился по даче! Только сейчас я понял, какой я мирный человек, как до чертиков мне опостылела война. Что там ни говори, а мы ведем с Бледнолицым и его компанией самую настоящую войну. Правда, слава Богу, кровь еще не пролилась, но первые пленные уже есть. Вот они, Анюта и Андрюша. Анюта, кажется, не закрывает рта, улыбается, смеется… Интересно, что смешного она нашла в своем положении? А, это она развлекает Андрюшу. Он совсем повесил нос…

— Ну что? — нетерпеливо спросил Матвей.

— Нигде ничего подозрительного,— ответил я, возвращая ему бинокль.

Я надеялся, что Матвей, не медля ни секунды, отдаст приказ к штурму. И мы в мгновение ока овладеем дачей и освободим пленников. А он снова впился в бинокль и время от времени бормотал:

— Но куда же подевались Бледнолицый и Хриплый? Где они, черти полосатые, прячутся?

— А нигде! — мне порядком надоели эти бормотания, и я бесцеремонно прервал Матвея.— Укатили на машине в город, например, за едой. А там им дружки сообщают пренеприятное известие: милиция раскрыла их подпольную базу…

— Все, начинаем операцию,— решился Матвей и изложил свой план.

Короткими перебежками мы должны были пересечь поляну и под прикрытием забора добраться до калитки. Ну а там уже в открытую. Сейчас наш главный козырь — внезапность. Неприятель — если он и вправду не уехал, а где-то затаился — будет ошеломлен нашим неожиданным появлением.

— Первым пойду я,— тоном, не терпящим возражений, произнес Матвей.— Ты — через две минуты.

Я не стал перечить, хотя логичней было бы, если бы первым пошел я — ведь здесь я каждую травинку в лицо знаю.

— Не забудь оружие,— напомнил Матвей.

Подпрыгивая, он пересек поляну и присел у забора.

Вылитый кузнечик! Потом поднялся и стал красться вдоль забора.

Тогда я понял, что настал мой черед. Сжав покрепче палку в руке, я встал и побежал к забору. Я опустил голову, и мне казалось, что я бегу, пригнувшись, и потому стал совершенно невидимым для посторонних глаз. А на самом деле живот мне не давал согнуться.

Ну вот я и у забора. Уже и не припомню, когда я так быстро бегал. Теперь можно и передохнуть. Но не тут-то было. Матвей добрался до калитки и подавал мне знак. Надо спешить. По плану, мы должны войти одновременно.

Я встал и не прячась зашагал вдоль забора.

— Согнись,— зашипел Матвей, но я только махнул рукой.

Хватит играть в прятки, пора действовать.

Матвей тоже поднялся во весь рост. Мы толкнули калитку и бросились к крыльцу. Распахнули дверь и ворвались на веранду.

— Дедушка Коля! — радостно завопила Анюта, и, забыв, что она привязана, сделала попытку встать, но конечно, ничего не вышло.

Я бросился к ней, обнял. Бедная девочка, она столько натерпелась в эти дни. Повернулся к Андрюше, держится молодцом, но на лице замешательство, видно, не ожидал, что мы так быстро их освободим.

— Дедушка Коля! — снова крикнула Анюта, но теперь в ее голосе я услышал предупреждение об опасности.

Я обернулся и ахнул. Бледнолицый заломил Матвею руку за спину, а Хриплый держал мое оружие — палку. Теперь и младенец бы понял, что мы попались в ловушку.

СВЯЗАННЫЕ ОДНОЙ ВЕРЕВКОЙ

Как поется в песенке, и вот вам результат. Вместо двух пленников целых четыре с крепко-накрепко связанными руками. И сидели мы уже не на веранде, а на чердаке. Вероятно, для того, чтобы не мозолить глаза соседям. Хотя соседей сегодня не видать. С утра накрапывал дождь, а сейчас уже льет как из ведра. И по крыше усердно барабанит — нам хорошо слышно, мы ближе к небу.

Мы с Матвеем сидели, вернее, полулежали на диване, так как руки у нас были заломлены за спину и связаны. Диван был старый, продавленный, и пружины жалобно скрипели, едва мы пытались поудобнее присесть, то есть прилечь.

На чердаке пыльно, темно — свет цедился сквозь одно маленькое оконце. Возле него устроился Андрюша, тоже со связанными руками, и что-то все время высматривал в окрестностях дачи. Интересно, что привлекло его внимание? А может, Андрюша попросту отвернулся, потому что ему стыдно смотреть нам в глаза? Ведь как ни крути, а он заварил кашу.

Между нами и Андрюшей, прямо на полу, подстелив старый плащ, примостилась Анюта. И девочку не пожалели мафиози — связали ей руки.

Час назад нас препроводили на чердак. По одному нам развязывали руки, и мы подымались по лестнице.

Первой Анюта, следом за ней Андрюша, Их там встречал Бледнолицый. А Хриплый — здоровый, волосатый — оставался внизу и следил за нами.

Воспользовавшись этим, Матвей взбрыкнулся и нанес здоровой ногой неожиданный удар Хриплому.

Я увидел, как Хриплый, согнувшись в три погибели, застонал. А Матвей бросился бежать к выходу. Но, видно, не рассчитал свои силы, да и без палки он был как без ноги. На веранде он споткнулся и, грохнувшись, растянулся во весь свой немалый рост на полу.

Привлеченный шумом, Бледнолицый спрыгнул вниз и в мгновение ока очутился возле Матвея.

— Дедушка,— вкрадчиво посоветовал он, помогая подняться Матвею,— веди себя хорошо, не вынуждай нас применять силу.

— Шустрый старикан,— все еще морщась, пробормотал Хриплый.

Матвей больше не сопротивлялся, и мы вслед за ребятами поднялись на чердак.

Чтобы отвлечь нас от неприятных мыслей, Анюта принялась рассказывать о том, как они очутились на даче. Все произошло так, как мы и предполагали. Анюте позвонил Андрюша и вызвал ее на улицу.

— Меня заставили это сделать,— уточнил Андрюша, не отрываясь от окошка.

— Андрюша вел себя очень мужественно, но сила была на их стороне,— подчеркнула Анюта.— А потом нас затолкали в машину и повезли. Я ужасно испугалась. Но оказалось, что нас везут на дачу. Тут я немного успокоилась… А потом представила, как вы все — и мама, и бабушка — волнуетесь, и в знак протеста объявила голодовку.

— И ты что, со вчерашнего дня ничего не ела? — поразился я.

— Ничего,— с гордостью ответила Анюта,— только воду пью.

Анюта радовалась, что ей выпала возможность поголодать. Так сказать, сбылась ее заветная мечта. А я подумал, как хорошо, что этого не слышит Настя.

— А ты почему не объявил голодовку? — спросил Матвей Андрюшу.

— Голодовка — это акт капитуляции, а я сдаваться не собираюсь,— ответил Андрюша после некоторого раздумья.

Э, не тот тон взял Андрюша. Сфальшивил. На сей раз Матвей не поддался на его демагогию и насмешливо фыркнул.

— А где вы ночевали? — поинтересовался я у Анюты.

— На чердаке, — ответила Анюта. — Мм все время находились здесь, и только совсем недавно нас спешно перевели вниз, на веранду.

— Все ясно, — замотал головой Матвей. — Они нас заметили, а потом решили продемонстрировать нам детей, как экспонаты на выставке... Мол, вот они, живы-здоровы, скорее выручайте, спасайте…

— На живца нас поймали,— заключил я.

Я все никак не мог очухаться и корил себя за то, что мы так глупо попались. А что говорить о Матвее. Он самым натуральным образом страдал от того, что он, профессиональнмй разведчик, не разгадал примитивный замысел противника.

— Помнишь, кукушка два раза прокуковали, — сказал Матвей. — Это Хриплый подавал знак Бледнолицему, что нас всего двое, и поэтому нечего бояться…

Вот влипли так влипли. Как же нам выпутаться из этого положения?

А еще мне хотелось узнать (прямо-таки снедало любопытство), когда же Бледнолицый и Хриплый разгадали нашу уловку с куклой. Матвея это, похоже, не интересовало. А может, он не хотел сыпать соль на раны. Одно поражение за другим не слишком симпатичная тема для воспоминаний. Куда приятнее победные истории, где мы неприятеля шапками закидывали.

— Андрюша,— окликнул я внука,— а что произошло после того, как вы с Бледнолицым… ну, с Гошей… и с полной сумкой… покинули дом?

Андрюша как сел возле окошка, так с тех пор и не менял позы. Что он там высматривает?

— Ну, деды, выдали вы,— Андрюша покрутил головой. — Честно говоря, не ожидал я от вас такого финта…

Матвей заерзал на диване и надул щеки от гордости. А чем, спрашивается, гордиться? Да, обвели мы пацанов вокруг пальца, а чем все это окончилось? Тем, что мы сидим, связанные, на чердаке собственной дачи…

— Ну мы тоже не сразу раскусили, что ты с ними заодно,— Матвей вынужден был признать, что Андрюше удалось довольно приличное время поводить дедов за нос.

— Дедушка Матвей,— вступилась за мальчика Анюта,— Андрюша не с ними, Андрюша с нами…

Матвей, как от назойливой мухи, отмахнулся от слов Анюты. Он ждал, что скажет внук.

Андрюша, наконец, оторвался от окошка и громко вздохнул:

— Спасибо тебе, Аня. Одна ты меня понимаешь. Вы считаете, что всю эту аферу затеял я, чтобы выудить у вас денежки?..

— А кто же еще? — буркнул Матвей.

— Плохо вы обо мне думаете,— с обидой в голося произнес Андрюша.

— Наоборот, хорошо,— хмыкнул Матвей.

А я уже и не знал, что думать. Голова у меня шла кругом. Неужто и Андрюша, как и мы, жертва мошенников?

— Вы считали, что они отдадут денежки мне, а они и не думали этого делать,— продолжал Андрюша, вновь предоставив нам возможность полюбоваться своим профилем, так как снова упулился в окошко.— Но, как и я, они не предполагали, что там пустая бумага…

Матвей снова надул щеки. «Куклу» придумал он. Может теперь принимать поздравления. Вот только с чем?

— Когда же обман раскрылся,— невозмутимо вел дальше повествование Андрюша,— Бледнолицый, как вы его окрестили, сказал, что игра в куклы окончена, начинаем заниматься делом, и велел мне позвонить Ане… Ну а что было дальше, вы уже знаете…

Рассказ Андрюши меня разочаровал. Я надеялся, что он все прояснит, а он, наоборот, все затуманил.

И Матвей был недоволен рассказом Андрюши.

Что-то ты немногословен,— пробурчал он.

— А сейчас не время для разговоров, — парировал Андрюша.— Сейчас время действий... Интересно, вы еще долго собираетесь торчать на чердаке?

— А что ты предлагаешь? — Матвей был явно задет за живое замечанием Андрюши, и потому вопрос прозвучал довольно резко.

Но, как я понял, Андрюша не спешил раскрывать своя карты. Или хотел выведать наши планы?

— У меня есть идея,— выпалил я и торопливо, словно боялся, что мне не дадут высказаться, изложил свой план.

Я зову Бледнолицего, чтобы он проводил меня в уборную. А за уборной в заборе есть дыра. Я туда шмыгну и подыму на ноги весь поселок. Тут уж мафиози несдобровать.

— Весь поселок — это несколько стариков и старушек, которые, несмотря на дождь, выбрались сегодня на дачу,— хмыкнул Андрюша.

Я понял, что он скептически относится к моему плану. Андрюшу неожиданно поддержал Матвей.

— Ты забыл о Хриплом,— сказал он.— Одного обмануть можно, а двоих — вряд ли.

— Да что, они вдвоем поведут меня в уборную? — вскипел я.

Мне мой план казался, ну, если не гениальным, то вполне продуманным и толковым. И к тому же после перенесенных волнений (да и время прошло порядочно) я и вправду захотел по малой нужде.

— А Хриплый, по-моему, уехал в город,— равнодушным тоном, словно между прочим, сообщил Андрюша.

— Откуда ты знаешь? — быстро спросил Матвей, который не терял бдительности.

— А я видел, как они переговаривались, а потом Хриплый ушел в лес, там у них машина,— спокойно объяснил Андрюша.

— Матвей,— напомнил я,— ты понимаешь, чем это нам всем грозит?

— Понимаю,— нахмурился Матвей.

Я откашлялся, то есть прочистил горло для того, чтобы позвать Бледнолицего и тем самым начать операцию, но меня опередил Матвей.

— А чего нам бояться? А куда нам спешить? — протянул Матвей.— По моим расчетам, минут через пятнадцать здесь появится милиция…

— Ты все-таки сказал, куда мы поехали? — спросил я.

— Разумеется,— ответил Матвей.— И добавил, что если в течение часа-полутора мы не вернемся, значит дело плохо и нас надо спасать…

— Ой,— обрадовалась Анюта,— я очень люблю приключения, но я так рада, что это все скоро кончится. Правда, Андрюша?

Андрюша ничего не ответил. Даю голову на отсечение, наш внук сейчас решал едва ли не самую трудную задачу в своей жизни. Он бросал на меня и на Матвея вопрошающие взгляды. То есть задавал молчаливый вопрос: а не принялись ли вы, деды, за старое, не морочите ли вы мне снова голову… И, наверное, придя к выводу, что в такую минуту деды не способны на безответственные игры, Андрюша решился:

— Мне кажется, я разгадал их замысел. Они собираются разделить нас. Вас оставить здесь, на даче, а нас с Анютой отвезти к кому-то на квартиру. Но, как я понял, произойдет это не раньше вечера. Поэтому медлить нельзя,— Андрюша понизил голос.— Сделаем так. Я позову Гошу, ну, Бледнолицего, а когда он сюда подымется, нападем на него, свяжем и представим милиции как вещественное доказательство…

Я подумал, что Бледнолицый Гоша у нас постоянно играет роль доказательства. В начале этой истории Андрюша представил его нам как доказательство того, что у мафии самые серьезные намерения.

— Отличный план,— воскликнула Анюта.— Пусть этот противный Бледнолицый на своей шкуре испытает, каково сидеть связанным…

— План замечательный,— согласился я,— да неосуществимый…

— Это почему же? — улыбнулся Андрюша.

— Потому что у нас руки связаны,— рассердился Матвей, что внук у него такой непонятливый.

— Связаны, да не у всех,— загадочно произнес Андрюша.

Мы во все глаза уставились на него. Не спеша, точно в замедленном повторе, Андрюша достал из-за спины правую руку, пошевелил пальцами, чтобы мы могли убедиться, что она настоящая… Потом то же самое проделал с левой рукой. Как завороженные следили мы за его движениями, словно перед нами был не Андрюша, а самый заправский фокусник.

— Тебя что, не связали? — вырвалось у Матвея.

Андрюша был доволен произведенным впечатлением, а потому объяснил поподробнее:

— Нет, меня не миновала чаша сия. Но когда меня связывали, я напряг руки, а потом и освободился от веревки.

Андрюша не только трепался, но и действовал. Первым делом он развязал руки Анюте.

— Я всегда говорила, что Андрюша нас спасет,— девочка произнесла эту историческую фразу со слезами на глазах.

А я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь она говорила нечто подобное.

Потом настал наш черед. Мы, наконец, освободились от веревок. Боже, какое это неизъяснимое наслаждение!

— Так, а теперь обсудим план действий,— Андрюша не выпускал из рук инициативы.

Времени у нас на обсуждение было мало. Вот-вот должна была появиться милиция. Решили: действовать по обстоятельствам.

— Втроем мы с одним Бледнолицым бессомненно справимся,— подвел Матвей итоги обсуждения.

— А я? — Анюта обиделась из-за того, что мы не принимаем ее в расчет.

— Ты будешь у нас в резерве,— утешил я девочку.

— Кликни приятеля,— приказал Матвей.

— Какой он мне приятель? — скривился Андрюша, но громко позвал: — Гоша!

В ответ — молчание. Неужели и Бледнолицый уехал? Чего мы тогда, спрашивается, сидим?

— Гоша! — крикнул Андрюша, наклонившись над закрытым люком.

Внизу раздались неторопливые шаги и недовольный голос спросил:

— Чего?

— Подымись,— попросил Андрюша.— Разговор есть.

Было слышно, как Бледнолицый приставил лестницу, как стал по ней подыматься. Хлопнула крышка и в проеме показалась аккуратно причесанная голова Бледнолицего.

— Ну в чем дело?

Ему никто не ответил. Сколько было всяких предложений, как расправиться с Бледнолицым, а сейчас, когда дошло до дела, все словно оцепенели. Первым пришел в себя я.

— В уборную хочется,— жалобно, как ребенок, проныл я.

— Понятно,— ухмыльнулся Бледнолицый.— Кто еще хочет в уборную?

— Все,— ответил Матвей.

— Хорошо,— Бледнолицый уже влез на чердак и направился к дивану, на котором сидели мы с Матвеем.— Тогда по очереди. Первым — дедушка Коля, вторым — дедушка Матвей…

Все-то он знает, зубоскал. Ну ничего, сейчас ты у нас попляшешь.

Бледнолицый наклонился надо мной, чтобы развязать мне руки. В это мгновение вскочил Матвей и взмахнул палкой, которой как огня боялся Бледнолицый. То ли испугавшись палки, то ли от толчка Матвея, но Бледнолицый плюхнулся на диван, рядом со мной.

— Это противоречит моим принципам,— произнес я, извлекая из кармана веревку, ту самую, которой были спутаны мои руки,— но я вынужден связать вам руки… Попрошу заложить их за спину…

Бледнолицый ошалело глядел на нас с Матвеем. Такого поворота событий он, конечно, не ожидал. Но замешательство длилось недолго.

Бледнолицый вскочил и, с непостижимой прытью проскользнув мимо Матвея, бросился к люку. Но не успел сделать и двух шагов, как ему под ноги бросился Андрюша. Бледнолицый грохнулся на пол, и ему на спину прыгнула Анюта и вцепилась в волосы.

Больше мы с Бледнолицым не церемонились. Сперва связали руки, а потом, уложив его на диван, спутали и ноги. Матвей сделал из тряпки кляп и сунул в рот Бледнолицему.

Торопливо один за другим мы покинули чердак. Последним уходил я. Я закрыл за собой люк и, спустившись, отставил подальше лесницу.

Все собрались на веранде и в возбуждении ходили взад-вперед. Никто даже не присел. Ну это и понятно — насиделись в заточении.

— Сейчас я поставлю чайник,— сказал я. — Попьем чайку, согреемся… Худшее позади.— Я обнял Анюту, она больше других нуждалась в заботе.

— Никаких чаев! — категорическим тоном объявши Матвей.— Надо побыстрее уносить ноги. Мафиози будут здесь с минуты на минуту…

— Ты считаешь,— уточнил я,— что они могут опередить милицию?

— Какая милиция? Откуда ты взял милицию? — недоуменно пожал плечами Матвей.

— Здрасте,— ответил я.— Ты же только что нам живописал, как милиция сломя голову мчится нам на помощь… Выходит, что ты ввел нас в заблуждение, попросту говоря, соврал?..

— Я сделал это, чтобы поднять ваш боевой дух,— ответил он.— А то сидели, как мокрые курицы… А сейчас мы провели блестящую операцию, в результате которой неприятель захвачен в плен. С нашей стороны потерь нет.

Вроде я уже привык к Матвеевым фокусам. Но и я, признаться, поверил его словам. Я представлял, как мы сидим на веранде и пьем чай. Распахивается дверь, в доме появляется группа захвата: «Где преступник?» А мы, показывая пальцем вверх, мол, преступник на чердаке, неторопливо добавляем: «Не беспокойтесь, он не окажет сопротивления, потому что связан по рукам и ногам».

— Ну, дедушка, ты даешь,— подал, наконец, голос Андрюша.

И Андрюша попался на удочку Матвея. Неужели внук освободил нас от веревки только потому, что знал: вот-вот нагрянет милиция и тогда Бледнолицему несдобровать, а поэтому не лучше ли выставить себя в роли главного борца против мафиози?

Нет, не может быть. И, вообще, хватит об этом думать. Лучше от греха подальше покинуть дом. Главное мы сделали — освободили детей. Теперь надо отвезти их в безопасное место. И как можно скорее.

ОН СДЕЛАЛ ВСЕ, ЧТО МОГ

Я закрыл калитку, и мы поспешили в лес. Туда, где я оставил машину.

Дождь утих, но небо, обложенное со всех сторон тучами, не предвещало ничего хорошего.

По дороге я обеспокоенно думал, не устроил ли Хриплый какую-нибудь пакость вездеходу. С мафиози станется. Взял, например, и проколол шину. У меня есть запасное колесо, но пока сменишь, уйдет драгоценное время.

Но опасался я напрасно. Колеса оказались целыми. Я убедился в этом, когда попинал их ногами. Дело было, я думаю, не в благородстве Хриплого, а в его абсолютной уверенности, что мы без посторонней помощи не выберемся из ловушки.

Ну что, теперь вся надежда на машину. Если вездеход не подведет, мы спасены. А если подведет, то… Но об этом лучше не думать.

Я положил руки на баранку и закрыл глаза. Это было похоже на молитву. А я и вправду просил, умолял старого друга:

«Я не забыл, я помню, как ты выручал меня… Но сейчас тебе предстоит, может быть, самая опасная гонка. Это все враки, что мы с тобой старье, никому не нужная рухлядь, что нас пора списать в тираж или послать к чертовой матери, то есть на пенсию. Докажи, приятель, что на нас рано поставили крест...»

Вездеход услышал мою молитву, потому что завелся сразу, с полуоборота. Лесную дорогу развезло, я ехал медленно и больше всего боялся забуксовать.

В машине стояла тишина. Матвей, сидевший рядом со мной, напряженно глядел вперед, словно ожидая, что из-за куста выскочит Хриплый. Анюта радостно вертела головой по сторонам, а Андрюша сидел, погруженный в свои мысли. По его лицу, как всегда, трудно было догадаться, о чем он думает. Может, и впрямь переживает, что принял нашу сторону.

— Быстрее в лес,— над самым ухом прошипел Матвей.

Я тоже увидел знакомые «Жигули», которые двигались нам навстречу. Я быстро свернул налево и, насколько было можно, углубился в чащу.

— Ложись,— свистящим шепотом скомандовал Матвей.

Мы пригнули головы, закрыли глаза и затаили дыхание. Прошло, наверное, минуты три, когда я открыл один глаз и, скосившись, увидел, что красный «жигуленок», подпрыгивая на ухабах, удаляется в сторону дачи. Мне показалось, что на заднем сидении кто-то сидел. По всем приметам, женщина.

Удивительно, но Хриплый не обратил внимания на стоящую в лесу машину. Но ведь он знал, как выглядит вездеход. Наверное, вновь сработала уверенность, что старики и дети сами не выберутся из западни. Раз капкан захлопнулся, мышка должна смиренно ждать, пока ее не слопают.

— Ах, дьявол, чуть не попались,— чертыхнулся Матвей,— надо было ехать через поселок…

— Это крюк в пять километров,— сказал я, выруливая задом на дорогу.— Ничего, время у нас есть… Пока Хриплый доберется до дачи, пока войдет в дом и найдет Бледнолицего…

— Минут пятнадцать у нас в запасе есть,— прикинул Матвей.

— Нет, меньше — десять,— возразил я и прошептал: — Друг, не подведи.

Вездеход стал медленно взбираться на горку. Перед шоссе был крутой подъем. У меня, когда я вижу подобную картину, всякий раз замирает сердце. Как старому человеку, то есть старой машине, преодолеть такой подъем? Ведь сердце, то есть мотор, может не выдержать.

Взобравшись на шоссе, вездеход остановился передохнуть. А я его не торопил.

— Чего ты стоишь? — вскипел Матвей.— Они вот-вот бросятся в погоню.

— Погоди,— про себя я считал, сколько бы мне понадобилось времени, чтобы перевести дух, если бы я вскарабкался на эту горку.— Все, поехали.

И отпустил педаль тормоза. Вот Матвей вроде неглупый человек, а не может понять простую вещь, что нельзя подгонять старика. Я имею в виду, конечно, мой вездеход. Старик сам знает, когда ему отправляться в дорогу.

— Хриплый остановил машину метрах в пятидесяти от дачи,— Матвей принялся комментировать события, которые он не видел,— и, соблюдая осторожность, двинулся к дому.

— Мне показалось, что с ним девушка,— заметил я.

— Да, это блондинка Бледнолицего,— с уверенностью произнес Матвей, словно перед ним находился телевизор, на экране которого он и наблюдал происходящие события.

— Наверное, в ее квартиру они собирались отвезти детей,— пришла ко мне неожиданная догадка.

— А вот они распахнули калитку,— Матвей снова взялся за свой репортаж,— поднялись на крыльцо и увидели, что дверь заперта… Это вызвало подозрение у Хриплого. Значит, что-то случилось…

— Ах, черт, зачем я закрыл на замок дверь? — огорчился я.

— Хриплому не впервой открывать чужие дома без разрешения их хозяев,— продолжал Матвей.— Повозившись немного с замком, Хриплый очутился на веранде. Вдвоем с блондинкой они обегали все комнаты в поисках Бледнолицего…

— А того нигде не видно,— включился и я в репортаж.-— Но вот до слуха блондинки донеслись приглушенные стоны…

— Хриплый подставил лестницу, влез на чердак,— подхватил Матвей,— следом за ним забралась блондинка. И что же они увидели?

— Они увидели связанного по рукам и ногам Бледнолицего, а пленников и след простыл,— продолжал я.

— Хриплый пытается освободить от веревок приятеля, но это ему не удается,— Матвей явно гордился делом рук своих.

— В попытках развязать Бледнолицего проходит три минуты,— вставил я.

— Нет, пять минут,— не согласился Матвей.

Сейчас мы напоминали футбольных комментаторов, которые, перебивая друг друга, ведут репортаж со стадиона. Или мальчишек, делящихся впечатлениями от просмотренного фильма…

— Стоп,— вдруг перешел на шепот Матвей.— Поворачивай назад — милиция!

Мимо нас одна за другой пронеслись две «канарейки». Так прозвали милицейские машины за их ярко-желтую окраску. Все почтительно уступали им дорогу.

Я сбавил скорость, приготовился к повороту. Но, как назло, навстречу двигалась колонна военных машин. Зеленые тяжелые грузовики растянулись на десятки метров… Придется подождать. Я свернул к обочине и выключил мотор.

— Значит, ты все-таки сказал в милиции, куда мы отправились? — спросил я Матвея.

— Само собой,— ответил Матвей.

— А зачем ты каких-нибудь пятнадцать минут назад наплел с три короба, что никакой милиции не будет и надо поскорее уносить ноги,— напомнил я.

— И, как видишь, оказался прав,— Матвею не были ведомы сомнения.

— Но врать-то зачем? — вскипел я.— Всегда лучше говорить правду…

— Не уверен,— помотал головой Матвей.— Скажи я правду, мы бы сейчас сидели на веранде и распивали чаи. И дождались бы момента, когда распахнулась дверь, ворвался Хриплый и скомандовал: «Руки вверх!»

Нет, Матвея не переубедишь. Всю нашу жизнь мы врали. И, разумеется, делали это ради высших интересов. Только сейчас, с трудом, запинаясь, начинаем говорить правду… Но то и дело сбиваемся на вранье...

Колонна военных грузовиков, наконец, прошла. Я глянул в зеркало, чтобы посмотреть, кто за мной едет, и увидел идиллическую картину.

Анюта спала, положив голову на плечо Андрюше. И Андрюша прижался к ней и сладко посапывал. У него был вид обыкновенного, но страшно симпатичного мальчишки. Боже, как я мог вообразить, что он строит козни, плетет сети заговора против собственных дедов? Ведь он ребенок, пусть трудный, но где они, скажите, легкие? И Андрюша нуждается в нашей защите…

Решение пришло сразу.

— Милиция там и без нас обойдется,— понизив голос, сказал я.— А нам надо отвезти детей домой…

Кивком головы я показал Матвею на заднее сиденье. Он обернулся, и в его суровых глазах блеснули слезы.

Я видел, что Матвей рвется в бой, что у него, как говорится, чешутся руки. Он, наверное, представлял себя руководителем операции, который отдает приказы твердым, непреклонным голосом, а в самую решительную минуту встает и подымает бойцов в атаку… Но, видно, не судьба, придется довольствоваться ролью спасителя детей…

— Ладно, поехали домой,— вздохнул Матвей.— Все-таки в милиции не маленькие дети служат, как-нибудь сами справятся, хотя если бы мы были там, то…

Матвей не стал дальше развивать свою мысль. Но я его понял без слов. Если бы мы участвовали в операции, она прошла бы блестяще.

Я ехал не спеша, чтобы быстрая езда не разбудила детей. Им, беднягам, досталось и вчера, и сегодня, да и, вообще, все последнее время не было у них ни минуты покоя. Мы, старики, люди привычные. Столько всякого повидали, что, кажется, нас ничем не проймешь. Битые мы, перебитые, да и кожа у нас задубела… А детям все внове, все непривычно.

По лицу Матвея было видно, что сейчас он там, в центре боевой операции. Время от времени он сжимал кулаки, пытался взмахнуть палкой. Но где ты развернешься в маленькой машине? Но вот на лице Матвея засияла довольная улыбка. Значит, операция закончилась успешно.

Я глянул в зеркало на мирно спящих детей. Теперь уже Андрюша спал на плече у Анюты и чему-то во сне улыбался.

Но что это? Далеко-далеко за нами появился ярко-красный «жигуленок». Он вышел на встречную полосу, чтобы обойти грузовик… Не было никакого сомнения в том, что Бледнолицый и Хриплый нас догоняют. А где милиция? Где группа захвата?

Я толкнул Матвея и прошептал:

— Смотри… Бледнолицый за нами гонится…

— Нажимай на газ,— оглянувшись, прошипел Матвей.— Упустили, сопляки…

Я понял, о ком так пренебрежительно отозвался Матвей. Нет, определенно мы бы с ним еще сгодились, с нами операция прошла бы без сучка и задоринки. Я догадался, почему упустили милиционеры мафиози. Группа захвата ехала со стороны поселка, а Бледнолицый с Хриплым ее засекли и дали деру.

Все эти мысли мелькнули у меня в голове, руки между тем делали свое дело, а губы шептали: «Ради всего святого, приятель, не подведи. Если ты встанешь посреди дороги, пиши пропало. Мафиози скрутят нас, а детей снова похитят. Дотяни, прошу тебя, до города! Там, на виду у людей, они не осмелятся напасть на нас… Дотяни до города!..»

И вездеход услышал молитву. О бегуне, который только что еле переставлял ноги, а потом неожиданно увеличил скорость, говорят, что он обрел второе дыхание. Вот такое второе (а может, и третье) дыхание появилось у моего вездехода. Все у него выходило отлично, получалось будто само собой. Может, поэтому я решился на обгон. Впереди еле плелся «КАМаз». Я выскочил на встречную полосу и обошел грузовик так, словно это делал каждый день, а то и по нескольку раз на дню.

В знак восхищения Матвей поднял большой палец. На какое-то время мы потеряли из виду «жигуленка». Но расслабляться было нельзя.

Я догнал «Колхиду» и снова пошел на обгон. И опять вездеход отлично провел маневр.

Мне начало казаться, что, если бы я выпустил руль из рук, вездеход покатил бы сам. Такая легкость вдруг появилась в его движениях, такая лихость в сочетании со строгим расчетом. И стал бы вездеход самоходом или самокатом… Ведь есть жеавтопилот у летчиков. Говорят, они набирают высоту, включают автопилот, а сами пьют кофе, треплются и поглядывают на приборы…

У меня за спиной зашевелились Анюта и Андрюша. Бешеная гонка их разбудила.

— Мы уже приехали? — сладко потягиваясь, спросила Анюта.

— Нет еще,— ответил я.— Но скоро будем дома.

Андрюша глянул в заднее стекло, и ему стало все ясно. «Жигуленок» уже висел у нас на хвосте.

Мне казалось, что я выжал все из вездехода, что уже невозможно увеличить скорость, а если увеличить, то машина рассыплется на запасные части… Но я попытался, и вездеход, поднатужившись, поехал быстрее…

И вот мы, свернув с кольцевой, уже неслись по широкому проспекту, вдоль которого стояли высокие здания. Вряд ли здесь нападут на нас преследователи. Но все-таки лучше быть поближе к дому. Дома, как известно, и стены помогают.

На перекрестке, как всегда, полно машин. Я пристроился в затылок «Москвичу». Поглядел в зеркало. Всего две машины отделяли нас от преследователей. За рулем сидел Бледнолицый, рядом с ним — Хриплый. Правда, на их лицах не было заметно радости от того, что они настигли нас. А Хриплый то и дело оборачивался и что-то сердитое говорил Бледнолицему…

Но мне больше некогда было следить за ними, потому что загорелся левый поворот. Одна за другой машины сворачивали на нашу улицу. Но давно известно: если не везет, так это надолго. Передо мной была всего одна машина, когда пропал знак поворота и появился желтый свет. Была не была! Я круто поворачиваю налево и проскакиваю буквально за пару секунд до того, как двинется поток машин.

— Ну, дедушка, ты даешь! — по достоинству оценил мой поступок Андрюша.

— А если бы милиция засекла? — пробурчал Матвей больше для порядка, но я чувствовал, что он в восторге от моего маневра.

— Нам как раз милиция и нужна,— сказал я. — Мы бы ей и сдались… Только не видно ее нигде.

Не скрою, приятно, когда тобой восхищаются. Но похвалы были не по адресу. Эту идею — проскочить на желтый свет — подсказал мне вездеход. Я услышал его шепот: «Давай!» А мне оставалось только включить скорость.

Как бы там ни было, но мы оторвались от преследователей. А до нашего дома уже рукой подать — вот он, виднеется на пригорке.

Молодец, вездеход, молодчина, старый приятель. Без тебя мы бы сегодня пропали, как пить дать…

Вдруг вездеход закашлялся, как старый курильщик. Внутри у него что-то подозрительно застучало. Почуяв неладное, я сбросил скорость и прижался к тротуару. Вездеход задрожал, как человек, которому стало холодно, а потом затих.

— Что случилось? — почему-то шепотом спросил Матвей.

— Не знаю,— ответил я,— но мне кажется, что дальше он не пойдет.

Я знал, что никакая сила не заставит вездеход сдвинуться с места. Он сделал все, что мог, и даже больше того.

— Он остановился в самое неподходящее время,— почесал затылок Матвей.

Как бы в подтверждение его слов появился красный «жигуленок». Мы невольно втянули головы в плечи. Правда, мы не собирались с испугу подымать лапки. Матвей сжал свою палку, а я вытащил монтировку. Анюта, не сомневаюсь, устроила бы крик на всю нашу улицу… Ну и Андрюша что-нибудь такое совершил бы…

Но «Жигули» пронеслись мимо на бешеной скорости и даже не подумали останавливаться. Неужели они нас не заметили? Нет, это исключено. Но тогда за кем же они гнались? Я посмотрел на Матвея. Может, он понимает, что происходит? Матвей, как обычно, напустил на себя глубокомысленный вид, мол, все идет по плану, но я-то видел, что он тоже находится в недоумении.

Еще больше все запуталось, когда мимо нас одна за другой промчались милицейские «канарейки». Пробуждение проходило медленно. Ага, значит, Бледнолицый и Хриплый гнались не за нами. Они, выходит, вообще ни за кем не гнались. А, совсем наоборот, за ними гналась милиция. Так чего же, спрашивается, мы удирали? Чего понапрасну загнали машину?

— А-а,— наконец торжественно протянул Матвей.— Они удирают в свою берлогу. Значит, они еще не знают, что их там ждет засада. Попались, черти полосатые!

Я вышел из машины и снял шляпу.

— Дедушка Коля, что ты плачешь? — прильнула ко мне Анюта.— Все хорошо окончилось…

Я провел рукой по глазам. И, правда, на глазах выступили слезы.

— Николай,— Матвей похлопал меня по плечу,— Анюта права, наша взяла…

— Это слезы радости,— я попытался улыбнуться.

Да, наша взяла, мы победили. Но у победы горький привкус. Мы потеряли в бою товарища, однополчанина…

— Надо затянуть машину в гараж,— сказал я.— Андрюша, ты у нас самый лёгкий, садись за руль, а мы будем толкать…

Мы впряглись и покатили машину. Я представляю, какое странное это было зрелище! С одной стороны машину толкал высокий, худой старик, прыгающий, как кузнечик, а с другой — тоже старик, но круглый, толстый, пыхтящий, как самовар, и беспрерывно смахивающий со лба пот. А замыкала шествие Анюта. От нее, как от той мышки из сказки, я думаю, и было больше всего пользы. Ну и Андрюша, естественно, рулил.

С горем пополам мы прикатили машину во двор, поставили ее в гараж и поднялись к нам. Дома были и Настя, и Света. Ну, само собой, начались объятия, расспросы, появились слезы…

А я неожиданно почувствовал, что медленно оседаю на пол. Благо, что поблизости оказалось кресло, и я приземлился в него. Надо мной склонилась испуганная Настя. А Света дала мне таблетки.

— Я просто устал,— запив водой таблетки, попытался я успокоить домашних.— Полежу немного, и все пройдет.

Света пощупала пульс и, кажется, согласилась с моим диагнозом.

Мне помогли подняться. Поддерживаемый Матвеем и Андрюшей, я прошел в спальню и лег на дивам. Настя укрыла меня пледом.

— Может, вызвать врача? — В глазах у Насти была тревога.

— Зачем? Света — врач да и я врач.— Я улыбнулся ей, мол, нечего беспокоиться.

Я ждал, что Матвей по привычке пройдется насчет того, что я не настоящий, а детский врач, но мой старый друг сейчас не расположен был шутить.

Все стали расходиться.

— Андрюша, останься,— сказал я, а когда все покинули спальню, попросил: — Принеси мне ручку и пару листиков бумаги…

Андрюша пристально посмотрел на меня, но, привыкший не задавать лишних вопросов, вскоре принес все, что я просил.

— Я решил составить завещание,— глядя ему в глаза, твердо произнес я.— По-моему, время для этого наступило…

В глазах у Андрюши мелькнуло торжество. Или мне показалось? А впрочем зачем ему скрывать свои чувства? Да, Андрюша добился своего. С первого дня он мне все уши прожужжал о завещании, и вот, наконец, я прошу перо и бумагу. А может, всю эту нервотрепку он и затеял с единственной целью, чтобы довести меня до такого состояния, когда человеку ничего не остается, как только писать завещание? Нет, подобный чудовищный замысел не мог возникнуть в голове ребенка.

Все дело в том, что я просто разучился читать по лицам. Общение с нехорошими людьми (я имею в виду Бледнолицего и Хриплого) до добра не доводит.

Внимательней приглядевшись, я увидел в глазах Андрюши вовсе не торжество, а тревогу. Он беспокоился за меня, волновался, переживал…

— Все в порядке,— сказал я.— Иди.

Андрюша почтительно склонил голову и, не произнеся ни слова, попятился к выходу.

Я остаюсь один. Андрюша плотно накрыл на собой дверь, и ко мне не долетают ни шумы, ни разговоры. Я могу сосредоточиться… И тут выясняется, что я не знаю, как составить завещание… Никогда прежде не писал. Ну что ж, попробую, надо же когда-нибудь начинать… Как там? Находясь в твердом уме и здравой памяти… Нет, не так… Находясь и здравом уме и твердой памяти…

Я ЗАВЕЩАЮ…

Находясь в здравом уме и твердой памяти, я завещаю своему внуку Андрюше все звезды, которые есть на небе, все грибы и ягоды, которые водятся в наших лесах, все восходы и закаты… Я завещаю ему летние дни, когда страшно хочется искупаться и пробежаться по зеленой траве… Завещаю морозную зиму, когда снег радостно скрипит под ногами, а дым идет столбом… Завещаю осень, когда ветки в саду ломятся от яблок… Завещаю весну, когда все пробуждается к жизни…

Художник Е.А. Ларченко.