Ад, или Александр Данилов [Жанна Даниленко] (fb2) читать онлайн

Ад, или Александр Данилов — Жанна Даниленко

Часть 1

— Данилов, тебе не надоело жить одному? — Соня потянулась, поцеловала рядом лежащего мужчину в губы, а он подхватил её, притянул к себе и усадил сверху.

— Ну что ж, покажи, на что способна. Говоришь, что любишь меня — так люби.

Он не позволил ей долго вести в этом танце и, демонстрируя, кто тут главный, положил её спиной на подушку, навис сверху и задал ритм. Она же выгибалась и стонала под ним.

Душ принимали раздельно, он пропустил её вперёд, чтобы она успела приготовить завтрак, пока он моется.

— Данилов, — наливая кофе, спросила она, — хочешь, я к тебе перееду? Завтраки буду готовить, обеды и ужины. Пирожки на всё отделение печь, чтоб голодным не ходил и у старшей сестры не столовался.

— Нет, Соня, не хочу. Ты немножко забыла, что ты замужем…

— Разведусь, дел-то, — пожала плечами она.

— Давай оставим всё как есть, жениться на тебе я не собираюсь и в жертвах, вроде твоего развода, не нуждаюсь. Сейчас ты изменяешь мужу со мной и меня всё устраивает, а вот если ты начнёшь изменять мне… Нет, Соня, подержанный товар мне не нужен.

Она аж зарычала от возмущения.

— Тебе говорили, какая ты сволочь, Данилов?

Соня в сердцах запустила в него чайной ложкой. Данилов поймал её и положил рядом с собой так, чтобы она не могла до неё дотянуться не встав с места.

Он же спокойно дожевал бутерброд и допил кофе.

— Встретимся на работе, деньги на такси я тебе сейчас скину, прибери тут и посуду помой, дверь захлопни, как всегда.

Если бы он знал, как болела её душа. Если бы он только знал. Соня вышла из квартиры, предварительно оставив свои ключи на полочке под зеркалом. Захлопнула двери, пообещав себе никогда больше сюда не возвращаться, сползла по стенке на бетонный пол лестничной площадки и разрыдалась. Ну почему в её жизни всё так! Не любит её Данилов, никогда не любил, а она всё как кошка — трётся о его ноги, ласки просит, и он даёт, когда хочет, а когда не хочет — запинывает её подальше, а она снова к нему и снова о ноги трётся. Нельзя так. Нельзя. Но и по-другому невозможно.

Проревелась, встала и вышла из подъезда. Ветер кружил осенние листья. Провожал их в последний путь, давал людям и всему живому насладиться на прощание увядающей красотой.

Вот так и люди перед смертью вдруг перестают чувствовать боль, начинают дышать полной грудью, встречаются с давно забытыми родственниками и умирают тихо, обретя долгожданный покой. Как же ей хотелось покоя. Правда, не всякого, а рядом с любимым человеком, то есть с Даниловым.

Но это лишь мечты.

Молодая женщина вдруг одумалась и пожалела о ключах, оставленных на полочке. Зачем? Нет, не сможет она отказаться от их встреч, украденных ночей и счастья просыпаться с самым любимым человеком на свете.

Как ей захотелось вернуться и забрать связку с блестящим брелоком в виде рыбки. Только двери-то она захлопнула…

На работу Соня попала как раз к концу утренней пятиминутки. Быстро прошмыгнула в сестринскую, переоделась и, стараясь не попадать на глаза старшей медсестре отделения, вошла в перевязочную.

Впереди её ждал обычный рабочий день. В коридоре раздавались голоса сотрудников, и старшая всё же заглянула к ней.

— Софья, за опоздание буду наказывать. Где была, инструменты получила?

— Нет, сейчас иду. Простите, Мария Павловна, больше не повторится. — Слёзы снова навернулись на глаза. Не повторится, конечно… Как она теперь без Данилова…

- Он-то не опаздывает… — многозначительно подмигнула ей начальница. — Ну, чего ревёшь, дура? Никуда твой Данилов от тебя не денется, ты лучше с мужем определись, вместе вы или врозь. Лицо умой, в порядок себя приведи — не хватало ещё, чтоб Александр Дмитриевич слёзы твои заметил, — и работай.

Старшая вышла, громко хлопнув дверью, а Соня сложила мытые с вечера инструменты в биксы и побежала менять их на стерильные.

Она уже возвращалась обратно, когда на лестнице на её плечо легла тяжёлая мужская рука, да не чья-нибудь, а Данилова!

Соня млела от его прикосновений. Вот и сейчас захотелось потереться о руку щекой, прижаться и ощутить придуманную ласку.

— Сонь, кто тебя обидел? Ты правду скажи, я разберусь. Что случилось? — Она подняла на него глаза и увидела искреннее сочувствие.

— Саш, я дверь захлопнула, а ключи от твоей квартиры на полочке у зеркала забыла. — Соня смущалась, говоря такой вариант правды. Но в данной ситуации иначе и не могла. А вдруг он пожалеет её и поверит?

— И всё?

— Всё, но мне так горько стало…

— Ерунда, захвачу их завтра и тебе верну. Не кисни, нас ждут великие дела.

Он легонько стукнул указательным пальцем ей по носу и пошёл по своим делам, а у неё в душе расцвели тюльпаны.

***

Данилов обошёл свои палаты и теперь писал дневники в историях болезней, заполнял листы назначений, но думал о Соне. Не забыла она ключи у него на полке, уйти пыталась совсем, но не смогла, опять не смогла, в который раз.

А если бы ушла… Для неё это было бы хорошо, а вот для него…

Он давно врос в эти бесперспективные отношения с Соней. Нет, не любил он её. Просто привык, подменяя чувства к совсем другой женщине, такой далёкой и недоступной. Вот так свалял дурака шестнадцать лет назад, пошёл на поводу у матери, а расхлёбывает всю жизнь. И ведь не один расхлёбывает, а ещё и втянул тех, кто осознанно или случайно оказался рядом. Не приносит он счастья женщинам, не оправдывает надежд. Вот и Соню жалеет, позволяет себя любить, поддерживает иллюзию.

Но не счастлива она. Плачет вон, а он ничего путного ей предложить не может.

Жена его бросила, не выдержав ненормированный график работы, безденежье и скуку. Да просто не любила его, равно как и он её. Вот и лопнул их мыльный пузырь призрачного счастья, брызги в стороны разлетелись, и не осталось ничего, кроме… Сын остался.

Ребёнка они зачали сразу после свадьбы. И это получилось в результате обмана жены: бывшая утверждала, что предохраняется, так что волноваться не о чём. А он поверил. Потом поздно было, да и безразлично как-то. В семьях должны быть дети, раньше, позже, да какая разница когда. Сына Серёжу он полюбил. Не сразу, конечно. Вначале этот вечно вопящий свёрток дико раздражал. Особенно когда Данилов приходил домой после ночной смены, а молодая мать рассказывала, как она устала, и раз муж дома, то и вставать к сыну должен он.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его родители радовались, женитьбу сына считали удачной, сноху на руках носили… А он работал, беря дополнительные дежурства, пытался обеспечить, прокормить, чтобы и на развлечения хоть что-то оставалось, и на подарки ей же — собственной жене.

Чтобы Саша с семьёй не снимали жильё, родители разменяли квартиру. Ему с женой отдали двухкомнатную, а сами в однокомнатную ушли. В ту самую, в которой он сейчас проживает.

Период семейной жизни у Данилова растянулся почти на десять лет. Серёже девять исполнилось, когда судья наконец-то вынес решение о разводе и разделе имущества, на которое Данилов не претендовал, справедливо полагая, что жене и сыну должна остаться квартира, о чём и сообщил сразу судье. Но бывшая требовала раздел машины, счета в банке и дачи, тоже переписанной на Александра родителями. В результате он отказался от машины, сохранив участок земли с домиком, где очень любила обитать его мама.

Тогда, выйдя из здания суда, думал о том, что его отцу повезло не дожить до всего этого.

Через полгода экс-супруга сообщила о новом замужестве и о переезде в дальнее зарубежье. С Данилова же потребовала алименты до совершеннолетия Серёжи. Оставить сына с отцом она отказалась, обвинив его в полном невнимании к ребёнку и постоянном отсутствии дома. И опять суд оказался на стороне матери. Данилов вспылил прямо во время заседания, доказывая своё право быть отцом собственному сыну. Но ничего, кроме штрафа за оскорбление суда, не добился. Складывалось мнение, будто бы врачи-хирурги априори не должны иметь детей, потому что работа у них такая.

Дачу всё-таки пришлось продать, а деньги отдать бывшей.

Когда прощался с сыном в аэропорту, не мог сдержать слёз.

По возвращении домой поклялся никогда, ни при каких обстоятельствах не жениться и не повторять своих же ошибок.

Но в его жизни появилась Соня.

***

— Александр Дмитриевич, там недорезанного привезли, — прервал его думы голос дежурной сестры. — Кровищи… Удивляюсь, как ещё не вытек весь.

— Группу крови определили?

— В процессе.

— Пошли работать. Так кто его и чем?

— Да пьяный он, с друзьями, видимо, что-то не поделил. Они и обиделись.

Данилов спустился в приёмный покой, осмотрел мужичка, от которого жутко разило алкоголем, а потом ушёл в операционную. Ночь предстояла длинная.

Часть 2

Смена у Сони закончилась в пять вечера. Данилов дежурил, сегодня они не совпадали. Она ушла, даже не попрощавшись с ним. Обида грызла изнутри. Неужели он не видит, не понимает, насколько она любит его? Или ему попросту не нужна её любовь? Тогда зачем он с ней? И не гонит, держит за тонкие прочные нити, не приближая и не отталкивая. Как она устала от этого. Ведь так хочется счастья. Простого женского, человеческого.

Вошла в дом и поняла, как устала. Сняла пальто, обувь и прошла в гостиную. Кирилл возился на кухне.

— Сонь, есть будешь? Пять минут, и можно накрывать на стол, — не оборачиваясь, произнёс он.

— Буду, голодная аж жуть. Не рассчитывала тебя дома застать.

— А я с работы, как видишь, вернулся пораньше, дай, думаю, тебя отбивными порадую. Хочешь, свечи зажжём, романтик типа.

Соня рассмеялась.

— Ты с Татьяной расстался?

— Как догадалась? — Кирилл повернулся к жене и внимательно изучал выражение её лица. — Плакала? — то ли спросил, то ли констатировал он.

— Нет, Кирюш, это я так, думы думала. Так поссорились вы с Татьяной почему?

— Не знаю, Сонь, вот просто щёлкнуло в голове что-то, и понял, какая она на самом деле. Мы придумываем себе людей, пытаемся видеть в них заинтересованность собой, пытаемся казаться нужными, важными, что ли, а на деле каждый любит лишь себя.

Он повернулся к плите и перевернул отбивную на сковородке.

— Да ты прям философ, Кирюша.

Соня прошла в свою комнату, переоделась в домашнюю одежду, вымыла руки в ванной, сняла макияж, умылась и вышла к столу. Кирилл расставлял тарелки, достал из бара бутылку красного сухого вина и поставил на стол.

— У нас могла быть идеальная семья. Мы как никто понимаем друг друга, — задумчиво произнёс он.

— Не начинай, наша семья кончилась тогда, когда мы с тобой убили нашего ребёнка. Нас больше не было.

— Жалеешь, что сделала аборт? Я не ожидал таких последствий, ни ты, ни я не виноваты. Это врачебная ошибка.

— Зачем жалеть о том, чего нет и никогда уже не будет? Хватит философствовать, я есть хочу! Вина налей, Кир, а лучше водки.

Дальше ужин протекал обычно. Соня нахваливала вкусные сочные отбивные, Кирилл пил вместе с ней вино. Вспоминали, делились впечатлениями и сомнениями, а потом убрали со стола и разошлись по своим спальням.

Встретились Соня с мужем утром, когда Соня со сковородки сняла на тарелку последние оладушки. Он как раз вышел из ванной и уселся за стол напротив неё в ожидании завтрака.

— Тебе мёд или сметану? — спросила она, наливая кофе в чашечки.

— Варенье, если есть, — ответил он, вилкой отламывая половинку оладьи и запихивая её в рот.

Она налила из банки в пиалу вишнёвое варенье и поставила перед ним.

— На работу меня подкинешь?

— Обязательно. А Данилов твой не приревнует?

— Ему абсолютно всё равно. — Слёзы опять навернулись на глаза, и Соня постаралась смотреть в тарелку, чтобы Кирилл не заметил их.

— Соня, Соня, не стоит он твоих слёз, впрочем, и любви твоей он тоже не заслуживает. Так что не трать на него нервы. До сих пор не могу понять, зачем тебе, человеку с высшим образованием, работать простой медсестрой. Хочешь, я поговорю и устрою тебя в приличное место, где никаких больных больше не будет?

— Нет, не хочу. Моё место там, в больнице.

— Рядом с Даниловым? — Он не спрашивал, скорее утверждал с неприкрытым сарказмом в голосе. — Это не любовь, Соня, это болезнь. И Данилов твой в ней нисколечко не виноват, потому как заразу в виде навязчивой идеи от тебя не подцепил. Зачем ты себя гробишь?

Соня рассмеялась, глядя на сосредоточенное, очень серьёзное в этот момент лицо мужа.

— Я не гроблю себя, я живу, Кирюша! Как могу, так и живу! Всё, пока. — Она чмокнула Кирилла в щёку и побежала собираться на работу.

В отделении всё было как всегда. Соня переоделась в свой медицинский костюм, поздоровалась с девчонками с ночной смены и заглянула в ординаторскую. На диване спал интерн.

— Вставай, Ваня, — обратилась она к нему. — Что один? Остальные где? Чай сделать?

— Так оперирует Александр Дмитриевич, с Ковтуном из приёмного на холецистэктомию пошли.

Соня заварила кипятком два чайных пакетика и поставила кружку на стол, за который присел сонный интерн.

— Просыпайся, Ванечка, просыпайся, чайку попей горяченького и за дела. Зря ты на операцию не пошёл, тебе учиться надо, а ты спишь. Как потом работать станешь?

— Да я хотел, — разочарованно, чуть с обидой и так по-детски произнёс Ваня, — они меня сами не взяли, сказали, что в отделении тоже кто-то оставаться должен. И вообще, что бы ты понимала, Соня.

А она, выскочив из ординаторской, отправилась к себе, упаковала биксы с инструментом и, подхватив их, пошла в стерилизационную. Но по дороге забежала в гинекологию. Всю ночь думала, пока приняла окончательное решение. Теперь она дозрела и готова стать матерью. И чтобы сынок или дочка на него похожи были, на Сашу. Вот тогда он точно никуда от неё не денется. Потому что за те пять лет, что они вместе, она его достаточно узнала. Своего ребёнка он не бросит и от неё, матери малыша, не откажется. Но забеременеть для неё проблема. После аборта и операции ни одного залёта не случилось, хотя они никогда не предохранялись с Даниловым. Да и не хотелось ей раньше родительских обязанностей. Только сейчас поняла, насколько необходим ребёнок.

В гинекологии работала подруга, та самая врач, что ассистировала когда-то Данилову и ругала его последними словами, когда он матку Соне сохранил. Шутка ли — оставить источник инфекции при перитоните! Но всё обошлось, и Соня, пусть теоретически, но всё же могла иметь детей. Только нужны они ей не были до сегодняшней ночи.

Она постучала в ординаторскую и вошла. Кристина курила у окна. Увидев Соню, бросила недокуренную сигарету в банку и пригласила подругу присесть на диван.

- Что привело тебя ко мне? Ну ладно бы после работы, а сейчас, в самом начале рабочего дня?.. Что, Соня?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Соня опустила глаза под Криськиным испытующим взглядом. А потом подумала, что зря стесняется, ведь пришла уже, так что назад ходу нет.

— Мне ребёнок необходим, Кристина, что можно сделать?

— Шутишь, что ли? Хочешь восстанавливать проходимость труб? Нет, попробовать-то можно, но муж твой опять тебя, случаем, на аборт не отправит?

Она смотрела в душу, и Соне было тяжело под её взглядом. Дрянью себя чувствовала.

— А муж тут ни при чём. Мне ребёнок нужен, а с мужем у нас нет постельных отношений, мы уже много лет как соседи живём.

— Данилов-то что думает? Или его ты тоже спросить забыла?

Кристина вздохнула тяжело, встала, подошла к окну, посмотрела на больничный парк, на деревья, практически голые, на обильную жухлую листву, покрывающую дорожки, с которой безуспешно боролись дворники и сотрудники клинической лаборатории, выгнанные начальством на внеплановый субботник.

— Знаешь, Криська, я девочка взрослая и родить для себя могу, чтоб в старости поговорить было с кем или собственных внуков понянчить. Не надо мне мораль читать. Я в твою горькую жизнь не лезу, так и ты мне позволь мой сахар самой есть. Я не за советом пришла, а с конкретной целью.

Кристина рассмеялась и, вытащив из кармана пачку “Мальборо”, подошла к окну, приоткрыла створку и затянулась.

— Пробовать можно многое, но тебе нужно ЭКО. Говори с Даниловым, решайте, денег у тебя всё равно нет. А у него… ну, может, за эти годы что подкопил.

Соня испытующе смотрела Кристине в глаза.

— А если без цинизма?

— Тогда давай начнём с метросальпингографии. Пойдём, мазки у тебя возьму и посев, а потом по обстоятельствам.

В родное отделение Соня бежала в приподнятом настроении, даже песенку напевала. Уверена была, что всё у неё получится: и семья нормальная, и Данилов рядом, и дочка. Она почему-то была уверена, что у них с Сашей родится девочка, такая же тёмненькая, как он, с вьющимися шелковистыми волосиками и серыми глазками.

Часть 3

Рабочий день у Сони подходил к концу. Данилов давно мог уйти после дежурства, но решил дождаться её. Ключи-то она у него дома забыла и придёт или не придёт к нему сегодня — оставалось загадкой. Но очень хотелось провести вечер с ней, да и ночь тоже. Нет, он давно не задумывался, любит ли её. Это в самом начале имело какое-то значение, но тогда он её жалел, восхищался её чувствами к нему, настойчивостью и целеустремлённостью по завоеванию его сердца и его постели. Теперь же она была в его жизни чем-то статичным, как воздух, вода, пища, он привык к её присутствию. Ему нравилось просыпаться с ней рядом. Он хотел её всегда, да и секс с ней оказался очень гармоничным. Соню как будто создали специально для него.

Данилов не мог похвастать длинным списком женщин, с которыми спал. Их было всего три. Дина — первая женщина и первая любовь в восемнадцать лет. После неё — жена, и вот теперь Соня. С Диной всё было впервые, неумело, интуитивно как-то. Ярко, потому как первое чувство всегда самое запоминающееся, только недолгое. Против их «связи» выступили и его, и её родители. Он так и не понял, из-за чего их семьи ненавидели друг друга. Но ему пришлось отступить. Дину увезли в другой город и выдали замуж. А он, узнав об этом, сделал предложение своей теперь давно уже бывшей жене…

Данилов глянул на настенные часы. Всё, ему пора. Он поменял больничные тапочки на уличные кроссовки, повесил в шкаф халат, накинул на себя куртку и, попрощавшись с дежурным врачом, вышел из ординаторской.

Соня беседовала со сменившей её сестрой, тоже готовая на выход.

Увидев Данилова, шагнула к нему навстречу и одновременно с ним произнесла:

— Надо поговорить.

Они рассмеялись тоже одновременно и вместе покинули здание больницы.

Соня изъявила желание приготовить ужин, а потому заехали в супермаркет, прихватили бутылку вина и так всего по мелочи: картошку, курицу, зелень на салат.

Пока Соня возилась на кухне, занимаясь готовкой, Данилов устроился на диване, включил телевизор и уснул…

Естественно, никакого разговора не получилось. Соня пыталась его разбудить, чтобы поел, но он сказал, что не хочет. Встал лишь на минуточку, разложил диван и постелил постель, а потом уснул, обняв Соню, и проспал до утра. После завтрака попросил прощения за испорченный вечер, вручил Соне ключи от квартиры, проследил, чтобы она их в сумку положила, и пообещал поговорить о всех делах вечером, после работы.

Он не отправил её на такси, а сам довёз до больницы. В приёмное они тоже вошли вместе, собирались подняться в отделение, но из палаты выскочила медсестра и сообщила, что его уже ждёт пациентка. Привезли девушку, когда ночная смена уже заканчивалась, спешащие домой врачи назначили анализы и УЗИ и велели ждать Данилова, он типа сам с ней разберётся, у него весь рабочий день впереди.

Данилов вошёл в палату и сразу подошёл к девушке, почти девочке, лежавшей на кровати. Взял историю болезни, пробежал глазами и обратился к пациентке:

— Ну, здравствуй, Лена. Болит сильно?

Она кивнула головой и всхлипнула.

— Дождёшься тут кого, — послышалось с соседней койки, — три часа лежу, а толку ноль. У вас тут, небось, всех вперёд ногами выносят, так хорошо лечите.

— А это у нас кто? — спросил он у сестры.

— Подозрение на обострение хронического холецистита. Кстати, тоже вам оставили. Историю дать?

Он глянул в глаза пожилой женщины, под капельницей и заметил лёгкую желтизну склер, затем снова обратился к сестре.

— Результаты анализов забери и подклей, Леночке гинеколога вызови, заключение узиста обеих дам возьми, а я сейчас халатик накину и девушками займусь. Всё будет хорошо, смею заверить, что вы попали в надёжные руки.

С этими словами он покинул палату и поднялся в отделение.

— Ну, и за что вы мне прям с утра два подарка сделали? — спросил у коллеги.

— Так девочка красивая, всё, как ты любишь, прооперируешь с удовольствием, а с бабушкой разбираться надо, вроде бы понятно, да не всё, тоже как ты любишь. Так что всё для тебя. Бывай, Дмитриевич, работай.

Данилов переоделся и спустился в приёмный покой, там его уже встречала Кристина. Он как раз вошёл в палату, когда Кристина после осмотра Леночки стягивала перчатки и, свернув, закинула их в мусорку.

— Нет, с моей стороны патологии нет. Бери и оперируй. — Она улыбнулась хитро, а потом спросила: — Так что вы с Соней по поводу ребёнка решили?

И вдруг расхохоталась, глядя на ошарашенное выражение лица Данилова.

— Ребёнка? Какого ребёнка? Кристя, я чего-то не знаю? Соня не может быть беременной.

Теперь пришла пора удивляться ей.

— Не может, ты прав, но очень хочет.

Он внимательно смотрел на коллегу. Развёл руками, показывая, что всё происходящее для него естественно.

— Это нормально, тебе не кажется? Именно поэтому я не удалил ей матку тогда, чтобы был шанс. Она хочет ЭКО?

— Да, — ответила Кристина. — Саш, ты ей поможешь?

— Материально? Или как? Помогу, — пожал он плечами. — Соня хороший человек, и я её понимаю. Что там надо, делайте, обследуй её, чтоб все заключения на руках были, а я по своим каналам пробью, как всё ускорить.

— Вот можешь же, когда хочешь. — Кристина помахала рукой и вышла из приёмного покоя. А Данилов вернулся к пациенткам.

Бабульку с подозрением на холецистит велел поднимать в отделение под наблюдение. А около Леночки присел на кушетку, надевая перчатки. Пальпировал живот, ещё раз глянул анализы в динамике и взял девочку в операционную.

Через час он уже сидел в ординаторской за своим столом и привычно записывал ход операции.

«Под внутривенным наркозом в правой подвздошной области разрезом Волковича-Дьяконова послойно вскрыта брюшная полость. Выделилось порядка пятнадцати миллилитров мутного выпота, взят на посев. В рану был выведен купол слепой кишки. Червеобразный отросток флегмонозно изменен, расположен ретроцекально, имеет короткую брыжейку, верхушка спаяна с куполом. Имеются фибринозные наложения, тифлит. С небольшими механическими трудностями произведена мобилизация отростка. Брыжейка и спайки поэтапно прошиты, перевязаны капроном. Произведена аппендектомия с погружением культи отростка в кисетные и z-образные швы. Гемостаз. В малом тазу выпот осушен. Наложены послойные швы на рану. Йод. Асептическая повязка».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вот и всё. Подумалось, что надо найти Соню и всё же поговорить с ней. Но прежде необходимо проведать пациентку после операции, да и обход никто не отменял. Всё прямо как в песне: «Первым делом самолёты, ну а девушки, естественно, потом». Это собственная интерпретация старой песни, Данилову именно она нравилась.

***

Соня удивилась ни с того ни с сего появившейся в перевязочной Кристине. А та, даже не поздоровавшись, перешла с места в карьер.

— Можешь не благодарить, твою проблему я решила, и он целиком за!

Соня даже растерялась от такого категоричного заявления подруги.

— Кто «за» и за что «за»?

— Данилов «за» твою беременность. Так что дел то осталось совсем чуть.

Соня опешила.

— Кристя, ты с ним об этом говорила?

Кристина даже руками развела.

— Ну конечно говорила! Он сказал, чтобы мы подготовили все справки, а он через свои каналы поспособствует. Ну, чтоб вне очереди… А ещё про программу государственную говорил. Так что всё складывается. Не зря он тебе матку тогда сохранил.

Соня сникла.

— Кристинка, ты мне подруга?

— Естественно! Что как в воду опущенная? Радоваться надо, что всё удачно складывается, — не понимала подругу Кристина.

— Удачно ли? Думаешь, он вот так сильно ребёночка хочет?

— Ну, раз помочь решил, наверняка хочет. Сонь, объясни, а то я никак не врублюсь. Вы сколько лет вместе?

— Пять лет, но мы не вместе. Между нами только секс. А чувства только у меня к нему есть, а у него ко мне удовлетворение его мужских физиологических потребностей. Но я хочу большего… Имею же право на счастье, Кристин, как думаешь?

— Имеешь, Сонечка. Я твою позицию поняла. — Кристина хитро улыбнулась, — Ты считаешь, что Данилов от своего ребёнка не откажется. Теперь у нас задача усложняется: нам с тобой надо заставить его стать отцом твоего ребёнка. Но это дело техники. Нажмём, когда надо будет, а пока ты меня слушайся. Я знаю, как мужиков вокруг пальца обводить. У нас всё получится, тем более что черновую работу он сделает всю сам.

Часть 4

Шесть месяцев пролетели как один день. Работа, дела, Соня, болезнь матери. В результате Данилову пришлось забрать родительницу к себе. С одной стороны, спокойней гораздо, всё же мама под присмотром, с другой — личная жизнь кончилась совсем. Мама забыла, сколько лет её сыну, и требовала отчёт о том, где он находится и почему задерживается. Она по десять раз на день звонила ему на работу, отчего коллеги сначала просто подтрунивали, а потом уже откровенно ржали над Даниловым, вдруг оказавшимся в роли маменькиного сынка.

Ему самому это тоже не особо нравилось. Контакт с матерью был утрачен давно, ещё в девятнадцать. То, что они с отцом сделали с его жизнью, он простить не мог. Правда, и ненавидеть родителей не получалось. К тому же скорая женитьба Александра и рождение сына их как-то примирили. Ненадолго, но всё же.

Только обиды обидами, но сыновний долг никто не отменял. А у матери давление, головные боли и сердце.

Перед уходом с работы он, против обыкновения, сам позвонил ей, узнал, что надо купить, кроме хлеба и обещал управиться как можно быстрее. Выйдя на улицу, купил в овощном ларьке апельсины и польские яблоки, вернулся в больницу и отправился в гинекологию к Соне.

Забеременела она сразу, с первой попытки ЭКО. Радовалась, как ребёнок, а потом начались боли, выделения, и Кристина решила положить её на сохранение. Данилов иногда заходил к бывшей подруге, всё же не чужие люди, хотя, в его понимании, теперь они останутся просто друзьями. А у неё наконец-то будет полноценная семья. Дай Бог, выносит и родит, и есть ради кого жить. Он не сомневался, что с того печального раза поумнели и она, и её муж.

Соня встретила слезами. Пожаловалась, что лежать на сохранении ей надоело: скучно и вставать нельзя, а она привыкла к активной жизни.

Данилов присел на стул рядом с кроватью, за руку взял и буквально на пальцах объяснил все риски. Её улыбка его обрадовала, и на прощание он сказал, что ради ребёнка можно всё вытерпеть, даже семимесячный постельный режим.

Данилов счёл, что Соня согласилась с его доводами, и домой отправился со спокойной душой.

Мама встретила его чуть ли не на пороге, проводила в кухню, и поставила перед ним борщ с пампушками, села напротив и смотрела, как он ест, просто получая удовольствие от его присутствия. Саша попросил добавки, похвалил за труды и расслабился, так что глаза начали слипаться. Пока мама убирала со стола и мыла посуду, завалился на диван прямо в одежде и уснул.

Проснулся Данилов среди ночи, уж слишком жарко ему стало. Спросонья даже не понял ничего: то ли дома он, то ли на работе. Укрыт одеялом, простыня не постелена, да и брюки с рубашкой на нём. Встал, потянулся и осмотрелся. И очень удивился, увидев, что на тахте, на которой спит мать, никого нет. Протёр глаза и отправился искать маму на кухню.

Она читала книгу за обеденным столом.

— Мам, ты чего не спишь? Ночь на дворе…

— Бессонница у меня, да и зачиталась вот. — Она улыбнулась и показала название книги. — Сам-то что встал? Я думала, до утра проспишь. Сначала разбудить хотела, чтоб разделся, а потом не стала, пожалела, умаялся же. Есть будешь?

— Борща бы навернул, а потом кофе.

Она встала из-за стола, отложила книжку и вытащила кастрюлю из холодильника, отлила в маленькую несколько поварёшек и поставила греть на плиту.

— И как после кофе ты спать собираешься? — спросила с улыбкой.

— Крепко! Кофе и бодрит, и усыпляет. Мама, в моих венах давно вместо крови течёт кофе без молока и сахара.

— Как же много я пропустила, — покачала головой она.

— Ты успешно навёрстываешь, правда, начала с подросткового возраста. Я давно взрослый дядя, мам.

— Сыновья всегда дети, и это от возраста не зависит. Саша, я и рада, и не рада жить у тебя. Тебе жизнь устроить надо, женщину завести…

Он искренне рассмеялся.

— Или собаку. Но! Я не могу себе это позволить, потому что собака сдохнет с голоду и от тоски, пока я работаю, а женщина уйдёт к другому. Я уже это проходил. С женщиной, не с собакой. Больше рисковать не хочется. Потерять ещё одного ребёнка я себе позволить не могу.

Мать глядела на него с тоской.

— Ты же общаешься с Серёжей.

— По телефону? Мам, ты шутишь, разве это общение? Он русский забывает, а я по ночам на работе, когда тихо, немецкий учу, чтоб родного сына понимать, которого и не увижу уже никогда.

— Можно съездить, или он бы к нам…

— Оптимистка! Пока его Лена не пускает, а потом… Нужны мы ему? Сама же понимаешь, что не нужны.

— Сашенька, после Лены ты встречался с кем-то? Была же у тебя женщина?

Она поставила на стол тарелку и налила разогретый борщ. Сын с аппетитом приступил к еде.

— Была, только она замужняя. Я ей с ЭКО помог. Теперь на сохранении лежит, беременная. Надеюсь, у неё всё наладится в семье.

— То есть как это — помог с ЭКО? — недоумевала мать.

— Как, как… Договорился, чтоб документы взяли, на очередь поставили бесплатную, ну и ускорил сам процесс. Мам, мне даже пришлось один раз спермограмму вместо её мужа сдать, он в командировку укатил. А её-то уже готовили, вот и заменил законного супруга.

Мама обхватила голову руками. Потом взмахнула ими и произнесла:

— Сашенька, ты уверен, что она не от тебя беременная?

— Конечно! — Данилов не мог разделить беспокойство своей родительницы. — Мама, у неё семья. Ну ошиблись они один раз, теперь осознали. Тот аборт ей чуть жизни не стоил. Я её с того света, считай, вытащил. А она в благодарность со мной пять лет нянчилась. Вот как решила родить, так я и помог, как мог. Сонька хорошая, только не моя. Она мужа любит. Я принял, да и не рассчитывал никогда ни на что с ней, так чтоб серьёзно. Мы останемся друзьями. — Он ещё раз с улыбкой глянул на обеспокоенную мать. — Для женщины это нормально — ребёнка хотеть. Порой только удивляться приходится, на какие муки, моральные и физические, идут, чтобы родить. А Соня, дай Бог, выносит, а там цель в жизни появится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мама открыла рот, чтобы сказать что-то, но говорить не стала, подошла, поцеловала в макушку.

— Трудно тебе со мной, тесно. Я же вижу. Но я люблю тебя, сын.

Он улыбнулся и прижался щекой к её руке.

— Ты не права, мне сейчас с тобой очень хорошо. Я даже к твоим звонкам на работу и сверхконтролю привык. Плохо в пустой дом возвращаться, когда никто не ждёт. Но ты ждёшь, как прежде, в детстве. А потому мне хорошо. Мне сейчас это очень нужно, мама.

Она обняла его за плечи.

— Нужно, чтобы не я ждала. Я-то всегда тебя ждать буду. Ты прости, если что не так у нас с тобой было, я ж хотела, чтоб ты был счастлив. Ошибалась, да, но ведь за свои ошибки ты на себя не сердишься, отчего же мои простить не можешь?

Она всхлипнула и не сдержала слёз. Данилов встал со стула, развернулся лицом к матери, обхватил её руками и прижал к себе, позволил выплакаться и… простил. Подумал, что и у его сына будут обиды на него и Лену. Серёже тоже рано или поздно придётся отпустить грехи своим родителям и принять их такими, какие они есть.

Нет идеальных людей, есть любимые…

Часть 5

По дороге на работу Данилов корил себя за то, что вот уже неделю не заходил проведать Соню. Хотелось увидеть её, убедиться, что у неё всё хорошо, но вставал вопрос «Зачем?». У Сони семья, ребёнок будет. Всё, их отношениям конец. И он за неё рад, только привык к её присутствию в своей жизни слишком. Подумав, решил, что всё-таки заглянет к ней после работы или в обед на правах друга. Купил апельсины в ближайшем к больнице киоске, для неё, такие, как она любит.

С этими мыслями поднялся к себе в отделение, переоделся в рабочий синий костюм и только собрался перед пятиминуткой выпить крепкого чаю, как его вызвали в приёмный покой на консультацию. Данилов знал, что такие консультации заканчиваются в операционной и случай, видимо, не из лёгких, потому что дежурный врач Петрович был опытным и хорошим хирургом.

На подступах к приёмному отделению в коридоре его встретила девчушка лет пятнадцати и буквально повисла на нём, заставляя себя выслушать. Она утверждала, что то, что она говорит, очень важно для её пострадавшей подруги, но из сумбурного рассказа Данилов практически ничего не понял, кроме того что звонить матери потерпевшей не стоит во избежание последствий. А потом получил совет от несовершеннолетнего чуда, что надо просто обработать рану и всё. Она и предлагала своей подружке ещё дома зелёнкой помазать порез от ножа, ну йодом, на крайний случай, но подруга уж больно плохо себя чувствовала… Потому скорую они всё-таки вызвали. А ещё говорила, что рана-то явно не опасная, крови чуть совсем на салфетке было, которой они дырку в животе обрабатывали.

Данилов отодвинул приставучую глупую девицу, не стал слушать никому не нужный трёп, поскольку ценную информацию, которая бы помогла в диагностике, от неё получить не представлялось возможным, и вошёл в палату.

На кушетке лежала бледная худенькая девочка с распущенными волосами, до середины длины окрашенными в ярко-малиновый цвет. Эта яркость прибавляла безжизненности детскому кукольному лицу.

— Петрович, что тут у нас? — спросил дежурного хирурга.

— Ножевое в живот, рана инфицирована, температура под тридцать девять, в крови выраженный лейкоцитоз, анемия. Давай УЗИ сделаем да в операционную. Перитонитом тут пахнет… Ну, всё, как ты любишь, знаешь и практикуешь. Тебе звонил, потому что твои руки есть руки правильно растущие, а девчонка молоденькая, ей жить и жить. Если есть возможность её от инвалидности спасти, то сделать это сможешь только ты.

Александр ничего не ответил вслух, произнеся всё, что думает о Петровиче, про себя. Медсестре Марине поручил вызвать полицию и найти в телефоне недорезанной девочки номер матери, позвонить и сообщить всё как есть. Саму же пациентку после ультразвукового исследования они с Петровичем взяли в операционную.

Уже там, когда пострадавшая была под наркозом, Петрович рассказал Данилову обстоятельства травмы. Всё началось с того, что девочки решили прогулять школу. И это им удалось. Отец подруги уехал в командировку, мать работала сутками, квартира целиком оказалась в их распоряжении. Девочки собирались приготовить что-нибудь перекусить и как следует оттянуться с одноклассниками, которые присоединились к ним после занятий, даже бутылку виски из запасов отца умыкнули, надеясь, что он не заметит. Выпили прям с утра по чуть-чуть для настроения, нарезали пару салатиков, запекли курицу, и перед приходом гостей пострадавшая побежала на помойку мусор выносить. Мужчину, который пырнул её ножом, девушка не запомнила, только ощутила резкую боль и очень удивилась, что порез есть, а крови практически нет. Решила, что нож внутрь не попал, только кожу повредил. Вернувшись в квартиру, рассказала всё подруге, та ей налила ещё виски и дала пару таблеток кетонала. Поскольку крови было немного и боль отпустила, девчонки решили никому ничего не говорить, справедливо полагая, что гнев родителей будет ужасен. Потерпевшая не ела вместе со всеми, только пила виски. У неё кружилась голова, она объясняла это испугом и алкоголем на голодный желудок и прилегла в комнате подруги. Ребята веселились до самого вечера, о ней практически забыли. Свою мать девочка предупредила, что ночевать не придёт, останется у одноклассницы. Вот и вся история. Утром скорую всё же вызвали, потому как испугались слабости и озноба пострадавшей, да и хозяйка квартиры должна была со смены вернуться.

Данилов выслушал молча. Сам же думал о сыне, возраста-то они с этой девчонкой были одинакового, значит, и там возможны такие посиделки. Решил, что вечером обязательно позвонит и переговорит с Серёжей. И такая тоска его взяла… Растёт мальчишка далеко, а он даже не воскресный — телефонный папа, а это что есть, что нету… Сердце сжалось, но толку-то! Отвлекаться, когда копаешься в чужом животе, нельзя, а потому Александр отодвинул до вечера мысли о сыне и сосредоточился на операции. Без резекции желудка в данном случае обойтись не вышло, по большой кривизне обнаружилось сразу два отверстия. Нож прошёл желудок насквозь. Хорошо, что девушка не ела и в брюшную полость не попали остатки пищи. Только лезвие стерильным, естественно, не было, развилась инфекция.

Операция шла больше трёх с половиной часов. Данилов устал, а впереди ещё обход, перевязки и написание историй. Хорошо, что плановых у него сегодня не предвиделось.

Накладывая последние швы, вспомнил о недопитом чае и размечтался о крепком кофе. Правда, сначала ему придётся переговорить с матерью девочки. В том, что она ждёт под дверью операционной, он не сомневался.

С Петровичем из операционной вышли вместе. Их ждали. Мать девочки — заплаканная, с трясущимися руками — и ещё девчушка. Данилов, глядя, как девочка поддерживает убитую горем мать, подумал, что это одна из подруг его пациентки или сестра. Девочка держала стакан с водой и, как могла, успокаивала женщину.

- Я вас уверяю, что всё будет хорошо, папа отличный хирург. Вот увидите, с вашей дочкой всё будет нормально, — говорила девочка и гладила женщину по спине.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Данилов удивлённо глянул на Петровича, он прекрасно знал его семью, дочка у него младшая в терапии уже года три работала, сын — рентгенолог. На внучку девочка тоже не тянула, слишком взрослая, да и не говорил Петрович никогда о внучке. Но сейчас было не до этого, Данилов подошёл к женщине, представился и объяснил, что произошло с её ребёнком и какую помощь она получила, обещал следить за состоянием пациентки в реанимации, а потом забрать её в свою палату. Сказал, что её дочь поправится и всё будет хорошо, даже шрам на животе заметен не будет.

Женщина улыбнулась сквозь слёзы, спросила, когда сможет увидеть дочь, и ушла, пообещав вернуться через пару часов. Девочка осталась, мельком глянула на Данилова, затем опустила голову и принялась рассматривать носки своих кроссовок.

— Так кто у тебя папа, который отличный хирург? — с интересом спросил он.

— Мой отец Данилов Александр Дмитриевич, судя по надписи на бейджике, это вы. А что вы профи в своём деле, мне мама рассказывала. Давайте знакомиться, я Катя, то есть Екатерина Александровна.

Всё это она говорила, не отрывая взгляда от своих носков.

Данилов молчал. В его голове это никак не укладывалось. Конечно, надо взять себя в руки и выяснить, кто та самая мать, что прислала Катю к нему. И почему сейчас? Девочке на вид лет шестнадцать. Зачем надо было ждать столько времени, чтоб сообщить отцу о дочери? Странно всё это. У него не было случайных связей, даже по молодости и пьяни. Реальным был сын Серёжа, рождённый в законном браке, Катя же примерно его ровесница.

— Вы мне не верите? — Девочка смотрела теперь ему прямо в глаза.

— Нет, не верю, хотя и на актрису ты совсем не похожа.

Катя расстегнула рюкзачок и достала паспорт и свидетельство о рождении. Паспорт так и остался у неё в руках, а раскрытое свидетельство она протянула Данилову. Он же внимательно вчитывался в запись. В графе отец действительно стояли его фамилия, имя и отчество, выдан документ был почти шестнадцать лет назад. Данилов буквально сканировал Катино лицо, ища в её облике знакомые черты, и только потом прочитал имя матери: Берёзкина Дина Николаевна. Девочка тоже была Берёзкина. Теперь он не сомневался в том, что Катя их с Диной дочь.

Если внешне Данилов оставался совершенно спокоен, то в душе у него полыхало пламя. Он был зол на Дину, на родителей — и своих, и её — на бывшую жену, да на весь белый свет, потому что у него была дочь, о существовании которой он понятия не имел. Девочка же смотрела на него с интересом и чего-то ждала, а он потерялся в своих чувствах и не знал, как продолжить общение.

— Я никогда не пришла бы к вам, Александр Дмитриевич, если бы не мама, — глядя ему в глаза, почти шёпотом произнесла она и снова опустила голову, сосредоточившись на своих башмаках.

— Катя, я не знал… Я бы никогда в жизни не отказался от тебя, да и от твоей мамы тоже.

— Мама так и рассказывала, она много говорила о вас. — Катя помолчала немного и очень тихо произнесла: — Александр Дмитриевич, нам нужна ваша помощь. Очень нужна! Иначе я бы никогда не побеспокоила вас.

— Я сделаю всё от меня зависящее, — не задумываясь пообещал он, а девочка опять улыбнулась, только горько как-то.

— Вам нужно работать? Да? — В её глазах блеснули слёзы. — Я всё понимаю, надо было прийти позже, к концу рабочего дня, но я так боялась не застать вас.

Данилов чувствовал, что Катя сейчас уйдёт, а это неправильно. Нужно поговорить с ней, выяснить все проблемы, а потом броситься на помощь. И в результате он встретится с Диной. Господи, ему скоро предстоит встреча с Диной! В этот момент Данилов чувствовал, что никогда в жизни ни одну женщину он не любил так, как её. У них дочь, и теперь можно присвоить Дину и не расставаться с ней уже никогда. У них общая дочь! Уму непостижимо! Истина набатом стучала в голове. И он не хотел ничего вэтот момент, кроме как прямо сейчас уйти вместе с Катей и узнать, как так вышло, что Дина…

Он не додумал мысль — его ждали пациенты. Просто нужно договориться с Катей и выяснить всё немного позже. В конце концов, он пропустил целых шестнадцать лет, ещё пара часов не имеет значения.

— Да, я сейчас сделаю обход, потом мне просто необходимо самому сделать несколько перевязок. Там тяжёлые случаи. Катя, прости, я понимаю, что тебе совсем не интересно всё это.

— Почему же, моя мама работала медсестрой, я знаю вашу работу. Я подойду к тому времени, что нужно, и мы поговорим. Хорошо?

Часть 6

Соня страдала. Ей оказалось очень трудно соблюдать постельный режим, и она прекрасно осознавала, что это только начало: впереди не один месяц, который необходимо провести в клинике в качестве пациентки. Да ещё Данилов стал заходить всё реже и реже. Сначала каждый день, потом раз в два-три дня появлялся, а последнюю неделю совсем не заглядывал.

Настроение скатывалось к нулю, и сама Соня уже не знала, правильно ли она поступила. Стоило ли идти на все эти жертвы, вынашивать ребёнка, когда Саше ни она, ни их ребёнок не нужны? Слёзы навернулись на глаза, и Соня разревелась от жалости к себе.

Сердобольные соседки заметили и сообщили постовой, а та донесла Кристине.

Долго ждать подругу не пришлось, она вошла в палату, попросила Соню не делать глупостей, иначе придётся подключить тяжёлую артиллерию в виде успокоительных, и, сообщив, что идёт на плановую операцию, пообещала поговорить с ней позже.

Но разве этим рыдания остановишь… То ли гормоны расшалились, то ли действительно ситуация с Даниловым начала выходить из-под контроля, но Соня продолжала реветь, всхлипывая в подушку, пока не выбилась из сил и не уснула.

В этот день поговорить с Кристиной ей не удалось, потому что проснулась Соня только к ужину, а рабочий день подруги закончился раньше и она ушла домой, назначив на ночь седативный укол. Данилова тоже не было. Соня уже хотела ему позвонить, но в палату вошла медсестра и сообщила, что в приёмном покое её ждёт муж.

Слово «муж» прозвучало очень грозно. Кого-кого, а вот Кирилла Соня ждала меньше всего. Но делать было нечего, и она, встав с кровати, поправила на себе рубашку, накинула халат, завязала пояс потуже и отправилась на встречу с Кириллом. По дороге представляла себе разговор с ним. То, что она находится в стационаре, он не знал, а о беременности — тем более. Как и почему он вдруг решил её навестить, для Сони оставалось загадкой. Да и вообще, в погоне за ребёнком она умудрилась наврать всем, а вот что и кому — уже не помнила. Данилову так и не сообщила, что именно его генетический материал использовали при оплодотворении, а Кириллу вообще об ЭКО не говорила.

Кирилл стоял лицом к окну и не заметил появления жены. А Соня разглядывала его и думала. Любила же его когда-то. Нет, не так, как Данилова, но искренне любила, стремилась к нему и душой, и телом, счастливой с ним была, пока не сломал он её и морально, и физически. Чуть не убил… В том, что с ней случилось, Соня всегда обвиняла Кирилла, только его. Одного его…

— Здравствуй. — Она говорила тихо, но он услышал.

— Не ожидал найти тебя здесь.

Соня почувствовала злость и разочарование, исходящие от него.

— Я не хотела говорить, в конце концов, мы просто друзья. Зачем тебе знать. Это моё решение, только моё.

— Какой срок? — Он подошёл к ней и взял за плечи. Смотрел глаза в глаза. А Соня пыталась понять, что творится у него в душе.

— Почти двенадцать недель, — ответила она, не отводя взгляда.

— Кто отец? Данилов? — продолжал спрашивать Кирилл.

— Зачем тебе? Я решила стать матерью, вот и всё. Не важно, кто отец, он донор спермы, не больше. Кир, это мой ребёнок, только мой. Мог бы поздравить меня…

Кирилл отпустил её и позволил сесть на диванчик, сам расположился рядом.

— Соня, не всё так просто. Ты решила стать матерью — что ж, похвально. Только я тебе не верю, ты опять творишь невесть что. Ты уверена, что хочешь этого ребёнка? Лично я не думаю, что материнство — это твоё. Соня, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы догадаться, для чего тебе эта беременность. Думаешь, что он мечтает отцом стать? Глупости! Если бы хотел — завёл бы нормальную бабу, а не заведомо бесплодную. Ты удобна Данилову, просто удобна и привычна. Но только ты, а не твой ребёнок. Он ведь не любит, по большому счёту.

Соня прервала поток яда, который, как ей казалось, лился из уст Кирилла. Она-то точно знала, что Данилов не такой, вон как ей забеременеть помогал: и договорился, и заплатил, и даже сперму сдал, правда, не для оплодотворения, а просто на анализ вместо мужа, чтоб процесс не затягивать. Но головастики от этого не меняются, и своё дело они сделали. Теперь оставалось дождаться двенадцати недель, и можно признаваться во всех грехах. Всё равно уже ничего не изменишь. Она погрузилась в свои мысли и перестала слушать. А Кирилл помахал ладонью с растопыренными пальцами перед её глазами, привлекая внимание.

— Соня, значит, ты решила идти до конца и оставить… беременность? — достаточно громко спросил он.

Она как будто очнулось и рассмеялась.

— Знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы она случилась?! И ты ещё спрашиваешь? Да, сын Данилова будет жить, я сделаю для этого всё, понял, всё!

У Сони даже кулачки сжались от возмущения. Не имел права Кирилл распоряжаться жизнью её ребенка! Никогда, ни при каких обстоятельствах!

Живот скрутило. Соня положила на него руки и часто задышала, пытаясь расслабиться.

— Мне надо лечь, я на сохранении тут, а не балду гоняю. У меня постельный режим. Если с моим сыном что-то случится по твоей вине — я тебя убью. Понятно?

Она встала с диванчика, когда боль чуть отступила, и поднялась в свою палату, легла и забылась тревожным сном.

Ночь же выдалась бессонной. Соня лежала и думала. Что хотел Кирилл, зачем приходил, и как они теперь станут сосуществовать на одной территории? Или придётся менять квартиру на две? Всё так сложно…

Слёз не было, но и покоя на душе — тоже. Единственно, Соня поняла для себя, что любит своего сына. Она почему-то была уверена, что у них с Сашей будет сын, совсем позабыв о том, что раньше была так же твёрдо уверена, что у них родится девочка. Надо немного потерпеть, а как угроза прерывания уйдёт — она сразу поговорит с Даниловым, и они будут вместе, обязательно будут!

Часть 7

Данилова вызвали в приёмное перед самым окончанием рабочего дня. Он разозлился — задерживаться на работе именно сегодня в его планы никак не входило.

После работы назначена встреча с дочерью, а что Катя его дочь — он нисколечко не сомневался. «Вот же вытворила Дина, — думал он. — Как могла взять и скрыть ребёнка, утаивать правду столько лет? Может, и то, что замуж вышла тогда сразу — тоже ложь, выдумка моих и её родителей? А я повёлся, не убедился ни в чём лично, обиделся, видите ли». Данилов весь день прокручивал в голове всякие варианты произошедшего почти семнадцать лет назад и обзывал себя последними словами. В качестве оправдания можно было принять только его молодость — всего-то восемнадцать лет было — и неопытность. А вот почему он за всю жизнь ни разу не попробовал разыскать Дину — сам не понимал.

Если его дочь — Берёзкина, выходит, и Дина оставалась на своей фамилии? Найти её при желании труда не составило бы. Она, оказывается, институт просто не окончила, не перевелась в другой, как ему говорили, бросила учёбу, потому что родила дочь. Катю ж растить надо было, кормить и одевать, не до образования Дине было…

Как неверно всё, как неправильно… И жил он — будто и не жил. Детей двое и то не рядом. Сможет ли его простить Катя? Полюбить сможет? Он-то её вон сразу принял, как увидел, как понял, что его она, так и прирос к девочке сердцем. А она обижена наверняка. Дети — максималисты, им плевать на оправдания… Да и есть ли они у него, оправдания эти? Или нет их? Может, он свою инертность и нежелание действовать за грехи принять не хочет? Видит себя белым и пушистым и готов кричать, что не он строил свою судьбу, а судьба ему палки в колёса втыкала.

С такими мыслями он вышел в холл приёмного отделения и сразу увидел Катю, примостившуюся на краю кушетки.

— Давно сидишь? — спросил и сам удивился своей тупости. Апрель на дворе, холодно совсем, а он даже не поинтересовался утром у девочки, есть ли ей куда пойти. Неужели она просто гуляла по улицам весь день? Ну конечно, вон, замёрзла… А ела хоть что-нибудь? Вот это отец, герой года прямо! Дальше он подумал непроизносимое, то, что его как раз как папашу характеризует.

Катя подняла на него глаза, но ответить не успела, потому что из дверей, ведущих в хирургию, вышла медсестра и набросилась на Данилова.

— Что же вы творите-то, Александр Дмитриевич! Ребёнок тут уже часа три сидит, пришла замёрзшая, голодная. Я и не обратила внимания сразу, а охранник приметил, так прогнать её собирался, старый козёл. Хорошо, спросили, к кому она, вот я вам и позвонила.

— Спасибо, — сказал он медсестре и повернулся к Кате. — Ну что ж ты не сказала, что идти тебе некуда?

— Не подумала… — Она пожала плечами. — Я гуляла, гуляла и решила тут подождать.

— Да и я хорош! Прости, что ли. Пойдём в ординаторскую, чаю налью, потом поговорим, поужинаем где-нибудь.

Катя опять пожала плечами и опустила глаза.

— Мне бы домой вернуться. Последний автобус в десять отходит.

— Нет! — Александр был категоричен. — Переночуешь у меня, завтра с утра сделаем генетическую экспертизу, потом заскочим сюда, мне больных надо посмотреть, а дальше поедем к вам домой. План ясен?

— Вы не верите, что я ваша дочь? — с вызовом спросила она.

— Верю, — очень твёрдо ответил Данилов, — но ты просила помощи, а без бумажки я тебе никто. Вот мне и нужно заключение, чтобы вопросов ни у кого никаких не возникало.

Наконец, Катя улыбнулась ему, открыто и тепло, и он заметил ямочки на её щеках, совсем как у Дины.

— Я думала, с вами будет сложнее, — произнесла девочка. — Пойдёмте в ординаторскую, от горячего чая отказываться я не собираюсь.

Он усадил её на диван и включил чайник, затем достал чашку из ящика своего стола, вымыл её с содой и опустил пакетик чая, залил кипятком и поставил перед Катей, зашёл за ширму и вынес сахарницу с сахаром и вазочку с печеньем и конфетами.

— Перекуси пока, согрейся, а я твоей маме позвоню. Номер телефона не подскажешь?

Катя достала из кармана куртки старенький, видавший виды смартфон, открыла контакты, выбрала нужный номер и передала гаджет Данилову.

Он быстро вбил себе номер Дины, затем узнал номер Кати и перезвонил ей, теперь и у неё сохранился его номер. Проследил, как она добавила контакт и подписала: «АД».

Позвонить Дине оказалось невероятно трудно. Сколько лет прошло. Говорить с ней, слышать её голос было волнительно. И он бы оттянул время, чтобы подготовиться морально, но сообщить о том, что Катя не вернётся сегодня домой, было просто необходимо.

Данилов долго слушал гудки и уже почти отчаялся, собираясь сбросить вызов, как услышал голос Дины:

— Саша, это ты? — А дальше звук, похожий на всхлипывание.

— Да, Дина, это я. Я приеду завтра, тут немного дела закончу и приеду вместе с Катей.

— Ты всё уже знаешь, да? — Она говорила тихо, чётко выговаривая слова, как будто следила за этим.

— Нет, я ещё ничего не знаю, кроме того что ты родила мне дочь. Я приеду, и мы поговорим. Я сделаю всё, что ты хочешь.

— Но ты ведь даже не знаешь, что я хочу. Не боишься, Данилов? — Александр чувствовал, как Дина улыбается.

— Я приеду, — с теплотой в голосе ответил он.

— Спасибо, — произнесла Дина, и разговор прервался, а Данилов так и стоял с телефоном в руках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Часть 8

Катя допила чай, вот только дрожать не перестала. Да и щёки у неё раскраснелись — неестественным, болезненным румянцем.

Данилов сходил на пост, взял градусник. Встряхнул и протянул дочери.

— У меня такое чувство, что ты заболела, — тяжело вздохнул он.

— Да, горло болит… Простите.

Подумал, что она, глупышка, ещё и извиняется, а ведь это он во всём виноват — отправил ребёнка неизвестно куда гулять весь день. Занят он, видите ли. Придурок.

— Да не такой уж я и ребёнок, — ответила Катя на его мысли, а он вздрогнул от удивления, — и мама говорила, что одеться потеплее стоит, я же неслух, сама всё знаю. Вот и поплатилась. Александр Дмитриевич, вы только это… взад пятки не давайте и слово сдержите.

Он хмыкнул от удивления.

— Ты о чём?

— Ну как… Об анализе на отцовство и поездку к маме моей.

Александр покачал головой.

— Я же обещал. Я держу слово, всегда. Посиди здесь, я лекарства кое-какие возьму, и передачу мне одной знакомой отнести надо. А потом всё, поедем ко мне домой, там и поговорим, заодно и накормим, и полечим.

Он взял листок бумаги, написал на нём что-то, засунул в пакет с апельсинами и, подозвав проходившую мимо ординаторской санитарочку, вручил ей пакет и попросил отнести Соне в гинекологию.

Потом переговорил с вошедшим в ординаторскую врачом, попросил у Кати градусник, увидел температуру и присвистнул от возмущения.

— Убьёт меня твоя мама и права будет, — заохал он.

— Нет, не убьёт. Вчера горло болеть начинало, но провалить миссию я никак не могла. Так что в моей простуде вы, Александр Дмитриевич, никоим образом не повинны.

***

Они ехали в машине, а Данилов пытался предугадать реакцию матери на появление столь взрослой внучки. Ждал возмущения, скандала — это же дочь Дины, а её имя в их семье произносить было никак нельзя. Только вот почему — Александр не понимал ни в свои восемнадцать, ни сейчас. Ведь не спрятали бы от него тогда Дину, не разлучили бы их — прожил бы он с ней всю свою жизнь и наверняка счастливо бы прожил. Дочь бы вместе вырастили, сына родили, и Катя его теперь папой бы называла. Любила бы его, наверно. А сейчас она лишь поручение матери выполняет и никаких добрых чувств к нему не испытывает.

Интересно, а Серёжка его любит? Так хочется, чтоб чувства какие-то у сына к отцу были. Взрослый же парень почти… Отогнал непрошенные мысли, услышав голос дочери.

— Александр Дмитриевич, вы с кем живёте?

— С мамой, как бы парадоксально это не звучало. Так сложились обстоятельства.

— Понятно, — лаконично ответила Катя.

— Кать, ты бы меня называла как-то иначе, мы не чужие, а ты ко мне по имени-отчеству и на «вы».

Он спиной почувствовал, как она выпустила незримые иголки.

— Слух режет? — В голосе звучали холод и обида. — А как мне вас называть? Дядя Саша? Так вы мне не дядя вовсе, а зваться отцом вы не заслужили. Да и благодарить за подаренную жизнь мне вас не хочется.

— Может быть, ты и права, Катя, но колючки зря выпустила, не такой уж я плохой человек, как тебе кажется.

— Время покажет, а если вы согласитесь с маминым предложением, то оно нас надолго свяжет. Придётся смириться нам друг с другом. Но ради благого дела я на это соглашусь. Да и вообще, если мама с вами хоть день будет счастлива, я многое прощу.

Сказала и замолчала. А Данилов думал о превратностях судьбы, о том, что завтра он встретится с Диной, и большего желать не приходится. Он не догадывался, какие проблемы навалились на Дину, но был уверен, что сделает для неё всё.

Как только припарковал машину и помог Кате выбраться, предупредил, чтоб на бабушку внимания не обращала и не слушала её. В добросердечности матери он уверен не был.

Всё случилось именно так, как он и предполагал. Мать открыла дверь, оглядела Катю, потом подняла глаза на Данилова и жёстко проговорила:

— Это то, что я думаю? Кто её мать? Когда ты успел, Саша? У меня просто нет слов.

— Да, мама, это моя дочь — Катя.

Данилов произнёс это, глянул в полные праведного гнева глаза матери и вдруг понял, насколько сильно устал. От всего: от бесконечной гонки на работе, от неудовлетворённости, от безденежья, от невозможности устроить свою судьбу и жить, как хочется, от того, что обязан всем и вся, и вечно виноват, тоже перед всеми.

Мать отступила, давая им пройти.

— У нас ужин есть, или мне организовать доставку? — спросил он.

— Есть, я щи варила, пирог с мясом пекла.

Она прошла на кухню и загремела посудой.

Говорить о чём-либо с Катей в присутствии матери Данилов посчитал глупостью. Ничего, успеется завтра, дорога предстоит им длинная и займёт как минимум пару часов. Вот тогда он успеет расспросить Катю о проблемах Дины.

Естественно, ничего не получилось так как он хотел.

Ели сначала молча. Мать поглядывала на внучку сосредоточенно, пытаясь что-то высчитать или понять. И только когда Катя поблагодарила за ужин, она осмелела.

— Как твоя фамилия, — спросила мать Данилова.

— Берёзкина, — спокойно ответила Катя. — Вы меня очень извините, но можно я лягу где-нибудь, простыла я сильно.

Мать только пожала плечами. Данилов же встал из-за стола и сходил в комнату за лекарством, развёл порошок в чашке с горячим чаем и протянул Кате.

— Сейчас я тебе постелю. Под одеялом согреешься. Как поедем мы с тобой завтра? Тебе бы отлежаться… — В голосе сквозили беспокойство и досада.

Катя улыбнулась.

— Вот дома и отлежусь. В машине тепло, доедем.

Как только начала снижаться температура — Катя уснула. Мать возилась на кухне, мыла посуду, и Саша пошёл ей помогать.

— Что будем делать со всем этим, Саша? — спросила она.

— Завтра с Катей поедем туда, где они живут… — твёрдо ответил он. — Но предварительно сделаем тест на отцовство.

— Катя очень на тебя похожа, очень. У меня нет никаких сомнений, что она твоя. Меня беспокоит её мать, Дина ещё по молодости пыталась поиметь нашу семью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Саша горько улыбнулся и осуждающе покачал головой.

— Нашу семью поимела твоя любимая Лена. Она по вашим меркам соответствовала мне по всем параметрам, только чувств у неё ко мне никогда не было, один голый расчет. А Дина сама вырастила мою дочь, ни разу за все эти годы не напомнив о себе. Мама, признай, что вы с отцом ошибались на её счёт.

Женщина вытерла руки полотенцем и опустилась на табурет, стоящий около стола.

— Неужели ты до сих пор её любишь?

Александр пожал плечами.

— Не знаю, её ли, или тот образ, что остался в памяти. Я хочу увидеть Дину, сказать спасибо за дочь, наладить отношения с Катей. Может быть, я со временем познакомлю её с Серёжкой. Я думаю, что Катя поймёт и когда-нибудь научится мне доверять. Что ты так смотришь на меня, мама?

— Удивляюсь! Ты взрослый человек, а рассуждаешь, как ребёнок. Им нужно от тебя что-то. И лучше бы это были деньги. Саша, Дина вырастила Катю в ненависти к тебе, ко всем нам. Если бы их ни припёрло — ты никогда не узнал бы о существовании дочери. Вы расстались, потому что совсем разные. Ей, деревенской девочке, всегда было до тебя, как до луны. Мы с отцом всё видели, да и её родители не мечтали заполучить тебя в зятья. Сколько сил и средств мы потратили, чтобы ваши дороги разошлись. Дина должна была избавиться от ребёнка и выйти замуж.

— То есть вы с отцом знали?! — Данилову казалось, что он тонет. Даже дышать стало нечем. Всю свою жизнь он считал, что родители просто были против их с Диной отношений, но решение уйти от него приняла сама Дина. А оказывается, она просто пыталась спасти их ребёнка. Спряталась от его родителей и от него самого, сохранив жизнь Кате.

Он смотрел на женщину, которая его родила, и никак не мог взять в толк, зачем они с отцом сделали всё это с ними. Нет — с ним, с их единственным сыном. Можно ли их простить и жить дальше?

В этот момент он ненавидел мать, а она плакала, уронив голову на руки.

Часть 9

Вставать этим утром Данилову было тяжело. Не привык он спать на полу. Решил на всякий случай по возвращении надувной матрас купить, чтоб больше бока не болели. Но это в будущем, а сейчас надо подняться, дать градусник Катерине и собираться на работу. Там написать заявление на недельный отпуск, передать больных кому-то из ординаторов, лучше Петровичу, он хороший врач. Ещё надо сделать тест на отцовство в независимой лаборатории, а потом уже можно отправляться навстречу своему прошлому или будущему, как знать… Катя — его дочь, часть его жизни, и этого не изменить. А Дина… Он не знал, как она жила все эти годы, с кем, но сейчас она нуждалась в нём, и он был рад такому раскладу.

По дороге до посёлка разговор с Катей не клеился. Данилов выяснил только, что после девятого класса она поступила в медицинское училище и теперь училась на медсестру. На вопрос, нравится ей выбранная специальность или нет, не ответила, а Саше стало грустно. Он почему-то решил, что Катя продолжит образование, станет коллегой и он будет гордиться дочерью-врачом.

Полотно дороги вело его вдаль, туда, где он никогда не был и куда давно отчаялся попасть. Там его ждала Дина, а за спиной мерно посапывала уснувшая Катя.

Данилов не мог противиться воспоминаниям. Так и видел перед собой Динины глаза, лукавую улыбку, ямочки на щёчках, вьющиеся длинные волосы, забранные в хвост или в косу. Он любил перебирать их, пропуская между пальцами. Время словно остановилось… Вот сейчас он подъедет к дому, и она выйдет навстречу, совсем такая же, как прежде… Будто нет и никогда не было почти семнадцати лет разлуки…

Сколько времени он безжалостно выжигал из памяти её образ, пытался заменить его другими… Иногда казалось, что получилось, что он смог стереть её из своей памяти, что научился жить без Дины, что боль утраты ушла, отпустила и он лишь зол на неё за предательство. Думал, что всё — свободен, отболело, и он готов строить какое-то подобие семьи с другой. Но иллюзия рассеивалась и в сердце всегда оставалась только Дина.

На повороте к посёлку Данилов разбудил Катю, попросил указывать дорогу к дому. Она откликнулась нехотя, но дорогу указала. Около дома выскочила из автомобиля, вошла в калитку и открыла ворота, а потом закрыла их за въехавшей машиной.

Они вместе поднялись на крыльцо, и Катя ключами открыла дверь. Миновав холодную веранду, они вошли в прихожую.

В доме было натоплено, в воздухе витал приятный аромат горящих дров. Пока Данилов снимал ботинки и вешал на вешалку куртку, навстречу им выскочил ребёнок, совсем маленький, не старше двух лет. Он подбежал к Данилову и, протянув к нему ручки, запрыгал на месте, повторяя одну и ту же фразу:

— Мама Мифа дать.

А потом чуть не разревелся, потому что Александр растерялся и не взял сразу мальчишку.

— Это мой брат младший, — объяснила Катя, когда ребёнок уже обосновался на руках у Данилова и хлопал его ладошками по щекам. — У него ещё брат есть Гоша, ну то есть и у меня тоже, ему десять. Он в школе сейчас. Да вы проходите, мама приведёт себя в порядок и выйдет. Только Мишу ей на руки не давайте, не удержит она его, а я пойду хозяйством займусь, еду какую приготовлю. Хотя, может быть, бабуля, что и сделала, она тут рядом в соседнем доме живёт, маме помогает, хоть и старая совсем. Я Мишаню простывшая не возьму, заражу ведь, а кто потом с ним больным возиться будет? Так что извиняйте. Придётся понянчиться малость.

Александр ничего не понял из того, что говорила дочь, кроме того, что у Дины трое детей и мать проживает рядом.

Вот встречаться с её родителями ему вовсе не хотелось. Он помнил, как орала на него в своё время мать Дины и как отец полез с кулаками, обзывая его глупым мальчишкой и подлым соблазнителем. Саша тогда позволил себя избить, даже защищаться не пытался. Думал, что родители пар выпустят и остынут, а они увезли Дину в неизвестном направлении, так, что найти он её не смог.

Миша елозил на руках, призывая дядьку, у которого сидел, идти вглубь дома, искать маму.

Но Данилов не стал этого делать, устроившись с ребёнком на диване в гостиной.

Из комнаты слышались голоса. Один принадлежал Кате, а другой… Данилову стоило больших усилий сохранять спокойствие, а не броситься туда, обнять свою Дину, закружить, как раньше, и не отпускать теперь уже никогда. Он был готов соперничать с её мужем, ведь не от святого духа родила она сыновей, был готов доказать, что он лучше, и принять чужих детей. Хотя какие они чужие, если это дети его женщины!

Ему было всё равно, как она теперь выглядит: тонкая, как прежде, или раздобревшая с годами. Он любил её! Только сейчас понял, что напрасно пытался забыть, что все все эти годы и не жил совсем.

Мальчонка извернулся и сполз с его колен, помахал ручкой, улыбнулся, сказал «пока» и учесал вглубь дома, только пятки сверкнули.

Данилов обратил внимание, что бегает Миша не на полной стопе, а на носочках, значит, с ним не всё так просто — есть неврологическая симптоматика и ребёнка лечить надо. Интересно, в этой глуши есть достойные врачи? Катя упоминала о районной больнице. Но какой у неё уровень, Саша представить себе не мог.

Время шло, а Дина так и не появлялась.

Данилов встал с дивана и подошёл к стенке с книгами. Там, за стеклом, стояло несколько фотографий. На одной была его Дина, совсем молодая, почти девчонка, такая, какую он помнил, на другой она уже взрослая совсем, с мужчиной много старше её на вид и с мальчиком на руках. А рядом ещё одна, где Дина около берёзки стояла вместе с Катей. Дочери на снимке лет десять, и она так на него похожа.

Пока разглядывал фотографии, услышал шаги, а потом и голос Дины.

— Ну, здравствуй, Саша!

Повернулся, бросился к ней, поднял на руки и закружил…

Всё, как хотел, как в мечтах своих видел. Потом поставил на пол, обнял и поцеловал в губы. А она отвечала, не оказывая никакого сопротивления, поддаваясь, реагируя всем своим естеством на ласку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Долго ещё лизаться будете? — раздалось совсем рядом возмущение Кати. — Я там ужин разогрела. Пойдёмте за стол. Мама, неужели ты его простила? Ну как же так, мам!

Данилов чуть отстранился от Дины. Нет, не отпустил, только поцелуй разорвал. Смотрел ей в глаза, а она плакала, слёзы чертили дорожки по скулам и щекам, а во взгляде читалось счастье.

— Ну, блин, ещё насмотритесь друг на друга, там, между прочим, Мишка один за столом… Ну что вы прямо!.. Ай, пошла я. Греть второй раз не буду ничего, а еда стынет. Александр Дмитриевич на неделю отпуск взял, успеете и наговориться, и насмотреться друг на друга, — увещевала родителей Катя.

Наконец Дина отпустила Сашу, всхлипнула, улыбнулась, взяла за руку и повела за собой.

На кухне хлопотала Катя. В детском стульчике, хорошо привязанный пелёнкой, сам ложкой ел Миша. В пюре, которое малыш старательно запихивал в рот, он был вымазан весь.

— Ему ещё трудно управляться ложкой, — потрепав сына по голове, произнесла Дина. — Мишенька родился с внутричерепным давлением, сначала тяжко было, сейчас постепенно нормализуется. Говорить начал. Ты, Саша, не думай, он всё понимает.

Саша накрыл её руку своей.

— Я заметил симптоматику, он бегает на носочках.

— Главное, что бегает, — перебила его Дина. — Он такой ласковый, как котёнок.

Она всхлипнула, погладила сына по голове, и непрошенные слёзы снова покатились из глаз.

— Ты ешь, Саша. Это моя свекровь готовила, я познакомлю вас. Она очень хороший человек.

— Сама-то почему не ешь? — Он глянул на её дрожащие руки. — Что с тобой, Дина?

Она улыбнулась.

— Потом расскажу. Я всё тебе расскажу, Саша. Если бы ты только знал, как я рада тебе. Мне когда Катя с Валерией Палной свой план предложили, я и мысли не допускала, что ты откликнешься. Думала, что на аферу нашу ты однозначно не согласишься, так хоть повидаемся.

— Валерия Павловна — это свекровь твоя? — заинтересованно спросил Данилов. А у самого в голове был такой бардак, что никакая информация не укладывалась.

— Да, Пашина мама, — отвечала Дина. — Мне она собственную мать заменила. Долгая это история и грустная. Лучше о себе расскажи. Как ты, где, с кем?

И тут Данилов разозлился. Это что ж такое получается? Дина прекрасно знала и где он работает, и с кем живёт, но молчала. Столько лет молчала! Столько лет! А почему? Может быть, потому что не любила вовсе, с мужем жила, детей ему рожала… Обида родилась, выросла и захлестнула Данилова.

— Я? Дина, неужели ты не знаешь ответы на задаваемые тобой вопросы? У меня складывается впечатление, что ты знаешь обо мне всё, даже как меня в своих планах использовать. Но я не против, чтобы ты их озвучила, а на свою роль я уже согласился. Я подожду с вопросами. У меня неделя отпуска, так что я успею даже с твоей свекровью познакомиться и с мужем тоже.

Он заметил, как вдруг переменилась Дина. Голову опустила и дрожащими руками лицо прикрыла.

— Я вдова, Саша. Мой муж был очень хорошим, необыкновенным человеком. Он любил меня, сына, Катьку тоже. Не делал различий между моей дочерью и своим собственным ребёнком. Это была глупая случайность… но его больше нет. Мишка после его смерти родился. Но не будем о грустном. Да, ты прав, я следила за тем, как ты живёшь. Мазохистка чёртова. Не важно всё это. Я рада, что ты приехал, даже мечтать не могла, что увижу тебя. А вот увидела. Мечты сбываются иногда, только не так, как хотелось бы.

Данилова отпустило.

— Ну почему, Дина… Я здесь, и мне не хочется уезжать от тебя.

— Столько лет прошло, Саша. Столько лет… Ладно, отдыхай с дороги. Катя постелет тебе здесь, в гостиной. А завтра поговорим.

— Где твой сын? Почему домой не вернулся?

— У бабушки он, я так просила. С ним тоже завтра встретитесь, познакомитесь. Да и Миша сегодня у неё переночует.

Часть 10

Дина долго стояла у окна. Все спали, а у неё появилась возможность подумать обо всём, пока никто не мешал.

Неправильно всё вышло, ой как неправильно. Не может она взять и вот так загубить жизнь Саше. За что? Он ей никогда ничего плохого не делал. А что Катюшу она от него родила, так то счастье. И дочка пошла вся в отца. Кого угодно Дина могла винить за своё одиночество, но только не его. Сама уехала, сама обманула, сама не сказала о беременности. Это потом — когда узнала, что он женился на Лене, — выла в голос в подушку, жить не хотела. Но жила, ради дочки. А теперь что? Повидались и хватит! Отвадить его надо, чтобы не дай бог правды не узнал.

Только как прогнать, если держать обеими руками хочется?!

— Что же мы наделали с тобой, Сашенька! — шептала она, прислонившись лбом к холодному стеклу. — Что же наделали! Как отпустить тебя… Не хочу, чтобы знал правду. Помни меня сильной, такой, какую любил. Мне теперь и умереть не страшно…

Так стояла и плакала, глядя в окно на дом свекрови, где спали два её сына от Павла.

Вздрогнула от неожиданности, когда ладони Данилова опустились ей на плечи, обернулась, обвила шею любимого мужчины руками, уткнулась лицом в грудь и всё шептала:

— Прости меня, Саша…

От близости любимого кружилась голова, а в ногах ощущалась мелкая дрожь. Его взгляд пробирал до мозга костей, пробуждал давно забытое желание. Здравый смысл исчез. Остались только они, их взаимное притяжение и чувство, одно на двоих. Дина не ожидала от себя, что может вот так просто попросить:

— Поцелуй меня, пожалуйста.

Очень хотелось запомнить вкус его губ, получить каплю наслаждения и любви. Нет, не ушло их взаимное притяжение, не пропало и не растворилось в прожитых врозь зимах и вёснах!

Сашу не нужно было долго просить. Он ворвался в неё горячим дыханием, собственнически прикусил губу, скользнул языком в рот, как полноправный хозяин. Она же отвечала как могла, не уступая ни в чём.

— Я больше не отпущу тебя, Дина, — прошептал Данилов прямо в губы.

А ей казалось, что она летит. Их поцелуй переворачивал мир, заставлял сердца биться в одном ритме. И Дина верила, что Саша её действительно больше не отпустит, что ей выпало счастье умереть рядом с самым дорогим и любимым человеком.

— Не отпускай меня, Саша. Не отпускай, я так долго ждала тебя…

***

Дина проснулась рано. С трудом сдвинула с себя тяжёлую мужскую руку и осторожно выбралась из Сашиных объятий, пытаясь не разбудить. Счастливая улыбка не сходила с лица при воспоминаниях о том, что они творили прошедшей ночью. Но пора было вставать — мальчики должны скоро вернуться от бабушки. Она накинула на себя халат, повесила подобранную с пола Сашину одежду на стул и прошла на кухню, помочь Кате. Дочь уже хозяйничала. Дина обратила внимание на её резкие, как будто рванные движения. Аж молоко из кастрюльки выплёскивалось — с такой силой мешала она кашу. Уж кого-кого, а своего ребёнка Дина знала как облупленного. Катя злилась.

— Мам, ты совсем крышей поехала? — спросила девочка с дрожью в голосе. — Я Данилова этого для дела привезла, а не для того чтобы вы трахались всю ночь. Вот ты мне скажи, оно тебе нужно?

Дина растерялась, такого откровенного осуждения со стороны дочери она не ожидала.

— Почему ты считаешь, что мне не нужны внимание, ласка, не нужен любимый мужчина рядом? Почему, Катя? Мне всего тридцать пять лет. Я, как любая женщина, хочу быть желанной и счастливой.

— А если залетишь? Что тогда? На аборт пойдёшь? Или с собой нерождённое дитя забрать хочешь? Да и вообще, как ты могла с ним… — Катя скривила лицо. — Мама, ну нельзя же так!

Дина опустилась на стул. Её затрясло и она схватила одной рукой другую, чтоб немного унять дрожь.

— А как можно, Катя? Ты озвучь перечень того, что мне можно делать, а что — нет.

— Мам, ну ты что? — Катя выключила газ под кастрюлькой и подошла к матери, присела на корточки, положила голову на колени Дине. — Мам, ты что, правда его любишь? Ну прости, пожалуйста, не подумала я. Ну, мам!

— Что у вас тут происходит? — раздался из коридора голос Данилова. — Девочки, вам не кажется, что пора уже мне объяснить, что происходит.

Катя вскочила на ноги.

— Что вам объяснять? Вы же заранее на всё согласились, — довольно ехидно произнесла она и попыталась посмотреть на Данилова свысока, несмотря на то, что он был много выше её.

— Так должен же я знать, на что согласился. Время идёт, а о ваших планах ещё и слова сказано не было. Спрячь колючки, дочь, — миролюбиво ответил он, а потом с улыбкой добавил: — У меня тоже кое-какие планы созрели.

— Какие? — Они спросили одновременно, только Катя с возмущением, а Дина с грустью.

— Дина, я спросить тебя хочу… И не подумай, что я шучу, нет.

Сердце замерло. Дина отчётливо поняла, что он догадался. Саша хороший врач, очень хороший, а потому и слабость в руках заметил, и понял, что с ней далеко не всё в порядке. Сейчас задаст свой вопрос и уедет. И больше она его никогда не увидит. Стало страшно, Дина забыла, что ещё совсем недавно хотела именно этого, чтобы уехал Саша — совсем, навсегда, — хотела спасти его от себя, от доли своей горькой. А теперь эгоистично боялась его потерять.

Кому и что она доказывала своей жизнью непутёвой? Вот она, вся правда, на поверхности лежит — нет ей жизни без Данилова.

О чём только свекровь с Катей думали, когда план свой сочиняли! Явно не о её чувствах. Катя не понимает мать, да и куда ей — молодая совсем, любви не попробовавшая.

Мысли неслись в голове Дины со страшной силой, путались, наскакивали друг на друга. А сердце стучало в висках страхом.

— Спрашивай, Саша.

Дина аж глаза зажмурила, до того боялась услышать вопрос о своём состоянии.

— Ты замуж за меня пойдёшь? — раздался в кухне уверенный голос Данилова.

Страх отпустил, и Дина улыбнулась.

Как часто ей снилось это, и вот теперь… Неужели это правда? Мечты сбываются…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А ничего, что маме жить осталось… — Катя не договорила.

— Мы все умрём, каждый в своё время. Что ж ты злая-то такая, а, дочь? — Данилов взял девочку за плечи и так посмотрел ей в глаза, как будто пытался через них заглянуть в душу.

Катя дёрнулась, но он не отпустил и не разорвал зрительный контакт.

— Я просто боюсь за неё. Вас же тут не было, что вы о нас, о маме знаете? — Катя уже говорила не так уверенно, а скороговоркой, будто оправдываясь.

— Я знаю, что я вам нужен, а вы нужны мне. Да, нужны все: и Дина, потому что я люблю её, и ты — дурочка, и Мишка, которому отец просто необходим.

— А Гошка? — Катина спесь исчезла, в этот момент она была просто ребёнком, а Данилов рассмеялся.

— И Гошка, просто мы с ним пока не знакомы.

Дина наблюдала за ними, и так ей спокойно и хорошо стало, что страх и тревоги ушли, пусть и на время.

Часть 11

Что Дина больна, Данилов понял сразу, как увидел и обнял любимую женщину. Диагноз пока для него ясен не был, но что это нарушение нервной проводимости — знал наверняка. А потом по настроению Дины, по Катиным словам уразумел — дело плохо. Только виду не подал, что догадался. Зато решение, как жить дальше, пришло сразу. Никуда он от Дины не уедет, потому что нужен ей, а главное — потому что она ему просто необходима. Вместе они смогут бороться, вместе есть за что. Саша сам поверил в это и решил, что Дину тоже убедить сможет. Только чужой она ему быть больше не должна.

Ночью не спалось. Несмотря на то, что Катя выдала ему постельное бельё, стелить себе постель Данилов не спешил, всё сидел на диване, думал, взвешивал, как так сказать и преподнести свои доводы так, чтобы Дина поверила и пошла за ним. Не дождался утра, встал, решил пройти к Дине в комнату объясниться и поговорить по душам, свою позицию обозначить. Но не случилось. Как увидел любимую возле окна да положил руки на хрупкие плечи, как ответила она на его поцелуй — так и снесло крышу у обоих.

Ни с кем, ни с одной женщиной не чувствовал он себя так хорошо, как с Диной. Это было больше, чем единение тел. Души сливались в одном порыве, да так, что разорвать их никаких сил не было. Они любили друг друга и до разговоров, конечно, не дошли. Вымотанные физической близостью, уснули оба.

А утром Александр услышал разговор Кати с матерью.

Рассердился на дочь! Ну как так можно! Но вовремя вспомнил себя в её возрасте. Оказывается, можно. Молодость жестока, хотя думает, что всего лишь справедлива.

Дину надо было спасать, и Данилов вмешался…

Слова сами по себе слетели с языка.

Нет, вовсе не так он собирался делать предложение любимой женщине. Хотел съездить в первой половине дня в город за подарками для всех детей, а главное, кольцо Дине выбрать. На стол прикупить всё, чтобы праздник был. А потом на глазах у детей сделать Дине официальное предложение и поехать вместе с ней в ЗАГС, заявление подать.

Но как вышло, так вышло. Главное, Катя присмирела, да и Дине есть о чём подумать. После завтрака решил вместе с Диной решить вопросы с кольцами и регистрацией брака, а там можно и медицинскую карту попросить и понять, какой стационар больше подходит ей для лечения. Ведь только что нашёл её, через столько лет, и терять совсем не намерен. Пусть утраченные функции вернуть не получится, главное, чтобы жила его Дина.

От мыслей отвлекла трель смартфона.

Данилов бросил взгляд на экран, увидел, что звонит мать, и ответил. Сам же вышел на крыльцо, чтобы разговор не услышали Дина и Катя.

— Да, мама, что? — Говорить с родительницей совсем не хотелось, на душе оставался осадок после последнего разговора, от которого портилось настроение.

— Хоть бы позвонил, как доехал. Я ж волновалась, Саша.

В её голосе действительно сквозило беспокойство и ещё виноватые нотки. Но Саша прекрасно понимал, что мать мучает любопытство. Уж очень она боялась его встречи с Диной.

— А когда вы с отцом мне жизнь ломали, вас беспокойство не мучило? Как ваш сын жизнь проживёт, вас не волновало? Поздно беспокоиться, мама, всё что вы могли — уже сделали. Одно понять не могу, за что вы меня так?

— Мы с отцом хотели как лучше… Простил бы уже. Столько лет прошло…

— Вот именно, столько лет в аду. Но ты особо не волнуйся, я привык. А теперь хорошая для тебя новость, я не вернусь. Вернее, вернусь, чтобы уволиться и вещи свои забрать.

— Как же так, сынок? Приворожила она тебя. Два раза в одну воду не входят. Так что ж ты свои же ошибки повторяешь? — звучал в трубке встревоженный голос матери.

— Да нет, мама, я только жить начинаю. Сам решения принимаю, и не отговаривай, бесполезно, а если руки в мою семью протянешь — отрублю. Хочешь, чтобы остались мы с тобой друзьями — не мешай мне.

Саша слушал тишину. Мать молчала, её присутствие выдавало лишь тяжёлое дыхание и шмыганье носом. Но и разъединяться на такой ноте не хотелось. Мать оставалась матерью, и отказываться от общения с ней Данилов не собирался. Рано или поздно она примет его решение и Дину с дочерью тоже признает.

— Сашенька, ты звони мне, пожалуйста. Я буду ждать, — произнесла мать, всхлипывая.

Данилов улыбнулся с облегчением.

— Конечно, мама.

Спрятал смартфон в карман джинсов, оглядел двор, припорошенную снегом машину и заметил очень пожилую женщину, входящую в калитку с маленьким Мишкой за ручку.

Увидев Данилова, Мишка выдернул руку у бабушки и побежал к нему навстречу, радостно улыбаясь. Саша рассмеялся, подхватил пацана и несколько раз подбросил кверху.

— Я скучал по тебе, герой, — ласково сказал малышу и поцеловал его в щёчку. А Мишка поднимал руки кверху, показывая, что он ещё не налетался, и жестами просил подбрасывать его снова и снова.

— Смотрю, вы вчера с внуком моим подружились, — произнесла женщина, сканируя Данилова взглядом. — Ну, давай знакомиться, Александр Дмитриевич. Валерия Павловна я, свекровь Дины. Ничего, что я на «ты» сразу? Мне вроде по возрасту положено.

— Можно без отчества, просто Саша.

Данилов хотел открыть двери в дом, но Валерия Павловна его остановила.

— Ты уже знаешь, зачем нам тут понадобился? — спросила, глядя прямо в глаза.

— Нет, не знаю. Но это и не важно, потому что у меня теперь свои планы.

Она покачала головой и опустила взгляд в пол.

— Уедешь? — спросила разочарованно.

— Нет, ну разве на пару дней — вещи собрать да уволиться с прежней работы.

Теперь в глазах женщины было удивление.

— Сам так решил?

— Сам, — ответил твёрдо Данилов.

— Ты хоть знаешь, на что идёшь? — Она пыталась говорить спокойно, но в какой-то момент голос её дрогнул. А Данилов усмехнулся.

— Валерия Павловна, я ведь даже не подозревал, что у меня с Диной есть дочь, столько лет упустил, теперь контакт налаживать придётся. Потом Мишку вон растить надо. А Дину я люблю. Всю жизнь любил… Хотите — верьте,хотите — нет. Я ещё не выяснил, что с ней, но только трудности меня не остановят, и так всю жизнь в аду провёл.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Верю, теперь верю, а тогда… Надо было найти нам тебя и поговорить по-человечески. Сглупили мы с мужем, нехорошо про тебя подумали. Ладно, пошли в дом, пока Мишка не замёрз.

Завтракали все вместе. Мишаня пристроился на руках у Данилова и не хотел слезать ни в какую. Так и ели они с одной тарелки.

Катя после завтрака вымыла посуду да засобиралась в колледж. А Саша с Диной отправились в ЗАГС подавать заявление.

Часть 12

Дина с Даниловым уезжали, оставив мальчишек на попечение свекрови и Кати. Сначала их путь лежал в родной город Данилова, где он должен был уволиться с работы и получить все необходимые справки для усыновления Мишки и установления опекунства над Гошей. Данилову хотелось усыновить обоих мальчишек, но Гоша категорически отказался даже просто общаться с новым маминым мужем. Собрал свои вещи и переехал к бабушке.

Кто бы знал, как переживала Дина.

***

— Мам, — Катя застегнула замок дорожной сумки, в которую складывала вещи матери, — ты не волнуйся за нас, мы тут с бабой Лерой справимся.

Дина улыбнулась, погладила ободок новенького обручального кольца, глянула на Катю с восхищением и благодарностью.

— Спасибо, дочь. За всё. Если бы не ты… — Слёзы потекли по щекам, но Дина продолжала улыбаться.

— А вдруг у него получится? — Катя присела рядом с матерью и положила голову ей на плечо. — Так хочется, чтоб получилось, чтобы он нашёл путь тебя вылечить и ты жила.

— Твой отец очень хороший человек, неужели ты сама не видишь? Почему с ним колючая такая? Дай ему шанс, дочь.

Катя пожала плечами, а Дина лишь вздохнула.

— Его не было всю мою жизнь, как простить? Но я меняю паспорт, буду Данилова. Мама, ты так хочешь — и так будет. Я готова с ним сотрудничать, но льстить и называть его отцом — тут уж уволь. — Катя подняла голову и посмотрела Дине в глаза. — Ему заслужить моё доверие нужно. Это тебя он без боя взял. Как вошёл в наш дом, так ты ему и покорилась, а я не такая. Трудно полюбить того, кого практически ненавидишь.

— За что, Катя? — Дина говорила мягко, но в её словах чувствовалось удивление. — Саша не сделал тебе ничего плохого, он не знал о твоём существовании, и это моя вина, не его.

— Но ты была все эти годы со мной, а он нет! Неужели ты не понимаешь? Он даже не искал тебя. Почему ты о нём всё знала, а он… Не оправдывай и не защищай! Я верю, что ты его любишь, вон, как только увидела, сразу замуж за него пошла. Да и вообще, всё не по нашему плану получилось, а по его. А он ведь так и не знает сути всего происходящего.

Дина смотрела, как нервничает и злится дочь, и не понимала. Наверно, первый раз не могла согласиться с чувствами и доводами своей старшенькой, самой любимой из детей. Нет, сыновей она тоже безумно любила, но всё же не так. Может быть, потому что в Кате была частичка Данилова, да и похожа дочь получилась на отца как две капли воды, только черты помягче да характер пожёстче.

— Ну что, Дина, готова? — спросил Данилов, зайдя в комнату, и, не дожидаясь ответа, подхватил сумки и вышел с ними к машине.

Дина поспешно встала, обняла Катю, поцеловала в лоб.

— Катюша, всё будет хорошо, вернёмся, поживём ещё немного, а потом я Сашу на тебя оставлю, а вас троих — на него. И мне спокойно будет, и вам хорошо. Он надёжный, не предаст никогда. Да и ты вся в отца.

— Мама! — возмутилась Катя, но не договорила. Вышла в прихожую вместе с матерью, глянула, как Данилов поднял на руки Мишку, обнял, расцеловал пухлые щёчки.

— Мы вернёмся, герой. Не скучай, ладно? — Мишка похлопал его по щекам и рассмеялся. — Я тебе игрушки и книжки привезу, займусь тобой, сынок. Ты у нас ещё ого-го каким парнем будешь. Согласен?

— Дя, — ответил малыш.

Данилов поставил его на пол, и тот убежал. Саша же переключился на Катю.

— Катюша, ты с Мишкиным старшим братом поговори, я ведь от вас уже никуда не денусь. Надо нам с ним мосты наводить. Пусть домой от бабушки возвращается. Сделаешь?

— Сделаю, но не ради вас, а только потому, что мама…

Он не дал дочери договорить.

— Ради самих себя постарайтесь. Ну что, до встречи. Берегите друг друга и бабушку. Пойдём, Дина.

Данилов помог надеть ей пальто и сапоги, застегнул замки, обнял за талию, и они вместе вышли из дома.

— Первый раз уезжаю, — пожав плечами, произнесла она. — Вот как Павел дом построил, так я каждый день в нём.

Саша помог ей устроиться в машине и пристегнул ремень. Выехал за ворота, потом вернулся, закрыл их, снова сел за руль и произнёс:

— Ну что, с Богом, погнали.

Пока не выехали из посёлка, Данилов молчал, а Дина внимательно разглядывала его лицо, морщинки возле глаз, расходившиеся лучиками, такую раннюю, еле заметную, но уже появившуюся седину.

Жалела ли она о чём-то? Нет, теперь не жалела. Она была с Сашей каждый день, каждую ночь и ощущала себя самой счастливой женщиной на свете, как тогда, семнадцать лет назад, когда они не представляли жизни друг без друга.

А ведь они так и не поговорили о главном… Всё некогда, всё недосуг. Да и другие темы оказались почему-то важнее и значительно приятней. Дина даже диагноз свой не озвучила, а про план, из-за которого Катя привезла к ним домой Данилова, вообще никто не вспоминал. «Пусть всё идёт своим чередом, — сказала ей свекровь за день до отъезда, — ему не нужно знать о наших задумках. Твой Данилов сделает всё сам, по собственной инициативе. Хороший он парень, Дина. Жаль, что у вас всё так получилось тогда».

В тот момент груз упал с плеч Дины и она решила просто жить — столько, сколько ей осталось.

Саша меж тем всё звонил куда-то, договаривался о консультациях, обследованиях, даже с Москвой связался через сокурсника. А она думала только о том, что её Сашей можно и должно гордиться, потому что он имеет вес, значимость в своих кругах. И она гордилась Даниловым — своим мужем.

— Дина, а твои родители в этом же посёлке живут? Не зашли мы к ним, нехорошо это, — произнёс Саша, а потом, судя по выражению лица, вспомнил что-то и добавил: — наверно…

— Да нет, Сашенька. Я как с поезда сошла, пока они спали, так о них практически ничего не слышала. Сообщила потом, что жива. А они ответили, что для них я умерла. Вот и всё.

Она наблюдала за эмоциями на лице мужа, сменявшими друг друга. Вдаваться в подробности не хотелось. Это была не самая светлая страница в её жизни. Но Саша имел право знать, как оно было на самом деле.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Диночка, я понимаю, что тяжело вспоминать всё, произошедшее в то время, и я невероятно виноват перед тобой и Катей, но я хотел бы знать, что тогда случилось. Я понятия не имел о твоей беременности. Пришёл домой, после того как с отцом твоим пообщался, в полной уверенности, что позже смогу с ними договориться, что они примут меня и поймут. Голова раскалывалась. Выпил дома чаю и проснулся только через сутки. Вот тогда мама мне твоё письмо вручила. Писала-то ты, твой почерк я знал.

— Писала, ты прав. Под диктовку, правда. Отец кричал, что ты хлюпик, что сдачи ему не дал, что любое унижение стерпишь. А я думала, что ты всё правильно сделал. И не потому, что не мог врезать ему в ответ, ты не стал руку на моего отца поднимать. Но разве их убедишь… Мне велели собираться и документы из института забирать. О женихе каком-то говорили, что дома меня ждёт. Вот тут я им о своём положении и сообщила. Посчитала, что известие о моей беременности охладит их пыл. Саша, я была уверена, что они меня любят и не причинят вреда. Как же я тогда ошибалась!

Дина смотрела, как крепко Данилов сжал руль, а потом съехал на обочину, остановил машину.

— Давай погуляем немного, и ты расскажешь.

Он помог Дине выбраться из автомобиля. Залез в багажник, взял сумку с провизией. Достал термос с кофе и пирожки.

— Выходит, зря я тогда отцу твоему морду не начистил. Может, и Катю бы сам воспитывал.

Дина подошла близко-близко и лбом упёрлась в его грудь.

— Много чего мы с тобой сделали неправильно, Саша, а ещё больше того, что не сделали вовсе. Но мы вместе. Я наконец-то Данилова, Катюша — тоже… Может, Бог увидит, что мы исправляемся, и сжалится над нами.

Он обнял её и прижал к себе.

— Так что было дальше, Дина? — Данилов поднял её голову и заглянул в глаза. А она помолчала какое-то время и продолжила рассказ.

— Мои долго бушевали, ругались. Потом отец сказал, что этого ребёнка не будет, как и тебя в моей жизни. Он сам съездил в институт, забрал мои документы. Вернулся не один, а с твоими родителями. Они сочувствовали мне, объясняли, что аборт в восемнадцать — это мелочи. Дали деньги в конверте, просили не искать встреч с тобой, потому что ты просто не знаешь, как мне сказать, чтобы я прервала беременность. Вроде как боишься произнести это вслух. Я ненавидела тебя тогда и согласилась на всё. Написала письмо, отдала его твоей матери и поклялась не искать с тобой встреч. — Дина расплакалась. Тыльной стороной кисти стирала слёзы и всё никак не могла остановиться. — Я хотела умереть, исчезнуть, но внутри меня жил твой ребёнок. Я не могла убить ни его, ни себя. Я сложила свою одежду в чемодан, забрала книги и поехала с родителями на вокзал. Как только мы сели в поезд, они развеселились. Отец открыл водку, они пили, закусывали купленной на вокзале курицей-гриль и рассказывали о моём женихе. А ещё о том, что завтра же я избавлюсь от бремени. Я ревела на верхней полке, а они… И тут я поняла, что надо бежать, что единственный выход для меня — это незаметно выйти из купе, сойти на любой станции, а там… Там всё в моих руках. Я дождалась пока мама с папой уснули, сняла с полки свой чемодан, положила в него конверт с деньгами и вышла в тамбур. И тут услышала то, что определила как знак судьбы. «Станция Александровка. Стоянка поезда три минуты».

Часть 13

Данилов слушал Дину, прижимал к её к себе и не мог произнести ни слова, потому что комок сдавил горло. В голове не укладывалось, что вынесла и вытерпела его любимая, на что пошла, чтобы сохранить их ребёнка… Он же ничего не знал… Все годы был так далеко… Жил своей жизнью, пытался строить семью, но не смог, не построил, потому что выбирал не тех женщин… А в далёкой Александровке Дина в одиночку растила его дочь.

А ещё он очень боялся, что диагноз, вычитанный в Дининой амбулаторной карте, подтвердится…

Страшный диагноз, и нет вариантов ни лечения, ни выздоровления. Одна надежда, что Дина пройдёт обследование под его присмотром, потом они поедут в Институт неврологии, где их уже ждут, и тамошние врачи сообщат об ошибке. А дальше у них всё будет хорошо. В конце концов, могут же ошибаться медики в этой богом забытой Александровке? Кто приличный туда работать поедет, перспектив-то никаких. А значит, там просто лекари.

— Не замёрзла? — спросил у жены и только собрался налить ей чаю из термоса, как его смартфон заиграл припев песни Профессора Лебединского.

«Прошла любовь, завяли помидоры,

А вместе с помидорами завяли огурцы.

Я убегаю от тебя через заборы,

А за заборами, заборами, заборами

Живут мои друзья: все алкаши да подлецы».

Дина прыснула со смеху.

— Ответь, Саша! Я, кажется, знаю, кто это.

— Да ну её, не хочу. — Данилов достал смартфон, на экране которого высветилась фотография его бывшей жены, и сбросил вызов.

— Она часто тебе звонит? — враз став серьёзной, спросила Дина.

— Нет, только если надо через меня что-нибудь донести до Серёжи.

— Так позвони, спроси, что случилось. Саша, речь о твоём ребёнке.

Данилов прочитал непонимание во взгляде Дины. Сам же просто не хотел причинять ей боль, бередить старые раны. Он налил Дине горячего чая и набрал вызов Лены.

— Ну наконец-то! — послышался возмущённый голос. — Данилов, где тебя носит?

— Я обязан отвечать?

— Сыном ты заниматься обязан, раз отцом назвался, — почти кричала она.

— Лена, сбавь обороты, в таком тоне разговаривать я с тобой не намерен. Давай коротко и по существу.

— Ну конечно, когда у тебя на важное время было?! Сын тебя никогда не интересовал, я-то знаю!

Данилов убрал смартфон от уха и с кислым выражением лица смотрел на экран с фотографией очень интересной внешне женщины, извергающей громкие претензии и обвинения. Когда ему это всё надоело, он сбросил вызов, но убрать телефон в карман не успел — она перезвонила.

— Перестань бросать трубку! Ведёшь себя, как баба-истеричка.

Данилов выразительно закатил глаза, а Дина прикрыла рот руками, потому что укатывалась со смеху.

— Лена! Либо ты меня наконец посвящаешь в свои проблемы, либо мы прекращаем разговор. Выслушивать твои претензии я не намерен, ты немножко забыла, что ты мне никто. Вопи на своего Олафа.

— Хам! — крикнула она. — И так нервы на пределе!

— Ближе к делу, — совершенно спокойно ответил Данилов.

Глянул на любимую женщину и, заметив, что Дина замёрзла, усадил её в машину и включил печку. Сам же отправился собирать продукты обратно в сумку и складывать провизию в багажник.

— Твой сын потерял всякие берега, — продолжала возмущаться Лена. — Он Олафа довёл чуть ли не до сердечного приступа.

— И чем это, интересно? Они же практически не общаются.

— Олаф вырастил твоего сына! Он его кормит, поит и одевает, в отличие от тебя. — Данилов хмыкнул, но возражать не стал, надеясь, что бывшая жена наконец дойдёт до сути вопроса. — Так вот, Серж написал заявление в полицию, указал, что мы над ним издеваемся, пытаемся подавить его морально, что он не хочет жить с нами. Ты представляешь?

— Что я должен сделать, чтобы забрать от вас сына? — жёстко спросил Данилов.

— Ты идиот! Сержу лучше в Германии, не ломай ему жизнь. Просто поговори, объясни, что мы ему добра хотим. А то он отнесёт своё дурацкое заявление… Саша, он всего лишь подросток, и это чисто гормональные всплески. Он ещё и замок в своей комнате в двери врезал, теперь ни я, ни Олаф не можем к нему войти.

— Представляю, как вы его достали. Кстати, что Олафу делать в комнате моего сына? Он что, спальни попутал? — Данилов вышел из себя. Невольно вспомнил ссоры с Леной, пока они ещё были женаты. Она всегда доводила его долго и методично, пока он, не выдержав, не срывался сам. Потом она замолкала и подлизывалась, пытаясь помириться в постели.

— Что ты такое говоришь?! Олаф очень порядочный человек. Поговори с Сержем. Я не знаю почему, но ты для него авторитет.

— Хорошо, доеду до города и позвоню Серёже.

Данилов сел в машину и взял Дину за руку.

— Прости, что пришлось всё это выслушать. Серёжа мой сын. Я люблю его.

Дина улыбнулась.

— В этом я даже не сомневаюсь. Сашенька, ты расскажешь ему о нас?

— Конечно, как только доберёмся до города и снимем квартиру. Жить под одной крышей с мамой мне больше не хочется, но нам нужно где-то остановиться на несколько дней, так как время на твоё обследование и моё увольнение с работы просто необходимо. Расскажешь, что было дальше, после того как ты с поезда сошла?

— Конечно, Сашенька, только давай мы уже поедем, нам ведь ещё квартиру снимать и детям позвонить надо.

Саша нажал на педаль газа, и машина тронулась. Думал про сына, совсем уйдя в себя. А когда глянул на Дину, удивившись тишине в салоне автомобиля, то увидел, что она спит. Разбудил её Данилов только подъехав к одному из лучших ресторанов города. Помог выбраться из машины, и они вместе вошли в зал. Обед к тому времени уже закончился, а до ужина ещё было далеко. Данилов обрадовался отсутствию народа — можно и пообедать, и выяснить ситуацию с квартирами, и найти что-нибудь подходящее, а потом, на сытый желудок, ехать смотреть временное пристанище.

Пока ждали заказ, Данилов листал страничку объявлений, пару раз позвонил, но варианты не подходили: то далеко, то слишком дорого. Квартира нашлась сразу, как Саша с Диной пообедали. Посмотрели, оплатили три дня пребывания, и как только за хозяйкой закрылась дверь, завалились на кровать и уснули.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Разбудил Сашу звонок смартфона. Дины рядом не оказалось, но где она, можно было определить по журчанию воды, доносившемуся с кухни. Данилов нажал на соединение и услышал голос сына.

— Hallo, Papi! Hast du Zeit?

— И тебе привет, Данилов-младший. Ты немножко запамятовал, что я не шпрехаю от слова совсем.

— Да я специально, пап. Шучу типа. Рад тебя слышать, вчера ещё звонить собирался, но тут дома разборки были. Только с бабулей поговорил.

Данилов усмехнулся, а сам думал о том, что Серёжка пусть и далеко, а всё равно самый родной. Может, и свидятся когда-нибудь. Вот станет сын совершеннолетним… Недолго уже ждать осталось.

— Так что там у вас случилось? Мать звонила, но я ничего не понял.

— Да поругались, ничего особенного. Она ко мне в шкаф влезла и в рюкзак, нашла в кармашке презики — устроила скандал. Этот её муж начал меня воспитывать, мать так разошлась, что влепила мне пощёчину, на щеке ладонь осталась, ну я предупредил их, что сейчас пойду, сниму побои, напишу заявление и сказал ей с Олафом, что смогу себя защитить от их произвола. Ах да, ещё замок врезал в свою комнату. Так что, считай, обезопасился. Ну, этот индюк кричал, что я его хлеб ем. А я напомнил, сколько мама вложила в покупку этой квартиры и взяла не где-то, а у тебя. Он изобразил сердечный приступ. До больницы не дошло — быстро пришёл в себя, когда мать ему в лицо холодной воды плеснула. Вот я ржал!

Данилов представил всю эту картину и не смог удержаться от хохота.

— Серёж, может, ко мне переедешь?

— Нет, пап, я возьму с Германии всё, что смогу. Вот окончу школу, потом университет, и встретимся мы с тобой за одним операционным столом. Вот такая у меня мечта. Одобряешь?

— А ты совсем взрослый, сынок…

Александр замолчал, переваривая услышанное.

— Пап, бабуля говорит, что у меня сестра старшая объявилась. Правда, что ль?

— Правда. Её зовут Катя. Но это ещё не всё. Я женился на её матери, и у тебя теперь есть ещё два брата. Младшего я собираюсь усыновить. Его зовут Мишка, ему два года.

— А как зовут его старшего брата, да и твою жену?

— Георгий — Гоша или Жора сокращённо, в переводе «земледелец», ему десять. И если честно, он принял меня примерно так же, как ты Олафа. А жену зовут Дина.

Данилову показалось, что он чувствует, как Серёжа улыбается.

— Та самая Дина, о которой ты мне сказки на ночь рассказывал? Ну ты даёшь, отец! Поздравляю! Встретиться бы с ними со всеми.

— Надеюсь, что встретишься. Только я теперь не в городе жить буду, увольняться приехал.

— Да какая разница где, главное, чтоб добраться можно было без скафандра. Я рад за тебя.

Они ещё немножко поговорили о всяких мелочах, а потом распрощались. Вот и всё, он сказал о своих переменах в жизни самому дорогому для него человеку. И сын понял. Вот оно счастье.

Часть 14

После того как Дина сдала кровь в лаборатории родной клиники, Данилов отвёз её на съёмную квартиру, а сам поехал заниматься делами. В первую очередь написал заявление на увольнение и отнёс главврачу. Разговор вышел тяжёлый, но конструктивный. Заявление главный подписал и отрабатывать положенные две недели не заставил. На прощание похлопал по плечу, пожелал удачи и пообещал взять обратно, если на новом месте что-то не срастётся. Данилов поблагодарил, а сам подумал, что нет пока никакого нового места. И если в Александровке должности хирурга не найдётся, то с медициной ему придётся распрощаться. В груди всё сжалось. Не представлял он себя вне стен больницы. Они все эти годы были для него роднее дома, а коллеги — ближе родных людей. Расставание оказалось мучительнее, чем он себе предполагал. Уйти не попрощавшись с коллективом он не мог, а потому заглянул в ближайшую кондитерскую, купил большой торт и коробку различных пирожных. Передал с санитаркой в отделение и попросил всем коллективом пожелать ему удачи. Встретиться с коллегами лично оказалось выше его сил.

Данилов долго бродил по городу: думал, вспоминал.

Он пришёл работать в больницу на втором курсе, в то самое отделение, в котором проходил летнюю практику после первого года обучения. Летом на практике он там был с Диной. Вспомнил, как просил старшую сестру ставить их в одну смену, как на ночном дежурстве они впервые поцеловались, а потом, где-то через неделю, Дина стала совсем его. Какой милой и наивной она казалась ему тогда… Теперь, с высоты прожитых лет, он понимал, что сам тоже был слишком глупым. Хотя в том, что поумнел за прожитые годы, он сомневался. Профессионально, да, конечно, вырос, а вот как человек… Сейчас он так же влюблён всё в ту же женщину и ему абсолютно не важно, любит ли она его, как прежде, или ей от него что-то надо. Он даже знал что. Дина, соглашаясь на отношения с ним, заботилась прежде всего о детях. Конечно, в первую очередь — о детях. Они нуждались в опеке, в родителях, в любви, в материальном благополучии, и она на сто процентов была уверена, что он им всё это даст, вне зависимости от того, будет ли она сама при этом рядом или нет.

А вот ему оказалось важным, чтобы решение взять на себя ответственность исходило от него, а не от Дины. Данилов понимал, во что он ввязался и насколько трудно ему будет. Он чувствовал негатив, исходящий от дочери. Да и характер Катя его унаследовала — такой же категоричный и упёртый. Но ничего, время лечит, а в данном случае оно их сроднит. Ещё бы к Гоше найти подход… Гораздо проще стать отцом доброму маленькому Мишке, но ребёнок нуждается в лечении и специальном подходе, так что и с ним проблем непочатый край. Хоть бы диагноз Дины не подтвердился. Вместе они смогут всё преодолеть. Данилов совершенно искренне в это верил.

Но думы думами, а дела делами. Теперь его путь лежал домой. Надо собрать вещи и взять документы, а ещё поговорить с матерью.

На её одобрение и поддержку он не рассчитывал, но поставить в известность, дать адрес своего проживания считал необходимым. В конце концов, кроме него у матери никого на этом свете не оставалось.

Данилов вернулся к машине, сел за руль и поехал в квартиру, бывшую его пристанищем последние пять лет.

Двери открыл своим ключом, разулся на коврике у входа, прошёл в пустую комнату и немного обрадовался тому, что матери дома не оказалось. Разговор откладывался, но не отменялся. Зато можно спокойно собрать документы и вещи.

Вот с документов он и начал. Диплом, приложение, повышения квалификации, сертификации, грамоты. Всё складывал в одну папку. Потом достал фотографии сына — те, что были напечатаны на бумаге, — пересмотрел их и взял с собой. В большую клетчатую сумку заботливо уложил книги по специальности, а когда взгляд упал на детские сказки, которые Серёжке покупались, то отправил в сумку и их тоже, Мишке пригодятся.

Вещей у него оказалось совсем не много. Пару пар джинсов, около десятка футболок, несколько рубашек и костюм с галстуком. Вот и всё. Итого два клетчатых баула да рюкзак с ноутом и бумагами. Поставил скарб у самого порога, чтоб сносить вниз ближе было, и только собрался обуться и осуществить задуманное, как в квартиру вошла мать.

— Саша! — с возмущением в голосе проговорила она и схватилась за левую часть груди.

— И тебе здравствуй, мама.

— Ты решил привезти её к нам? Она что, тут жить будет? — Мама заводилась всё больше.

— Кого это ты так испугалась? — Данилову стало почему-то смешно.

— Ты решил поселить у нас Дину? Саша, тут одна комната, как ты себе это представляешь? А я не хочу больше скитаться по подружкам и чувствовать себя приживалкой. Это мой дом!

— Да разве ж я возражаю. Твой. Об этом я и хотел сказать. Я собрал свои вещи, потому что съезжаю. Сейчас снесу всё в машину и вернусь. Попрощаться нам с тобой надо по-человечески. Не враги мы всё же.

Мать села на полку для обуви.

— Как съезжаешь? Куда? Надолго? А как же работа?

— Я уволился из больницы. Всё в порядке, мама.

Мать закрыла лицо руками. Данилов закинул на плечо рюкзак и, прихватив одну из сумок, вышел из квартиры.

— Дверь не закрывай, я сейчас за вторым баулом вернусь. И надеюсь на чай с конструктивным диалогом.

Сложив вещи в багажник, он снова поднялся на свой этаж. Мать разогревала обед и накрывала на стол.

— Ты снова сошёлся с ней, да? — спросила она, не поворачиваясь к столу.

— Ты про Дину? Даже имя её произнести вслух не можешь? Она теперь носит мою фамилию. Мама, я только чай буду, пообедаю я вместе с женой где-нибудь, так что не утруждайся. Теперь по делу. Я оставлю себе ключи от этой квартиры, если ты не возражаешь. Жить с Диной мы будем не здесь, да и вообще далеко отсюда, но мало ли что. А у тебя, кроме меня и Серёжки, родственников нет. Звони, я всегда на связи.

Мать, пытаясь скрыть нервную дрожь в руках, достала поварёшку, открыла кастрюльку и вскоре поставила перед сыном полную тарелку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я суп с фрикадельками варила, поешь, пока доберёшься до гостиницы — снова проголодаешься. Сынок, наверно, ты прав в своих поступках и решение надо было принять быстро, но ты мог просто пожить с ней, приглядеться. Столько лет прошло. Вы изменились оба, это не чувства сейчас, а воспоминания о первой любви. На такой базе семью не строят.

Данилов видел, как мать пытается высказаться максимально корректно, чтобы не сжечь мосты. Понимал, насколько она не хочет ссориться и осознаёт неизбежность разлуки. Чувствовал, как в нём боролись совершенно противоположные чувства: обида, боль, жалость и любовь к женщине, которая его родила, вырастила, научила всему, что он знал и умел, но так грубо покалечила его жизнь.

— Да, много лет прошло, очень много, — отправляя в рот ложку с супом, произнёс он. — Дочь вырасти успела, а отца полюбить не смогла. Некого любить ей было. Нравится расклад? Твоими руками сотворённый.

Мать глянула на него полными слёз глазами, но сдержалась и не расплакалась.

— Ешь, Саша. Когда теперь свидимся… Да и свидимся ли. Ты звони, ладно?..

Мать отвернулась к окну и всё же не сдержала рыданий. Плечи нервно вздрагивали, а руками она смахивала слёзы. Данилов подошёл и обнял сзади.

— Ну, перестань, мам. Не навсегда расстаёмся. Может, в гости к нам когда соберёшься… Мы с Диной будем рады.

— Правда? — Мать повернулась к нему, глаза светились надеждой.

— Правда, мама. Конечно, правда. Куда же я без тебя. Родителей не выбирают…

— Сыновей тоже. — Она улыбалась сквозь слёзы. — Серёжке свои новости-то рассказал?

— А то как же! В первую очередь. Хороший у меня сын. Жаль, что далеко.

— Это сейчас так, а потом кто его знает, как будет. От судьбы не уйдёшь. Может быть, ещё и рядом окажется.

— Хотелось бы… Только когда это «потом» случится. Эх, начать бы всё сначала…

— Так ты и начал. Береги себя, сынок. — Она уткнулась лицом в грудь сына. — Я люблю тебя. Всё только ради твоего счастья делала. Как вспомню, как пришёл ты тогда домой избитый весь, с сотрясением, так и вскипело всё внутри. Я её и так не жаловала. Не ровня она тебе была. А тут на кусочки порвать готова была. Да я тогда все наши сбережения её родителям отдала, чтоб забыли они к тебе дорогу. Простишь?

— Давно простил, мама.

Данилов вышел на улицу, последний раз взглянул на окна своей квартиры и, заметив наблюдающую за ним мать, помахал ей рукой.

Теперь можно было ехать. Его ждала Дина.

Часть 15

Соня лежала на кровати и смотрела в потолок. Последнее время это стало любимым занятием. Читать не хотелось, смотреть фильмы — тоже. Война или бандитские разборки её не интересовали, мультфильмы она оставила на потом, когда ребёнок подрастёт. А мелодрамы её просто раздражали: там все мужчины в конце концов понимали, что потеряли, и воссоединялись с любимыми женщинами. В её жизни этого не предвиделось. Данилов не приходил…

Больше недели назад ей санитарка из хирургии принесла от него передачу, сообщив, что к нему приехала дочь, взрослая совсем. В том, что это его дочь, никто не сомневался, уж слишком много схожести во внешности она взяла от папочки. Куда уехал Данилов, никто не знал. Взял отпуск — и всё, поминай как звали. Это был полный крах всех Сониных планов и мечт. Зачем ему нерождённый ребёнок, зачатый таким странным способом, когда есть дочь, живая и взрослая, с которой поговорить можно обо всём? Да и уехал он вместе с ней, а куда и так ясно — к той самой женщине, которая ему её родила. Соня пыталась вспомнить, что Данилов рассказывал о своей жизни, но память подводила. Не интересовали её Сашины прошлые женщины. Была она и был он. Она думала, что любит его больше жизни, и ради этой любви решила родить ребёнка — подарок такой любимому мужчине сделать. И что теперь со всем этим делать, Соня попросту не знала.

Звонить ему, унижаться, выпрашивать крохи внимания она была пока не готова. Соня просто плыла по течению, ждала неизвестно чего. Один день сменял другой, менялись соседки по палате, а у неё всё оставалось по-старому. Даже Кристина перестала интересоваться ею как подругой. Заходила во время обхода, напоминала о важности постельного режима и обещала отпустить домой на недельку-другую, как только спадёт тонус матки. Вот и всё.

И Соня обрадовалась сначала, уж больно ей эти стены больничные надоели. А потом в ужас пришла. Идти-то ей некуда.

План созрел очередной бессонной ночью. В конце концов, в той квартире, где она жила с Кириллом, есть и её доля. Они, когда поженились, комнату Сонину в коммуналке продали и оплатили почти третью часть нового жилья. Правда, оформлено всё было на Кирилла. Вот и решила Соня отпроситься на выходные у Кристины, вроде как помыться да постираться, а то месяц почти в палате провела.

Зашла к подруге перед утренней планёркой. Та, как обычно, дымила у раскрытого окна в ординаторской.

— Доброе утро, Кристина. Поговорить надо.

— Для кого доброе, а для кого не очень. Сонь, не до тебя мне сейчас.

Соне захотелось извиниться и выйти из ординаторской. Но тогда никакого разговора не состоится, а сегодня пятница, впереди те самые выходные, на которые планы её намечены.

— Я домой хотела сходить, помыться, постирать вещи, — взяв себя в руки, произнесла Соня. — Почему настроение на нуле? Случилось что?

Кристина выкинула окурок в баночку. Повернулась к Соне.

— Женщина умерла. Боюсь, что меня виноватой назначат.

Кристина схватила с подоконника пачку сигарет, достала одну и закурила.

— Что случилось-то? — обеспокоенно спросила Соня, пытаясь поддержать подругу. — Умерла у нас, здесь, в стационаре?

— Нет, не здесь, в медицинском центре, где я подрабатываю. Знаешь, кушать хочется, да и отдохнуть по-человечески — тоже. Мужика у меня нет, чтобы апельсины в больницу носил, а чтоб в отпуск к морю отправил — так тем более. Заработать пыталась, дура.

— Кристя, да объясни как есть!

— Пациентка у меня лечилась от первичного бесплодия. Двадцать один год бабе всего. Я ей гидротурбацию проводила, ну, как положено, ввела метрогил, всё по инструкции. Она до этого семь дней свечи с метрогилом вставляла — и ничего, хотя там тот же метронидазол. А тут процедуру перенесла нормально, но как только вышла, стала одеваться — и плохо себя почувствовала, на пол со стула сползла и ртом воздух хватать начала. Я стала звать на помощь. Забежали две акушерки, мы измерили давление, нашатырь дали, потом кислородную маску. Принесли укладку по анафилактическому шоку, начали оказывать помощь по протоколу. Сердечно-легочная реанимация не помогла, сердце не заводилось. Анестезиолог-реаниматолог приехал поздно, а скорая — вообще через сорок минут. Долбанули пару раз дефибриллятором, и всё. Констатировали смерть.

— Не вижу твоей вины, — проговорила Соня.

— Ты это мужу этой бабы объясни, он меня чуть не убил, а потом обещал засадить и диплома лишить. Сегодня с утра уже к главному вызывали. В прокуратуре дело возбудили о моих якобы преступных действиях. За что мне всё это, Сонька? За что? Я тоже жить хочу и бутерброды с маслом и колбасой есть, и мужика нормального, и семью, и детишек. А что имею? Женатого любовника и возбужденное дело в прокуратуре. Не могу я тебя отпустить, не дай Бог что с тобой ещё приключится. Хочешь — выпишу, под твою ответственность, по твоей просьбе, а в понедельник, или когда тебе удобно будет, обратно положу. Помыться времени тебе хватит, и ответственности лишней на моих плечах не будет. Договорились?

— Конечно! — Соня обняла подругу в пылу благодарности. — Давай чайку тебе заварю или кофе сделаю?

— А давай. — Кристина уселась на диване и наблюдала, как суетится Соня, заваривая чай.

После обеда Кристина принесла ей выписку с рекомендациями, попросила звонить, если что пойдёт не так, и ушла.

Соня же принялась складывать свои вещи в сумку. Сильно удивилась их количеству: когда ложилась на сохранение — вещей брала необходимый минимум. А тут выяснилось, что обросла она всяким разным малонужным за месяц. Одних детективчиков в мягких обложках на желтоватой газетной бумаге целых семь книжиц насчитала. Ну не нести же их с собой!

Подошла к постовой сестре и предложила той себе забрать. По себе знала, что когда работы нет, можно и почитать, особенно на ночных дежурствах. Улыбнулась, услышав слова благодарности.

Сумка оказалась тяжёлой, но что теперь — помочь Соне всё равно было некому.

Она спустилась в больничный холл, получила верхнюю одежду в камере хранения. Оделась и остановилась около зеркала, покрутилась туда-сюда, оценивая свою всё ещё стройную фигуру, засунула руки в карманы и вдруг обнаружила ключи. Нет, не от их квартиры с Кириллом, те ключи лежали в дамской сумочке, которая висела у неё через плечо. Эти ключи были от квартиры Данилова. Он не просил их вернуть, а она и не собиралась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Находка оказалась как никогда кстати.

Настроение, сделав кульбит, подпрыгнуло до небывалых высот, и почти счастливая Соня вызвала такси по приложению, определив пунктом назначения дом Саши.

В машине она предвкушала тишину пустой квартиры и ванну с горячей водой. Ну, об этом, конечно, мечтать не приходилось. Перегреваться было запрещено на всё время беременности, а вот душ… мягкие махровые полотенца, удобный диван и телевизор — ну прям то, что доктор прописал.

Соня вставила ключ в замок, но тот не провернулся. Удивилась и повторила то же самое с другим замком, правда, с тем же успехом. Оба замка оказались открыты, а дверь заперта. Значит, внутри кто-то был, и по разумению Сони, это мог быть только сам Данилов.

Она нажала на кнопку звонка и подождала несколько минут, пока ей не открыли. Только вместо Данилова перед ней стояла очень пожилая, хотя статная для своего возраста женщина.

— Простите, это вы ковырялись в замке? — хорошо поставленным голосом спросила она.

— Да, у меня ключи, вот, — Соня протянула ладонь, на которой лежали оба ключа от квартиры и таблетка домофона.

— Заходите, — произнесла женщина, — меня зовут Зоя Фёдоровна и я мама Саши. Это моя квартира.

— Соня, — представилась Соня. — Я работаю вместе с Сашей, и мы дружили. Я в больнице лежала на сохранении, сегодня выписалась. Вот поговорить с ним хотела.

Зоя Фёдоровна смерила Соню критическим взглядом.

— Осчастливить отцовством собиралась? Ну, это понятно, можешь не отвечать. Ты проходи, где ванная комната, наверняка знаешь, руки мой и к столу, мы с тобой борща навернём и поговорим. Там и решим, что делать.

Соня растерялась, но послушалась. Домашнего борща уж очень хотелось, да и перспектив сегодня поужинать где-то ещё у неё не было.

Она послушно села за стол и поблагодарила за ужин. Съела и попросила добавки.

Зоя Фёдоровна внимательно следила за ней, вызывая в Соне двоякие чувства: с одной стороны, что-то типа страха и трепета, а с другой — восхищение тем, как женщина держала себя, гордо, но не высокомерно. А ещё Соне казалось, что та видит её насквозь.

Только когда молодая женщина наелась, мать Данилова позволила себе заговорить.

— На что ты рассчитывала, глупое создание? Думала, что признаешься в обмане и ради ребёнка он всё простит? Плохо же ты знаешь моего сына. Никогда, слышишь, никогда он не простит предательства, даже мне. Какой у тебя срок?

— Четырнадцать недель, пятнадцатая пошла.

— Зачем тебе этот ребёнок? — шла в наступление Зоя Фёдоровна. — В качестве рычага давления на моего сына он не сыграет. Подумай, хорошо подумай, прими решение и живи дальше.

— Саша бы никогда не позволил мне… — Слёзы комком встали в горле, и сказать что-либо ещё Соня просто не смогла. Хотелось уйти отсюда, бежать, но только куда? К Кириллу? Нет, плохой вариант. Нужно выяснить, как связаться с Даниловым, а потом решать с ним. — Я не стану прерывать беременность, слишком через многое прошла…

Мать Саши усмехнулась ехидно.

— Как ты смогла провернуть свою аферу? Кто помог? Олег Войнович? Так он двоюродный брат Саши и никогда не пошёл бы на подлог. Я его знаю.

— Олег Александрович совершенно не при чём, — горячо и искренне заверила Соня. — Я с медсестрой договорилась.

Сказала и потупилась. Вот и этой женщине соврать пришлось, а не хотелось. Почему-то именно перед ней было стыдно.

Мать Данилова лишь усмехнулась.

— Покрываешь кого-то. Ну что ж, понимаю. Друзей выдавать подло. Только твою ситуацию это не облегчит.

— А вам есть до меня дело? Вам плевать на мою ситуацию! Просто хотите, чтоб я избавилась от ребёнка, генетически являющимся вашим внуком. Вы же не обо мне, а о себе заботитесь.

Зоя Фёдоровна пожала плечами.

— Нет, девочка, я пытаюсь защитить своего единственного сына. — Она помолчала немного, и добавила: — Наверно, как-то не так пытаюсь, потому что счастливым он не становится… Но не лезь ты к нему, прими правильное для себя решение и исчезни из жизни Саши. Он женился. У него семья. Глупость, конечно, он совершил. Несусветную глупость… Но что?.. Что я могу сделать?! Ничего! Так что зря ты сюда пришла, и искать его не вздумай. Ты хотела ребёнка? Ведь хотела же, просто так, абстрактно? Вот и рожай, живи, как знаешь, и никому не говори о своих махинациях. А главное, про Сашу забудь. А теперь иди и не возвращайся сюда никогда. Ты меня услышала? Иди, иди своей дорогой.

Соня кинулась одеваться, схватила сумку с вещами, рюкзак и сбежала по лестнице на улицу. Полезла в карман за платком, чтоб слёзы утереть, и нащупала всё ту же Даниловскую связку ключей. Заколдованную какую-то. Как бы ни хотелось от них избавиться, они всё время возвращались к ней. Дорогие мои читатели, ищите меня на другом сайте. Я вижу все ваши комментарии и очень благодарна за них, но ответить не могу, так как меня лишили такой функции.

Часть 16

Соня села на лавочку у подъезда. Крутила в руках ключи от Даниловской квартиры и рыдала от бессилия. Как же так? Как могло случиться, что всего за каких-то десять дней её Саша принял такое судьбоносное для себя, да по сути и для неё, решение? Как он мог! Где нашёл её? Соня отдала ему пять лет своей жизни, на всё готова была, но так и не услышала о том, чтобы узаконить отношения. Наоборот, Данилов, стоило ей завести об этом разговор, сразу давал понять, что ему это не нужно. А тут каких-то несколько дней — и он женат…

И как теперь быть? Что со всем этим делать? Соня раскачивалась, сидя на лавочке, выла, не утирая слёз, и проклинала Данилова, грозя ему различными карами. Она бы ещё долго вот так сидела, но в окно выглянула соседка с первого этажа и попросила её уйти.

Соня не стала спорить — сил совершенно не было. Встала, взяла свою поклажу и вышла на улицу к дороге. Там она вызвала такси и отправилась домой к Кириллу.

От встречи со всё ещё законным мужем ничего хорошего ожидать не приходилось, но Соня думала не об этом. Она мыслями снова и снова возвращалась к Данилову и никак не могла вычислить ту счастливицу, которой он предложил руку и сердце. Да у него практически не было времени на роман! Факт, что он мог жениться на матери вдруг объявившейся взрослой дочери, Соня отметала как несостоятельный. Это же глупость какая — связать свою жизнь со старухой. Он же нормальный видный мужик, нет, он не мог, он выбрал бы молодую, то есть её — Соню. Да и откуда у него взялась дочь? Она знала только о существовании сына. Даже фото его видела однажды. Данилов не хотел рассказывать о себе, она от Кристины о нём больше знала, чем от него самого. Только от этого не легче. И что ей теперь делать, брошенной и беременной одновременно?

Вот такой расстроенной и заплаканной она предстала перед Кириллом.

Он лишь ухмыльнулся, забрал вещи и помог снять пальто.

— Проходи, — произнёс вместо приветствия, — руки мой и к столу. Изысков нет, но жареной картошкой с тобой поделюсь.

Соня собиралась сказать, что ела, и картошка с луком, обильно сдобренная маслом будет лишней, но запахи, доносившиеся из кухни, разожгли аппетит, а горе- то заедать надо, и она послушно отправилась в ванную мыть руки.

Вернулась к накрытому столу и с удовольствием принялась за еду.

— Сонь, у тебя с беременностью всё в порядке? — неожиданно спросил Кирилл.

— Да, угрозы прерывания практически нет. Почему спросил?

— Глаза у тебя на мокром месте, вот и поинтересовался. Данилову-то сообщила, что его ребёнка носишь?

В ответ Соня всхлипнула и, уронив голову на руки, снова залилась слезами. Кирилл лишь тяжело вздохнул.

— Что, герой-любовник послал тебя куда подальше?

— Хуже, много хуже, — отвечала Соня не поднимая головы. — Он женился! Представляешь? Взял и женился на какой-то тётке, которая якобы от него дочь родила. Может быть, конечно, и не на ней. Но думаю, что на ней. Вот эта самая дочь за ним приехала, и он рванул в неизвестном направлении. Я просто не успела… Ведь если бы я сказала ему, он бы никогда, правда?..

Она подняла на Кирилла полные слёз и грусти глаза, а он встал из-за стола и пошёл ставить чайник.

— Соня, ты не допускаешь мысли, что твой Данилов просто никогда тебя не любил? Да ты сама придумала свою любовь к нему и рыдаешь от этого последние пять лет. — Кирилл поставил перед ней кружку с чаем и пододвинул вазочку с конфетами. — Тебе шоколад-то можно?

— Можно, мне пока всё можно. — Она взяла сразу три конфеты, развернула обёртки и одну за другойположила конфеты в рот. Говорить некоторое время из-за этого Соня не могла.

— Ладно, успокаивайся, приходи в себя, потом поговорим.

— О чём? — искренне не понимая, какие вопросы к ней могут быть у Кирилла, спросила Соня. — Думаешь, мне ему всё — таки позвонить надо?

Она поднесла к губам чашку с чаем, чтобы запить шоколад, и с надеждой посмотрела на Кирилла, ожидая получить от него разрешение позвонить Данилову.

— Зачем тебе ему звонить? Забудь о нём, Соня. Просто забудь. Лучше ответь мне на такой вопрос: ты всё ещё хочешь этого ребёнка?

Соня растерялась, пожала плечами и замолчала. Она размышляла несколько долгих минут, взвешивая все «за» и «против», а потом решила проговорить свои мысли вслух.

— Я слишком многое прошла и вытерпела, чтобы забеременеть. Тебе этого не понять.

— Соня, чтобы рожать — нужно думать не о себе, а о нём, — Кирилл пальцем показал на её живот. — Да, ты многое вынесла, но представь, сколько придётся потратить сил, чтобы вынянчить и вырастить человека. Это же не год и не два, это жизнь, твоя жизнь, подчинённая прихотям и желания того маленького существа, которое сейчас живёт у тебя в животе и уже ограничивает твою свободу. Ты готова к этому? Одна, без Данилова?

Кирилл встал и начал убирать посуду со стола, потом включил воду и принялся за мытьё тарелок. Соня же всё сидела не шевелясь, смотрела на его спину, обтянутую футболкой, крепкие руки, и думала о том, что когда-то жизни своей не представляла без него, а теперь обсуждает с мужем своего любовника. Как так произошло? Она не смогла ответить на этот вопрос честно, обвинив, как всегда, Кирилла. Ведь если бы он тогда настоял, чтобы Соня сохранила ребёнка, сейчас они бы, наверно, были счастливы.

— Знаешь, Кир, я буду рожать, — произнесла она, — потому что я просто обязана подумать, как мне жить дальше. А ребёнок — родной человек, который не предаст и на которого можно рассчитывать в старости. Да и это мой последний шанс завести малыша. Данилов договаривался насчёт ЭКО с двоюродным братом, не знаю, платил он ему или нет, но у меня всё получилось. Может быть, даже хорошо, что мой сын будет напоминать мне Сашу. В конце концов, чувства никуда не делись, а штамп в паспорте не гарантирует совместную жизнь до гробовой доски.

Кирилл выключил воду и повернулся к ней.

— Я понял твою позицию. Про штамп в паспорте ты абсолютно права. Думаю, когда ты о нём говорила, то имела в виду Данилова и его скоропалительную женитьбу. Но я хочу сказать не об этом. Я подал на развод. Просто так наш с тобой брак не расторгнут из-за твоей беременности, но я надеюсь на твою порядочность, считаю, что в суде ты изречешь правду о том, что к твоему интересному положению я не имею никакого отношения, а озвучивать имя донора спермы или нет — ты решишь сама. Если озвучишь, может быть, взыщешь с несчастного хирурга алименты.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы будем продолжать жить в одной квартире после развода? — невинно спросила Соня, понимая, что пока её всё устраивает.

Кирилл опешил. Соня наблюдала, как он замер с полураскрытым ртом. Отмирал он достаточно долго, а она ждала. Разговор пора было заканчивать — для неё, как ей казалось, всё складывалось почти хорошо. Разобраться с Даниловым она решила позже, сейчас её больше интересовал развод.

— Соня, я всегда поражался твоей способности включать «дуру», когда тебе выгодно, — наконец пришёл в себя он. — Как ты представляешь себе наше совместное дальнейшие проживание? Может быть, тебе ещё и с ребёнком помочь? Я говорил о том, что не хочу детей, в наш конфетно-букетный период. И ты со мной соглашалась. Может быть, именно потому и женился на тебе. Я считал нас идеальной парой с общими взглядами на семью и жизнь. Нет, я не могу сказать, что я детей ненавижу или они меня бесят. Нет. Я даже способен умилиться, глядя на чужого ребёнка. Но в своём доме — нет, нет и нет. Может быть, я вытерпел бы присутствие своего, но заведомо чужого… Уволь.

— Зачем ты тогда отправил меня на аборт, если «своего» мог бы и потерпеть? — с вызовом спросила Соня. — Тот-то точно был твоим!

Соня увидела осуждение и немую боль в глазах Кирилла.

— А я тебя на аборт не посылал. Да, в восторге от известия о беременности не был… Но это ты в то время находилась в шоке от того, что рушатся планы, что ребёнок в них не укладывается. Твоя врач в женской консультации предложила прервать беременность. Помнишь её фразу «пять минут помучаешься и свободна»? Мне после того, что с тобой произошло, эта фраза ночами снилась. Я и представить себе не мог, чем может окончиться пятиминутная медицинская процедура. Соня, я виноват, что поверил тебе и врачу, что не отговорил. В результате ребёнка мы потеряли, семья разрушена, а в твою жизнь вошёл Данилов… Я много читал об этом. Оказывается, так бывает, когда чувство благодарности к врачу пациентки принимают за любовь. Обожествляют своего кумира, превозносят до небес, хотя он всего лишь был чуток и внимателен и просто выполнял свою работу. Я пытался бороться с твоей влюблённостью, хотел заставить тебя ревновать, но куда там! Я перешёл в разряд жилетки, в которую можно поплакать, выговориться, и всё. Я перестал быть твоим мужчиной — ну куда же мне до Данилова! Но я любил тебя, а он лишь пользовался тем, что ему преподносили на золотом блюде. Ты даже диплом свой выбросила и пошла работать простой медсестрой, чтобы быть рядом с ним. С чем ты осталась, Соня?

— Зачем ты мне говоришь всё это? — спросила она. — Что меняется от твоего признания? Ты же не хочешь жить на одной жилплощади с чужим ребёнком. И что мне теперь делать?

— Вынашивать и рожать, потому что у тебя действительно кроме него никого нет. Пока разведёмся, будешь жить здесь, потом я отдам тебе половину суммы за квартиру. Или помогу найти что-то приемлемое для покупки. Мебель, вещи — заберёшь, что захочешь. Вот и всё. Больше ничем помочь тебе не могу, да и не хочу. Надоело всё…

Он махнул рукой и прошёл в свою комнату. А Соня отправилась в ванную, прихватив чистое бельё и халат. Что ж, всё не так плохо. По крайней мере, не верить Кириллу в том, что он обеспечит её жильём, оснований не было. Он человек слова. И не виновата она, что разлюбила его давным-давно. Не её мужчина Кирилл, его с Даниловым не сравнить. Надо подумать, как сообщить Саше о беременности, и вернуть его домой. Кристина точно подскажет…

Часть 17

В один миг все надежды на светлое будущее рухнули и реальность предстала не самом лучшем обличии: диагноз Дины подтвердился.

Данилов и Дина сидели в кабинете врача и слушали о совершенно не радужных перспективах…

А ведь он так надеялся… Редкое заболевание, мало изученное, вероятность его диагностирования в такой глубинке, где жила Дина, казалась практически невозможной, и вот на тебе. Приговор… Что делать дальше, Данилов не знал, он попросту растерялся от внезапно свалившейся на него информации, ведь уже успел убедить себя в другом, в отсутствии столь тяжёлой болезни, а это предполагало светлое будущее и долгую семейную жизнь.

Но рядом была Дина, его любимая Дина, и он не мог показаться слабым в её глазах. Данилов и не был слабым, просто ему было необходимо время, чтобы принять действительность, осознать, что мечтам не суждено сбыться, и найти силы на борьбу за каждый день вместе. А ещё постараться сделать так, чтобы этих дней оказалось как можно больше. Тяжёлая, мало от него зависящая задача. Ещё надо купить лекарство — есть же препараты, которые могут помочь, замедлить процесс, затормозить болезнь. Дорогие они, конечно, но другого выхода нет. Всё! Решение принято. Есть препарат, а значит — есть надежда… А там придумают ещё какое-нибудь лекарство и у них всё получится.

Он открыл перед Диной двери кабинета и пропустил её вперёд. Молчал в лифте, пока они спускались на первый этаж, и когда помогал ей сесть в машину — молчал тоже. Помог пристегнуться и заметил, что Дина плачет. Вздохнул тяжело, не зная, как утешить. Судя по тому, что поток слёз усилился, понял, что сделал что-то не то.

Данилов замер, погладил Дину по руке, потом прикоснулся губами к тыльной стороне ладони, погладил пальцы и поцеловал ладошку.

— Не бойся, родная, я с тобой. — Он посмотрел ей в глаза и заметил улыбку на заплаканном лице. Ещё раз коснулся губами руки, вытер слёзы с лица Дины, обошёл машину и сел за руль. Дина больше не плакала.

— Ты стал другим, Саша, — с горечью проговорила она.

— Каким? — удивился Данилов.

— Закрытым. Весь в себе. И ещё мне кажется, что ты меня не простил и не простишь уже никогда.

— Ты не права. Я давно отпустил тебе все грехи и ошибки… А то, что держу всё в себе — я так привык. Открывать душу и мысли не перед кем было.

— Данилов, не прикидывайся девственником. Спал же ты с кем-то после Лены? — Дина рассмеялась, но смех вышел искусственный — скрыть ревность и какое-то нездоровое любопытство ей не удалось.

— Тебе хочется услышать ответ? — посмотрел на неё с изумлением Александр. Скрывать особо ему нечего, но для чего Дине эти откровения… — Да, у меня была любовница, — нехотя признался он. — Замужняя женщина, с которой я поддерживал связь пять лет. Хочешь спросить, любил ли я её? Отвечу — нет, скорее жалел, но в сексе она была хороша и всегда, когда надо, под рукой.

— А ты циник, Данилов. О её чувствах ты думал? — возмутилась Дина.

— Что это ты вдруг её адвокатом заделалась? — Данилов не понимал, чего добивается Дина. — Я никогда не давал ей ложных надежд, — пожал он плечами. — Она знала, на что шла. В любви не клялся, жениться не обещал.

— Просто представила, что целых пять лет она была рядом с тобой, любила наверняка, ждала ответного чувства… — Дина обхватила себя за плечи и зябко поёжилась. — Терпела всё, слово лишнее сказать боялась… — Она посмотрела на Александра и обвиняюще и даже агрессивно спросила: — Ты знаешь, каково это?!

Данилов внимательно смотрел Дине в глаза.

— Осуждаешь? Ну что ж, может быть, я виноват, что дал слабину и подпустил её к себе, да и вообще, что с ней связался. — Данилов чувствовал, что Дина нарывается на скандал. Он и сам, честно говоря, злился, как всегда не понимая женщин, проявляющих интерес к тому, что их вовсе не касается. — Но мне нужен был кто-то для удовлетворения моих чисто мужских потребностей, для снятия стрессов, а у меня их, знаешь ли, с избытком случалось. Её устраивали мои условия, а меня — постоянная партнёрша. Я не монах! Да и с какой стати… — Александр не на шутку рассердился. Оправдываться он не собирался, потому что виноватым себя не чувствовал. Да и Дина святой не была! — Ревнуешь к прошлому? Так ты тоже мне верность не хранила, хотя могла бы про беременность сообщить. Всё ж я отец Кати! — Он взял себя в руки и выдохнул. Сказал примирительно: — Давай оставим прошлое в прошлом. Хочешь узнать, чем закончились мои отношения с Соней?

Дина вжалась в спинку автомобильного кресла и сникла совсем.

— Хочу, — произнесла робко, глядя в пол.

— Так вот, она созрела для материнства и решила родить мужу ребёнка, — усмехнулся Саша. — Я помог ей, как мог. Договорился с двоюродным братом, он специалист в области ЭКО. Поставили её вне очереди, быстро подготовили, провели процедуру, и Соня забеременела, а я вздохнул спокойно. Она вернулась целиком в семью, я же свободу воспринял как избавление. — Он положил Дине руку на бедро, погладил сквозь ткань платья и произнёс: — Поехали в гостиницу, там пообедаем, а потом и поговорим. Надо ещё детям подарки купить, чтобы порадовались.

От обеда Дина отказалась. Они поехали в Дом Книги, потом в Детский мир и устали так, что еле до гостиницы доползли, решив посетить торговый центр «Атриум» завтра.

Дина перебирала покупки. Детские книжки с яркими картинками — для Миши; конструктор лего: для Мишеньки развивающий, а для Гоши посерьёзнее и посложнее — робот. Чуть в стороне лежала коробка со смартфоном — опять же, для Гоши. Данилов хотел ещё и из одежды что-то купить, да и Катя осталась без подарка, но Дине в магазине стало совсем нехорошо и было решено отложить всё на следующий день.

Александр смотрел на жену и пытался понять, о чём она думает.

— Саша, ты столько денег тратишь, зачем? — складывая коробки в сумку, спросила Дина.

— Мишку развивать надо. Ему два года, а развитие — хорошо, если на год. А остальным просто приятно будет получить обновки. Всё же родители из центра приедут, как не привезти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дина махнула рукой.

— Скажешь тоже! С чего ты решил, что Мишенька в развитии отстаёт? — недовольно поджала она губы. — Нет, он просто маленький ещё и мальчик, потому и не говорит. Это девочки болтушки, как правило, а мальчишки — молчуны. Вон тебя взять — здоровый дядька, а тоже не болтун. Да и возиться с ним особо некому: я болею, Катя учится, а бабушке тяжело. Ей бы с Гошей справиться.

Данилов не понимал, неужели Дина не видит очевидного? Неужели материнская любовь настолько слепа, что она не замечает, как часто Мишка падает, ходит неуверенно, на носочках, и ему порой сложно удержать равновесие, или не видит того, что ребёнок не обращает никакого внимания на других детей, избегает общения с ними, не может выстроить зрительный контакт, палец сосёт всё время, а когда сидит с игрушками, просто раскачивается вперёд-назад? Или она из-за своей болезни выпустила из внимания? Но ведь играет же она с Мишей, книжки, наверное, ему читает — не могла не заметить! Он уже собирался задать вопросы и озвучить свои мысли, но Дина его опередила.

— Саша, ты не бросай их, ладно? Если я буду знать, что ты с ними, мне и умереть не страшно будет.

— В этом и состоял твой план? — с горечью спросил Данилов.

— Да нет, это не я придумала, это свекровь с Катей. Я бы не решилась к тебе обратиться. А ты, видишь, какой… Замуж меня позвал… Только теперь, когда ты рядом, умирать ещё страшнее, с тобой жить хочется…

Слова Дины мгновенно отрезвили Данилова: и чего он на неё разозлился, ей ведь действительно страшно, потому она и не видит ничего! Он сел рядом с ней на кровать и, обняв за плечи, привлёк к себе.

— Мы ещё поборемся, сдаваться не будем. Ведь правда? Есть лечение за границей, стволовые клетки, например. Будем пробовать всё. А пока и пожить успеем, и детей поднять. Всё сможем, Диночка. Потому что мы вместе, — успокаивал он её.

— Вместе, Саша. Я об этом и мечтать не могла. А всё равно тебя во снах видела. Даже когда с Пашей жила. Он не обижался, знал всё, но ни словом, ни взглядом не упрекнул меня никогда. Я вот всё думаю, я же болеть ещё при нём начала, только не понимала… — Она немного отстранилась и посмотрела Данилову в глаза, а он снова привлёк её к себе и поцеловал в висок. — Я тогда Мишкой забеременела. Случайно вышло, не собирались мы ещё одного ребёнка заводить. Паша-то уже немолодой был, он меня много старше, на целых двадцать лет. Но, раз получилось, решили оставить, не брать же грех на душу. Вот тогда первые признаки болезни пришли. То судороги, то мурашки по коже, то онемение. Я всё на недостаток кальция списывала. Купила пищевую добавку, пить начала. Живот рос, но легче не становилось, да и с ножами я дружить перестала. Как стану готовить, так все пальцы пластырем заклеены — режусь и режусь. Паша смеялся, говорил, что всё пройдёт, как рожу. Я верила… — Дина смахнула набежавшие слёзы. — А потом… Лето, жара. Пожары начались, лес горел. Все мужики тушить ходили, все, от мала до велика. Я в тот день Гошку с отцом не пустила, как чувствовала что-то. Да и с Катей Паша с утра поругался. Она ж у нас прямолинейная, правду-матку бездумно режет. Вот и сказала она Павлу, что меня лечить надо, не до беременности. В эгоизме его обвинила. А он нехорошо её на место поставил, некрасиво. Типа она ему никто, он и меня, и её пожалел в своё время, так что кроме «спасибо» ничего он от неё слышать не желает. Дверью хлопнул и ушёл, даже не попрощался. — Дина замолчала, вспоминая. Словно собиралась с силами, чтобы продолжить свой рассказ. — Только, видишь, Саша, как вышло. Не вернулся он уже. Мужики сказали, замешкался, не увидел, как огонь его окружил, не слышал, что звали его, просили отойти, а в дыму не заметили, что он там в огне остался. В больнице он умер, в реанимации. Восемьдесят процентов тела в ожогах, да и лёгкие тоже поражены были. Сутки промучился и ушёл… А мы остались, с чувством вины. И никуда от неё уже не деться. Я слегла совсем, тут и угроза прерывания беременности, и руки отнялись. Врачи думали — нервы. Нервы-то нервы, только не те.

Данилов посадил плачущую жену на колени и укачивал, как ребёнка.

— Диночка, как же ты Мишку доносила?

— Сынок мой недоношенным родился, семимесячным. А ты говоришь, в развитии отстаёт. Хорошо, что живой. Мне его долго кормить не приносили, и молоко ушло. Так что Мишенька у нас искусственник. Катя кашку манную ему варила, жиденькую с сахарком на кончике ложки, у соседки молоко брали от её коровы, чтобы жирное, не сепарированное, вот так и выкормили. А у меня ноги отнялись, но в больнице полежала, прокапали, пролечили — и вот хожу пока. Руки только всё слабее и слабее. Я не хочу умирать, Саша… Не хочу!

Данилов держал её на руках, гладил волосы, целовал мокрые от слёз щёки, давая понять, что он рядом с ней и всегда будет рядом, до самого конца. Пусть недолго им быть вместе, но он постарается сделать Дину счастливой. Очень постарается.

Часть 18

Данилов проснулся ни свет ни заря. Посмотрел в окно на нетронутое рассветом небо, но ложиться обратно в постель желания не было. Он оделся, умылся и вышел во двор.

Теперь, когда он отдохнул физически, надо было привести в порядок мысли, определить первоочередные задачи и начинать обустраиваться здесь, поскольку это место стало его домом.

Вернулись из Москвы они с Диной прошлым вечером. Несколько часов за рулём вымотали его похлеще тяжёлой бессонной ночи. Дома поужинали тем, что приготовила Валерия Павловна, раздали подарки. Дина общалась с Катей и Гошей, рассказывала о поездке, а он пошёл укладывать Мишку спать, лёг с ним вместе, да и уснул рядом. Смутно помнил, как его разбудила Дина, как переложил ребёнка в манеж, поцеловал спящего и погрузился в сон в обнимку с женой.

Теперь, теребя в руках сигарету, Данилов размышлял. В первую очередь о поисках работы: необходимо устроиться, желательно, по специальности, но если не получится, то придётся выискивать что-то другое. Надо бы специфику посёлка этого понять, какие предприятия тут есть. Ему семью кормить теперь надо и не маленькую. Ещё бы контакт найти с семьёй этой. Катя его просто ненавидит, открыто, дерзко показывая своё отношение. А Гоша ревнует… Вот его Александр понимал. Сам когда-то был в аналогичной ситуации, когда отец с матерью развелись и человек, которого маленький Саша боготворил, вдруг ушёл к чужой, посторонней тётке. Данилов помнил, как обвинял ту во всех бедах, ненавидел и убить был готов… Конечно, не убил, но в глаза ей всё высказал. Помнил, как она смеялась в ответ на все его обвинения, не воспринимая всерьёз одиннадцатилетнего пацана. А отец пожил с чужой женщиной с полгода да домой вернулся. Мать приняла, рада была. Любила она мужа, а Саша так и не простил, никогда, до самой смерти отца. Вот и Гоша считает мать предательницей, а его — чужаком, виновным во всём. Прав парень в том, что настоящего отца ни один отчим не заменит. Но заслужить уважение Гоши надо, просто необходимо. Да и не отболела у пацана ещё душа. Нелепо погиб отец, а теперь и мать тяжело заболела. Мальчишке только посочувствовать можно.

Данилов встал с крыльца и собирался выкинуть сигарету, которую крутил в руке, так и не закурив.

— Ну и что ты на дворе делаешь в рань такую? — Перед Даниловым стояла Валерия Павловна. Он вздрогнул от неожиданности: так в свои переживания погрузился, что не заметил, как человек к нему подошёл.

— Да покурить вышел, — ответил он с улыбкой.

— И как? Затянулся? — В её глазах плескались смешинки, а взгляд был устремлён на то, что осталось от сигареты.

— Да нет, — честно ответил Данилов, — я бросил курить лет восемь назад. А тут потянуло, решил, что поможет, ан нет, умерла так умерла.

— Вот и хорошо, уважаю. — Она движением головы указала на мусорный бак. — Брось это безобразие, да пойдём завтрак готовить. Я с вечера тесто поставила, решила пирожков напечь. Сейчас мы с тобой в четыре руки быстрёхонько справимся, да и поговорим. Нам есть о чём. Я Дине не чужая, да и Катюшу твою с рождения нянчила, теперь вижу, в кого она характером. Дина-то не такая, она тихая, смирная, ей угодить кому проще, чем попрёк слово сказать. Да это ты и сам знаешь. О работе, небось, думал, пока на крыльце прохлаждался?

— Вы правы, о работе. — Данилов забрал из рук женщины миску с тестом, накрытую полотенцем, и открыл перед ней дверь, пропуская вперёд. — Я с утра хотел в больницу сходить, узнать, может быть, возьмут на работу, да в поликлинику заскочить собирался, Мишку к невропатологу записать. Ещё про медучилище думал, хотелось бы почасовиком, опыт преподавательский у меня небольшой, но всё же имеется.

— Вместе сходим в больницу. Я там всю жизнь проработала, всех знаю. Там и с Диночкой познакомилась. — Данилову очень хотелось узнать эту историю. После того раза, когда Дина рассказала ему, каким образом сбежала от родителей, они не возвращались к этому разговору. Но Саша прекрасно понимал, что огромную роль в судьбе его жены сыграла Валерия Павловна.

— Расскажите, как познакомились? — спросил он, шинкуя капусту для пирожков.

— Так в больнице и познакомились. Дина к нам в отделение на сохранение попала, а поскольку идти ей было некуда, то её и держали в стационаре почти всю беременность. Что такое больница, ты знаешь и знаешь, как у нас разносятся слухи и интересные истории, а Дина по простоте душевной делилась своими переживаниями с медсёстрами, они же обсуждали чужую жизнь, как увлекательный, но ещё никем не написанный роман. Сын мой тогда в городе жил, а мы с мужем вдвоём. Вот напекла я как-то пирожков и понесла несчастной девочке, которая кроме больничной пищи ничего не видит. Разговорились мы, да я навещать её стала. Фрукты, витамины носила, домашним угощала. — Она внимательно посмотрела на Данилова. — Хватит нам капусты, теперь присоли её и помни. Вот, хорошо, руки-то у тебя сильные, так что справишься, а потом морковку натри на крупной тёрке, пока я лук шинкую да про дела давно минувших дней рассказываю.

Саша сложил капусту в миску и сделал всё, как велела Валерия Павловна.

— Так вы Дину к себе сразу из роддома забрали? — приступая к шинковке лука, спросил он.

— Да. Я к тому времени привязалась к Дине, родную душу в ней увидела, роды у неё принимала, я ж акушеркой работала. Мужу про Диночку все уши прожужжала, так что поселить её у нас решили мы оба. Так у нас появились и дочка, и внучка одновременно. — Она забрала у Саши миску с капустой и выложила её содержимое на сковородку с разогретым сливочным маслом. Помолчала немного и продолжила свой рассказ. — Вот после родов мы с её родителями и связались. Рассчитывали, что они душой оттаяли за это время, обиды старые забыли. А нет, для них она умерла, так и сказали, просили больше не беспокоить, на жалость не давить.

— Сволочи! — в сердцах произнёс Данилов. — Почему Дина мне не позвонила?

— Знаешь, Саша, там история какая-то чудная была. Диночка хотела сообщить тебе о рождении дочери. Дозвонилась до подружки, спросила о тебе, а та сказала, что ты женился. Как она плакала — не передать. Потухла вся. Если бы не дочь — не представляю, чем бы всё закончилось…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Данилов задумался. Не был он женат в то время, как родилась Катя!

— Как же так? — искренне возмутился он. — Я не был женат в то время. О звонке Дины говорили, но вот кто — не помню. То ли Машка Зарецкая, то ли Света Фёдорова. Разозлился я. В толк взять не мог, почему она не мне позвонила, а кому-то из них, ведь не дружила с ними никогда. А они рассказывали, что Дина замужем, счастлива и ребёнка ждёт от любимого мужа, — с горечью выдохнул он, — рада тому, что уехала и со мной жизнь не связала. Я звонил ей — хотел услышать это от неё самой, потому что не верил, но каждый раз слышал, что абонент не абонент. — Александр выдохнул и попытался взять себя в руки. Никогда и никому он не жаловался и не рассказывал, что пережил тогда, а тут словно прорвало. То ли время пришло, то ли понимание в глазах Валерии Павловны подстёгивало к откровению. И он продолжил: — Тогда я переступил через себя и решил ещё раз встретится с её родителями, а они мне тоже про замужество Динино сообщили, да с таким злорадством, что я наконец поверил, что потерял Дину навсегда. Я напился по возвращении домой, а проснулся в одной постели с Леной. С пьяных глаз ей предложение сделал и женился через месяц, а ещё через месяц узнал, что стану отцом. А дальше как робот жил. Эмоции никому не показывал, на трудности не жаловался, — виновато посмотрел он на Валерию Павловну, словно просил прощения за свою исповедь. — Работа спасала от депрессии, возможного алкоголизма и нищеты. Друзья, те что были, исчезли сами собой, новыми я не обзавёлся. Семья распалась, и я остался с тем, с чем остался. Но вы не подумайте, я не жалуюсь, — бодро улыбнулся Данилов.

— Давай пирожки лепить помогай, с тестом, надеюсь, управишься. Вон мы с тобой как шустро в четыре руки стряпаем, — понятливо перевела разговор на другую тему Валерия Павловна.

Данилов горько усмехнулся.

— Или Лена воспользовалась ситуацией… Значит, и о звонке Дины знать должна была… — Произнёс и задумался, отвлёкся от лепки пирожков, уйдя в воспоминания. Это что же такое получается? Если Лена знала, или Дина звонила именно ей, то его бывшая всё сделала специально: там рассорила, тут наврала, и когда он пил проклятую горькую из горла, изображала сочувствие и понимание? Она ведь рядом стояла, бутылку отбирала и убеждала, что не стоит Дина его переживаний… Как же его развели… Перед глазами проплывали моменты прошлого: он в комнате Лены, пятна крови на белоснежной простыне и признание девушки, что он слова «нет» спьяну не услышал, взял своё и даже о защите не подумал. Это потом она доказывала, что забеременела в ту самую первую их ночь, а противозачаточные позже пить начала, но нерегулярно, забывала иногда, когда на занятия торопилась. Данилов же пытался убедить себя, что ему с Леной хорошо, что он её любит, а ребёнок ещё сильнее скрепит их союз. Замки на песке строил, но они первого порыва ветра не выдержали, а он всё собирал, сгребал песчинки в кучу и восстанавливал разрушенное. Дурак!

— Если лепить пирожки не будешь, мы к завтраку не управимся, — вырвал его из самокопания голос Валерии Павловны. — Думать потом будешь, когда семью накормим. Катюше на занятия к первой паре, ей позавтракать надо успеть, да и с собой пирожков возьмёт. Кстати, подарки твои ей уж очень понравились, да и Гошка доволен был и конструктором, он мечтал о таком, и вещами. Они, конечно, тебе этого не скажут, им лицо держать надо, позиции свои против тебя отстаивать. А мне не надо, вот и говорю. А за то, что меня старую уважил, отдельное спасибо! А теперь помогай, времени у нас с тобой на разговоры не осталось.

После завтрака Валерия Павловна попросила Данилова подождать её, чтобы вместе идти в больницу. Он согласился, но тут возникла проблема: с кем оставить Мишку? Дина поднять ребёнка не может, а Валерия Павловна, которая всегда на подхвате, собралась уходить.

Саша недолго думая решил взять парня с собой. Одел его, сложил в рюкзачок воду, салфетки, запасной памперс, йогурт с ложечкой, водрузил Мишку на плечи и, дождавшись Валерию Павловну, отправился в путь.

Часть 19

Всю дорогу Саша крепко держал сидящего на шее Мишку за ноги, а малыш, вереща от страха и восторга, хватался то за уши, то за волосы, но ехать верхом на взрослом дяде ему очень даже нравилось.

— Саша, спусти его на землю, он привык за ручку ходить, — увещевала Валерия Павловна.

— Вы думаете, так просто спустить ребёнка на землю, посадив его однажды на шею? — рассмеялся Данилов.

— Хочешь сказать, что Мишенька прочно уселся? А как же Катя с Гошей?

— Они тоже сидят, просто вы этого ещё не видите. Работу бы найти, чтоб толщину шеи наращивать. Детям же удобно должно быть.

— И как долго ты их там держать собираешься? — улыбалась зятю Валерия Павловна.

— До пенсии их, если доживу. Помните же, что плохи те родители, что не доводят своих детей до пенсии.

Валерия Павловна рассмеялась.

— Тебя самого родители долго опекали?

— Ну, как сказать… Мама потеряла из-за меня квартиру и дачу, на возмещение убытков мне жизни не хватит, а у меня теперь четверо детей.

— Справишься? — серьёзно спросила Валерия Павловна, от веселья не осталось и следа.

— Куда ж я денусь, — тоже очень серьёзно ответил Данилов. — Но у меня есть замечательный помощник в вашем лице.

Она грустно улыбнулась, вздохнула тяжело и замолчала на какое-то время. Позади остался магазин и здание управы, а впереди показался больничный комплекс.

— Саша, скажи мне правду, с Диной всё плохо?

Саша спустил Мишку на землю и попросил принести ему жёлтый цветочек. Ребёнок побежал вперёд, подобрал с земли палочку и стал что-то чертить ей.

— Плохо, — ответил он, опустив глаза, — процесс прогрессирует. Да вы сами видите. Почему раньше мне не сообщили?

— И что бы ты сделал? Саша, ты сам всё прекрасно понимаешь, ты свозил её в Москву, и что? Только в диагнозе убедился. Не придумали пока ничего, как остановить болезнь, не то чтобы вылечить. Тебе горько и больно, а мне как? Она мать моих внуков, дочка моя. Я ж её люблю не меньше, чем Пашеньку любила. Ради неё живу, ради внуков, теперь и ради тебя, потому что взвалил ты на себя ношу тяжкую и тебе помощь моя нужна — где делом, а где словами.

— Справимся! Спасибо вам за всё. — Данилов приобнял женщину за плечи. — И отдельное спасибо за то, что вы мою жизнь наполнили смыслом. Пафосно, да? Ну как есть. — Он убрал руку с плеча женщины и направился к Мишке, активно ковыряющему палочкой землю. — Ну что, герой, не нашёл ты цветочек? Ладно, сейчас дела сделаем и вместе поищем.

Он снова поднял ребёнка над головой и опять усадил его себе на шею, тот радостно похлопал его ладошками по макушке, а затем вцепился в волосы.

— Валерия Павловна! — окликнула их молодая женщина в белом халате прямо у входа в поликлинику.

— Ты всё куришь. — Валерия Павловна с осуждением покачала головой. — Ну как ты можешь, Ася, выкурить сигарету, а потом отравой на детей дышать? Ещё врачом называешься. Кстати, мы к тебе.

Ася подняла глаза на Данилова, потом удивлённо глянула на Мишку.

— А что, Мишенька приболел? — спросила она, с интересом разглядывая Данилова.

— Нет, он здоров, — ответил Данилов, опуская ребёнка на землю. — Мы к невропатологу хотим попасть детскому, но начинать надо с врача общего профиля. Как вас по отчеству звать, Ася? И когда вы нас принять сможете?

— Я — хоть сейчас. Пойдёмте, проведу без очереди. Ну что ж, давайте знакомиться, я врач-педиатр, зовут меня Булгакова Ася Николаевна, Мишу наблюдаю с рождения. Прошу в кабинет, там и поговорим. Вы-то ребёнку кем приходитесь?

— Я теперь отец Миши. Данилов Александр Дмитриевич. Скоро мы дооформим все документы, и тогда я подойду, чтобы поменять данные, записанные в индивидуальной карте моего сына. Так что у нас с невропатологом?

Разговор получался на ходу: Ася шла впереди, стуча каблучками чёрных лодочек, а за ней следом Данилов с Мишкой на руках. Она ключом открыла дверь кабинета под недовольные взгляды мамаш, сидящих у кабинета, и жестом предложила Саше присесть. Валерия Павловна вошла чуть позже, Ася уже успела расположиться за своим столом и писала что-то в карточке.

— Думаете, ему нужен невропатолог? Он хорошо прогрессирует в последние полгода, как физически, так и умственно. Ребёнок, скорее, в массаже нуждается и занятиях, даже не так, в повышенном внимании, что ли.

— Я знаю, — очень чётко проговорил Саша, — но Мишеньке также необходима поддерживающая терапия, препараты, улучшающие мозговое кровообращение, способствующие развитию связей между нейронами, в витаминах, короче в комплексном лечении, компонентами которого станут массаж и повышенное внимание.

Доктор удивлённо ухмыльнулась.

— Вы так хорошо знаете, как лечить ребёнка? Позвольте с вами не согласиться. Он прогрессирует, и по большому счёту ему всего два года. Перерастёт. Догонит сверстников, вот пойдёт в детский сад…

Данилов отпустил Мишу с рук, предварительно убедившись, что входная дверь закрыта. Малыш взял пирамидку, уселся прямо на пол посреди кабинета и рассыпал детали. Далее он старательно, высунув от напряжения язык, начал нанизывать круги на сердцевину. Выходило не так, как он хотел, и он снова раскидывал детали по полу.

— Милая девушка, — обратился Данилов к педиатру, — я не могу ждать. Чем раньше будет начато лечение, тем меньше ребёнку потребуется времени, чтобы догнать сверстников. И в детский сад он пойдёт не белой вороной, а таким же бойким малышом, как и все. Вам так трудно дать направление?

Данилов говорил чётко и размеренно, достаточно жёстко для того, чтобы молодая врач менялась в лице с каждым его словом.

— Если вы всё знаете сами, зачем вам невропатолог? — с вызовом спросила она.

— Чтобы назначить адекватное лечение. Я не специалист в данной области. В чём проблема?

Он мог ожидать чего угодно, только то, что услышал в ответ, никак не укладывалось в голове.

— У нас нет детского невропатолога… Надо в область ехать…

Данилов рассмеялся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И всё?

— Всё. Машину мы дать не можем.

— Транспорт у меня есть свой, пишите направление.

***

— А ты ей понравился, — как бы невзначай изрекла Валерия Павловна, когда они снова оказались на улице.

— Кому? — искренне изумился Данилов.

— Асе, — ответила Валерия Павловна, но увидев, что Данилов таки не понял, при чём тут молодая врач, пояснила: — Саша, у нас посёлок небольшой, все друг друга знают, диагноз Дины тоже секретом не является. А ты мужчина видный…

— Только женатый. Не беспокойтесь, изменять Дине я не намерен, не в моих правилах такое. Вопрос закрыт.

— Да нет, я не о том. В тебе я как раз уверена, — развела руками Валерия Павловна.

— Отобьёмся, — отшутился Саша.

***

Главврача в кабинете не оказалось. Его зама по хирургии — тоже. Девушка в приёмной сообщила, что они пошли в поликлинику разбираться с чем-то. Валерия Павловна предложила отправиться туда же, чтобы не терять времени, потому что начальство там обязательно застрянет, а Мишка уже устал и скоро начнёт капризничать.

Так и поступили.

Около кабинета хирурга сидело в очереди несколько человек. Один из них, пожилой мужчина, делился с остальными своей проблемой. Он так эмоционально говорил, что Данилов прислушался. А история у мужчины была такая: набил он на подушечке большого пальца ноги мозоль. Мозоль воспалился, ходить стал мешать, и мужик, не будь дураком, взял бритву и срезал ороговевшую верхушку. Поболело, зажило, но не полностью, мозоль как был, так и остался. Промучился бедный года два, а мозоль всё увеличивается. А тут такое дело — сын жениться собрался. Не пойдёт же он на свадьбу в разношенных кроссовках! А в туфли с таким пальцем влезть бедолага не может. Решил удалить проклятущий мозоль, теперь вот сидит здесь и ждёт очередь. И анализы все накануне сдал, мужчина пытался выговорить незнакомое ему слово, и Саша понял, что говорит он о микрореакции.

Данилов глянул на мужчину повнимательней, не понравилась ему бледность кожных покровов. Наконец, из кабинета хирурга вышел посетитель, а следом за ним зам главврача по хирургии. Увидев Валерию Павловну, он заулыбался и сжал женщину в своих медвежьих объятиях. В это время мужчина с мозолью вошёл в кабинет.

Валерия Павловна что-то говорила о вакансиях, интересовалась, есть ли место, а потом стала рассказывать, что Диночка встретила свою первую любовь и вышла замуж… Но Данилов её не слушал, у него в голове крутился рассказ мужчины, а перед глазами вставало бледное худое лицо.

— Интересно, он всегда был таким худым? Или резко скинул вес в последнее время?

— Простите, вы о ком? — спросил зам главврача.

— Да мужчина тут стоял, сейчас пошёл мозоль удалять, а я думаю, что это не мозоль вовсе. Глянуть бы хоть одним глазом.

— Так почему бы нам вместе не посмотреть? Заходите. — С этими словами он открыл дверь кабинета и пропустил в него Данилова. — Иван Фёдорович, тут наш коллега имеет некоторые мысли по поводу вашего пациента.

— А какие тут могут быть мысли. Мозоль — он и есть мозоль. Пойдёмте в перевязочную, посмотрим все вместе. Я уже поле продезинфицировал, лидокаином обколол.

— Константин Сергеевич, — представился зам главврача.

— Александр Дмитриевич, — ответил Данилов и протянул руку для рукопожатия.

Втроём они прошли в перевязочную. Иван Фёдорович докладывал больного. Он рассматривал результаты анализов так, как будто видел их впервые.

— У него СОЭ повышено, лейкоцитоз, так он кашляет, направлю к пульмонологу, только сейчас мозоль удалю.

— Погодите удалять мозоль. — Они вышли из перевязочной. — О чём думаете, Александр Дмитриевич? — спросил Константин.

— О плоскоклеточном раке кожи и, судя по анализам, уже с метастазами.

Далее они обнаружили увеличенную печень и отправили пациента на дополнительные обследования органов брюшной полости и рентген грудной клетки.

— Ну что ж, молодец, Александр Дмитриевич. Думаю, мы вас берём на работу. В понедельник приступите, а пока напишите заявление, а я посмотрю, какую нагрузку можно вам дать. Ваша супруга работала у нас до декрета. Догадываюсь, что вы захотите больше, чем одну ставку. Ну да ладно, посмотрим.

Данилов тайком выдохнул. Проблема с работой была решена.

Часть 20

Прошло два месяца с тех пор, как Дина с Сашей вернулись из Москвы. Саша работал, много оперировал, впрочем, как всегда. О том, какой Данилов на работе, Дине рассказывали подружки — медсёстры из отделения. Они его откровенно недолюбливали. Удивлялись, как она с ним жить может, ведь он словно робот: сухой, замкнутый, с персоналом прямолинейный, требовательный. «Да он и дома такой же», — отшучивалась Дина, сама же думала о том, что настоящего Сашу никто кроме неё не знает, потому что он ласковый, нежный и очень внимательный.

Сколько раз она пыталась довести его, норовила поскандалить, капризничала, вредничала, ныла. А он голоса ни разу не повысил. А как он любит Мишку! Иногда кажется, что больше, чем её саму, и она ревнует по-настоящему. Столько лет жила без Данилова. Вроде бы и не одна, при муже, а любви-то не было. В постель с Павлом ложилась, а представляла Сашу. Глаза закрывала, чтоб не видеть, кто её обнимает и ласкает. А тут Данилов уделяет столько внимания ребёнку и даже не своему: и лекарства по часам, и массаж ежедневный, и книжки читают, картинки рассматривают, играют вместе. Мишка цвета называть начал, не все, конечно, но красный, зелёный, синий, чёрный и белый безошибочно определяет, возраст свой на пальчиках показывает, Сашу папой называет. Ей бы радоваться, а почему-то горько. Сколько осталось ей жить… а Саша с ней и не с ней.

Кому сказать — за дуру посчитают. Даже свекрови не говорила, не жаловалась, мыслями своими с ней не делилась, потому что не поймёт её Валерия Павловна, эгоисткой назовёт.

Да и не было бы у Дины дум этих, если бы хоть какое-то будущее ей светило. Только нет никакого будущего. Ничего нет впереди, кроме смерти… Но ведь она и не жила ещё совсем, только-только счастливой себя почувствовала. Как же так… Почему судьба так несправедлива? Ей же всего тридцать пять, разве это возраст?!

Дина снова и снова думала об одном и том же. Замыкалась в себе и не хотела общаться ни с кем, кроме Саши. Но разве детям это объяснишь, да и свекровь не понимает. Или не хочет понять. С кровати её подняла, заставила умыться и одеться, кашей накормила параллельно с Мишкой. Да, именно накормила — не может Дина самостоятельно есть, ложку в руках удержать ей теперь не под силу.

Валерия Павловна внука собрала да гулять с ним отправилась, Дине же телевизор включила, сказала, что надо от глупых мыслей отвлекаться, словно знает она, о чём Дина думает.

Но телевизор только раздражает. Фильмы смотреть не хочется, герои в них нереальные, наигранные, ни жить, ни любить не умеют. Да и сюжеты глупые, наивные, по сравнению с жизнью. Выключить бы эту говорилку бестолковую, да на кнопки пульта не нажмёшь, придётся терпеть.

Дина глянула на часы — сколько ей ещё ждать, пока Саша с работы домой вернётся. Вот так вся оставшаяся жизнь в ожидании пройдёт… Хоть бы умереть у него на руках, а не вот так, в одиночестве, сидя на диване. Подумала и заплакала. Одна радость — не видит никто слёз её. Ревела, ревела и испугалась, что сейчас свекровь с Мишкой вернутся, а она вся в расстроенных чувствах. Валерия Павловна не смолчит, отругает по полной. И главное, права ведь будет… Не объяснишь ей, не поймёт — она хоть и старая, а о смерти не думает. Как-то Дина заговорила с ней об этом, поделилась страхами, а свекровь лишь отмахнулась, сказала, что некогда ей о глупостях размышлять, ей вон и прибраться в двух домах нужно, и обед сообразить, потому как если женщины чем-то лёгким перебьются, то трёх мужчин кормить надо досыта. А в помощниках у неё одна Катя. Сашу же беречь нужно, ему работы в больнице хватает, да и дома есть чем заняться, кроме вытирания пыли и мытья полов.

Прошёл ещё час, с минуты на минуту должны были вернуться свекровь с Мишей, а лицо у Дины зарёванное, вот и решила до ванной комнаты добежать, умыться, следы слёз холодной водой уничтожить. Встала, сделала пару шагов и подвернула ногу, не удержала равновесие и упала на колени, больно стукнувшись головой о журнальный столик.

Подняться самостоятельно она не смогла. Пыталась опереться на руки, но кисти не слушались, коленки ныли от боли, а ещё кружилась и раскалывалась голова. Дина перестала сопротивляться. Всё, что ей остаётся, это лежать на полу и ждать, когда кто-нибудь придёт домой. Слёзы продолжали течь из глаз, но теперь её это уже не волновало. Она плакала от бессилия и безысходности…

Хорошо, что Гоша вернулся из школы. Поднятьмать и посадить её на диван он не смог, а потому просто-напросто вызвал скорую.

Кожа чуть выше виска была рассечена и рану требовалось зашить, потому Дину забрали в больницу, Гоша поехал с ней.

***

Данилов совсем недавно вышел из операционной и теперь пил крепкий кофе, заполняя историю болезни, точнее — записывая ход операции, когда в двери ординаторской постучали и через порог переступил Гоша.

— Александр Дмитриевич, — не здороваясь произнёс он, — там мама в приёмном, вы бы спустились, упала она, расшиблась, врач говорит, что ничего серьёзного, но она плачет.

Данилов вскочил из-за стола и быстрым шагом направился в приёмный покой.

— Бабушка в курсе? — на ходу спросил он у Гоши.

— Не знаю. Нет, наверно. Я домой пришёл, а мама лежит рядом с диваном, лоб и лицо в крови. Я поднять её пытался, да не вышло ничего. Бабули не было, и я ей не позвонил, не подумал.

— Сильно испугался? — Данилов попытался ласково приобнять мальчика за плечи, но тот сбросил руку.

— Ничего я не испугался, мне Катя всё объяснила, я знаю, что с мамой будет дальше. Нам бы побыть с ней, а тут вы… Я домой пойду, ладно? Всё равно она кроме вас никого видеть не хочет.

Данилов растерялся, не ладились у него отношения с Гошей. Как ни старался, не мог он подход найти к мальчику. Хотел Дину просить помочь, но она оказалась плохим помощником.

— Иди, только осторожно.

— Я что, маленький, чтобы вы меня предупреждали! — с вызовом произнёс Гошка.

— Передай бабушке, что как только я пойму что к чему, я ей позвоню. Договорились?

— Передам, — ответил мальчик и побежал к выходу из больницы, а Данилов поспешил в приёмную хирургии.

В кабинете никого не оказалось, а вот в процедурной дежурный врач собирался зашивать рану на голове у Дины.

— Добрый день, Дима, — обратился Данилов к хирургу. — Расскажи, что тут у моей супруги.

Дина всхлипнула.

— Да ничего серьёзного. Связки потянула в голеностопе да кожа от удара об стол лопнула. Сотрясения нет, Фёдорович проконсультировал, невропатолог очень приличный, он ей и БАС в своё время поставил, так что верить можно. Сейчас наложу пару швов, и забирай. Или сам зашьёшь?

— Лучше сам. Успокоительное дали? — Данилов прошёл к раковине помыть руки.

— Вкололи транквилизатор, — монотонно продолжал Дмитрий. — Как видишь, Диночка наша затихла и почти не плачет.

Данилов интуитивно почувствовал мазнувший по нему полный сочувствия взгляд медсестры. Мысленно поблагодарил её за то, что вслух она ничего не произнесла. Всунул руки в перчатки, взял в руки иглодержатель и пинцет, а потом наложил непрерывный внутрикожный шов, чтобы шрама не осталось. Когда всё было закончено и записано, подхватил жену на руки и понёс её к себе в ординаторскую. Дина молчала, лишь слегка обняла его за шею. Ему повезло: когда они оказались на месте, в ординаторской никого не было. Данилов уложил жену на диван и прикрыл пледом.

— Кофе будешь? — достал он из шкафа чашку для гостей.

— Гоша ушёл домой? — спросила она, не ответив на его вопрос.

— Да, ушёл. — Он щёлкнул пальцами. — Хорошо, напомнила, сейчас я Валерии Павловне позвоню, расскажу, что с тобой всё в порядке.

— Это ты называешь в порядке? — повысила голос Дина. — О каком порядке ты говоришь, я больше не могу ходить! До тебя, видимо, это не доходит!

Данилов, не обращая внимания на её выпад, размешивал в чашке растворимый кофе с молоком и сахаром. Потом принёс чашку с напитком и поставил на тумбочку около дивана. Сам же сел рядом с Диной.

— Ты будешь ходить, не знаю, сколько ещё времени, но будешь. И вот что я думаю по этому поводу — хватит умирать, пока ты живёшь. Ты можешь на меня обижаться, сердиться, но я обязан тебе всё сказать.

Дина попыталась сесть, но Саша ей не позволил.

— Саша!

— Выслушай меня, пожалуйста, нам нужно расставить все точки над «i».

— Ты жалеешь, что живёшь со мной? — всхлипывая, спросила она.

— Не говори глупости. Дина, я взрослый человек и женился на тебе по любви. Я прекрасно понимаю, какие трудности ждут нас с тобой. Но меня это не останавливает. Меня ужасно расстраивает твоё нежелание жить. Ты не хочешь бороться. Тебе очень повезло на самом деле, ты окружена людьми, которые искренне тебя любят. Это дорогого стоит. Поверь, как очень одинокий человек, я знаю цену неподдельным отношениям. Но! Твои родные люди нуждаются в тебе, в твоём смехе, добром взгляде, в участии в их судьбах. Все нуждаются: и Катя, хотя никогда не произнесёт этого вслух, и Гошка, который ревнует тебя ко всем, и Валерия Павловна, потому что ты и внуки — её связь с сыном, она живёт ради вас, и Мишка, он вообще ещё не разделим с тобой. И я нуждаюсь, потому что только с тобой счастлив. Каждый день прошу у Бога только одного, чтобы ты жила как можно дольше. Дина, помоги нам всем любить тебя. Живи, радуйся каждому дню. Стивен Уильям Хокинг прожил долгую и счастливую жизнь, почему бы нам так не попробовать?

Наградой за его пламенную речь стала улыбка Дины.

«Какая же она у меня красивая!» — подумал Данилов, осознавая, что, действительно, только рядом с ней он по-настоящему счастлив.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Часть 21

— Один билет до Александровки. — Соня протянула в окошко кассы железнодорожного вокзала деньги, наконец решившись поехать к Данилову, отступать больше некуда — бой за отца своего ребёнка она просто обязана выиграть. Другого выхода у неё нет.

С того самого дня, как она выписалась из больницы и пообщалась с матерью Данилова, прошло целых три месяца. Время, которое перевернуло Сонину жизнь с ног на голову, и теперь в этом перевёрнутом мире было необходимо поставить точку, начать жизнь заново с самым дорогим и любимым человеком.

Соня дождалась поезда, внесла свой нехитрый багаж, попросила совершенно незнакомого мужчину, оказавшегося с ней в одном купе, закинуть наверх её вещи, и устроилась около окна. Следующие минут сорок она обдумывала свою жизнь, и от этого ей становилось всё жальче и жальче себя родимую.

А за окном мелькали деревья…

Соня сначала пыталась их считать, а потом бросила это бесперспективное занятие, деревья же слились в сплошную стену и лишь подрагивали под мерный стук колёс.

Как же Соня соскучилась по Данилову! По его плоским, иногда грубым шуточкам, по его показной нелюбви. Да, он никогда, ни разу в жизни не произнёс ей тех заветных слов, которых она так от него ждала, но ничего, теперь всё изменится. Он просто не сможет не любить своего ребёнка… Девочку, дочку, теперь Соня точно знала, что у неё будет девочка. Она размечталась, представляя Данилова с дочуркой на руках, правда, мысли о ребёнке как-то очень быстро отошли в сторону, и она уже в своих мечтах видела полный желания взгляд, устремлённый на неё, и их совместные любовные игры. Ни с одним мужчиной ей не было так хорошо в постели. Она плавилась в Сашиных руках, извивалась под его телом и с придыханием шептала его имя. Как она ждала каждую встречу с ним, как волновалась, прихорашивалась, мечтала стать любимой и единственной, но каждый раз наутро собирала себя по кускам, понимая, что для него их отношения ничего не значат, а через несколько часов думала, что ей показалось, просто потому, что хотела большего, замуж за Данилова хотела.

Влюбилась она в него сразу, как только в сознание после операции пришла. Он ей красивым показался, необыкновенным. А потом подкупили его внимание и забота по отношению к ней. Данилов сел рядом с её кроватью, за руку взял и говорил, что постарался минимизировать ущерб её здоровью во время операции, что сохранил матку, таким образом возможность выносить и родить ребёнка у неё осталась, пусть даже минимальная. Правда, им вместе ещё придётся побороться, выполнять все назначения и соблюдать режим. Тогда она не слышала и не понимала его, только вот это «вместе» действовало завораживающе. С этим мужчиной она смогла бы многое, если не всё. А он в тот день с работы не ушёл, на ночь из-за неё остался, хотя и не дежурил вовсе. Соне об этом палатная медсестра рассказала. Данилов же заходил каждый час, задавал вопросы, улыбался ей, он был без маски, и она могла разглядеть его лицо в мельчайших деталях. Да и потом, когда Соню перевели в общую палату, он ей уделял внимания много больше, чем остальным женщинам, и она поверила в свою исключительную значимость. Решила, что его забота — это проявление мужской заинтересованности. Влюбилась в Данилова, как девчонка, ещё там, в больнице, Кириллу всё рассказала и просила понять и не осуждать. Муж лишь посмеялся над ней. Теперь уже бывший муж…

После выписки Соня думала, что Данилов сам найдёт её. Но дни шли за днями, а он не появлялся. Соня не знала, что ей думать. Ведь пока она лежала в стационаре, всем было ясно, что врач однозначно влюблён в свою пациентку. Так, в ожидании, прошёл месяц. А потом Соня решила действовать сама. Подойти напрямую к Данилову она не решилась, вернее не так, подойти и пригласить на свидание не смогла. Она пришла к нему на работу, но очень удивилась холодности, исходящей от него. В результате попросила осмотреть себя, жалуясь на тянущие боли в животе и уверяя Данилова, что не может обратиться к кому-то ещё, так как только ему доверяет. Александр завёл её в кабинет, положил на кушетку, помял живот и, не найдя ничего особенного, отправил Соню к гинекологу, порекомендовав ей свою сокурсницу Кристину, он даже позвонил и договорился.

Вот так началась дружба двух женщин. Они как-то сразу нашли общий язык и стали приятельницами. Соня могла расспрашивать у новой подруги о своём кумире, Кристина же с удовольствием делилась воспоминаниями, различными подробностями и секретами личной жизни Александра.

Соне нравилось общаться с Кристиной, ей казалось, что так она становится ближе к Данилову. И если по-прежнему не могла видеть его лично, то слышать о нём было безумно здорово. Интересно, что сближению Сони с Даниловым поспособствовала всё та же Кристина. А дело было так. Кристина с Даниловым были приглашены на юбилей замглавврача по хирургии. После торжественной части все отправились в ресторан. Нет, они не снимали отдельный зал. Кроме врачей, в ресторане было полно других посетителей, среди них оказалась Соня. Данилов её узнал, мило поговорил, расспросил о здоровье. На этом они могли бы разойтись, но заиграла музыка, начинался медленный танец, и Соня пригласила Александра. Он был пьян. Потом они оказались рядом за одним столом, Соне поставили чистые приборы, Александр познакомил её с коллегами, и домой к нему они пошли уже вместе.

Соня всегда с трепетом вспоминала их первую ночь. Правда, утро окатило холодным душем. Данилов заявил, что всё было ошибкой. Долго извинялся, с сожалением качал головой, пожимал плечами, пил огуречный рассол и объяснял, что ничего серьёзного между ними быть не может, просто он давно один, а ему очень нужна была женщина, ещё и алкоголь вместе с бесом попутали. Соня же призналась ему в любви и молила не прогонять её, попробовать хоть какие-нибудь отношения, пусть и ни к чему не обязывающие. Данилов согласился попробовать.

Дома она всё рассказала Кириллу. И про чувства к другому мужчине, и про случайный секс. Больше с мужем в одной постели они не спали. Секс на стороне стал их реальностью. Разводиться не было смысла, так как квартиру они купили в браке и делить её совсем не хотелось. Постепенно их отношения перешли на новый, наверно, более качественный уровень. Соня с Кириллом стали просто друзьями. И пусть говорят, что между мужчиной и женщиной такие отношения невозможны, но у них получилось. Наверно, так может быть, если пережить влюблённость, брак, аборт, сложнейшую операцию и полюбить другого.

Соня, приходя домой от любовника, открывала душу теперь уже фиктивному мужу, а он рассказывал про своих женщин, готовил еду и кормил вечно голодную жену после бурного секса с другим. Так было ровно до того момента, как Кирилл узнал о Сониной беременности…

— Чаю хотите? — услышала Соня приятный мужской голос, вырвавший её из собственных воспоминаний. Глянула на своего попутчика, который успел накрыть стол, пока она глядела в окно. — Сейчас контейнер с курочкой достану, и мы с вами отужинаем. Вам хорошо питаться надо в положении-то.

Соня улыбнулась и поблагодарила мужчину. Знакомиться не стала, зачем? Скоро, буквально через несколько часов пути, она окажется на месте, а там встретится с Даниловым. И тут она подумала, что не всё так гладко: в Александровку она приедет глубокой ночью, вытаскивать же Сашу из чужой тёплой постели совсем уж глупо. Придётся где-то перекантоваться до утра.

— Вы, случайно, не в курсе, в Александровке отель хоть какой-то есть? — спросила Соня своего попутчика.

— Гостиница есть, недалеко от станции, — отвечал тот. — Доводилось мне бывать. Большой посёлок, современный. А вы в гости или как?

— Я по делу, — отрезала Соня. — Думаю, что долго не задержусь. Не люблю я русскую глубинку. С детства так.

Мужчина рассмеялся.

— Сама-то откуда?

— Да тоже из села, но как учиться уехала, так больше там не бывала. Помогать мне семья не стала, сказали: твоё решение, вот и живи как хочешь. Я и живу.

В это время проводница принесла горячий чай. И Соня вместе со своим попутчиком занялись поглощением ужина. Он рассказывал что-то про командировку, про жену-наседку, которая его никогда без еды на всё купе не отпускает, про детей, но Соня не слушала. Она снова окунулась в себя и свои воспоминания.

Разводили их с Кириллом через суд. Заседание вышло мерзким, всё грязное бельё вывернули наизнанку. Вызвали свидетелями и Кристину, и Олега Войновича, который процедуру ЭКО проводил. Зачем Кирилл устроил показательную порку, Соня не понимала. Она никогда не скрывала связи с Даниловым, всё отделение, в котором они работали, знало об этом, а вот теперь его имя прозвучало в суде. Олег рвал и метал. Его центр репродуктологии оказался под угрозой закрытия, потому что подмена биологического материала — это уголовное преступление. А так как всё произошло в его Центре, то Олега запросто могли обвинить в халатности и недобросовестном отношении к своим обязанностям. Медсестра, которая помогала Соне провернуть эту аферу, уволилась и уехала, и расхлёбывать всю кашу предстояло именно Олегу. После заседания суда он подошёл к ней и брезгливо так произнёс:

— Опять мой брат змею на сердце пригрел, и снова она укусила. За что ты его так? Что плохого Сашка тебе сделал? Дура ты, обманным путём счастливой всё равно не станешь.

Соню сильно задели его слова, и взгляд полный презрения — тоже. Не хотела она упоминать о Данилове на суде, да и от кого беременна — озвучивать не собиралась. Только Кристину не подготовила и не попросила не говорить про Данилова. А та сказала, вроде как из лучших побуждений, теперь и на алименты подать можно. Деньги же Соне очень нужны, ребёнка растить.

Сразу после развода Кирилл перечислил на счёт Сони сумму, равную половине рыночной стоимости их квартиры, потом замучил её вопросами, ищет ли она себе какое жильё. Но она не искала. Устала от всей ситуации, от людей, её окружающих. И как она может съехать от Кирилла, когда по больничному получает копейки? Ей же питаться надо, витамины там всякие. До родов ещё дожить необходимо, а у неё ни крыши над головой, ни средств к существованию. Квартирные деньги тратить нельзя, а других нет.

Самое ужасное, что Соня умудрилась полюбить своего ребёнка, иногда гладила живот, радовалась толчкам внутри и рассказывала о своих несчастьях дочери. Больше-то некому.

Вот и сейчас, ощутив очередной пинок по печени, Соня заулыбалась. Глянула на своего попутчика, поблагодарила его за вкусный ужин, даже со стола помогла убрать. А потом задремала под мерный стук колёс. До Александровки оставалось совсем чуть — чуть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Часть 22

Утро встретило Соню осенним ненастьем и головной болью. Молодая женщина вылезла из-под одеяла, коснулась босыми ногами холодного пола гостиничного номера, поёжилась от холода и снова спряталась под тёплое одеяло. Выспаться ей так и не удалось: поезд в Александровку прибыл глубокой ночью, повезло, что до гостиницы успела добраться до дождя, это потом он стал тарабанить по стеклу, не давая сомкнуть глаз. Теперь же Соню терзал вопрос, как она будет с головой болью и разрушающей тело усталостью заниматься теми делами, из-за которых приехала в эту дыру. Да вот только оставаться в гостинице даже до вечера она не собиралась. Соня была уверена, что как только сообщит Данилову о ребёнке, он бросит всё и пойдёт за ней. Подумав немного, Соня решила, что разговора с одним Даниловым может оказаться мало, а потому в её голове созрел новый план: сейчас она приведёт себя в порядок и отправится к его жене. Вот, именно с жены надо начинать! Ни одна женщина не потерпит рядом мужа, у которого буквально через два-два с половиной месяца появится малыш от другой. Соня бы точно не потерпела! А там у Данилова просто не останется выбора, и они вместе вернутся в родной город. Зря она билет на поезд взяла, поедут-то, скорей всего, на Даниловской машине.

Соня умылась, приняла душ, а потом спустилась в ресторан, уж больно кушать захотелось. Еда насытила желудок и подняла настроение. Соня покрутилась перед зеркалом, расправила на выпирающем животе складки сарафана, накинула курточку, ещё раз поглядела в зеркало и подмигнула самой себе. Всё у неё получится, всё будет хорошо!

С этими мыслями она вышла из здания гостиницы.

Дождь прекратился, но идти пешком и искать неизвестный дом совсем не хотелось, а потому она вызвала такси и уверенно назвала адрес. До заветной цели оставалось совсем немного.

Машина остановилась у очень добротного немаленького дома. Да и ворота с забором внушали уважение. Соня знала в этом толк, выросла-то она в крохотном посёлке, сбежав оттуда при первой возможности. И так ведь всё хорошо поначалу в её жизни складывалось: денег от продажи бабушкиного наследства хватило на комнату в общежитии. Потом она встретила Кирилла, и жизнь резко изменилась: комната в общаге сменилась на просторную трёхкомнатную квартиру, у Сони появилось стабильное положение в обществе, а благодаря мужу она устроилась на хорошую работу. Всё разрушила внеплановая беременность и аборт с невероятными осложнениями. Тот период вспоминать было слишком тяжело и больно, но в результате перенесённых мук она встретила свою судьбу в лице Данилова. Что только Соня не придумывала, чтобы быть рядом с ним! Даже медучилище окончила и пошла в отделение, где он работал, медсестрой, а пока училась, санитаркой на полставки там же подрабатывала.

Дочь в животе повернулась и пнула Соню куда-то в район желудка. «Врединка моя, — подумала Соня и погладила свой живот. — Сейчас отвоюем твоего папашку и всё у нас сладится».

Она расплатилась с водителем и вылезла из салона автомобиля. Очень уверенно нажала на кнопку электрического звонка, но, к её удивлению, никто ей не открыл. Соня подождала немного и позвонила снова. Тишина, только собака гавкнула пару раз, лениво так, будто для отмазки, вроде как не для кого ей стараться, хозяев нет, так что и усердствовать не перед кем.

Планы рушились на глазах. Как поступить в такой ситуации? Ждать? Приткнуться бы куда, стоять долго она отвыкла, да и поясница от нахождения на ногах разламывалась. Соня огляделась и увидела деревянную лавочку на противоположной стороне дороги. Прошла туда и села. И так обидно ей стало. Это ж надо было в такую даль припереться, а в результате поцеловать замок Даниловского дома. Нет, не поговорив с ним, она никуда не уедет! Саша должен знать о дочери, просто обязан, от этого так много зависит!

Соня сверлила глазами закрытую калитку напротив, надеясь, что кто-то выйдет или, наоборот, войдёт в неё. Но улица была пуста. Глянула время на экране смартфона — уже почти три часа дня. Даже если ей придётся ждать окончания рабочего дня, то всё равно не так много времени остаётся. Зябко, правда, но ничего.

Соня вставила в уши наушники и принялась смотреть ролики из Тик Тока, да так увлеклась, что чуть не пропустила входящую в калитку Даниловского дома девушку.

Пока она встала, пока дорогу перешла, девушка уже скрылась в доме, пришлось ещё раз звонить. Открыли калитку ей быстро. Теперь Соня могла рассмотреть дочь Данилова, а в том, что это именно она, сомневаться не приходилось — похожа, просто очень похожа, разве что черты лица помягче. Даже мимику и взгляд от папаши переняла.

— Вы к кому? — услышала Соня закономерный вопрос.

— К Саше Данилову, но с удовольствием бы и с его женой пообщалась, — ответила Соня.

— Проходите. — Девушка пожала плечами, загнала собаку в будку и впустила Соню в дом. — Отца ещё нет, но он с ночи, так что скоро будет, должен вернуться часа в четыре. Мама дома. Скажите, как вас представить, и я спрошу, готова ли она с вами разговаривать.

Соня удивилась такому ответу. Мама дома, значит, и была дома, а двери не открыла.

— Я Софья, мы дружили с Даниловым, да и работали вместе. — Соня специально выделила голосом слово «дружили», намекая на отношения, только перед девчонкой раскрывать карты она не собиралась.

Девушка скрылась за дверью одной из комнат, а Соня, оставшись одна, тут же подошла к комоду, на котором были расставлены рамки с фотографиями.

На четырёх был запечатлён её Саша. На одной он обнимал достаточно интересную женщину и смотрел на неё совершенно влюблёнными глазами. У Сони внутри всё сжалось. Никогда она не видела и не ощущала на себе такого его взгляда. «Неужели он действительно любит свою Дину?» — промелькнула мысль, но Соня тут же попыталась избавиться от неё. Она взяла в руки следующую рамку, на ней тоже был Саша, только совсем молодой, почти мальчишка, на ней он кружил такую же молодую девочку, возраста своей дочери, наверно. Соня ощутила, как в горле образовался комок, а главное, возникло чувство, что она проиграла. Она уронила рамку с фото всей семьи, где кроме Саши с женой и дочерью присутствовали ещё два мальчика: один лет десяти, а другой, на руках у Саши, совсем маленький.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Неужели он изменял мне? Как же я не заметила? Почему он ни слова не сказал, ведь всегда рубил правду с плеча? Может быть, пожалел меня?» — Соня пыталась найти какое-либо оправдание поведению Данилова, а главное, никак не верила в то, что его в её жизни больше нет. Она посмотрела на свой живот, потом перевела взгляд на разбившуюся фоторамку и растерялась. Весь её план летел в тартарары, и похоже, что она оставалась один на один со своей беременностью, с Даниловским ребёнком, без средств к существованию и без крыши над головой. К такому обороту она готова совсем не была.

— Пройдите, мама вас ждёт, — услышала она голос девушки. — Только постарайтесь её не волновать, хотя вы сюда именно за этим приехали.

— Как тебя звать? — сама не понимая зачем, спросила Соня.

— Данилова Екатерина Александровна, — с вызовом ответила девушка, глянула на разлетевшееся стекло на полу и произнесла: — Не беспокойтесь, я уберу.

Настроение у Сони совсем пропало. Разговаривать с женой Александра больше не хотелось, тем более её удивляло, что та так и не вышла из своей комнаты. Но отступать было некуда, и Соня направилась в спальню.

Войдя в дверь, она испытала шок. Та хрупкая счастливая женщина, которая на фотографии улыбалась Саше, оказалась прикована к постели, живыми казались только глаза.

— Здравствуй, Соня, — произнесла она. — Ведь ты Соня же, так? Извини, что на «ты», но мы с тобой в одной лодке. Это даже хорошо, что ты приехала, я познакомиться могу, увидеть, на кого Сашу оставлю. Я много слышала о тебе. Не удивляйся, у нас с Сашей нет секретов, да и не тот он человек, чтобы скрывать что-то. Мы много говорим, делимся тем, что пережили врозь. Вместе-то совсем немного были. Мне недолго осталось. Организм человека странно устроен. Он борется, сопротивляется, пока в стрессе, пока есть за что. Я же успокоилась рядом с Сашей, расслабилась, теперь рада каждому дню, потому что он со мной. Раньше только за детей боялась, а с Сашей не боюсь — он их не бросит, достойных людей вырастит. А вот за него самого — страшно. Он молодой ещё, и хочется, чтобы та, кто с ним … — Она помолчала, отведя глаза, полные слёз. — Хочется, чтобы любила она его. Ты-то его любишь? Любишь, наверно, раз приехала. Он и ребёнка твоего примет, как своего полюбит. У Саши душа необыкновенная. Хотя тебе ли не знать, сколько лет ты с ним, сама знаешь.

Дина замолчала.

А Соне захотелось уйти, сбежать. Может быть, это было трусостью, но оставаться возле постели жены Данилова она не хотела и не могла. Ей не хватало воздуха, и она, встав со стула, на котором сидела, попрощалась и выскочила из комнаты.

Остановилась в гостиной и ещё раз глянула на рамки с фотографиями. Голова кружилась, а в горле стоял ком.

Зря она приехала сюда, совершенно зря!

Не уйдёт Данилов от больной женщины, да и детей её не бросит. Как же быть? Принять его с чужим выводком? Нет! Такой вариант Соня даже не рассматривала. Не нужны ей чужие дети, тут своего бы родить нормально. Вспомнились слова Кирилла, что родить мало, придётся этому существу всю свою жизнь отдать. Готова ли Соня? Подумала и сама себе ответила, что своему ребёнку, пожалуй, готова и отдать, а вот чужим… Не её это, не мать Тереза она и на такие подвиги не способна даже ради Данилова.

«Что же ты наделал, Сашенька! — стучал в голове вопрос, на который у Сони не было никакого ответа. — Неужели ты собственную дочь на чужих детей променяешь? Вернее, уже променял!»

Разговаривать с Даниловым больше не хотелось. Вот вернётся она в город, поговорит с Кристиной, поплачется, и они вместе придумают, что и как дальше делать.

Часть 23

Ночка у дежурного врача Данилова выдалась «недайбогникому». С одной стороны, всё, что произошло за время дежурства, вымотало его физически и морально, а с другой — отвлекло, да что говорить, полностью заблокировало все мысли о доме и жене. А начиналось дежурство с относительно спокойного вечера с парой самообращений, где по факту ничего серьёзного не обнаружилось. Люди были осмотрены и после симптоматической терапии отправлены домой для амбулаторного лечения. Напарником у Данилова сегодня был молодой врач, только после института, хороший парень, но влюблённый в медсестру из терапии, а потому, как только выпадала свободная минута, он бежал к ней. Александр не препятствовал: Володька всегда на связи, и где его искать, тоже всегда понятно. Вечерний обход прошёл без эксцессов, а после Володька убежал к своей Танечке, Данилов же успел расслабиться и с головой ушёл в самокопание и самобичевание по поводу всё ухудшающегося состояния жены, с которым он ничего не мог поделать. Дина уже не передвигалась самостоятельно и оказалась прикована к постели и инвалидному креслу. Создавалось впечатление, что его появление в её жизни послужило пусковым механизмом в прогрессировании болезни. То ли она держалась, пока боялась за детей, а теперь расслабилась и сдалась, то ли пришло время для новой атаки заболевания, но проводимое лечение не давало никакого эффекта, и Дина день ото дня сдавала позиции…

Из мыслей о жене Данилова вырвала прибывшая скорая. Поступившая женщина жаловалась на сильные, порой нестерпимые боли в животе. До госпитализации к ней уже приезжали врачи, которые пытались купировать болевой синдром, но безуспешно. Данилов обратил внимание на вздутый живот пациентки. Она жаловалась на сильную тошноту, интенсивные позывы к испражнению без положительного эффекта, а ещё её вырвало прямо при нём. Он отметил и сильную слабость, и потливость, и повышение температуры тела. Собрать анамнез как следует не получалось, женщина заговаривалась, но заметив рубцы от прошлых операций, Данилов заподозрил спаечную болезнь, кишечную непроходимость и тромбоз брыжеечных вен. Следующие три с половиной часа Александр провёл в операционной вместе с Володькой.

Вернувшись в ординаторскую, решил, что без кофе заполнить историю болезни никак не получится. Налил чашку, отпил немного и подошёл к окну, поглядеть на звёзды — что может быть романтичней после удачно проведённой операции, чем ночь, чашка кофе, тишина и звёзды на небе. Но не тут-то было, к приёмному подкатила машина скорой, а в дверь ординаторской ворвалась медсестра с сообщением, что к ним поступает раненный на всю голову с множественными осколочными ранениями. Вот такая тавтология.

Тридцатидвухлетний детина, находящийся в глубоком алкогольном опьянении, был явным кандидатом на премию Дарвина. И он бы её, пожалуй, получил, если бы не попал в руки Данилова с Володькой, которые на себя ещё и травматолога вызвали, на дому дежурившего. Даже первичный осмотр и сбор анамнеза сопровождались уж очень ненормативной лексикой, которая и во время операции стала самым главным помощником хирургов. А дело было так: детина, приняв на грудь, решил устроить фейерверк. Ну, от задумки до претворения идеи в жизнь ему понадобились сущие минуты. Металлическая банка у него была, порох тоже в хозяйстве присутствовал. Вот и насыпал наш мудила порох в банку, плотно её закупорил и бросил в костёр, чтоб взорвалось красиво, как у китайцев. Оно и взорвалось, только осколки банки попали в незадачливого взрывателя. Оторвали пару пальцев на правой руке, вошли в мягкие ткани рук, ног и лица, а самый крупный фрагмент пробил живот, разорвал в клочья мочевой пузырь и впился в тазовую кость. Из тазовой кости Данилов вытаскивал осколок при помощи пассатижей и отборного мата! Такого, что у молодого Володечки от слов наставника уши в трубочки сворачивались. Кишечник проверили тщательно, чтоб не дай Бог не пропустить перфорацию, но там всё оказалось целым. Мочевой пузырь латали втроём. Как раз травматолог закончил с ампутацией пальцев и чисткой мягких тканей нижних конечностей. Вот так ночное дежурство плавно перешло в рабочий день и закончилось только к трём часам дня. Выпив ещё пару чашек кофе, Данилов направился к машине, мысленно похвалив себя за то, что не пошёл давеча на работу пешком. Устал как собака.

До дома оставалось всего пара кварталов, когда он увидел спешащую куда-то по тротуару женщину, очень похожую на Соню. В первый момент даже глазам своим не поверил. Сони здесь быть просто не могло! Он никому из знакомых не сообщал свой адрес, даже собственная мать не знала его нынешнего места жительства. Приглашать в гости он её не собирался, а для общения хватало телефона.

Данилов остановил машину, вышел на тротуар и догнал женщину. Сомнения рассеялись — это была Соня. Расстроенная, в слезах, шмыгающая носом и с достаточно большим, выпирающим животом.

— Что ты здесь делаешь? — забыв все правила приличия и даже не поздоровавшись, спросил её Данилов.

— Я… Я к тебе… — Она выразительно посмотрела ему в глаза. — Я за тобой… а там… Я видела её, я разговаривала с ней…

Соня прижалась лбом к груди Данилова, а потом обхватила его обеими руками. Он же стоял не в силах пошевелиться и ничего не понимал. Даже головой встряхнул, отгоняя наваждение и туман в мозгах. Сознание прояснилось, но Соня не исчезла. Александр снял с себя её руки и отодвинул на небольшое расстояние, разглядывая и всё ещё не понимая, как, а главное — зачем она вдруг тут появилась.

— Саша, я приехала к тебе, потому что нам очень надо поговорить, — произнесла между тем Соня. — Это хорошо, что ты меня остановил, я так расстроилась, что полностью ушла в себя и не заметила твою машину. Я! Да у меня в голове не укладывается, что ты натворил со своей жизнью и с нашими отношениями. И что мне теперь делать с твоим ребёнком?!

По мнению Данилова, она несла бред, но так уверенно, что он опешил.

— Ты с ума сошла?! С чьим ребёнком?! С моим?! Соня, не говори глупостей, этого просто не может быть. — Он рассмеялся. — Соня, что за абсурд? У меня своя жизнь, семья, как ты успела заметить, и дети. У тебя тоже своя семья. Объясни, что ты здесь делаешь? И как ты узнала, где я живу? Я не делился ни с кем этой информацией.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Давай пойдём куда-нибудь, посидим и поговорим спокойно. Я всё объясню. Саша, пойми, это важно для нас обоих, и для… — Она жестом показала на свой живот.

Данилов чувствовал, что разговора ему не избежать, надо поставить большую и жирную окончательную точку на отношениях с Соней, развеять все её инсинуации по поводу его мнимого отцовства и лечь спать. Больше всего ему хотелось спать. Только это простое, на первый взгляд, желание оказалось совершенно невыполнимым. А ещё он думал о Дине. Что и в каком ключе подала ей Соня? Зачем Дине новые переживания и стрессы… Как хотелось оградить её от всего негативного, окружить любовью и заботой и просто быть рядом столько, сколько Бог даст. А тут Соня с непонятно чем. Позвонить бы Олегу, спросить, откуда эти абсурдные мысли в Сониной голове, показать её психиатру, ей же рожать вот-вот.

— Саша, что ты молчишь? У меня поезд сегодня вечером, в этой дыре есть какое-то приличное заведение, где можно перекусить и поговорить одновременно? Неужели ты не видишь, что я не стала бы рисковать своим единственным ребёнком и тащиться в эту глушь, если бы это не было так важно? Саша, ты меня слышишь?

Он утвердительно качнул головой.

— Если бы ты только знала, как я устал. Я слышу тебя как будто через воду. Но да, ты, наверное, права, нам надо поговорить. Ты выговоришься, со спокойной совестью вернёшься к своему Кириллу и наконец оставишь меня в покое.

Соня ухмыльнулась, чему Данилов удивился, но решил не обращать на это внимания, провёл её к машине и помог забраться на место рядом с водителем, сам сел за руль, потом развернул автомобиль и поехал в сторону кафе.

Они расположились за одним из столиков, Данилов заказал два двойных кофе и протянул своей спутнице меню.

— Я есть хочу, можно? — Эмоции Сони прочитать было трудно, но то, что она голодна, не вызывало сомнений.

— Заказывай всё, что хочешь, — равнодушно произнёс Данилов. — Соня, давай ты поешь для начала, а потом расскажешь о цели своего приезда очень подробно — так, чтобы я тебя понял. Потому что всё, что ты несёшь, в моей голове как-то не укладывается.

Александр пил свой кофе и наблюдал за Соней. Та ела жадно, торопливо, но уговор говорить только после еды не нарушала. В какой-то момент на её глазах появились слёзы, она потянулась к салфеткам, выдернула из держателя сразу несколько, одной вытерла руки, другой промокнула глаза. Выразительно посмотрела на Данилова. Он же поймал себя на мысли, что очень торопится домой и ему совершенно нет дела до женщины, сидящей перед ним и пытающейся вызвать к себе жалость. В том, что к её ребёнку он не имеет никакого отношения, Саша был уверен. Не понимал, как Соне — а он всегда считал её достаточно умной — пришло в голову шантажировать его таким абсурдом, ещё и к Дине наведалась. Это вызывало раздражение, да и не только. Данилов злился, и самым главным его желанием в данный момент было избавиться от Сони, предварительно выяснив, как и от кого она узнала его новый адрес. Да, его никак не покидало чувство, что кто-то постоянно вмешивается в его жизнь, доставляя одну проблему за другой.

— Мы развелись с Кириллом, — услышал он Сонин голос.

— С чего вдруг? Ты же говорила, что вы решили завести ребёнка, создать заново полноценную семью?

— Я врала! — Соня опустила глаза и рассматривала свои руки под столом, теребя салфетку. — Кир не знал об ЭКО. Он уезжал в то время, и всё сложилось как нельзя лучше для меня.

— Врала? Зачем? Ну хорошо, допустим, ты хотела стать матерью и забеременела от донора, и что, твой муж, который терпел твои измены столько лет, выгнал тебя на улицу? — Данилов всё ещё ничего не понимал.

— Саша, не прикидывайся идиотом! — Соня взяла себя в руки и пошла в наступление. Растерянность и смущённость исчезли с её лица, на нём отражались злость и обида. — Ты сдавал сперму, её использовали для оплодотворения моей яйцеклетки.

Данилов стукнул руками по столу, так что посуда подпрыгнула.

— Без моего согласия?! Это преступление, ты понимаешь своей тупой башкой? Господи, Соня, ты просто монстр. Как ты могла?!

— Я любила тебя. Разве это не оправдание? Ты жил когда-то со своей женой, потому что там был сын, вот я и решила, что если я рожу ребёнка, твоего ребёнка, то ты не откажешься от меня. Я хотела сказать тебе давно, просто дождаться срока побольше, ну, чтоб ты меня аборт не заставил сделать, но я не успела, ты женился на своей инвалидке. Саша, почему всё так? Как ты мог променять меня, наши отношения на неё и её выводок? Да, я пошла на обман и подлог, но только ради нас, я же не могла забеременеть, как все. Не дано мне было…

Данилову казалось, что его окатили ледяной водой. Так глупо подставиться… Нет, это просто не укладывалось в его голове.

— Войнович знал? — В предательство брата, пусть и двоюродного, Саша поверить никак не мог.

— Нет, биоматериал подготавливала медсестра, она там уже не работает.

— Пошла вон! — тихо, но жёстко проговорил Данилов. — Исчезни из моей жизни и не возвращайся никогда. Ради своей же безопасности сделай это. Нет нас и никогда не было.

Он встал из-за стола и не оборачиваясь направился к выходу из кафе.

— А как же наша дочь? Ты же бросил её! — с надрывом кричала Соня ему в спину. — Совесть тебя не замучает?

Данилов прекрасно понимал, что это игра на публику, но он так устал и разозлился, что не посчитал нужным отвечать на явную провокацию, поэтому остановился лишь на минуту — расплатиться с подбежавшим к нему официантом. Затем сел в машину и поехал домой к Дине.

Часть 24

Как только Александр вошёл в дом, голоса, доносившиеся с кухни, умолкли. Он снял обувь, повесил куртку на вешалку и направился на кухню. Катя мыла посуду, Валерия Павловна пила чай, а Гоша, увидев Данилова, отодвинул от себя почти пустую тарелку и произнёс:

— Ну всё, ба, раз ЭТОТ пришёл, пойду я к тебе домой.

Саша старался не обращать внимания на такое поведение ребёнка, думал, что им обоим нужно время для формирования каких-то более или менее удобоваримых отношений, но сейчас на фоне внутренней нестабильности вспыхнул, как спичка.

— Знаешь, Гоша, я тебе не ЭТОТ, у меня имя и отчество есть, и если я молчу на твоё постоянное хамство, то это не значит, что я с ним смирился. Я понимаю, что не нравлюсь тебе, что на моём месте должен быть вовсе не я, а твой родной отец, но я не виноват в его смерти, и уж поверь, что если бы у меня была возможность ему помочь, я бы сделал всё, чтобы он жил. Ты большой парень и понимаешь всю реальность происходящего, давай жить мирно. Я стараюсь, как могу, а ты?

— А я вас ненавижу, не понятно, что ли? Этот дом мой папка построил для меня и мамы, а вы тут живёте, всем пользуетесь. Ба говорит, что если вы тут будете, то меня с Мишкой в детдом не заберут. А по мне так лучше детдом, чем вы. Говорите, я большой? Так я и скажу, как большой. У вас же вон свои дети есть. Катю вы бросили, мой отец её растил, не вы. Серёжа живёт неизвестно где. Если вы такой хороший, то почему он не с вами? Ещё и Мишке голову морочите, он же дурачок, он к вам всей душой, а вы — мужик, мать помрёт — вы другую женщину найдёте, и всё, уйдёте следующих детей делать, а Мишка тосковать будет, а потом ненавидеть.

Гоша хотел прошмыгнуть мимо Саши, но тот его поймал, взял за плечи и внимательно посмотрел в глаза.

— Кто тебе всё это сказал? Ну не сам же ты придумал.

Гошка шмыгнул носом, жгучие, обидные слёзы блестели на его глазах.

— Да какая разница! Все так говорят! У меня и с друзьями из-за вас проблемы, и с одноклассниками.

Мальчишка всё же вырвался, проскочил в коридор, и через пару минут Данилов в окно провожал взглядом бегущего в сторону бабушкиного дома ребёнка.

Валерия Павловна сидела за столом, закрыв лицо руками, и покачивала головой из стороны в сторону. Катя продолжала намывать уже давно чистую тарелку. А Саша думал, что надо как-то разрядить обстановку. Об обидных, несправедливых словах Гоши думать не хотелось, тем более что он отчётливо понимал: не сам мальчишка придумал всю эту галиматью, тут явно взрослые постарались. Любят немытыми руками в чужую душу лезть, а ребёнку, да ещё обиженному жизнью, с неустоявшейся психикой да в пубертатном возрасте… В конце концов ему пришла мысль о том, что врач не имеет права раскисать и показывать свою слабость, а потому постарался улыбнуться так, чтобы получилось естественно, и произнёс:

— Вы меня кормить сегодня собираетесь? И где мой Мишка? Спит ещё?

Данилов ощутил на себе тёплый взгляд Валерии Павловны. А Катя поставила в сушилку чистую тарелку и засуетилась над кастрюльками.

— Александр Дмитриевич, вы щи будете, или сразу картошку с котлетками давать?

Сашу каждый раз коробило это обращение дочери по имени-отчеству, но пока он ничего с этим сделать не мог. Хорошо, что за глаза Катя его отцом называть стала, уже прогресс.

— Всё давай, и щи, и котлетки, — с улыбкой произнёс он. — Мать ела уже?

— Да, мы все пообедали, не дождались вас. Тут подруга ваша приходила из прошлой жизни. Рамку с фотографией разбила да с мамой разговаривала.

— С мамой? — Данилов подорвался, собираясь бежать к Дине.

— Сядь и ешь, — услышал он твёрдый голос Валерии Павловны. — Нормально всё. Стёкла вымели, а рамку заменим, фото не пострадало. Говорят, ночь у вас тяжёлой выдалась? Мы уже про ваши рабочие приключения знаем. Володька растрепал, он не по злобе, просто тобой восхищается, вот и вывалил всё Танюшке, Танюшка — Катюшке… — Она ухмыльнулась. — Силы тебе восстановить надо, ешь.

Пока обедал, душу отпустило. Валерия Павловна сидела рядом, пила чай и рассказывала о каких-то бытовых мелочах, но Данилову становилось уютно и спокойно. Он был дома, и это ощущение согревало. Он теперь не один, у него семья, большая, иногда колючая, ершистая, но семья. Он подумал о том, что они все нужны ему, наверное, гораздо больше, чем он им.

— Вкусно, спасибо! — обратился Саша к дочери. А она улыбнулась ему в ответ, наливая чай.

— Я скоро в отделение к вам приду на практику. Выбрала хирургию, но если вы возражаете…

— С чего это я возражать должен? Я только рад! — ответил ей Саша. — Пойду гляну, что там Мишка делает, да прилягу, наверно, посплю часок. Потом делами займусь.

Он встал,собираясь убрать за собой посуду, но Катя его опередила.

— Не надо, я сама. А ещё… не сердитесь на Гошку, он не со зла, трудно ему…

— Я знаю, Катюша, и не сержусь вовсе. — Он, поддавшись порыву, привлёк дочь к себе за плечи и поцеловал в макушку. Удивился, что она не выразила никакого сопротивления. Отпустил смущённо, а потом вышел из кухни и направился в их с женой спальню.

Дина лежала без движения, и только глаза радостно засветились, стоило ему появиться в комнате. Саша сел на кровать и поднёс к губам руку жены.

— Диночка, прости, что тебе сегодня пришлось пережить это.

— А она красивая, — медленно проговорила Дина.

— Ты про Соню? Да, она очень интересная внешне женщина, а вот внутри… — Данилов пожал плечами. — Я на Мишку гляну, а потом к тебе вернусь, хорошо?

— Возвращайся, поговорим, я тут думала много, может, и ругаться на меня будешь, но я тебе скажу.

— Конечно, родная.

Мишки в его комнате не оказалось, и Данилов снова отправился в сторону кухни, но замер, услышав разговор Кати с бабушкой.

— Баба Лера, замечаешь, что у Мишки нашего прогресс в развитии наметился?

— Так сколько труда Саша в него вкладывает, да и души не жалеет. И массаж каждый день, если не дежурит, и цвета с ним все выучил, и считают, и даже песни поют. А ты всё бычишься! За Гошку вообще молчу, стыд и позор, что управы на него найти не могу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да ладно тебе, ба! — Катя перешла на полушёпот, но Данилов всё равно отчётливо слышал каждое слово. — Я привыкла считать его плохим, ненавидеть за то, что он от меня отказался. Меня, значит, побоку, а сына от другой женщины больше жизни любил. Знаю, что ревновать плохо, только оно всё одно ревнуется, всё здравое в душе разрушает. Я ж подслушиваю, когда он с Серёжей со своим разговаривает, у него и голос другой становится. Он так только с Мишкой, а я что? Не родная, да? Я сегодня тётку эту беременную убить была готова, когда она нашу семейную фотографию грохнула. И врёт же, что не специально, случайно вроде как из рук она у неё выскользнула. Нет, просто её зависть взяла, что семья у отца с мамой настоящая. Вот как в одном человеке всё это сочетается?

— Ты про отца или про тётку?

— Далась мне эта тётка! — возмущённо воскликнула Катя. — Как пришла, так и ушла, главное, чтоб не возвращалась. Хотя я немножко боялась, что он её пузо увидит и предпочтёт её общество нашему. Я про другое. Не пойму я, какой он настоящий: такой, каким я его представляла, слушая разговоры? — Данилов напрягся — чьи разговоры? — Или вот этот, которого сейчас вижу? Не сходится… — Катя замолчала, Данилов даже сделал шаг в сторону кухни, но она продолжила, и он остановился, снова прислушиваясь. — Знаешь, чего мне больше всего хотелось, пока я маленькая была? Фотографию, на которой он бы меня на руках держал. Вот такая мечта глупая. И есть у меня фотография такая с отчимом, но я всегда знала — не мой он отец. Мальчишек — да… Ну, тогда только Гошкин, но не мой.

Данилов не стал больше подслушивать: от слов Кати на душе стало горько и больно и захлестнула обида. Он тоже хотел бы быть рядом с дочерью с самых первых дней, но его лишили этой возможности! И хоть его вины в этом не было, он чувствовал себя виноватым.

При его появлении Катя и Валерия Павловна замолчали, а Саша заметил и сочувствие на лице Валерии Павловны, и слёзы в глазах дочери. И только Мишка как ни в чём не бывало спокойно пил сок и отщипывал куски сдобной булочки, с удовольствием отправляя их в рот — проблемы взрослых его не волновали. Саша потрепал сына по голове, попросил Валерию Павловну занять его чем-нибудь часа на два и вернулся к Дине.

Сил на разговоры не осталось — усталость взяла своё. Дина что-то говорила, но слова проскакивали не касаясь сознания. Данилов виновато улыбнулся жене, разделся, лёг к ней под одеяло. Обнял, поцеловал в шею и мгновенно уснул.

Часть 25

Соня вернулась из поездки. Нет, уже не домой — в квартиру Кирилла. Это жильё больше не было её домом. К её возвращению бывший муж основательно подготовился: у стены стояли сложенные картонные коробки. Соня подошла и пересчитала их, оказалось целых пятнадцать штук. И так горько ей стало… Ну что ж за сволочи, эти мужчины?! Почему они так с ней? Один дочь признавать не хочет, другой из дому гонит. А ей рожать скоро! И как она будет? Где? Да скорую вызвать некому, как всё начнётся! И куда она потом с ребёнком? Квартиру так и не купила, и не присмотрела даже, всё надеялась, что Кирилл смилостивится и не прогонит, а оно вон как…

Бывшего мужа она не понимала от слова совсем. Что она сотворила такого сверхъестественного, чтобы её из дома выгнать? Забеременела от другого, так ведь не сама, а при помощи ЭКО, да и какая разница — от кого… Он пять лет не обращал внимания на её регулярные измены, а тут вдруг взбеленился… Но ладно Кирилл, можно списать на то, что детей он действительно никогда не хотел. А вот от Данилова такой подставы она точно не ожидала.

Сколько бы Соня не убеждала себя в том, что Саша любит другую женщину, поверить в это никак не могла. Перед глазами всё время стояла его жена: страшная, парализованная, со склонённой набок головой и безжизненным выражением лица. Только глаза выразительные, живые, в самую душу Сонину смотрели… Нет, на фотографиях она была очень милой, но в реальности…

Неужели он действительно любит жену? Или это просто долг перед матерью своего ребёнка? Ну, раз Сережу от него увезли, то дочь может быть с ним. Вот причина, по которой Данилов уехал в эту богом забытую дыру! Соня зацепилась за эту мысль и решила, что не всё потеряно, есть возможность побороться за любимого человека, просто надо продумать — как. А ещё необходимо перестать злить Кирилла. Хочет он, чтобы Соня съехала из квартиры, так она создаст видимость, что полностью с ним согласна. Принёс он коробки, так она сейчас их склеит и начнёт складывать туда вещи, постепенно, очень-очень медленно. Долго стоять на ногах ей уже трудно, срок беременности большой, так что уставать и побольше отдыхать сам Бог велел. Можно ещё Кирилла поднапрячь с поисками жилья. А уж насколько оно подходит, решать только ей. Всё это займёт время, такое необходимое для неё время.

От мыслей разболелась голова, и Соня прилегла отдохнуть, так и не заполнив ни одну коробку.

Проснулась от манящего запаха жареного мяса. Встала и прямо босиком отправилась на кухню. Кирилл колдовал около плиты.

— Ну, как результаты поездки? — с недоброй усмешкой в голосе спросил он.

А Соню рассердило то, что бывший муж даже не обернулся, не глянул на неё, а сосредоточенно помешивал невероятно ароматное мясо с луком.

— Пахнет так вкусно… — памятуя, что беременным отказывать нельзя, проговорила она, проглотив слюну.

— Голодная, что ли? Что ж любовник тебя не накормил? Да похоже, что и не обогрел?

Кирилл, раскрыл шкафчик, достал чистую тарелку, положил на неё мясо, а рядом несколько ложек рассыпчатого риса, поставил тарелку перед Соней и достал ещё одну для себя. Затем вытащил из холодильника несколько корейских салатов в контейнерах. Он позволил Соне наслаждаться едой молча и даже предложил добавки.

О Данилове он спросил повторно только за чаем. Соня говорила эмоционально, сквозь слёзы, не стесняясь поливать Сашу грязью. Когда она рассказала о встрече с Диной, ехидная улыбка сползла с лица Кирилла.

— Ты представляешь масштабы катастрофы, которую ты собираешься устроить? — с неожиданной для Сони злостью спросил он. — И что дальше? А если эта женщина говорила искренне? Если она считает, что, имея огромную светлую душу, ты примешь её детей? Она ведь уверена, что ты любишь… — продолжал он, буравя её недобрым взглядом — Соня и не знала, что Кирилл может быть таким, и немного испугалась. Ну в самом-то деле, не ударит же он её! — Ведь она и не догадывается, что у тебя чувство любви атрофировано напрочь. Как ты собираешься растить вот этого ребёнка? — Кирилл кивнул на большой Сонин живот. — И я ещё раз хочу у тебя поинтересоваться, зачем он тебе? Ты меня прости, но материнский инстинкт — это не про тебя. — Соня возмущённо вскинулась, но Кирилл взмахом руки остановил её. И опять на его губах появилась злая и презрительная усмешка. — Может быть, родишь и отдашь чадо своему Данилову? Из чувства любви к ребёнку сделаешь для малыша такое благое дело? Хотя о чём это я! Какая любовь! Ты же у нас почти мадонна — на такие жертвы пошла… Мы все, и даже вот этот нерождённый ещё малыш, должны падать перед тобой на колени и восхищаться твоей целеустремлённостью. Да?

— Ты дурак? — Соня была искренне возмущена. — Да у меня никого нет на этом свете, кроме моей дочери! Лучше помоги мне найти квартиру, я съеду, перестану мозолить тебе глаза и не буду слушать твои инсинуации и нотации.

— Как это никого у тебя нет? А мать твоя больше тебе не родственница? — зло ответил Кирилл, подойдя к окну. — Но ты о ней не вспоминаешь. Вот от своей дочери ты будешь требовать внимания и заботы, а ты сама что для матери сделала, сколько лет назад ты звонила ей последний раз?

— Не надо взывать к моей совести, когда сам со своей не в ладу. Я прошу помочь мне найти квартиру, а пока, с твоего позволения, я поживу у тебя. Постепенно буду складывать вещи. Что я могу взять, кроме своего гардероба?

— Бери, что хочешь… Пойду посмотрю предложения по квартирам. — Он хмыкнул, проходя мимо Сони, и скрылся в своей комнате.

***

Ночью Соне не спалось. Вроде и думы горькие не одолевали, но ребёнок толкался и пинался так, что казалось, измолотил все внутренние органы. Больно!

Соня встала с кровати, подошла к окну и раскрыла его настежь, впуская в комнату холодный осенний воздух. Вдохнула глубоко, потом ещё и ещё раз. Малышка в животе успокоилась. «Как же я буду с ней одна, когда она родится? — подумалось вдруг. — Это ж бессонные ночи, да и не пойти никуда». Перспектива добровольного затворничества не порадовала. И тут Соня снова вспомнила о Данилове. Только на этот раз она смотрела на ситуацию совсем с другого ракурса. Зная его характер, не стоило и ожидать, что он обрадуется предстоящему отцовству. И как она сразу об этом не подумала… Дело-то вовсе не в ребёнке, а в том, что провернула она всё за его спиной. А значит, остаётся вероятность того, что Саша одумается, тем более что с парализованной женой у него вряд ли есть какие-либо отношения. Вот по поводу жены нужно разузнать всё подробней. Чем больна, почему детей своих на шею Данилова повесила, а там уже можно будет делать выводы и предпринимать что-нибудь. Единственный человек, который располагает информацией — это его бывшая жена, а Кристина с ней дружит… Соня включила смартфон и влезла в ВКонтакт. Около иконки Кристины горел зелёный огонёк.

«Привет! — написала Соня. — Чего не спишь среди ночи?»

«Работаю, — получила она лаконичный ответ. — А ты чего бодрствуешь? Как съездила?»

«Отдельный разговор», — оповестила подругу Соня. И получила сообщение:

«Звони».

Она очень хотела поговорить с Кристиной, но их беседу мог услышать Кирилл, а с ним у неё сейчас очень шаткое перемирие, и Соня не желала опять выслушивать нотации бывшего мужа. Соня написала, что приедет завтра днём к Кристине домой, на том и порешили.

Правда, на следующий день планы пришлось менять, так как Кристина заболела.

Сообщила она об этом, когда Соня уже вышла из дома. Возвращаться обратно не хотелось, и Соня решила пройтись по городу. Вот так, бесцельно гуляя, она оказалась у дома Данилова.

Идея побеседовать с матерью Саши возникла спонтанно, тем более повод для визита к ней всегда был с собой — ключи от квартиры Соня так и не вернула. Открыв таблеткой домофон, она поднялась на нужный этаж и застыла возле двери в квартиру. Здесь она была так счастлива… Даже не верилось, что с тех пор прошёл целый год. «Ну что ж, пора», — сказала Соня сама себе и позвонила в дверь. Ждать долго не пришлось, Зоя Фёдоровна открыла входную дверь, оглядела Соню с головы до ног, остановившись ненадолго на уже очень большом, выпирающем животе, а потом просто произнесла:

— Входи. — И посторонилась, освобождая проход.

Соня растерялась.

— Я на минуточку, просто у меня до сих пор ваши ключи…

— Софья, устраивать цирк перед соседями мы с тобой не будем. В квартиру зайди, поговорим, пообедаем вместе. Ребёнка, как я посмотрю, ты практически доносила, значит, и тема для общения у нас с тобой есть.

Соня вошла в квартиру, изо всех своих скудных актёрских способностей изображая робкую невинность, но, почуяв манящие запахи еды, тут же забыла о своей игре. Аппетит она нагулять успела, а потому обрадовалась, что Зоя Фёдоровна пригласила её к столу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пока ела, чувствовала на себе пристальный, тяжёлый взгляд матери Данилова.

— Как ты ребёнка растить собираешься? Помочь есть кому? — Соню покоробил тон, каким Зоя Фёдоровна задала вопрос.

— На Сашу я рассчитывала, — вспылила Соня, — думала, кровиночку свою не бросит, а он…

Слёзы невольно потекли по её щекам.

— Он Дину всю жизнь любил… — Зоя Фёдоровна помолчала немного, как будто обдумывая, стоит ли говорить дальше. — Она только поманила, он и пошёл, — усмехнулась она. — Не просто пошёл — побежал, и сразу в ЗАГС, чтоб Дина не передумала. Мы с тобой, девочка, бессильны перед такой любовью.

— Больна Дина, к постели прикована, говорит, что ей недолго осталось, — выпалила Соня. — Я была там днями, странная она женщина, просила меня о Саше позаботиться, представляете?

Мать Данилова побледнела.

— Так ты и Сашу видела?

— Лучше б не видела, — отвечала Соня. — И куда я теперь беременная, без крыши над головой… Да мне скорую вызвать некому, и из роддома встретить — тоже. Я ж семью хотела, чтобы с Сашей и с дочкой. А на меня ополчились все, кому не лень. Вот и вы тоже на сторону Дины встали.

— Нет, Софья, я сейчас о внучке думаю, ты ж говоришь, девочку ждёшь. Ты взрослая и за свои ошибки сама ответишь. Саша мой тоже отрезанный ломоть. А вот внучке я ещё пригожусь. Хорошо, что ты зашла. Не надо мне ключи отдавать. Они твои по праву, вместе жить будем и девочку вместе вырастим.

Часть 26

Схватки у Сони начались, когда она подписывала документы на покупку собственной квартиры. Случилось это почти на три недели раньше срока, но зато в данный момент она была не одна. Кирилл отвёз бывшую жену в роддом и позвонил Зое Фёдоровне — оповестить, что та вот-вот станет бабушкой, а заодно сообщил, где можно будет найти Соню.

Жизнь Сони в последний месяц резко изменилась. Кирилл, услышав, что жить пока она планирует с матерью Данилова, присоветовал купить квартиру в строящемся доме: пусть и придётся до конца строительства подождать года два, зато выйдет много дешевле, да и жилая площадь больше, чем в старых домах. Денег на покупку не хватало, но он добавил. «Лишь бы избавиться от меня!» — возмущалась Соня для вида, но одновременно и радовалась — уж очень удачно для неё складывались обстоятельства.

Вот только сейчас, когда одна схватка сменяла другую, о новой квартире думать не хотелось. Она пыталась дозвониться до Кристины, написала кучу сообщений, но та на звонки не отвечала.

Вообще, с тех пор как Соня вернулась из Александровки и выплакалась на плече подруги, Кристина всё время была чем-то занята. Соня сначала верила, а потом решила, что это всё отговорки, просто Кристина потеряла к ней интерес. Видимо, и не было никакой дружбы, раз всё так обернулось. Причина перемены отношений на первых порах очень её волновала, а потом за проблемами да переездом отошла на второй план.

Но сейчас Соня нуждалась в реальной помощи. Оставаться одной во время родов было страшно. К тому же с собой не было ни денег, ни вещей, да и по разговорам врачей непонятно — то ли будут делать кесарево, то ли пустят в роды… Конечно, хотелось кесарево, Соня была уверена, что это не так больно, потому что терпеть всё нарастающую боль ей не хотелось. Очень жалко себя было. А Кристина, как врач, могла бы посоветовать, надавить на персонал или знакомых найти и с ними договориться.

А ещё очень обидно, что Кирилл сдал её в приёмное отделение и ушёл.

Схватки же оказались нерегулярными, сначала Соню вообще хотели отправить домой, но потом сжалились и подняли в отделение патологии.

В двухместной палате, куда её определили, на соседней койке лежала женщина, рядом с которой практически неотлучно находился муж, и он так сочувственно на смотрел на жену, растирал ей поясницу, поглаживал живот, говорил ласковые слова и успокаивал, как мог, что Соня невольно ощущала свою неполноценность и ущербность. Как же оказалось обидно находиться в такой ситуации совершенно одной.

В Сонину голову между схватками и болью приходили мысли, и самой главной из них была мысль о её совершенно неправильных отношениях с Даниловым. Только сейчас она поняла, что он никогда не проявлял инициативы в отношениях, не старался поддерживать огонь между ними, был холоден и безразличен во всём, кроме секса. Это стало открытием, и Соня взвыла от обиды.

«Хорошо, что можно не таиться и не прятаться, пусть думают, что я от боли плачу», — думала она. А ещё думала о том, что если бы не забеременела, то и не мучилась бы сейчас…

Снова набрала вызов Кристины и достаточно долго слушала гудки, потом ещё раз гудки, и только на третий раз из трубки раздался недовольный раздражённый голос бывшей подруги:

— Что тебе?! Соня, давай не сейчас, я только что вышла из абортария, не самое приятное действо. Отдохнуть хочу, покурить и расслабиться. Вечером звони.

— Кристя, я рожаю… — только и смогла вымолвить Соня, перед тем как разревелась.

— А ты думала, что беременность будет вечной? — сухо проговорила Кристина. — Не ты первая, не ты последняя рожаешь, некоторые вон и не по одному разу. Так что прекращай реветь, не мотай персоналу нервы.

— Кристя, ты мне поможешь? Ты же знаешь, как мне это важно, ну пожалуйста! — взмолилась Соня. И услышала в ответ:

— Это не моя вотчина, если бы ты не поссорилась с Олегом Войновичем, то роды у тебя принимал бы он. Так что положись на тех врачей и акушерок, которые рядом, и не ной, а то аж противно. Ты получила, что хотела, так чего теперь волосы на себе рвёшь? В том, что Данилов тебя послал, моей вины нет. Идея с ребёнком была твоей, исполнение — тоже твоё. Что ты теперь от меня хочешь? Скажи спасибо, что плод у тебя один, а то при ЭКО стараются две яйцеклетки подсадить, для надёжности. Ты мечтала о ребёнке от Данилова — вот рожай и воспитывай…

Она ещё что-то говорила, но Соня не слышала, зажмурившись от боли.

С нерегулярными схватками она проходила весь день, и только ближе к ночи её перевели в предродовое.

Там её встретила полусонная акушерка, которая, посмотрев обменную карту, начала громко возмущаться и грубить из-за отсутствия некоторых анализов. Соня же, как ни старалась, никак не могла объяснить, что всё произошло по вине бывшего мужа, развода и дурацкого судебного заседания, на котором вскрылась подмена биологического материала для ЭКО. Хотя какое сейчас это имело значение… Впереди ждали часы боли и рождение Даниловского ребёнка, совершенно ему не нужного. Ей же предстояло всё это вытерпеть, только ради чего — непонятно.

Акушерка на её рассказ лишь скривилась, развернулась и ушла, оставив Соню одну. Вернулась через вечность — так показалось Соне — с кучей бланков.

Соня подписывала какие-то бумаги и просила позвать врача, а ещё поскорее сделать эпидуральную анестезию, но акушерка никого звать не собиралась. По крайней мере, Соня была в этом уверена.

После заполнения всех документов о ней просто-напросто забыли…

От боли не было никакого спасения. Соня пыталась ходить, выть, лежать, сидеть, но ничего не помогало. Акушерка заходила пару раз, замеряла время между схватками, слушала сердцебиение ребёнка, на вопросы не отвечала и на мольбы позвать кого-нибудь отнекивалась, говорила, что время ещё не пришло. Соня, конечно, была готова к тому, что сюсюкаться с ней не станут, но такого абсолютного безразличия со стороны персонала не ожидала.

В какой-то момент Соня потеряла счёт времени, зато нашла удобное положение, в котором боль казалась чуточку терпимей. Она забилась между стеной и кроватью, свернулась в комок, обхватила живот руками, притянула коленки и решила, что умереть сейчас будет самым лучшим выходом из создавшейся ситуации. Она закрыла глаза и выла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вот в таком положении и нашёл её Олег Войнович.

— Здравствуй, Соня. — Он навис над ней и протянул руку. — Вставай, пойдём, я тебя на кресле посмотрю, и рожать будем. Принимать твою дочь буду я. Нет, не потому, что ты мне настолько нравишься, что я подставы все твои простил. Но моя тётушка уж очень за тебя просила, да и ребёнку твоему я кое-чем обязан. Я привёл его в этот мир, значит, и позаботиться о рождении твоей дочери — мой долг. Руку давай, я тебя из этой щели вытащу. Как ты поместилась сюда вместе с животом?

А дальше был осмотр на кресле и вердикт о том, что кесарево делать поздно, раскрытие почти полное и вот-вот Соня родит ребёнка сама.

Как же ей было себя жалко… В эти минуты она проклинала Данилова вместе с его спермой, Олега, потому что явился так поздно, Кирилла с этой грёбаной квартирой в строящемся доме, который ещё не поднялся выше котлована, Зою Фёдоровну — просто за то, что та существовала и не имела никакого влияния на своего сына, и свою не рождённую дочь — за то, что та сидела в её животе и доставляла столько боли.

Правда, от нестерпимой боли Олег её избавил, пригласив анестезиолога, который сделал эпидуральную анестезию.

Подействовало! Но у Сони создалось впечатление, что её собственные ноги — это два огромных опухших столба, которые вовсе не её и лежат отдельно от туловища, да еще и в странном, вывернутом непонятно в какую сторону положении. А ещё она почувствовала, как сильно устала…

Даже когда родилась её девочка, Соня не захотела, чтобы малышку положили ей на грудь, и попросила унести ребёнка.

— Ты откажешься от дочери? — удивлённо спросил Олег.

— Нет, почему же, — ответила Соня, — я просто спать хочу очень. Здесь же есть кому о ней позаботиться…

Олег ничего не ответил. Наложил швы и вышел из родзала.

Соня не знала того, что происходило потом, она просто спала.

***

В коридоре, около поста медсестры, племянника ждала Зоя Фёдоровна. Увидев его, встала со стула, на котором сидела, и сделала пару шагов навстречу.

— Ну что, Олег? Как девочка? Здорова ли? — поинтересовалась она, впрочем, не проявляя никаких эмоций.

— Хороший ребёнок, три шестьсот десять весом, пятьдесят один сантиметр. Девятка по Апгар. А состояние Сони вас не интересует? — устало спросил Олег, поведя плечами. И не дождавшись ответа, проинформировал: — Рожала Соня сама. С ней тоже всё в порядке. Можете зайти вечером.

— Спасибо тебе. Прости, что выдернула, — вроде и поблагодарила его Зоя Фёдоровна, но по голосу было слышно, что сожалений по этому поводу она не испытывает.

Олег же мялся и не знал, как перейти к главному, но потом решился и сказал прямо:

— Тёть Зоя, я очень надеюсь на ваше благоразумие, вы же не станете звонить Саше и не будете просить его признать отцовство?

Женщина посмотрела на него с возмущением.

— Олежек, я хочу, чтобы у моей внучки была наша фамилия и чтобы он ей дал отчество.

Олег ухмыльнулся.

— Зачем? Я не понимаю — зачем?! У Саши семья, и насколько я знаю, он вас не посвящает в свои дела. Дети, которых он любит — там, не здесь, а вы… Соня вон даже на дочь посмотреть не захотела. Жалко мне девочку. Была б моя воля, удочерил бы. Но Софья не откажется от материнских прав. Так что вам её растить. Не надо на Сашу ещё и этот груз наваливать!

Зоя Фёдоровна ничего не ответила, только холодно поблагодарила племянника и гордо удалилась.

Часть 27

Зоя Фёдоровна стояла у гладильной доски и утюжила новенькие, только что купленные в большом количестве и на разный возраст свежевыстиранные пелёнки, распашонки, кофточки, простынки, комбинезончики, бодики и помперы. Расправляла их, проводя шершавыми, с признаками подагры пальцами по мягкой ткани, сворачивала и аккуратно раскладывала детские вещички в ящики новенького комода.

— Тёть Зоя, — услышала она голос племянника и обернулась, — объясните мне, зачем вы набрали столько всего? Вы всерьёз думаете, что Соня будет жить с вами не один год?

Олег, сидя на полу, скручивал между собой детали розового манежа и с тоской поглядывал на сосредоточенную тётушку.

— Я надеюсь, что Соня проявит благоразумие и позволит мне растить малышку, — жёстко проговорила женщина.

— Ага, конечно, позволит… — Олег скорчил кривую физиономию. — Хотя, если посмотреть с другой стороны, на какой-то период жизнь с вами под одной крышей её вполне устроит — вы же прислуживать ей собираетесь, потакать во всём, а она из вас верёвки вить станет. Да и ребёнка скинуть на ваши руки, получив полную свободу, для неё очень неплохо.

Зоя Фёдоровна пожала плечами.

— Знаешь, Олежек, пусть пару лет, но моя внучка будет жить со мной, а я смогу следить, чтобы она получала нормальное питание и адекватное воспитание.

Олег отложил в сторону инструменты, пытаясь скрыть поток возмущений, который так и просился наружу. Встал с пола и прошёл на кухню, налил и включил электрический чайник. Постоял немного, упершись руками в столешницу, пытаясь совладать с эмоциями, и, взяв себя в руки, вернулся в комнату.

— А что будет через два года? Вы сможете отпустить «внучку»? Да и кто вам сказал, что девочка, которую родила Соня, действительно дочь Саши? Он же не думает, что она его…

Сказал и тут же пожалел о вырвавшихся словах.

— Да он знать ничего о дочери не захотел! — почти выкрикнула Зоя Фёдоровна, поставила на подставку утюг и обернулась к племяннику. — Слышишь, чайник отключился, пойдём перекусим и поговорим, не могу я в себе всё держать. Только не злись и не осуждай. Хорошо вам, молодым, вы об одиночестве ничего не слыхали, а я живу в этом дерьме почти двадцать пять лет.

Пройдя в кухонную зону она ловко и быстро накрыла на стол, разлила в чашки чай, достала варенье и принялась готовить бутерброды.

— Значит, вы всё-таки позвонили Саше? — спросил с горькой усмешкой расположившийся за столом напротив тёти Олег.

— А как же! Конечно позвонила! Девочка должна быть Данилова! Я не шучу. И по отчеству, как ты понимаешь, Александровна. Ну, с отчеством-то пиши что хочешь, а вот с фамилией проблема, Соня носит фамилию бывшего мужа и менять её не собирается. Я же не переживу, если моя внучка…

Она стукнула ладонью по столу от возмущения. Олег молчал, злился в душе невозможно как, но тётушка имела такую особенность: она не слышала, когда ей что-то говорили, и воспринимала только ту информацию, которая её устраивала.

— Да, я позвонила сыну, — убеждённая в своей правоте, продолжала она, — рассказала всё — и о том, что Соня будет жить со мной, и о внучке тоже. А он… — Запнулась Зоя Фёдоровна, попытавшись скрыть своё недовольство из-за потери контроля над сыном, но Олег, знавший её как облупленную, прекрасно всё понял. — Он заявил, что у него четверо детей и среди них только одна дочь — Катя. Сказал, что участвовать в Сониных, а соответственно, и моих, аферах не собирается. Вот и всё. Представляешь?! Всё!

Олег не верил, что на этом разговор матери с сыном прекратился, тётушка всегда стремилась оставить последнее слово за собой. А брат… Да, обычно он не спорил, но если дело касалось действительно важных для него вещей — тут уж он на уступки не шёл.

— И вы повесили трубку?

Зоя Фёдоровна гордо вскинула голову и посмотрела Олегу в глаза.

— Нет конечно! Я попыталась объяснить ему, насколько мне важно дать девочке нашу фамилию. Олежек, я просила его, я умоляла, я даже заплакала…

Она промокнула салфеткой несуществующие слёзы. Олегу это показалось смешным, сочувствия тётушка с её проблемами не вызывала.

— И что ответил Саша? — Олег пытался скрыть сарказм в голосе, но это было не нужно: тётушка, поглощённая своими проблемами, ничего не замечала.

— Он повесил трубку… И с тех пор вот уже несколько дней я не могу до него дозвониться. Я неоднократно набирала его, но абонент недоступен. Правда, он прислал перевод, вот на эти деньги я и купила приданное малышке.

Какое-то время Олег и Зоя Фёдоровна молчали. Информация просто не укладывалась у Олега в голове. Мало того что у ребёнка до сих пор не было имени, хотя прошло уже пять дней, так к её рождению ни Соня, ни бабушка ничего не подготовили. Он не мог представить, чтобы его мать могла так поступить, хотя и были они с тётей Зоей родными сёстрами…

Сейчас он жалел, что не особо дружил с Сашей — так, общались, конечно, но не тесно. У каждого своя жизнь, дела, работа, да и разница в девять лет близким отношениям не способствовала.

— Тёть Зоя, а как Саша вообще? С детьми общий язык нашёл? Я не про то, что он их усыновил, я про отношения. Приняли они его?

Она пожала плечами.

— Не знаю я, Олежек. Он не говорит, а я не спрашиваю. Чужие они мне, хотя Катя сильно внешне на Сашеньку похожа. Были бы проблемы какие в семье той, он бы поделился, наверно. А молчит — значит, всё хорошо. Хотя он и про Дину ни словом не обмолвился. А Соня говорит, что она не жилец, к постели прикована, что просила её не бросать Сашу и детей. Не знаю я, что об этом думать. Саша Сонины слова не подтвердил, да и я на внучку сразу перешла, ничего выяснить не успела. Ты что-то знаешь?

— О Дине? Нет, ничего. Да и про детей я бы у вас не спрашивал, если бы знал. Одно я только разумею: не на того человека вы ставку делаете. Об одиночестве говорите, а у вас ведь сын. Соню привечать пытаетесь, иллюзию семьи создать хотите, а она есть, настоящая семья, — там, где Саша. И внуки есть, те самые трое, которых он воспитывает, и Серёжа, ну его-то вы приняли и вроде как любите. Вы хоть помните сколько лет Сергею, про тех детей я даже и не спрашиваю, фотографии показать можете?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зоя Фёдоровна насупилась.

— Ты меня жизни учить решил?

Олег встал из-за стола и поставил свою чашку в раковину. Развернулся к тёте.

— А кто, если не я? Так получилось, что я оказался втянут во всё это безобразие, что сейчас творится. Чуть центр свой не потерял из-за вашей Сони, я уже не говорю об испорченной репутации, зато много что понял. И насчёт Сони вашей — тоже. Через мои руки много женщин прошло, многим я сумел помочь, а кому-то не сумел. Только вот все они по-настоящему мечтали о материнстве, и рождение младенца для них было самым большим счастьем в жизни. А Соня на ребёнка взглянуть не захотела. Ей, видите ли, больно было, устала бедная, не до дочки. Это позже, когда мозги включились, она из себя мать-героиню лепить начала. Каждой сестричке рассказывала, через что прошла ради своей малышки. Та только на свет появилась, а уже вон как своей мамаше обязана. И вы считаете, что Саша с этой женщиной был бы счастлив?

Зоя Фёдоровна задумалась. Её мыслительный процесс отражался в мимике, жестах, выдавая не озвученные вопросы, которые она себе задавала, не соглашаясь со своими же ответами.

— Но пять лет — это не один день. Как пять лет он терпел её, если не любил? — Судя по виду, Зоя была совершенно сбита с толку. У Олега же внутри всё кипело.

— Тёть Зой, услышьте меня. Саша встречался с этой женщиной пять лет, иначе говоря, он с ней спал, но совершенно не собирался создавать семью. Он был рад, когда она решила родить, потому что это ставило точку в их отношениях. Ему и в голову не приходило, что эта стерва вытворит. И я не верю, что провернула она всё сама. Я знаю своих сотрудников — Соня не могла с ними договориться, уровень не тот, значит, ей помогал кто-то более авторитетный. И тут встаёт вопрос — зачем?

Зоя Фёдоровна хмыкнула с удивлением.

— Тебя интересует зачем, но не волнует — кто?

— Ну почему же… Только зная мотив можно вычислить преступника. Это не я, это Шерлок Холмс сказал. Я докопаюсь до истины. Уж можете мне поверить.

Олег вернулся в комнату и занялся манежем, на тётушку даже смотреть не хотелось. Надо придумать повод и позвонить Сашке — в конце концов они братья и взаимное общение принесёт радость обоим. О случившемся Олег очень сожалел и понимал брата, как никто. Устроила Соня Саше ловушку! Как жить Сашке теперь, зная, что где-то растёт его дочь? И признать — неправильно, и отказаться совсем — совесть замучает. Остаётся одно — помогать материально. Вот Саша и прислал матери денег на девочку. От семьи оторвал, ведь не сыпятся они с неба! И так пашет на две ставки, чтобы сводить концы с концами. А если Дина действительно больна, то ещё нужны лекарства, еда троим детям и одежда, и за садик заплатить требуется. Нет, не дело это. Саше надо помочь. Олег сразу прикинул, когда сможет вырваться на несколько дней навестить брата. Вот и повод позвонить и узнать, сколько лет каждому из племянников. Остальное уже на месте разрешится.

Пока думал, манеж всё-таки дособирал. Олег протёр его тряпочкой и вложив внутрь ортопедический матрасик, придвинул к стенке.

— Ну что, тётя Зоя, я всё. Говорите, что ещё сделать, да мне пора.

Тётушка пожала плечами.

— Тут всё, спасибо. Но надо ещё Соню с девочкой домой привезти. Такси заказывать не хочу, и так денег нет. Да и зачем — у тебя же есть машина.

Олег вспыхнул.

— Ну уж нет! Тётя Зоя, я пошёл вам навстречу и принял роды у вашей протеже. Я могу помочь вам, не ей, по дому, могу привезти продукты, или что там понадобится, но личным шофёром к прынцессе — никогда! Сейчас деньги на такси дам, и вы доберётесь без проблем.

Он достал смартфон, перекинул деньги на счёт тётушки и, хлопнув дверью, быстро сбежал вниз по лестнице.

Как же хорошо дышалось на улице. Свободно. Олег сел в машину и поехал домой с твёрдой уверенностью, что выкроит несколько дней в своём напряжённом графике и пообщается с братом.

Если бы только Олег знал, при каких обстоятельствах и когда придётся им с Даниловым встретиться на самом деле. Но сейчас он был полон надежд и оптимизма.

Часть 28

Стоя у самого края могилы, Данилов поднял рукой горсть мёрзлой, смешанной со снегом земли и бросил на крышку гроба. Раздался глухой звук удара, отозвавшийся болью в самом сердце, а на ладони образовались мокрые грязные разводы. Кто-то справа протянул влажную салфетку, но Данилов даже не заметил этого. На его безымянном пальце поблёскивало обручальное кольцо, знак его союза с Диной… Только Дины больше не было… И уже никогда не будет… разве что в душе, в воспоминаниях… Никто не сможет занять её место в его сердце. Оно всегда принадлежало ей одной и будет принадлежать всегда. Каким же коротким оказалось их счастье…

«Отмучилась…» — звенели в голове слова Валерии Павловны. «Отмучилась…» — доносилось со всех сторон.

Тяжко.

Горько.

Невыносимо!

Его оттеснили от могилы. Люди подходили, бросали землю, вытирали запачканные руки, кто-то собирал влажные салфетки в пакет, раздавал разовые стаканчики с водкой, закуску. А в это время сотрудники фирмы ритуальных услуг закидывали могилу землёй.

Как в кино… Только героем этого фильма быть не хотелось.

— Выпей, Саша, надо! — услышал он голос Валерии Павловны. Она протягивала ему стаканчик с водкой и приговаривала: — Выпей, легче будет.

«Не будет», — подумал он, отвёл её руку, отказываясь, и всё смотрел, как на насыпанный над могилой холмик складывают цветы, безжалостно ломая стебли.

Мать тоже так делала, когда хоронили отца. На его вопрос «зачем?» объяснила, чтоб не украли и не продали розы второй раз… Тогда он подумал, что так не бывает, что с кладбища собирать цветы — последнее дело. Но сейчас делали то же самое, а ему было всё равно.

Подходили коллеги, сочувственно хлопали по плечу, призывали держаться. Заведующий говорил об отгулах, чтобы прийти в себя, и напомнил, что его очень ждут на работе.

А Саша смотрел на обрамлённую венками могилу Дины, расположенную рядом с гранитным строгим памятником Павлу, который взирал на него с каменного портрета. Теперь Дина с первым мужем были вместе где-то там далеко, а он по другую сторону, один…

Люди потянулись к выходу с кладбища. На главной дорожке Валерия Павловна приглашала всех в автобус, который должен был доставить на поминки. А Саша всё стоял не двигаясь и смотрел на могилу, на возвышающийся над ней деревянный крест и на портрет Павла.

— Катя, — услышал Данилов голос Гоши, — ты забери его отсюда. Пусть с нами едет, а я пойду с бабушкой в автобус.

Через пару минут к нему подошла дочь. Молча встала рядом, взяла за руку.

— Папа, пойдём домой, нас Мишка ждёт.

— Домой? — Слова Кати возвращали к жизни. А ещё он почувствовал, насколько замёрз. Да, надо идти… Там Мишка — сын.

Данилов обнял дочь, привлёк к себе, а она уткнулась лбом в его плечо и расплакалась.

***

— Папа, пидём к маме! Папа! — Мишка тормошил Сашу, будил, толкал, а потом забрался и уселся сверху.

Вот так пришло утро — первое без Дины. Саша провёл рукой по простыне на её стороне кровати, погладил подушку и чуть не взвыл от безысходности. Но рядом сын, а потому надо держать себя в руках и не напугать ребёнка.

— Что ты хочешь, сынок? — Саша аккуратно снял с себя мальчика и положил рядом. Как же Мишка похож на мать, глаза такие же серые, с тёмным стальным ободком радужки, и взгляд такой же.

— Миса хочет к маме! — сказал сын медленно очень стараясь выговорить правильно каждое слово. — Где мама? Пидём!

Данилов растерялся. Мишки не было на похоронах, да и когда умирала Дина, его тоже не было в доме. Катя увела мальчика к Асе, врачу-педиатру, живущей на соседней улице. Мишка доверял ей, вот Валерия Павловна и договорилась. Зато как теперь объяснить ребёнку, что мамы больше нет, он не знал.

— Пойдём завтракать, сынок, сейчас мы с тобой умоемся, почистим зубки и… — Саша замолчал. Слов не было.

— Зубки и к мами, да? — радовался ребёнок. Данилов же встал с кровати, натянул джинсы, ещё раз с тоской глянул на непримятую половину постели, сглотнул подступивший к горлу комок, подхватил на руки Мишку и пошёл с ним в ванную комнату.

В кухне они тоже появились вдвоём. Там уже были Валерия Павловна и Катя. Пожелав всем доброго утра, Данилов усадил Мишку на его стульчик, но тот сидеть там не захотел и снова взобрался на руки к отцу.

— Балуешь ты его, Саша. Он же на шею сядет, не сдвинешь, — покачала головой Валерия Павловна, ставя перед ними тарелку с кашей. — Тебе кофе налить, доктор Данилов?

— Нет, я сам, не беспокойтесь, Мишка поест, тогда. Гоша где?

— Не вставал ещё, — ответила Катя. — Уснул поздно, плакал.

Саша почувствовал укол совести — нельзя было ему пить на поминках, непозволительной роскошью был и сон сразу по возвращении. Мишку забрал, искупал и уложил, а вот о Гоше не вспомнил, организм как будто отключился.

— Мы с ним вместе плакали, — продолжила говорить Катя. — Ты не вини себя, отец, что с нами не был. Нам самим многое вспомнить надо было, обсудить. И о тебе говорили тоже. Нам предстоит жить вместе, надо искать пути взаимодействия. — Она смущённо улыбнулась. — Ты не так уж и плох оказался. Прости, я просто говорю, что думаю. Мы с твоим присутствием ради мамы мирились поначалу, а теперь видим, кто ты есть на самом деле. Сложный это путь. Но мы его пройдём. Надо терпением запастись всем. Это от любви до ненависти один шаг, а вот от ненависти и неприятия до любви — шагать и шагать.

Она бы ещё говорила, но стороны улицы послышался звук двигателя и скрип ломающегося под колёсами льда, извещая, что к дому подъехала машина. Это было удивительно, потому что никого не ожидалось, тем более с утра. Потом раздался звонок, Катя выскочила из кухни и, накинув куртку, побежала открывать ворота.

Вернулась она в дом вместе с Олегом. Он успел разуться, снять пальто и уже стоял на кухне, а Данилов с изумлением разглядывал старшего брата.

— Отец, тут вот к тебе… — Катя переводила взгляд с одного мужчины на другого.

Олег же стоял, не решаясь пройти дальше, и не мог оторвать взгляда от Мишки, сидящего на руках у отца и поглощающего кашу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да я не только к Сашке приехал, ко всем вам, — произнёс Олег. На его лице отражалась неловкость, непонимание происходящего.

— Какими судьбами к нам? — глухим голосом спросил Александр. — Сейчас сын доест, поговорим. Проходи, садись, позавтракаешь с нами.

— А вы на похороны опоздали, маму вчера закопали, — сообщил, вошедший на кухню Гоша.

— Господи, я не знал. Ты бы позвонил хоть, — обратился он к Саше. — Примите соболезнования. Как же так…

Было видно, что он расстроился, да и ожидал совсем другого.

— Александр Дмитриевич, а почему вы никогда не рассказывали, что у вас брат есть? — спросил Гоша, усаживаясь за стол. — Мне только бутерброды, кашу я не буду.

Катя засуетилась у плиты, а Валерия Павловна подвинула табуретку гостю и предложила сесть.

— Позавтракаете с нами? И давайте знакомиться, я свекровь Дины, бабушка вот этих троих. А вы?

— Я брат Саши, двоюродный, по материнской линии. Тоже врач, только акушер-гинеколог. Олег Войнович.

Валерия Павловна улыбнулась:

— Я акушеркой всю свою жизнь проработала. Так что мы с вами коллеги. Про центр ваш слышала много хорошего.

Катя между тем поставила перед Олегом чашку с кофе и оладьи с вареньем. Валерия Павловна бы ещё говорила, но Мишка отодвинул свою тарелку и бросил на стол ложку. Звук привлёк к себе внимание, и все взгляды обратились на малыша.

— Папа, пидём к мами! — ребёнок собирался заплакать.

— Нет её больше! — выкрикнул Гоша. — Никого у нас с тобой, Миша, больше нет. Это Катькин отец, не наш. Наш Катю не любил, только меня, и этот кроме Кати никого любить не будет. Он притворяется. Зачем — не знаю, люди всякое говорят, но в бескорыстность не верят. И я не верю.

Он говорил отрывисто, зло, со слезами в голосе, но явно повторял чужие слова. «Да что же все лезут в мою жизнь!» — подумал Данилов, но ответить не успел.

— Что ж ты говоришь такое, внучек! — смахнула набежавшие слёзы Валерия Павловна.

— Правдуговорю! И что Мишка у нас дурачок, тоже все знают, а он, — Гоша кивком головы показал на Сашу, — носится с ним, делает вид, что мозги у Мишки появятся, приручил его, как обезьянку.

Гоша вскочил со своего места и намеревался уйти, но его остановил голос Саши.

— Сядь и ешь, не нервируй бабушку и сестру, — чётко проговаривая слова, произнёс Данилов. — Они встали рано, чтобы нам с тобой завтрак приготовить. Уважать труд надо. И колючки свои спрячь. Не стоит казаться хуже, чем ты есть на самом деле. Ты потерял отца, теперь мать, думаешь, это только твоё горе? Допустим, меня ты ненавидишь, а Катю, бабушку? — непроизвольно повысил он голос. — Ты же их любишь. Загляни в свою душу. — С трудом подавив нарастающее раздражение и осознавая, что не Гоша является его причиной, Данилов продолжил: — Я понимаю твоё стремление крушить всё вокруг, это от безысходности. Но в порыве разрушения можно уничтожить то, что дорого. Услышь меня. Ты же умный парень и хороший, мать тобой гордилась и любила. Злишься, что она ушла, думаешь, предала тебя этим? Но она не виновата. Она хотела, чтобы мы были вместе все: ты, бабушка, Мишка, Катя и я. Сможем ли мы выдюжить? Не знаю. Но мы должны постараться, ради мамы. Она у нас в душах, у всех.

Саша встал из-за стола, поднял Мишку на руки и не сдержал слёз. Он шёл в свою комнату, а ребёнок у него на руках всё твердил:

— Папа, пидём к мами…

Часть 29

Саша проснулся только утром следующего дня и очень удивился тишине, а ещё тому, что Мишки рядом не было и манеж как будто не расстилали. Голова трещала и казалась чугунной, а ещё очень хотелось курить. Он глянул на подушку на Дининой половине кровати, и сердце снова сковал обруч. Говорят, что время лечит… Только один день сменяет другой, а боль от утраты лишь сильнее.

«Интересно, где все домочадцы? А главное, где же Мишка?» — думал Данилов, поднимаясь с кровати. Голова раскалывалась, а во рту ощущался жуткий вкус крысиной мочи. Джинсы и носки на ночь, как оказалось, он не снимал. Футболка, в которой был вчера, обнаружилась на стуле. Надевать её не захотелось. Полез в шкаф за чистой. Динины вещи всё так же занимали свои места на полках. Он вспомнил, что Валерия Павловна что-то говорила по этому поводу, собиралась отнести в церковь, но он пока не разрешил. Боже, сколько же он выпил вчера, что день напрочь стёрся из памяти? Утро помнил, очередной протест Гоши, приезд брата. Где же Олег? Вчера он ездил с Сашей на кладбище. Всё, дальше провал в памяти.

Это ж надо было так упиться…

Саша вышел из спальни и побрёл в сторону ванной комнаты. Принял холодный душ, после которого почти пришёл в себя. Всё, пить он больше не будет. У него пацаны растут, и пьяный мужик в доме не лучший пример для подражания.

Саша обошёл одну комнату за другой, но в доме он был один. Часы показывали почти полдень.

Решил не гадать, куда подевались все его домочадцы, вернулся в спальню и с прикроватной тумбочки взял смартфон. Кто-то заботливо поставил его на беззвучный режим. Включил и увидел, что от матери более пятидесяти пропущенных только за вчерашний день. Вот уж с кем говорить совсем не хотелось. Нужно внести её в чёрный список хотя бы на время. Саша прекрасно знал, что она от него хочет. Дать ей этого он не мог и не хотел. Да и обида на мать крепла. В том, что он не сам растил Катю, что столько лет жил отдельно от Дины, была её вина. Нет, он не снимал с себя ответственности, но обмана матери простить не мог.

Голова болела невыносимо. Данилов положил смартфон в карман и отправился на кухню за таблеткой и сигаретами. Одну сигарету позволить себе можно, казалось, что от этого станет легче.

Выпил лекарство и, накинув зимнюю куртку, вышел на крыльцо. Во дворе «раздавался топор дровосека». Данилов ухмыльнулся и пошёл на звук. Картина открылась довольно интересная. Олег в одной рубашке, скинув на землю свою дорогущую дублёнку и аккуратно положив на неё очки в стильной оправе, рубил дрова, да так, что только щепки летели.

— Что ж ты, доктор, руки не бережёшь? — спросил Данилов, разглядывая достаточно большую горку поленьев. — А если серьёзно, то всё тело болеть будет с непривычки. Так что зря ты этим делом занялся, тем более что недостатка в дровах мы не испытываем.

— Ты спал, я разминался. Не сидеть же рядом с тобой и мух отгонять, чтоб храпеть тебе не мешали. Помоги лучше сложить всё в сарай да чайку крепкого мне налей, прояви гостеприимство.

Олег ловко всадил топор в пенёк и, собрав охапку дров, отправился в дровяник. Саша подключился к работе.

— Вечерком баньку затопим. Ты давно в настоящей парился? — сказал Данилов, кивая головой в сторону бани.

— Да есть у меня. — Отвечал Олег. — И баня есть, и дача добротная, чисто для отдыха. Бываю я там редко. Раньше подруг туда возил, а сейчас выбираюсь, когда побыть одному хочется. Но для себя одного баню топить лень, а чтобы расслабиться и отдухнуть, хватает полюбоваться на огонь в камине. — Он потянулся, прежде чем наклониться за очками и верхней одеждой. — Ох, хорошо же я размялся. Пойдём чай пить, там Катюша бутерброды оставила, чтоб ты позавтракал, да огурцы из погреба принесла, просила рассолом тебя напоить, а спиртное больше не давать. Вот, что сказала, то и передаю. Я её слушал и любовался. Всё при ней: и красота, и грация, и характер такой, что только держись.

— А сама она где? — спросил Данилов.

— Гулять с братишкой пошла да к какой-то Асе заглянуть собиралась. Валерия Павловна утром заходила, выглядела откровенно плохо. Плакала от несправедливости, что сына да сноху Бог забрал, а она живёт. Поговорили, много интересного я узнал. Давление я ей замерил, таблетки дал. Она к себе отдохнуть отправилась, извинялась, что мне, гостю, внимания мало. Ты прости, что я вот так припёрся к вам без спроса.

Поднявшись на крыльцо, Саша подумал, что покурить ему сегодня, видимо, не удастся. Положил на то же место, откуда взял, так и не открытую пачку и поставил кипятить чайник.

Достал из холодильника тарелочку с бутербродами, поставил на стол, на автомате снял полиэтиленовую плёнку и, нарезав огурцы, обратился к Олегу.

— Честно скажи, тебя мать моя прислала?

— Нет, — совершенно спокойно ответил Олег, — вернее, она сильно беспокоилась, что ты не отвечаешь на звонки. А я и так собирался тебя навестить. Вот и поехал, воспользовавшись тем, что в центре сейчас относительное затишье после всех комиссий, проверок и аудитов. Саш, я много думал и перепроверял всё, мне кажется, что ты не можешь быть отцом Сониного ребёнка.

— Уверен? — Саша сел напротив и внимательно посмотрел на брата.

— Не знаю, почти уверен. Я опросил каждого из сотрудников, посмотрел видео с камер наблюдения. И знаешь, к какому выводу пришёл? Либо Соня врёт, либо она сама не в курсе всей правды. Врач, что готовила материал, уволилась, но я нашёл её, она говорит, что было оплодотворено три яйцеклетки, две донорские и одна Софьи. И это делалось с согласия самой Сони. Сперму брали донорскую из хранилища. Ты сдавал анализ за неделю, до забора её яйцеклеток. В лаборатории утверждают, что остатки материала утилизировали. И видео с камер это подтверждает. Так что и тут сроки не сходятся. В документах всё идеально, не придерёшься ни к чему. Да и вообще, если б ты знал, сколько меня трясли вместе с центром! — возмущённо воскликнул Олег.

— А Соня-то точно мать этого несчастного ребёнка? — Данилов чувствовал, как у него от волнения начали дрожать руки. Снова хотелось напиться до беспамятства, но он дал слово, пусть самому себе, но ведь дал. Да и алкогольный угар рассеется, а действительность не денется никуда. Значит, надо её принять.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Достоверно сказать можно только после теста ДНК. Кстати, и о твоём отцовстве тоже.

Олег встал из-за стола и подошёл к окну. Саша видел, как непросто брату даётся этот разговор и признания.

— Знаешь, что меня напрягло больше всего? — меж тем продолжал Олег. — Соня не захотела даже посмотреть на свою дочь, когда та родилась. Она, видите ли, устала…

— Сука! — в сердцах произнёс Данилов, сжав кулаки.

— Натуральная, — вторил ему Олег. — Почти три месяца прошло, а я всё помню: вот стою я посреди родзала с девочкой этой в руках, она кричит и на меня смотрит, серьёзно так, будто чувствует, что мать от неё отвернулась. А я, взрослый мужик, главный акушер города, понимаю, что виноват перед ней и никому она, кроме меня, на этом свете не нужна…

Какое-то время Олег и Саша молчали. Каждый думал о своём. Но в этот момент Данилов полностью осознал всю глубину того, что произошло по вине Сони и ещё кого-то, потому что в хитроумие Сони и способности плести интриги он не верил.

— Мать мне звонит всё время, требует признать ребёнка, — не глядя на Олега, произнёс Саша. — Я не могу, не хочу! Я до последнего считал, что при помощи девочки они рассчитывают манипулировать мной. Только вот о самой дочери Сони я не думал.

— Даша, её зовут — Даша. Санька, это я ей имя дал. Потому что эти две клуши — что Сонька, что твоя мать — такой мелочью, как имя для ребёнка, не озаботились. Их фамилия интересует, причём — твоя. Деньги тоже. Ты выслал, так они что-то ребёнку купили, я даю на питание, вернее, смесь покупаю и привожу. Сонька не кормит, у неё грудь болит, когда дочь сосать начинает. Ну, так поначалу было, а потом молоко ушло. — Олег зажмурился и схватился за волосы. Подёргал их, вымещая злость на собственных кудрях. — Я зашёл к ним как-то вечером, обе на кухне картошку жарят. Ага в четыре руки. Нет, мать твоя у плиты стоит, всё честь по чести, а Сонька ей майсы рассказывает, развлекает, короче. Малая орёт в комнате, надрывается, захлёбывается плачем. А им пофиг. Посмотрел я на это безобразие и в комнату отправился, Дашку из манежа достал, она и утихла. А эти ко мне с нравоучениями: зачем ребёнка к рукам приучаю! Им же западло её взять, ну, сам понимаешь. Твоя мать и твоя любовница — ты их как облупленных знаешь.

Данилов подвинул брату тарелку с бутербродами.

— Олег, я так понимаю, что ты к ребёнку прикипел? Да уж… Влипли мы оба. Если честно, я бы её забрал. Где трое, там и четверо. Но не отдадут же. Мать моя с Соней документы ещё на неё не оформили, ждут, когда измором выцыганят мою фамилию. Мне мать по двадцать раз на день звонит. Я отвечал, пусть через раз, но отвечал. А тут… — Саша замолчал, вспоминая. — Дина тяжело уходила и долго. От реанимации отказалась, от трахеостомы тоже. Мы Мишку знакомой отдали, чтобы не видел её мучений. — Ком опять встал в горле, а на глаза навернулись слёзы. — Как я ему скажу правду? Ведь надо же что-то сказать, и обманывать нехорошо, он же ребёнок, сын, у них связь, знаешь, какая!

— Я объяснил ему всё вчера, и он понял. Теперь Мишенька знает, что мама у него — вот здесь. — Олег положил свою руку на левую часть грудной клетки. — Счастливый ты человек, Сашка. — Он ухмыльнулся и продолжил: — Пусть и непутёвая у тебя жизнь получилась, но ты всё успел: и любовь у тебя была, и наследники имеются. А я со всех сторон успешный, только одинокий, никого у меня нет. Жил работой, думал, людей осчастливливаю, радость им несу, а потому своего не надо — чужого достаточно. А она ребёнка новорожденного к сердцу прижать не захотела…

Олег тяжело выдохнул, потом выскочил из дома в чём был, а вернулся с бутылкой коньяка.

— Думаю, не убьют тебя твои домочадцы, если мы выпьем и поговорим. Давно мы, брат, с тобой по душам не говорили, а может, даже и никогда. Ты мне свою жизнь расскажешь, я тебе свою расскажу. И начнём всё по-новой, точно зная, что мы есть друг у друга, — сказал он, разливая коньяк по чайным чашкам.

Саша посмотрел на чашки, на Олега и вдруг засмеялся. Олег сначала ничего не понял, но потом подхватил смех брата.

— Ну не аристократы мы, — развёл он руками. — Будем по-нашему, по-простецки, пить и разговаривать.

— Надеюсь, без мордобоя обойдёмся? — отдуваясь от смеха, спросил Саша.

Как же, оказывается, не хватало ему вот такого простого человеческого участия!

***

Те несколько дней, что Олег был рядом, помогли Саше найти точку опоры, взять себя в руки, осознать, что, несмотря ни на что, жизнь продолжается и он должен взять на себя руководство семьёй. Определить качество жизни каждого, кто находится с ним рядом. Стать опорой и поддержкой. Ведь им труднее — это для него они давно стали родными, а ему самому это право надо ещё заслужить. А потому необходимо собраться с силами и идти вперёд.

Часть 30

— Данилов, тебе крупно не повезло, сегодня с тобой в ночь выходит новая санитарка. Шеф обещал представить нам её после обеда, — сообщил Сергей, как только вошёл в ординаторскую.

— Почему после обеда? — Саша потянулся, чтобы размять плечи, и на минутку оторвался от заполнения историй.

— Она студентка, учится. Зато, говорят, молоденькая и страшно симпатичная.

— Интересная информация, но нам с тобой она зачем? С утра на пятиминутке зав хирургией сказал, что в ночь выходит новая сестра, а ты сообщил о новой санитарке. Из чего следуют неутешительные выводы, что делать инъекции и подмывать больных я буду сам.

— Ты забыл упомянуть про пол в палатах, внутривенных, системах и про свои прямые обязанности — людей лечить. А вообще, я на тебя со шваброй в руках посмотрел бы. Зрелище должно быть впечатляющим — при твоём росте, солидности и любви к накрахмаленным халатам. — Сергей искренне веселился, наливая в чашку кипяток и окуная в него пару пакетиков чая.

— И это в моей жизни было, — глядя на коллегу, стоящего у окна с чашкой, произнёс Данилов. — Именно со швабры начинался мой путь в хирургию.

— Когда-нибудь расскажешь, а сейчас пошли в приёмный, судя по подъехавшей скорой и по тому, как выглядит то, что лежит на носилках, пациент наш.

— Травма? — не отрываясь от историй, спросил Данилов.

— Хрустик, — совершенно спокойно ответил Сергей. — Он в кожаной косухе, остальное — бинты.

Данилов аккуратно сложил истории. Те, что уже были заполнены, отдал на пост и вместе с коллегой спустился в приёмное отделение.

Следующие несколько часов он был занят в операционной. В ординаторскую вернулся в самом конце рабочего дня уставший и голодный. Глянул на недописанные истории, отодвинул их в сторону и сел за протокол операции.

Саша почти дописал, оставалось совсем чуть-чуть, когда в ординаторскую постучала, а затем вошла больная из седьмой палаты.

— Александр Дмитриевич, да что ж это делается! — возмущённо начала разговор она, держась за живот.

— Присаживайтесь, Иванова, а теперь подробно расскажите, что это у нас такое делается, что не в какие рамки не лезет. — Внешний вид женщины соответствовал её состоянию, желтизна кожных покровов начинала сходить, и в её облике ничего не вызывало беспокойства, да и пришла она своими ногами. Шутку, правда, явно не оценила, так это не от состояния здоровья зависит.

— Так и вы с ними заодно?! А я вас хорошим врачом считала, сестре рекомендовала к вам обратиться, а вы… Элементарных вещей не разумеете, вот что! — Она разочарованно махнула рукой и встала, намереваясь покинуть ординаторскую с высоко поднятой головой.

Данилов ничего не понимал.

— Спасибо за рекомендации, но давайте перейдём к сути вашего вопроса. Вас что-то беспокоит? Шов болит или газы плохо отходят?

Иванова вытаращила глаза и изменилась от возмущения в лице.

— Вы ещё спросите, как я какаю, — всё больше расходилась она, — про цвет и запах моего говна уточните!

— После перенесённой вами холецистэктомии обязательно задам и эти, не очень удобные, по вашему мнению, вопросы, несмотря на то, что вы не моя больная и ведущему вашу палату хирургу я всего лишь ассистировал. — Данилова начинала нервировать эта ситуация, он хотел покончить с протоколом и выпить чашечку крепкого кофе, а лучше две или три. Он никак не мог уразуметь, чего от него добивается больная, ещё и к горе-мотоциклисту, собранному по частям и скреплённому аппаратами Илизарова, надо заглянуть в реанимацию. Тот как раз от наркоза должен начать отходить.

— Доктор, вы того? — женщина покрутила пальцем у виска. — При чём здесь моя холетомия? Я про персонал ваш безрукий поговорить пришла.

— То есть вас ничего не беспокоит? — уточнил Данилов.

— Очень даже беспокоит, руки вон все расковыренные. Где это видано, чтобы таких бездарей, как ваша новенькая медсестра, к больным на расстояние меньше метра подпускали?!

— Так вы на медсестру жалуетесь? — устало произнёс Данилов. — Я сейчас допишу и попрошу сестричку сделать вам спиртовые компрессы, для рассасывания гематом. Потерпите, пожалуйста, минут двадцать.

— Доктор, вы тупой или прикидываетесь? — Иванова громко и неприятно засмеялась, схватившись двумя руками за живот. — Да через двадцать минут вам придётся весь спирт в отделении на компрессы извести, на выпивку не останется.

Это было последней каплей — слушать Иванову Данилов больше не мог.

Он отложил историю «хрустика» и пошёл вслед за больной в палату.

Картина, представшая его взору, действительно была нерадостная. Молоденькая, хрупкая на вид медсестра безуспешно пыталась попасть в вену пациентке. Грузная женщина, лежащая на койке, возмущалась, употребляя отнюдь не литературные слова в адрес девочки. У той от страха дрожали руки. А ещё ей жутко мешало то, что на глаза всё время падала чёлка, которую горе-медсестра то сдувала, то убирала за ухо, но как только наклонялась, чёлка снова оказывалась на глазах.

— Добрый вечер, девушки! — обратился Данилов к пациенткам, надев на лицо самую что ни на есть обворожительную улыбку. — Что ж вы такие грустные? Плохое настроение мешает выздоровлению.

И тут все шесть женщин наперебой начали жаловаться, указывая пальцами на медсестру. Та стояла перед Даниловым ни жива ни мертва.

— Всё понял, сейчас примем меры. Вы ругаетесь, а она нервничает, все проблемы от этого.

Он подошёл к грузной пациентке на кровати и легко поставил систему. Зафиксировав иглу, отрегулировал её и попросил медсестру пройти с ним в ординаторскую.

— Вы бы их местами поменяли, вон Фёдоровне новая санитарочка сразу в вену вошла, и не больно совсем.

— Санитарочка — в вену? — удивился Данилов. — Захарова, — прочитал он на бейджике фамилию медсестры, — найди санитарочку, и я жду вас обеих.

Данилов вернулся в ординаторскую, позвонил в реанимацию узнать о состоянии мотоциклиста и снова принялся за протокол операции.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он слышал, как открылась дверь, как перешёптывались вошедшие девушки, но поднял на них глаза, только услышав родной знакомый голос.

— Папа, я тебя очень прошу, только не ругайся.

Данилов молчал. Молчал достаточно долго, переваривая ситуацию. Он был, мягко говоря, удивлён. Нет, скорей ошарашен. И ведь ни слова не сказала! Что Катя хотела показать своим поступком? И сделано всё было за его спиной, дома ни полслова об устройстве на работу не было. Или он уделяет мало внимания детям? Как узнать, о чём они думают, если все разговоры сводятся к вопросам, задаваемым им, и ответам, подчас очень сухим и скупым? Да, в желании отодвинуть проблему он всё своё свободное время посвящает младшему — Мишке. И от того есть отдача: и в развитии, и в чувствах, и в отношениях. Да за одно Мишкино «папочка мой» Данилов готов отдать всё. А Катя вроде бы взрослая, самостоятельная, рассудительная, но всё равно она ещё совсем ребёнок, только шестнадцать лет исполнилось. Он внимательно посмотрел ей в глаза и произнёс совсем не то, что хотел сказать.

— Катя, с тобой мы поговорим чуть позже, иди занимайся работой, но делать инъекции, тем более внутривенные, ты не имеешь права. Не подставляй меня, пожалуйста. Я потом сам за тобой зайду. У меня вопросы к Людмиле. — Он ещё раз посмотрел на бейджик медсестры. Дождался, когда Катя выйдет из ординаторской, и только потом спросил: — Люда, вы в каком году училище закончили?

Выяснив всё с медсестрой, понял, что она вовсе не безнадёжна, просто три года декретного отпуска наложили свой отпечаток на её профессиональные качества. Поржал в душе над главным, который специально ему эту неучь подсунул, знал ведь, что Данилов не спустит всё просто так, а начнёт учить и добьётся результата, а Людмила родственница его какая-то. Тут и расклад с приёмом на работу Катюшки стал ясен. Главный же не подозревал, что Саша был категорически против того, чтобы Катя совмещала учёбу с работой. Её главная задача сейчас учиться, окончить колледж и получить высшее образование, а всё остальное — это его обязанность. Если бы Катя поделилась с ним своими планами, он бы постарался переубедить её.

Ему крупно повезло, что до полуночи никто не поступал и времени на контроль и помощь медсестре оказалось предостаточно.

А вот в половину двенадцатого привезли аппендицит, а следом за ним ущемлённую паховую грыжу.

Когда вернулся из операционной в отделение, обнаружил Катюшку спящей на каталке в коридоре, принёс плед из ординаторской и укрыл. Так что встретились они только утром. Когда он её нашёл, она старательно мыла пол и ничего вокруг не замечала и вздрогнула, услышав его вопрос

— Миша ночевал с бабушкой?

— Нет, я с Асей договорилась. Ты сердишься, да?

— Я ещё не понял, сержусь или нет. Хотелось бы услышать, что подтолкнуло тебя на этот шаг. Но поговорим дома. Что касается Аси… Кстати, почему ты называешь её просто Ася, она же много старше тебя? — Данилов не услышал ответа на этот вопрос, только заметил, как Катя пожала плечами, и не стал акцентировать внимание. В конце концов, Катя с Асей давно знакомы, сами и разберутся. — Ну, это вы с ней решайте, — продолжил он. — Если ты уверена, что тебе так необходима работа, я договорюсь с Асей об оплате её труда.

— Какого труда? — не поняла Катя, а Данилов улыбнулся тому, что дочь ещё совсем ребёнок.

— Труда по уходу за чужим ребёнком, — спокойно пояснил он.

— Пап, почему Люда такая бестолковая?

— Ты не права, не суди людей не разобравшись. У неё просто нет опыта, его и не было никогда. Работать она не работала, только училась, потом выскочила замуж и родила ребёнка. В итоге растеряла даже те знания, которые имела. Но всё поправимо. Катюша, мне ещё смену сдавать и свои палаты пройти нужно, а ты заканчивай и беги на занятия. Я не сержусь на тебя, немного обидно, что ты приняла решение, не посоветовавшись со мной, но, наверно, у тебя были какие-то основания. Вот это мы и обсудим вечерком.

Катя выскочила из ординаторской и побежала мыть полы дальше. Спустя пару часов, перед планёркой, Данилов в окно наблюдал, как она бодро бежала по снегу в сторону медучилища. Он окончательно успокоился. Конечно, работа с дочерью в одном отделении сахаром не будет, но главное в том, что Катя сама захотела быть рядом, а это очень большой прогресс в отношениях.

Часть 31

«Всё будет хорошо». Сколько раз за свою жизнь Олег произносил эту фразу? «Всё будет хорошо», — часто повторял он с полной уверенностью, что так и будет, тысячи, десятки тысяч раз убеждал в этом тех, кто оказывался рядом, а главное, верил сам, всегда, вплоть до того дня, когда принял роды у Сони и вдруг понял, что хорошо больше не будет…

С этого момента изменилось всё. Даже любимая работа, которой он отдал жизнь, перестала приносить радость.

Что делать дальше, как жить? Как смотреть на то, как две «мамы кобры» плюются ядом и совершенно не обращают никакого внимания на крошечного ребёнка, которому больше всего на свете нужна любовь?

Было бы это с кем-то чужим, он, может быть, посочувствовал и отпустил ситуацию. В конце концов, свои понятия никому не навяжешь. Ну, попереживал бы и забыл. Но проблема случилась у него в семье. Вернее, почти у него в семье, потому что семьи в общепринятом смысле у Олега Войновича не было. Его никто не ждал дома. В хорошей, новой элитной квартире, обставленной опытным дизайнером, он жил один. Нет, не жил — ночевал. Всё своё время он отдавал работе, созданному им центру репродуктологии. Ни одна женщина не выдерживала его образа жизни. Сначала их привлекали его положение в обществе, внешность, харизма, достаток, крутая машина. Они ожидали от Олега подарков и внимания, а он ничего, кроме своей работы, не замечал. В результате все его отношения заканчивались ничем — в лучшем случае. В худшем — скандалом, слезами и обвинениями. «Потому что они не любят», — говаривала мать Олега, пока была жива. А после её смерти у Войновича остались только тётка и брат, и хоть они редко общались, но родственные чувства никуда не девались. Олег гордился Сашей — такого хирурга надо поискать! — и был уверен, что и Саша тоже гордится им.

В городе Олега называли аистом в белом халате. Его центр позволял многим отчаявшимся семьям стать родителями. К нему стояла очередь на ЭКО, люди ждали месяцами, но шли именно к нему. Даже из-за рубежа приезжали, говорили, что рука у него лёгкая и ещё что он с ангелами дружит, а они ему помогают.

Но сегодня они от Олега отвернулись.

Звонок тётушки застал его по дороге на работу.

— Олежек, сынок, ты же понимаешь, что кроме тебя у меня никого не осталось. Саша так и не берёт трубку, сколько бы я ни звонила, месяц уже прошёл. — Она вроде бы плакалась, но слова чеканила, как солдаты шаг на плацу. — Я хотела поехать к нему и объясниться. Пора возвращаться домой, мы не справляемся с девочкой. А это, в конце концов, его ребёнок! К тому же просто необходимо получить свидетельство о рождении. Все сроки ушли. Чувствую, и так придётся штраф платить.

Олег тяжело вздохнул, где-то в душе шевельнулось нехорошее предчувствие. Да и Сашку надо спасать, допустить поездку матери к нему никак нельзя. Там только отношения с Катей налаживаться начинают.

— Тёть Зоя, девочку зовут Даша. Я не понимаю, чего вы ждёте, почему документы не оформляете. Саша к вам не вернётся, у него семья. Вы меня не слышите и не хотите услышать. — Олег не заметил, что светофор переключился, и чуть не въехал в затормозивший перед ним автомобиль, выругался про себя матерно, с силой нажав на тормоз. — У вас закончились деньги? — спросил тётушку.

— Можно подумать, что у меня великая пенсия… — ответила та.

— Я заеду вечером, — пообещал он. — Перед выходом с работы позвоню.

— Постарайся не поздно, я ложусь в десять, а до этого у меня моцион.

Она отключилась, а Олег долго не мог прийти в себя. Ну как можно спокойно спать рядом с орущим ребёнком?! Хотя Дашке уже четвёртый месяц, если её хорошо покормить на ночь, то она может спать спокойно почти до утра и не тревожить этих куриц.

В свой центр он входил в далеко не радужном расположении духа. Переоделся, сообщил секретарше, что до обеда у него приём, а потом он будет занят, и прошёл в поликлинику, в свой кабинет. Медсестра принесла кофе и шоколадный маффин из кофейни напротив. Олег поблагодарил и принялся изучать результаты анализов тех пациенток, кто сегодня должен прийти на приём. Кофе казался безвкусным, а маффин горьким. Из головы не шла Дашка. «Во мне проснулся материнский инстинкт», — попытался пошутить он сам с собой. Ну а как это ещё назвать, как не навязчивым чувством к маленькой девочке, которая генетически не имела к нему никакого отношения? Олег отложил в сторону результаты анализов ещё одной женщины и посмотрел на настенные часы. До начала приёма оставалось пятнадцать минут.

На результате биопсии одной из пациенток подвис и присвистнул от неожиданности. На цитологию брали соскоб в связи с дисплазией шейки матки, обнаруженной при первичном осмотре, а в результате в графе диагноз стоял плоскоклеточный рак. Так вот почему одна из врачей поликлиники отправила к нему на консультацию эту женщину — чтобы самой не сообщать далеко не радостную новость. А ведь пациентке всего тридцать один год и, судя по истории болезни, от бесплодия она лечилась последние семь лет…

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошла женщина.

— Олег Александрович, со мной что-то не то, — с надрывом произнесла она.

— Проходите, садитесь, Маргарита Николаевна. Где же вы пропадали? Мы уже решили, что вы куда-то в другое место обратиться решили. Рассказывайте.

— Вы только не ругайте меня, Олег Александрович, я и так наплакалась за последний месяц, а потом решила повторить попытку, эмбрионы же ещё остались. Как думаете, есть вероятность, что другой эмбрион приживётся?

— То есть вы уверены, что предыдущая попытка закончилась выкидышем? — Олег отбросил все мысли, что его тяготили, и с головой ушёл в проблемы своей пациентки.

Она была учительницей в школе, и её профессия определяла характер. Она знала всё, в том числе и о своём организме тоже. Олег уже просчитал, что с ней произошло, оставалось только подтвердить догадки.

— Итак, у вас началось кровотечение? Как давно? Вы в больницу обращались? Почему не пришли к нам?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, вы правы, всё было. Скинула я ребёночка, а прийти совесть не позволяла.

— Маргарита Николаевна, вы уверены? Как долго длилось кровотечение? Препараты бросили принимать сразу? Месячные пошли в срок?

Женщина промокнула глаза, вытащив салфетку из коробочки на столе.

— Да не пришли месячные больше, сбой у меня какой-то. Ну, и раньше такое бывало. — Она развела руками, демонстрируя всю безысходность ситуации. — Так что там с моими замороженными эмбрионами? Можно ещё раз попробовать? Я кредит возьму, мне очень надо, понимаете! Годы-то уходят, а так страшно возвращаться в квартиру, где тебя никто не ждёт. Если бы вы только знали, как это горько: жить и понимать, что ты никому не нужен. Муж от меня, бесплодной, ушёл, родил на стороне, а я на ЭКО пошла.

Олег смотрел на неё и думал, что она читает его мысли. Его ведь тоже никто не ждёт, кроме недописанной докторской диссертации… А потом вспомнил Дашкину беззубую улыбку и улыбнулся сам.

— Раздевайтесь, Маргарита Николаевна, ложитесь на кушетку, начнём с УЗИ.

Он попросил медсестру принести карточку данной пациентки, взял в руки датчик, нанёс гель на нижнюю часть живота, приступил к исследованию и рассмеялся.

— Ну что ж, дорогая моя, я думаю, что кредит вам не понадобится. С природой не поспоришь, жив ваш мальчик. Развивается нормально, сроку беременности соответствует, даже угрозы нет. Сейчас выпишу направление на анализы, и не пропадайте больше, давайте будем ответственней.

Пациентки сменяли друг друга. У одной был забор ооцитов, у другой перенос эмбрионов. Разговор с потенциальным донором яйцеклеток, направление на анализы, записи в карточках и внесение данных в компьютер. Полдня пролетело как одна минута.

После обеда Олег занимался организационными делами, провёл совещание, пообщался с налоговой.

Перед выходом с работы набрал Сашу, хотел сообщить о принятом решении. Нет, мнение брата уже ни на что не повлияет, но поддержка сейчас была бы очень даже кстати. Увы, абонент оказался выключен или находился в не зоны доступа.

«Оперирует! — подумал Олег — Ну что ж, узнает теперь обо всём постфактум».

Он вышел из центра, сел в машину и поехал к тётушке. По дороге заглянул в универмаг, затарился продуктами, детским питанием, кучей баночек с фруктовыми пюрешками для прикорма, а заодно купил пару игрушек-погремушек и кольцо для прорезывания зубов.

Сумки оказались громоздкими, пришлось поднимать их в квартиру в два этапа. У Зои Фёдоровны всё было как всегда: Дашка орала, колотя ножками по прутьям манежа, а сама тётушка возилась на кухне, напевая какую-то песенку времён своей молодости. Она не отреагировала на появление Олега, открывшего входную дверь своим ключом, как и не обращала внимания на вопли внучки. Взяв на себя заботу о тётушке и Дашке, Олег сразу заказал дубликат ключей — так, на всякий случай. А уж если они есть, то и воспользоваться ими не грех.

Оставив сумки у порога, он прошёл в комнату и достал из манежа ребёнка, пахло от неё далеко не цветами. В ванной комнате он снял с Дашки памперс и вымыл ей попу в раковине под краном. Специально для ребёнка на отдельном крючке висело чистое полотенце с утятами. Олег завернул в него девочку и вернулся в комнату. Тётушка сердилась.

— Мало тебя мать секла, порядка до сих пор не знаешь. Ну как ты мог не позвонить и не поздороваться, как пришёл? — возмущалась она.

— Меня мама никогда пальцем не трогала, и вы, тёть Зоя, прекрасно это знаете. Когда я вошёл в квартиру, Дашенька захлёбывалась плачем, а я здороваться должен?! — резко, с металлом в голосе ответил Олег. — Кстати, у неё были веские причины возмущаться. Да, моя маленькая? — Его голос моментально изменился, и мужчина тепло посмотрел на ребёнка, а она ответила ослепительной улыбкой, совершая беспорядочные движения ручками и ножками.

— Олежек, ты с работы, пойдём покормлю, и положи уже её в манеж. Девочка тяжёлая, весит больше пяти килограммов. Как, по-твоему, я её таскать должна, а Соньки нету, третий день гуляет неизвестно где. И не надо так осуждающе на меня смотреть! Да, я не рассчитала свои силы, думала, что справлюсь с внучкой. С Сашкой же справлялась. Он тоже к рукам приучен не был, я тогда болела, вообще поднять его не могла, так он и из манежа сам вылезал, и гуляли мы с ним за ручку. — Она присела рядом с Олегом на диван и погладила Дашку за ножку. — Я беруши купила. Пока готовлю, ими пользуюсь. А кто приготовит? Кто мать её непутёвую накормит? Кто полы помоет? Думаешь, мне легко? Это непосильная нагрузка для моих лет. Не суди, я люблю внучку. Я же как считала… Да я уверена была, что Сашенька вернётся! Он ради Серёжи на всё был готов, последние штаны отдал, чтобы только сын ни в чём не нуждался. А тут кровиночка, да и Сонька хоть и непутёвая, но красивая. А он о них и слышать не хочет…

Олег первый раз заметил растерянность на тётушкином лице. «Логика Генерала дала сбой», — подумал он, и ему даже жалко её стало, ведь действительно старая. Он помог расставить покупки по местам, поел, потому что очень хотелось домашнего, а готовила Зоя Фёдоровна на зависть многим. Потом переодел Дашку, заметив, что комбезики стали ей малы и надо купить новые, покормил девочку, поиграл с ней, сфотографировал на телефон и поставил фотку на заставку, а потом ушёл, так и не дождавшись Соню.

Часть 32

Соня страдала.

Именно теперь, живя в одной квартире, да что там, в одной комнате с матерью Данилова, она поняла, что вернулась к тому, с чего начинала, когда вырвалась из своего посёлка и приехала в город, чтобы достичь положения и богатства. И ведь почти получилось… Но что-то пошло не так, или Кирилл просто оказался не тем человеком… А она ведь любила его. Отдала ему лучшие годы своей жизни! А он не сумел оценить её жертвы. Хотя, живя с ним, она не нуждалась материально, жадным Кирилл точно не был. А вот с Даниловым было уже взрослое, зрелое чувство. Но он жестоко её оттолкнул. Ещё и мамаша его свалилась на бедную Сонину голову. В этот момент Соня поняла, что то, что происходило между ней и Даниловым, было скорей влечением, какой-то непонятной зависимостью, основанной на хорошем, очень добротном сексе. Нет, не любовь это была, скорее иллюзия. Саша, сволочь такая, так и не поддался Сониным чарам, а ей мечталось властвовать не только над его телом, но и над душой. К тому же за этой самой душой у него практически ничего не было. Не бизнесмен же, хирург обыкновенный. А теперь придётся самой растить его дочь. Он даже фамилию и отчество ребёнку дать отказался, гад!

Соня отмела досадные мысли, подумав о том, что раз ей удалось вырваться из дома, так и время нужно провести так, чтобы полезное — а она пошла получать свидетельство о рождении для дочери — совместить с приятным и уделить себе немножко внимания. О мудаках-мужчинах можно думать и дома под несмолкающий ор дочери и свербёж Зои Фёдоровны.

«Как хорошо, когда вокруг тихо, — думала Соня, — как хорошо!»

Она стянула капюшон куртки, позволив ветру играть её длинными, красивыми шелковистыми волосами. Закрыла глаза, дав возможность ещё совсем холодному мартовскому солнцу нежно дотронуться до лица и мимолётным прикосновением поцеловать губы.

Хотелось ласки! Как же ей хотелось нормальной мужской ласки. Соня представила себя в крепких, сильных и в тоже время нежных мужских руках и закрыла глаза от наслаждения.

Тело отреагировало на мысли: в животе запорхали бабочки. Если бы она могла, то отдалась бы первому встречному, только чтобы притупить всё нарастающее и неудовлетворённое желание. Женщина она, в конце концов, или кто? Или ей теперь всю оставшуюся жизнь только с солнцем и ветром целоваться?

Соня остановилась, разглядывая понравившееся платье на манекене в витрине магазина, печально вздохнула, представив, как оно пошло бы ей. Теперь о таком только мечтать остаётся. Своих денег у неё нет. Декретные она не получила, детский капитал тоже, так как до сих пор не оформила свидетельство о рождении дочери. А всё почему? Да потому что несговорчивый Данилов открещивается от собственного ребёнка! И управы на него никакой не найти. Соня даже к главному ходила, просила воздействовать на Данилова через его новую работу, чтобы Саша ребёнка признал. Но главный назвал её аферисткой и прогнал. В отделении с ней никто даже не поздоровался, а она ждала, что они на рождение дочери хоть какой-никакой подарок в конверте дадут. Всем собирали, и она участвовала, никогда не отказывалась сдать деньги на хорошее дело. Соня не понимала, почему к ней такое отношение.

К Кристине тогда заходить не стала — та избегала её всеми правдами и неправдами.

Вот опять вспомнила, и так горько на душе стало. Вообще, с рождением этого ребёнка вся жизнь коту под хвост.

Соня отошла уже довольно далеко от магазина с понравившимся платьем, но решила вернуться и всё же его примерить. Пусть бабушка с внучкой посидит, понянчится, энергию лишнюю выпустит. А то только и умеет, что командовать. Ещё беруши купила, чтобы воплей внучки не слышать. Бабке так, видите ли, спокойней, да ещё и разделила обязанности: она продукты закупает и готовит, а Соня за ребёнком смотреть должна. То есть всё чистое — старухе, а как памперсы менять, так это Сонина обязанность. А её выворачивает при виде детского говна.

Платье село как влитое…

Нет, отказаться от покупки Соня не смогла. В конце концов, это было первое платье, которое хотелось купить за весь последний год. Разве она не заслужила немного радости? Да и цена оказалась вполне реальной.

До отделения ЗАГСа Соня дошла только к обеду. Естественно, там был перерыв. Молодая женщина тяжело вздохнула, представив, как ей влетит от Зои Фёдоровны, но, рассудив, поняла, что не делается — всё к лучшему. Жаль только, на улице холодно, а так она бы гуляла бы и гуляла. Скоротать время и согреться Соня решила в кафе около Центрального парка — они там когда-то с Кириллом обедали, было вкусненько.

Расположившись за уютным столиком в самом дальнем углу кафе, Соня принялась изучать меню, заодно подсчитывая, сколько денег у неё есть, а то сейчас закажет, а расплачиваться нечем. К сожалению, на полноценный обед средств после покупки платья не осталось, и она заказала кофе и круассан.

Глядя на людей, сидящих за соседними столиками, Соня опять загрустила.

Она размышляла о том, что большая часть жизни уже прошла, молодость сменилась зрелостью, да и фигура после родов совсем на девичью не походила — на животе остались некрасивые растяжки, а грудь обвисла. Неужели вот так, в одиночестве, придётся коротать всю оставшуюся жизнь, постепенно превращаясь в Зою Фёдоровну…

Кофе, стоявший перед ней на столе, уже остыл, обновка больше не приносила радости, а Соня продолжала задумчиво смотреть в окно. Там, за стеклом, бесконечный поток машин и людей создавал иллюзию жизни. Но даже этой жизни она оказалась лишена с рождением ребёнка. Теперь её удел памперсы, каши и бесконечные требовательные вопли дочери. Нет, наверное, никогда Соня не сможет привыкнуть к этой капризной, всё время требующей внимания девчонке. А ведь она должна любить дочь, кайфовать, моя ей попу, но почему-то не получается…

Вдруг Соня услышала голос: глубокий, бархатный, такой, какой бывает разве что у оперных певцов. Хотя она не могла назвать себя экспертом в данном вопросе. Соня не удержалась и посмотрела в сторону говорившего мужчины. Он сидел за столиком напротив, совсем молодой, почти мальчик, лет так двадцати трёх. Парень заказал кофе и уткнулся в айфон в ожидании своего заказа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Соня не осознавала, что пристально смотрит на него, пока незнакомец неожиданно не поднял голову и не взглянул на неё. Она же отвела глаза, но успела увидеть его задорную улыбку и очень приятное лицо.

Приключение начиналось. Соня решила продолжить игру взглядами. В конце концов, что она теряла, будучи совершенно свободной от всяческих обязательств женщиной? А дочка… Так она с бабушкой.

Соня опять посмотрела в окно. Ей показалось, что пасмурный мартовский день стал светлее, слякоти под ногами прохожих стало меньше, а общий бег людей и машин как-то замедлился. Соня улыбнулась своим мыслям. Немного мужского внимания, милая улыбка молодого человека, адресованная ей, и в голову уже лезут всякие глупости. Эх, как жаль, что всё так и закончится, не начавшись. Соня от обиды прикусила нижнюю губу, допила давно остывший кофе и уже собиралась подозвать официанта, как увидела молодого человека рядом со своим столиком.

— Разрешите?.. — Он и внимательно смотрел на нее в ожидании ответа.

— Да, конечно. — Она сделала вид, что растерялась, застенчиво улыбнулась незнакомцу, а бабочки в животе начали кружиться в брачном танце.

Он сел за ее столик. Через минуту официант принёс его заказ. Мужчина не спеша взял чашку в руки и, не добавляя сахара, отпил глоток. Соню поразило, насколько уверенно он себя вёл, будто всегда вот так подсаживался к незнакомым женщинам.

Она молча наблюдала за ним, ожидая, что будет дальше.

— Ваш кофе совсем остыл. Давайте я закажу свежий? — Он спросил совершенно непринуждённо, а она кивнула головой, как будто они были старыми знакомыми.

— Я люблю двойной эспрессо…

— И десерт, — подмигнул он Соне, подозвал официанта и сделал заказ, продолжая пить свой кофе. — Я встречал мало женщин, которые любят двойной эспрессо…

Соня подумала, что когда её дочь орёт по ночам, она готова пить и тройной, и четверной, но вслух сказала совсем другое.

— Какие ваши годы! — Она поняла, что сморозила глупость, подчеркнув их разницу в возрасте. Он же может обидеться, и продолжения «Марлезонского балета» не случится.

— Ну почему же, — мужчина неожиданно рассмеялся, — годы не такие уж большие, конечно, но и не так чтобы маленькие. — Она чувствовала его взгляд, ей казалось, что он ласкает, забираясь под кофточку, и это было неожиданно и приятно.

— Думаю, что вам не больше двадцати четырёх, и я, определённо, старше. — Она понимала, что ведет себя неправильно, но не могла остановиться.

— Мне двадцать пять, и если я и моложе вас, то ненамного, года на два-три. А это не такая уж существенная разница. — Легкая улыбка на его губах давала понять, что ситуация его забавляет.

Соня, глядя на эту улыбку, совершенно забыла о том, почему она здесь. В этот момент её голову покинули все мысли и о дочери, и о Данилове, и о его матери, и она откровенно и беззастенчиво флиртовала с незнакомым мужчиной, вновь ощущая себя молодой и желанной.

Но наваждение быстро исчезло, возвращая в суровую реальность.

— Мне пора. Даже и не знаю, что на меня нашло, — изобразила смущение Соня, но подняться не успела — мужчина остановил её, взяв за руку. Его прикосновение было горячим, властным и нежным одновременно.

— Постойте. Простите, если я что-то сделал не так. — Он смотрел ей в глаза, а голос обволакивал, гипнотизировал, проникал в самые потаённые закоулки души.

Соня хотела возмутиться — да что он себе позволяет! — но в это время в сумке пиликнул смартфон. Она откинулась на спинку стула, достала гаджет и, прочитав сообщение от Зои Фёдоровны, с удивлением заметила, что перерыв в ЗАГСе закончился.

Незнакомец продолжал смотреть на неё, ожидая ответа, и Соня решила, что ЗАГС может и подождать, а вот если она сейчас уйдёт, то её опять ждут одиночество, холод, ворчание Зои Фёдоровны и ор ребёнка.

Официант принёс заказ. Соня схватилась за чашку с горячим напитком, как за спасательный круг, и отпила глоточек, обжигаясь. Неужели сейчас всё закончится… Они расстанутся и больше никогда… Да, никогда… Слёзы навернулись на глаза, и она смахнула их, надеясь, что внимательно наблюдающий за ней мужчина ничего не заметил.

Соня сама положила свою руку поверх его руки и открыто взглянула в глаза.

— Мне пора, — пожав плечами произнесла она, закусив губу.

Он молчал, пока она отсчитывала деньги за свой кофе, пока надевала пальто. Молчал, наблюдая, как она заматывает шарф, берёт в руки пакеты, дамскую сумочку и направляется к выходу.

Вот и всё. Хотя стоит заметить, что внимание было приятным, а значит, она не безнадёжна. Может быть, что-то хорошее ждёт её впереди, может быть, она ещё встретит своего человека и забудет Данилова.

— Вас подвезти? — услышала Соня за спиной голос незнакомца. Оказывается, он пошёл за ней! Это было неожиданно и приятно.

Мужчина положил руку ей на талию, не дожидаясь ответа, повёл к новенькой красивой машине. Открыв дверь, молча помог сесть, подождал, пока Соня пристегнётся, и только тогда захлопнул дверцу.

Соня чувствовала себя королевой-победительницей. Решила, что в ЗАГС она сходит когда-нибудь потом. Он не спрашивал, куда подвезти Соню, уверенно вёл машину в только ему известном направлении. Как ни странно, Соня не испытывала страха, подумала, что иногда мечты сбываются, и предвкушала приятный вечер. А там — чем чёрт не шутит! — может, её ждёт и такая же приятная ночь. И пусть весь мир подождёт!

Часть 33

Вернувшись домой после тяжёлого рабочего дня, Олег плюхнулся на диван в гостиной и вытянул безбожно ноющие ноги. Ни с того ни с сего в голову пришла мысль о старости, подкравшейся совершенно незаметно. Как так получилось — он и сам не понимал. Ещё вчера по плечу было свернуть горы, а сегодня болели ноги после шести часов, проведённых в родзале. Подумаешь, всего каких-то шесть часов… Зато итогом стало рождение трёх здоровых крикливых малышей. Но устал, как собака. Летом ему будет сорок пять. Очень солидный возраст для мужчины.

Нащупав пульт от телевизора, он включил новости и проспал под них целых полчаса. Проснулся оттого, что пошёл какой-то фильм с громкой тревожной музыкой, а в животе начались спазмы от голода. И ведь точно — кроме утреннего кофе, заботливо приготовленного секретаршей, маковой росинки у него во рту не было. Всё дела, дела, потом роды сотрудницы-врача, которая постеснялась позвонить вовремя и сообщила о проблемах в виде вставшего в поперечном положении второго плода через десять часов безводного периода. Первого ребёнка, как ему сообщили, она родила вполне нормально. Но у врачей всегда всё идёт не как у людей. Необходимо было осуществить классический акушерский поворот плода «за ножку», но делать это боялись из-за большого безводного периода. На кесарево пациентка не соглашалась. Вот и пришлось… Слава Богу, всё получилось так, как надо. Под аплодисменты коллег и слёзы родильницы он уже собирался откланяться и заняться организационными делами, но не тут-то было: поступила женщина, которую он вёл всю беременность после ЭКО, в сроке тридцать четыре недели. Пришлось танцевать вокруг неё, пока она не разрешилась немного недоношенным, но здоровым ребёнком. И тут по скорой доставили беременную с ДТП, и Олег пошёл на кесарево. В результате у него сорвалась встреча с юристом, а она была для него очень и очень важна.

И вот теперь он растирал усталые ноги и думал о том, что решение стать отцом для Дашки — самое правильное решение в его жизни. Ну, после выбора профессии, конечно. И никто не сможет ему помешать, кроме одного-единственного человека, его брата — Саши Данилова. Но тот не признаёт Дашу своей дочерью, по крайней мере — пока. Соню Олег в расчёт не брал, справедливо полагая, что это вопрос он решит при помощи денег. Вот свидится завтра с юристом — и пойдёт к Соне уже с конкретным предложением.

А ещё утром у него встреча с потенциальной няней.

Всё, надо встать с дивана, пройти на кухню и заглянуть в холодильник. Должно же там что-то съестное быть, хотя сегодня приходила женщина, поддерживающая порядок в квартире… И всё бы хорошо, но в холодильнике она поддерживала порядок тоже, безжалостно выкидывая просроченные продукты. Так и есть, кроме нарезки сервелата и бутылки водки ничегошеньки у него в холодильнике не было. Продукты он, конечно, исправно покупал, но не себе, а тёте Зое. Домой же заказывал готовое. Подумал, что надо вменить в обязанность своей помощнице по дому готовку тоже, за дополнительную плату, разумеется.

Олег сварил себе кофе, открыл банку концентрированного молока и этим «наелся». После принял душ и уже собирался лечь спать, как раздался телефонный звонок.

— Привет, коллега, — раздался в трубке голос его хорошей знакомой из Москвы.

— И тебе не хворать. Случилось что, Таня? — Подумалось, что в официальной обстановке они всегда называли друг друга по имени отчеству, но на «ты».

Познакомились триста лет назад, на усовершенствовании. Что может сблизить людей их профессии больше, как не операционный стол и родзал? Вот так и подружились. Переписывались, перезванивались, делились успехами и поражениями, удачами и достижениями. Олег знал, что Таня защитила докторскую, заведовала отделением гинекологии. Радовался за неё и не только как за подругу — нравилась ему Татьяна в том самом плане, как может мужчине нравиться женщина.

Он вспоминал, слушал её дыхание в трубке и не понимал, почему она молчит.

— Таня, ты здорова? — попытался прервать молчание.

— Да, Олежек, здорова. Я к тебе с просьбой личной.

Олег чувствовал, как она мнётся и не решается сказать то, что хотела.

— Ты же знаешь, что для тебя хоть звезду с неба, — попытался отшутиться он.

— Не надо звезду. Я хочу стать матерью, поможешь?

— Вот в таком ключе женщины мне себя ещё не предлагали… — он искренне рассмеялся.

— Дурак ты, Войнович! Я ж к тебе не как к мужчине, ты мне как врач-репродуктолог нужен. — Олег чувствовал, как она улыбается.

— ЭКО?

— Да. Мне сорок, Олежек. А светиться перед коллегами и что-то делать здесь я не хочу. Не беспокойся, сифилиса и гонореи у меня не было, абортов не делала… Так что акушерский анамнез не отягощён. А приходить в пустую квартиру, где в холодильнике мышь повесилась, мне надоело. Я хочу быть хоть кому-нибудь нужной… Я так устала от одиночества… У меня произошло переосмысление всего, что я делала всю свою жизнь, и вот… Ты поможешь мне, Олег? — в её голосе слышались слёзы.

— Приезжай, Танечка, только не плачь.

Разговор прервался, а Олег долго ещё смотрел в потолок. То ли голод, то ли мысли не давали ему уснуть. Последний раз время на айфоне он глянул в половине первого, а вскочил от пронзительного звонка городского телефона ровно в два.

— Да, слушаю, — произнёс сонно, даже не представляя, кому он вдруг среди ночи понадобился.

— Олежек! Сынок! — Голос тётки казался неестественным, показательно дрожащим каким-то, зато привычные командные интонации в нём напрочь отсутствовали. На заднем фоне слышался надрывный плач ребёнка. — Олежек, эта, — Зоя Фёдоровна замолчала на секунду, — эта, прости Господи, не пришла ночевать. Девчонка орёт, от неё воняет, я поднять её не могу, у меня в спину вступило, а она тяжёлая, уже почти четыре месяца. Я пыталась кормить её из бутылочки, прямо в манеже, так поясница совсем отваливается, а эта засранка всё, что съела, выдала обратно. У меня давление, я скорую вызвала, а они, вместо того чтобы оказать мне помощь, интересуются документами ребёнка, грозятся забрать девчонку! Поговори с ними. — Последняя фраза уже была произнесена в привычном приказном тоне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Олег поговорил с врачом бригады и обещал быть немедленно. Затем умылся холодной водой, чтобы окончательно проснуться, наскоро оделся, сел за руль, радуясь, что кинул машину около подъезда, и, нарушая все правила дорожного движения, рванул к тётке. По пустым улицам да со скоростью под двести доехал минут за пятнадцать. Дверь в квартиру оказалась не заперта. Пройдя в комнату, Олег обнаружил тётушку лежащей на диване в театральной позе: правой рукой она держалась за голову, левая бессильно свисала вниз, а на лице Зои Фёдоровны лежала печать вселенской скорби. Но при этом она сквозь полуопущенные ресницы внимательно следила за врачом скорой, который мерил ей давление и убеждал, что уже есть тенденция к его снижению. Фельдшер же ходила по комнате и качала на руках Дашку, завёрнутую в одеяло. Девочка всхлипывала.

Олег сразу, не задумываясь, взял на руки ребёнка и увидел очаровательную улыбку, а потом Даша скривилась, жалуясь, и захныкала.

— Сейчас мы тебя покормим, солнышко моё, — ласково произнёс он.

— Вот, так всегда, всё внимание кому угодно, но только не мне! — раздалось с дивана.

Олег обернулся в то время, как Зоя Фёдоровна села и раздражённо сняла с руки манжету тонометра.

— Так дальше продолжаться не может! — возмутилась она. — Олег, сделай что-нибудь, но терпеть в своём доме эту проходимку я не намерена.

— Как я вижу, вам стало лучше, — ровным голосом произнёс Олег. — Ребята, спасибо, что оказали помощь тётушке и ребёнку, очень надеюсь, что увиденное здесь останется между нами. Обещаю со всем разобраться, завтра же получить свидетельство о рождении на мою дочь, а то мы и правда как-то с этим затянули.

Он обменялся любезностями с линейной бригадой, и как только за ними закрылась дверь, Олег отправился на кухню разводить смесь.

— Я не ослышалась, ты сказал «мою дочь»? Что это значит? Даша твоя? Почему тогда Соня утверждает, что для оплодотворения использовали сперму Саши?

Зоя Фёдоровна уселась за стол, сложив руки на животе.

— Да, тёть Зоя, я провёл расследование и убедился, что Саша не может быть отцом Дашутки.

— Но почему тогда её мать утверждает?.. Олег, объясни мне!

И ему пришлось методично рассказать, что и как происходит при заборе биологического материала, как оплодотворяют яйцеклетки, а заодно упомянуть, что и сама Соня может не являться биологической матерью Даши, хотя она её выносила и родила. И Соня на всё это давала своё письменное согласие. В это время Дашка съела всю бутылочку смеси, срыгнула воздух и, прижавшись к широкой груди Олега, спокойно уснула.

— Положи её в манеж, не приучай к рукам, — завела свою пластинку Зоя Фёдоровна.

Она вместе с племянником вошла в комнату и помогла перестелить пелёнку. Олег поцеловал девочку в щёчку и уложил в кроватку, заботливо укрыл одеялом и улыбнулся.

— Ты останешься со мной до утра! — в приказном тоне заявила тётя.

— Останусь, куда денусь-то. Тёть Зоя, что происходит? Где Соня?

— А я знаю? Кто я такая, чтоб эта принцесса мне докладывала? Думаю, что она загуляла. Мужчина ей звонит, она уходила, но ночевать возвращалась, а тут… Привыкла, что живёт бесплатно и ест тоже, хорошо, ты с продуктами помогаешь, Сашка на мелкие расходы присылает, а эта фифа платье себе купила. Нет, не сказала, я в шкаф полезла — обнаружила. Может, грех я на душу беру, но если девчонка к Сашке отношения не имеет, то пусть идут они вместе с матерью на все четыре стороны. Я человек старый, ради внучки терпела. Готовила, кормила, а эта даже полы не помоет. Мне семьдесят один год, я не молодею. У меня одна дорога — к мужу на кладбище, не могу я ухаживать за невесть кем. Я сама во внимании нуждаюсь, кто обо мне позаботится?

Олегу хотелось прервать эту речь, давно выученную наизусть до самого последнего слова. Шесть лет назад примерно то же самое Зоя Фёдоровна говорила его матери, своей старшей сестре, только по другому поводу, хотя разница у них в возрасте была всего ничего, каких-то пару лет. А мать Зою жалела, называла непутёвой и несчастной, просила Олега помогать по мере сил, потому что на Сашку надежды нет. Олег тогда верил и, даже не разобравшись, осуждал брата. В то время бывшая жена Данилова — Олег не помнил, как её звали, — отсудила деньги на содержание сына и укатила в Европу с новым мужем. Теперь-то Олег знал, как подставила в то время Сашу родная мать. Сашка же всегда помогал матери. А она лезла и лезла в его жизнь, утверждая, что знает, как для него лучше, и совершенно не считаясь с мнением сына. Вот и сейчас сначала приютила Соню с Дашкой, а теперь выгнать на улицу готова, раз девочка не её внучка. И ведь выгонит — Олег в этом не сомневался.

Он поймал себя на том, что давно не слушает активно жестикулирующую тётушку, которая продолжала изрыгать возмущения и поносить Соню.

— Тётя Зоя, я чайник поставлю, можно? — Олег чувствовал, что скоро его накроет: голод и недосып вызвали головную боль. Такими темпами сейчас ему скорая понадобится. Виски давило, да и слышал он тётушкины речи, как через воду.

— Сама сейчас чайник поставлю, не люблю, когда посторонние на моей кухне… — Она бы ещё что-то говорила, но заметила, как Олег достал из портмоне таблетку и отправил её в рот. — Колёсами балуешься? — агрессивно спросила она.

— Ну, не только у вас давление, — спокойно ответил Олег. — Тёть Зоя, а бутербродика у вас случайно не найдётся?

— Ночью есть вредно! Врач, как-никак, сам понимать должен, — отвечала она.

— Жить тоже вредно, — произнёс он. — Нет, если нет, то я обойдусь.

— Тефтели разогреть? Ты когда ел последний раз?

— Вчера или уже позавчера, не до того было.

Минут через десять Олег с удовольствием поглощал разогретые тефтели с гречневой кашей и запивал всё это свежезаваренным крепким чаем. Теперь хотелось только одного — спать. Вот сейчас постелет себе на полу, на надувном матрасе, и если Дашунька не проснётся, то пару часов отдыха ему гарантированы.

Но мечтам сбыться было не суждено.

Как только Олег вымыл за собой посуду, раздался звонок в дверь. Он был уверен, что это вернулась Соня, и даже приготовил речь, чтобы сразу поставить все точки над «ё». Но выйдя в коридор, Олег увидел, как в квартиру входят Данилов с Катей, а тётя Зоя с раздражением и даже злостью смотрит на родную внучку.

Часть 34

— Не понял… Мама, ты в порядке? — Саша не мог скрыть своего удивления. Он мчался с бешеной скоростью к матери, которая, по её словам, была практически при смерти, а сама спокойно встречает его, да ещё и не одна, а с Олегом.

Нет, взгляд матери, полный неприязни по отношению к Кате, не остался незамеченным. Данилов и это сложил в копилку обид, которая давно переполнилась. Но мать есть мать. Родителей не выбирают. Она позвонила ему вечером, жалуясь на плохое самочувствие, Саша как раз Мишку спать уложил и сам собирался ложиться. Пришлось срываться в ночь, потому из её истеричной речи он ничего толком не понял и действительно испугался.

— Сейчас относительно в порядке! — Мать совсем не выглядела больной, да и радости особой не выказывала, зато продолжила жаловаться, будто и не было этих тревожных нескольких часов между её телефонным звонком и появлением Саши с дочерью на пороге дома. — У меня скорая полтора часа была, давление сбить не могли! Руки немели! Думала всё — инсульт, а девчонка орала как резаная… — Она вызывающе глянула на сына. — Что ты улыбаешься?!

— Радуюсь, что ты жива! — не моргнув глазом произнёс Саша, Катя же прыснула со смеху, переглядываясь с улыбающимся Олегом. — Ты нас с дочерью в дом-то пустишь? Или нам можно обратно ехать? Тут же рядом, каких-то четыреста километров.

На Данилова накатило раздражение, но он всеми силами держал себя в руках. В конце концов, если бы матери действительно было так плохо, как она ему по телефону говорила, и в результате случилось бы что-то страшное, то он никогда бы себе этого не простил. Но, к счастью, вот она, стоит здоровая, полная сил и энергии, и этому можно только порадоваться.

— Спасибо, что приехал, — сменила гнев на милость Зоя Фёдоровна. — Проходи, конечно, тем более что ты у себя дома.

Два раза приглашать Сашу не пришлось: он разулся, Катя последовала его примеру, тёплые вещи повесили на вешалку в прихожей, помыли руки и вошли в комнату. Данилов мельком глянул на манеж со спящим ребёнком, а Катя подошла поближе и с умилением стала разглядывать девочку.

— А она хорошенькая. Интересно, в кого?

— Язва ты, Катерина, — с нежностью произнёс Данилов.

— Так вся в тебя. У нас в деревне, — она подчеркнула интонацией слово «деревня», специально для Зои Фёдоровны, — народ простой, но все удивлялись, в кого у меня такой характер прямолинейный. Мама-то спокойная, тихая, тактичная, а как папа появился, так и вопросы отпали. Всем всё ясно.

Данилов наблюдал, как Олег прикрыл глаза рукой и беззвучно ржал, поглядывая на тётушку.

— Сашенька, ты голодный? — продолжая игнорировать Катю, спросила сына Зоя Фёдоровна.

— Катюша, ты кушать хочешь? — переадресовал вопрос Данилов.

— Не, пап, до утра есть вредно.

— Ага, а как меня кормить среди ночи на работе, так оно полезно? Ты прикинь, Олег, что твоя племянница учудила, — Саша развернулся к брату. — Она в отделение санитаркой устроилась, с главным договорилась, что работать будет исключительно в мои смены. Моё мнение, как всегда, никого не интересовало. Перед фактом поставили. То есть я рассчитывал, что после училища дочь в институт пойдёт, дело отца продолжит, а она санитаркой… Не поверишь, только ленивый не поспешил упрекнуть меня в эксплуатации ребёнка и ещё в куче чего. Но убедить Катерину в том, что я способен обеспечить семью, оказалось невозможно.

— Не слушай его, дядя Олег. Всё совсем не так. Я папу поддержать хотела, он ведь совсем потерялся, как мама умерла. И за то, как он её любил, я ему всё простила. Не слепая я — всё вижу. А при мне он держится: и ест вовремя, и не курит. Да, потому что ответственность чувствует. Так что я всё правильно сделала. С Мишкой и Ася посидеть может, тем более что брательник спит ночами хорошо. А я папе нужнее… И пусть окружающие говорят, что хотят, пусть дурой меня считают, способной только полы мыть. Это не важно. Я ведь раньше, когда в медучилище пошла, думала просто медсестрой работать, как мама и бабуля, а сейчас нет — я в университет поступать буду. Так что вы с папой ещё мной гордиться будете.

— Всё сказала, заботливая моя? — Саша смотрел на дочь с восхищением и любовью. Затискал бы сейчас, но она этого не любит. На самом-то деле не знал он истинной причины её поступка, думал, ей деньги карманные нужны на свои нужды, а попросить у него дочь стесняется. Как же всё-таки хорошо, когда тебя любят по-настоящему. Тридцать пять лет прожил, а о такой любви не знал. Даже с Диной был счастлив тем, что сам любил её. О чувствах Дины судил сначала с её слов, потом уверовал в то, что не рожала бы она дочь от нелюбимого человека. Вот и всё. Не получилось у них нормальной семьи, всё закончилось не успев начаться, а в душе теперь такая дыра и холод… А ведь права Катя: когда она рядом, ему легче.

Данилов прошёл на кухню и поставил чайник, на верхней полке обнаружил любимый кофе, рядом с ним кофемолку и турку. Достал и принялся за приготовление живительного напитка.

Мать в кухню вошла незаметно, он вздрогнул от звука его голоса.

— Что, одним кофе питаться собираешься? У меня тефтели есть, вам с … — она запнулась, но потом пересилив себя произнесла имя внучки, — …Катей хватит. А утром я ещё приготовлю. Олежек нас продуктами обеспечивает, ешь не хочу. Или готовь не хочу.

— Соня где? — выдавил из себя Данилов.

— Не знаю, мне она не докладывает. Бросила девчонку и умотала к хахалю своему. А у меня давление и радикулит, и почки больные, между прочим. Плохо мне было настолько, что думала, не увижу тебя больше, не доживу, вот и позвонила. Я ж её кормить пыталась прямо в кроватке, она жадно сосала так, а потом всё фонтаном обратно выдала да захлёбываться стала. Я чуть сознание не потеряла от страха. Думала, всё, убила ребёнка. Скорую вызвала, потом Олежеку позвонила. Реши этот вопрос! Нет у меня сил ни на Соню твою, ни на девчонку эту! Олег уверяет, что она твоей быть не может, так зачем мне этот геморрой?

Саша растерялся. Вот так. Оказывается, это он виноват в том, что мать притащила в дом Соню, а та загуляла. Глядя на девочку, он испытывал угрызения совести, потому что не чувствовал к ней ничего. Не мог понять, как Соне удалось обвести его вокруг пальца, убедить в том, что она действительно хочет ребёнка… Или он приписывал Соне качества, которых у неё отродясь не было? Печальный факт. Но малышка-то ни в чём не виновата. Подумал, что когда-то осуждал Кирилла, бывшего мужа Сони, винил его в том, что тот отправил её на аборт, закончившийся такими жуткими последствиями. А Кирилл-то знал, что таким, как Соня, детей иметь нельзя. Сам Всевышний был против беременности Сони. А они с Олегом пошли против Бога…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что ты молчишь, Саша? — выдернул его из размышлений голос матери. — Сделай что-нибудь!

— Да, конечно, хорошо, — ответил он, пытаясь определиться, как решить проблему. А сам думал о том, что навязать чужого ребёнка Валерии Павловне и Кате — а именно так и получится при его рабочем графике, — он никак не может. Да и не испытывает он к девочке никаких чувств кроме жалости и досады.

Катя пришла на запах тефтелей, поблагодарила Зою Фёдоровну за гостеприимство и принялась за еду. Из комнаты послышалось детское покряхтывание, а потом в кухне появился Олег с ребёнком на руках.

— Мы тут опять проголодались, — чмокнув девочку в щёчку, сообщил Олег, а малышка расцвела улыбкой. — А ещё у нас с Дашуткой есть план, как всё разрешить, чтобы все были счастливы, включая Дашуню. Для этого Саша должен позвонить Соне, чтобы явилась до начала рабочего дня. Потому как ни у меня, ни у Саши нет времени ждать, пока она там натрахается. Звони, братец. Пусть приезжает и даёт разрешение на проведение теста ДНК. Вот мы и подтвердим, что ты не отец, дай Бог, чтобы и она матерью не оказалась. А вот потом я всё возьму в свои руки.

— Что ты задумал, дядя Олег? — спросила Катя.

— Увидите, вам понравится. Звони, Саша, пусть она думает, что ты к ребёнку приехал.

Данилов нашёл номер Сони в чёрном списке, разблокировал его и нажал вызов. Ответила она не сразу. Саша услышал шум воды — значит, говорила из ванной комнаты.

— Да, Саша, ты? Какими судьбами? — раздался сонный голос бывшей подруги.

— Да я тут у матери, а вот ты где? Говори адрес, сейчас заеду.

— Вот только не это! — прошипела Соня. — Данилов, что ты хочешь?

— Так куда мне подъехать? Соня, у нас с тобой есть нерешённые вопросы, и документы на дочь, как я понял, ты ещё не оформила…

***

Соня проснулась от вибрации смартфона под подушкой, огляделась и не совсем поняла, где она. Кровать, стены, мебель — всё было чужим и незнакомым, и только сопение спящего рядом мужчины говорило о том, что бурный вечер ей не приснился: были и шашлыки, и алкоголь, и кабриолет, летящий по дороге, и ветер, играющий с волосами, которые сейчас напоминали паклю.

Голова трещала. Соня засунула руку под подушку, достала смартфон и не глядя сбросила вызов. Можно было не сомневаться, что звонит эта старая карга, мать Данилова. Вот кто вызывал у Сони полную идиосинкразию! Большей ошибки в своей жизни, чем согласиться жить с этой стервой под одной крышей, Соня не совершала. Даже образ самого Данилова как-то померк. Ведь выйди Соня за него замуж — никогда бы потом не избавилась от его мамаши, а здоровье у неё крепкое, железное, можно сказать, она ещё и Соню, и сыночка своего переживёт.

Молодая женщина обернулась, ещё раз глянула на спящего любовника и улыбнулась сама себе. Вот это мужчина! Кирилл с Даниловым в подмётки ему не годятся. Как же удачно зашла она тогда в кафе…

Смартфон снова жужжал, возвещая о входящем звонке. Соня собиралась его сбросить, но тут увидела, кто ей звонит. «Мой любимый доктор» — так был подписан номер Данилова.

Ответила она, только забежав в ванную комнату и включив воду. Данилов был готов приехать за ней. Значит, он в городе? Мало того что в городе, он знает, что она не ночевала дома, сбросив ребёнка на его мать. Интересно, что эта старая карга наговорила про неё сыну? И почему он вдруг приехал? А если его жена умерла и он рассчитывает увезти Соню в свою деревню за детьми этой Дины ухаживать? Вот уж на что она не согласна! Или согласна, чтобы быть рядом с ним? В конце концов, детей можно в интернаты определить… Саша же не может заставить её любить их… Нет, это несерьёзно — любить чужих детей! Абсурд! Она свою-то почти ненавидит, повесила себе камень на шею. Только знать это Данилову необязательно. Можно прикинуться любящей матерью. А вот почему дома не ночевала?.. Так подружка заболела, с ней возиться пришлось.

Выложив Данилову наскоро выдуманную историю про больную подружку, Соня настояла, что доберётся домой сама, потому что так будет быстрее.

Приняла душ, написала записку любовнику, поцеловала его на прощание и, немного сожалея, что приходится с ним вот так расстаться, оделась и вышла на улицу. Такси подъехало удивительно быстро, и Соня, захлопнув дверцу машины, мысленно распрощалась со своим маленьким любовным приключением, спеша на встречу с Даниловым.

Часть 35

Соня с улыбкой нажала на кнопку вызова лифта и, проехав пару этажей, остановилась у двери Даниловской квартиры. Она уже предвкушала встречу — с объятиями, поцелуями и признаниями, — почти забыв о своём ночном приключении. Душа пела: наконец-то Соня добилась своего — теперь Данилов принадлежит ей!

Открыв дверь, она вошла в квартиру и обомлела: на полу стояли женские сапожки, а рядом с курткой Данилова расположился женский пуховик. Настроение упало. Соня повесила на вешалку свою одежду и прошла в комнату.

— Где тебя носило? — прогремел голос Зои Фёдоровны, а вслед за ним раздался плачь испугавшейся крика Дашки.

— У меня подружка… Я не могла оставить её… — Соня во все глаза смотрела на Данилова, прожигающего её взглядом, полным презрения.

— Меня совершенно не интересуют твои подружки, — довольно жёстко сказал он, всем своим видом демонстрируя, что догадывается, где она была и чем занималась. — Нам надо решить всё с ребёнком. Ты уверена, что Даша моя дочь?

— Да, конечно… — Соня растерялась. — Саша, я пошла на всё это, — она повернула голову в сторону девочки, которую укачивал на руках Олег, — только ради тебя. Я думала… нет, я была уверена, что ты не бросишь своего ребёнка, а значит, и меня. Я любила тебя!

Она замолчала, побоявшись сболтнуть лишнего.

— Твои мотивы я понял. Через пару часов откроется клиника и мы поедем туда, чтобы сделать тест ДНК…

— Ты согласен признать дочь? — Кто бы знал, как обрадовалась Соня, ведь она нисколечко не сомневалась в отцовстве Данилова.

— Если она моя, то да, я не стану открещиваться от неё, — спокойно ответил Саша. — Соня, я не знаю, кто и зачем помог тебе придумать всю эту аферу, но, если судить здраво, Даша не может быть моей. Тебя обманули, это раз. И два — неужели ты правда думала, что сможешь привязать меня ребёнком, и только для этого пошла на ЭКО? Почему ты не сказала всё как есть? Зачем врала о возвращении в семью, о желании Кирилла стать отцом? Я не понимаю тебя. Чего ты хотела добиться своей ложью?

Соне казалось, что пол уходит из-под ног, что стены вот-вот рухнут, погребя под собой всё, что она успела нафантазировать, пока спешила сюда. Нет, не любит её Данилов… Да и приехал он вовсе не ради неё. Как же так?! Столько мучений, и всё зря… Даже когда он поставил точку в их отношениях — там, в посёлке, — Соня думала, что это многоточие, надеялась на что-то, мечтала… Слёзы навернулись на глаза, стало так мучительно жалко себя, что она не выдержала, закрыла лицо руками, расплакалась, всхлипнула и убежала в ванную комнату, где взвыла в голос.

Как же ей было горько и обидно! И никто не пришёл, не пожалел и не посочувствовал, хоть бы из человеколюбия… Она эту девчонку вынашивала, из-за неё с мужем разошлась, работу потеряла, уважение коллег, которые встали на сторону уволившегося Данилова… И теперь ревёт в ванной комнате, никому на этом свете не нужная… И ждать ей от жизни нечего… Сейчас эта грымза Зоя Фёдоровна выгонит её из дома, а ей разнесчастной и пойти-то некуда… Не может же она к любовнику заявиться и сообщить о всех своих горестях — нужна она ему с чужим ребёнком! Хотя неизвестно ещё, нужна ли она ему вообще, сама по себе…

Соня глянула на своё отражение в зеркале, вытерла слёзы, а потом умылась холодной водой. Всё равно никому до неё нет никакого дела. Сидеть же в ванной — глупо, да и есть очень хочется. Вот выйдет она сейчас и пойдёт в кухню. В конце концов, никто не имеет права морить её голодом!

На кухне Данилов варил кофе. За накрытым для завтрака столом расположились Олег и Катя.

— Тебе с молоком? — абсолютно ровно спросил Данилов Соню.

— Да, пожалуйста, — ответила она, а Катя пододвинула тарелку с бутербродами.

— Вы домой когда собираетесь? Поспать бы перед дорогой не мешало, — обратился к Саше Олег.

— После обеда поедем. Завтра у меня сутки и плановая тяжёлая, так что к ночи надо вернуться, да и тут ещё дел невпроворот, мы с Катюшей хотели детям кое-что прикупить. Гошка наушники хотел «Audio-Technica», ну и Мишке игрушку. Да не волнуйся ты, я привык сутками не спать, доедем — отзвонюсь, если хочешь.

Соня слушала, как они переговариваются между собой, и тихо завидовала, поглощая один бутерброд за другим.

***

В медицинском центре их ждали, Олег успел предупредить о визите, а потому сделано всё было максимально быстро. Соня удивилась, что биологический материал взяли и у неё, но спросить почему и зачем решила Олега позже — когда он придёт к Зое Фёдоровне. А в том, что он обязательно навестит тётушку и Дашку, она не сомневалась. Соня привыкла к его присутствию в их жизни и даже радовалась этому, ведь благодаря Войновичу холодильник всегда был полон всяких вкусностей, да и деньги он регулярно подкидывал, говорил, что на ребёнка, но редко проверял, на что они уходят на самом деле.

Соню с Дашкой домой Олег отправил на такси.

Так и не удалось Соне остаться с Даниловым наедине, хотя это уже ничего не решило бы: не простил ей Саша обмана и уже никогда не простит, да и не любил он…

Зоя Фёдоровна встретила холодно, а главное, молча. С Соней она больше не разговаривала. Написала записку, чтобы Соня искала квартиру, потому что самозванку в своём доме терпеть не собирается, и если Даша не её внучка, то растить неизвестно кого тоже не хочет.

Так прошли три дня.

Зоя Фёдоровна готовила, накрывала на стол, ставила тарелку для Сони, но ели они в полном молчании. Это было невыносимо. Да и новый друг не звонил, взял и пропал. Заявиться же к нему и начать выяснять отношения Соня не могла. Кто он ей… Одна ночь вместе и пару свиданий днём — вот и всё, что было между ними. С Даниловым пять лет отношений оказались пшиком, а мимолётный секс уж точно ни к чему не обязывает.

Как жить дальше? Соня искала ответы и не находила. Выйти на работу, имея на руках четырёхмесячную дочь, не было никакой возможности.

Соня всё чаще и чаще в своих бедах винила Дашу. До опрометчивого решения завести ребёнка всё в Сониной жизни было прекрасно: стабильность, крыша над головой, пусть и номинальный, но муж, деньги, которых хватало на безбедную жизнь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наконец на почту Соне пришло письмо из того самого медицинского центра, где они анализы сдавали. Результат удивил настолько, что волосы дыбом встали: Даша, по заключению экспертизы ДНК, не являлась Сониной дочерью.

Известие шокировало и вызвало кучу вопросов, ответить на которые мог только Войнович. Соня оделась, привела себя в порядок, сообщила Зое Фёдоровне, что уходит, оставляя Дашку на неё, и совершенно не расстроилась, не получив никакого ответа. В данный момент её интересовало другое.

Ждать Олега ей пришлось довольно долго, он был занят. Сначала пациентами, потом налоговой инспекцией. Когда же наконец вышел из кабинета и Соня бросилась к нему, он просто отправил её домой, сказав, что разговор предстоит серьёзный и лишние уши им ни к чему, и пообещав прийти к Зое Фёдоровне сразу после работы.

Пришлось вернуться ни с чем. Дашка, как всегда, орала, памперсы ей никто не поменял. Зато Зоя Фёдоровна встретила её словами, что ребёнка она покормила, а вот поднять, чтобы помыть, физически не может.

Вечер этого дня казался самым длинным из всех. Понять и принять то, что Даша не является дочерью не только Данилова, но и Сони, было невозможно. Как такое могло случиться? Соня пыталась вспомнить, что говорила ей по этому поводу Кристина. Хотя какая разница, что говорила бывшая подруга — она лгала, теперь это было совершенно ясно. Но зачем, какие цели преследовала?..

Неизвестность давила. Вечер почти перетёк в ночь, когда Войнович соизволил наконец явиться. Пройдя в дом и отказавшись от ужина, он расположился в комнате на диване с чашкой кофе. Напротив уселись Зоя Фёдоровна и Соня.

— Как могло такое случиться, что Даша не моя дочь? — не выдержала Соня и первой задала вопрос. — И по поводу отцовства ничего не понятно, мне говорили, что это стопроцентно Данилов!

Сказала и испугалась, а потом подумала: с чего бы ей защищать Кристину! Той-то ничего не будет, а Соня, оказывается, вынашивала и растила совершенно чужого ребёнка. Может быть, потому и чувств у неё к Даше не возникло, что единения мать-дитя не было?

— Соня, ты подписала документы, в которых подтвердила своё согласие на использование донорской спермы и донорских яйцеклеток. Твои гаметы были непригодны для оплодотворения. Мы действовали в рамках заключённого договора, тем более что ждать ты не хотела. То есть курс лечения и повторная стимуляция тебя не устраивали. В результате ты смотришь на меня с таким удивлением, будто я Америку открываю.

Слова резали душу. Как теперь жить, что делать? Зоя Фёдоровна её точно больше в своём доме не потерпит.

— И как теперь быть? — со слезами в голосе спросила она.

— Я тоже долго думал над этим вопросом, и у меня есть конкретное предложение. Завтра мы вместе идём в ЗАГС и оформляем документы на Дашу — все издержки, я беру на себя. В свидетельстве о рождении ты указываешь меня отцом, Даша получает моё отчество и фамилию.

Соня невольно улыбнулась, всё складывалось не так уж и плохо. За последнее время она привыкла к Олегу. К тому же он человек состоятельный — чем не партия. Хочет быть отцом Дашки, так и пожалуйста. Если они не смогут ужиться вместе, можно алименты стребовать немаленькие. Всё польза. Соня смотрела на Олега, совершенно не слушая, думала лишь о том, что он много старше её, и всё представляла себя с ним в одной постели.

— Ты сможешь навещать дочь, когда захочешь, — вдруг поймала она окончание фразы.

— Как навещать? Где? — Соня недоумевала.

— У меня дома. Ты не слушаешь совсем? — удивился Олег.

— Извини, я задумалась, твоё предложение немного неожиданно, — растерянно ответила она.

— Почему? Ты не заметила, что я очень привязан к Даше? Соня, я гораздо лучший отец ей, чем ты — мать. Я люблю её, в отличие от тебя, да и к её рождению приложил руку в самом прямом смысле. Разве не так?

Крыть оказалось нечем: в словах Олега была правда, отрицать которую Соня не собиралась. И она согласилась, посчитав, что со всем разберётся по ходу дела.

Часть 36

Проснулась Соня ближе к обеду. Потянулась, глянула время на электронных часах и улыбнулась сама себе, ощущая неповторимый кайф от того, что есть возможность поваляться в кровати, да и вообще встать только тогда, когда организм целиком и полностью выспался. Ни тебе вечно орущего ребёнка, ни престарелой тётки-злыдни, диктующей свои правила.

Вот уже не одну неделю Соня жила одна в квартире, которую снял для неё Олег.

Да, его условия она приняла безоговорочно. А что там было не принять? Для Сони абсолютно всё было выгодно: он обеспечивает её жильём вплоть до того момента, как будет построен дом и она сможет въехать в свою квартиру, помогает с трудоустройством, а пока даёт деньги на жизнь. Но главное, он забрал девчонку!

Соня аж вздохнула свободно…

А ведь она мучилась, пытаясь понять, почему не испытывает к девочке той сумасшедшей материнской любви, о которой так много говорили окружающие. И только получив тест ДНК, осознала, что всё дело в том, что её набор хромосом не совпадал с ребёнком. Ну устроена она так, что чужое дитя любить не может! Разве в этом есть её вина?

К тому же материнских прав её не лишили, и возможность видеться с дочерью у неё осталась. Вон, своеобразный день рождения Дашки — четыре месяца — они вместе с Олегом отмечали. Соня тогда даже позавидовала дочери. Это ж надо было так повезти: у Войновича и квартира, о какой только мечтать, и денег немерено, и машина крутая! Жалко, он в самой Соне не заинтересован…

И пусть старше он её больше чем на пятнадцать лет, пусть характер у него, по её меркам, мерзкий — всё это можно было перетерпеть. Но, увы… Соня оказалась не в его вкусе.

Конечно, она страдала по этому поводу, но совсем немножко.

Когда тебя отвергает мужчина, это ужасно обидно. Соня даже плакала, но позже поняла, что ничего страшного не произошло. Ну не нравится она Войновичу, зато в постель с ним ложиться не придётся, выспаться можно спокойно, да и внешне он не пара ей уж точно. Соню Бог внешностью не обидел, есть на что посмотреть, а Олег, мягко говоря, не красавец.

С работой тоже определиться она никак не могла. По основной специальности ведь почти не работала, а в медицину ей не хотелось. Что там делать, когда Данилова рядом нет…

А он ей снился… Приходил каждую ночь, шептал что-то ласковое, и так хорошо на душе становилось, тепло так… Утром Соня просыпалась в одиночестве с мокрой от слёз подушкой и сожалела, что всё было лишь сном.

«Прошлого не вернуть», — сказал ей Олег как-то, когда она с ним горестями своими делилась, о мечтах разбитых да о несправедливости жизненной рассказывала. Вроде бы и посочувствовал, но холодно как-то. Мужчина… Не понять ему страждущую женскую душу.

Короче, на роль подружки Олег совершенно не годился.

Вот так Соня и осталась наедине со своими бедами и печалями…

Время шло. Один день сменял другой. Неделя пролетала за неделей. И всё бы ничего, но деньги, выданные Олегом на первое время, заканчивались. Просить ещё Соня не решалась. Работа, которую предлагал Войнович, её не устраивала: занятость большая, а заработок — слёзы. Он-то по простоте своей наверняка думал, что она на зарплату медсестры жила. Посмеялась Соня над ним, сделав это открытие. Нет, никогда она в деньгах до рождения Дашки не нуждалась! Даже когда в больнице работала, её Кирилл обеспечивал, а получка на косметику уходила да на обновки. Как существовать на свои — Соня не знала. Разослала резюме по строительным фирмам, несколько раз за день заглядывала в почту, ожидая ответа, но не особо надеясь — кому она нужна без опыта работы…

В это утро она снова заглянула в свою электронную почту и с удивлением увидела приглашение на собеседование. Правда, на какую конкретно должность, там не говорилось. Соня обрадовалась. Чем чёрт не шутит, а вдруг это именно то, что ей надо.

Она долго прихорашивалась, крутилась перед зеркалом то в одном платье, то в другом и жалела лишь о том, что апрель — месяц холодный, туфли на каблуках не наденешь, а они так выгодно подчёркивают стройность её ног.

Когда же Соне понравилось её отражение, времени на дорогу оставалось в обрез. Натянув сапоги и накинув пальто, Соня почти бегом выскочила из дома и, встав у самого края дороги, отчаянно махала рукой, пытаясь остановить проезжающие машины. Но время неумолимо шло вперёд, и возможность попасть вовремя на собеседование исчезала. Наконец, рядом с ней остановился чёрный внедорожник.

Соня плюхнулась на переднее сиденье и назвала адрес прежде, чем подняла глаза на водителя. Мужчина оказался очень даже ничего. Средних лет, солидный такой, и сразу видно, что не бедный.

— Сильно торопитесь? — оценивающе оглядев её, спросил он.

— Да, я на собеседование опаздываю, — ответила она, робко улыбнувшись.

— Я тоже, но, кажется, успел. Вы в ТОО «INVEST GROUP BUILDING»?

— Да, у меня диплом инженера, а работа мне просто необходима.

— Опыт?

— Только практика, я не успела…

Он покачал головой.

— Ну, вам же не двадцать два, и университет вы закончили не вчера. Чем занимались всё это время? — Мужчина казался очень серьёзным вначале, а потом в его глазах появились задорные искорки, и он спросил: — Кстати, как васзовут?

— Соня. — Она сделала вид, что смутилась. — Видите ли, я трудилась не по специальности, потому что…

Она почувствовала, как слёзы подступили к глазам. Всхлипнула и вздрогнула оттого, что рука мужчины легла на её бедро.

— Не нервничай, Соня. Что было — то прошло. Начать жизнь с чистого листа никогда не поздно. Хочешь кофе?

— Да, спасибо. Но как же собеседование? Мне очень нужна эта работа.

— Совместим приятное с полезным. Думаю, что придём к компромиссу и обо всём договоримся. Не зря же я решил вас… тебя подвезти. Ай, к чему этот официоз! Давай, на «ты»?

Соня недоумевала. Создавалось впечатление, что этот мужчина не просто так остановился около неё. И она решила, что грех не воспользоваться ситуацией. Незнакомец был очень состоятельным человеком. Это было видно по тому, как он держался, по его одежде, стрижке волосок к волоску, выражению лица. И машина представительского класса, один обтянутый белой кожей салон чего стоит. «Хоть на марку бы глянула», — думала Соня, понимая, что в тот момент это её волновало меньше всего. Кажется, наконец-то она поймала удачу за хвост.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Автомобиль плавно припарковался у кафе в центре города. «Дежавю какое-то», — подумала Соня, опираясь на руку своего спутника и входя в то самое кафе.

Когда им принесли кофе, он спросил:

— Какие у тебя сильные стороны?

Соня рассмеялась.

— Я слабая женщина, о чём вы? То есть ты…

— Меня очень устраивает твой ответ. — Он поднёс её руку к губам и поцеловал. — Каковы тогда твои слабости? — не выпуская руки, прошептал он.

— Разве прилично задавать такие вопросы на первой же встрече? — чувствуя, как проснулись бабочки в животе, произнесла она.

— Может быть, продолжим в другом месте? — Он буквально раздевал Соню глазами, а она плыла от желания. На собеседование-то всё равно не попала, а тут такой мужчина! Где и когда она сможет снова почувствовать себя желанной… Почему бы не с ним и не сейчас…

Они уже выходили из кафе, когда она обернулась, почувствовав на себе чей-то взгляд. За одним из столиков находился Кирилл и пристально смотрел на неё. Он был не один, напротив располагалась какая-то блондинка. Рассмотреть её хорошо не получилось, девушка сидела вполоборота, но даже так можно было сказать, что та явно проигрывает Соне в красоте и изящности, разве что моложе. Видимо, зря она считала, что у Кирилла хороший вкус.

Соня едва сдержала торжествующий фырк, покрепче вцепилась в локоть своего кавалера и походкой от бедра пошла к машине. И была уверена в очередной раз, что наконец-то получила желаемое. К сожалению, некоторых жизнь ничему не учит…

***

— Кир, что? — спросила Лана, взволнованно глядя на него. — На тебе лица нет, как будто призрак увидел.

— Наверное, так и есть, — грустно улыбнулся в ответ Кирилл. — Действительно — призрак.

Он кинул ещё один взгляд вслед женщине, с которой прожил несколько лет, которую любил — любил по-настоящему, — и понял, что у него к ней не осталось никаких чувств. Ни злости, ни презрения, ни жалости, ни тем более любви. Соня умудрилась убить всё своим эгоизмом.

А ведь он действительно любил её до безумия, готов был на руках носить, дышать рядом с ней боялся. А когда она ответила согласием на его предложение руки и сердца, от счастья летал, не замечая ничего вокруг. Ему нравились её хрупкость и беззащитность.

Ослеплённый любовью, он не понимал, что это совсем другое — эгоизм и инфантильность. Соня была беспомощна в быту — и он с радостью взвалил на себя готовку и уборку. Нет, иногда она вспоминала, что это не мужская работа, и пыталась что-то сделать сама, но длилось это недолго.

И с работой он ей помог. Да что там помог! Он её и устроил, подняв и свои, и родительские связи. Сама же Соня только плакала и жаловалась, сидя дома на диване, что её нигде не берут.

Да, поначалу он не хотел ребёнка: они оба были слишком молоды, учились, потом вставали на ноги. Но когда Соня сообщила о своей беременности, подумал, что, пожалуй, пора. Однако Соня всё решила сама, не спросив его, просто поставила перед фактом. Да, наверное, это была его вина: не переубедил, не настоял, малодушно согласился. Если бы только знал, к чему это всё приведёт!

После операции Соня отдалилась, Кирилл сразу это почувствовал, но списал всё на пережитый ею стресс. Он же боялся потерять её и согласен был ждать сколько угодно, когда вернётся прежняя Соня. Но судьба распорядилась по-другому…

Соня в присущей ей манере заявила, что влюбилась и жизни не смыслит без того, другого. Кто бы знал, что пережил тогда Кирилл, но он ни словом, ни намёком никому не сказал об этом. Верил, что это временно, что скоро всё утрясётся, Соня одумается — на развод же она не подала! — и у него ещё появится шанс всё исправить. И всё у них будет: и дом — полная чаша, и дети, и «долго и счастливо». Но, увы…

Сначала Кирилл хотел пойти и по-мужски поговорить с Даниловым, морду ему набить, чтобы отстал от Сони. И опять смалодушничал, чему сейчас был очень рад — неплохим мужиком оказался Данилов, они даже в чём-то похожи с ним. А ещё Кирилл был ему благодарен за то, что, сам того не ведая, помог рассмотреть настоящую Соню, избавиться от пелены влюблённости, которая долгие годы мешала Кириллу увидеть всё в истинном свете.

Соня почему-то решила, что муж должен принимать как должное её измену, и, не задумываясь о его чувствах, без стеснения делилась самыми интимными подробностями своих отношений с Даниловым, да ещё и советов просила. Тогда Кирилл ещё любил, ещё надеялся… и шёл у неё на поводу. Делал вид, что ему всё равно и что всё его устраивает. Изображал бурную личную жизнь на стороне, не желая показывать Соне свою слабость. А потом уже и не изображал — в конце концов, он молодой здоровый мужчина со своими потребностями, в удовлетворении которых жена ему отказывает. И всё равно романов было значительно меньше, больше он придумывал, чтобы задеть Соню. Но ей было наплевать, она никого не видела, кроме Данилова.

Кирилл сам не заметил, когда умерли его чувства и истаяли надежды. Поэтому когда узнал о Сониной беременности — узнал не от Сони! — понял, что ждать больше не стоит. О своём решении он сообщил ей в больнице, где она лежала на сохранении. Специально именно там, чтобы в случае чего рядом находились врачи и оказали помощь. Даже в тот момент он думал о её чувствах, но зря — Соня равнодушно согласилась. Вот тогда-то у Кирилла глаза открылись окончательно: она его никогда не любила, ей с ним просто было удобно.

И именно тогда он испытал настоящую боль, но она была нужна, чтобы наконец-то начать свою жизнь с чистого листа.

К счастью, развод прошёл тихо и цивилизованно, без скандалов и грязного дележа имущества. За это, наверное, стоило бы сказать Соне спасибо, но Кирилл прекрасно понимал, что сложись обстоятельства по-иному, не имей она планов на Данилова — всё вышло бы не так гладко.

«Интересно, а куда она дела ребёнка? — пришла в голову неожиданная мысль. — Надеюсь, с ним всё нормально». Вот к кому-кому, а к ребёнку Сони он не испытывал негатива, его было жаль. Хорошо, если бы малыша забрал отец — Данилов сможет вырастить и воспитать достойного человека.

Кирилл очень удивился бы, узнай, какая Санта-Барбара случилась совсем недавно. И, наверное, обрадовался бы, что всё так произошло. Но он ничего не знал и просто наблюдал, как его бывшая жена усаживается в машину, бросая горделивые взгляды в сторону кафе.

«Зря стараешься, Соня, — мысленно ответил на них Кирилл, — я уже нашёл своё счастье».

Он отвернулся от окна и взял за руку Лану.

— Знаешь, я тут подумал, что надо бы поискать другое место, а то здесь как-то неуютно стало. — И про себя добавил: «А призраки пусть остаются в прошлом».

Часть 37

Почти вся ночь ещё была впереди. Данилов вышел из операционной, выпил очередную кружку кофе и, прежде чем засесть за историю болезни, отправился на улицу, воздухом подышать. Весна была в самом разгаре. Молчаливая луна, застрявшая где-то в безбрежной выси, почти не освещала землю. Лишь небеса да редкие облака довольствовались её тусклым светом, а деревья, возвышавшиеся над забором, огораживающим территорию больницы, казались сказочными причудливыми исполинами.

Вдалеке брехали собаки да с пруда доносилось кваканье лягушек.

Тихо вокруг, спокойно, а воздух чистый, хрустальный. Дышишь им, и надышаться невозможно.

«Хорошо-то как, — подумал Данилов, наслаждаясь красками ночи. — Тишина, покой… Я уже и забыл, что это такое. Нормальные люди сейчас спят, а я… Хотя пусть завидуют — они-то эту красоту не видят!» — усмехнулся он, продолжая рассматривать звёздное небо.

С этими мыслями вернулся в ординаторскую, открыл окно, впустив в помещение ночную прохладу, и приступил к написанию протокола операции.

На столе противно задребезжал мобильный. Саша взял его в руки и удивился, увидев, что звонит бывшая жена. У них в Германии тоже уже ночь. Сердце ёкнуло от страха, что что-то произошло с Серёжей, иначе к чему столь поздний звонок, а потому ответил незамедлительно.

— Да, Лена, слушаю. Что случилось? Что-то с Серёжей?

— Нет, с Серёжей всё хорошо. — Лена говорила тихо и неестественно спокойно, Данилов и не помнил, чтобы она так разговаривала, оттого подозрения только усилились. — Саша, поговори со мной… Мне это очень нужно… Только ты меня поймёшь, мы же с тобой немало пережили вместе…

Саша тяжело вздохнул, подумав, что если бы не это «немало», то он мог бы найти Дину, узнать о существовании дочери и быть счастливым много-много лет. И даже если бы с ней случилось то, что случилось, Гоша был бы его родным сыном и не бычился бы сейчас на Данилова, обвиняя его бог знает в чём. А Мишка, имея другую наследственность, развивался бы согласно возрасту, а может, и опережал бы сверстников.

Между тем Лена продолжала:

— Саша, мне плохо! — В её голосе слышались слёзы, она растягивала слова, будто…

— Что случилось-то? Ты пьяна? — с подозрением спросил Данилов. — Говоришь как-то странно.

Ему не нравилась речь бывшей, а её желание излить душу невероятно удивляло.

— Нет, Саша, просто от наркоза отхожу, — ответила Лена, вздохнув. — Наверное, поэтому и захотелось с тобой поговорить. Мне так тошно, — пожаловалась она, — а лучше тебя меня никто не понимает…

Она замолчала, слышалось только её дыхание, а потом всхлипывание.

— У тебя что-то случилось, Лена? — спросил Данилов.

— Случилось, Саша, ещё как случилось. Он взял и умер во мне. Просто умер, замер, представляешь? — В её голосе появились истеричные нотки. — А я его хотела, ждала, любила уже! И Олаф ждал. Теперь нет никого! Саша, это так горько. И это ведь не первый такой исход. Как-будто проклял меня кто-то. Почему я родить, как все, не могу? — Она помолчала и вдруг начала винить себя. — Это мне наказание за наших с тобой нерождённых детей. Ты не знаешь, но я от тебя беременела, как кошка, и никаких токсикозов…

— Беременела, как кошка? — Данилов переваривал услышанное, и информация не умещалась в его голове. — То есть, кроме Серёжи…

— Да, Саша, — всхлипнула Лена. — Твои головастики прорывались через любую защиту. — Её голос на мгновение стал мягче, но потом в нём опять послышались слёзы. — Я тебя ненавидела каждый раз, как на аборт шла, а надо было — себя…

— И ничего не говорила… — В этот момент он не знал, что его больше всего поразило: то, что у них могли быть ещё дети, или то, что она всё время обманывала его.

— О чём не говорила? О беременностях? Ты бы рожать уговаривал, а я не хотела. Дура была, мечтала о невозможном — чтобы ты меня любил, как Дину свою, или ещё сильнее. — Она снова замолчала на минуту, видимо, пытаясь взять себя в руки, но у неё ничего не получилось, и Лена больше не скрывала своих рыданий. — Бегала к Крыське душу излить. И на аборты — к ней же. Выскабливала она профессионально. У неё талант, — с горечью произнесла она почти шёпотом и в очередной раз всхлипнула.

Но Данилову не было жалко бывшую жену. В груди сжался комок, а от внезапных откровений бывшей разливалась горечь.

— Ты уже тогда знала, где живёт Дина? Ты всё знала, да? Ты ведь никогда меня не любила, зачем устроила весь этот цирк?

— Да не знала я ничего! Мне сказали, что она замуж вышла. Ну, то есть я знала то же самое, что и ты, — оправдывалась Лена. — Позже, когда Серёженьке уже лет пять было, я её с дочкой видела — приезжали они к нам в город. Тогда поняла, что дочка у неё твоя. Да там догадаться было не трудно. Она ж как ксерокопия: и манеры, и взгляд — всё твоё. Каюсь, не сказала тебе ничего, а что бы это изменило? Ты бы развёлся, Серёжку нашего бросил и за Диной своей побежал. Ну, скажи, что не так, что ошибаюсь?

— Какая теперь разница… — Он устало потёр подбородок. — Лена, а у кого Дина тогда останавливалась, не помнишь?

— Нет, не помню, мы в кафе встречались — я, Крыська и она. — Лена снова всхлипнула. — Мне, Данилов, жаль её. Не хотела бы я такой участи. Зла я ей никогда не желала. Да и тебя жаль. Кем бы ты ни был, но жизнь у тебя больше на ад похожа. И горишь ты, а догореть не получается, и живёшь — не живёшь, и помереть, чтобы с Диной своей быть и на том свете, не можешь.

Саша горько усмехнулся. В словах Лены была правда, и почему-то от осознания её стало легче.

— А мне нельзя помирать, Лена. У меня дети — четверо. Мне их на ноги поставить надо. В жизнь выпустить, когда летать научатся. И без разницы, в каком я аду. Главное, чтобы их мой ад не коснулся.

В этот момент Саша понял, что не злится на неё больше. Простил всё и искренне пожалел, представив, как лежит она несчастная где-то в больнице, а душу излить кроме него и некому. Меж тем Лена тихо продолжала.

— Счастливый ты, Сашка, раз свой ад раем считаешь. А может, святой, но дурак. Умные святыми не бывают.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она замолчала, да и ему сказать было нечего. Прошло несколько минут тишины, как вдруг она спросила:

— Саша, ты любил меня хоть немного?

— Любил, наверно, по-своему. Я хотел сделать тебя счастливой, вот это точно. Не получилось. Прости… Хотя поздно уже просить прощения. Лена, я очень скучаю по сыну. Отпусти его на каникулы ко мне.

— Сговорились вы, что ли? — Данилову показалось, что Лена улыбается. — Он просится к тебе, будто в твоей деревне мёдом намазано. Вроде и не воспитывал ты его, а он каждый проведённый с тобой день помнит. Я сопротивлялась этому, думала, что мальчишке просто мужчина, как пример, нужен. А нет, ему отца подавай! Обещай, что присмотришь за сыном, — попросила Лена и пообещала: — Отпущу я Серёжу к тебе. Иначе всю жизнь врагом ему буду. А так, может, Бог смилостивится и даст нам с Олафом малыша. Как ты думаешь, Саша?

— Обследоваться вам надо обоим, причину понять да полечиться. При чём тут Бог, все беды от людей. Тебе ли не знать?

— Может, прав ты. Наверняка прав. Кристе позвоню, спрошу, как лечиться.

— Не надо звонить Кристине, я лучше с Олегом поговорю, может, он вас к кому из друзей в Германии направит. Не звони ей, Лена, не надо.

Данилову категорически не нравилось, что слишком уж часто мелькает в его жизни Кристина. Все нити вели к ней, и не заметить этого Саша просто не мог: история с Соней, неразбериха с отцовством Дашки, Лена с абортами, да и Дина к кому-то в город приезжала с маленькой Катей… Может, у неё спросить? Хорошо бы, дочь вспомнила, у кого они останавливались. Между тем Лена тяжело вздохнула и заговорила снова.

— Наверно, ты прав. Спасибо тебе, Саша. Мне уже легче, и голова яснее. Спасибо, что выслушал меня.

— Надеюсь, ты не пошутила, что отпустишь ко мне Серёжу? Я даже билет могу оплатить, вышлю деньги хоть завтра. — Саша чувствовал, как сердце пустилось в галоп от одной мысли, что встреча с сыном становится реальной.

— Отпущу, — подтвердила Лена, и Саша не услышал, а скорее почувствовал, насколько она устала, и её следующие слова это подтвердили. — Спать мне хочется, я вздремну чуток, ночь на дворе.

— Выздоравливай, Лена, и пусть у тебя всё получится.

Он нажал на кнопку отбоя и задумался о своём прошлом, далёком и недавнем, а ещё о будущем и о встрече с сыном. «Интересно, они с Катей подружатся?» Ему так хотелось, чтобы его дети сроднились между собой. А потом пришла мысль, что надо найти ещё какую-нибудь подработку, дабы деньги на билеты заработать — обещал же.

Дописал протокол операции, прошёл по палатам и, убедившись, что всё в порядке, решил вздремнуть. Так и проспал до утра.

А дальше жизнь закрутилась в привычном ритме.

Около обеда вспомнил о ночном звонке и набрал Лену. Олаф ответил, что она спит, что уже дома и даже поела. Попрощались они, как старые приятели.

А что им делить? Лену? Так у Данилова все чувства к ней давно умерли, если даже и были когда-то. Сына? Так Серёжа — Данилов, и этим всё сказано. Олафу же можно только посочувствовать. Саша на собственной шкуре знает, насколько тяжело найти общий язык с неродным ребёнком. Так мысли плавно перетекли от Олафа и Серёжи к Гошке. Где целыми днями находится пацан? Кто его друзья? Как узнать, как познакомиться с родителями, как понять, чем подростки дышат, какие книги читают, в какие игры предпочитают играть?

Вопросы, одни вопросы, только ответов нет. Скоро учебный год кончится, и тогда Гошка вообще будет предоставлен сам себе. Как же нехорошо и опасно. Но на контакт ребёнок не идёт. Да и когда заниматься всеми этими проблемами? Он же вечно на работе! Дома ночует через две ночи на третью. И опять подумалось, что надо ещё одну подработку искать. Даже если Лена откажется взять деньги за билет, всё равно семья станет на одного человека больше — а это пусть и приятные, но расходы. Данилов пожалел о том, что ничего не умеет, кроме как людей лечить. А в медицине много не заработаешь. Вот если бы он пластической хирургией занимался, тогда да: всякая там косметология, увеличение груди без всяких показаний, просто если захотелось, ботексы и другие никому не нужные навороты — за эту туфту деньги платят немалые.

С мыслями о деньгах и способами их добычи Данилов ехал домой и очень удивился, обнаружив у себя в доме Асю, встречающую его прямо на пороге.

Часть 38

— Александр Дмитриевич, ты только не волнуйся… — произнесла Ася и выставила руки вперёд, не давая Данилову войти в дом. Для него её слова прозвучали тревожным звоночком: Ася редко заходила к ним, только по делу, а тут… Может, что-то с Валерией Павловной или с Мишкой? Узнает, когда окажется дома. Ждать объяснений от Аси он не собирался, просто отвёл её руки в сторону и вошёл.

— Александр Дмитриевич, погоди, поговорить надо, — сопротивлялась она, а его обуревало беспокойство за свою семью и увидеть всё нужно было исключительно своими глазами. Присутствие Аси не удивляло, она часто заходила к Валерии Павловне или оставалась ночами с Мишкой, пока Катя дежурила.

— Тыгыдык! Тыгыдык! Тыгыдык! — скакал навстречу весёлый малой, а за ним еле поспевала бабушка.

«Так, с ними всё в порядке, уже хорошо», — подумал Данилов.

— Мишаня, остановись! — строжилась Валерия Павловна на внука. — Сашенька, все живы, это главное, — переключилась она на Данилова, — а остальное… — Она замялась как-то виновато. — Ася ведь уже рассказала? Он не хочет к врачам, говорит, что ничего не болит даже. Врёт, как пить дать врёт. Ну что мне с ним делать… Поговори, а. Может, он тебя, как мужчину, послушает.

— Все дерутся, ничего страшного не произошло. — Из Гошкиной комнаты появилась Катя. — Папа, я Асю позвала, чтобы исключить сотрясение. Синяки сами пройдут. А вот рёбра… Не знаю, он раздеваться при мне не хочет и Асю не подпустил.

— Понятно, — тяжело вздохнул Данилов, — Гошка подрался.

— Ты не шуми на него, Александр Дмитриевич, — в умоляющем жесте сложила руки Ася. — Тут разобраться надо.

— Тыгыдык! Тыгыдык! Тыгыдык! — Из кухни, перемазанный шоколадом, вернулся Миша. — Папа, я конёнок! Скакаю. Папа, на лучки, скоее! — Миша требовательно протянул руки кверху.

Данилов поднял малыша и поцеловал в лоб.

— Ты ещё немного поскачи, жеребёнок мой, а я пока Гошу полечу. Договорились?

Он передал Мишку дочери, проводил их взглядом до ванной комнаты, где Катя включила воду, чтобы вымыть лицо и руки брату. Сам же разулся и прошёл к Гоше.

Тот лежал на своей кровати лицом к стенке и всхлипывал.

— Рассказывай, что болит, — обратился к нему Саша. — Гош, я нянчиться с тобой не буду, но и не отступлюсь, пока не пойму степень повреждений. Так что варианта у тебя два: или ты даёшь мне себя осмотреть и мы решаем, как поступить дальше, или я вызываю скорую. Спрашивать, кто тебя и за что, как я понимаю, бесполезно.

— А можно просто отвять? — Гоша повернулся к Данилову, скорчившись от боли.

— Увы и ах! Я твоей матери обещал… — Саша замолчал, потому что комок встал в горле, а слабость свою он Гошке показывать не хотел. Закрыл глаза, сдерживая подступившие слёзы. Вдохнул, выдохнул, понял, что пришёл в себя.

— Её нет, так что обещания ничего не стоят! — в сердцах выкрикнул бунтарь.

— А совесть как же? Или ты скажешь, что и это не имеет значения? На спину ложись. Живот болит?

— Всё болит. Я озверел прямо, да и они тоже. Но я прав! И не вздумайте в школу идти разбираться!

Данилов лишь тяжело вздохнул, усаживаясь рядом с мальчиком. Поднял вверх его футболку, оголив живот, и мягкими движениями начал пальпировать.

— Ты драку начал? Сам понимаешь, меня всё равно вызовут в твою школу, а потому я должен знать, что к чему.

Гошка скривился, когда пальцы Данилова прощупывали печень.

— Пройдёт всё, да и пацаны нормальные. Подрались и подрались, только один там гнида. А вы в школе, небось, пай-мальчиком были и в кулачных разборках не участвовали?

— Ты прав, кулаками решать вопросы я не привык, хотя было однажды — я однокласснику руку сломал. Представляешь?

— Серьёзно? — Гоша с уважением и заинтересованностью посмотрел на Данилова, будто увидел его как-то иначе, не как обычно. Данилов же продолжал пальпировать живот ребёнка. — Расскажите, пожалуйста, — ойкнув, попросил Гоша.

Данилов же не прекращал осмотр, пытаясь выявить серьёзные повреждения, но их практически не было, только гематомы и припухлость в районе пары рёбер.

— Внутренние органы у тебя в порядке, снимок грудной клетки сделать надо, хотя явных переломов нет. Насчёт отсутствия сотрясения я бы поспорил с Асей. Собирайся, едем в клинику.

— Да ну на фиг. Заживёт всё, да и башка у меня крепкая! — возмутился Гошка.

— Заживёт, я не сомневаюсь, на этот раз тебе повезло, но вот когда меня вызовут в школу, хотелось бы иметь документальное подтверждение того, что тебе нанесли нешуточные повреждения.

— И почему вы с Асей такие скучные? — отмахнулся мальчишка. — Так расскажете? Ну, про драку, когда вы руку пацану…

Данилов усмехнулся и с нежностью глянул на пасынка.

— Скучные мы с Асей, потому что взрослые и многое видим иначе, чем ты. Будто через призму безразличия смотрим, которое жизненным опытом называется, а потому и воспринимаем всё не так остро. Вот сейчас случись со мной то, что в девятом классе, я бы Семёну руку не ломал. Да и в морду бы не дал, даже разговаривать не стал бы. Проигнорировал, и всё. А тогда мне казалось, что я честь семьи защищаю да Машку, одноклассницу нашу, от позора спасаю. Семён нехорошо про моего отца сказал и про мать Марии тоже. Смеялся он над ней и надо мной, вроде как мы с ней сводные брат с сестрой при полных семьях. Явно информацию у родителей почерпнул, а Машку унизил. Вот я со злости поднял его за подмышки и кинул на пол между партами, он же рукой об столешницу ударился, и всё — перелом. Отца моего в школу вызвали, заставили лечение оплатить, а меня просили извиниться перед Семёном.

— Ну, и ты извинился? — Гошка негодовал, но впервые за полтора года обратился к Данилову на «ты».

— Нет, извиняться я не стал, потому что виноватым себя не чувствовал. Зато отец мне дома ремнём по одному месту всыпал так, что я неделю нормально сидеть не мог.

Гошка сел на кровати.

— Так не справедливо же! Он сам виноват был, это ведь то, что я думаю, да?

— Замнём для ясности. О мёртвых либо хорошо, либо ничего. Собирайся, в больницу съездим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Гоша сел на кровати и молча начал собираться.

— Несправедливо ремнём проблемы решать. Я бы не простил. — Он говорил тихо, сам с собой, но Данилов слышал каждое слово. Да, это было несправедливо и очень-очень обидно. И конечно, он не простил отца, а ещё осознал, что не чувствует к нему больше ни любви, ни уважения, а только презрение и брезгливость какую-то. Но что он мог изменить? Мать молилась на своего Димочку и прощала, прощала… Точнее, просто закрывала глаза на все измены и увлечения мужа. А может быть, боялась, что тот уйдёт к одной из своих любовниц и она останется одна, без работы, без средств к существованию, а главное — без мужа, занимавшего довольно высокий пост в администрации города.

Саша вспомнил, как однажды спросил мать, зачем ей всё это? Почему нельзя отрезать один раз, начать уважать себя и, может быть, найти человека, который сможет оценить её по достоинству. Мать-то Саша любил всегда, несмотря ни на что. А она ответила, что такого положения в обществе ни с одним другим мужчиной у неё не будет. Да и возвращался отец всегда к ней. Она же жена, а все остальные просто шлюхи. Вот и весь сказ.

Этой правды Данилов Гошке, конечно, не расскажет. Да и зачем…

Они вместе вышли из дома, сели в машину и поехали в приёмный покой.

— Гоша, я спросить тебя хотел…

— Спрашивайте, — вернулся Гошка к общению на «вы».

— Как ты относишься к тому, что летом ко мне приедет сын из Германии?

Мальчишка аж подпрыгнул.

— Так это уже не сюрприз, что ли? — удивился искренне.

— В смысле? — не понял Данилов. — Мы говорили по телефону с его матерью, вот она мне и сообщила о желании Серёжи приехать.

Гоша посмотрел на потолок и скривился.

— Сдала она его, короче. А мы такой план готовили. Александр Дмитриевич, общаемся мы с Сержиком по скайпу, да и в Ватцапе. И я, и Катя. Он же брат Катькин, а мне просто нравится. Пусть не брат, а друг… Так что не парьтесь, мы ему только рады. Жаль, сюрприз не получился.

Саша опешил. Дети действительно преподносили сюрпризы один за другим. Он же просто не знал, как на них реагировать. Не умел он быть отцом. А оно вон как повернулось, что у него сразу четверо разновозрастных детей образовалось. Каждый со своим характером, норовом, и все внимания требуют и искренности. А он им, кроме младшего, ничего дать не может — времени нет. Хорошо, хоть Катюша рядом, хотя он до сих пор против её работы в отделении. И пусть болтают завистники что хотят, пусть издеваются, стараясь уколоть побольнее, ему всё равно.

Эх, была бы жива Дина…

Как тяжело, как горько ему без неё. Меньше года дал им Господь быть вместе. Меньше года! Только время это было самым счастливым в его жизни. Жаль, что прошло…

«Что же ты наделала, Диночка! Почему сразу, как родила, не сообщила о дочери, зачем свою, да и мою, жизнь под откос пустила? Ведь знала обо всём, что со мной происходило, про мой личный АД тоже догадывалась. Вон, с Леной общалась, к подружке какой-то приезжала. Кто эта подружка? Как теперь узнать? Спросить у Кати? Так она маленькая совсем была, вряд ли помнит…»

Вот с такими мыслями подъехал он к приёмному покою, и они с Гошкой пошли проходить обследование.

Часть 39

Как только машина Данилова выехала со двора и Катя закрыла ворота, Ася засобиралась домой.

— Ну, всё, пойду я. За пациента больше можно не волноваться — он в надёжных руках, — с грустной улыбкой произнесла она.

— Да погоди ты, куда торопишься! — остановила её Валерия Павловна. — Можно подумать, что у тебя дома семеро по лавкам. Пойдём на кухню, стряпать поможешь, а то, небось, за всю жизнь так готовить и не научилась, всё всухомятку перебиваешься. А как вернутся наши мужчины, так на стол накроем, пообедаем. Сейчас супчик с фрикадельками по-быстрому сварганим. Катюша до колледжа тесто на булочки поставила, самое время печь. — Она улыбнулась Асе, давая понять, что всё про неё знает и мысли даже читать умеет. — Что ты бегаешь от него? Думаешь, так он тебя заметит да о чувствах твоих догадается?

Ася вздохнула.

— Лучше б не догадывался. Да и не посмотрит он никогда в мою сторону. — Сама не заметила, как произнесла мысли вслух.

— Дура девка, — махнула на неё рукой Валерия Павловна. — Не надо, чтобы он достоинства твои разглядывал, надо, чтобы вы оба в одну сторону смотрели, чтобы общность была. Ему друг нужен, а не любовница. А ты подходишь по всем параметрам: и профессия у вас одна, и к детям ты к нашим, как к своим. Мишку-то любишь, я же вижу. И Гошу знаешь почти с рождения. Сколько ему было, когда ты к бабушке переехала? Года четыре? Всё, хватит болтать, пошли готовить. Кто тебя научит, как не я. А тебе эта грамота ох как пригодится.

Ася не стала уточнять, чему её собиралась учить Валерия Павловна, и покорно прошла в кухню, где над булочками колдовала Катюша.

Посмотрела и позавидовала. Всё у Кати ладно: и руки растут откуда надо, и голова на месте, и житейским умом богата, хоть и молоденькая совсем. Мудрая не по годам. Человек, в котором всё прекрасно, как Чехов говаривал: «и душа, и мысли».

Глянула во двор, где ещё недавно стояла Даниловская машина. С собой Асю он, ожидаемо, не позвал, но обиднее было, что даже спасибо не сказал. Всё же первую помощь Гоше она оказывала. Захотелось уйти, совсем чужой здесь себя почувствовала.

И Валерия Павловна словами своими душу бередит. Зачем ей это? Чему учиться? Умеет она готовить, пусть и не так споро и вкусно, как Динина свекровь, но умеет и вполне сносно. Это для себя что-то делать лень. Можно и всухомятку, или картошки пожарить, так, по-быстрому. Вон Мишка, когда у неё ночует, с удовольствием ею приготовленное наворачивает. И словно в подтверждение её мыслей, на кухню влетел Мишаня, увидел Асю, улыбнулся и влез к ней на руки. Ася же поцеловала его в макушку, прижала к себе, и так хорошо ей стало, тепло — не отпускала бы его никогда. Мишка пробуждал в ней материнские чувства, его защитить от всего мира хотелось. Прижалась щекой к курчавой голове малыша, а он обнял её и затих.

— Мишаня за всеми Гошкиными делами не спал днём. — Валерия Павловна с обожанием глянула на внука. — Ну, ничего, сейчас мы его накормим, и уснёт. Правда, Саша ворчать станет, что не вовремя, а всё потому, что потискать сыночку не успел. Любит его, как родного прямо.

Асе стало обидно за Сашу. Пусть Миша сын Павла, но другого отца кроме Данилова мальчонка не знал. А сколько души и сил в него Саша вкладывает! Как можно подчёркивать, что не родной он? Вот так вырастет Мишка, а тут доброжелатели ему и объяснят, что отец и не отец вовсе, а так, никто. И что потом? Как растолковать пожилой женщине, что неправа она? Да и надо ли? Ведь сама Ася в этой семье совсем никто, а потому мнения её никто не спрашивает.

Суп подоспел, булочки испеклись и остывали. Мишку Ася накормила, потому что пацан решил есть не слезая с рук, а как насытился, обнял Асю, да так и уснул.

Отнесла она ребёнка в кроватку, уложила, укрыла цветным детским флисовым одеяльцем с оранжевым жирафом и белыми облаками на жёлтом фоне, оглядела комнату, двуспальную, идеально застеленную кровать. Вспомнила свои посиделки здесь с Диной, которая дружила с ней, несмотря на разницу в возрасте. Многое вспомнила, ведь о жизни подруги знала гораздо больше Саши. Поцеловала мягкие светлые кудри ребёнка, вышла из спальни и решила не дожидаться Данилова с Гошей. Зачем? Нет ей места в этой семье, и в сердце у Данилова даже крошечного уголочка для неё не найдётся. Там только Дина.

Вот с этими мыслями и отправилась она домой, в бабушкину хату.

Шла и придумывала историю своего счастья. Пусть глупую и несбыточную, но такую красивую. А главным героем в ней был Данилов: родной, ласковый, любящий и любимый.

Как же хотелось убедить себя в том, что она давно взрослая и сказки не про неё. Но как только ей это почти удавалось, маленькая девочка в розовых очках поднимала голову и напоминала, что в Данилова она умудрилась влюбиться дважды. Первый раз, когда Дина рассказывала о своей единственной любви, об отце Кати, и второй, увидев самого Александра с Мишкой на плечах в сопровождении Валерии Павловны.

Подло? Да, подло мечтать о муже подруги. Вот поэтому Ася и прекратила всякое общение с семьёй Дины, как только Данилов у них обосновался. Но бросить подругу в тяжёлый период, отвернуться от неё Ася не могла. Она была искренне привязана к Дине, оставаясь с ней до конца, заходила, пока дома никого не было. Вернее, почти до конца, до того момента, пока Саша не попросил забрать Мишу, чтобы мучения матери не оказали пагубного влияния на и так хрупкую психику ребёнка.

Не успела войти в дом, как задребезжал телефон. Звонила мать. Ася прекрасно знала, что та скажет — разговоры повторялись от раза к разу, — но как бы ей ни хотелось сделать вид, что она не слышит звонка, ответить придётся.

— Да, мама, — произнесла она.

— Ася! Мы с Егором Филипповичем тебе место в городе нашли. Так что собирайся и приезжай. Дом бабушкин продавай за сколько дадут, и мы ждём тебя. — Ася подняла глаза к потолку, именно этого она и боялась — в очередной раз услышать, что мать с отчимом нашли работу, ту самую, которая нужна непутёвой и неблагодарной дочери. Ведь её растили, учили, будущее светлое прочили, а она родительские надежды оправдывать не спешила: клиническую ординатуру бросила, отчима подвела, уехала к бабке в деревню и возвращаться не собиралась. — Ася, ты не слушаешь меня совсем! — возмущалась мама. — Ты представляешь, какая это перспектива? Сам Лисицин тебя приглашает! Это такая честь, такие возможности!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У меня всё в порядке со слухом, с жизнью и с местом работы. И я не собираюсь продавать бабушкин дом и переезжать куда-либо! Услышьте меня вместе с Егором Филипповичем и не ищите для меня вариантов. Я счастлива здесь.

— У тебя появился мужчина? — голос матери стал вкрадчиво-заинтересованным.

— Это имеет значение?

— Хорошо, хоть он с высшим образованием! — Ася насторожилась: о чём это говорит мама?

— Мама!!!

— Вы живёте вместе? — Мать будто бы и не слышала Асю.

— С кем? Мама, что за фантазии?

— Дочь, мы хоть и далеко, но всё о твоей жизни знаем. У Егора Филипповича много знакомых, приятелей, да просто тех, кто ему обязан по жизни. Мы не одобряем твоего увлечения этим мужчиной. Во-первых, он разведён, это уже характеризует человека. Нет, я понимаю, что на безрыбье… Но, с другой стороны, кого приличного ты можешь встретить в этой дыре… — Мать Аси неожиданно прекратила обсуждать личную жизнь дочери. — У тебя есть время до моего отпуска, а там я на всё посмотрю своими глазами. Приеду, с кавалером твоим познакомлюсь, планы его на тебя выясню и займусь его переводом в город. Есть кому поднимать сельское здравоохранение без вас! Насчёт моего предложения подумай. Эдуард готов простить все твои выходки. Он даёт тебе шанс, но до сентября живи как и с кем хочешь.

— Да уж, спасибо за невероятную щедрость. Непременно воспользуюсь свободой выбора. Хотя сроки уж больно малы. Может быть, вы с Егором Филипповичем уже прекратите так активно лезть в мою жизнь?

— Нет, дочь, не прекратим! Да, годами ты взрослая, а по сути-то дура дурой. Чего ты в жизни добилась? А ведь были такие перспективы! Эдик всегда говорил, что тебя ждёт светлое будущее, а ты? Ты умудрилась разочаровать не только его — своего научного руководителя, но и нас с Егором Филипповичем. И если Эдуард оттаял и забыл все обиды, нанесённые тобой, то пора одуматься, вернуться и начать всё с начала, пока тебе тридцать и вся жизнь впереди. Потому что в тридцать пять ты никому не будешь интересна ни как женщина, ни как сотрудник, будь ты даже семи пядей во лбу. Уйдёт твоё время. И вот тогда ты вспомнишь мои слова, оставшись у разбитого корыта, с текущей крышей в бабушкином доме, которую, я уверена, ты так и не удосужилась перекрыть. Приеду — увижу всё своими глазами и решение приму, как тебе жить дальше, с кем и где.

— Мама, — устало произнесла Ася, поняв своё полное поражение, — мне почти тридцать лет, сколько можно видеть во мне маленькую несмышлёную девочку? Я живу так, как считаю нужным, и даже если с кем-то сплю, то это никого не касается. Давай прекратим этот никчемный разговор!

Ася наконец-то распрощалась с матерью — её монолог утомил — лишь передала пламенный привет Егору Филипповичу. Положив смартфон на журнальный столик, задумалась.

Дальше так продолжаться не может! В своё время она сбежала от этой троицы сюда, в посёлок, и пока была жива бабушка, всё было просто замечательно. Мама не доставала нравоучениями и советами, отчим, казалось бы, забыл о её существовании, а главное, Ася спряталась от Лисицина, зализывая свои раны вдали ото всех, кто её знал.

Бабуля была единственным человеком, не осудившим внучку. Старая женщина просто радовалась присутствию Аси в своей жизни. Наконец-то, под самый занавес, рядом с ней оказалась родная душа. Именно бабушка свела Асю с Диной, через Валерию Павловну устроила на работу.

Ася же была рада оказаться в посёлке, где родился и вырос её отец. Отчим хорошо относился к ней, даже баловал, но любила она лишь своего родного отца. Помнила каждый день с ним. Или ей так казалось… Ведь когда его не стало, ей всего семь лет было.

Егор Филиппович говорил, что она всё придумала, написала сказку, сложив вместе свою любовь, воспоминания матери и бабушки и те истории, что рассказывал ей отец.

Повзрослев, Ася приняла отчима как данность. Неплохой он человек по сути своей, по поступкам, по отношению к матери Аси — она за ним, как за каменной стеной.

Да и на саму падчерицу голоса ни разу не повысил, слова плохого ей не сказал, исполнял все капризы, но это не от любви было, а лишь бы Ася под ногами не мешалась.

Звонок матери разбередил душу. Захотелось поговорить с кем-то родным, поделиться, объяснить, что хоть и не починила она прохудившуюся крышу в бабушкином доме, но никуда уезжать отсюда не собирается.

Оделась, обула сапоги резиновые, на случай дождя, и отправилась на кладбище — посидеть у могилок отца и бабули и совета у них попросить.

Часть 40

Ася всегда так поступала, когда на душе становилось муторно и одиночество зашкаливало. К кому ещё пойдёшь, как не к самым близким людям, у кого ещё совета спросить… Ей казалось, что они услышат и помогут, хотя бы знак дадут. Ведь они любили по-настоящему, а любовь не умирает, она не материальна и распаду и тлену, в отличие от тела, не подлежит.

Она вошла в ограду, присела на лавочку и говорила долго-долго. И о том, как скучает, и о крыше, что совсем прохудилась, а помочь перекрыть некому, да и денег таких нет, чтобы нанять кого, а ещё материал купить. Только у матери с отчимом помощи просить не будет — никакой и никогда.

Ася то шептала тихонько, то общалась с родными мысленно, и всё просила подать знак, помочь определиться, как жить дальше, как противостоять матери и остаться здесь.

Прошлый раз на памятник села птичка, и всё получилось хорошо, по-Асиному. Попрыгала синичка тогда по бабушкиному памятнику, затем на отцовский перелетела, посмотрела на Асю, склонив головку набок, чирикнула и упорхнула. А в другой раз ветер нагнул ветки дикой розы, Ася даже сказать ничего не успела, а ответ тут как тут. А ещё как-то банка с водой падала. Тоже тогда верный путь указала.

А сегодня тишина, ни птички, ни ветра…

Только солнце садится. Домой пора. Тут хоть и не бывает хулиганья, а всё по темникам по кладбищу идти страшно.

Ася встала. Поблагодарила бабушку и отца за то, что выслушали, на фотографии глянула, прежде чем пойти к выходу, а лица на них улыбаются. Ася головой покрутила из стороны в сторону, чтобы морок отогнать — не может изображение на фото улыбаться. Не может, и всё! А значит, увиденное — плод её воображения или игра солнечных лучей.

— Пора мне, скоро лето, заглядывать к вам чаще буду, — произнесла, махнула рукой на прощание и пошла к выходу.

Думы одолевали: что значили эти улыбки? Неужели прощались с ней отец с бабулей, решили не помогать больше, девочка-то давно взрослая…

Она добрела почти до самого выхода, когда вспомнила про Дину и решила навестить подругу. Её могила находилась чуть в стороне от главной аллеи. Когда свернула на боковую тропинку, солнце совсем село. В оградке кто-то был, Ася увидела огонёк от сигареты.

— Кто здесь? — спросила Ася, чувствуя, как немеют от страха встречи с кем-то чужим ноги. — Александр Дмитриевич, — произнесла она дрожащим голосом, — это ты тут в ночи куришь?

Мужчина обернулся.

— Я! Какого чёрта ты по кладбищу на ночь глядя гуляешь? И голос с чего дрожит? Меня за покойника восставшего приняла, что ли? Испугалась?

— Немножко — ответила Ася и подошла ближе. Вошла в оградку и села рядом с Даниловым. — Что у Гоши обнаружили? — спросила она.

— Ничего, гематомы только, перестраховался я, — отвечал Данилов. — Ну, ты и сама знаешь, что там ничего серьёзного, первая к нему на помощь прибежала. Спасибо тебе.

— Было бы за что. Я его с трёх лет знаю, да и с Диной мы дружили, делились всем. У неё тут ни одной родной души не было, кроме Катюши, а у меня только бабуля. Вот и сошлись, понимали друг друга, поддерживали, как могли. Одно слово — подруги.

Ася скорее почувствовала, чем увидела удивлённый взгляд Данилова.

— Как это никого? А муж, свекровь? Валерия Павловна её искренне любила, как дочь. Вот в этом я нисколько не сомневаюсь.

— Александр Дмитриевич, не спрашивай меня ни о чём. Может, и имеешь право знать ответы, но как я могу рассказать то, чем делилась подруга? Сам понимаешь, что никак. Так что прости.

— Глупости! То, что мне знать полагается, я знаю. Лучше скажи, что ты на ночь глядя на кладбище делала? Колдовала, небось? Кавалеров привораживала?

Ася рассмеялась, хоть место к смеху не располагало, но на вопрос не ответила.

— Ладно, ведьма местного значения, поехали домой, — продолжил шутить Данилов. — Чаем напоишь, там и поговорим, а то дальше порога не пускаешь никогда. Ребёнка отдала и дверь закрыла.

Вроде бы обидно сказал, а Асе стало невероятно легко от его шуток, спокойно.

Они вместевышли за ворота, Данилов открыл дверь своей машины, помог ей сесть, пристегнул ремень безопасности и взял за руку.

— Ася, мы с тобой друзья. Так что давай без отчества, а то я себя стариком рядом с тобой чувствую. Потренируйся: вместо Александр Дмитриевич скажи просто Саша.

Как ей хотелось, чтобы этот момент не кончался, чтобы Данилов не выпускал её ладонь из своей руки! Ася прикусила нижнюю губу, глянула на него испуганно — вдруг мысли и чувства её прочитает.

— Я стану называть тебя Сашей, если ты уверен, что между женщиной и мужчиной возможна просто дружба и ничего более, — потупившись, но очень твёрдо произнесла она и поймала его удивлённый, изучающий её взгляд.

— Умница, девочка. Всё правильно понимаешь — ничего кроме дружбы я тебе предложить не могу, а вот счастья искренне желаю. Так что переходим на новый уровень отношений.

Он сел за руль, и машина резво покатилась в сторону дома, только свернула не на Асиной улице, а на той, где располагался дом Дины.

«Неужели не проводит?» — подумала она с долей разочарования. Что ж, живут они совсем рядом, добежит сама — с кладбища домой пешком собиралась идти, а тут всего лишь улица соседняя.

Она отстегнула ремень и выскочила из машины, пока Саша отпирал ворота.

— Погоди, Ась, — услышала голос Данилова. — Сейчас машину поставлю и провожу тебя. Или чаем поить уже раздумала? — снова пошутил он.

А Ася недоумевала. Мог бы до дома её доехать, а потом вернуться к себе на машине. Пусть расстояние всего ничего, но нелогично как-то. Данилов же тем временем загнал во двор автомобиль, попросил её подождать пару минут, чтобы Катю предупредить о своём местонахождении, вошёл в дом, поговорил с дочерью и вернулся с пакетом.

До Асиного дома они шли молча. Ася не знала, как начать разговор, да и вообще, о чём говорить ей с Сашей. А Данилов вдруг стал серьёзным и задумчивым.

— А ведь завтра по посёлку сплетни пойдут, не боишься? — спросил он.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Кто нас увидит? Поздно уже, темно. Да и какая разница, я давно вышла из того возраста, когда чужого осуждения опасаться стоит. Ну, вот и пришли, заходи, Александр Дмитриевич, осторожно только, там ведро в комнате, не споткнись. А то потом в газетах читать придётся, как участковый педиатр покалечила ведущего хирурга сельской больницы. — Она вымыла руки и принялась накрывать на стол, включив электрический чайник. — Кстати, ты по городу не скучаешь? — спросила между прочим.

— По городу — нет, нисколько. Да и какая разница — там больные, здесь больные. Люди везде болеют одинаково. Если ты про друзей, то у меня их как там не было, так и здесь нет. Мать, правда, осталась… — Он помолчал немного. — Но с матерью у нас странные отношения, хотя я её люблю, конечно… На расстоянии люблю несколько больше.

— Почему? — Асе стало интересно. А ещё она удивилась возмущению и неприятию, возникшему в душе по отношению к Саше. Как это можно — мать не любить? Но тут же подумалось, что осудить другого проще, чем в себе разобраться. Она-то свою любит? Скорее нет, чем да.

— Она обожает насаживать «добро» и руководить моей жизнью, — спокойно ответил Саша. — А мне, как ты понимаешь, это не нравится.

Ася рассмеялась.

— Тогда мы можем соревноваться, у кого мама круче, — ответила она, заметив, что взгляд Данилова стал внимательным и немного жёстким.

— Значит, на кладбище ты ходила жаловаться бабушке на маму?

Ася пожала плечами.

— Можно и так сказать.

Она принялась заваривать чай, опуская по одной пирамидке в каждую кружку, залила кипятком и тут увидела на столе бутылку «Клюква на коньяке» и коробку шоколадных конфет «Ассорти». — Ой, а клюковка-то откуда? — спросила она.

— Ты такое не пьёшь? — удивился Данилов.

— Пью, я и покрепче пью, только редко. Клюковку я люблю.

Саша разлил водку по рюмкам и поднял тост за дружбу. Ася выпила всё до конца, смакуя. Он же снова налил. Ей было хорошо, вкусно и комфортно. Водка теплом заполнила желудок, принося эйфорию. Но впереди был рабочий день с утренним приёмом у неё и плановыми операциями у Саши. Тем не менее отказывать себе в удовольствии не хотелось. И третья рюмка последовала за двумя предыдущими.

— Саш, как мы завтра на работу пойдём? Мы же пьём. — Ася почувствовала, как поплыла.

— До утра всё выветрится, — уверенно ответил он.

Ей не нужно было много алкоголя, чтобы опьянеть. Поесть ей сегодня толком не удалось, а разговор с матерью и прогулка по кладбищу совсем выбили из колеи. А тут выпила немного, и из головы выветрились ненужные мысли, стало так легко, хотя очень грустно: захотелось уткнуться в грудь Данилову, как маленькой, сочувствия хотелось и защиты, а ещё ласки… Тёплых слов, неспешной беседы, и забыть всё то, что было между ней и Лисициным и за что он её «простил». Он простил… Вот только она и не думала прощать.

«Боже, что с людьми делает спиртное», — подумала она и взяла конфету.

— Тебя бабушка растила, да? — услышала вопрос Саши.

— Нет, я к ней только на каникулы приезжала, а так с мамой и Егором Филипповичем жила в городе. Там институт окончила, потом училась в клинической ординатуре. Но дом у меня здесь. Бабуля была необыкновенно светлым человеком. Как и папа.

— Хорошая же у тебя лапа, если сразу после меда ты в ординатуру попала, — снова пошутил Данилов.

— Хорошая! Егор Филиппович не последний человек, это я как на духу тебе говорю. Он мне много добра сделал. Ординатуру-то я бросила почти перед самыми экзаменами. Не хочу вдаваться в подробности, прости. Я благодарна ему, честное слово. Но плясать под их дудку не собираюсь.

Она глянула на снова полную рюмку и опрокинула её в себя, уже не чувствуя вкуса, а потом ещё одну.

Утром удивилась наличию Данилова в своём доме, он хлопотал на кухне. Около её кровати на тумбочке стоял стакан с водой и лежали две таблетки. Ася обратила внимание, что одета в то же, в чём была вчера. Выпила пилюли и прошла на кухню.

— Голова не болит? — спросил Саша.

— Ну, как тебе сказать…

— Поешь, я тут приготовил, и пошли на работу. Кофе сейчас сварю. Кстати, у тебя крыша в доме течёт давно?

— Порядком…

— А сказать не могла? Я посмотрю в свободный день с Гошкой.

Они вместе позавтракали и пошли пешком на работу. Теперь точно было не избежать сплетен. Ну и пусть. Ася мало что помнила из прошедшей ночи, но то, что Саша ночевал у себя, знала наверняка. Ничего кроме дружбы между ними быть не может. Но порой и этого вполне достаточно.

Часть 41

Сейчас, глядя на спящую Асю, Данилов анализировал прошедший день, который получился сумбурным и принёс сразу множество эмоций: и радость, и боль, и разочарование. А ещё Саша был приятно удивлён, узнав Асю с другой стороны.

Создавалось впечатление, что познакомился он с ней только вчера, а до этого… Видел, встречал, доверял младшего сына, но как-то не обращал внимания на её человеческую сущность. Ася была и была. Теперь же он узнал её ближе. Ощутил некое родство душ, да и не только: он как никто понимал и сочувствовал тому, что родная мать всё время пыталась её сломать, переделать, заставить быть удобной для себя. Это было подобие его собственной матери, с той лишь разницей, что его мать прикрывалась им, как ширмой, выдавая за красивую обёртку несуществующего благополучия, а Асина пыталась прожить ещё одну — «правильную» — жизнь за дочь.

Саше захотелось помочь Асе, поддержать морально, ведь так тяжело быть одной, совсем одной. Он понимал её желание пойти на кладбище, излить душу могилам самых близких людей в ожидании помощи. А ещё он знал, почему Ася так тянется к его семье, вернее, к детям единственной подруги.

Что ж, Ася для него оказалась находкой.

Данилов приготовил завтрак и ждал пробуждения Аси.

Ночевал он у себя, ушёл сразу после того, как она уснула. Домой вернулся не сразу. Сначала бродил по посёлку, переваривая информацию, которую вывалила на него подвыпившая Ася. И когда наконец добрался до своей кровати, лёг и проспал несколько часов.

Вот так, совершенно случайно, оказался посвящён в чужие тайны, к которым не получалось остаться равнодушным. Хотел узнать про Дину и её прежнего мужа, но Ася попутно рассказала и о том, что и её волновало.

И опять мысли вернулись к Дине и Павлу. Почему Ася сказала, что Дина чувствовала себя одинокой? Ведь все, абсолютно все говорили, что Павел был прекрасным человеком, мужем и отцом.

Правда, Данилов воспринимал его только отцом Георгия. Мишка же на сто процентов был его. Пусть не генетически, но его. А вот во всех выходках Гоши Данилов винил Павла. Так было легче…

Данилов рассмеялся своим мыслям и чувствам. Обвинять покойника — последнее дело. К тому же всё, что касалось Павла, вызывало уважение. И отрицать этого Саша не мог. Павел воспитывал его дочь, построил дом для Дины, обеспечивал семью, да и погиб, как герой. Отчего же так муторно на душе? Что его гложет? Ревность? Зависть? Да! Именно ревность и зависть к тому, кто столько лет прожил рядом с его Диной, ласкал её, любил, к тому, от кого она детей рожала.

Потому он пошёл на кладбище, после того как привёз Гошку домой. Тоже, как и Асе, захотелось совета спросить, как быть в данной ситуации. Он же обещал Дине вырастить её детей, а сам не справляется. Хорошо, у Гошки без серьёзных травм обошлось. А ведь могло быть гораздо хуже.

Почему Георгий дрался? Из-за чего? Или это было банальное избиение? Как найти тех, с кем ребёнок время проводит? Бабушка молчит, считая, что Данилову и без того забот хватает. И Гошку явно кто-то настраивает против него, и наверняка делают это те, кто парню близок, то есть друзья. А друзей — их родители. Данилов же второй год не может узнать, кто конкретно.

А ещё проблема в том, что времени на знакомство с жителями посёлка нет. И так дел невпроворот, вон Асю, которая уже несколько месяцев Мишку к себе ночевать забирает, пока Катя работает, он только вчера как человека узнал. А так женщина и женщина, врач-педиатр, вот и вся характеристика.

А не встретились бы они на кладбище…

И тут он почувствовал знаковость этой встречи. Улыбнулся сам себе и занялся приготовлением завтрака.

А потом они вместе с Асей шли на работу на глазах у всего посёлка.

Данилов замечал взгляды людей — заинтересованные, удивлённые, кто-то даже оборачивался, чтоб рассмотреть их получше, — но ему было всё равно. Пусть думают, что хотят.

Они расстались у здания поликлиники. Ася улыбнулась на прощание, а Данилов стоял и смотрел ей вслед.

Впереди была пятиминутка.

Главный в пять минут не уложился, пришлось проторчать у него гораздо дольше, и, как всегда, день пошёл кувырком. Сначала пришлось разбираться с ущемлённой пупочной грыжей, затем должна была быть плановая операция. Больного уже готовили, когда Данилова пригласили к телефону. Хорошо, не успели его в операционную увезти. Звонила классная руководительница Гоши.

— Александр Дмитриевич, хотелось бы вам сказать добрый день, но день абсолютно не добрый, мы с родительским комитетом ждём вас у директора. Подъезжайте.

— А в чём дело?

— С Гошей надо что-то решать! — Данилова бесили визгливые нотки в возмущённо-покровительственной речи учительницы. Ему подумалось, что этому в пединститутах учат — у его классной дамы были такие же.

— Извините, я не помню ваше имя-отчество, но я сейчас не могу, у меня больной на столе. Нельзя ли как-то перенести обсуждение моего сына?

— Сына?! — расхохоталась она. — Не смешите, сыном вам Георгий не является! — Данилов чуть не взревел, услышав это.

— Я являюсь законным представителем Гоши, единственным законным представителем. И если я говорю, что он мой сын, то так оно и есть.

— Вот мы вас и ждём именно как единственного законного представителя через полчаса.

Из телефона послышались гудки. Деваться Саше было некуда, вопрос с Гошей необходимо решить.

Отпросившись у заведующего, он направился к больному.

— Иван Кузьмич, тут у меня непредвиденные проблемы возникли, перенесём операцию на пару часов. Согласны? Или хирурга будем менять?

— Не согласен. Что случилось-то, Александр Дмитриевич?

— В школу вызывают, с сыном что-то. Я постараюсь быстро. Ещё обход не делал, вот вернусь, тогда сразу вас и прооперирую.

Пациент покачал головой.

— Переноси на завтра мою операцию, доктор. А то придёшь сердитый, расстроенный — другими-то со школьных разборок не возвращаются.

Подумалось, что он прав. Нет ничего хуже злого хирурга. Снова пошёл к заведующему и перенёс операцию. А дальше вызвал такси и через полчаса уже был в школе. Чувствовал, что на взводе. И не просто так: это же надо выдернуть врача практически от операционного стола…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Прошёл в приёмную и сразу в кабинет директора. За длинным столом восседали директор, классная руководитель и ещё три какие-то незнакомые Александру женщины. С директором и классной он познакомился, пока опекунство оформлял, а остальных первый раз в глаза видел.

Немного поодаль от стола стоял опустив голову Гошка и периодически зло поглядывал на собравшихся.

Саша мгновенно оценил обстановку, подошёл к Гошке, положил руку ему на плечо, подмигнул, давая понять, что он на его стороне, и произнёс:

— Здравствуйте. Надеюсь, вы мне сможете объяснить, что могло произойти такого, что может сравниться по важности с человеческой жизнью? — А потом обратился к мальчику: — Гоша, пойдём сядем.

Поймал испуганный взгляд ребёнка и, подтолкнув его к столу, заставил сесть рядом с собой. Судя по выражениям лиц присутствующих, Данилов сумел их шокировать.

— Вот именно, — встала одна из женщин, — речь пойдёт о человеческих жизнях, которыми вы тут умело бравируете.

— Представьтесь, пожалуйста, — спокойно прервал её речь Данилов.

— Вот то, что вы меня не знаете, о многом говорит! — продолжила наступление она. — Я — председатель родительского комитета класса! А вы ни на одном собрании ни разу не были.

— У нас бабушка ходит на собрания, да и деньги на все нужды класса мы сдаём всегда. Я же работаю. Так как к вам обращаться? — совершенно невозмутимо произнёс Данилов.

Женщина, как будто не слыша его, продолжала.

— Что вы знаете по поводу вчерашней драки?

— Знаю, что моего ребёнка избили и нападавших было не меньше трёх. А тут присутствует один лишь Гоша. Где остальные?

— Вашего ребёнка избили?! Да вы шутите! Это мой сын в больнице лежит. Неизвестно ещё, чем это всё обернётся! — Она перешла на визг, в то время как остальные присутствующие молчали.

Данилов вопросительно посмотрел на Гошу, а тот лишь покачал головой.

— Я его стукнул пару раз, ну я же должен был отбиваться! Что, прикажете стоять и ждать, пока меня убьют? Потому что плакать по мне некому? — Гошка говорил зло, отрывисто, а потом саданул кулаком по столу.

Данилов лишь накрыл его кулак своей рукой.

— Так в каком отделении ваш сын лежит?

— Вот видите, видите, какой он агрессивный! — продолжала вопить председатель комитета. — А я говорила, что таким не место у нас в классе. Таких в детский дом сдавать надо. Так нет, нашёлся покровитель, на мамаше его женился, чтоб дом отхапать, детей, видите ли, усыновил. Кому нужны чужие дети? Мы Гоше и одежду собирали, и бесплатное питание обеспечили. А он моего сына… Да я это так не оставлю, да я в суд подам! И попадёшь ты в колонию, ясно!

— Да заткните вы её уже наконец! — обратился Данилов к директору. — Гоша, как фамилия и имя её сына?

— Морозов Иван.

— Спасибо! — Саша достал телефон и набрал вызов заведующего детской хирургией. — Юрий Алексеевич, Данилов беспокоит. У тебя лежит Иван Морозов?

Саша включил смартфон на громкую связь.

— А что, его мамаша и тебя достала, да, Александр Дмитриевич? Тоже на меня давить хочешь? Так зря. Лежит Морозов, от греха подальше. Мамаша весь мозг нам выела, у пацана пару царапин, и всё, но вот под наблюдение по распоряжению главного положили. Требуют хотя бы сотрясение нарисовать, но я не стану. Выпишу после обеда с диагнозом «здоров».

— Спасибо, Юрий Алексеевич. — Данилов убрал смартфон. — Все всё слышали? Вопросы есть? Кстати, ради вот этой истерички вы меня из операционной выдернули. Оно того стоит? А вот какие травмы в драке получил Георгий, я могу рассказать и соответствующую документацию предоставить. К тому же мне теперь совершенно ясно, кто пытается дискредитировать меня в глазах Гоши. И ещё. Мы не нуждаемся в сборе вещей и бесплатном питании. Я в состоянии обеспечить мою семью всем необходимым. Это первое. Теперь второе. Гошины отец и мать воспитали достойного человека. Я уважаю Павла, и у меня прекрасные отношения с его матерью. Всё остальное, что касается моей семьи, к вам, всем здесь присутствующим, не имеет никакого отношения. Я — и только я — являюсь законным представителем ребёнка и все вопросы прошу решать только со мной, не устраивая суд пятерых взрослых над одним подростком. А теперь разрешите откланяться, мне пора на работу.

Он встал, взял Гошу за руку и вышел из кабинета.

— Рюкзак твой где? Сейчас поедем в больницу, посидишь в ординаторской, пока я все дела по работе решу. Потом вместе домой.

— Здорово вы их! — восхитился Гоша. — Бабушка бы меня отчитала.

— Речь дана человеку для отстаивания своих интересов, — усмехнулся Данилов, — и нечего почём зря кулаками махать. Слово — очень мощное оружие!

Они вместе вышли из школы и отправились в больницу. Один из вопросов был решён. Кто распускает сплетни, стало ясно. Главное, что у Гошки появилось сомнение в правоте высказываний матери Ивана. Ещё один маленький шаг к сближению.

Часть 42

О том, чтобы поваляться в постели до обеда, Асе в эти выходные пришлось забыть. В субботу с самого раннего утра, а если конкретней, то прямо в восемь часов, к ней во двор ввалился Данилов. С Катей, Гошей и Мишкой. В руках они несли какие-то сумки, вёдра, лопаты, грабли. В сумках оказались секаторы, пилы, молотки и прочий инструмент.

Ася перепугалась спросонья, услышав шум и голоса, выскочила на крыльцо в одной ночной рубашке, а как увидела незваных гостей, зарделась и в дом убежала переодеваться. Данилов же с компанией сходу принялся за работу: поправили деревянный забор, а как только Ася появилась, снова стали расспрашивать, где огород вскопать под грядки, какие деревья выпилить, какие обрезать, да что она сажать полезного собирается.

Ася была в недоумении. Что, зачем и почему всё это? Ей и без огорода с необрезанными деревьями, то есть с заросшим садом, неплохо жилось. Вот крыша течёт — это проблема, а то, что участок весь в курае, — безразлично как-то.

Она и поправленный забор не сразу заметила.

— Саша, — она вплотную подошла к Данилову, руку на грудь ему положила, — ты погоди, объясни сначала, огород-то мне зачем?

— Для порядка. — Он накрыл её руку своей. — Ты прости, что мы вот так с утра пораньше да без приглашения, но работы много, а субботник у нас один. Теперь объясню для особо бестолковых. К тебе мать летом собирается, так ведь? А зачем? Посмотреть, как ты дом с участком запустила, да этим в глаза ткнуть? А мы не допустим. И огород разобьём.

— И цветник тоже, — из-за спины отца вставила своё веское слово Катя.

— А кто ухаживать за всем будет? — не сдавалась Ася.

— Ты, мы, вместе. — Данилов взял её за плечи и завёл в дом. — Ась, не придумывай проблем на ровном месте, давай участок распланируем. Только поешь сначала, мы всё принесли — и на завтрак, и на обед, и на ужин, если не падём смертью храбрых на твоей земле. Ты самый лучший педиатр в нашем посёлке, и оставаться без твоей помощи мы с детьми не намерены. Отпускать не хотим и не отпустим. Понятно? Возражения не принимаются.

Она рассмеялась. С восторгом поглядела на Данилова, подумала, что расцеловала бы, если б могла, прижалась бы, срослась и не отпускала. Но ей не дано, можно только смотреть, а чувства свои надо прятать. Лучше быть его другом, пусть просто другом, чем никем.

Додумать она не успела, Мишка попросился в туалет, пришлось бежать в комнату, доставать его горшок из-под полок с книгами и заниматься ребёнком.

После завтрака она присоединилась к освоению целинных земель своего участка. Работа спорилась. Было весело, Данилов всё время подшучивал над Асиными способностями к земледелию, точнее — над её бестолковостью. Она даже где какое дерево на участке растёт не помнила. Гошка поинтересовался что за яблоня крайняя у забора, а Ася ответила, что когда яблоки созреют, тогда и поймёт, а так сказать не может, даже в том, что это яблоня, она вовсе не уверена.

Вечером уставшие работники жарили шашлык, накрыв стол прямо во дворе. Разошлись затемно. Мишка вымотался за день и уснул у Аси в кровати. Она просила оставить его до утра, но Саша забрал, сославшись на то, что и так мало видит сына, а завтра ему на сутки.

Оставшись одна, Ася удивилась внезапно навалившейся тишине. Прибрала посуду, расставила всё по местам да вышла поглядеть на небо, подумать, помечтать. Загляделась на угли, покрытые колышущейся сединой и ещё мерцающие яркими всполохами. Подула, чтоб разгорелись, подбросила веток и обрадовалась разгоревшемуся огню.

Вспоминалось то, как они с отцом пекли картошку на этом самом месте, как тыкала в клубни палочкой, проверяя на готовность, и чумазая ела картошку чёрными от сажи руками, чуть присыпав солью. А бабушка поила её парным молоком, принесённым от соседки.

Тогда ещё был жив папа…

Ася часто вспоминала тот самый день, костёр, картошку и папу. На следующий день он уехал в экспедицию, а спустя несколько недель она с мамой и Егором Филипповичем шла за обитым красной тканью гробом. Вспоминалось, как добрые женщины подтолкнули её к гробу и заставили поцеловать холодное, просто ледяное лицо отца.

Но Ася помнила его живого, любящего, заботливого, такого каким должен быть настоящий отец.

С отчимом же у неё не сложилось…

Егор Филиппович был неплохим человеком, да и к Асиной матери всегда относился хорошо, уважительно, любил, наверно. Зато к самой Асе оставался холоден. Он заботился о падчерице, подарки дарил дорогие, на людях всегда подчёркивал своё расположение к неродному ребёнку. Ася же старалась просто не попадаться ему на глаза, не привлекать внимания к своей жизни, для этого хорошо училась и старалась быть примерной во всём и, главное, незаметной.

Асину профессию тоже определил он, будучи не последним человеком в системе здравоохранения города и области. Она не сопротивлялась, медицина ей нравилась, но педиатрию выбрала сама, вопреки его воле. Егор Филиппович строил на её будущее другие планы.

Она училась на шестом курсе, когда впервые встретилась с профессором Лисициным, он читал эндокринологию. Ася была очарована им с самой первой лекции. Нет, он не был молодым и привлекательным внешне, но он так легко и доступно говорил о сложных вещах, его голос обволакивал, притягивал… Она записалась на кружок сразу после лекции, получила задание на первом же заседании и с головой ушла в новое для себя дело. Ей так хотелось быть замеченной им.

Её покорили его ум и интеллект. Заседания кружка стали отдушиной. Всё свободное время Ася проводила в отделении — в том, что он курировал. Заведующий вызвал её к себе и предложил полставки медсестры. Конечно Ася согласилась! Работать ей очень нравилось, коллектив её принял, дети доверяли. Со стороны матери, которая очень ревностно следила за времяпровождением дочери, тоже препонов не было. Шестой курс пролетел как один день. После сдачи государственных экзаменов Ася поступила в клиническую ординатуру, а её руководителем официально стал Лисицин.

Егор Филиппович был доволен. Правда, он провёл с Асей профилактическую беседу. Попробовал объяснить, что все как одна аспирантки или клинические ординаторы влюбляются в своих руководителей, совершенно не думая о последствиях, рушат им жизнь. Ну, и заодно себе, конечно. В качестве примера он привёл как раз Лисицина.

Оказывается, тот счастливо заведовал отделением в одной из ведущих Московских клиник, читал лекции в институте усовершенствования врачей, под его руководством работали аспиранты и докторанты. Его приглашали на международные конференции и симпозиумы. А ещё Лисицин был женат и имел взрослого сына. Но, как известно, у мужчин «седина в голову — бес в ребро», и Эдуарда Евгеньевича совратила его аспирантка.

Отчим так и сказал, что не Лисицин изменил жене с аспиранткой, а аспирантка соблазнила Лисицина. Самое интересное, что Ася тогда даже не приподняла розовые очки и от всей души осудила мерзкую молодую женщину, покусившуюся на честь столь уважаемого человека.

В результате жена от Эдуарда Евгеньевича ушла, сын прекратил с отцом всякое общение, а Лисицин, лишившись кафедры и положения в обществе, был вынужден уехать из Москвы. Кстати, на аспирантке он женился и их дочь родилась в законном браке.

Закончил свой рассказ о профессоре-эндокринологе Егор Филиппович тем, что всё, что ни делается, происходит к лучшему и их город и мединститут приобрели высококлассного специалиста.

Вот тут Ася с отчимом была согласна на все сто, а ещё ей стало безумно жаль профессора. Его молодую жену Ася видела по меньшей мере монстром.

Первый год клинической ординатуры Ася работала как проклятая: вела больных, читала и анализировала литературу, написала несколько статей, а ещё три раза в неделю дополнительно занималась с профессором, который пророчил ей необыкновенное будущее. Лисицин предложил ей написать кандидатскую диссертацию — естественно, под его руководством. Они вместе выбрали тему, и работа началась. С заведующим он договорился, чтобы именно Ася вела тематических больных.

Ася чувствовала себя счастливой, как никогда. Лисицин стал её кумиром, воздухом, без которого она задыхалась.

Но тут её мать решила, что дочери пора замуж. И начались бесконечные смотрины, поиски потенциальных женихов с хорошим достатком и положением в обществе. Ну а как же! Асе уже двадцать три года, а серьёзных отношений ни с кем не было и нет. Находиться дома стало совсем невыносимо. И вот как-то на одном из занятий с Эдуардом Евгеньевичем Ася не выдержала и рассказала всё как есть. Она же считала его другом, старшим, опытным, тем человеком, кто относится к ней искренне и кто сможет реально помочь, подсказать что-то дельное. А он обнял Асю, прижал к себе и позволил выплакаться да излить душу. Он задавал какие-то наводящие вопросы, а Ася говорила и говорила обо всём как на духу.

Тем вечером он проводил её домой, а утром следующего дня она вспоминала запах его парфюма, и он казался самым лучшим.

С тех пор они стали ближе духовно. Лисицин говорил о сыне, жалел о разрыве с ним, вспоминал моменты из прошлой жизни, а Ася рассказывала о себе, об отце, о бабушке.

Они вместе задерживались после работы. Просматривая истории, садились рядом, он обнимал её, гладил по спине, перебирал волосы, восхищался её внешностью, фигурой.

А она верила и влюблялась. Теперь героем её эротических снов стал Эдуард Евгеньевич. И её не смущало то, что ему пятьдесят два и что он в отцы ей годится. О том, что у него есть законная вторая жена и дочь, Ася забыла.

Посиделки после работы становились всё чаще, а ласки со стороны Лисицина всё откровеннее…

Один из таких вечеров закончился сексом. А потом это стало системой. Самое интересное, что удовольствия от близости Ася не испытывала, но очень старалась угодить своему мужчине. Да, в мыслях, в мечтах она его присвоила и даже строила планы их совместной жизни. Конечно, о них Ася молчала, но чем больше проходило времени, тем ей реальнее казался их союз.

Неожиданно для Аси Эдуард Евгеньевич стал приглашать её в свою квартиру, потому что секс на работе, как он говорил, не давал расслабиться так, как хотелось. И она приходила, для матери выдумывая различные истории о том, куда уходит.

Она готовила ему, а он говорил, что ничего вкуснее не ел. Она ему стирала и гладила, старалась угодить во всём. Стать такой же необходимой для него, как он для неё.

Так пришло лето. Лисицин ушёл в отпуск и уехал в Москву. «Наводить мосты с сыном» — так он сказал.

Своё лето Ася провела у бабушки. Когда вернулась, Лисицин уже был на месте. Он изменился. На безымянном пальце правой руки красовалось обручальное кольцо. К Асе же он стал обращаться только по имени-отчеству и на «вы».

Она терялась в догадках. Что произошло, какая собака между ними пробежала? Остаться наедине, чтобы что-то выяснить, у Аси не получалось.

А потом он заболел, не вышел на работу, как сказал заведующий — слёг с гриппом. Ася расценила это как шанс. Ей как раз надо было подписать бумаги и сдать их в деканат. Собрав всё необходимое и прикупив пару кило яблок и апельсинов, она отправилась к Лисицину домой. Двери ей открыла его молодая жена с маленькой девочкой лет двух на руках.

Что творилось у Аси в душе, говорить не приходилось. Но она постаралась не показать вида, сообщила о проблеме, отдала принесённые гостинцы и прошла в комнату, где встретилась с Лисициным. Он познакомил женщин, предложил Асе чай, от которого она отказалась, внимательно изучил принесённые ею бумаги, подписал и очень удивился тому, что его дочь приволокла Асе куклу и позвала её играть.

Выйдя на улицу, Ася поняла, что её мир рухнул, но никому не сказала ни слова. Работать вместе с Лисициным больше не хотелось. Ей предстояло пережить ещё один год клинической ординатуры. Она продолжала собирать материал, написала хорошую статью, Лисицин сухо похвалил, но когда статья вышла в журнале, Ася не обнаружила в шапке своей фамилии.

Конечно, она попыталась узнать, почему так произошло, и наткнулась на абсурдное заявление своего руководителя о том, что новая молодая аспирантка более нуждается в публикации, чем Ася. Вот следующая статья будет только под их двумя фамилиями. Затем он посмеялся, назвав Асю жадиной, как бы невзначай отметил появившийся лишний вес, проявил заботу, порекомендовав сдать кровь на сахар и вообще заняться собой.

Ася обиделась и затаилась. Она продолжала вести больных, всё так же отдавая предпочтение тематическим, подружилась с той самой аспиранткой. Они вместе ходили в кино, сидели в кафешках, болтали о том о сём. Аня, так звали новую подругу, не собиралась задерживаться в их краях и через год, сразу по окончании аспирантуры, собиралась выйти замуж и уехать. Ей действительно нужно было сделать работу как можно быстрее. Ася решила помочь.

Следующая статья, написанная Асей, также вышла под чужими фамилиями. Но Ася не унывала. Теперь она точно знала, чего хочет в жизни, и первым пунктом стояло быть как можно дальше от Лисицина. Ведь чувства не прошли и даже не ослабли.

И вдруг всё опять изменилось. Эдуард Евгеньевич пригласил её в кабинет и назначил дату занятия, потому что, по его мнению, Ася выпала из колеи и работает не в полную силу.

Теперь, спустя много лет, она понимала всю степень своей глупости и наивности. Но это теперь, а не тогда. В то время она ждала ответных чувств, надеялась, что то, что происходило между ней и профессором, — настоящая любовь, что он пренебрегал ею в силу обстоятельств, а теперь осознал, насколько она ему дорога.

Конечно, встреча закончилась сексом, потом случилась ещё одна, и ещё… Ася снова расцвела. Она любила и была любима. Лисицин стал прежним. Он попросил прощения, сослался на трудный период в своей жизни, на размолвку с женой, на невероятную тоску по дочери.

Ася простила. Она снова поверила в своё счастье.

Тот злополучный день в середине мая запомнился ей на всю жизнь. Она заполняла листы назначений, когда в ординаторскую влетела взбешённая Аня.

— Ася, ты не представляешь, что произошло! Да он… Он чуть не изнасиловал меня, лез целоваться, лапал, я стукнула его чем-то, что в руки попалось, вырвалась и убежала! Да будь он проклят! Господи, я же могла его убить…

Ася налила подруге воды, заставила выпить, и только когда та немного пришла в себя, спросила:

— Аня, от кого ты спасалась?

Ответ привёл в ужас.

— От Лисицина, прикинь! Нет, он пытался ухаживать, но я не думала, что посмеет вот так грубо, нагло. Да он озверел, когда я вырываться стала…

Аня посидела немного, пришла в себя и, попросив приглядеть за её пациентами, отпросилась у заведующего и ушла.

Ася закончила с историями, отдала их на пост и отправилась к Лисицину.

— Можно? — робко спросила она, войдя в кабинет.

Он стоял лицом к окну, оперевшись руками о подоконник. Нет, он не повернулся. Его голос звучал резко и грубо.

— Что вы преследуете меня, Ася Николаевна? Я не понимаю, что вы от меня хотите! Я протянул вам руку помощи в трудное для вас время, я дал вам свободу, показав, что такое секс. Но вы мне не нужны. Я женат, у меня дети, что вы преследуете меня?! Ася Николаевна, займитесь собой, приведите себя в порядок, найдите мужчину, который будет вам ровней. Пробуйте, экспериментируйте, получайте удовольствие. Научитесь, в конце концов, не быть бревном в постели! Может быть, вас кто-то и подберёт. А мне не мешайте жить! Сделайте одолжение, исчезните и не преследуйте меня больше!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ася смотрела на потухший огонь и вспоминала, как, не видя дороги от слёз, бежала домой, как собрала чемодан, покидав в него самое необходимое, а у самых дверей столкнулась с отчимом.

— Ты куда? — спросил он.

— К бабушке, насовсем. Я не вернусь.

Он схватил её за руку и затащил в комнату.

— Ты о матери подумала?! Что случилось? Несчастная любовь? Так это мелочи.

Ася дословно помнила проповедь, прочитанную им. Он много и красиво говорил о долге, о том, что она их лицо и не имеет права подвести семью, ещё о том, что мать не переживёт, если с Асей что-то случится, что мать любит её настолько, что ему родного ребёнка не родила.

Но она твёрдо решила начать жизнь сначала.

— Я уезжаю. Простите меня за всё, Егор Филиппович, но я не могу остаться. И за маму тоже простите. Я была бы рада сестре или брату, если бы я могла что-то изменить в прошлом, я бы с удовольствием. Простите меня, если можете.

И сбежала в посёлок к бабушке. Через месяц после приезда встал вопрос о трудоустройстве. Вот тогда она и познакомилась с Диной и Валерией Павловной. А летом приехал Егор Филиппович и привёз ей корочку о прохождении клинической ординатуры.

Часть 43

Олег вошёл в собственную приёмную как раз перед началом обеденного перерыва. Секретарша Марина сидела в наушниках и, напевая что-то себе под нос, увлечённо красила ногти, не замечая ничего вокруг. Не заметила она и появления шефа. В комнате висел запах ацетона. Олег уже набрал в грудь воздуха, чтобы высказать секретарше своё возмущение, но отвлёкся на большой тёмно-бордовый чемодан, стоящий у стены…

— Марина, это что? — обратился Олег к девушке. Она не реагировала. Олег подошёл к столу и взял в руки пузырёк с лаком.

— Ой, Олег Александрович, хорошо, что вы пришли. А то тут посетительница чемодан оставила, а сама ушла куда-то. А я на обед опаздываю, мы с девчонками из отдела кадров договорились.

— Ты сюда обедать пришла или работать? — возмутился Олег. — А нет, ты ж устроилась на работу ногти красить. Всё, уволена.

На глазах Марины появились слёзы, она часто-часто заморгала и заикаясь спросила:

— За что?

— За то, что обязанности свои не выполняешь.

— Так вы ж не просили ничего. Вас с утра не было. А так я готова, всё-всё, что скажете, сделаю.

Олег вдохнул и выдохнул, чтобы взять себя в руки. Конечно, эта непроходимая тупица у него работать не будет, хотя за неё просил человек, которому отказать было невозможно. Но это сейчас не имело значения.

— Принеси мне чистый костюм и халат, сделай кофе, а главное, объясни, что за посетительница с чемоданом.

— Так она не представилась, — хлопала глазами с накладными ресницами Марина.

Олег лишь рукой махнул, прошёл к себе, сел в кресло и с удовольствием вытянул ноги. Устал.

Дверь отворилась, пропуская Марину, закатывающую чемодан к нему в кабинет.

— Пусть он у вас постоит, — обратилась она к нему, — а то украдут ещё из приёмной. Вы же его посторожите?

«Непроходимая дура! — подумал Олег. — Нужно убирать эту красоту неземную подальше от себя».

— А чего ты чужой чемодан мне притащила? Надо было охранника вызвать, пусть сторожит.

Он откровенно издевался, но Марина юмора не поняла.

— Так я сейчас позвоню в службу охраны, скажу, что это ваше распоряжение.

— Иди уже… Приятного аппетита, — пожелал Олег. Хотел напомнить про халат и кофе, но за Мариной закрылась дверь.

Подумал, что чудо это он терпеть больше не будет — уволит! А там уж пусть её родители делают что хотят: хоть дома оставят, хоть в университет какой засунут свою весёлую дурочку — только бы подальше от него. А он больше не поддастся уговорам «нужных» людей и работать будет человек, на которого он сможет положиться.

С этими мыслями позвонил в реанимацию и попросил принести историю женщины, которую только что оперировал, а заодно спросил о состоянии ребёнка. Сам налил крепкий кофе и только устроился с чашкой за столом, как в дверь постучали.

— Ну, здравствуй, Олежек! — произнесла стоявшая на пороге Татьяна с улыбкой. — Не ждал, небось. А я тут как тут, точнее, как снег на голову.

Олег встал, взмахнул руками от радости и перевернул кофе на себя. Вздрогнул от неожиданности и огорчился своей неуклюжести.

— Теперь и не обнять тебя, чтоб не запачкать, — рассмеялся он, попытавшись отряхнуть кофе с одежды. — Но если бы ты знала, как хочется!

Олег шагнул навстречу Тане, на ходу снимая халат, отбросил его в сторону, а потом обнял её.

— Главное, чтоб жизненно важные органы не пострадали, а остальное отстираем, — со смехом ответила она, прижимаясь к широкой мужской груди всем телом.

Выпускать Таню не хотелось, да она и не сопротивлялась его объятиям. Он же думал, что если бы мог, то и не отпускал бы её никогда, потому что, несмотря на все научные звания и регалии, она всегда была для него прежде всего женщиной, той самой, с которой хочется делить закаты и рассветы… Вот бы и она испытывала те же чувства, но это, увы, мечты — у неё своя жизнь в Москве, работа тоже своя, и в её планы вряд ли входит переезд в провинциальный город, да и создание семьи с руководителем центра репродуктологии не предусмотрено. Оставалось наслаждаться лишь вот такими моментами, хотя хотелось большего, много большего.

Олег не удержался и поцеловал её в висок, нежно, может быть, излишне интимно… Она же подняла голову, встретившись с ним взглядом.

— У нас есть неделя, — произнесла твёрдо, освобождаясь из его захвата. — Нам хватит недели на обследование?

Олег отпустил нехотя, настроение резко упало. Нет, не суждено его мечтам сбыться. Ну что ж теперь. Для Танечки он сделает всё возможное и невозможное.

— Постараюсь уложиться. Ты ела сегодня?

— Хочешь взять кровь?

— Да, а потом отвести тебя пообедать.

— Мне нравится твой план. Олежек, ты не представляешь, как я хочу стать матерью. Хотя, конечно, не представляешь, ты же мужчина.

Она улыбалась, но в её улыбке сквозила грусть. Он растерялся. Олег всегда чувствовал себя неуверенно в присутствии Тани. Так было и год, и пять, и десять лет назад. С того самого момента, как они познакомились. Сейчас всё это казалось глупым. Ведь вполне очевидно, что взаимности ждать не приходится, а его потянуло в розовые дали. Дурак, да и только. Видимо, ацетон Маринин башку ему повредил или близость желанной женщины заставила не той головой думать. Надо в руки себя брать да на грешную землю возвращаться.

— Сейчас костюм сменю и пойдём, — сказал и вышел из кабинета.

Пока сестра-хозяйка несла ему халат, умылся холодной водой и окончательно пришёл в себя. А вернувшись в кабинет, обнаружил на столе чашку горячего кофе, приготовленного Таней.

— Спасибо, — поблагодарил её.

— Что оперировал? — Она кивнула в сторону истории на его столе. — Для кесарева слишком долго.

Он лишь рукой махнул.

— Кесарево было первым этапом, потом пошёл на экстирпацию матки с придатками, удалил большой сальник, произвёл тазовую и парааортальную лимфаденэктомию. После гистологии станет ясно, что делать дальше. Рак яичника рос вместе с беременностью.

Она покачала головой, развела руками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ребёнок?

— Недоношенный и незрелый, но тянуть было нельзя. Шесть — семь по Апгар, у нас хорошая детская реанимация, надеюсь, с ним всё будет хорошо. — Он помолчал минуту, а потом сменил тему. — Пошли сдавать анализы.

Через несколько часов они снова поднялись в его кабинет. Рабочий день подходил к концу.

— Ты на машине, Олежек? — спросила Татьяна. — До гостиницы довезёшь? Я не бронировала, но надеюсь, что комната найдётся.

— Есть вариант получше. Зачем тебе тратить деньги на сомнительные гостиницы? Ты профессор, а не дочь Рокфеллера. Предлагаю остановиться у меня — жилплощадь позволяет, а дочка моя спокойная, особо не помешает.

— Дочка? — В глазах Татьяны читались испуг и разочарование. — Так ты женат? Когда успел-то?

— Нет, Таня, не женат. Такая, как ты, не встретилась, а на другую я согласен не был. Поехали, познакомлю тебя с моей Дашей.

— Загадочный ты, однако. — Олег отметил, что к Татьяне вернулось доброе расположение духа. — Откуда дочка? Неужели в пробирке целого ребёнка вырастить умудрился?

Он рассмеялся в голос.

— Ну, не настолько я гениален, да и запрещено это. Но за веру в мои возможности — спасибо! Если серьёзно, длинная это история. Но я люблю мою Дашу. Нет, не так — я её обожаю. К её рождению я имел самое прямое отношение. Она создана вот этими вот руками, так что я её отец, всё! Слава Богу, мне удалось юридически всё оформить, без всяких там удочерений.

— А мать её жива? — поинтересовалась Татьяна.

— Конечно, но она и не мать вовсе. Не удалась, в общем. Ребёнком не интересуется, а Дашка генетически ей чужая, так что наследственность не отягощена. По факту я у неё и папа, и мама, но мы с ней справимся.

— Тогда давай сначала в детский мир заедем, без подарка я к ребёнку не могу. Сколько ей?

— Полгода через три дня, — произнёс Олег с гордостью.

— И ты скрывал! Хоть бы намекнул раз в разговоре. Ну да ладно, поехали.

***

Неделя пролетела слишком быстро. Уже завтраТатьяна должна была возвращаться на работу в Москву, а Олег так и не решился сказать ей о своих чувствах. Иногда ему казалось, что она ждёт от него решительных действий, а иногда, наоборот, что они как были друзьями, так и останутся. Сам же медлил, боясь потерять то малое, что между ними было.

Решился в последнюю ночь.

Дашка капризничала — резался первый зуб. Она ныла, плакала, тащила в рот всё, что попадалось на глаза. Уложить её спать никак не получалось. Олег и к себе в кровать её брал, и укачивал, расхаживая по залу, и песни пел, а она плакала не переставая.

— Давай я попробую, — услышал он голос Татьяны. — Олежек, что ты ей Газмановских скакунов-то поёшь, думаешь, под них уснуть можно?

Она улыбалась, глядя на Олега, стоящего перед ней в одних спортивных штанах и тапках, ласково так улыбалась, по-доброму. Запахнула халат на груди, прежде чем взять малышку, села на диван и запела колыбельную. Дашка уснула минут через десять.

Они положили её в манеж, укрыли одеяльцем и стояли рядом.

— Ей мать нужна, — робко произнесла Татьяна.

— Я знаю, — ответил Олег и положил руку ей на талию, — только никого в этой роли кроме тебя представить не могу. Погоди, Таня, не возражай, дай высказаться. Дело даже не в Даше, а во мне. Я люблю тебя. Безумно ценю нашу дружбу, боюсь, что после того, что скажу тебе, потеряю тебя совсем, навсегда. Но я тебя люблю, хочу жить с тобой, женой назвать. — Он пожал плечами. — Вот, сказал. Теперь ты меня пошлёшь куда подальше, напомнишь, что работаешь в центральной клинике, что…

Она не дала договорить, приложила палец к его губам.

— Ты мне дашь время?

— Понимаю, тебе надо подумать…

Она опять не дала договорить.

— Нет, Олег. Да, ты прав, мне есть что терять, но дело не в этом. Дай мне время, большое видится на расстоянии, ты же знаешь. Просто страшно вот так кардинально менять жизнь. Но я тоже давно люблю тебя. Мы с тобой идиоты.

Она заплакала у него на груди. А он прижал её крепко, потом отпустил, только чтобы освободить от одежды. А дальше случилось то, что обычно происходит между двумя любящими друг друга людьми.

Утром Олег проводил Татьяну, посадил на поезд и долго смотрел вслед. Думал: вернётся ли? И очень хотел, чтобы она к нему вернулась.

Часть 44

Не успел Данилов надеть халат, как его вызвали к главврачу. В приёмной уже стоял в ожидании аудиенции зам по хирургии.

— Саш, ты не знаешь, что произошло? За что нас? — Он показал пальцем вверх.

— Понятия не имею, — ответил Данилов. — Нарушений вроде не было, все живы, жалобы никто не писал. Войдём — узнаем, чем начальство прогневали.

— Ну почему сразу прогневали? — главный самолично вышел в приёмную, чтобы пригласить их. — Речь пойдёт вовсе не об этом.

В кабинете за столом сидели двое: пожилой мужчина в строгом мышиного цвета костюме и идеально выглаженной белой рубашке с тёмно-серым галстуком и миловидная девушка лет двадцати.

— Давайте знакомиться, — предложил главный и, указав на мужчину, представил: — Егор Филиппович Завацкий — начальник отдела территориального развития области. А это Алиса Игоревна Дубова — врач-хирург, поступает в аспирантуру, вот, практику будет проходить у нас, под вашим началом, Александр Дмитриевич. Думаю, что Константин Сергеевич возражать не станет.

— И с чего нам такая честь? — с усмешкой спросил Костя. — Нет, я понимаю, что у Данилова есть чему учиться, но приехать из города в район на практику… Зачем? Жить где Алиса Игоревна собирается? И как долго она у нас стажироваться будет? А также есть очень существенный вопрос: для Данилова это общественная нагрузка, или прибавка к зарплате всё-таки ожидается?

— Константин Сергеевич, вы правы, это честь для нас. А у Данилова и так самая большая зарплата среди хирургов, не находите? Мы с вами закрываем глаза на трудовой кодекс и позволяем ему зарабатывать, работать через сутки позволяем. Можем по шапке получить, между прочим. Так что, я думаю, время на работу с Алисой он найдёт. Остальное решим в рабочем порядке.

Данилов вполуха прислушивался к разговору, а сам внимательно смотрел на Завацкого и пытался понять, что тот задумал. Ведь привёз он эту девицу не случайно, и она обязательно сыграет роль в жизни Аси. Поймал себя на мысли, что Ася ему совсем не безразлична и вовсе не как няня для Мишки. Её хотелось защитить, не дать стать игрушкой в руках властного, расчётливого мужчины. Как там Ася про него говорила? «Он никогда не делал мне ничего плохого, даже, наоборот, заботился, баловал, покупая дорогую одежду, игрушки, гаджеты, но от него всегда веяло арктическим холодом, как будто души у человека нет».

Завацкий изучал Данилова, разглядывал с неким превосходством и ехидной высокомерной улыбочкой. Мерзкий тип. Ну да ладно, ему с Асиным отчимом детей не крестить. Данилов перевёл взгляд на будущую аспирантку. Слишком холёная. Вроде интернатуру по хирургии проходила, а руки с маникюром и ногти довольно длинные, лаком покрыты.

Главный в этот момент закончил говорить и предложил всем пройти в отделение. Они уже подходили к лестнице, когда Данилова перехватил заведующий эндокринологией, пришлось консультировать больного с диабетом, писать рекомендации о переводе в хирургию. По дороге в ординаторскую остановился у сестринской, уж больно громко девочки что-то обсуждали, да и поздороваться со всеми с утра не успел. Постучал в дверь и вошёл со словами:

— Здравствуйте, барышни!

Девчонки ожидаемо рассмеялись, приветствуя в ответ. И вдруг раздался возмущённый голос Алисы, которой халат подбирали.

— Здесь нет барышень, Александр Дмитриевич, здесь, как вы видите, присутствуют только врачи и медсестры!

Все замолчали, переглядываясь между собой, а Данилов, сказав про себя всё, что он об этой «молодой, да ранней» думает, ответил:

— Алиса! Вы себя за врача посчитали? Вы просчитались!

В ординаторскую вошёл злой. Пока с Костей обсуждал перевод больного с диабетом, вернулась Алиса.

— Почему вы так со мной, Александр Дмитриевич? — В её глазах стояли слёзы, а нос был похож на лампочку — явно ревела в туалете. Но сочувствия не вызывала. Скорее — раздражение, которое он вынужден был скрывать.

— Я? — Данилов постучал себя пальцами по груди. — О чём вы, Алиса? Я сегодня впервые вас увидел. Кстати, кем вы приходитесь Егору Филипповичу?

— Племянница. Почему вы спрашиваете?

— Ну, не каждый день один из начальников районного здравоохранения самолично интерна на практику привозит. Ваши родственные связи мне понятны, как и посыл с поступлением в аспирантуру. Кстати, вы хирургом работать собираетесь?

— Конечно! — Она опять обрела уверенность. — Я интернатуру в ЦРБ проходила, и диплом у меня красный.

Данилов лишь усмехнулся.

— Тогда вот вам первое задание: сходите к сёстрам, возьмите ножницы, руки в порядок приведите и от лака избавьтесь. А потом поговорим о том, что вы делать умеете.

Алиса покинула ординаторскую, громко хлопнув дверью, а Данилов налил себе в кружку кофе и подумал о том, что вечером надо будет взять с собой Мишку, когда пойдёт смотреть, насколько хорошо справились строители, перекрывавшие крышу в Асином доме. Он сказал, что не расплатится с ними, пока не примет работу. Но это так, мелкие приятности, а сейчас сразу после кофе его ждёт обход. Хорошо, плановых операций нет.

Алиса присоединилась к нему в одной из палат. Ногти на её руках действительно были срезаны под корень, а лак содран вместе с самым верхним слоем ногтевой пластины. Данилов оценил жертву, но не сказал по этому поводу больше ни слова. Он в присутствии Алисы закончил обход, а придя в ординаторскую, попросил написать черновики дневников, дал ей листы чистой бумаги, ручку и вышел в коридор. Мучительно хотелось курить. Из-за событий, произошедших в последние дни, дурацкая привычка вернулась и подчинила его с новой силой. А ведь почти бросил… Дочь вон ругается… Ладно, последний раз. Посмеявшись над собой за малодушие, Данилов спустился на первый этаж и отправился в курилку за зданием морга.

Там у самых ворот спиной к нему стояла Ася.

— Куришь? — спросил её Данилов, доставая из кармана початую пачку и зажигалку.

Она обернулась, мусоля в руке так и не подкуренную сигарету.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Огоньку дашь? Я свою зажигалку забыла, а возвращаться не стала, решила, что наконец-то получится бросить курить, сдержав собственное обещание. А тут ты с… — она головой показала на зажигалку в руках Данилова. — Тоже судьба.

— Я вечером зайти хотел, посмотреть, как крышу сработали.

— Нормально, Саш, всё нормально. Отчим мой расплатился, он племянницу свою привёз… — Она внимательно глянула на Данилова, глаза в глаза. — Алиса у них красивая.

— Да? — деланно удивился Данилов. — Надо присмотреться, а то я как-то не разглядывал…

— Саша! — возмутилась Ася.

А он рассмеялся, покачал головой и махнул рукой.

— Не ревнуй, я давно вышел из того возраста, когда внешняя красота была решающим фактором. Я потом тебе про Соню расскажу. Красивая она была, глаз не отвести, а душой самый настоящий крокодил и кукушка одновременно. Что отчим-то от тебя хотел?

Ася пожала плечами.

— Привёз Алису к вам в хирургию на практику. Ей хорошая характеристика нужна для поступления.

— И что, он решил, что она её просто так получит? Нет, конечно, если Алиса проявит себя как способный врач, то без разговоров — не жалко, а пока мы ей когти отпилили, маникюра красивущего лишили.

Ася снова рассмеялась и выбросила так и не прикуренную сигарету. Данилов свои тоже вернул в карман. Курить совсем расхотелось.

— Ладно, работа ждёт, пойду я. До вечера, — произнёс он.

— Ты рискуешь встретиться с Алисой, она у меня пока жить будет, — смущённо произнесла Ася.

— Подумаешь. Лишний раз с ней столкнуться мне не страшно, как приехала — так и уедет, с её гонором здесь она точно не останется. Ась, ты, если что не так, говори, я её быстро на место поставлю. Хотя она уже без когтей, так что царапаться не станет. — Он подмигнул Асе и направился в сторону хирургического корпуса.

Вечером, как и обещал, Данилов с ребёнком появился у Асиных ворот. Она радостно впустила гостей и сразу повела показывать новую крышу.

— Тебе нравится? — с улыбкой спросил он.

— Очень! Саш, спасибо тебе! — На мгновение ему показалось, что Ася готова его поцеловать, но тут раздался голос Алисы.

— А по мне, так безвкусица полная. Не дом, а мухомор из сказки. Кто додумался красную крышу делать?

— А мне нравится, — возразил Данилов. — Вот ещё стены обошьём сайдингом, и вообще не дом, а игрушка будет.

Он видел, как Ася открыла рот, чтобы объяснить Алисе, почему крыша красная, но не дал ей этого сделать.

— Девочки, а где мой сын?

Все обернулись и стали смотреть по сторонам, разыскивая ребёнка.

— Саша, я калитку за вами на ключ закрыла, выйти он не мог. В доме он, наверно.

Они втроём вошли в дом и увидели Мишу, уплетающего суп из тарелки. Он ещё в него хлеба покрошил, как Валерия Павловна учила.

Ася рассмеялась, Алиса же насупилась.

— Почему он без спроса? Это была моя тарелка.

— Потому что он ребёнок, — ответила Ася.

Мишка почувствовал, что о нём говорят, и решил всё всем объяснить. Он, как обычно, растягивал слова, глядя на отца, и старался правильно построить предложение.

— Миса хочет кусать суп. Ася дать. — Он покачал головой и закончил свою речь: — Вкусно, Ася.

— Почему он обращается к тебе просто по имени? Это неправильно. Надо говорить «тётя Ася».

— Ася — мама, — тихо сказал ребёнок. А потом добавил чуть громче, как бы пробуя свои слова на вкус. — Мама Ася, дя! Ася — мама.

Ася не выдержала, подбежала к Мишке, схватила его на руки и принялась целовать. Данилов же почувствовал, как комок стал у него в горле. Что он должен сказать Мишке, как объяснить, да и надо ли? Ребёнку нужна мать. Это факт. В этот момент Саша впервые об этом задумался, но тут же отогнал мысль, решив, что на всём белом свете не найдётся женщины, способной стать матерью трём, ну хотя бы двум чужим детям.

Часть 45

К удивлению Данилова, на аппендектомию Алиса с ним не пошла.

— Что я там не видела? — возмутилась она.

— А вы на операции кино смотреть ходите? — съязвил Данилов. Но Алиса этого не заметила.

На обход, правда, она вместе с ним пошла, а потом пришлось учить её заполнять дневники, к собственному раздражению и к веселью коллег.

Сохранять спокойствие рядом с Алисой было тяжело. Она его раздражала. Даже не так — она его бесила. Вроде бы красивая, неглупая, но ленивая до невозможности. Создавалось впечатление, что хирургия ей просто неинтересна. А пренебрежение к любимой работе Саша пережить не мог. И какого чёрта идти в аспирантуру, если хирургом быть не собираешься, он тоже не понимал.

И это только первый день практики. Первый! А впереди ещё шестьдесят. Данилов с ужасом подумал, что ещё пара дней — и он часы считать начнёт. Попытался дистанцироваться и включить пофигизм, но не получалось. А вот представить, как Алиса через пару лет приедет с комиссией и будет разбирать по косточкам работу их отделения — запросто.

Ожидаемо, на дежурство Алиса не осталась. В четыре двенадцать она повесила свой халат в шкаф, сменила балетки, в которых ходила на работе, на босоножки и покинула отделение. Данилов же стоял у окна и провожал её взглядом, думая о том, что неизбежно наступит завтра и им снова придётся встретиться, хотя этого хочется меньше всего.

— Па, у тебя всё в порядке? — вырвал его из размышлений голос дочери.

— Ты что здесь так рано делаешь? — удивился он появлению Кати в неурочное время.

— У меня каникулы же в училище, вот старшая и вызвала, предложила работать только в твои смены.

Данилов лишь покачал головой.

— Кать, Серёжа скоро приезжает, а мы с тобой на работе, нехорошо как-то.

Девушка улыбнулась, глянула с хитрецой.

— Серёжа взрослый мальчик, папа. И вообще, не парься, разберёмся мы, не оставим без внимания твоего любимчика.

Данилов аж подпрыгнул на месте.

— Что это любимчика? Ты что, думаешь, что я тебя или Мишку меньше люблю? Да и Гошку тоже, нашего бунтаря местного значения.

— Раньше думала, да практически уверена была, а теперь и не знаю. — Она смешно пожала плечами, скорчила рожицу, а Данилов подумал, что девочка у него уж больно красивая получилась, скоро женихи появятся и забот прибавится… А если ещё, не дай бог, и замуж выйдет? Представил и рассмеялся своим мыслям. Замуж выйдет за хорошего человека, и это хорошо! Внуки пойдут, тоже радость, в нём же вдруг проснулась отцовская ревность. Главное, чтобы жених был порядочный, иначе… Додумать не успел, потому что мысль перескочила на фразу Кати о том, что она думала про него и Серёжу, пока росла. Получается, что он о её существовании даже не догадывался, а она…

— Так что ты раньше-то думала? Ты же не знала меня и Серёжу в глаза не видела.

— Видела, — ответила дочь. — Мы тогда с мамой в город приезжали, у её подруги останавливались. Мама с Павлом ещё женаты не были, он в то время только в посёлок перебрался. Почему мы вдруг к тёте Кристе поехали — не помню, а может быть, мне и не говорили. И куда мама в тот день делась, как мы с тётей этой одни остались — тоже не помню. Но она меня повела гулять не около своего дома, как обычно, а в какой-то парк или сквер. Вот там она мне тебя и показала. Раз десять повторила, что ты мой отец, а мальчишка, с которым ты играешь, твой сын и любишь ты его — не меня. Несколько раз повторила, чтоб я запомнила. У меня до сих пор в ушах её слова звучат. — Катя обняла отца, прижалась к его боку, заглянула в глаза, как бы извиняясь, и продолжила: — Я видела, как ты с ним общался. Как смотрел на него. Завидовала, если честно. Так хотелось вырвать руку, побежать к тебе и сказать, что я есть, что меня тоже любить можно, папой тебя назвать хотелось. Может, я тогда не так логично думала, но смысл был такой. А тётя Кристина меня крепко за руку держала… Потом уже дома велела ничего не говорить маме. Я возненавидела тебя тогда. Веришь нет, жила этой ненавистью, пока не встретила тебя реального.

— Прости меня, Катюша, — Данилов поцеловал дочку в макушку, — прости. Сколько гадостей мне Кристина, оказывается, сделала. Я её другом считал, а она всё время в мою жизнь лезла, пакостила по мелочам и по-крупному… Почему, зачем? Не пойму.

— Ты серьёзно не понимаешь? — Катя отстранилась от него, чтобы рассмотреть получше. Потом чмокнула в щёку. — Она любила тебя, папа. А ты не замечал. Нет никого страшнее отвергнутой женщины. Она же даже отвергнутой не была, ты выбирал всё время других, а она мстила и тебе, и им.

Саша рассмеялся.

— И в кого ты у меня такая умная…

— Ну, явно не в соседа. — Катя улыбалась, а в глазах блестели слёзы. — Пойду я полы мыть, а то старшая сейчас шуметь начнёт и будет права. Папа, там я обед принесла. Иди поешь, пока тёплое.

— Потом, с тобой вместе, — ответил Данилов. — Разогреем, если остынет.

Данилов смотрел на дверь, закрывшуюся за Катей, потом перевёл взгляд на небо, зажмурил глаза. Вдохнул, выдохнул. Как принять всё это, как пережить и простить? Или не прощать, но что от этого изменится? Кристина сыграла свою роль в его жизни… Нет! Совсем не ту, что хотела. Мстила за неразделённое чувство, но его даже любовью назвать нельзя. Если бы она любила его, то никогда не сделала бы столько гадостей. Что это тогда? Месть? Так он без Дины счастлив ни с одной женщиной не был… Зависть? К чему? Но самое главное, он не представлял, каким ничтожеством надо было быть, чтобы обидеть маленькую Катю. Как Кристина могла! Как посмела… А бедный ребёнок жил с обидой, с ненавистью к отцу. Получается, что она сама сделала всё, чтобы разлучить его с Диной, а потом просто глумилась над их ребёнком.

Он саданул кулаком по подоконнику, боль несколько отрезвила, но всё равно хотелось уничтожить Кристину, заставить на своей шкуре испытать всё то, что она сделала другим людям. Раздавить её, мокрого места не оставить…

Его захватили эмоции, хотелось рвать и метать. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы за ним не пришла санитарка из приёмного покоя и не сообщила о поступившем пациенте. Пока спускался по лестнице, взял себя в руки и осознал всю бесперспективность собственного гнева.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не поедет же он к Кристине выяснять отношения. Она давно осталась в прошлом и так далеко, что приближать её, для того чтобы высказать свои возмущения, не имеет никакого смысла.

В приёмном Данилова ждал мужичонка с прободной язвой желудка. Пришлось отправить его на фиброгастроскопию. Увидев слизистую оболочку желудка, Саша удивился её состоянию и количеству кровоточащих язв. Пока пациента готовили к операции, вызвал напарника, заодно набрал Алису, спросил, интересно ли ей на прободную язву «посмотреть». Слово «посмотреть» выделил интонацией, но услышал, что дома она одна, потому что Ася ушла в неизвестном направлении.

— При чём тут Ася? — с вызовом спросил Саша.

— Да не при чём, конечно, — последовал ответ, — я просто вещи свои раскладываю, прибираюсь, да и не ела ещё. В другой раз, не обижайтесь, Александр Дмитриевич.

Данилов аж хмыкнул. «Это же надо иметь такое самомнение», — подумал он и отправился в операционную.

Они с Сергеем провозились больше двух часов. По дороге в ординаторскую обсуждали то, с чем пришлось столкнуться, не стесняясь в выражениях, но увидев ожидающую их жену пациента — замолчали.

— Господи, ну что, он жить будет? Это рак, да? — запричитала она, как только увидела врачей.

— Зайдите в ординаторскую, — тоном, не терпящим возражений, пригласил Данилов.

Предложил сесть на стул и налил воды в разовый стаканчик.

— Доктор, я тут почитала, пока ждала. Онкология, да? Надежды нет? У него и так были полипы в двенадцатиперстной кишке, а он под нож не хотел. Травками лечился. Ему травник из Горского присоветовал, вот он все настойки сам делал и пил. А оно не помогло.

Она взвыла. Данилов же, наоборот, оживился. Кажется, он сейчас узнает причину того, с чем им пришлось столкнуться.

— И какие такие настойки он пил? Успокойтесь, нет у него онкологии, по крайней мере, то, что мы видели, совсем другое напоминает, желудок как решето. Мы удалили три четверти, то есть большую часть. А теперь я жду, чтобы вы назвали причину кровотечения.

— Я назвала? — женщина вытерла слёзы и руками взялась за голову. — Погодите, так чистотел он и пил.

— Чистотел — мощнейший цитостатик, он убивает клетки организма, и дырки в желудке от него, — произнёс Данилов.

А Сергей сострил:

— Если бы ваш муж пил аконит, то нам и возиться бы столько времени не пришлось, похоронили бы его с желудком.

— Так ему травник говорил про аконит, а он в лес идти не захотел, чтоб накопать. Чистотел-то в огороде растёт.

— Самолечением заниматься у вас ума хватает, нет чтобы к врачам обратиться, — чётко, чтобы дошло, проговорил Данилов. — А мы потом язвы желудка штопаем!

После ещё долго пришлось объяснять, почему приём настойки чистотела привёл к таким пагубным последствиям. И лишь убедившись, что женщина его поняла, Данилов пообещал заняться полипами, но позже, когда культя желудка позволит.

Оставшись в одиночестве, Саша прилёг на диван и набрал Асю. Захотелось услышать её голос, да и узнать, как Мишка ладит с её родственницей, тоже не мешает.

Ася ответила сразу.

— Привет, Саша! А мы тут в твоей спальне с Мишуткой дома строим.

— Так ты у нас? — Это оказалось неожиданным.

— Да, мы с Валерией Павловной решили, что так будет лучше. Как поведёт себя по отношению к ребёнку Алиса, я не знаю. А Мишкин душевный покой мне дорог.

Через некоторое время он поужинал вместе с Катей, потом прошёл по палатам и, убедившись, что в отделении всё спокойно, уснул на диване в ординаторской. Ему снилась Ася. Что конкретно — он припомнить не мог, но её голос, улыбку помнил отчётливо.

Часть 46

«Не забудь мазать руки кремом» — гласила записка под тюбиком на столе у Данилова. Они как раз вошли в ординаторскую, и яркий тюбик первым заметил Сергей.

— Катя постаралась? — с улыбкой спросил он.

— Ну а кто ещё обо мне позаботится, — ответил Данилов. — Руки шелушатся, но и это не выход. Представляешь, подхожу к пациенту, а от меня женским парфюмом несёт.

Оба рассмеялись.

— Хирург с дерматитом не имеет права оперировать, — вставила свои три копейки в мужской разговор Алиса.

— А кто будет оперировать? — парировал Данилов. — Неужели ты?

— Я такой же хирург, так почему бы и нет…

— Тю! — присвистнул Сергей. — Вот это самомнение! Хирургу-то без году неделя, а амбиции… Детка, я, конечно, понимаю, что ты районному начальству каждый день на нас жалуешься, но ты пока никто, а имя хирурга заслужить надо. Ты же ничего, кроме как критиковать нас, сама не умеешь. И рвения научиться ни я, ни твой непосредственный руководитель, ни заведующий отделением с твоей стороны не видим.

— Это к тому, что я на дежурства не хожу? — зло спросила она. — Так у меня семерых по лавкам нет, мне одной зарплаты хватает, — бросила презрительный взгляд на Данилова Алиса. — Это вы деньгу зашибаете, а я вне темы.

— Опыт и профессионализм тебя тоже не интересуют, — констатировал Данилов. — Кстати, если такая грамотная, расскажи-присоветуй старшему товарищу, что с руками-то делать. Мою я их тщательнее, чем пищу пережёвываю. А мыло — это щёлочь, раствор для обработки — хлоргексидин или повидон-йод, а ещё раствор первомура, то есть смесь муравьиной кислоты, перекиси водорода и воды. Всё очень агрессивно для кожи.

— Ну Катя же крем принесла, вот и пользуйтесь, — ехидно произнесла Алиса, выделив голосом имя.

— Ничего-то вы, молодёжь, не знаете. — В голосе Данилова сквозило разочарование. — Сейчас я напишу рецепт, а ты сходишь к старшей, закажешь нам на всех.

Он вручил ей листок, на котором от руки написал: «аммиака раствор 10 % 25 мл, глицерол 25 г, этанол 95 % 25 мл, вода очищенная до 100 мл».

— Вы это серьёзно? — Алиса посмотрела на рецепт.

— Учись, малая, пока есть кому учить, — съязвил Сергей, и Алиса, передёрнув плечами, вышла из ординаторской.

— Скорей бы уже эта практика закончилась. — Данилов сел за свой стол и убрал в ящик крем вместе с запиской. — Сил нет её терпеть. Аж на работу идти не хочется.

— Полностью с тобой солидарен, — отвечал Сергей. — Она у нас третью неделю, ещё пять пережить надо. А потом займёт эта Незнайка тёплое кресло и будет нам инструкции сверху спускать.

— Давай не будем так далеко загадывать. Сейчас кофе сварю, — произнёс Данилов и направился к электрической плитке, стоящей за ширмой в углу кабинета.

В ординаторскую вошёл Иван, молодой врач, который перевёлся к ним в больницу из соседнего посёлка.

— А где эта? — пальцем показал на пустующий стол, за которым временно располагалась Алиса.

— Лучше скажи, как операция прошла, — хмыкнул Сергей. — ЭТА тебе не по зубам, так что не интересуйся.

— Нормально всё, больной в палате. Да не нужна мне она, просто всегда есть, а сейчас отсутствует. — Ваня пожал плечами и прошёл к своему месту.

— Жидкость для рук пошла заказывать, — оторвался от истории Данилов. — Сейчас вернётся, будешь лицезреть.

— Ну что вы прямо, мне совсем другая девушка нравится…

Данилов улыбнулся своим мыслям и вернулся к истории болезни. Лезть в душу к молодому коллеге он не собирался, сам бы не потерпел никаких расспросов. Иван же был толковый и любознательный, в коллектив влился моментально, а хирурги в отделении подобрались хорошие — как в профессиональном плане, так и в чисто человеческом.

Прошло буквально несколько минут, когда в ординаторскую заглянула перевязочная сестра.

— Александр Дмитриевич, там Катя в подсобке плачет, мадам наша что-то ей напела, — сказала и побежала дальше по своим делам, а Данилов подорвался с места, с удивлением отметив, что Иван тоже вскочил, но под его пристальным взглядом опустился обратно на свой стул.

— Я сейчас, — предупредил Данилов присутствующих и вышел из ординаторской.

В дверях столкнулся с Алисой.

— Заказала? — спросил её.

— Как вы и просили, — ответила она.

Катю нашёл сразу, она прибиралась в подсобке, вытирала полки, перекладывала бельё.

— Катюш, что случилось? — подошёл, развернул к себе лицом, большими пальцами вытер слёзы.

— Пап, я правда толстозадая?

Данилов опешил.

— Чего? Катенька, да ты у меня самая красивая. Кто такую глупость моей девочке сказал? И с каких пор ты на зависть человеческую реагируешь? Кать, ну несерьёзно, да и на тебя не похоже.

Он действительно растерялся.

— Угу, красивая — в твоих глазах. Ты мне всё говоришь, что я на маму похожа, а это ведь неправда, я ж твоя копия, только в женском варианте.

— Я не толстозадый, — уверенно произнёс Данилов и прыснул со смеху. Катя улыбалась, потом прикрыла лицо рукой и рассмеялась.

— Папа, ну нельзя же так…

— В смысле? — не переставая смеяться, удивился Саша.

— Всю трагедию испортил, — сгибаясь пополам от смеха, произнесла Катя.

— Вот теперь узнаю мою дочь. А скажи-ка мне, — вспомнив о реакции молодого коллеги, Данилов решил уточнить один вопрос, — какие отношения у тебя с Иваном? Хотя нет, об этом поговорим дома, — отмахнулся он, не желая смущать и опять расстраивать Катю. — И нет, я не осуждаю. Просто надо кое-что обсудить.

С этими словами он вышел из подсобки, подмигнув дочери. Пока возвращался в ординаторскую, мечтал придушить Ваньку собственными руками. По Катюшиному смущению, по тому, как она отвела взгляд, понял, что подозрения его подтвердились и не только Иван питает чувства к Кате, но и она отвечает ему взаимностью. Внутри всё скрутило от необъяснимой ревности. И ведь понимал умом, что рано или поздно это случится. Катюша-то очаровательна внешне, и душой светлой Бог её не обделил, но приходилось признать, что отсутствию подружек он был рад, да и насчёт кавалеров задумывался лишь теоретически: вроде бы далеко всё это, а пока Катя — его, только его, и делить её ни с кем не хотелось. А тут Ваня…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

У двери ординаторской притормозил, услышав голоса.

— Ну что я такого сказала! — возмущалась Алиса. — Вертихвостка она! Твои ухаживания принимает, а сама с Даниловым обнимается. Я сама видела! А ты, лох, веришь в её наивность. Конечно, доктор Данилов во всех аспектах опытней!

— Алиса, замолчи, — это уже был голос Ивана. — Ты ничего не знаешь и не понимаешь! Если бы ты была мужиком, я б тебе в морду дал, но ты… — он запнулся, подбирая слово, — …не мужик. И это тебя спасло. Не смей оскорблять Катю, даже думать плохо о ней не смей!

— А то что? — В голосе Алисы слышались вызов и обида одновременно.

— А то будешь иметь дело со мной. — Данилов вошёл в ординаторскую. — Я не дам в обиду своих детей.

— Детей? — Алиса сползла на диван. — Катя что?..

— Данилова Екатерина Александровна — моя дочь. Ещё есть вопросы? Кстати, это не секрет, как и то, что ей ещё нет восемнадцати. — Саша очень выразительно посмотрел в сторону Ивана.

— Хм… — Мыслительный процесс Алисы можно было наблюдать невооружённым глазом. — Так во сколько вы её родили-то?

— А вот это тебя уже не касается, как и вся моя личная жизнь. Ты бы работой занялась, вместо того чтобы сплетни распускать и к людям вязаться. За то время, что ты у нас практику проходишь, особого рвения к профессии я не заметил. Вроде в аспирантуру собралась, а самостоятельно вести больных не способна. Ваня тебя всего на год старше, а уже оперирует, интересуется, старается, из него толк будет, чего не скажешь о тебе.

— В сельской больнице я работать не собираюсь, — высокомерно заявила Алиса, — а как закончу аспирантуру, по-любому буду стоять на более высокой ступеньке, чем вы.

— Не беги впереди паровоза, — усмехнулся Данилов. — Выше себя всё равно не прыгнешь.

В тот момент он и не предполагал, насколько близок к истине.

***

Прошёл всего лишь день, один-единственный день в стенах хирургического отделения. Данилов дежурил, но ночь выдалась сложной, так что поговорить с Катей он не успел. Да и о чём говорить? Отменить Ивана, который, глядя ему в глаза, заявил, что его отношение к Кате — не прихоть? Запретить дочери любить? Или рассказать о контрацепции? Так Ваньке далеко не восемнадцать. И планировать отношения они будут сами, без его отцовского участия. Он же примет любое решение дочери.

Тяжёлая ночь отвлекла от ненужных мыслей и скоропалительных поступков.

К утру он устал так, что еле держался на ногах. А впереди рабочий день. Пусть не полный, часа в два ему можно уйти, если с его больными будет всё в порядке и никаких опасений они не вызовут.

Но всё опять пошло не так. Во-первых, непонятно зачем к ним в ординаторскую явился главврач вместе с замом по хирургии, а ещё заведующий кардиологией. Они все уселись в ординаторской, каждый взял себе по кружке крепкого горячего кофе, и завели очень «важный» разговор об эротичности женщин-хирургов. Тема оказалась сверх насущной, и каждый из присутствующих норовил вклиниться в речь оппонента со своим единственно правильным мужским и одновременно профессиональным мнением.

Сколько бы длился этот интеллектуальный разговор, сказать сложно. Градус беседы набирал обороты, страсти кипели.

И тут из перевязочной раздался крик Сергея:

— Алиса! Мать твою!..

Все присутствующие подскочили как ужаленные. И толпой — вместе с появившимися из сестринской старшей и постовыми — вломились в перевязочную.

То, что предстало взору бывалых служителей медицины, не входило ни в одни рамки.

На столе под наркозом спал пациент. У его головы в окровавленном халате, с распоротой от локтевой ямки до кисти рукой, истекая кровью, стоял анестезиолог Дима. Перевязочная сестра и анестезистка, вытаращив глаза, не могли закрыть рты от шока. Сергей пытался наложить жгут и остановить кровотечение. И венцом всему являлась застывшая в ступоре Алиса, сжимающая в руке скальпель, с которого капала кровь.

Ванька достал из кармана халата телефон и сделал серию снимков на память.

— Да… Это не эротика… — задумчиво произнёс главный.

— Это жёсткое порно с элементами БДСМ! — парировал Данилов. — Причём, не знаю, как остальные, а я определённо чувствую себя сабом.

— Размывайтесь, Алисочка, и идите-ка собирайтесь… Вы не доктор, вы оружие массового поражения! — констатировал зам по хирургии.

— Да-а-а, поразили вы нас, Алиса… — это уже кардиолог вставил веское слово.

Позже, после того как Диме наложили швы и повязку и прооперировали больного с гнойным подмышечным лимфаденитом, сидя в ординаторской, Сергей осветил события в перевязочной, одновременно каясь в собственной глупости, потому что решил доверить Алисе провести самостоятельную операцию.

— Ребята, поначалу всё шло стандартно. Дима вводит больного в наркоз, и тут эта коза, не дожидаясь команды со стороны анестезиолога, хватает скальпель и решает вскрыть абсцесс в подмышечной впадине. Дима в этот момент протягивает руку со стетоскопом к груди пациента, и… Алиса втыкает — слава богу, ещё стерильный — скальпель Диме в руку!

Главный молча достал смартфон, нажал вызов и, обрисовав ситуацию, ледяным голосом произнёс:

— Егор Филиппович, я сейчас вам вашу родственницу вместе с характеристикой о прохождении практики и вещами прямо в Облздрав доставлю.

Включил громкую связь, чтобы все слышали ответ.

— Ну что вы, Константин Сергеевич! Я сейчас за Алисой сам приеду.

Саше даже не пришлось писать ту самую характеристику — всё сделал главный.

Да и с Егором Филипповичем встретиться ему в тот день было не суждено. Поступил экстренный пациент, и Саша с Иваном ушли на операцию. А потом он отправился домой, улыбнулся забежавшей на минутку между вызовами Асе, поцеловал Мишку, потрепал по голове Гошу, напомнив ему, что если тот не сходит в парикмахерскую, то Саша подстрижёт его сам, а парикмахер он сомнительный: вот наложить красивый шов после операции — пожалуйста, а ровно обрезать волосы — непосильная задача. От еды отказался, чувствуя, что на это уже нет никаких сил, и завалился спать.

Часть 47

Перед Олегом сидели все заведующие подразделений его центра. Шло важное совещание, и прямо посреди доклада зама по хозчасти раздался звонок. Не ответить именно этому абоненту Олег не мог, потому что тётя Зоя не понимала, что человек может быть занят. Важно было только её состояние, её желания и её потребности. И всё это немедленно — здесь и сейчас. Олег извинился перед сотрудниками, вышел в приёмную и ответил.

— Олежек, сынок! Мне очень нужно с тобой поговорить. Это важно! — раздавался в трубке командный голос. — Немедленно приезжай ко мне и привези творог. Тот, что ты купил позавчера, кисловат.

— Тётя Зоя, я приеду после работы, творог куплю.

— Смотри, чтобы не кислый был! — прозвучало повелительно.

— Мне его пробовать прямо в магазине? — возмутился Олег и позавидовал брату, живущему за несколько сотен километров от матери. — Приеду — поговорим, а сейчас я занят.

Он вернулся в свой кабинет и продолжил совещание. Говорилось о необходимости закупки нового оборудования для лаборатории, он обещал подумать и решить. Сотрудники только переглянулись. От шефа слышать столь неопределённые ответы они не привыкли. А что он мог? Конечно, если продолжать работу здесь, то покупать новое, более современное оборудование просто необходимо, а если продавать центр, то зачем ему такие расходы — пусть новый владелец этим занимается.

Но ни одна душа ещё не знала о его намерениях.

Жить вдали от женщины, с которой он хотел связать жизнь, было невыносимо. И он, и она недоумевали, почему признание не случилось раньше, что мешало? Наука? Так она никуда не делась бы. Расстояние, престижная работа? Теперь это казалось глупостью, но время назад не воротишь. Может, жили бы вместе — так давно свои дети родились бы.

Каждый вечер Олег с Татьяной созванивались и говорили, говорили, мечтали, строили планы, но их реализации всё время что-то мешало, всегда случалось то, что заставляло оставаться на своём месте. То беременность у женщины сложная, надо до родов довести, а как родит, так можно переезжать. Но такая женщина оказывалась не одна, и сроки беременностей были разные, и переезд оттягивался и оттягивался. Или аспирант с диссертацией не сегодня-завтра работу закончит, вот защитится… И так снова и снова. Почти два месяца с Таниного визита прошло…

Сначала Олег думал, что Татьяна переедет к нему. Но надежда постепенно таяла. Тогда он решил продать свой центр, квартиру, дачу и сорваться в Москву. Вырученных денег должно было хватить на своё жильё, пусть и не в самом центре, а там работу найдёт, с его-то квалификацией. Но тут неожиданно встал вопрос с Дашей. У неё была мать. По крайней мере, на бумаге, то есть в документах, мать значилась. Нет, Соня не приходила проведать ребёнка, да и вообще никак не проявлялась в жизни Олега и дочери. Единственное, что напоминало о её существовании, это ежемесячные сообщения о получении денежных переводов.

Но чтобы уехать, надо было как минимум получить разрешение от Сони. Проблемы, одни проблемы!

А ещё была тётя Зоя.

За то время, что Даша жила с ней, тётушка привыкла к тому, что племянник заботится, привозит продукты, лекарства. После того как Олег забрал ребёнка, а Соня съехала на съёмную квартиру, Зоя Фёдоровна продолжала требовать помощь. А Олег не мог отказать сестре матери, даже зная, что Саша присылает тётушке деньги и оплачивает счета за квартиру.

Сегодня тоже, вместо того чтобы побыстрее вернуться домой к дочке, Олег был вынужден заехать в супермаркет за творогом и отправиться к тётушке.

— Я из кислого творога творожники приготовила, — не поздоровавшись, произнесла она. — Мой руки и садись есть.

Готовила Зоя Фёдоровна вкусно, а потому отказываться Олег не стал.

— Я тебя почему позвала, — начала издалека она. — Через неделю из Германии приезжает мой внук Серёжа. Я хочу, чтобы ты его встретил и привёз сюда.

Олег молчал некоторое время, переваривая услышанное.

— Тёть Зоя, Серёжа едет к отцу. Я, конечно, созвонюсь с Сашей. Вполне возможно, что это очень хорошая идея, что племянника буду встречать я. У меня есть дела в Москве, заодно и порешаю. Саше забрать сына от нас проще, чем в столицу на машине пилить.

— Вот ещё! — Тётушка подбоченилась, намереваясь отстаивать своё мнение. — Серёжа будет жить у меня. А Саша, если захочет, то приедет с ним повидаться. Нечего ребёнку делать в этом колхозе, где теперь живёт мой сын.

Олег разозлился.

— Вы сейчас серьёзно? — Он отодвинул в сторону тарелку и, прищурившись, посмотрел на тётушку. Если бы она не была так зациклена на себе, то почувствовала бы недоброе, но Зоя Фёдоровна не заметила, что допекла племянника, похоже, окончательно. Олег же тихим голосом, от которого у его сотрудников мгновенно просыпался инстинкт самосохранения и они убегали подальше от начальства, продолжал: — Моя мама безумно меня любила, а вы ведь сёстры, и я думал, что и вы к Саше так же относитесь. Я особо не приглядывался, но считал, что вы любите своего сына. Он всегда был хорошо одет, чистый, умный. Остальное меня не интересовало — у нас с ним в то время было мало точек соприкосновения. Я старше его на десять лет, наши интересы не совпадали, да и виделись мы редко. И мне казалось, что вы любите его так же сильно, как моя мама меня. Что же случилось? Тётя Зоя, за что вы так не любите Сашу? Не оправдал надежд? Не стал марионеткой в ваших руках? Волю проявил, самостоятельность?

— А в чём ты меня обвиняешь? Ребёнок — это лицо семьи. Конечно я старалась! Он должен был выглядеть респектабельно и вести себя так же. Всё было хорошо, пока не появилась эта прошмандовка Дина. Он, видите ли, влюбился! И в кого? В женщину не нашего круга. Чуть не опозорил отца этой связью! Он хоть раз за свои тридцать шесть лет подумал, что я на него жизнь положила? Что я пожертвовала собственным здоровьем и благополучием ради его рождения? Детей надо заводить, пока молодой и силы есть — вон, как сестрица моя. Родила в двадцать пять и горя не знала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Олег подумал, что его мама к тридцати уже вдовой была, но в новые отношения не пустилась, да и обузой его никогда не считала. Вспомнил, как, учась в младших классах, из школы шёл к ней на работу, в роддом, и там, в ординаторской, за её рабочим столом делал уроки. Мама всегда поддерживала его во всех начинаниях: и с выбором профессии, и с созданием центра репродуктологии…

Он отвлёкся на воспоминания, а тётушка продолжала свой рассказ, её несло. Прислушавшись, Олег подивился, сколько неприятных подробностей было спрятано за стеной респектабельности.

— Мой муж не хотел детей, а я во всём ему подчинялась. Как он скажет — так и правильно. Первый аборт сделала до нашей с ним свадьбы, потом предохранялась, потому что всё внимание должно было быть только ему. А он гулял от меня, любил женщин молодых, красивых. Поначалу, как узнала, грустно мне было, больно. Хотела уйти, начать жизнь сначала. Но он не отпустил, объяснил, что они ему только для разнообразия, а я — для души. Он всегда ко мне возвращался, говорил, что нам хорошо вдвоём, только вдвоём. А потом запел иначе! Видите ли, лицо семьи — это дети. Я родила Сашу. Что мне оставалось? Если бы не родила, Дима нашёл бы другую — помоложе, поздоровее. Пролежала всю беременность, старая уже была, почти сорок. Муж мой лишь больше гулять стал, знал, что с дитём я никуда от него не денусь. Так жизнь и прошла — в ожидании, нет, не любви, а взгляда ласкового, комплимента глупого. Очерствела я от упрёков и решила, что сына настоящим мужиком выращу, не таким, как его отец. И получилось же почти. Если б не Дина, была бы я счастливой. А потом Ленке всего мало оказалось. Увезла внука единственного.

Не ожидал Олег таких откровений. Даже растерялся немного.

— Почему вы говорите о единственном внуке? Есть Катя, Гоша и Мишка. Саша их любит. И Серёжу любит и ждёт.

— Кто такие Гоша и Миша? Её дети? А мой сын должен пахать как лошадь, чтобы им жилось хорошо? Ты понимаешь, Олежек, что эта Дина сделала? Она ярмо Саше на шеюповесила! Я много думала, времени у меня теперь на раздумья да воспоминания хоть отбавляй. И вот к каким выводам я пришла. Не такая уж святая эта Дина, как её мой сын видит. Она всю жизнь искала, где потеплее. Бороться-то за Сашу не стала, а дочку про запас родила. Девчонка — аргумент весомый. Вон, как Саша её увидел — всё, обо всём забыл. Ради девчонки жизнь свою сломал, карьеру. Что ему в этом селе делать? Дины нет. Зато детей она пристроила так, чтоб на том свете спать спокойно могла. И я их должна принять? Я Саше так и сказала: они мне никто и звать их никак. И Серёжа от деревенщины ничего хорошего не почерпнёт, а потому жить он будет со мной. А Саша захочет сына увидеть — отпуск возьмёт и приедет!

— И как Саша отреагировал?

— Да никак! — Тётушка достала из шкафчика рюмку и накапала в неё корвалол, вслух считая капли. Потом долила воды и выпила в один глоток. — Не звонит уже три дня. Привези мне внука, Олежек.

Олегу хотелось засмеяться, но он сдержался. И одновременно с этим на душе стало так мерзостно, что он быстро засобирался домой, прервав тётушку на полуслове. Она же, прощаясь с ним, продолжала жаловаться, не думая, что Олега дома ждёт ребёнок. Да что там! Она даже и не вспомнила про Дашутку, не спросила, как у неё дела, как будто и знать о ней не знает. Про него тоже, наверно, не вспомнила бы, если б творог не понадобился. Нет, пора прекращать с благотворительностью, подумал Олег, иначе Зоя Фёдоровна жизни ему не даст.

Зато идея с поездкой в Москву пришлась по душе. Надо осуществить её и на месте решить с Татьяной, где они жить будут. Хватит врозь, пора вместе. Определиться: продавать центр или открывать для Тани отделение. И в столице он давненько не был, подглядеть бы одним глазом, что у них новенького есть, да опыт перенять.

Но до этого надо созвониться с братом и договориться.

С этими мыслями он сел за руль и уже размечтался, как войдёт в свою квартиру, возьмёт на руки Дашку, а она обнимет его своими маленькими пухлыми ручками, доверчиво положит кудрявую головку на плечо, и наступит покой, умиротворение и самое настоящее счастье.

С мыслями о дочери он вырулил со двора и влился в поток машин одного из центральных проспектов. Каких-то полчаса, и он окажется дома. Хотелось в душ, смыть все тяготы и проблемы, а потом самому уложить ребёнка, отпустить круглосуточную няню, выпить хорошего коньяка, которого дома предостаточно, ведь дарят и дарят, и завалиться спать до самого утра, чтобы никто не мешал.

Он уже подъезжал к дому, когда услышал рингтон своего айфона. Нехорошее предчувствие царапнуло внутри — звонили с работы. Ясное дело, что неприятности по одной не приходят. Мало ему было убить время, потратив его на общение с родственницей, так теперь в клинике прорвало трубу горячей воды. Пришлось мысленно попросить прощения у Дашутки, развернуться и по дороге в центр договариваться с коммунальными службами, про себя, а иногда и вслух, матерясь и ругаясь.

Прибыл одновременно с аварийной бригадой. Аварийщики, к его раздражению, никуда не торопились, но через полчаса упорного безделья воду перекрыли, пообещав устранить течь завтра, правда точное время не сказали. Оставить отделения без горячей воды даже на час было недопустимо. К тому же непонятно, сделают они свою работу завтра, или всё затянется на несколько дней. Рисковать Олег не хотел, поэтому пришлось вызывать другую службу. Те без лишних разговоров приехали, откачали из подвала воду и восстановили водоснабжение. Конечно, вышло всё в копеечку, но зато можно было спокойно ехать домой.

Порог своей квартиры он переступил глубоко за полночь. Дашутка уже спала, сладко посапывая в обнимку с плюшевым зайцем. Олег недолго полюбовался ею, с гордостью убеждаясь, что дочка растёт невероятной умницей — вон как в свои полгода крепко обнимает зайца. Звонки брату и Татьяне отложил на завтра, а после и вовсе решил, что Тане сообщать о своём приезде он не станет — объявится как снег наголову. Она же к нему тоже без предупреждения явилась. Эффект неожиданности будет на руку: увидит, ждала ли его Таня, рада ли ему. Встреча всё покажет.

Вот с братом он обязательно поговорит завтра прямо с утра. Нет, не завтра — уже сегодня. С этими мыслями Олег и уснул.

Часть 48

Дождавшись няню, Олег предупредил её, что вынужден на несколько дней уехать по служебным делам, и почти довёл бедную женщину до истерики, сто раз повторив, как важно для ребёнка соблюдать режим и чтобы при малейших признаках Дашкиного нездоровья она сразу звонила ему. Наверное, няня перекристилась сама и дверь перекрестила, стоило Олегу уйти на работу. Там он тоже оповестил всех о внеплановом отпуске. Сотрудники удивились: в отпуск шеф не ходил со времён создания центра, разве что на пару дней, а тут вдруг сказал, что срок неопределённый, недели две-три.

Загадочно улыбаясь, Олег передал всех своих пациенток своим коллегам и, назначив зама главным, со спокойной совестью покинул здание Центра, на ходу набирая брата.

— Сашка, как ты смотришь на то, чтобы я смотался в Москву и встретил твоего сына?

Сначала кроме сердитого дыхания других звуков в трубке не было, потом Данилов наконец ответил:

— Ты что задумал? Желание мамы моей решил исполнить? — Олег услышал раздражение в голосе брата. — Это мой сын, и каникулы он проведёт со мной. Вопрос не обсуждается! Я тебя хотел кое о чём попросить, но при таком раскладе даже не знаю… Не ожидал я от тебя, что ты на поводу у маменьки пойдёшь.

Олег громко выдохнул.

— Не петушись, ты не Гоша. Мне надо в Москву, очень надо, а тут и повод, и предлог.

— О чём речь? — голос Саши смягчился, теперь в нём сквозило любопытство.

— О женщине… — Олег замялся, но потом всё же продолжил: — Саш, пока не хочу распространяться… Если всё получится, я обязательно вас познакомлю. Мы даже в гости к тебе завалимся. Как ты на это смотришь?

— Дай Бог, чтоб получилось, и в гости жду, рад буду. А Даша?

Олег рассмеялся.

— Даша будет с нами. Это моя дочь, и я от неё никогда не откажусь. Так что за просьба? — спросил и тут же вспомнил о другом, более важном на данный момент: — Кстати, дай мне номер Серёжи, чтобы мы с ним созвонились и договорились обо всём.

— Конечно, сейчас. — Саша быстро продиктовал номер сына — явно наизусть помнил — и ответил на вопрос: — Речь идёт о Серёжиной матери. Там привычный выкидыш на сроке пятнадцать-шестнадцать недель. Она хочет у тебя обследоваться. Короче, ребёнка от мужа вознамерилась родить, а оно не получается.

— Разберёмся. Но я не бог, как ты понимаешь. Ну всё, я готов ехать, — завершил разговор Олег. — Как Серёгу встречу — отзвонюсь. А там решим: или ты за ним ко мне, или мы всей семьёй к вам.

— Хорошо звучит — «всей семьёй». Жду!

Не откладывая на потом, Олег созвонился с Серёжей. Узнал рейс и время прибытия самолёта, обещал встретить, отправил своё фото, чтоб племянник его сразу узнал. В ответ получил несколько фотографий от племянника, на некоторых Серёжка корчил смешные рожицы, и Олег от души посмеялся. Продолжая посмеиваться, отправил смайл в виде большого пальца кверху, сел в машину и поехал осуществлять задуманное.

Ходить по магазинам в середине рабочего дня было непривычно, тем более по ТАКИМ магазинам. А уж выбрать кольцо для Тани оказалось и вовсе не простым делом, потому что хотелось чего-то особенного и в то же время неброского, а на витрине было всё не то.

Он уже прикидывал расстояние до другого ювелирного, когда продавщица, понимая, что теряет клиента, предложила пройти в вип-зал и посмотреть то, что есть там.

Обилие бриллиантов поражало, но Олег снова не мог найти то единственное колечко, которое бы подошло его Тане.

— Не майтесь дурью, молодой человек. Это не то, что вам нужно, — услышал он скрипучий старческий голос и обернулся. Перед ним стоял седой старик с добрыми лучистыми глазами и длинным крючковатым носом. — Я уже минут сорок наблюдаю за вами. Подарите вашей избраннице кольцо своей матери, иначе вы будете выбирать ровно столько, сколько собирались делать ей предложение. Или нет, сначала принесите мне кольцо, я его почищу, будет сиять, как новое. И поверьте, ваша невеста его оценит.

Олег поблагодарил ювелира, удивившись его проницательности. Хотя чему тут удивляться: каждый истинный специалист в своём деле по-своему психолог. Потому счёл всё сказанное старым евреем знаком к действию и поспешил домой. Быстро собрался, не забыв прихватить свой лучший костюм, затем достал шкатулку с мамиными украшениями: то самое кольцо находилось в этой шкатулке, осталось его почистить и отполировать.

В столицу приехал уже за полночь. Перекусив в круглосуточном кафе, по приложению быстро нашёл недалеко маленькую гостиницу, в которой, к его счастью, были свободные места. Вопрос с ночёвкой решился. Утром Олег безбожно проспал, даже не помнил, как выключил будильник. Встретить Таню около её дома у него уже не получилось, пришлось ехать в клинику. Сначала из-за этого расстроился, а затем решил, что так даже лучше: своими глазами увидит обстановку, поймёт, значит ли он что-то для Тани, или работа будет всегда стоять у неё на первом месте.

Собирался Олег с особой тщательностью. И только когда остался доволен своим отражением в зеркале, вышел из номера. Завис у цветочного ларька, но решил, что идти в стационар с цветами — не лучшая идея. Ещё раз — который уже за последние полчаса! — проверил, лежит ли кольцо во внутреннем кармане пиджака, не выпало ли, и пожалел, что не послушал совета ювелира и не купил красную бархатную коробочку — тот был уверен, что женщины такое любят. Но тратить время на поиски магазина, в котором можно купить такую коробочку, не хотелось. Всё равно на одно колено он перед Таней не встанет и пламенной ванильной речи, полной признаний, говорить не будет. Он уже всё сказал. Теперь необходимо решить главное: кто к кому переезжает. Да и люди они взрослые, не до красивостей всех этих романтических.

Кое-как нашёл место на парковке недалеко от стационара. С каждым шагом, приближающим его к цели, Олег волновался всё больше и больше. Распсиховался так, что голова разболелась, а в висках застучало. «Не хватало ещё, чтобы руки задрожали, и будет полный писец», — попытался он отнестись с юмором к своему состоянию, но получалось плохо. Оставалось надеяться, что пока будет подниматься на нужный этаж — удастся себя в эти самые руки взять, и потому пошёл по лестнице, а не воспользовался лифтом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В отделение Олега не пустили. Санитарочка шваброй перекрыла проход, посоветовав вернуться ко времени посещений.

— Мне нужна профессор Васильева, — попытался объяснить он.

— Вы по поводу кого? — продолжала выспрашивать санитарка.

— Я к Татьяне Николаевне по личному вопросу.

— Она на обходе, ждите.

С этими словами дверь в отделение закрылась. Олегу ничего не оставалось, кроме как последовать совету санитарки. Прошёл час, потом второй. Стоять он попросту устал, а потому уселся на подоконник. С окна тянуло прохладой, и поначалу это было даже приятно, но скоро спина начала подмерзать, несмотря на то, что на дворе стояло лето.

Волнение ушло, нарастало раздражение. Всё он сделал неправильно, надо было уже дождаться вечера, купить цветы, торт и идти к Тане домой. Или надо было хотя бы позвонить. Достал айфон и нажал вызов. Таня не ответила. На экране высветилось сообщение: «Я сейчас не могу говорить». Олег раздумывал, не стоит ли ему уйти, но, прождав столько времени, сдаваться было глупо. Решил, что если в течение часа встретиться с Таней не удастся, то попробует застать её дома. Настроение совсем упало. Ситуация хуже некуда: он так стремился к ней, и в результате — облом. Плохая примета. Он пытался отогнать грустные мысли, спорил сам с собой, доказывая, что приметам верить — себе врать, но в душе зарождался страх, что приехал он в Москву зря.

Решил сделать последнюю попытку и вошёл в отделение. В этот раз грозного стража в лице санитарки видно не было, и Олег беспрепятственно проник на так тщательно охраняемую территорию. На посту сидела сестра и перебирала листы назначений.

— Мужчина, вы к кому? — спросила буднично.

— К профессору Васильевой.

— Так она на обходе была, теперь на консультацию вышла. А вы по поводу кого?

Олегу стало смешно.

— Я по поводу себя. Мне очень нужно попасть к ней на консультацию.

Выражение лица сестрички изменилось.

— А ничего, что Татьяна Николаевна женский врач? Или у вас жена не рожает?

— Ну, чтобы выяснить столь деликатный вопрос, мне надо хотя бы жениться.

Медсестра, услышав о холостом статусе странного посетителя, расплылась в улыбке. Олег улыбнулся в ответ.

— Так женись, Олег Александрович, только перестань глазки строить младшему персоналу, — услышал он строгий, но такой родной голос.

— Таня, ты ли это?

— Ага, она, то есть я, звалась Татьяна, — засмеялась Таня, мгновенно сменив гнев на милость. — И давно ты тут? СМС послать не судьба, да? Олежек, — она понизила голос, чтобы кроме Олега никто её не услышал, — у тебя совесть есть? Ну хоть бы предупредил… Что мы есть будем? У меня дома шаром покати, только коробки с книгами упакованные стоят да вещи везде разложены, пытаюсь понять, что брать, что не брать.

— А я чуть центр не продал… — удивился и обрадовался Олег. — Вот так и разминулись бы: ты ко мне, а я к тебе, — засмеялся он.

Они стояли совсем близко друг от друга, переговаривались почти шёпотом, забыв о сидящей за столом медсестре, рассматривающей их с жадным интересом. Не замечали и что в коридоре прибавилось зрителей. Всё это было не важно, главное, что в это время, вот прямо сейчас, они принадлежали друг другу и расставаться не собирались никогда. Олег держал свою Таню за плечи, а она обнимала его, прижималась щекой к груди, а потом встречалась с ним взглядом, и её глаза лучились нежностью.

Олег пришёл в себя первым, глянул на собравшихся зрителей, усмехнулся, отпустил Таню, влез во внутренний карман пиджака, опустился на одно колено, совершенно забыв, что делать этого не собирался, и, достав кольцо, протянул его своей избраннице, в смущении закрывшей пылающее лицо руками.

— Господи, как в сказке, — причитала она. — Разве такое бывает на самом деле?

Олег потянулся к Тане, чтобы надеть ей на палец кольцо, и тут в спине что-то щёлкнуло. Громкий стон жениха развеял всю торжественность момента. От острой боли в пояснице даже дышать было больно, не то что шевелиться. Такого пассажа Войнович не ожидал. Ощущения были дикие, да и поза не самая романтичная. Он даже закрыл глаза и прикусил губу, собираясь с силами — не хватало ещё набок завалиться.

Таня, видимо, поняла, что что-то не так, глянула с беспокойством, а потом постаралась помочь подняться кряхтящему Олегу, хватая его за подмышки и пытаясь тянуть вверх, хотя на самом деле только мешала.

— Олежек, дай руку, я помогу тебе подняться. Да обопрись на меня, я сильная, честное слово. Олег, что с тобой? Болит, да? Радикулит? Сейчас мы диклофенак уколем, только до кабинета моего дойдём.

Наконец он поднялся на ноги, держась за поясницу, оглядел хихикающую публику и, несмотря на боль в спине, надел Тане на палец кольцо. Село как влитое! Прав был ювелир, на все сто процентов прав.

***

О чём только не думал Олег, третий день лёжа в Таниной кровати. Боль в спине не отпускала, до туалета и то с трудом получалось добраться. Как в таком состоянии садиться за руль и ехать встречать племянника? Не может Олег вести машину. Ну никак не может! И легче от уколов и мазей не становится. Хоть звони Данилову и расписывайся в своём полном бессилии. Да и перед Таней стыдно — хорош жених оказался.

А ведь он еле успел! Оказывается, они действительно с Таней чуть не разминулись — она уже уволилась и даже позаботилась о переезде. Когда деловито сновавшие по квартире грузчики выносили коробки и сумки, Олег представил, что и его сейчас вынесут вместе с кроватью, погрузят в фургон и так и отвезут домой. Было бы неплохо — свои стены, говорят, лечат… Но не судьба — ему ещё Серёжу встречать.

— В аэропорт мы поедем на такси, — заявила Таня, стоило Олегу только заикнуться, что в таком состоянии он за руль сесть не рискнёт. — Не нервничай, всё будет хорошо, Олежек. Сегодня придёт иглотерапевт, настоящий китаец. И за два дня тебе станет легче. Всё будет хорошо, — как мантру повторяла Татьяна, — вот увидишь.

Оставалось только надеяться, что всё так и будет, потому что не мог Олег подвести брата. Но даже не это главное! Серёжа. Вот перед кем у него самая большая ответственность: умирать будет, но встретит!

Часть 49

Самолёт заходил на посадку. Рассматривая с высоты птичьего полёта Москву, Серёжа вдруг почувствовал тревогу и даже страх. Это перед матерью можно было изображать взрослого и самостоятельного, а сейчас он вдруг ощутил себя потерявшимся в незнакомом месте ребёнком. Может, зря всё это затеял? Как его встретят? Отец, конечно, говорил, что будет безумно рад, и Катя с Гошкой тоже радовались его приезду, но как оно всё получится? Ведь по сути они ничего друг о друге не знают. Да, общались, перезванивались, но встретиться вот так, лицом к лицу — это совсем другое.

Наконец шасси с шумом коснулись лётного поля. Пассажиры оживились, стали подниматься, несмотря на то, что их попросили оставаться на своих местах. Серёжа тоже встал.

— Чего вскочил? — спросил его мужчина, сидевший рядом. Он, в отличие от остальных, не торопился. — Сиди, успеешь, — хмыкнул в ответ на растерянный Серёжин взгляд. — Один летишь?

— Один, — кивнул Сергей.

— В гости, или как?

— В гости, да, — осторожно ответил Серёжа. Мать ему весь мозг выела, предупреждая, чтобы он не разговаривал с незнакомцами, но мужчину назвать таковым, наверное, было нельзя: как-никак, они почти три часа провели бок о бок — сначала в небольшом зале, пока дожидались посадки, а потом и в самолёте оказались соседями.

— Анатолий, — словно почувствовав сомнения парня, представился мужчина.

— Сергей.

— Так, Серёга, держись меня, я-то уже не первый раз, знаю что да как, а ты потеряешься и растеряешься.

Серёжа кивнул, обрадовавшись неожиданной поддержке. Конечно, он летал с матерью и Олафом и не раз, но тогда всё было проще: показал билет, прошёл контроль, взлетели-сели-свободны. А в России надо было ещё что-то заполнять — об этом мама тоже предупреждала и советовала обратиться к служащим аэропорта. А тут вот — помощь сама пришла, и искать никого не надо.

Анатолий был в два раза шире Серёжи и на голову выше. Шаг у него тоже был широкий, и Сергей почти бежал за ним, боясь отстать и потеряться. Они заполнили какие-то карточки. Вернее, Анатолий заполнил и за себя, и за Сергея. Серёжа мог бы, наверное, и сам справиться. Он не только хорошо говорил по-русски, но и читал-писал, благодаря маминым стараниям. Она почему-то настаивала, чтобы он изучал родной язык, хотя сама постоянно повторяла, что на родине у него никаких перспектив. В общем, он бы точно справился, но пока бы разобрался…

— Ну, всё, теперь вон туда, — указал мужчина в сторону паспортного контроля, — и мы в России-матушке. Держи и не теряй, — он протянул Сергею заполненные листы, — тебе с ними ещё на учёт вставать.

— На какой учёт? — испугался Серёжа.

— В паспортном столе по месту прибытия.

— А зачем? — ничего не понимал Сергей. Какой учёт, какой стол?

— Эх ты, — по-доброму усмехнулся Анатолий. — Мы с тобой иностранцы, хоть и русские. А иностранцам надо отмечаться, сообщать, так сказать, что вот-де мы, не прячемся и ничего не задумываем. Там тебе ещё корешок должны будут дать — так его тоже не потеряй.

Серёжа растерялся окончательно. Столы, корешки… Зачем ему какие-то корешки? Он сажать ничего не собирается, он просто приехал к отцу!

Тем временем они подошли к окошку паспортного контроля. Серёжа так и держался Анатолия — на всякий случай.

— Мальчик с вами? — спросила строгая женщина у Анатолия.

Сергей оскорбился: он уже взрослый, у него даже усы начали пробиваться!

— Нет, это сам по себе мальчик, — со смехом ответил Анатолий сотруднице таможни.

— Молодой человек, — повернулась она к Сергею, — отойдите за линию и ждите своей очереди.

Серёжа послушно попятился. Расстроился почти до слёз, а тут ещё и Анатолий, пройдя проверку, махнул ему рукой, пожелал удачи и хорошего отдыха и растворился в толпе.

Второй раз подходя к окошку, Серёжа ожидал неприятностей — уж больно сурово смотрела на него эта тётка в форме.

— С какой целью прибыли на территорию Российской федерации? — равнодушно спросила она, и Серёжа, растеряв остатки смелости, совсем по-детски пискнул:

— К папе…

Ему показалось, что губы женщины дрогнули в улыбке, но моргнув, он убедился, что она всё так же серьёзна и монументальна. Но это не главное! Главное, что разукрасив документы и заполненные бумажки печатями, она благосклонно чуть склонила голову, разрешая Серёже идти дальше.

Забрав с ленты чемодан, он вышел в зал прилётов и стал искать взглядом дядю Олега. Вокруг него суетились люди, а он стоял одинокий и потерянный. Ещё разок взглянув на фото родственника и не увидев поблизости никого похожего, медленно поплёлся на выход. Что он будет делать, если его не встретят, Сергей не знал, но и стоять столбом в ожидании чуда ему не хотелось.

Когда он вышел на улицу, к терминалу как раз подъехало такси. Из машины торопливо выбралась женщина, а за ней медленно выполз — иначе и не скажешь! — мужчина с недовольным лицом.

— Ну давай скорее, — торопила мужчину женщина, — самолёт уже сел, мальчик потеряется!

— Он уже взрослый парень! — возразил мужчина.

— Да какой взрослый! — всплеснула руками женщина, повернулась лицом к Сергею и, радостно улыбнувшись, то ли позвала, то ли спросила: — Серёжа?

Сергей на всякий случай оглянулся, но рядом с ним никого не было. В том, что он эту женщину не знает и видит первый раз в жизни, был абсолютно уверен.

— О, Серёга, привет, — мужчина тоже посмотрел на него, но вот радости на его лице Серёжа не заметил — тот, наоборот, скривился, как от зубной боли.

На дядю Олега мужчина походил очень смутно, и поэтому Сергей засомневался: а не маньяки ли это? А что, мама не уставала повторять, что в России преступники на каждом углу пачками встречаются! Вот и эти, наверное, напали на дядю Олега, выпытали у него всё, а сейчас и его, Серёжу, похитят и будут потом с мамы и Олафа деньги требовать.

Полёт фантазии Данилова-младшего прервал голос предполагаемого дяди Олега.

— Серёг, давай в машину! Нет сил стоять…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Серёжа немного подумал и решил: будь что будет! Он направился к такси, возле которого так и стояла незнакомая пара. Похитители так похитители, зато они его заберут и привезут хоть куда-нибудь…

— Ого, какой ты вырос! — восхитился дядя Олег, Серёжа всё-таки надеялся, что это он. — Совсем большой стал! Знакомься, Танюша, — обратился он к женщине. — Сергей Александрович Данилов — мой племянник и будущее светило мировой медицины. А это, Серёжа, Татьяна Николаевна Васильева, моя почти жена.

— Почему почти? — удивился Серёжа, мгновенно забыв о своих подозрениях.

— Да вот, хотел романтики, да не подрассчитал силы — спина меня предательски подвела. А так уже могла бы быть женой, — попытался выпрямиться дядя Олег, но тут же ойкнул и схватился за названную часть тела. — Но как только смогу более-менее нормально двигаться — сразу в ЗАГС! — скривился он, опять вызывая у Серёжи подозрения: может, эта Татьяна Николаевна и дядьку в заложники взяла?

— В ЗАГС? — Он зацепился за незнакомое и странное для слуха слово. — А что это такое?

— Ну, — растерялся дядя Олег, — это место, где люди женятся…

— А, понял! — кивнул Серёжа. — Штандесамт.

— Штан?.. — попытался повторить дядька, но выговорить не смог и согласился: — Ага, он. Наверное.

— А я думал, что вы меня похитить хотите, — неожиданно признался Серёжа, засмущавшись.

Дядя Олег и Татьяна Николаевна несколько секунд смотрели на него удивлённо, а потом захохотали. Правда, веселье их было недолгим — дядя Олег ойкнул особенно громко, опять схватился за поясницу и вдруг воскликнул:

— Танюша, а спина-то прошла!

— Но в ЗАГС мы сейчас не поедем, — утирая слёзы от смеха, ответила женщина. — Мальчик устал и голодный, так что, товарищи мужчины, — подмигнула она Серёже, — по местам и домой!

Таксист загрузил в багажник чемодан и дорожную сумку, они сели в машину, и Серёжа наконец осознал, что ещё немного — и он увидится со всеми! И пока они ехали, он представлял себе эту встречу. Оставалось надеяться, что вся его семья похожа на дядю Олега — такие же весёлые и позитивные. О том, что он принял его и Татьяну Николаевну за преступников — Серёжа уже забыл. Скорая встреча с отцом и с остальными отодвинула все тревоги и дарила уверенность, что вот теперь всё точно будет хорошо!

Часть 50

Всю дорогу до дома Серёжа не умолкал ни на минуту. Его интересовало всё. Москва нравилась, и очень хотелось посмотреть на достопримечательности, хотя бы на самые-самые.

Войдя в квартиру, Серёжа опешил: она выглядела нежилой, заброшенной. И вновь вернулся ушедший было страх.

— Что замолчал? — спросила Татьяна. — Испугался? Так квартиру я продаю, переезжаю к твоему дяде Олегу. Вещи отправили вчера. Мой руки, сейчас обед разогрею, кормить вас буду.

— А сколько мы в Москве пробудем? И вообще, планы у нас какие? — спросил он, наворачивая суп с фрикадельками. — Тётя Таня, очень вкусно, спасибо, а можно мне добавки?

Татьяна Николаевна покраснела, смущённо улыбнулась и растерянно посмотрела на дядю Олега. Серёжа сначала не понял, что он такого сказал, но когда увидел, как дядя Олег с довольным выражением лица одними губами повторил «тётя Таня», успокоился и пояснил:

— Ну, если вы почти жена моему дяде, значит, мне вы тётя, я же ничего не путаю?

— Не путаешь, всё правильно, — ответила Татьяна. — Просто тётей Таней меня ещё никто не называл. Ты мой первый племянник. У брата детей не было, да и общались мы не очень близко.

Серёжа не обратил внимания, что о брате она говорила в прошедшем времени, почти жена его дяди ему определённо нравилась, было в ней что-то домашнее, родное.

— Вот приедем к папе, там у вас ещё трое племянников появится. Вы же знакомы с папой?

Серёжа очень удивился, когда услышал отрицательный ответ, но тётя Таня уверила его, что будет рада познакомиться со всей роднёй её почти мужа.

— Серёж, ты хочешь посмотреть Москву? — спросила она. — Олегу надо ещё пару дней на восстановление, путь-то неблизкий. А мы с тобой могли бы в Третьяковку сходить, в Кремль. Да куда захочешь.

Серёже очень хотелось к отцу, но от такого предложения он отказаться никак не мог, да и объективно понимал, что дядька с больной спиной за рулём — это чревато.

— Я сейчас позвоню папе и спрошу. Если он не против, то я только за. Удивительно красивый город.

— Маме тоже отзвонись, — напомнил дядя Олег.

Но это было лишнее. Серёжа уже отправил матери сообщение о том, что долетел благополучно и его встретили.

Отец позвонил сам.

— Ну что, сын, приветствую на родной земле.

— Жалко, что не сразу к вам приземлился. Я уже успел подружиться с дядей Олегом и тётей Таней.

— Тётей Таней, вот как… — В голосе отца слышалось радостное удивление.

— Да, она почти жена дяди Олега. Они мне так и сказали. Знаешь, папа, она классная. А дядя Олег лежит, у него спина болит, и тётя Таня предложила мне немного погулять по Москве. Она уволилась с работы и совершенно свободна. А машину дядя Олег пока вести не может. Можно, пап? Обещаю присылать поминутные фотоотчёты.

Серёжа перескакивал от волнения с одного на другое, но отец его прекрасно понял и рассмеялся.

— Жду от тебя сообщения, двух раз в день хватит. Я так скучаю по тебе, сынок. С Олегом поговорю сам, выясню про спину, — сказал он.

На следующий день, ближе к вечеру, пытаясь побороть усталость и не уснуть, Серёжа отправил отцу голосовое сообщение:

«Папа, мы были в зале, где висят картины с морем. Они живые. Я чуть руку не протянул, чтобы потрогать, но тётя Таня меня остановила. Папа, а в российском море вода тоже солёная? Как так можно нарисовать? Я в полном восторге! Просто потрясающе. Я даже запомнил фамилию художника, представляешь! Айвазовский. Теперь он мой любимый художник. Волны, пена… и корабли, представляешь, папа, — корабли! Я обязательно ещё раз приду посмотреть на его картины, когда вернусь насовсем в Россию. Третьяковка круче Лувра! Давай съездим в следующем году?»

«В Третьяковскую галерею? Или в Лувр?» — спросил отец в ответном сообщении.

«Нет, к морю. В России же есть море?»

«Обязательно съездим. — Дальше шёл улыбающийся смайл и приписка: — Учи географию, сынок».

На следующий день у Серёжи сил идти ещё куда-то почти не было, но Татьяна Николаевна заявила, что побывать в Москве и не увидеть Кремль просто преступление. Пришлось собираться и ехать. Вернулись затемно. Сергей удивлялся: вроде бы он был в хорошей физической форме, но такие нагрузки его утомляли, тётя Таня же выглядела огурчиком. В этот вечер он опять отправил отцу фотографии, но тот, видимо, был занят, потому что ответа Серёжа не получил. С тем и лёг спать.

Утром его разбудили ни свет ни заря.

— Серёж, ты прости, но нам надо ехать. — Дядя Олег стоял рядом с кроватью с жутко виноватым видом. — Там у меня пациентка со схватками, не доносила она. Но я обещаю, что роды приму и сразу к отцу твоему рванём.

Спросонья понять про пациентку и роды было трудно, но раз дяде Олегу так нужно, значит, нужно. И когда Серёжа умылся и вышел из ванной комнаты, его уже ждал завтрак, приготовленный тётей Таней.

Досыпал он в машине.

После того как проснулся, Серёжа долго смотрел в окно на мелькающие деревья, сосны, поля и посёлки. Думал о том, что вскоре увидит отца, и на душе становилось тепло и радостно. Одновременно с этим он вдруг почувствовал, что скучает по маме… Вроде и расстались они всего три дня назад, а её уже не хватает. И в то же время ему хорошо и без неё. Прислушался, о чём говорят дядя с почти тётей, и из их специфической терминологии не понял практически ничего.

От нечего делать принялся наблюдать за ними, а потом снова уснул.

Открыл глаза, когда машина уже ехала по улицам города. Понял, что это его родной город — дядя Олег уверенно вёл автомобиль, попутно тихим голосом объясняя что-то тёте Тане. Серёже взгрустнулось: он совершенно ничего не помнил, слишком мал был, когда мама увезла его отсюда.

— Дядя Олег, а мы здесь долго пробудем?

— Хочешь заехать к бабушке? — Серёжа заметил, что Олег в зеркале пытается увидеть его реакцию.

— Можно на обратном пути? Я не очень по ней скучаю.

Сказал и подумал, что, наверно, поступает плохо. Но ему хватало и телефонных разговоров с бабулей, слишком она на него давила даже в них, поэтому Серёжа старался иногда их избегать, но мама заставляла общаться с бабушкой, несмотря на то, что сама её не жаловала. Однако, посмотрев на ржущего дядьку, понял, что ТУТ его очень хорошо понимают и заставлять делать что-то против воли не будут.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— На обратном значит на обратном, там с отцом сами решите. Сейчас я тебя высажу у моего дома, ты поднимешься в квартиру, Дашкина няня тебе откроет. Она предупреждена. Я с тобой не пойду, чтобы Дашутку не дразнить. Мы с Таней рванём в Центр, потом в ЗАГС. Как только освободимся, сразу вернёмся домой. Так что жди. Дашуня скучать тебе не даст.

— Дашуня? Это кто? — изумился Серёжа.

— Моя дочь, а твоя сестра, получается. Пару минут, и вы познакомитесь.

— Я не знал про сестру. У меня нет подарка! — расстроился Серёжа.

— Это не страшно, она в подарках ещё очень мало понимает. Вот и приехали. Я провожу тебя до лифта, на кнопочку десятого этажа нажмёшь сам. Ешь всё, что найдёшь в холодильнике. Короче, чувствуй себя как дома.

Несмотря на то, что дядя Олег считал, что подарок для его дочери совершенно необязателен, Серёжа расстроился. У него и так складывалось с презентами не очень хорошо. Мама купила что-то для отца, но она было так упаковано, что Сергей понятия не имел о содержимом коробочки, которую вёз. Гошке были куплены несколько фирменных футболок, размер он у отца сам спрашивал, Мишке — развивающие конструкторы из экологически чистых материалов. Всё плохо оказалось с подарком Кате. Он чуть не сдурел, когда увидел, что мать прикупила ей детский набор косметики. Детский! Для маленьких девочек! И слушать не захотела его возмущений и возражений. А он говорил, что в его классе девочки пользуются настоящей косметикой, да и с парнями уже лет с четырнадцати живут, Катя же старше его на год. Но мама на его доводы не реагировала, аргументируя тем, что Катя девочка деревенская, а значит, и такому подарку будет рада. Из всего сказанного матерью выходило, что она просто не любит Катю. Даже не так. Она ненавидит Катю, перенося на ни в чём не повинного человека свои обиды.

Но все эти мысли улетучились, когда он вышел из лифта и увидел, что одна из дверей на площадке открыта и его встречает женщина средних лет с совершенно очаровательной девочкой на руках.

— Проходи, Серёжа, располагайся. Ты сначала в душ или пообедаешь? Мы с Дашуней готовили, потом вещи её собирали, она с вами в гости поедет.

Девочка улыбалась Сергею, а потом потянулась к нему. Он сначала опешил, а потом взял её на руки. Это был полный восторг. Он разглядывал Дашкины черты лица. Пухлые щёчки, большие серые, обрамлённые тёмными длинными ресницами глазки, маленький ротик и смешной курносый нос. Нет, она совершенно не походила на своего отца. Серёжа играл с ней, поил из специальной чашечки-поильника и думал. Неужели такая чудесная девочка может быть сиротой? Как же так? Как её мать могла отказаться от малышки? Ему ведь совершенно ясно было сказано, что Татьяна Николаевна выходит замуж за дядю Олега, из чего следует, что мамой Даши она быть не может. Неужели Даша такая же сирота, как и он, когда есть оба родителя, но они настолько чужие друг другу, что общий ребёнок невероятно одинок, потому что находится как бы между их жизнями, их личными привязанностями? У каждого своя семья, в которой нет ему, Серёже, места. Мать пытается родить для нового мужа и во всех неудачах обвиняет отца. Отец живёт не с ним, а с Катей, Гошкой и Мишкой. Видит их каждый день, заботится о них, переживает их проблемы. Серёжа же о своих молчит, чтобы его не расстраивать — чем отец может помочь, находясь так далеко… Маме же не интересно Серёжино мнение — он должен, нет, просто обязан разделять её взгляды. Потому что она взрослая и пожила достаточно.

Серёжа в двадцатый раз собирал пирамидку, которую потом со смехом рассыпала Дашка, и думал, что никогда, ни при каких обстоятельствах не станет жить отдельно от своих детей. Это категорически неправильно. Он точно знает.

А ещё думал, что почти жена дяди Олега очень хороший человек и, может быть, Даше повезёт и в её лице она обретёт настоящую маму. Ужасно хотелось, чтобы именно так и случилось.

Дядя Олег с тётей Таней вернулись домой часам к семи вечера. Они продолжали обсуждать рабочие моменты, но и Дашу не обделяли вниманием. Ему нравилось слушать их, тем более и его из разговора не исключали, интересовались, как он провёл день, как вела себя Дашка… И когда тётя Таня попросила почти мужа не затягивать разговор с настоящей мамой Даши, потому что она хочет как можно скорее удочерить девочку, искренне обрадовался за сестрёнку — повезло ей!

Спать легли пораньше, собираясь встать часа в четыре и ехать в посёлок к отцу. Но выехать, как планировали, не получилось. Во-первых, все проспали. Дашутка в кои-то веки спала почти до десяти утра, и все взрослые составили ей компанию, умудрившись заткнуть будильники не просыпаясь. Во-вторых, дядю Олега снова дёрнули с работы. В-третьих, бабушка обрывала телефон, требуя внука к себе, и Серёжа еле отбился от аудиенции у родственницы. А потом сами сборы заняли немалое время. В итоге выехали они поздно вечером. Но никого это не расстроило, даже Дашка поддерживала общее настроение, с удовольствием глядя в окно, что уж говорить о Серёже…

Часть 51

Этот вечер выдался на редкость тихим и спокойным, по крайней мере, до наступления темноты он таким и был. Данилов только закончил вечерний обход и теперь вносил небольшие изменения в листы назначений: кому-то отменил обезболивающее, а кому-то заменил антибиотик. Сосредоточится сегодня ему было трудно, мысли постоянно уходили от рабочих проблем.

Завтра он увидит сына! Три дня уже Серёжа в России, а они до сих пор только перезванивались. Поддался на уговоры брата, не поехал сам встречать — вот и получил результат. Хотя кто мог предугадать, что Олега скрутит радикулит в самый неподходящий момент. Ещё эта странная “тётя Таня” — почти жена Олега, о которой с восторгом рассказывает Серёжка… Хорош же он, о невесте брата узнал, поди, самый последний. Совсем жизнью родных людей не интересуется…

Саша снова вернулся к листам назначений. Но тут, словно в ответ на его невесёлые мысли, телефон ожил рингтоном, сообщающим, что мать опять вспомнила о нём. Отвечать не хотелось. Но мать есть мать, куда ему деваться… И так Олегу спасибо надо сказать за то, что с ней возится, помогает и не послал её ещё куда подальше, ведь нервы мотать она умеет профессионально! С завидным постоянством практикует вынос мозга окружающим, а особенно — близким людям. Саша сбросил звонок, написал сообщение, что разговаривать некогда, и пообещал перезвонить позже.

Мысли о матери плавно перетекли к воспоминанию о недавнем разговоре с Валерией Павловной.

— Саша, ты всю оставшуюся жизнь собираешься бобылём ходить?

Он тогда сильно разозлился на эти слова.

— Почему бобылём? У меня семья! Дети вон, внуки пойдут. С Гошкой только отношения наладились, Мишкой ещё заниматься и заниматься. Так что у меня проблем хватает, — он поднял руку над головой, показывая, что на самом деле проблем выше крыши и не до личной жизни ему сейчас. А Валерия Павловна не отступала.

— Тебе сорока нет, рано себя хоронить. Да и детям мать нужна, пусть мачеха, но добрая, заботливая. Женщина должна быть в доме! — Последнее было произнесено тоном, не терпящим возражений.

— Смеётесь, что ли? Где такую взять? — возмутился в ответ Саша. — Вы только попробуйте представить Гошкину реакцию на чужую женщину… — Он скривился, как от зубной боли. — Нет. Даже думать не стоит. Мне спокойствие дороже.

— Дети вырастут, уйдут… Я умру. Кто тебе чай в чашку нальёт?

Валерия Павловна села напротив него за стол, руки положила одну на другую и смотрела сочувственно, жалостливо как-то. А для него сама мысль о том, что можно проснуться с кем-то кроме Дины виделась дикой, неправильной, чуждой… Сейчас ему казалось, что Бог отнял у него Дину в наказание за его связи с другими женщинами. А они были — Лена та же, Соня. При мысли о Соне появилось жуткое раздражение, переходящее в злость. Как можно было столько лет не понимать, кто она есть на самом деле? Видеть только красивое лицо и стройное тело? Неужели ему было всё равно с кем, лишь бы удовлетворить похоть? Но на этом всё, больше вступать в отношения он не намерен. Не нужна ему никакая женщина. Саша встал из-за стола, прервав разговор, а Валерия Павловна проводила его печальным взглядом, который он спиной чувствовал.

Вот ещё одна вершительница судеб. Только если мать всё делала приказом да нахрапом, то Валерия Павловна — тихо, исподтишка, как будто подводила к решению, заставляя думать, что принято оно вовсе не с её подачи, а исключительно своими желаниями и мыслями продиктовано.

Он много думал об этом, сначала считая, что Валерия Павловна стремится защитить своих внуков, оставить их в надёжных руках, а потом всё больше осознавал, что под этим предлогом она пытается устроить свою собственную жизнь. Пригреться у чужого очага. Нет, хуже от этого она не становилась. Что ещё ей остаётся, годы идут, она не молодеет, сама в заботе нуждается, а тут внуков ещё растить и растить. И ведь никого кроме них у неё не осталось.

Данилов снова пытался сосредоточится на листах назначений. Но двери ординаторской распахнулась, будто от пинка, и перед ним возник Егор Филиппович.

— Соизвольте мне объяснить, зачем вы испортили жизнь моей племяннице? — Он говорил жёстко, чеканя каждое слово. — Это месть? Не кажется ли вам, Александр Дмитриевич, что отыгрываться на ни в чем не повинной девушке подло! Вы взрослый человек!

— Вы про Алису? — Данилова возмутило ночное явление Асиного отчима. А сами обвинения казались совершенно абсурдными.

Меж тем Егор Филиппович подошёл к его столу, оперся кулаками о столешницу и приблизил к Саше своё лицо, перекошенное от гнева.

— Это же вы Алису выставили полной идиоткой? Она мне сказала, что вы сразу к ней предвзято отнеслись…

— Я? Вы что-то путаете. Идиоткой её никто не выставлял — природу превзойти не удалось. Так что моей заслуги тут нет. — Данилов отвечал спокойно, чем выводил из себя Егора Филипповича всё больше и больше. — Простите, а почему вы пришли в нерабочее время? Наш заведующий отделением принимает с девяти до шестнадцати тридцати. Звонил вам после происшествия именно он и все решения по поводу практики вашей любимой племянницы принимал тоже он.

Егор стукнул кулаком по столу.

— Алиса просто в истерике! Она говорит, что это ваше отношение к ней повлияло на её настрой!

— А что, у Алисы тонкая душевная организация сбивается, если ей показывают, как надо правильно работать? Чем я повлиял на её настрой? Да таких, как она, близко нельзя к больным подпускать! И о какой мести вы мне тут говорите? У нас с вами нет ничего общего.

— Не прикидывайтесь, я всё про вас и Асю знаю. А она моя дочь! Хотите объясняться в присутствии начальника? Я вам это устрою!

Егор Филиппович развернулся и вышел. Его шаги ещё долго гулко раздавались в пустом коридоре.

А когда они совсем стихли, в ординаторской появилась Катя.

— Папа, что он хотел? У тебя будут неприятности? Чай или кофе сделать?

— Кофе налей. Да ничего мне не будет, не волнуйся. Я понял, как он среди ночи у нас оказался.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И как? — Катя включила свет в ординаторской и подошла к электрической плитке за ширмой, предварительно насыпав кофе в турку.

— Он Асю искал. Наши дружеские отношения с Асей для него не секрет, он приехал, а дома у неё пусто, она у нас ночует по моей просьбе, потому что Олег приехать должен часа в два-три ночи, а я на работе, вот Ася и вызвалась встретить его со всей компанией у нас дома, распределить по комнатам, накормить и отправить спать. А отчим её решил, что она со мной тут, на дежурстве.

— Короче, в вашу чистую дружбу он не верит. — Катя налила кофе в кружку, добавила пару кубиков сахара и поставила перед Даниловым. — Сливки налить?

— Налей, — отвечал Саша.

— Пап, а ведь он в чём-то прав. Между мужчиной и женщиной не может быть просто дружбы.

— Ну, это по молодости, когда гормоны играют, в каждой женщине видишь объект вожделения, а потом проходит. Я уже давно вышел из того возраста и благодарен судьбе, которая дала мне Асю в друзья.

— А как женщина она тебе совсем-совсем не нравится?

— Почему же, она симпатичная, приятная во всех отношениях. — Он отпил кофе и прищурившись смотрел на дочь. — Катерина, что за допрос с пристрастием? Вы там с бабушкой новый план по устройству моей жизни разработали?

— Нет, но я же вижу, как Ася на тебя смотрит. С Мишкой она нормально, любит его, да и я против неё ничего иметь не буду. Подумай на досуге.

— Обязательно подумаю. — На любого другого Данилов бы уже рассердился за такое грубое вмешательство в его жизнь, а вот на дочь он серчать не мог. — Катя, услышь меня, пожалуйста. Я не стану портить Асе жизнь. Я её слишком уважаю для этого. Ей нормальная семья нужна: муж, любимый и любящий, дети. Не чужие, пусть даже самой близкой подруги, а её собственные. Чувствуешь нестыковку? Не могу я дать того, что ей хочется.

Катя покачала головой, вздохнула тяжело и обняла отца за плечи.

— Я, между прочим, о тебе забочусь, папа. А Ася, мне кажется, та самая женщина для тебя.

Видимо, Катерина почувствовала, что перегибает сейчас, и отступила, предложив отцу лечь поспать. Потому как всё равно скоро кто-нибудь поступит, а отдых очень уж необходим человеку. К тому же время во сне движется незаметно, а значит, ждать легче.

Только вот сон не шёл. Саша ворочался с боку на бок, вставал, подходил к окну, вглядывался в чернеющее полотно дороги и, не замечая ни одной машины, снова ложился на диван. Надо было сказать Олегу, чтоб не ехал в ночь. Но теперь уже поздно.

Он почти задремал, когда по стене прошёлся отблеск фар подъехавшего автомобиля. Данилов бросился к окну, но это была всего лишь скорая. Накинув халат, Саша спустился в приёмное отделение.

Привезли мужчину, получившего ожоги восьмидесяти процентов тела. Пахло от него мерзко — смесью спирта с сивушными маслами и гарью. Фельдшер рассказал, что пострадавший уснул около самогонного аппарата, стоявшего на плите. Хотел удивить гостей крепким напитком собственного изготовления, но, похоже, перестарался. Слава о его рецепте в буквальном смысле прогремела. Градус, судя по всему, оказался слишком высокий, или давление в аппарате превысило все возможные нормы, но самогонный аппарат рванул. По роковому стечению обстоятельств все случилось накануне дня рождения несчастного, именинник готовил самогон именно на праздничный стол. По словам фельдшера, взрыв был нехилый. Сначала соседи подумали, что это хлопок бытового газа, но спасатели и пожарные опровергли эти домыслы. Балконные рамы сорвались с креплений, от окон остались лишь осколки и щепки, а входную дверь выбило. Жильцы соседних квартир выбегали из подъезда кто в чем был, они-то и вызвали скорую да спасателей.

Стекла долетели аж до самой дороги. Хорошо прохожих в столь поздний час не было, а то пострадавших было бы больше.

Данилов в перевязочной обрабатывал ожоговые поверхности, думал, что в условиях их больницы у пациента слишком мало шансов, а специализированный центр чересчур далеко, вряд ли до него удалось бы довезти мужчину живым. Вот так жил человек, собирался гостей звать, праздновать, а всё обернулось совсем не так, как планировал. Если выживет, второй день рождения справит…

Когда закончил, помог поднять пациента в интенсивную терапию. Настроение совсем упало. Катя заварила крепкий чай и поставила печенье ему на стол. Ничего не говоря, вышла из ординаторской. Данилов сел заполнять историю пациента и всё время поглядывал на часы. Вот-вот должны были приехать Олег и Серёжа.

Часть 52

Катя нервничала. Сама не могла понять причину, потому что всё было хорошо. Даже очень хорошо, а ей отчего-то спокойно не живётся. С Ванькой отношения прекрасные, он любит её — не как девочку или подругу, а по-взрослому, и это, оказывается, безумно приятно. Они даже целовались уже в клизменной, когда там никого не было… Конечно, не самое романтичное место, но в хирургии вообще романтики мало, зато с Ванькой здорово. Папа, правда, обещал Ивану ноги повыдергать и вместо них спички вставить, если тот красную линию перейдёт. Но Катя отца не боится, он всегда будет на её стороне! Как же хорошо, что отец появился в её жизни, и как жалко, что столько лет она его не знала…

Девушка ещё раз глянула в окно. Нет, ничего и никого, только тьма кругом. И фонари не горят…

— Кого выглядываешь? — спросил появившийся как будто из ниоткуда отец.

— Да никого, просто думаю.

— Пошли в ординаторскую, думать вместе будем. У Ивана мать приболела, он уехал к ней, так что его не будет пару дней. Звонил вот только что. А ты ждёшь…

— Не, пап, я не его жду. — То, что Ванька уехал, Катя, конечно, знала, тот ей сообщение прислал, только отцу говорить об этом не спешила.

— Олега, что ли? По дядьке соскучилась? — отец положил руку ей на плечо и повёл в ординаторскую.

— По дядьке и по сестрице тоже, но я не о них думаю. Мне интересно, какой Серёжа в жизни.

— Сделай кофе, Катюша, — попросил отец, а потом добавил: — Мне тоже очень интересно, какой мой сын в жизни. Никогда себе не прощу, что позволил Лене его увезти так далеко.

— А что ты мог сделать? Судиться?

— Так я судился, но судьёй оказалась женщина, и, не вникая в суть проблемы, она взяла сторону моей бывшей жены чисто из гендерной солидарности, так что была против меня априори. А может быть, мне так казалось от горя и обиды. Хотя теперь уже ничего не изменишь. Жизнь прожита, глупо, бездарно, но прожита. Хорошо хоть вы у меня есть. Хотя через год поступишь в университет, уедешь, и будем с тобой тоже общаться лишь по телефону.

— Пап, ну что ты, я приезжать буду на выходные. Не в Германию ж еду учиться.

Отец допил кофе, посмотрел на неё и усмехнулся. Катя улыбнулась ему в ответ и подумала, что обязательно будет приезжать в родительский дом, пусть не каждые выходные, а как только сможет. А ещё вспомнила про Ваньку и совсем загрустила. Вот уедет, а Иван другую найдёт… Мама говорила, что мужчины непостоянные и долго ждать не могут. Если не видят свою девушку несколько месяцев, начинают заглядываться на других. А ещё мама говорила, что самой любить необязательно, главное, чтобы тебя любили. Вот так мама замуж за Павла пошла, он-то её любил… Додумать свою мысль Катя не успела, потому что отец вдруг резко встал из-за стола, ещё раз посмотрел в окно и, произнеся короткое «Едут», рванул из ординаторской. Кате ничего не оставалось, как бежать следом.

Она остановилась в дверях приёмного отделения и смотрела на отца, спешащего навстречу внедорожнику, принадлежавшему Олегу.

Машина подъехала близко-близко к отцу, передняя пассажирская дверь открылась, и на дорогу выпрыгнул Серёжа, подбежал и крепко обнял его.

Катя не могла слышать, о чём они говорили и говорили ли. Просто стояла и смотрела, как следом за Серёжей из машины вышел Олег. Он обошёл автомобиль и помог выбраться незнакомой невысокой женщине с заколотыми на затылке волосами. Как подвёл свою спутницу к отцу, как тот протянул руку в приветственном жесте, а сам так и не отпустил Серёжу.

Катя чувствовала, что по её щекам текут слёзы то ли радости — оттого, что папа дождался встречи с сыном, то ли ревности и обиды — потому что стоит она тут одна, как будто чужая. Она снова испытала те самые чувства, как тогда, в парке, когда стояла и смотрела на отца, игравшего с Серёжей, катавшего его с горки, помогавшего удержаться на турнике… Даже слова Кристины звучали у неё в голове: «Видишь, Катя, вон твой отец, но любит он не тебя, а своего сына. Посмотри, запомни, не тебя он любит, а Серёжу». Сердце сжалось у неё в груди, и она громко всхлипнула, зажмурилась, отгоняя наваждение, а когда открыла глаза, увидела, что отец повернулся, явно выискивая её взглядом.

— Катюша, иди сюда, что ты как неродная? — позвал он, и в одночасье стало легче.

А потом он большими пальцами вытирал слёзы с её щёк и целовал в висок.

— Ну что же ты, Катя? Надумала глупостей всяких! Я никогда не откажусь ни от кого из вас, моей любви и на тебя, и на Серёжку, и на Гошку с Мишуткой хватит. Что ты плачешь, глупая?

Затем она почувствовала, как ещё одна пара рук обнимает её за талию. Серёжа чмокнул её в щёку и ласково произнёс:

— Какая же ты красивая, Катя, даже когда плачешь.

Она же высвободилась из рук отца и обвила руками шею брата.

— Мы так ждали тебя, Серёженька. Так ждали…

***

Сейчас, когда Серёжа уже был рядом с отцом и Катей, все тревоги отошли на второй план. Его ждали, ой как ждали!

Это было так приятно и так… Сергей не находил слов для описания чувства, поселившегося у него внутри.

Тут, рядом с отцом и сестрой, он чувствовал себя легко и свободно. С матерью и Олафом он никогда не испытывал такого, а потому сбегал, стараясь больше времени проводить с друзьями или просто закрывшись в своей комнате, и ненавидел, когда мать или Олаф вторгались в его личное пространство.

Как было бы хорошо остаться с отцом навсегда…

Всю дорогу в посёлок Серёжа не спал, а думал, как неловко будет себя чувствовать. И дело было в подарках, «заботливо» приготовленных матерью. Как? Ну как можно было практически взрослой девушке купить детский набор косметики? За что мать решила его руками унизить Катю? Он недоумевал. И только когда они уже подъезжали к посёлку, нашёл выход. Косметику однозначно решил не дарить. Просто спрятать её поглубже в сумку и забыть. А Кате вручить свои футболки — было у него несколько в упаковке, нераспечатанных. Теперь, глядя на сестру, понимал, что всё правильно придумал. Размер ей точно подойти должен. В конце концов, Гошке мама приготовила аналогичный подарок. А матери потом можно будет сказать, что порвались и он их выкинул.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пока он всё это обдумывал, отец обнимал его одной рукой, а другой так же обхватывал Катю.

— Папа, ты на работе до скольки? — спросил, потому что расставаться совсем не хотелось, но на дворе была ночь, да и дядя Олег с Татьяной устали.

— Надеюсь, что только до обеда. Катюша утром дома будет, а у меня рабочий день. Олег, ты помнишь, как до дома моего доехать? Вас там Ася встретит, она специально сегодня у нас осталась. Ася всё знает и всё объяснит, по комнатам расселит. Выспитесь до моего возвращения. А завтра я по новой с Таней познакомлюсь, с племяшкой понянчусь, да и мои архаровцы вам скучать не дадут.

— Папа, — насторожился Серёжа, — кто такая Ася?

Он вдруг вспомнил все разговоры матери о непостоянстве отца и многочисленных женщинах, с которыми, по её словам, у него были отношения. Насторожился. Вдруг он тут не к месту? Хотя встретили его хорошо.

— Ася — мой друг, — с улыбкой произнёс Данилов, а Катя кивнула, подтверждая. — Уверен, что вам всем она понравится. Всё, мне пора в отделение, а то мало ли… — засобирался он. — Олег, спасибо, что заехал сюда да Серёжку моего привёз.

Попрощавшись до завтра, Сергей вместе с тётей Таней и дядей Олегом забрался в машину, а сам всё выглядывал в окно, смотрел, как отец с Катей идут в сторону здания больницы, пока автомобиль не повернул на соседнюю улицу.

— Что загрустил? — спросил его дядя Олег.

— Я там с ними остаться хотел. Нельзя, да? — пробубнил Серёжа.

— Посторонний человек в хирургии… Не, парень, так не положено! Да скоро сам поймёшь.

Больше Серёжа ничего не спрашивал. До дома ехали молча.

У калитки их встречала довольно молодая женщина. По крайней мере, так показалось Серёже. А может быть, он так решил потому, что было темно и разглядеть подругу отца не было возможности.

Она открыла ворота, позволяя машине вкатиться во двор. Потом пригласила всех в дом, помогла уложить Дашутку в Мишкин манеж, напоила чаем с булочками да расселила по комнатам.

Самое интересное, что Серёже она понравилась. Ася не была красивой или яркой, но казалась такой домашней и милой, прямо как Катя. А Катю он любил.

Теперь все его мысли занимал вопрос: а что будет, если отец действительно женится на этой женщине? Пусть тот назвал Асю лишь другом, но мама говорила, что между мужчиной и женщиной просто дружбы быть не может.

Между тем Ася подошла к нему с комплектом белья и спросила:

— Серёжа, тебе где постелить? Есть два варианта: в комнате с Гошкой или отдельно, в Катиной, а она переберётся к Гошке. — Она улыбнулась светло и открыто. — Гоша считает, что вдвоём вам будет веселее, а Катя думает, что тебе может понадобиться личное пространство. Так что выбор за тобой.

Серёжа растерялся, но быстренько решил, что с Гошей ему точно скучать не придётся. Да и ехал он сюда для того, чтобы общаться с родственниками, а не сидеть взаперти в одиночестве.

Он забрал у Аси постельное бельё, уверив её, что заправить постель может самостоятельно. Гошка спал. Серёжа не позволил Асе включить верхний свет и постелил постель, подсвечивая себе фонариком в смартфоне. Затем разделся и лёг. Только теперь почувствовал усталость, свернулся калачиком, как обычно, и уже почти уснул, когда услышал Гошкин шёпот.

— Хорошо, что ты со мной решил поселиться, скучно не будет. Гарантирую! Завтра пораньше встанем и в лес пойдём. Я тебе такое покажу, такое! Да ты в своей Германии такого и не видел! Рано встать для тебя не проблема?

— Конечно, — ответил Сергей.

— Всё, спи, нам на сон два часа осталось.

Окончание фразы Сергей уже не слышал, потому что крепко спал.

Часть 53

— Пап, я всё! А там, в приёмном, самообращение с ногами, — протараторила Катя, уже переодевшаяся в сарафан и босоножки и готовая бежать домой.

— Ноги какого пола? — спросил Данилов, вставая из-за стола.

— Женского преклонного, сам увидишь, эти ноги запомнятся надолго. На меня они произвели впечатление. Меня здесь нет. Я очень тороплюсь, почти опаздываю. — Она чмокнула отца в щёку и убежала. Данилов же не спеша спускался по лестнице, пытаясь предположить, что, кроме варикоза, тромбоза и трофических язв, может быть у женских ног преклонного возраста.

Увиденное действительно впечатляло, а ещё больше удивила история, рассказанная бабушкой после того, как раневую поверхность почистили, обработали и наложили повязку с лечебной мазью. Оказывается, женщина прочитала рекомендации по лечению трофических язв в газете «ЗОЖ». Данилов не знал, правильно она поняла написанное или истолковала так, как ей удобно было, но тяжелейший ожог на фоне нарушенной трофики был налицо. И теперь требовалось время, терпение и знания врачей, чтобы как-то справиться с ситуацией.

Уже в палате он провёл с пациенткой беседу. Увещевал, объяснял, втолковывал. А потом думал, сколько уже на его памяти вот таких случаев, когда, вместо того чтобы обратиться к специалисту, читают сомнительные газеты и производят со своим телом не менее сомнительные манипуляции, претендуя на премию Дарвина.

Вернувшись в ординаторскую, собирался позвонить домой, узнать, что там и как. Гости по времени должны уже быть на ногах, но и тут у него ничего не получилось. Только достал смартфон, как его вызвали к главному.

Конечно, в кабинете главврача, в его кресле, развалившись, восседал Егор Филиппович, сам главный расположился напротив районного начальства. «Скидай сапоги, власть переменилась», — вспомнилась цитата из старого фильма, и сдержать саркастическую улыбку Данилов не смог.

— А что это вам так весело, Александр Дмитриевич? — спросил главный с каменным лицом.

— Просто настроение хорошее. Сын приехал, и брат с женой.

— Сколько у вас детей? — с начальственного кресла раздался голос Завацкого.

— Четверо, да я и не скрывал никогда, — ответил Саша и чуть не заржал в голос, увидев, как перекосилось лицо Егора Филипповича. — Так зачем вызывали-то?

Данилов отметил, что никто не пригласил его пройти и сесть, он так и стоял у самой двери, как провинившийся школьник перед директором. На главного это было непохоже, он так не обращался с сотрудниками, и вывод напрашивался сам собой: шеф пытается выслужиться перед вышестоящим начальством.

— У меня есть несколько вопросов к вам, Александр Дмитриевич, по поводу практики племянницы господина Завацкого. Он утверждает, что Алиса Игоревна к психологу была вынуждена обратиться, чтобы восстановиться после вашего прессинга, так сказать.

— Пусть идёт в психиатрию, может, там ей самое место, — спокойно отвечал Данилов.

Главный несколько раз кашлянул, прикрыв рот рукой, а потом задал вопрос.

— Вы характеристику Алисе Игоревне дать можете? Какая она в работе? Всё-таки речь идёт о будущем враче, мы не можем это скидывать со счетов. Оценки у неё в приложении к диплому хорошие, средний балл высокий, а вы её карьеру на корню губите.

— А что, с Димой уже договорились? Он больше к Алисе претензий не имеет? Дело только за мной осталось?

Главный сверкнул глазами, вскочил со своего стула и начал расхаживать по кабинету.

— Не надо меня обвинять в том, о чём вы подумали, Александр Дмитриевич, меня никто не подкупал, и я не продаюсь!

— Охотно верю. Проблема в другом. Алиса не способна быть хирургом. У неё нет никакой заинтересованности к познанию, к обретению навыков. Так что к психологу она обратилась из-за прессинга того, кто решил сделать её хирургом исключительно в своих интересах.

— Не много ли вы на себя берёте, доктор Данилов? — прошипел Завацкий.

— Я человек прямой, что думаю, то и говорю, — твёрдо произнёс Данилов. — Найдите Алисе дело, которое ей будет нравиться, для её же блага.

— Хотите откровенность за откровенность? — Завацкий с молодой прытью вскочил с кресла и в несколько шагов приблизился к Александру. — Прекращайте ваши шашни с Асей, жить спокойней будете. Договорились? — В молчаливом противостоянии они смотрели друг другу в глаза. — У меня свои планы на мою дочь, и вам в них нет места!

— Что, если я не отступлюсь? — упрямствовал Данилов.

— Всё имеет свою цену! Сколько? — У Егора Филипповича начало дёргаться веко.

— Мы с вашей «дочерью», — Данилов специально выделил интонацией слово «дочь», давая понять непрошеному гостю, что он прекрасно осведомлён о положении дел в семье, — с Асей то есть, давно взрослые люди. Обещаю, мы обсудим ваше щедрое предложение и решим, как нам быть дальше. Извините, я пойду. Дела, знаете ли, сами не делаются.

Он развернулся и вышел из кабинета. По пути в отделение думал, что Асю защитит, чего бы ему это ни стоило. Вот как она захочет, так и будет. Достал смартфон и отправил ей обнимающего смайлика, пусть улыбнётся, хотя у неё сейчас приём и времени на разговор нет совсем.

Работу закончил к трём часам. Попрощался с коллегами и вышел на улицу. На стоянке у своего автомобиля увидел Асю. Она нервничала, это было заметно по тому, как она теребила сумочку. Заметив его, вымученно улыбнулась.

— Саша, прости, я не вовремя, тебя гости дома ждут, а тут я со своими проблемами.

— Ты всегда вовремя. — Он открыл машину и помог Асе забраться в салон. — С отчимом твоим я встречался сегодня, нагрубил ему малость. Кстати, он уверен, что мы пара.

Она снова занервничала.

— Это с моей подачи. Они с мамой хотят, чтобы я вернулась, вот прямо к сентябрю. А я сказала, что от тебя не уеду. Прости, — повторила она, — я не должна была.

Ася подняла на него глаза, полные раскаяния.

— Всё хорошо. Пусть так и думают, — совершенно спокойно ответил Данилов. — Я не отвергал эту версию. Одного понять не могу, что Завацкий от тебя хочет? Снова подложить под Лисицина?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Саша! — Она покраснела. — К моему роману с Лисициным отчим не имел никакого отношения, он даже предупреждал меня о недопустимости таких отношений. Нет-нет, ты не прав. — Ася прикрыла лицо руками.

— Да нет, я прав, а он слишком умелый игрок. Использует людей так, что они этого не замечают. Бог с ним, на хитрую жопу есть… Ну, сама понимаешь, что есть. — Он улыбнулся Асе. — Не верю я в случайности, а вот в то, что отчим использовал тебя тогда и очень хочет провернуть какую-то свою интригу сейчас, я практически уверен. Ему мешает лишь моё присутствие в твоей жизни. В дружбу взрослого мужчины с красивой женщиной он не верит.

— А ты? — Взгляд Аси был слишком красноречив. Саша осознавал, чего она ждёт от него. Это витало в воздухе. Он и сам чувствовал, что так, как сейчас, дальше оставаться не может. Но менять что-либо в их отношениях был не готов, правда, отказываться от Аси он тоже не собирался.

— Ась, дай мне время. Не торопи, ладно? — Он убрал упавшие ей на лицо волосы и смотрел прямо в глаза. — Пусть всё идёт своим чередом. Я, конечно, жуткий эгоист, но ты нужна мне. Поехали домой, я Серёжку толком не видел.

— Я, наверно, к себе, — очень неуверенно произнесла она.

— Поехали, Ась. Что тебе одной дома делать? Ещё отчим твой завалится. С нами ж веселее, и думать всякое времени не будет.

Она рассмеялась.

— Умеешь ты поддать романтики, Данилов.

Теперь смеялись уже они оба. Саша повернул ключ и уверенно повёл машину к своему дому. Ася же рассказывала о своих впечатлениях от общения с его родственниками.

Данилов загнал во двор машину и поставил её рядом с автомобилем брата. О присутствии гостей можно было судить только по автомобилю. Во дворе не оказалось никого. Дом тоже встретил тишиной и покоем.

— Есть кто живой? — обращаясь то ли к Асе, то ли к тем, кого рассчитывал застать, спросил Данилов.

— Тихо ты, — услышал шёпот Валерии Павловны, которая выплыла из кухни с полотенцем в руках. — Не шуми, дети спят малые, а больше нет никого. — И тут же переключилась на Асю. — Ой, Асенька, хорошо, что пришла, а то я не справляюсь. Помощники разбежались, а у меня тесто подошло, пойдём беляшиков настряпаем, а Саша пусть в душ сходит да отдохнёт, пока гости не вернулись.

— А где все? — Саша рассчитывал на шумную весёлую компанию, на общение с сыном, которого так долго ждал, а тут все разбежались.

— Так Гоша с Серёженькой еле Катю дождались и в лес подались, корзинки взяли, вроде как грибы собирать, а я им туда еды да воды положила, молодые, быстро проголодаются… — Она махнула рукой со знанием дела. — Хороший у тебя Серёжа. А Олег с Татьяной дочку уложили да в магазин отправились, с минуты на минуту вернутся.

Пока Саша слушал Валерию Павловну, Ася юркнула в Катину комнату и через несколько минут появилась в домашней одежде и фартуке.

Данилов отметил про себя, что Ася давно уже воспринимается частью семьи. Своя для всех домочадцев. Для всех, кроме него. Или для него тоже? Ему хорошо рядом с ней, он отдыхает в её присутствии, и на душе спокойно. Только для создания семьи этого мало. Ася была достойна всего самого лучшего, и любви в том числе. Попробовать нечто больше простой дружбы ради эксперимента он боялся. Не может же он сначала обнадёжить человека, а потом дать заднюю. Ася друг, ну, может быть, немного больше чем друг. Но к физической близости с ней он не готов. И дело не в ней: она ладная, сексуальная, симпатичная, просто она — не Дина.

Саша подошёл к спящему Мишке, улыбнулся, погладил его взмокшие от пота кудрявые волосы. Подумал, что ребёнку нужна мать. Ну, даже если не мать, то женщина, способная на искренние чувства, то есть Ася. Потому что она умеет любить. Но ведь и своего ребёнка ей захочется… Как с этим быть? Ему же оно не надо, есть у него дети, целых четверо, их ещё поднимать, учить… Поговорить бы с кем, посоветоваться. В таком вопросе главное — не наломать дров.

Часть 54

— Ты ел? — Олег даже не заметил, как в его кабинет вошла Татьяна с двумя кружками кофе. Её вопрос отвлёк от изучения контракта, буквально заставил вынырнуть из пучины цифр и расчётов. Но он действительно не ел и не пил, а надо бы. Подумалось, что за какие-то полторы недели отсутствия на рабочем месте накопилось столько всего, что и за год не разгрести.

— Таня, я немножко занят. — Если бы кто-то другой посмел отвлечь его от работы, то очень пожалел бы об этом, но вторжение Тани не раздражало.

— Я вижу. Но так жить нельзя, — спокойно произнесла она. — Олежек, ты гробишь себя, а дело от этого быстрее не делается. Выпей кофе, и пойдём пообедаем куда-нибудь.

— Некогда, ей-богу. — Он потянулся прямо в кресле.

— Мозгу нужна глюкоза, а ты голодный. Вставай, собирайся и пойдём, я есть хочу.

Противиться он не мог. Поднялся, взял со стола смартфон и глянул на тридцать четыре входящих сообщения от тётушки. Вот ещё один вопрос, который необходимо срочно решать. Быть у неё на посылках Олег не собирался. Значит, надо ставить точку. Вспомнился разговор с Сашей по этому поводу.

«Что бы ты ни делал для матери, хорошим ты не будешь. Она любит подчинять и властвовать, считая себя твоей благодетельницей, потому что она точно знает, как тебе нужно жить. А жить надо по её правилам, а главное — под её надзором, тогда ты будешь счастлив. Сначала я думал, что она любит только себя, а остальные так… Но потом понял, что и себя она не любит, скорее даже ненавидит, а за счёт нас просто самоутверждается. Мой отец подавил её и убил, всё убил в ней — и хорошее, и плохое. То, что мы имеем, это остатки вольнолюбия и твёрдости, того, что было ей когда-то присуще. Олег, я люблю мать, это заложено природой. Но мне безумно жаль её. Думаю, что когда-то она была красива не только внешне, но и душой».

Это был очень своеобразный разговор и не только о матери, а обо всём, что пришлось пережить Саше. Тот разговор объяснял многое, не только поведение тётушки, но и то, почему Саша прожил жизнь, как в аду: не видя любимую женщину, не имея понятия о дочери, не зная, как растёт его сын. Его предавали и обманывали, но не сломали. И это было главное.

Олег заблокировал номер Зои Фёдоровны, решив, что заедет к ней позже, объясниться всё равно придётся, да и помогать ей он будет, иначе собственная совесть покоя не даст. А вот определить рамки просто необходимо.

Они вышли в коридор, спустились по лестнице и, пройдя через холл мимо регистратуры, оказались на улице.

— Хочешь прогуляться или предпочитаешь добраться быстро? — спросил он.

— Думаю, что сегодня можно и пешком, — отвечала Татьяна с улыбкой. — Тот редкий случай, когда мы можем себе это позволить. Кстати, мне нравится моё новое отделение, но об этом мы поговорим там, — она показала в сторону Центра. — Я хочу признаться в другом.

Олег вопросительно поднял брови.

— Таня, нам сейчас предстоит невероятная перестройка во всех областях. Давай говорить друг другу всё и прямо, не обижаться на слова, потому что мы, два закостенелых одиночки-трудоголика, учимся быть вместе. Я даже немножко рад, что Сашка со всем его ненормальным семейством оставили у себя на лето Дашку, дав нам возможность притереться друг к другу.

— Ты снял мысль у меня с языка. Хотя нет — я не рада тому, что ребёнок будет жить целый месяц без родителей. Мы поедем к ней в субботу, не возражай.

— Я только собирался тебе это предложить. Очень скучаю по дочери. Но они в чём-то правы, там солнце, воздух, натуральные молочные продукты. Да и присмотрят за девочкой нашей так, как нужно. И педиатр её видит каждый день.

Таня кивнула, соглашаясь, но радости на её лице не было.

— Олежек, нужно срочно оформлять документы. Наша дочь должна быть нашей дочерью.

Олег достал свой айфон, нашёл номер Сони и нажал кнопку вызова. Они вместе с Татьяной долго слушали гудки, но ответа так и не дождались.

— Ты знаешь, где она живёт? — спросила Татьяна.

— Конечно, я сам снимал для неё квартиру и плачу за неё.

— Тогда нужно связаться с хозяином квартиры.

— Хорошо, как только пообедаем, — отвечал Олег, понимая, что вернуться к договору ему сегодня уже не придётся.

Интересно, что есть уже не хотелось, одолевало чувство тревоги. Только сейчас он понял, что Соня слишком долго не давала о себе знать. Раньше она одолевала его звонками по любому вопросу, а тут тишина. И это не добавляло ни оптимизма, ни аппетита.

Но всё, что заказала Татьяна, пришлось съесть. Невольно подумалось, что это ещё одна сторона семейной жизни. Теперь свобода ограничивается выбором его половинки. К этому придётся привыкать. Было б восемнадцать, даже внимания бы не обратил на такую мелочь, а сейчас для закостенелого холостяка всё оказывается слишком сложным и в то же время приносит радость. Искренняя забота приятна, больше того, она делает его мягче и спокойней.

Ехать на встречу с владельцем квартиры на такси показалось нерациональным, и они вернулись в Центр за машиной. На душе скреблись кошки. Олег сам не мог понять почему, но предчувствие чего-то нехорошего не покидало.

Как оказалось, в квартире обитали уже совсем другие люди. Где Соня, почему она ушла, никого не предупредив и оставив часть вещей, хозяин не знал. Путался, когда рассказывал, не мог определиться, как долго Соня отсутствует, а главное, почему о её пропаже он не известил Олега и продолжал получать от него деньги.

— А если её убили? — недоумевал Олег.

— Сами вы не очень-то её местоположением интересовались, — оправдывался мужик, теребя в руках смартфон. — Если хотите, я за последний месяц деньги за аренду верну, — лепетал хозяин, чувствуя, что пахнет жареным.

— Деньги вы вернёте, у меня на руках договор, вами подписанный. Сдавать квартиру ещё кому-то вы никакого права не имели. Но с этим буду разбираться не я.

Олег махнул рукой на арендодателя, позвонил своему юристу, обрисовал проблему, пообещав, как только вернётся домой, переслать все документы, и, подхватив Татьяну под руку, направился к машине.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что будем делать дальше? — спросила у него Таня.

— Искать. Что ещё остаётся? Лишать Соню родительских прав через суд мне очень не хочется, опять поднимется история с ЭКО, а главное, то, что по сути я Дашке никто. Кто-то должен о ней знать хоть что-то. К тому же я перечисляю на её счёт ежемесячно деньги, она ими пользуется. Но для начала нужно расспросить Кристину, они дружили когда-то.

В этот день встретиться с Кристиной Олегу не удалось, её не оказалось на работе, а заявиться к ней домой было бы глупо.

Олег вернулся в свой Центр и занимался делами до поздней ночи. Завтра прямо с утра они с Татьяной снова займутся поисками Сони.

Ночью Олег практически не сомкнул глаз. Он боялся, невероятно боялся того, что придётся обратиться в полицию и опять его имя будут трепать на каждом углу. Но главное, нужно было окончательно расставить все точки, дать Дашутке нормальную семью, любящих родителей не только в жизни, но и на бумаге, чтобы ни одна сволочь не смела вякнуть. И тогда можно смело заткнуть любого, кто только косо посмотрит в сторону их семьи. А ведь обязательно найдутся доброжелатели, которые донесут до ребёнка, что родители чужие ей по крови люди, и настроят девочку против них.

Результат всех треволнений не заставил себя ждать. Утро началось с приёма таблеток от давления, потом потребовалось время, чтобы прийти в себя. Ехать в центральную городскую больницу он решил один, но Татьяна настояла на своём присутствии. В конце концов, она знала историю появления Дашки на свет целиком и полностью и приятного общения с Кристиной не ждала, так что знала, на что шла.

Беседовать Олег предпочёл в кабинете замглавврача по лечебной работе. Кристина вошла, села и приготовилась отвечать на вопросы.

— Это частная беседа, — произнёс Олег, — я очень надеюсь на вашу откровенность, Кристина.

Она занервничала, побледнела, опустила глаза, а потом спросила в лоб:

— Что-то случилось с Сашей?

Олег сделал вид, что удивился.

— С Сашей? Нет. С Даниловым всё в порядке. Да и речь пойдёт вовсе не о нём, а о вашей подруге Соне. Помогите мне найти её, пожалуйста.

Кристина закрыла лицо руками, потом положила ладони на стол.

— Я бы очень хотела вам помочь, Олег Александрович, но, увы, я понятия не имею, где сейчас Соня. Мы перестали общаться ещё до её родов. Наши пути разошлись, так бывает. — Кристина развела руки в стороны, всем видом подчёркивая свою искренность. — У вас всё? Я действительно очень сожалею, что не могу помочь. Но раз уж мы встретились, я хотела бы узнать кое-что у вас.

— Слушаю.

Олег чувствовал, что Кристина недоговаривает.

— Ходят слухи, что вы у себя в Центре открываете отделение гинекологии для профессора Васильевой. Каковы мои шансы, если я подам документы на конкурс? Я хороший врач, я могу многое.

— О, — рассмеялся Олег, — в ваших способностях, Кристина, я не сомневаюсь. Одни только проверки и комиссии после заявления в суде о подмене генетического материала чего стоят. Так что шансы у вас самые высокие, кадр вы бесценный.

— Я не думала, что всё так обернётся. К тому же ни с кем из сотрудников вашего Центра не общалась. Я преследовала другие цели, когда лгала Соне. А на суде… Просто стало жалко её законного мужа, он-то никакого отношения к ребёнку точно не имел. Я не подозревала о комиссиях, у вас всё всегда было схвачено, и…

— Вы были уверены, что я выкручусь или откуплюсь.

— Нет. Я считала, что ложь во благо вам вреда не принесёт. Единственно, я уговорила Соню подписать соглашение на использование донорских яйцеклеток.

— Зачем? — не выдержала до сих пор молчавшая Татьяна.

— Это был мой последний шанс! — с вызовом воскликнула Кристина, правда тут же сникла. — Но тут провидение сыграло опять против меня, и появилась эта девчонка, дочь Дины… — Она смахнула несуществующие слёзы, но зрители в лице Олега и Татьяны ей не поверили и скептически на неё смотрели. — Я не монстр. Не надо на меня так смотреть! Я просто его любила… Я любила Сашу Данилова. А он выбирал кого угодно, только не меня. Я пыталась говорить, показывать, что его избранницы на самом деле из себя представляют. Но он не видел, да и не хотел замечать в своих женщинах ничего плохого. — Кристина достала из кармана пачку сигарет, вспомнила, что здесь не то место, где можно курить, покрутила её в руках и убрала обратно, недовольно скривившись. — Дина — любовь всей жизни! ПрЫнцесса из глубинки, куда деваться. Прикинулась слабенькой, попросила помочь, а он и растаял. Тупая курва не могла запомнить ни одного названия по латыни, зато глазками хлоп-хлоп и ножки раздвинула. Дозанимались они анатомией, короче. Потом пришла ко мне: «Кристя, помоги, у тебя же есть связи, а то меня родители убьют». Я и помогла, — нехорошо усмехнулась Кристина, — позвонила её родителям, рассказала всё, как есть. Да и к отцу Сашиному на приём сходила. С тех пор стала в дом их вхожа. До сих пор с Зоей Фёдоровной у нас прекрасные отношения. Так эта дура, вместо того чтобы на аборт идти, решила рожать всем назло. В деревне спряталась, но и там не растерялась, потом мужика нашла приличного, чтоб на ногах крепко стоял и не в чём не нуждался. — Сейчас Кристина была как никогда похожа на ядовитую змею, каждым своим словом она изрыгала яд. — Думаете, она Сашу любила? Нет, ни Сашу, ни того, другого, просто пристраиваться умела. А он чуть ли не в петлю лез. Искал Дину. Но на тот момент я не подозревала, где она. Мы с Ленкой его утешали, как могли. А Ленка, дрянь, назло мне под него пьяного легла. Она-то мне мстила, а Сашка слишком ответственным оказался и женился. А потом нарисовалась Соня. Чем она взяла? Чем?! Пустышка очередная проходящая. Я знала, что она ему не пара, и он знал. Но думала, родит Сонька и успокоится, отстанет от него. Ребёночка любить будет, как Дина свой выводок. Ошиблась. Соня любит только деньги. — Кристина замолчала, опять достала сигареты из кармана и в этот раз не стала их убирать. Зло посмотрела на Олега, но эта злость предназначалась не ему. — По рукам пошла ваша Соня, — с видимым превосходством заявила она. — Меняет кошельки один на другой. От внешности её кукольной почти ничего не осталось. На дне её найти можно, вот где, на самом дне.

Олег услышал всё, что хотел. Дальше общаться с Кристиной не было никакого желания. От её желчи во рту появился горький привкус. Он встал с кресла, в котором сидел, и подал Тане руку.

— Пошли отсюда, я, кажется, знаю, что мы делать будем.

— Так как на счёт документов-то? Можно мне подавать? — спросила Кристина.

— Не утруждайтесь, — ответила Татьяна. — Через нас вы Данилова всё равно не достанете. К тому же я привыкла доверять своим сотрудникам, а в порядочности вас обвинить сложно.

***

— Она больная на всю голову, — произнёс Олег, садясь за руль. — Тань, по ней же психиатр плачет. Я не оправдываю ни Дину, пусть земля ей будет пухом, ни Лену, ни Соньку. Но эта вершительница судеб превзошла всех. Хорошо, что Сашка уехал. Освободился от сталкерши. Но она меня натолкнула на мысль… Очень интересную мысль. Мы можем спокойно работать и ждать. Соня сама придёт к нам.

— Долго ждать? — поинтересовалась Татьяна.

— Нет, неделю. Я просто не переведу ей деньги. А она до них жадная.

— Ладно. Может быть, ты и прав.

А дальше начался обычный рабочий день. Татьяна занималась обустройством своего нового отделения, а Олег — планами, договорами, консультациями и беременными. Потому что больше всего на свете он любил момент рождения нового человека.

Часть 55

— Олежек, я была в таком шоке, когда мы вышли из машины около Сашиного дома, а Дашутку на руках носит какой-то посторонний парень. — Олег с улыбкой слушал Татьяну, вспоминавшую выходные, проведённые в деревне. — Кстати, очень симпатичный парень, — между тем продолжала она, — он вполне подходит нашей Кате, согласись.

— И они опять не отдали нам ребёнка, — рассмеялся Олег. — Хотя у нашей девочки нянек там столько, что по возвращении она будет скучать по всей шумной Даниловской семейке.

— Ты прав, Олежек, Дашенька поправилась, выросла и загорела, повзрослела так за неделю. — Олег внимал Татьяне и чувствовал, как ему нравится всё то, что произошло с ним в последнее время. Дочь, жена, сближение с братом. Теперь они с Сашей друзья, и разницы в возрасте не чувствуется совсем. Надо было раньше понять, что брат — это не просто родственник, но и друг, даже больше, чем друг, хотя лучше поздно, чем никогда. — Танюша, я вот чему удивляюсь…

Дальше он сказать ничего не успел, потому что, войдя в собственную приёмную, увидел сидящую на диване Зою Фёдоровну.

— Олежек, ну наконец-то! — заломив руки и выражая крайнюю степень нетерпения, проговорила она. — Я уже второй раз сюда прихожу! В пятницу мне сказали, что до понедельника тебя не будет. — Зоя Фёдоровна многозначительно глянула на племянника, всем своим видом демонстрируя недовольство его возмутительным поведением. — Ты должен был позвонить, сказать, где ты и с кем, а не уезжать молча в неизвестном направлении!

Олег хмыкнул. Поведение тёти выходило за рамки, причём становилось всё хуже от раза к разу. То ли потому, что он пошёл у неё на поводу в своё время, то ли оттого, что возраст и изменения психики давали о себе знать. Торможение и анализ были ею практически утрачены, а вот собственное «я» вместе с хотелками проявлялись во всей красе. Или же за всей её эпатажностью скрывался элементарный страх одиночества? Последнюю мысль Олег отмёл, чувствуя, что вот-вот скатится в жалость и снова водрузит тётю себе на шею.

— Зачем вы второй раз приходите ко мне на работу? — с раздражением спросил он, так как отчитываться перед тётушкой, однозначно, не собирался. У него своя жизнь, и сообщать ей о своих планах или же оправдываться за свои поступки он не намерен, и тем более — чувствовать себя виноватым. Они с Сашей по поводу его матери всё обговорили и решили. Своё решение до Зои Фёдоровны донесли. Теперь к ней три раза в неделю приходила женщина: убирала, приносила продукты и выполняла различные поручения. За это ей, естественно, платили.

— Во-первых, я уволила сомнительную девицу, которую вы с моим сыном наняли. Она бездельница и воровка! Во-вторых, тебя искала эта прошмандовка Соня. Утверждала, что это важно. Только помочь я ей ничем не смогла, сама в полном неведении о твоём местонахождении.

— Интересно, чем вам не подошла сотрудница по уходу? — Раздражение нарастало, и Олег боялся, что оно выльется в нежелательный скандал.

— Она… — Тётушка от переизбытка эмоций начала заикаться. — Она на самом деле обокрала меня. Я не лгу!

— И что она у вас, тётя Зоя, украла? — устало спросил Олег, понимая, что взять в квартире тёти просто нечего.

— Не знаю, что украла, но по ящикам лазала. Я же не помню, что у меня где лежит. — Она подошла близко-близко к Олегу, заставила его наклониться к ней и, косясь в сторону Татьяны, громко прошептала: — Ты с этой тоже осторожно, не знаешь ведь, что у неё на уме, обворует, и поминай как звали, а у матери твоей было что взять.

Олег впал в ступор. Вот только этого им ещё не хватало. Путь в никуда — старческая деменция. В один момент стало жалко всех: тётушку, себя, Сашку. Лучше уже не будет, только хуже. Но и это придётся пережить. Когда станет невмоготу — наймут сиделку. А что делать…

Олег попытался успокоить родственницу, обещал договориться с врачами и после обследования отправить её подлечиться в санаторий. Это даст время для принятия решений. Потом он вызвал водителя и на машине Центра отправил тётушку восвояси.

Татьяна, наблюдавшая за всем этим, лишь мимикой показала своё отношение да руками развела. Рот приоткрыла, чтобы что-то сказать, но не успела. В приёмную вошла Соня.

Вид у неё был совсем не презентабельный. От былой красоты остались лишь воспоминания. Соня, совсем недавно радовавшая глаз аппетитными округлостями в нужныхместах, теперь выглядела угловатой, худой и какой-то болезненно-бледной. Желтоватые пятна на правой половине лица придавали ей ещё более жалкий вид.

— Олег Александрович, вы наверное забыли мне деньги перевести? — Она глядела жалостливо, подобострастно.

— В кабинет войди, — распорядился Олег. — Не забыл, — сказал он, плотно закрыв дверь. Перехватив взгляд Сони в сторону Тани, представил женщин друг другу: — Знакомься, Соня, это моя жена — Татьяна Николаевна. А это та самая Соня, — обратился он к Татьяне, — которую мы с тобой разыскивали. — Таня кивнула, Соня же сразу потеряла к ней интерес и снова вопросительно и просяще уставилась на Олега. Он, не обращая на этот взгляд никакого внимания, решительно проговорил: — Соня, мы хотим, чтобы у Дашутки была нормальная, полная семья.

— Я поняла, — с нехорошей усмешкой сказала Соня. Интонация резко поменялась, из голоса пропали жалостливые нотки, а взгляд стал холодным и злым. — Дочку мою захотели, да? Стоить это вам будет дорого! — И снова заканючила: — Мне же жить как-то надо, а хозяин с квартиры выгнал. Лучше бы вы мне деньги давали, а не ему. К Крыське сунулась, так она меня выгнала, сука такая. И никого у меня не осталось, — плаксиво закончила она.

Соня давила на жалость — впрочем, как всегда. Олег подумал, что вот в этой жалости и есть причина того, что Саша никак не мог избавиться от неё. Сочувствовал, терпел её рядом, но не любил… А Соня действительно, как собака, ластилась, смотрела преданно и заискивающе и возвращалась, даже когда её гнали. А ведь красивая была.

— Соня, где же вы были всё это время? — проговорила Татьяна. — Чаю хотите? Я принесу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Спасибо, — услышали они в ответ, — не откажусь. Значит, ребёнка моего удочерить хотите? Своего рожать, небось, поздно? — с фальшивым участием спросила Соня.

Может быть, кого-нибудь это и обмануло, но Олег не зря считался хорошим врачом. Хороший врач это ещё и хороший психолог. И глядя на Соню, Олегу захотелось встать и закрыть собой Татьяну, чтобы защитить. С чего такие вопросы? И это «моего ребёнка»… Уж Олег-то точно знал, какая из неё мать! За всё время ни разу не зашла ребёнка навестить, да и сейчас даже не поинтересовалась, как Дашенька, где она и что с ней. И смотрит так, что страшно становится — за Дашутку, за Татьяну…

— Так где была-то? — спросил он Соню, желая поскорее закончить этот неприятный разговор.

— Я в больнице лежала, еле оклемалась. — Она даже слезу пустила, но ей не поверил не только Олег, но и Татьяна тоже — Олег видел это по скептически поджатым губам жены. — Смеяться будете, да, дура я, в сказку поверила, в любовь с первого взгляда, думала, судьбу встретила… А судьба меня по морде. — Соня повернулась той стороной, где у неё оставался синяк, и продемонстрировала его в подтверждение своих слов.

«Вот на этом надо ставить точку, — подумал Олег. — Иначе всё будет повторяться из раза в раз. В конце концов, у Сони есть квартира, через несколько месяцев в неё можно будет въезжать, а пока найдёт, где перекантоваться. Есть профессия, даже не одна, а целых две. Она здоровая баба с руками, ногами и головой. Хотя насчёт головы я, наверное, погорячился, но нянчиться с ней, потому что она убогая и жалкая, смысла нет. Она способна выбрать свой путь. Вот пусть и выбирает».

— Сколько? Сколько тебе нужно денег, чтобы ты написала отказ от ребёнка? — жёстко спросил Олег. — Подумай хорошо, потому что после получения всей суммы ты должна будешь исчезнуть из нашей жизни. И ещё, если ты захочешь слишком много или вздумаешь меня шантажировать, я обращусь в органы опеки, и тебя просто лишат родительских прав. И заметь, тогда тебе не то что денег не светит, но ещё и за решётку попасть можешь! — Он, конечно, блефовал, но это была ложь во благо.

Соня вздрогнула, подняла на него глаза, и Олег с облегчением понял, что войны не будет: за деньги женщина готова на всё.

***

Данилов с Асей сидели на поваленном дереве у реки. Возле самой кромки воды играл с машинками Мишка, в коляске рядом с ними спала Дашутка, издали доносились смех и крики старших детей. Саша наблюдал за ними: детвора баловалась, плескаясь в речке, разница в возрасте не имела значения, они просто веселились, наслаждаясь солнцем, водой, летом и обществом друг друга. Его дети, его семья. Ванька тоже с ними. А куда он денется — где Катя, там и он. И Гошка с Серёжей стали не разлей вода. А Катя красавица! Взрослая совсем… Ещё год, и уедет учиться. Как же он без неё… Вспомнилось, как противился её желанию работать, а потом, спустя какой-то месяц, просто кайфовал от того, что она наливает ему кофе, расспрашивает о больных, разминает плечи после операций. Они так много говорили обо всём. О жизни, о Дине, о годах, проведённых вдали друг от друга…

Нет, жизни вдали от Кати Саша уже не представлял. Но из эгоизма лишить дочь возможности получить высшее образование он не мог. Для себя всё решил. Отправит её в свой город — там Олег и мать. Олег присмотрит, на него можно рассчитывать. А мать… С ней придётся крепко поговорить, потому что у Кати есть дом — его долю в квартире никто не отменял, и обрекать дочь на жизнь в общаге — глупо.

Ася задремала, положив голову ему на плечо. Он приобнял её, чтобы не упала. Конечно, устала она. Тут и работа, и беготня по вызовам, и Мишка с Дашкой на ней. Идея оставить на лето девочку пришла Валерии Павловне. В свойственной ей манере убеждать всех в своей неоспоримой правоте она доказывала, насколько полезен ребёнку воздух и натуральные продукты, а ещё общение с детьми. Пусть и разновозрастными, но общение, а оно способствует развитию. Потом нашептала Данилову, что Олегу с Таней притереться друг к другу надо, одним побыть, чтоб на Дашутку не оглядываться. Удивительно, но Ася её поддержала, да и Катя обещала помочь с сестрёнкой, вот Саша и уступил. Сам нянчился с племяшкой с превеликим удовольствием. Одно его смущало: Дашутка влезла в душу и разбудила чувства, которые он пытался забыть. Глядя, как с малышкой возится Ася, хотелось, чтобы вот так же она держала на руках и их ребёнка, чтобы с самого рождения, нет, с зачатия и всю оставшуюся жизнь быть рядом, растить, воспитывать, дарить любовь и получать её взамен. Только это значило, что нужно предать Дину, а он не мог. Или мог? И вообще, а предательство ли это?

И в какой-то момент появилась злость. Почему Дина лишила его всего этого? Как могла скрыть от него его собственного ребёнка, тем более если действительно любила? Или не любила? Плыла по течению, лишь бы было тепло и сыто. Тогда чем она отличается от Сони? Или от Лены? Пусть Соня кукушка, но Лена-то нет. Просто тоже искала, где пригреться, чтобы комфортней и богаче. Ася на их фоне казалась другой. Но как отличить действительность от надуманного? Он думал, анализировал, смеялся сам над собой в душе, потому что чувствовал себя дураком — скоро дедом станет, а мечтать не разучился. Но мысли приходили снова и снова, и он стал приглядываться к Асе, пытаться понять её сущность, потому что ему она казалось другой.

Ася нравилась ему с каждым днём всё больше и больше. Пусть не так, как нравились другие женщины, хотя, чего греха таить, она привлекала его внешне, ему хотелось обладать ею, но предпочтительнее просто общаться, говорить обо всём, не строя планы на совместное будущее — лимит на ошибки он уже давно исчерпал.

— Пап, вы бы с Асей окунулись тоже, а? Вода чудесная. — Данилов и не заметил, как Катя подошла к ним.

— Не шуми, дочь, Асю разбудишь.

— Я уже не сплю, Саша. — Данилов поймал рассредоточенный взгляд Аси. — Надо же, я и вправду уснула. Искупаться хорошо бы, но я без купальника.

— Да и я как-то к водным процедурам не готовился, — подмигнул ей Саша, и Ася смущённо склонила голову. — Ты что, никогда не видела мужчину в боксёрах? — шутливо ужаснулся он.

Ася с Катей рассмеялись. Данилов же сначала снял футболку, потом стянул с себя джинсы.

— Ася, догоняй. Катюша пока за малыми присмотрит.

Но всё оказалось не так просто. Мишка бросил машинки и с криком «Папочка, ты меня забыв!» рванул в воду прямо в одежде. Ася, увидев такое дело, быстро скинула сарафан и побежала, чтобы достать ребёнка, купающегося прямо в одежде. Раздели Мишутку в воде, Кате шорты и сандалии отдали, она их сушить на солнышко положила. Мишка же прыгал с Асиных рук к Саше, потом наоборот. Вскоре к ним присоединились и Серёжа с Гошей, а Ваня подсел к Кате и они тихо о чём-то переговаривались. Но вскоре веселье пришлось заканчивать, потому что Дашутка довольно громко оповестила всех, что она проснулась и голодна. Домой шли мокрые, но счастливые. Вместе готовили ужин и накрывали на стол. Вечер был такой же чудесный, как и прошедший день.

А потом, когда все улеглись спать, в ночной тишине Данилов вернулся к своим размышлениям и всё больше убеждался, что пора менять жизнь. Все его страхи — надуманные. Нельзя позволять кому бы то ни было отравлять свою жизнь. И не только свою…

Часть 56

Эту ночь Саша не спал, так и пролежал до самого утра в своей постели пялясь в потолок и сожалея о том, что каникулы у Серёжи заканчиваются и через два дня он уедет. Последние пять недель были самыми счастливыми в жизни Данилова. Но всё хорошее имеет свойство оставаться в прошлом, и сделать с этим ничего невозможно. Конечно, Серёжа обещает приехать в следующем году, но реалист Данилов прекрасно понимал, что в следующем году Серёже надо будет подавать документы в университет, да и Катя тоже будет поступать. Его старших детей ждёт очень напряжённый год.

— Добр-р-рое утр-р-ро! — Мишка открыл дверь в спальню, залез в кровать к отцу и поздоровался, раскатисто произнося звук «Р». Старшие только вчера его этому научили, и теперь он радостно хвастался новыми умениями.

— Доброе утро, сынок! — Саша поцеловал мальчишку и почувствовал, что его щёки измазаны сладким кремом.

— Ты что-то сладкое ел? Или ты сам такой весь сладенький с утра? — спросил Данилов сквозь смех.

Мишка повернулся и показал пальчиком на дверь.

— Катя плакать, — развёл он в стороны ручки.

— Катя? — Саша отодвинул сына, натянул штаны, взял Мишку за руку и вышел из комнаты. В кухне действительно было шумно.

— Ну как вы не понимаете, что это должен был быть торт?! — услышал он голос дочери. — Что теперь делать? Я всю ночь пекла коржи, взбивала крем, думала, вздремну часок, встану и намажу, чтоб пропиталось. А вы съели почти всё… Ну как так?!

— Было вкусно, — раздался Гошкин голос. — Очень вкусно!

— Ну прости нас, — вторил ему Серёжа. — Давай я в магазин сгоняю, куплю всё, что нужно, и мы поможем тебе с тортом, крем уж как-нибудь сделаем, восстановим безвозвратно утраченное.

— Коржи все поломали… Ну зачем? Приедут дядя Олег с тётей Таней. У них свадьба, а у нас ничего не готово и глупые мальчишки, вместо того чтобы помочь…

Когда Данилов всё-таки вошёл в кухню, он увидел, как Гошка и Серёжа с двух сторон обнимают сестру и клянутся не баловаться, не жрать, что попало, а быть прилежными помощниками.

— Мися тоже кр-р-рем еув! — гордо сообщил младший, и все, включая заплаканную Катю, рассмеялись.

— Папа, тут на донышке немного крема осталось, будешь с хлебом? — спросил Серёжа. — Катя коржи не даст, а так жуть как вкусно было. А крем мы сейчас новый сделаем.

— Конечно. И поможем нашим женщинам накрыть стол. Свадьба — это серьёзно. Мы же хотим сделать этот день по-настоящему праздничным для Олега с Татьяной, да и Серёжу проводить надо достойно. А вы Катю обижаете. — Он глянул на хитрые улыбающиеся лица детей. — Иди ко мне, моя девочка, кто тебя кроме папы пожалеет.

Катя уткнулась отцу в плечо и расплакалась.

— Да чёрт с ним, с тортом, как мы без Серёжки теперь жить будем…

Саша сам еле сдерживал слёзы, а Гоша вытирал нос тыльной стороной руки. Сергей тоже прижался к отцу, обняв его вместе с сестрой. Они бы так и стояли обнявшись, но Мишка, уловив общее настроение, взвыл в голос, и, конечно, все тут же бросились его утешать.

Всех построила Ася, появившаяся на кухне с Дашуткой на руках.

— Ну, и чем вы тут занимаетесь? — спросила она. — Делать вам нечего, сырость разводите! Всё у вас только начинается. Теперь вы одна семья, а такие узы не разрушат ни расстояние, ни время. Вы есть друг у друга. Так что прекращайте выделять соль и давайте займёмся делом. Саша, неси игровой манеж, мы туда девушку нашу мелкую посадим, я её уже накормила.

Саша заметил, что Ася и сама еле сдерживается, чтобы не заплакать. Не остались без внимания и её полные тоски взгляды на Дашутку, к которой она так сильно привязалась.

— Всё у нас всех будет хорошо, обещаю, — произнёс он. — Ася права, мы — семья. А сейчас давайте завтракать и займёмся делом. Определим круг обязанностей и объём работ, определимся, где столы ставить будем, тент натянем… Работы много.

И пока женщины возились на кухне, Данилов с сыновьями благоустраивали площадку около дома.

В полдень приехали Олег с Татьяной. Торт привезли трёхъярусный. Красивый такой, весь из себя сиреневый, с фигурками жениха и невесты на вершине.

— Тётя Таня, а платье белое у тебя есть? — спросил Гошка, судя по виду, мечтающий спереть с торта хотя бы розочку.

— Нет, платье у меня не белое, — ответила Татьяна. — На крем покушаешься?

Данилов чувствовал, что она готова угостить племянника, и встрял в разговор.

— Гоша, мы, кажется, с самого утра план по поеданию крема перевыполнили.

— Тебе сладкого для детей жалко, Данилов? Это ж питание для мозга, — упорствовала улыбающаяся Татьяна.

— Да Катюха два наполеона пекла, а прилегла под утро, так пацаны весь крем съели, ещё и меня угостили. А ты, невеста, готова им все розочки с торта раздать. Что потом резать будете?

— Ой, застыдил ты меня, Сашенька, — она пальцем ткнула Данилова в грудь. — Прав ты, конечно, во всём, кроме одного: я не невеста, я уже жена!

Все снова смеялись. Настроение было чудесное. Серёжа с Гошкой пошли в дом к Асе ставить привезённый торт в холодильник, обещали донести в целости и сохранности, не украв ни одного сладкого украшения. Татьяна присоединилась к женщинам, накрывающим стол, а к Саше подошёл брат:

— Пойдём поговорим, времени немного есть.

Они устроились в Гошкиной комнате. Сумка Серёжи, уже собранная, стояла рядом с кроватью. Саша скользнул по ней взглядом, и тоска снова окутала душу. Он сел на кровать, а Олег расположился в компьютерном кресле.

— Я сейчас тебе разом все новости вывалю, будешь есть, пить и заодно переваривать. — В глазах Олега не было шутливого выражения, и Саша чувствовал, что новости ему совершенно не понравятся. — Начнём по порядку. Твоя мать лежит в неврологии. Прогнозы так себе. Делаем всё, что можем, но это бесполезно. Предлагаю при ухудшении состояния поместить её в пансионат. Я ездил, смотрел. Всё достойно. Кормят нормально, вкусно, я пробовал. Кружки там всякие, танцы. С ней говорил уже, она согласна, считает, что устала от одиночества. Конечное слово за тобой. С признаками деменции оставлять её одну дома опасно, сотрудниц по уходу она терпеть не хочет, они все её не устраивают. А там люди такие же, как она. Есть с кем дружить. Давление измерят вовремя, проследят, чтоб таблетки выпила, в душ сходила. — Он внимательно посмотрел на Данилова. — Саша, это лучший вариант.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я подумаю, хорошо? Звучит оно мерзко — при живом сыне в пансионат…

— Ты не можешь бросить работу, детей, Валерию Павловну, тоже очень немолодого человека, Асю, в конце концов, и посвятить себя уходу за матерью. — Олег говорил эмоционально, стараясь убедить. — Будешь приезжать, навещать. Я её тоже не оставлю. Думай. Окончательное решение всё равно за тобой.

Данилов обхватил голову руками, потом вдохнул глубоко, отгоняя дурные мысли.

— Ещё чем порадуешь? — Голос был напряжён.

— Если тебе интересно, Соня написала отказ от ребёнка. Теперь Танюша может её удочерить.

— Хорошая новость. Боюсь даже спрашивать, во сколько тебе это обошлось.

— Вот и не спрашивай. Если проблему можно решить деньгами, это не проблема — это расходы.

— Таня будет хорошей матерью. Нянька есть, а ляльку планируете?

Олег улыбнулся и пожал плечами.

— Давай будем реалистами. Тане сорок. До нашего брака у неё не было ни одной беременности, правда и стабильных отношений тоже не было. Бог даст — родим. А если нет, будем воспитывать дочку. — Олег помолчал, о чём-то раздумывая, и продолжил: — И ещё немного о Боге и правосудии: Кристину обвинили в проведении незаконных абортов на поздних сроках без клинических показаний. Я не стал спускать на тормозах, теперь с ней разбирается прокуратура.

Саша поднялся с кровати, расправил покрывало. Радости от того, что Кристина понесёт заслуженное наказание и ответит за искалеченные жизни, он, как ни странно, не испытывал. Его волновало совсем другое. На глаза опять попалась сумка сына. Вот что по-настоящему печалило, когда они теперь увидятся…

Но грустные думы он всё ж смог отогнать. У брата праздник. Значит, они будут праздновать!

— Пойдём женщинам нашим поможем. Судя по звукам, дочь твоя проснулась, сейчас внимания потребует. Она у нас спит два раза в день, сама такой режим выбрала. — Саша улыбнулся, думая о Дашутке. А затем его мысли перенеслись к Асе. Вспомнилось, как она давеча перед сном целовала девочку в пухлые щёчки и что-то шептала ей, явно нежное, потому что ребёнок ластился к ней всем телом и тёрся головой об Асину шею. Данилов не слышал слов, просто наблюдал, а когда подошёл поближе, то заметил в Асиных глазах слёзы.

— Я буду очень скучать по ней, — произнесла она шёпотом.

Саша же уловил в её словах другое: конечно, скучать Ася по Дашутке будет, но ей наверняка хочется вот так держать на руках своего малыша. Он же вольно или невольно ограничивает её в такой возможности, потому что она никуда не уйдёт из его семьи, не бросит Мишку, называющего её «мамой Асей», не предаст Гошку, который тянется к ней, впитывая почти материнскую ласку. А ещё Саша прекрасно знает, что Ася любит его, практически ни на что не надеясь. Просто любит, и всё.

Он же эгоистично пользуется её чувством и не хочет отпустить, понимая, что пропадёт без неё, потому что именно Ася стала той точкой опоры, которая держит его на плаву, именно благодаря ей он с радостью возвращается домой, где его ждёт тепло и забота. Она — и только она — приняла… Да нет, не просто приняла — искренне любит его детей, а он всё за память о Дине цепляется, на самом же деле просто трусит! Боится, что опять история повторится. Но пора признаться самому себе, что Ася — не Дина, ни чуточки на неё не похожа, и ему, Данилову, чертовски повезло встретить на своём пути такую женщину!

А его страх, что Ася захочет своего ребёнка?! Идиот! Это же здорово, когда в доме звучат детские голоса! Не так уж он и стар, чтобы не справиться. Выдюжит. Всё дело в нём самом. Потому что если он не сможет сделать Асю счастливой — никогда себе этого не простит. Да и дети не простят.

Надо прямо сейчас решаться, ведь время не ждёт — утекает сквозь пальцы, как песок. Кто знает, не устанет ли ждать Ася…

***

Ася подошла к Данилову, как только он спустился с крыльца.

— Саша, мне нужно уйти. Прости, но разделить с вами праздник я сегодня не могу.

Она была грустной, просто убитой. Конечно, Данилов не мог её отпустить, не узнав, что вдруг случилось. Хотя, что бы ни случилось, он всё равно будет с ней и одна Ася никуда не уйдёт.

— Рассказывай. — Он обнял её за плечи и отвёл в сторону.

— Мама звонила, они почти выехали, настроены очень решительно. — Ася закрыла лицо руками и расплакалась. — Она считает, что я должна вернуться домой, помочь семье, потому что сейчас от меня зависит их будущее. Там какой-то проект. Я не вникала, мы поругались, но она настаивает, угрожает отречься от меня, если я предам их интересы. Они едут собирать мои вещи и продавать дом. — В Асиных глазах была тоска. — Если бы ты знал, как я не хочу. Если бы ты только знал, но у меня никого нет кроме мамы… Я не могу потерять её.

Саша привлёк Асю к себе, обнял и поцеловал. А она обхватила его руками и щекой прижалась к груди.

— Ася, ты способна на отчаянные поступки? Я знаю, как сделать так, чтобы ты никуда не уехала и не поругалась с матерью окончательно.

Она посмотрела ему в глаза и спросила:

— Что ты предлагаешь?

Данилов пожал плечами.

— Я предлагаю стать моей женой до их приезда. Уверяю тебя, мы всё успеем.

Ася стукнула его кулаком в грудь.

— Сумасшедший, как ты можешь так шутить?! Если б ты знал, как мне больно, а от твоих слов ещё больнее. Саша, я же…

Она не договорила, резко развернулась и попыталась уйти, но Саша поймал её за руку, развернул к себе лицом.

— Асенька, я серьёзен как никогда. Наверно, я должен был это сказать раньше, но всё тянул, думал после отъезда сына поговорить с тобой. Но человек предполагает, а Он — Саша показал рукой на небо, — располагает. Выходи за меня. Я очень постараюсь быть приличным мужем, не разочаровать тебя.

Ася что-то пыталась показать ему руками, покачала головой из стороны в сторону, как бы отгоняя наваждение.

— То есть ты сейчас предлагаешь мне фиктивный брак? Для того, чтобы я осталась здесь и в глазах матери была замужней женщиной? Саша, я не знаю. Это обман, хотя, может быть, и выход. Глупей ситуации у меня никогда не было. Спасибо за заботу, но я…

Он не дал ей сказать что-то ещё, просто обнял и поцеловал в губы по-настоящему, а она не сопротивлялась, даже наоборот, позволила углубить поцелуй, отвечала, обвивая его шею руками.

— А чего вы тут? — услышали они голос Гошки. — Свадьба вроде у дядьки, а вы целуетесь.

Саша прочитал сожаление в глазах Аси, когда оторвался от неё.

— Гоша, иди сюда, — подозвал Данилов сына. — Ты можешь быть партизаном? Мне помощь твоя нужна. Сейчас Ася даст тебе ключи от её дома и расскажет, где лежит паспорт. Ты сгоняешь, как пуля, туда и обратно. И никому не слова. Договорились?

— Мне нравятся твои мысли, Данилов, — Гошка подмигнул Саше. — Я весь в вашем с Асей распоряжении.

— Саша, но я ещё думаю!

— Зато я уже всё решил, — не отпуская её руки, произнёс он. — Гоша! Бегом! Пулей!

Ася действительно достала ключи из кармана платья и передала мальчишке.

— Господи, что мы делаем… Саша, мы же взрослые люди.

— Мы женимся, именно как взрослые люди. — Данилов улыбнулся. — Ну я же тебе нравлюсь, признайся хотя бы самой себе. План такой: я сейчас звоню одной моей пациентке, я её оперировал, и она обещала помощь, если мне понадобится. А по счастливой случайности именно ЗАГСом она и заведует. Я договариваюсь о регистрации, по дороге забежим в ювелирный, купим кольца, а потом встретим твоих родственников. Угощать есть чем, вон сколько всего наготовили. Дадим им возможность нас поздравить и за тебя порадоваться.

— А что потом? — спросила Ася.

Данилов видел, что Ася никак не может поверить в происходящее. Думал: «И ведь молчала о приезде родственников, хотя с самого утра знала, но не хотела расстраивать, сдала Дашеньку с рук на руки родителям и решила, что может уйти, а мы её отпустим. Размечталась! Асино место здесь, с нами, со мной».

— А что потом? — вслух произнёс он. — Будешь варить борщи и ждать с работы вечно оперирующего мужа. Как-то так. Не нравится перспектива?

Ася засмущалась, покачала головой, зажмурилась и выдала на одном дыхании:

— Нравится, Саша. Мне всё в тебе нравится, кроме холодности.

— Я такой, какой есть, не умею я иначе. Обещаю сделать всё, чтобы ты не пожалела… — Он прижал её к себе и прошептал на ухо: — Пойдём в дом, я возьму документы, смартфон и карточку, и надо Олега предупредить.

***

Когда вернулись, тихонечко вошли в калитку. Как ни странно, во дворе никого не было, зато из дома раздавались весёлые голоса.

— Интересно, Гошка не проболтался? — спросил теперь уже жену Саша. — Судя по тому, что нас не встречают, он таки умеет держать язык за зубами.

— А Олег? Думаешь, даже Татьяне не сказал? — вторила ему Ася. Казалось, что штамп в паспорте придал ей смелости, она ткнула ему пальчиком в грудь и заявила: — Данилов, ты диктатор! Вот знала бы раньше об этом — не пустилась бы в эту авантюру.

— Во как! — возмутился он. — Чем же я тебе не угодил в первые же часы брака?

— Булгакова Ася Николаевна звучало нормально, зачем ты настоял на смене моей фамилии? — Она пыталась говорить серьёзно, но глаза смеялись.

— Потому что я собственник, — парировал Саша. — Данилова Ася Николаевна звучит вполне сносно. Привыкнешь! Да ты особо и не сопротивлялась, не возразила ни словом, а как домой пришли — претензии предъявляешь. Так не пойдёт!

— Дай покапризничать! Нет чтобы обнять, поцеловать… — Ася не стала дожидаться, когда Данилов хотя бы попытается показать, что она ему не безразлична. Помня его слова о том, что он не умеет, сама прижалась к нему и обняла.

— Я не успел, — смущённо пробормотал Данилов, не привыкший к такому простому проявлению чувств. Но не растерялся, обнял Асю в ответ, поцеловал и шутливо заметил: — Мы были слишком заняты! Кольца, регистрация… И вообще, — он выпрямился и грозно свёл брови, — мы так и будем здесь стоять, или всё же пойдём в дом?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Пойдём, — смеясь, потянула его за руку Ася. Сашина напускная суровость совсем её не испугала. — Но сначала… — И она сама потянулась к нему за поцелуем.

— Пап, ну вы скоро? Нашли время для поцелуев, — услышали они голос Кати. — Мы уже есть хотим, только вас ждём.

Как по команде, из дома стали выходить все члены семьи под Мишкиным предводительством.

— Сер-р-рёжа, вон папа, не потер-р-рялся. — Он бежал впереди брата и радостно приплясывал.

Сергей же подхватил мелкого на руки и шептал ему на ухо что-то такое, от чего Мишка заливисто смеялся.

— Да что ж это происходит? Одни целуются, другие секретничают, а еда стынет! — возмутилась Катя.

Все шумно начали усаживаться за стол. Данилов взял Асю за руку, и усадил рядом с собой, испугавшись, что она оставит его одного и займётся детьми, как обычно. Олег подмигнул им, показав одобрение лишь жестом, потом поднёс указательный палец к губам, призывая молчать до поры до времени.

Праздник начался.

Первый тост говорил Саша. Пожелал брату и его супруге здоровья, счастья, долгих лет жизни. А что ещё можно желать любимым людям? Кроме Олега и Гошки, судя по их довольным лицам, никто обручального кольца на его пальце не заметил. Но это нормально, люди, как правило, не замечают того, о чём им неизвестно. Или…

Додумать он не успел, потому что в калитку грубо постучали, скорее — пнули ногой несколько раз. Гошка подскочил со своего места, сделав удивлённую рожицу и руками показывая, что никто никого не ждёт. Ася же схватила Сашу за запястье левой руки, впилась ногтями в кожу и прошептала на ухо:

— Это они, я чувствую.

Данилов накрыл её руку.

— Спокойно, мужняя жена, предоставь это мне. — И обратился к Гоше: — Сынок, у нас, похоже, гости. Организуйте с Катей стулья и тарелки.

Он встал из-за стола и пошёл открывать.

Их было трое. И если Егора Филипповича Данилов знал, в худенькой, строго одетой женщине проглядывали общие с его Асей черты — нетрудно было догадаться, что это и есть её мать, то мужчина в костюме и галстуке оказался совершенно незнаком.

— Ася здесь? — С вызовом спросил Егор Филиппович.

— Да, конечно, а где ей быть-то? — вопросом на вопрос отвечал Саша. — Проходите к столу, у нас тут сразу несколько событий радостных случилось, вот — празднуем.

От Саши не укрылось, как перекосилось лицо Завацкого, да и второго мужчины тоже. Хотелось спросить, кто тот такой, да выставить вон из своего дома. Уж больно неприятным и высокомерным типом казался этот неизвестный. Женщина же поджала губы, а её лицо пошло красными пятнами. Такое было знакомо Данилову и вызывало отнюдь не самые положительные эмоции. Но портить отношения с новыми родственниками он не торопился.

— Ася, может быть, ты мне всё-таки объяснишь, что здесь происходит? — В голосе женщины не было ни нежности, ни радости от встречи, только возмущение и неприятие ситуации.

— А у нас свадьба, — сообщил Гошка.

— Я не к тебе обращаюсь, — строго и высокомерно осадила она его. — Какой невоспитанный мальчишка! Не с тобой тут разговаривают.

Гошка пожал плечами, фыркнул, но никуда не ушёл.

— Гош, мы тут сами, ладно? Обещаю, что справимся. — Ася вымученно улыбнулась пасынку, выдохнула, когда Георгий отошёл на некоторое расстояние. — Ну, здравствуй, мама, — произнесла она. — Смотрю, своё слово ты держишь — приехала, как и обещала. Только зря ты всё это.

Пока мать подыскивала слова для ответа, Ася сухо поздоровалась с отчимом и с удивлением уставилась на «костюмированного», как про себя успел окрестить его Данилов, здраво полагая, что в середине августа явиться в сельскую местность наряженным в шерстяной пиджак и затянув шею галстуком является верхом глупости.

— Асенька, — приторно-сладко произнёс человек-костюм, — я невероятно рад тебя видеть. — Он брезгливо осмотрел двор и семейство Даниловых. Гошка смотрел на непрошеных гостей с вызовом и далеко не отходил. Саша всем своим видом показывал, что Асю есть кому защитить. Катя и Ваня стояли за его спиной молчаливой группой поддержки. Олег, в отличие от хозяев, агрессии не проявлял, только ухмылялся, с интересом наблюдая за происходящим. Гость в костюме, судя по всему, дураком не был и общее настроение почувствовал, поэтому продолжил довольно миролюбиво. — Думаю, что все дела мы обсудим завтра, а сегодня я бы не отказался перекусить и узнать повод, ради которого накрыт такой великолепный стол. Асенька, представь меня, пожалуйста, своим друзьям.

Егор Филиппович, хмыкнул, но промолчал, хотя Данилов догадывался, какие слова вертелись у того на языке. А вот мать Аси поддержала незнакомца.

— Да, дочь, кто все эти люди, и что ты здесь делаешь? Что-то ты совсем опустилась!

В глазах Аси сверкнул хищный огонёк.

— Для начала, мама, Егор Филиппович, познакомьтесь с моим мужем Сашей. — Она указала на Данилова, а три пары глаз оказались прикованы к её достаточно широкому обручальному кольцу. Саша подошёл к жене и обнял её за талию, демонстрируя точно такое же кольцо на безымянном пальце. — Сашенька, это моя мама — Марина Петровна, — продолжила Ася. — Ну, с отчимом ты встречался, а вот это Эдуард Евгеньевич, мой бывший научный руководитель, я тебе о нём рассказывала.

«Так вот ты какой, северный олень!» — подумал Саша, ощущая острую потребность разбить кулаком точёный прямой и узкий нос мужчины, чтобы не повадно было его совать куда не надо. Завацкий молодец — решил сыграть на чувствах падчерицы, притащил тяжёлую артиллерию! Но ошибся, у Аси давно другие приоритеты. Данилов хотел ответить, но не успел.

— Эдичка! Лисицин! Ах ты старый ловелас, — раздался с крыльца голос Татьяны. — Зачем ты, нечисть поганая, явился к нам в гости?

За её спиной стояла Валерия Павловна с Дашкой на руках, а Мишка, растолкав всех, подлетел к Асе, обнял её за ноги и замер.

— И тебе не хворать, Васильева, — не скрывая злости, сквозь зубы ответил тот. — А тебя каким ветром сюда занесло? Неужели ты, коренная москвичка, в эту дыру переехала? Отделение своё на сельский роддом променяла?

— У тебя устаревшая информация, я больше не Васильева, я Войнович! — гордо произнесла Татьяна. — Да и какая разница, где работать? Эдик, я же не теоретик, как некоторые, которым база нужна, оборудование, лаборантки, аспирантки, одним словом, свежие девочки для плотских утех и почитания невероятно раздутого эго!

— Я ведь и отомстить могу, Татьяна Николаевна, — прошипел Лисицин.

— Как? Эдичка, смотри, не лопни от важности. Что ты мне можешь сделать? Мы с тобой в разных весовых категориях, и, в отличие от тебя, я имею незапятнанную репутацию. А женщины рожают везде — и в городах, и в глубинке — так что я без работы не останусь. Ты сядь лучше, поешь, выпей, а потом вали отсюда.

— Да, Эдуард Евгеньевич, присаживайтесь, угощайтесь, — неохотно кивнула Ася. — Разделите с нами торжество. Мама, Егор Филиппович, я безумно рада, что вы разделите мою радость. — Лица матери Аси и её отчима свидетельствовали о том, что радости они совсем не испытывают. Ася же старательно не замечала их кислых мин и продолжала: — Сейчас представлю вам всю семью.

— Не ожидала я от тебя такого, после такого ты мне больше не дочь! — Марина Петровна чеканила слова. — Ты подвела нас — меня, Егора Филипповича. Тебе должно быть стыдно, не для того мы тебя растили, образование дали, вкладывались. Ты пожалеешь об этом, Ася!

— Нет, мама, это ты пожалеешь, что отказалась ради вот этих, — Ася показала на отчима и Лисицина, — от родной дочери. Но это твой выбор. Мне же остаётся его принять.

Данилов прижал Асю крепче, показывая свою поддержку.

— Ты не подтвердишь категорию, Данилов, обещаю! — рявкнул Егор Филиппович.

— Собака лает, а караван идёт, — ответил Саша. — Выход там. — Он указал на калитку. — Надеюсь, не заблудитесь.

Конечно, Ася расстроилась и даже поплакала на груди у мужа. Тяжело слышать подобные слова от матери, которую любишь, несмотря ни на что. Может быть, когда-нибудь их отношения изменятся, а может быть и нет. Никто не может предсказать будущего.

Ася с Сашей вернулись к столу, где каждый представитель их большой семьи, не скупясь, желал им счастья.

А потом вчетвером они резали свадебный торт и раздавали детям розочки из крема.

***

— Ася, можно я не буду называть тебя мамой? Ты ведь не обидишься? — спросил Гошка, пока Катя с Ваней убирали посуду, не подпустив к этому процессу никого из домочадцев.

— Конечно не обижусь, потому что я, как и ты, понимаю, что у тебя была самая лучшая мама на свете и я очень хорошо помню твоего настоящего папу.

— Данилов мне тоже стал отцом, — продолжил Гошка, — хотя я и его зову по фамилии или по имени отчеству, он смирился, я люблю его, уважаю. И ты хорошая, Ася. Но не мама. Прости.

Ася обняла мальчика, поцеловала в мокрые от слёз щёки.

— Всё у нас будет хорошо, Гоша. Вот увидишь.

Потом ей пришлось выслушать Серёжу, который обещал вернуться при первой возможности и очень переживал, и что ничего не подарил им на свадьбу.

Ася незаметно ускользнула в дом, ей требовалось немного побыть одной. Слишком много событий для одного дня. А сейчас эйфория и напряжение ушли, осталась реальность. Завтра прямо с утра уедут Олег с Таней, Серёжей и Дашенькой. Дом опустеет. У Саши в сердце снова поселится тоска. Что будет с ними? Неужели это случилось: их брак стал реальностью и теперь они будут вместе? Если бы Саша знал, как Ася его любит…

Она закрыла лицо руками.

— Ась, ты что сидишь тут одна? Пойдём за стол, мы с Ванькой к чаю накрыли. Папа там ждёт, с дядей Олегом разговаривает, сейчас тётя Таня Дашутку уложит и к нам присоединится. А вы молодцы с папой, я рада за вас, правда. В надёжные руки отдаю самого дорого мне человека. Ты береги его, ладно? — Катя подошла, села рядом и обняла Асю. — Тебе лучший в мире мужчина достался.

Ася обняла её в ответ, они прижались друг к другу и рассмеялись.

— Говоришь, к чаю всё готово? Это хорошо. А наполеон твой, Катюша, вообще шикарный.

Они вместе вышли на улицу, не стали трогать беседующих мужчин и сели за стол. Вскоре к ним присоединилась Татьяна.

Чай пили молча. Каждый думал о своём, расставаться не хотелось, но, увы, они жили слишком далеко друг от друга.

— Как же здесь тихо… — произнесла Татьяна и вдруг вскинулась. — А где Мишаня?

Все начали вертеть головами, разыскивая пропажу, но тут с крыльца раздалось:

— Смотр-р-рите, какой Миса кр-р-расивый!

Свет от фонариков, которыми старшие дети украсили двор, на крыльцо не попадал, поэтому все недоумённо смотрели на Данилова, присевшего перед сыном на корточки и громко хохотавшего. Наконец, немного успокоившись и взяв Мишку на руки, вынес его на свет.

— Сынок, ты необыкновенно красив, — сквозь смех произнёс он и поставил мелкого на стол, чтобы Мишкино нательное творчество было лучше видно.

В первый момент все потеряли дар речи, глядя на раскрашенного во все цвета радуги ребёнка. Мишка представлял собой ожившую картину безумного художника авангардиста.

— Это что?.. — только и смогла произнести Ася, с ужасом взирая на теперь уже своего сына.

— Кажется, я знаю. — Татьяна быстрее всех пришла в себя и едва сдерживалась, чтобы не засмеяться. — Я тут немножко поправляла макияж, а Мишанька крутился около меня, спрашивал, зачем я на себе рисую… — Тут она не выдержала и, уткнувшись в плечо подсевшего к ней Олега, затряслась от смеха.

— И что ты ему ответила? — спросил Олег, расплываясь в улыбке.

— Что хочу быть красивой, — простонала Татьяна, смеясь уже открыто.

— Кр-р-р-расивый? — подтверждая её слова, спросил Мишка.

— Самый красивый! — уверила его Ася, а потом спросила: — Мишенька, а ты нам станцуешь?

Мишка, убедившись, что труды его не пропали зря и все оценили его старания, не стал упрямиться, затопал ножками, закружился на месте, вызывая смех и аплодисменты. Устав, он залез на руки к Асе и прижался к ней, пачкая светлое платье. Она что-то прошептала ему на ушко и понесла в дом отмывать. Данилов хотел было пойти с ними, но Ася отказалась, сказав, что они и сами справятся и что ей надо кое-что сказать Мише по секрету.

Все продолжали веселиться. Татьяна засняла Мишкино выступление на телефон и теперь они пересматривали его в записи и опять хохотали. И только Серёжа не участвовал в общем веселье.

— Что такое, сынок? — подсел к нему Данилов.

— Это я во всём виноват, — грустно сказал Серёжа.

— В чём? — изумился Данилов.

— Мишка, наверное, Катину косметику нашёл.

— Я не пользуюсь косметикой, — возразила Катя.

Веселье стихло, все внимательно прислушивались к разговору отца и сына Даниловых.

— Да это мама… Купила набор детской косметики тебе в подарок.

— Ничего не понимаю, — продолжал недоумевать Данилов. — При чём тут твоя мама?

— Зато я понял! — воскликнул Гошка. — Ты решил, что Кате подарок не подходит, и спрятал его. Так? — Серёжа кивнул. — А Мишка нашёл и решил, что это краски! — объяснил Гоша непонятливым взрослым элементарную, с его точки зрения, вещь.

— Ой, не могу! — снова зашёлся смехом Олег. — Таня, обещай мне, что будешь прятать свою косметику подальше от Дашки!

Под вновь грохнувший смех Татьяна торжественно пообещала, что спрячет в самое надёжное место.

Спать легли очень поздно.

А наутро для всех началась новая жизнь…

Эпилог

За окном лежал снег, переливаясь розовыми бликами в лучах восходящего солнца. Ася спала. А Данилов стоял у окна с новорожденной дочкой на руках. Необыкновенно красивой, так ему казалось. Крошечная, правда, совсем. В руках держать страшно. Интересно, какой вырастет? Точно не останется крохой — в кого бы ей быть мелкой, когда он выше среднего роста, да и Ася не маленькая. Девочка тихонечко посапывала, морща носик, а её отец просто не мог на неё налюбоваться.

В двери палаты тихонечко постучали, потом она открылась, пропуская в комнату Катю и Ивана. Катерина поднесла палец к губам, призывая Ваньку не шуметь. Тот же поднял вверх большой палец руки, одобряя всё происходящее.

— Пап, как сестру назвали? — шёпотом спросила она.

— Принцесса, — отшутился Данилов. — Мы как-то с Асей ни на одном имени не остановились. А что, есть предложения?

— Ваня, Ваня, иди смотри, какая у меня красивая сестрёнка, — звала мужа Катерина. — Ты посмотри, какие у неё глазки тёмные, как у меня с папой. Ну Ваня!

Данилов глянул на растерявшегося зятя, совершенно не разделявшего восторгов Катерины.

— Своих родите, и Ванька на них иначе посмотрит. А так молодой ещё.

— Нет, мы не собираемся. Пока Катюша институт не закончит, о детях и речи быть не может, — уверенно проговорил Иван. — Рожать на втором курсе меда — это самоубийство.

— Ну, человек предполагает, а Господь располагает, — тяжело вздохнула Катюша. — Мама меня в восемнадцать родила, ничего, вырастила, и я справлюсь, мне двадцать почти.

Саша положил младшую дочь в кювез и обнял Катю, а та уткнулась в его грудь и заплакала.

— Так какой срок-то дочка?

— Маленький, семь-восемь недель. Но я буду рожать, и не надо меня отговаривать!

— Вот так, не успел отцом стать, как меня любимая дочь дедушкой сделать решила. Я рад, Катюша, дети всегда счастье. Справимся.

Он выпроводил из палаты обалдевшего Ваню и смотрел им вслед, пока они шли по коридору и обсуждали свои семейные новости. Пикировки им, конечно, не избежать, но ссоры не будет. Иван любит Катю. Если бы было иначе, Саша никогда б не согласился на их брак, а они уже второй год женаты. Вот как Катюша поступила, так свадьбу и сыграли. Молодые в той однокомнатной квартире живут, где когда-то жил он, потом его мама. Бежит время…

Ася уже почти три года Данилова, а казалось, только вот оно было: и свадьба в один день с Олегом и Татьяной, и последующий переезд в родной город. Теперь вот дочь.

Надо имя ей дать. Проснётся Ася, и их принцесса перестанет быть безымянной.

С такими мыслями Данилов подошёл к кювезу и снова глянул на дочь. Всё-таки она красавица!

Смартфон пискнул, извещая о пришедшем сообщении.

«Отец, пришли фото сеструхи! Мы ждём!» — это от Гошки. Нетерпеливый он товарищ. Хорошо, что его энергию удалось направить в мирное русло. Не совсем мирное, по мнению Аси, но греко-римской борьбой Гошка увлёкся основательно. Успехи у него! Тренер гордится, да и в школе дела пошли лучше, всерьёз пацан о высшем образовании задумывается, языки учит — английский и испанский.

Но больше всего душа радуется за Мишку. Последние два года он посещает специализированный садик для детей с тяжёлыми нарушениями речи. Да и дополнительно занимается с логопедом и дефектологом. Вот из-за Мишки в первую очередь они и переехали в большой город. Его надо было развивать, заниматься, а там специалистов не было. Осенью Мишка в школу пойдёт. Бог даст, учиться сможет по общей программе в обычной школе.

Неделю назад Ася хвасталась, что читает он уже хорошо, считает и даже таблицу умножения выучил назубок. Саша тогда про формулы сокращённого умножения пошутил, типа они как раз Мишке по возрасту.

Вот так и живут. Квартиры купили две на одной площадке. Стену снесли, теперь места много. Валерия Павловна с ними.

Перед отъездомиз деревни на кладбище сходили, попрощались с теми, кто навсегда остался там… Будут навещать иногда могилы, а как иначе.

Снова пришло сообщение. Саша открыл, прочитал с улыбкой.

«Пап, вы уже родили? А я физиологию сдал», — это от Серёжи. Переживает сын, интересуется. Тоже студент. Учиться тяжело. Ещё и потому, что живёт один — как бы не ругался раньше с матерью, сейчас понял, что такое взрослость и самостоятельность. Стипендии ему едва хватает, но денег от родителей — ни от одного, ни от другой — принимать не хочет. Говорит, что сам справится. И справляется же! Даже обещает следующим летом в гости приехать. Хотя это вряд ли, Данилов прекрасно понимает, что денег у Серёжи на билеты не будет, если только он не наступит на горло собственной гордости и одноразово не примет помощь от него или от Лены.

Саша сел рядом с дочкой. И чего это люди говорят, что новорожденные дети некрасивые? Его младшая все эти глупости опровергает.

В коридоре загремели тележки, жизнь в отделении началась. Скоро придут Олег с Татьяной. Ну, Олег понятно, он у Аси роды принимал. А Татьяна ещё в отпуске по уходу за ребёнком. Их с Олегом сыну почти год.

Вот такая жизнь теперь у Данилова. С приходом Аси его личный Ад остался далеко позади, теперь он счастлив.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Конец

Оглавление

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Часть 6

Часть 7

Часть 8

Часть 9

Часть 10

Часть 11

Часть 12

Часть 13

Часть 14

Часть 15

Часть 16

Часть 17

Часть 18

Часть 19

Часть 20

Часть 21

Часть 22

Часть 23

Часть 24

Часть 25

Часть 26

Часть 27

Часть 28

Часть 29

Часть 30

Часть 31

Часть 32

Часть 33

Часть 34

Часть 35

Часть 36

Часть 37

Часть 38

Часть 39

Часть 40

Часть 41

Часть 42

Часть 43

Часть 44

Часть 45

Часть 46

Часть 47

Часть 48

Часть 49

Часть 50

Часть 51

Часть 52

Часть 53

Часть 54

Часть 55

Часть 56

Эпилог