среди людей. Мне было одиноко, но и это чувство покинуло душу, ведь монахи, вспомнившие о храме и встретившие там Горгону, бросали в меня соль и брызгали освященной водой, даже не собираясь выслушать. К сожалению, тогда я встала перед жестоким выбором: если бы я отпустила этих людей обратно, они позвали бы на помощь рыцарей, но оставь я их в святилище навеки, о них вспомнили бы гораздо позднее…
Моей второй жертвой были десять монахов.
Их каменные фигуры, замершие на ступенях с испуганными лицами, я не смогла разбить — они стали неким предупреждением любому, кто решил бы пройти дальше, — и, когда мне минуло тридцать зим, репутация Горгоны, осевшей в горах Айварс, была известна всему Королевству. Я ждала появления рыцарей, и, научившись к тому моменту повелевать змеями, ждала их отряда, которого все не было. Время шло, и я посчитала, что люди не нашли алмазный меч, — терять важные артефакты было им свойственно — но тишина храма давила своей мрачностью.
Моей третьей жертвой стал рыцарь.
Прибыв в храм, очевидно, в попытках прославить имя и озолотить род он навеки замер среди колонн с поднятым вверх мечом. Его коня укусила одна из ядовитых змей, и я, мучаясь длительным голодом, позволила себе съесть пожаренное на костре мясо. После этого случая в моей жизни вновь воцарилась тишина. Все чаще я впадала в спячки, чтобы не терзать себя размышлениями, и, поняв, спустя ещё десять лет, что не старею, окончательно решила выждать несколько десятилетий, чтобы после принять человеческий облик и попытаться сбежать в Империю нагов, где, как мне казалось, я смогу жить свободно.
А после все планы пошли змее под хвост…
Он зашел один, старательно размахивая белым флагом и опасливо косясь на каменные статуи, коих было, по моему разумению, не так уж много. Его светлые волнистые волосы обрамляли миловидное лицо, показавшееся мне излишне правильным, почти женственным, и тонкие руки, сильно сжимавшие рукоять флага, чуть дрожали, словно бы сейчас он нес не знамение переговоров, а остро заточенный меч. Скрывшись за одной из колонн, я рассматривала дорогие одежды, от которых веяло приятным сладким запахом, и лакированную обувь, вычищенную до блеска. Тонкие пальцы украшали массивные перстни, драгоценные камни в которых были мне неизвестны — я мало читала и знала о мире только то, что успел поведать отец, — но даже так было нетрудно догадаться о том, что юноша является выходцем аристократической касты.
Его появление в храме не пробуждало в голове светлые надежды. Храбрость, с которой богатый юноша посмел ступить на территорию змей, не импонировала, наоборот, она пробуждала подозрения, мрачные мысли, твердящие об уготовленной ловушке. Повинуясь любопытству, я могла бы выскользнуть из укрытия, завязать разговор с человеком впервые за двадцать или тридцать лет, после чего отряд, окружив меня со всех сторон, нанес бы сокрушительный удар, лишив жизни, которую мне наказал беречь отец. Мысленно я обратилась к змеям, что кружили по ступеням, осматривая окрестности, и каково же было мое удивление, когда я узнала, что юноша прибыл к храму с единственным стражником и старцем в мантии.
Он остановился посреди огромного зала, заполненного лишь мраморными колоннами да статуей рыцаря, а после, прочистив горло, громко произнес:
— Я пришел с миром!
Его звонкий голос эхом пронесся по храму, вызывая в теле дрожь, и несколько змей, привыкших к безупречной тишине, устремились от колонн к огромной арке, ведущей на улицу. Он боялся, и страх, который я видела во всем, что смотрело мне в глаза, кусал его дрожащие колени, потом стекал по виску, падая на шелковую рубашку. Быть может, будет правильным прятаться и дальше? Нет ничего плохого в том, чтобы меня посчитали сбежавшей из храма, однако, это может вызвать панику среди людей, и те примутся искать меня с особым рвением. Зная, что я безвылазно пребываю в горах Айварс, они наивно полагали, что держат ситуацию под контролем.
— Я безоружен! — вновь громко произнес юноша, и я уже знала, что это было правдой. Несколько опрометчиво с его стороны, но, признаться честно, подобное безрассудство подкупало, ведь я могла быть уверена в том, что на меня не нападут с ножом. Выждав ещё минуту, я высунула из-за колонны свою человеческую часть, убирая прядь волос, падавших к самой земле, за ухо.
Увидев меня, юноша замер, выронив из рук флаг, древко которого громко ударилось о пол. Его и без того бледное лицо, побледнело ещё больше, когда я выползла чуть дальше, и он не произнес ни слова, беззвучно шлепая губами. Юноша не двигался, как не шевелилась и я, терпя испуганный ошарашенный взгляд. Во мне билось такое же сердце, как у него самого, но ни сейчас, ни позднее прибывший гость не сможет этого осознать. Для него я — не человек, а остальное не так уж важно…
— Вам хватило смелости зайти, но не хватает храбрости заговорить? — произнесла я, наконец, и юноша, сделав шаг назад, медленно выставил перед собой руки.
— Н-н-не обращайте меня
