ополченцев, подготовка к мероприятию была более чем серьезной. У меня с собой имелась гражданская одежда, и я вызвался в группу наблюдения, для видеосъёмки. Нужную улицу мы нашли не сразу, пришлось спрашивать местных.
Благодаря отснятым материалам к вечеру была спланирована операция и собраны группы для её проведения. Я, уже переодетый в форму, с одолженным мне АКМ, сидел вместе с водителем на дальних подступах, в охране машин, отгоняя любопытных местных, и вслушивался, что же происходит у дома. К счастью, вызов оказался ложным (местные вообще часто впадали в шпиономанию, к слову, в следующий раз им привиделся вертолет, высадивший 20 поляков-диверсантов. Почему именно поляков — не знаю).
Через день после зачистки и опять в гражданской одежде из засады мы пытались выследить вернувшегося в город местного главу одной из киевских партий. Однако местные жители вскоре заметили нас, и немного погодя в окне машины мы увидели улыбающуюся девушку, которая протянула нам пакет с фруктами.
На вопрос «За что это?» ответила смущенно: «Ну вы же нас защищаете». Я и потом сталкивался с подобным доброжелательным отношением местного населения к ополчению. И в городе, и в местах, куда мы выезжали на проверки, люди не противились и по первой просьбе предъявляли документы, в свою очередь, ополченцы старались успокоить население и не играли перед ними в «крутых парней с пушками». Тех, кто пытался себя так вести, осаживали.
Интеллигентные люди, или Почему на войне русскийчеловек отдыхает
Поехать сюда не составляло большого труда, куда сложней было сделать первый шаг, а тут в дело включался червь сомнения. Так ли справедлива наша борьба, как это воспримут близкие люди? Что за люди меня там встретят? И надо сказать, что внутри я себя готовил к тому, что не увижу «партизан в одеждах из дыма и пороха».
Как же я был неправ.
Большинство отряда составляли местные ополченцы, шахтеры — люди на редкость интеллигентные, корректные и невероятно скромные. А ведь за спиной этих людей, с армией и войной до этого дела не имевших, были тяжелые бои по ликвидации южного котла.
К нам, новичкам, не было и намека на пренебрежение со стороны бывалых вояк. Отчасти местным даже льстило, что к ним в отряд приехали из Москвы или Петербурга. При этом казаки тут уже воспринимались как местные и в силу географической их близости, и в силу того, что прошли они через те же бои, что и местные. Уже скоро к нашим ежедневным тренировкам на базе стало присоединяться всё больше народу, при этом бойцы не ленились задавать вопросы или приводить примеры из личного опыта.
На войне эти люди отдыхали. Попав в ополчение прямо из шахт (зарплата за ополченцем сохранялась), службу шахтеры воспринимали почти курортом: на свежем воздухе, на солнце и не такая опасная, как их ежедневный труд под землёй. Война воспринимается местными, несомненно, как бедствие, но и потребность воевать не как тяжкая обязанность, а как долг перед родными и близкими. А возможность сбросить с себя и своей земли бред украинства — как счастье, от этого и такая стойкость в боях против многочисленного и хорошо вооруженного врага. Ненависти к которому наблюдать у местных также не приходилось. А к убитому противнику видна даже жалость.
Убить таких ополченцев враг ещё, наверное, мог, а вот победить — уже нет.
Прощание
Жизнь батальона заключалась не только в ежедневных тренировках, посещении столовой и крепком сне. Подразделения батальона запирали с юга котел засевших в аэропорту Луганска ВСУ. Ежедневно по их позициям работала батарея наших минометов, которые приходилось выдвигать вперёд за свои позиции, чтобы хоть как-то достать противника.
Работали продуктивно: за день батарея могла отстрелять по противнику целый «Урал» мин. Огонь порой велся подолгу с одной позиции, и ответный удар не заставил себя ждать. Два миномётчика, спасая орудия из-под ответного огня, погибли. Через день я с моим другом из Москвы отправился с базы на отпевание в батальонный храм, а после на кладбище, где бойцам отдавались последние почести. У одного из гробов причитали близкие родственники, чуть вдали стояли друзья, лица ополченцев, прощавшихся с боевыми товарищами, были мрачно-сдержанны. Родственники второго бойца не смогли приехать на похороны с оккупированных территорий.
У местного же ополченца 1987 года рождения осталась жена и трое маленьких детей.
Маленькие дети на похоронах ещё не понимают, что произошло. Не понимают смысла происходящего, вот и маленькая дочка погибшего, белобрысый ребёнок, только любопытно выглядывала из-за маминой ноги, смущенная вниманием со стороны такого количества мужчин и женщин в зелёной одежде. Уже на поминках, где ополченцы тихо сидели, вспоминали мирные дни, они смотрели на молодых друзей погибшего, и спрашивали: отчего они ещё не в армии?
С этими местными ребятами, мне пришлось возвращаться на базу. По дороге отвечал на их вопросы: откуда я, давно ли приехал,
