Рудо Мориц
Медвежонок родился
Художник И. Кpасл
Мой подшефный медведь
У меня зазвонил телефон.
— Кто говорит?
— Зоопарк.
«Кто только не звонит…» — подумал я, а сам спрашиваю:
— Ну, и что же нужно от меня зоопарку?
— Мы хотели бы вас попросить… — и голос умолк.
— Что ж, давайте просите, — ободряю я этот женский, а точнее, девичий голосок.
— Мы хотели бы пригласить вас в шефы, если вы не возражаете.
Тут я, признаться, растерялся.
— А почему именно я? И над кем же я должен шефствовать?
— Понимаете, это будет такой славный праздник, там будет много детей, вот мы и подумали, раз вы детский писатель…
— Ну, и над кем же я должен взять шефство? Над детьми? Или над всем вашим зоопарком? Или только над вашими крокодилами?
Голосок на другом конце провода захихикал.
— Нет-нет, это не крокодилы, это знаете кто?
— Нет, не знаю.
— Мы скрестили гималайского медведя с сибирским, и у нас это получилось, — теперь голосок звучит серьёзно, профессионально.
— Ну что ж, от души поздравляю, — говорю я в трубку как можно любезнее. — Только я-то тут при чём?
— Очень даже при чём.
— Ничего не понимаю!
— У нас родились два чудесных медвежонка. Такого потомства не получал ещё ни один зоопарк.
— Серьёзно?
— Совершенно серьёзно. И вот теперь медвежатам нужно дать имена… И мы хотели бы, чтобы вы взяли шефство над одним из медвежат.
Теперь я начал кое-что понимать.
— Пожалуйста, приходите в субботу, в три часа дня.
Ну что тут поделаешь? Отказаться? Неудобно. И я пообещал прийти. И даже сказал, что для меня это большая честь — иметь подшефного медвежонка.
— Да, и придумайте ему имя, — просит голосок.
— Любое?
— Нет, конечно, не любое… Ведь это не какой-нибудь простой медвежонок, а редкостный гибрид. Мать зовут Муму, у отца имя тоже начинается на «М», значит, имена медвежат тоже должны начинаться на «м».
— Ладно, на «м» так на «м».
И я стал готовиться к встрече со своим подшефным. Должен признаться: такого подшефного у меня ещё не бывало.
Во-первых, что мне по такому случаю надеть? Пиджак от моего парадного костюма давно пора отдавать в чистку. Сбегал я в «Срочную чистку», отдал пиджак и говорю:
— Нельзя ли получить его в субботу?
— В субботу у нас выходной, — отвечает приёмщица.
— Тогда я приду за ним в пятницу, во второй половине дня, — говорю я.
Вообще-то в пятницу у меня сплошь серьёзные дела. Но что поделаешь, придётся отменить одну деловую встречу.
Теперь подарок. Маленькому подшефному полагается подарок. Что можно подарить медвежонку? Сколько я ни ломал голову, сколько ни раздумывал — всё выходит, что нет лучшего подарка для медвежонка, чем банка мёду.
И я купил баночку самого ароматного мёда.
Наступила суббота. К трём часам я поспешил в зоопарк.
Подходя к воротам, я увидел одну мою знакомую, писательницу.
— Ага, значит, ты тоже попала в шефы?
— Вот именно… А имя ты придумал? — спрашивает она.
— Вот те на, про имя-то я и забыл!
— Тогда думай, да поживее. Я-то придумала имя для своей подшефной, но пока это секрет.
И я стал думать изо всех сил. Совсем немного времени прошло, директор зоопарка даже не успел нас поприветствовать, а у меня уже было наготове имя: Монарх. Так звали одного медведя — героя знаменитой книжки. Очень мне это имя понравилось, но я тоже не стал его выдавать своей приятельнице-писательнице. Пусть потом помирает от зависти.
Нас ожидала толпа детей, а посредине толпы стояли два молодых человека в белых халатах и с медвежатами на руках.
— Прибыли шефы, — провозгласил директор зоопарка. — Можно начинать.
Мы взяли на руки своих медвежат. Мой подшефный живо освоился и тут же начал облизывать мне подбородок, щёки, руки. Но я терпел. В торжественных случаях всегда нужно набираться терпения. Тут послышалась откуда-то музыка, весёлая, как и полагается на праздниках. А потом, когда опять наступила тишина, мы открыли свои секреты — имена подшефных.
— Монарх!
Дети радостно загалдели. Ещё бы, такое знаменитое имя! Все захлопали, а моя приятельница-писательница покраснела, имя она придумала довольно заурядное — Майя.
Казалось, на этом празднику пришёл конец. Но не тут-то было! Ведь у меня в кармане баночка мёду, подарок для подшефного! Я решил перещеголять писательницу по всем статьям.
Как только я достал баночку, медвежонок стал принюхиваться и заёрзал у меня на руках. Я снял крышку: лопай, малыш, знай наших!
И медвежонок набросился на банку. Сунулся в неё мордочкой, лапками, облизал себя, а потом давай елозить липкими лапками по мне. Вернее, по моему только что вычищенному пиджаку. Потом стал облизывать мои щёки и подбородок. Это я бы ещё стерпел, но мой пиджак! Оставь мой пиджак в покое, поросёнок лохматый! Но куда там, он измазал мне пиджак что надо! Уж таких следов на нём до сих пор никто не оставлял.
А ликующие дети кричат медвежонку:
— Лопай ещё, Монарх! Ещё, ещё!
И Монарха не приходилось приглашать дважды. Он совал в банку то мордочку, то лапки. И этими лапками хлопал меня по пиджаку. Вскоре нас (меня и пиджак) было не узнать. Писательница злорадно ухмылялась и, наверное, благодарила судьбу за то, что ей не пришла в голову такая же мысль. Хороша бы она была в своей меховой накидке!
Мы спустили медвежат на траву, они побегали малость, и служители отнесли их к матери-медведице. А директор ещё раз поблагодарил нас, и мы ушли.
В понедельник я опять понёс пиджак в «Срочную чистку». Там была та же приёмщица. Она вытаращила на меня глаза, и я прочёл в них: «Ну и грязнуля! Делать тебе нечего — только по химчисткам ходить!»
Я выдержал этот презрительный взгляд. Меня утешало сознание, что я стал шефом необыкновенного медвежонка. Будущего могучего Монарха.
Невоспитанный Ара
Да, я забыл сказать, что на том празднике директор вручил мне постоянный пропуск в зоопарк.
— Приходите к своему подопечному, когда вам только вздумается, — сказал директор, и я искренне обрадовался.
Я решил наведываться сюда, как только выдастся свободная минута. С Монархом поиграть, на других зверей поглазеть и вообще насладиться природой и свежим воздухом.
И я стал пользоваться правом свободного входа в зоопарк. Однажды я повстречал там директора.
— Добро пожаловать, пришли повидаться со своим медвежонком?
— Угадали, — говорю.
Директор лично проводил меня к клетке. Монарха выпустили на лужайку, мы поиграли с ним в пятнашки, а потом я взял его на руки и позволил облизать себя. Когда Монарха снова водворили в клетку, директор взял меня под руку и с таинственным видом сказал:
— Я хочу показать вам кое-что любопытное.
— А что это будет?
— Потерпите, сейчас сами увидите!
И он повёл меня к вольерам с птицами.
Приходим мы к попугаям. Огромная, просторная вольера, а в ней не меньше десяти видов попугаев. Всех цветов.
Был там белоснежный какаду со вздыбленным хохолком. И какаду желтохвостый, и несколько волнистых попугайчиков, каждый иного цвета. А самый красивый — с изумительными голубыми пятнами на шее.
Но больше всего меня заинтересовал огромный попугай: от клюва до хвоста в нём было не меньше трёх четвертей метра.
— Великолепный экземпляр, — говорю я, показывая на попугая-великана.
А тот словно догадался, что речь о нём, подлетел, вцепился когтями в сетку и дерзко на нас глядит.
— Это ара, — объясняет директор. — Один из самых крупных попугаев на свете. В нашем зоопарке он самый крупный. Именно его я и хотел вам показать…
Я разглядываю ару, а он разглядывает меня. Таращит глазищи и что-то лопочет своим толстым языком.
Спина у него блестяще-синяя, как будто перья на ней из самой лучшей стали, пузо жёлтое, как спелый лимон. Щёки белые, а посреди белых перьев курчавятся чёрные пёрышки. Красавец неописуемый!
Когда я нагляделся на него досыта, директор взял меня под локоть и зашептал:
— А теперь — сюрприз.
И он поздоровался с великаном-попугаем:
— Здравствуй, Ара!
— Здравствуй, здравствуй… — заверещал кто-то из глубины вольеры. Это отозвался один из волнистых попугайчиков.
— Не с тобой говорят! — прикрикнул директор на волнистого озорника. И снова обратился к великану: — Здравствуй, Ара!
Ара завращал глазами — они у него сразу стали какие-то подозрительно весёлые — и отозвался:
— Ты дурак, ты дурак!
Директор остолбенел. Какое-то время он ловил ртом воздух и наконец подал голос:
— Ты что мелешь, болван!
— Ты дурак, ты дурак… — повторил Ара и крепким кривым клювом рубанул по сетке, словно хотел перерезать проволоку.
— Отвечай, как полагается порядочному попугаю, — уговаривал его директор. — Ну, поздоровайся вежливо, как я тебя учил. Здравствуй, Ара!
— Ты дурак, ты дурак, — раздалось снова, ещё отчётливее.
— Да он же отлично говорит, — похвалил я растерянного директора. — Здорово вы его научили.
— Этому я его не учил, — отрезал директор.
— Но говорит он почти как человек, — продолжал я расхваливать попугая.
— Верно, — сказал директор, — он сквернословит, как человек. А я хочу, чтобы он говорил, как попугай. — И он опять обратился к попугаю:
— Здравствуй, Ара!
— Здравствуй, — наконец-то правильно ответил попугай. Директор уже хотел было его похвалить, но тут попугаище спохватилось и заорало:
— Ты дуррак, ты дуррак!
Директор изменился в лице. Сначала он стал белый как мел, потом красный как рак — можно было подумать, что он тоже относится к семейству попугаевых.
— Свинья, — проворчал он про себя.
Бедняга, он ведь хотел похвалиться — и вот чем это кончилось: попугай обзывает его дураком.
— Кто-то из служителей научил его так дерзить, не иначе как мне назло.
Тут я сообразил, что директор назвал «свиньёй» не Ару, а какого-то служителя.
— Это ерунда, главное, что он умеет говорить, — попытался я утешить директора, который стоял передо мной сам не свой.
— Ничего себе ерунда, приведёшь гостя, а тебя при нём же и обзывают. Да ещё как: «Ты дуррак, ты дуррак!»
От злости директору удалось очень неплохо передразнить гортанный голос попугая. Я веселился в душе, но старался не подавать виду. И надо же — вот тут-то Ара и ответил ему:
— Здравствуйте! Здравствуйте!
Я не выдержал и рассмеялся:
— Вот видите! Он всё отлично знает. Теперь вы его обругали, а он с вами поздоровался. Поменяйтесь ролями, и всё будет в порядке.
— То есть вы хотите, чтобы я его обругал? — удивился директор.
— Вот именно…
— Ни за что! Попугаев ни в коем случае нельзя ругать, тем более мне, директору.
С этим нельзя было не согласиться.
— Ничего не поделаешь, Ара, придётся мне с тобой ещё позаниматься, — сказал директор попугаю. — Вечером я тебя возьму в работу!
Он повернулся и повёл меня прочь. И когда я обернулся, то увидел чью-то лукавую физиономию. Какой-то парень выглянул из-за угла вольеры, улыбаясь во весь рот. И тут же исчез.
С тех пор, приходя в зоопарк, я обязательно навещал попугаев. Подойду, поздороваюсь с Арой:
— Здравствуй, Ара.
Красавец попугай подлетает к сетке и вежливо отвечает:
— Здравствуйте.
Да, видно, директор в самом деле взял его в работу.
Мона
— Когда наиграетесь с Монархом, наглядитесь на зверей, зайдите ко мне на чашечку кофе, пригласил меня как-то директор, повстречавшись со мной у ворот зоопарка.
— С удовольствием. Что, опять какой-нибудь сюрприз? — спросил я со смехом.
— Да нет, просто так, посидим поболтаем.
Вот я и зашёл поболтать.
Постучался — никто не отвечает. Приоткрыл дверь, в кабинете ни души.
Я подумал: «Наверное, отлучился на минутку. Ну что ж, подождём», — и направился к креслу.
Тут из-под стола выбрался какой-то зверь. Ростом с собаку, но похожий на кошку. Я с первого взгляда понял: молодая львица. Ещё детёныш, но уже порядочных размеров. В первую минуту у меня кровь застыла в жилах. Оглянулся я на дверь. И зачем только я её за собой закрыл? Потом мне подумалось, что это, должно быть, и есть та самая Мона, о которой я столько слышал. Ну конечно же, это она.
Ещё совсем маленькой она убежала из зоопарка, её, говорят, только на третий день нашли под каким-то сараем на ближнем дворе, озябшую и голодную. Об этом писали в газетах. А потом часто рассказывали о том, как Мону выводят на прогулку. Мона то, Мона сё — она стала настоящей звездой, особенно для ребятишек.
И вот теперь мы стоим с ней лицом к лицу. Вернее, я сижу и чувствую себя не лучшим образом, а Мона стоит, бьёт хвостом и сверкает глазищами. И широко разевает пасть, показывая клыки. Непонятно, то ли она зевает, то ли примеряется, как бы меня половчее цапнуть.
Что делать?
«Ничего не делать, просто сидеть тихонько, — успокаиваю я себя. — Это умное животное, привыкшее к людям, иначе сидело бы оно в клетке, а не здесь».
Мона снова оскалилась, потом повернулась и вспрыгнула на стол. Там она улеглась, положила голову на передние лапы — и уставилась на меня.
— Ну, Мона, как поживаешь? — заговорил я с ней, только бы не стояла в комнате эта удручающая тишина.
Она застригла ушами, ударила хвостом так, что на столе что-то брякнуло, а в глазах у неё всё мерцают зелёные огоньки.
Я сижу и думаю: «Повадился директор устраивать сюрпризы! Приглашает на чашечку кофе — и оставляет человека наедине с этакой зверюгой».
Мона щурит глаза, словно её клонит в сон.
Вот было бы хорошо, если бы она задремала. Тогда не страшно было бы сидеть рядом, дожидаясь директора. Кстати, пора бы уже ему прийти!
Вдруг пронзительно зазвонил телефон. Мона вздрогнула, потому что звук раздался у самого её уха. Презрительно поглядела на аппарат, оскалилась на него, лизнула — и успокоилась.
А телефон знай названивает, заливается.
Если поблизости есть кто-нибудь, он непременно услышит и войдёт.
Но что-то никто не идёт.
А кто-то там, на другом конце провода, всё звонит и звонит — настырный какой! А мне что делать? Подойти к телефону или лучше не надо?
А, ну его!
Но вдруг это что-то очень важное? Вдруг кому-то плохо, кому-то срочно требуется помощь? Ведь ни с того ни с сего не стали бы так упорно названивать.
Я встал. Мона насторожилась. Глядит на меня прищуренными глазами.
Телефон звонит не умолкая.
А в кабинет никто не входит.
Эх, и влип же я в историю! Очень мне нужна была эта чашечка кофе у директора!
Я сделал шаг к столу. Мона вроде бы лежит тихо-мирно, но эти глаза! Я сделал второй шаг. Мона зарычала.
А телефон разрывается на части.
Ничего не поделаешь, придётся подойти и поднять трубку.
Я собрался с духом и подошёл к столу. Мона лежит, тихонько урча. Какая огромная кошка! Я потянулся к трубке, но поднять её не успел. Мона прихлопнула лапой мою руку. И так грозно зарычала, что у меня холодный пот выступил на лбу.
А теперь что делать? Люди добрые, что мне делать? Если я шевельну рукой, Мона вонзит в неё свои когти. А когтищи-то у неё порядочные. Острые. И я стою, боясь шевельнуть рукой, затаив дыхание… А телефон всё названивает.
Разлюбезный ты мой товарищ директор! Никогда и ни за какие коврижки ноги моей больше не будет в этой комнате. Плевать я хотел на твою чашечку кофе, раз ты меня так подвёл. Да что там подвёл! Завёл в эту львиную яму и бросил!
Вдруг дверь открылась, и в кабинет вбежала девчушка, с длинными ногами, с куцыми косичками. Девочка засмеялась, и я увидел, что она щербатая, без одного переднего зуба.
Девочка побежала прямо к столу и закричала:
— Ах ты моя Мона!
А Мона перестала обращать внимание на мою руку, и вообще весь я перестал для неё существовать. Она поднялась и спрыгнула со стола на пол. И прямо к девочке. Теперь это уже не страшный зверь, а ласковая огромная кошка. И воркочет она совершенно как кошка.
А вот и директор входит и останавливается в приятном удивлении:
— Вы уже здесь? А я отлучился на минутку за Данушкой, чтобы Моне было с кем играть. А то она всё приставала ко мне и не давала работать…
— Кто-то вам звонит, — говорю я.
— Ну что ж, нам вечно кто-нибудь звонит, — улыбается директор и поднимает трубку.
Выслушав кого-то, он говорит в трубку:
— Очень хорошо поживает, растёт как на дрожжах. Да, завтра я пойду с ней на прогулку. Да, ты сможешь её увидеть.
И положил трубку.
— Садитесь, — пригласил меня директор. И объяснил: — Какая-то девочка спрашивает, как поживает Мона и можно ли её видеть. Дети звонят нам целый день.
Так вот, значит, какой был важный разговор! А я из-за него чуть руки не лишился.
— Да вы садитесь, сейчас кофе будет готов, — приглашает директор. — Как вам нравится наша Мона?
Я гляжу на львицу, как она катается с длинноногой Данушкой по ковру. Как нежно она охватывает девочку лапами, как легонько берёт её руку в пасть.
— Нравится, — говорю. И добавляю: — Но со мной она была не так мила. У меня кровь стыла в жилах.
Директор смеётся:
— Но ведь голову она вам не отгрызла, вы, я вижу, целёхонек! Да вы полюбуйтесь на неё!
Нам принесли две чашки дымящегося кофе.
Я сделал глоток. Отличный кофе! Жаль, что это моя первая и последняя чашка кофе у директора, во всяком случае, если он будет приберегать для меня такие сюрпризы. Нет уж, благодарю покорно!
Ненасытные зебу
Душно, на деревьях хоть бы один листок шелохнулся. Отправиться, думаю, на реку или проведать Монарха? Решил всё-таки сходить в зоопарк.
Монарх рос прямо-таки на глазах, поднять его я уже не мог. Мы немного поиграли с ним на лужайке — что ни говори, пока ещё он был просто шаловливый медвежонок.
Служитель отвёл его в клетку, а я пошёл вдоль вольер и загонов. Стало совсем жарко, дышалось с трудом. Да и голова у меня разболелась на солнцепёке.
Я дошёл до дальнего, верхнего края зоопарка. Тут кончаются его загоны и начинается лес. Хорошо здесь, под деревьями, лягу-ка я в траву и немножко отдохну.
В крайнем загоне, за высокой деревянной оградой, пасутся зебры, буйволы, двугорбый верблюд и пара горбатых зебу. Даже животные отлёживаются в тени, только верблюд стоит поодаль, мерно двигает челюстями и глядит на меня. Ему не жарко, он привык к азиатскому пеклу. А может, ему не по себе в этой пёстрой компании.
Я перелез через ограду и выбрал себе уютное местечко под деревьями: уютная ложбинка, заросшая мягкой травой. Вот где я растянусь в тени и отдохну. Солнце сюда не пробивается, из лесу тянет приятной прохладой.
И зачем мне париться в рубашке? Я снял её и повесил на ограду.
Потом я опустился на траву и загляделся на кроны деревьев. Насмотревшись досыта, я сел, обхватил руками колени и стал разглядывать животных, осоловевших от жары. Теперь и двугорбый верблюд улёгся, все лежат, словно вытесанные из камня. Я снова заложил руки под голову и задремал.
И не просто задремал — заснул как сурок.
Меня разбудил гром. Открыл глаза — в небе черным-черно. Я вскочил на ноги. Уже западали первые тяжёлые капли.
Снова загремело.
Я побежал было к выходу, но вовремя обнаружил, что гол по пояс. Вернулся к ограде — рубашки там нет. Может, она свалилась с ограды на землю? Я нагнулся, пошарил в высокой траве — и там её нет. Куда же она могла запропаститься?
Зачастили дождевые капли, неприятно холодя голое тело.
Я растерянно оглянулся. Неужто здесь побывал какой-нибудь вор и польстился на мою рубашку? Так ведь рубашка-то самая обычная, на каждый день.
Тут заглянул я за ограду — и что же я вижу?
Пара рогатых животных усердно что-то растягивает. Это были зебу, а у них — ой, да это же моя рубашка! Они вцепились зубами в рукава и тянут, и тянут что есть мочи. Вдруг — тр-р-р! — и рубашка напополам. Зебу успокоились, каждому что-то перепало. И они стали жевать. Жуют, жуют, пережёвывают, пока не исчезли последние клочки полосатой ткани.
А я стою как прикованный, а дождь льёт всё сильней. Снова грянул гром, и я очнулся. Блеснула молния, и тут же громыхнуло. Видно, совсем близко ударило. Чего я здесь ещё жду? Нечего больше ждать!
Но как же я домой попаду? Что подумают люди в трамвае? Ещё решат, что я спятил.
Нет, идти так я никак не могу. Будь у меня хотя бы пиджак, можно было бы обойтись без рубашки. Но в таком виде? Нет, так я не могу!
Я побежал вниз мимо загонов и клеток. Нужно найти кого-нибудь, достать рубашку, чтобы добраться до дома.
Бегу, а звери удивлённо глядят на меня; может, они думают, что какая-то обезьяна сбежала из клетки. Людей нигде не видно, все будто сквозь землю провалились.
А с неба начинает лить как из ведра.
Наконец прибежал я к выходу. Хоть здесь-то будет кто-нибудь?
Действительно, в будке сидел старый вахтёр.
Я влетел в будку.
— Что с вами? — удивился старик.
— Зебу сожрали мою рубашку.
Старика разбирает смех, я вижу, как подрагивают его щёки, но он сдерживает себя, прячет улыбку в седые усы.
— То есть как это сожрали?
— Очень просто, — объясняю я, с трудом переводя дыхание. — Я рубашку снял и повесил на ограду, а они до неё добрались. Слопали её у меня на глазах. А я не могу идти в город в таком виде.
— Что верно, то верно, — соглашается вахтёр.
— Мне нужна рубашка, — говорю. — У вас лишней не найдётся?
— Нет, лишней нету. — Он задумался. — Разве что дать вам эту, которая на мне.
— Вам она самому нужна. Какой же вахтёр без рубашки?
— Может, обойдусь как-нибудь, — говорит старик.
— Это не дело, — мотаю я головой. Хотя бы потому, что старый человек никак не может быть на службе без рубашки; и, по правде говоря, меня его вылинявшая рубаха не очень-то прельщает.
— Знаете что, — рассуждает вслух сторож. — Позвоню-ка я директору, он вам что-нибудь достанет.
Он так и сделал. Позвонил и говорит:
— Это проходная. Здесь шеф нашего Монарха сидит. Без рубашки.
Видно, директор сказал что-то смешное, потому что старичок залился смехом, закашлялся даже и стал объяснять:
— Рубашку у него зебу сожрали. Да, представьте себе, зебу! Ещё подумает, что мы их голодом морим.
Старичок выслушал что-то, потом сказал:
— Ладно, передам.
И положил трубку.
— Подождите, — говорит, — он сейчас будет здесь, с рубашкой.
Действительно, через несколько минут прибегает директор.
— Вот, — говорит, — держите. — И протягивает мне водолазку. — На ваше счастье, нашлась у меня в кабинете.
Я натянул на себя водолазку, и сразу мне стало в ней хорошо.
— Всё равно вы не сможете идти домой в этот ливень. Пойдёмте ко мне, я вас угощу чем-нибудь согревающим.
И хотя совсем недавно я поклялся, что в кабинет директора меня никакими калачами не заманишь, я пошёл.
— В следующий раз не вешайте рубашку на ограду, — сказал директор, когда мы чокнулись. — Сегодня её сожрали зебу, в другой раз её могут напялить на себя обезьяны.
Мы посмеялись. А я запомнил раз и навсегда, что в зоопарке рубашку лучше не снимать.
Мудрый слон Юмбо
В следующий раз прихожу я в зоопарк, а там новинка. Нет, появился не какой-нибудь необыкновенный зверь, а табличка с новой надписью. И даже не одна — постепенно я обнаружил, что их там много. И на всех написано одно и то же:
КОРМИТЬ ЗВЕРЕЙ ЗАПРЕЩАЕТСЯ!
ШТРАФ ДВАДЦАТЬ КРОН!
Встречаю я знакомого ветеринара и спрашиваю:
— В чём дело, для чего понадобилось столько табличек?
— Нехорошие у нас дела, — отвечает ветеринар. — За последнее время погибло несколько зверей.
— Не пугайте меня, с Монархом ничего не случилось?
— Монарх жив-здоров, но погибли обезьянка Боря и оленёнок Яшка.
— Как? Отчего?
— Люди бросали им не подходящую для них пищу. Знаете, конфеты, орешки и всякую такую всячину.
— Значит, и конфеты вредны? — удивился я.
— Разумеется. Маленький Яшка погиб оттого, что кто-то дал ему самую обыкновенную конфету.
— Выходит, таблички в самом деле нужны. И вы уже застигли кого-нибудь на месте преступления?
— Конечно.
— А штрафовали?
Ветеринар покачал головой.
— Нет ещё. Пока мы только стараемся научить людей, но это нелёгкое дело. Тяжелее, чем со зверями. Но скоро наступит время, когда мы начнём штрафовать. Очень скоро!
Я решил посмотреть, как люди учатся. Пошёл от клетки к клетке, и мне становилось всё грустнее и грустнее, даже страшно стало. Ведь эти люди и читать-то не умеют!
В самом деле, там в клетку бросают арахис, в другом месте — куски кекса, а вот кто-то суёт обезьяне целую отбивную.
Иду я по дорожке и думаю: до чего же люди странные! Хоть золотыми буквами пиши, всё равно они за своё. Надо предложить директору, чтобы на каждой клетке, в которой погибнет зверь или птица, он велел написать: «Здесь погибло такое-то животное, потому что люди отравили его своими лакомствами». А ниже пусть напишут ещё большими буквами: «Не губите зверей!» Может, хоть это поможет.
Размышляя таким образом, я пришёл к слоновнику.
Юмбо — старый слон, хобот у него длинный, бивни жёлтые, а уши как огромные лопухи.
От людей слона отделяет глубокий бетонированный ров и железные перила. Стоит Юмбо, помахивает хвостом. Вверх-вниз, вправо-влево. Людей вокруг полно, особенно малышей. То и дело слон протягивает длинный хобот через ров, и дети его гладят. Многие угощают слона — орешком, печеньем, куском хлеба. Все эти угощения Юмбо ловким движением кладёт себе в рот.
— Не давайте ему ничего! — обращаюсь я к людям. — Разве не видите, что написано на табличке? Ведь она же у вас прямо перед глазами!
— А, это они просто так написали, — махнул рукой какой-то мужчина и дал маленькому мальчику (видно, сыну) очередную пачку печенья.
— Просто так ничего не пишется! — протестую я. — Звери из-за этого гибнут.
Кто-то смеётся:
— Сказки!
Тут к ограде пробивается какой-то парень:
— Пропустите, я тоже хочу его угостить!
Он пробился к слону и протянул руку.
Юмбо вытянул хобот, положил угощение в рот, но тут же выплюнул. Этот «шутник» дал ему камешек, а теперь хохочет, за живот хватается. И снова тянет руку:
— Вот тебе, Юмбо, ещё одно угощенье!
Но Юмбо не протягивает к нему хобот. Он медленно поворачивается и степенно шагает к своему жилью в глубине площадки. Входит туда и вскоре возвращается на то же самое место, где только что стоял.
А парень снова протягивает руку:
— Кроме шуток, Юмбо, теперь это лакомство! На, Юмбо!
Юмбо вытягивает хобот — опять камень. Он не стал класть его в рот, а уронил прямо в ров, и тот со стуком покатился по дну. И тут слон вдруг извергнул из хобота поток грязной воды. Прямо на того парня. Досталось, правда, и остальным, столпившимся поблизости, но этому шутнику досталось больше всех. Прямо в лицо. Что называется, прямое попадание.
Взрослые смеялись, дети прыгали от восторга, я тоже не мог удержаться от смеха. Ай да Юмбо! Парень хотел его перехитрить, а он сам его перехитрил. Теперь у этого умника надолго пропадёт охота делать такие пакости.
Юмбо отошёл от ограды, затрубил, метёлкой хвоста отогнал мух. Его маленькие глазки весело блестели. Он явно был доволен собой.
Парень незаметно куда-то испарился, а остальные весело обсуждали необычайное происшествие. Никто больше не предлагал Юмбо орешки или печенье, не говоря уже о камешках.
Я продолжал свою прогулку мимо львов, тигров, волков, леопардов. Этих люди оставляли в покое, потому что боялись их. Я облегчённо вздохнул, увидев, что перед клеткой Монарха тоже ничего плохого не происходило.
На обратном пути я опять повстречал ветеринара. Рассказал ему историю с Юмбо, он рассмеялся и говорит:
— Жаль, что другие звери не могут так защищаться.
— Да, — говорю, — Юмбо — самая лучшая табличка.
— Живая табличка, — кивнул ветеринар. — Уж этот научит людей читать, будьте уверены. — И он добавил: — Я скажу кормильщику, чтобы подбросил ему побольше сена.
Мы распрощались. С той поры я всегда шёл по зоопарку таким путём, чтобы остановиться около старого мудрого Юмбо, поговорить с ним по-дружески.
Грустная Лили
Прогулявшись вдоль клеток и вольер, я заглянул на пару слов к старшему кормильщику. Это человек бывалый, зверей знает как свои пять пальцев, с ним всегда интересно побеседовать.
Поговорили мы с ним о том о сём и о Монархе, который уже вырос в изрядного молодого медведя.
Вдруг вбегает в его маленькую комнатку молодая служительница. С первого взгляда видно, что она очень взволнована.
— Она у меня погибнет, грустная такая, ничего не ест, а только сидит и сидит! — одним духом выпалила девушка в белом халате.
— Кто не ест, а только сидит и сидит? — невозмутимо спрашивает дядя Гайни (в зоопарке все главного кормильщика только так и называли).
— А вы разве не знаете? Обезьянка Лили!
— Ах да, Лили. Действительно, что-то надо с ней делать, — кивнул дядя Гайни.
— Надо, дяденька, и как можно скорее! Она три дня ничего в рот не берёт.
Меня этот разговор заинтересовал, и я вмешался:
— А что с ней? Заболела?
Вместо ответа главный кормильщик поднялся:
— Пойдёмте поглядим на Лили.
По дороге к обезьяннику он рассказал:
— Их было двое, они так чудесно вместе играли. Но Борю кто-то погубил, вы, наверно, знаете. С тех пор как Лили осталась одна, она загрустила. От еды отказывается, играть перестала. Как будто ей жить надоело.
Мы подошли к клетке обезьянки Лили. Я уже немного разбираюсь в обезьянах, вижу, что она из рода небольших обезьянок — капуцинов. Её длинный хвост загнут на конце, и она может висеть на нём, как люстра; на голове у неё чёрная шапочка.
Лили висит на сетке, не шелохнётся, в глазах бесконечная печаль.
— Ты чего такая грустная, Лили? — заговорила с ней служительница.
Обезьянка взглянула на неё, но даже не шевельнулась.
— Если б вы её раньше видели! — говорит девушка. — Бывало, только услышит мой голос — тут же ко мне. Открываю дверцу, а она виснет на мне, обнимает, гладит. А сейчас — вы только посмотрите!
Она отворила дверцу и стала звать, приманивать:
— Иди ко мне, Лили! Ну, поди же!
Обезьянка лишь медленно повернула голову в её сторону.
— Вот видите, — всхлипнула девушка. — Ничего ей не нужно, вот-вот издохнет!
— Ну-ну, не хлюпай носом, — по-отцовски утешает её дядя Гайни. — Этим горю не поможешь!
— Я ведь так её люблю. Были у меня и Боря, и Лили, а скоро никого не будет.
Слушаю я её, слушаю, а сам думаю: славная обезьянка, но ужасно печальная. Печаль обезьянкам не к лицу. Как-то ей нужно помочь.
— А нельзя ли её перевести к другим обезьянам? — спрашиваю.
— Будь она маленькой, она бы ещё могла с кем-нибудь подружиться. Например, с собакой или с кошкой, — объясняет дядя Гайни. — А в этом возрасте ей уже трудно к кому-то привыкнуть. Её не примут к себе ни макаки, ни павианы. Ей бы нужно какую-нибудь забаву, развлечение, которое заинтересовало бы её.
Забаву? Но какую?
И тут мне пришла в голову мысль, но я побоялся, что меня поднимут на смех. И всё же я рискнул:
— А что, если дать ей книжку с картинками?
— Это же не ребёнок, — покачала головой служительница. Но дядя Гайни медленно сказал:
— Попробовать-то можно. Если б на картинках были звери… Если б там обезьянка была.
И я решился:
— Погодите, я сейчас же вернусь!
Я выбежал из ворот зоопарка, сел в машину — и мигом назад.
Дядя Гайни со служительницей ждали перед клеткой. Девушка держала Лили на руках.
— Принесли? — спрашивает старший кормильщик.
— Вот три книжки. Проверим, какая ей понравится больше всех.
И мы стали проверять.
Когда я показал Лили цветные картинки, глаза у неё чуть-чуть ожили, и она протянула к книжке лапки. Это была книжка для самых маленьких, «Звери в зоопарке», а на картинке, которая её заинтересовала, была обезьянка.
— Дайте ей книжку, — посоветовал дядя Гайни.
Лили взялась за книжку тоненькими пальчиками и вплотную поднесла её к лицу, как будто была близорукой. Потом стала строить обезьянке забавные рожицы, даже заверещала, словно разговаривала с ней.
Служительница радостно засмеялась:
— Давно уже я её такой не видела.
— Вы думаете, это поможет? — спрашиваю я кормильщика.
— Видно, поможет, — отвечает дядя Гайни. А служительнице говорит: — Посади её вместе с книжкой в клетку. Посмотрим.
Теперь Лили уже не висела неподвижно на сетке. Уселась в уголке, книжку положила перед собой и разговаривает с обезьянкой на картинке, разговаривает. И гладит её лапками, ноготками скребёт, словно приглашает выпрыгнуть из книжки, поиграть в клетке.
Потом Лили начала переворачивать плотные листы книжки. Там были лев и тигр, слон и бегемот, зебра и жирафа и ещё несколько зверей. С каждым Лили поговорила. А когда она всех зверей повидала, со всеми побеседовала, она подхватила книжку, прижала к груди и давай носиться с ней по клетке.
Служительница бросилась ко мне, обняла и говорит растроганным голосом:
— Спасибо вам, вы спасли мою Лили.
— Да ну, что вы, не за что благодарить, — смущённо отвечаю ей. — Так, случайно всё получилось.
— Зато получилось, и это главное!
Полюбовались мы немножко на разгулявшуюся Лили, потом дядя Гайни говорит:
— Принеси-ка банан, Карола!
Служительница убежала и тут же вернулась с гроздью бананов.
— Ну-ну, нельзя так много после голодовки! — говорит дядя Гайни, улыбаясь рвению Каролы. — Давай сюда!
Взял бананы, оторвал пару, остальные вернул девушке.
— Возьми, Лили, — обратился он к обезьянке, просунув банан сквозь ячейку сетки.
Обезьянка оглянулась, но от книжки не отошла.
— Неужто не станет есть? — всплеснула руками девушка.
— Теперь ты ей предложи. — И дядя Гайни передал банан девушке.
Та заговорила с обезьянкой ласковым голосом. И смотри-ка, Лили отбежала от книжки, ухватила банан — и вернулась к картинкам. Ловко очистила его и — раз-два! — нет банана. Облизнулась и оглянулась на служительницу.
— Вот тебе ещё один, Лили!
Обезьянка взяла второй банан и тут же с ним разделалась.
— Ну вот, всё в порядке, — сказал дядя Гайни и похлопал служительницу по плечу. Потом говорит мне: — А есть у вас ещё пара таких книжек?
— Зачем? — Это мне было непонятно.
— Я вижу, — улыбнулся главный кормильщик, — книжка недолго выдержит. Когда Лили её растерзает, нужно будет дать ей новую.
Я рассмеялся.
— Есть, конечно же, есть! А если не будет, я куплю. Сегодня же принесу вам ещё парочку.
Лили снова принялась носиться по клетке, прижав книжку к груди. Очутившись поблизости от нас, она повисла на сетке, сделала гримасу и весело завизжала.
— До свидания, Лили! — помахал я ей на прощанье.
Только служительница осталась. Она не могла оторваться от своей обезьянки.
Расставание
Телефон звонил долго-долго.
«Никак не оставят человека в покое!» — брюзгливо подумал я, откладывая газету.
— Слушаю вас!
— Приходите прощаться! — кричит тоненький женский голос без всякого вступления.
Прощаться?
— С кем я должен прощаться? Кто уезжает? Брат? Сестра? Или кто-нибудь из друзей?
На другом конце провода звенит смех. Тоненький такой, как струйка воды в фонтане.
— Что вы смеётесь? Вы лучше представьтесь, — увещеваю я незнакомую щебетунью.
— Вы меня не узнаёте? Я вам звоню по поручению директора зоопарка.
— Извините, у вас голос, кажется, изменился, — оправдываюсь я. — Но всё-таки, с кем мне прощаться? Директор, что ли, уезжает в Африку?
— Директор никуда не едет, уезжает ваш подшефный.
Я так и онемел. Потом спрашиваю:
— Это вы серьёзно?
— Серьёзнее некуда. Мы отдаём его Венскому зоопарку в обмен на жирафа и чёрную пантеру. Это очень выгодный обмен.
— И когда же нужно прощаться? — спрашиваю.
— Через час. Директор просил не опаздывать.
И голосок, тонкий, как струйка воды, умолк.
Я пришёл без опоздания. Директор представил мне сотрудника Венского зоопарка, который привёз жирафа и чёрную пантеру и увезёт Монарха. Мы сразу пошли к клетке с Монархом.
Он жил там один, без матери и сестры. Он должен был отвыкнуть от семьи.
Рядом с клеткой стоял наготове специальный зарешеченный ящик с рукоятками по бокам. И неподалёку — грузовик.
— Ну, Монарх, желаю тебе счастья на новом месте, — обратился я к своему подшефному. Это был уже не медвежонок, а крепкий молодой медведь.
Монарх ласково заурчал и облизал мне руку.
Потом его завели в ящик, у которого подымалась одна из стенок — и она тут же закрылась за ним. Монарх громко заревел, словно догадался, что происходит что-то необычное.
Его погрузили в автомобиль, иностранец забрался в кабину, и мы остались одни.
— Хотите взглянуть на жирафа и чёрную пантеру? — предложил директор. — Великолепные экземпляры!
Я покачал головой: «Нет».
Потом порылся в кармане пиджака, достал пропуск и протянул его директору.
Он отвёл мою руку:
— Оставьте его себе.
— Да нет, возьмите, мне он уже не понадобится, — говорю. — У меня здесь теперь нет никого.
Ну что ж, директор взял у меня пропуск и как бы в шутку заметил:
— Если попадёте в Вену, не забудьте взглянуть на своего подшефного.
Я через силу улыбнулся и поспешил проститься. Я уносил с собой печаль по близкому существу — по Монарху.
Оглавление
Мой подшефный медведь
Невоспитанный Ара
Мона
Ненасытные зебу
Мудрый слон Юмбо
Грустная Лили
Расставание
