Фантом пересмешницы (СИ) [Vi_Stormborn] (fb2) читать онлайн

В этих аплодисментах Альма Грей слышит и парней, и девушек. Она слышит смех и слышит слезы. Слышит их голоса так, словно они ее собственные. Поклонившись, она смотрит в зрительный зал и ищет.

Альма снова не замечает внимательного и сосредоточенно взгляда одного из зрителей. Не замечает также, что он не хлопает. Она кивает и благодарит почти каждого, но продолжает искать одного человека.

Темная макушка мелькает среди толпы в сторону выхода и Альма, снова поклонившись, следом скользит к дверям выхода, стараясь не упускать его из виду.

— Элдер! — имя впервые срывается с ее губ, когда она прикасается к его предплечью.

Он останавливается, заведя руки за спину, и оборачивается к ней. Она отдергивает руку, как от огня, но стоит перед ним раскрасневшаяся и счастливая, сжимая в руке гитару.

— Прости, не хотела нарушать твое личное пространство, — запыхавшись, произносит она.

Элдер молча смотрит на нее, ни один мускул на его лице не дрожит. Альма не отчаивается.

— Тебе понравилось выступление? — снова пытает она удачу и улыбается.

— Неплохое, — на мгновение задумавшись, отвечает он.

Альме ничего не остается кроме того, чтобы просто кивнуть. Неплохое? Как вообще понимать такой ответ? В зале шумят, убирают скамейки по местам. Вот-вот в коридор начнут выходить жители Дистрикта.

— Что-то еще? — вскидывает он брови.

От него веет холодной строгостью, Альма не может больше улыбаться.

— Тебе нравится, — она на мгновение замолкает, опустив голову и разгладив подол, — мое платье? — снова поднимает она глаза.

Элдер оценивающе, медленно смотрит на нее с макушки каштановых волос до носок серых ботинок. Желваки его едва дергаются. Альма чувствует, как краснеет.

— У нас такого не носят, — отвечает он, сильнее сжимая руки в замок за спиной. — Это не по правилам.

Щеки девушки вспыхивают с новой силой, она беспомощно переминается с ноги на ногу.

— Необязательно быть таким черствым, Элдер, — качает она головой и вымученно улыбается.

Она не боится смотреть ему в глаза, не боится говорить ему в лицо такие вещи. Элдер делает вещи и похуже. Это обычное унижение, с запретом на рождение детей оно и рядом не стоит.

— Это же просто для сцены, — продолжает она. Щеки пылают все сильнее. — Люди изголодались по счастью. Им нужна музыка.

Неожиданно Элдер делает шаг вперед, и Альма вздрагивает, когда он останавливается напротив нее на расстоянии вытянутой руки и чуть наклоняет вниз голову, глядя ей в глаза с непомерной холодностью.

— На музыке порядка не построишь, Альма Грей, — цедит он. — Советую тебе хорошенько это запомнить.

Из зала выходят жители Тринадцатого Дистрикта, обсуждая прекрасный концерт. Элдер Койн уходит в одном направлении, а Альма бежит в другую сторону, чтобы никто с ней не смел заговаривать. Пылающие щеки остужаются слезами без посторонних.

========== Глава VI. “Лицо ребенка” ==========

— Ты сегодня очень тихая, Альма, — замечает Громила, чуть пихнув ее локтем. — Эй, ты в порядке?

Альма, до того момента безучастно ковыряющаяся ложкой в жидкой каше, поднимает взгляд. Артистичная натура позволяет ей быстро войти в образ и тепло улыбнуться.

— Конечно, — заверяет она, — я просто задумалась.

Громила успокаивается, беспокойство в его глазах растворяется, и за общим столом снова начинаются разговоры. Альма сначала старается слушать и даже отвечать, но вскоре теряет энергию и на это, снова начиная ковырять ложкой в каше и смотреть в одну точку перед собой.

Вчерашние слова Элдера Койна набатом стучат у нее в голове весь вечер, всю ночь и всё сегодняшнее утро. Альма до сих пор не может простить себе слабость, которая ее вчера настигла. Слезы — это средство избавления от боли. Боли душевной, физическую нужно переносить иначе, так ее учила мама.

Резкие слова Элдера не принесли боли душевной, они разозлили, очень сильно разозлили. Альма до сих пор чувствует на суховатых щеках едва заметные полосы от коротких ногтей, появившиеся в тот момент, когда вчера она быстрыми и частыми движениями смахивала слезы с пылающей кожи.

Она заставляет себя успокоиться в тот же момент и взять себя в руки. Элдер Койн — не тот человек, из-за которого она станет лить слезы. Он, скорее, последний человек. Альма собирается с мыслями, глубоко дышит и, дождавшись, пока жители разойдутся по своим ячейкам, возвращается в свою, не привлекая к себе ненужного внимания.

Убрав гитару под постель, она обещает себе, что завтра же вернет ее Сейну. Аккуратно сняв с себя кропотливый шедевр Вайлет, Альма складывает его и убирает в нижний ящик тумбочки, определяя для себя новые правила.

Она больше не наденет платье, только не здесь. Второе обещание. Если ее судьба оставаться тут всю жизнь, то платье она наденет всего раз в будущем, Альма это знает и дает себе третье обещание за вечер. В этом месте все ее недооценивают, но Альма не из тех, кто обращает внимание на неуверенных людей.

Они уже знают ее имя, остается дело за малым: сделать так, чтобы они хорошенько его запомнили.

Альма заканчивает завтрак, любезно со всеми прощается и решает для себя, что вздернет подбородок только в тот момент, когда добьется успехов. Несмотря на связанные руки и ограниченное расписание, Альма может и из этого извлечь немалую пользу.

Слишком сильно Элдер Койн задевает ее гордость своими словами, теперь у нее есть стимул, чтобы доказать ему его неправоту.

Альма полностью углубляется в совершенствование навыков шитья, отметая в сторону все прочее. Даже похвалы и улыбки за прекрасное выступление. Теперь в Дистрикте Тринадцать ее действительно знают все, и эту внезапную популярность Альма решает в скором времени сделать своим оружием.

Она проводит с Вайлет часы напролет, постоянно ходит с исколотыми подушечками пальцев, но старается и усердно учится всему, что она ей показывает. Через две недели она впервые получает от Мегги настоящую похвалу за чудесно сшитую дюжину комбинезонов, но долго не радуется, потому что не может себе этого позволить.

На кухне холодная война становится менее заметной. После ее выступления часть девушек смотрит на нее иначе, иногда даже здоровается, хоть и не разговаривает во время работы. Одна девушка однажды спрашивает, откуда в ее балладах столько горечи. Альма в тот момент хочет спросить в ответ, почему столько горечи в ее глазах. На вопрос Альма ответить не может, слишком многое пришлось бы рассказывать.

В повседневной рутине случается радостная новость в тот момент, когда Оливия сообщает о смене ее деятельности на кухне. Своеобразное повышение позволяет ей наконец выйти из своего угла, оставив корзину с луком новенькой девочке, встать на новое место и стать напарницей другой помощнице.

Альма радуется, но не подает виду, что из всех девушек Оливия ставит ее в пару именно с Мартой.

— Привет, — все же не удается Альме скрыть улыбку. — Я очень рада тебя видеть.

Альма замечает, что Марта выглядит даже хуже, чем в прошлый раз. Она очень бледная, плечи девушки поникшие, выглядит она так, словно ее вот-вот вывернет.

— Марта, тебе нехорошо? — непроизвольно беспокоится она.

— Пустяки, — хрипло отвечает она, махнув рукой. — Бывало и хуже.

Марта, чуть пошатываясь, утирает лоб тыльной стороной ладони, после чего разглаживает на себе фартук, и продолжает промывать зелень.

— Может, тебе помочь дойти до медпункта? — не отстает она.

— Альма, — Марта впервые поднимает на нее уставшие, бледно-зеленые глаза, — нарезай молча овощи, пожалуйста. Со мной все в порядке.

Альма опускает взгляд, чувствуя, как краснеют щеки. Она лишь хотела помочь! Раздосадованная неприятным началом разговора, Альма начинает нарезать овощи для супа, не поднимая головы. Долго быть отстраненной не получается, просыпается жажда к общению.

Альма смотрит на столешницу перед собой, глядя на их работу и решая завести разговор просто так.

— Ты режешь укроп? — как бы между делом спрашивает она.

Марта какое-то время молчит. Альма поднимает на нее взгляд.

— Не укроп, — наконец отвечает она. — Это… — она задумывается, — для вкуса. Оливия говорит всегда добавлять.

Альма кивает, быстро смотрит на зелень, продолжая резать морковь, и сначала ничего не замечает, как вдруг рука с ножом останавливается, и она снова смотрит на растения. Оставив нож, Альма берет стебель в руку и внимательно на него смотрит.

Он был красивым, с сине-зелеными листьями перистой формы. Альма была абсолютно уверена, что видела его раньше, только никак не может понять, где именно. Чего-то на этих стебельках не хватает.

Альма в надежде бегает глазами по столешнице и мойке и внезапно замирает. Холодный и липкий страх узлом сворачивается в животе. На дне раковины лежат белые распустившиеся бутоны. Альма подносит стебелек к носу и хочет ошибаться, но терпкий запах травы тут же пробуждает воспоминания и заставляет ее все вспомнить.

— Марта, — шепотом зовет она, — ты хоть понимаешь, что добавляешь в еду из раза в раз?

Марта не поднимает головы.

— Пряности, — жмет она плечами. — Оливия сказала, добавлять всегда, я так и делаю.

Альма вспоминает неизменную горчинку, присутствующую в каждой порции еды. Сейн говорит, что ничего не замечает. Жизнь здесь настолько их всех закалила, что небольшая горечь кажется сладостью. От ужаса и осознания к горлу подкатывает тошнота, но Альма сдерживается. Отбрасывает стебелек в сторону и решается задать вопрос Оливии. Это был единственный способ понять, знает ли она, что здесь происходит.

— Оливия, — специально подходит к ней как можно ближе Альма.

Оливия вопросительно вскидывает брови.

— Могу я спросить…

— Попытайся.

Альма, не ожидавшая такого внезапного ответа, чуть дергается, но тут же берет себя в руки.

— Почему мы добавляем травы во всю еду? — все же спрашивает она. — Даже в каше бывает, — словно рассуждает она.

Оливия оценивающе на нее смотрит.

— Для вкуса, — возвращается к работе она.

— Она же терпкая и отдает в горечь, — не сдержавшись, выдает она, сделав полушаг вперед.

Оливия прекращает помешивать варево и, оставив ложку, подходит вплотную к Альме. От поварихи пахнет жаром кухни и потом, ее щеки алеют вблизи опасным цветом. Она слишком долго находится возле плиты.

— Что тебе нужно, Альма Грей? — интересуется она.

В голосе поварихи нотки враждебности.

— Это… Это душистая рута, ты знаешь? Она ведь…

— Я знаю, что ты лезешь не в свое дело, — негромко, но жестко произносит она. — Приказы Элдера Койна не обсуждаются.

Снова эта фраза. Альма слышит ее уже во второй раз. Эти подземные жители настоящие роботы!

— Займись делом, — кивает ей Оливия, — или у тебя работы мало?

Альма отрешенно мотает головой и возвращается на свое место, боковым зрением замечая, как Марта сваливает внушительных размеров горку мелко нарезанной зелени в общий чан с супом. К горлу снова подкатывает тошнота, когда в душном кухонном воздухе появляется терпкий запах душистой руты.

Альма против воли вспоминает свое детство и тошнить начинает сильнее. Она почти чувствует на языке горечь, а внизу живота режущую боль. Теперь она понимает, что тут происходит. Понимает, почему шкаф в ванной девушек почти десять лет не трогают.

Большая порция отвара душистой руты прерывает беременность, но при постоянном употреблении этой травы в небольших дозировках приток крови к матке становится минимальным, что делает невозможным даже предположение о возможном повышении демографии. Элдер Койн намеренно травит их, и Оливия в курсе.

Ужас, охвативший Альму, вынуждает ее схватиться за столешницу в поисках опоры. Первые мысли всегда страшные. Альма отметает их подальше, стараясь рационально мысль. Если бы она была Элдером Койном, почему бы она остановила рост демографии?

Если бы была Элдером Койном… Эта мысль веселит ее, надрывный смешок вырывается непроизвольно, и Марта косит на нее взгляд. Альма качает головой. Смеяться в Тринадцатом Дистрикте все равно что проводить пир во время чумы.

Альма вздыхает, монотонно продолжая нарезать овощи. Она старается отключить чувства и мыслить хладнокровно. Что может заставить главу Дистрикта ввести запрет на увеличение демографии? Что так сильно удерживает его в рамках, вынуждая травить молодых девушек, пышущих здоровьем?

Альма продолжает нарезать морковь. Ответа на свой вопрос она пока не находит, хоть ей и кажется, что он находится на поверхности.

Получасовой концерт прошел уже чуть больше двух недель назад, но жители Тринадцатого Дистрикта по-прежнему вспоминают его так, словно он был вчера. Ей все также делают комплименты, расхваливают голос и спрашивают, когда будет следующий концерт. Альма также улыбается на комплименты, смущается от похвал и обещает, что когда-нибудь, разумеется, Элдер Койн добавит в их расписание новый концерт.

Сейну она говорит, что у нее пропал голос. Он не верит, просит доказать. Она лишь отмахивается, говорит, что простыла, и просит его на время вернуть гитару на место, потому что у нее в ячейке совсем нет места. На какое конкретно время она не уточняет. Сейн сначала отказывается, но на второй неделе поддается на уговоры и забирает гитару. Альма видит издалека, как Элдер останавливает его в коридоре с инструментом в руках и что-то спрашивает. Сейн качает головой, что-то отвечая, указывает на гитару, затем на Альму.

Альма тут же разворачивается и уходит, не замечая, как Элдер Койн сосредоточенно сдвигает брови и поджимает губы, когда получает от брата весть о том, что она возвращает гитару. Она надеется, что этот жест даст Элдеру понять, что она его услышала, и готова принять его правила.

Надеется, что он пойдет навстречу и снова внесет разнообразие в ее расписание, потому что она выжимает все, что может, из этих двух рутинных занятий по кухне и шитью. Ее ожидания не оправдываются ни на следующий день, ни в последующие.

Альма злится, под землей и вновь без музыки ее жестокость вновь начинает выбираться наружу. От приступов злости ей порой тяжело дышать и она не может спать ночью. Ей приходиться бродить по крошечной ячейке в надежде успокоиться, потому что выходить после отбоя в коридоры запрещено. Еще одно правило, которое Альма старается соблюдать.

Четыре дня монотонной жизни спустя она все же не выдерживает.

— Научи меня охотиться, — плюхнувшись на лавку рядом, произносит она.

От неожиданности Сейн захлебывается и кашляет. Альма заботливо стучит ему по спине.

— Откуда вдруг такое желание? — еще раз кашлянув, спрашивает он.

— Я загибаюсь в рутине, — прибегает к жалобам она, — ты можешь меня хоты бы пару раз в неделю забирать с нарядов кухни, чтобы я ходила с тобой? Пожалуйста…

Альма забирает за ухо волосы и с мольбой в глазах на него смотрит. Другой возможности разнообразить свое расписание, отточить при этом навыки и снова выделиться в глазах Элдера у нее нет, придется брать то, что есть. Выбирать не приходится.

— Придется убивать животных самой, Альма, — старается объяснить он. — Не будет такого, что ты просто будешь дожидаться меня.

Альма вспоминает, как свернула шею кролику в лесу три недели назад. Жестокость так и рвется наружу, ей не просто нужно вырваться из этих стен, ей это необходимо, иначе это может плохо кончиться.

— Я понимаю, — кивает она, — я к этому готова.

Альма уверена, что Сейн вспоминает, как она расплакалась у него на плече из-за смерти кролика, и внимательно следит за тем, как он активно размышляет, взвешивая все варианты. Альма его не торопит.

— Обещаешь, что Элдер об этом не узнает? — наконец произносит он.

Именно это ей и нужно! Альме нужно, чтобы он ничего не знал до тех пор, пока она не научится прекрасно охотиться и не принесет дичь на нижний ярус, чтобы без вариантов разозлить его и привлечь его внимание.

Ей нужно видеть недоумение в его глазах. Его смятение. Не такой уж он и несгибаемый.

— Конечно, обещаю! — заверяет его Альма, протягивая мизинец.

Своеобразная маленькая привычка скрепления обещаний появилась у них пару недель назад. Пожав мизинец, ты не можешь нарушить обещание. Хоть какая-то опора в этом шатком мире, пусть и немного детская.

— Если он узнает, — округляя глаза, хватается он за волосы свободной рукой, когда они сцепляются мизинцами, — будет…

— Он не узнает, — заверяет его Альма. — Мы будем осторожны.

Она уже собирается уйти, как вдруг Сейн подрывается с места и догоняет ее.

— Постой, — вспоминает он, — уже конец сентября, там холодно. В одном комбинезоне продрогнешь до костей.

Альма улыбается.

— Об этом не беспокойся, — качает она головой. — У меня все схвачено.

Этим же вечером после наряда по кухне Альма пробирается в спальный блок ячеек другого яруса и, добравшись до нужной, три раза стучит. Глухой звук раздается по всему помещению, но Альма уже не вздрагивает. Привыкла.

— Проходи скорее, — машет ей рукой Вайлет.

Альма впрыгивает в ячейку и тут же приземляется на колени на кровать.

— Достала? — не может усидеть на месте она.

— Мегги чудом не заметила, — забавно округлив глаза, сообщает Вайлет и присаживается на корточки, доставая из-под кровати серый мешок. — Я была осторожна, но ты сама знаешь, как она бережет каждый метр ткани и грамм кроличьего меха.

Развязав мешок, Вайлет достает оттуда легкую серую куртку на пуговицах. Самое то для ранней осени. К поздней осени Альма уже надеется легально получить куртку, как одна из охотниц.

— Вайлет, ты — чудо, — рассматривая изделие, сообщает ей Альма.

Недолго думая, она ползет на коленях по кровати и обнимает девушку обеими руками, крепко прижав к себе. Теперь она действительно уверена, что может назвать Вайлет своей подругой. Они все время стараются проводить вместе, Вайлет жертвует ради нее доверием, своим местом в цехе и репутацией. Если Мегги узнает, что они воровали, пусть и для благих целей, это плохо отразится на них обеих. О своей репутации Альма заботится куда сильнее.

— Я принесу тебе десять, — она мотает головой, — нет, двадцать шкурок кроликов! Никто не узнает об этом великом деле!

Вайлет смеется, заваливаясь на постель, и оказывается рядом с Альмой, которая не перестает улыбаться.

— Знаешь, Вайлет, — шепчет Альма, — ты моя самая лучшая подруга.

Альма не упоминает, что она, к тому же, и единственная.

— И ты моя самая лучшая подруга, — соглашается она. — Как хорошо, что Элдер отправил тебя в наш цех.

Вайлет говорит это открыто и легко, не воспринимая слова, как что-то ужасное. Не воспринимая их как команду или приказ. Альма думает, что они слишком долго живут солдатами, и в какой-то момент понимает, что так придется жить и дальше.

Альма возвращается к себе в ячейку за пару минут до отбоя и уже думает о завтрашнем дне. Перед сном она внезапно понимает, что ей здесь не снятся сны. Наверное, это даже хорошо. Кошмары ей тоже не снятся. Кориолан Сноу больше месяца не бросал в могилу ее матери ядовитых змей.

Получив с утра расписание, Альма снова закатывает рукав, чтобы чернила пообсохли, и, закинув на плечо свой мешок с обновкой от Вайлет, идет в сторону кухни. Жар плит и вечная суета встречают ее с прежним радушием.

Сейн, уже готовый, уже стоит возле Оливии и рассыпается в просьбах, на что главная повариха машет рукой в знак согласия, и Сейн галантно целует ей тыльную сторону ладони. Альму веселит его поведение, чего только не сделаешь, чтобы быть каждому другом.

Перед уходом Альма замечает, что Бекки тянет руку, чтобы коснуться плеча Сейна, но тот уже старается ее догнать, сияя белозубой улыбкой. Бекки отдергивает руку и опускает голову, убирая под косынку выбившуюся светлую прядь. Она больше не ведет себя так агрессивно, как вела себя первый месяц. Что-то в поведении Бекки надломилось за это время, Альма это видит. Возможно, она просто осознает, что не может тягаться с Альмой, как бы сильно ни старалась.

Впервые за все эти дни Альма, которая выдерживала бесконечные издевки от нее и ее подруг, проникается к Бекки сочувствием и сама не понимает, как так получается.

— Идем? — уже готов выходить Сейн.

— Постой, — Альма поджимает губы, глядя на то, как Бекки едва сдерживает слезы.

— Что такое?

Альме интересно, он действительно не замечает, какое влияние оказывает на девушек, особенно с кухни, или просто прикидывается. Учитывая искреннюю натуру Сейна, Альма была уверена, что первое.

— Ни с кем не забыл попрощаться? — как бы невзначай кивает она в сторону девушек.

— Ах, конечно, — шлепает он себе по лбу. — Леди, продуктивного всем дня! Увидимся позже!

Бекки тут же оборачивается, прощается невпопад, машет рукой и вся искрится, Сейн обращает на нее внимание и кивает отдельно. Альма знает, что от этого простого жеста сердце Бекки сейчас заходится в бешеном ритме. Может, ей и было жаль Бекки, хотя, скорее всего просто показалось. Бекки не различает вежливость и флирт, и это очень удручает. Изголодавшись по вниманию, девушки глотают любое проявление заботы за чистую монету и уже через пять минут думают о том, какая красивая у них будет свадьба.

Немного подумав, Альма понимает, что своим побуждением заставила Бекки вновь поверить. Альма радуется тому, что ее агония продолжается, и надеется поменять свое мнение после охоты, рассчитывая, что станет полегче.

— И где же твое «все схвачено»? — останавливаясь у дверей, спрашивает Сейн.

Альма ухмыляется, снимает с плеча мешок и вынимает оттуда обновку, ловко надевая на себя.

— Доволен? — не может сдержаться улыбку Альма, потому что страшно собой гордится.

— Где ты ее достала? — восхищается Сейн.

— Сшила не без помощи одного хорошего человека.

Сейн просит ее покружиться, и Альма выполняет его маленькую просьбу.

— Ты добилась невероятных успехов в шитье, — замечает он.

— Надеюсь услышать от тебя такие же слова по поводу охоты.

Сейн смеется и вставляет карточку, после чего толкает металлическую дверь. Альма почти задыхается от свежего воздуха и морщится на солнце. Три недели не выходить на улицу. Это кажется ей страшной пыткой. Она с ужасом думает о том, как другие не выходят на улицу уже несколько лет.

Вздрогнув, Альма прогоняет мысли прочь и идет за Сейном в лес. У нее есть новая цель: научиться охотиться. Она ставит себе срок в три недели научиться добывать дичь и рутинная жизнь вновь перестает казаться таковой.

Сейн берет ее с собой на охоту три раза в неделю, задабривая Оливию всеми возможными способами. Повариха легко идет на контакт и отпускает Альму с нарядов, что ее безмерно радует. Подвоха она не чувствует, и ее это почему-то не удивляет.

Альма старается изо всех сил, но в конце первой недели на мгновение опускает руки. Ножи ей даются, но с большим трудом, слишком тесный контакт с жертвой приводит к тому, что она два раза за неделю меняет комбинезон, заляпанный кровью, а это недопустимо. Стирка раз в неделю, она привлечет к себе ненужное внимание.

Громила предлагает ей свое огнестрельное, из которого завалил в день их первой встречи оленя, но Альма тактично отказывается, почесывая уже затянувшийся розоватый шрам на плече. Идею со змеями Альма сразу отметает. Во-первых, это только испортит дичь, во-вторых, не стоит никому знать, что она водит дружбу с хладнокровными.

Сейн не сдается.

— Попробуешь?

Альма недоверчиво поджимает губы, принимая из его рук лук и колчан со стрелами.

— Я попробую всё, — не сдается она. — Что-нибудь точно мне подойдет.

Сейн рассказывает ей в двух словах, как нужно стоять, показывает, как натягивать тетиву до самой щеки, и Альма в теории все прекрасно понимает. Сейн указывает ей место, в которое ей требуется выстрелить, и отходит на безопасное расстояние. Он жестами подбадривает ее, когда она настраивается, и Альма действительно в свои силы верит, пока он не складывает руки рупором и не произносит: «Вперед, Альма!», и над ее головой слышится надрывное:

— Вперед, Альма!

Она пугается, дергает рукой, реагируя на звук, и стрела мчится во весь опор, срываясь с тетивы. Все происходит за мгновение; секунду назад единственная сойка-пересмешница, забравшаяся так далеко от Двенадцатого Дистрикта и умудрившаяся выжить, прокричала эти слова, и тут же Сейн вскрикивает, хватаясь за руку.

— Сейн! — в ужасе вопит Альма, срываясь с места. Лук летит куда-то под ноги.

Она подбегает к нему, падая на колени.

— Сейн! — снова истерично зовет она, не слыша собственного голоса. — Сейн, ты в порядке?!

— Да, — смеется он, зажимая предплечье ладонью, — я жив, все нормально!

— Покажи мне! — не может успокоиться она, наблюдая за тем, как серый льняной материал пропитывается алым.

— Это просто царапина, — успокаивает ее Сейн. — Видишь?

Он поднимает руку, показывая ей небольшой разрез от кончика стрелы на комбинезоне и внушительной длины царапину.

— Просто задело…

— У тебя кровь! — не унимается она.

— Альма, — он берет ее лицо в ладони и смотрит в глаза. — Я цел, слышишь?

От его пальцев пахнет металлом и солью. Она молча кивает. Альма не позволяет ему дольше положенного нарушать ее личные границы и высвобождается из слабой хватки, утирая с щеки пока не застывший мазок крови, который он случайно ей оставил.

С того момента лук и стрелы она больше не берет. Альма ненавидит лук и стрелы. И ненавидит соек-пересмешниц. Им нужно было всем остаться в своем Двенадцатом Дистрикте и там передохнуть от зимней стужи.

Альма надеется, что к весне здесь не будет этой живучей сойки.

Расстроившись окончательно, Альма даже начинает думать о том, чтобы все бросить и вернуться на свою кухню, но Сейн не дает ей расстраиваться и предлагает крайний и самый лучший вариант. Силки.

Не нужно возиться с кровью, выслеживать жертву или использовать оружие. Глупые кролики ползут в ловушки, как пчелы на мед. Альма запоминает принцип работы даже быстрее, чем планирует. Зря она еще в первые разы, когда Сейн брал ее на охоту, не попросила его научить ее ставить силки. Никаких бы стрел не было, никаких ранений. И никакой ненависти к птицам.

Они тренируются еще несколько дней. Альма радуется, когда ловит одного кролика, но вскоре, распробовав вкус к охоте, начинает идти на рекорд. К концу второй недели Альма не верит в то, что происходит.

Они ловят дюжину кроликов за охоту. Девять из них попадают в силки Альмы.

— Ученик превзошел учителя, — расхваливает он Альму, пока они идут вдоль коридоров на кухню, уставшие и довольные.

— Брось, — смеется она, — это просто удача.

За разговорами она забывает о том, что хотела намеренно найти Элдера и помахать у него под носом этими тушками, после чего уйти с гордо поднятой головой. Альма решает повторить рекорд на следующей же охоте, поэтому спокойно входит на кухню.

— Элдер! — искренне радуется Сейн, заприметив брата.

Спокойствие куда-то исчезает. Альма чувствует, как начинают потеть ладони; в куртке становится жарко. Она поджимает губы, когда Элдер оборачивается, прервав разговор с Оливией, и смотрит то на подходящего брата, то на стоящую возле разделочного стола Альму.

— Что здесь… — начинает он.

— Я с охоты, — прерывает его Сейн, примирительно выставив вперед руки.

— А она? — кивает он.

Сейн уже собирается что-то ответить, но Альма жестом поднятой руки просит его молчать. Он повинуется, на кухне замолкают все. Сделав несколько медленных шагов, Альма, не прерывая с Элдером зрительного контакта, кладет на край стола девять тушек кроликов. Лицо Элдера чуть дрожит в изумлении, в серых глазах читается немой вопрос.

Отвечать на него Альма не хочет, поэтому, развернувшись на каблуках, уходит прочь, махнув каштановым хвостом. Адреналин бежит по венам, Альма широко улыбается, а после сжимает губы, постепенно направляясь подальше от кухни. Он ее заметил, определенно. Это именно то потерянное выражение лица, которое она хотела увидеть.

— У тебя был наряд на кухне по расписанию или я ошибаюсь?! — прилетает ей в лопатки.

Альма останавливается, какое-то время стоит неподвижно, а после, вздернув подбородок, идет к нему навстречу и встает напротив на расстоянии вытянутой руки. Повторяя за ним, она выпрямляет спину и заводит за нее руки.

— Не ошибаешься.

Элдер старается держать себя в руках, но ее поведение, точно у ребенка, его отвлекает.

— Не припомню, чтобы на кухне водились кролики, Альма Грей, — чеканит он. — Снова нарушаешь правила?

Альма смотрит на него прямо, не избегая холодного взгляда. Она все о нем знает, как ей кажется. Альма думает о том, что он отобрал у девушек право иметь детей. Он травит их и ее в том числе. Он отобрал у всех детство, заставив жить так, словно они военные.

Он забрал из ее сердца музыку и вложил туда жестокость.

— Ты ограничиваешь мои действия, Элдер Койн, — в той же манере отвечает она, заставляя его на мгновение потерять свою беспечную маску.

Альма относится теперь к нему так, как он относится к ней. Говорит с ним на его языке.

— Чистить лук и шить комбинезоны я уже научилась. Захотелось расширить свои навыки.

Элдер какое-то время молчит.

— Сейн заставил? — наконец произносит он.

— Заставил? — прыскает она. — Я сама попросила.

Во взгляде Элдера так и читается не сорвавшийся с губ вопрос: «Как сама?». В его сером взгляде слишком много вопросов, и ответов на них Альма Грей не знает, хоть и продолжает пытаться их найти.

— Что у тебя в расписании?

— Шитье, — не прерывая с ним зрительного контакта, отвечает она.

Ей не нужно смотреть на расписание, которое она уже и без того знает так, что поминутно может рассказать, если ее разбудить посреди ночи. Элдер стойко выдерживает войну взглядами.

— В таком случае, тебе стоит поторопиться.

Альма еще какое-то время стоит неподвижно, а после, шутя отдав честь, уходит прочь, вновь махнув своим каштановым хвостом. Сейн появляется возле брата несколькими секундами позднее.

— И давно вы своевольничаете? — продолжая смотреть ей вслед, задает он вопрос.

— Брось, Элдер, — сокрушается Сейн. — Она сама попросила.

Элдер Койн какое-то время стоит неподвижно, глядя на ее покачивающиеся каштановый хвостик, и злость постепенно отпускает.

— Сколько кроликов принес сегодня? — наконец спрашивает он.

— Двенадцать, — тут же отвечает Сейн. — Девять из них поймала она.

Альма Грей скрывается за поворотом, не представляя, что Элдер Койн только что одобрительно хмыкнул.

На шитье Альма может думать только о цепком сером взгляде главы Тринадцатого Дистрикта и о том, что эти глаза принадлежат человеку, который запретил повышать демографию в этом Дистрикте. Альма чувствует, что ответ на вопрос лежит на поверхности, только все еще не может понять, что он из себя представляет.

Она мучается с этим вопросом всю ночь, растеряв сон, и утром встает в плохом расположении духа до того момента, пока не получает на руку расписание. «Земледелие» и «Шитье». И ни одного наряда по кухне! Она изумленно открывает рот и перечитывает расписание трижды.

Альма думает о том, что глава Дистрикта сегодня слишком щедр на подарки.

На завтраке она узнает, что с ней в компании на земледелии будет Громила и безмерно этому радуется. Во-первых, потому что не придется блуждать по блокам в поисках нужного. Во-вторых, потому что нет теперь нужды с кем-то там разговаривать. У нее в компании будет Громила, и этого вполне достаточно.

— Рад, что у тебя теперь начинается расширенное расписание, — произносит Громила, когда они входят в лифт. — Но больше я, конечно, рад, что мы с тобой сегодня в одной компании.

Альма улыбается.

— Я тоже рада, Громила.

Знал бы он, каких трудов ей стоит получать свое расширенное расписание.

Они едут долго, дольше обычного и, когда лифт останавливается, Альма смотрит на красное табло и удивленно вскидывает брови. Девятнадцатый. Это был девятнадцатый ярус. Как же долго строили Тринадцатый Дистрикт? Альме кажется, что его построили задолго до самого Капитолия.

Двери лифта открываются, и Альма снова расширяет глаза. Кажется, это место никогда не перестанет ее удивлять. Ангар с боеприпасами, величину которого она считала огромным, кажется теперь небольшой залой. Блок земледелия оказывается в несколько раз больше.

— Ты пока осмотрись, — закидывает Громила на плечо лопату, — я буду в дельта-отсеке.

Альма с восхищением осматривает местность. Здесь даже воздух чем-то похож на уличный. Несмотря на наличие вытяжек, растения справляются и сами. Весь этот блок дышит зеленью. Беда в том, что она однообразна. Лук, картофель, морковь и по мелочи: укроп, петрушка и лук-перо. Альма сразу думает о капусте, кабачках, баклажанах, горохе и редисе. Это наверняка выращивается, они должны быть где-то здесь. Она идет вдоль грядок, размышляя о том, как много можно еще посадить и вдруг замечает, как посевная площадь обрывается.

Она смотрит вдаль, в темную, неосвещенную территорию блока.

— Там ничего нет, — вытаскивает ее Громила из мыслей, прислонившись плечом к столбу.

Альма поворачивает к нему голову.

— Насколько блок большой? Я могу это как-то увидеть?

— Можешь, — спокойно кивает Громила и нажимает на огромную кнопку блока питания на столбе, возле которого стоит.

Генератор шумит, медленно включается свет. Альма взволнованно оборачивается.

— Барахлит временами, — машет он рукой. — Чтобы не было перегруза, мы не освещаем ту часть поля. Все равно без дела лет десять стоит.

Когда свет полностью зажигается, Альма непроизвольно прикладывает к груди руку. Перед ней было почти целый акр необработанной, но необходимой для выживания земли. Дальней стены блока даже не было видно — настолько была большая площадь. Здесь можно было бы выращивать еду и снабжать без голода круглый год около двух с лишним тысяч человек.

Можно было бы.

Альма Грей осматривает пустующие земли и все наконец понимает.

— Идем? — спрашивает Громила, выключая свет. — Нас ждут.

Альме кажется, что Элдер Койн знает все вопросы, которые она задает сама себе все это время. Альме кажется, что Элдер Койн дает ей ответ на каждый из них, только со временем.

Элдер Койн ввел запрет на рождение, потому что хочет сохранять и поддерживать жизнь ныне существующего населения. Элдер Койн сделал так, чтобы у них было трехразовое питание, кров над головой и теплый очаг, он не хочет, чтобы дети рождались и растились в нищете и голоде. Элдер Койн не травит их, он заботится о том, чтобы организмы здоровых девушек немного подождали подходящего момента, чтобы подарить этому миру новую жизнь.

Он умный. Он такой умный. Альма не замечает, как начинает плакать.

Осознание собственной жестокости по отношению к нему поражает ее, потому что он просто старается выжить не только сам, но и помогает выжить другим. Альма утирает слезы, чтобы Громила не увидел, и продолжает копаться в свежей земле, пропалывая растения.

Легкая улыбка трогает ее губы. Сейн был прав. Нужно было немного подождать, чтобы понять Элдера Койна.

Она думает об этом до самого обеда, затем, быстро перекусив, сразу бежит на шитье, потому что очень сильно хочет поговорить с Вайлет. Ей нужно знать больше. Ей нужно понять, что с ними случилось десять лет назад.

В стратегии Элдера Койна все хорошо, кроме одного. Он знает, как поддерживать, но не понимает, как расширять. Зацепившись за прошлое, он медленно, но верно, разрушает будущее, сам того не осознавая.

— Вайлет, — закончив с десятой парой носок, все же решается Альма.

— Да? — ловко орудуя спицами, отзывается она.

Альма смотрит какое-то время, как Вайлет ловко орудует спицами, а после, ссутулив плечи, набирается храбрости.

— Что произошло десять лет назад?

Пальцы Вайлет тут же замирают, начиная слегка подрагивать. Она медленно поднимает взгляд. В золотисто-карих глазах читается утрата. Горькая, непоправимая утрата. Возможно, сейчас Альма задает вопрос, который каждый из Дистрикта Тринадцать воспримет с таким взглядом.

Она морщится, снова начиная медленно вязать, качает головой. Альма ее не торопит, лишь терпеливо ждет.

— Ты ведь обратила внимания, что у нас все совсем молодые, верно? — начинает она свой рассказ с риторического вопроса. — От пятнадцати до двадцати шести, не больше, — жмет она плечами и поднимает взгляд. — Не считая пожилой медсестры, Элдер здесь самый старший, ему двадцать шесть.

Альма чуть склоняется вперед, опуская локти на колени.

— Но почему?..

Вайлет активнее начинает вязать.

— Когда началась осада, — пальцы бегло делают петли, — нас начали эвакуировать. Было два бункера, один выше, другой ниже.

Она сбивается со счета петель, поэтому на мгновение замедляется, а потом снова набирает темп.

— Тот, что пониже, был меньше, туда приняли спешное решение спустить детей. От возраста, когда можешь ходить, говорить и бояться, до шестнадцати, нас было около пятисот, — Вайлет облизывает губы. — Приставили одного смотрителя, — и поднимает взгляд. — Одну пожилую женщину на пять сотен детей.

Альма сжимает похолодевшие руки в замок и сухо сглатывает.

— А взрослые?..

— Взрослые? — переспрашивает она. — Они все направились в бункер, который был выше…

Вайлет снова замолкает, от щемящей грядущей боли у Альмы сжимается сердце.

— Потом посыпались бомбы, — качает она головой, быстро орудуя спицами. — Долго это было, все дрожало, сыпалась бетонная крошка с потолка. Сейн два часа держал меня за руку, — вспоминает она. — Когда все стихло, я не могла руку свою от него отцепить, потому что она окоченела.

Вайлет невесело смеется. Альма не может заставить себя улыбнуться.

— Когда мы вышли, — пальцы ее замедляются, — мы поняли, что они попали не туда. Бомбы… Мы…

Она смотрит куда-то перед собой, словно видит заново то, что увидела тогда. Она сбивается с мысли, снова качает головой, поджимая губы.

— Потолок бункера обвалился, — находит в себе силы Вайлет, — и похоронил под собой наших родителей.

Альма открывает рот, прикрывая его ладонью, и коротко вздыхает. Дистрикт Тринадцать — это дети, оставшиеся без родителей.

— Мы все… Мы не понимали, что происходит и… Мы были маленькие, мы плакали. Я звала маму и…

Вайлет роняет одну спицу и просто смотрит на нее, не предпринимая никаких действий. Внезапно Вайлет поднимает взгляд. Золотисто-карие глаза блестят от слез.

— Элдер, — она делает паузу, — Элдер и еще несколько ребят были самыми старшими, им всем едва стукнуло по шестнадцать и… Они взяли все в свои руки, — жмет она плечами. — Их никто не просил, никто не заставлял, просто они взяли и… Решили за всех, что нужно жить.

Вайлет все же поднимает спицу.

— Они начали обучать нас, рассказывать и показывать, как делать все без взрослых. Мы с пеленок всему обучались, но теперь нужно было делать самому и с первого раза правильно, — невесело улыбается она. — Первый год был самым тяжелым, почти сотня малышей не пережили зиму… Мы голодали, было холодно и… страшно.

Альма чувствует, как по щеке стрелой бежит слеза. Сейчас она не спешит ее стирать.

— А Элдер, ох, Элдер, — Вайлет старается не всхлипнуть, — он… Он сам вызвался разбирать завалы. Только потом говорил нам, чьих мам или пап нашел.

Альма вытирает щеки и заводит волосы за уши. Глаза щиплет.

— Ему хватило года, чтобы всех найти и похоронить. Он нашел всех, — акцентирует внимание Вайлет и смотрит на Альму; она понимает, что Элдер нашел и их с Сейном родителей, — и всем дал возможность обрести покой.

Вайлет опускает голову, на льняной подол падает слеза, образуя темное, постепенно растущее пятно.

— А потом он подошел к нам и сказал, что мы обязаны выжить. Что у нас нет другого выхода, — Вайлет жмет плечами. — Мы хотели выжить, Альма.Мы только этим и занимаемся, но сейчас у нас получается лучше, — она невесело смеется. — И мы выбрали Элдера главным, потому что никто с этой ролью не справится, кроме него. Хоть мы и понимаем, что ему нужна помощь, — добавляет она.

Вайлет всхлипывает в последний раз и, успокоившись, выпрямляет спину.

— Никто не знает, к сожалению, как ему помочь, поэтому мы просто делаем то, что в наших силах.

Альма молча продолжает смотреть, как Вайлет вяжет. Кожу щек стянуло от высохших слез. Альма поднимается с места и идет к выходу, чтобы дойти до ванной и умыться. Открыв дверь, она проходит два блока и останавливается, потому что видит, как Элдер что-то рассказывает, сдержанно жестикулируя и держа марку.

Юноша, с которым он общается, кивает, жмет ему руку и уходит. Альма стоит, не в силах сдвинуться с места, и смотрит на него. На самого сильного человека из всех живущих в мире. Элдер смотрит на часы, поднимает вверх голову, снова заводя руки за спину, и на мгновение закрывает глаза.

Альма видит уставшее лицо ребенка, который слишком рано стал взрослым.

Словно почувствовав ее взгляд, он оборачивается, поднимая веки. Альме кажется, что они смотрят друг на друга вечность, стоя в нескольких метрах друг от друга. За это время он мысленно задает вопросы, а она ему отвечает. Так, как они делали это два месяца, только теперь они меняются ролями, а потом Элдер Койн расцепляет руки из замка за спиной.

И идет в сторону Альмы Грей.

========== Глава VII. “Ложь во благо” ==========

Элдер Койн останавливается недалеко от нее, Альма Грей впервые видит, что его руки просто висят вдоль тела, хоть кулаки и сжаты. Механическое, выработанное временем движение, которое показывает, что он собран и держит ситуацию под контролем. На протяжении десяти лет.

Она молча смотрит на него, чуть вздернув подбородок, потому что он высокий, и сама непроизвольно сжимает кулаки, показывая тем самым, что понимает его, осознает всю тяжесть вопросов и задач, которые он носит на своих плечах изо дня в день.

Элдер Койн держит все в своих руках столько времени, но только определенные люди хотя бы отчасти осведомлены о тех или иных вопросах. Причем исключительно с его подачи. Элдер Койн не может поверить в то, что Альма понимает весь масштаб его ноши самостоятельно за такой короткий срок в два месяца, получив мимолетные подсказки, которые изо дня в день видят все жители Дистрикта.

Альма сглатывает и поджимает губы, не в силах оторвать от него взгляд. Она думает о том, что у них даже радужки одинаковые. Такие же серые, как и вся жизнь вокруг. Элдеру впервые не требуются слова, чтобы что-то рассказать. Альма чувствует все на иной, понятной только им двоим волне.

Это поражает.

— Собрание завтра в десять утра, — произносит он.

Альме хочется многое сказать. Сказать, как ей жаль, как ей больно за каждого из них. Сказать, что Элдер не виноват в смерти почти целой сотни детей в первую суровую зиму. Сказать, что он сделал слишком многое и не имеет права винить себя. Сказать, что, будь его родители живы, они бы гордились им.

Она не говорит.

— Буду на пять минут раньше, — только и отвечает она.

Элдер смотрит на ее сухие дорожки от слез и не хочет, чтобы она еще хоть раз в жизни плакала. Альма Грей сильнее, чем кажется. Альма Грей так на него похожа. Эта мысль приносит удовлетворение и одновременно с этим пугает.

Она не похожа на остальных, как и он.

Элдер непроизвольно поднимает руку. Ее кожа такая светлая. Пальцы замирают над сухой дорожкой от пробежавших недавно слез. Альма задерживает дыхание и чувствует тепло его руки, так близко находящейся рядом.

Он смотрит на то, как трепещут ее опущенные ресницы, на ее бледную россыпь веснушек. Поцелованная солнцем Альма Грей теперь живет в призрачном Дистрикте глубоко под землей. Элдер чувствует себя тюремщиком, потому что запер птицу в неволе и отобрал у нее голос.

Альма Грей затворницей себя совсем не считает. Она чуть подается вперед, рассчитывая получить немного тепла от прикосновения, но Элдер опускает руку в тот же момент. Альма поднимает взгляд.

— Да, не терплю опозданий, — негромко, но твердо произносит он.

Элдер Койн снова расправляет плечи, заводит за спину замок из рук и, слегка кивнув, уходит. Альма впервые в жизни чувствует, как внутри что-то сжимается от упущенной возможности, но не позволяет себе обернуться, чтобы посмотреть ему вслед.

В ту ночь у нее не получается уснуть. Она ворочается без сна в кромешной тьме несколько часов, в ячейке жарко, тонкая льняная майка насквозь промокает. Альма встает с постели, наспех надевает комбинезон и впервые решает нарушить правило.

Глухой звук открытой двери разносится по пустому коридору, и в ячейку попадает прохладный воздух. Альма облегченно вздыхает и направляется в сторону ванной, глядя себе под ноги. Элдер Койн занимает все ее мысли.

Заправив за уши волосы, она включает воду и умывается холодной водой. Становится легче. Утерев капли с кончика носа, Альма выключает воду и вздрагивает, когда в одной из кабинок туалета слышится утробный горловой звук.

Оглянувшись, Альма понимает, что сейчас середина ночи, и здесь никого не должно быть. Опасливо сделав шаг вперед, она сжимает кулаки и набирается мужества, игнорируя бешено бьющееся в глотке сердце.

— Кто здесь?!

Из кабинки доносится звук слива, и дверь почти сразу открывается. Альма вздрагивает.

— Марта?

Альма прищуривается, стараясь понять, не ошиблась ли она. Из кабинки действительно выходит Марта. Мертвенно бледная, с бисеринками пота на лбу, она утирает рот тыльной стороной ладони и молча подходит к раковине.

Альма молча наблюдает за тем, как она умывается и полоскает рот.

— Никому не говори, что ты меня видела, — хрипло произносит она.

— Если ты обещаешь тоже самое, — не задумываясь, отвечает Альма.

Марта согласно кивает и, больше не обронив ни слова, молча уходит из ванной. Альма обхватывает себя руками. Если Марта больна, ее необходимо срочно отправить в медпункт. Под землей любая зараза разрастется с невероятной скоростью. Альма вздрагивает, когда вспоминает вспышку туберкулеза в Седьмом Дистрикте.

Ей необходимо будет поймать Марту, поговорить с ней и, если придется, насильно доставить в медпункт, пока не стало слишком поздно. Наметив себе очередную цель, Альма возвращается в свою ячейку и плотно закрывает дверь.

Она забывается в тревожном, беспокойном сне.

Ей впервые снится за все время пребывания здесь сон. Копаясь в сырой, темной земле, Альма отбрасывает в сторону комья, пробираясь все ниже в ниже до тех пор, пока пальцы не касаются мертвенно бледной кожи. Альма заходится в крике и просыпается от того, что в земле находит тело Марты.

Уставшая и напуганная, Альма вылезает из постели и механически начинает собираться. Ночная встреча пугает ее, возможная болезнь Марты наводит на мысль о том, как спасти остальных в случае возможной эпидемии. Альма останавливается и впервые понимает, что начинает думать о выживании не только своем, но и других людей.

Из коридора доносятся звуки открывающихся ячеек.

Качнув головой, Альма просыпается окончательно и вставляет руку в панель, чтобы получить свое расписание. Округлив глаза, она тут же активно приводит себя в порядок и бежит на завтрак, потому что после него будет собрание, о котором вчера упомянул Элдер.

Мысли снова возвращаются к нему.

— Доброе утро, Альма, — присаживается с ней рядом Сейн и мягко треплет по волосам. — Как спалось?

Альма смотрит на него и думает о том, как же они с братом не похожи. В их жилах течет одна кровь, они немного похожи внешне, особенно чертами лица, но характеры их совсем отличаются. Альме кажется, что Элдер отдал брату десять лет назад всю любовь и радость, а взамен попросил у него стойкость и холодную голову, чтобы принимать решения.

Именно поэтому Сейн находится здесь и со всеми, а Элдер…

— Прекрасно спалось, — улыбается она.

— Мне сегодня такое снилось!.. — вливается в разговор Оливер, и Альма ему благодарна.

Внимание переключается на рассказчика, теперь Альма может хоть немного собраться с мыслями, чтобы взять себя в руки и морально подготовиться к первому собранию. Кто там будет? Какие поднимаются вопросы? Что ей делать?

Эти вопросы возникают мгновенно, и Альма не может дать на них ответ. Это злит, и она непроизвольно начинает кусать губы. Что, если ее не будут воспринимать всерьез? Что, если Элдер снова решает провести для нее очередную проверку?

Раздосадованная собственным недоверием, она снова вспоминает вчерашнюю встречу. Его потерянный на мгновение взгляд и его решение допустить ее в комитет вышестоящих лиц. Не может такой человек, как Элдер Койн, перевести свои действия в шутку. Это просто невозможно.

Оказанная честь придает ей смелости и она, подняв голову, прощается с ребятами и уходит с завтрака пораньше, потому что дала Элдеру обещание прийти на пять минут раньше, а дорогу еще отыскать надо. Номер блока ей почти ни о чем не говорит, и, едва добравшись до лифта, Альма начинает слегка паниковать.

— Тебе помочь? — слышит она голос Громилы и оборачивается, пряча руку с расписанием.

Ей не хочется, чтобы пока даже Сейн знал о том, что обычная шестнадцатилетняя девчонка получила в своем расписании пункт с собранием под предводительством Элдера Койна. Альме не хочется отвечать на вопросы, которые обязательно возникнут.

Ответа на них она все равно не знает.

— Нет-нет, — старается улыбнуться она, — я просто… немного потерялась и…

— Что у тебя в расписании? — спрашивает он, нажимая кнопку вызова лифта. — Могу проводить.

Альма чувствует, как по спине бежит горячая волна нервозности. Громиле тем более не стоит знать, куда ей нужно идти. Альма не знает, как ответить, и молчание затягивается. Громила, что удивительно, совершенно ее не торопит, просто молча входит за ней следом и нажимает на кнопку с каким-то ярус. Лифт трогается с места.

— Громила, — она все еще старается подобрать слова, заламывая руки, — я…

Лифт останавливается, и Альма поднимает взгляд. Шестой ярус. Почему именно он? Двери открываются и Громила выходит. Она не может сдвинуться с места.

— Идем, — коротко произносит он, не оборачиваясь. — Элдер попросил тебя проводить.

Альма тут же приходит в себя и выходит из лифта, покорно направляясь следом. Вопросов снова много, как спрашивать вновь непонятно. Альма молча идет следом за Громилой. В плохо освещенном коридоре его массивная фигура немного пугает.

Они останавливаются возле неприметной серой двери.

— Лучше не говорить, а слушать первое время, — прервав молчание, негромко, но четко произносит он. — И запоминать, хорошо?

Альма коротко кивает, на большее не хватает бравады. Громила открывает дверь и впускает ее первой.

В небольшом помещении стоит длинный овальный стол, заваленный различными бумагами, чертежами и свертками. На длинной стене висят несколько светлых досок, яркий свет от которых и освещает эту комнату. На этой доске невысокий юноша что-то рисует и параллельно объясняет другим.

За столом, слушая его внимательно, сидят еще шесть человек, все парни, ни одной девушки нет. Среди них Альма замечает Элдера Койна.

— Мы не опоздали? — вместо приветствия произносит Громила, но тут же улыбается и жмет остальным руки.

— Без пяти десять, — замечает Элдер и смотрит на Альму. — Точно в срок.

Альма выполняет просьбу Громилы и молчит, просто садится на свободное место в конце стола и слушает. На первом собрании никто не обращает на нее внимания, даже имени не спрашивает.

Среди молодых людей лично Альма знает только двоих: Громилу и Элдера. Остальных она видела только мельком за столом вышестоящих, но никогда не обращала на них внимания. Альму удивляет, что среди них она не видит Сейна, и поражает, что присутствует Громила. Они почти не обращаются друг к другу лично, поэтому имен она не слышит, но понимает, какие глобальные вопросы они решают.

Альма слушает внимательно, старается не упустить ни одной детали. Они поднимают вопросы обороны, сельского хозяйства, водоснабжения, питания, легкой промышленности, отопления, здоровья, электроснабжения, подачи кислорода, техники, охоты, земледелия, оружия, гигиены, чистоты и складирования.

Это является лишь частью того, что Альма запоминает.

О некоторых вопросах Альма даже не задумывается до того момента, пока они не звучат. Ребята поднимаются с места по очереди, вводят данные на электронных досках и заполняют отчеты. Их дискуссии и отведенное время на определенный вопрос очень слажены и проработаны, каждый отчитывается об успехах и неудачах. Альму поражает, что Элдер отвечает на все вопросы и помогает каждому выступающему. Он предлагает альтернативные варианты решения проблем, либо предлагает путь укрепления решенного вопроса.

Альма с замиранием сердца слушает все, что он говорит, и не замечает, как два с половиной часа собрания проходят по щелчку пальцев.

— Хорошая работа, — поднимается с места Элдер, и все следуют его примеру. — К следующему собранию ожидаю отчет о проведенной модернизации процессов. Можете быть свободны.

Все кивают, четко и слаженно собирают бумаги и по очереди выходят. Альма с Громилой оказываются в конце. Перед тем, как выйти, Альма замечает, что Элдер смотрит на доску и читает записи, сосредоточенно сдвинув брови и зажав в замок за спиной руки.

Они с Громилой отстают от остальных и идут медленнее. Точнее, Громила подстраивается под ее шаг, пока Альма, глядя себе под ноги, старается осознать, частью чего последние два с половиной часа являлась.

— Как ощущения? — задает вопрос Громила.

Альма качает головой.

— Перевариваю.

— Понимаю, — хмыкает он. — Немаленький объем информации.

Альма останавливается, поднимая взгляд.

— Давно ты являешься частью, — она кивает головой назад, подразумевая зал собраний, — этого процесса?..

Громила возобновляет шаг, Альма тоже.

— Около шести лет, — просто отвечает он. — Сначала их было пятеро, потом поняли, что не справляются, и подключили ребят помладше. Тех, у кого котелок варит, — смеется он, постучав себе по виску. — Взяли троих, я был среди них.

Альма сосредоточенно размышляет.

— Помладше? — переспрашивает она. — Сколько лет первым пяти?..

Она тут же жалеет о заданном вопросе, потому что сама на него тут же отвечает. Ей же обо всем уже рассказала Вайлет.

— Двадцать шесть Элдеру, — произносит он, — Рокоту, Тобиасу, Портеру и Флавию по двадцать пять, они всего на несколько месяцев младше него.

Альма согласно кивает, по крайней мере она теперь знает их имена. Не запоминает с первого раза, но знает. Она снова поднимает на Громилу взгляд.

— А сколько лет тебе и другим двоим ребятам?

— Энтони и Уэйду столько же, сколько и мне, — он чуть улыбается. — По двадцать четыре.

Альма непроизвольно улыбается. Громила всегда казался ей взрослым; сильным, мускулистым, с густой бородой и шрамом на половину лица. Сейчас, когда она впервые слышит его возраст, он кажется ей совсем мальчишкой.

Теперь Альма понимает, по какому принципу происходит отбор в круг вышестоящих, поэтому следующий вопрос срывается непроизвольно.

— Тогда что я здесь делаю?..

Громила бросает на нее взгляд и вызывает лифт.

— Если ты думаешь, что отбор проходят, учитывая возраст, то ты ошибаешься, — замечает он. — В Тринадцатом есть еще парни, которым по двадцать четыре, но их здесь нет. Здесь есть и девушки того же возраста, но их тут тоже нет, ты наверняка заметила, я прав?

Разумеется, она сразу замечает, что на собрании их не было. Альма старается мыслить шире, но все идеи сводятся к тому, что девушек здесь недооценивают, раз всем заправляют парни.

— Долго молчишь, — замечает Громила, — не в те дебри мыслишь. Цех легкой промышленности, — дает он ей подсказки. — Кто им заправляет?

— Мегги, — тут же отвечает она.

— Хорошо, — кивает Громила. — А кто главный на кухне?

— Оливия, — незамедлительно реагирует Альма.

Лифт трогается с места. Громила кивает.

— О чем ты думаешь, когда слышишь слово «Питание»? — снова спрашивает он.

Альма активно соображает, глаза ее лихорадочно бегают, когда она сдвигает брови.

— Выращивание, уход, сбор, обработка, охота, рыбалка, собирательство, приготовление, снабжение, складирование и просчет на будущее, — выстроив логическую цепочку, произносит она.

Громила какое-то время молчит, и Альма поднимает взгляд. Она видит, как Громила улыбается.

— Оливия бы ответила, что это готовка на кухне, — замечает он, — поэтому можно сказать так: она контролирует этап, а Портер весь процесс, который ты назвала.

Альма начинает понимать, о чем ей толкует Громила. Девушки концентрируют свое внимание на чем-то конкретном. Она вспоминает, как в день знакомства с шитьем, Мегги рассказывала ей о процессе производства, но на деле снова и снова возвращалась к переработке льна. Вайлет, в свою очередь, была сконцентрирована на пошиве, к созданию полотен она ни разу не прикасалась в ее присутствии, хоть и знала весь процесс от и до.

Альма вспоминает, как в цех однажды приходил выделяющийся на фоне остальных юноша с похожей военной выправкой, как у Элдера. Сейчас Альма понимает, что это был один из них. Один из тех, кто контролирует весь процесс.

— Нам нужны люди, способные мыслить широко, — произносит Громила.

— Мне всего шестнадцать, — произносит она, почему-то зациклившись на том, что все юноши старше нее как минимум на восемь лет.

— Элдеру было столько же, когда пять сотен детей остались одни после бомбежки, — тут же реагирует Громила.

Альму это отрезвляет. Ей не всего шестнадцать. Ей уже шестнадцать. Мысли проясняются, она понимает, что он имеет в виду.

— Я видел твой взгляд, Альма, когда включился свет в блоке земледелия. Элдер был прав, — жмет он плечами. — Как, впрочем, и всегда.

Альма смотрит на Громилу, не в силах произнести ни слова. Значит, Элдер первый понимает, на что она способна. Значит, он намеренно направляет ее в самом начале на кухню, чтобы понять, как долго она вынесет рутину и что предпримет. Он с самого начала замечает ее способности и не обращает внимания, когда в момент знакомства она произносит, что способна только петь.

Он просто прокладывал ей дорогу к осознанию.

— Следующее собрание будет послезавтра, — сообщает ей Громила, спиной выходя из лифта. — Слушай внимательнее остальных, предлагай идеи. В скором времени ты тоже найдешь свой процесс, — обещает он. — Уверен, ты затронешь тему, которая еще не поднималась.

Громила ободряюще улыбается ей и Альма не может не улыбнуться в ответ. Приятный трепет окутывает ее организм, побуждая расправить плечи. Она не просто сможет следить за процессом, она сможет на него повлиять.

Альма теперь внимательнее смотрит по сторонам и обращает внимание на мелочи. В ее расписании появляется новый блок, и вскоре она знакомится с внушительным цехом домашних животных. Альма не просто теперь посещает задания, она делает зарубки на память и ищет бреши, чтобы сразу их залатать.

На втором собрании она один раз задает вопрос по поднятой руке и один раз предлагает вариант решения проблемы, но ее воспринимают довольно радушно, только Элдер выслушивает предложение до конца, но все равно его не принимает.

Альма не отчаивается и продолжает слушать и запоминать. В электрике и оружии она пока совсем ничего не смыслит, Альма принимает решение сконцентрироваться в первое время на задачах, в которых разбирается. Особое внимание она уделяет земледелию, сельскому хозяйству в целом и легкой промышленности.

Проходит почти целый месяц, на поверхности все сильнее опадают листья, приближается конец октября. Альма получает в своем расписании «Охота» на законных основаниях, Мегги ставит к количеству зимних курток плюс один, но не расстраивается, а только радуется: Альма так удачно охотится, что кроличьих шкур теперь в цехе на пару месяцев вперед.

С новыми обязанностями Альмы старые никуда не исчезают. Почти не исчезают. На шитье она по-прежнему ходит, Вайлет все еще ее лучшая подруга, только наряды на кухне полностью пропадают. Альма радуется этому немыслимо, но вида не показывает.

Она не скучает ни по краснощекой Оливии, ни по несносной Бекки и ее подружкам, ни по запаху лука и терпкому вареву душистой руты. На радостях она совсем не помнит о самом важном.

Альма начинает теснее общаться с ребятами из блока земледелия и придумывает новую стратегию удобрения земель. Ради интереса она предлагает скрестить несколько семян, и из этого получается что-то стоящее. Она рассказывает девушкам из блока с домашними животными про то, как делать масло, и вместе с Флавием — юношей, контролирующим процесс разработок — собирает маслобойку, вспоминая, как в Двенадцатом Дистрикте они всем ансамблем старались сделать масло, так горячо любимое Мод Беж.

Дистрикт Двенадцать теперь кажется ей далекой, неправдоподобной жизнью. Воспоминания о нем постепенно начинают стираться.

На собрании Альма выходит к яркой, электронной доске и рассказывает о том, как удобрить земли, объясняя процесс перегноя сорняков, после чего вместе с Флавием представляет общему вниманию маслобойку, на что получает первое одобрение не только со стороны остальных юношей, но и настоящую улыбку от Элдера Койна.

К середине ноября сельское хозяйство начинает сдвигаться с мертвой точки.

Альма так вдохновляется идеей модернизации и развития, что тут же выстраивает новую стратегию. По ее подсчетам больше четверти акра к началу следующего года будет засажена, а это значит, что у них будет больше еды.

— Это заключение наводит меня на мысль, — ходит она вдоль доски, — что нам следует поднять демографический вопрос.

Все собравшиеся тут же замолкают, приятная новость о статистике забывается, улыбки стираются, все смотрят на нее с некоторым осуждением. Уэйд реагирует первым.

— Альма, — начинает он, — ваша с Флавием маслобойня работает, и это прекрасно, но не слишком ли рано ты хочешь поднять данный вопрос? — спрашивает он, нервно проведя пятерней по рыжим, слегка отросшим волосам.

— Я согласен, — подтверждает Портер, сверкнув ярко-синими глазами. — Оливия давала мне отчет, что продуктов поступает больше, но это такой период. Скоро зима…

— Верно он говорит, — поддерживает Громила. — Я согласен, что в процессе земледелия большие успехи, ребята в блоке мне сами об этом говорят. Дичи также поступает больше, но, Альма, подумай сама, разумно ли говорить об этом, лишь опираясь на просчеты? Сегодня все хорошо, а завтра? Ты подумала о завтрашнем дне?

— Стоп!

Громила замолкает в ту же секунду, потому что в зале гремит голос Элдера Койна. Он строго смотрит на Альму, стоящую перед ним, желваки его нервно дергаются.

— Альма Грей, здесь поднимаются вопросы насущные, требующие непосредственного вмешательства и решения.

— Но ведь это!..

— Молчать! — стучит он кулаком по столу.

Альма непроизвольно вздрагивает, закрывая рот. Щеки начинают гореть.

— Вопрос не будет поднят, Альма Грей, ты меня услышала?

Она коротко кивает, все еще стоя у доски и сцепив перед собой руки. Элдер Койн поднимается с места, его примеру следуют остальные.

— На сегодня все, — холодно и сдержанно произносит он. — Подготовить мне отчеты на следующее собрание. Можете быть свободны.

Альма терпеливо ждет своей очереди на выход, хоть и хочет сорваться с места самая первая. Щеки сильно пылают, она тщетно закрывает правую сторону лица волосами. Перед уходом ей впервые не хватает смелости посмотреть на Элдера Койна.

На шитье вечером она почти не разговаривает с Вайлет, остро восприняв такой жесткий ответ Элдера на ее простое предложение. За ужином натянуто улыбается, делая вид, что все в порядке, и Сейн ей верит. Он всегда ей верит, но Громила знает ее теперь куда лучше него. Он лишь коротко кивает, словно успокаивая, и Альма кивает в ответ. Ничего другого просто не остается.

Утром она готовится морально к тому, что выйдет на свежий воздух, потому что жутко устает в четырех стенах и уже настраивается на охоту, но в ужасе округляет глаза и стонет, закатывая глаза.

— Наряд по кухне, нет, ну, ты представляешь вообще! — раскрасневшись, злится она, с грохотом поставив поднос после завтрака на конвейер, ведущий к мойке. — Поверить не могу!

— Это же Элдер, чему ты удивляешься? — смеется Громила, поставив поднос рядом.

— Он меня так наказывает, да?! — выходит из себя она. — За предложение?!

Громила качает головой, не без улыбки наблюдая за ее метаниями.

— Этот вопрос никогда никем не поднимается…

— Я неделю на поверхности не была! — все еще пылит она, прослушав слова Громилы. — Так хочется сейчас выйти на охоту и… — она рычит, показывая в воздухе, как кому-то сворачивает шею.

Громила терпеливо ждет, когда из нее все выйдет. Выдохнув, она сдувает со лба каштановую прядь и скрещивает на груди руки.

— Полегчало?

— Да, — бурчит она.

— Так вот, Альма, — ведет он ее в сторону выхода, — этот вопрос не поднимается никогда. Элдер закрыл его много лет назад и сейчас воспринимает в штыки любую попытку обсуждения, — объясняет ей Громила. — У нас прогресса в земледелии лет пять не было, а ты сдвинула все с мертвой точки и уже хочешь двигаться дальше…

— Разумеется!

— Я-то понимаю тебя, но и ты пойми его, — просит Громила. — Он контролирует столько параллельно текущих процессов, что сейчас, когда один из них выбился вперед, он…

— Не может в это поверить, — заканчивает за него Альма.

— Именно, — кивает Громила. — Так что не паникуй, возьми себя в руки и иди чистить картошку.

Альма показывает ему язык перед уходом, но понимает, что в его словах есть смысл, и он огромен. Элдеру нужно время на осознание. Она это время ему дает, хоть и проникается к нему временной неприязнью за то, что ей снова придется войти на кухню.

Она слышит громкий голос Оливии еще за несколько метров до входа и сразу начинает злиться. Альма успокаивает себя тем, что наряд всего один, и больше ей не придется появляться на кухне.

— Добрый день, Оливия! — едва переступив порог, произносит она, перекрикивая общий шум.

— Альма Грей! — словно обрадовавшись, отзывается кухарка.

Оливия действительно улыбается, и Альма на секунду думает, что та правда рада ее видеть.

— Давненько тебя здесь не было, — замечает она. — Где пропадала?

— На шитье, — тут же отвечает Альма.

Она почти не лжет, потому что шитье у нее действительно есть.

— Швея, значит, — кивает она. — Нож в руках, надеюсь, держать не разучилась?

— Разумеется, нет, — радушно и с легкой улыбкой отвечает она.

— Тогда вперед, — указывает она в дальнюю часть кухни. — Картофель сам себя не почистит.

Альма даже позволяет себе улыбку. Ее веселит, что Громила предположил точно тоже самое. Она вздыхает и заплетает на ходу колосок. Волосы немного отрастают за эти месяцы, и теперь могут крепко держаться в одной косе. Добравшись до места, она замечает, как рядом с ней сидит темноволосая девушка в широком клеенчатом фартуке, склонившись над своим тазом с картофелем. Альма сразу ее узнает и расцветает.

— Марта, — улыбается она, присаживаясь рядом, — я так давно тебя не видела!

Девушка не поднимает головы, да и держит ее слишком низко. Темные пряди падают на лицо, выбившись из пучка на затылке. Марта одна из немногих не стригла волосы вместе с остальными этим летом.

— Марта? — слегка коснувшись плеча, снова зовет ее Альма.

Девушка повинуется движению и мешком падает плечом к стене.

— Марта! — кричит Альма, вскакивая с места. — Кто-нибудь! Марте плохо!

Она тут же оказывается рядом на коленях и берет лицо девушки в ладони. Она вспоминает, как встретила ее посреди ночи в ванной, и внутри сворачивается комом страх. Она совсем забыла об этом! Что, если Марта серьезно больна? Что, если бездействие Альмы повлекло за собой эпидемию, которая всех их отправит на тот свет?

Альма чувствует, как от страха холодеют руки. Кожа Марты бледная, под глазами девушки синие круги, на щеках застыли слезы. Альма бьет ее по щекам, продолжая звать по имени, как вдруг чувствует, что ткань комбинезона на коленке становится холодной и влажной.

Воздух пахнет металлом и солью.

Альма наклоняется, убирая рукой край клеенчатого фартука Марты, и видит, что на полу возле табурета находится лужа крови. Альма лихорадочно соображает и тут же понимает, что никто из них не поймет того, что здесь произошло.

Понимает только она и поймет единственная женщина в этом Дистрикте.

— Всем отойти! — гремит Альма, выставив за собой руку.

Взволнованные девушки стоят сзади, сбившись в кучу. Никто и не рвется подходить, все боятся. Даже Оливия, самая грозная и громкая, стоит за ней с бледными щеками. Такой Альма ее еще никогда не видела.

— Бекки, — строго произносит Альма. Блондинка вздрагивает. — Принеси мне второй фартук, срочно!

Бекки тут же срывается с места.

— Оливия, — тем же голосом зовет она. Кухарка непроизвольно делает шаг вперед, опустив руки по швам. В глазах девушки ужас. — Иди ко мне, помоги мне ее поднять!

Бекки несет фартук. Оливия тут же оказывается рядом, они закидывают руки Марты себе на шею и поднимают ее с места. Багровая лужа крови заставляет девушек взвизгнуть в ужасе.

— Тихо! — рявкает Альма. — Бекки, иди сюда, надень фартук со спины, чтобы прикрыть ее!

Блондинка с настоящим ужасом в глазах смотрит на лужу крови. Альма знает, что все девушки с кухни закалены. Она своими глазами видела, как они спокойно разделывают туши оленей, кроликов, ласк, белок и куриц. Они не боятся крови животных.

Они боятся человеческой крови, потому что ни одна из них ее не видела.

— Живо!

Бекки вздрагивает и повинуется, надевает на Марту второй фартук, прикрывая комбинезон, и завязывает спереди веревочки.

— Молодец, — Альма старается дышать ртом, чтобы не чувствовать запаха соли и металла. — Бекки, нужно отмыть это на полу, чтобы никто больше не увидел. Ты справишься?

Девушка лихорадочным взглядом смотрит то на лужу, то на Альму.

— Бекки!

— Да, — тут же кивает она, — справлюсь.

Альма и Оливия тащат на себе Марту в медпункт. Оливия тяжело дышит. Альма никогда не видела, чтобы кухарка чего-то боялась. По пути им никто не попадается, потому что все добросовестно выполняют дневные задания, находясь в определенных блоках. Когда они заходят в лифт, Оливия прерывисто вздыхает.

— Она?.. — шепчет кухарка.

— Жива, — отрезает Альма. — Она просто без сознания.

— Хорошо, — также тихо отвечает Оливия.

Они приходят в медпункт через несколько минут, Альма вставляет карточку, чтобы выйти, и они заносят тело Марты внутрь. Пожилая медсестра вскакивает с места.

— Теплой воды, чистые простыни, свежий комбинезон, тряпки, полотенце, — четко произносит Альма, глядя женщине в глаза.

Той хватает двух секунд и одного взгляда на Марту, чтобы понять, что произошло. Альма благодарна судьбе хотя бы за одного понимающего человека.

— Помоги мне ее уложить на кушетку, Оливия.

Девушка повинуется, и они укладывают Марту на не заправленную постель. Оливия замечает торчащую из-под фартука штанину комбинезона, испачканную кровью. Альма накрывает это место клеенчатой тканью.

— Можешь идти, — холодно произносит Альма, — дальше я сама.

Она подходит к Марте и опускает прохладную ладонь ей на лоб. Веки девушки едва трепещут, она постепенно приходит в себя и морщится.

— Где…

— Тшш, — успокаивает ее Альма. — Поспи, Марта, все будет хорошо, я о тебе позабочусь.

— Где… — находит она в себе силы, — где Портер?..

Оливия, до того стоящая недалеко от них, в ужасе распахивает глаза. Лицо ее искажается гримасой боли, она прикрывает рот ладонью и выбегает из блока, стараясь оставаться незамеченной. У нее это получается.

Альма сразу понимает, о ком она говорит. Портер. Это глава процесса питания, под его началом находится Оливия. Портера назначили главным еще в первый год, Оливию тоже. Громила как-то ненароком упоминает, что у них интересные взаимоотношения, но он не очень любопытный. Альма сразу все понимает, а еще ей становится ясно, почему Оливия так спокойно относится к Сейну.

Все оказывается очень просто: сердце Оливии занято Портером.

Альма старается не придавать значения ее словам в бреду, но знает, что называет она его имя не просто так. Медсестра молча приносит все, что попросила Альма, и они вдвоем ее переодевают и моют. Альма старается дышать ртом, а затем просит женщину сжечь комбинезон, и та согласно кивает. Марта забывается глубоким сном, когда медсестра ставит ей капельницу, и Альма устало потирает лицо ладонями, сидя рядом с ее постелью.

Стратегия Элдера Койна в демографическом вопросе оказывается с брешью. Он поступает гуманно, не лишая жителей возможности физической близости и при этом контролируя массовую контрацепцию, но он не учитывает погрешности.

Неизвестно, как это случилось на самом деле. Возможно, Марта каким-то образом узнала о свойствах душистой руты и перестала есть еду, подаваемую в столовой. Этот вариант Альма сразу отметает, потому что знает, это невозможно.

Скорее всего организм Марты оказывается настолько сильным, что ей удается зачать, но не удается сохранить. Душистая рута продолжала попадать в ее организм в небольших количествах с пищей, тем самым медленно убивая плод и заставляя ее мучиться.

Если бы Альма поняла это чуть раньше. Если бы.

Альма смотрит на спящую девушку, которая пока не знает, что произошло, и на приборы, которые ее окружают. Мерный писк аппарата даже слегка успокаивает. Медсестра подходит к Марте и берет подушечку ее безымянного пальца руки, протирает ее чем-то светлым, после чего подставляет небольшой прибор и, резко дернув рукой, замирает. Слышится надрывный писк.

— Что вы делаете? — подается Альма вперед.

— Проверяю уровень гемоглобина у нее в крови, — отвечает она и качает головой. — Слишком понижен.

Альма наблюдает за тем, как на подушечке пальца Марты набухает шарик крови. Медсестра возвращается и заматывает ей палец. Альма молча смотрит на то, как белая марля сразу пропитывается алым. Кровь совсем не сворачивается. Марта слабая. Как такая слабая девушка смогла зачать?

Альма сосредоточенно смотрит на постепенно алеющую марлю. Новая стратегия точным выстрелом попадает в сознание.

— Как вас зовут? — выдыхает она, продолжая смотреть на красное пятно.

— Иви, — произносит женщина.

Альма поднимает взгляд.

— Очень приятно, Иви. Меня зовут Альма Грей.

— Я помню, Г-38, — старческим голосом скрипит она. — Г-38 с аллергией на свинец.

Альма поднимается на ноги и игнорирует ее слова, направляясь к большому и светлому монитору. Ей пришлось вернуться в медпункт и не под дулом пистолета, а добровольно. Альме кажется, что она здесь не в последний раз.

— Иви, скажите мне, — спокойно произносит она, когда берет со стола прибор, с которым женщина подходила к Марте, — он может определить что-то еще, помимо гемоглобина?

Женщина, сначала с подозрением смотрящая на чужачку, чуть смягчает взгляд.

— Группу крови, — отвечает она, — и резус-фактор.

Альма чуть хмурит брови. Эти слова ей совсем непонятны.

— Скажите, — решается она задать вопрос попроще, пока вертит в руках прибор, — можно ли как-то определить сильнейших особей для продолжения рода, чтобы они дали здоровое потомство?

Иви с интересом склоняет голову, глядя на девушку под новым углом.

— Резус-фактору, например, — кивает медсестра.

Альма оживает мгновенно и, оставив прибор на столе, подходит ближе.

— Расскажите, — просит она.

Иви давно не видела такого живого интереса в глазах. Последние годы в глазах детей она видит только печаль.

— Будущие родители могут иметь разные резус-факторы крови: положительные или отрицательные, — объясняет она. — Если родители оба положительные, то и ребенок будет с таким же резус-фактором. Если отрицательные, то и ребенок тоже.

Альма действительно старается понять.

— Если у мамы положительный резус-фактор, а у папы отрицательный, то проблем также нет, — Иви на мгновение замолкает, — но вот если у мамы отрицательный, а у папы положительный, возникает резус-конфликт — несовместимость матери и плода.

Альма на мгновение смотрит на спящую Марту.

— И ребенок может погибнуть? Он становится слабым?

— Верно, — кивает Иви. — Он может погибнуть.

Альма снова встает с места и подходит к большому монитору, в котором, она уверена, скрывается целая сеть данных. Иви буквально слышит, как крутятся в ее сознании шестеренки. Эта девушка чрезвычайно умная и очень напоминает ей главу Тринадцатого Дистрикта.

Иви почти видит ее рядом с ним.

— Иви, что может ваша база данных дать мне, если я попрошу?

— Всё.

Альма оборачивается через плечо, сверкая озорным огнем интереса в серых глазах.

На следующий день под конец собрания приходит очередь Альмы сказать свое слово. Она никак не показывает Элдеру, что была вне себя от его выходки с расписанием. Сейчас она ему за нее даже благодарна.

Альма замечает, как Портер почти все собрание молчит, и это неудивительно. Она рассказывает ему о случившемся с Мартой до начала и обещает хранить секрет и скрыть все от Оливии при одном условии: он вступится за нее, если Элдер Койн снова посмеет закрывать ей рот.

Альма встает возле электронной доски и кладет перед собой папку с записями, каждую строчку которой выучила ночью. Ей необходимо видеть глаза Элдера Койна, когда она будет говорить об этом. Ей нужно, чтобы он слушал и, что самое главное, услышал.

— Господа, — кивает она присутствующим, — у меня есть законные десять минут на выступление, и я прошу выслушать меня со всем присущим каждому из вас уважением, — смотрит она на Элдера.

Глава Тринадцатого Дистрикта чуть приподнимает голову.

— Мои просчеты с увеличением объема урожая не ошибочны, но вы правы, — смотрит она на каждого, — все необходимо проверять, все нужно тестировать, — медленно вводит она всех в курс дела. — Будь то маслобойня, новые посевы, альтернативный способ охоты или… Вопрос, который я хотела поднять в конце прошлого собрания.

— Стоп! — тут же рычит Элдер.

— Постой, — просит его Портер. Голос юноши убитый. — Позволь ей сказать.

Элдер собирается что-то ответить, но Громила чуть кашляет.

— Я тоже хотел бы послушать.

Альма с благодарностью на него смотрит.

— Поддерживаю, — в унисон произносят Флавий и Уэйд.

Энтони, Рокот и Тобиас просто кивают в знак согласия. Элдер заводится от злости, желваки его снова дергаются, когда он сжимает челюсти, но глава Тринадцатого Дистрикта быстро берет себя в руки.

— Хорошо, Альма Грей, — вкрадчиво произносит он. — Мы тебя слушаем.

Альма прогоняет тревогу и волну мурашек, собираясь с мыслями. Она сжимает перед собой в замок ледяные руки.

— Результат прироста урожая будет заметен на складах уже через несколько месяцев, — начинает она, — далее будет только увеличиваться, это станет для нас мощным толчком и даст возможность увеличить численность населения.

Среди присутствующих слышится шепот. Глядя Элдеру Койну в глаза, Альма не замечает, кому он принадлежит.

— Но для этого нужно время, — замечает Альма. — Перед настоящей волной увеличения урожая, будет лишь репетиция, — делает она в воздухе кавычки. — Именно то, что происходит сейчас. Мы пробуем, мы тестируем, мы репетируем.

Элдер Койн чуть вскидывает брови. Глядя только на него, Альма замечает всё, даже самую маленькую мелочь.

— Это я и предлагаю, — кивает она. — Фокус-группу, — конкретизирует она.

Перешептывания становятся громче, она все также смотрит только на него.

— Я прошу вас дать мне согласие на проведение медицинского обследования населения Дистрикта Тринадцать, чтобы я небез помощи моей будущей коллеги Иви смогла отобрать проверенную и сильную группу из пяти пар, которая сможет дать первое потомство.

Альма только сейчас понимает, что ее не перебивают. К ней впервые прислушиваются. Она набирается смелости, чувствуя на себе одобряющий взгляд Громилы. Он был прав, она действительно затрагивает тему, которая еще не поднималась.

— Я хочу взять под контроль демографический процесс.

Элдер Койн молчит, все остальные также свою точку зрения высказывать не торопятся, потому что первым обычно всегда выступает глава Дистрикта. Элдер Койн поднимается с места, все следуют его примеру.

— Нам всем есть над чем поразмыслить, — спокойно произносит он. — Отчеты по текущим вопросам каждого процесса ожидаю к следующему собранию. Можете быть свободны.

Ножки стульев скрипят по полу, юноши поднимаются с мест и друг за другом направляются в сторону выхода. Альма поворачивается к Элдеру боком, чувствуя страшную досаду, и готовится выйти последней, следом за Громилой.

— Альма Грей, останься.

Громила поворачивается к ней лишь на мгновение, а после коротко и ободряюще кивает, закрывая дверь. Альма морально готовится к неизбежной нотации и повышенному голосу, потому что Элдер Койн такой, он по-другому не умеет.

Слышится звук ножек стула по полу.

— Присядь, — спокойно просит ее Элдер.

Альма поворачивается к нему лицом. Элдер Койн сидит на своем месте, устало сжав переносицу пальцами, а рядом с ним стоит выдвинутый для нее стул. Ей точно придется услышать немало лестного в своей адрес, она морально оказывается к этому готова и просто садится на стул, подложив руки под бедра.

— Незнание их бережет, — негромко произносит Элдер, поднимая на нее взгляд.

Альма поражается. Это не те слова, что она ожидала.

— Они не знают, как выглядели их родители под обломками. Не знают, что происходит на поверхности, — он на мгновение замолкает. — Они не знают, что мы добавляем это в еду. Не знают, что будет, если не добавить.

Альма знает, что Иви доложила Элдеру то, что случилось с Мартой. Она сама ее об этом попросила.

— Она не знала, — Альма не понимает, спрашивает он ее об этом или просто констатирует факт.

— Не знала, — тихо отвечает она. — Это случайность, Элдер.

Альма слышит, что он себя винит. Винит за смерть первого за десять лет так и не появившегося на свет ребенка. Элдер горбит плечи и проводит рукой по темным волосам.

— Есть ложь во благо, — словно старается доказать он что-то самому себе. — Я делаю это ради них.

Альма видит, что сейчас происходит то, что они оба предпочтут после не вспоминать. Это слабость. Минутная слабость, опущенные руки и скорбь в воздухе. Альма поднимается с места, начиная напевать мотив баллады, и встает рядом. Она мягко касается его волос, и он тянется за лаской. Альма позволяет ему уткнуться лбом себе в живот.

— Я знаю, — шепчет она.

Элдер Койн тяжело вздыхает и закрывает глаза, ощущая вибрации ее голоса. Альма Грей, что-то тихо напевая, гладит его волосы.

========== Глава VIII. “Призрака можно напугать” ==========

Альма ставит галочку в очередной ячейке с именем жителя и выгружает данные. Передав Иви прибор на дезинфекцию, Альма заматывает палец тихой пациентки и сдержанно кивает.

— Можешь быть свободна.

Девушка поднимается с места и выходит из блока, закрыв за собой дверь. Альма смотрит на часы. Сегодня за трехчасовую смену они приняли еще пятьдесят человек. Их расчеты оказываются верны, всех жителей они смогут идентифицировать за неделю, а дальше посвятят все свое внимание анализу.

Элдер согласился на проведение испытаний, подключил Энтони для редактирования расписания жителей, чтобы вписать им десятиминутные посещения медпункта, и теперь за четыре минуты, а иногда и меньше, они берут анализ крови и заносят данные в компьютер.

Альме даже нравится работать с Иви. Женщина она оказывается чрезвычайно умная, Альма убеждается в этом с каждым днем только сильнее. Иви живет в своем блоке в одиночестве все эти годы, лишь иногда к ней заходят жители или сам Элдер с вопросами о здоровье, однако и сам он делает это с каждым годом все реже.

В самом начале тяжелого пути Иви была его наставницей. Женщина улыбается своим мыслям, когда рассказывает об Элдере Койне: бойком мальчишке, который не побоялся взять все в свои руки в столь раннем возрасте.

Элдер был единственным, кто не боялся задавать вопросы. Все остальные старшие дети обходили женщину стороной, считали ее странной. Элдер спрашивал ее обо всем, Иви рассказывала ему все, что знала сама. Именно она настояла на душистой руте в рационе всего Дистрикта. Несмотря на то, что прошло целых десять лет, и в блоках ходят взрослые люди со своей жизнью и своим жизненным опытом, Иви все также видит в них детей, которые к своим детям совсем не готовы.

Первое время Элдер боялся и шагу ступить без ее твердой руки, но вскоре его собственные руки окрепли. Иви говорит, что он стал лидером, которого в Дистрикте Тринадцать не было даже в самом рассвете сил.

Сначала было очень тяжело, не хватало еды, было холодно, страшно. Скорбь витала в воздухе изо дня в день.

— Все кого-то потеряли в тот день, — говорит как-то Иви, разбирая записи на свои коленях и передавая определенные папки в руки Альмы.

— Что потеряли вы, Иви?

Женщина замолкает. Альма не рассчитывает на ответ и опускает голову, продолжая работу.

— Под обломками бункера остался мой сын и невестка, — все же произносит она. — А в первую суровую зиму погиб мой единственный внук.

Альма поднимает взгляд. Руки пожилой медсестры дрожат, но Альма не знает, от старости или воспоминаний.

— Не сберегла, — шепчет Иви и шмыгает носом, снова вливаясь в работу.

Больше Альма вопросов не задает. Ей своих гирь на сердце хватает по людям, которых она потеряла. Чужие гири на первый взгляд кажутся в разы тяжелее своих. Иви тоже этой темы больше не поднимает. Они работают рука об руку так, словно их не разделяют почти пятьдесят лет, Альма обращается к медсестре с уважением, Иви больше не называет ее «Г-38 с аллергией на свинец».

Альма с живым интересом задает вопросы, Иви на них с охотой отвечает.

— Я правильно понимаю, что у них совсем нет полового образования? — интересуется Альма.

Иви ставит перед сосредоточенно работающей за компьютером девушкой чашку чая и не без усилий присаживается рядом в кресло. Колени совсем подводят последний год.

— Нет, — отвечает женщина, мотнув головой. — Я не стала делать этого с самого начала, потому что не до того было, — смотрит она перед собой, видимо, вспоминая тяжелое время, — сейчас уже момент упущен. Они взрослые, старуху слушать не станут.

— Не говорите так, Иви, — оборачивается к ней Альма.

Женщина делает глоток чая из еловых иголок и смотрит на коллегу.

— Как?

— Вы не старая, Иви.

Женщина хрипло смеется.

— Однако ты не отрицаешь, что слушать меня они не станут, Альма Грей.

Альма подгружает еще один блок информации для обработки, и процессор начинает нещадно гудеть. Она думает о том, что стоит попросить Энтони обновить всю систему, насколько это возможно. Если данные будут стерты из-за неисправности оборудования, все ее старания пойдут насмарку.

— Я займусь их половым образованием, — кивает Альма. — В первую очередь, буду разговаривать с девушками из фокус-группы, а дальше увидим.

Иви сосредоточенно смотрит на девушку.

— Откуда ты знаешь, что говорить, Альма Грей? Тебе всего шестнадцать.

Альма снова поднимает взгляд на женщину. Ей уже шестнадцать.

— Я не местная, Иви, — все же отвечает она. — На поверхности, за пределами этих лесов далеко на юге, очень тяжело было жить.

Альма надеется, что Иви не станет задавать вопросов. Женщина долго и выжидающе смотрит на нее, но видит не просто шестнадцатилетнюю девочку. Ее взгляд осознанный, серый и взрослый. Слишком взрослый. Иви ничего не говорит.

Они стараются больше не задавать друг другу личных вопросов, от этого ни одной из них не было прока. Иви было тяжело говорить, вспоминая прошлое, Альма просто не хотела. У Альмы Грей не было прошлого. Она появилась на свет, когда ступила на порог Дистрикта Тринадцать.

Собирая материал для обработки информации, Альма впервые обращает внимание, что жителей действительно приличное количество. Она видит много новых лиц, но никого не запоминает.

Альму, как ей кажется, запоминают все. В столовой ее замечают в толпе, ребята за столом начинают задавать вопросы, стараясь понять, зачем все это. На собрании вышестоящих они принимают решение говорить, что Дистрикт проходит обследование здоровья на текущий момент. Эта легенда работает, и вопросы задавать перестают.

Чем больше людей Альма видит, тем больше ей кажется, что она все меньше замечает. Тугой, неприятный комок волнения появляется у нее в груди после встречи с очередным жителем на анализе, но она так старается сделать все как можно быстрее, что не замечает его лица.

После смены Альма долго не может уснуть, ей кажется, что за дверью стоит тот самый житель, намереваясь призраком следовать за ней теперь каждый божий день.

Альме удается переключиться с тревожных мыслей только к концу недели, когда она понимает, что большая часть оставшихся посетителей сегодня будет из круга вышестоящих. Альма собирается с мыслями и профессионально берет кровь у всех юношей, отмечая, что Элдер пока так и не прибыл.

— Иви, сколько человек еще осталось? — подходит она к раковине.

— На сегодня? — она переворачивает страницу в папке. — Только один. Элдер Койн.

Альма моет резиновые перчатки и старается игнорировать волнение. Она сглатывает. Он просто решил остаться последним в очереди. В этом нет ничего плохого. Даже успокаивая себя, Альма все равно ловит себя на мысли, что у нее дрожат руки.

Знакомый писк открывающейся двери кажется громче обычного.

— Добрый вечер, Иви, — произносит он и подходит ближе к столу. — Альма Грей, — кивает он.

Альма на автомате кивает в ответ и указывает рукой на стул, после чего вытирает перчатки и садится рядом. Сердце громко ухает в груди.

— Правую руку, пожалуйста, — профессионально произносит она, не поднимая на него взгляд.

Элдер кладет руку на стол ладонью вверх. Альма задерживает на ней взгляд дольше положенного, но все же приходит в себя и принимает у Иви прибор. Альма обрабатывает подушечку безымянного пальца Элдера и принимается за работу.

Альма держит его за руку. Кожа Элдера Койна теплая. Слышится шум работающего процессора, ее дыхание. В своих волосах Альма чувствует дыхание Элдера Койна и его взгляд на своем лице.

Вокруг ничего нет. Время замедляется, мерно попадает в прибор капля алой крови, рука Элдера Койна теплая. Альма поднимает взгляд, и их лица оказываются непривычно близко друг к другу.

Серые глаза внимательно смотрят на черты ее лица. Альма непроизвольно вспоминает, как в минуту слабости, в пустом зале собраний, Элдер Койн сидел у ее ног, прижавшись широким лбом к ее животу, и как его руки, безвольно брошенные на колени, в какой-то момент сомкнулись у нее на талии, прижимая к себе чуть ближе.

Этот безмолвный жест был громче слов. Был громче мотива баллады, который она тихо напевала себе под нос. Альма помнит, как ее пальцы замерли в его темных волосах, и как внутри что-то сжалось от переполняющих чувств.

Когда она сделала шаг назад, вынуждая его раскрыть объятия, Альма пообещала себе, что такого больше не повторится. Нельзя позволять чувствам отравлять себе голову, на другие вещи станешь смотреть иначе, станешь мягче, станешь слабее. Альма не может позволить себе этого.

Поэтому сейчас, спустя почти полторы недели, прикоснувшись к нему снова, Альма понимает, что упустила момент. Она уже стала слабой, необходимо от этого избавиться. Она отпускает палец Элдера и опускает взгляд.

— Можешь идти, — протягивает она ему смоченную спиртом салфетку, чтобы прикрыть ранку.

Элдер Койн встает с места и выходит из блока. Шумит процессор, сердце ухает у Альмы в глотке, ноги слегка дрожат. Она заносит данные в компьютер, совершая механические действия. Мысли девушки ушли из блока следом за последним посетителем.

— Почему ты не сдаешь?

Альма вздрагивает, поворачивая голову. Иви. Женщина все это время сидит здесь, Альма о ней совсем забывает.

— Простите?

— Сдай анализ, — кивает женщина, думая о чем-то своем, хотя внимательно смотрит на Альму. — Ты такой же член Дистрикта, Альма Грей. Я лично прослежу за полным анализом твоей группы крови.

Альма не замечает, как смотрит на нее Иви. Медсестра своими глазами наблюдала за тем, что здесь происходило в эти короткие пять минут. Полный контакт, единая волна и схожий импульс. Элдер Койн и Альма Грей магниты. Он появился на севере, она на юге, и сейчас они наконец встретились. Только слепец не заметит.

Альма Грей протягивает Иви прибор.

— Хорошо, — кивает она и опускает на стол руку.

На поверхности выпадает первый снег. Конец ноября наступает также незаметно, как и начало осени. Альма Грей полностью вливается в процесс жизни Дистрикта Тринадцать, на кухне больше не появляется, большую часть времени проводит вместе с Иви, остальную жизнь посвящает охоте, шитью, земледелию и собраниям.

К Элдеру Койну Альма Грей старается не прикасаться.

Альма и Иви обрабатывают информацию, выбирая подходящие сочетания, вот уже третью неделю, две потенциальные пары они отбирают и приходят к единому согласию. Элдер дает Альме понять, что хочет услышать текущий отчет в тот момент, когда будет выбрана большая часть фокус-группы, поэтому Альма не торопится.

Сейн показывает ей на охоте, как обращаться с ножом. Силки в зимний период использовать недальновидно и бессмысленно, поэтому она соглашается. Ружье в руки она по-прежнему не берет, хоть Громила ей снова предлагает.

В конце первой недели декабря Альма Грей утверждает с Иви четвертую пару фокус-группы и старается думать только о важном деле демографического процесса, а не о том, каких людей они выбирают.

Альма старается думать хладнокровно. Так, как это делает Элдер Койн.

— Мне кажется, эти два партнера отлично подходят для пятой пары, — потирая уставшие глаза, отзывается Альма.

Ей уже не терпится поскорее закончить со всем этим. Тревожное чувство снова проснулось в ней сегодня в столовой. Альму не отпускает мысль, что за ней постоянно кто-то следит, хоть она и надеется, что это лишь плод ее воображения.

— Нет, — просто отвечает Иви, сворачивая данные.

Альма озадаченно хмурится.

— Почему же? — не понимает она. — Они прекрасно подходят друг другу, совместимы, как две капли воды, словно так и должно быть!

— Альма, — одергивает ее тираду медсестра. Альма замолкает. — Не все данные еще обработаны.

Она озадаченно смотрит на пустой экран.

— Это не страшно, — жмет она плечами, — ведь…

— Твои данные еще не обработаны, — решает сказать об этом Иви.

Женщина не знает, как Альма на это отреагирует. Она просто дает ей понять, что стоит немного подождать, потому что следует смотреть не только в ближайшее, но и в далекое будущее. Альма все понимает мгновенно, и тугой неприятный комок волнения рассеивается.

Все это время ее преследует не призрак, а очевидная и правильная мысль. Она должна стать пятой претенденткой женского пола в фокус-группе, потому что ей следует подать правильный пример.

Она должна стать одной из тех, кто подарит этому Дистрикту первое здоровое потомство.

— Ты права, Иви, — произносит Альма. — Я так и сделаю.

Медсестра почти перестает поражаться тому, насколько эта девушка умная.

В этот же вечер Альма решает предоставить отчет Элдеру Койну, поскольку большая часть группы уже отобрана. Он не удивляется, когда она входит в зал собраний с папкой в руке. Она не удивляется, что он находится здесь, сосредоточенно просматривая записи на электронной доске.

— Альма Грей.

— Элдер Койн.

Они оба коротко кивают. Он садится за свое место во главе стола, она садится на стул, где сидела в день минутной слабости, по правую руку от него. Элдер сам выдвигает стул на этом месте. Альма не понимает, он делает это случайно или намеренно.

Какое-то время они оба молчат.

— Ладно, — первая прерывает молчание Альма и кладет папку на стол, но не открывает ее.

Она знает наизусть всё, что там есть.

— Мы обработали девяносто пять процентов данных, — начинает она, — на данный момент мы подобрали четыре пары для фокус-группы. С одним претендентом я поговорю лично, — сразу отмечает она, — задолго до общего собрания.

Альма пока даже не может думать о том, кто в эту группу попал, и о том, как она скажет это одному из избранных. Элдер берет в руки папку и открывает первую страницу, молча просматривая данные взглядом.

— Предлагаю для этих восьми жителей переставать добавлять в еду душистую руту, — размышляет она. — Выводиться из организма она будет постепенно, нужно подготовить девушек, в первую очередь.

Элдер кивает, все еще читая отчет.

— С девушками первое собрание будет раньше общего, — сразу замечает она.

— Возраст? — не поднимая головы, интересуется Элдер.

— От шестнадцати до двадцати шести, — сразу отвечает она.

Элдер поднимает взгляд.

— Почему такой большой промежуток? — не понимает он. — Можно было взять от восемнадцати.

— Можно было, — тут же реагирует Альма. — Дело в том, что пришлось бы убрать внушительную часть потенциальных претендентов.

— Кого, например? — все еще хмурится Элдер, перелистывая страницу.

Альма Грей какое-то время на него смотрит, не отрывая взгляд. На его сосредоточенные, сдвинутые на переносице брови, на сжатые губы и прямую, точно игла, спину, а после решается.

— Меня.

Элдер молчит, глядя на какое-то слово в отчете. Альма понимает, что он не читает, он застыл. Лист, который он держит пальцами, слегка подрагивает. Элдер поднимает взгляд и смотрит перед собой. Альма молчит, подложив ладони под бедра.

Элдер Койн старается все держать в руках, держаться холодно и стойко, но Альма видит, как он поджимает губы, как сглатывает, как глаза его выдают слишком многое. Вопросы без ответов, эмоции, завязанные в узел чувства, часть из которых спрятаны в зажатых кулаках и застегнутой наглухо рубашке под самое горло.

— Элдер?

Он смотрит на нее, и вопросов в его глазах становится больше. Он задает их беззвучно, едва позволив себе чуть вскинуть вопросительно брови, но снова сосредотачивается и держит марку. Альму это злит. Альме хочется, чтобы он хоть что-то сказал, дал понять ей что-то, чего по-прежнему не произнес вслух, но…

Он не говорит.

— С кем? — или говорит не то, что нужно.

— Я пока не знаю, — ладони становятся влажными, но льняные штанины все впитывают. — Мои данные еще обрабатываются.

Альма дает ему еще один шанс набраться смелости и сказать ей все в лицо. Сказать, что она творит глупости. Сказать, что она ведет себя несерьезно. Сказать, чтобы она прекратила. Сказать, что единственный человек, с которым она должна связать свое будущее — это он.

Он не говорит.

Альма встает с места и берет в руки папку, направляясь к двери. Обида и злость клокочет у нее за ребрами. Обида и злость кипит у нее под веками.

— Альма Грей.

Скрипят ножки стула по полу. Альма останавливается, едва не вставив карточку, чтобы выйти, и оборачивается назад. Он стоит с прямой спиной, а руки обессиленно висят вдоль тела. Теперь Альма понимает, почему он всегда заводит их за спину, когда собран. С опущенными вдоль тела руками Элдер Койн становится уязвимым.

Альма Грей понимает, что видит его таким третий раз в жизни. Элдер Койн позволяет это видеть только ей и только наедине друг с другом. Он и сейчас делает это, потому что слов слишком много и они неправильные.

Своей позой он говорит: «Смотри, я совсем не робот, Альма Грей, я человек. Посмотри на меня.

Останься.

Не делай глупостей.

Я не хочу, чтобы ты так поступала.

Ты дорога мне, я никогда ни к кому не был так привязан».

Но вслух лишь:

— Почему ты больше не поёшь?

Альма вздергивает подбородок. Боль за ребрами стихает, под веками больше не жжет, но в глотке по-прежнему гулко барабанит сердце. Она расправляет плечи, игнорируя боль душевную. На ее место постепенно приходит злоба.

Он не умеет говорить на такие темы ни с кем, даже с ней.

— На музыке порядка не построишь, Элдер Койн, — четко произносит она.

Альма видит, что попадает в самое яблочко. Элдер Койн сжимает кулаки и расправляет плечи, заводя руки за спину. Пусть лучше он всегда будет таким, а она всегда будет такой. Горячее сердце делает горячей и голову. Это им обоим совсем не нужно.

— Я могу идти?

— Конечно.

Альма не оборачивается, когда уходит, но знает, что Элдер Койн смотрит ей вслед.

Альма не может поверить, но по собственной воле на следующий же день после разговора с Элдером направляется прямиком на кухню, получив в расписании получасовой наряд. Это время отводится ей, чтобы отследить пять порций еды без добавления душистой руты для потенциальных представительниц фокус-группы.

Портер говорит Оливии, чтобы та не задавала вопросов, потому что так надо, но кухарка впервые на памяти Альмы держится чертовски холодно и отстранено. Портер, в свою очередь, смиренно воспринимает ее реакцию и тут же уходит, не задерживаясь на кухне дольше одной минуты.

Альма не знает, что произошло на кухне за почти целый месяц ее отсутствия, но Оливия стала тише и молчаливее, Марта на нарядах не появляется, сами девушки ведут себя сдержаннее, а Бекки перестала так остро воспринимать Альму и больше не дарит ей суровых взглядов.

Портера она видит за пределами кухни на собраниях каждый раз, и выглядит он на них иначе. Здоровее, ярче и счастливее. Марта не приходит на наряды по кухне, он сам бывает здесь теперь гораздо реже, Оливия ходит как в воду опущенная. Альме достаточно подсказок, чтобы понять: несмотря на случившееся, Портер сделал свой выбор, и пал он не на Оливию.

Альма смотрит на девушек, помешивая кашу в небольшой кастрюле, и понимает, насколько огромной властью обладает, потому что ни одна из них не представляет, что Альма наперед знает их будущее и, что самое великое, может его контролировать за них.

На поверхности появляются сугробы ко второй неделе декабря, температура заметно падает, Мегги выдает Альме ее новую зимнюю куртку для охоты, и она радуется, когда выходит наверх, и ей не приходится дрожать от холода, как во время каждой зимы прошлой жизни.

Иви пока так и не выдает ей результаты анализа совместимости, потому что Альма сдавала последняя, а компьютер и без того не совсем новый, долго обрабатывает информацию. Альма просит Энтони провести модернизацию процессора, но тот только разводит руки, потому что модель этого компьютера слишком старая. Альма не отчаивается и решает просто подождать полной загрузки, чем дергать старую технику.

Альма внимательно курирует трехразовое питание четырех девушек, не обращая внимания на себя, и следит за ними постоянно. В любой момент каждая из них может столкнуться с первой в своей жизни менструацией, и Альме следует быть рядом, чтобы успокоить их и рассказать, что произошло.

От одной из них она почти не отходит, и на то есть веская причина.

Глубокой ночью Альма вздрагивает от того, что в дверь ее ячейки кто-то настойчиво и часто стучит. Она потирает глаза, направляясь к двери. Инстинкт самосохранения девушки еще спит. Альма открывает дверь и чуть морщится от света.

— Вайлет?

— Альма, — умоляюще произносит она. На щеках девушки слезы, — пожалуйста, помоги мне, — держит она перед собой в дрожащих руках окровавленную ночную сорочку.

Вайлет становится первой из фокус-группы, у кого наступают критические дни. Альма успокаивает ее, что-то нашептывая, и, крепко держа за руку, ведет лучшую подругу в ванную.

Она в двух словах рассказывает ей, что происходит, что ей не нужно бояться, и все это совершенно естественно. Вайлет внимательно слушает подругу, совсем ее не перебивая, после чего кивает, принимает душ, переодевается и первая за десять лет пользуется шкафом в ванной по назначению.

Альма провожает ее в ее ячейку и говорит, что они все смогут обсудить завтра на шитье, дает ей наставления и просит никому ни о чем не говорить. Вайлет послушно со всем соглашается. Вернувшись в свою ячейку, Альма ложится на постель и долго смотрит в потолок, не в силах сомкнуть глаз, потому что процесс запущен.

Все правда происходит. Демографический процесс, как и процесс сельского хозяйства почти два месяца назад, сдвигается с мертвой точки.

На следующее утро Альма просыпается сама не своя, потому что именно с Вайлет ей необходимо поговорить лично. Других трех пар Альма не знает, ей все равно на то, что они будут чувствовать, когда узнают всю информацию. Вайлет — другое дело. Вайлет ее единственный близкий человек.

Получив расписание, Альма сжимает губы. Было бы куда лучше, если бы шитье было вечером, и она смогла хоть как-то морально подготовиться, но вместо этого первая половина дня у нее разделена на два задания. Стандартное и привычное сначала — это шитье, а затем за час до обеда у нее стоит новый блок «Электроника».

Думая о новой ветке в своем расписании, Альма не замечает, как проходит завтрак, и часть шитья проводит в своих мыслях, механическими движениями двигая ткань под лапкой швейной машинки и делая строчки на швах рукавов будущих комбинезонов.

Она приходит в себя в тот момент, когда рядом с ней опускается на стул девушка с рыжей косой.

— Я теперь могу завести семью.

Альма поднимает взгляд. Вайлет вся сияет, ночных слез будто и не было, она вся светится, искрится почти, улыбается широко и открыто, и выглядит намного счастливее, чем в обычные дни. Альма даже позволяет себе улыбку, обрадовавшись ее порыву.

Может, зря она так беспокоилась, и не все так ужасно.

— Да, верно, — кивает Альма, убирая лапку с ткани, — ты можешь завести семью, но только…

— Я наконец могу быть с Сейном, — выдыхает она.

Альма замирает, в глотке встает ком. Все ужасно.

— Я же всю жизнь люблю его, — радостно шепчет Вайлет, — сколько помню себя! Я теперь чувствую себя живой, Альма! Это так прекрасно! Я непременно должна сказать ему! Сказать немедленно!

Альма смотрит на то, как от Вайлет веет жизнью, как крылья ее носа сминаются от смешинок, как сияют ее глаза. Альма впервые в жизни испытывает к себе самой ненависть. Ненависть за то, как она поступит со своей единственной за всю жизнь подругой.

Вайлет пока не знает, даже не догадывается, что попала в фокус-группу первого демографического этапа. Вайлет не знает, что Альма проводила лично все исследования с ее образцами крови. Вайлет не знает, что Альма уделила особое внимание ее совместимости с Сейном.

Вайлет не знает, что они с Сейном не могут быть вместе. Их союз принесет ребенка, который повторит судьбу дитя Портера и Марты. Он просто не выживет. Не сможет выжить, даже если захочет.

Альма не представляет, как сказать Вайлет, что она будет в составе фокус-группы, которая принесет в Дистрикт Тринадцать первое потомство. Не представляет, как скажет ей, что это произойдет с партнером, которого Альма ей сама выбрала.

— Постой! — просит ее Альма, стараясь унять дрожащие руки. — Вайлет, нельзя такое говорить. Подумай головой! Ты знаешь приказ Элдера Койна!

Альма не может поверить, что говорит это. Альма прибегает к словам, от которых сама в прошлом постоянно воротила нос. Беда в том, что других вариантов у нее пока нет. Собрание с претендентами планируется только на следующей неделе, обо всем этом знает только круг вышестоящий и Иви.

У нее просто нет выхода.

— Я понимаю, — становится Вайлет серьезнее. — Ты права, Альма, — и поднимает на подругу взгляд. — Обещай, что мы что-нибудь придумаем!

Она снова вся светится. Альма поражается, как преображается человек, когда у него появляется возможность дотянуться до мечты и он не может контролировать свое счастье. Альма обещает, что они что-нибудь придумают, но больше с Вайлет до конца наряда не говорит.

Выждав положенное время, Альма встает с места и покидает блок шитья. Долгожданная эйфория от нового блока «Электроники» в расписании улетучивается, потому что все мысли заняты Вайлет. Альма должна что-то сделать, но она понимает главное: что бы они ни сделала, Вайлет она потеряет.

Копаясь в своих мыслях, Альма не замечает, как добирается до нужного блока. Ориентироваться в ярусах она научилась и, несмотря на то, что в блоке «Электроники» никогда не была, она знает, где он находится, и кто там главный.

Альма входит в блок с высоким потолком и непроизвольно обхватывает себя руками. Здесь прохладно, несмотря на то, что постоянно работают десятки процессоров. Весь этот блок занят компьютерами, вдоль стен висят десятки экранов, за клавиатурами сидят несколько парней и пара девушек, почти не поднимая головы от работы.

Альма замечает среди прочих кудрявую голову.

— Энтони, — едва касается она рукой его плеча.

Парень вздрагивает, положив руку на сердце.

— Альма Грей, — тут же расцветает он и кривовато, широко улыбается. — Рад тебя видеть!

— Да, я тоже, — не скупится на улыбку она. — Расскажешь мне что-нибудь интересное?

— Разумеется! — прихлопывает он в ладоши. — Только через пять минут, потому что сейчас мы вот-вот поймаем сигнал с Капитолийского телевидения, чтобы узнать последние новости.

Альма чувствует, как внутри все холодеет от одного только упоминания Капитолия, но не подает виду. Лишь улыбается, сдержанно кивает и отходит в сторону, сцепив перед собой руки в замок.

Энтони крутится возле главного монитора без изображения, постоянно кого-то отчитывает в гарнитуру и бесконечно поправляет оправу очков с заляпанными линзами. Альма наблюдает за бесконечным процессом, глядя на то, как бегают ребята, стараясь все настроить.

Ей почти надоедает, и она уже готовится зевнуть, как вдруг экран загорается, Дистрикт Тринадцать получает картинку, а у Альмы Грей кровь отливает от лица.

— Назначить… — звук барахлит, — заместителем распорядителя Голодных Игр…

Картинка на мгновение исчезает, Альма непроизвольно подается вперед и протягивает к экрану руку.

— Лучшего студента… — звук и картинка исчезают по очереди, — университета…

— Давай же, давай же! — не сдается Энтони. — Хейзел, давай!

Невысокая девушка с короткой стрижкой кивает и снова что-то настраивает. Энтони хватается за волосы. Альма с мольбой смотрит на барахлящий экран. Картинка вспыхивает, озаряя блок своим светом.

— Поздравляем! — гремит голос из Капитолия.

— Слава Хейзел, — выдыхает Энтони. — Запись была сначала?

— Не совсем, — признается она.

— Хейзел, ну как же…

Дальше Альма не слушает, потому что не может оторвать взгляд от экрана. Кориолан смотрит на нее с гордо поднятой головой, принимает поздравления от президента и жмет ему руку. Он стал старше, немного набрал в весе, одет с иголочки, вот только глаза…

Глаза Корио стали еще более жестокими, чем в день их последней встречи, когда он искал ее с автоматом в руках между деревьями. Альма смотрит на него долго, и со стороны может показаться, будто она знает исход этого человека. Так хорошо она умеет скрывать свои эмоции.

Альма Грей многое бы отдала, чтобы посмотреть в его глаза еще раз, и она знает, что это произойдет. Не здесь, не сейчас, возможно, спустя месяцы или годы, но это произойдет. Альма знает, что они встретятся с ним еще раз, и он ее обязательно узнает.

— Поздравляю! — хлопает в ладоши Энтони. — Все молодцы!

Альма приходит в себя и аплодирует вместе с остальными. Тугой неприятный комок снова заворачивается в животе, но Альма старается его игнорировать.

— Альма Грей, — подходит к ней Энтони. — Я в твоем распоряжении, — разводит он в стороны руки.

— Это прекрасно, — снова входит в образ она. — Что ты можешь мне рассказать?

— Зависит от того, что ты хочешь знать, — смеется он и снова поправляет очки, заводя за уши кудрявые пряди.

Альма идет за ним к большому, но не главному монитору, который стоит чуть в стороне от остальных. Альма сразу догадывается, что этот компьютер личный. За ним работает только Энтони.

— Я хочу знать всё!

Энтузиазм Альмы сразу подхватывает Энтони. Он быстро вводит ее в курс дела, рассказывает краткую историю блока электроники, что они занимаются налаживанием связи, всеми электронными носителями и базами данных. На последнем он заостряет особое внимание.

— В этой крошке, — указывает он на свой компьютер, — целая сеть данных на всех жителей.

— Не шутишь? — искренне удивляется она.

— Обижаешь, Альма Грей, — смеется он. — Порой всех не запомнишь, особенно ребят неприметных, хоть ты и живешь с ними под землей на протяжении десяти лет. Всех не запомнишь, — повторяет он, — но к тебе это, разумеется, не относится.

Альма позволяет себе улыбку.

— У кого есть доступ? — сразу интересуется она, когда Энтони включает компьютер.

— У всех вышестоящих, — что-то быстро печатает на клавиатуре он, а после подносит к ней микрофон. — назови свое имя.

Альма чуть склоняется к микрофону и, на мгновение задумавшись, произносит:

— Альма Грей.

Умная машина загорается зеленым и оповещает, что доступ разрешен, выводя на экран целую кучу данных. Глаза Альмы разбегаются, тут и там выскакивают окошки с личными делами жителей и их фотографиями.

— Это главная база, в ней реально всё, — словно сам не может в это поверить Энтони.

Альма думает о том, что перед ней открываются новые границы. Шаг за шагом она получает контроль, к которому так стремится. Альма непроизвольно сжимает и разжимает руки, словно пробуя на ощупь объем новой власти, и непроизвольно улыбается.

Энтони проводит с ней почти весь час, рассказывая структуру работы в базе, и Альма запоминает каждое его слово. Неизвестно, как ей пригодится эта информация, но Альма знает мир, в котором живет, поэтому уверена: она все применит на практике.

— Эй, Альма, — окликает ее Энтони под конец отведенного времени.

— Да?

— Перед обедом есть еще время, и я отпущу тебя пораньше, если ты окажешь мне услугу.

Альма прищуривается.

— Только законные вещи, Энтони, — улыбается она.

— Конечно! — тут же смеется он. — Мне нужно тут кое с чем закончить, поэтому ты не могла бы за меня отнести Рокоту блок питания для вентиляции, я с утра его закончил, — протягивает он ей странную коробку с проводами.

— Ох, — принимает она блок в руки, — конечно, без проблем. Напомнишь, где мне его найти?

Блок «Техники» находится всего ярусом выше, там Альма также ни разу не была, но она рада возможности побывать там, потому что ей нужно хотя бы раз увидеть Рокота вне собраний, чтобы понять, правильно ли она поступила.

Каждое свое решение Альма внимательно обдумывает и взвешивает, особенно те решения, которые касаются ее демографического процесса. Ей нужно узнать этого человека хотя бы немного.

Блок «Техники» отличается от прочих тем, что в нем есть звукоизоляция. Рокот занимается разработкой и созданием всех машин, механизмов и деталей для жизни в Дистрикте. Будь то сантехника, бытовая техника или станки — всё это контролирует Рокот.

В этом цехе всегда стоит шум, но сейчас Альме крайне везет, потому что стоит тишина, только несколько жителей занимаются на своих участках починкой оборудования, не привлекая к себе внимания. Альме кажется, что работники цехов являются лицом своих главных.

Она видит Рокота возле дальнего стола. Он стоит, склонившись над поверхностью, и чем-то увлеченно занимается. Альма чуть кашляет, когда подходит ближе, чтобы обратить на себя внимание. Высокий крепкий юноша отвлекается от своего дела.

— Здравствуй, — улыбается Альма, включая свой шарм.

Рокот выше нее, с темными густыми бровями, всегда сведенными вместе, от чего между ними пролегает глубокая морщина, и сильными руками. Юноша, все еще чуть нахмурившись, кивает, но молчит. Альма делает шаг вперед.

— Энтони просил передать тебе, — протягивает она вперед коробку с проводами, — это блок питания для вентиляции.

Рокот медленно протягивает руку, берет блок, рассматривает его внимательным взглядом, а после, кивнув Альме в знак благодарности, снова возвращается к работе. Альме такой теплый прием оказывали лишь однажды, и теперь этот человек не покидает ее мыслей. С Рокотом таких проблем не будет по одной простой причине: он предназначен другой.

Альма знает, что Рокот не отличается разговорчивостью. На собраниях он часто молчит, порой говорит что-то Элдеру, сидя всегда на одном и том же месте по левую руку от него, на что глава Дистрикта всегда кивает, принимая его предложения.

Свои отчеты Рокот вещает кратко и лаконично: это сделано, это в разработке, это исправляем, а это поддерживаем. Альме порой кажется, что Элдер испытывает к нему максимальную степень доверия и признательности за его немногословность, чего не скажешь о ней.

Разозлившись на саму себя, Альма кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы собраться. Она здесь не за этим. Ей нужно хоть что-то узнать, если Рокот сам не говорит, потому что он и не скажет.

Альма заводит руки за спину и начинает бродить вдоль столов недалеко от него, чтобы постоянно находиться в поле зрения. Она смотрит на множество схем, проводов и микрочипов. Рассматривает инструменты и подходит наконец к его столу, чуть выглядывая из-за плеча.

Рокот даже не обращает на нее внимания, занимаясь своим делом. Видимо, техника ему по душе, потому что делает он всё с желанием, а не по слепой указке. Альма смотрит на его рабочий стол, заваленный хламом.

Юноша работает на крохотном свободном месте, не убирая все остальное. Некоторые детали даже подернуты тонкой корочкой пыли — настолько долго они лежат тут без дела, но Рокоту они, видимо, совсем не мешают.

Расстроившись, Альма уже собирается уйти, но вдруг замечает то, чему не придает значения сначала. На полке над столом, также заваленной грудой хлама, прямо посередине, на уровне глаз Рокота, лежит небольшая вязаная игрушка робота, заботливо прислоненная к стене.

Альма замечает, что даже пыль на этом месте вытерта. Видимо, эта игрушка много для него значит. Засмотревшись, Альма не замечает, как улыбается.

— Это подарок.

Альма вздрагивает от неожиданности, когда слышит его голос. Она даже не думала, что Рокот заметит ее здесь.

— Очень красивая игрушка, — замечает она, обрадовавшись, что он выходит на контакт. — Могу я узнать, от кого она?

Рокот поднимает глаза на игрушку и Альма задерживает дыхание от удивления. Рокот улыбается.

— Не думаю, что ты знаешь ее, — жмет от плечами, снова начиная работать. — Ее подарила мне Вайлет много лет назад, — он снова позволяет себе улыбку. — Она волшебница.

Альма чувствует, как в груди что-то сжимается от восторга, поэтому она непроизвольно прикладывает руку на мгновение к сердцу. Игрушка подарена ему много лет назад от ее лучшей подруги. Он хранит ее изо дня в день, держит в чистоте этот маленький алтарь света в темном блоке с запахом масла.

Альма думает о том, что все не так ужасно. По крайней мере, фокус-группа теперь не кажется ей приговором для подруги. Альма знает, что Вайлет будет в надежных руках.

Эта мысль ее успокаивает, и весь оставшийся день проходит в гармонии. Этой ночью Альма даже засыпает с почти чистой совестью, а утром, получив расписание, расцветает на глазах, потому что сегодня она сможет и выйти на охоту, и вечером все обсудить с Вайлет, чтобы донести до нее то, что ее ждет.

После завтрака Сейн на месте устоять не может, рвется на улицу с тем же энтузиазмом, что и сама Альма, хватает мешки и готовится выйти на поверхность.

— Куда ты так спешишь? — смеется Альма, когда он тащит ее за руку к дверям.

— Сейчас увидишь, — заговорщически произносит он и улыбается, распахивая двери.

Яркий солнечный свет почти слепит, в воздухе пахнет опавшей листвой.Непривычно наблюдать такое тепло в середине декабря. Альма широко улыбается, оглядываясь по сторонам. Аномально теплый зимний день приносит радость.

Сейн предлагает Альме уйти подальше и вернуться к ужину, на что она соглашается, потому что собрания сегодня нет, а Оливия предупреждена по поводу порций еды для фокус-группы. С собой Альма предусмотрительно взяла еду.

На улице правда тепло, всюду виднеются клочки темной земли, в воздухе стоит жара, после первого часа пути они снимают с себя зимние куртки и вешают на пояс. Альма радуется возможности сегодня поставить силки, потому что они находят много следов кроликов.

Не только они сегодня высунули носы на улицу, следуя за теплом.

Сейн объявляет привал после второго часа дороги, они разбивают лагерь. Альма настолько привыкает к Сейну за эти пять месяцев, что чувствует его желание остановиться за пару минут до того, как он озвучивает свои мысли вслух.

Они ставят по дюжине силков каждый в радиусе двух миль от лагеря и возвращаются обратно почти в одно и то же время. Сейн разводит костер, чтобы согреть котелок с водой, Альма укладывает еловые лапы и кладет куртку, присаживаясь на землю и подставляя нежную кожу под лучи аномального солнца.

Альма слушает шум голых ветвей деревьев и потрескивание прутиков в костре и держит глаза закрытыми. Никогда ей еще не было так спокойно на душе, как в этот момент. Она не под землей, на свободе, соек-пересмешниц здесь нет, Кориолана тоже. Люси Грей тоже здесь нет, хотя Альме порой кажется, что она бродит призраком где-то поблизости.

Ее прошлая жизнь тянется за ней, словно мешок, оставляя после себя грязный смердящий след. Альме порой кажется, что она никогда не сможет оставить этот груз. Что-то вечно напоминает ей о жизни далеко на юге.

— Альма, смотри.

Альма поднимает пригретые солнцем веки. Мир вокруг снова становится ярким и резким, подернутым синеватым оттенком. Сейн присаживается рядом с ней и показывает небольшую веточку с желтыми, пушистыми бутонами.

— Ты нашел мне еще немного солнца? — спрашивает его Альма.

Сейн улыбается.

— Это гамамелис, — рассказывает он, — растение, цветущее в непогоду. Оно распускается зимой, в самую стужу, и красоты холоднее и прекраснее никто еще никогда не видел.

Альма наблюдает за бутонами на веточке, которую Сейн крутит между пальцами. Растение и вправду красивое. Альма задумывается об этом всего на секунду, после чего Сейн вставляет ей веточку в волосы и заводит прядь за правое ухо.

Внезапное прикосновение обжигает кожу и Альма чуть отстраняется.

— Ты такая же, Альма Грей, — касается он кончиками пальцев ее щеки. — Красивая до безумия, но отчего-то холодная.

Альма хмурит на мгновение брови и убирает его руку от своего лица.

— Не говори так, Сейн, — качает она головой.

— Прости, — тут же извиняется он, когда она отодвигается, чтобы налить воды в чашку, — но ты и в правду… очень красивая… Альма, ты… Мне…

Сейн сбивается с мысли и заикается. Альма снова хмурится, но в этот раз по другой причине. Под ребрами снова собирается злость.

— Сейн, — делает она глоток воды, — не говори слов, о которых пожалеешь.

— Альма Грей, — проводит он пятерней по волосам и качает головой, — я хочу сказать, но ты не даешь мне закончить.

— Тебе не нужно говорить мне этого, Сейн, — начинает она злиться. — Не нужно, потому что ты ведешь себя глупо и совершенно не видишь ничего дальше собственного носа.

Альма не понимает, на кого она злится сильнее. На девушек с кухни, которые пускают по нему слюни? На Вайлет, которая слепо любит его из чувства благодарности, а не потому что так решило ее сердце? На Сейна за то, что он правда не видит ничего вокруг? На свои исследования за то, что узнала о нем то, что не знает и он сам?

Или на себя за то, что влюбила его в себя еще в самом начале, а теперь жалеет об этом, потому что не хочет делать ему больно?

— Мне не нужно смотреть дальше, потому что ты здесь, Альма Грей.

— Сейн, приди наконец в себя! — вскакивает она на ноги.

— Почему тебя расстроило то, что я сказал? — старается понять он.

Альма меряет шагами их маленький лагерь.

— Я не расстроена, Сейн, — сдувает она прядь с лица, — я злюсь.

— Тогда почему ты злишься?

Альма останавливается и смотрит на него. Он растерянный сидит перед ней в растрепанных чувствах, оголив перед ней душу, возможно, впервые в жизни, и не понимает, что сделал не так. Альма злится.

Злится, потому что Сейн любит ее. Злится, потому что Вайлет слепо любит его. Злится, потому что Сейн любит Вайлет, но не так, как она этого хочет. Злится, потому что генетическая аномалия светлых волос и темных глаз Сейна привела к тому, что Альма знает страшную вещь: на данный момент Сейн не может создать ни с кем из Дистрикта здорового потомства.

Злится, потому что ей жаль.

Альма обессиленно присаживается с ним рядом на колени и смотрит ему в глаза. Под веками Альмы тоже злоба. Она щиплет и заставляет ее часто заморгать. Теплый воздух треплет ее отросшие каштановые волосы, к макушке пригревает солнце.

Альма гладит Сейна по щеке всего мгновение, за которое он успевает закрыть глаза, и слабо улыбается. По ее щеке бежит злоба. Она стирает ее пальцами и поднимается на ноги, захватывая с земли куртку.

— Надо собрать силки и возвращаться домой, — не оборачиваясь, произносит она.

Альма Грей думает только о том, что ей нужно поговорить с Вайлет. Ее лучшей подруге нужно прийти в себя и как можно скорее. Она не станет очагом раздора в их дружбе, не станет давать Сейну обещания и принимать его слова.

Сейн не сможет полюбить Вайлет так, как она это заслуживает, Альма не сможет полюбить Сейна так, как это заслуживает он, потому что ее сердце принадлежит другому человеку. Теперь Альма Грей это понимает.

Собрав с силков девятнадцать кроликов, они направляются домой. Идут тихо, испытывая неловкое молчание впервые за столько времени. Альме так сильно жаль, что она еще два раза за время пути утирает с щек злобу.

Когда они добираются до Дистрикта, Альма не может заставить себя посмотреть ему в глаза, и они также молча заходят внутрь. Альме хочется попросить у него прощения за свою злость и грубость, но она не может этого сделать.

Слишком многое стоит на кону.

Альма не может заставить себя поесть, поэтому сразу идет на шитье, потому что ей крайне нужно все объяснить Вайлет, пока не стало слишком поздно. Она все должна узнать от нее самая первая.

Поприветствовав Мегги, Альма старается найти в дальней части цеха среди серых полотен бледно-рыжую косу, но не видит. Альма подходит ближе и понимает, что Вайлет впервые за пять месяцев заплетает два колоска, вместо одного.

— Альма! — Вайлет вскакивает с места и обнимает за шею подругу.

Альма не может заставить себя обнять ее в ответ, подруга чувствует это и чуть отстраняется.

— Что-то случилось? — осторожно спрашивает она.

Альма берет натруженные суховатые руки Вайлет в свои и ведет ее к стульям возле швейной машинки подальше от чужих глаз.

— Давай присядем, — произносит она. — Нам нужно поговорить.

Вайлет повинуется и садится рядом. Альма набирает в легкие воздуха и начинает свой рассказ. Она рассказывает ей все. Начиная с идеи и заканчивая реализацией. Альма рассказывает ей о Сейне, рассказывает о том, что они с Вайлет не могут быть вместе. Рассказывает о фокус-группе. О том, что она будет участвовать вместе с ней. О том, что она уже выбрала ей партнера.

Альма говорит ей только правду. Когда она заканчивает, Вайлет закрывает лицо ладонями и начинает плакать.

Гирей на душе у Альмы становится втрое больше.

— Почему? — беззвучно плачет Вайлет, утирая слезы. — Почему я не могу выйти замуж и родить детей от своего любимого?

Альма старается отвечать с холодной головой.

— Вайлет, это не любовь, — пытается она вразумить подругу. — Ты просто благодарна ему за тот тяжелый период. Он не любит тебя так, как любишь его ты.

Она ее не слышит, только проводит руками по бледным волосам и все еще плачет.

— Почему мы должны так делать, Альма? А как же любовь?!

Альма резко наклоняется к ней ближе. Собранность и рациональность затмевают дружеские чувства.

— Дело не в любви, Вайлет, — цедит она, — дело в выживании. Нам нужно сильное потомство, а ваш союз с Сейном принесет слабое! Они не выживут в наших условиях, ты даже не сможешь их выносить! — рявкает она.

Вайлет шарахается назад от подруги, как от огня. Дорожки от слез на щеках высыхают, Альма снова видит в ней девчонку, которую напугала своей жестокостью в первый день знакомства. Все повторяется. Альма оглядывается назад, вспоминая, какой была пять месяцев назад, и понимает, что той девчонки давно нет.

— Союз… — наконец находит в себе силы Вайлет. — Потомство… — она качает головой, не может поверить, что услышала это от своей подруги. — Что же с тобой стало, Альма?

«Я стала настоящей», — хочется ей ответить, но она не говорит.

Вместо ответа Альма хватает коробок спичек и начинает подпаливать торчащие нитки на изделиях. Огонек на горящей головке успокаивает, мысли постепенно приводятся в порядок, эти бесконечные три минуты Альма старается на Вайлет не смотреть.

Самое сложное — это сделать первый шаг. Альма умеет делать его.

— Прости меня за эти слова, — поднимает глаза Альма, сжимая в руке коробок спичек. — Я не хотела тебя обидеть, просто… — она вздыхает, — просто ты не видишь ничего и никого, кроме него. Так нельзя.

Вайлет ничего не отвечает. Альма заполняет пустоту словами.

— Просто попытайся понять, что мир вокруг него не вертится, — она смотрит в ее карие глаза прямо, ищет в них понимание. — Что есть люди, которые хотят сделать тебя счастливой, а ты этого совсем-совсем не видишь.

Слов больше нет, Альма сдается и проводит рукой по волосам, откидываясь на спинку стула. Она сделала всё, что смогла. В голове гудит, внутри набатом стучит мысль о том, что Вайлет никогда ее не простит.

— Кто это будет?

Альма поднимает взгляд. Слезы на щеках подруги высохли, Вайлет смотрит на нее осознанно и старается держаться стойко, разузнать о своем будущем чуть больше, несмотря на то, что ей больно. Альма ей дорога, пусть и не в первый раз причиняет боль.

— Я пока не могу сказать тебе, — поднимается она с места.

— Бог мой, Альма, как можно быть, — она задыхается словами, голос срывается на шепот, — такой жестокой?..

Альма останавливается. Ей стоит больших усилий повернуться к подруге. На еще одно бессмысленное извинение бравады не хватает. Вот что бывает, когда привязываешься к людям. Ты становишься уязвимым и слабым, подсаживаясь на иглу одобрения, а обычное сравнение с жестокостью воспринимаешь так, словно получаешь нож в спину, хотя слышишь это не в первый и не в последний раз.

— Скоро будет собрание, — наконец произносит Альма, — и ты все узнаешь. До встречи, Вайлет.

Она уходит из блока и до последнего боится услышать в спину от нее «Прощай, Альма Грей». Едва закрыв за собой дверь, Альма понимает, что этого бы не произошло. Не произошло, потому что это Вайлет. Самый светлый и чистый человек на всем свете.

Альма идет по серым коридорам в сторону своей ячейки совершенно одна. Видимо, все уже разошлись, дело близится к отбою. Свет приглушен. Альма понимает, что за поворотом коридор почти не освещен.

Она старается не обращать на это внимания и обессиленно сжимает в ладони коробок спичек, который случайно прихватывает из цеха. Мыслей слишком много, от некоторых к горлу подкатывает тошнота. Альма надеется, что сможет решить все вопросы, но уверенность покидает ее с каждым новым днем.

Она боится потерять Вайлет, боится обидеть Сейна, и тревога, появляющаяся из ниоткуда с завидной постоянностью, снова стоит комом у нее в глотке. Где-то в темноте слышится незнакомый звук.

Альма останавливается и прислушивается. В темном коридоре она одна, слышится только шум генератора и вытяжки. Альма смотрит по сторонам и ничего не видит. Внезапный страх сковывает грудную клетку и она ускоряется, чтобы как можно быстрее добраться до своей ячейки.

Она не успевает сделать трех шагов, потому что в следующее мгновение ступни отрываются от пола, и она с размаху ударяется лопатками о серую стену, прижатая чьей-то рукой на уровне ключиц.

Воздух вышибает из легких, чувства обостряются. Неизвестный ей высокий человек угрожающе нависает над ней.

— Это ты, — скрипит голос. — Это всегда была ты. Я узнал тебя, Люси Грей Бэйрд.

Призрачное имя бьет под ребра, и Альма задыхается, беспомощно хватая ртом воздух.

— Победительница десятых Голодных Игр и подстилка Дистриктов, — издевательски произносит голос.

Альма старается думать и одновременно с этим сцепляется ледяными пальцами за руку, сильно придавившую ее к стене. На коже этого человека Альма чувствует бугристые шрамы.

— Думаешь, самая умная? — все еще нависает он над ней. — Билли Бурый был прав. Надо было не продавать тебя на Жатву мэру Двенадцатого, а просто задушить в лесах за Дистриктом и оставить тело там. Проблем бы не было. Ничего бы этого не было.

Альма в ужасе открывает рот, но оттуда не вылетает ни одного звука. Она лихорадочно соображает, ватные ноги не слушаются, беспомощно шаркая носками ботинок по бетонному полу.

— Я знаю о тебе всё, Люси Грей, — ледяным скрипучим голосом произносит он. — И ты зря думаешь, что здесь тебе всё легко достанется. Скоро все узнают, кто ты такая, и откуда пришла.

Альма вспоминает о коробке спичек и, набрав в легкие небольшое количество воздуха, расцепляет пальцы с его руки, нервно доставая спичку. Дрожащие руки не слушаются, первая спичка падает под ноги, но она не сдается.

— Я сделаю это тогда, когда ты меньше всего будешь к этому готова, Люси Грей.

Сделав последнее усилие, Альма зажигает спичку, и яркий огонь освещает лицо страшного человека. Альма чувствует, как внутри все холодеет.

— Дулио, — из горла вырывается хрип, — Дулио Джекенсен.

Он ослабляет хватку, спичка падает вниз, и коридор снова погружается в тьму. Ноги не держат, и Альма оседает, скатившись вниз по стене. Слышится только шум генератора и вентиляции, в глотке медленно, но надрывно бьется сердце. В коридоре, кроме нее, никого больше нет.

Призрака тоже можно напугать. Если его врасплох застает другой призрак.

========== Глава IX. “Позволь мне” ==========

Альма не может сомкнуть глаз всю ночь, ворочается без сна и слышит гулкое биение собственного сердца в глотке. Руки неконтролируемо дрожат, ноги холодные и липкие от пота, вся ночная льняная рубашка насквозь мокрая. Альма не выдерживает и поднимается с постели. Становится чуть легче, когда ноги касаются холодного пола.

Альма впервые не может трезво оценивать ситуацию, не может найти решения или лазейку для решения проблемы. Альма впервые за полгода новой жизни снова чувствует себя Люси Грей.

Она вставляет карточку и, оглушив пустой коридор звуковым глухим сигналом, выходит наружу, направляясь в ванную. Мысли путаются, тело дрожит. Перед глазами Альмы стоит искаженное в блеклом свете от огня спички лицо Дулио Джекенсена. Она не знает, за какую мысль схватиться в первую очередь, чтобы разобраться.

В голове настоящий хаос.

Она не понимает, как он ее нашел. Не знает, как забрел так далеко на север. Не может поверить, что из всех мест в огромном Панеме и за его пределами он оказался именно здесь, нашел ее, как всегда и грозился.

Альма включает воду и умывается. Дрожащие пальцы замирают на алых щеках. Она вдыхает носом, рассчитывая, что это ее успокоит, но непроизвольно морщится и начинает кашлять: в ванной стоит душный и резкий запах.

Она оборачивается и непроизвольно вздрагивает, когда видит в дальней части ванной, не освещенной лампами, чей-то сгорбившийся возле стены силуэт. Первая мысль: бежать. Первая ассоциация: Дулио, который ждет подходящего момента, чтобы довести ее до сумасшествия.

Силуэт подносит что-то к лицу, оранжевый огонек, который она не замечает сначала, становится ярче, а после ввысь взмывает серая курчавая полоска дыма. Любопытство сменяет страх быстрее, чем она думает.

— Кто здесь? — решается она, прищуриваясь и делая несмелый шаг вперед. С ресниц капает вода, и Альма смаргивает ее.

— Снова что-то вынюхиваешь, Альма Грей?

Знакомый грубоватый голос она не перепутает ни с кем. Страх уходит полностью.

— Оливия, что ты здесь делаешь?

— То же, что и ты, — отвечает она, и над ее головой снова вертится серое облако, — нарушаю правила.

Альма какое-то время молчит, продолжая всматриваться в полутьму, и снова морщит нос. Что-то ей подсказывает, что неприятный запах именно от этого серого дыма.

— Брось кривиться, — прерывает тишину Оливия, — садись уже рядом, раз пришла. Вижу, что тоже не спится.

Альма вытирает руки о подол сорочки и шагает в темную часть ванной, останавливаясь возле Оливии и присаживаясь рядом с ней, прислонившись к холодной стене спиной. Она подтягивает к себе ноги и обхватывает их руками.

В молчании они сидят какое-то время. К запаху Альма постепенно привыкает, вопросов задавать не хочется.

— Это табак, Альма Грей, — негромко произносит она.

Оранжевый огонек снова становится ярче, и Альма завороженно наблюдает, как Оливия становится драконом. Она не успевает задать свой вопрос, Оливия отвечает на него сама.

— Ты же не думаешь, что Сейн мне только ягоды да грибы за твои прогулы с нарядов приносит. Смешная цена за вероятность получить выговор от Элдера Койна, не находишь?

Ответ на не заданный вопрос она получает, а от упоминания его имени сердце непроизвольно пропускает удар. Альма сглатывает и на мгновение закрывает глаза, чтобы вернуться к норме, если такое понятие вообще возможно в свете последних событий.

Альму не смущает, что она молчит, а говорит Оливия. Ей даже почти комфортно находиться рядом с ней. Оливия вынимает из-за спины маленькую баночку и, открыв крышку, гасит в ней оранжевый огонек, после чего бросает сверток в банку и снова заводит ее за спину. Она кладет на колени маленький мешочек и вынимает оттуда еще один такой сверток, только длиннее.

Потом они не раз еще так будут сидеть, и Альма узнает, что Оливия сушит табак, растения которого приносит ей Сейн из леса, прямо у себя в ячейке под кроватью, после чего делает вот такие свертки, именуя их самокрутками, и нарушает правила пару раз в неделю в этой ванной, потому что только здесь есть хорошая вентиляция прямо над этим самым местом.

Оливия склоняет голову и, чиркнув спичкой, поджигает самокрутку. Блеклое пламя освещает ее уставшее лицо и круги под глазами. Альма смотрит на нее и у нее в груди сжимается от жалости, когда она вспоминает, с чем столкнулась в этом замкнутом мире Оливия.

Кухарка чувствует ее взгляд и поднимает глаза. Альма старается не ежится от ее колючего взгляда.

— Будешь? — протягивает она ей самокрутку.

Альма сначала хочет отказаться, но рука сама тянется за чем-то новым. Примерно запомнив, что именно делала Оливия, Альма подносит самокрутку к губам и делает слабую тягу. Секунды не проходит, как она закашливается и мотает перед заслезившимися глазами рукой.

— Понимаю, — хмыкает Оливия. — Жизнь такая же, — зачем-то произносит она, — думаешь, что ко всему готов, а на самом деле задыхаешься.

Сказанные слова повисают в воздухе, и Альме не нужно объяснять их значение. Она снова смотрит на Оливию, без слов показывая, как ей жаль. Оливии не просто принять тот факт, что Портер больше не умеет ее любить.

— Мне жаль, — все же произносит Альма

Оливия резко мотает головой.

— Не надо, — и снова затягивается табаком.

Альма впервые задумывается, есть ли у главной кухарки жизнь за пределами ее участка работы, есть ли у нее подруги. У нее был Портер, он всегда у нее был, это всё, что она о ней знала. Сейчас даже его у нее нет.

Ванная снова наполняется звенящей тишиной и треском тлеющей бумаги самокрутки.

— Он пришел к ней тогда? — негромко задает вопрос Оливия.

Альма поворачивается к ней, взвешивая, сказать или нет. Жизнь их всех тут закалила, поэтому решение она принимает почти мгновенно.

— Пришел.

Оливия чуть кивает и прислоняется затылком к стене.

— Что произошло потом?

— Он сидел возле нее, — начинает Альма, — держал ее за руку, о чем-то негромко с ней говорил, — она делает паузу, но Оливия ее не прерывает, только безучастно смотрит вперед, — а потом…

Альма не хочет говорить, что потом он целовал Марту, покрывал поцелуями каждый сантиметр ее лица, стирая ее горячие слезы, а затем лег рядом и не уходил до тех пор, пока она не заснула в его объятиях, зная, что он сделал свой выбор.

Альма не хочет говорить ей этого.

— Потом? — подает голос Оливия.

— Я ушла, не знаю.

Альма бессовестно, но со спокойной душой говорит неправду, зная, что горькая правда здесь ни к чему. Жизнь здесь и без того не сахар. Оливия снова кивает. Глаза привыкают к темноте полностью, и Альма замечает, как Оливия смахивает со щеки слезу.

— Мне жаль, — в этот раз Альма говорит правду.

Оливия молчит, и Альма не рассчитывает получить от нее еще хоть какой-то ответ, но Оливия вдруг произносит едва слышно:

— Спасибо.

Они сидят в пустой ванной в середине ночи, совсем не подруги, даже не товарищи, только вынужденные сожители под землей, но Альма давно не испытывает такой легкости молчать с кем-то. Она знает, что это лишь временно. Эта тишина, и это единение. Оливии тоже нужно с кем-то молчать, они просто помогают друг другу.

Когда Оливия кладет остатки свертка в банку, они синхронно поднимаются с места, Альма разминает затекшие ноги, и они обе, не обронив ни слова, расходятся в разные стороны. Оливия в свой коридор, Альма в свой.

Мысли блокируются от такой странной ночной встречи, и Альме удается уснуть на неполные несколько часов. Утром она просыпается даже почти бодрая, получает расписание и решает полноценно позавтракать в привычной компании, но страшные моменты всплывают в ее памяти с каждой минутой все сильнее.

Чем ближе она подходит к столовой, тем сильнее обостряется ее чувство тревожности. Мыслей слишком много, но особенно ярких только три. Вайлет, которую она безумно сильно обидела. Сейн, чувства которого она отвергла. И Дулио Джекенсен, который совсем скоро убьет Альму Грей у всех на глазах, выдав закрытому миру Тринадцатого дистрикта лик Люси Грей.

Руки непроизвольно дрожат, когда она берет свой поднос с завтраком и направляется в сторону привычного стола. Альма непроизвольно озирается по сторонам. В последний раз она так боялась в тот момент, когда они стояли в ангаре Двенадцатого, и Кориолан Сноу был в шаге от того, чтобы лишиться жизни от пули Билли Бурого.

Она видит, что ее стол оживлен. Ребята уже собрались, что-то активно обсуждают, Альма подходит ближе и непроизвольно останавливается, сжимая поднос так, что белеют костяшки пальцев. На ее месте рядом с Сейном сидит Бекки, о чем-то с энтузиазмом рассказывая, а единственное свободное место осталось на краю рядом с Линдой, девушкой Люпина. Там, где полгода подряд сидела Бекки.

Альма вздергивает подбородок и делает вид, что это никак ее не задевает, хотя это бьет ее в самое сердце, и она поверить не может, что Сейн действительно так с ней поступает. Это совсем на него не похоже. Она уже собирается сесть рядом с Линдой, потому что против нее ничего не имеет, но Громила просит ребят сдвинуться в сторону, чтобы Альма села с ним.

Она не говорит вслух слова благодарности, Громила видит это в ее глазах.

Едва она кладет перед собой поднос и поднимает взгляд, чтобы посмотреть на Сейна, как вдруг видит его. Внутри все холодеет. Дулио Джекенсен несколько месяцев подряд сидит прямо за ее спиной, а теперь, когда она в первый раз пересаживается на лавку напротив, Альма видит его перед собой.

Он с жестоким огнем в глазах смотрит на нее в ответ, и при свете дня его шрамы горят на коже ярче солнца. Страшная волна воспоминаний окатывает Альму Грей с головы до ног.

Ее звали Рут. Рут Доэрти.

В Седьмом Дистрикте стоит страшная жара в шестое лето ее жизни. Именно в это лето Рут теряет отца. Незакрепленные должным образом бревна погребают его под собой, и к тому моменту, как завал разгребают, тело ее отца уже остывает.

Рут помнит, как маме было тяжело первые два месяца, как тяжело она переживает смерть любимого. Несмотря на все случившееся, она старается не забывать о дочери. Работы подходящей не подворачивается, деньги заканчиваются, мама устает видеть в глазах жителей Седьмого жалость.

Недолго думая, она собирает небольшой узелок, берет Рут за руку и они направляются на вокзал, чтобы уехать на товарном поезде на юг, намереваясь попасть в Дистрикт повыше. Всего через восемь часов виднеется вывеска границы Шестого Дистрикта.

Мама почти сразу жалеет о том, что они направились на юг, а не север. Хватает всего нескольких дней, чтобы понять: работу здесь отыскать еще сложнее. Если для обработки древесины ей не хватает сил, то для добычи руды и создания транспорта — опыта и навыков.

Рут слышит, как мама плачет по ночам их съемной крошечной комнаты над местным пабом, в котором им предоставляют ночлег за то, что мама все моет после закрытия. Рут хочет помочь маме хоть чем-то, но у нее нет совершенно никаких идей. Ей всего шесть, но чувствует она себя старше.

Она только слушается маму, беспрекословно выполняет все, что она просит, старается быть примерной дочерью и продолжает петь маме на ночь, как они всегда делали.

Еды не хватает. К седьмому году жизни Рут выглядит болезненно тощей. Злая кухарка паба ругается на маму за плохо вымытую рвоту миротворца в туалете и грозится выгнать их обеих отсюда. Муж кухарки молча наблюдает за всей этой ситуацией, все время глядя на маму.

Рут впервые решается сказать свое слово, но, предугадав реакцию женщины, идет мирным путем. Так в семь лет Рут получает работу на кухне, моет тарелки, стирая детские ладошки день ото дня, но завоевывает уважение кухарки, которая прекращает донимать маму и даже иногда дает им остывшие остатки ужина из жалости.

Они с мамой всегда находятся вместе: спят вместе, едят, плачут, тихо поют и поддерживают друг друга. Мама обещает Рут, что та вырастет очень сильной девушкой, и она лично об этом позаботиться; своими глазами все увидит. Мама говорит, что Рут получит образование, а о деньгах просит не беспокоиться.

Со временем Рут все чаще ложится спать одна, все чаще моет паб за маму, поет сама себе перед сном и работает вдвое больше. К девяти годам Рут получает в руки свой первый учебник, чтобы научиться писать, читать и считать в местной школе для неблагополучных семей.

Мама выкладывает на кассу смятые купюры из карманов и горсть мелочи, оплачивая целый год обучения. Рут не спрашивает, откуда мама берет деньги, не спрашивает, почему почти год мама не ночует дома, и почему она выглядит старше своих лет.

Рут просто гладит маму по слегка морщинистой тыльной стороне ладони, обнимает ее и говорит, как сильно любит.

Через полгода Рут читает маме перед сном детскую книжку даже слишком хорошо за такой краткий период обучения, вырывается вперед по успеваемости во всем классе, и мама говорит ей, как сильно гордится ею, поглаживая ее по волосам.

Следующие месяцы идут плавно, без особых приключений, Рут учится усердно, чтобы выжать из года обучения всё, что возможно, моет посуду на кухне вторую половину дня и замечает, что мама выглядит с каждым днем все хуже.

Однажды ночью Рут просыпается от того, что кто-то кричит утробно и глухо в кулак, вскакивает на ноги и видит маму, свернувшуюся в комок в углу и поджавшую к себе ноги.

— Рут, милая, — едва находит в себе силы мама, протягивая руку. — Помоги мне встать.

Рут выполняет просьбу незамедлительно и видит, как мама морщится от боли. Ее хлопковое светлое платье в полутьме сзади кажется темным, а в воздухе пахнет металлом и солью, напоминая о том, как несколько лет назад она упала с дерева и рассекла губу.

— Помоги мне дойти до реки, милая, — просит мама.

Ноги мамы дрожат, руки мокрые и липкие, запах соли и металла очень сильный. Рут берет с собой второе платье мамы и их единственное полотенце. До реки они идут дольше обычного. Рут молча помогает маме войти в воду, чтобы помыться, а сама берет пучки травы и садится возле камней, начиная оттирать платье. Запах соли смешивается с ароматом зелени, на алой ткани остаются зеленые разводы. Рут понимает, что делает только хуже.

Она прикусывает губу, на глаза наворачиваются слезы. Зелень не оттирается, Рут понимает, что испортила второе мамино любимое платье. От досады болит в груди и она усерднее трет материал, хоть и знает, что ничего не поможет. Слезы застилают глаза, она почти ничего не видит, поэтому вздрагивает, когда мама опускает ей руку на плечо.

— Мамочка, прости, — плачет она, — прости меня!

Рут показывает испорченный подол, но мама тут же садится рядом с дочерью, обнимает ее, прижимая к груди, и говорит, что это все сущие пустяки. Она бросает платье в воду, и течение медленно уносит его в темноту на север. Мама покачивается, обнимая Рут, до тех пор, пока та не успокаивается.

Мама знает, что ее дочери скоро будет одиннадцать, поэтому решает рассказать, что произошло, и к чему ей самой нужно быть готовой. Так Рут узнает о том, что происходит, когда ты становишься девушкой, узнает о душистой руте, о ее не рожденном брате или сестре, а также о том, откуда мама взяла деньги на ее обучение, и почему почти год пропадала по ночам из дома.

Мама просит Рут быть осторожной, и дочь соглашается, а взамен предлагает не уходить больше по ночам, а снова начать петь. Мама соглашается, и впервые за долгое время они забываются спокойным сном.

Рут заканчивает год обучения, получает навыки чтения, умеет теперь считать и писать. Маме она говорит, что этого достаточно, чтобы выжить, второй год они не оплачивают и стараются не думать о том, что все равно бы его не потянули.

Первое время им с мамой совсем не везет. Им отказывают в нескольких заведениях, на площади выступать не позволяют, объясняя нарушением порядка, и на мгновение у них опускаются руки. Последней надеждой остается паб, в котором они живут. Злая кухарка отказывается предоставлять им зал для выступлений, но ее муж внезапно гаркает, что паб принадлежит ему, и один шанс он дает.

Муж кухарки смотрит в тот момент на маму, и та опускает взгляд, а ночью Рут снова ночует одна.

Через два дня, как муж кухарки и пообещал, им позволяют выступить вечером. Мама надевает свое любимое пышное платье с фонариками, Рут надевает свое единственное хлопковое платье. Они обе находятся в предвкушении.

В пабе тогда находится всего четыре человека, двое из них лениво поглядывают на выступающих, и Рут слышит, как у мамы дрожит голос. Кухарка фыркает и уходит на кухню, ее суровый муж стоит со скрещенными на груди руками. Рут принимает решение резко: сбегает со сцены и открывает дверь паба, впуская летний вечерний воздух.

Набрав в грудь побольше воздуха, она подхватывает песню мамы и вытягивает ее от всего своего чистого детского сердца. Немногочисленные посетители поднимают взгляды, за пару минут на голос стекаются люди с улиц.

Под конец вечера Рут и мама почти не чувствуют голосов, паб взрывается аплодисментами, а злая кухарка перестает быть таковой, потому что выручки за вечер получает в тройном размере. Так они получают дополнительную возможность заработка, и Рут радуется, что мама почти перестает уходить куда-то по ночам.

Она всё же куда-то уходит, но редко, всего раз в неделю, а иногда два.

Жизнь налаживается, за следующие полгода они неплохо зарабатывают и Рут предлагает маме снять комнату получше. Мама обещает, что она поговорит с кухаркой, но спустя неделю ничего не меняется.

Рут впервые идет наперекор маме и поднимает вопрос о переезде сама, не думая о возможных последствиях. Кухарка, почему-то, совсем не злится, а принимает предложение Рут, потому что в их комнату хочет поселить свою престарелую мать, но вот муж кухарки злится так сильно, что Рут впервые сильно его боится.

Вечером Рут пугается еще сильнее, потому что мама на нее кричит. Она никогда не повышает на нее голос, но в этот раз ругает ее серьезно. Рут не понимает, что сделала не так, почему мама не хочет убраться отсюда, почему решила осесть в этой ужасной комнате.

Мама долго молчит, а после говорит дочери правду о том, что несколько лет любит мужа кухарки. Рут никогда не осуждает маму, но в этот раз ничего не может с собой поделать. Губы девочки кривятся.

— Рут, милая, так бывает…

— Мама, он же старый! Старый и толстый!

— Сердцу не прикажешь, родная, — только и отвечает мама.

Глаза мамы слишком уставшие, руки ее снова дрожат, под глазами залегают темные круги, но Рут злится. Рут так злится на маму, что уходит из паба посреди ночи, чтобы прогуляться и подумать над всем этим. Она не хочет осуждать маму, хочет только убраться из этой отвратительной комнаты.

Жить с ней дальше, петь по вечерам, смеяться, заводить новые знакомства. Только бы вместе.

Через несколько часов Рут успокаивается и смотрит на ситуацию здраво, поэтому решается вернуться домой и все обсудить с мамой. Поднявшись наверх, Рут открывает скрипучую дверь и входит в их крошечную комнату.

— Мам, — привычно говорит она, закрывая за собой дверь и тянется к выключателю, — я все обдумала и…

Рут замирает, глядя на постель, а затем беззвучно кричит, прикрывая рот ладонями. Ее милая мама лежит на постели, смотрит пустыми, стеклянными глазами в потолок, ее рот приоткрыт, там виднеется распухающий язык.

— Мамочка, — бросается на колени Рут, приподнимая маму за голову.

Волнистый водопад огненных волос так непривычно холоден. Рут замечает на шее мамы отметины от пальцев, но отказывается принимать случившееся. Она обнимает маму, осторожно прижимая к себе. Словно одно ее неверное движение может усугубить то, что уже случилось.

— Мама, — зовет она, тихо глотая слезы, — мам, мам!..

Рут плачет, слезы застилают глаза, она гладит маму по волосам и покачивается из стороны в сторону, прижимая ее к себе.

— Мама, пожалуйста.

В воздухе пахнет металлом и солью. Пахнет грязью и смертью. Рут целует маму в лоб, укладывая на постель, шепчет бесконечным потоком просьбы о прощении и укрывает ее одеялом.

Она хватает мешок, кладет туда мамино платье с фонариками, желтый свитер, нижнее белье, пару мелких вещей, после чего закидывает его на плечо и открывает окно. Задержавшись на мгновение, Рут впервые чувствует, как щеки стягивает от застывших слез, после чего возвращается к постели, целует маму в последний и раз и опускает ей веки.

— Я тебя люблю, — шепчет она. — И я выживу, клянусь тебе.

Выпрыгнув из окна, Рут идет по темноте вдоль границы Дистрикта в сторону вокзала и, дождавшись утреннего товарного поезда, запрыгивает в вагон. Два часа пути из возможных четырех Рут не может перестать плакать, скорбь разрывает ее, боль кромсает ее на куски.

Она знает, что ее маму убил муж кухарки, не намереваясь так просто ее от себя отпускать, но несмотря на все это, винит в смерти мамы себя. Если бы она не заговорила о переезде, ничего бы этого не случилось.

Мама была бы жива.

Эта гиря посмертно вешается на сердце одиннадцатилетней девочки.

Она прибывает в Пятый Дистрикт к восьми утра, выскакивает из вагона и тихой поступью кошки пробирается из вокзала в город, не привлекая к себе ненужного внимания. Рут сразу идет к окраинам, чтобы не вызывать подозрений, и пытается отыскать себе любую работу.

Всю скорбь она хоронит в себе, потому что обещала маме выжить.

Работы не подворачивается ни в первый день, ни во второй. Она заглядывает во все заведения общественного питания, но ее шугают оттуда чуть ли не метлами, потому что она грязная и неопрятная. Одна женщина даже говорит, что нужно все тут помыть, потому что «не иначе, как у этой девчонки вши!»

Рут голодает, спит на улице, мерзнет и понимает, что ее жизнь действительно кончилась. Она не сдерживает обещание, данное матери, и от этого становится так больно, что слезы сами текут по щекам.

— Кто здесь? — открывается дверь одного из крохотных частных домов.

Рут закрывает рот ладонью и поджимает ноги, прячась в тени угла дома.

— Чего ты вылез на улицу в середине ночи? — слышит Рут второй мужской голос.

— Да я услышал, что тут скулит кто-то.

— Брось, — цокает собеседник. — Собака какая-нибудь…

— Дай фонарик.

— Дулио…

По голосу становится слышно, как вся эта затея в середине ночи раздражает второго парня. Рут все еще держит ладони на губах и надеется, что они оба уберутся обратно в дом, но через пару мгновений появляется свет от фонарика, и у Рут холодеют от испуга конечности, когда луч останавливается на ней.

— Говорил же, — хмыкает первый.

— Вот это чуйка у тебя, — присвистывает второй. — Паршивая, нет?

Рут часто моргает, глаза слезятся от яркого света, лиц парней она не видит. Второй собеседник какое-то время молчит. Рут только чувствует, как луч фонарика бродит по ее телу.

— Отмоется, — наконец отвечает он. — Тощая, несовершеннолетняя, спрос большой. Заноси.

— Я?

— Не я же! — шикает на него тот, кого назвали «Дулио». — Билли, не беси меня. Сразу в ванную ее, потом накорми, я спать.

Свет гаснет, когда Дулио уходит в дом. Перед глазами Рут пляшут зайчики, а прямо возле нее стоит второй парень. Он присаживается перед ней на корточки.

— Привет.

Его голос такой мягкий и добрый, что всенепременно хочется услышать, что он скажет дальше.

— Меня зовут Билли. Я помогу тебе, хорошо? Доверься мне.

Он протягивает вперед руку. Рут так сильно хочется верить, голос Билли располагает к доверию, к тому же, выхода у нее сейчас просто нет, поэтому она вкладывает свою руку в ладонь Билли и позволяет тому привести себя в дом.

Ей позволяют помыться, Билли кормит ее и отправляет спать. Говорит, что расскажет все утром. Рут не называет ему своего имени, не произносит при нем ни слова, но верит ему. Утром она рассчитывает снова увидеть Билли, но видит лицо незнакомое.

— Встань.

Рут не может не повиноваться.

— Как тебя зовут?

— Я…

— Забудь свое имя, здесь у тебя будет другое. Будешь Саванна. Родители есть? Родственники? Друзья? Ищет кто-нибудь?

Рут на все мотает головой из стороны в сторону. Она впервые видит, как Дулио улыбается. Хищно и жестоко.

— Значит, и проблемы нет. Лет сколько?

— Одиннадцать.

— Мужчины были?

Дулио задает вопрос резко и прямо в лицо, Рут заливается краской и снова мотает головой из стороны в сторону.

— За первый раз платят втрое больше, — снова оголяет он зубы в оскале. — К вечеру будь готова, Роуз тебя будет курировать.

Рут ничего не понимает, но Дулио уже уходит, оставляя ее в комнате одну. К ней приходит та самая Роуз — приятная женщина средних лет — и проводит с ней целый день так, будто они сто лет знакомы. Рассказывает что-то, помогает ей подготовиться, моет волосы, расчесывает их, хвалит насыщенный медный цвет.

Рут быстро проникается к Роуз симпатией, не представляя, к чему именно она ее готовит. Вечером Роуз ее не кормит, только ставит перед ней стакан.

— Что это? — не понимает Рут.

— Выпей до дна сразу и все будет хорошо, я обещаю.

Рут верит Роуз и разом выпивает стакан. Она закашливается, в глотке жжет, в глазах выступают слезы, весь пищевод, а затем и сам желудок горит, после чего бешеное тепло расползается по всему телу.

Затем она будет пить этот самогон почти каждый день, а иногда и не по разу, но пока она об этом не знает.

Когда сознание затуманивается, и весь мир начинает слегка кружиться, Билли берет ее под руку и ведет по темным улицам в другой район Дистрикта. Они заходят в какой-то дом, и там так тепло, что мир начинает кружиться сильнее.

— Одиннадцать?

— Верно.

— Ни разу?

— Ни единого.

— Тогда все по сделке. Сначала половина.

Рут слышит, как шелестят купюры, и Билли сует что-то в карман, после чего подталкивает ее в спину, и она почти падает в руки полного мужчины, от которого сильно пахнетсигарами.

— Как зовут? — вопрос он задает точно не Рут.

— Саванна. У вас есть час. По регламенту я остаюсь в доме, но не вхожу в комнату. Мы заботимся о безопасности девочек.

— Конечно-конечно, — скрипит старик. — Все понимаю.

Тот вечер Рут не помнит. Возможно, дело в самогоне, но Рут кажется, что дело все в том, что она сама блокирует это воспоминание, чтобы не сойти с ума. Она помнит только, как горько плачет уже в доме на плече у Роуз, и как та моет внутренние стороны ее бедер, которые сильно саднит.

Три дня после этого ее никуда из дома не увозят, она только спит, позволяет Роуз гладить себя по волосам и почти не вливается в реальность. На четвертый день Дулио больше не внимает просьбам Роуз и говорит, что слишком большая очередь на Саванну, и больше терять времени нельзя.

Тем вечером Рут пьет дважды и бывает в двух домах. Затем такие вылазки становятся чаще, и в неделю она может выходить около пяти дней, иногда на три адреса сразу. Билли всегда бережно ведет ее под руки после «сеансов» и не говорит ни слова, а однажды тихо произносит, что ему жаль, но тут же прикусывает язык и больше этой темы не поднимает.

Слезы высыхают на второй месяц, Рут черствеет, но не показывает слабости. Она все еще жива, а не так давно ей начинают за активную работу выдавать деньги, и ей удается их откладывать на тот момент, когда она будет готова сбежать.

Так проходит почти целый год, Роуз все так же ее готовит к вечерам, Дулио по-прежнему ее продает, а Билли защищает. Он правда защищает ее, Билли много раз бил потенциальных клиентов, если они делали ей больно. Несмотря на то, что затем он получал выговор от Дулио, Билли не прекращал защищать ее.

Проблема в этом бизнесе появляется в тот момент, когда формы Рут становятся более женственными, грудь становится больше, и в какой-то момент Роуз говорит Дулио, что пять дней Саванна работать не будет.

Дулио чертыхается, но машет рукой, выражая согласие, и переключается на других жительниц дома, хоть сам прекрасно понимает, что наибольшую выручку его грязному бизнесу приносит именно Саванна.

Роуз рассказывает ей, что необходимо теперь быть осторожнее и отслеживать все, потому что это важно. Она дает ей календарь, который есть у всех других девушек, и просит внимательно помечать все дни. Рут действительно старается это делать, но за всем не уследишь.

Через полгода, буквально спустя неделю после тринадцатого дня рождения Рут, о котором, разумеется, никто не знает, она берет случайно календарь и затем в ужасе бежит к Роуз. Та успокаивает ее, но говорит, что придется избавиться от ребенка, и выбора у нее нет.

В тот день Рут впервые чувствует душный и пряный запах навара из душистой руты, а ночью рыдает в голос, сжимая зубами подушку, когда боль кромсает низ ее живота так сильно, что лучшим выходом кажется смерть.

Той ночью Рут впервые видит, как Роуз плачет. Видимо, она привязывается к девочке сильнее остальных, и эта привязанность выходит ей боком. Когда все заканчивается, Рут лежит в поту и слезах, прерывисто дыша, а Роуз в последний раз давит ей на живот, после чего помогает ей переодеться, моет ее и укладывает в чистую постель.

Рут не может уснуть все равно, только беззвучно плачет и не может пошевелиться. Через пару часов дверь ее комнаты открывается, и Рут готовится уже ко всему, потому что Дулио и сам к ней заходил не раз за этот год, но знакомый запах оказывается безопасным.

Она открывает глаза и видит, как перед ней на корточки присаживается Билли.

— Мне так жаль, Саванна, — шепчет он. — Мне жаль, что тебе пришлось это пережить.

Тогда Билли целует ее, не предупреждая, не давая шанса возразить — просто целует ее. Клиенты не целовали ее в губы, это было негласное правило Дулио, и до сегодняшнего дня она никогда не целовалась с парнем. Этот поцелуй получается неловкий, прерывистый и немного жадный, но помогает Рут получить ключ от двери, о которой она даже не знает.

Билли влюблен в Саванну довольно долго, а теперь скрывать это перестает. Чтобы выжить, она говорит, что тоже любит его. Саванна говорит. Не Рут. Билли обещает ей в тот момент, что через несколько дней они вместе сбегут.

Билли сдерживает свое слово. Она выполняет свой последний заказ, чтобы получить деньги на первое время жизни, и, не думая о других девочках, не думая о Роуз, рассчитывая только на собственное выживание, Рут сбегает с Билли той же ночью, снова усевшись в товарный поезд на юг.

Они попадают в Дистрикт Четыре и впервые за долгое время Рут чувствует себя живой. Она так и не рассказывает Билли свое настоящее имя, продолжая быть Саванной, впервые вливается в дела местных жителей и находит отдачу во всех начинаниях. Она учится рыбачить и зарабатывает на этом вместе с Билли, а вскоре они случайно сталкиваются с ансамблем.

Группа из нескольких человек поет вечерами на открытой сцене, украшенной фонариками ручной работы. Рут раз просит Билли задержаться и послушать, а затем второй и третий. Билли ненароком упоминает, что умеет играть на гармони, и Рут признается ему, что умеет петь.

В один из вечеров Рут поднимает руку и просит спеть с ними. Они воспринимают предложение и шутку, но немного скептически, а после соглашаются и приглашают Рут на сцену. Рут поет песню, которую сочинила с мамой, и зал замирает вместе с ансамблем и Билли.

Когда она заканчивает, все аплодируют, даже сам ансамбль, а после выступления они подходят к ней и предлагают стать частью ансамбля, только если она готова кочевать по Дистриктам. Рут сразу соглашается и просит также принять ее парня Билли, который в тот же момент демонстрирует свои навыки игры на музыкальном инструменте.

Ансамбль рассказывает, что они могут выбрать себе новые имена, Билли решает поменять только фамилию и выбирает ассоциацию с цветом куртки, которую никогда не снимает. Так он становится Билли Бурым. Рут, в свою очередь, спрашивает, откуда ансамбль услышал песню о девочке, заплутавшей в непогоде и не оставляющие следы.

— Это реальная история о девочке по имени Люси, которая вышла из дома и потерялась в пурге. Она стала призраком, — объясняет Барб Лазурь.

Рут никогда еще не ощущала себя настолько похожей на девочку из баллады. Она такая же, как эта Люси. Потерявшаяся, призрачная, не оставляющая за собой следов.

— Тогда меня зовут Люси, — улыбается она, замечая за спиной Барб Лазурь маленькое зеркало, в котором видит отражение своих серых глаз. — Люси Грей.

Почти два года их ансамбль кочует по Дистриктам. За это время их состав обновляется, появляется крошка Мод Беж — любимица всех, а Люси Грей понимает, что действительно живет, а не существует. Она поет, танцует, выпивает и по-настоящему влюбляется в Билли Бурого. И как Рут, и как Саванна, и как Люси Грей.

Судьба заносит их в Дистрикт Двенадцать, и именно в тот момент все в жизни Люси начинает идти под откос. Идеальная жизнь, которую она кропотливым трудом строила, на глазах разрушается. Она хотела выйти за Билли замуж, а вместо этого они скандально расстаются, когда он влюбляется в дочку мэра и бегает к ней каждую ночь.

Ребята принимают единогласное решение выгнать Билли из ансамбля, но и это решение выходит ей боком. Так она попадает на Голодные Игры. Так жизнь сталкивает ее лицом к лицу с Кориоланом Сноу.

После Игр и возвращения и в Двенадцатый особой радости от имеющейся жизни Люси первое время не испытывает, потому что Билли находит ее почти сразу после того, как она сходит с поезда и, не слушая о том, что она не хочет его видеть, говорит ей о том, что Дулио Джекенсен объявился в Двенадцатом.

Неизвестно, как бы все повернулось, если бы Кориолана, который был в качестве ее личной охраны, не было постоянно рядом. Люси не понимает, как он добрался до них, но Билли, пригласив ее поговорить на луговину, рассказал, что Дулио хочет возродить бизнес в Двенадцатом и снова просит его стать партнером, а заодно спрашивает, как поживает Саванна.

Билли отказывается от грязной работы, говорит ему, что ее имя теперь Люси Грей Бэйрд, и Дулио клянется ему, что тот пожалеет. После того разговора Дулио он больше не видит, и Люси до сих пор не может поверить, что он дошел до Тринадцатого Дистрикта и обосновался там, словно ждал и знал, что она будет там.

Дулио Джекенсен не из тех, кто предполагает. Он был уверен, что застанет Люси здесь. Поэтому сейчас сидит в двадцати метрах от нее под землей, словно ядовитая змея, приготовившаяся к прыжку.

И Рут, и Саванне, и Люси, и Альме Грей страшно. Все ее прошлое разом взрывается в сознании, потому что Дулио Джекенсен был замешан во всех ее жизнях, преследуя ее призраков своими собственными.

Альма Грей знает, что он готов ждать столько, сколько потребуется, только бы подобрать самый подходящий момент, чтобы разрушить ее жизнь снова.

— Альма, что такое?

Она вздрагивает, забывая, что находится в столовой с целой кучей людей. Взгляд постепенно привыкает к свету, она снова слышит звуки. Сердце бешено бьется в глотке. Громила обеспокоенно смотрит на нее, стараясь понять причину беспокойства.

— Проводишь меня до Иви? — просит она.

Просит, потому что боится теперь ходить в одиночестве.

— Конечно, — тут же соглашается он и чуть улыбается.

Альма замечает, как он смотрит на Сейна, тот смотрит на него, мгновение на Альму и снова возвращается к разговору с Бекки. Альме настолько плевать, что не передать словами. Ее мысли сейчас заняты другим, потому что только она решает, что в безопасности, как снова оказывается в эпицентре опасности.

Громила не задает вопросов, когда ведет ее к блоку медпункта. Только останавливается, когда они подходят к дверям.

— Если тебе нужно поговорить, только скажи мне об этом, хорошо? — произносит он.

Альма поднимает взгляд.

— Я твой друг и я рядом. Помни об этом.

Альма какое-то время смотрит на него, а затем прерывисто и немного неловко обнимает, на мгновение прижав к себе. Громила теплый и большой, Альме едва удается сцепить руки у него за спиной. Она не знает, что ищет в этих объятиях. Защиту или утешение. Возможно, все сразу.

— Спасибо, — выпускает она его из объятий. — Правда спасибо.

Альма не оборачивается, когда уходит, вставляет карточку и заходит к Иви. Медсестра сидит в своем привычном кресле с чашкой чая в руках. Альма замечает, что Иви все меньше ходит, но не заговаривает с ней об этом. Она и без того знает, что медсестру мучает боль в коленях.

— Доброе утро, Иви.

— Альма Грей, — улыбается она и не без усилий поднимается на ноги.

Для этого требуется время, и Альма его не теряет, подходит к медсестре и берет ее за руки, помогая подняться. Иви с благодарностью смотрит на нее.

— Как я и говорила, — идет она к компьютеру, — я отдам тебе результаты, когда проработаю все сочетания.

Женщина нажимает кнопку печати.

— Я проработала все, — кивает она, — но обратить внимание прошу тебя только на первый пункт. Это все, что важно.

Принтер заканчивает работу и Иви протягивает лист Альме. Та принимает его и сразу смотрит на первый пункт. Внутри все сжимается. Альма поднимает взгляд, но Иви только одобрительно кивает, словно знала все с самого начала.

Альма благодарит Иви и кладет результат в папку, забирая ее с собой. Она пока не знает, как все это обрисовать, не знает, как преподнести и стоит ли это делать вообще. Альма решает сосредоточить свое внимание на более насущных вещах.

За пару часов она готовится к долгожданному собранию девушек фокус-группы. Собираются они точно в срок, трех девушек Альма видела лишь мельком, но она радуется, отмечая, что они не являются частыми гостьями нарядов кухни. Вайлет взгляд на нее не поднимает, и от этого становится еще больнее.

Альма снова думает о том, что Вайлет ее никогда не простит.

Альма рассказывает девушкам вещи насущные, не относящиеся к общему собранию и полноценной информации. Просит держать в тайне от других, что у них скоро начнутся критические дни, рассказывает по полочкам, как это происходит, и что нужно делать. Альма впервые в жизни видит, чтобы кто-то так этому радовался.

Когда через три дня период наступает у нее, она совсем не радуется, но впервые за полгода пребывания здесь использует шкаф в ванной по назначению. Единственное, что она отмечает: ее программа работает.

Третья неделя декабря подходит к концу, Альма все также оборачивается всякий раз, не может спокойно спать, не разговаривает с Сейном, просит Громилу всюду ходить с ней и думает над двумя вещами: как полноценно провести собрание всей фокус-группы, которое должно быть сегодня, и как сказать обо всем ее партнеру.

О последнем она вообще старается не думать, потому что решения найти не может.

Альма выдвигает стул во в главе стола и садится на место, опуская перед собой папку. Напротив нее сидит Элдер Койн. По правую руку рассажены четыре девушки. По левую — четыре юноши.

Люди, которые в следующем году принесут в Дистрикт Тринадцать первое потомство.

— Добрый день, — приветствует их девушка. — Меня зовут Альма Грей, и я сразу хочу предупредить, что ваше нахождение в этом зале на данный момент конфиденциально.

Она оглядывает сидящих в помещении взглядом.

— Я возглавляю демографический процесс Дистрикта Тринадцать, — кладет она перед собой руки в замок, — и вы здесь неслучайно. Вы были отобраны в качестве первой потенциальной группы, которая принесет Дистрикту Тринадцать потомство.

Сидящее начинают ерзать, но непонятно, то ли от осуждения, то ли от того, что не верят в то, что происходит. Элдер Койн кашляет, и все резко замолкают.

— Ваши данные были обработаны научным путем, — произносит он, — ваши сочетания принесут максимально здоровое потомство, учитывая наше положение под землей. Требую отнестись с пониманием.

Альма ерзает на стуле.

— Да, прошу отнестись с пониманием, — с особо интонацией произносит она. — Вам предоставляется большая честь и ответственность, ваши дети будут первой новой веткой жизни Дистрикта Тринадцать.

На лицах сидящих появляются улыбки, и теперь Альма понимает, что воспринимают они новость с энтузиазмом. Не улыбается только Вайлет и прячет взгляд. Рокот не сводит с нее глаз.

— Думаю, вам интересно узнать, кто кому предназначен, — открывает она папку. — Прошу отнестись к этому серьезно, пожалуйста. Это очень важно, — в этот раз она смотрит на каждого, и все кивают.

Даже Вайлет поднимает взгляд, и от ее тоски Альму всю скручивает.

— Хорошо, — кладет она палец на бумагу. — Хейзел и Дани.

Молодые люди кивают друг другу с улыбками.

— Энн и Лука.

Ребята следуют примеру первой пары.

— Сэмми и Финн.

Третья пара настроена также дружелюбно. Альма сжимается вся, когда готовится озвучит четвертую пару, хотя они и без того осознают, что остались только их имена, и уже поднимают головы. Альма переводит взгляд с подруги на главу Блока «Техники».

— Вайлет и Рокот.

В глазах подруги Альма видит целую бурю эмоций, одна сменяет другую так быстро, что она не успевает ничего понимать. Она видит смятение, недоверие, страх, облегчение и спокойствие. Порядок проявления эмоций она так и не запоминает. Рокот смотрит на Вайлет с безмерной теплотой.

Также, как в тот момент, когда говорил Альме о роботе, который она подарила ему много лет назад.

— Кто пятая пара?

Внезапная фраза Элдера Койна заставляет всех подскочить. Альма снова скрещивает перед собой руки в замок.

— Хочу сказать, что всего будет пять пар в первой группе претендентов, — начинает она. — В этом зале сидят все пять девушек, — продолжает Альма и замечает немой вопрос в глазах всех, кроме Элдера и Вайлет.

Только они знают.

— Я буду пятой, — заканчивает она мысль. — Буду с вами все это время. Буду помогать, давать советы, отвечать на возникающие вопросы, — она делает небольшую паузу. — Буду частью всего этого.

Они еще какое-то время остаются на собрании, ребята задают вопросы, Альма на них отвечает. Отмалчиваются трое: Элдер, Вайлет и Рокот. Их молчание пугает Альму сильнее всего. Радости, конечно, больше.

Умная машина не ошиблась ни в чем, три пары тянутся друг к другу, как магниты, и это бесконечно радует. Когда собрание заканчивается, Альма дает понять, что в расписании девушки увидят совсем скоро еще одно собрание, а все остальные также будут собраны повторно.

Ребята покидают зал собрания непроизвольно по парам, первые три тут же выходят и благодарят Альму, на что она не может не улыбнуться. Элдер Койн остается в зале, сразу вливаясь в анализ другой работы, Альма не может заставить себя остаться, поэтому тоже выходит.

Она понимает, что Вайлет и Рокот отстают, поэтому оборачивается и замечает, как они о чем-то негромко разговаривают. Альма останавливается за поворотом и ловит себя на мысли, что следит за лучшей подругой.

Рокот чуть склоняется, потому что он слишком высокий, и что-то негромко объясняет стоящей рядом Вайлет, глаза которой опущены, после чего тянется в карман и вытаскивает оттуда ту самую вязаную игрушку робота.

Альма замечает, как Вайлет поднимает голову, и глаза ее начинают светиться. Она сама кладет свою ладонь поверх руки Рокота, и на душе у Альмы становится на несколько гирь меньше.

Теперь она знает, что Вайлет в хороших руках. Она, как никто другой, заслуживает быть счастливой, и Рокот может это сделать.

До нового года остается всего две недели, у четырех из пяти девушек начинаются критические дни, вот-вот настанет момент, когда ей придется провести общее собрание повторно, и ей придется озвучить свой выбор, как бы сильно ей не было страшно.

Дулио Джекенсен снова затаился. Она почти не видит его нигде, но продолжает не без опаски ходить по блокам, Громиле не в тягость сопровождать ее, хоть она и не говорит ему, почему просит от этом постоянно, потому что он не спрашивает.

С того разговора на охоте они с Сейном так и не разговаривают, охотится она также с Громилой, Сейн все делает теперь в одиночку. Альма совершенствует свои навыки владения ножом и впервые соглашается на предложение Громилы.

— Согласна, учи.

Громила опускает ружье и с недоверием смотрит на девушку.

— Шутишь? — не верит он своим ушам.

— Я серьезно, — утирает она нос и сильнее завязывает на шее шарф, чтобы было не так холодно. — Показывай, как это делать.

Громила встает с колен и подходит к Альме, протягивая ей ружье. Оно увесистое, довольно тяжелое, но жизнь всегда учит ее тому, что нужно быть готовой ко всему: каждый навык однажды может пригодиться.

Она берет ружье в обе руки, Громила встает сзади.

— Левой рукой держишь ствол, — начинает он, поправляя ее руки, — правая на ручке, палец на курке, — помогает он, склоняясь чуть ниже.

Альма делает все, как он рассказывает.

— Смотреть вот сюда, — стучит он пальцем по прицелу, — оба глаза открыты. Прицеливаешься и стреляешь. Только держи ствол крепче, и не склоняйся слишком низко, иначе будет отдача, и тебе вышибет глаз.

— Спасибо, что предупредил, — машинально отвечает она.

Альма держит оба глаза открытыми, дышит размеренно, наблюдая за оленем на прицеле, и думает о маме, о папе, о тех, кого она убила, о тех, кто убил ее. Думает о единственной сойке-говоруне, из-за которой она выстрелила в Сейна, о кролике, которого она задушила. Думает о том, что этот олень в прицеле обязан умереть.

Боль жжет за ребрами, стараясь вырваться наружу, но Альма заглушает ее снова, хоронит в себе в сотый или тысячный раз, присыпая землей, и возвращается в реальность. Она снова вдыхает через нос и выдыхает через рот, а после сжимает руками ружье и стреляет.

Выстрел эхом пробегается по округе. Громила в два шага подходит к Альме.

— Проклятье, — снимает он капюшон и поправляет шапку. — Ты попала!

Громила бежит по сугробам в лес и исчезает из виду. Альма ждет его, обнимая руками ружье. Надвигается вечер, постепенно темнеет, снегопад усиливается.

— Альма, иди сюда скорее!

Альма идет на его голос и останавливается в тот момент, когда видит, как Громила связывает копыта оленя, белый снег вокруг которого окрасился алым. Альма завороженно смотрит на багровый холм и борется с желанием к нему прикоснуться.

— Ты просто невероятна, — качает головой Громила. — Просто невероятна! Я за полгода всего семь оленей подстрелил, а ты с первого раза такую машину завалила. Я потрясен!

Альма просит Громилу сказать всем, что оленя подстрелил он, на что от отвечает отказом, но Альма уговаривает пойти ей навстречу. Громила соглашается и снова не задает вопросов. Альма не хочет теперь привлекать к себе внимание. Всякое привлечение для нее чревато.

На следующий день в расписании Альма видит ожидаемое собрание во второй половине дня. Она усердно собирает все данные по земледелию, сельскому хозяйству и демографии и понимает, что дальше откладывать нельзя. Она не сможет подготовиться к этому разговору. Ей придется просто сказать, предугадать реакцию Элдера Койна она никогда не может.

Альма видит его почти каждый день, через день находится с ним на собраниях, старается к нему не прикасаться, а по ночам не может спать. Не может, потому что его слишком много в ее мыслях, и потому что он совсем не похож ни на одного из всех тех представителей мужского пола, кто попадался ей за всю жизнь.

Получив утром свое расписание, Альма считает до собрания часы. Когда время подходит, она берет необходимые папки и лист результата анализа, который отдает ей Иви. Само собрание словно проходит мимо нее, она слушает, но не особо слышит. Единственное, на что она правда обращает внимание, так это на тот факт, что Рокот сегодня разговорчивее и счастливее обычного.

Вайлет на шитье сегодня упоминает о том, что они теперь видятся в свободное время, и эта новость не может не радовать Альму.

Дождавшись, пока Энтони последним выйдет из зала и закроет за собой дверь, Альма поднимает взгляд, все еще сидя на своем месте. Она знает, что Элдер отключается от реальности в тот момент, когда заканчивается собрание.

Она смотрит на него и не понимает, как же ей справиться с собственной задачей. Смотрит на его профиль лица, сосредоточенно сведенные брови, на замок рук за спиной и чуть вздернутый подбородок. Она так привыкла видеть его таким сильным и, в исключительных случаях с ней, слабым.

Элдер Койн оборачивается. Альма ожидает этого, поэтому сразу ловит его взгляд. Элдер смотрит в ответ, но они оба молчат. Альма привыкла с ним молчать.

— Прекрасный отчет, Альма Грей, — первый нарушает он тишину. — Ты очень смышлена и способна для… своих лет.

Альма не замечает паузу в его словах, не хочет замечать. Она только продолжает смотреть на него, а слов правильных найти так и не может.

— У меня прекрасный наставник, — наконец произносит она, — который не просто прикрывает спину. С таким хочется идти рука об руку.

Альма сжимает губы. Все равно не то. Это все не то. Нужно встать и уйти, но она больше не может откладывать. Как же начать? Она всегда умела начинать, что же сейчас случилось? Элдер отходит от доски, делая шаг к Альме.

— Альма Грей, ответь мне, — он делает паузу, — нашла ли ты для себя кандидата? Этот вопрос я не задал еще на общем собрании фокус-группы.

Альма замечает, что вопрос этот и для Элдера оказывается тяжелым. Значит, не она одна в такой ситуации. Однако она благодарна Элдеру, что он начинает разговор, ради которого она сюда пришла.

Девушка поднимается с места и вынимает снизу папку, сжимая ее в руках. Она делает два шага вперед и подходит к Элдеру, опуская документ на стол перед ним.

— Нашла, — наконец отвечает она.

Руки начинают дрожать, сердце громко колотится в груди. Элдер Койн тянется к бумагам, и Альма делает это быстрее, чем думает: она накрывает его руку своей. Элдер замирает, глядя на их руки, и не поднимает взгляд.

— Элдер, — набирается она смелости, — скажи, как ты ко мне относишься?

Она замечает, как его желваки слегка дергаются, но он не поднимает взгляд.

— С уважением, — кивая, начинает он, — ты многое делаешь для…

— Нет.

Она мотает головой, сжимая губы, и обхватывает пальцами его подбородок, заставляя повернуться к себе и посмотреть в глаза. Альма чувствует пальцами тепло его гладко выбритой кожи.

— Я спросила, как ты относишься ко мне, а не как глава Дистрикта Тринадцать ко мне относится.

Элдер Койн сглатывает, но молчит. Бегает лихорадочно сухими глазами по лицу Альмы, словно старается запомнить каждую черту лица, каждую мелочь и крапинку в серых радужках. Он хочет сказать слишком много, но он не умеет говорить.

Альма кивает, несколько раз кивает, опуская взгляд и поднимая ладонь с его руки. Зря она подумала, что все это взаимно. Зря приняла это решение. Какая же она глупая! Досада тут же начинает жечь под веками, Альма порывается забрать папку, но Элдер ее опережает, и она сдается, намереваясь уйти из зала и больше не входить в него.

Снова убежать. Снова стать призраком. Как Рут, как Саванна, как Люси. И как Альма.

Альма уже идет к дверям, но Элдеру достаточно шести секунд, чтобы открыть папку, прочесть заветную строчку, все осознать, в два шага подлететь к ней и сомкнуть пальцы на запястье, вынуждая остановиться.

Досада жжет у Альмы под веками. Она не хочет, чтобы Элдер видел ее слабость. Ее слабость перед ним. Элдер Койн разворачивает ее к себе, приподнимает пальцами подбородок и осторожно берет ее лицо в свои ладони. Он стирает подушечками больших пальцев ее слезы.

Альма Грей такая красивая, такая умная и сильная. В ее прекрасных глазах не должно быть слез. В глазах человека, которого он любит, слез печали быть не должно.

— Позволь мне? — чуть склонившись к ней, спрашивает он.

Альма замирает, глядя так близко ему в глаза. В эти взрослые, рассудительные глаза. Ее поражает то, что она слышит. Элдер Койн спрашивает ее о поцелуе. Никто никогда не спрашивал. С одиннадцати лет никто не спрашивал.

Он спросил. Первый.

Альма знает, что ответить не сможет, иначе разрыдается пуще прежнего, поэтому просто кивает и опускает веки. Элдер Койн склоняет голову вправо и мягко накрывает ее губы своими.

Так трепетно и нежно, словно он боится ее напугать, обидеть или поранить. Поцелуй получается долгим, нежным и теплым. Альма обхватывает его запястья пальцами, чтобы чувствовать его бешеный пульс, и целует сама во второй раз, чувствуя тепло его тела.

По всему организму бежит бешеный импульс, поцелуй оказывается со вкусом соли от ее слез, а на столе лежит открытая папка, где напротив имени Альмы Грей значится имя ее партнера — Элдера Койна.

========== Глава X. “Лепестки розы” ==========

Читать главу с Rob Pattison - Let Me Sign

Элдер Койн касается ее лба своим, прерывая поцелуй, и ведет подушечкой большого пальца по контуру ее губ. Каждое его движение плавное, неторопливое и осторожное. Он обращается с ней так, как никто никогда не обращался. Вкладывает в каждое свое прикосновение любовь, которой она всю жизнь была лишена.

Его глаза блестят, радужки беспорядочно бегают по ее лицу, восхищенно смотрят, запоминают каждую черту лица. Альма видит, как много он хочет сказать, читает десятки бегущих мыслей в его глазах. Он не умеет задавать вопросы, она не любит давать ответы.

За одним исключением.

Элдер Койн задает единственный вопрос, и Альма Грей дает на него ответ:

— Выйду.

Альма всегда считала, что это случится иначе. Она не думала, что будет чувствовать себя с ним так, как сейчас. У нее был четкий план, которому она следовала. Альма планировала привязать его к себе, но не хотела привязываться сама.

Она считает любовь слабостью, уязвимостью, заболеванием. Любовь всегда приносила ей одну только боль. Любовь забрала ее маму, «любовь» сломала ее в одиннадцать лет и уничтожила окончательно с помощью Билли Бурого и Кориолана Сноу.

Альма дает любви еще один единственный шанс: в ней просыпается маленькая Рут, которая нуждается в заботе и любви. Которая нуждается в сильных руках рядом, теплому дыханию в волосах. Альма дает слабину в это минутное единение с Элдером, обещая себе, что он останется единственным в ее жизни человеком, который это видит.

Она уже собирается уйти, чтобы не опоздать на свое следующее задание в расписании, как вдруг Элдер мягко ловит ее за руку, вынуждая остановиться, и переплетает их пальцы, притягивая ее к себе.

Альма идет спиной вперед, прислоняется к стене, а Элдер, запустив пальцы в ее густые каштановые пряди, спрашивает вновь и, получив согласие, горячо целует снова. Внутри взмывает ввысь маленькая стая бабочек.

В этот самый момент, спустя полгода после холодного приветствия во время их знакомства в ангаре, Альма Грей понимает, что любит Элдера Койна.

Они решают ничего никому не говорить. Эта тайна остается только между ними, они принимают решение связать себя узами брака в новогоднюю ночь через две недели, чтобы войти в следующий год законными представителями руководителей Дистрикта Тринадцать и одной и пяти пар, которые подарят этому подземному миру первое наследство.

На общем собрании фокус-группы Альма собирает десять человек в прежнем составе, чтобы объявить о начале исследований в конце первой недели нового года, и все воспринимают информацию с большим энтузиазмом и без подозрений, только Вайлет задумчиво смотрит на подругу, стараясь понять, что же происходит.

Альма знает, что Вайлет догадается и сама, но решает не томить подругу, помощь которой, к слову, ей очень сильно понадобится.

С момента предложения Элдера не проходит и двух дней, как Альма получает в своем расписании шитье. Элдер узнает ее слишком хорошо, поэтому намеренно ставит задание в расписании, зная, что Альме необходимо поговорить с лучшей подругой.

Альма застает ее на том же самом рабочем месте. Вайлет, улыбаясь своим мыслям, что-то увлеченно вышивает.

— Привет, Вайлет.

Девушка поднимает глаза и вся сияет. Альма может поклясться, что Вайлет выглядит сейчас намного счастливее, чем раньше. Ее глаза снова блестят, улыбка не сходит с губ, а волосы она снова заплетает в два пышных колоска.

— Альма, — откладывает она вышивку и встает с места, заключая подругу в объятия. — Я так благодарна тебе, — шепчет она ей куда-то в шею.

Альма поражается внезапному признанию и рассеянно кладет руки на лопатки подруги, прижимая ее к себе ближе.

— За что? — не понимает она.

Вайлет выпускает подругу и обхватывает ее предплечья руками.

— За эту фокус-группу, — кивает она. — И за Рокота.

Альма удивленно округляет глаза.

— Да, ты все правильно услышала, — сокрушаясь, смеется Вайлет. — Я была глупой, зря тебя не послушала, рыдать тут начала, — машет она рукой. — Ты была права, Альма. Спасибо тебе.

Вайлет снова обнимает подругу и на этот раз Альма отвечает на любовь подруги. Альма впервые позволяет себе вздохнуть спокойнее, когда осознает, что подруга снова с ней и больше на нее не злится.

Альма всегда понимала, что Вайлет нуждается в простых вещах для полного счастья: в любви и семье. Они садятся за работу, и Вайлет начинает рассказывать, что все свои свободные минуты она теперь посвящает встречам с Рокотом. Альма не может нарадоваться, что у них столько общего. Вайлет щебечет без конца, но Альме так тепло на душе от этого, что она готова слушать подругу днями напролет. Альма старается внушить самой себе, что не боится сказать ей, что произошло у нее с Элдером.

У нее не получается.

— Я рада, что оказалась не права, — наконец заканчивает мысль Вайлет и сжимает руку подруги. — И еще я надеюсь, что ты также не ошиблась в выборе и будешь счастлива, Альма. Я правда на это надеюсь.

Вайлет отпускает ее руку и принимается за работу, опустив вниз голову. Альма понимает, что Вайлет говорит это неслучайно. Она заводит разговор, ради которого Альма и попала сегодня в цех. Альма облизывает пересохшие губы, собираясь с мыслями.

— Я не ошиблась, — все же произносит она.

Пальцы Вайлет начинают работать медленнее, по ямочкам на щеках Альма понимает, что девушка улыбается.

— Я… — Альма заламывает руки, подбирая слова. — Мой партнер Элдер…

— Я так и знала! — вскидывает Вайлет руки и тут же зажимает себе рот ладонью, когда Альма предостерегающе на нее смотрит.

— Вайлет! — шикает девушка, оглядываясь по сторонам.

— Прости-прости! — бубнит она. — Я себя контролирую!

Альма сердито сдувает прядь с лица, но остальные девушки в цехе за общим шумом не обращают на них внимания.

— Я знала, Альма, — все еще улыбаясь, произносит она. — Я знала.

Альма жестом просит ее успокоиться и быть тише, после чего чуть склоняется и решается:

— Мерки мои ты знаешь, Вайлет, сможешь помочь еще в одном деле?

В этот раз Вайлет визжит так, что Мегги делает им замечание. Приходится соврать, что дело в иголке, попавшей в подушечку пальца, и глава цеха оказывается удовлетворена ответом. Альма кряхтит, когда Вайлет обнимает ее с такой силой, что чудом не трещат ребра.

Вайлет, разумеется, соглашается помочь Альме с ее вторым в этой новой жизни платьем, и срок в две недели кажется ей оптимальным. В этот раз материал требуется хлопковый и светлый, грубый серый лен никак не подойдет, поэтому Вайлет обещает, что все сделает. Альму она просит не беспокоиться и обещает: к новогодней ночи платье будет готово.

Альма понимает, что постоянно улыбается своим мыслям и не может это контролировать, все вертится вокруг Элдера; его горячих губ, сильных рук и серых глаз. Она настолько погружается в человека, что снова начинает забывать о проблемах, которые все еще тянутся за ней волоком.

Альма вскакивает от кошмара в середине ночи и хватается за горло, часто и прерывисто дыша. В кромешной тьме она оглядывается по сторонам, забывая на мгновение, что она в Дистрикте Тринадцать. Покрытое шрамами лицо Дулио стоит у нее перед глазами, у Альмы складывается впечатление, что вот-вот в комнату войдет Роуз и скажет, что пора готовиться к вечеру.

Альма поднимается на ноги и берет карточку. Оглянувшись по сторонам, она быстрым шагом идет в сторону ванной. Ее не покидает ощущение, что за ней постоянно кто-то смотрит. Глаза еще не успевают привыкнуть к свету, как Альма тут же идет в дальнюю часть ванной и садится у стены, пропуская сквозь пальцы волосы.

— Ты если хочешь так чаще зависать, тащи с поверхности табак, я одна снабжать нас не смогу. Я тебе не мамочка…

— Понятно, Оливия, я тебя услышала, — прерывает ее монолог Альма, мастерски игнорируя все сказанное и перехватывая самокрутку с оранжевым огоньком.

— Понятно ей, — фыркает кухарка, скрещивая перед собой ноги. — Знаешь хоть, как выглядит растение?

Альма делает затяжку, с каждым разом у нее все лучше получается, и, немного подержав дым в легких, выпускает вверх тонкую струйку, передавая самокрутку обратно владелице. Альма всеми силами игнорирует тревогу.

— У Сейна спрошу, — жмет Альма плечами.

Пусть в глубине души и понимает, что не спросит, потому что они так и не разговаривают с ним, Альма так и сидит с Громилой в столовой и охотится также с ним. Сейн, как обиженный ребенок, общается со всеми, кроме нее. К слову, он и есть ребенок.

Альма никогда в жизни не ранила мужское эго так, как сейчас.

— Ага, ухажер твой, — кивает она.

— Глупости, — хмурится Альма, глядя на нее. — Сейн мой друг, — она на мгновение замолкает. — По крайней мере, был моим другом.

Оливия фыркает.

— Да не умеют мальчики и девочки дружить, глупое ты дитя, Альма Грей. Кто-то всегда влюблен, исключений не бывает, это аксиома.

Оливия снова выпускает из легких облако дыма и откидывает голову назад.

— Бывает, — спорит Альма. — Можно просто общаться, проводить вместе время, а потом…

— А потом бросать приевшуюся за последние десять лет девушку, чтобы начать встречаться с подружкой, которая — боже, какой абсурд, — младше тебя на пять лет. Это ты хочешь сказать, Альма Грей?

Оливия пока не может контролировать боль, которую ей причинил Портер, и ее нельзя за это винить.

— Ты передергиваешь.

— Да где, черт возьми?

Они замолкают. Оливия в тишине передает самокрутку. Пока Альма делает финальную тягу, кухарка уже поджигает новое лекарство от нервов. Альма нарушает тишину первая.

— Допустим, — соглашается она. — В таком случае, парадокс, ты общаешься с парнем, не подозревая, что он в тебя влюблен.

— Кому я тут такая нужна, Альма Грей, очнись? — морщится она. — Моя задача кормить почти пять сотен ртов трижды в день, и со своей задачей я справляюсь больше десяти лет, несмотря на побочные эффекты.

— Побочные эффекты? — не понимает Альма.

— Алые щеки, отекшие лодыжки, потому что сутками на ногах, вечные ссадины, не успевающие заживать, и ожоги, мне продолжать?

— Встречный вопрос, — не сдается Альма. — То есть ты не замечаешь, что у тебя есть постоянный гость на кухне?

Оливия подтягивает к себе ногу и поворачивается к девушке, хмуря русые брови.

— Кто? — не понимает она.

Теперь настает очередь Альмы фыркать.

— Да Флавий согласился маслобойню со мной делать, только чтобы на кухне бывать чаще.

Оливия недоверчиво смотрит на девушку.

— Врешь, — прищурившись, резюмирует она. — Мы же с ним просто… общаемся.

Альма делает тягу в последний раз и возвращает сверток владельце, поднимаясь на ноги.

— Исключений не бывает, — разводит Альма в стороны руки, — ты сама говорила. Подумай теперь об этом.

Оливия широко и открыто улыбается впервые за несколько месяцев, и Альме не составляет труда теперь понять, почему Портер влюбился в нее десять лет назад. В улыбку Оливии невозможно не влюбиться. Альма уверена, что в те же сети ее красоты попал и сам Флавий.

Последующие дни сливаются в один, привычная и приятная рутина разбавляется осознанием грядущего будущего. На поверхности высокие сугробы, приближается новый год, все в Дистрикте находятся в приятном предвкушении праздника.

Элдер с самого начала своего правления оставляет лишь один праздник. Рождество ассоциировалось у него и у всех жителей с утратой, поскольку это семейный праздник, поэтому Элдер отдает приказ праздновать новый год, символизируя тем самым новое начало. Никто не оказывается против.

Альма Грей также кивает на данную информацию, но понимает, что в следующем году поднимает вопрос о возвращении праздника, поскольку в Дистрикте Тринадцать появятся первые семьи. Их семья будет в том числе.

Альма плохо спит из-за тревоги и бесконечного ощущения слежки, со временем темные круги под глазами замечает Элдер и больше не может молчать. Он говорит, что изменит ее расписание, чтобы она могла больше спать, на что Альма отрицательно мотает головой и мягко целует его в благодарность за участие.

Элдер, к сожалению, не знает и не должен знать, что именно не дает Альме спокойно спать.

Дулио Джекенсен словно проваливается сквозь землю. Он всюду и нигде. Альма чувствует, что он рядом, часто оборачивается через плечо и порой видит его усыпанное шрамами лицо, что доводит ее до приступов паники.

Дулио доводит ее морально, наступая на пятки, но не предпринимая никаких активных действий. Альма знает, что он нарочно сводит ее с ума, к активным действиям он приступит в тот момент, когда Альма сама сделает важный шаг и укажет ему точное время. Дулио Джекенсен всегда так работает: по времени.

Альма всеми силами держится, готовится к своему важному событию, постоянно пробираясь после отбоя к Вайлет в ячейку и примеряя платье, ходит на охоту с Громилой, по-прежнему не говорит с Сейном и любит Элдера с каждым днем все сильнее.

Однажды, за четыре дня до нового года, он лежит рядом с ней и гладит ее по волосам. Альма рассыпается в его ласке, закрывает глаза и растворяется в моменте.

— Альма Грей, я влюблен в тебя, — впервые произносит Элдер.

Она вздрагивает от обращения, как от огня, и не понимает, что пугает ее сильнее. Тот факт, что Элдер наконец говорит вслух о том, что любит ее, чего никогда не делал, или осознание, что Элдер Койн любит Альму.

Не Рут Доэрти, не Саванну и не Люси Грей Бэйрд.

Альма понимает, что он не знает о ней ничего и так будет продолжаться всю ее оставшуюся жизнь. Она станет Альмой Койн — это единственная жизнь, которую она будет жить. Маленькая Рут, обесчещенная Саванна и поющая Люси исчезнут в тот момент, когда она откинет вуаль исвяжет свою жизнь с этим человеком.

Их больше не станет, ей придется отпустить своих призраков.

— Почему ты плачешь? — изумленно шепчет Элдер.

Альма принимает ласку, жмется носом в его широкую ладонь, а затем берет его руку в свои и целует грубые пальцы. Она решает, что придется ему немного соврать, даже ему. Еще немного соврать — примерно до конца своей жизни.

— Я просто счастлива, Элдер, — улыбается она, открывая глаза.

Соленые слезы жгут щеки.

— От счастья тоже плачут, — произносит она простую истину.

Элдер притягивает ее к себе и Альма чувствует себя в безопасности. В границах его ячейки, в его объятиях. Пока это единственные границы. Альма понимает, что ради собственного будущего ей придется их расширить и сделать это своими силами.

Вечером тридцатого декабря после собрания Элдер просит Альму остаться и упоминает о том, что завтра важный день.

— Это появится у каждого в расписании? — интересуется Альма, глядя в экран.

— Да, у каждого. Мы обручимся раньше, чем пробьет полночь, а затем… Новый год и новое начало.

Альма смотрит на него и улыбается. Несмотря на искреннюю глубину чувств, Элдер держится в обществе крайне сдержанно, и Альма искренне ему благодарна. Даже наедине друг с другом они по-прежнему соблюдают некоторое подобие дистанции. Чем дальше держишь — тем сильнее любишь.

Они чувствуют другу на иной, понятной только им двоим волне, но при этом продолжают привыкать к маленьким привычкам друг друга. Альма не хочет переезжать в ячейку Элдера, потому что нуждается в личном пространстве, и Элдер с ней в этом вопросе солидарен. Они чтят границы друг друга и стараются их не нарушать.

Альме порой кажется, что сильнее любить она не умеет, но с каждым новым днем, глядя на Элдера, она понимает, что это не так.

— Значит, утром начинается наше испытание, — присаживается Альма на стол, подсовывая руки под бедра.

Элдер выключает монитор и подходит к ней ближе, погружая зал собраний в полутьму.

— Мы и не такое проходили, — Альма чувствует ауру тепла и безопасности.

Сказанное «мы» рушит оставшиеся крошечные барьеры в сознании Альмы. Он снова спрашивает, и вместо ответа Альма притягивает его к себе, обнимая ногами за талию и прогибая поясницу. Хорошо, что дверь в зал собраний оказывается закрыта.

Когда на следующее утро Альма получает свое расписание, внутри все сжимается и к горлу подкатывает тошнота. Альма не боится свадьбы, не боится вопросов от других, она знает, что сегодня ей предстоит схватка куда серьезнее. Дулио Джекенсен выйдет из тени, и ей придется собрать все свое мужество, чтобы выйти к нему на встречу.

Альма надевает комбинезон, расплетает после сна косы, расчесывает каштановые волны и выходит из ячейки. Ей кажется, что каждый житель, выходящий после сна в коридор, также на нее смотрит. Альма вздергивает голову и направляется к лифту.

Не успевает она нажать на кнопку, как на ее запястье сцепляются пальцы и тянут в сторону. Альма не успевает испугаться, потому что видит знакомую светлую кудрявую копну. Сейн встает напротив нее и поднимает взгляд. В темных глазах плещется злоба, такого взгляда Альма никогда еще у него не видела.

— Я просто хочу понять, — старается сдержанно произнести он, — почему ты так поступила?

Альма хмурит брови. Он почти месяц ее игнорирует и не разговаривает с ней, предпочитая общество Бекки, а сейчас снова хочет ворваться в ритм ее жизни, да еще и таким образом.

— Здравствуй, Сейн, — сдержанно выдыхает она. — Как твои дела? Месяц не разговаривали. Как здоровье? Как Бекки? — не сдерживаясь, прищуривается с издевкой она.

Сейн сжимает губы.

— Альма, я хотел поговорить с тобой, но не знал, как…

Альма мотает головой из стороны в сторону.

— Сейн, послушай, — она успокаивается, надеется, что голос звучит ровно. — Тогда на охоте я не приняла твоего признания по простой и понятной причине. Ты мой друг, я люблю тебя, как друга, как брата, иначе я не могу тебя любить.

— Но почему?!

Это звучит почти по-детски, обиженно в некоторой мере и слегка напыщенно. Альме хочется ему сказать, что теперь-то он понимает, как чувствовала себя Вайлет последние десять лет и девочки с кухни, которые отрезали свои длинные густые волосы, только чтобы он обратил на них внимание.

— Потому что я люблю Элдера, Сейн, — глядя ему в глаза, твердо произносит Альма. — Тебе придется это принять.

Сейн злится только сильнее, хочет сказать что-то еще, но лишь машет рукой и уходит в сторону столовой. Он снова ее не ждет, снова не извиняется за свое глупое поведение и молчание на протяжении целого месяца. Альма впервые думает о том, что Сейн еще правда дитя, и ему еще предстоит повзрослеть. В глубине души Альма чувствует, что зря была так строга к Бекки. Они с Сейном друг друга стоят.

Альма приходит на завтрак в числе первых, но ее стол оказывается заполненным, и ребята тут же встают с мест, рассыпаясь в поздравлениях.

— Кто бы мог подумать! — обнимает ее Люпин. — Вот это новость!

— Я поздравляю тебя, — также искренне реагирует Линда.

Каждый член их маленькой компании выражает радость и поздравляет Альму, Громила вообще себе места от счастья не находит, и Альма понимает, что он вправду ее друг. Вспоминая слова Оливии, Альма старается понять, кто же из них влюблен, но не находит ответа и просто искренне обнимает друга, замечая, что от него пахнет другим одеколоном, не таким, как раньше.

Эта мысль надолго не задерживается, потому что затем с места поднимается Бекки.

— Я очень рада за тебя, Альма, — позволяет себе улыбку блондинка.

Волосы Бекки немного отрастают, она уже может заплетать два крошечных светлых колоска. С такой прической она кажется еще младше, но Альма замечает, как смягчается девушка, когда получает желаемое. Жаль, что Бекки не знает простой истины: Сейн делает это не от чистого сердца.

— Спасибо, Бекки.

Они неловко обнимаются и Бекки садится за стол рядом с Сейном, вкладывая свою руку в его ладонь. Сейн бросает на Альму взгляды и находится в такой непривычной для всех холодности, что Альма сжимает губы, наблюдая за влюбленной по уши блондинкой.

Альма впервые боится за Бекки. Ей не хочется, чтобы Сейн ее обидел.

Завтрак проходит в приятном предвкушении, потому что обед отменяется, а ужин смещается на более позднее время. Это стандартное расписание каждого года, в этот день у Оливии на кухне не десять помощников, а почти двадцать, и все готовят праздничный стол, не жалея ни сил, ни припасов.

Когда Альма кладет на конвейер поднос, она замечает, как на кухне рядом с Оливией суетится Флавий, и девушка смеется, а в уголках ее глаз рассыпаются смешинки. Альма радуется, что Оливия прислушивается к ней, ей нужно оставить неприятные моменты в прошлом и двигаться дальше, как бы больно ни было.

Так поступил Портер, так поступила Марта, Вайлет, Рокот и она сама. Альма следует советам, которые сама дает.

После завтрака Громила идет с Альмой на собрание, и парень искренне радуется снова, а также интересуется, как так вышло. Альма говорит, что сама не знает, хотя это далеко не так. Альме кажется, что Громила и сам понимает, как давно все у них с Элдером начинается, поэтому просто снова поздравляет и они направляются на крайнее собрание уходящего года.

Вышестоящие с улыбками выражают свои поздравления без излишней помпезности, Альма замечает улыбку Рокота и догадывается, что Вайлет рассказала ему обо всем еще до собрания. Злиться Альма на Вайлет не может за это.

Они четко и по делу проводят собрание, рассказывают события уходящего года, нововведения, совершенствования. Альма показывает статистику прироста урожая, все ее подсчеты оказываются правдивыми, склады начинают пополняться, несмотря на масштабное празднование уходящего года.

Альма дает финальный отсчет демографического процесса, упоминая о том, что в конце следующей недели они начинают плотную работу и запускают фокус-группу в дело. Все принимают информацию с должным уважением, никто не опускает никаких шуточек, которых так боялась Альма.

Здесь люди иначе воспитаны, Альма теперь окончательно это понимает.

В конце собрания все вышестоящие жмут Элдеру руку, а Альму заключают в объятия. Когда Тобиас, всегда неприметный светлый парень, который почти никогда с ней не разговаривает, неловко ее обнимает, Альма чувствует тот самый запах одеколона, который услышала утром от Громилы.

Она решает не заострять на этом внимание, но теперь понимает, почему дружба с Громилой так проста и понятна, чего совсем не скажешь о Сейне.

Альма заходит на кухню перед тем, как направиться к Вайлет, и, заговорив Оливии зубы, незаметно стаскивает со стола небольшой нож, пряча его в кармане комбинезона. Получив поздравления от кухарки, она уже собирается уйти, как вдруг ее останавливают.

— Альма, — слышится знакомый голос.

Альма оборачивается. Перед ней стоит Марта, совсем здоровья, даже слегка румяная, без страшных кругов под глазами. Эта Марта больше нравится Альме, пусть она и стала причиной раздора двух людей, которые десять лет были вместе.

— Я хочу поздравить тебя, — кивает она на свое расписание, показывая тем самым, что увидела грядущее событие, — и сказать спасибо за то, что… Ты помогла мне тогда, когда никто не мог помочь.

Альма вспоминает это событие так, словно оно случилось вчера. Запах соли и металла на мгновение бьет в нос, но тут же рассеивается. Альма гонит от себя мысль о том, что перед ней могла бы стоять первая мама Дистрикта Тринадцать, если бы она вовремя обратила на всё внимание.

Альма старается отогнать эти мысли и не принимает протянутые сознанием гири, которые нужно повесить на сердце рядом с теми, что она надела на себя в одиннадцать лет после смерти мамы.

— Я рада, что ты в порядке, — зачем-то произносит Альма.

Марта совсем была не в порядке, но сейчас эти слова кажутся единственно правильными.

— Спасибо тебе, — чуть сжимает она ее предплечье. — И с Наступающим тебя, Альма Грей.

Альма отвечает любезностью на любезность и идет в сторону цеха шитья, постоянно оборачиваясь через плечо. Она знает, что Дулио следит за ней. Знает, что в одиннадцать тридцать он появится в столовой и перед всеми убьет ее имя, уничтожит ее будущее.

Альма сжимает через штанину в кармане лезвие ножа. У нее осталось всего несколько часов. План, лихорадочно собранный в сознании по частям, закрепляется, выстраиваясь в цельную картину. Альма не боится.

Она готова.

Вайлет щебечет возле нее почти два часа, заканчивая приготовления платья, и Альма восторженно смотрит на хлопковое платье, кропотливо сделанное ее лучшей подругой. Вайлет стерла все пальцы, пока обрабатывала хлопок и делала ткань, потому что свадебное платье держалось в секрете до сегодняшнего дня.

Мегги искренне похвалила Вайлет, но просила больше такой самодеятельностью не заниматься и ставить ее в известность по любым расходам. В тот момент Альма и Вайлет переглядываются, подавляя смешок и вспоминая, сколько раз скрывали всякие махинации от Мегги.

Когда Вайлет заканчивает с платьем, она не позволяет ей посмотреться в зеркало, потому что еще не сделана прическа. Вайлет вытаскивает из-под стола какой-то льняной мешок и разворачивает его.

— Это бигуди, — объясняет ей Вайлет, — моя мама ими пользовалась. Не знаю, почему сохранила. На такой случай, наверное, — жмет она плечами и старается улыбнуться.

Альма подается вперед и обнимает подругу, после чего Вайлет снова принимается за работу. Греет воду, накручивает ей бигуди, трещит без конца и усидеть на месте не может. Сегодня новый год, ее лучшая подруга выходит замуж, а сама она в скором времени сможет завести семью.

Вайлет говорит, что приход Альмы осчастливил десятки людей в Дистрикте, и это только начало. Счастливее, чем сейчас, она ни разу за последние десять лет не была. Эти слова заставляют Альму прослезиться.

Когда Вайлет заканчивает, она просит Альму закрыть глаза и ставит ее перед единственным зеркалом в полный рост, который есть только в цехе легкой промышленности.

— Открывай, — просит ее Вайлет.

Альма повинуется и поднимает веки. На нее из отражения смотрит мама. Живая, яркая, с водопадом каштановых теплых волос, серыми глазами и улыбкой на губах. Альма замечает, что за полгода слегка набрала необходимых килограммов, и больше не выглядит нескладной и угловатой.

На нее из зеркала смотрит девушка. Уверенная в себе, влюбленная, решительная. Слишком взрослая для своих лет, но сильная. Не сломившаяся под гнетом свалившихся обстоятельств. На нее смотрит девушка с огромным прошлым.

Смотрит маленькая Рут, которая трясет за плечи маму и просит проснуться. Смотрит Саванна с саднящими бедрами и блестящими от самогона глазами. Смотрит Люси Грей Бэйрд с гитарой в руках, яркой помадой на губах и в пышном платье с фонариками. Смотрит Альма Доэрти, ее милая мама.

И смотрит Альма Грей. Та, что собрала в себе всю боль своих призраков и не дала ей вырваться наружу.

— Альма, ты плачешь?

Альма не знает, кто из ее призраков плачет. Возможно, они делают это одновременно.

— Нет, — смахивает она слезу и улыбается. — Не плачу. Вайлет, платье невероятное…

Вайлет снова делает все на высшем уровне. Платье светлое, аккуратное, плавно обтекающее женственную фигуру, воздушное, чуть ниже колена, потому что Вайлет не успела бы создать больше ткани.

Альма смеется и обнимает подругу.

— Ох, я же про ленту забыла на пояс, — спохватывается Вайлет. — Сейчас!

Вайлет исчезает где-то под швейной машинкой, и Альма пользуется моментом. Она берет ленту со стола, завязывает ее на бедре под бельем и вставляет под нее нож, который забрала сегодня с кухни, после чего расправляет подол.

— Вот она, сейчас, — суетится Вайлет.

— Мы успеваем? Сколько у нас времени? — сглатывает Альма.

Для нее время имеет куда более важное значение.

— Сейчас только десять, — отмахивается Вайлет. — Почти весь Дистрикт в это время уже там, но… Мы все успеем, — и завязывает пояс.

— Вайлет, мне нужно будет сходить кое-куда. Мы уже закончили?

— Да, закончили, — присаживается она на колени. — Фату перед выходом наденем. И да, только тебе нельзя видеться с женихом до церемонии! Примета такая!

Альма сокрушенно смеется. Ей сейчас жениха видеть совсем не нужно. Нужно решить проблему, которая стоит между ней и ее женихом.

— Я буду осторожна, — обещает ей Альма и, захватив карточку, выходит из цеха.

Весь Дистрикт покрыт тишиной. В коридорах никого нет, слышится только едва уловимый гул с яруса, где столовая, потому что там собрались все, ожидая приход нового года и главного события бракосочетания главы Дистрикта, которое так внезапно все они узнали сегодня утром.

Альма знает, что в столовой все, кроме трех человек. Ее, Вайлет и…

Она слышит его шаги за своей спиной. Альма никогда ни с кем эти шаги не перепутает. Тяжелые, отрывистые, опасные. Она чувствует, что он находится всего в десяти метрах от нее, поэтому не оборачивается, только идет вперед, шелестя своими каштановыми волнами и подолом светлого свадебного платья, и направляется к лестницам, чтобы не пользоваться лифтом.

Она идет вверх, к поверхности, чувствуя его позади себя. Сердце громко стучит в груди, руки дрожат, но не от страха, а от адреналина, бегущего в крови. Альма вставляет карточку в прямоугольное отверстие и открывает массивную железную дверь, выходя в лютый холод в одном светлом платье с коротким рукавом и в серых ботинках.

Альма проходит вперед на несколько метров и чуть вправо, зная, где останавливается, несмотря на темноту. На часах почти половина одиннадцатого, едва падает с темного неба снег, что-то видно только благодаря холодному свету Луны, который отражается на белоснежных сугробах. Альма не оборачивается, вслушиваясь в затихающие шаги за спиной.

Шумит ветер, голые ветви деревьев стучат друг об друга, завывая скорбную мелодию, где-то в глубине леса слышится уханье филина. Альма закрывает глаза, вслушиваясь. Он останавливается прямо у нее за спиной, она это чувствует. Аура враждебности, опасности и страха окутывает ее с головы до ног.

— Отыметь тебя напоследок перед тем, как он обо всем узнает? — скрипит голос Дулио Джекенсена у нее над правым ухом.

Чувства обостряются, она резко двигает локтем ему в гортань. Дулио хватается за шею и закашливается, пошатываясь назад. Альма реагирует молниеносно, бьет ногой под ему под колено, и Дулио падает на спину, ошарашенный произошедшим.

Кориолан многому ее научил, жизнь многому ее научила, она уже не та одиннадцатилетняя девочка, которую он встретил посреди ночи в углу дома. Альма тут же садится на его грудную клетку, вжимая коленями руки в плотный и мокрый снег и, видя ужас, внезапно появившийся на его лице, смыкает руки на его шее, с силой сжимая пальцы.

— Ты… — кряхтит он, стараясь вырваться.

— Тш-ш-ш, — Альма чувствует, как горит от адреналина и ярости, совершенно не чувствуя холода декабрьской стужи. — За первый раз платят втрое больше.

Альма Грей душит его, но во тьме перед глазами усыпанное шрамами лицо Дулио сменяется лицами ее обидчиков. Того первого старика, который пах сигарами, всех мужчин, которые обижали ее целый год. Лица тех, кто ее не раз ударил. Лицо Билли Бурого. И лицо мужа кухарки, который также задушил ее маму.

Альма рычит от вырвавшейся из заточения боли, которую она хоронила в себе на протяжении пяти лет, и гортанно, громко кричит, сжимая горло мужа кухарки с такой силой, что белеют пальцы. Его второй подбородок и усыпанное щетиной лицо краснеет, глаза выкатываются, рот беспомощно открывается.

Альма кричит снова, выплескивая в финальный рывок всю свою силу и чувствует, как выражение лица мужа кухарки замирает, и пунцовое лицо начинает отдавать в синеву. Альма медленно начинает расцеплять пальцы, с каждой последующей секундой пелена гнева спадает с глаз.

На лице мужа кухарки появляются шрамы и вскоре от него не остается ничего знакомого. Под ней лежит остывающее тело Дулио Джекенсена. Альма хочет подняться, но у нее не хватает сил, и она мешком падает на бок в снег. Холод обдает тело острой волной, и ей приходится не с первой попытки подняться на ноги.

Альма тяжело дышит, сжимая и разжимая пальцы. На левом бедре что-то холодное обжигает кожу. Она поднимает подол и вспоминает о ноже, который даже не использовала. Так даже лучше. Альма вынимает нож из-под повязки и бросает его с обрыва, недалеко от которого остановилась.

Начинается снегопад. Альма поднимает голову и морщится, снежинки падают на лицо. У нее совсем нет времени, поэтому Альма собирается с мыслями и хватает за руки Дулио, после чего тянет его в сторону обрыва, где скрылся брошенный нож.

Альма рычит, когда сил почти не хватает, но не сдается и осуществляет задуманное. Тело Дулио падает с обрыва вниз и, ударившись о каменный выступ, скрывается в темноте. Альма замечает, как снег на мгновение окрашивается на месте удара в темное. Через минуту это место уже засыпается только что выпавшим снегом.

Альма вздыхает и откидывает голову назад, потирая лицо ладонями. Мысли в беспорядке, одна затмевает другую, не удается ни за что зацепиться. Альма опускает руки вниз и решается сконцентрировать внимание на исчезающей под снегом луже крови. Воображение помогает ей представить цвет во всех красках.

Она вспоминает перрон. Момент, когда они сходят из грязного поезда с другими трибутами на платформу и видит его. Нескладного, в костюме, кудрявого и юного. Вспоминает Корио, который держит в руках бутон алой розы. Вспоминает вкус лепестка. Она тогда уже пятый день голодала.

Взгляд Корио стоит у нее перед глазами, виднеется в темноте занимающейся вьюги. Альма тянет руку к обрыву, к нему, как в цехе Энтони, когда его лицо появилось на экране. Образ Кориолана растворяется в снегопаде, она почти слышит его смех в шуме ветра.

Альма знает, что встретит его еще раз. Еще один раз. И встреча эта будет решающей.

Альма понимает, что замерзает, поэтому возвращается обратно, не представляя, сколько времени потеряла на улице. Ей необходимо как можно скорее закончить воплощение своего плана, осталось дело за малым.

Теперь Альма знает, что за ней никто больше не следит. Она идет по пустым коридорам, на этот раз пользуется лифтом и добирается до цеха Энтони. Открыв двери, она входит в пустое помещение со спящими гудящими компьютерами, проходит в угол цеха, где стоит компьютер Энтони, и дергает компьютерной мышью.

— Альма Грей, — произносит она, взяв в руки микрофон, и на экране открывается доступ к базе данных Дистрикта Тринадцать.

Альма находит поисковую строку и вводит непослушными замерзшими пальцами «Дулио Джекенсен». На экране появляется карточка с данными на жителя. Недолго думая, Альма выбирает действия «удалить» и смотрит на то, как умная машина стирает все упоминания об этом человеке из системы.

Когда данные полностью стираются, Альма чистит историю посещений и выключает компьютер, направляясь в столовую, чтобы сделать наконец то, к чему так долго шла. Перед этим она на мгновение забегает в ванную для девочек, моет тщательно руки и приводит в божеский вид прическу. Платье, к счастью, в полном порядке.

Альма старается не замечать, что ее руки дрожат и совсем красные. Мысли все еще путаются, лица обидчиков, краснеющие, а затем синеющие, стоят у нее перед глазами. Альма мотает головой и вбегает в комнату перед входом в столовую. Вайлет тут же вскакивает с места с букетом в руках.

— Боже мой, Альма! Где ты была?! — тут же суетится она, поправляя ей платье. — Что с твоей прической? Возьми букет! — причитает она и надевает ей фату, закрывая лицо. — Там все уже собрались, нельзя заставлять Элдера Койна ждать!

— Он знал, на ком женится, — смеется Альма.

Вайлет сначала зависает на мгновение, а затем смеется вместе с подругой. Вайлет делает последние штрихи, и Альма впервые за долгое время начинает волноваться из-за события, которое вот-вот произойдет. Она не беспокоилась две недели, потому что мысли ее были заняты другими вещами, более опасными и серьезными.

Сейчас же, когда эта проблема исчезает, испустив свой дух на поверхности, Альма испытывает страх перед этим важным событием ее жизни. Она выходит замуж. И не просто за кого-то, она выходит замуж за человека, который открыл ей дорогу к Капитолию и Кориолану, сам того не подозревая.

Когда двери открываются, Альма начинает волноваться сильнее, потому что на нее все смотрят. Она сжимает дрожащими пальцами букет и начинает идти вперед, оглядываясь на собравшихся. Она видит Портера и Марту, сидящих рука об руку, Оливию и Флавия, улыбающихся ей.

Она видит девочек с кухни, с уже отросшими волосами, видит Громилу и Тобиаса, в этот раз замечая, что они сидят рядом. Видит Сейна и Бекки. Сейн улыбается ей и кивает. Кажется, он решает перерасти самого себя и позволить брату быть счастливым.

Затем она смотрит вперед, и там стоит он. Элдер Койн. На его шее бабочка, сам он в хлопковой рубашке с коротким рукавом. Стоит и старается скрыть, что волнуется, пока по правую руку от него стоит Рокот.

Альма Грей смотрит на него, ловит его взгляд и понимает, что перестает волноваться.

Она смотрит только на него, и весь внешний мир гаснет. Альма Грей плавно идет вперед, а за ней следом идут ее призраки. Люси Грей Бэйрд несет ее белоснежный шлейф, Саванна придерживает фату, маленькая Рут идет впереди всех и разбрасывает бутоны белоснежной руты на ее пути.

Только Альма Грей видит своих призраков, но теперь она их больше не боится.

Мама кивает ей с первого ряда, когда Альма Грей вкладывает свои руки в теплые ладони Элдера Койна. Кругом никого нет, только серый любимый взгляд напротив. Цвета всюду также исчезают, остается только белый хлопок.

Белый хлопок, белый тюль. Ее фата точно белый снег, он струится за спиной, обдавая холодом. Руки Альмы Грей в крови, в каждой складочке кожи вырисовывается узор, который она сама придумывает. На поверхности прячутся под недавно выпавшим снегом алые пятна крови.

Оленя, которого она подстрелила из ружья Громилы, кролика, которого она задушила осенью, Дулио Джекенсена, тело которого разбилось о скалы. Ее мамы у реки Шестого Дистрикта и ее собственные.

Призраки Альмы Грей присаживаются рядом с мамой и кладут окровавленные руки на колени. Маленькая Рут берет маму за руку. Альма бросает взгляд назад и понимает, что ее подол и фата теперь тоже алого цвета. Совсем как лепестки розы, которую в другой жизни подарил ей Кориолан Сноу на перроне капитолийского вокзала.

Когда церемония начинается, Альма Грей снова на мгновение смотрит на первый ряд, рассчитывая поймать мамин взгляд.

На лавке никого нет, возле нее стоит гиря, которую маленькая Рут сняла со своего сердца, прекратив себя винить за смерть мамы. Платье Альмы Грей белого цвета. Призраков больше нет.

Комментарий к Глава X. “Лепестки розы”

Благодарю безмерно тех, кто был со мной с начала данной работы. Особая благодарность тем, кто делился впечатлениями в отзывах, помогая мне писать дальше. Пресекая вопросы, скажу сразу, что основная работа закончена, но вас ожидает сиквел в количестве одной главы.

Целую и обнимаю, Ви хохо

========== Сиквел ==========

Ветер треплет ее серебряные волосы, и Альма терпеливо проводит пальцами по прядям, укладывая их так, как положено: точно посередине, по пробору. Она одергивает короткую теплую куртку без надобности и вздергивает подбородок.

Сколько бы она ни старалась, за столько лет к встрече с ним она так и не смогла подготовиться.

— Госпожа Президент, — кивают ей у входа в оранжерею два стражника.

Альма коротко кивает, и они открывают перед ней белоснежные двери. В нос ударяет запах модифицированных роз. Альма даже не морщится, этот запах, кажется, всю жизнь был с ней. С того самого дня, как она приняла бутон из его рук на капитолийском перроне.

Альма проходит вперед, идет по чистой каменной дорожке вдоль десятков кустов с сочными бутонами, но не оглядывается по сторонам, только смотрит вперед, высматривая среди зелени его силуэт.

Она останавливается, когда видит его.

Кориолан, чуть сгорбившись, сидит в глубоком кресле и обрабатывает стебель белоснежной розы. Его волосы белые, точно снег, густая серебряная борода закрывает нижнюю часть лица. Он в черном смокинге. Ему не дали возможности выбрать себе парадный костюм для казни, он одет в то, в чем был арестован.

— Я знал, что ты придешь первая.

Альма не удивляется, что он никак не отреагировал на ее присутствие. Ни поворота головы, ни вздрагивания. За столько лет они оба стали хладнокровными змеями, которым достаточно мгновения, чтобы за несколько метров от себя почувствовать какое-то движение.

Альма присаживается на стул в нескольких метрах от него и кладет ногу на ногу. Кориолан бережно, с такой несвойственной ему нежностью кладет обработанный бутон в вазу к сородичам и наконец поворачивает к ней голову.

Лицо его испещрено морщинами, под глазами тяжелые мешки, губы сухие, потрескавшиеся, в трещинах слабо виднеются красноватые полосы запекшейся крови. Его лицо болезненного, слегка желтоватого цвета, глаза уставшие, серые, безликие, но по-прежнему опасные.

Как у нее.

Кориолан смотрит ей прямо в глаза, словно в самую душу посмотреть пытается, отыскать то, чего нет. Альма Койн прислушивается к своему поношенному старому сердцу, но оно уже не заходится в бешеном ритме, как в молодости.

— Люси Грей Бэйрд, — он позволяет себе улыбку. — Сколько же лет прошло?

Давно забытое имя царапает слух, и Альма в глубине оставшейся души надеется, что это всколыхнет хоть что-то, но ничего не происходит.

— Я давно сбилась, Корио, — наконец произносит она.

Его взгляд смягчается, на мгновение в старческом взгляде Альма видит мальчишку с капитолийского вокзала.

— Скольких мы пережили, не подскажешь? — склоняет он голову вправо, но взгляд отвести от нее не может.

Кориолан Сноу восхищен. Сражен. Он побеждал всех, всегда, постоянно. Лишь однажды он чуть не попал в сети свободолюбивой пташки с чудным голосом. Спустя столько лет она сидит перед ним, а сам он был поражен птицей, вскормленной под ее крылом.

От такой нелепой насмешки судьбы Кориолан кряхтит с улыбкой. Альма понимает, что он пытается смеяться.

— Всех, — кивает Альма и тоже позволяет себе улыбку. — Всех пережили.

Кориолан снова смеется, но закашливается. Он прикладывает белоснежный платок к губам и затем сразу его сворачивает. Альма замечает, что кашляет он кровью. Казнь президента — лишь представление, лишь фасад, так необходимый народу. Альма знает, что он уже мертв.

Как и она.

— Я знала, что мы еще встретимся, — начинает разговор Альма, — с того момента, как я проснулась возле домика у озера с простреленным плечом, я знала это, Корио.

— Надеюсь, я не сильно тебя поранил? — разговор приобретает светскую оболочку, Альма сразу вливается.

— Пустяки, — спокойно отвечает она. — Царапина, затянулось через месяц, шрама почти не осталось.

— Рад это слышать.

Он снова чуть дергает уголками губ и продолжает на нее смотреть. Альма не знает, о чем он думает, никогда не знала. Он тоже никогда не мог узнать ее мыслей. Альма оглядывается назад и думает о том, что они с Корио, к сожалению, никогда не понимали друг друга. Да и в любовников играли крайне паршиво.

— Расскажи мне, как ты выжила, — просит ее Кориолан.

— Ты же все знаешь обо мне, дорогой, — не прерывает с ним зрительного контакта Альма. — Также, как и я о тебе.

Кориолан снова улыбается. Хоть в этом они похожи. Змеи, которые находят лазейку всюду. Которые все обо всех знают.

— Давай представим, что это не так, — предлагает он. — Это наш последний разговор, наш последний день, возможно, последний час, дорогая, — он ненадолго замолкает. — Я давно ни с кем не разговаривал и не рассказывал о себе. Думаю, тебе это знакомо.

Альма словно слышит всюду шипение. Они сами создали логово змей за столько лет, а сами стали предводителями. Нечего удивляться. Альма знает, что он прав, и принимает его условия, начиная их последнюю игру.

— Добралась до Тринадцатого за несколько дней, начала новую жизнь, — плавным тоном произносит она, — меня там приняли и я решила остаться. Как ты поживал?

— О, — прекрасно изображает он удивление, — рад слышать, что Тринадцатый был жив и здоров все эти годы, — он правда старается скрыть пассивную ненависть, Альма это слышит.

Они оба понимают, что на ненависть не осталось ни времени, ни сил, ни ресурсов.

— Я закончил университет, затем был помощником распорядителя Игр, а после сам им стал, — рассказывает Кориолан. — Оглянуться не успел, как попал в палату высших чинов, а затем все слилось в один день и однажды я проснулся Президентом. Забавно, правда?

— Правда, — улыбается Альма.

Она знает о нем всё. О том, какие махинации он проводил, чтобы быть лучшим на курсе. О том, как он попал в палату правления, убрав при этом полдюжины стариков, с которыми пил отраву из одинаковых бокалов, чтобы отвести подозрения. О том, сколько людей перестали дышать, чтобы он смог достигнуть поста Президента Панема.

Альма Койн все знает, даже пользовалась некоторыми его особо удачными приемами. Без них она бы здесь не сидела. Наверное.

— Ты вышла замуж? — склоняет он голову вправо. — Дети были?

Альма сглатывает. Давно зарытая скорбь пытается высунуть костлявую руку из засыпанного землей склепа ее сердца, но Альма знает, что на дверях этого склепа стоят хорошие замки.

— Ты первый, — поддерживает она диалог так, словно действительно все услышит впервые.

— Был женат, — кивает Корио. — Женился в двадцать девять. Ливия Кардью подарила мне дочь, а та, в свою очередь, внучку. Мою малышку Беллатору, — он позволяет себе улыбку, предавшись воспоминаниям, но она тут же сходит с его лица.

Возможно, зная свой конец, он забывает о том, что для его оставшихся близких все только начинается. Альма тут же отметает эту мысль. Кориолан не думает ни о ком, кроме себя и власти. Альма на мгновение представляет его обожаемую внучку на арене и чуть улыбается, слегка раздосадованная тем, что не сможет этого увидеть.

— Любил жену?

— Терпеть не мог, — сознается он, — ненавидел всем сердцем, но так было проще, знаешь… Не хотелось совершать тех же ошибок.

Альма смотрит на него и ее снова относит на годы назад. Они стоят с ним на луговине, совсем молодые, но совсем не глупые. Наоборот, самые опасные и умные подростки во всем будущем Панеме. Альма вспоминает жару повсюду, рябящий нагретый воздух, пение пересмешниц, затуманенный желанием разум, его пальцы в ее волосах и их страстные, почти искренние поцелуи.

Альма чувствует, как пожилое сердце бьется на мгновение чуть быстрее. Это проходит.

— А ты была замужем, Люси Грей?

Альма снова надевает маску и спокойно смотрит ему в глаза.

— Была, дорогой, — кивает она. — Замуж вышла в шестнадцать, в семнадцать родила сына, и детей больше не было.

Кориолан с интересом заглядывает ей в глаза.

— Как звали мужа? — спрашивает он.

Альма делает вид, что спокойна, хоть ее и злит, что он все знает, но продолжает бороздить ее раны. Ничего не поменялось. Альма непроизвольно чешет место на плече, куда Кориолан выстрелил ей десятки лет назад.

— Элдер Койн, — ровным голосом отвечает она.

— Любила?

— Любила.

Кориолан Сноу прищуривается.

— Почему в прошедшем времени?

Альма стойко держится, Кориолан тоже.

— А ты почему упомянул Ливию в прошедшем?

— Она умерла от рака легких, никак не могла бросить курить, страсть у нее была к табаку, — просто отвечает он. — Единственный раз, когда мне было жаль того, что случилось, когда я проснулся утром и понял, что мне больше некого в доме ненавидеть.

Кориолан улыбается. Альма улыбается в ответ. Она знает, что Кориолан сам помог Ливии побыстрее покончить со своей привычкой, но не говорит об этом. Лишь готовится ответить на вопрос, который он вот-вот задаст.

— Твоя очередь.

— В Тринадцатом была эпидемия, — кивает Альма, — и унесла жизни моего мужа и сына.

Она говорит это четко и быстро, словно срывает пластырь с раны. Прошло много лет, смерть Элдера и их сына кажется теперь светлой печалью, первые десять лет было тяжело, потом полегчало.

За прошедшие годы Альма Койн смогла вывести демографический процесс Тринадцатого Дистрикта на невероятные высоты. Численность населения с четырехсот человек достигла семи тысяч. К ним мигрировала почти сотня специалистов из других Дистриктов, которых она заманила к ним, планируя грядущее восстание.

Эпидемия всех их здорово подкосила, Альма долго не могла оправиться от смерти Элдера, их сына и Вайлет. Она не корит себя за то, что, зачерствев, искала утешение в Сейне, когда тот разошелся с Бекки, но это не помогало. Она не могла зачать. Никто в Дистрикте не мог зачать, и душистая рута была уже не виновата.

Замуж Альма Койн больше не вышла, полюбить больше не смогла. Ее сердце оказалось зарыто на глубине в шесть футов вместе с Элдером и их сыном, и с ней на поверхности осталась лишь ненависть и боль.

Все это она выливает в тотальный упор на восстание, которое поможет ей встретиться с человеком, который давным-давно направил ее в это место. Идея-фикс увенчалась успехом, и вот она сидит здесь, с ним, с этим человеком, а внутри у Альмы…

Ничего. На мгновение Альма думает о том, что лучше бы Кориолан целился лучше, и ее холодное тело осталось бы в заброшенном овраге среди пожухлой листвы.

— О чем ты думаешь, Люси Грей?

Альма снова на него смотрит. Их с Корио разделяет два метра. Два метра и несколько десятков лет. За границами этой оранжереи никто не знает, что здесь происходит. Никто даже представить себе не может, что за люди здесь сидят, и что их связывает.

— Ты ведь знаешь, что она сделает, верно? — улыбается она.

— Китнисс Эвердин? — спрашивает он. — Зависит от того, предложила ли ты провести Голодные Игры для капитолийских детей, — отвечает он на улыбку.

— Ты слишком хорошо меня знаешь.

— Очень хорошо, Люси Грей.

Кориолан не может поверить, что, не зная мыслей друг друга, не понимая друг друга никогда, они с Люси знают друг друга. Связь Альмы и Элдера была уникальной, связь Люси и Кориолана — исключительной.

— Обещай помпезную речь, — просит ее Кориолан. — Я буду в первом ряду, у столба.

— Обещаю, — кивает она. — Ты обещай сыграть удивление, словно мы не догадывались.

— Подготовил самый мерзкий смех в мире, — сообщает ей Кориолан.

В этот раз Альма улыбается искренне.

Кориолан видит в морщинах на ее лице смешинки шестнадцатилетней Люси Грей. Как же он ошибся тогда, как же сглупил. Поддался чувствам и теперь его первая и единственная за всю жизнь любовь сидит в двух метрах от него. Кориолан Сноу любил Люси Грей Бэйрд, и в его последний день эта мысль его больше не пугает.

Он не заставляет себя ее подавить. Они разные, да, но так случилось, ничего с этим не сделаешь.

— Если бы был шанс что-то изменить, что бы ты сделал? — спрашивает его Альма.

Кориолан какое-то время смотрит на нее, а затем тянется рукой к столу и берет из вазы белоснежную розу.

— На вокзале подарил бы тебе белую розу, вместо красной, — просто произносит он. — Никогда не любил красный цвет.

Альма Койн медленно поднимается с места и, потянув за собой стул, ставит его близко к Кориолану, после чего присаживается с прямой, точно игла, спиной, совсем как ее покойный муж, и принимает из его холодных сухих рук бутон розы.

Альма чувствует своей коленкой тепло его ноги.

Она вертит бутон в руке, а затем, повинуясь внезапному порыву, отламывает один лепесток и кладет его в рот, совсем как во время их первой встречи. Альма закрывает глаза. Вкус лепестка сладкий, точно мед, влажный и приятный. Намного вкуснее, чем много лет назад.

Альма открывает глаза и больше не видит в глазах Кориолана той жестокости. Она словно затаилась, спряталась от хозяина, позволив ему побыть всего минуту наедине с девочкой-призраком.

Альма поднимает руку и касается пальцами его густой серебряной бороды, ведет подушечкой большого пальца по покрытой родинками щеке, чувствует сухую, потерявшую эластичность кожу. Они так и сидят какое-то время и просто молчат.

Альма столько лет хотела ему что-то сказать, но слов никаких не осталось. Ничего не осталось, а они оба вернулись в начало. И сейчас в оранжерее сидят два подростка с большими амбициями и иммунитетом к выживанию.

Подросткам, которым по шестьдесят с лишним лет.

— До встречи, Корио, — Альма встает с места и прикасается губами к его морщинистому лбу.

— До встречи, Люси Грей Бэйрд.

Альма берет с собой белоснежную розу, намеренно сжимая стебелек в руке так, чтобы проткнуть себе шипом кожу и снова почувствовать боль.

За стеклянными стенами оранжереи идет снег, Китнисс Эвердин во дворце готовится к показательной казни вместе с Эффи Тринкет, а Плутарх Хевенсби перебирает карточки и думает, что всех переиграл.

Никто из них не догадывается, что это не так. Просто впервые на своей памяти Кориолан Сноу сам выходит из Игры, а Люси Грей, победительница Десятых Голодных Игр, призрак и глава Дистрикта Тринадцать, выходит за руку вместе с ним.