годами важные для нее вещи. Она забрала несколько старых книг, свою любимую шаль, прихватила даже несколько связок какой-то очень уж редкой травы. Все это пришлось собирать впотьмах, чтобы горящие окна ее дома не привлекли внимания.
Даже в такой поздний час деревня не спала.
Дожидаясь шести часов утра, когда можно было с минимальным риском встретить кого-то, Александра и Никита сидели в доме, почти полностью выстывшем за время их отсутствия. Женщина смотрела через окна на пустынную деревенскую улицу. В некоторых домах до сих пор горел свет, иногда ночную тишину нарушал скрип чьей-то входной двери, собачий лай или тихий женский плач.
– Пять дней назад мы разрушили жизни одиннадцати семей, – сказала Александра, не отрываясь, глядя в окно на крыльцо дома напротив, куда вышла женщина, закутанная в огромную пуховую куртку. Курта явно принадлежала не женщине, а ее мужу, который тоже погиб во время ритуала.
Соседка стояла, смотрела в пустоту. Она не плакала, не стенала. Просто вонзила свой взгляд в таежную темноту. И в этих глазах Александра увидела, какая боль живет внутри нее. Они с мужем жили душа в душу почти тридцать лет. Он был неплохим мужем. Не пил, исправно приносил домой дичь. Первый и единственный их ребенок появился на свет, когда обоим было уже к сорока. Поздняя и долгожданная девочка была, как две капли воды, похожа на отца. И в одночасье его не стало. Не стало отца, мужа, добытчика, защитника, просто хорошего мужчины.
А маленькая дочь Ивана, совсем недавно потерявшая любимую лайку и лишившаяся отца, чем она заслужила такое?
Среди дюжины носителей были и такие, смерть которых сделала одолжение всему человечеству. Например, Штырь. Он был не просто носителем, он сам был паразитом. Полжизни скитающийся по зонам, полжизни отсиживающийся в Гороме, он вряд ли принес бы хоть какую-то пользу этому миру.
Проведя ритуал, Александра с Никитой оградили внешний мир от того зла, которое могло вырваться из Горома под предводительством Штыря. Но при этом они разрушили жизни многих семей. Стоило ли оно того? Ведь, потерявшим кормильцев, семьям не объяснишь, что их отцы, мужья и сыновья могли натворить, если бы они вырвались из заточения. Да и нужно ли это делать?..
Из потока противоречивых мыслей Александру вырвала прикосновение Никитиной руки к ее плечу. Взглянув в ее глаза, он понял, в водоворот каких размышлений попала его женщина.
– Эй, – сказал он со всей нежностью и участием, на которые был способен, – сделанного не вернешь. Мы никогда не узнаем, было ли это правильным решением, или мы совершили преступление, лишив жизни одиннадцать человек. Но это уже произошло, так давай попробуем все-таки жить с этим. Вместе нам будет легче.
– И ты не будешь просыпаться ночами от того, что в твои сны будет приходить маленькая Соня и клясть тебя за смерть своего отца? – она подняла на него бездонные зеленые глаза.
В них он увидел смесь упрека, страха, сомнения, печали. Взгляд был тяжелым, но Никита выдержал его. Он набрал в грудь побольше воздуха и сказал:
– Конечно, буду. И ты будешь. Но мы уже приняли решение и привели его в исполнение. Имели ли мы на это право? Не знаю. Возможно, однажды нам придется заплатить за это. Но не прямо сейчас, и не в следующую секунду. Прямо сейчас – мы вдвоем, мы можем уйти куда угодно и прожить такую жизнь, которая может окупить сделанное нами. Да, мы уже успели принести разрушение. Теперь настал черед созидать.
Он протянул ей руку в приглашающем жесте. Она вложила свою ладонь в его и тоже поднялась. Он смотрел на свою маленькую, но такую отважную женщину, как на единственного оставшегося на земле человека: с трепетом, любовью, непреодолимым желанием защитить ее от всех возможных невзгод. А она смотрела на него с обожанием, нежностью, и в ее глазах читалось обещание сделать для него, все что потребуется, чтобы он был счастлив и спокоен.
– Пора, – сказал наконец Никита, нехотя отпустил ее руку, вскинул за спину рюкзак и шагнул к порогу.
Дверь отворилась, не скрипнув, открывая им путь к тому будущему, которое они заслужили.
