ее жизни еще никогда не было. Пока. Она так решила: «Пока не было», а это значит, что однажды он будет.
В зеркале за ее спиной собирался дождь. Она улыбнулась своему отражению. Хотелось прогуляться. Она любила гулять под дождем, несмотря на то, что мокро и холодно. Она любила гулять под дождем, особенно сегодня, в этот первый день ее новой жизни.
***
Сегодня был такой день, когда пора наводить порядок. В ее доме было чисто, приятно пахло и все лежало на своих местах, чего не скажешь о ее мыслях и ее жизни. Она запуталась.
На кухонном столе лежали бумаги внушительной стопкой — ее сегодняшний завтрак. Вот и все, разве что еще кофе с молоком — такое модное слово «Латте». Мне латте, пожалуйста. И яду. Потому что кажется, что разобраться в этом кошмаре в ее голове уже просто невозможно.
Ей все еще было «за двадцать», не так чтоб «немного», но все же. Ее звали Ольга, но чаще по Отчеству, и вся ее жизнь должна была подчиняться простым и понятным законам логики и здравого смысла. Она так решила, что должно быть все четко и ясно, но уже поняла, что так не бывает.
А ведь когда-то она любила дышать влажными утренними туманами, но теперь больше нет времени. Кого это волнует?
Она больше не будет бывать в «Карамели», чтобы больше его не видеть, не увидеть вдруг, не вспомнить случайно, чтобы ей больше не было стыдно. Все должно быть просто и ясно, как в бумагах на ее столе — сухие числа не умеют ни лгать, ни притворяться. Не то что она. Она умеет играть разные роли, разбивать чьи-то мечты. Странно думать, что кто-то настолько сумасшедший, как Л. оказался прав, но все же.
Она почему-то подумала о девушке по имени Ливень, которую он так страстно, так настойчиво и безнадежно искал в ее глазах, которой там никогда не было, ну уж, по крайней мере, только не теперь.
Она вдруг безумно захотела, чтобы эта девушка была где-то, в чьей-то нежной душе, отражалась в чьем-то зеркале, но не в ее, конечно. Не в ее. И ждала Его. Важно, очень важно, чтобы Ливень ждала его. Иначе, зачем тогда это все? И непременно важно, чтобы он ее встретил — ей так хотелось, чтобы он ЕЕ встретил. Ей так хотелось верить в счастливый конец его сказки, ей так безумно хотелось во что-нибудь верить. Так почему не в его сказку? Его сказка довольно мила.
***
Сегодня был такой день, когда я никого не ждал, что в прочем, не совсем верно, ведь мне просто некого было ждать, кроме нее, конечно. Ливень. А ее я больше не ждал. Сегодня был такой день, когда я ее больше не ждал, не искал в толпе, но, все же, я снова думал о ней. Думать о ней стало моей вредной привычкой, гораздо более вредной, чем курение и алкоголь. Я сидел в маленьком прокуренном баре, но думать о ней, несомненно, стало самой вредной моей привычкой.
Теперь я думал о ней иначе, не так, как впервые, не так, как раньше. Я думал о ее коже, я чувствовал нежность ее прикосновения, я дышал ее дыханьем, запахом ее волос. Я думал о Ливень, как о женщине. Как о моей женщине. Как о женщине, разрушившей мою жизнь. Но я больше на нее не злился. Я больше не мог злиться, не мог испытывать этих сильных, затуманивающих разум эмоций — злость, ненависть, разочарование, любовь — мысли о ней поглотили меня целиком. Меня больше не было. Меня больше не было вне Ливень, меня больше не было без нее.
Мне нравилось это. Нравилось думать о ней. Я смотрел на то, что осталось от моей жизни и понимал, что на этих тлеющих руинах мне предстоит однажды возвести нечто новое и прекрасное, но чем дольше я об этом думал, тем яснее видел, что Я — Карфаген, проклят и засыпан солью, чтобы наверняка. Но я на нее совсем не злился. Она была нужна мне больше, чем вся остальная жизнь. Жизнь без нее.
Шел дождь, который день? Не помню. Не помню такой дождливой весны. Дождь шел который день. Я сидел один в маленьком темном прокуренном баре, точно как у Ремарка, когда вошла Она, такая легкая, невесомая и неуместная в этом табачном дыму, в моей жизни, в моих мыслях. Ливень. Это была она, несомненно. Это повторялось снова.
И в этой случайной встрече не было ни капли загадочного очарования, ни поволоки тайны, ничего из того, что я себе представлял много раз и даже звонка дверного колокольчика. И я знал все наперед: все неловкие фразы и горечь разочарования — и на все это лишь одно НО.
Я уже видел это тонкое насквозь промокшее платье на глупой девчонке, гулявшей перед рассветом под моими окнами. Однажды…
