со знаком "плюс".
Если вопросов больше нет, то я бы хотел задать вам один вопрос. Я подумал, что шестидесятые годы для нас были годы перестройки, точно так же, как восьмидесятые - для вас. Меня очень интересует, я с нетерпением жду - когда и что напишете вы. В 60-х целый ряд запретных тем оказался открытым. Сейчас происходит нечто подобное.
Рыбаков: Человек нашего поколения писал о запретных вещах еще задолго до того, как началась перестройка. Потому, что у вас за плечами не было предшествующей перестройки, и вы не знали, чем она кончилась. Я в 70-е писал на темы, которые даже и сейчас не проходят.
Стругацкий: И теперь вы будете только проталкивать то, что написали раньше?
Рыбаков: Конечно. Откуда у меня возьмется ощущение свободы, черт возьми, если не публикуются вещи, написанные раньше?!
Бритиков: Значит, опубликуют - есть свобода, а не опубликуют нет?
Витман: Бытие определяет сознание. Конечно.
Рыбаков: Меня давят, а я буду ощущать свободу? С какой стати? Каким органом, интересно? Что? Что?
Бритиков: Гражданским органом!
Рыбаков: Нет такого органа!
Измайлов: "Гражданский орган" пять лет назад чувствовал нечто совершенно иное, чем сейчас. И те люди, которые говорят, что вот гражданский орган всегда должен ощущаться, они с легкостью необыкновенной говорят: "Все! Мы поняли! Сейчас другое время!.." Я на них смотрю и думаю - а вот сейчас наступит другое время, и они тут же перекроют кислород. Опять!
Стругацкий: Неужели вы не чувствуете?! Не чувствуете, как хватают...
Витман: Кого хватают, Борис Натанович?
Стругацкий: Сколько появилось печатных органов, которые берут фантастику, вы что - не видите?
Все: Нет! Не берут!
Столяров: У нашего поколения ни у кого ничего не написано. Кроме Рыбакова, который сделал за 15 лет две повести. Если бы было - это бы брали.
