мифов и ветхозаветных книг: справа от Павла гневающийся Ахилл, чьи глаза залились кровью, терзал тело поверженного Гектора, слева же старый пророк Моисей снисходил до иудеев, гневался, бил скрижали Завета и бросал золотого тельца прочь. Чуть поодаль от Маккабы и Павла возвышались две огромные статуи, изображавшие Геракла и Атланта. Эти исполины точно отходили от мифологических канонов, ибо вместе крепко держали своды императорского дворца. Они неспешно прошли через реку, давно подчинённую людской воле, но не лишившуюся природной своей красоты – она пылала янтарём и кровавыми оттенками, пока багровое, кровожадное солнце Терры низвергало в её пучины тусклые лучи.
Павел, до глубины души поражённый невероятной красотой убранства, величием этих сводов, едва ли мог дышать. Его сердце бешено колотилось, было готово выпрыгнуть наружу, а его ранее размеренное дыхание сбилось. Казалось, эмиссар вот-вот задохнётся. Он плёлся за Маккабой почти что ничтожными шагами, надеясь охватить своим жадным взором как можно больше прекрасных изваяний.
– Император возвёл этот дворец на месте Рима, Константинополя и Москвы, – пояснил советник, заметив неподдельное удивление Павла, – Соединил три Рима в один единый бастион. Уже видно, что он мечтал сделать этот дворец светочем всего в Империи.
Маккаба печально вздохнул, спрятав руки в пышных рукавах.
– Но многим нет дела до планов Императора. Из светоча культуры он превратился в центр бюрократии. Его заполонили мелочные и ничтожные люди, которым нет дела до судьбы человечества, – Маккаба остановился, взглянув на Павла исподлобья, – А с какими чувствами явились сюда Вы, эмиссар?
Павел несколько опешил от подобного вопроса. Он ещё не отошёл от возбуждения, в его глазах рябил янтарь и белый мрамор, голову его заняли эти масштабные каменные сюжеты, нёсшиеся вплоть до едва заметных, маленьких ворот, что с каждым шагом становились крупнее и массивнее. От волнения к горлу подступил неприятный стальной привкус.
– Служу Императору и Отечеству, – объявил он, прикрыв глаза.
– Это похвально, эмиссар, но речь о Ваших чувствах. Вы когда-нибудь бывали здесь? – нави плавно обвёл зал ладонью.
– Нет, господин нави, я здесь… Никогда не был, – Павел выдержал недолгую паузу, – Доводилось лишь видеть речи Императора с тех ступень. Но я… – он замолк, пытаясь подобрать правильные слова, – Обезоружен, господин нави. Я никогда в жизни не видел подобной красоты.
– И только Император стоит между этой красотой, нашей красотой, и чужаками, – помрачнел нави, – Тьма сгущается, эмиссар. Отношения с государствами иных холоднеют. Верфям от Императора поступает масса заказов. Война не за горами, и закончится она либо нашей победой, либо заревом, что окутает всю Терру. И станется с нашим видом после этого невесть что.
– Я бы не был столь пессимистичен, господин нави, – возразил посол, – Со всеми можно договориться, иначе для чего существует слово? Мурбасы, как я приметил после посещения Лоракха, относятся к нам лояльно. Гоняющимся за честью карахаши… Им достаточно представить самого Императора, чья военная доблесть не знает границ!
Они приходили мимо исполинской статуи Императора. Солнцеликий самодержец возвышался на крепком скакуне и вонзал копьё в скалящегося змея, в чьей пасти была разорванное полотно с внушительной надписью: «Concilium Stellarum5». Этот золотой титан обращал гневный взор на рептилию, что была готова сомкнуть пасть у ног его коня.
Павел на мгновение приметил, что примерно тот же сюжет фигурирует на печатях императорских департаментов.
– Вы очень оптимистичны, эмиссар, – с усмешкой отметил Маккаба, – Однако, всё не совсем так. Некоторые не одобряют наш режим, другие хотят просто полакомиться нашими детьми, третьим нужна только бесплатная рабочая сила. У Терры только два союзника – армия и флот.
Маккаба выдержал недолгую паузу, низко поклонился.
– Я вынужден Вас оставить, дела Империи не ждут. Встаньте на этот транспортёр и спокойно долетите до Царских врат. Император ждёт Вас. Удачи.
Павел недолго провожал советника взглядом. Он не имел права заставлять Императора ждать, поэтому устремился к золотым вратам тронного зала, встав на миниатюрную полупрозрачную платформу, что со специфическим стальным визгом устремилась вглубь коридора.
Царские врата. На них была высечена, казалось, вся человеческая история: в сравнении с фигурами Павел был подобен блохе, что неслась по огромным мраморным коридорам. Где-то бежавшие троянцы съедали лепёшки – свои столы, ликовали спасённые гусями римляне, рысью нёсся в персидский строй Александр Македонский, пылал Пекин, у врат которого пировал Чингисхан, наблюдал за Ватерлоо Наполеон, да срывался с земной тверди первый корабль, что рассекал пространство и время. В центре этого эпохального круговорота возвышался сам Император, что крепко держал в своих руках тысячи созвездий. В один момент эти чудовищные ворота задрожали.
