Девушка в крапиве и цветах [Юрий Анатольевич Черчинский] (fb2) читать онлайн

Юрий Черчинский Девушка в крапиве и цветах

День 6

– Санька, вставай, твою сучку убили! – брызгая слюной, кричал дед Лёня над кроватью внука. Борода у деда была дико взлохмачена, глаза сверкали: он вышел в огород по утренней нужде, а увидел страшное, безумное, чего не должно быть в огороде. На худых плечах деда болталась старая телогрейка, из-под неё до колен свисали синие трусы в белый горошек, мокрые снизу – с пережитым страхом мгновенно ушло и желание сходить в уборную, покосившуюся в конце огорода в кустах крапивы.

Но восемнадцатилетний внук Санька крепко спал, завернувший в одеяло с головой. Парень приехал на каникулы домой, в посёлок на берегу реки. Санька отучился первый курс в университете большого города на платном отделении, на что ушло три свиньи и бык. Ведь, по словам матери, что видному парню делать в захудалой деревне, в город надо, в город, там с нужным образованием работу можно найти денежную.

– Вилами её в брюхо саданули! – дед сорвал с внука одеяло и врезал ладонью Саньке по затылку. Санька с трудом проснулся, едва сумев разомкнуть опухшие веки. Долго соображал: чего дед орёт над кроватью, что деду надо? Жуткое похмелье раскалывало голову, сильно мутило. Санька проклял себя за то, что вчера напился до беспамятства, хотел показать Катьке, что он настоящий мужик, что она ему пофигу. Но она, зараза, только презрительно посмотрела на него и уехала с Котовым.

Шатаясь и хватаясь за стены, Санька побрёл на кухню, спотыкаясь о половики. Окунул красное, горящее лицо в бак с холодной водой и жадно стал глотать воду. Немного полегчало.

Санька посмотрел на деда, глаза никак не могли сфокусироваться и дед троился. Спросил, с трудом ворочая распухшим языком, шершавым, как наждачная бумага:

– Кого убили? Нашу собаку Венерку?

– Девку твою – Катьку! Тама – в огороде лежит! Голая и в цветах вся… – тут голос деда сорвался – представил увиденное – и хрипло, едва слышно добавил. – Ведь тебя обвинят. Ты же, паразит, вчера пьяным на всю улицу орал – убью! И топором махал.

– Где она? – Санька проглотил слюну и почувствовал – мозг замерзает.

– В огороде… что делать-то теперя? – Дед с трудом переставляя опухшие в суставах ноги, поспешил за внуком на улицу.

Солнце над посёлком ещё не взошло. Всё вокруг было предрассветно серым. Холодно и сыро от росы. Она крупными каплями покрывала половицы крыльца, траву, сложенные вдоль забора берёзовые дрова. Будто дождь ночью прошёл. Санька поёжился. Тут только заметил, что стоит на крыльце в одних боксерах. Снял со стены висящую на кривом гвозде телогрейку, в которой мать ходила доить корову, набросил на плечи.

Санька отворил калитку в огород и увидел Катю! И окоченел от страха. Дед сопел за спиной, тыкая палкой.

Девушка лежала на свежевыструганных досках настила-стола. Отец вчера сделал для разделки свиней: предстояло оплатить второй курс обучения. Девушка лежала совершенно голой, скрестив руки на груди. Голову охватывал венок из ромашек, а грудь, живот, ноги покрывали полевые цветы, что в изобилии росли на поляне за плетнём огорода между речкой и горой Крапивихой. С боков помост для чего-то обложили высокими, толстыми стеблями крапивы. «Как хворостом погребальный костёр», – мелькнуло у Саньки в голове.

– Вона, вишь куда её пырнули, – прошептал дед, указывая пальцем на четыре чёрных дырки выше пупка. – Только крови пошто-то нет и вилы чистые. Дед кивнул в сторону вил. Они были приставлены к бревенчатой стене бани. Саньку передёрнуло: он на миг представил, как этими вилами, держа их за ручку, перемазанную навозом, этими чёрными, острыми… в живот…

Санька ртом хватанул прохладный воздух, ноги подкосились. Парень сел на парник, смяв плетни огурцов. В тот же миг из-за горы Крапивихи вырвалось солнце, ослепило глаза. В радужных бликах Саньке представилось, что мёртвое тело девушки вспыхнуло огнём, как на жертвенном костре.

Санька мотнул головой и вдруг только сейчас ясно осознал, что произошло! Катя – студентка университета, его однокурсница, приехавшая с ним в посёлок на время каникул, лежит мёртвой на помосте для разделки свиней! В его огороде! Убитая вилами! И вся в крапиве и цветах!

С первых дней их приезда в посёлок всё пошло наперекосяк! Катя, девушка, в которую он влюбился с первого взгляда, как только она вошла в аудиторию на первое занятие, оказалась… Голубоглазая, светленькая, воздушная, такая вся чистенькая и вдруг…

«Что она со мной сделала! За что?! – Санька обхватил голову. – Я любил её и проклинал!»

В доме послышались вопли матери и перепуганный голос отца. Отец кричал: «Где штаны!?»

Санька обернулся. Деда рядом не было. Это он поднял с постели родителей. Рассказал про убитую Катю в огороде.

Дверь дома распахнулась так, что с косяка слетала подвешенная на удачу подкова. Глухо ударилась о половицы, скатилась в траву. В огород ворвался отец. Штаны он не нашёл. Рубаху натянул на левую сторону. Отец увидел мёртвую девушку в цветах, схватил сына за плечо и ударил кулаком в лицо. Санька взвизгнул и, как щенок, отлетел к бане. Ударился головой, сверху упал оцинкованный тазик.

В огород прибежала мать в старом, заношенном халате. Трясущимися руками никак не могла застегнуть мелкие сиреневые пуговки. Увидев убитую, заголосила, но тут же заткнула себе рот красной морщинистой рукой.

– Сашенька, да как же это? – тихо, боясь быть услышанной соседями, запричитала она. – Мы же в город послали тебя учиться. Последние денежки отдали, бычка закололи, свиней… А ты? Привёз её. Беда-то какая… Что же будет?

– Не убивал я её, мама! – Санька бросился к матери и спрятал лицо в её тёплой груди. – Не убивал!

Санька заплакал, протяжно завыл, понимая, что теперь ему не будет жизни.

– Полицию звать надо, – сказал отец. Сорвал с верёвки полотенце, окунул его в бочку с водой, вытер лицо.

– Они же Сашеньку заберут… – зарыдала мать, крепко прижимая сына.

– Не убивал я, мама! – рыдал Санька.

– Будут они разбираться-то, – вздохнул дед, достал папиросу, закурил.

– Вот что, сын, – сказал отец, выдернул у деда изо рта папиросу, затянулся, пытаясь унять дрожь в руках. – Я тебя сейчас в Горловку увезу, к деду Афоне, скажем – там ты ночевал…

– Сорок лет мужику, а дурак! – рыкнул дед, закурил новую папиросу. – А если кто увидит? И вся улица видела, как он вчерася домой пьяный припёрся. Правду говорить надо.

– Может, найдут убийцу? – в потухших глазах матери затеплилась надежда. – Не заберут Сашеньку.

– Найдут, – отец крепко пожал матери руку. – Саньку же все знают. Он, когда воробья из рогатки подстрели, всю неделю рыдал.

– Головой, а не одним местом, думать надо было, – дед бросил окурок на землю, затоптал его пяткой галоши. – Притащил из города эту сучку…

– Была такая миленькая, светленькая девочка, – всхлипнула мать.

– Миленькая… – передразнил отец, но тут же спрятал от жены глаза, что-то вспомнив. – Штаны мне неси. И пиджак. Пойду к соседям звонить.

– Ты сразу скажи – Сашенька не виноват.

– Да помолчи ты! Я Николаича знаю, он толковый мужик. И Саньку нашего с рождения знает.

Отец бросил окурок в лужу у насоса и пошёл в дом, обернулся:

– Вы тут ничего не трогайте!

Минут через двадцать подъехал полицейский уазик. Резко затормозил у дома Тихониных. Дорожная пыль догнала машину и водитель, чихнув, матюгнулся на раздолбанную тракторами дорогу.

Подождав, когда пыль осядет, из машины вышел молодой лейтенант с изящными усиками, явно начитавшийся Агаты Кристи. Недовольно смахнул пылинки с новенького кителя. Невысокий, полноватый он действительно чем-то походил на знаменитого сыщика Эркюля Пуаро.

Следом за лейтенантом из машины вылез майор с мятым, заспанным лицом. Степан Николаевич давно служил, с рождения жил в посёлке. Хотел на пенсию, но начальство не отпускало. То ли из-за высокого роста, то ли кто-то из ребятишек, прочитавших в школе Михалкова, так впервые сказал, только все жители посёлка называли начальника полиции дядей Стёпой.

– Привет, Сергей, ты звонил! – поздоровался майор с отцом Саньки, но потом грозно сверкнул глазами, негодуя – первое убийство за пять лет. – Где труп?

И это перед тем, как начальство почти согласилось отпустить его на пенсию, и он собирался поехать пожить к дочери в Сочи. Отдохнуть, на море посмотреть. Последний раз видел его, когда на флоте служил. А теперь… Майор поморщился.

– В огороде, – отец Саньки робел перед властью. Сам того не замечая, то расстёгивал, то застёгивал пиджак. Июльское солнце уже пригревало, и спина покрылась потом под шерстяным пиджаком.

Увидев убитую девушку в цветах, молодой лейтенант побледнел, покраснел, усики опали. В глазах майора, много повидавшего за тридцать лет службы, заблестели огни изумления, и сонливость как рукой сняло.

– Во дела, бля! Это же! – майор снял фуражку и вытер пот со лба. – Виталий – обратился он к лейтенанту – вызови экспертов. Чертовщина какая-то! Маньяка нам только не хватало. Убитую знали? Как зовут? Откуда?

– Из города она, – поспешила с ответом мать Саньки, выйдя вперёд, словно закрывая собой сына. – Катя Раскрепова. В гости к нам приехала.

Услышав имя и фамилию убитой, майор пошёл красными пятнами, пот защипал глаза.

– Во, бля, – выдохнул майор, почувствовав, что воздух обжёг лёгкие. – Вчера из края звонили. Сказали – если что… Во бля! Где Подлесный? Я приказал ему глаз с неё не спускать! Даже в уборной сидеть рядом!

Майор в отчаянье махнул рукой. Достал сотовый телефон. Набрал номер. Вздрогнул и уставился на труп девушки: в цветах, окружающих её, раздался звонок сотового телефона.

– Во, бля, это же телефон Подлесного, – набрал новый номер. – Дежурный? Где Подлесный? Когда? – обратился к лейтенанту – тут серьёзное дело. Я приказал Подлесному следить за убитой, утором пастухи нашли Подлесного в трёх километрах от посёлка. Оглушили ударом по голове тупым тяжёлым предметом. Лежит в больнице, не приходил в себя. Виталя, съездишь, узнаешь, как он там. Травма, говорят, не тяжёлая, очнётся – допроси. Опытный опер и подставился.

– А что там она в правой руке держит? – спросил майор, заметив в руке убитой девушки комочек розовой ткани. Лейтенант, надев резиновые перчатки, достал из цветов сотовый телефон и вытащил из руки розовый комочек. Расправил.

– Это розовые женские трусы – стринги, – сказал лейтенант. Положил найденные вещи в пакет.

Майор строго посмотрел на Саньку и спросил:

– Ничего не трогали на месте преступления? Вилы чьи?

И показал рукой на вилы, стоящие у постройки для поросят.

– Наши вилы, Степан Николаевич, – ответила мать Саньки. – Вот тут у поросятника всегда стояли.

– Виталя, посмотри, не этими вилами? – обратился к лейтенанту начальник полиции. – Хотя… Эти в навозе. Другими убили. Сплошные загадки, бля. Раздели девушку догола, но зачем в руки трусы сунули?

– Да, – согласился лейтенант. – И крови нет. Не здесь убили. А насчёт трусов – не знаю. Маньяк, наверное.

Всё дальнейшее Санька воспринимал как кошмар, а когда лейтенант приказал ему следовать в полицейскую машину, чуть не пустил в штаны с перепуга. Так всё внутри ослабло. Перепугался ещё больше, когда посадили его на место для арестованных и с громким хлопком заперли зарешёченную дверцу. Машина тряслась на ухабах. Пыль пробивалась через щели и душила Саньку, щипала глаза.

Майор Степан Николаевич провёл Саньку в свой кабинет. Достал из холодильника графин и дал парню напиться холодной воды. Подождал, пока перепуганный парнишка придёт в себя.

– Рассказывай, – сказал по-доброму майор и сел не за свой стол, а рядом – на потёртый диван, где в изголовье лежали свёрнутые в рулон одеяло, простынь, подушка.

– Что рассказывать? – растерялся Санька.

– Где познакомился с уби… с Екатериной Раскреповой?

– В университете. Мы учимся в одной группе. Она мне сразу понравилась. Но она же городская. Не обращала на меня внимание. А в апреле подошла, попросила помочь с рефератом. Познакомились. Два раза ходили в кино. Потом она долго не хотела со мной никуда идти, говорила, что занята. Но за неделю до каникул вдруг попросила, чтобы я взял её с собой в наш посёлок.

– Почему попросила?

– Не знаю, я удивился: такая девушка и со мной. Я так был рад!

– А Катя как сама объяснила?

– Сказала, что никогда не была в деревне. Что я так красиво рассказываю о нашем лесе, озере с водопадом.

– Ты рассказал о нашем посёлке, и Катя сразу же предложила поехать? – майор не мог понять: зачем такой красивой девушке, на тысячу процентов городской, ехать в деревню с парнем… Майор посмотрел на Саньку и кашлянул: не красавец, скромный, домашний… Весь под свою фамилию подстроенный – Тихонин. Даже смешно подумать, что влюбилась в него. Интуиция сыщика подсказывала – тут что-то другое. И высокое начальство звонило: приказало следить за Екатериной Раскреповой. Осторожно и незаметно…

– Не сразу, – Санька задумался: теперь он уже знал, что Катя никогда его не любила, но тогда, зачем поехала?

– Вспоминай.

– Она предложила поехать, когда я рассказал ей об озере с водопадом.

– О там, где Котов построил себе дом?

– Да! Я говорил ей о доме Котова. Она даже переспросила у меня его имя, фамилию.

– А с родителями Екатерины Раскреповой ты встречался? Знаешь, кто они?

– Нет, Катя не приглашала меня домой. О родителях ничего не говорила. Только вот – при встрече с моими родителями, когда мы сидели вечером за столом, она сказала, что её родители… чем-то торговали. Разбились на машине.

– Если бы не знал тебя с детства, – Степан Николаевич взглянул в глаза Саньке, но кроме страха, растерянности там ничего не увидел. – Отпущу тебя домой. Распишись вот здесь – это подписка о невыезде. Знаешь, что это такое?

– Нельзя из посёлка уезжать.

– Верно. Сейчас пойдёшь в седьмой кабинет, там с тебя отпечатки пальцев снимут. Не трясись, так надо. Виталя, – обратился к лейтенанту, – проводи парня. И по дороге заведи в туалет – пусть холодной водой умоется.

Санька спустился с высоко крыльца полиции, ноги онемели, и парень сел на скамейку под кустом сирени. В тени, от прохладного ветерка, голова перестала кружиться.

«А ведь пять дней назад, когда мы с Катей приехали в Отрадное, я был самым счастливым человеком, влюблённым в самую лучшую на свете девушку», – подумал Санька и заплакал.

День 1

Старенький «Москвич – 412» кофейного цвета жалобно скрипнул на ухабе и остановился у здания автовокзала. Июльское жаркое солнце пекло через лобовое стекло, панель нагрелась – не притронуться. Сергей Леонидович решил подождать сына на лавочке в тени раскидистых берёз. Посмотрел на часы «Командирские». 12.30. Ещё целых сорок минут ждать. И то, если старый «Пазик» не сломается в дороге.

Три месяца назад Сергею Леонидовичу исполнилось сорок два года. Выглядел он моложаво. Густые волнистые волосы ещё не тронула седина. Рост метр восемьдесят. Плечи широкие. При встрече на таких мужчин обычно заинтересованно поглядывают молодые женщины. И такие взгляды, что скрывать, радовали, значит, есть в нём ещё что-то интересное. Хотя сама жизнь – скучная до омерзения. Работа – дом – работа. Цифры, цифры, цифры… тысячи, миллионы. А самому на жизнь едва хватает. В санаторий один раз ездил, и то, в местный, убогий, по бесплатной путёвке. Из крупных городов только в краевом центре был. Теперь ещё сына Саньку учить. Хорошо жена работящая: куры, гуси, свиньи, корова, два бычка. Жалко её, на старуху стала походить, и одевается по-старушечьи. А ведь ещё сорок всего. Да и бесполезно на жизнь жаловаться. Хорошо, у него хоть такая работа есть. Многие мужики совсем без работы. Спиваются.

Сергей Леонидович сел на деревянную лавочку в стиле пятидесятых годов. Над головой нависла скульптура девушки, с чем – не понятно: руки, одна нога и голова у скульптуры оторваны, и как сломанные кости торчит ржавая арматура.

Сергей Леонидович поморщился и почему-то вспомнил, как однажды он поздним вечером возвращался с работы. Проходил мимо Дома культуры по заросшему парку. Половина фонарей чернели разбитыми глазами, остальные пугливо, тускло светили, словно боялись, что их тоже разобьют. На одной из скамеечек под сиренью, густо цветущей и едко пахнущей, сидели подростки лет пятнадцати: три парня и две девушки. Видимо, только что вышли из кафешки. Пьют пиво, хохочут, матерятся. Девушки развалились, курят, ноги торчат из-под коротких юбок до трусов. Один из парней – кудрявый, с нахальными глазами лапает свою подружку за грудь. Та только хохочет. Сергей Леонидович обошёл молодёжь стороной: мало что пьяным в голову стукнет. В последний раз обернулся – там уже назревало такое! И вдруг почувствовал зависть к юнцам. Сам в молодости он никогда не сидел вот так с девчонками. А ведь в школе, техникуме слыл красивым парнем и девушки сами липли к нему. Но он даже не целовался ни с одной из них. Какая-то дурацкая робость, нерешительность. Какой красавицей была его однокурсница Таня. Сама пригласила его купаться на речку. Вспомнил Таню, и приятная дрожь пробежала по телу. Таня, загорая, лежала на спине совсем близко. Её горячее бедро касалось его холодного бедра. Он не смел пошевелиться. Так и пролежали, пока Таня не встала, грациозно не потянулась, как бы говоря: «Ну и дурак же ты», и побежала купаться. Потом, встречаясь в коридорах техникума, насмешливо смотрела на него.

«Действительно, дураком был, – подумал про себя Сергей Леонидович. – Только вот молодость того, тю-тю».

К «Москвичу» Сергея Леонидовича лихо подъехала иномарка Агатова – бывшего одноклассника, который теперь занимался извозом из посёлка в город и обратно. Из иномарки выскочил Санька и учтиво распахнул переднюю дверцу. Перекинув ноги, как в голливудском фильме, поднялась с сиденья девушка в белой прозрачной блузке и белой юбочке. Сверкнули на солнце золотистые босоножки на высокой платформе.

В груди Сергея Леонидовича приятно булькнуло: таких длинных и стройных ног он давно не видел. Тем более, когда она повернула ноги, чтобы встать… В животе булькнуло два раза.

«К кому она приехала? – удивился Сергей Леонидович. – От неё так и прёт городом!»

– Батя, привет! – радостно воскликнул Санька. – Познакомься, это Катя – моя однокурсница.

– Здравствуйте, Сергей Леонидович, – улыбнулась девушка, ослепив белыми зубами и яркой помадой. – Александр так много рассказывал о красоте природы, что я напросилась посмотреть своими глазами. Вы не будете возражать, если я погощу в вашем доме несколько дней?

– Нет, что вы, – заволновался Сергей Леонидович, почувствовав, что сердце торопливо бьётся, как у подростка. Вытащил из иномарки чемодан девушки и втиснул его на заднее сиденье «Москвича». В багажнике было слишком грязно для модного белоснежного чемодана.

Сев за руль, Сергей Леонидович мельком взглянул в зеркало: не слишком ли оброс щетиной и не видна ли грязь на вороте рубашки? «Чёрт, что я так потею?» – выругался он на себя.

Санька распахнул переднюю дверцу и Катя села в машину. Её длинные ноги уперлись коленями в панель, и девушка, чуть повернувшись, склонила их в сторону рычага переключения скоростей. Сергей Леонидович покраснел, поймав себя на том, что вот уже третий раз смотрит на ноги девушки.

– Жарко сегодня, – сказал Сергей Леонидович, вытирая ладонью пот с лица. А тут ещё яркое солнце, врываясь лучами в машину через лобовое стекло, просвечивало блузку Кати, делая ткань почти невидимой. И бюстгальтер почти прозрачный…

Отвернувшись, делая вид, что смотрит в боковое зеркало, спросил:

– Вы в городе живёте?

– Батя, давай без «Вы», – рассмеялся Санька, довольный тем впечатлением, какое его девушка произвела на отца.

– В городе, – ответила Катя.

Сергей Леонидович завёл двигатель. Нагретый двигатель протяжно заскулил. Двинул рычаг скоростей вперёд, но уткнулся кулаком в ноги девушки. Резко отпустил педаль сцепления. Машина рывком взяла с места. Катя, отвернув голову, улыбнулась: «Взрослый мужик, а покраснел как мальчишка». Склонила ноги в другую сторону – к дверце.

Сергей Леонидович прикусил губы, вдруг почувствовав разочарование, когда Катя убрала ноги. И всю дорогу молчал. Санька даже подумал: не рассердился ли отец на него за то, что он приехал с Катей без предупреждения.

Мать Саньки, Елена Николаевна, увидев девушку на пороге собственного дома, растерялась, скомкала фартук, не зная, куда деть руки – грязные после кормления свиней.

– Что ж ты не предупредил? – воскликнула она. – Заходите в дом. Я быстро.

Забежала в спальню переодеться. Закусив губы, сердилась на себя за то, что руки противно трясутся, что платье сделалось каким-то узким и не лезет на потное тело. С трудом застегнула молнию на спине. Волосы ещё запутались. Чуть клок не вырвала.

Краем глаза заметила Санька, когда он проходил мимо двери. Позвала его, шепнула:

– У неё что, тут в посёлке родственники?

– Нет, у нас поживёт несколько дней, – ответил Санька, гордо расправив плечи. Мать считала его робким, а тут такая девушка приехала с ним!

– А как же? Куда её положим?

– В мою комнату, а я в зале – на диване.

– Вот и ладно, – облегчённо вздохнула мать, укоряя себя за то, что в голову пришла глупая мысль. В городе ведь такое твориться. Но Сашенька не такой. И Катенька, сразу видно, девочка чистая, порядочная. Как её только родители отпустили?

Вечером, успев быстро истопить баню и помыться, Елена Сергеевна за ужином узнала, что родители Кати владели магазинами по продаже одежды, но разбились на машине, бедненькая! Порадовалась за сына – с такой славной девочкой дружит.

В окно заглянула луна, маленькая комната заполнилась голубым светом, и всё стало казаться прозрачным, воздушным. «Хотя до этого, при свете лампы… – Катя наморщила нос, – такой примитив: белёные стены с ковром из ветхозаветных времён, самотканые кружки, крашенные грубые половицы…»

Кате захотелось, чтобы прозрачности в комнате стало как можно больше. Девушка подошла к окну, раздвинула шторы, распахнула окно. Ночной прохладный ветерок принёс запахи цветов, леса. Девушка вспомнила, что огороды этой улицы выходят прямо в лес и на речку. Здорово. Катя сбросила юбку, блузку, улыбнулась… и прочь всю одежду, как богиня любви Афродита, только не морской пене, а в лунном свете.

Девушка почувствовала на себе внимательный взгляд, но не задёрнула шторы, а, наоборот, подошла ближе к окну, заметив, что у палисадника дома стоит парнишка и восхищенными глазами смотрит на неё.

«Представляю, как я красива!» – Катя помахала парнишке рукой, задернула шторы и легла в хрустящую чистотой простынь: «Не знаю, где мать Саши откопала в деревне такое чистое постельное бельё» – закрыла глаза и уснула.

Девушке приснилась лесная солнечная поляна. Вся в цветах. Они росли так густо, что некуда поставить ногу, чтобы не смять их. Катя увидела, что бежит нагишом. Радостно, весело, легко! И вдруг на встречу из-за дерева вышел парень. Увидел голую девушку, закрыл лицо руками и закричал: «Не подходи ко мне!» Поднял с земли вилы и уставился безумными глазами. А Катя не может остановиться, бежит и бежит ему на встречу.

– Никогда бы не подумала, что Сашенька так сможет, – шепнула Елена Николаевна мужу.

– За год в городе не тому научишься, – Сергей Леонидович приподнялся и взбил неудобную подушку. Его подушку на верблюжьей шерсти жена отдала Кате. И тело липло к простыне от пота. И не мог понять – от чего так обильно вспотел: то ли вечер был душным – явно затихло перед грозой, то ли вспомнил о Кате. До сих пор в кончиках пальцев приятно покалывало от нечаянного касания ног девушки, там – в машине, когда включал скорость.

– Ты как думаешь – серьёзно у них это? – Елена Николаевна повернулась к мужу и уткнулась лицом в плечо.

– Не знаю. Очень уж она красивая. А Санька… он простой, – Сергей Леонидович вздохнул, в груди защемила тоска по молодости. А теперь что? Время ушло. Можно, конечно… Был в Берёзовке, там библиотекарь Мария без мужа с дочкой живёт. Приглашала домой на чай. Да потом как жене в глаза смотреть. И злых языков много – нашепчут, приукрасят.

– Что вздыхаешь? – спросила Елена Николаевна. Катей ей очень понравилась. Только… может, все они – городские, так одеваются, не стесняясь. Блузка прозрачная, юбка – одно название.

– Зачем Санька привёз её в посёлок? Не пара она ему, – сказал Сергей Леонидович и подумал о Кате: «Вроде, простая девчонка с большими голубыми глазами. Но вся эта голубизна глаз, как занавес, как ширма, внезапно распахнётся, откроется и такое на тебя обрушится, что вмиг скрутит, раздавит. И вечером в бане… С какой тут стороны подойти, понять?» Вспомнил, как коросту с раны сковырнул.

Вечером, перед ужином жена предложила Кате сходить в баню. Ушла. Жена попросила холодной воды принести. Накачал насосом ведро. Пошёл домой мимо бани, дверь скрипнула и на пороге Катя, завёрнутая в полотенце. Как только смогла завернуться в такое узкое? Просит: «Сергей Леонидович, попросите Сашу, чтобы он мой шампунь из чемодана принёс». И стоит, ждёт. Не помнит, как воду донёс – не расплескал. Выглянул из окна в кухне. Санька шампунь понёс. Отдаёт, у самого глаза светятся, как у грузовика, девушку ими освещает. Тут Катя как-то неловко – или ловко – повернулась, полотенце соскользнуло по ногам на крыльцо. Санька развернулся и дал дёру домой. А Катя стоит на крыльце – улыбается. Как тут понять: то ли от стыда растерялась, спряталась за улыбку, то ли над Санькой посмеивается, что в баньку её не утянул?

– Может, оно и к лучшему, – неожиданно сказала Елена Николаевна.

– Что к лучшему? – не понял он, немного раздосадованный тем, что жена прервала воспоминание, которое потом могло перейти в приятный, волнительный сон.

– Что Катя городская. У нас-то в посёлке какая жизнь? Работы нет. А без работы мужики быстро спиваются.

– А в городе, думаешь лучше? – ответил вопросом Сергей Леонидович. – Там все хорошие места по знакомству заняты, а бизнесмен из Саньки не получится.

Санька лежал в зале на диване, подложив ладони под голову. Губы улыбались. Глаза светились. «Она нарочно так сделала! – ликовал парень. – Хотела … показать… ну, не просто, что красивая! А показать, что любит меня! Да! Да! Да! Ведь если только любишь так вот сделаешь».

Желание Кати поехать в посёлок, было для Саньки совсем неожиданным. Ну, как если бы приехала какая-нибудь голливудская актриса, пришла в общежитие и спросила: «А где здесь Санька Тихонин? Я люблю его».

Санька дружил с Катей шестьдесят восемь дней. Как дружил? Сначала раз в неделю провожал после занятий из университета, потом насмелился пригласить в кино, в кафе. В первые дни даже не верил, что такая девушка согласилась с ним дружить. Хотя… Многие студентки говорили, что он красивый. И от этих перешёптываний за спиной, заинтересованных взглядов девушек сердце радостно колотилось, спина выпрямлялась…

«Завтра свожу Катю на озеро, – решил Санька. – Искупаемся…»

Санька закрыл глаза и стал фантазировать: они будут загорать, он обнимет Катю, поцелует…

Санька вздохнул и обнял подушку. «Почему я не такой, как Макс? – спросил сам себя Санька. Макс учился с ним в одной группе. Жили в одной комнате. Часто просил Саньку готовиться к занятиям в читальном зале. А когда Санька возвращался в свою комнату, то сразу же чувствовал запах духов и видел смятую постель. В первый раз Саньку это шокировало – как так можно, без любви!? Но проучившись несколько месяцев в университете, понял слова Макса, что «жить надо сейчас и красиво!» И что представления о любви, о … взаимоотношениях, слово то какое выбрал, между парнями и девушками у него были раньше детсадовскими. Студенты ведут себя свободно, раскованно, словно всем кричат: «Вот смотрите, какие мы свободные!» На столе в аудитории кто-то написал: «Молодость бывает только раз, нажимай на полный газ!!!»

В апреле – солнечном, звенящем сосульками, Катя Раскрепова, самая красивая девушка университета, попросила Саньку помочь ей подготовится к докладу на научной конференции…

«И вот Катя у меня дома! Спит в моей комнате, на моей кровати! – не мог поверить Санька сказочности всего происходящего с ним и Катей. – Я самый счастливый человек на свете!»

День 2

Утром, в день Иван-купала, Санька завёл отцовский «Москвич» и повёз Катю к лесному озеру, которое находилось в тридцати километрах от посёлка, и поэтому места там были нехоженые, в первозданной красоте. Катя хотела увидеть именно такую природу. «Москвич» бодро ехал по асфальту. Окна открыты. Утренний свежий ветер колышет Катины волосы. Они вьются золотым шёлком. Девушка смеётся. Губы влажные, чуть в розовой помаде… Саньке так захотелось поцеловать девушку. Он крепче сжал руль и сильнее нажал на педаль. Машина бодро приподняла капот.

– Слушай, мы же будем купаться? – спросила Катя.

– Вода там чистая, на дне каждый камешек видно. Тёплая вода, – ответил Санька и вспомнил свои ночные фантазии. Кончики ушей покраснели.

– А я купальник забыла, – Катя спрятала глаза за ресницы и виновато посмотрела на Саньку. – А людей там много?

– Нет никого, местным далеко, а приезжие не знают, дорога к озеру плутает между гор, – Санька прикусил губу: он так надеялся, что они будут купаться, загорать…

– Вернёмся? – предложил Санька

– Не надо, – Катя рассмеялась.

Санька сбавил скорость, свернул с асфальта на просёлочную дорогу. Окна пришлось прикрыть. Пыль за машиной поднималась столбом. Кидало из стороны в сторону.

– Классная дорожка! – сказала Катя. Правой рукой крепко взялась за ручку над дверцей, а левой – за ногу Саньки.

Санька, когда Катя положила руку на его ногу, выше колена, чуть не перепутал педали газа и тормоза, переехал ручей вброд. Фонтан воды плеснул в лицо через наполовину прикрытое окно.

Справа от дороги сплошной стеной поднимались берёзы, слева бежал ручей, за ним, на поляне – сплошной ковёр цветов. И вокруг неё опять берёзы, берёзы, берёзы.

«Москвич» выехал на берег лесного озера. Санька вышел и открыл капот. От мотора пыхнуло жаром и запахом бензина.

– Пусть остывает. Приехали, – сказал Санька и открыл переднюю дверцу. Помог Кате выйти из машины.

– Классно! – воскликнула Катя, взмахнула руками, словно хотела взлететь. – Я такое видела только в фильмах – озеро, где живут сказочные лесные феи! Я хочу искупаться! Ты пока отвернись. Я быстро. А потом накроем поесть. После дороги так захотелось попробовать молодых помидор, огурчиков, с хлебом, со сметаной, твоя мама их так хвалила!

Санька повернулся спиной к озеру и сел на траву. Каждой клеточкой тела чувствуя, как девушка сбрасывает лёгкое бирюзовое платье, снимает… Послышались шаги по мелким прибрежным камешкам. Саньке очень хотелось обернуться, Катя не заметит, она же идёт к озеру… Но не решился. Прикусил губы и отшвырнул камешек – золотистый, в голубых крапинках, найденный на берегу. Вспомнил, что хотел подарить его Кате… Но теперь, разве, найдешь. Солнце вспыхнуло на ресницах, в глазах засияла радуга. Санька представлял, как девушка купается. Как солнце сверкает в капельках воды на её стройном, незагорелом теле. Как эти огоньки-капельки скатываются у Кати по шее, груди, животу, бёдрам, ногам…

Мокрая ладонь прикоснулась к плечу. Санька вздрогнул. Услышал за спиной смех Кати и нахально обернулся. Ведь она же сама подошла… Или, как тогда с полотенцем… Скажу – от неожиданности…

Катя стояла вся в капельках воды, беленькая, голубоглазая, в точности такая, как он представлял! Ярко светило солнце и казалось, что фигуру девушки окутывает розовый туман. Санька восторженно замер и первые секунды не замечал купальника. То ли от того, что купальник был миниатюрным, из розовой ткани, то ли не хотел замечать, мечтая, что вот оно! Как он мечтал! В тысячи раз важнее поцелуя!

– Я купальник нашла, – рассмеялась Катя. – Хотела взять из сумки полотенце, смотрю – под ним купальник. Пошли, искупаемся вместе.

Девушка потянула Саньку за руку. Купались, загорали, купались. Ели помидоры, сваренные в крутую яйца, печёный матерью в русской печи хлеб, запивали холодным молоком из термоса.

Потом лежали на широком полотенце в тени берёзы и разговаривали. Ни о чём. О разных пустяках. Хотелось лежать так целую вечность. Санька насмелился, и как будто это вышло случайно, взял ладонь девушки – мягкую, податливую, в свою ладонь. И замер.

– Спасибо, что привёз меня в такое волшебное место, – сказала Катя.

– Я случайно нашёл, с друзьями, на велосипедах, ещё в девятом классе, – ответил Санька.

– Я всю жизнь в городе прожила. В деревню никогда не ездила.

– А я в городе, ну, когда в университет поступил, – Саньке казалось, что он говорит коряво, а надо такими словами, как в книгах.

– И люди здесь добрые, не такие как в городе. Как волки – каждый вцепится в горло. Убежать хочется. Так, чтобы эти гады не нашли.

– Раньше, когда рудник работал, хорошо жили. Потом рудник закрыли. Кто в город уехал, многие пьют без работы.

– Мои родители в проектном институте работали, потом в бизнес ударились. Совсем другие стали. Отметили в ресторане удачную сделку и на скорости сто двадцать в «Камаз». Забудь. Саша, я так рада, что поехала с тобой. Спасибо.

Катя привстала, повернулась и поцеловала Саньку. В губы! Её грудь прижалась у его груди! Санька замер, растерялся, захлопал ресницами… Но прежде чем успел включить мозги, Катя вскочила на ноги, грациозно натянула платье.

– Скоро вечер, пора ехать, – сказала девушка и посмотрела Саньке в глаза, улыбнулась кончиками пухленьких губ.

«Какой же я идиот!» – обозвал себя Санька.

На обратном пути, когда до посёлка осталось не больше километра, Катя увидела на берегу реки, когда переезжали мост, две иномарки и отдыхающих молодых людей: двух парней и двух девушек.

– Кто они? – поинтересовалась Катя.

– Круглов и Котов. А девушки – мои бывшие одноклассницы… Надя и Вера.

– Жёны?

– Нет… так.

– Понятно. Круглов, наверное, тот – бритоголовый? – улыбнулась Катя. – Чем они занимаются?

– Водкой торговали. Потом купили универмаг и другие магазины в посёлке. Денег море.

– Местные олигархи, – в глазах Кати сверкнули искорки. Санька почувствовал ревность.

– Давай искупаемся, а то дорога была пыльной. Песок на зубах скрепит – предложила девушка.

Саньке очень не хотелось останавливаться рядом с Котовым и Кругловым. Поэтому проехал вдоль берега как можно дальше от них, заглушил мотор «Москвича» в том месте, где росли три берёзы и закрывали от глаз местных бизнесменов.

Санька нахмурил брови: ему показалось, что Катя не просто сняла платье, а сняла его как-то… эротично. И прошла по берегу, словно демонстрируя свою красоту.

«Она же со мной приехала, так ходит, – Санька отвернулся, но голова сама повернулась обратно. – Это она для меня так».

– Ты посмотри, какая бабочка! – восхищённо причмокнул Котов.

– Та, что у берёз с Санькой Тихониным? – уточнил Круглов, хотя видел, куда смотрит Котов. «Ну, чисто мартовский кот» – усмехнулся кончиками губ. – Где Тихоня такую откопал?

– Из города девочка, – скучающее, круглое лицо Котова, покрытое капельками пота, как блин маслом, преобразилось. Проступили черты из семейства кошачьих покрупнее – самодовольного тигра на охоте. Живот подтянулся. – Моя будет.

– Не спугни.

–Такую не спугнёшь. Сразу видно – породистая. Не то, что наши тёлки. – Котов кивнул на Веру и Надю. Девушки-близняшки сидели рядом на мелкой прибрежной гальке. Обе в модных купальниках, длинноногие и стройные, как модели, но пятки в тёмных трещинках, под ногтями, с дорогим красным лаком – тёмные ободки.

Вера и Надя заметили, куда смотрят Котов и Круглов. Зависть хлестнула по лицу как пощёчина. Щёки девушек покраснели, глаза прищурились. Не красоте фигуры позавидовали: у самих не хуже. А позавидовали раскованности, свободе, независимости девушки, которая приехала с Санькой Тихониным.

– Жаль Саньку, – шепнула Вера сестре.

– А чо жаль-то?

– Втюрился дурак, как пескарь в щуку.

– В породистую суку, – усмехнулась Надя. Быстро скосила глаза на Котова – не услышал бы.

Вера придавила зубами кончик длинного ногтя, но вспомнила о маникюре, хотя – наморщила носик – он не помешал ей вчера полоть грядки. Бабка заставила. Мать и отец спились, год назад отравились палёной водкой, до больницы не успели довезти. Осталась бабка, большой запущенный дом, огород, наполовину заросший крапивой, несколько грядок. Год назад окончили школу, учились с Санькой Тихониным в одном классе – Вера посмотрела наТихонина, как он, истекая слюной, пялится на свою городскую стерву – и пусть разобьёт себе морду в кровь, дураков учить надо. Вера вспомнила, как они с сестрой пытались устроиться на работу. Но где её в посёлке найдёшь. Пошли на поклон к Круглову. Устроил продавщицами в киоск на автовокзале. Появились деньги, хоть и небольшие, но их хватало раз в неделю покупать колбасу и по шоколадке. Потом Круглов пригласил их в ресторан, объяснил, что может перевести сестёр в универмаг. Там не придётся летом изнывать от жары, зимой – мёрзнуть. Ночью дрожать от страха. Бегать в туалет под мост – на автовокзале туалет давно закрыли, а тот, что построили на улице, кто-то украл, осталась одна вонючая яма.

В первый раз было жутко стыдно… Но Круглов щедро сорил деньгами. А возвращаться назад – в нищету, нет! Сначала Круглов пользовался один. Потом привёл Котова. Тот ещё жмот. Наглый, сам в деревне родился, а деревенских презирает.

«Встать бы сейчас и уйти! – подумала Вера. – Но куда? Кому мы нужны? Сходить в церковь на исповедь, а потом в город уехать? На первое время накопленных денег хватит». Но тут на волосатой груди Круглова сверкнул золотой массивный крест на золотой цепи, и Вера решила в церковь не ходить.

– Они хоть и кобели, – прошептала Надя, кивнув на Котова и Круглова, которые ушли метров на десять ближе к тому месту, где купалась городская, – но денег у них уйма, накопим – в город мотнём. Учиться поступим, парней стоящих найдём, замуж выйдем, и закончится наш кошмар. А если эта сучка попытается нас отшить, я её вилами к земле пригвозжу, пусть извивается как поганый, раздавленный червяк.

Катя вышла из воды, встряхнула волосами. Легла на большое махровое полотенце, которое расстелил Санька в тени от берёзы.

«Решил, что кожа у меня такая нежная, что обгорю на солнце, – улыбнулась Катя. – Пусть полюбуется мной в награду». Девушка перевернулась на живот, предоставив Саньке – он сидел рядом – любоваться совсем близко её спиной… «И как там в песне: «У меня самая красивая попа», – вспомнила Катя. – Моими очаровательными ножками. Попросить, чтобы натёр меня кремом от загара? И этого пока довольно. Дрессировать надо не спеша. А то надорвётся от счастья. Наверное, думает, что я влюбилась в него. Поэтому приехала с ним на каникулы в деревню. Убежать, спрятаться мне надо было на время. А тут он – застенчивый, с чистыми голубыми глазами, влюблённый. Подарю ему сегодня ночью счастье. А потом к этим – в боксерах – присмотрюсь. Влипла я из-за Вадима по самое не хочу. Объявился гад. Не могли его в тюрьме пришить».

Круглов, проводив взглядом «Москвич» Тихонина, сказал Котову:

– У меня идея проклюнулась. Построим на берегу лесного озера, ну то, помнишь, Хрустальное, базу отдыха с баней, сауной с массажным салоном, девочками. Рекламу толкнём.

– Хорошая идея, – согласился Котов. – Я в доле. Но пока бери на себя. У меня сейчас времени в обрез – в депутаты двигаю, а там – и на главу района. С нужными людьми уже договорился. И таких, как эта, городская, в массажистки наберём. Ну, не я буду, если не попользуюсь. Пойдём, искупаемся, а то закипаю от возбуждения.

Они пошли к воде, Круглов – играя мускулами, Котов – втягивая живот.

Надя толкнула локтём сестру и кивнула в сторону чёрного «БМВ» Котова. Там, на дверце, висел пиджак Котова. Из внутреннего кармана пиджака выпирал портмоне с толстой пачкой денег.

«Что?» – спросила глазами Вера.

– У Кота полный бумажник денег, – шепнула Надя. Давай стырим немного. Он не заметит.

– Ты чо – дура! Это Кот – не заметит?! – возмутилась Вера. – Он нам такое устроит, мало не покажется. Забыла, как вытащила у него из кармана тысячу? Ещё хочешь острых впечатлений?

– А мы чо – бесплатно должны его ублажать? Весь день тут на пляже корячимся. Насмотрится он на эту городскую, насосётся своего хенеси, ночью нам такую камасутру устроит.

– Давай уедем в город.

– А чо там делать? У дороги стоять? Тут хоть нами только два этих козла пользуются. Боюсь, наш Кот на эту городскую запал. Бросит нас, вот тогда запоём без денег и работы.

– Замуж надо выходить.

– Кто ж нас возьмёт? Про нас все в посёлке знают.

– Говорю же, в город поехали. Поступим в училище. Общагу дадут.

– Потом найдём таких вахлаков как СанькаТихонин, – рассмеялась Надя.

– Начнём с чистого листа, – Вера посмотрела в далёкое голубое небо с белыми-белыми облаками. – Помнишь, какая у меня любовь была с Борей Знамовым? В десятом классе.

– Влюбилась в него, как дура, а я ведь предупреждала тебя, – с укором в карих глазах сказала Надя.

– А ты воспользовалась этим, – Вера резко откинула за плечи волнистые каштановые волосы – длинные, густые, сверкающие под лучами солнца.

– Правильно, он переспал с тобой, а потом ему мамочка запретила встречаться с тобой. Она же в райсовете работает, а ты – нищета голожопая. Вот я и пригрозила ему, что если не даст на аборт тридцать тысяч – в полицию заявление напишу.

– Зачем про беременность, аборт выдумала?

– А ты думаешь – он бы денег дал? А так его мамашка сама притащила.

– Как я тогда тебя ненавидела, – на глазах Веры навернулись слезинки.

– Думала – так любит, что жениться вопреки воли родаков? Да он же затюканный. Мать строго посмотрит – он описается от страха.

– Он такой нежный, ласковый… – вздохнула Вера.

– Все они ласковые, когда, как в песне: «Чо те надо, чо ты хошь?» – усмехнулась Надя. – Очнись! Как только его мамашка узнала о тебе, сыночек сразу дорогу к нашему дому забыл. Он же с золотой медалью из школы и прямо в МГУ.

– Я хоть по любви, – рассердилась Вера на сестру и отвернулась.

– Колька Видов мне каждое воскресение по тысяче рублей приносил. Ему мамочка на обед давала, а он для меня копил.

Громко тарахтя, выпуская из перегретого мотора клубы дыма, на берег выехал старенький «Иж» с коляской. Красный мотоцикл с жёлтой коляской. Исцарапанный и мятый, с разбитой фарой.

– Смотри-ка ты, Брагин пожаловал, – презрительно усмехнулась Надя. – Как только Валя с ним живёт. Он же, как напьётся, гоняет её по всей улице и орёт: « Убью проститутка! Опять к Круглову бегала!»

– Какая-то сволочь рассказала ему, что у Вали дочь от Круглова, – Вера сочувственно вздохнула.

– А правду, чья? – в глазах Нади вспыхнули искорки.

– Наташка, подружка Вали, за одной партой сидели, говорила, что Круглова. Тоже в Круглова была влюблена. Может, врёт. А Круглов тогда в университете учился, после второго курса приехал на каникулы. На выпускном вечере от Вали неотходил. Не знаю, что там произошло, но когда Круглов обратно в город уехал, Валя долго ходила потерянной, вся в слезах. Тут Брагин из армии пришёл. Валю давно любил, какие письма писал. Валя сторонилась, но мать её настояла, за руку к Брагину притащила. Сыграли свадьбу. Через семь месяцев родилась дочь. Все и зашушукались – как так? Владимир Кондратьевич, добрая душа, справку дал, что родила семимесячного.

– Ну, родила бы Брагину ребёнка. Успокоился бы, – сказала Надя.

– Не получается у него. В армии, говорят, облучился.

– Вот и прижал бы задницу.

Круглов и Котов вышли из воды. Котов бросил взгляд на портмоне, призывно торчащее из кармана пиджака, недовольно наморщил широкий нос. Легли загорать на огромное махровое полотенце. Круглов бросил взгляд на Валентину и улыбнулся.

Сергей Брагин заглушил двигатель мотоцикла. Конечно, можно было отъехать подальше – берег длинный – от компании Круглова, Котова и сестёр-близняшек, но Сергей решил остановиться рядом. Валя посмотрела на злое лицо мужа и сникла. Она поняла, что искупаться, отдохнуть от вечерней духоты у прохладной реки не получится. Брагин опять начнёт унижать её перед Кругловым, демонстрировать свою власть: вот видишь, она моя баба, что хочу, то и делаю.

«Ведь любит меня, пьяный ревнует, изгаляется, а проспится – обнимает ноги, целует, на коленях прощения просит. – Валя вздохнула и решила не снимать платья, искупать только дочку Варю. Но увидела голубые глаза Андрея Круглова. Сбросила платье, швырнула его в пыльную коляску.

Валя сняла с дочки васильковое платье. Девочка побежала к реке, смеясь и размахивая руками. Валя поспешила за дочкой. Сергей Брагин смотрел на красивую, стройную жену, склонив голову вниз, нахмурив широкие брови, в синих глазах темнело.

«Вишь как задом завиляла, увидела своего, – Сергей вытер кулаком потные усы, пнул колесо мотоцикла: «Поймаю, заколю вилами обоих».

Брагин скинул брюки, засученные до колен, рубаху, порванную на локтях, пошёл вслед за женой и дочкой. Но Круглов окликнул его:

– Серёга! Привет! Как поживаешь? Помнишь, как играли в одной футбольной команде, первенство района выиграли. У меня тут коньяк первоклассный.

Брагин сердито посмотрел на Круглова, но подошёл.

– Налей, если не жалко, – Брагин взял полный стакан и выпил залпом: «Пусть эта мразь видит – я здоровый мужик, и Валька теперь моя! Я её муж!»

Круглов кивнул Наде, чтобы она вновь налила полный стакан коньяка Брагину. И пока тот пил, запрокидывая голову назад и крепко вцепившись в стакан, посмотрел на Валю, играющую в брызги с дочерью. Вспомнил выпускной бал в школе, на который девушка пригласила, дерзко, смело посмотрев в глаза. Как танцевали, вдвоём стояли в пустом классе. «Вот и всё, – сказала тогда Валя. – Никогда больше не соберемся мы всем классом за этими партами, не услышим звонок на урок». И такая грусть звучала в её голосе! Он взял девушку за плечи, повернул лицом к себе, поцеловал в губы. Потом все разошлись: кто домой, кто гулять до утра, встречать рассвет, а они на отцовской «Волге» уехали на берег лесного озера с хрустальной чистой водой. Купались, целовались. Валя вся распахнута от счастья. А потом…

«А потом я сказал ей: «Ты же теперь взрослая девушка, сама меня пригласила, а мне не хотелось скучать этой ночью. У вас тут даже приличного кафе нет. Повеселились и разбежались, завтра утром в город уезжаю». – Круглов прикусил губы, но вины не чувствовал. Наоборот, вспомнил, как тогда, наслаждаясь близостью с Валентиной, его распирала гордость от того, что красивая, неприступная девушка смотрит на него большими влажными глазами: «Как ласковая собака на хозяина. Прошло шесть лет, Валя вышла замуж, родила ребёнка…»

«А ведь всё могло сложиться иначе, – подумал Круглов. – Но я не жалею. Кем бы я стал в этой задрыпанной деревне? И не любил я Валентину. Просто хотел, чтобы самая красивая девчонка школы была моей. А ведь она до сих пор любит меня. Почему бы не вспомнить приятное».

– Влад, отвези близняшек домой, – попросил Круглов Котова.

– А этот? – кивнул Котов на Брагина, который сильно опьянел, и седел на песке, сам себе наливая коньяк.

– Ноу проблем, – рассмеялся Круглов и подвинул ногой бутылку ближе к Брагину. Тот быстро выпил. Рыгнул. Заплетающимся языком стал мямлить:

– Приду домой, Валька сапоги мне снимет. А потом в кровать её завалю, понял, да! Она жена моя! Что хочу – сделаю. Ноги вытирать буду! Понял, да!

Брагин с утра ничего не ел. Поругался с женой, отказался от обеда. К вечеру, чтобы сгладить вину повёз жену и дочь купаться. Брагин закрыл глаза, повалился на песок и захрапел.

Валя видела, что Круглов спаивает её мужа, видела, как Сергей безобразно себя ведёт, было за него очень стыдно, но боялась подойти: пьяный Брагин мог унизить её, ударить при Андрее.

Круглов подошёл к Вале, перешагнув через Брагина.

– Здравствуй, Валентина, – поздоровался Круглов, глядя в глаза.

– Здравствуй, Андрей, – ответила Валя и отвела взгляд.

– Дочка на тебя походит.

– Походит, – как эхо ответила Валентина, стараясь не смотреть на Круглова, что не встретиться взглядами.

– Привет, – Круглов наклонился к дочке Валентины, погладил по густым каштановым волосам, которые мокрыми колечками падали на узенькие, беленькие плечи. – Держи шоколадку. Хочешь поиграть в машине, музыку послушать?

– Хочу! – радостно ответила девочка, восхищённо глядя на большую, сверкающую в лучах солнца машину.

Вале хотелось подхватить дочку на руки и убежать, убежать… но руки словно онемели, а ноги приросли к земле.

Круглов подвёл девочку к своей машине, открыл дверцу «Вольво» и посадил Варю на сиденье водителя.

– Вот тебе целая гора дисков, или нажимай вот на эти кнопки. Сможешь?

– Мама говорит, что я очень умная. И читать я умею, – рассмеялась девочка и включила магнитолу.

Круглов вернулся к Валентине. Она ругала себя, что позволила увести дочь в машину, а сама сидит на полотенце, в купальнике. «Надо встать, забрать Варю и уйти… – Валентина крепко сжала колени руками, пальцы побелели, обручальное кольцо больно впилось в кожу.

– Пошли, посидим в тени берёз, у воды жарко, – предложил Круглов и протянул руку. Валентина взялась за руку и встала. Круглов поднял полотенце.

Сели на траву среди берёз, но так, чтобы видеть «Вольво», в которой играла с магнитолой дочка. Так спокойнее и звонкий голосок Вари, подпевающий песенкам, напоминает, что она мать, и всё то, что случилось, давно прошло и не надо делать новых глупостей. Но та – первая любовь, подпёрла изнутри сердце волной кружащего голову счастья. Словно и не пролетело шесть мерзких лет, когда хотелось выть от отчаянья, и спасала только дочка. «А ведь я люблю его! Он сломал мою жизнь, а я люблю его!» – Валентина в отчаянье стиснула кулаки, но не отбросила руку Круглова, когда он обнял её за плечи.

– А ведь ты меня любишь, – прошептал он Вале на ухо, тронул губами серёжку в мгновенно вспыхнувшем огнём ухе. – До сих пор любишь.

«Хоть на миг, но вернусь к счастью. Так хочется любить!» – Валентина обняла Андрея и отдалась во власть его сильных рук.

Круглов по глазам, ласке рук видел, чувствовал, что Валентина любит его, и сам удивлялся – за что? Или так памятна, сильна и безрассудна первая любовь? И когда женщина любит, это совсем другое. Те же близняшки, они продают себя за хорошую работу, деньги. Но с ними … как сахар лизать через стекло. Какая пропасть между фальшивым и настоящим! На миг Круглов почувствовал себя мерзко – рвёт, комкает любовь ради эгоистического наслаждения: на несколько минут вернуться туда, куда нет обратного пути – в юность. Но ведь тогда не любил и сейчас не любит, но… зачем сомнения – надо брать всё, что хочешь. Так поступают сильные люди!

Круглов предложил отвести Валентину и Варю домой на своей машине. Но Валентина отказалась. Завела мотоцикл, посадила дочку в коляску и быстро уехала. На берегу остался только серый дым от мотоцикла. Валентина гнала старенький «Иж» по асфальтовой дороге, объезжая ямы, рытвины. Свернула на Первомайскую. Мотоцикл подпрыгнул, Валентина прикусила язык.

«Дура! Какая я дура!» – сердилась она на себя. С тревогой вспомнила, что там, на берегу, когда она была с Андреем, почувствовала из-за деревьев чей-то ненавидящий взгляд. Могло показаться…

Круглов подошёл к пьяному Брагину. Тот крепко спал, уткнувшись лицом в песок и пуская слюни. Презрительно двинул ногой.

– Хозяин жизни, – Круглов презрительно плюнул. Почувствовал на спине чей-то ненавидящий взгляд, быстро обернулся, но заметил только тень, скрывшуюся за берёзами.

День 2

Оливия, учительница литературы, дочитывала томик стихов Байрона. В кремовом платье до пят, с кружевным воротом, длинными рукавами с оборками, в свете настольной лампы Оливия походила на девушку-барышню времён Пушкина. Оливия сама не знала почему, но всегда надевала самое красивое платье, когда садилась читать стихи Байрона, Ахматовой, Гумилёва, других своих любимых поэтов. Уютно сидела в большом бархатном кресле, левой щекой чувствовала приятное тепло настольной лампы. Хорошо бы камин… но в двухкомнатной квартире на первом этаже было тесно от полок с книгами.

Оливия закрыла томик стихов и долгим взглядом посмотрела на вершину горы Крапивиха. Большие камни на её вершине напоминали средневековый замок.

В прихожей прозвенел звонок. Оливия с грустью отвела взгляд от горы, отложила книгу и пошла к двери.

– Добрый вечер, Оливия Марковна, – на пороге стоял Андрей Круглов с букетом цветов.

Оливия вздрогнула: в полумраке коридора Круглов так походил на Байрона, зачем только подстригся наголо.

– Спасибо за книгу, – поблагодарил Круглов и протянул букет цветов. – С большим удовольствием прочитал.

– Никогда не думала, что ты любишь поэзию, – улыбнулась Оливия и приняла цветы. – Ох, и намучилась я с тобой в одиннадцатом классе.

– Глупым был, считал, что литература – это так себе, ненужный предмет. Теперь благодаря вам навёрстываю упущенное. Вот Гумилёв. – Протянул книгу, завёрнутую в красный пакет.

– Что тебе дать почитать?

– Предложите сами. Вы замечательный учитель. Открою секрет, все парни в школе были влюблены в вас. Вы тогда первый год после института работали в школе. Юная, прекрасная фея литературы!

Оливия смутилась, щёки покраснели, большие васильковые глаза спрятались за длинные ресницы. Тихо сказала:

– Проходи к столу. Сегодня у меня маленький праздник – купила свой любимый кофе. Чайник скоро закипит.

Круглов наклонился и поднял пакет с коробкой конфет и бутылкой итальянского красного вина.

– Мои любимые конфеты, – Оливия захлопала ресницами, как бабочка крыльями. – А вино – лишнее.

– Лёгкое, такое Байрон любил. Прочитал биографию вашего любимого поэта

– С учениками…

– Оливия Марковна, – улыбнулся Круглов, – я давно не ученик.

– Тогда мне надо переодеться. Пить вино надо в другом платье.

Вернулась в комнату в вечернем бардовом платье, с золотой цепочкой. Круглов с радостью отметил, что Оливия подвела помадой губы, подкрасила ресницы.

– Вы прекрасны! Именно таких девушек поэты называют музами, – Круглов прижал ладони к сердцу. Открою ещё один секрет: из всех влюблённых в вас учеников я был самый влюблённый.

– Андрей! – вздохнула Оливия, но Круглов видел – ей очень приятно принимать комплементы. Можно сказать – она тоскует по комплементам в этой серой, скучной для такой девушки как она, жизни.

Круглов наполнил бокалы вином.

– За поэзию и любовь! И за девушек, которые вдохновляют поэтов! – Андрей посмотрел на Оливию, хрустальные бокалы зазвенели.

Было чуточку стыдно, но приятно от слов Круглова, от его взглядов на декольте с золотой цепочкой и кулоном виде сердечка. От смелого выреза на платье от пола до бедра. И ожидания – как оценит её стройную фигуру с тонкой талией, длинные ноги… Оливия гордилась, что в свои двадцать восемь сохранила красоту своей юности, когда после окончания института приехала работать в школу. Внешность осталась… Только вот ничего не осталось от наивности и романтики юной учительницы. Несколько раз, когда становилось уж слишком горько и одиноко, Оливия хотела бросить всё и уехать в город. Но кому она там нужна? А здесь – любимая работа, двухкомнатная квартира.

Три раза Оливия знакомилась с молодыми людьми. Но один любил выпить сильнее, чем стихи, хотя «творил» стихи и публиковался в газетах, второй, кроме «Букваря» не прочитал не одной книги, но ухаживал романтично, третий… у него до тошноты пахли ноги, хотя работал он замом главы района и были перспективы.

Оливия из-под ресниц посмотрела на Андрея и дерзкая, почти безумная мысль мелькнула в голове.

«Он мой ученик, я учила его в одиннадцатом классе… Он младше меня! – заволновалась Оливия, чувствуя, как возбуждений охватывает тело. – Это всё вино. Мне хочется верить, что он влюблён в меня. Дарит мне цветы… Нет, нет! Я не могу! Сколько будет сплетен, разговоров. А что – остаться старой девой, ожидая принца на белом коне? Как хочется быть любимой и любить!»

– Оливия Марковна, – как будто из далека послышался голом Андрея.

– Да, Андрей?

– У вас завтра день рождения…

– Я никого не приглашала, хотела посидеть одна, почитать стихи…

– Я купил вам подарок. Разрешите зайти на одну минуту? – Круглов посмотрел в глаза Оливии и понял, что она не откажет.

– В семь часов вечера…

– Спасибо! Я бы с огромным удовольствием просидел с такой красивой девушкой весь вечер, но, к сожалению, надо идти – работа.

– Да-да… – Оливия встала из кресла, пошатнулась – какое крепкое вино, голова так и кружится. И когда дверь за Андреем закрылась, поняла, что завтра… завтра она не сможет ему отказать, если он, завтра, захочет поцеловать её: «Надо постелить на кровать новое бельё – белое-белое…» Одновременно стыд и счастье захватили, закружили…

Оливия наполнила бокал вином, расплескав несколько красных капель на белую скатерть, выпила. Посмотрела на вершину горы, озолоченную лучами закатного солнца, и улыбнулась. Кончики губ подрагивали, смеялись.

День 2

Вечером Катя попросила Саньку отвести её на дискотеку. Дискотеки проводились в здании Дома культуры, ещё с перестроечных времён местами лишившегося штукатурки, с большими окнами, заклеенными по трещинам лентами прозрачного скотча. Фонтан давно не работал, завалился, обрушился и походил на воронку от взрыва. Когда подходили к местному центру культуры, Кате вспомнились кадры из фильма о войне.

– Впечатляет! – усмехнулась она. – Особенно неоновая надпись на разрухе: «Ночной клуб «Клеопатра»».

У входа толпились парни и девушки, одеждой, манерой поведения желающие показать, что они самая современная крутизна. Глядя на них, Катя рассмеялась и сказала Саньке:

– Впечатляет!

Зал для танцев сразу же вызвал у Кати нетерпимое отторжение.

– Как в коровью лепёшку вляпалась, – девушка демонстративно закатила глаза. – Полный отстой!

Раньше, когда он учился в старших классах, и, желая показать всем и доказать самому себе, что он взрослый парень, Санька ходил на дискотеки, но только сейчас посмотрел глазами Кати. Действительно: отвратительная музыка, пыль до потолка от деревянного пола с облезшей краской, пустые бутылки из-под пива и водки во всех углах и даже катаются под ногами, а парни и девушки их со смехом пинают, катая как мячи по полу.

– Прогуляемся лучше по парку, – предложила Катя, взяла Саньку за руку и потянула за собой.

– Пошли, – согласился Санька. Все дискотеки заканчивались драками подвыпивших пацанов: «Чо, не уважаешь! Зачем с моей танцевал? В морду хочешь? Ну, давай выйдем!»

А на Катю сразу обратили внимание.

Тёплый ветерок колыхал подол лёгкого платья. Катя легко ступала в босоножках на высоких шпильках. Незагорелая кожа светилась белизной. «Белое платье, белые босоножки… – Санька слышал громкое, восторженное биение своего сердца. – «Как гений чистой красоты!» Вспомнились слова поэта, какого? Совершенно вылетело из головы! Если бы сейчас Саньку спросили, как его собственное имя – он бы забыл его. Все эти фильмы о любви – ерунда. Любовь… она вот такая!

– Ой! – воскликнула Катя. – Меня кто-то в ногу укусил.

Тут только Санька заметил, что они подошли к калитке его дома и стоят под фонарём, что ярко светит в кроне берёзы, отчего по земле колышутся причудливые тени.

– Посмотри, вдруг пчела, – попросила Катя. – У меня аллергия на пчёл.

Девушка потянула вверх подол платья и ткнула пальцем в бедро. И рассмеялась внутри себя: «Даже ночью видно, как вспыхнул. Не сгорел бы. Ну, давай, давай, для тебя же разминка перед началом главного. Люблю благодарить красивых мальчиков. А ты сам не знаешь, как помог мне».

Санька растерялся. «Покраснел, как дурак, как идиот! – рассердился он сам на себя. – Она же попросила! Сейчас рассмеётся надо мной и уйдёт в дом».

Санька решительно наклонился и решительно притронулся указательным пальцем к маленькому красному пятнышку на ноге Кати.

– Комар укусил, – сдерживая дрожь в пальцах, сказал он. – Скоро пройдёт. Только не чеши.

«Идиот! – ругал себя Санька. – Комар! Не чеши! Она меня любит! Она хочет, чтобы я обнял её, поцеловал! А укус – это намёк, что она… хочет… я хочу… поцеловать. А я – комар, не чешись!»

– Слушай, ты рассказывал мне в городе о сеновале, как там здорово смотреть на звёзды, спать! – сказала Катя, взяв инициативу в свои руки.

«Обожаю, когда мужчины влюблены в меня, – подумала девушка. – Но так, как Саша, меня ещё никто не любил. Застенчиво, робко – страдания юного Вертера! Глоток свежего воздуха в душном кошмаре жизни. И надо дышать, дышать этим счастьем, полной грудью. Наслаждаться, радоваться, пока есть чему радоваться. Спасибо, Саша».

Санька приставил лестницу, поднялся на сеновал и протянул Кате руку. Девушка улыбнулась: «Другой бы пропустил меня первой подняться, а Саша…». И сердце громко забилось, и сладкое, как горячий чай с малиновым вареньем, разлилось по телу.

Санька вытащил из угла сарая одеяло, расстелил на сено. Катя легла и посмотрела на звёзды.

– От такой близости звёзд голова кружится, – прошептала девушка и потянула Саньку к себе. Положила голову ему на плечо. На пальце девушки в звёздном свете сверкнуло колечко с бриллиантом. Расстегнула пуговицы на рубашке Саньки. Он замер, почувствовав на своей груди тёплую, желанную ладонь Кати. Девушка поцеловала в щёку, зашептала что-то нежное, ласковое, касаясь губами, языком мочки уха. Санька не мог разобрать слов: всё вокруг взорвалось, как ядерная бомба, разметав каждую клеточку его тела по всей вселенной, до самых дальних звёзд.

Исчезли робость, стыд, скрылись в самых дальних пределах мозга. Санька положил ладонь девушки на бедро, рванулся выше, но запутался в подоле платья. Катя приподнялась, выгнула спину, и платье, словно само, соскользнуло с девушки.

«Он даже целоваться не умеет, – улыбнулась Катя.

Санька не мог уснуть. Голова кружилась от пережитого счастья. Всё тело страстно стонало от наслаждения. «Я люблю!!!» – хотелось кричать на всю вселенную. Рядом с ним в ворохе свежего сена спала самая красивая, самая желанная девушка! Её белое, обнажённое тело, раскинувшееся в наслаждении, светилось в зелени травы, пахло свежестью утра, цветами. Травинки и цветы прилипли к белой коже…

Санька провёл ладонью по груди, животу девушки, поцеловал в приоткрытые, пухлые губы – розовые, влажные, словно Катя только что поела сочной земляники. Но натолкнулся на сильную руку девушки.

– Не надо, спи, – сказала Катя. – От запаха травы у меня голова заболела.

Санька вздрогнул – он услышал шорох в дальнем углу сарая. Почувствовал чей-то ненавидящий взгляд. Метнулась тень. Спрыгнула вниз.

– Опять соседский кот! – выругался тихо Санька. Снял с перекладины подкову и кинул вслед коту. Только потом, подумав, что подкова висит здесь на счастье, и не выбросил ли он сейчас это счастье, не отпугнул его? Но рядом спала Катя! Совсем рядом, близко-близко. Можно прикоснуться, рассмотреть каждый волосок на её нежной коже…

День 3

– Идут! – взволнованно сказал Сергей Леонидович, выглянув в кухонное окно. Вот уже два часа, как только взошло солнце, сидели с женой за столом на кухне и смотрели в огород, в сторону сеновала.

– Ты думаешь? – у Елены Николаевны перехватило дыхание.

– Да ты посмотри на Саньку!

– Как теперь?

– Это мы с тобой после свадьбы, а теперь просто с этим. Молодец Санька, мужиком себя почувствовал.

– А сам-то когда себя мужиком почувствовал? – Елена Николаевна с радостью и тревогой смотрела на счастливого сына. Он не шёл, а припрыгивал от счастья.

– Дураком был, – невольно вырвалось и Сергея Леонидовича.

– Вот значит как? – Елена Николаевна отвернулась от мужа.

– Я не то хотел сказать, – он взял жену за руку, ласково погладил по тонким пальцам. Заметив, что они огрубели, потемнели в трещинках.

– Жалеешь, что не погулял до меня? А я девственницей за тебя вышла. Тоже жалеть?

– Ты не так поняла…

– Тихо, идут, – Елена Николаевна поняла, что глупо обижаться на мужа. Она знала, что была его единственной женщиной. А то, что он на молодых сейчас засматривается, на этих длинноногих страусих, то возраст такой – сорок лет. Елена Николаевна вспомнила, как после сенокоса они поехали купаться, а там девчонки лет восемнадцати играли на берегу в волейбол. Купальники – две узких полоски. Муж взгляда не отрывал. А когда домой вернулись, схватил на руки и понёс в спальню. Как будто только поженились.

Сергей Леонидович и Елена Николаевна пытались вести себя как обычно, словно ни о чём не догадывались, показать – вот только проснулись, и не замечают одурманенного счастьем сыны, травинок в разлохмаченных волосах Кати, прилипших к телу лепестков ромашки, и на первый взгляд неуловимого, того, что показывает – эту ночь девушка провела с мужчиной.

Но волнение не давало Елене Николаевне успокоиться, женщина пролила молоко, налила блинное тесто мимо сковороды. Санька даже спросил:

– Мам, что с тобой?

– Голова что-то болит, – нашлась Елена Николаевна. Она и радовалась, что сын становится взрослым, и ревновала к Кате. Пока дети маленькие, чувствуешь себя молодой, а когда вырастают – понимаешь: молодость то прошла, да что там молодость –жизнь проходит! И как-то прошли желания, мечты развеялись, а ведь о скольком мечтала, а на желания – то денег не хватало, то времени. И с каждым днём всё больше гнетёт обыденность, повседневные дела, только спохватишься вечером перед сном – а день то прошёл как миг, и вот опять вечер, опять ложишься спать. А завтра всё повторится.

– Саша, надо деда в больницу свозить, – попросила Елена Николаевна. – Отец с утра от волнения немного выпил…

«Чуть не проговорилась!» – спохватилась Елена Николаевна и уронила блин на пол.

– А я в универмаг схожу, – сказала Катя. По лицам родителей Саши она поняла, что они догадались о том, что произошло ночью на сеновале. Да и по счастливому, чуть ли не блаженному лицу Саши трудно об этом не догадаться.

«Наверное, уже считают меня невесткой. Деревня!» – Катя посмотрела в окно, чтобы не увидели её презрительную улыбку.

На сером здании универмага с большими витринными окнами – типичной советской постройки для сельской местности, большими зелёными буквами прямо на стене было написано «Супермаркет». Кати обошла большую, подёрнутую зеленью лужу, с жужжащими над ней мухами. Обежала двух коров, с опаской оглядываясь на них. Потому что одна из коров вдруг запрыгала на месте, подкидывая задние ноги.

Катя зашла в магазин, оглядела полки. Противно воняло, как из корзины с немытым бельём, пахло хлоркой от недавно вымытого пола. Тесно, душно…

«Ширпотреб!» – Катя презрительно растянула губы. Развернулась и хотела выйти, но в дверях столкнулась с крепким парнем. Высокая шпилька босоножки провалилась в железную решётку для стока воды, нога подвернулась. Катя поняла, что сейчас упадёт, но её подхватили крепкие руки, прижали, так что не пошевелиться, не вздохнуть.

Котов поставил Катю на ноги, широко улыбнулся, посмотрев в глаза. Катя сразу же узнала Котова и поняла, что этот широколицый, широкоплечий парень не строит из себя крутого, как любят похвалиться многие парни.

«Он на самом деле крутой мужик, – Катя в знак благодарности улыбнулась. До сих пор ощущая объятия его сильных рук. – Не то, что у Саньки». По спине пробежали мурашки.

– Привет, – поздоровался Котов.

– Мы знакомы? – ответила Катя с интонацией в голосе, которая говорила: «Девушка хочет с тобой познакомиться».

– Вчера вечером, на пляже у реки, не сводил с тебя восхищенных глаз. Всю ночь думал, как познакомиться с такой красивой девушкой. Не хотел сегодня идти в универмаг, но меня словно подтолкнули в спину.

– Ты всегда такой красноречивый?

– Есть такой талант. Скромные всегда плетутся в хвосте. И как зовут самую красивую девушку?

– Самую красивую девушку зовут Катя.

– Владислав, – Котов улыбнулся и взял Катю под руку. Его первое впечатление не обмануло – немного усилий и полная победа! Сразу видно – эта городская красавица любит красиво жить. Но внимательно посмотрев в голубые глаза девушки, он насторожился: в глубине голубых глаз, за длинными ресницами прячется сильная личность, которая своего не упустит…

«Но склонная к авантюрам, – обрадовался Котов. – Классно развлечёмся! Не знаю, зачем Катя приехала в наше захолустье. Но Саньке Тихонину ничего не светит. Хотя… он получит свой лакомый кусочек, как собачонка, с которой играют. Впрочем, какая мне разница – зачем приехала. Я же не собираюсь на ней жениться. На таких не женятся, с такими развлекаются».

«С таким можно классно провести время, – подумала Катя. – И сделать то, что я задумала. Этот самодовольный кот ещё помяукают у моих ног».

– В городе живёшь? – спросил Котов, сверху вниз поглядывая на вырез платья. Конечно, вопрос был глупым: и так понятно, что городская, с деревенскими ночью не перепутаешь. Но Котов наметил план действий, который начинался с этого вопроса.

– Из краевого центра. Приехала посмотреть на деревенский пейзаж. Была в Русском музее, в Эрмитаже, видела полотна великих живописцев. Захотелось самой первоначальную красоту увидеть.

«Хорошо под глупенькую блондинку косит, – подумал Котов и сказал: – Места у нас здесь красивые.

– Саша мне показывал Хрустальное озеро! – В глазах девушки засияли огоньки восторга, и Котов прищурился: «А, может, она действительно, такая городская блондиночка?»

– Ещё он мне рассказывал о водопаде! – Катя широко улыбнулась, и по глазам девушки Котов увидел, что она представила что-то волшебное, изумительно красивое.

«Точно, блондинка, – решил Котов. – Только дура может клюнуть на СанькуТихонина. Но личико красивое, фигурка – отпадная, – Котов посмотрел на девушку, словно просветил глазами, увидев всё, скрытое под платьем, – выпью как бокал вина с экзотическим вкусом». Сердце Котова забилось чаще в томительном ожидании.

– У Радужного водопада я построил уютный домик с верандой. Потрясающий вид на водопад! – сказал Котов. – Сейчас собираюсь туда ехать.

Кивнул на чёрный «Мерседес» у входа в универмаг.

«Так легко! – с улыбкой подумала Катя, но по-детски захлопала ресницами, словно боялась принять решение.

– Хочешь поехать со мной? – Котов подтолкнул девушку к решению.

– Вдвоём? – Катя отступила на шаг назад. – Надо Сашу взять.

– У меня два часа свободного времени. Потом уезжаю в город. Я к водопаду поехал – документы забрать. Можно и потом, с Сашкой. Ты на сколько дней приехала?

– На неделю, – ответила Катя, в её глазах Котов увидел сомнение: а нужно ли отказываться от такого заманчивого предложения?

И решил подтолкнуть:

– Могу не вернуться из города – дел много. А у меня там охрана. Тебя и Тихоню не пустят. Сама понимаешь – частная собственность.

– Весь водопад? – Катя удивлённо распахнула глаза.

– А я люблю сразу всё! И природу охраняю. Ты же знаешь людей – приедут, намусорят, загадят.

– Только на два часа. Я Сашу не предупредила – будет меня искать.

– Прошу, – Котов кинул большим камнем в корову, что стояла на пути. Корова замычала от боли и, подняв хвост, убежала. Котов галантно распахнул дверцу автомобиля.

Катя села на низкое кресло. Длинные ноги обнажились из-под короткого платья. Катя стеснительно одёрнула подол.

«Двух часов мне хватит», – решил Котов.

Всю дорогу Котов рассказывал Кате о своих поездках в Италию, Испанию, Чехию, Францию… В зеркало заднего вида наблюдал за девушкой, но видел только её белозубую улыбку и восхищение в больших голубых глазах».

«Золотая рыбка на крючке», – самодовольно улыбнулся Котов.

«Сейчас замяукает от удовольствия», – подумала Катя и влюблёнными глазами посмотрела на Котова.

«Мерседес» проехал по дороге, выложенной каменными плитами, и остановился у ворот в трёхметровой каменной стене.

«Как ворота неприступного замка», – подумала Катя.

Тяжёлые деревянные ворота, обитые железом, открыл охранник в камуфляжной форме. На боку у охранника висела кобура с пистолетом. Машина въехала во двор, остановилась под навесом у высокого крыльца дома. Большие стеклянные двери первого этажа дома открылись. Вышел охранник в чёрном костюме, белой рубашке с галстуком. Замер между чучел двух медведей, которые стояли в полный рост и, как решила Катя, должны были наводить ужас на гостей Котова.

Как только «Мерседес» остановился, охранник услужливо открыл дверцу машины.

– Мой маленький домик, – сказал Котов, помогая Кате выйти из машины. – А медведей я сам подстрелил. Люблю охоту. На крупного зверя.

– Маленький домик впечатляет! – рассмеялась Катя. – Комнат десять?

– На всех друзей хватает. А друзей у меня много. Но тесно мне в посёлке, хочу в краевой центр перебраться. У меня там уже большая квартира в центре, несколько магазинов.

– Впечатляет! – рассмеялась Катя, с интересом рассматривая маленький домик в три этажа. Отвернувшись от Котова, усмехнулась: «Только великокняжеского герба не хватает».

«Дурочка какая-то, – разочарованно подумал Котов. Он любил покорять, властвовать над красивыми и умными.

«Хорошо я играю роль дурочки, – Катя улыбнулась, восхищённо хлопая ресницами. – На меня никто не подумает».

Катя обернулась на шум воды и увидела водопад. Водопад сливался прозрачными струями, переливался в лучах солнца цветами радуги. Пенился, как брызги шампанского, в бокале небольшого озера. Озерцо с трёх сторон окружали подковой отвесные, но невысокие скалы, с четвёртой был пляж с золотистым песком. От пляжа тянулась дорожка, обсаженная цветами. Она вела к трёхэтажному дому из бруса и кирпича с открытой верандой, обвитой диким виноградом. На веранде стояли кожаный белый диван и стеклянный столик. Всё это выглядело так красиво и романтично, что Катя на миг забыла о цели своего визита к Котову.

Котов пригласил Катю пройти на веранду к стеклянному столику. На нём уже стояли бутылка вина, два бокала, вазы с фруктами и конфетами. Катя незаметно заглянула сквозь французское окно в комнату и довольно улыбнулась. Сегодня ей по-крупному везёт: встретила Котова в универмаге, он запал на неё, сам пригласил в домик у водопада. В комнате был кабинет Котова.

«Не кабинет, а Эрмитаж, – подумала Катя. – Мания величия!»

Девушка выпила бокал вина разом, как девочка-первокурсница, решившая всем доказать, что она теперь взрослая, свободная личность. Положила в рот виноградину. Захлопала ресницами, изображая растерянность от лёгкого опьянения. После второго бокала вина Катя пересела из плетеного кресла на диван рядом с Котовым.

– Как жаль – ты уезжаешь. Я бы с удовольствие осталась ночевать в твоём маленьком домике, – сказала девушка и положила руку Котову на колено.

– Надо ехать. Хочешь жить красиво – надо много работать, – ответил Котов и положил руку на плечи девушки, касаясь пальцами верха груди девушки. На пальце сверкнуло массивное золотое кольцо с бриллиантом.

– Или выйти замуж за того, кто живёт красиво, – рассмеялась Катя и по-пьяному икнула.

«Блондинка, – усмехнулся Котов и просунул ладонь под бюстгальтер. Ладонь наполнилась нежной упругостью. Но девушка только кокетливо пожала плечами.

«Так просто, – карие глаза Котова потемнели от разочарования. Как у полководца, пошедшего на приступ, а ворота крепости вдруг распахнулись. – А чего я хотел – только дура поедет в деревню, да ещё с таким вахлаком, как Тихоня».

Катя не успела моргнуть глазами, как платье оказалось на полу…

«Обалдеть! Давно я такого не испытывала, – Катя с трудом успокоила сердцебиение, отдышалась. Взяла под контроль тело. – Я не для этого сюда приехала».

– Искупаемся? – Катя стояла нагишом перед развалившимся на диване Котовым. Лучи солнца золотили кожу девушки, волосы, словно окружали розовым туманом.

Котов даже привстал, подался вперёд – такой страстью дышало разгорячённое тело девушки, но в боку закололо. И вставать с мягкого дивана не хотелось. Котов налил в бокал холодного вина. Выпил залпом.

– Иди, купайся, – лениво махнул рукой.

Катя купалась, изображая озорную, обалдевшую от счастья девчонку. Смеялась, хлопала ладонями по воде, поднимая брызги, бегала, высоко подбрасывая ноги, падала в воду, плыла.

Котов, развалившись на диване, наблюдал за девушкой, словно стоял перед витриной ювелирного магазина. И всё, что он видел, было легко ему доступно. Катя подбежала к Котову, наклонилась, подняла бюстгальтер, спрятала его в платье, кинула платье на диван. Смущённо отводя глаза, спросила:

– Можно в туалет?

– Видишь дверь с волчьей мордой? Входишь, в конец коридора, – Котов взял персик, ловко вырвал косточку – рот наполнился сладким, сочным вкусом.

Катя, как была нагишом, так и побежала по дорожке, выложенной жёлтыми кругами декоративной плитки. Перед дверью непонятно откуда возник охранник, но Котов махнул ему рукой. Катя проскользнула мимо охранника, словно не заметила его. Вытерла ноги о ковёр, чтобы не оставлять мокрых следов.

Катя профессиональным взглядом осмотрелась, прислушалась. «Охранников двое – один у ворот, другой остался за дверью. Камер в кабинете нет. Компромат на себя ему не нужен. Флешку из лифчика я вытащила. У меня две минуты. Эта мразь – Вадим, хоть одно полезное для меня сделал: заставил стать профи по компьютерам, охранным сигнализациям».

Катя бесшумно вошла в кабинет Котова. Через окно посмотрела на Котова. Он сидел, развалившись, на диване к ней спиной. Катя даже не сразу заметила монитор компьютера – таким огромным и массивным был письменный стол. Экран монитора светился. «Сегодня мне по-крупному везёт», – довольно улыбнулась девушка. Закрыла глаза, вспомнила пароль. Вставила флешку. Скачала нужные документы. Ввела вирус. Через несколько секунд он уничтожит данные о том, что кто-то скачивал информацию.

Катя лёгкой походкой вышла из дома и, заметив, что Котов посмотрел на часы, сказала:

– Жаль, что тебе надо ехать.

С огорчением вздохнула, взмахнув ресницами.

Котов вспомнил, что забыл на полочке рядом с унитазом золотой портсигар с рельефом дракона, сверкающего рубиновыми глазами.

«Не прихватила бы на память о незабываемой встрече, – прищуренными глазами посмотрел на голую девушку, словно ощупал каждый сантиметр её тела. – Захочешь что взять – куда спрячешь?»

Рассмеялся и кинул девушке платье с завёрнутым в него нижним бельём. Катя шагнула к Котову, положив платье на стеклянный столик. Тот устало опустил кончики толстых губ, но подумал, что больше никогда не увидит эту глупую, но очень красивую блондиночку, и в миг преобразился, как хозяин, решивший наказать красивую, строптивую рабыню.

Когда выехали за ворота, Катя посмотрела на густо растущие вдоль дороги березки и вскрикнула. Она увидела невысокого парня. Он смотрел на неё большими, синими, ненавидящими глазами, словно проклинал её в эти секунды. Вспомнила, что это тот же парень, который наблюдал за ней восторженными, влюблёнными глазами, когда она в лунную ночь выглянула в окно Санькиной комнаты. «Тогда луна осветила волшебным светом мою обнажённую фигуру», – вспомнила Катя.

– Кто это? – спросила девушка у Котова.

– Где? – Котов встрепенулся, как кот, почуявший угрозу. – А-а… Это Ванька Меньшов, наш местный дурачок.

Выглянул в окно и угрожающе закричал:

– А ну, пошёл прочь! Кому сказал! Сейчас охране позвоню!

Паренёк, не открывая от Кати ненавидящих глаз, сделал несколько шагов назад, споткнулся о густую траву, упал. Вскочил на ноги и побежал, не разбирая пути. Ветки больно хлестали по лицу, царапали.

– Он заставил её! Заставил! – кричал Ванька на бегу. – Она чистая! Она святая!

Ванька споткнулся о корень сосны, упал. Сел на поваленную бурей молодую берёзу, теперь уже покрытую плесенью, изъеденную короедами. Вспомнил звёздную ночь, освещённую луной девушку в окне, и зарыдал, вытирая слёзы грязными руками. Увидел копну сена, стоящую посреди скошенной полянки, рядом забытые вилы. Глаза паренька безумно засветились. Он схватил вилы и побежал к дому Котова.

Когда «Мерседес» выехал из леса на асфальтовую дорогу, ведущую в посёлок, зазвенел сотовый телефон. Котов поморщился и нажал на зелёную кнопку.

– Слушаю. Да, я видел его. Убежал куда-то. Ещё раз увидите, наденьте наручники и в психушку его сдайте. Понятно!

Котов положил телефон и сказал:

– Охрана звонила – на виске у Кати выступила синяя жилка – доложили, что видели у водопада Ваньку-дурочка. Он пытался перелезть через забор, грозился убить меня вилами.

– А меня он не тронет? – Катя распахнула глаза, стараясь выразить испуг.

– Был такой безобидный, – Котов пожал плечами. – Что на него нашло? Не бойся – тебя не тронет. От вида красивых девушек он в ступор впадает.

День 3

Валька и Ромка, мальчишки семи и восьми лет, шли напрямик лесом с рыбалки. Самодельные удилища из длинных прутьев тальника с очищенной корой, перекинуты через плечо. В руках по сниске больших окуней. Мальчишки то и дело оглядываются назад, посматривая, чтобы леска с поплавком из винной пробки и крючок не зацепились за ветки берёз. Старались выбирать путь, там, где нет поваленных деревьев и молодой поросли сосёнок. В правой руке держали палку и смахивали ею паутину перед собой, чтобы не липла к лицу. Ноги утопали во мху, цеплялись за высокую траву. Даже в тени сосен и берёз было душно, жарко.

– Давай завернём на водопад, – предложил Валька.

– Там же заимка Котова. Охранники злые, – ответил Ромка.

– А мы с дальнего края. Там колючая проволока порвана. И в полдень они из дома не выходят – видак смотрят.

– Пошли, – с неохотой согласился Ромка и снял липкую паутину с лица. – Завтра пойдём на рыбалку?

– Спрашиваешь! – удивился Валька. – Мать с отцом, как получат деньги, так не просыхают. В доме жрать нечего. Приду, хоть ухи сварю. Половину окуней соседке продам – хлеба куплю, может на две-три конфеты останется.

– А ты у них деньги забирай.

– Вытащил однажды у пьяного отца. Утром набросился на меня, чуть не убил. Спасибо мамке, схватила топор, замахнулась на него и крикнула: «Не тронь Вальку, убью!»

– Хорошо, что у меня отца нет, – сказал Ромка. – Мамка на заработки в город уехала. Продавцом на рынке нанялась. Раз в месяц приезжает, привозит мне и бабушке деньги, продукты.

Мальчишки остановились перед натянутой в несколько рядов между столбами колючей проволокой. Висела табличка с красными буквами: «Проход запрещён! Частная собственность!» Валька отодвинул широкие листья лопуха и снял с гвоздя конец колючей проволоки. Удочки и рыбу оставили у лаза, ловко проскользнули под проволокой. Хотели подняться, чтобы идти дальше – до озера, где шумел водопад, оставалось шагов двадцать.

– Стой, – шепнул Валька.

– Чего?

– Там в озере баба купается. А мужик на веранде сидит. Котов! Во, попали, теперь домой переться.

– А девка не наша. Наверное, из города привёз. Она же голая! – глаза у Ромки заблестели. Он удобно устроился в кустах и руками, как козырьком, прикрыл глаза, чтобы солнечные лучи не мешали смотреть. – Подожди… это же Санькина краля. Он её из города привёз. Катькой, кажись, зовут

Мальчишки затаились. Сердца громко стучали.

– В дом побежала, даже не оделась, – прошептал Валька.

– Пошли, а то заметят, – Ромка потянул друга за рукав рубашки. Выцветшая, ветхая ткань затрещала.

– Ты чо, порвёшь. Подожди секунду. Час вернётся, тогда пойдём. Смотри, смотри… идёт.

– Ну, пошли…

– Ты чо! Посмотри! Какая!

Мальчишки пролезли обратно под колючей проволокой, Валька замаскировал порыв проволоки. Забрали удочки, рыбу и быстро пошли по лесу. Глаза у мальчишек блестели, они часто переглядывались, смеялись. Вдруг впереди затрещало, словно навстречу бежал, не разбирая пути, крупный зверь. Мальчишки прыгнули за густые кусты, затаились. Мимо с вилами в руках пробежал Ванька-дурачок. Орал во всё горло: «Она святая!»

– Чо, это он? – спросил Валька.

– А фиг его знает, – ответил Ромка и покрутил пальцем у виска. – Он же чокнутый.

У дома Тихониных Ромка и Валька увидели Саньку. Он ремонтировал двигатель «Москвича».

Валька хихикнул и крикнул Саньке:

– Эй, студент! Там Катьку твою!

И бросились бежать. В конце улицы остановились, спрятались за покосившимся забором.

– Зачем сказал? – прошептал Ромка, испуганными глазами уставившись на друга. – Вдруг Котов узнает, что мы подглядывали. Убьёт!

– Я не хотел, само получилось, – пытался оправдаться Валька. – Не узнает. Чо, Катька дура, говорить Саньке, где была. По домам? Не забудь – вечером идём к бабке Дарье дрова рубить. Денег даст, пирогами накормит.

– Не забуду, – ответил Ромка и, не оглядываясь, не замечая, что крапива у забора обжигает ноги, побежал домой.

Услышав слова мальчишек, Санька сжался, съёжился, словно кто-то большой и страшный замахнулся на него ножом. Гаечный ключ выпал из руки. «Из зависти хотят нагадить, – Санька сжал кулаки, непроизвольно посмотрел на часы. – Три часа прошло, где она ходит? Я уже успел деда в больницу свозить, очередь выстояли».

Санька вновь склонился над двигателем, хотел выкрутить свечи, но работа не пошла: ключ сорвался, и от удара на большом пальце лопнула кожа, пошла кровь. Санька сунул палец в рот и прижал рану языком. Как делал в детстве: чтобы кровь остановилась, и грязь не попала.

В конце улицы показался чёрный «Мерседес» Котова. Важно притормозил у дома Тихониных. Подождав, когда осядет пыль, из машины вышел Котов и открыл переднюю дверцу. Сверкнув белыми коленями, с мягкого, низкого сиденья, поднялась Катя. Радостная, с улыбкой на пухленьких губах. Санька растеряно посмотрел на девушку, вдруг почувствовав горечь во рту: то ли от того, что Катя вышла из машины Котова, то ли что-то в облике девушки показалось ему на миг мерзким. Вспомнились злые слова мальчишек.

– Привет, Тихоня, – поздоровался Котов.

– Привет, – машинально ответил Санька и посмотрел Кате в глаза. Глаза девушки блестели, какпосле ночи на сеновале, когда она прижалась и шепнула в ухо, трогая мочку губами: «Ночь была изумительно прекрасной. Ты её никогда не забудешь!»

– Мне пора, – сказал Котов, сел в машину и быстро уехал.

Катя наморщила чуть вздёрнутый нос: девушке не понравилось, что её вот так оставили, словно выбросили как использованную одноразовую вещь.

«Да пошёл он, главное – флешка у меня» – Катя повернулась к Саньке и одарила его лучезарной улыбкой. Если бы это произошло до встречи с Котовым, Санька бы расцвёл от счастья, но сейчас он заметил в улыбке что-то фальшивое. Сказал девушке:

– Ты зачем поехала с ним?

– Он подвёз меня от вашего деревенского супермаркета.

– Три часа вёз? – нахмурил брови Санька, понимая, что не надо такое говорить, но в груди разжималась упрямая пружина.

– Мы ездили к водопаду, купались. – Катя пожала плечами.

Санька застыл с открытым ртом – пружина лопнула. Утром счастье переполняло его, но счастье это вдруг разбилось, как зеркало, на тысячи кусочков. И каждый кусочек болью впился в сердце.

– Котов классный парень, – как ни в чём не бывало, говорила Катя, не замечая чёрную тень на лице Саньки, или специально так говорила, решив разорвать все отношения и уехать в город.

– Ты не должна с ним встречаться, – сказал Санька, прищурив глаза.

– Почему? – Катя нахмурилась.

– Но мы же…

– И что из этого? Я свободный человек и делаю то, что сама хочу. Этой ночью я буду спать с тобой на сеновале. А утром мы съездим в Красную пещеру. Ты говорил, что там очень красиво.

– Извини, – Санька смиренно подошёл к девушке, и, стараясь не запачкать грязными руками, обнял за плечи.

Девушка поцеловала его в губы.

«Мой ласковый телёночек. Ты мне ещё пригодишься, – подумала Катя. – Надо позвонить Вадиму. И пусть они с Котовым убьют друг друга».

– Ты куда? – строго спросила Елена Николаевна. – Опять к Клавке?

– Дык надо, – пробормотал в ответ дед Лёня и устремился к двери, забыв опираться на палку. – К Николаю схожу.

– А деньги зачем взял?

– Моя пенсия.

– А новые штаны? Посмотри, в каких ходишь – срам один, проволокой подвязаны.

– В следующий месяц купим. Софья мне приснилась. Помянуть просит.

– Бутылочкой водки? Не ври! Мама терпеть не могла спиртного.

–Ты, Ленка, не шуми. Ишь моду взяла кричать, – дед Лёня строго посмотрел на невестку, махнул рукой и пошёл к дому Клавдии Уткиной.

Елена Николаевна вздохнула, вытерла мокрые руки о фартук и, заправив растрёпанные волосы под платок, продолжила мыть пол.

Дед Лёня отворил калитку соседнего дома через улицу с зелёным штакетником и зарослями сирени в палисаднике. Калитка скрипнула, жалуясь на частых гостей, поднялся по высокому крыльцу и постучал в дверь. Собачка под крыльцом даже не гавкнула, только сонно приоткрыла глаза. Дед Лёня нетерпеливо стукнул в дверь палкой, но через порог не переступил. Хозяйка дома дальше порога покупателей не пускала. Разные люди ходят. И те, что ради выпивки последнее продадут и на чужое добро позарятся.

Клавдия вышла с бутылкой самогона. Дед поздоровался. Женщина, молча кивнув, спросила:

– Опять помянуть собрался?

– Дык надо. Сорок семь лет прожили душа в душу.

– Ты бы Ленке не говорил, что у меня берёшь. Опять прибежит, ругаться будет. А мне ссоры с соседями не нужны.

– А-а-а, – дед махнул рукой. – Что она понимает. Тоскую я.

– Нашёл бы себе какую. Вон бабок то сколько.

– Приходила тут одна. Говорит – подпиши мне дом, жить с тобой буду.

– Дуська что ли?

– Она.

– Во, хитрющая! Дом ей подпиши. У тебя вона Санька вырос.

– Дык и я так думаю. И Ленка торопит – подпиши дом Саньке, а то потом хлопот не оберёшься.

– И подпиши.

– Дык женится и подпишу.

– А эта – городская, что привёз, кто ему? Невеста или как? Как её зовут то?

– Катька. Красивая девка. Мне уж какой годок, а посмотреть приятно. Но, сердцем чую, сучка она.

– Городская! – усмехнулась Клавдия, поправляя малиновую кофту на пышной груди, толстые пальчики быстро затеребили кружевной ворот. – Они, городские, ушлые такие. Глазом не успеешь моргнуть, как оженят. Пройдут огни и воды, а потом найдут себе хорошего парня, окрутят, задурят голову. Помнишь Димку Каблукова?

– Никиты хромого сына?

– Его. В городе женился. Мать ему говорили – посмотри, куда голову пихаешь, а он – любовь, любовь! Вот теперь сопли на кулак мотает. А Катя не беременная?

– Дык, – от такого вопроса дед поперхнулся. – Откуда мне знать?

– Тут ко мне племянник Валька забегал. Говорил, что видел Катьку с Котовым у водопада. Рассказывает, а у самого глазёнки блестят. Дала ему конфет, он и признался, не знаю как и сказать… Ну, голые они там были.

– Кто голые? – на понял дед Лёня.

– Котов и Катька. Катька, которую твой Санька из города привёз. Ну, как сказать, любовью они там занимались

– Итить её мать! – дед подпрыгнул на крыльце, словно оса укусила. – Ну, Санька привёз! Ну, я ему!

– Да погодь ты. Может, Ромка что напутал.

– Она мне сразу не понравилась. Курю я утром на крыльце, дожидаюсь, когда Ленка корову подоит. А тут Катька выходит, потягивается. Улыбка на всё лицо. Увидела меня и хоть бы хны, а ведь на самой только кофта и трусы. А трусы то срам один, все прозрачные, мизерные – без очков и не увидишь. Поздоровалась и пошла в огород до уборной. Побегу, вправлю Саньке мозги!

– Бутылку то забыл, – крикнула вслед Клавдия, удивляясь, как дед в свои года ловко сбежал с высокого крыльца, и про палку забыл.

– А-а-а, какая теперь бутылка, – обернулся дед и махнул рукой. – Ну, ты прибереги для меня со смородиной, вечером загляну.

Дед Лёня вызвал Саньку к себе домой, сам сел на сундук, покрытый ковром с оленями, внука поставил перед собой, как рядового перед генералом. Солнечный свет сочился через окна с белыми занавесками. Дед сурово посмотрел на внука из-под густых бровей.

– Жениться на ней собрался? – дед склонил голову, прищурился. Вытащил папиросу, помял огрубевшими, в чёрных трещинах пальцами – всю жизнь проработал на тракторе. Папироса рассыпалась. Дед выбросил её в ведро у русской печи.

– Я люблю Катю, – ответил Санька.

– А что люди говорят в посёлке, знаешь?

– Языки чешут…

– А Котов кое-что другое о твою Катьку чешет! Люди их видели на водопаде. Сам знаешь – зачем Котов девок на свою заимку возит.

– Врут! – хотел крикнуть Санька, но получился только тонкий писк. – Катя ни…

Вспомнил самодовольного Котова, когда тот привёз Катю на «Мерседесе», как посмотрел на него, на Саньку. Как улыбалась Катя…

– Вот держи деньги, чтобы завтра её духа здесь не было. А невесту тебе я сам найду! Внучку Николая – Дашу! Золотая девка – работящая, совестливая. И краше всех городских девок. Выйдет в сарафане на сцену, запоёт – душа радуется.

– Дед! – вскрикнул Санька.

– Иди! Будет, как я сказал!

Санька никогда не видел деда таким решительным и грозным. Галоши, заношенные, в заплатах штаны, подвязанные на медную проволоку. Рубаха в синюю клеточку, с рукавами, протёртыми на локтях. Деревенский зачуханный дедок, и вдруг такая перемена! Впрочем, Санька вспомнил, что однажды уже видел деда таким, когда мужики спасали трактора из горящего гаража. Мужики тогда побоялись, но дед так на них рявкнул, что все трактора спасли до приезда пожарных.

Санька выбежал из дома деда, хлопнул калиткой и забрался по приставленной лестнице на сеновал. Уткнулся лицом в примятое Катей сено, жадно втянул ноздрями запах: казалось, что сено пахло разгоряченным от любви телом девушки. Но в нос ударил запах навоза: женщина в соседнем огороде поливала грядки из бочки настоявшимся удобрением. Санька заплакал. Вытирая слёзы рукавом рубахи, смотрел в даль голубого неба и плакал.

День 6

Степан Николаевич, начальник полиции, сидел в своём кабинете за письменным столом угрюмым, подперев кулаком подбородок. Щёлкал кнопкой настольной лампы. Но лампа не включалась: что-то там внутри давно сгорело, но выбросить было жалко – добротная старинная лампа с зелёным абажуром, оставшаяся, наверное, ещё от первого начальника.

День с утра не задался. Убийство! Нападение на полицейского! Надо звонить в краевой центр, докладывать, что не выполнил приказа. А ведь звонил следователь по особо важным делам, приказал следить за убитой. Что же такого она наделала? Теперь начнётся!

В кабинет быстрой, пружинистой походкой вошёл лейтенант Виталий Звонарёв. Невысокого роста, полноватый, с дурацкими, на взгляд майора, усиками, но с горящими глазами настоящего сыщика. Было видно, что ещё витает в облаках романтики прочитанных детективов, но парень толковый, далеко пойдёт.

– В 8.25 позвонили из Дома культуры. В парке нашли убитую женщину. Опознали в ней Оливию Куприну, учительницу русского языка и литературы.

– Во, бля, началось. Пришла беда – отворяй ворота! Ну, что ещё? По глазам вижу – что-то неординарное.

– По предварительным данным, со слов дворника, который нашёл жертву, её убили вилами в живот…

– Что!? – майор вскочил, палец зацепился за выключатель лампы. Лампа обрушилась на пол. Зелёный абажур хрустнул, как скорлупа яйца, и развалился на три больших осколка. Лампочка, серая от пыли, щёлкнула и тускло загорелась.

– Я послал дежурный наряд. Они оцепили место преступления.

– Бля! Маньяка нам только не хватает! – майор распахнул окно кабинета. Прохладный, свежий ветер охладил пылающее лицо. Влетела большая муха, села на письменный стол. На улице устало тарахтел трактор, с надсадой тянул огромный прицеп с берёзовыми дровами, запахло соляркой.

«Берёзовые дрова. Обещал жене купить. Вечером – обязательно в баню. Потом рюмочку водки – морозной, и солёные грузди с лучком», – майор сглотнул слюну, внезапно наполнившую рот, надел фуражку и кивнул лейтенанту. – Поехали.

Полицейский уазик, скошенный на правый бок – всякий раз, подпрыгивая на ухабах и ударяясь о брезентовую крышу, начальник полиции вспоминал, что водитель говорил о замене рессоры – въехал в парк. Степан Николаевич приказал выключить сирену и мигалку, посмотрев на серый трёхэтажный дом с флагом на крыше. Посмотрел на часы – начало рабочего дня. Начнут звонить. Хотя, наверное, уже весь посёлок знает.

Убитая лежала лицом вверх. На белом платье остались грязные следы от земли, травы. Лицо, колени, грудь выпачканы землёй. На животе красное пятно и след от удара вилами.

– Оливия Куприна, – подтвердил Степан Николаевич. – Моя дочка у неё училась.

– Ударили в живот, похоже, вилами, – сказал лейтенант Звонарёв, склонился над убитой. – Она упала лицом вниз. Потом труп перевернули на спину. Я думаю – убийца хотел рассмотреть лицо жертвы. Убили ночью. В десяти метрах столб с фонарём. И вот ещё, – кивнул на подол платья убитой, – посмотрите.

Степан Николаевич увидел, что левый край подола задран вверх до талии…

«Нет трусов!?» – Степан Николаевич удивлённо посмотрел на лейтенанта и озадаченно сказал: – Это что – у молодых мода такая? Или изнасилование?

– Не похоже, – лейтенант задумался, словно что-то вспоминал из того времени, когда учился на юридическом. – Уверен – нет.

Осмотрелся по сторонам. Заметил под кроной раскидистой берёзы скамейку. Прошёл туда. Принёс маленький кусочек белой ткани.

– Что нашёл? – спросил майор. По глазам лейтенанта видел – тот нашёл важную улику.

Звонарёв внимательно осмотрел платье убитой и сказал майору:

– На скамейке, за гвоздь зацепился кусочек ткани. Он от платья убитой.

– И о чём это свидетельствует? – спросил майор, хотя уже понимал, что произошло на скамейке.

– Убитая с кем-то встречалась. С кем-то знакомым, с кем добровольно вступила в половой контакт. Потом они разговаривали. Убитая быстро пошла по этой тропинке. А он ушёл в другую сторону.

–Вернулся и убил?

– Нет. Там следы самоуверенного человека. След подошвы от дорогих ботинок. А рядом с убитой… похоже на след галош. Такие в деревне все носят.

– Переобулся?

– Нет. Тот след уходит… Подождите! – воскликнул лейтенант и побежал к скамейке, что кособоко стояла в кустах сирени в шагах пятидесяти от места преступления.

Майор посмотрел в след убегающему лейтенанту, почему-то вспомнил любимый мультик своей дочери «Следствие ведут колобки». Улыбнулся – чем-то лейтенант напоминал персонаж этого мультика.

С улицы в парк свернула синяя «Газель». Приехали криминалисты.

– Да выключи ты люстру! – крикнул Степан Николаевич. – Хочешь, что бы сюда весь посёлок сбежался!

–Следы галош за этой скамейкой! – крикнул лейтенант майору и криминалистам и, вернувшись, добавил: – Кто-то прятался за скамейкой и наблюдал за жертвой, оттуда хорошо просматривается место, на котором убитая вступила в половой контакт…

– Трахалась! – рассмеялся молодой криминалист – высокий, похожий на суслика с выпученными глазами и большими передними зубами. – Любовный треугольник, убийство из-за ревности.

Пожилой криминалист – седой, в очках, с горбатым вислым носом, отвесил молодому подзатыльник и одёрнул тихо, но строго:

– Ты, стажёр, за языком следи. Делай, что положено. А я посмотрю, чему тебя там учили.

– Товарищ майор, – обратился лейтенант Звонарёв. – Надо узнать, с кем Оливия Куприна встречалась, и кто носит дорогие импортные туфли. Подошва очень приметная.

– Да знаю, с кем она встречалась, – ответил майор. – Бери машину и вези ко мне в кабинет Круглова. Знаешь такого?

– Знаю.

В кабинете начальника полиции воздух стоял жаркий и влажный, как в бане. Солнце грело через окно. Линолеум на полу раскалился. Даже кактусы на подоконнике сморщились. Степан Николаевич вытер платком пот с лица.

– Круглов Андрей Максимович? – спросил майор.

– Степан Николаевич, вы же меня с детства знаете, – сказал Круглов.

– С детства, – кивнул головой майор. – Но так для протокола надо.

– Для протокола? – Круглов привстал, снова сел. Стул заскрипел. Потёр кулаки друг о друга.

– В убийстве ты, Андрей … Максимович, подозреваешься.

– Да ты что, дядя Стёпа! – Круглов вскочил. Лицо пошло красными пятнами, словно брызнули красным кетчупом. Бритая голова заблестела. Широкие ноздри расширились так, что стали видны в них торчащие волосы.

Степан Николаевич, глядя на Круглова, подумал: «Что ж ты так испугался? Спортсмен, чемпион края по боксу. Под два метра, вес под сотню, а боишься. Ещё не знаешь, в убийстве кого тебя обвиняют… что-то в прошлом у тебя не чисто. Знать – то я тебя знаю с детства. А вот только, что ты делал три года в краевом центре, а потом вернулся при больших деньгах».

– В убийстве Оливии Куприной. Есть показания свидетелей, что ты… вы, гражданин Круглов Андрей Максимович, встречались с ней 10 июля в 23.30 в парке у Дома культуры. Вступили с ней на скамейке под берёзой в близкие… интимные отношения. И вот это…

Майор достал из ящика письменного стола прозрачный пакет и показал Круглову:

– Вот это нашли у тебя кармане пиджака.

– Что нашли? – Круглов понял, что нашли у него в кармане пиджака. Подался вперёд, сжал кулаки.

– Трусы убитой. Оливии Куприной, которую ты убил!

– Степан Николаевич! Да зачем мне убивать её?!

– Улики – вещь серьёзная. Ты не скрывай ничего. Расскажи, как всё было. Но учти: у меня глаз намётан, сразу пойму, если врёшь.

День 5

Вечером Круглов подъехал к дому Оливии на чёрном «Мерседесе». Вышел с большим букетом белых роз. Из подъезда выскочила чёрная кошка. Хотела перебежать дорогу, но Круглов топнул ногой и цыкнул на неё. Бабушка, сидящая на лавочке у подъезда, съёжилась, выронила клюку. Кошка испуганно припала к земле. Круглов отбросил животное ногой и вошёл в подъезд.

– Тьфу, бес такой! – бабушка погрозила кулаком в след Круглову. – Пусть ночью тебя перекосит.

Оливия встретила Круглова в нарядном белом платье.

– С днём рождения! – поздравил Круглов и поцеловал Оливию в щёку. – Пусть исполнится всё, о чём ты мечтаешь! Такая красивая, прекрасная девушка должна быть счастливой!

– Спасибо. – Оливия в ответ поцеловала Круглова в щёку, почувствовала притягательный аромат его духов и покачнулась от внезапного головокружения. Круглов придержал Оливию за талию. И голова ещё сильнее закружилась от его крепких рук. В голове пронеслось волной видение: он подхватывает её на руки, несёт в спальню. А там всё так откровенно – застелено новым красивым бельём…

Но Круглов провёл Оливию к столу, помог сесть на стул.

Стол был уже накрыт. Круглов вынул из пакета бутылку итальянского красного вина, бутылку элитного коньяка и поставил их на стол. Выложил коробку шоколадных конфет. Поставил в вазу букет цветов. Оливия по-детски покраснела, как старшеклассница на первом свидании. Но в отличие от старшеклассницы, она знала, чем закончится день рождения и сама этого хотела. И стыдливое ожидание разливалось приятным теплом по телу. «Правильно ли я выбрала нижнее бельё? – пронеслось в голове. – Не слишком ли открытое? Подумает, что я заранее… Нет! Я решила!»

Круглов налил в бокалы красного вина. Зажёг три свечи в бронзовом старинном подсвечнике – Оливия как-то упоминала, что он достался ей в наследство от прабабушки, которая была дворянкой, жила в Санкт-Петербурге и встречалась с… «С каким-то знаменитым поэтом, – Круглов наморщил лоб, пытаясь вспомнить. – Да, не важно. Важно то, что сегодня ночью, как тот… поэт, я буду обладать желанной женщиной, о которой мечтал с одиннадцатого класса».

Оливия подняла бокал. Свечи ярко горели. Свет через хрустальный бокал и вино заиграл бликами на груди девушки, смело приоткрытой глубоким вырезом. Круглов невольно посмотрел на грудь. Увидел золотую цепочку с янтарным кулоном в виде сердечка. Вспомнил, что впервые увидел этот кулон, когда Оливия проводила в школе вечер того… известного поэта. Но тогда грудь была не так открыта… «А ведь она сама хочет! – в глазах Круглова вспыхнули радостные огоньки. – Это платье с открытым декольте, дышащая волнением грудь – Круглов незаметно скосил глаза в открытую дверь спальни – красивое покрывало!»

Ладони от волнения вспотели, но Круглов осадил своё желание: «Оливия хочет романтики! И не в её постели, хотя она приготовила её. Тогда, вечером, возвращаясь в одиннадцатом классе из школы после секции бокса, он присел на скамейку в парке. Сквозь листву берёзы виделись звёзды, и все они напоминали кулон на груди Оливии. И захватила фантазия, буйными красками рисуя, как он сидит на этой скамейке с Оливией, как они обнимаются, целуются и происходит то, от чего всё тело задрожало…»

Под тосты за именинницу, за любовь, выпили бутылку красного вина.

– Оливия, – взволнованно сказал Круглов. – Помнишь, ты читала нам стихи… Изумительные стихи! Прочитай. Но не здесь. Пошли в парк. Ночное небо! Звёзды! Шесть лет я мечтал услышать эти стихи.

Оливия растерянно посмотрела на Круглова. Взволнованные вином желания Оливии были ежу в спальне, на чистых простынях.

«Он хочет сделать мне приятное! Послушать под звёздным небом стихи, вернуться домой…» – девушка взволнованно задышала. И Круглов понял, что его мечта вскоре осуществится, там – на той скамейке, где он мечтал!

Оливия читала стихи. Круглов слушал. Ночное небо сверкало звёздами. Круглов краем глаза заметил, что по тропинке в их сторону идёт какая-то женщина в белом платье. В руках держит вилы.

«Что за дура так поздно шляется по парку с вилами в руках? – с раздражением подумал Круглов. – Всё испортит. Спугнёт Оливию».

Но женщина в белом увидела Круглова, видимо узнала, потому быстро свернула с тропинки и торопливо прошла за кустами сирени в сторону Дома культуры.

«Оливия не увидела, – облегчённо вздохнул Круглов и узнал женщину в белом. – Куда Брагина пошла ночью? Да ещё с вилами?»

Оливия закончила читать стихи, Круглов сделал шаг навстречу, крепко обнял девушку и поцеловал в губы. Долгим, страстным поцелуем. Оливия обмякла в его руках. Он посадил её на скамейку. Сердце заколотилось, как тогда – в одиннадцатом классе во время смелых, отчаянных фантазий. Оливия всем телом почувствовала страстное сердцебиение Андрея, её Андрея! «Как Онегин и Татьяна! Она ждала, ждала…» – встрепенулось сердце девушки…

Круглов не был робким парнем, Оливия не была его первой девушкой. Напористо, страстно целуя, он положил Оливию спиной на скамейку. Левая рука крепко обнимала девушку, а правая жаркой ладонью поднялась по её ноге, поднимая подол платья. Платье за что-то зацепилось…

«Гвоздь! – поморщился Круглов. – Надо сдвинуться правее».

Ладонь остановилась на животе девушки. Круглов подождал миг, когда ведомая желанием Оливия приподнимет бёдра, стянул с неё трусы и машинально сунул себе в карман… Звёзды качались на ветвях берёзы…

– Как мне стыдно, – задыхаясь, одёргивая подол платья, прошептала Оливия. Вскочила со скамейки.

Круглов встал, крепко обнял и снова стал целовать, сминая ладонью грудь девушки, перебирая пальцами кулон с сердечком.

«Я сделал это!» – самодовольно улыбнулся Круглов.

Оливия, словно что-то почувствовала, отстранилась от Круглова, взглянула в глаза.

Но, наверное увидела там не то, что хотела увидеть.

– Продолжим день рождения, – предложил Круглов и взял девушку под руку.

– Потом…потом… Приходи завтра… – Оливия убрала руку и быстро пошла к своему дому.

Круглов развернулся и пошёл в сторону Дома культуры. На земле остались видны следы от его дорогих ботинок.

В кустах рядом зашуршало: Круглов вспомнил чёрную кошку, что метнулась ему под ноги, когда он шёл к Оливии. В приметы не верил, конечно, смешно думать, что из-за неё Оливия так резко переменилась и отказалась продолжить день рождения дома. Ничего страшного, приду с букетом цветов и – где-то в шкафу лежит подарочное издание её любимого поэта, специально привёз из Москвы – и продолжим праздник тела и мечты. Но вместо кошки на дорогу выскочил невысокий сутулый парень с огромными детскими глазами. Увидел Круглова, отскочил от него, как от чего-то страшного, и бросился в кусты. Круглов узнал в нём Ваньку-дурочка.

«А этому что не спится?» – Круглов презрительно усмехнулся. Поднялся по высокому крыльцу Дома культуры, потянул на себя двери – они скрипнули, но не открылись. Постучал кулаком. Послышались шаги и нарочито грубый женский голос сердито спросил:

– Чего надо, полицию вызову!?

– Валентина, это я – Круглов. А ты что так поздно? От мужа прячешься? Хочешь, я с ним поговорю, пальцем больше не тронет?

– Сама разберусь. Иди к Оливии, что ж ты её оставил одну? Или успел проводить до дому и ко мне пришёл. Утешиться или радостью поделиться?

– Ну, что собачишься. Ты же меня с пятого класса любишь. Открывай.

– Не открою. Завтра с утра в Клубе проверка, из края приедут. Мне позвонили: срочно надо полы вымыть, прибраться.

– Мне уходить?

– Я завтра ночью сторожу в Клубе.

Круглов услышал, как Валентина развернулась и быстро побежала по лестнице на второй этаж.

«Сердится, но ласкается, как бездомная собачонка, – улыбнулся Круглов. – Самой красивой девчонкой в школе была. И первой – моей. Целуешь – и, словно туда – в юность переносишься, когда всё ещё было впереди. Может, от того и тянет меня к ней. А она, чтобы привязать к себе, выдумала, что дочка от меня. Хорошо, что не пустила. Мне на сегодня Оливии хватит. Зачем смешивать удовольствия».

– Говоришь, Ивана Меньшова ты встретил? Точное время помнишь? – спросил майор.

– Ивана Меньшова? – Круглов повёл головой и посмотрел на Степана Николаевича. – А-а! Ваньку-дурочка! Минуты через три. На половине пути от скамейки до Клуба. Я подумал – Ваньку подростки гонят, любят они над ним поиздеваться, хотел пригрозить им, но никого не было.

– А в руках у Ивана Меньшова ничего не заметил?

– Нет. Он ещё ладони так на меня наставил, словно хотел оттолкнуть.

– А в Клуб зачем ходил?

– Когда на скамейке с Оливией сидели, нет, она тогда ещё читала, шагах в десяти жена Брагина – Валентина прошла. Я и зашёл в Клуб, спросить, может от мужа прячется. Но Валентина дверь не открыла. Я пошёл к своей машине.

– Где машина стояла?

– У дома Оливии. Рядом с железным гаражом. С голубятней на крыше.

– Шёл обратно по той же тропинке?

– Нет, по тротуару. Мимо ночного ларька. Там хорошее пиво продают. Захотелось бутылочку холодненького выпить. И вот ещё что. Не хотел говорить. Незадолго до убийства я в парке видел Валентину Брагину. В руках она несла вилы. Я тогда подумал – зачем ей вилы? Но убить она не могла. Я когда… это… с Оливией расстался, сразу в Клуб пошёл Валентина там была.

– Вижу, честно всё рассказал, – Степан Николаевич посмотрел в глаза Круглова, тот не отвёл взгляда. – Отпускаю тебя под подписку о невыезде. Из посёлка никуда не уезжай, понял?

– Что ж тут не понять.

– И для протокола. Официально предупреждаю, что допрашивался ты по уголовному делу в качестве свидетеля. Вот прочитай свои права и обязанности. Прочитал? Права и обязанности понятны?

– Да, – ответил Круглов.

– Тогда поставь свою подпись на протоколе допроса, возле галочки. Можешь идти.

Круглов встал и вышел из кабинета. Степан Николаевич подпёр кулаком подбородок, посмотрел на вершину горы Крапивиха.

В кабинет вошёл лейтенант Звонарёв, достал из портфеля бумаги и протянул майору.

– Мои предположения подтвердились, – сказал с гордостью, и майору даже показалось, что тоненькие усики лейтенанта вздёрнулись кончиками вверх. – Вот заключение экспертизы. Смертельное ранение в область живота нанесено тяжёлым предметом с четырьмя острыми концами, предположительно сельскохозяйственным инструментом – вилами. Вот здесь ещё. Незадолго до смерти имела половой контакт…

– Понятно. Я допросил Круглова. Вот прочитай протокол. Что скажешь? – спросил майор.

– Убийца не Круглов. У него нет мотива. А вот что там делал в момент убийства Ванька-дурачок…

– Иван Меньшов, – поправил майор.

– Да, Меньшов, надо проверить.

– Вот и проверь. Только ты с ним… деликатнее. Потом найдёшь Валентину Брагину. Привезёшь ко мне в кабинет. Надо допросить её. И пусть вилы свои прихватит, такие, с жёлтой ручкой.

– Хорошо, – ответил лейтенант и быстро вышел.

– Ничего хорошего, – вздохнул Степан Николаевич, – надо начальству докладывать.

Не успела за лейтенантом закрыться дверь, как вбежал дежурный – взгляд, словно за ним гнался маньяк.

– Николай Степанович! Товарищ майор! Тут такое! Позвонили! В клубе, в подсобке, где хранятся вёдра, швабры, нашли Валентину Брагину. Мёртвую! – выпалил как скороговорку дежурный.

– Не тарахти ты! Наряд выслал?

– Вас ждут. Там такое!

– Что такое? Ну, что ты пялишься на меня как в фильме ужасов?

– Ещё хуже, – лицо дежурного побледнело. – Вилами её убили! Маньяк у нас!

– Ну, бля! – Степан Николаевич вскочил со стула. Стул отлетел к стене, ударился спинкой о стену. Китель майора полетел на пол. – Вот зараза! Поехали.

Валентина Брагина лежала в подсобке среди ведёр с надписью «1 этаж», «2 этаж», «Туалет». На батарее висели тряпки. С полки упали и рассыпались моющие средства. Перемешались с кровью. Убитая прижимала руки к животу. Пальцы были в крови. Открытые, остекленевшие глаза с ужасом смотрели на дверь.

– Товарищ майор, – обратился Звонарёв и показал на дверь. – Смотрите, замок сломан. Его выбили ударом ноги из коридора. Брагина кого-то увидела, бежала – ведро с водой и швабра остались в коридоре – спряталась в подсобке. Но её нашли и убили. Убийца высокого роста, нога сорок пятого размера. След от подошвы на двери. Если судит по высоте отпечатка, то рост убийцы, предположительно, метр восемьдесят пять. Мужчина.

– По высоте и размеру ноги похож на Круглова, – заметил Степан Николаевич.

– Это не Круглов. У Круглова – метр восемьдесят, нога сорок третьего. И след подошвы отличается. Это не пижонские туфли Круглова, это … след армейских или туристических ботинок. И я проверил показания Круглова. Он стоял на крыльце, но не входил. Хорошо, что вокруг глинистая почва и вчера прошёл дождь. Подошва у Круглова приметная.

– А с тем следом, что нашли за скамейкой, не сходится? – спросил Степан Николаевич.

– Нет. Тот, кто следил за Оливией и Кругловым был невысоким. И след от галош тридцать девятого размера. И тот косолапил. А здесь шаги уверенные, широкие. И надо обладать силой, чтобы с первого удара выбить такую крепкую дверь.

– Значит, убийца – мужчина высокого роста, крепкого телосложения…

– Товарищ майор! Посмотрите! – лейтенант Звонарёв наклонился над мокрой тряпкой, лежащей у порога. – Эта тряпка висела на батарее у двери. Когда дверь выбили, тряпка упала на порог. Вот след ноги убийцы, а вот этот отпечаток – след женской туфли. С убийцей была женщина. Предположительно, молодая – туфли молодёжные. По нашей грязи в таких не походишь. Убийца и девушка приехали из города. Но что они делали ночью в Клубе?

– А в наш универмаг таких не завозили? Туфлей и армейских ботинок?

– Проверю.

В пустом коридоре раздались звонкие шаги.

– Я же приказал никого не пускать! – нахмурился Степан Николаевич.

Лейтенант выглянул в коридор.

– Это криминалисты.

Молодой криминалист-стажёр заглянул в подсобку, увидел убитую, рану на её животе и гордо объявил:

– Посмотрите, что я нашёл в фонтане, – протянул вперёд руки в резиновых перчатках и продемонстрировал вилы с рукоятью, выкрашенной жёлтой краской. – Здесь нацарапана фамилия «Брагин». Можно считать – я раскрыл преступление!

– Это вилы Брагиной, – присмотревшись к рукояти с надписью, сказал Степан Николаевич. – Она всегда брала их с собой, когда сторожила в Клубе. Я как-то спросил: «Зачем?» Она ответила, что однажды ночью в Клуб ввалились пьяные парни, чуть не изнасиловали. Да и домой, по тёмным улицам, с вилами спокойней идти. Вот как вышло: её же вилами её и убили.

– А где Захар Никифорович? – спросил майор у стажёра.

– Здесь я, – ответил криминалист. Он запыхался и держался за грудь. – Не могу, как мой стажёр, сигать по лестницам.

– Захар Никифорович, ты поверь эти вилы на причастность к двум первым преступлениям: к убийству Екатерины Раскреповой и Оливии Куприной.

– Проверю, Степан Николаевич. Сколько лет служу, такого ещё не видел. Как думаешь – маньяк?

– Кто знает? Насмотрятся ужастиков, в компьютеры наиграются – и крыша съехала, ответил майор и обратился к Звонарёву. – Поговори с людьми из домов напротив Клуба, может, кто что-нибудь видел.

Майор хотел зайти в кафе, что находилась по пути в отдел полиции, поесть вкусного плова, который готовили приезжие узбеки, но вспомнил распростёртую на полу в луже крови Валентину Брагину и аппетит сразу пропал.

«Это же, каким извергом надо быть, чтобы женщин в живот вилами! – майор сжал кулаки. Пальцы хрустнули. Костяшки побелели. – И смертную казнь для таких отменили».

– Степан Николаевич, погоди! – услышал майор голос с южным акцентом. – Мимо проходишь. Сегодня плов из молодого барашка. Заходи.

– Да когда тут обедать! Слышал, наверное, про убийства? – ответил майор.

– Как не слышал? Все слышали. Не спеши. Я вчера, темно было, барашка привёз. Шаги слышу. Двое идут. Мужчина. Высокий. И девушка. Не просто шли. Скрываясь, шли.

– Подробнее описать сможешь?

– Извини, Степан Николаевич. Темно было. Заметил только – мужчина и девушка. Молча прошли.

– Спасибо, – поблагодарил майор хозяина кафе, сердце забилось увереннее, появился след, надо за него ухватиться. «А ухвачусь, не выпущу!» – Степан Николаевич прищурил глаза. – А, пожалуй, зайду на обед. Из молодого барашка, говоришь, плов.

– Из молодого, вкусного! Заходи, Степан Николаевич. Для меня ты всегда гость дорогой.

После обеда лейтенант Звонарёв доложил, что очнулся Подлесный, и Степан Николаевич поехал в больницу. Она находилась на косогоре перед кладбищем. Три дня назад больницу обнесли новым забором ещё из светлых досок. Майор недобрым словом помянул того, кто построил больницу в этом месте. Дорога одна и больным в палатах, наблюдающим почти каждый день похоронные процессии, не прибавляется оптимизма. И по такой раздолбанной дороге легче пройти пешком, чем доехать на машине. «Не удивлюсь, если какой покойничек встанет из гроба, чтобы дойти пешком до кладбища, эта же тряска с ума сводит», – Степан Николаевич обматерил районное начальство, дорожников. Яблоки, апельсины, которые майор прихватил с собой для больного, несколько раз выскакивали из пакета и раскатывались по полу.

– Здравствуй, Денис, – поздоровался майор, входя в палату. – Как самочувствие?

«Сколько же сюда кроватей натолкали? – подумал Степан Николаевич, боком протискиваясь между кроватями. Задел и чуть не уронил капельницу. Но вовремя удержал.

Денис Подлесный лежал у окна. Открытая форточка занавешена марлей. В ручке окна висит липкая лента. К ней прилипло несколько жирных мух. Ёрзают, противно жужжат.

«Ну, бля, душегубка, – выругался про себя майор. – На всём экономят». Подошёл к окну, сорвал липкую ленту и выбросил в окно.

– Спасибо, товарищ майор, – поблагодарил Подлесный. – Мочи не было на них смотреть. Врачи сказали – жить буду, ничего серьёзного. Только вот встать пока не могу – голова кружится.

– А ты лежи. Я поговорю. Переведут тебя в палату получше. Видел, кто тебя ударил?

– Нет. Со спины ударили. Я по вашему приказу следил за Раскреповой. Она с Санькой Тихониным на сеновале уснула. Потом слышу звонок сотового телефона. Раскрепова слезла с сеновала и пошла в сторону Клуба. Не пойму, как это вышло, но недалеко от клуба, там, где заросли сирени, я её потерял. Затаился. Мимо прошли Круглов и Оливия Куприна.

– Ты не за скамейкой под сиренью прятался? – спросил майор.

– Нет, за трансформаторной будкой. Потом прошла Валентина Брагина. С вилами. Вы знаете, она ходит сторожить, и после того случая вилы носит. В Клуб зашла. Открыла своими ключами. Через десять минут пришёл Круглов. Постучался. Но Валентина его не пустила. Он ушёл. Купил в ларьке бутылку пива. Через пятнадцать минут вижу, из пожарной двери вышла Раскрепова…

– Точно она?

– Да. Она была. Только почему-то не в белом платье, а в спортивном синем костюме и кроссовках. Я тогда подумал – может это не Раскрепова? Присмотрелся. Точно она! Пошла по переулку, помните, тот узкий, что ведёт к реке? По мосткам, у запруды, перешла через речку. Там березняк начинается. Вот тут меня по голове ударили. Очнулся в больнице.

– Екатерина Раскрепова… – задумался Стапан Николаевич.

– Точно она!

– Вот в чём дело, Денис. У нас три убийства. Убили Екатерину Раскрепову…

– Убил тот, кто ударил меня по голове.

– Не торопись. Убили Оливию Куприну и Валентину Брагину. Всех троих убили вилами в живот. И в одну ночь.

– Маньяк? Точно не наш. Заезжий, из города. – Подлесный пригладил редкие волосы на большую залысину на лбу.

– Похоже. Особенно с Раскреповой. Её нашли утром во дворе дома Тихониных. Она лежала голой на столе для разделки свиней, вся в цветах и крапиве.

Денис Подлесный ошарашено уставился на майора. Голова закружилась, и он застонал.

– Ты не волнуйся так, – сказал Степан Николаевич, – отдыхай. Если чего ещё вспомнишь, звони.

– Я сотовый потерял, – признался Денис. – Там, в лесу, обронил.

– Твой сотовый был в руках Раскреповой. Как крест держала его в руках на груди, – сказал Степан Николаевич. – Вспомнишь, медсестру попросишь позвонить. Отдыхай.

Майор заметил, что Подлесный сильно побледнел, когда услышал о своём сотовом телефоне в руках убитой. Подумал: «Что-то ты, Денис, не договариваешь? Может, и не помнишь от удара по голове? Или помнишь, но не хочешь говорить?»

В коридоре, у кабинета майора, сидел Брагин. Невысокий, ссутулившийся, в грязных штанах и куртке, пятнистого армейского покроя. Сучил маленькими ногами в галошах. Сморкался и вытирал нос рукавом куртки.

– Заходите, Владимир Егорович, – пригласил Брагина, только что вернувшийся из больницы майор. Отставил стул для посетителей подальше от своего стола: от Брагина несло перегаром.

– Степан Николаевич, – захныкал Брагин, заглядывая в глаза майору, – горе у меня – Валеньку убили. Как же так? За что? Варенька сиротинкой осталась.

– Сядь! – прикрикнул майор на соскочившего со стула Брагина. – Я вызвал тебя на допрос в качестве свидетеля.

– Да что же я могу?

– Сядь! Предупреждаю о даче ложных показаний. Вот здесь распишись. Да не здесь. Видишь галочку? Здесь. Сядь! Хорошо думай, прежде чем ответить. Где ты был седьмого июля с двадцати двух часов до часа ночи?

Брагин зашаркал ногами, пальцами затеребил нижнюю губу.

– Вечером, после «Вестей», там про Украину показывали, я пошёл к Клавдии Уткиной, купил бутылку. Валентина дочку спать уложила. Потом Валентине завклубом позвонила, сказала, что с утра проверка из края. Она побежала полы мыть, прибираться.

Брагин надолго замолчал. Вцепился пальцами в сиденье стула.

– А ты? – поторопил майор.

– А чо я? Я сначала не поверил, подумал… она того… с Кругловым встретиться хочет. Покричал. Но она стукнула меня вилами, ну, ручкой от них, по голове. И ушла. Тут я сообразил. Позвонил заведующей Клубом. Она и сказала про комиссию. Ну, я выпил бутылочку, и спать пошёл. А утром-то, вот. Узнал, о горе. Валеньку мою убили!

– Прочитай протокол, распишись. Да куда ты опять тычешь! Вот здесь распишись. Иди и подумай.

– А чо теперь думать?

– Да не пил бы ты, на работу устроился, не пришлось бы Валентине на трёх работах горбатиться, ночью сторожить. Иди!

– Мерзкий человек, – сказал лейтенант Звонарёв.

– А ведь хорошим работником был. На руднике на доске почёта висел. А как работы не стало – спился. У нас таких сейчас половина посёлка.

– Степан Николаевич, – сказал лейтенант, – вы обратили внимания на галоши Брагина? И размер совпадает, и косолапит.

– Обратил. Но галоши – это не доказательство. У нас в посёлке половина жителей ходит в галошах. Вот тут на столе отпечатки пальцев Брагина остались. Пусть криминалисты снимут. И сравнят с теми, что на скамейке нашли. Совпадут, тогда всё расскажет. Хотя – майор покачал головой – зачем ему убивать Оливию? Я уже не говорю о Раскреповой. А Валентину убил высокий, сильный мужчина.

– Трезвый он тихий, а как выпьет – дуреет. Жену бил. У соседей от него пряталась. Есть у меня версия. Когда Валентина пошла ночью в Клуб, Брагин мог за ней проследить.

– Проследил, убедился, что жена пошла мыть полы.

– Степан Николаевич, я говорю об убийстве Оливии…

– Ты хочешь сказать?

– Вы заметили, что Оливия и Валентина были в белых платьях?

– Притянуто за уши, – засомневался майор. – Не узнать жену в шаге от себя. Убили Куприну в живот, а не в спину.

– Послушайте мою версию. Брагин следит за женой. В парке теряет её из вида. Но через несколько секунд видит женщину в белом платье на скамейке с Кругловым. Принимает её за жену. То, чем они там занимались, приводит его в бешенство. Круглов уходит. Оливия идёт по тропинке. Фонарь на столбе светит ей в спину. Брагин выскакивает, ударяет вилами. Оливия падает лицом вниз. Брагин её переворачивает, видит, что это не Валентина.

– Хорошая версия, – согласился майор. – Только вот откуда взялись вилы? И, знаешь, что больше всего меня волнует? Почему всех троих убили вилами? С Валентиной понятно, они подвернулись преступнику под руку. Но почему Оливию и Раскрепову? Брагин всегда бегал пьяным по улице с топором и материл жену. Мы у него три топора изъяли, три раза по пятнадцать суток давали. Если бы не Валентина, я бы его года на два посадил. Оценил бы тогда жизнь, поумнел. Но ты свою версию проработай. Клавдию Уткину предупреди – продаст ему самогонки, оштрафую, изыму весь товар, не посмотрю, что пятеро детей, семеро внуков. Взрослые уже, а мать доят, как телки. А завтра утром, его трезвого, на допрос.

Лейтенант вышел из кабинета. На столе зазвенел телефон. Дежурный доложил: «Товарищ майор, к вам подполковник Громов из краевого центра».

«Попал пескарь на сковородку», – вздохнул майор. Надел китель.

– Здравствуй, Степан Николаевич, – поздоровался невысокий, но крепко сбитый подполковник Громов. С густыми седыми волосами, зачёсанными назад. Со шрамом на высоком лбу. Протянул руку. – Приехал лично разобраться. Докладывай, что у тебя тут произошло?

– Три убийства. Екатерина Раскрепова, восемнадцать лет, убита шестого июля, предположительно с часу до двух ночи. Убита вилами в живот. Обнаружена утром во дворе дома Тихониных. Лежала голой на столе для разделки свиней в цветах и крапиве.

Оливия Ивановна Куприна, тридцать лет, учительница русского языка и литературы. Убита пятого июля, предположительно с двадцати двух до двадцати трех часов. Убита вилами в живот. Обнаружена в шесть утра шестого июля дворником. Валентина Петровна Брагина, двадцать четыре года, работала уборщицей, сторожем, лепщицей пельменей. Убита пятого июля, предположительно в полночь, в Доме культуры, в подсобном помещении, где хранились вёдра, швабры, моющие средства. Убита вилами в живот. Тело обнаружено в семь часов утра заведующей Клубом.

– Меня интересует Екатерина Раскрепова. Я тебе звонил. Просил присмотреть за ней.

– За ней следил старший лейтенант Подлесный.

– Я могу допросить его?

– Он в больнице. Шестого июля, предположительно за несколько минут до убийства Раскреповой, его ударили по голове. Я допросил Подлесного. Вот протокол допроса.

– А он не темнит?

– На хорошем счету. Представлен к очередному званию. Зачем что-то скрывать?

– А ты проверь. Следил, потерял из вида, непонятное переодевание Раскреповой, удар по голове.

– Проверю.

– Иван Иванович, – обратился майор к подполковнику, – я понимаю – дело необычное, но ты занимаешься другими делами. И звонок из края насчёт Раскреповой.

– Мы с тобой вместе начинали служить лейтенантами, двенадцать лет плечом к плечу.

В Чечне ты меня раненого из-под пуль вытащил. Пять лет назад произошло ограбление. Тридцать миллионов долларов. Задержали Кротова Марата Сергеевича. Подозревали его племянника – Вадима Раскрепова, но у него оказалось железное алиби. Его сестру Екатерину Раскрепову допрашивали. Ей тогда было тринадцать. Пошли по делу свидетелями. Денег не нашли. Исчезли тридцать миллионов долларов. Кротову дали пять лет, адвокаты хорошо постарались. Сам понимаешь – главной улики – денег нет. Через месяц Вадим Раскрепов попал в колонию. Месяц назад освободился. Мы хорошо поработали и доказали, что Раскрепова причастна к похищению тридцати миллионов. Прижали её, как следует, убедились – она не знает, где деньги. И, понятно, кто доверит их подростку. Доходчиво объяснили, что это на время преступления она была несовершеннолетней, а сейчас ей светит не меньше десяти лет строгого режима. Предложили: она сдаёт нам Вадима и деньги, а мы ей – чистые документы и свободу. Она дала согласие. Но! Настораживают два факта. Первый – Екатерину Раскрепову видели в двух местах одновременно. Второй – она может вести двойную игру. И, главное, видимо, она нашла деньги. Из-за этого её убили. Но почему? Узнали, что она работает на нас? Или хотела исчезнуть с деньгами, а Вадима сдать нам? Ещё один вопрос требует ответа:зачем она приехала в Отрадное? Мы подозреваем, что был ещё один участник преступления. И он здесь – в Отрадном! С кем Раскрепова встречалась?

– Приехала с Александром Тихониным, её однокурсник. Восемнадцать лет. Я его с детства знаю. Можно сразу вычеркнуть. Котов Владислав, двадцать шесть лет, владелец универмага, торговых точек, заимка у водопада. После окончания школы уехал учиться в краевой центр. Вернулся в посёлок год назад. Тёмный человек.

– Пошли данные в центр, пусть пробьют его. С Кругловым Андреем Максимовичем она встречалась?

– Нет. Но Круглов деловой партнёр Котова, они в школе вместе учились. Потом Круглов выступал за сборную края по боксу. Вместе вернулись. Могла встретиться с Кругловым на заимке Котова. Котов три дня назад возил её на водопад. Племянник Клавдии Уткиной хвалился, что видели Котова и Раскрепову у водопада. У них были интимные отношения.

– Как думаешь – шла к цели?

– Трудно сказать, – Степан Николаевич наморщил лоб. – Видел я её, и женщины судачили, для такой переспать с мужиком, что… ну, в общем, понял.

– Да, мораль у неё была особенной. Хотя, чему удивляться. Много я таких повидал – им надо всего и сразу, жить красиво, брать от жизни все удовольствия. Знаешь, что ещё очень странное. В деле есть эпизод, на который следователь не обратил внимания, а я сейчас вспомнил. Отношения Вадима Раскрепова и Екатерины Раскреповой. Они родные брат и сестра. Но соседи по квартире показали, что он использовал её как проститутку. А ведь ей тогда было тринадцать.

– Ну, за деньги, такие люди и сестру не пожалеют.

– Тут, Степан Николаевич, более мерзкий случай. Вступал он с ней в сексуальные отношения.

– Извращенец, – Степан Николаевич в отвращении скривил губы.

– И когда я предложил Раскреповой сдать нам Вдима, то уже знал – она ненавидит брата. По её поведению я понял – она даже получит удовольствие, когда Вадима надолго посадят.

– Я тут пристрастился «Час суда» смотреть. Дети родителей убивают, родители детей новорожденных продают. Ужас. Хочется бежать от этой мерзости.

– Мне докладывали, ты рапорт на пенсию подал?

– Вот закончу это дело, поеду к дочери в Сочи. Там после Олимпиады красота. И до Москвы и Санкт-Петербурга недалеко. Хочется посмотреть. Ты же знаешь, я дальше краевого центра нигде не был. Если Чечню не считать. Но там, сам знаешь, что творилось.

– А я вот больше охоту люблю. Пригласишь?

– Спрашиваешь. Помнишь, как в молодости медведя завалили?

– Рад бы забыть, да шрам на лбу напоминает. У тебя остановлюсь?

– Иван! Я сейчас жене позвоню, обрадую. Она баньку истопит, водочку в морозильник положит, солёные грибочки из погреба достанет.

В дверь постучались.

– Войдите, – пригласил майор.

Вошёл лейтенант Звонарёв, с восторгом посмотрел на подполковника – много слышал о нём в качестве примера от Степана Николаевича.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу майору? – приложил руку к козырьку фуражки.

– Обращайтесь.

– Пришла распечатка звонков. Заведующая Клубом звонила Валентине Брагиной в двадцать тридцать пять. Брагин не соврал. Звонил он завклубом. Я проследил за Котовым. Он сильно напуган. Собирается спешно покинуть посёлок.

– Котова задержать! – приказал подполковник.

– Разрешите выполнять?

– Выполняй. Привезёшь его сюда. Я лично его допрошу.

Лейтенант ушёл быстрым шагом, но при этом переваливался с ноги на ногу, как цирковой медвежонок.

– Эркюль Пуаро, – рассмеялся подполковник. – Усики! Ты мне говорил – я таким и представлял. Но далеко пойдёт. Лет через восемь твое место займёт.

– А ты ему оттуда помоги. Ни тебе, ни мне за него стыдно не будет.

– Помогу. Пока не привезли Котова, почему бы нам не сходить в кафе. Ты мне по телефону красочно расписывал местный плов из молодого барашка.

– Сам убедишься, в лучших ресторанах такого не подают.

Лейтенант Звонарёв успел перехватить Котова у ворот заимки. Полицейский уазик и «Мерседес» чуть не столкнулись лбами бамперов в воротах. Котов приказал охранникам поставить «Мерседес» в гараж и пересел в уазик. Не спросил, за что его задержали, словно хотел скорее уехать подальше от заимки. Быстро сел на заднее сидение и опустился как можно ниже, с опаской глядя на окружающий лес.

Уазик рявкнул, выпустил из глушителя серый дым, и покатил по дороге, хромая на заднюю правую рессору. Это и спасло жизнь Котову. В лесу блеснул солнечный зайчик и в миг, когда машина провалилась, скрипнув рессорой, стекло на задней дверце треснуло, мелкие игольчатые осколки разлетелись по кабине. Котов упал на сиденье – увидев, что пуля пролетела в сантиметре над головой.

– Гони! – крикнул Звонарёв. Выхватил пистолет из кобуры и наугад выстрелил пять пуль в сторону берёз. Откуда, по его предположению стреляли из снайперской винтовки. Включил рацию:

– Дежурный! Это Звонарёв. У заимки Котова в нас стреляли из снайперской винтовки! Срочно высылай группу захвата! С автоматами! В бронежилетах! И доложи майору с подполковником.

Уазик, петляя, подпрыгивая, мчался по просёлочной дороге. Но больше никто не стрелял. Выехали на асфальт, и Звонарёв положил пистолет в кобуру. Через десять минут подъехали к отделению полиции. Уазик пыхнул паром из-под капота, взвизгнул тормозами и осел, как загнанная лошадь. Осмотревшись, Звонарёв быстро провёл Котова в кабинет начальника полиции. Закрыл окно, плотно задёрнул шторы. Передвинул стул в угол кабинета и посадил на него Котова. Тот выглядел испуганным и потерянным.

Через два часа вернулась группа захвата. В кабинет вошли майор и подполковник. Усталые, запылённые. Ботинки мокрые, с прилипшей травой. На лицах разводы от паутины.

– Не профессионал работал, – сказал подполковник. – С тридцати шагов промахнулся. Пулю в дереве нашли. От охотничьего карабина с оптическим прицелом. Но местность хорошо знает – без следов ушёл. Если, конечно, кто-то из охранников не стрелял. Надо их проверить.

– Звонарёв, допроси охранников, они в шестом кабинете, – сказал Степан Николаевич. – И пусть обыск на заимке сделают.

Звонарёв ушёл. Подполковник Громов изучающее, прищурив глаза, посмотрел на Котова. Тот за два часа пришёл в себя и сейчас сидел самоуверенно. В темно-синих глазах не было страха. Они светились нагло, вызывающе.

– Я хочу знать, за что меня задержали? – сказал Котов. Откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу. Заметил, что носок ботинка подрагивает, и поставил ногу на пол. – Я спешу на встречу с деловыми партнёрами. Важная встреча.

«Ляжки у тебя толстоваты класть ногу на ногу, – подумал Степан Николаевич. – Чисто мартовский ленивый кот на солнышке. За что только бабы таких любят?»

Подполковник Громов отвернулся от Котова, словно того не было в кабинете, сказал Степану Николаевичу:

– А плов с молодым барашком, действительно, очень вкусный. Закроем это дело – махнём на рыбалку, охоту! Охотничья избушка цела?

– Стоит. Зимой заходил. Три года назад я её подремонтировал с зятем. Из Сочи приезжал. Поохотиться.

– Как?

– Городской, – улыбнулся Степан Николаевич. – Думал, если в тире из воздушки в десятку бьёт, то вся дичь его.

– Научил?

– Научил.

В кабинет вошёл дежурный, протянул листы бумаги, доложил:

– Факс пришёл из центра. Разрешите идти?

– Иди. А вот теперь, гражданин Котов, я расскажу, за что вас хотели убить ваши деловые партнёры. И я бы не советовал вам встречаться с ними.

– Без адвоката я не буду ничего говорить, – Котов сжал толстые губы, сложил руки на груди. Золотые часы на его руке показывали 16.35.

– А за вас, гражданин Котов, расскажу я – прислали вашу полную биографию, – подполковник показал Котову листы бумаги. – Степан Николаевич, объясните гражданину его права и обязанности.

– Котов Владислав Максимович, вы допрашиваетесь по делу в качестве свидетеля. Разъясняю вам права и обязанности свидетеля. Вы можете отказаться свидетельствовать против самого себя, против близких родственников. Ваши показания могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу, в том числе и в случае вашего последующего отказа от этих показаний. Вы имеете права являться на допрос с адвокатом. Предупреждаю вас об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Права и обязанности вам понятны?

– Понятны, – ответил Котов, оживился. – Что же вы, Степан Николаевич сразу не сказали, что в качестве свидетеля. А то, что стреляли в меня – это какой-нибудь заезжий охотник пальнул с дуру куда попало. Сами говорили – стреляли их охотничьего карабина.

Но тут же снова насторожился и спросил:

– А по какому делу?

– По делу об убийстве Екатерины Раскреповой.

– Слышал. Когда её точно убили?

– Шестого июля, ночью, с двенадцати тридцати до двух.

– В это время я был на заимке у водопада. Охрана подтвердит. Если не верите охране, спросите у Лены Васильевой, в библиотеке работает. Я с ней всю ночь провёл.

– Спрошу, – поморщился Степан Николаевич: он знал Лену Васильеву: «Молодая, умная, и с Котовым. Попробуй, пойми этих женщин». – С убитой, Екатериной Раскреповой, встречался?

– В универмаге встретились. Потом у меня на заимке. Водопад просила показать.

– Просто полюбовались красотой природы? – усмехнулся майор.

– Она же не малолетка. Всё по взаимному согласию, – самодовольно улыбнулся Котов.

– И в ресторане один раз посидели.

– Это всё, что знаешь о Раскреповой? – уточнил майор.

– Знаю – приехала она из города к СанькеТихонину. В одной группе учатся. И это всё, – пожал плечами Котов.

– Закончили допрос? – спросил подполковник у майора.

– Да. Владислав Максимович, ознакомьтесь и распишитесь.

Котов внимательно прочитал и расписался.

– А сейчас, Владислав Максимович, я расскажу вам любопытную историю – о краже тридцати миллионов долларов, – подполковник Громов посмотрел на Котова, но тот никак не отреагировал на его слова. – Пять лет назад Кротов Марат Сергеевич, матёрый преступник, сколотил банду из своего племянника Вадими Раскрепова и его родной сестры Екатерины Раскреповой. Она тогда была худеньким подростком, смогла легко проникнуть в помещение через узкое технологическое отверстие в подвале и отключить сигнализацию. Были похищены тридцать миллионов долларов из частного банка. Кротова арестовали. Он всё взял на себя. Подельников не выдал. Не сказал, где деньги. Расчитывал, что когда выйдет на волю, с шиком проживёт остаток жизни. Доказательств о причастности к преступлению Вадима Раскрепова и его несовершеннолетней сестры, оказалось недостаточно, и они проходили по делу свидетелями. Через месяц Вадим Раскрепов был приговорён к четырём годам колонии за другое преступление. Через год в колонии был убит Кротов Марат Сергеевич. А вот Вадим Раскрепов благополучно отсидел и три месяца назад, двадцать восьмого марта, вышел на свободу. Следы его сестры затерялись, но потом мы узнали, что она поступила учиться в университет, в конце апреля познакомилась с Александром Тихониным и приехала в Отрадное, где встретилась, как бы случайно, с Котовым Владиславом Максимовичем. Который родился в Отрадном, окончил здесь школу и уехал учиться в краевой центр. Напомню, в город, где украли тридцать миллионов долларов. После окончания университета вернулся в родной посёлок, купил универмаг, открыл сеть магазинов, построил замку на выкупленной в частную собственность земле.

– Я взял кредит в банке, – сказал Котов. – И в наследство мне досталась элитная квартира в центре – на проспекте Мира. Уверен, вы это знаете.

– Знаем, – подполковник кивнул головой. – Но есть интересный момент. На втором курсе вы познакомились с Вадимом Раскреповым. Торговали электроникой, открыли магазин.

– Я не отрицаю знакомство с Вадимом Раскреповым. Учились вместе, организовали бизнес, – сказал Котов. – Потом к нам присоединился Круглов. Открыли с ним ночной клуб…

– Где проводили бои без правил, – продолжил подполковник.

– Это не запрещено.

– Не запрещено. Как и тренажёрный зал, в котором собирались хорошо натренированные молодые люди.

– Заботились о своём здоровье, – развёл руками Котов. Но глаза у него потемнели, на виске подрагивала синяя жилка.

– Так усердно заботились о здоровье, что шестеро погибли в перестрелке. После чего Котов и Круглов свернули бизнес и переехали в Отрадное. А Вадим Раскрепов оказался в колонии.

– Чем они там занимались, эти убитые парни, я не знаю, – скрестил пальцы Котов. – А нас конкуренты задавили. На примере Вадима Раскрепова показали, что с нами будет, если не закроем бизнес. А здесь, в Отрадном, деньги не большие, зато свободно, спокойно.

– Но почему Вадим Раскрепов послал к вам, Владислав Максимович, свою сестру? А сразу после освобождения Раскрепова, у вас с ним была встреча.

– Встретились. Он просил меня помочь. Я в соседнем городке открываю супермаркет, предложил ему заняться продажей электроники. А то, что у него была сестра, от вас в первый раз услышал. Конечно, если бы знал, не стал бы с ней, но она сама ничего не сказала. Интересную историю вы мне рассказали. Но если вы считаете, что я связан с кражей тридцати миллионов долларов, то ошибаетесь. Я могу идти?

– Гражданин Котов Владислав Максимович, вы, как важный свидетель, не должны выезжать за пределы районного центра села Отрадное. Вам понятно? Распишитесь, что предупреждены. Степан Николаевич, выпиши ему пропуск, – сказал подполковник. Майор вопросительно посмотрел на друга, но тот утвердительно кивнул в ответ.

Котов неторопливо вышел в коридор, плотно закрыл за собой дверь и позвонил по сотовому телефону.

– Это я! Через двадцать минут машина должна быть у здания полиции! – приказал Котов. Посмотрел на часы. Сел на диван в холе недалеко от дежурного и стал ждать, нервно покусывая толстые губы.

– Зачем отпустил? – спросил Степан Николаевич у подполковника. – Яснее ясного, что Вадим Раскрепов передал деньги на хранение Котову. Освободившись, потребовал вернуть. Котов поклялся, что деньги забрали бандиты, из-за которых он бежал в Отрадное. Раскрепов не дурак, прислал сестру. Она узнала, где деньги. За это и убили.

– Доказательства, улики? На Котова ничего нет. Он твёрдый орешек. С наскока не раскусишь. Я уверен – стрелял в него Вадим Раскрепов. Мстил за убийство сестры. Одно неизвестно – она работала на нас или на брата? Я был уверен, что она ненавидит брата. Ошибся? В одном уверен – Котов приказал её убить. Но убить за что: за то, что она украла у него деньги или он понял, что она нашла доказательства, что деньги у него?

– У Котова железное алиби. Я допрошу Лену Васильеву, она врать не будет. Но уверен – подтвердит, что Котов был на заимке.

– Должен быть сообщник. Проверь Круглова. Он был в парке. Оттуда до места убийства Раскреповой минут двадцать идти.

– Проверю. Знаешь, что больше всего меня смущает? Почему убили вилами?! И не только Раскрепову. И Брагину, и Куприну. А самое непонятное – зачем Раскрепову раздели догола, принесли в огородТихониным, усыпали цветами?

– Тут надо голову поломать, – подполковник прижал указательные пальцы к вискам и с силой покрутил. – За Котовым я приказал следить. Маячок и микрофон ему в машину установили. Пусть теперь крепкий орешек Вадим Раскрепов раскусывает. Сразу двоих возьмем. И деньги, надеюсь, не где-нибудь на Кипре.

– А как брать будем? Сам знаешь, у меня нет…

– Всё продумано. Два неприметных автомобиля, начинённые самой современной аппаратурой, дежурят в окрестностях села. Там и опытная группа захвата есть. Найдут и возьмут без проблем. А вот в этом кармане, – подполковник приложил руку к пиджаку, – надёжная связь. Пусть Котов видит, а он сидит в дежурке и ждёт свой «Мерседес», что мы пошли к тебе домой. Выпьем по рюмочке за встречу.

День 7

Рано утром, когда солнце ещё дремало первыми лучами на вершине горы Крапивиха, и пастух собирал коров, угоняя их на пастбище, майор и подполковник пришли в отделение полиции. Степан Николаевич жил в ста метрах от работы. Распахнул окно, выходящее на кусты сирени. Весной, когда сирень цветёт, запахи врываются в кабинет, а летом – густая листва защищает от пыли. Улицу перекопали, прокладывая трубы, засыпали гравием и вот ежу третий год не могут заасфальтировать. Проезжает много машин. Степан Николаевич иногда задаёт себе вопрос: «У людей нет денег, на что же тогда они покупают машины? Посёлок нищает, обочины улиц зарастают травой, дома врастают в землю, заборы падают, а машин всё больше. Загадка русской души?»

– Только что доложили, – сказал подполковник, – Котов находится дома. Вызвал с заимки охрану. Машина стоит в гараже.

– Если деньги у Раскрепова, он мог уехать.

– Нет, дороги под контролем.

В кабинет без стука ворвался дежурный и крикнул с порога:

– Товарищ майор! Бесовщина какая-то!

– За тобой, что – черти гонятся? – спросил Степан Николаевич, пока дежурный пытался отдышаться.

– Не знаю, может и черти тут замешаны. Из морга сторож позвонил – исчезли два трупа! Нет их – пропали без следа. Этой – городской, что голой нашли… Екатерины Ракреповой! И Оливии Куприной!

Майор и подполковник одновременно подскочили на стульях.

– Ну, бля! – выругался Степан Николаевич. – Вот зараза! Зачем красть трупы?! Срочно вызывай Звонарёва. Пусть едет в морг.

– Ситуация! – покачал головой Громов.

На столе зазвенел телефон. Майор взял трубку. По выражению его лица, которое густо покрывалось красными пятнами, подполковник понял, что произошло ещё что-то сверхъестественное, что не поддаётся объяснению.

Начальник полиции положил трубку и, с трудом ворочая онемевшим языком, сказал:

– Действительно чертовщина. Труп Оливии Куприной только что обнаружили у дома Брагина. Лежит голая на белой простыни, усыпанная цветами…

– Да, что тут скажешь, если у тебя голые женщины мёртвыми по улицам шастают, – хотел пошутить подполковник, но вместо улыбки лицо перекосилось. – Ты поезжай, а я здесь останусь, надо дело с Котовым до логического конца довести.

День 5

Брагин, невысокого роста, худой, стоял на высоком крыльце дома Клавдии Уткиной. И сейчас, ссутуленный, втянувший голову в плечи, показался дородной женщине карликом.

– Те, чего? – спросила Клавдия. – Сказала – больше не дам. Нажрешься – развоняешься, как куча дерьма. Домой иди.

– Мне тока… – рыгнул перегаром Брагин и прикрыл рот ладонью. – Самую малость. Четвертинку.

– Да ты и так на ногах еле держишься. Ступай от греха подальше. Забьёшь Вальку топором, зачем мне такой грех на душу. И больше не кажись ко мне.

Брагин выругался матом. Клавдия пригрозила ему увесистым кулаком и захлопнула дверь. Брагин, хватаясь за перила, спустился с крыльца и пошёл в магазин. Там дороже, но не откажут.

Две старушки, покупающие хлеб, встретили Брагина не приветливо. Отошли в угол за холодильную камеру с пивом и напитками.

– Опять нажрался, – сказала худая, высокая в чёрном платке. – Мой тожно пил. Замёрз под забором. Я поминки по нему справлять не стала.

– Как только Валька терпит? – поджала губы толстая старушка в галошах, серой шерстяной юбке, коричневой кофте.

– Тут на днях внуков купаться водила, Вальку видела. Не знаю, чем она там, в кустах, с Кругловым занималась, но дочку – Варьку, в машину посадили, чтоб чего не увидела.

– Да и Варька говорят от Круглова.

– У молодых сейчас разве поймёшь. Дружат с одним, спят с другим, а замуж выходят за третьего.

– Стыдно вечером в парк выйти. Сидят на скамейках, пьют, курят, и парни, и девки. Девки совсем бесстыжие.

– А ты видела, какую девку Санька из города привёз?

– Да они все там такие. Жизнь им красивую подавай, а работать не хотят.

– А ты что на нас быком уставился? – спросила высокая старушка Брагина.

– Что вы тут про мою жену говорили? – Брагин крепко сжал бутылку водки. Пальца побелели. Лицо пошло красными пятнами.

– Иди домой, а то сейчас полицию вызову. Упекут тебя на пятнадцать суток, – не испугавшись свирепого вида Брагина, пригрозила высокая старушка. – Вальке своей грозить будешь. Правильно сделала, что не от тебя родила. Алкоголик, сморчок, тьфу на тебя.

Брагин заматерился, замахал руками, но продавщица крикнула из подсобки грузчика – высокого, крепкого мужика. Тот подхвати Брагина за шкирку и вывел из магазина. Швырнул в траву у забора. Брагин сел, опираясь спиной о забор. Заплакал.

– Варька моя дочь. Моя дочка! – погрозил кулаком. Вытер рукавом рубахи слёзы. Спрятал бутылку водки в карман штанов. С трудом надел соскочившую с ноги калошу, шатаясь, опираясь на руки, поднялся и пошёл вдоль улицы.

Из открытых дверей кафе вкусно пахло пловом, лепёшками. Брагин сел на скамейку. Вспомнил, как в этом кафе играли свадьбу с Валентиной.

– Я любил её, а она вон как? – прошептал слюнявым ртом Брагин.

Подъехал чёрный «Вольво». Из машины вышел Круглов, пикнула сигнализация. Не замечая пьяного Брагина, вошёл в кафе. Брагин сквозь большое французское окно увидел, как рядом с Кругловым запорхала бабочкой девушка-официантка в короткой белой юбочке и белой кофточке.

– Убью, гада! – прорычал Брагин, вытащил из урны рядом со скамейкой осколок стекла от бутылки, но почувствовал, как крепко схватили за руку. Поднял красные глаза. Над ним стоял Ванька-дурачок.

– Пошли, я тебя до дома провожу, – сказал Ваня Меньшов.

– Я убью его! – пытался вырваться Брагин.

– Тебе домой надо, – по-доброму, сочувственно произнёс Меньшов. Ростом, телосложением, он напоминал подростка-восьмиклассника. Но длинные руки – жилистые, с крупными синими венами крепко держали Брагина, как куклу. Старушки, старики, купив машину берёзовых чурок – так дешевле, чем колотые, часто просили Ивана наколоть дров, перетаскать их во двор. Меньшов с охотой соглашался. Жили вдвоем с матерью. Она получает пенсию по инвалидности. Часто болеет. Деньги всегда нужны. А местная детвора, подкараулив Ваньку после работы, вела его в магазин и выпрашивала конфеты, вафли, газировку. Старушки у магазина отгоняли ребятню, но Ванька покупал на всех, каждого угощал. Работал кочегаром в районной котельной. Не хотели брать – дело ответственное, кто знает, что там, у дурочка, на уме. Но мужики напились, чуть не разморозили теплотрассу, батареи. Ваньку взяли и не пожалели. Трудолюбивый, не пьёт. Всё делает, как положено.

– Ты погоди, посади меня вот здесь на скамейку, – попросил Брагин. – Мутит меня что-то. На душе тошно.

– Водку пить не надо. От неё зло, – сказал Меньшов и посадил Брагина на скамейку. – Отец пил. Ехали на машине. Перевернулись. Отец погиб. Мать – калека. Я головой ударился.

– С горя пью. Жена мне изменяет. Этого гада до сих пор любит. Что за любовь у неё такая собачья? Как влюбилась в него в старших классах, так и любит.

– Любовь – не зло, – ответил Меньшов. – Девушки – они чистые, святые. Они для добра рождаются.

– Святые!? – рассмеялся Брагин. – Да, что ты – дурачок, понимаешь?

– Понимаю. К Саше Тихонину девушка приехала. Я шёл по улице. Она стояла в окне. Вокруг неё всё серебрилось. Светлая и чистая!

– Да твою чистую Котов к себе на водопад возил, – рассмеялся Брагин и передразнил: – Чистая, святая!

– Она чистая, – Меньшом сжал губы. На лице выступили скулы. Но голубые глаза сияли прозрачностью, словно видели то, что видеть не всем дано.

– Да пацаны говорили…

– Не говори злое, – прервал Меньшов. – Катю облили грязью. Она очистится. Валю, твою жену, облили грязью. Плохие, грязные люди, всех обливают грязью. Не терпят чистое, светлое.

– Дурак ты, – усмехнулся Брагин. – Потому для тебя вокруг счастье. Нет его! Понял? Нет!

– Есть. Вот ты пьёшь, зла жене, дочери, людям желаешь, потому и не видишь счастья.

– А-а-а! – махнул рукой Брагин, – что с тобой разговаривать. – Вот возьму вилы, поймаю Вальку с Кругловым и будет им счастье!

– Это не ты хочешь. Это зло в тебе говорит. Толкает на злые дела. Но от зла можно очиститься. Чистое сделает чистым.

Меньшов подхватил Брагина и повёл пьяного домой. Уложил спать во времянку на овчинный тулуп, наброшенный на панцирную скрипучую кровать. Из открытого окна тянуло прохладным ветерком. Пахло яблоками. В углу, в паутине, паук обматывал паутиной большую зелёную муху.

Брагин проснулся под вечер. Голова болела. Во рту было сухо, кисло. Язык с трудом ворочался, как наждачная бумага тёр зубы. Сунул руку в карман. Руки задрожали от радости – пальцы нащупали бутылку водки. Сорвал пробку и засунул горлышко в рот. Забулькало. Кадык заходил вверх, вниз, вверх, вниз. Глаза наполнялись туманом.

За воротами остановился автомобиль. Брагин выглянул в окно. Но ничего не увидел. Мешали кусты жимолости. Брагин подтянул штаны, вымыл лицо в оцинкованном тазике с водой. Вытер фартуком. Фартук висел на дверном косяке, на гвозде, на котором висела и подкова – старая, ржавая, но как талисман на счастье.

Брагин прислушался – голоса показались ему знакомыми, тихими, далёкими, но знакомыми. Он прошёл вдоль забора мимо кустов смородины, наклонился и заглянул в дырку от выпавшего сучка в доске забора. Увидел чёрную иномарку. Рядом, опираясь на дверцу, стоял Круглов. В блестящих, лакированных туфлях, чёрных наглаженных брюках, белой рубашке. Даже за три метра чувствовался запах дорогих духов. А рядом! В белом платье, в белых босоножках! Радостная, весёлая! Брагин передёрнулся от злости. Руки задрожали. Он оглянулся и увидел вилы, воткнутые в кучу навоза у коровника. Схватил вилы и побежал на улицу.

– Ты! Ты… – закричал Брагин, наставив вилы на Валентину. – Вырядилась! Тварь!

– Дай сюда! – Круглов надвинулся на Брагина, вырвал у него вилы из рук и забросил в огород. – Если ты ещё раз тронешь Валентину – я тебя живым на кладбище закопаю. Ты меня знаешь.

Круглов сел в машину, мотор рассержено заревел. Брагин вытер лицо от пыли, не отрывая взгляда от «Вольво», пока машина не скрылась за поворотом.

– Я борщ сварила, на плите, – сказала Валентина. – Я за Варей – в садик. Зайду в магазин – хлеба куплю.

– Сигареты купил, – буркнул Брагин: «Пошла, пошла, задом завиляла. Сучка!»

Брагин нашёл вилы, с силой вонзил их в забор. Ударил кулаком. Разбил в кровь казанки, облизал кровь языком. До сих пор он видел глаза Круглова и страх колол сердце – такой, действительно, убьёт, живьём закопает.

«Это я тебя закопаю!» – глаза Брагина налились кровью.

Брагин вздрогнул от резкого звонка. Но не встал с дивана. Показывали футбол.

Валентина сняла трубку, долго слушала, тяжело вздохнула:

– Хорошо. Я приду. Всё сделаю.

– Куда? – насторожился Брагин.

– Завклубом звонила, – ответила Валентина. – Завтра с утра проверка приезжает из края. Надо полы помыть, прибраться. Сегодня свадьбу проводили. Сын Кузьмина женился. На дочке начальника пожарки. Я Вареньку уложу и пойду. Часа на два. А ты за дочкой присматривай. Она ночью просыпаться стала.

Брагин не ответил. Валентина уложила дочку. Переоделась из халата в белое платье. Взяла из сеней вилы с жёлтой ручкой: после того, как однажды ночью она шла с работы из Клуба по парку, пристала пьяная компания. Были сильно пьяными, удалось убежать, только платье порвали.

– Зачем в белое платье вырядилась? – зло спросил Брагин. Перед глазами тут же возникло лицо Круглова с надменной улыбкой.

– А у меня что, другое платье есть? Это только осталось. Ты же вчера напился, все мои платья порвал.

– Что б ни таскалась! И сейчас никуда не пойдёшь! Договорились, да! Договорились с ним! Видел, как ты жопой перед ним виляла!

– Да пошёл ты! – Валентина со всей силы толкнула Брагина ручкой от вил. Тот споткнулся о половик, упал, стукнувшись о жестяной рукомойник. Стоящее в нём ведро с грязной водой перевернулось, разлилось лужей вокруг Брагина.

Валентина перешагнула через мужа и ушла.

Брагин хотел броситься вслед жене, но его затошнило. Он склонился над рукомойником. Вытер рот полотенцем. Подошёл к телефону, обмотанному синей изолентой, набрал номер.

– Алло, – послышался в трубки телефона голос. – Я слушаю.

– Это Брагин, – сказал Брагин, узнав голос заведующей Клубом. – Валентина вышла, вы просили её помыть полы.

– Да. Завтра проверка, а после свадьбы страшный беспорядок.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

«Вот гад, – подумал Брагин и трясущимися руками закурил сигарету, потратив несколько спичек. – Завклубом деньги заплатил, чтобы прикрыть».

Брагин вытащил из-под крыльца спрятанные там вилы, надел чёрную куртку с капюшоном. Капюшон спадал на глаза, мешая видеть, но белое платье Валентины хорошо различалось в темноте.

«Полы мыть, – усмехнулся Брагин. Глаза покраснели. Руки затряслись. – Знаю, куда ты побежала!»

Над головой зашумела листвой берёза. На ясное небо набежала тёмная пелена. В соседнем дворе завыла собака. Брагин крался вдоль забора, не отрывая взгляда от белого пятна впереди – платья Валентины. Крался, припадая к земле, вытягивая шею. Фонари на улице давно не горели. Свет падал только из окон домов. Но и они гасли, погружая дорогу во тьму.

«Неужели, правда в Клуб пошла? – подумал Брагин, когда в просветах между деревьями парка показались стены Клуба. Споткнулся о корень. Посмотрел под ноги. Белое пятно впереди исчезло! Брагин прислушался, осмотрелся. Хлопнула входная дверь Клуба.

Послышался смех. Кто-то разговаривал на скамейке под берёзой. Брагин хорошо помнил эту зелёную скамейку. Там не хватало одной перекладины на спинке. Там он встречался на первых свиданиях с Валентиной. Там вырезал перочинным ножом её имя.

Брагин спрятался за кустом сирени, посмотрел между перекладинами спинки сидения скамейки. Свет фонаря отразился в глазах. Они вспыхнули, как глаза хищника. На зелёной скамейке Брагин увидел Круглова! И Валентину. Её белое платье так и светилось!

«Она! Она! На нашей скамейке! Тварь! Тварь! – Брагин сжал рукоять вил. Всё его тело тряслось. – Убью!»

Глаза обожгло болью, голова закружилась. Брагин стиснул зубы. Он услышал рядом со скамейкой шаги. Глаза прозрели. Белая рубашка Круглова! Брагин выскочил на тропинку и со всей силы вонзил вилы в грудь Круглова.

– Это я тебя убью! – прохрипел Брагин, но услышал женский стон.

День 6

– Ванечка, иди к нам! – позвали Надя и Вера.

Меньшов обернулся. Увидел сестер-близняшек. Губы растянулись в улыбке. Девушки сидели на скамейке в парке, щелкали семечки. Шелуха валялась у них под ногами. Рядом суетились голуби, отыскивая в шелухе зёрна. На девушках короткие, открывающие живот, оранжевые топики, короткие жёлтые юбки и босоножки на высоком каблуке. Педикюр наполовину стёрся, на пятках тёмная паутинка грязи в трещинках. Вера курила тонкую сигарету. Дым сочился между приоткрытыми губами в красной, яркой помаде. Рядом с Надей стояла пластиковая бутылка пива.

– Курить нельзя, – улыбаясь девушкам, сказал Меньшов.

– А что? Ты плохих девочек нашлёпаешь по попе? – рассмеялась Вера и пустила в парня дым.

– Вы хорошие, – Иван сел на скамейку, вытащил из кармана кулёк с пшеном, насыпал голубям. Те радостно захлопали крыльями, слетелись со всех сторон.

– И чем же мы хорошие? – спросила Надя.

– У тебя сердце доброе. Твоя бабушка заболела, ты на операцию все деньги отдала. А могла в город уехать.

– У Надьки сердце доброе, а у меня? – Вера заглянула в наивные, детские глаза Меньшова.

– А ты веришь в любовь. Вера тебя очищает.

– Дурачок ты, – рассмеялась Надя, но глаза остались грустными. – Мы продаём себя за деньги. Слышал такое слово – проститутки.

– Вы хотите быть плохими, злыми. Так легче жить там, где много зла. Но душа у вас добрая.

– Добрая? – Вера сжала кулаки. – Быть добрым, счастливым в мире, где всё продаётся и покупается?!

– Не надо продавать себя, – Меньшов взял холодные руки Веры в свои тёплые ладони.

– Котов – злой. У него душа чёрная. Уходите от него.

– Куда? – нервно улыбнулась Надя. Сжала пальцами пластиковую бутылку пива, отшвырнула её.

– В город. Найдите добрых людей.

– А как их найти? – спросила Вера, раздавила сигарету, бросила в урну.

– Смотрите в глаза. Глаза не обманывают.

– Дурачок ты, – Вера поцеловала Меньшова в щёку.

– Я пойду, – сказал Ванька. – Завтра утром Брагин очистит душу от зла.

– Брагин? Этот пьянчуга? – удивилась Надя.

– Он сделал зло, – большие голубые глаза Меньшова потемнели, как ясное небо в ненастье. – Он раскается, очистится.

Ванька посмотрел на девушек. Его глаза вновь наполнились голубизной. Он улыбнулся, достал из кармана рубашки конфеты. Протянул сёстрам.

– Спасибо, – ответили они. Долго провожали Меньшова взглядом.

– Знаешь, я поняла – его яркая жёлтая рубаха совсем не дурацкая, – сказала Вера. – Она, как солнышко. Вот посидел он рядом с нами, и стало теплее, посветлело на сердце.

– Завтра с утра уезжаем в город. Подадим документы в училище, там сирот без экзаменов берут и общагу дают. Стипендию будут платить. Проживём!

– А бабушка как?

– Она крепкая. И добра нам желает.

День 4

Санька Тихонин лежал вечером на сеновале. Смотрел на светлеющие звёзды. Они светились всё ярче, становились всё ближе. Санька удобно расположился в мягком ложе свежескошенного сена, глубоко вдохнул запахи цветов, травы. Лежал и представлял, как придёт Катя, поднимется вверх по лестнице. Её золотистая голова ляжет ему на плечо. Волосы рассыпаться у него на груди. Она пришла! Санька услышал её легкие шаги и замер в счастливом ожидании. Но девушка не успела подняться по лестнице, её остановил звонок сотового телефона.

– Да, – ответила Катя. – Нет, не сплю. Хорошо, приезжай.

– Саша, ты спишь? – спросила Катя. Санька не ответил. – Вот и хорошо. Меньше слов.

Девушка тихо спустилась и пошла к воротам дома. Отворила калитку и осталась ждать у палисадника. Санька, проклиная себя за трусость, спустился с сеновала, осторожно заглянул через забор. Подъехал чёрный «Мерседес» Котова. Дверца отворилась. Придерживая подол лёгкого платья, чтобы он не скатился вниз, Катя села на переднее сиденье.

– Куда? – спросила Катя.

– В ресторан, – ответил Котов.

Дверца плавно закрылась. «Мерседес», покачиваясь на выбоинах дороги, уехал. Санька прикусил губы. Почувствовал, как по щеке побежала слеза.

Когда Санька пришёл к ресторану – светло-зелёному павильону со сверкающими неоновыми огнями названием «Эльдорадо», солнце скрылось за горой Крапивиха. И посёлок сразу же погрузился в темноту. Котов и Катя сидели за столиком на открытой веранде. Яркие лампы освещали веранду жёлтым светом. Несколько посетителей сидели внутри павильона, открытого со всех сторон большими окнами. Полупрозрачные занавески в стиле рисунков индейцев Майя не скрывали их от любопытных глаз. Или, может быть, хозяин ресторана хотел показать – это единственное место в деревне, где можно шикарно отдохнуть.

Санька спрятался за ограждением террасы и мог слышать каждое слово.

– Прекрасный уголок, – сказала Катя. – И готовят вкусно.

– Повар из города, – ответил Котов. – Был тут один местный – хорошо готовил, но половину еды домой таскал. Выгнал я его.

– И люди приличные отдыхают, – Катя кивнула на посетителей ресторана.

– Я охране приказал не пускать разную там шушеру. Пусть пиво квасят в забегаловке на рынке. Здесь у меня местная элита. За рюмочкой хорошего коньяка можно любую проблему решить. – Котов поднял руку над головой. Официант тут же принёс коробку в подарочной упаковке. – Это тебе. Подарок.

– Люблю подарки. Но их всегда дарят с намёком или признательностью? – девушка подняла бокал с красным вином, едва касаясь пальцами тонкой ножки. Пальцы не дрогнули. Колечко с бриллиантом сверкнуло, и в хрустале бокала вспыхнули огоньки.

– С благодарностью за нашу встречу. В радуге водопада ты потрясла меня своей красотой. И поверь, в красоте женщин я хорошо разбираюсь, – ответил Котов и разлёгся в кресле, вытянув ноги в белых итальянских туфлях с золотыми застёжками. Его дорогой белый костюм, казалось, светился на фоне чёрного кресла.

Официант открыл упаковку и положил перед Катей новый ноутбук.

– Включи, – сказал Котов. – Там для тебя сюрприз.

– Увы, – Катя мило покраснела. Поставила бокал, полоска алой помады осталась на краю бокала. – Я и компьютер – две несовместимые противоположности. Признаюсь – когда мне надо скачать из интернета реферат, сделать что-то по учёбе, я всегда пользуюсь помощью однокурсников.

– За такую очаровательную улыбку, – Котов наполнил Кате и себе бокалы вином, – я готов написать тебе дипломную работу.

– Спасибо за подарок. Приеду в город – обязательно запишусь на курсы, – Катя смахнула с плеча комара. – В наше время без хорошего знания компьютера на приличную работу не устроишься. Но я хочу увидеть сюрприз.

Котов грозно посмотрел на официанта. Тот торопливо сбегал за спиралью против комаров и повесил её недалеко от столика.

– А вот и сюрприз, – Котов включил ноутбук, улыбнулся толстыми губами, отблески лунного света разлились у него на щеках, как масло по блину. Катя встала и присела рядом с Котовым на подлокотник кожаного кресла. Заметила на внутренней стороне воротника белой рубашки Котова серую полоску.

– Это фотографии водопада. Здесь – Хрустального озера, – сказал Котов и положил ладонь Кате колено. – Откроешь в городе и вспомнишь.

– Спасибо. – Девушка сжала колени, намекая, что рука Котова не должна подниматься выше. Котов намёк понял и, не настаивая, убрал руку – то, что хотел, он от неё добился, и было лень проводить ночь, тратя её на вторичные чувства, лучше поехать на водопад, посидеть у камина с бокалом хорошего коньяка.

«И выяснил, что хотел, – подумал Котов. – Эта блондинка подтверждение известного правила, что все они дуры. А мой пароль невозможно взломать. Откуда вирус? Да хрен его знает! Вадим мог подкупить охрану. Надо её срочно заменить. Но тогда бы украли жёсткий диск. Завтра узнаю – утром приедет специалист. Главное – убедится, что деньги на счетах не тронуты».

Катя догадалась, зачем Котов пригласил её в ресторан. Но у неё на руках был козырь – изображать глупую блондинку.

– А фильмы по нему можно смотреть? – спросила Катя, кивая на ноутбук.

– Какой хочешь, – ответил Котов и зевнул. – Качай из интернета.

– Люблю смотреть. Тут один классный боевик показывали. Представляешь, друзья детства не поделили бизнес, деньги и заказали друг друга одному и тому же киллеру. Он их шлёпнул. Прикольно.

Котов поёжился от прохладного ветерка. Вспомнил своего партнёра по бизнесу – Круглова (этот убить может). Посмотрел на чёрную полосу деревьев поселкового парка. Оттуда слышался смех, голоса пьяной молодёжи – продолжали отмечать вторую неделю выпускной в школе.

– С красивой девушкой приятно проводить время, – сказал Котов, – но, к сожалению – дела. Завтра приезжает мой друг – гений по компьютерам. Посмотрит, что за вирус попал.

И провёл взглядом по глазам девушки, но кроме блеска от выпитого вина ничего в них не увидел.

«Пустые глаза охмелевшей блондинки, – усмехнулся Котов, – хоть сейчас тащи в кровать».

Котов и Катя спустились с террасы к машине. Зычно загудел мотор. Рокот, рванувшегося с места чёрного «Мерседеса» прижал Саньку к забору, бросил в лицо горькую пыль.

«С ним опять уехала! – сжал зубы Санька. – На водопад!»

Санька подошёл к двери ресторана, но на пути встал могучий охранник. Санька запрокинул голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Куда прёшь? – спросил охранник.

– Выпить хочу, – зло ответил Санька. Ему так хотелось плюнуть охраннику в лицо – широкое, громадное, как морда племенного быка. Но желание вмиг исчезло, когда Санька увидел кулаки охранника.

– В ларёк иди, там малолеткам продают.

Санька купил в ларьке бутылку водки. Задыхаясь, кашляя, выпил половину. Глаза слезились, горло болело. Санька понял, что если выпьет ещё глоток, то свалится мёртвым в канаву с крапивой.

«И буду там лежать. И никто не найдёт меня в крапиве. Пока не завоняю. – Санька прислонился к забору. Вылил остаток водки из бутылки. Разбил бутылку о бетонный столбик забора. В руках осталось горлышко бутылки с острыми краями.

«Убью», – прошептал Санька. Язык распух. Вываливался изо рта. Капала слюна. Санька вырвал из забора штакетину и, опираясь на неё, пошёл домой. Ночное небо, дорога, дома распадались на части. Осколками кружились вокруг. Били, кололи, рвали Саньку. Он поднял глаза, увидел яркое, слепящее белое лицо Кати. Лицо улыбалось, смеялось.

– Гадина! Сука! – закричал Санька.

– Зло говорит в тебе, – услышал Санька тихий голос. Обернулся и увидел Ваньку Меньшова – местного дурочка.

– А-а-а! Ты, – Санька покачнулся и упал, ударившись головой о забор.

Ванька Меньшов легко поднял Саньку и усадил на скамейку. Сел рядом, придерживая пьяного за плечи.

– Посиди, – сказал Меньшов. – Я провожу тебя домой. Зачем пил?

– Она… Она… – Санька заплакал, вытирая слёзы рукавом. – Я люблю её, а она… Гадина! С Котовым! Я убью его!

– Ты добрый человек, – сказал Меньшов и погладил Саньку по голове широкой, мозолистой ладонью. – Ты никогда не сделаешь зло. Катя убивает сама себя. Надо спасти её.

– Как? – Санька прижался лицом к плечу Меньшова. – Зачем я привёз её в деревню!

– Чистое делает человека чистым. А самое чистое – это цветы, – Ванька широко улыбнулся, словно представил много-много цветов. – Завтра я поеду на покос. Привезу много цветов. Подарю их Кате.

– Я хочу домой, – сказал Санька. – Отведи меня домой.

Катя вышла из машины Котова, но не успела открыть калитку, как навстречу вышел отец Саньки.

– Добрый вечер, Сергей Леонидович, – сказала Катя.

– Скорее ночь, – ответил Сергей Леонидович. Его прищуренные глаза светились злыми огоньками. – Я думал, ты порядочная девушка. А ты…

– А что я? – Катя склонила голову и скрестила руки на груди.

– Сашка домой пьяным пришёл, рассказал, как ты таскаешься с Котовым.

– Не таскаюсь, – Катя сверкнула глазами. Отцу Саньки показалось, что синева её глаз обожгла, ударила горячей волной. – Я ходила с Котовым в ресторан. Отдыхала на водопаде. Это моя жизнь. И я проживу её интересно, красиво! Или вы наивно думали, что я выйду замуж за вашего сына?

– Он тебя любит…

– Вот и радуйтесь! Вчера ночью, на сеновале, я наградила его за любовь.

– Он мечтал…

– Пусть дальше мечтает. Вот вы, когда были молодым, о чём мечтали? Об этом, об этом, – Катя рассмеялась, откинула за плечи длинные волосы, поправила их, подняв руки вверх. Вырез на платье расширился, обнажил большую часть груди. Сергей Леонидович по очертанию тонкой ткани на груди девушки понял, что дерзкую, слепящую белым грудь, прикрывает только эта тонкая ткань, и не смог оторвать взгляда. Смотрел, хотя видел насмешливую улыбку Кати, презирал себя, но смотрел.

– Я же видела, как вы смотрели на мои ноги, когда я садилась в «Москвич». Уверена – пожалели, что в молодости вам не встретились такие девушки как я. Пока есть желания, надо брать и радоваться. Что в старости будете вспоминать?

Катя сделала шаг вперёд. Голубые глазавзмахнули ресницами, посмотрели в тёмные глаза Сергея Леонидовича. Озарили их светом.

– Вот и сейчас вы жалеете о молодости! – Катя встала так близко, что отец Саньки почувствовал жар её молодого тела, ощутил, как под тонкой тканью дышит волнами её упругая грудь. – Жалеете! Жалеете потому, что не насладились молодостью! Но я подарю вам остроту и яркость впечатлений, они разбудят ваши желания.

Девушка крепко взяла безвольную руку Сергея Леонидовича. Он только мог чувствовать, как его ладонь подняла подол белого платья Кати, скользнула по её животу, опустилась ниже, сдвинув тонкую ткань. И замерла, вобрав в себя всё, что ей позволили вобрать.

– Думаю, вы об этом не будете жалеть, – Катя отстранила руку и вошла через калитку во двор дома. Сергей Леонидович округлёнными глазами смотрел девушке в след. Прижал ладонь к лицу. В груди вертелся смерч.

Катя поднялась по лестнице на сеновал. По дыханью Саньки поняла, что он не спит. Лежит к ней спиной. Спина, как щит. Пахнет водкой.

– Не дал бы мне в глаз, – подумала Катя. – Приехать в город из деревни с синяком. Но у этого мальчика хватило смелости только напиться. Подглядывал за мной и Котовым. Выродились настоящие мужчины. Лежит, ненавидит меня, а сейчас приласкаю и запрыгает собачкой.

Катя скинула платье. Прижалась к спине Саньки и медленно, наполняя нежностью каждое движение пальчиков, стала расстёгивать пуговицы у него на рубашке. Почувствовала, как его зажатое гневом тело напряглось. Приподнялась. Задышала ему в ухо. Тронула мочку губами. Провела языком.

Санька хотел закричать, прогнать её прочь, понимая, что Катя сейчас начнёт его обнимать, целовать…

«Как собачке кинет мне сахарную косточку, а я вскинусь на задние лапки», – ненавидел себя Санька, но не в силах был пошевелиться. А потом сам обнимал, целовал Катю, вжимал её в мягкое сено, пахнущее цветами.

День 5

Проснулся Санька от разговора. Лежал в сене, боясь пошевелиться. Внизу, у парника, стояли мать и Катя. Он узнал их по голосам. И говорили о нём. Солнце светило сквозь щели сарая. Стрекотал кузнечик. На перекладине, под крышей сарая, сидел скворец и смотрел на Саньку чёрными глазами.

– Елена Владимировна, – говорила Катя. – Не надо так смотреть на меня.

– У нас посёлок маленький. Всё становится известным.

– Что всё? – Катя повысила голос. – Я что, должна приспосабливаться под вашу деревенскую, протухшую от времени мораль? Мир изменился, хватит жить в совковом прошлом.

– Саша тебя любит.

– Вот и вы – любит! – рассмеялась Катя. – И что мне теперь выйти за него замуж, нарожать детей и выть от скуки в деревенской глуши. Вот вы – рады, счастливы?

– У меня хорошая семья, сын…

– Не вижу счастья в ваших глазах. Смотрите любовные сериалы, вздыхаете. Вы мечтали о большем, чем эти серые будни. И замуж, я уверена, вышли девственницей, и гордились этим. Надо было в молодости наслаждаться жизнью.

– Катя, ты не права…

– Какая разница! Права я – не права! Я живу сейчас, а не потом. И вырвала себе богатое будущее. Не буду, как вы, коров доить, в галошах грязь месить, а буду жить на вилле у моря, дышать воздухом Италии. Буду ездить на красном «Альфа Ромео». Поеду, куда захочу, буду жить, как захочу.

– Катя, – сказала мать. – Уезжай.

– Не беспокойтесь о сыночке. Я завтра уеду. Не нужен мне ваш Сашенька, – ответила Катя.

Катя и мать ушли. Катя в баню – умыться. Санька услышал, как хлопнула дверь бани. Мать – в магазин за хлебом. Утром она всегда ходила за хлебом. Приносила горячие булки к завтраку.

От услышанного разговора Саньку охватила злость.

«Я тебе не собачка! Не собачка! – повторял он, кусая губы. – Я мужчина! Мужчина! И ты будешь со мной считаться!»

Санька распахнул двери бани. Дверь у железных петель сгнила, гвозди болтались. И от сильного рывка гвозди вылетели, дверь перекосилась. Санька резко выпрямился и стукнулся головой о низкий потолок.

– Что – ослеп? – недовольно спросила Катя, но не прикрылась, только удивлённо посмотрела на Саньку, не ожидая от него такой наглости. То, что он заглянул не случайно, девушка догадалась сразу. Плечи расправлены, глаза блестят!

Саньке вспомнился фильм «Игра престолов», как в нём вождь кочевников овладел хрупкой, нежной принцессой. Сила, власть и смиренье, покорность!

Санька грубо схватил Катю за плечи, повернул спиной к себе и прижал девушку грудью к доскам настила – полога, на котором стоял тазик с водой, лежало мыло, мочалка.

Катя сделала попытку повернуться, но Санька только сильнее прижал её. И девушка почувствовала в его руках дикую силу охотника, для которого женщина – добыча. И сила эта не пугала. Наоборот, восхищала.

Санька, порывисто дыша, отступил от Кати. Девушка налила полный тазик холодной воды и опрокинула на себя.

– Я завтра уезжаю, – сказала Катя.

– Уезжай, – ответил Санька. Застегнул штаны и вышел из бани.

Санька вышел за огород к подножью горы Крапивиха. Сел на берегу речки у брода, сложенного из больших валунов и досок. Дул прохладный ветерок. Высокая ива закрывала от солнца. Прозрачная вода бежала между валунов. Шумела, бурлила. На склоне горы паслись козы. Недалеко жевали сочную траву коровы.

Санька чувствовал лёгкость во всём теле. Плечи не горбились, а тянулись вверх, расправлялись.

– Так и надо, – сказал Санька. Сорвал одуванчик, смял пальцами его пушистую головку, бросил в речку. – Пусть уезжает.

Послышались шаги. Санька быстро обернулся, но разочаровано прикусил губы. По берегу шла Валентина Брагина в ситцевом зелёном платье в белый горошек. Светлые волосы трепал ветер. Перепрыгивала с кочки на кочку топкого берега. Босоножки держала в руках. При каждом прыжке подол лёгкого платья взмахивал, обнажая стройные ноги молодой женщины. С десяти шагов её можно было принять за шестнадцатилетнюю, но вблизи Санька заметил в уголках глаз Валентины морщинки, синеву под глазами. И не было радости в её больших голубых глазах.

Санька отвёл взгляд от лица Валентины. Приятнее было смотреть на её ноги. Женщина заметила и прижала руками подол.

– Что – ноги больше нравятся? – прямо спросила Валентина.

Ещё час назад Санька жутко покраснел бы от такого вопроса, но сейчас только улыбнулся. И Валентина ждала от него смущения, но ошиблась.

«Повзрослел, – подумала Валентина. – Взгляд мужской».

– Я на семь лет старше тебя. – Валентина присела на берег рядом с Санькой. – В сентябре исполнилось двадцать пять. Хотя… Когда мне было восемнадцать, то все, кто старше двадцати, казались мне стариками. Ты моего Брагина не видел?

– Нет, – ответил Санька. Он не мог понять, зачем Валентина, которая была самой красивой девчонкой в школе, вышла замуж за пьяницу Брагина? Вспомнил, как он с мальчишками, подглядывал за старшеклассницами. Они купались нагишом, думая, что далеко ушли от деревни и их никто не видит. Тогда Санька впервые увидел голых девчонок. Журнал «Плейбой», что мальчишки купили в складчину, был не в счёт. Тут не фотографии, тут настоящие. Среди девчонок была и Валя. И была самой красивой.

– Зачем ты с ним живёшь? – спросил Санька. И заметил, что Валентина, прежде чем ответить, посмотрела на него как на взрослого мужика.

– Живу, – Валентина пожала плечами. – Он же не всегда был таким. Когда закрывали рудник, о людях не думали. А любовь? Любовь – она бывает. Только вот не для всех она счастье. А жить надо. И счастье для меня – моя дочь Варенька. Когда будут у тебя дети – поймёшь. Ну, я пойду. Брагина увидишь, пусть домой идёт.

И снова побежала по кочкам, не придерживая легкомысленный подол платья. А, может быть, хотела почувствовать радость от мужского взгляда, который замечает её красоту. И кажется, что тебе восемнадцать. И не придёт поздним вечером пьяный муж, злой на жизнь. И вся любовь для него – подмять под себя.

– Она красивая, – Санька услышал за спиной мужской голос и вздрогнул. В синем костюме, белой рубашке с галстуком-бабочкой и скрипкой в руках над Санькой стоял Ванька Меньшов.

– Ты чего так вырядился? – спросил Санька. – И скрипку взял.

– Сегодня праздник, – ответил Ванька. – Я на покос пошёл. Трава, как и мы, живая. Я хочу попросить у неё прощения. Буду играть на скрипке.

– А пиджак зачем?

– Играть красивую музыку можно только в красивой одежде, – ответил Ванька и засмеялся.

Ванька прижал скрипку к груди и пошёл вдоль берега. Свернул на просёлочную дорогу, что вела в лес. Остановился на нескошенной поляне. И заиграл на скрипке. И всё вокруг вмиг замерло: и ветер, и трава, и кузнечики, словно слушали музыку. Только облака торопливо плыли по синеве неба. Они были далеко, они не слышали.

На поляну вышла Катя. Смотрела на Ваньку, улыбалась. Шагнула вперёд, наступила на сухую ветку. Меньшов опустил скрипку и посмотрел на девушку голубыми глазами. Улыбнулся.

– Ты пришла, – сказал он. – Цветы очистят тебя.

– Я пошла искупаться. Слышу, кто-то играет на скрипке. Удивилась – в грязной деревне и на скрипке. Пошла посмотреть. – Катя подошла к Меньшову и положила руки ему на плечи. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты красивый. И глаза у тебя – небесные.

– Нет, – ответил Ванька. – Все считают меня дурачком. Я ударился головой.

– Я видела тебя, когда ты смотрел на меня.

– Да, ты стояла в комнате Саши. В лунном свете. Чистая красота!

– Я тебе нравлюсь? – Катя крепче взялась за плечи паренька.

– Ты красивая. Но в тебе, как крапива, растёт зло.

– Да! – улыбнулась Катя и близко-близко, касаясь носом губ Ваньки, приблизила своё лицо к его лицу. – Ты любишь меня?

– Любовь – она чистая. Ты никого не любишь. – Паренёк резко отодвинул от себя девушку.

Катя засмеялась. Но в глазах сверкнули злые огоньки.

– Хочешь, как тогда посмотреть на мою чистую красоту? Я видела твои глаза. Не обманывай себя. Ты хочешь меня!

Девушка скинула платье, разделась догола. Сделала несколько шагов навстречу пареньку.

– Играй, я буду танцевать.

– Уходи! – крикнул паренёк. Он отступил назад. Там, под берёзой, скрытые в траве, лежали вилы. Схватил их и наставил на девушку. – Уходи!

– Ты ударишь меня? Убьёшь меня?!

– Уходи!

– Я грязная, а ты – чистый, да!? У меня родители погибли, когда мне было пять лет. А ты попробуй остаться чистенькой в детском доме. Я боролась! Одному придурку глаз ножницами выколола. В тринадцать лет убежала после того, как старшаки заперли меня в кладовке, рот залепили скотчем и всю ночь насиловали по очереди. Убежала, думала – свобода! Но попала в когти одной мрази. Представляешь, когда в тринадцать лет тебя насилует извращенец, подкладывает под своих пьяных друзей, заставляет торговать наркотиками. Снимает в порнофильмах. Ты вот тут стоишь на лесной поляне, в цветах, на скрипочке играешь, а я рвала всех, чтобы вырваться из грязи. Мне восемнадцать лет, а вот здесь, здесь, здесь, корни волос седые. Я крашу волосы!

– А тебя, дурака, я пожалеть хотела! – в уголках больших, голубых глаз девушки затаились слезинки, но Катя быстро смахнула их. Надела платья – медленно, грациозно, желая показать всю красоту обнажённого тела. Подняла розовые стренги и бросила их Ваньке. – Возьми себе. Будешь потом смотреть и локти кусать. Я первая и последняя девушка, которая хотела с тобой и, не важно, что из жалости. Дурак ты!

Развернулась и ушла.

Катя шла по дорожке поселкового парка в направлении Дома культуры. Каблуки белых босоножек сердито стучали по асфальту. Девушка злилась на Ваньку-дурочка, на себя: «Зачем, дура, полезла к нему. Наговорила лишнего. Совсем нервы сдали. После того, как я скачала на флешку пароли от счетов Котова, постоянно жду удара ножом в спину. И кто мне отказал – дурачок!»

Налетел лёгкий ветер. Растрепал волосы. Катя хотела их пригладить, но махнула рукой. Встреча с Ванькой Меньшовым разогрела девушку изнутри, казалось, что рядом горит жаркий костёр. Капельки пота бежали по спине. И прохладный ветерок, нырнув под платье, закружился вокруг тела. Тяжесть исчезла, плечи расправились. Катя почувствовала приятный холодок, что вот так смело, дерзко идёт по улице почти голая.

Налетел сильный порыв ветра. Катя прижала подол лёгкого белого платья к ногам. Впереди на лавочки сидели подвыпившие парни. Они внимательно рассматривали её. В глазах светилось похотливое желание.

Но парни проводили девушку только взглядом. Тело размякло от выпитой водки, и даже лень было подносить бутылку ко рту.

Катя свернула с центральной дорожки, прошла за трансформаторную будку, там, у куста сирени, стояла девушка и курила. Голову и лицо прикрывал капюшон серой ветровки. Серые спортивные штаны и мужские кроссовки делали девушку похожей на парня. Посторонний, проходя мимо, так бы и подумал: стоит парень и курит. Но Катя хорошо знала эту девушку. Она позвонила Кате и потребовала придти в назначенное место встречи.

– Зачем звонила? – спросила Катя. Глаза сузились. Пальцы сжались в кулаки.

– Вадим сказал, чтобы ты в двенадцать часов ночи пришла в Клуб, к пожарному выходу.

– Мы договаривались встретиться в городе. Я завтра утром уезжаю в город.

– Вадим тебе не верит. За тобой следят.

– Кто? Котов?

– Полиция.

– Зачем?

– Вот и Вадиму интересно – зачем? Не сдала ли ты его?

– Ты меня знаешь, вместе выросли.

– Знаю. И Вадим знает. – Девушка в серой ветровке пригнулась и исчезла в зарослях сирени.

«Все боятся, что я их обману, – усмехнулась Катя. – Эти мрази – Вадим и Котов, получат своё. Я ничего не забываю и никогда не прощаю! На счетах Котова лежали девять миллионов долларов. Теперь они на моём счёте в зарубежном банке. А на флешке счета, на которых нет и ста тысяч. Пусть Вадим разбирается с Котовым. Пусть убьют друг друга».

День 7

Полицейский уазик подъехал к дому Брагиных. Бревенчатый дом под шиферной крышей. Ставни покрашены в голубой цвет. Над домом – две больших берёзы. На воротах цветными мелками детской рукой нарисованы цветы, солнце и девочка с мамой. В десяти метрах от ворот колонка, обвязанная ещё с зимы войлоком, старой фуфайкой. А рядом с колонкой, на зелёной, ровной, как газон, траве лежит обнажённое тело красивой женщины, усыпанное цветами. Вокруг толпятся люди. Старшие стоят, понурив головы, младшие фотографируют на сотовые телефоны. Бабушка в жёлтом фартуке гоняет фотографов палкой, те отбегают, но потом опять ищут место, откуда снимок получится более захватывающим.

– Что ж вы тут балаган устроили, – сердито сказал Степан Николаевич парням и девушкам с сотовыми телефонами.

– Да прикольно же, – ответил кто-то. – В интернет выложим.

– У людей горе, а вы – прикольно! – рассердился майор. – Что, совсем совести нет? Звонарёв, запиши мне этих интернетчиков, и повестки им пришли. Поставлю их на учёт.

Самые активные быстро спрятали телефоны и разошлись. Другие спрятались за чужие спины.

– Звонарёв, там, в уазике, мой дождевик лежит, – сказал Степан Николаевич. – Принеси. Укрой её. Она же учительницей была, а тут ребятни полно.

Лейтенант закрыл плащом убитую.

– Ну, что скажешь? – спросил майор.

– Маньяк или секта какая-то. Зачем так нормальному человеку поступать?

– Верно. Ну, что скажите? – обратился майор к экспертам.

– А что тут скажешь. Следы все затоптали. Лейтенант прав – нормальный человек не будет похищать труп из морга, и осыпать его цветами. Чтобы столько цветов в лесу собрать, часа два надо. Цветы-то лесные, не купленные. И почему труп принесли к дому Брагина?

– А ведь он прав, Звонарёв, – Степан Николаевич снял фуражку и вытер пот тыльной стороной ладони. – Зачем труп принесли сюда? Она килограмм шестьдесят весит, на руках не донесёшь, а на машине…

– Товарищ майор, – в глазах лейтенанта сверкнули огоньки. – В морге темно. На улице темно. Оливию перепутали с Валентиной Брагиной. Потому и к дому принесли.

– Зачем?

– Может, обряд? Или секта?

– А Раскрепова? Она только что приехала? Да и про сектантов в нашем посёлке я бы сразу узнал.

– Секта в городе?

– Сделаем запрос. Брагина нашли?

– Нет его тут, – ответила Клавдия Уткина, жившая через улицу напротив дома Брагиных. – Я утром вышла корову доить, смотрю – Брагин у колонки стоит – в трусах, майке. Трясётся весь. Ну, думаю, ко мне с утра пораньше бежит. Остановился – воды глотнуть. А он стоит, как столб. Присмотрелась. А у него под ногами гора цветов и лежит кто-то. Перекрестилась я – пошла. Вижу – такое там! Такое! А Брагин увидел меня – глаза сумасшедшие. Закричал: «Это расплата мне! Расплата!» И убежал в лес. Я Вареньку, дочь его к себе увела.

Раздался звонок. Степан Николаевич вытащил из кармана сотовый телефон. Внимательно выслушал. Брови круто поднялись вверх. В глазах вспыхнуло изумление.

– Звонарёв, тут такое дело – из города звонили. Результаты экспертизы. На телефоне Подлесного, помнишь, в цветах рядом с убитой Раскреповой лежал, обнаружили отпечатки пальцев Ивана Меньшова. Это он положил сотовый на труп девушки.

– Вы подозреваете?.. – лейтенант встряхнул головой, словно внезапная догадка смешала все мысли в голове. – Но он же дурачок?

– Убить он не мог – я его с малых лет знаю. Тут как-то на птичье гнездо в траве наступил, рыдал, прощения просил, похоронил, цветами могилку… Так! Быстро найди мне Меньшова и на допрос!

– Степан Николаевич, – сказал лейтенант Звонарёв, – Меньшова привезли. Заводить в кабинет?

– Заводи.

Майор положил руки на стол, стиснул пальцы. Разжал, положил ладонями вниз. Во рту пересохло. Налил из чайника воду в стакан, выпил.

– Здравствуйте, дядя Стёпа, – поздоровался Ванька и широко, радостно улыбнулся. – Вы меня звали? Я скрипку принёс. В детский дом поедем?

– Садись Ваня, – Степан Николаевич кивнул на диван. Встал из-за стола и присел рядом с Меньшовым. – Играть на скрипке детям мы сегодня не поедем. Скажи мне – ты знал Катю? К Александру Тихонину из города приехала.

– Знал. Она, как огонь, красивая, а тронешь – больно. Родители погибли. В детском доме росла. Много, много, много плохих, злых людей встретила. Но теперь она очистилась от зла.

– Она тебе рассказывала про злых людей?

– Да. Я играл на поляне. Она пришла. Слушала. Потом рассказала. Потом испугалась, что рассказала. Сказала, что я дурак, что пожалеет меня. Она разделась. Я прогнал её.

– Когда ты в последний раз разговаривал с Катей?

– Я не разговаривал. Ночью я ходил на гору Крапивиха. Играл на скрипке. Шёл домой, слышу голоса. Женщина мимо пробежала. Темно было, не видел – кто. Вижу – Катя лежит на поляне. На той, где мы утром встретились. Лежит убитая, без одежды. Рядом с ней вилы мои лежат. Я утром сено ворошил. Оставил у копёшки. Нельзя её было злой, грязной на небеса уйти. Я вымыл её от крови в ручье. Унёс к дому Саньки. Он любил её. Цветов нарвал, чтобы очистилась. Крапивы – зло отгонять.

– А где вилы?

– Я под стог спрятал.

– А сотовый телефон ты положил?

– Я, думал, Катя уронила.

– А мужчину, там – на поляне, видел? Старшего лейтенанта Подлесного. Помнишь, с нами в детский дом ездил, соревнование проводил по метанию копья, стрельбе из лука…

– Помню. Но его не было.

– А учительницу Оливию Куприну помнишь? Звонарёв, достань из шкафа конфеты, – попросил Степан Николаевич. – Ваня, ты же любишь конфеты?

– Люблю, – улыбнулся Меньшов и развернул конфету «Белочка». – С орешками. Оливию Кирилловну я люблю. Она хорошая. Меня учила. Все смеялись надо мной – она учила. Конфетами угощала. В школу приглашала. Я играл на скрипке, она стихи читала. Мальчишки после этого не стали в меня камнями бросать, смеяться.

– Ты хотел, чтобы Оливия ушла на небо чистой?

– Да. Она встречалась с Кругловым Он плохой человек. Я хотел сказать ей.

– А зачем ты унёс Оливию к дому Брагина? На руках нёс?

– Я сильный. Сергей много пьёт, страдает через водку. Он Оливию убил. Он следил за женой. В парке. Подумал, что это Валентина с Котовым. Котов плохой человек. Сергей увидел Оливию утром перед домом. Зло в нём погибло. Очистился он. Хорошим станет.

– Откуда ты знаешь, что Оливию убил Сергей Брагин.

– Он мне сказал. Я ночью разговаривал с речкой. Вижу – Сергей бежит. В руках – вилы. Они в крови. Упал в речку. Хотел утонуть. Я его вытащил. Он мне рассказал, что убил Оливию. Думал, что это его жена Валя, там, на скамейке с Кругловым. Хотел Круглова убить. Голова кружилась. Видел только белое пятно.

– А Валентину Брагину ты видел?

– Она приходила к нам домой. Помогала маме. Я с мамой живу. Я с мамой и папой на машине ехал. Папа был пьяным. Машина перевернулась. Я долго в больнице лежал. Вот таким стал. У мамы ноги плохо ходят. Валя белить помогала, полы мыла. Пирожки пекла. Её злые люди убили.

– А кто? Не знаешь?

– Нет. Не знаю. Они очень злые. У них чёрное сердце. Они никогда не смогут очиститься.

– Бери конфеты с собой, – сказал Степан Николаевич. – А к детям мы на следующей неделе поедем. Иди, Ваня, домой. Иди.

Ваня ушёл. Степан Николаевич проводил его взглядом, тяжело вздохнул и сказал:

– Вот такие у нас, лейтенант дела. Не маньяк это был. Отец – погиб. Мать осталась инвалидом. Ваня выжил. Четыре класса на одни пятёрки окончил. А после аварии … сам видишь.

– Но кто убил Раскрепову и Брагину? – Звонарёв раскрыл записную книжку и стал медленно, читая, перелистывать страницы.

– Надо послать запрос в детские дома, – сказал майор. – Раскрепова проходила свидетелем по делу о краже тридцати миллионов. Она убежала к своему брату Вадиму. Но тогда почему он с ней так обращался? Не был ли Котов тем, кому оставили деньги? Не для этого ли Раскрепова приехала в наш посёлок?

В кабинет вошёл подполковник Громов. Майор рассказал ему о допросе Ивана Меньшова.

– Ну, хоть с ходячими мертвецами разобрались, – пошутил Громов, но тут же поморщился: зарекался не шутить, шутки всегда получались отвратительными, но они сами вылетали. – Котов сидит у себя в доме. На окнах решётки, дверь бронированная. Как в крепости. Пока всё тихо. Раскрепов Вадим выжидает. Он здесь. Нашли его машину. В лесу, у дороги, укрытая ветками стоит. Оставили засаду. Теперь надо ждать. Я уверен – это он убил Екатерину Раскрепову и Брагину.

– Она его сестра, – сказал лейтенант Звонарёв.

– Да из-за денег не только сестёр, родители детей убивают, дети – родителей. Уверен – она нашла деньги, но брату не отдала. Хотела кинуть его, вот он и сбесился.

– А Валентина?

– В Клубе, в комнате у пожарного выхода, нашли следы. Мужчины и женщины. Уверен, там Раскрепов встречался с сестрой. Крючок на двери можно ножом через щель открыть. Не хотел светиться в деревне. Вот и затаился. А Валентина их увидела – неожиданно пришла ночью полы мыть. И ваш Подлесный видел, как Катя Раскрепова выходила. Пошёл за ней. А про её брата не знал. Он вырубил Подлесного, а потом убил сестру. Она могла перевести деньги со счетов Котова в другие банки. Известная схема, но эффективная – след теряется в афшорах. Ненавидела Катя брата – себе всё хотела забрать.

– Но кто украл труп Раскреповой из морга? – спросил лейтенант. – А, главное, зачем?

– А вот тут самое интересное, – ответил подполковник. – Зачем убитую раздели догола? Украли из морга?

– Искали флешку?

– Возможно. Но где вещи убитой?

– А вот с этим мы разберёмся на месте преступления, – сказал Степан Николаевич. – Иван Меньшов сказал на допросе, где нашёл труп. На своём покосе. Здесь недалеко – за речкой. Прошу заметить – метров триста от Клуба. Пройдём пешком, на машине там не подъехать.

На лесной поляне, на половину выкошенной, стоял небольшой стог сена. Из-под стога торчали вилы. Лейтенант надел перчатки и осторожно вытянул их. Обычная ручка, сделанная из ствола молодой берёзки. Когда-то белая, очищенная от коры, сейчас она потрескалась от времени, затёрлась, почернела. На острие вил крови было мало.

– Так крепко ударил, – заметил майор, – как пробкой заткнул раны. Вот здесь убили. И крови на земле нет. Этот Вадим – мужик сильный?

– Крепкий, высокий, – ответил подполковник.

– Товарищ майор, – обратился Звонарёв. – Когда убили Валентину Брагину – вилы вошли боком, наполовину, словно тот, кто убивал, впервые держал вилы. Отсюда много крови. Весь пол был в крови. А Екатерину Раскрепову ударили с такой силой, будто умелой рукой копьё вонзили.

– Что ещё заметил? – спросил подполковник у лейтенанта, восхищенный его наблюдательностью.

– Вот место, где убили Раскрепову. Рядом, очевидно, следы Ваньки-дурочка… Извините, Степан Николаевич, Ивана Меньшова. Вот он взял убитую на руки… Смотрите! – воскликнул Звонарёв. – Следы от женских туфель на шпильке. Такие носила Екатерина Раскрепова!

– Это её следы, – заметил майор. Вытер пот с лица. Заметив, что дырки в земле от шпилек ведут от места, где лежал труп Кати Раскреповой..

– Была ещё одна девушка! Одна в туфлях на шпильках, другая в кроссовках, – глаза лейтенанта заблестели, усики вдёрнулись вверх. – Но нет следов Вадима Раскрепова! Помните, в Клубе, у него армейские ботинки. След очень приметный. А здесь другие мужские следы.

– Это следы Подлесного, – сказал майор, – он следил за Катей.

– Ты уверен, что была вторая женщина? – спросил подполковник.

– Уверен! – ответил лейтенант. Лицо у него вытянулось, глаза обострились, он теперь чётко видел все следы. – Первой на поляну вышла девушка в туфлях на шпильке. Спряталась за копной. Потом пришла девушка в кроссовках. Потом – Подлесный. Вот Подлесный подходит к девушке в кроссовках. Хотел её задержать?

– Я приказал только следить, – сказал майор.

– Подлесный падает в стог. Девушка отбегает назад, поднимает с земли… трава смята, прижата к земле, словно на ней лежал камень. Товарищ майор! Товарищ подполковник! Она в него стреляла! Вот гильза от пистолета. А вот патрон… Она выстрелила, второй раз произошла осечка. Девушка передёрнула затвор. Но выстрелить не успела. Её убили вилами. Дальше запутано, следов очень много. Убитую переворачивали, раздевали…

– Подлесный подходил к убитой? – спросил подполковник Громов и нахмурился.

– Нет, он стоял в десяти шагах от неё. Потом упал вот сюда в сено. Его оглушила камнем. Вот этот камень.

– Николай Степанович, – Громов потёр щёку, на которой стала пробиваться щетина – два дня не брился – а этого он не любил. – Камень отправляй на экспертизу, пусть пальчики посмотрят. И проверь пистолет Подлесного. Уверен – не хватает двух патронов.

– Тогда почему он не доложил? – майор снял фуражку, щелчком сбросил паука.

– Надо допросить Подлесного, – сказал подполковник. – Лейтенант, вызывай сюда экспертов. А мы с тобой, Степан Николаевич, к Подлесному поедем.

– Не успел я доложить, – ответил Подлесный. – Голова до сих пор гудит. Но я всё в рапорте написал. Вот, в тумбочке лежит. Когда я с вами разговаривал – дурной был, ничего не помнил. А голова прояснилась – всё написал. Я следил за Раскреповой. Она через пожарный вход в двенадцать часов ночи вошла в Клуб. Через пять минут пришла Валентина Брагина. Открыла парадную дверь своим ключом. Через пять минут пришёл Круглов, но Брагина его не пустила. Через тридцать минут из Клуба через пожарную дверь вышла Раскреплова. Но была она не в своём белом платье и босоножках, а в серой ветровке с капюшоном и кроссовках. Я вёл её до поляны. Но здесь она меня заметила, там вилы в стогу лежали, схватила их. Я пистолет вытащил, сказал, чтоб не дурила. Она вилы бросила. Стала говорить, что испугалась, думала – идут за ней, чтобы изнасиловать.

Я поверил. Сами видели её глаза – большие, голубые, смотрит, как ребёнок. Она выхватила у меня пистолет, отбежала на несколько шагов. Я стал медленно отходить за стог, но тут она выстрелила. К счастью промазала. Хотела второй раз выстрелить, но произошла осечка. Она затвор передёрнула. Тут меня по голове ударили. Очнулся в больнице. Вспомнил про пистолет. Думал – забрала она его. Нет, он в кобуре лежал, двух патронов не хватало.

Быстро, словно заранее отрепетировал, говорил Подлесный, приглаживая редеющие светлые волосы. Длинные пальцы нервно подрагивали. Худое лицо было бледным. На впалых щеках рыжела щетина.

Когда вышли на крыльцо больницы, подполковник остановился, погладил щёку.

– Что-то он не договаривает, – сказал Громов. – Отправь пистолет экспертам. Хотя пальчиков, я думаю, там уже нет.

– Да, концы с концами не сходятся, – согласился Степан Николаевич. – Зачем Катя переоделась? Но если переоделась – откуда следы туфель на шпильке? Зачем её раздели? Подлесного по голове ударил Вадим Раскрепов. Но мог подождать, когда Катя убьёт полицейского. Тогда бы она была у него на крючке – отдала бы все деньги. Но вместо этого он убивает сестру вилами. Непонятно.

– Есть у меня одна мысль, – ответил Громов. – Вот послушай. Что нам сказал Звонарёв – было две девушки. Вадим приехал не один. Приехал с девушкой в серой ветровке. Вадим и эта девушка встречаются в Клубе с Катей. Их увидела Валентина Брагина. Вадим её убивает как свидетеля. Первой выходит девушка в серой ветровке. Подлесный следит за ней. Вадим и Катя замечают слежку, идут за ними. В Подлесного стреляет не Катя. Вадим оглушает Подлесного, убивает девушку в серой ветровке. Чтобы выдать ей за Катю, и тем замести следы, и убедить полицию, что убита его сестра, он раздевает девушку, чтобы переодеть в платье Кати, но тут им мешает Иван Меньшов.

– Я бы с тобой согласился, – Степан Николаевич закурил, пустую пачку бросил в урну. – Но убитой была Катя! Я сам её видел. Её все опознали.

– Вот здесь и не склеивается! – Громов ударил ладонь о ладонь. Сделаем запрос – нужны фотографии из детского дома, школы – она же училась. В «Деле» есть её фотографии. Правда, там её тринадцать лет. Но не должна же она сильно измениться. Не даёт мне покоя одно сомнение: зачем труп Раскреповой украли из морга? Может быть, как раз и боялись, что мы получим фотографии. Подожди, кто-то звонит. Докладывайте.

– Мои ребята нашли в лесу труп. Предположительно женский. Обгорел до неузнаваемости. Вот для этого Раскрепову и украли из морга. Но это первая новость. Перехватили послание Котову. Вадим написал ему по интернету: «Тебе жить до вечера. Будет в тысячу раз больнее, чем сестре».

– Тогда опять всё запуталось! – Степан Николаевич хотел закурить, но вспомнил, что выбросил в урну пустую пачку. – Вадим Раскрепов уверен, что его сестру убил Котов. Но это значит, что его не было на месте преступления! Не он убил свою сестру. Но у Котова алиби.

– Или Раскрепов знает, что мы прочитаем его послание.

– У меня голова раскалывается, – майор потёр лоб кулаком. – Время обеда. Пошли – попробуем шашлык из молодого барашка. И вино у него отменное! Выпьешь – и голова ясная. Оживаешь.

В отделении майора ждала Клавдия Уткина. Она сидела в коридоре на диване и ругала племянника Ромку – лохматого мальчишку лет десяти.

– Вот привела оболтуса, – сказала Клавдия и дала мальчишке подзатыльник. Такое удумали. Рассказывай, давай!

– Клавдия Ивановна, в кабинет проходите, – Степан Николаевич открыл дверь ключом.

Сел за стол. Шашлык из баранины, красное вино тянули ко сну. Хотелось подремать на диване. Майор распахнул окно. Прохладный ветер закружил по комнате.

– Что он натворил?

– Натворил! – воскликнула женщина. – Он со своим дружком Валькой, ну, Галкиной Раи сын, в морг ночью полезли!

– В морг? – удивился Степан Николаевич. – На храбрость себя проверить?

– Если бы! – Клавдия дёрнула племянника за вихры. – С фотоаппаратом они туда полезли.

Степан Николаевич нахмурился, догадавшись, зачем мальчишки полезли в морг, и что хотели там сфотографировать.

– Сам рассказывай, – сказал Ромке.

Мальчишка большими карими глазами посмотрел на майора. В них затаился страх и в тоже время мальчишеская бравада.

– Мы с Валькой и так храбрые, – ответил мальчишка. – В прошлом году на кладбище ночью ходили. А в морге мы хотели Катьку голой сфотать. Типа, рядом с ней. Все обзавидовались бы. Валька даже предложил фотки по десять рублей продавать.

– Сфотографировали?

– Не успели. Мы только подошли, видим, дверь в морг открывается и мёртвая выходит. Мы с перепугу – в крапиву. До сих пор жжет, – для убедительности Ромка показал руки, в волдырях от крапивы. – Это Катька! Только не голая, как мы думали, а в серой куртке. Прислушалась она, огляделась и – обратно в темноту морга. Мы хотели убежать. Но она снова вышла…

– Катя, которая приехала к Тихониным? – уточнил Степан Николаевич. – Вы её раньше видели?

– Хорошо видели, – мальчишка хихикнул. – Она! Вышла, а на спине белый горб!

– Горб?! – Степан Николаевич откинулся на спинку стула, разочарованно скривил губы – думал – мальчишка сообщит нужную по делу информацию, а тот сказки рассказывает. Насмотрелся фильма «Вий», что недавно показывали.

– Мы подумали горб, – Ромка расширил и без того большие глаза. – Но это был не горб! Это была сама Катька. Мёртвая и голая!

– Ты меня совсем запутал, – сказал Степан Николаевич. – Из морга вышла Катя, живая, одетая в серую куртку…

– Живая, в куртке, черных штанах и чёрных кроссовках, – подтвердил Валька.

– И несла на себе Катю, только мёртвую и голую?

– Да! – Валька гордо подпрыгнул на диване.

– Ты в этом уверен?

– Своими глазами видел!

– Что было дальше?

– Ничего. Она себя унесла. А мы убежали. Вы её поймаете?

– Поймаем, – кивнул Степан Николаевич. В голове у него сложились мысли, как пазлы в единую картинку. – Спасибо Клавдия Ивановна. Вы его не ругайте. Он помог следствию.

– Не ругайте, – проворчала Клавдия. – Он следующий раз… пусть родители воспитывают.

Майор достал сотовый телефон и позвонил:

– Звонарёв. Иди в мой кабинет.

День 5

– Мне надо идти, – сказала Катя.

– Опять к Котову? – спросил Санька. Глаза потемнели. Он утором почувствовал себя сильным, а Катя была им унижена. Но сейчас она вновь насмехалась над ним. Стояла в белом лёгком платье, в белых босоножках на высокой шпильке. Вызывающе-откровенно смотрела на него большими голубыми глазами. Ветерок обжимал лёгкую ткань платья по фигуре.

«Стоит, как проститутка на панели», – Санька сжал кулаки.

– Что хочу, то и делаю, – рассмеялась Катя. Развернулась и пошла, покачивая бёдрами, зная, что Санька смотрит ей в след. «Пусть сходит с ума. Думал, что там – в бане, взял надо мной верх. – Катя обернулась и помахала Саньке рукой. – Я всегда выше! Скоро весь этот вонючий мир будет у меня под ногами».

Санька нащупал в кармане джинсов три сотенных купюры. «Тётка Клава не продаст, – подумал парень. – Куплю в киоске».

Через пятнадцать минут Санька вернулся домой пьяным. Сел на скамейку у палисадника. Сверху нависали ветки черёмухи. Лунный свет пробивался через них и осколками разбитого зеркала падал на дорожку.

– Проститутка, сука, – шептал Санька, глядя себе под ноги.

– Напился! – презрительно сказала соседка Клава Уткина, гоня перед собой телёнка, забродившего до темна за речкой. – Ещё материнское молоко на губах не обсохло, а туда же.

– Да что вы понимаете, – Санька вздохнул. – Я люблю её!

– Катьку что ли? – женщина хлестнула телёнка хворостиной, и тот послушно убежал в открытую калитку.

– Катю!

– Дурак ты, сопливый. Такую девку, как резвую кобылу, в узде держать надо. А ты для неё, так – очередное развлечение. Она с Котовым спуталась, тот при больших деньгах. Мой племянник Ромка тут про неё такое сказал. Она там, на водопаде, с Котовым такое выделывала!

– Убью, гадину! – вдруг закричал Санька. Вскочил на ноги, подбежал к сваленным у забора чуркам. Там в большую чурку был воткнут колун. Схватил и затряс в высоко вскинутой руке. – Убью, сучку!

Со двора прибежал дед Лёня. Со всего маха отвесил Саньке оплеуху, вырвал из рук колун.

– Быстро домой, спать! – рыкнул дед. И Санька, уронив голову, ссутулив плечи, пошёл домой.

– Надо было сильнее дать по башке, – сказала Клавдия. – Что б всю дурь выбило. Своим ораньем всю улицу разбудил. А ты дед, куда смотришь?

– Куда надо смотрю, – дед Лёня грозно посмотрел на женщину. Она даже отступила на шаг. – Завтра же этой Катьки здесь не будет. В город первым автобусом отправлю.

– Правильно. А Саньку к Елене Захаровне отведи. У той дочка – загляденье. Скромная, домашняя, мастеровая. Ему такую, нашу – деревенскую надо.

Катя остановилась у пожарного входа сельского Клуба. Оглянулась. Темно. Лунный свет запутался в кронах высоких берёз. Темнеют стеной кусты разросшейся сирени. У дверей разрослась трава. Катя открыла дверь и прошла в тёмный коридор. В вестибюле, у главного входа, горело дежурное освещение. На дощатом, давно некрашеном полу стояла кадка с фикусом. Лежала красная дорожка.

«Деревня», – Катя сморщила нос от застоявшегося, душного воздуха.

– Иди сюда, – услышала Катя и повернулась в сторону приоткрытой двери. Оттуда выглядывала девушка в серой ветровке.

Катя вошла. Девушка плотно затворила дверь. Включила свет. Маленькая комната. Окно заложено кирпичом. Вдоль одной стены раскладушки и матрасы, пахнувшие плесенью. Полки с какими-то коробками. Стол на трёх ножках. Куча старых стульев. Большой бюст Ленина с облезшей белой краской. Кате показалась знакомой эта маленькая комната.

– Узнаёшь? – спросила девушка.

– Узнаю, – ответила Катя. Здесь мы прятались три дня, когда убежали из детского дома. Своровали в киоске колбасу, хлеб, газировку и прятались. Потом отобрали у какой-то первоклассницы сотик. Позвонили. Твой брат за нами приехал.

Дверь скрипнула. Вошёл высокий молодой мужчина. Волосы светлые, гладко зачесанные назад и стянутые на затылке в хвост. Лицо длинное, словно сжатое с боков. Нос с горбинкой, нависший клювом над тонкими губами. Широко расставленные серые глаза… Катя вспомнила эти глаза. И внутри похолодело, заледенело. Как тогда, впервые, в тринадцать лет, когда она увидела брата своей подруги по детскому дому. Такие же жестокие, властные глаза, как у тех парней, что в детском доме затащили её в кладовку и насиловали. Но тогда она просто испугалась, а по настоящему ужаснулась потом, когда через два месяца вольной жизни, Вадим отвёз её – тринадцатилетнюю девчонку, в загородный дом, где была студия для съёмок порнофильмов.

– Пришла, – сказал Вадим.

– Пришла, – ответила Катя.

– Флешку принесла?

– Принесла, – Катя протянула Вадиму чёрную флешку.

– Если что не так, – сказал Вадим. – Запомни – тебя нет! Есть моя сестра Катя Раскрепова – кивнул на девушку в серой куртке – а тебя нет. Ты живёшь – пока я хочу!

– Ты обещал мне сто тысяч и документы, – напомнила Катя, стараясь, чтобы её глаза выглядели испуганными.

– Когда верну деньги, получишь свою долю. И можешь топать, куда захочешь. Я думаю, моей сестрёнке, больше не понадобится делать алиби, как тогда. Она пошла свидетелем. Теперь она будет учиться в Англии.

«В полном дерьме вы будете, – подумала Катя. – А я с чистыми документами в Италии». Вспомнила, как в детском доме у неё на стене висели вырезки из журналов – виды Италии. И так хотелось туда – на чистый берег, на морской простор.

– Завтра поедем в город, – сказал Вадим. – Катя – девушке в серой куртке – спрячь флешку у себя. Тебя нет, тебя эта Катя прикрывает, а меня могут тормознуть.

Внезапно дверь открылась. На пороге стояла Валентина Брагина.

– А вы что тут де… – остановилась не полуслове. Посмотрела удивлёнными глазами на Катю, на девушку в серой куртке. Увидела глаза Вадима, который шагнул к ней, и бросилась бежать. Закрылась в подсобке, где хранились вёдра и тряпки. Достала сотовый телефон, но батарейка села. Дверь с грохотом распахнулась. Валентина хотела схватить вилы, почти коснулась их пальцами, но мужчина выхватил их. Валентина вскрикнула…

«Больно! Больно! Как больно!» – Валентина посмотрела на грудь, увидела вилы, кровь… Что-то звонко закапало на пол. Капли крови… Слились в багровое пятно…

– Надо уходить, – сказал Вадим. Вытер тряпкой жёлтую ручку вил. – Пошли, сейчас ноги кровью зальёт, следы оставим.

Закрыл дверь.

– До утра не хватятся. Ты иди к машине, – сказал он девушке в серой куртке и приказал Кате. – А ты – к себе. Завтра первым рейсом – в город. Встретимся у часов.

Девушка в серой куртке осторожно вышла из Клуба и пошла в тени сирени, что росла как забор. Вадим, выждав несколько секунд, пошёл в другую сторону. Катя хотела пойти к Саньке домой, но заметила, как мелькнуло тёмное пятно – кто-то пошёл следом за сестрой Вадима.

«Следят, не поверили мне», – подумала Катя, вспомнив разговор с подполковником полиции, который предложил ей сдать Вадима Раскрепова, узнать, где спрятаны деньги, в обмен на свободу и чистые документы.

«А что, если…» – Катя бесшумно, как чёрная пантера на ночной охоте, пошла следом за сестрой Вадима и полицейским. Свет луны на миг выхватил из темноты лицо полицейского, и Катя узнала в нём Подлесного, который вот уже несколько дней следил за ней.

«Белое платье, светится, как лампочка! – Катя быстро сняла платье, свернула его в комок. Стянула лифчиком, чтобы удобней нести. – Хорошо, что я успела загореть».

Старший лейтенант Подлесный понял, что девушка идёт по тропинке через брод, между горами, к трассе. «Решила в город смыться, – подумал Подлесный. – Скоро полянка будет, там и поговорим. Котов за нужную информацию хорошо платит. Просил узнать – она украла у него номера счетов, скачала на флешку, и кто дал ей пароли? Учились мы с ним в одном классе. А как жизнь по-разному сложилась. На заимке у него был. Фотографии видел. Вот жизнь! А здесь горбатишься днями и ночами – ни денег, ни жизни».

Когда девушка поравнялась со стогом сена, Подлесный резко вышел из-за стога, левой рукой стиснул девушке предплечье, а правой приставил пистолет к её виску.

– Не дёргайся. Не оборачивайся. Тебе привет от Котова. Отдай флешку с номерами счетов! Я знаю – она у тебя. Отпираться бесполезно. Кто дал тебе пароли?

– А потом ты меня пристрелишь? Спросила девушка без испуга в голосе и это насторожило Подлесного. Он крепче сжал её руку и сильнее надавил стволом пистолета в висок девушки.

– Зачем тебя убивать? Руки пачкать. А Вадиму передай – если ещё раз вякнет – получит пожизненное. Ещё пере…

Но договорить Подлесный не успел. Он даже не успел увидеть, понять, как у него из руки выбили пистолет. Только увидел, как пистолет сверкнул в лунном свете и упал в траву шагах в пяти. Прыгнул, но получил сильный удар ногой в бок. Откатился к стогу сена. В спину упёрлось что-то железное, острое. Машинально нащупал рукой – вилы. Девушка схватила пистолет. Выстелила. Пуля свистнула над головой. На лицо упали травинки. Нацелила пистолет в голову… Осечка! Подлесный вскочил на ноги и метнул вилы в девушку. Она вскрикнула, отлетала назад шагов на пять и рухнула на спину.

Сильный удар камнем обрушился на голову Подлесного.

Катя вытерла камень о траву, бросила на землю. Подошла к девушке в серой ветровке. Та храпела, пыталась выдернуть вилы, но глаза выкатились. Девушка дернула ногами, задрожала. Из груди вырвался хрип.

– Вот ты и умерла Катя Раскрепова, – сказала Катя. Сорвала траву, обернула ею ручку вил и выдернула их. Раздела девушку догола, надела на её палец своёкольцо с бриллиантом, приподняла, чтобы натянуть своё белое платье, но услышала шаги. Схватила одежду девушки, её кроссовки и быстро ушла.

Подлесный очнулся от утреннего холода, от мычания коров. Голова раскалывалась от боли, тело размякло, раскисло, как тесто. Подлесный приподнялся на локтях: от реки брело стадо коров, следом шёл пастух – молодой парень, скорее всего старшеклассник, решивший подработать на каникулах. Подлесный знал, что давно не могли найти пастуха, был один опытный, но спился. Тошнило, во рту пересохло, жгло, словно съел горький перец. Подлесный, опираясь на руки, качаясь, встал на колени. Осмотрелся. Помотал головой, закрыл, открыл глаза: но не увидел убитой им ночью девушки. Она исчезла! Только ранил? Ушла? Нет, от такого удара медведь сдохнет. Нашли? Но никого нет.

Подлесный, стараясь не застонать – тихо, даже шорох далеко слышен, пастух увидит, встал. Подошёл к месту, где должна лежать убитая. Трава смята. Приложил руку к земле – на ладони остались капли крови – грязные, серые, вперемешку с землёй. Поднёс ладонь к лицу, принюхался – кровь! Голова кружилась, глаза видели как в сером тумане. Подлесный встал на четвереньки, обыскал руками место, куда упала убитая. Рука наткнулась на холодный, мокрый от росы кусок железа. Пистолет! Подлесный вытащил обойму – двух патронов не хватало. Сунул пистолет в кобуру. Встал, с трудом двигая ногами, пошёл к мостику через речку, огибая за черёмухой берег, где паслись коровы. Ноги заплелись, Подлесный взмахнул руками, но не удержался на ногах. Ударился головой о твёрдую землю. В глазах потемнело.

День 7

– Товарищ майор, привезли Брагина, – доложил лейтенант Звонарёв. – Разрешите мне допросить?

– Допрашивай. Где нашли?

– Он сам пришёл. Трезвый!

Лейтенант закрыл дверь кабинета.

Степан Николаевич достал из сейфа «Дело» об убийстве Екатерины Раскреповой. Открыл его.

«Интересная вырисовывается картина, – Степан Николаевич открыл новую пачку, закурил. – Вадим Раскрепов присылает свою сестру, но уже точно знает, что деньги у Котова, и где хранятся номера счетов. Кто-то донёс из окружения Котова? И Котов не дурак, был уверен, что счета не доступны для посторонних. Но если был уверен… А, может быть, все эти счета отвлекающий манёвр? Только малая часть денег? Украли тридцать миллионов долларов. Вадим Раскарепов и его несовершеннолетняя сестра проходили по делу свидетелями. Кротов не выдал сообщников, взял всё на себя. Был уверен – вернётся, возьмёт свою долю, большую из всей суммы. Но Вадим находится под наблюдением, передаёт деньги Котову. Марата Кротова убивают в колонии. Вадим считает, что теперь он полновластный хозяин. Но Котов деньги не возвращает».

Степан Николаевич снял китель, повесил его на спинку стула. Распахнул окно. Вздохнул полной грудью свежий, прохладный воздух.

«В Сочи к дочери этим летом я не съезжу – вздохнул майор. – Ромка клялся, что видел живую Катю. И что она несла из морга мёртвую Катю. Чертовщина! Может, врёт? Зачем? Но тогда, выходит… Да! Да! Две девушки! Катя Раскрепова и та, с которой приехал Вадим Раскрепов. Вот почему убили Валентину Брагину – она увидела двух девушек! Двух Кать! Двух девушек очень похожих друг на друга! И одна из них его родная сестра. Он пользовался этим. Он не сестру насиловал, а вторую девушку. И сейчас, уверенный, что его сестру убили по приказу Котова, сделает всё, чтобы убить его. Но тогда где та Катя, которая приехала с Сашкой Тихониным? Она унесла труп из морга, чтобы спрятать, уничтожить. Но кто убил сестру Раскрепова? У Котова алиби. Проверили – всю ночь был у себя на водопаде. Подполковник Громов, как бульдог – вцепится, не отпустит. Арестует Раскрепова, тот всё ему выложит. А когда придут данные генетической экспертизы, узнаем, кого убили – сестру Раскрепова или вторую девушку. Раскрепов уверен, а у меня уверенности нет. Не удивлюсь, если родная сестра решила кинуть брата, пусть думает, что убили её».

– Товарищ майор, – обратился лейтенант Звонарёв. – Я допросил Брагина. Он признался в убийстве Оливии Куприной. Следил за женой, в парке потерял на несколько минут. Потом увидел Круглова с Оливией. Она была в таком же белом платье, как и Валентина. И внешне женщины были похожи. Пьяным был. А когда понял, что убил Оливию Куприну, убежал, напился беспамятства. Утром проснулся, пошёл к соседке купить бутылку – опохмелиться, увидел Оливию Куприну в цветах у своего дома. Говорит, чуть умом не тронулся. Что Бог его наказывает, что пить больше никогда не будет.

– Давай протокол, вложу в «Дело».

– Подполковник Громов не приходил? – спросил лейтенант.

– Нет. Погоди, вот его шаги по коридору.

Дверь кабинета открылась, и вошёл подполковник Громов. В новом костюме – тёмно-синем. Чисто выбритый. На лице красные пятна. На лбу глубокая вертикальная складка. Глаза прищурены.

– Дай закурить, – сказал Степану Николаевичу.

– Ты же год назад бросил, – ответил майор, но подал пачку сигарет и зажигалку.

Громов прикурил сигарету, но тут же смял её и бросил в пепельницу.

– У нас ещё два трупа, – сказал подполковник.

День 7

Круглов посмотрел на часы. От белого циферблата отразился свет уличного фонаря.

– Половина первого, – сказал Круглов мужчине, который стоял у него за спиной.

– Ты уверен, что охрана спит? – спросил тот.

– Днём я был у Котова, принёс охранникам шесть литров пива. Сырные косички. Подсыпал в пиво. Уснут. Из пушки не разбудишь.

– А менты?

– Они вокруг дома. Прослушка у Кота в машине. В доме нет – я проверил. Я всегда говорил Коту – страх его погубит. Дёргался. Привёз таджиков, они вырыли ему подземный ход от дома до магазина. Средневековье!

Круглов открыл ключом дверь магазина. В подсобке просунул лезвие ножа в щель между досками, которыми была обшита вся стена. Надавил от себя и открыл потайную дверь. Включил фонарик.

В свете фонаря Вадим Раскрепов увидел каменную лестницу, а когда спустились по ней – длинный коридор, обложенный кирпичом. Пол покрыт плитняком.

– В детстве начитался рыцарских романов, – усмехнулся Круглов. – Здесь пятьдесят метров. У меня есть ключ. Сделал по слепку. Кот как-то напился в бане, я снял на всякий случай.

Одним ключом Круглов открыл замок на железной решетке, сваренной из арматуры. Вторая дверь была стальной. Вошли в подвал дома.

– Биллиардная, – сказал тихо Круглов. – Лестница не скрипит. Не услышит. Да и нервы за последние дни у него сдали. Напился «Хеннесси» и спит в кабинете. Охрана на первом этаже. Я проверю.

Вадим остался в подвале, Круглов выключил фонарь и растворился в темноте, как чёрная кошка. Вернулся через несколько секунд.

– Храпят. Я камеры отключил. И Кот храпит, отсюда слышно.

По деревянной, резной лестнице поднялись на второй этаж. Прошли мимо большого мраморного бюста, что возвышался на гранитном постаменте.

Вадим узнал в нём Котова, усмехнулся: «Вот его-то тебе и поставят на кладбище».

Круглов прислушался, открыл ключом массивную дубовую дверь кабинета. В кабинете, выполненном в золочёном стиле барокко, на резном золочёном диване спал Котов. Рядом на столике стояла пустая бутылка коньяка. В тарелке – нарезанная большими ломтями буженина.

– Эрмитаж, – осмотревшись, сказал Вадим. Вытащил из кармана пистолет и приставил к виску Котова. Левой рукой ударил в скулу.

Котов дёрнулся, открыл заплывшие глаза. В узких щелях между веками вспыхнул ужас.

– Ты! – прошептал Котов толстыми, как оладьи, губами. Из кончика рта побежала капелька крови.

– Я! – Вадим скривил тонкие губы в улыбке. Андрей Круглов, глядя на лицо Вадима Раскрепова, вспомнил хищную ласку, что душила мышь. Навсегда запомнил эту ласку, которую в пять лет увидел в огороде. Мышь верещала, билась в истерике, но ласка, сидя на её спине, и вцепившись зубами в загривок, душила. И вот так же улыбалась, сверкая красными глазами. Круглов опустил руку в боковой карман куртки и нащупал финку.

– Мне нужны мои деньги, – сказал Вадим и крепче прижал ствол пистолета к виску Котова.

– У меня только десять лимонов, – пытаясь унять дрожь, едва шевеля языком, промямлил Котов.

– Деньги на банковских счетах… Ты же сам эту… Катю подослал. Я её за блондинку принял… Дурак. Она скачала, вирус запустила. У неё спрашивай.

– Кот, ты же удавишься из-за денег. Чтобы ты все деньги на счета положил, когда банки банкротят, оффшоры чистят. Катя мне флешку отдала. Я проверил. На всех счетах и ста тысяч нет.

Котов прищурил глаза, но про девять миллионов говорить не стал: тот счёт, на котором они лежали, был самым надёжным, недоступным, и Катя могла не найти его. Тогда деньги останутся у него. А потом пусть разбирается со своей девкой.

– Деньги вложены в бизнес. Круглов подтвердит, – Котов посмотрел на Круглова ненавидящим взглядом. После испытанного потрясения он стал приходить в себя. Голова прояснилась. Он пытался найти выход. Пять минут назад пьяный Котов спал на диване, как толстый, объевшийся кот, теперь он превращался в тигра, который готовился к схватке с грозным соперником.

– У тебя остались десять миллионов наличными, – сказал Круглов. – Ты же пьяным в сауне трепался одной актрисе, обещая её купить машину.

– Пьяным хвастался, чтобы не кобенилась.

– Бабам своим будешь заливать, – Вадим Раскрепов передёрнул затвор пистолета. – Или ты мне их отдашь, или евнухом станешь. И тогда отдашь!

– Отдам. Это будет твоя доля, – согласился Котов, понимая, что другого выхода у него нет. Круглов предал его, а ведь был другом детства. Вмести учились, сидели за одной партой. Бизнес вместе начинали в краевом центре.

– Жадность проснулась? – рассмеялся Вадим. – А за жадность наказывают. Половина твоего бизнеса будет моим. Не советую упираться.

– Хорошо, – согласился Котов и усмехнулся в сторону Круглова. – А ведь ты, друг детства, тоже потеряешь половину. А я думал – кто меня предал? А это мой друг Иудушка Круглов ему всё рассказывал, пароли передал.

Котов подошёл к сейфу, вделанному в стену, набрал код.

– Без резких движений, – сказал Вадим и приставил пистолет к затылку Котова.

Но в сейфе оказались только папки с документами. Вадим больно ткнул стволом пистолета Котову в затылок.

– Сам не дёргайся, я не хочу получить пулю в затылок, – сказал Владислав Котов и в его голосе уже не слышались нотки страха. Котов понял, что его не убьют – Вадиму нужны деньги. А в бизнесе Вадим тупой. Привык решать всё силой.

«Но потом Вадим сдохнет, – подумал Котов. – Через месяц или два сдохнет, я найду, как это сделать. И дружок мой Андрюша сдохнет!»

Котов вытащил документы, приложил ладонь к задней стенке сейфа. Контур его ладони обрисовало красное свечение. Послышался щелчок и задняя стенка отворилась. Котов вынул клетчатую сумку, такие сотнями продают на рынках, расстегнул молнию и показал пачки денег.

– Десять, – сказал Котов и передал пакет Вадиму. – Завтра поедем в город. Юристы перепишут на тебя половину фирмы.

Вадим улыбнулся и выстрелил Котову в лоб. Тот даже не успел понять, что произошло. Откинул голову назад и повалился на диван, как мешок с песком. Из раны фонтаном хлестанула кровь, заливая белую кожу дивана, столик, бутылку, ломти ветчины, паркет.

– А сестру я тебе не прощу, – сказал Вадим и бросил Круглову через плечо: – Завтра поедем в город, ты перепишешь на меня весь бизнес.

Обернулся к Круглову. Дёрнулся. Выпучил красные глаза. Медленно свалился к ногам Круглова.

– А вот хрен тебе! – сказал Круглов. Вытер наборную рукоять финки носовым платком. Надел резиновые перчатки и вложил финку в руку Котова. Прижал его пальцы к рукояти.

«Натюрморт, – усмехнулся Круглов кончиками губ. – Два трупа. Месть за сестру. Кот вонзил Вадиму финку с сердце, но тот успел выстрелить ему в лоб».

Осмотрелся. Ключи Котова от кабинета и подземного хода лежали на столике рядом с бутылкой коньяка. Взял клетчатую сумку. Вышел из кабинета. Ключ провернулся, замок закрылся.

«Подумают, что Кот сам открыл дверь своим ключом, а потом запер. Но встреча двух бывших друзей окончилась трагически». – Круглов замкнул стальную дверь, дверь из арматуры и быстро пошёл по подземному ходу. Он знал, что нигде не оставил отпечатки пальцев, следов от обуви.

Низкие облака затянули ночное небо. Пахло дождём.

«Дождь смоет следы машины перед магазином. – Круглов открыл багажник и бросил туда клетчатую сумку с деньгами. – Нахрен мне нужна Россия. Уеду в Испанию. Море, дом на берегу. На причале – яхта. Бу…»

От сильного удара по голове Круглов потерял сознание. Девушка в серой ветровке, с капюшоном на голове, положила камень в карман, чтобы потом выбросить его в речку, вытащила из багажника сумку с деньгами и скрылась в темноте.

Упали первые крупные дождинки. Дождь забарабанил по крышам. Сухая земля быстро впитывала капли. Но вот дождь пошёл стеной. Яркие всполохи молний осветили ночное небо. За горами загремел гром.

День 7

– Допросили Круглова, – сказал подполковник Громов. – Пытался вывернуться. Но на его брюках нашли кровь Котова, на рукаве куртки – кровь Раскрепова Вадима. В кармане ключи от подземного хода и кабинета. Сознался, что был в кабинете Котова, но гнёт, что Раскрепов и Котов убили друг друга. Котов ударил Раскрепова финкой, а тот успел выстрелить. В доме много камер, но все отключены. А вот денег нет. Ни в сейфе, ни в машине Круглова.

– А Круглов, что говорит? – спросил Степан Николаевич.

– Говорит, что не знает. Что Раскрепов под угрозой убийства заставил пойти с ним. Но ничего – дожмём, разговорится.

– А что он знает о Кате Раскреповой, и о той, второй девушке. Кого же из них убили? – лейтенант Звонарёв подправил указательным пальцем свои усики в стиле Пуаро.

– Интересная история, – ответил Громов. – Пришли результаты экспертизы, фотографии из детского дома, университета. Как вы знаете, пять лет назад из частного банка были украдены тридцать миллионов долларов. Организовал кражу Марат Кротов. Подозревали в участии Вадима Раскрепова и его сестру Екатерину Раскрепову. Но не было доказательств, и они пошли свидетелями. Сейчас, когда пришли фотографии и результаты экспертизы, становится понятным, как они обеспечили себе алиби. Родная сестра Вадима – Катя Раскрепова, после смерти родителей три года провела в детском доме. Там познакомилась с Олей Саблиной. Гибель родителей их сблизила. Девочки были очень похожи друг на друга. Их принимали за сестёр-близняшек. Посмотрите фотографии. Та, что с розовыми бантами – Оля. В тринадцать лет они бежали из детского дома к родному брату Кати Раскреповой – Вадиму. Здесь Оле крепко досталось. У Раскрепова была студия для съёмок детской порнографии. Он заставлял девочку сниматься, продавать наркотики. Оля ненавидела Раскрепова, но её удерживал страх. Не было Оли Саблиной. Она жила по документам Кати Раскреповой. Две девушки были одним человеком. Вадим использовал сходство Кати и Оли. Обеспечивал себе и сестре алиби. Но Вадима Раскрепова посадили. Оля украла документы у сестры Вадима – Кати Раскреповой, уехала в другой город, поступила учиться в университет. Освободившись, Вадим нашёл её и поставил условие: она помогает ему вернуть деньги, он делает ей чистые документы и даёт свободу. Но рана, нанесённая Раскреповым, была слишком глубокой, и Оля решает отомстить Раскрепову. Соглашается на сотрудничество с полицией. Вадим посылает Олю к Котову. Круглов сообщает ему, где Котов хранит номера счетов, пороли. Оля скачивает их на флешку, но видит, что эти счета лишь для отвода глаз. Она отдаёт флешку Вадиму. Далее события разворачивались для Оли удачно. Убивают настоящую сестру Вадима – Катю Раскрепову. Оля надевает на её палец своё приметное кольцо, раздевает догола, чтобы переодеть в свою одежду, но неожиданно приходит Иван Меньшов и девушка убегает. Чтобы скрыть все следы – Оля Саблина сжигает труп настоящей Кати Раскреповой. Вот такие дела.

– Надо проверить весь посёлок, автотранспорт, выезжающий из посёлка, – сказал лейтенант Звонарёв.

– Я отдал приказ, – ответил подполковник. – В пяти километрах проходит федеральная трасса, там непрерывный поток машин даже ночью. Можно уехать и скрыться без следа.

Мы знаем, что Саблина не убивала Раскрепову. Доказательств того, что она взяла деньги у Круглова, ударив его камнем по голове, у нас нет. И Круглов не признается, что деньги были у него. Наймёт адвокатов – они будут доказывать его невиновность. Если он знает, что было две девушки, начнёт искать Саблину. Мы проследим за ним. Но… если деньги у Саблиной, то в любой частной клинике они подправит себе лицо, перекрасит волосы. И с новыми документами проблем не будет.

– Отпечатки пальцев? – спросил лейтенант. – Она проходила по делу.

– А здесь интересная картина, – ответил Громов, поправил галстук. – Свидетелем по делу проходила настоящая Катя Раскрепова, у нас есть только её отпечатки пальцев.

– А когда предложили Раскреповой, я хочу сказать – Саблиной, сотрудничество, подстраховались? – Степан Николаевич внимательно изучал фотографии. – Надо же так – не отличишь.

– Сфотографировали, сняли отпечатки. Этого Саблина и опасалась, поэтому сожгла труп настоящей Кати Раскреповой.

– Фонтом, – сказал лейтенант Звонарёв.

– Чего? – переспросил Степан Николаевич.

– Невидимка, – ответил Звонарёв.

– Это точно, – согласился Громов. – Это даже не иголку в стоге искать, а каплю в море искать. Дело я забираю.

– А вот за это спасибо, – обрадовался Степан Николаевич. – Когда уезжаешь?

– Завтра утром.

– Тогда вечером в баньку. И водочку холодненькую с солеными грибами.

– Уговорил.

– А кто же убил Раскрепову?! – воскликнул лейтенант и так энергично встряхнул головой, что маленькие усики завернулись кончиками вниз. Чёрные волосы поднялись как колючки у ежа.

– А расскажет нам об этом старший лейтенант Подлесный, – сказал Степан Николаевич. – Я приказал привести его.

Полуденное солнце зашло за серое облако. Закапал мелкий дождь. Степан Николаевич выглянул в окно. По забору, у дома напротив, побежали ручейки из дождевых капель. Крыша дома, из выгоревших на солнце досок, покрылась пятнами, почернела. Весь горизонт затянули тучи.

«Возьму отпуск, поеду к дочери в Сочи. Там солнце, море. Живи и радуйся!» – подумал Степан Николаевич и медленным взглядом обвёл свой кабинет: шкаф, диван, стол, сейф, настольная лампа со склеенным абажуром – дежурный постарался. И только на окнах весёлые занавески, с вышитыми женой цветами.

На берегу моря стояла девушка. Небо светилось голубизной и солнцем, как на картинах итальянских художников. Лёгкий ветер прижимал белое платье к стройной фигуре девушки. Тихие волны набегали на ступни ног, щекотали их белым песком.

Девушка рассмеялась, вытянулась стрункой навстречу солнцу, вдохнула полной грудью. Поправила на голове белую шляпку с розовым бантом. Завела за уши с золотыми серёжками локоны каштановых волос. Села в красный кабриолет и резко надавила на педаль. «Альфа Ромео», как породистый жеребец, резво взял с места, оставив позади себя шлейф из поднятого колёсами песка.