Клубничный блеф. Каван (СИ) [Лина Мур] (fb2) читать онлайн

Лина Мур Клубничный блеф Каван

Глава 1

Каван

Плохой мальчик с добрым сердцем. Принц с тёмной душой, которого должна спасти принцесса. Красавчик. Популярный парень.

Сломленный и раненный. Урод. Монстр. Убийца. Негодяй.

Да-да, я слышал сотню эпитетов, брошенных у меня за спиной.

Люди — дерьмо. Они боятся отвечать за свои слова и поступки и поджав хвост, как крысы, бегут с тонущего корабля. Они не считают постыдным унижения, жестокость и насилие.

Это мой мир. Мир уродов и чудовищ, пота и крови, жестокости и темноты. Я сотню раз пытался вырваться из этого мира и стать человеком, но всегда нахожусь в тени. Такая у меня работа.

Подчищать. Следить. Угрожать. Доводить до смерти. Убивать.

Терпеть. Драться. Контролировать себя. Я давно уже не думаю о любви, нежности и женской красоте. И всегда выбираю такое же дерьмо, как и я сам. Но в моей жизни появился один человек, который снова вскрыл все мои раны, которые начали кровоточить.

Её зовут Энрика. Из-за неё и её отношения к самому жестокому ублюдку, которого я знал, и моему лучшему другу порог моей личной боли и темноты повысился в сотню раз.

Я рад тому, что мой друг, наконец-то, обрёл любовь и поверил в неё. Но я чертовски завидую ему, держащему свою дочь на руках и одновременно занимающемуся делами в офисе. Слэйн не изменился по отношению к людям, но стоит только появиться его жене, как он моментально становится для меня чужим. Вероятно, я злюсь на Энрику из-за того, что она заставила меня снова быть одиноким, забрав у меня друга, который знает меня. Но и он не всё знает. Каждый из нас прячет свои страхи и опасения, надежды и мечты. Он открыл их Энрике, а меня оставил за бортом. С этим мне пришлось смириться, но иногда меня накрывает волной ярости, ненависти и желания уничтожать всё у себя на пути.

— Каван, — Слэйн щёлкает пальцами перед моим лицом.

Несколько раз моргнув, смотрю на него, качающего на руках дочь, которую они назвали Лианой. Ей всего три месяца, но для Слэйна она стала необходимостью. Он везде таскает младенца с собой, что сильно бесит меня. Хотя ребёнок спокойный и зачастую спит, этот младенец меня бесит.

— Да, я всё понял, — сухо говорю, отворачиваясь от друга.

Болит, ясно? Болит в груди оттого, как Слэйн держит на руках свою дочь и целует её в макушку, постоянно поглаживая по спине.

Паршиво мне, вот и всё. Я столько раз видел, как люди находят свою пару, влюбляются, расходятся, женятся, разводятся. Они живут, а я нет. Я умер и уже довольно давно. Двигаться, будучи внутри куском камня, хреново.

— Серьёзно? Ты понял? Тогда какого чёрта ты снова был в клубе? — тихо рычит Слэйн.

— Захотелось, — отвечаю, пожав плечами, затем встаю со стула и направляюсь к двери.

— Каван, — в тоне друга звучит предостерегающий приказ.

Хотя я старше Слэйна, но он чертовски силён. Его энергия, аура, вид… да всё в нём устрашает. Когда-то и меня тоже устрашало, но я уже привык и к нему, и к его тону. Поэтому мне насрать.

— У меня всё под контролем. Передавай Энрике привет, — произношу, закрывая за собой дверь, и меня сразу же встречает мой секретарь.

Мои монотонные дни ничем не отличаются друг от друга. Я вязну в грёбаном болоте кошмаров и агрессии и потихоньку схожу с ума.

Самое паршивое во мне это то, что все считают меня ранимым и уязвимым. Под всеми я подразумеваю Слэйна и его чёртову жену, которая постоянно начинает разговор о том, что мне пора прекратить драться. Боже, как же Энрика меня бесит, и я рад, что она не моя жена. Я бы её убил. Эта женщина жутко раздражает меня, и порой хочется её ударить. Но я уважаю её. Энрика прошла очень тяжёлый путь к сердцу Слэйна, и… тоже хочу так. Хочу, чтобы кто-нибудь увидел во мне не урода со шрамами на лице и теле, а мужчину, который так одинок, что ему даже говорить с собой надоело.

Бойцовский клуб — моя отдушина. Там я становлюсь тем, кем хочу быть. Зверем. Монстром. Ублюдком. Мне не нужно думать о том, что я кому-то причиняю боль. Туда за этим и идут, а точнее, для того, чтобы сдохнуть. Только вот в последнее время мне чертовски не везёт. После того как Слэйн ударил меня, и я пролежал в больнице с трещиной в черепе, у меня часто болит голова, и любой удар по ней, а это излюбленное место для удара, причиняет мне вред. Голова начинает раскалываться, и я подсел на наркотики. Я не могу жить без них. Девять месяцев зависимости. И вот снова, когда игла протыкает мою вену, я нахожу для себя расслабление от головной боли. Слэйн не знает об этом, иначе разозлится. Лучше ему не знать. Хотя ему плевать на меня. Я снова один. Боли нет.

Хорошо. Охренеть, как хорошо становится.

Из дурмана меня вырывает звонок мобильного. Мне лень отвечать, но я, вроде как, ещё на работе. Достаю телефон из кармана брюк.

— Чего тебе? — грубо отвечаю.

— Так и знала, что ты очень скучаешь по мне, братик, — фыркает в трубку Дарина.

— Значит, ты поняла, что бесишь меня. Что тебе от меня нужно?

— Поговорить.

— Нам не о чем с тобой говорить, Дарина. Я снял с себя все обязательства. Разбирайся сама со своим дерьмом, — цокнув, поднимаюсь из кресла и понимаю, что уже ночь. Я просидел в офисе полдня или был на заседаниях фирмы? Не помню. Был ли я хотя бы где-нибудь сегодня, кроме офиса?

— Каван, ты слышал меня?

— Нет. Я занят. — Хватаю со стола ключи от машины и выхожу из офиса.

— Чем ты можешь быть занят? Ты ни черта не делаешь уже который месяц. Всё, чем ты занимаешься, это очередные синяки и вывихи после драк и ночи, проведённой в клубе со шлюхами.

— Дарина, не трахай мой мозг. Что хочешь?

— Слушай, я же твоя сестра. Я вроде как волнуюсь. Последний год у тебя дела идут паршиво.

— На самом деле нет. Я утроил свой банковский счёт.

— Каван, я не об этом. Ты сегодня будешь драться?

— А тебе какое дело?

— Ну, может быть, потому, что тебе это запрещено, а ты, как придурок, лезешь на рожон? Врач запретил тебе. И ты знаешь, что на тебе уже живого места не осталось. Помимо этого, ты… не знаю, отдаляешься.

Боже, как она меня бесит. Дарина — заноза у меня в заднице.

Она подставляла меня сотню раз, а я прощаю её, как мудак. Она же моя сестра. Я уже давно должен был плюнуть на неё, но… не могу.

Грёбаное прошлое, из-за которого я вот такой ублюдок.

— Мы никогда не были близки, — холодно отвечаю.

— Врёшь. Ещё три года назад, когда мы играли свои роли, чтобы убить Энрику, мы были близки. Мы были одной командой.

— Тебе просто хотелось так думать. Как Лиам? Ещё не сдох?

— Каван, не переводи тему. Лиам жив, я слежу за ним. Остальное даже обсуждать с тобой не буду. Какого хрена с тобой творится, братик?

— Со мной всё хорошо.

— Я говорила с Кифом.

Закатываю глаза, выезжая в город.

— Охренеть. И что в этот раз у нежного придурка случилось?

— У него ничего, а вот у тебя крупные проблемы, Каван. Он сказал, что ты снова обращался к психологу. Кошмары вернулись?

— Нет у меня никаких кошмаров. Я не обращался к психологу, чёрт возьми. Со мной всё в порядке. Разговор закончен.

— Каван, ты не в порядке. Я понимаю, что тебе до сих пор сложно пережить случившееся, но ты не можешь всю свою жизнь находиться в тени. Ты прячешься в темноте, дерёшься, а тебе это запрещено, и я ненавижу Слэйна за то, что он сделал тебя своим партнёром. А также я знаю, что у тебя опять кошмары. Я знаю, понял?

Они вернулись.

— Дарина, не выдумывай. У меня нет кошмаров. Я в порядке и собираюсь отдыхать. Как раз еду в клуб.

— Снова? Почему ты считаешь, что достоин только шлюх?

Не хочешь встретиться с нормальной женщиной? Той, кто вправит твои мозги на место?

— А они остались, эти нормальные женщины? И зачем мне женщина? Я в порядке и не собираюсь строить отношения. Это дерьмо не для меня.

— Ага, Слэйн говорил то же самое. Теперь он самый противный сюсюкающийся придурок с младенцем.

— Он заслужил, — возмущаюсь я, защищая друга.

— А ты нет? Ты не заслужил? Ты не его пёс, Каван.

— Пошла ты. Иди на хрен, Дарина, и больше не звони мне. Нет у меня сестры.

Сбрасываю звонок и ударяю кулаком по рулю. Терпеть не могу этот грёбаный мир, в котором мне пришлось иметь дотошную суку в качестве сестры. Ненавижу её. Она лезет туда, куда не следует.

Последний год Дарина только и делает, что напоминает мне о моём возрасте, проблемах, любви к боям и сексу. Это нормально. Разве нет? Я мужчина в расцвете сил, мне всего тридцать три будет.

На хрен всё.

Голова снова болит.

Вхожу в клуб и улыбаюсь. Моя слабость — танцы. Я обожаю смотреть на красивые женские изгибы и плавные движения.

Но больше всего я люблю страсть и шоу. Привычка, которая выработалась из-за Слэйна. Он любитель устраивать маскарады.

Но свой последний маскарад Слэйн просрал, потому что влюбился.

А раньше мы часто приходили сюда, в моё детище и то, чем я горжусь. Мы расслаблялись, участвовали в оргиях, предавались разврату и наслаждались жизнью. А что сейчас? Слэйну я больше не нужен. Я потерял друга из-за его грёбаной любви к женщине.

Ненавижу всё это дерьмо.

— Мистер Экри, ваш столик уже готов. Я проведу вас.

Клуб под названием «Блеф» существует пять лет, но только три года назад я начал уделять больше внимания тому, что здесь происходит. Меня заинтересовала эта тема. Нет, не бизнес, я в нём чертовски хорош, а танцы. Я всегда любил наблюдать. Возможно, эта привычка тоже появилась из-за Слэйна, но я люблю смотреть на людей, конечно, на женщин, которые полностью отдаются музыке.

К слову, хорошую музыку, мрачную, глубокую и страдальческую я тоже люблю. Я мрачный ублюдок. Такой, каким должен быть убийца, вселяющий страх в каждого.

Сажусь за столик, и мне не нужно делать заказ. Мои предпочтения уже выучили. Я выбираю один и тот же напиток, один и тот же сценарий. Моя жизнь — монотонное дерьмо, и мне комфортно, наверное. Не знаю, потому что зачастую я злой мудак, которого всё бесит. Я давно перестал получать удовольствие от того, что имею, а имею я всё.

Скучающе смотрю на девушку, крутящуюся на шесте, установленном в центре круглого стола. Опрокидываю в себя стопку рома. Алкоголь даже не обжигает мой желудок. Он просто ничего не делает со мной, а голова болит всё сильнее. С гордостью рассматриваю клуб, забитый под завязку, как и каждый вечер. Да, я горжусь тем, что сделал. Мы устраиваем шоу два раза в неделю, в пятницу и субботу. Билеты распродаются за полгода вперёд. Все танцовщицы проходят тщательный отбор. Клиенты — самые богатые ублюдки Ирландии, но каждому разрешено прятать своё лицо под маской. Мужчины трусливы. Они боятся открыто сказать о том, что они мудаки и изменяют своим жёнам. Их жёны, тоже скрывают то, что они корыстные суки и приходят сюда, чтобы познакомиться с друзьями своих мужей и заняться сексом. Это развратное болото.

И это болото создал я. Мой клуб хранит в секрете кучу дерьма, творящегося за его дверьми, а также в приватных комнатах.

Чувствую, как проворные женские пальцы касаются ширинки у меня на брюках, и откидываю назад голову. Я трахал здесь всех.

Каждую танцовщицу и даже официантку. У меня есть любимицы, с которыми я трахаюсь очень часто. Есть те, кого я на метр не подпущу к своему члену. И сейчас именно одна из моих любимиц с внешностью сексуальной чёрной пантеры, берёт в рот мой член и посасывает его. И я, блять, ни хрена не чувствую. Мне так скучно. Я даже трахаться не хочу. Мой член вялый, но девушка усердно сосёт его. Она отлично делает минет, но что-то не так.

— Оставь меня одного. — Отталкиваю её и убираю свой член обратно в брюки.

— Каван, я что-то сделала не так? — удивляется она.

— Не сегодня. Просто не сегодня, — отмахиваюсь от неё, глядя на сцену. В свете лучей прожекторов там танцует ещё одна девушка.

Она в маске, как и все здесь. Все, кроме меня. Мне не страшно показать своё изуродованное лицо. Я знаю, что обо мне думают, только я о себе думаю ещё хуже. Они даже не догадываются, какой я мудак.

Мне скучно даже здесь. Поднимаюсь с дивана, обтянутого тёмно-фиолетовым бархатом, и, хмыкая, спускаюсь вниз. Гнездо элитного разврата и порока. Многие мечтают попасть сюда, но клуб только для избранных. Когда-то те, кто сейчас умоляет меня впустить их сюда, тыкали меня лицом в дерьмо. Сейчас они вылизывают мне задницу. И даже это уже не радует меня.

Сажусь в машину и включаю музыку. Катаюсь по городу, рассматривая пустые улицы, и мне так паршиво. Внутри паршиво.

Одиночество больше не радует. Наверное, это снова влияние Слэйна. Он, блять, кинул меня. Кинул ради какой-то женщины.

И теперь я снова один. Конечно, я не могу его винить, но виню, потому что мне скучно, а Слэйн умел веселиться.

Свет уличных фонарей падает мне на лицо, пока я катаюсь, непроизвольно вглядываясь в изредка попадающихся людей.

Не знаю, что именно я ищу. Такое ощущение, что я знаю об этом, но не понимаю, что это такое. Нечто необъяснимое, что для меня недоступно.

Я хочу драться. Прямо сейчас. Мне насрать, что я, вероятно, пьян.

Насрать. Кровь в моих венах кипит от яда. Голова разрывается от боли. Я знаю, что мне поможет. Бой. Я обожаю наблюдать за тем, как мои удары разрушают противника. Обожаю это чувство победителя. Хотя бы где-то я такой.

Щупаю свой карман, чтобы достать мобильный, но его нет.

— Блять, — скулю я. Потерял телефон или забыл его. Да, забыл в клубе. Конечно, я могу поехать в бойцовский клуб, чтобы там узнать, есть ли те, кто хочет встретиться со мной в поединке, но у нас есть правила. Без правил всё рухнет к грёбаной матери, поэтому я должен сначала сделать звонок и открыть запрос на поиск противника.

Возвращаюсь в клуб, чтобы исполнить своё желание. Он уже закрыт, все стулья внутри подняты, практически никого не осталось.

Играет тихая музыка, когда я иду к барной стойке.

— Мой мобильный находили? — сухо спрашиваю у бармена, протирающего стойку.

— Да, сэр. Сейчас принесу. Вы забыли его за своим столиком.

Киваю и сажусь на барный стул. Свет приглушён, мимо меня проходят девушки, подмигивая мне. Всё равно. Стучу по стойке пальцами, ощущая жизненную необходимость выпить ещё.

Тянусь к бутылке и хватаю её. Откупориваю и делаю пару глотков. Мой взгляд блуждает по пустому залу и проскальзывает мимо чего-то странного. Я замираю и возвращаю свой взгляд на сцену, на которой танцует девушка.

Хоть в клубе и темно, но я вижу каждое её движение, выполненное с особой грацией. Её волосы покачиваются из стороны в сторону, как и бёдра. Она резко ударяет по шесту, и её тело извивается, словно чёртова порочная змея. Длинные ноги мягко ступают по полу, и я замечаю пуанты. Никто не танцует здесь в пуантах.

— Сэр, ваш телефон…

Поднимаю руку, заставляя парня заткнуться. Я так увлечён тем, что вытворяет на сцене танцовщица, что даже не дышу, боясь её спугнуть. Движения кистями рук, телом, ногами, да всё вызывает внутри меня невероятное восхищение. Я даже не чувствую боли в голове, откидываясь назад на спинку барного стула, и ставлю обратно бутылку.

Девушка внезапно кружится, её длинные волосы взмывают вверх. Она танцует с такой страстью, я не могу видеть её лица, но уверен, что печальная музыка отражается в её мимике. Она грёбаный ангел. Она взмывает вверх по шесту, бегая в воздухе и ударяя пуантами по воздуху. Я заворожён. Я сдох и попал в рай.

Потрясающе.

Я нашёл то, что искал всю эту ночь. Теперь у меня есть смысл, чтобы дожить до завтрашней ночи и увидеть выступление вживую.

А также узнать, кто она такая. Я трахал здесь всех, но её точно не трахал. Я бы запомнил. Девушка, танцующая так, словно от этого зависит её жизнь, в сексе должна быть запоминающейся.

У меня на лице расползается улыбка мудака. А вот и новая игра.

Я охотник и нашёл жертву. Я начинаю считать, чтобы она успела спрятаться. Если найду, то моя. Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть.

Пять. Четыре. Три. Два. Один. Я иду искать, кто не спрятался, я не виноват.

Глава 2

Каван

Сердце колотится в груди. Я распахиваю глаза и сажусь на кровати. Покрывало сбилось у ног. По виску скатывается холодный пот. Тру лицо, чтобы прекратить поток грёбаных картинок, всплывающих у меня в голове и терзающих мозг.

Чёрт.

Смотрю на тёмное небо, затем на часы. Всего сорок минут сна, да и те были хреновыми.

Поднимаюсь с кровати и голым иду в кухню. Наливаю себе бокал воды и бросаю в рот таблетку. Голова снова раскалывается. Мой взгляд падает на дальний шкаф. Появляется соблазн снова прибегнуть к наркотикам. Нет. Я понимаю, что подсел на них. Теперь я прекрасно понимаю, что чувствовал Слэйн. Это безумная зависимость, чтобы спрятаться от боли. Она изъедает изнутри, не даёт двигаться дальше и сконцентрироваться на проблемах.

Но ведь это же я. Мне не должно быть больно. Это я несу с собой разрушения и боль. Это меня должны бояться, а не я грёбаную физическую боль.

Настроение дерьмовое. В принципе, такое же, как и вчера. Встаю под душ и закрываю глаза, а в темноте своей головы вижу девушку.

Её пальцы двигаются в воздухе, как и кисти рук. Музыка сопровождает её наклон вперёд и мелкие шаги назад, словно она плывёт по воздуху.

Да, это помогает. Я даже забыл, что сегодня особенный день.

Охота началась. Я должен дотерпеть до ночи, чтобы получить то, что захотел. Я не буду узнавать её имя и где она живёт. Она всё даст мне сама, да и факт охоты меня привлекает больше. Мне нравится самому находить зацепки, следовать за ними, чем сухой отчёт о человеке. Конечно, в работе это помогает, и я пользуюсь своими связями, но в делах, касающихся женщин, всё наоборот. Я люблю загадки. А то, как я люблю разгадывать эти загадки, никто даже понятия не имеет.

Слэйн зачастую отсутствует в офисе. Он приезжает сюда пару раз в неделю и то ненадолго, только для того чтобы проверить всё или встретиться с особо важными для нас клиентами. Он работает дома, точнее, в охраняемом поместье, окружённом лесной зоной со стаей диких волков. Раньше я ненавидел это место, оно всегда напоминало мне о Тристане, его ублюдке отце, и о том, что он с нами сделал. Но сейчас я ненавижу его ещё больше, потому что в нём всё орёт о счастье и любви. Чёрные цвета и мрачная атмосфера исчезли, появилось больше жёлтого, розового и красного. Гадость.

Я привык думать о друге. Это было моей главной задачей на протяжении более десяти лет. Я привык думать о Слэйне и всегда находиться в его тени. А теперь я один. Да, блять, я злюсь и завидую.

Да, я грёбаный нытик.

— Сэр, с вами хочет встретиться Киф Нолан.

Поднимаю голову от стола и кривлюсь.

— Скажи ему, что я занят.

— Сказала. Он настаивает на встрече. Это крайне важно.

Закатываю глаза и цокаю.

— Пусть пройдёт ко мне, но через три минуты приди и скажи, что я должен куда-нибудь уйти, поняла? — спрашиваю, прищурившись, глядя на секретаршу. Женщина быстро кивает мне, и её щёки вспыхивают от румянца. Конечно, её я тоже трахал. Три месяца назад, когда она только пришла устраиваться на место моей бывшей секретарши, которую я уволил. Женщины всегда считают, что если они скачут на моём члене, то могут ставить мне условия. Нет. Чем быстрее я их трахну, тем быстрее они вылетят со своего места.

Исключения только для тех, кто работает у меня в клубе. Туда женщины приходят, чтобы доставлять мужчинам удовольствие. А я проверяю их. Вдруг кто-то из тех, кому я плачу, понятия не имеет о том, что творится у меня в клубе? Я вызываюсь помочь. Результаты радуют, а потом я остываю. Беру под покровительство следующую и так по кругу. Я всегда должен всё контролировать. Без контроля я сдохну.

— Надеюсь, что у тебя, действительно, что-то важное, Киф, — холодно произношу.

Киф Нолан ещё один мой друг. Не такой близкий, как Слэйн, но он хороший мужчина и, по крайней мере, не стыдится своего дерьмового прошлого и не волнуется за будущее. И у него нет дотошной сестры, как у меня. Хотя мать Кифа тот ещё монстр.

Никогда не мог терпеть её.

— Мой отец женится, и я не знаю, как к этому относиться. Он сообщил мне об этом час назад. Слэйн не отвечает, а мне нужно с кем-нибудь об этом поговорить, — сообщает Киф, взвинчено расхаживая перед столом.

— Хм, и что? Фарелл заслужил нормальную женщину, а не твою истеричку мать, — хмыкаю я.

— Я знаю, но что он, вообще, знает об этой Миранде? Зачем он так спешит? Они встречаются не больше полугода.

— Слушай, Киф, это не твоего ума дело. Фарелл взрослый мужчина. Он похудел и поправил здоровье. А ты не думал, что причиной всех его изменений стала именно Миранда? Мне она показалась приятной женщиной, — задумчиво говорю я.

— Это ещё хуже, Каван. Выходит, ему насрать на то, что говорит сын, а важнее мнение какой-то женщины. Что за проклятье Ноланов? Сначала Ангус, затем Слэйн, теперь мой отец. Когда, блять, женщины стали такими могущественными над мужчинами? — Киф сокрушённо падает в кресло, стоящее напротив моего стола.

— А самое страшное это то, что кто-нибудь станет следующим. Ты, я или Бриан. Теперь понимаешь, почему я не хочу, чтобы отец вновь женился?

— Нет, — отрицательно качаю головой.

— Это заразно, Каван. Слэйн заразил моего отца, а он заразит меня. Затем я заражу тебя и Бриана. Это дерьмо передаётся по воздуху, — шипит Киф.

— Ты о любви? — спрашивая, смеюсь я.

— Прекрати. Я серьёзно. Ты только задумайся. Энрика завела обратный отсчёт наших холостяцких часов. Это она виновата.

Ещё громче смеюсь. Такой чуши я давно не слышал. Хотя это в духе Кифа. После того как ему попалась жена и шлюха в одном лице, которая вскоре умерла, он везде видит опасность очередной ловушки брака. Но при этом обожает секс и всё, что с ним связано.

Наверное, это влияние Дейдры. Его мать — безумная истеричка.

И всё, о чём она с ним разговаривает, кроме проклятий в сторону своего бывшего мужа, так это о браке и подходящей партии. Так недолго и свихнуться. В принципе, Киф уже безумен.

— Обещай мне, что ты не разрушишь наш клуб холостяков и не выйдешь из него, Каван.

— Посмотри на меня и подумай, какая женщина захочет смотреть всю оставшуюся жизнь на мои шрамы, — озлобленно хмыкаю я. Что за хрень?

— Ага, я помню, каким был раньше Слэйн, а сейчас посмотри на него. Мы его потеряли. Всё, что ему интересно, это провести время с женой и дочерью. Он кинул нас. Я не хочу быть следующим и не хочу, чтобы им стал ты. Пообещай мне, что ни одна женщина не заберёт тебя из нормального мира, — настаивает Киф.

Закатываю глаза и откидываюсь на спинку кресла.

— Обещаю. У меня нет планов жениться и уж тем более лишать себя новых развлечений. Брак для меня табу, как и любовь, — отрезаю я.

— Хорошо… это хорошо. Но что мне делать с отцом?

— Не лезть. Оставь уже его в покое. Он твой отец и знает, что делает.

— Но свадьба уже через два месяца, Каван! Два месяца!

— Ты что, не проверил Миранду? Не прогнал её личность по всем базам данных?

— Я это сделал, но ничего особенного не нашёл. Ей сорок три года, есть дочь от первого брака. Её бывший муж женился после их развода, а она воспитывала дочь и занималась дома выпечкой для худеющих. Даже придраться не к чему. Всё идеально.

— И что тебя смущает?

— Тот факт, что мой отец ведёт себя, как придурок, — фыркает Киф.

— Это его нормальное состояние. Оставь старика в покое. Дай ему пожить перед смертью.

— Нет, сначала я всё проверю. Придумай схему, чтобы разоблачить Миранду, Каван.

— Тебе нужно, ты и придумывай. Это не моё дело, Киф, и не твоё.

Прекрати. Ведёшь себя, как обиженный мальчишка.

— Но она…

Дверь в мой кабинет открывается. Прошло ровно три минуты.

Наверное, пока я не стану увольнять свою секретаршу. Она безукоризненно выполняет все мои приказы.

— Мистер Экри, вы опаздываете на встречу с одним из акционеров, — быстро произносит она.

— Прости, Киф, мне нужно идти, а ты прекрати паниковать и займись своей жизнью. Может быть, ты просто завидуешь своему отцу, оттого что он дал себе ещё один шанс, а ты нет. Подумай над этим, — усмехаюсь, хватая со стола ключи от машины.

— Мудак ты, Каван.

— Знаю, — смеюсь и выхожу из кабинета, оставляя Кифа одного бурчать себе под нос.

Думаю, что Фарелл, действительно, заслужил что-то хорошее.

Ему необходимо восстановить свои нервы после долгой жизни с Дейдрой. Она та ещё сука. Дейдра выпила из него всю кровь и получила по заслугам. Хотя она тупая, если до сих пор считает, что сможет вернуть мужа. Уже нет.

Признаюсь, что факт того, что мои знакомые женятся и обзаводятся семьями, меня бесит так же, как и Кифа. У них любовная лихорадка, под которую я тоже не хочу попасть. Мне комфортно одному. Я не могу ввести в свою жизнь женщину. Да и кто выдержит меня? Никто. Ни одной женщине моё дерьмо не нужно. Хотя Энрика выдержала. Думаю, она единственная такая во всём мире. Ублюдку Слэйну повезло.

Музыка и яркие огни клуба проникают в мой разум, и я могу вздохнуть свободнее. Весь день я провёл в предвкушении этой ночи.

Мне не терпится вновь увидеть свою новую танцовщицу.

Как обычно, меня встречает Елена. Она работает здесь администратором уже два с половиной года. Елена потрясающе красива и единственная, кого я ещё не трахнул, потому что она замужем. Каким бы ублюдком я ни был, но не разрушаю браки. Если у девушки есть парень, и она не против развлечься со мной, то мне насрать на последствия. Но если она замужем, то это табу. И я надеюсь, что моя танцовщица не носит кольца на пальце. Да, у меня есть принципы, которые я не нарушаю.

— Сэр, кого отправить к вам сегодня? Каждая из девочек будет рада доставить вам удовольствие, — интересуется Елена.

— Сегодня я хочу девушку, которая вчера танцевала здесь после закрытия. Я не помню, чтобы мы набирали новеньких, но она точно новенькая. Раньше я не видел её на сцене. Теперь хочу поближе познакомиться с ней, — улыбаюсь я.

— Хм, сэр, но мы уже в течение года никого не брали на должность танцовщицы, — хмурится Елена.

— Ты слышала, что я хочу. Спроси бармена, он был здесь вчера в то время, когда она танцевала. Её хочу. Не приведёшь её, убью на хрен, — рычу я.

— Да, конечно, сэр. Ваше желания для меня закон, — отвечает Елена и быстро уходит, а я, улыбаясь, откидываюсь на спинку дивана. Ещё немного. Какой номер для меня она подготовит? Я хочу увидеть её во всей красе и в пуантах. Я не особо люблю балет, но и девушка танцевала не в пачке, а в коротких шортах. Её движения были отточенными и профессиональными. Хотя в свой штат я беру только тех, кто умеет танцевать и может завлечь своим телом, жаром в глазах и дьявольским соблазнением мужчин. Я на этом деньги делаю и довольно приличные.

Елена появляется в моей ВИП-кабинке и ставит бокал с ромом напротив меня. По её лицу я сразу же замечаю, что что-то не так.

И это меня злит.

— Где она? — рявкаю я.

— Сэр, здесь такое дело… в общем, девушка, которую вы вчера видели, не танцовщица.

— Это невозможно, — фыркаю я.

— Это правда. Девушка работает у нас официанткой с сентября этого года. Вы помните, что её предшественницу пришлось уволить и наказать из-за того, что она подсыпала наркотики нашим особым клиентам? На её смену пришла эта девушка, и она не танцует. Она… хм, не сможет обслужить вас сегодня. Я могу приказать любой другой станцевать для вас. Вы же знаете…

— Засунь всё это дерьмо себе в задницу, — цежу я, яростно смотря в блестящие от страха глаза Елены. — Я сказал, что хочу её, значит, получу именно её. Я поднимаю ставку. Пусть подготовят отдельную комнату для нас с ней, и она будет танцевать. В пуантах.

Она станцует так, чтобы я был доволен. Иначе я, блять, разорву вас и выброшу ваши тела на съедение волкам. Это ясно?

— Да-да, сэр. Я сделаю всё, что смогу.

— Нет, ты сделаешь то, что я хочу. Или именно ты, Елена, первой ответишь за её отказ. Я отказов не принимаю. Не в своём клубе.

Елена сглатывает и отходит на шаг назад. Она нервничает, а я так зол. С каких пор мои работники отказывают мне? Насрать, пусть официантка танцует, но я получу её. Я хочу увидеть её во всей красе.

Какого хрена, а? Это мой грёбаный клуб. Я здесь главный. Я приказываю, кто танцует, а кто сдыхает. Сука. Ничего, я покажу ей, что мне не отказывают. Я имел здесь всех. Буквально всех. И она не станет исключением.

Елена возвращается и натягивает для меня улыбку.

— Сэр, я договорилась. Комнату уже готовят. Девушка переодевается. Но у неё есть условие. Точнее, когда мы принимали её на работу, то она потребовала указать в договоре о найме пункт о более обширных услугах, которые оказывают все наши девочки.

Вопросительно выгибаю бровь. С каких пор какая-то официантка ставит условия? Ах да, я приказал выслушивать пожелания новых работников, и если они не мешают работе или не так важны, то соглашаться с ними, если человек того стоит. Блять.

— Девушка не оказывает интимных услуг. Она готова станцевать, но без продолжения, сэр, — поясняет Елена.

— Это должно меня волновать? — ухмыляюсь я.

— Она просила передать вам, и я снимаю с себя всю ответственность за то, что сейчас скажу, мистер Экри. «Если он хочет, чтобы я танцевала, то пусть держит свой член, руки, всего себя подальше от моего тела. Иначе я заявлю в полиции о сексуальном домогательстве и выиграю суд», — выпаливает Елена.

Улыбаюсь ещё шире. Обычно, здесь мне никто не отказывает.

Никто. Они знают, что я хорошо плачу. Я хорошо трахаюсь. Я оказываю внимание. Но чтобы вот такое сказать в лицо ублюдку вроде меня, заведомо зная о моей репутации, это самоубийство.

— Я разберусь. Веди меня.

— Хорошо, сэр.

Елена выходит из кабинки, и я следую за ней, а внутри всё трясётся, словно это грёбаное Рождество, и меня ждёт самый лучший подарок под ёлкой. Не помню, чтобы я себя так чувствовал во взрослой жизни, да и, вообще, в жизни. Обычно я мрачный кусок дерьма, так меня видят окружающие и зачастую не замечают меня, опасаясь взглянуть мне в глаза. Но теперь мне очень интересно познакомиться с новым членом моей команды. Меня всегда восхищал характер. Да, вероятно, характер Энрики мне нравится, но за то, что она забрала у меня друга, я её ненавижу. Конечно, женщин с сильным характером полно. Я встречал и трахал их, но мне быстро это наскучило. И сейчас всё будет то же самое.

Но пока это интересно. Каждая женщина сначала пытается противостоять, а потом ломается, и я её выбрасываю. Нет, в клубе никто даже не пытался проявить свой характер. Есть договор, условия и их босс. Это я. Поэтому опасно отказывать мне, и за всё время работы клуба ещё никто не выставлял подобных условий.

Каждый, кто приходит сюда работать, понимает, что ставка намного выше, если девочка согласна на всё. В принципе, это лёгкие деньги для них, потому что зачастую девочкам даже делать ничего не нужно с мужчинами. Они примитивные и не так избалованы, как я.

В общем, я в предвкушении.

Глава 3

Оглядываю небольшую комнату, созданную для самых важных клиентов. Но для меня всегда найдут свободную. Здесь небольшая сцена с шестом, удобный диван и столик, чтобы клиент мог наслаждаться эксклюзивным представлением. И сегодня я один из таких важных клиентов.

— Как её зовут, Елена? — интересуясь, пробегаюсь пальцами по тёмно-вишнёвому дереву, пока одна из официанток ставит на стол бокал с ромом для меня и закуски. Хотя я не ем здесь, но таковы правила.

— Сэр, я могу подготовить вам полное досье на девушку. Я принесу его, как только она закончит танец.

— Нет-нет-нет. Я задал вопрос. И я хочу не один танец. Я хочу смотреть на неё, пока не устану, — усмехаюсь, бросая взгляд на Елену.

Она явно не ожидала подобного от меня. Я никогда не входил сюда, чтобы использовать комнату по назначению. Я здесь трахался пару лет назад, а потом меня совершенно не смущало нагнуть одну из девочек прямо в своей ВИП-кабинке. Обычно, здесь проводятся мальчишники или устраиваются личные шоу, которые стоят целое состояние. Но также можно заказать комнату для одного танца.

Только одного и не больше. Таковы правила клуба, которые я нарушаю. Я босс. Имею право.

— Её зовут Таллия.

— Таллия, — пробую её имя, и мне нравится, как легко оно произносится. Оно настоящее. Девочки предпочитают выступать под псевдонимами, а это имя не завуалировано. Оно так приятно выдыхается.

— Она замужем?

— Насколько мне известно, нет, сэр. Вроде бы помолвлена, потому что в графе семейное положение она указала, что у неё уже есть жених.

Ничего страшного. Жених не муж. Да и я не монстр. Если не покажет мне, что хочет меня, то я пойду дальше. Но если она хотя бы раз телом, взглядом, дыханием, да без разницы чем, даст мне понять, что хочет меня, то я не отступлю. Я начну охоту. Я уже её начал.

— Хорошо. Этого мне достаточно. Предупреди Таллию, что я люблю красивые номера, и ей следует постараться удовлетворить меня. Обязательное условие — пуанты. Я заплачу ей за всё время, проведённое здесь, пять тысяч евро. Если мне понравится, то я увеличу ставку.

— Да, сэр. Могу я кое-что ещё сказать?

— Попробуй.

— Девушка не городская, сэр. Точнее, она приехала из глубинки Ирландии несколько лет назад, поэтому немного застенчива и пугается всего, что ей неизвестно. А неизвестно ей многое. Она хорошо справляется со своей работой. Все наши девочки её любят.

Она отзывчивая и добрая, всегда помогает всем и легко сглаживает конфликты с гостями, не допуская прикосновений к себе. Она может испугаться вас.

— Я настолько страшен? — усмехаюсь я.

— Вы настойчивы, сэр.

— Если она так скромна и воспитана, как я могу судить, по твоим словам, что же она делает в грёбаном клубе похоти и разврата? — удивляюсь я.

— Зарабатывает деньги, как и все мы. Но она никогда не берёт больше, чем её дневной оклад. Таллия выполняет свою работу и уходит. Всем известно, что в этом клубе официантки зарабатывают больше, чем в любом другом месте. Поэтому она здесь. Ей, как и всем, нужны деньги. Но Таллия отличается от других девочек.

Поэтому проявите терпение, сэр.

— Тебе она тоже нравится?

— Да, Таллия милая и чистая. Не знаю, как сказать иначе. Она чересчур нежная, и я считаю, что эта работа ей, вообще, не подходит. Я так ей и сказала, когда она пришла на должность официантки. Но она упрямо настаивала на своём, работала на самой минимальной ставке два месяца и ни разу не пожаловалась. У неё есть характер, но нет понимания в целом того, что здесь может происходить.

— Вместо того чтобы остудить меня, Елена, ты, наоборот, завела меня. Я с нетерпением жду свою новую игрушку. — Сажусь на диван и вытягиваю вперёд ноги.

Елена, с тяжёлым вздохом уходит, оставляя меня одного.

Раньше она не позволяла себе подобной оценки и, вообще, не влезала в мои приказы. Она всегда чётко выполняла их. Никто не возмущается по поводу того, как я обращаюсь с девочками.

Подобное даже в голову никому не приходило. И это, действительно, возбуждает меня.

Выходит, что маленькая и стеснительная Таллия танцует тогда, когда её никто не видит, и пользуется клубом, как своей тренировочной площадкой. Помимо этого, она тошнотворно мила, по описанию Елены, и настолько же упряма. Я это уже понял и именно это хочу увидеть.

Приглушаю свет со своей стороны, оставляя только мягкие лучи, направленные на сцену. Люблю наблюдать, находясь в темноте.

Делать всё, чтобы люди не знали, что я тоже здесь и смотрю на них.

Это интригует.

Дверь открывается, и я задерживаю дыхание. Чёрт. Девушка в белом парике, мать его, входит в комнату. Да какого хрена? Все знают, что я ненавижу эти атрибуты, как и маски. Но Таллия решила надеть и то, и другое, как и самое скромное платье без лишнего блеска.

Девушка всматривается в темноту, а я готов наорать на неё за то, что она выкинула подобный номер. Ненавижу грёбаную фальшь.

Ненавижу, когда женщины блефуют со мной.

— Волосы, — требовательно рычу.

Таллия вздрагивает и смотрит огромными глазами, спрятанными в тени маски в мою сторону.

— Сними этот грёбаный парик и распусти свои волосы.

Её руки немного бьёт дрожь. Она тянется к искусственному венику на своей голове и стягивает парик. Он падает из её рук, как и шпилька за шпилькой. Мой взгляд прикован к её волосам. Они мягко распускаются и падают на плечи Таллии длинным каскадом тёмного, практически чёрного золота, играющего красными бликами, и горького шоколада. Потрясающе.

— Ты прекрасна, — выдыхаю я. Обычно мои комплименты вызывают у женщин гордость, но у Таллии видимую невооружённым глазом панику. Неужели, она считает, что я наброшусь на неё, как животное, и изнасилую? Да, я ублюдок и убийца, но не настолько бесчувственен.

Я не могу насмотреться на девушку. Она невероятно сложена.

Длинные ноги, маленькая задница, небольшая грудь, белоснежная кожа, шелковистые волосы и совсем юное лицо. Я не могу хорошо рассмотреть его из-за маски, закрывающей большую часть её лица, но не буду заставлять снимать. Хотя бы так она перестанет дрожать.

— Начинай и танцуй так же, как вчера ночью, — приказываю я.

Таллия послушно подходит к музыкальному центру, в котором множество вариантов подключить свой телефон или Айпод, что она и делает. У неё старенький и, видимо, любимый гаджет, потому что он затёрт, и с него уже давно сошла краска. Значит, Таллия любит музыку. Она живёт музыкой. Что же она здесь забыла? Перепутала тропинки?

Мягкая композиция наполняет пространство, и Таллия идёт к сцене. Она волнуется и явно не привыкла выступать на публике. Я нажимаю на кнопку, и свет становится ещё слабее. Вижу, как её грудь, обтянутая голубой тканью, быстро и часто поднимается.

Таллия встаёт на пуанты и обхватывает шест. Медленно и грациозно она обходит его, стуча пуантами, видимо, привыкая к ним. Звучит волынка, и Таллия вместе с яркими и сочными звуками барабана выкидывает ногу вперёд.

Я даже дёргаюсь от того, как уверенно она поднимает подбородок, чувствуя каждый поток сильной и мощной ирландской музыки. Это совсем не то, что выбирают танцовщицы, чтобы соблазнить мужчину.

Таллия прыгает на пуантах, сложив руки за спиной. Её выпады ног и стук пуантов быстро меняются. Она кружится, её волосы взмывают вверх. Энергия её танца — это нечто невообразимое. Я не помню, чтобы меня так возбуждала национальная музыка и ирландский степ на пуантах. Безумие какое-то.

Движения Таллии становятся быстрее и мощнее, как и композиция. Скорость увеличивается. Я вскакиваю с места, восхищённый грацией и техникой. А потом всё резко заканчивается.

Она опускается и часто дышит.

— Браво! — хлопаю я, и мне хочется подойти к ней. Вдохнуть жар её тела, но это только напугает её. Таллия живёт музыкой, и в ней она становится собой.

— Продолжай, — произношу, возвращаясь на место, и хватаю бокал с ромом. Делаю большой глоток, облизывая губы. Кажется, у меня даже слюнки потекли.

Таллия делает несколько движений ногами, прогибаясь в талии, и обхватывает шест. Она наклоняется назад, и волосы касаются её ног. Таллия прекрасно слышит и чувствует музыку. Я уверен, что она не готовила эти номера. У неё попросту не было времени, но она знает, какое движение сделать следующим, чтобы покорить зрителя.

Чёрт, почему она до сих пор не танцует на моей сцене?

Хмурюсь и понимаю, что не хочу этого. Потому что тогда кто-нибудь другой увидит всё это. Нет, это сокровище моё. Только моё.

И я упиваюсь пластичным телом Таллии, представляя, что она может вытворять в постели. С такой растяжкой и мужчина не нужен.

Хотя ничто не заменит мужчину. Меня.

В какой-то момент мой разум отключается. Я смотрю, и моё тело расслабляется, а возбуждение возрастает. Резко перевожу взгляд на то, как Таллия облизывает полные губы, и сам хочу это сделать.

Слизать капельки пота с её лба. Пасть на колени, чёрт возьми, и преклоняться этой женщине.

Я не чувствую боли. Её нет. Просто нет. Чувствую только удовольствие и словно нахожусь в другом мире, где я есть и в то же время меня нет. Я перестаю ощущать своё тело, полностью растворяясь в ауре силы, женского изящества и страсти. Я и раньше видел таких женщин, но в последнее время всё реже и реже. И вот ангел прямо напротив меня. Что-то непонятное и тяжёлое образуется у меня в груди. Оно распространяется по крови, зажигая её, и катится по позвоночнику яркими искрами, пока не бьёт в член.

Чёрт, как же хорошо. Я словно под наркотиками.

Теряю счёт времени. Всё моё внимание — это небольшой участок, на который падает слабый свет, и медленные, эротичные движения мокрого и гибкого женского тела. Я в грёбаном аду, и дьявол издевается надо мной, подталкивая меня всё ближе и ближе к женщине. Я иду, как заворожённый. Мой взгляд крепко вцепился в женское тело. Ещё немного. Тянусь рукой к тёмным волосам и подхватываю прядь. Видение моментально исчезает. Я моргаю, крепко держа девушку за волосы, намотав их на кулак. Я даже слышу, как она паникует, испуганно сжимаясь.

Клубника. От Таллии пахнет клубникой. Вдыхаю аромат её волос, но это не от них. Моё тело касается её, и Таллия пытается отстраниться, но я рычу и принюхиваюсь. Кожа. Мокрая кожа, с капельками пота на ней пахнет клубникой. Тонкий, едва уловимый и сладкий аромат. Спелая, сочная ягода, которую я ненавижу. У меня аллергия на клубнику, но именно таким образом я её ещё не пробовал.

Провожу языком по изгибу шеи Таллии, и она вся съёживается, а я сцепляю зубы от, ставшего стальным, члена. Я чертовски возбуждён. Это вкусно. Не помню, когда в последний раз ел клубнику, наверное, именно тогда, когда попал из-за неё в больницу.

Но это невероятно.

Рывком поворачиваю к себе девушку, и она жмурится. Но я с усилием приподнимаю её подбородок к себе. Она невысокая.

Хрупкая. Нежная. Прекрасная. Её частое и поверхностное дыхание сжигает меня заживо. Ломка в костях от желания взять её немедленно уничтожает последние разумные мысли.

— Как тебя зовут? — интересуюсь я.

Она испуганно смотрит на меня голубыми, яркими и чистыми глазами. Да, именно чистыми, похожими на какой-то божественный родник. И я собираюсь испить его, чтобы больше не испытывать боли. Она ни разу не появилась за всё то время, пока Таллия танцевала.

— Ты что, язык проглотила? Как твоё имя? — спрашиваю, крепче хватая её за подбородок.

Таллия приоткрывает пухлые губы и быстро облизывает их, но ни слова не говорит. Упрямство? Это даже интересно.

— Ты немая? Я задал вопрос. — Наклоняюсь к ней, как она внезапно кивает. Удивлённо отодвигаюсь, когда девушка начинает показывать мне что-то на пальцах.

Охренеть. Это язык жестов, а я его не знаю. Таллия, правда, немая. Блять. Что заневезенье?

— Мда, но ничего. Вряд ли это остановит меня. Встретимся завтра, Таллия. Мне понравилось. Хочу смотреть на тебя каждый вечер. Подготовь мне снова что-нибудь необычное. Я буду платить тебе за твоё время по семь тысяч евро.

Глаза Таллии, распахиваются шире. Она снова облизывает губы, и я слежу за тем, как розовый язычок оставляет на них влажный след. Мне срочно нужно кого-нибудь трахнуть. Ещё не время. Пока не время.

— Согласна танцевать для меня каждый вечер, Таллия? — шепчу, вглядываясь ей в глаза.

Она думает довольно долго, вероятно, прикидывая в голове, сколько получит, если согласится. Это отличные условия.

Таллия что-то показывает на пальцах, и я хмурюсь. Затем она указывает на меня, потом на себя и делает руками крест.

— Секс. Ты спрашиваешь, нужно ли тебе трахаться со мной? — догадываюсь я.

Она быстро кивает.

— Таллия, я не насилую женщин. Они сами хотят меня, точнее, мои деньги. Я не заставлю тебя сосать мне, если ты сама этого не захочешь, — делаю паузу и замечаю, что в её глазах появляется расслабление. Меня это безумно злит. Я ей не нравлюсь и даже вызываю у неё омерзение.

— Но, — больнее хватаю её за подбородок, и она втягивает воздух носом, — я не обещаю, что буду хорошим мальчиком. Нет, Таллия, я сделаю всё для того, чтобы сломать тебя. И я сломаю.

Однажды ты будешь зависима от меня так же, как и я стал зависим от твоего тела. И тебе будет насрать на мои шрамы, которые ты сейчас презираешь. До завтра, Таллия. А сейчас пошла вон с моих глаз.Грубо толкаю её в сторону, отчего девушка падает на пол и быстро ползёт. Мне не стыдно за своё поведение. Я просто слишком зол и разочарован. Я слишком часто вижу своё отражение в зеркале и знаю, что уродлив. Но, блять, это меня раздражает.

Агрессия и желание насильно повалить на пол эту сучку становятся наваждением. Мне насрать на то, что она обо мне думает. Я плачу ей за своё удовольствие, и Таллии следовало бы знать, что со мной свой характер лучше засунуть в задницу, чем показывать его мне. Стерва.

— Сэр, всё в порядке? — В комнату входит Елена.

— Как ты могла взять на работу немую? И как она справляется со своими обязанностями, без возможности объяснить всё по-человечески? — злобно рыкаю я, направляясь к столу.

— Сэр… девушка хорошо справляется со своими обязанностями.

Она пишет клиентам на бумаге. Я не знала, что запрещено нанимать людей с ограниченными возможностями, — в голосе Елены сквозит презрение.

— Дело не в этом, чёрт возьми! — выхожу из себя. Знаю, что я чудовище, а они все делают из меня мудака куда хуже, чем я есть.

Это и бесит.

— Я не против людей с ограниченными возможностями. Вместо того чтобы рассказывать мне о нежности и просить не пугать Таллию, тебе следовало рассказать мне об этом сущем пустяке, — рычу, хватая со столика свой мобильный и ключи от машины.

— Я… я забыла, сэр. Простите. Я уже привыкла к ней и не замечаю этой особенности, — мямлит Елена, опустив голову.

— Я ничего не имею против немых людей, но, чтобы они здесь работали и чувствовали себя комфортно, им нужны другие условия.

Не сомневаюсь в том, что Таллия прекрасно справляется со своими обязанностями, но это место не для немых. Здесь нужен голос, сюда приходят мудаки, чтобы полапать девочек. Ты хоть на секунду задумалась о том, кто её услышит, если кто-нибудь нападёт на неё и попытается изнасиловать? Ты хоть немного подумала своей головой?

— Сэр… я…

— Ты, да ты, Елена. Ты администратор, моя правая рука здесь.

И что ты делаешь? Подставляешь меня и весь мой клуб. Ты осознаёшь, что если подобное случится, то девчонка может подать на нас в суд за принуждение к продаже интимных услуг? Это, блять, незаконно!

Елена вздрагивает и сжимается от страха. Я не собирался орать на неё и говорить всё это. Само как-то получилось. Мне жутко представить подобное, а я уже представил, и моё настроение стало ещё более паршивым, чем раньше.

— Я буду следить за ней или приставлю кого-нибудь из наших официанток.

— А у них нет работы, как и у тебя? Или вам здесь скучно? Так я всем вам найду занятие.

— Сэр, что вы от меня хотите? Чтобы я уволила её из-за того, что она немая? Тогда она точно подаст на нас в суд, — приглушённо возмущается Елена.

— Нет, увольнять нельзя, ты права, тогда мы ущемим права людей с ограниченными возможностями, и на нас начнут нападать их защитники. Поэтому я требую, чтобы ты перевела Таллию в танцовщицы.

— Но у нас полный штат, сэр. Нам невыгодно…

— Не открывай рот, пока говорю я, Елена. Ты переведёшь Таллию в мои личные танцовщицы. Она будет работать только для меня шесть раз в неделю с десяти часов вечера. Оплата будет такой же, плюс я буду платить ей дополнительно по семь тысяч евро. Кстати, переведи ей на счёт из моего личного бюджета, как обычно ты делаешь это для других.

— Она согласилась? — удивляется Елена.

— А это должно меня волновать? Если она хочет работать, и ей, действительно, нужны деньги, то будет танцевать. Ещё есть какие-то вопросы, или я уже могу послать тебя на хрен.

— Нет, сэр, вопросов нет. Я сообщу Таллии о вашем решении, пока она не ушла. Как и переведу ей деньги. Но мне нужно будет указать точное время. До которого часа вы хотите, чтобы Таллия танцевала для вас?

— А сколько сейчас времени? — спрашиваю, бросая взгляд на мобильный, и присвистываю. Начало девятого утра. Чёрт. Я провёл здесь всю ночь, и Таллия танцевала примерно десять часов без перерыва.

— До шести, — прочищаю горло и поднимаю голову на Елену.

— Хорошо, сэр. Я поговорю с Таллией.

— Ты знаешь язык жестов?

— Я с ней переписываюсь, — кивает Елена и быстро выходит из комнаты.

Всё пошло через задницу. Я абсолютно не против людей с ограниченными возможностями, но даже предположить не мог, что мне попадётся именно такая женщина, и я потеряю счёт времени.

Мало того, столько часов без боли, это для меня удивительно.

Обычно ночью головная боль становится куда сильнее, а сегодня ничего не было.

Плевать. Всё получилось очень даже хорошо. Теперь я буду уверен в том, что ни один ублюдок не украдёт моё сокровище. Это я его нашёл, и я же буду упиваться своей властью.

Глава 4

Я уже давно не верю ни во что в этом мире, что не объясняется логически. Не верю в любовь, хотя вижу её. Не верю в доброту, хотя тоже вижу её. Просто ко мне никто не был добр, кроме Слэйна, да и его доброта скорее напоминает американские горки. А что до любви… я не знаю, что это такое. Слэйн узнал, а я вот до сих пор в неведении. Но мне этого и не нужно. Всё, чего я хотел, это перестать испытывать боль, и у меня получилось.

Каждую ночь я провожу в клубе, наслаждаясь различными номерами Таллии. Её молчание стало уже нормой для меня, хотя и я с ней стараюсь не разговаривать, только порой хвалю за то, что она выкладывается на сто процентов, даже когда устала. Пять дней я пребываю в раю. В грёбаном эротическом раю, представляя, как трахаю эту девчонку прямо здесь. Но она даже не соблазняет меня.

Обычно женщины пользуются различными моментами, чтобы заработать больше, но не Таллия. Она приходит, отрабатывает ровно до шести часов утра и моментально уходит, даже не кивнув мне на прощание. И она явно видела мой внушительный стояк, потому что я специально выхожу на свет и демонстрирую его через тонкую ткань моих брюк. Нет, ничего. Таллия всегда смотрит мимо меня или же в пол. Между нами нет ничего особенного. Точнее, у неё нет никакой нужной мне реакции, а я так и чувствую искры, исходящие от меня, но её они не задевают. Конечно, я не первый раз встречаюсь с отказом. Их у меня было больше, чем согласий, пока я не стал тем, кем являюсь. Мне боятся отказать, а потом женщинам становится уже всё равно, я умею доставлять им наслаждение, хотя зачастую просто лень. Это ведь секс. В нём главное — уметь использовать пальцы и член, остальное лишь опыт и антураж.

Но чем больше я давлю морально на Таллию своим возбуждённым видом, тем быстрее она убегает от меня. Видимо, я грёбаный псих и маньяк, раз не могу поверить в то, что Таллия не чувствует моей заинтересованности.

Пять дней ходить со стояком, трахать тех, кто попадается под руку, и тупо кончать в них, представляя другую женщину, то ещё удовольствие. Но я терпеливый и не принимаю отказов. У меня есть план. Хороший план, который я перенял у Слэйна. Что я должен сделать? Быть ранимым ублюдком и убедить в том, что со мной безопасно, рассказать парочку слезливых страшилок из своего детства, и всё. Энрика попалась, а Таллия чем-то напоминает её, поэтому я приведу свой план в действие на следующей неделе.

Больше не нужно будет приезжать в клуб, потому что я за эти грёбаные пять дней построил в своей квартире личный клуб только для нас. Оттуда Таллии некуда будет бежать, а также я подготовил несколько порошков, которые остались у меня после Слэйна. У него всё сработало, значит, и у меня сработает.

Мой взгляд становится резким. Я знаю это ощущение. Оно моментально обрывает моё расслабленное состояние, и я вижу, как Таллия с грохотом падает на пол.

— Таллия!

Подскочив на ноги, несусь к девушке. Она приподнимается на руки и выставляет одну вперёд. Останавливаюсь, не понимая, что случилось. Она не удержалась на шесте или запуталась в ногах?

Таллия удивительная танцовщица, она смешала несколько видов стилей танца, и все они выглядят как приглашение в постель.

Ледяное приглашение с приставленным к горлу ножом. Но я ещё не видел, чтобы кто-то падал на выступлении. Хотя слышал, что такое случалось с некоторыми танцовщицами из-за малого опыта, они ломали запястья, пальцы и получали вывихи.

Таллия хватается за шест и медленно поднимается. Она кивает мне. Хмурясь, делаю шаг назад, пока Таллия приходит в себя. Я не могу узнать, что случилось, потому что она просто не может мне это сказать. Я бы подумал о недоедании, но плачу ей достаточно, чтобы она хорошо питалась. Да и выглядит она здоровой, кроме чуть ли не посиневшей сейчас кожи, по которой скатываются капельки пота. Когда Таллия встаёт на пуанты, чтобы вернуться к танцу, её ноги начинают дрожать, и она сразу же снова падает на шест, распахивая рот, словно ей больно.

Оторвавшись от шеста на пару секунд, она показывает мне крест руками, а потом снова держится за него. Ей больно, очень больно.

Опустив голову, Таллия тяжело дышит. Я подхожу к центру и отключаю музыку. Повернувшись, я сразу же замечаю быстрое движение руки Таллии, она вытирает глаза. Она плачет из-за боли.

Чёрт.— На сегодня мы закончим, — говорю я.

Таллия несколько раз кивает мне и хватается за живот.

— Мне вызвать врача?

Она мотает головой и делает небольшой шаг. Я опускаю взгляд и вижу, что её белые пуанты испачканы в чём-то тёмном. Твою ж мать!

Таллия отталкивается от шеста и летит вперёд. В этот же момент я срываюсь на бег и ловлю её. Дрожащее и влажное от пота тело впечатывается в моё. Я крепко удерживаю Таллию, потому что она едва может двигать ногами.

— Садись. Я посмотрю, что с тобой, — мой голос хрипит, когда я помогаю ей сесть на край сцены, но она резко отодвигается от меня, мотая головой.

— Ладно. Если сможешь выйти сама отсюда, то я ничего не сделаю. Если ты хотя бы запнёшься, то я насильно заставлю тебя показать мне, что у тебя болит, — рычу я. Она вздрагивает от моего голоса, но меня бесит это упрямство. По всему видимому, что-то с ней не так, точнее, с её ногами. Вероятно, она могла подвернуть лодыжку или того хуже. Не хочу думать о худшем, но я явно улавливаю запах крови и какой-то мази.

Таллия опирается о сцену и встаёт враскорячку. Она немного шатается, а потом делает маленький шажок. Таллия кусает губу так сильно, что та белеет. Молча наблюдаю, уверенный в том, что она не сможет пройти небольшое расстояние до двери, и готовлюсь снова поймать её. Ещё один шаг, и её начинает бить сильная дрожь.

Зачем быть настолько упрямой?

К моему удивлению, Таллия сама опускается на пол и закрывает лицо руками. Я не слышу ни всхлипов, ни плача, вообще ничего. Она сдалась. Признала, что ей больно, и меня это безумно восхищает.

Подхожу к ней и опускаюсь на колени.

— Где болит? — тихо спрашиваю её. Она хлюпает носом и показывает на ноги. Как я и думал.

Обхватываю её тонкую, изящную лодыжку, дёргая за ленту, но Таллия цепляется за мою рубашку. Она не прикасается к моей коже, но пытается убрать мою руку и тянет ткань в сторону.

— Я могу сделать это силой, или ты дашь мне посмотреть добровольно, — предупреждаю её.

Пальцы Таллии разжимаются, и я замечаю, как её тело становится красным. Она смущается. Конечно, это смущение. Я давно не видел подобного. И мне это очень нравится.

Медленно снимаю пуант, и у меня желудок стискивает. Я видел достаточно трупов и крови, но то, что я вижу сейчас перед собой, ужасно больно. Пальцы Таллии все покрыты кровью. Они стёрты в мясо. Не представляю, как она, вообще, смогла танцевать. Я уверен, что здесь не только разорванные мозоли, но и вероятное заражение, потому что есть и свежие, и старые раны.

— Почему ты мне не сказала? — злобно повышаю голос, отчего Таллия вздрагивает.

— Какого хрена ты молчала? Ты стёрла всю кожу до мяса, Таллия!

Как так можно? Неужели, я выгляжу настолько жестоким?

Я понимаю, что пугаю её, но ничего не могу с собой поделать.

Мне жутко видеть и осознавать, что девушка была настолько жадной до денег, что даже не остановилась, лишь бы побольше заработать.

Да ей стоило мне просто отсосать, и я бы оплатил всё. Жадная сука.

Таллия показывает на дверь, а потом перерезает себе горло пальцем. Затем тычет в меня этим же пальцем. Блять. Она резко горбится и трясётся, сдерживая рыдания.

— Чёрт… прости. — Быстро разжимаю пальцы, потому что я схватил её ногу и сдавил от ярости.

— Они наговорили тебе то, что я убиваю всех подряд? — спрашиваю её.

Таллия быстро кивает.

— И я убью тебя тоже, если ты не сделаешь меня счастливым или остановишься?

Ещё один кивок.

— Суки, — рычу я. — Да, я ублюдок и урод, но не настолько, чтобы наслаждаться твоими мучениями. Я не такой плохой.

Таллия вскидывает голову и внимательно смотрит на меня.

— Не знаю, какую ещё хрень тебе про меня наговорили, но я не собираюсь тебя убивать из-за того, что ты испытываешь боль по моей же вине. Это нелепо!

Таллия поджимает губы и кивает мне. Она что-то пытается объяснить мне при помощи пальцев, но я ни хрена не понимаю.

Хочу нормальный разговор, человеческий. Я должен выучить этот чёртов язык жестов. Но потом Таллия складывает руки, словно в молитве, и смотрит на меня. Она извиняется за свою ошибку или за что-то ещё.

Я отшатываюсь от неё и отползаю. Мне паршиво. Да, я выгляжу как монстр, совершаю плохие поступки. Я чудовище для многих.

Но понимать факт того, что пока я представлял Таллию под собой в самых немыслимых позах, она страдала и теперь точно знает, какой я ублюдок, больно. Мне чертовски больно видеть в её глазах безумный страх за свою жизнь. В её глазах я выгляжу ещё хуже, чем ей про меня рассказали. Я всё испортил.

— Я не знал, что тебе было больно. Приношу свои извинения, Таллия, за то, что даже не подумал об этом. Я был настолько увлечён твоей грацией и плавными движениями, что забылся. Я дам тебе неделю на восстановление, а потом ты можешь танцевать в любой обуви и один раз в неделю в пуантах. Тебе это подходит? — подбирая правильные слова, спрашиваю её.

Таллия медленно кивает мне.

— Хорошо. Я, правда, не знал. Я забыл, что у балерин всегда ужасные мозоли после выступлений. И всего лишь не хотел испытывать боль, — горько добавляю, но потом меня бесит то, что я говорю.

— Я отнесу тебя в гримёрку. — Наклоняясь, быстро подхватываю её на руки. Таллия цепляется за мою шею, и я чувствую её горячее и шумное дыхание на своей коже. Да не сейчас! Я и так поступил, как ублюдок, и уж точно мой стояк сейчас лишний.

Таллия такая маленькая и лёгкая в моих руках. Она даже не двигается и иногда задерживает дыхание, пока я несу её мимо пустых столиков. Я рад тому, что Таллия спрятала своё лицо и никто не видит её. Если бы какой-то мудак посмотрел в нашу сторону, я бы убил.

Ударяю ногой в дверь, и она с грохотом распахивается. Свет бьёт мне в глаза, и я щурюсь, ища, куда бы посадить Таллию. Ногой сбрасываю с небольшого дивана чьи-то вещи и сажаю её на него.

Но она крепко держится за мою шею. Я не против. Это впервые, когда Таллия сама проявила ко мне хотя бы что-то. Но она явно напугана и боится меня, последствий и всего, что её окружает. Это и есть та причина, по которой она цепляется за меня, а не потому, что я не урод.

Отцепляю её руки от себя и выпрямляюсь. Опускаюсь на колени и снимаю второй пуант. Там дело обстоит ещё хуже, видимо, правая нога у неё рабочая. И она часто танцует на ней.

— Каван…

— Свали, на хрен, с моих глаз и никого сюда не впускай, — рычу, даже не оглянувшись на какую-то танцовщицу, которую я трахал.

Не помню её голоса, но я трахал здесь всех, поэтому ошибиться не могу.

— Всё в порядке, — я стараюсь говорить мягко, поглаживая большим пальцем щиколотку Таллии. Чёрт, у неё такая тонкая и нежная кожа.

— Они не узнают, почему ты здесь. Я уволю их, если они начнут говорить про тебя плохо. Я сейчас вернусь и обработаю твои раны…

Таллия внезапно хватает меня за руку и мотает головой.

— Но тебе нужна помощь.

Она кивает и показывает пальцами, как будто они шагают, а потом дом. Она не хочет принимать мою помощь. Да я бы тоже не хотел. Это удручает. Выпускаю её ногу из своей руки и делаю шаг назад. Аромат клубники и тепло её тела становятся незаметными.

Мне снова холодно.

— Встретимся через неделю. Мне жаль, — сухо бросаю и быстро выхожу из гримёрной, закрывая за собой дверь.

Я иду дальше, ненавидя себя за всё. Боль в груди опять терзает меня. Я мог бы проследить за Таллией и узнать, где она живёт, или просто покопаться в её деле. Но я не хочу нарушать грани дозволенного. По моему плану наше знакомство должно было раскрывать мне тайну за тайной, словно это мой рождественский подарок, и я медленно добираюсь до того, что сделает меня счастливым. Но придётся подождать. Неделю. Я могу выжить неделю без Таллии, потому что сейчас мне важно, чтобы она танцевала дальше. При таких ранах она может отказаться танцевать, и я всё потеряю. Чёрт. Какой я мудак.

Для меня неделя без Таллии — мучительное испытание. Кошмары снова вернулись. Холодный пот, прошибающий до костей. Ярость, негодование, злость и агрессия. Каждодневная заявка на бой, но подходящих партнёров нет. А у меня кулаки чешутся. Остаётся только держать свою гадкую сущность внутри себя во время переговоров и трахать до слёз свою секретаршу. Вот, во что я превратился за неделю без Таллии. Снова наркотики, дурман, безразличие и музыка на повторе, под которую она танцевала. Я схожу с ума. Мечтаю, думаю и не выхожу из комнаты, которую оборудовал под танцевальный зал для неё. Я, словно безумный, выбираю наряды для выступлений. Развешиваю каждую кофточку и платье в её новом шкафу, покупаю грёбаные цветы и делаю вид, что Таллия живёт вместе со мной. Блять, я схожу с ума.

Осталось всего пара часов до того момента, когда боль снова отступит, и я смогу себя контролировать. Я сбил уже все костяшки на руках, пока бил грушу всё это время. На ринг так и не смог выйти.

Никто не хочет драться со мной. Это бесит. Слэйн, как назло, взял недельный отпуск, чтобы съездить на источники вместе с семьёй и отдохнуть. А я? Мучаюсь. Никому нет дела до меня, даже Дарина перестала названивать. Но ничего. Ничего. Я ведь знал, что когда-нибудь моё мучение закончится. И вот конец.

Выгляжу, как улыбающийся и обдолбанный мудак, когда вхожу в клуб. Я специально избегал появления здесь, чтобы не было соблазнов. Мне уже достаточно слухов про то, что я убийца и чудовище. Хотя это правда, но я не хочу, чтобы Таллия об этом узнала. Конечно же, ей рассказали о том, что я кобель. Я мужчина.

Свободный мужчина. Но если я собираюсь обладать Таллией, то должен вести себя сдержано. Ага, я и сдержано — две параллели, которые никогда не пересекутся.

— Сэр, — Елена встречает меня.

— Всё хорошо в клубе? — интересуюсь я.

— Да, всё хорошо. Вы могли бы пройти за мной, сэр? Это личное дело, — сухо просит она.

Хмурюсь и киваю ей. Мы проходим мимо гостей, некоторых я приветствую и пожимаю знакомым руки, поддерживая разговор о том, как стремительно развивается мой клуб. Полчаса я трачу на то, чтобы пройти до кабинета Елены.

— Что-то не так? Не помню, чтобы между нами было что-то личное. Или ты подала на развод? — резко спрашиваю её.

— Нет, сэр, я до сих пор счастлива замужем. Личное, я имела в виду Таллию. Я пыталась связаться с вами, но ваша секретарша отвечала, что вас нет на месте, или вы не хотите ни с кем разговаривать, или что-то ещё. Поэтому мне пришлось дождаться, когда вы лично приедете сюда. Таллия оставила вот это и ушла. — Елена протягивает мне кусок бумаги.

— Что? — рычу я. — Кто разрешил ей уйти?

— Она никого не спрашивала, сэр. По договору любой работник может уйти без последствий в течение испытательного срока. Так как мы с Таллией заключили новый договор, то она была именно на испытательном сроке. Она оставила записку для вас, сэр, — отвечает Елена, продолжая держать клочок бумаги, и я выхватываю его.

Меня всего трясёт от ярости. Это грёбаная шутка. Я держался целую неделю. Неделю, мать её! Я дал Таллии время, чтобы она восстановилась, а она кинула меня.

«Я приношу свои извинения за столь внезапный уход, мистер Экри. Не буду лгать вам и убеждать в том, что мне было интересно работать с вами, но клуб мне нравился. Простите, но я больше не могу травмировать себя из-за ваших прихотей. Мне, правда, жаль, что танцы для меня не так важны, как моё здоровье. Я оставляю две тысячи евро, как и было указано в моём прошлом контракте, из-за того, что подвела вас и не оправдала ваших ожиданий. Но я не могу больше этого терпеть. Вы невыносимо эгоистичны и жестоки. Всё, что случилось со мной по вашей вине, лишило меня желания возвращаться в клуб, особенно к индивидуальным выступлениям, которые я ненавидела. Я уезжаю и прошу меня не искать. Я выхожу замуж и буду жить в Польше. Желаю вам, сэр, найти то, что вы ищете. Всего вам наилучшего.

С уважением, Таллия»

Ни хрена это не уважение!

— Сука! — ору я, комкая бумагу, и швыряю её в лицо Елене.

Блять! Блять! Блять!

Какого хрена?

Таллия вылила на меня дерьмо, да ещё и не оценила моего душевного порыва простить её за то, что она молчала из-за ран на ногах. Она выставила меня чудовищем. Сука!

Глава 5

Удар. Ещё удар. Моя голова дёргается, и кровь закипает жёстче.

Рычу, бросаясь на противника, и заваливаю его на пол. Мой кулак ударяет его в висок. Ублюдок. Снова и снова. Я давлю коленом на рёбра, удерживая на полу мужчину, истекающего кровью.

Подскакиваю на ноги, когда слышу треск кости и хватаю его за шею.

Бросаю ублюдка в металлическое ограждение, и он кряхтит, скатываясь на пол. Кровь остаётся на полу и на металле с шипами.

— Каван, достаточно! — кричит Киф.

Но мне мало, сука. Мне мало. Я хочу задохнуться от крови. Хочу сдохнуть в этом смраде дерьма и мочи. Я, блять, не остановлюсь.

Месяц прошёл паршиво для меня. Кошмары. Драки. Боль.

Ненависть. Всё это сделало меня безумным и злым. Каждый вечер несколько драк в разных клубах. Я записываюсь туда не под своим именем и нарываюсь каждый раз, чтобы выплеснуть из себя воспоминания о той грёбаной ночи, когда меня кинули. Сука. Я до сих пор ненавижу эту суку. Я больше не могу контролировать себя. Не могу нормально жить. Я даже не работаю нормально, а только ломаю, крушу всё и дерусь. И мне плевать на последствия.

— Каван! — Несколько мужчин хватают меня, пытаясь оттащить от умирающего тела. Дёргаюсь и выгибаюсь в их руках, но их много, а я один. Плюю в избитую морду ублюдка и разворачиваюсь, чтобы самому уйти под громкое скандирование моего имени.

— Да! — Поднимаю руки вверх и улыбаюсь, получая признание публики. Я тешу своё эго хотя бы так. Я хорош в драках. Я стал даже лучше Слэйна, потому что он уже больше года не появляется здесь по назначению. А я лучший! Я непобедим!

Меня резко ведёт в сторону, и плечо простреливает от боли.

— Чёрт возьми, Каван. — Киф хватает меня и кладёт мою руку себе на плечо. Плечо ноет, а во рту собирается кислый привкус крови.

— Я в порядке, — бормочу, пытаясь сконцентрировать взгляд на полу, но он куда-то уплывает. Моё зрение мутнеет всё сильнее.

— Тебя снова несколько раз ударили по голове, — бурчит Киф.

Дёргаю головой, как мне кажется, довольно сильно, но на самом деле голова даже не двигается. Кислота из желудка поднимается по моему пищеводу. Отталкиваю Кифа в сторону и падаю на колени.

Чёрт, опять эта рвота. Она изводит меня. Я ничего нормального толком поесть не могу. Боль и рвота. Агрессия и ненависть.

Горло дерёт, и я со стоном вытираю рот.

— Каван, чёрт возьми, ты же сдохнешь так. Я вызову врача, — произносит Киф и помогает мне подняться. Я бы хотел его оттолкнуть, но у меня нет сил. Упадок сил у меня тоже появляется чаще, чем нужно. В самые важные моменты все мышцы и организм словно отключаются, и тогда я получаю удар за ударом. Меня это бесит, ведь я нахожусь в сознании и понимаю, что не могу пошевелить ни одной частью тела. Поэтому у меня ноет плечо.

И поэтому же я чуть не убил этого ублюдка, который, ударив меня по голове, воспользовался моей дезориентацией.

— Со мной всё в порядке. Я приму душ, — отвечаю и, шатаясь, иду босиком к душевой, закрывая за собой дверь. Поднимаю голову и смотрю на своё отражение в зеркале. Кровь покрывает мою грязную и потную кожу. Царапина на щеке не добавляет мне красоты, хотя я уже и не помню, когда был красавчиком. Кажется, что я себе выдумал это время. Нос опух и болит. Тру переносицу, проверяя кости. Не сломано, всего лишь ушиб. Под глазом уже отекает веко. Двигаю больным плечом и шиплю. Чёрт. Кажется, я его серьёзно повредил, но никому не стоит об этом знать, иначе меня не допустят к бою. Если у бойца нет разрешения от врача, что он здоров или хотя бы кости не повреждены и его состояние удовлетворительное, то этот клуб ни за что не примет его обратно.

Драться в других клубах мне скучно, потому что туда приходят совсем «зелёные» мальчишки, считающие, что смогут победить меня.

Я быстро укладываю их, и это не доставляет мне удовольствия.

Но бью их так, чтобы потом они ещё пару недель полежали в больнице и подумали о том, нужно ли им всё это дерьмо. Зачастую они не возвращаются, но есть самоубийцы, которые хотят возмездия. Таких тоже достаточно. И они получают то, что хотят, — проигрыш и сломанные кости. Здесь же, в самом элитном бойцовском клубе, дерутся лучшие. Бой может длиться час или два с несколькими перерывами, но я требую, чтобы никто не брал паузу, так интереснее.

И всё это я делаю из-за одной суки, которая меня кинула. Это дерьмово.

Я не дурак и прекрасно понимаю, что побег Таллии к своему идеальному принцу в Польшу, меня подкосил. Я так долго ждал момента, когда снова её увижу, перестану испытывать боль и просто расслаблюсь, что отказ вызвал внутри меня тайфун из ярости и агрессии. Чёрт, мне так хочется поехать в эту грёбаную Польшу и испортить ей жизнь, что я даже не могу больше ни о чём другом думать. Но у меня есть правила. Да, я стараюсь поступать хорошо и не связываюсь с замужними женщинами, а Таллия ни разу не продемонстрировала даже намёка на то, что между нами что-то может быть. Дерьмо.

Натягиваю спортивные штаны и дотрагиваюсь до своего плеча, чтобы проверить, что с ним не так. Теперь от меня пахнет лучше, чем полчаса назад, но выгляжу я ещё хуже, чем раньше. Кожа нагрелась, и я не могу дотронуться до неё, не испытав боль. Голова разрывается на части, и меня до сих пор мутит. Мои мысли постоянно скачут, и я теряю нить реальности на несколько секунд.

Внезапно в моей голове звучит музыка, и я резко оборачиваюсь.

На моих разбитых губах появляется улыбка, когда впереди откуда-то из темноты раздаются удары пуантов. Я жду, когда она ко мне выйдет, но всё исчезает. Я тупо смотрю на стену.

— Каван? Ты в порядке? — В дверь стучит Киф, и я шумно вздыхаю.

— Да, выхожу.

Открываю дверь и отталкиваю друга, направляясь к холодильнику. Достаю бутылку воды и пью, но вода не приносит облегчения. Чёрт, я сейчас сдохну от боли. Мне нужны наркотики, чтобы справиться с ней.

Сажусь на диван и смотрю перед собой, обдумывая, где ещё их можно достать. Я уже использовал все ампулы, что были мне доступны. Знаю, что наполненные шприцы лежат в поместье Слэйна, но поехать туда без причины я не могу. Он всё поймёт, и будет только хуже. Хотя срал я на него.

— Каван, ты понимаешь, что тебе нужно в больницу? — Надо мной стоит Киф, сложив руки на груди.

— Пошёл ты на хрен, папочка. Я в порядке, — фыркнув, швыряю пустую бутылку вперёд, и она чётко попадает в мусорное ведро.

— Я вызвал штатного врача. И не спорь, Каван, пусть хотя бы он тебя осмотрит. Тебя рвало, и это не в первый раз. Мне приходится дежурить здесь каждую ночь. Всю чёртову ночь, чтобы останавливать тебя. Что с тобой?

Поднимаю хмурый взгляд на Кифа.

— Я в порядке. Я всегда так дерусь.

— Не ври. Ты не в порядке, и я не понимаю причин. Тебе нужно остановиться, иначе ты загонишь себя в могилу. Поэтому мне пришлось позвонить Слэйну.

— Что ты, мать твою, сделал? — рычу я.

— Я не знал, что предпринять, Каван. Только Слэйн имеет на тебя какое-то влияние. Его ты послушаешь.

— Он, блять, мне не папочка! Я старше его! Я…

Мой крик обрывается, когда дверь распахивается, и на пороге появляется Слэйн. Его взгляд кипит от ярости, а я закатываю глаза.

— Ты совсем охренел? — орёт он, направляясь ко мне.

Я встаю и ухмыляюсь.

— Пошёл ты. Зачем приехал? Я в тебе не нуждаюсь.

— Какого, блять, хрена ты устраиваешь всё это дерьмо в моих клубах? Тебе запрещено драться, Каван! Я только и успеваю сглаживать всплывающие проблемы и угрозы со стороны борцов из-за тебя, а у меня полно дел!

— Не ной, Слэйн, в этом месяце я принёс тебе приличный заработок. И ты хотя бы немного поработаешь, а то совсем расслабился в последнее время. Ты ни черта не уделяешь внимания ни своему бизнесу, ни клубам. А я задолбался подтирать тебе задницу, — выплёвываю я.

Я знаю этот взгляд. Я разозлил Слэйна, и сейчас мы будем драться. Ни хрена его не боюсь, я стал лучше и с радостью помну его задницу.

— Слэйн! — крик Энрики моментально остужает его. Она врывается в комнату и, толкая мужа, пихает их дочь ему в руки.

— Какого чёрта ты сюда ребёнка притащила? — шиплю я.

— Чтобы он не убил тебя. Слэйн, твоя дочь не должна видеть всё это, а ты, — Энрика выставляет палец, указывая им на меня, — лучше бы, действительно, сдох, как сказал Киф, потому что сейчас я сама тебя придушу. Что ты творишь, Каван? Ты хоть понимаешь, как напугал нас? Киф позвонил нам и сказал, что ты при смерти!

Энрика яростно толкает меня в больное плечо, и я рычу, дёргаясь к ней, но передо мной сразу же вырастает Слэйн, качая на руках хнычущую дочь.

— Только попробуй тронуть её, я тебя разорву, — предупреждает он.

— Я в вас не нуждаюсь, ясно? Пошли на хрен отсюда. Киф выдумывает глупости, я в порядке. Я живой. Я просто дрался, как обычно. — Делаю шаг назад, чтобы животное, живущее внутри Слэйна, успокоилось. Я могу справиться с ним, в обличии человека, а вот насчёт того, что живёт внутри него, не уверен. Я видел, как Слэйн убивает, и он слишком силён, когда теряет человеческий облик. А, помимо всего этого, здесь его дочь. Как бы я ни злился, но не могу позволить, чтобы ребёнок пострадал.

— Ты не в порядке, Каван. Мы твои друзья и переживаем за тебя.

Сколько ещё тебе нужно избить людей, чтобы ты успокоился и рассказал нам о том, что с тобой творится? Ты осознаёшь, что бои стали для тебя сродни наркотикам? Ты живёшь здесь, — качает головой Киф.

— И ты выглядишь паршиво, Каван, — цокает Энрика.

Ненавижу её.

— По крайней мере, я до сих пор симпатичней тебя, — фыркаю я.

— Теперь я точно уверена, что тебе отбили все мозги. В зеркало давно смотрелся, Каван? Не понимаю, что с тобой случилось? Откуда столько агрессии? Из-за чего? — спрашивает она, всплёскивая руками, и раздражённо смотрит на меня.

— Из-за чего? — смеюсь и откидываю назад голову. — Из-за чего?

Тебе ли не знать.

— А что я сделала? Тебе что я сделала? Приехала вместе со Слэйном, чтобы он не убил тебя? Так ты благодаришь за помощь?

— Мне на хрен не сдалась твоя помощь, как и ты сама. Лучше бы ты сдохла в воде, — шиплю я.

Энрика резко бледнеет, и её глаза блестят от слёз. Чёрт.

— Каван, извинись. Энрика здесь ни при чём. Если у тебя есть претензии ко мне, то выскажи их. Мою жену не смей трогать, — цедит Слэйн.

— Вот тебе извинения, — показываю им обоим средний палец. — И раз уж дело дошло до претензий, то да, мне есть что тебе сказать.

Ты, ублюдок, кинул меня. Прогнулся под какую-то суку, которая верёвки из тебя вьёт. Это не ты, Слэйн. Ты растерял всё своё мужество рядом с ней. Ты ничтожество. Вот я это сказал.

Понравилось? Вряд ли. Поэтому свали из моего клуба. Да, насколько я помню, то я твой партнёр и имею право вести дела так, как хочу.

И я хочу именно так. Я буду драться здесь и, если захочу, напишу новые правила, по которым буду убивать. А ты продолжай жить, как комнатная собачка этой суки и её отродья.

Слэйн внезапно перекидывает ребёнка на одну руку, и я даже не успеваю отреагировать, как его кулак уже ударяет меня в подбородок. Запрещённый приём. Мои зубы клацают друг о друга, голова откидывается назад, и мозги трещат. Меня оглушает.

— Слэйн! — кричит Энрика. Ещё один удар прямо в больное плечо. Заваливаюсь на диван и облизываю губы, покрытые кровью.

— Хватит! Прекрати! — визжит Энрика. — Отдай мне дочь! Отдай, я сказала!

Энрика выхватывает из рук разъярённого Слэйна ребёнка, плачущего в голос.

— Что с вами обоими не так? Прекратите! Я не позволю, чтобы мой ребёнок жил в том же аду, что и вы оба. Она никогда не узнает, что её отец и чёртов крёстный жестокие монстры, которые всё никак не могут успокоиться. Нет, Слэйн, заткнись и ты тоже, Каван. Нет.

Решите, в конце концов, свои проблемы, чтобы мы могли жить нормально, как семья, а не бояться каждого звонка или сообщения о том, что Каван мёртв. Хватит. Он ревнует тебя, это очевидно.

Но в этом дерьме я участвовать не собираюсь. Придурки. Вы напугали мою дочь. Вы оба изваляли нас в грязи, оскорбили. И да, мне жаль, что я не сдохла, Каван. Ты уж прости меня за то, что я выжила. Мне жаль, что твоя мечта не сбылась. Больше не хочу видеть этот ужас. Не хочу.

Энрика вылетает из комнаты. Я не соображаю. Я не хотел этого говорить. Я… уважаю её, но иногда ненавижу.

— Ублюдок, ты этого добивался? Этого? — с горечью в голосе спрашивает Слэйн. — Ты так завидуешь тому, что рядом со мной есть женщина, а ты один? Так кто в этом виноват? Я? Нет, только ты. И да, сегодня мой друг умер. Я не потеряю свою семью из-за тебя, сукин сын. Ты не стоишь ни одной слезинки моей жены. С этого моменты ты сдох для меня. Нужно было дать тебя разорвать и убить много лет назад, как и планировалось, а не спасать и вытаскивать из дерьма.

Ты не заслуживаешь жизни.

Он вылетает следом за Энрикой и хлопает дверью.

— Блять. — Хватаюсь за голову и сразу же забываю о том, что произошло. Я не помню, почему мой друг бросил меня. Почему он не поддержал меня? Почему он кинул меня?

— Каван, ты повёл себя, как мудак, — тихо говорит Киф, садясь рядом со мной. Он протягивает мне салфетки.

— Она забрала его у меня. Женщины всё забирают. Они дьявольские отродья. Только ты поверишь в то, что вот она жизнь, вот оно, как всё сразу же разрушается. Мне больно, — хриплю, прижимая салфетку к носу.

— Ты, правда, ревнуешь Слэйна к Энрике? — удивляется Киф.

— Не знаю… я не помню. Я… ненавижу их обоих. У меня больше никого нет. Никого. Он был моим братом. Мы же клялись друг другу в верной дружбе. Бок о бок столько лет. А сегодня он отвернулся от меня и из-за чего? Из-за женщины.

— Он поступил, как муж. Ты оскорбил его жену и дочь. Ты повёл себя плохо, Каван. Они же, действительно, волновались за тебя.

Слэйн приставил меня к тебе для того, чтобы я следил за тобой. Он постоянно рвался поговорить с тобой, но мы его останавливали.

Слэйн злился, оттого что ты теряешь себя. Что с тобой, Каван? Чем я могу помочь тебе? Конечно, я не так близок с тобой, как Слэйн, но я здесь.

А что я могу сказать ему на это? Что мне чертовски больно? Что я чувствую себя выброшенным и ненужным? Что я ною, как грёбаная девчонка? Что мне не хватает внимания? Что я люто завидую Слэйну? Что не хочу, чтобы он был счастлив, потому что я несчастлив? Конечно, я не могу этого сказать. Поэтому поджимаю губы и молчу.

За дверью раздаётся шум, и Киф поворачивает туда голову.

— Это врач, точнее, замена нашему врачу, который дежурит здесь. Ему пришлось уехать вместе с твоим противником в больницу, потому что у парня начались сильные судороги. Ты сломал ему рёбра, руку и повредил связки. Но в клубе есть ещё один человек, который может тебя осмотреть. Всего лишь осмотр, Каван.

Пожалуйста, сделай это для меня, чтобы я был спокоен. Хоть Слэйн и сказал, что ты для него умер, но это не так. Вы оба наговорили друг другу лишнего на эмоциях. Поэтому просто вытерпи осмотр для общего успокоения, — просит меня Киф.

Вздыхаю и киваю. Плевать. Я в порядке. Мне нужен лёд и, скорее всего, стоматолог. Зубы жутко болят, как и весь череп.

— Проходи. Это твой пациент. Его зовут Каван. Мне нужно знать, что с ним. Его плечо в ужасном состоянии, — произносит Киф, и я улавливаю в его голосе улыбку.

— Да, меня ввели в курс дела. Тошнота, рвота не первый раз. Он борец. Хорошо, я осмотрю его. Мне будет в радость помочь, — отвечает ему мелодичный женский голос.

Поднимаю голову, чтобы узнать, с кем этот придурок решил флиртовать, и меня словно бьёт током, когда я смотрю в чистые голубые глаза. Всё внутри меня переворачивается несколько раз. Это Таллия. Я клянусь. Сколько бы раз я ни видел её в своих видениях перед собой, но сейчас она живая и настоящая. Таллия одета в короткий красный топ и синие джинсы. Её тёмные волосы заплетены в косу, и она тоже узнала меня. Её взгляд становится испуганным, и она готова бежать отсюда со всех ног.

— Каван, пересядь на кушетку, — отдаёт приказ Киф. И я молча повинуюсь. Я как придурок встаю, шатаюсь, истекая кровью, и сажусь на кушетку, не сводя глаз с Таллии.

Чёрт возьми, это она. Целый месяц я изводил себя без неё, а она здесь и всё это время была так близко ко мне. Какого хрена?

— Таллия учится на врача, да? — обращается к ней Киф.

Что? Она врач?

— Да… окончила медицинскую школу и собираюсь поступать в университет, — тихо говорит Таллия, опуская взгляд.

— То есть меня будет осматривать студент? — хмыкаю я. — Что она может знать о медицине? Она же даже не училась ещё.

Таллия резко вскидывает голову, и её глаза наполняются гневом.

— Я достаточно знаю для того, чтобы провести осмотр, сэр. У вас всё равно нет выбора, так что довольствуйтесь тем, что есть, — раздражённо произносит она.

Стоп. Таллия разговаривает. То есть из её рта вылетают звуки. Да какого, мать его, хрена? Чувствую себя обманутым по всем фронтам.

Таллия в Дублине. Она не вышла замуж, кольца на пальце нет. Она в порядке. Таллия разговаривает, и она НЕ немая. Вот же сука. Я убью Елену. Они обе обманули меня.

Сижу, как пришибленный, от шока из-за того, что я сейчас понял.

Таллия подходит ко мне и обхватывает мою голову. Она поднимает её. У неё сильная хватка, и от неё до сих пор пахнет клубникой.

Чёрт, мне уже лучше. Моя жертва вернулась ко мне в руки и явно осознаёт, что просто так я её не опущу. Теперь Таллия точно не сбежит от меня. Она меня обманула.

— Откройте рот, сэр, — говорит она.

Делаю так, как она говорит, и рассматриваю её. Без маски я её не видел. Таллия прекрасна. Она мой ангел. Её белоснежная кожа сейчас покрыта румянцем ярости и злости из-за того, что её обман раскрылся. Лицо в форме сердца и высокие скулы убивают меня от желания дотронуться до них.

— Высуньте язык.

— Хочешь посмотреть, насколько он длинный? Не волнуйся, он достаточно длинный, чтобы доставлять удовольствие, — ухмыляюсь я.

Щёки Таллии краснеют ещё сильнее.

— Каван, — предостерегает меня Киф.

— Нет, сэр, мне неинтересна длина вашего языка, меня интересует его цвет и налёт. А что до удовольствия, — Таллия на секунду переводит на меня острый взгляд, — то у мужчин и женщин разное понятие об этом. Так что могу поспорить, что умение двигать языком это не то, чем стоит гордиться.

— Я не могу его послушать, у меня нет стетоскопа, — произносит она, резко поворачивая голову к Кифу, и отпускает меня. Мне нравилось, когда Таллия молчала и шугалась меня. Выходит, что и это было ложью. Таллия явно не боится меня, и она не такая хрупкая и милая, какой была раньше.

— Я слышу хрип, когда он дышит. Это может быть повреждением лёгких или перелом носа. Помимо этого, у него сотрясение мозга.

Его зрачки слабо реагируют на свет. Я советую вызвать скорую и немедленно. Опасаюсь, что у него может начаться внутричерепное кровотечение. Это приведёт к смерти. У него вывихнуто плечо, но его легко вправить обратно. Больше меня волнует его голова, — чётко произносит Таллия.

— Да… да, я сейчас же вызову скорую помощь, — испуганно лепечет Киф, а затем смотрит на меня. — Ты едешь в больницу. Ты же не хочешь сдохнуть, да?

— Нет, у меня появились грандиозные планы, — улыбаюсь я. Чёрт, как болит голова. Киф красноречиво смотрит на меня, прежде чем выйти за дверь. Прекрасно.

— Сейчас я осмотрю вашу руку ещё раз, сэр. Постарайтесь не двигаться, — сухо произносит Таллия.

— Это будет крайне сложно, потому что мне очень хочется свернуть твою тонкую шейку, — шиплю я.

Таллия замирает, и на её лице дёргаются мускулы.

— Если вы так настроены ко всем людям, то не удивительно, что они желают вам смерти, — фыркает она.

Ауч, это было больно.

— Лживая стерва, — цежу я.

— Заносчивый мудак, — цокает она. Её пальцы пробегаются по моему плечу, и я с шумом втягиваю в себя воздух.

— Никуда ты не свалила. Просто от меня свалила, а я был довольно добр к тебе. Ты обманула меня. И ты разговариваешь. Ты сбежала от меня. Кинула меня. Думаешь, я прощу тебя за это?

Таллия шумно вздыхает и смотрит прямо мне в глаза. В её взгляде, на удивление, нет ни отвращения, ни ненависти, или чего-топодобного, что я вижу зачастую.

— Мне жаль, — тихо произносит она. Резко она обхватывает моё плечо и дёргает его. Боль вспыхивает во всём моём теле, и я ору во всё горло.

— Всё… всё… всё прошло, — шепчет Таллия. Моя голова падает ей на плечо. Она удерживает меня на себе. Чёрт, это было охренительно больно. Вся рука теперь болит, но я могу двигать ей.

— Ты вкусно пахнешь, — шепчу, втягивая в себя аромат клубники и чего-то ещё очень сладкого.

— Сейчас вам будет лучше, сэр. Я вправила плечо. Небольшое смещение, которому минимум два дня. Надеюсь, что хрящи не будут долго болеть. В госпитале вам наложат повязку. И вам придётся отказаться от боёв на некоторое время, — её голос равнодушен и даже холоден. Таллия поднимает мою голову и сажает меня ровнее.

В этот момент входит Киф и взволнованно смотрит на нас.

— Я вправила ему плечо, всё в порядке. Он просто не ожидал этого. И я заранее извинилась, — быстро произносит Таллия.

— Вау, и ты ещё жива. Надо же. Обычно Каван не любит, когда ему причиняют боль вне ринга. Он убивает за это. Сегодняшний парень был всмятку, когда его увозили отсюда, — усмехается Киф, а Таллия немного бледнеет.

Придурок, он совсем не помогает мне.

— Заткнись, — шиплю я.

— Я вызвал скорую помощь и объяснил им, как срочно мы в них нуждаемся. Они уже едут, — сообщает Киф.

— Хорошо. Больше я здесь ничем не могу помочь. Кровь из носа не останавливается, и это дурной знак. Врачебная помощь нужна немедленно, — произносит Таллия и показывает на своё плечо с пятнами крови.

— Надеюсь, что всё будет хорошо. У него была черепно-мозговая травма около года назад. Ему пробили череп, но он жив. Ему было запрещено драться. В последний месяц его били по голове довольно часто, но он упрямый. Каван не идёт сам в больницу. Спасибо тебе за то, что согласилась осмотреть его. Он ненавидит врачей, — улыбается Киф.

И что я вижу дальше? Эта стерва расплывается в милой улыбке для него.

— Ради этого я и хочу стать врачом. Помогать упрямым пациентам. Но я бы сказала, что этот пациент не только упрям, но и слишком высокомерен. У него отсутствует понимание желаний других людей. Для него существуют только его желания, и он считает, что все хотят того же самого. Увы, врачи здесь не помогут, хотя есть психотерапевты. Вероятно, можно попробовать обратиться к ним.

Какого хрена?

— Затащить его к психотерапевту можно только в смирительной рубашке, — смеётся Киф.

— Тогда у вас есть шанс. Вряд ли в ближайшее время пациент сможет передвигаться сам. Ещё немного, и он отключится. Ему слишком больно.

— Я запомню, Таллия.

Мои кулаки сжимаются, когда я вижу похоть в глазах Кифа. А эта стерва продолжает ему улыбаться и даже флиртует с ним. А я? Я ещё здесь. Я всё вижу.

— И раз уж вы говорите обо мне так, словно я глухой, то запомните оба ещё одно, — рычу, спрыгивая с кушетки.

Выпрямляюсь, вынуждая Таллию повернуться в мою сторону, и теперь я возвышаюсь над ней. Вот оно. Страх появляется в её глазах.

— Я никогда не прощаю тех, кто кинул меня. А также не оставляю в покое своих жертв. Я вышел на охоту, и ни одна смирительная рубашка меня не остановит. Насколько я помню, ты должна мне, Таллия. — Медленно подхожу к ней. Чёрт, у меня кружится голова.

Боль искажает мою реальность, а картинка начинает дребезжать. Я отмахиваюсь от этого дерьма.

— Каван…

— Ты принадлежишь мне, Таллия, — обхватываю её подбородок пальцами и чувствую нежнейшую кожу. — Я не остановлюсь. Тебе следовало выйти замуж и, действительно, уехать в Польшу. Но раз ты ещё здесь, разговариваешь, ходишь и дышишь, то у меня есть сотня шансов для того, чтобы что-то забрать у тебя снова. Как ты думаешь, чего ты лишишься в первую очередь?

— Каван, прекрати пугать девушку…

— Отвали, — рыкаю я и снова смотрю в распахнутые голубые глаза. — Ты думала, что со мной эти шуточки пройдут? Нет, Таллия.

Нет. Я зол. Я в ярости и найду тебя по запаху.

Наклоняюсь к ней ближе. Она облизывает губы, и я наблюдаю за кончиком её языка.

— Я отработала своё. Больше не могу. Клянусь. Для меня это было пыткой, — быстро шепчет она.

— А сказать мне об этом не смогла? Врать было проще?

Обманывать меня? Притворяться немой? Каждый раз вздрагивать при моём приближении? Всё это ложь. Грёбаная ложь, и ты заплатишь за это. Даже если спрячешься, я тебя найду, и тогда будет хуже. — Кровь из носа капает мне на губы. Шум в голове становится всё сильнее, но я удерживаю внимание на Таллии.

— Вы что, знаете друг друга? — вставляет Киф.

— Ты моя, и будешь танцевать для меня столько, сколько я захочу.

Ты моя жертва, — шиплю, наклоняясь ещё ниже. Теперь моя кровь из носа капает на лицо Таллии. Она приоткрывает губы, чтобы дышать, потому что её всю трясёт.

— Я не заинтересована, прости. Каван…

— Да, повтори ещё раз моё имя. Скажи его ещё раз, Таллия. Ещё раз, — шепчу я. Боже, как же приятно слышится моё имя на её губах.

— Каван, я…

— Чёрт. Потрясающе. Зачем ты сбежала от меня?

— Испугалась я. И до сих пор…

— Боишься? Я монстр, да? В твоих глазах я монстр?

— Ты… нет. Я хотела… просто уйти. Жить дальше, а не бояться смерти каждый раз. Прости, но я отказываюсь. Прости.

В её глазах что-то вспыхивает, и это ударяет по моей голове.

Внезапно всё перед глазами плывёт. Моя рука падает с её лица.

— Каван!

— Чёрт возьми! Каван!

Я лечу в темноту, и впервые мне так хорошо в ней.

Глава 6

Таллия

Понятия не имею, что я здесь делаю. Правда, не знаю, какого чёрта стою напротив госпиталя и расхаживаю туда-сюда, ища какое-то логическое объяснение тому, что я провела у этого здания весь день позавчера, вчера и сегодня. Скоро начнётся моя смена в клубе, и мне придётся уйти. Я просто пытаюсь набраться храбрости. Это сложно.

Шумно вздохнув, сажусь на бордюр и подпираю ладонью подбородок.

Моя жизнь и так состоит из постоянных проблем. Раньше она тоже не была простой, но как только я решила быть взрослой, то жить стало чересчур сложно. Я и понятия не имела, насколько всё окажется непосильным для меня. И что сейчас? Вместо того чтобы бежать и скрываться, я как глупая идиотка намерена ухудшить своё положение.

Да, возможно, я поступила, как трусиха, но достаточно слышала о Каване Экри, чтобы бояться его. И именно меня он выбрал для своих развлечений. Я знаю, что он плохой парень. Нет, дело не в его мрачной внешности, шрамах на лице и суровом взгляде. Дело в том, что я сама видела, насколько он может быть агрессивным и невероятно высокомерным. Когда я попала в его клуб, то понятия не имела, кому он принадлежит. Но девочки любят поболтать.

За внимание Кавана Экри велись нешуточные бои в гримёрной. Они, правда, порой дрались за возможность пойти к нему за столик. Я ни разу его не обслуживала и видела лишь издали, да мне и неинтересно было. Но я знаю о том, что людей он ни во что не ставит. Каван высокомерная задница. И вероятно, он один из членов мафии Дублина. Это неточно. Но о его убийствах и жестокости слагали легенды в стриптиз-клубе. Я нечаянно попалась ему на глаза и пережила страшную боль. Я не знала, что может быть так больно, но танцевала до последнего, пока не сдалась.

Елена помогла мне. Сначала она поддержала мою ложь о том, что я немая. А затем делала всё, чтобы я танцевала меньше, но этот придурок запирал дверь и потом появлялся из темноты, как чёртов дьявол, от которого за версту несёт опасностью. Господи, да я боюсь его до сих пор. Он пугает меня своей силой. И я знаю, что он делает с теми, кто нарушает его правила или же врёт ему. Они исчезают насовсем. Так было с двумя девушками, как мне рассказали. Одна из них назвала его уродом и рассмеялась ему в лицо, когда он пригласил её на приватный танец. Я говорю именно о приватном танце на его члене, а не о нормальном танце на три минуты. Больше её никто не видел. Вторая же не понравилась ему, потому что она постоянно плакала. Она тоже исчезла. И вот теперь я, его третья жертва. Жертва. Фу. Как будто я сделала что-то плохое. Нет, я защищала свою жизнь. Мои ноги превратились в куски мяса, и я не могла ходить несколько дней. Абсолютно не могла. Приходилось самой ухаживать за собой, и это было сложно. Порой мне просто было жалко себя.

И вот снова мы встретились. Елена обещала, что Каван не найдёт меня. Она предложила мне затеряться среди людей, что я и сделала.

Вновь переехала в квартиру к своему другу, работала тихо и неприметно. Но кто ж знал, что клуб — это не только танцплощадка, он скрывает в себе подпольный бойцовский клуб? Я точно не знала, и это прилично огрело меня по затылку. Не знаю, кто дёрнул меня за язык, когда весь персонал клуба собрали в комнате и спросили, есть ли среди нас кто-нибудь, кто знает, как оказывать первую медицинскую помощь. Конечно же, я. И вот итог.

Каван Экри находится в госпитале, и я даже не знаю, жив ли он.

Я видела, как к нему приезжал мужчина, который пулей вылетел из той комнаты, бросив ему жестокие слова. Он орал достаточно громко, и я испугалась, но у меня за спиной стояли двое огромных мужчин, и они развернули меня обратно. Если бы я знала, что пациентом окажется Каван, то никогда бы рта не открыла. Но я не знала и в итоге снова оказалась в полном дерьме. Что за невезение?

— Мисс, вам помочь?

Поднимаю голову и сглатываю от страха. Чёрт!

— Мисс, у вас всё в порядке? — Мужчина приближается, а я панически ищу, куда бы спрятаться, но бежать мне некуда. Чёрт.

Поднимаю голову и встаю на ноги. Лицо мужчины, которого я видела, когда осматривала Кавана, удивлённо вытягивается.

— Таллия, да? Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

Оглядываю мужчину, который оказывается полицейским. На нём форма, да и внешность подходящая. Чёрт, я стараюсь держаться подальше от полиции.

— Я… не знаю. Волновалась вроде бы, — шепчу, нервно теребя кончик косы.

— Каван перенёс сложную операцию, но он уже в сознании.

Надеюсь, это остановит его от боёв, — сообщает мужчина. — К слову, я Киф Нолан. Можно сказать, Каван часть моей семьи.

— Очень приятно, мистер Нолан. Я рада, что теперь с Каваном всё в порядке, — выдавливаю из себя и улыбаюсь ему.

— Просто Киф, — улыбается он в ответ. И я могу поклясться, что у этого мужчины самая потрясающая улыбка в мире.

— Ах ты, ублюдок! — раздаётся злой женский голос.

Распахиваю глаза и замечаю шикарную блондинку, несущуюся к нам. Она с размаху ударяет Кифа сумочкой, и тот дёргается.

— Дейзи, чёрт возьми, я сказал тебе сидеть в машине! — кричит Киф, потирая голову.

— Конечно, вот тебе. — Она показывает ему средний палец и смиряет меня ревностным взглядом, отчего я делаю шаг назад.

— Не устраивай сцен. Это Таллия…

— Мне насрать, понял? Мудак. Перетрахай весь Дублин, но клянусь, что ко мне ты больше никогда не притронешься, — шипит девушка.

— Господи, Дейзи. Это Таллия, имя которой повторял Каван, когда приходил в себя после операции, — кривится Киф.

Что?

— Оу, то есть это она? — Дейзи смиряет меня ещё более недовольным взглядом. — Послушай, девочка, лучше тебе держаться от этого мудака Кавана подальше. Он мудак, как и все они. Ты ничего от него не получишь, кроме разбитого сердца. Я тебе зуб даю.

Прячься, потому что эти придурки не умеют относиться к нам, как к женщинам. Они видят в нас только мясо, за которым охотятся.

Жертв. Именно так они нас называют.

— Дейзи, достаточно. Не слушай её. Она истеричка, — произносит Киф и снова получает сумочкой по голове.

— Прекрати! — кричит он на неё. Удивительно то, что эта девушка его явно сильно раздражает, но он сам не делает попыток её усмирить. Он позволяет ей бить себя, потому что, вероятно, она ему нравится и даже очень. Странно так.

— В общем, не запоминай всё, что тебе здесь наговорила городская сумасшедшая. Лучше сходи и проведай Кавана. Кажется, он ждёт тебя… Дейзи, мать твою, успокойся! — Когда Киф вновь получает сумочкой по голове, он подскакивает к девушке и рывком перебрасывает красотку через плечо. Она визжит, пока он несёт её к полицейской машине.

Они все странные. Правда, они психи.

Но больше всего меня смущает и пугает факт того, что Каван произносил моё имя. Он кажется немного помешенным. У него так ненормально горят глаза, что это, правда, вызывает страх за свою жизнь. Он похож на безумного. Да и его слова о том, будто он что-то от меня отрежет и отомстит мне за ложь, до сих пор крутятся в моей голове. Но я списываю это на сотрясение мозга, ему явно было плохо. В подобном состоянии люди и не такое говорят. Хотя зная многое о Каване Экри, я не удивлюсь, если он говорил серьёзно.

Девочки постоянно описывали его, как чудовище, у которого руки по локоть в крови. И всё же он человек. В данный момент, человек, привязанный к койке в госпитале. Мне, конечно же, его жаль. Хотя мне всегда и всех жалко, особенно брошенных животных на улице.

Набираюсь храбрости и направляюсь в госпиталь. На стойке регистрации я интересуюсь, как мне пройти к Кавану. Мне сообщают, что он находится на четвёртом этаже во втором блоке, в третьей палате. Я ещё ни разу не была здесь, потому что для меня этот госпиталь дорогой. Хоть я и училась в медицинской школе, но мы посещали другие госпитали, чтобы получать знания. Я обожаю медицину. Обожаю запах спирта и белые халаты. Обожаю людей, которые улыбаются, оставляя позади длительное лечение, и получают шанс на новую жизнь. Это ведь магия. Врачи — волшебники. Не все, конечно же, но настоящие врачи для меня божества, и я тоже хочу когда-нибудь стать такой же.

Когда я нахожу нужную палату, то мне перекрывают путь двое мужчин в чёрных костюмах.

— Здравствуйте, я бы хотела проведать мистера Экри. Моё имя Таллия, я его осматривала… — замолкаю. Мужчины сразу же расходятся в стороны, и один из них открывает мне дверь. Выходит, это правда, Каван ждал меня. И это очень странно.

Медленно вхожу в палату и втягиваю носом аромат медикаментов. Потрясающе. Знаю, что это ненормально любить то, что для многих кажется вонью, но для меня это невероятно приятно.

Замечаю Кавана, лежащего на койке. Он окружён аппаратами, показывающими сердечный ритм и пульс. На его лице кислородная маска, помогающая ему дышать. Подхожу к его койке и беру анамнез. Быстро пролистываю его, изучая показатели анализов и описание проведённых операций, и ужасаюсь тому, насколько нужно быть безумным, чтобы драться, когда у него уже были предпосылки для внутричерепного кровотечения? Боже мой, он ненормальный.

— Таллия, — хриплый и тихий голос Кавана пугает меня так сильно, что я подскакиваю на месте, и из моих рук падает папка.

— Чёрт, — быстро опускаюсь на колени и собираю файлы. Я кладу всё обратно и выпрямляюсь. Пальцы Кавана все в ранах и мозолях.

Он держит ими кислородную маску, опустив её на подбородок. Он ужасно слаб.

— Привет, я… просто волновалась, — смущённо говорю и натягиваю улыбку. — Прости за то, что… всё так получилось. Я не знаю, что ещё сказать. Я не готовилась к тому, что ты будешь в сознании. На самом деле я не планировала приходить сюда, но пришла.

Его губы немного дрожат, и он улыбается.

— Ты пришла, потому что я тебе нравлюсь, — шепчет он.

— Нет, ты мне не нравишься, — цокаю и закатываю глаза. Этот человек жутко раздражает меня своим завышенным самомнением.

— Нравлюсь, — повторяет он и ещё шире улыбается. Стукнуть бы его, да он и так весь в бинтах и избитый. Один глаз у него заплыл и вокруг алого, покрытого кровью белка, зияют фиолетовые и красные круги.

— Я рада, что ты жив. Пусть ты и заносчив, пугаешь всех и убийца, но каждый имеет право на жизнь, — произношу, не отводя взгляда от лица Кавана.

Он подзывает меня пальцем ближе, но я упрямо стою на месте.

— Таллия, подойди, — настойчиво хрипит Каван. Я прищуриваюсь и дёргаю головой. И что он делает? Безумный! Каван начинает сам подниматься, отчего у меня кровь стынет в жилах.

— Не смей! — выкрикиваю я и подбегаю к нему. — Неужели, ты не понимаешь, что сейчас любое лишнее движение для тебя опасно?

Как можно быть настолько безрассудным?

Возмущённо указываю на датчик, сообщающий, что его пульс слишком высок, а потом на его перемотанную голову.

Каван сипло смеётся, прикрывая глаза.

— Мне нравится твой голос, — говорит он.

— Хм, спасибо. А мне твой нет, — отвечаю я.

— Как твои ноги?

— Нормально. Уже нормально, но это не значит, что я буду танцевать для тебя снова. Я уволилась и сделала это по закону.

Насильно тебе не заставить меня, ясно? Да и, вообще, тебе нужно сейчас следить за своим уровнем гемоглобина в крови. У тебя слишком низкие показатели. Ты ешь фрукты? Я видела, что тебе назначили капельницы, и это хорошо, но, помимо этого, нужно лежать и отдыхать, — быстро меняю тему и достаю из рюкзака яблоко. На самом деле я люблю яблоки, и это единственное, что я позволяю себе из фруктов. Кладу яблоко на тумбочку и чувствую себя дурой.

— Мне не больно, — шепчет Каван.

— Это вряд ли. Но тебе не нужно переживать. Боль — это нормально в твоём состоянии. Скоро боль совсем пройдёт, и ты…

— Я ненавижу яблоки. Я не ем их. Они меня раздражают, — перебивает он меня.

— Высокомерная задница, — обиженно шепчу. Я же от чистого сердца. Если он их не ест, то я ем и заберу яблоко. Тянусь, чтобы забрать яблоко, но Каван резко перехватывает мою руку за запястье и издаёт стон. Именно это плечо у него повреждено.

— Оставь. Это яблоко я съем, даже если ты его отравила, — хрипит он.

— Я не…

— Я рад видеть тебя, Таллия. Мне приятно, что ты заботишься обо мне. И ты будешь танцевать для меня. Как только я выйду отсюда, найду тебя и точно не отпущу. Ты не замужем.

— Хм, я собираюсь замуж. У меня есть жених, и я его очень-очень люблю. Прости, Каван, ты мне неинтересен. Я поступила, как человек, вот и всё. Это был мой долг прийти и проведать тебя, — сухо отвечаю, сбрасывая его руку.

— Лживая стерва, — тихо смеётся он.

— Я не лгу! Вот! У меня есть кольцо! — быстро запускаю руку в рюкзак и достаю кольцо, показывая ему. — Я просто не ношу его на пальце, потому что боюсь потерять. Оно мне дорого.

Улыбка слетает с губ Кавана, он становится мрачным, и ярость кипит у него в глазах.

— В общем, я пришла только ради того, чтобы убедиться в том, что ты будешь жить дальше, но на этом наши пути разойдутся. Я желаю тебе всего наилучшего, Каван. Ты странный человек, и у тебя очень странная жизнь, но это не моё дело. Но впредь тебе следует подумать о том, на самом ли деле тебе нужно так жестоко относиться к себе или же проще начать любить себя? Девочки говорили, что тебе нравится быть жестоким к ним, только так ты получаешь удовольствие, но я считаю, что это неправда. Поэтому… — тяжело вздыхаю и снова нервно тереблю косу, — просто заботься о себе иначе. Твои бои приведут тебя к смерти, вот это и есть жестокость к себе. Ну… я пойду.

Направляюсь к двери, чувствуя себя ещё большей дурой, чем раньше. Зачем я пришла сюда? Вместо того чтобы навсегда забыть об этом человеке, я делаю всё, чтобы ещё больше погрязнуть во лжи.

— А если они правы? Если только жестокость дарит мне успокоение? — летит хриплый вопрос мне в спину.

Я замираю и кусаю губу. Уйти. Просто уйти. Это не моё дело.

— Или тебе хочется так думать, потому что другого ты не пробовал. Жестокость разрушает сердца и души. Жестокость, особенно к любимым, убивает всё хорошее, что было. Она стирает улыбки, смех и счастье, оставляя лишь обиду, злость и ненависть.

Страх заставляет людей защищаться, даже когда на них не нападают.

Прощай, Каван, — шепчу, нажимая на ручку двери.

— Мне больно, Таллия. Мне так больно.

Что-то ломается в моей груди от этого тихого и едва слышного признания. Ничего не хочу знать про Кавана Экри. Я, вообще, его знать не хочу. Он мне не нравится. Каван жуткий, жестокий и высокомерный мужчина, который легко убивает людей. Он давит слабых и сильных. Он ломает людей, вынуждая их к страданиям. Это всё, что я ненавижу в этом мире.

— Боль была не такой сильной пять-восемь лет назад или даже четыре года назад. Она всегда существовала, но я привык к ней, как и мой друг. Мы жили так, помогали друг другу, а потом всё закончилось. Он обрубил нить, которая связывала нас, и боль стала невыносимой. И вот я смотрю на этот мир, погрязший во лжи, крови, похоти и жестокости, и стою один в этом дерьме. А всё болит.

Каждый участок тела. Сцепляешь зубы и идёшь, как будто ты в порядке, но это не так. Всё болит. Так болит, что хочется взвыть и показать каждому, как тебя рвёт на части. Но никому нет дела до меня. Я тень. Я темнота и убийца. А потом, когда перестали помогать обезболивающие, я увидел тебя, Таллия. Не стало никакой боли, и я словно ожил. Прости, но я упивался этим состоянием, потому что оно было для меня так желанно. Я устал жить в постоянной боли и ухватился за единственную возможность, чтобы выкарабкаться. Я цеплялся за то, что ты дарила мне без симпатии ко мне. Прости, но я ни о чём не жалею. Это лучшее, что случалось со мной в моей жизни. Ты лучшее из того, что я знал.

Вылетаю за дверь и быстро ухожу, потому что я не хочу видеть в Каване человека. Вот этого человека, ранимого мужчину, страдающего от своих страхов и боли. Для меня он никто, и я не могу привязываться к людям. Мне это запрещено. Но слёзы всё же капают из глаз. Слёзы капают, а жалость в сердце не даёт дышать. Столько горечи, сожаления и печали. Никогда бы не подумала, что этот грозный и опасный мужчина настолько одинок на самом деле. Но я не должна об этом думать. Нет. Не буду. Это не моя жизнь. Это не мои решения. Мне предстоит долгий путь к своей мечте. И это единственное, что для меня важно.

Глава 7

Таллия

Итак, это случилось снова. Я опять обиваю порог госпиталя.

Сколько я продержалась? Пять дней. Ровно пять дней. И теперь свой выходной я трачу на то, чтобы найти храбрость и войти туда.

Не понимаю, какого чёрта я делаю? Правда. Мне не нравится Каван Экри. Он отвратительный убийца, да ещё и дерётся незаконно в подпольном бойцовском клубе. Он владеет самым развратным и элитным стриптиз-клубом в городе, как и является кобелём со стажем. Он плохой парень. Он очень плохой парень. На его лице есть шрамы. Один из них пересекает глаз, и он самый глубокий, остальные не так сильно бросаются в глаза. Ещё говорят, что всё его тело в татуировках, но я их не видела, потому что Каван был всегда одет. Иисусе, нет! Я не хочу увидеть его голым. Абсолютно не хочу.

В общем, по моим выводам, Каван Экри худший мужчина, который мог мне встретиться. И всё же я здесь. У госпиталя. Брожу туда-сюда и мокну под дождём, ведь так сложно идти против своих принципов.

Мне неинтересны мужчины. Я верна своему слову. И я лживая стерва.

Мне противно от самой себя и того, что я это делаю. Противно, но я должна это сделать. Чувствую, что бегством проблемы с Каваном не решить. Он не считает себя должным услышать меня и осознать, что он мне неинтересен. Клянусь, совсем неинтересен, как мужчина. Скорее, меня тянет сюда, потому что он был моим первым и единственным пациентом, и я боюсь того, что… он умрёт. Я не хочу этого. Мне плевать, какими плохими бывают люди, но даже если они осуждены, то должны жить. Для преступников, насильников и убийц нельзя создавать условия, чтобы они избежали чувства вины и раскаяния. Боже мой, нет, я не считаю, что Каван должен раскаиваться… или считаю? Не знаю, но я лично не видела, что он убивает. Это всего лишь слухи. Не отрицаю, что Каван мрачный и угрюмый, быстро выходит из себя и порой у него такой тембр голоса, от которого кровь стынет в жилах. Но… я его защищаю.

Какого чёрта?

Ладно. Нужно всего один раз войти сюда и всё завершить правильно. Сейчас Каван должен быть уже в сознании и чувствовать себя гораздо лучше, поэтому он сможет нормально разговаривать.

Только ради собственного будущего я подхожу сейчас к его палате.

Чёрт, что я делаю? Понятия не имею.

Когда меня замечают, то мне сразу же освобождают путь к двери и открывают её передо мной. У Кавана есть охрана, значит, он важная персона в Дублине. Нет, я его не гуглила, потому что тогда бы это означало, что он мне интересен. Но это не так.

— Таллия, я знал, что ты придёшь снова. Ты без ума от меня. — Наглая ухмылка появляется на лице Кавана.

Закатываю глаза и цокаю, закрывая дверь.

— Не обольщайся. Я набираюсь опыта, — фыркнув, подхожу к его койке и достаю анамнез.

— Я могу быть твоим пациентом сколько угодно. Хочешь, я разденусь?

Пропускаю его реплику мимо ушей, читая назначения врача и обращая внимание на процедуры, которые делали Кавану. Его мучают кошмары, но ему не вкалывают обезболивающее, потому что у него может быть зависимость от медикаментов. Он сидит на них.

Точнее, сидел раньше. Чёрт, он ещё и наркоман. Потрясающе.

Помимо этого, у Кавана вспышки неконтролируемой агрессии, которые сложно поддаются усмирению. Его привязывали несколько раз. Да этот человек нуждается в психиатрической помощи. Я вспоминаю его слова о боли и не могу понять, откуда у него такая боль, что он подсел на обезболивающие и стал наркоманом. Что это может быть?

— Ты обращался к психотерапевту? — интересуюсь, покусывая губу, и переворачиваю страницу. Вижу результаты нового анализа крови, и всё равно уровень ферритина низкий. Отсюда головные боли, отдышка, которую я слышала, и сухость во рту. Хотя всё это может быть последствием его прошлой травмы головы.

— Тебе нужно лечить голову, — бормочу я. — Правда, ты болен.

Если ферритин упадёт ещё ниже, то это приведёт к смерти. Глупо терять так свою жизнь, просто уму непостижимо. Люди цепляются за жизнь, а ты разбрасываешься ей.

Вообще, показатели анализа крови у Кавана плохие. Очень плохие. Такое чувство, что он сидел на жёсткой диете лет десять, дрался без устали то же самое время, помимо этого жил в пещере и никогда не выходил на свет.

— Чёрт, почему они тебе не назначают витамин Д? Это же важно.

Я бы напичкала тебя витаминами и измучила бы твои вены, чтобы ты был как воздушный шарик. Почему такое странное лечение?

Не понимаю. Это ведь дорогая клиника, здесь должны тебе задницу целовать, а они что делают? Какое безразличие к пациенту. Нужно сообщить об этом заведующему по отделению, — произношу я, затем решительно поднимаю голову и замечаю, что почему-то стою у окна, хотя до этого находилась рядом с койкой.

Удивлённо приподнимаю брови и осознаю, что я так увлеклась изучением истории болезни и своими мыслями, что не заметила, как начала расхаживать и, вероятно, абсолютно не слышала ответов Кавана, если они были. А он спокойно сидит на койке ещё и улыбается, потягивая…

— Это что, кофе? Да ты в своём уме? — кричу, бросая ему на ноги папку с анамнезом. Подскакиваю к нему и тянусь рукой к стаканчику, но он отодвигается дальше и смеётся, продолжая цедить кофе через трубочку.

— Это ребячество, Каван. Тебе нельзя употреблять кофеин, чёрт возьми! Ты ведь перегружаешь сердце! У тебя и без того сильная тахикардия! — возмущаюсь я.

— Кто, вообще, додумался принести тебе кофе? И как это безобразие допустили врачи? — Тянусь рукой за стаканчиком, но Каван специально поднимает его выше. Яростно смотрю в его тёмно-синие глаза, смеющиеся надо мной.

— Придурок. — От ярости и раздражения из-за его безрассудства пихаю его в плечо.

Каван внезапно жмурится и выдыхает от боли.

— Ой… ой… прости, я не хотела. Точнее, я хотела, но забыла, что именно это плечо у тебя повреждено. Прости, только не убивай меня, — пищу я, вся сжимаясь и наблюдая за его реакцией. Теперь меня, скорее всего, точно убьют.

Каван смотрит на меня потемневшим и ставшим настолько тёмным взглядом, словно бушующее море, что мне по-настоящему становится страшно. А затем он откидывает назад голову и смеётся.

Клянусь, его глубокий и раскатистый смех меня шокирует.

Распахиваю глаза и таращусь на него.

— Не могу понять, Таллия, кто же ты такая? Скромная, пугливая и тихая или же дерзкая, настойчивая и требовательная?

Вопрос Кавана ставит меня в тупик. Я никогда не думала о себе, что я дерзкая, настойчивая или требовательная. Я обычная. Такая же, как и миллион других. Во мне нет ничего особенного.

— Стакан, — выставляю руку и прошу его отдать мне бумажный стаканчик. Каван с улыбкой передаёт мне пустой стакан. Прекрасно.

Злясь, бросаю его в урну.

— Ты не ответила на мой вопрос, Таллия.

— Потому что я не знаю, как на него ответить. Я скорее первое описание, чем второе, но меня жутко бесит, когда люди так нагло обесценивают свою жизнь и игнорируют предостережения врачей.

Вряд ли ты задумался над тем, если что-то случится с тобой в стенах госпиталя, то виноват в этом будет твой лечащий врач. Именно его будут судить. И ему повезёт, если его только лишат лицензии, но могут ещё и посадить за решётку. А у этого человека, вероятно, есть жена и дети, которые останутся без кормильца. Конечно, зачем об этом думать, правда? Ведь ты всегда ставишь свои желания на первое место. Ты всегда так делаешь, поэтому я тебя терпеть не могу. Высокомерная задница, — произношу и тычу в него пальцем от переполняющих меня эмоций.

— Хм, ты что, меня отчитываешь? — хмурится Каван.

— Кажется, да, — задумчиво киваю ему. — У меня получается?

— Нет, но это было забавно. На самом деле со мной никто так не говорит. Все меня боятся. И я за подобное убиваю, — улыбается он.

Внутри меня появляется страх. Я совсем забыла, кто передо мной. Ужасные истории про чудовище Кавана сразу же всплывают в моей голове, но я чувствую, как моей руки касаются горячие пальцы, и моя кожа моментально покрывается мурашками, даже волосы встают дыбом.

— Таллия, я не собираюсь тебя убивать. Клянусь. В моей голове вещи похуже, — усмехается Каван.

— Гадость, — кривлюсь я, точно представляя себе то, о чём он говорит. Его пальцы сразу же исчезают с моей кожи, и место полыхает огнём.

— Я так противен и уродлив, да? — Каван отворачивается от меня, и его голос снова хрипит.

Что?

— Поэтому я и прячусь в тени, чтобы никто не видел моего уродства. Женщины предпочитают кого-то, похожего на моего друга.

Он красавец, а я чудовище, — горько добавляет он.

— Что за чушь? — с ужасом шепчу я. — О чём ты говоришь? Ты прячешься в темноте, чтобы было проще убивать?

— Таллия, прекрати врать мне. Я смотрел на себя в зеркало.

И смотрюсь в него достаточно долго, чтобы изучить каждый шрам на своём лице. Тебя чуть не стошнило от моего вида. Наверное, твой жених один из тех милых принцев, который сверкает белозубой улыбкой. — Каван злобно дёргает одним плечом.

— Хм, при чём здесь твои шрамы? Я до сих пор не понимаю этого. Шрамы и шрамы, ну и что? Да, они делают твою внешность немного опаснее, чем у других мужчин, но уж точно не вызывают тошноту. Я говорила про то, что ты имел в виду. То есть про интимные извращения, — снова кривлюсь и мотаю головой.

— Девочки в деталях описывали мне все встречи с тобой, точнее, то, что ты обычно подразумеваешь под словом «танец». Они хотели предупредить меня, глупую деревенщину, что ты со мной сделаешь.

И это противно. Правда. Я не понимаю таких развлечений.

— То есть тебя не пугает моё лицо? — удивляется Каван, как и я от его вопроса.

— А оно должно меня пугать?

— Да.

— Хм, ничего подобного, — быстро качаю головой.

— Тогда что тебя во мне пугает? Почему ты сбежала от меня? Из-за того, что я заставил тебя танцевать с такими ранами и мозолями?

Но я ведь не знал, и ты обманула меня, что немая, — прищуривается он.

— Ну, ты сам подсказал мне, как сделать так, чтобы минимизировать общение между нами. Я воспользовалась ситуацией. И я, правда, была напугана. Ты же убийца. Ты тот, кого я презираю. То есть твоя профессия. Ты киллер. Член ирландской мафии. Ты разрываешь своих жертв и умываешься их кровью. А ещё у тебя есть пистолет. Он меня тоже пугает. Ты берёшь всех силой, то есть это изнасилования, чего я тоже не приемлю. У меня есть причины опасаться тебя, Каван Экри, — твёрдо произношу я.

— Что за чушь? Я не являюсь членом мафиозной группировки.

И я не киллер. Да, иногда мне приходилось убивать, но это было много лет назад. Если мне нужно убрать человека, то я лишаю его возможности к существованию, и он умирает сам. Я не трогаю людей, которые просто живут, а только тех, кто хочет уничтожить мой бизнес или угрожает мне. Тем более я не насильник. Я никого и никогда не насиловал.

— Девочки говорили иначе, — хмурюсь я. — Они описывали тебя, как жестокого насильника, который заставляет их доставлять тебе удовольствие. Тебе нельзя отказывать, потому что отказы ты не принимаешь. Это ещё одна причина, почему я решила притвориться немой. И я боялась, что меня тоже постигнет эта участь. Они все рассказывали ужасы про тебя и про то, что ты делаешь этим своим…

Я чувствую, как кровь приливает к моим щекам, когда опускаю взгляд к паху Кавана.

— Членом?

Быстро киваю. Боже, какой неловкий разговор.

— Не отрицаю, что я жестокий, но никто не жалуется.

— Или ты не знаешь, что они жалуются, потому что не хочешь видеть дальше своего носа, — упрекаю его.

— Вообще-то, девочки даже дрались за моё внимание, точнее, за мой член и мои деньги. Но если тебе будет проще, то я больше никого из клуба трахать не буду.

— Почему мне должно быть проще? Это твоя жизнь, а не моя.

— Потому что ты считаешь меня каким-то законченным ублюдком. Я плохой, но не настолько. Дай мне шанс показать тебе это, Таллия. Ты ведь ещё жива. Если бы я был таким, каким тебе меня описали, то ты бы точно уже была мертва. Я мог бы легко найти тебя.

Все данные твоего места проживания, номер карты, паспорта и другое я легко мог вычислить, чтобы найти и убить тебя.

— Тогда почему ты этого не сделал? — удивляюсь я.

— Я не связываюсь с замужними женщинами. Это для меня табу.

Помимо этого, я не нарушаю границ личного пространства. Конечно, мне хотелось найти тебя и полететь в чёртову Польшу, чтобы не дать тебе выйти замуж, но у меня есть совесть. Я беру только то, что идёт ко мне в руки, но не насилую женщин, которые меня не хотят.

— Но… но две другие девушки? Ты вызвал их к себе, и они исчезли. Одна назвала тебя уродом, а другая расплакалась, потому что не хотела тебя, — шепчу, оседая от его слов на край койки.

— Что за хрень? Не было такого. Я точно помню обеих. Первая девушка была под кайфом и принимала наркотики. А наркотики в моём клубе табу. Я отправил её в наркологическую клинику.

Вторая была беременна, и у неё скакали гормоны. Я дал ей денег и отпустил. Охренеть. — Каван нажимает пальцами на свои глаза и жмурится.

Я в шоке. Выходит, всё, что о нём говорили, было ложью. И Каван Экри не такой ужасный киллер, каким мне его выставили. Чёрт.

Чувствую себя доверчивой дурой.

— Прости, я… не знаю, что сказать сейчас. Мне безумно стыдно, — едва слышно говорю я.

— Я убью их, — рычит он.

— Не нужно. Пожалуйста, не нужно. Они просто пытались меня предупредить, наверное, — панически пищу я.

— Точнее, настроить против меня, чтобы я продолжал им платить за их убожество по сравнению с твоими номерами, — мрачно произносит Каван.

— Какая теперь разница? Это не важно. Я рада, что узнала другую сторону медали. Мне стало легче. И я должна извиниться за тот спектакль, который устроила. Мне, правда, стыдно. Прости меня, мне не стоило верить всем на слово, но твой суровый вид и запах опасности, исходящий от тебя, сбили меня с толку. Я была напугана их рассказами. А потом ты подошёл ко мне, и я подумала, что всё, это мой конец. Я боялась отказать, ведь знала, что ты убьёшь меня. А затем я не могла ходить и решила сбежать, потому что больше ни морально, ни физически не могла терпеть такое сильное давление. И я пришла сюда, надеясь на то, что мы сможем решить нашу проблему, — делаю паузу, чтобы дать время Кавану понять мои слова.

— У нас есть проблема? — удивляется он.

— Думаю, да. У меня создалось такое ощущение, что ты не услышал меня, поэтому я пришла сказать ещё раз, что не заинтересована в тебе. Я собираюсь замуж, мой жених очень расстроится, если из-за меня у нас с ним возникнут недопонимания.

Поэтому я не хочу, чтобы кто-то страдал. И сегодня я пришла к тебе в последний раз, чтобы попрощаться, Каван, — на одном дыхании произношу я. Желваки на его лице начинают скакать, мне приходится встать и отойти от него.

— Я не приемлю насилия над собой, как и давления. Мне не нравится, что ты убеждён в том, что я хочу встретиться с тобой ещё раз. На самом деле меня больше интересует твой анамнез, чем ты. Прости, я собираюсь стать хорошим врачом, а это невероятный шанс для меня не потерять знания. Поэтому на этом всё. Я решила кое-что подарить тебе на память, чтобы ты помнил о том, что не нужно заставлять людей делать то, что ты хочешь. Они сами готовы это сделать, если захотят, — достаю из кармана Айпод и кладу на тумбочку.

— Там мои любимые песни. Я заметила, что тебе нравится музыка. А так как тебе нельзя читать, смотреть телевизор и напрягать глаза, то музыка — отличный вариант, чтобы скрасить твоё пребывание здесь. Я очень надеюсь на то, что ты будешь счастлив.

Правда, Каван. Все люди заслуживают счастья, и оно не в боях и не в жестокости. Оно порой в тишине и одиночестве. Прежде чем полюбить кого-то, нужно полюбить себя. Это самое сложное в жизни, и с этим у всех есть проблемы. Но я знаю, что ты сможешь. Ты очень упрямый, но направь своё упрямство в другое русло, — с каждым словом я чувствую себя идиоткой всё больше и больше. Стыд покрывает мою кожу с головы до ног, и она горит. Каван смотрит в одну точку, и это пугает меня.

— Выздоравливай, Каван, и прощай, — быстро шепчу и, наклоняясь, целую его в заросшую щетиной щёку. Губы покалывает от волос. Не даю себе развить внутри желание провалиться сквозь землю, я убегаю из палаты и прощаюсь с человеком, неожиданно появившимся в моей жизни.

Вот и всё, теперь я смогу жить дальше.

Глава 8

Каван

Лезвие бритвы под точным углом проходит по моей коже.

Вдыхаю аромат пены для бритья, слышу звук воды и смотрю на своё отражение, тщательно сбривая бороду. Но уже ничего не чувствую.

Не чувствую нежного прикосновения губ Таллии к своей чёртовой коже. Я не могу перестать думать о ней. Не могу, и всё. Что-то в этой всей истории было нечисто. Конечно, я знаю, что она врёт насчёт любимого жениха. Конечно, есть вероятность, что она, действительно, помолвлена. Но могу сказать точно, что её жених — мудак. Ни один нормальный мужчина не разрешит своей невесте работать в стриптиз-баре. Я бы не позволил. Это ведь логово гиен.

Одно дело, когда женщине нравится демонстрировать своё тело и искать внимание мужчин, другое, терпеть мужчин из-за денег. Да, это постоянство в нашем мире. Проституция, секс без чувств, измены. Я сам был тем, с кем изменяют. Но всё же, не могу я просто так отпустить девушку, которая решила меня вылечить, и рядом с которой у меня ничего не болит. Это преступление против самого себя. Поэтому я сбегаю из госпиталя.

Неделя, проведённая в наушниках с музыкой, которую оставила мне Таллия, пусть и не полностью, но сняла некоторую боль.

Наверное, я одержим Таллией, а она мной нет. Значит, напрашивается вывод: я буду следить за ней. Стану её тенью. И мне нравится мой новый план. Таллия будет моей. На пару ночей точно.

Она пока сама не понимает, но я ей нравлюсь. Это именно то, что я искал в её глазах. Интерес. Таллия может убеждать меня в чём угодно, но я отлично разбираюсь в эмоциях человека, которые он хочет спрятать. Я лучший друг Слэйна, а он прекрасно умеет скрывать свои чувства. Он всегда разговаривал больше глазами, чем звуками. И я определённо нравлюсь Таллии. Ещё немного, и она будет без ума от меня. Поэтому я сделал вывод, что Таллия не любит своего жениха и вряд ли пользуется им, она не такая. Она ангел и всем помогает. Так что теперь подошла моя очередь, чтобы получить помощь. Но вот её жених меня раздражает. Я уверен, что найду сотню вариантов для того, чтобы разлучить их. И тогда останусь только я.

Довольный собой ударяю себя по гладкой щеке и улыбаюсь. Я хорош. И пусть я некрасив, но зато умён. И я умею охотиться.

— Сэр, девушка редко бывает в квартире, которую они снимают с неким Алзом Битче, уроженцем Ирландии.

— Хм, не находишь странным, что невеста не хочет проводить время со своим любимым мужчиной?

— Она зачастую ходит по клиникам и наблюдает за происходящим там, а ночью работает в нашем клубе.

— То есть она не учится. Это тоже странно. Если учесть, что Таллия окончила медицинскую школу и собиралась поступать в университет, то она должна быть на занятиях, — хмурюсь я, спускаясь по лестнице для персонала.

— Да, сэр. Я откопал…

— Нет, таким образом я ничего знать не хочу. Нет, — резко перебиваю одного из своих охранников. — Нет. Она сама мне всё расскажет. Таков план. Интереснее получать информацию из уст самой Таллии, чем сухие факты, которые не принесут мне удовольствия.

— Хорошо, сэр. Что-нибудь ещё нужно?

— Ничего, теперь я сам буду следить за Таллией, а когда нет, то это делаете вы. Она не должна попасть в неприятности. Хм, или должна? Как тебе идея о прекрасном принце, который спасает девушку из лап нескольких мужчин? — ухмыляюсь я.

— Прекрасный план. Мне подготовить эти лапы, сэр?

— Не сейчас. Просто будьте начеку.

Сажусь в машину и сбегаю. Это был мой лучший побег. Я даже не особо думаю о том, что никто не проявил желания прийти ко мне.

Да, когда я только перенёс операцию, меня навещали Киф, Слэйн и Бриан. Но через несколько дней все исчезли, потому что я перестал быть кому-то нужным. Только Таллия пришла ко мне.

А к тем, кто тебе не нравится и кого ты презираешь, точно не приходят в госпиталь, какой бы доброй ни была твоя душа.

На самом деле у меня много небольших несостыковок, которые доказывают то, что я могу заинтересовать Таллию. Мне жутко интересно узнать, Таллия, действительно, не боится моей внешности или же ей безразлично? Она не отводила взгляда, пока говорила со мной, лишь ненадолго, только когда смущалась. Она мило краснеет, и отсюда следует, что её потрясающий жених ни разу не доставлял ей удовольствие. У меня сотня козырей в рукаве, и я использую каждый.

Останавливаюсь у жилого дома и оглядываю его. Здесь живёт Таллия. Да, это было нечестно прибегнуть к своей власти, но я имею право. Я же до сих пор слаб, как все считают, и мне нельзя напрягать мозги. Я не напрягал. По совету Таллии, я доверился врачам, и вот итог.Шумно втягиваю в себя воздух, когда Таллия выскакивает на крыльцо и копается врюкзаке. Рядом с ней появляется парень в пижамных штанах и футболке с тремя пятнами. Серьёзно? Это тот, кто ей нравится? Щуплый, ничего из себя не представляющий, неухоженный, простой. В нём ведь нет ничего особенного, да и он несостоятелен, чтобы обеспечить Таллию. Отвратительно. Парень даже не причесался. Он просто мальчишка по сравнению со мной.

Здесь я точно выигрываю со всеми своими шрамами на лице. Я могу дать Таллии всё, чтобы она занималась исключительно тем, что ей интересно. Медициной.

Таллия целует парня в щёку и спускается по лестнице. Он, не ожидая, когда она уйдёт, захлопывает парадную дверь. Таллия прекрасна. Я не могу найти других слов, чтобы описать её. Она идеальная, улыбчивая и нежная, особенно мне нравится её характер.

Я обожаю выводить её из себя, хотя это было всего пару раз. Но сам факт. У нас уже есть своя история, и я сделаю всё для того, чтобы развить её.

Провожаю взглядом Таллию и возвращая его на дом. Мои ребята позаботятся о безопасности Таллии, а я должен найти нечто такое, что разобьёт её сердце. Да, я ублюдок. Но я ведь буду рядом.

Рыцарь, блять.

Замечаю темноволосую девушку, она открывает парадную дверь и входит внутрь дома. Ещё один жилец.

Мне скучно. Я сижу уже долго в машине, так ничего не обнаружив. Уже начинает смеркаться, я готов уехать и найти Таллию, чтобы вернуть ей Айпод. Она сама дала мне возможность встретиться с ней, и я её не упущу. Завожу мотор и краем глаза замечаю, что входная дверь открывается, и из дома выскакивает девушка, которую я уже видел. Она смеётся, а жених Таллии держит её за талию. Сукин сын!

Я, конечно, ожидал нечто подобное, но мне всё равно больно за Таллию. Я в ярости. Чего ему не хватало? Я на самом деле не понимаю мужчин, которые говорят о том, что в женщинах им что-то не нравилось, но они были с ними, ведь это удобно. Удобно не быть мёртвым, остальное нельзя назвать удобным. Только не женщин. Только не Таллию.

Я прихожу в бешенство, когда жених Таллии притягивает и целует неизвестную сучку, тоже имеющую ключ от дома и, вероятно, являющуюся их соседкой, с которой трахается этот ублюдок. Терпеть это я больше не намерен. Выскакиваю из машины и быстро перехожу дорогу. Расстояние между целующейся парочкой и мной стремительно сокращается. Тянусь рукой к воротнику этого мудака и рывком отшвыриваю его от девицы. Его тело летит в сторону лестницы. С криком он ударяется о каменный выступ, а я уже поворачиваюсь к девице, в ужасе замершей на месте.

— Ах ты, сука! — Грубо хватаю её за подбородок. Я не бью женщин, но клянусь, что сейчас готов ей врезать. — Шлюха грёбаная!

Я тебя изуродую! Думаешь, её некому защитить? Ты по сравнению с ней дерьмо!

— Помогите… — пищит девчонка.

— Тебе никто не поможет. Бог оставил тебя, идиотка.

— Отпусти её, — раздаётся за спиной тонкий голос жениха Таллии. Я даже имя его не потрудился запомнить. У дерьма нет имён.

Это просто дерьмо. Ублюдок.

Резко поворачиваюсь к нему и рычу:

— Отпустить? А если я отдам её по рукам, предложив хорошие деньги? Как думаешь, она захочет терпеть такого подонка, как ты?

Вряд ли.

Страх сквозит в глазах обоих.

— Ты кто такой? Что тебе от нас нужно? — Парень распрямляет плечи, что меня очень веселит. Правда? Он считает, что справится со мной?

— Кто я такой? Убийца. Чудовище. Ублюдок. У меня много обличий, но для вас обоих я ваша смерть. Никто не имеет права причинять боль моей девочке, ясно? И ты, сукин сын, вряд ли сможешь двигаться. Я переломаю тебе все кости, если ты не оставишь её в покое.

— Я не боюсь. Отпусти мою девушку, — шипит парень и дёргается в мою сторону. Он прыгает на меня, защищая какую-то шлюху, хотя у него есть замечательная Таллия. Ну, блять, он попал. Толкаю девицу со всей силы назад и с размаха бью ублюдка в живот. Он корчится от боли и падает к моим ногам. Хватаю его за шкирку и бросаю в девицу. Он ударяет по ней всем телом, и они оба стонут. Но я ещё не закончил.

— Каван!

Резко поднимаю голову и вижу Таллию, стоящую в нескольких шагах от меня.

— Тэлс, вызывай полицию. Он напал на нас, — скулит парень.

Рычу, пиная его по рёбрам.

— Каван! Нет! Боже мой! Остановись! — Таллия подбегает к нам и хватает меня за руку. Она отталкивает меня от этой наглой парочки и падает на колени перед своим женихом.

— Ты как? Сильно он тебя? — шепчет она, испуганно оглядывая лицо парня. Она гладит его по лицу, а меня сейчас стошнит. Как можно быть такой слепой? Ничего. Это мой шанс открыть ей глаза, и я им точно воспользуюсь.

— Нормально… нормально. Вызови полицию. Какой-то псих сбежал, — шипит он.

— Ублюдок…

— Каван, стой, — Таллия выставляет руку вперёд и закрывает собой парочку, дрожащую от страха. — Что ты творишь?

— Правосудие. Этот ублюдок изменяет тебе. Я сам видел. Я следил за ним, — прищуриваюсь я.

— Ты что? — Таллия переводит взгляд на своего жениха, и тот пожимает плечами.

— Да, он изменяет тебе. Он целовался с ней. Не успела ты уйти, как эта сука сразу же прискакала к нему. Твой жених — мудак, и он недостоин тебя, — киваю я в подтверждение своих слов.

— Но я не жених Таллии. Я пока не собираюсь жениться, это просто моя девушка. Мы работаем вместе, — парень хмурится и показывает на всхлипывающую девицу. — Мы снимаем квартиру вместе с Таллией. Мы вместе приехали в Дублин и живём вместе, так дешевле. Я не её жених. Она мне как сестра, мы же росли вместе.

Чёрт. Потираю лоб, чтобы промотать назад события и всё равно не понимаю. Он её жених, но на самом деле им не является. Может быть, мои ребята ошиблись? Есть ещё третий, кто живёт с ними?

— А ты выходишь замуж? Почему ты мне не сказала? Я твой лучший друг!

— Закрой рот, — Таллия быстро закрывает рот парню своей ладонью.

Ах, вот оно что. И это тоже было ложью. В моей груди ещё сильнее возгорается желание наказать эту девчонку. Уже который раз она врёт мне. Тогда откуда кольцо с большим бриллиантом?

— Ты не можешь вот так нападать на моих друзей, Каван. Это ненормально. Так люди не поступают. Я думала, что мы решили все наши проблемы неделю назад. — Таллия выпрямляется и злобно сверкает голубыми глазами.

— Ты считала дни с нашей последней встречи? — улыбаюсь я.

— Господи. Ты больной. Уходи отсюда. Соседи могут подать жалобу, и нас выселят из-за тебя. — Она обвинительно указывает на меня пальцем и помогает встать хнычущей идиотке, прижимающейся к Таллии, словно та её защитница.

Мда, глупая ситуация, но я узнал куда больше, чем планировал.

Это прекрасно.

— Ты знаешь его? — доносится до меня шёпот парня.

— Увы, это не самое приятное знакомство. Пошли, нам пора на смену. Ты, правда, в порядке, Ал? — Таллия приобнимает парня за талию и ведёт его к тротуару.

— Немного бок болит, но ничего, ты меня вылечишь. Хорошо иметь подругу врача.

Этот мудак ещё смеет улыбаться ей.

— Таллия, а как же я? — возмущаясь, подаю голос.

Она оборачивается и смиряет меня взглядом директора школы, от которого я должен, видимо, обсосаться, но мне смешно. Она такая свирепая и сексуальная.

— А ты идёшь к чёрту. Не появляйся здесь, Каван.

Не приближайся к нам, иначе я заявлю на тебя в полицию. Я не хочу тебя видеть. Запомни уже это, — шипит Таллия на меня. Вся троица уходит, оставляя меня одного и ещё несколько зевак, ожидающих великого побоища.

Топаю ногой и скалюсь, отчего две пожилые женщины с визгом уносятся, а остальные быстро исчезают.

Так-так-так, выходит, маленькая Таллия полностью прогнила во лжи, и никакого жениха не существует, как и проблем с речью, отъезда в Польшу и многого другого. Удачно я сегодня сбежал из госпиталя, и мой вечер только начинается.

Улыбаюсь, предвкушая самую лучшую ночь в моей жизни. Теперь Таллия попалась мне в руки. Определённо попалась. Если раньше она смотрела на меня с безразличием или только со страхом, то сейчас её глаза горят от желания драться со мной, противостоять мне, убеждая в том, что я до сих пор ей неинтересен. Но всё это чёртова ложь. Да, я добился того, чего хотел! Таллия думает обо мне больше, чем раньше. И это только первые шаги к успеху.

Подсвистывая себе под нос, чего я не делал много-много лет, направляюсь к машине и заказываю полную чистку своей квартиры.

Таллия не должна видеть, что я натворил. Она и так знает, что у меня присутствует неконтролируемая агрессия, так что нужно дать ей понять, что я нормальный. Конечно, это будет ложью, потому что через пару недель я собираюсь снова драться, но это станет моей маленькой тайной. Тем более, я это делаю, чтобы не причинить вред ей, пока она не примет меня полностью.

Задумываюсь над тем, какого чёрта я делаю. Я настолько свихнулся на этой маленькой девчонке, что схожу с ума и пытаюсь быть тем, кем не являюсь. Точнее, я повторяю опыт Слэйна, но ведь ему он помог. Значит, и я смогу немного отвлечься от чёртовой головной боли. Она меня доконает.

Звонит мой мобильный, и я недовольно закатываю глаза. Киф. Я не хочу говорить с ним, потому что он начнёт орать на меня, думая, что теперь мы лучшие друзья, потому что оба не женаты. Но дело в том, что мой лучший друг даже не вспомнил обо мне, а я коплю обиду на него внутри. Да, мне обидно. Я отдал ему столько лет, и в итоге Слэйн даже не приехал, чтобы навестить меня. То есть он приехал всего лишь один раз, чтобы убедиться в том, что я жив, и всё. Я не собираюсь извиняться за то, чего не помню. Киф рассказал мне о том, что я наговорил в ту ночь, но я абсолютно не помню этого. Всё, что я запомнил, это возвращение в мою жизнь Таллии, которая оказалась вовсе не немой. На самом деле мне плевать, ведь теперь мне интересно узнать, чем всё это закончится.

Знаю я, чем закончится. Таллия будет в моей постели. Она задержится там на несколько ночей, а потом я снова буду мрачным мудаком.

Чёрт, Киф.

— Да, что тебе? — грубо отвечаю я.

— Мой отец женится через две недели. Ты же не кинешь меня, да? Ты придёшь? — нервно спрашивает он.

— Хм, я подумаю.

— Каван, мне нужна моральная поддержка, эта стерва уже сыночком меня называет, а мать пытается убить их обоих. Я живу в аду.

— Зато тебе не скучно, — смеюсь я.

— Мудак. Ты нужен мне.

— Я буду. Обещаю. Только напомни мне за день до свадьбы, я понятия не имею, где пригласительный.

— И тебе лучше взять кого-нибудь, точнее, женщину. Иначе моя будущая мачеха решит свести тебя со всеми своими незамужними клиентками.

— Уже две матери хотят тебя женить. Не задумывался о том, что они правы?

— Ты рехнулся? Никогда. Ещё раз в это дерьмо я не влезу.

Никогда, — злобно цедит Киф. — Я не собираюсь выходить из нашего с тобой клуба холостяков.

— Мы состоим в каком-то клубе?

— Да. Ты что не помнишь? Мы говорили об этом. Ты и я, и наш клуб холостяков. Когда ты выйдешь из госпиталя, мы поедем в твой клуб и снимем девочек.

Кривлюсь от его предложения.

— Вообще-то, я уже вышел из госпиталя и не собираюсь в клуб.

— Ты что?

— Мне нужно идти. Пока, Киф, я как раз собираюсь начать охоту за своей парой на свадьбу. Говорят, что свадьбы сближают, — смеюсь я и отключаю звонок.

А теперь я собираюсь немного дальше продвинуться в своём расследовании.

Глава 9

Таллия

Господи, поверить не могу! Не могу до сих пор прийти в себя!

Какой ужас, и как стыдно теперь!

— Кто он такой, Тэлс? — интересуется Ал, прижимая к себе свою девушку. Хотя он меняет их постоянно, поэтому я не запоминаю их имён. Это бесполезно. Только привыкаю к одной, появляется другая.

И она точно не работает с нами в клубе. Она просто была там однажды, и мой друг привёл её домой. Жить с парнем это отвратительно. Такое чувство, что у мужчин в любом возрасте постоянный период полового созревания.

— Не важно, — раздражено передёргиваю плечами. — Он больше не появится.

— Почему я о нём ничего не знаю? Мне казалось, что у нас с тобой нет тайн друг от друга, — упрекает меня Ал.

— Потому что это не важно. Я говорю тебе только важные вещи.

А он… никто. Таким и останется. Встретимся завтра. — Я быстрее иду к клубу и юркаю под рукой охранника, пока он флиртует с какой-то девушкой.

Как будто моя жизнь лёгкая, теперь появился маньяк, преследующий меня. И ведь я поступила правильно, правда? Я поступила так, чтобы меня не мучила совесть. Каван просто невыносимый наглец. Он напал на моего друга, хотя сильных повреждений не оставил, только пара синяков будет. А я знаю, насколько Каван силён. Он уничтожает людей кулаками в прямом смысле. Эту часть своих воспоминаний я отгоняю постоянно, потому что работаю в том же клубе. И ведь эти люди, пришедшие сюда, чтобы повеселиться и расслабиться, даже ни о чём не подозревают, как и я раньше. Да, я подписала договор о неразглашении тайной информации, но всё равно, внизу людей убивают. Они ведут себя, как звери.

Переодеваюсь в форму, состоящую сегодня из короткого топика яркого жёлтого цвета и джинсов. Собираю волосы в хвост и наношу макияж. Это необходимость. В этот клуб берут на работу только девушек модельной внешности или же по знакомству. Я второй вариант. Вокруг меня одни красотки, и я не вписываюсь в их ряды.

Но я прихожу сюда работать, а не заводить знакомства.

Хватаю блокнот и выхожу в зал. Менеджер передаёт мне номера столиков, которые я сегодня обслуживаю. Если честно, то мне не нравится здесь работать. Слишком громкая и безжизненная музыка. Она бьёт по затылку, и я не понимаю, как, вообще, такое может нравиться людям. Музыка — это история. Это намного больше, чем звуки. Это тонкий чувственный рассказ о чём-то важном, о чём невозможно сказать. Это личное. Это прекрасно. А в этом клубе она ужасна. Терпеть не могу подобные басы. Мне нравилось работать в стриптиз-клубе, потому что там всегда была идеально подобранная музыка. Теперь я, конечно, понимаю почему. Кавану нравятся музыка и танцы. Это удивительный выбор предпочтений для такого, как он. Хотя всё это перечёркивается тем, что я о нём знаю.

Вообще, пора бы выбросить этого придурка из головы. Но нет, я всё время думаю о нём. Почему-то я постоянно прокручиваю в голове наши недолгие беседы. Он такой странный. Господи, ну почему люди такие странные здесь?

Разношу напитки и ловко избегаю флирта на работе. Пьяные мужчины невыносимы, но ещё хуже девушки. Когда они напиваются, то творят ужасные вещи. Они перестают быть женщинами, становятся дерьмом и оставляют такое же дерьмо после себя. Как можно позволять себе превращаться из роскошных и милых представителей планеты в самое худшее, что можно представить?

Или я чего-то не понимаю?

Внезапно натыкаюсь на одного из гостей. Слава богу, мой поднос пуст.— Простите, — говорю я и делаю шаг, чтобы обойти человека, но он не позволяет мне этого. До моего носа доносится знакомый аромат одеколона. Он лёгкий и сладкий. Я резко поднимаю голову.

Хищная улыбка появляется на губах мужчины, которого я уже терпеть не могу.

— Прекрати, — шиплю я, указывая пальцем на Кавана, стоящего напротив меня. Я вновь делаю шаг в сторону, он туда же.

— Да что тебе нужно от меня? Я на работе! — кричу ему.

Каван наклоняется ко мне, и я задерживаю дыхание.

— Я приехал за тобой, Таллия. Собираюсь поужинать, решил пригласить тебя составить мне компанию. На самом деле я мягко настаиваю на этом, — шепчет он. Каждый раз, пока он говорит, его дыхание касается моего уха, и моё тело отвечает мурашками… хм, страха. Это точно страх.

— Я на работе. И я не ужинаю так поздно. Благодарю за предложение, но отклоняю его, — сухо отвечаю и отодвигаюсь.

— Я не принимаю отказов. Жду тебя у выхода, — Каван подмигивает мне и растворяется в толпе.

Никуда не пойду. Я не собираюсь ужинать с ним. Я, вообще, не ем, да будет ему известно. Он что, думает, такое тело можно поддержать ужинами в полночь? Ни черта. Никуда не пойду. Я ещё безумно зла на него за то, что он устроил возле моего дома.

Направляюсь к барной стойке, чтобы передать заказ на выпивку для столика, который я обслуживаю, как вдруг меня ловит менеджер.

Он с каменным лицом сообщает мне, что на сегодня в моих услугах не нуждаются, и я могу идти домой. Шокировано смотрю перед собой, не понимая, какого чёрта происходит? У меня забирают блокнот и поднос, а затем отталкивают от барной стойки. Что случилось? Я плохо работала?

Я так расстроена тем, что меня уволили. Это увольнение, и меня даже не рассчитали. Но почему? Что я сделала не так?

— Каван, — шиплю я. Это он виноват! Вот же дьявол!

Иду в комнату для персонала и яростно пинаю лавочку. Как он мог? Я уверена в том, что правильно нашла виновного. Он специально всё это делает, чтобы я согласилась встретиться с ним.

Зачем? Почему он ко мне прицепился?

— Тэлс, — в комнату влетает друг, и я обиженно бросаю на него взгляд. — Что случилось? Почему тебя отправили домой? Мне передали один из твоих столиков.

— Не знаю. Меня уволили ни за что, — бубню я себе под нос.

— Тебя не уволили, а отпустили сегодня. Завтра ты снова будешь работать, но это ведь странно, — хмурится Ал.

— Нет, это не странно, это дерьмово. Ненавижу его, — шиплю, ударяя ладонью по шкафу.

— Кого его? Кто-то приставал к тебе?

— Да, один придурок, который ни за что избил тебя сегодня.

У него уже вошло в привычку преследовать меня, — хмуро отвечаю.

— Чёрт, Тэлс, в какое дерьмо ты вляпалась? — закатывая глаза, спрашивает Ал.

— Это не я. Это он. Я не виновата, просто работала, и всё.

— Тогда почему этот псих преследует тебя?

— Он считает, что нравится мне, — фыркаю я.

— А это так?

— Нет, конечно! С ума сошёл?! Ты же видел его! — возмущаясь, пихаю друга в плечо, а он кривится от боли. — Прости.

— Всё нормально. И да, я видел его. У него такая ужасная внешность. Отвратительные шрамы, один из них прямо глаз пересекает. Он точно бандит.

— При чём здесь его внешность? Всё с ней нормально. Ты не имеешь права судить о людях по внешности, Ал! — Теперь я специально ударяю его в плечо.

— Тэлс, больно же!

— Так тебе и надо. Не будешь обсуждать внешность других людей. Каван не так уродлив, как ты сказал. Это всего лишь шрамы.

Как бы ты относился к людям, если бы они оскорбляли тебя из-за родинок или рыжих волос и шарахались от тебя? — злобно спрашиваю я.

— Погоди… погоди. Ты что, защищаешь его? И ты знаешь, как его зовут?

Тяжело вздыхаю и пожимаю плечами.

— Наверное.

— Тэлс, и ты ещё удивляешься, почему он думает о том, что нравится тебе? Ты вместо того чтобы сказать ему о том, что он уродлив, сказала, что он красив, да?

Поджимаю губы и снова пожимаю плечами.

— Таллия! Опять? Прекрати всех людей считать красивыми!

— Но ведь так оно и есть! Это ты оцениваешь людей по внешности!

— А ты оцениваешь их по заболеваниям. И чем их больше, тем ты счастливее.

— Это неправда, — шиплю я. — Я просто считаю неправильным оскорблять людей из-за их внешности. Шрамы не уродливы. Они прекрасны.

— Надеюсь, что ему ты этого не говорила?

— Ну, может быть, упомянула, что я не вижу в нём чудовище, и он не противен мне, — тихо отвечаю.

— Таллия, — закатывает глаза Ал, — сколько можно говорить о том, что мужчины расценивают все слова женщины, как приглашение? Теперь понятно, почему неизвестный мне бандит нацелился на тебя. Ты дала ему повод.

— Ничего я ему не давала, не выдумывай. Я сказала ему, что он мне неинтересен.

— Девушки часто это говорят, а мы никогда не верим. Здесь дело в знаках тела, Тэлс, во взглядах и во многом другом. Ты хотя бы знаешь, кто он такой? Чем он занимается? Откуда он? Сколько ему лет? Он убивает людей? Откуда у него шрамы?

— Ага, прямо в лоб спросила обо всём этом, и Каван выдал мне целую коробку с дневниками, которые он вёл всю свою жизнь. Ты больной?

— Я нет, а вот ты да. И что ты собираешься делать? Этот человек опасен.

— Каван не опасен для меня. Он слишком настойчив, вот и всё. Я пойду и скажу ему снова, что ни в чём подобном не заинтересована.

В десятый раз он поймёт.

— Конечно, — цокает Ал.

Швыряю в него топиком и натягиваю футболку.

— Ты уверена, что это разумная идея? Давай, я пойду с тобой, и мы поговорим с ним вместе? — предлагает Ал.

— Тебе было мало того, что он сегодня с тобой сделал? Мне достаточно. Каван имеет несколько вспыльчивый характер, и ты его разозлишь. Его, кажется, злит всё, кроме танцев. Я справлюсь. Когда приеду домой, напишу тебе. — Целую друга в щёку.

— Ты не умеешь общаться с мужчинами, Тэлс. Ты только всё испортишь.

— Испорчу что? — удивляюсь я.

— Он не отстанет от тебя, потому что этот человек прав. Он тебе нравится. Я знаю тебя всю свою жизнь, Тэлс, и никто не делал тебя такой злой, как он. Ты ко всем доброжелательна и никогда не ругаешься. Но между вами что-то есть, и это испортит твою жизнь.

Тебе лучше забыть о нём, тем более он очень стар для тебя.

— Ты издеваешься, Ал? Прекрати вешать на людей ярлыки. Каван не стар и не уродлив. Он просто человек, вот и всё. И я уже о нём забыла. Пока, — взмахнув рукой, выскакиваю за дверь и направляюсь к выходу.

Я очень зла. Правда, я так зла, как никогда в жизни. Каван перешёл все границы дозволенного. Нельзя поступать так с людьми, которые не желают тебе ничего плохого. А он изводит меня. Терпеть не могу этого придурка.

Вылетаю на улицу и сразу же замечаю Кавана. Облокотившись, он стоит у чёрной, отполированной машины. Я, конечно, знала, что Каван состоятельный, но теперь всё кричит о том, что он очень богат.

А как на него смотрят девушки? Они видят его шрамы, которые противны им, но вот ради такой машины готовы давиться всеми просроченными продуктами. И ведь Каван для них именно протухший и просроченный продукт. Это ужасно жестоко. Но я всё равно злюсь.

— Это ты сделал, — выставляю палец вперёд и подлетаю к нему. — Это ты заставил менеджера меня отпустить.

— Да, это так. Я совладелец этого клуба, как и ещё нескольких.

Можно сказать, что я босс твоего босса, — усмехается он.

— И ты думаешь, что это нормально? Нет, это ненормально. Я никуда с тобой не поеду, ясно? Я собираюсь домой. Ты мне неинтересен. Заруби это себе на носу, — прищурившись, цежу я. А он улыбается. Ну как так можно?

— Ты так прекрасна, Таллия, — шепчет он, отталкиваясь от машины.

— Что? Ты не слышал, что я сказала? — удивляюсь я.

— Нет, не слышал. Я наслаждался тем, как горят твои глаза, в которых нет страха и отвращения ко мне. Упивался твоим голосом, а он притупляет мою боль. Я дышу, когда ты рядом. Так зачем мне слушать то, что ты снова врёшь мне?

— Я… — теряюсь. Никогда и никто такого мне не говорил. Точнее, ни один мужчина не описывал свои ощущения от близости со мной.

Это странно красиво.

— Давай, не будем врать друг другу. Признай, что я тебе нравлюсь, и ты злишься, потому что я прав. Признай, что ты чувствуешь то же влечение, что и я. Это не страшно. За это тебя никто не убьёт, Таллия. — Каван подходит ко мне вплотную. Он скользит большим пальцем по моей щеке, вызывая странный трепет где-то в области груди.

— Поужинай со мной, я обещаю, что если ужин не удастся, то больше никогда не буду преследовать тебя, — его голос становится тише и слаще. Каван опускает ладонь на мою шею, и она вся покрывается мурашками, а меня бросает в жар.

— Никогда? — выдавливаю из себя.

— Никогда, — он надавливает на мою шею так, что мне приходится поднять голову к нему. Он выше меня, и смотреть на него снизу-вверх приятно. Я не могу разумно мыслить или накричать на него. Голос не поддаётся мне. Что за чертовщина со мной творится?

— Но я убеждён в том, что сегодня попробую вкус твоих губ. Я исполню то, о чём так долго мечтал. Дай мне шанс, Таллия. Это ни к чему тебя не обязывает, — шепчет он, опять касаясь своим дыханием моих губ, в котором я улавливаю аромат кофе. Они становятся сухими и начинают пульсировать, словно на них что-то давит.

— Я… нет… я должна…

— Провести со мной время? Ты боишься меня, Таллия?

— Нет, не боюсь, но… хм, я же должна отказать тебе.

— Должна? Почему ты должна отказать мне, когда хочешь того же, что и я? Зачем ты мучаешь себя выдумками обо мне, когда у тебя есть возможность спросить обо всём у меня?

— И ты ответишь честно? Я же врала тебе, — напоминаю едва слышно.

— Знаю, Таллия, но я не зол. Мне понравилась твоя ложь. Она оживила меня. Твой блеф был так красив, а аромат клубники, — Каван втягивает носом воздух между нами, и я слышу урчание в его голосе. Боже мой, это так неправильно прекрасно. — Сводит меня с ума.

— Это… детское молочко для тела. Оно просто самое дешёвое, — словно оправдываюсь я.

— Цена не имеет значения. Не на всех женщин правильно ложатся ароматы. На тебе же он играет со мной. Поужинаем вместе?

Обещаю, что не разочарую тебя, Таллия. Я просто не могу себе этого позволить. Пожалуйста. — Каван наклоняет ещё ниже голову и вот-вот поцелует меня. Я играю с огнём. Понимаю, что обязана оттолкнуть его и послать к чёрту. Но моё тело льнёт ближе к нему, вжимаясь в его упругие мышцы, и жар от его тела проникает в мою кровь.

Каван находит мою руку и подносит её к своим губам. Они мягко касаются моей кожи, и я вздрагиваю от новой волны жара, окинувшей всё тело. Что это такое?

— Каково твоё решение, Таллия? Ты не хочешь отказываться, я это вижу по твоим глазам. Я ведь прав?

— Да, — шепчу я. — Не понимаю, зачем я это делаю?

— Я подскажу тебе. — Каван целует меня в лоб и улыбается.

Он такой милый и искренний. Я не ожидала от Кавана ничего подобного. Я знаю его с другой стороны, точнее, всего лишь по слухам. Но, может быть, это абсолютная чушь? Я хочу сама разобраться во всём и понять, почему близость с этим мужчиной действует на меня, словно алкоголь.

Глава 10

Таллия

Я была на свиданиях, но их устраивал для меня Ал, а не я сама хотела пойти на встречу. Он всегда считал, что я должна жить на полную катушку, а не только следовать прямиком к своей цели.

К сожалению, я воспитана иначе, чем другие девушки, и не люблю внимание мужчин, а его бывает чересчур много. Мне не нравится, когда приказывают и давят на меня. Я избегаю таких людей, и у меня всё обрывается внутри к ним. Но удивительно другое, что Каван командир и постоянно делает всё то, что я терпеть не могу, но всё равно думаю о нём. Мало того, я сижу в его машине, а он везёт меня в неизвестном направлении. Это так глупо. Я боюсь, что сейчас Каван поймал меня в ловушку и точно не выпустит на свободу. А это для меня самое важное. Ради этого я так много страдала.

Цепляюсь за свой рюкзак, постоянно смотря то в окно, то на профиль Кавана. Его волосы коротко острижены, наверное, его побрили в больнице, потому что раньше у него была густая шевелюра каштановых волос. И сейчас он похож на военного. То есть если бы я не знала, кто он такой, то точно бы приняла его за полицейского или служащего национальной гвардии.

— О чём ты гадаешь, Таллия?

Вздрагиваю от вопроса Кавана.

— Хм… ни о чём. Разве тебя выписали из больницы? — шепчу я.

— Нет, я сам ушёл. Мне уже лучше, и я сам знаю, какое лекарство мне нужно. Это ты. — Он дарит мне улыбку и снова возвращает своё внимание на дорогу.

— Это безрассудно. Срок пребывания в госпитале специально указан для полного выздоровления. Почему ты не заботишься о себе? — спрашиваю, раздосадовано качая головой.

— Потому что я хочу, чтобы ты позаботилась обо мне. Ты же будущий врач. К слову, какой профиль ты собираешься выбрать? — интересуется он.

— Я знаю, что не потяну хирургию, но хочу присутствовать на операциях, поэтому хирургическая медсестра. На самом деле я боюсь брать ответственность за жизнь людей. Боюсь ошибиться и сделать что-то не так, поэтому я лучше буду помогать. Буду причастна к спасению жизней, чем потом винить себя за потери и искать, какую ошибку я совершила, — грустно отвечаю.

— Думаю, ты ошибаешься, Таллия. Ты можешь всё, если захочешь.

— Нет, я знаю себя. Ты считаешь, что я дерзкая и уверенная в себе, но это не так. Я боюсь совершать ошибки, особенно когда дело касается человеческой жизни. Это ведь так серьёзно. Многие врачи мнят себя Богами, забыв о том, что Боги пали из-за алчности, жадности и постоянного желания доказать, кто могущественней.

То же самое происходит и с врачами, они забывают о людях. Я не хочу стать одной из них. Я не боюсь, что меня захватит алчность, но опасаюсь того, что с кем-нибудь это произойдёт, а медсестра не сможет противостоять. Поэтому мой выбор пал на то, чтобы стать именно хирургической медсестрой. А также для того, чтобы напоминал мне, по какой причине мы выбрали эту профессию.

Каван притормаживает и, не моргая, смотрит мне в глаза.

Наверное, он считает меня глупой и наивной дурой. Я такая и есть, не отрицаю, но никогда не изменю своего мнения. Врачи — это одни из немногих людей, кому стоит говорить правду.

— Энрика, — шипит Каван и кривится.

Внутри меня всё переворачивается, и кулаки сжимаются от злости. Я не успеваю даже понять, откуда внутри меня вскипели такие уничижительные эмоции, которые лишили меня здравого рассудка. Но в следующую секунду я уже смачно ударяю Кавана по щеке. Шлёпок раздаётся в тишине, моя ладонь горит, и боль, пронзившая её, приводит меня в чувство.

— Боже мой… прости… я не хотела, — испуганно шепчу.

Каван облизывает губы и почему-то улыбается, возвращая свой взгляд ко мне.

— Я… я не знаю, как это вышло. Клянусь. Я никогда не била людей. Никогда. Это впервые. Не понимаю, почему я это сделала, — быстро добавляю.

— Энрика, — повторяет он женское имя, глядя мне в глаза.

Огненные чувства вновь возвращаются в мою грудь. Они рвутся оттуда и вылетают с шипением из меня. Что за чёрт? Мои кулаки сжаты, а дыхание нарушено. Лёгкие полыхают.

— Это жена моего лучшего друга, — говорит Каван.

Не знаю, то ли от его мягкого голоса, то ли от чего-то другого, огонь исчезает, и я улыбаюсь. Почему я улыбаюсь?

— Дело в том, что я знаю только одну женщину, которая тащит в дом всех убогих, раненых и разбитых людей, как и животных.

Однажды она украла волчонка, пару раз приводила в дом бездомных женщин, которые едва не убили её, решив обокрасть.

Но это её не остановило, Энрика продолжает верить в любовь и доброту людей. И однажды она прокляла меня. Она сказала, что я встречу женщину, которая докажет мне, что дерьмо — это я сам, а не люди. Видимо, я уже встретил. Это ты, Таллия. Только я рад тому, что ты не настолько эмоциональна, как Энрика.

— Хм… — Не нахожу что ответить ему. Как он смеет сравнивать меня с другой женщиной? Каждая женщина индивидуальна.

— Я не влюблён в неё. Вижу этот вопрос в твоём взгляде.

На самом деле я ненавижу её настолько же, насколько уважаю за стойкость, храбрость и умение прощать. Но Энрика очень дотошная особа. После рождения дочери она стремится изменить мир к лучшему. Недавно Энрика снимала социальный ролик, это было задание в университете, она учится на маркетолога. Так вот она заставила охрану своего мужа носиться за ней ночью по всем притонам города. Надеюсь, что ты не будешь искать себе пациентов с тем же азартом, Таллия, иначе мне придётся привязать тебя к себе. — Каван кладёт ладонь мне на бедро, и я чувствую жар, исходящий от его кожи. Моё тело вновь странно реагирует. Тепло распространяется по нему, и это приятно.

— Что ж, а теперь время ужина. Мы уже приехали, — говорит он и выходит из машины. Я, как пришибленная, выбираюсь следом и удивлённо вскидываю брови.

— Корейская кухня?

— Да, я люблю неординарные вещи, как и изучать что-то новое.

Корейская кухня полна сюрпризов и остроты. Тебе понравится, — подмигивая мне, Каван кладёт руку мне на талию и ведёт меня в ресторан.

Я никогда не была в подобных местах. Обычно я готовлю сама.

Не обычно, а всегда. Я не употребляю пищу на улице, как и фастфуд.

У меня самое простое питание, а вот Ал обожает всю эту дрянь.

С восхищением разглядываю большой зал с приглушённым светом. Из колонок доносятся прекрасные звуки музыкальных инструментов. Все столики скрыты тонкими тканями и деревянными перегородками, создавая более интимную обстановку.

— Здесь так красиво, — шепчу я, опускаясь на мягкий диван.

На столике между нами стоят свежие цветы, розовые орхидеи, и горят три свечи. Нежный и такой тонкий аромат сандала распространяется повсюду. Я словно попала в другой мир.

— Да, здесь уютно, — кивает Каван и передаёт мне меню, но я откладываю его.

— Я буду только воду без газа, — говорю я.

— Тебе не нужно беспокоиться об этом. Заказывай всё, что тебе понравится, — предлагает он.

— Не хочу. Я буду только воду, — отрицательно мотаю головой.

— Ты упрямишься? Зачем? Это свидание, а на нём ужинают, то есть употребляют пищу. Одной водой сыт не будешь.

— Это не упрямство, я уже ела. Для меня очень позднее время, да и боюсь, что мой желудок не примет такую специфичную пищу.

— Не переживай, Таллия, всё будет хорошо. Мы попросим, чтобы специи подали отдельно.

— Нет. Я сказала, что ничего не буду, — злобно огрызаюсь.

Наши взгляды пересекаются, и мы боремся ими. Я настаиваю на своём, а Каван требует, чтобы я открыла меню.

— Хорошо, если тебе будет так удобно, — сдаётся он.

Облегчённо вздыхаю и киваю.

К нам подходит официант, и я заказываю только воду, а вот Каван начинает перечислять блюда, и их так много. Он называет и называет их, мой рот от шока приоткрывается.

— Ты что, настолько голоден? — с ужасом шепчу я.

— Очень, — улыбается он, — но это для нас двоих. Ты выберешь из моих любимых блюд то, что тебе понравится.

— Я же сказала…

— Я слышал, но не заставляю. Не понравится, съем сам, — перебивает он меня.

Мне точно не понравится. А вот мой желудок со мной совсем несогласен. И я ненавижу его за это. Мне ведь потом всё расхлёбывать, а не ему. Да и не могу я.

— Сколько тебе лет, Таллия? — интересуется Каван.

— Двадцать три. А что?

— Ничего, мне просто стало интересно.

— Я думала, что ты знаешь. Елена могла рассказать тебе об этом, — хмурюсь я.

— Я не спрашивал ничего, кроме твоего имени, и есть ли у тебя муж.

— Почему? Ты же мог это сделать. Ты босс, — удивляюсь я.

— Так и есть, но разве это правильно? Нет. Конечно, когда мне нужно узнать что-то по работе, то я влезаю в дела людей. Но сейчас я не на работе. Ты моя личная тайна, и я хочу разгадать её сам. Ты даёшь мне информацию, и я её принимаю. Ты сама решаешь, что хочешь рассказать мне, а что нет. Но только без лжи, Таллия. Она меня злит, — предостерегает он.

Видимо, Каван ожидает, что я сознаюсь во всём, и мне придётся это сделать.

— Я не замужем и не выхожу замуж. У меня никого нет, но это не означает, что я заинтересована в мужчинах. В данный момент я заинтересована в поступлении в университет, поэтому мне пришлось подождать год и заработать деньги на первый взнос. Благодаря тебе, я смогла это сделать. Я не немая, как ты уже знаешь. Снимаю квартиру вместе с другом, с которым приехала в Дублин. Вот и всё, — пожимаю плечами и отворачиваюсь.

— Ты окончила медицинскую школу?

— Да. Я ничего не знала о медицине, поэтому мне нужен был фундамент. У меня были деньги на школу, но на университет не хватило. Пока училась, я думала, что мне удастся набрать нужную сумму, но в Дублине всё так дорого, да и пришлось нанимать репетиторов, чтобы они помогали мне. Поэтому окончив медицинскую школу, решила поступать в университет, но там подняли плату за обучение. Я перенервничала и провалила экзамен из-за этого. Буду пробовать ещё раз, но добьюсь своего, — уверенно произношу.

Официант возвращается с напитками. Он разливает по бокалам нам обоим воду и оставляет нас. Следом приходит другой официант, который приносит закуски, которые выглядят невероятно. Запах чего-то кислого, пряного, острого и даже сладкого. Мой желудок урчит, а во рту скапливается слюна. Блюда выглядят потрясающе, но я поднимаю взгляд на Кавана, наблюдающего за мной. Он жестом руки предлагает мне попробовать, но я отрицательно качаю головой и делаю глоток воды.

— Так и будет, Таллия. Ты упряма и твёрдо решила для себя, что хочешь. Но откуда такое желание? Ты ведь была балериной, не так ли? — интересуется Каван, перекладывая себе в тарелку огурцы с пряностями.

— Да, я училась в балетной школе, — киваю ему.

— Ты не ответила на мой вопрос, Таллия.

— Ответила на тот вопрос, на который хотела, — фыркаю я.

— Хорошо, я не буду давить на тебя. Захочешь, расскажешь потом. Тебе нравилось танцевать? Мне очень нравилось смотреть на тебя. Невероятная грация вкупе с невинной сексуальностью. Это завораживает, помимо балета ты используешь ещё несколько направлений. Стрип-пластикой ты тоже увлекалась?

От его комплиментов у меня горят щёки. Он говорит вульгарные вещи, но так сладко во рту, словно я съела сочную булочку с маком.

— Нет, я просто смотрела на то, как танцуют девочки. После закрытия клуба я практиковалась. Я люблю танцевать, но не хочу делать это смыслом всей моей жизни, — кривлюсь я.

— Откуда такое отвращение к тому, что тебе удаётся настолько прекрасно?

Смотрю на рот Кавана. Он ест и с таким аппетитом. Отламывает кусочек лепёшки, и от неё исходит жар, как и аромат доносится до меня. Господи, как же ему повезло.

— Таллия? — Каван ловит мой взгляд, и я пытаюсь вспомнить, что именно он спросил.

— Попробуй. Лепёшка делается только по моему заказу. Это не корейская кухня. Но я люблю хлеб, — улыбается Каван, протягивая мне плетёную корзинку с лепёшками. Как же я хочу…

— Нет, благодарю. — Отворачиваюсь, только бы не чувствовать этих ароматов. Это невыносимо.

— Таллия, что не так? Почему ты запрещаешь себе есть? — приглушённо произносит Каван. Его большая и шершавая ладонь накрывает мою, и слабая дрожь пробегает по моему телу. Губы начинают предательски дрожать, но я не позволяю прошлому снова изводить меня.

— Я не запрещаю. Что за чушь? — сбрасываю его руку и смотрю прямо ему в глаза. — Я не ем так поздно и просто не хочу. Зачем мне пихать в себя еду, если я не голодна?

— И снова ложь. Но если тебе так легче, то хорошо, — Каван печально вздыхает и отводит взгляд.

— Расскажи о себе. Кто ты такой? — резко меняю тему.

— Хм, человек вроде бы, — усмехается Каван.

— Вроде бы? Не уверен в том, что ты человек? — удивляюсь я.

— Иногда я в этом не уверен. Зачастую я чувствую себя тенью, темнотой и мраком. Такова моя работа — всегда оставаться в тени.

И та же пустота стала моим продолжением.

Меня трогают его слова, но я не совсем понимаю их.

— Почему ты так себя чувствуешь? У тебя есть семья? — хмурясь, спрашиваю я.

— Нет. Есть сестра и родители, но это не моя семья. Моей семьёй был лучший друг, Слэйн Нолан, пока он не женился и не завёл свою семью. Поэтому у меня больше никого нет, — мрачно отвечает Каван.

— Как нет? Сестра и родители не в счёт?

Каван поджимает губы и протирает пальцы салфеткой. Его лицо становится настолько красноречиво и полным ненависти, что без слов понятно — это не самая любимая его тема. Это его раны. И вот именно об этих ранах я бы хотела узнать.

— Я не готов.

Кавану сложно даются эти простые слова. Он буквально выдавливает их из себя.

— Всё в порядке. Ты и не должен. Прости, что спросила об этом, — быстро шепчу я. Тянусь к его руке и сжимаю её в знак поддержки. Хотя моя ладонь маленькая по сравнению с его рукой, но я хочу подарить ему тепло и убеждение в том, что прошлое не может влиять на настоящее.

Каван накрывает мою руку своей. Моя ладонь оказывается в капкане его рук, и мне становится жарко. Почему от этого человека словно пар исходит? Это невыносимо неудобное чувство.

— Потихоньку, Таллия. Я давно об этом не говорил. Я ни с кем о себе поговорить не могу, точнее, не хочу. Только Слэйн знает обо мне всё, как и я о нём. Но его больше нет рядом. Я один. Это паршиво. И когда я уже думал, что это мой конец, то увидел тебя. Ты не понимаешь, сколько сделала для меня, Таллия. Ты вытащила меня из темноты, и я услышал своё сердце. Ты оживила меня. Хочу, чтобы ты знала о том, что я не собираюсь использовать тебя, а потом выбросить. Я хочу просто немного пожить, вот и всё, — хрипловато произносит он, поймав мой взгляд. Его глаза, правда, горят синими, глубокими бликами. Они такие тёмные в своей синеве, что кажутся чуть ли не чёрными. Это словно смотреть в глубины моря и гадать, что же таится там на морском дне. Существуют ли русалки и тритоны? Загадки человечества. Интерес берёт своё, и я ныряю с головой, хотя не умею плавать. Ныряю, и мне не страшно. Ныряю в эту глубину, задыхаясь от нехватки кислорода, но плыву, рвусь вперёд. Ныряю. Снова и снова. Ныряю. Без сожаления. Ныряю.

Глава 11

Каван

Тону. Чёрт, я тону. Я пытаюсь выплыть и вдохнуть кислорода, но мне нравится это давление в груди. Нравится то, что я слышу, как бьётся моё сердце. Блять! Я тону. Тону в этих глазах, чистых, доверчивых и искренних. Это изводит меня. Держать себя в руках всё сложнее и сложнее. Не представляю, сколько ещё нужно приложить усилий, чтобы не забрать своё силой. Спрятать. Запереть.

Замолчать навсегда. Тонуть. Чёрт…

Официант с горячими блюдами появляется, охренеть как, не вовремя. Таллия быстро убирает ладошку из моих рук и смущённо улыбается парню. А этот ублюдок пялится на неё. Я пристально смотрю на официанта и ловлю в капкан его взгляд.

Убью на хрен!

Он без слов понимает меня. Сразу же шугается, едва не пролив суп, как и горячее. Его руки трясутся от страха. Наконец-то, мы остаёмся вдвоём. Потом найду его и придушу. Глаза вырву на хрен.

Засуну их ему в глотку, и он будет давиться ими и жрать.

Я так увлёкся вариантами убийства официанта, что упустил из внимания Таллию. И когда я смотрю на неё, то по её голодному взгляду снова понимаю, что она очень голодна. Я пока не нашёл причин, почему она отказывается от еды. Это глупо, ведь она такая хрупкая и худая. Конечно, балерины должны следить за весом, но она непрофессиональная балерина. Она имеет огромное и сильное желание стать врачом, и это тоже мне пока непонятно.

Танцевать практически всю жизнь, а потом кардинально изменить свои решения.

— Чего же ты боишься, Таллия? — шепчу я.

Видимо, я сказал это вслух, потому что она вздрагивает и смотрит на меня огромными глазами. В них столько тайн и вопросов. В них так много невинности и нежности. В них столько страха.

— Нет, что за глупости? — фыркает она и морщит нос, а затем снова начинает теребить кончики волос. Таллия делает это всегда, когда сильно нервничает или врёт.

— Я старше тебя.

— Я этозаметила. На сколько? — Она радуется тому, что я сменил тему. Это не так. Я веду её к тому, чтобы Таллия почувствовала себя достаточно комфортно со мной. Я веду её к себе. Привязываю её, чтобы ей хотелось бежать не от меня, а только ко мне.

— На десять лет. Это для тебя проблема?

— Хм, должно быть проблемой? — удивляется она. Странная девушка. Её не смущают мои шрамы. Она без страха смотрит мне в глаза. Приличная разница в возрасте тоже не особо трогает её.

Тогда что? Что же не даёт ей довериться мне? Страх осуждения, как и мне? Вероятно. Я ведь тоже не готов пугать её своим прошлым, но когда-нибудь расскажу ей всё. Сначала я планировал использовать этот вариант, чтобы вызвать жалость. Но я не хочу жалости от неё. Хочу добровольные чувства ко мне. Энрику никто не заставлял прыгать со скалы, чтобы помочь Слэйну понять, что он её любит. Её никто не заставлял закрывать его собой, обездвиженного, чтобы защищать. Она делала это добровольно и искренне. Я тоже хочу того же.

— На самом деле я понятия не имею обо всём этом, — Таллия тяжело вздыхает и обводит взглядом нашу кабинку. — Точнее, ничего не знаю о мужчинах. Конечно, я встречалась с ними, но у меня есть цель. Я хочу добиться своего и помогать людям выживать, а не думать о мужчинах. Да и я не считаю, что возраст должен что-то значить. Это всего лишь цифра.

Хорошо. Это прекрасный ответ.

— У тебя не было отношений? — интересуюсь я.

— Нет. А у тебя?

— Очень давно, ещё в школе. Я встречался с девочками только ради популярности и секса. Подростковый период у меня проходил достаточно бурно, — усмехаюсь я.

— И видимо, он до сих пор не закончился, — хмыкает Таллия.

Я широко улыбаюсь.

— Я здоровый мужчина и люблю секс.

— Гадость, — кривится она.

— Тебе просто попадались идиоты, которые не смогли показать, насколько это приятно.

Таллия моментально краснеет от моих слов. Интересно она краснеет везде? Краснеет ли её киска, когда она смущается?

— Дело не в идиотах. Дело во мне. Я девственница.

Воздух застревает у меня в горле, и я кашляю.

— Ты что?

— Девственница. Мне комфортно. Умру такой же, — произносит Таллия и вскидывает подбородок, предупреждая меня о том, что я никогда не доберусь до её трусиков.

— Петтинг?

— Закроем тему, — шипит она.

— Мастурбация?

— Каван.

— Куннилингус?

— Прекрати!

— Минет? Отсос? Анальный секс? Дрочка члена? Липкие трусики?

Практика на бананах?

— Боже мой. — Таллия становится настолько красной, что закрывает лицо руками. Я сдерживаю хохот. Вау, да я счастливчик.

Не тронута. Не заклеймена. Не изнасилована. Не влюблена.

Свободна для меня. Чёрт, это потрясающе! Я, конечно, предполагал, что у Таллии скудный опыт, но даже мечтать не мог о том, чтобы она оказалась чёртовым клубничным десертом только для меня. Куда внести пожертвования, чтобы сюрпризы для меня не заканчивались?

— Ты вульгарен, — обвинительно шипит она.

— Я мужчина.

— Ты вульгарный и высокомерный придурок. Почему вы все считаете, что секс так важен? Что это? Культ извращенцев? — возмущается она себе под нос.

— Нет, это не культ извращенцев, а стечение обстоятельств.

— Конечно. Ты заставляешь девушек спать с тобой.

— Ни разу, — отрицательно качаю головой. — У меня есть схема, и я следую только ей. Когда я вижу женщину, и она мне нравится, то делаю пару шагов: покупаю ей выпивку, говорю комплимент или взглядом показываю, что я свободен, и она может быть со мной любой. И тогда женщина решает. Если я вижу положительный ответ в её глазах, но страх показаться доступной, то я иду в атаку. Если нет, то я иду дальше.

— Почему мимо меня не прошёл? Я уверена, что никакого положительного ответа в моих глазах не было, — замечает Таллия.

— Ты права, там был только страх. Но когда страх исчез, и ты поняла, что я не так уж и опасен, то в твоих глазах несколько раз появлялись положительные ответы. Я пошёл в атаку.

— Не было такого! Это всё чушь. Ты выдумал себе это и веришь в него, но не слышишь меня. Я не заинтересована в тебе, — злобно цедит она.

— И глаза снова говорят: «Борись за меня», — улыбаюсь ей.

Таллию выводит из себя правда. Я не отрицаю, что сначала она была абсолютно холодна ко мне, но не сейчас, не в эту минуту.

— Послушай, Таллия, это не означает, что я изнасилую тебя или же заставлю силой быть со мной. Это просто правда. Ты заинтересована во мне, а я боготворю тебя. Ты мой ангел, и я буду следовать за твоими крыльями.

— Которые хочешь оторвать.

— Даже если и так, то я спрячу их и буду ждать, когда ты за ними вернёшься и снова окажешься в моих руках, чтобы сжалиться и забрать меня с собой на небеса. Нет ничего постыдного в том, что я тебе нравлюсь. Самое сложное признаться в этом самой себе.

Потом будет проще. Тебе не нужно скрывать своё влечение ко мне. Я никогда не сделаю тебе больно. Обещаю. Я не заставлю тебя спать со мной, пока ты сама этого не захочешь. Я не монстр. По крайней мере, не с тобой. Я знаю, что не подхожу тебе. Я тебя недостоин, но это не умаляет моего желания хотя бы разговаривать с тобой и смотреть на тебя. У меня богатая фантазия, и она всё сделает за тебя. Только будь собой, вот и всё.

Таллия замирает и даже не дышит. Она переваривает мои слова и ей сложно поверить в то, что я не нападаю на неё. Спасибо сукам из клуба, которые настроили её против меня. Хотя я не был с ними таким, какой я с Таллией. Она для меня особенная. Она моя. А они были лишь средством получения удовольствия и поддержания моего мужского эго. Мужчина готов ждать столько, сколько потребуется, но только ради определённой женщины. И для меня это Таллия.

— Я всё жду, когда ты набросишься на меня, — шепчет она.

— Как зверь? — спрашиваю, бросая в рот кусочек лепёшки, и её взгляд замирает, наблюдая, как я жую. Это злит меня. Я не знаю, кого убить из её прошлого, потому что она явно голодает и по собственной воле.

Таллия пропускает мой вопрос, продолжая игнорировать позывы своего тела. Я же слышу, как урчит её живот.

Отламываю кусочек лепёшки и протягиваю ей. Она смотрит на него, как на яд. В её глазах появляется животный страх.

— Кто это был? — тихо спрашиваю её.

Таллия поднимает свой взгляд на меня и сглатывает. Я продолжаю протягивать ей лепёшку, а её рвёт на части от желания поесть и настоять на своём. Идиотизм.

— Моя мама, — едва слышно выдыхает она и отворачивается от моей руки.

Я кладу лепёшку на тарелку и пересаживаюсь к ней на диван.

Таллия отодвигается от меня.

— Расскажи мне. Что не даёт тебе поесть, Таллия? Что? — настаиваю я. Кладу ладонь ей на спину и чувствую, как она резко выпрямляется. У Таллии и без того превосходная осанка, но сейчас в её позвоночник словно металлическую палку вставили.

— Я не могу есть такое, — говорит она, показывая на стол, заставленный едой.

— Тебе не нравятся приправы? Но их здесь нет. Они стоят отдельно.

— Я не знаю, вот в чём дело. Я не знаю этих вкусов, — в её голосе появляются панические нотки. Губы начинают дрожать, а глаза блестят от стыда.

— Это как?

— Сложно объяснить.

— А ты попробуй это сделать. Я пойму тебя, — мягко убеждаю её.

Она прикидывает в голове можно ли мне довериться в таком щепетильном, по её мнению, деле, а затем в её взгляд становится уставшим и потерянным.

— Я занималась балетом с раннего возраста. После того как от нас ушёл папа, мне тогда был год, мама открыла свою балетную студию, и я стала её рекламой. Моя мама в прошлом балерина, но она закончила карьеру, потому что вышла замуж и забеременела.

А потом семейные дела, ещё один ребёнок, и она потеряла форму.

Но мама решила исполнить свою мечту, использовав мою жизнь.

Она всегда держала меня на строгой диете, но мой брат тайно подкармливал меня. Он спасал меня и имел влияние на маму. Она прислушивалась к нему. Брат был старше меня на десять лет и заменил мне отца. Он заботился обо мне, помогал, отводил меня в школу и делал со мной уроки. Мама была занята учениками. Потом брат поступил в университет и уехал в Дублин. Мама сильно переживала за него, осталась только я, и она думала, что показывает свою любовь ко мне диетами и постоянными тренировками.

А потом… потом… нам позвонили и сказали, что моего брата убили.

На него напали на улице, когда он шёл с работы, и обокрали. Он дрался с ними, — голос Таллии ломается, и по её щеке скатывается слеза. Я приобнимаю её за плечо, и она позволяет мне притянуть её ближе.

— После смерти брата мама сошла с ума. Она никуда не выпускала меня и даже повесила замки на все шкафы и холодильник. Она выдавала мне еду, и это были овсянка, иногда яблоко, курица, капуста. Всё. Других продуктов дома не было.

Однажды я купила на свои деньги мороженое, мне так хотелось его, а мама узнала, потому что меня сильно тошнило. Она избила меня и перевела на дистанционное обучение, чтобы я больше не могла поесть. Я ненавидела балет, но мне приходилось выступать и танцевать. Мама гордилась мной и собой. Она ещё больше начала ограничивать меня в еде, Ал… иногда передавал мне еду. Яблоки. Я люблю яблоки. У нас была удочка. Я спускала её вниз, а он клал в пакет яблоки с записками. Так мы общались. Потом я передавала ему огрызки. Когда мне исполнилось шестнадцать, я начала думать о побеге и рассказала об этом Алу. Он поддержал меня, и мы стали обдумывать разные варианты. Все деньги, которые я выигрывала или получала за работу своими танцами, мама забирала себе.

И однажды к нам в дом приехала девушка. Как оказалось, она была невестой моего брата. Мама её выгнала, но девушка часто приходила. И тогда я показала ей свой способ общения, — Таллия хлюпает носом, и я быстро передаю ей салфетку.

— Она сняла квартиру недалеко от нас и приходила ко мне, когда мамы не было дома. Мама запирала меня. Я узнала о том, что мой брат хотел, чтобы я перестала насиловать себя диетами и начала по-настоящему жить. Он копил деньги, как и его невеста. Они планировали пожениться и забрать меня к себе, дать мне то образование, которое выберу я сама, а не моя мама. Но брата убили, и я лишилась самого любимого человека на свете. Эта девушка передала мне кольцо, которое купил мой брат на заработанные деньги и стипендию. А также она сообщила мне номер счёта, откуда я могу снять деньги и сбежать. Мой план стал наваждением. Я всё рассказала Алу. Мы решили сбежать сразу же после выпускного, на котором я должна была танцевать. Мы всё подготовили. Невеста моего брата ждала нас, чтобы увезти в Дублин. У нас всё получилось, но я уверена в том, что когда-нибудь мама найдёт меня и попытается вернуть обратно в ад, в котором всё было запрещено. Но пока её нет, я стараюсь скорее получить ту профессию, которую хочу.

Поэтому я и не ем. Не могу себе позволить этого, ведь тогда я стану толстой, и у меня разовьётся язва. Мне нельзя много есть, а на многие продукты у меня аллергия. Я не употребляю молочную продукцию. Нельзя сладкое и шоколад. Ничего нельзя, кроме курицы, воды и иногда яблок. Другое я не могу есть. У меня на всё аллергия. Буквально на всё, — горечь сквозит в её словах, когда она смотрит на стол, забитый едой.

— Ты не представляешь, как я хочу узнать, а какой вкус у винограда или у бананов. И на самом ли деле клубника кислая или она такая же сладкая, как моё молочко для тела? А кофе? Все так любят его. Почему они его любят? Даже хлеб. Боже мой, он так вкусно пахнет, а если с сыром и маслом? А если с мёдом? Я ничего не знаю об этом, могу только прочесть о вкусах, но не попробовать самой. Так что, зря ты меня пригласил, я никогда не смогу оценить вкус этой пищи.

Она поднимает на меня свой чистый и полный боли взгляд.

Внутри меня появляется желание уничтожить эту суку, которая лишила мою девочку такой малости, как пища.

— Таллия. — Кладу ладонь на её щёку и пользуюсь ситуаций. Она сейчас так ранима, что особо не понимает, насколько я ничтожен перед своими желаниями.

— Ты сдавала расширенный анализ на выявление аллергической реакции? — интересуюсь я.

— Нет… нет, это так дорого. Я узнавала о стоимости этой процедуры, но пока не могу сдать анализ. Надеюсь, что, когда я буду учиться, у меня будет скидка для посещения госпиталя или что-нибудь в этом духе. Я бы хотела узнать, какие именно продукты вызывают у меня аллергию, и тогда без страха попробовать те, что разрешены мне. Я это сделаю, только чуть позже.

— Ты сделаешь это сейчас, — я сильнее обхватываю пальцами её лицо. — Мы прямо сейчас поедем в клинику, в которой ты сдашь анализ.

— Но… нет, Каван, нет. Это так дорого. Я не могу…

— Я могу. Если это сделает тебя счастливой или вызовет на твоём лице улыбку, я это сделаю. И я буду там с тобой. Поехали. — Быстро перехватываю её руку и тащу за собой.

— Каван… ты ведь не поел. А еда? Всё пропадёт. И это безумие.

Каван, — Таллия пытается упираться, но я куда сильнее её. Я рывком заваливаю её себе на плечо. Она издаёт сдавленный писк, а затем замолкает, пока я несу её. Чувствую себя грёбаным Гераклом.

— Каван, тебе следует отпустить меня, — сдержанно произносит она.

Усмехаюсь, и меня умиляет то, что она старается быть вежливой.

— Вряд ли мне это следует сделать. Наоборот, мне следует тебя привязать к себе и кормить. Кормить часто и долго, — отвечаю я и подхожу к машине. Дёргаю головой, показывая своим людям, чтобы они разобрались с едой в ресторане. У парней сегодня будет вкусный поздний ужин.

Я аккуратно сажаю Таллию в машину и наклоняюсь к ней.

— Не бойся, я буду рядом. Мы всё решим сегодня, — целую её в лоб и закрываю дверь.

Чёрт, мне так хочется целовать её часто. Постоянно целовать, не выпуская из рук. Убедить, что я её семья. Только я. И нет больше той суки, которая сотворила это с ней. И я уверен, что она лгала Таллии. Она врала обо всём, потому что её мать нашла игрушку, куколку, которую будет причёсывать и одевать, не слыша ничего.

Мать Таллии психопатка, и я избавлю мою девочку от проблем. У неё больше никого нет в этой жизни. Только я.

Глава 12

Таллия

Каван оказался очень странным мужчиной. Он всё делает чётко и резко. Его взгляд всегда цепляется за нюансы. Каван управляет людьми одним взглядом, и они боятся его. Когда он идёт, то люди расступаются перед ним. Когда он говорит, то тишина стоит невероятная. Когда он держит меня за руку, то я дрожу перед его мощью и восхищаюсь его силой. Каван очень сильный человек.

Внутри сильный и стойкий. Он защитник, это и странно. Я ведь думала о нём очень плохие вещи, а Каван опровергает чуть ли не все слова, которые были мне сказаны.

Каван договаривается о сдаче анализов и оформляет мои документы. Я даже не удивляюсь тому, что он всё обо мне знает.

Но в какой-то момент страх охватывает меня, и Каван это чувствует.

— Всё в порядке? — спрашивая, он отрывает свой взгляд от бланка и смотрит на меня.

— Это очень дорого. Я не могу себе позволить этот анализ.

Вероятно, когда я буду учиться и…

— Таллия, не переживай о таких глупостях. Твоё здоровье для меня важнее. Тем более, наверное, ты уже догадалась о том, что я богат, — он улыбается мне, и улыбка преображает его лицо. Хотя, когда он улыбается, уголки его губ подрагивают, словно не привыкли к такому положению губ. Я сделала вывод, что Каван улыбается очень редко. Но со мной он зачастую улыбается.

— Да… хорошо, — тяжело вздыхаю и опускаю голову.

Нервно кусаю губу, пока Каван оформляет документы и оплачивает анализ. Меня начинает потряхивать, когда он ведёт меня за руку к процедурному кабинету. Я смотрю на дверь и хочу бежать отсюда.

— Таллия, чего ты боишься? — спрашивает Каван.

— Боюсь, что ты окажешься прав, — шёпотом отвечаю я.

Он вопросительно изгибает бровь, ожидая продолжения.

— Я знаю, ты считаешь, что моя мама врала мне. Я тоже так думаю, но страх всегда брал своё, и я не могла решиться и сделать анализ. Наверное, я просто не хочу разочаровываться в маме. Она единственная, кто у меня остался в этом мире. Больше никого нет.

И лучше иногда жить в неведении, чем разрушить и без того шаткое доверие, — тихо продолжаю я.

— Ты не права, Таллия. Лучше знать правду. Будет больно, но перед тобой откроются новые возможности. Да, я считаю, что твоя мать законченная эгоистичная сука, которая лепила из тебя идеальную копию самой себя. И лучше не иметь таких родителей, чем следовать их приказам и уничтожать себя. Ты же умная девочка и осознаёшь, что ещё немного, и не сможешь функционировать. Ты не исполнишь свою мечту, у тебя просто не хватит физических сил, чтобы учиться, а особенно помогать людям. Разве всё это не стоит риска, чтобы узнать правду? — Его пальцы переплетаются с моими, словно Каван передаёт мне часть своей силы.

— Господи, ты прав. Я так боюсь, что мне будет больно. Я сразу же думаю о том, что столько лет прожила в насилии, и это сделала со мной мама. Я убежала от неё, понимаешь? Я сбежала, чтобы жить, а на самом деле боюсь этого. Да, я сдам анализ. Я готова, — решительно киваю ему.

— Умница. — Каван целует меня в лоб и открывает дверь в процедурный кабинет.

Приятный аромат заряжает меня желанием находиться здесь вечно. Я обожаю иглы, шприцы, лекарства. А больше мне нравится тот факт, что всё это во благо людям. Благодаря знаниям людей, этот мир ещё может эволюционировать.

У меня берут несколько пробирок крови из вены, а я впитываю в себя каждое движение медсестры и то, как она легко собирает мою кровь. Когда-нибудь я стану такой же.

Всю процедуру Каван держит меня за руку, а вторая его ладонь находится на моей спине. Он наблюдает за мной, не отрывая от меня своего взгляда, и это очень мило. Он волнуется, как бы я ни упала в обморок от большого количества изъятой крови, но со мной всё в порядке. Самое главное — его забота. И это вновь так удивительно для меня. Мрачный, суровый, доминирующий, большой мужчина и столько нежности в его глазах. Инь и Янь в одном человеке.

— Ты получишь результаты по электронной почте, — говорит Каван, продолжая придерживать меня за талию, когда мы выходим из процедурного кабинета.

— И это ты обо мне знаешь, — цокаю я. — Выходит, что ты уже всё знаешь обо мне. Так зачем ты врёшь о том, что хочешь услышать от меня о моём прошлом?

— Это не так. Я знаю факты. У меня целое досье хранится на тебя, но я его не читал. Это было бы нечестно по отношению к тебе, Таллия. Я выбираю добровольное изучение друг друга, а не насильственное. Но некоторые данные мне необходимы, чтобы быстрее ориентироваться.

— Ты часто так делаешь? Я имею в виду: находишь девушку, преследуешь её, водишь по больницам и заботишься о ней? — интересуюсь я.

— Нет. Такого я раньше не делал. Я ни о ком не заботился, кроме Слэйна. Но мне нравится заботиться о тебе. И я не искал тебя, Таллия. Думаю, что ты появилась именно в тот момент, когда я умирал. Ты спасла меня.

— И от чего же я тебя спасла? — удивляюсь, выбрасывая ватку в урну.

— От смерти.

— Ты должен был умереть? — спрашивая, испуганно смотрю на него. Взгляд Кавана становится тёмным, и в нём очень много печали.

— Я уже был мёртв.

— Как так? Ты ведь дышишь, ходишь, говоришь. У тебя какое-то тяжёлое заболевание? Я не видела его в твоём анамнезе, — хмурюсь я.

— Да, очень тяжёлое заболевание. Оно называется одиночество.

Им болеют многие люди. И не всем удаётся выжить. Я надеюсь, что мне удалось. Пока не знаю, ведь это зависит только от тебя, Таллия.

— Ты наглый, — качаю головой, пряча улыбку. — Ты специально это говоришь, чтобы я хотела помочь тебе.

— Использую все методы, чтобы ты не ушла от меня, — Каван подмигивает мне и открывает дверцу машины.

Смотрю на автомобиль и понимаю, что сейчас он отвезёт меня домой, мы попрощаемся, и вечер закончится. Пусть я и не хотела проводить время с Каваном, но сейчас словно боюсь упустить нечто важное.

— Хм, ты не против немного прогуляться или побыть на улице? Я не хочу домой, — смущённо спрашиваю его.

— Я готов делать то, что хочешь ты, Таллия. Хочешь гулять, мы будем гулять. Захочешь прыгнуть со скалы, мы прыгнем вместе.

— Зачем нам прыгать со скалы? — спрашивая, озадаченно приподнимаю брови.

— Это образно. Пойдём. — Каван берёт меня за руку и ведёт по тротуару.

Ночью никто не гуляет возле госпиталя, и я рада этому. Мне комфортно находиться рядом с Каваном, совсем нестрашно, и даже как-то расслабленно чувствую себя.

— Тебе нужно что-нибудь поесть, Таллия. У тебя взяли много крови, — произносит он.

— Со мной всё хорошо, — заверяю я.

— Таллия, это приказ. — Каван сурово смотрит на меня, отчего я закатываю глаза.

— Не приказывай мне, это не сработает. Я сделаю всё наоборот. Я слишком долго жила под гнётом приказов и требований. Теперь я бунтую, — хмыкаю, отпуская его руку, и сажусь на лавочку. — Но если тебе будет легче, то у меня есть яблоко.

Улыбнувшись, копаюсь в рюкзаке и достаю фрукт. Каван садится рядом со мной и забирает яблоко. Он откидывает полы пиджака, и я вижу пистолет, спрятанный в кобуру, прикреплённую к его поясу.

Каван достаёт складной нож из кармана джинсов.

— Ты всегда носишь с собой оружие? — тихо спрашиваю его.

— Это привычка. Раньше я был телохранителем Слэйна. Так я чувствую себя в безопасности. Тебя это волнует? — интересуется Каван, отрезая от яблока кусочек. Он подносит его к моим губам, и я удивлённо приподнимаю брови.

— Хм, нет, но вот это меня волнует. Зачем ты кормишь меня? Я сама в состоянии это сделать.

— Я знаю, но мне так хочется, — пожимает он плечами.

Мне приходится приоткрыть губы, и Каван вкладывает между ними кусочек яблока. Для меня это так странно. Мама тоже кормила меня, постоянно следила за питанием, но подобного никогда не делал мужчина. Это жутко смущает меня.

— А сейчас ты используешь пистолет? — меняю тему, жуя яблоко.

— Крайне редко. Люди иногда не понимают слов, даже моих, поэтому приходится показать им, что я не шучу.

— То есть ты бандит, да? — шепчу я, словно нас могут услышать.

Каван тихо смеётся и отрезает ещё один кусочек яблока.

— Нет, я бизнесмен. Сейчас бизнесмен. Раньше мне нравилось слышать от людей, что я бандит, мафиози, преступник. Обо мне слагали легенды. Многие считали, что я сидел за убийства. Другие думали, что я убиваю всех подряд. Третьи рассказывали, что свои шрамы я получил во время вооружённых ограблений. Но никто не был прав. Я не убиваю людей просто так. На самом деле я давно уже никого не убиваю. Я пугаю их, могу избить, потребовать что-то, но не убиваю.

Он вкладывает мне в рот яблоко, и я обдумываю его слова.

— В ту ночь я не знала, что под обычным ночным клубом скрывается подпольный бойцовский клуб. Это ведь незаконно? Ты часто дерёшься там? И как долго ты дерёшься?

— Вход в этот клуб осуществляется только по личным рекомендациям. В него просто так не попасть. И клуб законный.

Сейчас можно купить всё, даже разрешение на содержание таких клубов. Их десять. Тот, в котором ты была, самый элитный и дорогой.

В нём дерутся лучшие борцы и получают большие деньги от ставок и своих побед. Я дерусь часто. Мне нравится это и помогает контролировать себя.

— Твои вспышки агрессии? Откуда они?

— Да. Они были всегда. Я не помню времени, чтобы их не было.

— То есть, когда ты чувствуешь эту вспышку, ты идёшь драться и убиваешь людей на ринге?

— Именно так, но я не убиваю их. Я с ними дерусь и выигрываю.

Меня ввёл в этот мир мой друг Слэйн. Он занимался боями с детства.

Клубы принадлежали его семье, а потом ему. Теперь я его партнёр и совладелец. Раньше я упивался своей властью и унижал слабых.

Мне нравилось, что они боятся меня. Слэйн учил меня правильно драться, показывал, куда бить, чтобы обезвредить противника. Он давно уже не дерётся, только я. Мне это помогает жить и наполняет мои дни смыслом. Кроме Слэйна, у меня больше никого нет, а сейчас он женился, и я остался один. Живу от боя до боя.

— Знаешь, ты очень часто упоминаешь Слэйна, как своего лучшего друга, но я явно слышу обиду на него. Ты боготворишь его, даже любишь, как брата, наверное, но при этом злишься на него.

Вероятно, из-за его свадьбы. Я права? — медленно произношу, наблюдая за внезапными переменами в глазах Кавана. Они начинают блестеть от страха, словно я поймала его в ловушку.

Каван быстро отворачивается. Его дыхание нарушается, и он крепче сжимает нож в своей руке, как и оставшуюся часть яблока.

Я тянусь рукой к его плечу и чувствую, насколько стальные у него мышцы под одеждой. Он так напряжён.

— Тебе не нужно прятать настоящие эмоции, Каван. Чувствовать обиду это нормально. Когда мой брат уехал из дома, я так ненавидела его за то, что он бросил меня. Знаешь, я чувствовала себя преданной и вышвырнутой из его жизни. Первое время я даже игнорировала его звонки, потому что не могла простить факт того, что он оставил меня одну с матерью, зная, в каких жёстких ограничениях она меня держит. Боже мой, я так злилась. Я кричала в подушку. Проклинала его. Со временем я снова начала с ним общаться, ведь он рассказывал такие интересные вещи про Дублин, про жизнь, но обида осталась. Я безумно завидовала ему. Он мог путешествовать, учиться, жить. А я? Только репетиции с утра до ночи, ограничения и снова ограничения. Никаких друзей, никаких вечеринок. Ничего. И я ждала, что он меня спасёт. Но он не сделал этого. Он ни разу не упоминал о том, что собирается забрать меня к себе. От этого злость и обида возрастали. А затем он погиб. Его убили, — мой голос начинает дрожать, но я беру себя в руки. Я делаю это для Кавана, чтобы он понял — не стыдно быть слабым и испытывать плохие эмоции. Стыдно не замечать их и делать вид, что всё хорошо.

— Он шёл домой после работы. Он учился и много работал, чтобы накопить достаточно денег для меня, для себя и для будущего со своей невестой. На него напали трое. Они избили его и обокрали.

Когда брат пришёл в себя, то он вернулся домой. Его невеста настояла на том, чтобы он обратился в больницу, но, кроме синяков и ссадин, как и потери денег, ничего особого не обнаружили. Он продолжил учиться и работать, но у него участились головные боли.

По словам его невесты, они были порой ужасными. Он снова пошёл в больницу, сдал анализы, но никто не предложил ему пройти обширный медосмотр. Ему выписали обезболивающие и сказали, что это последствия нападения, и всё. Понимаешь? Это были врачебная ошибка и халатность по отношению к пациенту. Брат умер через два дня. Он стоял в кругу друзей в университете и внезапно упал. У него случился геморрагический инсульт или кровоизлияние в мозг. Никто и ничем уже не смог помочь ему. Он умер сразу на месте. А всё потому, что ему вовремя не оказали медицинскую помощь. И вот тогда я поняла, кем хочу быть. Больше никакие злость, обида и зависть не имели значения. Только ненависть к самой себе за то, что я была такой глупой, потеряв столько важных моментов с ним.

Каван поворачивает ко мне голову.

— Мне очень жаль, Таллия, — тихо соболезнует он.

Я слабо улыбаюсь ему и киваю.

— Спасибо, но не в этом суть. Если ты чувствуешь обиду и злость из-за того, что твой друг перестал оказывать тебе внимание, то тебе следует с ним поговорить, Каван. Неизвестно, что случится завтра.

Неизвестно, что будет с вами обоими. Неизвестно, будет ли у тебя ещё один шанс его увидеть. Мы так часто вспоминаем плохое, а как же хорошее? Я не думаю, что Слэйн забыл тебя, просто он пошёл своей дорогой. Это не значит, что вы больше не друзья. Это значит, что теперь ваши приоритеты меняются, и это нужно принять.

Он не бросил тебя, Каван. И ты не перестал быть важным для него.

Просто порой сложно уделить внимание всем. А если человек не знает, как, вообще, проявлять внимание и как объяснить свои решения, то он молчит, пока не найдутся подходящие слова. Мой брат хотел поговорить со мной и всё рассказать мне, просто он не знал, как сделать это. Он не мог разорваться между своей жизнью и мной. Но я знаю, что брат всегда помнил обо мне. Пусть он отошёл в сторону, но старался поступать правильно.

— Я выгляжу эгоистом в твоих глазах, Таллия, если ненавижу Энрику за то, что она забрала у меня друга? — с горечью в голосе спрашивает Каван.

— Нет, ни в коем случае. Ты даже не представляешь, как сначала я ненавидела невесту моего брата. Я злилась на то, что он нашёл для неё время, а для меня нет. Он потратил свои свободные минуты на неё, а не на меня. — Быстро мотаю головой.

— И как ты с этим справилась?

— Нашла новую цель в жизни — стать хирургической медсестрой, если не получится, то просто медсестрой. Я думаю, что мы злимся на людей из-за недостатка внимания, потому что у нас слишком много свободного времени. Ведь когда ты постоянно занят, то у тебя просто не остаётся времени на то, чтобы обижаться на кого-то. Ты живёшь, не задумываясь об этом. Но когда нет цели и желания что-то делать, пустота вокруг и потеря интереса, то тогда мы ищем на кого бы переложить ненависть и злость. Это оказываются самые близкие и родные люди. Они страдают из-за нашей позиции. Когда я начала учиться, то у меня не хватало времени на то, чтобы плакать или проклинать брата из-за того, что он так глупо погиб. Я начала думать о том, что он мне сказал бы, как поддержал бы меня, сколько раз улыбнулся и пожелал удачи. Именно такие моменты и дают силы двигаться дальше. Счастье других людей порой так противно. Это раздражает. А всё потому, что мы несчастливы, хотя на это нет причин. Только оглянись вокруг, Каван, сколько всего красивого, но мы этого не видим. А какие возможности у каждого человека, ты думал об этом? Ведь проще опустить руки, чем бороться. И я выбрала борьбу, пусть и одна. Но бороться, а не ненавидеть людей за то, что они живут, а я нет. Мой брат именно жил. Он трудился, учился, дружил, любил, помнил, переживал. Он был одной сильной энергией для меня, а на самом деле был таким же человеком, как и я. Так что дело не в тех, кто якобы нас бросил, дело в нас и нашем нежелании что-то изменить.

Каван перекладывает яблоко в другую руку, и его ладонь ложится на моё бедро. Его пальцы обхватывают меня, и это вызывает очередной приступ жара, который я ощущаю от его кожи.

— Спасибо, Таллия. Мне это было необходимо. Ни одна женщина не говорила со мной так, как ты. И я ни с одной не говорил так, как с тобой. Ты права. Мне очень скучно в своей жизни, и я злюсь на Слэйна за то, что до сих пор одинок, а он любим. Мы ведь всегда были вместе. Никого больше, только мы против всего мира. А теперь я остался один и безумно завидую тому, что он постоянно окружён людьми, которые его приняли. Если даже его приняли со всеми ошибками, проблемами и прошлым, то почему я настолько несчастен? Чем я хуже? Он называл меня принцем и считал, что у меня доброе сердце. Раз так, то почему же меня никто не любит? — Каван ждёт от меня ответа, а мне сложно подобрать слова. Я только сейчас осознаю, насколько, действительно, он одинок и нелюбим, раз цепляется за любую возможность, используя даже свою власть и страх, чтобы на него хоть кто-нибудь обратил внимание. Он покупает женщин, готовых с ним переспать. Покупает время, чтобы не быть одиноким и создать иллюзию присутствия кого-нибудь в его жизни.

Мою грудь сдавливает от боли и осознания того, что все мои суждения о Каване были настолько глупыми и жестокими к нему. Он просто человек, который ищет своё счастье. А если человек хочет счастья и быть любимым, то он не может быть плохим. Он знает эти чувства и мечтает о них. И кто бы мог подумать, что за грозной, пугающей внешностью скрывается настолько израненное и нежное сердце?

Глава 13

Таллия

Ночь прошла для меня ужасно.

Открывая глаза, слышу, как Ал варит кофе и смотрю на часы.

Начало восьмого утра. Вероятно, друг только вернулся домой, потому что он всегда после смены пьёт кофе, но это не мешает ему спать, как убитому, полдня. А у меня вот была бессонница.

Пока я находилась полностью погружённая в свои мысли, настроение Кавана быстро изменилось. Он резко встал и сухо сообщил мне, что ему нужно ехать. Вложил мне в руку недоеденное яблоко, вызвал такси, посадил меня в машину и извинился за то, что преследовал меня. Каван пообещал, что такого больше не повторится, и наши пути на этом расходятся.

Разве это не странно? Это чертовски странно. Я ничего не поняла.

Я была настолько шокирована его внезапно изменившимся настроением, что даже ответить ему не смогла. Послушно села в машину и уехала. Пришла в себя лишь через пару часов, сидя в темноте нашей небольшой квартиры, которую я делю с другом.

Сначала я решила, что Каван испытал внезапную агрессию и поэтому решил поскорее избавиться от меня. Это напугало меня, и я готова была ехать в клуб, чтобы не позволить ему драться.

Кавану запрещены подобные развлечения. Он только недавно вышел из больницы, попросту сбежав оттуда. Потом я подумала о том, что Каван ведь не настолько глуп, чтобы причинить себе вред.

Он взрослый и самодостаточный мужчина и уж точно понимает, что делает. Вторая версия ненормального поведения Кавана — он поехал к своему другу, чтобы решить проблемы между ними. Это было бы разумно, ведь Кавана, действительно, изводит факт того, что его друг женат, а он один. Но если учесть, что я заметила в нём, то этот вариант отпал. Третья догадка — дело именно во мне. Что же такое произошло с Каваном за несколько минут, что он вышвырнул меня из своей жизни? Словно внезапно ему стало неинтересно общаться со мной или противно видеть меня.

Всю ночь я размышляла об этом. Если честно, то мне стало очень обидно, потому что ничего плохого Кавану я не хотела, а он попрощался со мной. Это такая наглость с его стороны. То есть сначала влез в мою жизнь, а потом посадил в такси и сказал:

«Прощай». Придурок.

Поднимаюсь с кровати и злобно смотрю на экран мобильного.

Прокручиваю новости и вижу письмо с результатами из лаборатории. У меня кровь отливает от лица. Палец начинает дрожать, и я быстро откладываю телефон. Я не готова узнать правду.

Не сейчас. Ещё вчера я так сильно хотела этого, потому что Каван держал меня за руку, а сегодня чувствую себя зависимой от его прикосновения. Не я ли убеждала его в том, что он мне неинтересен? Именно я. Так и было, клянусь, пока что-то не изменилось. Но что? Почему я думаю о нём, и мне неприятно, оттого что он так поступил со мной вчера?

Хотя здесь есть положительная сторона, я добилась того, чего хотела. Каван исчез из моей жизни, и я могу дальше продолжить готовиться к вступительным экзаменам в университет.

Вхожу в небольшую гостиную, где обычно на диване спит Ал, но он даже не разложил его. Удивлённо смотрю на друга, стоящего перед окном.

— Привет. Всё в порядке? — хмурясь, спрашиваю его.

Ал оборачивается, держа чашку кофе в руках, и пожимает плечами.

— Понятия не имею.

— Как так? В клубе что-то случилось вчера? Меня всё же уволили? — встревоженно спрашиваю его.

— Нет, в клубе всё хорошо. Сегодня тебя ждут на смену. Дело не в клубе, а вот в этом, — отвечает друг и показывает рукой на окно.

Я приближаюсь к нему и поворачиваю голову к окну.

Осматриваю дома, стоящие рядом с нашим, пасмурное небо и птиц.

— Когда я шёл домой, то увидел его. Он стоял напротив нашего дома и делал вид, что его не видно, — произносит Ал.

— Затем он уехал, но вернулся через пять минут и начал ходить туда-сюда перед нашим домом. Кажется, он даже разговаривает сам с собой, — добавляет друг.

Опускаю взгляд ниже, на тротуар перед нашим домом, и вижу Кавана. Он, действительно, мерит широкими шагами тротуар, разворачивается и идёт обратно.

— Интересно, ему не надоело? Час уже в таком состоянии, — усмехается Ал, делая глоток кофе.

— Что он делает? И зачем? — шепчу я.

— Не знаю. Ты же обещала, что между вами всё закончится, — упрекает он меня.

— Так и было. Каван сказал, что больше не будет преследовать меня. На самом деле он посадил меня в такси и попрощался со мной. Не понимаю, — качаю головой, наблюдая за метаниями Кавана. Он яростно всплёскивает руками и останавливается.

Поднимает голову на наши окна, и мы с Алом быстро отступаем.

— Думаешь, он заметил нас? — шепчу я.

— Ответ дня от меня: понятия не имею. Он странный. Что он хочет? — пожимает плечами друг, направляясь в кухню.

— Тогда мой ответ такой же. Я, правда, даже не догадываюсь.

На самом деле Каван поступил вчера странно. Мы с ним разговаривали на улице, а потом он резко меня отослал прочь. Это ведь странно? — спрашивая, недоумённо смотрю на друга.

— Да, это странно.

— Больше ничего не расскажешь?

— А что мне ещё рассказать? Всё, что я знаю об этом придурке, это то, что он псих. Он неадекватный и уж точно старый для тебя, — кривится Ал.

— Каван всего лишь на десять лет старше меня! Что за глупость? — возмущаюсь я.

— Всего лишь? Когда тебе будет сорок, ему уже будет пятьдесят.

Он будет дряхлым стариком.

— Боже мой, вот ты идиот. — Хватаю диванную подушку и бросаю в него. Ал смеётся и отскакивает в сторону.

— А если серьёзно, Тэлс, что происходит? Ты ведь не собираешься с ним встречаться, да? Он выглядит как преступник.

— Прекрати. Каван не преступник. Да, он носит с собой пистолет и нож, но Каван вполне нормальный, — фыркаю я.

— Охренеть, Тэлс. У него пистолет и нож! О чём ты, вообще, думаешь? Во что ты влипла? — повышает голос Ал.

— Я не виновата и не просила его преследовать меня. Ему понравилось то, как я танцую. И я танцевала…

— Это из-за него ты едва не стала калекой? Час от часу не легче!

— Каван не знал о том, что пуанты могут так натирать. Я подолгу танцевала каждый день, а он был не в курсе таких нюансов. Потом я упала, и он увидел мои раны. Каван был добр ко мне, дал выходные, а я уволилась, потому что испугалась последствий. Все девочки рассказывали, какой он жестокий. Они описывали его, как чудовище.

Но Каван другой, понимаешь? Он ранимый, нежный и заботливый, — защищаюсь я.

Ал ударяет себя по лбу и издаёт стон.

— Докатились. Если твоя мать узнает, что ты связалась с преступником, она убьёт тебя. Одно дело сбежать из дома и из-под её надзора, другое встречаться по ночам с киллером. Не дай бог, Тэлс, она приедет сюда и найдёт нас. Она сделает из нас обоих лепёшки.

— Она не найдёт нас. Мы постоянно переезжаем. И если бы мама хотела меня найти, то уже нашла бы. Тем более у меня то же имя, что и раньше. Ты ведь знаешь мою маму. Она ни за что на свете не испортит свою репутацию, а если в нашем городе узнают, что я сбежала, то это для неё конец. Я поступила плохо по отношению к ней, а она сделает вид, что ничего страшного не случилось. Я даже не удивлюсь, если мама рассказывает всем, что меня позвали в Лондон танцевать в одной из ведущих трупп балета. Она обижена и для себя уже похоронила меня рядом с братом, — мрачно произношу.

— Ладно. Но что делать с ним? — Ал показывает взглядом на окно. Я смотрю в него и нервно кусаю губу. Каван продолжает ходить туда-сюда напротив моего дома.

— Тэлс, ты же должна осознавать, что этот мужчина не для тебя?

Он разобьёт твоё сердце. Посмотри на него. Ну что его могло так сильно заинтересовать в тебе?

— А что, во мне нет ничего особенного? — отвечаю, бросая на Ала обиженный взгляд.

— Я не об этом. Ты красотка. У тебя потрясающая фигура, лицо, сердце. Ты добрая, отзывчивая и милая. Ты прекрасно танцуешь. Но, чёрт возьми, разве ты не знаешь, что делают плохие мальчики с хорошими девочками? — Друг подходит ко мне, и мы снова вместе смотрим на Кавана.

— Надеюсь, он не знает о том, что у тебя никогда не было парней.

Я активнее начинаю жевать нижнюю губу.

— Тэлс, — стонет Ал, всё понимая по моей мимике.

— Я думала, что факт того, что я девственница отпугнёт его. Ты ведь сам говорил, что парни не любят быть первыми. Они выбирают только опытных.

— Господи, теперь понятно, почему этот псих оббивает наш порог. Он пресыщен красотками и опытными девицами и захотел что-нибудь другое. И ты выложила ему всё о том, что ты девственница. Дура ты, Таллия. Он ведь трахнет тебя и бросит. Это всё, что ему нужно. Он ублюдок.

— Ты делаешь то же самое. Выходит, и ты ублюдок, — злобно цежу я.

— Все мужчины — ублюдки. Мы ищем лёгкий доступ к телу, вот и всё. Я же говорил тебе, чтобы ты не велась на таких мужчин. И что теперь? Он ведь не отстанет от тебя, пока ты не дашь ему то, что он хочет. Это твоя чёртова девственность. Зачем ты ему рассказала, Тэлс? А если изнасилует? Он может. И я даже не узнаю об этом.

Посмотри на него, на его уродливом лице написано, какое он чудовище. Он же весь изрубцован. Отвратительно. Не знаю, кто, вообще, соглашается спать с ним. Урод внутри и снаружи. Он безобразен.

— Закрой рот! — выкрикиваю я. — Не смей оскорблять его внешность! На себя посмотри, Ал! Посмотри, в кого ты превратился!

Как ты можешь так говорить о человеке, даже не зная ничего о нём?

Это ты уродлив. Ты.

Толкаю друга в плечо и направляюсь к себе.

— Тэлс…

— Не хочу с тобой больше разговаривать. Насколько нужно быть жестоким, чтобы говорить подобное о другом человеке? Каван что, не живой? У него нет сердца? Он никогда не страдал? Почему ты считаешь, что у тебя есть право так высказываться о нём, когда сам ничего из себя не представляешь? Да Каван в сотню раз лучше тебя, ясно? Он ни разу никого не оскорбил без причины. Не обсуждает внешность и не смотрит на людей свысока. Он умеет ценить то, что находится внутри у людей, а не снаружи. Что ты, вообще, о нём знаешь? Ничего. Ты отвратителен и безобразен, Ал. Именно ты, а не он. Ещё раз оскорбишь его, я тебя ударю. Клянусь, не выводи меня из себя!

— Тэлс…

— Нет! — выставляю палец вперёд. — Нет! Ты привык жить в мире, в котором всё легко и просто! Но мир сложный, понимаешь?

Есть и хорошее, и плохое. И зачастую люди встречают плохое, разочаровываются в жизни, любви и заботе. Они знают только боль и ложь, потери и страдания. Знаешь почему? Потому что всем плевать друг на друга! Никто не остановится и не спросит человека, когда ему плохо, нужна ли помощь. Нет, проще клеить ярлыки: убийца, алкоголик, проститутка, сухарь. Но кто-нибудь, вообще, спросил этих людей, почему они плачут, задыхаются, и что у них болит? Нет. Это безразличие убивает людей! Безразличие к страданиям! Безразличие и высокомерие! Я не собираюсь слушать тебя, Ал, потому что я достаточно уже видела, чтобы самой решать: кто для меня плохой, а кто хороший; кто подходит мне, а кто нет.

И вот сейчас ты мне не подходишь. Не разговаривай со мной больше.

Залетаю в свою спальню и хлопаю дверью. Всё моё тело трясёт крупной дрожью, и я в невероятной ярости. Не могу поверить, что людитак просто выносят другим вердикт. Но кто они? Боги? Нет, такие же, как и остальные. Из плоти и крови. Это несправедливо!

Именно из-за безразличия и халатности людей друг к другу погиб мой брат. Вот он результат. Вот он вывод. Как так можно? Почему люди стали зверьём по отношению друг к другу? Неужели, это подарит любовь, счастье и радость? Нет. Никогда. Это уничтожит их.

Подхожу к окну и обнимаю себя руками. Каван продолжает ходить перед моим домом, но я не могу найти причин такому поведению. Вчера он настолько решительно был настроен, чтобы никогда больше меня не видеть, что я теряюсь в догадках. Да, он словно не желал знать меня. Я не понимаю, почему Каван так поступил и о чём теперь думает. Точнее, он решается на что-то.

Но на что именно? Конечно, это связано со мной. Вряд ли офис Кавана располагается на тротуаре напротив моего дома. Поэтому, предполагаю, он ищет слова, чтобы извиниться. Но мне не нужны извинения, я хотела бы понять, что же побудило его сбежать от меня.

Он сам хотел провести со мной время, а потом в нём произошли такие внезапные перемены. Странный мужчина. Очень странный.

Если учесть факт того, что я уже не особо-то и против его внимания ко мне, то думаю, что попала в ловушку. С одной стороны, я прекрасно осознаю, что между нами ничего быть не может.

А с другой стороны, появляются непонятные желания: узнать о Каване больше, вдыхать его аромат одеколона, смотреть в его глаза и просто разговаривать с ним. Я не открываюсь людям, потому что боюсь их. Я долгое время провела взаперти и до сих пор порой стараюсь оставаться одна, потому что так привыкла. Первое время я, вообще, не могла отойти от Ала, он держал меня за руку и объяснял всё. Я увидела удивительный мир технологий, потрясающих новостроек и магазины. Раньше я знала это только из интернета, да и мой родной город очень маленький для таких амбиций.

Чёрт, что Каван делает? О чём он думает? И почему он не входит в дом, чтобы встретиться со мной?

Перевожу взгляд на улицу и не вижу Кавана. Я прилипаю к окну, ища его машину, но её нет. Печаль и разочарование появляются в груди. Получается, что я Кавана больше никогда не увижу.

Внезапно всё становится таким скучным вокруг. Небо больше не яркое. Дома серые и грязные. Люди злые и жестокие. Словно с уходом Кавана из моего мира исчезли все краски.

Глава 14

Каван

Как можно быть таким тупым мудаком? Как? Счастье было практически в моих руках, но нет мне нужно было всё испортить.

Мудак. Тупой мудак.

Я собираюсь ударить себя по лбу, но сразу же останавливаюсь.

Нельзя. Чёрт, теперь голова — моя Ахиллесова пята. Какой абсурд!

Стискиваю зубы и стону от боли в теле. Меня рвёт на части.

Ладони зудят от желания ударить хоть что-то. Почему я такой мудак?

Зачем нужно было вывалить свои слабости на Таллию, а потом бежать от неё? Я поступил ужасно с ней. Вместо того чтобы развить наши отношения, я всё прекратил. Такой прекрасный шанс. Всего чуть-чуть отделяло меня от вкуса её губ. Я всё просрал.

Теперь, как идиот, сижу в машине рядом с её домом и чего-то жду. Придурок. Я не могу унять желание ворваться в этот грёбаный дом, взвалить Таллию себе на плечо и украсть. Животные инстинкты.

Я безумен. Сейчас я больше похож на Слэйна, чем он сам на себя. Я помню, как его трясло от желания поймать свою жертву. Охота была для него наркотиком, а теперь и для меня тоже.

Таллия прекрасна. Может быть, я так считаю, потому что никогда раньше не позволял женщинам узнать меня и не разговаривал с ними о себе и своих чувствах? Вероятно, в этом причина? Стоит проверить.

Нажимаю на педаль газа и еду по тёмным улицам. Я ищу жертву.

Такую же милую, нежную и невинную. Но ночью попадаются только развращённые сучки. Чёрт. Я катаюсь по улицам в поисках.

Заглядываю в три клуба и не нахожу то, что хочу. Никто не смотрит мне в глаза так же храбро, как Таллия. Никто не ласкает меня своим взглядом. Никто не видит во мне человека, а только моё лицо со шрамами и животное.

Впервые за долгое время я приезжаю в свой клуб «Блеф». Елена встречает меня с улыбкой и проводит к моему столику. Но я не хочу трахаться. Не хочу смотреть на эти никчёмные танцы, потому что я уже вкусил нечто совершенно необыкновенное. Таллия высоко подняла планку, и никому не удастся её перепрыгнуть.

— Каван, рада снова танцевать для тебя. Или ты хочешь более расширенные услуги? — Девушка с идеальными пропорциями, полной и манящей грудью, длинными ногами облизывает губы, намекая на секс.

— Нет, присаживайся. — Заставляю себя улыбнуться и указываю рукой на диван. Девушка, удивляясь, садится рядом и закидывает ногу на ногу. Она ведёт себя фривольно и доступно. Не стесняется своей наготы. Не стесняется смотреть на мой член под тканью джинсов. А мой член сейчас мёртвый. Он никак не реагирует на неё.

А вот на Таллию прекрасно ощущался. Он был твёрдый и возбуждённый, даже когда мы просто разговаривали. Даже когда было больно. Что за хрень?

— Хочешь что-нибудь выпить? — предлагаю я.

— Нет, спасибо.

— Хм, может быть, ты голодна?

— Нет, всё в порядке.

— Хорошо. Расскажи о себе. Сколько тебе лет? Чем ты увлекаешься, кроме танцев?

— Хм, мне двадцать пять. Я танцую с детства. Мои родители тоже были танцорами, но я выбрала стриптиз, потому что хорошо платят.

Я увлекаюсь фитнесом.

Это так скучно. Я уверен, что каждая ответит так же.

— У тебя есть парень?

— Нет, я абсолютно свободна, — похотливо улыбаясь, отвечает она.

— Понятно. А что ещё? Есть что-нибудь ещё, что отличает тебя от остальных девочек здесь?

— Я популярна. Меня «увольняют» каждый вечер, — гордо заявляет она.

— Ясно. — Мрачнею ещё больше. Ничего. Мне неинтересно.

— Каван, это что, какая-то проверка? Так странно. Обычно ты ни с кем не разговариваешь, — спрашивает она.

Какие ещё я вопросы задавал Таллии? Хм, о семье? Нет, она сама рассказала. Может быть, про аллергию? Тоже не я. Так, нужно подумать.

Ладонь девушки ложится на мой пах и сжимает член. Перевожу на неё озадаченный взгляд.

— Я давал разрешение? — рычу, грубо отбивая её руку.

— Но я… думала, что ты для этого позвал меня. Ведь так было всегда, — мямлит она.

— Нет. Не пачкай меня. Отвали. Пошла вон, — отряхиваясь, цежу я. Хочется помыться теперь. Я пропах Таллией, и мне нравится этот аромат.

Девушка убегает, и приходит Елена. Она спрашивает у меня, что случилось, почему я недоволен? Не скажу же я, что в моей голове другая девушка, и я пытаюсь от неё спрятаться? Это глупо для мужчины моего возраста. Поэтому я ухожу. Снова сажусь в машину, включаю музыку и еду обратно к дому Талии.

Я долгое время сижу в машине возле дома, в котором живёт Таллия со своим другом, злясь на себя. Выхожу из машины и останавливаюсь, обдумывая варианты, что же мне делать. Она явно обиделась на меня за то, как быстро я её спровадил. Идиот. Всё было так хорошо, пока я не сбежал.

Я мечусь. То сажусь в машину и уезжаю, а потом, не проехав и пары кварталов, разворачиваюсь и опять хожу туда-сюда. В итоге я не могу унять самого себя. Считаю свои шаги перед домом Талии, а уже утро. Я мучаюсь.

Вот тогда я решаю обратиться за помощью. Вставляю в ухо наушник и звоню Слэйну. Он единственный, кто знает, как поступить.

Но к моему сожалению, отвечает Энрика.

— Каван, Слэйн забыл мобильный дома. Думаю, вернётся за ним через пару часов или пришлёт кого-нибудь. Он поехал в офис, — говорит она.

— Хм, ладно. Это не срочно, — бурчу я.

— Хорошо. Пока…

— Подожди. Энрика, — панически шепчу я.

— Да?

— Мы можем поговорить?

— Конечно. Ты в порядке? У тебя голос странный. Чёрт, ты снова дрался, да? Опять? Каван, ну сколько можно уже? — возмущается она.

— Нет, я не дрался.

— Слава богу. Ты не представляешь, как мы переживаем за тебя.

Слэйн, вообще, постоянно нервничает и психует. Не нужно доводить всё до крайней точки, пожалуйста, — с грустью просит Энрика. Вот что мне всегда нравилось в ней, как бы я ей ни нравился, она всегда поможет. Она не бросила меня валяться на полу, а дотащила до дивана, когда Слэйн позволил своим идиотам-родственникам ворваться в дом. Энрика добрая и отзывчивая, а я её ненавижу за то, что она дарит это Слэйну.

— Каван? Ты здесь? Что у тебя случилось?

Моргаю несколько раз и снова хожу туда-сюда.

— Да-да. Я хотел тебя спросить. Когда-то ты собиралась отомстить Слэйну и уничтожить его. Почему ты изменила своё решение? Точнее, когда и по какой причине ты поняла, что влюбляешься в него?

Повисает молчание. Я идиот.

— Хм… странный вопрос, но ладно. Мы оба знаем, что у Слэйна была легенда про его страдания. Он манипулировал своими слабостями, заставив меня поверить в то, что он одинок и брошен.

Но можно отличить враньё от правды. Глаза больше говорят об этом.

Слэйн хоть и врал, но он на самом деле чувствовал себя именно одиноким и нелюбимым. Я думаю, что влюбилась в него два раза.

Первый раз в его слабости, а второй, в его храбрость, когда он боролся с собой.

— А что нужно сделать, чтобы девушка влюбилась в мужчину? Ну, к примеру, в меня?

— Каван, это только ты знаешь. Прислушайся к сердцу.

Но главное — не бойся быть слабым и ранимым. Вы, мужчины, так стремитесь доказать нам, женщинам, что сильные и жестокие, но именно это отталкивает и пугает нас. Когда мужчина проявляет заботу, мы чувствуем это. Когда он открыт для нас, мы ценим это.

Когда он соблазняет нас, мы растворяемся в желании. Нельзя торопиться и давить на девушку. Лучше дать ей выбор, как поступать дальше. Ждать и наблюдать за её реакцией, подбираться ближе. Я не знаю, что у тебя происходит, Каван, но если ты хочешь покорить кого-то, то выбрось это из головы.

— Да пошла ты, — злобно шиплю я.

— Господи, ты так похож на Слэйна, — Энрика тяжело вздыхает и цокает. — Я говорю о том, что ваши планы, которые вы так тщательно строите, полная ерунда. Думаешь, мы не чувствуем фальши? Чувствуем всё. Думаешь, мы не знаем, что вы хотите нас трахнуть и бросить? Думаем. Это женский страх быть выброшенной и ненужной, использованной и нелюбимой. Страхи наши похожи, Каван. Поэтому не строй никаких чёртовых и идиотских планов.

Будь собой, и даже если тебе будет страшно и захочется убежать, потерпи и ты увидишь, кто останется рядом с тобой.

Моя злость улетучивается.

— Слэйну было страшно признаваться в том, что он влюблён в тебя, — тихо говорю я.

— Да, поэтому я пошла на кардинальные меры. Но ты другой, Каван. Ты отличаешься от Слэйна. Ты красив, так не бойся показать свою красоту. Это то, во что можно влюбиться. Когда Слэйн раскрывал свою душу, показывал свои раны, боялся моего отвращения к себе, это было самым чудесным временем. Он был ранимым, открытым и ждал нападения. Но женщины умеют удивлять, Каван. Да, можно обжечься и испытать боль. Может случиться что угодно. Но если ты чувствуешь нечто особенное, то действуй. Действуй не как чудовище, а как мужчина.

Её слова доносятся до моего сердца. Мне становится легче. Я был таким мудаком по отношению к Энрике. Желал ей смерти и планировал разрушить их брак. Я ненавидел её. А сейчас она заставила меня вновь поверить в то, что у меня тоже есть шанс.

На заднем фоне раздаётся плач дочери Энрики.

— Мне пора. Она поспала всего час. Эти зубы меня доконают, а Слэйн уже планирует сына, — бубнит Энрика. — Удачи, Каван.

Встретимся на свадьбе Фарелла. И будь добр, прояви уже мужество, прекрати холодную войну со Слэйном. Он скучает.

— Хорошо. Спасибо. Поцелуй мою крестницу, — улыбаюсь я.

— Обязательно. Ты хороший мужчина, Каван, но у каждого из вас свои раны. Позволь их залатать особенной женщине. Пока.

Энрика отключает звонок. Я расправляю плечи и решительно направляюсь к парадной двери дома Таллии. Я просто извинюсь и всё объясню ей. Слэйн смог. Я тоже смогу. Я не трус и никогда не пасовал перед трудностями, а шёл в бой. И сейчас сделаю то же самое.

Но как только я останавливаюсь перед дверью квартиры, которую снимают Таллия и её друг, то сразу же сдуваюсь. И что я скажу? Что я напуганный мудак, не верящий в себя? Что ненавижу себя? Что хочу её украсть? Что я болен? Что я одержим?

Нет, Таллия отличается от Энрики. Последняя умеет драться и разрывать врагов, а Таллия нежная и невинная. Она другая. Она и без того была долгое время взаперти, а я скажу, что снова хочу посадить её на цепь. Я не могу так с ней поступить. Таллия должна исполнить все свои желания. Она это заслужила, а вот я ничего не достоин.

Возвращаюсь обратно на улицу и сажусь в машину. Мне стоит уехать. Я так и делаю, но потом разворачиваюсь. Нет, я поговорю с ней. Приглашу её на нормальное свидание. Куплю ей цветы и отведу в лучший ресторан. Покажу ей, что я не чудовище. Хотя я чудовище, но не для неё.

— Тебе не надоело?

Замираю, когда слышу весёлый голос Таллии. Оборачиваюсь, и всё внутри меня загорается от желания обнять её. Она стоит на улице в лёгком свитере и джинсах. На её губах играет улыбка, и нет ни капли злости в прекрасных голубых глазах.

— Прости, — шепчу я.

— За что? За то, что пугаешь моих соседей несколько часов подряд, и они уже готовы вызвать полицию? — усмехается она.

— Нет, мне плевать на твоих соседей. Я испугался, — выпаливаю.

Идиот. Боже мой, почему я такой идиот?

— Чего именно ты испугался? — удивляется Таллия, приближаясь ко мне. Я замечаю рюкзак, висящий у неё на плече.

— Я никому не признавался в том, что ты вчера услышала. Я испугался. Меня учили, что никому нельзя доверять и запрещено показывать свою слабость. Особенно той, кто тебе очень… очень… хм, очень нравится. Безумно нравится. Я схожу с ума от того, как ты нравишься мне, и как приятно с тобой разговаривать. Я совершаю глупые поступки. Я не узнаю себя. И это странно. Я сам себя ненавижу за это.

— То есть вчера ты поступил так со мной, потому что испугался той честности, которая была между нами? — хмурясь, спрашивает Таллия.

— Именно так. Я не говорю с женщинами. Я их только трахаю и использую.

Таллия кривит нос и передёргивает плечами.

— Мне неприятно это слышать, Каван. Выходит, что тебе нужен от меня только секс, да? — спрашивая, она так печально смотрит на меня.

— Нет! Нет! — кричу я. Кладу руки ей на плечи и притягиваю её к себе. — Нет. Если бы я хотел только трахнуть тебя, то не ушёл бы вчера. Я спрятался, понимаешь? Спрятался от своих же слов. Одно дело, когда ты думаешь об этом, а другое — сказать это вслух. Мои страхи стали настоящими. И я не хочу тебя трахнуть.

— Совсем? Я не привлекаю тебя, как девушка? — шепчет она.

Чёрт.

— Нет… то есть да. Ты привлекаешь меня. Боже мой, я хочу тебя.

Я безумно хочу тебя. Хочу поцеловать тебя. Хочу ласкать твоё тело.

Хочу слышать, как ты кричишь от оргазма. Хочу быть первым и единственным. Но… я не могу. Я чудовище, Таллия. Я боюсь причинить тебе боль.

— Это неправда, Каван. Если человек не хочет причинить боль, то не причинит её. Ведь именно человек управляет своими желаниями, а не наоборот, — шепчет Таллия. Такая нежная и доверчивая. Добрая и искренняя. Она не знает меня и совсем не осознаёт, как я опасен и что могу сделать неосознанно. Нужно ли ей моё дерьмо? Нет. Она не Энрика. Таллия не найдёт силы для того, чтобы бороться. Она будет сломлена и разрушена. Всё, что я могу ей дать, — свободу от своей зависимости.

— Но между нами ничего быть не может. У меня есть цели, а у тебя своя жизнь. Мне очень жаль, что ты не можешь найти своё место. И я надеюсь, что ты поговоришь со своим другом и перестанешь изводить себя. Правда, Каван, проблемы не решаются, если от них бежать. Хотя я тоже убежала, но у меня не было выбора. Я стремилась жить, так и ты стремись видеть этот мир не в тёмных тонах, а в ярких красках. Ты сможешь. Желаю тебе счастья, Каван, — произносит Таллия, затем приподнимается на носочки и мягко целует меня в щёку. Совершенно невинный жест, но мой член становится стальным, когда я чувствую, как её мягкие губы касаются моей щеки. Она целует меня прямо в шрам, и ей не противно. Женщины даже особо не притрагиваются к моему лицу, и я с ними не целуюсь, потому что отвращение в их глазах уничтожает меня. Но Таллия каждый раз убеждает меня в том, что если я её поцелую, то она растворится в моих губах, и ей не будет дела до того, насколько я безобразен.

— Таллия. — Перехватываю её руку, останавливая на месте. Меня ломает на части от желания забрать её жизнь себе и отпустить.

— Да?

— Спасибо за всё, — произношу и отпускаю её руку.

Она дарит мне нежную улыбку.

— Всегда пожалуйста, Каван. Пока, — отвечает она, затем разворачивается и уходит.

Чёрт, я не могу смотреть на то, как она уходит. Не могу. Я знаю её совсем немного. Я могу ошибаться. Могу быть обманут. Да я сам убийца и чудовище. Но видеть, как девушка, рядом с которой я жил, уходит, невыносимо.

Боль скручивается внутри меня в металлический жгут.

— Тебе пришли результаты анализов? — спрашиваю, хватаясь за возможность, чтобы остановить её. Пусть даст мне хотя бы немного надежды на то, что я нужен ей. Мне нужна даже призрачная надежда, остальное я выдумаю сам. Немного.

Таллия оборачивается, и её глаза становятся печальными. Она быстро кивает.

— И что там? Ты уже смотрела результаты? — интересуюсь я.

— Нет. Не смогла, — она отрицательно качает головой. Таллия впивается зубами в полную нижнюю губу и нервно покусывает её.

Я иду к ней и останавливаюсь напротив.

— Почему?

— Кажется, я знаю правду и догадываюсь о том, что там написано. И я… боюсь, Каван, — последние слова она доверительно шепчет мне.

— Чего ты боишься?

— Ещё раз разочароваться в матери. Я каждый день виню себя за то, что бросила её. Но чувство вины превращается лишь в отдалённое воспоминание, оно слабеет, пока я узнаю много нового о том, чего она меня лишила. Понимаешь? Я… если я узнаю, что мои догадки подтвердились, и у меня нет никакой аллергии на продукты, то это навсегда разорвёт нашу связь. Но у меня больше никого нет в этом мире. Близкого человека нет, она моя мама, и я не хочу ненавидеть её. Поэтому я тяну время.

— Таллия, ты не можешь всегда жить в неведении и страхе разочарования в людях. Ты будешь в них разочаровываться часто.

Они будут предавать, подставлять и оскорблять тебя. Они дерьмо, понимаешь? И не важно родные или неродные это люди. Кровные связи в большинстве случаев ничего не значат. Родители используют своих детей. Они убивают их. Травят и мучают их. Ты не должна бояться потерять связь со своей матерью, ведь ей не было страшно изводить тебя жёсткими диетами, держать взаперти и лишать выбора. Сейчас ты должна думать о себе и своём здоровье. Если ты продолжишь верить в ложь, то она убьёт тебя. Неужели, ты хочешь погибнуть, Таллия? — Я касаюсь её волос и веду пальцем по тёмной пряди за ухо.

— Нет, не хочу. Я всё это прекрасно понимаю, но не могу. Сегодня я не могу решиться на это. Я всё осознаю, клянусь. Но… я боюсь.

Вчера ты держал меня за руку, и я словно чувствовала твою силу и уверенность. А сегодня всё исчезло. Осталась только я, напуганная, одинокая и лживая девчонка, которая даже своей тени боится, потому что знает, что совершила плохую вещь. Она знает, что у неё есть причины бояться и оглядываться по сторонам.

— Я буду твоей тенью, и тебе не придётся оглядываться. Я привык быть тенью. Привык жить в темноте и мраке.

— Нет, ты что, Каван. Нет, — быстро мотает головой Таллия. Она хватает мою руку, а её глаза полны страха. — Нет, никогда. Люди — это не тени. Это живые существа, и им нужно солнце. Нельзя жить во мраке и темноте. Это же убивает. Ты должен выйти на свет.

— А если и мне страшно быть на свету одному? Если я тоже боюсь сделать этот шаг, как и ты боишься шагнуть в темноту?

Таллия снова кусает губу, ища какие-нибудь убеждающие слова и мотивационные фразы, чтобы я не боялся. Но я снова расставил ловушки. Я сделал это осознанно, потому что понял, что хочу эту девушку и не собираюсь её отпускать. Я больше не буду сомневаться. Я заберу её себе. Навсегда.

Глава 15

Таллия

Почему влечение к человеку появляется внезапно? Ты никогда не думала об этом, не предполагала этого и абсолютно не собиралась с ним сближаться. Но потом каким-то необъяснимым образом появляется странная тёмная нить, связывающая вас. Это мысли, воспоминания, взгляды, шёпот, слова, сердцебиение. Словно ты наступила в болото, и оно утягивает тебя всё глубже и глубже. Это пугает, но в то же время заинтересовывает настолько, что ты не замечаешь, как тонешь. Ты делаешь это с улыбкой и какой-то лёгкостью.

Почему в чьих-то глазах мы теряемся полностью? А чьи-то, вообще, не замечаем? Почему именно конкретные люди вызывают в нас бурю противоречивых эмоций?

Не знаю, потому что я абсолютно не осведомлена о многих вещах, которые происходят между людьми. Я до сих пор нахожу в мире много нового и не всегда приятного. Я знакомлюсь с миром и боюсь ошибиться. Боюсь отойти от цели. Боюсь быть пойманной. Я многого боюсь. Но я ничего не боюсь, когда Каван рядом со мной. Я чувствую себя такой глупой рядом с ним.

— Если бы у меня был человек, который помог бы мне выйти на свет, то я мог бы помочь ему справиться с темнотой, — произносит он тихим и вкрадчивым голосом.

Я знаю, что он делает. Каван соблазняет меня, хотя совсем не флиртует со мной. Он дьявол, который обещает мне свободу и новую жизнь, но для этого я должна продать ему свою душу.

Отдать всё, что у меня есть. Но для меня это слишком высокая плата.

Я бы хотела видеться с Каваном, хотя это не входило в мои планы, но осознаю, что чем больше узнаю его и провожу с ним время, тем больше думаю о нём. Я привязываюсь к нему и его присутствию.

А это может быть губительно. Я не так глупа и много читала. Ал много рассказывал мне про мужчин. Но как противостоять мягкому напору Кавана, когда моё сердце бьётся рядом с ним быстрее и ярче?

— Ты хитрец, — улыбаюсь я.

— Я ищу повод для того, чтобы остаться, — пожимает он плечами.

— Хм, ну если так, то я собиралась пойти в городскую библиотеку для того, чтобы позаниматься. Хочешь со мной? Если у тебя, конечно, нет дел и работы, — предлагаю я.

— Я на больничном, поэтому полностью свободен. Я не был в городской библиотеке… никогда. Меня туда, вообще, пустят? — хмурясь, спрашивает Каван.

— Конечно, пустят. Только одного, без твоих устрашающих охранников.

— Я один. Абсолютно один. — Каван достаёт мобильный и быстро что-то печатает в нём, а я подавляю улыбку.

— Всё. Никакой охраны нет, — говорит он.

— Отлично. Тогда пошли, ты будешь смотреть картинки, потому что сбежал из госпиталя, — указываю на него пальцем и направляюсь дальше по тротуару.

— Таллия, машина в другой стороне.

Оборачиваюсь к Кавану и улыбаюсь.

— А кто сказал, что мы поедем на машине? Я люблю автобусы, людей и общество. Зачем ограничивать себя машиной, — подмигиваю ему.

— Но… машина, — Каван беспомощно бросает взгляд на свой сверкающий чистотой автомобиль, выделяющийся среди обычных машин, припаркованных вокруг. — Люди. Я не езжу в автобусе.

Глубоко вздыхаю и подхожу к нему. Беру его за руку и крепко сжимаю её.

— Не бойся людей. Ты ведь со мной. Какая разница, как они на тебя посмотрят и что подумают о тебе? Это их проблемы, не твои, Каван. Перестань считать, что ты недостоин того, чтобы находиться в обществе. Пойдём, — я тяну его за собой, и Каван с неохотой идёт.

Я знаю, насколько сложно ему выйти в люди. Я была такой же.

Всё вокруг, кажется, странным. Странные люди. Странные места. Это пугает. Настораживает каждый шорох, звук машин, клаксонов, голосов. Поэтому лучший выход из этой ситуации — просто идти дальше. Идти так, словно ничего не боишься. Идти и наблюдать.

В автобусе все откровенно и невежливо пялились на Кавана. Он эффектный мужчина. Высокий, весь в чёрном, с прямой спиной и цепким взглядом. Я, если честно, не понимаю, почему люди вокруг него так зациклились на шрамах у него на лице? Они ведь совсем не бросаются в глаза и не такие ужасные. Некоторые шрамы небольшие. Например, в уголке его губ. Да, шрам, разрезающий глаз, виден, но и он небольшой. Немного над бровью и под глазом.

Но мне нравится это. Нравится факт того, что Каван не отпустил бороду, потому что на щеке у него тоже есть шрам, как и на шее. Он не стыдится своих шрамов. Но люди заставили его думать, что шрамы делают его безобразным. Вряд ли. Если раньше во взглядах девушек в клубе, я видела отвращение к Кавану, то сейчас вижу те же самые взгляды и понимаю, что это было вовсе не отвращение.

Это интерес и даже желание соблазнить Кавана. Странно так. Я думала, что это отвращение к его шрамам, потому что все смотрят на него необычным взглядом. И только недавно узнала о том, что означают эти взгляды. Именно таким взглядом Каван смотрит на меня. Надо же…

— Кто-то из них тебя напрягает, Таллия? — тихо, но сурово спрашивает меня, наклоняясь к моему уху, Каван. Непонимающе моргаю и оглядываюсь назад. Женщина пристально смотрит на ягодицы Кавана. Клянусь, она пялится на них и даже облизывается.

— Думаю, я должна это спросить у тебя, — шепчу ему.

— Я привык к тому, что люди начинают строить догадки о моих шрамах, — цокает он.

— Ты уверен, что они смотрят именно на твои шрамы? Вряд ли у тебя дырка в одежде на заднице или на плечах, или на груди.

Помимо этого, все так разглядывают тебя, и я… раньше думала, что это из-за шрамов и неправильного отношения людей к ним, отвращения, о котором ты говорил. Но дело в другом. Они хотят тебя, как мужчину. Ты сильно привлекаешь их, — произношу я и словно ужасную тайну открываю Кавану. Он удивляется и тоже оглядывается. Несколько девушек и женщин соблазнительно улыбаются ему.

— Это потому что я хорошо одет. Моя одежда выдаёт во мне богатого мужчину, — хмурится Каван.

— Дело не в одежде, а в тебе, Каван. Посмотри, они все очень увлечены тобой, как мужчиной. Я не отрицаю того, что ты очень хорошо одет, но ты в чёрных джинсах, рубашке и такого же цвета пиджаке. Я уверена, что в магазинах масс-маркета полно подобных базовых вещей. Так что, дело точно не в твоей одежде, — усмехаюсь я.

— Хрень это, — бубнит он себе под нос.

Качаю головой, и мы едем дальше молча. Мы выходим на нужной остановке, и я веду Кавана к библиотеке.

— Ты упомянула о том, что считала мои шрамы отвратительными, — мрачно говорит Каван.

— Что? Я бы никогда такого не сказала, потому что мне они нравятся. Ты перевираешь мои слова так, чтобы выставить себя в плохом свете. Ты сам делаешь из себя чудовище. Только зачем? — удивляюсь я.

— Я слышал это от людей. И я жду, когда ты скажешь мне нечто подобное.

— Никогда. Прекрати нести чушь, — злобно фыркаю и передёргиваю плечами.

— То есть тебя ни разу не ужаснули мои шрамы? Не вызвали отвращения или тошноту? — прищуриваясь, спрашивает он.

— Ни разу. Это всего лишь шрамы. Почему вы все твердите о том, что это должно значить нечто весомое? Что у вас с мозгами, люди?

Никого же не тошнит от лысого мужчины или от тех, у кого кривые зубы или ещё какие-то дефекты на лице? Так почему вы зациклились на уродстве? Души могут быть куда уродливее и скрываться за красивой внешностью. Это намного хуже и важнее, чем какие-то там шрамы, — раздражённо всплёскиваю руками и толкаю дверь в библиотеку.

— Почему ты злишься на меня?

— Потому что ты глупый, Каван. Я больше не хочу говорить о твоих шрамах. Если тебе не о чем со мной поговорить, то лучше помолчим, — отрезаю я.

— Женщины не смотрят на моё лицо, когда я их трахаю. Да и трахаю я их так, чтобы они меня не видели.

От его слов я прихожу в ярость.

— У меня было много женщин, и я встречался с людьми. Никому не нравится смотреть на дефекты. Да, может быть, я и зациклен на этом, но лишь потому, что не хочу услышать от тебя подобное или узнать, что ты мне врёшь. Некоторые женщины даже спрашивали, мог бы я избавиться от шрамов или же трахать их сзади, чтобы они не прикасались к ним. Я привык к подобному. Я…

Не могу больше терпеть это. Пихаю его кулаком в плечо, отчего Каван замолкает.

— Достаточно. Я не хочу идти с тобой в библиотеку. Ты такой идиот, — цежу я.

— Почему ты снова злишься?

— Я не злюсь. — Бросаю свои вещи на ленту и прохожу под металлоискателем.

— Ты очень сильно злишься на меня. Что я сказал не так? Тебе не нравится факт того, что я трахал других?

— Боже мой, — шепчу, закатывая глаза, пока он достаёт из карманов нож, телефон, бумажник, а потом пистолет. Охранник смотрит на нас с ужасом, но Каван молча показывает ему какую-то карточку.

— Да, я не девственник, и у меня есть опыт. Что в этом такого?

— Ты можешь прекратить? — шиплю я на него, поглядывая на охранника. Краска стыда заливает мои щёки.

— Нет, я не могу прекратить, потому что хочу разобраться в том, почему ты так сильно на меня разозлилась, что даже выгнала из библиотеки!

— Ты кричишь. Тише.

— Я не кричу, чёрт возьми!

Когда его громкий голос эхом раздаётся по тихому пространству, Каван хмурится и поджимает губы.

— Ладно, я кричу. Но ты меня вывела, — обвинительно бросает он.

— Я? Это ты начал глупый разговор и не хочешь слышать меня.

Ты глухой придурок.

— Ты понимаешь, что обзываешь меня? А те, кто это делали раньше, уже не живут.

— И что? Ты угрожаешь мне? Готов убить меня за то, что я не собираюсь жалеть тебя или подтверждать слова тех дурочек, которые убедили тебя в твоём уродстве? Ну же, и что ты мне сделаешь, Каван? — Вскидываю подбородок и смотрю прямо ему в глаза.

Чувствую, как напряжено всё моё тело, и оно вторит мужскому телу, вплотную стоящему напротив меня. Я ощущаю сильные и мощные вибрации жара, которые исходят от Кавана. На заднем плане всё размывается, и я вижу только его лицо и потемневшие глаза тёмно-синего цвета, горящие от эмоций. Я в жизни не видела подобных глаз. Глубоких, таинственных и сильных. У меня в горле начинает сушить, словно там сутки не было и капли воды. Моя кожа покрыта мурашками, которые щекочут меня. Я осознаю, что, кажется, даже не дышу.

— Как же ты прекрасна, Таллия, — жарко выдыхает Каван.

От его слов меня откуда-то изнутри ударяет волна жара, и всё тело нещадно горит, даже кончики ушей.

Каван рукой притягивает меня к себе, и я ударяюсь о его тело.

— Так прекрасна, — повторяет он, делая глубокий вдох, как будто нюхает мои волосы.

— Невероятно прекрасна. — Он целует меня в макушку и улыбается мне.

— Хм, ты в порядке? — заторможено спрашиваю я.

— Более чем. Так мы идём в библиотеку? — спрашивает Каван, весело подмигивая мне, и делает шаг назад.

Ничего не понимаю. Каван был так зол, что казалось, свернёт мне шею, а потом резко изменился. Видимо, я никогда не пойму мужчин. Они странные.

Потираю лоб, стараясь так же быстро переключиться, но у меня совсем это не получается.

— Таллия?

Ловлю взгляд Кавана и оглядываюсь.

— Мы уже в библиотеке. Тебе нужно купить одноразовый читательский билет, чтобы тебя пропустили, — бормочу я и направляюсь к стойке, за которой сидит девушка, надувая шарик из жвачки.

Каван подходит вместе со мной, достаёт из кошелька чёрную пластиковую карту и кладёт её на стойку.

— Ага, может ещё и кофе принести с милыми пирожными из Лондона? — фыркает девушка.

— Если бы я знал, что здесь подают кофе и десерт, то приходил бы сюда чаще. Да, мне «Ристретто», а моей девушке воду, но пирожные тоже принесите. Мы расположимся в библиотеке, — улыбается Каван.

Боже мой…

Я быстро достаю мелочь из заднего кармана и бросаю на стойку.

Девушка недовольно передаёт мне билет, с презрением глядя на Кавана.

— Пошли, — хватаю его за руку и вкладываю банковскую карту ему в руку.

— Что случилось? — удивляется он.

— Прости, она поступила с тобой плохо. Здесь не подают кофе.

И уж точно нет никаких пирожных. Это была издёвка, Каван. А также они не принимают кредитные карты, потому что это место не для богачей. У них нет терминала. Обычные люди, которые не могут позволить себе купить книги, используют наличные, — быстро шепчу я. И мне так жаль, что девушка отнеслась к незнанию Кавана настолько высокомерно. Она должна была объяснить ему все правила, а не заставлять испытывать стыд. Идиотка.

Прикладываю наши две карты к считывающему аппарату и веду Кавана за собой дальше.

— То есть эта сучка решила унизить меня? — недоумённо спрашивает он.

Виновато киваю ему.

— Прости, я не хотела, чтобы твой день здесь начался именно так. Мне следовало предупредить тебя, а не выставлять высокомерным придурком. Это только моя вина. Здесь работают студенты, им мало платят, да и не идут сюда на работу те, кто может достаточно заработать, чтобы покупать книги. Поэтому вежливостью и воспитанностью люди порой не отличаются. Мне очень жаль.

Каван несколько минут находится в шоке от того, что случилось.

Не смотрит на меня и ничего не говорит, а я нервничаю ещё больше.

Мне даже хочется захныкать, но я уже взрослая. Напряжение в моём теле доходит до немыслимой отметки.

— Ни хрена ж себе, — внезапно Каван откидывает голову и смеётся. Да так громко, что все вокруг начинают на него шикать.

— Ты что…

— Таллия, ты не поверишь, но это настолько странно… смешно. Я ведь всегда был монстром, понимаешь? Монстром, на которого даже боятся смотреть, не то, что сказать нечто подобное или фыркнуть мне. А сегодня… Боже мой, — Каван проводит ладонью по волосам и улыбается… Счастливо? Он ненормальный.

— Видимо, я не там искал женщин. Нужно было в автобусах чаще ездить и ходить в библиотеки, а не запираться в пентхаусах, посещать самые пафосные рестораны и разъезжать в дорогих машинах. Это же надо. Ты для меня открыла целый мир, Таллия.

Здесь меня не боятся. Здесь меня не знают. И я нравлюсь женщинам. — Каван хоть и находится в восторге от своего открытия, а вот я подавлена его словами. Я забыла о том, что вокруг нас люди и множество женщин, готовых влюбиться в него и дать ему всё, чего не хватает. А я… мне почему-то неприятно и хочется ударить Кавана по лицу, чтобы он прекратил улыбаться.

— Что ж, я рада тому, что ты нашёл полезным нашу поездку, — сухо говорю. — Я буду в отделе медицины. Можешь продолжить знакомство или начать новое. Думаю, теперь тебе не составит труда найти себе компанию на вечер.

— Таллия…

Но я не слушаю его. Быстро поднимаюсь наверх к секциям про медицину. Огибаю людей, которые находятся здесь и в читальном зале, чтобы поскорее заняться делами, а не глупыми и ядовитыми мыслями о том, что мне неприятны выводы Кавана.

Они меня жутко раздражают.

Влетаю между стеллажами и достаю блокнот, потому что не помню, какую книгу брала в последний раз. Точнее, я помнила ещё полчаса назад, но сейчас мой мозг, как будто кипит. Это так странно и очень раздражает.

Достаю нужную книгу и иду дальше, чтобы достать ещё пару изданий для обучения.

— Таллия, — раздаётся за спиной голос Кавана.

— Неужели, стало скучно в окружении обожательниц? Я думала, что ты именно этого хочешь, чтобы тебя облизывали с головы до ног и убеждали в твоей неотразимости, — не оборачиваясь, язвительно говорю ему и хватаю книгу.

— Таллия, ты ревнуешь меня?

— Что? — возмущаясь, поворачиваюсь к нему. — Ревную? Я?

Никогда.

— Ты ревнуешь меня, Таллия. Это приятно, — нагло улыбается Каван.

— Да будет тебе известно, мистер Высокомерная Задница, я не ревную тебя. Просто считаю тебя глупым, вот и всё. А глупые люди меня раздражают, — шиплю я, приближаясь к нему. Он выгибает бровь, а в его глазах играет насмешка надо мной.

— Выходит, что людей, вроде меня, у которых нет денег на дорогие машины или шикарные рестораны, ты никогда не воспринимал за людей. Ты не обращал на них внимания, а выбирал исключительно зазнавшихся богачек, плюнувших тебе в лицо. И тебя это ранило, но вот ты оказался среди нормальных людей, у которых нет задранных носов, так понял, что в подобном обществе проще найти то, что раньше тебе не давали. Конечно, для бедных девушек ты же просто Бог. Богатый, красивый и готовый кормить их за свой счёт. Какая дурочка откажется, да? Так вот — откажутся. Ты не пуп Земли, Каван, и твоя мания величия просто смехотворна и ничтожна, — произношу и смиряю его злым взглядом.

— Да, ты меня очень сильно ревнуешь. И я очень сильно нравлюсь тебе, — заключает он.

Издаю стон от бессилия и прохожу мимо Кавана, толкая его плечом.

— Не стоит обманывать себя, Каван. Ты мне не нравишься, и я тебя не ревную. Я пришла сюда заниматься, к чему и собираюсь приступить. А ты… иди картинки смотри, только это тебе и можно, — фыркнув, огибаю стеллаж и иду мимо книжных полок.

Боже мой, этот мужчина так высокомерен. Я ревную его! Какая глупость. Я даже не знаю, что такое ревность, потому что никогда не испытывала подобное. Так что Каван не прав. Меня всего лишь раздражает то, как он себя ведёт. Я даже не удивлюсь, если больше не увижу его, Каван же открыл для себя огромный мир бедных и несчастных женщин, для которых он станет супергероем. Как предсказуемо. Фу.

Сажусь на пол и открываю книгу. Достаю тетрадь и ручку. Я пытаюсь сконцентрироваться на тексте, но до сих пор очень злюсь на Кавана. Хотя на самом деле я не понимаю причин своей злости.

То есть я знаю, о чём думаю, но не знаю, почему мои выводы причиняют мне такое неприятное чувство.

— Там же есть читальный зал. Почему ты здесь?

Поворачиваю голову и вижу Кавана, стоящего в паре шагов от меня.

— Хм, я предпочитаю заниматься здесь. Мне нравится запах книг и тишина, а ещё когда на меня не смотрят. А ты почему здесь?

Неужели, знакомства не принесли тебе удовольствия? — не могу сдержать ядовитых слов.

Каван прочищает горло и пытается сдержать улыбку. Придурок.

— Мне доставляет удовольствие находиться рядом с тобой, Таллия. Не хочу заводить новые знакомства. Я не особо общительный.

— Я этого не заметила. Ты болтаешь без умолку, — прищуриваюсь я.

— Только с тобой. Мне нравится звук твоего голоса. Он меня успокаивает. И если ты не против, то я бы тоже посидел рядом с тобой и посмотрел картинки. Я нашёл книгу, которая меня заинтересовала, и в ней много картинок. Читать мне нельзя, так что буду получать новые знания. Могу я сесть рядом с тобой?

Я думаю с минуту, а потом киваю ему.

— И что же это за книга? — интересуюсь я.

Каван коварно улыбается и выставляет вперёд книгу.

— Боже мой! Ты такой озабоченный, — смеюсь я, прочитав название. Конечно, «Камасутра», одно из старых изданий.

— Если бы я выбрал книгу в отделе для детей, то меня сочли бы за педофила. А так я выгляжу, в глазах читающих, довольно интересным, — подмигивает он.

Киваю, продолжая улыбаться.

— Правда, это уже ненормально. Ты всегда думаешь о сексе?

— Нет, я всегда думаю о тебе, — говорит он, открывая книгу.

Теперь мне гораздо лучше. Не знаю, что со мной происходит.

Но сейчас я чувствую себя хорошо и совсем не злюсь на Кавана.

Облокачиваюсь о его плечо и понимаю, что он замер. Каван даёт мне право выбора, а я хочу быть поближе к нему, на всякий случай.

— Ты не против? — интересуюсь я, бросая на него взгляд.

— Абсолютно не против, Таллия, — улыбается он, обнимая меня рукой за талию. Каван ещё ближе придвигается ко мне, и я оказываюсь прижата спиной к его груди.

Подтягиваю ноги и начинаю читать текст. И правда, так гораздо удобнее учиться.

Глава 16

Таллия

Я романтик. Думаю, что я романтик, потому что обожаю любовные романы, нелепые фильмы и милые хеппи-энды. Когда мама заперла меня, а интерес брал своё, то я искала в интернете разные книги, чтобы узнать, что же такое творится в мире между людьми. Я очень много читала. Обычно в книгах не описывалось то, как происходит близость между мужчиной и женщиной, а лишь образные намёки. Несколько лет я довольствовалась этим, а потом мне захотелось большего. Я никогда не ходила на свидания и не целовалась с мальчиком. Я не разговаривала с мальчиками долгое время, если не считать начальную школу и немного средней, пока меня не посадили на домашнее обучение. Я слышала, как девочки делятся между собой, насколько восхитительны поцелуи.

Конечно, мне, как подростку, тоже хотелось узнать об этом больше.

Вот тогда я попросила Ала купить мне электронную книгу и скачать туда любовные романы для взрослых. Мне было шестнадцать, и я не проводила ни одну ночь без новой книги. Я упивалась страстью, похотью, жаркими словечками во время секса и даже перенимала манеру разговора, чтобы узнать, как, вообще, общаться с людьми.

Наверное, я чувствовала себя слишком одинокой и мечтала о плохом парне, который украдёт меня. Иногда я думала, что это будет мой сосед, Ал, но не испытывала к нему ничего подобного из того, что описывали в книгах. Никакого трепета внутри не было.

Никакого жара. Ничего. Мне он нравится так же, как и моя электронная книга.

Но в моей жизни появился мужчина. Настоящий мужчина.

Сильный. Храбрый. Напористый. Мрачный. Живой. Каван. Порой я стараюсь вести себя, как взрослая женщина, ведь мне уже двадцать четыре, но зачастую это глупая бравада, потому что понятия не имею, правильно ли всё делаю. После побега я была на свиданиях и даже целовалась. Мне не понравилось. Я думаю, что парни хорошо целовались, но мне не хотелось целовать их в ответ.

Когда изо рта пахло жареными крылышками с чесноком, и эти слюни оставались у меня во рту, меня тошнило. Это ужасно. Второй поцелуй был лучше, но я всё равно не почувствовала нечего особенного.

Третий… хм, я от него сбежала, а потом попросила Ала больше ни с кем меня не знакомить. Я поняла, что парни — это не моё. Да… пока не встретила Кавана.

Мой взгляд концентрируется на Каване, заснувшем несколько часов назад, и я улыбаюсь. Сначала я думала, что он притворяется, но потом Каван начал посапывать, и это вызвало у меня умиление.

Он даже не перелистнул страницу в своей книге, заснув чуть ли не сразу, и это понятно. Каван только недавно вышел из больницы, ему нужен отдых, а он, видимо, постоянно на ногах. Это меня заботит. Каван безразлично относится к своему здоровью, и я боюсь… его смерти. Такой же внезапной, как случилась с моим братом. Поэтому всё время, пока он спит, я прислушиваюсь к его дыханию, дотрагиваюсь до его руки, лежащей на моей талии, чтобы проверить температуру кожного покрова. Я просто боюсь обнаружить, что он мёртв.

Бросаю взгляд на часы в мобильном и тяжело вздыхаю. Мне нравится смотреть на спящего Кавана. Когда он расслаблен, топерестаёт хмуриться и становится похожим на небесного защитника.

Я себе их такими представляла.

— Каван, — мягко глажу его по щеке. Он дёргается и распахивает глаза. Его рука сразу же ложится на пистолет под пиджаком.

— Всё в порядке. Всё хорошо, — убеждаю его. Он сонно моргает, оглядываясь по сторонам, а потом кривится и двигает шеей.

— Я заснул? — шепчет он, облизывая губы. Снова хмурится.

— Да, ты проспал пять часов, но мне пришлось тебя разбудить, — киваю я и протягиваю ему бутылку воды. Он отрицательно мотает головой и разминает затёкшие мышцы.

— Я что-нибудь говорил во сне? — настороженно спрашивает он.

— Нет, ничего, — улыбаюсь ему. — А ты разговариваешь во сне?

— Об этом я и хотел узнать. — Каван трёт глаза, а потом приставляет сложенные руки к губам. Он внимательно смотрит на меня, и его взгляд заставляет меня нервничать.

— Что-то не так? — шёпотом спрашиваю его.

— Я думаю.

— О чём?

— О тебе, Таллия.

— А что со мной не так? — удивляюсь я.

— Ты до сих пор не моя, — усмехается он.

Я прочищаю горло и опускаю взгляд, делая вид, что мне важно прямо сейчас собрать все свои вещи в рюкзак.

— Тебя испугали мои слова? — спрашивает Каван.

— Хм, нет. Они меня смутили, потому что я не предполагаю отношений или чего-то подобного. То есть, — вскидываю голову и собираюсь с духом, — я не рассматриваю тебя, как того, с кем хотела бы провести ночь. Думаю, что я не готова к отношениям или сексу. Сейчас я полностью погружена в учёбу и работу. У меня нет времени на всё это. Нет времени на тебя, Каван. Мне очень жаль, что приходится говорить это, но я считаю, что лучше быть честной, чем юлить. У нас разная жизнь и разные приоритеты. Ты уже твёрдо стоишь на ногах, ищешь развлечений, а я… я хочу учиться и исполнить свою мечту. Моё положение шаткое, и я не верю в сказки. Поэтому вот так.

— Ты права, Таллия, — кивает Каван, чем удивляет меня. Я думала, что он будет возмущаться или убеждать меня в том, что я не даю сама себе шанса жить.

— Правда? — с сомнением спрашиваю его.

— Да, правда. Ты долгое время была в насильственном заточении, не видела мира. Ты только начинаешь узнавать, изучать его и привыкать к нему. Я же мечтаю о том, чтобы снова посадить тебя под замок из-за страха, что потеряю тебя. Я причиню тебе боль, а для меня это недопустимо. Я пресыщен жизнью и женщинами, деньгами и роскошью. Мне скучно и одиноко, потому что у меня уже есть своя личная клетка, в которую я сам себя заточил. Тебе там не место. Я должен признаться в том, что вчера принял решение больше не видеться с тобой, Таллия. Я становлюсь зависимым, а подобное уже видел раньше. Ты не заслуживаешь жестокости.

— Спасибо, — медленно вставляю я.

— Дело в том, что я пытался тебя забыть и снять с себя наркотический дурман, в котором нахожусь, когда ты рядом со мной.

Я поехал в клуб, чтобы трахнуть кого-нибудь.

— И что дальше? — выдавливаю из себя.

— Ничего. У меня не получилось. Нет, всё бы получилось, если бы я этого хотел, а я не хотел. Мои мысли занимала только ты, Таллия, и это меня злит. Я осознаю, что преследую и давлю на тебя, а ты ещё больше отдаляешься от меня. Поэтому я решил уехать домой, но потом вновь оказался возле твоего дома. Я уезжал и возвращался всю ночь. Меня рвало на части, и я не мог решить, что же мне делать дальше с этой зависимостью. Дело не в сексе, Таллия. Дело в боли.

— Тебе больно?

— Очень. Мне больно уже долгое время, но в последний год особенно. Врачи ничем не могут помочь. Эта боль засела у меня в груди, голове, крови. Она рвёт меня на части, и я забываюсь в алкогольном дурмане и наркотической зависимости от сильных антидепрессантов. Я смешиваю их, чтобы ничего не чувствовать.

Трахаю всех подряд, чтобы стать полноценным дерьмом для себя.

Но боль исчезла, когда я увидел тебя. Я вернулся в клуб, потому что забыл мобильный, а там танцевала ты. Я не видел твоего лица, но чувствовал тебя. Поэтому я упивался твоим присутствием рядом со мной, даже не подумав, как сложно тебе каждый день по несколько часов насильно исполнять мои прихоти. Я не отрицаю того, что хочу тебя, и держусь из последних сил, чтобы не наброситься на тебя и не взять насильно. Но я не могу поступить так с тобой. Поэтому я тоже считаю, что нам лучше больше не видеться. У тебя своя жизнь, у меня своя. И я благодарен тебе за эти минуты, в которых я отдыхал от боли и кошмаров, терзающих меня долгое время, — Каван находит мою руку и целует мои пальцы.

— У меня слишком много шрамов внутри, и они гноятся, Таллия.

Они разрушат тебя, потому что ты ранимая, нежная и невинная. Ты не справишься с ними. И лучше я выберу для себя боль, чем причиню её тебе. Я слишком замечтался. Наверное, мной вела сильная зависть к счастью моего друга, поэтому я и вцепился в тебя, Таллия. Я думал, что ты та самая для меня. И продолжаю тешить себя надеждами, но осознаю, что я не тот самый для тебя. Тебе нужен мужчина, с которым ты будешь счастлива. С которым ты будешь смеяться и улыбаться, а не бояться его напористости, как со мной. Я мужчина и намного старше тебя. Я должен отпустить тебя, Таллия.

И я отпускаю тебя, — с этими словами Каван выпускает мою руку, и она безвольно падает мне на бёдра.

— Откуда ты можешь знать, какой мужчина мне нужен и нужен ли, вообще? — резко подаю голос.

Каван мягко улыбается мне.

— Потому что счастлива со мной ты не будешь, Таллия. Я тебя разрушу, а ты не найдёшь сил для того, чтобы восстановиться. Я разобью твоё сердце. Я не создан для нежности, а приучен лишь причинять боль. Не отрицаю, что с тобой я другой и зачастую чувствую себя глупым идиотом, который поступает неправильно. Ты чиста, а я привык к грязи. Ещё несколько часов назад я не мог отпустить тебя, потому что эгоистичен. Искал любую причину, чтобы увидеть тебя, поговорить с тобой и отдохнуть. А сейчас я так хорошо выспался и убедился в том, что ты для меня та самая. Но я знаю, какие будут последствия, и не хочу их для тебя. Я плохой парень, Таллия. Я убийца и чудовище. Рядом со мной тебя ждут жестокие вещи, и вряд ли я смогу измениться. Я не знаю, но пробовать не собираюсь. После меня ты возненавидишь мужчин, а должна быть счастлива. Ты заслужила это, Таллия. Прости меня за эгоизм и мои желания. Прости за то, что я так сильно увлёкся собственными чувствами, забыв о тебе и о том, что ты живой человек с собственной судьбой. Я насильно притягиваю тебя к себе, но пора остановиться.

И я это делаю. Прощай, Таллия, — Каван внезапно дёргается ко мне и целует меня в лоб.

Я в полном шоке сижу на полу, наблюдая, как он уходит. Он даже не оборачивается, скрываясь за стеллажами, а я поверить не могу в то, что Каван так просто отказался от меня. И в то же время я благодарна ему за честность. А как же боль? Почему сейчас мне так больно от его слов и решений? Мы ведь могли стать друзьями.

Но не станем.

Мои глаза щиплет, и по щекам текут слёзы. Не могу объяснить своего состояния, но я чувствовала себя так же, когда умер мой брат.

Я словно потеряла в этом мире человека, который был для меня важен. Но Каван был не так важен для меня, как мой брат. Брат был родным и близким, а Каван временным, и то я не хотела с ним видеться. Тогда почему мне так грустно?

Доезжаю до дома на автомате, постоянно думая о Каване.

Кажется, я слишком сильно привязалась к нему или очень долго на него смотрела, раз мне не хватает его уже сейчас. Я злюсь на себя за то, что обидела Кавана, не поняла его и не смогла принять. Он так одинок, чёрт возьми, и не менее раним, чем я. Каван считает меня слабой. Это обидно. Я всегда думала, что я сильная, раз смогла сбежать от матери и начать новую жизнь. Оказывается, я в себе ошибалась или во мне ошибся Каван, но не хочу проверять это.

— Ты ещё обижаешься на меня?

— Что? — Моргаю несколько раз и поворачиваю голову.

Ал протягивает мне бокал с водой.

— Я спросил, ты всё ещё обижаешься на меня за то, что было утром? — повторяет он.

— А что было утром? — удивляюсь я.

— Если ты не помнишь, то, значит, я прощён, — улыбается Ал и ставит на стол тарелку с яблоками.

Моё сердце болит вновь.

— Она врала мне, — шепчу я.

— Не понимаю. — Друг садится рядом со мной за небольшой столик.

— Моя мама, она врала мне всю мою жизнь. Вчера Каван отвёз меня в клинику и оплатил расширенный анализ крови на аллергическую реакцию. Утром пришли результаты, но я боялась их увидеть. А потом… пока он спал и обнимал меня, то передал мне свои силы. Мне было не страшно рядом с ним. Я посмотрела результаты анализов, и оказалось, у меня ни на что нет аллергии.

Совсем ни на что. Я могу есть всё что угодно, — произношу и поднимаю голову на Ала.

Он с печалью и сожалением смотрит на меня, затем находит мою руку и сжимает её.

— Мне жаль, Тэлс, но мы это подозревали.

— Да… да. И всё же так больно. Я не понимаю, за что она так поступила со мной? Почему была так жестока ко мне? Она, вообще, хоть когда-нибудь любила меня? Я больше не хочу её видеть.

Не хочу помнить о ней и испытывать боль из-за обмана. Если родной и близкий человек вот так ужасающе поступает со мной, как я могу верить другим людям? Выходит, что все врут?

— Нет, Тэлс, не все врут. Твоя мама… она с катушек слетела после смерти твоего брата. Ты же сама знаешь, что потеря сына сильно повлияла на неё, и она любит тебя. Просто вот так странно, и… не знаю, что ещё сказать тебе, Тэлс. Не представляю, как паршиво ты себя чувствуешь сейчас. — Ал гладит мою руку, стараясь меня успокоить. Но я не собираюсь истерить или кричать. Я испытываю тихую и ноющую боль в груди. И не только из-за мамы, но и из-за Кавана тоже. Сегодня паршивый день. Очень паршивый.

— Ты не будешь злиться, если я тебя кое о чём спрошу? — Ал ловит мой взгляд.

— О Каване, — цокаю я.

— Да, о нём. Мне показалось или ты сказала, что переспала с ним?

— Ал, я не спала с ним. Мы были в библиотеке, и он уснул. Во сне он обнимал меня, а я облокотилась о его грудь и училась. Вот и всё.

Мы даже не целовались с ним.

— Ладно… ладно. Если он тебе нравится, то что-нибудь придумаем. Он тебе нравится, да? Ты даже меня в библиотеку никогда не приглашала.

— Это уже не имеет значения, Ал, — отрезаю я, поднимаясь со стула.

— Почему?

— Каван ушёл. Он бросил меня, хотя между нами особо ничего и не было. Он сказал, что хочет поступить правильно и ушёл. Каван больше не вернётся, — так сложно даются эти слова.

— Хм, разве это не то, чего ты хотела, Тэлс? Или я чего-то не понимаю?

— Не знаю, Ал. Не знаю, — пожимаю плечами и бросаю на него печальный взгляд. — Не знаю, как ответить. Сложно очень. Я хотела, чтобы Каван перестал меня преследовать. Он меня пугал, и девочки наговорили много ужасных вещей о нём. Я думала о нём плохо, а Каван оказался совсем другим. Он добрый, нежный и заботливый.

Каван угадывает все мои желания и делает всё уверенно. Он ранимый, и у него прекрасное сердце. Сильный, и с ним приятно разговаривать. Мы много разговаривали, и он меня поддерживал.

Каван не пытался залезть мне в трусики, как ты думаешь. Он даже не поцеловал меня. А потом… я испугалась. Я испугалась того, как мне хорошо рядом с ним, и совершила глупость. Я сказала Кавану, что ему нет места в моей жизни, и он это принял. Слишком быстро принял, словно ждал, когда я откажу ему. Это странно. Может быть, я ему надоела, и он не хотел ранить меня. Или же я скучная, а он не привык проводить полдня в библиотеках. У нас разная жизнь, и он это понял. Но я… мне уже сейчас одиноко без него. Прошло всего три часа с того момента, когда я видела его в последний раз, а уже скучаю. Не знаю, как всё так быстро случилось, ведь я, правда, не хотела встречаться с ним.

— Тэлс, я не рассказывал тебе о том, что у мужчин есть стратегии, — медленно произносит Ал.

— Стратегии? — удивляюсь я.

— Да. У каждого из нас свои фишки, как соблазнить девушку. Ни один из нас не говорит девушке о том, что он собирается с ней делать, точнее, что ему нужен только секс. Мы обещаем звёзды с неба, соблазняем их, а потом бросаем. Но есть мужчины, которые используют более высокий уровень, они играют на сознании.

— Ничего не понимаю. Если ты считаешь, что Каван обещал мне что-то, то нет. Он ни разу не предложил мне звёзд с неба.

— Это мой уровень, потому что я ещё молод и развлекаюсь.

А Каван уже взрослый мужчина. У него огромный опыт общения с девушками. С некоторыми он может быть требовательным, потому что знает, что именно деньгами он её заманит. А с некоторыми, вроде тебя, невинными и милыми, он использует другой метод. Я читал о нём.

— И что это за метод?

— Привыкание, Тэлс. Мужчина преследует девушку, постоянно появляется рядом с ней или пишет ей в одно и то же время сообщения, звонит. В общем, напоминает о себе, а потом, когда ему снова отказывают, но он понимает, что девушка уже привыкла к нему, уходит в тень и ждёт. Это охотники. Остальное всё делает девушка. Она уже привыкла к нему, и теперь будет вспоминать о нём, скучать и сама начнёт искать встреч с ним. То есть за время общения выработалась привычка, что мужчина рядом, а потом внезапно он исчезает. Это психология. Девушки всегда попадаются на эту удочку. Твой Каван появится, Тэлс, когда ты уже отчаешься его найти, и начнёт играть по своим правилам. Он поставит условия и будет показывать, что более не заинтересован в тебе, скажет, что ты упустила свой шанс, но оставит тебе возможность. То есть упомянет о чём-то, что он хочет. Вроде того, если ты переспишь со мной и убедишь меня в том, что я тебе нужен, тогда подумаю, хочу ли этого я. Так что, Тэлс, этот мужчина точно не стоит сожалений. Он играет с тобой и точно не бросил тебя.

От шока я хватаюсь за стену.

— То есть он врал, — выдавливаю из себя.

— Думаю, да, Тэлс. Он врал, чтобы поймать тебя на крючок, и это ему удалось. Ты же уже скучаешь по нему.

— Да.

— Ты будешь думать о нём больше и чаще. Ты сама себя заманишь в ловушку, из которой нет выхода. Поэтому советую не думать о нём, а просто понять, что этот мужчина — охотник, а ты его жертва. Ты ведь не хочешь быть жертвой?

— Нет, никогда, — отрицательно качаю головой.

— Вот и отлично. Буду рад, если я окажусь неправ. Но я услышал достаточно, чтобы сделать вывод, и тебе следует осознать, что он играл с тобой. Он вытянул из тебя рассказы о твоей жизни, раз уж ты призналась ему о том, что ты девственница. Затем стал рыцарем, который сразу же отвёз тебя в клинику и оплатил дорогой анализ, который ты не можешь себе позволить. Потом показал своими метаниями перед нашим домом, что он не может решиться на то, чтобы быть с тобой. Я уверен, что он даже упомянул о том, что у него есть проблемы. Давил на твою жалость рассказами о том, как он одинок, и что никто не любит его, а ты особенная. Далее, ты сдалась и взяла его с собой в библиотеку. Он вытерпел это, а когда увидел, что ты уже привязалась к нему, то сразу же ушёл, наговорив высокопарных слов о достоинстве и о том, что разобьёт твоё сердце.

Он ушёл якобы ради твоего будущего, но это чушь собачья. Он уже наметил цель. И его цель — это ты и твоя покорность.

Мне становится дурно, ведь Ал попадает точно по мишеням моих страхов. Всё было именно так с Каваном. Я не верю в то, что он действовал по какой-то книжке, используя мою доверчивость. Я просто не могу поверить в то, что каждый глубокий взгляд, подаренный мне, был ложью ради того, чтобы затащить меня в постель. Как же это гадко.

— Не волнуйся, даже если это и так, то проблема решена. Больше в моей жизни Каван не появится, — произношу я и не узнаю свой голос. Он какой-то безжизненный и сухой.

Ал кивает мне и подходит ближе. Он обнимает меня, и так хочется рассказать ему о своей боли, но я не могу. Я и так попала в ловушку взрослого и опытного мужчины, поверив в каждое его слово. Если я сознаюсь, что даже не подозревала о том, что Каван играл со мной, то унижу себя. Нет, я не буду думать о Каване. С этого момента я навсегда выброшу его из своей головы.

Глава 17

Таллия

— Сегодня отличная погода, — произносит Ал, падая на мою кровать и бросая в рот чипсы. Я не отрываю взгляда от учебника, который взяла домой из библиотеки на несколько дней, чтобы не тратить время на дорогу туда и обратно. Но на самом деле я просто не хочу причинять себе боль и прячусь от неё таким образом.

— Не хочешь оторваться от книжек? — спрашивает друг.

— Нет, у меня скоро вступительные экзамены, и я не могу их провалить, — сухо отвечаю.

— Тэлс, ты уже неделю не выходишь из дома просто так. Только на работу или за новой книгой в библиотеку. Это ненормально. Тебе нужен свежий воздух и витамин Д. Сегодня солнце, а в Дублине это редкость, — осуждающе произносит он.

— Когда я сдам экзамены и буду зачислена на первый курс, то с радостью выйду на улицу, чтобы погулять. Но я не могу. Я и так уже пропустила год.

— Я уверен, что ты и так сдашь экзамены. Дело в нём, да? В этом Каване? Ты боишься встретиться с ним или боишься того, что я был прав.

От слов Ала прикрываю глаза на долю секунды, а потом делаю глубокий вдох.

— Это чушь. Я не думаю о нём. Думаю только о своём будущем, — отрицаю я.

— Тогда почему не хочешь погулять вместе со мной, Тэлс? Просто пройтись по улицам, подышать свежим воздухом? — спрашивает Ал.

Приподнимаю тяжёлую книгу в знак доказательства.

— Ты полчаса не переворачивала страницу, Тэлс. Не делала никаких записей. Ты просто смотрела на неё и даже сконцентрироваться не можешь. Ты или страдаешь и ждёшь Кавана, или тебе просто нужен свежий воздух, третьего не дано. Так что выберешь? — спрашивая, хитро улыбается он.

Закатываю глаза и цокаю.

— Второе. Хорошо, пойдём гулять, но недолго, — соглашаюсь я.

— Пару часов, а потом у тебя останется ещё три часа перед сменой, — радостно кивает Ал.

Мне приходится встать с кровати и отложить учебники. Я соврала другу. Порой я просто не могу нормально думать, потому что все мои мысли занимает Каван. Это так неприятно. Он пропал. Прошла уже неделя, и я жду его всё сильнее и сильнее. Я осознаю, что стала, действительно, зависима от чужого человека за такое короткое время. А также мне неприятно и гадко понимать, что Ал был прав насчёт выбранной стратегии Кавана. Порой я так злюсь на себя, что заставляю себя флиртовать с парнями в клубе и улыбаться им, или что-то ещё в этом духе. Но потом мне становится противно от себя, потому что я веду себя, как шлюха, чтобы доказать самой себе, что Каван для меня ничего не значит, как и его обман. Я плоха в отношениях с мужчинами и парнями. Всё, что я знаю, исключительно из любовных романов и из слов Ала. Сама же я не нацелена на создание пары, и даже желания нет. Каждый парень, которого я встречаю, сразу же попадает под мой слишком критический отбор. То волосы слишком длинные, то глаза не такого цвета, то высокий, то недостаточно высокий, то голос громкий или звонкий, или сиплый, или неприятный, то запах не тот, то возраст не подходит. И я нахожу уйму минусов в парнях, которых даже не знаю. Я начала оценивать их внешность и понимать, что ищу хотя бы кого-нибудь похожего на Кавана. Это и раздражает. Поэтому я спряталась за учебниками, чтобы не думать о нём, но всё равно думаю. Когда же это прекратится?

— Хочешь поговорить со мной о том, что тебя тревожит, Тэлс? — интересуется Ал, пока мы медленно идём по тротуару.

— Меня ничего не тревожит, — быстро отвечаю.

— Ты врёшь. Я ведь твой друг, Тэлс, и никогда не причиню тебе вреда. Ты можешь мне доверять. Кроме друг друга, у нас больше никого нет, — произносит Ал и берёт меня за руку, а я вырываюсь.

— Не нужно, — тихо прошу его.

— Это из-за него, да? Ты не можешь смириться с тем, что я рассказал тебе про его стратегию?

— Да, ты прав, — сдаюсь я. Ведь мне больше не с кем обсудить это. Ал, действительно, единственный человек, который может мне что-то объяснить или рассказать так, как оно есть, а не врать. Он никогда мне не врал. Не убеждал меня в том, что у нас всё получится, когда мы сбежим. Он говорил, что будет сложно и трудно, и вероятно, порой мы будем голодать и постоянно работать, чтобы прокормить себя. Ал никогда не скрывал от меня то, какая жизнь на самом деле.

— Слушай, я могу и ошибаться, Тэлс. Да, я говорил, что Каван может играть с тобой, но у меня нет возможности заглянуть в его мысли. Конечно, я не скажу, что Каван мне нравится, потому что он слишком опасен с виду и немного пугает меня, но вдруг у него что-то случилось. Он же недавно вышел из госпиталя. Может быть, ему стало хуже?

— Мне приятно, что ты пытаешься спасти положение, но это лишнее, Ал. Не ври мне. Я не надеюсь на то, что ты ошибался, потому что всё сходится. Я его жертва, и он охотился за мной. Скоро он появится вновь, и тогда я не буду вести себя, как дура. Я буду готова противостоять ему.

— Тэлс, ну а вдруг я ошибся? Вдруг он не такой? Не знаю, правда, был ли я прав или же нет. Я просто волнуюсь за тебя. Ты и понятия не имеешь, какие мужчины коварные ублюдки, понимаешь? И я… чувствую свою ответственность за тебя. Но люди могут ошибаться, Тэлс. Я это говорю не для того, чтобы тебе не было больно, а для того, чтобы ты поняла, что мы не всегда правы. Иногда мы действуем наугад и проигрываем, а порой выигрываем. Никогда не угадаешь мыслей другого человека, вот и всё.

— Спасибо, что сказал это, — слабо улыбаюсь я.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, Тэлс. Если ты будешь счастлива с ним, то я буду счастлив за тебя. Если ты будешь счастлива со своими книжками про трупы, то без проблем, я буду терпеть чёртовы кости на обеденном столе.

— Это был муляж из гипса, — смеюсь я.

— Плевать. Я говорю о том, что ты сама должна выбрать свой путь. Да, прислушиваться к словам других хорошо, но не стоит следовать советам на сто процентов. Поэтому не зацикливайся на том, что Каван поступил плохо. Лучше отпусти ситуацию и живи дальше. Да, это трудно, но из-за своих плохих мыслей, ты перестала улыбаться и видеть хорошее вокруг. Ты перестала быть собой, Тэлс.

— Я всё понимаю, Ал. Понимаю. Но мне больно и страшно оттого, что ты прав. Я не могу справиться с этими эмоциями разочарования и порой оправдываю его, как и маму. Ищу для них обоих причины их поступков, но потом меня злит моя глупость. И Каван, и мама знали, что делают. Они точно понимали каждый свой шаг, а подобным осознанным поступкам, которые причиняют вред человеку, не может быть оправданий. Разве я не права?

— Не знаю, Тэлс. Не знаю. Отношения — сложная штука. Порой люди прощают друг друга за обман из-за любви. Иногда они терпят из-за страха потерять человека, как это было с моей мамой. Она потакала всем капризам отца и родила семерых детей, потому что он так хотел. Она работала сутками напролёт, а отец лишь выпивал в баре. И так будет продолжаться и дальше, пока один из них не умрёт. Люди цепляются друг за друга, считая, что больше никому в этом мире не нужны. Но это не так. Я сбежал из дома, потому что не хочу видеть насилие, не хочу знать, что моя мать не желает ничего менять и снова беременна. Я не собираюсь наблюдать за тем, как дорогой мне человек погибает из-за страха что-то изменить.

Поэтому я всё изменил. Конечно, мы оба с тобой испытываем чувство вины, Тэлс, за то, что бросили свои семьи и сбежали. Но это наш выбор, понимаешь? Наш, вот в чём суть. Мы взяли на себя ответственность за свои жизни и решения, а оправдывать людей за их страхи мы не вправе. Мы никак не можем на них повлиять, поэтому не стоит думать о тех, кто причинил тебе вред. Это больно и всегда будет больно.

— Все люди такие? Они любят причинять друг другу боль, относиться халатно к человеческим жизням и бояться самих себя? — грустно шепчу я.

— Нет, Тэлс, не все такие, — улыбается Ал и вновь берёт меня за руку, теперь я позволяю ему это.

— Нет. В мире много людей, и все они разные. Да, иногда не везёт, но не стоит ждать плохих знакомств и ставить на каждом человеке крест. Мы не должны вешать на людей ярлыки, только оттого, что обожглись в прошлом. Мы будем обжигаться, от этого не убежать и не спрятаться. Нужно просто принять этот урок и идти дальше, жизнь сама всё расставит по своим местам. И если твой Каван, действительно, заинтересован в тебе, а не играет с тобой, то вы снова встретитесь. Поэтому не переживай, — подбадривает меня Ал. Глубоко вздыхаю и киваю.

— Так и сделаю. Буду жить и пробовать что-то новое, теперь я знаю, что у меня ни на что нет аллергии, — улыбаюсь я.

— Отличный план, Тэлс. И в честь такого события я отведу себя в самую лучшую пекарню с горячим шоколадом.

— Звучит очень вкусно.

Мы смеёмся и перебегаем дорогу вместе. Едем в автобусе в новую часть города, где я ещё ни разу не была. Мне нравятся места с историей, а вот друг обожает новизну и то, где пахнет деньгами.

— Когда-нибудь я тоже буду жить в этом районе, — мечтательно вздыхает Ал, указывая взглядом на стеклянные новостройки, виднеющиеся за высокими заборами.

— Это же так скучно, — кривлюсь я.

— Это не скучно, а статусно. Мне осталось немного подкопить, и я поступлю на экономический факультет, а потом буду разбрасываться вот так деньгами, — Ал делает вид, словно отсчитывает невидимые купюры, чем вызывает у меня смех.

— Ты материалист.

— Я реалист. В этом мире без денег делать нечего. Я не хочу вести тот же образ жизни, какому придерживается моя семья. Тем более мужчины должны обеспечивать своих женщин. К примеру, твой Каван ведь богат.

— А это здесь при чём? — удивляюсь я.

— Если его чувства к тебе искренние, Тэлс, то только подумай, в какой роскоши ты можешь жить. А сколько у тебя будет возможностей помогать людям?

Ты будешь посещать благотворительные балы и участвовать в подобных мероприятиях.

Тебе даже работать не нужно будет, потому что Каван достаточно зарабатывает. Как думаешь, он тоже живёт в подобном месте? Он возил тебя к себе?

— Прекрати. Мне не нравится этот разговор. Я не отрицаю, что довольно привлекательно помогать людям, но не за счёт других, Ал.

А также я не хочу, чтобы кто-то думал, что я зациклена на деньгах.

Пока они есть хорошо, а если их не будет, то ничего, я справлюсь и буду работать. И уж точно я не собираюсь висеть на шее мужчины, — кривлюсь я.

— И всё же, Тэлс, если всё зайдёт дальше, ты будешь готова отказаться от своей мечты ради Кавана? — интересуется друг.

— Когда придёт время, тогда и подумаю. Но я считаю, что нужно верить в свои мечты, а не жертвовать ими. Вообще, я бы хотела думать, что ради любви ничем жертвовать не нужно. Это ведь любовь, она не должна приносить боль или ставить перед выбором.

— Ага, так пишут в твоих книжках. А на самом деле люди всегда чем-то жертвуют. Вспомни мою мать, — хмыкает Ал и бросает печальный взгляд на новостройки. — Но я выберусь и стану крутым парнем. Перед моими ногами будет весь мир.

— Так мы идём в кафе? — меняю тему.

— Да-да, оно недалеко отсюда, — кивает Ал.

В этом районе очень много дорогих машин, как и людей, одетых в разы дороже, чем в нашем. Мимо нас проходят красивые девушки, оставляющие за собой шлейф приятных духов, мужчины в костюмах, разговаривающие по телефону. Это словно другой мир, и мне в нём не особо комфортно. Мы с другом явно выделяемся.

— Смотри, машина, как у твоего плохого парня. — Ал тычет в одну из иномарок, припаркованную на другой стороне улицы. Моё сердце сбивается с ритма, а потом быстро начинает скакать в груди.

— Таких машин полно, — бубню, стараясь прекратить надеяться, что в таком большом городе я встречу Кавана на улице.

— Ну да, наверное, — пожав плечами, произносит Ал и открывает для меня дверь в кофейню. Мы оказываемся в уютном и романтичном месте. Здесь так вкусно пахнет выпечкой, и большинство столиков заняты.

— Беги к окну, я куплю всё. — Друг толкает меня к столику, и я направляюсь к нему. Располагаюсь на диване и улыбаюсь, рассматривая странный стол. Он выполнен из дерева, но по центру словно бордово-алая река из стекла. Изумительный рисунок. А также есть ваза, выполненная в таком же стиле, в которой стоят белые гвоздики.

Наверное, это очень дорогое место. Я рассматриваю людей, обстановку, а затем смотрю на улицу. Так здорово, оттого что можно сидеть в тёплом месте и наблюдать за миром.

— Так, я купил два шоколада и два куска пирога с вишней и с яблоками. Говорят, это лучшее здесь, — говорит Ал, возвращаясь с подносом в руках, и ставит его на столик.

— Господи, это выглядит превосходно, — восхищённо шепчу я. — Какой аромат!

— Ага, итак, за твой первый раз, Тэлс. Пришло твоё время попробовать всё в этом мире, — произносит друг и ставит передо мной чашку с шоколадом. Я наклоняюсь к чашке, вдыхая аромат.

— Вот чёрт, — до меня доносится шёпот Ала.

— Что случилось? — удивляюсь я. Он быстро переводит на меня взгляд и натянуто улыбается.

— Всё отлично. Я думаю, что тебе нужно помыть руки, — быстро говорит Ал.

— Так здесь есть мокрые салфетки. Я протёрла руки.

Поведение друга крайне странное. Он смотрит в окно, а потом нервно на меня. Я поворачиваю голову, чтобы узнать, что же так его напугало.

— Нет, Тэлс, не нужно…

Внезапно я чувствую, словно меня ударили в грудь. Лёгкие сжимаются до такой степени, что мне становится невыносимо больно. А всё, потому что я вижу Кавана. За столько дней я лишь могла по памяти воспроизводить его лицо в своей голове, а сейчас он живой и находится от меня через дорогу. Ал был прав, та машина принадлежала Кавану. Он стоит на тротуаре и говорит по телефону.

Его лицо суровое, и он крайне чем-то недоволен, но потом… потом я вижу невероятной красоты девушку с длинными тёмными волосами.

Она подходит к нему и кладёт ладонь на его руку. Каван кивает ей и улыбается. Он что-то говорит незнакомке, прерывая звонок. По его лицу явно видно, что девушка ему очень нравится. Она обнимает его и целует в щёку. Его ладонь притягивает её к себе, и он ведёт её к машине.

— Тэлс…

Я не могу оторваться от того, что вижу. Девушка садится в машину Кавана, а он оббегает её, открывает водительскую дверь, оглядывается и исчезает в салоне машины.

Боль растекается по всему моему телу, и я жмурюсь от того, как же быстро и звонко разбились все мои надежды на то, что Каван не был лживым со мной. Но я вижу совсем другое. У него уже есть другая. Он ушёл от меня и забыл, выбрав роскошную женщину, которая идеально подходит ему.

— Тэлс, мне очень жаль, — шепчет Ал и находит мою руку. Я отворачиваюсь от окна, желание пробовать что-то новое пропадает.

— Мне нет. Теперь у меня нет никаких оправданий для Кавана.

И если он появится в моей жизни снова, то я не позволю ему считать, что я дура. Именно это поможет мне выиграть в этой схватке и сохранить достоинство. А я ведь дура, Ал, дура такая.

Но с этого момента всё закончилось. Он недостоин моих мыслей о нём. Он лгал мне, а ты был прав. Мне гадко, оттого что он посчитал, будто может вот так легко швыряться мной. Нет, не может.

Никто не может. Поэтому всё в порядке. Жизнь уже расставила всё по своим местам, — сухо произношу я.

Друг с грустью гладит мою руку, но я вырываю её и поднимаюсь с места.

— Прости, мне нужно побыть одной. Встретимся в клубе.

Я ухожу, чтобы никто не видел моих страданий. Мне невыносимо больно, хотя я даже прав не имею на подобные чувства. Мне жутко обидно и стыдно за то, что я позволила так с собой поступить. С меня хватит, такого больше не повторится.

Глава 18

Таллия

Боль так и не притупилась, но с ней можно жить, правда, недолго. И я живу, чуть больше суток, но то, что узнала о Каване, стало для меня сильным потрясением. Судьба словно решила посмеяться надо мной, сначала забрав брата, а теперь показав мне, что люди не заслуживают доверия. И как же быть? Я собираюсь стать врачом и должна знать правду. А выходит, что я всегда могу совершить ошибку из-за незнания.

С того момента, как меня ошарашило известие о том, что у Кавана есть прекрасная, утончённая и очень красивая женщина, прошло ровно тридцать часов тринадцать минут и пять секунд.

Но шок до сих пор не прошёл. Я не из тех, кто начинает реветь по каждому поводу, потому что в балете плакать хочется постоянно, а нельзя. Меня приучили с достоинством терпеть боль и ждать, когда чувства притупятся. Вот я и жду. Я надеюсь, что с сердечными ранами этот способ тоже работает.

— Таллия, нужна помощь наверху. Третья кабинка, там сегодня проходит вечеринка, и одна официантка не справляется. Ты идёшь туда, — сообщает мне менеджер.

— Хорошо, — кивая, хватаю поднос с напитками, который уже ждёт меня.

Иногда я работаю на втором этаже, на котором располагаются ВИП-кабинки. Они заказаны на месяц вперёд, и там обычно чаевые намного выше, чем в основном зале. Но там работают пять человек, все девушки модельной внешности. Высокие, прекрасные и умеющие убеждать клиентов в том, что они хотят заказать более дорогие и изысканные напитки. А также эти девушки отлично разбираются в них. Я же зачастую работаю только на подхвате, потому что понятия не имею, чем отличается ирландский виски от шотландского, и какие ингредиенты были использованы в их изготовлении.

— Что у нас сегодня? — интересуюсь я у официантки, к которой меня приставили помогать.

— Очередная высокомерная сучка, как обычно. Всё смахивает на то, что сутенёр решил устроить для неё праздник в честь её дня рождения. Она всем недовольна, — кривится девушка и толкает дверь. — Но есть довольно хорошие экземпляры на ночь.

Я сразу же оказываюсь в шуме музыки и смеха. Мне в нос ударяет смесь духов и одеколонов, как и сигаретный дым. Я следую за официанткой. Она забирает с моего подноса бокалы и расставляет их на столе. Стараюсь не смотреть на компанию, потому что мне всё равно. Пока мы обходим стол, замечаю очень много мужчин и словно я где-то их уже видела. Вероятно, по телевизору. Но это не моё дело. Принимаю заказы у половины гостей, а вторую половину обслуживает другая официантка. Мой взгляд падает на светлые волосы, и я хмурюсь ещё сильнее. Я точно видела эту девушку, она кричала на улице, на Кифа. Сейчас она смеётся над шуткой неизвестного мне мужчины, и мне становится паршиво. Вероятно, они расстались, и это именно та девушка, у кого день рождения. Это гнусно и противно. Я расценила её поведение на улице, как ревность, и между Кифом и Дейзи вроде бы явно что-то происходило. А что сейчас? Она его бросила или он её? Да какая разница, если люди расходятся и причиняют друг другу боль.

Приняв все заказы, освежаю пепельницы, и меня словно вновь ударяют в грудь. Резко вскидываю голову и попадаю прямо в пристальный взгляд тёмно-синих глаз. Втягиваю в себя воздух от того, как же жестоко шутит эта жизнь. Каван. Он сидит на диване, покручивая в руке бокал с алкоголем, а рядом с ним смеётся та самая девушка, с которой я его видела. Невыносимо смотреть на это.

Разворачиваюсь и ухожу. А что ещё мне остаётся? Он видел меня, а я видела его. Он обманывал меня, играя со мной, и у него уже есть другая. Да, это больно. Да. Я ещё не пришла в себя, но скоро буду в порядке.

— Простите, — обхожу гостя, но он внезапно перекрывает мне путь.— Таллия?

— Киф? — удивляюсь я, как и мужчина выглядит тоже удивлённым, хотя он знал, что я здесь работаю.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, — говорит он.

— Почему? Я работаю здесь, ты же знаешь. Именно поэтому мы и встретились, — напоминаю я.

— Да… да, но я думал, что Каван… не важно, — Киф натянуто улыбается мне. — Как поживаешь? У тебя всё хорошо?

— Прекрасно. Я счастлива и обслуживаю, видимо, ту кабинку, куда ты направляешься, — сухо отвечаю.

— Понятно. Я оставлю хорошие чаевые, — Киф подмигивает мне и скрывается за дверью.

Час от часу не легче.

Сбежав вниз, нахожу Ала и отвожу его в сторону.

— Каван здесь вместе со своей девушкой. Они наверху, и мне нужно работать там, — скулю я.

— Чёрт, Тэлс, давай, я попрошу тебя заменить?

— Они хотят девушку. Менеджер выбрал меня, я не могу отказаться. Просто пожелай мне удачи, — прошу его.

— Удачи, Тэлс, она тебе точно понадобится. Но… ты же не будешь… там… — Ал неопределённо взмахивает рукой.

— Нет, ни за что. Повторюсь, Каван здесь вместе с той самой девушкой. Он здесь с ней, это и есть, подтверждение его лжи. Я не настолько дура, чтобы поверить, что она просто хорошая знакомая, — фыркаю я.

— Хорошо. Отличный настрой, Тэлс. Если что понадобится, то я здесь.

Ал чмокает меня в щёку, и мы расходимся по местам.

Пытаюсь взять себя в руки, как меня учили. Я умею держать под контролем эмоции на лице, даже если и больно. Сейчас это сложнее сделать, ведь в последние несколько лет, я, наоборот, училась проявлять эмоции и показывать их людям, а не выглядеть, как безжизненная кукла.

Чёрт, вот невезение. Мне страшно возвращаться обратно на второй этаж и знать, что Каван сейчас там вместе с девушкой. Я чувствую себя глупой и использованной, слишком доверчивой и неготовой к этому миру жестокости и боли. Пока я не позволяла себе сближаться с людьми, всё было в порядке. Я нарушила свои правила, и вот итог — мне хочется одеть тарелку с закусками на голову Кавана и разбить её об него, чтобы ему было больно. Но я не имею права.

Натягиваю улыбку и вхожу в кабинку. Я двигаюсь быстро, опустив голову, чтобы не видеть ничего такого, что может вновь меня ранить.

— Я безумно скучала по нему, пока была в Америке. Там так скучно. Он ни разу не навестил меня за всё это долгое время, — раздаётся голос темноволосой. И всё же бросаю взгляд на пару.

Девушка крепко обнимает Кавана за шею и целует в висок.

— Я же люблю его, каким бы засранцем он ни был, — смеётся она.

Киф улыбается, как и все.

А мне паршиво. Моё сердце разрывается на части. Это так больно. Выходит, что у Кавана уже была девушка, когда он начал преследовать меня. Помимо этого, он не был верен ей, потому что каждый вечер девочки ходили к нему, чтобы танцевать, и не только.

И они встречаются полтора года, а то и больше. Господи, как это гадко. Каван оказался тем, каким его и описывали. А мне он врал, глядя в глаза. Теория Ала подтверждается снова и снова.

Я работаю словно на автомате. Абстрагируюсь от приятного смеха девушки Кавана, но ни разу не слышала его голоса, пока все поздравляли её. Киф мягко улыбается мне, когда наши взгляды пересекаются, и мне нравится этот мужчина. Он приятный, вежливый. Отвечаю ему улыбкой и ставлю перед ним тарелку с салатом. Я удивлена, что он не сидит рядом со своей девушкой.

Хотя, может быть, это у них нормально? Дейзи откровенно флиртует с другими мужчинами, сидящими за столом, а Киф не обращает на неё внимания. Но для меня это дико и неправильно.

— Позже принесёшь горячее, а пока отдохни, — говорит мне официантка, и я подчиняюсь. Я рада сбежать отсюда и спрятаться.

Забегаю в комнату для обслуживающего персонала и хватаю свитер.

Натягиваю его и направляюсь в кухню. Прошу ребят, работающих там, позвать меня с улицы, когда будут готовы заказы в кабинку номер три. Выскакиваю на задний двор клуба и прижимаюсь к стене.

Не проходит даже и пары минут, чтобы перевести дух, как дверь сразу же открывается. Я удивлённо поворачиваю голову, ведь повара только сейчас получили заказ на горячее, оно не может быть готово так быстро.

Каван. Я замираю, попав под его пристальный и суровый взгляд.

В груди вскипает ярость из-за того, что он здесь, и я не могу избавиться от него.

— Добрый вечер, сэр. Я могу вам чем-то помочь? — сухо спрашиваю его. Он не отвечает, смотрит на меня этими чёртовыми лживыми глазами и молчит.

— Вероятно, вы недовольны моей работой, но мне дали несколько минут отдыха, пока не будут готовы основные блюда. Или вы приказываете мне вернуться обратно? — добавляю я.

— Я приказываю тебе вернуться, — раздаётся его низкий голос.

— Хорошо, сэр, — киваю я. — Так и сделаю. Ведь вы босс.

Фыркнув, делаю шаг в сторону, как Каван касается моих пальцев.

— Я приказываю тебе вернуться ко мне.

— Не смей, — шиплю я, отскакивая от него. — Не смей трогать меня и говорить подобное.

— Почему ты так злишься на меня, Таллия? — удивляется он.

Почему? Он ещё спрашивает? Почему? Какая наглость, чёрт возьми!

— Я не злюсь. Я тебя презираю, — цежу сквозь зубы.

— Нет, ты именно злишься на меня.

Делаю глубокий вдох и вскидываю голову.

— Мне нужно вернуться к работе, сэр. Прошу меня извинить.

— Нет, — Каван с силой хватает меня за руку и толкает к стене.

С писком ударяюсь спиной о каменную плитку, а он расставляет руки по бокам от моей головы.

— Почему я не могу выбросить тебя из головы, Таллия? Почему я постоянно думаю о тебе? Почему именно сегодня ты решила уничтожить все мои попытки держаться от тебя подальше? — жарко шепчет он мне в лицо.

— Да как ты смеешь? — яростно рычу я. — Как ты смеешь? Тебе ни капли не стыдно? У тебя есть, вообще, совесть?

Ударяю его кулаком в грудь, надеясь, что он отойдёт от меня, и я смогу сбежать. Но Каван даже не двигается. Он хмурится и выглядит ещё более удивлённым. Неужели, для него подобное поведение норма? Неужели, он даже не задумывается о том, как плохо поступает со всеми вокруг?

— Объяснись, — требует он.

— Ты сам всё знаешь. Я не собираюсь…

— Объясни мне, почему ты так злишься на меня и даже оскорблена? — Он хватает мой подбородок, а я упираюсь руками в его грудь. Его не сдвинуть.

— Отпусти.

— Ты обижена на меня за то, что я ушёл? Разве не этого ты хотела? Ты не заинтересована во мне. Так по какой причине злишься из-за моего решения, Таллия? Я поступил правильно для тебя, наплевав на своё желание обладать тобой. Так в чём дело?

— Ты законченный лжец, — цежу я и пинаю его в ногу, но и это никак не влияет на Кавана, но всё же он отпускает мой подбородок.

Я радуюсь всего секунду, как он придавливает моё тело своим.

— И я всё ещё жду объяснений, — прищуривается он.

— Как ты можешь быть таким… таким… лживым? Ты не думаешь ни о ком, кроме себя. Ты говорил про то, как одинок, как завидуешь своему другу, и что тебя никто не любит. Но вон там, — показываю пальцем за свою спину, — тебя ждёт девушка, которая любит тебя.

А что делаешь ты? Ищешь развлечения на одну ночь. Используешь девочек из клуба и не думаешь о том, что будет с твоей девушкой, когда она узнает об этом. Ты преследовал меня, убеждая в том, что свободен. Но ты врал. Не отрицай. Ты несвободен. У тебя долгие отношения с той, кто тебе подходит, а ты ничего не ценишь. Врёшь и себе, и другим. Играешь с женщинами и со мной играл. Да, я знаю об этих глупых мужских стратегиях. Ты специально всё подстроил, считая, что я дура. Но нет, Каван, я не дура. Пусть я немного знаю про отношения между мужчиной и женщиной, но я не настолько глупа, чтобыне видеть обмана.

— Что за чушь ты несёшь, Таллия?

— Конечно, для тебя факт того, что ты неверен никому и даже себе, это чушь. Вот так ты относишься к людям и ждёшь, что они будут любить тебя? За что? Скажи, за что? За ложь?

За предательство? За измены? Я советую тебе прекратить лгать и использовать ту девушку наверху. Скажи ей честно, какой ты на самом деле и что делал здесь, пока она ждала тебя в Америке.

У тебя есть постоянные отношения, а тебе всё мало. Да что с тобой не так? — В ярости ударяю кулаками по его плечам.

— Подожди, Таллия. Подожди. О каких отношениях ты говоришь?

И кого я использовал?

— Я не знаю её имени, но видела вас вдвоём. Ты выходил с ней из какого-то здания в роскошном районе, мы с Алом были в кофейне напротив. А теперь ты здесь с ней. Она признавалась тебе в любви.

С ней у тебя отношения, — выпаливаю я.

Каван внезапно начинает смеяться.

— Не смей, — снова бью его.

— Таллия, ты меня ревнуешь, — улыбается он.

— Я не ревную. Вот это чушь. Я презираю тебя за то, что ты унижаешь ту девушку своими поступками. Это жестоко. Ты не можешь изменять ей. Если она тебя не устраивает, то прекрати тратить её время и давать ей надежды на будущее с тобой. Это нечестно. Так нельзя. И я знаю, что ты пытался сделать со мной.

— И что же?

— Твой план состоял в том, чтобы я привыкла к тебе. Затем ты бросишь меня, а потом снова появишься, надеясь на то, что я уже готова на всё ради тебя. Но нет, слышал? Нет. Со мной этот трюк не пройдёт. Я ни на что не готова ради тебя. Я забыла о тебе и рада тому, что ты оставил меня в покое. А теперь отпусти меня, — требую я.

— Господи, я так скучал, — Каван кладёт ладонь мне на щеку, но я дёргаю головой.

— Не смей…

— Я постоянно думал о тебе. Стараюсь выбросить тебя из головы, но там или ты, или желание драться. Я выбирал тебя, чтобы жить дальше. Но я не могу. Не знаю, кто наговорил тебе эти все глупости про меня. Я не использовал ни одну из своих стратегий с тобой. Я жил рядом с тобой, вот и всё. Я не врал тебе, и у меня нет девушки.

— Это ложь, — шиплю я.

— Ты видела меня с моей сестрой. Она работала в Америке полтора года, а сейчас вернулась на свадьбу отца Кифа. Дарина моя младшая сестра, — сообщает Каван.

Злость моментально исчезает из груди.

— Конечно, это так удобно, но меня не касается. Я хотела донести до тебя свою мысль о том…

— Что ты ревнуешь меня и до сих пор думаешь обо мне так же, как и я о тебе? — заканчивает за меня Каван.

— Нет, я…

— Так ты привыкла ко мне? Потому что я привык к тебе моментально. Знаешь, как я понял, что ты вошла в кабинку? Боль исчезла. Её отключили. Я терпел шум, разговоры и людей, чтобы быть нормальным братом. Но потом всё исчезло, и я понял, что ты рядом. Ты где-то очень близко. Я не врал тебе. Тебе точно не врал, хотя не отрицаю, что лгу много и часто другим. С тобой я жил, Таллия. Если не веришь мне, то пойдём, я докажу, что Дарина моя сестра. Об этом знают все, у меня даже документы есть, подтверждающие наше родство.

Ох, чёрт. Кажется, я сделала неправильные выводы и теперь чувствую себя крайне глупо.

— Отпусти меня, — выдавливаю из себя.

С тяжёлым вздохом Каван повинуется и отходит.

Нужно собраться с мыслями, но в голове такой сумбур. Сестра?

Чёрт, она может быть его сестрой? Я же могу узнать у Кифа. Он будет врать мне? Да и, вообще, зачем мне это?

— Мне жаль, что я ошиблась, хотя это ещё неточно, но твои слова всё равно ничего не меняют. Пусть она и твоя сестра, но ты играл со мной, поняв, что я ни черта не знаю про отношения и ваши мужские схемы по завоеванию женщин. Ты следовал тому, что пишут в книжках для парней, как уложить девушку в постель, а потом бросить. Поэтому я остаюсь при своём мнении, — решительно произношу.

— Я ушёл…

— Да, Каван, ты ушёл, так уходи. Ты ушёл, чтобы появиться снова.

Ты занимался своими делами, считая, что я буду страдать из-за тебя.

Но нет, я не страдаю. Я даже на пару свиданий ходила, потому что мне всё равно.

— Зачем ты лжёшь мне, Таллия? — Он смотрит на меня таким тяжёлым и печальным взглядом, от которого мне самой хочется плакать.

— Я не…

— Если ты считаешь свиданием, несколько фраз, брошенных клиентами в клубе, то я даже не представляю, каким ты видишь меня, который, действительно, водил тебя на свидание.

— Что? — Мой рот приоткрывается от шока.

— Я сказал, что ухожу, но не ушёл. Я умею оставаться в тени и наблюдать за людьми. Я следовал за тобой. Поэтому могу сказать, что ты скучала по мне так же, как и я по тебе. Ты не выходила из дома днём, только на работу. В тот день, когда ты сказала мне, что я тебе не нужен, и испугалась чего-то, взяла несколько книг в библиотеке и заперлась в квартире, чтобы случайно не встретиться со мной. Ты пыталась жить дальше, даже сделала пару неуклюжих попыток поддержать отвратительный флирт, но у тебя не получилось выбросить меня из своей головы, как и у меня не получилось избавиться от мыслей о тебе. И только один раз, когда я не сидел в машине у твоего дома, ты решила выйти на грёбаную улицу и увидела меня с Дариной. Это несправедливо. — Каван стискивает кулак и ударяет им в стену.

— Ладно, но ты тоже поступаешь несправедливо. Может быть, жизнь вернула тебе бумеранг, Каван, который именно ты запустил в воздух? Даже если ты говоришь правду, то это ничего не меняет.

Ты игрок и сделал меня своей жертвой, решив стать охотником. Ты выстроил целую стратегию, а твои глаза загорелись, когда я сообщила тебе о том, что ещё девственница. Да, многие мужчины кривятся, но большинство всегда хотят быть первыми. Это повышает их самооценку. А ты любишь повышать свою самооценку за счёт побед в постели.

— Ты, что, действительно, так обо мне думаешь? Что я занимался всей этой хернёй, чтобы уложить тебя в постель? — злобно рыкает на меня Каван.

— Я не могу ответить. Если скажу «да» и ошибусь, то это ранит тебя, чего бы я ни хотела. Если скажу «нет» и ошибусь, то это ранит меня и докажет, что я дура, и мной можно помыкать, чего я тоже не хочу. Поэтому я отвечу «не знаю», Каван. Я не знаю, что ответить тебе. Не отрицаю, что не планировала видеться с тобой и честно отказывала тебе, потому что ты не вызывал у меня интереса, а только страх моей смерти. Но всё сходится, Каван. Сама стратегия, которую выбирают мужчины, слишком похожа на ход твоих действий со мной. И я доверяю этим суждениям, потому что ты на самом деле ничего так и не рассказал о себе. Ты вытянул из меня информацию, дав мне какие-то жалкие отрывки своих ощущений, которым я поверила. И я не знаю, совершила ли ошибку, или же сейчас её совершаю, высказывая тебе всё это. Я не знаю, ясно?

Не знаю, — произношу и прикрываю на несколько секунд глаза от хаотичных мыслей в своей голове и таких же эмоций.

Каван смотрит на меня взглядом, наполненным непередаваемой болью. Его глаза тёмно-синего цвета сейчас блестят в падающем свете фонарного столба сбоку, и в них трепещут блики. От этого мне хочется извиниться, потому что я чувствую себя очень плохой. Ему больно. Очень больно в данный момент из-за меня и моих слов о нём. Но я не знаю, что ещё сказать, потому что больше не уверена в своих мыслях по отношению к нему. Я не понимаю, что со мной происходит, но мне тоже больно.

— Таллия, горячее!

Этот спасительный крик одного из поваров даёт мне возможность уйти, что я и делаю. Открываю дверь и, не оборачиваясь, шепчу:

— Прости меня… прости… но я больше не хочу быть обманутой человеком, который мне дорог. Я не хочу потерять тебя, когда ты будешь для меня всем моим миром. Поэтому я лучше буду думать о тебе, как о том, кто играл со мной, чем о том, кого я могла бы любить. Прости, Каван.

Глава 19

Таллия

Быстро вытираю слёзы и натягиваю улыбку. Забираю заказы в баре и несу на второй этаж. Я не плачу, просто испытываю ужасную вину за то, каким мёртвым и безжизненным стал взгляд Кавана, после его возвращения в ВИП-комнату. Он не реагировал на слова Дарины, своей сестры, как оказалось на самом деле, я спросила об этом у Кифа на ухо и получила подтверждение. Он просто крутил в руках бокал с нетронутым алкоголем и смотрел перед собой. Каван даже не следил за тем, что я нахожусь в комнате и хожу по ней. Ничего. А самое ужасное, что никто, ни один из этих людей, не заметил его состояния. Никто не спросил у него, что с ним случилось. Никто не поинтересовался, почему он не ест. Никто не обратил на него внимания. Словно компания разделилась на Кавана и всех остальных, поднимающих бокалы за Дарину.

Мне жаль Кавана. Не могу ничего с собой поделать, но я испытываю к нему жалость, потому что именно сейчас вижу, что он одинок даже среди близких ему людей. Это страшно. Он не улыбается и не разговаривает. Каван просто ждёт, когда всё закончится. Он терпит. А потом внезапно встаёт и уходит, даже не обратив внимания на возмущённый крик выпившей сестры.

Каван проходит мимо меня, делая вид, что меня не существует.

Думаю, я его сильно обидела. Очень сильно. Но в то же время я помню о том, что говорил Ал о таких мужчинах.

Господи, да я просто боюсь уже кому-то доверять! Боюсь! Если меня мама предала, да ещё и врала мне, а это мой единственный близкий человек в мире, то какое дело до моих чувств незнакомцам?

Моё настроение хуже некуда. Меня начинает тошнить от криков, визга и вони табака. Гости потихоньку начинают расходиться, первой уходит Дейзи с каким-то мужчиной, а за ними сразу же Киф. Он суёт мне на ходу двести евро и исчезает за дверью. Я прячу улыбку, но не из-за больших чаевых, а из-за того, что ему явно не понравилось то, что он увидел. Ревность. Точно. Я помню, в книгах постоянно всё строилось на ревности. Киф приревновал Дейзи, а она тоже обижалась на него. Думаю, что он ей очень нравится, но она наказывает его за что-то. Разве это не жестоко?

Зачем люди поступают так с теми, кто им дорог? Почему они так жестоки к самым близким?

— Можешь идти домой, ты хорошо поработала. Отпущу тебя сегодня пораньше. А затем ты принудительно берёшь четыре выходных дня, Таллия, — сухо говорит менеджер.

— Почему? — удивляюсь я.

— Ты не брала выходные всё время, а это нарушение трудового договора. Нам не нужны судебные тяжбы, поэтому мне придётся насильно отправить тебя на отдых, чтобы в будущем не было проблем. Ждём тебя через четыре дня, во вторник.

Мужчина разворачивается и уходит, а я закатываю глаза.

— Что он тебе сказал? — Рядом появляется Ал.

— Я должна отдохнуть четыре дня. Это правда, что если я не беру выходные, то они нарушают трудовой договор? — настороженно интересуюсь я. Не хочу больше обмана.

— Хм, да, такое есть. Я беру один выходной день в неделю, как прописано в договоре. Ты брала всего лишь два раза, и твои выходные, вероятно, разделили между собой другие официанты, — кивает Ал, и я облегчённо вздыхаю.

— Ладно. Я поеду домой, — устало тру лоб и оглядываюсь на ещё заполненный клиентами клуб.

— Как дела с Каваном? Узнала что-нибудь про его девушку? — нетерпеливо спрашивает Ал.

— Ты хуже девчонки. Сплетник, — улыбаюсь я.

— И всё же?

— Дарина его сестра. Это точно. Она долгое время работала в Америке. Но есть ещё кое-что, в чём я пока не разобралась.

Быстро шепчу на ухо другу свои переживания и прошу его помочь мне понять, где правда. Я сама не могу разобраться в этом, потому что не знаю многое о мужчинах. Ал мужчина.

— Хм… не знаю, что сказать, если честно. С одной стороны, мне бы хотелось, чтобы всё было хорошо. А с другой, я не хочу, чтобы тебе причинили боль, Тэлс. Поэтому я ничего не могу посоветовать. Думаю, что тебе нужно поговорить с ним и понаблюдать за его поступками и словами. Если он врёт, то где-нибудь должен проколоться. Точно проколется. Ложь быстро забывается, а вот правда выплывает наружу.

— То есть мне нужно дать ему шанс? — удивляюсь я.

— Если только ты сама этого хочешь, Тэлс. Если тебе нравится этот мужчина, и ты понимаешь, что готова узнать его, а значит, начать зависеть от этих эмоций, то да, а если не готова, то нет. Я не могу решить за тебя, Тэлс. Не хочу быть виновным в твоём разбитом сердце, но если это всё же произойдёт, то я надеру ему задницу.

Подавляю улыбку, вспоминая, как легко Каван швырнул моего друга в сторону, чтобы отстоять мою честь. И уж точно он хорош в боях. Он лучший, так что, если кому и надерут зад, так это Алу.

— Понятно. Спасибо, до встречи, — чмокаю его в щёку. Ал улыбается мне и направляется к своим столикам, чтобы продолжить работу.

На самом деле я очень устала. Физически устала. Бегать с этажа на этаж и носить тяжёлые подносы — то ещё удовольствие, но я справилась с работой, а вот с чем-то очень важным — нет.

Выхожу из клуба в прохладную ночь и прощаюсь с охранником.

Я не запомнила, как его зовут, но он всегда очень мил со мной. Люди продолжают стоять в длинной очереди перед входом в клуб, и мне жаль их, потому что клуб забит, и им ещё долго придётся пробыть здесь.

Направляюсь вдоль по улице, чтобы дойти до главной дороги и там подождать такси. Ночью это делать особо сложно. Обычно, Ал в мобильном приложении заказывает для нас обоих такси, и это выходит намного дешевле.

— Какого чёрта ты делаешь ночью на улице одна?

Я пугаюсь от громкого и злого голоса, взвизгиваю и оборачиваюсь. Машина Кавана стоит на дороге с заведённым мотором, а он сам выскочил из неё.

— Я…

— Ты что, не осознаёшь, как это опасно? Ты одна, и на тебя могут напасть, Таллия. Как можно быть настолько безрассудной? — возмущается Каван.

— Да я же…

— Или ты ищешь приключения на свою маленькую задницу?

Решила узнать все тёмные тайны подворотен Дублина?

— Да прекрати на меня кричать, Каван, — вставляю я.

Его ноздри быстро раздуваются, и он яростно смотрит на меня.

— Я хочу поймать такси, чтобы уехать домой, вот и всё, — добавляю я.

— Такси к твоим услугам, — Каван указывает на свою машину, а я не знаю, стоит ли соглашаться. Кусаю губу, бросая опасливый взгляд на тёмные переулки, по которым мне не хочется идти, а потом на Кавана, с которым я могу зайти дальше, чем следовало. Но я настолько устала, и мои ноги болят, что молча киваю и бреду к его машине.

— Это ничего не значит, — предостерегаю его.

— Это много для меня значит, Таллия. Я буду уверен, что ты в порядке, — отрезает он и толкает меня внутрь. Я забираюсь в машину, Каван хлопает дверью, а затем оказывается рядом.

— Ты ушёл давно. Почему ты до сих пор здесь? — интересуюсь я.

— Я думал. Сидел в машине и думал.

— Понятно.

— О тебе и твоих словах, Таллия. Я думал.

— Хм… и есть какие-то результаты? — спрашивая, ожидающе смотрю на него.

— Ты права. Ты сказала правду. Я играл тобой. Играл на твоих эмоциях, которые быстро угадывал в твоих глазах, — кивает Каван, а мне бы не слышать этого признания.

— Да, я ублюдок. Да, я увидел в тебе жертву и стал охотником, но меня поглотила близость с тобой. Раньше мне легко удавалось обманывать людей и брать то, что хочу я, а не они. Но тебя я обманывать не хочу и не хотел раньше. Я не врал тебе о себе, Таллия. Мне сложно говорить о своём прошлом, своих чувствах и о том, что со мной происходит. Дарина постоянно спрашивает меня об этом, и я устал врать. Только с тобой я был честным, потому что уверен в том, что ты не будешь кудахтать вокруг меня. Да, я пытался воззвать к твоей жалости, чтобы в тебе взыграло желание спасти меня, а значит, остаться со мной. Поэтому я и ушёл тогда.

Не хочу, чтобы ты считала, что я пользуюсь случаем и тем, что знаю о тебе. Не хочу, чтобы ты считала, что я такой же, как твоя мать. Нет.

Я не могу так поступить с тобой. Я не для тебя, Таллия, а ты идеальна для меня. Но я выберу твоё будущее, в котором не будет меня, чем твои страдания рядом со мной. Вот что я решил, — чётко произносит он.

Меня обескураживают его слова. Они такие честные. Надеюсь, что они честные. Но по решительному положению тела Кавана, он не врёт. Ему было сложно сказать это, но он произнёс эти слова для меня.

— Я посмотрела результаты анализов, пока ты спал, Каван, — тихо говорю. — Я не хотела этого делать, вообще, чтобы потом не было больно. Но я не испытала сильной боли, как предполагала, потому что ты был рядом. Это напугало меня. В какой-то момент, когда я посмотрела в твои глаза, мне стало так страшно оттого, что ложь моей матери стала такой неважной рядом с тобой. Поэтому я и сказала, что не заинтересована в тебе. Я закрылась, как делала это всегда, как меня и учили. Нельзя показывать своих эмоций, нельзя, чтобы люди видели, как тебе больно. Нужно всегда улыбаться и танцевать дальше. Но я больше не балерина с превосходным будущим, поэтому и спряталась внутри себя, чтобы не двигаться дальше с тобой. Я ничего не знаю про отношения, только то, что прочла в любовных романах. И я знаю, что обычно мужчины коварны, и у них много тайн. Но я испугалась своего желания узнать все твои тайны. Вот так.

— Зачем ты говоришь это мне сейчас? — мрачно спрашивает Каван.

— Ты был честен со мной, и я ответила тебе тем же. Просто хочу, чтобы ты знал о том, что я чувствовала. Порой я выгляжу глупой дурочкой и боюсь того, что меня снова обманут. После того как я получила подтверждение обмана мамы, очень боюсь того, что ты станешь следующим. Внутри меня идёт постоянная борьба. Я думаю о тебе, и это так глупо, да? Опасаюсь того, что ты и, правда, разобьёшь моё сердце, — подавленно признаюсь я.

— Я это тоже понимаю, Таллия. Твоя мать поступила с тобой крайне жестоко, но это не означает, что я поступлю так же. Я постараюсь никогда не причинять тебе боли, хотя это неизбежно. Я убийца, Таллия.

— Ты киллер? — выдавливаю из себя.

— Нет, я не убиваю людей по заказу. Сейчас я бизнесмен, но когда-то убивал людей. Я убивал их без сожаления. Я очень жесток к другим. Для меня нет людей, есть дерьмо, и обычно я именно так вижу всё вокруг. Я знаю, что такое быть использованным и обманутым, вынужденным насильно жить по чужим правилам и ждать момента, когда будет возможность спасти себя любой ценой. Да, я понимаю тебя и твой страх. У меня такой же, но он разросся и стал огромным булыжником внутри меня. Это моё сердце.

Оно перестало что-либо чувствовать, пока я не увидел тебя. Это тоже глупо, — горько усмехается Каван.

Мне хочется больше спросить о том, кого он убил в прошлом, много ли было у него жертв, и почему он это сделал, но я молчу. Я не готова сейчас услышать ответ. Но я верю своим глазам и ощущениям. Каван не плохой человек. Он не жестокий на самом деле, просто очень одинокий.

— Ты продолжаешь следить за мной, — вспоминаю я.

— Да, это скрашивает мои серые дни.

— И долго ты ещё будешь это делать?

— Всегда. Я пытался остановить себя, но не получилось. — Каван приподнимает манжету чёрной рубашки, и я вижу бурые синяки.

— Что это такое? — испуганно шепчу.

— Наручники. Я приковал себя наручниками, чтобы оборвать зависимость от тебя. Но в итоге я вырвал их вместе с трубой, устроил небольшой потоп, залил полдома, Слэйн обещал убить меня, а Энрика хохотала, как идиотка. В общем, не получилось, — тяжело вздыхает он.

Я в ужасе смотрю на него.

— Ты… серьёзно? Приковал себя наручниками к трубе? Но зачем?

Что за безумие?

— Понимаешь… нет, ты не поймёшь, — Каван хмурится.

— Я хочу понять. Объясни мне. Зачем ты сам себе причинил боль? Думаю, что раны выглядят ужасно с другой стороны, которую ты мне не показал, — настаиваю я.

— Ладно. Дело в том, что когда-то один человек приковывал себя кандалами к стене, чтобы сдерживать своё животное внутри…

— Это какая-то легенда?

— Да, легенда. В общем, он сходил с ума без женщины, приковав себя к стене. Он рвался к ней, но боялся, что причинит ей боль, то есть убьёт её. По-настоящему убьёт её и разорвёт, чего он очень не хотел делать, как и признаться, что влюблён в неё. Он не мог спокойно ждать и терпеть боль, его руки и ноги были в крови, никто не мог с ним справиться, кроме неё. Когда она появилась, то животное заскулило, словно умоляя её приласкать его. Она это и сделала. Она управляла его животным, живущем внутри него, и облегчала его боль. Она любила его даже такого. У этого мужчины была сильная зависимость, сродни наркотической. Когда он приближался к любимой, то боль становилась поверхностной или совсем исчезала, а когда боролся с собой, то его рвало на части изнутри. Моя боль похожа, Таллия. Я не могу объяснить её. Она просто есть. Она изводит меня. Эта боль не от ран или ударов во время боя. Она у меня в крови. Невозможно нормально дышать, лишь поверхностно. Обезболивающие не снимают боль, а лишь дурманят сознание на двадцать минут, и можно немного поспать.

От этих препаратов возникает ещё одна зависимость. Так вот и я подсел. А когда увидел тебя, то мне было не важно, как ты выглядишь, сколько тебе лет, какая ты. Я перестал чувствовать боль и не хочу бороться с осознанием того, что ты и есть моё лекарство от всего. И в то же время понимаю, что могу уничтожить тебя, но я не хочу этого. Твои слова о любви застряли у меня в голове. Я не верю в то, что меня можно любить. Но это именно то, чего я, оказывается, хочу. Любви, ласки и нежности. И это всё я получаю только от тебя. Поэтому и приковал себя наручниками, чтобы проверить, насколько я безумен. Так вот, я глубоко зависим от тебя.

Каван замолкает, и его слова витают в тяжёлом воздухе салона машины.

Глава 20

Таллия

Я не могу отрицать того, что так сильно тронута ими, и они толкают меня в спину к нему, заставляя верить своему сердцу.

— Насколько ужасны твои тайны, Каван? — напряжённо спрашиваю его.

— Убийственны, — мрачно отвечает он.

— А ты сможешь мне их открыть?

— А ты сможешь обещать мне, что это тебя не уничтожит? — спрашивает он и внимательно смотрит на меня.

— Нет, не могу. Как и ты не можешь пообещать мне, что мир станет прекрасен. Я думаю… что хотела бы попробовать. Не знаю, наверное, я… немного устала сейчас от всех этих тихих дней, проведённых в одиночестве, но я точно скучала по тебе. И хочу, чтобы ты был уверен в том, что я не врала, когда говорила раньше, что не заинтересована в тебе. А сейчас я заинтересована. Да, наверное, это так. Я не особо сильна в подобных вещах. И это не означает, что я… ну что между нами будет секс. Я просто хотела бы видеться с тобой и что-нибудь ещё. Если тебе это подходит, то я не против. Тем более у меня четыре дня выходных, и я бы хотела потратить их на тебя. Дело в том, что я это делаю не для тебя, потому что мне жаль тебя, Каван. Я делаю это для себя, потому что тоже хочу проверить свои домыслы.

— Не играй со мной, Таллия. Не нужно давать мне шансов, потому что тогда я не смогу остановиться, — Каван издаёт тихий стон, а я улыбаюсь.

— Хорошо. Тогда сегодня мы попрощаемся навсегда. И я говорю навсегда, значит, навсегда. Я не буду тебя умолять, ясно? И не стану просить тебя об этом. Я лишь предложила, а большего ты не получишь. Я до сих пор не уверена в том, что ты не используешь со мной свою глупую стратегию охотника.

— Я не делаю этого сейчас! — злобно повышает он голос.

— Тогда докажи. Ну же, чего тебе стоит доказать, что я не права?

Пока я вижу лишь подтверждения своим мыслям. Я говорю тебе, что согласна узнать тебя, а ты делаешь шаг назад, ожидая, что я паду на колени. Не будет такого. Докажи, что я могу тебе доверять, Каван.

Докажи, — требую я.

Каван резко сворачивает на мою улицу, а потом так же грубо тормозит, отчего мне приходится схватиться за дверную ручку.

— Если бы я хотел, чтобы ты умоляла меня, Таллия, ты бы уже это сделала. Выходи. Я доведу тебя до квартиры. Уже поздно, — яростно цедит он.

Я не понимаю причин такого настроения Кавана, но не дам ему то, что он хочет. В моей голове прочно засели слова Ала про стратегии, и я боюсь вновь ошибиться. Просто боюсь и имею право на доказательства.

Молча выхожу из машины и иду к дому, а Каван бесшумно, словно тень, следует за мой. Я даже не удивляюсь тому, что не слышу его. Он говорил, что это его работа оставаться в темноте.

Но я считаю, что ему тоже страшно выйти на свет и понять, что он был неправ по отношению к другим людям и к себе. У каждого из нас свои страхи.

Отпираю дверь квартиры и вхожу в неё. Каван остаётся в темноте, и это жутко раздражает меня.

— Прощай, Таллия, — сухо произносит он.

— Трус, — бубню себе под нос.

— Что ты сказала? — шипит он, делая шаг в мою сторону.

— Ты слышал. Трус. Ты трус, вот и всё. Ты трус, Каван. Или ты лживый козёл. Одно из двух, и тебе выбирать варианты, — отвечая, решительно поднимаю подбородок.

— Ты ни черта не знаешь обо мне. Я не оскорбляю тебя, Таллия.

Следи за языком.

Я чувствую сильный жар, который исходит от его тела. Яростный жар. Я задела его.

— За своим следи. Прежде чем начинать диалог с другими людьми, в следующий раз вспомни, что довести до конца ты его не можешь. Ты убегаешь и играешь в свои глупые стратегии. Просто не будь настолько жалким, Каван, каким ты выглядишь сейчас.

Трусливый лжец. Пока. — Хватаю дверь, чтобы закрыть её перед носом Кавана, но он выставляет руку и ударяет по ней. Дверь бьёт меня в плечо, и я взвизгиваю, отскакивая назад.

— Ты что, рехнулся? Немедленно выйди вон! — злобно повышаю голос, а дверь хлопает у него за спиной.

— Думаешь, что со мной можно вот так, Таллия? Думаешь, что я побоюсь показать тебе, каков я настоящий? — рычит он, медленно подходя ко мне, а я отхожу от него.

— Ну да, используешь силу. Как предсказуемо. О тебе именно так и говорили девочки. Ты заставляешь их исполнять твои приказы, но не заботишься о том, что хотят они. Ты потребитель, — фыркаю я, продолжая отступать. Чёрт. Темнота плохой советчик для меня.

Сейчас я вижу Кавана в очень плохом свете, он похож на животное, готовое меня разорвать. И ведь я сама спровоцировала его и вовсе не горжусь этим. Я лишь хотела получить честный ответ на своё предложение, а он вновь бросил меня. Наверное, мне просто обидно.

— А девочки не рассказали тебе о том, как вешаются на урода, вроде меня? Они не рассказали, насколько я щедр, и сколько оргазмов они получили? Не поделились с тобой, как сами тянутся к моему члену и заглатывают его, чтобы доставить мне удовольствие, о котором я даже не прошу?

— Ты омерзителен, — с отвращением кривлюсь я.

— О-о-о, да, я чертовски омерзителен. И раз уж я такой омерзительный, почему ты так сильно хочешь узнать мои тайны, Таллия?

— Уже не хочу. Всё, перехотела, — быстро говорю, оббегая диван.

Теперь нас разделяет внушительный предмет мебели, чему я очень рада.

— А так не бывает, Таллия. Ты уже бросила мне кость. И знаешь, что я сделаю с ней? Я вцеплюсь в неё зубами и разорву, — шипит он и запрыгивает на диван.

С визгом бегу в свою спальню, толкаю дверь и влетаю туда. Всё происходит так быстро. Оборачиваюсь и сразу же оказываюсь в крепких руках Кавана. Его ладонь обхватывает мой затылок, а другая обнимает за талию. И его губы падают на мои. Мой писк теряется в его сладком дыхании. Я в шоке цепляюсь за его плечи. Я думала, что губы Кавана будут твёрдыми, но они оказались такими мягкими. И, конечно, я привыкла к тому, что парни моментально пытаются намочить мой рот своим языком, чего Каван не делает.

На самом деле он ничего больше и не делает.

Поцелуй, если это, вообще, можно назвать поцелуем, длится не больше трёх секунд. Клянусь, ни больше, ни меньше. Я больше удивлена, чем напугана, когда Каван отскакивает от меня, и его глаза кажутся чёрными.

— Прости. Я не должен был. Прости, — бормочет он, делая ещё один шаг назад. Впервые мужчина произносит подобное при мне. Я, вообще, не слышала, чтобы мужчины извинялись за поцелуи. Это так странно. И Каван напуган тем, что сделал.

— Я сорвался. Ты вывела меня из себя, и я сорвался. Я не трус.

У меня просыпается совесть, когда дело касается тебя. Мне жаль, Таллия, что так получилось. Мне не следовало целовать тебя. Я сожалею о своём импульсивном поступке, — добавляет он.

— А мне нет. Я не жалею, — выпаливаю я. Каван выглядит ещё более удивлённым.

— Вообще-то, я не могу назвать это поцелуем. Ты надавил мне на губы, и всё. Больше ничего не было, я уже целовалась с другими парнями, и они постоянно совали свой язык мне в рот. Не скажу, что мне понравилось. На самом деле это так отвратительно. Никакой романтики. В книгах поцелуй описывали по-другому. Ал часто смеялся надо мной, когда я зачитывала ему сцены с поцелуями. Он убеждал меня, что девушки любят мужской язык, но он словно скользкий червь, да ещё и с привкусом чеснока. Гадость. В общем, я говорю о том, что, в принципе, то, что сейчас было между нами, поцелуем назвать невозможно. Хотя, наверное, с этого начинают все девочки в двенадцать лет. Но я упустила это время и опыт. И всё же, я не могу зачесть это за нормальный поцелуй. Соглашусь, что это было несколько неожиданно, и я, правда, наговорила тебе много плохого, потому что разозлилась из-за твоего упрямства. Но со мной всё в порядке, — продолжаю я.

— Ты не напугана? — хмурится Каван.

— Ни капли, — пожимаю плечами.

— Тебе не противно?

— Пока нет. Хотя целоваться с другими мне не понравилось. Да и я, наверное, не готова ещё раз попробовать с тобой. Так что предлагаю всё забыть, словно ничего особенного не случилось.

— Не случилось, — бормочет он, потирая переносицу. — Ничего особенного. Охренеть.

— Ты чем-то недоволен? — интересуюсь я.

— Я сейчас крайне зол, Таллия.

— Почему?

— Для меня то, что я сделал, было навязчивой мечтой последние дни. Очень хотелось узнать, на самом ли деле твои губы такие же сладкие, как я себе представлял. И это так. А для тебя это ничего не значит. Я очень зол.

Сдерживаю хохот. Я знаю, что делаю. Я читала о таком поведении женщин, и это работает. Каван начинает честно признаваться в своих желаниях. Он не отвергает их. Хотя меня, признаюсь, это очень увлекает, но я пока не готова зайти дальше. Мне понравилось то, как ощущались его губы на моих. Это было прекрасно, только слишком мало.

— Четыре дня?

— Прости? — переспрашиваю его.

— Ты готова дать мне четыре дня для того, чтобы я доказал тебе, что не вру, и мне можно доверять?

— Хм, да, так я и сказала ранее, — медленно киваю ему.

— Что ж, я согласен. Мне хватит четырёх дней, чтобы убедить тебя в том, что я не лгал, и у меня никого нет. Я докажу, насколько зависим от тебя. Хочешь знать мои тайны, ты их получишь. Только обещай, что не убежишь от меня в неизвестном направлении, Таллия. Обещай, что если для тебя всё это будет слишком невыносимо, то сразу скажешь об этом мне, и я отпущу тебя.

Обещай, — требует он.

— Обещаю, — решительно говорю.

— Отлично.

Каван в один шаг оказывается передо мной. Я удивлённо распахиваю глаза, а в следующий момент уже лежу у него на плече.

— Каван, ты что делаешь? — шокировано шепчу.

Он молча идёт и выносит меня из квартиры.

— Каван, если я закричу, то всех соседей разбужу, и они вызовут полицию, если ты не объяснишь, зачем взвалил меня себе на плечо.

Причём больное плечо, — возмущаюсь, ударяя его ладонью по спине, но ответа не получаю. Каван держит меня за ноги и продолжает идти, спускаясь по лестнице.

— Каван, ты что, не понимаешь, насколько это опасно для тебя напрягать плечо, я уже не говорю о других последствиях, которые может принести подъём тяжестей?

— Ты абсолютно не тяжёлая, Таллия. Ты очень лёгкая. Мне комфортно, — наконец-то говорит он.

— Но это странно. Ты несёшь меня у себя на плече, а я собиралась спать, — замечаю я.

— Ты отдохнёшь, Таллия, я обещаю тебе.

— Ладно, но я хотела бы лечь в кровать, а ты всё же несёшь меня.

Куда ты меня несёшь?

— Скоро узнаешь.

— Каван, это не ответ. Я бы хотела знать всё, что ты собираешься делать. Так мне будет спокойнее. Я предпочитаю диалог с тобой, а не с твоей задницей.

— Чертовски горячо, когда ты употребляешь такие слова, Таллия.

Тебе не нравится моя задница?

— Она довольно симпатичная.

— Благодарю, мне твоя задница тоже нравится, Таллия.

— Это ужасно странно, ты до сих пор несёшь меня на плече.

— И я рад тому, что ты не вопишь.

— Я слишком вымотана, и у меня болят ноги, а ещё я немного перенервничала, — признаюсь ему.

Мы оказываемся на улице, и Каван открывает дверь своей машины. Он аккуратно и бережно сажает меня туда.

— И что же происходит? — спрашиваю его.

— Я отвезу тебя к себе, Таллия.

— Но…

— Подожди и выслушай меня, — Каван облокачивается о крышу машины, и я киваю ему, позволяя продолжить. — Я хочу, чтобы ты находилась рядом со мной все четыре дня. Я не могу больше упускать ни секунды в твоём обществе. И раз ты согласна подарить мне своё время, я буду использовать его по максимуму. Поэтому ты останешься со мной, но в любую минуту можешь уйти. Я обещаю, что и пальцем тебя не трону. Не поцелую и не склоню к большему. Я буду заботиться о тебе. Тебе не понадобится ничего. У меня всё есть, даже книги для тебя, как и одежда. Я упоминал, что немного одержим тобой, так что уже купил для тебя одежду, книги, зубную щётку и средства гигиены. Я создал для себя иллюзию, что ты рядом со мной. А также я нашёл то самое молочко для тела, которым ты пользуешься. И признаюсь, что я купаюсь в нём несколько раз в день. Поэтому я считаю, что самым разумным будет отвезти тебя в свою квартиру и убедить в том, что я не использую никакие стратегии с тобой. А также ты поймёшь, что у меня никого нет, кроме тебя. Я ни с кем не трахался с того момента, как увидел тебя. Да, я дрочил на твой образ, но никого не трахал. Ты сможешь увидеть всё сама.

— Ты… ты… Боже мой, — я даже найти слов не могу.

— Тебе нечего бояться рядом со мной, Таллия. Я тебя не обижу.

Клянусь. Клянусь всем, что у меня есть, я не позволю себе лишнего.

Пожалуйста, дай мне этот шанс. Я не запру тебя, хотя очень хочется.

Не заставлю тебя делать то, что тебе не понравится. Я никак не буду давить на тебя. Ничего. Я обещаю тебе. Иначе я не смогу показать тебе, как сильно ты мне нужна и важна. Я не буду скрывать от тебя, с кем говорю по телефону и о чём говорю. Я буду у тебя на глазах двадцать четыре часа в сутки.

— Ты… поцеловал меня, — напоминаю я.

— Ты сама сказала, что это не было поцелуем, поэтому это не считается. Но для меня это было очень важным. Теперь у меня есть стимул снова поцеловать тебя так, чтобы ты это запомнила на всю жизнь. Но я не сделаю этого, пока ты сама меня не попросишь. Я не сделаю ничего против твоей воли.

— Хм… я даже не знаю. Это немного странно. Ну хорошо. Ладно, я готова. Мне нужно собрать вещи или…

— Ничего тебе не нужно. У меня всё для тебя есть. Доверься мне.

Я из кожи вон вылезу, чтобы ты ни в чём не нуждалась.

— Нет, мне это не подходит, — быстро мотаю головой. — Нет. Я не хочу видеть тебя не тем, кто ты есть. Если уж и проводить подобный эксперимент, то он должен быть честным. Я не хочу, чтобы ты из кожи вон вылезал. Я бы хотела, чтобы ты был собой. Если у тебя мрачное настроение, то пусть оно таким и будет. Если ты переживаешь или тебе больно, то я хочу знать причины. Если ты злишься, то мне тоже будет интересно понять почему. Никакого притворства. Нет.

— Хорошо. Я понял. Сделаю так, как ты сказала. Значит, ты согласна, Таллия?

Кусаю губу, обдумывая всё тщательнее. Одной авантюры сбежать из дома мне, видимо, было мало в жизни, и теперь я собираюсь окунуться в другую.

— Да. Я согласна. Я не боюсь согласиться, потому что чувствую, ты не причинишь мне плохого на самом деле. Ты другой, и пусть я буду дурой, если верю в тебя, Каван, — тихо отвечаю.

Он улыбается, и его глаза вспыхивают радостью.

— Ты не дура, Таллия. Ты моя самая нежная тайна, которую я буду боготворить. Пристегнись, — подмигивая мне, Каван закрывает дверь машины.

Глубоко вздыхаю, точно ещё не зная, правильно ли я поступаю.

Но отрицать бесполезно, я скучала по Кавану и привязалась к нему.

Для меня всё это будет ново, я никогда не жила с мужчиной, Ала не беру во внимание, он мой друг. Я имею в виду, что не жила с мужчиной, который мне нравится. И его губы тоже нравятся. Они другие, отличные от всех. Да, Каван просто прижался к моим губам, но я до сих пор чувствую трепет внутри и тепло, плещущееся внизу живота. Мне интересно узнать что-то новое, и я не боюсь. Не вру, я не боюсь того, что Каван причинит мне боль.

Глава 21

Таллия

Просыпаюсь и чувствую себя прекрасно отдохнувшей. Всё моё тело утопает в ещё мягкой, сонной неге. Переворачиваюсь на бок и подпираю подушку, улыбаясь приятной клубничной отдушке.

Вероятно, я вчера слишком много оставила молочка на теле, раз так ярко пахнет клубникой. Я пытаюсь вспомнить, чем закончилась ночь, но там лишь темнота.

Распахиваю глаза и упираюсь взглядом в незнакомую серую стену. Я подскакиваю на кровати, которая размерами в два раза больше, чем моя. Озираюсь по сторонам, абсолютно не понимая, где я нахожусь. Сбоку от меня огромные панорамные окна, из которых открывается потрясающий вид на Дублин.

— Таллия.

Вздрагиваю, когда слышу мягкий голос Кавана.

Оборачиваюсь и вижу его, стоящего в дверях. Он одет в чёрные джинсы и футболку, из-под которой видны его татуировки. Хотя я их уже видела, когда осматривала его, но сейчас видеть их так интимно.

— Что… происходит? — хриплю я.

— Ты заснула в машине, пока мы ехали ко мне. Я донёс тебя до квартиры, переодел в свою футболку. Не беспокойся, ничего не допустимого не было, — сообщает он.

— Ох, я, видимо, очень устала. — Потираю лоб, сожалея о том, что пропустила такой важный момент.

— Да, ты сильно устала, и тебе требовался сон. Как спала? — интересуется Каван и садится на край постели.

— На самом деле прекрасно, — улыбаюсь я.

— Хорошо. Я рад этому.

— А где спал ты? — спрашиваю его.

— В другой спальне. Я отдал тебе свою кровать.

— Зачем? Это ведь я гость, а не ты. Тебе не следовало так поступать. Как будто я выгнала тебя отсюда.

— Таллия, я преследовал свои цели и хочу, чтобы всё моё пространство пропахло тобой. Так что ты ниоткуда меня не выгоняла, это было моим решением. Если тебе нужна ванная комната, то она находится у тебя за спиной. Там же ты найдёшь всё, что тебе будет нужно. Здесь шкаф. — Каван поднимается и подходит к дверям справа от меня, рядом со входом в комнату. Он отодвигает дверь, и я вижу кучу одежды. Женской одежды.

— Это всё для тебя. Выбирай всё, что захочешь. Я следовал твоим вкусам и удобству, разумеется. А также там есть несколько вечерних платьев, на всякий случай. Вдруг тебе захочется их надеть. Обувь, нижнее бельё. — Он входит в гардеробную и показывает на шкафы.

— И это всё ты купил для меня? — удивляюсь я.

— Конечно. Других женщин здесь не было. Точнее, здесь никто не жил со мной, но моя сестра иногда ненадолго появляется.

— Каван, это так дорого. Я даже не знаю, что сказать, — обескураженно шепчу. — Это напоминает мне сказку о Золушке.

— Не говори ерунды, Таллия. Ты не такая примитивная, как она.

И уж точно я не принц. Я хочу заботиться о тебе, и чтобы ты ни в чём не нуждалась. Поэтому всё, что тебе нужно сделать, лишь пользоваться всем этим, чтобы тебе было комфортно. Прими душ, переоденься, я буду ждать тебя в гостиной. Выйдешь из спальни и пойдёшь по коридору, гостиная здесь одна, — инструктирует меня Каван.

— Хорошо, — медленно отвечаю.

— Спасибо, Таллия, за то, что ты здесь. Буду ждать тебя, — он улыбается мне и выходит из спальни.

Всё так странно. Я заснула в одном мире, а проснулась и нахожусь в другом. Это словно какой-то волшебный сон для меня.

Поднимаюсь с кровати и направляюсь в гардеробную.

Дотрагиваюсь кончиками пальцев до одежды Кавана и улыбаюсь.

Вся одежда только чёрного цвета. Он не носит другие цвета, и это тоже странно. Хотя, если учесть всё, что я знаю о Каване, это предсказуемо. Я в невероятном восхищении разглядываю одежду, которую он для меня купил и выбираю легинсы, футболку, трусики, носки и кеды. Иду в ванную и, войдя в неё, охаю от её размеров.

Господи, вся наша квартира размером с эту ванную. И здесь так чисто. Всё новое, красивое и модное. Увы, чёрное. Правда, чёрные пол, мебель и раковина. Что у него за пунктик на чёрные цвета?

Открываю шкафчики и вижу ванные принадлежности для меня и Кавана. Хватаю его духи и нюхаю их. Издаю тихий стон от аромата. Это, действительно, тот запах, который мне нравится.

Досконально изучаю ванную комнату, восхищённо охая, не сумев подобрать правильных эмоций. Я до сих пор нахожусь под сильнейшим впечатлением от того, что сделал для меня Каван. Он учёл все мои предпочтения. Это и заставляет меня задуматься о том, что мы с Алом могли ошибаться насчёт Кавана. Зачем человеку тратить столько денег ради игры в кошки-мышки? Это ведь глупо, да и затратно. Поэтому я решаю для себя, что больше не буду ни у кого спрашивать советов, а начну думать сама.

— Всё в порядке? — При моём появлении в роскошной гостиной Каван быстро подходит ко мне и оглядывает меня с ног до головы. — Ты долго была в ванной, и я решил, что у тебя что-то случилось.

— Хм, — смущённо заправляю мокрую прядь волос за ухо, — я немного изучала обстановку. Нюхала всякие баночки. Я слишком любопытна, прости. Знаю, что это абсолютно невоспитанно, но не смогла удержаться. Всё такое… красивое. У меня была небольшая экскурсия по ванной комнате. Если честно, то не понимаю, как я до сих пор в обморок не грохнулась от такого изобилия баночек и косметических средств.

Каван тихо и с облегчением смеётся.

— Хорошо, ты можешь нюхать и смотреть всё что угодно. Если ты хочешь, то мы можем продолжить экскурсию, и я покажу тебе всю квартиру.

— Это было бы здорово. Я никогда не была в таких больших квартирах. Она просто огромная. Ты, правда, живёшь здесь один? — интересуюсь я, оглядывая три дивана. ТРИ! Господи, зачем так много? И все они чёрного цвета, как и стеклянный журнальный столик, ультрамодная мебель, которую можно увидеть лишь в журналах.

— Да, я живу здесь исключительно один, — кивает Каван.

— У меня вопрос: «Почему всё такое… хм, чёрное»? Прости, если я лезу не в своё дело.

— Всё в порядке. Эту квартиру мне подарил Слэйн. На момент застройки он выкупил всё здание и оставил для нас с ним два пентхауса. Он живёт надо мной. Здесь личный лифт, через который можно попасть или на его этаж, или на мой. Дизайном занимался не я, мне было всё равно. Слэйн любит чёрное, а я привык носить чёрное, поэтому и не возражал.

— Понятно. И тебе не хотелось что-то изменить здесь? — спрашиваю, бросая на него удивлённый взгляд.

— Я кое-что изменил, но в других комнатах. А эти… я прихожу сюда только спать, поэтому мне досих пор всё равно. Но если ты захочешь, то можешь что-нибудь изменить. Тебе не нравится, Таллия?

Каван так взволнован моей оценкой, что мне становится жутко стыдно за своё поведение.

— Нет, мне всё нравится, я, действительно, шокирована этим местом. Боюсь даже притрагиваться к мебели, вдруг я её испорчу, — нервно хихикаю.

— Ты можешь портить всё что угодно, меня это не волнует. Если тебе будет комфортно разбить что-то, то я не буду возражать, — быстро говорит он.

— Это так мило, — расплываюсь в улыбке, отчего на лице Кавана появляются красные пятна, которые видны даже на его загорелой коже. Интересно, где он загорает? Погода в Дублине не позволяет получить такой загар, и он точно не искусственный. Каван богат, и, вероятно, часто летает куда-то в отпуск.

— Я немного волнуюсь, — признаюсь, приближаясь к нему.

— Я тоже. Раньше я никогда так не волновался, — отвечает он и морщит нос, отчего я смеюсь.

— Тогда всё в порядке, мы оба волнуемся. Итак, экскурсия? — Я беру его за руку и улыбаюсь ему. Это немного расслабляет Кавана.

— Пошли.

Каван ведёт меня к распахнутым раздвижным дверям, за которыми располагается столовая, а дальше кухонная зона.

— Ты когда-нибудь ел здесь? — спрашиваю его, указывая на стеклянный дымчато-серый огромный стол на двенадцать персон.

— Ни разу, если честно. Обычно я питаюсь в ресторанах или кафе. Я не умею готовить, точнее, умею готовить обычные блюда, но не как Слэйн. Он ради своей жены изучил тысячи блюд, а ещё отлично печёт.

— Никогда бы не подумала, что тот мужчина, который вылетел таким разъярённым, умеет готовить. Наверное, его жена счастлива с ним.

— Она его любит. У них своя долгая и сложная история. А тебе это важно, да? Тебе важно, чтобы мужчина умел готовить? Я могу научиться.

— Нет, — смеюсь, чтобы Каван прекратил так волноваться, — я непривередлива, ведь моё питание — это овсянка на воде, яблоки, немного помидоров и огурцов, ещё вода. Так что меня прокормить очень просто.

— Но это неправильно, Таллия. Ты портишь своё здоровье. Тебе нужно питаться нормально. Ты же теперь знаешь, что у тебя нет аллергии ни на какие продукты, — замечает Каван. Я печально вздыхаю и пожимаю плечами.

— Да, ты прав, но я боюсь. Знаешь, мне всю жизнь говорили, что если я съем что-нибудь другое, то сразу же наберу вес. Или у меня начнётся жуткая аллергия, и я могу умереть. Эти страхи до сих пор сидят внутри меня. Я бы очень хотела перестать бояться, но каждый день слышала только «нельзя», «запрещено», «навредит фигуре», «конец балетной карьере». Моя мама была очень строга ко всем балеринам. Перед каждым занятием нас взвешивали, и если она видела, что вес стал больше, то выгоняла из зала с позором и не впускала, пока девушка не сбросит вес. Она всегда ставила меня в пример, а мне было стыдно и некомфортно, потому что никто со мной из-за этого не общался.

— Сука, — шипит Каван, а потом смотрит на меня так, словно он убил мою маму. — Прости, Таллия, но то, что ты мне рассказываешь жестоко для меня. Я бы придушил её. Не могу слышать о том, что она с тобой делала. Это жутко злит меня.

— Каван, не нужно. Это моя мама, она хотела, как лучше и пыталась сделать из меня приму, но не слышала меня. Она многое перенесла в жизни: потеряла сына; её бросил муж. Поэтому нельзя винить её во всём. Она просто ошибалась. А кто не ошибается? Тем более балет — это жестокий вид танца. Нельзя быть женственной, потому что тогда ни один партнёр не сможет тебя поднять. У каждой танцовщицы есть некоторые проблемы с превращением в женщину.

Этот момент оттягивают до двадцати лет, пока гормональный фон не стабилизируется, — мягко отвечаю я.

— Какие проблемы? У тебя есть проблемы с женским здоровьем?

— Сейчас уже нет, но раньше были. Я не должна с тобой говорить о подобном. Это неправильно, — смущаюсь я, ощущая жар на щеках.

— Я хочу всё знать о тебе. Договоримся, Таллия, что ты рассказываешь мне всё, даже о том, что чувствуешь. Я хочу полностью понять тебя. Мне это нужно, — просит Каван.

— Что ж, — глубоко вздыхаю и киваю ему, — дело в том, что у меня до девятнадцати лет не было месячных. Из-за ограничений в питании и недостатка витаминов, менструальный цикл не начинался. Такое бывает у каждой балерины или гимнастки.

А также нам запрещён секс. После лишения девственности девочка начинает формироваться, у неё появляются грудь и бёдра, она развивается и набирает вес. Такое недопустимо, потому что балерина должна быть тонкой и грациозной. Никто не может прыгать с большой грудью, она мешает. Поэтому ни одна девочка не могла зайти так далеко. Но я знаю, что многие пробовали не лишаться девственности, но получать удовольствие. Они не говорили со мной об этом, я слышала их перешёптывания. А так как я была помешана на любовных романах, то знаю, о чём они говорили, но сама не пробовала. Мне было страшно располнеть даже от этого, тем более моя мама убила бы меня за подобное.

Вот так.

— Ужасно, — шепчет Каван. — Чёрт, это отвратительный вид танца.

— Отнюдь, это очень красивый вид танца. Сложно танцевать, когда у тебя большая грудь или задница.

— Но у тебя есть грудь, Таллия. — Каван красноречиво смотрит на мою грудь, отчего я краснею ещё сильнее.

— Да, это так. Несмотря на тот факт, что я до сих пор девственница, у меня выросла грудь в шестнадцать лет, и мама перетягивала её каждую ночь бинтами, чтобы этого не происходило.

Это было больно, и я разматывала бинты, потому что невозможно было спать. Грудь жутко болела. А утром я снова её заматывала, как и во время танцев. Мама ненавидела мою грудь и даже бюстгальтеры не покупала, только бинты. Когда я сбежала, то невеста моего брата отвела меня в больницу к гинекологу, и врач выписала мне специальные гормональные таблетки и витамины.

Сначала я изучила их состав, а потом начала принимать, убедившись в том, что они не навредят мне. Из-за этого моё тело немного изменилось. Это тоже напугало меня, поэтому в одно время я вовсе перестала есть, но зато у меня начались месячные. А потом… потом я так разозлилась на маму, что позволила своему телу меняться. Я ненавидела балет и всё, что с ним было связано, хотя очень люблю танцевать. Сейчас это делать сложнее из-за моего тела, но порой так хочется ощутить музыку всем телом.

— Но твоё тело прекрасно, Таллия. Оно потрясающее. Даже если ты наберёшь вес, оно будет таким же прекрасным, как и сейчас. Я знаю о чём говорю. Я видел множество женщин, но твоя фигура требует веса, иначе ты умрёшь. Лучше быть здоровой, чем перетягивать себя бинтами и страдать. Тем более ты больше не вернёшься в балет, я этого не допущу. Перед тобой раскрыт весь мир, и ты должна попробовать в нём всё, Таллия. Открой свою клетку и выпусти себя на свободу.

У меня в глазах скапливаются слёзы от слов Кавана. Я отдаюсь порыву и обнимаю его. Крепко-крепко. Каван охает от этого, но потом обнимает меня тоже.

— Спасибо тебе. Спасибо за то, что сказал это мне, — шепчу, утыкаясь лицом ему в грудь.

— Спасибо тебе за то, что позволила мне это сказать.

Я улыбаюсь и закрываю глаза, вдыхая уже знакомый аромат Кавана. С ним так хорошо. Чертовски хорошо, и словно это больше не я, а кто-то другой. И у этого человека всё получится.

Глава 22

Таллия

— Пойдём дальше? — предлагает Каван. С улыбкой киваю и позволяю ему вести меня по этой огромной квартире. Мы обходим коридор, из которого я вышла, и где располагается спальня.

— Там ещё две гостевых спальни, — поясняет Каван. — Гостей у меня не бывает, так что комнатами я не пользуюсь. Такова планировка квартиры.

— Ясно.

Надо же, ещё две спальни. Хотя раньше я жила в двухэтажном доме, но он был маленьким. Комнаты тоже едва вмещали в себя кровать, шкаф и письменный стол. А Каван живёт в потрясающем месте.

Каван открывает мне дверь, и я вхожу в большой кабинет.

— Ничего себе, — восхищённо шепчу, оглядывая эклектический чёрный камин, кожаный диван, стол и кресло. А потом поворачиваюсь и я совсем не уверена в том, что сейчас не лишусь чувств.

— У тебя собственная библиотека! — визжу я, отпуская руку Кавана. Подбегаю к полкам и хватаю первую попавшуюся книгу.

— Да, ещё пару месяцев назад все полки были пустыми, — говорит он.

— С каких пор ты увлёкся медициной? — удивляясь, ставлю на место книгу. Пробегаюсь взглядом по корешкам, и это всё связано с медициной. Абсолютно всё. Здесь такие дорогие и редкие издания, о которых я лишь слышала, а в городской библиотеке даже и не мечтали о них.

— Это не я увлекаюсь медициной, а ты, Таллия, — мягко произносит Каван.

— Не понимаю, — хмурюсь я.

— Я заказал и купил всё, что мог найти для тебя, чтобы ты могла заниматься, пока я работаю, или просто проводила время рядом со мной.

— Ты шутишь? — спрашиваю, шокировано глядя на него.

— Нет.

— Но… Боже мой, Каван, это же так дорого! Это невероятно дорого! Это…

— Таллия, мне не важно, сколько это стоит. Для меня главное, чтобы ты была счастлива. У меня получилось?

— И ты ещё спрашиваешь? Конечно! Боже мой, я не могу поверить! Клянусь, я в собственном медицинском раю! — радостно кричу и прыгаю на месте. Это ж столько новых знаний. Столько возможностей. Мне не нужно выходить из дома, а просто взять книгу, устроиться удобно на диване и читать.

У меня немного кружится голова. Я безумно счастлива. Но потом в моей голове появляются плохие мысли.

— Что не так, Таллия? — замечает Каван моё смятение.

Закусываю губу и бросаю печальный взгляд на полки с книгами, доходящие аж до потолка.

— Ты это сделал, чтобы купить меня? Прости, если это обидит тебя, Каван, просто… не могу поверить в то, что люди вот так дарят другим столько заботы. И ведь мне придётся платить за неё. Я знаю, что ты хочешь. Меня в своей постели. Я не глупая.

— Таллия, это не так. Не буду отрицать, что очень хочу тебя, но я не требую платы. Просто будь со мной эти четыре дня. Мне хочется заботиться о тебе и подарить всё, что я могу купить, потому что ты даришь мне больше. Я не чувствую боли, понимаешь? Мне не нужны наркотики, чтобы пережить ещё один день. Поэтому я ничего не требую. Нет, я сделал это, чтобы вновь увидеть твою улыбку, вот и всё. Клянусь тебе, что никогда не заставляю тебя делать то, чего ты не захочешь, — заверяет он меня.

— В это так сложно поверить. Прости. Я не хотела обидеть тебя, ведь ты так добр ко мне. Для меня это сказка. Не знаю, чем я заслужила подобное отношение и роскошь, которая окружает меня, — виновато шепчу.

— Тебе придётся поверить в то, что я делаю всё это для тебя не на бартер, а потому что сам хочу. И у меня есть время, чтобы доказать тебе. Пойдём, — Каван протягивает мне руку, и я вкладываю свою ладонь в его.

Мне очень хочется поверить в то, что происходит со мной, но я достаточно знаю об этом мире, чтобы опасаться последствий. Я не могу отвергать тепло в своём сердце, глядя на Кавана, и на то, как он оберегает меня. Хотя прошло не так много времени с нашего эксперимента, но я уже верю ему. Конечно, глупые мысли забивают мою голову, а как иначе? Но я не хочу им доверять, а лишь своим глазам.

Каван задерживается перед следующей дверью.

— Ты не хочешь показывать мне комнату? — спрашиваю его.

— Хочу, но не знаю, как ты отреагируешь на то, что находится внутри неё, — прочищая горло, отвечает он.

— Что ж, тогда должна сказать, что я смотрела фильмы про мужчин с особыми вкусами и читала подобные книги. Поэтому я готова, — решительно говорю я.

Каван смеётся.

— Да, у меня точно особые вкусы, но это не то, чего ты ждёшь, Таллия.

Он открывает дверь и пропускает меня вперёд. Я улавливаю аромат дерева и чего-то ещё, но не могу разобрать. Моё сердце стучит так громко в груди, готовясь увидеть плети и другую атрибутику мужчины с особыми вкусами. Но как только включается свет, то я закрываю рот ладонью, поворачиваясь вокруг себя.

— Боже мой, — шепчу я, оглядывая большое пространство. — Это ведь… собственная танцевальная студия. Я не знала, что ты тоже танцуешь!

И это действительно так. Нас окружают зеркала, тренировочные маты, шест. Здесь есть всё, чтобы любой танцор мог тренироваться столько, сколько хочет.

— Нет, я не танцую. Ты танцуешь, Таллия.

— Что? — выпаливаю я, не веря своим ушам. — Только не говори мне, что ты сделал целую танцевальную студию только для меня.

— Это так. Когда ты взяла отпуск из-за ран на твоих ногах, то я больше ни о чём другом и думать не мог. Мой план был прост. Я хотел заманить себя сюда и никогда не выпускать. Меня злила сама мысль, что кто-нибудь из клиентов клуба увидит, как ты танцуешь, и испортит мою мечту. Я планировал встречаться с тобой здесь, чтобы быть единственным, кому ты танцуешь.

Я в шоке наблюдаю, как Каван проходит в зал и раздвигает тяжёлые двери. За ними располагается комната очень похожая на ту, в которой я танцевала для него. Там темно, но я вижу мягкий диван, столик и сцену с шестом.

— Я не такой хороший, Таллия. Я ублюдок, который преследовал свои цели, — нарушает молчание Каван.

— И теперь ты хочешь, чтобы я танцевала для тебя? Это будет оплатой моего проживания с тобой? — выдавливаю из себя.

— Нет. Нет, Таллия. Я же сказал, что никакого обмена. Я создал всё это ещё до того, как узнал тебя лучше. До того, как понял, сколько боли и страданий ты вытерпела ради того, чтобы так танцевать. Нет. Если ты и придёшь сюда, то только по собственному желанию. Когда ты исчезла из моей жизни, я прятался здесь. Я воскрешал в памяти тебя и ждал, когда закончится день. А дни длились очень долго. Так я выживал изо дня в день, то вспоминая тебя, то махая кулаками.

— Хм, то есть ты просто сидел и вспоминал меня?

Каван утвердительно кивает на мой вопрос.

— И ты не заставишь меня танцевать?

— Нет.

— Но если я захочу, то ты будешь смотреть?

— Если ты разрешишь мне.

— А если я больше никогда не захочу танцевать?

— Значит, так тому и быть. Я ни на чём не настаиваю. Я обещал говорить тебе правду, вот моя правда. Я одержим тобой. Это тебя пугает?

— Это мило, — улыбаюсь я.

— Таллия, ты не понимаешь. Я планировал запереть тебя здесь, — настаивает он.

— Но сейчас ведь не планируешь. И не это важно, Каван. Важно другое, сколько сил ты вложил в то, чтобы сделать здесь эту танцевальную студию. Ты думал только обо мне, и это довольно романтично.

— Я же…

— Зачем ты пытаешься убедить меня в том, что ты плохой? Это не так. Каждый из нас преследует свои цели, но ты ни разу не причинил мне вреда, поэтому я делаю свои выводы. И сам факт того, что ты сделал это для меня, чтобы я могла тренироваться, если захочу, потрясает. Поэтому тебе не следует говорить о себе плохо в моём присутствии. Я вижу всё иначе, чем ты. Да, это немного странно, но мило. Правда, меня совсем не пугает твоя одержимость.

Кажется, она мне очень нравится. И если я буду танцевать, то только для тебя, потому что я так хочу, а не потому, что должна это делать. Я буду танцевать. Я люблю танцы. Так что я счастлива, — ещё шире улыбаюсь ему.

— Ты странная, Таллия. Ты очень странная, — бормочет Каван, потирая лоб.

— Значит, мы снова в одной лодке, — смеюсь я. — Итак, остались ещё какие-нибудь комнаты с особыми вкусами?

— Нет, это всё.

— Хорошо. Что будет дальше? Мы пойдём куда-нибудь?

К примеру, прогуляться или просто посидеть на улице?

По лицу Кавана понимаю, что это не самая моя лучшая идея. Он смотрит на меня с таким страхом.

— Завтрак. Ты ещё не завтракала, — находится он.

— С этим будут проблемы. Ты же знаешь, что у меня необычный рацион. Но если у тебя есть овсянка и вода, то я сама себе всё приготовлю.

— Правила придумывал не я, Таллия, так что нет. Исключено. Я буду сам заботиться о тебе, и я кое-что для тебя купил. Конечно, это не овсянка, но тебе должно понравиться. — Каван берёт меня за руку и тянет за собой. У него очень широкие шаги, я едва поспеваю за ним. Но я ничего ему не говорю. Он такой воодушевлённый своим сюрпризом, а я снова его разочарую. Паршиво.

Мы возвращаемся в столовую. Каван предлагает мне присесть, и я послушно опускаюсь на стул, ожидая его. Слышу, как хлопает дверь холодильника, и Каван идёт обратно.

— Пока не смотри, Таллия. Закрой глаза, — просит он.

— Хорошо, — улыбаюсь я и закрываю глаза.

— Знаешь, когда я впервые увидел тебя. Точнее, во второй раз, а ты меня в первый, то подошёл к тебе.

— Да, я это помню.

— Ты была очень напугана. Твоё тело всё взмокло и немного дрожало от танцев. Но всё, что я видел, это красоту. Я не мог рассмотреть твоё лицо, да и мне было всё равно. Ты танцевала душой, а потом я кое-что унюхал. И это стало моим самым любимым запрещённым ароматом. Клубника, — шепчет Каван мне на ухо. — Открывай глаза.

— Боже мой, — шепчу я. Передо мной на тарелке лежит сочная, ароматная и крупная ягода. Я в жизни её не видела. Места, где она продаётся, мне не по карману. Она словно картинка в журнале.

— У меня на неё аллергия. Это точно. Но вот у тебя её нет. И я хочу, чтобы первым продуктом, который мы введём в твой рацион, стала клубника. Она полезна, и в ней много витаминов. Что скажешь?

Глаза Кавана так ярко сверкают синими красками, что мне становится плохо от того, что я собираюсь отказать ему.

— Таллия, — он проводит ладонью по моей щеке, — не бойся.

От двух-трёх ягод ты не наберёшь вес. Мы будем двигаться постепенно. Ты должна сама освободить себя из клетки, в которую посадила тебя твоя мать. И ты это сделаешь. Ты уже прошла долгий путь без неё и практически исполнила свою мечту, окончив медицинскую школу. Но без крепкого здоровья ты не сможешь помогать людям и спасать их. Тебе это нужно. И я буду рядом.

Мягкий тон Кавана, его нежность и забота делают со мной что-то невероятное. Как тогда, в библиотеке, я чувствую прилив сил и желание выбраться из страхов, окутавших меня, как тяжёлые цепи.

— Одну, — шепчу я.

— Хорошо. Я сам покормлю тебя. Это тоже моя мечта. — Каван садится на стул рядом и придвигается ближе.

Да, мне немного страшно, но в то же время я так возбуждена от того, что сейчас сделаю наперекор маме. И она ведь не сможет меня побить или запереть, или заставить вырвать всё, или перетянуть мои живот и грудь. Она далеко. Она даже не ищет меня.

Каван подхватывает одну ягоду и подносит к моим губам. Я приоткрываю рот и кусаю совсем чуть-чуть. Когда сок клубники попадает на мой язык, то он превращается в лакмус, впитывающий сладость. Наверное, моё лицо отражает все мои эмоции, потому что Каван улыбается. Он снова подносит ягоду к моим губам, и я кусаю больше. Едва ли, не откусывая ему пальцы. Закрываю глаза и тону в невероятно обширном мире нового вкуса. Меня даже в жар бросает от удовольствия.

— Это… это… потрясающе! — смеюсь я, облизывая губы.

Каван одаривает меня ещё одной улыбкой и берёт вторую ягоду.

Он кормит меня, а я вновь окунаюсь в сочный и сладкий бассейн клубничного вкуса.

— Не понимаю. — Открываю глаза и внимательно смотрю на Кавана. Он вытирает пальцы салфеткой и протягивает мне одну.

— Что именно?

— Ты заботливый, щедрый, милый и романтичный, сильный и богатый. Как так получилось, что у тебя никого нет, Каван?

— Это я с тобой такой. С другими я ублюдок, — спокойно отвечает он.

— Но почему? Конечно, я понимаю, что при твоём графике ты не можешь заботиться обо всех в этом мире. Но почему ни одна женщина не задержалась здесь с тобой?

— Я не знаю. Я не хотел ничего постоянного, пока Слэйн не женился.

— То есть для тебя отношения, это как соревнования с ним?

— Нет, Таллия, это не так. Когда Слэйн встретил Энрику, я точно был уверен в том, что они не будут вместе. По крайней мере, мы так и планировали. А потом я начал замечать странное поведение в нём.

Он стал более одержим Энрикой. Все его мысли занимала только она. Я первый обнаружил его чувства, но он не поверил мне. Я наблюдал за развитием их отношений со стороны и не мог понять, почему Слэйн ни черта не видит? Почему ему так сложно признать то, что он любит Энрику? А потом он закрылся в себе, изменил свою жизнь и вернулся к ней, чтобы признать свои чувства. Я всё это видел и завидовал тому, как Энрика оберегает его, защищает и дарит ему нежность, ласку и любовь, вне зависимости, сколько боли он ей причинил. Слэйн часто поступал с ней плохо, жестоко.

Порой я думал, что Энрика плюнет на Слэйна и уйдёт, а мы снова будем вместе с ним жить дальше. Но нет, Энрика упрямая, она его не бросила, Слэйн бросил меня. И в какой-то момент я почувствовал себя одиноким. Я и раньше был одинок, но когда Слэйн женился, то я ощутил это своей кожей.

— И тебе захотелось того же самого? — уточняю я.

— Нет, я не думал об отношениях с женщиной. Я просто завидовал ему и ненавидел его за то, что он кинул меня. Я использовал женщин, трахал их, безразлично относился к ним, а они хотели большего от меня. Я не планировал им это давать и не чувствовал необходимости в том, чтобы сблизиться с ними.

— Всё изменилось, когда ты встретил меня? Я не поверю, — фыркаю я.

— Нет, всё, что я хотел от тебя — трахнуть, как и остальных. Это правда. Я не рассматривал тебя для чего-то серьёзного, Таллия. Ты была просто ещё одной девушкой в моём длинном списке на одну ночь развлечений, чтобы протянуть до утра. Но в какой-то момент я понял, что зависим от многого в тебе, и это не только танцы. Это голос, взгляд, аромат, тепло твоего тела. Это как болото, и оно утянуло меня. Я ведь старался держаться подальше. Я терпел и не собирался встречаться больше с тобой, потому что понимал, что могу причинить тебе боль. Но я больше не могу бороться с собой. Я устал от боли внутри меня. Она слишком сильная, и именно ты её убаюкиваешь. Я могу думать осознанно, а не на автомате. Могу дышать свободней, а не потому, что надо. Не знаю, почему внутри меня появилось столько всего к тебе, но я не отрицаю своих эмоций, и они мне нравятся. Я обожаю твою улыбку и смех. Я успокаиваюсь, когда ты рядом со мной. Я живу.

— Ты веришь в любовь, Каван? В сильную любовь на всю жизнь? — интересуюсь я.

Он грустно улыбается мне.

— Раньше я сказал бы, что любовь для избранных. Сейчас я хочу в неё верить. Хочу, чтобы меня тоже кто-нибудь любил так же безвозмездно, как Энрика любит Слэйна. Хочу перестать быть зависимым от друга, которому больше не нужен. Хочу пойти своим путём и понять, что меня есть за что любить. Наверное, каждый мужчина в определённом возрасте созревает. Думаю, я тоже созрел.

Но мне не нужна любая женщина. Мне нужна ты, Таллия. Я не могу пока точно сказать, будет ли у меня завтра такая же зависимость от твоих ярких красок, которые ты внесла в мой мир. Но сейчас мой мир больше не чёрно-белый.

Мне сложно что-нибудь ответить. Внутри меня уже начался тайфун, сносящий все вопросы и недоверие, оставляя лишь желание прикоснуться к этому мужчине и сделать всё, чтобы в его глазах больше не было печали. Эти прекрасные глаза не должны смотреть на мир без красок.

Тянусь к руке Кавана и сжимаю её в знак принятия его признания. Наши взгляды не отрываются друг от друга. Всё моё тело наполняется напряжением и неизвестным мне жаром. С каждой секундой я всё ближе и ближе тянусь к Кавану. Мне сложно сглотнуть, потому что во рту сухо. Его синие глаза, ставшие тёмными и яркими, манят меня к себе всё ближе и ближе.

Глава 23

Таллия

Внезапно маленький мирок разрывается громким звонком. Я вздрагиваю, и магия момента, как и ожидание поцелуя Кавана, испаряются. Смущённо отодвигаюсь и чувствую жар на щеках, даже уши горят.

Каван недовольно достаёт мобильный, и я вижу там имя абонента. Дарина.

— Я оставлю тебя, — шепчу ему.

Каван хватает меня за запястье и отрицательно качает головой.

— Нет, я обещал. Теперь мне нечего от тебя скрывать, Таллия. Это моя сестра, и я поговорю с ней при тебе, — твёрдо произносит он.

Чёрт. Мне не особо хочется слышать каждый его разговор, но приходится кивнуть. Каван отпускает меня, проводит пальцем по экрану и сразу же ставит на громкую связь.

— Дарина, — его голос так разительно меняется. Со мной он говорит другим тоном, а сейчас резким, словно миллион осколков стекла полетели прямо в этого человека.

— Какой же ты мудак, Каван. Ты сбежал вчера, а у меня был день рождения, — раздаётся возмущённый женский голос. Но больше всего меня поражает форма обращения к Кавану. Как так можно?

— И что? — фыркает он.

— Как бы я твоя сестра, и ты должен был быть рядом со мной.

По крайней мере, теперь я на миллион процентов уверена, что она не его девушка или невеста.

— Есть ещё что-нибудь важное? Я занят, — отрезает Каван.

— Пообедаем вместе?

— Нет.

— Поужинаем?

— Нет.

— Завтра встретимся?

— Дарина, я занят в ближайшее время. Примерно, этак лет сто.

— Ты врёшь. Ничем ты не занят. Киф сказал, что ты даже в свой клуб не ходишь. Так где ты? Я подъехала к твоему дому, сейчас поднимусь…

— Я сказал тебе нет, мать твою, Дарина! — злобно выкрикивает Каван. Он хватает мобильный и отходит с ним к окну.

— Да что с тобой не так, а? Я же пытаюсь наладить с тобой общение, а ты?

— Мне это не нужно. Я тебе уже об этом тоже говорил. Занимайся своими делами, а ко мне не лезь.

— Слушай, Каван, я не знаю, что с тобой происходит, но ты безобразно ведёшь себя со мной. Я твоя сестра, чёрт возьми! У нас больше никого нет, а ты даже не позволяешь мне сблизиться с тобой! Я думала, что мы всё уже решили, и ты перестал ненавидеть меня!

— Дарина, я не хочу с тобой сейчас разговаривать. У тебя своя жизнь, у меня своя. Ничего не изменилось за последние годы. Ты мне не нужна. Отвали от меня. Оставь меня, мать твою, в покое! Если увижу тебя, придушу!

Вздрагиваю от ненависти в громком голосе Кавана. Мне так жаль его сестру, и я не понимаю, почему он так жесток к ней? За что?

Каван, которого знаю я, совсем другой. А сейчас… мне так грустно.

— Мы всё равно встретимся на свадьбе Фарелла. И я узнаю, что с тобой творится. Ты придёшь, Каван. И ты будешь на этой грёбаной свадьбе, иначе я начну расследование и вытащу правду.

— Иди в задницу, Дарина.

— Сам мудак…

Раздаются быстрые гудки, и Каван яростно ударяет кулаком в стену. Я с ужасом смотрю на то, как он опирается о стену и тихо рычит.

— Сука, — шипит он.

Даже не двигаюсь, потому что сейчас мне страшно от того, что я услышала. Для меня подобное обращение друг к другу, особенно в семье, ужасающе. Я потеряла брата, но всё на свете отдала бы за то, чтобы снова его увидеть и обнять.

Словно вспоминая, что я тоже нахожусь с ним в одном помещении, Каван оборачивается и резко бледнеет. Его глаза блестят от страха из-за того, что он напугал меня, и все его труды пошли насмарку. Каван быстро уходит прочь, а затем я слышу, как хлопает дверь. Предполагаю, что в библиотеку.

Хотя я шокирована, но поднимаюсь со стула и направляюсь за ним. Я нахожу его там, где и предполагала. Каван стоит у стола, оперевшись о него кулаками. Его плечи быстро поднимаются и опускаются. Кладу ладонь ему на спину, чувствуя, как его мышцы становятся стальными.

— Ты в порядке? — тихо спрашиваю его.

— Нет. Мне больно, — подавленно признаётся он.

— Почему?

— Долго объяснять. Тебе не нужно это дерьмо, Таллия. Не хочу тебя пачкать. Оставь меня на некоторое время, я должен прийти в себя, потому что сейчас мне хочется драться, — отвечает он и дёргает плечами, показывая мне, как ему неприятны мои прикосновения. Убираю руку, и моё сердце начинает ещё больше болеть за него.

— Я никуда не спешу, Каван. Ты можешь рассказать мне, почему ты так ведёшь себя со своей сестрой. Я не буду делать выводы по этому разговору, ведь есть причины, из-за которых ты настолько резок с ней и жесток. Но это твоя жизнь, я уйду. Побуду в спальне, — грустно вздыхаю и направляюсь к двери.

— Я ненавижу её, — говорит Каван.

— Почему? Что она тебе сделала? — удивляюсь я.

Каван выпрямляется и глубоко вздыхает.

— Не хочу больше нести ответственность за то дерьмо, которое она выкидывает каждый раз. Я расплачиваюсь за него. Только я.

Когда Дарина в Дублине, то всегда что-то случается. Она не умеет спокойно сидеть на месте или заниматься своей жизнью. Она лезет в мою и даёт советы, в которых я не нуждаюсь. Я… это очень сложно.

Я не простил её за многое и не прощу. — Каван проводит ладонью по волосам и смотрит на меня.

— Она причинила тебе боль?

— И она тоже.

— А кто ещё? Ведь на самом деле ты не ненавидишь её, да? Ты боишься сблизиться с ней, потому что знаешь, что тебе будет больно.

Я не поверю в то, что если Дарине будет угрожать опасность, ты останешься в стороне. Ты другой и защитишь её ценой собственной жизни, потому что до сих пор чувствуешь ответственность за неё.

Она ведь твоя младшая сестра, какой я была для брата. А он всегда защищал меня перед мамой. Он не позволял делать со мной ужасные вещи, пока был жив и не уехал от нас. Ты такой же.

Родственная связь — сложная система, но это семья. От неё не так просто отказаться. Нельзя уйти из семьи. Она всегда будет существовать, хочешь ты или нет.

Каван внимательно смотрит на меня, а затем протягивает руку, подзывая к себе. Я подхожу к нему, и он рывком тянет меня на себя.

Я оказываюсь в его объятиях. Он сжимает меня в них и целует в макушку.

— Я пока не готов рассказать тебе. Не готов. Но мне сейчас очень больно, и я прошу тебя обнимать меня, пока это не пройдёт, — шепчет он.

— Мне нравится обнимать тебя, Каван, и я не настаиваю на том, чтобы ты поделился со мной своими переживаниями прямо сейчас.

Всему своё время, — грустно улыбаюсь я.

— Спасибо, что не ушла. Я могу быть мудаком.

— Подобное поведение всегда имеет под собой вескую причину, Каван. Я не буду бегать от тебя каждый раз, когда ты начнёшь злиться. Думаю, что правильнее будет, если я останусь и пойму тебя, поговорю с тобой. Диалоги нужны всем, потому что в монологах можно умереть от одиночества.

— И откуда ты всё это знаешь, Таллия? — Каван отодвигается от меня и улыбается.

— Из книжек. Я прочла много любовных романов. Только не смейся. Я оттуда черпала свои знания. К тому же в работе медсестры нужно понимать пациента. Если я буду воспринимать всё буквально, то никогда не смогу помочь людям.

— Ты удивительная, Таллия, — произносит Каван и проводит внешней стороной ладони по моей щеке.

— Немного глупая, — кривлюсь я.

— Не говори о себе так. Ты искренняя, и я рад, что тебя никто не испортил. Ты пережила не меньше дерьма, чем я, но всё ещё хочешь верить в людей и помогать им.

— А как иначе? Люди должны помогать друг другу. Мы же люди, а не животные. У нас есть чувства и эмоции, а животные лишены их.

Разве не для того создан мир, чтобы люди протягивали руку помощи?

— Мой мир другой. В нём нужны именно животные инстинкты.

Они помогают выжить.

— Плохой у тебя мир, Каван. Он учит жестокости и убивает всё человеческое в людях.

— А твой мир хорош, Таллия? Чему он тебя научил? Бояться боли и потерь?

Меня обижают его слова, и я отпускаю Кавана.

— Он научил меня ценить то, что есть, потому что завтра этого может уже не быть. Мой мир тоже плохой. Мир, вообще, плохой, но каждый из нас выбирает то, что хочет в нём увидеть. Ты же выбрал плохое. Бои без правил, как зверь.

— Я и есть зверь, — цокает Каван.

— Это не так. Посмотри на своё отражение в зеркале, и ты увидишь в нём человека, который прикрывает физическое насилие помощью себе. Нет, я не верю, что подобные вещи помогают тебе, раз ты до сих пор испытываешь боль. Ты ходишь по замкнутому кругу, Каван, и тоже держишь себя в клетке. Почему? Зачем ты это с собой делаешь?

— Я больше не хочу разговаривать, — отрезает он.

Понимаю, что сейчас от Кавана ничего не добиться, а я хочу забраться глубже в его сердце и узнать каждую причину его боли. Их будет много, это я уже поняла и готова к этому.

— Ты мне не доверяешь, да? — спрашивая, бросаю на него напряжённый взгляд.

— Я не умею раскрываться людям. Меня учили другому, Таллия.

Дело не в доверии.

— А в чём? Если я нужна тебе, то используй меня по максимуму, пока у тебя есть возможность, Каван. Я не против. Однажды я… думала, что моё общение навязанное, и боялась лишний раз поговорить с человеком, а потом стало уже слишком поздно. Я услышу тебя, Каван, только не молчи. — Боль скапливается у меня в груди, и я глотаю горький ком, ставший в горле.

— Ты говоришь про невесту своего брата?

— Откуда ты…

— Знаю. Я нашёл её по базе данных. Твой друг сообщил её имя.

— Что? Ал? Ты разговаривал с Алом? — шепчу я.

— Да, я разговаривал с ним по телефону, когда он звонил тебе рано утром. Ты спала, и я решил ответить. Он обещал оторвать мне яйца, если я причиню тебе боль. Я поклялся, что ты будешь в порядке, если он окажет мне услугу. Он рассказал мне, что Мирьем покончила с жизнью.

Я делаю шаг назад, но ноги меня не держат. Воспоминания вихрем возвращаются в мою голову. Сердце наполняется горем, а глаза начинает жечь от подступающих слёз.

— Я не знала… не знала о том, что она страдала. Мирьем всегда улыбалась и поддерживала нас с Алом. Она нашла нам квартиру и всё устроила для нас, объяснила нам. А потом… она переехала в другое место. Я боялась ей писать и звонить, потому что она и так много для нас сделала. Мирьем потеряла любимого, но выполнила его последнее желание. Она была так добра к нам с Алом. Я решила написать ей, но она не отвечала мне. Тогда мы с Алом встретились после занятий и поехали к ней. Мирьем не открывала, и нам пришлось вызвать полицию, потому что мне стало страшно. А когда полицейские выбили дверь, то она была уже мертва. Мерьем перерезала себе вены, и её труп уже начал разлагаться. Я пыталась её спасти. Клянусь, я пыталась! Я делала ей искусственное дыхание, как меня учили. Я… хотела обработать её раны, но Ал не дал мне.

У неё не было семьи, и мы были единственными у неё. В своей предсмертной записке она написала, что хочет быть с тем, кого любит. Она выполнила все его желания и теперь свободна. Мирьем отдала нам всё, что у неё было. Все свои сбережения и кольцо, которое подарил ей мой брат. Я… я не знала, что ей было настолько плохо. Я была такой эгоисткой. Я должна была понять, что она не в порядке. — Слёзы скатываются по моему лицу. Не думала, что мне придётся вспоминать о том ужасном дне. Мирьем мне очень нравилась, и я надеялась, что она встретит другого человека, которого сможет полюбить. Но нет, она совершила самоубийство, даже не дав нам понять, как ей плохо.

— Таллия, мне жаль. — Каван подходит ко мне и притягивает к себе.

— Понимаешь, если бы Мирьем поговорила со мной, если бы хотя бы сказала, что скучает по моему брату, то я бы обратила на это внимание. А она улыбалась и заверяла меня в том, что всё хорошо.

Да, я боюсь боли и потерь, потому что они преследуют меня. Боюсь сближаться с людьми, ведь все, кто были дороги мне, или предали меня, или мертвы. Я… не спасла её тоже. Я… хотела… клянусь, я пыталась. Я…

— Таллия, я знаю. Тише, всё хорошо. — Каван стирает мои слёзы пальцами, но я мотаю головой.

— Нет, нехорошо. Ты тоже молчишь. Все молчат. Никто не разговаривает больше друг с другом. Никто не надеется, что люди могут ему помочь и вытащить из одиночества. Вот в чём проблема человечества — люди перестали разговаривать. Они больше доверяют гаджетам и книгам, а не людям. И ведь это правильно. Все предают. Все умирают.

Я больше не могу держать в себе этот ком из боли и отчаяния, усталости и потерь. Утыкаюсь лбом в плечо Кавана и рыдаю так, как не плакала никогда в жизни. Моё сердце болит. Лёгкие горят от осознания, какой же всё-таки мир жестокий. И его сделали таким люди, считающие, что одиночество и смерть лучше, чем борьба за будущее в обществе.

— Таллия, пожалуйста, не надо. Я не знаю, что мне делать, когда ты плачешь. Я… теряюсь. Чем мне помочь тебе?

Всхлипываю и облизываю солёные губы. Обхватываю лицо Кавана руками и вглядываюсь в его взволнованные глаза.

— Не молчи… пожалуйста, никогда не молчи. Не умирай. Обещай мне, что не убьёшь себя одиночеством и страхом. Обещай, прошу, — с мольбой смотрю на него.

— Обещаю, Таллия. Я не буду молчать. И я не умру, у меня есть причина, чтобы жить дальше — открыть тебе весь этот мир и не дать ему уничтожить всё прекрасное, что я боготворю в тебе. Я обещаю.

Обещаю, — Каван обнимает меня и качает в своих руках. Постоянно всхлипывая, чувствую, как боль потихоньку уходит. Я прощаю тех, кто меня покинул. Прощаю их за то, что тоже осталась одна, ведь теперь у меня есть Каван. Я не позволю ему жить дальше так, как он жил. Я помогу ему и спасу его. Он будет счастлив любым способом.

Мне плевать на плату. Я пойду дальше.

— Я не могу нормально воспринимать Дарину, потому что постоянно вижу в своём отражении последствия моей маниакальной защиты её жизни. Свои шрамы на лице я получил из-за неё, — внезапно произносит Каван.

Я отодвигаюсь назад, чтобы посмотреть на его лицо.

— Каждый шрам мне напоминает о том, почему я её ненавижу и почему должен прекратить заботиться о ней. Дарина того не стоит, Таллия. Она лживая сука. Я был идиотом, считая, что могу уберечь её, но она сама этого не хотела. Дарина постоянно подставляла меня, а я разгребал её дерьмо. Из-за неё меня едва не убили, но Слэйн спас меня, и мне пришлось находиться рядом с ним, потому что я хотел жить. Я влез в это дерьмо из-за Дарины и её обмана. Я сломал жизнь Слэйну, уничтожив в нём всё хорошее из-за доверия своей сестре. Я сделал много плохого, чтобы выбраться из той ямы, в которую меня посадили из-за неё. Поэтому я не хочу видеть Дарину и быть её братом. Не хочу больше нести ответственность за её глупые выходки, с годами они стали нести с собой опасность для моей жизни, хотя и раньше это было так же.

Моя вера в неё умерла, и что-то внутри меня тоже оборвалось. Я не испытываю никаких чувств, кроме ненависти и презрения к её существованию. Иногда я мечтаю, чтобы её убили.

Меня приводит в ужас объяснение Кавана. Что же такого Дарина сделала, раз её брат боится прошлых воспоминаний и бежит от них, воздвигая между ними стены? Каким образом она могла так сильно разрушить прекрасного мужчину, который сам выбрал путь одиночества и теперь страдает из-за этого?

— Не спрашивай больше. Я не готов сейчас рассказывать.

Но у меня есть причины и довольно веские, чтобы так вести себя с ней, — сурово добавляет Каван.

— Не буду, — шепчу я. Тянусь пальцами к его лицу и легонько провожу по его шраму, рассекающему глаз.

— Мне нравятся твои шрамы, Каван. Они делают тебя загадочным, таинственным и сексуально опасным. Знаешь, я читала о таких героях в книгах, и у каждого из них было доброе сердце, только мало веры в себя. Они прятались за своими шрамами и темнотой, чтобы никто им больше не причинил боли. Но у каждого из них всегда есть шанс быть счастливыми. Все люди заслуживают счастья, особенно ты, Каван. И я хочу… наверное, это глупо, подарить тебе счастье, если смогу. Я буду стараться. Я быстро учусь новому, если мне это интересно. А ты мне очень интересен, как мужчина, — пока я говорю, то краснею от своей честности.

Каван улыбается мне и целует меня в лоб. Почему не в губы?

Не понимаю, почему он не может поцеловать меня по-настоящему, ведь я только что призналась в том, что готова на большее?

— Я уже счастлив, Таллия. Действительно, счастлив. И это для меня так странно. Но тебе не нужно стараться, у тебя получается сделать меня счастливым одним своим видом, — произносит он, обхватывая моё лицо ладонями, и улыбается мне ещё шире.

Почему не целует?

— Тогда у нас всё в порядке? — уточняю я.

— Всё отлично. Я благодарен тебе за то, что ты сбежала от своей матери и позволила мне познакомиться с тобой. Так что теперь моя очередь знакомить тебя с лучшим в этом мире. И у меня есть идея.

Думаю, ты не будешь против немного почитать и позаниматься, пока я сделаю несколько звонков по работе. Тебе будет скучно слушать их.

— Да… да, конечно. Я позанимаюсь, — стараюсь улыбаться, а внутри меня такое огромное сожаление. Я не хочу лучшее в этом мире. Хочу находиться рядом с Каваном. Но наверное, он не готов к тому, что я всегда нахожусь у него на глазах. Ему нужно личное пространство, а если я скажу, что не хочу отпускать его руку, то он сочтёт меня прилипалой.

Слышу знакомую мелодию и удивлённо вскидываю брови.

— Мой мобильный?

— Чёрт, да. Я забыл сказать, что положил его на стол. Наверное, это твой друг звонит, чтобы проверить жива ли ты ещё. Ответь ему, — отпуская меня, произносит Каван, а меня постигает разочарование без его объятий.

— А ты не хочешь послушать, о чём мы будем разговаривать? Это ведь условие, — напоминаю я, хватаясь за возможность ещё немного побыть рядом с ним.

— Нет, я тебе доверяю, Таллия. Встретимся чуть позже, — Каван дарит мне улыбку и, скрываясь за дверью, плотно закрывает её за собой.

Чёрт, мне нужно больше узнать о поведении мужчин, и если Каван этого не услышит, то Ал будет достоверным источником знаний.

Глава 24

Таллия

Поднимаю вверх волосы, обдумывая, стоит ли их заколоть или пусть будут распущенными? Или, может быть, нанести больше макияжа на глаза? Или выбрать другое платье? Или… Вот таких «или» за последние три часа уже тысяча. Дело в том, что Каван пригласил меня на свидание. Я не знаю, куда мы пойдём, и что мне следует надеть. Он только сказал, что мне это понравится, и я должна чувствовать себя комфортно. Но есть дресс-код, это платье и туфли. Я перемерила все предоставленные наряды, и каждое платье было невероятно прекрасным. Удивлена тому, как хорошо Каван подобрал мне наряды и одежду, словно делал это сотню раз.

Сильно волнуюсь, потому что понятия не имею, что меня ждёт. Я остановила свой выбор на тёмно-вишнёвом платье до колен с рукавами, но с открытыми плечами. Оно одновременно простое и потрясающе красивое, на мой взгляд. Остальные больше подходят принцессе. Кавана я не видела, он оставил меня одну собираться, пока сам расположился в кабинете. Он работал, а я места себе не нахожу. Хочу понравиться ему, но не знаю, нравлюсь ли я ему вот такая, какая есть. Ведь Каван искушённый мужчина. В клубе работают самые красивые девочки, которых я видела в жизни.

У каждой есть своя изюминка, и многие из них выглядят экзотично, а я обычная.

— Таллия, ты готова? — Раздаётся стук в дверь, и из моих рук падает губная помада.

— Да… да, уже иду, — отвечаю, опускаясь на колени, и ползаю по полу, ища, куда закатился тюбик.

— У тебя всё хорошо?

— Да. Ещё минуту. — Тянусь рукой под тумбу и хватаю тюбик.

Времени у меня уже не осталось, чтобы обдумать, что ещё можно сделать со своей внешностью. Поэтому я убираю всю косметику по местам и выхожу в спальню.

Каван оборачивается, и я охаю от его вида. Он переоделся в классический чёрный костюм и белую рубашку, но я их не видела в шкафу. У него на шее бабочка чёрного цвета. Он побрился, и я чувствую аромат его одеколона.

— Боже мой, ты такой красивый! — восклицаю я. — Просто невероятно красивый, Каван!

Он приоткрывает губы, чтобы что-то сказать, но потом плотно сжимает их, словно ему не нравятся мои слова.

— Это я должен был сказать тебе. Ты выглядишь потрясающе, — мрачно произносит он.

— Благодарю, но и ты не меньше. Невероятно, что такой мужчина выбрал меня. Клянусь, теперь совсем не понимаю, чем я заслужила тебя, Каван, — мягко улыбаясь, подхожу к нему и кладу ладони ему на грудь.

— Хм… я немного смущён. Хорошо, я очень смущён и не знаю, как реагировать на твои комплименты, Таллия. Порой мне кажется, что у тебя проблемы со зрением, — кривится он. — И не хочу, чтобы ты думала, что я ангел. Я дьявол, и, скорее всего, ты много грешила в прошлой жизни.

— Чушь, — дёргаю головой, не принимая его слов. — Ясно? Это чушь. Ты сам не осознаёшь своей красоты. Да, тебе очень идёт этот костюм, но дело даже не в нём, а в том, как сверкают твои глаза. Они яркие и блестят словно путеводная звезда. И сегодня я готова следовать тому пути, который она мне укажет.

— Ты слишком добра ко мне, Таллия, но права, нам уже следует выехать, иначе мы опоздаем, — Каван предлагает мне руку, и я кладу на сгиб его локтя свою.

Мы подходим к лифту, и Каван вызывает его. Мы молчим, пока я панически вспоминаю советы Ала.

— У меня проблема, — шепчу я, поглядывая на дверь.

— Так и знал, что он причинит тебе вред!

— Нет, ты не прав. Каван очень добр ко мне. Он заботится обо мне, как о какой-то принцессе, и исполняет все мои прихоти. Он не применял насилие, если ты думаешь об этом. Проблема в другом.

— И в чём же?

— Каван не целует меня. Совсем. Он только один раз прижался к моим губам, я не могу считать это настоящим поцелуем. Это было похоже на секундное помешательство с его стороны, но потом Каван быстро взял в себя в руки и ни разу не попытался коснуться меня иначе. Он больше не делает никаких намёков, что я его… ну… возбуждаю. Это нормально?

— То есть ни разу не целовал? Я думал, что такой, как он, сразу же укладывает девушек в постель, а потом выбрасывает их.

— Хм, отчасти ты прав. Но ко мне Каван не прикасался. Я испортила всё, да? Или он относится ко мне, как к сестре? Мне казалось, что я ему нравлюсь, как женщина. Но постоянно или что-то мешает, или Каван не делает никаких попыток склонить меня к большему.

— Я рад этому. Пусть и дальше не делает никаких попыток.

— Ал!

— Ладно, что ты хочешь?

— Чтобы Каван поцеловал меня. Он сказал, что не будет делать ничего, что мне не понравится. Но дело в том, что я хочу, чтобы он меня поцеловал, но при этом не хочу выглядеть глупой дурочкой.

— Так поцелуй его сама, Тэлс. В чём проблема? Дождись подходящего момента и поцелуй его. Так же, как он прижмись к его губам и наблюдай. Если Каван хочет тебя, а он точно хочет, то вернёт тебе поцелуй. Но не играй с ним. Играть с таким мужчиной опасно. Он разозлится и может причинить тебе боль. Ты должна понять для себя, что одним поцелуем прелюдия не закончится. Ты или идёшь до конца, или держишь его на расстоянии.

— Я хочу дойти до конца с ним. Я в этом уверена, — быстро шепчу.

— Мда, нашла ты себе приключения на задницу.

— Ал, — возмущаясь, шиплю я.

— Тогда действуй сама. Дай ему понять, что ты ждёшь большего от него.

— И как это сделать? Я же не могу наброситься на него с поцелуями.

— Прикосновения. Чаще касайся его, смотри ему в глаза, прижимайся к нему. Можешь даже положить ладонь на его бедро и увидеть, что с ним будет. Соблазняй его.

— Если бы я умела, — печально вздыхаю.

— Ты умеешь. Прислушайся к инстинктам, Тэлс. Они есть у всех.

Отдайся чувствам, и всё произойдёт само.

Только вот я до сих пор не знаю, где мои чёртовы женские инстинкты? Может быть, у меня их нет, потому что я созрела позже, чем другие девочки? Или же они отсутствуют из-за неопытности?

Или я просто не имею таких инстинктов? Или со мной что-то не так?

Вероятно, мне следует показаться врачу. Хотя я сама буду врачом, и мне просто нужно подумать более обширно и рассмотреть свою проблему. Но проблема точно во мне, потому что с Каваном всё в порядке. Чёрт, почему у меня нет инстинктов? Как они проявляются?

— Таллия, всё в порядке?

Вздрагиваю, когда Каван касается моего локтя и сразу же убирает руку, словно обжёгся. Чёрт. Теперь он считает, что мне неприятны его прикосновения. Прекрасно! Ну что я за дура?

— Да, всё отлично. Я немного задумалась о своём, — натягиваю улыбку.

— Или тебе не нравится место, куда я тебя привёл, — хмыкает Каван.

Только сейчас я осознаю, что мы стоим среди незнакомых людей в каком-то фойе. Здесь очень много людей, они ходят вокруг нас, а я понятия не имею на самом деле, где мы.

— Хм, я… — Оглядываюсь, ища хотя бы какую-то подсказку.

— Ты слышала, о чём я рассказывал тебе всю дорогу? — интересуется Каван.

Чёрт.

— Прости, нет. Я, видимо, сильно задумалась и совсем не помню, чтобы ты что-то говорил. Мне жаль, — печально отвечаю.

Лицо Кавана становится непроницательным. Он злится или обижен на меня. Ещё раз спрошу себя: «Что я за дура такая»?

— Так где мы? Ты мог бы повторить? — спрашиваю, едва ли не умоляя его.

— Мы пришли на балет. Мне удалось перекупить места на сегодня, потому что все билеты на представления раскуплены. Я занимался этим, пока был в кабинете. Несколько часов. Это было сложно, но мы здесь.

Стыд охватывает меня. Почему я не слушала его? Каван проделал такую невероятную работу и потратил огромные деньги, чтобы меня порадовать. А я? Где мои чёртовы инстинкты? Потерялись, видимо. Я просто тупая идиотка.

— Вау, как здорово. Я с радостью посмотрю балет. Раньше я видела выступления только по телевизору. Вживую, думаю, это будет ещё более потрясающе, — наигранно весело произношу.

Ненавижу смотреть балет. Я смотрела его часами. Мама заставляла меня это делать, чтобы перенимать мимику, движения и грацию от прим. Я чувствую себя ужасно, потому что Каван больше ничего не говорит мне. Он даже не прикасается мне, а указывает следовать за ним. Между нами словно огромная река протекает. А я плавать не умею.

Мы находим свои места и садимся.

— А что за представление?

— «Спящая красавица», — сухо отвечает он.

— Ни разу не видела даже в записи. И здесь так много людей. Я не знала, что в Дублине настолько много ценителей балета, — замечаю я.

— Ага.

— Ты часто ходишь на представления?

— А я похож на человека, который часто ходит сюда? — его голос раздражённый, и я замолкаю, тяжело вздыхая.

Всё так хорошо шло, пока я всё не испортила своими глупыми мыслями.

Раздаётся звонок, и люди наполняют огромный зал. Они рассаживаются по местам, рядом со мной оказывается неизвестная мне пожилая пара, как и рядом с Каваном. Все переговариваются и обсуждают свои ожидания, сравнивают другие постановки, а мы с Каваном молчим, словно незнакомцы.

Начинается представление, но я даже сосредоточиться на нём не могу. Хотя декорации чудесные, и танцоры потрясающе исполняют па. Я постоянно поглядываю на Кавана, а он словно каменный сидит в кресле рядом со мной. Наверное, ему совсем неинтересно, да и мне тоже. Я люблю балет. Но сейчас я его откровенно ненавижу, потому что из-за этого чёртового представления между нами всё стало плохо.

Начинается антракт, люди поднимаются из кресел и расходятся.

Каван тоже встаёт, и я с надеждой смотрю на него.

— Ты хочешь чего-нибудь выпить или перекусить? — интересуется он, не глядя на меня.

— Нет, благодарю. Но я бы…

— Будь здесь. Я вернусь, — сухо бросает он.

Каван уходит, бросая меня одну. Внутри вскипает ярость, а за ней обида. Как он мог? Я же ничего не знаю здесь и хотела бы просто пройтись вместе с ним. Но Каван всё решил для себя, и, вероятно, это наш последний день вместе.

Достаю из сумочки мобильный и быстро пишу сообщение Алу с криком о помощи. Он перезванивает мне через минуту.

— Что случилось? Ты в порядке? Мне приехать за тобой? — взволнованно кричит он, а на заднем фоне играет музыка. Ал на работе, а я забыла.

— Нет, я в порядке. То есть я жива. Каван привёл меня на балет, а я всё испортила. Я задумалась, проигнорировала его, а потом отскочила от него, как ошпаренная, потому что слишком углубилась в свои мысли. Теперь он ведёт себя так, словно не хочет находиться рядом со мной. Что делать?

— Тэлс, — стонет Ал.

— Помоги мне, — прошу я.

— Я не могу этого сделать, потому что ты сама должна решать.

— Но мне нужны объяснения. Почему он так себя ведёт, и как мне всё исправить?

— Поговори с ним и объясни, в чём причина твоего поведения, вот и всё. Диалог, Тэлс. Я тебе говорил о нём.

— Я помню, но Каван не идёт на контакт. Совсем не идёт.

— Сделай вид, что не замечаешь этого. Играй, Тэлс. Ты же женщина. Ты лучше меня разбираешься в таких штуках.

— У меня ни черта не получается.

— Расслабься. Давай, ты должна сначала расслабиться. Ты слишком напряжена и уже настроила себя на что-то плохое и веришь в это. Но всё может быть куда проще на самом деле.

У мужчин все извилины прямые, понимаешь? У вас женщин это клубок, а у нас всё проще. У нас чёрно-белый фильм, а у вас есть сотня названий у розового цвета.

— У розового цвета существует другое название? — удивляюсь я.

— Тэлс, — смеётся Ал. — Ты меня убиваешь. Ты думаешь, как мы.

Значит, действуй, в противоположном направлении. То, что ты хочешь сделать сейчас, делай наоборот.

— То есть если я хочу пойти за ним и высказать ему всё, то мне следует спокойно дождаться Кавана здесь и улыбаться ему?

— Точно.

— А если я захочу прикоснуться к нему, то что тогда?

Не прикасаться? Тогда как это поможет мне наладить отношения?

— Захочешь прикоснуться, целуй его. В этом перепрыгивай через шаг.

— Ага. Значит, в делах, касающихся интимной близости, скакать, как сайгак. А в делах чувств делать всё наоборот. Я запомнила.

— Тэлс, потом обязательно расскажи мне последствия. Это будет крайне смешно. Я напишу книгу о том, как ты пыталась соблазнить того, кто и так тебя хочет, — смеётся Ал.

— Идиот.

— Послушай, расслабься. Просто расслабься. Мужчины примитивны. Им нужна хорошая еда, секс и немного ласки. Ещё выпить. Всё. Представь, что ты ухаживаешь за стариком, подтирай ему зад и рот, когда он ест.

Смеюсь от слов Ала и краем глаза замечаю, что Каван возвращается.

— Мне пора. Пока. — Быстро сбрасываю звонок и прячу телефон в сумочку.

Широко улыбаюсь Кавану, а он мрачнее тучи. Молча садится рядом и смотрит вперёд. Делать всё наоборот.

— Тебе понравился первый акт? — спрашиваю его.

— Нормально.

— Думаю, что во втором акте всё только наберёт силу.

Потрясающе. Я очень рада быть здесь с тобой.

Каван бросает на меня взгляд, приказывая закрыть рот. Неужели, он почувствовал фальшь? Чёрт.

Мы так и сидим молча, пока не начинается второй акт. Он длится так долго, что у меня сводит ягодицы, но я не двигаюсь. Мне уже больно, а я всё сижу и заставляю себя смотреть балет. Чёрт, не могу я постоянно находиться в таком напряжении. Меня заботит настроение Кавана, ведь его причиной являюсь я.

Наконец-то, всё заканчивается. Люди вскакивают со своих мест и аплодируют стоя. Но Каван сидит, и я тоже должна, да? Так и делаю. Я повторяю его движения, то есть умоляю его встать.

Пожалуйста, у меня задница болит. Ноги болят. Спина тоже. Когда этот ад закончится?

Каван поднимается с места, и я радостно вскакиваю. Господи, я счастлива немного пройтись. Наверное, стоило в антракте хотя бы немного подвигаться. Иду за Каваном, который проталкивается среди людей, и в какой-то момент теряю его из виду. Паника накатывает внутри меня, ведь я не знаю, куда идти, а толпа тащит меня куда-то вперёд. Словно меня подхватило волной, и я не могу даже двинуться. Я готова визжать от страха, ища взглядом Кавана.

Он высокий, но я не вижу его макушку. Меня выносит в фойе, и я кручусь на одном месте, пытаясь найти Кавана. Мне этого не удаётся. Если бы он держал меня за руку, то я бы не потеряла его.

Неужели, он даже не заметил этого?

Мне ничего не остаётся делать, как выйти из здания и ждать, когда Каван появится здесь. Но так много людей. Я двигаюсь дальше, ища глазами его машину, но и автомобилей куча. Я потерялась.

В какой-то момент меня озаряет догадка: может быть, Каван сделал это специально? Таким образом показал мне, что между нами всё кончено? Так обидно и неприятно становится.

В последний раз бросаю взгляд на здание балета и иду по тротуару. У меня даже денег с собой нет, чтобы вызвать такси.

Приходится написать Алу, что я в полной заднице, и Каван бросил меня одну. Друг не отвечает, и это нервирует меня. Конечно, я могу дойти до дома, но на таких высоких каблуках вряд ли, да и идти мне минимум час. Я замёрзну. Ал не отвечает мне.

— Привет, заблудилась? — Передо мной вырастает незнакомый мужчина. Я в страхе отшатываюсь от него.

— Я могу подвезти тебя. Мы как раз с парнями собираемся в клуб, — он нагло ухмыляется, окидывая взглядом моё тело.

— Благодарю, мне это неинтересно, — отвечаю и делаю шаг в сторону, но мужчина перекрывает мне путь. Правда? Прямо сейчас? У меня и без этого проблем куча?

— Слушай, я знаю, зачем сюда приходят одинокие девушки. Они ищут таких, как я. Мы отлично проведём время, — произносит он, и мне в нос ударяет вонь алкоголя из его рта.

— Я же сказала, мне это неинтересно. Я не одна. Пропусти, — злобно шиплю я.

— И где же твой кавалер? Не вижу его рядом с тобой, — нахально смеётся незнакомец. Чёрт, он пьян. Он намного больше меня и пристаёт ко мне. Мне страшно. Хотя вокруг нас достаточно много людей, но вряд ли кто-нибудь поможет мне. Никто не помог моему брату, когда его избивали.

— Он ждёт меня. Дай пройти. — Грубо пихаю его в плечо, отчего мужчина шатается, а я юркаю вперёд. Но он резко хватает меня за запястье.

— Не ломайся. Я заплачу. Я богат.

— Отвали!

Ударяю его кулаком в грудь, а он обхватывает мою талию и наступает на меня, отчего мне приходится отходить назад. Я вырываюсь из его рук, но он блокирует мои движения. Резко мужчину словно что-то толкает назад. Меня откидывает в сторону, и я хватаюсь за машину.

— Она, блять, тебе сказала, чтобы ты отвалил! — рычание Кавана доносится до меня. Он замахивается на мужчину.

— Нет! — выкрикиваю я, подбегая к Кавану. — Нет, не нужно. Он просто пьян. Я искала тебя, а он не хотел пропустить меня. Он не соображает, что делает. Отпусти. Поехали домой.

Каван опускает кулак и отталкивает от себя мужчину. Он едва на ногах стоит.

— Ты в порядке? — спрашивает Каван.

— Да… немного испугалась, но уже в порядке. Я потеряла тебя в толпе. Я хотела найти и вышла на улицу.

— Я был в фойе, ждал тебя, а потом осмотрел весь зал. Ты чертовски напугала меня, Таллия.

— Я не виновата. Я…

— Урод, — меня обрывает злобный голос незнакомца, о котором я даже забыла.

— Уродливая скотина. Ты хоть знаешь, кто я такой? И что я с тобой сделаю? Ты уродливый ублюдок. Сутенёр, да? Сколько заплатить? Я заплачу. Торгуешь девицами?

Я в шоке смотрю на мужчину. Он достаёт кошелёк и считает купюры.

— С таким, как ты, противно даже стоять рядом, — с презрением шипит он.

Ярость полыхает внутри меня. Я отпускаю Кавана и делаю два шага к этому придурку. Замахиваюсь ногой и бью его прямо между ног.

— Урод здесь только ты, — цежу я, наблюдая за тем, как мужчина падает на колени. — Ещё раз оскорбишь его, я тебе нос сломаю. Это ты ублюдок и воняешь. Помойся, хотя невежество и невоспитанность не купить и не отмыть.

Гордо задираю подбородок и возвращаюсь к Кавану. Он в шоке смотрит на меня.

— Ну так что, мы едем или нет? Балет закончился. Добро победило зло.

Каван кивает мне и бросает взгляд за мою спину, но я безумно зла на этого придурка. Мало того что он пьяный, так ещё и оскорбил Кавана из-за его шрамов. Почему люди так поступают? Они плохие люди. Каван не заслужил такого отношения к себе.

— То есть мне ударить его ты не позволила из-за того, что он лапал тебя, а сама ударила его?

Поворачиваю голову к Кавану и виновато кусаю губу.

— Я не выдержала, прости. Он такой придурок. Пьяный придурок.

Он заслужил. Я надеюсь, что у него будет всё болеть и завтра.

— Но мне ты не дала его ударить, — напоминает Каван.

— Ты бы его убил, а я всего лишь наглядно показала, как могут ранить слова. Теперь он это запомнит, я надеюсь. Хотя с таким самомнением, как у него, его нужно так бить каждый день, чтобы знал, что и кому говорить. Мне не стыдно, — отвечая, воинственно поднимаю подбородок. Каван отворачивается обратно к дороге.

Прокручиваю в голове то, что случилось и осознаю, что сама ударила человека, чтобы защитить Кавана, а ему этого не позволила по отношению ко мне. Господи, это же так… странно и смешно.

Когда мы входим в квартиру Кавана, я уже больше не могу сдерживаться и хохочу, прислоняясь к стене. Каван улыбается и тоже смеётся. Мы просто стоим в темноте и смеёмся, как два идиота.

Не знаю, что это такое, но мне становится лучше.

— Прости, это было ужасное свидание, — говорит Каван.

— Это не так. Просто немного необычное. Мы же не будем его повторять, да?

— Нет, с меня хватит. У меня задница затекла.

— У меня тоже.

— Старик рядом со мной храпел весь второй акт.

— Женщина сбоку от меня постоянно хватала мою ногу, словно это спасательная шлюпка.

Мы снова смеёмся. Я чувствую облегчение, оттого что ничего плохого не случилось. Всё наладилось вот так просто. Нужен был один придурок, который напал на меня, чтобы ударить его в пах и разрядить обстановку. Теперь я понимаю, зачем Каван дерётся.

Мне стало куда лучше. Напряжение спало.

— Что ж, тогда я желаю тебе доброй ночи, Таллия.

— Но я не хочу спать. А ты устал?

— Нет.

— Тогда, может быть, чем-нибудь займёмся вместе? К примеру, я бы поела клубники. А ты? — спрашиваю, с надеждой глядя на Кавана.

Он секунду думает над моим предложением, а потом кивает.

— Только больше не отпускай мою руку. Без тебя мне страшно, — прошу я.

— Не отпущу.

Каван протягивает мне руку, и я хватаюсь за неё. Улыбаясь ему, позволяю себя вести в столовую. Теперь нужно найти подходящее время, чтобы поцеловать его. Я смогу.

Глава 25

Таллия

Наблюдаю за Каваном, достающим хлеб, нарезку индейки, помидоры и соус.

— Я голоден, как собака, — он извиняюще улыбается мне и протягивает тарелку с клубникой.

Натягиваю ему улыбку, коря себя за то, что не подумала об этом.

Каван на моей памяти, вообще, не ел при мне. Вероятно, он что-то перекусил, пока я собиралась на балет, но я не почувствовала запаха пищи. И мне очень жаль, что ему пришлось страдать.

— Ешь столько, сколько хочешь. Не хочу, чтобы ты себя ограничивал из-за меня, — отвечаю я.

Он ставит сковородку на плиту и быстро обжаривает хлеб, попутно нарезая продукты. Я с интересом наблюдаю за ним. Мне казалось, что он ест только дорогие и изысканные продукты, а не обычный сэндвич, в духе Ала.

Каван протягивает мне бокал воды, и я принимаю его. Он развязывает бабочку и бросает её в сторону, за ней летит пиджак.

Вся одежда валяется на полу, а я наблюдаю за тем, как Каван закатывает рукава рубашки, обнажая сильные запястья. Он расстёгивает пару пуговиц, отчего у меня сушит во рту. Я делаю пару глотков воды и отставляю бокал.

Аромат еды начинает распространяться по кухне, и я бросаю в рот маленькую ягодку клубники, чтобы затушить пожар голода.

Но ни черта не помогает. Я безумно голодная, и мне очень жарко.

Но явно это не из-за пищевого голода. Со мной что-то не так, и я это знаю.

Каван издаёт невероятно низкий и сексуальный стон, когда кусает сэндвич и жуёт его. Мне становится ещё жарче. Всё моё тело покрывается потом, и я ёрзаю, сидя на высоком стуле и чувствуя дискомфорт между бёдер.

— Хочешь попробовать? — предлагает он и падает на стул рядом со мной. Каван абсолютно не замечает того, что я пялюсь на его губы, которые он облизывает, а не на чёртов сэндвич. Но если я соглашусь, то Каван приблизится ко мне, и я смогу его поцеловать.

— Если ты не против, — шепчу я.

Он улыбается и тянется ко мне. Сэндвич оказывается у моих губ, но я рассчитывала на другое, на то, что Каван будет здесь, а не хлеб.

Хотя от сэндвича потрясающе пахнет. Я откусываю совсем чуть-чуть, какие-то крошки и глотаю.

— Вкусно, — говорю я. Он улыбается мне и кивает.

— Да, я обожаю такую еду. Чем больше соуса, тем лучше.

Каван увлечён больше сэндвичем, чем мной, и это печалит. Я уже не знаю, как ему дать понять, чтобы он меня поцеловал. В моей голове все мысли только об этом. Решаюсь положить руку ему на бедро, отчего Каван не пережёвывая, глотает большой кусок и недоумённо смотрит на меня. У него такое упругое бедро, словно это одна стальная мышца. Чёрт, а какой жар исходит от его кожи.

— Что-то не так? — спрашивает он.

— Нет, всё в порядке. Спина немного устала, я облокотилась на тебя, — нахожусь я.

— Можем перейти на диван, — предлагает Каван.

— Нет! — выкрикиваю я. — Нет, мне комфортно так. И у тебя крошка на губе.

Хотя нет там никаких крошек, но я тянусь к нему и взмахиваю рукой, чтобы добраться до его лица, как задеваю бокал с водой.

Взвизгивая, вскакиваю со стула, а часть моего платья оказывается мокрой. Бокал падает на пол и разбивается.

— Чёрт, прости. Я такая неуклюжая, — хнычу, опускаясь на колени, и собираю осколки.

— Подожди, ты поранишься. Таллия!

— Ай, — вскрикиваю и вижу, что у меня на пальце блестит кровь.

Я ненавижу себя. Хочется расплакаться от неудачи. Каван опускается ко мне с полотенцем в руках и накрывает им все осколки. Он переворачивает мою руку, и осколки падают, а затем подхватывает мою ладонь, и его губы внезапно обхватывают мой палец с кровью.

Меня бросает в жар. Каван слизывает кровь и посасывает мой палец. Внизу живота всё скручивает, и меня словно ударяет током. Я быстро облизываю губы.

— Мне жаль, что я испортила платье. Правда, я не хотела. Я… прости меня, — виновато шепчу. Каван выпускает мой палец изо рта и мягко улыбается мне.

— Ничего страшного. Это всего лишь тряпка. Ты поранилась.

Никогда не бросайся собирать осколки голыми руками, Таллия.

— Да, я…

— Мне не нравится, когда тебе больно. — Каван придвигается ближе ко мне.

— Мне тоже не нравится, когда тебе больно, — выдыхаю я.

Контакт наших глаз становится чем-то сильным и разрушительным для меня. Моё дыхание прерывается, и сердцебиение повышается. Зрачки Кавана расширяются, и я вижу в них своё отражение. Я не узнаю себя, словно это другой человек.

И этот человек мне нравится, словно я вижу себя его глазами. Меня так сильно тянет к нему, что я придвигаюсь ближе, как и он.

Идеальный момент для поцелуя, и он вот-вот случится. Я приоткрываю губы, ожидая с волнительным предвкушением этот момент, как что-то идёт не так. Каван подаётся вперёд, и я бьюсь лбом о его нос. С визгом падаю назад, Каван летит на меня.

Жмурюсь от предстоящей боли, но он успевает подставить свою руку под мою голову. Мы оба падаем на пол, и Каван придавливает меня своим телом. Лоб болит, даже челюсть от удара сводит.

Что за чёрт? Я готова разреветься.

— Таллия, ты в порядке? — испуганно спрашивает он.

Открываю глаза и глубоко вздыхаю. Не судьба. Может быть, мне просто не суждено его поцеловать, и все эти нелепые случайности, происходят, потому что этот мужчина не для меня?

— Да… всё в порядке. Голова теперь болит. Я сильно тебя ударила? — спрашиваю его и готова сгореть от стыда.

— Нет. Видимо, вода попала на пол, и я не удержался. Прости, я не хотел. — Каван быстро поднимается с меня и помогает мне встать на ноги. Он не смотрит на меня, и у него покраснел нос, а я ненавижу всё, что случилось сегодня.

— Хм, думаю, стоит убрать осколки, чтобы больше никто не поранился, — бормочу я.

— Я уберу, не волнуйся.

— Что ж, ладно. Тогда я пойду спать. Немного устала. Спасибо тебе за этот день. Он был лучшим. До завтра, — монотонно произношу, желая лишь спрятаться и в одиночестве корить себя за идиотизм.

— Да… да… до завтра, — печально отзывается Каван.

Бросаю на него взгляд, он наклоняется и начинает собирать полотенцем осколки. Я бреду в спальню и злобно расстёгиваю платье. Чёртовы инстинкты! Это они? Почему они не помогли, а только всё ухудшили?

Я безумно зла на то, что случилось. Мобильный, лежащий в моей сумочке, звонит, когда я выхожу из ванной комнаты. Каван, вероятно, принёс её сюда. Дохожу до телефона и вижу имя друга.

Чёрт, я забыла, что написала ему, когда потерялась. Отвечаю на его звонок, подавляя зевок, и сообщаю, что всё в порядке. Я немного перенервничала. Конечно, я не собираюсь ему говорить о том, как облажалась сегодня. Ал и так смеётся над моей глупостью, не хватало, чтобы он придумал новые шутки про меня.

Закончив разговор с Алом, ложусь в постель и вроде бы я устала, но не настолько, чтобы спать. Кручусь с бока на бок, прислушиваясь к тишине и желая хотя бы немного понять, что делает Каван. Потом смотрю в потолок, и сна ни в одном глазу. Чувствую себя такой жалкой. А ещё палец болит.

Слышу, как тихо открывается дверь, закрываю глаза и притворяюсь спящей, но моё сердце начитает быстрее стучать в груди. Зачем Каван вошёл в спальню? Хотя это его спальня, и, вероятно, ему нужна одежда. Я замираю и, кажется, даже не дышу, прислушиваясь к его шагам. Он направляется прямо ко мне, и кровать прогибается сбоку, когда Каван садится на неё. Он ничего не делает, просто сидит и смотрит на меня. Господи, напряжение изводит меня. Я хочу открыть глаза и спросить его, что он делает и зачем делает это? Это ведь странно смотреть на спящего человека, не так ли?

Внезапно Каван дотрагивается до моей щеки и нежно проводит по ней. Желание открыть глаза нарастает. Я чувствую поцелуй в лоб, и в это же время разочарование постигает меня. У него была возможность поцеловать меня в губы, но он этого не сделал.

Выходит, что я ему совсем не нравлюсь. Тогда зачем всё это? Зачем он заботится обо мне и говорит о том, что я привлекаю его, как женщина? Может быть, его желания изменились, или я сделала что-то не так? Или же он осознал, что я не подхожу ему?

Ни черта не понимаю.

Каван понимается с кровати, а я больше не могу гадать и выдумывать причины, почему всё так паршиво?

Он уходит, а я открываю глаза и резко сажусь на кровати.

— Что ты здесь делаешь? — мой голос звенит в тишине.

Каван замирает и оборачивается.

— Я… мне нужны были штаны. Прости, если разбудил.

Он явно врёт. Никакие штаны ему не нужны. Совсем не нужны.

— Поэтому ты сел на кровать? Потому что штаны находятся у меня под подушкой, хотя их там нет? Или же штаны затерялись где-то у меня на лбу? — обиженно спрашиваю его.

Каван прочищает горло, пойманный на месте преступления.

— Таллия, я…

— Нет, подожди, — обрываю его и включаю лампу, стоящую сбоку от кровати. Теперь я вижу его лучше. Он уже переоделся в спортивные штаны и чёрную футболку, открывающую его татуировки на руках. И ещё одни штаны ему явно не нужны.

— Я больше так не могу, — признаюсь и откидываю одеяло. Встаю на колени и сажусь на пятки, собираясь с духом.

— Дело в том, что я вижу, как тебе некомфортно рядом со мной, и это не даёт мне уснуть. Не знаю, почему всё так изменилось, ведь я думала, что нравлюсь тебе. Но за последние часы я осознала, что ты относишься ко мне, как к сестре. Хотя я не вижу в тебе брата. Я вижу в тебе мужчину, который нравится мне. Ал посоветовал мне отдаться инстинктам, но они мне ни черта не помогают. Я пыталась поцеловать тебя три раза, но всегда что-то случалось, а потом ты уходишь. Тебе явно этого не хочется. Поэтому хотела бы узнать, что я сделала не так? Я тебя возбуждаю, только когда танцую, да?

А в обычной жизни, ты понял, что я ничего из себя не представляю, и у меня куча проблем? — спрашиваю, глядя на Кавана. Он ничего не отвечает, словно не хочет ранить меня правдой.

— Скажи мне. Я не разбираюсь в отношениях, потому что у меня их никогда не было. Но я читала много книг, и там мужчина, если ему нравится женщина, соблазняет её. А ты ничего не делаешь, поэтому я считаю, что не настолько нравлюсь тебе. Или это из-за того, что я разбила бокал? Или же ты решил, что неприятен мне?

Но это не так. Ты очень приятен мне. И также мне нравятся твои прикосновения. Сегодня ты вёл себя отстранённо и неверно понял меня. Я вздрогнула не от твоего прикосновения, а просто потому, что думала про инстинкты и о том, что мне посоветовал Ал. Я искала внутри себя эти инстинкты, потому что ничего не знаю о них. А потом ты совсем со мной не разговаривал, и я не могла сконцентрироваться на балете, потому что думала о тебе и о том, когда мне следует проявить инициативу и поцеловать тебя.

Но у меня не получилось, я потеряла тебя в толпе, решив, что ты таким образом показал мне, что я тебе больше не нужна. Затем я думала, что если проведу с тобой время наедине, то снова будет подходящий момент. И он был, только я облажалась. Я так плохо чувствую себя, Каван, потому что понятия не имею, чего ты ждёшь от меня, и как мне нужно себя вести. Ты пришёл и поцеловал меня в лоб, словно я маленькая девочка, и ты должен обо мне заботиться.

Но я не хочу такого отношения. Оно такое неприятное. Словно мы брат и сестра, а это не так. Я… в общем, я бы хотела всё решить, понимаешь? Если ты не хочешь, чтобы я была здесь, то могу уехать прямо сейчас. Думаю, что тебе нужно время подумать. Я не знаю, — заламываю руки, нервно ожидая ответа.

— Ты права, это нужно решить и немедленно, Таллия, потому что я схожу с ума, — тихо произносит Каван.

Вот и всё. Я была права, и не нужны ему мои поцелуи. Я ему не нужна. Разочарованно вздыхаю, и нужно бы принять то, что я проиграла, но не могу. Мне сложно. Впервые мне очень сильно понравился мужчина, а он меня отшил.

— Хорошо, я переоденусь и вызову такси. Не волнуйся, я всё понимаю. Тебе не нужно объяснять мне что-либо, Каван. Я благодарна тебе за то, что ты уже сделал для меня. Мне было приятно провести с тобой время, — через силу говорю я. Чёрт, это сложно. Это так сложно уходить.

Внезапно Каван направляется к постели, и я вся сжимаюсь внутри, ожидая, что он меня из неё просто вышвырнет, потому что вызываю в нём сейчас ненависть и омерзение. Его ладонь грубо обхватывает мой затылок. Я распахиваю шире глаза от страха и непонимания, когда лицо Кавана склоняется над моим, и его губы оказываются на моих. Замираю, не веря тому, что происходит. Я уже знаю, что губы Кавана намного мягче, чем выглядят, но сейчас они такие сильные и мощные. Он удерживает меня за шею, не позволяя отодвинуться, да я и не хочу. Цепляюсь за плечи Кавана и обнимаю его за шею, теснее прижимаясь к нему.

Он отрывается от моих губ и с силой дёргает меня за волосы.

— Никогда не говори мне о том, что я вижу в тебе свою сестру, Таллия. Никогда. Те вещи, которые я хочу сделать с тобой, точно не подходят под такие отношения, — шипит он мне в губы.

— Тогда покажи. Покажи мне, Каван, что это за вещи, чтобы я поверила твоим словам. Мне требуется подтверждение и немедленно. Сейчас я потеряна и хочу узнать больше о том, что ты говоришь. Мне это требуется. Дай мне познать эту часть мира с тобой, — выдыхаю я.

Глаза Кавана становятся настолько тёмными, что должны, вроде напугать меня, но это, наоборот, уверяет меня в том, что я нахожусь в безопасности. С этим мужчиной можно забыть о страхах и полностью отдаться чему-то увлекательно новому, и он обязательно покажет мне всё. Именно это «всё» я хочу увидеть в его глазах.

Глава 26

Таллия

Когда-то я считала поцелуи чем-то не особо приятным, но необходимым. Ведь все люди целуются, и им это нравится. Да и в книгах поцелуи — это нечто необъяснимое, но меня это не коснулось. Так вот, теперь я поняла, что целовала не тех мужчин.

Словно губы созданы для определённых людей и исключительно только для их поцелуев, как, к примеру, душа или сердце. Вероятно, когда губы встречаются, то они создают поистине потрясающий мир, который поглощает и открывает новые возможности, показывая другие эмоции, и меняет человека. Наверное, не просто так Спящая красавица ждала поцелуя определённого мужчины, который мог её оживить. Поцелуи, действительно, живительны.

После моих слов Каван снова целует меня, и теперь я знаю, что нравлюсь ему. Не может так целоваться мужчина, которому женщина неприятна. А Каван целуется, как голодный и сильный зверь, словно хочет проглотить меня. Его губы напористы, но при этом мягкие, упругие и властные. Они подчиняют меня себе, и я медленно, даже немного робко, отвечаю Кавану. Я не уверена в том, что внутри меня есть столько же силы, как в нём, но с каждым движением его губ на моих, с каждым вкусом его дыхания моё тело загорается всё сильнее. Кожа становится невероятно чувствительной, и я ощущаю, как моё тело подаётся вперёд, ближе к теплу тела Кавана.

Сердцебиение заглушает звуки и создаёт странный шум в голове.

А мои губы двигаются. Они двигаются сами на губах Кавана. Они играют свою соблазнительную роль. Поощряют и наказывают, горят и требуют большего. Каван касается кончиком языка моих верхних зубов и задевает губу. Искра. Она проносится по моему телу и вылетает изо рта с тихим стоном. Мои пальцы крепче цепляются за голову Кавана, боясь, что этот миг исчезнет, и всё тепло, сводящее меня с ума, испарится.

Я делаю то же самое, что и он, и мне нравится, когда Каван встречает мой язык своим. Он нежно ласкает его, проводит кончиком языка между моих губ, и они приоткрываются. Ещё один стон. Каван надавливает на моё тело, играя со мной. Я не могу удержаться на коленях и наклоняюсь назад, утягивая Кавана за собой. А его язык ласкает моё нёбо, отчего перед закрытыми глазами сотни звёзд загораются ярким свечением.

Для меня так правильна и приятна тяжесть тела Кавана. Сильный и мощный мужчина весь состоит из плотных мышц, по которым гуляют мои руки. Пальцы задевают край ткани его футболки на бицепсах, играющих под упругой кожей. Я не могу перестать его целовать. Я упиваюсь его языком, зубами, покусывающими мои губы.

Его руками, ласкающими мои бёдра. Мои колени раскрываются шире, и Каван легко умещается между ними. В этот же момент я чувствую твёрдость на своей промежности и вздрагиваю от сладкого импульса, прошедшего по телу, выдыхая стон ему в губы.

Внутри меня образовывается жгучая жажда близости. Мне хочется ощутить его кожу, вдохнуть её аромат. Я цепляюсь за футболку Кавана, и он отрывается от моих губ. Часто дыша, озадаченно смотрю на него, не позволяющего себя раздеть.

— Ещё рано, Таллия, — шепчет он.

— Но я…

— Я знаю. Я дам тебе то, что ты хочешь, но не свой член. Он причинит тебе боль, а я не хочу этого. Сегодня не хочу. Сегодня я контролирую себя и покажу тебе другое удовольствие. — Каван немного приподнимается, и мне приходится отпустить его футболку, когда он проводит ладонями по моим рёбрам, обжигая огнём кожу, спрятанную под тканью.

— Тебе ничего не нужно делать, Таллия. Ты сказала мне так много, и я почувствовал себя полным идиотом. Я дал тебе выбор, но не увидел правильного ответа, потому что привык к отказам и холодности. Но разве ты можешь быть холодной? Ты обжигающая, — его хриплый голос проникает в моё сознание и дурманит его.

Каван поднимает мою футболку и внезапно опускается ниже. Его губы касаются моего пупка, и я вскрикиваю от неожиданности. Он удерживает меня. Крепко. Властно.

— Я дышу тобой. Твоим ароматом нежности и невинности. Он дурманит меня. — Каван ведёт носом и губами выше, поднимая мою футболку. Я никогда не была обнажена перед мужчиной, но сейчас не думаю о скромности и стыде. Я жду, когда его губы коснутся моей ноющей и требующей его рук груди.

— Прости за то, что я такой идиот. Прости за то, что тебе пришлось стараться показать мне, что мои мечты могут сбываться.

Ты в моих руках, — его дыхание обжигает мою кожу, а прохлада вокруг холодит, когда Каван стягивает с меня футболку и отбрасывает её в сторону. Горящим, тёмным взглядом он окидывает мою грудь с вызывающе стоящими сосками. Я даже не дышу.

— Чёрт, ты то, на что у меня должна быть аллергия. Запретное.

Притягательное. Клубничное. Сладкое. Прекрасное, — произносит Каван, проводя ладонью между моих грудей, и я резко выдыхаю от удовольствия, почувствовав его прикосновения.

— И я буду боготворить тебя. Я раб. Я уничтожен. Возрождён. Я пал и поднялся, чтобы служить. — Его ладони сжимают мою грудь, и с грудным стоном Каван обхватывает губами мой сосок.

— О господи, — выдыхаю я вместе с ярким воплощением желания, ударившего меня в низ живота. Моя спина прогибается от удовольствия. Я жмурюсь, ощущая его рот на своём соске. Язык Кавана, словно змея, кусает и зализывает мои раны. Он кружит у соска, втягивает в себя. Его ладони сдавливают мою грудь. Каван целует её, сводя меня с ума. Теряюсь в своих мыслях, и лишь отдаюсь чувствам, кипящим в моём теле. Они такие горячие, словно лихорадка. Меня бросает в пекло вместе с его ртом. С губ срываются стоны намного громче, чем раньше. Каван целует мои ключицы. Он покрывает каждый кусочек моего тела своими поцелуями, поднимаясь по шее всё выше и выше.

— Ты так прекрасна, Таллия, — шепчет Каван мне на ухо. И сейчас я чувствую себя именно прекрасной, значимой и красивой.

Нахожу губы Кавана и целую его, словно от этого зависит моя жизнь. Я впиваюсь в его рот жадным поцелуем, пробуя языком на вкус губы, получая в ответ низкий рык. Его пальцы путаются в моих волосах. Он вжимается в моё тело, а я двигаюсь под ним, приподнимая бёдра, чтобы снять давление внизу живота. Оно болезненное и острое. Оно, наконец-то, пробуждает мои инстинкты.

А они так коварны.

Каван отрывается от моих губ, убирая мои руки со своих плеч и скользит телом по моему ниже. Он задевает губами мои соски, лаская бёдра, которые льнут к его шершавым ладоням. Каван цепляет мои трусики и, продолжая целовать мой живот, спускает нижнее бельё всё ниже и ниже, пока оно полностью не исчезает с меня. Я лежу обнажённая, возбуждённая и раскрытая перед ним.

— Ты везде слишком красивая, Таллия. — Взгляд Кавана прикован к моей промежности. Я хочу свести ноги, потому что для меня это слишком, но Каван грубо ударяет по внутренней стороне бёдер. Я вскрикиваю от внезапности, а затем моё тело выгибает. Рот Кавана накрывает мой клитор, и он втягивает его в себя. По телу несётся заряд сильного потока, бьющего по каждой клеточке моего тела, отчего я приподнимаюсь и хватаюсь за его голову.

Шум в ушах перекрывает мои стоны. Язык Кавана скользит по моим половым губам, и он сосёт их. Я чувствую себя настолько напряжённой, что мне хочется кричать. Мои ноги раскрываются шире. Каван хватает меня за ягодицы и подбрасывает мои ноги, которые ложатся ему на плечи. Его лицо похоронено между моих бёдер, и он творит невероятное своим языком. Моя кровь бурлит и кипит, терзая меня. Я ёрзаю и мечусь на простынях, сильнее цепляясь за них пальцами. Царапаю. Скулю. Стону. Выкрикиваю имя Кавана, заставляющего меня сходить с ума от жара внизу живота. Он вводит в меня один палец, и я дёргаю бёдрами ниже, чтобы полностью вобрать его в себя. Мне мало силы. Словно мне нужно быть подчинённой порокам. И мне хочется двигаться. Напряжение повышается до немыслимой точки с каждым рваным и поверхностным вздохом. Моё тело живёт само. Оно выгибается дугой. Бёдра двигаются, как и язык Кавана. Он всасывает мой клитор, проникая в меня уже двумя пальцами, и мне совсем не больно. Мне так хорошо и мало. Мало силы… мощи… давления.

Оно разрывает меня изнутри. А затем яркий всплеск, испепеляющий моё тело на частички жаркого удовольствия. Мой разум не поддаётся контролю. Он подчинён этой силе.

Выкрикиваю имя Кавана, сотрясаясь в крупных конвульсиях.

Сжимаю ноги. Царапаю кожу его головы своими пальцами. Не могу унять дрожь, она обжигает меня и возносит в невероятно приятный мир спокойствия и гармонии. Всё моё тело размякает. Оно становится невесомым и слишком чувствительным к прикосновениям. Это именно то, о чём я когда-то читала. Оргазм.

Если ещё секунду назад мне хотелось пребывать в том пиковом состоянии постоянно, то сейчас… уже ничего не хочется.

Каван поднимается по моему телу и убирает волосы с лица. Я лениво приоткрываю глаза, улыбаясь ему.

— Это было так… невероятно, — шепчу я. Моё горло иссушено, отчего я облизываю губы.

— Не могу не согласиться. — Каван падает на бок рядом со мной.

Это так странно. Я лежу обнажённая, а он полностью одет. Его губы и подбородок блестят от моих выделений, и он постоянно облизывается, прикрывая глаза, и едва ли не урчит. Это очень странно и теперь немного некомфортно.

— Нет, не нужно. — Каван перехватывает моё запястье. Наши взгляды встречаются. — Побудь ещё немного для меня божеством в истинном своём проявлении.

Я понимаю, что он просит не одеваться.

— Но ты ведь замурован, — шепчу я.

Каван вздыхает и отпускает мою руку. Он садится на кровати и стягивает с себя футболку, обнажая торс и спину. А там множество татуировок. Они все различные. Есть боксёрские груши, нож с розами, клыки, какие-то линии, словно ветки с сухими листьями. Я придвигаюсь ближе к его спине и провожу кончиком пальца по одной из линий.

— Это завораживает, — признаюсь я. — Твои татуировки. Они что-то для тебя значат, да?

— Да. Татуировки стоит делать только тогда, когда не можешь выразить словами какие-то чувства, — кивает Каван и ложится на кровать. Он притягивает меня себе на грудь, и я упираюсь в неё подбородком. Каван накрывает моё обнажённое тело покрывалом, а я обдумываю то, что случилось. И ведь вроде бы всё хорошо. Это был мой самый первый оргазм, но что-то не так. Лицо Кавана не выражает ничего, абсолютно ничего, кроме усталости.

— А какие эмоции тебе сложно выразить?

— Хорошие.

— На это есть причины?

— Ты хочешь узнать о них прямо сейчас, Таллия? — Каван проводит пальцем по моим припухшим губам.

— Если ты хочешь поделиться со мной.

— Не хочу портить всё то, что сейчас внутри меня. Мне комфортно. Я удовлетворён и даже счастлив, — мягкая, но вынужденная улыбка появляется у него на губах, словно он хочет убедить меня во лжи.

— Ты уверен? Ты же не… ну, не…

— Трахнул тебя? — подсказывает Каван.

Смущённо киваю и покрываюсь алым жаром на щеках. Он ещё шире улыбается и целует меня в губы. Я чувствую странный привкус, и это ещё больше смущает меня. Это ведь мой запах, и Кавану совсем непротивно.

— Ты ещё не готова к этому. Я тоже не готов. Хотя так хотел этого, но понимаю, что могу всё разрушить. Я и так вёл себя, как мудак. Ты была права, Таллия. Я считал, что стал противен тебе, или ты осознала, что мы на людях и не хотела, чтобы они поняли, что мы вместе. Затем ты смеялась, болтая с кем-то, как оказалось, это был твой друг, но я ревную тебя к нему. Это злит меня, и я знаю, что никак не могу на это повлиять. Потом ты вела себя крайне странно и сбежала от меня, а я решил, что лучше оставить всё так, как есть.

И вот… ты обнажена, я чувствую тепло твоего тела и все эти восхитительные изгибы, которые хочу целовать до беспамятства, но не могу этого сделать. Не могу. Внутри меня какой-то барьер. Я боюсь испортить твою жизнь, Таллия. Боюсь причинить тебе вред.

И лучше пусть будет кто-нибудь другой рядом с тобой, чем я. В моей голове сейчас полно мусора.

— Потому что я… ничего не умею?

— Таллия, нет. Нет, что ты, — быстро говорит Каван. — Дело не в тебе. Дело в том, что мне, как оказалось, многого и не нужно.

Сам факт того, что ты открылась и не побоялась дать мне доступ к твоему телу, уже для меня достаточен. Я просто не хочу заходить дальше. Не знаю, почему появились такие ощущения, но я не стремлюсь больше обладать тобой.

Его слова ранят меня и сильно. Всё внутри меня сжимается от неприятной боли.

— И ты потерял интерес ко мне, когда получил сам факт согласия, — мрачно заключаю я, отталкиваясь от его груди.

— Таллия…

— Не нужно, Каван, я всё равно, ни черта, не понимаю в близости. Я испытала свой первый оргазм и чувствую огромную вину за собой. Правильно говорил Ал, когда мужчина добивается своей цели, то она перестаёт быть ему интересной. Да, между нами не было большего, и, наверное, мне стоит тебя поблагодарить за то, что ты не пошёл дальше и не лишил меня того, о чём я пожалею. — Закутываюсь в покрывало и быстро направляюсь в ванную.

— Таллия, это не так.

— А как, Каван? Как? — злобно спрашиваю, поворачиваясь к нему. — Поэтому сейчас я чувствую себя грязной. Чувствую, что это было странно… очень странно, словно ты галочку поставил. Я не хочу быть чьей-то галочкой. Мне кажется, что ты сам не знаешь чего хочешь. Ты выдумываешь за меня чувства и веришь в них, а это причиняет мне боль. Я не понимаю тебя и не пойму. Сейчас не хочу даже понимать, потому что ты объяснить мне не можешь, ограничиваясь словом «не готов». Но если ты не готов сейчас, то не будешь готов никогда. Вот в чём суть, Каван, я понятия не имею, что творится у тебя в голове. Да, я стараюсь тебе нравиться, и даже… бесстыдно вела себя, чтобы каким-то образом склонить тебя к честности, но ты отстранился, снова став холодным. Не понимаю, и мне… — прикладываю ладонь к груди, а глаза жжёт от обиды, — больно, понимаешь? Больно оттого, что ты отталкиваешь меня, хотя после таких моментов люди должны быть ещё ближе, но у нас всё иначе. И теперь я точно знаю, что ничего не получится. Чем больше я буду привыкать к тебе, тем сильнее ты будешь бороться с собой и отталкивать меня. Однажды ты оттолкнёшь так сильно, что я упаду и не смогу подняться. Знаешь, вместо того чтобы говорить мне о том, что тебе достаточно вот этой капли близости со мной, тебе следовало сначала разобраться в себе. Я понимаю, что ты привык к тем, кто удовлетворяет твои потребности и уходит, не говоря ни слова. Но я не шлюха и не одна из тех девочек, которых ты манишь пальцем. Я другая. И я была абсолютно искренней с тобой, а ты словно плюнул мне в душу. Не знаю… но мне точно сейчас не нравится всё, что случилось. Мне не нравится это, потому что ты ведёшь себя по какому-то собственному плану. Определись с тем, что ты хочешь от меня, а потом я тебя выслушаю. Потому что догадки о твоём состоянии меня уже доконали. Я больше не могу переживать за тебя и бояться боли. Не могу и не хочу. Поэтому скажи мне, что на самом деле происходит, или отпусти меня.

Каван хватает свою футболку и натягивает её через голову. Он встаёт, и его глаза становятся холодными и отчуждёнными.

— Ты права. Я остыл и отпускаю тебя. Мне больше ничего от тебя не нужно. Я…

Со слезами на глазах я оставляю его одного, сбегаю, чтобы не слышать этих ранящих меня слов и прячусь в ванной комнате.

Мне нужно сейчас же принять душ и прийти в себя, потому что холод и пустоту я почувствовала намного раньше, чем они проявились в Каване. И я, правда, старалась. Я старалась изо всех сил дать ему то, что он хочет, но Каван не взял. Он похож на какого-то чёртового робота с одной установкой «рано, не готов, отойду в сторону». И я не знаю, нужно ли мне всё это. Я не чувствую себя желанной сейчас, только лишь брошенной. Мне больно и обидно, что вместо близости с ним и тепла, я получила сухие действия. Хотя для меня поступки Кавана были чем-то невероятным, для него же обычными и даже скучными. Вот что меня так сильно задело, так это то, что он даже не хотел снимать футболку, словно ничего не важно для него. Ему в руки приплыла удача, он схватил её и отпустил, посчитав, что недостоин или что-то в этом духе. Каван оказался в себе настолько неуверенным, что это подавляет меня, и я не знаю, как бороться с этими чувствами. Хочется помочь ему и всё бросить одновременно.

А его признание? Это ложь. Он что-то решил для себя и вновь выбрал другой путь, а это безумно больно.

Когда я выхожу из ванной комнаты, то Кавана уже нет в спальне.

Я смотрю на смятые простыни, и мне так жаль, что лучшая ночь обернулась для меня так плачевно. Теперь я и понятия не имею, что мне делать дальше. Переодеться и уехать или дать Кавану время для того, чтобы тоже осознать свои слова и понять то, что он причинил мне боль? Я думаю, что следует поговорить с ним, но в то же время боюсь увидеть безразличие в его глазах. Поэтому я просто сажусь в кресло и подбираю под себя ноги. Я надеюсь на то, что утром мы сможем обсудить всё нормально, а не на эмоциях. Я не понимаю, что не даёт Кавану двигаться дальше и так мучает его? Да, мне это очень важно. И в то же время я чувствую себя прилипалой. Одной из тех жалких женщин, которые бегают за мужчиной и готовы менять себя, только бы они были с ними. Я не хочу стать такой женщиной, поэтому завтра всё решу: или мы вместе, или идём каждый своей дорогой.

Внезапно я распахиваю глаза, и моё сердце бьётся в страхе. Я сонно оглядываю спальню и понимаю, что уснула, сидя в кресле, но что-то меня разбудило. Что-то плохое…

Дрожь проносится по моему телу, когда я слышу громкий и даже нечеловеческий крик.

— Каван, — шепчу, подскакивая из кресла и бегу к двери. Ор повторяется, и у меня кровь стынет в жилах. Я оказываюсь в тёмном коридоре, пытаясь понять, что происходит. Каван кричит во всё горло. Такого ужасающего крика я не слышала никогда в жизни, и он исходит из одной из спален.

Бегу туда и толкаю дверь. Сразу же нахожу Кавана, лежащего на кровати. Он мечется на постели, весь выгибается с раскинутыми ногами и руками и кричит. Такое чувство, словно его что-то сдерживает во сне. Это просто кошмар. Кошмар, вот и всё. Ему снится кошмар.

— Каван, — тихо говорю и сажусь рядом с ним. Он кричит, ударяет кулаками по постели, а я прижимаю ладонь к его мокрой щеке. Он весь вспотел. Капельки пота блестят на его лице и скатываются по вискам.

— Каван! Каван, проснись! Это всего лишь сон! Каван! — мне приходится повысить голос, чтобы разбудить его. Резко его глаза открываются, и губы изгибаются в страшнейшем оскале. Он обнажает зубы, а я отклоняюсь назад, когда из его груди вырывается рык. Всё происходит так быстро. Его кулак летит в мою сторону, я делаю небольшое движение вбок, и удар приходится мне в живот.

Скуля и крича от боли, я лечу на пол. Дыхание перехватывает, боль распространяется по всему моему телу. Я корчусь от этой боли, когда Каван оказывается надо мной. Я даже не успеваю прийти в себя, как меня хватают за шею, и пальцы Кавана сжимаются на ней.

Кислорода резко становится очень мало. Глаза Кавана блестят пугающим безумием, и он всё давит и давит мне на горло.

Чёрт… чёрт… кажется, он сейчас попросту убьёт меня.

Глава 27

Таллия

— Каван… прошу… мне больно, — мой голос едва слышен. Я задыхаюсь. Выгибаюсь, ударяя ногами по полу.

— Каван… — скулю я. Из глаз брызжут слёзы от понимания того, что я больше не могу говорить. Всё моё лицо начинает гореть и словно раздувается. Давление в глазах становится огромным. Шум в голове перекрывает все остальные звуки.

— Каван…

Мой позвоночник издаёт хруст, и это самая страшная смерть в жизни. Я не предполагала, что такое со мной произойдёт. Я никак не могу повлиять на Кавана. Он силён и не осознаёт, что делает. Я прощаюсь…

Резко поток воздуха врывается в мои лёгкие. Кашель режет горло. Слёзы продолжают течь. Я захлёбываюсь воздухом, подтягивая ноги к груди. Тру руками шею, саднящую изнутри. Но я прихожу в себя, хотя голова жутко кружится, рёбра болят, а живот пульсирует из-за удара.

Распахиваю глаза и вижу Кавана, с ужасом смотрящего на меня.

Его грудь быстро и часто поднимается, а я боюсь, что он ещё спит.

Хлюпая носом, медленно отползаю от него. Я не могу остановить слёзы, скатывающиеся по щекам. Мне даже не страшно. Я бы не назвала это страхом. Это больше похоже на боль и жалость.

Но видимо, инстинкты выживания мне говорят бежать отсюда и подальше, поэтому я продолжаю ползти, пока не упираюсь спиной в стену.

— Уходи… уходи отсюда. Пошла вон, — выдыхает Каван.

Что? Это всё, что он может мне сказать после такого ужаса?

— Убирайся отсюда! Убирайся! Запрись! Убирайся! Вон! — Каван идёт в мою сторону, и он агрессивен. Его тело трясёт, кулаки сжаты. Я взвизгиваю и перекатываюсь в сторону, а потом подскакиваю на ноги и бегу в другую спальню. Я несусь так быстро, насколько это возможно. Хлопаю дверью и поворачиваю ключ в замке.

Несколько минут я просто стою в ступоре, а потом закрываю рот рукой, в шоке отходя назад, подальше от двери. Сейчас мне немного страшно, ведь Каван больше не спит, но у него всплеск агрессии, а в этом состоянии люди подвержены именно эмоциям, а не разумным действиям. Он может сделать со мной всё что угодно, а потом сожалеть. Каван просто ничего не понимает, и он не в силах себя контролировать.

Когда раздаётся грохот, словно упало что-то тяжёлое, я вздрагиваю и отбегаю к окнам, за которыми ещё глубокая ночь.

Снова грохот, но он не близко ко мне, а далеко. Я не дышу, прислушиваясь к звукам, но они исчезают. Больше ничего не происходит. Тишина.

Опускаюсь на пол и хватаюсь за голову, чтобы хоть как-то прийти в себя, но это так сложно. Я не могу сама рационально думать в эту минуту, мне просто жалко Кавана, теперь он ещё больше закроется в себе. Конечно, я не ожидала того, что у него могут быть такие кошмары, и он ведёт себя в них настолько агрессивно, особенно по отношению ко мне, но всё видела своими глазами. Это меня пугает. Нет, не сам Каван пугает, а то, что он делает с собой и не борется с этим. Почему? Откуда всё это началось? Знаю, что это не моё дело, но разве партнёрство не должно предполагать обсуждение подобных вещей или хотя бы предупреждений? Каван не говорил мне о том, что его нельзя трогать. Он ударил меня неосознанно, и лучше ему об этом не знать.

Поднимаю футболку и смотрю на алый след от его кулака на своей вспухшей коже. Мне больно, и, вероятно, будут синяки.

Каван слишком силён. Мне повезло, что я успела хотя бы немного отойти в сторону, иначе бы он сломал мне рёбра или того хуже.

Чёрт…

Я долго сижу на полу, больше не слыша ничего страшного.

Поэтому решаюсь встать и найти Кавана, чтобы узнать, как он себя чувствует. Я щёлкаю замком и тихо открываю дверь. Сначала выглядываю в коридор, замечая, что вокруг слишком тихо, а потом уже выхожу. Осторожно иду по коридору и останавливаюсь у одной из гостевых спален, где находился Каван. Он мог себя запереть там, чтобы не причинить мне вред. Паршивый выбор. Или же он может быть где-нибудь здесь, что тоже ничем хорошим не обернётся, если он меня увидит. Возвращаюсь к себе в спальню и закрываю дверь.

Не хочу спать, точнее, я хочу, но боюсь, ведь могу пропустить что-то важное. Так и сижу в кресле, гипнотизируя дверь и ожидая, что Каван снова будет кричать во сне. Но ничего не происходит. Я даже немного дремлю, постоянно дёргаясь от толчков боли на коже, как и от саднящего до сих пор горла. Мне очень хочется пить, но я не выхожу из спальни, а терплю до рассвета.

Утром, как мне кажется, всё должно быть проще. Вроде бы свет бьёт в окна, и всё выглядит иначе, не таким устрашающим, как ночью. Но ничего не проще. Я иду по коридору и оглядываю гостиную, затем кухню и столовую. Заглядываю в каждую комнату и даже решаюсь проверить, где Каван, но его нет. Через пять минут меня охватывает волнение за него, я бегаю по квартире, словно он играет со мной в прятки, и мне нужно его найти. Но везде неудачи.

Через час меня охватывает паника, ведь я осознаю, что Каван ушёл и довольно давно. Вероятно, его уже не было здесь, когда я выходила в первый раз. И я не могу выбраться из этого места.

Нажимаю на кнопку вызова лифта, но он никак не реагирует. Ударяю по кнопке ладонью и, кажется, схожу с ума. Я ищу варианты, чтобы сбежать, выйти на улицу и глотнуть кислорода, но это безуспешно.

Меня словно в клетку посадили, и это злит. Это жутко злит, ведь не я виновата во всём этом. Я лишь случайность, которая произошла с Каваном, но он причиняет боль мне, бросил меня, замуровал и ничего не объяснил. У меня есть огромный страх перед закрытыми помещениями, поэтому я всегда открываю окно. Это мой способ убедить себя в том, что я больше не заложница маминых фантазий и желаний. Я свободная, но нет. Я вновь заключённая. Меня не спросили, а просто заперли. И это делает меня безумной.

Истерика и крик, плач и удары кулаками по дверям лифта. Я не могу это контролировать. Жуткий страх, что моя свобода вновь под запретом, уничтожает меня изнутри. Я ненавижу запертые двери.

Ненавижу, оттого что не могу открыть их сама. Ненавижу… боюсь.

Очень боюсь того, что мои руки вновь связаны. Я боюсь…

Пустым взглядом смотрю на дверь, как будто ничего больше не чувствую. Такая огромная пустота внутри и боль. Она тупыми ударами бьётся в моём сердце, и я не могу её унять. Всё тело болит.

Разум тоже болит.

Дверь в спальню открывается, и на пороге появляется Каван. Он прячет взгляд, как и руки, но я успеваю заметить потёртости до ранок на его костяшках. И это подавляет меня ещё сильнее.

Никто из нас не знает, как себя вести. Но я смотрю прямо ему в лицо.

Оно ничего особого не выражает, даже извинения за то, как он поступил со мной. Ничего. Это убивает.

— Я привёз завтрак для тебя. Овсянка на воде. Ты не ела очень долго, и тебе нужно хотя бы это поесть, — сухо произносит он.

Боже мой, как же мне паршиво.

— Ты дрался, — утвердительно говорю я. Мой голос мёртвый и безумно спокойный, осипший и безжизненный, а ещё несколько часов назад я орала, как безумная. Я была живой, а что сейчас?

Пустота.

— Да, — просто отвечает Каван.

Разочарованно качаю головой и поднимаюсь из кресла. Молча подхожу к своему рюкзаку, который собрала в момент апатии и размышлений, чтобы хотя бы чем-то быть занятой. Я прохожу мимо Кавана, надеясь, что всё же свободна.

— Таллия, — выдыхает он. Чёрт, это заставляет меня замереть в ожидании чего-то хорошего, хотя бы какого-то объяснения. — Чтобы поесть, тебе не нужен рюкзак.

А вот теперь злость и ярость на него возвращаются в моё сердце с огромной силой.

— Я бы хотел, чтобы сейчас ты поела, а потом я снова уйду.

Таллия. — Каван подходит ко мне, и я чувствую, как он касается моих пальцев.

Резко разворачиваюсь и бью его по щеке. Моя ладонь горит, но не так сильно, как моё разочарование.

— Как ты смеешь говорить мне, что хочешь от меня? Как ты, вообще, посмел так поступить со мной? — злобно выкрикиваю я.

— Таллия, мне жаль, — выдавливает он из себя.

— Тебе жаль? Тебе всего лишь жаль?

— Да, мне всего лишь жаль. Я не могу изменить того, что случилось. Я говорил, что у меня есть некоторые проблемы, и ты или принимаешь их, или нет. Ты согласилась принять их.

Оскорблённо отшатываюсь от Кавана. Хочется ударить его снова за тупость.

— Нет, ты ошибаешься. Я никогда тебе не давала право запирать меня, как чёртову рабыню, ясно? Ты знал! Ты же знал, что мама годами держала меня взаперти, и должен был догадаться, что это мой самый жуткий страх! Ты запер меня в этом чёртовом месте, и я сошла с ума от паники! Ты даже не заметил того факта, что я натворила в гостиной! Я пыталась разбить эти огромные окна, чтобы получить кислород! Мне нечем было дышать! Нечем, понятно? Ты бросил меня здесь и ушёл, не оставив даже никакого намёка на то, что я свободна! Ты заточил меня в новую клетку. А знаешь, почему? — облизываю губы и приближаюсь к нему, сверля его яростным взглядом.

— Потому что ты эгоистичная сволочь, Каван. Ты настолько эгоистичен в своих страхах, что забываешь о том, что вокруг тебя тоже люди. Ты виноват во всём, что с тобой творится. Ты причиняешь мне боль, потому что не можешь довериться никому, даже самому себе. Я думала, что вчера была лучшая ночь в моей жизни, пока не осознала, что все твои действия были направлены на какой-то автоматический плюс для тебя. Дело не во мне, а в тебе, Каван. Мне плевать, что ты ударил и душил меня! Это не важно, ведь у тебя должно быть объяснение, отчего у тебя такие жуткие кошмары!

Но меня злит и оскорбляет другое. Ты и твои поступки. Ты отнёсся ко мне, как к очередной девице, которых у тебя сотни. Ты никому не позволяешь, даже мне, прикоснуться к тебе, быть хотя бы другом и помочь. Тебе нравится эта боль. И нравится быть жертвой прошлого или настоящего, я не знаю. На самом деле я о тебе ничего не знаю и уже не хочу знать. Вчера ты вышвырнул меня из своей жизни, ведь тебе так страшно брать обязательства на себя. Ты ведёшь себя, как старший брат. Но дело в том, что тебе это нравится.

Это твоя привычка, которая причиняет боль и тебе, и мне. Я не твоя сестра, Каван, со мной так поступать нельзя. И я свободна, понял? Я сбежала от матери не для того, чтобы переживать жуткие панические атаки из-за твоего эгоизма.

Каван сглатывает, но даже не сопротивляется моим обвинениям.

Он их смиренно принимает, и это жутко бесит. Он не идёт на контакт и диалог, а я не знаю, что ещё мне нужно сделать, чтобы вытащить его из темноты. Ему там комфортно, а я… Мне больно, потому что я увлеклась им и его проблемами. Я искренне переживаю за него и хочу помочь. Это как очередной плевок в мою душу.

Так и не получив ответа, разворачиваюсь и выхожу из спальни. Я иду к лифту, надеясь, что сейчас он работает. Очень хочу остаться одна и больше не травить себя мыслями, почему не я? Почему я не смогла повлиять на Кавана? Что я сделала не так? Это мой скудный опыт виноват, или я просто никогда не буду в силах понять мужчину?

— Таллия, останься, — раздаётся голос Кавана у меня за спиной.

— Зачем? Ответь мне, зачем? — спрашиваю, оборачиваясь к нему, и складываю руки на груди.

Каван открывает рот, но сразу же поджимает губы.

— Видишь, ты даже сам не можешь ответить на этот вопрос. Ты сам не знаешь, чего хочешь, Каван. А я живой человек со своими страхами, но ты забыл об этом. Ты забыл обо всём и поставил на первое место свои страхи. Прости, но такой вариант мне не подходит. Я предпочитаю вести диалоги с людьми, чтобы понимать их. Но ты не даёшь мне ни единого шанса. Тебе даже тело моё не нужно. Ничего тебе не нужно. Ты словно придумал себе какую-то охоту на меня, а когда я оказалась в твоих руках, растерялся и не знаешь, что же с этим делать. А как я могу понять, что тебя волнует, если ты не можешь доверять мне, рассказать и поделиться со мной своими переживаниями? Я не могу читать твоих мыслей и догадываться обо всём. Не могу.

— Я… я буду ночевать в другом месте. Останься. — В его глазах появляется такая сильная боль, и я чувствую себя плохой, жестокой по отношению к нему.

— Дело не в кошмарах, Каван. Меня они не пугают. Меня пугает то расстояние, которое пролегает между нами. Оно не меняется. Ты не подпускаешь меня ближе. Ты отстранён. И даже вчера… ты не был возбуждён. Только сначала, когда целовал меня, а потом… ничего.

Абсолютно ничего. Это ненормально. Мне не нужна твоя защита, потому что я могу защитить себя сама. Мне нужно больше, чем мужчина, которому нравится играть роль моего брата. Мой брат мёртв. Ты никогда его не заменишь, но у тебя был шанс стать мужчиной, которого я могла бы любить. Но ты сам этого не хочешь.

Поэтому я ухожу. Тебе нужно время, чтобы разобраться с собой и своими проблемами. Прости меня, что ты не смог мне довериться.

Прости. — Отворачиваясь, нажимаю на кнопку вызова лифта. И он срабатывает. Лифт приходит в действие.

— Останься, Таллия. Ты мне нужна. Я… вчера был не прав. Я не хотел говорить, что ты для меня ничего не значишь. Таллия, прошу. — страдальческий голос Кавана уничтожает всю мою уверенность в том, что я делаю. Мне безумно жаль его и хочется прижать к себе, погладить по волосам, заверить, что всё будет хорошо. Но я не могу… что-то внутри меня не даёт мне это сделать.

Каван подходит ко мне, и я вижу в отражении отполированного металла, как он поднимает руки, чтобы положить мне их на плечи, но сразу же шугается и делает шаг назад. Вот, о чём я говорю. Он не позволяет себе сблизиться со мной, всегда ставит себя в какие-то рамки, и это меня ранит. Это больше, чем ранит, это причиняет невероятную боль, и хочется плакать очень горько.

— Ты права. Чёрт, ты так права, — Каван жмурится и упирается кулаками в свой лоб. Мне больно смотреть на него и наблюдать за ним таким. Сердце болит за него.

— Я не умею… не умею разговаривать. Я разучился, потому что мне проще применить силу или посмотреть определённым взглядом, чтобы люди исполняли мои приказы. Я… не хотел. Клянусь, Таллия, я не хотел. Я не могу простить себя. Мне жаль.

— И поэтому ты убежал от меня. Вот, в чём суть, Каван, ты не хочешь что-то менять ни в себе, ни в своих поступках и мыслях, но желаешь подчинять всех вокруг до тех пор, пока они не претендуют на твою свободу, хотя сам легко можешь лишить свободы других, — шёпотом отвечаю я. Каван ловит мой взгляд в отражении лифта.

— Ты убежал, вместо того чтобы побыть со мной. Побыть с человеком и его теплом. Ты выбрал насилие и жестокость. Ты можешь контролировать свою агрессию, но просто не хочешь этого.

Тебе удобно быть вот таким, ведь иначе люди узнают, что ты живой.

Этого ты и боишься, что они причинят тебе боль раньше, чем это сделаешь ты. Я никогда не хотела причинить тебе боль…

— Я знаю, Таллия. Ты идеальная. Добрая, искренняя, умная и целеустремлённая. А я? Посмотри на меня? Я весь изрубцован снаружи и внутри. Я борюсь с собой. Мне нужно тебя отпустить, но без тебя мне так больно. Больно. Мне стыдно за то, что ты увидела меня таким. Стыдно, оттого что заснул. Стыдно, оттого что ты обличаешь меня, а я ничего не могу изменить. Прошлое не изменить. Оно внутри меня. Никто с ним не может справиться.

Никто. Я пытался. Но я… ты не Дарина. Я знаю, что ты не Дарина…

— Но ты всё же относишься ко мне, как к ней, — мрачно заканчиваю за него.

Дверцы лифта открываются, и я больше не могу видеть выражение лица Кавана.

— Я не хочу так, — выдыхает он.

— Если бы ты не хотел, то всё давно бы решил, Каван. Ты сильный, но тебе нравится быть развращённым и жестоким. Точнее, тебе нравится, что люди тебя таким видят. Ты постоянно прячешься, даже за этой маской. Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты найдёшь причину, чтобы быть собой.

Делаю глубокий вдох и один шаг по направлению к лифту, но внезапно Каван обхватывает меня руками и прижимается ко мне всем телом. Я испуганно вскрикиваю, и мои ноги подкашиваются.

— Не уходи… пожалуйста. Таллия, останься со мной. Я всё расскажу, если это твои условия. Я расскажу тебе всё, что ты хочешь.

Я буду любым… только не бросай меня. Мне так больно… не бросай, — голос Кавана дрожит, впервые за всё это время. И это рикошетит прямо мне в сердце.

— О господи, — шепчу, хватаясь за его руки. Каван сильнее прижимает меня к себе, словно любимую игрушку. Он целует всё, куда попадают его губы. Неосознанно. Он в панике, как и я.

— Не уходи… я не хотел. А он забрал тебя. Я… боюсь, Таллия. Я боюсь. Такого страха, как тогда, я не испытывал никогда. Я знал, что ты у него. Я услышал твой голос и пытался вырваться… Я не мог, а потом у меня получилось, и я ударил его, но это была ты. Я не хотел… пытался не спать. Я не хотел. Я умираю, Таллия. Мне больно. Больно.

У меня по щекам катятся слёзы, ведь Каван настолько раним на самом деле. Если бы он сказал мне раньше. Хотя бы намекнул на то, что у него вот такие проблемы, и я нужна ему сердце к сердцу.

А сейчас… мне тоже очень больно. У меня горло дерёт от душащих горьких слёз.

— Пожалуйста, не бросай меня. Все бросают. Все уходят. Ты уйдёшь, если узнаешь, какой я. Я не хочу тебя терять… не знаю, как ответить на твои вопросы, но без тебя я схожу с ума. Таллия, ты нужна мне. Когда ты рядом, я чувствую себя в безопасности. Я защищаю тебя, оберегаю, чтобы ты не лишила меня этого чувства.

Прошу… не бросай меня. Один я не справлюсь.

И я сдаюсь. Конечно, я сдаюсь. Моё сердце болит за него. Моё сердце его любит. Оно принимает его вот таким, но хочет большего от него, отсюда и желание уйти, чтобы оно не разбилось. Но уже поздно. Я люблю Кавана. Я влюбилась в него, и моё сердце трещит по швам.

Резко поворачиваюсь в руках Кавана и обхватываю его лицо ладонями. Его глаза красные и напуганные. Сейчас он похож не на большого и сильного мужчину, а на мальчика с прекрасными глазами, который боится одиночества и ищет спасения. Он кричит о помощи, но никто его не слышит.

— Тебе никогда не напугать меня тем, какой ты на самом деле, Каван. Тебе никогда не отвернуть меня от себя, если ты будешь честным. Ты разрушаешь нас обоих ложью и страхами. Так доверь их мне. Я буду хранить их. Обещаю. Я хочу помочь тебе. И ещё хочу, чтобы ты прекратил относиться ко мне, как к своей сестре. Будь мужчиной. Моим мужчиной. А мой мужчина никогда не позволит себе убежать. Он стойкий и сильный, уверенно встречает все проблемы и решает их. Он скала, а я буду его морем. Твоим морем, воздухом, да чем угодно.

Глава 28

Таллия

Дверцы лифта закрываются у меня за спиной. Каван бегает взглядом по моему лицу, а затем наклоняется и впивается мне в губы жадным поцелуем. Цепляюсь за него, словно он моя гора, а я вишу над пропастью. Приоткрываю губы, впуская его язык, и Каван берёт. Он не сдерживает себя, не борется с собой. Он целует меня, как мужчина. Опытный, сильный и властный мужчина. Он забирает моё дыхание. Каван стискивает пальцами мои волосы, причиняя боль, но я не замечаю её, потому что это всё, чего я хотела — его настоящего. Вот такого немного дикого, стихийного и пылкого.

Не контролирующего всё подряд, особенно, свои чувства, а честного.

И он целует меня. Долго. Глубоко. Жадно. Горячо. Я зажигаюсь за секунду от его поцелуев. Прижимаюсь к нему и привстаю на носочки, царапая его рубашку на плечах. Моя спина выгибается, когда он проводит по ней ладонью и обхватывает мою талию.

Если бы мне не нужен был воздух, я бы ни за что на свете не оторвалась от его губ. Но мне приходится.

— Ты такая странная, Таллия, — тяжело дыша, говорит Каван.

— Я странная? Я нормальная. Это ты странный, — хмыкаю я.

— Прости меня. Я… не знаю, что ещё сказать. Чувство стыда и вины гложут меня. Я убежал, чтобы не навредить тебе, потому что раньше никого не было рядом, когда у меня были кошмары. Я всегда один. Только Слэйн о них знает, но я обманывал его, говоря, что вылечился, и у меня всё хорошо. Но всё дерьмово. Мои кошмары стали хуже, чем раньше. Теперь я вижу в них тебя. Я слышу тебя.

Пытаюсь спасти и защитить тебя. И у меня не получилось. Он забрал тебя, а я не успел помочь.

— Кто он, Каван? Кого ты боишься? Кто может забрать меня у тебя, ведь я не вещь? — хмурясь, спрашиваю его.

Он тяжело вздыхает, и его руки ослабевают на мне. Каван отстраняется, но я хватаю его за рубашку.

— Не смей этого делать, ясно? Если ты закроешься от меня, то я тебя ударю, клянусь. Ты всегда так делаешь. Когда я немного касаюсь твоей души, чтобы залатать пробоины, ты уходишь. Ты даёшь мне только ту информацию, которую считаешь красивой, но жизнь некрасива, Каван. Она просто жизнь. Она бывает разная, как и прошлое. И я хочу знать всё. Каждый твой шрам и каждый страх. Меня не напугать, — произношу и гордо вскидываю подбородок.

— Таллия, — Каван проводит ладонью по моей щеке и слабо улыбается, — ты очень странная. Я же ударил тебя, причинил боль как физическую, так и моральную, а ты требуешь больше. Зачем тебе это? Зачем тебе вытаскивать меня из ада?

— Потому что я хочу быть ближе к тебе, Каван. Я хочу от тебя больше, чем какие-то четыре дня. Хочу будущего, и не важно, каким оно будет и что принесёт с собой. Мне важен ты, и я переживу боль, но ради какой-то цели. Мне нужна цель, а ты не даёшь мне её. Ты то притягиваешь, то отталкиваешь. Словно играешь мной, а на самом деле издеваешься над собой. Я тоже боюсь тебя потерять, Каван, как и ты меня. Твои кошмары говорят именно об этом. Ты привязался ко мне, но что-то не даёт тебе переступить грань. И я хочу знать, кто это или что это. А ещё я хочу знать, почему Дарина настолько противна тебе? Ты видишь её во мне в какие-то моменты и как будто теряешь связь с реальностью.

— Ты слишком проницательна, Таллия, — усмехается Каван.

— Мне и нужно быть такой, чтобы понимать людей, поэтому я много читаю. Если я не буду видеть правду, даже когда мне лгут, то не смогу помочь человеку.

— А кто поможет тебе?

— А с чего ты взял, что мне нужна помощь, Каван? Мне она не нужна. У меня всё хорошо. Да, бывают сложности и потери.

Бывает, что руки опускаются, но… я знаю, чего хочу добиться. Знаю, что мой брат был бы горд за меня. Знаю, что потери моих близких, помогают мне стать лучше. Поэтому я не вижу причин, чтобы мне угрожала опасность.

Каван скептически выгибает бровь.

— Я и есть для тебя опасность, Таллия. Я ударил и чуть не убил тебя, — мрачно напоминает он.

— Но сейчас ты меня не бьёшь и не душишь. Есть вещи, которые не имеют кардинальной важности, понимаешь? Есть вещи, которыми человек порой не может управлять. И ты был именно в таком состоянии. Ты ещё не проснулся и не понял, кто перед тобой. Ты находился в своём кошмаре. Но страшное здесь не то, что ты можешь причинить мне вред. Ты можешь себе навредить. Кошмары могут свести с ума. Человек не сможет противостоять им и совершает самоубийство, если не попросит о помощи. Я уже видела такое и не хочу, чтобы ты умер из-за прошлого и чего-то настолько давящего на тебя, отчего ты нормально спать не можешь.

Поэтому я и здесь. Ну, и, может быть, потому, что я немного голодна, — склоняю голову набок, меняя тему, потому что Каван сейчас не готов идти дальше, а мы уже пришли в тупик обсуждения.

Наверное, мне стоит дать ему время, чтобы он мог осознать мои слова и то, что я до сих пор здесь. Или же мне следует надавить?

Но в любом случае я не могу бросить и оставить его одного.

— Это я в силах устроить. Каша? — предлагает Каван.

С улыбкой киваю ему и беру его за руку. Поднимаю голову к нему и вижу его улыбку. Усталую, но полную благодарности.

Каван ведёт меня через гостиную, в которой я сложила сломанный стул и две вазы в угол. Мне стыдно за то, что я сломала.

— Мне жаль, — шепчу я, взглядом показывая ему на мебель.

— Мне тоже. Я не подумал об этом. Я не мог предположить, что тебе будет страшно одной здесь, Таллия. Я… честно, даже не хотел думать об этом. Я был полностью в себе и в страхе увидеть то, что сделал с тобой. А остальное ерунда. Это полная фигня, Таллия. Это вещи, их можно купить снова. Тебя я возродить не смогу, поэтому и боюсь, что если слишком крепко обниму или надавлю на тебя, то ты сломаешься. Ты как фарфоровая кукла против меня. Я стараюсь быть мягче, но это ни черта не помогает мне, — подавленно признаётся Каван.

Сажусь за стол, пока он ставит передо мной тарелку с кашей и стакан с водой, а ещё клубнику, которую я теперь не собираюсь игнорировать.

— Я не вызываю у тебя интереса, как женщина, Каван? — задумчиво интересуюсь.

— С чего ты взяла? Я только и думаю, как бы мне снова оказаться между твоих ног, — хмыкает Каван.

— Но тебе это не особо понравилось, не так ли?

— Ты не права, Таллия. Мне очень понравилось доставлять тебе удовольствие. Мне понравилось целовать, ласкать, изучать тебя, попробовать твой вкус, и он оказался таким же клубничным, как и мои фантазии. Мне понравилось, — заверяет меня Каван.

— Но есть что-то такое, что не даёт тебе двигаться дальше? Ведь я готова к тебе, Каван. И хотела бы, чтобы ты стал моим первым, — шепчу я.

Лицо Кавана меняется. Он становится весь напряжённым и даже резким.

— Ещё не время, — отрезает он.

— Если ты ждёшь того, что я буду умолять тебя, то этого не будет. Я…

— Я не жду этого, Таллия, и не играю с тобой, чёрт возьми. Я не играю, — шипит Каван, а затем хватается за голову, карябая ногтями кожу головы.

— Тогда в чём проблема? В чём?

— Во мне. Проблема во мне. Мне нужно одиночество прямо сейчас. — Он резко встаёт и уходит, вновь убегая от меня.

Угрюмо кладу ложку с кашей в рот. Я не могу заставить Кавана открыться мне, как и надавить на него. Если он не хочет обсуждать это, то, значит, так и должно быть. Но, а как же мне вести себя?

После завтрака я не чувствую себя лучше. Мою посуду, аккуратно раскладываю её по местам, а затем направляюсь в спальню. Кавана там нет, я настойчиво иду в кабинет и стучусь туда.

— Входи, — раздаётся приглушённый голос Кавана.

Открываю дверь и молча захожу. Я не обращаю на него внимания, сидящего за столом. Просто беру одну из книг и сажусь в кресло. Молча открываю учебник и начинаю читать.

— Ты злишься на меня, — говорит Каван.

— Нет, я не злюсь на тебя. Я приняла тот факт, что ты не готов ко мне и к тому, на чём сам настаивал. А сейчас я позанимаюсь, если ты не против, — сухо отвечаю.

Наступает молчание. Я пытаюсь вникнуть в текст, но не получается. Я читаю абзац снова и снова. Наверное, я злюсь или обижена, или что-то ещё, потому что находиться в тупике я устала.

— Мы могли бы погулять. Хочешь гулять, Таллия? Погода сегодня хорошая, — предлагает Каван.

Намереваюсь сказать ему нет, но потом осознаю, как скучаю по свежему воздуху.

— Хорошая идея, — киваю я и убираю книгу. Жаль, что я не могу сейчас сконцентрироваться на знаниях. Все мои мысли занимает Каван.

Мы вместе выходим из кабинета и направляемся к лифту.

Чувствую напряжение между нами, недосказанность, но больше не буду делать никаких шагов. Не буду. Я сделала достаточно и устала быть тягачом.

Мы выходим в парк, расположенный рядом с жилым комплексом, и я вдыхаю чистый и свежий воздух. Мы медленно идём по тротуару, находясь единственными, кто вообще здесь находится. На некоторое время я забываю о том, что рядом со мной Каван, и у нас много проблем. Я наслаждаюсь свободой. Безмерно упиваюсь этой властью над своей жизнью и тем, что могу ходить туда, куда захочу я, а не туда, куда мне скажут.

Чувствую прикосновение к своим пальцам и поворачиваю голову. Прикосновение настолько осторожное, что мне не верится, что Каван может быть смущён желанием дотронуться до меня.

Улыбаюсь ему, радуясь тому, что он сделал этот шаг. Пусть маленький и для многих совсем незначимый, но он сам взял меня за руку.

— Мою сестру изнасиловали, а я ничем не мог помочь ей, — это признание стирает улыбку с моего лица и словно сердце падает вниз. — Её насиловали, пока я был под кайфом от наркотиков. Меня накачали ими, и я находился в другой комнате. Я слышал, как она кричит. Понимал, что с ней делают, хотел помочь, но не мог даже пошевелиться. Кошмары и стали этими воспоминаниями. Они появились очень давно, а набрали силу несколько лет назад. Я привык к ним. Привык к тому, что всегда скован цепями и не могу выбраться из них. Но раньше я просто знал, что должен выбраться и спастись. А вчера я понял, что ты на месте Дарины. Он забрал тебя.

Я слышал твой крик и то, как ты зовёшь меня. Слышал его смех и подначивания меня в том, что я бессилен, и все женщины шлюхи.

Ты такая же, и он докажет мне это, ведь доказал с сестрой. Но ты не такая, Таллия, твой крик ужаса и паники, страха и отчаяния я ни с чем не спутаю. И я не смог… спасти тебя. Ты разбудила меня, и тогда я ощутил, что металлические кандалы упали с моего тела, и вновь могу отомстить. Могу убить его снова. Я убийца, Таллия.

Смотрю на Кавана во все глаза, не веря в то, что такая ужасающая жестокость существует. Конечно, я слышала о многих преступлениях в мире, но столкнуться с человеком, который это пережил, совсем не ожидала, и это приводит меня в ступор. Жалость и печаль сразу же обхватывают моё сердце.

— Кем был для тебя этот мужчина? Кто сделал это? — выдавливаю из себя.

Каван боится ответить. Он пытается убрать свою руку, но я крепче сжимаю её.

— Кто он, Каван? Кто преследует тебя?

— Мой отец, — едва слышно говорит он.

— О господи, — прикрываю глаза, и меня немного шатает от ужаса. — Боже мой, какое чудовище. Я рада, что он мёртв. Он же мёртв?

— Я его убил. Я. Его. Убил. Жестоко убил. Я издевался над ним перед смертью. Я убил его, Таллия. Я убийца, понимаешь? Слышишь меня? Я убийца. — Он дёргает меня за руку.

— Да я поняла тебя и услышала. Ты убил своего отца за то, что тот издевался над своими детьми. За то, что ты очистил эту землю от отвратительного и мерзкого типа. Да, я всё слышала и рада этому.

Наверное, это плохо так говорить, но я рада, что его больше нет. Я рада, — утвердительно произношу.

— Ты что, не в себе? Я только что сказал тебе о том, что я убийца, Таллия. Я настоящий убийца. Мои руки в крови, — злобно цедит он.

— Я немного в шоке, но осознаю то, что говорю. Пусть ты и убийца, но освободил меня. Я не оправдываю твой поступок, но и не обвиняю тебя. Ты сделал то, что должен был. Господи, Каван, он изнасиловал твою сестру, свою дочь. Это инцест. Это безобразно и гадко. Это… а что он с тобой сделал? Наркотики. Он мучитель.

Такие люди не должны жить.

Взгляд Кавана бегает по моему лицу, не понимая, почему я не визжу или не бегу от него.

— А чего ты ожидал? Что я буду истерить или оттолкну тебя? Нет, Каван. Я узнала достаточно о тебе, и у тебя доброе сердце. Поэтому ты и убил его. Ты спасал не только себя, но и свою сестру. Это был твой долг. Ты возложил на себя огромную ответственность, и я думаю, что это и есть та самая причина, почему тебе так важно защищать теперь меня. Ты гиперответственный мужчина по отношению к женщинам. И ты боишься сближаться с ними, потому что тогда… Тогда ты станешь безумным. Ты опасаешься сойти с ума от того, что не сможешь помочь мне, как не смог помочь своей сестре. Но бояться это нормально, понимаешь? Бояться не успеть защитить человека, уберечь его от боли, это нормально, когда люди сближаются. Они боятся потерять человека, который им дорог.

И если мне нужно будет отомстить за твою боль, я это сделаю.

Клянусь. Я сделаю это, как бы это ни противоречило моим принципам и миролюбию. Я встану на твою сторону, возьму тебя за руку, и мы будем бороться.

Каван теперь в шоке смотрит на меня, а затем уголки его губ начинают подрагивать. Он смеётся, но странно. Смех больше похож на неадекватный.

— Каван, — шепчу я.

А он смеётся ещё громче, поднимает голову к небу и ударяет себя ладонью по лицу.

— Каван? — хмурюсь, опасаясь, что уже поздно. Каван уже сошёл с ума, его поведение меня пугает.

— Тебе мало? Мало того что я рассказал? Что же ещё я должен тебе рассказать, чтобы ты поняла, что я ублюдок и жестокое чудовище? Что мне ещё сделать, ведь я уже ударил тебя, душил, и сильно напугал? Что? Ты глупая, Таллия?

Отшатываюсь от Кавана, чувствуя себя так, словно он ударил меня. Дал мне оплеуху или же ещё хуже.

— Зачем ты так с собой? Почему для тебя важно, чтобы я видела в тебе чудовище? Зачем? — с горечью в голосе спрашиваю его.

— Чтобы спасти тебя, Таллия. Ты должна бежать от меня.

Спрятаться и не позволить мне сломать твою жизнь. Этого мало? — он криво усмехается и отпускает мою руку.

— Не понимаю. Ты ведь сказал, что я нужна тебе, объяснил причину, почему видишь кошмары. А теперь требуешь, чтобы я неслась сломя голову подальше от тебя. Ты не предполагал, что я могу принять тебя таким, какой ты есть? Не думал о том, что я влюблена в тебя, и мне не важно, кем ты был в прошлом, а только то, каким будешь со мной? Господи! Это ты глупый, раз настолько ослеп от своих страхов. Ты глупый, — обиженно говорю я.

— Да-да, это ты глупый. Я, по крайней мере, не заставляю тебя ненавидеть меня за то, что я вот такая, какая есть. И не напоминаю тебе о том, что работала в клубе, в который приходят мужчины, чтобы изменять, снимать женщин и развращаться. Я не говорю тебе о том, сколько у меня проблем с собой, а они есть, и я их принимаю.

Не говорю тебе о том, что буду требовать от тебя чего-либо, а разумно решаю. Не сообщаю тебе каждый раз о том, как я устала от твоей беготни от меня. Я терплю, потому что ты мне дорог. Я не ною о том, что потеряла брата из-за случайности и врачебной халатности, видела его невесту, лишившуюся смысла жизни, простила маму, превратившую меня в подобие себя. Я не жалею себя, потому что не хочу, чтобы меня видели слабой. Я не слабая, как и ты. Каждый человек силён, но не каждый возьмёт себя в руки и будет действовать. Поэтому это ты глупый, глупый, глупый идиот, — тычу пальцем ему в грудь и поднимаю на Кавана злой взгляд.

— Ты глупый, — упрямо повторяю я.

— А ты так прекрасна. Да, я такой глупый. Я глупый и жестокий. Я убийца. И до сих пор не понимаю, чем я заслужил тебя, Таллия, — отвечает он, и его нежная улыбка сейчас вызывает огромную ярость внутри меня.

— Не смей, — выставляю вперёд палец, — не смей опять менять своё настроение и делать вид, что мы обсуждаем погоду. Не смей говорить мнекомплименты, считая, что это угомонит меня, и я замолкну. Я не дура. Заруби это себе на носу. И ещё одно. Я больше не хочу гулять с тобой. Ты меня сейчас раздражаешь. Поэтому я иду гулять одна. И пусть всего лишь в нескольких метрах от тебя, словно твоя собака, чёрт возьми, но я буду одна. Вот так.

Топаю ногой и, толкая Кавана плечом, прохожу мимо него.

И всё же, очень хочется его толкнуть. Посильнее. Чтобы выбить всю дурь из его головы.

— Каван? — В паре метров от нас словно вырастает женщина потрясающей красоты. Её тёмные волосы распущены и струятся, словно шёлковый тёмный шоколад. Глаза сверкают глубоким карим цветом. Она элегантна, утончённа, и теперь я знаю, что она пережила когда-то давно.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — с ненавистью повышает голос Каван, хватая меня за локоть, и уже через секунду я оказываюсь спрятана за его спину.

— Хм, вообще-то, здесь живёт мой родной брат, и я приехала, чтобы узнать, какого чёрта он опять дерётся, когда ему это противопоказано?

— Не твоего ума дело. Убирайся отсюда, Дарина. Я сказал, что не хочу тебя видеть. Пошла на хрен, — грубо отвечает Каван. Меня ужасает его манера говорить сестрой. Она ведёт себя как сестра и просто волнуется за него. Откуда у него столько ненависти к ней?

— На хрен-то я пойду, но только после того, как ты мне объяснишь, кто же это стоит у тебя за спиной. Как хорошо, что я не послушала тебя и решила проверить, почему ты так странно ведёшь себя, — хмыкает Дарина.

— Уходи. Там никого нет.

Закатываю глаза. Это уже смешно. Выхожу из-за спины Кавана и улыбаюсь Дарине.

— Привет, я Таллия. Мне очень приятно встретиться с сестрой Кавана, — я вежливо протягиваю руку, но девушка лишь высокомерно и с презрением смотрит на меня. Не такого ответа я ожидала.

— Мда, Каван, в этот раз ты отличился. Она выглядит иначе, чем те, кого ты обычно трахаешь. Неужели, на тебя так повлиял выбор Слэйна? Он женился на идиотке, а теперь и ты подобрал такую же. Я разочарована, братик. Выходит, что ты пригрел очередную шлюху из своего борделя. Ты так предсказуем, но сейчас всё же заигрался.

Она тебе не подходит.

Меня оскорбляют слова Дарины, и я дёргаюсь в сторону, но не потому, что захотела этого, а потому что Каван оттолкнул меня.

А в следующею секунду он уже сжимает горло своей сестры.

— Каван! — выкрикиваю я.

— Я тебя убью, если ты скажешь ей что-нибудь подобное ещё раз, поняла? Я тебя, мать твою, придушу, рискни ещё хотя бы раз причинить ей боль!

— Каван! — Я подскакиваю к нему и кладу руку ему на плечо.

— Пошла на хрен, сука, — Каван с яростью толкает Дарину, что та едва не падает на землю. Она хватается за горло, а в её глазах вскипает ненависть.

— Мудак.

Каван дёргается в её сторону, но я успеваю его взять за руку и потянуть на себя.

Дарина вскидывает подбородок и уходит, хотя я понимаю, что это не конец. Почему она ненавидит меня, хотя ничего не знает обо мне? Меня волнует ещё кое-что. Она сказала, что заботиться о лишённых — это в духе Кавана, но я не верю, чтобы он когда-нибудь был в отношениях и приводил к себе, если учесть его кошмары. Тогда что это значит?

Взволнованно смотрю на Кавана.

— Ты в порядке? — тихо спрашиваю его.

— Нет. Я не в порядке, — отвечает он. — Я поставил тебя за собой, Таллия. Какого хрена ты вышла к ней? Какого хрена назвала ей своё имя? Почему ты такая дура?! Если я что-то делаю, значит, так и должно быть! — Каван тащит меня за собой, но я вырываюсь.

— Каван, остынь. Тебе нужно время и мне тоже. Я вернусь, когда ты придёшь в себя. Сейчас я хочу подышать воздухом без тебя.

Прости, но я вновь чувствую себя, сидящей в клетке, в этом аду, из которого не выбраться. Не ходи за мной. Не ходи. Сейчас я хочу быть свободной. Прости, — я отхожу назад.

— Таллия…

— Нам обоим нужно время. Обоим. Мне сейчас тоже оно нужно, потому что для меня страшно то, что я увидела. Страшно всё. Ведь никто из вас не думает друг о друге, а только о себе. Я не могу… прости, я… я просто не могу сейчас говорить с тобой. — Меня душит отчаяние, и теперь я убегаю, потому что всё это выше моих сил.

Слишком много всего я сегодня узнала, увидела и пережила. Я не справляюсь. Мне нужен кислород. Воздух нужен!

Глава 29

Таллия

Наверное, шок — дело очень долгое. Мне казалось, что я держу ситуацию под контролем, спокойно всё воспринимая и не поддаваясь влиянию, сумею вырваться из порочного круга ада и остаться в живых. Да, я надеялась на это. Гордилась собой и тем, что всё получается так, как я хочу. Но в один момент всё разрушилось. Я осознала, в какую опасную игру втянула себя и призналась Кавану в том, что влюбилась в него. Я призналась ему в том, в чём даже себе не могла признаться. Я сказала ему об этом, но он даже не услышал. Я совершила глупость, а затем сбежала, потому что душно стало. Душно от всего, что происходит вокруг меня. Душно от признаний и грозящей мне опасности. Душно от осознания своей глупости. Я не хочу, чтобы Кавану вновь было больно. Не хочу, чтобы он страдал из-за того, что я неразумна.

Не хочу больше видеть его, потому что иначе я никогда не смогу уйти от него. Я боюсь этой зависимости от желания докопаться до сердца Кавана, найти его, согреть, приласкать и любить. Мне хочется спрятаться в свою нору и никогда оттуда не выползать.

Накрыться одеялом и ждать, когда всё закончится, и никто меня не тронет.

Взрослый мир — это не только ответственность за свои поступки и решения, но и последствия, от которых можно убежать. Взрослый мир хитёр, в нём можно постоянно скрываться и искать что-то новое, но когда-нибудь придётся обернуться и увидеть столько боли, что с ней будет невозможно жить. Я не трусиха и достаточно видела в своей жизни. Я потеряла родных и близких мне людей, отказалась от мамы и предала её. Я взяла ответственность за то, что делаю.

Но пришёл момент, когда я решила спрятаться, чтобы чувство вины не убило меня изнутри. Люди — это не куклы. Если толкнёшь их, то им будет больно. Их нельзя заштопать, чтобы они стали как новые.

Нет, всегда остаются следы и внешне, и внутри. Их невозможно искоренить навсегда, купив новую куклу. Люди живые, и с этим нужно считаться.

— Таллия.

Вздрагиваю, услышав шёпот позади себя.

Оборачиваюсь и вижу Кавана, стоящего на тротуаре. Я так и не придумала, что ему сказать и как объяснить своё поведение, как вести себя. Я просто ходила. Долго ходила и пришла туда, откуда бессознательно сбежала. Чёрт.

— Ты что, весь день ждал меня здесь? — сдавленно спрашиваю его.

— Да. Ты сказала, что вернёшься, и я поверил тебе, — кивает он.

Уже давно наступила ночь, и я ужасаюсь тому, что натворила. Я заставила Кавана провести на улице не меньше восьми часов. Он вряд ли уходил домой, потому что у него слишком развита ответственность.

— Прости, я…

— Не нужно. Не извиняйся за то, что ты живая, Таллия. Это я должен извиниться за всё, с чем ты столкнулась за последние сутки.

Я не уберёг тебя от своего ада и не подозревал о твоём, — прерывает Каван и подходит ко мне, а меня убивает его нежный взгляд.

— Все эти долгие часы я много думал о тебе и себе. Я думал обо всём, что ты мне сказала, и том, как жестоко поступал с тобой. Я не предполагал о том, что всё зайдёт настолько далеко, что даже признаюсь тебе в том, что я убийца. Наверное, я играл с тобой.

Наверное, это именно так, потому что я не собирался позволять тебе глубже забраться в мои тайны. Это не входило в мои планы. Я просто хотел тебя. Хотел завалить в свою постель, немного поразвлечься, получить удовольствие от твоей искренности и нежности, а потом пойти дальше, потому что я не создан для большего. Но я и сам не заметил, как мои планы изменились. С каждой минутой я понимаю, что мой мир сузился до твоих глаз. Я хочу большего и должен научиться не причинять тебе боль. И здесь я тоже всё просрал. Я уже причиняю тебе боль и причиню ещё больше, если расскажу тебе правду о себе и о том, кто меня сделал таким. А я хочу, чтобы ты смотрела на меня с восхищением, а не с жалостью, Таллия. И вот это противостояние мыслей рвёт меня на части. Оно просто разрывает меня, — с горечью признаётся Каван, сжимая кулаки.

— Мне проще показать физически то, о чём я думаю, чем сказать словами. Я не люблю разговаривать, да со мной особо никто и не разговаривает, потому что я, по их мнению, тупой боец с жаждой убить всех. Никто не интересовался тем, как я себя чувствую, чего хочу, и почему мне больно. А тебе всё это интересно.

Я не понимаю, почему ты до сих пор свободна, ведь ты настоящее сокровище, Таллия. В тебе есть всё, чтобы назвать тебя идеальной.

— Но я не идеальна, Каван, — быстро вставляю. — Я не идеальна.

У меня много своих проблем. Много переживаний. Много эмоций.

— Поэтому ты и идеальна. Ты одной своей улыбкой делаешь со мной то, что не могли сделать другие. Ты даришь мне спокойствие, а я ничего не знал о нём. Моя боль уходит, когда я смотрю на тебя. Ты словно закрываешь меня собой от этого мира, и я так мечтал об этом. Я мечтал, чтобы меня любили так, как Слэйна, даже если я поступаю жестоко. Мечтал о том, чтобы на меня смотрели с восхищением, даже если я отталкиваю. Мечтал о том, что меня молча обнимут, даже если я скажу, что не хочу этого. И ты всё это делаешь для меня, Таллия. Поэтому я не хочу тебя отпускать и показывать кому-то. Не хочу, чтобы о тебе знали, особенно, Дарина. Она сука, Таллия. Я боюсь, что ты уйдёшь. Я эгоистично присваиваю тебя себе. Я, действительно, настолько зациклился на том, что чувствую сам рядом с тобой и абсолютно забыл о том, что и ты тоже можешь что-то чувствовать. Я привык к презрению, лицемерию и подхалимству. Его и жду от всех. Но я не привык к тому, что женщина остаётся со мной, потому что нравлюсь ей вот таким чудовищем, тем более, когда она узнаёт о том, что я ещё и убийца. Для меня всё это сложно, но я всё же понял кое-что важное, Таллия. Я потеряю тебя, если не буду честным с тобой и собой. Потеряю навсегда, а я очень боюсь этого. И этот страх намного сильнее, чем быть честным. Этот страх приводит меня в панику, потому что я знаю, как это больно и ужасно, когда тебе плохо из-за меня. Я видел это во сне. Я уже прожил этот момент и могу в точности сказать, что если ты уйдёшь, или тебя заберут у меня, то я сдохну, потому что ты мой мир. Ты мои краски. Ты то, что мне было запрещено всю мою жизнь.

Невозможно отрицать то, как сильно отзываются слова Кавана в моём сердце. Их просто нельзя игнорировать, противостоять им или же развернуться и уйти.

— Отведи меня домой, Каван. Я немного устала, — тихо прошу его.

На лице Кавана появляется улыбка, и он притягивает меня к себе одним рывком.

— Я скучал, Таллия. Мне очень не хватало тебя, — шепчет он, целуя меня в макушку.

— Мне тебя тоже.

Каван ведёт меня в квартиру в полном молчании, крепко держа за руку. Он помогает мне снять куртку и бросает её на диван. Затем направляется в кухню и достаёт из холодильника контейнер с оставшейся кашей, разогревает её в микроволновке и выкладывает на тарелку. Каван кружит вокруг меня, стараясь угодить мне, и очень нервничает. Я вижу, как его руки слегка трясутся, когда он разливает нам чай. Каван старается избегать моего взгляда, словно стыдится самого себя и того, что он не может быть нормальным, по мнению всех остальных. Конечно, мне его жаль. Я достаточно узнала о нём и о том, сколько ужаса ему пришлось пережить в прошлом, и теперь мне ещё больше хочется его защитить и показать ему, что всё можно исправить, если только он сам этого захочет.

У меня нет аппетита, но я съедаю всё, что приготовил для меня Каван, превозмогая тошноту. Не хочу его расстраивать.

— Я приготовлю тебе ванну, Таллия. Тебе нужно расслабиться, а потом отдохнуть, — говорит он.

— Ты не ел, — замечаю я.

Каван передёргивает плечами, моя посуду.

— Почему ты не следишь за своим здоровьем?

— Со мной всё в порядке. Нет аппетита. Для меня важно, чтобы ты ела, а я привык жить в лишениях. Это касается абсолютно всего, — сухо отрезает Каван.

Я решаю, что не стоит сейчас читать ему нотаций о том, что он делает неправильный выбор. Каван должен заботиться о себе в первую очередь, а не обо мне. Но, с другой стороны, это доказывает, как ему важно, чтобы я была рядом с ним. Словно мы оба цепляемся друг за друга, боясь этого мира и того, что ещё он нам подкинет.

Вхожу в ванную комнату, в которой приятно пахнет маслами и журчит вода. Мне не стыдно раздеваться перед Каваном, наоборот, я делаю это нарочно, чтобы он увидел во мне женщину. Женщину, а не жалкую девицу, которая только и хочет поесть за его счёт.

Но Каван и в этой ситуации избегает смотреть на меня. Он молча выходит за дверь, даже не взглянув на моё обнажённое тело, и я не успела его остановить. Мрачно погружаюсь в воду и не хочу наслаждаться пеной и тёплой водой. Я боюсь, что из-за случившегося вчера, Каван вновь сбежит и оставит меня одну.

А одна я быть здесь не могу. У меня вновь будет приступ панической атаки. Поэтому я быстро моюсь, надеваю халат, вытираю мокрые волосы и выскакиваю за дверь.

— Ты здесь, — облегчённо вздыхаю я и улыбаюсь.

Каван оборачивается, удивлённо приподняв бровь.

— Я просто… не хочу, чтобы ты уходил. Словно если тебя не будет, то я забуду, как дышать. Это так глупо, — мнусь я, нервно издав смешок.

— Таллия, мне это нравится. Нравится, что не один я воспринимаю нашу связь, как наркотическую зависимость. Если ты хочешь, чтобы я остался, я останусь, — кивает Каван.

— Хорошо, я рада. Значит, ты будешь спать вместе со мной?

— Это будет проблематично. Я опасаюсь причинить тебе вред, — мрачнеет он.

— Нет, — быстро мотаю головой и подхожу к нему, — нет, Каван.

Беру его руки в свои.

— Нет, останься со мной здесь. Я знаю, что ты никогда не причинишь мне вред, находясь в своей памяти, но мы должны пройти всё вместе. Твои страхи не дадут нам двигаться дальше, и я здесь, рядом с тобой, чтобы помочь тебе. Если ты снова будешь кричать, то я постараюсь тебя разбудить менее травмоопасно для себя. Теперь я знаю о твоих кошмарах, и это не будет для меня сюрпризом. Я подготовлена к ним. Только будь рядом, — шепчу я.

— Таллия, я видел у тебя на животе синяк, который ты получила из-за меня. И вижу следы своих пальцев у тебя на шее. Как я могу…

— Можешь, Каван. Выбрось это из головы. Не настраивай себя на то, что подобное может повториться. Пожалуйста, будь со мной, а не где-то в пяти метрах. Со мной. Я до сих пор не уверена в том, что нужна тебе, как женщина. Но это ничего. Я могу быть тебе и хорошим другом. Мне не важно, как ты меня видишь. Для меня главное — ты, Каван, и твоё спокойствие, — быстро перебиваю его.

— Таллия, ты сводишь меня с ума, — Каван со стоном обхватывает моё лицо ладонями. — Я испытываю к тебе чертовски чудовищное плотское влечение. Я хочу трахать тебя, но осознаю, что в то же время мои воспоминания мешают мне.

— Что это за воспоминания, Каван? — тихо спрашиваю его.

— Порой мне кажется, что это не ты. Что это снова моя работа. Я должен дать женщине удовольствие и скорее, потому что меня уже тошнит от этой вони похоти вокруг. А потом… потом… я чувствую твой особый аромат, и мне становится страшно от того, что причиняю боль, давлю или насилую. Я теряюсь в своей голове и не отличаю прошлого от настоящего. Но у меня нет сомнений в том, что ты для меня особенная женщина, — произносит Каван, а в его глазах сквозят боль и отчаяние.

— Я бы так хотела узнать больше, но ещё не готова и ты тоже, да?

— Да, мы не готовы.

— Просто ответь мне. Ты ненавидишь женщин? Ты… спишь с ними, чтобы отомстить им за похоть и алчность, которую они к тебе испытывают?

— Да. Так и есть. Я ненавижу их. Презираю этих шлюх и никогда не даю им то, что они хотят. А они выдумывают себе за меня моё отношение к ним. Ненавижу эту грязь. А ты чистый ангел для меня.

Ты удивительная, и я, может быть, отхожу назад, потому что не хочу испачкать тебя собой.

— Ты никогда не сможешь испачкать меня собой, Каван. Потому что ты для меня пример стойкости, силы и нежности. Ты ласков, заботлив и создаёшь маленький мир для меня, в котором я чувствую себя уже защищённой. Поэтому не бойся, пойдём спать. — Тяну его за руку к кровати. Каван колеблется, но потом всё же решается следовать за мной.

Я медленно раздеваю его, ощущая пальцами его татуировки, пока он следит за мной тяжёлым и напряжённым взглядом. Я замечаю, что он ярко реагирует на мои прикосновения, но старается подавлять свои эмоции. Хотя его дыхание сбивается, а грудь поднимается чаще, когда я расстёгиваю его ширинку, без страха глядя ему в глаза, но он никак не отвечает на мои действия. Каван словно подавляет в себе возбуждение, но я много читала и даже видела порно, так что прекрасно знаю, как устроено мужское тело, и что с ним делают женщины. Но мой шанс познать мужчину пока не пришёл. Из нас двоих именно Каван не готов к этой близости. Я веду его в постель, на ходу подхватывая с пола футболку, которую он носил под рубашкой. Я заботливо укладываю Кавана в кровать, а сама быстро переодеваюсь в его футболку. Юркаю рядом с ним и выключаю свет торшера.

— Доброй ночи, — мягко целую Кавана в щёку и ложусь ему на плечо. Он так и лежит без движения какое-то время, словно собирается с духом или же не может поверить в то, что в постель можно лечь не только для секса. А потом он расслабляется. Каван обнимает меня одной рукой и сильнее прижимает к себе.

— Доброй ночи. Это мой первый раз, Таллия. И я рад, что он происходит с тобой. Я тебе доверяю, — шепчет он. Я улыбаюсь с закрытыми глазами и глажу его грудь.

— Я тоже тебе доверяю, поэтому и не боюсь. С тобой совсем не страшно жить. Больше не страшно, — зевнув, бормочу я.

Наверное, бессонная ночь, полная новых эмоций, осознания, страха и переживаний сделала своё дело. Я моментально проваливаюсь в сон, расслабляясь полностью. Надеюсь, что эта ночь будет другой. Спокойной… но увы. Сквозь сон я чувствую боль и одновременно слышу крик. Моё сердце бьётся очень быстро, а холодный пот ударяет по позвоночнику. Распахиваю глаза и в темноте нахожу взглядом лежащего рядом и мечущегося по кровати Кавана, а его пальцы впились мне в бедро. Отсюда и боль. Издаю судорожный вдох, ища варианты, чтобы разбудить его. Это нельзя сделать мягко, потому что кошмары Кавана не сразу прекращаются. У меня нет варианта.

— Каван, — шепчу я и кладу ладонь на его щёку. — Каван, проснись. Это кошмар. Это плохое. Проснись, я рядом.

Как только мой голос смолкает, тело Кавана, всё покрытое капельками пота, выгибается, и он рычит. Я сразу же отодвигаюсь назад, но его пальцы у меня на бедре впиваются в мою кожу ещё сильнее, и он тащит меня к себе.

— Каван! — выкрикиваю я, когда он наваливается на меня всем своим телом, а его вторая рука надавливает на моё горло.

— Каван… я рядом. Я здесь, — испуганно выдыхаю, и хочется зажмуриться, ведь уже знаю о том, что последует дальше. Он будет душить меня. Я готовлюсь и не могу подготовиться нормально.

Нельзя быть готовой к такому. Нельзя быть готовой, чтобы снова испытывать боль.

— Каван…

— Таллия! — крик Кавана разносится по спальне, и он замирает.

Оскал исчезает с его лица. Глаза распахиваются шире, и в них так много страха. Каван смотрит на меня, а я на него.

— Всё хорошо, — шепчу я, но он дёргается назад, словно его толкнули в грудь. Он с грохотом падает с кровати, и это пугает меня куда сильнее, чем его кошмары. Я быстро подползаю к краю кровати в тот момент, когда Каван подскакивает и пятится от меня назад.

— Ты в порядке? Сильно ударился? — тихо спрашиваю его.

— Я же говорил… говорил, что нельзя. Нельзя, — бормочет он себе под нос, мотая головой. А затем Каван выскакивает из спальни.

Взволнованно кусаю губу, обдумывая, стоит ли пойти за Каваном. Он сейчас очень расстроен и явно будет не готов говорить со мной.

Но если мы и дальше каждый день будем делать вид, что ночь не наступит, то это ни к чему хорошему не приведёт.

Спрыгиваю с кровати и решаю не оставлять всё снова в темноте.

Нахожу Кавана, сидящего на диване со стаканом воды в руке, и опускаюсь рядом. Кладу ладонь ему на спину.

— Ты как? — тихо спрашиваю его. Глупый вопрос. Ну, как он может себя чувствовать? Паршиво, конечно же.

Каван бросает на меня грустный взгляд и дёргает плечом, отвечая примерно то же, о чём я и подумала.

— Тебе снова снился твой отец?

— Да. Он зачастую мне снится.

— Но ты же осознаёшь, что он мёртв и не может причинить вред ни тебе, ни твоей сестре, да?

— Конечно. Он мстит мне, — ненависть шипит в голосе Кавана.

— За то, что ты убил его? За то, что отомстил за страдания и боль, которую он причинил тебе?

— За то, что я перестал его бояться. За то, что мне больше не хотелось защищать сестру, и я вышел из-под его контроля. Он манипулировал Дариной, заставляя меня… делать ужасные вещи, якобы ради того, чтобы он её не трогал. Я делал. Мне было плевать на себя. Плевать на то, как я ненавидел смотреть на своё отражение.

Плевать на то, что меня рвало часами, пока я не отключался.

Плевать. Я знал, что пока я его удовлетворяю, он не тронет сестру.

А сейчас… — Каван злобно трёт ладонью глаза. Я забираю у него бокал воды и ставлю на столик.

— Что сейчас? — Я опускаюсь на колени и смотрю на Кавана снизу вверх.

— Сейчас я точно уверен в том, что он причинит боль тебе. Он не манипулирует мной, не играет моими страхами, а получает удовольствие от того, что я ничего не могу изменить. Я связан, прикован цепями к стене, — мрачно говорит Каван.

— Он приковывал тебя цепями к стене? Ведь откуда-то должны быть такие представления об ограничении передвижений, — шепчу я.

— Нет, он не приковывал. Приковал другой человек, и я должен был умереть. Я не хотел умирать и не думал, что умру в ту ночь. Я просто пришёл покаяться, потому что осознал, что всё, за что я страдал и боролся и что защищал, всё это — пыль. Это всё из-за неё, из-за Дарины, понимаешь, Таллия? Я считал, что Дарина ангел, а она вся в отца. Она манипулировала мной, играла на моих чувствах, а я защищал её… и сломал жизнь Слэйну. Ты не знаешь, что я сделал, но из-за меня он пережил годы в мучениях и чудовищном насилии.

Из-за меня. А я упивался своей властью над слабыми. Такими, как он.

Я знал, что в школе мне никто не причинит боль, и отыгрывался на слабых, чтобы обида, боль и ненависть к себе не убивали меня.

Ведь мне придётся вернуться домой. Придётся снова всё терпеть, а в школе я мог мстить за себя тем, кто совсем этого не заслуживал.

Я ужасный человек, Таллия. Я чудовище.

— Это не так, — мотаю головой и облизываю сухие губы. Беру руки Кавана в свои и целую его ладони. — Это не так. Ты не чудовище. Ты был просто ребёнком, над которым издевались. Я… пока не полностью осознаю то, что ты рассказал про угрозу твоей жизни, но сам факт уже даёт тебе послабления, Каван.

— Какие к чёрту послабления, Таллия? — злобно выкрикивает он.

Каван отталкивает меня, что я заваливаюсь на ягодицы. Он вскакивает и яростно ударяет кулаками по дивану.

— Какие к чёрту послабления? Ты ни хрена не представляешь, какой я? Думаешь, мне нравится секс? Нет, я его ненавижу!

Думаешь, я тащусь от женщин? Нет, я их презираю. Я им мщу! Я всем мщу, потому что теперь у меня есть такая возможность! Я и тебе мщу, мать твою! Тебе мщу за то, что ты наивная и глупая! Ты такая же, каким и я был когда-то! Я ломаю тебя и мщу тебе! Я ненавижу тебя!

Ненавижу себя! Ненавижу всё это дерьмо вокруг! Ненавижу!

Я со страхом задерживаю дыхание, вздрагивая каждый раз, когда Каван хватает какую-то вещь и швыряет её. Я боюсь шелохнуться, потому что он взорвался. Сейчас начнётся его исповедь, а я не уверена в том, что готова услышать её прямо в эту минуту!

Глава 30

Каван

Ярость, ненависть, боль, страх, презрение, омерзение, тошнота… я могу перечислять долго то, что ощущаю сейчас. Я не в силах остановиться. Яростный и крушащий всё на своём пути поток захлестнул меня. Я знаю это состояние, моя агрессия вышла из-под контроля, и я стал безумным. Это то, что я пытался спрятать от Таллии и не хотел открывать ей. Но меня, блять, так бесит, что она до сих пор не видит меня настоящего! Меня, сука, ужасно бесит то, что Таллия наивно полагает, будто я хороший! Я не хочу, чтобы она видела меня таким! Не хочу, чтобы она возвращалась ко мне! Мать вашу, я так её хочу! Хочу сдохнуть от той силы, с которой меня тянет к ней, и как страшно мне без неё! Я стал зависим от её голоса, как от иглы! У меня начинается ломка, когда я не вижу её больше пяти минут!

Стул с треском ломается о стену. Мои руки сжимаются в кулаки, и я с рёвом обрушиваю их на стену. Я луплю её, пробивая грёбаную панель. Моя кожа приятно зудит, а кровь появляется на костяшках.

— Каван… прошу, остановись… ты делаешь себе больно, — тонкий голос Таллии, нежно проносится за спиной, словно ангельское пение.

Сука, я так себя ненавижу!

Жмурюсь от боли и ударяюсь лбом о стену. Я падаю на колени, и мои плечи опускаются. Не могу больше. Меня рвёт на части.

Внутри меня огромный, яростный ком из поражения и страха. Никто о нём не знает. Никто не видит его… Она теперь знает и увидела его.

Она… Я доверил ей его, и я же убью эту девушку. Я убью её, когда выйду из себя.

— Каван.

Моё сердце издаёт кряхтящий звук, когда Таллия кладёт ладонь мне на спину. Она должна бежать, пока не поздно. И я сделаю это. Я спасу её от себя.

— Всё началось, когда мне было около семи лет. Я не очень хорошо помню то время. Осознавать всё я стал чуть позже.

Но и этого было достаточно, чтобы возненавидеть себя. Мой отец снимал детскую порнографию, то есть педофилию о том, как взрослые женщины соблазняют мальчика. Меня. Он выполнял особые заказы и работал на отца Слэйна. За подобные видео ему платили огромные деньги. Отец и раньше это делал, но для него я стал лучшим актёром. Лучшим мальчиком, которого любили женщины. Они восхищались моей красотой, трогали меня, сосали мне, тёрлись о меня своей грудью и заставляли меня лизать их.

Из года в год одно и то же. Изо дня в день. Я знал, что меня ждёт ночью. Нет, мамочка не прочитает мне сказку на ночь, а просто будет валяться пьяной в роскошной гостиной, пока её сына насилуют и продают снятое с ним видео для педофилов, чтобы она могла пить лучшее шампанское и блистать в обществе. Это омерзительно. Я был для них как шлюха и никому не мог рассказать об этом, пожаловаться или сбежать. Я пытался, но тогда отец приводил Дарину, чтобы манипулировать ей. А она была единственной, кто меня любил. Мы были друг у друга единственными в этом мире. Я заботился о ней, учил её, водил на занятия. Я даже научился заплетать косички и правильно выбирать одежду. Я рассказывал ей о различиях между мальчиками и девочками. Я был на её первом представлении в начальной школе и сидел в первом ряду. Я объяснял ей, что такое месячные, и почему это происходит с ней. Я, весь красный от стыда, метался по городу, чтобы купить прокладки для Дарины и прочёл сотню книг, чтобы не напугать её. Я гордился ей. Я любил её… я же любил… — Горечь затапливает меня. Я вновь возвращаюсь в то проклятое время, когда выдумывал для себя иную реальность. Я жил во мраке и научился ничего не чувствовать на камеру, а отдавать всё Дарине.

— Я оберегал её… понимаешь? Оберегал. Я был ответственен за её жизнь. Она больше ни на кого не могла положиться, у неё был только я, тот, кто никогда не причинил бы ей боли. Я страдал. Потом мой член начал показывать им, что он уже готов кого-то трахать.

И они использовали это. Я не хотел. Орал, кричал и брыкался, но им это нравилось. Насилие. Против трёх женщин я не мог сопротивляться. Год. Два. Затем мне понравилось. Мне было четырнадцать, когда я осознал кайф от секса. А они все говорили мне, как я красив. Отец говорил, что я получился идеальным, прекрасным принцем. Он зарабатывал огромные деньги на порнографии со мной. Я нравился извращенцам. Ночью я был порнозвездой, накачанный алкоголем. А днём я был примерным братом и самым сильным парнем в школе. Хотя это началось ещё раньше. С той поры, когда я понял, что Дарина растёт и нравится мальчикам. Одному сильно понравилась. Слэйну. Он пытался залезть к ней в трусики, по словам Дарины. Она прибежала ко мне вся в слезах и тряслась от страха, говорила, что он засунул ей руку в трусики, и я обезумел. Я сломал жизнь Слэйну. Я унизил его перед всей школой. А каким он был? Чёрт, он был таким добрым и милым.

Он был ребёнком, но я поверил сестре. А как я мог не поверить ей?

Я отомстил Слэйну. Я мстил потом каждому, кто подходил к Дарине.

Я доводил их до попыток суицида, упиваясь своей властью над ними. А надо мной издевались по ночам.

— Каван, — судорожно всхлипывает Таллия, и я поворачиваю к ней голову.

— Какой красивый мальчик, говорили они. Какие правильные черты лица. Они трогали меня. Ночи сливались в одно грязное порно. Члены, вагины, вибраторы, сперма, алкоголь, наркотики, игры по ролям. Я всё попробовал. Я знаю сотню поз и вариантов, как нужно трахать женщину, чтобы она визжала, как сучка. Я трахал их, пока мне это не надоело. Приелось. Задолбало меня. И я возмутился.

Я хотел остановиться. Я терял себя и больше не знал, кто я такой.

Только чувствовал, как сильно ненавижу себя, своё отражение, тело, член. Я пытался его отрезать. Отец не дал. Он привязал меня и угрожал девственностью Дарины. Он в красках описывал, как отдаст её крупным мужчинам, а она же была ещё ребёнком. И мне приходилось снова идти в подвал, чтобы трахать тех, от кого меня тошнило. В свой выпускной в школе я должен был пойти на вечеринку, у меня был выходной в моей ночной работе. Но я не пошёл, а вернулся домой. У меня не было настроения. Всё меня бесило. Я искал Дарину, чтобы провести этот вечер вместе с ней и долго ходил по дому. Добиться ответа от матери я не смог, потому что она, как и обычно, была пьяной. Отец находился внизу и снова снимал своё порно. Он воровал детей с улицы, запирал их и угрожал им, чтобы они делали всё так, как он говорил. Он выбирал красивых детей. Мальчиков и девочек до пятнадцати лет. Я был единственным, кто в свои восемнадцать мог продолжать зарабатывать наравне с ними. И я это делал, потому что иначе отец взялся бы за Дарину, а я планировал её спасти. Я разработал целый план, чтобы спрятать её. И та ночь… стала для меня убийственной. В ту ночь я потерял всё… — Смотрю в распахнутые и полные слёз глаза Таллии, и мне противно от того, что она до сих пор меня не ненавидит с той же силой, как ненавижу себя я.

— Она была там. Дарина находилась внизу и трахалась с двумя мужчинами. Отец всё снимал на камеру. Она была там, чёрт возьми.

Я ворвался в комнату и начал драться. Я не особо хорош был в этом, поэтому меня быстро положили на лопатки. Я был настолько сильно подавлен, что не успел спасти сестру. Я был уничтожен тем, что отец всё же провернул своё дело у меня за спиной. Но потом я узнал, что всё было ложью. Дарина — точная копия нашего отца. Она пошла на это добровольно. Дарина смеялась мне в лицо. Да, она была пьяна и смеялась над моими жалкими попытками её спасти. Дарина не была ангелом и уже в тринадцать лет узнала, чем занимается отец, и продала ему себя добровольно. Понимаешь, добровольно?

Ей нравилось быть шлюхой! Она обожала члены и интриги! Дарина подставила меня со Слэйном, как и с другими. Она врала мне и тоже играла мной. Я плакал в ту ночь, а они смеялись надо мной. Я плакал от обиды и боли, оттого что всё было впустую. Я не обязан был терпеть насилие над собой, потому что сестре было насрать на меня.

Она предала меня. А стольких парней я погубил… Я каждому жизнь испортил. Себя испортил. И я не мог успокоиться. Я продолжал бороться за Дарину, но ей было всё равно. Меня накачали наркотиками и бросили на постель, я видел, как трахают мою сестру, пока на мне скакала какая-то шлюха. Это была чёртова оргия, и я давился рвотой, находясь в этой вони пота, похоти и спермы. Я слышал, как кричала Дарина, когда её трахали. Я видел удовольствие и ломку. Она не остановилась и не спасла меня.

Не защитила, как защищал её я, — ударяю кулаком в стену, и по моей руке стекает струйка крови.

— Я не мог простить себя и решил, что должен хотя бы немного искупить свои грехи. Я ненавидел свою семью и себя. Больше мне некого было любить. Я потерял весь смысл жизни и схватился за прощение. Прощение Слэйна. Потому что он был единственный, кто ещё остался в Дублине. Остальные, кого я уничтожил, уехали. И я пошёл к нему. Он изменился, стал сильнее и прекрасно дрался, я видел это сам. Я завидовал ему, оттого что у него была возможность учиться защищать себя, а у меня только лишь правильно работать членом и языком. И я покаялся перед ним. Слэйн ничего не сказал, но и не нужно было. Он не простил. Я умолял его о прощении.

Хотя бы его… мне было так паршиво. Хотя и до сих пор паршиво.

В его доме меня схватили и потащили в подвал. Мне было всё равно.

Я, наверное, радовался тому, что меня убьют, потому что его отец именно об этом и говорил. Меня должны были наказать за боль, причинённую Слэйну. Меня приковали кандалами к стене и ударили, потом ещё раз и ещё. Я даже не сопротивлялся. Но в какой-то момент, когда сверкнул нож, я осознал, что хочу жить и тоже мстить за свою боль. И сейчас сдаться просто не могу. Я должен отомстить отцу и сестре. Должен отомстить им за то, что они разорвали моё сердце. Я посмотрел на Слэйна и сказал ему, что хочу жить. Но он никак не реагировал до того момента, пока лезвие не порезало мне кожу. Слэйн спас меня. Он защитил меня собой и убил людей, крупных мужчин, закрыв меня собой перед отцом. И я понял, что ещё никто в моей жизни за меня так не дрался. Никто. Я никому не был нужен, а вот Слэйн… что-то увидел во мне. Он помог мне.

Научил всему. И я попросил его о помощи. Я ему всё рассказал.

Слэйн умён. Он злодей. Он предложил провести тест-драйв убийства и мести. Я согласился.

Прочищаю горло и слизываю кровь со своей руки, улыбаясь воспоминаниям.

— Отец думал, что я привёл друга для очередной видеосъёмки.

Он не подозревал о том, что мы собирались с ним делать. Мучить его. У нас был такой прекрасный план. И мы мучили. Снимали его.

Его трахали мужчины, разрывая ему анус, кровь текла рекой. Я смеялся. Упивался этим чувством свободы внутри. Я начал боготворить Слэйна, ведь всё делал он. Он командовал, всё спланировал, нашёл людей и был рядом со мной. Слэйн вложил мне нож в руку, чтобы вырезать сердце отца. Он сдыхал медленно. Пять суток я мучил его. Пять суток его трахали, и он давился спермой, жил на наркотиках, жрал фекалии и пил мочу людей. Он был ничтожеством, и я вырезал его сердце. Это был тест-драйв, потому что через несколько лет Слэйн то же самое сделал со своим отцом.

Это стало символом нашей дружбы. Двумя бойцовскими перчатками, которые мы вытатуировали на своих телах. Мы оба были связаны друг с другом кровью. Но та ночь не прошла бесследно. Я приготовил сердце отца и устроил ужин. Дарина и мать не подозревали о том, что едят его сердце. И я сказал им об этом. Я сказал им, когда они уже всё съели. И я снова смеялся. Мне нравилась эта власть над ними. Дарина вышла из себя. Она обличала мои страхи. Кричала о том, что я псих. Обвиняла меня, что всё дело в моей трусости. Я боялся причинить себе вред. Мы начали драться, мать тоже влезла между нами. Они обе нападали на меня, а я… не мог ударить их. Дарина схватила нож, и первый порез прошёл по моей груди. Она кричала, что я виноват во всём. Я и моя красота. Из-за меня отец пристрастил её к похоти. Она размахивала ножом, пока мать держала меня. Я ударил её и сделал неверный ход.

Лезвие ножа прошлось по моему лицу, а потом снова и снова.

Дарина завизжала, а мать перехватила нож и продолжила за неё. Я уже не особо помню, сколько раз мать ударила меня ножом и тоже винила меня за то, что я сделал с её мужем. Очнулся я уже в больнице. Рядом был только Слэйн. Он сказал, что приехал ко мне, потому что почувствовал неладное. И он успел меня спасти снова.

С той поры я стал таким, а Дарина сбежала, продолжая вредить мне, пока Слэйн её не поработил. Слэйн всегда был на моей стороне. Он не спрашивал меня, почему и зачем. Он просто брал и мстил за меня. Слэйн умеет манипулировать людьми, как никто другой.

Вот и всё. Исповедь когда-нибудь была красивой? Нет, она такая же уродливая, как и я. Она и есть я. Это моя жизнь, полная дерьма, жестокости и безразличия, тьмы и чудовищности. Я грёбаная шлюха этого мира, и меня продолжают иметь во все дыры, чтобы заткнуть мой голос. Кошмары изводят меня столько, сколько я себя помню. Но теперь они имеют силу надо мной.

Мне становится страшно. Я, как мудак, выложил всё единственному человеку, который пытался разглядеть во мне что-то хорошее. Эта девушка, Таллия, стала для меня светом, которого я так долго ждал. Всю свою жизнь я ждал, что кто-нибудь возьмёт меня за руку и никогда не бросит, не причинит мне боль и научит меня другому. А теперь я всё уничтожил. Это конец. Конец моей уродливой сказки.

— Теперь ты понимаешь, какое я чудовище? Ты понимаешь, что тебе нужно нестись от меня со всех ног? И я пойму твоё желание. Ты видишь, какой я на самом деле? — спрашиваю, поворачивая голову к Таллии. Её глаза полны слёз, щёки мокрые, нос покраснел. Я вижу жалость в её взгляде. А это сильно злит меня. Я ненавижу, когда меня жалеют. Ненавижу, когда люди прогибаются подо мной из-за грёбаной жалости. Да они и не могли бы сделать это, потому что никто не видел меня слабым, каким я выгляжу сейчас. Они прогибались, потому что я сильный и умею убивать.

— Нет, — голос Таллии хрипит, и она прочищает горло. — Нет, всё, что я слышу это: боль, отчаяние, страх, предательство, паника, разбитое сердце и одиночество. Чудовище не ты, а твой отец, как и твои сестра и мать. Не ты, Каван.

— Ты, блять, издеваешься? Ты что, тупая? — ору и хватаю её за плечи, яростно встряхивая. — Ты что, ни черта не слышала? Я убийца! Я шлюха! Я грёбаный наркоман, который убегает от этого мира! Я убийца! Думаешь, после одного убийства, я остановился?

Нет. Я продолжал. Мне понравилось мстить и чувствовать власть.

Кровь, кишки, отрубленные пальцы, вонь сожжённых тел. Ничего нового. Я продолжал убивать, но в один момент нам со Слэйном это наскучило, и мы придумали свою схему. Мы продолжали убивать людей, точнее, доводить их до отчаяния и совершать самоубийство.

Я манипулировал людьми, заставляя их умереть, и наслаждался их смертью. Слышала?

Таллия жмурится и кивает мне.

— Хочешь ещё? Тебе мало? Хорошо! Знаешь, почему я трахаю женщин? Чтобы заразить их своим безумием и сделать им больно.

Доказать, что они шлюхи и ничтожества! Я ненавижу их! Да! Блять, да я трахнуть тебя не могу! Не могу даже нормально поцеловать тебя, потому что каждый грёбаный раз я вижу перед собой тех, кто заставлял меня лизать им, трахать и целовать их! И я ненавижу тебя за то, что ты женщина! Ненавижу за то, что ты невинная! Ненавижу!

Вот что я заберу! Невинность, чистоту! Я уничтожу это! Я затащу тебя к себе на дно, и ты станешь такой же, как Дарина! Шлюхой! — с отвращением выплёвываю это Таллии в лицо и отшвыриваю её от себя. Она сдавленно пищит, падая на пол, когда я встаю.

— Теперь ты понимаешь, что я вовсе не хороший? Я грёбаное ничтожество! Тебе здесь не место! Очнись, Таллия! Очнись и посмотри на меня! Посмотри! — Я раскидываю в стороны руки.

Она с болью окидывает взглядом моё тело и тихо вздыхает, вытирая слёзы.

— Я вижу тебя, Каван. Мне очень жаль, что я… не смогла показать тебе, какой ты на самом деле. Всё, что ты говоришь про себя, я не считаю правдой. Убеждай меня сколько угодно в том, что ты плохой, но для меня ты будешь лучшим. Я чётко слышала тебя и в своём уме. И я не в шоке, вероятно, совсем немного, потому что мне безумно больно. Я считала, что это я пережила страшное, но бывает и хуже.

— Блять, — шиплю я, мотая головой.

— Не понимаю, чего ты хочешь сейчас добиться? Чтобы я бросила тебя? Ушла и доказала, что ты для меня не важен? — спрашивая, она поднимается и подходит ко мне.

— Нет, я этого не сделаю. Я знаю, что ты говоришь одно, но в твоих глазах вижу совсем другое. Ты просишь меня остаться. Ты всю свою жизнь просил, чтобы хоть кто-нибудь увидел, как тебе больно и страшно одному. Ты нашёл человека, в лице Слэйна, который понимал тебя, но теперь его нет рядом. Его спасли, а вот тебя нет. Ты так и остался в той комнате, в которой пережил насилие над собой. Ты всё ещё там, но только уже можешь открыть дверь и выйти оттуда. Тебе не нужен Слэйн, чтобы это сделать. Ты просто не хочешь, потому что так ты цепляешься за ту ненависть к Дарине и её предательство. Ты цепляешься за боль и свои шрамы, чтобы помнить о том, что люди причиняют боль. И ты защищаешься, прежде чем на тебя нападут. Нет, ты не женщин ненавидишь. Ты презираешь себя за то, что тебе когда-то это нравилось. И мстишь не им, а себе за слабость. Ты забыл, что живой, вот и всё. Забыл о том, что каждый из нас может быть слабым и имеет право получать ласку, заботу и любовь. Ты не знаешь, что это такое, поэтому и отвергаешь всё новое, потому что тебе страшно вновь ошибиться.

Но ты должен рискнуть, Каван. Только ты сам должен вытащить себя из этого мрака, потому что дверь открыта для тебя. Она всегда открыта, но ты боишься выйти на свет.

Я в шоке смотрю на неё. Как можно быть настолько глупой и слепой? Вот он я! Чудовище перед ней! Я только что рассказал ей, что убиваю людей и продолжаю это делать. А что делает Таллия? Она смотрит на меня блестящими от нежности глазами и подходит ко мне.

— Говори про себя что угодно, но я буду доверять своим глазам и сердцу, Каван. — Ладонь Таллии ласково гладит мою щёку, а моё сердце трещит по швам. Оно на жалкие ошмётки разлетается внутри.

Мои демоны цепляются зубами за вены, раздирая их, и боль разрывает мою голову. Это не моя реальность. В моей реальности всё темно, но Таллия излучает невероятный свет.

— Ты привык к тому, что люди не хотят видеть большее в тебе.

Привык к тому, что они причиняют боль. Ты знаешь только то, что плохо, но не подозреваешь, сколько хорошего вокруг тебя, как и в тебе самом. Я же вижу, какой ты, Каван, и сейчас всё встало на свои места. Я поняла все твои поступки и страхи. Поняла, какой ты на самом деле чуткий и заботливый, и увидела, как тебе страшно снова ошибиться в человеке. Но ты можешь ошибаться, слышишь?

Можешь. Ты можешь доверять людям. Ты мне можешь доверять, потому что я никогда не предам тебя. Да, я слышала о том, что ты сделал со своим отцом и продолжал убивать людей. Но разве они были невинны? Разве ты так поступал лишь потому, что тебе хотелось? Не поверю в это. Ты сам себе не позволяешь отпустить прошлое, вот и ждёшь очередного удара в спину. Но у тебя всегда будет моя рука, и явсегда найду для тебя прощение, любовь и нежность, чтобы доказать тебе, что ты это заслужил. Ты достоин быть любимым, Каван. Достоин счастья. Достоин веры в себя. Для меня ты и есть лучшее, что может быть в человеке. У тебя искреннее и израненное сердце, но я ежедневно буду пытаться залатать каждую рану на нём. Буду восхищаться твоей силой и стойкостью, нежностью и заботой. Буду верить в тебя, Каван. Я уже верю в тебя и в то, что мы вместе пойдём дальше. Прямо сейчас, мы уже идём дальше, ведь прошлое не имеет права запрещать нам с тобой создать свой мир, в котором нет боли и жестокости, а есть только нежность и любовь.

Внутри моего тела взрывается бомба. Она распахивает все клетки, и демоны нападают на меня, но меня утягивает от них свет, исходящий от Таллии. Она словно дёргает меня на себя и обнимает, защищая от темноты. Я ломаюсь… полностью.

Меня начинает знобить от холода и горячего прикосновения ладони Таллии. Я медленно скольжу по ней и падаю на колени. Мои руки обхватывают её талию, и я плачу. Последний раз я так плакал в ту ночь, когда узнал, что меня предали. Я так горько плакал в ту ночь, после осознания того, что продал себя за пыль. А теперь плачу от того, как сильно нужна мне эта девушка. Я люблю её. Люблю её и благодарен ей за то, что она здесь со мной, в моём аду. Я плачу, мать вашу! Рыдаю, как ребёнок, и чувствую прикосновения Таллии к своим волосам, её мягкие поцелуи. Она стоит со мной на коленях и прижимает мою голову к своей груди, позволяя мне быть вот таким жалким и сломленным. Я верю каждому её слову. Близость Таллии позволяет мне дышать через боль. И я цепляюсь за неё.

Цепляюсь как умирающий за её тело, голос, тепло. Я хочу жить.

У меня есть новая цель, и я хочу быть счастливым вместе с Таллией.

Глава 31

Таллия

Когда я читала книжки, и в них описывались страдания главных героев, то мне казалось это невероятным. Ведь на самом деле всё было выдумано, но сейчас я осознаю, что ничего невозможного в нашем мире нет. Люди не такие, какими кажутся. Они улыбаются, а внутри них смерть. Они страдают, а внутри только и ждут помощи, чтобы самим ничего не делать. Люди могут просить деньги, якобы они голодают, но на самом деле у них всё в порядке, им просто не хватает денег на какое-то излишество. Люди лживы, и никогда нельзя угадать, что скрывается за их словами и внешностью. Они не искренни и причиняют боль другим, чтобы самим не страдать.

Они такие жестокие.

Смотрю в окно, лёжа одна в кровати, а в моей голове продолжают крутиться слова, сказанные Каваном. Если бы это были просто слова, но нет это крик о помощи. Крик о том, как ему больно, и что он не имеет права быть слабым. И я видела столько отчаяния, презрения и ненависти к тому, что он живой. Господи, я не могу спокойно думать об этом. А потом… Каван так горько плакал. Он плакал, а я старалась держаться. Старалась ради него. Я не заметила, когда всё стихло. Мы долго сидели на полу, я обнимала Кавана, а он прятал своё лицо у меня на груди. Я гладила его по волосам, а он неслышно часто дышал, словно собирался сбежать от меня, но я держала его крепко. Я предугадала его действия. Затем молча отвела его к дивану и принесла новый бокал воды, аккуратно обходя сломанную мебель и разбитую посуду. Никто из нас ничего не говорил. Да и что я могла сказать в такой ситуации, когда мне было просто страшно думать о прошлом Кавана? Ему нужна была поддержка, а я не могла её оказать. Я просто закрылась в себе и ждала, чтобы он сделал хоть что-нибудь. Он и сделал — уснул. Я даже не заметила, как это случилось, но обрадовалась этому. Я была не в силах уверять Кавана в том, что всё забывается, и в другую чушь, что он справится сам. Ни черта он не справится, я тоже не справлюсь! Я так и сидела возле него долгое время, накрыв его пледом, лежащим рядом. А потом… видимо, уснула сама. И вот теперь лежу в постели, куда меня отнёс, конечно же, Каван, и просто смотрю перед собой уже несколько часов.

Наверное, у меня только прошёл шок, или же у меня просто заторможенная реакция, но именно в эту минуту я осознаю то, в чём признался мне Каван. Боже мой… Боже.

Я прячусь под одеяло, словно это спасёт меня от крутящихся в голове жутких и чудовищных слов. Когда я согласилась встречаться с ним, то даже не подозревала, насколько глубоко сломали этого мужчину, и ни один человек не захотел услышать его крик о помощи.

А что теперь делать мне? Когда я убежала от матери, то не думала, что моя жизнь вот так резко перевернётся, и я буду втянута в нечто подобное. Господи, что я должна теперь делать? Я не знаю. Конечно, я читала о сложных судьбах, но нигде не было чёткого плана о том, что же теперь делать мне? Одно дело книжные герои, а у меня живой и израненный мужчина, который точно больше не пойдёт на контакт. Это не просто взять и перевернуть несколько страниц, чтобы поскорее узнать, чем же всё закончилось. Это нужно прожить… а как мне это сделать?

Я паникую. И когда встаю с кровати и бреду в ванную, чтобы привести себя в порядок, тоже паникую. Моюсь в спешке, в голове крутится столько мыслей, и я не могу взять себя в руки. Я паникую и тогда, когда беру свой рюкзак и проверяю, всё ли на месте.

Паникую, когда переодеваюсь в свою одежду и планирую сбежать.

Паникую… просто паникую. А потом у меня из рук падает рюкзак, и я ненавижу себя за трусость. Ненавижу себя за то, что уподобилась тем, кого знал Каван. Я так сильно ненавижу себя за слабость и страх от незнания дальнейших поступков, что мне хочется придушить себя.

Нет, через час я меньше паниковать не стала. Легче мне тоже не стало. И тем более проще воспринимать слова Кавана. Я мечусь по комнате, с напряжением поглядывая на закрытую дверь. Мне просто нужно выйти из комнаты и сделать вид, что ничего не случилось. Но Каван делал вид, что ничего плохого с ним не случилось, много-много лет и в итоге он упал на дно. Нет, так нельзя. Ну а как иначе? Что мне следует сделать? Обсудить с ним то, как его насильно в раннем возрасте, ещё ребёнком, принуждали к сексу и заметить, что я делала то же самое? Или же поднять вопрос о том, что он увидел во мне подобие своей сестры, которую привык защищать, и которая оказалась гнилой? Или вот ещё: расспросить его о том, бросит ли он убивать людей и зачем он это делает? Боже мой, конечно же, нет. У меня и без того расшатанный внутренний мир, а это сразу разорвёт его. Сейчас всё внутри меня держится на тонких нитях. Лишь одно неверное слово, и я сломаюсь.

В общем, когда начало темнеть, и я ощутила тошноту из-за нервов, недоедания, напряжения и паники, то открыла дверь. Да, мне страшно. Да, я боюсь. Да, я неопытна в разговорах с мужчинами на подобные темы. Но меня ждёт Каван, и он, думаю, пребывает в ещё худшем состоянии. Я готовлюсь к тому, что мне придётся убеждать его в том, что слёзы — это не плохо, а хорошо. Ведь он плакал. А мужчины, по всеобщему мнению, не плачут. Чушь это.

Какая чушь! Когда ты умираешь от боли и одиночества, то слёзы — это показатель того, что ты цепляешься за жизнь. Ты хочешь жить, вот и всё. Слёзы у мужчин — это намного глубже, чем просто слова о том, как ему хорошо или плохо. Слёзы — это освобождение.

Тихо иду по гостиной, замечая, что всё прибрано, и стало ещё более свободно из-за отсутствия кое-какой мебели. Я не замечаю Кавана, но вижу остывшую на плите кашу. Быстро ем её ложкой и мою за собой посуду, надеясь, что на звук придёт Каван. Но он не пришёл, и мне становится так горько и больно. Я не могу пережить его признание. Это сложно. Осознать то, как жестоко поступали с ним, и он ещё жив, для меня невыполнимо. Да большинство людей уже свихнулись бы или покончили с собой, как сделала это невеста моего брата. Но Каван встал и пошёл, даже когда его предали. Он выплёскивал свою боль и обиду, жестокость и насилие, ненависть и бессилие на всех вокруг, мстил им, но больше всего мстил себе за то, что просто был искренним, заботливым и любящим человеком, которого каждый день ломали.

Кавана нигде нет, и я сажусь на пол. Тошнота снова подкатывает к горлу, паника заполоняет мою душу. Она становится одним большим сгустком боли.

Внутри меня образовывается огромный ком из отчаяния.

И единственный способ для меня выплеснуть эти чувства — танцевать. Танцевать так, словно это может что-то изменить.

Танцевать…

Вхожу в комнату для танцев, включаю свет и оглядываюсь.

Подхожу к костюмам, висящим на вешалке. Быстро сбрасываю свою одежду и переодеваюсь в белое воздушное платье со вшитым внутри бежевым переливающимся купальником. Обуваю пуанты и разминаю ноги. Смотрю на своё отражение, и слеза скатывается по лицу. Нет. Я поднимаю подбородок и нахожу проигрыватель. Ищу подходящую музыку и ставлю её на паузу. Хватаю пульт, выключаю свет и распахиваю тяжёлые шторы. В темноте на ощупь ищу кнопку, включающую свет на сцене, и нахожу её. Мягкий свет озаряет шест и небольшую сцену, окружённую зеркалами. Нажимаю на «плей».

Расправляю плечи и закрываю глаза. Я вспоминаю, как танцевала для Кавана и он не сводил с меня глаз. Я чувствовала его, даже когда света было очень мало, как сейчас.

Моя рука взлетает вверх вместе с ногой. Музыка печальными звуками проникает в мою грудь, и я поднимаюсь на пуанты.

Отталкиваю от себя воздух, как будто это вся боль, которая скопилась внутри меня. Я выпускаю свою печаль и отчаяние, прыгая в воздухе, и встаю на пуанты. Мама гордилась бы мной, как и брат.

По щеке стекает ещё одна слеза. Прохлада шеста передаётся мягкой вибрацией моему телу. Мои бёдра покачиваются, я вожу ногами по гладкой сцене. Поднимаю ногу и хватаюсь за шест, кружась на нём. Я часто наблюдала за девочками в клубе и практиковалась, чтобы знать больше. Я всегда была голодна до знаний про танцы. Я изучала много направлений, но, конечно, мама держала меня подальше от такого вульгарного варианта демонстрации грации и чувственности. А сейчас я свободна. Мама больше не ударит меня по спине, потому что я сгорбилась, и не оденет на меня тугой корсет.

И в эту минуту я чувствую своё тело так хорошо, как никогда прежде.

Отталкиваюсь от шеста и в прыжке делаю батман. Встаю на пуанты и кружусь, пока сердце не стучит где-то в горле, моя боль не растекается по телу волной одиночества, и ещё одна слеза не скатывается по щеке. Нет.

Распахиваю глаза, и злость из-за своей слабости дарит мне силы.

Я уверенно выпрямляюсь и делаю ненавистные когда-то мне «па», доказывая самой себе, что если физическую боль можно пережить, то и душевная найдёт своё лекарство. Любовь…

Внезапно я ударяюсь обо что-то твёрдое и едва не падаю на пол, но меня подхватывают крепкие руки.

— Каван.

Сразу же расслабляюсь, и у меня на лице появляется улыбка, я облокачиваюсь о его грудь спиной и крепче обнимаю себя его руками. Я медленно танцую, заставляя его тоже двигаться. Чувствую его горячее дыхание на своей щеке. Он обнимает меня так сильно, словно боится, что я нереальна. Я делаю то же самое, потому что чувствую этого мужчину и его боль. В этой комнате, в его руках, в звуках музыки, убаюкивающей все страхи, я ощущаю себя могущественной и сильной. Ощущаю себя защищённой и больше не одинокой. И пусть мы танцуем так, словно каждый из нас умирает, и это в последний раз. Но выходить на сцену так и нужно, как будто другого шанса больше не будет, нужно показать всё, на что ты способна, и сорвать овации. Рискнуть. Совершить то, что ты никогда не делала. Выйти из зоны комфорта. Я это и делаю.

Отталкиваюсь от Кавана и поворачиваюсь. Встаю на пуанты и смотрю ему в глаза. Грациозно поднимаю руки и обхожу его.

Обнимаю его руками, практически не касаясь его ими, но он хватает мою руку. И я оказываюсь в его сильных и крепких объятиях. Его ладонь скользит по моему бедру, и он резко поднимает мою ногу, как и всю меня над полом. Я обхватываю его шею, и наши лица оказываются очень близко. Я дышу часто и поверхностно, не разрывая зрительного контакта. Ласково провожу ладонью по его щеке, и он ставит меня на сцену, а сам отходит за шест. Делаю шаг в сторону. Каван тоже. Мы смотрим друг на друга, пока я танцую, мелкими шагами двигаясь по кругу, как и он. В этот момент происходит нечто большее, чем танец. Каван сторонится меня, показывая, что он преследует меня, и в то же время держится подальше, боясь прикоснуться, испытать боль и причинить её мне.

Я останавливаюсь, как и Каван. Делаю шаг назад, а он стоит на месте. Спускаюсь со сцены, Каван выходит на свет полностью. Это его время. Я поднимаюсь на пуанты и спиной, выбросив руки вперёд, отхожу в темноту. Надеюсь, что он поймёт мой знак. Каван сжимает кулаки. Его терзают кошмары. Я стою в темноте, замечая на столике две пустые бутылки воды. Моё сердце со страхом бьётся в груди, ведь если он…

Каван делает шаг, а потом ещё один. Он идёт за мной. Я улыбаюсь. Победа. Он понял. Тяну к нему руку, и он видит её. На мои пальцы немного попадает свет. Каван поднимает свою, но я быстро убираю руку и выскальзываю за шторы. Шум за спиной свидетельствует о том, что Каван разозлился и дёрнул портьеры.

Двигаюсь к двери. Я должна вывести его из темноты. А он должен понять, что ночь — это иллюзорное восприятие дня. Ночь — это всего лишь временно. Ночь непостоянна. Ночь — это всего лишь период нескольких часов.

Я танцую в коридоре, а он, словно загипнотизированный, идёт за мной. Мне нравится удерживать его внимание. Я, кружась, маню его своим телом, глазами и руками за собой, и Каван следует за мной. Он выглядывает из-за стены, и я смеюсь, выпрыгивая оттуда. Это своего рода игра в прятки или салочки. Не важно, но я добиваюсь улыбки Кавана. Он дёргается в мою сторону, но я двигаюсь быстрее, а потом уже срываюсь на бег, огибая диван.

Каван запрыгивает на него, представляя собой дикое животное, а я делаю батман в воздухе. Он сильный и мощный. Я лёгкая и похожа на птицу, которую он хочет поймать. Его глаза блестят от азарта и жизни. Они больше не такие мёртвые, как были там в темноте, когда я узнала о его тайном месте, в котором он прятался.

Взвизгиваю и заливаюсь хохотом, убегая от Кавана. Его пальцы едва не поймали разлетающуюся в воздухе белую ткань моего костюма. Бегу по коридору и заскакиваю в спальню. Думаю, куда бежать дальше, как Каван ловит меня. Замираю на несколько секунд и поворачиваюсь в его руках.

— Я шёл на свет и поймал его. Таллия, — шепчет Каван и кладёт ладонь мне на затылок.

— Нет, свет не убегал от тебя. Ты от него прятался. И на самом деле именно свет гоняется за тобой, а не ты за ним. Теперь ты в его руках. — Обхватываю ладонями лицо Кавана и мягко целую его в кончик носа.

— Я не хотел смотреть на то, как ты уйдёшь. Ты должна была уйти, — его голос становится печальным.

Дёргаю головой и отталкиваю его.

— Нет. Должна уйти? Нет. Я не уйду. Я буду здесь. Ясно? И я буду танцевать, пока кровавые волдыри не появятся у меня на ногах. Да даже тогда я буду танцевать, если это единственное, что может доказать тебе, что ты достоин света. Ты и есть свет, только забыл об этом. И я буду танцевать все дни напролёт. Я буду танцевать, даже если умру. Буду танцевать для тебя, — решительно и твёрдо произношу, поднимаясь на пуанты. Мои ноги уже дрожат от усилий.

Чтобы танцевать долго на пуантах, нужно тренироваться несколько раз в день, а я уже потеряла сноровку. Но я сделаю всё, чтобы он жил. Я вытерплю.

— Я не хочу, — шепчет Каван и отводит взгляд. — Не хочу, чтобы тебе было больно. Я недостоин этой боли и недостоин тебя, Таллия. Я никогда не смогу… быть чистым, понимаешь? Никогда. Я страдаю с тобой и без тебя. Страдаю и не понимаю, как мне стать лучше для тебя.Мои пятки со стуком опускаются на пол.

— Зачем? Зачем ты выбираешь страдания, Каван, если всё намного проще?

Он бросает на меня удивлённый взгляд.

— Да, я понимаю, что твоё прошлое было очень жестоким, но ведь только ты выбираешь, как тебе жить сейчас. Зачем ты стремишься к какому-то выдуманному идеалу в твоей голове?

Почему ты считаешь, что если страдаешь, то это правильно?

Вероятно, Слэйн страдал, пока шёл к своей любимой, но это не значит, что и тебе нужно так же, понимаешь? Каждый человек индивидуален, и невозможно всем жить по одному сценарию. Ты другой, Каван. Почему ты не веришь мне? Почему ты веришь только тому, что разрушает тебя? — с грустью спрашиваю его.

— Я доверю тебе. Я верю тебе, — быстро заверяет он меня.

— Правда? Только вот я этого не вижу. Быть вместе, это значит, быть вместе, Каван. А ты постоянно пугаешься, отходишь в сторону, думаешь за меня. Ты отстраняешься, боишься себя и меня. Это недоверие. Это стена, выстроенная между нами. Вот она. Посмотри, мы даже стоим на расстоянии, только бы тебе было комфортно. Но я устала от твоих страхов, Каван. Я устала ждать, когда ты возьмёшь свою волю в руки и сделаешь шаг ко мне. Ты заманил меня к себе и не даёшь нам обоим взлететь. А мы свободны. Оглянись! Мы свободны! — Раскидываю руки в стороны, показывая ему, как много пространства вокруг, а он заточил себя в тесную клетку и боится вылезти из неё. Это так злит. Злит, чёрт возьми!

— Таллия, вчера…

— Вчера ты был искренним и честным. Ты доверился мне, хотя сделал это из своих побуждений, чтобы оттолкнуть меня. Вот в чём причина. Ты делаешь и говоришь что-то о себе только тогда, когда хочешь доказать себе и мне, какой ты плохой. Но кому ты сделал плохо? Мне? Нет, себе. Лучше стало от того, что я услышала о том, кто ты такой, и сколько жестокости ты пережил? Не понимаю, Каван, чего ты ждёшь? Какого знака ты ждёшь, чтобы жить? Что ещё тебе нужно для того, чтобы ты увидел, что можешь жить дальше! Ты вырос и больше не должен никого защищать. Ты должен быть счастливым.

Господи, как ты меня бесишь. Своим жутким упрямством ты выводишь меня из себя. Ты просто невозможен. И знаешь, если тебе будет ещё лучше, то признаюсь, я хотела сбежать. Сбежать, потому что я тоже боюсь сделать что-то не так, уже дышать боюсь рядом с тобой. Я хотела сбежать, даже рюкзак свой собрала, чтобы сделать это тихо. Этого ты добивался? Хочешь, чтобы я ушла? Хорошо, Каван, всё я сдаюсь. Ты тупой осёл, — фыркнув, направляюсь мимо него, специально толкая плечом.

— Я не хочу, — тихо говорит он.

Бросаю на него злобный взгляд и качаю головой.

— Ты хочешь. Если бы не хотел, то вёл бы себя иначе. Ты бы услышал меня ещё раньше и не довёл себя до такого состояния. Ты словно ждёшь, когда тебя кто-нибудь убьёт или причинит тебе боль.

Ждёшь, что тебе воткнут нож в спину, и ты умрёшь. Тебе нравится страдать, но страдай один, потому что я хочу жить. Жить, ясно? Я не для того сбежала из дома, чтобы умирать рядом с тобой. Нет, — отрезаю я.

— Что ты хочешь от меня, Таллия? — повышает он голос.

— Дело не в том, чего хочу я! А в том, чего хочешь ты! Ты боишься желать чего-то хорошего! Ты! Всё дело в тебе! Да, в тебе, потому что я старалась быть любой для тебя, а в итоге ничего не получается.

Нет, не убеждай меня в том, что всё будет лучше. Нет. Не будет. Ты не сломаешь стену, которую сам же и выстроил между нами. Ты будешь холить и лелеять её, потому что тебе нравится быть печальным и одиноким. Тебе нравится искать того, кто излечит тебя.

Но правда заключается в том, что излечить себя можешь только ты сам. Думаешь, что всё дело в женщинах? Нет. Дело не в нас, а в мужчине, который хочет жить. И когда он хочет жить, то меняется. Женщина может лишь показать мужчине, что он может потерять. А тебе, по-видимому, вообще, терять нечего, так что я сделала свой вывод. Я тебе не нужна. Тебе нужны тьма и одиночество. Тебе нужно страдать, иначе ты потеряешь суть всего своего существования.

Разворачиваюсь и направляюсь в сторону танцевальной комнаты, где до сих пор играет музыка. Это так противно и неприятно осознавать, что я проиграла. Я пыталась и сделала всё, чтобы Каван сломал стену, но нет, он никогда не сделает этого. Я не стала для него причиной, по которой он захочет жить иначе.

Паршиво.

— И что я должен сделать, чтобы доказать тебе, что ты нужна и важна для меня, Таллия? — спрашивая, кричит Каван и следует за мной.

— Заяви на меня свои права, придурок, — бубню я себе под нос.

Почему мужчины такие глупые?

— Таллия, остановись!

Упрямо вхожу в танцевальную студию и подхожу к своим вещам.

Я хватаю их, когда Каван вырывает одежду из моих рук и со злостью швыряет её на пол.

— Что ты, мать твою, хочешь от меня? Что? — перекрикивает он музыку.

— Ничего. Больше ничего, — печально отвечая, наклоняюсь и собираю одежду с пола.

— Ты меня бесишь!

— Прекрасно.

— Ты слишком зациклена на прощении, доброте и человечности!

Но мир — дерьмо!

— Это ты дерьмо, раз не осознаёшь, насколько прекрасен мир, Каван, — огрызаюсь я.

— Что ты сказала? — прищуриваясь, спрашивает он.

— Ты слышал. Ты дерьмо. Ты ведь этого от меня ждал, не так ли?

Ты хочешь, чтобы я оскорбляла тебя за то, что ты сделал. Хорошо.

Убийца. Извращенец. Жестокая сволочь. Дерьмо. Ублюдок.

Ничтожество. Лучше стало? — язвительно ухмыляясь от его покрасневшего лица, обхожу его и выхожу из студии.

— Ты обозвала меня.

— Надеюсь, теперь ты пищишь от счастья, Каван. Это ведь то, что лелеет твоё раненое эго. Тебе нравится быть жестоким в глазах всех вокруг. Нравится продолжать быть тем, кого из тебя сделали.

Ненавидишь ты только себя. Так и живи с этим, — выплёвываю я.

— Ты охренела, Таллия? — Каван грубо хватает меня за локоть и толкает к стене. Я вскрикиваю и, бросая вещи, ударяюсь о стену спиной. Он сразу же оказывается напротив меня, накрывая меня своей тенью.

— А что, если так? Да, я охренела. И что ты сделаешь? — спрашивая, вскидываю подбородок, без страха глядя ему в глаза.

Взгляд Кавана загорается неведомой силой и желанием уничтожить меня. Но я не боюсь. Я знаю, что делаю и прекрасно изучила Кавана, чтобы добиться своего. Ему нужен пик эмоций.

Плохих эмоций, чтобы пережить боль. И я дам их ему. Без сожжения собственной темноты он никогда не увидит света.

Глава 32

Таллия

Задерживаю дыхание и даже вижу мелкую пыль, медленно оседающую на грудь Кавана. Свет бьёт по моей макушке. Моя кожа покрывается мурашками. Я больше не могу не дышать, пригвозжённая взглядом Кавана к стене. С моих губ срывается судорожный вздох, и лёгкие загораются от нехватки кислорода.

Коленки начинают дрожать. Я не выдерживаю эти долгие минуты, тяжёлые и резкие между нами. Но я не опускаю голову, хотя хочется.

А ещё хочется просто извиниться, промямлить что-нибудь и сбежать.

Я стою на дрожащих ногах. Стою до последнего, ощущая жар, исходящий от тела Кавана.

Внезапно его рука взлетает вверх. Я не вздрагиваю, на удивление, хотя боюсь, что он ударит, но его ладонь крепко хватает меня за горло. Издаю писк, распахивая губы, как они моментально оказываются под губами Кавана. Мой писк возвращается с жёстким дыханием Кавана. Он сжимает мои губы своими. Его пальцы надавливают на быстро бьющуюся вену у меня на шее. Я цепляюсь за его плечи и надавливаю своим горлом на его руку, чтобы быть ближе к его рту. По моему позвоночнику проносится знакомый ток, как и каждый раз, когда он меня так целовал. Ладонь Кавана скользит по моему бедру. Он задирает мою ногу на своё бедро, ударяя своим пахом в мой. Охаю, распахивая шире рот. Вновь ударяюсь спиной о стену, а Каван накрывает меня своим телом. Его рука с горла перебирается к моим волосам, и он дёргает за них, вынуждая меня запрокинуть от боли голову.

— Решила поиграть со мной, Таллия? Это опасно, — шепчет он, прикусывая мою кожу на шее.

— Я не боюсь, — уверенно отвечаю. Наши взгляды на несколько секунд пересекаются, а затем Каван набрасывается на мой рот. Я обнимаю его за шею. Каван подкидывает меня и полностью сажает себе на бёдра, прижимая к стене. Я жадно и быстро целую его, стараясь успеть за ним. Мои пальцы проносятся по его затылку, и я сжимаю в руках его чёрную футболку, пока он терзает мой рот. Язык Кавана скользит по моему и обхватывает его губами, снова дёргая меня за волосы. Всхлипываю от боли, запрокидывая голову вновь.

Каван впивается ртом мне в шею и посасывает мою кожу. Табун мурашек проносится по моей коже, и я издаю стон. Каван целует изгиб моей шеи, подбородок и теперь уже с другой стороны всасывает кожу в свой рот. Я вздрагиваю от сильного жара внизу живота и подаюсь вперёд к его телу. Его пальцы до боли сжимают мою ягодицу, за которую он меня держит. Стон снова срывается с моих губ, но уже разочарованный. Я, тяжело дыша, смотрю на Кавана.

— Ты уверена? — хрипло спрашивает он меня.

— Абсолютно, но я хочу, чтобы ты хотел этого сам. Ты решаешь, что будет дальше, Каван. Это ничего не изменит между нами. Я всё так же буду видеть в тебе тебя, а не того, кем тебя видят другие. Я всегда буду рядом, даже как друг. Ты решаешь, — быстро шепчу я.

Глаза Кавана темнеют. Я наблюдаю, как в его голове проносится сотня мыслей, и каждую он пытается поймать, чтобы проанализировать. Но потом он закрывает глаза и делает глубокий вдох. Он упирается своим лбом в мой и улыбается.

— Я хочу тебя, Таллия. Хочу быть обычным мужчиной, который хочет нечто большее, чем просто дружбу. Я хочу пометить тебя, — произносит он и распахивает глаза, которые горят от страсти. Я впервые вижу такой взгляд Кавана. Я желанна для него. Он смотрит на меня так, что мои бёдра сжимаются от предвкушения.

— Ангел. Ты мой ангел. Я был во тьме, а сейчас вижу свет. Я вижу тебя, и больше мне ничего не нужно, — шепчет Каван, опускаясь поцелуями к моей шее. Он несёт меня на себе, и я полностью отдаюсь его губам и словам.

— Я не хочу быть частью тех, кто причиняет мне боль. Хочу быть частью тебя. Я хочу большего, Таллия.

— Большего?

— Да-да, большего. Слэйну повезло, и его любят. Так почему меня не могут любить? Почему я должен страдать один? Я не хочу страдать в этой тьме. Не хочу бояться причинить тебе боль или сделать что-то не то, или не позволить себе насладиться твоим ароматом и красотой, расцветающей в моих руках.

Каван опускает меня на кровать и опирается одним коленом между моих раскинутых ног. Он нежно проводит ладонью по моей щеке и целует меня в губы.

— Я не хочу думать о том, что ты предашь меня, как это сделала моя сестра. Я по горло сыт женским коварством и обманами и не терплю подобного, поэтому и мщу им. Каждой мщу. Доказываю, что все они шлюхи, как я о них и думал. Им плевать, что я физически не так красив, как раньше, и у меня полно шрамов. Им не важно, что творится у меня внутри. Они рассказывают про меня правду, и всё равно идут ко мне, когда я перед их носом помашу деньгами. Они знают только то, что если я кончу, то они получат деньги. Деньги.

Деньги. Я сыт и ими по горло. Я жутко боялся, что это блеф. То, что происходит между нами. Я боялся, что ты такая же, как они, понимаешь? Но ты другая. Ты особенная и чистая для меня. И если кто и испачкает тебя, то это буду только я. Я, слышишь? Я. Потому что именно чистота дарит мне веру в то, что я ещё могу быть тоже чистым. Я могу воскреснуть, Таллия. И я хочу воскреснуть рядом с тобой. Воскреси меня, Таллия, — жарко шепчет Каван мне в губы.

Он улыбается и снимает футболку, затем расстёгивает джинсы и спускает их вниз вместе с боксерами. Я сглатываю от того, что вижу его голого. Это было неожиданно, но он так красив. Большой, сильный, и эти татуировки делают его опасно притягательным.

Обнажённый и возбуждённый, и это я тоже увидела, Каван возвращается ко мне и тянет в разные стороны мой костюм.

Эластичная ткань опускается по моим плечам.

— Я не хочу причинять тебе боль, Каван, — выдыхаю, когда ткань касается моих сосков, и моя грудь выпрыгивает наружу.

— Ты никогда не причинишь мне её. Никогда, — мягко улыбается мне Каван, продолжая спускать вниз мой костюм. — Ты точно никогда так не поступишь. Я знаю. Я уверен. Ты дала мне выбор. Ты дала мне больше, чем думаешь, Таллия. Ты не принуждала меня к этому. Я хочу тебя. Я словно очнулся и понял, как паршиво мне будет без тебя. Вся моя жизнь разделилась на «до» и «после» тебя, Таллия. И я хочу большего. Хочу показать, что я серьёзен. Я не отпущу тебя. Я прикую тебя к себе всеми возможными способами.

Всеми.

Я слышу угрозу в его хрипящем голосе. У меня в горле всё спирает. Мне всё сложнее и сложнее дышать. Я вроде бы ещё боюсь.

Сильно боюсь, но… есть какое-то «но», которое я пока не понимаю.

— Таллия, скажи мне да. Просто, да и всё, — требует Каван, отбрасывая в сторону одежду.

— Да? — неуверенно отвечаю я. Господи, на что я подписалась.

— И с этого момента ты принадлежишь мне. Навсегда. Без тебя не будет меня. Я нашёл свой свет и никуда его не отпущу.

Каван обхватывает моё лицо ладонями и целует меня. Я опускаюсь на постель, а Каван за мной, не прекращая целовать меня. Он гладит мои рёбра, проходит ладонью по моей груди. Я немного выгибаюсь, чтобы не потерять тепло его рук. Он медленно и нежно целует меня, как и все его прикосновения невыносимо нежные.

— Дотронься до меня, Таллия, — Каван отрывается от моих губ. Я открываю глаза и вижу его напряжённый взгляд. Я улыбаюсь и пробегаюсь пальцами по его шраму на лице, а затем веду ладонями по плечам.

— Ты потрясающий. Ты мужчина, — бормочу я, изучая каждый изгиб его мышц на руках.

— Знаешь, когда я читала любовные романы, то представляла себе именно такого, как ты. И дело не в твоём потрясающем теле, а в том… от тебя пахнет мужчиной. Если оказаться рядом с тобой, то сразу можно понять, что ты именно мужчина, а не мальчик. Бывают другие мужчины, рядом с ними никак. А с тобой все эмоции на пике, Каван. Ты питаешь ими меня, — продолжаю я, поглаживая его грудь и приподнимаясь, целую его плечо.

— Ты красивый и внешне, и внутри, Каван. От тебя исходит жар жизни и силы, к которым хочется присосаться, как к живительному источнику. Не важно, где, когда и как… но только бы прикасаться, чувствовать тебя. — Поднимаю взгляд на лицо Кавана, опускаясь ладонью по его накачанному животу ниже. Я наблюдаю за его реакцией, опасаясь спугнуть. Такое чувство, что это он девственник.

Но я понимаю опасения Кавана. Он пережил насилие, которое длилось много лет. Его развратили, и он презирает это. Я не хочу показаться ему извращенкой, которая всё никак не может насытиться его ароматом.

— Прикоснись, Таллия, — тихо говорит Каван, позволяя моей ладони двигаться всё ниже и ниже.

Я чувствую тяжесть и нежность его члена. Господи, я впервые трогаю мужской член, и мне нравится чувствовать его. Видимо, Каван видит в моих глазах восторг и смятение одновременно, пока я осторожно глажу член. Мышцы на его руках выпирают сильнее, как и вены. Грудь Кавана поднимается чаще, а его дыхание становится затруднённым. Я замираю, готовая снова признать поражение.

— Чёрт, Таллия, это потрясающее ощущение. Я принадлежу тебе.

Я весь твой. Знать и понимать это… так хорошо. Ты освобождаешь меня. Боже мой, — Каван, задыхаясь, опускается к моей шее и сам убирает мою руку от своего члена. Он кладёт её себе за шею и накрывает меня своим телом.

— Я тоже чувствую тебя, Таллия. Я чувствую твоё тепло. Мне так тепло. Мне не больно. Больше не больно, — шепчет Каван, легонько целуя меня в губы, а затем ведёт губами по скуле.

— Я хочу большего, Таллия. Хочу быть настоящим и видеть тебя такой. Не бойся. Расскажи мне, чего ты хочешь от меня? Чего ты ждёшь от меня? Я сделаю всё. Буквально всё для тебя. Я умею многое, — его слова болезненно ударяют по моему сердцу.

Я поднимаю лицо Кавана к себе и удерживаю так.

— Послушай, Каван, ты сказал, что хочешь честности между нами.

Настоящего. Так будь таким. Не бойся делать то, что нравится тебе.

То, как ты видишь меня в своей голове. Никаких требований и правил. Просто будь моим Каваном, вот и всё. Я справлюсь с тобой, но не справлюсь с механическими чувствами. Живи, Каван.

Живи для себя. Для нас, — отвечаю и ласково глажу его лицо.

— Будь тем мужчиной, каким хочешь. Будь собой. Прошлого нет.

Есть ты и я. Эта кровать. Чувствуй самого себя, как меня. Чувствуй, Каван. Я твоя. Мне не нужны невероятные позы или что-то в этом роде. Сделай со мной то, что хочешь ты. Слышишь? То, что хочешь ты, именно ты.

— Но я хочу, чтобы тебе понравилось, и чтобы ты не забыла меня, — грустно говорит он.

— Я никогда тебя не забуду, Каван. Никогда. Мне нравишься ты.

Очень. Ты мне так сильно нравишься, что я даже не думаю о том, а как это с другими. Я вижу тебя. Так и ты смотри на меня. Посмотри, я уже возбуждена от твоего аромата. Мне многого не нужно. Мне нужен ты, Каван. Ты мне нужен.

— Таллия, — облегчённый вздох слетает с губ Кавана, и он с улыбкой целует меня. Я закрываю глаза, обнимая его за шею, и отвечаю на его поцелуй. Его тяжесть кажется для меня правильной и удобной. Я глажу его спину, чувствуя, как член упирается в ткань моих трусиков и потирает возбуждённый клитор.

— Ты такая… нет таких больше. Только ты, Таллия, — шепчет Каван, целуя мой подбородок, и поднимается.

— Хочешь честности?

Я киваю.

— Тогда без прелюдий. Без этой напускной лжи. Я хочу тебя. Хочу увидеть эту девственную кровь на своём члене и знать, что ты моя.

С этого момента ты только моя, — Каван хватает мои трусики и тянет их по моим ногам.

— Тебе будет больно, — предупреждает он.

— Нет. Мне не будет больно. Мне будет хорошо, потому что ты — всё, о чём бы я мечтала в такой момент, — уверенно говорю.

Каван раздвигает мои ноги и проводит ладонями по внешней стороне моих бёдер. Он надавливает на мои ноги, отчего кровь приливает в низ живота.

— Я чувствую твой аромат и знаю, что он сладкий. Он мой. — Каван накрывает ладонью мой лобок, потирая клитор, и его палец входит в меня.

Кусаю губу, получая удовольствие от его движений рукой. Каван забрасывает мою ногу к себе на плечо и целует мою икру. Пульсация внизу живота становится всё сильнее и сильнее. Моё тело выгибается, и я непроизвольно накрываю свою грудь руками. Я сжимаю её, усиливая свои ощущения.

— Сильнее. Сожми их сильнее, Таллия. Покажи мне свою грудь, — шепчет Каван, вставляя в меня два пальца. Я со сбившимся дыханием смотрю ему в глаза и сдвигаю грудь. Каван облизывается и причмокивает губами.

— Она потрясающая. Это будет моим следующим пунктом.

Сможешь кончить, если я буду только сосать её?

— Да, — уверенно отвечаю я.

— Ты готова?

Я киваю. Хотя внутри меня так много волнения, но я не сомневаюсь, что Каван идеален для меня. Я никого другого не могу представить на его месте. Только он.

Каван нежно целует меня, лаская моё тело. Его член потирается о мой влажный клитор, вызывая бурю эмоций. Лёгкие поцелуи превращаются в голодные и быстрые. Я задыхаюсь, ощущая прилив возбуждения. Стоны слетают с моих губ между поцелуями.

Не замечаю, как Каван опускает одну руку, и уже в следующий момент, я чувствую, как член растягивает меня. Я замираю, но Каван продолжает меня целовать, помогая привыкнуть к новым ощущениям распирания. Он медленно двигается дальше, а потом останавливается.

— Это для меня значит больше, чем ты думаешь, Таллия. Это значит навсегда. — Каван обхватывает мою голову и резко дёргает бёдрами, и я подпрыгиваю от вспышки боли. Всхлипывая, цепляюсь пальцами за спину Кавана. Мне так некомфортно. Слишком много.

Слишком больно. Слишком неприятное распирание. Хочется убрать.

Убежать. Заплакать. Больно…

— Моя любимая, — слышу я едва уловимый шёпот Кавана. — Моя Таллия.

Приоткрываю глаза, и из уголка скатывается слеза. Каван подхватывает её губами и целует меня. Его губы медленно двигаются на моих. Он выпивает каждый мой всхлип, пока я вся сжимаюсь под ним.

— Отдай мне свою боль, как ты забираешь мою. Я излечу. Это лишь мгновение, Таллия. Лишь необходимость для тебя, чтобы ты узнала, что я не просто мужчина. Я твой мужчина. — Каван гладит моё лицо и улыбается мне. Он наклоняется и целует мою шею, посасывает мочку уха, гладит мои бёдра и ласкает грудь.

И наступает момент, когда мне становится хорошо. Быть с ним одним целым — это прекрасно.

Возбуждение возвращается в моё тело, и я чувствую, как расслабляюсь, позволяя Кавану медленно двигаться внутри меня. Он не перестаёт целовать меня, шептать о том, какая же я невероятная.

Его ласки вкупе с его жарким шёпотом возбуждают меня всё сильнее и сильнее. Я шире раздвигаю ноги, поглаживая его спину. Мои ладони начинают хаотично играть на его теле, а толчки внутри меня становятся всё быстрее и быстрее. Я теряюсь в губах Кавана. Мне хочется сказать ему так много, но я не могу. Моё тело разгорается.

Его словно обливают огненной смесью, и она мне нравится. Мне комфортно. Мне хорошо.

Каван то замедляет толчки, то ускоряет их. Его руки сжимают мою грудь, и он целует меня везде, куда может дотянуться. Я сгораю в аромате жара и страсти. И я знаю, что Каван видит только меня. Он постоянно повторяет моё имя. Он ласкает его своим шёпотом и дыханием. Мы становимся одним цельным миром друг для друга.

Приток силы желания получить что-то большее усиливается в моём теле. Я сама целую Кавана, двигаюсь с ним в унисон, целую его шею и царапаю ему спину ногтями, чувствуя, как меня словно поднимает куда-то высоко. Мне становится так сладко во рту, что хочется ещё и ещё. Я дышу в приоткрытые губы Кавана, а он обнимает меня.

— Каван… Боже, Каван… я…

— Таллия, умница. Давай, любимая, кончай для меня.

И второй раз я слышу это. Мне кажется, что я выдумываю себе слово «любимая». Да, мне так ещё лучше. Внезапно жар в моих венах становится невыносимо быстрым. Он несётся по моему телу.

Моё тело хаотично двигается под Каваном, я стону и выкрикиваю его имя. В меня словно кто-то выстрелил, и всё тело изгибается, но Каван подхватывает меня, и я снова и снова, словно в бреду, выкрикиваю его имя. Пик эмоций становится лучшим из того, что я ощущала в жизни. Каван двигается внутри меня всё быстрее и быстрее. Я чувствую его. Чувствую каждый миллиметр его члена, скользящего внутри меня. Каван стискивает меня в своих объятиях, и я падаю, когда он вжимается в мои губы своими. Всё становится неважным. Я даже ничего больше не слышу, кроме учащённого пульса в ушах. А потом приходит невероятное расслабление, как будто мне только что сделали массаж. Самый дорогой массаж в моей жизни.

— Таллия, ты моя. Теперь ты моя.

Я приоткрываю глаза, а веки такие тяжёлые.

— Конечно, я твоя, Каван. Я счастлива с тобой. Ты мой источник жизни… мне так хорошо, — бормочу я со слабой улыбкой. Но мои глаза закрываются сами, а голова шумит.

— И ты всегда будешь счастливой, Таллия. Я люблю тебя и постоянно боюсь причинить тебе боль, потому что люблю. Я понял, почему оттягивал этот момент. Я просто люблю тебя. Я влюбился. Я видел, как моя сестра убеждала меня в том, что ты такая же, как она.

Я не верил. Никогда не поверю. Я люблю тебя, Таллия. Я так сильно люблю тебя…

Это самый невероятный сон, который я вижу в своей жизни.

Слова Кавана становятся мягким шёпотом и убаюкивающей музыкой. Мне хочется ответить ему, что я тоже влюбилась в него, поэтому до сих пор здесь, и меня сложно чем-то напугать, когда я нахожусь рядом с ним. Я отдала ему своё сердце. Я отдам ему большее и никогда не причиню боль. Хочется сказать ему всё это, но мои губы обездвижены.

Глава 33

Каван

За всё время, сколько я себя помню, впервые не видел кошмаров. Наверное, потому что я всего лишь задремал, пока меня не разбудил звонок мобильного. Но я предпочту думать, что всё дело — вот в этой девушке, мирно посапывающей у меня под боком.

Я, улыбаясь, смотрю на Таллию и убираю прядь волос с её лица, чтобы больше видеть. Она такая… до боли красивая и нежная. Она мой личный рай. Мой оазис. Она значит для меня намного больше, чем просто временное развлечение. Я изначально знал, что Таллия останется в моей жизни. Я её искал и в то же время не ждал, что она появится. Мне хочется думать, что вот он мой счастливый билет, но я не позволяю себе этого. Я хочу… так хочу, чтобы она любила меня.

Зависела от меня так же сильно, как я от неё. Я хочу быть с ней и дальше, но понимаю, что могу оборвать её ангельские крылья, ведь у Таллии есть планы на свою жизнь. Она поставила себе высокую цель — помогать людям. Таллия достаточно страдала и теперь должна быть счастливой. Она заслужила всё в этом мире.

А я не заслужил её. Кто я такой, чтобы перекрыть кислород для жизни этой женщины? Никто.

На самом деле у меня были девственницы. Мой отец любил снимать сцены насилия и жестокости. В то время я жил под кайфом вони похоти и не понимал, что делаю. Я просто брал силой.

Насиловал. Я был ублюдком и остаюсь им, но Таллия меня видит другим. Она словно ослепла и не хочет замечать моих явных минусов. А я больше не хочу говорить ей о них. Она уйдёт от меня раньше, чем я буду готов потерять её. И я становлюсь безумным, когда думаю о том, что Таллии не будет рядом со мной завтра или через год.

Я люблю её. Наверное, люблю. Я не знаком с этим понятием, но хотел сказать ей об этом. Я не уверен, что она услышала меня.

Это вырвалось само, и я виню себя за то, что сделал это. Виню себя за эту ночь, за каждый поцелуй, стон, шёпот и за каждое её прекрасное слово. Никто ни разу в жизни не понимал меня, а она… словно читает мою душу и все мои желания. Таллия предоставляет мне выбор, который я не дал ей. Я недостоин её.

Мой мобильный настойчиво звонит, и я боюсь, что это разбудит Таллию. Она так много пережила в последнее время. Ей нужен отдых. Я ещё не знаю, что будет, когда она проснётся. Может быть, я просто боюсь встретиться с последствиями, потому что сейчас мне есть что терять.

Тихо поднимаюсь с кровати и, закрывая дверь, выхожу в коридор. Отрывки воспоминаний этой ночи врываются в мою голову, и я улыбаюсь. Я счастлив. Я впервые счастлив после секса.

Мне понравилось быть в постели с Таллией. И мне хочется ещё и ещё. Я умею, как и говорил, многое и хочу показать Таллии весь этот запретный для многих мир. Развратить её до своей ступени, увидеть азарт и похоть в её глазах. И в то же время не хочу, чтобы она стала похожей на Дарину. Таллия слишком хороша и чиста, чтобы быть развратницей.

— Чего тебе, Киф? — раздражённо отвечаю на звонок.

— Очень по-дружески, Каван. Я же звонил тебе много раз.

— Я был занят и сейчас тоже занят.

— А-а-а, с Таллией, — смеётся Киф.

Стискиваю руку в кулак и злобно рычу в трубку.

— Эй, не злись, у меня была Дарина. Она описала Таллию, и я понял, с кем ты пропал. Но я звонил тебе именно поэтому, Каван.

Мне не нравится то, как реагирует на эту милую девочку Дарина.

Она потребовала у меня предоставить ей полный отчёт о Таллии.

О том, кто она такая, где родилась и тому подобное. Я хотел предупредить тебя об этом.

— Сука, — шиплю я. — Ты, надеюсь, ейвмазал?

— Я отправил её вон из своего отдела, но ты знаешь свою сестру, Каван. Если она что-то вбила себе в голову, то достанет это любым способом.

— Я разберусь с этим.

Клянусь, что убью эту суку. Дарина достаточно попортила крови мне, и она не доберётся до Таллии. Я убью её, если она причинит боль Таллии.

— И ещё я напоминаю тебе о том, что послезавтра свадьба моего отца. Ты обещал прийти, — говорит Киф.

Закатываю глаза и точно уверен в том, что никуда не пойду.

— Я подумаю.

— Ты обещал! Не смей кидать меня, Каван. Ты обещал прийти и морально поддержать меня. И это отличный способ показать твоей Таллии то, что ты серьёзен. Знакомство с друзьями женщины расценивают, как доверие, и им это нравится.

— Я не собираюсь тащить на это убожество Таллию, — рычу я.

— То есть ты только развлекаешься с ней? Нет, я не осуждаю, но… она милая, слишком милая для подобного, Каван.

— Не лезь, Киф. Клянусь, что, если ты, мать твою, влезешь в мои отношения, я тебя убью. Я убью любого, кто притронется к святому.

Ты понял?

— Мда, мужик, ты тоже, видимо, попал, — смеётся Киф. — К святому. Надо же. Но если это так, то это здорово, Каван. Ты долго был один, и свадьба — прекрасный способ доказать, что Таллия важна для тебя. Если ты будешь с ней встречаться, то ей всё равно придётся встретиться со всеми нами. Ты же наша семья, Каван.

Помимо этого, Энрика может сунуть свой нос, как и Дейзи, в то, что с тобой происходит. Я подслушал их разговор, и они обсуждали тебя и твоё странное поведение. Энрика жаловалась на то, что вы до сих пор не решили свои проблемы со Слэйном. Так что женщины могут добраться до тебя, Каван. Поэтому лучше дай им немного информации и приди на свадьбу с Таллией. К тому же это наладит отношения между тобой и Слэйном. Он увидит, что ты в порядке, и все от тебя отстанут.

Стискиваю зубы, понимая, что попал. Если Энрика влезет в мою жизнь, то мне и её придётся убить. А это повлечёт за собой проблемы со Слэйном. Я в грёбаной клетке.

— Ладно. Мы придём, — бурчу я. — Но молчи, Киф. Молчи, что Таллия со мной. Я не хочу её пугать. Я и так ей… хм, кое-что рассказал про себя.

— О-о-о, я не думал, что всё настолько серьёзно, Каван. И раз она до сих пор с тобой, после твоего прошлого дерьма, значит, ты ей важен. Она уже призналась тебе в любви?

— Что за девчачьи разговоры, Киф. Тебе сколько лет?

— Мне просто интересно.

— Засунь свой интерес в задницу. До встречи.

Обрываю разговор и прикрываю глаза, обдумывая, как теперь убедить Таллию пойти со мной на свадьбу. Наш уговор был на четыре дня, а свадьба состоится на пятый. Чёрт, как можно стать настолько зависимым за такой короткий срок? Как можно было влюбиться? Я идиот.

— Дарина, — рычу я. Эта сука не успокоится, пока я не придушу её.

Мне придётся решить этот вопрос и немедленно. Я не позволю ей снова разрушить мой мир.

Иду в другую спальню и одеваюсь. Я не купался, чтобы сохранить на себе аромат Таллии и больше никогда его не потерять. А вот Таллию протёр полотенцем, пока она спала. Я не только протёр её, а ещё, как одержимый мудак нюхал, трогал, прижимал её к себе и упивался счастьем. Я больной.

Оставляю записку Таллии о том, что мне нужно срочно уехать по работе, и если необходимо будет выйти, то пусть воспользуется кодом. Я помню о том, что в прошлый раз у неё была паническая атака. В этот раз всё будет хорошо. Я больше не причиню ей вреда.

Сажусь в машину, и ярость скапливается внутри меня. Мне достаточно далеко ехать до гостевого дома, который находится на территории старшего брата Слэйна. Но мне плевать. Я сегодня достану эту суку, чего бы мне это ни стоило.

Паркуюсь возле машины сестры и убеждаюсь в том, что она в доме. Ещё бы, сейчас всего десять утра. Дарина спит до полудня, как минимум. Сейчас она в Дублине, и мне нужно найти какое-нибудь задание для неё, чтобы она навсегда исчезла с моих глаз.

Пнув ногой дверь в её спальню, я кривлюсь от вони алкоголя и вида переплетённых тел на кровати.

— Дарина, — мой голос звенит в темноте.

Сестра, зажатая между двух мужчин, поднимает голову и сонно зевает.

— О-о-о, братик, присоединишься? — нагло ухмыляется она.

Но моего терпения не хватает, чтобы вести себя адекватно. Я подхожу к кровати и хватаю эту стерву за волосы.

— Каван, мать твою!

— И твою тоже! — Дёргаю её за волосы и бросаю на пол.

Дарина скулит от боли, а её партнёры даже не просыпаются. Они все здесь обдолбанные.

Но мне мало той боли, которую я причинил сестре. Я ей мщу. Я мщу ей всю свою жизнь с того момента, когда понял, каким идиотом был. Дарина лезет ко мне, считает, что мы семья. Нет, теперь моя семья — это Таллия. А эта сука решила уничтожить её.

Я грубо тащу Дарину, голую и воняющую алкоголем, из спальни и швыряю её на пол в гостиной. Бросаю в неё полотенцем, чтобы она прикрылась. Но это Дарина. Она злобно подскакивает на ноги, даже не стыдясь своей наготы. А вот Таллия никогда бы себе такого не позволила. Она из другого мира. Она из чистого мира невинности и девственности. И это мой кислород.

— Как ты смеешь…

Я не позволяю Дарине закончить и хватаю её за горло.

— Ещё раз тронешь Таллию, я тебя убью. Если узнаю, что ты лезешь к ней, решила встретиться или как-то не так посмотрела на неё, я тебя убью. Если ты продолжишь травить меня, лезть ко мне и думать, что между нами что-нибудь изменится, то я тебя убью. Если ты хоть раз нечаянно встретишься с Таллией, пойдёшь искать на неё компромат или закажешь кого-то, чтобы её изнасиловали, убили, избили или причинили ей вред, я тебя убью. Я убью тебя в любом случае, если это будет касаться Таллии. Уяснила? — чётко говорю я под хрипы Дарины и толкаю её от себя.

— Нет, — с вызовом бросает сестра, растирая шею. Я дёргаюсь к ней, и только тогда она с визгом уносится в другой конец комнаты.

— Что тебе надо от меня? Я больше не хочу видеть тебя, Дарина.

Я никогда не хотел тебя видеть, а ты снова и снова появляешься в моей жизни. Ты мне никто.

— Я твоя сестра.

— Ты грёбаная шлюха, а не моя сестра.

— Это из-за тебя меня сделали такой! — обвинительно бросает она. И раньше это немного на меня действовало. Я уходил, чтобы, действительно, не чувствовать за собой вину, оттого что не уберёг её. Сейчас же всё иначе.

— Нет, я не виноват в этом. Ты рождена шлюхой. Ты стала такой по собственному желанию и меня пыталась сделать таким же.

Но знаешь, Дарина, я лучше тебя. Я хочу быть лучше, и тебе не утянуть меня снова в этот ад. Почему? Потому что у меня есть семья, это Таллия. А я свою семью защищаю всеми способами.

Хочешь жить — отвалишь от нас. Поняла?

— Она не твоя семья, Каван. Она потаскуха, которая…

— Заткнись, Богом тебя молю, Дарина. Лучше заткнись, — меня трясёт от ярости. Я не хочу убивать Дарину. Не хочу, чтобы на моих руках было больше крови. Я очищаюсь рядом с Таллией и не могу притрагиваться к ней такими грязными руками.

— Я предупредил тебя, Дарина. Я предупредил. И если ты считаешь, что моё мнение хотя бы что-то изменит, то лучше сдохни.

Ты вынуждаешь меня убить тебя, и я это сделаю. Ради Таллии. Ради моего с ней будущего. Она моё будущее. Ты моё прошлое. И я больше не привязан к этому прошлому. Я не привязан к тебе. Мы чужие друг для друга, Дарина. Я тебе не брат, ты мне не сестра.

Не ищи подвоха, я просто устал от тебя. Я устал уже давно, но ты травила меня виной. И единственный человек, который помог мне выжить, это Таллия. Она показала мне, что я лучше того дерьма, которое тебе нравится. Я лучше и чище тебя. И я буду другим для неё. Тронешь мою семью, прощайся с жизнью. Это моё последнее предупреждение, Дарина. Ты знаешь, что когда я ставлю себе цель, то всегда добиваюсь её. Помимо этого, я умею легко манипулировать страхами Энрики. Я знаю их. И тогда рядом со мной встанет Слэйн. Тебе не хочется встретить такую смерть, Дарина, поэтому начинай жить сама. Без меня. Меня в твоей жизни больше нет. Я сдох в тот день, когда ты изуродовала меня. Но именно это стало жёстким отбором для женщин. И одна из них прошла все отборы и сложности рядом со мной. Она выстояла, значит, выстою и я. А вот ты, — пренебрежительно оглядываю сестру и хмыкаю, — вряд ли выстоишь.

— Поэтому я предупредил тебя в последний раз. Я больше не хочу иметь что-то общее с тобой, Дарина. Если ты встретишь меня, то переходи на другую сторону улицы. Иначе я замечу тебя и убью. Я клянусь, — ставлю точку в этой истории. Я больше не собираюсь возвращаться к этому и теперь начну новую жизнь.

Другую жизнь, чтобы не бояться будущего с Таллией.

Выхожу из дома Дарины и закрываю глаза, вдыхая свежий воздух. Мне стало лучше. Да, я всегда буду помнить то дерьмо, которое было у меня в прошлом. Но теперь я могу жить с ним и сделать всё, чтобы оно мне не мешало быть вместе с Таллией.

Подходить этой женщине, настолько искренней и честной, доброй и отзывчивой, что моё сердце наполняется теплом.

Я не помню, когда был так счастлив. Правда. Еду домой с улыбкой на лице, заскакиваю в магазин и ресторан. Я не собираюсь выходить из дома сегодня. Этот день я отдам Таллии и отвечу на все её вопросы, если такие будут. Ещё мне нужно её убедить пойти со мной на свадьбу Фарелла. Да, я не боюсь. Я не боюсь. Пусть все увидят и поймут, что я больше не один. Ещё несколько часов назад я хотел отпустить Талию. Сейчас же я этого не сделаю. Я больше не буду удобным для всех. Буду удобным только для неё. И если она прикажет мне, перестать работать на Слэйна, общаться с ним или что-то подобное, то так тому и быть.

Я исполню все её желания. Я стану её волшебником.

Вхожу в квартиру и прислушиваюсь к звукам. Здесь так же тихо, как и было, когда я уезжал. Аромат клубники продолжает витать вокруг меня. Я отношу пакеты в кухню и достаю завтрак для нас обоих. Выкладываю всё по тарелкам и несу в спальню. Когда я вхожу туда, то постель пуста и внутри меня образуется панический ком. Я резко поворачиваю голову и вижу Таллию, стоящую в моей футболке, в проёме двери ванной комнаты. Страх отступает, и я улыбаюсь ей. Её влажные волосы спадают на плечи, губы ещё припухшие и от этого кажутся алыми на фоне белоснежной кожи лица. Глаза огромные, и в них сотня вопросов.

— Привет, — говорю я и ставлю поднос на кровать. Я беру букет цветов, которые купил для неё. Такие же нежные и романтичные, как она сама.

— Привет, Каван, — тихо отвечает Таллия. Её щёки розовеют, когда я протягиваю ей букет.

— Они такие красивые, — с улыбкой шепчет Таллия и вдыхает аромат чайных роз.

— Не такие красивые, как ты. — Моя ладонь скользит по её талии, и я согреваюсь в этом ореоле невинности и нежности. Я дома. С ней я дома. Рядом с ней я вижу краски, и мне больше не больно. С ней я живу по-настоящему. Чувствую себя кем-то большим, чем просто неожиданным знакомым. Как будто вчера была наша брачная ночь, а сегодня мы вместе начинаем новую жизнь.

— Как ты себя чувствуешь? — интересуюсь я.

Таллия краснеет ещё больше и смущённо улыбается.

— Хорошо. Всё в порядке. Немного некомфортно, но мне понравилось. Спасибо, Каван. — Таллия целует меня в щёку, и я горжусь собой. Я чертовски горд тем, что выдержал время, разобрался в себе, рассказал ей правду о себе, узнал Таллию и только после этого сблизился с ней. Я знаю, что Таллия особенная женщина. С ней нельзя поступать плохо или же так, как я вёл себя с другими. Она достойна самого лучшего в этом мире.

— Это пройдёт. Думаю, ты голодна. — Я веду её к кровати, и её глаза вспыхивают от радости.

— Ох, Каван, ты такой внимательный. Я не думала, что ты такой.

— Какой?

— Романтичный и заботливый. За всем этим обликом сурового, жёсткого и сильного мужчины скрывается нежный и ранимый.

Но мне нравится. Знаешь, это отличная комбинация для мужчины, — тараторит Таллия. — Я думаю, что, наверное, такими бывают самые идеальные мужчины. Я читала, что идеальных людей не бывает.

Но ведь идеалы мы возводим для себя сами, не так ли?

Прикрываю глаза, улыбаясь тому, как она нервничает рядом со мной и не знает, как себя вести после этой ночи. Она смешная.

— Вообще, идеальные люди уникальны. Думаю, ты уникален, Каван. Ты и в морду можешь дать и быть нежным со мной. Наверное, многие женщины мечтают о тебе…

— Таллия, — я разворачиваю её к себе, и она поджимает губы. — Всё в порядке. Сделай глубокий вдох и выдох.

Таллия нервно облизывает губы, но делает так, как я ей сказал.

— Я выгляжу глупо, да? — виновато шепчет она.

— Нет, ты выглядишь прекрасно. Тебе не нужно говорить мне комплименты или, вообще, говорить со мной, если ты не хочешь.

— Но я хочу! — возмущается она.

— Тогда прекрати думать, что эта ночь была для меня обычной, и таких ночей у меня было миллион. Нет, она была единственной.

Она была лучшей для меня. Поэтому не переживай ни о чём. Всё, что происходит между нами, правильно.

— Но ты… смотрел на меня, да? — тихо уточняет она.

— Да, я смотрел на тебя. Я видел тебя. Я знал, что это именно ты лежишь в моей постели. Я помню каждую минуту из твоей первой ночи, когда ты потеряла со мной девственность. Я помню каждую каплю крови и каждый твой стон. Моя спина в царапинах от твоих ногтей, а твои бёдра в синяках от моих пальцев. Твой клитор немного опух, как и половые губы, но это самый идеальный розовый цвет, который я видел в жизни. К слову, сейчас твои щёки напоминают мне твоё румяное и возбуждённое влагалище, которое я хочу попробовать снова.

— Я сейчас со стыда сгорю, — голос Таллии садится, а щёки становятся такими алыми. Я сдерживаю смех и глажу её по щеке.

— Ты привыкнешь, потому что я тоже хочу знать, что ты чувствуешь. Я хочу дать тебе всё, что в моих силах. Буквально всё.

Начиная с завтрака в постель и заканчивая твоими ногами, обёрнутыми вокруг моей шеи, пока я вылизываю тебя. Я хочу понять, что тебе нравится и как. Хочу быть лучшим для тебя. — Обхватываю её лицо ладонями и прикасаюсь к её губам. Чёрт, я хочу сожрать эту женщину. Поглотить в себя, чтобы она никогда не исчезла из моей жизни.

— Тебе не нужно что-то делать, чтобы быть идеальным для меня, Каван. Ты уже такой, — шепчет Таллия. — Для меня ты лучший.

Другие никогда не сравнятся с тобой.

Другие. Ещё чего. Других и не будет, дорогая. Буду только я.

Всегда буду только я.

Я сдерживаю слова, готовые рычанием вырваться из моей груди вместе с ревностью. Я слышу, как живот Таллии урчит, и она снова краснеет.

— Наконец-то, ты начнёшь есть. И я теперь знаю, как заставить тебя быть настолько голодной, чтобы попробовать что-то новое, — смеюсь я.

— Это нечестно! Ты слишком хорошо разбираешься в моих слабостях, — обиженно пихает меня в плечо Таллия.

— А ты в моих. И моя главная слабость — это ты, Таллия.

И вероятно, ты беременна.

Но об этом я не скажу ей. Я специально не предохранялся. Я использовал ту же методику, что и Слэйн. Он намеренно делал всё, чтобы привязать к себе Энрику, и даже использовал этот вариант. Так и я. Всё, что я хочу это новую семью. И я добьюсь её. Таллия будет моей. И ей некуда будет идти, когда она поймёт, что носит моего ребёнка. Вот тогда я и начну разрабатывать свою новую схему, чтобы убедить Таллию, что я здесь ни при чём, и это просто дар Божий. Я умею врать. Я хорош во лжи. И блефовать я тоже умею. Это всё впереди. Но у меня не так много времени, чтобы наверняка сделать Таллию беременной. Да, это наложит новые обязательства на нас обоих, но я сам буду сидеть с ребёнком, пока она будет учиться. Я всё распланирую. У меня будет моя семья. Новый род.

Новый виток моей жизни. Но я никогда не позволю Таллии уйти.

Никогда. Мне никто не помешает. И даже если кто-то попытается, то я убью его, но Таллия об этом никогда не узнает. Никогда.

Глава 34

Таллия

Влюблена. Как же много я читала об этом? Сколько слёз пролила над выдуманными книжными героями, и сколько раз моё сердце замирало, когда они расходились в разные стороны? Множество.

Конечно, мне, как и любой девушке, хотелось влюбиться. Я не представляла определённого мужчину, просто было такое желание. Влюбиться без памяти. Влюбиться так сильно, что появятся силы, чтобы пройти огонь, воду и множество проблем вместе.

Влюбиться до состояния окрылённости и желания никогда больше не дышать этим вкусным воздухом одной. Влюбиться… и не всегда мы влюбляемся в тех, кто нам подходит по чьему-то мнению. Мы влюбляемся сердцем и видим красоту там, где другие видят уродство. Мы возвышаем минусы, делая их плюсами.

Так вот я влюблена в Кавана. Я даже больше, чем влюблена в него. Я люблю его всем сердцем. За то, что он просто есть. Вот такой мужчина, который пытается из кожи вон вылезти, чтобы быть хорошим для меня. Он совсем не подозревает о том, что влюбляются в боль, а не в наигранную радость. Влюбляются в честность.

— Таллия, о чём задумалась?

Несколько раз моргаю и перевожу взгляд на Кавана. Он сидит напротив меня, сложив ноги по-турецки, а между нами стоит поднос с завтраком, практически уже пустой.

— О том, что я только что сделала, — шепчу я.

— И что же?

— Хм, я съела большой сэндвич. Там был хлеб и соус, солёные огурцы, помидоры, яйцо и ветчина. Я никогда не позволяла себе подобного, но была так голодна. Ужасно голодна. И это чувство непередаваемое. Это вкусно, — улыбаюсь я. Лгунья.

Каван широко улыбается и допивает кофе.

— В следующий раз ты будешь есть ещё больше, потому что секс отнимает силы. Много сил. А я планирую забрать у тебя много сил, — подмигивает мне Каван, отчего я густо краснею. До сих пор не могу поверить, что я это сделала. Я лишилась девственности с Каваном, и мне понравилось. Да, у меня всё немного болит, но это не умаляет того, насколько я чувствую себя живой и удовлетворённой, счастливой и влюблённой.

— А потом я поведу тебя на настоящее свидание в ресторан.

К тому времени ты уже не будешь бояться пробовать что-то новое.

И я точно отведу тебя в самый красивый ресторан, может быть, в Париже или Риме. Ты хочешь поехать в Рим, Таллия?

— Рим? — я давлюсь воздухом.

— Да, Италия прекрасна, как и Франция, Испания. Я могу показать тебе весь мир.

Каван придвигается ко мне ближе и подхватывает мою руку.

— Ох… это так… мило с твоей стороны, но я… я буду учиться.

И я… это немного смущает, ведь мы с тобой…

— Что мы с тобой? Ты думаешь, что я брошу тебя сегодня же, как только получил твою девственность, Таллия? — злобно спрашивает Каван.

— Я… не знаю. А ты не бросишь меня? То есть разве это всё не временно? — хмурюсь я.

— Для меня нет. Я не собираюсь бросать тебя. Наоборот, я хочу, чтобы ты переехала ко мне, и мы могли бы жить вместе. Ты и я.

Я в шоке от его предложения.

— Таллия, я взрослый мужчина и осознаю то, что говорю. Мне не нужны другие женщины, я нашёл свою. Я нашёл тебя и не хочу отпускать. Не хочу, чтобы ты была счастлива с кем-то другим. Я могу дать тебе всё, понимаешь? Я. Я буду стараться, обещаю. Тебе ничего не будет угрожать. Никогда. Я об этом позабочусь. Я исполню все твои мечты.

Смотрю Кавану в глаза, переполненные надеждой, и мне становится дурно. Я осторожно отодвигаюсь от него и встаю с кровати. Я паникую, ведь не знаю, как рассказать ему правду. Мне следует это сделать, но я…

— Таллия? А ты не планировала остаться со мной? — мрачно догадывается Каван.

Сглатываю и пожимаю плечами.

— Так далеко в будущее я не смотрела. Я просто… вау, ты поставил меня сейчас в очень затруднительное положение, Каван. Я планировала выучиться и работать. В моей жизни должна была быть только учёба, я к этому стремилась и не хочу лишиться своей мечты.

А что до… парней или свиданий. Это в мои планы не входило.

До тебя точно не входило. Сейчас же… я не знаю, Каван. Вряд ли я смогу дать тебе то, что ты ждёшь от меня. Учёба будет занимать всё моё время, ты почувствуешь себя брошенным и снова одиноким, а я буду винить себя за то, что не могу сделать тебя счастливым. Я… не знаю, Каван. Не знаю, что тебе сказать, — бормочу я.

— Ты что, всерьёз думала о том, что мне нужно от тебя только сорвать вишенку? — повышает голос Каван.

Мои руки трясутся, потому что я не предполагала, что сегодня мы будем говорить об этом. Да я, вообще, не готова к этому разговору.

— Не знаю…

— Чёрт, Таллия, мне нужен другой ответ!

— Но у меня нет другого ответа, Каван! Встань на моё место!

Просто встань на моё место и подумай, как я себя чувствовала, когда ты преследовал меня. А потом я вижу тебя с шикарной женщиной и знаю о том, что мужчины — это игроки. Конечно, сначала я предполагала, что тебе просто хочется познать нечто новое, но потом… изменила своё мнение. Ты оказался другим, Каван. Я даже не могла подозревать о том, что под всей этой жёсткостью скрывается такой добрый и нежный мужчина. А сейчас я немного сбита с толку. А теперь ты говоришь о будущем! Я не могу так быстро ответить, потому что ты предлагаешь мне отказаться от всего!

— Я не предлагал этого, Таллия, — Каван вскакивает с кровати и подходит ко мне. — Я никогда не заставлю тебя отказаться от своей мечты. Я буду рад посодействовать. Господи, да если ты захочешь открыть свою личную клинику, и тебе нужны будут больные, я найду их для тебя сотню, тысячу. Я говорю о нас, Таллия. О том, чтобы мы жили вместе. Это отношения. У меня их не было, но я много знаю о них. Это когда мы выходим из дома вместе, и я довожу тебя до университета, а ты даришь мне поцелуй и обещание, что мы скоро встретимся. Это когда я забираю тебя с занятий или прихожу домой поздно, мы вместе ужинаем, разговариваем и обсуждаем день, а потом вместе ложимся в кровать и занимаемся сексом. И так изо дня в день. Но каждый день будет отличаться от предыдущего, потому что мы всегда будем узнавать что-то новое друг о друге, или у нас будут трудности. Я хочу этих трудностей с тобой, Таллия. Мы могли бы слетать в Испанию на выходные, или когда у тебя будут каникулы. Я не заставляю тебя отказываться от своей мечты, а лишь прошу тебя сделать и меня твоей мечтой.

— Ты уже моя мечта, Каван, — с грустью признаюсь я. — Ты и есть мечта любой женщины. В тебя легко влюбиться и поверить в сказку, но я знаю, что я не для тебя. Мы… у нас разные цели. Разве нет?

Помимо этого, у меня есть Ал.

— Он ведь всего лишь твой друг, — ревностно рычит Каван.

— Да, это так, но он всегда поддерживал меня, и я не могу его бросить или променять на тебя, понимаешь? Мы вместе снимаем квартиру…

— Я куплю ему квартиру, — быстро находится Каван.

— Ты не сделаешь этого.

— Сделаю! Сделаю, Таллия! Я сделаю всё, чтобы ты была со мной!

Всё, мать твою! — кричит Каван и яростно хватает поднос. Он швыряет его в стену, отчего посуда разбивается, а я вздрагиваю от шума.

— Я сделаю! Всё сделаю. Мне не важна цена, Таллия. Я не хочу заставлять тебя быть со мной, но ты не оставляешь мне выбора.

— Что? — Со страхом смотрю на Кавана.

— Теперь я понимаю одержимость Слэйна. Это безумие. Я готов пойти на всё, даже убить всех, кто тебе дорог, чтобы избавиться от конкурентов. Я готов.

Слова Кавана до жути пугают меня. Я отшатываюсь от него и боюсь последствий. Я, может быть, была глупой, когда надеялась, что Каван станет… нормальным. То есть станет спокойным и примет все факты, будет смотреть на них разумно, а ни как на угрозу.

Но теперь он обещает убить мою маму и друга.

— Таллия, — Каван, видимо, понимает, чем пугает меня. Он делает шаг ко мне, но я отхожу от него.

— Я никого не убью. Я… сгоряча это сказал. Прости, я бы никогда не причинил вред твоей матери.

— А я могу тебе верить? Я могу верить в это, Каван? Я знаю, что ты защищаешь своё. И ты уже присвоил меня себе. Но у меня есть мама. И мне придётся вернуться к ней, хотя бы для того, чтобы поговорить с ней и объясниться. Когда я это сделаю, можешь ли ты быть уверен в том, что будешь держать себя в руках? Ты вспыльчив и агрессивен. Моя мама для тебя угроза. А если она просто найдёт меня и заставит вернуться домой? Ты начнёшь защищать меня, то есть причинишь ей боль, — шепчу я.

— Таллия, нет. Я выдержу. Хочешь, мы поедем к ней прямо сейчас? Оденемся и поедем к ней, чтобы она не волновалась за тебя и не появилась внезапно. Я буду рядом с тобой. Возьму на себя всю ответственность. Я буду убеждать её, что ты в порядке. Я… Таллия, пожалуйста, — убеждает меня Каван, и горечь скапливается его в глазах.

— Обсудим это в другой раз, ладно? Я просто не хочу торопиться.

Я не спешу жить, Каван. Хочу наслаждаться каждым днём с тобой, с другом, на занятиях. Я хочу смотреть, как идёт снег, и распускаются цветы, хочу бежать под дождём и уставать от работы или учёбы.

Хочу чувствовать всё. Я много лет была заперта, и мне не позволяли жить. И ты хочешь сделать то же самое, Каван. Ты пытаешься запереть меня и не выпускать, но таким образом лишь разрушишь нас обоих. Мы не в клетке, понимаешь? Необходимо давать людям право выбора, и тогда ты поймёшь, кто тебе врал, а кто был искренним. Любящие тебя люди всегда будут рядом с тобой, даже если ты думаешь, что они тебя бросили. К примеру, я уверена в том, что Слэйн до сих пор беспокоится о тебе и страдает без тебя, но ты видишь его выбор, как предательство по отношению к тебе. Это не так, Каван. Ты должен уважать выбор людей и не бояться того, что они идут дальше. Они всегда обернутся, чтобы проверить, идёшь ли ты за ними следом или параллельно, или же нашёл свою дорогу.

Понимаешь, о чём я говорю, Каван? — мягко и с надеждой спрашиваю его.

— Ты собираешься меня кинуть, — разворачиваясь, огрызается он и направляется вон из спальни.

Грустно вздыхаю, и боль терзает моё сердце.

— Ты никогда меня не поймёшь и не услышишь. Так о каком будущем можно говорить, если у тебя есть только твоё мнение? — тихо спрашиваю его.

Он задерживается в дверях, не поворачиваясь ко мне лицом.

— Так нельзя. Ты ведь знаешь, что такое, когда тебя держат в заложниках, Каван. Так зачем ты поступаешь так с людьми, которыми дорожишь? Ты хоть понимаешь, какую боль причиняешь им? Вспомни себя. Вспомни, как тебе было больно и страшно, когда тобой манипулировали. И сейчас ты делаешь то же самое. Ты отворачиваешься и сбегаешь, вместо того чтобы найти компромисс и принять выбор человека, уважать его и искать варианты. То же самое было и со Слэйном. Ты воспринял его свадьбу, как удар, и отвечаешь ударами, которые намного больнее, чем думаешь.

Разговор всегда лучше, чем бой, Каван. Порой удар может быть смертельным.

Каван хлопает дверью и оставляет меня одну.

Не так я планировала начать этот день. Но мне ничего другого не остаётся, как принять злость и ярость Кавана на тот факт, что я не цирковая обезьянка и не смогу быть с ним вместе. Мы не пара.

Увы, как бы мне этого ни хотелось, но у нас нет будущего. Я не хочу знать, что такое разбитое сердце, но уже предполагаю. Я влюбилась в Кавана. Я полюбила его за то, что он вот такой неоднозначный и при этом сильный, одновременно нежный, а порой даже агрессивный. Каван разный. Он живой. И я бы всё отдала за то, чтобы кто-нибудь помог ему быть всегда таким. Но это буду не я.

Собираю разбитую посуду и складываю в полотенце. Открываю дверь и иду на кухню. Не вижу Кавана. Скорее всего, он спрятался в библиотеке, чтобы не устраивать ссору, но он точно здесь, я чувствую его печаль и злость. Чувствую его боль. И я помню его слова: «Я так сильно люблю тебя». Но вот я считаю, что это не любовь. Точнее, я бы хотела думать, что мои мысли верны, потому что иначе Кавану будет в сто раз больнее, когда я уйду и спрячусь от него. А мне придётся это сделать, иначе ни один из нас не сможет жить.

Я отмываю всю оставшуюся еду со стены и ковра. Отвечаю на сообщения Алу о том, что со мной всё в порядке, и завтра я выйду на работу. Мои четыре дня проходят, а я только усугубила ситуацию.

Слышу шаги Кавана у себя за спиной, и вся напрягаюсь.

Поворачиваюсь, когда он входит в спальню.

— Я хочу пригласить тебя кое-куда. Поедешь со мной? — спрашивает он и пытается не смотреть на меня, пока говорит.

— Конечно. Я с радостью поеду с тобой, Каван, — улыбаясь, киваю ему.

— Не хочешь накричать на меня за то, что я сделал? — подавленно спрашивает он.

— Нет, не хочу кричать на тебя, хочу просто быть с тобой рядом.

— Тогда почему не даёшь мне надежды, Таллия? — спрашивает он. Злость и обида снова появляются в его глазах.

— Давай, просто жить, Каван? Не планировать нечто грандиозное между нами, а жить. Пусть всё идёт так, как идёт. Разве не в этом заключается смысл нашего существования? Не форсировать события, а привыкать к ним каждый со своей скоростью? Ведь всё это огромный стресс для нас обоих, и порой нужны передышки. Я предлагаю следующее: мы будем встречаться, как мужчина и женщина. Может быть, гулять вместе, иногда я буду ночевать у тебя, будем ходить в кафе и проводить свободное время вместе.

А потом мы посмотрим, к чему это приведёт? — Я задерживаю дыхание, смотря в его глаза, в которых бушуют эмоции. Я вижу, как его кулаки сжимаются. Это не то, что он хочет. Это не то, что он планирует. Каван сейчас не контролирует ситуацию, и это его безумно злит.

— Ладно, — сухо бросает он. Но я уверена, что он поднимет эту тему завтра, когда я соберусь на работу и домой. Я знаю, что завтра мы поссоримся, и, вероятно, будет больно обоим. Не вероятно, а точно, так что лучше взять от этого дня всё, что я могу.

Подхожу к Кавану и кладу ладони на его лицо. Боже мой, какой же он красивый. В который раз я удивляюсь тому, что шрамы на лице Кавана такие правильные для него. Правда. Никогда бы не сказала подобное о другом человеке, но Каван и шрамы — это одно прекрасное целое. Это личность. Если бы он был другим, то вряд ли я могла бы его полюбить.

— Я с тобой и хочу провести время вместе с тобой. Сейчас поедем в твоё тайное место, и ты будешь улыбаться, потому что мы живём, Каван. Не важно, кто с нами, мы должны оставаться живыми ради себя. Когда я потеряла брата, затем Мирьем, то мне хотелось сбежать и спрятаться в доме матери. Я готова была ко всей боли и запретам, только бы унять вину и отчаяние в сердце. Но клетка никогда не бывает удобной, Каван. Это клетка. Она всегда будет ограничивать нас в движениях и даже в мыслях. Поэтому в первую очередь мы должны позаботиться о себе, а потом уже о других. Если нам плохо, то плохо и тем, кого мы любим. Поэтому я хочу сделать всё, чтобы тебе было хорошо со мной.

— Мне слишком хорошо с тобой, Таллия. В этом и проблема. Я цепляюсь за тебя, понимаешь? — Он накрывает мои руки своими и наклоняется к моему лицу.

— Я боюсь тебя потерять. Боюсь, что умру, если тебя не будет рядом со мной. Ты не понимаешь, как мне сложно даже думать о том, что ты будешь где-то одна без меня. Я очень ответственный.

И хочу нести ответственность за тебя. За каждую твою улыбку, Таллия. И пока я рядом с тобой, я живу. В этом причина, почему я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной. Я одержимый мудак и знаю, что со мной происходит. Ты нужна мне.

— Значит, я буду рядом, — заверяю его. Лживая и лицемерная стерва. Как я могу так нагло врать прямо ему в лицо, когда собираюсь сбежать от него? Как? Но до своего побега я сделаю всё, чтобы Каван понял, что ему не нужны определённые люди, чтобы жить дальше. Ему нужен он сам.

— Это мне подходит. Сейчас мне это очень подходит, — Каван целует меня, и я обнимаю его за шею. Мне так нравится, как он целуется. Он постоянно меняет угол наклона головы, напор своих губ и скорость. Сейчас Каван показывает мне медленно и очень возбуждающе, как сильно он зависим от меня, но и я от него тоже.

Мне сложно оторваться от него. Сложно оттолкнуть. Страшно причинить боль.

— Одевайся, и поедем немного развеемся, — шепчет Каван мне в губы и гладит большими пальцами щёки.

— Это ведь не балет?

— Нет, — смеётся он. Обожаю его смех. — Нет. Я уже понял, что балет для тебя не то, чем я могу тебя восхитить. Ты сама можешь покорить любого своими танцами. Вообще, балет теперь потерял для меня интерес, потому что ни одна танцовщица, кроме тебя, не зажигает внутри меня искру жизни своими глазами, когда танцует.

— Значит, я выполнила свою миссию. Больше ни одна не покорит тебя, — шепчу я.

— Ни одна, — улыбается Каван.

Глава 35

Таллия

Каван находится в приподнятом настроении. А если ему хорошо, то и мне тоже. Над нашей головой ярко светит солнце, но оно уже близится к горизонту, пока мы едем. Я не знаю, куда Каван везёт меня, и мне всё равно. Я знаю, что если он что-то решил, то это ему поможет жить, точнее, начать жить нормально.

Каван паркует машину и выскакивает из неё, чтобы открыть мне дверцу. Я оглядываю пристань и улыбаюсь, замечая небольшой катер.

— Я никогда не каталась на катере, — восторженно шепчу.

— Я плохо готовлю сюрпризы, но хотя бы здесь попал в точку, — улыбается Каван и ведёт меня по лестнице прямо к катеру.

— Знаешь, мой брат обещал взять меня однажды в Дублин и прокатить на катере, экскурсионном, разумеется?

— Нет, не знал, но я рад, что смогу выполнить обещание твоего брата.

Каван помогает мне забраться в катер, и его качает. Я хватаюсь за бортик и падаю на мягкое сиденье. Рядом со мной лежит большой и тёплый плед, а на дне катера стоит корзина. Это пикник. И это безумно романтично.

— Что ещё он обещал тебе, Таллия?

— Что сделает меня счастливой, но и это обещание выполнил ты, — отвечая, поднимаю голову на Кавана, и в его глазах вспыхивает радость. Я лживая стерва. Не давал мне брат таких обещаний, как и про катер тоже. Но я же говорила, что готова на всё.

А если врать, то хотя бы во благо.

— Иди сюда. Мы запустим катер вместе и вести его тоже будем вместе, — Каван указывает на место перед собой. Я с воодушевлением поднимаюсь на ноги и осторожно добираюсь до Кавана. Он ставит меня перед собой, и его большое, сильное и тёплое тело закрывает меня от прохладного вечернего ветра. Я оказываюсь накрыта им, словно нежным пуховым одеялом.

Мотор ревёт, когда мы вместе поворачиваем ключ.

— Вот это я чувствовал, когда увидел тебя, Таллия. Именно этот рокот. Именно это волнение и предвкушение. Азарт и адреналин, — шепчет мне на ухо Каван.

— Жаль, что я не услышала твоего рёва, — смеюсь я.

— Ты его услышала, но на более интимном уровне, — подмигивает мне Каван.

Мы отталкиваемся от пристани с резким толчком, оставляя после себя бурлящую воду. Брызги попадают мне на лицо от скорости, но я смеюсь. Это непередаваемое ощущение чувствовать ветер в волосах, тепло Кавана за спиной и его руки на моих. Мы вместе управляем катером, словно наши жизни слились в одну. Конечно, я понимаю, сколько смысла Каван вложил в эту прогулку навстречу закату. Вместе войти в ночь и выйти из неё. Вместе. Вот, в чём суть.

Это всё разрывает моё сердце, и в то же время такой счастливой я никогда в жизни себя не чувствовала.

Поворачиваю голову и вижу улыбку Кавана, наблюдающего за мной. Его тёмно-синие глаза сверкают и отражают блики заходящего солнца, наполняясь теплом и радостью. В этот момент мне безумно хочется сказать ему о своих чувствах, но у меня есть сотня причин этого не делать. Я завидую той, кому он достанется.

Той, кого Каван будет боготворить и носить на руках. Я страшно завидую неизвестной мне женщине, которая у него появится после меня.

Каван сбрасывает скорость после долгой прогулки по воде.

Солнце уже село, и мы неторопливо плывём.

— Закрой глаза, — шепчет Каван мне на ухо. Я так и делаю. Руки Кавана ещё лежат на моих, и он немного крутит руль. Прохладный воздух ласкает моё лицо, но мне жарко. Слишком жарко от близости Кавана.

— А теперь смотри, — говорит Каван, и я слышу, как он заглушает мотор. Мы стоим посреди воды, качаясь на ней, и мой рот приоткрывается от шока. Вокруг нас сверкает множество свечей, отливая бликами на тёмной воде. Я замечаю людей, которых привлекли свечи, разбросанные по всему пространству вокруг нас.

— О господи, — я задыхаюсь от красоты, которую создаёт таинственное свечение, и вся эта аура романтики, магии и нежности раскатисто ударяет по моему сердцу.

— Вот так и я горю внутри, когда ты рядом. Вот так мне тепло, Таллия, — признание слетает с губ Кавана. Я поворачиваю к нему голову и смотрю на его серьёзное лицо.

— Когда-то я считал, что больше никогда не буду счастлив. Я запретил это себе, потому что всегда, когда я хотел этого, счастливыми становились другие люди. Я ненавидел Слэйна за то, что он смог быть счастлив даже со своими проблемами, а я нет. Я ненавидел всех вокруг, кто мог быть счастливым. Презирал тех, кто говорил мне о тепле в моём сердце. Нет, в нём был только холод, кажется, с момента моего рождения. И он только увеличивался из-за предательства, лжи и измен. А потом я увидел огонь в твоих движениях. Жизнь увидел. Затем наступил черёд глаз и аромата клубники, которой от тебя пахло. Это смешно, что мне так понравился аромат клубники, ведь у меня на неё аллергия. Это смерть для меня и в то же время я живой. Вот так я горю изнутри, когда ты рядом со мной, Таллия. Я не умею говорить о своих чувствах, но хотел бы, чтобы ты знала о них. Поэтому я решил тебе их показать. — Каван нежно проводит ладонью по моей щеке. Слёзы катятся из моих глаз.

Я так люблю тебя. Ты не представляешь, как сильно ты важен для меня. Ты даже не подозреваешь, как дорог мне. Прости меня.

— Каван, — это всё, что я могу сказать. Его имя. Имя, которое сверкает у меня в сердце, подобно звёздам, а не свечам. Потому что свечи погаснут, а звёзды всегда будут сиять на небе.

— Почему ты плачешь? — хмурясь, спрашивает Каван.

— От счастья. Никто и никогда не давал мне понять, что я важна для человека, и что моя жизнь тоже чего-то стоит. Я была словно тенью своей матери. Она во мне воплощала свои мечты, которые у неё отобрали. И я не знала, как это жить самой. У меня это паршиво получалось сначала, да я и не особо преуспела в этом вообще. Но сейчас понимаю, что если бы я не ошибалась, то никогда не узнала бы тебя. Порой я ненавидела эту жизнь, проблемы и потери, с которыми мне пришлось столкнуться. Не понимала, почему со мной случается только плохое. Но оказалось, что бывает и хуже. И это произошло с тобой, но вот ты стоишь рядом со мной, подарив мне магию и доказав, что любой из нас может быть счастливым.

— На самом деле это ты доказала мне, Таллия, — тихо смеётся Каван.

— Нет. Я не могла, потому что не знала, что такое счастье.

А счастье — это просто быть собой и с тем, кто живёт в твоём сердце.

Вот и всё. Не противиться, не бороться, а просто наслаждаться каждой минутой. И я наслаждаюсь. Смотрю в твои глаза, Каван, и не верю, что мне так повезло, и я встретила тебя. Я чувствую себя невероятно глупой, оттого что убегала от тебя. Я…

— Ш-ш-ш, не нужно. Я всё равно тебя поймал, — Каван прикладывает палец к моим губам и улыбается мне.

— Я поймал тебя, как собственную жар-птицу и боюсь открыть клетку, ведь тебе нужна свобода. Но если я этого не сделаю, то ты зачахнешь. Это я понял несколько минут назад, глядя на тебя и на то, как ты наслаждаешься свободой. Я так сильно ошибся, Таллия. Я совершил самую идиотскую ошибку, Слэйн тоже её сделал.

Но теперь я не буду ошибаться и не стану настаивать на том, чтобы ты была со мной. Я хочу, чтобы ты этого хотела. И даже если ты уйдёшь, я всё равно буду ждать тебя, Таллия. Я умру одиноким, но никогда не позволю себе предать твою веру в меня. Я буду лучше.

Я создам новый мир для себя, и тогда ты увидишь, что в нём безопасно. Ты вернёшься ко мне или же нет. И даже если нет, то я буду счастлив знать, что ты исполнила все свои мечты. Это оказалось для меня куда важнее, чем то, что я чувствую и мои страхи. И сейчас ты должна сделать выбор: ещё одна ночь или ты сойдёшь здесь?

Господи, кажется, что больнее быть не может. Это мой шанс отпустить его в свободное плаванье, потому что Каван всё понял. Он будет жить дальше, ему будет сложно, но он не сдастся. И вот он тот шанс, когда я могу пойти своей дорогой, но эгоистичное женское начало внутри меня требует схватиться за этого мужчину и вырвать ещё несколько часов близости с ним.

— Я сойду на землю, но не сегодня, — шепчу я.

Ненавижу себя за эту слабость. Ненавижу за то, что причиняю боль Кавану. Я осознаю всё, что сейчас происходит. Я слышала о том, что он любит меня, но если скажу ему те же слова, то это будет крахом для него. Я разрушу его. Хотя, кажется, что мы уже и так разрушены, просто буря ещё не настигла нас, чтобы продемонстрировать это.

Мы вместе с Каваном возвращаемся в его квартиру. За время нашей поездки обратно говорил только Каван, потому что я пребывала в каком-то дурмане стыда и вины за то, что сделала. Да, я даже посмотреть на него не могу, ведь мне жутко стыдно. Он считает меня ангелом, но их не бывает на грешной земле. Все мы падшие.

И у всех есть две стороны: тёмная и светлая. Каван тёмный, а я специально стала светлой, чтобы потом поменяться с ним ролями.

И я бы взяла на себя всю его боль, только бы он никогда не возвращался во мрак.

— Ты слишком тихая. Я сделал что-то не так? — шепчет мне на ухо Каван. Я вздрагиваю от того, как он резко ворвался в мои мысли.

— Прости, я думала. Я слишком много думаю, — кривлюсь и беру из его рук бокал с водой. Каван садится рядом со мной на диван и делает глоток виски из своего бокала.

— Мне бы хотелось знать, о чём ты думаешь, Таллия. Я напугал тебя?

— Нет, ни в коем случае, Каван. Ты восхищаешь меня. Я знаю, как тебе сложно двигаться в этом направлении, но ты это делаешь. Это потрясающе, но у меня ощущение, что я… я…

— Теряешь себя? — подсказывает он. Подавленно киваю.

— Моя тьма поглощает тебя, Таллия. К сожалению, этого я и боялся. Ты слишком хороша для меня.

— Не смей, — злобно обрываю его. — Не смей считать, что кто-то лучше тебя, Каван. Не смей. Ты и понятия не имеешь, сколько грязных тайн скрывают люди, но умело создают видимость благопристойности. Поэтому никогда не считай, что ты чего-то недостоин.

— Разве у тебя есть грязные тайны, Таллия? — прищуривается Каван. Моя кровь леденеет.

— Конечно, нет, — смеётся он и обнимает меня одной рукой, притягивая на свою грудь. — Значит, есть ещё такие люди, которые абсолютно чисты. Ангелы. И ты мой ангел, Таллия.

— Каван, ты ошибаешься…

— Вряд ли, Таллия. Рядом с тобой я не чувствую боли. У меня не было кошмаров этой ночью. Я живу. И я счастлив. Разве это не чудо? Разве это не ангельская благодать? — Каван с такой надеждой смотрит на меня, что мне приходится наигранно улыбнуться.

— С тобой легко быть ангелом, потому что ты достоин всего, — шепчу я.

— Но я недостоин тебя.

— Это не так!

— Это так, и я знаю об этом. Я знаю, Таллия, тебе не нужно убеждать меня в том, что сейчас я могу дать тебе всё, чтобыты была счастливой. Но я буду стараться. Буду каждую минуту учиться быть твоим. — Каван наклоняется и целует меня в губы. Я чувствую привкус терпкого и сладкого алкоголя на его губах. Я бы хотела сейчас его оттолкнуть и высказать своё мнение, но я теряю себя, когда Каван меня целует. Я забываю обо всём, оказываясь в мире, в котором есть только мы с ним.

Наш поцелуй становится жарче и напористей. Издаю стон в губы Кавана, когда он посасывает мою губу. Каван обхватывает мою голову и пересаживает меня к себе на колени. Внизу живота всё опаляет жаром, и я больше не чувствую дискомфорта. Наоборот, я ощущаю возбуждение, и оно покалывает на моей коже. Ладонями провожу по плечам Кавана и отклоняюсь. Он тяжело дышит, его глаза тёмные-тёмные, полные страсти. Провожу руками по его груди и медленно расстёгиваю пуговицы на рубашке.

— Теперь я собираюсь узнать твоё тело, Каван, — шепчу, набравшись смелости. А это для меня чертовски большой шаг навстречу мужчине. Мне придётся делать все эти невероятно пошлые штучки, о которых я читала в книгах.

Но мой энтузиазм быстро исчезает, когда Каван напрягается да так сильно, что его мускулы становятся каменными.

— Что-то не так? — Я убираю свои руки и удивлённо смотрю на него.

— Я… Таллия, я… не люблю, когда мной пытаются управлять в сексе, — медленно говорит он.

— Ох, я… просто я… Мне хотелось стать более опытной в твоих глазах и хоть как-то… не знаю, показать, что я тоже хочу дотрагиваться до тебя и гладить твоё тело. — Внутри меня обрывается всё возбуждение, потому что я понимаю, о чём говорит Каван. Его насиловали против его воли. Им пользовались, и уж точно его ублажали сотни женщин, пока их снимали. Он пресыщен и ненавидит, когда женщина управляет им, точнее, для него все женщины стали опасностью в сексе.

Скатываюсь с бёдер Кавана и поджимаю губы.

— Таллия, мне приятно, что ты готова двигаться дальше. Но я…

— Не нужно, Каван, — я мягко улыбаюсь ему и сжимаю его руку. — Я всё понимаю. Тебе не нужно объяснять мне факт того, что твои воспоминания намного сильнее, чем настоящее. Это нормально. Ты ещё не оправился от прошлого. Это долгая работа над собой. И я надеюсь, что наступит время, и ты позволишь женщине показать, как она любит твоё тело. Именно любит, а не ласкает его, потому что ей так приказали. Доброй ночи. Я лягу спать пораньше.

Целую Кавана в щёку, и мне приходится уйти. Этот день закончился грустно, а завтрашний будет ещё хуже.

Глава 36

Каван

Я ненавижу себя за то, что не могу быть нормальным. Это был прекрасный вечер. Я из кожи вон лез, чтобы показать Таллии, как сильно она дорога мне, и что я к ней чувствую. Я надеялся, что ночь будет не менее приятной. Но нет. С каких пор, чёрт возьми, мужчина отказывается от минета и женской нежности? Серьёзно. Ну кто в здравом уме оттолкнёт от себя женщину, в которую влюблён, потому что не он контролирует её действия? Только я. Вряд ли Слэйн хотя бы раз так поступил. Наоборот, он легко передавал контроль Энрике, но в то же время всегда был начеку. Слэйн наблюдал за ней каждую секунду, точно зная, что всегда контролирует ситуацию, и она развивается так, как хочет он. А я? Идиот. Моё тело так часто трогали без моего согласия, целовали, сосали мой член, кусали и царапали, что всё это мне стало противным. Мои правила просты: всегда брать женщину сзади, держать её за волосы, когда у неё во рту мой член, никаких поцелуев и ласк. И это всё я нарушил с Таллией, потому что она для меня особенная. Потрясающе. Вместо того чтобы показать ей взрослые игры в постели, я навсегда отрезал ей путь туда и заставил её стыдиться своих желаний. Ну что я за мудак?

Хватаюсь за голову и тихо скулю. Я нытик. Я стал таким нытиком, а ещё моя зависимость от аромата Таллии и её присутствия рядом превратилась в одержимость. Я знаю, что завтра она сообщит мне о том, что уходит в клуб. Я начну орать и злиться, обвиняя её в том, что она не захотела выбрать меня. Она останется, будет спокойна и простит меня, а глаза будут печальными и разочарованными. Чёрт, мой план провалился. Я совершил такую большую ошибку, не дав Таллии выбрать, чего она хочет, а сделал выбор за неё. Я блефовал, когда сказал ей, что отпущу её и буду жить дальше. Ни хрена, вот что я скажу. Ни хрена подобного. Я, как гнилой червяк, буду следовать за ней и уничтожать всех, кто посмотрит на неё так, что мне это не понравится. А ещё мужчины. Я буду их убивать. Плевать, я всё равно убийца, но на этой планете не останется мужчин, с которыми она построит своё будущее, кроме меня.

Чёрт, я опять поддался своей одержимости, и это вызывает внутри меня агрессию. Она так сильна, отчего я злюсь ещё сильнее, ненавижу себя и хочу драться. Хочу крушить всё вокруг. Мне нужно выпустить пар. Секс был отличным вариантом, но я его просрал. Я идиот.

Мой мобильный, лежащий на журнальном столике, начинает вибрировать, и я, хмурясь, смотрю на входящий вызов. Киф. К чёрту его. Зачем он звонит мне в полночь? Ему скучно? Или он снова придумал план о том, как расстроить свадьбу своего отца? Мудак.

Звонок прекращается, и я залпом выпиваю виски. Наливаю себе вторую порцию, чтобы пострадать в одиночестве, но Киф не сдаётся.

Со стоном хватаю мобильный.

— Чего тебе? — рычу я в трубку.

Но вместо раздражающего голоса Кифа я слышу всхлипы.

— Киф? — настороженно зову друга и ставлю бокал на стол.

— Каван… это я… я. Дейзи. Помоги мне. Приезжай к Кифу. Я… я убила…

— Дейзи, успокойся. Что случилось? — спрашиваю, обувая ботинки и на ходу собирая вещи.

— Я… пришла к Кифу, чтобы поругаться, потому что мы не закончили это утром, когда он уходил на работу. Этот мудак даже не позвонил мне!

— Дейзи, мать твою, переходи к делу!

— Я пришла… и эта дура… его мать… она больная. Каван, она стреляла в него. Киф… он весь в крови, и из него хлещет кровь. Я схватила эту полоумную за волосы и швырнула в стену. Киф… нож… у него в бедре нож. А потом… потом… она не двигается, Каван. Она в крови и не двигается. Я убила мать Кифа, а он умирает у меня на руках! Я не знаю, что делать! Я звонила Слэйну! Его мобильный отключён! Я… Киф говорил, что в таких случаях, я должна звонить ему. Но я не могу позвонить ему, потому что Киф скоро будет трупом… и он умирает! Каван! Киф умирает! — истерично орёт в трубку Дейзи.

Мои мысли быстро и чётко крутятся в голове.

— Так, слушай. Оставь Кифа и проверь Дейдру. Запри её в комнате. Оттащи её туда. Я сейчас приеду и привезу врача…

— Я звонила врачу! Он занят в клубе! Я боюсь звонить в скорую!

Меня посадят, Каван! Я убила мать Кифа! Я убила!

— Дейзи, мать твою, успокойся! Я привезу другого врача! Просто сделай так, как я сказал. Я уже еду.

Обрываю звонок и провожу ладонью по волосам. Блять. Где носит Слэйна? Если я сообщу Фареллу о том, что случилось с его сыном, то не дай бог, у него снова будет сердечный приступ. Мне жаль старика, поэтому придётся действовать довольно опрометчиво.

Единственный врач, который может мне сейчас помочь, это Таллия.

Но в то же время она больше никогда не захочет иметь со мной дело, если я покажу ей то, что мы скрываем. Психов, убийц, проституток и всех тварей божьих.

Киф умирает.

Решительно разворачиваюсь и вхожу в спальню. Таллия поворачивается ко мне. Она ещё не спала, и это мне на руку.

— Каван, всё в порядке? — взволнованно спрашивает Таллия, глядя меня.

— Нет. Мне нужна твоя помощь. Киф ранен. Ты сможешь ему помочь? У меня больше нет других вариантов, — выпаливаю я.

Глаза Таллии расширяются, и в них я вижу страх и волнение за грёбаную жизнь Кифа. Это смешно, ведь я ревную. Мне уже не кажется моя идея хорошей.

— Господи, конечно. Его ранили на задании? Он ведь полицейский, — спрашивая, Таллия подбегает к шкафу и достаёт оттуда джинсы.

— Хм… я не знаю на самом деле. Дейзи была не точна в описании. Она сказала, что у него в ноге торчит нож.

— Она вызвала скорую? Может быть, задета артерия, и он умрёт от потери крови, пока мы доедем, — Таллия хватает кроссовки и подлетает ко мне. — Обуюсь в лифте. Чего ты ждёшь, Каван?

Пошли-пошли! Киф может умереть! Так она вызвала скорую помощь?

Таллия несётся к лифту. Какого чёрта? Да, Киф мне практически родственник, потому что мы росли вместе. Но мне не так важна его жизнь, как мои отношения с Таллией.

— Каван? — Таллия пихает меня в плечо. — Почему ты молчишь?

— Она не вызвала скорую, потому что дело крайне щепетильное.

Отец Кифа послезавтра женится. И если Киф окажется в больнице, то Фарелл точно узнает об этом раньше времени. У него больное сердце, он пережил достаточно и, вероятно, это известие его убьёт.

Поэтому необходимо сначала осмотреть Кифа, сделать заключение и отвезти его в наш госпиталь, как и сохранить всё в тайне.

Таллия недоумённо смотрит на меня, когда мы входим в лифт.

— Но ты же должен понимать, что осмотр — это впустую потраченное время?

— Да, но выбора нет. К тому же если приедет скорая, то сразу же прибудет и полиция. Если приедет полиция, то они начнут расследование прежде, чем я успею замять это дело. Они найдут нападавшего, а ей, может оказаться, мать Кифа. Она сумасшедшая и уже лечилась в одной клинике, но кто-то выпустил её на свободу.

И теперь она пришла, чтобы убить Кифа. Это придурочная семейка.

У всех них с головой не в порядке. Так вот… есть ещё одно, вероятно, что его мать мертва.

Таллия бледнеет. Вот и всё. Я всё просрал.

— Боже мой, я ничего не поняла, — хмурится Таллия, зашнуровывая кроссовки.

— В общем, твоя задача осмотреть Кифа, мои парни уже в курсе.

Я отправил им наш шифр, означающий, что кто-то ранен. Они уже занимаются оформлением Кифа в госпитале, и оттуда отправят врачей. Наших врачей. Они работают на нас. Но мы доберёмся до квартиры Кифа быстрее, потому что она находится в соседнем районе. И ты нужна мне на случай, если потребуется медицинская помощь. Сможешь, Таллия?

— Да… да, я сделаю всё, что в моих силах, — кивает она, хотя её всю трясёт от адреналина. Таллия храбрая маленькая девочка. Моя маленькая девочка. А эта ночь может всё уничтожить. Она уже всё уничтожает.

Мы вместе быстрым шагом выходим на парковке, где уже готова моя машина, как и ещё одна с парнями. Я гоню по улицам в тишине, иногда поглядывая на Таллию, взволнованно заламывающую пальцы.

— У меня ничего нет для осмотра. Ничего. Я же не врач, Каван.

У меня даже аптечки нет, — нервно говорит она.

— Всё у тебя есть. В моей машине есть аптечка. В квартире Кифа тоже. Там, где мы, могут быть кровь и ранения, поэтому мы ко всему готовы.

— Чем таким вы можете заниматься, что вас хотят убить? — спрашивает Таллия, и её голос повышается на несколько октав, а я кривлюсь.

— Порой незаконной хренью. Иногда, вероятно, мы подсылаем наших шлюх к врагам, чтобы выпытать их тайны. Вероятно, эти враги узнают об этом и мстят нам.

— Вероятно?

— Хм, точно.

— Чёрт. То есть ты какой-то киллер с незаконными делишками?

Ты продаёшь наркотики детям?

— Нет! Я никому не продаю наркотики!

— Тогда чем ты занимаешься, Каван? Кто ты такой?

— Бывший убийца. Я давно уже никого не убиваю сам. У нас есть свои стратегии, чтобы вывести из строя врагов. Они умирают сами.

То есть… они совершают самоубийство, а я всего лишь немного содействую им в этом.

— Немного содействуешь?

— Совсем чуть-чуть. Я свожу их с ума, но и этого давно уже не делаю! Я клянусь! Это было в прошлом! Сейчас мы ведём здоровый бизнес и, вероятно, иногда работаем с мафией, чтобы никто нам не мешал!

— Боже мой, — практически шепчет Таллия. Чёрт.

— Но клянусь, что я не мафиози. Я бизнесмен. Заменяю Слэйна в фирме по продаже софта для компьютеров и развлекательных программ, как и слежу за ходом нескольких фирм. Ну и, вероятно, я совладелец бойцовских клубов, в одном из которых мы встретились с тобой снова.

— Ты забыл упомянуть стриптиз-бар, — фыркает Таллия.

— И это тоже.

— Есть ещё что-то, о чём ты забыл упомянуть, Каван? — злобно спрашивает Таллия.

Я боюсь потерять тебя? Я люблю тебя? Я готов отказаться от всего, только бы ты была рядом? Я, вероятно, сделал тебя беременной и разрушил все твои мечты?

— Нет, — поджимаю губы и с визгом останавливаю машину перед домом Кифа. — Послушай, Таллия, ты не обязана это делать. Я найду другой вариант, бригада скорой помощи приедет через пятнадцать минут…

— И Киф может умереть к этому времени. Поэтому я иду с тобой.

Но не надейся, что потом я тебя не ударю за то, что ты скрывал от меня, — произносит Таллия, грозно тыча в меня пальцем, и выскакивает из машины. Кажется, я попал. Если Таллия обещает мне врезать, то она очень, очень, очень… слишком обижена на меня.

Отлично закончился день.

Выхожу вслед за Таллией и достаю из машины сумку с разными препаратами и, вероятно, орудием пыток. Но этого я ей не скажу. Я убийца и зарабатывал на этом приличные деньги. Это моё прошлое.

Я не могу его изменить. Я убил своего отца, и мне это понравилось.

Мне понравилась власть, которая теперь может всё убить.

Когда мы подходим к двери квартиры Кифа, то я достаю пистолет и ставлю Таллию себе за спину. Я вижу, как ей страшно, но она хорошо держится. Чувствую дрожь в её теле, но она не возмущается, когда я отдаю приказ вскрыть замки. Она ждёт, как и я.

Парни работают быстро. Через пару минут я открываю дверь и наставляю пистолет прямо в лоб визжащей Дейзи, из рук которой падает другой пистолет.

— Где он? — рычу я. Но Дейзи в шоке и бьётся в истерике. Я толкаю её в сторону и хватаю Таллию за руку, разрешая парням всё проверить. Я иду по следам крови. Здесь явно была жаркая борьба.

И в кухне я вижу Кифа. Вокруг него полно крови. Нож так и торчит из его ноги. Рана блестит от крови в разрезе форменных брюк.

Я не замечаю, когда Таллия выскакивает из-за меня и падает на колени рядом с Кифом. Она быстрее меня взяла себя в руки и проверяет пульс Кифа.

— У него огнестрельное ранение в плечо, но пуля прошла наискось. Рана на ноге критичнее. Когда приедет бригада? — Таллия поворачивается ко мне и тянет руку к сумке.

— Сэр, через восемь минут.

Таллия кивает одному из ребят, ответившему за меня, и раскрывает сумку. Она достаёт пилу. Чёрт. Я виновато улыбаюсь, отчего она только закатывает глаза. Таллия принимается копаться в сумке и достаёт всё необходимое. Я знаю, что она справится. Я вижу, как чётко и со знанием дела она осматривает Кифа, одновременно разрывая ткань у него на ноге.

— Каван. — Мне на плечо ложится мужская ладонь, и я оборачиваюсь. Парни показывают мне идти за ними. Чёрт. Дейдра.

Дейзи всхлипывает и раскачивается, сидя на одном месте. Она вся в крови, и я вижу, сколько страха в её глазах, когда она смотрит на Кифа. Дейзи защищала его. Защищала того, кого любит. Это озарение ударяет меня по затылку. Дейзи влюблена в Кифа, как и он в неё. Когда-то между ними всё начиналось с обычного секса. Она шлюха, он коп. Он даёт ей задание и подкладывает её под мужчин, она злится на него и мстит ему своими способами. И пришло время, когда Киф начал выдумывать задания для Дейзи, чтобы никто из нас не мог воспользоваться ей по-настоящему. Он прикрывал её, берег и заботился о ней своими способами.

— Каван.

Моргаю несколько раз, осознавая, что каждый из нас так боится быть любимым, что становится поздно.

Меня ведут в спальню, и здесь тоже всё в крови. Я подхожу к телу Дейдры, и ни один мускул не дрогнул у меня на лице. Я видел много трупов. Видел их слишком часто, чтобы волноваться из-за ещё одного. Дейзи не просто оттолкнула Дейдру, она заколола её ножкой от стула. Она выпотрошила её, пребывая в состоянии аффекта из-за страха за Кифа. Из-за мужчины, которого она любит.

— Нужно это убрать и выставить всё, как несчастный случай.

Узнайте, выписали её из клиники, что маловероятно, или она сбежала. Вы знаете, что делать. Но сообщение о её смерти должно появиться только после свадьбы Фарелла, не раньше, — сухо говорю я.

— Да, сэр. Мы проследим за всем и за соседями тоже.

— Каван, я наложила жгут над раной. Артерия не задета, но Киф получил сильный удар по голове и из-за этого потерял сознание. Он…

Кровь леденеет в моих жилах.

— Нет! — ору я, разворачиваясь, и делаю шаг, чтобы не позволить Таллии увидеть это. Но я не успеваю. Все краски слетают с лица Таллии, и она смотрит прямо на пол, где лежит труп матери Кифа с выколотыми глазами, вспоротым животом и вывалившимися кишками.

— Не смотри, — шепчу я, закрывая ей обзор.

Губы Таллии начинают дрожать. Она поднимает на меня глаза, наполняющиеся слезами.

— Таллия… иди сюда. — Я тяну к ней свои руки, но она разворачивается и несётся прочь от меня.

— Сэр?

— Я сам разберусь.

Теперь можно считать, что моя история закончилась. Я всё потерял. Я потерял своё будущее из-за прошлого.

Глава 37

Таллия

На улице меня выворачивает наизнанку. Я нагибаюсь, и меня рвёт и рвёт. Нет, конечно, я видела уже трупы. Видела труп брата и Мирьем. Но я не видела трупов, которых жестоко убили и разодрали их кожу, вытащили кишки, вырвали сердце и выкололи глаза. Такого я точно не видела. Моя работа, конечно, предполагает нечто подобное, но я ещё «зелёная». Я не дошла до того уровня, когда при виде такого трупа меня бы не стало рвать.

— Таллия.

Мне на спину ложится ладонь Кавана. Он протягивает мне бутылку воды и платок. Вытираю рот, горло дерёт, и я не знаю, что мне делать дальше. Я в шоке. Не думала, что увижу что-то подобное.

Точнее, увижу это в период отношений с Каваном по его же просьбе.

Я и так была вся в нервозном состоянии, потому что боялась за жизнь Кифа, пока осматривала его и обрабатывала раны. Я не врач, чёрт возьми. Я ещё даже не начала учиться. Я просто знаю теорию. Общий материал. И я готова проконсультировать по простуде или герпесу, но не находить пилу и скальпель в «аптечке» Кавана, как и не проводить такие вещи без лицензии и опыта. Чёрт.

Каван открывает бутылку воды и прислоняет её к моим губам. Он заставляет меня сделать пару глотков. Вода кажется слишком сладкой и приторной. Меня знобит от того, что я видела. Знобит не потому, что трупы — это противно, что однозначно так и есть, а потому что Каван не рассказал мне всю правду о себе. Я боюсь узнать больше о его «работе». Боюсь, что он окажется тем, от кого я должна спасать людей.

Я вижу красные огни за спиной, отражающиеся в отполированных машинах, припаркованных рядом. Каван хватает меня за руку и отталкивает в сторону. Он прячет меня за собой, пока медики выскакивают из машины. Они действуют так чётко и тихо.

Правда, это так. Они словно запрограммированы или вышколены, как солдаты. Медиков много, и я подозреваю, что вторая машина для трупа, потому что форма на людях другая. Все молча проходят мимо нас, Каван только наблюдает за ними. Затем появляется третья машина, из которой выскакивают полицейские. Двое мужчин в чёрном, которые прибыли сюда вместе с нами, встречают их, и они быстро переговариваются о чём-то. Если честно, то я шокирована и восхищена, насколько отлажена их работа. Четвёртая машина паркуется за полицейской. Из неё выходят люди в комбинезонах, в их в руках всё, что нужно, для генеральной уборки. Господи. Это не в первый раз. Я словно кино смотрю, выглядывая из-за спины Кавана. Он следит за тем, как выносят труп в чёрном пакете и быстро прячут в машине. Она уезжает, а потом… я слышу душераздирающий крик Дейзи, от которого у меня кровь стынет в жилах. Так может кричать только человек, который потерял кого-то очень любимого и важного. Я вскидываю взгляд к лестнице.

На каталке выносят Кифа, а Дейзи пытается схватить его за руку. Она вся в крови, и по её щекам скатываются слёзы. Дейзи в шоке. Она боится.

— Заткни её, — рычит Каван. Один из мужчин хватает Дейзи и грубо закрывает ей рот. Она такая хрупкая и одинокая.

— Отпусти, — злобно приказываю я и выскакиваю из-за спины Кавана.

— Таллия…

— Ей больно, чёрт возьми. Любая любящая женщина будет страдать так, как она, думая, что её мужчина умирает. Любая. И если из-за тебя так не страдали, то это не значит, что такого не бывает.

Сейчас ей нужна помощь, — отрезаю я, выхватывая бутылку воды из рук Кавана, и быстро поднимаюсь по лестнице. Дейзи воет и брыкается в руках мужчины. Она мотает слипшимися и грязными прядями волос, а глаза полны ужаса и горя.

— Отпусти её, — яростно смотрю на мужчину, но он смотрит на Кавана. Видимо, тот разрешает отпустить её, и крик Дейзи оглушает меня. Я открываю бутылку и резко плещу ей в лицо водой.

Голос Дейзи стихает, и она молча открывает и закрывает рот. Я успеваю подхватить её прежде, чем она рухнула бы и разбилась.

Обнимаю её и веду вниз по лестнице.

— Он умер… я потеряла… я такая глупая, — всхлипывает Дейзи.

— Ты не потеряла Кифа. Он будет в порядке. Я осмотрела его. Он жив. Ты умница. Ты защитила его, — уверенно говорю я.

Дейзи расфокусированно смотрит на меня и начинает плакать.

Она цепляется за мои плечи и обнимает меня.

— Её нужно успокоить. У неё истерика, и это нормально. Ей нужны душ, вода и снотворное, — глядя на Кавана, говорю я.

— Парни ей займутся, — равнодушно бросает он.

— Нет. Ей займусь я. Отвези нас в мой дом.

Каван сжимает от ярости губы, пока Дейзи плачет у меня на плече. Я упрямо смотрю на него, а он на меня.

— Да к чёрту! Сама за ней ухаживай. За шлюхой, — яростно выплёвывает он.

— За тобой же ухаживаю. Так чем она хуже? Она человек. Живой человек. Когда научишься относиться к людям, как к живым существам, тогда и сам оживёшь, — резко говорю я и сразу же прикусываю язык, когда Каван становится бледным. Чёрт. Но мои нервы тоже не железные. Я сорвалась, и мне стыдно. Но оставлять Дейзи одну сейчас опасно. Я уже потеряла Мирьем. Дейзи может поступить так же, даже не дождавшись официальных результатов осмотра Кифа.

Каван молча направляется к своей машине и открывает для нас заднюю дверь. Я виновато смотрю на него, но его взгляд ледяной и направлен вперёд. Когда я забираюсь с Дейзи внутрь, Каван сильно хлопает дверцей машины, отчего я жмурюсь.

По понятным причинам мы едем в тишине, которую прерывают только вскрики Дейзи и мои заверения о том, что Киф жив.

Наверное, я так отвлекаюсь от того, что видела. Или, может быть, я просто не хочу помнить того, что видела.

Когда мы оказываемся в квартире Кавана, то Дейзи кричит от боли, и я тащу её в душ. Силой тащу её. Каван просто уходит и скрывается в гостиной, хватая по пути бутылку с виски.

— Мог бы и помочь! — возмущаюсь я.

— Ты сама нашла себе проблемы на задницу. Разбирайся сама, Таллия, — сухо отрезает Каван и проходит мимо меня, а затем дверь в кабинет хлопает.

Тяжело вздыхаю и убеждаю Дейзи, что Киф в порядке, и ей нужно успокоиться. Но сложно успокоить женщину, которая рвётся к тому, кого любит. Я знаю, что Дейзи убила мать Кифа. Каван упоминал об этом. Она не просто её убила, а крайне жестоко отомстила ей за то, что та причинила боль её любимому.

Мне удаётся затащить Дейзи под душ и встать с ней. Я включаю ледяную воду, и Дейзи визжит. Я меняю напор и настраиваю тёплую воду, раздевая её. Она потрясающая девушка. У неё великолепное тело, и она проститутка, как сказал Каван. Это ужасно. Почему она продаёт своё тело, когда может быть рядом с Кифом и зарабатывать иным, а не своим телом? Но я отбрасываю эти мысли. Я мою Дейзи, всхлипывающую постоянно. Она медленно приходит в себя, когда я одеваю её в халат и веду в другую спальню. Сажаю её на кровать и бегу в кухню. Наливаю для неё тёплую воду в бокал и возвращаюсь.

— Выпей. Тебе нужна вода. Из-за пролитых слёз может быть обезвоживание, — шепчу я, прикладывая к её губам бокал с водой.

Она послушно всё выпивает, и я вижу, как её руки трясутся.

— Я убила её. Убила, понимаешь? Я убила его мать, и Киф никогда меня не простит. Он никогда… больше не посмотрит на меня, — причитает Дейзи.

— Ты защищала того, кого любишь. Я не оправдываю тебя, но видела, сколько ран эта женщина нанесла Кифу. Так с детьми не поступают. Со своими детьми. Она пришла, чтобы убить его, — хрипло говорю я.

Дейзи поднимает на меня голову, и её глаза расширяются от страха.

— А ты кто такая? И где я? — спрашивает она и испуганно оглядывается.

— Я Таллия, и ты в квартире Кавана. Ты в безопасности.

— Это вряд ли, — смеётся она горько. — Сейчас приедет Слэйн, и они убьют меня. Я труп. Мне нужно поскорее уйти отсюда…

— Что за ерунда? — хватаю Дейзи за руку и заставляю её сесть обратно. — Никто не причинит тебе вреда. Это была самозащита.

— Ты не понимаешь, что со мной сделают. Дейдра была частью Ноланов, пусть и сумасшедшей сукой. Я убила её. И они меня убьют за это. Они чудовища. Все. В них нет ничего хорошего. Из-за них меня насиловали и били. Я им душу свою продала. Я всё продала.

А теперь я нарушила правила. Они убьют меня.

— Никто тебя не тронет. Я обещаю. Никто. Каван…

— Самый страшный кошмар человечества? О-о-о, да. Он такой!

Он специально привёз меня сюда! И ты с ним заодно! — Дейзи отталкивает меня, и я заваливаюсь на пол. Она подскакивает и бегает взглядом по комнате.

— Они берут в оборот всех, кто хоть немного может принести им выгоду. Они защищают только тех, кого выбрали. Слэйн лишь Рику прощает подобное, потому что она его жена. А кто я? У меня нет защитников! Я просто их шлюха! Они имели меня! Каван трахал меня и наслаждался моими мучениями! Они наблюдали, как надо мной издеваются их парни! Они смеялись надо мной! Они так наказывают! И ты будешь следующей! Ты видела всё! Беги! Он чудовище! Он…

Внезапно Каван появляется в комнате, и Дейзи визжит от страха.

Он замахивается, и уже я кричу ему, чтобы он остановился. Дейзи резко замолкает и падает на кровать, а из её шеи торчит шприц. Я с ужасом смотрю на Кавана, и в моих глазах появляются слёзы отчаяния и бессилия. Я никогда не смогу изменить прошлое, а настоящее разрушается прямо у меня на глазах.

— Что ты с ней сделал? — выдавливаю из себя.

— Усыпил её, чтобы она заткнулась. Истеричка, — шипит Каван, с пренебрежением бросая взгляд на Дейзи.

Каван делает шаг ко мне, но я отползаю от него. Подскакиваю на ноги и со страхом наблюдаю за тем, что он будет делать дальше.

Мне страшно, потому что я понятия не имела, в какое дерьмо вляпалась. Я не подозревала о подобном. Но хуже всего то, что сказала Дейзи. Каван спал с ней. Она была его шлюхой, и он наслаждался её болью. Она была его жертвой.

— И что теперь будет со мной? — мой голос от волнения садится.

— Сними мокрую одежду, иначе заболеешь, — сухо говорит Каван.

— О-о-о, да! Самая глобальная проблема сейчас это — моя простуда. Что здесь, чёрт возьми, происходит? Это правда? Ты её убьёшь? Ты спал с ней? Ты делал с ней то, о чём она рассказала?

И сделаешь это со мной? — Нервы накаливаются до предела.

— Я никогда не отрицал того, что я жестокое чудовище. — Каван вскидывает подбородок, словно гордится этим.

— Но ты убеждал меня в том, что это лишь маска, чтобы тебе не причинили боль, — подавленно шепчу я.

— Нет, это ты убедила себя в этом. А вот она реальность. Я убийца. Я улаживаю подобные дела, тихо и без осечек. Дейзи будет мертва. Она знает слишком много, и она убила Дейдру. Ей такого не простят. Киф не простит. В итоге она закончит жизнь самоубийством, — отрезает Каван.

— Что? И это говорит тот мужчина, который сегодня устроил для меня самое романтическое свидание в моей жизни? Это говорит тот, кто точно знает, как же больно терять людей и видеть их предательство? — с болью спрашиваю его.

— Не лезь, Таллия. Иди в спальню и ложись спать. — Каван делает шаг к Дейзи, но я вырываюсь вперёд и падаю на неё, закрывая своим телом.

— Только через мой труп, — шиплю я.

— Не вынуждай меня причинять тебе боль, Таллия. Я должен доставить её в камеру, где она будет ожидать решения семьи Ноланов, — рычит Каван.

— Тогда и меня брось туда, раз у тебя нет сердца. Давай брось и меня туда, ведь и я видела труп той женщины, осматривала Кифа и знаю уже достаточно, чтобы представлять опасность для тебя.

Брось и меня в камеру, — произношу я, и мой подбородок дрожит от страха, но отдавать Дейзи ему не собираюсь. Я абсолютно не знаю её, но прекрасно понимаю. Я женщина и тоже люблю чудовище, хотя оно сейчас причиняет мне огромную боль. И я поступила бы так же, если бы кто-нибудь решил напасть на Кавана и причинить ему вред.

— Таллия, — предостерегающе цедит Каван.

Мои глаза наполняются слезами.

— Ты же не такой, Каван. Ты же не можешь обвинять её за то, что она сделала. Она спасала любимого. Спасала того, за кого болит её сердце. Кто же тогда тебя посадит в камеру, ведь и ты не ангел? Кто посадит в камеру меня, потому что я абсолютно на стороне Дейзи и тоже убила бы за тебя? — По моей щеке скатываются слёзы.

— Таллия, — с горечью шепчет Каван.

— Пожалуйста, найди другое решение. Она же… просто любит Кифа. Это любовь, Каван. Так нельзя. Да, Дейзи поступила плохо, но если бы она этого не сделала, то Киф был бы мёртв.

— Она выпотрошила её, — напоминает Каван.

— Она даже не помнит об этом. Дейзи была в состоянии аффекта.

Она была в шоке и сильном страхе за Кифа. Я не оправдываю её, но если мать набрасывается на своего сына… Подумай, твоя мать сделала то же самое, Каван. Она не защищала тебя, а добила тебя.

Разве этакая женщина, вообще, достойна понимания? Нет. И ты не простил Дарину за то, что она сделала с тобой. Так почему ты винишь Дейзи в том, что она сделала, когда сам отомстил своему отцу таким же образом? Ей было просто страшно. Она защищала своего любимого человека и выбрала плохой способ, но у неё не было времени обдумать его. Я уверена, что если бы всё было не настолько критично, то она бы так не поступила.

— Ты её не знаешь.

— Ты прав, но я знаю, что сделала бы то же самое ради тебя, — шепчу я.

Каван часто дышит от моих слов. Его ноздри раздуваются, и он склоняется надо мной.

— Пожалуйста, — одними губами прошу его.

Каван издаёт стон и жмурится.

— Что ты со мной делаешь, Таллия? — с трудом спрашивает он.

— Показываю тебе, что есть другие варианты, чтобы сохранить себя и своё сердце, остаться человеком, а не становиться чудовищем, которому всё равно на людей, которые по идее находятся в его команде. Своих не наказывают. Своих людей берегут, потому что их и так мало. Так мало, Каван.

Каван снова издаёт низкий горловой стон и хватает меня за шею.

Он впивается мне в губы и прижимает к себе. Я задыхаюсь от жара его тела и этого поцелуя.

— Не бросай меня, — с болью шепчет он. — Не бросай меня, Таллия. Без тебя я умру. Я лживый ублюдок. Всё, что я наговорил тебе про то, что смогу жить без тебя, ложь. Не бросай меня. Я не справлюсь. Ты нужна мне рядом со мной. Нужна ты, Таллия.

Из моих глаз снова текут слёзы, и я целую Кавана. Я не могу пообещать ему, что у нас есть будущее. Я просто не хочу ему врать, но хотя бы часть себя оставлю в его сердце.

Глава 38

Таллия

Я распахиваю глаза из-за того, как быстро бьётся моё сердце.

Мои щёки мокрые, и вся я покрыта ледяным потом.

— Тише-тише, всё хорошо, — шепчет Каван, качая меня в своих руках. Я моргаю несколько раз, чтобы привыкнуть к полумраку в комнате.

— Всё в порядке. Это был кошмар. — Каван убирает волосы с моего лба, и я понимаю, что мы сидим на кровати. То есть Каван сидит на ней, облокотившись об изголовье и держит меня на руках.

Я не помню, как уснула. Помню только, как Каван заставил меня принять душ и переодеться, а потом налил мне чай, и всё.

— Дейзи? — сипло спрашиваю его.

— Она в госпитале рядом с Кифом. Он пришёл в себя и рассказал о том, как на него напала Дейдра. Всё хорошо, — заверяет меня Каван.

— Она жива? Она… Ты не убил её? — испуганно спрашиваю, цепляясь за футболку Кавана.

— Нет, я не убил её. Я передал право решать Кифу. Это была его мать, а не моя. И он сделал свой выбор. Он влюблён в Дейзи. Точнее, он сильно её любит. Поэтому и сказал, что это он убил свою мать, а не Дейзи, — тихо сообщает Каван.

С моих губ срывается облегчённый вздох, и я смеюсь. Наверное, это последствия шока, но я счастлива, оттого что Киф признал свою любовь и защитил Дейзи.

— Я верила, что любовь побеждает всё, — улыбаюсь я.

— Кто бы мог подумать, что ты веришь именно в это? — усмехается Каван, нежно проводя пальцем по моей щеке.

— Ты был готов убить её, — вспоминаю я, отталкивая его. Я перекатываюсь на кровати и злобно смотрю на Кавана.

— Это моя работа, Таллия.

— Убивать людей? Ты же сказал, что больше не занимаешься этим!

— Иногда приходится, когда люди угрожают безопасности семьи Ноланов.

— Но почему ты взял на себя эту ответственность Каван? Других людей нет, что ли? — злобно выпаливаю я.

— Потому что я обязан Слэйну жизнью.

— Но ты ему не раб! Рабство отменили очень давно, — возмущаюсь я.

— Я хочу быть обязанным ему, потому что без него я был бы уже мёртв. И это лишь малость, которую я могу ему дать.

— Малость? Ты уничтожаешь себя, Каван.

— Таллия, хватит, — отрезает он и поднимается с кровати.

— Но, Каван, это ведь…

— Я сказал, хватит, — яростно шипит он.

Поджимаю губы и не менее зло смотрю на него.

— Тогда чего ты, вообще, ждёшь, от людей, когда сам заковал себя в цепи раба и не хочешь взять ответственность за свою жизнь?

Чего ты можешь ждать от поклонения человеку, который уже давно живёт своей жизнью без тебя? Ему не нужно это, как и ты не нужен.

Ты уничтожаешь себя ради пыли! Ради пепла! — выкрикиваю я.

Кулаки Кавана сжимаются, и я опасаюсь, что он сейчас меня ударит. Он готов это сделать.

Мы смотрим друг на друга несколько минут, и я тяжело вздыхаю.

— Что ты теперь сделаешь со мной? Какую судьбу ты определил мне? — напряжённо спрашиваю его.

— Ты подпишешь документы о неразглашении информации того, что видела, — резко говорит Каван.

— И что потом? Я и так никому не расскажу…

— А я должен тебе верить? — рычит Каван.

Я дёргаюсь от его слов, как от удара.

— Мне казалось, что это так, но, видимо, нет. Хорошо, я всё подпишу. И что дальше? Я могу уйти после этого? — печально вздыхая, опускаю взгляд.

— Хоть на все четыре стороны, — фыркает он и вылетает из комнаты.

Я ещё не пришла в себя после этой ночи. Я в шоке до сих пор. Я видела очередной труп. Закрыла собой Дейзи. Я понятия не имею, что происходит с Каваном, и какого чёрта меня так злит факт того, что Слэйн, этот чёртов Слэйн, стоит между нами. Ненавижу его. Он пользуется Каваном и его прошлым. Он манипулирует им, чтобы держать Кавана рядом, как комнатную собачку, а сам даже не появился, когда его родственник пострадал. Это нечестно. Почему Каван должен выполнять всю грязную работу только из-за того, что Слэйн когда-то помог ему? Я считаю, что Каван уже за всё расплатился теми жертвами, которых он убил. Господи, Каван убийца.

Герой моих мыслей возвращается и бросает на кровать стопку бумаг и ручку.

— Подписывай, — требует Каван.

Бросаю на него взгляд и послушно беру ручку. Я даже не читаю то, что подписываю, потому что мне всё равно. Это не важно, ведь я никогда и никому не расскажу о том, что случилось этой ночью.

Никогда, даже если меня будут пытать.

— На этом всё? — сухо спрашиваю, откладывая ручку.

— Да.

— То есть я могу собрать вещи и уйти? — прищуриваясь, спрашиваю его.

— Это отличная идея, — кивает Каван.

По моему телу проносится ледяной холод от его слов. Что?

Но как же… я не думала, что всё закончится вот так. Да, этот день должен был быть сложным, но не настолько же. Ещё вчера Каван говорил, что умрёт без меня, а сегодня выгоняет меня вон. Но я не собираюсь унижаться и сохраню свою гордость. По крайней мере, она ещё осталась.

Молча направляюсь в ванную и умываюсь, чищу зубы и собираю волосы в косу. Возвращаюсь в спальню под пристальным вниманием Кавана и переодеваюсь в свою одежду. Хватаю рюкзак и прохожу мимо него. Мне больно, и я так сильно злюсь на Кавана.

— Знаешь, я думала, что ты умный, но ты всё же глупый. Ты продал свою жизнь человеку, который её не ценит. И этим самым ты сам выбрал дорогу одиночества и боли. Ты сам ничего не хочешь менять. Мне очень жаль, что твоя верность человеку дошла до крайности, и ты больше не принадлежишь сам себе.

И откровенно говоря, я ненавижу твоего Слэйна и благодарна ему за то, что он причиняет тебе боль, показывая, как можно жить без тебя. Он всё правильно сделал, но ты глупый, Каван. Тебе уже в лицо говорят, что ты не нужен и можешь жить сам. Но ты не умеешь этого делать. Ты поставил на пьедестал Слэйна, а не себя, вот и страдай дальше. Глупый ты, Каван, — выговариваю я ему в лицо. Нет, мне не стало лучше. Мне стало хуже. Но я так ненавижу Слэйна, да и Кавана тоже. Один приучил другого, что тот раб, а второй радуется, что его опустили на колени. Идиотизм.

Иду к лифту одна. Конечно, я надеюсь, что Каван начнёт ссору и никуда меня не отпустит, но такого не происходит. Вхожу в лифт и нажимаю на кнопку нижнего этажа. Не могу поверить, что это конец. Вот так. Каван даже не извинился за то, через что заставил меня пройти, и это больно. Этой ночью он провёл меня через ад, бросил мне в лицо, что будет и дальше заниматься всей этой грязью, пытался убить Дейзи, и я же ещё осталась виноватой во всём. Что за чёрт?

Оказываясь на улице, чувствую себя такой уязвлённой и одинокой. Тепло уже исчезло из моей груди. Я бросаю полный боли взгляд на дом, в котором располагается квартира Кавана, и тяжело вздыхаю. Хотя, может быть, это к лучшему, и мне не придётся причинять Кавану боль, когда я исчезну без объяснений.

Он теперь даже не вспомнит обо мне, и это чудовищно больно.

После всех его слов и поступков, после того как он был моим первым, я боюсь думать о том, что это, действительно, было всё, что ему нужно от меня, и он лгал мне. Да, такие мысли ещё бродят в моей голове. Они уничтожают меня.

Когда я вхожу в квартиру, которую мы делим с Алом, то друг сразу же выскакивает из кухни и подбегает ко мне. Рюкзак падает с моих плеч, а мои глаза наполняются слезами.

— Тэлс, — Ал крепко обнимает меня, и я плачу у него на плече. Я задыхаюсь от слёз, а он просто гладит мою спину и успокаивает меня. Он ни о чём не спрашивает, ведёт меня к дивану и сажает на него. Ал приносит мне воду и яблоко, и я сквозь слёзы улыбаюсь ему. На самом деле я ела уже намного больше продуктов, чем раньше. И я больше не хочу сходить со своей дистанции. Больше никаких изысков, я их не заслужила. Изыски причиняют боль.

— Эй, я скучал, — улыбаясь мне, Ал гладит меня по руке.

— Я тоже… наверное. Я иногда думала о тебе и… знаешь, я была такой дурой, раз не послушала тебя.

— Нет, Тэлс, ты не была дурой. Я рад тому, что ты узнала что-то новое, необычное для себя, вышла из зоны комфорта. Не будешь же отрицать, что в большинстве своём ты совсем не вспоминала обо мне, а думала лишь об этом Каване? — усмехается Ал.

— Так и есть, и мне стыдно. Я так хотела, чтобы он изменил свою жизнь. Я старалась, Ал. Клянусь, что старалась как могла, — шепчу я.

— Ты именно та, кто всегда старается, Тэлс. Я даже не сомневался, но дело в том, что людям нужно время для того, чтобы привыкнуть к изменениям. Мы, мужчины, начинаем сопротивляться, когда нас хотят изменить. Считаем себя умными.

А если кто-то говорит нам, что долгие годы мы жили неправильно, то, конечно, будем защищать свой выбор. Но если мужчина поймёт, что ты ему дороже, чем его решения в прошлом, и с тобой было куда лучше, чем без тебя, то он изменится сам.

— А если нет? Если мужчина не захочет ничего менять, а я вижу, что это убивает его?

— Это не твой выбор, Тэлс, а его. Ты не можешь спасти всех в этом мире, понимаешь? Кто-то хочет жить так, как он хочет. Он выбрал для себя то, что ему ближе и где ему не больно — свою безопасную зону. Боится рисковать, потому что знает, что вновь может быть сложно, и он не справится с этим или же причинит боль тем, кто ему дорог. Причин того, почему люди не хотят ничего менять, много. Но главная из них страх, что его не примут таким, каким он станет. Сейчас его знают именно вот таким, а если он изменит свои привычки и будет жить иначе, даже откажется от каких-то друзей в пользу своего будущего, то есть вероятность, что от него многие отвернуться и будут иначе вести себя с ним. То есть люди боятся меняться, потому что слишком сильно зависимы от оценки окружающих. У них больше ничего нет, кроме своего авторитета. И нужно иметь огромную смелость и сильную цель, чтобы быть готовым проститься с теми, кто ещё вчера тебе улыбался и заверял в крепкой дружбе. Не все могут пройти этот путь.

— Но мы ведь смогли, Ал. Я не понимаю, почему это так сложно.

Мы с тобой сбежали от наших семей без особого понимания, что будем делать дальше. И нам удалось двигаться и добиваться понемногу всего. При этом каждый из нас знает, что, вероятно, наши семьи никогда не примут нас обратно, — печально говорю я.

— Тэлс, нам с тобой проще, чем тому же Кавану. Он живёт в Дублине, родился здесь, и в этом городе все его знакомые, семья и друзья. Вряд ли он сбежит в другой город, как мы. Нам легче, потому что мы не видим постоянного осуждения в глазах наших родных. Мы с ними не видимся и на самом деле поступили трусливо.

Мы с тобой спрятались. А сможет ли Каван прятаться так же, как мы?

Ты была бы согласна на это?

— Нет, никогда. Это его город. Здесь его жизнь, — отрицательно мотаю головой.

— Поэтому ему сложнее. Ты только представь, если он резко всё изменит, как это отразится на нём? Я не имею в виду его психологическое состояние, а просто его общество. Они будут давить на него. Вероятно, это сильно отразится и на тебе. Оно тебе надо?

— Но… но…

— Тэлс, — Ал похлопывает меня по руке и целует в лоб, — послушай, ты не можешь заставлять людей поступать так, как тебе хотелось бы.

— Но это ведь во благо, — шепчу я.

— Для тебя, да, а для него нет, Тэлс. Вы живёте в разных мирах и не подходите друг другу, потому что кому-то из вас придётся смириться с обстоятельствами. Но, как я понял, ни один из вас не готов уступить.

— Я достаточно уступила! — возражаю я.

— И он, я уверен, тоже думает о себе так же. Поэтому просто забудь об этом. По крайней мере, хотя бы на время отпусти эти мысли. У тебя скоро экзамены, и ты должна думать об этом. Ты же не передумала поступать в медицинский?

Перед глазами снова возникает изуродованный труп, и меня всю передёргивает.

— Тэлс? — Ал взволнованно вглядывается мне в глаза.

— Я… нет, конечно, нет. — Отворачиваюсь и встаю с дивана.

Но на самом деле я не знаю, хочу ли всю свою жизнь видеть подобное тому, что видела вчера, а это будет. Я хочу помогать людям, но не смотреть на то, как они умирают от жестокости. Я запуталась в себе и своих желаниях. Наверное, всё правильно.

— Я могу сказать, что сегодня ты тоже не выйдешь на работу, — предлагает Ал.

— Нет, я выйду. Мне нужно немного… людей. Да, думаю, что это разумно. Я долгое время находилась с Каваном наедине и теперь хочу быть среди людей, — уверенно говорю.

— Хорошо.

Вхожу в свою спальню, и здесь ничего не изменилось, только вот я изменилась. Всё мне кажется чересчур светлым, а мне бы хотелось тёмных красок. Это влияние Кавана, и я должна справиться с ним.

К вечеру мы вместе с Алом выходим из квартиры и направляемся в клуб. Знать то, чего не знают другие, некомфортно для меня. Знать больше, чем я должна знать. Понимать, что все эти смеющиеся и веселящиеся люди даже не подозревают о том, что творится двумя этажами ниже. Но самое страшное — желать спуститься туда, чтобы проверить, там ли находится Каван, травмирует ли он себя или нет, пустился ли вновь во все тяжкие или ещё держится. Это очень сложно, как и сконцентрироваться на гостях и их заказах. По этой причине я несколько раз путаю напитки и получаю штраф, как и выговор. Я не могу собраться. Все мои мысли связаны с Каваном и волнением о том, где он сейчас. Я очень боюсь, что он находится в клубе и снова позволяет себе драться до смерти. Для него это может быть летально.

Сажусь на стул в комнате для отдыха персонала и делаю пару глотков воды, когда дверь открывается, и я вижу входящую Дейзи. Я сразу же выпрямляюсь и подскакиваю с места.

— Привет, Таллия, — она улыбается и подходит ко мне.

— Всё в порядке? Каван ранен? — испуганно выпаливаю я.

— Каван не ранен, по крайней мере, я не заметила у него ран, — хмыкает она.

— Хорошо. Тогда почему ты здесь? И как ты узнала, что я работаю в клубе? — хмурюсь я.

— Киф сказал. Я пришла, чтобы поблагодарить тебя за всё, что ты сделала для меня, Таллия. Ты спасла меня от гнева Кавана, а этого никому не удавалось раньше. Слэйн всегда его поощрял.

Терпеть не могу этого мерзкого Слэйна. Он плохой.

— Киф уже выписался из больницы и чувствует себя лучше.

— Это хорошо, — шепчу я. — Он тоже сам себя выписал?

— Ага, — смеётся Дейзи. — Но дело в том, что я пришла сюда не просто, чтобы поблагодарить тебя, но и передать просьбу Кифа.

Он хотел бы отблагодарить тебя за то, что ты помогла и мне, и ему.

— Не нужно. Я же…

— Таллия, я просто скажу это, ладно? — кривится Дейзи, и мне приходится кивнуть.

— В общем, завтра состоится свадьба отца Кифа, и он передал тебе приглашение, — Дейзи протягивает мне конверт.

Хмурясь, беру его.

— Да, ты не член семьи, но Киф почему-то настаивает на том, чтобы ты пришла, и он встретился с тобой лично. Это будет небольшая церемония в поместье, а потом обед там же. Хорошие закуски, отличный алкоголь и просто компания психов, которые бесят всех. Тебе не нужно будет оставаться там, если ты не захочешь.

Можешь взять кого-нибудь с собой. Киф просто хочет поблагодарить тебя лично, и он не нашёл лучшего варианта для встречи, как свадьба его отца. Каван вряд ли придёт. Он терпеть не может подобное. Он даже на свадьбе Слэйна не задержался, как и все мы.

Вот и всё.

— Спасибо за приглашение, но я вряд ли смогу. Передай Кифу мою благодарность и… берегите себя, — выдавливаю я.

— Ты ещё можешь поменять решение. Я бы познакомила тебя с Риком. Она классная. К тому же ты могла бы наладить контакты.

Там соберётся много влиятельных людей, и я могу познакомить тебя с ними. Там будут довольно популярные врачи Ирландии. Они работают с Фареллом. В общем, подумай. Ты можешь немного повеселиться, а свадьбы — это так… мило, наверное. Не знаю, зачем идут туда другие, но я лично иду туда, чтобы поесть, выпить и поболтать с подругой. Приходи, Таллия, — подмигивая мне, Дейзи скрывается за дверью, но потом распахивает её.

— Ах да, не говори Кавану, что я его сдала, но ему явно идёт на пользу общение с тобой. И уж точно Каван такой же псих, как Слэйн, потому что он следит за тобой. Он здесь. Всё время был здесь с того момента, как ты начала работать. Каван прячется в тени, это его излюбленный вариант наблюдения, но я точно видела его за баром, когда ты забирала напитки. И я точно видела его у тебя за спиной, когда ты улыбалась клиентам. Кажется, Каван немного ревнует. Он стал твоей тенью. Эти мужчины похожи. Они не могут придумать ничего нормального, кроме как тихо страдать рядом, вместо того чтобы поговорить. Глупые мужчины.

Я оседаю на стул от потрясения, а Дейзи, смеясь, закрывает дверь.

Глава 39

Таллия

Моя нервозность нарастает с каждой минутой, пока я держу поднос с едой и маневрирую среди гостей клуба. Я постоянно пытаюсь поймать Кавана у себя за спиной, но мне не удаётся. Я не вижу его. Я даже уже сомневаюсь в том, что Дейзи сказала мне правду. Клянусь, что я постоянно резко поворачиваюсь или смотрю в отражение зеркального бара, когда принимаю бокалы с напитками, но Кавана нет у меня за спиной.

Внезапно кто-то кладёт ладонь мне на плечо, и я быстро оборачиваюсь, замахиваясь подносом.

— Эй-эй, ты чего? — удивляется Ал. Прикрываю глаза и тяжело вздыхаю. Совсем с ума сошла.

— К тебе пристают, Тэлс? — хмурясь, спрашивает друг.

— Нет, просто… немного испугалась, — оправдываюсь я. — Всё хорошо. Ты что-то хотел?

— Да, я хотел предложить тебе после работы сходить на ранний завтрак. Я познакомился с классной компанией, и они встречаются в кафе, в квартале отсюда, — подмигивает мне Ал.

— Нет, спасибо. Я хочу поспать, — кривлюсь я.

— Тэлс…

— Но ты можешь идти один, я доберусь домой сама. И я думаю, что ты не появишься до вечера, так? Тебе кто-то приглянулся из этой компании.

— Ага. Там есть нереально сексуальная девушка. Просто невероятная красотка. Она потрясающая, и я явно нравлюсь ей. — Ал весь светится, отчего я цокаю. Это нормально. Таких вот нереально сексуальных девушек Ал меняет довольно быстро, и каждая для него та самая на пару дней.

— Тогда повеселись. Встретимся вечером, — я улыбаюсь и целую Ала в щёку. Мы расходимся по своим местам, и я качаю головой, понимая, что мужчины не меняются. Они всегда играют с женщинами. То есть женщины для них, как яркие звёзды. Они видят одну и загораются, а потом вторую, а затем уже и двенадцатая.

Но звёзды тоже падают, и им тоже бывает больно. Мне неприятно оттого, что мой друг один из таких мужчин, но уж точно винить его в том, что он вот такой я не могу. Ал сейчас живёт так, как мечтал, и никто не имеет права судить человека за его фантазии.

После смены я выхожу с несколькими ребятами на улицу, и мне на лицо капает дождь. Он неприятно моросит, отчего все разбегаются в разные стороны, предлагая меня подбросить, но я отказываюсь. Я ещё помню о том, что, вероятно, Каван следит за мной, и мне просто нужно время, чтобы побыть в одиночестве.

Подумать нужно. На самом деле я ещё не пережила смерть матери Кифа, а просто перестала об этом думать. Я не углублялась в события прошедших дней, а их было слишком много. Кажется, что я провела с Каваном больше года. Вот так я сейчас себя чувствую.

И я скучаю по нему. Мне одиноко без него, пусть он и играет в шпиона, но вот от этих игр я устала. Разве, когда любишь человека, ты не меняешь свою жизнь, чтобы вам обоим было комфортно?

Разве не все люди так поступают? Мой брат делал всё, чтобы остаться в Дублине и жить с Мирьем. Он не задумывался о возвращении к своей семье. И признаюсь, что я ненавидела его за это. Я думала, что он предал нас. Предал меня. Сейчас же я его понимаю. Он изменил всё ради одной, ради любимой. Так почему Кавану сложно перестать жить чёрным и кровавым прошлым? Ведь это плохо. Это ужасно. Это убивает его. Я знаю, что ему не нравится быть жертвой, но в то же время что-то не даёт ему отпустить прошлое.

Вхожу в квартиру, и уже давно рассвело. Бросаю мокрые вещи на стул и направляюсь в душ. Я забираюсь под горячую воду и стою так несколько минут, пока моё сердце, словно отмирает.

Воспоминания накрывают меня с головой. Я не могу стоять на ногах и скатываюсь на поддон. Закрывая лицо руками, я горько плачу.

Плачу навзрыд, ведь всё внутри меня разрывается от боли, горя и бессилия. Меня накрыло. Иначе я никак не могу это описать. Я вспоминаю всё. Буквально всё, что со мной случилось. Когда Каван появился в моей жизни, я предполагала одно, а всё оказалось куда хуже, и я не справилась. Мало того, я влюбилась в Кавана и осознала, что его жизнь для меня слишком сложная. Он для меня деликатес, довольно болезненный деликатес, и у меня ничего нет, чтобы обладать им.

Кажется, что мои мысли мне не помогают. Я не могу успокоиться.

Истерика не прекращается, и я бью себя по щеке. Это больно. Это так больно… я плачу ещё сильнее. Я снова бью себя по щеке, чтобы прийти в себя, но не могу остановиться. Меня злит то, что слёзы текут градом, смешиваясь с водой из душа. Меня раздражает то, что я не особо переживаю из-за смерти неизвестной мне женщины и по совместительству матери Кифа. Это ведь чудовищно! Я чудовище! Мне не жалко её! Мне жалко Кавана и себя… Так сильно жалко себя. Я хочу сбежать отсюда. Хочу…

Замахиваюсь сильнее, но моё запястье внезапно что-то останавливает. Я вскидываю голову и вижу блестящий взгляд Кавана над собой. И теперь мне ещё хуже. Не думала, что такое возможно. Я вою. Правда, я вою и жмурюсь, ударяя ногами по поддону. Меня всю трясёт от слёз и истерики.

— Помоги мне… ударь меня, — прошу я Кавана. Он хмуро смотрит на меня, а затем выключает воду. Быстро заворачивает меня в полотенце и поднимает на руки. Я цепляюсь мокрыми пальцами за шею Кавана и кусаю его кожу, чтобы заглушить рыдания. Я дышу его ароматом. Он пахнет дождём, немного одеколоном и Каваном.

Каван забирается на мою кровать вместе со мной. И я сжимаюсь в его руках, продолжая плакать.

— Это нормально, Таллия. Нельзя всегда быть сильной. Это нормально. Поплачь. Если ты будешь держать это в себе, то наделаешь глупостей. Ты уже навредила себе. Лучше плачь, Таллия.

Плачь, — приговаривает Каван, поглаживая меня по волосам.

И я плачу. Плачу так горько, как в тот день, когда узнала, что у меня больше нет брата. Но я не плакала так, когда увидела Мирьем. Я не плакала, когда узнала, что Кавана насиловали много лет. Думаю, сейчас я плачу из-за всего. И я рада тому, что Каван рядом со мной. Я рада тому, что теперь он видит, как мне плохо без него, и что он делает со мной. Я рада тому, что он рядом.

Не знаю, сколько проходит времени. У меня жутко болит голова.

Горло першит. Я чувствую себя огромным воздушным шариком, пока за окном льёт сильнейший дождь. Я прижимаюсь к Кавану и дышу им. Мои сухие губы прижимаются к коже его шеи.

— Ты следил за мной, — сипло говорю я.

— Да. Это так, — сразу же подтверждает он.

— Зачем? Ты же понимаешь, что всё кончено. Я… не знаю, что делать дальше. Я в тупике, — поднимаю голову и, наверное, я выгляжу ужасно, но Каван словно не видит этого. Он с нежностью гладит меня по щеке и качает головой.

— Ты во тьме. А я знаю, как с ней бороться. Ты забрала у меня мою ночь и подарила мне день, Таллия. Только вот в этом дне мне нужна твоя помощь. Я поступил с тобой, как мудак. Я испугался.

— Ты испугался? — недоверчиво переспрашиваю я.

— Да, ты узнала многое обо мне. Ты узнала то, что я бы хотел скрыть. Ты видела чёртов труп и помогла Кифу. Ты помогла Дейзи. Ты всем помогаешь, а сама не принимаешь помощи. И я испугался, что после того, что ты узнала, буду для тебя чудовищем. Я привык к тому, что люди всегда видят меня таким. И уж лучше ты будешь подальше от меня, когда поймёшь это, чем я увижу отвращение и презрение в твоих глазах. Я испугался твоего взгляда, поэтому старался не смотреть в твои глаза. Я повёл себя, как мудак. Прости меня, но я не могу… не могу отпустить тебя. Я хожу за тобой по пятам, как чёртова собачка. Я ловлю твой аромат и улыбки, которые подарены не мне. Это безумно злит. А потом я вижу, как ты одинока. Я вижу, как никто не поддерживает тебя, когда ты умоляешь об этом глазами. Ты привыкла двигаться одна по жизни, как и я. Но дело в том, что я не двигаюсь, когда тебя нет рядом со мной, Таллия.

Прости меня.

— Я знаю, что ты был в клубе. Я знаю.

Каван удивлённо приподнимает брови.

— Я заметила тебя ещё до того, как Дейзи пришла ко мне. Я сделала вид, что тебя нет. Я… так мне было проще пережить ту страшную для меня ночь. И дело не в том, что я узнала, а в том… что я ни в чём не винила тебя. Я тоже испугалась, что когда-нибудь наступит время, и ты поймёшь, что тебе скучно со мной. Ты вернёшься в клуб и снова начнёшь драться. Станешь безумным и каждую ночь будешь встречать новую женщину, чтобы найти ту единственную, которая поможет тебе жить иначе. Я не смогла…

— Ошибаешься, Таллия. Я нашёл тебя, а другие мне не нужны. Без тебя мне одиноко. Я не могу жить без тебя и готов отказаться от всего ради тебя. Я готов. Если будет нужно, то мы переедем в другой город. Я готов изменить всё. Я готов.

Это ведь то, что я так хотела услышать от него. Но после разговора с Алом, я осознаю, что не имею право на подобное. Если я люблю Кавана, то всё, что я могу сделать, это принять факты и двигаться с ним дальше. Потихоньку двигаться дальше и иногда направлять его в другую сторону, а не менять оформление сцены вокруг нас.

— Каван, никаких жертв. Нет. Я отказываюсь от твоих жертв. Я хочу тебя. Хочу быть с тобой, вот и всё, — шепчу я.

— Мне так паршиво без тебя, Таллия, — произносит Каван, упираясь своим лбом в мой, и я улыбаюсь.

— Я тоже скучала по тебе.

Я чувствую, как тёплый аромат Кавана проникает в моё сердце всё глубже и глубже. Запах клубники и ванили от моего молочка для тела становится всё тяжелее и тяжелее между нами. Атмосфера превращается во что-то тягучее и опьяняющее. Моя голова наполняется туманом, когда я смотрю на губы Кавана, а затем медленно поднимаю взгляд на его глаза, темнеющие с каждой секундой.

Каван проводит пальцем по моей нижней губе. Слабый вздох вырывается из моей груди. Губа опалена его прикосновением. Моё тело реагирует моментально. Волна жара ласкает мои бёдра. Я задерживаю дыхание. Пульс повышается с каждой секундой, пока я наблюдаю, как зрачки Кавана расширяются. В них я вижу своё отражение. Немного напуганное, возбуждённое и ожидающее.

Внезапно Каван обхватывает горячими пальцами мой затылок, и его губы накрывают мои. Это давление настолько приятно и желанно для меня, что даже тихий стон скользит между нашими ртами. Я цепляюсь пальцами за его плечи и приоткрываю губы, впуская его язык в свой рот. Поцелуй настолько горячий и жадный, быстрый и огненный, что частота моего пульса становится невыносимо высокой, наполняя шумом голову. Все мысли покрываются эротическим туманом желания прикосновений.

Ногтями царапаю спину Кавана, отдаваясь его губам. Хотя я сейчас нахожусь выше его, сижу на нём, но Каван всё равно управляет мной, подавляя меня своим сильным и мощным желанием.

Каван отрывается от моих губ, и я, возмущаясь, издаю стон, приоткрывая налившиеся тяжестью веки.

— Я не могу контролировать себя, Таллия, — прерывающимся шёпотом опаляет мои припухшие губы своим дыханием Каван.

— Не контролируй. Просто будь собой. Ты нужен мне, — отвечая, скольжу пальцами по его плечам и снимаю с него кожаную куртку.

— Ты уверена? У тебя ничего не болит?

— Болит. Сердце. Но я знаю, что ты излечишь его своими губами, — отвечаю и встречаю его вспыхнувший благодарностью взгляд за моё доверие.

Наши губы вновь сливаются в жарких и быстрых поцелуях. Я не могу прекратить целовать Кавана, потому что умираю в его губах и руках, жадно ласкающих моё тело. Мне нравится вкус Кавана. Мне нравится то, что он даёт мне, и как я ощущаю себя рядом с ним. Мне всё с ним нравится, даже если это и боль.

Мы отрываемся только на секунду, чтобы Каван мог снять футболку. Я прижимаюсь к его груди своей. Не знаю, куда подевалось полотенце, но его нет. Больше ничего не существует, кроме губ Кавана, и, вообще, только этого мужчины в моём мире. Он и есть мой мир. Он моё дыхание, моя мечта, моя ценность, моё сердце.

Каван рывком бросает меня на кровать, и я подпрыгиваю только раз на матрасе прежде, чем он накрывает меня своим телом. Каван целует меня. Он опускается поцелуями по моей шее, и я закрываю глаза, полностью отдаваясь своим приятным и возбуждающим ощущениям. Сквозь дымку удовольствия ото рта Кавана на моей груди я слышу, как пряжка ремня стучит о пол, а затем ещё один грохот от его ботинок. Каван не перестаёт меня целовать, лаская теперь ладонями кожу моих бёдер.

— Ты такая идеальная, Таллия. Ты невообразимая… ты просто охрененная, — шепчет он, скользя губами по моей груди обратно.

Приоткрываю глаза и обхватываю его лицо ладонями.

— Я твоя, — выдыхаю ему в губы.

Он с собственническим и довольным рычанием впивается мне в губы. Чувствую, как кончик члена трётся о мой клитор. Моя спина выгибается, я приподнимаю бёдра, показывая ему свою нужду.

— Это будет быстро, Таллия. В следующий раз я вылижу твоё тело, но сейчас…

— Просто трахни меня, — впиваюсь ногтями в его шею и требовательно смотрю на него.

— Мне нравится твой грязный ротик, Таллия. Он ведь мой? — Каван дразнит меня кончиком своего члена.

— Твой. Всё твоё. Твоё. И моё сердце тоже твоё. Всё. Забери всё и отдай мне себя. Каван, — хнычу я, ударяя его ладонями по плечам.

От нужды своего тела я вся извиваюсь под Каваном. Он немного входит в меня и сразу же оставляет одну. Я шиплю и хватаю его губу зубами. Теперь Каван шипит от боли. Один толчок, и я кричу от распирания и удовольствия. Удивительно, оттого что моё тело стало настолько зависимым от желания, чтобы Каван оказался внутри меня. Оно умоляло, третировало и теперь получает своё.

Я распахиваю рот в ещё одном крике, а сладкая боль проносится по моим венам с каждым толчком Кавана внутри меня. Я обхватываю его талию ногами, и он входит в меня глубже, затрагивая новые точки моего возбуждения. Каван хватает меня за волосы пальцами и сжимает их.

— Каван! — издаю стон. Он поглощает его своими губами, а потом снова не позволяет мне целовать его. Он берёт меня, стискивая другой рукой мою ягодицу и наблюдает. Я задыхаюсь от удовольствия. Мне нравится то натяжение внутри меня, которое создаёт его член, каждый раз врезаясь в меня. Каван хватает мой сосок зубами, и я схожу с ума в агонии жара, скользящего по телу.

Он сосёт мой сосок, кусает его и катает между зубов, постоянно работая своими бёдрами. Кажется, что я вот-вот потеряю сознание.

Внутри меня происходит невероятно чувственная буря, которая полностью поглощает меня. Оргазм простреливает по всему телу, и я сжимаюсь за секунду, стискивая член, а потом стон за стоном, крик за криком, освобождаюсь от собственных оков.

Каван медленно целует меня в губы, и я лениво отвечаю ему, пока моё тело ещё дрожит в его руках.

— Ты так прекрасна, любимая, — доносится до меня едва уловимый шёпот.

Любимая…

Распахиваю глаза, надеясь, что это не сон. Каван, действительно, сказал это.

— Таллия, моя маленькая порочная балерина. Я обожаю тебя. Ты уже поселилась у меня под кожей. Не вытравить тебя. Не вывести.

Останься там, — Каван целует мой подбородок.

— Как ты назвал меня? — тихо спрашиваю его.

— Таллия, моя маленькая порочная балерина, — улыбается Каван, медленно скользя внутри меня.

— Нет, до этого. Повтори, — прошу его.

— Таллия. Я сказал, что ты прекрасна, когда кончаешь. Я хочу видеть это постоянно. — Каван проводит ладонью по моей щеке.

Меня постигает разочарование. Я выдумала себе слово «любимая».

Чёрт, какая я глупая.

— Таллия?

Я вижу беспокойство в глазах Кавана и наигранно улыбаюсь ему.

Тянусь к его губам, чтобы не разрушать наш момент. Ну и пусть он меня не любит, моей любви хватит на двоих.

— Я хочу ещё. Хочу забыться с тобой, Каван. Сведи меня с ума, — умоляю его, потому что иначе потеряю его. Пусть лучше так, чем без него.

Глава 40

Каван

Когда Энрика могла успокоить Слэйна одним только присутствием, то я не верил в это. Я думал, что это выдумка.

Женщина не может подарить спокойствие внутри. Она не может залатать раны, ведь они всегда будут кровоточить. Их не стереть.

И мне казалось, что Слэйн просто запер свои воспоминания, чтобы не разочаровывать Энрику и обманывать её дальше. Но сейчас, когда Таллия лежит у меня на груди, а я медленно поглаживаю её обнажённую спину, готов поверить во всё что угодно, потому что никогда не ощущал себя настолько счастливым и спокойным.

Я поступил с ней, как мудак, и не отрицаю этого. Я испугался, что она первой уйдёт от меня, когда осознает, какой ужас творится в моей жизни постоянно. Я не хотел этой боли, поэтому выгнал её первым. Что-то вроде: если я откажусь сам, то не будет больно.

Будет. Не важно, кто уйдёт первым, всегда будет больно. Без Таллии моя боль вернулась, как и кошмары, даже когда я не сплю. Я так отвык от такого состояния, что больше не мог дышать без своего личного наркотика. Теперь он у меня в руках, и я сделаю всё, чтобы боль никогда не вернулась. Я не смогу с ней жить дальше. Не смогу, потому что узнал, что такое жить без неё.

Где-то далеко я слышу звонок мобильного. Таллия ёрзает в моих руках. Чёрт, какой хрен решил испортить мне такой момент?

— Твой телефон звонит, Каван. Ответь, вдруг что-то важное, — шепчет Таллия, подавляя зевок. Она всю ночь была на ногах, до этого пережила изуродованный труп Дейдры и ужасную ночь, ещё и тот факт, что я выгнал её на улицу, даже не поняв, что она в шоке. Таллия слишком устала и морально, и физически, чтобы какой-то мудак сейчас нарушил её покой.

— Каван, абонент довольно настойчивый, — произносит Таллия, приподнимаясь с моей груди, но я притягиваю её обратно.

— Мне это не важно. Пусть хоть весь мир рухнет. Я поставлю телефон на беззвучный, а ты спи, — ворчу и перегибаюсь через край кровати. Достаю мобильный из кармана джинсов и хмурюсь, когда вижу пять пропущенных звонков от Кифа. Чёрт. Мне нужно ему перезвонить. Он был в больнице. Его мать мертва. Я теперь вроде как его лучший друг, ведь Слэйн нас обоих кинул.

— С ним всё в порядке?

Поворачиваю голову и вижу сверкающие от волнения глаза Таллии.

— Не знаю.

— Тогда позвони и узнай. Наверное, он сейчас переживает ужасное горе. Его мама мертва, и её убила его любимая женщина, — печально шепчет Таллия.

— Да, и из-за этого ты не в порядке.

— Разве можно быть в порядке, когда видишь смерть? Нет, конечно. Для меня это было ударом, но это факт, Каван. Это не мой родственник, но человек, мне жаль его мать, какой бы она ни была при жизни. Поэтому я приду в норму быстрее, чем Киф. А ему сейчас нужна поддержка. Поддержи его, в этом заключается дружба.

В который раз удивляюсь тому, насколько Таллия всегда точно и верно подбирает слова. Она удивительная и не истерит, как Энрика по любому поводу. Таллия требовательная и пугливая, но сильная и мудрая. За это я её и люблю. Я люблю её за то, что она стала мне другом в первую очередь, а во вторую — любовницей. Она моё лекарство.

— Каван. Киф звонит. Ответь. Шестой раз, это точно что-то важное, — Таллия пихает меня в плечо и ложится обратно в кровать.

С тяжёлым вздохом я отвечаю на звонок.

— Да. Как ты? — спрашиваю я.

— У меня вот-вот случится чёртов нервный срыв. Я сбежал из госпиталя и ужасно выгляжу. У меня болит голова. Дейзи, отвали! — орёт Киф на свою подружку.

— В общем, ты нужен мне сегодня.

— Только завтра, Киф. Сегодня я занят, — отрезаю я. Нет, я не потеряю это время с Таллией, даже если она будет спать весь день. Я просто буду смотреть на неё. Мне этого хватит.

— Каван…

— Или ночью. Можем встретиться после полуночи.

— Каван, сегодня свадьба моего отца! Какое к чёрту завтра или в полночь! Ты обещал меня поддержать! Моя мать мертва, а отец женится сегодня! Я в грёбаном аду!

Кривлюсь, вспоминая об этом событии. Чёрт.

— Ладно, я что-нибудь придумаю. Прими успокоительное, Киф.

— Каван, ты обещал. Ты мне нужен, понимаешь? Ты мне нужен, как друг, там, в церкви, когда я буду стоять и улыбаться отцу, который понятия не имеет о том, что его бывшая жена убита Дейзи, и послезавтра придётся её хоронить. Блять, Каван, — Киф жалобно стонет, и я представляю, в каком он состоянии. Мне его жаль.

— Я приеду. Я буду там. Мы справимся. — Мои планы рушатся, но что-то в моём сердце растаяло, и я хочу сам поддержать Кифа в такой непростой для него период.

— Спасибо, Каван. Я буду ждать тебя.

Выключаю звонок и падаю на подушку. Закрываю глаза, выпуская мобильный из руки, и он падает на пол.

— Что случилось? Тебе нужно ехать? — тихо спрашивает Таллия.

— Да. Свадьба отца Кифа. Она сегодня. Мне нужно быть там, чтобы проследить за Кифом. Это моя работа следить за всеми Ноланами и их состоянием, чтобы они не навредили ни себе, ни своей семье. Киф раздавлен, — вынужденно признаюсь я и открываю глаза.

— Значит, ты там будешь. Кифу нужна помощь. Он любил её?

Свою мать? — Боль сквозит в глазах Таллии.

— Она была его матерью. Да, Дейдра совершала ошибки, сошла с ума, пыталась его убить за то, что он якобы предал её, но она была его матерью. Она была лучше, чем моя мать. Поэтому я думаю, что он её любил. А сегодня его отец женится на другой женщине, которую любит, и не знает о том, что ему придётся отложить свой медовый месяц из-за похорон своей бывшей жены.

— Это паршиво, — шепчет Таллия.

— Это моя жизнь.

— Нет, Каван, это не твоя жизнь, это просто трудности. Киф простит свою мать за то, что она сделала. Мы прощаем людей лишь тогда, когда они умирают. К сожалению, слишком поздно для того, чтобы просто поговорить с ними или объяснить им что-то, но я надеюсь, что Киф не совершит ошибок. Он умный и… мне показалось, что он уравновешенный.

— Он тебе нравится? — ревностно рыкаю я.

Таллия тихо смеётся и кивает.

— Конечно, он мне нравится.

Моя кровь закипает от желания свернуть шею Кифу.

— Но ты мне нравишься больше. Киф хороший человек, у него сложный период в жизни, и ему нужна поддержка всех вокруг. Но ты мой мужчина, а он просто хороший человек.

Ревность исчезает, когда я вижу блеск глаз Таллии и тепло в них.

Я люблю тебя. Я так тебя люблю. Не отпускай меня. Не уходи.

Не бросай. Останься со мной. Полюби меня.

— А что насчёт свадьбы, то меня тоже на неё пригласили, — говорит Таллия.

Я удивлённо приподнимаю брови.

— Да, Дейзи приходила в клуб и передала мне приглашение. Она сказала, что Киф хотел бы лично поблагодарить меня, и я могла бы там с кем-то познакомиться, то есть наладить какие-то связи, о которых понятия не имею. Сначала я не поняла, зачем мне это, но сейчас… думаю, дело в тебе. Кажется, Дейзи и Киф решили побыть свахами для нас. Они знают, что мы расстались?

— Хм, я сказал Дейзи, что тебя больше нет. Ты ушла, — хмурюсь я.

— Значит, я права. Или они вместе, или только Дейзи решила отплатить мне добротой, то есть устроить нашу с тобой встречу. Это мило, — смеётся Таллия.

— Это дерьмово, — кривлюсь я.

— Брось, Каван, это мило. Друзья всегда хотят счастья для своих друзей. Они молодцы.

— Дейзи убила мать Кифа, и ты её считаешь милой? Она шлюха, — напоминаю я.

— Ну и что? — пожимает плечами Таллия. — Конечно же, она поступила плохо, и я не оправдываю её. Но если бы я увидела, что тебя хотят убить, то не знаю, как бы поступила. Я, может быть, тоже убила бы. Неужели тогда я стала бы в твоих глазах выглядеть плохой и грязной?

— Нет, ты другое дело, Таллия.

— Двойные стандарты, Каван. Или ты ко всем относишься милосердно, или же нет. Каждый человек заслуживает прощения, но это не означает, что прощение требует дальнейшего общения.

Нет. Это прощение для себя, но не для них. Прощение освобождает от плохого и дарит тебе свободу выбора.

— То есть я должен простить свою сестру за то, что она сделала со мной? Свою мать? Отца-ублюдка? — злобно рычу я.

— Да.

— Никогда, — шиплю я.

— Тогда ты всегда будешь видеть кошмары, Каван. Ты не отпускаешь прошлое, в этом твоя проблема. Почему оно так нравится тебе? — Таллия внимательно смотрит на меня, и я фыркаю.

— Оно мне не нравится. Я, блять, был мальчиком для удовлетворения похоти, — грубо огрызаюсь.

— Да, это так, но всё же, Каван, загляни глубже. Почему ты не можешь отпустить это? Что тебе не даёт это сделать?

Поджимаю губы, потому что я ненавижу говорить об этом. Меня это раздражает.

— Может быть, ты боишься, что если простишь их для себя, то у тебя не будет возможности спрятаться в темноте и оправдать своё одиночество? Ведь они мешают тебе двигаться дальше. Ты боишься, и это нормально, Каван. Но отпусти. Отпусти злость и обиду на них за то, что они с тобой сделали. Позволь другим поцеловать твои раны, полюбить твои шрамы и увидеть тебя настоящего. Настоящий ты прекрасен. И когда люди увидят, какое у тебя огромное сердце, то им будет плевать на твои шрамы. Они будут любить тебя за то, что ты просто живёшь.

— Если люди узнают, что у меня есть сердце, то они будут использовать меня и причинять боль. Они перестанут считать, что я могу их наказать.

— Я говорю тебе про отношения с близкими людьми. На работе ты можешь быть любым, а дома тебе нужно быть собой. Близкие тоже причиняют боль, Каван, но если ты не будешь двигаться дальше, то никогда не сможешь жить нормально. Чувствовать и иметь будущее. Ты думал о своём будущем? — интересуется она.

— Не особо, если честно. Я знаю, что всегда буду работать с Ноланами. Они моя семья. И всё.

— А собирался ли ты заводить свою семью? Думал ли ты о детях?

— Нет. Я не готов к этому, — отрезаю и сажусь на кровати, чтобы не видеть боли в глазах Таллии. Хотя я вру. Я лживый ублюдок и мечтаю о том, чтобы у меня была своя семья и дети, много детей, но страшно боюсь этого. И лучше пусть у Таллии не будет иллюзий на мой счёт, пока я сам не созрею, чтобы рассказать ей обо всём.

— Ты поедешь со мной на свадьбу? — Встаю и собираю вещи с пола.

— Если я тебе там нужна, то да.

— Ты мне нужна.

— Хорошо. Когда мне нужно быть готовой?

— Примерно через час. Я отправлю к тебе шофёра с платьем, а сам приеду за тобой ровно через час.

Надев футболку, опираюсь на кровать и целую Таллию в губы.

— Ладно. Буду ждать тебя. — Её улыбка разрывает моё сердце.

Она так прекрасна.

Киваю Таллии и, хватая свои вещи, выхожу из её квартиры.

В моей голове пустота. Ничего не хочу больше. Я вымотан и устал. Сейчас я должен сосредоточиться на работе, но хочу больше Таллии в моей жизни. Я должен быть тенью, а пытаюсь выбраться на свет. Чёрт, я просто ублюдок. Знаю, что снова причиню боль Таллии, но отпустить её не могу.

Ровно через час я, одетый в чёрный смокинг, стою у дома Таллии и жду, когда она спустится вниз. Ей отвезли платье, которое я выбрал, но я не уверен, что она бы выбрала всё это сама.

Когда Таллия появляется внизу, то у меня перехватывает дыхание. Она такая красивая. Элегантное платье в пол с длинными рукавами тёмно-синего цвета идеально смотрится на ней. Она чересчур сексуальна в нём. Почему я выбрал это платье?

— Нормально? Это то, чего ты ожидал? — взволнованно спрашивает она.

— Ты нанесла макияж, — замечаю я.

— Да. Это ведь свадьба. Если я появлюсь там со своими тёмными кругами под глазами, то буду выглядеть ужасно.

Мне нравятся её тёмные круги под глазами больше, чем пухлые губы, покрытые помадой, куча макияжа и слишком красивые глаза. Я боюсь, что кто-нибудь увидит моё сокровище, и оно ему тоже понравится. И этот кто-то будет куда сговорчивее, чем я.

— Каван, тебе не нравится? — спрашивает Таллия, и та печаль, которая сквозит в её глазах, убивает меня.

— Ты очень красивая. Мне нравится. Поехали.

Таллия садится в машину, и мы направляемся в поместье за городом.

— Никто обо мне не знает, кроме Дейзи и Кифа, да? — спрашивает Таллия.

— Нет, я никому о тебе не говорил. Ещё Дарина знает. Но я не уверен, что она там будет.

— То есть ты впервые ведёшь кого-то на подобное мероприятие.

— Да. Я никогда не приходил туда с женщинами. Хотя иногда приходил со шлюхами, чтобы никто не посчитал меня геем.

Но зачастую предпочитаю быть там один, потому что я на работе.

Каждый приём — это моя работа.

— Тебе всегда приходится присматривать за Ноланами? Они что, сумасшедшие?

— Ещё хуже. Они все воюют друг с другом. Долгая история, но нас она не касается. Не пугайся, если увидишь их ссору. Это для них нормально.

— Странно.

— Ещё как. Вероятно, ты увидишь мою мать, — мрачно говорю я. — И её мужа.

— Ох, — шумно вздыхает Таллия. — Она снова вышла замуж?

— Нет. Когда я убил своего отца, то мы заранее уже подготовили его копию. То есть нашли мужчину, заплатили ему и сделали пластические операции, чтобы он был похож. Свои сложности.

В общем, теперь она живёт с ним, а он уже много лет играет роль моего отца.

— И твоя мама согласилась? — ужасается Таллия.

— Она больше любит деньги и роскошь, которую дарит высшее общество. Её такая альтернатива устроила.

Таллия поджимает губы, а я наблюдаю за тем, как она хмурится, обдумывая мои слова.

— Ты же помнишь о том, что я убил своего отца?

— Да, помню. Просто всё это чуждо для меня, и немного страшно.

Выходит, что иногда можно встретить людей, которые просто играют свои роли, а настоящий человек давно мёртв.

— Выходит так. В моём мире к этой уловке прибегают многие.

Кто-то из-за наследства, кто-то из-за репутации, а кто-то по каким-то своим причинам. Но я не общаюсь с матерью и её мужем. Давно уже не общаюсь. Я для неё умер, как и она для меня.

— Наверное, это лучшее решение в твоей ситуации.

— Что? — удивлённо приподнимаю брови.

— После того, что ты мне рассказал о себе, о том, как к тебе относились и что с тобой сделали, то уж лучше быть одному, чем рядом с такими чудовищами. Так для тебя безопасней, — уверенно говорит Таллия.

— Я думал, что ты испугаешься, убежишь или откажешься от меня.

Ты шокируешь меня, Таллия. Постоянно. Я жду от тебя одного, а ты делаешь всё наоборот.

— Наверное, потому что ты мне дорог, Каван. Я готова со многим смириться, но не с безразличием и ложью. Поэтому я считаю, что, если ты так решил для себя, значит, для тебя это правильно, и никто не имеет права лезть к тебе со своими правилами. Это твоя жизнь.

Твоя семья. Твоя работа. А остальное лишь временно, — Таллия пожимает плечами и отворачивается к окну.

— Ты для меня не временна, Таллия. Рядом с тобой я счастлив. Я другой с тобой. Ты это всё, чего бы я хотел в своей жизни.

Услышав мои слова, Таллия расслабляется и дарит мне смущённую улыбку.

— Порой я поступаю нелогично, но очень боюсь потерять тебя. Я совершаю ошибки, но прошу тебя дать мне шанс исправить их. Я учусь и каждый день буду стараться стать лучше. Я обещаю. — Подхватываю её руку и целую пальцы Таллии.

Глава 41

Каван

С одной стороны, я хочу, чтобы все увидели Таллию и завидовали мне. С другой стороны, я боюсь показать ей тех, кто может её увидеть. Точнее, конечно, это ревность и нежелание делиться.

Но выбора у меня нет, потому что мы уже приехали к закрытому поместью Фарелла, где и будут происходить церемония и банкет.

— Вау, здесь так красиво, — восхищённо шепчет Таллия, пока я веду её по асфальтированной дорожке, с расставленными по бокам свечами и огоньками на земле.

— До Рождества ещё очень долго, — хмыкаю я.

— Это романтично, Каван. Всё так волшебно. Я никогда не была на свадьбах. Но эта… Господи, какой огромный дом! А людей сколько.

— Всего пятьдесят человек. Это маленькая церемония, по меркам Ноланов. Когда Слэйн собирался жениться в первый раз, было около семисот человек.

— Семьсот человек? О господи. Откуда так много знакомых? — ужасается Таллия.

— Необязательно знать всех. Род Ноланов очень древний, и для них важно приглашать всех, кто имеет вес в обществе.

— Выходит, что Слэйн был женат до встречи с Энрикой?

— Нет. Именно на ней он и собирался жениться, но Энрика бросилась со скалы.

— Что? — взвизгивает Таллия. Её глаза полны страха, а я мудак.

— Эй, не нервничай. Энрика странная, как и Слэйн. На самом деле она не собиралась покончить с собой. Она… хм, проверяла чувства Слэйна и доказала ему, что он любит её. Долгая история, но… Таллия, посмотри на меня, — я ловлю взгляд девушки, а в её зрачках застыл ужас, — они поженились тайно без гостей. У них всё хорошо. Мне сложно объяснить, почему она так поступила, и почему это было важно, но могу сказать, что это помогло Слэйну. Теперь он не отлипает от её юбки. Так что не бойся. Это для них нормально.

— Но ведь это ненормально для тебя, да? — тихо спрашивает Таллия.

— Для меня это ненормально. Мне не нужны такие жертвы.

Потому что я, в отличие от Слэйна, никогда не буду отрицать своих чувств, когда они появятся. Я честно себе в них признаюсь и не буду заставлять женщину вытягивать из меня эти слова клещами.

— Признаешься, — едва слышно повторяет Таллия.

— Да, признаюсь. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы влюбиться. Вероятно, я непохож на мужчину, который верит во всю эту чушь, но она есть. Любовь существует. Я знаю об этом. Так что всё хорошо. Да?

— Ага, — кивает Таллия и натянуто улыбается мне. Что я сказал не так? Таллия точно не в порядке, и она о чём-то сильно задумалась.

— Каван!

Я поворачиваю голову и вижу Кифа, идущего к нам. Он выглядит паршиво. Не знаю, как ему удалось объяснить свою хромоту, синяки, перевязанную голову и медленную походку, но он жив. Наверное, это хорошо.

— Таллия? Я удивлён, но в то же время безумно рад тебя видеть.

Ты спасла меня, — Киф широко улыбается своими чёртовыми потрескавшимися губами, и я кривлюсь.

— Я тоже рада видеть тебя живым. И не стоит меня благодарить, как и преувеличивать мой вклад. Я лишь осмотрела тебя. Как ты, Киф? — взволнованно и сопереживающе спрашивает его Таллия.

— Держусь. С утра я был в похоронном бюро, и завтра состоятся похороны моей матери. Сегодня свадьба моего отца. Я в грёбаном аду, Таллия. Я схожу с ума, — признаётся Киф.

— Ох, мне так жаль. Прими мои соболезнования и… наверное, поздравления. Это жутко слышится. Просто жутко. Не знаю, как ты держишься. Ты очень выносливый и сильный мужчина, — Таллия мягко улыбается Кифу, а тот чуть ли не превращается в лужу умиления. Какого хрена?

— Если бы женщины говорили мне подобное хотя бы раз в неделю, то я был бы ещё сильнее.

— Ну, выходит, что один раз уже есть, — смеётся Таллия. — Ты можешь дать мне свой номер телефона, и я буду писать тебе об этом каждый понедельник.

— Отличная идея. Я…

— Какого хрена ты флиртуешь с моей девушкой? — рычу я, дёргая Таллию к себе.

— Это был…

— Мне насрать, ясно? Даже не смотри на неё. Если она и будет кому-то говорить про силу мужчины, то только мне. Найди себе кого-нибудь другого, — злобно цежу я.

— Мда, вот и поговорили. Но мне всё равно, я накачал себя наркотиками и даже не воспринимаю тебя, как угрозу, Каван. Таллия, ты прекрасна. Встретимся на банкете. Вы можете пройти в сад, там располагаются все гости. Поболтаем позже, — Киф как ни в чём не бывало продолжает мило улыбаться МОЕЙ девушке, а затем ещё и подмигивает ей, направляясь к другим гостям.

— Ты в своём уме? — шепчет мне Таллия.

— А ты? Ты флиртовала с ним, — так же отвечаю ей.

— Это была дружеская беседа. Где твоё сострадание, Каван? Киф сейчас переживает самый сложный период. Он подавлен. Так ещё и накачал себя наркотиками. Как можно быть таким чёрствым? — отчитывает она меня.

— Но я же…

— Ты повёл себя безобразно. Просто безобразно, Каван. Нет ничего плохого в том, чтобы говорить людям комплименты и поддерживать их, вне зависимости от гендерной принадлежности.

Перед горем все равны. Господи, как ты мог? — Таллия шлёпает меня по руке. — И при чём здесь флирт? Если мужчина и женщина разговаривают, это не значит, что они флиртуют. Есть разные виды общения, Каван. Формальное и неформальное. А в такой сложной ситуации ты повёл себя, как эгоист с огромными проблемами в голове. Я от тебя такого не ожидала.

Пока она говорит мне всё это, ругая, как маленького мальчика, я возбуждаюсь. Она чертовски горячая. Я псих. Я влюблённый псих, которому нравится, что женщина может отстоять свои права и в то же время заставить меня считать себя придурком. Ревнивым придурком. Мне нравится.

— Хватит улыбаться, — прищуривается Таллия.

— Я не могу перестать это делать. Ты такая хорошенькая, когда ругаешься. Я снова хочу тебя. Я бы взял тебя прямо здесь…

— Каван, — щёки Таллии покрываются алым румянцем, и она оглядывается по сторонам. — Прекрати. Пошли в сад, где нам и нужно быть. И веди себя прилично.

Хоть Таллия и понятия не имеет, в какой стороне находится сад, но она куда-то ведёт меня за собой. Наверное, я выгляжу как идиот, потому что улыбаюсь так широко, что, кажется, рот треснет. Но когда Таллия уже в отчаянии кружится между гостей, путаясь в подоле своего платья, я веду её к месту проведения церемонии.

Мы выходим в сад, в котором расставлены стулья, и Энрика сразу же машет нам. Я давно не видел Слэйна, и сейчас мне больно, потому что он не обращает на меня внимания, держа на руках дочь и общаясь с Брианом. Он делает вид, что меня нет. То же самое делаю и я.

— Каван, рада тебя видеть живым, — Энрика целует меня в щёку и переводит взгляд на Таллию, смущающуюся под её пристальным взглядом.

— Таллия, это жена Слэйна Нолана — Энрика. Энрика, это Таллия, — сухо представляю их.

— Вау, ты существуешь, — смеётся Энрика и целует Таллию в обе щёки. — Очень рада встретиться с тобой. Я предполагала, что Каван кого-то нашёл себе, иначе бы он не спрашивал странные вещи, вроде…

— Достаточно, — обрываю я Энрику, но она из тех, кого сложно заткнуть.

— Брось, женщинам важно знать, сколько усилий прикладывает мужчина, чтобы покорить их сердца, — отмахивается от меня Энрика.

Таллия бросает на меня озадаченный взгляд, а я передёргиваю плечами.

— Не слушай её. Она бывает очень и очень навязчивой.

— Не навязчивой, а другом, Каван. Это так называется. Слэйн, познакомься с девушкой Кавана. Прекрати вести себя, как мудак, — шипит на мужа Энрика.

Глаза Таллии распахиваются шире.

— Я же говорил. Они ненормальные. Необращай внимания, — шепчу я Таллии.

— Слэйн! Бриан, брысь отсюда! — рыкает на обоих Энрика.

Я вижу, с каким высокомерием и недовольством Слэйн обращает внимание на Таллию. И мне не нравится это внимание. Я слишком хорошо знаю Слэйна, чтобы не понять, что она ему не угодила.

— Это Таллия. Красавица, да? Каван с ней встречается, — улыбается Энрика.

— Очень приятно познакомиться, Слэйн, — мягко отвечает Таллия.

Слэйн, в свою очередь, щёлкает языком и передаёт дочь Энрике.

— Это не то, что стоит моего внимания. Лучше найду, где можно выпить, — фыркает Слэйн.

— Прекрати! — шипит Энрика.

— Это ты не стоишь внимания, — злобно рычу я.

Слэйн бросает на меня пренебрежительный взгляд и ухмыляется.

— Хочешь это обсудить?

— С удовольствием.

— Слэйн, Каван, не сегодня. Фарелл женится. — Энрика хватает за руку Слэйна, а Таллия крепче сжимает мою руку, но я зол на этого ублюдка. Он не смеет так оскорблять Таллию. Мудак.

Мы со Слэйном не сводим глаз друг с друга. Я отпускаю руку Таллии, а Слэйн отталкивает жену.

— Придурки. Сочувствую, дорогая, но тебе придётся сложно, — тяжело вздыхает Энрика у меня за спиной.

Мы оба идём довольно быстро, пока полностью не скрываемся с глаз. Я дёргаюсь в сторону Слэйна, желая придушить его.

— Ты её проверил, прежде чем тащить сюда? — Слэйн перехватывает мою руку. — Каван, я не собираюсь драться с тобой. Я собираюсь только выслушать тебя.

— Да пошёл ты. Не тебе решать, кто будет здесь. Таллия со мной.

— Я задал вопрос.

— Я послал тебя в задницу.

— Каван, мать твою, ты понимаешь, что приводить сюда шлюх…

Я замахиваюсь другой рукой. Слэйн толкает меня в сторону, избегая удара.

— Таллия не шлюха, ясно? Она хорошая девушка. Она добрая и отзывчивая. Чего у твоей шлюхи, на которой ты женился, и в помине никогда не было. Таллия отличается от всех вас.

От Энрики тоже. Она чистая. Она была девственницей. Она стала моей. И если ты, сукин сын, причинишь ей боль, я убью тебя.

Запомни это. Марать о тебя руки я не собираюсь. Ты законченный ублюдок, Слэйн. Ты мне не друг, — с ненавистью выплёвываю я.

— Наконец-то, ты понял, что никому не нужен настолько, что тебе пришлось искать дешёвку, чтобы повысить свою значимость. Я давно от тебя отказался. Ты одни лишь проблемы приносишь. Я рад, что мы всё решили. Ты нежеланный гость на моей территории. С этих пор ты мне никто, — с таким же презрением отвечает Слэйн.

Я готов прямо сейчас его убить. Я ненавижу его. Я считал его братом, а он такое говорит обо мне. Слэйн забыл обо мне. Он кинул меня. Сукин сын!

— Слэйн, Каван, что вы оба здесь делаете? Пойдёмте, сейчас начнётся церемония. — Киф появляется между нами и хватает за локоть Слэйна.

— А ты запомни, мусор мы выбрасываем. И теперь это мусор, — Слэйн показывает на меня пальцем и обходит Кифа.

— Каван, нет. — Меня перехватывает Киф. Он едва держится на ногах, и я могу себя остановить. Я соображаю рационально, в отличие от Слэйна. Я разумный, а он мудак.

— Что случилось? Что вы снова не поделили? — тихо возмущается Киф.

— Ты не слышал, как он назвал меня?

— Слышал, но это Слэйн.

— И что? Ему должно всё сходить с рук, потому что он Слэйн Нолан? Ни хрена, ясно? Я выхожу из игры. Завтра я увольняюсь.

— Каван, пожалуйста…

— Каван? — за спиной Кифа раздаётся взволнованный голос Таллии, и я дёргаю головой.

— Ты в порядке? Я испугалась. Энрика сказала, что у вас с её мужем сложные отношения и что вы…

— Тише, всё хорошо, — натянуто улыбаюсь и притягиваю к себе Таллию. Она всхлипывает и крепко обнимает меня.

— Я сильно испугалась, — шепчет она.

— Всё хорошо. Пойдём. Сейчас начнётся церемония, — говорю я, целуя Таллию в волосы.

Я обнимаю её и веду обратно в сад, за нами идёт Киф, а затем к нему присоединяется Дейзи.

— Не трогай их. Не сейчас, — предостерегает её Киф.

— Но…

— Не лезь. Правда, просто закрой рот и иди молча. Я ещё не знаю, каким образом тебя наказать за то, что ты прикончила мою мать, — ещё твёрже говорит Киф и, видимо, Дейзи пугается.

Мне хватило стычки со Слэйном, но среди гостей я вижу своих сестру и мать с подставным отцом. Дарина замечает меня первой и быстро шепчет матери обо мне. Но матери всегда было плевать на меня, поэтому её безразличный взгляд я легко сношу.

— Мы сядем со стороны невесты, — сообщаю я Кифу. Он кивает и улыбается гостям, направляясь на своё место, где находятся все Ноланы.

— Это твоя сестра, а рядом с ней твоя мама, да? — шепчет мне на ухо Таллия.

— Да. Не смотри на них. Они могут найти сотню причин, чтобы задеть тебя. Поэтому игнорируй их, — отрезаю я.

Таллия поджимает губы и отворачивается от моей семьи. Я стою на другой стороне, пока играет музыка и появляется счастливый Фарелл. Его приветствуют гости, даже Таллия хлопает и улыбается незнакомцу в лице Фарелла, а я чувствую себя дерьмово. Я стою на другой стороне. Я их враг. Стал врагом, потому что просто полюбил. Я всегда их поддерживал. Всегда вытаскивал их из дерьма, а в итоге я оказался один. Совсем один. Перевожу взгляд на Слэйна, и он улыбается Энрике. Он обнимает её и целует в макушку, качая дочь. Он тоже счастлив, а мне, по его мнению, нельзя быть счастливым. Мне ничего нельзя. Я больше ему не друг, потому что полюбил. Это нечестно.

— Ублюдок, — вырывается из меня шипение.

— Каван, — Таллия сжимает мою руку, когда мы рассаживаемся по местам.

— Посмотри на него, — злобно шепчу я. — Посмотри. Он счастлив, понимаешь? Счастлив. Слэйн женат. У него есть ребёнок. А что я?

Ничего. Он бросил меня и считает себя выше меня, потому что Нолан. Слэйн забыл о том, сколько дерьма мы прошли вместе. Он, чёрт возьми, просто кинул меня из-за какой-то женщины, забыв о наших клятвах. Он забыл обо всём ради неё и ни разу не позвонил мне. Он ни разу не пришёл ко мне. Мы больше не общаемся, потому что я стал ему не нужен. Разве так можно?

— Каван, он просто женился, и теперь у него своя жизнь. Это нормально.

— Нормально? Нет, это ненормально, — с яростью шиплю. — Слэйн счастлив, а я нет. Он больше не одинок, а я одинок. Он кинул меня. Так друзья не поступают. Так браться не поступают, Таллия.

Слэйн счастлив только благодаря мне. А мне помочь не смог. Ему это и не нужно. Я волновался за него и решал все его проблемы. Я всегда был рядом. А когда он был нужен мне, Слэйна не было рядом, он был с Энрикой. Он полностью вычеркнул меня из своей жизни из-за неё. Это чертовски обидно.

— Ты сейчас несчастен? — тихо спрашивает Таллия.

— А я выгляжу счастливым? Думаешь, я не хочу тоже влюбиться?

Хочу. Не хочу детей? Хочу. Я, в отличие от Слэйна, всегда верил в любовь. И где она? Нет её. А он её получил. Это нечестно. Разве я не прав? — Поворачиваю голову к Таллии, абсолютно не слушая, что происходит вокруг нас.

— Ты чувствуешь себя таким одиноким сейчас? — хмурясь, спрашивает она.

— Конечно, да. Я же говорил тебе об этом. Я знаю, что сам выбрал одиночество, но думал, что мы будем вместе со Слэйном.

А он бросил меня. Слэйн изменил своё решение без меня и поставил перед фактом. Если честно, то я был рад, что он в первый раз не женился на Энрике. Но потом Слэйн решил, что должен защитить её, очистить себя и своё имя. Создать новый род, в который меня не пригласили. Это и больно. Я всегда его поддерживал, а теперь он во мне не нуждается. — Дёргаю головой в сторону Слэйна и Энрики, сидящих в первом ряду.

— Только посмотри на них. Они выглядят отвратительно. Все эти объятия и поцелуи они должны были оставить дома, а не демонстрировать всем, как они счастливы без тех, кто ради них страдал. Как можно быть такими лицемерными? — с отвращением морщу нос.

— Каван, они любят друг друга.

— Пусть любят там, где положено, а не здесь. Они оба всегда любили внимание. Это Энрика перетянула Слэйна на свою сторону.

Она забрала его у меня. Порой я её ненавижу. Я даже хочу, чтобы она умерла. Я не думал, что Слэйн вёл двойную игру и был на самом деле в ней заинтересован. Чёрт, да мы столько трахали подобных девок, но вот именно Энрике нужно было стать той самой для Слэйна. Если бы была другая женщина, то он бы остался со мной. Он так и планировал. Слэйн ненавидел брак, детей, да и, вообще, любовь. Он презирал всё это. А теперь? Каким жалким он стал.

— Каван. Ты до сих пор завидуешь Слэйну?

Резко поворачиваю голову к Таллии.

— Нет, конечно. Чему завидовать? Тому, что он стал подкаблучником? Что теперь для него на первом месте стоят только жена и его ребёнок? Тому, что у него нет больше меня? Нет, я ему не завидую. Я жалею его, — с презрением выплёвываю.

— Скажи, ты всегда это чувствовал? Всегда так думал о нём? Ты ни разу не был счастлив? — едва слышно произносит Таллия.

— Я начал это чувствовать, как только Слэйн влюбился. И сначала я пытался поддерживать его, но он меня запер, морил голодом. Я терпел, потому что был уверен в том, что Слэйн наиграется и вернётся к своему плану. Но нет, он совершил уйму ошибок, и я всё равно простил его.

— Ты не ответил насчёт счастья.

— Нет, не думаю, что я был когда-то по-настоящему счастлив. Я был пьян или чувствовал адреналин, но вот таким счастливым, как Слэйн, не был. Никогда не был счастлив.

— Даже в последнее время? Ты не чувствовал себя больше не одиноким?

— Даже в последнее время. Я всегда чувствую себя одиноким и несчастным. Это усилилось несколько месяцев назад, поэтому я и начал драться каждый день. Мне были нужны положительные эмоции. Нужно было превосходство хотя бы над кем-то.

— Подожди, выходит, что твоя зависть к Слэйну реальна? Всё, что ты сейчас сказал, подтверждает именно то, что ты до сих пор завидуешь ему. Но почему? Каван, у тебя же всё есть, — хмурится Таллия.

— Я не завидую ему, — шикаю на неё. — Не завидую. Я его ненавижу. Да и что у меня есть, Таллия? Я никогда не чувствовал, чтобы обо мне так заботились, как Энрика заботится о Слэйне. Я никогда не видел, чтобы на меня смотрели так, как она смотрит на Слэйна. Я никогда не чувствовал себя полноценным с женщинами. Они как были для меня шлюхами, так и остались. Нет ни одной женщины, с которой я бы мог быть счастлив, как он.

— Зачем ты ровняешься на него? У каждого человека своё понятие счастья.

— Я не ровняюсь на него. Тебе сложно понять меня, ведь ты ещё молода, и у тебя столько возможностей. А кому я нужен? И понятие счастье для меня такое, как и для других. Это забота, радость, смех, улыбки, лёгкость, любовь, желание быть лучше ради одной, подъём сил и сильное влечение. Вот чего мне не хватает. Если бы у меня всё это было, то мне было бы плевать на то, как счастлив Слэйн, потому что и у меня было бы своё счастье. Своя дорога, проблемы, семья, дети. Понимаешь?

— Хм, и ты ничего из этого не чувствовал в последнее время?

— Ничего. Нет, я не чувствовал этого. Поэтому меня и злит то, что Слэйн меня бросил, и ему плевать, как я живу. А я ведь заботился о нём. Я всегда заботился о нём, а он обо мне — нет. Возможно, ты права, Таллия, и я ему завидую. Завидую, что после всего дерьма, которое он причинил Энрике, она всё равно рядом с ним. Почему с ним? Почему самому циничному и высокомерному ублюдку счастье досталось первому? Почему не мне? Почему я не встретил женщину, с которой мог быть хотя бы немного счастлив?

С горечью смотрю на Слэйна. Он поднимается с места и хлопает.

Энрика рядом с ним смеётся, и столько нежности между ними. Я вижу больше, чем остальные. Вижу, как Слэйн заботится об Энрике, а она, в свою очередь, о нём. Они действуют, как одна команда.

Команда, которой мы со Слэйном были до Энрики.

— Я вызову такси, — тихий голос Таллии вырывает меня из громких оваций в честь нового брачного союза.

— Зачем? Сейчас начнётся банкет, — удивляюсь я.

— Да, но… на самом деле я едва держусь на ногах. Мне казалось, что я не так и сильно хочу спать и не устала. А сейчас я понимаю, что переоценила свои силы. Поэтому я вызову такси и поеду домой, чтобы немного отдохнуть и поспать. Пока. — Таллия хватает сумочку, но я успеваю остановить её.

— Что случилось? — спрашиваю, всматриваясь в её лицо, и, правда, вижу усталость в её глазах, а ещё пустоту. Наверное, я был эгоистом, когда попросил её поехать сюда вместе со мной. Таллия всю ночь работала.

— Я хочу отдохнуть, вот и всё. Передай мои извинения Кифу и поздравления его отцу. — Таллия дёргает рукой и быстро пробирается сквозь толпу.

Я бросаю взгляд на Фарелла и его новую жену, затем на Кифа, зовущего меня к ним, чтобы поздравить Фарелла, но меня волнует поведение Таллии. Я показываю Кифу, что мне срочно нужно уйти.

Расталкиваю гостей, ища Таллию, как меня за руку хватает Дейзи.

— Каван, постой.

— Я уезжаю.

— Подожди. Киф собирается сегодня сообщить Фареллу о похоронах, которые назначены на завтра. Ты ему нужен, — нервно шепчет Дейзи.

— Я… — Я не вижу Таллию и всё же должен поддержать Кифа.

— Каван. Это будет сложный вечер. Соберутся все Ноланы. Ещё никто из них не знает о похоронах и о том, что я сделала.

Пожалуйста, ты нужен нам, — скулит она.

Чёрт.

— Хорошо… ладно. Я вернусь через пару часов. Отвезу Таллию к себе и вернусь. Ладно? Я должен её найти. Она устала, — бормочу я, продолжая сканировать толпу гостей.

— Спасибо. Я…

Я больше не слушаю Дейзи и иду на поиски Таллии. Всё это чертовски странно. У меня такое ощущение, будто я сделал что-то не так. Из-за меня Таллия сбежала. Точнее, от меня.

Глава 42

Таллия

Я едва могу сдержать слёзы. У меня ком стоит в горле. Я иду, постоянно натыкаясь на незнакомые мне лица. Я теряюсь среди гостей и пытаюсь открыть дрожащими пальцами программу на мобильном, чтобы вызвать такси. Понятия не имею, где я нахожусь, и как мне добраться до города. Я разрушена внутри.

— Таллия!

Оборачиваюсь на громкий голос Кавана. Он пробирается ко мне, и хочется облегчённо вздохнуть, но горечь в горле не позволяет мне этого сделать. Мне так больно сейчас.

— Я довезу тебя. Почему ты не подождала меня? Куда ты бежишь? — запыхавшись, спрашивает он.

— Я… засыпаю на ходу. Ничего не соображаю, — отчаянно вру.

Всё я соображаю. Дело не в моём недосыпе. Дело в том, что моё сердце снова разбито.

— Каван!

— Чёрт. Давай убираться отсюда. Я не хочу с ней говорить. — Каван хватает меня за руку и тащит за собой, но нам перекрывает путь улыбающаяся Дарина в шикарном алом платье.

— Мы спешим, — отрезает Каван.

— Я всего лишь хотела поздороваться и исправить свою оплошность. Привет, Таллия, — Дарина чмокает меня в щёку, а я отшатываюсь от неё, прижимаясь к руке Кавана. Я помню всё, что она сделала. Эта красивая с виду женщина на самом деле урод внутри. Я уже даже не знаю, кто здесь искренний, а кто играет свою роль, обманывая на каждом шагу.

— Привет, братик. Я скучала на самом деле. А ещё я прошу вас обоих принять моё приглашение на обед в пятницу. Хорошо? Я извиняюсь за своё поведение. Мне важно, чтобы ты, Каван, был счастлив. А если Таллия делает тебя счастливым, то я тоже буду счастлива. Мы же семья. Дай мне шанс, — просит она.

— Обсудим это позднее. Нам нужно…

— Я знаю, что ты откажешь мне. Таллия, умоляю, уговори его. Я стараюсь изо дня в день наладить наши отношения, ведь все совершают ошибки. Каждый из нас поступает неверно, но разве не будет честно дать мне шанс всё исправить? — Она ловит меня врасплох. Я не знаю, что ответить.

— Не вмешивай сюда Таллию, Дарина. Хорошо, я приеду…

— Нет, вы оба. Оба. Я хочу быть частью вашей семьи. Хотя бы подружиться с Таллией, поболтать. Буду вести себя идеально. Я обещаю.

— Ладно. Напиши мне время и дату, и мы приедем. Пока, Дарина, — тяжело вздохнув, Каван обходит сестру, а я ошарашенно оборачиваюсь. Мне не нравится взгляд Дарины и то, как она играет пальцами, прощаясь со мной. Она плохая, и всегда будет делать только плохое.

Лучше бы мне думать именно о Дарине, а не о том, что терзает моё сердце. Но как только мы садимся в машину, и тишина окутывает нас, то мне становится дурно.

— Я отвезу тебя к себе, а потом вернусь на банкет. Киф просил помочь ему сообщить новость о завтрашних похоронах своей семье.

Это будет сложно. Я пока не знаю, хочет ли он обнародовать факт того, что его мать пыталась убить Кифа, и Дейзи её убила. У меня голова кипит, но я буду спокоен, зная, что ты дома, — улыбается мне Каван.

Тошнит.

— Отвези меня ко мне, — тихо прошу его.

— Почему? Тебе будет удобнее у меня. Мне казалось, что мы снова вместе, и ты вернёшься на своё место.

— На своё место, — с горечью в голосе повторяю я.

— Да, на то место, где тебе следует быть.

Господи, он говорит обо мне, как о домашнем милом животном.

Каван мне даже место уже определил. Это противно и больно.

— Мне следует быть только там, где я хочу быть. А это точно не то место, которое ты указал мне, — с обидой отвечаю я.

— Таллия, что произошло? — хмурясь, спрашивает Каван.

— Ничего. Я просто устала и хочу спать. Отвези меня, пожалуйста, ко мне домой. Я больше не буду это обсуждать, — отрезаю, отворачиваясь к окну.

— Хорошо, — тихо произносит Каван.

Я сама себе противна. Это платье меня душит. Одеколон Кавана вызывает отвращение. Я ненавижу себя за глупость и доверчивость.

Как я могла выдумать себе признания в любви от Кавана, когда я всего лишь развлечение для него? Мне так больно. Моё сердце сжимается с каждым ударом, и я держусь до последнего, чтобы не расплакаться от обиды. Для Кавана я всегда была игрушкой, и осознавать это неприятно.

Мы едем в полном молчании всю дорогу. Я не хочу ссориться с Каваном. Я не из тех, кто закатывает истерики. Просто хочу зализать свои душевные раны подальше от Кавана. Видимо, пришло время переезжать. Ал будет расстроен. У нас сейчас хорошая квартира с приемлемой арендной платой. Мы вроде бы нашли наше место, но мне придётся всё разрушить. Да и времени прошло много.

Мы довольно долго задержались на одном месте. Я не могу подвергать нас такой опасности. Надеюсь, Ал поймёт меня.

Каван довозит меня до дома, и я делаю глубокий вдох.

— Прощай, — шепчу я и быстро выхожу из машины.

— Таллия! — Каван выскакивает следом за мной. — Стой. Почему ты это сказала?

Ладно. Он хочет знать, значит, пора открыть ему глаза.

Резко разворачиваюсь и собираюсь с духом.

— Что происходит, Таллия? Я думал, что мы всё решили. У нас всё хорошо, да?

— Нет, Каван, у нас не всё хорошо. Дело в том, что «нас» не существует, — решительно говорю я.

— Что? О чём ты? Что случилось? Тебе Энрика что-то наговорила?

Тебя кто-то обидел? Тебя напугал Слэйн? Не волнуйся, я ушёл и больше не буду работать на семью Ноланов. Завтра я улажу все формальности и буду свободен. Я…

— Каван, хватит играть. Это унизительно и для тебя, и для меня, — с горечью в голосе перебиваю его.

— Не понимаю. Объясни мне. Таллия. — Каван тянет руки, чтобы обнять меня или прикоснуться ко мне, но я делаю шаг назад.

— Ты несчастлив со мной. Я не смогла подарить тебе ощущение заботы, чувства нежности и того, что ты больше не одинок, Каван.

— Что за чушь?! — возмущаясь, он повышает голос.

— Ты сам сказал об этом на свадьбе. Вспомни, что ты говорил.

И тот факт, что ты до сих пор завидуешь Слэйну и его счастью, доказывает, что между нами ничего и не было. Я была для тебя лишь забавой. Игрушкой, с которой ты коротал время. Но я не стала той женщиной, которая хотя бы чуть-чуть могла бы подарить тебе ласку и заботу, о которой ты говорил. Ты до сих пор одинок и несчастен.

Ты до сих пор страдаешь и считаешь, что тебя бросили. Выходит, что все мои усилия, всё моё время, потраченное на тебя и на то, чтобы помочь тебе, пыль, ничего не значащая для тебя, — с болью шепчу я.

Больше не могу не сдерживать слёзы. Они собираются у меня в глазах.

— Нет, Таллия. Ты не так поняла.

— Я всё поняла так, Каван. Ты сказал, что тебе не хватает радости, улыбок, веселья, смеха, заботы и ласки. Но я думала, что всё это у нас с тобой было. Оказывается, это было только у меня, а не у тебя. Ты не придал этому значения, потому что я тебе не важна так, как ты мне важен. Я не та, Каван. Я поняла, что сколько бы усилий я ни прикладывала, чтобы сделать тебя счастливым, никогда не смогу этого сделать. Ты всегда будешь рядом со мной завидовать Слэйну и Энрике, обесценивая меня в своей жизни. Поэтому я считаю, будет правильным, больше нам не встречаться. Никогда. Это значит, что никогда, Каван. Сам подумай, зачем мы тратим время друг друга? Это ведь больно. И сейчас мне очень больно, Каван. Мне страшно осознавать, что всё, через что я прошла рядом с тобой, для тебя ничего не значит. Ты со мной тоже был несчастен. И теперь я понимаю, почему ты не можешь отпустить прошлое ради меня. Я для тебя никто. Я не та, ради кого ты будешь менять своё восприятие жизни. Я не та, чью любовь ты сможешь принять. Я просто не та, вот и всё. И прежде чем ты попытаешься переубедить меня, я хочу, чтобы ты подумал над каждым своим словом. Взвесь их и тогда ты увидишь, что я права. Сегодня ты поставил точку в наших отношениях. Я выдумала себе наше будущее и благодарна тебе за то, что ты открыл мне глаза, — быстро вытираю слезу и стараюсь улыбнуться, глядя на потрясённого Кавана.

— Прости за то, что мне не удалось помочь тебе. Я, правда, старалась. Мне казалось, что я смогу, но потерпела поражение. И уж лучше признаться в этом сейчас, чем тогда, когда я бы влюбилась в тебя и узнала, что я для тебя просто временное развлечение.

Лучше так. И пусть моё сердце вновь разбито, но я рада тому, что это всё не зашло слишком далеко. Я не та, и мне очень жаль, Каван. Но я хочу, чтобы ты нашёл ту самую женщину. Нашёл и полюбил её, как и она тебя. Я желаю тебе только счастья. Прости меня, Каван, за то, что я не смогла, — сквозь слёзы целую его в щёку и, разворачиваясь, бегу к дому. Поток слёз уже не остановить. Я реву, как глупая дурочка, которая вновь поверила в сказку.

Поднимаюсь в квартиру, надеясь, что Ал дома и сможет помочь мне сейчас. Но его нет. Наверное, это хорошо. Я падаю на пол и плачу в голос, потому что больно понимать, что моя любовь была обесценена и растоптана. Каван сказал самые жестокие для меня слова. Я не смогла, а так старалась! Я старалась принять всё, простить, помочь, поддержать! Но выходит… выходит, что всё зря.

Сквозь свой скулёж я слышу звонок в дверь и качаю головой. Я не могу и не хочу сейчас видеть Кавана. Между нами всё кончено.

Теперь окончательно кончено. Но Каван безумно настойчив. Он звонит и звонит в дверь. Я поднимаюсь, вытираю на ходу мокрые щёки, и мне плевать, что он увидит меня в таком виде. Мне всё равно, потому что я никогда не стану для него особенной. Поэтому какая разница из-за него плачу я или нет?

— Уходи, пожалуйста, — всхлипнув, я распахиваю дверь, и моё сердце моментально уходит в пятки.

— Мама? — хриплю я. Это моя мама. Боже мой! Господи! Как она нашла меня? Как? Чёрт! Я в шоке смотрю на неё. Кажется, она ни на грамм не потолстела и не изменилась. Всё та же строгая причёска, суровое лицо и гладкая, идеальная кожа.

— Мама… я…

Не успеваю я даже начать оправдываться или извиняться, как звонкий удар сопровождает мои слова. Моя щека вспыхивает от боли, и я, шатаясь, хватаюсь за горящую щёку. Я с ужасом смотрю на маму, входящую в квартиру.

— Этому я тебя учила? Так ты решила отплатить мне за все годы, пока я заботилась о тебе, Таллия? — В её голосе звенит ярость. Я всегда её боялась. Сколько себя помню, я очень боялась, когда она ругалась. И это чувство животного страха никуда не ушло.

— Мама, прости… я хотела… учиться. Я…

— Бесстыжая девка! Я всё видела! Всё видела! Ты торгуешь своим телом, о котором я заботилась! Ты продала свою душу! Ты располнела и перечеркнула все мои труды! Ты хоть представляешь, сколько денег я потратила на тебя и на то, чтобы ты стала примой?

А что сделала ты? — Она наступает на меня и достаёт из сумочки ремень. Мои глаза распахиваются в шоке.

— Мама, всё не так, — хриплю я. — Мам, пожалуйста, послушай меня!

— Слушать проститутку? Что ты сделала с моей дочерью? Как ты могла? — Она замахивается ремнём. Я кричу и отскакиваю в сторону.

Она замахивается снова. Я пытаюсь избежать ударов, но мои ноги на высоких каблуках подворачиваются, и я падаю на пол. Первый удар проходит прямо по голове, и я визжу от боли.

— Мама, хватит!

— Неблагодарная девка! Жирная свинья! Ты унизила меня перед всем городом! — Ещё один удар проходит по моим плечам, и кожу обжигает от боли. Закрываю лицо руками, стараясь ползти, но мама хватает меня за волосы и дёргает их в разные стороны.

— Сучка! Захотела разврата? Захотела жизни? Я тебе покажу, что такое жизнь! Я тебя научу, как уважать свою мать! — Она со всей силы бьёт меня головой о стену. Я кричу и кричу. Боль проносится по моему телу и голове. Я падаю на пол, скуля от боли. А она замахивается ремнём и бьёт меня. Она загнала меня в угол. Мне некуда бежать.

— Проститутка! Шлюха! Ты опозорила имя своего брата! Ты уничтожила его доброе имя! Сбежала с нищим! Стала продажной девкой! Я видела тебя! Видела! Проститутка! Я вычищу тебя! Ты заплатишь мне своим трудом за каждое моё усилие! Ты ничего не заслужила! — кричит она, лупя меня ремнём. Из её руки вылетает пряжка и больно бьёт меня по коже плеч, ног и голове. Боль становится такой невыносимой, что я не могу терпеть её. Я плачу, захлёбываюсь слезами и кровью, стекающей из носа. Я визжу.

Выгибаюсь, пока на меня сыплются оскорбления и удары. Кажется, что я сейчас умру от боли. Я кричу так же громко, как и мама на меня. Я не верю, что это происходит со мной сейчас. Не верю в то, что она так сильно ненавидит меня. Не верю…

— Ты ничтожна! Ты ничего не стоишь! Проститутка! Шалава!

Вся выгибаясь, кручусь на полу. Мои ногти проходят по деревянному полу. Хочу убежать, но удары всё сильнее и сильнее разрывают мою кожу.

— Мама, прошу… прошу тебя… дай мне всё объяснить, — молю я, поднимая руку. Наши взгляды с мамой пересекаются, и в её глазах я вижу безумие. Такое страшное безумие, от которого моя кровь превращается в лёд, болезненно впиваясь в мои органы.

— Я выбью тебе зубы! Я изуродую тебя, шваль! Я родила тебя!

Тебя нужно было убить! — Ремень бьёт меня по ладони. Я визжу от боли. А затем новый удар проходится прямо по моему лицу.

Пряжка ремня впивается мне в висок, а затем прорывает кожу.

Из горла вырывается самый громкий крик о помощи, на который я только способна.

В моей голове шумит от ударов по ней. Я глотаю кровь и солёные слёзы. Я умоляю, но мама меня даже не слышит. Она безумна. Я зажата в углу и не могу даже оттолкнуть её. У меня нет сил. Я не могу. Я слабая. Я такая слабая.

— Это ты должна была умереть, а не мой мальчик! Тебе место в аду! Ты должна была сдохнуть вместо него! Это ты виновата в том, что он умер! Ты виновата! Если бы ты не появилась, я бы никогда не отпустила моего мальчика! Сучка!

Не знаю, бывает ли ещё больнее. Мои глаза распухли, и эти слова… Сердце кровью обливается. Уже даже не больно физически.

— Ты для меня умрёшь! Сегодня ты умрёшь! Ты не заслужила эту жизнь! Ты ничтожество! Ты мне не дочь! Ты ничего не заслуживаешь!

Ты безобразное чудовище! Жирная свинья! Грязная шлюха! Ты подохнешь в этой грязи!

Сквозь пульсацию и шум в голове я слышу удары. Бах-бах-бах.

Мама замахивается ремнём и бьёт меня. Бьёт и бьёт. Даже стены трясутся от ударов. А затем… входная дверь слетает с петель.

Прохладный воздух причиняет боль моим ранам. Я кричу и плачу от ещё одного удара. Я вся сжимаюсь, ожидая следующего, но его нет. Хотя я слышу крик мамы. Убираю руки от лица и с ужасом смотрю, как большой и сильный мужчина прижимает за горло мою маму к стене. Он кричит на неё, но я словно не слышу. Я… мне просто больно.

Мама с визгом летит в стену и ударяется всем телом. Меня всю трясёт, когда Каван оборачивается и хватает ремень с пола. Он замахивается и бьёт маму. Он лупит её под жуткие крики, а я не могу двинуться. Он бьёт и бьёт её. Его сила чудовищна. Мама вся изгибается, пытается бежать, звать на помощь, но Каван не даёт ей даже вздохнуть. Я замечаю на руках и лице мамы алые бугры. Она проклинает и ненавидит меня. Она желает мне смерти. В этом аду я схожу с ума. Я ничего сказать даже не могу. У меня больше нет сил, чтобы остановить Кавана. Моё зрение расплывчато. Мне дышать больно.

— Какого чёрта здесь происходит?

Различаю голос друга, медленно скатываясь на пол. Я вижу мутное очертание Ала, появляющегося здесь. Что-то разбивается. Он кричит.

— Ал… нет… нет… — Я так боюсь за друга. Я боюсь, что и ему будет больно.

— Каван, не нужно! Каван, остановись! Она не простит! Каван!

Я жмурю глаза, из которых продолжают течь горькие слёзы.

Наверное, лучше было бы, если бы я, действительно, умерла или хотя бы упала в обморок. Но я в сознании. Я слышу голоса. Слышу, что Алу удаётся остановить Кавана. Слышу жуткие угрозы Кавана в адрес мамы. Слышу, как он кому-то звонит и требует забрать маму.

Я словно умираю и очень медленно.

— Таллия, моя любимая. Таллия.

Я снова выдумываю для себя любовь Кавана. Но он всего лишь дотрагивается до моей головы, и я дрожу. Мой мир стал тёмным. Он превратился в грязь и кровь.

— Таллия, позволь мне помочь. — Каван осторожно касается моих волос, убирая их с лица.

Я приоткрываю глаза и хлюпаю носом. Меня начинает знобить.

— Господи… Боже мой, Тэлс. Ты вся в крови. Каван, сделай что-нибудь. Вызови скорую. Дерьмо, — скулит Ал где-то рядом.

— Если ты хочешь, чтобы её мать посадили, то я вызову скорую, — мрачно отвечает Каван.

— Я… я не знаю. Не знаю. Это не я должен решать, а Тэлс. Но ей нужна помощь. Каван, у неё кровь.

— Закрой рот. Я едва держусь, чтобы не убить эту суку. Ты мне не помогаешь. Принеси воду, футболку и вату. Нужно её протереть, чтобы увидеть, где раны и насколько они опасны.

Я смотрю перед собой, пока меня приподнимают. Каждое прикосновение к моей коже причиняет ужасающую боль.

— Таллия, ты слышишь меня? Кивни, — просит Каван. Я не могу.

Моя голова падает набок. Я чувствую, что Каван придерживает меня, иначе бы я рухнула на пол.

Ощущения и голоса становятся такими далёкими. Я знаю, что меня раздевают, и мне больно. Мои раны протирают, и мне больно.

Кровь стирают с моей кожи, и мне больно. Теперь мне жить больно.

И я не хочу жить вот так.

Темнота рассеивается, и я приоткрываю глаза. Моя кожа вся горит, зудит и пульсирует. Голова раскалывается. Веки словно отекли и опухли. Я плохо вижу, но точно знаю, что нахожусь в другом месте.

Я издаю болезненный стон, когда чувствую укол в вену.

— Всё хорошо, Таллия, это снотворное. Тебе нужно поспать. Ты в безопасности. Ты дома, Таллия. Ты со мной, — тихий голос Кавана тоже причиняет боль. Я знаю, что всё это ложь. Вот, к чему приводят мечты. Они уничтожают людей.

Глава 43

Каван

С болью в сердце смотрю на Таллию, лежащую в кровати. Мне сложно контролировать свою ненависть к этой суке, которая не оставила живого места на коже Таллии. Для меня всё равно эта девушка будет всегда прекрасной, но я знаю, как ей больно сейчас.

Я всё слышал. И это, охренеть как, злит меня. Если бы я просто уехал, решив, что наше расставание будет правильным. Если бы я не успел, то потерял бы Таллию.

— Как она? — нервничая, спрашивает меня парень, когда я выхожу из спальни.

— А как ты думаешь? — язвительно фыркнув, направляюсь в кухню, а друг Таллии следует за мной. Если учесть, что я выбил дверь в квартиру, и повсюду пятна крови, то это не самое лучшее место для Таллии, как и для этого парня. Поэтому мне пришлось и его привезти вместе с Таллией к себе домой.

— Я ушёл в супермаркет. Меня не было всего каких-то тридцать минут. Ну как так-то? — с горечью в голосе причитает он.

Выбрасываю пустую ампулу и шприц в урну.

— Если бы не ты… она бы убила Тэлс. Её мать больна. Я знал, что она больная. После смерти сына у неё началось обострение. Она всегда была чересчур властной. Издевалась над Тэлс, держала её взаперти, морила голодом. И я… думал, что спасу её. И что я сделал?

Ничего, — добавляет он.

Облокачиваюсь о раковину и глубоко вздыхаю. Сейчас он меня бесит. Мне не нужны его сопли. Мне достаточно своих проблем и желания добить эту суку. Я борюсь с этим желанием ради Таллии.

И уж точно этот мудак мне не помогает.

— Я договорился. Тебя сейчас встретят внизу и довезут до квартиры. Ты соберёшь все ваши вещи. Вещи Таллии отдашь моим людям, а тебя поселят в одной из моих квартир. Об остальном я позабочусь, — сухо говорю, поворачиваясь к парню.

— А Тэлс? Что с ней будет? — хмурясь, спрашивает он.

— Это моя забота. Таллия моя забота, понял? Теперь я буду оберегать её, раз ты не смог.

— Я старался.

— Мне плевать. Уходи, — рыкаю я.

Парень печально вздыхает, и его плечи опускаются.

— Смогу я ещё хотя бы раз увидеть её? — шепчет он. — Я старался ведь. Старался как мог. Прости, что я… я… не такой, как ты.

Я вижу, как глаза парня блестят от слёз. Это меня раздражает и в то же время мне его жалко. Чёрт, я стал таким мягким.

— Если Таллия захочет, то она продолжит общение с тобой, как только ей станет лучше. Я не буду запрещать. Но сейчас мне нужно разобраться со всем этим дерьмом, поэтому сделай так, как я прошу.

— Хорошо. Спасибо, Каван. Тэлс была права. Ты лучше, чем хочешь казаться. И… когда она очнётся, ей будет очень больно.

Очень. Ей будет требоваться что-то очень существенное, чтобы она хотела жить дальше. Я надеюсь, что ты позаботишься о ней. Помоги ей выбраться из этого отчаяния. Тэлс очень ранимая на самом деле.

Она ангел, но никогда не простит себя за то, что она живёт, а её брат нет. Не дай ей умереть. Она будет пытаться это сделать с собой, — парень напоследок кивает мне и бредёт к лифтам.

Я не верю, что моя жизнерадостная Таллия решит покончить жизнь самоубийством.

— И ещё кое-что… это странно, Каван. Странно, что её мать нашла нас только сейчас. Мы хорошо прятались. Постоянно переезжали. Она появилась только сейчас, и я… я думаю, что кто-то специально всё это подстроил. Её мать не могла нас найти, даже если бы наняла детектива. Но она точно этого не делала, потому что иначе нашла бы нас сразу же. Кто-то сдал нас. Тот, кто знал о том, что мы сбежали.

И это я уже понял. Какая-то сука. Эта сука может быть очень близко. Это моя сестра. Дарина. Я уверен, что эта тварь могла пойти на такое. Или же Слэйн. Он тоже мог таким образом отомстить мне. Я узнаю.

— Я разберусь. Здесь Таллии ничто не угрожает, — заверяю я парня.

— Хорошо. Хорошо… спасибо.

Он уходит, а я шумно вздыхаю, надавливая на уголки глаз. Её мать будет мучиться и пройдёт всё то, на что обрекла свою дочь. Я не расскажу об этом Таллии, но отомщу. Эта женщина будет жить, но не так хорошо, как она думала. Она пройдёт через ад. Но сначала нужно позаботиться о Таллии. Она для меня на первом месте.

Возвращаюсь в спальню и прислушиваюсь к хриплому дыханию Таллии. Она морщится во сне и даже плачет, а я не знаю, как помочь ей. Она видит кошмары, и всё, что у меня есть, это я сам. Я боюсь дотрагиваться до неё, потому что всё её тело в синяках. Ей будет больно. Её губы разбиты. На виске рана, как и на щеке. Мне больно смотреть на неё.

Подскакиваю из кресла, когда раздаётся звук звонка на моём мобильном. Я быстро выбегаю из спальни и закрываю дверь. Чёрт.

— Да, — отвечаю я.

— Ты где, Каван? Ты обещал, что будешь рядом со мной, когда я всем сообщу о похоронах, — возмущается Киф.

Блять, да сколько уже можно? Проблема на проблеме.

Чёртов ком.

— Я дома. Я не приеду.

— Но, Каван, это твоя работа! Ты…

— Я уволился это раз. Два, Таллия… — бросаю взгляд на дверь в спальню, и глубоко вздыхаю, — я не могу оставить её одну. На неё напали. Сильно избили.

— О господи. Каван, мне жаль. Кто это был?

— Её мать. Она избила её ремнём, наговорила ей ужасных вещей, и… я не знаю, как мне поступить дальше. Я не понимаю и не умею проявлять сопереживание. Да и в такой ситуации сопереживание не поможет. Поэтому сейчас для меня важнее Таллия, чем проблемы Ноланов. Мне важнее моя жизнь и моё будущее.

— Я понимаю. Прослушай, Каван, я сам стал жертвой своей матери и могу сказать, что это паршиво. Ты тоже был жертвой своей матери. Вспомни себя. Чего тебе не хватало в больнице, когда ты очнулся? Если бы ты мог помочь себе, что бы ты сделал? Вот именно это и поможет Таллии. Ты должен чувствовать интуитивно, как поддержать её. У неё будет сильно расшатанное психологическое состояние. Она одна и будет чувствовать себя ненужной, лишней, брошенной, ничтожной. Такое лечится только временем и поддержкой людей, которые могут заменить для неё то, что она потеряла. Понимаешь?

— Не совсем. Я не разбираюсь во всём этом. Я знаю, что ей будет больно и плохо. Её друг сказал, что она не захочет жить.

— Он прав. Поэтому дай ей то, ради чего она будет жить. Дай ей себя, Каван.

— Не уверен, что я именно тот, кто ей нужен.

— Поверь в себя. Если девушка для тебя важна, то ты справишься. Мне нужно идти. Я уже всех собрал. Пожелаем друг другу удачи, чтобы пережить эту ночь, — хмыкает Киф в трубку.

— Да, удача нам не помешала бы, — слабо улыбаюсь я. — Спасибо, Киф.

— Для чего ещё нужны друзья? Завтра встретимся и всё обсудим.

Я со своей стороны тоже готов помочь. Главное, держи себя в руках ради Таллии. До связи.

— Киф, подожди, — глубоко вздыхаю и собираюсь сделать это первый раз в своей жизни.

— Да?

— Послушай, тебе не нужно быть всегда правильным. Порой нужно поступать неправильно для других, но правильно для себя.

Ставить на первое место не работу на семью, а себя и свои желания.

Я говорю о правдивой причине, почему твоя мать умерла. Тебе не нужно сообщать им правду. Если тебе важна Дейзи, то спаси её и ваше общее будущее. Сегодня я оказался в той же ситуации, что и она. И я бы убил мать Таллии, если бы не появилась помощь, чтобы уберечь меня от этой ошибки. Но у Дейзи этой помощи не было. Она была одна против страха потерять того, кого очень любит. А когда мы любим, то делаем всё что угодно, чтобы спасти, не думая о том, как следовало бы поступить. Да, потом приходит страх взглянуть в глаза любимым, ведь уже ничего не изменить. Приходят отчаяние и жалость. Приходит желание сбежать от последствий. Но в тот момент, когда важному для тебя человеку причиняют боль, не работают никакие законы, кроме личных. И сейчас я прошу тебя подумать о том, какой вариант событий ты собираешься предоставить семье. Подумай хорошо о последствиях, потому что ошибки сложно исправить. Не все понимают причины наших поступков, и не все ценят честолюбие в работе. Особенно отношения не приемлют сравнений их с работой. Подумай, Киф. Подумай о том, что ты им скажешь и как потом поддержишь Дейзи или же разорвёшь с ней все отношения. Подумай. Сейчас у тебя ещё есть время, пока не стало слишком поздно. Люди сдаются, так и не услышав заветных слов. Люди ломаются и больше не хотят бороться, потому что чувствуют себя лишними, неважными и ненужными.

Повисает неловкое молчание, и я нервно чешу лоб.

— В общем, до связи, — произношу и быстро отключаю звонок. Я не имел права лезть в это дело, но сейчас прекрасно понимаю Дейзи, и почему-то мне захотелось сказать это Кифу. Я не могу говорить за него, но факт влюблённости в него Дейзи очевиден.

Мне нужно вернуться к своим проблемам и начать их решать.

Для начала разобраться со своей жизнью, а уже потом бороться за свою свободу. Но сегодня я многое понял. Я потерял тех, кем дорожил, и обрёл тех, кем буду дорожить в будущем.

Долгое время я сижу в кабинете, делая звонки, проверяю Таллию и репетирую речь, с которой начну её пробуждение. Через пару часов Киф сообщает мне о том, что никто особо и не расстроился.

Разве это не дерьмово? Умер человек. Пусть Дейдра была сукой, но Фарелл прожил с ней много лет, она была частью семьи Ноланов, а в итоге на её похороны даже никто и не придёт, кроме сына.

И такое ведь было постоянно. Я не придавал подобному значения, мне было всё равно, а сейчас… Я не хочу закончить свою жизнь так дерьмово. Хочу быть счастливым, умереть старым, в кругу своей семьи и знать, что им не будет плевать на меня. Они будут меня помнить.

Резко дёрнувшись в кресле, я несколько раз моргаю. Чёрт, я уснул. Оглядываю пустую кровать, где ещё недавно спала Таллия.

За окном ещё очень темно. Подскакиваю на ноги и замечаю полоску света под дверью ванной комнаты. Я быстро дохожу и толкаю дверь.

Таллия стоит напротив зеркала, и по её щекам бегут слёзы, а моё сердце колотится так быстро, что причиняет боль.

— Не надо. Не добивай себя. Это пройдёт. Синяки сойдут, — шепчу я. Таллия дёргается от испуга и поворачивает ко мне голову.

Всё её лицо в синяках. Такие раны не скрыть ни одной мазью. Они должны проявиться. Ни одна мазь на самом деле не помогает. Я перепробовал сотню, если не больше. Синяки от ударов не исчезают.

Они всегда остаются, как и раны, как и шрамы, чтобы люди помнили, когда были уязвимыми и слабыми. Увы, так и было.

— Она была права, — едва слышно говорит Таллия.

— Нет… нет, она безумна. Она сошла с ума и была не права, — быстро мотаю головой и делаю шаг к Таллии, но она отходит от меня.

— Она была права. Я стала никчёмной. Раньше у меня было будущее. Сейчас только боль, и всё. Смерти. Неудачи. Я ничего сама не добилась. Она была права. Я ничтожество. Я больше никому не нужна. Мой брат… он был значимым, а я нет. Я постоянно обманываюсь и не могу исполнить свою мечту, потому что слишком слабая и глупая. У меня и мечты нет, это всё было выдумкой.

А теперь у меня больше нет человека, который бы меня любил.

Точнее, человека, за которого я выдумала его любовь к себе. Я всё потеряла. Я всё… потеряла. Я это заслужила. Я разочаровала маму и всё потеряла.

Мне невыносимо слышать эти слова. Её друг был прав. Она разбита. Этот прекрасный ангел, который дарил всем только добро, сейчас стоит передо мной с оборванными крыльями и больше не может взлететь. Мне больно за неё. Я не знаю, как помочь Таллии.

— Я благодарна тебе за то, что ты пришёл, но не стоило этого делать. У меня больше нет смысла жить дальше. Больше нет мечты.

Мне лучше вернуться домой и умолять маму вновь полюбить меня.

Умолять и искать прощения. Мой брат никогда бы не простил меня за то, что я её бросила. Он остался бы с ней, а я нет. Он уехал, чтобы работать и помогать семье, а я жила в своё удовольствие. Я эгоистка, и заслужила всё это. Это малое наказание за то, что я сделала. Я заслужила больше и недостойна была спасения. Особенно от тебя. Я…

— Я люблю тебя, — слова сами слетают с моихгуб.

Таллия всхлипывает и пытается нахмуриться, но её лицо отекло от синяков.

— Ты говоришь, что у тебя нет причин, чтобы жить. Это не так. Ты не заслужила такой боли. Я знаю, потому что ты самая добрая, искренняя и нежная девушка во всём мире. И я люблю тебя. Вот твоя причина, чтобы жить. Я люблю тебя, Таллия.

— Не нужно… пожалуйста, не нужно меня обманывать. Это жестоко, — с горечью в голосе шепчет она и направляется в спальню.

Я осторожно, но в то же время крепко обхватываю её за запястье.

— Я не лгу. Я люблю тебя.

Наши взгляды встречаются. Невероятной красоты глаза и сейчас для меня самые красивые, самые любимые и самые родные. Пусть белки глаз Таллии стали алыми, и капилляры в них полопались, пусть синяки изуродовали её лицо, но я люблю её сердце. Люблю её душу.

Люблю её мысли. Я люблю эту жизнь, когда Таллия рядом со мной.

— Это неправда, Каван. Ты сам говорил, что ни разу за всё время, проведённое вместе со мной, не был счастлив. Ты не смеялся. Я была не той, кто могла бы подарить тебе большее. Я…

— Таллия. Послушай, — подношу её руку к своей груди. — Послушай, как быстро и испуганно стучит моё сердце, потому что я боюсь потерять тебя. Да, я многое наговорил тебе и даже не понимал, что это будет значить для тебя. Я был очень зол и обижен на Слэйна и на всю ситуацию в целом и не следил за своими словами. Но я говорил о том, что было со мной до тебя.

Вероятно, в тот момент я обесценил тебя и всё, что ты сделала для меня. Я был идиотом. Ты та самая, Таллия. Я знал это с самого начала. Знал ещё в ту минуту, когда встретил тебя, что ты особенная для меня. Ты бесценна для меня. Ты та женщина, о которой я всегда мечтал. Но я боялся признаться себе в том, что готов идти дальше.

Боялся отпустить прошлое, ведь и оно было для меня важным.

И в тот момент, когда ты ушла от меня, я понял, что это конец. Ты не вернёшься. Не простишь. Не примешь меня. И я был в шоке. Мне слишком долго пришлось обдумывать твои слова, вспоминать этот день, чтобы всё встало на свои места. Ты неверно поняла меня. Ты та самая. И я люблю тебя. Я люблю тебя, Таллия, и хочу с тобой будущее. Я хочу помочь тебе достичь своей мечты и гордиться тобой. Я хочу вместе с тобой встречать рассветы и закаты. Хочу учиться быть мужчиной для тебя. Но это мои желания. Я не могу заставлять тебя любить меня, Таллия, но прошу тебя дать мне шанс, чтобы хотя бы попытаться доказать тебе, что стою твоей любви.

Чувствую, что Таллия вся дрожит. По её щекам бегут слёзы. Я не в силах смотреть на мучение и недоверие в её глазах.

Притягиваю её к себе, и она позволяет мне обнять её. Она плачет.

Долго и горько. Таллия плачет в моих руках, но мне стало легче.

Теперь я понимаю, почему и зачем отказываюсь от прошлого. Я тоже обрёл цель и осознал её. Я принял всё, что со мной происходит. Я просто люблю Таллию. И это только начало моих признаний.

Глава 44

Таллия

Всё, что со мной произошло, слишком больно вспоминать.

Но синяки напоминают об этом каждую минуту. Они изводят и подавляют меня, а потом среди этой тьмы появляется мужчина, нежно ласкающий каждую рану на моём теле. Этот мужчина своими руками разводит тёмные тучи, сгустившиеся над моей головой.

Но всегда остаются сомнения и опасения о том, что тучи вернутся.

И это точно случится. Я всё разрушу, поэтому и не воспринимаю всерьёз признание Кавана. Я не имею права. Он не может меня любить. Меня не за что любить. По крайней мере, ему. Мне бы следовало покаяться, а я боюсь. Я эгоистка, потому что мне больно быть одной. Я приватизирую Кавана. Пользуюсь им, хоть и молчу всё время, а он пытается поймать хотя бы мою улыбку. Это сложно.

Сложно жить дальше. Сложно просыпаться и наблюдать за тем, как он мажет мои синяки мазью, заверяя меня в том, что эта мазь волшебная, и скоро всё пройдёт. Нет, волшебства не существует. Это миф. Во что я верю так это в реальность.

— Ты избил её, — нарушаю гнетущую тишину. Это мои первые слова за пять дней с того момента, когда Каван сказал, что любит меня. Я только набралась храбрости узнать, что было в прошлом, и что ждёт меня в будущем.

Каван откладывает мазь и тяжело вздыхает.

— Да. Так и было. Я не контролировал себя. Если бы не твой друг, то я бы убил её, — мрачно отвечает он и садится рядом со мной на кровать.

— Где она сейчас? Она уехала? — с болью шепчу я.

— Да. Да, она уехала, — кивает Каван.

Повисает ещё одна ужасающая пауза. Я ни о чём особо не думаю, если честно. Просто больно и плохо в сердце.

— Я… Чёрт, Таллия, я соврал тебе. Твоя мать никуда не уехала.

Твоя мать у меня. И я… я сделал кое-что плохое.

Я с ужасом смотрю на Кавана.

— Ты… ты… убил её? — выдавливаю из себя.

— Нет, намного хуже. Я запер её в одном доме. Её кормят только овсянкой и яблоками, заставляют носить тугой корсет, танцевать и стоять на пуантах. А если она этого не делает, то получает палкой за своё непослушание. То есть я заставляю её пройти через все унижения, лишения и всю ту жестокость, которым она подвергала тебя. Смерть для неё слишком лёгкое наказание. Она заслужила свои мучения.

— О господи, — прикрываю глаза от боли. Мне даже спорить с ним не хочется. Сил нет. Никаких.

— Таллия, я не мог просто так отпустить её, понимаешь? Я видел, сколько жестокости было в её поступках и словах. Она обманывала и уничтожала тебя. Избила тебя до полусмерти. Она… чудовище. И я решил, что отомщу за тебя. Знаю, что не имел права, но я не жалею.

Прости, но я тоже чудовище и всегда буду таким. Всегда буду защищать тебя. Всегда и всем буду мстить за твою боль, Таллия. — Каван касается моей руки, и я открываю глаза.

— Почему я ничего не чувствую? У меня в груди только пустота, Каван. Я не виню тебя. Я даже… рада. Я плохая. Я такая плохая.

Она же моя мать.

— Таллия, ты не чувствуешь ничего, потому что она убила в тебе всё хорошее к ней, — Каван касается моей щеки и нежно гладит её. — Я знаю, о чём говорю. Когда-то я тоже через это прошёл. Я знаю все эти чувства. Сначала пустота, а затем злость, обида и непринятие фактов, попытки найти оправдания, агрессия, боль и желание мстить, а затем уже приходят принятие и апатия к этому человеку. Безразличие к тому, живёт он или нет. Это нормально.

Когда нам причиняют боль, особенно физическую, те, кого мы любили, мы ломаемся. Мы отрываем от себя эти куски и освобождаемся.

— Не нужно, — я отодвигаюсь от Кавана, не желая его прикосновений. — Не нужно убеждать меня в том, что всё будет хорошо. Да, жизнь продолжается, но хорошо не будет. Я это знаю. Я всё понимаю и хочу уйти. Где Ал? Ал в ужасе, наверное.

Я начинаю приподниматься, но Каван нажимает на моё бедро, вынуждая меня рухнуть обратно на кровать. Я кривлюсь от боли, но не издаю ни звука.

— Ты никуда не пойдёшь, Таллия. Тебе нужен отдых. Твой друг в порядке. Вас выселили из квартиры, но мои люди вставили новую входную дверь и со всем разобрались. Сначала я забрал твоего друга сюда, а потом предоставил ему одну из своих квартир недалеко отсюда. Он в порядке, а ты нет. Поэтому ты никуда не пойдёшь, — настойчиво говорит Каван.

— Я теперь твоя рабыня?

— Что за глупости? Тебе некуда идти, это раз. Все твои вещи здесь, это два. Ты ещё не пришла в себя, это три. Тебе необходим отдых и полное восстановление, это четыре. Ты нуждаешься в заботе, это пять. Тебе достаточно причин, почему я не позволяю тебе уйти? — спрашивает Каван и бросает на меня взгляд.

— Зачем? Зачем ты это делаешь? Какой смысл? Зачем тебе нянчиться со мной? Я не твоя сестра и не хочу такую гиперопеку.

Мне она не нужна. Я не собираюсь тратить твоё время. Между нами всё кончено, — отрезаю я.

— Какой смысл? Потому что я люблю тебя…

— Нет! — выкрикиваю я от страха. Не хочу этого слышать. Я не заслужила. Не имею права знать о чувствах Кавана ко мне. — Нет!

— Таллия, я люблю тебя, поэтому…

— Нет! Хватит! Перестань! — мне всё же удаётся вскочить на ноги и отойти от Кавана. — Нет, пожалуйста, не говори этого. Не нужно.

Не ври мне. Ты не любишь меня. Ты не можешь меня любить. Тебе просто скучно, вот и всё. Тебе нравится быть героем. Нравится о ком-то заботиться. Это не любовь! Ты заменил мной свою сестру! Ты…

— Чёрт, Таллия, закрой рот! Не вынуждай меня причинять тебе боль! — рычит Каван, вставая с кровати, и приближается ко мне.

— Дело не в моей сестре и моём маниакальном желании о ком-нибудь заботиться! Мне не нужна какая-нибудь неопределённая женщина, лишь бы о ней заботиться! Мне нужна ты, слышишь? — Каван хватает меня за плечи и встряхивает.

Всхлипываю от боли и с горечью смотрю на его искорёженное яростью лицо.

— Пожалуйста, не говори…

— Я люблю тебя! Люблю! Я люблю тебя, Таллия! Я люблю тебя за то, что ты стала для меня светом! Люблю тебя за то, что ты всегда находила слова поддержки для меня! За твою силу и храбрость! Я люблю тебя, чёрт возьми! Я уже давно люблю тебя! Я люблю тебя!

И не знаю, почему тебе противна сама мысль об этом! Я так ужасен?

Настолько уродлив? Плевать! Я не собираюсь заставлять тебя любить меня в ответ, Таллия! Я люблю тебя и буду рядом с тобой столько, сколько ты захочешь! Это моё решение, а не твоё! Не нужно любить меня в ответ! Я не требую! Но я всё равно буду любить тебя, что бы ты ни решила! — кричит он каждое слово мне в лицо, и его голос звенит у меня в ушах. Кажется, что хуже быть не может, но может. Каван разрывает меня на части. И я снова реву, как глупышка. Я плачу и скулю, а он обнимает меня. Он прижимает меня к своей груди и обнимает, словно я этого достойна. Нет…

— Тише, Таллия, я понимаю, как плохо тебе сейчас. Я понимаю твою боль. Но прошу тебя, не отталкивай меня. Я помогу тебе. Мы справимся. Я совершил много ошибок. Но я буду лучше. Ради тебя я буду меняться. Не хочешь, чтобы я работал на Ноланов. Плевать, я уволюсь. Хочешь уехать в деревню и выращивать цветы? Я стану лучшим садоводом. Хочешь стать высококлассным хирургом? Я буду помогать сдавать экзамены и ждать тебя дома. Хочешь ещё чего-нибудь? Я всё дам тебе. Только не отталкивай меня сейчас. Я знаю, что упустил момент. Знаю, что наговорил много дерьма и оскорбил тебя. Знаю. Но я буду исправляться. У меня больше никого нет, кроме тебя, Таллия. Я откажусь от всего мира ради тебя. От всего откажусь, но прошу, не закрывайся в себе. Поговори со мной. Расскажи мне, как это больно, когда тебя вышвыривают из памяти и перечёркивают всю твою заботу и любовь. Расскажи мне. Поделись со мной своей болью, и я проглочу всё, — Каван вытирает слёзы на моих щеках, а потом начинает быстро покрывать поцелуями моё лицо. Я должна быть так счастлива, ведь этот мужчина стал для меня мечтой, но лишь ненавижу себя.

— Я плохая, Каван. Очень плохая, — хриплю я.

— Это ложь. Ложь. Слова близких людей всегда для нас самые значимые, но если человек, действительно, любит, то он не скажет тебе таких ужасных слов. Он не позволит себе подобного, потому что никогда не разрешит себе обесценить любимого человека. И это всё ты дала мне понять. Ты научила меня сначала думать, а уже потом говорить. Ты многому научила меня. А теперь я научу тебя, как жить дальше. Позволь мне, — жарко шепчет Каван мне в губы.

Я так люблю его. Люблю всё в нём. Люблю его агрессию и желание защищать меня. Люблю его тяжёлый характер и язвительность. Люблю его за каждую ошибку и за каждое слово.

Люблю.

— Помоги мне, — выдавливаю из себя. — Кажется, я умираю внутри, Каван. Я умираю. Мне так больно.

— Мы справимся, Таллия. Мы справимся, — заверяет он меня.

И это местоимение «мы» такое сильное. Мы — это не просто один человек, это команда, это союз, это больше, чем весь мир. Ведь в местоимении «мы» две буквы, символизирующие двух людей, Инь и Янь, две идеально подходящие частицы в этом мире. Мы.

Киваю Кавану, соглашаясь с его предложением. Сейчас не важны разговоры. Мне нужен он, чтобы просто был рядом. Я хочу спать и жить в его руках. Я тоже хочу бросить всё, ради него. Я готова на всё. Но могу ли я себе это позволить? Нет. Я должна рассказать ему правду о том, какая плохая. Мама была права. Я ничтожество.

— Каван, я должна кое-что рассказать тебе. Это важно. Я…

— Нет. Для меня прошлое не важно, Таллия. Больше не важно.

Тебе не нужно сейчас ничего говорить. Отдохни. Поспи, а потом ты немного поешь. Хорошо? Я буду заботиться о тебе. Я буду рядом, — обрывает меня он.

— Но…

— Нет, не нужно, Таллия. Не нужно. Ты не обязана сейчас ничего говорить мне. Не обязана отвечать мне взаимностью или что-то ещё.

Просто прими мою любовь, потому что я полюбил впервые и навсегда.

— Я поступила плохо, Каван.

— Что за чушь? Ты никогда не поступала плохо, Таллия. Выбрось из головы все слова и оскорбления своей матери. Это она на тебя так влияет. Ты живёшь её словами и выводами. Ты не из тех, кто поступает плохо. Ты всегда стремишься помогать людям. Ты ангел, Таллия. А твоя мать хотела тебя приватизировать. Она не видела в тебе живого человека, а только лишь вещь, пластилин, из которого лепила то, что считала нужным сама. Она никогда не спрашивала тебя о твоих мечтах и, вероятно, никогда не любила тебя. Бывают матери, которые перестают любить своих детей. Такое случается.

И их не нужно прощать. Это дерьмо с прощением не всегда работает. Как можно простить физическое избиение? Никак. Это не прощается. Это то, после чего всё разрушается окончательно.

Даже если ты попытаешься наладить отношения с ней, то ничего не выйдет. Я пытался. Из разрушенного никогда не построить тот же самый дом. Он снова рухнет. Он очень быстро разлетится на осколки, потому что это уже никому не нужно. Твоя мать, вероятно, никогда не примет тебя обратно. Ты должна это понимать, но это не означает, что ты плохая. Это означает, что ты свободна принимать свои решения. Ты живёшь дальше без неё. Не нужны в жизни люди, которые получают удовольствие от мучений близких.

Вот так и я вычеркнул Слэйна из своей жизни. Зачем цепляться за тех, кому мы не нужны? Разве не будет правильным, найти тех, кто будет дорожить нами?

Я немного озадачена словами Кавана. Кажется, что он долго думал и принимал свои решения по поводу своего будущего. Его зависть и злость на Слэйна пропали. В глазах Кавана я вижу только решимость двигаться дальше вместе со мной.

— Каван, а что же мне делать дальше? У меня больше нет семьи, — с горечью в голосе шепчу я.

— У тебя есть я, Таллия, — улыбается он, убирая пряди волос с моего лба. — Я всегда буду у тебя. Всегда будем мы. И мы всегда можем создать свою семью. Семья — это не всегда те, рядом с кем ты родился. Семья — это те, кто тебя принял и помог дышать свободнее.

— Но… что будет с мамой? Что будет с ней дальше? Она же мучается, — тихонько напоминаю ему. — Я пока не знаю, как относиться к этому. Не знаю, что ответить на твои слова о её заточении.

— Ничего. Это тебе придётся решить её дальнейшую судьбу. Если ты захочешь, я её отпущу, но мои люди заставят её молчать и больше никогда не встречаться с тобой. Захочешь увидеть её и поговорить, я поеду вместе с тобой. Захочешь мучить её дальше, так и будет. Я не имел права решать за тебя, но тогда просто не соображал. В моей голове засела мысль о том, что тебе причинили боль, и я должен отомстить.

— Я не хочу, чтобы ей было больно, — глубоко вздыхая и сажусь на кровати.

— Хорошо. Что-то ещё?

— Я… не хочу с ней говорить или видеть её. Я не готова и не знаю, когда буду готова к этому. Хочу уйти от неё навсегда и больше не бояться встретиться с ней. Я не могу быть виновата во всём, ведь так? Я не могла предвидеть того, что моего брата убьют.

— Она просто переложила свою вину на тебя, Таллия. Она сделала тебя плохой, как и меня когда-то сделали чудовищем.

Но только мы знаем правду. И она важнее, чем слова этих людей.

Поэтому я отпускаю её. Так ты решила?

Бросаю взгляд на Кавана и киваю.

— Тогда я пойду и сообщу своим людям. — Каван встаёт с кровати и направляется к двери.

— Каван, — зову его.

Он оборачивается ко мне.

— Её… ну, её…

— Били? Когда она вела себя плохо и не хотела работать, танцевать и есть. Да, её били, но именно так, как наказывают плохих учениц. Никаких переломов. Мои люди знают разные виды наказаний.

Неприятная кислота собирается у меня во рту. Меня сейчас стошнит. Но, с одной стороны, я думаю, что она это заслужила.

А с другой… мне так жаль, ведь она моя мама, и я всё равно её люблю.

— Нет, я имела в виду… насилие. Её насиловали? — выдавливаю из себя.

— Таллия, нет. Её не насиловали.

— Хорошо. Это всё, что мне нужно знать сейчас, — киваю я.

Каван выходит из спальни, а я подтягиваю ноги к груди. Мои чувства сейчас в хаосе. Я должна быть так счастлива сейчас, когда Каван так искренне и честно признался мне в своей любви, ведь так ждала этого. Но нет я не в силах принять его любовь, потому что любовь — дар, и он должен находиться в бережных руках. А у меня какие? Грязные и лживые. Я больше не знаю, что правильно. Но, наверное, стоит идти дальше, и когда-нибудь я наберусь храбрости простить саму себя за ошибки. Я уверена, что Каван достоин любви, и дам ему всё, что в моих силах, каждую крупицу себя. Теперь он смысл моей жизни. Но когда-нибудь я ему надоем. Люди рядом со мной надолго не задерживаются. Увы, это я знаю уже по опыту.

Они сначала любят меня, а потом уходят или причиняют мне боль, заставляя считать их тоже мёртвыми, потому что иначе моё сердце просто не выдержит такого огромного горя.

Глава 45

Таллия

— Тэлс, — меня радостно обнимает Ал, и я улыбаюсь, жмурясь от счастья. Я не видела его целых две недели, даже не говорила с ним, потому что мне было стыдно за то, что моя мама и его опорочила, после её возвращения домой. Ал позвонил своим родителям, чтобы честно признаться в том, где он находится, и что с ним всё в порядке. От них он и узнал, что его больше не считают родным. Об этом мне сообщил Каван, как и то, что моя мать сожгла все мои вещи, сказав всем знакомым, что я стала шлюхой, а потом меня убили. Это был сложный момент. Я её так и не видела больше.

Каван отпустил её, как я и просила. Глубоко в душе я ещё надеялась на то, что у нас ещё есть шанс, но теперь уже нет. Я потеряла всю свою семью, но обрела Кавана, который с каждым днём напоминает мне, почему я ещё дышу.

— Мне жаль, — печально шепчу я.

— Брось. Я особо чего-то фееричного от своей семьи и не ждал.

По их словам, я был самым никчёмным. Мне не жаль, Тэлс. Зато я свободен. Мне не нужно пахать, чтобы прокормить всех. Я больше ничем не обязан им. Я отправил им деньги, и всё. На этом всё.

На самом деле мне всё нравится. Посмотри, какую квартиру мне дал на время Каван, — произносит друг и восхищённо показывает на большую гостиную с панорамными окнами.

— Это было твоей мечтой, — замечаю я, направляясь к дивану.

— Да. Но я знаю, что всё это временно. Я найду приличную комнату и съеду. Но зато я пожил в роскоши и теперь знаю, к чему мне нужно стремиться. Когда-нибудь я куплю себе подобную квартиру, — заявляет Ал.

— Ты точно добьёшься своего.

— А ты как? От синяков уже не осталось и следа, — друг берёт мою руку в свою, и я шумно вздыхаю. — Мне тоже жаль насчёт твоей мамы. Она сука. Просто сука, Тэлс. Она тебя не заслуживает.

— Ну да, — грустно улыбаюсь я. — Я более или менее в порядке.

Много плакала первое время, спала. Каван заботится обо мне.

— Он тебя любит, Тэлс.

— Он сказал мне об этом, — киваю я.

— Да ладно? И что ты? Ты ведь тоже сказала ему о том, что любишь его.

— Нет, — поджимаю губы и выпрямляюсь.

— Но почему? Нельзя долго мариновать мужчину. Он признался первым, теперь ты должна.

— Зачем, Ал? Чтобы потом мне было больнее. Когда эти заветные слова не произнесены вслух, то жить проще. Они не становятся реальностью. Я не подхожу Кавану. Из-за меня у него куча проблем.

Он уходит со своей работы. Он постоянно мрачный, когда я его не вижу. Ругается по телефону, и ему угрожают. Это всё из-за меня.

На самом деле я думаю исчезнуть.

— Что? Ты не можешь! Тэлс, это глупо! — возмущается друг.

— Может быть, и глупо, но так я спасу его. Ты только подумай, как Каван будет жить дальше? Одно дело, когда люди говорят, что они готовы на всё ради любимых. А другое дело, когда им угрожают жизнью из-за выбора этих людей. Да и… всё очень сложно, Ал. Я не могу рассказать Кавану о своих чувствах, потому что у меня не хватает храбрости признаться ему во всём.

— В чём тебе нужно признаваться? В том, что ты влюбилась в него? В том, что твоё сердце принадлежит ему, и тебе страшно?

Тэлс, Каван взрослый мужчина и понимает, что делает. Если ему угрожают, то он справится с этим. Он же не вчера родился.

— Это сложно. Я не хочу говорить об этом. Не хочу, — мотаю головой и, кусая губу, смотрю вдаль.

— Ладно, но сначала хорошо подумай над тем, что ты собираешься сделать. Не нужно так поступать с этим мужчиной. Он не простит, Тэлс.

Слова Ала добивают меня. Я знаю, что Каван меня не простит.

Но самое ужасное — это личное чувство вины. Оно всё уничтожает.

— Как ты? — спрашиваю Ала, меняя тему. Он с воодушевлением рассказывает мне о том, что у него появилась девушка, и они встречаются очень часто. Она идеально ему подходит, шикарна в постели и выглядит как кинозвезда. Она часто находится с ним в клубе и сильно его ревнует.

Я с улыбкой смотрю на друга, кажется, влюблённого. Ал никогда не говорил столько всего о девушках, и его стремления стали иными.

Он решил пойти учиться, но пока ещё не определился с профессией.

Самое важное, что я вижу — жажду жизни в его глазах. Ал никогда так не выглядел. Он счастлив, и всё дело в этой девушке, которую он встретил. Она мотивирует его стать лучше. И в то же время я вспоминаю слова Кавана. Он говорил, что готов меняться и довольно сильно изменился со дня первой нашей встречи. Неужели, женщины, действительно, могут изменить мужчин? Неужели, мы обладаем над ними такой огромной силой? Нет. На самом деле дело не в женщине, а в мужчине. Пока он не захочет сам чего-то добиться, какая бы красавица и умница ни была рядом с ним, ничего не произойдёт.

Может быть, определённые мужчины зажигают в нашем сердце ту самую тёмную сторону, которая раскрывает нашу сексуальность?

А женщины открывают для мужчин многие двери тем самым уверенным шёпотом на ухо: «Я всегда буду рядом, что бы ты ни решил»?

Поболтав с Алом ещё немного, я выхожу на улицу и вижу Кавана, ожидающего меня у машины. Сначала он суров и даже пугающе агрессивно смотрит на прохожих, но когда наши взгляды пересекаются, то его глаза становятся сверкающими и яркими, нежными и счастливыми.

Я люблю его. Безумно.

— Как всё прошло? — интересуется Каван, открыв для меня дверь машины.

— Отлично. Ал влюблён. Это так… странно на самом деле. Но я рада за него. И, конечно, без тебя всё было бы куда хуже, — отвечаю я.

Каван захлопывает дверь, оббегает машину и садится в водительское кресло.

— Спасибо тебе за то, что ты сделал и для меня, и для Ала, — искренне добавляю я с улыбкой.

— Не нужно, Таллия. Я не хочу благодарности. Я хочу тебя. — Его настроение меняется и моё тоже.

— Ты не подумала над моим предложением?

Чёрт.

— Думала, но пока не знаю, что ответить. В последнее время со мной случается много всего, и я до сих пор не могу прийти в себя, Каван. Мне приятно, что ты предложил съездить отдохнуть куда-нибудь, но я пока не разобралась со своей жизнью. Скоро вступительные экзамены, а я не понимаю, чего хочу сейчас, — тихо отвечаю.

— Хорошо. Ты будешь готовиться к экзаменам?

— Не знаю, Каван. Смогу ли я помогать людям? В ту ночь, когда случилось страшное с матерью Кифа, я осознала, что не готова к такому. А в медицине много различных случаев: хороших и плохих, сложных и лёгких. Я постоянно пытаюсь абстрагироваться от того, что мир нехороший, он двоякий. А я хочу только хорошего. Хочу только хороших людей и только хороших событий. Это ненормально ведь, да?

— Почему ненормально, Таллия. Каждый из нас хочет идеальный мир с идеальными людьми и такими же отношениями. Но дело в том, что мы все разные. И потерять суть своей мечты — это нормально. Я считаю, что ты бы со всем справилась. Да, будет и плохое в твоей практике, но подумай о том, что ты сможешь сделать его хорошим.

Ты станешь юной волшебницей с собственной магией.

Я улыбаюсь и с любовью смотрю на профиль Кавана.

— Ты милый, — хихикаю я.

— Веду себя, как мудак, да? — улыбается он.

— Нет, ты ведёшь себя очень мило. Ты меня поддерживаешь, и это для меня ценно. Каван, ты замечательный мужчина. Ты мечта многих.

— Я не хочу быть мечтой многих. Я хочу быть твоей реальностью, Таллия.

Слова застревают у меня в горле. Я не позволяю им вылететь изо рта. Нельзя. Запрещено. Нужно всё заканчивать, потому что чем дольше я нахожусь вместе с Каваном, тем хуже мне будет дальше.

Когда мы приезжаем в квартиру Кавана, звонит его мобильный.

— Пойду почитаю что-нибудь, — говорю я, но Каван хватает меня за руку. Озадаченно поднимаю на него голову, и он показывает мне имя входящего абонента. Дарина.

— Ты нужна мне сейчас, Таллия. Останься со мной, — просит он.

— Хорошо.

Каван отвечает на звонок и ведёт меня в гостиную. Он ставит телефон на громкую связь и кладёт его на столик, а мы с ним садимся на диван. Каван продолжает крепко держать меня за руку.

— Я звонила тебе несколько раз, Каван. Ты игнорировал меня, хотя обещал, что мы встретимся, — обиженно тянет Дарина.

— Я был занят. Что ты хочешь? Я и сейчас занят.

— Хорошо-хорошо, не нуди, я ненадолго. Помнишь, мы говорили про совместную встречу на свадьбе Фарелла?

— Хм. Может быть, такое и было.

— Такое было, Каван. В общем, почему бы нам не пообедать завтра в кафе, расположенном напротив офиса Слэйна? Мне нужно будет улететь по работе на полгода, поэтому я бы хотела перед своим отъездом оставить после себя хорошее впечатление у тебя и Таллии, как и просто поболтать.

— Дарина, мне не нравится твоя идея, — Каван бросает на меня напряжённый взгляд.

Не скажу, что я безумно счастлива, но общение нужно налаживать. Дарина тянется к Кавану. Да, у них было сложное прошлое, но она хочет изменить его. Дарина хочет быть сестрой для своего брата, а сейчас для меня это очень острая тема.

— Почему? Знаю, что дерьмово поступила при нашей первой встрече с Таллией, но я не знала, что она не шлюха. Откуда я, вообще, могла это знать? Ты же ничем личным со мной не делишься, Каван. Я ошиблась. Я тоже ошибаюсь. Ладно, я часто ошибаюсь на твой счёт, но ведь пытаюсь исправить ошибки. Я буду вести себя хорошо. Клянусь тебе. Я сделаю всё, чтобы не причинить тебе боль.

— Согласись, — шепчу я на ухо Кавану и киваю, подбадривая его.

— Хорошо, — с тяжёлым вздохом говорит он.

На том конце провода Дарина визжит от счастья.

— Тогда в два часа? Подойдёт?

— Мы будем там в два часа. Дарина, предупреждаю тебя, что я тебя убью, если ты выкинешь что-нибудь, — грозится Каван.

— Господи, прекрати. Это уже обидно. Я сама проявила желание сделать это. Мы же семья, Каван. И мне нравится Таллия. Она противно милая. Хотя бы одна из нас будет милой и невинной, а то в нашем мире одно дерьмо встречается. Тебе повезло, ты…

— Всё, Дарина, до завтра, — Каван обрывает звонок и откидывается на диване.

— Она, правда, старается, — замечаю я с улыбкой.

— Это меня и беспокоит. Ты не знаешь мою сестру, Таллия. Я уже предупреждал её, но она думает, что бессмертная. Ты не представляешь сколько раз она подкидывала мне дерьмо.

Однажды Слэйн чуть её не убил. Её спасла Энрика. Если бы не она, то Дарина была бы уже мертва. И это не самый худший сценарий.

— Каван, не говори так. Нельзя желать смерти. Нужно просто двигаться, ты же сам советовал мне это. Двигаться и наблюдать за тем, что происходит. А если всё получится?

— Ты слишком хороша для этого мира, Таллия. Слишком хороша, — качает головой Каван.

Горько приподнимаю уголок губ и отворачиваюсь.

— О чём ты думаешь в последнее время? — Каван кладёт ладонь мне на спину и гладит меня. Мне нравится, когда он такой нежный со мной. Когда он касается меня и дарит мне своё тепло. Я не могу напиться этими эмоциями. Не могу, а надо бы.

— О многом и ни о чём одновременно. Моё будущее сейчас — это огромный мыльный пузырь, и я не знаю, что мне делать дальше.

А ты? О чём думаешь ты? — спрашиваю, бросая на него взгляд.

— О тебе. Я постоянно думаю только о тебе и о себе. Большую часть жизни я думал о других, теперь мне нравится, что никого нет рядом со мной, только ты. Я бы хотел так состариться.

— Тебе ещё рано.

— Нет, для меня самое время, а вот для тебя всё слишком рано.

Впереди у тебя столько возможностей, Таллия. Ты вольна делать всё что хочешь. Ты можешь пробовать, ошибаться, обжигаться, радоваться, влюбляться, страдать. А у меня нет столько времени.

— Времени для чего, Каван? Для жизни?

— Нет… нет, — Каван странно и незнакомо улыбается мне, а потом отводит взгляд куда-то вдаль. — Хочу сказать, что я всё для себя решил. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Я выберу любой вариант. Больше не хочу что-то искать и гнаться за чем-то необычным. Я счастлив. Да… да, наверное, это и есть счастье, когда спокойно и хорошо, когда никто не мешает, когда не нужно бояться, что время заканчивается, а ты так и не узнал, что такое счастье. Я всё уже попробовал, поэтому мне остаётся лишь дождаться тебя или же отпустить.

— Каван, — с болью в голосе шепчу я.

— Подумай, Таллия. Пожалуйста, подумай, чего ты хочешь от меня. Я свою позицию тебе сказал и свои желания тоже. Я хочу тебя. А ты реши, хочешь ли ты меня в своей жизни. — Каван целует меня в лоб и встаёт с дивана.

— Ну что, закажем пиццу? Думаю, пришло твоё время попробовать пиццу, — наигранно весело предлагает он.

— Пицца так пицца, — и я тоже играю.

Мне кажется, каждый из нас уже знает, что это конец. И мне больно. Больно любить его так тихо.

Глава 46

Каван

Хочется назвать мою жизнь дерьмом. Вот вроде бы всё хорошо.

Рядом со мной любимая женщина, и скоро я стану полностью свободным от работы на семью Ноланов. Всё потихоньку стабилизировалось. Но Таллия от меня отстранилась. Я не знаю, что послужило причиной этому. Я признался ей в своих чувствах. Сказал ей, что люблю её, хочу быть вместе с ней всю свою жизнь. Но она не хочет. Я по глазам её вижу, что это не для неё. Точнее, я не её выбор. Словно она вынужденно живёт здесь со мной, пока не подвернётся иной удобный вариант. Конечно, Таллия на такое не способна. Она честная, искренняя и заботливая. Она чудесная.

Но что-то с ней не так. Да, психологическая травма, которую оставила после себя её мать, огромная, но и здесь дело не в ней.

Таллия смирилась с потерей матери и с тем, что она объявила свою ночь мёртвой. Дело во мне. В моих словах. В моей любви. Мне не следовало говорить этого, но слов не забрать, да и устал я бояться их. Таллия испугалась моей напористости. Она не верит мне и ждёт предательства с моей стороны. А я из кожи вон лезу. Моя боль вернулась. Я не могу спать рядом с Таллией, потому что кошмары вновь стали терзать меня, но они другие. Они горькие и полны печали. Я готовлюсь отпустить Таллию. Я уверен в том, что она не любит меня так, как люблю её я. Она испытывала ко мне влечение, интерес и, вероятно, влюблённость, но всё прошло. Таллия угасла, как и её чувства ко мне. Это чертовски дерьмово. Я снова нелюбимый.

— Таллия, ты готова? — стучусь в её спальню… Чёрт, даже спальня больше не наша, а только её. Мы живём словно соседи. Изредка разговариваем. Она со мной говорит куда меньше, чем раньше.

Старается не смотреть на меня. Она страдает и прячется от меня, а я уже не знаю, чем помочь. Ощущение, словно я убиваю её своей тьмой.

— Каван, всё в порядке?

Я моргаю несколько раз, пропустив слова Таллии. Натягиваю улыбку и киваю.

— Конечно, но я до сих пор не считаю встречу с Дариной хорошей идеей. Она сука и подохнет сукой, — фыркаю я.

— Прекрати. Родственников не выбирают.

— Но и не терпят.

— Каван, если ты не хочешь идти, то не пойдём, — злобно огрызается Таллия. И это странно. В последнее время она часто это делает. Огрызается, злится и даже уходит от меня, чтобы больше не разговаривать. Я не понимаю, что случилось. Когда я потерял её?

— Нет, мы пойдём, — с тяжёлым вздохом говорю я.

— Хорошо. Веди себя нормально с Дариной. Все совершают ошибки. Ты сам говорил, что тоже совершал их и просил у меня шанс всё исправить. Я дала тебе его, а ты своей сестре шанса дать не хочешь, — отчитывает она меня.

— Я дал ей их сотню, если не тысячу, — бубню я.

— Ты требуешь к себе иного отношения от других, но вот к людям относишься так, как сам считаешь правильным. Так нельзя. — Таллия даже не слышит меня. Чувствую, меня ждёт долгая поездка. Таллия никогда себя так не вела. Она агрессивно защищает Дарину сейчас.

Она агрессивно настроена ко мне. Она…

— Каван, ты, вообще, меня слушаешь? — возмущаясь, Таллия пихает локтем меня под ребро.

— Да, чёрт. — У неё острые локти, и это больно.

— Поэтому прояви к Дарине терпение. Вероятно, хотя бы одну семью мы сможем спасти.

Так вот в чём дело!

— Таллия, ты же не считаешь, что мы всех должны спасать, да?

Не все заслуживают спасения.

— Как не все? Чем ты отличаешься от бездомного? Или чем я отличаюсь от твоей сестры? Мы все созданы из плоти и крови. Я не говорю о тех, кому нравится убивать людей, насиловать детей и другие ужасы этого мира. Я говорю о тех, кому нужна помощь.

Думаю, что Дарине нужна твоя помощь. Некоторые люди созревают позже, чтобы понять, что им нужна помощь. И сейчас Дарина проявила свои лучшие качества.

Зря я начал этот разговор.

Молча завожу двигатель, пока Таллия читает мне лекцию о том, как важно давать шансы, и о другой чуши. Мне не нужна Дарина в моей жизни. Я знаю её лучше Таллии. Я просто знаю свою сестру.

Она дерьмо и всегда выберет дерьмо. Никакое спасение ей не нужно. Но я этого не говорю Таллии, иначе всё испорчу. Она расстроится, вероятно, расплачется, и мы точно никуда не доедем.

Поэтому я давлюсь своими словами внутри и проглатываю их, слушая Таллию.

— Может быть, Дарине нужно купить цветы?

— Зачем? — всё же повышаю голос. Она не заслужила даже камня с улицы!

— Так принято. И получать цветы приятно. Дарине будет приятно.

— Почему меня должно волновать, что ей будет приятно?

— Потому что она твоя сестра.

— Она сука!

— Каван!

— Сука и точка!

Таллия упрямо поджимает губы и отворачивается от меня к окну.

— Да что с тобой, а? Таллия, в чём, мать твою, твоя проблема? — всё же я не выдержал. Это дерьмово. — Почему ты так себя ведёшь?

Почему ты уходишь?

— Ты рехнулся, Каван? Я здесь. Сижу здесь и уж точно никуда не иду.

— Ты в голове своей уже ушла от меня! Что я сделал не так?

Не хочешь, чтобы я тебя любил? Да не буду я! Не буду! Всё!

Любовь — это тоже дерьмо! — злобно ударяю ладонью по рулю и выворачиваю его, криво паркуясь на улице. Плевать.

— Каван…

— Что Каван? Я был очень терпелив и ждал, когда ты со мной поговоришь. Я ждал и ждал. Но ты не говоришь со мной о том, что с тобой происходит. Я говорил с тобой. Рассказывал тебе всё о себе.

Я не понимаю, в какие игры ты решила поиграть со мной, Таллия.

От моих слов Таллия бледнеет, а её губы становятся серыми.

Чёрт! Чёрт!

— Прости, Каван. Прости. Я ужасно веду себя. Я… я не знаю, что со мной. Иногда хочется придушить тебя просто так. Иногда я ненавижу…

— Так уходи от меня, раз я настолько противен тебе! Уходи!

Но не трави меня! Блять, не трави меня! Я и так весь уже отравлен тобой! Мне не нужны твои извинения! Мне нужна честность! Я люблю тебя, мать твою, а ты меня нет! Я живу тобой, а ты уже ушла от меня! Так уходи по-настоящему! Уходи! — ору я, отчего Таллия вздрагивает и вжимается в дверцу машины.

— Ты мне не противен, Каван. Я себя ненавижу за всё. Ты никогда не был мне противен. Я… хорошо, я уйду. Хорошо, — она так тихо отвечает мне с этими огромными грустными глазами, что мне тошно.

Меня рвёт на части. Я мудак! Я тупой мудак!

— Таллия. — Тянусь рукой к ней, но она уже выскакивает из машины, сверкнув слезами в глазах.

— Таллия! — Я вылетаю за ней. Она быстро идёт по тротуару, пока я не хватаю её за руку. Разворачиваю к себе и вижу крупные капли слёз, стекающие по её щекам.

— Таллия, прости меня. Я весь на взводе. Я сорвался на тебе.

Не хочу, чтобы ты уходила. Я… Чёрт, я идиот. Я думаю, что ты больше не испытываешь ко мне никаких чувств. Это видно. Ты как-то отстранилась и перестала смотреть на меня. Я сделал свои выводы.

Скажи, что я не прав. Скажи, что я надумал себе всё это, — прошу её.

Её губы трясутся, и я вижу, что она хочет сказать мне: «Ты не выдумал. Так и есть». Она хочет соврать, но зачем?

— Ты… ты не прав, — на выдохе говорит всё же правду. Я вглядываюсь в её глаза, а в них столько боли. Почему? — Каван, ты мне так дорог. Ты мне дороже всех на свете. Ты моя мечта. Ты…

Каван, я…

— А вот и вы!

Таллия хотела сказать мне что-то важное, но возглас Дарины всё убил. Таллия быстро вытирает щёки и поворачивается к моей сестре, которая поджидала нас. Кафе за углом, но она явно очень ждала нас, раз появилась здесь. Я не доверяю ей. Я никогда не смогу доверять Дарине.

— У вас всё в порядке? Таллия, ты плачешь? — хмурится Дарина.

Фыркаю и закатываю глаза на такую откровенно фальшивую заботу. Это не в духе Дарины.

— Немного расчувствовалась. Рассказывала Кавану о прошлом.

Всё в порядке, — Таллия натягивает улыбку и кивает Дарине.

— Воспоминания так важны. Зачастую наше прошлое определяет настоящее. По своему опыту могу сказать, что ошибки порой убийственны, и за них нет прощения. Правда, братик? — ехидно поддевает меня Дарина. Неужели, только я вижу её сучью натуру?

— Пошла на хер, — цежу я.

— Каван, — возмущаясь, шипит на меня Таллия. — Ты обещал.

— Хорошо. Дарина, милая, не могла бы ты отправиться в самое тёмное и вонючее место в своём теле, устроить в нём засор и никогда оттуда не выбираться? — язвительно улыбаюсь я.

— Каван, — Таллия ударяет меня локтем под рёбра. Опять.

— Что? Я был вежлив. Не так ли, сестрёнка?

Таллия не может видеть злое выражение лица сестры, но я его вижу.

— Не важно. Ты не испортишь мне этот день. Для тебя же идиота стараюсь, — фыркнув, Дарина хватает Таллию под руку и тянет от меня. — Пойдём, Таллия, моему брату следует поучиться манерам, чтобы не спугнуть тебя.

— Иди на хер, — говорю себе под нос, чтобы Таллия не слышала.

Ничего, я потом поговорю снова с Дариной, и раз она не поняла в первый раз, поймёт сейчас. Убью эту суку.

Мы входим в кафе, и я замечаю, что никого больше нет.

— Я попросила, чтобы кафе было только для нас, потому что мы ждём гостей. Я решила, что будет классно, если мы все пообщаемся.

Таллия должна влиться в нашу компанию, — улыбается Дарина.

Таллия озадаченно оборачивается ко мне, и я перехватываю её руку. Буквально вырываю Таллию из лап Дарины и ставлю за собой.

— Что ты задумала? — сжимая кулаки, зло рычу на сестру.

— Ничего особенного. Встреча друзей, и только. Мы раньше так собирались. Почему бы и сейчас не собраться? — пожимает плечами Дарина. — И я хотела познакомить вас со своим парнем. Он сейчас приедет.

У Дарины не бывает парней. Какой бедняга попал в лапы этой суки?

— Тэлс?

Я оборачиваюсь, как и Таллия. В кафе входит друг Таллии.

— Ал, господи, ты что здесь делаешь? — смеётся Таллия и подходит к нему. Она обнимает его и целует в щёку.

— Ах, вот и мой милый мальчик, — тянет Дарина.

— Блять, я же тебя сейчас убью…

— Каван, хватит. Нельзя так. Ал, Дарина та девушка, о которой ты рассказывал?

— Да, Дарина моя девушка. А вы как с ней познакомились? — удивляется парень.

— Она сестра Кавана.

— Надо же, как тесен мир. Мы познакомились в баре, где мы с тобой работаем. Я тебе говорил об этом.

— Да, мы познакомились, и у нас закрутился такой крышесносящий роман. Да, милый? А ещё Ал был так озабочен состоянием своей лучшей подруги, что я даже немного приревновала. Потом я узнала, что это Таллия. Вот и решила, что будет здорово всем встретиться, — вставляет Дарина.

Входная дверь кафе хлопает, и я перевожу туда взгляд.

— Я не понимаю, какого чёрта мы здесь делаем? У нас были планы, — шипит Слэйн.

— Прекрати. Это просто дружеский обед. Привет всем. — Энрика тащит Слэйна ко всей нашей компании.

— Дарина. — Я дёргаюсь в сторону сестры, но она быстро прячется за Алом, а Таллия хватает меня за руку.

— Тебе не нравится вечеринка, братик? Это же в твою честь, — быстро говорит Дарина.

— Что здесь происходит? Почему мне никто о вечеринке не сказал? Ты сообщила, что мы встречаемся, чтобы пообедать с тобой и твоим парнем, Дарина, и обсудить кое-какие проблемы Кавана, а он здесь. Это крайне невежливо обсуждать человека при нём. Это не в твоём духе, — прищуривается Энрика.

— Ну, раз всем хочется узнать причину, по которой мы все собрались, то сейчас я передам на кухню, что мы готовы, и пусть они выносят основное блюдо, которое я заказала заранее, через пять минут, — произносит Дарина и быстро идёт на кухню, оставляя нас всех в шоке. Мало того, что со Слэйном наши отношения абсолютно исчерпали себя, так здесь ещё и тупой друг Таллии, как и она сама.

Это будет жуткий обед, потому что я уже готов драться со Слэйном, как и он со мной. Не помню, откуда у нас пошла такая ненависть друг к другу.

— Итак, всё готово, — Дарина хлопает в ладоши, и я дёргаю головой.

— В этом дерьме я участвовать не буду. Таллия, мы уходим.

— Подожди, братик, ты же пропустишь всё самое интересное.

— Дарина, мать твою, что ты задумала? Какого хрена ты собрала всех нас здесь, и что это за придурок? — Слэйн яростно толкает в плечо Ала, что тот пошатывается и отступает.

— Слэйн, где твои манеры? Прекрати. Ты ведёшь себя…

— Как злодей? Ты это хотела сказать, Энрика? Или теперь ты взяла на себя роль злодея? — перебивает Энрику Дарина.

— Что? — возмущается Энрика.

— А дело в том, что этот милый придурок, действительно, придурок. Было довольно легко его окрутить и узнать все тайны нашей маленькой и невинной Таллии.

Чувствую, как Таллия крепче сжимает мою руку, а Ал бледнеет.

— Мне с самого начала не понравилась эта девчонка. Она внезапно появилась и окрутила тебя, Каван, а ты, как тупой мудак, повёлся. Правда состоит в том, что тебя решили обмануть, предать и поиздеваться надо тобой. Вот они, — Дарина указывает наСлэйна и Энрику.

— Всем руководила Энрика, ведь теперь она взяла на себя тяжёлую роль злодея. Она так ненавидела тебя, Каван, что придумала план, чтобы ты и Слэйн больше никогда не дружили. Она поставила себе цель разрушить ваши отношения, и у неё получилось.

Посмотрите на себя сейчас, идиоты, вы перечеркнули свою долгую дружбу из-за каких-то шлюх.

— Тебе лучше представить доказательства, иначе ты труп, — рычит Слэйн.

— А у меня они есть. Выносите горячее! — громко говорит Дарина. Я поворачиваю голову к Таллии, а она вся бледная и напуганная.

— Что происходит? Ты понимаешь, о чём она говорит? — тихо спрашиваю её.

— Каван… я… я… нам нужно уйти. Она сумасшедшая, — всхлипывает Талия, и это правильное предложение. Я так и собираюсь поступить, потому что знал, что моя сестра сука, и точно ни о каком дружеском обеде не идёт и речи. Но как только я оборачиваюсь и вижу двух девушек, вышедших к нам, то смутно припоминаю их.

— Вот чёрт, — шипит Энрика.

Перевожу на неё взгляд и вижу, как она недовольно цокает языком.

— Итак, этих двоих ты сам утилизировал, а вот третья попала в яблочко, — Дарина показывает на Таллию. — Их всех наняла Энрика, вероятно, и Слэйн тоже участвовал в заговоре против тебя.

Но по моим выводам, Слэйн стал тупым мудаком, как и ты, Каван.

Всё это дело рук Энрики и её ручной собачки Таллии. Они сделали всё, чтобы отвлечь тебя, Каван, и навсегда избавить семью Ноланов, особенно Слэйна от тебя и этой навязчивой дружбы. Все чувства этой суки были фальшивыми. Она блефовала, Каван. Она актриса, которую нашла Энрика, чтобы уничтожить тебя и рассорить со всеми.

Я чувствую, как Таллия отпускает мою руку. Моя грудь горит, когда я смотрю в белое-белое лицо Таллии. Она не поднимает головы, словно, правда, виновата. Самое страшное, что я знаю — она виновата. Чёрт.

Глава 47

Каван

Я должен был раньше заметить, когда моё убежище дало трещину. Я должен был учуять этот момент и не позволить играть собой. Я ведь так долго держался. И меня поймали в самый сложный период в моей жизни. Я сам дал все козыри в руки. Это больно. Это хуже, чем боль за всю жизнь, которую я испытал.

— Дарина, что ты говоришь? Тэлс никогда бы так не поступила.

Она другая, — встаёт на защиту Таллии ещё один дурачок.

— Правда? — ехидно фыркает Дарина. — А вот у меня другие данные. Я тщательно всё проверила, прежде чем устроить это рандеву. Итак, вот эти две девушки ранее работали в твоём клубе.

Не так ли, Каван?

Могу лишь только кивнуть, потому что это так. Смутно, но я помню их.

— Одна сообщила тебе о том, что у неё наркотическая зависимость. Вторая сказала о том, что она беременна. Но это всё было ложью, — продолжает Дарина. Две девушки кивают ей.

— Я начала копать всё глубже и глубже. Поехала в твой клуб, Каван, где ранее работала Таллия. Я поговорила со всеми девушками, и они сказали, что Таллия счастливица, да и ещё стала богатой счастливицей, потому что после её ухода, ты в клубе не появлялся. Ты перестал интересоваться женщинами из клуба, а они все из кожи вон лезли, чтобы заманить тебя в свои ловушки. Я пыталась расспросить их больше о том, почему они считают, что Таллия стала богатой. Они отказались говорить по причине страха за свои жизни, но посоветовали найти тех, кого уволили за этот год, и сказали причины, по которым их уволили. Я нашла вот этих двух девушек. Одна сбежала из наркологической клиники, потому что никогда не была наркоманкой. А вторая спокойно работала в другом баре, и у неё не было даже намёка на прибавление. Ни одна из них не говорила правду. Дело в том, что Энрика обещала заплатить тридцать тысяч евро той, кто сможет привлечь Кавана и создаст ему благородную почву для ответственности. То есть Энрика легко угадала твою жажду о ком-то заботиться, а также твоя явная ревность к браку Слэйна не была тайной, отсюда у неё и родился план. По нему девушка должна была рассказать тебе о своей трагичной жизни, а тебе нужно было её спасти. Но произошло две осечки, а вот третья выстрелила и довольно хорошо. Таллия тоже участвовала во всём этом. Она врала обо всём. Каждое воспоминание, о котором она тебе рассказывала, было ложью. Она просто очередная шлюха, которой заплатили, чтобы уничтожить тебя. И посмотри, Каван, ей это прекрасно удалось, — Дарина издевательски хлопает в ладоши. Но я не могу отвести взгляда от лица Таллии, по которому бегут слёзы.

— Это правда? Просто скажи мне, это правда? Энрика тебя наняла? — с болью выдавливаю из себя эти слова.

— Тэлс, скажи ему правду. Скажи, что это всё чушь собачья.

Дарина, Тэлс ни о чём не врала. Я сам был свидетелем о многом плохом в её жизни! Да я видел, как её безумная мать излупила Тэлс ремнём! Она чуть не убила её! Что за ерунду ты несёшь? — возмущается Ал.

— Да, это была моя работа. Я сообщила её матери о местоположении Таллии, чтобы ей жизнь мёдом не казалась. Раз уж хотела получить трагичную историю, то получила. Слушай, придурок, ты сам не знаешь правду. Ты уверен, что всё было именно так, как говорила она? Нет. Она лживая. И ведь никто не отрицает, что Энрика наняла её. У меня есть два свидетеля, — произносит Дарина и победно указывает на девушек, кивающих несколько раз.

— Если я обличу каждую из клуба, то они расскажут то же самое.

Помимо этого, новый набор девочек в клуб был год назад, но Таллию взяли именно на место вот этой девушки, которая работала на Энрику. Ну так что, милая лживая Таллия, я говорю правду?

Таллия дёргается, как от удара и поднимает голову. Она смотрит не на меня, а на Энрику, скучающую во всём этом дерьме.

— Это правда.

— Нет, — выдыхаю я и жмурюсь. — Лучше лги. Сейчас ври.

— Тэлс, это неправда! — выкрикивает Ал.

— Прости, Каван, это правда. Ал, это всё правда. Когда меня взяли на работу в клуб, то я никого не трогала. Просто выполняла свою работу. Но так как я отказывалась быть шлюхой, то и оплата была самой минимальной. Денег катастрофически не хватало. Нас с тобой, Ал, обещали выселить из-за неуплаты, а затем выселили на улицу. Вспомни, как мы жили! Вспомни! И что мне оставалось делать? Вернуться обратно туда, где бы нас линчевали с тобой? Нет.

Я подслушала разговор девочек в гримёрной и узнала, что есть Каван и женщина по имени Энрика, которая предлагает огромные деньги и любую помощь за то, чтобы заманить его и привлечь к себе его внимание. Я подсмотрела номер телефона Энрики в мобильном одной из девушек, когда та звонила ей и сказала, что Каван слишком непробиваем, и никто не хочет рисковать своим местом. Я решила рискнуть и позвонила Энрике. Мы с ней встретились, и я попросила её о помощи. Благодаря ей, нас устроили в клуб, в ночную смену, а в выходные дни я работала в клубе в дневную смену. Я долго изучала обстановку и поняла, что у Кавана есть любовь к музыке и танцовщицам. Моё прошлое мне помогло. Каван, ты не забыл свой мобильный на столе. Я его украла, когда обслуживала твой столик, чтобы ты вернулся и заметил меня.

Я отшатываюсь от Таллии.

— Нет, Тэлс. Как ты могла? — с горечью в голосе шепчет Ал.

— Как могла? Да вот так! — Таллия злобно всплёскивает руками и хлюпает носом. — Я пыталась спасти нас, чёрт возьми! Нас с тобой!

Мне не следовало идти в медицинскую школу, мы на это спустили всё деньги! Я винила себя за то, что не смогла разумно распределить средства! И что мне оставалось? Я не думала, что всё будет настолько сложно. Я… я… просто считала, что если Каван клюнет на меня, то я смогу помочь ему. Вот и всё. Я не предполагала, что он заставит меня танцевать каждую чёртову ночь на пуантах. Я не рассчитывала, что сдамся и не смогу выполнить работу. Я уволилась! Я сказала Энрике о том, что не сдержала своё обещание и сдалась. Я считала тебя, Каван, жестоким ублюдком, как о тебе и говорили. Я много плохого слышала о тебе и не видела ничего ужасного в том, чтобы дать Энрике и Слэйну свободу от тебя и твоей ревности! Вот так я всё тогда видела! Но потом мы снова встретились, и я решила, что это моя карма. Меня наказали за обман и ложь. Меня наказали за плохое. Я не играла! Я искренне волновалась о твоём состоянии, Каван! Я не играла! И вся моя жизнь не была выдумкой! — Она вытирает слёзы с глаз.

— Таллия, не нужно. Не унижайся, — вставляет Энрика.

— Не унижаться? А разве я уже недостаточно унижена?

Достаточно. Я больше не могу врать, Энрика! Не могу! Всё стало чересчур сложным для меня! Я не выдерживаю всего этого!

Убийства, кровь, жестокость, насилие! Как вы можете жить в этом мире и нормально дышать? Как? Я не понимаю! Но с меня хватит.

Да, я врала тебе, Каван. Сначала я играла, а потом ты начал преследовать меня. Ты заинтересовался мной, и Энрика заплатила мне деньги за то, чтобы ты перестал лезть в жизнь Энрики и Слэйна.

Ты от них отстал, и я решила, что это и правильно. У них своя жизнь, у тебя своя. Твоя ревность к Энрике была нездоровой, чёрт возьми!

Ты весь был заражён ненавистью! И это до ужаса пугало меня! Я хотела бросить тебя сотню раз, но всегда оставалась, терпела, потому что отрабатывала свои грехи, а потом полюбила все твои страхи. Полюбила… тебя всего, и стало так больно. Ты говорил мне о любви, а я ненавидела себя за то, что обманывала тебя. Я ненавидела себя каждый божий день за то, что это я плохая, а не ты.

Но с меня хватит. Мне жаль, Каван, чертовски жаль, что наши отношения начались со лжи. Дальше я не врала, а боялась тебя.

Но моя мать была хуже тебя, и страх отходил на второй план.

Сначала ты был моим подопечным. Я думала, что если вылечу тебя, то смогу сделать это своим преимуществом перед поступлением в университет. И как-то так случилось, что всё рухнуло. Я забыла о своём прошлом и жила только тобой. И я извиняюсь… клянусь, что мои чувства к тебе не были грязными. Я люблю тебя и сейчас, но не имею на это право.

— Она пользовалась тобой, болван. Она использовала тебя, Каван. Ты был ей не нужен. Вот и вся правда. И ты веришь, что такая сука может любить тебя? Нет, конечно. Никто не может…

— Закрой рот! — кричит Таллия.

В моей голове лишь бьются мысли о том, что я попался. Меня снова использовали. Надо мной снова смеялись. Моё прошлое повторяется и стало настоящим, но с более жестоким исходом. Я отдал своё сердце, и теперь оно больше не стучит для меня.

— Закрой рот! Прекрати! Ты сука! Это ты сука, Каван был прав!

Вместо того чтобы поговорить нормально, по-человечески, ты устроила это шоу! Зачем? Потому что ты так ничтожна, что ищешь признания? Потому что тебя все ненавидят, и ты хочешь, чтобы все были так же несчастны, как и ты? Да, ты не заслуживаешь любви и Ала. Ты ничтожество. Ты даже не человек. Ты грязь. И навсегда останешься грязью, — злобно шипит Таллия Дарине.

— Каван, прошу тебя, прости меня, — Таллия тянется рукой ко мне, но я делаю два шага назад. — Каван, я совершила плохие поступки, но разве нет шанса, чтобы всё исправить? Я люблю тебя. Я люблю тебя уже давно, и я…

— Достаточно, Тэлс. Не унижайся перед ним. Эти люди не заслуживают тебя даже сейчас, ты всё равно будешь чище их, потому что в отличие от них не наслаждаешься мучениями, а помогаешь, пусть и со своей выгодой. Пошли. Здесь нам делать больше нечего. — Парень подходит и обнимает Таллию за плечи.

— Каван…

— Я не позволю тебе унижаться перед ним. Я думал, ты её любишь, Каван. Я думал, что всё это дерьмо для тебя не важно.

Но ты заслуженно оказался в этой ситуации. Ты эгоист, раз позволил своей сестре провести Тэлс через ад и облить её грязью при всех. Ну и что из того, что Тэлс пыталась выжить? Она никого не убила в отличие от всех вас. Никому не причинила вреда. Это вы её уничтожили. Пойдём, Тэлс, пойдём, — произносит он и уводит её, а она послушно следует за ним. Аромат клубники остаётся в воздухе вместе с привкусом кислоты.

— Энрика, какого хрена? — рычит Слэйн.

— Браво, Дарина, браво. Довольна? Это то, чего ты ожидала? — усмехается Энрика.

— Пошла ты.

— Молодец, твоё расследование дало свои прекрасные плоды, но смотри не подавись ими.

— Энрика, мать твою. Это ты сделала? Ты наняла актрис, чтобы те изводили Кавана? Ты настолько ненавидишь его? Ты мстила ему? — орёт Слэйн.

— Да, я это сделала, — спокойно кивает Энрика.

— И ты считаешь, что я встану на твою сторону? Нет. Я из-за тебя отказался от своего друга! Я из-за тебя бросил всё! И это так ты мне отплатила? Живо домой. Я с тобой поговорю там, и ни шагу из дома.

Я готов убить тебя!

— Нет-нет-нет, — качает головой Энрика и отходит от Слэйна. — Засунь свои приказы себе в задницу, Слэйн. Это вы оба виноваты.

И не нужно винить меня в том, что ты боялся своего друга, и что прошлое вновь вернётся в твою жизнь. Ты ведь боишься, что тебе снова захочется быть злодеем, а уже всё, время ушло. И ты виноват не меньше моего. Вы оба виноваты во всей этой ситуации. Вы бездействовали, когда ситуация становилась всё хуже и хуже. Вы рычали друг на друга и превратили меня в грушу для битья между вами. Как это удобно не брать на себя ответственность за свой выбор. Как удобно, чёрт возьми, перекладывать свою вину на чужие плечи. И вы били по мне оба, а потом поставили рядом со мной и Таллию. Я не отрицаю, что заварила всю эту кашу. Но я хотя бы что-то делала в отличие от вас обоих. Своими страхами вы уничтожаете всё, что любите. Я пустила слух, что заплачу огромные деньги за отвлечение Кавана. Но я не надеялась на хороший исход, потому что знаю Кавана. Знаю его страхи. Знаю его истинные желания. Это всё было так очевидно, а потом мне позвонила Таллия. Когда я её встретила, то мной уже вело желание показать тебе, Каван, что ты не один страдаешь, и свои страдания по поводу отсутствия счастья ты сам выдумал. Ты сам не позволял себе быть счастливым, а вот Таллия могла тебя научить этому. Поэтому я сняла ей жильё и помогла устроиться в клубе. Она была идеальной, искренней, чуткой и ранимой. Она, действительно, тебя любила, Каван, потому что не взяла денег у меня. Она сказала, что больше не может жить в обмане. А те деньги, которые она заработала танцами, выстраданными слезами, кровью и болью, она вернула мне, чтобы не быть должной. Как тебе такая правда?

Мне противно смотреть на Энрику. Я узнаю все повадки Слэйна, и это дерьмово.

— Нравится? Вы оба всё потеряли. И оба виноваты в том, что не смогли быть взрослыми. Вы оба совершали ошибки, а мы всегда прощали вас. Но и с меня хватит. Я устала от тебя и твоего поведения, Слэйн. Устала от тебя, Каван, и твоих заскоков. Вы хоть понимаете, как мне было сложно стоять между вами и сдерживать вашу агрессию? Вы хоть представляете, что и мне было страшно потерять хотя бы одного из вас? Нет, Каван, я тебя не ненавижу, а уважаю. А вот ты себя не уважаешь, раз молча позволил этой суке уничтожить единственного человека, который любил тебя за твои раны, а не за деньги. Браво, вы все мерзкие твари. Как были такими, так и остались. И мне не жаль, что это всё случилось. Мне не жаль, потому что я тоже кое-что поняла — вы не стоите ни слёз, ни прощения, ни терпения. Вы этого не цените. Вы вспоминаете о том, что для вас кто-то важен только тогда, когда он находится при смерти. Так вот, сегодня вы оба похоронили своё будущее. Молодцы.

А ты, — Энрика поворачивается к Дарине. — Ты не отличилась. Из-за тебя бедную девочку излупили. Ты так ненавидишь себя и то, что ты до сих пор не можешь иметь власть хотя бы над одним из них, что успокоиться не можешь. Довольна?

— Да. Довольна. Ни ты, ни эта сука им не нужны. Нам было хорошо без вас, — шипит Дарина.

— Правда, Слэйн? Это то, что ты выбираешь? — с горечью в голосе Энрика спрашивает Слэйна.

— Да. Это то, что я выбираю. Эти люди мне не врут. Я выбираю своего друга и встаю на его защиту, а не на твою. Ты поступила подло, Энрика! Ты не имела права лезть в жизнь Кавана.

— Но ты тоже этого не делал, а он умирал, чёрт возьми! Ты сам видел, что он умирал, а я нашла для него человека, который смог его вытащить из всего этого дерьма.

— Хватит, — шепчу я.

— Ты вытащила? Ты окунула его головой в это дерьмо? Скажи, ты всё никак не можешь успокоиться, да? Каван всегда был для тебя лишним в моей жизни. Ты настаивала на том, чтобы я не общался с Каваном.

— Боже мой, когда это было? Ты ещё обвини меня в том, что я, вообще, осталась жива!

— Но с той поры ты всё никак не успокоишься! Я и так выбрал тебя, Энрика! Я выбрал, мать твою, тебя, а не его! Я был с тобой постоянно!

— А кто тебя просил об этом? Я никогда не требовала от тебя находиться с нами постоянно, это был твой выбор спрятаться за нами, а не встретиться лицом к лицу с Каваном! Пошёл ты, Слэйн!

— Ты, — Слэйн выставляет палец вперёд, указывая на жену, — напросилась. Я долго терпел твои выходки. Я мирился с ними.

Теперь я не буду таким, как раньше.

Я прикрываю глаза и качаю головой. Чёрт. Он не должен был это говорить.

— А ты уже не тот, каким был раньше, Слэйн. Удивительно, что ситуация повторилась, а вы как были слепыми баранами, так и остались. Вы ни на грамм не поумнели. Вместо того чтобы сплотиться против тех, кто причиняет боль вашим любимым, вы отошли в сторону. С меня хватит! Всё кончено, Слэйн. Всё кончено.

— Что? — шепчет Слэйн.

— Энрика, ты…

— Хватит. Вы оба разрушили всё. Вы не поняли, что ваша дружба тоже стоит усилий. Вы не поняли, насколько вы важны друг для друга. Вы упрямо продолжаете отрицать очевидное, и если у вас всё плохо, то и у нас! Боже мой, почему вы такие? Как так можно?

Почему вы не цените тех, кто вас любит, а причиняете им боль своими поступками? Почему вам важны ваши страхи, а не мы?

И с меня достаточно! Я больше не буду помогать вам и сдерживать вас. Я устала. Я больше не собираюсь наблюдать за тем, как вы уничтожаете друг друга и нас всех заодно. А ты, — Энрика сквозь боль улыбается Дарине, — молодец.

Энрика кладёт ладонь на её плечо, а затем резко ударяет Дарину кулаком в нос.

— Сука! — орёт Дарина.

— Мой удар улучшился, а вот твой нос стал намного слабее. Я от тебя ухожу, Слэйн, вместе со своей дочерью. Она никогда не узнает, насколько её отец и крёстный обесценили всё вокруг себя.

С этого момента вы окончательно всё потеряли, — Энрика разворачивается и выходит из кафе.

Чёрт.

Глава 48

Каван

Две недели спустя…

Сказать, что я в полной заднице, это ничего не сказать. Если после ухода Энрики, мы со Слэйном просто напились до беспамятства, чтобы не чувствовать боли, то похмелье принесло нам кучу дерьма. Энрика с дочерью исчезла. Она собрала вещи и уехала. Таллия тоже испарилась, а вот Ал отказывается общаться с кем-то из нас. Точнее, со мной. Помимо этого, Слэйн нашёл в тумбочке Энрики образец заявления на развод и сошёл с ума.

Понимаю, что я виноват. Я настолько был одержим собственными страхами и обидой, что даже не заметил, как разрушил будущее нескольких людей. Слэйн окончательно перестал со мной разговаривать пять дней назад. Теперь он тоже винит меня во всём, но Энрика была права — мы виноваты оба. Я заслужил всё, что со мной произошло. И конечно же, я решил сам разобраться во всём, что узнал.

Я закрыл клуб и грозился чуть ли не смертью каждой, если они не расскажут мне всё так, как было на самом деле. Но я пообещал те же деньги, что и Энрика, если мне скажут правду. Вот тогда девушки начали говорить. Всё было так, как я и услышал. Энрика шепнула одной из девушек, что хорошо заплатит, если они придумают себе проблемы в жизни и заставят меня помочь им, чтобы я был отвлечён от семейной жизни Энрики и Слэйна. Как оказалось, пытались чуть ли не все, но я просто не слушал их. А вот одну услышал. Девочки рассказали, что Таллия иногда танцевала по ночам, практикуясь, и даже просила научить её двигаться более сексуально. Она готовилась, чтобы соблазнить меня. Потом я просмотрел записи с камер видеонаблюдения в клубе, и увидел, как Таллия забирает мой мобильный со стола, прячет его под поднос и быстро исчезает, пока я общаюсь с одной из девочек. По словам других официанток, Таллия очень хотела обслужить меня, обуславливая своё желание тем, что ей просто интересно увидеть кто я такой. И она увидела.

Я проверил всё, что смог вытащить из досье Таллии и увидел, что она не врала о своей жизни. У неё, и правда, она была дерьмовой.

Но сам факт того, что она подстроила нашу встречу, согласилась быть приманкой и привлечь моё внимание, убивал несколько дней.

Я перестал нормально спать. Я ненавидел Таллию и этот аромат, который витал в её комнате. Я ненавидел себя за то, что был таким жалким. И я продолжал любить её. Да… любовь никуда не делась.

Пусть мне и было больно, но я простил её. Я простил её ещё гораздо раньше. Думаю, что я простил её в тот день в кафе, когда она рассказала правду обо всём. Я простил её, и злость моя вызвана лишь тем, что я не могу найти её, чтобы сказать ей об этом.

Я пытался отследить передвижение по её мобильному, но он был отключён и находился среди кустов. Я даже ездил в тот город, где родилась Таллия, и проник в дом её матери, пока той не было дома.

Никаких следов того, что Таллия была здесь, я не обнаружил.

Несколько раз я ходил к её другу. Требовал, орал, угрожал, и даже приставил к его виску пистолет, но всегда получал один и тот же ответ: «Не знаю и не хочу знать. Она сделала правильно. Ты её недостоин». В общем, третья неделя моего одиночества без Таллии превратилась в моё личное сумасшествие.

— Каван.

Поднимаю голову от документов.

— Привет, Киф. Есть какие-нибудь новости? Об Энрике?

О Таллии? О ком-то из них? — подавленно спрашиваю я, подписывая бумаги.

— Нет, ничего. Вообще, ничего. Никаких изменений. Я не могу найти ни одну, ни вторую. Дейзи плачет постоянно, пишет на мобильный Энрике, но он отключён. Она сводит меня с ума, и я…

В этом всём я подумал, что готов терпеть истерики Дейзи всю свою жизнь, но не проходить через этот ад, что вы.

— Женись на ней, Киф, — печально улыбаюсь я.

— Ты рехнулся? Она шлюха.

— Бывшая шлюха.

— Она наркоманка.

— Бывшая и не по своей воле.

— Она…

— Киф, послушай, не важно, какое было у неё прошлое, важно, какое ты можешь подарить вам обоим будущее. Не важно, сколько раз она врала тебе, а ты ей. Важно, что сейчас, в эту минуту, вы вместе. Важно, что она никогда не бросала тебя в трудной ситуации.

Важно, что она убила ради тебя. Важно, что она тебя любит. Поверь мне, Киф, потерять так просто, а найти и сохранить куда сложнее.

Поэтому женись на ней. Не ставь свои страхи на первое место.

Оставь свои чувства, и плевать, что о вас скажут. Плевать, потому что люди всегда будут болтать, но вы будете вместе. Я жалею о том, что так долго тянул со своим признанием. Жалею, что не сказал вовремя Таллии о том, что не осужу её ни за что. Жалею, что вовремя не взял в себя в руки и позволил своему эгоизму поглотить меня. Это всё такое пустое, Киф. А сейчас болит сердце. Боль везде. И в голове, и в груди, и в воздухе. Боль от потери ценного и любимого человека, который даже при жутких обстоятельствах всегда защищал меня.

Поэтому не упусти свой шанс.

— Каван, я не знаю, что сказать.

— Ничего. Когда-нибудь я найду Таллию, но боюсь, что тогда она уже будет счастлива с другим. Я постоянно прокручиваю слова Энрики в своей голове, и мне жутко стыдно за своё поведение перед ней. Я понимаю, почему она так поступила. Я лез в их семью, а когда Слэйн решил влезть в мои отношения с Таллией, то я сразу же воспринял его в штыки. Хотя сам постоянно делал то же самое.

Таллия говорила мне, что я неправильно отношусь к людям. Требую от них того, чего не готов дать сам. И я всё потерял. Слэйн всё потерял. Энрика собирается развестись с ним.

— Я слышал. Слэйн показал мне документы, но пока мы не нашли подтверждение этому. Энрика официально не подала на развод.

— Но она может. И что будет тогда? Слэйн начнёт воевать с ней за опеку над дочерью? Понимаешь, я разрушил их семью. Я разрушил всё, Киф.

— Каван, не изводи себя. Энрика и Слэйн взрослые люди, и Слэйн сейчас в таком же паршивом состоянии, так же винит себя и ищет свою жену и дочь. Он не хочет их терять.

— Но он встал на мою сторону, а должен был защищать её. Пусть наша дружба бы разрушилась, но когда-нибудь мы поняли бы друг друга. А он встал на мою сторону, зная, что Энрика этого не потерпит.

— Ты не можешь винить себя за решения других, Каван, — качает головой Киф.

— Но я стал причиной этих решений. Я. Тебе не понять. Я чувствую огромную вину за собой. А что будет с малышкой? Что будет с ребёнком? Что она увидит? То же, что и мы все? Она будет расти в постоянном страхе и ссорах между своими родителями.

И кто в этом виноват? Я. Чёрт. Ненавижу себя, — злобно выпаливаю и подскакиваю из кресла. Я подхожу к панорамному окну и упираюсь в него кулаком.

— Мне плохо, Киф. Мне плохо по всем фронтам. Я не знаю, где искать Таллию. Не знаю, чем помочь Слэйну. Не знаю, какого хрена я молчал и ничего не сказал Таллии, чтобы остановить её. Не знаю, что мне делать дальше, — с горечью в голосе признаюсь я.

— Каван, — Киф кладёт ладонь мне на плечо и сжимает его в знак поддержки, — мы найдём их. Они не смогут долго прятаться.

Кто-нибудь из них обнаружит себя. У Энрики кончатся наличные, а у Таллии их практически нет. Она ведь всё оставила своему другу, верно?

— Да. Она ушла ни с чем. Все её вещи у меня. Я вхожу в её спальню, как в личный мир грёз и фантазий. Я мажусь чёртовым молочком для тела и нюхаю себя, словно она дотрагивалась до меня. Я схожу с ума, Киф. Слэйн так, вообще, теперь делает вид, что всё в порядке. Но я знаю, что внутри его рвёт на части так же, как и меня.

— Слушай, может быть, всё же объявить их в розыск? Разместить объявление во все газеты страны, обратиться к телевидению?

Хотя бы Таллию так найти, — предлагает Киф.

— Я уже думал об этом, но это создаст проблемы для Таллии, где бы она ни была. Если она до сих пор там, значит, ей там лучше, чем со мной. Господи, Киф, я её предал.

— Таллия обманула тебя, Каван, и тоже поступила неправильно по отношению к тебе. Она же сказала, что сама проявила инициативу и позвонила Энрике. Она сделала из тебя подопытного.

— Но и она же сказала, что любила меня. И я это чувствовал. Я не хотел доверять своим ощущениям, потому что уже был обманут в детстве. Я отвергал их. Я видел только свои чувства. А сейчас, когда клубок распутался, то я понял, что Таллия тихо любила меня, заботилась обо мне и всегда старалась загладить свою вину передо мной. Она выстояла при моих припадках. Она была моим светом, Киф. Я страдаю. Я так жалок, — кривлюсь от отвращения к себе.

— Это нормально. Ты любишь её и паникуешь, потому что не можешь сейчас взять и поговорить с ней. Но мы найдём их обеих.

Я поговорю со Слэйном и отправлю по их следам детективов. Их фотографии будут висеть на каждом столбу, по всей Ирландии. Кто-нибудь да позвонит, и мы найдём их.

— Нельзя так поступать, — качаю головой и ловлю удивлённый взгляд Кифа.

— Почему?

— Потому что это насилие. Если никто из них до сих пор не связался с близкими, значит, ни одна из них не готова видеть и нас со Слэйном. Я надеюсь, что с ними троими всё в порядке. Я просто надеюсь, Киф. Таллия слишком доверчивая, а Энрика злопамятная. Плюс ещё и ребёнок. Боже, какой я мудак, — ударяю себя кулаком по лбу.

— Каван…

— Давай, сменим тему. Я уже устал скулить. Я поскулю дома в одиночестве. Мне даже драться больше не хочется. Нет никакой агрессии, только одна пустота. Поэтому закроем тему. Не сейчас, — отмахиваюсь от Кифа и возвращаюсь в кресло.

— Ладно. В общем, моя проблема, — напоминает он.

— Да, ты и Дейзи. Я уже сказал тебе своё мнение. Не теряй время, Киф. Хочешь жениться, женись.

— Но я не знаю, стоит ли, Каван. Моя бывшая была…

— Шлюхой, которая у тебя за спиной спала со всеми, у кого есть член и деньги? Да. У каждого из нас есть свой плохой опыт, но это не значит, что все женщины такие. Были ли у тебя подозрения насчёт неверности Дейзи?

— Не знаю. Я не думал об этом. Она хорошенькая.

— Она всегда будет хорошенькой, и этого не изменит ни свадьба, ни что-то ещё. Причина твоих сомнений в её внешности?

— Нет, нет… я… не хочу снова обжечься, вот и всё. Я не готов к большему. Мне комфортно сейчас так, как оно есть. Но я знаю, что Дейзи не будет ждать меня всю свою жизнь, а я, может быть, никогда не буду готов к большему.

— Тогда не морочь ей голову и скажи всё честно. Начни этот разговор. Ты должен это сделать. Женщин обидеть очень легко, как и разбить им сердце. Намного сложнее потом собирать его по кусочкам и, вероятно, это уже сделает кто-то другой, а не ты.

Поэтому, прежде чем ломать всё, попробуй построить на новом месте, а не на старых руинах. Нужно ломать прошлое, Киф. Оно всем нам не даёт двигаться дальше.

— Я это понимаю, но… ты же знаешь, что отпустить её нельзя.

Дейзи давно работает с нами. Она знает много тайн и… не знаю, Каван. Вряд ли мы сможем сосуществовать рядом нормально.

— То есть ты спишь с ней, потому что тебе её жаль? Ты используешь её любовь к тебе, оправдывая это страхом её смерти?

Это низко, Киф. Сейчас ты унижаешь всё, что вас связывает, — злобно рыкаю на него.

— Не кипятись. Я рассуждаю.

— Это не рассуждения, а твои мысли. Мысли, которым ты доверяешь больше, чем своему сердцу! Посмотри на меня, Киф! Я выгляжу сейчас счастливым? Или Слэйн пищит от радости, потому что доверился мыслям, а не своим чувствам? Нет. Мы в заднице.

И ты тоже там окажешься. Чёрт, неужели наш пример тебя ничему не научил? Ты…

Не успеваю закончить фразу, как дверь моего кабинета распахивается, и на пороге появляется Слэйн. Его ледяной взгляд останавливается на мне, когда я встаю, как и Киф.

— Есть какие-то новости? — с надеждой спрашиваю я.

— Да, есть одна. — Слэйн делает пару шагов, а потом бросает в меня боксёрской перчаткой.

— Вот моя новость, мудак. Сегодня. В полночь. Никаких правил.

Только ты и я. Решим проблему так, как мы умеем и обучены. И уж поверь мне, я не собираюсь проигрывать, — добавляет он голосом полным презрения ко мне, а затем захлопывает за собой дверь.

— Какого чёрта сейчас было? — шепчет Киф, недоумённо глядя на перчатку, валяющуюся на столе передо мной.

— Он вызвал меня на дуэль. Боксёрскую дуэль. Дуэль, которая закончится для одного из нас смертью, — мрачно поясняю я.

— Да что б вас! Вы рехнулись? Я поговорю с ним. Это уже ненормально! Какие дуэли? — возмущается Киф.

— Не нужно. Он прав. Пора решить всё на ринге. Именно там мы подружились, там же и поставим точку.

— Но, Каван, это неразумно! Это…

— Я сказал нет, Киф. Я приду и буду драться до последнего. Один из нас сегодня умрёт. Но так как я в меньшинстве, и у меня нет ни жены, ни ребёнка, ни фамилии Нолан, то паду я.

— Каван, нет. Это самоубийство.

Горько хмыкаю и киваю.

— Ты прав. Но это ведь наш метод избавления от врагов, не так ли? И теперь я стал врагом Ноланов номер один. Я ждал этой минуты. Ждал, когда Слэйн выскажет мне всё. Ждал, и вот момент настал.

— Я не позволю вам дойти до такой крайности! Я сообщу всем о том, что у нас происходит! Они…

— Нет, Киф! Нет! — выкрикиваю я. — Нет, никто не должен знать о том, что Энрика и ребёнок пропали. Если это просочится, то они обе станут отличной мишенью для врагов. За ними начнут охоту, и тогда будет хуже. Я не могу позволить тебе это сделать, поэтому ты будешь молчать. Я только прошу тебя передать письмо, которое напишу Таллии, если когда-нибудь её увидишь. Ладно?

— Но, Каван, это нечестно, — жалобно стонет Киф.

— А кто в этом мире играет честно? — спрашиваю, печально приподнимая уголок губ. — Да и раз уж сегодня мой последний день, то почему бы не выпить? Давай, встретимся перед боем в баре и надерёмся так, как будто у нас вся жизнь впереди?

Киф тяжело вздыхает и кивает мне. Он натягивает улыбку, пока я принимаю правила игры, которые теперь не в мою пользу.

Глава 49

Таллия

Чем больше дней проходит в тишине и без Кавана, тем сильнее я понимаю, как глубоко люблю его. Я совершила плохой поступок, но для него мне потребовалось очень много храбрости. Я никогда ничего подобного в жизни не делала, особенно не играла жизнью человека, и это отвратительно. Я ненавижу себя за это. Я помню огромную и тёмную боль в глубине глаз Кавана. Помню, с каким разочарованием он смотрел на меня. И так хочется стереть эти воспоминания, но я наказываю себя ими. Я разрушила любимого человека, потеряла всю свою семью и теперь словно разлагаюсь изнутри.

— Думаешь, он простит меня? — тихо спрашиваю и бросаю взгляд на Энрику, укачивающую ребёнка в кроватке.

— Он уже простил. Поверь мне, я Кавана изучила вдоль и поперёк. Пусть знаю, что сначала ему было больно, но он из тех, кто берёт тайм-аут, чтобы подумать, и только потом уже слушает своё сердце. Он так же и со мной поступил. Когда Слэйн перешёл черту, Каван предупреждал меня об опасности, но я глупая была, влюблённая, ничего не хотела слышать, — мягко улыбается мне она.

— То, что они с тобой сделали, так страшно. Они же играли твоей жизнью. Они играли твоими чувствами. Не представляю, как ты справилась со всем этим, да ещё и простила Слэйна, — ужасаюсь я.

Господи, за эти две недели я узнала много подробностей жизни Энрики и их историю со Слэйном. Если честно, то я в самом жутком кошмаре не могла представить, что такое бывает и даже не в книгах.

И я восхищаюсь Энрикой. Она очень сильная женщина и немного ненормальная.

— Всем нужно давать второй шанс. Я дала его Слэйну.

Понимаешь, когда ты любишь человека, то прощать будешь долго, но потом приходит конец терпению. И мой конец тоже пришёл. Я устала, Таллия, от постоянных ссор, мрачного настроения Слэйна и вечного страха за жизнь Кавана. Это был бесконечный круг крика, ругани, крови и боёв. Сложное для всех время, но я была между ними одна. Они не задумывались о том, как мне сложно терпеть их.

Как трудно выполнять всё за них, поддерживать их обоих и находить пути решения. Они словно спрятались за мной, как за защитным барьером и били меня, а не друг друга. Они заигрались, и моё терпение лопнуло. Я не жалею, Таллия, что решилась на это. Ни капли не жалею. Они ведь так ничего и не поняли, это самое страшное. Они не вынесли урок из прошлого, значит, получили новый, и теперь только от них зависит, что будет дальше, — решительно произносит Энрика и указывает мне взглядом выходить из детской комнаты.

Мы спускаемся вниз и идём на кухню, чтобы позавтракать. Пока Энрика заваривает кофе, я оглядываю уютную небольшую гостиную, и меня начинает мутить от запаха. Меня часто тошнит в последнее время.

— Что ты будешь на завтрак? Есть яйца, бекон, овощи, каша, фрукты? — предлагает Энрика.

— Ничего. Меня мутит, — признаюсь я.

Она хмыкает, словно знает какую-то тайну обо мне, но тайн больше нет. Мы так много разговаривали за эти две недели, что кажется, больше не о чем болтать, чтобы я не плакала. А плакала я много.

Энрика нашла меня, точнее, поймала на тротуаре, пока мы с Алом шли, и я просила у него прощения. Она предложила мне убежище. Нет, не так. Она просто посадила меня в машину, передала моему другу, что я буду в безопасности, и велела, чтобы он никому не говорил о том, что видел её, и увезла меня в неизвестном направлении вместе с прекрасной, но шумной малышкой. Теперь мы живём в доме на окраине какого-то небольшого городка, и моя жизнь словно встала на паузу.

— А если Слэйн найдёт тебя, Энрика? Ты не боишься его? — уже в который раз взволнованно спрашиваю её.

— Нет, конечно, я его не боюсь. Я научилась управлять им и легко читать его настроение по глазам. Да и многому я научилась именно у него, особенно прятаться. Этот дом Фарелл купил очень давно и приезжал сюда для того, чтобы спрятаться от своей бывшей жены.

О нём никто не знает, даже его сын. Так что вряд ли нас найдут.

Пусть начнут действовать. Доверься мне, Таллия, я точно знаю, что делаю, — Энрика улыбается мне и кусает сэндвич с сыром. Меня мутит ещё сильнее, и я кривлюсь, немного отодвигаясь от неприятной вони пищи. Да, именно вони. Почему сыр так воняет?

А кофе?

Энрика наливает в бокал воду и туда же выжимает сок лимона, пока я удивлённо наблюдаю за ней. Затем она протягивает бокал мне.

— Держи. Мне помогало во время токсикоза, — говорит она.

— Что? У меня нет никакого токсикоза! — возмущаюсь я.

— Правда? Ты мало ешь.

— Я всегда ем мало. Раньше я, вообще, практически ничего не ела.

— Тебя тошнит чуть ли не каждое утро, а затем ещё раз и ещё раз.

— Это нервы.

— Тебя тошнит от запахов, и твои гормоны немного бушуют. Ты то плачешь, то смеёшься. Снова плачешь, а потом делаешь вид, что жизнь классная штука. Таллия, ты беременна.

— Нет… я не могу быть беременной, — шепчу и смотрю на свой живот.

— Ты предохранялась, когда спала с Каваном?

— Я? Да… да, пила таблетки для стабилизации гормонов… вроде бы… чёрт, я не помню. До встречи с Каваном точно пила, а потом… чёрт, я забыла, — скулю, хватаясь за голову.

— Он использовал презерватив?

— Нет.

— Значит, ты беременна, но если хочешь узнать точно, то в моей косметичке, в ванной, есть несколько тестов. Сделай парочку, тогда будешь знать наверняка. Но это уже моя третья беременность.

Хорошо, полноценная вторая, но все эти симптомы я знаю, — улыбается мне Энрика.

— Что? Ты беременна?

— Ага. Узнала об этом тоже здесь, — весело кивает она.

— И что ты будешь делать? А если Слэйн не приедет за тобой?

Если он разведётся с тобой? Если он…

— Таллия, всё будет хорошо. Доверься моему опыту. Тебе следовало бы подумать о том, что ты скажешь Кавану и как скажешь ему о ребёнке. Но если ты решишь сделать аборт…

— Никогда! — выкрикиваю и подскакиваю с места, но голова начинает кружиться, и я хватаюсь за стойку. — Нет… никакого аборта.

Никогда. Я не могу убить жизнь. Я и так много плохого сделала.

— Значит, когда Каван найдёт тебя, ты его обрадуешь, — заключает Энрика.

— Он ненавидит меня. О чём ты говоришь?

— Таллия, перестань, Каван обожает тебя. Он влюблён в тебя по уши, это даже немного смешно, но остаётся фактом. Он выглядит довольно комично рядом с тобой. Как зверь, который готов всех разорвать. И это мило. Тем более Каван взрослый и опытный мужчина. Он всегда помнит о предохранении. Всегда.

— Подожди… то есть, ты хочешь сказать, что он специально не предохранялся, — с ужасом шепчу я.

— Может быть, да. Может быть, ты ему так сильно вскружила голову, что он обо всём забыл. Но это ты сможешь узнать только у него. А сейчас сделай тест, чтобы быть уверенной в том, что тебя ждут грандиозные весёлые будни беременных. Главное, не бойся.

Я же здесь, и если тебе понадобится помощь, то я помогу, — с нежностью заверяет меня Энрика.

— Почему? Почему ты добра ко мне? Какую выгоду ты преследуешь? — спрашиваю я.

— Никакой выгоды, Таллия. Я просто хочу, чтобы Каван был счастлив. Если он будет счастлив, то и все мы. Так устроена эта семья. Если у кого-то проблемы, то все страдают. Если у кого-то разногласия, то все страдают. Слэйн и Каван связаны. Это особый уровень дружбы, которую они пытались не замечать. Но как ты уже знаешь, это закончилось плохо. Ни один из них не сделал даже попытки быть честным друг с другом, потому что оба боялись. Так что это единственная выгода, которую я получу с тебя, это обрету здоровую и счастливую семью. Большую семью, о которой когда-то мечтала. К тому же я прекрасно понимаю тебя. Я сама была в такой же ситуации, даже ещё хуже. Я считала, что виновата во всём, разрушала себя, и никого не было рядом, кто поддержал бы меня, помог или просто дал нормальный совет, как мне поступить.

Все травили меня. Все тянули меня на свою сторону. Поэтому я не хочу, чтобы ты проходила через подобное.

На моих глазах появляются слёзы, и я всхлипываю.

— Ты хорошая, Энрика, а когда-то я тебя ненавидела.

— Поверь мне, я себя часто ненавижу. Это нормально. Все проблемы можно решить через диалог, но зачастую люди боятся диалогов, потому что им ближе вешать ярлыки на других, чтобы защитить себя. В итоге они лишь причиняют боль. Но мы справимся.

Это не первая такая ситуация и не последняя. Я уверена, что тебе будет очень весело среди нас. Тебя ждут довольно неоднозначные события, а пока они не наступили, сделай тест на беременность, Таллия.

Киваю Энрике и направляюсь на второй этаж. По пути заглядываю в детскую, и моё сердце сжимается от нежности, когда я смотрю на самую красивую малышку, которую видела в жизни. Она прекрасна, и мне нравится играть с ней, пока Энрика принимает душ. Иногда по ночам я сижу около неё и вдыхаю особый аромат младенцев. Но сейчас я, кажется, тоже ношу такого же сладкого младенца внутри себя, и этот ребёнок навсегда сделает нас с Каваном особыми друг для друга.

Мне совсем не страшно в ту минуту, когда я нахожу новую упаковку теста на беременность и читаю инструкцию. Я даже счастлива, что такое чудо со мной случилось. Но пока жду результат, начинаю паниковать. Я понятия не имею о том, что делает сейчас Каван, один ли он или уже нашёл кого-то другого. Как я буду воспитывать ребёнка одна, если он откажется от него. Каван никогда не упоминал, что хотел бы семью и особенно детей. Я не знаю, как он отреагирует. Хотя я могу быть и не беременна.

— Таллия, как у тебя дела? — В ванную комнату стучится Энрика, и я возвращаюсь в реальность. Беру тест в руку, и моё сердце подскакивает к горлу.

— Входи, — говорю я. Энрика сразу же открывает дверь и ожидающе смотрит на меня.

— Две полоски.

— О чём я и говорила. Поздравляю, — смеётся она и обнимает меня. Я держу положительный тест и плачу. Плачу и от счастья, и от волнения, и от незнания того, что будет со мной дальше. Как я буду зарабатывать? Как я, вообще, справлюсь?

— Таллия, ну тише. Это не смертельно, заверяю тебя. Это всего лишь прекрасный ребёнок, — Энрика отклоняется назад и вытирает мои щёки. — Тебе страшно?

— Не знаю. Просто не знаю. Меня переполняют эмоции, и я…

Внезапно мы обе слышим звук клаксона.

— Вот же чёрт, — шипит Энрика и вылетает из ванной комнаты, а я за ней. Неужели, нас нашли? Мы вместе сбегаем вниз, когда дверь открывается, и на пороге, улыбаясь, стоит Дейзи с пакетами из супермаркета.

— Привет, а я привезла вам вкусняшек. На самом деле я и себе их привезла, — смеётся она.

— Ты совсем обалдела? Я же сказала тебе не приезжать сюда, — злобно цедит Энрика.

— Расслабься, Рик, никто не знает, где я. Клянусь. Я всё сделала чисто. Мне просто нужна компания. Мне нужна ты, — признаётся Дейзи и ставит пакеты на стол.

— Что случилось?

— Без алкоголя не могу говорить. Поддержите?

— Нет, я нев той весовой категории, — отрицательно мотает головой Энрика, а затем смотрит на меня. — Она тоже.

— Да ладно? Вы обе беременны? — визжит Дейзи.

— Давай, тише. Ты правильно уловила мои намёки. Поэтому убери это вино до лучшего случая и говори, в чём проблема? Кто умер?

— Никто. Пока никто. Но дело в том, что Киф…

— Боже, Дейзи, опять? Ты же не решила снова следить за ним и не поехала к предполагаемой любовнице твоего любовника, чтобы выдрать ей все волосы, да? И ты перестала прослушивать все разговоры Кифа? И ты…

— Да-да, Рик, хватит. Я знаю все свои грехи. В общем, это другое.

— И что же? — Энрика скептически выгибает бровь.

Я уже говорила, что они все ненормальные? Так вот, они все ненормальные.

— Киф решил серьёзно поговорить со мной вечером. Он прислал мне сообщение утром, когда уехал на работу. Как так можно делать?

Я же теперь думаю о том, что он хочет мне сказать? Он кинет меня, да? — скулит Дейзи.

— Женщина, ты меня сейчас раздражаешь. Ты из-за этой чуши приехала сюда? — возмущается Энрика, а я хихикаю. Они смешные.

— Это не чушь! Это важно! Я же красивая, но Киф всегда мной недоволен. Я некрасивая для него.

— Убей её за меня, — бросает мне Энрика.

— Только после одного из ваших придурков, — хмыкает Дейзи.

— Что ещё? — прищуривается Энрика. — Что выкинул Слэйн?

— Он вызвал на дуэль Кавана.

— И правда, придурок, — цокает Энрика.

— Ты ничего делать не будешь? — шокировано шепчет Дейзи.

— Нет. Надеюсь, что один из них одумается. Это жалко. И это… гадко. И я беременна, поэтому мне нельзя нервничать.

— Что происходит? О чём вы говорите? — влезаю я в разговор.

— Ничего особенного. Эти два болвана решили драться на ринге друг с другом, — равнодушно отвечает Энрика, пожимая плечами.

— Что? — взвизгиваю я. — Но зачем? Почему? Кавану нельзя!

Если его ударят по голове, то он может умереть!

— Хм, она не в курсе да? — спрашивает Дейзи Энрику, и та отрицательно качает головой.

— Ну, подруга, тебя ждут американские горки. Дуэль означает бой до смерти.

— Что? — Я шатаюсь и оседаю на стул.

— Они будут драться, пока кто-нибудь из них не умрёт, — подтверждает Энрика.

— И ты будешь сидеть здесь? Ты ничего не сделаешь, чтобы остановить их? — кричу я.

— Нет. Они так ничего и не поняли. Они не вынесли урок, — отвечает Энрика, и я ужасаюсь её равнодушию.

— Какие к чёрту уроки? На кону жизнь твоего мужа!

— На самом деле на кону жизнь Кавана, потому что Слэйн слишком хорош в боях. Это он всему учил Кавана, и он дерётся очень хорошо. Он и меня научил ломать носы.

— О-о-о, да, и ты в этом преуспела. Хороший хук. Ты сломала нос Дарины во второй раз, — смеётся Дейзи, и Энрика даёт ей пять.

— Вы что, обе рехнулись? Вы хотя бы слышите себя? — с болью в голосе шепчу я.

— Таллия, им уже не помочь.

— Ты не можешь сидеть сложа руки! — Я подскакиваю со стула и пихаю Энрику в плечо.

— Дамы, не драться.

— Ты должна сделать что-нибудь, чтобы остановить своего психа-мужа! — требую я.

— Я ничего делать не буду. Мой псих выживет, а вот твой…

— Сука! Ты законченная сука, Энрика! Как ты можешь? Это эгоистично с твоей стороны!

— Не нервничай, тебе нельзя. Ты беременна, — спокойно напоминает она. Боже, как она сейчас меня злит. Мне хочется её ударить.

— Зачем мне этот ребёнок без Кавана? Зачем мне жить без него?

— Ну, ты можешь попрощаться с ним, — предлагает она. — Дейзи как раз отвезёт тебя в Дублин.

— Ты что… что правда, будешь здесь, пока они дерутся? Правда, ничего не предпримешь?

— Нет. Ничего. Я по горло сыта этими выкрутасами. Я достаточно страдала и больше страдать не буду.

— Но ты же любишь Слэйна.

— Ты права, Таллия, но себя я люблю больше. Разговор закончен, — отрезает Энрика и направляется на второй этаж. Я в шоке наблюдаю за ней.

— Она серьёзно? Скажи, она не остановит Слэйна? — жалобно шепчу я Дейзи.

— Нет, Энрика очень упрямая, а Слэйн выбрал Кавана. Он не поддержал её, поэтому она обижена на него. Сейчас Киф пытается успокоить Слэйна, чтобы он передумал, но вряд ли ему это удастся.

— Но… но как же так? Как?

— Послушай, если хочешь, я могу тебя отвезти в Дублин, и ты поговоришь с Каваном перед боем. Если выедем сейчас, то, вероятно, сможем успеть. Ехать долго, да и пробки. Но вряд ли Слэйн отзовёт свой вызов Кавану, потому что уже проданы все билеты на это шоу. Ставки слишком высокие. Это бизнес, детка, вот и всё.

— Как вы можете быть такими чёрствыми? Кавана убьют. Его просто убьют, а вам всё равно. Отвези меня в город. Отвези немедленно. Вы все мне противны, — яростно шиплю и направляюсь наверх, чтобы забрать свои вещи, но потом вспоминаю, что я пользуюсь вещами Энрики и возвращаюсь вниз.

— Вы все эгоисты. Все. Я не позволю убить Кавана. Никто его и пальцем не тронет. Только через мой труп, — заявляю я.

— На это будет весело посмотреть. — Дейзи хватает сумочку и направляется к двери.

Я в ужасе от того, как они все равнодушны к тому, что Кавана убьют. И понимаю, что всё было ложью. Я не должна была, вообще, кого-то слушать. Мне не следовало уходить от Кавана. Я такая дура.

Глава 50

Таллия

Я до сих пор нахожусь в шоке. За этот день на меня свалилось так много: беременность, страх за жизнь Кавана, безразличие Энрики, чёрствость всех вокруг и осознание того, насколько люди жестоки и эгоистичны на самом деле. Я безумно зла на Дейзи, везущую меня обратно в Дублин. Я в ярости на Энрику и не понимаю её отказа воздействовать на своего мужа, хотя и Слэйн достаточно причинил боли Энрике. Нет, я её не понимаю. Ладно она не хочет видеть своего мужа, но она не хочет и помочь Кавану. Это бессердечно! Я ненавижу весь этот мир, который вынуждает людей драться друг с другом. Этого я тоже никогда не понимала и не пойму.

Я ненавижу себя за то, что пряталась, как трусиха, и думала, что всё образуется само собой. На что я надеялась? Дура, просто дура, которая доверилась не той!

— Во сколько состоится бой? — тихо спрашиваю я Дейзи.

— В полночь.

— Киф сможет их остановить?

— Вряд ли. Всё, что он сможет сделать, это оттащить одного от другого, когда будет критический момент, но и в этом я не уверена. Правила боёв без правил состоят в том, что там нет никаких правил. Особенно нет правил, когда какого-то бойца вызывают на дуэль.

— И вы так спокойны, — сокрушаюсь я, обхватывая руками голову.

— А что мы можем сделать? Ничего, Таллия. Лезть к двум огромным мужчинам, которые дерутся насмерть, безумие.

— Но Энрика могла ведь остановить Слэйна.

— Могла, ты права. Но… здесь всё сложно. Слэйн не понимает слов. Он понимает всё через боль и потери. Он так создан.

— Создан? Он создан в первую очередь человеком, Дейзи!

Человеком, а не животным! — возмущаюсь я.

— Здесь я могу поспорить. Энрика не рассказывала тебе о том, как они познакомились?

— Рассказывала и о том, что его растили, как волка. Это что, правда?

Дейзи кивает, и я охаю от ужаса.

— Боже мой, я думала, что она приукрасила правду, потому что обижена на Слэйна. То есть её слова о том, что его приковывали цепью, заставляли охотиться и жить в лесу дикарём тоже правда?

— Да, Таллия, поэтому Слэйн очень сложный человек. Порой он даже не человек. Я сама видела это. Но с Энрикой он стал спокойнее. Он научился контролировать себя, ведь зверь, живущий внутри него, обожает Энрику. А вот злодей… злодей порой жаждет возмездия своими способами. Говорю же, всё сложно. Объяснить, почему Слэйн поступает так, а не иначе, я не в силах.

— Тогда почему Каван согласился на это безумие? Он же всё осознаёт, правда? Или в его прошлом было что-то ещё, чего он мне не рассказал? — прищуриваясь, спрашиваю я.

— Про Кавана я практически ничего не знаю. Только факты о насилии в детстве, предательстве его матери и сестры, и про убийство его отца. Всё. Каван закрытый человек. Он не силён в общении, вообще. Он зачастую молчит. И я ему не нравлюсь, поэтому у нас не было времени и возможности, чтобы поговорить по душам, — пожимает плечами Дейзи. — Чёрт, впереди пробка.

Надеюсь, это ненадолго.

Бросаю взгляд на часы. Сейчас уже начало двенадцатого, а мы даже ещё не въехали в город.

— Мы не успеем. Не успеем. Почему ты сразу не рассказала про дуэль? — повышаю я голос.

— Ну, я пыталась смягчить удар своими глупостями. Я красивая, мне этого достаточно. Мне необязательно быть умной, — улыбается Дейзи.

Качаю головой и хочется ударить её. Стучу пальцами по ручке машины, нервно кусая губу. Время идёт слишком быстро, а мы двигаемся слишком медленно. Я так боюсь не успеть. Боюсь, что увижу Кавана, уже побеждённого или наоборот. Я даже не представляю, как он будет жить дальше, если убьёт Слэйна. И что-то мне подсказывает, что этого не случится. Каван другой. Он не позволит другу умереть. Он отдаст себя жертву. Это и пугает.

Наконец-то, мы выбираемся из пробки, и Дейзи пытается доехать до клуба объездными путями. Мои нервы на пределе. Меня жутко тошнит. Меня всю трясёт из-за паники. Когда мы подъезжаем к клубу, то я чуть ли не на ходу выскакиваю из машины.

— Таллия, подожди. Без меня тебя на нижние этажи не пропустят! — кричит мне Дейзи, но мне всё равно. Если понадобится, я буду драться, чтобы добраться до Кавана. Я бегу к входу и киваю охраннику, который знает меня. Он удивляется при виде меня и пропускает, а толпа позади возмущается. Тоже всё равно. Я оказываюсь в душном и полном вони алкоголя, пота и различных духов клубе. Господи, меня сейчас вырвет. Я расталкиваю людей, пробираясь к лестнице вниз, куда меня когда-то вёл Киф. Сбегаю вниз по лестнице, и передо мной встают два огромных охранника.

— Мне нужно пройти. Там мой… Каван там. Он знает меня. Я его врач. Его личный лечащий врач. Меня вызвал Киф, я немного опоздала, — на выдохе вру я. Мужчины переглядываются, и один из них нажимает на наушник.

— Господи, да времени у меня нет! Пропустите меня! Я…

— Она со мной! Отвалите в стороны! — раздаётся голос Дейзи у меня за спиной. Она, запыхавшись, останавливается рядом со мной, и нас пропускают.

— Нам ещё ниже. Бой будет закрытым и очень-очень ожидаемым. Поэтому вниз. Каван и Слэйн дерутся только там, — говорит она и тянет меня за руку к ещё одному пролёту лестницы.

Дейзи быстро узнают охранники, и мы врываемся в шумное помещение, в котором на нескольких экранах транслируются фотографии Слэйна и Кавана. Я в шоке смотрю на людей, стоящих у стоек. Они спорят и что-то кричат.

— Делают ставки. Бой ещё не начался, — объясняет Дейзи и тащит меня за собой. Мы спускаемся к ужасающей меня клетке, за которой располагается ринг.

— Таллия? Дейзи, мать твою! — кричит Киф, вылетая прямо на нас.

— Где он? — шепчу я.

— Пойдём. А ты труп, — Киф злобно указывает на Дейзи.

— Но красивый труп.

— Идиотка!

— Сам придурок!

Киф держит меня за руку и ведёт мимо людей.

— Это правда? Они собираются убить друг друга? — со страхом спрашиваю его.

— Да. Но надеюсь, ты изменишь ситуацию. Где ты была? Мы искали тебя и Энрику. И как ты оказалась с Дейзи?

— Встретила её в городе час назад, и она привезла меня сюда.

— Ты не была в городе, Таллия. Каван обчесал каждый угол Дублина.

— Правда? — радостно спрашиваю я.

— Ещё бы. Он с ума сошёл. Иди. Он готовится к бою. Точнее, он готовится к смерти. И он уже пьян. Так что… тебе будет сложно.

— Боже мой.

Прикрываю на секунду глаза и делаю глубокий вдох. Я распахиваю дверь и быстро закрываю её за собой. Небольшая комната, где те же экраны, транслирующие предстоящих участников боя. Здесь есть небольшой холодильник и стол. Я замечаю вещи Кавана и сумку, а рядом лежат боксёрские перчатки, но не его.

— Киф, я же сказал, что выйду, когда придёт время! Я ещё пишу! — злобно рычит Каван откуда-то. Я оборачиваюсь и вижу приоткрытую дверь. Открываю её, и моё сердце ухает вниз, когда я вижу Кавана. Он сидит на полу с блокнотом в руках, в бойцовских шортах и накинутым поверх красным халатом. Он что-то быстро пишет, и когда я приближаюсь, то различаю своё имя. Господи, это письмо для меня.

Внезапно ручка падает из рук Кавана, а его ноздри раздуваются, и он резко вскидывает голову. Его глаза загораются от злости, и я отшатываюсь от него, но потом взгляд становится таким безумным.

— Таллия, — шепчет он, вскакивая на ноги. Боже, я даже забыла какой он большой.

— Каван, — у меня на глазах появляются слёзы, хотя я планировала не плакать. Но я в таком ужасе. Я в панике, и передо мной человек, которого я до безумия люблю.

— Таллия. — Каван делает шаг ко мне, и я падаю ему в руки.

Наши губы сливаются в горячем поцелуе. Моё тело сразу же реагирует на силу и страсть в руках Кавана. Я была лишена его так долго. Дольше, чем он думает. Я запретила себе целовать и любить его. Отстранилась. Не поддержала.

— Прости… прости меня. Я…

— Нет, не нужно. Всё в порядке. Таллия, всё в порядке. Я не злюсь на тебя. Где ты была? Почему ты ушла от меня? Почему ты бросила меня?

— Испугалась. Я испугалась твоей ненависти ко мне, ведь я обманула тебя. Я… я боялась, что ты решишь, будто я такая же, как твоя сестра. Что я плохая. И я плохая, Каван. Но я люблю тебя. — Глажу его лицо. Он улыбается мне и снова крепко меня целует.

— Я тоже люблю тебя, Таллия. И я рад, что вижу тебя здесь сегодня. Мне не придётся писать эти чёртовы письма. Я всё скажу тебе сам.

— Каван, нет. Ты скажешь мне это завтра или позже. Мы поговорим, хорошо? У меня есть новость, и она…

— Не важно. У меня не так много времени, Таллия. Ангел мой. Я люблю тебя. И я поступил подло. Я должен был забрать тебя ещё раньше, ещё до того, как Дарина всё вывернула так, как ей было удобно. Я запаниковал. Мне было больно. Я не надеялся, что ты меня сможешь полюбить. Я не планировал любить тебя. Но я люблю, слышишь? Люблю. И я счастлив сейчас. Я счастлив, Таллия, понимаешь? Счастлив увидеть тебя, поцеловать тебя и уйти. Я переписал всё на тебя. Ты сможешь учиться там, где захочешь.

Только… пару месяцев ещё люби меня. Помни обо мне. Хорошо?

— Каван, прошу, — по моим щекам текут слёзы. — Ты не можешь…

— Я должен. Меня вызвали на дуэль. И если я не буду драться, то это будет означать то, что я струсил. Я был трусом слишком часто в своей жизни. Я струсил, не сказав тебе раньше о том, что люблю тебя. Струсил, когда не остановил тебя и потерял драгоценное время.

Я струсил, когда отошёл в сторону и позволил Дарине уничтожить тебя. Струсил, но сейчас я не струшу. Я буду драться и умру. У Слэйна семья, а я…

— Но у тебя тоже может быть семья, Каван. Ты тоже можешь стать отцом.

— Мне уже поздно, Таллия. Поэтому мне достаточно того, что было у нас в прошлом. Я люблю тебя. И я…

— Каван, время, — в дверь стучится Киф.

— Не смотри, ладно? Останься здесь или уходи. Лучше уходи.

Тебе сообщат позже о финале боя. Уходи. Не трави себя.

Не уничтожай себя.

— Каван, я умоляю тебя, не нужно. Не поступай так со мной, — шепчу я сквозь слёзы. Мой взгляд размывается, и я не вижу Кавана чётко. Он гладит моё лицо и целует меня в лоб.

— Спасибо за то, что любила меня, Таллия. Спасибо за то, что была со мной. Прощай.

— Каван! — кричу, цепляясь за его руку, но он отталкивает меня и выходит из ванной комнаты.

— Каван! Ты не можешь! Ты должен отказаться от боя! — Я вылетаю за ним, а он хватает свои печатки и открывает дверь.

— Не могу. Прости меня.

— Каван…

И он выходит из комнаты. Падаю на колени, крича во всё горло его имя. Моё сердце так сильно болит. Я с ужасом осознаю, что это всё. Это конец. Но нет. Нет! Если драться, то вместе! Никто не тронет Кавана!

Подскакиваю на ноги и вытираю мокрые от слёз глаза. Когда я выбегаю в зал, то на ринге уже стоят двое. Их представляют.

— Таллия, не лезь…

Отталкиваю от себя Кифа и несусь к решётке. Мои пальцы цепляются за неё.

— Уходи, Таллия. Уходи, — требует Каван. Слэйн оборачивается ко мне, и я так сильно его ненавижу.

— Остановись, Слэйн. Остановись или ты всё потеряешь. Я клянусь тебе, ты всё потеряешь, если тронешь отца моего ребёнка! Я тебя убью! — кричу я.

— Что? — Каван бледнеет прямо на глазах.

— Я беременна, Каван! Я беременна! И Энрика тоже беременна!

Она беременна от тебя Слэйн, и если ты не откажешься от боя, то никогда её не найдёшь! Обещаю тебе, что не найдёшь её! А я знаю, где она! Я меняю её местоположение на жизнь Кавана! Я предлагаю тебе сделку! — Пристально смотрю на Слэйна.

— Энрика беременна?

Я наблюдаю, как его ледяные глаза становятся мягче. Суровые складки у рта и на лбу разглаживаются.

— Да, она беременна, и знает, что ты собираешься сделать. Я была с ней всё это время. И она планирует развестись с тобой. Если ты её любишь, готов поехать к ней и не позволить вашему браку разрушиться, а двум твоим детям жить без отца, то сейчас же откроешь это чёртову клетку! — Я ударяю по клетке, и она стучит о ринг.

— Я согласен. Бой отменён! — громко объявляет Слэйн. Толпа гудит и кричит неприятные им обоим вещи. Но клетка открывается, и я бегу к Кавану.

— Ты беременна, — шепчет он.

— Да… да, я беременна, — киваю я.

— Ты беременна! Чёрт, Таллия, у нас будет ребёнок! Ты беременна! — уже громче говорит Каван, обхватывая руками в перчатках моё лицо.

— Да, да! Я беременна, и ты будешь отцом, Каван! Ты будешь отцом! У тебя уже есть семья! Это мы! Мы!

— Блять, Слэйн! Я убью тебя на хрен! — злобно орёт Каван на Слэйна.

— Давай потом, — тот пожимает плечами и переводит свой взгляд на меня. — Где моя жена?

— Она… Дейзи знает адрес. Она привезла меня сюда. Я не помню особо, но у неё в машине есть навигатор. Она ехала по нему, — выпаливаю я.

— Таллия, ты сдала меня! — обиженно кричит Дейзи.

— Прости, но у меня не было выбора. Силой проблемы не решаются. Но тебе, Слэйн, я советую подготовить большую извинительную речь, потому что ты… ты… мудак. Ой, — я закрываю себе рот рукой, в страхе глядя на Слэйна.

— Он знает об этом. Ты сделала ему комплимент, — усмехается Каван.

— Тогда какого чёрта я ещё здесь? Дейзи, мать твою, я тебя убью.

Я тебя…

— Хорошо, я покажу дорогу. Хорошо!

— Ты точно труп, Дейзи! — грозится Киф.

— И всё равно красивый труп.

— Они странные, — шепчу я, когда Дейзи и Киф смеются.

— Ты привыкнешь. А сейчас мы должны ехать. Нельзя позволить Слэйну быть там одному. И ты беременна, Таллия. Ты беременна.

— Да, я беременна, и раз уж мы должны ехать, то поехали. Я опасаюсь за Энрику. Слэйн кажется немного безумным.

— Он такой и есть. Он безумен без неё. А я умираю без тебя. И я больше не завидую Слэйну, потому что Энрика очень злопамятна, и она устроит ему огромную взбучку. Я не могу этого пропустить. — Каван снимает перчатки и бросает их на пол. Меня не волнует то, что кричит толпа вокруг. Меня не волнуют их возмущения. Я целую Кавана и люблю его каждой клеточкой своего тела. Я люблю его больше, чем солнце любит землю. Я люблю его навсегда.

Глава 51

Каван

— Я же говорил тебе, что это сработает, — ухмыляется Слэйн, и мы чокаемся бокалами.

— Я ещё злюсь на тебя за то, что ты заставил мою беременную невесту пройти через всё это дерьмо, — недовольно цокаю я.

— Ты мог бы мне рассказать об этом. Я бы придумал другой план, как выманить их обеих.

— Я не знал. Но я счастлив. Слэйн, я так счастлив, — смеюсь я.

— Я поздравляю тебя, Каван, и рад за тебя. Рад тому, что больше не нужно скрывать от тебя, какой ты мудак.

— Я тоже поздравляю тебя. И тоже рад тому, что мне не придётся ненавидеть тебя за то, что ты чёрствый ублюдок. Ты милый, как говорит Таллия.

— Какая гадость. Я не милый.

— Ты милый, — смеюсь я.

Слэйн пихает меня в плечо и улыбается.

— Вот вы уроды, — шипит за нашими спинами Киф.

Мы оба оборачиваемся, делая глоток виски. Киф выходит из дома к нам на веранду.

— Я же поверил вам. Я тоже боялся за вас обоих. Вы не могли меня посвятить в свой план?

— Какой план? — удивляюсь я.

— Хватит, Каван. Я знаю вас обоих. Если Слэйн ставит себе какую-то цель, то обязательно добивается её, и он точно не открыл бы клетку из-за стенаний женщины. Если бы он, действительно, хотел тебя утилизировать, то сначала сделал бы это, а уже потом пытал Таллию. Вы мудаки. Оба, — злобно отчитывает нас Киф и наливает себе в бокал виски.

— Как ты догадался? Мне казалось, мы оба были хороши, — говорю я.

— Энрика. Она не удивилась, когда Слэйн чуть ли не снёс дверь с петель. Она была довольно спокойна и даже не обвинила Таллию в том, что та сдала её, как и Дейзи. Они хихикают наверху. Помимо этого, Каван не был пьян настолько, как от него воняло. Я знаю, когда Каван пьян. Он обвёл меня вокруг пальца в баре, а потом ты, Слэйн, нагнетал обстановку, чтобы я паниковал сильнее, и всё казалось правдой. Затем я заметил, что вы оба были слишком спокойные. И тогда я прозрел. Вы, уроды, провели меня.

Мы переглядываемся со Слэйном и пожимаем одновременно плечами, пряча улыбки за ещё одним глотком алкоголя. Он всем нам сегодня нужен. Очень нужен.

— Мы хороши. Мы ещё очень хороши, — ухмыляется Слэйн.

— Мы не потеряли форму. Но всё же моя невеста могла потерять ребёнка, — упрекаю его. — Идиотский план.

— Но он сработал. Я не знал, Каван. И я, к слову, тоже буду отцом. Снова, — гордо говорит Слэйн.

— Вы оба противны, — кривится Киф.

— Ты так и не поговорил с Дейзи? — интересуюсь я.

— Нет ещё. Из-за вас, придурков. — Киф пихает меня и Слэйна.

— Но как вы поняли, что они вместе? — спрашивает он.

— По записям с камер видеонаблюдения, установленных рядом с моим офисом. Таллия села в машину к Энрике, и они вместе уехали. Обе отключили и выбросили телефоны. Этому я научил свою жену. Помимо этого, Энрика слишком любит защищать всех брошенных…

— Слэйн, осторожнее, — предостерегаю его.

— Брось, Каван, так всё и было. Женщины думают так же, как мы.

Мы защищаем друг друга. Они тоже. И это Энрика. Она бы точно не оставила Таллию, потому что чувствовала вину за собой из-за того, что выкинула твоя бешеная сестра.

— Она сейчас далеко и больше не вернётся, — заверяю его.

— Это хорошо. В общем, вот так, Киф. Мы ждали достаточно и дали им обеим время, чтобы прекратить обижаться. Не могу сказать, что я нетерпелив, но Каван…

— Что Каван? Это ты ныл о том, как скучаешь по ним.

— Не я один. Ты страдал так, что выпил все мои запасы в квартире. Ты скулил похлеще моего.

— Я понял, что вы оба жалкие, — смеётся Киф.

— Ему не понять. Вот когда его кинет Дейзи, мы с тобой посмеёмся, — говорю я Слэйну, и друг кивает.

— Выпьем за то, что всё хорошо закончилось.

— Выпьем за мою грядущую свадьбу, — улыбаюсь я.

— А невеста-то в курсе? — хмыкает Киф.

— Это не обсуждается. Я буду отцом.

— Я тоже. Выпьем. Просто дайте мне нажраться.

Мы поднимаем бокалы и чокаемся. Вот и всё. Да, я поступил плохо. Но Таллия не оставила мне выбора. Мы использовали Кифа и Дейзи, чтобы поскорее добраться до тех, кого любим. И сделали это довольно хорошо.

Я счастлив.

Таллия

— Нет, ты только посмотри на них, — усмехается Энрика.

Мы обе стоим у окна и наблюдаем за тем, как мужчины чокаются бокалами с виски. У крёстного Энрики здесь хороший запас алкоголя, и вряд ли вечеринка закончится рано.

— Я просто рада, что всё хорошо, — улыбаюсь, качая дочь Энрики на руках.

— Они ведь так горды собой. Идиоты. Они, правда, думают, что им кто-то поверил?

— Что? — шокировано шепчу я.

Энрика забирает дочь из моих рук и загадочно улыбается.

— О чём ты говоришь? — спрашивая, иду за Энрикой к кроватке, куда она укладывает малышку.

— О том, что всё это было блефом, Таллия. Они блефовали.

Никто бы никого не убил. Я слишком хорошо знаю своего мужа и Кавана, а ещё доверчивость Кифа и идиотизм Дейзи. Так что, это всё было блефом, дорогая, — шепчет она.

— Не понимаю. Как так? — хмурюсь я.

— Ты удивлялась тому, почему я такая спокойная, когда Дейзи сообщила нам ужасающую новость, — она делает кавычки в воздухе. — Я просто знала, что всё это сделано для того, чтобы выманить одну из нас. Они выманили тебя и вынудили рассекретить моё местоположение, а затем приехали все сюда, чтобы воссоединиться. Я была не против.

— Но… но как? Получается, что Каван врал мне? Он не собирался умирать? Он… господи, я же беременна. Это могло навредить ребёнку, — возмущаясь, шиплю я.

— Успокойся, Таллия, — Энрика подхватывает меня под руку и хлопает по ней несколько раз. Она ведёт меня в коридор и закрывает дверь спальни. — Послушай, во-первых, Каван не знал, что ты беременна. Во-вторых, ты привыкнешь, с ними никогда не скучно. В-третьих, это любовь. Когда эти мужчины любят, они идут на самые крайние меры, потому что не умеют терпеть. Они очень нетерпеливы. Им нужно всё здесь и сейчас. Я не буду удивлена, если ты выйдешь замуж за Кавана через неделю. Они просто вот такие, и злиться не стоит. Они так любят и доказывают, что мы им важны.

Они готовы пойти на всё, чтобы создать ситуацию, при которой всё будет хорошо. И ведь всё хорошо, Таллия. Посмотри, наш план сработал. Каван и Слэйн снова наладили общение. Они счастливы оба. Разве это не важнее маленького обмана?

Энрика указывает на мужчин, стоящих на улице. Моя злость проходит, когда я вижу, как Каван смеётся и толкает улыбающегося Слэйна.

— Да, это важнее. Но больше я ему подобное не прощу.

— Простишь. Скоро ты сама будешь такой, поверь мне на слово.

С годами я многому научилась у Слэйна. Ты научишься у Кавана.

И у нас будет личная женская команда против них. Я давно мечтала об этом. У меня нет подруг, кроме Дейзи. Но она порой такая…

— Красивая? — хихикаю я.

— Точно, — смеётся Энрика.

— О чём шепчетесь? — К нам подходит Дейзи с бокалом вина.

— О тебе и твоей красоте, — говорит Энрика.

— Ну, наконец-то, ты это признала. Аллилуйя. За это стоит выпить.

И к слову, ужин готов. Я жутко голодная. Зовите этих идиотов ужинать.

Мы с Энрикой прыскаем от смеха. Мужчины входят в дом на зов Энрики, но я не вижу среди них Кавана. Выхожу на улицу, и я до сих пор немного в шоке от того, что случилось. Не могу поверить в то, что Энрика всё знала о плане этих мужчин. И я не верю, что Каван так поступил. Хотя какая разница, когда он такой счастливый.

— Привет, — шепчу я.

Каван опускает голову и улыбается мне. Он притягивает меня к себе за талию и целует в лоб.

— Ты всё так же пахнешь клубникой, Таллия.

— А ты всё такой же… хм, Каван.

— Я скучал. Я безумно скучал, Таллия. Больше никогда не уходи от меня, — Каван вглядывается мне в глаза, и я улыбаюсь ему.

— А ты больше не отпускай меня. У нас много ран внутри, и они ещё не затянулись. Но я готова помочь тебе, если ты готов помочь мне.

— Всегда, Таллия. Всегда. Мне плевать на то, почему ты решила выбрать меня. Мне важно, что ты осталась со мной, несмотря ни на что. И я не буду хорошим всегда. Порой я буду очень плохим, и тебе придётся кричать на меня.

— Я буду практиковаться. Возьму у Энрики пару уроков.

— Вот этого не нужно. Энрика не самая лучшая компания для тебя.— Серьёзно, Каван? Она моя подруга.

— Она прятала тебя.

— Энрика дала мне время подумать и прийти в себя. Она поддержала меня, пусть и странным образом. Она хорошая, хотя немного ненормальная, как и её муж. Но Энрика не позволила мне уничтожить себя полностью. Она заботилась обо мне. Благодаря ей, я поняла, что ты моя семья, Каван. И я больше не хочу терять свою семью. Я не смогу никогда потерять тебя. Я люблю тебя. Очень сильно люблю тебя любого, — нежно шепчу.

Каван целует мои пальцы и улыбается.

— Я сохраню твою любовь, Таллия. Я клянусь. И я хочу много детей, если ты согласна.

— Кстати, насчёт этого. Ты же знал, что мы не предохранялись? — прищуриваюсь я.

— Да, я знал об этом.

— И ты ведь понимал, какие могут быть последствия?

— Я их очень хотел. Я делал всё, чтобы ты осталась со мной.

— Каван, — смеюсь я.

— Я боялся потерять тебя. Когда я понял, что люблю тебя, то обезумел от страха. То отпускал и не мог жить без тебя. То стремился поскорее зачать ребёнка, а потом злился на себя из-за того, что разрушаю твою жизнь.

— Ты не разрушил мою жизнь. Ты подарил мне смысл. И я люблю тебя даже за это.

— Таллия, я…

— Слушайте, я всё понимаю. Любовь и другие извращения, но Рик не даёт нам есть без вас. — Из дома выглядывает Дейзи.

— Мы идём. — Каван обнимает меня за талию и вводит в дом. Мы рассаживаемся за столом, и я вижу счастливых людей. Надо же, я бы никогда не подумала, что однажды окажусь среди них и пойму, что обрела довольно странную, но большую и любящую семью.

А прошлое больше не важно.

Каван, улыбаясь, кладёт руку мне на живот, и я глубоко вздыхаю, слушая смешной спор Кифа и Дейзи.

— Я люблю тебя, и буду говорить тебе об этом каждую минуту. Ты важна для меня. Ты и наш ребёнок. И мы женимся через неделю.

Закусываю губу, сдерживая хохот. Энрика, и правда, хорошо изучила их. Надеюсь, что я буду так же ориентироваться в поступках Кавана в будущем. Я точно возьму пару уроков у Энрики.

Эпилог

Каван

Неделю спустя…

— Нервничаешь? — Слэйн поправляет бабочку на моей шее. Я отбиваю его руки и смотрю на себя в зеркало.

— Я выгляжу как мудак.

— Знаю, я тоже так выглядел. Я поставлю твоё фото себе на заставку, — смеётся он.

— Придурок. Невеста на месте?

— С ней Энрика.

— Тогда я не нервничаю. Она скоро станет моей, — улыбаюсь я и всё же нервничаю. Это день моей свадьбы. Я и подумать о таком не мог. Я не видел себя расхаживающим по комнате для жениха в церкви, пока приезжают гости. Мы пригласили только тех, кого бы я хотел видеть. А их набралось не так много. Таллия отправила приглашение на свадьбу своей матери, но вряд ли она приедет. Я не хочу, чтобы она приезжала, потому что она сука. А сук здесь не будет. Никто не испортит мне этот день. Никто и никогда.

— Итак, всё готово. Как здесь наш жених?

Киф входит в комнату, и я готов запустить в него чем-то тяжёлым.

— Вы меня бесите, — шиплю я.

— Он нервничает, — говорит Слэйн.

— Пошёл ты, — рыкаю на него.

— Ладно, расслабься, Каван. Это день твоей свадьбы, и я дожил до неё. Поэтому успокойся и дыши. Таллия уже готова. Дейзи сообщила Энрике, что они выходят через семь минут. Всё хорошо. — Киф кладёт руки мне на плечи, а я раздражённо сбрасываю их.

— Просто сделаем это, и всё. — Я решительно выхожу из комнаты, и мне душно в этом костюме. Я не боюсь жениться, но ненавижу костюмы и бабочки. Они отвратительны. Таллия хотела скромную свадьбу, но я не хотел, чтобы одна-единственная свадьба в её жизни была скромной. Поэтому я пытался создать для неё сказку. Она должна оценить сотню белых и розовых роз вокруг. Ей понравится и то, как оформили задний двор поместья Слэйна, где состоится банкет, и то, какие кольца я выбрал. Чёрт, я веду себя, как мудак.

Боюсь, что Таллия поймёт, что я мудак, и сбежит. Энрика сбежала, чтобы доказать Слэйну, что он её любит. Поэтому я постоянно говорю Таллии о том, что я её люблю. Я не переживу, если с ней случится то же самое, что и с Энрикой.

— Не дёргайся, Каван, — шикает на меня Слэйн.

Мы стоим у алтаря, а я весь на взводе.

— Почему здесь так жарко, у меня даже задница вспотела, — шепчу я.

Киф и Слэйн смеются, а я злобно рычу на них.

— Разряжу обстановку и сообщу, что я приглашаю вас на свою свадьбу, — выпаливает Киф.

— Ты сделал Дейзи предложение? — удивляется Слэйн.

— Нет, я же сказал, что просто разряжу обстановку. Это была шутка, — натянуто улыбается Киф.

— Идиот. Ты так с ней и не поговорил? — качаю головой и цокаю.

— Она не разговаривает со мной. Дейзи съехала от меня два дня назад. Она сказала, что между нами всё кончено. Какой смысл?

— Вот ты мудак, Киф. Ты…

— Не нужно, Каван, он позже всё поймёт. Он ещё зелёный, — останавливает меня Слэйн.

— И ты пропустишь выход невесты. Вон она.

Резко поворачиваю голову. Чёрт, я даже не заметил, что музыка сменилась, и теперь в дверях стоит Таллия с небольшим букетом роз, в красивом и струящемся свадебном платье. Фата закрывает её лицо. Таллию ведёт ко мне Ал. Он ещё злится на меня, но у меня много времени, чтобы предложить ему новый вариант квартиры и работу. Да, я всё продумал.

Таллия безупречна. Когда Ал подводит её ко мне, я замечаю, как дрожат её руки. Я накрываю их своими и слышу тихий вздох.

— Я нервничаю, — шепчет Таллия.

— Я нет. Больше нет. Ты здесь и уже скоро станешь моей женой.

Моим светом. Моим солнцем. Моей вечной клубничной нежностью, — шепчу я.

— Я уже твоя, Каван. Я была рождена, чтобы любить тебя.

Делаю глубокий вдох, чтобы моё сердце не разорвалось от счастья.

Церемония проходит для меня довольно долго. Эти невыносимо долгие слова пастора о том, что такое брак, и кто сегодня вступает в него. Эти сухие клятвы, написанные кем-то, потому что мы отказались произносить свои перед чужими. Это была просьба Таллии. Она сказала, что клятвы должны знать только двое, а не все.

Они не имеют права слышать таинство чужой любви. И я был полностью согласен с ней, потому что это сократило время церемонии.

И наконец-то…

— Я объявляю вас мужем и женой перед лицом Господа.

Теперь вы…

Не дослушав, отбрасываю фату Таллии и впиваюсь ей в губы. Я слишком долго ждал этого момента. Я ждал его всю свою жизнь.

Не такие уж и громкие аплодисменты, но мне они и не нужны.

Мы пригласили только Слэйна и Энрику, Фарелла и его новую жену, Кифа и Дейзи, Бриана и Ала. Всё. Можно сказать, что мы поженились в узком семейном кругу. Но я не смог побить рекорд Слэйна по количеству приглашённых и по экономии Энрики на свадьбе.

Главное, Таллия счастлива. Она улыбается и принимает поздравления от всех. Она вся светится ярким светом, и теперь он только мой.

Мы приезжаем в поместье Слэйна и рассаживаемся вокруг большого стола рядом с озером. Играет мягкая музыка, Таллия нянчится с ребёнком Слэйна и, видимо, утешает Дейзи, потому что та выглядит очень обиженной на Кифа. Я оглядываю лужайку, замечая Фарелла и его жену, шепчущихся друг с другом. Они влюблены.

Бриан и Ал о чём-то бурно спорят, а Киф напивается в одиночку. Где Слэйн и Энрика?

Поднимаюсь со стула и направляюсь в дом. Мы не договаривались о том, что Таллия будет нянькой их ребёнку, чтобы они могли уединиться. Наглые Ноланы. Они меня жутко раздражают. Я слышу смех Энрики и иду в сторону второй гостиной.

— Я вот думаю, нам нужно что-то сделать с Кифом, — произносит Энрика. Я замираю в темноте, прислушиваясь к разговору.

— Оставь хотя бы его в покое, моя дикая и безумная волчица, — смеётся Слэйн.

— Но ведь всё получилось. Я говорила тебе, что всё получится.

Найдётся девушка, которая точно будет идеально подходить Кавану.

Я была права. Мой план сработал безукоризненно.

— Да, но оставь Кифа в покое. Я больше в этом участвовать не буду.

Что?

— Вместе мы большего добьёмся, Слэйн. Кавана ведь женили, остался Киф, Бриан и новый паренёк. Как его…

— Он, вообще, не наша семья, — замечает Слэйн.

— Ну и что? Он хороший парень.

— И Бриана тоже не трогай. Он ещё слишком юн. Лучше занимайся тем, чтобы следить за собой, Энрика. Ты беременна.

— Это не приговор, Слэйн. Я настаиваю на том, чтобы мы снова разработали план для Кифа и Дейзи. Брось, где мой любимый злодей? Он ведь снова хочет на свободу.

— Ты слишком хитра, Энрика.

— Я просто скучаю по моему коварному, соблазнительному и устрашающему злодею. Ты смог обмануть Кавана. Ты создал ему невыносимые условия, и Каван понял, что он сам заточил себя в одиночество. Мы ему помогли. Видишь, злодеи тоже совершают хорошие поступки.

— Если Каван узнает, что я был в курсе, и всё было блефом, он со мной век не будет разговаривать.

— Поэтому он не узнает. Да и если узнает, всё равно. Он счастлив, и теперь у него тоже будет семья. Он заслужил быть любимым женщиной.

Мне бы выйти и возмутиться тому, что эти двое обманули меня.

Вот же чёртовы Ноланы! Слэйн и Энрика слишком хороши в роли злодеев, а я… я просто улыбаюсь.

— Что ж, если вы собираетесь расставить ловушки для Кифа, то я в деле, — обнаруживаю себя и вхожу в гостиную.

Энрика отрывается от губ Слэйна и закатывает глаза.

— Подслушивать нехорошо, извращенец, — фыркает она, слезая с колен Слэйна.

— Знаете кто вы после этого?

— Твои лучшие друзья, — хмыкает Слэйн.

— И тебе не стыдно? — прищуриваюсь я.

— А по мне заметно, что я стыжусь? Ни капли. Я немного пьян и сильно влюблён. И я так счастлив, что мне насрать. Но не трогайте Кифа. Ему и так досталось в последнее время. Пусть разбирается сам, и я не считаю Дейзи хорошей партией для него, — предупреждает нас Слэйн.

Наши взгляды с Энрикой пересекаются, и я безмолвно говорю: «Я в деле». Остался один идиот, который всё никак не может решиться и сделать шаг, поэтому я не против помочь им.

— Ты обижаешься, Каван? — спрашивает меня Слэйн.

— Должен, но я слишком счастлив. Буду обижаться после свадебного путешествия. И ты мне должен ящик виски.

— Ты выпил весь мой ящик в квартире.

— Ничего не знаю. Это плата за то, что ты был с ней в сговоре.

Каждой твари по паре. Вы отвратительны оба.

Энрика и Слэйн смеются, а я качаю головой.

— Каван? Что-то случилось? Ты исчез с нашего свадебного ужина. — Таллия входит в гостиную, и я притягиваю её к себе.

— Нет, всё в порядке. Мы говорили о том, как хорошо, когда друзья не врут. Правда?

— Они просто немного блефуют и делают это идеально, — улыбается Слэйн.

Таллия явно ничего не понимает, когда мы все смеёмся. Когда-нибудь я расскажу ей правду, хотя это не важно. Счастье так близко, но зачастую мы его избегаем, потому что считаем себя недостойными. Мы травим себя. Мы уничтожаем себя. Мы ничего не замечаем. А потом весь мир озаряется светом, и больше не хочется жить во тьме. Я выбрал свой свет и буду делать его только ярче.

Три месяца спустя…

Каван

— Это твоя безумная жена задумала! — говорю я, направляясь к машине.

— Моя жена не безумнее твоей! Они даже нас не взяли в дело! — злобно рыкает Слэйн и снова набирает номер Энрики.

— Моя жена беременна! Ей нельзя участвовать в подобном!

— Моя жена тоже беременна! Но она постоянно влезает в какое-то дерьмо! Я её убью!

— Не убьёшь.

— Я её накажу.

— Не накажешь.

— Да пошёл ты, Каван.

Улыбаюсь и надавливаю на педаль газа. Наши жёны были слишком тихими последний месяц. Они стали слишком близки.

Энрика тайно выкупила заброшенное здание, а Таллия без моего ведома рыскала по агентствам, чтобы те сделали ремонт и привели здание в божий вид. Эти две безумные беременные женщины решили, что раз их мечты не могут осуществиться так, как они планировали, значит, осуществятся так, как они вместе решили.

В итоге несколько минут назад нам обоим со Слэйном пришло сообщение, что наши жёны были пойманы за попытку взлома квартиры!

— Таллия!

— Энрика!

Мы оба влетаем в отделение полиции, в котором работает Киф, и замираем на пороге.

— Я тоже тебя люблю, — всхлипывает Дейзи, а Киф одевает ей кольцо на палец.

— Что здесь происходит? — одновременно спрашиваем мы со Слэйном. Наши жёны поворачиваются и улыбаются нам.

— Свадьба! — восклицает Таллия и бросает в воздух конфетти.

— Энрика! — рычит Слэйн.

— Что? Ты не хотел участвовать в том, чтобы помочь нашим друзьям создать ещё одну ячейку общества. Поэтому мы с Таллией всё обсудили и пришли к выводу, что вы нам не нужны, — заявляет Энрика.

— Таллия, — издаю стон. — Как ты могла провернуть это за моей спиной?

— Ты даже слышать не хотел о том, чтобы участвовать в безумном плане Энрики, а мне он понравился. Я не могла больше слушать нытьё Дейзи, и Киф ужасно выглядел последние месяцы. Так что, свадьба! — Моя жена снова подбрасывает в воздух конфетти и улыбается.

— Я тебя убью, Энрика! Ты обещала мне, что больше никаких выходок! Ты хоть понимаешь, что я чуть не поседел, когда мне сообщили, что ты арестована? — злобно шипит Слэйн, приближаясь к жене, но та даже бровью не повела.

— Так, Тристан Слэйн Нолан, в данный момент я беременна, и у меня бушуют гормоны. Не буди во мне зверя, — прищуривается Энрика.

— Роди быстрее этого ребёнка, и тогда ты получишь, — грозится Слэйн.

— Или же я получу удовольствие и, может быть, ещё одного ребёнка, — улыбается Энрика.

— Как ты меня бесишь!

— Я тоже тебя очень люблю, — Энрика целует Слэйна в подбородок, а я качаю головой.

— Таллия. Я же просил тебя. — Обнимаю жену, и она счастливо улыбается.

— Но ты только посмотри на них. Всё же получилось, Каван. Они тоже имеют право на счастье. И мы скоро снова будем гулять на свадьбе. Это здорово. Свадьба! — Таллия посыпает мою голову конфетти. Не могу на неё злиться, я люблю её всё сильнее с каждым днём.

— Итак, значит, вы женитесь, — заключает Слэйн.

— Выходит, что так, — кивает Киф.

Все вокруг хлопают им, а Киф и Дейзи снова целуются.

— Это противно, — кривлюсь я.

— Я смотрел, как вы засовываете языки в рот своим жёнам, так что терпи, — смеётся Киф. — Но впредь держите подальше этих двоих от меня.

— Это вряд ли удастся, Киф. Во-первых, я часть твоей семьи. Во-вторых, Дейзи моя подруга. В-третьих, мы взяли Дейзи новым партнёром в наш проект, — говорит Энрика.

— Что? Никогда! Нет! Вы что, не понимаете, как это опасно? Вы женщины и собираетесь драться с мужчинами? — возмущается Киф.

— С какими мужчинами? — удивляюсь я.

— А ты не знал, что твоя жена под видом курьера вломилась в квартиру одной супружеской пары и ударила мужчину чайником по голове?

— Что? Таллия! — повышаю я голос.

— Я… я… защищала бедную женщину. Мы с Энрикой гуляли… хм, ночью…

— Не ночью, а ранним утром. В три часа, — вставляет Энрика.

— Нам просто захотелось поесть, а ты не захотел просыпаться, Каван. Так вот, я написала Энрике сообщение, мы встретились внизу нашего комплекса и пошли искать что-то очень сладкое и вкусное.

И тогда мы услышали крики. Кричала женщина. Ей бил мужчина, Каван! Он лупил её, клянусь! Мы с Энрикой решили, что это наш первый пациент…

— Таллия, — скулю я.

— Мы подождали до восьми утра, вернулись туда и спасли бедняжку. Она с ребёнком жила в насилии пять лет, Каван!

— Ты хоть что-нибудь знал об этом? — с тяжёлымвздохом спрашиваю Слэйна.

— Ни черта. Энрика. — Он смотрит на жену, а та передёргивает плечами.

— Вы ничего не понимаете. Мы наняли бригаду, и они заново отстраивают новый большой дом, в котором мы будем помогать женщинам, справиться с пережитым насилием, беременностью и со многими проблемами. Мы назвали его «Дом женской любви».

С моим знанием маркетинга и с умением Таллии находить подход ко всем и помогать людям, а также с внешностью Дейзи и уловками, как соблазнять мужчин и выпытывать у них тайны, — мы отличная команда. Послушайте, это хороший проект. Он поможет женщинам, которые оказались в сложной ситуации, справиться с ней. Сколько девушек остаются брошенными и беременными на улице? Им нужна помощь. Мы поможем им и найдём работу. Научим их ценить и любить себя. Подскажем им, как выживать, и они будут счастливы, — быстро объясняет Энрика.

— Почему только в твоей голове появляются такие идеи, а? То волка спасаешь, то ещё каких-то зверей в дом принесёшь, то бездомных приютишь, теперь это! — повышает голос Слэйн.

— Вообще-то, это была моя идея, — признаётся Таллия.

— Ты серьёзно? Ты беременна. Ты только поступила в университет. Тебе что, скучно? — спрашиваю, всплёскивая руками.

— Каван, я хочу помогать людям. Я не могу быть хирургом.

Не хочу видеть смерти. Я нашла свой путь. Почему ты просто не можешь поддержать нас? Это хорошая идея. Мы сможем использовать наши навыки для помощи людям, женщинам, которые остались без семьи. Мы станем их семьёй.

— А как же мы? — спрашивает Киф. — Вы о нас не подумали? Это опасно.

— Ну, у нас есть связи в полиции. На самом деле мой жених крутой полицейский и любит наказывать плохих ребят. Я буду приносить тебе их на блюдечке. Тем более у тебя своё охранное агентство. И я красивая, ты не можешь мне отказать, — улыбается Дейзи.

— Так, а почему бы нам всем не обсудить это позднее? Сейчас я предлагаю всем отправиться в ресторан, чтобы отпраздновать помолвку Кифа и Дейзи. Свадьба! — меняет тему Энрика и хлопает в ладоши.

— Я с тобой дома всё обсужу. Я так с тобой обсужу, что ты сидеть не сможешь, — бубнит Слэйн и хватает свою жену, подталкивая её к выходу из участка.

— Напугал, — хмыкает Энрика.

Я поворачиваюсь к Таллии и вижу её сверкающие глаза.

— Таллия, оно тебе надо? — шепчу я.

— Очень, Каван. Я хочу быть полезна людям. Пожалуйста, поддержи меня. Ты обещал. Я знаю, что всё получится. Нам просто нужна ваша поддержка.

Глубоко вздыхаю и обнимаю её.

— Ты вьёшь из меня верёвки. Я стал таким жалким.

— Ты мой муж, и это нормально. Ты не жалкий. Ты любишь меня, а я тебя. И я всегда буду любить тебя.

— А когда родится ребёнок, как ты будешь совмещать всё?

— А ты для чего? Иногда ты будешь помогать мне, иногда я буду брать нашу дочь с собой.

— Только через мой труп.

— Пожалуйста, Каван, — тянет Таллия и хлопает ресницами. Я тихо смеюсь и щёлкаю её по носу.

— Ладно, мы всё хорошо обдумаем и сделаем всё по уму, идёт?

— И ты убедишь Слэйна?

— Энрика сама справится. В этом я уверен. Он рядом с ней такой же жалкий, как и я рядом с тобой.

— Перестань так говорить. Вы не жалкие. Мы семья, а в семье нужно идти на компромисс. Ни я, ни Энрика никогда не сможем сидеть дома и ничего не делать. Эта жизнь не для нас, Каван. Мы хотим быть нужными.

— Но ты нужна мне.

— Я всегда буду твоей, а ещё смогу помочь многим женщинам не потерять веру в любовь. Мы справимся, да? — Моя жена с надеждой вглядывается в мои глаза, и я улыбаюсь ей.

— Да, мы справимся.

— Расскажешь мне, что вы провернули с Энрикой, чтобы свести Кифа и Дейзи?

— Нет. Пусть это останется тайной. Главное, ведь итог. И не важно, что мы немного блефовали. Правда, любимый?

— Но…

— И конечно, я не припоминаю тебе ту ночь, когда ты заставил меня, беременную твоим ребёнком, пережить жуткий ужас, опасаясь потерять тебя. Я не виню тебя в том, что ты обманул меня и якобы пошёл на верную смерть, разорвав моё сердце от страха.

Поджимаю губы.

Энрика! Как она узнала?

— Поэтому я не расскажу тебе про Кифа и Дейзи. Они любят друг друга и скоро поженятся. Всё получилось. Это главное, правда?

— Ага, — разочарованно киваю я.

Ничего, я всё узнаю у Слэйна. Уж точно он разговорит Энрику, и я сделаю ещё одну попытку дома, чтобы выпытать правду у Таллии.

Да, дома, когда я буду соблазнять её. Она точно расколется.

Таллия на девятом месяце беременности, Энрика с месячным младенцем на руках и Дейзи с обручальным кольцом на пальце торжественно открывают стены своего дома для женщин под названием «Дом женской любви». Я никогда так не гордится своей женой, как в этот момент. Конечно, наши жёны не смогли бы сами довести всё до ума, поэтому мы все вместе построили это заведение.

Я бы никогда не отпустил Таллию одну бродить по улицам, поэтому у них теперь есть охрана и сотня заявок о спасении от женщин по всей Ирландии.

— Они молодцы, да?

Поворачиваю голову к Слэйну, качающему на руках сына, пока его дочь бегает с шариками вокруг нас.

— Они молодцы.

— И мы молодцы. Мы выжили.

— Это ещё не точно. Таллия вот-вот родит нашу дочь.

— Ты переживёшь это. Только не держи близко к их рукам свои гениталии. Когда они рожают, они ненавидят всех вокруг, — хмыкает Слэйн.

— Но зато результат отличный. — Я с улыбкой смотрю на маленькое личико младенца.

— Да, результат стоит всех усилий и ошибок. Теперь очередь Кифа пережить гормоны своей жены.

— Дейзи беременна?

— Энрика сказала, что да.

— Чёрт, теперь мы посмеёмся над ним, как он смеялся над нами все эти месяцы, — довольно тяну я и салютую Кифу, прищурившемуся рядом со своей женой.

— Он пока и понятия не имеет, что его ждёт, — улыбается Слэйн.

— Ни капли.

Мы оба смеёмся.

— Каван… Каван, у меня начались схватки.

Резко поворачиваюсь и вижу бледное лицо Таллии.

— Всё хорошо. Сколько минут? — Обхватываю жену за талию и быстро веду к машине.

— Таллия рожает! Все по местам! — командует Энрика и подхватывает на руки дочь.

— Ты серьёзно? Я только веселиться начал.

— Слэйн, в машину. Киф, очищай дороги. Мы едем рожать первенца Кавана, а следующей будет Дейзи.

— Вот ты сучка, Рик! Я же даже не говорила тебе! — визжит Дейзи.

— Теперь им точно будет не скучно, — смеётся Слэйн.

Мы огромной толпой врываемся в госпиталь, и Таллию увозят на осмотр. Я весь на нервах, пока переодеваюсь в халат и шапочку.

Меня проводят в родильную палату, где уже всё готовят для появления нашей дочери.

— Каван, — Таллия тянет ко мне руку, и я держу её.

— Я здесь. Всё хорошо.

— Да… очень быстро. Я не успеваю… — Таллия кричит, а меня бросает в холодный пот.

— Ей больно, сделайте что-нибудь! — рыкаю я на персонал.

— Миссис Экри уже поздно ставить эпидуральную анестезию. Мы начнём тужиться через несколько минут, — объявляет наш доктор.

В глазах Таллии я вижу страх и целую её в лоб.

— Всё хорошо. Мы родим нашу дочь очень быстро. Мы справимся, ангел мой. Мы справимся. Мы вместе.

А потом начинается ад для меня. Я не знаю, как помочь Таллии.

Она кричит от боли. Она вся краснеет. По её вискам течёт пот. Она тужится, и я не знал, что она такая сильная. Она мне чуть руку не сломала. Через двадцать минут на свет появляется наша дочь. Я смотрю на эту самую красивую девочку в мире, и моё сердце переполняется любовью. Теперь у меня два солнца. И я буду им поклоняться каждую секунду своей жизни.

— Я люблю вас обеих.

Таллия устало улыбается мне. Я целую её в сухие губы, и мне отдают дочь. Меня просят выйти из палаты, пока Таллию помоют и помогут немного прийти в себя.

Когда я выхожу в коридор, то меня окружают самые дорогие мне люди. Только сейчас я понимаю, насколько мне дорог каждый из них. Таллия помогла мне всё это увидеть. Я держу на руках свою дочь и гордо улыбаюсь оттого, что смог найти своё место под солнцем. Оно того стоило. Каждый шрам на моей коже стоил этих минут счастья в кругу моей семьи.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Эпилог