Волк и семеро лисят (СИ) [avada___kedavra] (fb2) читать онлайн

========== Глава первая, О важности хорошей физической подготовки и судьбоносных почти-знакомствах ==========

Сережа бежал со всех лап.

Перелетал, подпрыгнув и вытянувшись стрелой, через кочки, огибал по неширокой дуге редкие кусты. Первые триста метров по жухлой траве казались ему самыми сложными, практически непреодолимыми и оттого — обещающими спасение и благодать, если все же удастся их преодолеть: там, вдалеке, виднелся лес, а среди деревьев и густого кустарника можно было бы легко затеряться, спрятаться и переждать. Выгадать себе хотя бы несколько дней форы. Спастись. Именно это твердил Сереже внутренний голос: лес. Сейчас главное добраться до леса, нырнуть в бурелом и перевести дух, а там — будь что будет. Главное убраться отсюда как можно дальше, так что беги, беги, беги. Еще один шажок, еще прыжок, не сбавляй скорость, не поддавайся усталости и страху, беги.

И он бежал.

Внутренности поджимались от ужаса, легкие наполнял пока еще слабый, но уже пьянящий запах близящейся свободы, чувствительный слух впервые за много месяцев улавливал что-то, кроме ненавистного звяканья склянок и писка приборов: шорохи, порывы ветра, птичьи крики где-то вдалеке, на самой грани слышимости. Из-под лап летели комья земли и травинки, кромка леса все приближалась и приближалась, он пригнулся к земле, переходя в победный галоп, но, когда до спасительных деревьев оставалось всего ничего, за спиной вдруг раздался пронзительный продолжительный свист и кто-то крикнул зычным басом:

— Вон он, уже у опушки!

И следом за этим кто-то другой с легко различимым азартом в голосе ответил ему:

— Вот же ж блядь!

Кажется, выстрелили в воздух.

Сережа непроизвольно взвизгнул, прижимая уши к голове. Шерсть у него на загривке встала дыбом.

Он знал в лицо всех “санитаров” и “охранников” этого проклятого места, но голоса показались ему незнакомыми. Может, их исказило расстояние. Или, может, у мозга просто не осталось достаточно ресурса, чтобы обработать и распознать их.

НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, взвыл внутренний голос, БЕГИ. Сережа не был уверен, что в принципе способен бежать быстрее, но побежал, практически полетел над землей.

Прошло буквально пару секунд, потом еще одна, он подпрыгнул, подтягивая лапы к телу и с легкостью перемахивая через иссохшую разлапистую корягу, и — поравнялся с первым деревом. Потом еще с одним. А потом еще, и еще, и еще. Сзади снова засвистели, заулюлюкали, крикнули “АТУ!”, и у Сережи с заметным опозданием — адреналин будто бы блокировал некоторые сигналы извне, не пуская в мозг раньше времени, — ухнула в пятки душа. Он ни разу не видел на территории своей тюрьмы собак, но теперь вдруг подумал: а что, если они там были, просто не на виду? Да и о каком “на виду” может идти речь, когда его двадцать четыре на семь держали в тесной камере и только изредка таскали в процедурную и огороженный высоким забором двор “подышать свежим воздухом”?

Лая позади не слышалось, только крики, да и те скрадывались ветром. Да, он был уверен, что его побег окажется для всех чем-то из ряда вон, что он застанет персонал врасплох, выиграет время, но вдруг он просчитался? Одно дело убегать от людей, пускай и вооруженных, и совсем другое — от собак, способных сравниться с ним по скорости. Способных нагнать и загнать его как всамделишного безмозглого зверя, разодрать на части или, что хуже, окружить и охранять до прихода хозяев, которые…

ХВАТИТ.

ЗАТКНИСЬ, ТРЯПКА, снова рявкнул внутренний голос, и беги, БЕГИ, мать твою. Если продолжишь сейчас наматывать сопли на кулак, тебя точно схватят, и не только тебя, мохнатый ты кусок идиота. Или забыл?

Сережа каждый раз думал, что он давно уже несется на пределе своих возможностей, но каждый раз умудрялся выгадать еще немного сил и прибавить газу.

Именно потому, что не забыл.

Не смог бы, даже если бы очень сильно захотел: минус пять от скорости, минус десять от ловкости, плюс миллион к осторожности.

За спиной опять раздался свист, кажется, сильно дальше, чем в предыдущие разы. Оторвался? Или это только так кажется?

Сережа нырнул за очередное попавшееся на пути дерево, сделал небольшую петлю — да, потерял несколько драгоценных секунд, но если у его преследователей все же есть при себе собаки… Было бы неплохо хотя бы попытаться сбить их со следа. Лес, на который он возлагал такие надежды, к его разочарованию, оказался скорее предлеском: деревья стояли на значительном расстоянии друг от друга, и явно молодняк — никаких тебе стволов в три человеческих обхвата, никаких раскидистых крон. Но постепенно он густел. Крики за спиной раздавались все дальше и реже, в какой-то момент они совсем стихли, но Сережа не прекратил бежать. Пару раз он переходил на шаг или совсем ленивую трусцу, но никогда не останавливался. Знал: если решит передохнуть, потом просто не сможет взять себя в лапы и продолжить марафон.

Нельзя, билось в голове на репите, на последнем издыхании, как выброшенная на берег рыба, нельзя, нельзя, нельзя останавливаться, продолжай бежать.

И Сережа бежал.

Спустя какое-то время, когда криков за спиной не было слышно уже довольно продолжительное время, а дыхание более-менее выровнялось, он позволил себе самую чуточку расслабиться, прислушаться и присмотреться к окружающему его лесу.

Лес был… огроменный. Почему-то именно это в первую очередь пришло Сереже в голову. В детдоме их как-то раз вывезли на пикник строгого режима, но те три сосны на опушке и близко не могли сравниться с местом, в котором он оказался сейчас.

Лес просто одурительно пах.

И звучал тоже приятно: шелестел кронами в далекой вышине и мягким мхом под лапами, трещал ломающимися веточками, ухал совами или еще какими ночными птицами — Сережа не был силен в биологии. Лес казался невероятным, невозможным, как вытащенным щипцами со страниц книги или из затуманенного успокоительными сознания, всеохватывающим, но — не враждебным. И это в каком-то смысле было странно. Одна из воспитательниц в детском доме — Сережа почти ее не помнил, потому как она ушла на пенсию, когда он был еще совсем маленьким — говорила, что всех остальных детей из его группы нашли в капусте, а его — под елочкой. Что когда-то очень-очень давно он был… стайным: жил в лесу, блохастый и хвостатый, и лопал мышей, пойманных мамой-лисой. Этого Сережа не помнил тем более. Детдомовские условия едва ли можно было назвать тепличными, но он попал в них, будучи совсем неразумным щенком, и его мозг не хранил ни единого воспоминания о жизни вне цивилизации. Именно поэтому Сережа ждал, что лес, этот новый, незнакомый мир, полный непонятных звуков и запахов, испугает его. Но то ли уже включились инстинкты, то ли еще не выветрился адреналин — Сереже было… хорошо. Гораздо лучше и спокойнее, чем в неволе.

Он бежал теперь совсем медленно, обращая внимание и на кусты, и на деревья, и на россыпь сосновых иголок под лапами, а однажды поднял морду и чуть не пропахал лапами и отвисшим пузом землю — увидел в просвете между кронами кусочек неба. Такого, какое никогда не увидишь из города: иссиня-черного, сплошь утыканного булавками звезд. Вот только звезды были не привычно белые, а какие-то зеленоватые. Сережа подозрительно сощурился, потом перевел взгляд на ближайшее дерево и восторженно рассмеялся на ходу, тут же пугаясь непривычного визгливого звука.

Судя по всему, уже давно стемнело, а он и не заметил. Зрение само переключилось в природный ночной режим, позволив ему продолжать свой путь. И если его преследователи еще могли рыскать по темноте на опушке и в предлеске, то в густом лесу это было бесполезно. Им наверняка пришлось вернуться и ждать рассвета, чтобы продолжить поиски, а значит, Сережа выигрывал минимум пять часов дополнительной форы.

Это знание ощутимо его приободрило, и он смог преодолеть еще некоторое расстояние. Добрался до крохотного ручейка, сбегавшего куда-то вниз между поросших мхом камней, вдоволь напился. Задумался. Все свои знания о раскрытии преступлений, преследователях и жертвах он почерпнул из сериалов о бравых копах — и бравых милиционерах, потому что Нин Сергевна, старшая нянечка в детском доме, просто обожала смотреть в общей комнате детективный ширпотреб про всяких Дукалисов и Мухтаров — и не знал, насколько им можно верить. И все же он прошелся немного вверх по течению, чтобы добавить себе пару очков в этой гонке на выживание. Это должно было сбить со следа предполагаемых собак. Вода была ледяная, но едва доходила до колен, так что Сережа фырчал и ежился, но терпел. Потом попил еще, впрок, и снова пустился в путь.

Окончательно силы оставили его, когда окружающее пространство окрасилось в розоватые предрассветные тона. Бежать дальше, да даже идти было уже сложно. Невероятно клонило в сон. Сережа буквально валился с лап от усталости, но упрямо держал глаза открытыми. Теперь на первый план вышла новая цель. Не увеличить и так приличное расстояние между собой и преследователями, а сохранить преимущество. Найти надежный схрон.

Минут через двадцать Сереже повезло обнаружить чью-то нору. Давно оставленную, судя по тому, что ему пришлось изрядно потрудиться, выкапывая из нее иголки, куски мха и мелкие камешки. Зато она была глубокая и уютная. Тесноватая, но на приступ клаустрофобии у Сережи попросту не хватило сил: он залез поглубже, свернулся клубком, пряча лапы и нос под пушистым хвостом и заснул, едва почувствовав знакомые успокаивающие шевеления в животе.

Он был в безопасности.

Л и с я т а были в безопасности.

Можно было отдохнуть.

***

Крохотная, бархатистая на вид тряпочка, какие обычно кладут в очечник в качестве милого сувенира к покупке, была приятного оттенка слоновой кости. Сережа не знал, почему именно эта деталь того дня намертво засела у него в мозгу.

— Вы должны понимать, — доктор Вениамин Самуилович Рубинштейн снял очки со своего крупного носа и принялся остервенело натирать их маленькой тряпочкой цвета слоновой кости, — вы должны понимать, Сережа… я ведь могу звать вас Сережей? Вот и славно. Так вот, Сережа, вы никак не могли не понимать, к чему это приведет, я прав? Вы ведь не идиот, судя по вашей успеваемости, многое знаете, хорошо схватываете материал…

В его голосе зазвучало осуждение, но такое наигранное, что Сережу бы передернуло, если бы у него еще остались на это силы. После того, как его волоком протащили по без малого десяти инстанциям, где только и делали, что журили, обвиняли, угрожали и требовали ответа, он едва мог сидеть. Он почти не спал за последние четверо суток. Он не знал, что с ним будет дальше.

Ему было очень, очень страшно.

— Ведь то, что делается, — продолжал Рубинштейн, — оно делается не по моей или чьей-либо прихоти, оно делается ради безопасности! Вашей, — он ткнул Сереже в грудь толстым пальцем, и Сережу затошнило от злости и бессилия, — в первую очередь. Перед вами были открыты все — все! — двери, которые только могут быть открыты перед представителем… вашего вида. Но нет! Вы же самый умный, самый хитрый! Вам ведь плевать на все, кроме своих амбиций: на собственную безопасность, на безопасность других студентов и преподавателей!

Сережа даже не почувствовал зарождающийся в горле рык — услышал его, как со стороны: тихий, слабый. Его немного штормило, слегка кружилась голова. Но даже в таком состоянии он прекрасно осознавал, что ничего хорошего его не ждет.

— Вот, вот об этом я и говорю! — вскинулся Рубинштейн. — Правила разделения придуманы не на пустом месте! Не ради того, чтобы почесать чье-то эго, неужели вы этого не понимаете? Сережа!

Его лицо совсем поплыло у Сережи перед глазами, как в каком-нибудь старом фантастическом фильме, где люди умели бы менять свою внешность по желанию. Взгляд сделался пронзительным, сочувствующим, губы растянула премерзкая улыбка.

— Мы вынуждены, вынуждены, поймите, пойти на крайние меры, — голос у Рубинштейна тоже изменился, сделался притворно ласковым, почти нежным. — Вы ведь не хотите столкнуться с последствиями вашего проступка в полной мере, Сережа? Вижу, что не хотите. Это правильно. Подпишите бумаги, — он кивнул на стол, Сережа опустил взгляд и в самом деле обнаружил перед собой тонкую стопку документов. Шрифт был совсем крошечный и плясал перед глазами. Сережа даже не был уверен, что бумаги на русском. — Вот так, хорошо. Вы умница, Сережа.

Сережа не чувствовал ни ручки между пальцами, ни ее нажатия на бумагу, но внизу страницы вдруг появилась его подпись. Потом на второй странице, потом на третьей.

— Отлично, — Рубинштейн хлопнул в ладоши и потянул бумаги к себе. — Это я заберу. И вот э т о тоже.

Мир на секунду как будто выключился, померк совсем, а потом резко включился обратно, обретая былую четкость и яркость. Только звук пропал, и все словно замедлилось. Снова как в кино. Рубинштейн пакостно улыбался и показывал пальцем на Сережу.

Сережа перевел взгляд ниже и вдруг обнаружил у себя гигантский раздутый живот. Еще секунду назад его не было и в помине.

Живот покачивался, его будто футболили изнутри десяток очень злых или насмерть перепуганных младенцев. Сережа не знал, откуда взял это словосочетание. Может, он подумал именно так, потому что сам был насмерть перепуган. Рубинштейн перегнулся через стол, словно хотел потрогать его живот, но ему не хватило гибкости, чтобы дотянуться. Сережа не успел облегченно выдохнуть: уже в следующее мгновение рука Рубинштейна стала как резиновая, начала растягиваться, растягиваться, толстые пальцы почти коснулись выпирающего через туго натянутую ткань футболки пупка и…

И Сережу выкинуло, задыхающегося и сучащего лапами, в реальность.

Все хорошо, шепнул в кои-то веки мягкий, не сочащийся угрозой и презрением внутренний голос, тш-ш, успокойся. Все в порядке.

Перед глазами все еще стояла искаженная восторженной гримасой морда Рубинштейна, сердце колотилось как бешеное. Сереже потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и вспомнить, где он. В норе по-прежнему было тихо и тесно, но стоило приятному запаху земли и сосновых иголок ударить в ноздри, как реальность начала потихоньку устаканиваться, возвращаясь на круги своя. Он сбежал. Он в безопасности.

И изнутри совсем даже не пинаются, а просто легонько толкаются.

Сережа дождался очередного шевеления — ощущалось все еще странно, но не неприятно — и ткнулся носом себе в брюхо, в самый его низ, в ответ. Внутри затихарились. Сережа затихарился тоже, замер, но не напряженно, а почти игриво. Только копчик странно ощущался, как будто…

Сережа вскинул морду и с удивлением уставился на собственный, легонько бьющий по земле хвост, который он совершенно точно не контролировал. Попытки его утихомирить успехом не увенчались, Сережа попыжился разок-другой, справедливо рассудил, что сейчас есть проблемы и посерьезнее, и бросил это дело. Будучи мелким, он любил поперекидываться в звериную форму и побеситься с остальной ребятней, пока мальчишки постарше — камнями — и воспиталки — выговором с матами и дерганьем за уши, которые он, как ни старался, не мог в тот раз убрать — не объяснили ему, что так делать не стоит. Сережа долго тогда не мог взять в толк, почему выговор достался ему, а не зачинщикам, но урок усвоил: среди людей лучше держать полную человеческую форму. С собой наедине на всякий случай тоже.

Он слишком давно не обращался по собственной воле и в трезвой памяти, чтобы контролировать что-то, кроме совсем базовых штук. Виляющий хвост к базовым штукам совершенно точно не относился.

Изнутри снова завозились, но уже не так активно. Сережа еще раз ткнулся туда носом, убрал морду и попытался потянуть лапы и шею. В стесненных норных обстоятельствах это было не так-то просто, и он принял мужественное решение выбраться наружу.

Судя по тому, как, стоило ему выбраться из норы, по глазам ударил яркий свет, спал он не слишком долго: солнце стояло почти в зените, делая все вокруг как будто бы нарисованным яркой акварелью. Оставался вариант, что прошло не несколько часов, а целые сутки плюс несколько часов, но верить в это не хотелось. Терять фору было нельзя. К тому же Сережа был уверен, что в таком случае попросту бы откинул лапы от голода. Словно в подтверждение его мыслям к шевелениям в животе прибавилось требовательное урчание. В лаборатории его кормили не слишком вкусно и разнообразно, но сытно и регулярно, а тут он был без еды уже плюс-минус часов двенадцать. К тому же не один.

С этим надо было что-то решать и, прикопав нору и оглядевшись, Сережа пустился в путь.

***

Мысль о том, что в лаборатории было невкусно и грустно, Сережа отмел, едва ему впервые довелось полакомиться свежей, с горем пополам пойманной бельчатиной. Причем пойманной только с третьей попытки — первая белка сначала притворилась мертвой, а потом едва не выцарапала ему глаза, а вторую, которую Сережа предусмотрительно потыкал лапой, проверяя во избежание возможных плачевных последствий, у него отбила какая-то шибко наглая ворона.

Ворона была крупная, а, когда угрожающе расправила крылья, показалась Сереже и вовсе огромной, так что он предпочел позорно ретироваться и попытать счастья в другом месте. Все-таки инстинкты инстинктами, а отсутствие опыта — штука паршивая.

С третьего раза Сереже все же удалось найти себе обед. И первой его мыслью, когда он приступил к трапезе, было, что он не так уж и голоден. Второй — что все-таки голоден, очень голоден, но, может, стоит попытаться обратиться в человека и сделать с… этим хоть что-то?

Как будто ты умеешь готовить, насмешливо фыркнул внутренний голос, или свежевать дичь. Или разводить костер, не имея ни спичек, ни жидкости для розжига. Или очень хочешь посидеть голой беременной жопой в каком-нибудь муравейнике.

Ладно, так же мысленно огрызнулся Сережа, будто и в самом деле спорил с реальным оппонентом, а не с собственным взбесившимся от голода и нервов вторым “я”, ладно, я понял.

Со второго укуса бельчатина зашла уже лучше, а с третьего, приправленная осознанием, что это он, он сам загнал дичь! — и вовсе показалась отличным обедом на каждый день. Над охотничьими навыками стоило еще поработать, но начало было положено.

Приободренный успехом, Сережа, на этот раз не пытаясь обогнать саму смерть, смог преодолеть в тот день несколько десятков километров. А на следующий, отдохнув и снова отобедав пойманной добычей, преодолел еще столько же. Лес, звучащий днем гораздо ярче и насыщенней, чем ночью, уже не казался ему таким всеобъемлющим и незнакомым, какая-то часть Сережи даже начал понимать так называемых естественников — оборотней, большую часть жизни проживающих в своей звериной форме и вдали от больших городов. Сам он такую участь и под дулом пистолета бы не выбрал: слишком любил комфорт, созданное человеческими руками искусство и себя. А еще слишком хотел выучиться, заработать денег и уехать куда подальше — в место, где смог бы спокойно разгуливать по улицам, не пытаясь контролировать полную человеческую форму. С хвостом и ушами было временами тяжеловато: чтобы избавиться от них, требовалось сохранять некоторую концентрацию. Не такую, конечно, как когда он только учился полному обороту, но все же. Знание, что есть на свете места, где об этом можно даже не задумываться, вселяло в него одновременно надежду и неприятную гадкую зависть. Он хотел там оказаться, он мог там оказаться.

Он должен был там оказаться.

Ни позорный, незаслуженный вылет из универа с волчьим билетом, ни Рубинштейн, ни полный живот лисят в его планы на ближайшее будущее не входили.

Лисята, может, входили в планы на более далекое — когда он будет чертовски богат, жить в Венеции во дворце и сверкать улыбкой с обложки какого-нибудь “People” — но это не точно.

“Не точно” снова завозилось в брюхе, голодно заурчало и прицельно вмазало по мочевому пузырю. По очень примерным прикидкам, у Сережи в запасе было еще недели две, чтобы выбраться из леса. Он старался думать об этом по минимуму, просто продолжать бежать, но с каждым днем страх, поначалу прятавшийся в самом уголке сознания, расползался все дальше и дальше, захватывая новые территории.

Что он будет делать, если не успеет добраться до цивилизации до рождения лисят? Если окажется, практически не умеющий охотиться, окруженный хищниками покрупнее, посреди леса с охапкой слепых, пищащих, голодных, меховых картошек? До зимы они как-нибудь протянут, если удача повернется к ним лицом, а потом? Что, если сейчас он, не имея ни одного хоть сколько-нибудь надежного ориентира, бежит все глубже в чащу, навстречу голодной смерти?

Может, было бы правильней дождаться родов в лаборатории и бежать уже после, одному, отвечая только за свою шкуру?

С неба начало капать, и Сережа сердито встряхнулся, сбрасывая влагу с усов и назойливый внутренний голос с края сознания: кем бы ни был Рубинштейн, зачем бы он ни хотел поставить на поток производство оборотней — едва ли он делал это с добрым сердцем и чистыми намерениями. На мех, на экспорт экзотических хорошо обучаемых домашних зверушек — да какая разница. Сережа любому из этих вариантов предпочел бы смерть. Бесславную, от голода, какую угодно.

Тогда беги, примирительно подсказал присмиревший голос, найди человеческое жилье, узнай, где находишься, выберись, беги!

И Сережа бежал.

***

Ему повезло наткнуться на человека еще через день. Тем утром, выбравшись из очередной норы и всласть потянувшись, Сережа отправился раздобыть себе еды: живот снова потягивало голодными спазмами, даже сильнее, чем обычно. С охотой дела все еще обстояли… странно. С одной стороны, Сережа всегда был способным учеником и все новое схватывал буквально на лету, с другой — что в школе, что в универе физкультура была его самым нелюбимым предметом. Охота оказалась где-то на стыке этих литосферных плит — физическая активность плюс выдержка плюс правильно рассчитанные траектория и скорость. Было по-прежнему сложно, но уже не так, чтобы полный швах. За те дни, что он провел вдали от лаборатории, помимо бельчатины Сереже удалось отведать мышей, куропатку и каких-то пестрых, очень вкусных яиц неизвестной птицы. Ягоды и грибы он благоразумно не трогал, не рискуя полагаться на слепую удачу.

На этот раз он решил повысить ставки, выбрал своей жертвой довольно крупную и неповоротливую на вид птицу и уже даже примерился к ней, выпятив задницу и напряженно помахивая хвостом из стороны в сторону. Хорошо было бы сразу сомкнуть челюсти у нее на шее и быстренько придушить. Сережа облизнулся от одной мысли, напряженный как струна, чуть отставил задние лапы, готовясь к прыжку, и…

Где-то совсем близко раздался глухой сильный удар. Птица встревоженно повернула голову на звук, ухнула и тяжело сорвалась с места, поднимая в воздух тучу иголок и мелких листьев. Сережа на удачу все же скакнул вперед, но, разумеется, ухватил зубами только воздух и рассерженно рыкнул, оглядываясь по сторонам.

Изначально звук показался ему инородным, но теперь Сережа думал, что, может, это развлекается особо крупный дятел или завалилось какое-нибудь старое полусгнившее дерево. Хотя для падающего дерева удар был слишком чистый — никакого тебе треска ломающихся веток или коры. Пока Сережа напряженно размышлял о природе лишившего его завтрака стука, он повторился. Даже громче и отчетливей, чем в первый раз. Где-то в вышине каркнула ворона и, потревоженная, снялась с ветки.

Снова раздался удар.

Нет, решил Сережа, это определенно не падающие деревья. И тем более не дятел — если только у него не всамделишный человеческий молоток вместо клюва.

Пригнувшись к земле, Сережа прислушался, и, когда звук раздался снова, потрусил в сторону предполагаемого источника. Он старался ступать осторожно, чтобы остаться незамеченным. Какая-то его часть требовала развернуться и бежать со всех лап подальше от потенциальной опасности, но другая — та самая, которая взбунтовалась против сегрегации и заставила его взломать базу МГУ и записать себя им в студенты вместо того, чтобы выбрать одно из “одобренных для оборотней” заведений — все еще была вне себя из-за испорченного завтрака.

А еще ей было любопытно.

Звук между тем стал раздаваться с поразительной регулярностью, практически через равные промежутки времени: удар, три-четыре секунды тишины, снова удар. Они, эти удары, казались смутно знакомыми, но Сережа все никак не мог вспомнить, где бы мог слышать что-то подобное.

Бам. Бам, бам.

Чем ближе он подбирался к источнику, тем отчетливее слышались удары и… тем реже становился лес? Сережа затормозил, вдруг осознав, что вышел из самой чащи в небольшой подлесок, где было гораздо светлее. Кроны у деревьев тут были не такие густые и пропускали больше света, да и сами деревья стояли на приличном расстоянии друг от друга.

Еще пара десятков метров и…

БАМ, — раздалось, кажется, над самым ухом, и Сережа, поджав хвост, метнулся за ближайший куст. Выждал с колотящимся сердцем несколько ударов и осторожно высунул, проклиная свое любопытство, в прогалину между тонкими колкими ветками нос.

Он оказался на самом краю небольшой поляны, окруженной редким лесом. Ближе к дальнему от Сережи краю стоял небольшой, явно переживающий не лучшие свои времена деревянный дом. С правой стороны к нему жалась хлипкая деревянная пристройка — сарай, решил про себя Сережа — а на некотором расстоянии стояла, по всей видимости, баня. На фоне всего этого великолепия очень выделялась припаркованная на лужайке машина. Это был заляпанный по самое не балуйся гигантский джип с московскими номерами. Даже совершенно не разбирающемуся в тачках Сереже он показался очень мощным и серьезным зверем.

Не в ту сторону думаешь, мурлыкнул внутренний голос. Если есть машина, значит, есть и дорога, по которой эта машина приехала. А если есть дорога, значит, есть некий островок цивилизации, из которого эта дорога сюда ведет.

Сережа облизнулся, неосознанно перебрал передними лапками и, погруженный в раздумья, чуть не подлетел на месте с очередным “БАМ”. Взгляд метнулся в сторону, и Сережа наконец увидел источник злополучного шума: в паре десятков метров от него на земле стоял ровный низенький пенек. И какой-то раздетый по пояс лохматый мужик озлобленно колол на нем дрова. Взять полено — одна секнда, поставить на пенек — вторая, замахнуться — третья. Потом удар, потом снова три-четыре секунды перерыва, потом удар. Сердце опять пустилось вскачь. Людям Сережа не особенно доверял, а после Рубинштейна так и подавно. И уж тем более — всяким крупным заросшим личностям, живущим на отшибе мира, как какие-нибудь маньяки.

БАМ.

Предполагаемый маньяк одним точным ударом расколол очередной чурбан, выпрямился и утер тыльной стороной ладони лоб. Все его лицо, не скрытое волосами и бородой, блестело от пота. А еще этот запах свежезаготовленных поленьев… Стоило о нем подумать, и он будто стал в разы сильнее. Сережа поморщился и, мужественно продержавшись несколько секунд, звонко чихнул. Маньяк, как назло, все еще филонил и на звук среагировал метнувшейся к поясу штанов рукой. Сережа едва сдержался, чтобы не зашипеть: припал пузом к земле и вперил в маньяка немигающий взгляд. Куст надежно его скрывал, но лучше было быть наготове. И хорошо бы, чтобы топор так и остался с на треть утопленным в пеньке лезвием.

Маньяк замер, напряженно разглядывая близлежащие кусты и деревья, а потом вдруг разом расслабился, закатил глаза и усмехнулся себе под нос. Ну точно того, решил Сережа, сердито подметая землю позади себя хвостом. Что Рубинштейн, что этот — какой нормальный человек решит жить и работать посреди непроходимой чащи?

Маньяк, отдохнув, снова взялся за топор: выдернул из пенька, подхватил с земли очередной чурбан… Пятясь, чтобы не выпустить его из виду, Сережа сдал назад и, едва убедился, что маньяк целиком и полностью увлечен колкой дров, развернулся и ломанул вглубь леса.

Маньяк маньяком, а покормить себя и лисят все же стоило — живот с каждой минутой тянуло все сильнее.

***

План был отличный. Надежный, как швейцарские часы. Зависнуть в нынешней норе на пару дней, покараулить маньяка, а, когда он отлучится, постараться проникнуть в дом и раздобыть хотя бы одежду. А если повезет, то еще и немного денег. Можно было раскатать губу на ноутбук или смартфон, но Сережа не был жадным.

Сережа всего лишь хотел выбраться из леса и забыть о событиях последнего года как о сущем кошмаре.

Вот только тянущее чувство внизу живота, которое он принял за голод, оказалось вовсе не голодом. Свернувшись в норе клубком, поскуливая от боли, Сережа понял, что либо его чрезмерная активность в последние дни сделала свое дело, либо он охренеть как просчитался со своими двумя неделями в запасе.

Это точно не был голод.

Это были схватки.

========== Глава вторая, О бытии маньяков с ПТСР ==========

Кофе хотелось просто зверски.

Олег знал, что, когда организм уже не просит чего-то, а в ультимативной форме требует, жестко и радикально, лучше это что-то предоставить, и побыстрее. Это только в кино “никаких переговоров с террористами”. В реальной жизни им полагался и крепкий кофе, и плотный завтрак, и первая утренняя сигарета, но — вперед всего — заветные “еще пять минуточек”.

“Еще пять минуточек” хотелось даже больше, чем кофе.

То утро привычно поприветствовало Олега настырным звонком будильника. Совершенно бесполезного, надо сказать: надроченные армией биологические часы и так что в будни, что в праздники безжалостно поднимали его с постели ровно в половину восьмого. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Да и звук у будильника был неприятный: сначала совсем тонкий, почти неслышный, а потом нарастающий по экспоненте писк, который делал невозможным никакое бегство от реальности. От него не спасали ни натянутое до макушки одеяло, ни прицельно брошенная в сторону тумбочки подушка.

И все же Олег раз за разом заводил будильник и раз за разом по нему просыпался, выкидывал из-под одеяла руку и вслепую шарил по тумбочке в поисках телефона. Это была странная, немного мазохистская привычка: вынырнуть из сна на час-полтора раньше положенного, глянуть на время и с блаженным выдохом утопнуть обратно в подушке — досыпать не доспанное.

Вот и сегодня Олег выпростал руку наружу, схватил телефон и уставился слезящимися от слишком яркого света глазами в экран. На экране горели восхитительные шесть-пятнадцать, Олег смахнул пузатый значок будильника в сторону “выключить”, сунул телефон под подушку и преспокойно отрубился, чтобы проснуться окончательно в привычную половину восьмого.

Теперь за порцию хорошего эспрессо можно было и убить.

Знакомо хрустнули колени, ступни на ощупь нырнули в тапки, и Олег сладко потянулся, чувствуя себя жигулем, пытающимся завестись на морозе: голова пока не варила, и все окружающее пространство ощущалось враждебным и неприятным. Олег знал, как это исправить. Первыми пунктами в его ежедневном рутинном списке шли: отлить, умыться и зарядка в строго обозначенном порядке, а потом уже и вожделенный кофе с завтраком. И если с первыми двумя опциями проблем не возникло, то на третьей Олег привычно застопорился. Разминка в последнее время давалась ему тяжеловато, но под ее конец тело почти всегда раскочегаривалось, а мышцы начинало приятно потягивать, и из жигуля на морозе Олег превращался в добротный уазик: неплохо бы заменить пару деталей, но в целом отлично фурычит.

И как только это происходило, вдруг заканчивалось топливо. Каждый чертов раз, на самом интересном моменте.

Олег сердито фыркнул и из природного упрямства снова согнул руки в локтях, почти касаясь грудью пола. А потом еще и еще. Дышалось уже с трудом, между напряженными лопатками давно собрался пот. Руки предательски задрожали, и на четвертый раз Олег опустился грудью на пол (сколько ни ездил в город, все забывал купить нормальный коврик и так и занимался на местном — тщательно выбитом и выстиранном — половичке) и тихо выматерился. Мозг еще помнил, на что способно тело, а тело в свою очередь помнило пять пулевых и два месяца на больничной койке, и из-за этого возникал некоторый рассинхрон: вместо пятидесяти отжиманий удавалось сделать тридцать, вместо ста сорока приседаний — восемьдесят. Олег злился сам на себя, хотя и понимал, что это не только беспочвенно и бесполезно, но еще и нечестно по отношению к самому себе. Три месяца назад, когда он едва сюда переехал и мог отжать только десятку и выдыхался после двух принесенных в баню ведер с водой, было хуже.

Гораздо, гораздо хуже.

Когда дыхание вернулось в норму, а желудок в очередной раз напомнил о себе голодным ворчанием, Олег отлепился от пола и поднялся на ноги, морщась от прострелившей плечо боли. Баня была запланирована только на завтрашний вечер, так что придется ограничиться обтираниями влажным полотенцем на кухне. Вода из рукомойника текла ледяная, греть ее для утренних бьюти-процедур было откровенно влом, и Олег шипел, но терпел. Зато моментально улетучились остатки сна.

Закончив и закинув полотенце на плечо, Олег потянулся включить самую маленькую конфорку на газовой плите, потом сунулся за туркой, достал банку с только вчера намолотым, ароматным кофе и как-то вдруг обнаружил, что настроение потихоньку исправляется.

— Маленькие радости! — поучительно поднял палец вверх Вадик, боевой товарищ Олега, когда Олег выслушал его предложение пожить у черта на рогах и задал вполне резонный вопрос, а, собственно, нахуя?

Не сказать чтобы на более цивильной гражданке маленьких радостей было меньше, просто… тут, очень скоро понял Олег, они гораздо интереснее добывались. Чтобы получить кофе, надо было его намолоть, поставить вариться и неусыпно следить, чтобы не сбежал. Чтобы хорошенько, до скрипа вымыться — натаскать воды в баню и наколоть дров. Чтобы поужинать — съездить за тридевять земель в ближайшее село, простоять час у плиты, а потом еще и отдраить кухню. Никакой тебе доставки и клининга. И зарастать грязью совесть не позволит — хата-то чужая. Вадик, когда Олег очухался, сначала предложил пойти в шеф-повара, потом в эскорт, а потом вдруг посерьезнел и добавил:

— У моего приятеля дача в Подмосковье есть. Там бы крышу подлатать, сдаст в обмен на все твои минус пять, ха-ха, волчьи силы.

После нескольких месяцев прикованным к койке и категоричного “какое обратно на службу, милок, скажи спасибо, что не вперед ногами” здешние домашние обязанности приятно ощущались и здорово прочищали мозги. Теперь, почти четыре месяца спустя, крыша была починена, даже какая-то физическая форма была возвращена, кофе побулькивал на плите, источая восхитительный аромат, и жизнь определенно была неплоха.

Общий настрой несколько портила погода, но уже подбирался к своему концу сентябрь, и глупо было в это время года ждать от природы каких-то чудес. Олег отвел взгляд от закапанного окна, вывернул конфорку на ноль и перелил кофе в кружку. Нашел к нему остатки вчерашних котлет в холодильнике, два куска белого хлеба, соорудил пародию на бургер и упал на стул.

Обеденный стол стоял у самого окна, и Олег, сосредоточенно жуя, нет-нет да и бросал взгляд наружу. Из-за покрывающих стекло капель, то и дело срывающихся в длинные гоночные дорожки, ружа проглядывалась плохо, но можно было различить темно-серый из-за дождя край пристроенного к дому сарая и зелень лужайки. Через которую в один из разов, когда Олег поднял взгляд, стрелой метнулась рыжая тень.

Олег отпил еще глоток кофе и широко улыбнулся: день и в самом деле исправился и обещал быть что надо.

***

Лиса Олег впервые увидел месяца полтора назад. Точнее, в тот раз ему показалось, что никакой это не лис, а просто шутка воображения: откуда-то со стороны раздался звонкий молодецкий чих, а потом, через пару минут, мелькнуло между деревьями смазанное рыжее пятно. Но затем Олег увидел его еще раз. А затем снова. Лис держался осторожно, на расстоянии, но особенно пугливым не выглядел. Периодически он наблюдал за Олегом то из одного, то из другого куста. Возможно, он думал, что отлично прячется, а, может, не прятался вовсе.

Олег быстро договорился сам с собой, что это именно лис, а не лиса: он был не меньше метра в длину, на высоких крепких лапах, плюсом шел огромный шикарный хвост. Самки в представлении Олега должны были быть несколько мельче.

Однажды, когда лис следил за ним достаточно долго, чтобы Олег будто бы невзначай пару раз поднял голову и поймал его в поле зрения, Олег попытался его приманить: присел на корточки и сложил пустую ладонь лодочкой, словно в ней было какое-то угощение. Попробовал сначала “кис-кис”, потом чертыхнулся и почмокал губами, как когда в детстве подзывал бродячих собак. Лис поставил уши по стойке смирно, но продолжал притворяться кустом. Олег попробовал позвать его еще раз, но опять безрезультатно.

В конце концов лису пришлось признать, что его нычку рассекретили, и высунуть нос из-за куста. Он даже сделал несмелый шаг по направлению к Олегу, придирчиво понюхал воздух и, видимо, не учуяв запаха мяса, возмущенно махнул хвостом, развернулся и угарцевал в лес.

Зато с тех пор он особенно не прятался, наблюдал за Олегом в открытую — Олег в открытую наблюдал в ответ — а позавчера и вовсе облюбовал пристроенный к дому сарай. Неудивительно: с неба третий день лило как из ведра, в какой бы норе лис ни ныкался, ее наверняка затопило. В сухом сарае с дальним углом, забитым сеном, всяко было поуютней.

Олег проводил яркую тень взглядом аккурат до приоткрытой двери и отпил еще кофе. С одной стороны, губа у лиса была не дура, с другой, Олегу было не жалко сарая. А вот лиса, который несмотря на найденное убежище регулярно выбирался под дождь — видимо, на охоту: Олег попросту не мог представить другой уважительной причины добровольно мокнуть, — было. Так что, расправившись с завтраком, он достал из морозильной камеры допотопного холодильника упаковку куриной грудки, вытащил мясо из лоточка и кинул в миску. Подогрел воды, чтобы оттаяло побыстрее, залил и стал придумывать, чем себя занять на грядущие час-полтора.

Занятий в здешних ебенях и в самом деле было навалом, но дождь ощутимо урезал возможности: колка дров, баня и поездки в город откладывались на дальнюю полку, оставались уборка и готовка, но, вот незадача, вчера и позавчера тоже лил дождь, и Олегу тоже было скучно, так что холодильник буквально ломился от еды, а дом сверкал. Вылизывать его заново значило потакать своей тревожности, так что Олег, поторговавшись с собой, открыл лэптоп. Перед отъездом из города он забил жесткий диск фильмами, сериалами и фантастическими книжками, периодически, когда выбирался в зону действия сети, обновлял коллекцию, но смотрел и читал он мало. В основном — копил список “на будущее”.

Пощелкав по папкам и поняв, что ни на что конкретное настроения нет — не в пятидесятый же раз пересматривать третьего Гарри Поттера, — Олег остановил свой выбор на документалке о жизни китов в Охотском море, первые пять минут честно прозевал в экран, а потом… внезапно как-то даже увлекся.

Документалка оказалась нескучной, ведущая — остроумной, интервью со специалистами — небанальными, и, когда закончилась первая из трех серий, Олег на автомате потянулся мышкой к следующему файлу, но вовремя себя одернул, вспомнив про размораживавшуюся на кухне курицу.

Курица чувствовала себя отлично. В некоторых местах была еще твердовата, но Олег решил, что это ничего. Смеркалось нынче рано, и варианта было два: либо Олегу по темноте идти кормить малознакомого потенциально недружелюбного зверя, либо зверю жрать не до конца разморозившееся мясо. Выбор был очевиден. Олег достал доску и порезал грудку маленькими кубиками. Рука на автомате потянулась к банке с любимой смесью приправ, Олег опомнился, только когда занес сложенные щепотью пальцы над курицей, фыркнул и отряхнул ладони над раковиной.

За окном по-прежнему шел дождь, но хотя бы не сплошняком, а так, пакостным неприятным накрапыванием, так что Олег решил, что с него хватит калош и накинутого на голову капюшона старой ветровки. Прихватив миску с курицей, он вышел из дома, прикрыл за собой дверь и начал осторожно подбираться к сараю.

Из сарая не доносилось ни звука.

По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Подойдя чуточку ближе, Олег смог расслышать негромкое копошение и поскуливание. Олег несколько напрягся, потому что по опыту знал, что такие звуки мог издавать либо совсем щенок, либо раненый зверь, а лис уж точно щенком не был. В сарае снова запищали. Потом чихнули, звонко тявкнули, рыкнули и снова закопошились. Олег сделал еще парочку шагов. На четвертом, когда он подобрался к сараю почти впотную и даже оказался под хлипким, но прячущим от дождя навесом, его, кажется, учуяли. Рык на этот раз раздался более серьезный, и копошение вкупе с попискиванием разом стихло.

— Может, я за граблями пришел, — возмутился себе под нос Олег, — я, что, уже не могу приблизиться к моему инвентарю, хранящемуся в моем сарае?

Ага, конечно, тут же хохотнул он уже про себя, сейчас бы мокрую траву граблями попричесывать, самое оно.

Дверь в сарай была приоткрыта ровно настолько, чтобы из нее мог без проблем выпрыгнуть крупный лис и вцепиться Олегу в руку или лицо, но Олег был упертый и рисковый, к тому же наблюдать за дикой природой в своем сарае было кудаинтересней, чем на экране лэптопа. Из недр снова грозно зарычали, и Олег, отступив на полшага, присел на корточки и поставил перед собой миску с мелко нарезанной курицей.

— Да не горлопань ты, — проворчал он и подвинул миску ближе к двери, — я пожрать принес, ты, неблагодарный кусок меха.

Собственный голос ощущался странно. Олег в последнее время почти ни с не кем говорил, исключение составляли продавщицы в супермаркетах, где он затаривался, и редкие созвоны с Вадиком. А больше у Олега поводов открывать рот не было — кажется, его даже в детдоме в основном за это и любили. Насупленный, серьезный, зато немногословный.

Нового витка рыка не последовало, но и носа из сарая никто не показал, и Олег, прождав еще секунд десять, решил не мучить бедное животное и не испытывать собственную удачу, поднялся на ноги и уже собирался отступить обратно к дому, как одновременно произошло сразу несколько вещей.

Во-первых, из сарая снова пронзительно и очень жалобно заголосили. Во-вторых, сразу за этим рыкнули. А в-третьих из-за приоткрытой двери Олегу прямо под ноги выкатился… лисенок? Явно не тот, который за ним наблюдал — меньше раз в пятнадцать, темненький и похожий на смешную мохнатую картошку с ушами на непропорционально большой голове и тощим хвостом. Олег не особенно разбирался в жизненном цикле лисиц, но, кажется, щенок не был совсем уж малюткой: несмотря на свой размер, он сам поднялся на лапы, после чего поднял мордочку, завилял Олегу хвостом, открыл пасть и…

Какой бы звук лисенок ни издал, его перекрыл молодецкий разъяренный рык. И вот теперь из-за двери показался нос — тот самый нос, который регулярно сталкерил Олега последние полтора месяца. К носу прилагались темно-синие, почти черные, глаза-бусинки на вытянутой морде, уши по стойке смирно и оскаленная пасть, сверкающая острыми зубами. Олег автоматически поднял руки с раскрытыми ладонями — не то чтобы это должно было хоть как-то помочь — и очень медленно отступил еще на полшага. Лисенок в два скачка его нагнал и, подпрыгнув на месте, вцепился зубами в штанину, по-прежнему виляя хвостом. Лис снова рыкнул, но не двинулся с места, хотя Олег видел, насколько напряжены его вытянутая шея и передние лапы. Поведение могло показаться странным: делов-то, просто вцепись незнакомцу в глотку и защити детеныша — но Олег догадывался о его причинах. Редко когда псовые приносили по одному щенку.

И точно: стоило приглядеться, как между передних лап лиса Олег заметил еще одного щенка. С такой же смешной головой, коротеньким носом и несимметрично торчащими ушами. Он жался к родителю и издавал очевидно взволнованные звуки.

Все так же медленно, стараясь по максимуму сохранять спокойствие, Олег нагнулся и подхватил болтающегося у него на штанине лисенка под живот. Он был упитанный, пушистый и очень приятный на ощупь. Даже не запищал. В отличие от своего беспокойного сиблинга. Лис снова угрожающе заворчал, хотя Олег только присел на корточки и поставил лисенка на четыре лапы. Стоило разжать пальцы, как тот извернулся, упал спинкой на дощатый пол и приглашающе растопырил смешные короткие лапы. Олег поднял взгляд, но лис больше не рычал, а только напряженно наблюдал за происходящим, низко опустив голову и загораживая второго лисенка. Восприняв это как молчаливое одобрение, Олег коротко прошелся двумя пальцами по покрытому пушком животу, потом снова подхватил лисенка, снова перевернул, поставил на лапки и подтолкнул к миске с нарезанной курицей.

Лисенок сначала не понял, что от него хотят, потом смешно дернул носом, принюхиваясь, потом еще и, когда до него дошло, что это еда, радостно нырнул в миску, тут же принявшись с большим энтузиазмом чавкать. За лисом снова заголосили, но уже не встревоженно. Олег не был уверен, что животные способны испытывать что-то сродни зависти, но, похоже, что способны. Лис снова тихонько рыкнул, переступил с лапы на лапу, и это стало его роковой ошибкой. Стоило ему немного сменить позу, как из-под него выскользнул и рванул к миске второй лисенок.

А потом третий.

А потом четвертый и пятый.

— Да ты, оказывается, многодетная мамаша, — присвистнул Олег, но быстро поправился, когда лис угрожающе фыркнул на это определение:

— Или папаша. Не имею ничего не против.

Из кучи просмотренных документалок о дикой природе Олег знал, что среди животных часто такое встречается: чтобы воспитанием наравне занимались и самец, и самка. Лис благосклонно опустил голову и даже немного расслабился, хотя по-прежнему очень пристально наблюдал за толкающимися и фырчащими у миски щенками. Олег и сам залюбовался ходящими ходуном хвостами и то и дело смешно дергающимися ушками.

Лисята ели с большим аппетитом, забавно перебирая лапами, отпихивая друг дружку и периодически потявкивая. Теперь стало понятно, чего лис мотался из сарая в лес и обратно, как по расписанию: попробуй прокорми такую ораву. Миски им хватило едва-едва, когда лисята один за другим начали отходить от нее, Олег увидел, что она вылизана дочиста. Последний, самый настойчивый, продолжал возить маленьким розовым языком по бортику, наступил на самый край лапами и едва успел отпрыгнуть, когда миска под его весом опасно накренилась и забренчала. От испуга он тявкнул и стремглав бросился под защиту мощных отцовских лап. Олег едва слышно рассмеялся. Это определенно было в разы интереснее документалок.

— Прости, приятель, — развел он руками, заметив, насколько тоскливым взглядом лис проводил пустую миску, когда Олег ее поднял. — Я же не знал, что у тебя тут аншлаг. Но я принесу еще, если не удерешь сейчас в лес.

Лис осуждающе заворчал, потом шагнул вперед и ловко перехватил за шкирку одного из лисят, снова примеривающегося к Олеговой штанине.

— Понял, понял, никаких больше игр, — кивнул Олег и нехотя развернулся, сходя с низкого помоста перед сараем.

По пути в дом он дважды оглянулся: на второй раз уже ни лисят, ни лиса не наблюдалось.

Едва разувшись, Олег полез в морозилку, но потом передумал и переключил свое внимание холодильник: котлеты размораживать не было нужды. Мелко накрошив пару штук в миску, Олег вынес ее к сараю. Дождь за его короткую отлучку успел обратно превратиться в ливень, и зверье не вышло его встречать, хотя из-за двери слышалось отчетливое копошение и попискивание. А еще из-за нее торчал черенок явно нарочно уроненного инструмента.

Это были грабли.

Забавное совпадение, решил Олег и оставил миску у входа.

***

— Как думаешь, — задумчиво спросил Вадик, перекидывая зубочистку из одного угла рта в другой, — если североамериканского кролика-зануду запулить из пневмопушки в горячую точку, он снесет тебе яйца одним или двумя ударами?

Пахло гарью, потом и паленой плотью. В воздухе висела гадкая песочная взвесь — везде, кроме пятачка радиусом метров десять, в центре которого они и находились. Буря обступала их идеально ровным кольцом, будто они оказались внутри новогоднего стеклянного шара или в оке урагана.

— Чего? — переспросил Олег, едва ворочая языком, и Вадик очень терпеливо, делая долгие паузы между словами, принялся повторять:

— Как думаешь, если североамериканского кролика-зануду…

Олег знал, что спит. Не потому, что Вадик нес херню — Вадик и в реальности в пятидесяти процентах случаев нес херню, либо слишком заумную, либо слишком тупую для понимания простыми смертными — а потому что око урагана не могло быть диаметром всего десять метров, и тем более посреди этого ока не могло стоять медицинской каталки, на которой Олег и возлежал, целомудренно прикрытый простынкой по грудь.

Все тело болело. Боль расходилась волнами от давно заживших пулевых: плечо, ключица, селезенка, далее по списку. И не было никакой возможности пошевелиться — руки, ноги и даже голова ощущались как каменные.

Сон был паршивый — Олегу почти всегда удавалось вовремя осознать, что это именно сон, но никогда не удавалось проснуться до будильника или положенных семи тридцати — и все же это был не худший из вариантов. В этот раз хотя бы не стреляли.

Будто прочитав его мысли, мироздание добавило в текущую картину мира новый звук — сначала совсем тонкий, почти неслышный, а потом нарастающий по экспоненте писк, который вот-вот грозился перерасти в рев. С таким ревом обычно проносились над головой истребители. Олег облегченно выдохнул, пытаясь уговорить зачастившее сердце успокоиться. Истребители в его снах значили скорую смерть.

А когда умирал, Олег всегда просыпался.

Но прошла секунда, или минута, или час, а писк все так и не превратился в рев.

— Может, ответишь? — раздраженно выплюнул Вадик. Олег с большим трудом повернул голову набок. Никакой это был не истребитель, а всего-то телефон. Лежал на прикроватной тумбочке в спальне. И сам Олег теперь тоже был в спальне, а не посреди пустынного стеклянного шарика. И Вадик был тут как тут.

— Это будильник, — возразил ему Олег, как маленькому, — на него не нужно отвечать.

— А вдруг там что-то важное? — в голосе Вадика прорезалась обида, Олег снова повернул голову, на этот раз к нему. И вовремя успел, потому что в следующую секунду Вадик, пылая праведным гневом, подскочил с пенька, на котором Олег обычно колол дрова, вытащил из-за пазухи огроменное весло, замахнулся и огрел Олега аккурат по левой щеке.

Голова мотнулась в сторону, впечаталась в подушку, и Олег глухо застонал, смаргивая остатки сна. Лицо горело, и он кое-как дотронулся до пострадавшей щеки кончиками онемевших из-за неудобной позы пальцев. Она была горячая. Черт, кажется, он сам себе врезал и от этого проснулся. Просто класс.

В руку постепенно возвращалась чувствительность. Пальцы все еще немного покалывало, но Олег хотя бы смог дотянуться до тумбочки взять телефон, посмотреть на экран и тут же со стоном рухнуть в подушки: на электронном циферблате значилось без семнадцати минут будильник. Заново уснуть после кошмара Олегу почти никогда не удавалось, а это значило плюс почти два часа бодрствования в сегодняшний день. Олег потянулся, хрустнув разнывшимся плечом и, когда сонливость окончательно спАла, вдруг резко качнул головой, прислушиваясь. В первые секунды бодрствования ему показалось, что это все шутки не до конца проснувшегося подсознания, но нет. Звук, который то ли звонок будильника, то ли рев далекого истребителя, никуда не делся и присутствовал и в реальности. Олег еще раз взял с тумбочки телефон и проверил экран. Ровно шесть ноль-ноль.

Звук между тем резко оборвался, будто захлебнувшись сам в себе, но почти сразу возобновился, еще более противный и настырный, чем раньше. Олег чертыхнулся себе под нос, спустил ноги с кровати, нашаривая тапки, встал и побрел в его сторону. Он догадывался, что это может быть. Сон во сне: открытая дверь наружу и истребители у него прямо во дворе, стрельба, снова Вадик, каталка и невозможность пошевелиться. После такого Олегу бывало не по себе еще несколько дней. Все казалось не до конца реальным. Думалось: а вдруг он так и не проснулся окончательно, а только перепрыгнул в новый виток кошмара — прямо как в том нолановском фильме, где герои путешествовали по разным уровням сновидений.

Не переобуваясь, Олег распахнул дверь, уже готовый к выстрелу в голову, и… Оказался лицом к лицу с безмятежным свежим утром.

Едва-едва начало светать, воздух вокруг был просто потрясающий, напитанный ароматами земли и прелых листьев. И ничто не нарушало этой идеалистической картины, кроме ставшего в разы громче писка. Он раздавался откуда-то снизу. Олег опустил взгляд и присвистнул.

— Ох и достанется тебе от твоего папаши, приятель, — хрипло проговорил он, чувствуя, как постепенно сходит на нет и тревога, и даже вызванное ранним подъемом раздражение. Да, звук был не очень приятный, но издавал его всего лишь вьющийся у Олега под ногами лисенок.

Олег огляделся по сторонам, но ни его сиблингов, ни взрослого лиса поблизости не обнаружил.

После того случая с куриной грудкой почти две недели назад он видел пушистое семейство гораздо чаще и ближе, и да — наблюдать за маленькими ушастыми картошками, то и дело пытающимися повиснуть у отца на хвосте, и в самом деле оказалось в куда более захватывающе, чем на китов в Охотском море. Как закончились дожди, лисы освободили сарай, но с удовольствием наведывались, если Олег выставлял чуть поодаль от дома миску с мелко нарезанным мясом или остатками своей еды. Сначала взрослый лис приходил один, брал миску зубами за край — Олег охренел, когда увидел этот трюк в первый раз — и уносил, чтобы вернуть через пару часов, потом потихоньку начал приводить с собой малышню. Судя по недовольному ворчанию, малышне настрого запрещалось приближаться к Олегу, так что они только виляли хвостами и смешно тявкали, завидев его. Периодически делали попытки подбежать поближе, но под строгим взглядом отца возвращались обратно, понуро поджав хвосты.

Олег не лез в воспитательный процесс и вежливо держался на расстоянии: наверное, если бы у него было на довольствии пять беззащитных комков меха, он бы тоже не был в восторге от ошивающегося поблизости огромного, бородатого, потенциально опасного мужика. Кстати, об этом…

Олег задумчиво поскреб щеку, задумавшись, а не подровнять ли бороду. А то он периодически сам пугался собственного отражения в зеркале.

— Ау-уф! — напомнил о себе лисенок, и Олег присел на корточки, протягивая к нему руку. Неужели потерялся?

— Тш-ш, иди сюда, я не обижу.

Когда до мордочки лисенка оставалась пара сантиметров, тот вдруг подпрыгнул на месте и вцепился Олегу в указательный палец зубами. Силенок на то, чтобы прокусить кожу, у него не хватило, да и Олегу с его послужным списком это было все равно что слону дробина, но эй! Обидно вообще-то.

Нахмурившись, Олег потряс рукой — все еще осторожничая, чтобы ненароком не поранить пушистого засранца, — и лисенок свалился на пол, удачно приземлившись на все четыре лапы. И снова заголосил, как резаный.

Он явно был чем-то встревожен. Метался, жалобно пищал и снова пытался кусаться. Н-да, было не очень разумно с Олеговой стороны подумать, что ему нужна поглажка.

— А что тогда тебе нужно? — вслух уточнил Олег, не ожидая никакого ответа, но лисенок вдруг извернулся, подпрыгнул, ухватил на этот раз за край спальной футболки и что есть сил потянул, рыча и фыркая.

Олег снова его осторожно отцепил, поставил на пол и задумчиво поднялся, чтобы проверить зародившуюся в мозгу догадку. Лисенок тут же вгрызся в штанину домашних спортивок и замотал своей крохотной головой из стороны в сторону, как разрывающий добычу хищник. Потом он разжал челюсти, сбежал с крыльца, вернулся обратно и заскулил пуще прежнего.

— Ладно-ладно, — согласился Олег, — я понял.

Алисой он явно не был, но ситуация с каждой секундой становилась все страньше и страньше. Может, это все же был новый виток сна? Олег скользнул обратно в дом, наскоро сунул ноги в калоши, накинул поверх футболки куртку и прихватил из небольшого ящичка в прихожей фонарик. Сунулся было к двери, но затормозил. Подумал секунду-другую и потянулся к косяку, а точнее к прислоненному к нему ломику. Олег поднял его, взвесил в руке и решил, что лишним он все-таки не будет. Мелькнула мысль вернуться в спальню за пистолетом, но Олег не стал потакать своей паранойе.

— Ладно, Истрибитель, веди, — вздохнул Олег, когда вышел обратно на крыльцо. Лисий визг на мгновение стих и тут же сменился восторженным тявканьем.

Лисенок сбежал с крыльца и уверенно потрусил в лес, то и дело оглядываясь на Олега.

Спасибо, хоть не пауки, подумал Олег, поудобнее перехватывая ломик, и двинулся вслед за ним.

========== Глава третья, часть первая, О разочарованиях оборотнической жизни и чудесных спасениях ==========

Лисята визжали как резаные.

Никакого своего особого языка, как Сережа думал в детстве и как показывали в мультфильмах, у зверей не было, так что ориентироваться приходилось исключительно на интонации, взгляды и язык тела. Конкретно сейчас необходимости в этом не было, все было понятно и так, но в общем и целом это стало вторым самым большим разочарованием в его осознанной оборотнеческой жизни. Первую же строчку чарта до сих пор удерживал момент окончательного осознания ничтожности собственных прав и строго зафиксированной позиции в самом низу пищевой цепочки. Стоило под давлением подмахнуть пару бумаг, и его жизнь ему больше не принадлежала: из перспективного студента он превратился в подопытного кролика без права выбора. В текущих реалиях это не было чем-то из ряда вон, Сережа не раз слышал подобные истории, просто раньше воспринимал их как городские страшилки, которые могут случится с кем-то не таким умным, продуманным или харизматичным как он. С кем-то другим, у кого нет почти законченной вышки в МГУ, парочки перспективных проектов в зачатке и четкого плана, как после выпуска в кратчайшие сроки свалить куда подальше.

МОЛОДЕЦ, рявкнул внутренний голос, просто супер, да, самое время вспомнить о твоей маленькой американской мечте, и — Сережу резво, будто подцепившим под ребра крюком, выдернуло из утекших не в ту сторону мыслей обратно в незавидную реальность.

Мозг словно пытался абстрагироваться от происходящего и одновременно с этим не упустить ни единой важной детали.

Лисята по-прежнему голосили. Задняя левая лапа по-прежнему была зажата мощными челюстями капкана. Вариант обратиться он не рассматривал — попробовал, как только в первый раз выбился из сил, но все тело пронзила такая боль, что Сережа сразу оставил попытки. После он тщательно изучил конструкцию капкана — она была не такая уж и сложная, но его веса в лисьей форме было явно недостаточно, чтобы справиться с тугими, местами проржавевшими пружинами. Да, если честно, Сережа и в человечьем обличье никогда не был особым богатырем.

В каком-то смысле состояние капкана обнадеживало: видимо, валялся он тут довольно давно и его никто не проверял. Это было хорошо. И вместе с тем очень, очень плохо: никаких людей значило не только отсутствие лишней опасности. Оно значило еще и никакой надежды на помощь извне.

Уныние захватывало сознание все прочнее, опутывало липкими щупальцами и сжимало в похожих на тиски объятиях. Лисята пищали и мельтешили вокруг, пытаясь кто скрести, а кто кусать капкан. Идея начать приучать их самостоятельно добывать себе пропитание уже не казалось такой здравой, хотя Сережа и понимал, что это был единственный выход. Сам он уже с трудом мог прокормить пять растущих организмов плюс к своему, а надеяться на человеческую милость в виде полной миски у сарая и дальше, в долгосрочной перспективе, было попросту глупо.

Гораздо умнее попасться в капкан и бесславно сдохнуть от голода, ядовито поддакнул внутренний голос и Сережа обессиленно зарычал. Лисята затихли и виновато поприжимали уши, но пищать не перестали. То, что их было всего четверо вместо пяти, только ухудшало ситуацию. Юди, самая бойкая из ловкая из всех, куда-то подевалась — Сережа понятия не имел, в какой именно момент она пропала, просто однажды поднял морду и недосчитался одного хвоста. Сердце тяжело и быстро билось в скованной тревогой груди.

Когда он в полной мере осознал, зачем именно его притащили в гребанную лабораторию у черта на куличках, он пообещал себе сбежать во что бы то ни стало. А еще пообещал беречь помет: может, он и не был готов к щенкам так рано, но они уже были, и были — его.

А теперь их осталось четверо вместо положенных пяти.

Лисята, между тем, не догадываясь о его тревогах, продолжали скакать вокруг и верещать, но уже не так громко — сказывалась усталость. Сережа, наоборот, немного передохнув и взяв себя в лапы, предпринял еще одну попытку справиться с капканом зубами и когтями. А потом еще одну. И еще. Он не знал, сколько точно времени прошло, знал разве что, что не очень много — только-только разгорался, расцвечивая лес в нежно-розовые и желтоватые тона, рассвет, а вышли на охоту они за пару часов до него. Боже, насколько же было проще, пока лисята были слепыми и похожими на смешных мохнатых червяков крошками и он мог прокормить их собственным молоком, а, уходя на охоту, просто подкатить к выходу из норы камень покрупнее и обезопасить жилище.

С другой стороны, и текущее положение вещей было не худшим из возможных. Стоило представить, что было бы, если бы на капкан наткнулся не он, а кто-то из лисят, как внутри все обрывалось. Они по размеру были как раз чуть крупнее, чем его зажатая в безжалостных металлических челюстях лапа. Сережа снова дернулся, мышцы пронзила острая боль, и лапа закровила сильнее. Вокруг разлился тяжелый металлический запах, и один из лисят — кажется, это был Давид, хотя Сережа то и дело путал его с Веной, они были один в один, а заглядывать каждый раз детям под хвост он считал излишним — звонко чихнул. Звук показался оглушающе громким, и Сережа навострил уши, вдруг поняв, что писк внезапно прекратился, и вокруг повисла почти полная тишина. Он поднял морду и обнаружил, что лисята, напряженно замерев, все как один вглядываются в лесную чащу. Сережа кое-как поднялся на три лапы и тоже встал в стойку, хотя по большей части это было бесполезно — его потряхивало от усталости и стресса, а цепь капкана не позволила бы ему двинуться дальше, чем на полметра. Несколько секунд ничего не происходило, а потом вдруг раздалось задорное звонкое тявканье. Источник не заставил себя долго ждать — из-за ближайшего куста выскочила, почти выкатилась кубарем Юди. Сережа аж взвыл от облегчения и заскреб передней лапой влажную землю.

Юди проскакала вперед, потом остановилась, обернулась, снова залилась лаем. И тут из-за того же куста показался Олег.

***

Что Олега зовут Олегом, он узнал совсем недавно — тот сам представился, когда Сережа прибежал за очередной порцией халявного мяса. Он тогда думал как всегда гордо махнуть хвостом и удрать с добычей в лес, но Олег уже не казался таким опасным, к тому же был очень полезным знакомством, так что Сережа даже дал легонько почесать себя за ухом в качестве жеста доброй воли. Олег разулыбался под своей бородой и не стал слишком пользоваться предоставленной привилегией, довольно быстро убрав руку, чем заработал в Сережиных глазах еще одно бонусное очко. Доверять ему целиком и полностью было чревато, но сейчас Сережа был в ловушке в окружении сходящих от беспокойства щенков, Олег же, нахмурившись, сделал шаг вперед, и, кажется, другого варианта у них не было.

Лисятам Олег нравился, по крайней мере, завидев его, они всегда начинали махать хвостами и радостно фырчать. Но не в этот раз. Стоило Олегу пробормотать себе под нос “вот ублюдки” и приблизиться, они ощерились и… зарычали? Получилось забавно: такое нежное неумелое урчание. Лисята были точь-в-точь Симба из диснеевского Короля Льва, ей-богу, если бы не серьезность сложившейся ситуации, Сережа рассмеялся бы от умиления.

— Тихо, тихо, — сказал Олег, поднимая руки. В одном кулаке у него был зажат фонарь, а в другом какой-то тонкий продолговатый предмет, при более пристальном рассмотрении оказавшийся ломом. Сережа облегченно мотнул хвостом и, опомнившись, рыкнул. Лисята тут же присмирели.

Чтобы присмирела Юди, показавшая зубки не Олегу, а сиблингам, на Олега окрысившимся, потребовалось рыкнуть еще раз.

Олег осторожно подошел вплотную и направил фонарный луч на сцапавший Сережину лапу капкан. Отследил тянущуюся до ближайшего дерева цепь, зафиксированную навесным замком, и выматерился себе под нос. Сережа согласно зафырчал и дернул хвостом. До сегодняшнего дня он мало знал об устройстве капканов, теперь примерно понимал, как оно работает, но подсказать Олегу, который, кажется, тоже не был особенно сведущ в этом вопросе, что к чему, не мог.

Олег посмотрел на капкан с одной стороны, потом с другой и присел на корточки, то и дело подозрительно поглядывая на Сережу. Сережа зашипел, стоило Олегу дотронуться до мощных металлических челюстей — лапу снова прострелило болью — и Олег тут же отдернулся. Пришлось положить морду на землю, накрыть ее лапой и виновато вильнуть хвостом. Вот тут было бы очень кстати предпринять еще одну попытку обратиться и объяснить все человеческим языком…

Мысль не удалось додумать до конца.

Чтобы он сдал тебя в ближайший зоопарк? — не скрывая раздражения, фыркнул внутренний голос. Сережа не был с ним согласен: Олегу все еще не слишком хотелось доверяться, но выбирать не приходилось. К тому же разве станет плохой человек подкармливать целое лисье семейство?

Л и с ь е семейство, вот именно, возразил внутренний голос, а “полулюдей” и в Москве мало кто любит, что уж говорить о непонятной глубинке, в которой мы оказались. Как пить дать сдаст властям, а лисят твоих распродаст. Как думаешь, почем нынче одна щенячья единица на черном рынке, раз они тратили столько усилий и бабла, чтобы тебя содержать и разводить, как безмозглый скот?

Сережа заскулил, и Олег, приняв это на свой счет, успокаивающе шикнул.

К счастью, он оказался сообразительным: чтобы понять, как устроен капкан, ему хватило пары минут. Даже лом не понадобился — Олег наступил на рычаг, сжимая пружину, нащупал вторую другой ногой и перенес на нее весь свой вес. Металлические челюсти разомкнулись, лапу обожгло болью, и Сережа поспешно, насколько мог, ее вытянул. Облегчение затопило с головой. Сережа зафырчал и бездумно лизнул одного из лисят, сунувшегося к его морде. В следующее мгновение раздался звонкий щелчок, и Сережа вздрогнул, оборачиваясь на звук, но оказалось, что Олег всего лишь обезвредил капкан, ударив по центру концом лома. Смертоносные челюсти снова сомкнулись, на этот раз никого не поранив, но Сережа все равно поежился. Лисята попискивали и жались ближе. Юди подскочила ему прямо под морду и потерлась о нижнюю челюсть головой. Ох и достанется тебе, засранка, подумал Сережа, но скорее, чтобы успокоить свое все еще гулко ухающее в груди сердце. Мона, самая застенчивая и осторожная из всех, покрепче прижалась к его боку, подальше от Олега.

Сережа попытался подняться на лапы, но задняя левая все еще ощутимо болела, и пришлось ее поджать. Олег, наблюдавший за всем этим действом, скрестив руки на груди, задумчиво пожевал губами. Потом присел на корточки и сложил ладонь лодочкой. Юди, а за ней Ника тут же к ней подбежали, деловито обнюхали и синхронно фыркнули, не обнаружив угощения. Не отводя взгляда от Сережи, Олег подхватил Нику под животик и, когда Сережа не зарычал и не попытался напасть, поднял. Ника засучила лапками, но вырваться не пыталась, и Олег после секундного раздумья усадил ее в карман своей куртки. Потом поднял Юди и усадил во второй. Сережа, поняв его намерение, лег и снова прикрыл нос лапой, как бы говоря: я безопасен, насколько это возможно в сложившейся ситуации.

Я не трону.

Олег поднялся на ноги. Фонарик отправился во внутренний карман. Ломик не влез, Олег вздохнул и прислонил его к дереву, наклонился, подсунул под Сережу руки и поднял, крякнув от неожиданности.

— Ну ты и лось.

Сережа обиженно заворчал, но позволил поудобнее себя перехватить, а потом и загрузить себе на спину трех оставшихся лисят. Он свернулся клубком, и лисята съехали в ложбинку между его животом и лапами, устроившись более-менее безопасно. Мона встревоженно запищала, и Сережа лизнул ее в горячий нос.

Олег казался довольно крепким и сильным, но эти действия дались ему с явным трудом. Он снова переместил ладони, чтобы взять Сережу понадежнее, и сделал первый шаг. Потом второй, третий, и они медленно двинулись в неизвестном направлении.

Сережа не знал, сколько они шли. Уже через пару минут его начало клонить в сон от усталости и пережитых потрясений. Он очень старался держать глаза открытыми, но большую часть дороги все равно провел в каком-то вареном состоянии. Когда они вышли к дому, уже окончательно рассвело. Олег занес их внутрь и очень аккуратно сгрузил на пол. Сережа кое-как очухался и осмотрелся: они оказались в простой, но просторной и чистой кухне. Лисята тут же несмело отправились разведывать обстановку, но у него не было сил даже рыкнуть на них. Олег деловито суетился у холодильника. Через несколько секунд он поставил на пол пару тарелок. Еще одну, с водой, он подсунул Сереже прямо под нос, и тот от души напился. Олег выпрямился, оглядел подбежавших к тарелкам щенят и нахмурился. Потом заметил свернувшуюся и уже уснувшую у Сережиного живота недостающую Мону и облегченно выдохнул.

Все еще в полудреме Сережа позволил осмотреть пострадавшую лапу и, услышав задумчивое “кажется, перелома нет”, вырубился окончательно.

***

Приходить в себя было странно.

Во-первых, вокруг было подозрительно тихо и спокойно: никто не тягал его за хвост, не жевал ухо, не пищал под боком и даже не тыкался по старой памяти в меховой живот и не пытался кусать за соски. С тех пор как у лисят прорезались зубки, это стало настоящей напастью, и, хотя в последнее время они привыкли к мясу и почти не пытались доесть недоеденное из Сережи, кого-нибудь спросонья нет-нет да и глючило иногда. В такие моменты он с визгом подрывался, чем до полусмерти пугал щенят, и потом целую вечность их успокаивал.

А во-вторых, Сережа… выспался?

Это осознание здорово его встревожило, и он окончательно проснулся. Закономерно не обнаружил ни у живота, ни спрятавшимися под хвостом лисят, тут же подскочил и чуть не взвыл от боли, прострелившей заднюю левую лапу. Мозг, только приходящий в себя после длительной отключки, стремительно воскрешал в памяти недавние события: неудачная охота, капкан, Олег. Лапа болела сильно. и сдержать тихий жалобный скулеж все же не удалось. Сережа рухнул обратно, повернул голову, пытаясь понять, как там дела, и обнаружил сразу две вещи. Для начала пострадавшая от капкана лодыжка — были ли у лис лодыжки, Сережа не знал, — была туго перебинтована. На бинте виднелось несколько пятнышек крови, но особо страшными они не выглядели. Сережа снова подвигал лапой. Если делать это осознанно и приготовившись к боли, то было терпимо. Но далеко на таком не убежишь.

Вторая вещь заключалась в том, что Сережа возлежал на каком-то цветастом то ли пледе, то ли покрывале, сложенным в несколько раз. И находился явно не на кухне, где Олег утром — сегодняшним? Или уже вчерашним? — осматривал его рану. Должно быть, Сережу здорово срубило усталостью и стрессом, раз он не почувствовал ни как его перемещали с места на место, ни как куда-то подевались щенки. Да и были ли щенки? Сережа только помнил, как к нему жалась Мона, а остальные радостно толпились у мисок.

Едва вспомнив о мисках и еде, он почувствовал, как запершило в пересохшей глотке. Сережа облизнул нос шершавым языком, повернул морду и — обнаружил с другой стороны от своей условной подстилки низкую широкую пиалу, до краев наполненную водой. Он снова приподнялся, выхлебал почти половину и, блаженно выдохнув, принялся осматриваться.

Судя по всему, его перенесли в спальню: об этом говорила и массивная кровать, и высокий платяной шкаф. Помимо этого Сережа обнаружил прикроватную тумбочку и скрученный в рулон половичок в углу. Вот, собственно, и все. Мебели в комнате было немного, но вся она выглядела довольно добротной, хоть и очень простой. Она, как и все остальное — ажурная занавеска на стеклянном, а не пластиковом окне, дощатый пол, не очень высокий потолок — навевала мысли о деревенской даче, которой у Сережи никогда не было, но которую он нередко представлял в детстве по рассказам одноклассников и отрывкам из фильмов. За окном, кстати, едва-едва начинало смеркаться, и это значило, что Сережа проспал целый день, но уж точно никак не больше суток.

Из спальни вела одна-единственная дверь, она была прикрыта, и он, набравшись сил, кое-как по направлению к ней поковылял. За их с лисятами спасение Олег заработал себе лишних очков, так что за сохранность детей Сережа особо не переживал, но все же в их наличии неподалеку и целости и невредимости стоило убедиться лично.

Дверь, ему на удачу, открывалась наружу. Встать на задние лапы и толкнуть ее передними Сережа, помня о ранении, не решился, вместо этого он просунул в небольшую щель нос и принюхался. Пахло определенно лисятами, а еще чистотой и кофе — боже, как же страшно захотелось кофе! — и Сережа сунул нос дальше. Дверь с тихим скрипом поддалась под напором, впуская его в кухню-гостиную, в которой Сереже уже довелось побывать. Вот только утром он едва мог соображать от стресса и теперь оглядывался как в первый раз. Древняя газовая плита, грубо сколоченный стол у окна, пара таких же табуретов. Всамделишная деревенская печка, занимающая добрую четверть помещения, снова низкий потолок и занавески с рюшами. А вот диван у дальней стены казался как будто привнесенным извне — с изящными подлокотниками и ножками, обитый красивой темно-зеленой тканью, мягкой даже на вид. Сережа аж облизнулся, представив, как было бы здорово на нем лежать, вытянувшись во весь рост — не то что в узкой сырой норе.

Посреди всего этого великолепия прямо на полу в окружении лисят восседал Олег. Он имел крайне довольный хоть и уставший вид и то и дело дергал тонкую длинную бечевку с привязанным к ее дальнему концу… носком? Или что это такое бесформенное и тряпичное?

Заслышав скрип двери, Олег отвлекся, обратил внимание на просочившегося в комнату Сережу, и лисята, охотившиеся за носком, воспользовались моментом и накинулись на него всей гурьбой, тявкая и отпихивая друг друга от заветной добычи.

Проворней всех оказалась Ника: схватив носок зубами, она замотала головой, словно поймала не игрушку, а мышь или птицу на обед. Давид издал обиженный боевой клич и бросился в атаку.

— Два фантика они порвали в первые пять минут! — будто заметив подозрительный Сережин взгляд, принялся оправдываться Олег. Он выдернул носок из лисячей кучи-малы, отбросил его в сторону, и лисята с писком бросились в погоню. Сменив гнев на милость, Сережа, хромая, проскользнул дальше в комнату. Лисят было четверо вместо пяти, снова не хватало Юди, но Сережа не успел напрячься по этому поводу: Олег вытянул в сторону одну руку и прихватил за бортик невысокую, но достаточно объемную коробку, после чего подвинул ее к Сереже. Коробка была видавшая виды, потрепанная и кое-где как будто бы даже погрызенная. На боку у нее красовалось выцветшее изображение телевизора — еще пузатого, с сильно выпирающим экраном. Что примечательно, ни в спальне, ни в гостиной этой рухляди не стояло.

Сережа, прихрамывая, подошел к коробке и заглянул внутрь. На самом дне, устланном темно-синим махровым полотенцем, спала, свернувшись в клубок, Юди. Сережа очень осторожно коснулся ее бока носом и на секунду прикрыл глаза.

Юди пахла Олегом и лесом, но даже сквозь эти ароматы просачивался ее собственный — щенячий и такой вкусный, что в первые дни после рождения лисят Сережа думал, что попросту свихнется от любви. Это был запах чистой шерстки и молока. У Юди дернулось ушко, и она облизнулась во сне. Сережа шумно выдохнул ей в пушистый живот и вытащил нос из коробки.

Остальные лисята продолжали носиться по комнате за носком, хотя Олег дергал за веревочку без былого азарта, а по большей части пристально наблюдал за Сережей. Сережа наблюдал в ответ.

На Олеге была застиранная серая футболка с почти стершейся, но все еще читаемой надписью “Ария” и домашние штаны. В доме было хорошо натоплено, так что прикид был в самый раз. А еще Сережа впервые видел Олега так долго и так близко — раньше он следил за ним, но никогда не рассматривал. Олег казался ему сильно старше его самого, но теперь Сережа понял, что это не так. Борода добавляла Олегу возраста, но по глазам, позе, улыбке стало ясно, что они едва ли не ровесники. Может, Олег был постарше на пару-тройку лет, но и только.

Какое совпадение, что его, такого молодого и доброго, тоже занесло в эту глушь, да? — мурлыкнул внутренний голос, и Сережа чуть не подскочил на месте.

Но, кажется, голос был сегодня в добродушно-ленивом расположении духа, и, чтобы его заткнуть, много усилий не потребовалось.

Лисята, вдоволь наигравшись с теперь безвольно лежащим на полу носком, наконец заметили Сережу и со счастливым тявканьем ломанулись к нему. Улыбка у Олега на губах стала шире. Сережу потянули за хвост, лизнули в морду, кусили за здоровую лапу — и все это одновременно. Он поднял умоляющий взгляд на Олега, но тот только изо всех сил пытался не заржать. Толку от него было чуть.

К счастью, лисята были вымотаны — и событиями утра, и, судя по всему, довольно долгой игрой, так что, почувствовав успокаивающее родительское присутствие, они быстро стали вялыми и сонными. Когда через пару минут Ника буквально свалилась с лап, Сережа подхватил ее зубами за шкирку и осторожно перенес через бортик коробки, укладывая рядом с Юди. Потом он сделал то же самое с тремя оставшимися лисятами — в коробке стало тесновато, но лисята быстро скучковались и уже скоро засопели. Да, тут им определенно было безопасней и уютней, чем в норе.

Сережа отошел от коробки и снова взглянул на Олега. Тот по-прежнему улыбался, сидя по-турецки и склонив голову чуть набок. Когда он заметил ответный Сережин взгляд, то осторожно вытянул вперед одну руку. Их разделяло не больше метра. Сережа выждал пару мгновений и не очень уверенно шагнул вперед. А потом снова и снова, пока не подошел вплотную и не поднырнул под протянутую ладонь. Несколько секунд ничего не происходило, но потом Олег запустил пальцы ему в шерсть, осторожно сжал в кулак и тут же разжал. Ощущение было приятное, и у Сережи от самых ушей до кончика хвоста прокатилась волна колких мурашек.

Он с самого детства был тактильным, с возрастом научился держать эту свою нужду под контролем, но за последние полгода другой человек прикасался к нему, только чтобы удержать на месте, поставить укол или совершить еще какую-нибудь медицинскую процедуру. Еще были лисята, но лисята это другое. Скорее он сам прикасался к ним, чем они прикасались к нему.

— Как твоя лапа? — мягко спросил Олег, продолжая пропускать шерсть сквозь пальцы и почесывать Сереже между ушами. Рука у него была большая и теплая, а прикосновения — очень осторожными. Сережа блаженно зажмурился, подставляясь под незамысловатую ласку, и издал довольное урчание. — Кажется, уже лучше, — с тихим смешком расшифровал для себя Олег, — я понял.

Он почесал Сережу еще, в какой-то момент переключившись на шею и подбородок, и Сережа разомлел окончательно. Он бы так и наслаждался моментом, если бы очень скоро не заурчало в животе — громко и бескомпромиссно. В последний раз он ел… вчера вечером? И то не слишком много: добычи было кот наплакал, почти всю пришлось отдать лисятам, а следующая, утренняя, охота пошла по известному месту.

Вывернувшись из-под прикосновения, Сережа встряхнулся, поморщился от боли в лапе и заводил носом. По одну руку Олега стояла коробка со спящими щенками, а по другую Сережа, как и ожидал, обнаружил пару глубоких тарелок, которые не приметил при первоначальном, очень беглом осмотре комнаты. В дальней при ближайшем рассмотрении оказалась вода, а вот вторая была пустая. Сережа подошел к ней и придирчиво обнюхал: пахло свежим мясом, но даже крошечки не осталось, все края были чисто вылизаны.

— Твоя банда меня объела, опять, — выдвинул обвинения Олег, хотя Сереже показалось, что его голос звучит скорее виновато, чем недовольно. — Я пытался оставить тебе, но они так голосили, просто ужас! И я как раз думал о том, чтобы съездить в магазин. А то мне не то, что тебя, мне себя кормить нечем.

На последних словах в голосе Олега засквозила откровенная неуверенность, и Сережа перевел на него взгляд. Олег смотрел в окно и задумчиво жевал губами. Снаружи снова капало, в последнее время дождь шел через день — им всем повезло, что капкан выпал на относительно сухое утро. А то иначе никакой чистотой в доме бы уже и не пахло. От одной мысли, что его могут попросить, сделалось очень неприятно — мокнуть самому, а тем более мочить сонных лисят страшно не хотелось, и Сережа, наступив гордости на горло, перекатом упал на спинку и издал жалобный звук, демонстрируя Олегу беззащитный живот и поджимая левую заднюю лапу.

Он ждал, что внутренний голос взбунтуется и снова начнет обзываться, но тот на удивление молчал — видимо, тоже понимал, что лучше немного потерпеть, чем потом тащить пушистую жопу под промозглую морось.

Олег в ответ на демонстрацию покорности только чуточку нахмурился и не попытался погладить живот. Сереже даже показалось, что ему стало немного неловко. По крайней мере, когда Олег снова заговорил, голос у него снова был самую малость виноватый.

— Ладно, ладно. Но если ты мне тут все засрешь или что-нибудь раздерешь!..

Олег оставил угрозу недосказанной, видимо, так и не придумав, что сделает с диким зверем, если тот будет вести себя… ну. Дико? Сережа презрительно фыркнул: ничего драть и тем более засирать он не собирался. В доме было уютно, тепло и чисто. А еще кормили (в перспективе), чесали между ушами и играли с лисятами.

Может, он умный дикий зверь? Может, даже дрессированный?

— Я ненадолго, — предупредил Олег, с небольшим, но видимым трудом поднимаясь на ноги.

Сережа остался лежать на спине, только чуть расслабился и теперь наблюдал, как перевернутый вверх тормашками Олег неспешно расхаживает по дому, то и дело пропадая за дверью в спальню, и собирается. Изредка он бросал на Сережу подозрительные взгляды, будто ждал, что тот облажается вот так сразу и появится повод не оставлять его дома одного. В первый разэто задело Сережу, но потом начало веселить и каждый раз, когда Олег на него смотрел, он то кокетливо облизывал нос, то принимался мести по полу хвостом. Тогда губы Олега приподнимались в улыбке — то есть опускались в Сережиной, перевернутой, картине мира.

На сборы у Олега ушло минут пять от силы: никаких лишних движений, все четко, по порядку, не тратя ни единой секунды впустую. Может, он военный в отствке? Странно только, что такой молодой.

Уже стоя на пороге, Олег смерил Сережу еще одним пристальным взглядом. Сережа снова облизнулся, и одновременно с этим у него очень вовремя и очень жалобно забурчало в животе. Видимо, это стало решающим аргументом в его пользу, потому что Олег наставил на него указательный палец, грозно посмотрел, но, так ничего и не сказав, был таков. Наружная дверь открывалась также от себя, щелчка замка Сережа не услышал и с благодарностью подумал, что, видимо, Олег не стал его запирать. Дверь выглядела достаточно массивной, но не настолько, чтобы при должных усилиях он не смог ее открыть, с разбегу навалившись всем весом.

Только не смей прямо сейчас срываться с места, предупредил внутренний голос, выжди.

Стоило двери за Олегом захлопнуться, как сердце застучало чаще. Почти сразу к нему присоединился бесконтрольно бьющий по полу хвост.

Все еще нет, процедил внутренний голос, терпи, тряпка.

Открылась и закрылась автомобильная дверца. Заворчал разбуженный мотор. Минута на прогрев, мотор заворчал активнее, и машина тронулась с места. Сережа уговорил себя выждать ровно пять секунд, после чего резво вскочил на лапы и, не обращая внимания на боль в задней левой, с разбегу запрыгнул сначала на табурет, оттуда на стол и уставился в окно. Сразу пригнулся под подоконник, когда понял, что внедорожник еще не скрылся из вида, но потом высунулся обратно — едва ли Олег станет вглядываться в зеркала, чтобы поймать его на горячем. Внедорожник ехал, переваливаясь, по раздолбанной одноколейке, уходящей от дома, совсем скоро он повернул чуть влево и спрятался за деревьями. Сережа тут же перевел взгляд на допотопные часы над плитой. Половина шестого вечера. Если засечь, через сколько вернется Олег, можно будет прикинуть, насколько далеко до ближайшего населенного пункта. Пока лисята совсем крошки и толком не умеют охотиться, это бесполезное знание, далеко они не уйдут, но когда они хоть немного окрепнут…

А вот теперь лучше не тормозить, насмешливо поторопил его внутренний голос, и Сережа, убедившись, что внедорожник совсем теперь не видать, тем же путем — табурет, пол — спрыгнул со стола. Лапа снова отозвалась болью, но сейчас было категорически не до нее. Сережа вывернулся, подцепил завязанный узелком край бинта зубами и потянул. И одежда, и украшения при трансформации оставались в своем первозданном виде, а так как в человеческом обличии лодыжка у Сережи была всяко толще лисьей, тугой бинт мог опасно пережать кровоток.

Олег закрепил его на совесть. Сережа недовольно пофырчал и справился только с третьей попытки. Потянул, потряс лапой, разматывая, снова помог зубами. Лапа все еще болела, но рана выглядела не такой уж страшной — несколько порезов, запекшихся кровяной корочкой. Сережа поморщился, подумав, что обращение ей точно на пользу не пойдет — раненые оборотни обычно бежали из человечьей формы в животную, чтобы быстрее регенерировать, а не наоборот — но выдохнул, собрался с мыслями.

И перекинулся.

========== Глава третья, часть вторая, Все еще о разочарованиях оборотнической жизни ==========

Сердце заколотилось как бешеное, в глазах потемнело, уши забил белый шум, и вдобавок ко всему затошнило. Пол вдруг отдалился, а потом резко приблизился обратно, колени и ладони обожгло болью, и Сережа осознал, что рухнул на пол. Осознал именно мозгом, потому что ощущений было слишком много, и ориентироваться по ним было попросту невозможно — заполнив под самое горлышко, они грозились вот-вот политься через край но, удерживаемые поверхностным натяжением, только прибывали и прибывали. Лодыжку пекло, по косточке струилась горячая кровь, а по вискам — пот. И все еще тошнило. С каждой чертовой секундой тошнило все сильнее и сильнее.

Сережа кое-как подполз к кухонной тумбе и оперся о нее спиной. Запрокинул голову, ткнувшись затылком в столешницу, и шумно задышал широко распахнутым ртом. Сначала он попытался закрыть глаза, но от этого стало только хуже. Некстати вспомнилось, как соседи по комнате в общаге на первом курсе учили его справляться с пьяными “вертолетами”, и Сережа хрипло рассмеялся. Сейчас ну никак не верилось, что когда-то самыми большими его проблемами были неработающий код и отходняки после студенческих тусовок.

Памятуя о той давней инструкции, он открыл глаза и растопырил пальцы, укладывая ладони на дощатый пол. Главное найти, за что зацепиться, заякориться, не “поплыть” окончательно. Головокружение постепенно сходило на нет, даже желудок успокоился, и через пару минут Сережа рискнул подняться на ноги.

Это оказалось ошибкой: из-за слишком резкого движения его покачнуло и снова накрыло. Он едва успел добраться до жестяной раковины, как его вывернуло желчью. А потом еще раз. И еще. Желудок сжался снова, но теперь вхолостую. Сережу потряхивало, — превращения после долгих перерывов всегда давались ему с большим трудом, а столько времени в животной форме он и вовсе никогда не проводил, — но на удивление стало ощутимо легче.

Как там говорится? Не держи в себе?

Привычного смесителя, как в квартире или на общей кухне общаги, тут не было, вместо него над раковиной висел огромный пластиковый умывальник с коротким краником. Сережа открыл его на полную, прополоскал рот ледяной водой, а потом припал губами прямо к струе и жадно напился. Набрал пару пригоршней и вылил себе на лицо. Капли прохладно скатывались по шее и груди. Повезло, что Олег был чистюлей, и в раковине не оказалось никакой посуды — желчь в перемешку с водой утекла в сток. Опершись руками о тумбу, Сережа попытался восстановить дыхание и попутно осмотрел близлежащее пространство. Рядом с раковиной обнаружилась куцая деревянная полочка, на которой стояло круглое зеркало на подставке и стаканчик с зубной щеткой и наполовину выдоенным тюбиком пасты. Мысленно извинившись перед Олегом, Сережа схватил щетку, выдавил на нее щедрую порцию пасты и тщательно вычистил зубы. Во рту разлился забытый вкус мятной свежести, и Сережа хрипло застонал от удовольствия. Почистил зубы еще раз, промыл щетку, вернул ее в стакан и с опаской взялся за зеркало. Мутноватое отражение уставилось на него запавшими глазами и поджало сухие потрескавшиеся губы.

Сережа проморгался. Отражение проморгалось в ответ. Отрицание, гнев и торг сменили друг друга буквально за несколько секунд — на рефлексию попросту не было ни времени, ни сил — да, это был он. Да, когда-то ярко-рыжие, а теперь заметно потускневшие волосы отросли ниже привычного и страшно секлись на концах, да, сильнее выделялись на лице скулы. Осмотреть в таком маленьком зеркальце себя целиком было сложно, но Сережа все же попытался. Он почти не сбросил веса, хотя потерял мало-мальскую форму, над которой работал последние несколько месяцев учебы. Живот был мягким, но не отвисшим, что неудивительно: лисята, когда только появились на свет, были такие крошечные, что, наверное, все вместе поместились бы у него в ладонях. В общем и целом он совсем не выглядел на недавно исполнившиеся двадцать три — запавшие глаза его ощутимо взрослили, а заострившиеся черты, наоборот, молодили, и вкупе создавалось странное ощущение дисбаланса и неправильности.

Сережа снова поднес зеркало к лицу и попытался улыбнуться. Клыки в человеческой форме почти не втягивались и сделали его улыбку больше похожей на звериный оскал, и он сердито вернул зеркало на полку. Отнял руку, которой почти все это время опирался о раковину, отошел и тут же пошатнулся. Пришлось выпустить хвост, чтобы удержать равновесие, но походка так и осталась немного шаткой. Приноровиться к тому, насколько сместился центр тяжести, было непросто, к тому же он слишком привык, что земля находится на расстоянии вытянутого носа.

— Дерьмо, — прохрипел Сережа и сам же испугался звука собственного голоса.

Из-за спины послышался тихий писк будто бы в ответ, и он обернулся и осторожно подошел к коробке. Лисята по-прежнему спали на дне большой пушистой кучей-малой, спокойно посапывали, и только Вена сучила во сне лапками и слабо поскуливала. Видимо, ей приснилось что-то щенячье и игривое, потому что встревоженной она не выглядела, скорее немного взбудораженной. Сережа, тщательно отмеряя каждый шаг и движение, опустился на корточки и неуверенно протянул к ней руку. От новизны ощущений и тревоги перехватило дыхание. Лисята здорово вымахали и почти полностью порыжели, хотя все еще были покрыты мягким детским пухом вместо взрослой шерсти, но сейчас, когда он был человеком, они казались такими маленькими по сравнению с ним. Такими беззащитными. В ладонях бы уже не поместились, но он спокойно мог взять их всех разом в охапку.

И сделать с ними все, что ему только вздумается.

Сережа сглотнул и осторожно почесал Вене животик двумя пальцами. Вена приоткрыла глаза, сонно проморгалась, уставилась на него и запищала активнее — осознанно и откровенно испуганно.

— Тш-ш, — все еще сипло с отвычки шикнул Сережа и, повинуясь порыву, поднес пальцы к ее крохотной мордочке. Вена смешно зашевелила носом, принюхиваясь, уловила знакомый запах и почти моментально успокоилась. Она все еще смотрела на Сережу с подозрением, но больше не голосила.

Сережа снова почесал ей живот, и Вена растопырила лапки и завиляла хвостом.

— Уф? — вопросительно тявкнула она. Сережа неловко подхватил ее под спинку и взял на руки. Очень хотелось вдоволь ее потискать или поиграть в оставленный Олегом носок на веревочке, но разбудить ее окончательно значило разбудить всю свору. Так что Сережа устроил Вену лапками вверх у себя на прижатом к животу предплечье и продолжил чесать ей пузо и грудку. Когда Вена окончательно расслабилась и сонно засопела, Сережа вернул ее в к брату и сестрам. Лисята, казалось, спали, вплотную прижавшись друг к другу, но как-то растеклись, и Вена вписалась в коробку как последний кусочек пазла в почти собранную мозаику.

Сережа позволил себе несколько минут позалипать, как они сопят и размеренно дышат почти в унисон. Такие крохотные, такие нежные. Такие его. Он убеждал себя, что это только чтобы окончательно прийти в себя, но по правде ему просто нравилось на них смотреть. Вот так, человеком. Лисье зрение было острее, но сейчас все краски виделись в разы ярче и сочнее.

Когда он все же поднялся и глянул на часы, тело ощущалось почти как раньше: своим собственным, покорным. С отъезда Олега прошло уже двадцать минут, и надо было поторапливаться.

Следующим в Сережином списке обязательных вещей шел пункт “хорошенько осмотреться”, и он немедля к нему приступил. Дом оказался крошечным — скорее сторожка, чем чья-то загородная резиденция: помимо спальни и кухни комнат не было. Зато нашелся погреб, которым Олег явно не пользовался — на покрытых пылью и паутиной полках сиротливо стояла пара банок с непонятными закрутками лохматых годов — и такой же пыльный заброшенный чердак, на который Сережа только глянул с шаткой лестницы и не стал соваться дальше. А вот в спальне Сережу ждал неприятный сюрприз. По детдомовской привычке он первым делом обшарил самые очевидные нычки — под подушкой и матрасом. Стоило сунуть руку поглубже, как он нащупал что-то холодное и твердое.

Затаив дыхание, Сережа извлек на свет и уставился на тяжелый черный пистолет. Он не особенно разбирался в оружии, но пистолет выглядел самым настоящим, боевым. Сережа на пробу сжал его в руке и неуверенно коснулся указательным пальцем спускового крючка.

А твой новый друг не без скелетов в шкафу, хмыкнул внутренний голос, и Сережа поспешно вернул пистолет на место, пытаясь так же затолкать поглубже проснувшуюся тревогу.

Тревога под матрас заталкиваться не желала.

С другой стороны, продолжил внутренний голос откровенно примирительным тоном, если бы после всего пережитого у тебя была возможность обзавестись оружием, неужели ты бы ею пренебрег?

Пришлось нехотя признать, что нет, не пренебрег бы.

То-то же, удовлетворенно кивнул внутренний голос, и они, сойдясь во мнении, продолжили осмотр.

Помимо пистолета в спальне обнаружился лэптоп. Незапароленный, что было несомненным плюсом, но без доступа к сети. Сережа чертыхнулся и пробежался по рабочему столу: папка с фильмами, папка с книжками, пара простеньких стрелялок, куча мусора, который без спроса ставится, если любишь попиратить. Ничего интересного. Сережа походил по дому, даже снова поднялся на чердак, так, для успокоения души, но ничего похожего даже на самый слабенький вайфай так и не обнаружил и положил лэптоп ровно на то место, с которого взял.

Чтобы отвлечься и заглушить сосущее под ложечкой ощущение разочарования, он пошарился по полкам платяного шкафа, но опять не обнаружил ничего криминального. Стандартный набор: белье, футболки, штаны. Соблазн одеться, хотя бы на полчаса, чтобы окончательно почувствовать себя полноправным человеком, был велик, но Сережа его поборол — время было на вес золота. Прошел уже почти час, и по-хорошему надо было обернуться обратно и не испытывать судьбу, но был еще один соблазн, которому Сережа воспротивиться не мог ну никак.

Прихрамывая, он вернулся на кухню. Нога кровила, но не сильно — на лодыжке неприятно засохли красные потеки, но он хотя бы не оставлял за собой кровавых следов.

Идиот, проворчал внутренний голос, когда Сережа полез в допотопный, сердито пофыркивающий холодильник. Олег не соврал, еды у него и в самом деле было немного: ополовиненная клетка яиц, полупустой пакет молока, совсем маленький огрызок колбасы и кусок сыра. Посягать на колбасу Сережа не стал — вздохнув, он обернулся и бросил тоскливый взгляд на стоящую на пластиковой сушилке турку: кофе тоже был слишком рискованной и оттого нереализуемой фантазией — а вот перед сыром устоять не смог. Он отрезал себе пару совсем тонких, полупрозрачных на просвет ломтиков, положил один в рот и зажмурился от удовольствия. После двух месяцев на бельчатине, мышатине и Олеговом прикорме, по большей части состоящем из сырого мяса, сыр был просто божественен на вкус. Да даже если бы Сережа все это время не пойманную дичь жрал, а лосось под фисташковым соусом, он вряд ли бы заметил особую разницу — когда ты в звериной форме, вкусовые качества почти всех продуктов ощутимо теряются. Ешь по большей части для того, чтобы поддерживать обмен веществ и не терять вес при активном образе жизни, а никак не наслаждения ради.

Первый кусочек закончился до обидного быстро. Второй Сережа попытался посмаковать, но и он был совсем крошечный, а отрезать себе еще и рисковать разоблачением ради сиюсекундного удовольствия он не стал. Желудок, авансом начавший вырабатывать сок и уже настроившийся на трапезу, заурчал от обиды, но Сережа не поддался на эту провокацию. Завернув остатки сыра обратно в пищевую пленку, он вернул его на среднюю полку, позволил себе глоток ледяного молока прямо из пакета и с сожалением захлопнул холодильник.

Оставшееся до приезда Олега время он потратил на то, чтобы еще раз пройтись по дому и проверить, не оставил ли он каких-либо следов своего человеческого пребывания. После Сережа вернулся к коробке, сел напротив нее по-турецки и уставился, как в телевизор, изредка касаясь лисят кончиками пальцев и почесывая их между смешными ушками. Скоро раздался далекий рокот мотора. Сережа поднял взгляд на часы: Олег отсутствовал около полутора часов, за окном совсем стемнело. По примерным прикидкам это значило, что до ближайшего населенного пункта не меньше тридцати километров — если всю дорогу трястись по ухабам на минимальной скорости — и с одной стороны, это было совсем немного. В звериной форме Сережа мог преодолеть такое расстояние за пару часов. С другой стороны, лисята — не могли.

Пока нет.

Мотор заглох, хлопнула дверца, послышалось, как Олег обстукивает ботинки от грязи, стоя на пороге. Когда он зашел в дом, Сережа встретил его уже в лисьем обличии. Он наклонил голову, принюхиваясь — Олег принес с собой запахи дождя, дорогого кожаного салона и вожделенной еды, — и даже соизволил пару раз приветственно стукнуть хвостом по полу.

Первым делом Олег осмотрел помещение и, не обнаружив никаких разрушений, ощутимо расслабился. Сквозь бороду снова проглянула улыбка, которая, впрочем, изрядно поблекла, стоило Олегу увидеть валяющийся рядом с Сережей размотанный бинт. Сережа виновато тявкнул и старательней завилял хвостом. Спустя пару секунд раздумий лицо Олега снова сделалось расслабленным, а Сережа вдруг обнаружил, что хвост мотыляется из стороны в сторону уже сам собой, без его прямого участия.

— Ничего, — так же хрипло, как выругался сам Сережа каких-то полтора часа назад, сказал Олег, сгружая на стол объемный полиэтиленовый пакет с продуктами. — Сейчас поправим. Но сначала, наверное, ужин?

Сережа снова тявкнул, на этот раз согласно: такой план ему определенно нравился.

Очень, очень нравился.

***

Уже через неделю жизни с Олегом под одной крышей Сережа определил для себя третье Самое Большое Разочарование Оборотнической Жизни: лисята ему больше не принадлежали. Отныне они принадлежали Олегу и только Олегу — даже Мона: они ходили за ним по пятам, заглядывали в рот и ели с рук, чтобы потом упасть на спинку набитыми животами кверху, растопырить лапы и начать клянчить почесушки. Почесушки почти всегда выдавались незамедлительно, всем поровну — может, только самый ласковый и настырный Давид получал их самую чуточку больше; он моментально стал Олеговым любимицем и пока уверенно держался на этой позиции — и лисята наглели не по дням, а по часам. Сережа немного ревновал — на самом деле ревновал страшно, отчаянно, просто с трудом это признавал — но была одна вещь, которая несколько мирила его с происходящим: это было взаимно.

Олег отныне тоже целиком и полностью принадлежал лисятам.

На второй день их соседства — Сереже так и не указали на дверь, только время от времени тактично предлагали выгулять себя и свое потомство, и он решительно остался в тепле и сытости — он проснулся от возмущенного оклика из соседней комнаты. Сразу за окликом последовал писк и скрежет (с пробуксовкой) крохотных коготков по деревянному полу.

Самое интересное моментально очухавшийся от сна Сережа пропустил, зато застал Олега держащимся за челюсть и с визгами улепетывающую от него Юди. Увиденная картина Сереже не понравилась. Он сразу припал на передние лапы, уже чувствуя зарождающийся где-то в груди возмущенный рык, но тут Олег отнял руку от лица. На подбородке у него обнаружилась неаккуратная плешь размером с двухрублевую монету, и все разом встало на свои места.

— Маленькая пушистая зараза, — беззлобно буркнул Олег, ощупывая пострадавшее место. Сережа не мог с ним согласиться и оскорбленно фыркнул: ему тоже Олегова борода была не слишком по душе.

Потом Сережа ловил Юди под всеми стульями и столом, хватал за шкирку и нес к Олегу, чтобы тот забрал у нее из пасти приличный такой клок своей бороды. С выдранным куском она уже не казалась такой серьезной и взрослой, а, стоило представить, как Олег беззаботно сюсюкает с Юди, поднося ее опасно близко к лицу, но вместо привычного виляния хвостом получает пушистый комок ярости, держащийся зубами за это воронье гнездо и дрыгающий лапами в воздухе, как Сережу и вовсе пробирало на смех.

— Посмотрел бы я на тебя, — обиженно проворчал Олег, когда Сережа, не сдержавшись, в очередной раз издал громкий визгливый звук, бывший, по всей видимости, хихиканьем в его зверином эквиваленте, — если бы они твой хвост так отбарбершопили.

Олег потянулся в его сторону, выкинул руку раскрытой ладонью, но сомкнул пальцы в кулак ровно тогда, когда Сережа, вильнув хвостом, увел его из зоны поражения. Сережа снова припал на передний лапы, только на этот раз не угрожающе, а игриво, и опять махнул хвостом из стороны в сторону. Он едва удерживался от того, чтобы закатить глаза — во-первых, он не был уверен, что это возможно с физиологической точки зрения, а во-вторых, даже если и возможно, у Олега могли возникнуть некоторые вопросы по поводу закатывающих глаза лисиц — ох, если б Олег только знал.

Если б только Олег знал, сколько раз эти бесенята висли у него на хвосте, обжирались шерстью, а потом блевали дальше чем видели. Сколько раз спросонья промахивались мимо сосков, снова обжирались шерстью и снова блевали.

Он минимум дважды думал, что Давид и Юди откинут лапки, подавившись родительским мехом, и это сейчас, по прошествии времени, звучало абсурдно и оттого почти забавно, а тогда Сережа оба раза умирал от ужаса и осознания собственной отцовской профнепригодности.

Олег, между тем, принял вызов, снова выбросил руку вперед, и Сережа вынырнул из неприятных воспоминаний и азартно заголосил, когда самым кончиком хвоста почувствовал схватившие пустоту пальцы и пару выдранных шерстинок. Юди, про которую они оба успели позабыть, заголосила в ответ, видимо, из солидарности, а там уже послышалось шебуршание и попискивание и из коробки, в которой досыпали остальные лисята.

— Ладно! — беспомощно вскинул руки Олег, — ладно, я понял, вас больше, вы громкие и вы победили!

Сережа согласно фыркнул.

Юди замолкла, стоило взять ее за шкирку, и повисла покорной тряпочкой, свесив черные, как в крохотных чулочках, лапки. Сережа предполагал, что скоро этот прием перестанет работать и придется выискивать новые лайфхаки для успокоения лисят, и потому старался напользоваться им впрок. Пока еще имел над этой бандой хоть какую-то власть.

— Уфф? — словно в подтверждение его мыслям обиженно протянула Юли и попыталась лягнуть его задней лапой, но не достала.

— Уф, — согласился с ней Сережа с набитым ртом.

Он уже почти донес ее до коробки, утратил по дороге всякую бдительность, и…

По хвосту прошлась ладонь, длинные сильные пальцы чуть сжались, но не чтобы схватить, а скорее чтобы просто обозначить — поймал! — и Сережа возмущенно обернулся, мотнув зажатой в зубах Юди. Юди восторженно пискнула. Олег уже убрал руку, даже спрятал за спину, как нашкодивший второклассник, но все еще лучился самодовольством.

Плешь в бороде несколько скрадывала эпичность его отмщения. И в целом скрадывала суровость и некоторую взрослость.

К счастью, Олег очень скоро и сам это понял: уже на следующий день Сережа застал его на кухне с бритвой в руках. Олег согнулся над раковиной в три погибели, ворчал на мутное зеркало и то и дело ойкал, но мужественно продолжал бриться.

Примерно так Сережа и понял, что у них с лисятами это взаимно — они были готовы есть у Олега из рук, Олег был готов избавиться ради них от своей кошмарнейшей бороды. Баш на баш.

А когда Олег обернулся к нему, неловко потирая покрасневшую, гладкую, как кожа младенца, щеку, понял, что попали и пропали, возможно, не только лисята.

Борода совершенно точно добавляла Олегу лет. Без нее он выглядел совсем мальчишкой, может, на пару-тройку-четверку лет постарше самого Сережи. Но ему точно было меньше тридцати. Если бы не намертво впечатавшаяся в выражение лица складка между бровей и большую часть времени скорбно поджатые губы, Сережа и вовсе решил бы, что они ровесники.

Без бороды Олег оказался… красивый. Под ней обнаружилась мощная квадратная челюсть, а еще на фоне ее отсутствия выгодно выделился на лице нос с изящной горбинкой. Даже большие карие глаза стали как будто выразительнее. Сережа невольно облизнулся, переводя взгляд ниже, на загорелую шею и мощный разворот плеч. Их борода и раньше не скрывала, но в комплекте с посвежевшим лицом они выглядели еще лучше, чем обычно.

Видимо, Сережа слишком засмотрелся, потому что Олег вдруг смутился и растерянно почесал лопатку.

— Ну что? — вопросил он в пространство, краснея.

Ничего, тут же развеселился с самого утра молчавший Сережин внутренний голос, так смотришь на нас, будто это мы притащили себе домой дикую лису и ради нее побрились.

В отличие от Сережи, который благодаря природной бледности краснел, когда злился, неаккуратными пятнами, Олег приятно порозовел смуглыми щеками и сделался еще симпатичнее. Он совершенно точно был в Сережином вкусе и, если бы они встретились год назад в каком-нибудь баре, Сережа бы уже наулыбался на пару коктейлей, потом угостил бы Олега сам и все закончилось бы хорошим отсосом в дальней кабинке туалете.

Он не знал, по девочкам Олег, или мальчикам, или всем сразу, наверняка, но, по крайней мере, когда они вместе смотрели сериалы и на экране появлялась однополая пара, Олег даже в лице не менялся. Только улыбался или грустил, если тому способствовал контекст происходящего. Ситуацию это не слишком проясняло, но хотя бы значило, что гомофобом Олег не был. С такими исходными данными на то, чтобы обернуть ситуацию в свою пользу, у Сережи при любом раскладе ушло бы не больше часа.

Только в человечьем обличии, а не лисьем. В текущих обстоятельствах приходилось довольствоваться совместным просмотром кино и аккуратным почесываниями между ушами. Поначалу каждый раз перед тем, как его погладить, Олег протягивал руку и ждал, чтобы Сережа сам под нее поднырнул, но потом осмелел и, если видел, что Сережа в хорошем расположении духа, просто клал ладонь ему на загривок. Или, если Сережа был в очень хорошем расположении духа, а набегавшиеся за день лисята мирно сопели в пристроенной у ножки дивана коробке, благосклонно подставленный живот.

Выборка у Олега на лэптопе была богатая: от аниме и жвачных блокбастеров до фестивального кино и документалок на самые различные темы. Сережа в их теле-вечера буквально прилипал взглядом к экрану. Едва осознав накопившийся за почти-год изоляции информационный голод, теперь он никак не мог его утолить. Даже когда Олег уезжал за продуктами, Сережа таскал лэптоп и, обложившись лисятами, глотал книги, статьи и фильмы в таком количестве, что потом от них пухла голова. В лаборатории Рубинштейна ему периодически казалось, что он физически ощущает, как разжижаются мозги и он превращается в то, к чему его всю жизнь и так пытались приравнять — в способное существовать одними только инстинктами животное, не умеющее ни в эмпатию, ни в элементарную логику. Это были очень неуютные воспоминания. Хотя бы потому что лисятам, если бы он не сбежал, только такая жизнь и грозила.

Она грозила им до сих пор: не увидеть мир, не прочитать великих книг, не узнать, насколько это приятно, оказаться правым в долгом аргументированном споре, не постичь искусства взаимного узнавания и флирта с себе подобными. Никогда не увидеть хотя бы репродукцию Венеры Ботичелли и не отдать ей свое сердце.

Чем дольше Сережа оставался с Олегом, чем глубже увязал в этой почти-семейной жизни, тем отчетливее ему казалось, что он сам затягивает на шее у себя и лисят петлю. Разумная часть его понимала, что это вынужденная необходимость, что лисята все еще слишком маленькие для длительного опасного путешествия. Но помимо разумной части был еще и внутренний голос, и иногда он переспрашивал, стоило Сереже поглубже закопаться в подобные мысли: такая уж она и вынужденная, эта необходимость или тебе просто хорошо тут и сыто? И страшно остаться совсем одному, оказаться ответственным не только за себя, но и за целый пушистый выводок?

Они собирались отнять у тебя этот помет, кто сказал, что им это не удастся? Кто сказал, что, даже если все же не, ты со всем справишься и не обречешь лисят на все это страшное сам?

Сережа, как умел, затыкал внутренний голос и падал в новую информационную кроличью нору.

Работающая голова — не только гоняющая по кругу саморефлексию, но и анализирующая данные извне — помогала отвлечься и ощущалась приятнее вообще всего. Как-то раз, когда Олега не было дома, Сережа запустил текстовый редактор и попробовал написать пару простеньких скриптов. Так увлекся, что пришел в себя, только когда хлопнула входная дверь. Пришлось спешно закрывать лэптоп, обращаться прямо в прыжке с кровати, а потом, когда Олег ушел топить баню, обращаться обратно и очень-очень осторожно подчищать созданные документы.

Риски были велики, но выплеснувшийся в кровь адреналин и с бешеной скоростью вращающиеся в мозгу шестеренки того стоили. Олег, обнаружив Сережу в тот вечер в настолько приподнятом настроении, улыбался больше и шире обычного и даже позволил игриво прихватывать свои пальцы зубами. А потом затащил спиной себе на колени и долго чесал живот.

Это был первый раз, когда Сережа пропустил разворачивающуюся на экране драму с элементами фантастики. По большей части он наслаждался прикосновениями и слушал, как Олег вкратце рассказывает, кто здесь кто и что с ними со всем приключилось за предыдущие девять серий. Голос у него тоже был приятный. Сережа ждал, что, когда Олег привыкнет к его присутствию и начнет говорить чаще, из него пропадет хрипотца, но Олег привык, говорил теперь много и на самые разные темы, явно соскучившись по чужому присутствию, а хрипотца никуда не делась. Возможно, она была связана с несколькими пулевыми ранениями, которые Сережа видел у Олега на груди, когда тот с завидным упорством занимался утренней гимнастикой.

Почти всегда без футболки, чтобы не стирать лишнего.

Пальцы снова зарылись в густой мех на животе, прочесали его от груди почти до паха, и Сережа буквально замурлыкал от удовольствия, крепко зажмурившись. Олег согласно хмыкнул в ответ и принялся двигать рукой активнее.

Вот об этом я и говорю, ревниво буркнул внутренний голос, ты ему пузо подставляешь, а уходить все равно придется, если не захочешь неприятностей на свою пушистую рыжую жопу.

Ты ведь не хочешь неприятностей?

Сережа неприятностей не хотел — ни себе, ни лисятам, ни Олегу.

А еще Сережа знал, что в чем-то внутренний голос был прав: уходить рано или поздно придется.

Просто не сегодня.

И вряд ли завтра.

========== Глава четвертая, О вреде будильников и пользе разговоров на кассе супермаркета ==========

Олег снова был на войне.

Он снова спал, снова осознавал это, и у него — снова — никак не получалось проснуться.

Пахло раскаленным песком и порохом. А еще потом и только снятыми после четырнадцатичасового перехода ботинками. Он лежал нагишом, прямо на земле, укрытый больничной простыней с головой, как покойник. Он знал, что сверху палит безжалостное солнце, видел его свет сквозь крохотные поры в дешевой застиранной ткани, а кроме этого не видел ничего. И не шевелился — даже грудь не поднималась и не опускалась в такт дыханию, потому что он не дышал.

На белоснежной простыне расплывались пять кровавых пятен; их он тоже не видел, скорее чувствовал. Помимо горяченного песка и запахов это было единственное, что он ощущал: то, как из ран необъяснимыми по причине не бьющегося сердца толчками выходит и расползается по простынной равнине кровь. Неаккуратные контуры ширились и ширились, захватывая новые территории, и вот-вот грозились слиться в единое пятно и превратить его в одну сплошную рваную рану.

Щеки коснулось что-то влажное. В первую секунду Олег подумал, что плачет, но нет, слезы ощущались по-другому. Прикосновение повторилось. Сначала точечно, будто прижали к коже едва смоченный в воде ватный диск, а потом длинным шершавым мазком. Олегу захотелось поднять руку и потрогать оставленный мокрый след, но рука не слушалась.

Ни один мускул в его покалеченном бесполезном теле больше его не слушался.

С каждой минутой становилось все жарче, к и без того неприятным запахам потихоньку примешивался новый — самый гадкий, самый тошнотворный из всех, что Олегу доводилось слышать. Запах горелой человеческой плоти.

Олегу не хотелось верить, что это в принципе возможно, до такой степени раскалить песок, но однажды он сам, хохмы ради, поджарил яичницу прямо на земле, а Вадик потом ее так и сожрал, задорно похрустывая песчинками: не пропадать же добру. Теперь безжалостное солнце точно так же поджаривало его самого. Олег чувствовал, как плавится, пузырясь, кожа на бедрах и пояснице.

— Это просто сон, — ворвался откуда-то извне незнакомый голос. Лица снова коснулись, но не влажно, а как будто обняли щеку ладонью и погладили большим пальцем под глазом. — Проснись. Олег.

Голос был приятный: глубокий, с похрустывающей хрипотцой. Он ощущался дуновением прохладного ветра в жаркий день. Ориентиром в бесконечно повторяющемся пейзаже. Надеждой.

Олег никогда не слышал его раньше.

Спину и ягодицы жгло все сильнее, запах заползал в ноздри, и, видимо, раньше Олег все же дышал, даже если и не чувствовал этого, потому что сейчас он вдруг утратил эту возможность. В легких не было ни грамма не отравленного мерзкой вонью воздуха. Олега затрясло мелкой дрожью.

— Проснись! — велел голос чуть более нервно и требовательно.

Невидимая рука чуть сжалась. Олег приготовился, что она вот-вот исчезнет, а потом вернется пощечиной, но этого не произошло. Только большой палец на очередном поглаживании надавил немного сильнее. Олег попытался потянуться навстречу успокаивающему прикосновению, медленно моргнул и вдруг уловил перед самым взором вспышку нежнейшей синевы — как будто спала пелена и наконец-то стало видно небо. Уже через секунду оно пропало, на смену ему пришло гигантское солнце, больше похожее на бесформенное неестественно рыжее пятно. Оно коснулось лица тонкими лучами, и Олег невольно улыбнулся от приятной щекотки. Солнце качнулось, лучи проехались Олегу по скуле и…

Пропали.

Дрожь в теле стихла.

Олег моргнул еще раз и снова уставился в белое полотно над собой. Куда более плотное и далекое. Не простыня, а потолок в спальне. И под спиной не раскаленный песок, а влажная от пота постель. Лицо было мокрое — видимо, он все же плакал во сне, но не почувствовал этого — а тело по-прежнему оставалось бесполезной грудой костей и мышц, над которой он не имел никакой власти. В предыдущие два раза, когда с ним происходило что-то подобное, когда сон уже почти полностью отступал, а руки-ноги так и не начинали слушаться, его захватывал такой страх, какого он не испытывал ни в одной горячей точке. Одно дело умереть, подорвавшись на мине или от пули, пускай даже не сразу, а через несколько часов от потери крови, и совсем другое — сгнить заживо, до последнего оставаясь в сознании, в чужой постели, за полтора часа езды от цивилизации.

Олег знал, что такой исход маловероятен, но взбудораженный кошмаром мозг был способен на многое и картинки перед мысленным взором рисовал одну страшнее другой. Олег лежал, не имея возможности — или сил — пошевелиться, и смаковал их с садистским удовольствием, прикидывая входные данные: как скоро его найдут, в какой степени разложения, можно ли будет опознать, да и найдут ли кого, кто опознает.

Сегодня было по-другому.

Сегодня, стоило Олегу открыть глаза, как под ладонь, по-солдатски лежащую строго параллельно телу, сунулся нос. Нос был сначала шершавый и влажный, а потом мохнатый и теплый. Он поддел пальцы, и Олег, напрягшись, смог немного пошевелить ими в ответ, поглаживая самыми кончиками шелковую шерстку. Нос обеспокоенно фыркнул. Олег чувствовал его, а еще чувствовал слезы на лице, кровать с продавленным матрасом, биение собственного сердца. Даже фантомный запах поджаренной человечины начал тускнеть, медленно уступая позиции привычным утренним ароматам. Также медленно, шаг за шагом, уходил из тела страх.

Вместе с ним уходила и невозможность пошевелиться.

Уже через пару минут Олег смог повернуть голову набок и поймать в поле зрения лиса. Тот лежал на постели, все еще держа нос под его расслабленной ладонью. Стоило им пересечься взглядами, как лис неуверенно махнул из стороны в сторону хвостом. Олег слабо улыбнулся, и лис махнул хвостом еще раз, теперь в другую сторону. Словно получив негласное разрешение, он сильнее подлез под ладонь, так, что сначала пальцы Олега оказались у него на макушке, а потом и вовсе на холке.

— Привет, — хотел сказать Олег, но не смог.

Лис подполз еще ближе, вытянулся вдоль тела под рукой и положил голову на грудь. Он был тяжелый и жаркий, но его присутствие успокаивало, и, когда смог, Олег запустил пальцы ему в густую шерсть. Лис довольно зафырчал и прикрыл глаза.

— Опять ты тут, — проворчал Олег, когда трупная вонь окончательно выветрилась, а к нему самому вернулся голос. Он, конечно, имел в виду “спасибо, что разбудил, приятель” и “паршивое утречко, да?” и откуда-то знал, что лис поймет правильно. Животные ведь больше на интонацию ориентируются, не понимая непосредственного смысла, а говорил Олег мягко и вдумчиво.

Хотя следовало признать, что конкретно ему лис достался смышленный — Олег не всегда был уверен, что это именно лис достался ему, а не наоборот — возможно, когда-то домашний и даже дрессированный. Он понимал с полуслова, не безобразничал, если только не видел в поведении Олега безусловный зеленый свет на мелкие игривые пакости, и вот только с кроватью у них возникло некоторое недопонимание.

Вообще-то лису полагалось спать на подстилке на полу. Олег разорился на шикарную лежанку “для крупных пород” тогда же, когда разжился щенячьими игрушками и каплями от блох, но капли лис воспринял более благосклонно и даже позволил обработать себя и лисят, хоть и обиженно чихал потом полвечера. А вот подстилка не пришлась ему по душе. Первые два дня он покорно спал на половичке, поближе к коробке с лисятами. Потом Олег купил ему лежанку. А лис вместо того, чтобы благодарно тявкать и скакать от радости, начал осваивать кровать.

Поначалу, стоило Олегу состроить суровое выражение лица, он поджимал пострадавшую в неравном бою с капканом лапу и жалобно поскуливал. У Олега все внутри обрывалось, опускались руки, и несчастное животное оставалось утаптывать себе спальное место на соседней подушке. Но скоро лапа зажила, и в один из вечеров Олег заметил странное.

— Левая, — сказал он лису, уперев руки в бока, — тебе левую лапу защемило. А поджимаешь ты правую.

У лиса аж морда вытянулась — наверное, решил тогда Олег, у него было очень говорящее выражение лица, раз даже лисица поняла, что катастрофически проебалась.

— Может, все-таки свалишь в с в о ю постель?

К чести лиса, разыгрывать спектакль дальше он не стал. Вместо этого он живо подскочил на все четыре — абсолютно здоровые — лапы, отпрыгнул поближе к подушкам, припал пузом к покрывалу и замотал хвостом из стороны в сторону. Олег уже знал игру под кодовым названием “поймай меня”, а еще знал, что лис мельче и оттого проворнее. Это не мешало ему снова и снова принимать вызов, проигрывать и получать огромное удовольствие от происходящего.

В тот раз поймать и выставить лиса с кровати не получилось.

Как не получилось и в следующий, и в тот, что случился после него.

Не то чтобы Олега напрягало это всерьез. Возвращаясь с улицы в дом, лис смиренно позволял вытереть себе лапы влажной тряпкой, с грязными в постель не лез, да и спать с ним было хоть и жарко, но гораздо уютнее, чем одному.

— Фыр, — будто в подтверждение его мыслям сказал лис и устроился поудобнее под боком, запрокинув голову и упершись мокрым носом Олегу куда-то под подбородок. Его хвост лениво волохался по постели, но постепенно начал замедляться, словно лис проваливался обратно в дрему.

Мозг к этому моменту возвратил себе почти полный контроль над телом, и Олег смог дотянуться до прикроватной тумбочки и сцапать телефон. Циферблат отрапортовал о половине десятого, и за это… да, за это тоже стоило благодарить лиса. В первый раз, когда он услышал будильник в несусветную рань, он просто поворчал на своем лисьем и свернулся в осуждающий клубок. Во второй поворчал активнее и растолкал Олега лапами с наскока, чтобы выключил, и в наказание за медлительность приволок двух разбуженных, сонно хнычущих лисят прямо ему под нос.

На третий раз телефон, скинутый лапой, смачно встретился с полом.

На четвертый Олегу пришлось признать безоговорочное поражение. Он демонстративно открыл приложение будильника и снял все галочки.

— Доволен? — поинтересовался он у лиса и показал экран. Лис флегматично возлежал между подушек, вылизывал уже мокрого, смешно всклоченного лисенка, и ему было абсолютно плевать на это представление. — Вот ты зараза мохнатая.

Олег сказал это тихо, себе под нос, но лис предостерегающе рыкнул. Лисенок пугливо прижал ушки, но, быстро смекнув, что отцовский гнев направлен не на него, гордо распрямил их обратно, посмотрел на Олега и тоже рыкнул. Получилось больше похоже на громкий зевок.

— Ага, конечно, поговорите мне тут еще.

Именно в такие моменты Олегу начинало казаться, что крыша у него едет чуточку быстрее, чем он привык. Наверное, следовало чаще выбираться в город и говорить с кем-то, кроме Вадика раз в месяц и словоохотливых продавщиц, и тогда, возможно, Олегу перестали бы отвечать всякие лисы.

Это с одной стороны.

С другой, лис был неплохим собеседником, молчаливым, да, но это был скорее плюс, чем минус.

На следующее утро после торжественного отключения будильника Олег проснулся в привычную половинувосьмого, но встать не успел: под руку подкатилось шерстяное и теплое. Оно сладко зевнуло во всю пасть, посмотрело чуть осоловевшими глазами, и Олег вдруг подумал: а почему бы и нет. Его срубило обратно так быстро, как не рубило даже после целого дня физической работы на свежем воздухе, а выкинуло в реальность уже ближе к одиннадцати.

Олегу такой расклад вещей понравился, и теперь он если и просыпался по своему внутреннему будильнику, то быстро засыпал по новой. В откровенно плохие — как, например, сегодняшняя — ночи это не срабатывало, но хотя бы можно было поваляться в постели и никуда не спешить.

Олег потер глаза запястьем, продолжая сжимать в ладони телефон, и широко зевнул.

Поваляться однозначно было хорошеей идеей. Его собственной, взвешенной, хорошей идеей. Лис, перевернувшийся на спину, растопыривший все лапы и сладко похрапывающий, не имел к принятию этого решения ровно никакого отношения и все же очень осторожно, чтобы его не разбудить, Олег вернул телефон на место и едва ощутимо пробежался пальцами по белоснежному меху у него на животе. Лис дернул лапой, повел носом, но не проснулся. Пасть у него приоткрылась чуть шире, и стало похоже, будто он улыбается.

Ну точно крыша едет, мелькнуло в голове, но Олег только хмыкнул себе под нос. И пускай себе едет. Жизнь в глуши не баловала особым разнообразием, а с появлением лиса и фильмы смотрелись с одного, а не с трех-четырех раз с перерывами, и еда готовилась интереснее, если в процессе шесть голодных ртов требовали поделиться уже вымоченном в маринаде мясом, и валяться в постели, пренебрегая режимом, было позволительно.

Когда рука, на которой уютно устроился лис, начала затекать, Олег решил, что все же пора подниматься. Кое-как вывернувшись из-под тяжелой мохнатой туши — лис заворчал, но просыпаться по-прежнему отказывался — он отправился по своему привычному маршруту: отлить, зарядка, кофе, и даже с зарядкой сегодня все сладилось.

На втором подходе к отжиманиям Олег заметил косящий на него голубой глаз. Лис все еще валялся на спине, но каким-то образом умудрился незаметно сменить дислокацию и подползти к краю постели. Заметив, что его раскрыли, лис поспешно закрыл глаз и даже фыркнул, отворачивая нос.

Олег улыбнулся и пошел на третий заход. Ночка выдалась паршивая, но день обещал быть неплохим.

В последнее время у них случались такие все чаще.

***

В общем и целом лис был неплохим соседом. Не хорошим, потому что хорошие соседи, по мнению Олега, не гоняли по полу чужие телефоны и при всем желании не могли, имея относительно компактные габариты, занять бОльшую часть кровати и выпинать ее законного владельца на самый краешек, но нормальным. Подходящая кандидатура для длительного сотрудничества.

А еще у хороших соседей по определению должны бы быть имена.

У лиса имени не было: все предложенные Олегом варианты кличек от Рыжика до Димона он гордо игнорировал, на почмокивание и кискисканье тоже не шел, зато буквально летел на обещание еды или почесушек или звук выведенного из режима сна лэптопа. Иногда срабатывали от нехуй делать придуманные на ходу ласковые прозвища вроде Сладкого Пряника или Рыжей Жопы, но настолько рандомно, что скоро Олег перестал искать какие-либо закономерности и просто радовался, если он звал, а лис откликался.

Лисята тоже оставались безымянными, но они неслись к Олегу, даже если тот просто слишком громко вздыхал или матерился, обжегшись о кастрюлю: кидались под ноги всей гурьбой, голосили, требовали внимания, игрищ и внеочередной кормежки. Олег с удивлением и удовольствием обнаружил, что они буквально за несколько недель стали совсем ручные. Даже тот, который поначалу держался с опаской и отпрыгивал от ладони, стоило едва пошевелить пальцами.

У них возникло некоторое недопонимание, когда Олег сбрил бороду: не узнав его, один из лисят перепугался, развизжался и побежал прятаться, по дороге впилившись в ножку табуретки, а остальные дружно подхватили, и лису пришлось собирать их по всему дому и таскать к Олегу заново знакомиться. Довольным лис не выглядел, но отпустил ситуацию за пару кусочков свежей говядины перед ужином. После этого все вернулось на круги своя, и Олег продолжил купаться в лисячьем обожании, и, с одной стороны, это ужасно льстило его самолюбию и как вообще можно не быть в восторге от пяти мохнатых ласковых зверят, а с другой — внушало некоторую тревогу, потому что ну что с ними станет, если выпустить их обратно в дикую природу? Хотя периодически во время прогулок — и лис, и лисята оказались очень неприхотливы в уходе и чистоплотны, сами себя выгуливали, и только пару раз случались неприятности, но с кем их не бывает? — звери пропадали из виду, и Олег предполагал, что лис учит детенышей охотиться. Его подозрения подтвердились, когда после одной из прогулок ужасно гордый лисенок выплюнул ему под ноги дохлую мышь. Остальные толпились сзади него, виляли хвостами и сдержанно попискивали. Казалось, только факт наличия грозно возвышающегося над ними отца удерживает их от того, чтобы отжать у сиблинга добычу и передраться за то, кто преподнесет Олегу этот ценнейший дар.

Мышь Олег не оценил, хоть и похвалил всех лисят — добыча была выкинута во двор, где ее тут же разодрали и сожрали — а вот принесенную уже взрослым лисом, видимо, в качестве извинения, куропатку очень даже. Лис в тот вечер мало отличался по поведению от своих детенышей: гордо пританцовывал, то и дело оказываясь прямо под ногами, пока Олег ощипывал, мариновал и жарил птицу; радостно пофыркивал и вообще издавал много всяких звуков. Олег поворчал для вида, что курицу из морозилки достать явно проще, но на самом деле готовка в тот день доставила ему кучу удовольствия. Куропатка была пусть маленьким, но вызовом: сделать что-то новое, незнакомое. Олег всегда был вдумчивым, но при этом деятельным, и спустя столько месяцев хуипинания — восстановления, регулярно напоминал он себе, психолог в госпитале велела не обесценивать нужды организма — ему было тяжеловато выдерживать здешний ритм жизни. С появлением лис он здорово набрал скорость, и все же Олег предполагал, что еще месяц-другой, и он точно начнет лезть на стенку от скуки и потихоньку собирать монатки. Обратно в военку его не возьмут, но можно податься в Питер или Москву — устроиться охранником или даже собственное агентство открыть. Не ради денег, потому что денег Олег за годы контрактной службы и наемничества заработал достаточно, но чтобы просто не помереть со скуки.

И вот тут снова всплывал лисий вопрос. Возвращать прирученных диких животных в лес значило обречь их на гибель: ладно взрослый лис, есть вероятность, что ему удастся адаптироваться обратно, но лисята чуть ли не с рождения получали почесушки в требуемых количествах и свежего мяса ровно столько, сколько вмещали их мохнатые животы. Олег был слишком реалистом, чтобы верить в чудеса. Вариант забрать всю свору с собой время от времени казался притягательным, но мало выполнимым: содержать в квартире сразу шестерых диких животных было попросту невозможно. Раздать в добрые руки? Можно, но кому? У Олега из относительно близких друзей был только Вадик и не сказать, чтобы руки у него были прям д о б р ы е.

К тому же Олег не был уверен, что лис не загрызет его во сне за попытку раздарить его потомство. Что тоже было не то чтобы из ряда вон, но достаточно необычно. Олег пересмотрел много видео с милыми песиками, и по его наблюдениям только ощенившиеся суки очень скоро переставали воспринимать щенков как своих детей и начинали — просто как других собак, с которыми можно играть, тягать за уши и хвосты и конкурировать с ними за хозяйское внимание. Лис же мог дать фору любому человеческому папаше: лисята его обожали, перед сном бывали тщательно вылизаны и, стоило лису рыкнуть, тот же час прекращали всякие междоусобные распри. Временами лис выглядел весьма заебанным, но было очевидно, что он очень любить лисят.

Это, однако, не мешало ему то и дело подкладывать их Олегу под нос: на, мол, помогай.

— Прости, приятель, — пожал Олег плечами, когда это произошло очередным утром. Лис зевал с самого подъема и подозрительно принюхивался к кофе в чашке со сколотым ободком. Олег, похоже, тоже не слишком выспался, потому что подвинул кофе поближе к себе и на всякий случай прикрыл ладонью, как будто его и вправду могли увести. — У меня сегодня в планах поездка по магазинам, тебе придется поискать другую няньку.

Лис раздраженно фыркнул, встал на задние лапы, передними опершись о ноги сидящего за столом Олега, и, наплевав на возражения, с очень независимым видом сгрузил ему на колени лисенка, которого до этого держал за шкирку. Лисенок тут же перекатился на спинку, уютно устроившись в ямке между бедер, зевнул во всю пасть и смешно потянул все четыре лапы разом. Он был уже весь рыженький, за исключением тех самых лап и белоснежного кончика хвоста, и не пушился так отчаянно, как когда Олег впервые увидел всю свору. А вот размера остался примерно такого же, что было несколько странно: Олег почему-то был уверен, что все щенки и котята в первые месяцы жизни растут как на дрожжах. И особенно — с такой-то кормежкой.

Лисенок, поняв, что Олег слишком увлечен своими мыслями и кофе, издал недовольный звук и лягнул его в живот задней лапой. Пришлось ее ловить и щекотать между крохотными пальчиками. Лисенок довольно заверещал, задрыгал другими лапами, но успокоился, стоило начать чесать ему между ушами. Тогда он зажмурился, вытянул мордочку и подался на руку. Зрелище было настолько умильное и завораживающее, что Олег на мгновение допустил мысль забить на вылазку в ближайший поселок и провести весь день, обложившись лисятами. Он ее отогнал: и лис, и себя надо было кормить, морозильная камера в здешнем дышащем на ладан холодильнике была не резиновая, и приходилось регулярно ее пополнять. Олег даже думал докупить отдельный морозильник, но вспомнил, как однажды от одновременно включенных кухонного водонагревателя и лэптопа выбило пробки, и оставил эту идею.

Кофе, меж тем, допился, лисята и лис покормились, и даже вымылась посуда.

Сборы прошли в привычном рыжем мельтешении под ногами: Олег чуть не отдавил пару хвостов, но в остальном справился на отлично и в машину сел с некоторым сожалением. Внутренности сдавило тоскливым, но приятным ощущением покидания дома — настоящего дома, в котором ждут и куда хочет поскорее вернуться. Олег моргнул от неожиданности и завел мотор. Ощущение никуда не пропало.

Поездка до ближайшей цивилизации занимала минут сорок, а до цивилизации, в которой был какой-никакой супермаркет, весь час, и сегодня Олег выбрал второй вариант. Морозильник совсем опустел, и надо было основательно затариться.

До магазина Олег добрался без приключений и так же спокойно прошелся по узким рядам. Покупателей помимо него не было: Олегу всегда везло оказываться тут или в час пик, когда все небольшое помещение галдело и ругалось на длиннющую очередь, или в мертвые часы. Он все еще не очень комфортно чувствовал себя в толпе, так что предпочитал будничные утра, когда можно было не толкаться ни с кем локтями. Покидав в корзину привычные продукты, Олег двинулся к холодильникам, выгреб половину ассортимента заморозки и направился к кассе.

Продавщица отвлеклась от телефона и принялась размеренно пикать аппаратом. Недовольной она не выглядела, наоборот, улыбнулась Олегу и даже спросила о делах: видимо, заскучала на безрыбье.

Олег добродушно, но сухо отчитался о том, что дела идут отлично и погода стоит неплохая — холодно, но сухо, не приходится после каждой прогулки стирать домашних любимцев.

— У вас собака? — явно заинтересовалась продавщица, и Олег улыбнулся чуть искренней.

— Вроде того.

Вереница продуктов подходила к концу, и он окинул взглядом прилавок с акционными товарами, готовясь к дежурному вопросу. Присмотрел пачку зернового кофе по приличной скидке, шоколадные вафли и вдруг обнаружил кое-то… необычное.

— А, это, — кивнула продавщица, заметив его взгляд. — Пару дней назад заходили молодые люди, нездешние, очень просили повесить.

На закрытую плотными жалюзи витрину с сигаретами за ее спиной была приклеена листовка, какие обычно развешивают на столбах, когда ищут пропавшего без вести человека. С листовки на Олега смотрел молодой парень с длинными рыжими волосами. Олег мельком отметил, что листовка не черно-белая, а цветная, и напечатана на хорошей бумаге. На такую хочешь-не хочешь, а обратишь внимание.

Парень был запечатлен вполоборота, словно он был занят своими делами, его окликнули и, когда он обернулся, сфотографировали. Удачный случайный кадр, которому всегда радуешься и ставишь на юзерпик в соцсетях. На губах парня играла хитрая полуулыбка, волосы едва доставали до плеч и лежали изящный волной. Цепляющий, непроизвольно подумал Олег.

Даже красивый. Очень.

Он казался смутно знакомым, словно Олег уже видел его раньше, пусть даже мельком, и в каком-то смысле это было парадоксальным: такого нельзя было запомнить “смутно”, слишком яркий, слишком себе на уме — это считывалось даже так, с листовки. Если бы Олег увидел его на улице, а потом через пять лет ему показали бы эту фотку и спросили, видел ли он изображенного на ней человека, он бы не сказал “кажется, да, но не уверен”. Он бы назвал точные адрес, дату и обстоятельства встречи.

Вот какое впечатление производил парень с объявления.

— Совсем молодой, — посетовала продавщица, и Олег, отвлекшись, вчитался в текст под фоткой. Все как обычно: возраст, приблизительный рост и вес, когда и при каких обстоятельствах пропал. Снизу — приписка жирным шрифтом, что за любую достоверную информацию сообщившему ее полагается награда. — Вот, возьмите.

Олег вздрогнул.

— Что, простите?

— Говорю, держите. Вдруг увидите. Жалко, такой красивый.

Продавщица протянула ему еще одну листовку, незнамо как и откуда вытащенную, и Олег на автомате ее взял. С более близкого расстояния стало очевидно, что глаза у парня ярко-голубые и ими он тоже улыбается. Даже больше чем губами — чуть надменно, но все равно заразительно. Не просто красивый, а осознающий свою красоту. Наверняка нахальный и знающий себе цену.

Под самой фоткой шел заголовок крупными буквами: Сергей Разумовский, 22 года.

— Там телефон, — продолжила продавщица, не замечая, насколько Олега вырубило, — ребята, которые принесли листовки, очень просили распространить и звонить, если появится информации. Может, скажете, что это я вам вручила.

Она чуть заискивающе улыбнулась, Олег на автомате кивнул, а потом, спохватившись, переспросил:

— Ребята?

Обычно поиском пропавших занимались или старшие родственники, или девушки-жены. Друзья тоже могли принять участие, но, как и в любой глубинке, здесь почти не было молодежи. Да и парень с фотографии не казался местным. Слишком уж холеный.

— Да, — чуть раздраженно согласилась продавщица, — говорю же: нездешние. Но серьезные и очень обеспокоенные.

— А.

Видимо, поняв, что конструктивного диалога у них не получится, она вернулась к пробиванию товара. Потом спросила, уже без тени былого дружелюбия, не желает ли Олег чего-нибудь по акции, дежурно отрекламировала даже с виду древние рафаэлки, и Олег растерянно показал на кофе и попросил пачку синего винстона. Согласился на красный, потому что синего не оказалось в наличии, расплатился и вместе с картой убрал в карман аккуратно сложенную вдвое листовку. Парень с нее не шел из головы, но Олег никак не мог понять почему. Просто попало в мозг, застряло между шестеренок и, хоть ты тресни, не желало вытряхиваться. Мальвина из его отряда в свое время называл это “пресвятой чуйкой на пиздец”, а Вадик — идиотией.

— Ты не волк, а ворона, не каркай, ничего и не будет, — говорил он, но к Олегу все равно прислушивался.

Чуйка редко когда давала сбой.

Сложив продукты по пакетам, Олег отволок их до машины, загрузил в багажник и сел за руль.

Уже на полпути домой он наконец понял, что именно его зацепило.

Дата.

Если верить листовке, парень, Сергей, пропал почти год назад. Не слишком ли много времени прошло, чтобы ездить по всяким ебеням и раздавать свежие листовки?

Олег напряженно взглядывал в дорогу, барабаня пальцами по рулю. Через десяток километров он не выдержал, припарковался на обочине и достал телефон. Сеть ловила кое-как, но даже “ашки” для его целей было достаточно. Олег открыл поисковик и вбил в строку “Сергей Разумовский”.

Страница грузилась целую вечность, а потом все же выплюнула пару десятков результатов. Первой шла ссылка на статью в каком-то крупном, явно государственном издании. “Скандал регионального масштаба, — гласил заголовок, — жизни студентов лучшего ВУЗа страны оказались под угрозой”. Потом было превью из социальной сети. Дальше шла еще одна ссылка, на личный блог некой Юлии Пчелкиной, “независимой журналистки”: “Почему исчезновение оборотня, нагнувшего всю ксенофобскую систему образования, нельзя назвать случайным и замолчать”.

Оборотня.

Олег сглотнул, отстраненно заметив, как сжались на руле пальцы не занятой телефоном руки.

Наверное, не стоит это делать, подумал он — и кликнул по третьей ссылке.

========== Глава пятая, часть первая, Об оправданной тревожности (в большей степени) и последствиях неправильных решений (пока нет) ==========

Когда с отъезда Олега минули первые полчаса, Сережа, вдоволь наигравшись с лисятами — они уже совсем не боялись его в человечьем обличии, охотно шли на руки, ластились и самозабвенно крутили хвостами, — поднялся с пола и пошел сначала к раковине, почистить зубы и умыться, а потом к шкафу в спальне — выбрать одну из длинных просторных футболок. В первые разы, когда Олег уезжал за продуктами, Сережа только с вселенской тоской смотрел на плотно прикрытые деревянные дверцы. Потом он выучил примерный расход времени на одну такую вылазку и стал смотреть на дверцы с тоской жадной — настолько жадной, что то и дело приходилось мысленно бить себя по рукам. Внутренний голос твердил, что это блажь и лишний риск, что и так нормально, но однажды Сережа все же не выдержал, и, боже, это оказалось даже лучше первого после нескольких месяцев на диете из сырого мяса глотка ледяного апельсинового сока.

Не зря принудительное обнажение в цивилизованном или относительно цивилизованном обществе всегда считалось синонимом унижения человеческого достоинства. Когда у тебя отнимают последнее право, что у тебя было — право на собственное тело, право стыдиться или не стыдиться его, демонстрировать или не демонстрировать его — больше у тебя не остается ничего. И надетая на голое тело Олегова футболка сделала то, чего не смогли сделать почищенные зубы, настоящий кофе и продекламированная себе под нос с целью убедиться, что у него снова человеческий рот вместо лисьей пасти и он еще способен не только на фырчание и скулеж, но и на членораздельные звуки, детская считалочка, вместе взятые, — заставили его снова почувствовать себя человеком. Прямоходящим, умеющим думать. Имеющим все полагающиеся разумному существу права: на жизнь, на свободу передвижения, на свободу слова. На свободу не быть пойманным и разведенным, как какой-нибудь скот.

В тот раз Сережа позволил себе проходить в футболке Олега не больше получаса. Он всерьез опасался, что если проносит ее дольше, то потом попросту не заставит себя снять. Аккуратно сложив и убрав футболку на положенную полку, всю следующую неделю, стоило Олегу приблизиться к шкафу, Сережа поднимал морду и напряженно замирал. На четвертый день Олег выудил футболку, встряхнул и — у Сережи сердце ухнуло в пятки — как ни в чем не бывало надел. Сережа шумно выдохнул и на всякий случай прикрыл морду хвостом, чтобы спрятать написанное на ней замешательство.

Да ладно тебе, шепнул тогда внутренний голос, кто станет искать наебку там, где не знает, что должна быть наебка? Раз уж все равно полез, куда не надо было, просто расслабься и получай удовольствие.

В чем-то голос был прав. Для Олега Сережа был лисицей. Пускай дрессированной и тактильной, но всего лишь лисицей. Олег не искал подвоха, потому что не предполагал, что тут может быть какой-то подвох, и, стоило Сереже распробовать эту мысль, как жизнь стала значительно легче и приятнее.

Он по-прежнему соблюдал осторожность, но уже не так дотошно, как в самом начале.

Вот и сегодня он выбрал среди вороха чужих футболок свою любимую — черную, огроменную, достающую ему до середины бедра и с выцветшей надписью “АРИЯ” — оделся, перетащил коробку с лисятами на постель, аккуратно вытряхнул их на покрывало и завалился рядом, прихватив с прикроватной тумбы лэптоп. Выбор встал между топорным кодингом с помощью говна и палок, потому что никакого подходящего софта у Олега, естественно, закачано не было, и чтением вслух, для лисят. Сережа предпочел второе, открыл брошенную в прошлый раз на середине статью о писателях и поэтах серебряного века и их любовных похождениях, нашел нужное место и принялся читать: сперва медленно и хрипло, с отвычки, но постепенно наращивая темп. Лисята поначалу возились между собой, лизались и кусали друг дружку за уши и хвосты, потом успокоились и, кажется, даже начали слушать. Едва ли они понимали хоть слово, но, Сережа считал, им было полезно слышать побольше человеческой речи. Учиться различать звуки и слова. Привыкать к отцовскому звучанию.

— После Нижинского, — читал он, — у Дягилева завязался роман с другим танцором труппы… *

По примерным прикидкам, у них было в запасе еще часа полтора-два, и Сережа собирался по полной ими воспользоваться.

* статья = тред https://twitter.com/starpiece_/status/1547490583018717185

***

Но через два часа Олег не явился. К этому моменту лэптоп уже лежал на тумбе, футболка — в шкафу, а коробка с мирно спящими лисятами стояла на полагающемся ей месте рядом с кроватью. Сам Сережа возлежал на диване в гостиной, положив морду на подлокотник, и пристально следил за стрелками часов.

Когда Олег не явился и через два с половиной часа, он начал ощутимо нервничать.

Обычно поход по магазинам занимал не больше трех, и это включая дорогу туда-обратно до большого супермаркета, выбор продуктов и скукотищу в очереди. Даже в дни, когда после Сереже сетовали на непонятно как затесавшихся в поселке ДПСников или всамделишную драку на кассе за последний энергетик по акции, Олег так не задерживался.

Прошло еще полчаса, и теперь каждая минута казалась Сереже вечностью. Щелчки, с которыми секундная стрелка перескакивала между делениями, всегда сливались с окружающим повседневным шумом, но сейчас каждый был подобен удару в колокол.

Тик.

Тик.

Тик.

Что, подумал Сережа, если с Олегом что-то случилось? Он уезжал не слишком довольным, не до конца проснувшимся, вдруг уснул за рулем? Или снова ДПСники, докопались насчет документов, а Олег ведь не зря живет в такой глуши и держит под матрасом пистолет?

Прошло еще пять минут. Потом десять, и Сережа, не выдержав, смелся с дивана, перекидываясь в человека прямо в прыжке. По инерции пришлось пробежать еще пару шагов, чтобы не пропахать носом пол. Сережа выпрямился, снова глянул на часы и подошел к плите. Включил конфорку, взял с пластиковой сушилки турку. Руки чуть подрагивали.

Он надеялся, что будет как в старой студенческой присказке про сигарету: стоит сердито закурить после получасового ожидания, как нужный трамвай тут же выныривает из-за угла и приходится, матерясь, тушить недокуренный бычок о подошву ботинка, прятать его в карман, потому что урна как всегда с горкой, и трамбоваться в душное переполненное нутро.

Олег не явился ни пока кофе лениво закипал, ни пока Сережа снимал его с конфорки и переливал в кружку. Запах оказался потрясающим — он редко баловался кофе в отсутствие Олега, почти всегда находились более важные и менее трудозатратные хотелки — но он отметил это мельком, слишком занятый мысленным пересчетом всех возможных дурных сценариев. Его взгляд по-прежнему был устремлен на стрелки часов, отмеряющих минуту за минутой: тик, тик, тик.

Сережа вслепую поднес кружку ко рту, отхлебнул слишком резко и много и…

— Блять, — выплюнул он, обжегшись, и одновременно с этим произошло сразу несколько вещей.

Во-первых, пальцы инстинктивно разжались, кружка улетела вниз и со звоном рассыпалась на десяток осколков. Во-вторых, Сережа, не медля, в ту же самую секунду, как осколки брызнули по полу во все стороны, ломанулся к раковине за тряпкой.

И в-третьих, именно в этот момент раздался далекий рокот мотора.

Ебанная, развеселился внутренний голос, мать ее, метафорическая сигарета. Это было нехорошее, злое веселье.

— Б-блять, — повторил Сережа, чувствуя, как накрывает паникой. Мозг намертво закоротило, Сережу словно схватили невидимые руки и потянули во все стороны разом: к раковине с тряпкой, к плите, на которой осталась турка, на пол к осколкам. Сердце трепыхалось в глотке, пойманной в силки птицей, Сережа сделал крохотный шаг в одну сторону, потом в другую и чуть не закричал от утраченного в порыве паники контроля.

Злорадный хохоток внутри наконец сошел на нет.

А ну ЦЫЦ, строго рявкнул голос. УСПОКОЙСЯ, МАТЬ ТВОЮ. ВДОХ. И ВЫДОХ. И давай без резких движений, окей?

Сережа еще никогда не был настолько рад его слышать.

Он вдохнул.

Потом выдохнул.

Шум мотора с каждой секундой все приближался, но паника действительно отступила на полшага. Сережу снова как невидимой рукой потянуло, правда, теперь уже в одну конкретную сторону. Мозг раздуплился и живо составил план действий: тряпкой собрать пролитый кофе, взять турку, ополоснуть, вернуть на сушилку, как стояла. Главное — не тупить и не мешкать. Не думать, что будет, если он не успеет, Олег зайдет вот прямо сейчас и увидит его: человеком, голым и мечущимся по кухне. На полу по-прежнему оставались осколки, застывшие в кофейной гуще, как мухи в янтаре. А еще запах. По всей кухне стоял крепкой кофейный запах.

Теперь только чай, мстительно пообещал внутренний голос. Зеленый.

Сережа беспомощно посмотрел на осколки, потом посмотрел на кухонную тумбу. Мотор затих. Хлопнула автомобильная дверца.

Не давая себе времени на размышления, Сережа смахнул с тумбы жестяную банку с молотым кофе. От удара о пол у нее отскочила крышка и кофе веером рассыпался по полу. Запах стал еще сильнее, но преступление было сокрыто. Пускай лучше Олег думает, что нерадивая лисица заскучала в его отсутствие и решила крушить дом, чем…

Додумать Сережа не успел: протяжно скрипнула входная дверь, и он живо обратился. Приземление с человеческого роста на четыре лапы оказалось жестковатым, к тому же передней правой он умудрился угодить аккурат на крупный осколок. Острый край больно впился в подушечку, но Сережа силой воли заставил себя остаться на месте, а не отдернуться с визгом, потому что дверь распахнулась, и представший на пороге Олег во все глаза уставился на учиненное безобразие.

С улицы потянуло сквозняком, и Сережа невольно поежился. После чего плюхнулся на задницу — на этот раз повезло, угодил в безопасное место, — опустил морду и сделал самый несчастный, самый виноватый вид, на который только был способен. Сердце все еще стучало как бешеное, к тому же Сережа пристально вглядывался Олегу в лицо, пытаясь понять его настроение и возможные последствия своего проступка, так что хвост мел по полу нескоординированно и несколько нервно.

— Господь всемогущий, — наконец выдохнул Олег. Он не выглядел разозленным, несмотря на сведенные брови и поджатые губы. Сережа достаточно долго прожил с ним бок о бок, чтобы научиться различать некоторые оттенки эмоций. Нет, Олег определенно не злился. Скорее выглядел крепко задумавшимся, как когда видишь, казалось бы, простейшую задачку, а в итоге несколько часов кряду безрезультатно ломаешь над ней голову.

Сережа не понимал, хорошо это или плохо, поэтому просто снова махнул хвостом, переступил с лапы на лапу и вдруг жалобно пискнул, когда осколок сильнее вонзился в подушечку. Олег перестал блуждать взглядом по комнате и сосредоточил его сначала на морде, а потом на пострадавшей Сережиной лапе. Кажется, раниться и потом жалобно скулить об этом Олегу входило у него в привычку. Сережа осторожно фыркнул, чувствуя, как уголки пасти поползли чуть вверх — единственное подобие улыбки, доступное ему в звериной форме. Олег тоже коротко усмехнулся, видимо, подумал о том же самом. Рот у него расслабился, и даже разгладилась морщинка между бровей. Он весь как будто отмер: закрыл, наконец, за собой дверь, сгрузил пакет на пол, споро снял куртку и ботинки и, внимательно глядя под ноги, подошел к Сереже.

— Давай посмотрю, — предложил он, и Сережа с готовностью протянул ему лапу. Олег скользнул по его морде быстрым нечитаемым взглядом, но присел рядом и взял лапу в ладонь. — За вот это все равно потом по мохнатой жопе получишь.

Сережа виновато мявкнул, но не слишком искренне. Предупреждение не прозвучало так уж угрожающе, к тому же сейчас у них с Олегом были дела поважнее.

Сережа заскулил отчаянней и шмыгнул носом.

Сначала, намекал таким образом он, оказание первой медицинской помощи несчастному раненому животному, потом уборка учиненного безобразия.

А там, глядишь, проснутся и затребуют внимания лисята, Олег окончательно оттает и до “по жопе” так и не дойдет.

Ну-ну, хмыкнул внутренний голос.

Отпустить-то отпустило, но не до конца.

Было тревожно.

***

Сережа ждал, что за ужином или совместным просмотром кино Олег расскажет, что именно его настолько задержало, но нет.

Олег так ничего и не рассказал.

***

Следующие полтора дня прошли как обычно, за исключением одной детали: задумчивость, которую Сережа заметил за Олегом после его возвращения из магазина, никуда не делась ни тем вечером, ни вечером после него. Поначалу Сережа думал, что ему кажется, но с каждым часом ощущение какой-то неправильности, недоговоренности, все росло и крепло.

Это паранойя, презрительно фыркал внутренний голос, но был неправ. Что-то в поведении Олега неуловимо изменилось, и это не давало покоя. Олег дольше задерживал на Сереже взгляд, чаще брал в руки телефон, что-то скроллил, хотя обычно предпочитал что читать, что смотреть с экрана лэптопа. Его брови то опять сходились на переносице, то поднимались чуть вверх. Он стал менее разговорчив, менее тактилен, и очень скоро отпустившая с его возвращением тревога вернулась к Сереже в удвоенном объеме. По всему выходило, что что-то в ту долгую отлучку все же произошло, вот только что?

И как оно могло повлиять на Олега и их совместный, уже устоявшийся быт?

В какой-то момент Сережа начал забывать, что это все — совместные ночевки, начесанные животики лисят, игра в “поймай мой хвост, и я залижу тебя до смерти в награду или отместку, тут уж зависит от твоего отношения к происходящему” — не навсегда, что однажды снова придется быть самому по себе. Теперь вспомнил, и мысль эта оказалась пренеприятной. Если что-то произошло у Олега, если вдруг ему начала грозить какая-то опасность, значило ли это, что скоро он снимется с насиженного места? И сделает ли он в таком случае что-то с прирученным лисьим семейством или просто выставит их шестерых обратно в лес? Последнее спустя целый месяц бок о бок казалось кощунством: Олег был не такой. Олег ни за что бы так с ними не поступил.

С другой стороны, вопрос ведь мог встать не о его желаниях, а о возможностях, помноженных на стесненные обстоятельства.

Утешай себя, конечно, ворчал внутренний голос, снова Сереже в пику, и игнорировать его с каждым часом становилось все труднее. Изменения в поведении Олега были видны невооруженным глазом, и Сережина подозрительность все росла, и росла, и росла.

А потом, через день после того памятного случая с кофе, Олегу пришла смс.

Сережа не обратил бы на это ровно никакого внимания, — в конце концов, Олегу и раньше приходили смски, — если бы Олег не взял телефон и не нахмурился, внимательно всматриваясь в экран. Обычно ему хватало одного тапа, чтобы понять, что это очередной бесполезный спам, отодвинуть телефон и вернуться к прерванному занятию. Готовке, уборке, просмотру кино, игре с лисятами в носок, который уже давно превратился в замусоленную рваную тряпку, но который лисята так любили, что Олег уже дважды под возмущенные вопли доставал его обратно из мусорного ведра. Ни одна из ярких щенячьих игрушек из зоомагазина не удостаивалась даже трети такого обожания.

Иногда пришедшие смски и вовсе не получали никакого внимания: забытый в спальне телефон лениво блямкал, и на этом все.

Но только не в этот раз.

В этот раз Олег так оперативно подхватил смартфон и снял блокировку, словно только и ждал, что этого сообщения. После он несколько раз перечитал присланное, задумчиво пожевал губами и начал набирать ответ. Замялся, все стер и принялся набирать заново. Сережа, сидящий на втором табурете и положивший морду на обеденный стол, занервничал. Его хвост свисал до самого пола, и бегающие внизу лисята то и дело пытались укусить его или прокатиться, как на тарзанке. Предугадав скорую атаку, Сережа дернул хвостом и уложил его на табурет, прикрыв лапы. Чтобы не отвлекало. С пола обиженно заныли, но он был слишком занят, наблюдая за Олегом. Тот снова что-то печатал. Потом он поднял глаза от телефона, Сережа не успел отвести свои, и они вдруг столкнулись долгими обоюдоострыми взглядами. Сердце зачастило в груди, и вдоль позвоночника, колко путаясь в густой шерсти, скатилась волна мурашек.

— Мне надо отъехать по делам, — мягко предупредил Олег.

Сережа продолжал смотреть на него, как завороженный, и, если бы Олег не прервал зрительный контакт первым, наверное, просидел бы так до самого вечера. Странное было чувство. Но связующая ниточка лопнула, стало пусто и неуютно, и Сережа смущенно фыркнул и отвернул морду, старательно отгоняя неприятное ощущение прочь.

— Ненадолго, — пояснил Олег, по-своему истолковав его реакцию. И зачем-то добавил еще: — Обещаю.

Собрался он за считанные минуты. Сгрузил грязные чашку и тарелку, хотя обычно педантично мыл посуду сразу после еды, в раковину, скрылся ненадолго в спальне и вот уже стоял в прихожей, натягивая ботинки. Больше взгляд он не поднимал, стал каким-то резким в движениях, и у Сережи непроизвольно прижались к голове уши.

Параноик, припечатал внутренний голос, а потом добавил, издеваясь: или нет? Кто знает.

Олег тем временем потянулся к своей излюбленной кожанке, но на полпути передумал и вместо нее схватил куртку потеплее: ночью здорово подморозило. Утром, на пару минут выскочив за дровами для печи, он вернулся с улицы раскрасневшийся и стучащий зубами. Куртка была старая, потертая и с облезшим искусственным мехом на воротнике. Сережа не удивился бы, если бы узнал, что Олег нашел ее в здешнем сарае или на чердаке — такие вещи обычно и свозят на дачу, потому что выйти в люди уже стыдно, а выкинуть жалко. Вжикнула молния. Тут же разошлась внизу, и Олегу пришлось, явно нервничая, мелкими рывками дергать ее обратно. Он в итоге так и оставил куртку незастегнутой, взял со стола телефон и двинулся к выходу.

Изнутри грызло нехорошее предчувствие, и Сережа не был уверен, что дело снова в голосе: ощущение было… масштабнее. Как когда тебе резко становится неуютно в окружающем пространстве и даже собственном теле, ты никак не можешь понять, почему так, и от этого становится еще неуютнее. Не удержавшись, Сережа тявкнул. Получилось как-то несерьезно, у Юди выходило почти так же, когда она разыгрывалась или сердилась на кого-то из братьев или сестер, но Олег оглянулся в дверях и снова поймал Сережин взгляд. Повторил:

— Я скоро, — и был таков.

Стоило двери за ним захлопнуться, как Сережа бесцеремонно запрыгнул на стол и прилип к окну. Олег за стеклом торопливо счистил с лобового стекла тонкую корочку льда, сел в машину, прогрел ее и начал сдавать задом. Потом развернулся и, переваливаясь на кочках, покатил по уходящей в лес проселочной дороге. Сережа смотрел ему вслед, пока машина не скрылась среди деревьев и не стих рев мотора, после чего спрыгнул со стола на стул, а оттуда на пол.

Лисята тут же навалились на него соскучившейся гурьбой, заверещали, закусали и затягали во все стороны. Сережа позволил и только изредка огрызался, когда Давид или Вена, самые крупные из помета, не заигрывались и не начинали делать больно ему или своим сиблингам. Настроение было ни к черту. Сережа все думал о несчастной смске, стремительных сборах Олега и пока еще полном холодильнике, и…

Сережа поднял морду, застигнутый врасплох внезапным предположением. Стряхнув с себя щенят, он аккуратно обратился, добрался до спальни, сунул руку под матрас и облегченно выдохнул: пистолет был на месте. Если Олег не взял его с собой, значит, дело не так уж и плохо?

Да и с чего ему вообще брать с собой пистолет, и почему дело обязательно должно быть плохо?

Нервозность после этой находки чуть отступила, но не ушла совсем. Сережа попытался залипнуть, устроившись в куче лисят, в лэптоп, но каждый абзац очередного янг-эдалта — у Олега была потрясающе разнообразная коллекция фильмов и статей, а вот книги через одну были либо Гарри Поттером и его производными, либо сопливой фентезийной бульварщиной — приходилось перечитывать по три раза, да и тогда половина смысла ускользала прямо из-под носа. Промучившись с полчаса, Сережа рассерженно захлопнул ноут. С тоской посмотрел на привычно расположившуюся на сушилке турку, решил, что оно того не стоит, навернул пару нервных кругов по кухне, пошарил по ней глазами и на втором заходе вдруг застопорился, напоровшись взглядом на по-прежнему висящую на крючке у двери Олегову кожанку.

Что Олег курит, Сережа знал давно и не слишком возражал: дымил тот редко, скорее для удовольствия, чем из острой нужды по часам закидываться никотином, всегда на улице, а сигаретный запах, смешанный с ароматом мыла и лосьона после бритья, Сереже даже нравился. Он и сам периодически покуривал в универе, когда ждал тот самый вечно опаздывающий трамвай или пытался социализироваться в компании таких же гиков на переменах между парами. Его не любили за самовлюбленность и бесконечные, дающиеся без особого труда, пятерки, так что сигареты не особенно спасали.

Теперь Сережа смотрел на выглядывающий из кармана уголок пачки и мысленно скрещивал пальцы, чтобы в ней оставалось хотя бы четыре сигареты. Тогда одна стащенная точно останется незамеченной. Поднявшись с пола, он подошел к вешалке в импровизированной зоне прихожей и запустил руку Олегу в карман.

Помимо сигаретной пачки там обнаружились пара смятых чеков, зажигалка, банковская карточка, три рублевых монетки и аккуратно сложенный лист бумаги. Сережа сгрузил все эти сокровища на обувную тумбу под вешалкой и, затаив дыхание, открыл пачку. Бинго: она была почти полная, не хватало буквально пары сигарет. Сережа вытащил одну и сунул между губ. Пачку он вернул Олегу в карман, туда же отправил монетки и чеки, на которые мельком глянул: ничего интересного, Сережа уже видел их, только в продуктовом эквиваленте. Перекатив незажженную сигарету из одного угла рта в другой, он взял в руки листок, из чистого любопытства развернул -

И замер.

И весь мир замер.

Вау, сказал внутренний голос.

И еще сказал: ПИЗДЕЦ.

========== Глава пятая, часть вторая, Об оправданной тревожности (уже почти нет) и последствиях неправильных решений (в большей степени) ==========

Когда много позже Сережа будет пытаться посекундно вспомнить и проанализировать, что тогда произошло, он запишет этот раз в редкий ряд таких же необъяснимых случаев, когда он целиком и полностью утрачивал контроль над собственным телом, и почти утрачивал — над разумом. Когда внутренний голос переставал быть просто голосом и становился Голосом, Который Отдает Приказы, не подлежащие обжалованию и обязательные к выполнению.

Когда ярость, страх, обида становятся настолько сильны и всеобъемлющи, что проще отпустить руль, выйти из машины и пересесть на пассажирское.

— Нет, — сказал Сережа, держа в руках объявление о розыске. Он не был уверен, произнес он это вслух или про себя.

Этого не могло быть.

Олег не такой.

Это просто совпадение.

В голове было тихо-тихо, до неприятного назойливого звона в ушах. Голос после вынесенного вердикта “пиздец” молчал. У Сережи тряслись руки. Сглотнув, он, как мог аккуратно, сложил листок по намеченным линиям сгиба и попытался вернуть Олегу в карман. Не получилось ни с первой, ни со второй попытки, и тогда Сережа просто положил его на тумбу, прошел вглубь комнаты и сел на диван. О его голень тут же оперлась передними лапками Юди, и Сережа бездумно подхватил ее под животик и забрал, довольно урчащую, себе на колени.

Тогда-то голос и отмер.

Ты не можешь найти подвох, припомнил он Сереже его же слова, если не знаешь, что подвох есть.

Теперь Сережа знал, что подвох есть, и знал, где искать, и все странности последних дней — то, насколько Олег задержался из магазина, как вел себя потом, как смотрел — вдруг сложилось в идеально понятную картинку. Лапа, вдруг вспомнил он. Олег не дал никакой распространеннойкоманды, не сделал никакого приглашающего жеста навстречу, он просто сказал “давай посмотрю”, настолько ровно, что отреагировать на это можно было только в одном-единственном случае.

Если ты понимаешь человеческую речь.

Тупая, тупая, тупая лисица, голос проговорил это злым свистящим шепотом, но прозвучал почему-то гораздо громче обычного. Он весь как будто рос и ширился у Сережи внутри, заполнял собой пустоты, вытеснял все, что было до него. Он переставал быть просто голосом, а был теперь гигантским черным комком из обиды, разочарования и жрущего живьем страха.

Он был Сережей.

Поднимайся, велел голос. Вот вообще не время для твоего экзистенциального слезливого тупняка.

ПОДНИМАЙСЯ, МАТЬ ТВОЮ, взвизгнул он, когда Сережа так и остался сидеть, держа подставившую под почесушки животик Юди на коленях, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ ЧТОБЫ И ТЕБЯ, И ТВОИХ КРЫСЯТ ВЕРНУЛИ В СРАНУЮ ЛАБОРАТОРИЮ В СРАНЫЕ КЛЕТКИ.

Куда, по-твоему, съебался твой обожаемый Олег, а? От кого он так ждал смску, имея на руках волшебный номер телефона и обещание награды? Может, хочешь его дождаться и расспросить об этом лично?

Уверен, у тебя выдастся минутка, пока люди Рубинштейна будут ходить по дому и собирать твой брыкающийся визжащий выводок в мешок.

Картинка перед глазами нарисовалась такая четкая и яркая, что Сережа почувствовал, как глотку щекочет зарождающийся внутри рык — почти такой же громкий и угрожающий, на какой он был способен в звериной форме. Уши, которые он снова не убрал, прижались к голове, а верхняя губа поднялась, обнажая клыки.

Сережа сам не понял, как уже в следующую секунду его сдуло с дивана. Небрежно скинутая между подушек Юди обиженно пискнула, но он не обратил на это внимания. Он все еще был в себе, полностью осознавал происходящее, но как будто наблюдал за ним со стороны, не принимая активного участия. Мозг, отработавший последние несколько минут вхолостую, без возможности зацепиться за хоть насколько-нибудь связную мысль, наконец нашел крючок — беги, шепнул внутренний голос, и Сережу затрясло от мерзкого липкого ощущения дежавю — тяжело, как огроменный, тянущий за собой целый состав паровоз, затормозил, а, полностью остановившись, снова натужно потянулся вперед. Только теперь колеса молотили не впустую. Теперь на каждый проворот внутренний голос отдавал приказы: спальня, шкаф, оденься, но только нормально. Лисой ты их далеко не уведешь, придется идти так и нести.

Футболка, сверху свитер, белье, джинсы надо потуже затянуть ремнем и разок подвернуть, чтобы не мешались при ходьбе. Носки, лучше две, нет, три пары: у Олега нога на несколько размеров больше, к тому же он ушел в ботинках, остались только кроссовки и местные галоши, а тебе идти много часов по промерзшей земле. Хорошо, что сейчас середина ноября, а не декабря или января — температура по ночам уже опускается ниже нуля, иногда опускается о щ у т и м о ниже, но хотя бы не держится в таком виде неделями напролет. И хорошо, что лисята успели отлинять — хоть Олег и ворчал как не в себя, собирая по дому серо-рыжие клочья — и обзавестись густой теплой шерсткой. Но этого все равно недостаточно, и…

Голос продолжал говорить, и говорить, и говорить, Сережа уже давно не различал отдельных слов, только череду связанных друг с другом образов, но точно знал, что и в какой последовательности делать. Они с голосом впервые были настолько едины и согласны. Сережа сходил в гостиную, взял с дивана подушку и плед и по возвращению обратно в спальню уложил подушку на дно коробки. Увязавшаяся за ним хвостом Вена поставила на нее передние лапки и, любопытно шевеля носом, заглянула внутрь. Обычно лисятам хватало и подстилки, но это пока коробка стояла в теплом доме на деревянном полу, а не в лесу на земле.

— Уф? — неуверенно спросила Вена и махнула хвостом из стороны в сторону, запрокинув мордочку и глядя на Сережу. Казалось, она чувствовала его тревогу, потому как прижимала крохотные уши к макушке и была напряжена.

— Да, — подтвердил Сережа и почесал ей бочок, — поедешь кататься.

Он подхватил Вену под лапки и опустил на подушку. Потом собрал по дому всех остальных лисят и сгрузил к ней. Это оказалось ошибкой. Подушка сыграла с ним злую шутку: помимо того, что она была хорошей теплой лежанкой, она еще и приближала лисят к краю коробки. Настроение Вены и Сережи моментально передалось им всем, как будто они были соседними лампочками на новогодней гирлянде, и вот на Сережу уже смотрело пять пар ничего не понимающих, но встревоженных глаз. Сережа их понимал: когда Олег уходил, у них наступало время игр, почесушек и чтения, а никак не тихий час. Лисята попискивали, вставали на задние лапки, передними упираясь в картонный край, падали, вытесненные более настырными сиблингами, и поднимались снова.

Нет времени с ними возиться, заметил внутренний голос, но Сережа все же запустил руку в пушистую кучу-малу, пытаясь хоть немного ее утихомирить.

Дальше по плану стояло собраться самому. Когда лисята более-менее успокоились, Сережа вернулся к шкафу и вытащил с верхней полки небольшой Олегов рюкзак. Туда отправились еще несколько пар носков на случай промокших ног, футболка — под руку попалась Ария, но Сережа сердито затолкал ее обратно и взял другую, тоже черную и со смутно знакомым названием какой-то музыкальной группы — два лотка с куриным филе из морозилки, тщательно упакованные в полиэтиленовый пакет, чтобы не протекли, и кредитка Олега в маленький кармашек сбоку. Пользоваться ей было небезопасно, могли отследить, но если всего пару раз, а потом выкинуть, то должно прокатить. Идти в цивилизацию вообще было небезопасно, откуда-то же появилась у Олега эта проклятая листовка, придется прятать волосы, слишком приметные, и лисят, тоже слишком…

Не сейчас, вклинился внутренний голос, но куда нежнее и вкрадчивее, чем обычно, и Сережа только заметил, что у него снова сбилось дыхание и задрожали пальцы, сейчас на это нет ресурса. Будем решать проблемы по мере их поступления, окей?

Сережа торопливо кивнул сам себе и потянул за собачку молнии, закрывая рюкзак. Ноутбук у Олега был слишком большой, чтобы в нем поместиться, а нести его отдельно… нет.

Не получится.

Молния вжикнула как-то слишком громко и резко, будто отрезая небольшой, но значимый пласт жизни. Сережа перевел дух, глянул на кухонные часы и с удивлением обнаружил, что с того момента, как он нашел у Олега в кармане листовку с собственным изображением, прошло всего пятнадцать минут. Так странно, подумал он, сборы, казалось, заняли целую вечность, но нет. Каких-то четверть часа, чтобы даже не собрать всю свою жизнь в один рюкзак, а одолжить и упаковать кусочек чужой.

Шевелись, велел внутренний голос и подтолкнул Сережу к вешалке. Олегова кожанка, легко застегнувшаяся поверх толстого свитера, Олеговы кроссовки, оказавшиеся не такими уж и большими, если надеть их на три пары носков. Олегова дурацкая шапка, чтобы спрятать рыжие волосы. Потом накинуть рюкзак, вернуться в спальню, вернуть в коробку удравших Юди и Давида, накрыть всех пледом, поднять коробку на руки и…

Взгляд вскользь прошелся по комнате, застопорился на кровати. Сережа мотнул головой и отступил к двери: нет.

Да, тут же возразил внутренний голос, еще как ДА. Лишним точно не будет.

Поставив коробку с лисятами на самый край кровати, Сережа обошел ее, приподнял матрас и уставился на лежащий на фанерной раме пистолет. Он был все такой же холодный и тяжелый и все так же непривычно, инородно лежал в руке. Сережа взвесил его в ладони и уже почти решился вернуть на место, но голос не позволил. Тело снова зажило своей жизнью: ноги выпрямились, руки заткнули ствол за пояс джинсов. Металл неприятно студил кожу.

Из коробки нетерпеливо пискунули, и Сережа, опомнившись, зачем-то разгладил складки на покрывале, подхватил лисят и направился сначала к двери в кухню-гостиную, а потом к выходу. На секунду, стоило пальцам коснуться дверной ручки, его вдруг захватил страх, что Олег, никогда не запиравший дверь перед уходом, сегодня это все же сделал, просто Сережа не услышал поворота ключа. Что придется бить окна, а часть Сережи не хотела доставлять Олегу слишком уж сильных неудобств, хватит с него украденной кредитки и вещей и…

Ручка под давлением мягко опустилась вниз. Было не заперто. Перехватив коробку с лисятами поудобнее, Сережа толкнул дверь плечом и оказался на улице.

***

Идти было тяжело. Сережа понял это сразу, но мужественно выдержал сначала полчаса дороги, потом час, потом полтора. Совсем как три месяца назад: шаг, шаг, еще шаг. Главное не останавливаться. Внутренний голос, который, едва они вышли, начал подзуживать, подталкивать и давить на чувство ответственности и совесть, быстро сдулся и затих. Он не был голосом в прямом и полном смысле этого слова, ему не нужен был воздух, чтобы складывать звуки в слова, а те — в предложения, и все же, когда Сереже перестало хватать дыхания, голос шустро испарился, как не бывало, и оставил Сережу во главе стола. Это оказалось… странно. Они были заодно — настолько заодно, что в какой-то момент будто бы слились, став одним целым, и думать об этом спустя время было ужасно неуютно — всего ничего. Чуть больше четверти часа с учетом всех несостоявшихся истерик, сборов и побега, а теперь Сереже было непривычно ощущать себя самостоятельной, ни от кого не зависящей единицей. Поначалу это было очень сильное, очень неприятное чувство, но постепенно оно сходило на нет, выветривалось из сознания, и на его место приходили другие, более важные вещи.

Идти действительно было непросто.

Оборотни в большинстве своем были сильнее и выносливее среднестатического человека, но была одна оговорка. Сережа как-то не учел, что на Олеговых харчах лисята отъелись, да и в целом ощутимо подросли. К тому же Сережа никогда не таскал их всей гурьбой на руках: либо за шкирку, строго по одному, потому что в пасть больше не помещалось, либо охапкой по двое-трое, но одно дело перенести их с дивана в гостиной на кровать и совсем другое — тащить, взволнованных, то и дело пищащих и лягающих коробку, по пересеченной местности. По Сережиным прикидкам, основанным на статистике вылазок Олега за продуктами, до ближайшей цивилизации было километров тридцать-пятьдесят. Немного, он рассчитывал пройти их за пару дней, но спустя час пути ощутимо урезонил свои аппетиты. Человеческая скорость была в разы ниже лисьей, он отвык от этой вынужденной медлительности. Раз или два его посетила мысль все же обратиться и повести выводок пешком, но, во-первых, лисят было аж пятеро, за ними был нужен глаз да глаз, во-вторых они бы при всем желании не смогли развить нужный темп, а в-третьих, было банально жалко бросать стащенное у Олега добро. Выйти к людям это полдела. Гораздо важнее будет незаметно интегрироваться и затеряться в толпе, и одетым и с деньгами это сделать проще, чем голым. Так что Сережа довольствовался, чем есть: то и дело перехватывал коробку поудобней и шагал, шагал, шагал вперед.

Он шел вдоль дороги. Иногда по ней самой, а иногда, когда ему чудилось, что он слышит звук приближающегося мотора, нырял в ближайшие кусты. Нервы были на пределе, давала о себе знать усталость, и чаще всего тревога оказывалась ложной. Где-то через два часа с момента Сережиного ухода — уже начало смеркаться — где-то вдалеке раздался всамделишный рев мотора. Сережа вовремя ушел в сторону и скрылся за деревьями. Рев постепенно становился громче, и через пару минут показались желтые светящиеся глаза фар. Машина, неспеша переваливаясь на кочках, ехала в сторону дома.

Лисята заволновались в коробке, запищали, и Сережа на автомате шикнул на них, хоть и понимал, что это излишне: с такого расстояния Олег никак не мог их услышать. Машина поравнялась с Сережей, двинулась дальше, и уже скоро ворчание мотора стихло. Сережа выдохнул с облегчением, самую малость приправленным разочарованием, и…

Не смей, прошипел внутренний голос, впервые за несколько часов подавая признаки жизни и не давая Сереже даже шанса додумать мысль. Не смей, мать твою. И иди, давай, с твоим балластом хер выиграешь приличную фору, так что никакого тебе отдыха.

ИДИ.

Сережа шел.

Когда лисята в коробке начали ворочаться активнее и требовательно поскуливать, он сделал небольшой привал: высыпал их всех на землю, вытащил одну порцию курицы и отдал подтаявший кусок на растерзание. Лисята набросились на него с голодным нетерпеливым урчанием, окружили, и получилось такое забавное мохнатое солнышко, с истончающимися ближе к концу, неистово виляющими лучами. Солнышко было живое: оно ворчало, чавкало и топталось на месте. Сережа протянул было пальцы, чтобы почесать Нику, но тут же отдернул, потому что она возмущенно огрызнулась и показала маленькие, но острые зубки.

Вот оно, подумал Сережа. Или это сказал голос. Они как будто зацепились за это одновременно, как за что-то весомое, важное для обоих. Вот почему ты не имеешь права рисковать и с сожалением смотреть вслед Олеговой машине. Он не мог позволить им вырасти дикарятами. Не можешь обречь их на существование неразумного зверья, а именно это их, скорее всего, и ждет, если ему не повезет попасться. В лучшем случае. В худшем пустят на шубы, как самых обыкновенных лис, только крупнее, пушистей и оттого более ценных.

Уже через пару минут с курицей было покончено. Лисята повозили по картонному лоточку носами и языками, поныли, что не наелись, но отдавать им вторую порцию Сережа не собирался. У него и самого бурчало в животе. Он жалел, что не прихватил с собой хотя бы сыра или порцию рагу, на которое вчера, пока Олег готовил, чуть насмерть не истек слюной. Но тело в режиме чрезвычайной ситуации действовало само и собирало только самое необходимое. Видимо, поддержание внутренних ресурсов несколько поблекло на фоне более важных вещей, и ими пришлось пренебречь.

Ничего.

Ничего. Надо просто пройти еще немного, а там можно будет устроиться на ночевку и утром поохотиться в лисьей форме.

Он загрузил лисят обратно в коробку, укрыл пледом и поднял — с гораздо большим трудом, чем дома, пару часов назад. Начало холодать, Сережа успел подмерзнуть, пока ждал, чтобы лисята поели, и решил ускориться. Хотя бы попытаться отогреться. Еще не стемнело, но сумерки понемногу сгущались, и различать дорогу под ногами становилось все сложнее. Глупые человечьи глаза не умели переключаться в ночной режим.

Лисята в какой-то момент совсем притихли, и только Ника изредка смешно и звонко всхрапывала, а потом с протяжным писком выдыхала. Лес вокруг то замолкал, то снова оживал. Где-то в вышине ухали совы, а дальше по дороге — тихо ворчал мотор.

Сережа встряхнул головой, отгоняя очередной морок, и зашагал дальше.

— Ку-ку, — отозвалась откуда-то с дерева кукушка, и Сережа повернул голову, уже готовый задать ей полагающийся вопрос, но кукушка замолкла и с тихим шелестом сорвалась с ветки. Сережа поморщился и вернул взгляд на дорогу.

Первым он заметил желтоватый отсвет вдалеке. Шум мотора стал громче. Он был не такой грозный и низкий, как у Олегова джипа, но это определенно был шум мотора, и он определенно приближался. Машина вынырнула неожиданно, из-за крутого поворота метрах в двухстах, на секунду ослепила Сережу дальним светом, и он сломя голову ломанулся в чащу.

Не заметить его не могли, но от неожиданности могли принять за крупного зверя. Сережа отбежал шагов на сорок и прижался спиной к дереву, напряженно вглядываясь в сторону дороги. Сердце колотилось как бешеное, и, чтобы немного его унять, Сережа покрепче прижал к себе коробку. С полчаса назад он видел ответвление дороги, уходящее назад и в сторону, возможно, ехали туда.

Не один же Олег живет в глуши. Мало ли кому еще приспичило на ночь глядя наведаться к себе на дачу.

Машина и в самом деле была не такая, как у Олега, значительно меньше и ниже, и выбоины давались ей тяжелее. Она ползла со скоростью, едва ли сильно превышающей человеческую. Наконец, она поравнялась с Сережей и проехала дальше. Сережа облегченно выдохнул, прикрывая глаза, но тут же распахнул их обратно — послышался натужный скрип тормозов.

Машина остановилась.

Сережа отступил от дерева и сделал несколько шагов назад. Лисята от неожиданной встряски попросыпались и завозились в коробке, и он несильно хлопнул по картонному боку раскрытой ладонью, призывая их к порядку.

Заглох мотор. Хлопнула дверца.

Потом хлопнула вторая и третья, а уже через секунду лес по направлению к Сереже пронзило три мощных фонарных луча.

Сережа облизнул враз пересохшие губы и отступил еще на несколько шагов вглубь леса.

— Лиси-ичка! — издевательски нежно позвали со стороны дороги.

— Ты, бля, дебил или как? — злобно выругался другой голос.

И Сережа побежал.

***

Он ломанулся наугад, между деревьев, петляя и перепрыгивая через кочки. Кроссовки то и дело цепляли за ветвистые, стелющиеся по земле корни, глаза не разбирали дороги.

Его словно закинуло в себя же трехмесячной давности, только внутренний голос молчал. Но Сережа и сам знал: если хочешь жить — беги.

БЕГИ.

Кислород закончился почти сразу, и Сережа, на секунду опустив коробку на землю, скинул с плеч рюкзак. Потом поднял коробку и побежал снова. Делу это не помогло: он все еще был слишком медленный, а преследователей, судя по хлопкам дверей, было минимум трое. И они бежали порожняком, без ценного груза.

— Куда? — крикнули сзади, совсем близко, но все же чуточку запыхавшись. Это придало Сереже сил.

— Левее! — ответили уже откуда-то сбоку. — Возьми левее!

Фонарные лучи продолжали рыскать по лесу, то и дело вскользь проходясь по Сереже, земле, деревьям: вверх, вниз, наискось влево, снова вверх. Сережа перепрыгнул через очередное сплетение корней, но немного не рассчитал. Мысок кроссовка зацепился за следующий, совсем небольшой, похожий на узел корень, и Сережа, неловко взмахнув руками, полетел вперед.

Он упал относительно удачно, только потянул немного ногу и оцарапал ладони о мелкие шишки, камешки и комья земли. Коробке повезло меньше — она приземлилась на бок и тут же заголосила что есть мочи. Сережа опрометью бросился к ней, благо, между ним и лисятами было не больше метра, перевернул коробку и затолкал всех беглецов обратно. Сверху он накинул плед и подоткнул под дно, чтобы лисята не разбежались, после чего позволил себе секундную передышку, шепнул “скоро вернусь, обещаю” и что есть сил побежал, уводя преследователей от щенков.

— Лисичка! — снова крикнули, теперь спереди, и Сережа чуть затормозил, на ходу меняя траекторию.

Налево, вперед, еще раз налево, луч фонаря прошелся совсем рядом, но не задел, это хорошо, опять налево, прямо, направо.

Главно, билось в голове, увести их от лисят. Сначала увести, а потом найти их, забрать, успокоить, они же орут как резаные там, господи, только бы все трое ублюдков побежали за ним, только бы…

— Вот ты где! — на Сережу выпрыгнули из-за дерева, почти перед самым лицом, времени на раздумья не осталось, и он перекинулся. — Вот блядь пушистая!

Одежда не стала помехой, он выбрался из нее за считанные секунды и проскочил аккурат между расставленных ног бугая, направившего луч фонаря в груду тряпья.

И продолжил бежать.

В лисьей форме он был куда проворнее и быстрее, но их все еще было трое, и в какой-то момент Сереже показалось, что каждое его движение, каждый его шаг просчитан ими наперед. Куда бы он не бежал, они всегда бросались ему наперерез, догоняли, кричали, направляя друг друга: левее, сильнее левее, перехватил, давай сюда его. Заднюю лапу тянуло, давала знать о себе дыхалка, и оторваться всерьез не получалось. Пару раз, когда преследователи оказывались в опасной близости, Сережа видел голубоватое мерцание у них в руках. Оно характерно потрескивало, как могли трещать только электрошокеры, но Сереже удавалось увернуться в последний момент. Кроме шокеров у его преследователей оружия не было. В противном случае они бы уже давно устроили пальбу: даже если не с целью продырявить Сереже шкуру, то как минимум, чтобы хорошенько припугнуть и сбить с толку.

Над ухом снова затрещало, и Сережа снова увернулся, начиная живее перебирать лапами. Бежать стало тяжелее, и он понял, что взбирается на небольшой пригорок. В следующую секунду пригорок уже кончился, Сережа не успел затормозить и, визжа, кубарем покатился вниз. Он приземлился во что-то мягкое и…

Сердце и так было в пятках, а в том момент как будто и вовсе на мгновение выпрыгнуло из тела. Это была одежда, из которой он совсем недавно выпутался.

Они гоняли его кругами.

Сережа кое-как поднялся на лапы, пригнулся к земле и зарычал: из-за дерева на него шел, широко расставив руки, один из громил. Шокер в его руке ожил голубоватым трескучим свечением, но не коротко, как обычно, а длинной очередью мельчайших электрических щелчков. Словно кнопку на корпусе вдавили и так и не отпустили, желая покрасоваться.

— Сюда! — крикнул мужик, и второй как из-под земли вырос рядом с ним. Они оба направили фонарики Сереже в морду, практически ослепив его.

Сережа отступил на несколько шажков, звякнула пряжка задетого Олегова ремня.

Пистолет, сказал внутренний голос.

Пистолет, подумал Сережа.

Он никогда еще не был настолько быстр в человеческом обличье. Он метнулся за пистолетом еще будучи лисицей, а схватил его уже рукой. Сзади послышались торопливые шаги, но он успел первым: вскочил, развернулся и направил пистолет в сторону слепящего света. Отступил еще, уперся спиной в дерево. Преследователи резко затормозили. Один было дернулся, но Сережа ткнул пистолетом в его направлении, и он послушно замер.

Спокойно, шепнул внутренний голос.

Спо-кой-но.

Сережа поверхностно и быстро дышал, пистолет в его руке ходил ходуном, и пришлось подхватить предплечье пальцами второй руки, чтобы его стабилизировать, но Сережу вдруг как волной подхватило — такой он ощутил прилив внутренних сил.

Сколько бы ни было обещано за его шкуру, своя его преследователям должна быть дороже. Они слишком близко. Даже ослепленный, паля без разбору, он наверняка проделает в них пару лишних дырок.

— Ти-ише, лисичка, — проговорил тот, что стоял ближе к Сереже. Другой на него шикнул, но первый отмахнулся. — Погоди, — сказал он шепотом, как будто Сережа мог его не услышать с такого расстояния, — я знаю, как надо. Тише, — снова повторил он, обращаясь к Сереже. И сделал шаг.

Сережа никогда до этого дня не держал оружие в руках, но он смотрел много разных фильмов, а еще некоторые преподаватели и сокурсники считали его гением, так что найти и отщелкнуть предохранитель ему не составило труда.

— Бля, — выдохнул тот, что ближе.

Сережа облизнулся, и вдруг почувствовал, как на нервяке разъезжаются в улыбке губы. Наверное, он представлял из себя довольно занятное зрелище: посреди леса, растрепанный, с пистолетом, маньячной улыбкой и абсолютно голый. Сейчас нагота его ни капли не смущала, разве что стоять босыми ступнями на голой земле было больно и холодно.

— Отошли, — больше прорычал, чем сказал он, — фонарики!

Преследователи послушно отступили на шаг и опустили фонарики в землю. Стемнело еще не до конца, и Сережа смог рассмотреть их лица: ничем не примечательные лица без печати выдающегося интеллекта. Они все были ничем не примечательные: крупные, но не слишком, одеты почти одинаково, короткие темные волосы, примерно одного возраста. Даже если Сережа и видел их раньше, в лаборатории, он их не помнил.

— Все хорошо, — снова попытался один из преследователей, — мы тебя не обидим.

Сережа натурально рыкнул, поднимая верхнюю губу и обнажая клыки.

Сбоку хрустнула ветка, по земле проскакало пятно света — третий, подумал Сережа, но с места не сдвинулся.

А потом лес огласил самый страшный звук, который он только мог себе вообразить.

Один из застывших перед Сережей преследователей, скользнул вбок фонарным лучом. Его товарищ подошел сбоку. В руке он держал брыкающегося, что есть сил визжащего лисенка.

Не смей, просипел внутренний голос.

Мужик приподнял лисенка повыше, луч фонаря выхватил его, беспомощного, до смерти напуганного, как какую-нибудь декорацию на театральной сцене, и Сережа снова зарычал.

Лисенок, выдохнувшись, обмяк.

Он смотрел прямо на Сережу и широко открывал маленькую розовую пасть. Острые ушки были прижаты к голове, хвост безвольно болтался внизу. Рука держащего его мужика напряглась, он сжал пальцы, то ли чтобы призвать лисенка — Мону, это была Мона — к порядку, то ли просто потому, что мог, и Мона взвизгнула от боли и засучила лапками.

Нет, твердо повторил внутренний голос, не вздумай, не вздумай, не…

— Брось пистолет, лисичка, — явно приободренный, предложил один из преследователей. — Видишь, что-то ты все же понимаешь. Хороший мальчик.

Оно произошло само: рука опустилась, пистолет упал на землю. Мона продолжала визжать. Внутренний голос продолжал визжать в голове. Дальше все случилось слишком быстро, буквально за секунду. Сереже снова направили в лицо фонарь, он на автомате заслонился предплечьем от слишком яркого света, один из преследователей шагнул вперед, а потом в шею вонзилась игла, и Сережа начал оседать на землю.

— Какой хорошенький, — услышал он как сквозь пленку, — можно подержать?

— Там еще три штуки таких, тебе тоже достанется, — глухо хохотнули в ответ.

Еще через секунду Сережу полностью поглотила тьма.

========== Глава шестая, часть первая, О дружеской помощи и пренеприятных открытиях ==========

Вадик сказал, это рабство.

Точнее нет, не так: Вадик говорил много, где-то чересчур восторженно, настолько выпадая из контекста происходящего, что его то и дело приходилось одергивать, возвращая в колею, где-то слишком запутанно и по-научному, но в общем и целом все его речи сводились к одному — к рабству.

Олег знал об оборотнях, но не слишком много. Был наслышан об их незавидном — бедственном — положении в стране, но по большей части это его не касалось. У него никогда не было ни друзей, ни даже приятелей-оборотней, хотя в детдоме в одной с ним палате, когда Олегу было лет восемь и он, по дурости навернувшись с турника, сломал ногу, почти две недели жил мальчишка со смешным серым хвостом-метелкой и облезлыми ушами. Волчонок. Мальчишка именно жил, а не проходил лечение, и для изолятора это было чем-то из ряда вон: попасть туда значило на долгий срок выпасть из жизни и, как следствие, грозило расстройством тщательно выстроенных социальных связей, потерей друзей, которые к твоему возвращению уже заводили новых, насмешками и прочими неприятными вещами. Олег ненавидел каждый проведенный в изоляторе день, а мальчишка просто там ж и л, потому что иначе соседи по комнате его поколачивали, тыкали пальцами и дразнили. Олег тоже тыкал в него пальцем и дразнил, а, когда научился ковылять на костылях, начал и поколачивать — больше из зависти, чем из неприязни или страха, как другие ребята. Это ведь было ужасно несправедливо: у Олега и фамилия была подходящая, и от отца ему остался острый желтоватый клык на шнурке, и он был большим и сильным. Волчьи уши и хвост полагались ему — ему! — а не какому-то не умеющему постоять за себя замухрыжке.

Воспоминания о тех днях, как и обо всем времени, проведенном в детдоме, у Олега сохранились обрывочные: он помнил, как однажды его поймала на горячем Вер Пална, медсестра, как шмыгающего носом волчонка перевели в другую палату, как ему прочитали долгую, нудную и очень неприятную лекцию о том, насколько несладко живется оборотням среди людей, на которую он сначала разозлился, а потом долго-долго плакал, пока сердобольная Вер Пална гладила его по голове.

Волчонка после этого Олег не видел: возможно, его усыновили, возможно, перевели в другой детский дом — второе было более вероятно. А Олег еще долго не мог до конца справиться с той иррациональной завистью. И хотя Вер Пална довольно подробно, в красках, не жалея его чувств, расписала, почему завидовать оборотням не стоило, лично и окончательно Олег убедился в ее правоте, только когда попал в армию и познакомился там с Вадиком.

Вадик был повернут на оборотнях почти на столько же градусов, на сколько был повернут на деньгах. Магистрская работа о “культе оборотничества в Центральной Азии XVI-XVII веков”, докторская на тему феномена стайности в древнерусской культуре, пинок под жопу из родного института за “подозрительное сочувствие”, публикации в иностранных научных журналах, конференции, он даже две лекции в Сорбоннском университете читал!

— Че.. го? — выхрипел тогда Олег, услышав о Сорбонне. Вадик держал его голову у себя на коленях и нес всякое, чтобы удержать в сознании до прибытия медиков. На профессора с его татухой во всю грудь, рассеченной бровью и вечной маньячной улыбочкой он походил меньше всего на свете, но Олегу было слишком больно и слишком хотелось спать, чтобы он попытался вывести этого поганца на чистую воду.

— Ты себе даже не представляешь, Поварешкин, — продолжал чуть нервно, но все еще вдохновенно вещать Вадик. За секунду до этих слов он хорошенько шлепнул Олега по щеке, Олег резко пришел в себя и теперь гадал, насколько приличный кусок рассказа пропустил. — То, как устроена их репродуктивная система — просто невероятно! Принести потомство могут как самки, так и самцы, и это ли не следующая после нас ступень эволюции, и…

Кажется, Олег тогда все же вырубился, по крайней мере, голос Вадика начал отдаляться, и отдаляться, и отдаляться, пока не стих совсем, но разговор тот запомнил, хотя по всем законам жанра должен был не. И именно поэтому два дня назад, держа в руках листовку с портретом некого Сергея Разумовского, лиса-оборотня, пропавшего почти год назад, он подумал: ну, да, теперь все кажется куда логичней. И поэтому же позвонил Вадику.

Тому самому Вадику, который теперь толковал ему о рабстве. Домашнее зверье с во много раз превосходящим животный интеллектом, рабочая сила — оборотни и быстрее, и сильнее обычного человека — да то же сексуальное рабство, мало что ли порнухи со всей этой звериной атрибутикой вроде ушек, хвостов и поводков.

— Я правильно понял, что у него щенки? — уточнил Вадик в трубку пару минут назад. Олег слышал на фоне мерное урчание мотора и приглушенный городской шум. Скорее всего, Вадик был за рулем. Возможно, стоял в пробке. В какой-то момент шум стал громче, и раздался характерный зиповский щелчок. Вадик закурил. Думать об этом было странно: за последние полгода Олег как будто забыл, что существует такие штуки, как пробки и голос многомиллионного мегаполиса, который врывается в салон, если чуть приоткрыть окно и выпустить наружу тонкую струйку дыма. Олег не сомневался, что Вадик обретался сейчас как раз в мегаполисе: когда не был на заданиях, он любил шумно и с размахом кутить, без сожаления въебывая только заработанные деньги.

— Да, — повторил Олег. Ему казалось, что он уже упоминал это, но в последние дни голова нещадно пухла, и поручиться он не мог. — Пять штук. Им не больше полугода. Впервые я увидел их полтора месяца назад, и они не казались… — Олег задумался, подбирая слова. Вспомнил сентябрьское дождливое утро, лисье семейство, оккупировавшее его сарай, и выброшенные на землю грабли. Кажется, лис — Сережа — был не слишком хорошего мнения об Олеговых умственных способностях, раз рискнул так выебнуться. — …совсем крохотными.

Ничего лучше он так и не придумал, но Вадик все равно зацепился за другое.

— Оборотни не приносят столько детенышей. По крайней мере, если оплодотворение происходит… естественным путем. В этом плане они ближе к людям, чем к животным. Один-два щенка за раз. Три уже считается редкостью. Пятеро — это либо один случай на миллион, либо какой-нибудь аналог ЭКО.

Олег похлопал себя по карманам и чертыхнулся, вспомнив, что сигареты остались в другой куртке. Он собирался в очень нервной спешке — телефон с только пришедшей смской жег задний карман джинсов, лис не сводил с него внимательного, абсолютно человеческого взгляда. Идиот. Олег Волков был гребанным идиотом, раз не видел очевидного.

Его частично оправдывало, но не избавляло от ответственности только собственное невежество: он был уверен, что оборотни или целиком и полностью интегрируются в человеческое общество и ведут себя и выглядят соответствующе, или живут в глухих лесах как… кто? Дикари?

Надо было чаще слушать Вадика, который мог часами разливаться соловьем на эту тему.

— И, по-твоему, это связано с тем… заведением?

Информация в смске была максимально сжата, что на Вадика было не очень похоже: “похищение, разведение, гос. заказ(???)”, дальше шли координаты. Олег, когда добрался до интернета, пробил их, но ничего не нашел. На общедоступных картах на нужном месте просто рос чуть замыленный, как скопипащенный, лес. Зато на изображениях со спутника, к которому у Олега остался доступ с наемничьих времен, получилось разобрать приземистое здание буквой “П”. Здание стояло на небольшой опушке, окруженное густым лесом на километры вокруг. Снимки были недельной давности, — сейчас спутник пролетал где-то над Южной Америкой, — и на них можно было разглядеть пять человек в белых халатах и двоих в около-военке со смутно угадывающимся оружием в руках. Здание опоясывалось колючкой, она аж сверкала на солнце — видимо, только-только привезли и установили. Все это вкупе и в самом деле навевало мысли или о гос. заказе, или о том, что у тамошних ребят очень, очень серьезная крыша.

— Почти уверен, — Вадик на том конце провода затянулся, и Олегу показалось, что он слышит шипение, с которым тлеет сигарета. — От твоего дома до этой ебалы сорок километров, и больше ничего поблизости нет. Это во-первых. Во-вторых, сам по себе факт наличия ебалы. Не слишком ли большое совпадение: ты звонишь, объясняешь ситуацию, я ищу что-то подозрительное и…

Вадик замолчал, и Олег представил, как он в своей излюбленной манере очерчивает левой рукой неровные круги в воздухе, словно подчеркивая, насколько неописуема описываемая ситуация.

— И находишь некое заведение, которым слово “подозрительное” можно в учебнике проиллюстрировать, я понял.

— В точку, Поварешкин. Именно что в учебнике. Ебала прям отлично подходит. Совсем стереть ее с лица земли не получилось, по бумагам примерно в этом районе находится дача — четыре гектара леса так-то, неплохая дача, а? — некой Софьи Рубинштейн, дочери доктора Вениамина Рубинштейна. Начинал он и до недавнего времени работал как врач-психиатр, специализировался на психопатах и социопатах, но три года назад ушел в обортническую сферу. В том числе выпустил несколько около-научных трудов о психологии “зверя” и зооантропии. В каком-то из них он даже ссылался на одну из моих статей, мне уведомление на почту приходило.

Последние слова Вадика прозвучали с явным налетом отвращения.

— А “в-третьих” есть?

— Есть. Твой Разумовский не первый случай, оборотни пропадали и до него, в основном молодые, сироты, и…

— Он сирота? — перебил Олег, чувствуя, как нехорошо сжимаются внутренности. Не то чтобы это была особо значимая информация. Он сам, еще до того, как набрал Вадика, прошерстил выпавшую по тому же запросу страницу в соцсети, но там настолько личных подробностей не было — возраст, любимая музыка, увлечения, пара фоток. Олег, кстати, угадал: та же, которую пихнули на листовку, стояла на юзерпике.

Сергей Разумовский был сиротой, а это значило, что у них с Олегом было сильно больше общего, чем Олег изначально думал. А еще это значило, что, не посчастливься ему родиться с чуть измененным набором генов, его могла бы ждать такая же судьба. Он тоже был никому не нужным, нищим, недоверчивым подростком, только в отличие от Сережи, который, имея возможностей с гулькин нос, умудрился поступить в МГУ, Олег двинулся по пути наименьшего сопротивления. Системе, против которой Сережа пошел одним своим зачислением на сложнейшую специальность, Олег позволил себя и дальше одевать, кормить и говорить, что ему делать.

Рука снова потянулась к карману куртки, но Олег вовремя себя одернул.

— Ума не приложу, как он поступил, но да, он мало того, что оборотень, так еще и детдомовский, — шум у Вадика стих, зато стал громче звук мотора. Пробка кончилась. — Его исчезновение заметили, потому что он был звездой факультета: только за последние два года четыре выигранных хакатона — один командный и три одиночных. Были до него, были после, а вот как всплыла статья этой Пчелкиной, месяцев семь назад, исчезновения прекратились. В общей сумме пропало двенадцать человек. Может, и больше, просто мы об этом не знаем.

Олег не стал уточнять, откуда такая выборка, и кто эти “мы”. Он знал, что Вадик вхож в разные круги, от уличных банд уровня гоп-стоп до чуть ли ни министерских кабинетов. А еще Вадик был искренне увлечен темой и происходящим.

Олег непроизвольно поежился: даже не вовлеченный в процесс персонально, Вадик время от времени напоминал ему акулу. Опасный, кровожадный и цепкий; дать ему личный интерес в происходящем значило вылить в море ведро крови и сразу следом плюхнуться туда бомбочкой.

Ему — им? — повезло иметь его в качестве союзника, а не человека с той стороны колючей проволоки.

— Значит, — подытожил Олег, — мы предполагаем, что Разумовский попал в некий… центр разведения, — Вадик на том конце провода согласно угукнул. — Но ему удалось сбежать. Его должны были искать.

Олег попробовал представить, как действовал бы сам, если бы упустил потенциально ценного пленника — пришлось на мгновение отключить все личное и абстрагироваться от ситуации. Ты держишь человека практически в рабстве, сказал себе Олег, ты зарабатываешь на этом бешеные бабки, потом поднимается шумиха, и теперь утрата актива грозит не только лишением теплого места у самой кормушки, но и возможностью лишиться головы. И ты его проебываешь. Олег чуть прикрыл глаза, воскрешая в памяти картинки со спутника. Первым делом найти потенциальные точки выхода — крупные, но не слишком, города и села — оставить там своих людей. Ждать, что сам сунется в руки. Не дождаться. И что потом?

— Раз его не нашли сразу, — начал он задумчиво, — значит, маячка у него нет.

— А раз нет, то это как искать иголку в стоге сена, — с готовностью подхватил Вадик, — но тогда непонятно, как спустя несколько месяцев в твоем супермаркете появилась листовка. Если только…

— Если только у него все же есть маячок, — Олег торопливо облизнул губы. Это было нехорошее, неправильное ощущение, но его постепенно захватывал Вадиков азарт. Несильно, но настойчиво тянуло с шашкой наголо и в бой, как в старые-добрые времена. — Только ограниченного радиуса. Километров на десять-двадцать. И тогда им надо не искать иголку в стоге сена, а просто разделить стог на небольшие кучки и одну за другой их проверить. Это объясняет, почему в нашем поселке они появились только сейчас. Они не переставали его искать. Они постепенно сужали круг.

Олег замолчал, переводя дух. Сердце колотилось о ребра, а пальцы свободной руки крепко сжались на руле. Он как доехал до относительно стабильного интернета и остановился посреди дороги, так и сидел в машине. Вадик тоже молчал. Олег был уверен, что они думают об одном и том же. Признавать это вслух не хотелось, но надо было.

Вадик первым нарушил молчание:

— Если ты прав, а ты, скорее всего прав, Поварешкин, его найдут буквально в соседней кучке сена. Я бы сказал, что счет идет на дни.

***

Домой Олег ехал в смешанных чувствах. С одной стороны, он был подавлен, потому что нельзя было выслушать то и в таких количествах, что и в каких количествах выслушал он, и остаться в приподнятом настроении, а с другой стороны, изнутри приятно скребло ощущение наконец-то решенной загадки. А еще Вадик. Вадик был человек-фейерверк, с ним было попросту невозможно распрощаться на минорной ноте. Перед тем как повесить трубку, он сказал:

— Я в Москве сейчас, свисти, если понадобится помощь, — потом уточнил: — Но ты ведь помнишь, что мои услуги стоят недешево? — и прежде, чем Олег успел прикинуть, что там у него по бюджету и сможет ли он потянуть Вадика, добавил: — Хочу все фотки маленьких милых лисяток, которые у тебя есть. У тебя ведь есть фотки лисяток?

Последнюю фразу он произнес таким тоном, каким обычно спрашивают, в своем ли человек уме. То есть ответить на нее, если не хочешь потом косых взглядов, лучше утвердительно. Олег разулыбался от уха до уха, нежно пообещал Вадику аванс и сбросил звонок. А потом открыл галерею на телефоне и обнаружил, что платить-то ему и нечем.

Нет, у него были фотографии лисят. Ровно три штуки. На одной была огромная пушистая свалка из хвостов и ушей, и на ней не представлялось возможным разобрать, ни сколько лисят запечатлено, ни чем они заняты — с равной долей вероятности они могли мило играть в носок, а могли, рыча и толкаясь, раздирать украденный со стола кусок мяса, предполагавшийся скорым Олеговым — Олеговым! — ужином. Еще было фото, две трети которого занимал огромный смазанный черный нос. Олег помнил, как его сделал: один из лисят очень живописно возлежал на половичке, но, стоило присесть и навести на него камеру, как он подорвался и направился прямиком к телефону — посмотреть, обнюхать и, может, даже лизнуть. Понастроению. Камера сработала с привычной двухсекундной задержкой и запечатлела в веках черное мокрое пятно в ореоле белоснежной шерстки.

Третья фотография была не такого шакального качества; на ней Олег поймал Сережу вылизывающим лисят. Язык у того был высунут и прижат к макушке со смешно опущенными ушами, одной лапой он фиксировал недовольно пищащего детеныша, а его взгляд обещал смерть в муках любому, кому Олег решится показать этот интимный снимок. Олег дважды тапнул по экрану, приближая недовольную лисью морду, и едва удержался, чтобы не закатить глаза: все-таки он был слепым. Слепым и глухим придурком, отрицающим очевидное в угоду мещанскому нежеланию перемен и потрясений. Эту фотографию он отправлять Вадику не стал, отослал две другие с многообещающей припиской капсом “АВАНС”, отложил телефон на пассажирское сидение и прибавил газа, чтобы не успеть получить возмущенную ответку.

Надо будет наверстать упущенное и, когда все устаканится, отснять лисят со всех ракурсов. Для Вадика в том числе. Руки у Олега росли не из того места, чтобы запросто получались красивые фотографии, почему-то казалось, что у Сережи — называть его Сергеем не поворачивался язык, а для “Разумовского” они после всего пережитого были слишком близки — снимки вышли бы лучше. В профиле фейсбука у него было несколько картин собственного авторства: Олег разглядел в углу размашистое “С. Р”. Один городской пейзаж, изображающий Петропавловку на фоне весеннего заката, — весну можно было угадать по занимающей большую часть картины Неве, уже почти готовой освободиться от сковывающего ее льда, вздыбленного и грязно-серого. Еще была перерисовка Венеры Ботичелли. Референс узнавался моментально, но в карандашных штрихах чувствовался индивидуальный, какой-то резкий стиль: от оригинальной возрожденческой нежности не осталось и следа. Сережа был творческим человеком: Олег был уверен, что даже если он щелкнет затвором камеры не глядя, у него получится идеально выверенный кадр с нужным светом и композицией. И если лисенок в процессе дернется и смажется, это непременно будет концептуальная смазанность о мимолетности детства и быстротечности жизни в целом.

От таких мыслей настроение неумолимо поползло вверх, и вторую половину пути домой Олег провел в немного нервозном, но приятном возбуждении. План был прост: вернуться и поговорить. Дешево, сердито и, с одной стороны, трудно выполнимо. А с другой, Олег еще не встречал более действенного способа разрешения околоконфликтных ситуаций, чем вдумчивая уважительная беседа. С Сережей надо было объясниться, максимально кратко и мягко, чтобы не испугать; уверить его, что ему можно доверять, найти проклятый чип и обезопасить их — всех семерых — на срок, необходимый для обдумывания дальнейших действий. Что потом, решат по ходу дела: деньги, документы проблемой не были. Чуть сложнее с оглаской, на Сережину историю направлено слишком много внимания, не настолько, конечно, как когда каша только заварилась, но все равно. Пчелкина еще эта со своей статьей. Непонятно, оказала она Сереже всамделишную услугу или медвежью — не поднимись хай, глядишь, его бы так фанатично и не искали, и…

Олег рассуждал мысленно, не вслух, но периодически ему все равно приходилось тормозить себя и переводить дух — мозг буквально кипел, точь-в-точь неисправный мотор в жаркий день, когда нужно останавливаться через каждые триста метров и остужаться, чтобы не взлететь на воздух.

Будет, кстати, забавно, — воспользовавшись паузой, вклинилось вдруг в мысленный поток, — если он все же поехал крышей от тоски и уединенности и напридумывал себе совпадений, а на самом деле лис это просто лис, и лисята это просто лисята, и сейчас Олег приедет и будет уговаривать довериться, показаться в человечьей форме, и вот это все самую обыкновенную лисицу. Черт. Вадик оборжет его и больше никогда не возьмет трубку.

Олега и самого пробрал нервный смех. Пальцы прошлись по рулю дробным перестуком — чем ближе он подъезжал, тем волнительнее ему становилось.

Наконец дорога вывернула к дому. На фоне потихоньку сгущающихся сумерек горящее теплым желтым светом окно кухни выглядело даже уютнее обычного. И немного пугающе. Олег припарковался, заглушил мотор и несколько секунд просидел в тишине. Интересно, лучше прямо с порога или все же подождать? А если Сережа подбежит его встречать, его можно привычно почесать за ухом? Олег никогда его не трогал, если только не чувствовал, что можно — интуиция в этом вопросе у него была что надо, и он легко отличал живот, игриво подставленный под почесушки, от живота, подставленного из страха и надежды, что враг убедится в твоей безвредности и беспомощности и смилостивится. Сережа доверял Олегу, Сережа любил, когда его чесали и гладили, но это было раньше, а теперь было ощущение, что нужно согласие какого-то нового уровня. Что-нибудь повесомее поддевшего ладонь мокрого носа и требовательного фырчания.

И надо было хотя бы начало речи придумать, что ли, а то теперь придется импровизировать с нуля. Или все же подождать, потянуть время, у них все так хорошо пока, и… черт.

Черт.

Олег несильно хлопнул ладонями по рулю, заставил себя собраться с мыслями, выбрался из машины и направился к дому.

***

Что что-то не так, он понял, едва открыл входную дверь: было подозрительно тихо. Лисята, даже если спали, обычно просыпались к его приезду и либо неслись встречать и инспектировать привезенные пакеты с продуктами, либо, если Сережа успевал к этому моменту стаскать их всех в коробку, начинали шумно о нее скрестись и проситься на свободу. Сережа уступал им пальму первенства, после чего подходил к Олегу сам.

Но не сегодня.

Сегодня Сережи не обнаружилось ни радостно виляющим хвостом у двери, ни чинно возлегающим на его любимом месте на диване.

На душе заскребли кошки. Олег по старой привычке обшарил помещение профессиональным взглядом: в глаза бросилась распахнутая настежь дверь в спальню и валяющаяся на полу у вешалки сигарета.

— Что за?.. — пробормотал Олег, прямо в ботинках ступая вперед и присаживаясь на корточки. Он поднял и повертел сигарету в пальцах — целая, только фильтр чуть смят. Олег напрягся и прислушался: по-прежнему ничего. Взгляд сам собой устремился через дверной проем на кровать, и тогда переферийным зрением Олег заметил еще одну странность.

Не было коробки.

Сердце забухало в груди совсем уж отчаянно, Олег поднялся, не сводя взгляда со спальни, и отступил ко входной двери. Мозгами он понимал, что это ерундистика и ему нечего опасаться: если они пришли за Сережей, то вряд ли бы стали дожидаться хозяина, чтобы провести воспитательную беседу об опасности содержания оборотней в домашних условиях, но выдроченные, приправленные паранойей инстинкты шептали: будь настороже. Следи за периметром, не подставляй спину.

Олег снова посмотрел на кровать, — под матрасом его ждал пистолет, с ним будет поспокойнее, — она была ровно в том виде, в каком он ее оставил, когда уезжал. Аккуратно заправлена, без единой складочки на покрывале.

Что странно.

Сережа бежал из той проклятой лаборатории, потом столько месяцев прятался. Сережа защищал своих лисят, всегда уступал им еду и любил их с таким отчаянием, с каким никогда бы не смогло полюбить своих детенышей ни одно животное. Он просто не мог сдаться без боя — не мог не свернуть в процессе пару стульев, не сбить лапами одеяло с кровати, не оставить на полу царапин или следов крови. Даже если они успели раньше Олега, застали Сережу врасплох, он зверь, и инстинкты и сила у него тоже — звериные. Они не смогли бы взять его тихо и просто уйти, аккуратно прикрыв за собой дверь. И разве не было это слишком удачным совпадением: до поселка отсюда было сорок километров, как они вычислили нужную кучку сена так сразу и уложились ровно в то двухчасовое окно, что Олег отсутствовал?

Что-то не сходилось.

Что-то очень, очень сильно не сходилось.

Олег нахмурился, облизнул пересохшие губы и на всякий случай потянулся к стоящему у тумбочки со всякой мелочевкой ломику, за которым вернулся к капкану несколько недель назад. Удача удачей и здравый смысл здравым смыслом, но перестраховаться никогда лишним не будет. Сначала ломик, потом пистолет, потом тщательно осмотреться.

И именно когда обхватил пальцами холодный металл, Олег заметил еще кое-что. На самом краю тумбочки лежал вчетверо сложенный листок.

— Бля, — выдохнул Олег, уже зная, что это, но все же взял листок свободной рукой, развернул и многозначительно повторил: — Бля.

Он держал в руках объявление о пропаже с обещанием награды за любую посильную помощь.

А еще несколько часов назад он получил таинственную смску и смылся из дома без какого-либо повода и…

В мозгу щелкнуло, последняя деталька пазла встала на свое место: следов борьбы не было, потому что никто никуда Сережу не забирал.

Сережа ушел сам.

***

Идиот.

Олег был гребанным идиотом, которому всего-то и требовалось, что не выебываться и надеть сегодня кожанку и тогда, возможно, в этот самый момент, они бы сидели с Сережей на диване и говорили словами через рот как взрослые разумные люди. На шее или руке у Сережи красовался бы пластырь, потому что они бы уже давно нашли, извлекли и уничтожили маячок, а лисята мирно бы спали у него на коленях. Возможно, Олегу тоже выделили бы парочку для успокоения нервов.

Быстрая инспекция окружающего пространства только подтвердила предположение о добровольном побеге: помимо коробки пропали подушка и плед с дивана, кожанка, кроссовки, пара теплых вещей из шкафа и рюкзак. Повинуясь нехорошему предчувствию, Олег обошел кровать с той стороны, с которой всегда спал, и приподнял матрас. Потом приподнял выше, хотя необходимости в этом не было — пистолет всегда лежал на строго отведенном ему месте, так, чтобы у Олега ушло не больше четырех секунд на скатиться на пол, достать его, прицелиться и выстрелить.

Под матрасом было пусто.

Это, с одной стороны, успокаивало, потому что Сережа не был совсем уж безоружен, а с другой, только усугубляло ситуацию, потому что Сережу надо было в любом случае найти, а он мало того, что был в лесу, напуган и, вероятно, чертовски на Олега зол, так еще мог начать палить без разбора.

Времени на раздумья особо не было. Олег в последний раз прошелся взглядом по спальне, вернулся на кухню, прихватил из навесного шкафчика над раковиной фонарик, застегнул куртку под самый подбородок и вышел из дома.

Внутренности все еще крутило от волнения и страха, но их получилось приструнить и угомонить: сейчас они только мешали. Нужна была ясная голова.

Нужен был новый план.

Представь, сказал себе Олег, что это еще одно задание. Похожее на предыдущее, но с немного другими вводными. У тебя сбежал заложник, его надо вернуть целым и невредимым и при этом не убиться самому, а то заложник вооружен и потенциально опасен. У заложника фора. С учетом тяжелой ценной ноши — не очень большая. Олег на мгновение прикрыл глаза и длинно выдохнул.

Вариантов у Сережи немного. Уходить глубже в лес он не станет: во-первых, лисята, во-вторых, скорая зима, в-третьих, он знать не знает о следилке у себя под кожей. В-четвертых, он взял одежду, рюкзак и коробку, а значит, понес лисят в человеческом обличье, а не повел за собой в лисьем, значит, у него есть какая-то конкретная цель, до которой он планирует дойти как можно скорее. На его месте, Олег бы пошел в сторону цивилизации, а самый очевидный путь к цивилизации — это дорога.

Олег посмотрел в сторону машины, но сразу отмел этот вариант и двинулся пешком. Машина слишком громкая плюс гораздо менее мобильна в лесных реалиях. Если надо метнуться за ближайший куст, то сподручнее это сделать на своих двоих.

Расчет оказался верным: уже через сотню метров в пятно фонарного света попал отпечаток подошвы. Не такой четкий и глубокий, как от Олеговых ботинок, и немного другой формы. Повезло, что днем немного потеплело — мерзлая земля бы так не промялась и не сохранила память о чьих-то недавних шагах. Приободренный, Олег ускорился. Следы не шли непрерывной цепочкой, но встречались довольно часто, чтобы не сбиться с пути. Судя по всему, иногда Сережа нырял в лес, но потом, через какое-то время, снова возвращался на дорогу.

Уже ощутимо смеркалось, температура воздуха неумолимо ползла вниз, а в какой-то момент с неба и вовсе посыпался мелкий редкий снег — первый в этом году. Красивый, колкий, каждая снежинка не больше пылинки. Олег чертыхнулся себе под нос — снег, если усилится или будет идти достаточно долго, грозился спрятать все следы — и снова прибавил шагу. Ноги начали уставать, руки без перчаток — мерзнуть, а вне фонарного луча уже не было видно ни зги, но возвращаться домой значило дать Сереже фору, которую уже не получится так запросто покрыть своими наемничьими навыками и скоростью.

Олег прошел еще сколько-то, пару раз даже попробовал позвать Сережу, но быстро отказался от этой затеи: с голосом у него после ранения были проблемы, и кричать развесистое “Сережа, тебе ничего не угрожает, давай поговорим” на весь лес сначала было просто тяжеловато, а потом стало и вовсе невозможно. Фонарик скользил световым пятном по земле под ногами, выхватывая колдобины, ветки, следы шин.

Олег резко затормозил и вернул луч на десять сантиметров левее: следы от шин были странные. Какая-то мешанина перекрывающих друг друга полос, как будто здесь, в месте, совершенно не предназначенном для такого маневра, попыталась развернуться машина. Следы были свежие. Олег отошел на пару шагов и осветил деревья вокруг. Ну точно, на одном, стоящем вплотную к дороге, была стесана кора — чистый разворот так и не осилили. Олег подошел и потрогал повреждения. Они были ощутимо ниже, чем если бы в дерево врезался, например, на своем джипе он сам. Легковушка.

Посреди леса.

Посреди ночи.

Меньше, чем в тридцати пяти километрах от поселка.

Олег мог назвать минимум четырех производителей, поставляющих следилки такого радиуса действия, сам неоднократно ими пользовался.

Странно, но сердце даже не начало биться чаще — паниковать было нельзя. Вдруг Сереже все же удалось уйти? Вдруг прямо сейчас ему нужна помощь?

Олег отошел до последнего обнаруженного следа от кроссовок и медленно двинулся вперед, скользя фонарным светом уже не по дороге, а по деревьям по бокам. Метров через пятьдесят он нашел, что искал: несколько сломаных ветвей и примятый низкорослый кустарник — и направился прямо туда. Здесь, в самой чаще, было даже проще: Сережа торопился, поскальзывался, снова ломал ветки, снова поскальзывался. Олег шел по этим отметинам, как гончая по следу, и вот теперь и сердце застучало в груди, и сделалось жарко от волнения и перебежек от дерева к дереву. В какой-то момент Олег и сам споткнулся о корень и чуть не пропахал носом землю. Направил на землю луч, и замер, потому что корень оказался вовсе не корнем.

Олег споткнулся о лямку собственного рюкзака.

Рюкзак был сброшен впопыхах, Олег присел на корточки и расстегнул молнию. Внутри обнаружился кусок мяса — Олег невольно улыбнулся, — завернутый в несколько полиэтиленовых пакетов, три пары носков и кредитка. Олег задумчиво повертел ее в пальцах. Кредитка это плохо. Если Сережа за ней не вернулся, значит, у него не было возможности вернуться. Черт. Олег застегнул рюкзак, накинул на плечо и поднялся.

Дальше начался какой-то ад: следы провели его еще метров на сто вглубь, а потом начали путаться. Выхваченная светом земля была взрыта, явно лапами, а не кроссовками. Пару раз Олег находил чужие следы — армейские ботинки с жесткой подошвой, минимум двое человек.

— Твою мать, — Олег остановился посреди того, что, судя по всему, было полем битвы, и пошарил фонарным лучом по окружающему пространству. Чуть поодаль мелькнуло светлое пятно, и у Олега как будто на секунду остановилось сердце. Он бегом добрался до лежащей вверх дном картонной коробки, слегка припорошенной снегом, и встал, как вкопанный.

Переворачивать ее было страшно, но он пересилил себя. Даже пальцы не задрожали.

Коробка оказалась пустой.

Олег выматерился себе под нос и достал из кармана куртки телефон. Интернета не было и в помине, мобильная сеть ловила на полторы палки. Отыскав контакт Вадика, Олег отбил смску: “нужна помощь. срочно”. Сообщение ушло только с четвертой попытки.

Увидев заветную отметку “доставлено”, Олег убрал телефон в карман, еще раз оглядел лес вокруг и уже развернулся уходить — нужен был интернет, нужен был Вадик, нужен был новый план, — как вдруг его внимание привлек тихий жалобный звук. Не веря своим ушам, Олег осторожно добрался до ближайшей ели. Звук шел откуда-то снизу. На мгновение он оборвался, но потом возобновился. Олег присел на корточки и очень осторожно раздвинул пушистые лапы.

На земле, свернувшись клубком и дрожа от холода, лежал лисенок.

========== Глава шестая, часть вторая, О подарках судьбы и старых-добрых временах ==========

Стоило навести на него фонарь, лисенок тут же замолк и зажмурился. Олег отвел луч в сторону, чтобы не светить ему прямо в мордочку, и потянулся свободной рукой в прогалину между раздвинутых, чуть припорошенных снегом еловых лап.

— Привет, — пробормотал он ласково, но уже в следующую секунду с шипением отдернул пальцы, потому как лисенок встрепенулся, подобрался и с наскока, что есть мочи, в них вцепился. Разжал зубы он почти сразу, от Олега потребовалось только чуть тряхнуть кистью, отполз дальше под защиту дерева и заголосил с удвоенным тщанием. Это уже не было жалобным попискиванием, это был крик, полный отчаяния, страха и беззубой, но яростной угрозы.

Ситуация совершенно не располагала, и все же Олег слабо улыбнулся: этот звук он узнал бы и из тысячи.

Примерно такой же разбудил его больше месяца назад, когда Сереже потребовалась помощь с капканом. В темноте, даже с учетом света от фонарика, было не разобрать, какой это из пяти почти одинаковых черных носов, но т а к верещать умела только Олегова любимица — самая боевая среди всех своих сиблингов.

— Истребитель, — ласково позвал Олег и отер кровящие пальцы о штаны, чтобы не перепачкать ей шерстку. — Или лучше Истребительница, чтобы сразу было понятно, что ты пробивная девчонка?

Он говорил тихо и ласково, надеясь ее успокоить. Руки пока не тянул и только наблюдал, как она лежит на земле, съежившись и с подозрением за ним наблюдая. Верхняя губа у нее была чуть поднята и обнажала крохотный, смешно выступающий клычок, явно доставшийся ей от папы, уши были плотно прижаты к голове, а в крохотных глазках-бусинках читался откровенный ужас.

— Это я, ш-ш, я не трону. Тише, хорошая. Помнишь меня? — наверное, после всего пережитого и с учетом слепящего фонарного света, разглядеть и тем более узнать Олега было проблематично. Он снова протянул руку, но на этот раз куда осторожней и даже не попытался коснуться, а только ждал, пока Истребительница сначала поднимется на дрожащие лапки, а потом миллиметр за миллиметром, подозрительно шевеля ноздрями, приблизится к его пальцам и тщательно их обнюхает.

— Во-от так, умница, — почти благоговейно прошептал он, когда ее крошечный, сухой от волнения носик ткнулся ему в ладонь. Истребительница издала уже совсем другой писк, в нем явственно слышалось облегчение, она поднырнула под пальцы, Олег повернул руку и почесал ей загривок. Потом подхватил под живот и поднялся на ноги. Расстегнул куртку и посадил ее во внутренний карман. Истребительница дрожала и тихонько жалобно подвывала. Теперь, когда Олег знал, что это не просто лисенок, называть ее так было странно — наверняка и у нее, и у ее братьев были имена. Это был не звереныш, это был самый настоящий ребенок. Крохотный оборотень, который однажды вырастет во взрослого человека. Вадик скинул Олегу пару статей, сразу предупредив, что лучше читать англоязычную литературу, потому что на русском информации было мало, и большая ее часть была написана теми же людьми, которые продвигали в массы необходимость жесткой сегрегации. Так он узнал, что детеныши оборотней учатся обращаться только через полтора-два года жизни в зверином обличьи, что из-за этого многие считают их сильно отстающими от человеческих сверстников в развитии, и что на самом деле это не так — социализироваться и общаться они учатся с самого рождения, просто немного в другом темпе и формате.

Боже.

Настоящий живой ребенок — такой хрупкий и крошечный, что помещается в карман куртки. Олег осторожно, чтобы не прищемить шерсть, вжикнул молнией, и на свободе осталась только острая лисья мордочка. Истребительница понемногу успокаивалась и через какое-то время, отогревшись, перестала дрожать.

Олег потратил еще час, заглядывая под каждый куст, но больше никого из лисят не обнаружил.

— Ничего, — сказал он то ли Истребительнице, то ли самому себе. — Мы их найдем и вернем тебе.

И двинулся в сторону дороги.

***

Когда они вернулись домой, уже начало светать. Первым делом Олег осмотрел Истребительницу при нормальном освещении — на первый взгляд она была в порядке, только истощена и очень вялая. От мелко порезанной курицы она отказалась, но хотя бы полакала налитую в блюдце воду. Олег соорудил ей рядом с диваном гнездо из покрывала, в котором она свернулась калачиком, но не уснула — лежала, положив мордочку на лапы, и безучастно наблюдала за его перемещениями.

По-хорошему Олегу и самому надо было отдохнуть: один, без оружия, он все равно ничего не мог сделать. Нужно было восстановить силы и смиренно ждать помощи — Вадик прислал в ответ лаконичное “ок. часов 6. быстрее не получится, извиняй” — но в крови бурлило нервное беспокойство. Даже если бы захотел, Олег не смог бы сейчас уснуть. Так что он сварил себе кофе, перекинул скачанные снимки и видео со спутника на лэптоп и принялся их тщательно изучать. Через пару часов, когда голова начала хорошо так, как гигантский чугунный колокол, гудеть, он решил, что этого недостаточно: тело, в отличие от мозга, задействовано не было.

А оно требовало быть задействованным. Хоть как-то, хоть минимально, просто чтобы не чувствовалось, как драгоценные минуты утекают сквозь пальцы, и Сережа… Черт знает, что сейчас могло происходить с Сережей. Успокаивало только то, что рюкзак с кредиткой нашел именно Олег, а не кто-то из плохих парней. Значит, они не знают, что Сережа не один и его могут искать, и вряд ли заморочатся с транспортировкой в другое место. Скорее всего, его повезли именно в лабораторию, а не куда-то еще, но и другие варианты исключать было нельзя. Олег надеялся, что его опасения не оправдаются. Интуиция на этот счет пока молчала, а ей он привык доверять. Начинать нервничать раньше времени нельзя, лучше сосредоточиться на ближайшей цели, на лаборатории, а уже от нее, если не выгорит, плясать дальше.

Черт.

Только бы выгорело.

Только бы успеть ухватить за нужную ниточку до того, как она ускользнет из-под пальцев и затеряется среди людоедских законов, бюрократии и поганой ксенофобии.

Промаявшись с полчаса с бесполезным пейнтом, Олег вспомнил, что в одной из коробок, которыми был заставлен дом, когда он приехал, и которые он, не обнаружив ничего интересного, стаскал на чердак, он видел еще советского образца принадлежности для рисования.

Внутри как будто распрямилась туго сжатая пружина: Олега буквально выплюнуло с дивана и как катапультой зашвырнуло наверх.

Повезло: нужная коробка нашлась почти сразу. Правда, Олег чуть не задохнулся в пыли, пока переставлял чердачное барахло с место на место, но это были мелочи. Помимо карандашей и упаковки с гуашью в коробке нашелся наполовину исчерканный альбом. То, что нужно. Олег без промедления выдрал все чистые листы и, спустившись, разложил их внахлест на полу кухни. Получился прямоугольник метр на полтора — в самый раз для прикинутого масштаба и более менее приличной детализации. Листы были желтоватые от времени, но из хорошей плотной бумаги и хотя бы не грозили порваться от любого неосторожного движения. Заточив пару простых карандашей, Олег опустился на колени и принялся за дело.

Поначалу шло туго, но руки и мозг быстро вспомнили нужный алгоритм, а после двухчасового изучения материалов Олегу почти не требовалось смотреть в экран лэптопа, так что уже спустя три с половиной кружки кофе у него был готов довольно приблизительный, но подробный план здания. Что Вадик, что Шура — еще один член их команды — постоянно сначала стебали Олега за его любовь к бумажным схемам, а потом ныли, когда он гонял их по ним: минимум дважды перед заданием, и обязательно один раз после, на разборе полетов. Но Олег был командиром и был непреклонен, его слово значило куда больше жалобных Шуриных глаз и попыток подсунуть ему под нос планшет со специальными прогами.

С бумаги Олег запоминал куда лучше, чем с экрана. Вот и сейчас: если после четырех просмотров всех имеющихся видео и фото ему еще требовалось то и дело подсматривать, то после того, как он набросал схему здания вручную, он мог пройти по нему вслепую и не заблудиться.

Здание было небольшое, квадратов триста максимум. Пятьсот, если вдруг обнаружится подземный этаж, но Олег в этом сомневался. Еще пару месяцев назад он — даже в нынешнем состоянии — наверняка смог бы взять его штурмом с одной монтировкой. Но надо было учитывать, что после Сережиного побега охрану там наверняка усилили, чего стоил один только новехонький забор с колючей проволокой. Олег раздосадованно цокнул языком и провел линию, его обозначающую. Камер на снимках со спутника было видно всего три штуки: над воротами, над входом в само здание и над огороженным высоким бетонным забором пятачком, который, видимо, предполагался двором для прогулок. В горле закислило, как за секунду до того, как тебя вырвет, но Олег сглотнул неприятный комок отвращения и тревоги и отнял карандаш от бумаги. Часы к этому моменту показывали девять утра, до подмоги оставалось ориентировочно часа полтора-два, и Олег все же решил немного поспать.

Истребительницу, уже спящую, он забрал вместе с гнездом и устроил на свободной половине кровати. Половине, которую обычно, несмотря на шикарную дорогущую лежанку, всегда занимал Сережа и…

Отдыхать, строго велел себе Олег, а не накручивать себя.

Часть его была уверена, что уснуть так и не удастся, но усталость сделала свое дело, и даже несколько литров кофе не помешали Олегу вырубиться, как только его голова коснулась подушки.

Проснулся он, по ощущениям, в следующую же секунду — от громоподобного стука в дверь.

На автомате сунул руку под подушку, но пистолета там не обнаружил. Почти сразу вспомнил, что переложил его под матрас после того, как однажды, буквально через пару дней после своего приезда, спросонья испугался тени от шкафа и проделал в стене напротив кровати две дырки. А еще через секунду он вспомнил, что и под матрасом пистолета сейчас нет. Сережа забрал его с собой.

Стук повторился.

Истребительница, разбуженная им, беспокойно завозилась, вот только не у себя в покрывале, а… Стоило почувствовать непонятные шевеления под футболкой, как Олега чуть кондратий не хватил. Благо, заметив пустующее гнездо и заслышав знакомые сонные причмокивающие звуки, он быстро сложил два и два, и это уберегло Истребительницу от полета через всю комнату. Видимо, замерзла и отыскала самое теплое место из доступных. Странно, что Олег даже не проснулся.

— Ш-ш, — хрипло пробормотал он и осторожно вытащил ее наружу. Истребительница пару раз моргнула, а потом сладко, во всю пасть, зевнула и поежилась. Дома и в самом деле было холодно: Олег заработался и не подтопил на ночь, а вчерашнее утреннее тепло давно успело все выветриться.

В дверь снова стукнули, на этот раз, кажется, кулаком, и нетерпеливо рявкнули зычным голосом Вадика:

— Поварешкин! Тебя там что, тоже украли, чтоб волчат заделывать?

— Уебок, — почти ласково пробормотал Олег, скатываясь с кровати, но в дверях на кухню вдруг замер и обернулся: — Ты этого не слышала.

— Тяф, — то ли согласилась, то ли возразила Истребительница и вильнула хвостом.

Главное, чтоб не повторила на своем лисьем.

Входная дверь, как всегда незапертая — черт, а вот от этой привычки придется избавляться, и чем скорее, тем лучше — с тихим скрипом распахнулась наружу. В лицо ударил яркий солнечный свет, но всего на мгновение — уже в следующее его перегородила массивная широкоплечая фигура. Против света было не порассматривать, но это определенно был старый-добрый Вадик — со всклоченным вечно выгоревшим до белизны ежиком и выглядывающей из ворота распахнутой кожанки цветастой татухой. Вадик широко шагнул в дом, в нормальное освещение, и Олег, как знакомые точки на карте, нашел на его лице белесый шрам через бровь и извечную акулью улыбочку. В руке Вадик держал большую спортивную сумку, которая соблазнительно громыхала на каждом шаге.

— Чего так долго? — тоже ухмыляясь во все тридцать два, проворчал Олег.

Улыбка Вадика сделалась еще шире, хотя, казалось, это было попросту невозможно и…

— Заехали по дороге к твоей мамуле, — задорно раздалось у него из-за спины. В дом бочком протиснулся на-этот-раз-розоволосый Шура, которого Олег, слишком впечатленный явлением Вадика, поначалу не заметил. Шура сразу же повис у него на шее — все такой же щуплый и цепкий. Олег, когда впервые его увидел, даже представить не мог, что из всех команды этот хлюпик окажется самым смертоносным.

— Прямо на кладбище? — томным шепотом спросил Олег ему на ухо, крепко обнимая в ответ, и с удовольствием отметил, как Шуру передернуло. А вот Вадик рядом довольно заржал. — Вы вдвоем или?..

— Или.

Олег выглянул наружу и нашел взглядом третьего участника этой спасательной миссии: Слава, откровенно сонный — видимо, дремал в машине — меланхолично курил, опершись о капот Вадикова внедорожника, и только махнул Олегу рукой. Олег махнул рукой в ответ.

— Нет, — простонал Шура у него за спиной, и Олег, даже не оборачиваясь, понял, что он увидел. — Нет-нет-нет. Только не это.

Гигантский, разложенный на полу бумажный план лаборатории.

Слава тем временем докурил, втоптал бычок в землю и, пожав Олегу руку, тоже скользнул в дом. Олег закрыл за ним дверь, обернулся и уставился на всю эту шайку-лейку.

— Кофе, — потребовал Шура, подпинывая носком ботинка край одного из листов. Осторожно так, чтобы ничего всерьез не сдвинуть. Помнил, похоже, что иначе и пизды получить можно.

— Кофе! — согласился с ним Вадик и потер руки. Олег закатил глаза, чувствуя, как впервые с момента обнаружения в магазине того злосчастного объявления его немного отпускает. Помощь прибыла вовремя. Дело было за малым. Всего-то проникнуть в непонятную разведенческую лабораторию со скорее-всего-государственной крышей. — И потискать найденыша!

***

Найденыш потискаться не далась.

Олег уже приготовился давать всем по загребущим лапам, а особенно Вадику, понятия не имеющему о личном пространстве, но необходимости в этом не возникло. К его удивлению, именно Вадик из всех троих оказался тем ответственным взрослым, который, когда вынесенная Олегом Истребительница обнюхала, обтявкала новоприбывших и от греха подальше спряталась под диван, погрустнел, но развел руками и сказал:

— Понял, принял, не лезу.

Время от времени Олег замечал, как он бросал заинтересованные взгляды в сторону понемногу высовывающегося из-под дивана носа, но оставался на месте. Вадик был жестким и жестоким человеком, Олег не питал на его счет никаких иллюзий, но к своим гиперфиксациям — а на оборотнях у него определенно была гиперфиксация — он относился с удивительной бережностью и пиететом. И если поначалу Олег следил за происходящим с недоверием и ревнивым неодобрением, то потом начал постепенно расслабляться. Да, Истребительница была совсем крохой, а Вадик, Шура и Слава — наемниками, людьми, в буквальном смысле зарабатывающими себе на хлеб убийствами и грабежом. Но когда она чуть-чуть освоилась, вылезла из укрытия, пошла на разведку и первым из всех приблизилась к Славе, тот только расслабил ладонь и протянул ей, чтобы Истребительница могла ее обнюхать, не подходя совсем уж вплотную.

— Почему он, а не я? — шепотом вопросил у вселенной Вадик.

Шура задумчиво поворошил свои ярко-розовые, как у принцессы Жвачки, волосы.

— Олег курит, — выдвинул предположение он, — и Слава тоже недавно курил. Наверное, запах от рук знакомый.

Вадик, приободрившись, тут же потянулся за сигаретами, Олег выгнал его на крыльцо, потом подумал и вышел тоже. Истребительница тут же выбралась из гнезда сложенных по-турецки Славиных ног и засеменила следом. Пришлось накинуть куртку и посадить ее во внутренний карман.

— Пополнение в команде? — хмыкнул Вадик, прикуривая ему. Олег хохотнул.

— Ага. Особые навыки — отличный нюх на курятину и прицельная стрельба милотой.

Какое-то время они постояли молча. Присутствие другого человека, пусть и хорошо знакомого, рядом ощущалось странно.

— Есть мысли, что там по вооружению? — спросил Олег, когда Вадик потянулся за второй сигаретой. Он уже имел удовольствие покопаться в привезенном добре, с которым при желании можно было организовать небольшой госпереворот в каком-нибудь Чили, но, не зная о силах противника, судить о том, будет ли этого достаточно, было сложно.

Вадик пожал плечами.

— Я навел справки по своим знакомым, которые торгуют оружием. У Игрока с месяц назад был заказ на мощные транки для крупных зверей, шоковые дубинки и пару-тройку травматов. Доставить попросили в подмосковный устьурюпинск в ста километрах отсюда. Может быть просто совпадением, но сам знаешь.

Олег знал. В их профессии совпадения случались редко.

Если не думать о людях с шокерами в непосредственной близости от Сережи, расклад был в их пользу. Но не думать не получалось.

Снова помолчали.

— Не особо вышло с мирной жизнью, Поварешкин, а? — двинул бровями Вадик, затушив окурок. Он смотрел внимательно, цепко, но под этим взглядом не было неуютно. Олег задумчиво пожевал губами.

— На самом деле какая-то часть меня даже рада происходящему. Без учета контекста. И спасибо. Что приехал и привез парней.

— Сочтемся.

Вадик протянул руку к Истребительнице. Та с подозрительным видом понюхала его пальцы и спряталась глубже в карман.

***

Вернувшись домой, они нашли Славу и Шуру самозабвенно спорящими над одним из листов. Время близилось к обеду, и медлить дальше было нельзя, так что Олег разогнал их чуть в стороны, опустился на пол и указал кончиком карандаша на жирную точку на плане.

— Вот тут, — начал он, — скорее всего, что-то вроде КПП и…

Отрицать было глупо, он действительно соскучился: по работе в команде, по работе в поле. По тому, как начинает закипать от обилия информации мозг, как стихают все споры, потому что есть командир, чье слово последнее, и этот командир — он.

По тому, как выполнить план становится твоей основной, единственной задачей, и все бытовое, физическое и духовное будто бы исчезает. Теряет всю свою важность, оставляя в фокусе только текущую цель: на ближайшие три часа, сутки, неделю, которые понадобятся не ее выполнение, ты существуешь только здесь и сейчас, без прошлого, без будущего — просто человек, умеющий хорошо выполнять свою работу.

На два полноценных прогона у них ушло чуть больше полутора часов. Потом Олег вытащил из холодильника все, что было наготовленного и что можно было сожрать так, без термической обработки.

— Точно не хочешь обратно к нам? — с набитым ртом поинтересовался Шура, подцепляя на вилку очередной кусочек рагу. — Не обязательно прям в поле, можешь продумывать свои схемы, координировать и кормить потом тех, кто облажается меньше других.

Олег дернул углом губ.

— Кухаркой при твоей наглой вечно голодной морде? Увольте.

Слава хохотнул, Шура надулся.

Поели быстро, но не торопливо, все четверо понимали, что силы еще понадобятся. Потом покидали по машинам оружие и выдвинулись. Истребительницу пришлось оставить дома, хоть она и заволновалась и заголосила, когда заметила, что они начали собираться. Заносилась по дому, поджав хвост, пару раз попыталась повиснуть у Олега на штанине. Вадик, к которому она наконец начала, на страшась, подходить, присел перед ней на корточки.

— Участие в боевых действиях только с письменного согласия обоих твоих папаш, прости, красотка.

Олег, затягивавший в этот момент ремни наплечной кобуры, вытянулся по струнке и почувствовал, как предательски краснеют кончики ушей. Он знал, что это ловушка: если на такое начать возражать, защищаться, на Вадика это подействует, как красная тряпка на быка. Вцепится намертво, хуй потом отдерешь. Проще проглотить и переждать мучительные секунды смущения. Вот только была одна проблемка: если ярое отрицание убедило бы Вадика в его правоте, то отрицание вот такое, внутреннее, убеждало в Вадиковой правоте уже самого Олега.

К чести Шуры и Славы, они промолчали, а потом вместе с Вадиком пошли на улицу, “прогреваться”. Олег же приблизился к Истребительнице и тоже присел перед ней на корточки. Она отвлеклась от входной двери, которую яростно царапала лапками, прискакала к нему галопом и — Олег едва успел подставить сложенные вместе ладони — с разбега рухнула ему в руки. Ощутимо подросшая с их первой встречи, она уже не помещалась так целиком — хвост свисал вниз, а мордочку приходилось держать на весу.

— Вуф-ф! — сказала она обиженно, и Олег кивнул, соглашаясь.

— Знаю, что нечестно. Но Сережа мне голову оторвет, если узнает, что я тебя не только плохим словам научил, а еще и поволок с собой на задание.

Истребительница прижала ушки к голове и издала очень несчастный, очень противный звук. Она была всего лишь щенком, пусть и таким, который однажды вырастет в человека, и вряд ли осознавала всю серьезность ситуации. За то время, что они сидели над планом, пару раз она даже разыгрывалась и начинала требовать почесушек. Правда, очень скоро снова становилась беспокойной, бегала по всему дому, обнюхивая углы, и, не найдя ни отца, ни братьев и сестер, пряталась обратно под диван и принималась поскуливать. Так что, да, в насколько глубокой жопе они оказались, она не понимала — зато наверняка понимала, что по какой-то неведомой причине осталась единственная из всей стаи, с Олегом и незнакомыми, непривычно пахнущими людьми.

А через пару минут должна была остаться совсем одна.

— Я скоро вернусь, — пообещал ей Олег. — М ы скоро вернемся.

Прежде, чем поставить Истребительницу на пол и выйти на улицу, он поднял ее чуть выше и поцеловал в мокрый черный нос — на удачу.

***

Если считать по гугл-картам, лабораторию и дом Олега разделяло всего сорок два километра. Но это через лес, напрямик, а по факту им пришлось сделать крюк почти в две сотки, заехать в четыре ПГТ и на краткие счастливые полчаса вырулить на федеральную трассу, по которой можно было гнать с ветерком и ни о чем не думать. Шура со Славой загрузились в Вадиков внедорожник, а сам Вадик плюхнулся на пассажирское к Олегу, “составить компанию”. Олег предполагал, что парни за дорогу от Москвы уже подустали от его попсового плейлиста и, если бы Вадик поехал с ними и снова потянулся к ауксу, кровопролитие случилось бы раньше запланированного. И точно, стоило им отъехать от дома, Вадик по-хозяйски переключил магнитолу на блютус-режим и подрубился к ней с телефона.

Плейлист у него был на зависть любому меломану: какая-то совершенно дикая мешанина из Гаги, Литл Бига, МакSим, Гоголь Борделло и чего только не. Олег помнил, как однажды с его телефона прямо посреди пустынной дороги заиграла шальная императрица — Вадик не только не смутился и не полез переключать, а наоборот, сделал погромче и принялся качать головой в такт. Ко второму припеву они уже голосили, причем все вчетвером, и, если бы однажды Олега попросили составить список самых счастливых воспоминаний, это точно вошло бы в топ-десять.

Сейчас Вадикова музыка его тоже не смущала: при всех недостатках она была абсолютно не прилипчива. Или это у Олега за годы совместной службы выработалось что-то вроде иммунитета. Аудиосистема наполняла салон фоновым шумом, Вадик с энтузиазмом ей подвывал, Олег крутил баранку и следил за дорогой, думая ни о чем и обо всем одновременно.

— Я правильно понимаю, что единственный вариант — это “съебывать”? — спросил он, когда одна из песен включилась уже во второй раз.

Вадик вслепую нащупал кнопку на корпусе телефона и сделал потише. Потом скосил взгляд на Олега. Олег заметил это боковым зрением, но не повернулся в ответ, и так прекрасно зная это Вадиково выражение лица: удивление вперемешку с жалостью и самой чуточкой искреннего непонимания. Они оба были заинтересованы в успехе мероприятия, просто по-разному. Для Вадика это было что-то сродни захватывающему проекту на волнующую его тему. Если все удастся, он получит Олега Волкова в качестве должника, хорошо проведенное время в давно сработанной команде и пожизненный запас фоток милых пушистых лисят. Если не удастся, то у него, как минимум, будет материал на научную статью о ликофобныхзверствах на просторах необъятной, их причинах и следствиях, которую либеральный запад сожрет за милую душу.

Что будет у Олега, если их миссия провалится, представить было сложно. Или чего у него н е будет. Лучшего друга? Но странно думать так о человеке, с которым Олег и парой слов за последние месяцы не перекинулся, про которого даже не знал до недавнего времени, что он человек. А с другой стороны, кто еще стал бы понимать его с полуслова, будить от кошмаров, укладываться ему на грудь и тыкаться влажным носом под подбородок, если Олег хандрит, доверять своих детенышей, слушать бесконечные мишленовские рецепты и армейские байки. Олег бы все отдал, только бы услышать ответный — почему-то думалось, что непременно острый — комментарий. Узнать, как Сережа звучит, когда не визжит, не фырчит и не тявкает на своем лисьем, как он улыбается. Всегда ли так лихо и обаятельно, как на своем юзерпике, или иногда застенчивость ему не только в животном, как когда он жалобно смотрел на Олега и скреб лапой прижатую к только застеленному постельном белью морду, не чужда, но и в человеческом тоже?

Чтобы все это сбылось — чтобы все это м о г л о сбыться — вытащить Сережу из разведенческой лаборатории было мало.

— Не единственный, если есть деньги, — Вадик поскреб затылок, — один из моих бывших работодателей, глава бурятской мафии, оборотень. Поднялся, еще когда в регионах не было такой жесткой сегрегации. У него внук элитную гимназию заканчивает, собирается в Питер поступать, тоже оборотненок, как ты понимаешь. Никто и вякнуть не посмеет. Но там такие бабки, какие даже мне не снились.

Олег все же отвлекся от дороги, и поднял брови, глядя на Вадика: из его уст это и в самом деле звучало внушительно.

— Но в случае Разумовского все же съебывать.

— Ага, в случае, — Вадик намеренно сделал паузу, чтобы Олег услышал непроизнесенное “вашем”, — Разумовского только съебывать. И чем скорее, тем лучше.

Заиграла новая песня, Вадик прибавил громкость, и остаток дороги они проехали молча, только изредка перекидываясь какими-то не особо значимыми новостями. Когда свернули с трассы на грунтовку, а потом и вовсе на лесную колдоебистую дорогу, потихоньку начало смеркаться. Шли небольшой колонной: сначала Олегов внедорожник, сразу за ним Вадиков. До самой лаборатории доезжать не стали, где-то в километре от нее свернули, высадив Шуру, прямо в лес. Через пару минут, когда тот отрапортовал по рации, что машин с дороги не видно, заглушили моторы и выгребли из багажников все добро. К их возвращению Шура уже поднял в воздух небольшой, практически бесшумный дрон и, то и дело заправляя за ухо чуть вьющиеся волосы, сосредоточенно втыкал в планшет. Олег сразу же пристроился у него за плечом, пока Слава, присев на корточки, раскладывал не земле небольшой металлический кейс, а Вадик сосредоточенно, один за другим проверял стволы.

Какое-то время на экране планшета не было видно ничего, кроме верхушек деревьев. Дрон двигался плавно и довольно низко, но ветки не задевал. Наконец в прицеле его камеры оказалось кое-что поинтересней: сначала Олег увидел, как лес начал редеть, потом — как он плавно перетек в небольшую поляну, почти такую же, на какой стоял дом Олега. Вот только на этой не было ничьего дома.

— О-па… — Шура аж язык прикусил от усердия и, покружив вокруг лаборатории и убедившись, что никакой охраны снаружи нет, немного спустил беспилотник. Олег жадно вглядывался в детали, о большинстве из которых и так знал: колючка, зарешеченные окна западного крыла, пустой задний двор. У главного входа стояла покоцанная легковушка.

— Можно? — Олег протянул руку, и Шура развернул планшет, чтобы ему было удобнее. Олег двумя пальцами приблизил изображение с камеры. У машины был ощутимо помят передний бампер. Именно на ней выследили и забрали Сережу и лисят.

Олег длинно выдохнул, поняв, что начинает злиться, и вернул исходный масштаб. Шура тут же присвистнул:

— Ну-ка. А вот это уже интересно.

— Что там? — с любопытством отозвался Вадик.

К зданию по единственной ведущей туда дороге подкатила чистенькая глянцевая иномарка с тонированными окнами.

— Вад, у тебя же были фотки машины этого вашего Айболита? — не отрываясь от экрана, спросил Шура, — какие у него там номера? Два, четыре?..

— Семь, — закончил за него Вадик, но необходимости в этом не было. Водительская дверь распахнулась, из машины выбрался бугай в строгом костюме и открыл заднюю пассажирскую.

Олег видел фотки в присланном Вадиком досье, но Вениамина Самуиловича Рубинштейна узнал бы и так.

Кажется, не они одни добрались сюда, как только появилась такая возможность.

— Слава, — позвал Олег, — что у нас с радио?

— Как раз готово, ловлю волну.

Слава защелкал переключателями в своем кейсе, из колонок сначала полился какой-то старый-старый рок, потом зашелестели помехи, и наконец раздался человеческий голос.

— …нштейн…ут…готовь…е… — голос прерывался то белым шумом, то все той же песенкой, которую, судя по всему, слушал кто-то в здании. — Разум…ого в третью смотр…ю. Осто…о с …им.

Слава, Шура и Вадик переглянулись и как по команде уставились на Олега. Олег насухую сглотнул и кивнул им.

— Погнали.

***

Зашли, как и планировали, с трех точек: Шура со Славой с центрального входа, Вадик со стороны западного крыла — судя по зарешеченным окнам, если здесь и были другие оборотни, держали их именно там — а Олег перемахнул через ограду внутреннего дворика. Стоило ему расправиться с оконной рамой и оказаться в здании, как он понял, что слово “лаборатория”, которое он по наитию использовал, говоря и думая об этом месте, попало в самую точку. Запах лекарств и хлорки навевал мысли о больнице, а узкие, пустынные, выкрашенные в светло-серый цвет коридоры и низкие потолки — о подпольных экспериментальных центрах. Олегу довелось видеть такие не только в фильмах, пару штук они вместе с Вадиком зачистили за кругленькую сумму еще до того, как к ним в команду попали Слава и Шура: правда, в тех лабораториях мигала, окрашивая стены в тревожно оранжевый, аварийка, кричали, бегали со всех ног и даже пытались, как в дешевых сериалах, жечь документацию. Здесь было тихо и ни души. Это значило, что все шло по плану, им удалось остаться незамеченными, но Олег на всякий случай нажал на гарнитуре кнопку микрофона и запросил отчет о текущем статусе.

— Внутри, — тут же отрапортовал Шура, — выведены из строя два человека охраны, Славик разбирается с системой наружного видеонаблюдения.

— Вад?

— Решетка оказалась крепче, чем я думал. Работаю над этим. Расчетное время проникновения четыре минуты.

— Доложись, как будешь внутри.

— Так точно, товарищ командир!

Вадик звучал чуть насмешливо, но сосредоточенно, и Олег со спокойной душой выключил микрофон. Затем потянулся к кобуре и вытащил из нее пистолет. Приладил к нему глушитель, чтобы не шуметь, если понадобится пустить его в ход, опустил дуло в пол и очень медленно двинулся по узкому длинному коридору в сторону, противоположную той, с которой заходил Вадик. Ему не нужно было к другим оборотням, ему нужно было к Сереже, а Сережу уже — они разминулись с Рубинштейном почти на сорок минут — должны были доставить в третью смотровую.

Первой Олегу на пути попалась дверь без каких-либо опознавательных знаков. Он толкнул ее плечом, направил пистолет внутрь, но никого не обнаружил. Это была пустая операционная. Дезинфекцией тут пахло в разы сильнее, чем в коридоре, и было сумрачно, так как единственный источник света представляло из себя небольшое окно под потолком. Помимо операционного стола, специальной лампы и подставки для хирургических инструментов, сейчас пустующей, в углу стояла железная каталка, накрытая простыней. Олег поежился, вспомнив свой давний кошмар: во рту пересохло, сердце забилось чаще, а ноздри на секунду заполнил запах горелой плоти. Олег встряхнул головой, отгоняя морок. На ступор сейчас не было времени. Сереже нужна была помощь. Под простыней было очевидно пусто, но Олег все равно ее сдернул и уставился в зеркальную серебристую поверхность каталки, которую пересекали четыре длинные полосы — следы от когтей, но точно не лисьих. Зверь, оставивший их, был куда крупнее.

— Пиздец, — буркнул себе под нос Олег.

— Внутри, — будто в подтверждение его мыслей отчитался Вадик, и Олег шумно выдохнул. На заднем плане у Вадика стояла какая-то какофония: скрежет, лязг… крики? Кажется, он нашел других оборотней.

У Олега вдоль позвоночника скатилась волна пренеприятных мурашек.

— Обстановка?

— Паршивая. Доложусь позже, пока отбой.

Наушник замолк всего на секунду, а уже в следующую позвал голосом Славы:

— Олег.

— Да.

— По внутренней сетке вызов в третью смотровую. Срочный.

— Иду туда.

Олег еще раз окинул беглым взглядом операционную, открыл было дверь наружу, но тут же нырнул обратно: дальше по коридору раздались шаги. Шли, буквально бежали, двое — мужчины, крупные, судя по сопровождающему шаги сбитому дыханию, не слишком спортивные.

— Давай живее, а, — раздалось из-за двери. Олег на всякий случай отошел и поднял пистолет, но шаги не замедлились у операционной.

А вот и срочный вызов.

Олег облизнулся и, стоило шагам чуть утихнуть, выскользнул обратно в коридор. Он как раз успел увидеть краем глаза, как двое одетых в распахнутые белые халаты людей скрылись за поворотом налево. Двинулся следом, боком и держа пистолет наготове. Осторожно, но быстро. Когда он завернул за угол, санитаров, а это, скорее всего, были именно они, видно не было. Зато в напротив обнаружилась дверь с табличкой “1”. Запертая.

— Ребят, — позвал Вадик, — у них тут лев есть. Охуеть. Запрашиваю разрешение на вызов подмоги. Без спецтехники не вывезем.

— Добро, — отозвался Олег, приближаясь к следующей двери.

Вторая смотровая была открыта, но пустая, как и операционная. Она была совсем небольшая, метров пятнадцать, и напоминала кабинет какого-нибудь сраного маньяка из трешевого ужастика: самой примечательной ее деталью было огромное кресло, чем-то напоминающее гинекологическое, только со свисающими с поручней и поножей кожаными ремнями.

Быстро пошарив по углам пистолетом, Олег уже собирался осторожно прикрыть за собой дверь, как совсем близко сначала раздался предупреждающий животный рык, потом грохот, а сразу за ним — отборный мат. Олег выскочил из кабинета и прижался спиной к стене. Соседняя дверь была приоткрыта, за ней глухо переговаривались.

— Твою мать, — сказал мужской голос, — он мне всю руку исполосовал. Так бы и…

— Эй, — предостерегающе окликнул его другой, — полегче.

Очень осторожно Олег просунул носок ботинка в щель, пинком распахнул дверь и рывком выбросил себя в проем, поднимая ствол. Эта смотровая была точной копией предыдущей, только здесь кресло не пустовало. Сережа — а это был именно он, хотя на парня с той фотки с объявления он не походил ничем, кроме ярко-рыжих, огненных на фоне окружающей больничной белизны волос — был распят и крепко в нем зафиксирован. Один из санитаров стоял спиной к Олегу и вплотную к креслу. Другой находился у дешевого дспшного стола, похожего на учительский. Он первый заметил Олега и первый же получил аккуратную дымящуюся дырку промеж глаз. Второй обернулся на звук рухнувшего тела, на лице его отпечаталось сначала непонимание, потом паника. Он поднял трясущиеся руки, открыл было рот, но Олег не стал дожидаться просьб о помиловании и снова выстрелил. Тело осело рядом с креслом почти бесшумно, и Олег поднял взгляд на Сережу.

Уши у того, почему-то лисьи, а не человеческие, были прижаты к голове, а верхняя губа поднята в оскале. Он был одет в медицинскую сорочку, и все это вместе — сорочка, кресло, ремни — смотрелось настолько дико, что Олег на секунду засомневался в реальности происходящего.

— Привет, — совершенно идиотски сказал он и, спохватившись, опустил пистолет и перешагнул через труп.

Сережа молчал, только следил за каждым его движением. Олег едва успел расстегнуть ремень на одном его запястье, как Сережин взгляд метнулся ему за спину, к двери. Олег услышал грузные неторопливые шаги всего на пару секунд позже него, резво обернулся и встал так, чтобы наполовину закрыть кресло собой.

— Надеюсь, Сережа, вы понимаете, что сами выну… — начал было Рубинштейн, войдя в смотровую, но замолк прямо посреди лениво растянутой “у”. Смотреть, как с его толстого, маслянистого от пота лица, вытянувшегося от изумления и страха, стекает самодовольная улыбочка, было одно удовольствие. На левой щеке у него красовались четыре еще кровящие полосы. Олег не сомневался, что если посмотрит сейчас на Сережину руку, то обнаружит у него под ногтями темно-красную каемку. Это объясняло и срочный вызов санитаров, и отсутствие самого Рубинштейна в кабинете. И шприц с прозрачной маслянистой жидкостью непонятного происхождения у него в руке.

Проследив его взгляд, Рубинштейн чуть поднял шприц, как будто показывая, что это его единственное оружие, и сделал крохотный шаг в сторону стола. Олег тут же подвинул дуло пистолета.

— Я просто положу, ладно? — сказал Рубинштейн на удивление ровным тоном. Кем там он работал до того, как подался в работорговлю? Психиатром для маньяков? Неудивительно, что умел держать лицо в самых патовых ситуациях. Интересно, до всего здесь происходящего он сам додумался или подслушал на одном из сеансов?

Сраный ублюдок, возведший ксенофобию в ее абсолют.

Олег рвано кивнул, и Рубинштейн очень медленно опустил шприц на стол. Сзади было подозрительно тихо, но оборачиваться Олег не стал из соображений безопасности. Пальцы Рубинштейна невзначай соскользнули со шприца на столешницу, поползли к ее краю.

— Сигнал тревоги из третьей смотровой, — сказал Слава прямо Олегу в ухо, — не по радиосвязи, я перехватил, но на всякий случай отправляю Шуру поближе к тебе.

Олег почувствовал, как губы медленно, сами собой, разъехались в широкую улыбку. Рубинштейн побледнел и отступил ближе к стене. На висках у него выступил крупными каплями пот. Сережа тоже уловил изменение, возможно, услышал участившееся сердцебиение, и зарычал — тихо, низко и очень зло. Олег непроизвольно сглотнул, чувствуя, как волосы на загривке встали дыбом. Это было приятное ощущение. Спиной он почувствовал какое-то движение, но какое именно, сказать не мог.

— П-послушайте… — прошептал Рубинштейн побелевшими трясущимися губами. От его уверенности не осталось и следа. Олег знал, что он видит сейчас перед собой: два совершенно одинаковых, звериных оскала на человеческих лицах. Убивать Рубинштейна он не планировал, гораздо полезнее было забрать его живым и поболтать по душам, но как же было приятно было смотреть, как он дрожит и отирает потные ладони о штаны. — Послушайте меня, это наука, а наука всегда требует… Требует особого подхода. Вы должны понимать, вы ведь человек, разумное существо, в отличие от… — Рубинштейн запнулся, судорожно сглотнул.

А дальше одна за другой, почти как автоматной очередью, произошло сразу несколько вещей. Глаза Рубинштейна вдруг полезли из орбит, он вжался спиной в стену и начал хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Олег понял, в чем дело, уже в следующую секунду: за спиной снова дернулись, Сережа рывком подался вперед на кресле и — ухватился за рукоять еще одного Олегова пистолета, закрепленного в бедренной кобуре. Это только в кино у героев были бесконечные патроны. В реальной жизни приходилось таскать запаску, а лучше две, на себе.

Выстрел, не скраденный глушилкой, грянул над самым ухом. У Рубинштейна на белоснежной рубашке в районе живота выросло кровавое пятно. Еще живой, он начал сползать по стене, но прежде, чем он рухнул на пол, Сережа выстрелил еще четыре раза. Последняя пуля уже не попала в цель — оставила дырку в стене.

Олег стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел, как Рубинштейн трясется и захлебывается собственной кровью. Жалко его не было. Было как на американских горках во время мертвой петли: мир вдруг перевернулся с ног на голову, пока ты сидишь, пристегнутый, и ни черта не можешь контролировать. За спиной требовательно зарычали, и Олег, пересилив себя, очень медленно повернулся и поднял руки, уже зная, что увидит.

Ноги Сережи все еще были зафиксированы ремнями, но с освобожденной Олегом одной рукой он смог вызволить вторую сам и теперь держал ими обеими пистолет, направленный Олегу в лицо. Глаза у него были такие дикие, такие нечеловечески злые, каких Олег никогда не видел у него в животной форме.

— Я за тобой, — тихо сказал Олег и разжал ладонь, позволив пистолету болтаться на указательном пальце.

Сережа снова зарычал.

— Олег! — гаркнул в ухо Слава, — это у вас стрельба? Какого хера? Олег? Ответь!

Олег сглотнул и, не отводя взгляда от Сережи, повторил:

— Я пришел за тобой. И нам надо идти. Сейчас сюда сбежится на шум весь оставшийся персонал. Пожалуйста. Сережа.

Он впервые произнес это имя вслух, пусть и в таких странных обстоятельствах, и в Сережиных глазах мелькнуло сомнение. Пистолет в его руках дрогнул. Олег мог бы его выбить, но не стал.

— Твою мать, Волков, — теперь Вадик. — Ты там живой?

Медленно, чтобы Сережа видел, Олег поднес пальцы к гарнитуре и включил микрофон.

— Живой. Шура, Слава, на вас зачистка всего периметра. Вадик…

— Щенки, — хрипло выплюнул Сережа, понемногу опуская пистолет.

— …что с лисятами? Нашел их?

— Ебаный ты сукин сын, Волков, а…

— Вад.

— Нашел, нашел. Четыре штуки, такие хорошенькие, я не мо… ай! Оно меня цапнуло!

Олег кивнул Сереже, и тот, выдохнув, опустил пистолет. Взгляд у него вдруг стал растерянный-растерянный, он непонимающе моргнул, облизнул губы, сказал:

— О-олег? — но времени разбираться не было. Олег забрал пистолет из его ослабевших пальцев, отстегнул ноги, помог спуститься с кресла и подтолкнул к двери. Обернулся сам, выходя: Рубинштейн был уже мертв, его распахнутые глаза с ужасом смотрели в потолок.

Им повезло не встретить никого по дороге: в лаборатории и так было немного народу, а тут еще и Шура со Славой постарались.

— Как дела? — уточнил Олег, когда они с Сережей поравнялись с пустым постом охраны.

— Подходим к западному крылу, — отчитался Шура, — еще трое обезврежено, включая секьюрити Айболита. Тут что-то скучновато.

Олег, не удержавшись, чуть нервно рассмеялся.

— Надо было тебе идти со мной. Вад, ты где?

— На пути к вам.

Они встретились у самого центрального входа. Вадик вырулил из-за угла, Сережа, до того молча следовавший за Олегом, затормозил, увидев незнакомца, и Олег рефлекторно закрыл его от Вадика собой. Просто на всякий случай — нервы все еще были напряжены как канат, тело думало и действовало вперед мозга.

У Вадика были в мясо исцарапаны и искусаны руки, но морда была довольная. Он держал в охапке четырех извивающихся, испуганно пищащих лисят. Сережа за спиной гортанно зарычал, ломанулся было вперед, но Олег не пустил, перекрыв дорогу плечом.

— Свои, — сказал он чуть резче, чем нужно, как приказ отдал. Выйти из командирского модуса было не так-то просто.

Вадик сгрузил брыкающих лисят ему на руки и мужественно не пошутил ни единой шутки. Никаких тебе “можно мне одного?” Олег видел, насколько тяжело это ему далось. Лисята все еще ворочались и царапались, до смерти перепуганные такими приключениями, но, кажется, унюхав родной запах, понемногу успокаивались.

— Тш-ш, — прошептал Олег, чувствуя, как его тоже отпускает.

Он обернулся и лоб в лоб столкнулся взглядами с Сережей.

Сережу трясло.

У Сережи были прижаты к голове уши, а в испуганных голубых глазах стояли слезы. Он смотрел то на лисят, то на лицо Олега, как будто даже сейчас, уже у выхода из проклятой лаборатории, ждал какого-то подвоха.

Видимо, накрыло с оттяжечкой. Чуть-чуть не дотерпел до дома.

— Четыре, — упавшим голосом прошептал Сережа. — Их четыре. Должно быть… — его затрясло сильнее. — Д-должно быть пять!

— Пятый дома. Они его потеряли по дороге. Я нашел в лесу. Удержишь?

Сережа судорожно закивал, сложил руки колыбелью, и Олег очень осторожно передал ему лисят. Сережа прижал их к себе, заголосивших уже радостно, потом поднял взгляд. Его покачнуло вперед, и он упал лбом Олегу в плечо. Олег тут же обнял его за плечи, притягивая в бережные объятия.

Господи, подумал он.

Все позади.

Сережа в безопасности. Лисята в безопасности.

— Я это, ребят, — откуда-то сзади неловко прокашлялся Вадик, — пойду, наверное. Можно?

Олег, не удержавшись, хрипло рассмеялся Сереже в макушку.

========== Глава седьмая, о самых вкусных блинах и первой не первой встрече ==========

Сереже звонко — и мокро, фу — чихнули прямо лицо. Шумно понюхали у самой переносицы, так близко, что стало холодно от точечного прикосновения крохотного влажного носа и щекотно от мазнувших по коже усов. А потом лизнули в щеку. Сережа фыркнул и попытался увернуться, но не тут-то было. На щеку для надежности поставили лапу и снова проехались длинным мазком шершавого языка, чьи-то зубы сомкнулись на самой нежной, верхней, части лисьего уха, и Сережа почувствовал, как его неумолимо тянет из сна в реальность.

Т у д а, в реальность, не хотелось. Сережа знал, что проснуться значило снова оказаться на кафельном полу крохотной комнатки, в которой он, даже будучи в звериной форме, едва мог повернуться, что уж говорить о форме человечьей. В предыдущий раз в его камере хотя бы был матрас, в этот, видимо, в наказание за побег, не было ничего, кроме унитаза в самом углу и крохотной щелки в двери, сквозь которую просовывали еду и сквозь которую он то и дело чувствовал неприятные липкие взгляды своих соглядатаев.

Сейчас ему было мягко, тепло и уютно. Сейчас лисята были рядом с ним, а не отняты и заперты черт знает где.

— Ваф, — возмущенно сказали над ухом. Сережа узнал Давида и сонно улыбнулся, глубже зарываясь под одеяло, которое тут же начали копать, чтобы добраться до лица. — Ваф!

Снова кусили за ухо. Только теперь еще и больно потянули в сторону. Кто-то из лисят — кажется, аж двое — умудрились проникнуть под одеяло со стороны ног и теперь там возились. Сережа уже принял мученическое решение продирать глаза, но, похоже, делал это слишком медленно, потому что его решили поторопить.

Укусом прямо в ступню.

— Ай-й, — прошипел он, рефлекторно дернув ногой, и распахнул глаза. Из-под одеяла раздалось азартное рычание. — А ну цыц там.

Обзор закрывала чуть в расфокусе мордочка Давида. Сережа выпростал руку и осторожно его отодвинул.

Он и в самом деле спал не на голом полу, а в кровати, под тяжелым пуховым одеялом. И находился не в крошечной камере, а в спальне Олега. Сережа облизнул пересохшие губы и проморгался. На мгновение мелькнула мысль, что все — листовка в кармане кожанки, дикая охота, снова лаборатория — ему просто приснилось, но он тут же ее отмел. Потому что да, у него определенно были губы. И руки. И волосы лезли в лицо. Единственное, что…

Он сел и откинул одеяло. Так и есть, Вена и Мона радостно жевали его хвост. Пойманные с поличным, они тут же бросились врассыпную, были схвачены и радостно запищали, когда Сережа уложил их на спинки и принялся рассеянно почесывать животы. Остальные лисята тут же ломанулись под руку, пришлось ловить и чесать уже их, и через какое-то время Сережа понял, что у него ломит щеки от широченной улыбки.

Лисята были в порядке.

Лисята были с ним.

Лисята, скорее всего, по причине маленькости даже не поняли, что произошло.

Как будто ты сам понял, сонно проворчал внутренний голос, и Сережа подозрительно замер. Странное было ощущение. Он не мог точно сформулировать, что, но что-то его задело в самом факте присутствия внутреннего голоса. Раньше не задевало, а теперь…

Сережа насухую сглотнул, проехался взглядом по комнате и чуть не застонал — хотя в его случае получился бы разве что хрип — от счастья: на прикроватной тумбочке стоял и так и манил стакан с водой. Сережа схватил его и жадно ополовинил буквально в пару глотков. На мгновение зажмурился от восторга и длинно выдохнул.

Потом вдохнул.

И выдохнул снова.

В порядке и безопасности были не только лисята. Он — тоже.

Помимо стакана на прикроватной тумбочке обнаружилась небольшая стопка одежды: теплые носки, мягкие спортивные штаны и футболка. С Арией. Сережа не удержался и тихо прыснул себе под нос. Он по-прежнему был в дурацкой больничной рубахе, снять ее и надеть нормальные человеческие вещи было одно удовольствие. Он и не помнил, когда в последний раз был настолько одет — побег в расчет было решено не брать. Сережа аккуратно, разгладив каждую складочку, сложил рубаху на коленях. Теперь, когда лисята были пересчитаны, он убедился, что они целы и невредимы, осмотрелся и переоделся, его взгляд все чаще возвращался к двери на кухню. Она была плотно прикрыта, но, если прислушаться, можно было разобрать доносящиеся из-за нее звуки: стук, тихое лязганье и говор, периодически прерываемый ситкомовским смехом.

Там был Олег, и по-хорошему к нему надо было выйти, вот только Сережа понятия не имел, как себя вести и что говорить.

Спасибо?

Как ты меня нашел?

Откуда у тебя в кармане была та листовка? Ты передумал? Был вариант раздеться обратно, обратиться в лиса и поскрестись в дверь, а там попросить почесушек и сделать вид, что ничего не было, но он отдавал малодушием. Да и Сережа будет выглядеть откровенно жалким и отчаявшимся.

А то это не так, закатил глаза внутренний голос, и Сережа рыкнул себе под нос. Голос послушно заткнулся. Он вообще сегодня был на удивление немногословен и покладист.

Сережа не знал, сколько провел времени, гипнотизируя взглядом дверь и рассеянно почесывая лезущих под руку лисят, но его раздумья прервал стук. Сережа вздрогнул. Он сидел на кровати по-турецки и теперь чуточку отодвинулся вглубь. Сам не зная почему.

Стук прекратился, но дверь, вопреки ожиданиям, не распахнулась. За ней теперь вообще было тихо-тихо. Прошло секунд пять, и стук повторился. На этот раз короткий: всего два удара. И звучал он как-то неуверенно. Снова тишина.

— Да? — спохватившись, хрипло сказал Сережа, и дверь тут же со скрипом приоткрылась. Олег неуверенно просунул в комнату голову и посмотрел на Сережу.

— Я… я услышал, что вы проснулись и… Можно?

Сережа неловко кивнул, весь подбираясь. Дверь открылась шире, Олег зашел в комнату. По тому, как он двигается и как смотрит, стараясь подолгу не задерживать на Сереже взгляд, было понятно, что он тоже чувствует себя не в своей тарелке. Сережа поджал губы. Сердце стучало чуть быстрее обычного, неприятно вспотели ладони.

Олег осторожно присел на край кровати, все еще избегая смотреть ему в глаза. Юди, которую Сережа в этот момент чесал, легко вывернулась из-под руки и потрусила к Олегу. Тот, заметив это, расплылся в широкой улыбке и протянул ей пальцы, которые тут же оказались обнюханы, облизаны и попробованы на зуб.

— Привет, Истребительница, — пробормотал Олег себе под нос. Юди тявкнула в ответ. Сережа вопросительно приподнял брови.

— Истребительница? — осторожно переспросил он.

Олег поднял на него взгляд, и… в нем ничего не изменилось. Он смотрел на Сережу так же, как смотрел на Юди — без капли отвращения или осуждения.

— Когда ты попал в капкан, — принялся объяснять он, — она прибежала за помощью. И вопила так, что я подумал, что это истребители над домом летают. А позавчера я нашел ее в лесу, и она снова вопила, вот я и подумал… — Олег замолк, с тревогой глядя на него, и Сережа усилием воли заставил себя расслабиться. Все было позади. Думать сейчас о том, что было бы, если бы Юди не нашлась, если бы Олег не стал ее искать, а потом не пришел бы за ним, значило только зря себя мучить. Олег прокашлялся. — А как… как ее на самом деле зовут?

— Юди, — Сережа неуверенно улыбнулся и осторожно погладил ее между ушкам. Юди обернулась и лизнула его пальцы. — Сокращенно от Юдифь. А это Ника, — он кивнул на еще одного лисенка, сладко дрыхнущего на подушке. — Венера или можно Вена. Давид. И Мона.

Все время, что Сережа называл и указывал поочередно на лисят, брови Олега ползли все выше.

— А я смотрю, с самооценкой у тебя все в порядке, да? — наконец фыркнул он, и Сережа непроизвольно выпрямил спину, чувствуя, как розовеют не то от смущения, не то от возмущения щеки.

— В смысле?

Олег стушевался и примирительно поднял руки.

— В смысле я сначала подумал, что ты дал им имена в честь героев и героинь древних мифов, но Давид и Мона, это же от Мона Лизы, верно? — Сережа кивнул, — это реальные люди. Получается, ты назвал их в честь произведений искусств, а себя авансом нарек создателем шедевров? — у Сережи на мгновение перехватило дыхание и чуть сжались внутренности, как когда он впервые увидел Олега без бороды. Видимо, что-то такое отразилось у него на лице, потому что Олег вдруг ужасно смутился. — Что? Я люблю Дискавери, а у них целый цикл про искусство!

— Хочешь сказать, они не шедевральны? — Сережа подхватил грызущую большой палец на его ноге Мону под животик и легонько потряс ею перед Олегом. Мона возмущенно пискнула. Выражение мордочки у нее было крайне обескураженное, и произведение искусства со смешно растопыренными лапами и прижатыми ушами она напоминала мало.

Максимум маленький пушистый перфоманс.

Глаза у Олега загорелись, он сжал губы, отчего у него непроизвольно чуть надулись щеки. Несколько секунд они с Сережей смотрели друг на друга, а потом, не выдержав, синхронно расхохотались.

Сережа, кажется, миллион лет так не смеялся: долго, раскатисто, от души. Дело было даже не в словах Олега, не настолько уморительные они были, просто, начав, он был уже не в силах остановиться. Чем дольше он смеялся, тем легче ему становилось: будто все тревоги и страхи, что тяготили его последний год, на мгновение потеряли вес. Он очень, очень давно не был нормальным, не сидел напротив симпатичного парня, разбирающегося в искусстве — пускай и на уровне просмотра Дискавери — и не думал ни о чем плохом.

Пару раз кому-то из них удавалось чуть-чуть успокоиться, но потом они встречались взглядами, и все начиналось по новой. Когда они наконец оба выдохлись, Сереже понадобилась, наверное, целая минута, чтобы прийти в себя. Олег сидел напротив и тоже тяжело дышал. Они посмотрели друг на друга и в следующую секунду заговорили одновременно.

— Я, похоже, облажался, когда решил сбежать, — сказал Сережа.

— Я не собирался тебя им отдавать, — сказал Олег.

Сережа замолк и махнул рукой, уступая право первого слова. Олег посерьезнел и повторил:

— Я не думал тебя сдавать. Ты ведь поэтому ушел? — Сережа коротко кивнул, непроизвольно прижимая уши. Теперь это решение и в самом деле казалось необдуманным и необоснованным. — У тебя был маячок, — Олег поднес руку к своей шее, Сережа отзеркалил его движение и нащупал полоску пластыря, — я не знал, у кого еще есть доступ к программе слежения, так что на всякий случай не стал ждать твоего пробуждения и сразу его извлек.

Странно, что Сережа этого даже не почувствовал. Мощно же его вырубило.

— Ограниченного радиуса, — продолжал Олег, — это значит, что они могли найти тебя, только оказавшись на определенном расстоянии. Все это время они искали тебя. В свой последний выезд в поселок я увидел объявление о пропаже. Сложил два и два, понял, что это ты. Я хотел поговорить с тобой, клянусь, но не знал, как подступиться, и решил сначала разведать обстановку, а потом… Потом ты сам знаешь.

Олег неловко развел руками и облизнулся.

— Я не… — неловко начал Сережа, но Олег замотал головой и не дал ему договорить.

— Не извиняйся. Я бы тоже здорово перепугался, окажись на твоем месте.

Сережа задумчиво пожевал губами. По всему выходило, что без двух последних кошмарных дней вполне можно было обойтись.

— Как ты нашел меня?

Имел в виду он не только и не столько это. Почему. Почему ты вообще решил меня искать.

— Я служил, — рот Олега сжался в тонкую нитку, кажется, говорить об этом ему было непросто, хотя раньше армейские байки давались ему без особого труда. — Сначала по контракту, потом был наемником. У меня осталась пара полезных контактов. Вызвал подмогу, нашли лабораторию или что это было, и взяли штурмом. Мы ведь… — Олег замялся, — как минимум… друзья? После всего, что тут было?

Он обвел широким жестом кровать, и Сережа покраснел, вспомнив, сколько раз они спали в обнимку и как он тыкался носом Олегу под подбородок и лизал в щеку, когда тот просыпался после кошмаров.

Олег смотрел на него с сомнением, будто не был до конца уверен, что правильно понял положение дел. Сережа заправил за ухо выпавшую прядь волос. Вспомнил, что уши у него сейчас лисьи. Прядка упала обратно.

— А как максимум?.. — подразнил он, с удовольствием отмечая, что теперь настала очередь Олега смущаться. Один-один.

Они снова столкнулись взглядами, одновременно улыбнулись, и… У Сережи очень громко заурчало в животе. Олег прокашлялся и кивнул в сторону открытой двери.

— Я там это… завтрак приготовил. Будешь?

Человечий нюх не был настолько чувствительным, как лисий, но восхитительный аромат с кухни слышался и так. Теперь, учуяв его, Сережа понял, насколько голоден. В лаборатории его пытались один раз покормить, он даже заставил себя съесть полпорции сероватой, не аппетитной на вид баланды, но уже через пять минут она запросилась обратно. А до этого он ел, кажется, еще до побега. Да, точно.

— Мясо для лисят есть? — деловито уточнил Сережа, и Олег оскорбленно поджал губы.

— Ты дрых почти шестнадцать часов. Как вырубился в машине, так и пиши пропало. Я уже дважды их забирал на покормить и погулять. И побеситься, а то они бы тебя от переизбытка энергии уже сожрали. Оу.

Сережа проследил его озадаченный взгляд и мягко рассмеялся: его хвост самовольно волохался по одеялу. Не бил, как бывало в моменты особого довольства, но лениво елозил туда-сюда.

— Я его не очень контролирую, — пояснил он и осторожно сполз с кровати. Вроде не шатало, но ноги были немного ватные. Впрочем, спустить на пол лисят и без посторонней помощи добраться до кухни это ему не помешало.

На обеденном столе стояла тарелка со стопкой румяных блинчиков. Сережа жадно потянул носом и сглотнул набежавшую слюну.

— Они немного остыли, горячие вкуснее…

— Набиваешь себе цену? — Сережа кинул в сторону Олега деланно подозрительный взгляд.

— Есть немного.

Необходимости в этом не было. Сейчас Сережа и свежепойманных мышей бы сожрал сырыми и неосвежеванными, что уж говорить о румяных, так и манящих блинах. Он упал на стул, свернул один блинчик трубочкой и на мгновение замер. Рядом с тарелкой стояло целых три пиалы с топпингами. Олег здорово подготовился к его пробуждению. Сережа выбрал ту, в которой угадывалось разведенное со сметаной варенье, обмакнул край блинчика, откусил, не удержавшись, блаженно зажмурился и застонал.

— Боже, — прошептал он с набитым ртом и торопливо затолкал в себя остаток блина.

— Вкусно? — самодовольно уточнил Олег, устраиваясь напротив, но одного брошенного исподлобья взгляда хватило, чтобы он растекся в улыбке и перестал кокетничать.

Сережа принялся за второй блин. Потом за третий. После пятого его надуло как шар, а организм сказал твердое “хватит”, но рука так и тянулась к тарелке. Блины были восхитительно ажурные, ароматные, а главное — вкусные. Сережа и так знал, что Олег умеет и любит готовить, но, когда выпала возможность убедиться самому, ощущалось оно по-другому.

— Я периодически обращался и таскал еду из холодильника, — поделился он, все-таки решив сделать паузу, и откинулся на спинку стула. Даже дышалось тяжеловато, — когда тебя не было, но по чуть-чуть, чтобы не было заметно, а это…

Это было самое потрясающее, что он ел в своей жизни. Сереже казалось, что, даже если он осуществит свою мечту, станет очень влиятельным и очень богатым и каждый день ему будут готовить кухни разных стран повара мирового класса, он все равно будет вспоминать об этих блинах и думать: блять.

К счастью, Олегову эго хватило выражения его лица, пытать Сережу дальше он не стал. Олег просто смотрел. Теперь он делал это открыто, но не пялился, как на диковинную зверушку в зоопарке, а изучал, как впервые увиденного, равного себе собеседника. Сережу нисколько не тяготили его взгляды.

— Расскажешь, как так вышло? В смысле с лабораторией и Рубинштейном, — спросил Олег после пары минут довольно уютной тишины. Лисята, вдоволь наигравшись друг с другом и со своими игрушками, теперь толкались и пытались поставить передние лапки на его табурет. Сережа взял с тарелки еще один блинчик и принялся рвать его на маленькие кусочки и поочередно им скармливать. От вопроса он чуть напрягся, но Олег тут же добавил: — Если не хочешь отвечать, то не надо.

Сережа зажато дернул плечом. Хотел ли он об этом говорить? Определенно нет. Но было ли честно раскрыть свои карты, после того, как Олег раскрыл свои?..

— Нечего особо рассказывать, — он взял еще один блинчик, чтобы занять руки, свернул, но есть не спешил. Лисята начали требовательно подвывать, но замолкли, стоило бросить на них строгий взгляд. — Оборотней обычно после девятого класса выпирают, отправляют в специализированные техникумы, но мне повезло с учителями, они по поводу меня аж районный педсовет созвали, и я остался до одиннадцатого. Я уже тогда увлекался информатикой, хотя знал, что в программисты меня хрен возьмут. Меня это злило, я брал все первые места на городских олимпиадах. Еще преподы все с таким сочувствием смотрели, вручая очередную грамоту. После выпускного надо было куда-то поступать, все места посчитаны, порядок строго регламентирован: куда, на кого, кем потом работать. К какому ликоцентру тебя прикрепят, чтоб наблюдался. Как гребанного УДОшника. Я так не хотел, ну и взломал МГУшную базу абитуриентов. Поступил на информационные технологии с хорошей стипендией.

Последняя фраза прозвучала даже гордо, а весь рассказ давался на удивление легко. Будто он говорил о ком-то другом, а не о себе. Скорее всего, это был какой-то защитный механизм психики, с которым ему еще предстояло разобраться.

Олег слушал внимательно, не перебивал. Сережа продолжил:

— Все было хорошо, учеба давалась мне легко, на втором курсе я даже подрабатывать начал, немножко, снял себе комнату почти в центре. А на третьем у нас поменялся препод по матанализу. Неприятный мужик, сдать можно было либо через постель, либо взяткой. Я знал предмет, — впервые с начала рассказа Сережа почувствовал злость и махнул свисающим с табуретки хвостом, в голосе прорезались рычащие нотки, — хорошо знал. И, если честно, у меня и не было денег на взятку. Первые два раза он меня тупо завалил, на третий понял, что я упертый, и отсыпал с барского плеча трояк, мол, подавись и иди гуляй. А у меня повышенная стипендия, подработки были нерегулярные, и она была мне кровь из носа нужна. Трояка не хватало, надо было отлично. В общем, я разозлился и… — Сережа перевел дух и коротко обвел рукой с так и нетронутым блином свои уши и хвост. — Обычно, чтобы держать человеческую или животную форму, не надо напрягаться. Но если нервничаешь или, наоборот, слишком расслаблен, могут полезть… лишние детали. Какой он тогда ор поднял, господи боже. Я максимум рыкнул, а в деканате были уверены, что чуть ли не набросился на него. А на нем ни царапины не было!

Сережа все же макнул блинчик в сгущенку, откусил и принялся сосредоточенно жевать. Олег не торопил.

— В общем, мое жульничество вскрылось, меня отчислили, принялись таскать по всяким комиссиям, грозились судом. Тогда на меня и вышел Рубинштейн, — Сережа перевел дух и доел блинчик. А потом осторожно задал вопрос, про который до этого момента не помнил, что хочет знать на него ответ. А он хотел. Боялся, но хотел. — Кстати, а… что с ним?

Олег нахмурился.

— С Рубинштейном?

Сережа кивнул, и выражение лица у Олега стало престранное: как будто его застали врасплох, хотя Сережино любопытство было вполне объяснимо. Когда тебя против воли удерживают в садистском разведенческом центре, логично, что тебе захочется узнать судьбу того, кто за всем этим стоял.

— А ты не помнишь? — осторожно уточнил Олег, и Сережа напрягся.

События последних дней он и в самом деле помнил урывками. Помнил, как за ним устроили охоту в лесу, как загнали в угол и вырубили дротиком со снотворным. Как он очнулся в камере, как его пытались накормить, как потом — тут память начинала сбоить, даже под дулом пистолета он не смог бы сказать, сколько между этими событиями прошло времени — его силком выволокли из нее и притащили в самую ненавидимую им часть лаборатории — в смотровую. Рубинштейн там точно был. Сережа помнил егонаглую самодовольную морду, помнил, как он расплылся в мерзкой усмешке и завел это свое снисходительное сюсюканье: Сережа то, Сережа это. Кажется, он бросился на него и располосовал лицо, Рубинштейн развизжался, вызвал санитаров и… дальше был провал. Сережа сглотнул.

Потом он помнил, как шел за Олегом по коридорам, вздрагивая от каждого шороха, как ему вручили лисят, посадили в машину. И снова провал. Олег сказал, что он вырубился. После всего пережитого это было неудивительно.

Сережа качнул головой.

— Пришлось, — очень осторожно сказал Олег, не сводя с него глаз, — его устранить.

Формулировка была подозрительно деликатная, словно Олег что-то недоговаривал, и…

Просто порадуйся, что уебок больше нас не потревожит, шепнул внутренний голос, к тому же — разве нет вопросов поважнее?

Не лезь, а то пожалеешь.

Вопросы поважнее действительно были, и Сережа действительно был рад новости о смерти своего мучителя — чувство гадкое, но приятное. Когда он нехотя сменил тему, у Олега на лбу разгладилась морщинка. Сережа решил, что они к этому еще вернутся.

— А что с другими оборотнями? Я был там не один, я… слышал, — Сережу, стоило ему вспомнить звуки и запахи, стоявшие в крыле с камерами, передернуло.

И у тех оборотней, мысленно продолжил он про себя, не было своего Олега, чтобы собрать команду и вот так ворваться и всех порешать.

— Я тебя увез, но мои товарищи остались там, — пояснил Олег. — Они потихоньку вывезут всех оборотней в безопасное место. Скорее всего, сначала в Москву, а потом в Европу, там есть шелтеры и волонтерские организации, помогающие с документами, обучением и работой, — звучало подозрительно хорошо, и Сережа нахмурился. Олег хмыкнул, верно считав его сомнения. — Один из моих друзей буквально помешан на оборотнях, он… — Олег вдруг осекся. — Я… не в плохом смысле. Я понимаю, что оборотни это не какое-нибудь хобби типа просмотров сериалов или коллекционирования, чтобы быть на них помешанным, но…

Сережа слабо улыбнулся и махнул рукой, прерывая его.

— Забей. Я понял, что ты не имел ничего такого в виду.

Олег подвинул тарелку с блинами чуть поближе к Сереже, видимо, в качестве примирительного жеста, и Сережа улыбнулся мягче, скручивая очередную трубочку и макая ее в мед.

— Тебе, — Олег глянул на игриво мутузящих друг друга на полу Юди и Давида и примеривающуюся, как бы нырнуть в эту кучу-малу, Нику, и поправился: — Вам. Вам бы по-хорошему тоже уехать. Твое исчезновение много кого взбаламутило и много кому из-за этого встало поперек горла.

Внутренний голос на этих словах довольно заурчал, как гигантский ласковый кот, но Сережа не обольщался.

— Я прикидывал такой вариант, — он покачал головой, — смотрел расценки на выезд с сопровождением. Мне это не по карману.

На душе заскребли кошки, а блинчик резко потерял весь свой вкус. Сережа отложил его недоеденным обратно на тарелку, чтобы не давиться и не портить общее впечатление. Глупо было надеяться, что они смогут надолго задержаться в зыбком здесь и сейчас. Да, Олег его вытащил, да, лисята были в безопасности. Но надо было делать что-то дальше, как-то себя и их содержать, скрываться. Олег сказал, что лучше залечь на дно. Сережа и сам это понимал.

— Я вывезу вас.

Олег сказал это так запросто и ровно, а потом как ни в чем не бывало забрал Сережин блинчик, макнул в сгущенку и отправил себе в рот, что Сережа хотел было даже переспросить, чтобы убедиться, что не ослышался. Но нужды в этом не было, лисий слух редко когда ошибался.

Они с Олегом пересеклись взглядами, и Сережа облизнулся.

— Ты серьезно?

— Абсолютно.

— За просто так? — Сережа чуть сощурился, чувствуя, как напрягся хвост. Если бы он был сейчас в лисьей форме, шерсть у него на холке встала бы дыбом.

Олег задумался.

— Скажем, как доучишься и станешь супер-крутым разрабом, купишь мне большую черную тачку. Что думаешь?

Повисла тишина, прерываемая только цокотом лисьих коготков по полу и периодическими попискиваниями. Сережа и Олег по-прежнему смотрели друг на друга. Напряжение потихоньку уходило — из Сережиной позы и взгляда. Олег, кажется, и вовсе его не почувствовал. Либо сделал вид, что не почувствовал. Смотрел он ровно, честно. В уголках глаз в едва заметных морщинках пряталась скорая улыбка.

— Идет, — кивнул Сережа.

— Тогда, полагаю, нам надо сделать это по правилам?

Сережа непонимающе уставился на Олега, но тот, все еще серьезный, всего лишь протянул через стол руку.

— Мы ведь официально не знакомы. Олег Волков, очень приятно.

Сережа аж рассмеялся от неожиданности. Остаточное напряжение вмиг отпустило. Он сказал:

— Сергей Разумовский. Можно Сережа. Взаимно.

И крепко пожал протянутую ладонь.

========== Эпилог, О том, как идут дела пять лет спустя ==========

— …в общем, давайте немного подытожим по грядущим событиям: официальной локализации Together, приуроченной к масштабному обновлению, презентация которого состоится в Петербурге через две недели, ждет, наверное, все российское IT-сообщество, но как оно, все еще по большей части ликофобное, отнесется к визиту основателя соцсети, Сергея Разумовского, еще большой вопрос. Я напомню, что именно его исключение из МГУ, ставшее достоянием общественности и получившее резонанс почти шесть лет назад, дало толчок росту количества организаций по защите прав оборотней. С того времени и в самом деле многое изменилось: появление шелтеров, образовательная реформа, которую по надуманным поводам держали на стопе больше двух лет…

— Там дальше много неинтересной статистики, — раздалось сзади, Олег тапнул по планшету, ставя видео на паузу, и запрокинул голову.

В дверях, ведущих на кухню, стоял Сережа. Сам Олег возлежал на диване и из такого положения, снизу вверх, еще и перевернутый, Сережа казался настоящим исполином. Он был одет в растянутые домашние штаны и свою любимую просторную серую футболку, с охотой на драконов, а его волосы с макушки и боков были забраны наверх сиреневой бархатной резинкой. Сережа находился на жизненном этапе “отрастить”, неубранные волосы доставали ему до подбородка, и Олег уже предвкушал удвоенное количество баночек в ванной — Сереже и так полагалось три полки против одной Олеговой, потому что, оказывается, косметический уход за “рыжей шерстью средней длины” тоже имеет право на существование — и вечно забитый слив. С другой стороны, когда носил длинные волосы, Сережа делал ужасно сексуальные пучки и хвосты и вообще был чудо как хорош, так что Олег не жаловался.

— Мх-м?.. — многозначительно уточнил он, чувствуя, как губы разъезжаются в улыбке. Сережа шагнул в гостиную. В руках он держал лисенка, который уже в следующее мгновение оказался сгружен Олегу на грудь.

— У меня важный созвон через десять минут, так что на ближайшие два часа это твой ребенок, — ультимативно заявил Сережа, убедившись, что лисенок никуда не съедет.

Олег не стал возражать. Лисенок сладко потянула четыре лапы разом, зевнула во всю пасть и свернулась смешным калачиком у него на животе. Она была совсем крохой, чуть больше двух недель отроду, и в основном только и была занята, что кормежкой и сном. Развлекать ее нужды не было, а с ролью лежанки Олег после стольких лет в стае умел справляться на ура. Он протянул руку и погладил лисенка между ушами самым кончиком указательного пальца. Когда ему впервые дали ее подержать, она уместилась у него в сложенной лодочкой ладони, еще и место осталось. Олег был уверен, что скончается от умиления и благоговейного ужаса прямо на месте, в палате, но за спиной стоял уставший Сережа с чуть осоловевшими глазами, и надо было держаться. Странная тогда выдалась ночка: за каких-то два часа до этого они приехали в больницу, потому что “да, Олег, это все из-за того что я ем много чипсов и пью одну газировку, десять очков Гриффиндору”, а потом оказалось, что у чипсов с газировкой смешной маленький нос и черная как смоль шерстка.

— Вау, — сказал тогда Сережа, глядя на лисенка.

— Вау, — согласился Олег.

Они назвали ее Марго, в честь виртуальной помощницы, которую Сережа сейчас разрабатывал и которая, заключенная в умные часы, уловила его подозрительно зачастивший под утро пульс, разбудила вибрацией и превентивно вызвала 911.

Теперь Марго, не цифровая, а из плоти и крови, из О л е г о в о й — господи боже, он до сих пор не мог до конца в это поверить — плоти и крови, лежала прямо на нем и мирно посапывала. В отличие от своих старших сиблингов, сданных до вечера в элитный смешанный детский сад, она была не рыжая, а чернененькая от носа до кончика хвоста. Вадик, когда впервые увидел ее на фото, оборвал им все телефоны и, наконец дозвонившись, заявил, что хотят они или нет, а он будет крестным. Сережа ему в ответ заявил, что никого они крестить не собираются, но, если Вадик прилетит на какие-нибудь выходные и заберет первую партию в парк аттракционов, о котором они последний месяц скулили на пять голосов, то может величать себя, как душе угодно.

С няней лисят отправлять не хотелось, Сережа с Олегом были слишком заняты Марго и тем, чтобы аккуратно отпихивать от нее, едва открывшей глазки, чересчур любопытные носы брата и сестер, скорым релизом Together и приуроченной к нему поездкой в Питер, и Вадик, к которому лисята неслись со всех лап и ног, стоило ему показаться на пороге, виделся подходящей кандидатурой.

На том и порешали.

— Колючий, — недовольно фыркнул Сережа, наклонившись и мазнув Олегу по небритой щеке губами, после чего заглянул в устроенный у него на согнутых коленях планшет. Марго закрывала добрую половину обзора, но последнее расследование Юлии Пчелкиной, посвященное произошедшим с их отъезда изменениям в околооборотнических отраслях, угадывалось и так. Оно вышло только сегодня утром, а Сережа уже четырежды подскакивал к Олегу с требовательным “посмотрел?”

— На шестнадцатую минуту перемотай, — посоветовал он, махнув хвостом, и сам ткнул пальцем в нужную точку на ютубовской временной шкале, — говорю же, тут ничего интересного.

Олег недоверчиво хмыкнул. Сережа мог сколько угодно кокетничать и называть статистику из видео “неинтересной”, но Олег видел, как, когда Юля еще работала над расследованием и присылала спонсирующему его Сереже выдержки, у него загорались глаза. Как он сыпал цифрами: сколько выделили бюджетных мест в вузах, в скольких школах сделали “смешанные” классы, во сколько раз увеличили МРОТ по “оборотневым” профессиям. Олег был уверен, что вляпаться крепче уже невозможно, но смотрел, как у Сережи ходил ходуном хвост, как он улыбался и, точно кот, мял кулаками одеяло, на котором сидел, и понимал, что нет.

Возможно было все.

— Ну уж нет, — возразил Олег и вернул ползунок на положенное ему место. Сменился стоп-кадр, Пчелкина застыла с направленным на зрителя указательным пальцем, вокруг нее летало с десяток цифр: 8, 5 700, 2 900 000… Олег отмотал еще чуть назад, — хочу целиком глянуть. Чтоб составить непредвзятое мнение. А то задавишь меня потом своей осведомленностью, наплетешь с три короба, а я и ответить не смогу. Или еще хуже, начнешь спецом гонять по матчасти.

Олег предполагал, что за прошлый уикэнд, когда они пересматривали Братство Кольца (Сережа каждый раз смотрел как в первый: а кто это, а куда они идут, о, я помню, что Арагорн сын Араторна!) и Сережа позорно вырубился на середине, потом спорил, что нет, он бы никогда, а еще потом посыпался на элементарных вопросах, безнаказанным не останется. Так что видео Пчелкиной следовало посмотреть от начала до конца, лучше дважды, а еще лучше — составить краткий конспект. На всякий случай.

Сережа выпрямился, глянул с хитрым прищуром — у него чуть выступал над нижней губой верхний левый клычок, придавая ему немного бандитский вид — и Олег, не удержавшись, протянул ему раскрытую ладонь. Сережа тут же прижался к ней щекой и по-лисьи потерся, выпрашивая еще ласки. Олег запустил пальцы ему в волосы и поскреб ногтями у основания мохнатого уха. Сережа прикрыл на секунду глаза, довольно зафырчал, но потом напомнил с явным сожалением в голосе:

— Созвон, — правда, с места так и не сдвинулся.

Пришлось Олегу, как ответственному взрослому, убирать руку и легонько хлопать Сережу по заднице, чтобы направить в сторону кабинета. Сережа ойкнул и мотнул хвостом, намеренно проходясь им Олегу по лицу.

— Зараза мохнатая.

Пальцы привычно схватили пустоту, Сережа в последний момент увел хвост из зоны поражения, вильнул им еще пару раз, откровенно дразнясь, и направился к плотной прикрытой двери в свою святая святых — серверную, выполняющую также роль кабинета. Лисятам доступ туда был запрещен под страхом бабайки, и это даже не было преувеличением: Сережа, когда зарабатывался до самого утра, мало походил на человека.

Хвост, продетый в специальное, опоясанное по последней моде металлом колечко в штанах, изящно покачивался в такт каждому его шагу, и Олег против воли засмотрелся. Когда они впервые увидели в магазине новую коллекцию какого-то там весьма известного в узких кругах дизайнера, пошитую именно для оборотней, Олег почувствовал себя немного оскорбленным — т а к у Сережи загорелись глаза. И это сейчас он спокойно разгуливал, не пряча ни хвост, ни уши, а, когда они только-только приехали в Италию и начали потихоньку обживаться, он с особым тщанием следил, чтобы ни дай бог ни на секунду не выпасть из полной человеческой формы. Даже дома. Олег хорошо помнил день, на который выпала первая серьезная презентация Сережиной соцсетки: народу была тьма, каждый чих был отрепетирован по три раза, парни из службы безопасности были вымуштрованы и расставлены везде, где только можно и нельзя. Все шло хорошо, Олег наблюдал за вдохновенно вещающим и размахивающим руками Сережей из-за кулисы и параллельно следил за периметром. Сереже хлопали, задавали вопросы, он распалялся, отвечая, говорил громче, руками махал активнее и, видимо, в какой-то момент слишком увлекся процессом, потому что у него вдруг полезли лисячьи уши.

Олег помнил свое собственное замешательство, помнил, как его потянуло на сцену — забрать, защитить, не дать никому с дурными намерениями и на пушечный выстрел приблизиться, только не снова — и с трудом представлял, что испытал сам Сережа, когда толпа на зрительских рядах вдруг замолкла, глядя на него.

Уже в следующую секунду она взорвалась бурными овациями, у Сережи как будто выдернули стержень, он немного нервно рассмеялся в микрофон, сказал “спасибо”, тут же поправился на “thank you”, и остаток презентации прошел даже более гладко и драйвово, чем они смели надеяться. Сережу потом долго не хотели отпускать, завалили еще большим количеством вопросов, к Олегу за кулису он выпал уставший, но щеголяющий лисьими ушами и широченной улыбкой. Руки у него самую чуточку подрагивали, дыхание было сбито, а глаза горели с силой тысячи солнц. Олег ни до, ни после не видел его настолько красивым.

— Ты был, — начал он, чувствуя, как и его собственный немного нервный азарт разгорается с новой силой, но так и не смог придумать достойного эпитета.

— Да, — просто согласился Сережа, шагнул, буквально упал Олегу в объятия и —

Впервые поцеловал.

Олегу тогда показалось, что, как в книжках, уходит из-под ног земля, он обнял Сережу крепче, чтобы зацепиться хотя бы за него, и, конечно, ответил со всей нежностью, которую хранил долгие месяцы с самого их отъезда из России.

— Думал об этом с того момента, как впервые тебя увидел, — выдохнул Сережа ему в губы, когда они оторвались друг от друга, а Олег, облизнувшись, сумел выдать только немного растерянное:

— Прости, не могу сказать того же самого.

Сережа хохотнул, сверкнул глазами и на всякий случай пригрозил:

— Кушу.

Олег тогда не стал ждать претворения обещанного в жизнь и кусил Сережу сам. Сереже понравилось.

Потом, конечно, выяснилось, что и его “впервые тебя увидел” было помножено на “без бороды”, еще потом они сутками не могли друг от друга оторваться, Олегу перепало аж две большие черные тачки на волне успеха социальной сети, лисята один за другим научились обращаться, Together росла и ширилась, завоевывала популярность во всем мире, Сережа взялся за Марго, появилась еще одна Марго.

И как-то так они вот тут и оказались: с созвоном на ближайшие два часа, лежащем у Олега на животе случайным, но ужасно любимым лисенком, скорой поездкой в Питер, которая пока еще непонятно чем им грозила и что обещала.

Олег не был уверен, что это хорошая идея, но, как и Сережа, тоже хотел домой.

Главное, что они ехали туда вместе.

А там уж точно разберутся, что к чему.

конец