эти годы (второй год правления Брежнева) означал почти наверняка участие в Великой Отечественной. А она не только убила миллионы людей. С теми, кто её прошёл, она тоже обошлась неласково. По типу лица художник, так же, как и его гость, был скорее европеец, чем русский. Хотя нос не прямой, но и не картошкой, подходит какому-нибудь французу, гасконцу, например, из романа Дюма. И волосы не рыжеватые, как у гостя, а тёмные, с примесью ранней седины, очень в них заметной. Бритый квадратный подбородок не был агрессивно выдвинут вперёд, напротив, художник опустил голову, чуть не упираясь им себе в грудь и взирая на гостя исподлобья.
– Ну да, – согласился гость, – я он и есть. Теософ и мастер по внечувственным явлениям. Что именно вас интересует? Вы по телефону намекали на какие-то проблемы, связанные с…
– Для начала меня интересует ваша квалификация, – неожиданно стал капризничать клиент. – Можете её как-то продемонстрировать?
– Хм, – озадачился Питер Айронрафт. – Диплом, как вы, наверное, понимаете, показать не могу, мне его заменяет устное благословение Учителя… Впрочем, кое-что предварительно показать могу, если вы хотя бы намекнёте, в самом общем виде, в чём у вас всё-таки проблема?
– Ладно, – протянул художник с сомнением. И только теперь положил удивительно здоровенную кисть и совсем небольшую палитру, которые всё это время держал в руках. Кисть в стакан, бывший частью натюрморта, а палитру в деревянный ящик со всякими художественными принадлежностями, стоявший на столе за натюрмортом и служащий ему фоном. – Допустим, я скажу, что за мной следят. Во всяком случае, мне так кажется. Этого достаточно?
Питер ненадолго задумался, а потом кивнул. – Пожалуй. Ваши подозрения относительно того, кто именно за вами может следить всё равно не обязательно окажутся верными, так что… да, этого достаточно.
Он поставил на пол свой толстый портфель и стал доставать из него канцелярские спицы на подставках. Шесть штук. Поколебался и достал ещё две. Взяв четыре из них, прополз на четвереньках вдоль края нависающего окна с одной стороны и приблизительно равномерно расставил спицы на небольшом расстоянии от стекла. Потом таким же образом расставил остальные у противоположной стеклянной стены.
Подполз к портфелю и достал оттуда пластмассовый контейнер для яиц, рассчитанный – художник немедленно подсчитал – на двадцать, нет, как ни странно, двадцать два яйца. Ряды ячеек располагались в контейнере для компактности со сдвигом, четыре ряда по шесть, пять, шесть и пять яиц, чем и объяснялось такое некруглое количество, которое вряд ли имело большой смысл. Впрочем, из контейнера мастер внечувственного восприятия вынул всего восемь… скорлупок от яиц. Каждая изображала яйцо не совсем целиком: тупая шапочка была отколота, причём не совсем ровно, как будто яйца приготовили в мешочек или всмятку, ложечкой разбили с тупого конца и выели содержимое, оставив остальную часть скорлупы целой. Ухитряясь держать в одной руке по четыре скорлупки, Айронрафт на трёх конечностях обползал все канцелярские спицы вдоль одной, потом вдоль другой стены и снабдил каждую спицу яично-скорлупной нахлобучкой. Целый, более острый конец яйца оказался вверху, а проломленной частью он их надевал целиком, как шапочки, на спицы.
При этом стало возможно разглядеть сделанные на них рисунки. Это оказались человеческие лица. Причём все черты лица были крайне примитивные, практически только намеченные простым карандашом, кроме глаз. Глаза были тщательно нарисованы и раскрашены цветными карандашами, а может, ещё и пастелью, вместе с ресницами и веками. На брови рисовальщика уже не хватило, они были еле обозначены тонкой карандашной линией. Конечно, блеск мокрой поверхности глаз рисунком легко не сымитировать, но расширенные зрачки блестели, как стеклянные. Только цвет подкачал, не чёрный, а какой-то светло-серый. Кроме глаз с веками, густым цветом были обозначены волосы физиономий. Но не так аккуратно, как глаза. Просто верхний, острый конец скорлупки закрашен чёрным, или коричневым, или рыжим, или совсем уж странным для волос красным, синим или зелёным.
Но самое интересное начиналось, как только теософ, поместив скорлупку на спицу, оставлял её в покое. Она тут же начинала крутиться на игле, совершая оборот за оборотом, в одну и ту же сторону. Возможно, он сам их и подталкивал незаметно, но что-то уже долго они крутятся, заметил художник. Скорлупки лёгкие, у них не должно быть большой инерции. А тут уже последняя, восьмая начала крутиться, а первая ещё не остановилась. И все остальные. Было такое впечатление, что они целенаправленно озирают окрестности, что их тщательно нарисованные глаза что-то видят. А вот нарисованный одной карандашной линией рот вряд ли способен сказать, что удалось увидеть скорлупке. И вообще, как она что-то сообщит? А если они не для этого, то зачем?
Закончив свои странные манипуляции, Айронрафт вернулся к своему портфелю около стола и попросил заказчика уточнить, если
