дочку, только потому что так сказала какая-то бабушка, – непреклонно заявил Влад.
– Я понимаю, звучит странно, но, Влад… – Галка сама была не рада этой идее, – Вы подумайте: от потепления зависит благополучие всеобщее. Не Вы ли всегда искали решение, от которого сразу всем будет лучше?
Но Владимир, который обычно не знает, что и делать, здесь даже не раздумывал:
– Я сказал нет.
Ева же, наоборот, в мыслях потерялась.
Только Галка не верила, что подруга ее поддержит или поймет.
Если уж Ева так долго хотела ребенка, то не позволит даже думать о жертвоприношении.
Но она лишь поджала губы и отвернулась. Поглядела на малышей.
– Кому как не женщине, породившей человека, дозволено лишить жизни?
Вопрос был риторический, и никто не нашелся с ответом.
– Спать пора, – отрезала Ева.
И они просто собрались и вернулись в дом.
Всё.
Ничего не обсуждали, не переговаривались. Как в воду опущенные, все недовольные, напряжённые, молчаливые.
Только в воздухе повисла эта недосказанность.
И весь дом теперь тонул в мыслях, в словах, в решениях, которые озвучить невозможно.
И привычный теплый домашний уют стал пеклом душащим.
Все, что раньше нежность вызывало, теперь не даёт на себя взглянуть спокойно. Заставляет задуматься только об одном.
О смерти.
Жизни двух невинных детей или благополучие всего мира.
Только непонятно, сработает ли?
Как не сработало с видением и Жар-птицей, все окажется опять не тем, чем кажется.
Галка держала Свету на руках, прижимала ее лицо к груди. Не могла глядеть.
Ева с сыном прошла мимо до своих покоев.
Подруги встретились в коридоре.
Посмотрели в глаза друг другу. Мрачно, мучительно, долго.
Они все знали. Все понимали.
Но так ничего сказать не смогли.
Душно. Жарко. Воздух тяжелый, даже вдохнуть болезненно. Лена решила прогуляться. Вышла к воде.
Безмятежно у берега ее встретил Мерин. И в сегодняшнее полнолуние, когда Мрак окрасился в алый, казалась эта встреча необычайной.
Сами они были как Жара и Мрак, как жизнь и смерть, женское начало и мужское. Буря, огонь страстей и холод спокойствия.
– Ночью гулять опасно.
– Я уже была сожжена заживо. Ты думаешь, меня все еще можно напугать?
Мерин улыбнулся.
– Каждый из нас пережил страшное. Все мы здесь когда-то были разбитыми, брошенными, одинокими.
– Ага, сожженными заживо.
– Твоя ноша была тяжела…
– Я умерла ради скотов, которые надо мной же и издевались. Не смей говорить, что Боги жестоки, но справедливы. Я не постесняюсь зарядить тебе прямо в лицо.
– Думай что хочешь, но для меня, героическая смерть – лучшая доля, чем такое существование.
– Начитался книжек помпезных?
– Да. И кое-что из них понял.
– Удиви меня.
– Гала – клубочек.
– Ладно, все же удивил. Что это вообще должно значить?
– Она связала нас всех. Показала, как можно жить. Влад идиот и рохля.
– В целом… – Лена одобрительно закивала.
– Он все ждал, что кто-то его полюбит. А Гала просто любила. Ева искала кто позаботится, Гала заботилась. Я надеялся, что кто-то придет и поймет. И она пришла.
Елена не была впечатлена, лишь пожала скованно плечами.
– И поверь мне, она тоже этого хотела. Только понимала: хочешь быть любимым – люби. Спасенным – спаси. Жаждешь уважения – уважай сам. Хочешь, чтобы мир был справедлив…
– Но он не будет.
Мерин поджал печально губы. Но согласился.
– Не будет. Но если хочешь справедливости, будь справедлив сам.
– Брехня, – Лена отвернулась, чтобы лучи Мрака не освещали сейчас ее лицо.
– Они заботились обо мне. Я хочу сделать тоже для них.
– Ценой жизни?
– Малая плата за любовь.
Еще долго тьма и свет вели свой спор. О чем они беседовали, что оплакивали, из-за чего смеялись – невдомек. Но утро тогда все же наступило. И впервые прохладное.
За ночь, всего одну и долгую, целый пруд иссох. Так, что можно было на глиняном дне увидать аккуратно расставленные вещи русалки. Но уже ни Марины, ни Елены не было.
Остались только слова. Они говорили: чтобы каждый новый день Жара всходила на небосвод, нужно не забывать любить и заботиться.