День для рыбалки выдался как по заказу: было пасмурно, моросило, легкий ветерок играл листвой берез и вязов по обе стороны дороги. Я шел от автобусной остановки к озеру и думал, что если тут есть линь, то он просто не может не брать: лучших условий для его клева и придумать нельзя. Я шагал по тропинке, петляющей среди мокрых кустов, и меня уносил в далекое прошлое вихрь воспоминаний...
Линем я "заболел" совсем недавно, во время отпуска, когда мы с женой отдыхали в городе Волжском, близ Волгограда.
Рыбалка была моим давнишним увлечением, и мне попадалось все, кроме линя. Будучи подростком, мне довелось однажды увидеть, как ребята, охотясь за карасями, тащили к берегу озера бредень, тяжелый, весь облепленный водорослями. Когда они, изрядно попыхтев, наконец вытащили его и стали вытряхивать, то среди карасей, окуньков, плотвичек и лягушек я увидел золотой слиток величиной чуть больше ладони. Завороженный, я не мог глаз оторвать от этого чарующего зрелища. Рыба мирно лежала себе в куче тины и лениво шевелила грудными плавниками, кося на людей рябиновым глазом и едва заметно разевая рот. Я спросил, что это за чудо такое. В ответ услышал: линь.
Не скажу, чтобы с этого дня я потерял покой, но образ янтарно-изумрудного красавца нет-нет да и всплывал в памяти, когда я удил карасей и плотву. В надежде поймать эту диковинную рыбу, которую мало кто знал и редко кто видел, я много раз ходил с удочкой на это озеро, просиживая на берегу долгими часами. Но линь игнорировал любую насадку, причем не только у меня. И я забыл о нем.
С тех пор прошел не один десяток лет. Сколько рыбы мне попалось за это время, одному богу ведомо. Но в основном уловы неизменно оставались однообразными: карась, окунь, плотва, уклейка. Брала, конечно, и другая рыба. Но ни разу мне не посчастливилось поймать линя. Да и в водоемах, где я рыбачил, он не водился; так утверждали рыболовы, которым тоже никогда и нигде не попадалась эта рыба.
И вдруг!.. Это произошло неожиданно. До сих пор, а ведь прошло уже несколько лет, я с волнением вспоминаю тот день...
Я давно уже и думать перестал о златобоком увальне, и на рыбалку мы с племянником моей жены отправились за чем угодно, только не за линем. О нем даже и речи не шло. Все, как положено: приехали с ночевкой в пойму, встали чуть свет, взяли удочки и отправились в разных направлениях в поисках "госпожи удачи". Должен сразу сделать оговорку: надежды было мало. Из-за неимоверной жары земляные черви чуть ли не сварились в жестяных банках и при насаживании на крючок либо еле шевелились, либо свисали с него безжизненно, как тряпки. Оптимизма это, понятно, не прибавляло, улетучивался последний. Но больше здесь ни на что не клевало, так уверял меня Славка, а то, что червь полудохлый, его не особо расстраивало. Сказал, берет и на такого.
Тяжело вздохнув по этому поводу, я вытащил из банки обмякшего, неподвижного червя, кое-как насадил его на крючок и забросил в воду. Сидел минут пять. Ни единой поклевки, как если бы вместо воды впереди был асфальт. Я переместился чуть дальше. Результат тот же, если не считать окунька размером с палец. Выбросив его в родную стихию, я отправился вдоль берега и увидел заросшую камышом протоку, которая соединяла два озерка. В ширину она метра два-три, не больше. Покачав головой и скептически усмехнувшись, я свернул на нее и сделал заброс, поближе к камышам. И тут же разочарованно присвистнул: глубина здесь, оказывается, всего-то сантиметров двадцать-тридцать. Ну какой в этом месте может быть клев!
И тут я обратил внимание на легкое, ленивое течение между берегом и стеной камыша. Вероятно, здесь, хоть не намного, но было глубже. Подождав еще несколько минут, я перебросил свою дохлятину или, вернее, уже то, что от нее осталось, на это слабое течение и принялся наблюдать. Нет, ничего, да и глубина та же. Плывет тихонько, никуда не торопясь, мой поплавок, ведет себя смирно, не шелохнется. Прошел назначенный ему путь и вновь вернулся на исходную позицию. И снова без каких-либо колебаний закончил свой маршрут. Я перебросил снасть в третий раз, последний, как мысленно уже решил. И вдруг, пройдя чуть больше половины пути, поплавок мой чуть покачнулся и остановился, точно наткнулся на стену. Одно из двух: либо крючок зацепил за дно, либо за траву. Вздохнув, я уже хотел перебросить вновь поближе к камышам, как вдруг поплавок вздрогнул, чуть накренился и пошел в сторону. Причем медленно так, будто нехотя. Такого не могло быть: течение здесь не поворачивало. На всякий случай, но уже подозревая, что на жалкие останки червя позарился, конечно же, глупый окунек, я сделал легкую подсечку. И тотчас сердце екнуло: я почувствовал толчок и упругое сопротивление. По привычке не стал подводить добычу к берегу, а сразу же потащил на себя. Из воды показалось что-то темное, почти черное, и отчаянно затрепыхалось на крючке. Что за рыба, не видно было, но я сразу же решил, что это ротан. У кого еще может быть тело такого цвета? Успел еще подумать: и откуда он здесь? Славка говорил, что у них этот "зверь" не водится. Ошибся, решил я и усмехнулся: такого добра и у нас в Москве хватает.
Но вот рыба, описав в воздухе дугу, шлепнулась в траву прямо у моих ног. Я с интересом посмотрел на нее, отметив про себя, что ротан не маленький, размером почти с ладонь. Заглотал, вероятно, как обычно, до самого брюха. Теперь придется менять поводок: наверняка перетер зубами леску.
Но каково же было мое удивление, когда я увидел, что это вовсе не ротан! Кто же тогда?.. Я смотрел и не верил своим глазам. Теперь это было не удивление, нет. Его сменило восхищение! За ним пришло оцепенение. Я стоял, точно парализованный, округлив глаза и разинув рот и, сдерживая ликующий крик, заворожено глядел в траву, где кувыркался, переваливаясь с боку на бок... золотой линь! Настоящий! Живой! Пойманный мною! Мой первый линь!!! И в эти считаные секунды, лишившие меня дара речи и возможности действовать, пронеслась передо мною давно забытая отрадная картина детства: бредень на берегу, карасики, окуньки, груда водорослей, и среди них - золотой красавец линь! И мои бесплодные попытки в течение многих лет поймать эту редкую и такую таинственную рыбу...
Что было дальше, угадать не трудно. Сердце у меня бешено заколотилось, руки затряслись. Помню, с полминуты дрожащими пальцами я осторожно снимал мою добычу с крючка, а потом, опустив линя в ведро, еще с минуту провозился с червяком, безуспешно пытаясь насадить на крючок то, что от него осталось. Увы, другого червя у меня не было. И не увидел я больше поклевки, сколько ни ждал. Наконец я бросился к Славке и выплеснул переполнявшую меня бурную радость. Он удивился: откуда здесь линь? Впервые слышит. Не пускаясь в рассуждения, я попросил у него червя. Но Славка был в том же отчаянном положении, что и я. Оставалась единственная надежда - кузнечик. Здесь, на поле, их было пропасть. Но клюет линь на кузнечика или нет - никто из нас не знал. Оказалось - нет. Сколько я потом ни забрасывал крючок в то место, поплавок не проявлял никаких признаков жизни. Впрочем, вероятно, виной тому солнце. Оно уже выплыло из-за горизонта, и его первые лучи тотчас упали на мой поплавок. Я попробовал забросить в камыши, туда солнце пока не заглядывало. И стал ждать.
Секунд десять прошло, не больше, и - поклевка! Но не такая, никакого движения поплавка в сторону. Он сначала мелко задрожал, а потом начал торопливо вылезать из воды, ложась набок. В предвкушении удачи я немедленно подсек и выудил... карася размером в две трети ладони. Вот досада, а я-то думал - еще один красавец-линь! Но вот снова заброс, и все повторилось с математической точностью. Сколько я потом ни забрасывал кузнечика в камыши, результат оставался неизменным: поплавок выпрыгивал из воды, и в траву плюхался карась. Лишь много позже я узнал, что линь никогда не поднимает насадку, а тащит ее в сторону, поэтому поплавок, вздрогнув, начинает скользить по воде, медленно уходя в глубину.
Так я выудил с десяток карасей. Это, конечно, тоже было неплохо, но не караси меня теперь уже интересовали. Сидя на корточках у ведерка, я время от времени вытаскивал своего линя и, затаив дыхание, любовался его золотыми боками, рубиновыми бусинками глаз; видя, как он трепещет у меня в руках, стараясь выскользнуть из пальцев, я трепетал вместе с ним. Невыразимый восторг огненной лавой переполнял меня и рвался наружу. Стремительный поток, рожденный всепоглощающим чувством страсти, овладел мною и неумолимо потащил за собой в пропасть, в бездну, из которой мне уже было не выбраться. И тогда, в тот незабываемый миг, имя которому - счастье, я вдруг понял, что... пропал. Окончательно! Навсегда! Ибо думать ни о чем другом, кроме своего линя, первого в моей жизни скользкого огненного красавца, я уже не мог. Он сразу же, без борьбы, взял меня в плен. В эту минуту у меня стала зарождаться мечта...
В то утро мы не поймали больше ни одного линя. Сказывалось отсутствие червей и солнцепек. Какая уж тут рыбалка, когда на небе ни единого облачка, а столбик термометра неумолимо подползает к отметке +40.
Стали собираться в обратный путь. Рыбу сложили в холщевый мешок. Но что делать с линем? Отпустить? Ни за что на свете! Славка, ехидно улыбнувшись, предложил пожарить. Я чуть не набросился на него с кулаками. Пусть жарит карасей и окуней. Но моего линя!.. Я и сам еще толком не знал, что с ним делать, но одно было для меня непреложно, как аксиома: я должен живым привезти его домой!
- Домой? - Славкины брови изогнулись дугой. - Куда, на дачу?
- В Москву! - твердо объявил я. - Такая отныне у меня цель.
Славка растерянно захлопал глазами:
- Как же ты повезешь? И куда? Где он жить у тебя будет? Да и будет ли?
Я задумался. Славка прав. В самом деле?.. Но решение отыскалось мгновенно. Я вспомнил, что у нас на работе, во дворе, лежит ванна, невесть откуда здесь взявшаяся. Грязная, закиданная мусором, листьями. Но все это можно убрать, а ее вымыть. Дальше - в подвал, где наша раздевалка и мастерские: электрика, сантехника, плотника. Поставлю ее рядом с дверью, залью водой, принесу с пруда водорослей. А вот кормить... Чем - я не знал. Не червями же, где их зимой найдешь?
Славка обнадежил:
- Линь - из карповых, так что должен молотить все подряд, как карась. Всяких гусениц, личинок, бабочек, стрекоз...
- А зимой?.. - упавшим голосом спросил я.
- Зимой каша: перловка, манка, геркулес. А вообще-то надо узнать по Интернету. Полазь, поищи. Я бы посоветовал, да и сам впервые сталкиваюсь с линем, никогда не ловил. Только как же ты повезешь его, и в чем? Ведь почти сутки в поезде!
- В пятилитровой бутыли! - сразу же догадался я. - Лучше не придумаешь.
Но Славка, похоже, не разделял моего оптимизма.
- Подохнет, - обреченно махнул он рукой. - Задохнется.
Мажорное настроение вмиг улетучилось. Я поник головой.
- Но выход есть, - вывел меня Славка из ступора. - Качать воздух.
- Как? Чем? - оторопело уставился я на него.
- Очень просто. Купить грушу, - в аптеках продается, - шланг и распылитель, это в рыболовном магазине. Будешь сидеть и шуровать рукой, давать кислород. Тогда довезешь.
Окрыленный надеждой, я бросился обнимать Славку.
Неожиданно он указал на двух человек, шагавших вдоль берега мимо нас. У каждого в руках - сумка, по виду тяжелая.
- Рыбаки... Сети у них неподалеку, на ночь ставили. Нынче сняли улов, видишь, несут. Вон машина их в кустах, крыша блестит.
- Видать, неплохо поработали, - заметил я, с неприязнью глядя на этих "рыбаков", - гляди, аж сгибаются под тяжестью добычи.
- У них там, наверняка, и линь есть...
- Ну?.. - вздрогнул я и теперь уже глаз не сводил с двух сумок, торопливо "прошествовавших" мимо нас на некотором отдалении. - Живой?..
- Конечно, что ему сделается, ведь только поймали.
- Слушай, Славка, - тут же загорелся я идеей, - а может, они дадут мне одного? А я им - карася! Какая им разница? Как думаешь? А у меня два будет, представляешь, вместо одного!
- Не знаю, - пожал плечами Славка, - попробуй. Если упрутся, объясни ситуацию, отдай два карася.
Я схватил ведро и помчался в сторону блестевшей на солнце крыши желтых "Жигулей". Мужики оказались сговорчивыми. Поинтересовались, правда, зачем мне нужен линь, да еще и живой. Выслушав мое откровенное признание, они кивнули на кучу рыбы в траве, метрах в пяти левее:
- Выбирай.
Я подошел туда и обомлел. Линей было пять, того же размера, что и мой линь, как мне показалось. Они лежали в тени отдельно и, выделяясь золотом среди белых карасей, шевеля плавниками, таращили на меня свои апельсинные глаза. Боже, какое это было чудо! Я глаз не мог от них отвести. Мне казалось, что передо мной произведение искусства, а не всего лишь рыба; полотно, достойное кисти Рафаэля или Рембрандта! Словно магнитом, лини притягивали меня своим видом. Кажется, так и стоял бы здесь вечно, любуясь этим дивным полотном матери-природы.
Наконец я выбрал одного, более живого, нежели другие, и поменьше их, положил вместо него двух карасей и заторопился к нашей машине. Линь плюхнулся в канистру, тотчас устремился на дно и встал бок о бок с собратом. Размер обоих одинаковый, прямо братья-близнецы. Я ликовал! Я был на седьмом небе от счастья, ведь теперь у меня два линя! И обоих я должен довезти. Правда, тот, что попался на крючок, может и не выжить. Все-таки травма. А вот другому, тому, что попал в сеть, явно ничто не грозит. Именно так, по своей наивности, я подумал в ту минуту...
Теперь предстояло преодолеть переходные этапы: довезти линей до дачи, держать их где-то оставшиеся несколько дней, потом на поезде доставить их домой, оттуда - на работу.
Сразу же возникло затруднение по первому пункту. Хоть и емкость была подходящая - пятилитровая канистра со срезанным верхом, - но из-за жары вода в ней едва ли не закипала, да и кислород стремительно улетучивался. Пришлось останавливаться и пару раз менять воду на свежую из попадавшихся по пути водоемов. И ежеминутно, пока мы ехали около часа, я с беспокойством заглядывал в канистру: как там чувствуют себя мои красавцы, должно быть, неважно? Но они стояли себе смирно на дне и косили на меня оттуда морковными глазами, время от времени беспокойно ерзая туда-сюда, когда на дороге попадались кочки и ухабы.
Наконец мы доехали. Я сразу выкопал в саду квадрат со стороной в полметра и глубиной сантиметров сорок и выложил его пленкой. Потом залил свой импровизированный аквариум водой - ее подавали по трубам из Волго-Ахтубинского канала - и выпустил туда линей. Думал, они тотчас начнут метаться во все стороны, как, скажем, плотва или красноперка, но они забились в угол и замерли, распластав по пленке брюшные плавники. Битый час наблюдал я за ними, надеясь увидеть хоть малейшие их движения, но они были неподвижны, словно заснули, лишь жабры у них шевелились, да едва заметно открывался рот. Но главное - они были живы, и это вселяло в меня жизнерадостность и окрыляющие надежды.
В этот день я не стал кормить линей, зная по опыту, что это бессмысленно, поскольку эта рыба не декоративная. Лишь через день-другой можно было предпринять такую попытку, да и то бросив на пробу пока одного червя. Что касается кислорода, то его вполне хватало: площадь поверхности воды была достаточно большой. Во всяком случае, его вполне хватит до следующей подачи воды через день. Да и прохладно было в аквариуме, который я устроил в тени; в такой воде, в отличие от теплой, рыба долго не задыхалась.
Утром, едва пробудившись, я первым делом бросился к своему водоему с единственной мыслью: живы ли?.. Подбежал, склонился и облегченно вздохнул: все в порядке! Только теперь мои питомцы перебрались в другой угол и там, точно так же неподвижно, стояли на месте. Умывшись и наскоро позавтракав, я сходил на канал и насобирал на мелководье разных водорослей. Вернулся, разбросал их в воде и залюбовался своей работой: отлично получилось, словно передо мной настоящий маленький водоем.
Прошло два дня. А на третий день... Я долго стоял на коленях и печально глядел на одного из линей, который лежал на боку у поверхности воды. Я вытащил его. Он не шевелился. Я раскрыл ему жабры и ужаснулся. Белые!.. Линь был мертв. Сердце у меня упало. Как тут было не взвыть от отчаяния? И тотчас выстроилась цепь вопросов в голове: почему, чего ему не хватало? Да и который? Неужели мой?..
Но это был другой, тот, что попался в сети. Ошибка исключалась: его шею опоясывал бледный смертоносный след от лески. И все же у меня возникло сомнение: разве из-за этого рыба может погибнуть? Ну, подумаешь, запуталась, ведь не порезалась же до смерти! Но оказалось, что именно так. Наглядный пример лежал у меня на ладони.
Позднее я узнал, что попавший в сеть линь уже не выживает, пусть даже его вернут в родную стихию. Кожа его покрыта мелкой чешуей и легко режется леской, которая, разрезая вслед за этим мясо, достает едва не до кости, когда рыба начинает биться в ячейке. Некоторое время пленница еще живет, но смертоносные бактерии и всевозможные микробы, обитающие в воде, быстро начинают свою губительную работу, проникая через рану в жизненно важные органы. День, другой - и наступает смерть. Карасю и другим рыбам с крупной, жесткой чешуей это почти не грозит. Тем не менее они также могут погибнуть, если долго будут биться в ячейке сети.
Крючок же, наоборот, не причиняет рыбе никакого вреда, если, конечно, вошел неглубоко. Кожа в области рта у рыб слабо уязвима, и они почти ничего не чувствуют, лишь легкий укол. И никакие смертоносные микробы не в силах начать отсюда свою страшную работу, потому что ранка затягивается довольно быстро.
Ничего этого я, конечно, тогда не знал и думал, что вскоре, вероятно, та же участь постигнет и другого линя, первого. Что было делать, я не знал и, с отчаянием и мольбой в глазах глядя на оставшегося в живых линя, взывал к небесным силам, чтобы они даровали ему жизнь. А он, раскинув в стороны широкие грудные плавники, смотрел на меня из глубины и лениво шевелил жабрами, словно хотел сказать: "Какой ты еще глупый! Да я уже давно забыл про твой крючок, а ты все слезы льешь. Лучше бы червячка мне бросил, третьи сутки уж голодаю".
Позавтракав, я вновь заторопился к своему питомцу. Он шевельнул глазом и вопросительно уставился на меня. Но я не собирался его кормить: было еще рано; кое-какой опыт в этом деле у меня был. Он должен проголодаться. А сейчас... Я просто стоял на коленях и любовался этаким дивным творением природы, которое собирался... приручить. Поэтому я время от времени брал линя в руки, разглядывая его, как Крез свои сокровища, любуясь его золотыми боками, глазами цвета недоспелого боярышника и маленькими усиками по углам рта. Кстати, таким образом я понемногу приучал его к виду своих пальцев, которые очень скоро начнут его кормить.
В этот же день вечером я бросил в аквариум первого червя. Линь сделал движение и выплыл из водорослей, но, увидев меня, тотчас скрылся. Сколько я потом ни ждал, даже скрываясь у него из виду, червяк оставался нетронутым. Но рыба была голодна, я знал это. Врожденная осторожность и боязнь мешали ей. Промаявшись этак довольно долго и не добившись результата, я решил пойти ва-банк. Взяв червя, я опустил руку в воду и с возгласом "Вась, Вась, Вась!" поднес это аппетитное лакомство к самым губам линя. И случилось чудо! Вася, как я тут же окрестил моего питомца, ткнулся носом в мои пальцы, схватил червя и тотчас, не сходя с места, проглотил его. Потом медленно, бочком, бочком ушел в траву. Я выждал минут десять и вновь опустил в воду руку с червем. Вася немедленно подплыл и остановился сантиметрах в пяти, уставившись на него. Я немного подождал, потом разжал пальцы. Червь упал на дно и завертелся. Смотрю, плавники у моего линя зашевелились - верный признак начала его движения. Еще бы, такой аппетитный ужин! Сравнишь разве с той дохлятиной, на которую он попался? Однако он по-прежнему стоял на месте, кажется, вот-вот готовый удрать. И тогда я догадался вытащить руку из воды. Как только она исчезла, линь мигом схватил червя и скрылся с ним в водорослях. Поразмыслив, я понял, в чем тут дело. В первый раз голод толкнул его на отчаянный шаг. Во второй, перекусив, он уже проявил настороженность. Но потом, когда ничто уже не могло ему помешать, она была забыта. Вот только ладонь... Но, похоже, она не сулила зла.
Так прошло еще несколько дней, в течение которых я приучал Васю к виду моих пальцев. В конце концов он настолько к ним привык, что, уже ничуть не боясь, подплывал и вырывал из них червя, как ни крепко я его держал. А однажды, когда я полез в воду, чтобы вытащить старые водоросли и заменить их свежими, он подошел и несколько раз ткнулся носом в мою ладонь, но, не найдя между пальцами привычной еды, обиженно отвернулся и уплыл прочь. Пришлось угостить его парой червей, чтобы не дулся.
Настал день отъезда. К этому времени у меня все было готово для перевозки линя: груша, шланг и распылитель. И даже с местами в вагоне нам посчастливилось: достались нижние полки. Оставалось упрятать моего подопечного в приготовленную для него емкость и - в путь-дорогу. И тут... - ну кто бы мог подумать! - выяснилось, что Вася не пролезает в горловину пятилитровой бутыли. От отчаяния у меня чуть слезы не брызнули из глаз. Что же делать? Неужели все прахом? А я так надеялся привезти домой моего линя живым и в мечтах уже любовался, как он плавает в ванне!.. А теперь?.. Куда его? Кто будет им заниматься, кому он тут нужен!.. А время между тем поджимало, пора уже было выходить из дому. И тут на помощь пришла хозяйка - мать Славки, Валя:
- А может, он в десятилитровую канистру войдет? Горло-то у нее шире.
- Ничего себе! - опешил я. - В ней же воду из колодца носим! Как же ты теперь без такой фляги?
- Ерунда, в двух пятилитровых бутылках донесу уж один раз. Много ли мне одной надо?
Безусловно, смысл в этом был, ведь другого выхода не оставалось. Однако, черт возьми!..
- Все это хорошо, конечно, - стал я озабоченно тереть рукой подбородок, - но такой объем... целый чемодан! Вещей и без того уйма!
- Иного пути нет, - развела руками Валя. - Потом обратно привезете, чай, на будущий год снова к нам.
Да, об этом уже толковали. И я согласился. Ради такого дела-то!
Я принес десятилитровую канистру, налил в нее воды, поймал линя, поднес его к горловине и... Нет, надо было видеть при этом мое обескураженное лицо и слышать крик, напоминающий возглас "Помогите!" Линь не пролезал и в эту горловину, хотя она была шире той, первой.
- Ну, раскормил! - буркнула сбоку жена. - Отъел харю-то! Поменьше надо было жрать давать.
Славка давился от смеха. Я повернулся к нему.
- Что ж теперь делать-то, Славка?! Хоть в петлю лезь! Все, что нажито непосильным трудом, все ж это погибло!..
Хохотали все, кроме меня. Голова моя раскалывалась в поисках выхода. Черт возьми, ну надо же! И чего он вправду такой толстый, не карась ведь, не широкий вовсе. А с виду казалось - пролезет, голову на отсечение!
Я печально поглядел на Васю как на друга, с которым мне предстоит расстаться навсегда. Он тихо стоял под листьями водорослей и наблюдал оттуда за моими действиями, недоумевая, видимо, чего же я от него хочу? Зачем два раза вытаскивал из воды и совал куда-то носом?
Тут жена не выдержала:
- Давай решай уже быстрее! Из-за твоего линя на поезд опоздаем.
Не знаю, на что, в конце концов, я бы решился, если бы Валя снова не предложила:
- Возьми нож и разрежь горловину сколько надо. Вот и пройдет.
Я недоуменно воззрился на нее:
- Ведь испорчу канистру! Да и вода будет выплескиваться.
- Подумаешь, канистра! - хмыкнула она, дернув плечом. - Банка, и всё. Зато довезешь, ведь как мечтал! А вода - ничего, не выльется, доверху только не наливай. Ну, может, прольется иной раз чуток, велико ли горе?
- А ты? - обеспокоенно спросил я. - Как же потом воду в ней возить будешь?
- Так и буду: на тележке, сверху тряпка. Что страшного-то?
Я был растроган до глубины души.
- Валь, ну ты... Прямо героиня-комсомолка!..
На дальнейшие словоизлияния времени уже не было. Я взял нож - пилки под рукой не оказалось - и расширил горловину до необходимого, по моему мнению, размера. Как оказалось, не ошибся. Вася, побрыкавшись, юркнул в канистру и исчез в глубине. Все облегченно вздохнули.
И мы заторопились на вокзал. Ничего, не опоздали, Славка нас подвез на своей "Ладе". Потом проводил и попросил позвонить с дороги - как, мол, там линь? Я уверил, что глаз с него не спущу, и мы расстались.
Словом, мой Вася благополучно добрался до Москвы и вскоре был препровожден к новому месту жительства. Им стала ванна, куда я наносил из пруда камыша, травы, камней, топляка, улиток, ряски и даже посадил там кувшинки с корнями, за которыми пришлось ехать "к черту на рога".
Так у меня появился друг, о котором я заботился как о родном сыне, всячески благоустраивая его жилище. Я приобрел для него компрессор, фильтр, огородил ванну шторками и подвесил над ней лампу дневного света. Кормил червями, слизнями, мотылем, а потом кашами и даже хлебом. В Интернете вычитал, что линь весьма неприхотлив к содержанию в воде кислорода и к пище; молотит, как уверяли, все без разбору, в том числе мясной фарш, картошку, кукурузу, горох, печенку, макароны и даже сыр с колбасой. Так оно и оказалось. Поэтому в плане питания проблем не возникало. Наоборот, он доставлял мне не сравнимое ни с чем удовольствие от наблюдения за тем, как он уминает все подряд, а также радовал одним своим видом и общением с ним. Что касается последнего, то тут доходило прямо-таки до циркового представления, не иначе. Как только я собирался кормить линя, коллеги обступали меня со всех сторон и таращились во все глаза на то, что сейчас будет происходить. А происходило следующее. Едва я подходил к ванне и подзывал его "Вась, Вась", как он немедленно показывался из-за куста травы или коряги, подплывал к моим пальцам и начинал хватать их губами, зная, что на них будет корм. Причем иной раз хватал даже самый палец и норовил тут же утащить его подальше, в траву. Я никогда не обманывал его на этот счет и не дразнил, у нас с ним было все честно, и за просмотр он всегда брал заработанную им плату.
Вскоре ко мне стали приходить другие сослуживцы, среди них рыбаки, иные уж убеленные сединами. Все как один, стоя в отдалении, качали головами и цокали языками, глядя на это чудо и заявляя, что это похлеще цирка и что им никогда в жизни не доводилось ни видеть, ни слышать про такое. Это ж надо - линь! Причем дрессированный! О такой рыбе вообще мало слышали, и никому он никогда не попадался, да и нет его в наших подмосковных водоемах. А тут - на тебе, вот он! Да еще и ручной, как собачонка. Действительно, все так и было, и когда я опускал в воду пальцы в каше, а Вася обсасывал их один за другим, я другой рукой гладил его по спине и по бокам. И он не уходил даже тогда, когда на пальцах уже ничего не оставалось. Наверное, ему это нравилось.
Так прошел месяц, другой, и вот однажды мне показалось, что Вася заскучал. Он неожиданно заленился, стал хуже питаться и порою подолгу не выходил из травы на мой зов. Ребята говорили - готовится к зимовке, оттого апатия. Скоро, мол, и вовсе перестанет питаться и замрет, впав в спячку. Но я догадывался, что дело не в этом. Причина - одиночество. Моему линю было скучно. Я проводил с ним всего пять дней, в каждом по девять часов. А остальное время? Выходные? Праздники? Он грустил, я чувствовал это. Тосковал и я по нему, когда сидел дома. Такую разлуку переживают друзья, когда подолгу не видятся или, быть может, влюбленные, если только это применимо к нам с Васей. Надо было немедленно что-то предпринимать. Что именно - я уже знал. Не знал только одного: как отыскать тот водоем, где водится линь. Да, да, именно линь, потому что моему питомцу нужен был товарищ. Кого я только ни спрашивал по этому поводу, с кем только ни советовался, куда только ни ездил на рыбалку - никто не знал, где водится линь.
И однажды Сережка, мой коллега, сказал, что линя можно купить. Однако удовольствие не из дешевых, так ему говорили о Птичьем рынке. Правда, насчет линя была неуверенность. Там продавали живых карасей, окуней, карпов, осетров, даже стерлядь. Но вот линя...
Как бы там ни было, у меня появилась смутная и далекая, но все же надежда. И, оставив все свои дела, я в воскресенье помчался на "Птичку".
Действительно, как и было сказано, здесь продавали много всякой прудовой и речной рыбы. Цена в среднем - по 50 рублей за штуку размером с 2/3 ладони, с ладонь - по 100 рублей. Но линя среди этих рыб не было. Я поинтересовался, и мне посоветовали приходить весной, тогда, мол, будет завоз из Кубани. А сейчас поздно, линь почти впал в спячку, его уж не ловят.
Опустив голову и проклиная все московские и подмосковные водоемы с их карасиками, окуньками и ротанами, я повернулся, собираясь уходить... и тут замер. К прилавкам подходили двое, у обоих в руках по мешку. В каждом на дне чернело множество рыбьих спин. "Еще каких-то привезли" - подумал я и спросил у одного, что за рыба.
- Линь, - вяло ответил тот и принялся развязывать мешок.
Меня словно током ударило! Во всяком случае, от радости я чуть не заплясал на месте. Вот так удача! Подумать только - какая-то минута! Ведь чуть было не ушел!
Такие вот моменты, которые я называю минутами счастья, бывают в жизни каждого человека. Для одних это свидание с возлюбленной, для других покупка желанной автомашины, третьи, удачным выстрелом завалив лося, видят себя на верху блаженства. Я не подходил ни к одной из этих и других категорий. Моя минута была иной, не похожей ни на чью, и я с трепетом и вожделением во все глаза глядел на мешок, который наконец раскрылся. Продавец поднял его и стал выплескивать содержимое по аквариумам, стоявшим на полках, литров по сто каждый. Едва первые несколько рыбин плюхнулись в один из них, как я задрожал. Я онемел, застыл, будто облитый гипсом, и во все глаза глядел на этот аквариум, где ходили, не находя покуда себе места, золотые лини, каждый с ладонь.
- Сколько?.. - спросил я у продавца, чувствуя, как язык в пересохшем от волнения рту прилипает к гортани.
- Кто? Линь? Четыреста, - небрежно бросил он.
Я почувствовал, как пол уходит из-под ног. Вот так цена! Безбожный грабеж! Согласись я на это, ребята посмотрят на меня как на сумасшедшего. И все же я купил бы, даже несмотря на такой явный перебор, но... таких денег у меня не было. Я просто не думал, даже не предполагал, что цена может быть такой заоблачной. В кошельке лежали триста рублей, и я с замиранием сердца, решив, что в случае отказа, ей богу, упаду на колени, весь трепеща, предложил:
- А за триста?..
Продавец неодобрительно посмотрел на меня:
- Да ты знаешь, откуда привезли? Из-под Владимира! Расходы, сам понимаешь.
- Да нет у меня больше! - чуть не взмолился я. - Никак не рассчитывал, что так дорого...
Он покосился на меня, потом перевел взгляд на аквариум и, наконец, махнул рукой:
- Ладно.
От радости я чуть не пустился в пляс. Во всяком случае, продавца одарил самым нежным взглядом, на какой только был способен.
- Кого поймать? - спросил он, беря в руки сачок. - Самку? Самца?
- Самку! - тут же выпалил я, твердо уверенный в том, что мой Вася, конечно же, мужского полу, ведь брюхо у него совсем небольшое, а брюшные плавники длинные, не как у самок. Я вычитал это в Интернете.
Продавец поймал самку, и она тотчас плюхнулась в мое ведерко, с которым я приехал сюда.
Я ликовал! Я шел домой, напевал все известные мне веселые песни и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. А деньги... Плевать! Разве на них купишь радость и счастье?!
На следующее утро я принес на работу нового квартиранта, пустил его в ванну и с замиранием сердца стал наблюдать, что будет дальше.
Самка тотчас легла на дно и, растопырив плавники и вращая глазами, принялась оглядывать свое будущее жилище. Вася, хоть и находился в другом конце ванны, гляжу, задвигал плавниками, повернулся и устремился к ней. Подплыв, он уставился на нее, потом ткнулся мордой ей в губы и застыл, не сводя с нее взгляда. Должно быть, в это время они переговаривались о чем-то на своем рыбьем языке. Догадываюсь, хозяин знакомился с гостьей, а потом объяснял ей, что здесь, в общем-то, совсем неплохо: и травка есть, и кислород, да и стол богатый - на выбор, чего душа пожелает. Это тебе не в мешках и ведрах путешествовать, без конца вздрагивая от страха: вот-вот тебя вытащат оттуда, вспорют брюхо, обваляют в муке - и на сковородку. Здесь хоть и не пруд, зато никто не помышляет тебя сожрать, иначе бы не кормили. А человек, что даже имя мне дал, так просто душка. Он мой друг, подружишься и ты с ним.
Увещевания, похоже, подействовали, потому что гостья внезапно снялась с места и неторопливо направилась к водорослям. Вася - за ней. Так, вдвоем, они и скрылись в траве, только хвосты, лениво шевелясь, выглядывали оттуда.
Ближе к вечеру я стал кормить Васю червями. Он вначале не отходил от своей подруги, тем не менее зорко наблюдая, куда падает корм, потом сорвался с места и заглотал червей - одного, за ним другого, показывая тем самым пример. Гостья стояла в стороне и недоверчиво косилась на пиршество. Проглотив свой завтрак, Вася вернулся к ней. Она перевела на него удивленные глаза, а он, как ни в чем не бывало, стоял рядом и, изредка подрагивая, уминал червей, как бы говоря: "Вот видишь, а ты сомневалась!"
Все же в этот день самка не притронулась к пище, все еще опасаясь какого-нибудь подвоха с моей стороны. Я знал, что все именно так и произойдет, и думал, она будет поститься еще как минимум сутки, однако ошибся. На другой день она подошла и робко схватила предложенного ей червя, правда, предварительно убедившись, поглядев на хозяина, что дело идет без обмана.
А еще через некоторое время, заглянув в ванну, я рассмеялся. Оба линя взобрались на корягу и, устроившись на ней бок о бок под небольшим углом, сытые и довольные, с любопытством глядели на меня из глубины.
Так у меня появились два воспитанника, два питомца, которых я, не стесняясь, с полным правом называл своими друзьями. Оба были одного размера, но самка отличалась более темной спиной, поэтому я их никогда не путал. Кормил я их до отвала, так что приходилось даже иногда убирать шлангом лишний корм, чтобы не портилась вода, которую время от времени необходимо было все же обновлять. Что касается выходных дней, то тут, разумеется, они обходились без пищи. Но в этом, конечно, не было ничего страшного. К сожалению, за всю зиму самка так и не научилась брать корм из пальцев, поэтому Вася в плане питания всегда был первым. Она же хватала корм либо с полводы, либо подбирала со дна.
Этой же зимой я узнал, что в Подмосковье, оказывается, есть водоем, где водится линь. Причем озеро это совсем недалеко, час с небольшим езды на трех видах транспорта, и называется оно Белым. Еле дождавшись конца весны я, прихватив удочку и червей, помчался туда. Приехал, обошел это озеро кругом, побросал там-сям и, удрученный, ушел восвояси. Водоем, конечно, большой, чистый, но ни камыша, ни ряски, ни вообще каких-нибудь водорослей, где любит стоять линь, я там не обнаружил. Камыш (рогоз), впрочем, был, но низкий, редкий и весь просматривался, потому что вода у бровки едва доставала до колена. И вообще, по всей окружности озера - дно песчаное, никакой глубины, кругом плес, как на Азовском море. Только малышам купаться. Как можно ловить линя в таких условиях, я себе не представлял. Да и где он тут прячется и чем кормится, если повсюду прозрачные песчаные отмели!
На следующий раз я стал опрашивать рыбаков, сидящих по берегам с донками. Все они охотились за лещом, плотвой, карпом; спиннингисты - за щукой, окунем; за линем - никто. Да есть ли вообще тут такая рыба, и если это так, то как и где ее поймать? Сначала один, потом другой, рыболовы указали на противоположный берег, облепленный огромными, склонившимися над водой ветлами, дубами и ольхой.
- Только в тех местах стоит линь. Там от берега чуть глубже, чем везде. Ловят его чем угодно, даже донкой, а насадка - червяк, тесто, макароны.
- Макароны?.. - оторопело уставился я на собеседника. - Неужто берет?
- Не брезгует, - сказал он. - Я лично поймал там линя на "звездочку".
- Это как?.. - захлопал я глазами.
- Ну, те, что в суповых пакетах, - охотно разъяснил рыболов.
- И что, на это поймал? - усомнился я.
- Ну да! - улыбнулся он. - Сам бы не поверил, скажи кто. А другой прямо при мне выудил на макаронину. Отщипнул кусочек, на крючок - и выхватил линя.
- Ничего себе! - Изумлению моему не было границ. - И большого поймал?
- Да нет, граммов так на сто пятьдесят.
- А на червя? - продолжал я допытываться. - Червь ведь - любимый его корм.
- На червя само собой. Но, я же говорю, берет и на макароны. Отдыхающие бросают в воду все подряд - хлеб, картошку, суп, - вот он и привык.
Пожелав рыбаку удачи, я заторопился в указанном направлении. Но сколько ни ходил по берегу, так и не нашел места, куда можно забросить крючок: везде сидели рыболовы, в большинстве своем "доночники", а где их не было - мешали деревья. Не взмахнуть удочкой без риска оставить снасть в густо сплетенных над головой ветвях. И тут я подумал, что удивляться в общем-то нечему: был выходной день. Значит, надо выбирать будни. Но как? Ведь отгула не допросишься: работать надо, и все тут! И наплевать всем на твое хобби, как, впрочем, и на тебя самого.
Ничего не поделаешь, поехал опять в субботу. И увидел ту же картину: яблоку негде упасть. Да что же это, в самом деле, неужели нигде не пристроюсь? Хоть как-нибудь, хоть куда-нибудь! Но пока ходил, искал, выбирал - вовсю запалило солнце, причем в глаза. Жара такая, что пришлось все с себя снимать. И тут подумал: какой теперь клев, ведь линь наверняка стоит сейчас где-нибудь в подводных зарослях, либо под низко нависшими над водой ветвями деревьев; попробуй, возьми его оттуда! Все же наугад кинул пару раз, просидел битый час, оставил на ветвях два крючка с грузилами, плюнул и пошел прочь.
Наконец кое-как, всеми правдами и неправдами выпросил отгул и помчался на Белое озеро в середине недели. Но - закон подлости! - едва приехал туда, зарядил дождь. Вначале мелкий, и я подумал, что, даст бог, скоро пройдет. Но он, словно давая время рыболовам успеть собраться за пять минут, вдруг с таким ожесточением забарабанил по листьям, что ни о какой рыбалке речи идти уже не могло, даже невзирая на болоньевый плащ. И все же надежда еще теплилась: вдруг ненадолго? Однако, взглянув на небо, я упал духом и послал в этом направлении все возможные проклятия: сплошная слоисто-дождевая облачность висела над головой, будто кто от души вымазал небосвод серой краской. Дождь лил как из ведра. А ведь обещали всего лишь моросящие осадки!..
Так я и уехал ни с чем. Домой вернулся, жена ахнула: ни сухой нитки! Хорошо еще, не подхватил простуду.
Через пару дней, дождавшись выходных, вновь устремился на вожделенное озеро. И - о чудо! - нашел-таки не занятое никем хорошее место. И тотчас, торопливо готовя снасть, вновь проклял погоду: на этот раз ярко светило солнце, его размытый диск, отражаясь в воде, слепил, до боли резал глаза, будто они глядели на сварку. Я взглянул на небо - маленькие, реденькие кучки облаков таяли в вышине. Но надежда не оставляла-таки меня: заброшу подальше, вдруг там, в зарослях, и прячется линь? Неспроста ведь тут постоянно сидят рыболовы. А солнце - что ж, буду защищаться от слепящей воды ладонью, иного выхода нет.
Сказано - сделано. Насадил червя, забросил, сижу, жду. С четверть часапрошло - ни поклевки. Вытащил, снял червя, насадил макароны на оба поводка - и вновь томительное ожидание. А солнце жарит - хоть блины на песке пеки. Услышал гомон справа, повернулся. Так и есть, пляжники. Глазом не объять - весь берег неподалеку усыпан людьми. Плавают, плещутся, визжат от восторга. Счастливые! А тут... ну хоть бы раз потянуло!
Прошло еще минут двадцать. С меня - пот в три ручья. Надежда испаряется, настроение улетучивается, в кусты один за другим летят окурки, а результата по-прежнему нет. Да тут еще любопытные со своими ехидными вопросиками: как клев? Берет? Поймал что-нибудь? На что ловишь? А один узбек-недоумок подошел, уселся нагло рядом и заверещал:
- Рыба ловишь, да? А какой рыба? А как ловится? А на что? А поймал? А покажи!
Послал я в сердцах этого друга степей в известном направлении. Посидев еще для порядка с минуту, он, обидевшись, ушел. Только я вздохнул было свободно, избавившись, наконец, от этого черноголового сарацина, как сзади внезапно закаркал на своем тарабарском языке братский ансамбль "Ялла". Я оглянулся - и обомлел. Чуть ли не целый аул выходцев из ближнего зарубежья расположился у меня за спиной, готовясь провести выходной день на лоне природы. Этого я уже вынести не мог. Да что же мне теперь, сидеть и, морщась, слушать этих друзей из братских стран, уже налаживающих шашлыки? Будь оно все проклято! Нет нигде покоя от этих азиатов! Выхватил я леску из воды, схватил сумку - и чуть не бегом в другое место, лишь бы не слышать этого гавканья. Нашел. Место, похоже, неплохое. Вновь - червяк, заброс и мучительное ожидание.
И вот она, долгожданная поклевка! Радостный, волнующий миг! Остановилось дыхание, дрожь в руках! Неужто он?.. Взял-таки?.. Повел, повел!.. Именно так клюет линь, и никто другой, как об этом пишут и говорят. Я весь напрягся, жду. Гляжу, поплавок медленно стал притапливаться. Самое время подсекать!..
И в это время за спиной голос:
- Ну как дела? Клюет?
Я не отвечаю. Уже некогда посылать этого деятеля ко всем чертям. Подсекаю! Тяжесть! Тащу! Скорее, скорее на берег!.. И когда выскочила из воды рыбка и плюхнулась у моих ног, я чуть не заревел от досады: на песке трепыхался маленький, с палец, окунишка.
- Что там? - участливо спрашивает кто-то за моей спиной. - Линек?
У меня аж язык зачесался ответить ему в рифму. Но сдержался, боясь обидеть человека.
- Во! Видел? - обернулся я и показал "матросика". - Вот это и клюет.
Я попытался снять с крючка мою "добычу" и сразу же понял, что это гиблое дело. Постреленок заглотал червя так глубоко, что в его пасти виднелось только ушко крючка. Вытащить его не было никакой возможности, оставалось либо выдирать его, либо обрезать поводок. И в том и в другом случае этому малышу не оставалось никаких шансов на жизнь. Все же лишиться поводка было гуманнее, хоть и злость кипела во мне на этого окунька. Я достал специальные маленькие кусачки, но только собрался перекусить леску, как она сама порвалась, причем у самой рыбьей пасти. Значит, перетер зубами. Я швырнул его в воду, нацепил другой поводок и вновь забросил удочку. И снова поклевка! Причем с теми же манипуляциями. Я уже более спокойно отнесся к этому и на этот раз не удивился, вытащив другого окунька. Зато смачно выругался, потому что этот оказался столь же жаден, как и его собрат: так же заглотал, и снова мой крючок где-то в недрах этого недомерка. Попробовал вырвать - вроде пошло, еще потянул - вытащил, но чувствую, порвал ему все нутро, аж кровь выступила из-под жабр. Всё, не жилец. Швырнул окунька подальше в расчете на чаек и не ошибся: одна из них на лету схватила добычу.
Тогда я решил ловить на тесто. Довольно этих опытов с окуньками. Разве они дадут подойти линю? Насадил катышек на один крючок, взялся за другой... и он тотчас отвалился, едва я чуть потянул за него. Вот стервец! И этот леску перегрыз.
Тяжко вздохнув, я вновь наладил поводок и закинул удочку. Теперь уже с тестом. Но, просидев битый час, не увидел ни одной поклевки. Будь оно все проклято! Что за рыбалка, в самом деле? Плюнув, я смотал удочку и поплелся домой.
А дома, едва появился в дверях, в лоб - сакраментальный вопрос жены:
- Ну! Поймал что-нибудь?
Я даже не знал, что сказать. Устал отвечать: давление не то, шторм у воды, ливень... Просто махнул рукой.
В ответ - с издевкой, с вызовом, я бы сказал:
- Рыбачок, тоже мне. И какого черта все мотаешься? Хоть бы одну рыбку принес!
- Да плевать мне на всю рыбу! - взорвался я. - Я за линем еду, у меня свой интерес.
- Сдался он тебе, этот линь! Ведь есть два, чего тебе еще надо?
Опять двадцать пять! Я уже объяснял ей однажды. Видно, не дошло. Или забыла.
С тех самых пор, как я подселил к моему Васе подругу, мною завладела навязчивая идея: завести как можно больше линей, добиться их нереста и, дождавшись мальков, выпускать их сотнями в близлежащие водоемы. Это два залива на Москве-реке, маленький прудик под горой за нашим садом, Борисовский пруд и речка Городня. Но двух линей для этого мало, да и не ошибся ли продавец, вручив мне самца вместо самки? Чтобы быть уверенным в нересте, надо иметь хотя бы штук десять линей. Тогда уж среди них наверняка окажутся разнополые. В связи с этим меня беспокоило и еще одно: Васин пол. Когда я однажды посмотрел на него сверху, то был несказанно удивлен: его бока были раздуты, как у самки, готовящейся выметать икру. Я задумался, поскреб за ухом: что-то здесь не так. Эта метаморфоза продолжалась с месяц. А потом произошло и вовсе необъяснимое: мой "приятель" внезапно похудел, то есть стал таким, как всегда. И тут во мне зародилось сомнение: уж не самка ли это? И не Вася, а Василиса путешествовала со мной из Волгограда в Москву в десятилитровой канистре? Да, но как, в таком случае, она могла отметать икру без самца? Выходит, тот, второй, не самка, а самец? Тогда где же мальки? Почему их нет? Да очень просто - сами поели всю икру. Но если второй линь - все же самка? Тогда отчего она не толстела? А может, и было такое, да я не замечал, целиком поглощенный Васей? И вновь вопрос: если обе самки, то как произошел нерест? Самцов ведь нет! И вспомнилось, как читал недавно: самки могут выбрасывать икру сами, не дожидаясь партнера. Но икра эта будет мертвой, потому что не оплодотворена. Выходит, нужен самец! И не один. Опять же читал, что самцы всегда стаей преследуют самку, выжимая у нее икру с боков, а от одного линя либо мало проку, либо его нет совсем.
Таким образом, этот разброд в мыслях и привел меня к решению обзавестись максимум десятком линей. Это был еще один шаг к тому, чтобы моя мечта о зарыблении местных водоемов линем воплотилась в жизнь. И я уже представлял себе, как спустя несколько лет люди станут ловить на наших водоемах линя, радоваться, восхищаться и удивляться: откуда он здесь взялся, ведь никогда никто его здесь не видел! Лишь мне одному будут ведомы подоплека и перипетии сего загадочного явления. И сам я через много лет буду здесь, буквально рядом с домом, ловить линей, думая о том, какую радость доставил людям и себе самому. Наверное, отзовутся тогда люди добрым словом о человеке, который когда-то запустил сюда золотых красавцев, эту редкую и благородную рыбу, краше и милее которой, мне кажется, рыбы не существует.
Вот эта мечта и гнала меня на Белое озеро. Можно было, конечно, выбрать и иной путь, скажем, купить тех же линей на рынке, да уж очень дорого это обходилось, а результат все же, как ни крути, был под вопросом. И потом, разве не приятнее поймать линя самому, почувствовать, как он упруго ходит на конце лески, а потом, налюбовавшись на него, бережно опустить его в садок и воскликнуть: "Вот и еще один! Шансы увеличиваются! Скорее бы отвезти, отпустить его туда, к своим! Господи, как хорошо жить на свете! Какое это счастье - иметь мечту и, невзирая ни на что, упорно идти к своей цели!"
И я шел к ней. Наверное, окружающим я казался чудаковатым. Но мне на это было наплевать. Я счастливее их, потому что передо мной - цель. И, выпросив еще отгул, я вновь устремился на озеро.
Но, куда бы ни забрасывал удочку и что бы ни насаживал на крючок - линь категорически не брал. Прямо словно заговорил кто: вот не везет, и все тут! Попадались лишь окуньки-недомерки, чуть ли не после каждого приходилось менять поводок.
Как всегда, сидел до одури, пока не опротивело глядеть на красную в белую полоску вершину поплавка, издевательски и лениво покачивающуюся в десяти метрах от меня. Наконец, собрав удочку, я уныло поплелся прочь. Иду, а перед глазами рабочее место и любопытно-насмешливые лица коллег: ну как, мол, поймал? По сердцу будто напильником водили, хоть не показывайся на работу. Да и начальник рявкнет, как пить дать: "Довольно! Больше никаких отгулов, все одно без толку ездишь!"
Весь во власти таких невеселых дум, я брел по берегу, поглядывая на рыболовов. Гляжу, сидит один с удочкой, замер: не иначе ждет следующей поклевки. Подошел к нему, поздоровался, поинтересовался. И, толкаемый отчаянием, предложил купить у него линьков, если, конечно, он поймал. Но рыболов в ответ лишь развел руками. Я направился к другому; в ответ - смущенная улыбка и тот же жест. Оставался третий, последний. Иду к нему, гляжу, он жует, термос с чаем в руках, на рогульках - три донки с сигнализаторами. Настороженно поглядев в мою сторону вороватым взглядом, он демонстративно отвернулся, продолжая жевать. Его физиономия мне сразу не понравилась. "Жлоб, - отметил я про себя, - на морде написано. К такому лучше не подходи, нарвешься на грубость".
Все же, подстрекаемый любопытством, подошел. На вопрос, клюет ли линь, он, не оборачиваясь, зло ответил:
- Редко.
- Удалось поймать хоть одного? - с замирающим сердцем спросил я.
- Мг, - гукнул он, не раскрывая рта. Потом, прожевав, добавил, опережая уже готовый сорваться у меня вопрос: - Трех.
Сердце у меня подпрыгнуло. Ничего себе! Везет же некоторым. Но кому? Этому?.. Я пошарил глазами у берега, садка нигде не было. Значит, сразу упрятал в сумку, чтобы никто не увидел.
- Не продашь? - спросил я, не надеясь, впрочем, на успех. - Они, наверное, еще живые? (Он кивнул). Я, понимаешь, для водоема, местного пруда. Выпущу туда, пусть размножаются, а то у нас нигде линя нет. За этим и езжу сюда, да вот не везет.
Он недоверчиво покосился на меня, на мгновение даже перестав жевать.
- А сколько дашь? - пробурчал из-под усов.
У меня с собой было двести рублей.
- А размером они какие? - на всякий случай уточнил я.
- С ладошку, чуть меньше.
- Двести за всех, - предложил я, с грустью подумав, что этого, наверное, мало.
Так или иначе, но этот мизантроп, как я уже мысленно окрестил его, тут же похоронил мои надежды:
- Не. Самому есть хочется.
- Да ведь на двести рублей можно еще что-то купить... - попробовал возразить я.
Мимоходом замечу, что в то время это была цена двух бутылок водки или килограмма колбасы.
- Не, - упрямо отрубил он и стал отвинчивать крышку термоса. - Чего на них купишь?
Дальше продолжать беседу не имело смысла. В какое-то мгновение я хотел предложить ему эти деньги даже за двух линей вместо трех, но понял, что он снова откажет. Я представил себе на миг его пухлощекую рожу, наклонившуюся в плотоядном оскале над сковородкой с шипящими в масле линями, и отошел от него. Напоследок, правда, спросил, на что поймал. Не сразу, а чуть подумав, он нехотя бросил:
- На червя.
И я уже не сомневался, что он соврал. С такого станется. "Чтоб ты подавился" - подумал я, удаляясь от него.
И тут во мне взыграла гордость. Обычная, рыбацкая. "Неужели сам не поймаю? - сказал я тогда сам себе. - Как не стыдно просить, да еще у такого хорька! Или я не рыболов? Чем я хуже его? Да и руководят мною чисто альтруистические соображения, неужто Бог этого не увидит? Ведь не для сковородки же ловлю! Для людей! Для всех, а не для себя одного!"
Вспомнил, как однажды, проходя по рынку в конце рабочего дня, подошел к прилавку с живой рыбой... и от удивления вытаращил глаза. Над лотком, в котором мучились, разевая рты, золотистые рыбины, висели таблички: карп, карась и... линь! И цена. Я глазам своим не поверил: 120 рублей за килограмм линя! Но его не было, в лотке хватали губами воздух только караси.
- А рыба что, вся живая? - поинтересовался я.
- А как же, - вскинула на меня глаза продавщица, - у нас другой не бывает.
- А линь?.. - выдавил я, весь задрожав. - Что-то его не видно...
- Раскупили, - чуть глуше произнесла она. - С утра был.
- И... - помню, у меня даже голос сорвался, - большой?..
- Да граммов по двести, по триста. Была и мелочь.
Двести граммов! Такого я купил на Птичьем рынке за 300 рублей!
- А еще? - Я с надеждой впился глазами в ее лицо. - Еще будут? И когда?
- Не знаю, - пожала она плечами. - Наше дело продавать, а уж когда там привезут... Но линя вряд ли: не промысловая рыба, никто ею не занимается. Только карп, карась, щука...
- Но сегодня же был, так может...
- Чистая случайность. Вообще в первый раз. Но вы, если вам уж так хочется, почаще заглядывайте по утрам, может и завезут.
По утрам! Хорошенькое дело. А на работу за меня кто ходить будет? Тем не менее, правда, имея слабую надежду, я наказал жене-домохозяйке каждое утро первым делом наведываться к прилавку с живой рыбой. Однако сколько она ни ходила, линя не видела.
И вот теперь, шагая вдоль берега, я подумал, что предложил в общем-то нормальную цену тому, что жевал, и на двести рублей он купил бы таких линей с десяток. При желании, конечно. Но не захотел так не захотел. И черт с ним. Подумаешь! Будет еще и на моей улице праздник.
Так бесславно закончился для меня еще один день рыбалки.
Откровенно говоря, мне начинала надоедать такая безрезультатная охота на этом озере. Да тут еще знакомые стали советовать попытать счастья в других водоемах, слава богу, в Подмосковье их достаточно. Но в каких? Где водится златобокий красавец? Куда за ним ехать? Он есть не только в Белом озере, об этом говорили многие, но где еще - не знал никто, даже бывалые рыбаки. Впрочем, иной раз и указывали место, но это было все равно что съездить в Волгоград и обратно. Утрирую, конечно. Но путь и в самом деле был неблизкий. До ближайшего водоема, который рекомендовали, часа три-четыре езды на перекладных, столько же обратно. К тому же результат - под вопросом. Да и поймаю - довезу ли? Ведь передохнут в пути! Где я им буду воду менять на свежую? Если бы канистра на двадцать литров, да с машиной; а пешком, на своих двоих - много ли увезешь?
И я стал искать водоемы поближе и невдалеке от железных дорог. Таких много, вся карта Московской области пестрит ими. Однако есть ли там линь? На этот вопрос никто мне ответить не мог. И я решил: начну объезжать один за другим, быть может, где-то и улыбнется удача. И, вооружившись терпением, принялся объезжать едва ли не все подмосковные озера и пруды в поисках заветного линя.
Все лето с июня по август, таская за собой удочки и тяжелую сумку с канистрой, сапогами и прочим снаряжением, я ездил на рыбалку в Балашиху, Горенки, Конаково, Кучино, Салтыковку, Купавну, исследовал во многих местах Пахру и Пехорку, мотался даже на озеро Сенеж. Я приходил на водоем не раньше десяти утра, до трех часов дня обливался потом на солнцепеке, вымокал до нитки под дождем, пару раз чуть не утонул в болоте, был покусан собаками, и возвращался домой вечером усталый, голодный, злой и - без улова. Попадалось все что угодно, только не линь. Однако, кроме него, меня ничего не интересовало. Но что больше всего удручало, так это отсутствие информации. Почти ни один из тех, кого я встречал с удочками на берегах прудов и озер, не мог сказать, есть тут линь или нет. В тех редких случаях, когда меня уверяли, что его здесь никогда и не было, я тотчас разворачивался и уходил. Больше меня этот водоем не интересовал. На иных прудах меня уверяли, что, дескать, линь тут водится; сами не ловили, но видели, знают. А кое-кому даже попадался. Мне же - ни разу, сколько бы попыток я не предпринимал.
Наконец, угробив все свои выходные и часть отпуска и не добившись результата, я решил вновь вернуться на Белое озеро. Другого выхода не было. Я вымотался вконец. Я устал целыми днями мотаться по автобусам и электричкам, а потом добираться, порою в непролазных дебрях, рискуя провалиться в болото или наступить на змею, к очередному водоему, чтобы поймать там, как обычно, пару-тройку вездесущих окуньков.
Когда я вновь пришел на озеро, было пасмурно. Время 9 утра. Но я никогда не приезжал сюда раньше этого времени. Местные рыболовы-доброхоты - а их всегда нетрудно определить - рассказывали, что линь здесь может брать как утром, так и в полдень. Для него нет определенных границ. Бывает, клюет в солнечную погоду, да еще и на отмелях, где никакой травы, сплошь песок, а случается, даже не подходит к приманке на глубине в теплый пасмурный день с еле моросящим дождиком. Вот и угадай. Поэтому я никогда не удивлялся, увидев только еще приступающего к ловле рыболова часов этак в десять-одиннадцать утра, да еще и при сильном ветре. Попадается линь и в таких условиях, а при полном безветрии и с шести утра можно и не дождаться клева. Такой вот непредсказуемый клев линя на этом озере.
В этот день отрывистый западный ветер постоянно сносил поплавок в сторону и к берегу, к тому же через полчаса небо будто кто вымыл, и все вокруг задышало зноем. Но я не отчаивался. Главное - повезло с местом, а это считай уже полдела. Положив насадку на песчаное дно, я разделся до рубашки и, усевшись на стульчике, принялся наблюдать за неестественно торчавшим из воды поплавком. Прошло еще полчаса - он молчал, будто "умер". Становилось скучно, и от нечего делать я стал вглядываться в прибрежную отмель, гадая, где же водоросли? Куда прячется линь в такую погоду? И тут метрах в пяти от берега я увидел небольшое темное полукружье травы. Усмехнулся: глубина в этом месте всего сантиметров тридцать. Ну, сорок от силы. Правда, дно здесь темное от перегнившей листвы, просматривалось плохо. И я решил рискнуть. Потом, уже взявшись за удочку, передумал: ведь это почти у самых ног! Ну какая уважающая себя рыба будет здесь стоять? Разве что малек. Однако таков уж я от природы: норовлю делать то, что у других способно вызвать лишь удивление и насмешку. Но кто не рискует, тот не выигрывает, такое у меня правило. Сообразуясь с этим, я и принял решение. И тут вспомнил, что у меня с собой вторая удочка, коротенькая, всего-то два с половиной метра и с одним крючком. "Была не была, - подумал я, - заброшу в этот кружок. Увидят люди, посмеются над таким чудачеством. Вот, скажут, дурачок. Ну да и пусть, с дурачка взятки гладки".
Тотчас наладил свою коротышку, припустил лески на взмах руки, да и забросил червя в середину этой "подковы", между двумя дугами водорослей. И принялся наблюдать.
Минут десять прошло в томительном ожидании. Тишина. Не шелохнутся - ни один, ни другой поплавок. Точно на асфальте, что за спиной, лежала приманка. Я полез в карман за сигаретами. Вот черт - нет их! Где же они? Ах да, выложил в сумку, чтобы не мялась пачка. Отвернулся, стал копаться в сумке, нашел-таки, там и спички нашлись. Раскрыл пачку, сунул в рот сигарету и мимоходом, так, на всякий случай, бросил взгляд на поплавок. И... застыл от неожиданности, как окаменел. Второй поплавок, тот, что на удочке-коротышке, исчез! Черт возьми, куда же он подевался? Ведь только что был на месте. Может, отвалился? Но нет, нигде не видно. И тут - будто в сердце иглой кольнуло: кто-то взял червя и утащил! Окунь? А если нет? Вдруг это?..
Не обращая внимания на сигарету, которая так и осталась незажженной и теперь лишь ходила ходуном в углу рта, намертво прилепившись к губам, я сделал короткую подсечку и почувствовал на конце лески сопротивление. Но не слишком сильное, такое, как у окунька-малыша. Решив, что это он и есть, я вытащил из воды добычу, и она, описав в воздухе дугу, шлепнулась мне на колени. Я посмотрел на нее и... Не знаю, как описать, как выразить словами то состояние, тот безмерный восторг, грозящий вот-вот вырваться наружу и обернуться протяжным - на всю округу - победным криком, когда я увидел на штанах трепещущее тело... линька! Он был небольшой, размером в 2/3 ладони взрослого человека. Но боже мой!.. Видел бы кто меня в эту минуту! Руки и губы мои лихорадило, как в ознобе, сигарета выпала изо рта, ноги дрожали... Я взял в руки этого линька, но, оттого что они тряслись, он выскользнул из пальцев и шлепнулся на песок, совсем рядом с водой. Я чуть не вскричал от ужаса! Но он не ушел, крючок цепко держал свою добычу. Я вновь бережно поднял его и стал освобождать крючок. Помню, пальцы - ходуном, сердце вот-вот выскочит из груди, а в глазах - все счастье и все золото мира, воплощенное для меня в этом маленьком трепещущем сокровище, за обладание которым, ей богу, в ту минуту я расстался бы с доброй половиной жизни! Вспоминается еще, какая-то женщина с ребенком проходила мимо по дорожке, и я услышал за спиной:
- Смотри, дядя рыбку поймал. Видишь, желтая какая. А вот кто это?.. Давай спросим. - И ко мне: - Как называется эта рыбка?
Но я не смог сразу ответить. Во рту у меня пересохло, губы тряслись, дыхание остановилось; мог ли я произнести в ответ что-то членораздельное?
Наконец, мне удалось выдавить из себя:
- Л-линь.
- Линь? - повторила женщина. - Ой, а мы о такой рыбе даже не слышали.
И они отправились дальше.
А я с трепетом водрузил линька в садок и опустил в воду, а потом дрожащими пальцами минут, наверное, пять насаживал нового червя. Справившись наконец с этим, я торопливо вновь забросил удочку и принялся наблюдать за поплавками, уже ни на секунду не отрывая от них взгляда. Еще бы! Ведь стоило мне зазеваться чуть дольше, и этот линек мог бы уйти, уколовшись жалом крючка. Едва я подумал об этом, меня всего передернуло. О боже, какую казнь придумал бы я тогда сам себе, трудно даже вообразить! Удивилась бы святая инквизиция! Но обошлось без суицида. Наоборот, жизнь стала казаться такой прекрасной, такой желанной! Ведь у меня был теперь еще один линь! Третий по счету! И его не надо везти из Волгограда за тысячу верст! Всего-то час с небольшим дороги - и он у меня дома, покуда в домашнем столитровом аквариуме...
Это был первый и последний мой линек в этот день. Увы, больше не повезло, как я ни старался. И, уже убирая удочки в чехол, я подумал, до чего же странные сюрпризы преподносит нам иногда красавица мать-природа! То гриб вырастет в таком месте, где и вообразить себе трудно, то лесной зверь начинает путешествовать вдоль одной из оживленных автотрасс, а теперь вот... Ну кто бы мог подумать, что этот линек, весьма осторожная и пугливая рыба, окажется вдруг на мелководье, причем почти у самых моих ног!
Одним словом, это было делом случая, и я убедился в этом, когда в последующие дни, вновь надеясь на удачу, забрасывал удочку в то же место. Ни единой поклевки больше не наблюдалось.
Но это будет потом, а сейчас я бодро шагал к автобусу, счастливый и окрыленный, неся в пятилитровой бутыли линя и от радости напевая веселые мелодии. В метро, а затем снова в автобусе, глядя на усталые, безразличные и отсутствующие лица людей вокруг меня, я мысленно взывал к ним: "Люди! Да улыбнитесь же, порадуйтесь вместе со мной! Если бы вы только знали, как хочется мне поделиться с вами счастьем! Ведь я везу в своей невзрачной, тяжелой рыбацкой сумке живого линя! Я его сам поймал! И это мой подарок вам, люди!!!"
Этот день прошел для меня в эйфории. Таким же был и следующий, когда я принес этого линька на работу и выпустил в ванну. Он сразу же юркнул в траву и затих, а аборигены подошли к нему, постояли в раздумье и, решив, по-видимому, познакомиться с новым жильцом несколько позднее, когда он освоится, неторопливо поплыли прочь.
Начиная с этого дня все изменилось. Он оказался для меня решающим или, как говорят, переломным. Прошла неделя, и я принес на работу еще двух линей, потом еще трех. Причем эти были гораздо крупнее того, первого, размером чуть не с Васю. Попадались они, конечно, не у самого берега и клевали на червя и манку, а один соблазнился макарониной. Теперь их стало восемь, и я успокоился, хоть и не довел счет до десяти, как хотел. Однако было уже поздно: наступал октябрь. Вода становилась все холодней, и линь впадал в зимнюю спячку. Но и этого количества, в общем-то, вполне было достаточно. В ванне вовсю закипела жизнь, заключавшаяся для моих линей, конечно же, в первую очередь в пропитании. Несколько дней после поселения промаявшись без пищи, лини хватали все подряд, что я им ни кину, но ни один из них, как я ни старался, не стал ручным. Поэтому при кормежке Вася всегда был первым и выхватывал лучшие куски. Насытившись, он уходил, и тогда уже подходили остальные. Они стояли парами и порознь у места раздачи корма и, кося из глубины ванны оранжевыми бусинками глаз, терпеливо ожидали, когда же сверху упадет очередная порция такой вкусной каши или аппетитных червей. Впрочем, подозреваю, у рыб, как и у людей, существует дедовщина. Попробуй-ка кто-нибудь из них раньше Васи или того, второго, ухватить кусок. Эти двое вмиг наказали бы выскочку. Таково мое мнение. И основывалось оно из наблюдения за жизнью рыб.
Мне вспоминается такой случай. Впрочем, на мой взгляд, он имеет мало отношения к сказанному. В огороде я нашел огромного выползка. Он лежал под доской, в сырости. Его размер - почти 20 сантиметров, длина ладони! Ребята посоветовали бросить его Васе. Я возразил: такого червя впору заглотать лишь окуню весом этак граммов в шестьсот! Поэтому я решил разорвать его как минимум на три части. Сказал - и склонился над ванной, сантиметров десять было от воды. Коллеги стояли вокруг и с любопытством наблюдали. И вот я взял этого червя, отмерил одну треть и только собрался было разорвать его, как вдруг Вася выскочил из воды, вырвал у меня из рук этого червя и ушел с ним в глубину, обдав меня тучей брызг. Я онемел от неожиданности, потом расхохотался, сразу же поняв, что случилось. Дело в том, что конец этого червя навис над водой, правда, не касаясь ее, это я хорошо помню, а Вася, оказывается, был начеку и не дал совершиться казни. А может, не пожелал делиться с другими. Ведь какая-то часть из трех наверняка досталась бы не ему! Но как он узнал, что я собираюсь разрывать этого червя? Ведь я пока что не подавал голоса, рассчитывая позвать его позднее.
- Он тебя уже и без голоса узнает, по походке, - засмеялся Сережка, наш моторист. - Тебе стоит только подойти, а уж он тут как тут. Цирковые номера продолжаются.
Я улыбнулся и покачал головой. Наверное, это была правда. Потом выразил удивление:
- Да, но как он не подавится! Ведь это же не червяк - целая змея, чуть не с него ростом!
- А ты не верил. Все думаешь, он у тебя маленький. А в нем уж, поди, полкило.
С той же улыбкой я кивнул, припомнив, как Вася, яростно плеснув огромным хвостом, окатил меня водой, как из шланга...
Весной, когда сошел снег и оттаяла земля, я выкопал в саду яму размером метр на два и около метра глубиной, выстелил ее пленкой, залил водой, набросал водорослей, улиток, всевозможного топляка и запустил туда моих красавцев. Они очень быстро привыкли к новым условиям и ближе к вечеру уже с аппетитом хватали свою излюбленную пищу - листвяных червей. Слава богу, они у нас водились в избытке, стоило лишь разворошить прошлогоднюю листву, которую мы по осени свозили всегда в одно место - под яблони. Что касается условий обитания, то они были максимально приближенными к настоящим, природным.
Во избежание голословности, остановлюсь на этом подробно.
В одном углу в бассейн постоянно поступала вода из шланга, в другом - в виде перелива уходила по желобу в яму. Так создавалась циркуляция. Вслед за этим я притащил камеру от грузовика, накачал ее компрессором, потом подсоединил к ней шланг с распылителем. Так вода обогащалась кислородом. Я надувал камеру каждое утро, и ее хватало на 6-7 часов, но этого было достаточно до следующего дня. Лини не задыхались и вообще, по моим наблюдениям, чувствовали себя вполне комфортно. Что до самого водоема, то к сентябрю он настолько зарос водорослями и камышом (все это я опускал на грузиках в глубину еще в мае), что пришлось основательно проредить его, к большому неудовольствию, надо думать, улиток, водомерок и самих рыб. Кроме того, в моем маленьком прудике завелся мотыль и циклоп.
А к концу июня появились новоселы: я выпустил в мой пруд еще десять линей, каждый размером с ладонь. Поймал я их все на том же Белом озере, в основном на червя. Так что теперь у меня было аж 18 штук! Не шутка. И за всех я в ответе перед матерью-природой, что доверила мне своих питомцев. Но я был только рад этому, ибо шансы на потомство, о котором я так мечтал, значительно возросли.
Однако, несмотря ни на что, нереста не произошло. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь, потому что видел, как лини по двое, по трое ходили как привязанные за моим Васей, который неожиданно распух с боков. Это было хорошо видно, если поглядеть сверху. После этого я вновь начал склоняться к мысли, что Вася - вовсе не самец. А убедился в этом в понедельник, после выходных. Увидел его, когда он поднялся из глубины за огромным червем. От его распухших боков не осталось и следа. Значит, все-таки Василиса, а не Вася? И они теперь со вторым линем не друзья, а подруги? Та тоже раздулась, я видел. А потом вдруг похудела. Выходит, они отметали икру, и случилось это во время моего отсутствия. Но где же малек? Ведь его должна быть уйма! Каждая самка выбрасывает до 300 000 икринок, я читал об этом. Знал, что не все выживают, многих поедают, другие сами гибнут. Но хоть что-то должно остаться! Пусть тысяча, пятьсот, двести, сто мальков, но они должны быть, обязаны выжить!..
Однако, как я ни всматривался, не увидел ни одного - ни через день, ни через десять. И тут я подумал, что мальки не успели вылупиться по той простой причине, что родители поели собственную икру. Да и немудрено, ведь с пятницы до понедельника никто их не кормил. Это были, правда, только догадки, но другого объяснения мои коллеги и я не находили.
И лишь год спустя я убедился, что моя гипотеза небезосновательна...
В октябре с помощью насоса я откачал воду из бассейна и стал вылавливать линей. Они порядком перемутили оставшийся уровень воды сантиметров в двадцать, так что пришлось водить подсачком вслепую. Во время одного из проходов по периметру, его у меня вдруг едва не вырвало из рук, еле удержал. Поднял - и застыл с выпученными глазами. Оказывается, я выудил мою Василису. Но боже мой! Разве она была похожа на ту, что я привез из Волгограда?! Я увидел рыбину, настоящее бревно, и весу в ней было, навскидку, фунта два! Вот так вымахала! Вдвое больше прежней! И весом раза в четыре тяжелее. Пришлось идти за огромным пластмассовым ведром, в обычное она уже не помещалась. Ребята, поглядев на нее, ахнули. Никто никогда не видел такого линя, да и я тоже.
Выловив, наконец, всех, я поначалу поместил их в ванне, но, подумав, сколь тесно им будет зимой, разделил по группам. В ванне оставил двенадцать, в том числе и мою Ваську с подругой; четырех - размером меньше всех - отсадил в один из столитровых аквариумов; еще двух, крупных - в другой.
Всю зиму я кормил линей кашами, кукурузой, горохом, фаршем и червями, которых разыскивал в той же листве. Они прятались у самой земли, где теплее, и их легко было обнаружить, стоило лишь снять слой снега и перевернуть вилами листву. Но не всегда хотелось заниматься этим, да еще и в мороз, и мои лини, не дождавшись червей, с не меньшим аппетитом уминали хлеб с перловкой, макароны и вареную картошку с сыром.
На следующий год я расширил свой пруд еще на метр, углубил сантиметров на десять и устроил отлогое мелководье, отобрав для этого у сада соответствующую площадь. Теперь, когда придет пора нереста, лини выйдут из глубины на эту отмель с теплой водой и займутся тут своими брачными играми.
Так и случилось. А совершился этот ритуал, как ни странно, лишь 2 августа, хотя лини нерестятся гораздо раньше и в несколько приемов. Но, возможно, это и был их последний, несколько запоздалый выход.
Я подходил к моему прудику и был уже метрах в трех от него, как вдруг остановился, восхищенный представшим моим глазам зрелищем. Лини почти все вышли на прогретое солнцем мелководье и ходили кругами друг за другом: самки впереди, самцы - сзади и с боков. На миг я даже растерялся, потому что никак не ожидал столь позднего нереста. И вообще, это было такое чудо, на которое, черт возьми, стоило поглядеть поближе. А ведь я шел к своим питомцам, чтобы покормить их. Я принес им неслыханное лакомство - креветок. Целый пакет! А у них, оказалось, свои планы. Природа торопила их.
Что ж, все к лучшему. Значит, буду наблюдать. Такую картину видели, вероятно, лишь в рыбхозах. А чтобы вот так, в неволе, в маленьком, два на три метра, прудике нерестилась озерная рыба, да еще и линь! Поверят ли мне, когда я стану об этом рассказывать? Не сочтут ли чудаком, заливающим байки или вспоминающим недавний сон? Не знаю... Меньше всего тогда я думал об этом. Внимание мое было поглощено чудодейственным ритуалом нереста линя, который я никогда не видел.
Я осторожно, помню, даже чуть пригнувшись, подошел к водоему еще на один шаг. Лини не замечали меня и продолжали свои игры. А может быть, и видели, да настолько уже привыкли, что перестали отождествлять мое появление с опасностью. Они видели во мне того, кто их кормит и не желает зла, поэтому, стоило мне подойти к ним и заговорить, всегда подплывали как можно ближе, ничуть не боясь. Зато тотчас шарахались в стороны, если подходил чужой человек. Они ведь хорошо видят оттуда, из глубины, и чуть уловят что-то подозрительное, незнакомое в жестах, повадке, облике того, кто подошел, как ими овладевает панический страх и они пускаются наутек.
Исходя из этих соображений, я сделал еще шаг, потом еще один и оказался у самой воды. Здесь была скамеечка - доска на кирпичах. Я сел, наклонился и, затаив дыхание, принялся наблюдать.
Лини совершенно не боялись. Будто и не было меня с пакетом креветок. Гляжу - моя Василиса. Снует туда-сюда, трется брюхом о траву и пленочное дно в тине, а за ней несколько самцов - давят ее с боков, выжимают икру. Следом за ней - подруга, тоже вся в золоте, спина темная с высоко поднятым овальным плавником, и беспокойные глазки-рябинки на краю этого золота. И - та же погоня, та же терка брюхом о дно. И тут... смотрю - и глазам не верю. За ними, за брачующимися, ползет стайка остальных рыб - и тычутся мордами в пленку, шлепают губами в том месте, где прошла самка. Будто током меня ударило: они же пожирают икру! Только что отложенную! Но ведь не голодны, недавно кормил... А может, этим не досталось? Обидели собратья? Или не наелись? Не раздумывая больше, я тотчас развернул пакет, вытряхнул на землю креветок и, торопливо их очищая, стал бросать в воду кусочек за кусочком белое мясо. Лини тут же поедали его, порою из-за мелководья ложась даже набок, и отходили. Но потом возвращались и продолжали как ни в чем не бывало уничтожать собственное потомство. Я все бросал им креветок, но когда они кончились, с горечью подумал, что все напрасно. Не сидеть же мне тут, на бережку, сутки или двое напролет, отгоняя прожорливых родителей. Закончится рабочий день, я уйду домой, а они без помехи начисто все уничтожат. В пруду - другое дело, берег большой, не сразу и отыщешь, где лежит икра, но все равно разыскивают и поедают - не сами, так другие. А здесь... всего-то два метра с небольшим. Пять минут, десять - и нет ничего.
Вот, оказывается, в чем дело. Я вспомнил свои прошлогодние наблюдения и понял, что и тогда было то же самое. В этом мой просчет. Но, бог свидетель, я сделал все, что мог. Даже вытащил из воды траву, в которой терлись самки, и хотел бросить ее в аквариум, подальше от прожорливых папаш и мамаш. Но, внимательно оглядев кустик за кустиком, я не обнаружил на них икры. То ли уже обчистили, то ли самка прошла вхолостую. Но, быть может, икра еще осталась на дне, не всю успели умять? И я принялся отгонять палкой зарвавшихся сородичей моей Василисы. Они ушли и скрылись в глубине. Все исчезли, ни одного не осталось. Минут пять еще или десять я сидел, не сводя глаз с мелководья. Ни живой души. Стоят себе, ждут, чтобы я ушел, не мешал им. И дождутся-таки...
Так и прошел нерест. На этой печальной ноте и закончился мой эксперимент.
На другой день ни один уже не показывался на мелководье. Застыла в этом месте водная гладь. И я понял, что мои надежды рухнули. Икромет закончился. Другого не будет: лето на исходе.
И тогда я пришел к единственно верному и последнему решению, как ни глубоко опечалило оно меня. Линей надо выпускать. На волю! Туда, куда я замыслил когда-то запустить сотню-другую мальков. Там им будет просторнее, и хоть какой-то процент икринок да останется, затерявшись среди коряг, опавших листьев и травы. И это будет мудро, ибо здесь, несмотря на все условия, молоди мне не дождаться.
В это я твердо уверовал, и не было уже другого пути. Тем более что в конце января я уходил на пенсию.
В первых числах октября, когда стало уже довольно прохладно и вода в водоемах заметно остыла, я начал вылавливать линей и относить их в глубокие речные заливы партиями - по два, по три.
Долго я прощался с моей Василисой. Ведь мы расставались с ней навсегда. Я знал это и все никак не мог решиться вытащить ее из этого огромного ведра, поднести к воде... и разжать пальцы. Должно быть, и она чувствовала эту минуту расставания, потому что тихо стояла себе на дне, не шевелясь. И глаза ее, когда уже у самого берега она повела ими на меня, показались мне печальными. Я осторожно подвел ей под брюхо обе ладони - в одну она уже не помещалась - и, слегка повернув набок, с минуту или две любовался ею, не в силах ни оторвать взгляда, ни вытащить ее из ведра. Она даже не шевельнулась, прекрасно зная, что эти руки не причинят ей зла. Недоумевала только, наверное, зачем я посадил ее в это ведро, а теперь так долго разглядываю, будто не нагляделся раньше.
Наконец я решился, вытащил ее и поднес к самой воде. И тут, словно уловив аромат свободы, доносящийся до нее от воды, камыша, деревьев, почуяв дуновение ветерка, несущего в себе все эти запахи, она задвигала плавниками, зашевелила хвостом и затрепетала у меня в руках. Больше ждать и мучить ее я не мог и, поглядев на нее в последний раз, опустил в воду. Она быстро перевела взгляд вперед, напружинилась вся и выскользнула... Но не поплыла, а тотчас зарылась в илистое дно прямо у моих ног. Святые небеса, этого только не хватало! Да ведь так она замерзнет здесь, у самого берега, где воды всего-то с ладонь! Сколько бы ни было здесь ила, наверняка схватится льдом. Я немедленно погрузил руки в этот ил и - о, счастье! - нащупал ее и вытащил. Потом забросил чуть подальше, метра на полтора. Она блеснула желтым боком и, плюхнувшись в воду, сей же миг скрылась в глубине.
Так мы расстались с ней навсегда. Я знал, что мы теперь никогда больше не увидимся. В памяти вставали картины, когда я поймал ее в протоке на дохлого уже червя, потом наше с ней путешествие, ее жизнь и ее номера, которые окружающие называли цирковыми. К горлу моему подступил комок, глаза стали заволакиваться пеленой... Она ушла от меня в свою стихию, природа звала ее к себе, в родной дом, и я ничего не мог с этим поделать. Только стоял и тупо глядел в то место, где она вильнула хвостом, прощаясь со мной. Смотрел, уже не видя ни его, ни расходящиеся в стороны круги, потому что слезы вырвались-таки и застлали взор...
Еще немного я постоял у воды, наивно полагая, что моя питомица выглянет из глубины, чтобы в последний раз взглянуть на меня и, быть может, сказать мне "Прощай!" на своем рыбьем языке. Но мертвая, свинцовая гладь навсегда скрыла ее от меня, не пожелав даже на миг вернуть моему взору свою добычу. Тяжело вздохнув, я развернулся и, опустив голову, медленно побрел прочь.
Так я простился со своей Василисой, Васькой, как временами я ее называл. И так же, но менее трогательно, прощался с оставшимися линями, которыхвыпустил сюда же, чуть подальше. Вновь оглядев этот залив, образованный вытекающей из пруда речкой, я успокаивал сам себя тем, что пищи им тут достаточно, а рыболовы давно уже перестали сюда наведываться, потому что мешала буйная подводная растительность и ряска, к осени затягивающая чуть ли не весь этот залив с максимальной глубиной около метра. Здесь водились неплохой карась и некрупный ротан, но поймать рыбу было невозможно ни удочкой, ни сетью.
Картина эта предстала моим глазам, правда, лишь на следующий год, когда из-за отвода воды из пруда в другом направлении залив этот почти зачах по причине почти полного отсутствия циркуляции и превратился чуть ли не в болото. Но исправить я уже ничего не мог. Оставалось одно утешение: мои лини надежно обосновались на новом месте, потому что в следующем году, найдя-таки местечко, я выловил здесь пяток крупных карасей. Может быть, однажды мне или кому иному посчастливится выловить здесь и линя, да не одного, но, льщу себя надеждой, это уже будет потомство от тех, которых я выпустил сюда одним прекрасным днем.
Зимой я вышел на пенсию и распрощался с работой. Ребята повздыхали, сожалея, ведь никто из них не был таким рыбным фанатом, как я, и наш коридор, в котором всегда стояли аквариумы с рыбой, теперь наверняка омертвеет (Так и случилось). Меня уговаривали остаться, приводя множество доводов в пользу этого. Но я не захотел: финансовое положение особо не тяготило семью. Зато меня пьянил воздух свободы, конец многолетнего рабства, бесконечных утомительных подъемов чуть свет, и всегда угнетало отсутствие свободного времени для творчества, для себя, для жизни, которая стала вдруг для меня неизмеримо дороже, милее прежней! В известной степени это связано, разумеется, с тем, что теперь я в любой день, не унижаясь, не бухаясь ни перед кем на колени, мог отправиться на рыбалку за своим любимым линем.
Казалось бы, чего мне еще надо? Ведь поймал свой десяток, даже больше! Не дождался мальков, ну так что ж, зато родителей пристроил на новое место, пусть нерестятся там. И все же мне было мало того, что я уже сделал. Побродив вдоль речки, а затем вдоль Москвы-реки, я обнаружил еще немало неплохих местечек, куда можно было запустить линя и где он вольготно жил бы и размножался. Но вновь вставал вопрос: каким образом это сделать? Опять ездить на Белое озеро и, поймав там несколько штук, выпускать их в те места, которые я присмотрел? Сколько же потребуется на это терпения и времени, чтобы дождаться нереста, а за ним будущего поколения размером как минимум с ладонь? К тому же где гарантия, что этих линей не выловят сетями браконьеры - люди без совести и чести? Не проще ли, как советовали мне в свое время, съездить в Рыбхоз и, купив мальков, запустить их сюда? Правда, наверное, это будет недешево, да и много ли я смогу увезти в своей пятилитровой канистре? Десять, пятнадцать, от силы двадцать штук. Ну и что же? Зато - готовые, уже одногодки. Останется ждать, когда подрастут, потом отмечут икру, из той икры вырастет потомство, за которым уже можно выходить на охоту. Словом, не менее пяти лет. С крупными, конечно, проще, они уже нерестовые, да сколько их наловишь? Пять, десять, в лучшем случае пятнадцать за лето? А выпустишь - попадутся в сеть, так и не отнерестившись...
Прикидывая и так и этак, все еще пребывая в нерешительности перед этой дилеммой, я, по совету друзей, одним прекрасным днем отправился на озеро Бисерово. Собственно, там два озера: одно платное, другое - нет. Я - на платное. Будь что будет. Сказали, в отличие от первого, там есть линь. Приду, сяду на берегу, закину удочку. А подойдут, скажу, мол, так и так, мне бы малька, за ним и приехал, да не знаю, куда идти. Может, продадут. Во всяком случае, подскажут. Я и грушу с собой взял, и распылитель со шлангом: буду по мере возможности подкачивать в канистру кислород - в электричке, на метро, в автобусе. Довезу, решил. Только бы достать.
И вот я сошел с электрички на платформе Купавна. Как назло - жара, солнце палит немилосердно. Сейчас бы в воду, да поплавать... Но - не до этого, иная у меня цель. Еще минут десять еду на автобусе, потом пешком к озеру - большому, чистому, с редким камышом по берегам.
Подошел, огляделся. Человек пять сидят на берегу: двое слева, трое справа. Что-то ловят. Карпа, наверное, амура или форель. Но не это мне нужно, не за тем я приехал. Да и вооружение у меня - обычная удочка с легкой снастью, с двумя поводками 0.12. Заброс - метров восемь от берега, не дальше. Какой уж тут карп или амур!
Поглядел я по сторонам - никого нет из рыбхоза, да и самого его не видно, может, в лесу где прячется. Ну и бог с ним. Наладил снасть, стульчик раздвинул, сел, ловлю. Минут через десять, гляжу, ко мне медленно, но уверенно, неслышно направляется моторка. Подплыла, причалила рядом. Вышли из нее двое, обоим лет по тридцать. Один в фуражке, другой в бейсболке, оба в голубых рубашках. Поздоровались.
- Право на ловлю имеете? - нахмурившись, спросил один, усатый.
- Водоем у нас платный, - добавил другой, с голубыми глазами, добродушный с виду.
И тут же первый стал объяснять, сколько платить и сколько можно ловить.
Я сказал им, зачем сюда приехал:
- Не нужны мне карпы с форелями и щуками, мне бы линьков поймать хоть пару штук да увезти живыми. Вон, снасть у меня, только на мелочь. А крупных, больше ладони, мне и не довезти.
Они критически поглядели на мою удочку, маленький красный поплавок близ камышей.
- Зачем же тебе такие огольцы, отец? - полюбопытствовал один. - Сюда за уловом приезжают, за крупной рыбой.
- Понимаете, ребята, - стал я объяснять, - я живу близ окружной дороги, в Братеево, и в наших водоемах нет линя. А мне хочется, чтобы он там был, чтобы люди с удовольствием ходили на рыбалку, а иные - специально поохотиться за таким красавцем.
Потом я еще некоторое время рассказывал им обо всех моих приключениях, связанных с этим, о моей Василисе, о работе, о неудавшемся нересте и о том, что побудило меня приехать к ним сюда.
Они смотрели на меня, как на инопланетянина. Увидев их взгляды, я замолчал.
- Неужто отнерестились-таки? - с видимым интересом спросил добродушный.
- Ну да, - подтвердил я, - говорю же, сам наблюдал этот процесс.
- Вообще, линь - рыба тугая в этом отношении, - заметил усатый. - Трудно нерестится. Многие годами бьются над этим, да не у всех получается.
- А у вас? - с надеждой поглядел я на него.
- Линь не имеет промыслового значения, поэтому мы его не разводим, - сразу погасил он мою улыбку.
- Значит, я зря сюда приехал?.. - указал я рукой на озеро. - Его здесь нет?
- Почему нет? Есть, - вселил в меня надежду его товарищ. - Только очень мало. Люди ведь не за ним сюда едут, и мы его не разводим.
- Не за ним? - удивленно переспросил я. - Да ведь такого красавца поймать - разве это не удовольствие? Разве не мечта каждого рыболова? А уж какой вкусный - не сравнить с тем же карпом.
- Все так, - кивнул добродушный, - только поймать его тяжело, карпа, сазана или судака гораздо легче. А линь... хм, - он усмехнулся, - целый день просидеть можно, ожидая поклевки, и ни черта не дождешься. Уж больно капризный и осторожный, дьявол.
- Знаю, - ответил я, - но я поставил это своей целью, хотите - верьте, хотите - нет. Хочу людям, да и себе тоже, приносить радость. Ведь выуживать такую прелесть, а потом любоваться слитком золота в твоих руках - это ли не мечта каждого рыболова? Сравнишь разве такое удовольствие с любым другим? Такая вот у меня мечта. Сам потом, когда уже стариком стану, буду ловить линя рядом с домом и вспоминать, что это моя работа, и их родителей, совсем еще малышами, когда-то привез сюда я. Так и буду говорить рыбакам, ведь наверняка станут интересоваться, откуда у нас появилось такое сокровище.
- Что ж, неплохо задумано, - согласно закивал головой усатый.
- А мечта - это хорошо, - поддакнул его товарищ. - Да еще с такой благородной целью. Заставь кого-нибудь сейчас заняться подобной благотворительностью? Черта с два! Каждый смотрит в свой карман, мечтает пользоваться, потреблять, но никто не желает создавать. Все стремятся взять у природы, а вот дать ей!.. Плати, тогда дам, вот как люди рассуждают. А у тебя, отец, выходит, все наоборот. Сам платишь.
- Небось немало уж денег выкинул на дорогу, - посочувствовал усатый, - да и времени тоже.
- Раньше - да, - согласно кивнул я в ответ. - Но теперь я на пенсии, проезд бесплатный. Времени вот только много уходит. Да еще когда без толку съездишь - вдвойне обидно.
- Да-а, - протянул добродушный, - такое, верно, часто случается.
- Да уж случается, - вздохнул я. - Вот как сегодня, например. Два с половиной часа сюда добирался. Думал, не поймаю, так, может, куплю у вас мальков. Но, похоже, напрасно думал: сами же говорите, не выращиваете.
- Что, и вправду купил бы, батя? - с сомнением поглядел на меня усатый.
- Ну да, - пожал я плечами, - что ж тут такого?
- Да ведь дорогое это удовольствие. Недешевый линек.
- Не дороже денег, - ответил я ему. - Разве радость от сделанного тобой для людей соизмерима с неизбежностью трат? Да плевать на это! Деньги - всего лишь мертвые бумажки, а живая рыба - это дар природы, ее сокровище. Это нельзя мерить деньгами. То, что я делаю, оставит людям память обо мне. Наверное, с этой сладкой мыслью я и буду помирать, зная, что сделал в этой жизни что-то доброе и полезное, что не только взял у природы, но и дал ей! И она будет благодарна мне за это, я знаю. Это случится, когда в наших окрестных водоемах появятся лини. Пусть немного, мало пока, но они приживутся, размножатся, и с каждым годом их будет все больше. Разве не сладко умирать именно с этой мыслью, а не с той, что не сможешь взять с собой на тот свет свои деньги?
Мои собеседники, пыхтя сигаретами, с интересом молча слушали меня. О чем думали - не знаю, но, уверен, о хорошем, потому что один из них внезапно сказал:
- Ну, значит, не напрасно ты приехал, отец.
Второй тут же пояснил:
- Линей мы не разводим для ловли, это да, но у нас есть небольшой садок, там мальки. Подрастают - мы их продаем. На рынки, в магазины, "птичникам". Так что, считай, тебе повезло, уедешь домой с малышами.
Сам не свой от радости, боясь поверить в удачу, помню, я схватился рукой за сердце и бросился к ним, засыпая их вопросами и торопливо переводя взгляд с одного на другого:
- А много сможете продать? А когда? Как? Куда мне идти? Большие ли они?
Добродушный засмеялся:
- Размером с палец. Сколько хочешь. Только в чем же ты их повезешь?
- А у меня с собой бутыль пятилитровая! - Я кинулся к сумке. - Вот! Так и мотаюсь с нею везде. В ней и везу... Ну, таких, как вы сказали, штук двадцать войдет. В дороге буду подкачивать воздух. - И я показал свои нехитрые приспособления, которые назвал ручным компрессором.
Оба с улыбками переглянулись.
- Ладно. - Усатый щелчком бросил окурок в траву. - Сиди пока здесь. Сейчас сгоняем, привезем. Раз такое дело...
- Только боюсь, мужики, хватит ли денег, - озабоченно протянул я, - говорили ведь, дорого... А если двадцать штук...
- Сколько же у тебя денег?
- Пятьсот рублей.
- И что, все готов потратить на мальков?
- Да, - твердо ответил я, - и буду считать этот день счастливейшим днем в моей жизни!
Они снова переглянулись. Мне показалось, они мне не верят.
- Могу показать, вот деньги! - Я полез в сумку за кошельком, где и в самом деле у меня лежало пятьсот рублей.
- Не надо, - остановил меня усатый. - И так верим, чего там.
- Так мне здесь ждать? - все еще с трудом верил я в происходящее. - А скоро приедете?
- Да недолго мы, - направился к лодке добродушный. - Сматывай пока свою удочку.
И лодка, заурчав мотором и развернувшись, плавно отошла от берега.
Я проводил их взглядом, полным надежды и, собрав четырехметровую удочку, стал ожидать их возвращения.
Они вернулись минут через двадцать. Лодка причалила, один вышел из нее, а другой, пройдя к носу, протянул ему объемное пластмассовое ведро.
- Вот, отец, - шагнул ко мне голубоглазый с этим ведром, - зачерпнули тебе... Сколько тут - не знаем, не считали. Но довезешь, если с ручным компрессором-то.
И поставил ведро передо мной. Я заглянул в него и обомлел. Там была уйма маленьких, юрких, с палец величиной, рыбок. Все они беспокойно сновали туда-сюда, ожидая, видимо, что сейчас их отпустят на волю, в родную стихию.
- Линьки?! - поднял я глаза на обоих рыбхозовцев, стоящих рядом.
- Они самые, - заулыбался усатый.
- Ребята, - заунывно протянул я, уткнувшись глазами в ведро, - разве тут двадцать? Да ведь их здесь... - Я стал считать, но так и не сумел этого сделать, постоянно сбиваясь.
- Ну, может и больше, - повел плечом усатый. - Сказали же, один раз зачерпнули. Сколько вошло...
- А если больше... ведь у меня денег-то... - обеспокоенно поглядел я на одного, потом на другого. - Ведь не хватит же... остальных вам придется обратно везти...
- Не придется, - обронил мой собеседник.
- Как?.. - все еще не понимал я. Потом, показалось, догадался: - А, значит, тех выпустите в озеро? Но ведь это ваши деньги, сами говорили, что продаете, когда подрастут...
- Вот что, отец, - подошел ближе голубоглазый и положил мне руку на плечо. - Бери этих всех линьков, и ничего нам от тебя не надо. Раз ты не для себя, для людей, раз ты так любишь природу, что себя не жалеешь ради других... Мы ведь понимаем. Вот у одного, скажем, есть мечта заиметь дачу, да не одну, да еще такую, чтобы там хоромы, дворец с собаками и охраной. Другие покупают машины - себе, жене, сыночку, дочке. Третьи думают только о квартирах - чтобы обставить их побогаче на зависть друзьям, соседям. Таким - как бы побольше урвать, кого бы обмануть или кому бы еще досадить, нагрубить, обидеть... А есть такие, что деньгам счета не знают, и все им мало, мало, хотят еще... А спроси их, любят ли они природу? Думают ли о ней, заботятся ли, делают что-то, чтобы помочь ей? Куда там! Не на то они устремлены и лишнего рубля на это не дадут. Такие без стыда и совести рубят подлесок, стреляют самок с потомством, ловят рыбу сетями, глушат ее динамитом... Да мало ли еще что? И не понимают эти люди, что мать-природа, взрастившая таких вот, когда-нибудь им отомстит за все. Ты не из той породы, это сразу видно. И мы... мы, отец, не жлобы какие-нибудь, чтобы тебе продавать. Ведь ты их в пруд, речку - значит, для дела, для людей, для будущего... Дерьма много на свете, а хороших людей мало. Ты один из них. Так что вези их всех, да расселяй по своим водоемам. Пусть приносят радость и взрослым, и ребятишкам, да и тебе самому. И помни, добро и любовь не покупаются и не продаются. Это надо дарить. А потому ты, батя, счастливый человек. Ты умеешь отдавать, не думая о собственной выгоде. Это и есть счастье в жизни. И еще знай, отец, что будешь долго жить, потому что любишь природу. Она видит, чувствует это и поможет тебе дожить до глубокой старости.
Он умолк, а я стоял и молча смотрел на ведро. Лицо у меня искривилось, подбородок задрожал, и слезы поползли по щекам от его слов. Я не мог унять эти слезы, и одна-две, скатившись, упали в воду, в это ведро. Я поднял голову, посмотрел на них обоих и стал думать, как мне отблагодарить этих людей, какие теплые слова для них найти, но вместо этого лишь промямлил:
- Ребята... Спасибо!.. Я... я...
И губы мои вновь затряслись.
- Ну, батя, ты прямо совсем расклеился, - несколько смущенно констатировал усатый, тоже подходя ко мне совсем близко.
- Да ведь вы такие молодцы... Разве каждый смог бы вот так... как вы... - начал было я. Но он меня остановил:
- Ерунда. Не из одного дерьма соткан мир, отец. Есть и такие, как мы с тобой, правда ведь?
- Правда, - улыбнувшись, кивнул я в ответ.
- Ну вот, - одобрительно похлопал он меня по плечу, - а ты плачешь.
- Так от радости же, - ответил я, стирая остатки слез со щек тыльной стороной ладони. - Ведь это счастье для меня.
- Это хорошо, что у тебя есть заветная цель, которая приносит счастье, - проговорил голубоглазый. - Хуже, когда печаль. Ну да и нам радостно, отец, потому что радуешься ты и потому что сделали доброе дело. И оно Богом зачтется.
- Это само собой, - добавил усатый. - Ну, а теперь пересаживай своих мальков - и с богом. В путь-дорогу!
- Мы бы тебя подвезли до станции, да машина сломалась, - сокрушенно развел руками его приятель. - Чиним вон, у своего хозяйства.
- Ничего, - махнул я рукой в ответ, - дойду как-нибудь. Сколько уж таскаюсь со своей бутылью, по одной рыбке вожу. А тут - вон их сколько! Привезу - сразу расселю в тех местах, что давно присмотрел.
- Счастливо тебе, батя, - сказал на прощанье усатый. - Побольше бы таких людей, мир стал бы чище.
- Заезжай, если что, не забывай, - добавил другой. - Тебе всегда поможем.
- Спасибо, ребята, - еще раз поблагодарил я их. - Никогда не забуду...
И, махнув им на прощанье рукой, я не спеша направился со своей драгоценной ношей к автобусной остановке. Шел и думал, что, невзирая на повсеместное невежество, грубость, жадность и цинизм, есть еще на свете хорошие люди - бескорыстные, с чистым, отзывчивым сердцем и доброй душой. Сегодня мне посчастливилось с ними встретиться.
Добравшись до дома, я сразу же пошел на залив и выпустил туда всех линьков, которых оказалось... тридцать штук! Они разбрелись по песчаному мелководью, постояли там немного, словно раздумывая, потом сразу, как по команде, один за другим заторопились и скрылись в глубине. Помахав им рукой на прощанье и сказав: "До скорой встречи, бесенята, через пять лет!", я глубоко вздохнул и, радостный и счастливый, отправился домой.
Пройдут незаметно в череде дней и событий эти пять лет, и однажды, я уверен, встретится мне человек с удочкой, который, захлебываясь от восторга, будет рассказывать, как он ловил неизвестно откуда взявшихся в этом заливе линей.
Сентябрь - 2012 г.
