Валентина Шабалина
Третий не лишний
(Одноактная пьеса в пяти картинах)
(Несколько дней из жизни мужчины, женщины и собаки)
Действующие лица:
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ – пенсионер, 70 лет.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА – жена Николая Макаровича, 68 лет.
МУХТАР – он же ШАРИК, беспородный пес. (Кукла-марионетка.)
Картина 1
Скромно обставленная комната одноэтажного дома. В углу в кадке фикус, на двух окнах цветущие цветы. Слева и справа две кровати, застланные светлыми покрывалами, на подушках кружевные накидки. Рядом с фикусом стоит швейная машинка и старое кресло, в котором сидит Екатерина Романовна и что-то вяжет. У окна примостился на табурете Николай Макарович, нацепив на нос очки, он читает газету. Сбоку небольшая кухня, соединенная с комнатой открытым проёмом. В кухне дверь, ведущая на улицу.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (раздраженно). Ну, что это за очки, Катя? Как ты в них читаешь? Ничего же не видно!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так я и не читаю, мне они нужны, пуговицу пришить, или нитку в иголку вдеть. А ты, Коленька, сходи к глазному врачу, он тебе какие надо очки выпишет. И видеть будешь хорошо.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Я по врачам не бегаю!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Упрямый ты у меня.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Так вчера-то я хорошо в твоих очках видел! А сегодня, почему плохо?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вчера ты в других очках читал. В этих вот. (Достает из кармана юбки футляр, открывает и подает мужу очки.) На-ка.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, вот, другое дело! А эти что здесь делают, если в них даже читать нельзя?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Это старые очки. Зрение-то опять испортилось, так я новые очки купила.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Значит, старые выбросить надо, чтоб под рукой не мешались!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Что же их выбрасывать? Хорошие очки, может ещё пригодятся кому. Помнишь, мы их лет пять назад в городе покупали?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (читая газету). Не помню.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, как же не помнишь? Мы тогда ещё с тобой кастрюлю новую купили в подарок Марине Павловне. Она её сильно хотела. Ты кастрюлю-то помнишь?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (удивленно, оторвавшись от газеты). Кастрюлю? Какую кастрюлю?.. Нет, не помню. (Снова уткнулся в газету.)
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (вяжет и говорит). Как же не помнишь-то? Кастрюля дорогая была, с прозрачной крышкой, двести сорок рублей стоила. Красивая, но ужас, какая дорогая! Я бы себе такую дорогую не купила. А в подарок-то, отчего ж не купить, да ещё хорошему человеку? А себе я кофточку синенькую с вышивкой присмотрела в магазине, и в этой кофточке на юбилей-то и ходила к Марине Павловне. (Вздохнула и перекрестилась.) Царство ей Небесное! Семьдесят лет ей тогда исполнилось. Помнишь? Её дочь хороший стол сделала, всего на столе было. Да и то, в конторе ведь работает, деньги есть. Ой, наплясалась я тогда и напелась на всю оставшуюся жизнь! А тебе тогда в райцентре белую рубашку купили в полосочку и галстук. Ты ещё галстук не хотел на юбилей надевать. Помнишь ли? (Николай Макарович, не слыша, читает газету.) А Шарику новый ошейник взяли, он-то свой изгрыз весь. (Она встала и подошла к окну.) (Тревожно.) А что-то Шарика долго нет? С утра убежал, и всё нет. Слышишь, Николай Макарович?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (оторвавшись от газеты). А? Что?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Шарика, говорю, что-то долго нет. С утра убежал, и всё нет.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Мухтар он.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да какой он Мухтар! Шарик он и есть Шарик беспородный!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. У Мухтара свои заботы. Набегается, прибежит. (Опять уткнулся в газету.)
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Набегается! Вдруг под машину попал? Машин-то сейчас вон, сколько развелось, по поселку пройти нельзя, так и норовят кого-нибудь задавить. А собака-то, что? Она же не понимает ни в машинах, ни в дорожный правилах. Как дитё малое! А у тебя, Коленька, никогда ни за кого даже сердце не заболит!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Чего у меня сердце-то должно болеть за собаку? Первый раз убегает, что ли? Ему, наверное, болтовня твоя надоела, вот и сбежал.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Болтовня! Да я целыми днями молчу. С тобой разве поговоришь? Да если б не Шарик, я бы с тобой давно немой и глухой стала! Ты, кроме своих газет да новостей, ничего видеть и слышать не хочешь. Один Шарик и спасает!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (удивленно). Он по-русски не говорит, как же он тебя спасает?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Он хоть меня слушает и не перебивает, не даёт русскую речь забыть!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, убежала собака по своим собачьим делам. Дело-то молодое, собачье: где-то по сучкам носится, а ты переживаешь!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (обиженно). По сучкам! (Присела на край кровати.) По сучкам! Вот умру я, ты тоже по сучкам побежишь! (Всхлипывает.)
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (оторвавшись от газеты). По сучкам? По каким сучкам? Вместе с Шариком что ли?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (всхлипывая). По каким, по каким! А то ты не знаешь! Не прикидывайся дурачком-то. А кто к Зойке Свистуновой по молодости бегал?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Вспомнила! Когда это было! Она уж умерла семь лет назад. А ты все угомониться, не можешь. Да и не бегал я к ней!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Бегал! Мне Тонька Окунева все рассказала!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что рассказала? Ну, что она могла такое рассказать? Да я Зойке проводку чинил! Она мать одиночка была. Кто ей поможет? А я в этом деле понимал толк… А ты прибежала и устроила дебош. Зачем? Безвинную женщину опозорила! А Тонька твоя – балаболка!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Опозорила! Безвинную! Что же она электрика не вызвала, а тебя пригласила?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Электрику платить надо, а у неё тогда дети были малые: каждая копейка дорога.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (скрестив руки на груди). Что так платить, что этак! Зойка, видишь ли, выбрала, что поинтереснее для неё! Электрику деньгами надо платить, а тебе…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (в сердцах). Тьфу, на вас всех! Бабы есть бабы! До сих пор угомониться не можете! Не было ничего у меня с Зойкой! И точка!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Было! На старости лет мог бы и признаться. Я бы хоть померла со спокойной душой. (Смахивает со щеки слезу.) (Говорит про себя.) А так помру в неведении.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не было!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну да! Ты ж у нас бывший военный, оборону умеешь держать.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не было! И ты, пожалуйста, живи, не умирай, а то мне в моём возрасте за Мухтаром не угнаться будет. Он вон насколько меня моложе и бегает резвее. (Берёт в руки другую газету, разворачивает.) А вот, когда я умру, ты можешь, по кобелям побегать, душу отвести. Я заранее разрешаю. (Уткнулся в газету.)
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (подпрыгнув от неожиданности на кровати). Ах ты, кобель старый! Выдумал что! Да как у тебя язык-то повернулся такое сказать! По кобелям побегать! Срамота! Да я сроду по кобелям не бегала! А с тобой, Николай Макарович, после таких слов я даже разговаривать не стану! Не стану! Вот те крест не стану! (Крестится на православный календарь, который висит на стене.)
Слышится, как под дверью скулит собака.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (вскакивает с кровати). Прибежал, родной мой! Набегался!
Екатерина Романовна открывает входную дверь. В дверь влетает собака и с радостью бросается к ней.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Шарик мой! Хороший мой! (Гладит пса.) Ты, наверное, кушать хочешь? Проголодался. (Оглянувшись на Николая Макаровича, говорит псу.) Шарик, передай главному поселковому кобелю, что я пошла на кухню, готовить ужин.
Пес сел, и внимательно посмотрел на неё.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Передай, передай, вон тому с газетой! (Показывает рукой на мужа.)
Пёс виляет хвостом и бросается к Николаю Макаровичу.
Екатерина Романовна уходит на кухню.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (гладит по голове пса). Набегался, Мухтар? Всех своих дам попроведовал?
МУХТАР. Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Молодец! Свое собачье добро никому не надо отдавать. А вот послушай-ка, что пишут. Что ещё мы не читали? Вот! (Читает газету.) «Генеральная прокуратура РФ возбудила уголовное дело на бывшего премьер-министра страны. Дело возбуждено по статье «причинение имущественного ущерба путём обмана или злоупотребления доверием». В день своей отставки премьер-министр отдал распоряжение о приватизации через подставную фирму занимаемой им государственной дачи». (Говорит Мухтару.) Своего добра уже не хватает, государственное тянут! Та-ак…(Опять читает.) «Данная дача ранее принадлежала Михаилу Суслову и занимает около 12 га земли, её стоимость оценивается в 28 млн. долларов». Ого! Вот смотри, Мухтар, коммунистов ругают, на чём свет, а и демократы не далеко ушли. Я тебе так скажу, как не назови человека – красным или синим, а винтики у него внутри одни и те же остаются. Стержня в нём нет! С гнильцой человек! Вор, он хоть где вор! (Мухтар осуждающе рычит.) Правильно ты понял, Мухтар, верно! А это что? «Развод делает женщину счастливой, а мужчину – идиотом». Хм! Ну-ка, ну-ка, интересно. «Новое исследование британцев подтверждает, что у представительниц прекрасного пола после официального разрыва отношений с прежним возлюбленным, улучшается не только здоровье, но и душевное состояние». Ого! Это что за исследования такие? Почитаем дальше! «Исследователи опросили 3515 взрослых представителей обоих полов и обнаружили, что через два года после разрыва 47 процентов дам всё ещё не могли нарадоваться… (Николай Макарович оторвался от газеты, посмотрел в сторону кухни, прислушался и стал читать тише.)…Не могли нарадоваться своему освобождению из-под мужнина гнёта, а 31 процент из них были чрезвычайно счастливы». (Он сдвинул очки на нос и посмотрел на пса.) Ты что-нибудь понял, Мухтар? Вот и пойми баб после этого! Им бы плакать, что мужика потеряли, а у них здоровье улучшается! (Пёс неодобрительно ворчит.) «В тоже время мужчины после развода были склонны чувствовать грусть, опустошенность, а также переживать из-за того, что их так жестоко предали». (Он опять смотрит на пса.) Ты понял?… Недаром говорят, что женщины живучи как кошки! Нигде не пропадут! Даже в разводе! А у мужиков, получается, натура более душевная, тонко восприимчивая. А мы сделаем по-умному, мы не будем разводиться! Точно, Мухтар?
МУХТАР. Гав!
Из кухни доносится звон посуды.
Мухтар повернул голову к кухне и принюхался.
Николай Макарович тоже потянул носом воздух.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Мухтарка, ну-ка сходи в разведку, проверь, чем нас сегодня кормить будут, что-то вкусным запахло. А то со мной сегодня опять не разговаривают.
Мухтар идёт на кухню.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Что, Шарик? Кушать хочешь? Сейчас, сейчас… (Повернувшись в сторону комнаты, говорит громко и внятно.) А на обед у нас сегодня, Шарик, борщ и котлеты с макаронами! Что будешь, Шарик? То и другое?
МУХТАР. Гав!
Мухтар выходит из кухни и подходит к Николаю Макаровичу.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, что там на первое?
МУХТАР. Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Борщ. Это хорошо. А на второе?
МУХТАР. Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А на второе, говоришь, котлеты?
МУХТАР. Гав! Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Тоже хорошо. Молодец, разведчик! Что нужно сказать, когда тебя благодарят? Служу своему семейству!
МУХТАР. Гав, гав, гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Вольно! Можешь быть свободным!
Мухтар убегает на кухню.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (громко). Шарик, зови старшего кобеля кушать, а то я с ним не разговариваю!
Мухтар бросается в комнату, всем своим видом выражая нетерпение.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (свернув газеты). Пошли, пошли, у самого желание горяченького борща похлебать! Не будем заставлять хозяйку ждать, разводиться же мы не собираемся.
Мухтар влетает на кухню и бросается к своей миске.
Николай Макарович задерживается около православного календаря,
который висит на стене, водит по нему пальцем.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (громко). Мухтарка! А спроси у своей хозяйки, какое сегодня число?
Мухтар смотрит на Екатерину Романовну.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (громко). Передай, Шарик, что с утра было – 19 июня! И если кое-кто не придёт сейчас обедать, я соберу посуду со стола! Пусть потом ест, где угодно!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. О! Ишь, ты! Чуть не упустил! (Потирает руки.)
Мухтар подходит к Николаю Макаровичу и смотрит на него.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Понял! Уже иду!
Николай Макарович входит на кухню, и молча садится на своё место за столом. Екатерина Романовна также молча ставит перед ним тарелку с борщом. Наливает себе, и садится рядом с ним. Какое-то время едят, молча.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Вот ты со мной не разговариваешь, Катя, а ведь сегодня большой праздник.
Екатерина Романовна не отвечает. Едят, молча.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Могла бы в честь такого праздника, и бу.тылочку поставить.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. То, что Николин день сегодня, я и без тебя знаю. И то, что Святой Николай не употреблял спиртного, тоже знаю. Он не употреблял, и тебе не велел. Сиди, борщ ешь!
Николай Макарович обиделся, положил ложку, и отвернулся.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Конечно, святых ты всех помнишь! Где ж мне до них угнаться! А про своего мужа, как всегда забываешь. Да кто я для тебя? Кобель поселковый!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (в полном недоумении). Ты чего? Что случилось-то?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. День рождения у меня сегодня. Вот, что случилось! Меня в честь Святого Николая и назвали. А то ты не знаешь! Не прикидывайся дурочкой-то!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Погоди, Коленька! Ты же на зимнего Николу родился.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да ты, что, Катя, всегда на летнего Николу справляю. Забыла, что ли?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, как же! Зимой ещё шурин из Балаганска приезжал, как раз на Николу. Вы с ним твой день рождения и праздновали. У меня ещё бутылочка беленькой припасена была для такого случая.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Путаешь ты всё! Приезжать-то, он приезжал, так ведь он привозил на продажу овечью шерсть и валенки, что сам катает.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так это я помню.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, вот! За его приезд и пили.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Стала бы я в честь него бутылку доставать! Он у нас бывает частенько. Эка невидаль! Ешь, борщ простынет!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (покорно берет ложку, и начинает есть). (Опять кладет ложку.) Нет, ты забыла, Катя, потом ещё твоя Лизка зашла.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да, помню я! Лизка зашла, чтобы мы вместе с ней в фокольный… в форкольный… Как хор-то у нас называется? Всё никак выговорить не могу.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Пенсионный! Пенсионный у вас хор! Одни старушки собрались, а все туда же в форкольный! Тьфу, ты! В фор-к-лёрный!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот в этот хор она за мной и приходила.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ага! Приходила! А сама, как села на табурет, так и оторваться не могла, пока три рюмки водки не выпила! Не больно она торопилась в хор!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так она на шурина ещё пришла, посмотреть. Он же тоже вдовец. Я её и пригласила. А тут два повода было – и на хор надо идти, и твой день рождения. Тогда за твой день рождения и пили!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Вот она, правда, когда всплыла! Да если б тогда мой день рождения был,… да я ещё всё это знал,… я бы ей сроду рюмку не налил!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не знала я, Николай Макарович, что вы моих подруг так не уважаете!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Твоя Лизка не в моём вкусе, чтобы её уважать! Да и кто эту стокилограммовую сплетницу уважает? Я таких мужиков в селе не знаю!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Зато её женщины уважают! Лизка правду не боится, в глаза мужикам говорить!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Договорила! Её собственный мужик от её яда и умер, не выдержал! Безвременно скончался! Недаром её Лизкой-коброй зовут!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Злые языки и зовут! А подруги нет!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Твою Лизку никто в хорошую компанию не берёт! Больше мужика пьёт! Её одной бутылкой не уговорить!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А может, у неё от водки голос лучше звучит? Оттого и пьёт!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да её голос, хоть три бутылки она выпей, лучше звучать не будет! Соседский боров и то лучше поёт.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А ты мою подругу, Николай Макарович, лучше не трогай! Я за неё и постоять могу!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да, кто вас с Лизкой трогает? Кому вы нужны теперь? Да, просто мне обидно, Катя, что тебе подруги дороже родного мужа! С которым ты живёшь уже…Э-э-э…Сколько мы живём, Катя, вместе?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так уже лет пятьдесят, пожалуй, живём. Дай, посчитаю…(Считает в уме.) Ну, да! Мне ж восемнадцать было, когда я за тебя замуж-то выскочила! А нынче шестьдесят восьмой пошёл.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Как?! Уже пятьдесят?! Катенька, так ведь это ж юбилей! Это надо отметить! Не каждый мужчина доживает до такой даты! Неси припасённую!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Мы с тобой регистрировались когда? Зимой в декабре. Забыл, что ли? Вот зимой и отметим.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (в сторону). Кто же за пятьдесят лет такое упомнит? Это, какие мозги надо иметь!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А так-то мы ещё только сорок девять с половиной лет живём. Через полгода пятьдесят будет.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. И как ты, Катя, за столько лет эти даты не забыла?!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да разве такое, Коленька, забудешь? Как будто вчера всё было. Это я, вчерашний день не помню, а то, что пятьдесят лет назад было, то не забывается. Вот помню, как ты из армии вернулся. Утро раннее, а ты идёшь по поселку в военной форме, такой бравенький, с чемоданчиком. Форма военная на тебе так ладно сидела. А я в это время из калитки выскочила, на работу, на птицефабрику побежала. А как тебя увидела, так сердце и зашлось, остановилась я, и всё вслед тебе смотрела. А ты шёл, шёл, да и запнулся. А потом оглянулся, и на меня так посмотрел, что у меня сердце в пятки упало.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Если б тебе спину взглядом просверлили, ты бы ещё не так посмотрела. Я ж тогда чуть нос не разбил! Такой позор перед девчонкой! Повернулся, сказать тебе что-нибудь такое обидное, чтобы на всю жизнь запомнила. А как увидел твои глаза, так у самого сердце неизвестно куда упало.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Разве такое забудешь?… Да ты ешь, ешь, а то суп простынет.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (вздохнув, неохотно). Да, ем я, ем.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот вспомнила молодость, и на сердце как-то легко стало. А может, мы, Коленька, по рюмочке выпьем? За нашу молодость?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (встрепенувшись). Так ведь через полгода…
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А мы по маленькой.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. По маленькой?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. По маленькой.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Давай, по маленькой.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Сейчас принесу.
Екатерина Романовна встала и пошла в комнату.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (оглядываясь в сторону кухни, подходит к швейной машинке). А ты пока кушай, Коленька, кушай.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А я кушаю! (С шумом втягивает в себя суп, потом тихонько говорит собаке.) Разведчик! Мухтар! (Собака подходит к хозяину.) А ну, разведчик, проверь, где прячется добро.
Собака бежит в комнату к Екатерине Романовне.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (закрывая швейную машинку). Вот, уже и шпион явился, не запылился! А ну, иди отсюда!
Собака убегает на кухню к Николаю Макаровичу.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Сидим спокойно, Мухтар.
Екатерина Романовна заходит на кухню.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не успела отойти, они уже подглядывают за мной. Ну, никак одних оставить нельзя!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да мы сидим, едим, ни о чём таком и не помышляли. Да, Мухтар?
МУХТАР. Гав!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. И ты туда же, Шарик! Глаза твои бесстыжие!
Собака ложиться на пол и отворачивается.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Видишь, Катя, Мухтар обиделся. Безвинное существо, можно, сказать…
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Это в нём совесть есть, стыдно стало, вот и отвернулся.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Он за тобой побежал от любви к тебе.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А ты от любви ко мне, с Шариком рядом не ляжешь?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Так это… несподручно как-то. А так бы лёг. Ты меня знаешь!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Знаю. А помнишь, как ты в молодости частушки пел? Никто перепеть тебя не мог.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Так я и сейчас могу! А ну, неси мою балалайку, запылилась, наверное. Сейчас за молодость выпьем и тряхнём стариной!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Погоди, я хоть платок на плечи наброшу.
Катерина Романовна уходит и приносит балалайку и платок с кистями.
Поют частушки и танцуют.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА.
Парень с армии пришёл,
Шаг печатая, он шёл.
А меня, как увидал,
То запнулся и упал.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ.
А ты, милка, что стояла,
Пучеглазила глаза?
Кто же думал, что живое?
Думал, пугало, какое!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот ты как, Коленька! Ну, держись!
Раньше я звала милёнка
Коля, Коленька, Колёк!
А сегодня дала кличку -
Поселковый кобелёк!
Вот так!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катенька, это не про меня! Ну, какой я кобель? Ты про себя послушай!
У Мухтара есть отрада
Убежать с утра с ограды.
Он по сучкам носится
К тебе домой не просится!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА.
Ах ты, Коля-Николай,
Сиди дома, не гуляй!
За Мухтаром не угнаться,
Лучше книжку почитай!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, вот и поговорили, Катерина!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ох, Коленька, года как быстро пролетели, я и не заметила! Вот и Пашка, сынок наш, вроде, недавно школу, институт закончил, женился…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. И успел 150 килограммчиков набрать!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну и пусть, было бы здоровье!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да какое здоровье с таким пузом!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. И пузо нужно! Куда же без пуза? Он же при должности. А Люська, невестка, наверное, хорошо готовит!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да знаю я, как она готовит! Одни бутерброды да чай! Я у них два дня жил, кроме колбасы да яичницы ничего не видел. Это ты у меня стряпуха! А Люська, как живёт, так и готовит! Мишка сосед дня через два в город едет, запчасти к машине какие-то покупать. Надо Пашке куль картошки набрать, да моркови со свёклой. Собери там ещё соленья-варенья свои. Мишка Павлу завезёт, я договорился с ним.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Соберу завтра, соберу.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (играет на балалайке, поёт).
По деревне я пройду
В красненькой рубашке:
Не для девок, не для баб –
Для своей милашки!
Много-много звёзд на небе,
Но одна ярчее всех.
Много девушек на свете,
Катерина лучше всех!
Свет гаснет.
Картина 2
Зажигается свет. Та же комната.
Екатерина Романовна сидит в кресле, смотрит телевизор, слышны голоса артистов. В дом входит Николай Макарович. Раздевается, заходит в комнату.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Это ты, Коленька?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Я.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Что-то ты быстро сегодня дрова сбросал.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Мишка сосед помог. А ты что, меня не ждала, что ли?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Как не ждала? Ужин готов. Я сейчас досмотрю фильм и покормлю тебя.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Опять мексиканский сериал? Что там смотреть? Одни слёзы и сопли – больше ничего.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Погоди, Николай Макарович! Не мешай. Уже заканчивается.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ладно, смотри, я пока газеты почитаю.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Почитай.
Николай Макарович садится на табурет, разворачивает газету, Екатерина Романовна смотрит сериал, вытирает слёзы. Выключает телевизор.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Какая же у них, Коленька, любовь красивая!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, что там красивого? Обычная любовь, как у всех.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не скажи. У них там все красиво, и любят они не по-нашему…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, что там не по-нашему? У них что, дети рождаются не так как у нас? Мужики что ль рожают?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да что ты такое говоришь, Коля!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А что? Я читал, в Америке миллион долларов дадут тому мужику, который родить сможет.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да я же не про это. Ухаживают они красиво, цветы дарят. Вот ты мне, за всю нашу жизнь, ни разу цветочка не подарил.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Зачем они тебе? У тебя и так все подоконники цветами заставлены. Куда ещё?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Любят они так друг друга. Вот он принёс ей букет, может ничего и не говорить, а ей уже ясно, что он любит её.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ А я получается, тебя никогда не любил, раз цветов не дарил?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так вот оно так и получается.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Вот, оно, значит, как! Куда не посмотри, везде клин! Я же и виноват! Они там цветы дарят, а я, выходит, виноват. Интересно, а когда она его ужином не кормит, он что о ней думает? А?
Николай Макарович от расстройства свернул газеты и бросил на кровать.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ты что, Николай Макарович, так близко к сердцу-то всё принял? Это же кино и всё.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Кино! А я не мексиканец, я русский мужик – вот и принял всё близко к сердцу! Они может там бесчувственные – цветы сунут в руку, а чувств никаких! Зато, ах, ах, как красиво цветы вручил!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ты чего, Коленька?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да ничего! Есть хочу и всё!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ой, как же я забыла-то! Я же хотела… Как же это я…Вот память-то…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что хотела? Ты же сказала – ужин готов.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да готов, готов. Я не про то. Не слушай меня, иди ручки свои трудовые помой. А я тебе пока полотенце чистое достану.
Николай Макарович с удивлением смотрит на свои руки, идёт к умывальнику.
Екатерина Романовна достаёт новое полотенце.
.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот тебе полотенце.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А чего новое-то? Там же старые полотенца есть.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ничего, ничего, бери. Чего их жалеть-то. Нас не станет – куда это добро девать? Годами копилось… Люська, небось, побрезгует взять – на помойку выбросит! Не модное – скажет!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ничего. Хорошее добро и на помойке люди найдут. (Смеётся.) Вот кому-то счастье привалит! А, мать?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ну, тебя, Коля! Всё хихоньки, да хахоньки! Ничего святого!
Пока Николай Макарович моет руки, Екатерина Романовна стелет новую скатерть.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Скатерть, зачем новую достала? На клеёнке бы поел.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А чего не на скатерти? Ведь всё приятнее на ней есть.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Так стирать потом.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Постираю. Ты, главное, кушай. Устал, дров-то сколько перекидал.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Наверное, скатерти тоже на помойку готовятся? А?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот, что за язык?! Тьфу, на тебя! (Испугавшись.) Ой, прости, Коленька! Брякнула, не подумавши!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Бывает!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Это что ты сейчас имел в виду? Что я, часто не подумавши говорю?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да не чего я не имел в виду! Вас баб сразу не поймёшь, когда вы думайте, когда говорите!
Екатерина Романовна удивлённо смотрит на мужа.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катя! Кормить будешь?
Екатерина Романовна наливает в тарелку суп, и аккуратно, с полупоклоном, как дорогому гостю, ставит её перед мужем.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (ласково). Кушай на здоровье, Коленька. Приятного аппетита!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Спасибо, Катя.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А вот салатик с грибами, как ты любишь. Кушай.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Салатик это хорошо! Так я помню, ты маслята оставила для родственников, говорила, чтобы на стол было, что поставить, когда они приедут. Чего вдруг свой НЗ истратила?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Для родственников! Вот вспомнил! Ты у меня самый первый родственник и есть!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Так ведь для людей оставляли….
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А мы не люди, что ли? Мы не можем по-человечески поужинать?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Можем.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот сиди и ешь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Про помойку уж и не спрашиваю… Всё! Молчу, молчу!
Екатерина Романовна села и стала смотреть, как муж ест.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А ты чего себе не наливаешь супу?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Приятно смотреть, как ты ешь. Прямо как бог!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, ну. Скажешь тоже – как бог!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ой, как же я забыла-то, Коленька.
Вскакивает, достает бутылку водки, наливает рюмку, ставит перед мужем.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катя, что случилось-то?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ничего не случилось.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А вот рюмка?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А что рюмка? Муж наработался, устал, могу я ему рюмочку поднести.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Можешь. Да только раньше что-то не подносила.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Времена меняются, и я меняюсь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катя, может, правда, что случилось?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ешь ты, горе моё! (Спохватившись, говорит ласковым голосом.) Кушай, Коленька, кушай. Что у нас может случиться, всё одно и то же, как всегда. Кушай суп, салатик. У меня и курочка запечённая есть в духовке.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Курочка? Праздник, может сегодня какой, а я не знаю?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, какой праздник, Коля? Был бы праздник, я бы сказала. А ты выпей с устатку, что рюмка-то на столе отдыхает?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что-то не хочется, уже наелся. Спасибо. Пойду, отдохну.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А курочку-то, курочку, забыл попробовать?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Попозже, Катя.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так у меня компот из сухофруктов есть ещё. Может, попьёшь?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ещё и компот? Что за почести такие? Правда, ничего не случилось?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Правда, ничего.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ладно, сосну часок.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Поспи. Дай-ка я тебе подушечку собью. Новое одеяло достану.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катя!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Что, Коленька?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Отвечай, Катерина, что натворила?! Опять мою дрель без спроса брала? Сверло, наверное, сломала? Свёрла-то нынче дорогие, да и в город за ними ехать надо.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да не брала я дрель. Ты же на прошлой неделе мне сам на кухне под полотенца крючочки приделал. Что её брать-то?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Та-ак… Значит удочки запрятала, чтобы я с Михалычем завтра на рыбалку не пошёл? Хотя с таким обедом, не запрятала – сломала! Тут уж одним супчиком не отделаешься, пришлось курицу жарить! Так или не так?!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не так!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А как? Что это за финты такие с новым полотенцем, с новой скатертью? А? Отвечай, Катерина, как на духу! (Тревожно.) А может с Пашкой с сыном, что случилось? А ты меня к чему-то готовишь, задабриваешь?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ничего не случилось, хорошо у них всё! Если бы что случилось, невестка бы написала, денег попросила. Раз молчат, значит всё хорошо, на заграницу хватает. Мы им не нужны. Им уж под пятьдесят, детей нет, живут для себя. Шарик вон вместо внука бегает. А мы для них кто? Копилка пенсионная.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну да, ну да…. Значит, говори, Катерина, как перед Богом, всю правду! Ничего не скрывай!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так, Коленька, это же Клавка, дочка Ольги, что на птицеферме со мной работала, меня на это подвигла. Ты Ольгу-то помнишь? Такая чернявая, худая, у неё ещё муж пил. Ой, пил-то как! Как не захлебнулся этой гадостью! Да ты его помнишь – Федька-тракторист!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да помню я! Ты мне зубы не заговаривай! Федька к обеду какое имеет дело, он же помер давно?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А причём тут Федька? Федька тут ни при чём. Царство ему Небесное! (Крестится.)
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Тогда Ольга?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. И не Ольга! Я же тебе всё по порядку рассказываю! Это Клавка.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А Ольга с Федькой причём?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А притом! Притом, что у Клавки такая же история, как у Ольги с Федькой. Муж-то её нынешний дома не ночует, гуляет, где-то безобразничает, пить начал.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот тебе и ну! Клавка в магазине рассказывала, что кто-то её научил психологии. Ей сказали, что к мужу надо относиться как к Христу. Вот, к примеру, стук в дверь, (подбегает к двери) тук-тук! Ты открываешь, а там Иисус Христос стоит. Ты его как примешь? Чтобы руки помыл, чистое полотенце дашь, новое. Своё-то стираное не предложишь. А разве за клеёнку есть посадишь? Он же Бог! Конечно, чистую скатерть постелешь. И всё самое вкусное на стол поставишь. А как сейчас мужей жены встречают? Он в дверь, а она ему: «Явился? Опять набрался? Суп на плите, жрать захочешь, сам подогреешь!». А мужу, какой интерес дома быть, если его так встречают, вот и смотрит он на сторону, где его принимают и кормят лучше.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Оно так. От добра – добра не ищут.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так вот, Клавка так и попробовала: представила, что её муж Иисус, дверь открыла, приветливо встретила, накормила, напоила. Даже когда пьяный пришёл, ругать не стала, спать уложила. И утром, ни-ни, даже не напомнила про пьянку. И так целый месяц. Так он сейчас от неё ни на шаг. Всё твердит: «Ах, Клавочка! Ах, Клавочка! Лучшая моя женщина!». Вот как! А бабы начали рассказывать, что и ещё кто-то попробовал, и получилось. Ну, я и подумала, дай-ка и я так сделаю.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Зачем? Я же уже не гуляю. И не гулял никогда.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ты у меня золотой, Николай Макарович. Вот я и подумала: неужто ты за всю свою жизнь не заслужил, чтобы я из тебя Христа сделала? Заслужил.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катенька.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Коленька.
Сидят обнявшись.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. С Христом это ты славно придумала, только, что же ты меня не предупредила?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Сюрпризом хотела.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Сюрприз это хорошо. Сюрприз получился! А давай, христову курочку съедим, а то она, наверное, истомилась в духовке в ожидании.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Давай, съедим.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. С компотиком.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Давай, с компотиком.
Свет гаснет.
Картина 3
Зажигается свет. Та же комната.
Екатерина Романовна сидит на своей кровати, расчёсывает волосы. Николай Макарович, чинит плитку у окна.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ты плитку-то починил?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Нет ещё. Сейчас спираль поставлю, и всё будет готово.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Свет включи. Темнеет уже, ничего же не видно.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Видать ещё.
К Екатерине Романовне подходит Мухтар и кладёт ей голову на колени.
Она гладит его по голове.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Что, мой хороший? Набегался? Сейчас расчешу волосы и покормлю тебя. Там ещё остатки обеда остались. И где ж ты всё бегаешь? Всё набегаться не можешь. А я всё жду, жду… Шарик мой любимый. Сейчас накормлю… Посижу только немного, устала что-то… А тебя, Коленька, и не знаю, чем кормить. Плитка не работает, придётся, всухомятку есть.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Сейчас, заработает. (Включает плитку в сеть, она вспыхивает и гаснет.) Нет, Катя, плитку сегодня не сделаю, надо спираль новую покупать – сгорела окончательно.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну и ладно. У меня что-то сегодня и сил нет готовить.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не готовь, перекусим чем-нибудь. У Клавдии в магазине спиралей тоже нет, я смотрел. Надо у мужиков завтра спросить, может, кто в город поедет – заказать.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Будут они бегать, спираль искать! У них свои дела! Тебе самому надо съездить, поискать, да заодно к Павлу зайти, поинтересоваться, как живут, может, что надо.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Павлу с Люськой кроме денег ничего не надо!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так я им собрала немного, на кухне в шкафчике возьмёшь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. В котором?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. В том, где крупы сейчас стоят, а раньше кастрюли стояли. Я недавно жучка в пшёнке нашла. Так пришлось всю крупу помыть, перебрать, просушить. Ой, работы сколько было! Наверное, это у Клавы в магазине жучки завелись. Надо будет ей сказать. А может у меня завелись – просто пора им пришла, вот и завестись…
Пшёнку курам скормила… Жучок уже её поел, нам-то, что её доедать? А другую крупу в другой шкафчик перенесла. А тот шкафчик тоже помыла, да кастрюли в него поставила. Поэтому крупы теперь в другом шкафчике…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Как-то сложно всё, Катя.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да чего там сложного? Шкафчик откроешь, там зелёная баночка стоит, на которой написано «манка», но манки там нет. Вместо манки насыпан горох. Вот под этим горохом лежит полиэтиленовый пакет с деньгами. Оттуда возьмёшь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Почему написано «манка», а лежит горох? Не логично!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так эта банка по объёму больше, чем банка, где написано «сахар», поэтому сюда горох и вошёл. А банка для гороха совсем маленькая была… И зачем такие маленькие банки под горох делают? Поэтому в ней сейчас чай. А в банке для сахара – манка. Сахар-то я в стеклянную банку насыпала, его и так видать. Вроде всё понятно!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Лучше ты достань сама, Катя, без путеводителя я не разберусь.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ладно, как поедешь, достану.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Хорошо, что чайник электрический есть, сейчас чайку поставлю, попьём горяченького.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Поставь, поставь. (Закалывает волосы.) Пойдём, Шарик, покормлю тебя.
Екатерина Романовна встает и падает, ухватившись за спинку кровати.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ох!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что с тобой, Катя?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Голова закружилась. Давление, наверное. Ты Шарика покорми, а то он у утра голодный.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Пойдём, Мухтар, пожуём что-нибудь. А ты пока полежи, Катя. Может тебе телевизор включить?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Какой там телевизор! Что-то мне плохо, Коленька. Слабость какая-то, да и жарко в комнате. Ты форточку-то открой проветрить, и водички мне дай.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (подает стакан воды). Да ты горячая вся, Катя. Я сейчас сбегаю к соседям, по телефону фельдшера вызову.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Постой… погоди.. Ты присядь…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Некогда, Катя, годить. Тобой уже дом можно обогревать.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ты выслушай…
Николай Макарович садится рядом с кроватью на табурет.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ты только побыстрее говори, за фельдшером бежать надо. А то пока она прибежит, то да сё, сама знаешь…
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ой, да может её не тревожить? Может дела, у неё какие? А мы отвлекать только будем.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, какие у неё дела, Катя, кроме как лечить людей?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да ты что, Николай Макарович? У неё же дети, огород, куры… В доме работы много.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Её работа – лечить людей, а не огород с курами!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Сейчас полежу… и пройдёт. А не пройдёт, значит, всё естественно…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что естественно? Болезнь?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да может это и не болезнь вовсе!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не говори загадками, Катя! Побежал я!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Погоди! Сказать мне тебе надо, а говорить трудно – слабость.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, ты соберись с силами, и побыстрее…
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Это как получится, Коленька… Там, в шкафу… внизу… коробочка стоит. Коробочка из-под обуви, коричневая такая. Помнишь, мы тебе ботинки покупали, они в этой коробочке лежали. Да помнишь, ты эти ботинки до сих пор носишь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ботинки помню, а коробку нет. Зачем мне её помнить?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну как же ты коробку-то не помнишь? Ну ладно, не помнишь и не надо. Я в эту коробочку всё собрала, всё сложила…. На всякий случай, чтобы ты потом не бегал, не искал…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что искать-то я должен?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, там, чулки, трусики, тапочки… сам-то ведь не купишь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Чулки-то мне зачем?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да не тебе, а мне! Это на тот случай… если я умру, чтобы ты не бегал, не искал.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Перестань, Катя, глупости выдумывать.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не перебивай, Коленька. Не глупости это. Мы с тобой уже в том возрасте, когда это уже не глупости. Я всё собрала, всё приготовила. Кофточку синенькую с вышивкой, что в последний раз покупала… Помнишь, на праздник пять лет назад покупала?… Я же её берегла, не носила… ты на меня её надень… она новая совсем. Потом, костюмчик у меня серенький шерстяной…красивый… Я его и поносить не успела – моль на спине съела… Да дырку-то такую выела! Ой! Ну, ничего… дырочку я зашила, заштопала и оставила на этот «торжественный» случай. Всё равно лежать на спине, там не видно. А костюмчик-то хороший, почти не ношеный. Зинка Пономарёва его своей свекрови покупала в городе. Помнишь свекровь Зинкину?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Не помню.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Как не помнишь? Она в пекарне работает. На свежем хлебе располнела, он ей на груди и не сошёлся. Она его только раза два и надевала на какой-то праздник. Так я тот костюмчик у неё купила, а носить некуда – праздников нет. Думала, к Пашке поеду, по городу павой пройдусь! А моль – вот ведь зараза – всю поездку испортила! Теперь только в гроб в нём.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Помирать, значит, собралась?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. От этого никто не застрахован, Коленька… Погоди, не перебивай… слабость… Там в коробочке, где бельишко лежит, фотография есть, где мне лет тридцать… Меня тогда ещё на доску почета фотографировали, передовиком была… Помнишь? Так ты её, Коленька, на памятник сделай… Не хочу я старухой висеть на памятнике… это же, почитай, навсегда. Пусть меня молодой видят, какая я в молодости была, а старуху-то какой интерес рассматривать? Да и ты придёшь на мою могилку, а там я молодая.... красивая… Всё тебе радость.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну что это за радость, Катя?! Не выдумывай!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не выдумываю! Может ко мне уже моя смертушка пришла, а ты за фельдшером бежишь! Я вот думаю, может, документ подписать?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Какой документ?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, этот… Забываю всегда. Где имущество ещё делят…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Брачный договор, что ли?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну да!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Зачем его нам подписывать?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да мало ли что! Люська у Павла ушлая, как бы не оставила тебя на улице. Поэтому, пока я лежу… на этом… забываю всё…Коленька, на чём я лежу?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. На кровати.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да нет! На смертном… как его?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Одре?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну да! Пока я ещё жива и на нём лежу, надо подписать, что здесь всё твоё, Коленька! И я претензий не имею! В район тебе надо ехать.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Зачем в район?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Как зачем, Коля?! За нотариусом!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Насмотрелась, ты, Катенька, фильмов! В голове мексиканская каша.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так все сейчас так делают, Николай Макарович!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ох, Катя, Катя! Не о том думаешь! А вот самое важное для меня и забыла!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Что забыла, Коленька? Что?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Мне-то ты собрала на похороны?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А… Так нет, Коленька… А ведь и впрямь, забыла! Как же это я о тебе-то… А ты живи, Николай Макарович, живи…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ты только о себе и думаешь, Катенька! А я что буду делать? Вот умру я один без тебя – туда-сюда, а трусов с майкой нет! Где я себе в такой ответственный момент их достану? Потом тебя же все бабы и обвинят, что плохо за мужем смотрела, не собрала ничего. А Мухтару ты припасла на его похороны новый ошейник?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (села на кровати). Как же это я, Николай Макарович, о тебе с Шариком не подумала? Как же это я?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (укладывает жену на кровать). Этот бред, Катенька, у тебя от большой температуры. Ты ложись. Я за фельдшером сбегаю. Только ты не умирай, пока нас с Мухтаром в дорогу не соберёшь. Ты мне слово дай. Даешь слово-то?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Даю, Коленька…Николай Макарович…
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. То-то. Я скоро. Ты жди меня, Катя. Мухтарка! Иди сюда. Смотри в оба! Если что, голос подай.
МУХТАР. Гав! Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Вот так. Молодец!
Николай Макарович уходит. Мухтар подходит к
кровати и кладёт морду на руку Екатерины Романовны.
Свет гаснет.
Картина 4
Загорается свет. Та же комната.
Екатерина Романовна лежит на кровати на высоко поднятых подушках. Рядом с кроватью стоит табуретка, покрытая чистым полотенцем, на которой лежат лекарства.
Входит Николай Макарович с авоськой, в которой видна банка с молоком, и с огромным цветком алоэ в горшке. Оставляет всё на кухне.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (слабым голосом). Это ты, Николай Макарович?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Я, Катя. В магазин ходил, а там пусто – одна водка. Сказали, послезавтра продукты привезут.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Что в посёлке нового?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А что там может быть нового? Все о твоём здоровье спрашивают, говорят, пусть выздоравливает скорее, а то поболтать не с кем.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так уж и не с кем?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Насчёт «поболтать», это я пошутил, а всё остальное, правда. Баба Аня тебе молочка налила. Пить будешь?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Позже.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А я тебе вот что принёс. (Приносит с кухни куст алоэ.) Принимай, Катерина, подарок. Я подумал, что тебе ни разу цветов-то не дарил, а тут оказия подвернулась. Срезанные цветы сразу, раз, и завянут, а этот сто лет простоит, тебе обо мне напоминать будет
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Батюшки! Где ж ты его взял?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Баба Аня дала.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Как там баба Аня живёт?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ничего, живёт. На прошлой неделе 98 лет исполнилось. Так она ещё за своей козой на верёвочке бегает. Да резво так! Коза ей засидеться, видать, не даёт – коза бегает, и она за ней.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Молодец. Пусть живет, хороший она человек. А чего цветок отдала?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Говорит, что до ста не доживёт, хочет все свои цветы в хорошие руки отдать, а то помрёт, поливать некому, и они вместе с ней умрут. Она этим столетником все свои болячки лечит, говорит, и тебе поможет.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Поможет. Передай ей от меня большое спасибо. А как погода на улице?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Погода как погода, ветер да дождь, не погуляешь, так что лежи, выздоравливай.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Залежалась я, Коленька. Надоело лежать.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А ты как хотела? Воспаление лёгких это тебе не шутки. Сейчас кормить буду. Есть-то, хочешь? А то всё морс да морс, похудела вся.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да и не знаю: хочу или не хочу есть.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Это как это: хочу, не хочу? Человек либо хочет кушать, либо не хочет. Другого не дано!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, тогда, наверное, что-нибудь съела.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну вот, другой разговор, а то: хочу – не хочу. Раз есть запросила, значит, на поправку идёшь. Говори, чтобы ты поела?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Блинчик бы съела.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ Блинчик? Вот и хорошо! Мы его сейчас сделаем.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Спасибо тебе, Коленька, хоть день пожила, как в сериале – и цветы тебе и блинчики! Посплю немного, устала что-то, пока с тобой говорила.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Поспи, ни о чём не тревожься. Мухтар, пошли на кухню.
Николай Макарович и Мухтар заходят на кухню.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну что, дружище, ты когда-нибудь блины делал?
МУХТАР. Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Вот и я «гав». Раньше-то мне без надобности было знать, как их делают, я только ел. Мука там точно есть, потому как блины. Вода должна быть – если логически рассуждать – муку же сухую не жарят. Ты как думаешь?
МУХТАР. Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Правильно думаешь. Но может книга, какая есть или записи, давай-ка поищем.
Николай Макарович открывает ящики, смотрит на полках.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ничего нет. Неужели все рецепты у неё в голове? Надо будет, Мухтар, ей на 8 Марта кулинарную книгу подарить. И как я раньше-то ничего не подарил, сейчас бы что-то, глядишь, и приготовили. Читать-то мы умеем.
МУХТАР. Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ты читать не умеешь? Видишь, ещё одно упущение. Пойдём к хозяйке, поинтересуемся, как готовить блины.
МУХТАР. Гав! Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ты это брось! Признаться в том, что ты что-то не умеешь, это не порок, а достоинство!
Николай Макарович и Мухтар заходят в комнату.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катенька, ты не спишь?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Дремлю.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну-ну… Ты мне напомни, ты в блины, что первое кладешь? Муку или что другое?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Коленька, ты сначала яйцо разбей, соли, сахару добавь, соду не забудь. Потом молочка налей, да муки добавь. А потом уж на сковородочке пожарь.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. И всё?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. И всё. Погоди, маслица туда плесни растительного, чтоб каждый раз сковороду не мазать.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. (Мухтару.) Видишь, какие тонкости. (Екатерине Романовне) Ну вот, теперь всё ясно. Скоро мы тебя накормим.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вы-то сами, что едите без меня?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Лапшу китайскую заваривали.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. И как?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Я-то уже наелся, а Мухтар ещё ест, куда ему деться – голод не тётка.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Подниматься мне надо, а то зачахнете с голоду.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Лежи, сами всё сделаем. Мужики или не мужики мы! Пойдем Мухтар.
Замешивает блины.
Мухтар запрыгнув на табурет, наблюдает за работой.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (говорит громко). Катя, а соли с сахаром сколько сыпать?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. По вкусу, Коленька.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. По-вкусу… Насыпал…(пробует на вкус). Странно, со вкусом у меня что-то сегодня не в порядке… Сыплю, сыплю, вроде всё насыпал…, а что-то не хватает…или перебор…
МУХТАР. Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Считаешь, что всё хватает? Ну, смотри, под твою ответственность.
Мухтар спрыгнул с табурета и спрятался под стол.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Значит, ответственность на себя брать не хочешь? А зря! Мы уже подошли к кульминации – начинаем жарить. Можно, сказать, полдела сделано.
Ставит сковородку и наливает тесто.
Мухтар вылезает из-под стола, и садиться рядом с печкой.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что, есть хочешь? Мы сейчас такой пир устроим! А, Мухтар?
МУХТАР. Гав!
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (пытается перевернуть блин). Не переворачивается. Да… получилось…непонятно что. А знаешь? Это ведь нормально! Первый блин комом! Так русская пословица говорит. Наши предки были умными мужиками, всё подмечали! Наверное, не первый мужик такой блин испёк! А потом – раз! – и пословица появилась! Во как! Как там дальше? Блин второй знакомым. Посмотрим, что для знакомых получится. (Наливает новое тесто на сковороду.) Для знакомых тоже не получился… Ну и не надо! На то они и знакомые, в глаза им часто смотреть не будем. Дальше как? (Вспоминает.) Первый блин комом, блин второй знакомым, третий дальней родне… Значит тебе. Раз мы от обезьян произошли, то являемся с тобой дальними родственниками. Вроде как, одной крови! Вот смотри, пока блины жаришь, сколько мыслей интересных приходит – можно диссертацию написать. Какое это интересное занятие – кулинария! Опять не получился! Может сковорода не та? Может! Мы этого пока не знаем, а Катенька прилегла, отдыхает! Спросить не у кого. Надо полагаться только на себя. Но главное не форма, главное ведь содержание! А содержание мы ещё не пробовали. (Пробует на вкус. Морщится.) Н-да-а… Может не в сковородке дело, а во вкусе? Мухтар, на, пробуй.
Мухтар всё съедает.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Что? Вкусно? Ты после недельной лапши и не такое съешь. На, ешь всё, можно и не жарить. Что-то мне расхотелось стряпать. Да и долго это! И ты голодный! Ешь!
Поставил чашку с тестом на пол перед Мухтаром,
налил стакан молока и пошёл в комнату.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катя, ты уже не спишь? На, молочка попей. Полезное молоко-то.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Давай, попью. А блины как? Получились?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Получились. Мухтар всё съел, наголодался, видать. Как ни крути, русские блины, хоть и не печёные, лучше китайской лапши.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот и хорошо, пусть ест. Я что-то расхотела блины. А мне, Коленька, последнее время мама с бабушкой снятся. Только глаза закрою, а они тут как тут. Стоят, смотрят, будто что сказать хотят.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Это к непогоде, видишь, ветер какой.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. К непогоде… да, наверное, к непогоде. Знаешь, я в детстве очень любила свою бабушку. Кто-то сказал, что если подойти ночью к кровати, когда человек спит, и если из твоих глаз покажутся слёзы, нужно считать, сколько выкатилось слезинок. Значит, столько лет этот человек ещё проживёт. А я тогда еще девчонкой была. Вот встану ночью, подойду к кровати бабушки, стою, смотрю на неё, а слёзы из глаз ручьями льются. Постою, поплачу, и опять в свою кровать.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. И долго бабушка прожила?
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да пожила.. Я уже школу заканчивала, она и умерла. Царство ей Небесное! (Крестится.) Хорошая была. Никогда не крикнет, ни о ком не скажет плохого слова. Всё-то у неё в руках горело. И умерла славно. Все полы в доме перемыла, а ей, почитай, к восьмидесяти подходило, воду из ведра вылила, присела на мытое крылечко отдохнуть. Головку к перилам прислонила и умерла. На лице у неё такое спокойствие было, будто ангел небесный её крылом осенил. Вот так бы и мне умереть: тихо, спокойно и никому не в тягость.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Катя, что это мы всё о грустном, да о грустном! Давай мы тебя с Мухтаром повеселим. Мухтар, ко мне! Сидеть! Лежать! Танцуй!
Николай Макарович с Мухтором веселят Екатерину Романовну.
Николай Макарович берёт балалайку, играет, Мухтар «поёт».
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Спасибо, мои дорогие, повеселили! Только устала я…поспать бы.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, ну… Ты поспи, время позднее. Да и я лягу, отдохну. Тоже устал сегодня, набегался.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Отдохни, отдохни. Спокойной ночи.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Спокойной.
Николай Макарович притушил свет и лёг на свою кровать. В комнате полумрак.
Через некоторое время он встаёт, садится на кровать жены и смотрит на неё.
Екатерина Романовна просыпается.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ты чего, Коленька?
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Хотел поплакать, а слёз нет, Катенька, плакать не умею. Ты живи … Катенька…Как я без тебя?
Сидят обнявшись.
Свет гаснет.
Картина 5
Загорается свет. Та же комната.
В комнате стол, покрытый скатертью, на столе стоит фотография Николая Макаровича с чёрной траурной лентой, тарелка с блинами.
За столом сидит Екатерина Романовна.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Сегодня уж сорок дней, как нет моего Коленьки. Ушёл сокол мой, оставил меня одну-оденёшеньку. Не подумал, как буду жить без него. Давай, Мухтар, помянем душу его, чтоб хорошо ему было на небесах, легко. (Даёт блин собаке, ест сама.) Ушёл Коленька, даже поговорить не с кем. Целыми днями всё молчу, молчу, слово сказать не кому. Его нет, а газеты приходят. Вон целая стопка набралась, а читать не могу, больно буковки маленькие. Сколько в мире новостей, всё пишут и пишут, а чего пишут, кто их знает. Был бы Николай Макарович, он бы мне рассказал, разъяснил, что к чему. Надо хоть Мишке-соседу отдать, может, сгодятся на что.
На улице уже похолодало, а у Коленьки ни пуловера, ни тёплого шарфика нет. Хотя, ему уже ничего не надо! Мухтар, ты ближе к природе, узнай у него, может, что надо? (Собака отворачивается и ложится задом к ней.) Значит, не надо! Ну, не надо и не надо…
А как пел мой Коленька. Помнишь, Мухтар? В молодости все девчонки на него засматривались, а выбрал он меня. А потом мы вместе пели. Он, наверное, слышит нас на небесах-то? Как думаешь, Мухтар?
МУХТАР. Гав!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Конечно, слышит. Я тебе, сейчас, Николай Макарович, песню спою, которую ты любил. Вот послушай.
Поёт песню.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Изболелось у меня всё внутри по тебе, Коленька. Скоро, видать, встретимся. Да и делать мне здесь нечего одной. Мухтара я к Клаве в магазин пристроила. Она его не обидит.
Мухтар скулит.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Что ж делать, Мухтарушка? С собой я забрать тебя не смогу.
Подходит к входной двери, открывает замок, чуть приоткрывает дверь.
Садится в кресло. Мухтар беспокойно бегает от входной двери
к Екатерине Романовне и обратно, лает.
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Пусть сегодня дверь открыта будет, ты не беспокойся, Мухтарушка, зато замок не сломают, как стучаться будут. Какой дом без замка? Это уже не дом. Я тебе ещё не говорила… Я, наверное, уйду сегодня к моему Коленьке. Чувствую… Человек, как собака, тоже чувствует. А, может, и не чувствует… Был бы рядом Коленька, он бы подсказал как правильно – чувствую я или нет. Вчера Клаве отнесла две новенькие простыни, да три полотенца. Семья-то у неё увеличилась – дочка сына родила. Да что-то рано родила – шестнадцать ей всего. А кто отец – не знают. Ну, хоть внук будет! Счастливая Клавка! У меня-то, кроме тебя – никого нет. (Гладит Мухтара.) А так хотелось понянчить внука или внучку! Хоть на ручках подержать! Не пришлось… Не держит меня уже здесь ничего…не радует… Добра вон сколько накоплено! А куда копила? Для кого? Павлу с Люськой это не надо. Да им и я не нужна. На похороны к Николаю Макаровичу приехали, побыли день и уехали. Всё дела, дела. На девять дней даже не остались, сказали, у себя в городе помянут. Сегодня сорок дней, а Павел даже не позвонил. Видать, забыл. К Коленьке пора, соскучилась…(Мухтар беспокойно бегает рядом с ней.) А ты не беспокойся, я не боюсь. Для меня большая радость его увидеть. Что-то я волнуюсь сегодня! Откуда бы это? Иду как на первое свидание. А оно ведь так и есть – вроде первое. Там-то мы с ним впервые встретимся. Радостно как-то!
Свет гаснет.
В темноте слышится вой Мухтара.
Звонит телефон.
Наступает тишина. Тихо звенят хрустальные колокольчики.
Входная дверь открывается.
За дверью в голубом свете в белых одеждах стоят
Николай Макарович и Екатерина Романовна.
НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Мухтар, иди к нам!
ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Иди, Мухтарушка, мы тебя ждём. Пойдём с нами.
Собака выбегает к ним.
И все уходят.
Тихо звенят колокольчики.
Голубой свет медленно гаснет.
КОНЕЦ
Оглавление
Картина 1
Картина 2
Картина 3
Картина 4
Картина 5
