Таких, каким я стал теперь.
Пес крутится вокруг меня, дергается, все просится куда то.
– Ну чего ты хочешь, Соло? – спрашиваю. Теперь голос отчетливей. – Жрать хочешь? Гулять? Ну пойдем!
Вставать сложно. Ноги затекли так, что я с трудом их чувствую. Онемение, режущие мурашки. Но все же встал. Опираюсь о гладкую стену.
Встал, спустился по стеночке два этажа. Домофон, дверь. Резкий холодный запах в лицо. А это же свежий воздух!
На улице дубак, ранняя весна. Верчу башкой. Где магазин? В какой стороне? Место не знакомое. Двор большой пятиэтажки. Людей мало. Все бегут куда то. В масках в основном.
Мне то не о чем беспокоится. Проспиртован дай Бог! Да даже подохнуть лучше, чем жить так! Ни жилья, ни знакомых. Все что есть – на себе. Потертая одежда, слабо защищает от холодного ветра.
Вроде солнце вовсю, а дубак. Около нуля, похоже. Кутаюсь в тонкую куртку. Шагаю медленно. Земля под ногами качается.
Вот и "пятерочка".
– Женщина! Женщина! – обращаюсь к спешащей полной тетке с пакетом. На ней маска. Шарахается в испуге.
– Помогите собачке, тетя! – говорю ей, приходится ускориться, так как женщина не останавливается. – Хлебушка собачке, пожалуйста!
– На-на! Отвали только! – не выдерживает она. Достает из пакета буханку. Отламывает, кидает Соло. – Бомжара!
Ругается, уходит. Ну бомжара, ну и чо, зато пес вон доволен.
Соло быстро жует, проглатывает. Жэк надо найти! Походить, поискать, поспрашивать. Может чо есть там толковое.
Через час добрался до жэка. Толкаю дверь, греюсь. Окоченел уже от голода, живот режет, болит.
А вот отдел кадров.
– Мадам! – захожу, здороваюсь. – Позвольте представиться, Михаил!
– Уйди, пьянь! – из-за стойки грубый голос. – Тебе чо здесь надо?
– Мне бы работу! – опираюсь о стойку, ноги дрожат и подкашиваются. Но держусь пальцами, стараюсь держаться подальше от пожилой женщины, чтобы не дышать перегаром.
– Не откажите в трудную минуту! Бог велел помогать сирым и убогим!
– Чего? – вопросительно тянет кадровица. – Работу? Что дворником пойдешь? Бухать ведь будешь!
– Нет, нет! – мотаю головой и комната вращается. – Буду работать усердно! Вы не смотрите, что сегодня такой! Просто день неудачный.
Создаю подобие улыбки на лице, навряд ли она видна сквозь двухнедельную щетину.
– В четвертом доме нужен дворник, – кадровичка немного смягчает тон, думает, смотрит в мои голубые глаза. – Жить то есть где?
Энерги
Движущееся вместилище человеческих судеб. Их переплетение – столкновения – узелки на память. И дальше врозь разбегаются нити.
Я просыпаюсь, когда все еще спят. Моргаю сонными фарами, стряхиваю иней с линз. Дворники поскрипывают, стирают ночную росу. День только-только рождается. В пронизывающей тишине освещается небосклон над высотками. Прохладную синеву пересекают стайки птиц.
С тихим рокотом заводится двигатель.
В моей кабине сидит человек, дрожит от холода, пока еще мое сердце не прогрелось. Скоро я поделюсь с ним теплом. Он думает, что управляет мной. Наивный!
За время наблюдения я понял, насколько эта раса еще не развита. Это как стоять у колыбели младенца – он улыбается, лопочет, иногда замечает тебя, но тут же забывает.
Многие из них неадекватны. Видно как они погружены в свои заботы, когда заходят в мой салон. Я вижу нагромождения мыслей в их головах. Вижу как их придавливают заботы. Но если бы их не было – они бы не знали как жить.
Мои отчеты улетают по проводам. Дальше в атмосферу и на орбиту. Это самое простое соединение.
Помню когда я впервые ощутил себя. Осознал что я живой. Мой двигатель завелся, фары распахнулись, освещая моих неживых собратьев теплым желтым светом. Все они спали под черным небом и отбрасывали черные тени на влажную потресканную бетонку. А в высоте горела большая и круглая луна.
«Что это? Кто я? Где я?» – вихрь мыслей пронесся в сознании.
Мое сердце гулко и ровно колотилось в груди. Салон и кабина были пусты, двери и окна закрыты. Кроме пары форточек, оставленных для проветривания. Через их щели в салон неспешно лился свежий ночной воздух.
Я чувствовал как сила поступает в меня через рога. Она щекотала и покалывала, растекаясь по телу.
Чувствовал я и своих родителей. Их двое – энергетические сгустки, мерцающие серебром. Они обнимали мое рокочущее сердце.
– «Здравствуй!» – прозвенело в моем сознании, которое они создали.
– «Здравствуйте! – подумал я.
А родители по проводке покинули отсек сердца-двигателя. Быстро взобрались на потолок. По пути включили панель приборов, магнитолу, поиграли с дворниками. И устроились в потолочных плафонах.
Отец освещал место управляющего, мама – внутренний салон, где много сидений.
А потом я первый раз увидел человека. Он крайне возбужден и напуган. Подошел ко мне, тяжело дыша. Глаза его распахнуты, как у меня. Большие. Странный.
«Что за нахер?» – он думал, а я чувствовал его мысли. —"Троллейбус завелся сам!"
Человек
