мое лицо.
Я видел долго, как он шел, на ощупь, мимо стен.
И солнце из-за спящих крыш являло новый день.
Не принял слов его, к чему мне эта тяжесть лет?
Он прожил долго, ну а мне достался целый свет.
И что узнал – он мне сказал, поведал, в меру сил.
День поднимался ярко, вверх, а он все уходил.
И так расстались мы навек, что стало с ним – не знаю.
Но ряд его суровых слов, храню, не забываю.
Когда иду опять иду я к ней и город еще спит,
Несу нарциссы, звездный свет и сердце так стучит.
Пусть горы обратятся в пыль, и пусть пройдут века.
Живи как можешь, не проси совет у старика.
***
Пойти ли в ванну, или не пойти?
Так размышляла женщина с улыбкой.
Она подняла вверх диван,
Вместе с котом и мужем культуристом,
Остановила время на часах,
И тем спасла реактор атомный от взрыва.
Взглянула в зеркало, там где должно быть ох и рядом ах.
И на маньяка под подъездом гирю уронила.
Так, мимоходом, не спеша, свернула шею урагану.
Теперь уж можно, вот сейчас она идет прямо в нирвану.
Взяла халат и путь ее свободен и открыт.
Пусть будет теплая вода,
Шампуней избранных и мыло нежное щекочет.
Пусть будет все всегда и так, как это женщина захочет.
Ностальгия
Осенняя тоска ольхового дыханья,
То лазурится, то вонзает в высь,
Озерное немое ожидание,
В волне осоковых ресниц.
С полей, стреляющих и гулких, волоча,
Кленовое крыло, избрызганное кровью,
Неумирающий поющий Гамаюн,
Сияет песню, смешанную с болью.
Один и тот же запах у клейма,
Всегда поверженные человечьи души,
Везде один и одинокий Гамаюн,
Льет веру в пустотою заткнутые уши.
Накалываясь на иглистый мелкий дождь,
Срывается намокший ржавый лист,
А песня выше и пронзенная насквозь,
Душа кричит.
И замолкает плач кандальных брызг.
Как в омут муки,в боли и тоске,
Падет пронзенный меткою стрелою.
Так засыпая в гулкой тишине
Ворочается ветер над водою.
Одинокий волк
Собаки шли по следу упрямо.
Ломая лапами ломкий лед.
То влево сворачивали, то снова прямо
И впитывала их шерсть метры и пот.
Они загоняли в ружейные сети,
Ни глоток, ни сил не жалея.
Ведь дома их ждут ржавые цепи,
Хозяйский окрик и соседские дети.
Пока есть время, быстрее.
Голодный прицел жадно цель искал,
Азартный поводырь свинцовых глупых пуль.
Иглисто и гулко расстояние кусал.
И бормотал что-то про последний поцелуй.
И разрывали мокрый воздух морды,
И слепо щурились глазницы стволов.
И занавес тумана падал под аккорды
Стреляющих в упор флажков.
Я стал меньше простреленной точки,
Я – бегущий, я – никто, я – мишень.
По щекам гнилые болотные кочки
На прощание лупила моя тень.
Вязну в серой грязи, как в усталости,
Не уйти мне, как прежде, в снега.
И все туже петля обреченности,
Ненавистная, как смех врага.
Отовсюду в меня целится удушье,
Перебила ногу жестокая картечь.
Но пройду я сквозь равнодушие,
Чтоб в крайнем прыжке сил не беречь.
С хрустом хрип рванулся из горла.
Он промедлил, и время досталось мне.
С бесполезным лаем, ошалевшая свора.
Не смогла отыскать нас в кровавой волне.
Без ответа
Как больно…Мама,ма… больно….
Словно свинцовые руки ломают меня.
От жары с них течет металлический пот,
Обжигающий мою кожу и глаза.
Глаза, измятые электрическими ботинками,
Грязными ботинками с лампы на пыльном шнуре.
Глаза – вы молчали!
Вы тонули в затянувшемся падении крика.
Вы расширялись, только расширялись
С каждым метром,
Вы становились шире, чем ночной
Город.
И все же вы молчали.
А Света медленно, медленно, медленно
Падала.
Потом вязкий удар.
Я прошептал: «Свее-тааа!»
И эхо моего шепота напугало
Зевающий двор и дома.
Глухонемые люди подходили ко мне,
Говорили, показывали.
Но я забыл о них.
Я только слышал стук разбивающегося
Тела.
Я видел, как растекается по асфальту
Похожая на горькие капли рябины
Кровь.
Свету увезли.
В ненужной машине с надписью «03».
Свету увезли.
И бросили через два дня в мокрую яму
На кладбище самоубийц.
Дворник, хромой небритый дворник, высыпал песок из целованного мешка,
Спрятав под ним случайного убийцу –
Черно- битумную дорогу.
И выкинул пустой мешок.
Тот долго лежал у подъезда, как будто там был всегда.
А я?
Я грызу зубами сухие ножки стола,
С деревянных костей срывая мясо.
Боль, густая, тяжелая, как смола,
Убивает бесконечностью каждого часа.
Я готов пить бетонные спины стен,
Я готов… Ну что вам стоит, один укол,
Всего
