высоко, я верил, что придёт мой звездный час. Часто мои друзья с насмешкой называли меня "северным Барсучелло" и просили взять пару нот. Я обижался, но надежда была со мной и иногда, нет-нет, да я пел по дороге из леса в поле, когда меня не могли слышать барсуки. От расстройства я стал потихоньку болеть.
И вот случай представился. На семейном совете было решено отправить делегацию в солнечную Барсучалию, чтобы привезти оттуда травы от новой эпизоотии, которая грозила захватить наш Девон. Так как мне было плохо, я болел, то меня решили отправить с этой делегацией.
И наконец-то впереди солнечная Барсучалия. Барсуки здесь были более романтичными, меньше держались за синиц, может быть, оттого, что синицам в этом климате жилось не очень, и потому журавли чаще прилетали к ним в гости. И я чувствовал себя здесь как рыба в воде, точнее как барсук в норе.
Тайком, пока родичи осматривали достопримечательности столицы Барсучалии – Барсеции, я пришел на конкурс в консерваторию и, (о чудо!) с первого прослушивания меня взяли. Так я стал жить в Барсучалии, со скандалом и слезами распрощавшись с родными. Я самозабвенно занимался пением, сольфеджио и как-то в наш класс вошла молоденькая барсучиха, её звали Барселла дель Мутио. Она была прекрасна, также как и я интересовалась журавлями и у неё было прекрасное сопрано. На закате мы часто пели дуэтом, держась за лапы, и наши журавли спускались совсем близко. Наша души звучали в такт, мы создали настоящую оперную семью, а впоследствии оперную династию. У нас родилось четверо детей: Барсунио, Барсита, Барсуччо и Тассо, и все они чтили журавлей. Барсита стала актрисой, Барсунио – архитектором, а Барсуччо – художником и только один маленький крепыш Тассо мечтал о северных лесах и глубоких норах Девона.
