автоматически. — Эх, какую девку можно сказать с фрезы сняли! Страстная, заводная, а какая фигура — песочные часы! Грудь — троечка, минимум. Говорит, что со студентиком своим ей интересно, есть о чём поговорить. Сучка! Ничего, заявление в школу рабочей молодёжи уже написал, закончу восьмой класс, может, тоже куда поступлю!»
Иван даже взмок от такого количества лишних размышлений в своей голове. И даже не заметил, как первое инструментальное приспособление довёл до нужной по чертежу кондиции.
— Быстрее бы обед! — Пробурчал он себе под нос.
И когда на больших белых часах, которые были прикручены высоко на стене прямо в цехе, наконец-то, маленькая стрелка показал цифру десять. Тафгаев быстро смахнув непослушную металлическую стружку со стола, сразу же, не забегая в столовую, рванул в медпункт.
— Чего тебе? — Недовольно бросила Ольга Борисовна, когда Иван уселся на белую кушетку.
И хотя сорокалетняя медсестра, которая ещё не утратила своей женской привлекательности, итак знала, что Тафгаеву надо, всё равно решила от заранее заведённого сценария не отступать.
— Ольгочка, милая, температуру бы померить, — хитро улыбнулся фрезеровщик. — Кажись, простудился. Вчера из реки спас утопающего, а сам на сквозняке простыл.
— Некогда сейчас, — пробурчала женщина и прошла мимо, чтобы закрыть дверь, и как только защёлка щёлкнула, сильные руки фрезеровщика тут же сжали её шикарную немного полную фигуру.
— Что ты делаешь? — Разволновалась как в первый раз Ольга Борисовна.
— У нас в инструментальном, шлифовка глухих отверстий самое ответственное дело, — горячо прошептал медицинскому работнику в ухо Иван.
— Дурной, баб тебе молодых мало что ли? — выдохнула со стоном медсестра.
— А я в паспорт не заглядываю, главное чтобы человек был хороший, — закончил короткую теоретическую вводную часть Тафгаев и приступил к практике, в которой он, возможно, был одним из лучших в городе, где родился великий писатель Максим Горький.
Чем хорош большой завод? Тем, что в нём всегда найдутся укромные места, где работягу не достанет никакой народный контроль, ни профком, ни партком, и даже мастер и тот поймает не сразу. Вот такой закуточек и был у мужиков из ремонтно-инструментального цеха. И в понедельник после обеда посидеть здесь можно было даже лучше, чем в санатории.
Вот и сейчас на столике, под который приспособили ящик из-под заготовок, поверх нежно расстеленной свежей газеты «Труд» водрузили заветный пузырёк с белой жидкостью. И пока Данилыч бегал с чайником за питьевой водой, Тафгаев расслабленно растянулся на старом в темных пятнах кресле. Напротив него на рабоче-журнальном столике Казимир Петрович, худой мужчина лет сорока, с философским спокойствием нарезал принесённые из дома солёные огурцы.
— И как только тебе врачиха даёт спиртик этот? — Недоумевал Казимир. — Я всего один раз просил у неё немного для компресса. Так меня послали неудобно куда сказать. А ты ну прямо волшебник.
— Да, к любой женщине нужен подход, — лениво протянул Иван. — Ласка. А ты Петрович, когда в последний раз с женщиной ласково обходился?
— Так? — Задумался заводчанин. — Три года назад в профилактории был грех. Даже цветок подарил, один, о!
Наконец прибежал с чайником Данилыч и в граненые стаканы сначала разлили по чуть-чуть из заветного бутылька прозрачную жидкость, а затем в пропорции три к одному долили питьевой воды. И первая партия разбавленного спирта пошла хорошо. А кружок солёного огурчика, попав на язык, своей остротой полностью замаскировал неприятный привкус самопальной заводской водки.
— Иван, — обратился Данилыч к фрезеровщику широкого профиля. — Всё стесняюсь спросить, вроде не первый день вместе трудимся, а чё у тебя фамилия такая странная, Тафгаев?
— Давай ещё по одной, — предложил Ваня, чтобы спокойно пуститься в невесёлые воспоминания детства. — Я ведь детдомовский. Подкинула меня мамка моя непутёвая к воротам детского дома, а в двери постучаться испугалась. Сбежала. Зато Брошка, собака местная, меня унюхала и давай тявкать. Тяв! Тяв! Поэтому, когда фамилию давали, сторож наш и предложил: «Давай назовём Тявкин или Тявкаев». А заведующая сказала, что не звучат такие фамилии, силы в них нет. Вот так и стал я — Тафгаев. Кстати, Иван Ивановичем в честь сторожа окрестили, который меня подобрал.
— Да силы тебе не занимать! — Поднял стакан с новой порцией разбавленного спирта Казимир Петрович. — Ну, за…
Однако чокнуться, замахнуть стопарик и закусить его огурчиком, было не суждено. На лестнице в этот тайный закуток кто-то громко заблажил по матери, опрокинув пустое ведро, которое мужики специально поставили под ноги какому-нибудь непрошенному гостю. И за несколько секунд, в укромном помещении трое выпивающих в рабочее время работяг превратились в троих политически подкованных товарищей, которые чинно и благородно читали свежую прессу.
Мастер цеха инструментальщиков Сергей Ефимович,
