АЭРОФОБИЯ
Что только не приходит в голову во время полета. Видимо, так подсознание пытается отвлечь меня от «управления» воздушным судном, чем я с упоением занимаюсь каждый раз, оказавшись на борту самолета.
Я аэрофоб со стажем. Начитавшись профильной литературы, мемуаров бывших и действующих летчиков гражданской авиации, увы, не вздохнула с облегчением. Да и изучала все это только ради того, чтобы в полете точно знать, что происходит, и лететь, не вздрагивая от малейшей вибрации фюзеляжа и не взирая со священным ужасом на трепещущие при посадке закрылки. Я даже сходила не несколько занятий на настоящем авиационном симуляторе. Но полученные навыки принесли не облегчение, наоборот – теперь во время полета мой мозг генерирует мысли о том, что происходит с самолетом в каждый конкретный момент. Это мучительно и крайне утомляет. Куда охотней я бы обзавелась знанием о том, как при первом контакте с креслом в салоне самолета накрыть лицо газетой и сладко уснуть. Но это, видимо, недоступная для меня роскошь, и робкая надежда на то, что в прошлой жизни я была невозмутимым монахом, не выдерживала никакой критики. Зато каждый раз, когда покупала билет, знала, что на борту будет еще один «пилот под прикрытием», надежный товарищ, который своевременно включит реверс, проследит за тангажом и углом атаки и в ответственный момент не отвлечётся на курицу или рыбу.
Надо сказать, что однажды знания мне все-таки пригодились. По пути из Катара в Москву возле меня оказалась девочка лет десяти, которая шла из хвоста самолета на свое место, но из-за сильной турбулентности была вынуждена сесть в первое попавшееся кресло. Она выглядела напуганной не меньше меня – самолет кидало из стороны в сторону в густых серых облаках, и минутой раньше командир летной бригады попросил всех вернуться на места и пристегнуть ремни. Ох, как же мне это не нравилось – и так страшно, а они как будто подчеркивают: «Ребята, болтанка серьезная, мы вообще не знаем, чем это все кончится…» Б-р-р-р-р! Бедный ребенок сел на первое попавшееся пустое место, и я помогла ей пристегнуться. Из соседнего ряда нам помахала ее мама, я дружелюбно улыбнулась: «Все будет хорошо, не переживайте, мы тут повеселимся, в системе развлечений на борту как раз началась новая серия Свинки Пеппы». Девочку звали Диана, мы немного поиронизировали по поводу созвучности наших имен, а потом я неожиданно для себя начала рассказывать ей, почему надо пристегиваться во время полета, почему могут задержать вылет самолета, почему турбулентность ему не страшна и почему мы не сели сразу, а кружили над аэропортом. Вот, пожалуй, единственный случай, когда мои знания помогли не только мне. Почему-то уверена, что с того полета моя славная попутчица летает без страха. Я была чертовски убедительна! Закралась даже шальная мысль – а вдруг она станет стюардессой? Или даже пилотом. А что, сейчас это не редкость.
***
Мой первый полет состоялся в девяностые, когда мне едва исполнилось четырнадцать лет. Я серьезно занималась художественной гимнастикой, и за победу в соревновании, которое проходило в заполярном городе Апатиты, нашей команде подарили авиаперелет до Москвы. До места соревнований мы ехали на поезде, и желания трястись еще и обратно на неудобных полках, разумеется, ни у кого не было. Но счастливчиками стали только пять спортсменок и две наставницы, сопровождавшие нас. Замирая от восторга и ужаса, я сидела в аэропорту, который представлял собой небольшое здание посреди взлетного поля, а вокруг царствовала кромешная темнота полярной ночи. Откуда-то из этой бархатной угольной неизвестности вышел человек и зычно объявил посадку на рейс до Москвы. Мы вышли, вдалеке стоял белый самолет, и до него предполагалось бежать по снежным заносам со всем нашим багажом. После целого дня соревнований, волнений и ожидания это был, фактически, последний рывок. Мы побежали прямо по полю. У матерчатого чемоданчика – верного моего спутника – оторвалась ручка. Я обняла его двумя руками, двигаться стало совсем трудно. К трапу прибежала последняя, боясь, что меня не заметят в этой мгле и улетят.
До этого момента я ни разу не видела самолет так близко, только в небе или по телевизору. Картина потрясла меня. Винтовой АН-24 казался огромным, трап улетал вверх шаткими ступенями почти по вертикали, в проеме двери стояла стюардесса в накинутом на плечи тулупчике и тянула мне руку. Из последних сил я рванула к двери, стюардесса ловко подхватила мой багаж, и он исчез где-то в недрах стальной птички. До посадки в Быково я его больше не видела.
В салоне было тепло, горел мягкий желтый свет, свободных мест – хоть отбавляй. Я села у замерзшего круглого иллюминатора, в который видела крыло. Практически сразу двери закрылись, гулко взревели двигатели, вращавшие лопасти винтов с бешеной скоростью, и мы неожиданно легко двинулись в начало взлетно-посадочной полосы. Минута-другая, и мы поднялись в воздух.
С соседнего ряда мне что-то пыталась сказать Ритка – мой товарищ по команде, веселая и добрая девчонка, которая, зная, что я лечу впервые, старалась меня подбодрить. Но шум был чудовищный, и я лишь пожимала плечами. Тогда Ритка устроила целую пантомиму, из которой я усвоила, что даже если в воздухе откажут оба винта, мы не рухнем на землю, а спланируем куда-нибудь. Я махнула рукой, чтобы она от меня отстала, но где-то внутри кто-то словно слегка расслабил натянутые струны страха.
В полете ничего интересного не происходило, за окном клубилась ночь пополам со снегом, и я хорошо поспала. Открыла глаза уже на подлете к Москве. Моему взору открылась одна из самых фантастических картин, которые я видела – под самолетом, сколько хватало взгляда, расстилалось рябое море облаков, окрашенных в самые нежные оттенки красного, желтого, оранжевого. Все остальное пространство заполняла лазурь неба, уходящая синим спектром в бездну космоса. Нос машины слегка задрался, а потом нырнул к этим восхитительным облакам, завалился на правый бок, так, что я смогла их рассмотреть еще лучше, и повторил маневр. Мы словно стремительно катались на идеально залитой горке, и это так напоминало игру, что где-то в области солнечного сплетения надулся огромный шар, который мешал дышать и двигаться. Я остолбенела от восторга. Достигнув максимального размера, шар разбился вдребезги и разлетелся по телу мурашками. Я кричала про себя слова, услышанные в недавно просмотренном фильме «Титаник»: «I’m king of the world! I’m king of the world!». После того полета я дала себе слово, что постараюсь летать как можно больше, потому что с этим не может сравниться ничего. Хотя от шума винта правое ухо у меня болело еще дня три…
***
Давно распрощавшись с большим спортом из-за травмы, как это часто бывает, я выучилась на искусствоведа, затем на переводчика, и до поры судьба не предоставляла мне возможности испытать снова ту чистую радость полета. Ровно до того времени, когда я стала востребованным специалистом, и деятельность моя окончательно закрепилась за консалтингом в сфере предметов искусства. Я стала частым гостем на зарубежных выставках и аукционах, полеты тоже участились. Только удовольствия не приносили и постепенно превратились в мучение. Я даже помню, что именно послужило причиной моей аэрофобии – один из первых перелетов из Цюриха оказался непростым.
Было ощущение, что мы не можем подняться, ремни не разрешали отстёгивать, полтора часа с момента взлета самолет силился набрать высоту. Ревел, сопротивлялся… Я посмотрела на стюардессу – она сидела пристегнутая к креслу и жевала шоколадку. Заметив ужас в моих глазах, улыбнулась, и на ее зубах я увидела шоколад. Она пыталась меня рассмешить, но мне стало еще хуже. В голове пульсировала мысль: «АН-24 может спланировать при двух неработающих винтах на любое поле, “Аэробус” такой возможностью не обладает, у него турбины… да и тут только горы, горы, горы». Ах, Ритка, если бы не твое кривляние много лет назад…
С тех пор прошли годы, я летаю по всему миру – примирила себя с полетами. Еду в аэропорт с удовольствием. Мне нравится дух перемен, свободы, возможностей, мне нравятся здания аэропортов, наполненные разным ожиданием людей. Мне радостно и хорошо вплоть до того момента, как я поднимаюсь на борт. И в очередной раз, уезжая из Нью-Йорка или Лондона с ощущением полного удовлетворения своей работой, я готовлю себя к полету, который сулит стать настоящей пыткой. Мои мысли опять будут клубиться, как облака над вулканом.
А дальше «Боинг» или «Аэробус» наберет высоту, вставая на нужный эшелон, пилоты отключат табло «Пристегните ремни», и я немного успокоюсь – начался самый безопасный этап полета. Если не попадем в зону турбулентности, я смогу почитать без замирания сердца и мокрых от ужаса ладоней.
***
До вылета сорок минут, формальности позади. Получив посадочный талон, я направилась в зону таможенного досмотра, как вдруг до меня донеслись крики: «Мадам Лебедь Ева, мисс, мисс!» Меня подбросило – это же меня зовут! Моя фамилия – Лебедева, просто слышится, как Лебедь Ева. Меня догнала красивая француженка в форме с каким-то бланком в руке. Оказалось, что на мой рейс в эконом-классе случился «овербук», то есть места для меня в самолете нет, а посадочный билет выдали по ошибке. Вот вам, мадам Лебедь, новый талон с местом в бизнес-классе.
Устроившись у иллюминатора в удобном синем кресле в первом ряду, я принялась за свою обычную процедуру подготовки к полету: вместе со стюардессами почти наизусть проговорила правила безопасности, вырулила на взлетную полосу, проверила закрылки и реверс. К взлету готов! Самолет задрожал всем своим крепким телом, с нетерпением готовясь к встрече с небом, и быстро набрал скорость. В салоне стояла тишина, нас прижимало к спинкам кресел, еще секунда – и поток воздуха подхватил гигантскую птицу. Машина, ревя турбинами, торопливо набирала высоту. Разворот над морем. Ох, как же мы накренились, а теперь задрали нос… Держи, держи, держи тангаж! Вот так, отлично… Еще несколько томительных мгновений, мокрая от напряжения спина, белые костяшки сжатых пальцев – и мы уже на заданном эшелоне.
– Простите мою бестактность, – вдруг обратился ко мне пожилой гражданин, занимавший соседнее кресло, – мне действительно неловко беспокоить вас, но любопытство перебороло правила хорошего тона…
– Слушаю, – сухо ответила, потому что не люблю всех этих пустых дорожных разговоров, лишь бы скрасить за болтовней часть пути.
– Позвольте узнать, что вы только что делали? Мне показалось, или вы знакомы с основами пилотирования воздушного судна?
– Ах, это… Знакома весьма неглубоко – читала специальную литературу, чтобы побороть аэрофобию.
– Как вас зовут, сударыня?
– Татьяна, – пробурчала я и в этот момент узнала его.
Моим соседом оказался известный детский хирург, лицо которого частенько мелькало по телевизору, в газетах. Он представился, а я не стала кокетничать и сказала, что узнала его. Мы пожали друг другу руки.
– Запомните, Татьяна, каждый должен заниматься своим делом и делать его хорошо. Качественно. Я вас сейчас посмешу, расскажу свой любимый анекдот, к тому же он очень в тему, а потом поделюсь одним нехитрым способом, как немного облегчить жизнь на время рейса. Итак, межконтинентальный рейс, долгий перелет, и посредине пути пилот по громкой связи спрашивает, есть ли на борту анестезиолог. Пассажиры, естественно, перепуганы, переглядываются, но на счастье находится анестезиолог, и его отводят в переднюю часть салона. Там, читая газету под лампой индивидуального освещения и смакуя коньяк, сидит степенный господин. «Вы искали анестезиолога?» – спрашивает медик взволнованно. «Да, голубчик, да. Я хирург, поправьте свет, пожалуйста».
Мы тихонько рассмеялись, это было действительно забавно, и я немного отвлеклась.
– …А теперь я позволю себе задать вам вопрос. Вы что-нибудь едите во время полета?
– Нет, просто физически не могу проглотить ни крошки. У меня вообще такая особенность – когда нервничаю, даже думать о еде не могу.
– Это существенная деталь, от которой страдает качество вашего полета. Давайте наглядно… – И он обратился к стюардессе, которая внимательно смотрела на пассажиров: – Простите, можно вас? Принесите, пожалуйста, меню, две порции томатного сока, соль и перец…
Девушка, доброжелательно улыбнувшись, скрылась за плотными занавесями и через минуту принесла фарфоровые солонку и перечницу и два полных стакана густого ароматного сока, в котором торчал стебелёк сельдерея. Мой попутчик посолил и поперчил напитки, размешал сельдереем и передал один мне.
– …Ваше здоровье, сударыня! – и выпил сок залпом. Я повторила за ним. – Так вот, во время полета естественным образом смещается водно-солевой баланс, который восстановить поможет щепотка соли, а с перцем просто вкуснее. Во-вторых, в томатах содержится антиоксидант ликопин, который участвует в защите клеток от окислительного стресса, который значительно ухудшает самочувствие. Кроме того, помогает предотвратить чрезмерное образование тромбоцитов – это тоже в порядке вещей в небе. Во время полета не забывайте пить воду и периодически прогуливайтесь по салону, чтобы размяться. Если не стесняетесь, идеально сделать минимальный набор гимнастических упражнений. Мой совет – не стесняйтесь, это ведь ваше здоровье. Теперь самое главное. Надо подкрепиться, и желательно – чем-то горячим. Давайте посмотрим меню… Ну, изумительно – закажем борщ с белыми грибами и сметаной.
Бортпроводница удалилась, приняв наш заказ, и вернулась с двумя тарелками ароматного борща. Я и не подозревала, что на борту самолета можно отведать такой вкуснятины. Нет, я, конечно, летала бизнесом и раньше, но максимум, что просила – кофе или чай с лимоном. Я с большим аппетитом съела свою порцию и откинулась на спинку. Ощущения были волшебными.
– Правильно, теперь отдохните, подумайте о чем-нибудь приятном, почитайте или посмотрите фильм. Дело в том, что горячая пища отвлекает мозг. Не зря во время каждого рейса, даже самого непродолжительного, обязательно предлагается перекусить. Во-первых, это расслабляет пассажиров, во-вторых, они меньше передвигаются по салону, что немаловажно из соображений безопасности. А вот алкоголь я пить категорически не советую – на всякий случай надо сохранять быструю реакцию и ориентацию в пространстве. Очень надеюсь, что не утомил вас своими нравоучениями и хоть немного помог…
Я закрыла глаза и задремала в самолете во второй раз в жизни, как тогда, на борту заполярного АН-24…
Машина Времени
Лето 2017 г.
Если я до сих пор и сомневалась в существовании машины времени, то сейчас мне доподлинно известно – она существует. И не где-нибудь за стенами научно-исследовательских институтов, засекреченная и тщательно замаскированная, а в пределах третьего транспортного кольца города Москвы. Вот такое вот удивительное открытие. Мало того, те, кто подумал, что подобный аттракцион доступен только толстосумам, которые уже пресытились всеми доступными развлечениями и готовы выложить пару-тройку миллионов за путешествие во времени, тоже сильно ошибаются. Посетить прошлое обойдётся в несколько десятков современных российских рублей. Гражданам льготных категорий – скидки.
Есть лишь одно досадное условие – перенестись можно только в славные девяностые, куда я любезно приглашаю доверчивого читателя. Готовы к путешествию? Тогда предлагаю незамедлительно отправиться в центр столицы, как это на днях сделала я, решив поехать за покупками в торговый центр близ Курского вокзала.
Итак, настроение отличное, неприятностей ничего не предвещает, поездка от станции Каланчевская до Курского, согласно расписанию, составит всего пять минут.
В вагоне электрички не оказывается ни одного попутчика, что само по себе даже хорошо – можно спокойно полюбоваться на проплывающие мимо пейзажи. А тут есть где разгуляться взгляду! Это я сейчас иронизирую. Даже в погожий летний денек, когда на небе нет даже намека на тучку, не то что на ненастье, всю дорогу преследует ощущение, что вокруг только серый цвет. Тут и там остовы полуразрушенных строений складского типа, неталантливые жалкие граффити, ржавые заброшенные конструкции и одинокие согбенные фигуры, нетвердой походкой следующие вдоль путей в неизвестном направлении. Электричка словно нарочно идет на минимальной скорости, и вы, как в модном авторском кино под названием арт-хаус, наплываете взором на все это великолепие.
Сразу оговорюсь, что родилась и выросла в Москве и видела свой город разным и в разные времена… Просто в век повальных модернизаций и трансформаций, диковинных инноваций, красивых парков, веселых фестивалей, быстрых такси, многофункциональных центров и скоростных поездов человек, видимо, сильно расслабляется.
Но довольно отвлечений, продолжим нашу экскурсию во времена незабвенной поздней Перестройки. По прибытию на безлюдную платформу вас встретит неизменный атрибут пригородного вояжа на электричке того времени – ларёк с пивом и разными «сникерсами». Да-да, прямо в центре Москвы, прямо перед отправлением вашей электрички в Серпухов или Петушки (тут обязательный поклон и привет Венечке Ерофееву) вы можете приобрести пенный напиток требуемой крепости. В зависимости от состояния нервной системы и отдаленности пункта назначения. Строгий страж общественного порядка отругает вас за курение вблизи вокзала и даже припугнет штрафом, но пива вам нальют. Не сомневайтесь!
Спросите, чему это я так сильно удивляюсь, даже негодую? «Ведь есть же на всех вокзалах кафе, магазинчики с таким же ассортиментом» – скажет придирчивый читатель и будет прав. А я парирую, что ни на одном из московских вокзалов нет такой палатки прямо на станции пригородного сообщения. Вот так, чтобы купил провиант и тут же прыгнул в железное нутро вагона, измученного годами постоянной эксплуатации.
Спускаемся в ледяной, скудно освещенный подземный переход, выход с которого осуществляется на пути следования поездов любого направления. Зловеще черные электронные табло молнируют, с какого пути следуют и поезда дальнего следования, и пригородные. Редкие пассажиры, в ужасе содрав с себя панамки, мечутся по тоннелю с чемоданами на колесиках и вопросами, которые некому задать. Совсем.
Но, как говорится, это карма каждого, и я ничем не могу помочь. С трудом отыскав выход в главный зал этого шедевра советского зодчества, начинаю задаваться вопросом – с какой это стати я считаю себя неглупым и находчивым человеком?
Главный козырь всех заплутавших путников – советчик. Но только не здесь! Ни эти усталые чоповцы, ни нервные торговцы палаток времен Черкизона и Петраши тут не помощники. На мой вежливый вопрос, где находится выход из этого прекрасного места, я получила конкретный неутешительный диагноз и рекомендацию сходить к окулисту. Я понимаю, поскольку вокзал работает сразу на три направления – Белорусское, Курское и Горьковское, а информационного оснащения минимум, этим людям достается по полной. Но я справилась, отыскав-таки выход с вокзала.
Сделав необходимые покупки и полагая, что я гуру вокзальных путешествий, самонадеянно возвращаюсь на Курский. Прохожу досмотр при входе, покупаю в кассе самообслуживания билет до станции Каланчёвская и опять попадаю в девяностые. Зорко выхватив из массива букв и цифр указатель «выход к пригородным поездам», бодро топаю туда. Покинув вокзал, пытаюсь прорваться через турникеты. Бумажный билетик со штрихкодом упорно не работает. Контролеры смеются в голос и показывают на меня пальцем – отсюда до Каланчёвской поезда не ходят. А откуда ходят – Бог их знает. Придется идти обратно в здание вокзала. Снова прохожу досмотр, уже начиная гневаться. Табло пригородных поездов по-прежнему нигде не видно. Делаю логическое предположение, что надо искать тот самый тоннель и там уже разбираться, откуда ехать.
С момента моего второго водворения на вокзал прошло двадцать минут, а я все еще кружу по залу в поисках лестницы, как ошалелый шмель, отметая попутно предложения о покупке вялых хот-догов и замечательных спортивных костюмов производства Знаменской текстильной мануфактуры.
Наконец, уже начиная впадать в отчаяние, нашла тот самый «портал в девяностые», где по-прежнему метались в пространстве чемоданы, панамки и вопросы вникуда, а еще через некоторое время, поблуждав по путям и платформам, оказалась в нужной мне электричке.
Как я уже говорила, ровно с этого самого дня я перестала считать себя сообразительным человеком. Мне элементарно повезло. Я методично инспектировала самые укромные уголки этого безобразия и нашла заспанного дежурного, только что выплывшего из своих уютных снов о родной Средней Азии. С помощью запутанной схемы веток и «такой-то» матери покинула эту машину времени.
Дома.
По одному из телеканалов идет сериал «Моя вторая мама», который лился с экранов телевизоров «Рубин-260» в мои школьные годы. Мои соотечественники – они такие, умудряются ностальгировать даже по самым тяжелым и страшным временам…
МАДОННА (Вдохновение)
Стояла ранняя весна. В пасмурное рабочее утро в пригородной электричке неожиданно на моих глазах случилось настоящее чудо. Вагон был полон заспанными людьми: кто-то смотрел в окно, кто-то читал книгу, кто-то вяло копался в телефоне. Слушали музыку, дремали, клевали носом в пустые бумажные стаканчики из-под капучино и латте. Никому ни до кого не было дела, впрочем, сейчас так везде. За окном проплывали самые банальные пейзажи: здания бывших складов, маленьких заводов, пустыри и гаражи, автострады, дома, дома, дома… Безликое многоквартирное братство.
Что еще остается делать в утренней электричке, если телефон в спешке забыт дома, книги интересной не попадалось вот уже второй месяц, а кофе не любишь? Подумать о сценарии – он не продвинулся с синопсиса ни на строчку. Нет вдохновения. Нет даже легкого ветерка того волшебного потока, из которого спускаются самые красивые рифмы, самые замысловатые сюжеты. Они просто появляются в голове – успевай записывай. Остается только рассматривать пассажиров…
Вагон полон, и только два человека совсем ничем не были заняты – я да средних лет женщина на соседней скамейке. Ее взгляд не выражал ничего, он был направлен куда-то вглубь себя, и оттого казалось, что она прикрылась невидимой завесой. Женщина просто, даже бедно одета: синяя мешковатая куртка, длинная шерстяная юбка в мелкую клетку, старые сапожки. А вот лицо её очень красиво классической не агрессивной красотой, мягкостью линий. Ни грамма косметики, ни унции самомнения. Вдруг она подумала о чем-то приятном и улыбнулась всем лицом – четко очерченными губами, серыми глазами, округлыми щеками с легким румянцем…
Я внутренне подобралась, понимая, что сейчас должно что-то произойти, по законам, так сказать, драматургии.
Женщина открыла большую сумку, лежавшую на коленях, и я обратила внимание на ее руки – белые, изящные, с тонкими пальцами. Ими она достала резную шкатулку. Скорее всего, на ее крышке зеркало – попутчица разглядывала в нем свое лицо. Достала серёжку с жемчугом, вдела в ушко, потом вторую. Полюбовалась собой и улыбнулась еще шире.
Выглянуло солнце, его лучи проникли сквозь мутное окно и упали на украшения. Мне показалось, или они очень дорогие, искусно выполненные, достойные выставки? Женщина достала следующий предмет – перстень, надела на безымянный палец, поймала гранью прекраснейшего алмаза луч и поиграла им. Весь вагон – потолок, багажные полки, лица людей напротив – залил фонтан сверкающих бликов. Никто даже бровью не повел, ничего не заметил. Шкатулка отправилась обратно в сумку. Женщина распустила гладкие русые волосы, до этого собранные в низкий пучок, провела по ним рукой, на ощупь сделала прямой пробор. Расстегнула свою простую куртку, словно выбралась из чужой кожи. Под курткой оказалась лёгкая белая блуза с высоким кружевным воротничком и небольшой элегантной брошью. За окном яркий солнечный свет, незнакомка улыбалась ему. Я будто слышала, как её душа поёт. Не веря своим глазам, судорожно пыталась подобрать обращение к ней: сударыня, госпожа? Нет, все не то! Минуты абсолютной, священной для художника тишины в голове и… Откуда-то сверху, прямо из пространства, щедрого на прекрасные стихи и лихие сюжеты, приходит ответ – «Мадонна»…
ЧУДЬ
Оксана сидела в привокзальном буфете вот уже полтора часа, смотрела в окно, по которому стекали ровные струйки холодного сентябрьского дождя, и задумчиво вертела в руках опустевшую чайную чашку. Несмотря на раннее утро, посетителей в зале было много, и все они едва ли напоминали пассажиров, сошедших с поезда или спешащих в дальний путь. Одни просто грелись, другие заходили, стремительно опрокидывали в себя водку из маленьких пластиковых стаканчиков и, наспех закусив вареным яйцом или пирожком, выходили навстречу свинцовому северному небу. После Москвы с ее суетой, нарядными людьми и пестрым теплым бабьим летом Череповец казался другой планетой.
Она взглянула на часы – такси ждать осталось совсем недолго, всего минут пятнадцать, и она наконец-то окажется в месте, куда так рвалась все последние годы. В загадочную и далекую Янголохту.
Вышло так, что родовое древо по отцовской линии было настолько окутано туманом, что проследить четкие связи оказалось затруднительно. Бабушка Александра была человеком крайне сдержанным и ограничивалась всегда очень скупым рассказом о месте, где родилась и кто ее родители. А может быть, пока она была жива, Оксану просто не интересовало это, а сейчас, наконец, пришло острое желание прикоснуться к истории своих предков. Кто они? Как жили?
Отправляясь на Русский Север, на Вологодчину, она знала очень немного – название деревни, откуда Александра Петровна родом и фамилию прабабки. Да имела фотокарточку, с которой старая сухая женщина смотрела на нее строгими, очень светлыми глазами. Оксана достала снимок из кармана рюкзака и украдкой приложила к губам: «Даже если я не найду ни дома, ни могилки, не встречу никого, кто бы знал родных, я все равно хотя бы похожу по той земле, где они когда-то жили», – пообещала себе. Взяла в руки небольшую карту и пробежалась взглядом по предстоящему пути – всего около трехсот километров.
Неожиданно ее внимание привлек шум у стойки. Небольшого роста вертлявый мужичок, отчаянно жестикулируя, расспрашивал о чем-то сонную буфетчицу. Был он рыж, лохмат, донельзя худ и сильно напоминал лешего или еще какого-то фольклорного персонажа. Он по совиному крутил головой в разные стороны, пока не впился колючим взглядом в Оксану. Улыбнулся широко и засеменил к ее столику.
– Ксана Михална? – поинтересовался «леший», выделяя и певуче растягивая гласные.
– Оксана. А вы, видимо, мой водитель? – она улыбнулась в ответ.
– Петр Степаныч, можно и запросто – Степаныч. До Янголохты путь близкий, да дороги такие, что придется на козле вас везти – размыло. Дождь да дождь, сами видите!
– Ну что ж, тогда идем, – Оксана подхватила небольшой рюкзак.
Буфетчица фыркнула, покачала неодобрительно головой и протянула еле слышно: «Вот ведь пень трухлявый, чудь окаянная».
Видавший виды «Уазик» стоял прямо возле вокзальных дверей. Дождь начинался уже нешуточный, деревья шатало из стороны в сторону, а на небо надвигались плотные чернильные тучи.
– Так, Ксана… – крякнул недовольно, заводя двигатель, – Михална. Уж не знаю, что там за дела у тебя в Янголохте, а только стоять там и ждать не буду, не гневайся, оставлю часа на три, потом вернусь. И смотри, не опаздывай. Вот только денежки с тебя вперед!
Оксана пожала плечами и достала несколько купюр. Водитель тут же подобрел и благодушно пустился в пояснения, мол, надобно к свойнику в Тимошино, рыбешку сухую забрать, продукты кое-какие закинуть…
Так за неспешной беседой добрались до деревни. Здесь, видно, дождь прошел недавно – дорога представляла собой удручающее зрелище: проехать нельзя, и пройти с трудом. Помахав Оксане на прощание из окна, Леший знаками показал, что будет ждать ее здесь, и рванул прочь. Она достала из рюкзака резиновые сапоги и переобулась, похвалив себя за дальновидность.
Ровно через три часа, расстроенная и уставшая, она стояла на обочине дороги и была близка к отчаянью. Не удалось найти ни дома с фотографии, на которой ее прабабушка серьезно смотрела в объектив, ни могилки. Да что там говорить, даже кладбища не смогла отыскать. Все дома в деревне выглядели пустыми, хотя некоторые из них и были вполне ухоженными.
Она нервно поправляла то и дело выбивавшиеся из-под косынки пряди и сосредоточенно смотрела на шоссе, в ту сторону, куда лихо умчал Леший.
Время шло. Мобильный уже полчаса как предательски хныкал разряжавшейся батареей. На смену досаде пришло беспокойство – где носит этого Степаныча? Говорил, что недолго, и пропал, словно сквозь землю провалился.
Поднимался ветер, и вместе с осенними сумерками подкрадывались тучи. Телефон отчаянно запиликал в последний раз и отключился. Оксана в ужасе подумала о том, что ее водитель застрял где-то в этой непролазной грязи и в ближайшее время за ней не приедет. Остается только одно – ждать попуток, которых, к слову сказать, не было ни одной за то время, что она торчала под указателем «Янголохта».
Вот так Янголохта…
И в этот миг, словно в ответ, хлынул дождь – энергичный, с крупными каплями. Вмиг стемнело, нахмурилось. Оксана бросилась к деревне, вспомнив, что видела где-то покосившуюся беседку, стоявшую не во дворе за забором и засовами, а под старой яблоней. С огромным трудом добралась до нее, по дороге падая и теряя сапожки…
Оказавшись под крышей, села на корточки, пытаясь спрятаться от ветра и потоков воды, и, наконец, дала волю рыданиям. Ей казалось, что она совершенно одна в этом холодном, неприветливом крае. Сняв с себя косынку, Оксана вытирала лицо, с которого стекали реки туши и слез, и вдруг на фоне темных силуэтов домов и сараев увидела окошко с мягким желтым светом. Одно во всей деревне! Собрав все оставшиеся силы, Оксана поспешила туда.
***
– Кто здесь есть, помогите! – кричала, барабаня кулаками в дверь. Ни калитки, ни забора, ни собаки на счастье не оказалось. – Хозяева, откройте!
Дверь отворилась, и на пороге возникла древняя старушка.
– Ишь ты! – промолвила селянка, пропуская нежданную гостью. Оксана привалилась к дверному косяку и сползла на пол абсолютно без сил. – Печку стоплю, эк тебя разбирает.
– Спасибо, думала, конец мне… Как зовут вас?
– Баба Люба. Да ты сапоги-то сыми, и портки свои тоже, промокла же до нитки…
Вскоре Оксана пришла в себя, переоделась в выданную бабой Любой длинную ночную рубашку в цветочек, высокие, почти до колен, шерстяные носки и толстенную теплую шаль. Они принесли с терраски стол с лавкой и уселись к печке греть спины. Хозяйка с удовольствием отхлебывала чай, пыхтела и подвигала к Оксане то одно варенье, то другое, пока она рассказывала, что делает в Янголохте и откуда взялась.
– …Водитель мой из местных, не забрал меня как договаривались. Петр Степанович, вылитый леший. Ух, правильно его на вокзале пнем назвали…
– А ты, милая, деньги-то давала ему?
– Просил заранее… Дала, – призналась Оксана хмуро. – Неужели мог вот так бросить здесь?
– Так знамо дело – к родственничку понесся, квасят там. Назавтра жди, – заверила та и, подперев седую голову маленьким кулачком, пустилась в размышления. – Сама я тут недавно, перебралась из-за Кьямы прошлым годом. Кьяма – река такая тут. Но тоже, считай, местная, белозёрская. Края здесь глухие всегда были. Маленькой была, помню, иной раз и медведь заходил по морошку. Волков тоже видали… А ты, значит, приехала корни свои искать? Только вряд ли я тебе помогу чем, никого я из старой Янголохты не знаю.
И она, прищурившись, принялась внимательно разглядывать Оксану. Ласково взяла ее за подбородок, покрутила туда-сюда и, словно разглядев что-то тайное, известное только ей, воскликнула: «Вепса! Ай да кайванка! Вепса!»
– То есть я, по-вашему, вепса? – Оксана непонимающе улыбалась. Она уже успокоилась, согрелась и теперь происходящее ее порядком забавляло.
– Самая что ни на есть!
– Кто это, баба Люба?
– У нас в Белозёре испокон веков много племен жило: и вепсы, и любь, и ямь, и меря, и летьгола, и угры…
– И вот так сразу вы поняли, что я того… вепса?
– Точно это, из Чуди ты. Слыхала, поди, «чудь белоглазая»? – баба Люба рассмеялась неожиданно звонким смехом, и Оксана кивнула, вспомнив буфетчицу на вокзале. – Ты же на себя посмотри: глаза зеленые, прозрачные и раскосые чуть, а бровь! Бровь-то наша, чудская. Словно наполовину отрисована и белесая.
Оксана инстинктивно поднесла к лицу руку. Ведь и правда, вся ее косметика осталась на косынке, а попав к бабе Любе, она и вовсе умылась. И теперь, когда ее брови не были искусно подведены карандашом и приняли натуральный цвет и очертания, они едва ли доходили до середины надбровной дуги, а дальше линия светлых волосков обрывалась, будто и не было ее вовсе. К своим двадцати восьми годам Оксана настолько привыкла выводить бровки каждый день, что уже и не помнила, когда кто-то из посторонних видел ее без макияжа.
– Русский Север, матушка, родина твоя. Небо низко, до Бога близко! – закивала старушка и подняла ладошку, словно желая показать, что оно – небо – прямо над головой. И опять с прибаутками продолжила: – Жили в лесу, молились колесу. Про Чудь-то много разговора всякого ходит…
– Расскажите, баба Люба! Если уж я вепса, по вашим словам…
– Добро, Оксанка, только ты на печку давай забирайся, грейся, да оттуда слушай…
Она накрыла ее одеялом, поправила подушку, и полилась, словно кружево, ее распевная вологодская речь…
В стародавние времена, сказывали, крутой холм был в местах этих, на том холме справляли обряды божествам древним, а за форму диковинную прозвали Череп-холм. А потом у подножия селиться стали, весь возникла, и вышла Черепа-весь – селение у Черепа по-иному. Отсюда и название теперешнее – Череповец, ты же оттуда приехала? Так вот, справляли там люди древние праздники свои. Не смотри так, матушка, никакого страху там сроду не было, только добро. Оттого и селились люди вокруг такого места. Поняла? В плохом-то месте никто жить не сможет. Люди те, что вокруг жили, обладали знаниями большими, волшебными, и умениями диковинными славились, да так, что со всех ближних краев другие племена диву давались. И называли чудесной жизнь их, а самих селян череповесских пошло обыкновение величать чудью. Внешне были они обычные – невысокие, крепкие, здоровьем отличались хорошим, нравом веселым. А глаза их были либо серые, либо зеленые, да такие светлые и чистые, аккурат как небо северное. Так и жили да горя не знали долгие века, и слава о них далеко за реки и горы шла, пока однажды не пришел к Череп-холму из дальних земель Белый Царь с намерением Чудь себе в услужение получить – ведь владели чуди волшебством невиданным. Не один пришел, а с войском великим. Но на то она и Чудь, что наперед все знали, и к приходу врага вырыли дивьи люди под землей ход, да и пошли под землю один за одним, а войско Царя Белого пустилось за ними. Как последний воин скрылся, по велению чудскому завалил огромный валун вход, и стала земля эта для войска всего приютом последним. А Чудь-то жить где угодно могла, посему и решили больше на землю не ходить, зависть не будить. Остались под землей, в своем подземном царстве. Где и поныне живут. А в местах этих и по сей день часто видят их, видать, выходят на свет Божий…
– …А у народов, что в Белозёре живут, нет-нет да и встретится потомок чуди белоглазой, совсем как ты, Оксанка…
Оксана проснулась только к полудню следующего дня от восхитительных ароматов – баба Люба только что достала из печи пирог и заварила душистый чай с мятой. В окно светило яркое солнце, свет рассеивался по избе, играя на кружевных занавесках. Душу Оксаны заливала радость от того, что вчерашний кошмар обошел ее стороной, и переполняла благодарность к этой маленькой старушке.
– Вставай, вставай, внучка, за тобой Степаныч приехал. Прибегал уже. Так и думал, что у меня ты. Извинялся, говорил, деньги вернет. А ты, Оксанка, приезжай ко мне летом, – напутствовала ее Баба Люба, – по теплу можно по соседним деревням поездить, стариков поспрашивать, найдешь могилки-то. Авось и избу найдешь, первый шаг-то уже есть…
Они обнялись, и Оксана заспешила к ожидавшему ее Лешему. Он стоял, опершись на «Уазик», который из-за слоя засохшей грязи выглядел огромной глиняной игрушкой.
– Михална, прости… – виновато забубнил он, – видать, бес попутал! Свойник как достал связку карасиков – один к одному, золотенькие, Михална, грех не попробовать. А потом всухую, что ли? Ну вот, маненько, гхм… Давай деньги верну?
– Да что уж… – У Оксаны было отличное настроение, и она решила ничего ему не выговаривать. Кроме того, по выражению глубокого страдания на лице, поняла она, что возвращать-то ему нечего. – Поехали! Хорошо, что я билет от Череповца заранее не брала.
После вчерашней непогоды светило теплое, почти летнее солнце, деревья горели всеми оттенками красного и желтого, а на небо словно набросили ярко-синий шелковый платок. Необъяснимый, волшебный, родной край! Оксана улыбалась, в который раз повторяя про себя, словно молитву: «Приеду еще, непременно, после холодов. И разузнаю все подробней, дорогая Янголохта!» В руке ее лежала фотография прабабушки Анны. Бумага почти полностью размокла под давешним ливнем, и от нее осталась лишь центральная часть. На нее смотрели глаза, светлые и пронзительные, но они больше не казались Оксане строгими.
– На, Михална, тебе в качестве компенсации, ну и на память, – Леший протянул ей связку сухих янтарных рыбешек, – а бабанька-то права, ты вепса и есть!
Оглавление
АЭРОФОБИЯ
Машина Времени
МАДОННА (Вдохновение)
ЧУДЬ
