Любовь с французским акцентом (СИ) [Luce_Wol] (fb2) читать онлайн

========== СЕНТЯБРЬ ==========

Взглянув на аккуратные маленькие часы на левой руке, Гермиона вздохнула, вывела пером в шапке письма адресата и, запечатав конверт, взмахнула палочкой, отправляя статью на редакцию.

Пора идти. Тут не любят тех, кто засиживается допоздна, иной менталитет. Нет, не просто иной — другая вселенная в сравнении с Лондоном.

Каким бы теплым ни был конец сентября в этом году, Гермиона не желала лишний раз принимать бодроперцовое зелье, поэтому, накинув кардиган на плечи, она взяла с края стола сумку и вышла в коридор под торопливый перестук каблуков. Все спешили. Присутствие в офисе после шести сигнализировало не только о том, что ты довольно медлителен в выполнении рабочих задач, раз вынужден оставаться сверх графика, но и об отсутствии личной жизни, что являлось совершенно недопустимым по меркам данного общества. Так что во избежание социального осуждения и закономерных вопросов начальства о твоих способностях, необходимо было придерживаться трех основных постулатов:

1. Работа заканчивается ровно в шесть и ни минутой позже.

2. Женские ноги счастливы лишь на каблуках.

3. Нет неправильного времени для бокала вина.

Причем каблуки были самым раздражающим Гермиону фактором во всем французском менталитете. Это было настолько стереотипно, что даже не верилось, что именно в ее офисе заставляли их надевать, в то время как настоящие французы ходили по улице в том, в чем обычно просыпались по утрам.

Но в данный момент она действительно торопилась, так как на горизонте маячило premier rendez-vous{?}[ Первое свидание], на которое она согласилась, не выдержав сокрушительного напора друзей, а опоздание на запланированную встречу однозначно не входило в ее рамки приличий.

Выйдя из магической части Парижа и пройдя по бульвару Маргерит де Рошешуар, она свернула к тихой площади д’Анвер, которая в данную минуту кишела местными жителями, использующими ее в качестве отправного пункта для пятничного вечера. Свидание было назначено в Le Bistrot de Madeleine, славившегося прежде всего своим великолепным выбором вина, что было отнюдь не лишним. По крайней мере, если незнакомец будет совсем плох, то можно благополучно скрасить этот вечер парой бокалов. А может даже и не парой…

Фредерик был мил. Чарующе зачесывал назад свои темные кудри, которые неустанно лезли ему в глаза, заливисто хохотал над ее попытками заказать себе капучино в первые дни в столице, активно жестикулировал, рассказывая о неумелом водителе, ехавшем со скоростью тридцать километров в час по трассе E5 из Бордо в Париж… и очень плохо шутил. То ли она не понимала исконный французский юмор, то ли у него этот юмор и вовсе отсутствовал. Он был легок, образован и забавно произносил ее имя, пропуская первую букву, но это было не то. Точнее не тот. Не Он. Ей бы точно не помешала хорошая компания в городе, где любовь настойчиво хотела принять одинокую англичанку в свои объятья, но несмотря на это Гермиона все равно не согласилась на второе свидание.

Утро субботы вышло сумбурным: начальник неожиданно решил прислать правки по статье, чего не делал буквально никогда. Что именно его смутило в этот раз, она так и не поняла, но сова с очевидно отвратительными манерами, принесшая письмо с пометкой «срочно», испортила не только ее планы понежиться в постели, но и прекрасное настроение.

Заварив себе кофе, она отлевитировала материалы на журнальный столик, сделала глоток из кружки, пытаясь прийти в себя для активного мозгового штурма, и начала надиктовывать волшебному перу исправленный текст, прохаживаясь из угла в угол по крохотной гостиной.

Квартиры — это особенный сюрприз для тех, кто в Париже впервые. Переезжая в столицу, она плохо себе представляла, как в действительности выглядят здешние дома изнутри. Не сказать, что она была приятно удивлена, когда пересекла порог апартаментов, которые могла себе позволить на зарплату репортера рядовой парижской газеты. Квартирка была чуть больше холла на Гриммо, включая кухню и ванную. Спасибо хоть за то, что ванная находилась в отдельном помещении, а не стояла посреди комнаты. О популярности сего аутентичного стиля ей сообщили гораздо позднее коллеги, которые посетили ее каморку и искренне восхищались размахом жилья.

Обед в одиночестве в подлинно французском бистро Le Vrai Paris был еженедельной субботней традицией. Кажется, что уже все знакомые были в курсе этой непомерной по их мнению странности, а также о времени, к которому она обычно приходит, но, прекрасно помня об уважении личных границ, за девять месяцев в Париже никто «случайно» так и не появился в дверях кафетерия, чтобы ненароком составить Гермионе компанию. Именно поэтому был удивителен тот факт, что в данный момент мужской силуэт в темно-сером одеянии приземлился на стул ровно напротив нее, отвлекая от интереснейшего чтива Блейнхема Стока «Маглы, которые умеют видеть».

Это был Он. Ее взрыв из прошлого, человек прошедшийся экскаватором по меридианам ее сознания, вскрывший каждый нарыв, который она старательно прятала в глубинах лабиринта разума. Он долгое время был ее беспрестанным утешением, а после невероятной болью. Он был тем, чей тембр голоса заставлял горло пересыхать, чья привычка щелкать пальцами не бесила, а заставляла скрывать улыбку, чьи губы вызывали жгучее желание нежно укусить, проводя языком следом, чтобы загасить сладостную боль.

Он был любовью всей ее жизни.

Глупо было считать, что они никогда не встретятся, но, честно говоря, Гермиона не думала, что это произойдет так скоро. Кажется, она пропустила отправление поезда тысячи воспоминаний.

— Привет.

Ну вот. Его простое «привет» выбило весь воздух из легких. Она всматривалась в лицо Драко, желая понять, как много отпечатков на нем оставили два последних года, но остановила свое внимание лишь на новом шраме около левого виска, который невозможно было бы заметить, если не прорисовывать его портрет в своей памяти так же филигранно, как это делал молодой Кипренский.

— Я… не ожидала тебя здесь увидеть, — единственное, что смогла вымолвить Гермиона после секундной паузы.

— De l’eau, s’il vous plaît{?}[— Принесите воды, пожалуйста], — внезапно переключился Драко на подошедшего официанта. Тот вывел пару слов на странице блокнота и снова оставил их наедине.

— Ты ведь знаешь, как я люблю делать сюрпризы.

— Конечно. Знаю это так же четко, как и то, что я их ненавижу, целиком и полностью.

Малфой мягко улыбнулся и, немного склонив голову набок, сказал:

— Не всегда.

Неизвестно, на что конкретно он намекал: на последнее проведенное вместе Рождество в девяносто шестом или на сегодняшний день. Но намек определенно был.

— Ты уехала из Англии.

— Да.

— Живешь в Париже.

— Развлекаешься, называя вслух очевидные вещи? — иронично приподняв бровь, произнесла Гермиона и вернулась взглядом к мелкому шрифту на страницах новой книги, чтобы успокоить стучащее набатом сердце. Что, судя по всему, ничуть не смутило Драко, продолжившего гнуть свою линию.

— Ты прекрасно выглядишь.

— Спасибо. И ты довольно бодр и весел после года следствия, — все это напоминало атмосферу театра. Как будто они поневоле участвовали в сценической постановке, где на фоне играла Лунная соната Бетховена в исполнении Королевского филармонического оркестра, а за столиками сидели восторженные зрители, ждущие развязки сего действа.

— Меня оправдали.

Гермиона подняла голову, окончательно закрыв книгу, которую держала в руках.

— Я знаю, — игривость тона улетучилась в миг.

И вот она. Та неловкая, но ожидаемая пауза, когда разговор принимает серьезный оборот, отодвигая искорки веселья на задний план.

— Ты сбежала, — он замолчал, видимо надеясь на ответную реакцию на произнесенную вслух правду. — Меня отпустили, а ты сбежала из страны.

— Я не… — тяжело вздохнув, Грейнджер начала новую попытку, — я сбежала задолго до того, как следствие вынесло вердикт. Сопоставление временных рамок тут ни к чему.

— Я хочу услышать почему, — надавил Малфой, смотря на нее так, как будто Гермиона не понимает очевидных вещей, и сделал жест рукой, подталкивая к тому, чтобы слово держала она.

Грейнджер решила, что не вытянет этот разговор без допинга, и сделала внушительный глоток.

— Устала от войны. От воспоминаний. От скорби. Сбежала, потому что хочу жить — не смотреть с утра на свои фотографии в газетах, не слушать бесконечные дифирамбы в свой адрес, а просто жить. Я выполнила моральный долг, всецело отдав свою юность войне, но никто не говорил, что я должна мучительно терпеть ее последствия и находиться там, где все напоминает о смерти. Надоело строить из себя героиню, — мрачно усмехнувшись, закончила она, поднимая на него полный затаенной обреченности взгляд.

Драко молчал. Они оба молчали.

Их спас официант, который наконец-то принес заказанное кассуле. Ощущение, что повар успел сыграть пару сетов на Ролан Гаррос, прежде чем занялся блюдом Гермионы.

— Мы можем поговорить? — он наклонился к ней корпусом, накрыв ладонью ее кисть. Она отметила довольно резкую попытку сближения, но руку убирать не стала.

— А сейчас по-твоему мы практикуем чревовещание?

— Да… Запасов твоего сарказма хватит на всю магическую Англию, — отклоняясь обратно на спинку, произнес Драко. — Я имел в виду нормальный разговор за ужином.

— Смотря, что ты… Ладно, заканчиваю с шутками, прости. План на сегодня уже выполнен. Ты же не уедешь, не получив ответы, да? — окончательно смирившись с данным положением дел, пробормотала Грейнджер с нотками безысходности в голосе.

— Завтра. В семь. Знаешь, где находится La Lampe Magique{?}[Волшебная лампа]?

Малфой дождался утвердительного кивка и, высунув фунты из бумажника, двумя пальцами положил их на стол. Там было больше, чем нужно. Что-то все-таки неискоренимо — он всегда платил за двоих.

— До завтра.

— До завтра, — почти шепотом ответила Гермиона.

Он ушел, оставив после себя шлейф знакомого парфюма, ворох неясностей и металлический привкус ностальгии.

Но это заставило ее улыбнуться. Магловские духи. Ее подарок ему на шестнадцатилетие в конце пятого курса.

Комментарий к СЕНТЯБРЬ

Совершенно спокойна к любой критике. So, welcome!

========== ОКТЯБРЬ ==========

She & Him — We’ll Meet Again

Когда утро начинается с сигареты и кофе на балконе с видом на Елисейский дворец, то поневоле начинаешь ощущать себя героем фильма Вуди Аллена. Жаль, что общего между Драко и персонажем магловской комедии было только не самое светлое прошлое и совершенно неясное будущее.

Он шумно выдохнул дым и, облокотившись на перила, стряхнул пепел с сигареты на оживленную улицу. Несмотря на то что осень была в самом разгаре, она пахла не тоскливым сентябрем, а скорее беззаботным июлем. И цветами. Вероятно, причина была в том, что прямо под ним находились чуть ли не все запасы ирисов, продаваемые на Елисейских полях.

На углу стояла большая очередь из людей, гнавшихся за свежей выпечкой для воскресного завтрака, мимоходом шли туристы, фотографируя каждую расписанную фреску на фасаде дверей, а справа без умолку трещали две француженки, обсуждая то ли водное поло, то ли польско-словацкий конфликт. Что именно и чем-таки кончилось дело, он так и не услышал, потому что раздался стук в дверь — принесли завтрак.

Прожив во Франции два месяца, Малфой понимал, почему она запала Гермионе в душу. Париж не видел этой войны. Не видел тысячи смертей, не чувствовал липкого страха, преследующего тебя даже во снах. Люди не остерегались случайных знакомств, не шарахались от громких звуков и не боялись выходить из дома. Они были полны безмятежности, восторга и нетерпения. В таком Париже не было места слезам. Только раздражению на погоду, начальство, действующую власть и неожиданно закончившиеся бриоши в пекарне. Но после целого года в камере предварительного заключения Драко вполне мог с этим смириться.

Париж не видел этой войны. Жителям города не приходилось испытывать чувство вины за тех, кого не сумели спасти, опустошение от бесконечных попыток, заканчивающихся очередным провалом, и едкий привкус горечи за собственные поступки, обжигающей горло хуже дешевых сигарет. Их руки не были запятнаны кровью, а палочки смертельными заклятиями. Они были чисты перед создателями и перед собой. А Драко не был.

Вряд ли, воспитывая наследника в постоянном страхе, Люциус задумывался о том, что когда-нибудь умрет от заклинания, выпущенного из палочки собственного сына.

Немногочисленная семья, теперь в большинстве своем состоящая из кучки портретов, как и ожидалось, не поняла его решения и не приняла с распростертыми объятиями. А Драко вполне хватало осуждения всего магического населения Британии, чтобы еще выслушивать, что он предатель династии Малфоев от многочисленных родственников, обитающих на стенах поместья.

Так, в чудный вечер вторника на заднем дворе Мэнора без какой-либо должной торжественности горели фамильные портреты. Это было гораздо проще, чем Драко предполагал: ни сожаления, ни страха, ни ностальгии не было ни в мыслях, ни в отражении глаз, лишь синее пламя вековых предубеждений, окончательно ушедших во тьму.

Война изменила все. Как будто смахнула предательское чувство страха и иллюзорную золотую пыль с заветов, навязываемых Драко годами. Разорвала кованую цепь, связующую с семейными предрассудками, и открыла совершенно новую реальность, где возможно принимать собственные решения, не держаться за устои и любить того, кого хочешь. Это было похоже на внезапное увеличение Вселенной и открытие метагалактики, про которую все остальные давным-давно знали. Кажется, что в мирской жизни это называлось взрослением, в случае Драко — скорее откровением.

Отправив восхитительный бекон из своей тарелки прямо в желудок всего за минуту, Малфой вознес хвалу небесам за то, что в этом отеле все еще присутствовал в меню завтрак, включающий в себя хоть что-то мясное — крайне необычное явление для консервативной и пылающей ненавистью ко всему английскому Франции. В расписании на сегодня стояла пара встреч и минутка бюрократического наслаждения в Министерстве магии, где было необходимо подтвердить лицензию на осуществление предпринимательской деятельности.

Когда-то от Le Bristol до улицы Симфоний, где начиналась магическая часть Парижа, прямо за выцветшей вывеской «Пекарня» и стрелкой направо, висевшими, казалось, уже целую вечность на каменной кладке дома у подножья базилики Сакре-Кёр, было три с половиной километра, сорок пять минут или примерно четыре тысячи шагов пешком по неровной брусчатке. Его мать любила сбегать с ним из французского поместья, чтобы прогуляться по городу на берегу Сены, когда он был еще ребенком, так что этот путь он знал почти наизусть.

Драко зашел в Министерство на десять минут и застрял там на два бесконечно долгих часа, таскаясь из кабинета в кабинет, чтобы написать бесчисленное количество заявлений. Нелепый чрезмерный бюрократизм этой страны неимоверно раздражал и порой приводил в уныние. Заполнять столько бумаг удручало бы даже Долорес Амбридж, не пади она жертвой репрессии, утвержденной на XII съезде Партии «Кентавры за правое дело» в Запретном лесу.

На ступеньках при выходе из здания Малфой краем глаза заметил главную городскую совятню, тонко намекающую на причину, по которой эта улица называлась аллеей Белых Сов, но не стал заострять на ней свое внимание и повернул на главную улицу магического Парижа.

Он уже ждал его, поедая салат Нисуаз за столиком на улице.

Его звали Габриэль Моро, ему было тридцать четыре, он был полукровкой и одним из лучших в этой сфере бизнеса, по крайней мере, так про него говорили другие. Он виртуозно вертелся между обоими мирами, с детства досконально зная каждый из них.

Он был решителен, остроумен и, бесспорно, талантлив. Последнее Драко ценил в нем больше всего.

И он тоже курил. Хотя можно пересчитать по пальцам тех, кто не курит во Франции.

Они оба начали курить в пятнадцать, но Малфой от ежечасно нарастающего стресса, а Моро ради развлечения. Видимо, страсть к развлечениям затягивала больше, чем желание успокоить трясущиеся руки, потому что спустя двадцать лет Габриэль все еще носил пачку культовых Gitanes во внутреннем кармане пиджака.

Увидев подходящего к нему Драко, француз приподнялся, протягивая руку в приветственном жесте.

— Я опоздал? — задал вопрос Малфой, пожимая руку в ответ и всматриваясь в часы, висевшие над входом в кафе.

— У меня было свободное время, — вытирая уголки губ и бросая салфетку на стол, — поэтому приехал заранее.

— Вина? — указывая на откупоренную бутылку, предложил Моро.

— Не сегодня, — помня о важности предстоящего вечера, Драко потянулся к графину с водой.

— Как знаешь, — он оценивающе хмыкнул, но настаивать не стал.

— Нам покажут помещение в три часа, цифры остались те же. Арендодатель уже должен был приехать, дизайн-проект у меня с собой, посмотрим сразу там, чтобы сориентироваться на месте.

— Мне нравится твой подход.

— Не люблю терять время: ни свое, ни чужое.

— В этом мы несказанно похожи.

Габриель задумчиво выдохнул дым и постучал по столу пальцами.

— Так чего ты ждешь от данного проекта?

Драко приподнял брови, выразив удивление заданным вопросом.

— Того же, чего и от остальных проектов — прибыли, расширения сферы влияния и, если повезет, немного удовольствия.

— Так ты здесь, — приподняв ладонь над столом, он раскинул пальцы, мимолетно обводя ими пространство вокруг, — ради сухих фактов и щепотки удовольствия?

— Я здесь ради женщины. Но бизнес, несомненно, занимает не последнее место в моей пирамиде приоритетов.

Габриэль понимающе усмехнулся и одобрительно поднял свой бокал вверх.

— Ах, женщины… Лучшее, что может произойти с нами в этой жизни. Они столь желанны и так же многогранны, как французское вино. Естественны, как легкое Шардоне, заботливы, как бархатное Мерло, эмоциональны, как насыщенный Пти Вердó, независимы, как стойкий Каберне Совиньон, ну и, безусловно, страстны и ревнивы, как моносепажный Пино Нуар. — Он взял паузу лишь для того, чтобы сделать глоток, а после удариться в воспоминания. — Моя бывшая жена была окончательным и бесповоротным Пино Нуаром, но то, что сначала притягивает, порождает разрушительный хаос впоследствии. Его наш брак выдержать, увы, не смог.

Вытянув из пачки новую сигарету, он неспешно закурил, глубоко затягиваясь терпким дымом. Малфой галантно пододвинул пепельницу на его часть стола, за что получил благодарный кивок.

— Какая она, твоя женщина, Драко?

— Она… тепла и нежна… переменчива и недооценена, как многоликий Гренаш. Она — вино с ароматом лета. — Малфой перевел взгляд в сторону, отрешенно уставившись на фасад совершенно неприметного соседнего дома. — Та, ради которой стоит умереть тысячу и еще один раз.

Чутко уловив невесомые нотки подступающей меланхолии, Габриэль попытался подвести итог философски-направленной беседы:

— Бизнес, Драко, как выдержанный Рокфор, прекрасно подходит в дополнение к вину. Но жизнь без вина — ничто.

Моро был проницателен. И насчет бизнеса, и насчет женщин, и насчет офиса. Дизайн в стиле лофта — смело и неординарно. Можно сказать, на гребне подступающей волны для такого традиционного Парижа, где половина офисов напоминает убранство шато в прованском стиле.

Спустя полчаса подпись Драко стояла и на просмотренном юристами экземпляре договора аренды, и на дизайн-проекте Моро, немного выходящем за рамки изначального бюджета. Но, твердо веря в основные законы вселенной, где вложенные с умом деньги привлекают еще большие деньги, значимость принятого решения не ставилась под сомнение. Начало было положено.

***

Они договорились на семь часов, и сколько бы сигарет Драко не выкурил на балконе, они не смогли снять той нарастающей нервозности, которая достигала своего апогея по мере приближения стрелки часов к отметке «вечер».

Он слишком долго ждал этого дня. Сколько раз ему хотелось подойти к ней, почувствовать нежность ее руки, обнимающей его за шею, услышать мелодичный, подобно музыке Дарио Марианелли, смех, взглянуть на искры в карих с янтарными вкраплениями глазах, напоминающих древесину, безмятежно горящую в камине. Сколько раз за последние месяцы он смотрел на нее с противоположной стороны дороги, очаровательно скрестившую лодыжки под стулом, смахивающую несуществующие пылинки с подола платья кремового цвета и улыбающуюся. Не ему.

Он хотел дать ей время. Или себе. Но два дня назад все изменилось, когда Малфой увидел ее с другим. Тем, кто мог бы стать ей близким.

Драко беспощадно отогнал пришедшие на ум эскизы, по очереди одернул рукава безукоризненно сидящего джемпера и аппарировал.

Профессор Трелони, несмотря на все свои многолетние усилия, так и не смогла развить в Драко дар предсказания даже к шестому курсу, иначе он бы явственнее ощущал направление ветра и сменил галс в военной регате намного раньше. Но сейчас он мог поклясться, что почувствовал, как Гермиона вошла в ресторан, прежде чем увидел ее в поле зрения.

Она была в укороченных брюках с завышенной талией, черной водолазке и пиджаке в клетку на тон темнее брюк. Очевидно, пытаясь намекнуть, что, невзирая на вечернее время, эта встреча носит более обыденный характер, а не расценивается как свидание.

Мастерски лавируя между левитирующими в воздухе блюдами, Грейнджер пыталась пробраться к их столику в дальней части зала. Ее волосы, убранные в высокий хвост, забавно прыгали из стороны в сторону при ходьбе, опасно задевая парящие по периметру столов свечи, которые при приглушенном основном освещении ресторана делали атмосферу еще более ламповой.

Драко поцеловал ее дважды в качестве приветствия, не потому что образцово следовал французскому этикету, а чтобы только лишний раз коснуться ее кожи.

Она ловко проскользнула в большое кресло напротив него и, оставив рядом с собой сумку, повернулась, сцепляя руки в замок на красно-белой клетчатой скатерти.

— У тебя такое лицо, будто ты собралась ужинать с горным троллем, а не со мной.

— Я просто не знаю, чего ожидать. Не знаю, что именно, — сделав акцент на последнем слове, сразу задала откровенный тон встречи Гермиона, — ты хочешь получить в результате нашей беседы.

Тебя. Всю тебя.

— В данный момент я всего лишь хочу тебя накормить, — хмыкнул Драко и протянул ей меню.

В зале не было официантов, но, для того чтобы написать свои пожелания по меню на волшебном пергаменте, мгновенно передающем список предпочитаемых блюд на кухню, им понадобилась всего пара минут. А еще через пару на столе появилось винтажное Пино Нуар и начало аккуратно разливаться по бокалам.

— Ты с кем-то встречаешься? — с места в карьер бросился он.

— С чего ты так решил?

— Позавчера ты ужинала с мужчиной.

Он следил. Ну конечно же он следил за ней. И с абсолютной точностью прогнозируя ее следующий вопрос, Драко сказал:

— Я в Париже почти два месяца.

Гермиона приложила пальцы ко лбу, пытаясь разгладить несуществующие морщины, и спустя мгновение продолжила разговор:

— И что ты здесь делаешь?

— Открываю «дочку» Malfoy group.

— Почему именно Париж?

— Этот город — нескончаемый ресурс для бизнеса, основанного на искусстве. И в нем сейчас находишься ты.

— Я не собираюсь в ближайшее время возвращаться в Англию, — уверенно произнесла она, мотнув головой для убедительности.

— Меня оправдали. Наследство осталось за мной, можем открыть бизнес здесь, а в Англии посадить за стол управляющего. Ты же в курсе как работает делегирование? Хочешь жить в Париже? Давай жить в Париже. Мюнхен, Нью-Йорк, Дели, Сидней — выбирай что хочешь, я смогу жить везде. Но только с тобой. Дважды отказываться от тебя я не намерен.

— Да ты прямо мужчина мечты, я посмотрю: богат, хорош собой и готов следовать за женщиной на край земли, — насмешливо приподняв брови, произнесла она с завидным скепсисом в голосе.

— Не романтизируй, — отрезал Драко. — Полгода назад я чудом избежал Азкабана.

Молчаливую паузу прервали монотонно подплывающие заказанные ими блюда.

Вернув лицу серьезное выражение, она взяла со стола бокал и прислонила его к губам, словно решая стоит ли задавать следующий вопрос.

— И ты бы смог бросить все ради меня, — немного сощурив глаза, она взмахнула рукой, чуть не расплескав вино на пиджак, пытаясь указать на то, что осталось за спиной, — друзей, семью, страну, в конце концов, в которой жил с детства?

— Я уже это сделал. Не забывай, меня оправдали не просто так, — с уверенностью в голосе произнес он. И спустя мгновение добавил, — а той страны для меня больше нет.

— Звучит красиво, — нарочито растягивая слова, сказала Гермиона. — Твое оправдание — это демонстрация лояльности нового министра. Лояльности к давним проступкам и отсутствие категоричности к мнению людей. Никто не собирается реконструировать классовую борьбу после всего пройденного. Так что не стоит заблуждаться.

Она устало вздохнула, подняла голову, должно быть выискивая ответы на потолке, и прикрыла глаза. Было видно, что фразы давались ей с трудом.

— Я не знаю, кто мы друг другу сейчас. Ты изменился, я тоже, — она сделала глоток вина, — мы почти другие люди. Я не знаю, что мы чувств…

— Я люблю тебя, — резко прервав ее, выпалил Драко и уже чуть более спокойно повторил, — я люблю тебя. И никогда не переставал любить. Я точно знаю, что чувствую по отношению к тебе. К нам.

Очередная пауза, ставшая почти привычной за этот день, заполнялась только постукиванием вилки о тарелку, пока Гермиона с тщательностью натыкала на нее салат, обдумывая произнесенные им слова и свое отношение к ним.

— Ты ничего не ешь, — заметила она, окинув взором тарелку с морепродуктами.

— Я не люблю устрицы.

— Ты хочешь, чтобы повар плюнул нам в следующее блюдо? Во Франции нельзя оскорблять еду тем, что ты «это не любишь».

Драко взял лист заказа и написал ровно посередине «thé à la menthe{?}[Чай с мятой]». Гермиона, не удержав любопытство внутри себя, наклонилась, чтобы заглянуть к нему в пергамент.

— Ты еще хлеб с маслом попроси, чтобы нас точно отсюда выгнали.

Малфой вскинул ладони в жесте капитуляции, спасаясь от праведного гнева своей спутницы.

— Твоя взяла.

И, зачеркнув строчку с чаем, написал «le confit de canard{?}[Утиное конфи]», добавив ниже «whisky avec de la glace{?}[Виски со льдом]». А после, повернувшись обратно к ней, поинтересовался:

— Довольна?

— Конечно, — напомнив о своей старой привычке, немного задрала нос. — Я буквально спасла твою могилу от надписи — «трагически погиб от острия кухонного ножа».

Драко искренне рассмеялся и провел рукой по трехдневной щетине на подбородке.

— Когда ты стала такой язвительной?

Грейнджер нарочито поджала губы и посмотрела в правый верхний угол, видимо вспоминая точное время и место.

— Где-то между смертью Аластора Грюма и любезной попыткой Фенрира помочь мне раздеться.

Малфой проглотил очередную саркастическую шутку, пропитанную болезненным цинизмом, и поспешил поделиться собственным мнением:

— В любом случае ты мне такой нравишься.

Опустевшие тарелки исчезали в тот момент, когда ты пододвигал их на край стола. Гермиона не знала, как именно это работало, но взяла себе на заметку разобраться с таким уровнем чар. А также с тем, что вино подливалось в бокал само, едва уровень в нем приближался к критической отметке.

Аккуратно промокнув губы, Гермиона неожиданно откомментировала:

— Странно, мне казалось, что я недавно пробовала это же вино, и оно было не настолько вкусным, как сегодня.

Драко максимально, насколько позволял накрытый стол, приблизил к ней лицо и заговорщицки прошептал:

— Никому не говори, но я думаю, что они используют волшебство.

Она звонко рассмеялась и шутливо толкнула его в грудь.

— Ну ты и дурак!

Они и вправду улыбались как дураки, смотря друг на друга. Драко подумал о том, как скучал по этому чувству абсолютного комфорта.

— Так что насчет кавалера, составлявшего тебе компанию пару дней назад?

— Фредерик? Мы не встречаемся. У нас было первое и последнее свидание, — ответила Гермиона, ничуть не смутившись его прямолинейности.

— Почему? Он сказал «ложат» вместо «кладут» или у него весь вечер несексуально торчала петрушка между передними зубами? — Драко несомненно наслаждался этим разговором, вальяжно закинув руку на спинку соседнего кресла.

— Нет, он был очень мил. Просто он не тот, кто мне нужен.

— Как Крам?

Гермиона невольно усмехнулась и ввернула в ответ капельку сарказма:

— Что-то вроде того. Хотя появление с Виктором на том Святочном балу заставило даже тебя обратить на меня внимание.

Драко с трудом старался не рассмеяться.

— Это все из-за платья. Честно говоря, оно было… как бы сказать помягче — ужасающим.

— Что?! Наглое вранье! — с безграничным негодованием в голосе откликнулась Гермиона и в недоверии откинулась на спинку стула, бессознательно скрещивая руки на груди. Она была похожа на возмущенного ребенка, которому сказали, что зубная фея — выдумка.

— Это явно не твой цвет. Как по мне, ты была похожа на бабулю Лонгботтома в самом расцвете лет. — Он сделал паузу, чтобы посмаковать последний кусок исключительно вкусного утиного конфи. — Но я все равно с нетерпением ждал, когда ты войдешь в бальный зал.

Гермиона заливисто рассмеялась, и с легкой театральностью, приложив руку к груди, сказала:

— Не знаю за кого мне сейчас больнее: за себя или Августу Лонгботтом.

— Я даже подумывал подарить тебе шляпу с каким-нибудь чучелом после четвертого курса.

— Ну теперь ты точно врешь!

— Чистая правда. Клянусь всеми своими сшитыми на заказ костюмами.

Драко через стеклянный калейдоскоп посмотрел, как плавает в бокале лед, сделал глоток отличного односолодового виски и, поставив олд фэшн на стол, в раздумьях постучал по нему пальцами.

— Я заметил тебя гораздо раньше. Когда ты мило хмурилась над книгами в поисках ответа, привычным жестом смахивала с лица свои вечно растрепанные волосы, на секунду забывала о существовании магии и вставала на носочки, пытаясь дотянуться до ингредиентов в классе зельеварения, — он улыбнулся, предаваясь воспоминаниям. — Когда ты нервно закусывала губу, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего, закатывала глаза к потолку, если кто-то произносил откровенную чушь, и вздергивала подбородок, считая себя лучше других.

Он убрал руку со спинки кресла, обхватил бокал двумя руками и со всей серьезностью посмотрел на Гермиону.

— Мы были во многом похожи. Меня притягивало в тебе то, что есть во мне самом.

— А сейчас?

— Что сейчас?

— Сейчас мы похожи?

— Нет, но мы оба снова пытаемся найти себя в этом мире.

***

Он закурил, пока Грейнджер ненадолго отошла в дамскую комнату.

Глядя на неохотно рассеивающееся белое облако дыма, Драко размышлял о том, как тяжело будет вернуться к чувствам бесконечного одиночества и неизмеримого сожаления о принятых решениях, которые он ощущал на протяжении последних двух лет.

Ему нужен был шанс. И надежда на то, что все можно исправить.

Она вернулась с первыми нотами аккордеона и смотрела на него уже две минуты. Безмолвные сто двадцать секунд. Целых четыре альтернативных плана в голове, если вердикт суда присяжных будет не в его пользу.

— Мне нужно время, — наконец разрезала она тягостную тишину. — Последние годы прошли в постоянной спешке и бегах, ну ты и сам знаешь. Мне нужно выдохнуть, чтобы разобраться в себе и своих желаниях.

— Я снова хочу быть частью твоей жизни, Гермиона.

— Ты и так ее часть. Но прямо сейчас я не могу сказать тебе дату, когда буду готова двигаться дальше.

Драко глубоко вздохнул, зная, что именно в данный момент нельзя оставлять попыток.

— Хотя бы один ужин в месяц? Все о чем я пока прошу.

Она пожала плечами, не выражая явных возражений против этой идеи, и дружелюбно кивнула.

— Не вижу ничего криминального в совместном поедании пиццы.

Они ушли из ресторана одними из первых, не секрет, что французы — любители засиживаться допоздна.

Открывая перед Гермионой дверь, Драко подумал, как именно она будет добираться домой, и безапелляционно заявил:

— Я тебя провожу.

Audrey Hepburn — Moon river

Как бы удобно не было устроено взаимодействие магического Парижа и магловского, с улицы Симфоний нельзя было аппарировать в не волшебную часть, а немногие камины были либо в частных домах, либо между административными зданиями. И теперь, ритмично шагая по гранитной брусчатке, которой была выложена практически вся магловская часть столицы Франции, они наслаждались тонкой нитью понимания между друг другом и атмосферой вечернего Парижа.

Яркие вывески, шумные компании, робкие поцелуи первых свиданий и… велосипедисты.

— Осторожно! — он успел отдернуть ее на себя, схватив одной рукой за талию.

Она замерла, смотря, как остальные парижане с присущей им эмоциональной жестикуляцией ругаются вслед наглому велосипедисту, нарушившему правила на пешеходном переходе. Замерла, чувствуя спиной рельеф его груди, и, совершенно не отдавая себе отчета, приникла в ответ. Можно было бы назвать это проделками мышечной памяти, но ее коварное сознание предательски подкинуло ей картину того дня, когда они точно в такой же позе стояли в купе Хогвартс-экспресса в середине шестого курса. Он корил себя за то, что не может найти силы пойти против семьи, а она просто смотрела на белоснежные поля за окном, абсолютно безразличные к чужим драмам. Казалось, в них было больше тепла, чем в ее душе, которая с каждым произнесенным им словом все больше леденела.

Это было почти за полгода до падения. Дамблдора. Веры. И их эфемерного будущего.

На сей раз он молчал, едва осязаемо прижимаясь губами к ее виску. Было в этих прикосновениях что-то столь знакомое, как будто все происходило буквально вчера, и одновременно неведомое, потому что сейчас они пытались воплотить в жизнь другой сценарий. Тогда, это была их точка отсчета, после которой они ушли в крутое пике, сейчас же — медленно пытались набрать высоту.

Нехотя отстранившись, Гермиона поспешила перейти дорогу, периферическим зрением следя за неторопливо идущим рядом Драко, чей шаг был как ее полноценных два.

— Велосипедисты? — выразительно посмотрела она, приподняв бровь. — Когда ты успел расширить свои знания в сфере магловских изобретений?

— То, что я не любил магловский мир, не значит, что я его не знал.

— Врага надо знать в лицо? — с усмешкой в голосе отметила Гермиона.

— Очень смешно, — Драко посмотрел на нее с укоризной и потянул к точке аппарации.

Она не успела подумать о том, знает ли он ее адрес, как ощутила его горячую ладонь на тыльной стороне своего запястья и увидела меняющуюся перед глазами обстановку. Парная аппарация была почти идеальной, но с непривычки Гермиона все-таки сделала шаг вперед, пытаясь удержать равновесие. Малфой, придержав ее за локоть, отпустил руку, не желая давить на нее излишней близостью.

Начав движение по направлению к синей входной двери, что была прямо напротив них, она остановилась и, посмотрев на него с чувством трогательной беспомощности в глазах, еле слышно прошептала:

— Возвращайся в Англию, Драко. Мне очень сложно тебя не любить.

Она дала ему шанс.

Комментарий к ОКТЯБРЬ

Совершенно спокойна к любой критике. So, welcome!

========== НОЯБРЬ ==========

Gotan Project — Queremos Paz

Прошел день с начала ноября и месяц с их последней встречи.

Но они переписывались. Много. Давая передышку совам, исключительно, когда Малфой уезжал из страны, потому что последняя попытка отправить письмо из Англии обернулась непониманием от отсутствия ответа, его стремительным возвращением в столицу лягушачьих лапок и желанием заявиться прямо к ней на работу, как выяснилось позже. День за днем тратя чернила на совершенно обыденную информацию, они как будто пытались наверстать время, которое украли друг у друга опрометчивыми поступками, словами и страхами.

Гермиона жаловалась на ужасное французское отопление квартир и собачье «merde», которое стабильно портило ее туфли раз в три дня, а в особо везучие недели и через день. Драко на надоедливого консьержа и несметное количество забастовок перед его отелем, кажется, он называл это «истинным развлечением населения».

Она радовалась выдавшимся свободным выходным, которые провела в графстве Каркассон, изучая виноградные плантации и следуя местным колоритным традициям — задорно топтать виноград голыми ногами. Делилась впечатлениями от семейного воскресного обеда на сорок человек, устроенного ее друзьями, где тетушка Руд, родственница одного из хозяев, была абсолютно уверена, что Гермиона танцовщица из Мулен-Руж, и весь день пыталась выбить из нее бесплатные билеты, как будто для волшебников это являлось огромной проблемой. Сетовала на гостя ее еженедельной рубрики, ради интервью с которым ей пришлось идти по полям три километра, пока она не вспомнила о существовании Патронуса, потому что, видите ли, старец с редким даром предвидения оказался совершенно не готов к ее визиту и забыл снять антиаппарационный барьер около дома, находившегося, между прочим, в богом забытой глуши.

Он восхищался ассортиментом магазина с виниловыми пластинками, который обнаружил не так давно, добираясь от Национальной библиотеки Парижа до своего отеля по улице Ришельё, твердо решив купить себе проигрыватель и зачаровать его на исполнение песен любимых магических групп. Удивлялся странностям творческих натур, с которыми ему довелось познакомиться за прошедший месяц, особенно привычке Огастоса Фурнье рисовать свои картины ядом пятнистого клешнепода, и факту, что именно эти произведения искусства, приносящие одаряемому неделю несчастий, так ценились на черном рынке. Спрашивал, где найти первосортные трюфели в Париже, и, получив список из десяти лучших рынков города, фыркнул, написав, что предположение о том, что он научился готовить — совершенно абсурдно.

И что самое смешное — такого его она и любила. Заносчивого, местами консервативного, нетерпеливого и не желающего напрягать друзей своими проблемами, хотя именно это в прошлый раз, можно сказать, их почти погубило.

Любила Драко за его нежелание объяснять ей одно и то же по несколько раз, предпочитая давать время додуматься самой, за врожденное эмпатическое понимание, безусловно доставшееся ему от матери, за умение держать себя в руках, когда она бросалась необдуманными словами, вспыхивая, как порох от первой же искры. За перфекционизм, высокие амбиции и категоричность к самому себе… за все то, что Гермиона ценила в себе самой.

Они выросли в разных мирах, играли в разные игрушки и получали разные наказания, но бесспорно были очень похожи друг на друга.

Возвращаясь мыслями к событиям двухлетней давности, она подумала о том, что встретила Драко только через два месяца после перехода на их сторону. На обшарпанной кухне одного из убежищ Ордена Феникса, кажется, это был дом кого-то из убитых первой волной. Тогда она говорила ему, что не злится, не обижается и не разочарована. Она лгала. И через месяц лгала. И еще через три. И лишь через полгода, увидев его с ног до головы в багровой крови Теодора Нотта, отпустила. Убийство друзей никогда не было чем-то особенно легким, даже для тех, из кого ультимативно пытались сделать Пожирателей смерти весь последний год. Глядя на тотальный хаос, царивший вокруг, на количество невинных жертв и тяжелых решений, стоящих кому-то жизни, второстепенные переживания отходили на задний план. Отмывая его руки от запекшейся крови в холодном душе, под приглушенные звуки судорожных рыданий, разрывающих тишину дома на Гриммо, она его поняла и приняла, никто из них не мог быть готов к тому, что вчера они были обыкновенными учениками, а сегодня уже рыцарями войны. Это был второй и последний раз в жизни, когда она видела его слезы, а на утро, будто наконец подчинившись правилам жестокой игры, он встал другим человеком. Будто вчерашний день разрушил его до основания и заставил подняться из пепла душевных терзаний. Больше не было мучительных сомнений, бессильного гнева и слепой паники, остались исключительно холодный расчет и хронический недосып.

А Грейнджер,продумывая стратегию очередного сражения, верила, что он выживет. Она просто верила в него, как и всегда. Ушел подростковый максимализм, и осталась лишь очищенная болью в костях от Круцио и именами на надгробиях любовь. Ничуть не простая и не понятная, но такая непритворная, намертво въевшаяся в артерии и не требующая каких-либо условностей.

Теперь же он каждый вторник присылал ей семнадцать пионов ее любимого сорта{?}[Moon river], напоминая о месяцах, что они были вместе. И она знала, насколько трудно их было достать в это время года.

Месяц назад Гермиона готова была сказать ему «да» еще в первую минуту, когда поймала взглядом чарующие глаза цвета февральского неба. Ей не нужно было время для того, чтобы понять, что она к нему чувствует, ей нужно было остыть, прежде чем снова бросаться в омут с головой. Нужно было протрезветь от его пьянящего мысли голоса, очистить свой разум и понять, смогут ли они быть вместе в нынешней системе координат.

***

Париж — не город любви. Это город бесконечного поиска, творческих надежд, опьяняющего вдохновения и свежих багетов. Город, в котором хочется просыпаться и хочется засыпать. Париж — город тонкого чувства стиля, неосуждаемых измен и необычайной легкости. Город с множеством лиц: дорогими магазинами, беспечным весельем, камерной музыкой, уличными шлюхами, беспросветной нищетой и трущобами, приправленными флером поэзии. Город композиторов и иммигрантов.

Хотя любовь тут все же есть, бродит рядом с Монмартром, где ее имя написано на трехстах одиннадцати языках.

Магический Париж мало чем отличается от магловского, но прямо-таки диаметрально противоположен такой родной слуху Англии. Волшебники предпочитают жить на магловской территории по совершенно понятным причинам — эстетической и финансовой. Французские семьи, можно подумать, изначально лишены этого предубеждения, предпочитая наслаждаться красивыми видами, ненавязчиво пользоваться чужими изобретениями и утолять жажду терпкими бургундскими винами. Их миры гораздо ближе друг другу, чем это когда-нибудь будет в Туманном Альбионе. Магический Париж — город, где талант ценится больше родословной.

Они ориентируются среди маленьких улочек, зная, где именно расположены точки для аппарации, прячут волшебные палочки в необъятных карманах плащей и мастерски умеют объяснять соседям то, почему к их окнам летает такое количество сов. Они живут так всю жизнь, ничуть не считая это чем-то странным или фантастическим, реагируя на удивление друзей из других стран с откровенной скукой с примесью пренебрежения.

Именно поэтому сейчас Гермиона почти бежала по улице, пытаясь не ударить никого сумкой, отпрыгивающей от ее бедра, как мячик от стены в сквоше, ужасно опаздывая на выставку молодого и многообещающего волшебника Мануэля Фелипе Кастильо, только что открывшуюся в магловском районе. Повезло, что ее платье с шифоновыми вставками на предплечьях доходило до колен, иначе внезапный порыв ветра открыл бы миру то, что следовало бы открывать мужчине на страстном рандеву, а не продавцам поддельных сумок на пересечении улиц Вожирар и Борроме.

Наконец, оказавшись на месте, она взяла шампанское с фуршетного стола при входе и сделала глоток, пытаясь утолить сухость в горле и успокоить дыхание от незапланированной пробежки в ботильонах. Помещение делилось на несколько залов, часть из которых была скрыта магией, и, чтобы найти вход в другую зону, надо было точно знать, куда идти.

В магловской части выставлялись работы Анны-Луизы Пикард, Гермиона не была знакома ни с ней, ни с ее творчеством, хотя на первый взгляд талант у художницы какой-никакой, но был. Красочные мазки, экспрессивно разбросанные по углам холста, довольно четко передавали настроение автора.

Свободной рукой взяв канапе, которое так настойчиво предлагал возникший перед ней официант, она отправила его в рот, не ожидая, что вкус рыбы окажется до такой степени омерзительным. Судя по всему, эту рыбу долгое время истязали, отдавая ей весь залежалый корм, что был у рыбаков в закромах, и она, решив, что месть — блюдо, которое подают холодным, воплотила свой дьявольский план уже после собственной смерти, заставив Гермиону стремительно выплюнуть остатки канапе в салфетку и обратиться к пожилой паре, рассматривающей картину прямо рядом с ней:

— Désolé, vous-savez… sont les toilettes?{?}[— Извините, вы не знаете, где здесь туалет?]

На что француженка поджала губы и, небрежным жестом указав на противоположную стену, взяла под руку спутника, и двинулась дальше, переключаясь на следующий экспонат.

Гермиона резко повернулась в сторону, бесцеремонно влетев в чью-то грудь.

— Спустя год ты все так же плохо говоришь по-французски? Как ты выживаешь в этом городе?

Ей не надо было поднимать голову для того, чтобы узнать этот язвительный тон по первым же протяжным нотам.

— Не всем так легко даются языки, — любезно пояснила она, мысленно коря себя за то, что забыла обновить чары перевода.

Драко, посмотрев поверх ее макушки, пока она отвлеклась, убирая на поднос с пустой посудой салфетку с злосчастным бутербродом, произнес:

— Я надеюсь, что ты смотрела на эту картину так долго, потому что пыталась разглядеть в ней хоть что-нибудь хорошее?

— Мне стоило догадаться, что ты можешь здесь появиться.

— Могла бы и сама меня пригласить, — с едва заметной обвинительной интонацией сказал он, чуть наклонив голову к плечу.

— Я думала, ты до сих пор в Англии.

— Я не собираюсь уезжать на столь долгий срок без тебя.

— Ты же в курсе, что навязчивость — это эмоциональное насилие? — пряча улыбку за бокалом шампанского, она повернулась обратно к картине.

— Это не навязчивость, а упорство. И не в том случае, когда второй человек хочет того же самого.

— А вот уверенность спустя годы точно осталась при тебе.

Он сделал небольшой шаг вперед, но его вполне хватило, чтобы теперь стоять к ней непозволительно близко. Не настолько, чтобы вызвать возмущение в приличном обществе, но так, чтобы она без каких-либо усилий чувствовала его дыхание где-то в районе затылка.

— Я намерен исправить ошибки, и ты — основной пункт этого плана, Гермиона.

По прошествии минуты немного напряженного молчания Драко решил направить разговор в более безопасное русло:

— Эмоциональное насилие — это скорее то, на что я сейчас смотрю.

— Ты ничего не понимаешь в живописи, — фыркнула в ответ Грейнджер, перекидывая свои выпрямленные волосы с плеча назад.

— Нарцисса рисовала почти половину жизни, поверь мне, я знаю о предмете разговора достаточно.

— Ты же не рисуешь сам, какое право тогда имеешь критиковать? — поворачиваясь на него с таким знакомым вызовом в глазах.

— Я знаю то, как получаются такие картины, и знаю то, как они должны получаться. Все мы можем брать в руки кисть и хорошо рисовать по шаблонам, для этого не нужно наличие таланта. По-настоящему талантливый художник — тот, кто обладает прекрасной техникой рисования, но у которого отсутствуют границы для его творчества.

Снова посмотрев на картину, она вздохнула, не желая принимать его оскорбительное для художника мнение.

— Пожалуй, это не лучшая ее работа.

— Не лучшая? Пожалуй, ей стоит подумать о другом способе зарабатывать себе на жизнь.

Оглядев остальную часть зала и удостоверившись, что тут нет ничего стоящего, Малфой произнес:

— Пора посмотреть на то, ради чего мы, собственно, сюда пришли.

И, почти невесомо положив руку ей на талию, чуть подтолкнул к стене, декорированной искусственным мхом, с едва заметной нишей в конце.

Проход в другой зал был скрыт дезиллюминационными чарами, а по ту сторону магической завесы собралась вся богема волшебного Парижа. И это как раз было более чем ожидаемо в отличие от того, что Гермиона увидела следом. Пары людей, стоявшие на нескольких платформах посреди огромного пространства, изображали сцены, запечатленные на картинах, как стало понятно позднее. Они были несомненно красивы, абсолютно неподвижны и… полностью обнажены.

Брови Гермионы взлетели в вверх.

— Я несколько иначе представляла себе вечер понедельника.

— О, а вот это уже интересно! — Услышала она Драко, реплика которого сквозила заметно возросшим энтузиазмом. — Начинаю понимать, почему ты выбрала именно этот город.

Окинув его скептическим взглядом, она увидела в толпе знакомых и резко зашагала в их направлении:

— Дэмиан, — убийственно ласковым голосом начала Грейнджер, — если бы я знала, что ты приведешь нас на секс-выставку, я бы оделась соответствующе здешнему антуражу.

— Не волнуйся, твой наряд вполне вписывается, — не смог смолчать Малфой, и получил уничижительный взгляд в ответ на свой комментарий.

— Ты не понимаешь современного искусства, Гермиона, — с оттенком пафоса произнес мужчина, к которому она обратилась ранее.

— Она только что говорила то же самое обо мне! — веселился Малфой, очевидно ощущавший себя достаточно комфортно в подобной атмосфере зала. Он протянул ладонь молодому человеку, — Драко Малфой.

— Дэмиан Жаккар, — представился начальник Гермионы и, отметив явный акцент, констатировал, — тоже британец. Занятно.

— Да, — подтвердив очевидное, отозвался Малфой, — мы скопом мигрируем ради того, чтобы есть по утрам круассаны.

— Весомая причина для переезда, — с улыбкой согласился француз и перевел глаза на Гермиону. — А вы…?

— Мы учились вместе. В Хогвартсе, — зачем-то уточнила она.

Было видно, что Дэмиан, обладающий отнюдь не заурядным умом, ни капельки не поверил в ее малоинформативное объяснение, но не стал далее развивать тему.

— Думаю, что нам стоит оценить шедевры современного искусства, да, Гермиона?

— Шедевры, как же, — услышал он ее бурчание, уводя в сторону коллекции.

— Еще немного и я начну думать, что вместо тебя со мной идет девяностолетняя Мадлен Малфой под Оборотным.

— Я видела ее единожды, она не так занудна, как ты все время рассказываешь.

— Ты просто плохо ее знаешь, — и, ухмыляясь, задал интересующий его вопрос, — так мы учились вместе?

— Я не хотела лишних вопросов. Это был мой начальник.

— А были бы вопросы? — остановившись у первой картины в основной части галереи, он достал портсигар и, высунув сигарету, привычным движением поджег ее концом палочки.

— У французов весьма своебразное понятие о границах личной жизни, — неодобрительно поджав губы, она обратила внимание на висящее на стене творение.

При виде данного творчества курить хотелось даже Гермионе. Выставка имела название «Семь смертных грехов», и, судя по изображениям, страсти, которые могут погубить человечество, у магов и маглов были одними и теми же. Гнев, зависть, лень, чревоугодие, высокомерие, алчность, похоть в движении. Своим эффектом трехсекундного действия техника, использованная художником, поразительно напоминала колдографии.

Перемещаясь от картины к картине, Гермиона все явственней испытывала жар, приливающий к щекам. И если сначала все было достаточно невинно, например олицетворение обжорства, где мужчина лежал рядом с женщиной на ковре из всевозможных явств, как на лучших полотнах эпохи Барокко, и одну за другой клал в ее рот нити спагетто, то на последних произведениях, за которыми они в данный момент наблюдали, уровень мастерства живописца раскрывался в полной мере. Волны вожделения обрушивались градом, стоило лишь мельком увидеть туманный взгляд девушки, чья спина, чуть приподнятая в изгибе, опиралась лопатками на стол в мастерской, а разметавшиеся белокурые волосы были измазаны яркими масляными красками, и смуглого парня, поступательные движения которого были не то что убедительны, а ощущались как спектакль в реальном времени. Как порок во плоти.

Но хуже всего было «Высокомерие». Образ женщины, смирно стоящей на коленях, и мужчины, наматывающего на кулак поводок, прикрепленный к кожаному ошейнику на ее тонкой шее, единственному подобию одежды, что он позволил ей надеть, отпечатался в памяти настолько четко, будто был вырезан клинком Беллатрисы Лейстрендж. Этюд, словно насквозь, был пропитан властностью, претенциозностью и доминированием.

— Интересная интерпретация высокомерия, — решив высказать свое мнение, многозначительно произнес Драко.

Гермиона смотрела на происходящее приоткрыв губы и в который раз за день испытывала сухость во рту.

— Мне однозначно нужно еще выпить, — нервно сглотнув слюну, глазами начала выискивать в комнате местонахождение чего-то, имеющего градус выше, чем сливочное пиво.

— Тебя столь сильно смущает, что на них нет одежды?

— Меня смущает, что они двигаются так, что я ощущаю себя невольной наблюдательницей того, на что бы мне смотреть определенно не хотелось.

— А по-моему в этом что-то есть, — он положил руку ей на поясницу и медленно повел пальцами вдоль позвоночника, — обнаженная натура гораздо ярче передает образы и дает твоей фантазии возможность представить все наяву.

Гермиона отчаянно пыталась собраться с мыслями, но звук его голоса был уже где-то далеко на подкорке ее сознания. Щеки горели, дыхание остановилось, казалось, что ей не хватает воздуха в легких, чтобы сделать вдох.

Из подступающего состояния транса ее вывел голос Жаклин, от которой прямо-таки веяло непростительной беззаботностью. Она была не одна.

— Гермиона, хочу представить тебе потрясающего художника Мануэля Кастильо! — с неудержимым энтузиазмом она размахивала руками от восторга, когда он сделал шаг вперед, и девушка оказалась вне его зоны видимости.

— Рад познакомиться, — он легко прикоснулся губами к ее полыхающим скулам. — Так, как вам работы?

— Хм, так это, — немного запнувшись, жестом указала она на коллекцию, — ваше?

Мануэль улыбнулся и сделал глоток из бокала.

— Картины? Да, целиком и полностью.

— Очень… правдоподобно, — в конце концов нашлась она.

— Креативно и невероятно талантливо. Я бы использовал слово «новаторски», — энергично добавил блондин, — Драко Малфой, отныне ваш ярый поклонник.

— Мы с вами одинаково смотрим на искусство, мистер Малфой. Вы, несомненно, прочувствовали ту откровенность человеческой сути, которую я хотел показать.

— О, вы даже не представляете насколько, — слегка потянув за волосы Грейнджер, окончательно убрал руку с ее спины.

С нескрываемым восхищением наблюдая за удаляющейся фигурой светила современной живописи, Жаклин повернулась к паре.

— Мы собираемся в бар, вы присоединитесь?

— Драко собирался…

— Я с удовольствием, — нагло перебив ее и не оставив возможности для его капитуляции, ответил Малфой.

— Отлично. Собираемся на выходе через пять минут.

***Bryn Christopher — The Quest

Их было четверо. Стройная зеленоглазая Мари в комбинезоне оттенка виардо, чей взгляд светился юношеским задором, чрезмерно эмоциональный и разговорчивый Ренье, лицо которого обрамляли светлые волнистые кудри, Жаклин — девушка с волосами цвета соломы, аккуратно собранными в конский хвост, которая, стоя на каблуках, казалась выше самого Драко, и Дэмиан, самый спокойный из компании, он говорил приятным мягким баритоном, не злоупотребляя жестикуляцией, что было удивительно для того, кто вырос в стране, где не принято скрывать эмоции.

Они зашли в Chez Papa, когда в нем уже заканчивались места для такой большой компании, но Жаклин проторенной дорожкой провела всех вглубь бара.

— Чем ты занимаешься, Драко?

— В основном ювелирным бизнесом, здесь скорее искусством.

— Открываешь новую фирму или решил попробовать себя в творческой стезе сам? — в быстром темпе пролистывая меню, вероятно зная его содержание наизусть, уточнил Дэмиан.

— Можно сказать, что первое — дочернюю организацию.

— Тоже связанную с магией камней?

— Смежное направление. Дизайн-проекты жилой и коммерческой недвижимости, оформление с помощью современной живописи, фотографии, скульптуры, — неспешно перечислял Малфой, чтобы это не было похоже на утрамбованную временем речь, которую он произносил уже не один раз. — Также компания будет заниматься проведением выставок современного искусства в бизнес-пространствах и сопровождением командных корпоративных мероприятий программами в области искусства.

— Интересно… Надо будет поговорить потом поподробнее за чашкой кофе, у меня как раз есть несколько людей, кто был бы заинтересован в данных услугах.

— Буду только рад.

Драко небрежно закатал рукава своей синей поплиновой рубашки и взял сигарету, вежливо предложенную его собеседником. Оказалось, что сложно не курить там, где курит каждый второй.

— Почему именно Париж?

— Самый частый вопрос, который я слышу в последнее время, — на лице Малфоя мелькнула усмешка. — А почему бы и нет? Под куполом этого города скрывается целая бездна талантов.

— Тоже верно. Мы как раз недавно публиковали статью о талантах, поставленных на поток в городе, дарующем не только вкусное вино, но и вдохновение. Она вроде так называлась, да, Гермиона? — обратился Дэмиан к девушке, которая все это время внимательно слушала их диалог.

Но она уже не слышала. Она, не в силах оторвать взгляд, смотрела на то, как пленительно Драко выпускает тонкую струйку дыма из полуоткрытых губ и затягивается вновь.

— Гермиона? — Жаккар окликнул ее снова, поняв, что мыслями она находится очень далеко от этого шумного бара.

Чуть вздрогнув от неожиданности, Грейнджер не преминула ответить как можно быстрее:

— Все в точности, как ты и сказал.

— Кстати, — воспользовавшись моментом, Жаклин в очередной раз попробовала поднять тему безграничных возможностей Гермионы, — почему ты не пишешь сама? Я вполне могу себе представить твою первую статью, — она взмахнула в воздухе рукой, словно рисуя обложку к журналу, — «То, о чем французы предпочитают не говорить вслух».

— Для начала, это был бы не первый мой опус, — с напускной важностью делая вид, что поправляет несуществующие очки на миниатюрном носике, ответила Грейнджер. — Когда-то я писала инструкцию «Двадцать одна вещь, которую необходимо взять с собой, пускаясь в бега».

На этом моменте Малфой поперхнулся и начал безостановочно кашлять, пока Дэмиан не хлопнул его по спине так, что Драко чуть не выплюнул свои многострадальные легкие.

— Мне всегда нравилось, как ты шутишь, — улыбнулась Мари и попыталась просигнализировать официанту о готовности сделать заказ.

— Почему все всегда думают, что я шучу? — драматично возмутилась Гермиона, прилагая все усилия для того, чтобы не присоединиться к всеобщему смеху.

— Это было бы поинтереснее, чем статья «Вся правда о фарфоровых статуэтках кошек в кабинете Министра магии Франции», — вставил свое слово Ренье с невозмутимым выражением лица.

— Да-да, или той, что была на прошлой неделе «Мужская любовь на древке общей метлы: атмосфера в раздевалке Гренобльских медоедов», — подхватила тему Жаклин.

— Ну, если проза чиста и честна… — хитро улыбаясь, вскинул руки Ренье, намекая на то, что его обличающая статья имеет право на жизнь.

— Да ты просто обожаешь «желтые» сплетни, — сказала она как нечто само собой разумеющееся. — Повезло тебе, что ты болеешь за «Авиньонских горгулий», а то издевались бы над тобой еще как минимум полгода.

— А ты у нас, как всегда, самая добрая в компании, — ехидно огрызнулся парень и переключился на Драко. — Твоя очередь.

— В каком смысле? — выразил недоумение Малфой, отпив из своего бокала и поставив его на массивный барный стол из темного дерева.

— Не говори мне, что ты не смотришь квиддич. Во Франции это — табу! — Но получив несколько скептических взглядов, видоизменил предложение:

— Хорошо, хорошо! Табу для меня. Даже Гермиона увлеклась чемпионатом Франции, — с победой в голосе продолжил Ренье, будто нашел неоспоримый аргумент в пользу того, что спорт — это жизнь.

Гермиона, широко распахнув глаза от удивления, повернулась налево к сидящему рядом с ней Драко, который вопросительно изогнул бровь, ожидая разъяснений, и покачала головой из стороны в сторону, отрицая произнесенный вслух факт.

— Ничего подобного.

— Ты же не раз ходила с нами на игры.

— Ты бессовестно манипулировал мной! — тыча в него пальцем, возмущалась Грейнджер. — «Гермиона, а как же командный дух? Гермиона, все очень расстроятся, если ты не присоединишься к компании», — передразнивала она своего коллегу.

— Это было важное решение для благоприятного климата в коллективе, принятое для укрепления отношений между сотрудниками и одобренное на самом высоком уровне! — пытался оправдаться светловолосый парень с минимальным акцентом в речи. Единственное, что кроме мелких кудрей выдавало в нем типичного француза — невысокий рост.

— Да, но почему-то укреплял ты командный дух не с нами, а с той блондинкой из секретариата в подтрибунном помещении. Как, кстати говоря, ее звали?

— Та, что с шикарной задницей? — присоединился к спору Дэмиан.

— Та, чьи губы похожи на нос нюхлера.

— Не помню, помню только на редкость крепкую задницу.

— Это была лучшая ее часть, — мечтательно пропел Ренье и подмигнул коллеге. — Поднимем же тост за крепкие задницы и доверительную коллективную атмосферу!

— Она что умерла? — задал один из самых неожиданных вопросов вечера Драко.

— Кто?

— Девушка из подтрибунного. Почему «была»?

— Ах! Да, она пала смертью фальшивых парижанок: от удушающей заботы скучных мужчин и двухтомного свода правил о том, как ухаживать за своей лужайкой, — картинно вздохнув, Ренье поднял свой бокал снова и отпил половину, показывая соответствующий данной трагедии уровень печали.

Выразительно закатив глаза и изобразив страдальческое лицо, Гермиона повернулась к Драко, чтобы пояснить:

— Вышла замуж и уехала жить в Прованс.

Но Малфой не успел понимающе улыбнуться, когда вдруг Ренье вспомнил, о чем изначально шел разговор, и вернулся к его персоне.

— Так какая команда?

— Паддлмир Юнайтед.

— Наш человек! — одобрительно хлопнул Драко по плечу и, умудрившись мастерски избежать контакта с грудью Гермионы, протягивая руку назад, он обратился теперь к ней. — Если бы я знал, что в твоей жизни есть такой парень, то не стал бы так настойчиво предлагать тебе своих друзей.

Девушка в который раз за вечер залилась краской и поднесла свои ладони к щекам, дабы проверить кажется ей это или нет, когда услышала язвительную фразу Малфоя, несомненно оценившего ее реакцию.

— Звучит так, будто ты предлагал ей дорогущий эскорт.

— Конечно нет, всего-то среднестатистических gigolos{?}[Альфонсы].

***

— А как твое свидание в эти выходные? — пробуя поставленный на стол le Beaujolais nouveau{?}[Божоле-нуво — вид молодого французского вина, вырабатываемого из винограда сорта гаме в исторической области Франции Божоле. Это вино поступает в продажу непосредственно после окончания ферментации, шесть недель спустя после сбора урожая.], Жаклин обратилась к Мари.

— Это тот магл с глазами «ради которых можно продать душу»? — поинтересовался Ренье и, получив ответный кивок, на секунду посмотрел вверх, причитая что-то о безмерной влюбчивости женщин.

— Ооо, было чудесно! Я до сих пор не рассказала?

— Нет, но зная тебя, я предвкушаю отличную историю, за которую уже можно выпить, — усмехаясь, он отпил из своего бокала и обернулся посмотреть, сколько осталось вина в бутылке.

— Его жена должна была улететь к родителям в Швейцарию, — пошла предыстория, — и вот, сразу, как она уезжает из дома с детьми, он звонит мне на телефон.

— У тебя есть телефон?

— Он есть у всех, ты просто им не пользуешься, — отмахнулась от иронично заданного вопроса Мари.

— Так вот. Я в предвкушении целой ночи умопомрачительного секса решила быть оригинальной. Да, гораздо оригинальней, чем обычно, Ренье, можешь так на меня не смотреть. В общем, я надеваю свой лучший пеньюар, в котором я смотрюсь не хуже, чем Клеопатра в костюме Витторио Росси.

— Ты знаешь, что внешность Клеопатры капельку преувеличена?

— Ой, да заткнись ты! — беззлобно оборвав его заумную мысль, Мари встряхнула своими красными переливающимися на свету волосами и продолжила рассказ. — Каблуки, накидываю сверху плащ, беру канделябр и кладу его подарок на мой день рождения под клоше.

Неконтролируемый залп смеха раздался за их столом.

— Откуда у тебя вообще в доме клош, ты же даже не подгоревшие блины сделать не в состоянии?

— То есть откуда у нее канделябр тебя ничуть не смущает, да, Дэм? — задыхаясь от смеха, повернулся к нему Ренье.

— Про этот незабываемый опыт я расскажу тебе в следующий раз, — беззастенчиво подмигнула Мари. — Я вызываю машину и мчусь к нему на крыльях страсти, триумфально воображая, как преподнесу себя на пороге квартиры.

— По-моему, намек и так достаточно очевиден, только если он не страдает непроходимой глупостью, — через смех выдавливает из себя Жаклин.

— Поднимаюсь на его этаж, зажигаю свечи, ставлю крышку рядом с дверью и звоню в звонок. И тут… открывает дверь его жена с детьми. Я с улыбкой № 5 из своего арсенала улыбок…

— Это какая? — попытался прервать ее Драко, но Мари стоически его проигнорировала.

— Та, которую она считает «соблазнительной», а мы называем ее «тролль вышел из сумрака», — ответила за нее Гермиона.

— … в пеньюаре, в одной руке канделябр, а в другой блюдо.

— А-ха-ха-ха-ха, — заливался смехом Ренье, — пожалуйста, скажи мне, ты серьезно положила на поднос съедобные трусы, да?

— Что ты сделала?! — видно, что Малфой пытался справиться с шоком.

— И что потом? — задала главный вопрос Жаклин.

— Как что? Сказала, что перепутала квартиру, и смылась оттуда. Так быстро по винтовой лестнице я никогда не бегала до того дня.

— Она наверное подумала, что это эротический кейтеринг.

— Или новая форма курьеров ресторана «У Луи».

— Возможно, его дети подумали о запоздалом Хэллоуине, — пробормотала Мари.

— Логично, ты принесла на подносе добытые конфеты.

— Ага, так потом бы и объясняла, что от остальных квартир удалось получить только трусы и канделябр.

Очередной взрыв смеха был таким нещадно громким, что на их стол начали оборачиваться.

— И все? Вы больше не виделись?

— Нет, наша история бескрайней любви затонула так же внезапно, как Атлантида.

Драко обернулся на Гермиону, явно не понимая о чем речь.

— Греческая мифология, легенда о затонувшем государстве, — дала краткую сводку Грейнджер, не углубляясь в подробности.

И, поворачиваясь обратно к Мари, Малфой с веселой улыбкой выдал:

— Жаль, что ты осталась без умопомрачительного секса.

— Секса? Наплевать на секс. Жаль, что я осталась без своей крышки! Эх, главная потеря ноября, — в притворном возмущении закончила рассказчица.

Оглядев стол, Жаклин спросила:

— Повторим?

И, получив в ответ многочисленные утвердительные возгласы, поднялась, чтобы пройти к бару.

— Я помогу, — вскочил на ноги Драко, направляясь за ней.

— Знаменитая английская галантность? — успел крикнуть ему вслед Ренье, дружелюбно подначивая.

— Что у вас с Гермионой? — маякнув рукой бармену, она повернулась в пол-оборота к Драко и бесстыдно задала интересующий всех вопрос.

— В данный момент наши отношения можно причислить к категории «непонятные».

Хмыкнув, она оценивающе на него посмотрела:

— То, что мы, французы, называем la douleur exquise{?}[Фраза «la douleur exquise» описывает красивую боль от неразделенной любви. Имеется в виду не физический дискомфорт, а боль в душе, которая вдохновляла и вдохновляет многие поколения художников и писателей.]?

Отрицательно покачав головой, Малфой уточнил:

— Я бы скорее сформулировал это как une relation compliquée{?}[сложные отношения]

— Стандартные французские отношения, — иронично подвела итог Джекки, забирая с барной стойки поднос со стопками и передавая помощнику тяжелую ношу в виде пары бутылок вина.

— … Maman зовет меня кататься в Шамони, но я пока сомневаюсь хочу ли я снова вставать на лыжи.

— Если всякий раз бояться, то так никогда и не встанешь. Я бы с удовольствием провел время в горах, но мне светит только ежегодный наплыв родственников и море свитеров с оленями на рождественской колдографии.

— Ты хотя бы не выбьешь себе зубы, поедая Буш дё Ноэль, — нашла очевидный плюс Мари, пытаясь подсластить праздничные планы Ренье.

— Не факт. Ты не знаешь кулинарных талантов моей сестры.

— О чем разговор? — проведя пальцами по шее Гермионы, он изящно сел на стул закинув ногу на ногу.

— А у тебя какие планы на Рождество, Драко?

— Пока что неопределенные.

— Неопределенность — тоже неплохо, дает простор для фантазии, — сделал вывод Дэмиан.

Драко наклонился к Гермионе и сказал:

— Ты никогда не писала мне о своих родителях.

— Ты мне о своих тоже, — попыталась отшутиться она, но, увидев немой вопрос в его глазах, прошептала на ухо, — я… я не стала возвращать им память. Решила, что слишком высокий риск для моего эгоистичного желания иметь полноценную семью.

Малфой отклонился назад, не став расспрашивать более, но положил ладонь на ее руку и крепко сжал пальцы в знак безусловной поддержки.

***

Дэмиан залпом выпил стопку крепкого шартрёза, имеющего лимонные полутона, и выпалил:

— Я развожусь.

Судя по всему, алкоголь в его крови дошел до уровня «пьяных полуночных откровений».

— Как обычно или в этот раз ты всерьез? — аккуратно спросила Гермиона.

— Вчера мы были в Министерстве.

— У-у-у, да тебя можно поздравить, мой друг! В кои-то веки ты смог избавиться от наглой злопамятной стервы! — наигранно рукоплеская, выражал свой искренний восторг Ренье.

— Поднимаю бокал за твою решительность. Твоего развода я ждала больше, чем собственной помолвки, — вставила свой комментарий Жаклин.

— Прошу заметить, — он поднял указательный палец вверх, — породистой злопамятной стервы. Так что мне стоит не рассиживаться с вами в барах, а искать себе новую работу. Вряд ли ее papa оставит все как есть.

— Зато больше никто не будет взрывать тебе голову по поводу чайных пакетиков на раковине, — внес правдоподобное предположение Ренье.

— Фу! — скривив нос в отвращении, высказалась Мари. — Мерзкая привычка! Зачем тебе тогда волшебство?

— Ну вот, — показал на нее рукой Дэм и добавил с каплей сожаления, — не прям «никто».

— А ты собирался жить в моем двухкомнатном особняке? — насмешливо подняв брови, спросила Мари.

Драко засмеялся и, так как все тотчас обратили свои взгляды на него, счел нужным объяснить:

— Звучит как сарказм, но, зная о ценах на недвижимость в Париже, готов поверить, что у тебя действительно особняк.

— Возвращаясь к насущному вопросу, мой ответ — нет. Я только изведал, что такое счастье, подав бумаги на развод, а ты предлагаешь мне снова впутаться в эту сомнительную аферу под названием «брак»? — шутливо ответил он, вернув внимание к себе. — Хотя, если ты покажешь мне свой знаменитый канделябр, я могу и передумать.

Казалось бы, они достигли того состояния, когда от смеха уже должны были болеть животы, но шутки не угасали, вино не заканчивалось, а атмосфера непринужденности и не думала исчезать.

Гермиона взглянула на Драко. Пряди падали на его глаза, но он, похоже, позабыл о том, насколько это всегда ему мешало, смеялся и самозабвенно вставлял ироничные фразы в оживленный полилог. Честно говоря, она не ожидала, что он так быстро вольется в компанию и запросто пойдет на контакт с незнакомыми для него людьми, но вечер проходил как нельзя лучше, в полной мере развеивая все ее сомнения.

Astor Piazzolla — Leonora’s Love Theme

Музыканты заиграли новую мелодию, плавную, тягучую с пронзительными звуками скрипки поверх пианино — чистый, откровенный джаз.

— О, какая музыка. Мы просто обязаны потанцевать! — вытягивая Дэмиана из-за стола, воскликнула Мари.

— Я, пожалуй, пас.

— Ну нет, ты же не бросишь меня одну, Ренье, — умоляющим голосом попыталась надавить на него Жаклин, схватив за рукав.

— Ma chérie{?}[Дорогая], я уже не в форме этим вечером.

— Да лад… — девушка напористо потянула его за руку в самый неудачный момент, когда парень как раз вновь собирался выпить вина, что обернулось минималистичной катастрофой в виде одного крохотного, но очень заметного пятна на его брюках.

— Вот дерьмо! — эмоционально отреагировал он, поставив бокал обратно на стол.

— Я все исправлю, — мгновенно отпустив его руку, она достала из сумки палочку и спрятала ее под пиджак, — не переживай.

— Женщина, если ты убьешь мои брюки своими потрясающими магическими навыками, клянусь, я заставлю тебя покупать мне новые.

Отвлекшись на разгоревшуюся рядом сцену, Гермиона не сразу поняла, что Драко смотрит на нее прямо в упор.

— Потанцуем?

— Ты думаешь, это хорошая идея? — заправив прядь волос за ухо, пробормотала она.

— Я почти уверен, что танцы никогда не бывают плохой идеей.

Широко улыбнувшись лишь на миг, она позволила ему помочь ей выбраться из-за стола и повести себя в направлении сцены.

Они танцевали. Без каких-либо замысловатых па, виртуозных поворотов и изящных пируэтов. Забыв о том, что рядом находятся другие люди, они будто заново выстраивали ту тесную связь, которая у них когда-то была. Аккуратно, не торопясь, через кончики пальцев. Чтобы понять и поверить, нужно не слушать, а ощущать, знать, что даже в абсолютной темноте ты поймешь, что «он рядом» по размеренному дыханию, теплу его рук, запаху кожи и горячим прикосновениям.

Вечер подошел к концу, и все остальные умудрились моментально разбежаться в разные стороны, оставив Драко с Гермионой ожидать такси. Они слишком много выпили, для того чтобы аппарировать домой, но и слишком мало, чтобы оставаться ночевать в отеле, похожем на пристанище для беженцев, по соседству с баром, поэтому Драко попросил одного из официантов вызвать машину.

— В принципе, можно засчитать это приглашение на выпивку за ежемесячный ужин.

Гермиона оглянулась на заднее сиденье в поисках сумки, пока Драко придерживал дверь машины открытой.

— Вполне, но в следующем месяце я заберу тебя на все выходные. Не хочу слышать ни единого возражения, — чувствуя, как в нем зарождается предвкушение чего-то приятного, сказал Малфой.

— Думаю, что это будет честно, — согласилась она, поднимаясь вверх по ступенькам к парадной двери дома. — В любом случае, было весело.

Он остановился, встав на одну ступеньку ниже нее, и развернул к себе, перехватив руку так, чтобы своим большим пальцем рисовать круги на ее линии жизни.

— Вечер действительно был отличный, но у нас могут быть сотни лучше него, — неотрывно смотря прямо на яркий золотистый тон ее радужек. — Мы так много еще не делали вместе: не просыпались около полудня, не боясь быть застуканными, не проводили вместе Рождество, самозабвенно целуясь под омелой, не смотрели, как приливные волны утаскивают белоснежный песок на глубину моря, мы даже никогда вместе не завтракали. Я никогда тебе ничего не запрещал, а ты никогда не спорила со мной насчет цвета гардин в спальне. Ты никогда не возвращала подарки, а я никогда не водил тебя в магический театр. — Он сделал паузу. — Мы еще так много не делали, но я уже точно знаю расположение всех родинок на твоем теле и до безумия влюблен в твои глаза.

Драко наклонился немного ближе, глядя чуть поверх ее чувственных губ, и прошептал слегка хриплым голосом:

— Тебе решать.

Гермиона осторожно поднялась на носочки и с нежностью, присущей любящим женщинам, провела подушечкой большого пальца по его верхней губе, пытаясь воскресить ощущения давно забытых касаний. А после, продолжив движение кисти по мягкой щеке, трепетно коснулась его манящих губ своими.

Он мягко запустил руку в ее волосы и, не почувствовав от нее вибраций сомнения, настойчиво схватил затылок и чуть надавил на него, заставляя буквально впечататься в его рот. Этот поцелуй, точно спасительная инъекция, охлаждал сжигающее изнутри желание и давал надежду на долгожданное исцеление.

Пульсирующая в висках страсть настолько затмевала голову, что Малфой уже плохо соображал, в какой именно момент он сделал шаг наверх, положил руку ей на спину и прижал всем телом к себе. Гермиона легко дотрагивалась пальчиками до его груди, будто перебирала ноты, пытаясь свести все в единый аккорд. Словно все чувства были в аккордах.

Они остановились только, когда катастрофически стало не хватать воздуха, и Драко потребовалась колоссальная сила воли, чтобы выпустить ее из своих объятий. Мир погрузился в безмолвие, разбиваемое лишь звуками ветра, приносящего прохладную свежесть в эту ноябрьскую ночь, и порывистым дыханием, вылетающим из их уст. И, если бы не пробившая ее кожу мелкая дрожь, возможно, они и не вспомнили бы о незаметной в тени деревьев машине с шашечкой «Taxi Parisien».

— Ты замерзла, — пытаясь не выдать своего разочарования, произнес Драко.

— А тебя ждет такси.

— Уверен, водитель мысленно пересчитывает галлеоны в моем кармане.

— Франки, — понимающе усмехнувшись, поправила его она.

— Да, франки.

— Ты…

— Я буду скучать.

Она смотрела на то, как он садится в припаркованный водителем автомобиль, загораются габаритные огни, и седан плавно уезжает по тенистой улице, и чувствовала, как любовь своими тонкими пальцами пытается пробраться в папку под штампом «статус не определен».

Комментарий к НОЯБРЬ

Совершенно спокойна к любой критике. So, welcome!

========== ДЕКАБРЬ ==========

Незабудки feat Элли на маковом поле — Никогда

Прошло сорок семь дней и сто девятнадцать пионов со дня, когда они виделись последний раз. Не то чтобы Малфой считал, он был слишком погружен в работу и настройку финансовых процессов, беспрестанно перемещаясь из страны в страну неделя за неделей.

Но он скучал. Каждую долбаную минуту этого бесконечного месяца. Константно и очень сильно. Невыносимо было оставаться в стороне, когда Гермиона, наконец, пошла на контакт, однако Драко придерживался правил игры и не пробовал «случайно» пересечься с ней около стойки с фруктами в продуктовом магазине, куда она ежедневно заходила по пути домой.

В Англии, как всегда, было мрачно и дождливо в это время года. В перерывах между попытками делегирования своих обязанностей в компании и налаживания семейных взаимоотношений он встречался за пинтой пива со старыми знакомыми, чтобы хоть как-то развеяться. Например, пару раз виделся с Поттером, они не были лучшими друзьями, но оказывается имели не настоль антагонистические взгляды на жизнь, как казалось ранее. Для каждого из них вымученная победа была разукрашена разными оттенками пастели, но темы для разговора поднимались удивительно одинаковые, наполненные раздражением по поводу неутихаемого интереса папарацци и жалобами о ярлыках, навешанных на них обществом.

У Драко был ярлык «перебежчика». Тех, кто его ненавидел было ровно столько же, сколько тех, кто его превозносил. Они клеймили его за принадлежность к семье, за кровь в подвалах Мэнора и за список фамилий, чьими жизнями он пренебрег, ставя в приоритет другие цели. Его восхваляли за способность противостоять архаическим предубеждениям вопреки давлению, за решительную храбрость в нужный момент и за циничную безжалостность к друзьям, августовским вечером ставшим для него врагами. Люди бесконечно романтизировали причины смены им стороны и до противного фальшиво лгали в глаза при встрече.

Возможно поэтому большую часть свободного времени Малфой проводил в лаборатории Снейпа, чье отношение к нему не менялось с момента, когда семилетний Драко подкинул ему в сад с десяток мурлокомлей в отместку за запрет летать на метле над драгоценными травами. Северус все так же считал его глупым мальчишкой, идущим на поводу у эмоций, но был первым, кто узнал его сокровенную тайну и не стал осуждать за осознанный выбор. Осуждение вообще было для него не свойственно, только неизменная язвительность, в данный момент направленная на Джинни Уизли, чьи таланты в зельеварении открылись в самом началегражданской войны, и которая теперь занимала почетное место его ассистентки. Так что ныне без обсуждения того, где были ее самородческие задатки во времена учебы в Хогвартсе, не обходилась ни одна их встреча.

Поттер с Уизли хоть и не сошлись, невзирая на натиск многочисленных газет, которые были готовы женить их ежедневно с момента окончания военных действий, но поддерживали связь друг с другом и с Гермионой. Они ни разу не виделись с ней со времен отъезда в город на берегу Сены, однако были, несомненно, в курсе глобальных событий в ее жизни. Она не обрывала все связи и не бросалась в пучину безумия. Она просто уехала. И Драко вполне мог понять почему.

В работе все шло не так гладко, но это было до скрежета в зубах предсказуемо. Кто сказал, что легко строить бизнес на сожженных лесах? По крайней мере, не в Англии. Только ленивый не вспоминал фамилию Малфой за эти полгода, хотя Драко сам решился на глобальную перестройку системы, настроенной поколениями его семьи и прекрасно работающей последние десятилетия. Полностью осознавая масштаб работы, начал изобретать колесо там, где уже был запатентован велосипед.

Кто-то говорил о том, что все эти старания ради того, чтобы обелить свое имя в глазах общественности, но люди, увязшие в собственных иррациональных предрассудках и не способные объективно смотреть на действительность, никогда не смогут понять истинных мотивов человека. Они все еще делят мир на черное и белое и радуются, добравшись до верхнего слоя торта под обилием мастики, не осознавая, что причины находятся гораздо глубже. Ему было глубоко плевать на мнение других, на то, хотят ли люди пить с ним виски по пятницам, будут ли приходить на устраиваемые его матерью балы и пожимать ему руку при встрече, но его определенно интересовали деньги и наследники. Он не хотел, чтобы его дети жили в стране, где их фамилия несет в себе автоматическое попадание во все черные списки, где их старания, таланты и амбиции будут на корню задавлены всеобщим порицанием. Стылая кровь военных потерь не послужила катализатором для молниеносного отбеливания его пальто, он не сменил все свои принципы и потребности и не стал героем своего времени, он все так же рассуждал со здоровым эгоизмом и не признавал житейских мудростей типа «с милой рай и в шалаше». Серая политика Малфоев не искоренилась, ушло лишь желание повторять чужие ошибки. Драко всегда продумывал все на несколько шагов вперед, дотошно вырисовывая схемы на полотне своего сознания, по всей видимости, именно поэтому он был таким хорошим стратегом.

Единственное, что в его жизни было непредсказуемо — это Гермиона, особенно после того, как она, совершив финт Вронского, исчезла из страны. Его удивление было так велико, что, узнав о случившемся, Драко будто провалился в омут воспоминаний, но не сторонним наблюдателем, а участником, словно сама судьба заставляла снова проживать накаленное до предела чувство слепой паники.

Самым страшным временем в его жизни были не два месяца с Темным Лордом в столовой Малфой Мэнора, а когда она ушла. Ушла с Поттером и Уизли почти на два месяца, не поставив никого, кроме Кингсли и Люпина, в известность. Он не знал жива ли она, опасное ли у них задание, и чем они в действительности занимаются. Он не знал буквально ничего. Да и не мог знать, у него не было ни подходящего кредита доверия, ни достаточного уровня значимости на этой стороне. В те месяцы, что он провел в Мэноре, имена гриффиндорского трио были у всех на устах, она не была рядом с ним, но он точно знал в каком Гермиона состоянии, и что ему не придется оплакивать ее раньше времени. А в том пасмурном феврале Малфой просто жил в бесконечной неизвестности, прислушиваясь к Поттеровскому дозору в надежде, что сегодня не услышит там ее имени.

Он никогда не думал, что будет так благодарен бывшему домовику семьи, до того момента, как Добби не появился в его спальне с отчаянными криками о том, что Поттер попался егерям. Он никогда не думал, что будет рад видеть Гермиону донельзя измученную, но хотя бы живую, на мраморном полу своего поместья. Он никогда не думал, что будет способен так хладнокровно за нее убивать.

По сравнению с прошедшими годами на данный момент Малфой ощущал почти незыблемое спокойствие. Единственное, что его периодически напрягало — это факт общения с матерью. Точнее и не было никакого общения, она с ним не разговаривала, принимая позицию отрицания, а он не проявлял инициативы, чтобы идти на контакт. Нарцисса не была намерена прощать, но ждала извинений, а Драко не собирался оправдываться за поступки, о которых ни в коем разе не жалел.

Последний их разговор закончился крайне прискорбно: наблюдая за тем, как он отдает приказы по сбору вещей домовым эльфам, она неодобрительно покачала головой и голосом, полным ядовитого разочарования, произнесла:

— Семья должна быть на первом месте, Драко. А ты бежишь за какой-то девчонкой в другую страну.

— Верно, мама. Именно поэтому я за ней и бегу.

Война оставила на нем не только шрамы, но и впитавшийся в кожу цинизм, он больше не ждал теплых отношений и материнской любви. Он ничего не ждал. И никого. Кроме нее.

Гермиона появилась такая же красивая, как в ноябре, и в октябре, и во все остальные месяцы. С каштановыми, чуть вьющимися около лица волосами, светлой кожей и теплеющим на щеках румянцем, сияющими на солнце янтарными глазами и нелепой шапкой, похожей на безе из неудавшейся партии. В кремовом свитере, прикрывающем худые ноги, и с длиннющим шарфом, торчащим из-под бежевого пальто.

— Прости, я правда спешила, — произнесла она, немного запыхавшись.

— Ты проспала. С каких пор ты стала просыпать?

— Было много работы. Завидуешь моему полноценному сну?

— Не представляешь как.

Грейнджер окинула взором тонкий шрам около его виска и осторожно прикоснулась к нему, словно опасаясь причинить боль.

— Это является причиной отсутствия его у тебя?

— Одной из, — Драко перехватил ее руку и переплел их пальцы. — Когда-нибудь я расскажу тебе, но не сегодня. Не будем начинать выходные с тяжелых историй, сейчас только утро.

Sia — Snowman

Они аппарировали, и, стоило Гермионе вскинуть голову, местность сразу приобрела очертания.

— Страсбург.

— Именно.

— Удивлена твоим выбором — мы перенеслись на магловскую рождественскую ярмарку, а не на магическую.

— Она будет следующим пунктом назначения в Кольмаре. Я не мог не показать тебе родину первой рождественской елки.

Густые каштановые волосы Гермионы врезались в его лицо раньше, чем он понял, что она обернулась и смотрит на него с неподдельным интересом.

— Здесь поставили первую елку?

— Забавно, что ты этого не знаешь.

— Я не могу знать все на свете, Драко.

— Однако же, рецепт лимонного пирога ты знаешь, хотя я в жизни не поверю, что ты когда-нибудь соберешься его готовить.

Девушка пренебрежительно фыркнула, осмотрелась вокруг и указала на длинный неприметный переулок.

— Можно пойти в ту сторону.

— Ты всегда выбираешь самые злачные пути для прогулки? Подожди секунду.

Драко расстегнул пуговицы и достал из внутреннего кармана кашемирового пальто мешок размером с горшочек, что носили с собой лепреконы, собирая в него золото.

— Ты принципиально против портмоне?

— Уйми свой сарказм хотя бы на секунду.

Лицо Гермионы отражало искреннее непонимание того, как можно осуществить его предложение.

— Невозможно. Тогда жизнь превратится в сущий тлен.

Не обратив на ее замечание ровным счетом никакого внимания, он оглянулся по сторонам, чтобы проверить не привлекли ли они внимание своим громким разговором, и по локоть залез в мешок.

— Заклятие Незримого расширения? — ее рот растянулся в самодовольной улыбке. — Одобряю.

— Это не теория квинтэссенции, а я не Лаванда Браун.

— Что ты там набрал, раз не можешь найти нужное так долго? — Грейнджер порядком поднадоело стоять на одном месте, и она начала покачиваться с пятки на носок, чтобы развеять скуку.

— Коллекцию рукописей Джейн Остин и плащ-палатку. Решил, что если не хватит денег на отель, то устрою тебе романтическую ночь под звездным небом. — Он уже и забыл раздражающую нетерпеливость этой женщины. — Ты можешь подождать всего минуту?

И действительно, ровно через минуту он достал на поверхность заветную книгу с приложенной к ней картой внутри, что при ближайшем рассмотрении оказалось ничем иным, как путеводителем.

На лице Гермионы расцвело искренне-умилительное выражение, но Драко, приняв его за присущую для нее нескончаемую иронию, спросил:

— Считаешь мой педантизм занудным?

— Считаю его сексуальным.

Они напряженно смотрели друг на друга, будто играли в детскую игру, где проиграет тот, кто отвернется первым.

— Гермиона, пара таких комментариев, и я наброшусь на тебя прямо посреди улицы. Очевидно, ты не понимаешь, насколько близко ходишь к границе моего самообладания.

Девушка, по всей видимости, была совсем не против такого развития событий, продолжая хитро улыбаться.

— Я соскучилась.

— Женщина… — почти что прорычал Малфой.

— Ладно-ладно. Следуем твоему грандиозному плану. Что там первым пунктом?

— Гранд-Иль.

— Веди меня, мой проводник.

Они прошли пару церквей с вековой историей, оценили архитектуру дворцов восемнадцатого века и вдобавок смогли упросить охранника открыть для них несколько выставочных залов Исторического музея, правда пришлось схитрить и воспользоваться магией, но желание для тех, кто впитывает знания, как губка, было слишком велико.

Уже на подступах к Страсбургскому собору, жемчужине поздней готики, чьи шпили являются маяком для заблудших туристов, солнечные лучи впервые за день прорвались сквозь облака.

Основательно приноровившись, Драко прошептал заклинание поиска и направил палочку на объект, не доставая ее при этом из кармана.

— Вроде нам туда, если магия не врет.

— Ей было бы сложно врать, учитывая, что здесь всего один путь.

Немного понизив уровень язвительности в своей манере речи, она дополнила:

— Ты никогда здесь не был?

— Нет. Мы же хотели узнавать новое вместе.

Они поднимались вверх по необозримо длинной спиральной лестнице, пытаясь добраться до смотровой площадки Нотр-Дама-де-Страсбург, про который один из французских магов, бывший к тому же невероятно знаменитым и восхваляемым писателем в мире маглов, Виктор Гюго говорил: «чудовище гигантское и деликатное». Стены, вымощенные известковым камнем, полностью закрывали обзор и ничуть не упрощали понимания, на каком этапе они находятся, скорее наталкивали на мысль, что пора было начать считать ступени.

— Почему мы просто не трансгрессировали?

— Как ты себе это представляешь? Ненавязчиво появимся среди какой-то туристической группы?

— Узнаю нотки настоящей Грейнджер, так жаждущей пробраться наружу. «Правила важны, Драко», — удивительно похоже скопировав ее интонацию, отозвался Малфой, попутно пропуская туристов, спускающихся вниз. — Счастливчики!

— Если не хотел, то мог бы и не подниматься.

— Ну что ты, дорогая, с тобой я готов идти хоть на край света. Уверен, что до него не так много ступеней.

Страсбург с высоты башни был подобен муравейнику. Жизнь людей можно было рассмотреть в мельчайших подробностях: довольные дети, бьющиеся на карамельных леденцах в виде тростей; взрослые, ожидающие столика в наглухо заполненном ресторане; старики, ругающиеся с продавцами из-за подсунутого им несвежего багета, и накормленные щедрыми туристами утки, не способные встать с берега и добраться до воды в пруду. Их жизнь шла своим чередом, была пропитана рождественским настроением и нещадно навевала философские мысли о своем собственном бытие.

— Во что ты верил, Драко?

— В каком смысле?

— Знаешь, я всегда думала, что буду защищать тех, кто в этом нуждается: людей, магов, животных. Я думала, что это мое призвание — защищать тех, кто сам не способен. Делать наш мир лучше. Тогда я не знала, что через несколько лет окажусь на их месте, что мне придется бороться за жизнь и место в мире, от которого я уже не способна себя отделить. Я думала, что буду праздновать свои победы не слезами, а шампанским, открытым в необычайно светлой гостиной дома, стоящего на берегу Ла-Манша, в который я бы купила кашпо в скандинавском стиле и постоянно забывала бы поливать цветы. Думала, что люди оценят мои способности и старания, что встречу тех, кто станет моими друзьями на всю жизнь, что выйду замуж за милого уютного мальчика с большой шумной семьей, с которой мы будем проводить бесчисленные воскресные вечера.

— Примеряла на себя подвенечное платье Уизли?

Гермиона в кои-то веки проигнорировала издевку, не желая отступать от темы разговора.

— А ты? Как ты видел свою жизнь, если бы не было этого противостояния, вылившегося в проклятую двухлетнюю войну? — Она смотрела на него, чувствуя, как из глубин памяти наружу рвется кое-что важное, полузабытое, то о чем он когда-то рассказывал ей в пыльном кабинете нумерологии. — Когда-то ты говорил, что в одиннадцать лет мечтал быть драконологом. Думаешь, у тебя бы вышло?

— В одиннадцать? — Он усмехнулся. — В одиннадцать я думал о том, что буду жить со страшными чешуйчатыми драконами, а в двенадцать, что стану самым знаменитым в истории игроком в квиддич, а годом позднее, что займу влиятельную должность в Министерстве, а потом… потом я влюбился в тебя.

Гермиона, все так же созерцая пустынные крыши домов через кованую решетку башни, слабо улыбнулась.

— Я порушила все твои планы?

— Нет… ты стала моей путеводной звездой. Я жалею лишь о том, что в момент сомнений я сам же ее и погасил.

Он смотрел на то, как сеяло туман ее морозное дыхание, и пытался понять не перегнул ли он палку своими литературными сравнениями.

— Ты всегда умел красиво говорить. Однако, не всегда это было правдой.

Лицо Драко на мгновение исказилось, словно от внезапно прорезавшейся боли, слишком много раз он слышал эти обвинения в свой адрес. Малфой схватил ее чуть выше локтя, резко развернул к себе и с исключительной твердостью в голосе опроверг:

— Я никогда. Тебе. Не лгал.

— Не лгал. Всего лишь не открывал в ответах того, что надлежало хранить под печатью секретности, — хлестко выдала она аксиому, которую было глупо отрицать.

— Мерлин, Гермиона! Я не хотел, чтобы ты участвовала во всем этом дерьме. Неужели не понятно?

— Да я уже была в нем по уши!

Воцарилось гнетущее молчание, обстановка, несомненно, накалялась.

— Хочешь правды? Все, чего я ждал от жизни — это одобрения собственного отца. Годами. Мне было безразлично, куда я пойду работать и на ком женюсь, я просто хотел почувствовать на плече его тяжелую руку и услышать столь редкую похвалу. А знаешь, в чем самая большая ирония — единственный раз, когда я видел в его глазах что-то похожее на гордость за сына, был в тот момент, когда я направил на него палочку в побоище под поместьем Руквудов, — выпалил Драко на одном дыхании и сильно сжал губы, видимо, жалея, что не смог промолчать. — Вот такой я человек, Гермиона. И, честное слово, не имею ни малейшего понятия, чем я заслужил то, что в моей жизни появилась ты и всегда оставалась на моей стороне.

Выплеснув переполнявшие чашу эмоции, он ослабил хватку и через мгновение машинально прижался к ладони, так вовремя поднесенной ею к его щеке.

— Я просто в тебя верила. А вера не нуждается в объяснениях. — Она не пыталась укрепить его самооценку, лишь проливала свет на причины, по которым они оказались здесь. — Идеальных людей не бывает, Драко. А те, кто близок к совершенству — невероятно скучны. И ты бы никогда не вошел в мою жизнь, будучи невероятно скучным, а я бы никогда не смогла полюбить идеального Малфоя.

Грейнджер медленно провела руками от жесткого воротника до узких лацканов его пальто и, дойдя до верхней пуговицы, сделала шаг назад, потянув его за собой:

— Пойдем что-нибудь выпьем, этот день обретает трагические нотки, а я надеялась провести его совсем в другом ключе.

Как будто только что они удалили абсцесс, созревавший годами из-за боязни признаться в своих слабостях. Но оба знали, что это отнюдь не последний раз, когда придется взять в руки скальпель, чтобы перевести их отношения в разряд «здоровых».

Страсбург, несмотря на вечные толпы туристов в рождественские праздники, ни на секунду не терял своего французского очарования. Фахверковые здания и цветочные балконы в любое время года, разбавленные готическими соборами и старинными дворцами, в полной мере подтверждали его звание «Маленькой Франции».

Здесь можно было провести не один день, наслаждаясь видом крытых мостов, от сути которых осталось не более чем название, наблюдая за парадом апостолов на Страсбургском соборе, ежедневно повторяющих свой спектакль ровно в двенадцать тридцать, и просиживая штаны в ресторанах, пробуя гастрономические изыски эльзасской кухни. Но самая большая ценность этого средневекового города была в атмосфере на площади Клебер. Сказочные домики, море рождественского печенья брёдель, километры светящихся гирлянд и безостановочно льющийся глинтвейн делали Страсбург городом, в котором поистине живет Рождество.

Малфой смотрел, как ее пушистые ресницы дрожали под натиском падающего снега, ставшего неожиданным сюрпризом для местности, привыкшей к бесснежным зимам.

— Ты стала спокойней.

— Чем когда? Когда над нашими головами Авады летали чаще, чем лесные зарянки?

— Чем в Хогвартсе.

— Переросла. Перегорела.

Чувствуя, как кожу пощипывает легкий мороз, Драко дважды обернул шарф вокруг шеи, размешал горячий сидр палочкой корицы и сделал глоток.

— Знаешь, я влюбился в тебя за огонь в твоих глазах. Ты была шумной, любопытной и абсолютно неуправляемой. Не боялась говорить вслух то, о чем другие опасались даже думать, — его отрывистые откровения явно были спонтанны и не записаны где-то на клочке пергамента, приколотом к внутренней стороне рукава. — И ты так смотрела на волшебный мир. То, что для меня, выросшем в нем с самого начала, было обыденным, для тебя — восхитительно новым. Это было завораживающе.

Глядя на то, как она потирает руки в попытке их согреть, Драко достал из кармана шерстяные перчатки и протянул ей. Гермиона смущенно промолчала, но почувствовала разливающуюся внутри благодарность за неожиданную заботу.

— Сейчас я вижу в твоих глазах не огонь, а безбрежную гладь и, что странно, такой люблю тебя ещё больше.

Можно было вечно наблюдать за тем, как аппетитно Гермиона облизывает мороженое с ложки, но эта картина пронизывала холодом и заставляла глубже прятать голову в воротник.

— Какой нормальный человек будет есть мороженое в такой мороз?

— Но ты же куришь сигареты сразу после того, как поднялся по тремстам двадцати двум ступенькам. — Она с нескрываемым удовольствием положила очередную ложку себе в рот и неопределенно пожала плечами. — Может быть поэтому мы и сошлись — люди со странностями.

Драко лишь хмыкнул и снова посмотрел на ее вафли с тающим по краям мороженым.

— Хочешь попробовать?

Не дав себе и минуты на раздумья, он резко наклонился к ней, убирая закрученный волос с ее лица, и неспешно прикоснулся к слегка холодным губам. Она инстинктивно приоткрыла рот, и Драко почувствовал привкус томящегося на языке шоколада. Бесконтрольная эйфория накрыла разум, когда языки сплелись в немом диалоге, прерываясь только на легкие касания губ.

— Кхм-кхм, этот столик свободен? — Насмешливый тон прозвучавшего прямо над ухом голоса заставил их отпрянуть друг от друга, как нашкодивших школьников, пойманных с поличным.

— Конечно, мы уже уходим, — ответила Гермиона, пытаясь скрыть за невозмутимым видом рвущуюся на всеобщее обозрение лукавую улыбку.

И когда, выйдя из-за стола, они двинулись в сторону точки аппарации через нахлынувшую толпу людей, она обернулась на полпути и сказала:

— Я не совсем это имела в виду, но твой вариант мне понравился больше.

***

Кольмар напоминал Страсбург своими старинными витражами, узкими каналами и пряничными домиками, но отличался явственным ощущением присутствия магии во всем городе. Как будто в каждом магазине, каждом переулке, каждой нише в стене было что-то скрытое от глаз маглов.

Проход в магическую часть располагался в небольшой палатке, где седовласая старушка продавала билеты на выставку сельскохозяйственного инвентаря.

— Ты уверен, что нам сюда?

— Уверен. — Малфой кивнул в сторону вывески с нарисованной на ней метлой, — ширма, чтобы отпугнуть большую часть народа. Хотя я думаю, что все подкреплено достаточным количеством маглоотталкивающих чар.

— Хороший ход.

Магический город в действительности был волшебным. По всей площади летали фигурки аистов — неотъемлемого символа Эльзаса, пряничные человечки дружелюбно махали с прилавков, сладости взрывались прямо во рту экспериментаторов, превращая их носы в маленькие рождественские ели, а напитки самостоятельно варились в огромных котлах посреди базара.

Он поставил на стол горячий глинтвейн, пряный запах которого приятно щекотал носовые пазухи. Гермиона с недоверием посмотрела на кружку и озвучила подозрения вслух:

— Ты же налил его из нормального котла?

— Естественно.

— То есть, выпив это, — она специально сделала акцент на слове и покружила указательным пальцем над напитком, — я не стану копией Риты Скитер?

— Не переживай, дорогая, я никогда не любил блондинок, — откровенно насмехаясь, Драко первым сделал глоток и поднял брови в немом утверждении: «Вот видишь», глаза его светились ироническим самодовольством.

Он вернул кружку на место и, попытавшись сесть поудобнее на лавку, сказал:

— Хочешь расскажу тебе секрет?

Гермиона отвлеклась от созерцания пары за соседним столиком, с нечеловеческой скоростью поедающей имбирных тритонов, и с нескрываемым удивлением повернулась к нему.

— Я думала, что не бывает того, чего бы я не знала, ну, исключая информацию про первую елку.

Драко с трудом подавил желание закатить глаза на ее последнее замечание и невозмутимо продолжил:

— Помнишь, как на шестом курсе МакЛагген попал в больничное крыло перед вечеринкой Слизнорта?

Гермиона поперхнулась глинтвейном и, ошеломленная картинками, которые ее мозг лихорадочно пытался выдать, прогнозируя возможные варианты развития событий, свела брови к переносице и пристально на него посмотрела.

— Скажи мне, что ты шутишь?

— Ну, возможно, я немного этому поспособствовал. Но не я претворил в жизнь основной пункт плана.

— Кто? — взгляд Гермионы мгновенно сменился с озабоченного на грозный.

— Я уже не уверен, что стоит тебе рассказывать.

— Драко, кто это был? — с расстановкой, будто бы пересмотрев фильмов про мафиози, переспросила она во второй раз.

— Поттер.

Грейнджер молчала, то ли переваривая информацию, то ли пытаясь не послать Золотому мальчику громовещатель в эту же секунду.

— Ты понимаешь, что Кормак провел целых две недели, сращивая переломы? Что за детский сад? — Драко буквально видел, как ее ярость набирает обороты и выстреливает наружу ослепительными снопами искр. — Стоп. С чего бы Гарри вообще стал тебе помогать?

— Ну, у него были на это свои причины… — туманно пояснил Малфой, не желая выкладывать все карты на стол.

— А твоими мотивами он, конечно же, не поинтересовался? Звучит довольно сомнительно.

— Мы сошлись на том, что МакЛагген бесит нас обоих. И это достаточная причина для его страданий.

— Какие добросердечные оказывается у меня друзья!

Казалось, со временем у Драко выработался механизм реагирования на ее гневные речи — перевод темы, но в этот раз что-то пошло не так.

— Извиняюсь за уточнение, но я никогда не был твоим другом.

— И поэтому тебе можно организовывать нападение на сокурсника?

— Не-е-ет, — манерно протянул Малфой, и многозначительно подняв вверх указательный палец, как знак неоспоримого аргумента, продолжил, — но если он идет с твоей девушкой на вечеринку, а ее парень узнает об этом одним из последних, то можно. Да и вообще, избиение волшебными метлами в чулане — это не нападение, а какой-то сюр.

— Ты злишься? — Драко предпринял попытку распознать эмоции, не сумев считать их с ее непроницаемого лица.

— Нет, но теперь я начинаю лучше понимать истоки вашего нежного товарищества с Гарри.

***

Они прогуливались под рождественские песни, которые исполнял какой-то местный хор, когда увидели чуть правее сцены палатку с яркой табличкой «Почта» и колдофотобудкой при входе.

— О! Нам точно нужно туда зайти. — Гермиона потянула его за рукав, пылая нездоровым энтузиазмом.

— Запечатлеть момент на память?

— Конечно, возможно тогда у тебя появится хоть одна нормальная колдография.

— Да ладно, ты просто жаждешь сделать из нее очередную рождественскую открытку.

— Ну, та то вышла не очень.

— На той я лежал при смерти в больничном крыле, благодаря твоему параноидальному дружку. — Драко осуждающе посмотрел на нее, закрывая дверцу колдофотобудки.

— Зато момент был запоминающийся.

Один. Два. Три — на экране монитора и вспышка. Одна, вторая, третья. Они улыбались и ворошили друг другу волосы. А потом он ее целовал, нежно и долго. До тех пор пока в будку не начали нетерпеливо стучаться, и не пришлось вылезать.

Малфой подошел к ней со спины и, положив обе руки на талию, притянул к себе, заглядывая через плечо.

— Если хочешь, то можем отправить Поттеру открытку со словами: «Мы рады, что в этом году ты смог выжить. В очередной раз.» или Уизли: «Надеемся, что Рождество ты проводишь в приятной компании, а не с волками в овечьих шкурах». — Драко рассмеялся собственной шутке, но, увидев серьезное выражение лица своей спутницы, провел сомкнутыми пальцами вдоль рта, делая вид, что закрывает его на замок. — Как, кстати, там поживает Уизли?

— Все там же, в Шотландии. Изучает способность овец противостоять зоолегилименции.

— И какие выводы?

— Пока что неутешительные. Их уровень умственных способностей настолько низок, что у них начисто отсутствуют какие-либо воспоминания и мысли. Это скорее когнитивное дно, чем чудо магической природы.

— Ну ладно, — Драко взмахнул в воздухе палочкой и сделал копию фото, — мы обязаны кому-нибудь это отправить. Не зря же делали первую нормальную колдографию для семейного альбома.

— Первую? А как же та, где я бью тебя в нос на третьем курсе?

Малфой посмотрел на нее с легкой обидой и пробурчал, насытив слова ледяным сарказмом:

— Я так и не узнал, кто ее сделал, но огромное ему спасибо — копии распространились по школе быстрее, чем обсыпной лишай.

***

UP’рель — Вальс на прощание

Отель был совершенно обычным, но зато находился вблизи площади, что значительно упростило их перемещение после такого количества винного напитка. Захватив с ярмарки бутылку домашнего глинтвейна у старушки, продающей свои подвальные запасы, и пару рождественских кружек, которые Гермиона клятвенно пообещала начать коллекционировать, они зашли в отель и, получив ключи от номеров, направились по коридору. После дикого холода, в котором они провели большую часть дня, внезапная жара, нахлынувшая на них в помещении, вынудила их снимать верхнюю одежду прямо на ходу.

— Как же хорошо! И почему не могло быть так хорошо все два года?

— Знаешь, порой мне кажется, что только я помню причину, а в твоей памяти как будто и не было тех месяцев на стороне Пожирателей.

— Меня оправдали. Сколько раз мне нужно повторить, чтобы ты поверила?

Она стремительно развернулась и уставилась на него, словно в эту секунду он открыл ящик Пандоры.

— Ты обожаешь это говорить. Но ты убивал. И пытал. И смотрел на пытки. Неважно хотел ты этого или нет, ты был на их стороне. Не преуменьшай, пожалуйста, данный факт, хотя бы передо мной.

— Гермиона, у меня не было выбора.

— Чушь! — она сделала шаг вперед, наседая на него, — У всех есть выбор. Сколько можно перекладывать ответственность за собственные поступки на остальных. У тебя было море шансов выйти из игры.

— Что ты хочешь услышать? Что я струсил? Да, так и есть! О чем ты думала, Гермиона? Что я слепо поверю словам Дамблдора?

— Я думала, что ты сделаешь правильный выбор ради меня.

— Я его и сделал!

— Конечно, спустя два месяца после начала войны.

— Это чисто по-женски, да, смотреть не на действия, а на их сроки?

— Это чисто по-мужски, думать о том, что ничего никогда не поздно.

— Туше. — Он приподнял руки, пытаясь остановить накатывающий снежный ком раздора.

— Нет уж, мы не оставим этот разговор! Эти два месяца ты убивал невинных людей, чьих безутешных матерей, потом успокаивала я на площади Гриммо. Ты хоть представляешь, насколько это тяжело? Видимо, нет, раз так легко вырезаешь черное пятно из своей биографии.

— Мы все убивали.

— Я — нет!

Драко, очевидно, надоело быть единственным злодеем в данной истории, и он, не задумываясь, выпалил:

— Хочешь рассказывать эти сказки детям? Пожалуйста. Но не рассказывай мне о том, что ты святая. То, что ты не бросалась смертельными направо и налево, не означает, что ты не придумывала планы атак, которые толкали магов за Арку.

— На что я вообще надеялась. Ты так и остался приличной сволочью.

— А ты все так же любишь «правду», не касающуюся тебя самой.

— Иди к черту, Драко! — почти перейдя на крик, она толкнула его обеими руками в грудь, не в силах справиться с эмоциями.

— Прекрасно. Просто прекрасно, — подняв брови в абсолютном неверии того, что все это действительно происходит, он неподвижно стоял на месте.

— Уходи.

— Гермиона…

— Уходи!

Судорожно отыскав ключ, который она на автомате положила в свою сумку, забежала внутрь номера и, прислонившись к двери с обратной стороны, тяжело вздохнула, пытаясь унять клокочущую злость. Шапка выскользнула из рук, сумка упала на пол, подступающие слезы обиды от того, как все вышло, пеленой застилали глаза.

Настала тишина, стучавшая по вискам хуже самых пронзительных криков. Прошла минута, две, а потом скрип дверной ручки, шаги, пересекающие коридор, и … ничего.

Она открыла дверь прежде, чем он успел постучать. Хотя, возможно, он вообще не собирался этого делать.

— Прости… — она начала с извинений, но Малфой налетел на нее, как торнадо,

толкая ее к стене и сминая губы поцелуем.

Ziggy Sullivin — Back to Sorrow

Гермиона хотела обнять его за шею, но он перехватил руку прямо в воздухе, прижав к стене над ее головой, и медленно провел по ней, повторяя изгиб. Положив вторую руку ей на поясницу, надавил, заставляя ее прогнуться, она отклонила голову назад, уперевшись затылком в твердую поверхность и открывая тем самым обзор на его любимые родинки на ее шее. Поцелуй за поцелуем он шел по яремной вене, одновременно пробираясь холодными пальцами под мешковатый свитер.

Все эти месяцы, что Драко запрещал себе думать о ее теле, боясь сорваться и разрушить хрупкое доверие с ее стороны, сейчас вылились в почти неконтролируемую жажду. Касаться. Целовать. Завладеть каждой клеточкой на ее теле. План летел ко всем чертям. Но ему было плевать. Возможно завтра, после их ссоры, она больше никогда не позволит к себе прикоснуться…

Короткими, но столь горячими поцелуями, Драко провел линию по подбородку, заставляя ее кожу буквально плавиться, Гермиона попыталась перехватить инициативу и следом за упавшим на ковролин пальто перешла к его рубашке, но пуговицы никак не хотели поддаваться дрожащим пальцам. Малфой порывисто рванул ткань в сторону, и пара оставшихся пуговиц беззвучно потонула в высоком ворсе.

— Я потом починю.

— Мерлин, замолчи.

Она торопливо опустилась на колени, потянувшись к пряжке его ремня, как он вдруг дернул ее вверх:

— Не сегодня.

— Почему?

— Сегодня я хочу смотреть на тебя.

Они путались друг в друге. И в слетающей на пол одежде. И, кажется, разбили какую-то лампу, стоявшую на краю стола, пытаясь пробраться к кровати.

Драко резко поднял Гермиону, заполняя пространство между ее ног своим телом так, чтобы она могла обхватить его торс.

— Ты все такая же легкая.

— А ты все так же любишь разговаривать во время секса, — схватив его за подбородок двумя пальцами, затянула в глубокий поцелуй.

Они рухнули на кровать. Как корабль, разбивающийся о гигантские волны, тонули и снова возвращались, жадно глотая воздух.

Щелкнула застежка бюстгальтера, и он медленно опустил обе лямки с плеч, не отрывая взгляд от проявляющихся мурашек на ее груди. Невесомо, подушечками пальцев обвел полушарие и прижался губами к ареоле горячим прикосновением, а после легонько прикусил чуть припухший сосок и мгновенно зализал его, накаливая ощущение нарастающего возбуждения до предела. Драко словно безжалостно издевался, растягивая момент до невозможности.

Гермиона дотронулась до его ощутимо выпирающего члена и перешла к нежным поглаживаниям через брюки, пытаясь распалить его еще больше, но этим наоборот вынудила его отстраниться и отбить ее ладонь звучным шлепком.

— Женщина, ты хочешь, чтобы я кончил, не успев раздеться?

— Я просто хочу тебя.

Она была полностью эмоционально обнажена. Барьеры пали. Нетерпеливое желание порождало дрожь, заставляющую трепетать все тело, напрочь выкинув слово «выдержка» из ее лексикона.

Пока Драко осыпал проклятиями магла, придумавшего джинсы, она попыталась подняться, оперевшись на локти, но его звенящий металлический тембр безапелляционно прервал движение:

— Лежи.

Мягкие губы плавно продвигались вверх по внутренней стороне бедра, заставляя ее кожу буквально гореть, а разум держаться на границе с бессознательным. Гермиону накрывала беспомощность. Она чувствовала, как что-то теплое обволакивает ее, лишая остатков воли и вынуждая сдаться.

Она потерялась во временных интервалах, когда Малфой, сняв с нее оставшееся белье, провел влажным языком по клитору. Это было похоже на танго, на бесконечную сладкую агонию, на падение в бездну. Будто он проходился кубиком льда по ее нервным окончаниям, проверяя границы чувственности.

— Ох, черт! — сжав кулаками мягчайшие простыни, Грейнджер откинула голову назад, изо всех сил пытаясь не сомкнуть ноги.

Драко ни на секунду не прерывал ласк, словно дорвался до сладкого после принудительного строгого поста. Гермиона рефлекторно дернулась, когда он бесстыдно проскользнул языком внутрь, но Малфой, подхватив ее за впадинки под коленными чашечками, жестко зафиксировал обе ноги, не позволяя ей лишить себя наслаждения.

Ее стоны не были прикрыты ханжеским стыдом, возможно, потому что «прошлые они» знали друг друга почти наизусть. Она была обезоруживающе откровенна и от этого прекрасна.

Гермиона почувствовала, как вслед за языком исчезло его теплое дыхание, и она, пытаясь сделать вдох, запнулась, проговаривая фразу едва ли не с оттенком моления:

— П-пожалуйста…

Не глядя отбросив в сторону остававшуюся на нем одежду, он встал на колени, дразняще пару раз провел головкой по ее коже, размазывая смазку, стекающую по внутренней стороне бедра, и, оставляя слегла красные отпечатки, надавил на ногу, поднимая ее ближе к груди Гермионы. А затем, нависнув над ней, пальцем мазнул по губам, будто стирая помаду, которой она никогда не пользовалась:

— Тш-ш, моя девочка. Потерпи.

— Мерлин, Малфой, если это какая-то извращенная запоздалая месть, то я тебя…

Он толкнулся бедрами внутрь, попадая в окутывающий, пленительный, такой необходимый ему жар. Невысказанные слова и писк от небольшого чувства дискомфорта были заглушены настойчивым языком, проникнувшим к ней в рот.

Это все казалось настолько правильным: ее дрожащие от нетерпения губы, сплетенные руки, путанный, едва различимый шепот. Она была его. Принадлежала ему. Растворялась в нем.

Гермиона ощущала напряжение мышц в его бедрах, твердость костей, когда темп соприкосновения их тел перешел от анданте до виваче, она почувствовала нестерпимую близость финальных аккордов и, отпустив струну напряжения, издала сдавленный гортанный вскрик, проваливаясь в расплавленную патоку удовольствия.

Он смотрел на нее, пытаясь справиться с собственным возбуждением, бьющим через край. Прикрытые веки, беспорядочно разбросанные по одеялу пышные волосы, истерзанные красные губы, она пыталась восстановить дыхание, лежа с широко открытым ртом.

Драко трансфигурировал свой ботинок, брошенный около кровати в атласный галстук, так напоминающий форму Слизерина, зная, что она обязательно придаст значение этому лейтмотиву. И, не дав ей времени перевести дух, а ему окончательно остыть, резко потянул на себя. Не исключено, что ее позвонки хрустнули от такого неожиданного перемещения.

Глаза отсвечивали ожиданием с примесью крайнего удивления, пока она не опустила взгляд на то, что он держал в руках. Мелькнуло безусловное понимание и неоновый огонь, Гермиона приоткрыла губы, собираясь что-то сказать, но он ее опередил:

— Помнишь картину в галерее? — Драко медленно растягивал слова, накидывая на ее шею галстук и затягивая его чуть ли не до основания. — Признайся. Тебя же это возбудило. Напомнило прошлое?

Она выжидательно молчала, до сих пор находясь в сладостной прострации, но закусила губу, не желая лгать на столь провокационный вопрос. Но он и не ждал ответа, ее реакция в тот день была красноречивей любых слов сейчас.

Драко нежно провел пальцами по ее лицу, убирая с него прилипшие кудри, и, посмотрев из-под полуопущенных ресниц, приказал:

— Повернись.

Она знала, чего он хочет. И как он хочет. И внутренняя вибрация, разрядом пронесшаяся по всему телу, громко кричала о том, что желание обоюдно.

Она перевернулась и встала на колени, оказавшись к нему спиной, он с нажимом провел рукой по ее шее, пропустив через пальцы пряди мокрых волос, давая откровенный намек на дальнейшие действия, и Гермиона, посмотрев вниз, склонилась над кроватью, балансируя на слишком мягком матрасе в попытке твердо поставить руки. Он был очень близко. Не имея обзора, она прикрыла веки, положившись на остальные органы чувств: она слышала тяжелое дыхание, осязала, как его рука опустилась на ягодицу и сжала чувствительную кожу, смаковала вкус жажды, дотрагиваясь языком до пересохшего неба.

— Блять, как же ты хороша.

Малфой облизнул губы, наслаждаясь представленным ему видом, и провел подушечками пальцев вдоль позвоночника, добираясь до кончика галстука. Гермиона отбросила волосы назад, когда он потянул за тканевый поводок, ласкающий кожу ее шеи.

Драко направил ее на себя, и в комнате раздалось чувственное восклицание, сделанное на выдохе. Влажные шлепки заполнили пространство: он с силой сжимал ее бедра, вбиваясь в податливое тело, отзывающееся эхом в его нервных окончаниях. Они капельками пота рисовали узоры по коже и стирали на простынях тормоза.

Он замедлил темп и, наклонившись, безмолвно обдул ее спину прохладным дыханием, вызывая новую волну мурашек по всему телу. А следом, накрыв грудью позвонки, будто пытаясь согреть, прижал свою руку к низу ее чуть округлого живота и потянул Гермиону в вертикальную плоскость.

Звук, вылетевший из ее гортани от резкой смены угла проникновения, получился специфическим, с придыханием. Малфой зарылся рукой в ее волосы и, наклонив голову, нежно прочертил дорожку из поцелуев, прихватив кожу губами почти у самого уха.

— Скажи, сколько их было после меня?

Она повернула голову, изумленно изогнув бровь.

— Драко… — мерцание ее затуманенных глаз отдавало предупреждающим блеском со слоганом «не входить на эту территорию».

— Сколько? Скольким ты позволяла к себе прикасаться? Скольким ты позволяла себя любить? — Казалось, что его нервы начали звенеть.

— Написать тебе адреса? Хочешь и им прислать рождественские открытки?

— Хочу понять, сколько страниц в Ежедневном Пророке будет занято некрологами, — тихий голос обжег мочку.

— Ревность тебе не идет. Она делает тебя слабым.

—Больше никогда, — он переместил ладонь на ее горло, — не называй, — завел ее руку за спину, — меня слабым, — и резко продолжил движение, толкнув член так глубоко, что она вскрикнула от внезапной секундной боли.

Прижав свои губы к шее Гермионы, Драко чувствовал бешеный ритм ее пульса, одной рукой огибая бедро и кружа пальцем по эпицентру ее удовольствия. Томный стон отскочил от стен номера и вылетел прямиком в вентиляционную решетку, когда, прогнув спину, она подалась бедрами ему навстречу. Но ему было безнадежно этого мало, он хотел слышать ее протяжные стоны на повторе, по новой переставляя иглу патефона обратно к центру.

Зрачки были расширены, теплое дыхание опаляло его ладонь, хмельное возбуждение разливалось по жилам и стекало свинцом в низ живота. Болезненная пульсация, умоляющая о разрядке, накатила моментально, не давая Малфою ни единого шанса переиграть ситуацию, кадык дернулся, пальцы скрутил спазм, и хриплый стон вырвался из его груди.

Драко тяжело упал вместе с ней вперед, выставив руки и уперевшись ими в кровать. Рваные вдохи разрезали тишину комнаты, и он уткнулся носом ей в шею, вдавив тело в сбившиеся простыни на постели. Спустя мгновение Грейнджер почувствовала, как он выходит из нее, проводя губами по соленой от пота коже, и в очевидной по его лицу эйфории ложится рядом.

Молчание не тяготило, не казалось неловким или напряженным, оно умиротворяло и возвращало внутреннее ощущение гармонии.

Она повернулась на бок, подперев рукой голову, и накинула на ступни край торчащего из-под них одеяла. Драко окинул взглядом ее беспорядочные движения и обнаженное тело, как нельзя лучше устроившееся для соцерцания, и остановился на соблазнительной родинке на ключице.

— С тобой мы еще не закончили. Но мне нужна передышка.

— Я вообще удивлена твоей выдержке. Думала, что твой хронометраж гораздо короче.

Он скептически поднял бровь и посмотрел ей в глаза.

— Длительное воздержание приносит неожиданные плоды, Гермиона. По крайней мере, учит терпению. Тебе бы, кстати, не помешало. — Драко почти невесомо вел линию от ее бедра, делая полукруг на выпирающей косточке и переходя пальцем на талию. — Хотя, мне определенно нравится, когда ты просишь.

По лицу Грейнджер проскользнула мимолетная хитрая ухмылка, и она с некой долей язвительности произнесла:

— А если я попрошу присоединиться к нам моего друга Карла, ты будешь так же доволен? — но, увидев его взгляд, полный убийственной тяжести, сменила траекторию курса, — ладно, оставим на другой раз. Но Карл — альпинист, тебе бы он понравился.

— Гермиона, заканчивай.

— Уже и предложить ничего нельзя. Ты сковываешь мою личность своими узкими рамками.

Он вздохнул и под ее удивленным взором встал с кровати, направляясь к разбросанной на полу одежде.

— Уходишь в ночи? Как неприлично для мужчины с твоим воспитанием.

Проигнориров вопрос, явно не нуждающийся в ответе, он достал из внутреннего кармана пальто черную коробочку и вернулся к ней в постель. Гермиона успела сесть спиной к окну, бросающему солнечные блики на ее изгибы, скрестить ноги и расправить зеленый галстук, сексуально разделяющий ее обнаженную грудь.

— Ты что, собираешься делать мне предложение? Для таких важных решений мы слишком мало знакомы, — она не могла остановиться нести свою иронию в массы, но уже, видимо, от нервозности.

— Гермиона, замолчи, — сказал Драко с непоколебимым спокойствием, пытаясь прервать бесконечный поток сознания, и открыл коробочку прямо перед ее лицом.

Кольцо. Это было кольцо. Темное и прекрасное.

Рельефный ободок из серого гоблинского золота плавно переходил в оправу, напоминающую вырванные из земли корни деревьев, на выступах которых переливались, словно заигрывая, бриллианты. Но самое удивительное было в центре оправы, там в темных тонах парил настоящий миниатюрный маховик времени с одним лишь только отличием — трещиной на песочных часах. Его оси кружились и переворачивались, не останавливаясь ни на секунду, как вечный двигатель временных границ.

Драко смотрел на ее реакцию, на те неясные эмоции, что отражались на лице, и не сразу решился заговорить. Голос слегка дрожал, сердце билось так бешено, он, несмотря на несметное число попыток продумать в голове текст, не был готов.

— Я не могу изменить прошлого и не могу надеяться на то, что ты когда-нибудь обо всем забудешь. Но я точно знаю, что никогда не вернусь к предыдущим ошибкам, и верю, что мы сможем написать новую историю. — Произнес он и взял паузу, вероятно, обдумывая последующие слова. — И я хочу… Нет, мне необходимо, чтобы ты тоже поверила в нас. Потому что я тебя люблю. Потому что не могу видеть тебя с кем-то другим. Потому что… Просто потому что мы — это мы.

Ее губы приоткрылись, цвет лица стал чуть бледнее, тихо подкрадывалась неподдельная паника.

— И это не предложение. То есть предложение, конечно же, но не о замужестве. Просто хочу начать все заново. Прост…

Она резко оборвала его на полуслове:

— Я люблю тебя. Мы уже сотню раз прощались, и я точно уверена в том, что не хочу делать это в сто первый. — Гермиона аккуратно взяла кольцо, надела его на безымянный палец правой руки, подалась вперед и, остановившись в миллиметре от его губ, прошептала, — я уверена в тебе.

Поцелуй был как клятвенное признание, как дождь в теплый летний вечер, смывающий грехи прошлого, как полет птиц на розовом рассвете, уносящий сомнения вдаль.

Они неизменно доводили друг друга до критического предела, останавливаясь у самого края, а потом возвращались в игру снова и снова. Обоюдная жажда противостояния затягивала настолько, что, казалось, они стремятся к бесконечности этой функции.

Но сегодня, когда на часах пробило два ночи, они поставили точку на линии неопределенности и начали сиквел.

Комментарий к ДЕКАБРЬ

Совершенно спокойна к любой критике. So, welcome!

========== ЯНВАРЬ ==========

Tegan and Sara — Where Does the Good go

Третьего числа нужно было сдавать интервью. Все, что было у Гермионы, это название и список вопросов в полукругах от кофе на черновике. Ей стоило очистить листы обыкновенным Эскуро, но она оставила их, как напоминание о том, что пора завязывать с кофе.

Юбка шелестела, пока она перепрыгивала ступеньки, ведущие к железной двери старого трехэтажного здания, которое когда-то, возможно, было промышленным. Гермиона нажала на кнопку звонка рядом с синей табличкой компании и, услышав пиликающий сигнал, оповещающий об открытии двери, вошла. Эхо от стука ее каблуков раздавалось по всему подъезду, и она мучительно вздохнула, увидев гордость французского народа и ненависть всех приезжих — лифт. Лично она терпеть его не могла. Ей посчастливилось ни разу в нем не застрять, что было невероятным чудом, так как эту фантастическую историю пережили все ее знакомые поочередно, но открывать двери в нем все равно было самой настоящей пыткой, а уж она знала, о чем говорит. С силой толкнув одну из дверей, она осторожно зашла внутрь, не уверенная в том, что его хлипкая конструкция не развалится, и она не полетит прямо на дно шахты ко всем чертям. «Ох уж эта любовь французов к старинному антуражу», — проклянув всех и вся, она закрыла внутреннюю дверь и поехала на верхний этаж.

Лофт. Не то, что она ожидала увидеть, но несомненно интересный подход. Ей нравилось.

— Мадам Гранже?

Гермиона вздрогнула. Какой-то женский голос опять исковеркал ее фамилию, но пора уже было оставить надежду на то, что французы когда-нибудь будут произносить ее нормально.

— Да, это я.

— Он вас ждет. Я проведу.

Ну конечно, он ждет, я должна была прийти еще 15 минут назад. Эта страна плохо влияет на мою пунктуальность.

Она шла за секретарем по офису, осматривая то таблички на дверях отделов, то канцелярские принадлежности на столах, лишь бы не смотреть на ее ноги. Девушка была миловидной, нет, красивой, определенно красивой. Темные пышные волосы, глаза чуть с прищуром, стройная талия и модельные ноги.

Где они проводили кастинг на должность? У нее и лак на ногтях есть. Просто поразительно.

— Вам сюда, — показала на дверь мисс «Самые длинные ноги Франции».

— Спасибо, — дежурно улыбнулась Гермиона, постучала по дереву и, услышав «Войдите!» с обратной стороны, открыла дверь.

— Мистер Малфой, — слегка склонив голову в приветствии, она зашла внутрь. — Извиняюсь за задержку, порой обстоятельства сильнее нас. И благодарю за то, что любезно согласились найти время для интервью.

— Вы же знаете, я всегда рад вас видеть, мисс Грейнджер, — с улыбкой подошел к ней Драко и, легко приобняв ее за талию, поцеловал в обе щеки.

— Не сомневаюсь, вашу доброжелательность видно даже с Туманного Альбиона, — таки не смогла себя остановить Гермиона. — Начнем? У меня запланирована встреча в обед, думаю, что мой спутник не оценит опоздания.

Продолжая улыбаться, Драко указал рукой на диван, стоявший посреди комнаты, предлагая разместиться на нем:

— Конечно, не смею вас задерживать.

Гермиона бегло обвела взглядом кабинет, прежде чем принять предложение.

Серые стены разбавлял кирпич по правую сторону бетонного письменного стола, дизайнерская задумка явно опережала свое время, но творческая мысль порой была безгранична.

Черный кожаный диван разделял границу аскетичного минимализма и винтажного спокойствия. Столик, чье стекло держали наросты сталактитов, и винный шкаф чуть поодаль в духе французского liberté составляли компанию нескольким велюровым креслам на тонких ножках и исполинскому книжному шкафу, местами потертому, но не потерявшему от этого ни грамма шарма.

На стене Рихтер, на книжных полках собрание Хемингуэя, на журнальном столике пара виниловых пластинок и пепельница. По таким штрихам и собирается образ мужчины лет тридцати пяти, немного холодного, уверенного в своей состоятельности и не дающего права на компромисс.

Таким мужчинам не надо утверждать свою мужественность, они слушают Билли Холлидэй по вечерам, курят сигареты вместо сигар, придерживаются костюма-тройки и совершенно очаровательны в своем неочевидном гедонизме.

— Это ваш кабинет? — с интересом спросила она, наконец поворачиваясь к интервьюируемому.

— Нет, это кабинет директора Malfoy Art Déco, который в данный момент отсутствует. Я подумал, что тут нам будет комфортнее.

Гермиона вперилась в него глазами, по-видимому подозревая в грандиозном обмане, и произнесла с расстановкой:

— Вы что, специально попросили его уйти?

Малфой рассмеялся от неожиданности этого заявления и попытался успокоить ее, напрочь отметая вероятность такой вопиющей наглости:

— Мисс Грейнджер, я и вполовину не так всесилен, как вам бы хотелось думать. Я приехал в Париж не для того, чтобы выгонять людей из их кабинетов.

Не оставляя смутные сомнения, Гермиона взглядом переключилась на список вопросов, одной рукой пытаясь найти Прытко-Пишущее перо в своей безразмерной сумке.

— Ваша компания поколениями занимается ювелирным бизнесом. Довольно успешно, судя по репутации холдинга. Сколько филиалов вашего бизнеса по всему миру?

— В данный момент у нас двадцать восемь филиалов. Основная их часть, естественно, находится в Англии, несколько в Германии, Бельгии и США.

— У вас налажено собственное производство или вы предпочитаете импортировать готовые материалы?

— Мы, разумеется, предпочитаем свое производство: у нас много заводов, занимающихся добычей благородных металлов по всему миру. Гораздо выгоднее заниматься производством ювелирных изделий на месте, чем платить таможенные пошлины в случае ведения бизнеса в магловском мире. Если мы говорим про наш мир, то тут все гораздо проще, но любой вид трансконтинентального перемещения может быть губителен для магических свойств некоторых изделий, поэтому они изготавливаются исключительно в странах, где у нас налажен процесс добычи.

— То есть во всех странах есть изделия, которые выпускаются только там?

— Да. Можно сказать, что в странах, где мы осуществляем производство, есть своя отдельная коллекция для внутреннего рынка.

— То есть за столько лет ваша семья не смогла найти лазейку в системе, чтобы перемещать подобные драгоценности для продажи в другой стране? — прищурившись, с ощутимым скепсисом в голосе задала вопрос мисс Грейнджер.

— Способы, конечно же, существуют. Хотя бы посредством магловских способов передвижения, но, очевидно, это ни в коей мере не выгодно для компании. Гораздо легче заказать портал в Министерстве магии и самостоятельно отправиться на поиски идеального украшения из коллекции Malfoy’s.

— Понятно. — Гермиона оценила текст, написанный Прытко-Пишущим пером, и перешла к следующем вопросу. — Спустя несколько месяцев считаете ли вы правильным решение открыть во Франции дочернюю компанию?

— Определенно. Malfoy Art Decó направлена на развитие одного из подразделений Malfoy group, чтобы в дальнейшем осуществлять деятельность на международном уровне. И, вне всяких сомнений, я бы сказал, что приехать в Париж — лучшее решение в моей жизни.

— Насколько я понимаю по названию, Malfoy Art Decó занимается искусством?

— Да, если говорить кратко, то создает уникальные дизайн-проекты, используя современное искусство.

— Показатели компании, судя по статистике из открытых источников, имеют не такой динамичный рост, как утверждали прогнозы. Может быть вы не нравитесь французам?

— Если так, то хорошо, что я влюблен не во француженку, — улыбнулся Драко самой широкой улыбкой, имеющейся в его арсенале.

— Мистер Малфой, вы открыли здесь дочернюю компанию Malfoy group, обзавелись новыми бизнес-партнерами. Вы надолго остаетесь в Париже?

Он не двигался и ничего не говорил. Лишь пристально смотрел, но в этих глазах плескалось столько неподдельной нежности, что она почувствовала волну, накрывающую ее с головой.

— Навсегда.

Гермиона поднесла руку к лицу, прикрыв внешней стороной пальцев губы, пытаясь не расплыться в глупой улыбке.

— Больше не представляете свою жизнь без лягушачьих лапок и неподражаемого короля Рокфора?

— Не представляю ее без тебя.

Взмахнув темными пушистыми ресницами, она притронулась к кольцу, сверкающему на пальце:

— Думаю, что на этом мы закончим.

Драко весело наблюдал, как Грейнджер чуть не прищемила Прытко-Пишущее перо, норовившее выбраться из сумки, пока впопыхах собирала в нее свои вещи. В конце концов, выиграв в этой неравной борьбе, Гермиона вернулась к нему взглядом, тепло улыбнулась и задала последний вопрос:

— Так ты ведешь меня обедать?

Париж не для слез. Он для танцев на набережной Сены, темпераментных ссор, звуков аккордеона на маленьких улочках, воплощения мечт, для взлетов и падений. Париж для любви.

И для исцеления. Кого-то он мотивирует стремительно двигаться дальше, а кого-то остановиться, чтобы разглядеть впереди светлые пятна будущего. Неважно какой путь ты избрал, главное, что на финишную прямую вы пришли вместе.