Роальд Дал
Пари
Рис. Павла ЧЕРНУСКОГО
Было уже шесть часов, и я подумал, что неплохо было бы взять пива и пойти на воздух, посидеть под лучами вечернего солнца возле плавательного бассейна.
Я зашел в бар, взял пиво и побрел через парк к бассейну.
Парк был чудесный — с клумбами азалий, высокими кокосовыми пальмами, под листьями которых прятались гроздья огромных коричневых орехов.
Вокруг бассейна стояли шезлонги и белые столики под огромными ярко раскрашенными зонтиками от солнца. Повсюду ходили и сидели загорелые мужчины к женщины в купальных костюмах. В бассейне плескалась компания парней и девушек. По воде летал резиновый мяч.
Я постоял у края бассейна. Девушек я знал — это были англичанки из нашего отеля. Голоса парней звучали по-американски, и я догадался, что это, вероятно, курсанты с американского тренировочного корабля, который пришел в гавань сегодня утром.
Я перешел на другую сторону бассейна и устроился в шезлонге под желтым зонтом. Все четыре места за столиком были свободны. Я налил пиво в стакан и закурил сигарету. Приятно было вот так сидеть под лучами вечернего солнца со стаканом пива и сигаретой и наблюдать за купальщиками.
Тут я заметил маленького пожилого человечка, прогуливавшегося по краю бассейна. Одетый в ослепительно белый костюм, он сразу выделялся на фоне загорелых тел. Голову его покрывала большая кремовая панама. Походка старичка была прыгающей, при каждом шаге он высоко приподнимался на носках. Он шел, разглядывая людей и шезлонги. Поравнявшись со мной, он улыбнулся, показав два ряда мелких, не очень ровных зубов. Я улыбнулся в ответ.
— Извините, пожалуйста, здесь не занято, можно сесть? — Он указал на свободный шезлонг.
— Конечно, — сказал я. — Прошу.
Он потрогал спинку шезлонга, словно проверяя ее надежность, и сел, положив ногу на ногу. По всей поверхности его белых, оленьей кожи ботинок были дырочки для вентиляции.
— Прекрасный вечер, — сказал он. — На Ямайке прекрасные вечера.
Я не разобрал, был его акцент итальянским или испанским, но в том, что этот человек латиноамериканец, я был совершенно уверен. И очень старый, если приглядеться вблизи. Лет, наверно, семидесяти.
— Да, — ответил я. — Здесь очень хорошо.
— А кто, позвольте вас спросить, эти? — Он показал на купальщиков в бассейне. — В отеле я их не встречал.
— Это, кажется, американские моряки, — ответил я. — Вернее, курсанты, они учатся на моряков.
— Да, конечно, это американцы. Так шуметь могут только американцы. Вы, надеюсь, не американец?
— Нет, — ответил я, — не американец.
Он хотел еще что-то спросить, но тут к нам подошел один из американских курсантов. Он был мокрый, только что из бассейна. Одна из англичанок семенила за ним.
— Здесь свободно? — спросил парень.
— Свободно, — ответил я.
— Можно сесть?
— Валяйте.
— Спасибо, — сказал он. В руках у него было полотенце, он сел, развернул его и, достав пачку сигарет, угостил нас. Девушка от сигареты отказалась, я взял одну, а старичок тоже отказался.
— Благодарю, я лучше сигару, — сказал он. Из кармана появились портсигар крокодиловой кожи, сигара и ножичек с маленькими ножничками. Ими человечек отстриг у сигары кончик.
— Тогда позвольте дать вам прикурить. — Парень протянул руку с зажигалкой.
— На таком ветру она не зажжется.
— Зажжется, она всегда зажигается.
— Всегда зажигается, говорите?
— Конечно. Во всяком случае, в моих руках она зажигается всегда, — Парень улыбнулся, как бы специально подчеркивая невинность своего хвастовства.
— Так, так. Значит, вы утверждаете, что эта выдающаяся зажигалка всегда зажигается?
— Ага, — подтвердил парень. — Она меня пока что ни разу не подводила.
На вид парню было лет двадцать. У него было продолговатое веснушчатое лицо и птичий нос. Незагорелая грудь была покрыта веснушками, видневшимися сквозь редкие бледно-рыжие волосы. Он держал зажигалку правой рукой, готовый щелкнуть колесиком.
— Минутку, — сказал человечек. Его рука, державшая сигару, поднялась ладонью наружу, будто останавливая уличное движение. — Минутку. — Голос у человечка стал странно мягким, почти беззвучным, но глаза все время внимательно изучали парня. — Знаете что, — он улыбнулся парню, — давайте поспорим. Поспорим: зажжется ли ваша зажигалка?
— А чего тут спорить? — удивился парень. — Я же говорю нам, она всегда зажигается.
— Вот и проверим, — сказал человечек. — Вы утверждаете, что она загорится, а я настаиваю на противоположном.
Парень повертел зажигалку в руках. Старик замолчал, разглядывая сигару. Мне не очень-то нравилось его поведение. Казалось, он просто хочет проучить хвастуна, но в то же время у меня появилось ощущение, будто в этой игре старичок преследует какой-то свой тайный интерес.
— Так будем спорить или нет? — опять спросил старичок. — Поспорим на эту вашу штуку. Идет?
— Ну уж нет, — сказал парень. — На зажигалку я спорить не стану. Доллар или сколько там еще могу поставить.
— Постойте, постойте. — Человечек опять поднял руку. — Давайте сделаем вот как: поднимемся ко мне в отель, где нет ветра, и — держу пари — вы не сумеете зажечь вашу хваленую зажигалку десять раз подряд без осечки.
— Сумею, — сказал парень.
— Так, значит, мы спорим?
— О'кей. Ставлю доллар.
— Нет, нет, доллар — это не серьезно. Спорить — так по-настоящему. Я богатый человек и люблю иногда рискнуть. Послушайте, возле отеля стоит мой автомобиль. Машина вашего производства, американская. Кадиллак.
— Ого! Заела же вас моя зажигалка! — Парень, смеясь, откинулся в шезлонге. — Но я ведь не миллионер, что я поставлю против вашего кадиллака? Это несерьезно…
— Очень даже серьезно, — сказал человечек. — Вы щелкаете зажигалкой десять раз без осечки, и кадиллак ваш. Вы ведь хотите иметь кадиллак?
— Еще бы! — усмехнулся парень. — Я не прочь иметь кадиллак.
— Вот и отлично. Давайте спорить, и я ставлю мой кадиллак.
— Да, но что же тогда поставлю я?
— Попробую придумать за вас. Это такая малость, без которой вы легко сможете обойтись.
— И все-таки?
— Ну, скажем, например, мизинец вашей левой руки…
— Что-о-о? — Парень перестал усмехаться.
— А что?.. Выиграете — машина ваша, проиграете — палец мой.
— То есть как это: палец наш?
— Я его отсеку.
— Вы соображаете, что говорите? Бред какой… Я буду спорить, но только на доллар.
Человечек откинулся на спинку шезлонга, поднял руки ладонями наружу, как бы презрительно отталкивая это предложение:
— Не хотите — не надо. Забудем этот разговор. Только я вас не пойму: говорите, зажигалка безотказная, а спорить боитесь.
Старичок замолчал. Парень тоже молчал, уставившись на купальщиков в бассейне. Вдруг, вспомнив, что забыл зажечь сигарету, взял ее губами, укрыл зажигалку в ладонях и щелкнул колесиком. Он держал зажигалку так, что ветер совсем не проникал в сомкнутые ладони. Фитиль вспыхнул и загорелся устойчивым желтым пламенем.
— Можно и мне прикурить? — попросил я.
— О, извините, я не заметил…
Я потянулся рукой к зажигалке, но парень привстал, опередив меня.
В наступившей затем тишине я почувствовал, что человечек весьма преуспел в соблазнении парня своим абсурдным предложением. Парень сидел неподвижно, но какое-то напряжение поселилось внутри него и росло. Он начал ерзать в шезлонге, почесал грудь, постукал себя по затылку и, наконец, забарабанил пальцами руки по коленным чашечкам. Вскоре и нога его забарабанила по асфальту.
— Я хочу уточнить условия спора, — сказал он наконец. — Мы поднимаемся к вам в отель, и если я зажгу огонь десять раз подряд, то я выиграл кадиллак, а если зажигалка хоть раз не сработает — я плачу мизинцем моей левой руки. Так?
— Совершенно верно. Но вы, кажется, боитесь спорить.
— Значит, если я проиграю, — парень посмотрел на свою левую руку, — у меня не будет мизинца… Ладно… Какого года кадиллак?
— Не понял, простите?
— Сколько лет машине?
— А-а-а… Сколько лет? Да прошлого года. Совсем новая машина. Но вам-то какая разница? Вы же боитесь спорить. С американцами никогда толком не поспоришь.
Парень помедлил, взглянул на девушку, затем на меня.
— О'кей, — сказал он решительно. — Я согласен. Спорим.
— Вот и хорошо! — Человечек оживился, хлопнул в ладоши и встал. — Идемте скорее ко мне. А вы, сэр, — он обернулся ко мне, — не будете ли вы так любезны, как это у нас называется,
реферировать?
— Быть рефери́? — поправил я его. — Нет. Мне ваш идиотский спор не по душе.
— И мне тоже не нравится этот спор, — сказала англичанка. Она заговорила впервые. — Не вижу в нем смысла…
— Вы что же, действительно отрежете парню палец, если он проиграет? — спросил я.
— Разумеется. Так же как и отдам кадиллак, если он выиграет. Прошу, прошу вас подняться ко мне. — Человечек уже топтался на месте от нетерпения. — Может быть, оденетесь сначала? — обратился он к парню.
— Нет, я так пойду, — ответил парень и обернулся ко мне:
— Не могли бы вы все-таки подняться с нами? Я был бы вам очень признателен…
Я заколебался:
— Хорошо, я могу пойти, хотя мне ваш спор не по душе…
— Идем, — сказал парень англичанке. — Иди и смотри.
Мы шли через парк к отелю. Человечек был очень оживлен и подпрыгивал еще больше, чем раньше.
— Я живу в пристройке, — сказал он. — Хотите сначала взглянуть на кадиллак? Вон он стоит. — Человечек показал на новенький бледно-зеленый кадиллак, застывший на шоссе перед отелем. — Нравится?
— Отличная машина, — сказал парень.
— Вот и хорошо. А теперь поднимемся наверх и посмотрим, сумеете ли вы ее выиграть.
Мы последовали за ним в пристройку и поднялись на один пролет лестницы. Он открыл дверь ключом, и мы очутились в красивой спальне на двоих. Женский халат лежал в ногах на одной из постелей.
— Для начала, — сказал старичок, — немного мартини.
На маленьком столике в дальнем углу комнаты было все необходимое для смешивания коктейлей. Человечек занялся приготовлением мартини. Между делом он успел позвонить, дверь отворилась, и на пороге появилась цветная служанка.
— Так, — сказал человечек, поставив на столик бутылку джина и вытянув из портмоне фунтовую банкноту. — Будьте любезны, — он вручил служанке деньги, — разыщите для меня две, нет, три вещи: гвозди, молоток и тесачок для разделки мяса. Его можно взять на время из кухни. Можете достать?
— Тесачок? — Горничная вытаращила глаза и всплеснула руками. — Вы имеете в виду настоящий топор?
— Можно и топор.
— Да, сэр, я постараюсь, сэр… — И она ушла.
Мы стоя потягивали мартини: парень с длинным веснушчатым лицом и решительным носом, обнаженный, если не считать линялых коричневых плавок, англичанка, ширококостная рыжая девушка в бледно-голубом купальнике, все время посматривавшая то на парня, то на старика, человечек с бесцветными глазами в безукоризненном белом костюме, сосредоточенный на какой-то своей мысли. Я ругал себя, что ввязался в эту историю.
— Может, лучше разойдемся, пока не поздно? — попробовал еще раз вмешаться я. — Не нравится мне ваше пари.
— А по-моему, спор хорош! — откликнулся парень. Он уже покончил с мартини.
— Я тоже считаю, что наш спор глуп, — поддержала меня девушка. — Сам подумай, что будет, если ты проиграешь?
— Да, ну и черт с ним, с мизинцем. В жизни не припомню случая, когда бы он мне пригодился. Вот, погляди на него, — парень оттопырил мизинец, — такая фитюлька, почему мне не поспорить на него? Тем более что против него стоит кадиллак. По-моему, отличный спор.
Человечек улыбнулся и снова наполнил стакан.
— Прежде чем мы начнем, — сказал он, — я хочу передать рефери ключи от машины. — Он достал ключи из кармана и отдал их мне. — Бумаги, документы на владение и удостоверение лежат в машине.
Снова появилась цветная горничная. В одной руке она несла тесачок, вроде того, которым орудуют мясники, в другой — молоток и коробку гвоздей.
— Вы очень нас выручили, спасибо, — сказал ей человечек. — Ну, идите, идите. — Он подождал, пока за ней закроется дверь, положил инструменты на одну из кроватей.
— Так, теперь за дело. Помогите мне выдвинуть стол на середину, — обратился он к парню.
Они отодвинули стол от стены и убрали все, что лежало наверху.
— А теперь — стул. — Старичок взял стул и пододвинул его к столу. Он был очень возбужден и оживлен, так бывают оживлены организаторы игр на детских утренниках. — Теперь, нужны гвозди. Та-ак. — Он стал забивать гвозди в крышку стола.
Мы стояли рядим — парень, девушка и я со стаканами мартини в руках. Старичок действовал ловко и уверенно. Можно было подумать, что ему не впервой спорить на мизинец. Он вбил два гвоздя в крышку стола дюймах в шести друг от друга, вбил не по самую шляпку, а оставил немного торчать.
— А теперь, — сказал он, — осталось найти какую-нибудь веревочку.
Веревочка нашлась.
— Все готово. Прошу вас сесть за стол, — сказал он парню. — Положите руку между гвоздями. Теперь я привяжу нашу руку к столу. Вот так… Превосходно… Правой рукой возьмите зажигалку. Погодите минутку, — Он подскочил к кровати и схватил тесачок.
Англичанка в бледно-голубом купальнике стояла позади парня, забыв о своем мартини. Парень держал зажигалку в правой руке и завороженно глядел на тесак. Вид у него был по-прежнему довольно решительный. Он только сдвинул брови и нахмурился.
— Мистер рефери, — обратился ко мне старичок, — давайте начинать.
— Вы готовы? — спросил я парня.
— Вы не могли бы считать вслух, сколько раз я зажгу? — попросил меня парень.
— Хорошо, — сказал я.
Большим пальцем правой руки парень откинул колпачок зажигалки и щелкнул колесиком. Кремень дал искру, фитиль вспыхнул и загорелся маленьким желтым пламенем.
— Раз! — выкрикнул я.
Парень не задул пламя, он накрыл его колпачком и подождал секунд пять, прежде чем снова открыть. Затем опять сильно щелкнул колесиком, и снова маленькое пламя вспыхнуло на фитиле.
— Два!
Все молчали. Парень не сводил глаз с зажигалки. Человечек держал топорик на весу и тоже следил за зажигалкой.
— Три!
— Четыре!
— Пять!
— Шесть!
— Семь!
Было ясно, что это одни из тех зажигалок, которые работают. Кремень давал большую искру, и фитиль был правильной длины. Я видел, как большой палец накрывал пламя крышкой. Затем последовала пауза. Затем большой палец снова поднял крышку. Я набрал воздуха, готовясь крикнуть «восемь». Большой палец щелкнул колесиком. Кремень дал искру. Но пламя стало меньше.
— Восемь! — сказал я, и дверь отворилась. Мы все разом обернулись и увидели женщину, стоявшую в дверном проеме, — маленькую черноволосую пожилую женщину, на какое-то мгновение застывшую в дверях. Затем с криком: «Карлос! Карлос!» — она бросилась к столу, схватила человечка за руку, отобрала и швырнула в угол тесак. В том же темпе она вцепилась в лацканы его белого пиджака и стала с силой трясти человечка, что-то быстро и громко говоря на языке, напоминавшем испанский. Она трясла его с такой силой, что его невозможно стало разглядеть. Он прекратился в слабые размытые очертания. Так выглядят спицы мчащегося велосипеда.
Наконец она утомилась, и человечка стало видно опять. Женщина поволокла его через комнату и толкнула на кровать. Он присел на краешек и, похоже, никак не мог разобрать, где у него голова.
— Извините, — сказала женщина, — мне очень жаль, что так получилось. — Она говорила по-английски почти безукоризненно. — Это я во всем виновата. Наказание какое-то… Прямо как с ребенком. На четверть часа оставила его одного, голову пошла вымыть, а он уже опять за свое! — Она выглядела расстроенной и виноватой.
Парень отвязывал руку от стола. Англичанка молчала. Я вздохнул.
— Он общественно опасен, — сказала женщина. — В городе, где мы жили, он уже отсек сорок семь пальцев и проиграл одиннадцать машин. Его хотели там линчевать. Вот почему я увезла его сюда.
— Мы просто немножко поспорили… — бормотал человечек с кровати.
— Он, наверное, спорил на машину?
— Да, — сказал парень, — на кадиллак.
— У него нет машины. Он недавно уже проиграл все. И по-прежнему спорит, хотя гроша за душой не имеет! Мне очень стыдно за него, я сожалею о случившемся. — Она казалась симпатичной и доброй женщиной.
— А от чьей же тогда машины эти ключи? — спросил я.
— Машина принадлежит мне. Это я выиграли у него все его имущество. Не думайте, что это было легко… — Она взглянула на парня и улыбнулась тихой печальной улыбкой.
— Мы просто немного поспорили… — бормотал человечек.
Я положил ключи от машины на стол.
— Да, нелегко это было… — повторила женщина и протянула руку, чтобы взять ключи.
Я увидел ее, руку этой женщины: на ней остались только два пальца — указательный и большой.
Перевод с английского Константина ЗАВОЙСКОГО
